Когда горит огонь

Hannah Grace

Wildfire (Maple Hills #2)

Copyright © 2023. WILDFIRE by Hannah Grace

© Н. Луц, перевод на русский язык

© ООО «Издательство АСТ», 2024

Мне в юности, когда я хотела, чтобы он выбрал меня

Плейлист

SPARKS FLY (TAYLOR 'S VERSION) – Тейлор Свифт – 4:20

WILDFIRE – Seafret – 3:43

MOONLIGHT – Ариана Гранде – 3:22

ALONE WITH YOU – Алина Бараз – 3:45

CHRONICALLY CAUTIOUS – Брайден Бейлз – 1:59

BEST PART (feat. H.E.R.) – Дэниэл Сизар – 3:29

SWEAT – Зейн – 3:52

NAKED (бонусный трек) – Элла Май – 3:17

LATE NIGHT TALKING – Гарри Стайлз – 2:57

HARD TO LOVE – Blackpink – 2:42

PEACE – Тейлор Свифт – 3:53

YOU – Майли Сайрус – 2:59

NONSENSE – Сабрина Карпентер – 2:43

SLEEPING WITH MY FRIENDS – Гейл – 2:48

PRETTY PLEASE – Дуа Липа – 3:14

DID YOU KNOW THAT THERE'S A TUNNEL UNDER OCEAN BLVD – Лана Дель Рей – 4:44

WHILE WE'RE YOUNG – Джене Айко – 3:56

BIGGEST FAN – Мэдди Зам – 3:01

THE ONLY EXCEPTION – Paramore – 4:27

EVERYTHING – Labrinth – 2:15

Любовь – это огонь, это пламя.

Марианна Дэшвуд, «Разум и чувства»[1]

Глава 1

Расс

Генри сверлит меня взглядом с другого угла гостиной.

– Хреновое у тебя будет лето.

Ему вторят смешки товарищей по команде, громче всех – Мэтти, Бобби и Криса. Они уже говорили что-то подобное, когда я отказался ехать с ними летом в Майами.

– Спасибо, что подбодрил, Тернер, – бросаю я своему невозмутимому соседу по квартире. – Тебе надо толкать вдохновляющие речи.

– Пожалеешь, что не послушал меня, когда на следующей неделе тебе придется вкалывать и торчать на тренингах по тимбилдингу, – продолжает Генри, пролистывая брошюрку «Медовых акров». Чем дольше он читает, тем больше хмурится. – Это что за ночные дежурства?

– Необходимо дважды в неделю ночевать с детьми на случай, если им что-нибудь понадобится, – небрежно отвечаю я. Генри в ужасе таращит глаза. – Остальное время я буду спать в своем коттедже.

– Это не по мне. – Генри бросает брошюру на кофейный столик. – А впрочем, удачи.

– Могло быть хуже, – рассуждает Робби. – Ты мог уехать этим летом в Канаду.

Нейт громко стонет, зарываясь лицом в волосы своей девушки и глубже утопая в кресле, в котором они сидят.

– Да пошла бы эта долбаная Канада!

– Ты сам завел разговор, – шепчет Стейси достаточно громко, чтобы все слышали. – Хватит ныть, Нейт, ты же хочешь играть за Ванкувер.

– Я бы предпочел уехать в Канаду, чем девять недель присматривать за двадцатью малявками. – Генри говорит с таким неподдельным отвращением, словно я устраиваюсь работать на скотобойню, а не вожатым в лагере. – Ты правда подумай, Каллаган.

Я правда подумал.

Основная клиентура «Медовых акров» – занятые богатенькие родители, которые хотят пристроить своих отпрысков на все лето, чтобы не крутились под ногами. К счастью, за пребывание в лагере нужно раскошелиться, а это значит, что условия там получше, чем в лагерях, которые я повидал. Кроме того, присмотр за детишками хорошо оплачивается, да еще и выходные будут. А это, как я знаю, роскошь, какой нет в большинстве лагерей.

Подать заявку мне предложили Крис и Бобби после того, как я отказался ехать с ними на каникулы, объяснив, что мне нужно найти работу. Лет десять назад они ездили в «Медовые акры» на каникулы и клянутся, что это лучший лагерь в Калифорнии, а я был готов устроиться хоть куда-нибудь. С деньгами стало туго, когда бар, где я подрабатывал, закрыли копы. К несчастью, подозрительные делишки и обслуживание несовершеннолетних студентов окончательно подорвали репутацию бара, и непохоже, что он когда-нибудь откроется вновь. Так что, даже если Генри считает мое решение сомнительным, единственная альтернатива – слоняться по Мейпл-Хиллс и выслушивать уговоры мамы навестить ее.

Cделать выбор было нетрудно.

– Как я слышал, Генри, ты по-прежнему не хочешь ехать со мной, – поддразниваю я.

– По-прежнему. Спасибо. Но если тебе понадобится фиктивная чрезвычайная ситуация, чтобы срочно оттуда выбираться, обращайся. Я позвоню.

Сидящий с Генри на диване Джей-Джей пихает его плечом.

– Единственная чрезвычайная ситуация, с которой ты столкнешься в ближайшие два года, капитан, – это риск погрязнуть в…

– Джей-Джей! – взвизгивает Стейси, перебивая его.

– Какие дрянные у тебя мысли, – упрекает он. – Я собирался сказать «в рисовании».

Стейси закатывает глаза и показывает ему средний палец. Джей-Джей посылает ей воздушный поцелуй, а она с мягкой улыбкой переводит взгляд на меня.

– Повеселись там. Не обращай внимания на Генри. Правда, мы будем по тебе скучать.

– Ты здесь больше не живешь, – говорит Мэтти, подняв бровь.

– А ты вообще здесь не жил! – возражает она, возобновляя давний спор о том, кто проводит в этом доме больше времени.

Как бы я ни радовался тому, что у меня есть работа на лето, не очень хочется уезжать, когда я только что поселился здесь с Генри и Робби. Кроме них есть и неофициальные жильцы – Мэтти, Бобби и Крис, которые появляются как по волшебству, как только речь заходит о еде.

Непривычно иметь собственную комнату после двух лет в общежитии, где приходилось жить с другими студентами, а еще раньше – делить комнату с братом Итаном, но здесь мне нравится гораздо больше.

Не считая очевидных преимуществ вроде личного пространства и соседей, которые мне по душе, хорошо, что не нужно ломать голову и придумывать, как подрочить или – в редких случаях – переспать с девушкой. Генри предупредительно сообщил, что прожил полгода по соседству с Нейтом и Стейси и теперь с абсолютной уверенностью может утверждать, что комната не является звуконепроницаемой.

– Вы будете спорить весь день или начнем готовиться к вечеринке? – перекрикивает Робби перепалку Стейси и Мэтти.

Сегодня мы устраиваем вечеринку, чтобы попрощаться с ребятами, которые заканчивают колледж, или вечеринку «прощай и катись отсюда», как называет ее Робби. Он остается в Мейпл-Хиллс учиться в аспирантуре и рад сохранить за собой должность устроителя вечеринок.

Надо сказать, никто не горит особым желанием готовить дом к орде студентов, которые свалятся нам на головы через несколько часов. Я знаю, что для ребят это словно конец эпохи: четыре года – долгий срок, если проводишь их с кем-то бок о бок. А для Нейта и Робби – еще дольше, они никогда не жили в разных городах, тем более в разных странах.

Зато для меня начнется новая эра. Поступив в колледж, я сразу поселился в общежитии, потому что хотел жить в новой семье, которая не подведет меня, как это делают кровные родственнички. Я думал, что с товарищами мы будем делить и хорошее, и плохое, что, наконец, появятся люди, на которых я смогу положиться, но этого не произошло. Я чувствовал, что совершил ошибку на первом курсе, но упорствовал, надеясь, что на обретение новой семьи просто нужно какое-то время. А в начале учебного года случилась эта фигня с катком, и единственные люди, которые меня поддержали, сейчас сидят в этой комнате.

То был худший период в моей жизни, что о многом говорит, но я вынужденно скрывал, как мне неловко. Когда однажды Генри спросил, все ли у меня хорошо, я ответил, что все в порядке. И думал, что на этом все закончится, но Генри заявил: это ложь, и он вернется, когда я буду готов поговорить. Этот диалог повторялся каждую неделю, пока мы с Генри не столкнулись на зимних каникулах.

Я пытался уйти домой, но отец, пьяный после проигрыша в казино, нес несусветную чушь, а мама была совершенно неспособна прекратить эту клоунаду, и мне удалось продержаться рядом с родителями всего двадцать четыре часа. По пути в кампус я встретил Генри, который ходил в дом хоккеистов за принадлежностями для рисования. Увидев меня, он привычно спросил, все ли у меня в порядке, и я впервые ответил, что нет.

Я столько лет стыдился пристрастия отца к азартным играм и злился на него, а теперь слова лились из меня сплошным потоком. Даже тренер Фолкнер и Нейт не знали полной картины моей жизни с родителями, но Генри я выложил все как на духу.

А он стоял и слушал, зажав под мышкой холст.

Когда я закончил, с плеч словно свалилась тонна кирпичей. Генри предложил купить крылышек «Кенни» и провести с ним перерыв. Он не задавал вопросов, не давал советов, не осуждал меня. Вот почему я сразу согласился, когда Генри предложил жить с ним и Робби.

Комната погружается в хаос, как всегда, когда мы собираемся вместе. Множество разговоров накладываются друг на друга, каждый старается перекричать другого. Люди ошибочно считают, что если я тихий, значит, застенчивый. Но это не так. Я даже не тихий, просто кажусь таким на контрасте со всеми остальными. Предпочитаю сидеть и слушать, а не быть в центре внимания в отличие от моих товарищей по команде. Как по мне, это слишком напряжно, слишком велик риск облажаться. Лучше я буду наблюдать со стороны.

Пробравшись на кухню, беру из холодильника бутылку воды, а потом еще одну, почуяв, что сзади кто-то есть.

– Готов к твоей первой официальной вечеринке? – спрашивает Джей-Джей, забирая у меня бутылку.

Мы прислоняемся к кухонному столу и смотрим на гостиную.

– Думаю, да, – отвечаю я. – Единственное правило: не выводить Робби из себя, верно?

Джей-Джей фыркает, откручивая крышку.

– Это мое любимое развлечение, но все зависит от того, как сильно ты хочешь быть в деле в новом сезоне.

– Думаю, я не потеряю его расположение.

– Уже чувствуешь себя как дома? – Джей-Джей отпивает глоток воды.

Я провел много времени с Джей-Джеем в последние недели и обнаружил, что за личиной шутника скрывается дружелюбие. Потратив пару месяцев назад свои сбережения на старый грузовик, я стал для всех неофициальным перевозчиком. Приятно чувствовать себя полезным, и меня это не напрягало, пока Лола не забеспокоилась, что ее вещи могут случайно отправить к Нейту в Ванкувер, поэтому нарисовала члены на всех коробках, которые не принадлежали ей или Стейси.

Мы с Джей-Джеем ехали на его новое место жительства в Сан-Хосе с полным кузовом разрисованных коробок, и всю дорогу другие водители бросали на нас насмешливые взгляды. Когда застреваешь с человеком на десять часов в замкнутом пространстве, о нем многое можно узнать. Как ни иронично, Джей-Джей пошутил, что о себе я почти ничего не выдал.

– Привыкаю, – признался я. – На прежнем месте все было совсем иначе.

– Помни, что здесь твой дом, – тихо говорит Джей-Джей. – Тебе здесь все рады, ты меня слышишь?

Я никогда не высказывал своей неуверенности никому из ребят, но Джей-Джей каким-то образом знал, что держусь особняком. Однажды я назвал его проницательным, а он ответил, это потому что он Скорпион, что бы это ни значило.

Я все равно ценю его отношение и впервые за долгое время чувствую, что меня понимают. Это очень странное ощущение, потому что часто я сам себя не понимаю.

– Я тебя слышу, – подтверждаю я.

Он хлопает меня по плечу и возвращается в гостиную. Я медленно иду следом и сажусь рядом с Генри.

Робби хлопает в ладоши, как это делает на хоккее, и мы инстинктивно поворачиваемся к нему, как хорошо выдрессированные собаки.

– Господи, это же мини-Фолкнер, – ворчит Нейт, неловко ерзая в кресле.

– Знаешь, я теперь вздрагиваю, когда аплодируют, – добавляет Бобби. – Это реакция на душевную травму.

– Я слышу этот хлопок, даже когда один, – говорит Мэтти, кивая в знак солидарности.

– Не-а, – фыркает Джо, – это ты слышишь Криса в соседней комнате. Он шлепает ее по заднице, один раз.

Робби шипит что-то себе под нос, а Крис швыряет в Джо диванную подушку. Тот ловит ее и кидает обратно. Воцаряется хаос.

– Джо, где твои навыки защиты, когда ты играешь в хоккей? – спрашивает Генри, отвлекая его так, что очередная подушка Криса попадает тому прямо в лицо.

– Вашу ж мать, – ворчит Робби. – Вечеринка не обойдется без того, чтобы кого-нибудь из этих клоунов не огрели по башке? Угомонитесь, это же последний раз.

В гостиной воцаряется тишина, и все неохотно выстраиваются в очередь, чтобы получить от Робби указания. Это очень странный момент: наверное, до всех доходит, что они на последней совместной вечеринке в этом доме.

Я погружаюсь в свои мысли, но тут Джей-Джей смеется и кричит:

– Пять баксов! Все должны мне по пять баксов!

– Чего?

– Стейси плачет! – Он обнимает ее за плечи и целует в голову. – И она еще даже ничего не пила! Я выиграл.

Она вытирает слезы тыльной стороной ладони и с недоумением озирается.

– Вы на меня ставили?

Все парни лезут в бумажники и достают банкноты. Пожав плечами, Мэтти кладет купюру в протянутую ладонь Джей-Джея.

– Строго говоря, мы ставили на твои слезы.

– Это немыслимо. Нейт, ты зн… – Она поворачивается к своему парню, который пытается незаметно достать деньги из кармана. – Ах ты, придурок! Вы все придурки.

Нейт вручает пять долларов Джей-Джею и крепко обнимает Стейси, нежно целуя ее в висок.

– Ты даже не пыталась держаться. Я мог купить тебе куриных крылышек на эти деньги.

– Немыслимо! Просто мне так грустно… Вы все разойдетесь каждый своей дорогой, грусть просто в воздухе витает.

– Если я скажу, что Расс не ставил на твои слезы, тебе станет легче?

Ее мокрые глаза встречаются с моими, и она улыбается.

– Спасибо, кекс. Ты не попал в мой черный список.

Никогда не признаюсь, что вообще не делал ставок, просто киваю ей: пусть думает, будто я ставил на то, что она не заплачет. А я знал, что заплачет.

– Прошу прощения, – перебивает Генри. – Я тоже не ставил.

Он тоже знал, что Стейси заплачет, просто из солидарности не стал играть.

Джей-Джей еще пересчитывает деньги, когда входит Лола. В руках у нее – пакеты с красными кру2жками. Глядя на очередь, она хмурится:

– Что, она заплакала?

– Ага, – хором отзывается комната.

– Черт возьми, Анастасия! – Лола роняет пакеты на колени Робби, наклоняется его поцеловать, а потом лезет в сумочку за наличными. – Джохал, это последний раз, когда ты вытаскиваешь у меня деньги.

– Пока я не провалюсь в хоккее и не последую своему истинному призванию в жизни. Стриптизу.

– Да, до тех пор.

– А теперь, когда все расплатились с долгами, можем мы уже начать этот балаган? – стонет Робби.

Тишина возвращается. У всех в головах крутится одна и та же мысль. Нейт прочищает горло и кивает.

– Последний раз.

Как только Лола разражается смехом, странная атмосфера рассеивается.

– Хорошо, Александр Гамильтон. Драматизм – это по моей части. Собрались тут артисты погорелого театра.

Глава 2

Аврора

Мне не следовало сюда приходить, но есть в баскетболистах что-то такое, отчего я теряю контроль.

Я сказала, что не пойду, и Эмилия уже ждет меня в доме хоккеистов, поэтому даже не знаю, почему позволила чертову Райану Ротвеллу убедить меня поменять планы и заскочить к нему. Почему я питаю такую слабость к высоким мускулистым парням, которые так хорошо действуют руками? Это одна из величайших загадок жизни, которую пытается разгадать половина девушек в Мейпл-Хиллс, судя по толпе на баскетбольной вечеринке.

Несколько хоккеистов оканчивают колледж, и сегодня у них прощальная вечеринка. Мы с Райаном прощались четыре раза на прошлой неделе, и, каким бы замечательным ни был этот парень, мы оба знаем, что поддерживать отношения он не будет. В следующем месяце он переходит в НБА, и я не питаю иллюзий, что в ближайшее время получу приглашение на матч в первый ряд. Однако это не помешало мне прийти по первому его зову, что больше говорит обо мне, чем о Райане.

Стою, никого не трогаю в тихом углу на кухне, обдумывая свои жизненные выборы и грея в руках выпивку, как вдруг вдоль кухонного стола ко мне придвигается непрошеный гость. Я инстинктивно закатываю глаза в ту же секунду, когда Мейсон Райт открывает рот, но это его не останавливает.

Он забирает у меня бокал, чего, как ему известно, я терпеть не могу, и отпивает из него.

– Что, Робертс, высматриваешь очередную жертву?

Боже, как я его ненавижу.

– Тебе баиньки не пора, Райт?

Окинув взглядом мою фигуру, он ухмыляется, отчего мне становится противно.

– Это приглашение?

К счастью, рядом с этим баскетболистом проблем с самоконтролем у меня не возникает.

– Приглашение отвалить и оставить меня в покое? Да.

Мейсон хихикает, и меня бесит, что он чему-то радуется. Не знаю, где этот парень набрался такой самоуверенности, но ее нужно разливать по бутылкам и продавать. Не знаю никого наглее этого пацана, тем более среди первокурсников.

Он возвращает мне стакан и наклоняется чуть ближе.

– Ты же знаешь, как меня заводит, когда прикидываются недотрогами?

– Я не прикидываюсь, Мейсон. Не доставай меня.

– Это почему же?

– Помимо того, что я терпеть тебя не могу? Ты первокурсник.

– Ты всего на четыре месяца меня старше.

Он сдвигает брови: как же так, девушка не падает перед ним на колени.

– Ты пер-во-курс-ник, – повторяю я.

Ему архисложно поверить, что девушка им не интересуется. Отчасти потому, что в привлекательности парню не откажешь, но главным образом из-за его чертовской самоуверенности. Мейсон больше похож на типичную рок-звезду, чем на баскетболиста. Высокий, черноволосый, с пронзительными голубыми глазами и бледной кожей с замысловатыми татуировками на руках и спине. Я со вздохом допиваю из бокала.

– Мне не нравятся ребята моложе меня.

– Осторожнее, принцесса. – Он прикрывает смешок рукой, и я прищуриваюсь. – Выставляешь напоказ проблемы с папой.

– Моя единственная проблема – это ты. – Хочется его задушить, но он может решить, что это прелюдия. – Кстати о папах. Как поживает директор Скиннер?

Каким бы нахалом ни был мой заклятый враг, есть у него одна слабость: его папа. Никто не знает, что он возглавляет в Мейпл-Хиллс спортивный отдел, и Мейсон хочет сохранить это в секрете, потому и взял девичью фамилию матери. Можно подумать, что, если у нас обоих проблемы с отцами, это поможет нам сблизиться, но мы никогда не ладили и друзьями не станем. Могу с уверенностью сказать, что всегда буду терпеливо ждать его краха.

– Приятно знать, что вы с Райаном разговариваете в постели обо мне. – Его фирменная ухмылка мгновенно сменяется хмурой гримасой, и он тянется к ближайшей бутылке. – Я переезжаю в комнату Рая, разве он тебе не говорил? Я даже не буду менять код на двери, чтобы ты могла попасть.

Этот парень не знает, когда нужно заткнуться.

– Очень мило. Но, серьезно, Мейсон, можешь дать мне телефон своего папы? Он такой крутой. – Так и есть. – И я хочу получить место в баскетбольной команде.

– Иди к черту, Аврора. – Он со стуком ставит бутылку обратно на стол и идет в сад.

– Осторожно, принцесса! – кричу я ему вслед. – Выставляешь напоказ проблемы с папой.

Меня обнимают сзади за талию, и я собираюсь ответить пинком, но слышу хорошо знакомый глубокий голос:

– Я не стану вытаскивать тебя из тюрьмы, если ты его убьешь.

– Он сказал, что у меня проблемы с папой.

Я поворачиваюсь к Райану. Вид у него озадаченный, словно он не вполне понимает, о чем речь.

– Только я сама могу об этом говорить.

Он кивает.

– Дошло. А что ты такого ляпнула, чтобы так его разозлить?

– Попросила номер телефона его папы, чтобы получить место в баскетбольной команде.

– Рори, – он так протягивает «ри», что я понимаю: у меня проблемы. – Ты же знаешь, что это должно остаться секретом. За поведением угрюмого плохиша скрывается чувствительная душа.

Не моя вина, что у Мейсона напряженные отношения с отцом. Это не делает его особенным, и про кумовство я никогда не говорила.

– Ладно, если это секрет, почему ты поделился им со мной?

Райан нежно целует меня в лоб.

– Потому что знал, как ты его ненавидишь, и пытался залезть тебе в трусы.

– Хм. Я бы тебе и так позволила.

Я позволила бы Райану Ротвеллу залезть мне в трусы в любой день недели. Я и так позволяла ему залезать туда далеко не единожды в неделю. Райан отличный парень, вот почему я предпочла выдержать гнев Эмилии ради того, чтобы напоследок повидаться с ним.

Обычно я не ожидаю от мужчин ничего хорошего, но Райан один из лучших, и наша дружба с привилегиями в последние пару месяцев доставила немало приятного.

У него репутация любителя свободных отношений, и я считаю, что колледж должен наградить его за то, что он осчастливил столько девушек за четыре года учебы.

В его честь нужно поставить памятник. Может, попрошу об этом отца Мейсона.

Райан берет пальцем мой подбородок и поднимает мою голову, выдергивая из размышлений.

– Я буду скучать по тебе, Робертс.

Ответ застревает у меня в горле. Чего-нибудь вроде «я тоже буду скучать» или даже простого «спасибо» было бы достаточно, но слова не идут. Почему я так теряюсь от нескольких ласковых слов, простого проявления дружбы и намека на то, что проведенное вместе время что-то значит для него?

Наши отношения всегда были чисто физическими, хотя, конечно, он пытался уговорить меня остаться после секса. Тем не менее приятно слышать, что он будет по мне скучать, даже если есть десяток других девушек, которым он может сказать то же самое.

Райан вздыхает, как будто может слышать мои суматошные мысли, а потом обнимает и зарывается лицом в волосы.

– Я буду завидовать парню, который сможет услышать, что творится в твоей голове, когда у тебя такое лицо. Приведи его на игру, я запущу мяч ему в голову.

– Вряд ли тебе или мне стоит об этом волноваться.

Он смеется мне в волосы, так и не отпуская.

– Я просто временная остановка. Парень, с которым ты спала до того, как встретила любовь твоей жизни.

– По статистике так и будет, если трахаешься со всеми.

– Поверь, Робертс, я ручаюсь за свои слова. Ты получишь свой хеппи-энд.

– Боже, Райан. Ты меня растрогал, а я ведь собираюсь на вечеринку к хоккеистам. Ты же знаешь, что грусть меня возбуждает.

Он смеется, и мы неохотно размыкаем объятия.

– Если ты еще два раза скажешь, что грусть тебя возбуждает, Мейсон покажется Битлджусом.

Я закатываю глаза и ищу своего заклятого врага. Тот пристает к кому-то в другом конце комнаты, за пределами слышимости.

– Можешь забрать его с собой? Без тебя я с ним не справлюсь.

Райан убирает волосы мне за ухо.

– Ты говорила, что этим летом хочешь измениться. Может, когда вернешься из лагеря, сможешь его терпеть. Поднаберешься опыта общения с детьми.

– Я сказала, что хочу избавиться от токсичной привычки вредить самой себе. Но не говорила, что хочу измениться, чтобы перестать ненавидеть Мейсона.

– Может, тебе стоит заменить любовные романы книгами по самосовершенствованию?

Я прищуриваюсь.

– Получил степень по английскому и думаешь, что у тебя теперь хватает квалификации рекомендовать книги?

– Ты права, Робертс. Не сбивай меня с моей стези.

«Прощай» так и висит в воздухе, но я не могу заставить себя произнести это слово.

– Сообщишь мне, как пройдет переход?

Райан кивает, в последний раз целуя меня в лоб.

– Обязательно. Не нарывайся на неприятности.

– А я нарываюсь?

– Вот именно, – смеется он. – В этом-то и проблема.

Как только я выхожу из такси, меня встречает Эмилия с невозмутимым выражением лица, которое я так люблю.

– Ты опоздала.

Трудно бояться девчонку с такой ангельской внешностью. Светло-каштановые волосы заплетены в косу и уложены как нимб, кончик носа и щеки обгорели на солнце, когда она вчера уснула в саду. Остальная кожа сохранила обычную призрачную бледность, так что я удивляюсь, как ей удалось поджарить только лицо. Но сейчас у меня нет настроения спрашивать об этом.

– Если я скажу, что ты прекрасно выглядишь, это поможет?

Это не помогает, и я теряю ее из виду в ту же секунду, как мы заходим в дом хоккеистов, где видим нечто похожее на вырезанную из картона хоккейную команду в натуральную величину.

Слава вечеринок хоккеистов гремит на весь кампус. Мы стараемся их не посещать, поскольку Эмилия предпочитает мероприятия, которые заканчиваются до полуночи, а я предпочитаю баскетболистов, но ее друг Джей-Джей уезжает на север в профессиональную хоккейную команду, и она обещала попрощаться.

Естественно, пришлось согласиться пойти с ней, потому что я хорошая подруга, а еще Эмилия пообещала мне по пути домой вегетарианскую пиццу. Теперь я немного беспокоюсь, что из-за опоздания угощение она не купит.

Несмотря на толпу людей, атмосфера в студенческом доме хоккеистов вполне домашняя. На стенах висят фотографии в рамках, на которых группа парней и две девушки; диванные подушки не выглядят так, будто в них достаточно микробов, чтобы развернуть биологическую войну, и, если глаза меня не обманывают, кто-то даже вытирал здесь пыль. А это что, подставка под кружку?

Я пробиваюсь сквозь толпу, озадаченная тем, что подошвы не прилипают к полу. Определенно чувствуя жажду, направляюсь в мое любимое место на любой вечеринке: на кухню. Большой стол уже заставлен ополовиненными бутылками различного спиртного и газировки. Я окидываю взглядом шкафчики, пытаясь определить, в котором из них могут стоять бокалы.

Пусть я на вечеринке, но я посмотрела немало документальных фильмов про море и не хочу пользоваться пластиковыми стаканчиками. Робко заглядываю в один шкафчик, но там только рюмки.

Рюмки и больше ничего. Во втором шкафчике обнаруживаются тарелки, а когда я собираюсь обследовать третий, чувствуя себя Златовлаской в доме медведей, за моей спиной кто-то прочищает горло.

– Ты что, воришка?

Я выглядываю из-за дверцы шкафчика, точно зная, что лицо у меня красное, как сигнал «стоп» на светофоре, и вижу парня, который обвинил меня в воровстве. Мой рост – пять футов семь дюймов[2], на шпильках еще больше, но он все равно возвышается надо мной. Черная футболка туго облегает широкую грудь, а бицепсы у него такие, что рукава вот-вот лопнут по швам. Тем не менее он кажется совершенно безобидным. Возможно, благодаря мягким чертам лица и совсем легкой щетине на подбородке. Утонченное лицо не соответствует телу. Русые волосы зачесаны назад, а глаза, в которые я наконец заглядываю, сапфирово-голубые. В них плещется какая-то неуверенность, но вместе с тем любопытство.

У меня еще не было настолько неловкого знакомства с симпатичным парнем.

Я невинно улыбаюсь.

– Если посуду не выносить из дома, это будет считаться кражей?

– Черт, я знал, что надо было изучать законы. – Он приподнимает уголки губ, сдерживая смех, и на щеках появляются ямочки. – Я думал, что кража – это если берешь то, что тебе не принадлежит.

– А если хозяин так этого и не узнает?

– Ну, если хозяин так и не узнает, то он очень нерадивый.

Парень потирает затылок, и я очень стараюсь смотреть ему в лицо, а не на бицепсы. Но я слаба.

– А что ты ищешь? – спрашивает он, подходя ближе.

Меня обдает сильным ароматом сандала и ванили. Парень прикладывает ладонь к дверце, за которую я по-прежнему цепляюсь, и осторожно ее закрывает.

Чего я ищу?

– Бокалы.

– Прости, тут только пластиковые.

– А ты знаешь, сколько пластика попадает в океан? Никто из тех, кто здесь живет, не знает.

Это самый длинный разговор о бокалах, который я когда-либо вела. Наверное, самый длинный разговор о бокалах, которые вообще вел кто-то на свете. Но я ловлю себя на том, что думаю, о какой еще кухонной утвари поговорить, чтобы поддержать беседу.

– Так ты идешь на преступление ради акул?

– Ну, не только. Еще ради рыб, черепах и китов.

Он закрывает глаза, словно борясь с улыбкой, и качает головой.

– Может, еще ради осьминогов. Я никого не ущемляю в правах.

Парень открывает глаза и, задержав пальцы на дверце еще на несколько секунд, обходит меня и направляется к шестому шкафчику. Открыв его, показывает полки с разномастными стаканами.

– Только ни в кого их не швыряй, а то нам обоим влетит.

Я поднимаюсь на цыпочки и беру бокал с эмблемой Мейпл-Хиллс, а потом еще для Эмилии с дурацкой надписью.

– Быстро ты их нашел. Что, уже лазил тут раньше?

«Аврора, прекрати чесать языком».

Я ставлю бокалы на стол, беру ближайшую бутылку с выпивкой и наливаю в свои трофейные бокалы. Услужливый незнакомец смеется и, откупорив бутылку газировки, придвигает ко мне. Ждет, пока я начну наливать, и отвечает:

– Нет, я здесь живу.

Вот черт. Его слова застигают меня врасплох, горлышко бутылки соскальзывает с края бокала, и на стол проливается липкая шипучая жидкость. Черт, черт!

– Прости, прости, прости!

Не успеваю я отреагировать, как парень вытирает лужу тряпкой.

– Я изви…

– Не волнуйся, – мягко говорит он, не давая мне распинаться дальше. – Это просто газировка. Отойди, чтобы не намокнуть.

Я слушаюсь, а парень достает дезинфицирующий спрей и тщательно протирает стол. Пьяные гости вокруг нас даже не замечают это действие, составляя себе коктейли. Закончив, он осторожно наливает в бокалы газировку и вручает их мне.

– Так это ты тут вытираешь пыль, – бормочу я.

– Что?

– Ничего. Спасибо и еще раз прости.

Он прислоняется к столу.

– Простить за то, что нарушила правило не лезть в шкафчики, или за беспорядок на кухне?

Я складываю руки на груди и игриво улыбаюсь.

– Я не видела знака «стоп».

На этот раз он смеется по-настоящему. Раскатистый смех кажется искренним. Я замечаю, что он украдкой осматривает меня с ног до головы. От его внимания мое тело начинает гудеть, и мгновенно хочется большего.

– Ты не похожа на девушку, которая будет обращать внимание на такое.

– Это почему же?

Вопрос провокационный. Я это знаю. Он знает. Парни, которые толпятся поблизости, прислушиваясь, – похоже, его товарищи по команде, – тоже это знают.

– Отвечай осторожно, мы на публике.

Незнакомец сдвигает брови и оборачивается посмотреть, кто там сзади. Когда он снова поворачивается ко мне, кончики его ушей розовеют. Наши зрители разбегаются, но его уверенность они уже поколебали. Эта внезапная застенчивость такая трогательная. Я привыкла, что ко мне подкатывают, но не припомню, чтобы кто-нибудь краснел. Мне хочется узнать, каким было его первое впечатление обо мне. Хочется, чтобы он продолжал смотреть на меня, как тридцать секунд назад. И немного хочется убить его друзей.

Я уже готова спросить напрямик, но тут на мое предплечье ложится теплая рука и рядом появляется Эмилия.

– Так хочется пить. – Она бросает взгляд на парня, потом на меня и улыбается ему. – Привет. Я Эмилия.

Он вежливо кивает.

– Приятно познакомиться. Я Расс.

– Ты Расс Джейдена? – спрашивает Эмилия, беря бокал и закатывая глаза при виде надписи.

Когда до парня доходит вопрос Эмилии, вид у него становится застенчивым. Ну почему ты такой милый?

– А, да. Наверное, так. Вряд ли Джей-Джей знает еще какого-то Расса.

Он снова трет затылок, под подолом его футболки показывается тонкая полоска загорелой кожи, и мой возбужденный мозг дает небольшой сбой.

– Я Аврора, – выпаливаю я почти агрессивно.

Эмилия поворачивается ко мне со смесью недоумения и неловкости на лице. Я предпочитаю ее игнорировать и допиваю бокал, чтобы резкий вкус водки прогнал укол унижения. Опустив бокал, я вижу, что Расс не сводит с меня глаз.

На его щеках снова появляются ямочки.

Эмилия прочищает горло, и я заставляю себя глянуть на нее. Она смотрит на меня так, будто потом намерена выпытать у меня все в подробностях.

– Я пришла сказать, что в кабинете собираются играть в «Пьяную дженгу»[3], если хочешь присоединиться.

– «Пьяную дженгу»?

– Они пишут вызовы на некоторых блоках, – объясняет Расс. – Робби и Джей-Джей любят делать игры интереснее.

Эмилия игриво цокает языком.

– Так и знала, что он там замешан. Бог знает, что это за вызовы. Рори, увидимся там?

Я киваю, и она опять исчезает, оставив меня с новым другом.

– Это весело?

Он снова поднимает уголки губ. Боже, обычно у меня не возникает желание целоваться с человеком только из-за того, как он улыбается, но на меня действуют его колебания между уверенностью и застенчивостью.

Расс делает большой глоток пива, обдумывая мой вопрос, а я просто жду. Мне следовало стыдиться своего бессовестного цепляния к словам, но парень симпатичный и слегка неловкий. Задам же я задачку своему будущему психотерапевту.

– Может, присоединишься и узнаешь сама?

Глава 3

Расс

– Может, присоединишься и узнаешь сама?

В голове это звучало прекрасно, но как только я произношу вслух, мне сразу становится неловко. Неужели со мной заговорила такая девушка? Как я умудрился попасть в подобную ситуацию?

Джей-Джей застукал меня, когда я наблюдал, как она шарит по кухне. Дав достойное «Оскара» напутствие насчет «успеха у девчонок», он подтолкнул меня туда, чтобы я предложил ей выпить.

Хотя с девушками я не совсем безнадежен, но мои умения весьма далеки от совершенства, что доказала тема первого разговора с привлекательной незнакомкой в моем доме: о кражах. Обычно мне нужно немного времени, чтобы расслабиться и почувствовать себя комфортно, однако для студенческих вечеринок такая тактика не совсем хороша. Алкоголь иногда ускоряет этот процесс, и мне удается даже попросить номер телефона, но я мало пью, поэтому хронически одинок.

Хотя сейчас я немного пьян, Аврора чересчур хорошенькая, поэтому мой мозг кипит в попытке завязать увлекательную беседу. Подходя к ней, я даже не видел ее лица, только длинные ноги и округлости, прикрытые коротенькой юбкой и топиком. Она выглянула из-за дверцы: светлые волосы, пунцовые щеки, изумрудно-зеленые глаза с невинным выражением, словно у ребенка, которого застукали за воровством печенья. А потом она улыбнулась – наверное, в миллионный раз в своей жизни, но я позабыл о том, что неловок с девушками, да и вообще обо всем на свете позабыл.

Я когда-то пообещал себе, что если мне понравится девушка, то я с ней заговорю, и, собственно, так и поступаю, даже если она собирается вежливо отшить. Я изо всех сил стараюсь изобразить уверенность, которую придает мне пиво, и не стушеваться от ее пытливого взгляда, пока она обдумывает мое предложение.

Аврора протягивает руку, и я с трудом удерживаюсь, чтобы не вскинуть брови от удивления.

– Веди.

Мы переплетаем пальцы, я веду ее в кабинет и, как учил Джей-Джей, мысленно твержу: «Притворяйся, пока не получится» и «Ты горячий хоккеист, и единственный, кто знает о твоей неуверенности, – ты сам».

Я не ожидал, что его совет сработает, но когда подхожу к обеденному столу, на котором расставлена дженга, держа за руку Аврору, Джей-Джей ничуть не удивлен. Вид у него даже слегка самодовольный. Пробираясь сквозь толпу, я прижимаю девушку к себе, чтобы в нее не врезался какой-нибудь нетрезвый гость.

– Готова? – спрашиваю я, хотя вполне могу задать этот вопрос себе.

Она поднимает на меня взгляд и мягко пожимает мою руку.

– Насколько может быть опасна эта дженга?

– Мой друг Джо учится на юридическом в Йеле. У него спрашивали, что в Калифорнии относится к тяжким преступлениям…

Джо даже не удивился. Он зачитал список из телефона, после чего Робби и Джей-Джей не разрешили никому смотреть, что они пишут на блоках, хихикая при этом как школьники.

– Что ж, если тебя не освобождали под залог, – значит, ты не был студентом. Уверена, у нас обоих за душой есть грешки и посерьезнее. Идем.

Не отпуская мою руку, она уверенно двигается сквозь толпу. Голова высоко поднята, волосы при каждом шаге танцуют на голых плечах. Сам не знаю, как так вышло, что теперь ведут меня, но с готовностью следую за ней на свободное место между Стейси и Эмилией.

Увидев меня, Стейси с энтузиазмом машет рукой и похлопывает по столу рядом с собой.

– Кекс, я приберегла для тебя местечко.

Похлопывает по столу она так, что блоки дженги и рюмки трясутся. Ей явно уже хватит на сегодня.

– Ладно, Годзилла, – отзывается Лола с другого конца стола. – Господи, давайте не будем рушить башню, пока все не разделись.

Стейси одними губами произносит «упс» и одаривает меня дурашливой пьяной улыбкой, прижимаясь к Нейту. Потом смотрит на наши соединенные руки и поднимает взгляд на Аврору. Челюсть у нее слегка отвисает, и она неуклюже показывает мне большой палец.

И как, скажите на милость, в таких условиях изображать уверенность с девушками?

– Кекс? – переспрашивает Аврора, когда мы втискиваемся между друзьями.

Она отпускает мою руку и копается в сумочке в поисках телефона. Я неловко стою, не зная, куда деваться, но терпеть не могу проверять телефон без надобности, поэтому просто сую руки в карманы брюк. Аврора просматривает уведомления, негромко фыркает и, убрав телефон обратно в сумочку, поднимает взгляд на меня.

– Это очень, очень длинная история, – отвечаю я.

Тот эпизод произошел как будто миллион лет назад, и я не знаю, как описать наши теперешние странные, но вполне здоровые отношения, хотя Стейси и говорит, что у нее голова побаливает от моих неразвитых навыков общения.

«Каллаган, скажи что-нибудь интересное».

Аврора ничего не отвечает и поворачивается поболтать к Эмилии. Я выдыхаю и переключаю внимание на друзей. Парни закидывают Робби вопросами, и я вижу, что он все больше злится.

– Где Генри? – спрашивает Робби, по очереди глядя на каждого товарища по команде. – Это была его долбаная идея.

– Я здесь! – кричит Генри, протискиваясь сквозь толпу. За ним по пятам идет девушка с растрепанными волосами. – Простите, я пришел.

Если бы это был хоккей и Генри опоздал, потому что трахался, он был бы растерзан. Робби относится к играм на вечеринках так же серьезно, как и к хоккею, но сейчас отчаянно старается доказать, что он не такой строгий, как Фолкнер, с которым его весь день сравнивали.

Бекки – последняя пассия Генри – что-то шепчет ему на ухо, целует в щеку и куда-то исчезает. Ухмылка Генри еще больше бесит Робби, и все хоккеисты мысленно начинают обратный отсчет до того, как он выйдет из себя.

Робби перестает сверлить их взглядом и приподнимает руки, словно собирается хлопнуть в ладоши. Все задерживают дыхание, но он опускает одну руку, а другой обнимает бедра Лолы.

– Ладн…

– Я успею сходить в туалет? – спрашивает Крис.

– Нет, черт бы тебя побрал! – огрызается Робби. – Стой и слушай правила игры, пока меня с ума не свели!

Слышатся вздохи, затем все, кроме меня и Генри, лезут в бумажники и выкладывают купюры в протянутую ладонь Криса. Робби ждет, сложив руки на груди. Когда все деньги переходят в нужные руки, он начинает заново:

– Следующий, кто меня разозлит, не будет играть в новом сезоне.

Все молча ждут, закусив губы и стараясь не рассмеяться.

– Вытаскиваете блок дженги, – продолжает Робби. – Если он пустой, ход переходит к следующему игроку, а блок кладете на вершину башни.

– Как в обычной дженге, – усмехается Джей-Джей.

Робби игнорирует реплику. Возможно, потому что больше не может усадить Джей-Джея на скамейку запасных.

– Если на блоке написан вызов, то либо исполняете его, либо штраф на обратной стороне блока, либо выпиваете две стопки. Если вы не хоккеист весом двести фунтов[4], то одну стопку, чтобы было по-честному. Кто завалит башню, должен пробежать голышом по Мейпл-авеню. Лола, ты первая.

– Погоди, – перебивает Джо. – Зачем стопки, если есть штрафы на обратной стороне?

Робби пригвождает его взглядом, от которого у меня по спине бежит холодок.

– Потому что правила устанавливаю я. И я говорю, что есть стопки и есть штрафы.

Игра начинается и, как это свойственно «Титанам», воцаряется полный бардак. Мэтти выпало отправить последнее фото со своего телефона в семейный чат. Он не говорит, что на фото, но отходит от стола, чтобы ответить на звонок от бабушки. Генри и Бобби должны поменяться одеждой. Джо вытаскивает блок с надписью: «Отдай свое нижнее белье тому, кто сидит напротив», и Эмилия, подруга Авроры, начинает спорить с Крисом, что напротив Джо сидит не она, а как раз Крис. К тому времени, как игра доходит до нашей стороны стола, Крис красуется в боксерах Джо поверх одежды и выпивает две стопки вместо того, чтобы целоваться с Эмилией. Эмилия вытаскивает чистый блок, Аврора тоже. Трудно не заметить ее разочарование.

Я засмотрелся на ее надутые губки, но тут кто-то из парней шипит:

– Поторопись, кекс.

Осторожно вытаскиваю блок из середины.

«Покажи последнее полученное сообщение человеку рядом с тобой».

Я стараюсь не выронить блок из вспотевших рук и переворачиваю его. Каким бы ни был штраф, хуже все равно не будет.

«Отправь Фолкнеру сообщение „Я вас люблю“».

Я ошибался.

Меня спрашивают, что там, и я судорожно соображаю, как выпутаться без объяснений. У меня нет ни малейшего желания снова злить тренера, а в последнем сообщении папа просит прислать денег. У меня сводит желудок: как отцу удается вечно влезать куда не надо и все портить? Я даже не прочитал сообщение полностью, просто закрыл беседу. По-любому там всегда одно и то же дерьмовое оправдание.

«Я верну. В двойном размере. Я знаю парня, который знаком с жокеем, и скачки – дело верное».

Или, если он выпил: «Благодаря мне ты получил все и отвернулся от семьи. Не хочешь помогать собственной плоти и крови, ты мне не сын. Ты думаешь, что лучше нас, потому что поступил в крутой колледж, но все равно у тебя ничего не выйдет».

Стейси нетерпеливо выхватывает у меня блок и зачитывает. Вокруг нее, понятное дело, смеются. Я бы тоже посмеялся, если бы сообщение было от кого-то другого. Я беру в обе руки стопки и быстро выпиваю их.

– Ого, ты и правда не хочешь, чтобы я видела голых телок в твоем телефоне, – говорит Аврора, когда я вытираю тыльной стороной руки слетевшую каплю. – Да я шучу, не смотри так серьезно. Это мило.

– Мило?

– Ты не показываешь кому попало личную переписку, – кивает она. – Хранишь секреты.

Храню секреты. Да, так и есть. Жаль только, что сейчас дело не в этом.

Игра продолжается раунд за раундом, выпиваются рюмки, исполняются вызовы, летят оскорбления в адрес Робби и Джей-Джея. Нейт отправляет сестре деньги за то, что не поцеловала человека слева – Робби. Бобби посылает Фолкнеру сообщение «Я по вам соскучился», Генри залпом выпивает пиво, а я оказываюсь без рубашки за то, что не поцеловал ближайшего рыжего, кем оказывается Лола. Поцелуй с девушкой соседа по квартире и тренера точно не поспособствует спокойной жизни в колледже.

Эмилия наклоняется к башне, которая уже смотрится весьма неустойчивой, и с широкой улыбкой читает:

– «Предложите двоим поцеловаться». Ну вы как дети. – Она поворачивает блок к нам, и ее губы растягиваются в озорной улыбке. – Ну, поскольку я знаю здесь только вас… Наверное, просто выберу Аврору и Расса.

– А я кто такой? Призрак? – кричит Джей-Джей с другого конца стола, драматично воздевая руки. – Похоже, наша дружба для тебя всего лишь шутка.

Эмилия что-то говорит, а до меня не сразу доходит, что она назвала мое имя. Пока не чувствую на себе взгляд Авроры. Боже, она такая красотка.

«Единственный, кто знает о твоей неуверенности, – ты сам».

Ее румянец стал еще ярче, глаза блестят.

– Ты достаточно трезвая, все нормально?

Она с усмешкой кивает.

– А ты?

Я осторожно просовываю руку ей под волосы, обхватываю ее затылок и поглаживаю ее челюсть большим пальцем, чувствуя ладонью бешеный пульс.

– Ага.

Она становится на цыпочки, я опускаю голову, и ее руки ложатся мне на шею, а потом наши губы встречаются. Поначалу осторожно и робко, а потом она тихо стонет, и на минуту я забываю, что мы не одни.

Однако публика про нас не забывает, и когда я притягиваю Аврору к себе, они улюлюкают, резко сбрасывая нас с небес на землю. Она делает шаг назад, поднося руку к губам, и что-то шепчет Эмилии, отчего та улыбается.

«Притворяйся, пока не получится».

Игра продолжается, один за другим выпадают пустые блоки, народ уже спрашивает, не кончились ли приколы у Робби и Джей-Джея, на что те страшно обижаются. Аврора вытаскивает очередной пустой блок, и все разочарованно стонут.

– Башня держится лучше, чем я, – бормочет Аврора, кладя блок на вершину шаткой конструкции.

Я вытаскиваю свой блок и вижу на деревяшке неряшливые каракули Робби.

«Изменить направление».

– Изменить направление? – вслух читаю я. – Не понял.

– Это значит, что опять мой ход, – говорит Аврора, и Робби кивает.

Она выбирает блок. С инженерной точки зрения, это один из худших вариантов, грозящих обрушить башню. Может, она и правда хочет, чтобы конструкция рухнула, но моя мысль обрывается, когда Аврора начинает смеяться. Это волшебный смех, черт побери.

Она поворачивает блок ко всем.

«Станцуй с ближайшим хоккеистом танец на коленях в течение двух минут».

– Это я написала! – радостно заявляет Лола. – Не за что, кекс.

Если бы взглядом можно было убить, я был бы мертв. Все хоккеисты, сначала задержав оценивающий взгляд на Авроре, смотрят на меня с неприкрытой завистью. Я громко прочищаю горло, чтобы они опомнились.

О боже! У меня будет стояк на глазах у всех друзей.

Бобби убегает в столовую за стулом, а Анастасия спрашивает у Авроры о ее музыкальных предпочтениях. Знаю, это не проблема, а вот моя закрытость – очень даже. Не сомневаюсь, что я сейчас красный как рак. Как изображать уверенность в такой ситуации?

Я наклоняюсь к уху Авроры, чтобы только она могла слышать:

– Не обязательно это делать. Не позволяй им давить на тебя.

– Это всего лишь дурацкий танец. – Она сжимает мою руку. – Но спасибо. Если ты против, я просто выпью стопку.

– Я не против.

Черт побери, я совсем не против.

– Есть что-нибудь, что я не должна делать?

– Можешь делать что угодно.

Когда ты уже без рубашки, все действо кажется более интимным. К счастью, когда на тебя пялится множество людей, это ощущение быстро пропадает.

Приятно знать, что буду вспоминать об этом, когда в следующий раз сяду обедать на этом стуле.

Аврора выпивает две стопки и быстро говорит:

– Это не штрафные, а для храбрости.

Похоже, смелость нужна мне, хотя я должен просто сидеть, пока на мне танцует девушка, совершенно для меня недоступная. Музыка меняется. Вместо бодрой песни из чарта играет Sweat Зейна, а Лола поднимает телефон с запущенным таймером.

Очень легко забыть обо всех присутствующих, когда Аврора с улыбкой подходит и становится сзади. Кладет руки мне на плечи и медленно проводит вниз по груди и животу, наклонившись так, что ее голова оказывается на одном уровне с моей. С усмешкой чмокает в щеку, и в этот момент я понимаю, что меня ждет самая приятная пытка.

Она обходит меня, медленно покачивая бедрами в такт музыке. Раздвинув чуть шире мои колени, разворачивается ко мне задом и садится.

Тридцать секунд Аврора трется попой о мой член, и они пролетают как один миг. Она прижимается спиной к моей голой груди, и ноздри щекочет аромат персика, когда встряхивает волосами. Я начинаю мысленно перечислять покойных президентов, но это не помогает. Ее бедра меняют ритм, и тело вибрирует. Аврора смеется, глядя на меня. Да, она наверняка чувствует задницей мой твердый член.

У меня белеют костяшки пальцев от того, как я вцепился в сиденье. Наверное, ей даже не понадобилось бы ко мне прикасаться. Аврора встает, и не успеваю я запаниковать, что все увидят мой стояк, как она разворачивается и оседлывает мои колени.

Так становится хуже, гораздо хуже.

Хуже в хорошем смысле. Эта девушка чертовски сексуальна, и теперь я могу видеть ее лицо, когда она трется о меня, очень довольная собой.

– Можешь меня потрогать, – шепчет она, и ее глаза темнеют.

Джордж Вашингтон, Джон Адамс, Томас Джефферсон…

Она продолжает двигаться, а я беру ее за бока и нежно поглаживаю полоску голой кожи между юбкой и топиком. Она запускает руки в мои волосы, прижимается ко мне грудью и приближает лицо.

Когда вспыхивает таймер, мне впервые в жизни хочется совершить убийство.

Чары рассеиваются, и мы оба сразу понимаем, что не одни. Она откидывается назад, тяжело дыша. К счастью, Джей-Джей объявляет перерыв, чтобы принести еще выпивки и посетить туалет. Комната начинает пустеть, и Джей-Джей салютует мне.

Мои руки все еще на бедрах Авроры, она все еще смотрит мне в глаза, и в ее взгляде сквозит что-то непонятное. Как будто чего-то ждет, но я не знаю чего.

– Э… ты молодец, – выдавливаю я.

Ясно, что Аврора хотела какой-то похвалы, потому что, широко улыбнувшись, она начинает вставать, но я крепче сжимаю ее бедра, удерживая.

– Можешь на минутку задержаться?

Она прикусывает губу и кивает, борясь со смехом.

– Конечно.

Джеймс Мэдисон, Джеймс Монро, Джон Куинси Адамс…

Глава 4

Аврора

Когда девушка, которая пытается изменить свою жизнь, сидит на коленях хоккеиста, это не очень помогает добиться поставленной цели.

Если честно, я не планировала сегодня вечером сидеть на члене незнакомца. Ну ладно, может, и планировала, но без одежды и уж точно без зрителей. Я позабыла все свои благие намерения по летнему самосовершенствованию в тот момент, когда переступила порог этого дома, и недостаток рвения как раз говорит о том, что мне нужно побыть вдали от соблазнов Мейпл-Хиллс.

Не следовало так радоваться хорошо проделанной работе, но что сказать… люблю обратную связь. Больше всего мне нужно было убедиться, что я не выставила себя дурой перед всей хоккейной командой. Состязаться в танцах на коленях мне не впервой, но впервые – с человеком, который теперь избегает смотреть мне в глаза. Поэтому мне приходится фокусировать взгляд на его теле, а парень в прямом смысле слова гора мышц.

– Знаешь, ты не загоришься, если посмотришь мне в глаза, – тихо замечаю я, чувствуя легкую неуверенность.

Время в этом доме течет медленно, и хотя нет ничего необычного в том, что двое сидят так близко в темном углу на студенческой вечеринке, прошедшая минута кажется вечностью. Я чувствую под ладонями ровное дыхание и горячую кожу.

Как и ожидалось, он краснеет, снова встретившись со мной взглядом. Прочищает горло и трет затылок – это у него нервное, я видела подобный жест уже несколько раз. Сначала на кухне, потом – когда ему пришлось снять футболку и все радостно завопили при виде его идеального рельефного тела, и вот теперь, пока мы ждем.

– Слушай, это не работает. Ты чертовски горячая, и перечисление президентов не помогает. Я перешел к победителям Кубка Стэнли, но когда ты сидишь тут… – он показывает на мои бедра на своих коленях, – и так выглядишь… – показывает на мое тело, – уйдет целая вечность.

«Ты чертовски горячая».

От комплимента меня бросает в жар, я таю, и неуверенность последних десяти секунд полностью растворяется в признании моих заслуг, которое действует как наркотик. Не то чтобы мне раньше не говорили о моей привлекательности, но для этого парня она как пытка. Как будто он никогда после этого не придет в себя. Я словно подвела его на грань безумия, и осознание такой власти может стать для меня зависимостью.

Я улыбаюсь уголками губ, отчаянно пытаясь игнорировать попытки мозга привлечь больше внимания. На него нельзя полагаться в присутствии мужчин, поскольку его весьма легко впечатлить заурядностью.

– Перечисление президентов?

Кончики его ушей краснеют – еще одна невероятно милая особенность. Похоже, про президентов объяснений не последует.

– А как насчет того, чтобы ты постоял позади меня, пока не придешь в норму?

– Ты ангел, – вздыхает он. – Отличная идея. Знаю, это не очень по-ангельски, но ты понимаешь, что я имею в виду. Спасибо.

Держа за бока, он направляет меня, пока я встаю. Бугор на его брюках заметен даже в слабом освещении кабинета. Я чувствую, как вспыхиваю, отметив, что мне очень нравится то, как крепко он меня держит.

Игра возобновляется, но уже без прежнего энтузиазма. К тому же я слишком отвлекаюсь на парня за моей спиной. Трудно сосредоточиться на том, какой блок вытаскивать, когда он заключил меня в клетку своих рук и тихо шепчет на ухо, каких блоков лучше избегать. Особенно мне нравится, когда я наклоняюсь к башне и задеваю его задницей. Клянусь, я слышу его стоны.

Благодаря указаниям Расса я не обрушиваю башню, хотя не могу не признаться, что в глубине души желаю, чтобы она упала. Раунд проходит без происшествий, и хотя у Расса больше нет причин прятаться за мной, он не отходит. Я откидываюсь назад, прильнув головой к его груди. Он напрягается, и я сразу начинаю отодвигаться, но он снова кладет руки мне на талию и осторожно возвращает обратно. Теперь его тело более расслабленно.

Вдруг я подскакиваю от грохота и переключаю внимание на игру. Один из парней держит в руках блок и смотрит на рассыпанную кучу на столе.

– Генри, неужели ты опрокинул башню, потому что тебе стало скучно? – кричит другой парень.

– Ничего подобного, – возражает Генри. – Может, я просто плохо играю в дженгу.

Расс за моей спиной усмехается.

– И никогда не научишься, если будешь вытягивать блок, на котором держится основание.

– Не все тут инженеры, Расс. Я не виноват.

– Теперь тебя ждет расплата! – визжит рыжая напротив меня. – Раздевайся!

– Лола, если хочешь увидеть меня голым, можешь просто попросить.

– Прикуси язык! – рявкает Робби.

Эмилия пихает меня, мешая слушать спор между двумя явно близкими друзьями.

– Сходим в туалет и выпить? Мне неинтересно смотреть, как голый парень носится по окрестностям.

Как бы мне ни хотелось увидеть, как мчится по дороге проигравший, бросать подругу одну я тоже не хочу.

– Конечно.

Приходится призвать всю волю, чтобы протянуть Эмилии руку и позволить меня утащить.

– Я вернусь, – беззвучно говорю Рассу и пробираюсь через толпу, еще чувствуя на коже жар его рук.

Как можно потерять человека в его собственном доме?

– Может, он прячется от тебя, – говорит Эмилия, скрывая усмешку за бокалом.

– Я думала, ему интересно…

– А я думаю, что он и правда застенчивый. – Подруга прислоняется к кухонному столу. – Наверняка это про него говорил Джей-Джей. Он к ним только что переехал. Тихоня, держится особняком. Совсем не твой типаж.

Я тянусь за газировкой, закатывая глаза. Не потому что она ошибается – Эмилия права, с застенчивыми я обычно не вожусь, – а потому что она любит напоминать, какой у меня ужасный вкус на мужчин. Честно говоря, я даю ей такую возможность каждый раз, когда срабатывают красные флажки и парень оказывается мудаком. Красные флажки, которые я игнорировала ради секса без обязательств. Эмилия считает, что мужчинам вообще не стоит симпатизировать, и мне приходится регулярно ей напоминать, что можно испытывать влечение к мужчинам и при этом не любить их как вид.

– Если бы я хотела, чтобы сегодня мне отказал парень, то позвонила бы своему папе. – У меня вырывается неловкий смешок, и я наполняю наши бокалы, стараясь на этот раз не разлить газировку. – Боже, не могу дождаться, когда уеду из Мейпл-Хиллс.

Больше я ничего не успеваю сказать – у Эмилии звонит телефон.

– Я выйду, чтобы ответить Поппи. У них уже раннее утро. Ты не против, если отлучусь на пять минут?

– Уверена, что за эти пять минут никуда не вляпаюсь, иди. И передай привет.

Эмилия признательно целует меня в висок.

– Ты так говоришь, но меня не убедила. Я вернусь. Напиши, если куда-нибудь отойдешь.

Она с неподдельным волнением идет во двор, чтобы поговорить с Поппи. Я за них рада, правда, но, боже, из-за них я чувствую себя одинокой. Тяжело чувствовать себя третьей лишней рядом с двумя счастливыми людьми. Я довольна своей жизнью и счастлива в одиночестве, но порой меня охватывает тоска, хотя никогда в этом не признаюсь. У меня за всю жизнь не было настоящих отношений, даже не было первого свидания.

В такие моменты трудно не думать, как может выглядеть твоя вторая половинка. Но потом я вспоминаю, какую травму получила от отношений моих родителей, и желание иметь собственные мгновенно испаряется.

Я прочитала столько любовных романов со столькими счастливыми концами, но не могу представить собственный. Хотелось бы надеяться, что он у меня будет, но надежда – это опасная вещь.

Кто-то гораздо умнее меня однажды очень поэтично и остроумно выразился, что любовь – это когда даешь другому власть причинить тебе боль, веря, что он этого не сделает. Но я не представляю, что смогу когда-нибудь так доверять. Если мне захочется страдать, я вполне могу сделать это по собственной вине. Этот навык я оттачивала много лет. Пожалуй, это мой главный талант. Хотя, наверное, когда-нибудь мне захочется кому-то доверять.

Я достаю из сумочки телефон, решив в ожидании подруги притвориться, будто читаю, что говорят о квалификации на Гран-при, проходящей в эти выходные. Бесцельно прокручиваю ленту секунд десять, прежде чем понимаю, зачем на самом деле достала телефон: проследить из поддельного аккаунта за последней подругой отца.

Сейчас это мой любимый способ самоистязания. На радость мне и моим мазохистским наклонностям Нора любит освещать в сторис каждую секунду своей жизни, как тринадцатилетняя девчонка, впервые попавшая в соцсети, а я люблю быть несчастной, наблюдая за ней.

А еще люблю читать о бесцельности жизни, которую она ведет из-за травли и домогательств.

По крайней мере, девяносто процентов импульсивных решений, которые я приняла в прошлом месяце, были вызваны постами Норы о том, насколько чудесен мой отец. И все равно вот она я – снова слежу за ней. Ее лицо заполняет весь экран, оно слишком близко и под ужасным освещением, а потом она перемещает камеру движением, от которого у меня останавливается сердце, и снимает, как папа пакует коробки. Похоже, это происходит в комнате общежития, где живет ее дочь.

Не уверена, что папа вообще знал бы, где учусь я, если бы не платил за обучение.

Ненавижу за ними следить, но не могу остановиться. Всю жизнь я боролась за то, чтобы отец уделял мне время, поэтому смотреть, как он так свободно отдает его другой, – это как удар под дых.

Когда я спросила его секретаршу, будет ли он на моем прощальном завтраке, она ответила «да» и добавила, что он не поехал в Испанию на Гран-при в эти выходные, потому что у него «важные дела». По глупости, еще надеясь, что папа не законченный мудак, я предположила, что эти «важные дела» касаются меня и он хочет попрощаться перед тем, как я уеду на лето. Теперь я знаю, кто для него на самом деле важен, и это опять не я. Я сама себе противна за то, как отчаянно ищу внимания и одобрения, и противно, насколько сильно выбивают из колеи непроизвольные реакции на ощущение брошенности.

В кои-то веки я хочу принять решение, чтобы доставить себе радость, а не потому что что-то вынуждает меня отыгрывать[5].

Заметив боковым зрением, что ко мне подходят, я блокирую экран и убираю телефон в сумочку. Эмилия знает о моей слежке, но мне все равно неловко, отчасти потому что ее отец – само совершенство, и ей, как бы она ни старалась, никогда меня не понять.

Но это не Эмилия.

– Эй, ты в порядке? – осторожно спрашивает Расс.

Выдавив улыбку, я поднимаю на него взгляд, изо всех сил изображая энтузиазм.

– Да, все прекрасно. А ты?

Он внимательно смотрит на меня.

– Ты правда в порядке? Тебя что-то беспокоит?

– Он беспокоит меня уже двадцать лет, так что все хорошо.

Он беззвучно изображает «О» и кивает, видимо, сразу все поняв.

– Я могу что-то сделать, чтобы тебе стало лучше?

Мой мозг хочет ляпнуть, чтобы он снова снял футболку, но это явно неверный ход. Поэтому я пожимаю плечами – у меня пока нет ответа на этот вопрос.

– Что-то же должно быть, – настаивает он.

– Расскажи мне секрет.

– Секрет?

– Да.

Не знаю, почему я это сказала, но Расс задумался. Этот глупый вопрос мы с сестрой начали задавать друг другу еще в детстве. Мы никогда не были близки, но нас всегда роднило то, что мы нарушали какие-то правила и делились друг с другом.

– Я нервничаю рядом с тобой, – наконец отвечает он и сразу отпивает пива.

– Это не секрет, – смеюсь я. – Это совершенно очевидно.

Расс вздыхает и трет лицо.

– Я считаю, что ты сногсшибательна.

Его признание застигает меня врасплох. Сногсшибательна. Но я все равно качаю головой, и мои волосы колышутся перед глазами.

– Это тоже не секрет.

– Ты невозможна, – смеется он, а потом медленно и осторожно заправляет волосы мне за ухо, задержав руку чуть дольше, чем необходимо. – Мой секрет в том, что я не люблю вечеринки, но рад, что пришел на эту и познакомился с тобой. Я расстроился, когда не мог тебя найти. Думал, что ты уже ушла.

Вот черт.

– Хорошо сказано.

– Правда? Я очень сильно старался. А то под давлением уже готов был признаться в преступлении, которое не совершал.

На него это похоже.

– Ты молодец, – хвалю я.

– Спасибо, я редко такое делаю. У меня не слишком хорошо получается.

– Выдавать секреты незнакомцам?

Я прячу улыбку, отпивая из бокала. На сей раз настоящую улыбку.

– Обычно я не выдаю секреты. Трудно разговаривать с людьми, которые мне интересны.

Не знаю, почему его неуверенность кажется такой милой. Может, потому что он, хоть и нерешительный, но хочет поговорить со мной? И я обеими руками цепляюсь за крупицы этого стремления.

– Ты говорил, что живешь здесь?

– Да, верно.

– У тебя есть комната.

– Это вопрос? Да, меня не заставляют спать на улице, если ты об этом. – Ну и парень. – Да, у меня есть комната.

Да, это очень мучительно.

– Ты не… покажешь ее мне? Ты же вроде не любишь вечеринки. Так что можем уйти туда.

Я практически вижу, как над его головой загорается лампочка, когда до него доходит весь смысл моей просьбы.

– Может быть. Ты не пьяна?

– Немного навеселе, но точно не пьяная. А ты?

Качая головой, он проводит ладонью по моему плечу, потом по руке вниз и переплетает пальцы с моими.

– Под хмельком, но не пьяный.

Моя рука рядом с его кажется крошечной. Он ведет меня через толпу к лестнице, а я смотрю на наши переплетенные пальцы. Перегнувшись через перила, пьяные студенты наблюдают за гостиной, видимо, ожидая очереди в туалет или еще чего-то, но поворачиваются к нам с интересом. Я держу голову высоко поднятой, стараясь не показывать, что знаю: завтра это попадет на страницы университетских сплетен.

Пока Расс набирает на двери код, я достаю телефон и открываю чат с Эмилией, а потом иду в его комнату.

Спальня наверху

Код двери 3993

Расс?

Да, его неловкость меня очаровала

Нельзя было оставлять тебя без присмотра

Ты достаточно трезвая, чтобы делать правильный выбор?

Я когда-нибудь делала правильный выбор?

Но да

Не забывай, что утром мы завтракаем

с твоими родителями

И нужно успеть на самолет.

У тебя есть презервативы?

Да

Вселенная, пожалуйста, надеюсь, он знает,

что делать с женщинами.

Мирозданию наплевать на твои оргазмы, Аврора

Береги себя.

Не забывай сообщать, где ты.

– Прости, – говорю я Рассу, убирая телефон в сумочку и присаживаясь на тумбочку. – Просто сообщила соседке по комнате, где я.

– Ответственно. – Он улыбается и садится на край кровати. – Наш прежний капитан заставил всех установить приложение для отслеживания, но это в основном на случай, если кто-то загремит в полицейский участок.

– Ты не похож на человека, который может загреметь в полицейский участок.

– Э… спасибо.

Расс смеется от всей души, и у меня в животе что-то странно переворачивается.

Наконец, я осматриваю комнату, бесцельно блуждая взглядом в поисках фотографий в рамках или чего-то, говорящего о хозяине, но ничего не нахожу. Зато, без шуток, я еще не видела такой опрятной комнаты. Даже пустые картонные коробки аккуратно сложены возле платяного шкафа. На кровати несколько подушек. На всех наволочки, и выглядят они как симпатичные подушки, а не так, будто по ним проехал грузовик. В отличие от подушек многих парней в кампусе.

Подхожу к столу. На нем лежит несколько книг по техническому проектированию, но ничего личного. Никаких признаков, что здесь живет именно он. Расс спокойно наблюдает за моей экскурсией по комнате. Повернувшись к нему, я сажусь на письменный стол, отодвинув учебники.

– У тебя есть девушка?

Мой вопрос застает его врасплох. Он в замешательстве кривит губы.

– Нет, а что?

– У тебя в комнате очень чисто. И нет ничего, что рассказало бы о тебе: ни фотографий, ни хобби… – Я бы даже не поняла, что этот парень играет в хоккей, если бы он не жил здесь. На полу не валяется ни одного грязного и вонючего предмета экипировки. – И у тебя есть подушки. В наволочках.

Он фыркает после последней фразы и подходит к столу.

– Планка в самом деле такая низкая? Подушки с наволочками наводят тебя на мысль, что у меня есть девушка, которой я изменяю?

Расс останавливается передо мной. Я раздвигаю колени, и он шагает вперед, опасно близко ко мне. Затем наклоняется, а у меня учащается сердцебиение и от жара покалывает затылок. Правда, он ко мне не прикасается, а проносит руку мимо меня к полке над столом.

Как и все вещи здесь, фотография безупречна, ни один уголок не загнут. На ней он с парнями, которых я видела внизу. Команда держит трофей, и у всех такой вид, будто они собираются прыгнуть на Расса, а он улыбается до ушей.

– Фотография и хобби.

На его губах играет легкая улыбка.

– У тебя счастливый вид, – говорю я.

Он кивает, убирая фото обратно на полку.

– Лучший день в моей жизни.

– Почему?

– Лучше расскажи мне про лучший день в твоей жизни.

Странно, что он переводит тему на меня, но нет смысла на него давить. Это и в самом деле неважно, а эмоциональный багаж для одноразовой связи ни к чему.

– Вряд ли ты привел меня сюда, чтобы слушать о моей жизни? – Я придвигаюсь ближе, еще шире раздвинув ноги, чтобы поместилось его огромное тело, и, наклонившись назад, опираюсь на руки: – Или тебе нужна башня дженги, чтобы прикоснуться ко мне? Может, поискать настольную игру? Как насчет семи минут на небесах? Завести таймер?

– Аврора, – мягко произносит он. Взяв меня за подбородок, поворачивает мое лицо к себе. Расса освещает лунный свет, пробивающийся сквозь полураскрытые жалюзи, делая его почти бесплотным: – Если ты заведешь таймер, я разобью твой телефон.

Глава 5

Аврора

Я ожидаю, что его рот жадно завладеет моим, что он задерет юбку, притянет меня к себе и будет тискать. Но он ничего этого не делает.

Губы у него мягкие, нежные, дразнящие. Он проводит рукой от моего подбородка вдоль челюсти к чувствительному местечку под ухом, а потом дальше и вцепляется в волосы на затылке.

Наши рты разъединяются, и Расс на мгновение прислоняется лбом к моему лбу.

– Знаешь, я ничего от тебя не жду. Мы можем остановиться в любой момент.

Какое право имеет мое сердце так колотиться?

– То же самое и по отношению к тебе, хорошо?

– Да, конечно.

Это минимум, чего нам следует ожидать друг от друга, но я все равно чувствую облегчение. Он тот же человек, которым был внизу, он не изменился, как только мы остались наедине. Я не позволила красивым словам и еще более красивому лицу провести меня.

Его губы снова находят мои, и на этот раз он не делает паузу. Расс помогает мне стянуть с него футболку, резко выдохнув, когда я провожу руками по его животу до застежки на ремне. Он сбрасывает кроссовки, потом носки, стягивает джинсы на пол и переступает через них, оставшись в одних боксерах.

Затем начинает с моих ступней, осторожно расстегивая тоненькие ремешки на щиколотках, снимает туфли, проводит ладонями вверх по задней поверхности моих икр и бедер, пока не поднимает руки настолько высоко, что может взять меня и снять со стола.

До кровати идти недалеко, но мой мозг успевает отметить, как идеально мои ноги обхватывают его за пояс и что он вовсе не такой неуклюжий, как я думала. А еще меня, наверное, не слишком волнует, если я не получу от Эмилии вегетарианскую пиццу.

Расс бережно опускает меня на кровать и сразу становится передо мной на колени.

– Ты такая чертовски красивая, – шепчет он, помогая снять юбку, пока я стаскиваю топ.

У меня кружится голова от его комплиментов. Он словно не знает, как лучше выразиться, но произносит их от всей души. Расс смотрит мне в прямо в глаза, и я вдруг чувствую себя вдвойне обнаженной.

Мой взгляд блуждает по его телу, я бесстыдно разглядываю каждый кубик пресса, каждый дюйм загорелой кожи, пока не перевожу взгляд обратно на лицо, и ямочки появляются снова.

Я не застенчива. Не думаю, что стеснялась хоть раз в жизни, но чувствую робость от того, как нежно ко мне сейчас прикасаются, как у него перехватывает дыхание, когда он медленно стаскивает с меня трусики, и как смотрит, когда я раздвигаю ноги.

Расс наклоняется, чтобы поцеловать меня, на этот раз настойчивее, нависая надо мной и не позволяя почувствовать на себе его вес. Не понимаю, он нарочно меня дразнит или просто не любит спешить. Есть в его манере что-то вежливое и уважительное, совсем не подходящее для случайной связи.

Поцелуи перемещаются ниже, и каждое место, к которому он прикасается, вспыхивает огнем. Шея, грудь, живот, бедра – и наконец его голова оказывается между моих ног. Не сводя с меня глаз, он наконец-то прижимается ртом ко мне и закидывает мои ноги себе на плечи. Не могу сказать, что он делает после, потому что закатываю глаза.

Теперь нет ничего вежливого и уважительного в том, что он делает со мной. Мое сердце вырывается из груди, я задыхаюсь и извиваюсь так сильно, что Расс рукой прижимает меня к кровати, пока лижет, сосет и…

– О боже. Вот черт. Да, вот так…

Одной рукой я вцепляюсь в его волосы, другой – в одеяло. Я выгибаюсь, вдавливая ступни в его мускулистую спину, и сильнее прижимаюсь к его лицу. Я бы смутилась, если бы мои действия не приветствовали удовлетворенные стоны. Низ живота напрягается, его пальцы и рот действуют в одном ритме.

– Я уже… боже!

Он не останавливается, и я сжимаюсь вокруг умелых пальцев, выкрикивая его имя, а когда оргазм наконец спадает, чувствую себя желе.

Расс падает на кровать рядом со мной. Мой мозг знает, что я хочу быть рядом с ним, а тело не понимает, на какой планете мы находимся. Придвинувшись ближе, он нежно целует меня, и я чувствую свой вкус на его губах.

– Ты в порядке? – спрашивает он.

– Да. Надо было лучше стараться с танцем на коленях. Не знала, что ты устроишь представление всей жизни. – Мой мозг и тело, наконец, снова действуют сообща, и я взбираюсь на Расса, собираясь оседлать его.

– У тебя есть презервативы?

На его лице появляется выражение, как в фильме ужасов. Очень прикольный момент, когда он понимает, что облажался.

– Прости, я только что переехал, у меня еще не было возможности их купить, и я не ожидал, что… Прости, не подумал. – Он опускает взгляд на свои боксеры и вздыхает: – Поищу в комнате Генри.

– Как бы мне ни хотелось посмотреть, как ты пытаешься скрыть свои пикантные поиски от полного дома людей, но у меня есть в сумочке.

Когда я достаю презерватив и бросаю на кровать, паника с его лица исчезает. Расс садится, опираясь на отставленную назад руку, а другой обхватывает мое лицо. Я жду, что он снова что-нибудь скажет. Однако он поглаживает большим пальцем мою нижнюю губу, и я начинаю нервничать.

– Просто совершенство.

Мне почему-то хочется заполнить тишину мыслями, которые мельтешат в голове. Наверное, его неуклюжесть немного передалась и мне.

Я толкаю его на спину, разрываю зубами обертку презерватива и поднимаюсь, чтобы Расс мог стянуть боксеры. Обнаружив, с чем мне предстоит иметь дело, я не столько ахаю, сколько удивленно икаю. Он забирает презерватив и разворачивает, пока я рассматриваю.

– Он никак не влезет. Я хочу сказать, что люблю вызовы, и, знаешь, такой вызов как раз по мне.

Расс притягивает меня к себе. Наши губы снова сливаются, и мой живот двигается вместе с его животом, когда он смеется над моей заминкой.

Он проводит своим языком по моему, и у него по-прежнему мой вкус. Я двигаю бедрами, и Расс стонет.

– Мы постараемся, чтобы влез, – говорит он напряженным голосом, закрыв глаза.

О боже.

Осторожно, жалея, что не выпила еще стопку для храбрости, я отстраняюсь от его груди и медленно сажусь на него.

– Охренеть, – Расс крепче сжимает мои бедра и шепчет: – Все хорошо?

Кивнув, я приподнимаюсь и погружаюсь еще чуть-чуть, потом еще, пока, наконец, не принимаю большую часть. Мои ногти впиваются в его грудь, его пальцы вжимаются в мою кожу, и по комнате разносятся шлепки, когда наши тела ритмично соприкасаются.

Почему я думала, что у меня хватит выносливости быть сверху?

– Милая, ты так хорошо его принимаешь.

Я стараюсь чуть усерднее, мотивированная словами и стонами.

– Вот так, хорошая девочка.

Кто бы мог подумать, что мы с мистером Помощником так хорошо совместимы. Мне нравится, когда он меня хвалит, а ему очень нравится, когда я покачиваю бедрами на его члене. Прямо команда мечты.

Он просовывает руку между моих бедер, поглаживая именно там, где нужно, а мое тело двигается инстинктивно, преследуя нарастающие ощущения.

– Расс… Да, да.

Он продолжает хвалить, поглаживать и позволять мне брать что нужно, пока мое тело не напрягается до предела и я не падаю на него с криком. Он перекатывает меня на спину и переносит свой вес на руки, а я тяжело дышу под ним.

Расс убирает волосы с моего лица и снова медленно двигается. Он слегка целует мою шею, а я обхватываю его руками и еще дрожащими ногами.

– Ты такая классная, Аврора, – шепчет он. – Я хочу почувствовать, как ты снова кончишь.

И откуда он такой взялся?

То, как мило этот парень говорит со мной, целует, даже то, как смотрит на меня, в корне противоречит уверенности, с какой он вдавливает меня в постель. Я вымоталась, пресытилась, но все равно не хочу, чтобы это закончилось. Я просовываю руку между нами и отчаянно работаю, чтобы кончить одновременно. Его тело сбивается с ритма, дыхание становится тяжелее. Цель близка.

Еще несколько толчков, и я снова срываюсь в пропасть, утаскивая его вместе с собой. Мы шумные, потные и чертовски удовлетворенные.

Охренеть.

Кому нужны баскетболисты, когда есть хоккеисты?

Что ж, этого я не ожидала.

Он скатывается с меня на спину, и мы оба лежим, глядя в потолок и пытаясь отдышаться.

– Тебе что-нибудь нужно? – мягко спрашивает Расс.

Я закрываю лицо руками, пряча глаза, и качаю головой, пытаясь придумать, как попросить его о сексе еще раз двенадцать.

– Нет. Я в порядке.

Чувствую, как прогибается кровать – он встает. Потом тишину нарушает шорох, и, наконец, я слышу, как закрывается дверь ванной. Мое тело примерно как желе. Усилием воли я убеждаю себя найти нижнее белье.

Пошарив на тумбочке, беру телефон и открываю чат с Эмилией.

Транслировать геопозицию в реальном времени

Ты придешь домой или останешься ночевать?

Приду. Он в ванной. Я скоро уйду.

Хочешь пиццу?

ДА

Он там уже долго.

Он ждет, что ты уйдешь?

Наверное.

Ладно, я слышу, как он с кем-то говорит.

И правда ждет…

Уже одеваюсь. Скоро буду дома.

Странно

Пицца заказана

Мне не стоит принимать близко к сердцу, что Расс в ванной ждет, пока я уйду. Сама много раз такое проделывала: скрыться в ванной, чтобы человек понял намек и смылся. Однажды мне пришлось застрять в ванной надолго: до парня никак не доходило. Я тогда успела расставить в алфавитном порядке всю свою коллекцию средств по уходу за кожей.

Меня не нужно выставлять за дверь силой, я сегодня с удовольствием посплю в собственной постели. Обычно я не жду так долго, просто думала, что он не из тех, кто прячется в ванной после случайной связи.

Когда встаю с кровати, ноги дрожат – значит, я переусердствовала, и, что важнее, нужно начать работать над ногами, потому что сейчас чувствую себя как новорожденный олененок, который учится ходить. Включив лампу на столике рядом с кроватью, сразу замечаю небольшую стопку книг. «Инженерная термодинамика», «Игровая зависимость: история выздоровления», «Бросок костей». Беру верхнюю книгу и рассматриваю. Он читает «Прекрасных и проклятых»[6]? Что за черт?

Как студентку, изучающую язык и литературу, меня коробит при виде потрескавшегося корешка и загнутых уголков страниц, но нежная барышня во мне верещит при мысли, что он лежит в постели и читает по ночам. Супергорячий, немного неуклюжий, великолепный в сексе, надевающий на подушки наволочки хоккеист первого дивизиона читает в постели после любовных утех. Я чуть было не пожалела, что собралась уходить, но мне невыносима мысль о том, как вытянется его лицо, когда он, наконец, выйдет из ванной и застанет меня здесь.

Худший сценарий: он выходит из ванной, когда я наполовину одета, и у нас завязывается замечательный разговор о том, что из-за глубоко укоренившегося ощущения брошенности я никогда не буду ожидать от мужчин ничего, кроме самого минимума. Что абсолютное отсутствие интереса отца к моему существованию привело к тому, что меня душит страх быть отвергнутой, и это бросает тень на все мои романтические отношения. И что поэтому я не осуждаю его, если он хочет, чтобы я ушла.

Или же можно сохранить все это в секрете и в один прекрасный день озолотить какого-нибудь психотерапевта.

Я кладу книгу на место и осматриваю пол, на котором, как ни подозрительно, не валяется никакая одежда. Потом озираюсь, мой взгляд падает на письменный стол, и я понимаю, что за шорох слышала, когда Расс встал с кровати.

Он складывал мою одежду.

Внутри возникает незнакомое неясное чувство. Я игнорирую его, быстренько одеваюсь и иду к двери. С этого момента я готова снова вернуться в собственный уютный мирок. Медленно выхожу из комнаты, придерживая дверь, чтобы не хлопнуть, – не хватало еще, чтобы Расс подумал, будто поспешно убегаю.

Я довольна тем, как вышла, даже чересчур довольна, поскольку Эмилия и ее подруги-балерины твердят, что грации у меня, как у пьяного бегемота. То есть я была довольна собой, пока не повернулась и не увидела две пары уставившихся на меня пытливых карих глаз.

– Почему у тебя такой вид, будто ты убегаешь с места преступления? – спрашивает друг Расса Генри. Мне бы хотелось, чтобы он говорил потише.

– Ничего подобного.

Девушка рядом с Генри смотрит на меня с сочувствием, безмолвно подтверждая его слова.

– Простите, мне пора, – выдавливаю я.

Они уступают дорогу, и я пробегаю мимо них, очень надеясь, что удастся поймать попутную машину и не тащиться домой пешком.

– Он хороший парень, – говорит Генри. – Правда хороший.

– Знаю, – мямлю я. – Мне в самом деле пора.

Вечеринка подходит к концу. Люди, которые могут увидеть мой уход, слишком пьяны. По пути к входной двери я успеваю надеть туфли. Вызвать «Убер» никак не получается, поэтому топаю домой пешком.

Скоро буду

Ты в порядке?

Да

Страхи одолевают?

Да

Хочешь переночевать у меня?

Да

Страхами Эмилия называет момент озарения, когда выходишь из ситуации, в которой оказалась. Это неприятное чувство, когда тебя одолевает тревога и ты думаешь, правильно ли поступила. В такие моменты, как сейчас, я остаюсь наедине со своими мыслями. Обдумываю, лучше мне стало или хуже от того, что только что сделала. Пошла бы на это, если бы не лезла поминутно в телефон и занималась бы своими делами? И как долго меня будет поддерживать ощущение самоутверждения и нужности, прежде чем я начну искать его в следующем месте? И, наконец, действительно ли что-то из этого имеет значение, если всем плевать на то, что я делаю?

Страхи – это не всегда сожаление, это размышления, а я не люблю ломать голову.

Почему ты так медленно?

Ты на машине?

Аврора, ты идешь пешком!!!

Смотри, чтобы тебя не убили.

Я так зла на тебя.

Я почти пришла

– Прекрати валять дурака, – говорит Эмилия, когда я падаю рядом с ней. – Не шути с огнем только потому, что у тебя не хватило терпения дождаться такси.

– Учту.

Может, если бы я поехала на машине, не пришлось бы всю дорогу думать о парне, от которого только что ушла.

– Твоя пицца на кухне.

– Я больше не хочу есть.

Эмилия тяжело вздыхает.

– Иди спать. Тебе понадобятся силы, чтобы разнимать ссорящихся родителей.

– Уверена, что хочешь пойти на завтрак?

Я не получаю ответа, зато в меня летит подушка.

– Можем инсценировать собственную смерть.

– Твоя мама поймет. Рор, тебе правда надо поспать. – Эмилия подавляет зевок. – Только подумай, все лето не делиться своим местоположением посреди ночи. Недели напролет присматривать за детьми, чтобы они были живы и здоровы, а еще заниматься саморазвитием.

– Звучит идеально.

Глава 6

Аврора

Ничто на свете не вызывает такого незамутненного отчаяния, как необходимость провести какое-то время под одной крышей с моими родителями.

Может, это звучит драматично, зато честно: Чак и Сара Робертс – пара с плаката «иногда развод – это благо». Как только они оказываются на расстоянии шести футов[7] друг от друга, сразу превращаются в монстров.

Поэтому мне повезло, что папа так и не соизволил исполнить обещание и прийти на прощальный завтрак перед моим отъездом на все лето в «Медовые акры».

Причем больше всего раздражает не то, что тебя постоянно подводит человек, который должен быть незыблемым столпом в твоей жизни, а эффект, который эта фигня с отсутствующим родителем производит на маму. Маму я бы вытерпела, реагируй она поспокойнее.

– Почему бы тебе не напомнить ему еще раз? – Она с недовольной миной смотрит поверх стакана с апельсиновым соком. – Ты звонила его ассистентке? Или Эльзе? Твоя сестра, похоже, всегда может до него добраться.

– Он не ответит. Все нормально.

Потому что нельзя разочароваться в человеке, в которого и так не веришь.

– Наши планы его явно не волнуют. Что ты говорила?

Я залпом допиваю свою воду, освобождая метафорический кирпич, застрявший в горле. Этот кирпич становится чуть больше каждый раз, когда я произношу «все нормально».

– Я как раз собиралась спросить: не думала ли ты вернуться домой, когда приедешь из лагеря? – интересуется мама.

Боже, дай мне сил.

– Аврора, не смотри на меня так. Я в буквальном смысле тебя породила.

Можно подумать, что за двадцать лет я привыкла к бесконечному допытыванию и не слишком завуалированным напоминаниям о том, что существую на свете благодаря ей, но на самом деле это не так.

– Э… мам, мы уже подписали договор аренды на следующий год. Папа уже заплатил за весь год вперед.

Это вежливый способ сказать: «Скорее ад замерзнет, чем я снова буду с тобой жить».

– Ты же не думаешь, что я буду каждый день ездить из Малибу, когда у меня есть прекрасное жилье рядом с колледжем… Да я бы по полдня торчала в пробках.

– В других культурах дети всегда живут с родителями, – говорит мама, понизив голос. – Твоя сестра в Лондоне. У тебя есть три дня подумать над моим предложением. Не веди себя так, будто я неадекватная, только потому, что хочу регулярно видеть дочерей. И до колледжа не так уж далеко.

Боже упаси, чтобы Сару Робертс обвинили в неадекватности.

– А для моих родителей мой переезд домой стал бы кошмаром, – вмешивается Эмилия, выдавливая смешок, чтобы разрядить обстановку.

Эмилия Беннет прекрасная соседка по комнате, лучшая подруга, а порой еще и защита от чувства вины. Она два года изучает связи с общественностью и шесть лет играет роль эмоциональной няньки при моей маме, справляясь с ее переменчивым настроением, и уже стала моим личным антикризисным менеджером.

– Уверена, они были бы не против твоего возвращения домой, Эмилия. – Мама трагично вздыхает. – Наверняка без тебя дом кажется им огромным и пустым.

Ага, не надо было продавать дом моего детства и, воспользовавшись разделом имущества при разводе, покупать огромный дом на пляже, который так и кричит: «Пошел ты». Тогда он не казался бы ей таким пустым.

Мама переводит взгляд на меня. В нем сквозит знакомое выражение: ожидание.

Она ожидает, что я захочу быть дома так же сильно, как этого хочет она, и не может понять, почему дочь предпочла работать все лето, чем проводить его с ней. Когда меня отправляли в лагерь в детстве, это не было проблемой, зато стало теперь, когда мама поняла, что там мне гораздо лучше, чем в ее компании.

Когда я была ребенком, мы много путешествовали, переезжали из страны в страну следом за командой отца «Фенрир» из Формулы-1. Главным приоритетом папы всегда было ездить за рабочим коллективом по всему миру, а не обеспечивать стабильную жизнь жене и дочерям.

Мы с Эльзой всегда шутили, что «Фенрир» – единственное, что появилось на свет благодаря ему, и единственное, что он на самом деле любит.

Я люблю сестру, но даже при общих проблемах с родителями шестилетняя разница в возрасте – это слишком много, чтобы двое детей нашли общий язык. Мое поведение становилось все хуже и хуже, поэтому родители начали отправлять меня каждый год в лагерь с тех пор, как мне исполнилось семь.

Оказалось, что это как раз то, что нужно. Режим дня, возможность общаться с детьми моего возраста. Именно тогда, без постоянного присутствия взрослых и капризной старшей сестры, начал закладываться фундамент моей личности.

В «Медовых акрах» я впервые почувствовала себя как дома. Даже когда родители, наконец, разошлись, мама перевезла нас в Америку насовсем и отдала меня в школу, я все равно настаивала на том, чтобы каждое лето ездить в «Медовые акры». Мне нравилось, что персонал каждый год радовался мне, и лишь в лагере я не чувствовала себя лишней.

Я хочу вновь испытать эти ощущения и надеюсь сделать это, восстановив разрушенный фундамент. Мне нравится колледж и опыт, полученный там за последние два года, но я чувствую себя потерянной. Принимаю решения, которых не понимаю, идя на поводу у чувств, и поскольку никто мне не препятствует, внутренний голосок твердит: «Забей!» Я сама себя не узнаю, мне нужен сброс к заводским настройкам. Хочется снова почувствовать себя дома, ощутить покой.

Из размышлений меня выдергивает нога Эмилии, задевшая мою голень. Даже спустя несколько минут у мамы все то же выражение лица.

Интересно, если очень сильно захотеть, смогу ли я призвать отца, чтобы отвлечь ее?

Он, разумеется, не материализуется, зато появляется официантка с нашим завтраком, нарушая напряжение, которое медленно нарастает под маминой печалью. Что за жестокая ирония судьбы, когда одному родителю на тебя глубоко наплевать, а другой чрезмерно опекает?

Не припомню, чтобы мама когда-нибудь была другой, и, следовательно, не знаю, такая ли она по характеру или просто ей кажется, что она должна любить меня за двоих?

Я говорю «любить», а не «быть родителем», потому что родителем она мне никогда не была. Когда отец отталкивал меня, отдавая предпочтение работе, она старалась притянуть меня ближе. Каждый раз, когда он подводил меня, мама начинала чрезмерно потакать, потому что легче винить в моем поведении папу, чем рисковать оттолкнуть дочь. Ее никогда не волновали обстоятельства моих поступков, если это не имело к ней прямого отношения.

В более юном возрасте я всегда стремилась быть лучшей и знать больше всех, как будто если буду идеальной дочерью, то это гарантирует мне внимание родителей, которого я отчаянно жаждала, но так и не получала.

В конце концов я прекратила стремиться быть лучшей. Добилась признания и внимания другими способами и стала самостоятельной личностью, но порой на этом пути оказывалась в подвешенном состоянии: с радостью делала что вздумается, потому что никто не остановит, а потом мне было больно оттого, что я могу делать что вздумается, потому что всем на это наплевать.

Я из кожи вон лезла, чтобы поступить в Мейпл-Хиллс: хотела доказать учителям, что я не просто девочка, которая прогуливала уроки и ленилась. А маму волновали не мои достижения, а неизбежный уход из дома. Когда мне сообщили, что я принята, она повела себя так, будто дочь собралась на войну, а не в колледж в нашем штате, и три дня со мной не разговаривала. И не важно, что я осталась рядом в отличие от сестры, которая переехала к отцу в Лондон после окончания школы.

Соблюдать баланс между идеальной дочерью и самостоятельной личностью – это все равно что идти по канату над пропастью.

При том, что бывают ураганы.

И канат горит огнем.

Я падала столько раз, что и не сосчитать, и совершенно вымоталась.

– Мам, можешь навещать нас в лагере, если хочешь.

Гоняю по тарелке клубнику, ожидая ответа, потому что у такой матери, как моя, самооценка настолько тесно переплетена с родительским статусом, что это утомляет. Каждое слово приходится обдумывать, как шахматный ход.

– День посещений будет в июле. Я напишу дату.

– Аврора, очевидно же, что ты не хочешь моих визитов.

Да, в шахматах я не ахти.

– Мам…

– Миссис Робертс, я вам не рассказывала, какой фотоаппарат мне купила Поппи, чтобы я снимала в лагере? – встревает Эмилия и лезет в сумочку. – Вы же знаете, в детстве мне не довелось побывать в лагере, и я так рада, что Аврора наконец поддалась уговорам поработать вместе со мной вожатой. Она говорит, вы выбрали самый лучший лагерь, так что я в предвкушении.

Это я уговорила Эмилию поехать со мной вожатой, а не наоборот, но маме ни к чему об этом знать. Она так легко ведется на похвалы.

Какая мама, такая и дочка.

– У Авроры всегда было все самое лучшее. Ценила ли ты это, дорогая? В детстве ты была бы рада провести лето хоть на свиноферме, лишь бы там не было гоночных машин.

Эмилия достает из сумочки фотоаппарат и протягивает маме. Та просматривает фотографии, и ее лицо озаряется. Она бормочет что-то о том, какие они милые и как Эмилии идет голубое.

– А ты где была, когда девочки гуляли?

Сидела на лице баскетболиста.

– Занималась.

– Занималась? После экзаменов?

– Да, – вот блин, – изучала веревки и всякое снаряжение для лагеря. – Я была привязана к кровати. – Кроме того, мам, я бы им только помешала.

– И правда. Будешь по ней скучать, Эмилия? Десять недель – это долгий срок. Поверь, он покажется вечностью.

Мама говорит с Эмилией, но я чувствую ее взгляд на себе. Ждет, что я отреагирую на ее тонкий намек.

– Я буду скучать, но все нормально, мы обе будем заняты по горло. Она останется со своей мамой в Европе, пока не начнутся занятия.

Не успеваю я даже поморщиться, как до Эмилии доходит, что она только что ляпнула. Она устремляет на меня огромные карие глаза, в которых можно прочесть: «Не волнуйся, я все исправлю».

Тоже мне антикризисный менеджер.

Мама сжимает губы в тонкую линию и сосредоточивается на том, чтобы снять с колен аккуратно сложенную салфетку и переложить на стол.

– Наверное, Поппи в самом деле любит маму, раз хочет провести с ней все лето. Это так мило, правда? Простите, девочки, мне нужно в туалет.

Просто удивительно, как женщина может одной фразой вытянуть из комнаты весь кислород.

– Ой! – Эмилия прижимает руку ко лбу в том месте, куда я дала щелбан, как только за мамой закрылась дверь туалета. – Я это заслужила. Нечаянно вырвалось!

– Могла бы что-нибудь другое сказать.

– Прости! Боже, жаль, что твой папа не пришел. Он лучше выдерживает ее вопросы, чем я. Может, нужно сменить специальность? У меня ничего не выходит.

– В самом деле не выходит.

– Интересно, подруги Эльзы играли когда-нибудь в эмоциональные олимпийские игры с твоей мамой? – Эмилия вытирает остатки сиропа кусочком французского тоста.

– Эльза никогда бы не согласилась на завтрак. И у нее нет настоящих подруг.

– Ну да. Как ты думаешь, когда можно вежливо попрощаться и уйти?

Я невольно фыркаю.

– Она может задержать нас настолько, что мы опоздаем на самолет.

– Ты в порядке? Она сегодня цепляется сильнее обычного.

– Просто она накручивает себя из-за того, что папина подруга и Эльза соревнуются, кто больше времени проведет в таблоидах, а тут еще я уезжаю. Все в порядке.

– Подруга твоего отца – флорист?

– Нет, с той он расстался, помнишь? Я говорю о Норе. Она бывший метеоролог. Или снималась когда-то в «Настоящих домохозяйках»? – Я качаю головой, пытаясь вспомнить всю долгую историю отношений папы. – Нет, не помню. Как бы там ни было, она обожает фотосессии.

Слышу стук маминых каблуков, и у меня есть время снова нацепить на лицо улыбку. Она ласково проводит рукой по моим волосам и накручивает их на пальцы. Мама говорит, что в двадцать лет у нее были такие же волосы, и она рада, что я вся пошла в нее. Такие же светло-русые волосы и зеленые глаза, такие же веснушки, которые появляются после долгого пребывания на солнце, все такое же.

В отличие от сестры, точной копии отца, мне генов Чака Робертса не досталось.

Мама снова садится напротив меня и вздыхает.

– Буду по вам скучать. Попросим счет? Уверена, не хотите опоздать в аэропорт.

– Да, спасибо, мам.

Прикольно, что, когда мама ведет себя разумно, я начинаю чувствовать себя виноватой из-за того, что уезжаю, в то время как она явно хочет, чтобы я осталась. Никто на свете не может так выбивать из колеи, как мама, и это только подпитывает мои претензии к ней. Однако, как только она проявляет хоть каплю человечности, я разваливаюсь. Вина проникает в меня как яд, прожигая путь через кровь, но мироздание дает мне противоядие: в кармане вибрирует телефон, напоминая о том, почему мне так отчаянно нужно уехать отсюда.

Задержался, пока помогал Изобель переехать из общежития, поэтому не успел на завтрак.

Счастливого пути.

Я украдкой показываю экран телефона Эмилии, пока мама отвлеклась, передавая официантке кредитку. Мне не нужно смотреть на лучшую подругу, чтобы знать – она сильно закатывает глаза. Ничего удивительного – я же вчера видела в сторис Норы, как он помогал собирать вещи Изобель в общежитии. Очень мило, что у дочери Норы появился заботливый отец. Может, когда-нибудь Изобель расскажет мне, каково это.

Легче легкого убедить себя в том, что просто он такой. Что я тут ни при чем. Отсутствие интереса, нарушенные обещания, холодность и отчужденность – все потому, что ему не дано быть хорошим отцом, и моей вины в этом нет. Но когда я вижу его с чужим ребенком, снова начинаю думать, что, наверное, со мной что-то не так.

Я бы расстроилась, если бы это не было так чертовски предсказуемо.

Как же все надоело. Надоело чувствовать, что я не вписываюсь в собственную семью. Надоело подвергать сомнению каждое свое решение. Надоело пытаться добиться большего, чувствуя, что не получается.

Эмилия болтает с мамой всю дорогу домой, а я тем временем маринуюсь в гневе и ощущениях, которые совершенно точно не являются разочарованием, чувством отверженности или обидой. Жаль, что больше не задевает, когда отец отвергает меня.

Мироздание явно не намерено давать мне чертову передышку, пока мы стоим в пробке перед ледовой ареной. Расс не выходит у меня из головы с самого утра. Я не привыкла к таким проблемам после связи на одну ночь. Не привыкла к таким парням, в хорошем смысле, и не могу выбросить его из головы. Стараюсь не расстраиваться из-за того, что мы даже не попрощались, но трудно о нем забыть, когда с моих бедер еще не сошли следы от его пальцев.

Мы заруливаем на подъездную дорожку и останавливаемся рядом с моей машиной. Неминуемое прощание неуклюже повисает в воздухе. Меня снова затапливает чувство вины, потому что мама при всех ее недостатках никогда бы не бросила меня ради чужого ребенка.

Она бы не забывала звонить, а я бы никогда не умоляла, не плакала и не боролась за ее любовь.

Я обнимаю ее, поначалу застигая врасплох, но потом она крепко прижимает меня и зарывается носом в мои волосы.

– Не забывай звонить, – шепчет мама так тихо, что слышно только мне.

– Не забуду.

Эмилия ждет, пока мама не превращается в точку в зеркале заднего вида, и наконец осмеливается заговорить:

– Ты в порядке?

– Да. Просто нужно перекусить в самолете и накаркать, чтобы обе машины «Фенрира» внезапно сломались во время гонки.

Глава 7

Расс

Ненавижу себя за то, что вчера напился.

С чего я вдруг решил, что могу наконец немного расслабиться и делать что хочу? Вдрызг я так и не напился, но все время добавлял и находился в постоянном легком опьянении, что еще хуже. Это значит, что поездка будет еще утомительнее и дольше: голова ноет. Если бы я напился до потери сознания, то пошел бы спать один и, возможно, в кои-то веки бы выспался.

К недосыпам мне не привыкать. Много лет я ограничиваюсь легкой дремотой урывками, и мое тело неплохо справляется, но эта поездка оказалась тяжелой, и я пожалел, что сел за руль, а не полетел самолетом. Тогда я смог бы провести в постели еще несколько часов.

Генри и Робби проводили меня. Оба сонные, с опухшими глазами, они бормотали, что спасут друга от лошадей и коров, если понадобится, но в любом случае это прощание много для меня значило. Впервые я предвкушаю, как вернусь в Мейпл-Хиллс в конце лета и увижусь с соседями по дому.

Может, если бы я сел на самолет, то не провел бы последние четыре часа, размышляя о девушке, которая была в моей постели прошлой ночью, а потом исчезла. Надо принимать вещи такими, какие они есть: связь на одну ночь между двумя взрослыми людьми по обоюдному согласию. Обычно я так не поступаю, мне требуется больше одного вечера, чтобы набраться уверенности и сделать шаг. Но она была такой непоколебимой, и я захотел ей соответствовать.

Я корил себя, что не поговорил с ней подольше, пока была такая возможность. Хотя, наверное, в итоге это к лучшему: Аврора ушла, не сказав ни слова о том, что не заинтересована в продолжении. Я слишком долго просидел в ванной, подбадривая себя одной из дурацких мотивирующих речей Джей-Джея, чтобы набраться смелости и спросить, не хочет ли она встречаться, когда я вернусь из лагеря. Если бы я получил отказ в лицо, то, наверное, снова заперся бы в ванной.

Да, это к лучшему, что она ушла не попрощавшись.

Послание я получил.

Это было только на одну ночь.

Наверное, я обманываю себя, но было что-то в ее взгляде, в улыбке, когда я смотрел на нее. Может, она жалела меня – если честно, это имело бы смысл. Жалела или нет, но последние часы я мучил себя воспоминаниями о ее мягкой коже и призывных стонах. Знаю, что мы больше не увидимся, и, наверное, надо просто забыть об этой встрече, но это не так-то легко.

Если вспомнить, какая она потрясная, может, мое разочарование оттого, что не предложил ей встречаться, немного притупится.

Я сворачиваю на широкую грунтовую дорогу с огромным знаком на обочине: «Добро пожаловать в „Медовые акры“». Под шинами хрустит гравий. Все остальные чувства заглушает предвкушение: наконец-то я попал сюда после долгого ожидания. В детстве я никогда не был в лагере с ночевками, потому что моя семья не могла себе это позволить. Мама всегда с неохотой загадывала на будущее, никогда не зная, пойдет ли папина зарплата на оплату счетов или он все просадит на азартные игры.

Места2 для детей из малоимущих семей мама никогда бы не стала рассматривать, поскольку упорно притворялась, что все хорошо. В детстве я этого, к счастью, не понимал и думал, что она просто предпочитает держать нас с братом в семье, поближе к себе.

Но, как и во всем остальном, эта цель достигнута. Пусть я больше не ребенок, но повидаю то, чего был лишен в прошлом, и мне даже за это заплатят.

Вдалеке показывается огромная бревенчатая будка. Подъехав ближе, я вижу припаркованные автомобили и автобус с эмблемой «Медовых акров». Я паркуюсь на свободном месте, набираю побольше воздуха и на минутку задерживаюсь, чтобы осмотреться. Лагерь выглядит точно как в брошюре, вплоть до взволнованных людей, которые бродят вокруг с сумками.

Забрав с заднего сиденья вещи, иду к очереди, чтобы зарегистрировать прибытие. Достаю телефон – в нем куча сообщений из группового чата, который на прошлой неделе создала Стейси.

СТЕЙСИ Кекс, сообщи, что благополучно доехал. Пить перед долгой дорогой было не самой лучшей идеей.

КРИС

С ним все будет в порядке. Он рано лег спать:)

МЭТТИ

А я не в порядке, если кому-то интересно.

БОББИ

Насколько рано?

КРИС

Согласно странице местных сплетен, он ушел к себе с Авророй Робертс, и больше они не вернулись.

ЛОЛА

Поверить не могу, что ты читаешь это дерьмо. Там две недели назад написали, что я беременна, потому что кто-то видел, как я плакала в «Кенни». А мне просто соус в глаз попал.

МЭТТИ

Значит, никому не интересно? Ладно-ладно.

БОББИ

Где я слышал имя Авроры Робертс?

СТЕЙСИ

Она дружит с Райаном.

РОББИ

Ты же видел, как она вчера танцевала на коленях Расса, гений.

БОББИ

Да знаю, но фамилия показалась знакомой.

МЭТТИ

«Дружит с Райаном» никогда не сулило ничего хорошего ни одному парню.

СТЕЙСИ

Нейт просил передать, чтобы ты пошел на хрен.

КРИС

Так это была Аврора Робертс???

ЛОЛА

Я единственная девушка в колледже, которой Райан Ротвелл не засунул?

РОББИ

Да, и я каждый день благодарю за это звезды.

СТЕЙСИ

Нейт просил передать, чтобы ты тоже пошел на хрен.

КРИС

Ее отец – владелец «Фенрира». Это команда Ф1 с волком.

БОББИ

Ни хрена себе.

СТЕЙСИ

Нейт почему-то в восторге от этих новостей.

ЛОЛА

Она горячая. Мои поздравления, кекс.

ГЕНРИ

Как же вы бесите.

Я думал, кто-то умер.

Зачем столько писать, если вы каждый день видитесь?

РОББИ

Единственный, кто умрет, – это кекс, когда поймет, что ему придется притвориться, что он любит Ф1, если хочет снова с ней переспать.

ДЖЕЙ-ДЖЕЙ

По крайней мере, гонки – это не так скучно, как теннис.

РОББИ

Кто его сюда пустил? Группа только для тех, кто остается в Мейпл-Хиллс.

ДЖЕЙ-ДЖЕЙ

Я буду призраком. И я боюсь что-то пропустить.

КРИС

Это сделала Стейси, да?

СТЕЙСИ

Еще чего!

ДЖЕЙ-ДЖЕЙ

Не-а, я выторговал у Генри.

БОББИ

«Выторговал».

ГЕНРИ

Он спрятал мои кисти.

ДЖЕЙ-ДЖЕЙ

Вы будете мне рады, когда кто-нибудь из вас спросит совета у настоящего взрослого.

ЛОЛА

Никогда и ни за что.

РАСС

Ну вы даете.

Я приехал, но сотовая связь тут хреновая.

Когда я еще не входил в компанию, меня всегда интересовало, каково быть во внутреннем круге. Теперь, когда меня туда приняли, я понимаю, что тут в основном царит хаос, но в хорошем смысле. Войдя в курс дела, я сразу оказался на первых полосах, поэтому теперь не заморачиваюсь на том, что снова попал на дерьмовую страницу студенческих сплетен, причем с девушкой из супербогатой семьи. И даже если я когда-нибудь встречусь с ней снова, никак не смогу сделать вид, будто что-то знаю о гоночных машинах.

Вскоре я уже получил приветственный набор, узнал, что собрание состоится через час, и нашел свой домик. Протиснувшись в неподатливую дверь, сразу замечаю моего нового соседа по комнате. Он сидит на кровати.

– Привет, – сдержанно произносит он. – Я Ксандер.

– Расс, – клянусь, я чуть не сказал «Кекс», – приятно познакомиться.

– Взаимно. – Он опускает взгляд на мою футболку, где на темно-синем фоне выделяется белый логотип «Титанов». – Ты из Мейпл-Хиллс?

Сердце уходит в пятки. Где был мой мозг при выборе этой футболки? Я надеялся, что здесь не будет студентов из Мейпл-Хиллс, потому что ехать сюда далеко, но глупо было полагать, что их не привлечет то же, что и меня. Казалось бы, приятно видеть знакомые лица, но как только я заикнусь про хоккей, они припомнят историю с катком… Черт, только не это.

– Да, – неохотно отвечаю я. – Ты тоже?

– Не-а. Там преподает отчим, так что ноги моей там не будет. Кроме того, в Мейпл-Хиллс учится мой сводный брат, и мы бы поубивали друг друга, если бы играли в одной баскетбольной команде. Я из Стэнфорда. Ты играешь?

Я бросаю сумки на пол, вытряхиваю карманы и сажусь на кровать, приготовившись к нормальной реакции.

– Ага, в хоккей с шайбой.

– Круто. – Он показывает на ключи от машины. – Долго ехал?

Я не сразу отвечаю, потому что готовился к другому вопросу. Но чем больше мы болтаем о пустяках, тем больше меня отпускает, потому что он вообще не упоминает каток.

Конечно, это навязчивая идея – полагать, что каждый человек, имеющий отношение к Мейпл-Хиллс, знает о ситуации с катком, которая сложилась из-за меня в начале учебного года. Это мой самый большой позор, я тогда впервые подумал: «Да, папа был прав, я облажался», поэтому трудно выбросить ту историю из головы, как советуют товарищи по команде. Стейси говорит, что со временем беспокойство отойдет на задний план, но я до сих пор жду этого момента.

Час пролетает быстро, я даже не успеваю открыть приветственный набор, как нам уже пора на собрание в главный зал. Лагерь огромен, но, к счастью, Ксандер работал здесь прошлым летом, поэтому знает, куда идти.

Мы занимаем два свободных места в первом ряду и ждем, когда помещение заполнится. Ксандер передает мне лист регистрации, который пустили по рукам. Вверху написан пароль от вай-фая.

– Кстати, вай-фай работает отвратительно, – предупреждает он. – В главном здании еще куда ни шло, но в нашем домике доступа нет. Твой телефон будет случайно ловить сигнал, получать разом все сообщения и пугать бесконечным писком до чертиков.

– Если честно, отсутствие интернета – это даже хорошо.

Я пишу свою фамилию, передаю лист дальше и все-таки подключаюсь к Сети. Групповой чат по-прежнему не замолкает, а еще приходят разные уведомления и сообщения от мамы.

Всю неделю пытаюсь до тебя дозвониться, и твой брат тоже.

Надеюсь, ты хорошо проведешь лето в лагере.

Пожалуйста, навести нас, когда вернешься.

Скучаю по тебе, милый.

И папа тоже.

Я проверяю другие уведомления, среди них одно бросается в глаза – от отца.

Запрос от kcallaghan 19

$50

Быстро блокирую телефон на случай, если кто-то заглядывает через плечо, и убираю его в карман. Чувствую себя виноватым, что не отвечаю на мамины звонки, но у нее всегда одни и те же оправдания, которые нет желания слышать. Брат Итан звонит только чтобы отругать меня, что я их не навещаю, хотя сам при первой же возможности сбежал на Восточное побережье со своей группой, бросив меня одного разбираться с родителями.

Я всегда был на вторых ролях, а на первом месте – зависимость отца, мамины старания его оправдать, желание Итана уехать подальше, где можно притворяться, что все в порядке.

Я люблю свою семью, но мне противно то, во что она превратилась. Мы ходим на цыпочках вокруг того, что нас разделяет, придумываем оправдания папе, отказываемся вместе искать решение, делая вид, что никакой проблемы не существует. Я дошел до той точки, в которой проще игнорировать родню и дистанцироваться эмоционально и физически. Слава богу, теперь я от них в четырех часах езды на север.

Пожилая женщина постукивает по микрофону. В этот же момент в мои колени утыкается лохматая золотистая голова. Ксандер сразу начинает гладить собаку по голове, а та закрывает глаза и виляет хвостом.

– Эй, Рыбка! Я скучал по тебе и твоей шерсти на всей моей одежде, – воркует он. – Это собака Дженны, директора, ты с ней познакомишься. Дженна обычно сидит в офисе, поэтому Рыбка бродит по всему лагерю и наслаждается всеобщим вниманием. Обычно она выбирает любимчика и бегает за ним. Похоже, ты кандидат.

– Всем добро пожаловать! – провозглашает женщина со сцены. – Для новеньких: меня зовут Орла Мерфи, и я динозавр в «Медовых акрах». Я исполнительный директор, владелец лагеря, а еще слежу здесь за всем и всеми. «Медовые акры» основала моя семья, и теперь я рада принять вас в нашу семью.

Я слушаю вполуха, возясь с Рыбкой. Вдруг Ксандер хватает меня за руку, сильно сжимает и шепчет:

– О боже!

Проследив за его взглядом, я замечаю, что к нам трусят две милейшие собачонки – такие же лохматые и золотистые, только гораздо меньше и упитаннее.

– Рыбки-мальки! – восклицает Ксандер.

Щенки подбегают к нам, и Ксандер хватает обоих в охапку. Я, уже не слушая, что Орла говорит о лагере, рассматриваю блестящие алюминиевые бирки с кличками, висящие на ошейниках, и пытаюсь подавить смешок. Лосось и Форель поворачивают ко мне головы.

Смех Орлы возвращает меня в настоящее. Я поднимаю голову и вижу, что она смотрит на нас со сцены.

– Собаки, как всегда, пытаются меня затмить. Для тех, кто приехал впервые: у Рыбки появились щенки, и она очень ими гордится. Вполне возможно, что однажды вы зайдете в свой домик и обнаружите их на кровати.

В зале шепчутся, а люди в первом ряду наклоняются вперед, чтобы рассмотреть пушистые комки, которые сейчас устроили возню на руках у моего соседа.

Я переключаю внимание на объяснения Орлы. Многое я уже знаю из брошюры: о распорядке дня, поведении, выходных и о том, чем мы займемся на этой неделе до приезда отдыхающих.

В идее сплочения коллектива есть что-то такое, от чего меня кидает в дрожь. Я терпеть не могу все эти знакомства и командообразование, а тут фактически подписался на участие в таком мероприятии на целую неделю.

Орла продолжает вводить в курс дела, а один щенок переползает на мои колени, устраивается рядом с головой мамаши и засыпает.

– Перейдем к важному. Уверена, для вас не станет сюрпризом, что алкоголь и наркотики строго запрещены, даже если вы уже достигли нужного возраста. Вы находитесь здесь, чтобы подарить нашим отдыхающим незабываемое лето. Если же в ваши планы входило каждый день напиваться, нужно было отправляться на каникулы в другое место.

В моем воображении немедленно возникают лица Криса, Бобби и Мэтти. Они говорили что-то подобное, когда я вместо поездки в Майами предложил поработать со мной в лагере.

– Для многих наших детей лето станет главным событием года, так что не забывайте об этом, когда вздумаете показаться им на глаза с похмельем. И, наконец, ваша любимая тема: романтика. В «Медовых акрах» действует запрет на отношения внутри лагеря, его нарушение приведет к расторжению контракта. Так задумано ради благополучия наших отдыхающих, а также для вашего душевного равновесия. Вам предстоит работать вместе десять недель, и, поверьте, они тянутся страшно медленно, если хочешь сбежать от человека, отношения с которым казались отличной идеей, когда на тебе были лагерные очки.

Я наклоняюсь к Ксандеру и понижаю голос:

– Лагерные очки?

Он усмехается.

– Увидишь. Через месяц все кажутся невыносимо привлекательными.

Под конец Орла объясняет, что персонал может проводить время вместе в общих помещениях, но не в собственных домиках, а также объясняет несколько других вполне разумных правил, соблюдать которые я смогу без проблем. Мне совершенно ни к чему отправляться обратно в Мейпл-Хиллс посреди лета из-за очередной ошибки.

Сегодня день заезда, многие устали с дороги, и напоследок нас распределяют по группам, в которых мы будем работать ближайшие десять недель.

Детей делят на четыре группы по возрасту: «Еноты», «Бурые медведи», «Лисы» и «Ежи». К каждой приставлены по шесть вожатых, которые работают по очереди так, чтобы днем в смене всегда было четверо, ночью – двое.

Я выбираю группу «Бурых медведей» с детьми от восьми до десяти лет. Они уже достаточно взрослые, чтобы не нуждаться в уходе, но достаточно юные, чтобы мне не пришлось два с лишним месяца бороться с подростковыми понтами. Если в других летних лагерях смены длятся одну-две недели, в нашем дети проводят все лето.

Один из сотрудников начинает перекличку, и названные подходят к своим группам. Я пытаюсь усадить щенка на пол, но он протестующе взвизгивает, и я сдаюсь.

– Теперь «Бурые медведи»… Клэй Коул… Александер Смит…

Ксандер встает. Щенка он предпочел держать на руках, увидев мою неудачную попытку.

– Эмилия Беннет… Расс Каллаган…

Я встаю и подхожу к своей группе. Рыбка крутится у меня под ногами. Тем временем называют новые имена. Моя группа поглощена знакомством со щенком, которого держит Ксандер, а когда я подхожу, одна из девушек поворачивается ко мне.

Я сразу узнаю ее, и сердце пропускает удар.

Мне не нужно вычислять, с кем могла приехать Эмилия, это написано на ее потрясенном лице. Я знаю, что она здесь, потому что мироздание больше всего на свете любит ради забавы бросать меня в ад.

Эмилия переводит взгляд мне за спину, я инстинктивно поворачиваюсь и сразу вижу светлые волосы, в которые зарывался лицом менее суток назад.

Еще секунда уходит у нее на то, чтобы заметить меня. Она резко останавливается, у нее слегка отвисает челюсть, а глаза расширяются.

– Вот блин.

Глава 8

Аврора

– Вот блин!

Я не собиралась говорить это вслух. Засмотрелась на щенка. Смотрела бы и дальше, черт меня дернул поднять взгляд!

Расс ничего не говорит, мы просто уставились друг на друга. Вчерашняя легкая, дружелюбная улыбка куда-то исчезла, сменившись какой-то холодной сдержанностью. Я пытаюсь что-нибудь сказать, что-то вроде: «Эй, я знаю, мы видели друг друга голыми и думали, что больше не встретимся, но теперь оказались в одной команде, так что давай больше об этом не думать? Заметано? Окей».

Хотя я все равно думаю, даже когда не хочу. Начинаю открывать рот, чтобы что-то все же сказать, но успеваю захлопнуть до того, как опозорюсь, потому что Расс отворачивается к остальным, не вымолвив ни слова.

Молчание жалит.

От меня не ускользает ироничность ситуации. Мне самой приходилось несколько раз игнорировать партнеров на одну ночь, просто проходя мимо них в кампусе. Я не была бы истинной дочерью своего отца, не будь лицемерие моим главным талантом.

В реакции Расса нет ничего гадкого, да и разве может быть что-то такое в парне, который шептал в темноте, какая я красивая, или аккуратно складывал мою одежду? Наверное, я просто удивлена, поскольку ночью он был очень милым.

Я не игнорирую неловкость и не пытаюсь утихомирить нарастающее беспокойство. Так тебе и надо, Аврора, нечего искать утешения у незнакомцев.

Урок усвоен.

– Всем привет! Меня зовут Дженна, но я больше известна как мама Рыбки. Этим летом я руковожу «Бурыми медведями». Это значит, что я как один из директоров лагеря слежу за вашими планами, за тем, чтобы все были счастливы и здоровы, и помогаю разбираться в любых сложных вопросах, которые могут возникнуть у ваших подопечных.

Эмилия занимает место рядом со мной и цепляет своим мизинцем мой в знак солидарности, а также как бы говоря «какого черта?», поскольку Расс стоит справа от нас. Я стараюсь сосредоточиться на том, что рассказывает Дженна, но все время отвлекаюсь на него, поскольку он даже не смотрит в мою сторону.

– Я проведу для вас экскурсию по территории. Советую взять бутылки с водой. Когда закончим, вместе поужинаем, а остаток вечера можете отдыхать, прежде чем завтра приступим к тяжелой работе.

Все направляются к кулеру в углу зала, чтобы наполнить бутылки. Затем профессиональная улыбка Дженны сменяется настоящей, она бросается ко мне и стискивает в крепких объятиях.

– Я так по тебе скучала!

– Джен, мне нечем дышать.

Она отпускает меня, но берет мое лицо в ладони.

– Я сейчас расплáчусь. Как будто мой ребенок вернулся домой. Ты так выросла.

Слова застревают у меня в горле, я едва сдерживаюсь, чтобы не разрыдаться. Дженна была вожатой в моей группе, когда я отдыхала в лагере. По мере того как я взрослела и переходила в старшие группы, Дженна делала то же самое. Она клялась, что это совпадение, но мне нравилось думать, что это из-за меня. Неимоверное счастье для одинокого ребенка, который хотел, чтобы его любили.

Когда мы ехали сюда по грунтовой дороге, я почувствовала, что снова могу дышать и что наконец оказалась на своем месте.

Дженне было восемнадцать, когда мы познакомились, и в отличие от моей настоящей старшей сестры именно Дженна стала для меня родной. Она была моей зубной феей, когда здесь у меня выпал первый зуб, моей спасительницей, когда у меня впервые начались месячные, и жилеткой, в которую я плакала, когда впервые поцеловалась с Тоддом Энсоном, а он на следующий день уже целовался с Полли Беккер на волейбольной площадке.

– Мы же разговаривали два дня назад и не так давно были вместе на вечеринке с ночевкой, – смеюсь я, высвобождаясь из ее объятий. – Когда ты успела так соскучиться?

– Да, но здесь тебя давно не было. Слишком давно.

Мне нравится, что Дженна по мне скучает, а она знает, что я это люблю, но все равно подыгрывает.

– Прости, это из-за щенков. Они пробуждают у меня материнские инстинкты. Теперь мне придется все лето смотреть на высоких мускулистых парней, которые их таскают. – Она со вздохом кивает туда, где Расс и другие вожатые играют с тремя золотистыми ретриверами. – Похоже, Рыбка выбрала себе жертву на лето. У нее хороший вкус.

Даже если Расс чувствует мой взгляд, он не поворачивается. Хватит на него пялиться! Но ведь он так же хорош, как и прошлой ночью, если не лучше. Я поворачиваюсь к нему спиной.

– Кстати о нем.

Дженна прищуривается, словно пытаясь покопаться в моих мыслях. Возможно, ей это удается, потому что она с отвращением кривится.

– Ты тут всего два часа! Аврора, пожалуйста, скажи, ты еще не умудрилась нарушить кардинальное правило номер один?

– Что? Нет! Конечно, нет. За кого ты меня принимаешь?

– Слава богу. Я не могу быть твоей начальницей, если ты будешь нарушать правила.

– Я не нарушаю!

Она бормочет что-то вроде «уф» и упирает руки в бока.

– Хорошо.

– Мы переспали прошлой ночью.

– Рори! – восклицает Дженна, проводя рукой по лицу. – Не заставляй меня жалеть о том, что приняла твое заявление. Ты же не будешь творить глупости? Помни про обещание усердно работать. Когда ты в девять лет расхаживала здесь как хозяйка, это было мило, но если отвечаешь за детей, я должна знать, что ты думаешь о делах, а не о постели какого-то баскетболиста… или футболиста?

– Он вообще-то хоккеист…

– Рада, что ты любишь разнообразие, но я серьезно, Рор. Ты пообещала работать все лето, а не сдаваться, потому что тебе стало скучно в лагере. Ты должна показать себя с лучшей стороны перед детьми, а не каким-то случайным парнем.

– Боже, Джен, верь в меня хотя бы немного. Я не знала, что он будет здесь! Как ни странно, но он не расспрашивал о планах на лето, когда вжимал меня в постель, – говорю я, сложив руки на груди.

– Во-первых, я больше не хочу слышать подробности твоей сексуальной жизни, – стонет она, опять гримасничая. – И во-вторых, Рори, я в тебя верю. Я твоя главная сторонница, но слишком хорошо тебя знаю. Так не будем усложнять нам обеим жизнь. Сосредоточь свою энергию на детях.

– Конечно, Дженна. Я же говорю, не знала, что он будет здесь.

Она быстро оглядывает меня и опять смотрит в лицо.

– Когда вы утром проснулись, ни один из вас не сказал: «Мне пора, я уезжаю в „Медовые акры“»? Или: «Спасибо за секс, но мне пора в лагерь»?

– Ну конечно нет. Я ушла еще ночью, пока он прятался от меня в ванной, а когда увидел меня пару минут назад, сделал вид, что не знает. Мы поступили по-взрослому.

– О, снова хочу в колледж.

Я стою рядом с ней, глядя, как мои коллеги болтают вокруг кулера. С Рассом двое парней, оба симпатичные, и если я правильно расслышала, то речь идет о баскетболе. В нормальной ситуации эта тема меня бы привлекла.

– Кроме того, Расс меня не интересует. Те двое парней симпатичнее, – это ложь. – Можешь не волноваться, – большая и жирная ложь.

– Никаких шашней ни с одним из них… Нет, не смотри на меня так, Аврора, я серьезно. Тебе не сойдет с рук только потому, что я люблю тебя и ты думаешь, что правила к тебе не относятся. Ты говорила, что этим летом хочешь обрести себя.

– Так и есть.

Пусть Дженна ниже меня, но даже с ростом пять футов два дюйма[8] ей удается немного сдвинуть меня влево, пихнув плечом.

– Заруби себе на носу: если ты займешься сексом с кем-нибудь на территории лагеря, я своими руками убью тебя и закопаю в лесу.

– Не убьешь. Он мне неинтересен, а я явно неинтересна ему. – Я возвращаюсь в реальность, обнимаю ее и прислоняю голову к ее голове. Я стала так делать, когда обогнала Дженну ростом, хотя знаю, что это ее раздражает. – Скажи еще раз, что любишь меня.

Она фыркает. В разлуке я скучала по этому звуку. Во время видеозвонков ее раздражение не производит такого же эффекта.

– А иначе что, пожалуешься на меня в отдел кадров? – спрашивает она.

– Скажи, – дразню я, пока она не делает попытку толкнуть меня локтем. Ее короткие черные волосы при этом щекочут мое лицо. – Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста.

– Я люблю тебя, Аврора Робертс. Добро пожаловать домой. А теперь отстань, мне нужно провести экскурсию.

– У меня сейчас ноги отвалятся.

Я бросаю на Эмилию недоверчивый взгляд.

– Ты балерина. Твоим ногам доставалось и похлеще.

– Если я балерина, это не значит, что босоножки не могут натереть мне ноги. Я выбрала неудачную обувь для чертовой прогулки.

– Типичная городская девочка, – дразню я. – Надо было читать больше романов о маленьких городках, чтобы подготовиться к реалиям сельской местности.

Дженна планировала короткую и деловую прогулку, подходящую для босоножек, но нас перехватил Купер, руководитель вожатых «Ежей», который, как я подозреваю, неравнодушен к моей наставнице. Он предложил объединить экскурсии. Это, конечно, мило и все такое, но благодаря Куперу и его энтузиазму мы гуляли на два часа дольше, чем остальные, и у меня сложилось впечатление, что я повидала в «Медовых акрах» каждую травинку.

Долгая прогулка дала возможность поговорить с другими вожатыми, кроме Расса, который держался впереди и болтал с Ксандером – парнем, который сидел с ним на собрании.

– Да, это моя оплошность. Мало читала про маленькие города.

Эмилия зарылась пальцами ног в песок на берегу озера. Это место обычно называют пляжем, и мы заняли здесь два шезлонга.

– Я хочу сесть на причале и опустить ноги в воду, – продолжает Эмилия. – Пойдешь со мной или посторожишь места?

– Останусь здесь.

Это идеальная зона, чтобы наблюдать за людьми. Прикольно смотреть, кто кого привлекает, и предсказывать, кто может сблизиться. Меня повеселило, как Орла говорила про запрет отношений внутри лагеря, зная, что никто не послушается. Когда я отдыхала здесь в детстве, мы всегда строили предположения, кто с кем тайком целуется после дежурства, а потом приставали к вожатым, чтобы они рассказали взрослые сплетни.

Теперь, когда я сама стала вожатой, мне больше всего нравится наблюдать за собаками. Они обнюхивают каждого, время от времени ластясь и отходя дальше. Я люблю собак, именно поэтому наблюдаю, как один из щенков спит на коленях Расса, сам он смеется и болтает с Майей из нашей группы, а Рыбка и другой щенок лежат у его ног.

– Здесь занято?

Я оборачиваюсь и вижу Клэя, третьего парня из нашей группы. Он стоит на песке босиком с двумя бутылками пива.

– Пока нет, но она скоро вернется, – я показываю на Эмилию, которая болтает с кем-то на пристани, – садись.

Он садится и протягивает мне бутылку.

– Хочешь пива?

Хотя Орла тщательно следит за соблюдением правил против выпивки, сумки приезжающих она не проверяет и никак не может помешать проносить спиртное во время недели обучения. Подозреваю, что Орла в курсе, но пока не приехали дети, смотрит сквозь пальцы. К чему она относится очень серьезно, так это к тому, чтобы в лагерь не проносили алкоголь именно дети, в чем я убедилась на своей шкуре, когда мне было пятнадцать.

– Нет, спасибо, – отвечаю. – Я… э-э… стараюсь не нарушать правила в первый же день.

И не злить Дженну.

Клэй пожимает плечами и убирает бутылку в сумку.

– Да нас не поймают, не бойся. Я здесь уже бывал. Но ты права, у нас еще будет уйма времени, чтобы нарушить правила.

Он пускается в длинный рассказ о том, как работал вожатым, и мне стоит больших усилий следить за сутью. Не потому что мне не хватает ума, а потому что это страшно скучно. Когда он переходит к тому, что играет в баскетбол в Беркли (или в университете Южной Калифорнии?), я окончательно теряю нить повествования.

Он не виноват, просто мои мысли витают где-то в другом месте. Уверена, он не привык, что девушки пропускают его россказни мимо ушей. Он конвенционально привлекательный: высокий, с четко очерченными скулами, красивыми глазами и обаятельной улыбкой. Я не любительница геля для волос, с помощью которого он прилизал волосы, но в основном потому, что меня беспокоит риск загрязнения окружающей среды, если он окунется в озеро. И совсем не обязательно опускать взгляд на мою грудь, разговаривая со мной, но в целом он не худший парень из тех, что пытались подружиться.

Обычно я принимаю внимание таких парней и отвечаю взаимностью, но сейчас его самоуверенность мне неприятна, а хвастовство тяжело слушать. Я переспала с одним тихоней, и мне сразу разонравились уверенные в себе баскетболисты? Разрыв шаблона.

Мой взгляд блуждает по пляжу. Собакам, похоже, очень удобно рядом с Рассом. Майя снимает что-то с его плеча, мило ему улыбаясь. Он ерзает на сиденье и трет затылок, но щенок на его коленях даже не шевелится.

– А вообще-то давай пиво, – перебиваю я Клэя, который рассказывает, сколько раз может отжаться.

– О, супер. Вот…

Отлично, бутылка еще холодная.

– Спасибо. Приятно было поболтать.

Не слушая, что он отвечает, я встаю и бегу к Эмилии на причал. Она при виде меня хмурит брови.

– А что с нашими шезлонгами? – Она замечает у меня в руке пиво. – И с твоим решением измениться?

Эмилия берет бутылку, отпивает, а я сажусь рядом и опускаю ноги в воду.

– Начну с завтрашнего дня. Сегодня слишком много всего, чтобы начинать новую жизнь.

– Он просто застенчивый, Рор, – осторожно говорит Эмилия, возвращая бутылку.

Я озадаченно смотрю на нее.

– Клэй не застенчивый. Застенчивый не стал бы оживленно беседовать с моей грудью.

Она закатывает глаза.

– Ты знаешь, о ком я. О том, с кого ты глаз не сводишь.

На автомате оборачиваюсь. Расс по-прежнему разговаривает с Майей, к ним присоединился Ксандер.

– Я смотрю на собак. Но если ты о том хоккеисте… ну, раз он болтает с людьми, то не такой уж застенчивый, правда?

– Просто подойди и поговори с ним.

– И позволить ему игнорировать меня на людях? Нет, спасибо.

– Майя скучает по дому. Может, он просто хочет поднять ей настроение.

– Знаю. Я поболтала с ней, пока ты висела на телефоне с Поппи. Она живет недалеко от базы «Фенрира» в Великобритании, но здесь есть несколько ее земляков. Послушай, это неважно, он может говорить с кем хочет, и я не хочу навязываться. Просто меня задевает, что, похоже, я единственная, с кем он не общается, понимаешь? Начинаю думать, что он прикидывался и на самом деле вовсе не такой уж милый, каким казался.

– Он не прикидывался. Но даже если бы и прикидывался, какая разница? Вы переспали, и ты просто идешь дальше, как всегда. – Эмилия обнимает меня за плечи, притягивает к себе и прижимается своей головой к моей. Я глотаю теперь уже теплое пиво. – Если мне все лето придется выслушивать твои жалобы на парней, я скажу твоей маме, что ее дочка возвращается домой.

– Не буду жаловаться. Я же сказала, с завтрашнего дня начинаю новую жизнь.

Глава 9

Аврора

Почему, когда говоришь, что будешь работать над собой, слова всегда расходятся с делом?

Я хочу расстаться с саморазрушительными привычками, но тем не менее вот она я, «Проект Аврора», день первый: смотрю сторис Норы в телефоне, зная, что меня это расстроит.

И расстраивает. Да и накаркать беду не сумела: папина команда разгромила всех на Гран-при в Испании, и он счастлив. Я знаю это наверняка, потому что Нора запостила милые видео о том, как они празднуют у него дома с ее дочерью.

Я засовываю телефон в задний карман шортов и, стараясь забыть об идеальной семье, к которой не принадлежу, торопливо шагаю на инструктаж по пожарной безопасности. И так уже опаздываю.

Если командные тренинги обычно проходят большими группами, то этот инструктаж проводится для команды из шести человек, и проскользнуть незамеченной невозможно.

– Рори… – Дженна смотрит на часы. – Ты опоздала на шесть минут.

Обычно опоздания меня не волнуют, но сейчас я чувствую на себе взгляды всех присутствующих, и к моим щекам приливает кровь. Ну, всех, кроме одного. Я мямлю «простите» и, не поднимая головы, сажусь на свободное место между Эмилией и Клэем. Он наклоняется и шепчет:

– Ты ничего не пропустила. Если вкратце, пожар – это плохо.

– Постараюсь запомнить.

Я подавляю желание захихикать и пытаюсь сосредоточиться на процессе эвакуации, о котором рассказывает Дженна. Клэй угощает меня виноградом из пакета, который держит в руках. После вчерашнего это немного похоже на жест доброй воли.

Дженна рассказывает о правилах разведения костров в лагере, когда я чувствую, что меня тянут за ногу. Опустив взгляд, вижу, как пушистый комок жует мои шнурки. Я беру упитанного щенка на руки и поворачиваю бирку.

– Кто же ты? – О, Лосось. – Малыш, где же твоя сестричка?

Подняв голову, я вижу дремлющую Форель, которую Расс прижимает к груди как младенца. О боже, это нечестно. Я не могу отвести глаз от этой милоты, и это моя ошибка, потому что как только Расс поднимает взгляд от спящего щенка, то смотрит прямо на меня.

Мы пялимся друг на друга, и это так странно и неловко. Наконец, Лосось решает пожевать мои волосы, и я отвлекаюсь на него. Когда снова поворачиваюсь к Рассу, он внимательно слушает Дженну.

Остальная часть инструктажа пролетает без состязаний в гляделки. Когда мы пересекаем главную лужайку, торопясь на командный тренинг, я чувствую себя лучше, чем пару часов назад, когда смотрела куда не следовало.

– Я решила, что мне все равно, – объявляю я Эмилии.

– Это хорошо, – беззаботно отвечает та, стараясь не споткнуться о Лосося, который крутится под ногами и снова пытается съесть шнурки. – О чем именно ты говоришь?

– Обо всем.

– Здравое решение, и в будущем оно тебе точно не аукнется.

Я пытаюсь двинуть ей под ребра, но она ловко уворачивается.

– Я удалю фальшивый аккаунт и спрячу телефон в чемодан. Если я чего-то не вижу, то этого не существует.

– Поддерживаю. Как я уже говорила, мужчинам доверять нельзя. Пусть Чак с Норой играют в счастливую семью онлайн, а ты занимайся своими делами.

– Господи, ты как моя мама, – дразню я.

Устав уворачиваться от Лосося, Эмилия поднимает его и несет под мышкой.

– Как же ты раздражаешь, – стонет она.

Эмилия борется с очаровательным золотистым ретривером, щенок вываливает язык. Я чешу Лосося за ухом, и мы идем дальше.

– Почему это он раздражает? Просто еще совсем малыш.

Эмилия хмурится, глядя на меня.

– Я говорила о тебе.

Мы наконец подходим к остальным вожатым. Они стоят вокруг четырех странных конструкций из платформ и досок.

– И чем же нам тут придется заниматься? – недоумевает Майя.

Я уже видела такой конкурс, хотя никогда в нем не участвовала.

– Нужно перевести всю команду с первой платформы на последнюю, но передвигаться с каждым разом будет труднее, потому что промежутки между ними все больше, а сами платформы – все меньше. На землю наступать нельзя.

– Настоящий бедлам, – улыбается Майя. – Я схожу поздороваюсь с друзьями и быстро вернусь.

– Может, ты бы меня не так раздражала, если бы у тебя до сих пор сохранился британский акцент, – тихо говорит Эмилия, глядя вслед Майе.

– Я никогда не говорила как Майя. Акцент у меня в основном американский, и он становился сильнее или слабее в зависимости от того, сколько времени я проводила у папы на работе.

Ксандер, Расс и Клэй, наконец, прекращают шептаться и поворачиваются ко мне и Эмилии.

– Итак, план игры, – серьезно начинает Ксандер. – Мы будем перепрыгивать с одной платформы на другую.

Эмилия взрывается смехом, а я сразу качаю головой.

– Нет, не получится.

– Почему? Это самый простой путь, – возражает Ксандер.

Эмилия не унимается, хохоча над идеей прыжков. Парень искренне озадачен, а Клэй и сам пытается сдержать смех. Расс… приглядывается.

– Может, для тебя, мистер Надежда НБА, это будет легко, но все остальные – простые смертные и не смогут прыгнуть так далеко, – объясняю я.

– Мы тебе поможем. Ты справишься.

Губы Ксандера не шевелятся, и тогда до меня доходит, что со мной говорит Расс.

– О, – «Аврора, скажи что-нибудь». – Круто.

Я ненавижу себя.

Расс кивает, больше не говоря ни слова, как это обычно делают парни. Так приятно слышать его голос – теперь я знаю, что он настоящий, а не плод воображения, преследующий меня как призрак прошлого.

– Меня слышно?

Мы все поворачиваемся к Орле, которая стоит с мегафоном на последней платформе. Сколько я ее знаю, она всегда с ним, и каждый раз, когда он ломается, она заставляет ремонтировать прибор, вместо того чтобы потратиться на современный аналог.

Однажды я стащила этот мегафон и до смерти напугала Дженну, когда та флиртовала с другим вожатым. В итоге пришлось просидеть наказанной до конца дня, но оно того стоило.

Орла объясняет правила. Нельзя переходить на следующую платформу, пока вся команда не соберется вместе. Если кто-то упадет, всем надо начинать с самого начала, а победителями станут те, кто доберется до конца и сможет простоять на последней платформе тридцать секунд.

Майя возвращается к нам, и Ксандер сразу поворачивается к ней:

– Мы прыгаем.

– Нет, не прыгаем, – хором возражаем мы с Эмилией.

– Ты высокий… – говорит Майя, оглядывая его с головы до ног.

– Спасибо, что заметила…

– Если ты такой уверенный, почему бы тебе просто не лечь между платформами, а мы пройдем по тебе, как по доске?

– Ага, Ксан, – ухмыляется Расс. – Почему бы нам просто не использовать тебя как мостик?

– Как ни странно, вряд ли мне понравится, если меня прижмет к поверхности хоккеист.

– Не отказывайся, пока не попробуешь, – тихо говорю я, не подумав.

Слава богу, большинство не слышат это маленькое признание, но Ксандер и Расс стоят рядом, и щеки Расса мгновенно вспыхивают.

Ксандер быстро переводит взгляд с меня на Расса, но тут раздается свисток, который не дает ему ничего сказать. Мы вшестером бежим к первой платформе, где с трудом помещаемся.

– Мы в невыгодном положении, потому что вы трое просто громадные, – стонет Эмилия в спину Клэя, прижавшись к нему лицом.

– Аврора, я дико извиняюсь, что моя рука на твоей попе, но я не могу пошевелиться, – говорит Майя.

– И на моей тоже, – добавляет Ксандер.

– Нет, это моя, – вздыхает Расс.

Платформа скрипит, когда Расс перепрыгивает на следующую, а за ним Клэй и Ксандер. Теперь, без парней, у нас достаточно места для маневра, и мы сообща передвигаем доску на следующую платформу, чтобы перейти по ней.

– Просто прыгайте! – кричит Ксандер.

Майя раскидывает руки в стороны, чтобы удержать равновесие, и переходит по доске.

– Какого черта я буду прыгать, если есть мостик!

– Давай, Мэри Поппинс! – говорит Клэй, протягивая ей руку и помогая пройти последние шаги.

Идти по доске легко, мы собираемся на следующей платформе, и все повторяется сначала.

– Ксандер, ты сейчас меня столкнешь! – Я цепляюсь за стоящего сзади Клэя, и он сразу кладет руку мне на талию. Я перекладываю руки на Эмилию и оглядываюсь через плечо на Клэя: – Все в порядке, не надо меня держать.

Мы обнаруживаем, что доска едва достает до следующей платформы, которая дальше предыдущей, и парни разрабатывают план: один из них прыгает и держит доску, и они помогают перебраться остальным из нас, кто не имеет ничего общего с кенгуру.

Вокруг кричат другие команды, давая друг другу инструкции. До меня доходит, что мы немного вырвались вперед, и это пробуждает соревновательный дух.

Ксандер с легкостью перепрыгивает на следующую платформу, опускается на колени и берет конец доски, которой не хватает длины, чтобы упереться в край его платформы. Он крепко держит доску, и мы гладим его по голове, перелезая через него, и переходим на другой край платформы, чтобы Расс и Клэй тоже могли прыгнуть.

– О боже! – взвизгивает Эмилия. – Кто-нибудь, прыгайте уже, пока мы не потеряли равновесие.

Все парни перепрыгивают, и это кажется до смешного легко. Но как только они втроем оказываются на последней платформе, сразу становится ясно, что для шестерых там мало места. И даже если бы места хватало, нам до нее никак не допрыгнуть.

– И как, черт возьми, нам это сделать? – Хотелось бы мне упереть руки в бока, но тогда я столкнула бы Майю.

– Кого-нибудь беспокоит, какой вес могут выдержать эти платформы? – спрашивает Клэй, опустив взгляд на поскрипывающий ящик под ногами.

– Кто-нибудь из вас был чирлидершей? – спрашивает Ксандер.

– Чувак, мы не таким видом сплочения коллектива должны сейчас заниматься, – саркастически замечает Эмилия.

Закатив глаза, он показывает на расстояние между нами.

– Две из вас могут бросить третью, а мы поймаем.

Мы молчим.

– Так что, ни одна из вас не была в школе чирлидершей? – удивляется он.

– Ну… – протягивает Майя. – Там, где я живу, такого нет.

– Аврору выгнали из группы поддержки на первом курсе, – говорит Эмилия. – А что касается меня, то балет и пирамиды из людей несовместимы.

– Спасибо, подбодрила, – бормочу я себе под нос.

– А за что тебя выгнали? – сразу спрашивает Клэй.

– Не важн…

– Она стащила талисман другой команды и потеряла его.

– Эмилия!

Ксандер бросает взгляд на другие команды и обеспокоенно поторапливает:

– Ребята, нам надо пошевеливаться.

– А как ты потеряла талисман? – спрашивает Расс, глядя прямо на меня.

– Он… э… убежал.

Это привлекает его внимание. Расс таращит глаза, и я понимаю, что нужно пояснить.

– Это был поросенок, не человек. Его нашли через пару часов, и он был в полном порядке, тусовался с собакой дворника, но… эм… они решили, что мои действия не вяжутся с ценностями команды. Ну да ладно, проехали. Так кого мы кидаем?

– Ребята, если мы проиграем потому, что вы все мелкие, а Аврора ворует поросят, я вас в клочья разорву! – возмущается Ксандер.

– Рядом с таким великаном, как ты, все мелкие, – огрызаюсь я. – Майя, тебя.

Я переплетаю пальцы и наклоняюсь, чтобы она могла встать на мои руки. Эмилия повторяет мои движения, и Майя, держась за нас обеих, нерешительно ставит ногу в получившуюся ступень.

– Имейте в виду, – тихо говорит она, – я считаю, что это ужасная идея.

– Приготовьтесь ее ловить! Три… два… один!

Мы как будто играем в боулинг человеком, с чрезмерным энтузиазмом запуская бедную Майю к парням. К счастью, они ее ловят и прижимают к себе, чтобы удержать на платформе. Там больше нет места, и я не представляю, как нам справиться с заданием.

– Майя, залезь кому-нибудь на плечи! – кричит Эмилия.

Расс с Клэем держат девушку за руки, помогая Ксандеру усадить ее себе на плечи и тем самым освободить чуть-чуть места для еще одного человека.

Эмилия слегка подталкивает меня. Теперь, когда на платформе стало чуть просторнее, это безопасно.

– Ты следующая.

– Ни в коем случае. Лучше ты.

Ксандер снова смотрит на другие группы.

– Аврора, что бы ты там ни думала, но в тебе достаточно роста, чтобы прыгнуть.

Если он думает, что я лучше подготовлена только потому, что мой рост пять футов семь дюймов против пяти футов трех дюймов[9] Эмилии, то явно не знает, что она способна скакать по сцене, как какая-то газель.

– Эмилия, у меня есть идея. Ты нам доверяешь?