Прозрение Белого

Разведывательный зонд передал сообщение о предпосылках разумной жизни, и звездолёт «Колесо» на двигателе «спиндизи», первой, несовершенной пока модели, свернул с пути к «Малой медведице», помчался к «Лебедю».

Каждые два года для половины экипажа сон в анабиозе сменялся вахтой – долгой и нудной. Семьсот двадцать суток одно и тоже: космос… космос… космос… И ни разу, какого-нибудь «вжжжик» – встречного лихача, или «пик» – иномирного сигнала.

Скукота.

Особенно страдали в батареях. Орудийные стволы почистил, лафет смазал, снаряды перебрал и… всё, приступай сначала. Иначе свихнёшься.

Пушкари носового орудия, те вообще без дел остались: башню с орудием и всем боезапасом утеряли, с Луны стартуя. Спали бы в анабиозе, да воля неволей половина расчётного состава батареи бодрствовала. Задолго до пересменки сидели по лавкам в «предбаннике» анабиозария и отбивали чечётку; учащали дробь, надеясь этим ускорить ход времени – приблизить счастливую минуту. Ободряюще пожимали руки пробуждённым сменщикам, искренне желали тем доброй вахты, скорой смены и расторопно укладывались в заветную капсулу. Неприкаянных пушкарей жалели: в батареях подпускали к орудиям лафеты смазать и ставили в цепочку снаряды на обтирку передать; старпом приглашал на мостик «медь» надраить; штурман – в рубку «кораблём порулить».

Однажды суперкарго попросил прислать бойца прибрать кантору каргоотсека, комбат выделил наводчика орудия. Тот о ящиках с бутылками, что видел на стеллажах (в продсклад проник), доложил командиру. Восторженно, с горящими глазами, вожделенно сглатывая. Водкой «Туземка» экспедицию снабдили, как и стеклянными бусами, зеркальцами, пластмассовыми Санта-Клаусами, тряпичными Дедами Морозами, матрёшками и другой сувенирной всячиной, одаривать инопланетян. Разумеется, если те в развитии не будут далеки от земных папуасов. «Замаскировали» под лимонад «Буратино»: этикетки бутылок пометили штампом «Туземка» – на обороте наклейки. Углядеть было можно только через стекло бутылки сквозь пузырьки газированного напитка. Наводчик углядел.

Тем же днём выяснилось, что заместитель суперкарго заместителю комбата приходится земляком. Теперь с началом «туземной жизни» «неприкаянные» лафеты больше не смазывали, в цепочку снаряды передать на обтирку не наряжались, «медь» не драили, за штурвалом корабля не стояли, и чечётку в предбаннике не били – некогда им было. Вахтовая смена в анабиозарий заявлялась, но только, чтоб отметиться в журнале у дежурного, и в капсуле… голографический образ сменщика заменить своим. Оба корабельных боцмана, близнецы и скульпторы-любители, в той афере зачинатели и творцы. Водку, испробовав «Буратино», они обнаружили ещё до поворота «Колеса» к «Лебедю», и с того времени в анабиозарий ни ногой, образы свои в капсуле не меняли – близнецы же. Давненько замышляли найти «третьего». «Неприкаянных» на «поляну» призвали с радостью – «лепить» друг дружку им вусмерть надоело. А тут столько натурщиков, их и полепишь, с ними и выпьешь. Скоро – по мере выхода «ударного труда» скульпторов (капсулы пополнялись сменными образами натурщиков) – вся батарея целиком собиралась на «поляне» у «пня многоместного», сменившего «пенёк двухместный». «Газировкой» пробавлялись.

И всё бы хорошо да появилась проблема: не хватало закуски. Пайка ведь спящим в анабиозе не полагалось. А как необходим был! Чтобы на утренних разводах не пошатывало в строю, и разило изо рта чтоб съестным. Второй половине личного состава батареи – той, что якобы омолаживалась в анабиозарии – на перекличку являться, понятное дело, не требовалось, даже настрого комбатом запрещалось. Но пушкари – голодные, с похмелья – забывались и на развод, случалось, норовили заявиться. Комбаты (оба) и заместители (оба) перехватывали и отправляли назад по «норам», пока и комбат второй не обзавёлся земляком. Им, ни с того ни с сего, определился один из корабельных коков. И проблема разрешилась: получали в столовой щедрую добавку в термосах – для страждущей братии. Кок, дитя российской тундры, и запасной, кстати, по боевому расписанию заряжающий орудия (того, утерянного на Луне), за услугу взял с комбата, пуэрториканца (в конце концов, оба с Земли), обещание дать стрельнуть разок из пушки. На банкете по случаю удачной экспедиции планировался шведский стол с фейерверком.

А возжаждал побыть фейерверкером неспроста.

Дело в том, что второй в экипаже кок, его вахтовый сменщик, достал бредовой идеей изготовить к торжеству торт в виде египетской пирамиды, непременно из наполненной газом пластиковой оболочки обложенной миллионом пирожных. И пустить лететь по воздуху над городами и весями аборигенов.

Дитя тундры смеялся, это ж, сколько муки, яиц и шоколада потребуется на такой торт!

Смех смехом, а в очередную пересменку, пробуждённый «дитя» отметил необычную худобу коллеги, его сменявшего в капсуле. Может быть, и не придал бы особого тому значения, если бы не подметил, что и астронавты занимали капсулы – все поголовно исхудалые. «Неприкаянные», вышел из зала в предбанник, те так вообще «кощеи». И почему-то, в капюшонах по глаза. В журнале дежурного расписались, пропустив вперёд и пожелав смене «крепкого забытья», поздравив и пожелав омолодившимся, спешащим на свои посты, «доброй вахты», вошли в зал с капсулами. Кок задержался подсмотреть в мониторе дремавшего дежурного. Пушкари, не открывая капсул, пощёлкали кнопками на пультах, выпили «кисель» (заполнитель желудка и кишечника на время анабиоза), поправили капюшоны, вышли в предбанник и удалялись. Вышло, один расчёт батареи не сменил другой!