Сводные. Право на семью

Глава 1

Камилла

– Камилла!

Разъяренный окрик вспарывает пространство за спиной, а я лечу вперед, не разбирая дороги.

Дефибриллятор. Разряд. Доктор, мы ее теряем.

Голые ступни утопают в ковре с длинным ворсом. В боку колет. Легкие объяты огнем.

– Камилла, твою мать!

Богдан продолжает неумолимо сокращать разделяющее нас расстояние. Ну а я из последних сил взбегаю по лестнице и заскакиваю в детскую. Торможу посреди комнаты и уязвимо обхватываю себя за плечи.

Отступать некуда.

– Богдан, я…

– Замолчи.

Ничуть не запыхавшись, Багиров пинком открывает дверь и на пару секунд застывает. Смотрит мимо меня – в сторону детской кроватки с высокими бортами и невесомым газовым балдахином, и теряет все человеческие черты.

Чернеют его темно-карие глаза. Зрачки сливаются с радужкой. Заостряются скулы. Дергается кадык.

А я не могу отделаться от ощущения, что ровно три года назад подписала себе смертельный приговор.

– Покажи ребенка, Камилла.

С прорезавшейся сталью в голосе приказывает Богдан. Отклеивается от пола. Наступает так, что мне приходится отшагивать назад до тех пор, пока поясница не коснется кроватки.

В классическом черном костюме, в безупречной белой рубашке, с массивными часами на запястье, которые стоят не меньше пол ляма, он производит на меня неизгладимое впечатление. А еще совсем не походит на вечно растрепанного парня с разбитыми костяшками, которого я когда-то знала.

Он даже ступает иначе – грациозно и горделиво. Как будто транслирует: все вокруг – грязь. И у меня от этих перемен отчего-то щиплет в носу.

– Нет.

Вынырнув из омута непрошеных мыслей, я остервенело мотаю головой и едва держусь, чтобы не упасть в обморок. Ноги подкашиваются, руки трясутся, пульс шкалит до каких-то критических отметок.

– Я сказал, покажи дочку.

По слогам повторяет Багиров, словно я невменяемая (хотя, может, так оно и есть) и продолжает напирать, вынуждая меня закрывать грудью детскую кроватку и судорожно вцепляться в рукав его пиджака.

– Мира спит. Не пугай ее, пожалуйста.

Шепчу жалобно и сама себя ненавижу. Я бы упала на колени, лишь бы остановить бронетранспортер по имени «Багиров Богдан», но вряд ли это поможет. Поэтому я просто молчу, понурив голову, и жду его вердикта.

Секунды текут, превращаясь в минуты. Минуты преобразуются в чертову вечность. Или это у меня так сильно искажено восприятие?

Но к моменту, когда Богдан решает озвучить свое решение, я уже готова лезть на стену и реветь.

– Хорошо. Поступим иначе. У тебя есть час, чтобы собрать вещи. Сегодня вы переезжаете ко мне.

Брошенные снисходительным шепотом фразы вызывают жесточайший внутренний протест. Я представляю, что нам с Багировым придется делить одну жилплощадь двадцать четыре на семь, завтракать и ужинать за одним столом, постоянно контактировать ради Миры, и леденею.

Арктический холод расползается по венам и заставляет кровь загустевать. Испуганные мурашки обсыпают бледнеющую кожу. Крошево из стекла кромсает нёбо и оседает на языке, так что я с трудом им шевелю и не слишком твердо выталкиваю.

– Мы так не договаривались. Я выполнила свою часть сделки и ничего тебе не должна.

Я прекрасно осознаю, насколько глупо звучу, но предпринимаю последнюю попытку, чтобы защитить свои границы. Тщетно. Богдан сметает их коротким и безапелляционным.

– Обстоятельства изменились.

Сухо отчеканив, зло ухмыляется Багиров, а у меня сердце ухает в пятки и темнеет в глазах.

Три года назад я предала его и ничего не сказала о беременности. Поэтому теперь он без сомнений пойдет на все, лишь бы превратить мою жизнь в ад.

– И, Камилла. Спустись в кухню прежде, чем начнешь паковать чемоданы. Побеседуем.

Богдан первым исчезает в коридоре, а я еще какое-то время рассматриваю сладко сопящую Миру и стараюсь наспех залатать бреши в прохудившихся щитах. Длинно вдыхаю, мобилизуя все имеющиеся резервы. Сипло выдыхаю, повторяя всегда спасавшую меня мантру.

«Я сильная. Я справлюсь. Ради нее с чем угодно».

Оттолкнувшись от края кроватки, я обреченно бреду вслед за Багировым. С удивлением вслушиваюсь в шум льющейся воды и обнаруживаю, что он хозяйничает у холодильника.

Опускает кругляшки батона в тостер. Нарезает ветчину на тонкие слайсы. Моет помидоры, пока греется чайник. И не испытывает и толики дискомфорта, в отличие от расшатанной в хлам меня.

Ведет себя, как варвар-завоеватель, и, в общем-то, имеет на это право. Этот дом стал и его тоже, когда его мама вышла замуж за моего отца. Наверху есть его комната с вещами, к которым никто не притрагивался с его отъезда.

– Садись, Камилла. Бутерброд будешь?

Как-то очень буднично произносит Багиров, и я обманываюсь. Расслабляюсь на долю секунды прежде, чем распознать шторм в его пронзительном взгляде.

– Нет, спасибо. Кусок в горло не лезет.

– Хорошо, – неизвестно чему кивает Богдан и опускается напротив меня, обхватывая кружку с чаем длинными цепкими пальцами. Делает глубокий глоток и бьет словами хлестко наотмашь. – Надеюсь, ты не будешь отрицать, что Мира – моя дочь.

– Не буду, – пожимаю плечами рассеянно и, поддавшись импульсу, делаю огромную глупость. – Только вот твое требование о переезде… Тебя не смущает, что я замужем, Богдан?

Бам! Багиров слетает с катушек.

Шарахает кулаком по столу, отчего горячая жидкость выплескивается из чашки, опрокидывается тарелка с бутербродами. Расчленяет меня мысленно и приколачивает к стулу вербально.

– Мне наплевать! Мой ребенок не будет называть отцом чужого мужика. Либо ты переезжаешь вместе с Мирой ко мне. Либо я забираю дочь. Поняла?

Глава 2

Камилла, двенадцать дней назад

– По-моему, тебе хватит.

Выдаю негромко, покосившись на очередной бокал коньяка в руке у мужа, и сдавливаю ладонями виски. Тупая боль рождается где-то в области затылка и заполняет каждую клетку, мешая сосредоточиться.

По сложившейся традиции раз в месяц мы выбираемся в какое-нибудь заведение с бывшими однокурсниками Артура и их женами. Играем в настольные игры, вроде мини-футбола или мафии, болтаем ни о чем и просто хорошо проводим время.

– Я сам решу, когда мне хватит.

Цедит сквозь зубы супруг, а меня по какой-то неведомой причине несет дальше.

– Я понимаю, что у тебя сорвалась крупная сделка, на которую ты очень рассчитывал. Но заливать проблемы алкоголем – так себе вариант.

– Камилла, замолчи!

Дернувшись, громыхает Артур, и я затихаю. Становится неловко. Все внимание теперь сосредоточено на мне. Шесть пар глаз сочувственно смотрят в мою сторону, отчего в носу противно першит.

Обидно. Горько. Досадно.

Да, я младше всех присутствующих. Да, я в декрете и не могу похвастаться престижной работой. Но это не повод так нагло меня затыкать.

– Пойду освежусь.

Не имея ни малейшего желания делать вид, что ничего не случилось, я встаю из-за стола и на негнущихся ногах отправляюсь в туалет. Споласкиваю лицо, держу запястья под холодной водой и рассеянно изучаю свое отражение.

Неровный румянец на щеках. Немигающий взгляд. Осыпавшаяся с ресниц тушь. Ничего общего с девушками, которые глубоко счастливы в браке.

Едко ухмыльнувшись, я поправляю макияж и выскальзываю наружу, чтобы устремиться к барной стойке. Не хочу сейчас возвращаться к Артуру, не хочу терпеть унизительную жалость его друзей, не хочу прикрываться фальшиво-бодрой маской.

– Мне, пожалуйста, стакан воды.

Вскарабкавшись на высокий стул, я прошу бармена, но и здесь нахожу неприятности. Широкоплечий верзила в кожанке придвигается ближе ко мне и щелчком отменяет озвученный заказ.

– Никакой воды. Две текилы и лайм для меня и для девушки. Давай познакомимся, красивая.

– Никакой текилы мне не нужно. И знакомиться мы не будем. Извините.

Качаю головой и пытаюсь сползти со стула, но широкая шершавая ладонь накрывает мою трепыхающуюся конечность и пригвождает ее к столешнице. Ощущение надвигающейся катастрофы застревает в глотке, опутывает внутренности липкой паутиной и не сулит ничего хорошего.

Так что я беспомощно озираюсь по сторонам и каменею, выхватывая из толпы знакомый силуэт в черной толстовке с капюшоном.

Там, в двадцати метрах от бара стоит Багиров Богдан, мой сводный брат. Человек – стихийное бедствие. Человек – Апокалипсис. Человек – Армагеддон.

Перекатывается с пятки на носок. Оценивает обстановку из-под полуопущенных угольных ресниц. И, наконец, отклеивается от пола, чтобы в считанные секунды очутиться у меня за спиной.

– Девушка не знакомится. Девушка занята.

– А ты…

– А я сломаю тебе пальцы, если ты не отвалишь.

Нейтральным тоном сообщает Богдан, как будто говорит о чем-то будничном, и по-хозяйски меня обнимает. Он уже верзилы в плечах, ниже примерно на пол головы, но от него веет такой силой, что бугай тотчас тушуется и прячет свою лапищу в карман.

Бормочет что-то отдаленно напоминающее извинения и исчезает из поля нашего зрения примерно через пару секунд.

Меня же шарашит от знакомого запаха, забивающегося в ноздри.

Нотки грейпфрута. Кардамон. И хвойно-дымные оттенки кедра.

Аромат, который, кажется, ничто не способно вытравить с моей кожи.

– Ну, здравствуй, мышка.

Багиров наклоняется ниже и шепчет мне на ухо старое прозвище, задевая мочку зубами, отчего меня бросает сначала в жар, а потом в холод.

В его присутствии я, действительно, ощущаю себя не стильно одетой девушкой, знающей себе цену, а растрепанной замарашкой, какой он увидел меня впервые.

– Твоему мужу нужно лучше следить за тобой, мышка.

– Я отошла всего на пару минут.

– И умудрилась вляпаться в неприятности по самые помидоры. Скажи спасибо, что я был рядом.

– Спасибо.

Выдыхаю колко и по-прежнему дрожу, оттого что ладони Богдана все еще сжимают мои предплечья. Спираль закручивается внизу живота, гормоны устраивают самый настоящий бунт и некстати напоминают о том, что я – женщина.

Ненавижу собственное тело. Ненавижу себя. И Багирова тоже ненавижу за то, что вызывает такую реакцию.

– Мне пора. Еще раз спасибо, что помог. Всего хорошего, – тараторю автоматной очередью и пытаюсь разорвать причиняющий томительную боль контакт, но Богдан ловко подцепляет меня за локоть и встает непозволительно близко.

Изучает внимательно слишком откровенный кружевной топ под моим пиджаком. Мажет взглядом по ключицам и удовлетворенно ухмыляется.

– Пойдем провожу. Там же все мои парни с хоккейной команды. Сашка Терентьев, Вадик Мороз, Валерка Ерохин. Поздороваюсь, я два часа как с самолета.

– И сразу в клуб?

– А куда? К родичам? Что хорошего я там не видел? Вечно недовольного отчима и зацикленную на нем мать, которой плевать на собственного сына? Спасибо, но нет.

Убрав пальцы с моего локтя, сухо цедит Багиров, в двух фразах описывая отношения в нашей уродливой семье, и пружинисто шагает вперед. Я же ступаю за ним, как по раскаленной лаве, и веду отсчет до необратимости.

Три, два, один.

– Здорово, пацаны! Бонжур, дамы.

Чересчур бойко высекает Богдан и будто выкачивает из мира все звуки. Над столом повисает оглушительная тишина, которую можно резать ножом, но держится она недолго. Через пару минут ребята отмирают и взрывают пространство звонкими возгласами.

– Багиров! Какие люди!

– Каким ветром?

– Какими судьбами?

– Бро, вообще не изменился за это время! Сколько прошло? Три года?

– Где тусил? Филиппины, Мальта, Сальвадор?

– Последние полгода в Питере жил. До этого в Швейцарии, – обыденно сообщает Богдан и тут же получает шпильку от Артура, за которого мне становится стыдно.

– А одеваешься по-прежнему, как бомжара.

– В Европе мой шмот, Камаев, назвали бы брендовым, – беспечно парирует Багиров, смахивая невидимые пылинки с самой обычной толстовки, и пропускает меня вперед, чтобы я могла занять место около Артура.

Сам же опускается рядом и без особо интереса листает глянцевое меню. Я же ерзаю, словно на сковородке. Оказываюсь зажата между двух огней и снова чувствую себя трофеем, который когда-то делили Богдан с Артуром.

Температура стремительно повышается на несколько градусов. Появляется никогда не беспокоившая меня аритмия. Сердце мечется по грудной клетке, как оголтелое.

– Блин, Багира, как круто, что ты вернулся!

– Надо позвонить Лебедю, назначить день и зарубиться, как в старые добрые!

– Сколько клюшку в руках не держал, признавайся?

Слова доносятся до меня, как через плотный слой ваты. Аппетит испаряется без следа так, что я вливаю в себя воду стакан за стаканом, пытаясь потушить разгорающийся внутри пожар.

Бедро Богдана трется о мое бедро. Локоть цепляется о локоть, высекая сноп искр. От каждого такого прикосновения меня пронзает разрядом высоковольтного тока, затем окунает в прорубь.

Дрожь становится неизменным спутником. Обычный ужин трансформируется во что-то мучительное.

– У меня есть билет на «Барсов». Го поболеем? В пятницу на следующей неделе.

– Ты надолго в Москву-то? Заскакивай в гости, с дочками тебя познакомлю.

– А у меня «Мерин» чего-то барахлит. Может, посмотришь? В третьем салоне разобраться не могут.

Пока я прошу у официантки очередную бутылку ледяной «Аква Минерале», парни продолжают фонтанировать энтузиазмом и забрасывают Богдана новыми и новыми вопросами.

Только Артур не испытывает всеобщей радости по поводу приезда Багирова. Отстранившись от кипучей беседы, он методично напивается, вливая в себя бокал за бокалом. Хмелеет, конечно, и вызывает у меня стойкое отвращение.

– Я на пару минут. Носик попудрить.

Воспользовавшись тем, что все внимание сейчас приковано к Богдану, я подхватываю сумочку, выскальзываю из-за стола и смешиваюсь с группкой девушек, спешащих к выходу.

Вываливаюсь вместе с ними на улицу. Прислоняюсь к фонарному столбу. И шумно вдыхаю прохладный воздух. Ветер мощным толчком врезается в спину, облизывает шею, проникает за воротник. Мурашки ровным строем ползут вдоль позвоночника, но причина моего волнения вовсе не в портящейся погоде и не в сгущающихся тучах над головой.

Причина в том, что Багиров стоит в паре метров от меня и молчаливо расчерчивает клетку для игры в крестики-нолики между моих лопаток.

– Хотела сбежать, мышка?

Произносит он едва слышно, а мне кажется, что кричит в мегафон.

– Хотела.

Отлепившись от металлической опоры, я нехотя поворачиваюсь и не отрицаю очевидного. Телефон, зажатый в моих пальцах, красноречиво свидетельствует о том, что я планировала вызвать такси и исчезнуть по-английски, ни с кем не прощаясь.

Тогда мне не пришлось бы неуютно ежиться под пронзительным взглядом Богдана, кусать горящие губы и переминаться с ноги на ногу, проклиная неудобные двенадцатисантиметровые шпильки.

– Пойдем, отвезу.

Считав все даже малейшие реакции моего организма, предлагает Багиров и не дожидается ответа. Берет меня на буксир, тащит к брошенному на парковке автомобилю и буквально заталкивает в салон, потому что я не могу пошевелиться.

Ошалело озираюсь по сторонам. Рассматриваю приборную панель, спидометр, обшивку его новенькой тачки. Балдею от запаха кожи и чего-то терпкого.

Три года назад Богдан не мог позволить себе и задрипанной двенашки, а сейчас владеет мощным агрегатом, у которого под капотом триста сорок лошадиных сил (я успела загуглить).

И вряд ли это все открытия, которые мне предстоит сделать.

– Ну, что. Полетаем?

Нарушая воцарившуюся ненадолго тишину, Багиров выгибает бровь и топит педаль газа в пол, разгоняя «Супру» до ста километров за каких-то четыре секунды. Я же испуганно впиваюсь ногтями в подлокотники и вздрагиваю от вопроса, врезающегося в солнечное сплетение.

– Мышка, скажи мне. Что такого в этом утырке, что ты предпочла его мне?

Глава 3

Камилла, одиннадцать дней назад

Вчера я толком ничего не ответила Богдану. Лепетала что-то о том, что он был слишком агрессивным и неуправляемым. Что я боялась, что он разрушит меня, себя, нас. В общем, несла полную чушь.

А сейчас я лежу на кровати, широко раскинув руки, и расфокусировано смотрю в потолок. На душе тоскливая пустота. В голове полнейшая сумятица. Хочется укутаться в одеяло, как в кокон, и не вылезать никуда целый день.

Но Мира вряд ли поймет, что у ее мамы паршивое настроение. Так что я выползаю из постели и плетусь к детской кроватке.

– Доброе утро, солнышко. Пойдем умываться?

– Ага.

Послушно кивает моя кроха и тянет ко мне ручки. Улыбается радостно и не знает, что где-то за порогом нашего дома жестокий безжалостный мир. И моя задача сделать так, чтобы она как можно дольше оставалась в счастливом неведении.

– Кашу с молоком будем есть?

– Будем.

Закончив с водными процедурами, мы спускаемся в кухню, где мама готовит завтрак, а папа неторопливо пьет чай. Сегодня ему не нужно ехать в офис, поэтому он в свободной футболке и обычных серых штанах.

– Доброе утро, девочки.

Ненадолго оторвавшись от телефона, приветствует он нас и возвращается к просмотру новостей. Вдумчиво листает ленту. Хмурит высокий лоб.

Я же усаживаю Миру в кресло и направляюсь к плите. Размеренные механические движения помогают немного отвлечься и абстрагироваться от слишком ярких образов, толпящихся в мозгу.

Спортивный бар. Багиров в толстовке. Лукавый прищур его темно-карих глаз.

Все это должно остаться в прошлом и никак не должно меня волновать.

– Мамуль, передай, пожалуйста, соль.

Мысленно обругав себя, я засыпаю овсяные хлопья в кипящее молоко, добавляю сахар и кладу немного соли. Методично помешиваю кашу и вздрагиваю от папиного снисходительного тона.

– Оказывается, братец твой вчера прилетел.

– Я знаю, – роняю раньше, чем успеваю прикусить язык, и спешно добавляю, спиной ощущая волны неодобрения. – Пересеклись вчера в баре.

Артур наверняка распишет отцу все подробности в красках, поэтому не вру о мелочах. Молчу лишь о том, что это Богдан привез меня вчера домой, пока мой муж старательно напивался.

– Вот как? Значит, на бар он время нашел, а на родителей нет.

– Как будто ты бы обрадовался его появлению.

Небрежно пожимаю плечами и удивляюсь, откуда берется смелость, заставляющая вздергивать подбородок и вставать на защиту сводного брата.

Удивительно, но папа на мою ехидную реплику никак не реагирует. Поэтому я спокойно снимаю кашу с плиты, сдабриваю ее маслом и раскладываю по тарелкам.

Достаю из холодильника малину и перемещаюсь к дочери.

Я едва притрагиваюсь к своей порции, пока Мира уплетает завтрак за обе щеки, и продолжаю недоумевать, почему отец так сильно ненавидит Богдана. Что плохого он ему сделал? Появился на свет?

– А ты знала, что он нехило поднялся за это время? То ли на крипте, то ли на бирже. А, может, на чем-то нелегальном. И даже купил бизнес в Москве?

Папа не прекращает допроса, а у меня кровь стынет в жилах. Волнение опутывает конечности. Ложка выскальзывает из рук и падает на пол. Так что я пользуюсь случаем и ныряю под стол, чтобы перевести дух.

Надежда на то, что Багиров в столице проездом, улетучивается. Неизбежность нашего столкновения становится осязаемой. Страшно.

– Я не интересовалась его жизнью, па.

Цежу равнодушно, выпрямляясь, и откладываю ложку в сторону. Каша остывает и вряд ли полезет в глотку.

В общем, остаток завтрака я просто сижу рядом со своей крохой и тупо пялюсь в одну точку. Не пытаюсь просчитывать никакие расклады – перевариваю обрушившуюся на меня информацию.

Но это не все сюрпризы, которые готовит мне этот отвратительный день.

– Поль, займешь Миру чем-нибудь? Поиграйте. А нам с Камиллой нужно кое-что обсудить.

Просит маму отец и кивком указывает мне на дверь. Я же окунаюсь в прорубь от его ледяных интонаций и готовлюсь к худшему.

Мышкой проскальзываю в просторный кабинет. Забираюсь в кресло с ногами. И судорожно тарабаню пальцами по мягкой обшивке.

Пытаюсь выудить из омута памяти какие-нибудь теплые воспоминания и не справляюсь. С самого детства отец вел себя со мной строго и не слишком-то баловал.

– Камилла, ты же в курсе, что дела на фирме идут не важно?

Задернув шторы так, чтобы его не слепил солнечный свет, папа опускается напротив меня и сцепляет руки в замок. Вена у него на лбу надувается, кадык ходит туда-сюда. Напряжение читается в каждом его жесте.

Оно такое густое и тяжелое, что я невольно морщусь и тоже превращаюсь в сжатую пружину. Кусаю нижнюю губу до тех пор, пока во рту не появляется солоноватый металлический привкус, и порциями выталкиваю слова.

– Да, но… ты ведь говорил, что найдешь дополнительное финансирование.

– Банки не хотят выдавать кредит в нужном объеме.

– И Артуру?

– Артуру тоже.

– И …?

Жестко отчеканив, отец вперивается мне в переносицу долгим пронзительным взглядом. Обдумывает что-то недолго и преподносит то, что повергает меня в абсолютный шок.

– Ты пойдешь к Богдану.

– Что?! – взвиваюсь нервно и не верю своим ушам.

– Что слышала. Ты пойдешь к сводному брату и попросишь его о помощи.

– Господи, да он же ненавидит меня благодаря тебе. Ты сделал все, чтобы мы расстались! Ты шантажировал меня, чтобы я вышла замуж за Камаева, и теперь смеешь приказывать?

– Не ори. Речь идет о наследстве, которое достанется твоей дочери. И Богдан сейчас – единственный, кто способен вытащить кампанию из долговой ямы. Так что решай.

Закипаю, как старенький чайник у бабушки на плите. Злости так много, что я едва могу усидеть в кресле и не наброситься на собственного отца.

Иногда мне кажется, что я ему не родная дочь. Ведь разве можно использовать близкого человека, как разменную монету?

Не просто можно – нужно. Такая у него нездоровая философия.

– С чего ты взял, что Богдан вообще меня будет слушать?

Кричу. Выплескиваю ядовитый клубок эмоций и все еще не могу свыкнуться с неизбежностью. Не принимаю ее. Отрицаю всем существом.

Но отец лишь разводит руками и кривится.

– Меня-то он точно пошлет. У тебя же есть шанс.

– А Артур как смотрит на то, что ты хочешь подложить меня под сводного брата?!

Перегибаю палку. Перебарщиваю. Намеренно грублю, только отцовский панцирь непробиваем.

– Переживет, – как от назойливой мухи отмахивается от меня папа и в излюбленной манере давит на совесть. – Ты ведь не допустишь, чтобы Мира жила в нищете?

Пуля в патронник. Щелчок. Контрольный в лоб.

Я могу приводить сколько угодно аргументов и взывать к его здравому смыслу, но благополучие дочери все равно перевесит на чаше моих весов. И я вывернусь из шкуры, чтобы организовать с Багировым встречу, когда восстановлю утраченное равновесие и смирюсь с раскладом.

– Боже, вот что у тебя в голове? Тебе хоть кто-то дорог по-настоящему? Ты вообще способен любить? Есть у тебя что-то святое?

Швыряю прозаические вопросы ему в лицо, словно перчатку, но ответов не получаю. Дышу рвано, как будто закончила забег на скорость, и выкарабкиваюсь из кресла.

Меня все здесь душит. И темная мебель. И тяжелые шторы. И холодная отцовская отстраненность, граничащая с безразличием. Особенно она.

– Так ты позвонишь ему?

– Позвоню.

Соглашаюсь обреченно и ракетой выметаюсь из кабинета.

Расслабиться не получается. Не помогает ни готовка, которая обычно успокаивает. Ни игры с моей любимой крохой. Ни контрастный душ.

Обязанность, которую на меня возложили, вопреки моему желанию, давит на плечи гранитной плитой. Заставляет волоски на коже вставать дыбом, выкручивает мышцы.

Пальцы сводит судорогой, когда я разблокирую телефон. Отвращение к самой себе захлестывает. Но я упрямо листаю контакты и нахожу номер Лешки Саутина – единственного из компании хоккеистов, кто не обременен моралью.

Камилла: Привет, Леш. Как дела? Как жизнь?

Алексей: И тебе не хворать, мышка. Давай сразу к делу. Что хотела?

Камилла: Вы же вроде общаетесь. Не знаешь, где Богдан будет сегодня вечером?

Алексей: Оп-па. Соскучилась?

Камилла: Безмерно. Мне надо с ним увидеться. Так знаешь?

Сообщение прочитано, но Саутин молчит. И я уже думаю, что он проигнорит мой последний мессендж, но после продолжительной паузы на мобильный прилетает геолокация.

«Манила». Ночной клуб. Там вроде по пятницам танцуют стриптиз. Что ж, прекрасное место для нашей беседы.

Фыркаю иронично и сильнее сжимаю корпус телефона.

Я сильная. Я справлюсь.

Парадоксально, но время до вечера проносится незаметно. Я читаю Мире сказку, укладываю ее и начинаю собираться.

Выуживаю из шкафа маленькое черное платье, придирчиво изучаю туфли на высоком квадратном каблуке, наношу на веки дымчатые тени. Волосы подкалываю, оставляя свободными несколько прядей.

У меня длинная красивая шея. На ней будет хорошо смотреться подвеска из белого золота.

– Приглядите за Мирой, пожалуйста. Она обычно крепко спит. Но вдруг.

– Да, конечно. А ты куда?

Сталкиваюсь с мачехой в коридоре и неумолимо краснею. Разглаживаю складки на подоле и выталкиваю очередную ложь.

– Я к подруге. Ненадолго.

– Пригляжу, конечно. Беги.

Благодаря стараниям Артура, у меня нет подруг, но Полину Евгеньевну вряд ли заботит кто-то, кроме моего отца. Так что она мягко улыбается и говорит что-то про пиджак. На улице ветрено.

Но я пропускаю ее слова мимо ушей и выскакиваю во двор, чтобы нырнуть в салон подъехавшего такси. К счастью, водитель ничего не спрашивает и никак не комментирует место, куда ему предстоит меня везти.

Проделывает путь в полной тишине и завершает заказ в приложении. Уведомление о снятии денег с карты царапает барабанные перепонки, во рту пересыхает, а пара громил на входе навевают ужас.

Но я упрямо переставляю ноги и двигаюсь к своей цели.

– Здравствуйте.

– Ну, привет, красотка. Залетай.

Проблем на фейс-контроле не возникает, и спустя пять минут я оказываюсь в помещении клуба. Наверное, это Вселенная дает мне маленькую передышку перед тем, как я увижу Богдана.

И я трусливо оттягиваю этот момент. Привыкаю к неоновому свету и громкой музыке и топаю к барной стойке, то и дело одергивая край платья.

– Стакан воды, пожалуйста.

– Может, чего покрепче, красивая? Лонг-Айленд или Текилу Бум?

– Нет, спасибо. Просто воды.

Получив желанное, я залпом осушаю стакан и толкаю себя в сторону столиков, за которыми сидят разношерстные компании. Мажоры-студенты, швыряющие родительские деньги направо и налево. Серьезные дяди с толстыми кошельками, решившие поразвлечься. Силиконовые куклы с одинаково пухлыми губами, пытающиеся найти себе папиков на вечер.

И я, не вписывающаяся в эту атмосферу.

Озираюсь глупо по сторонам и только сейчас предполагаю, что Саутин мог надо мной подшутить. Терзаю ремешок маленькой сумки и корю себя за доверчивость.

Нужно было просто позвонить Богдану и не разводить эту дурацкую самодеятельность. Но как позвонить, если от звука его голоса я цепенею и не могу отклеить язык от воспаленного нёба?

– Камилла?

Озвученное Багировым имя окатывает меня ушатом ледяной воды и неимоверно бодрит. Облегчение растекается по венам и тут же сменяется волнением. Благо я не знаю никого из спутников Богдана и не слишком сильно краснею, как если бы тут был Сашка Терентьев или Валера Ерохин.

– Привет. Мне очень нужно с тобой поговорить. Можешь уделить мне пару минут?

– О, Багира, ты телочку вызвал? Че нам не сказал, мы бы тоже заказали.

Откуда-то сбоку доносятся пошлые возгласы и дикий довольный ржач, от которого мои щеки еще больше пунцовеют, как будто их натерли свеклой. Становится до такой степени неловко, что я мечтаю только о том, чтобы подо мной разверзся пол, и меня утащило в черную бездну.

Где не будет сальных взглядов. Где не будет пристального внимания, оседающего липкой патокой на коже. И где не будет манипуляций от родного отца.

– Это моя сестра, камон.

Выдержав небольшую паузу, Богдан в мгновение ока прекращает царящую вакханалию и неторопливо поднимается на ноги. Огибает стол, предлагая парням заказать что-то покрепче, и кладет ладонь мне на поясницу.

Она тяжелая и горячая. Она запускает сотню мелких разрядов, устремляющихся вдоль позвоночника, и клеймит. Так, что жар проникает даже через слой ткани и растекается по ставшему вдруг безвольным телу.

– Ну, что застыла? В ВИП-ку пойдем.

Багиров подталкивает меня вперед, потому что я вряд ли способна нормально передвигаться самостоятельно, и не демонстрирует ни единой эмоции.

Ни раздражения из-за того, что я вытащила его из тусовки. Ни любопытства, как я вообще узнала, что он здесь. Ни-че-го.

Он тормозит на пару секунд, чтобы шепнуть что-то на ушко эффектной девушке-администратору. Выуживает из ее цепких пальчиков с ярко-салатовым маникюром магнитный ключ. И продолжает прокладывать наш путь вдоль одного из коридоров, устремляющихся вдаль от основного зала.

Приглушенный розоватый свет по какой-то причине действует мне на нервы. Похабные надписи на стенах недвусмысленно намекают на предназначение комнат, скрывающихся за неприметными дверьми. И я тону в стихийной неконтролируемой панике.

Цепляюсь носком туфли за невидимую преграду. Ойкаю и неуклюже спотыкаюсь.

– Тшш, мышка. Ну, чего ты? Испугалась?

Ловкий, как и всегда, Богдан останавливает мое падение и иронично вскидывает бровь. Сейчас его ладонь покоится у меня на животе, его бедро касается моих ягодиц, а моя спина впечатана ему в грудь.

И это все нервирует гораздо больше, чем недавняя беседа с отцом. Мешает как следует сосредоточиться на причине, по которой я вообще явилась в этот дурацкий притон. И заставляет надсадно таскать ноздрями воздух, в котором витают нотки Багировского парфюма.

Раз. Два. Три…

Считаю удары собственного сердца и начинаю трепыхаться в объятьях Богдана, как пойманная в силки птица. Не вывожу эту запретную близость. Кусаю горящие губы, окунаясь в слишком яркие и слишком болезненные воспоминания.

Побеги из дома ночью в окно. Свидания под луной. И дурманящие требовательные поцелуи.

Все это у нас было, пока я не разрушила хрупкое счастье с подачи семьи.

– Сильвупле.

Разомкнув, наконец, руки, Багиров завершает мой экскурс в прошлое, отпирает пластиковой картой замок и пропускает меня в одну из комнат для привата. Закрывает с глухим щелчком дверь, а я леденею.

Изучаю из-под опущенных ресниц зеркальные стены и небольшое возвышение с шестом в самом центре и судорожно сглатываю. Захлебываюсь острым смущением и не шевелюсь до тех пор, пока Богдан не проявляет инициативу.

– Отомри, мышка. Ты же не думала, что мы будем обсуждать серьезные вещи при свидетелях?

– Серьезные?

– Ты бы не приперлась так поздно в стрип-клуб в полном одиночестве, если бы речь не шла о чем-то по-настоящему важном. Ведь так?

– Так.

Киваю согласно и падаю на самый краешек стоящего рядом дивана. Замолкаю на несколько мгновений, прокручиваю в мозгу то, что собираюсь озвучить, и начинаю издалека.

– Ты же помнишь фирму, которая принадлежит отцу и Артуру, как совладельцам?

– Помню. И?

– Сейчас она находится в плачевном состоянии. Невыполненные обязательства, непогашенные кредиты. Если ты не вмешаешься, многолетние усилия рассыплются прахом.

– А меня почему это должно как-то колыхать?

Усевшись в полуметре от меня, Багиров широко расставляет ноги и упирает локти в колени. На меня даже не смотрит – гипнотизирует блестящий отполированный шест и являет собой образец полного пофигизма.

– Я пришла просить тебя об одолжении. Я сделаю все, что угодно. Все, что ты скажешь. Только помоги.

Выпаливаю жгущие нёбо фразы и сгораю от нестерпимого стыда. Продаю себя, как какую-то вещь. Цепляю на лоб ценник с десятком нулей. И предлагаю сводному брату неограниченную власть над собой в обмен на его услуги.

Совестно до такой степени, что фантомные колючие иглы впиваются в легкие и норовят распороть их. Хочется разрыдаться во весь голос, размазать тщательно нанесенный макияж и свернуться маленьким беззащитным клубком.

Чтобы чужие сильные руки нежно обняли. Чтобы пальцы бережно очертили выпирающие лопатки. Чтобы знакомый бархатный голос заверил, что все обязательно наладится, ведь после самой темной ночи всегда наступает рассвет.

Но Богдан этого не скажет. Никогда не скажет.

– А что папочка? Сдрейфил сам попросить деньги у нищеброда и отброса? Тебя прислал?

Подтверждая мои худшие опасения, резко высекает Багиров. Разворачивается ко мне вполоборота и мажет равнодушным взглядом по переносице, уничтожая едва теплящуюся надежду.

– Мне не интересно твое предложение, Камилла. Уходи.

Глава 4

Богдан, одиннадцать дней назад

Говорят, время лечит и постепенно притупляет скопившуюся в душе боль. Говорят, время стирает старые воспоминания и замещает их новыми яркими. Говорят, время помогает проработать травмы и справиться с обидами из прошлого.

Чушь. Полная чушь.

Еще неделю назад я находился в полной гармонии с самим собой и думал, что достиг отметки наивысшего пофигизма. Был уверен, что ничто не сможет пробить броню моего спокойствия и вывести из равновесия, а в итоге меня в хлам расшатала одна-единственная встреча с Камиллой.

Внешне я оставался абсолютно невозмутимым, а внутри кипели бешеные страсти и все полыхало огнем. Все триггеры вернулись по щелчку и едва не разрушили до основания то, что я так долго и упорно возводил.

Так что сегодня я провожу экстренную работу над ошибками. Звоню самым отбитым одногруппникам, которые не обзавелись ни супругами, ни детьми, и планирую обнулиться.

Запустить протокол «чистый лист». Снять случайную цыпочку. Запечатать ту дичь, которая норовит вырваться.

Правда, все мои намерения обламывает Лехин звонок.

– Братка, мне тут бывшая твоя пишет.

– Мышка?

– Ага.

– Че хочет?

– Геолокацию твою просит. Хочет что-то перетереть.

До раздражения бодро вещает Саутин, а меня опять начинает таскать. Нарушается сердцебиение. Ладони то немеют, то превращаются в проводник электрических разрядов.

Злюсь на себя, конечно, за все эти неконтролируемые реакции, но все равно высекаю твердое.

– Дай.

– Точно?

– Да, Лех. Скинь ей координаты. Пусть приезжает, че.

Дав добро, сбрасываю вызов и больше не могу сосредоточиться ни на стройных ногах обслуживающей нас официантки, ни на девице, змеей обвивающей шест, ни на компании телочек за столиком напротив.

Все они силиконовые и до безобразия одинаковые. Широкие изогнутые брови. Дутые пухлые губы. Мерцающий блеск на скулах.

На фоне этих пластиковых принцесс застывшая в проходе мышка представляется глотком свежего воздуха. Растерянная, она выглядит, на удивление, естественной и живой.

В черном платье на тонких бретелях. С длинными темно-каштановыми волосами, собранными в пучок. С макияжем, который я предпочел бы стереть с ее век, она озирается по сторонам и вздрагивает, когда я ее зову.

– Камилла?

Превращается в натянутую струну, переминается с ноги на ногу и, возможно, жалеет о том, что явилась в эту обитель похоти и разврата. Краснеет от чересчур развязного базара моих друзей и по-прежнему продолжает смущаться, когда мы оказываемся в ВИП-ке.

Сидит на расстоянии вытянутой руки, ерзает на диване и гонит какую-то дичь про отцовскую компанию и ее неминуемый крах.

– Я пришла просить тебя об одолжении. Я сделаю все, что угодно. Все, что ты скажешь. Только помоги.

Искусав губы, судорожно тарахтит мышка и вряд ли понимает, что подкармливает моих уснувших демонов свежей кровью. Самое плохое во мне будит. То, что закопано на задворках души.

Черное. Едкое. Страшное.

Замирает в ожидании ответа и дергается так резко, словно я отвесил ей хлесткую пощечину.

– А что папочка? Сдрейфил сам попросить деньги у нищеброда и отброса? Тебя прислал? – разворачиваюсь к Камилле и взглядом пригвождаю ее к спинке дивана.

Считываю разочарование, поселяющееся в ее больших темно-карих глазах. Вижу, как трепыхается венка на шее. Могу вкусить повисшую в воздухе обреченность и намеренно продлеваю мучения мышки, затягивая с вердиктом.

Когда-то давно она если не сломала меня, то уничтожила те крохи света, что были внутри. Толкнула к краю пропасти, обесценив наши чувства, и вынула что-то важное из груди, превратив в жесткого монстра.

– Мне не интересно твое предложение, Камилла. Уходи.

Примерив на себя роль палача, я высекаю жестко и какое-то время наслаждаюсь этой маленькой местью. Ловлю приход и облизываю губы от выпрыскивающихся в кровь дофаминов.

Правда, эйфория не длится долго. Она исчезает так же стремительно, как появилась, а за ней следует дичайшая ломка. И я никогда не признаюсь, что виной такого моего состояния одинокая слеза, скатывающаяся вниз по щеке мышки, и ее подрагивающие губы.

– Зря я сюда приехала!

Порезавшись об осколки разбившихся розовых очков, выкрикивает Камилла. Вскакивает с дивана. Движется к выходу, плохо разбирая дорогу. Вываливается в коридор и, снова там споткнувшись, с грохотом захлопывает за собой дверь.

Ну, а я тупо пялюсь в одну точку и с силой сжимаю и разжимаю пальцы. За грудиной образуется пугающая пустота, хоть пару минут назад там еще билось сердце. Чернота затапливает каждую клетку и наполняет рот полынной горечью.

«Я всегда все разрушаю. Я приношу боль всем. Даже самым близким. Но я не хочу, чтобы с мышкой что-то случилось в «Маниле».

Заключив пакт о ненападении с вдруг обнаружившейся совестью, я выметаюсь из вип-комнаты и широким шагом проделываю путь до главного зала, где вовсю долбит музыка, и свет стробоскопов слепит глаза.

Убеждаю себя, что руководствуюсь только соображениями безопасности сводной сестры, и торопливо проталкиваюсь к барной стойке, где маячит ее затылок.

Стискиваю челюсть, отодвигая в сторону подсевшего к Камилле мажора, и недовольно выцарапываю из ее пальцев стопку с текилой.

– Мы так не договаривались, мышка.

– В смысле?

– Ты же сказала, что сделаешь все, что я захочу.

– И?

– Так вот сегодня я хочу, чтобы ты не напивалась.

Выдаю с небольшим нажимом и слежу за тем, как трепещут ее длинные пушистые ресницы, и взволнованно вздымается маленькая упругая грудь. Идиотизм полный, но мне отчего-то хочется сдернуть с себя толстовку и укутать в нее Камиллу, чтобы никто на нее не смотрел.

Включаются старые рефлексы.

– «Манила» – не лучшее место для хороших девочек.

– А кто сказал, что я хорошая?

– Хорошая, конечно. Послушная, правильная. Отцу лишнего слова поперек не вставишь.

– Богдан!

– И это твой выбор, – вскидываю вверх руки, завершая конфронтацию, и подбородком указываю на дверь с неоновой табличкой «exit». – Тебе пора домой, мышка. Я вызвал такси. Пойдем провожу.

Соскальзываю со стула и продолжаю плечом блокировать Камиллу от «золотого мальчика», прощающегося с надеждой урвать у нее номерок. Вывожу мышку на улицу и торможу около одного из многочисленных фонарей.

Приложение показывает, что машина приедет через пять минут. Совсем не теплый ветер толкает мышку ко мне, растрепывает пряди ее шелковистых темно-каштановых волос и заставляет оливковую кожу покрываться мурашками.

Так что я все-таки делаю то, что хотел еще в клубе. Стаскиваю с себя бомбер и помогаю Камилле просунуть руки в широкие рукава.

– Спасибо, – негромко роняет она и робко вскидывает на меня свои бездонные омуты. – Богдан, я верно тебя поняла? Ты поможешь?

– Я ничего не обещаю. Сначала надо изучить документы, прикинуть перспективы, рассчитать риски. Возможно, фирма в такой заднице, что банкротство окажется единственным путем.

– Но…

– Ко всему готовься. Чтобы потом не было невыносимо расставаться с иллюзиями.

В эту секунду, когда я размазываю мышку жесткими фразами, мною не движет желание причинить ей боль или отомстить. Просто я хочу, чтобы она четко осознавала – я не волшебник и может случиться так, что никакие вливания не помогут спасти их компанию.

– Все равно спасибо. И спокойной ночи.

Гулко сглотнув, выдыхает Камилла и ныряет в припарковавшееся в паре метрах от нас такси. Ну а я возвращаюсь к совсем не скучающим без меня пацанам и чувствую, что выпадаю из обоймы.

Не горю желанием топить бурлящий под ребрами клубок эмоций в алкоголе. Не испытываю энтузиазма по поводу знакомства с подсевшими к нам силиконовыми куклами. И толком не могу поддерживать беседу, прекрасно протекающую и без моего участия.

– Тебя Богдан зовут, да? Чем занимаешься? Спортсмен? Ребята сказали, ты круто играешь в хоккей. Выступаешь за какой-нибудь клуб? Профессионал?

– Да нет. Любитель.

Парирую, едко ухмыляясь, и не без труда отцепляю от футболки пальчики окучивающей меня Барби. Морщу нос от тяжелых сладких духов, забивающихся в ноздри, и начинаю откровенно скучать.

– А зарабатываешь чем?

– Порчу людям жизнь. Вот это уже профессионально, кстати. Хочешь, попробовать?

– Фу ты какой.

Разочаровавшись в моей персоне, блондинка отсаживается, всем своим видом демонстрируя крайнее недовольство. А я сваливаю из «Манилы» ближе к полуночи и долгое время стою под прохладными струями душа в отеле, куда я заселился вчера.

Чищу голову от лишних мыслей и стараюсь не думать о том, нормально ли добралась до дома Камилла.

Приложение оповестило о том, что поездка завершена. Деньги списались с карты. Я и так сделал достаточно. Мышка – взрослая девочка и вполне способна о себе позаботиться.

С этой мантрой я засыпаю, с ней же и просыпаюсь. Намеренно выбираю самый простой свитшот, потертые джинсы и далеко не новые кеды. Завтракаю впопыхах, заталкивая в себя омлет с креветками. Запиваю его свежевыжатым соком. И устремляюсь к офису «Квартала», расположенному недалеко от центра.

Красивые виды. Дорогая мебель. Брендированная корпоративная продукция.

Если у тебя проблемы с баблом, то к чему весь этот пафос?

– Добрый день. Я к Власову.

Получив разовый пропуск, я поднимаюсь на лифте на десятый этаж и без проблем нахожу дверь нужного кабинета. Позолоченная табличка с ненавистной фамилией. Секретарша, мечущаяся по приемной, как испуганная лань. Дипломы с ничего не значащими достижениями в рамочках на стене.

Все это сильно мне претит и как нельзя лучше характеризует человека, к которому я до сих пор испытываю стойкое отвращение.

– Здравствуй, Богдан.

– Приветствую.

Переступив через порог, я вальяжно иду вперед и, не дожидаясь приглашения, опускаюсь в одно из свободных кресел. Отчим смотрит на меня настороженно из-под густых бровей и нервно теребит стильный серо-стальной галстук.

Наполняет стакан водой из графина. Делает глубокий глоток. И все-таки не удерживается от замечания.

– На будущее, у нас здесь вообще-то дресс-код.

– К сведению, у вас здесь вообще-то бардак. Если ты отчаялся настолько, что обратился за помощью ко мне.

Рублю жестко и невольно окунаюсь в котел с былыми обидами. Вспоминаю, как Роман настойчиво убеждал меня, что я – мусор, который ничего не добьется в этой жизни. Прокручиваю в башке, как он пытался прогнуть меня раз за разом и дико бесился, когда я посылал его на хрен и шел вымещать злобу на ледовую арену.

Кайф получаю от того, что карма ловко махнула нас с ним местами. И на берегу обозначаю, что будем играть по моим правилам или не будем играть никак.

– Но, если тебя что-то не устраивает, я сейчас встану и свалю, несмотря на данное Камилле обещание. А ты останешься разгребать ваши проблемы в одиночку. Хочешь?

Судя по багровеющей физиономии отчима, он только сейчас вдупляет, что находится не в том положении, чтобы меня лечить. Ослабляет узел галстука, дышит часто и включает заднюю, бросая глупое.

– Ну зачем ты так сразу, Богдан. Не горячись, – разводит примирительно руками и включает селектор. – Катя, кофе нам принеси. Живо.

Так что спустя пару минут наше общество разбавляет по-прежнему испуганная секретарша. Ловко расставляет чашки с горячим американо, плюхает на стол сахарницу и робко подталкивает ко мне блюдце с круассаном.

Забавляют эти буйные пляски вокруг моей скромной персоны.

– Попробуйте, Богдан Александрович. У нас внизу отличная кондитерская. Выпечка там – пальчики оближешь.

– Спасибо.

Благодарю расторопную девчонку и медленно отщипываю кусочек воздушного теста. У меня с аппетитом все в полном порядке, чего не скажешь об отчиме. Роман-то и кофе прихлебывает маленькими осторожными глотками, не притрагиваясь к шоколадному пирожному с вишней.

Не заполняет повисшую паузу никакими комментариями и явно справляет поминки по собственной гордости.

Держу пари, он и в страшном сне не мог представить, что когда-нибудь будет зависеть от меня.

– Камилла, ну наконец-то. Почему так долго?

– В пробке стояли.

Я успеваю допить свой американо и даже начать скучать, когда за моей спиной распахивается дверь, и слышится стук каблуков. Сегодня на мышке куда более скромный наряд, чем то узкое платье, в котором она заявилась вчера в «Манилу».

Белая футболка с небольшим треугольным вырезом. Удлиненный темно-синий пиджак. И широкие брюки такого же цвета. Идет ей, кстати.

А вот ступающий рядом Артур – нет. Его черный классический костюм невольно вызывает у меня зубовный скрежет, а покоящаяся на мышкиной талии ладонь – раздражение.

Рожа надменная. Превосходство крупными буквами написано на квадратном лбу. Пафосом веет за версту. Откуда такое самомнение?

– Я так понимаю, все в сборе? В двух словах обрисуйте, что тут у вас происходит.

Спрашиваю, отвлекаясь от созерцания Камаева, и возвращаюсь к недоеденному круассану. Умалчиваю о том, что нашел достаточно информации в сети и имею общее представление о косяках «Квартала», но хочу посмотреть, как будет крутиться на сковородке Артур.

Оправдывая мои ожидания, он, действительно, теряет налет спеси и нервно теребит галстук, падая в кресло напротив. Косится на Романа, выдыхает шумно и цедит сквозь зубы.

– Прошлый объект был сдан в эксплуатацию с задержкой. Кампания потратила много денег на выплаты по судебным решениям.

– Поэтому вы решили по-быстренькому отгрохать еще один комплекс, чтобы залатать финансовую дыру? Так себе стратегия.

– Выросли цены на строительные материалы и подрядные работы. Ты скачки курсов валют видел?

– Видел.

И срубил на них нормально бабла.

– К тому же, нас крупно кинул один из поставщиков.

– А проверять контрагентов не пробовали? Говорят, помогает.

Снисходительно произношу я и с злорадным удовлетворением отмечаю, как Камаев покрывается неровными красными пятнами. Тянется к графину, проливает на себя воду и злобно ругается.

Промокает рубашку салфеткой, но послать меня не решается. Давится вертящимися на языке ругательствами. Прожигает мою переносицу ненавидящим взглядом и явно мечтает о том, чтобы я сгорел в аду.

Я же равнодушно веду плечами и подмигиваю ерзающей в кресле мышке.

– Бизнес-план свой несите. Баланс прошлогодний. Что там у вас с дебиторкой? Короче, на флешку все скиньте.

– Зачем на флешку? Мы подготовили тебе кабинет…

– Я не буду здесь работать. И вам советую сменить этот офис на что-нибудь попроще. Он же у вас в аренде? Вам скоро будет нечем платить людям зарплату.

Чеканю резонно и стучу пальцами по циферблату.

– Время пошло.

Отстраненно слежу за тем, как Камаев вскакивает и уносится собирать нужную мне информацию. Прошу еще одну порцию кофе и медленно его пью, исподволь изучая Камиллу.

Хоть ее одежда безупречна, выглядит она не выспавшейся и уставшей. Под глазами отчетливо виднеется синева, несмотря на то, что она пыталась замазать ее консилером. Искусанные губы сжаты в тонкую полоску.

Трешово, но мне хочется подняться на ноги, обогнуть стол и обнять мышку. Заверить ее, что конца света не случилось, что Земля не сошла с орбиты, и в нас не врежется гребанный астероид.

За этими мыслями минуты проносятся стремительно. Пустеет чашка. Стрелка часов подползает к полудню. Неловкость, простирающаяся между нами, растет.

Благо вскоре возвращается Артур и кладет передо мной флешку. Кивком указывает Камилле на дверь, но я торможу его резким жестом.

Решение созревает мгновенно.

– Она едет со мной.

– В смысле?

– В прямом. Мне нужна личная помощница. Камилла?

Наглею бесспорно. Проверяю границы вседозволенности. И в очередной раз убеждаюсь, что Камаев с отчимом – те еще беспринципные ублюдки, способные продать кого угодно ради собственной выгоды.

Иначе мы с мышкой никогда бы не покинули кабинет «Квартала», не встретив ничего, кроме покорного молчания.

Глава 5

Камилла, десять дней назад

«Мне нужна личная помощница».

Эти слова Богдана до сих пор звучат на повторе, и заставляют десятки различных вариантов всплывать в мозгу. На подкорке мерцает предупреждающая надпись «опасность», подсвечивается ярко-красным и лишает меня последних сил.

Вопросы бесперебойно атакуют воспаленное сознание.

Насколько личная? Настолько, что придется выполнить любой его каприз? Подчиниться любому, пусть даже самому извращенному приказу? Вскочить посреди ночи и мчаться на другой конец города, потому что позвонил Багиров?

Не решаюсь все это сейчас прояснять, тем более, что еще вчера я чуть ли не ползала перед ним на коленях, умоляя помочь. Заявила, что готова пойти на что угодно. А теперь?

А теперь я взволнованно облизываю пересохшие губы и не могу отклеиться от дымящегося подо мной кресла. Конечности онемели и лишились подвижности. Во рту образовалась раскаленная пустыня Сахара. Ладонь Артура, покоящаяся у меня на плече, придавила многотонной плитой.

Я сама загнала себя в ловушку и не знаю, как из нее выкарабкиваться.

– Камилла?

Пронзив меня выразительным взглядом, повторяет Богдан. И я, наконец, выскакиваю из-за стола и кое-как переставляю заплетающиеся ноги. Не могу высечь из себя ни единого звука и с благодарностью вцепляюсь в так удачно подставленный локоть.

Понимаю, что никаким особенным вниманием здесь не пахнет. Просто спектакль для моего отца и супруга. Но все равно испытываю облегчение, оттого что Багиров ведет себя, как настоящий мужчина.

Предупредительно распахивает передо мной тяжелую дверь. Укорачивает шаг, чтобы мне не нужно было за ним бежать на своих неудобных шпильках. Интересуется самочувствием.

– Ты замерзла? Дрожишь.

– Нет. Все нормально.

Качаю головой и исподволь изучаю собственное отражение в зеркале лифта, спускающего нас на первый этаж.

Полночи у Миры болел живот, и я от нее не отходила. А оставшееся до утра время я не могла уснуть и думала о том, как придется расплачиваться за благополучие фирмы. Так что неудивительно, что в это мгновение я куда больше напоминаю уставшего зомби, нежели цветущую девушку, не знающую забот.

– Куда мы едем?

– В отель. Номер снял. Пока там обитаю.

Лаконично сообщает Богдан, когда мы усаживаемся в его «Тойоту». Я же прикусываю язык и впиваюсь ногтями в подлокотники. Молчу всю дорогу, уставившись в окно, и холодею от образов, которые рисует моя больная фантазия.

Они слишком яркие, слишком пугающие и слишком волнующие одновременно.

К тому моменту, когда мы паркуемся около «Холидей Инн», я успеваю накрутить себя до предела. Выпадаю неуклюже на асфальт, жадно тяну ноздрями прохладный воздух и ежусь, топчась на пороге просторного люкса.

Приятная цветовая гамма. Мягкие оттенки бежевого. Просторная кровать кинг-сайз. Рабочее пространство с удобным креслом. Отдельная кухонная зона.

Отстраненно фиксирую эти детали и освобождаюсь от туфель, напарываясь на странное.

– Ты позавтракать-то успела?

– Нет.

Ожидаю чего угодно, но не того, что Багиров закажет обслуживание в номер, и через каких-то двадцать минут улыбчивый вышколенный официант прикатит нам заставленную тарелками тележку.

Сэндвичи с ветчиной, сыром и помидорами. Горячая каша. Запеканка. Какие-то пирожные. Графин с яблочным соком. Две чашки с крепким ароматным кофе.

Здесь слишком много всего для нас двоих. Но я не спорю. Сглатываю слюну, наполняющую рот, и задумчиво гипнотизирую сводного брата, гадая, что у него на уме.

– Ешь, мышка. В мои планы не входит морить тебя голодом.

– А ты?

– А я сыт. Выпью эспрессо.

Небрежно ведет плечами Богдан и, действительно, тянется к кружке. Никаких намерений не обрисовывает. Не выкатывает требований. Медленно цедит терпкий напиток и наблюдает за мной.

Поглощать пищу в его присутствии, когда он следит за мной, как удав за кроликом, неуютно. Отказываться – глупо. Особенно, когда мой желудок громко урчит и выдает меня с головой.

Поэтому я подтаскиваю к себе тарелку и неторопливо отщипываю кусочки от сэндвича. Так же долго вливаю в себя кофе, как будто это поможет отсрочить неизбежное, и аккуратно промокаю уголки губ салфеткой.

Устаю от гнетущей тишины, простирающейся между нами, и пытаюсь распрямить спину.

– Спасибо. Было вкусно. Что дальше?

– А дальше ты пойдешь в ванную и примешь душ.

– Что?

– Переоденешься. Там есть чистый халат.

От двусмысленности фраз, выталкиваемых Багировым, меня тут же бросает в жар. Крупные мурашки обсыпают кожу. Недавно колотивший меня тремор возвращается и становится заметным.

Ожидание расплаты из призрачного становится осязаемым.

В ушах оглушительно звенит. Сердечная мышца с каким-то маниакальным усердием качает кровь. Смятение достигает пика.

Стопы утопают в молочном ковре с длинным ворсом. Каждый шаг дается с большим трудом. Напряжение усиливается, когда в спину врезается повелительное.

– И еще кое-что, мышка.

– Да?

– Смой с себя этот отвратительный макияж. Он тебе не идет.

Выпустив кислород из легких, я сбегаю от Богдана. Юркаю за дверь, прислоняюсь лопатками к стене и невольно дотрагиваюсь до выделенных бронзатором скул.

Нерешительно снимаю одежду. Вешаю ее на крючок. И долго стою под горячими струями воды, от которых мышцы превращаются в тягучее желе.

Обтираюсь большим махровым полотенцем. Кутаюсь в пахнущий маслом ши халат, достающий мне до пят. И послушно избавляюсь от косметики, которую так тщательно наносила.

При ровном свете ламп тени под глазами выглядят совсем уж непрезентабельно. Но это перестает казаться хоть сколько-нибудь важной проблемой в ту секунду, когда я выскальзываю из ванной и застываю посреди комнаты напротив Багирова.

Глаза в глаза. Выстрел. Рикошет. Попадание.

И разряд высоковольтного тока, прошивающий тело, когда пальцы сводного брата касаются моего подбородка.

Богдан придирчиво изучает мое лицо. Выдыхает шумно. И констатирует неоспоримый факт.

– Ты устала.

– Последние несколько дней выдались… слегка напряженными.

Издаю нервный смешок и не пытаюсь освободиться от цепкого захвата.

– Сколько ты вчера спала? Два часа? Три?

– Около того.

Зябко веду плечами и ежусь, сталкиваясь с его раздражением. Оно густое, угрюмое, вязкое. От него хочется закрыться, спрятаться. Лишь бы Багиров не смотрел вот так пристально.

– Твой муж плохо о тебе заботится, мышка.

Жестко выталкивает Богдан и после секундного раздумья отстраняется. Прочесывает густую шевелюру пятерней. Наклоняет голову вбок. Указывает на расстеленную кровать.

– Ложись.

– Что?

– Ложись, говорю. Отдыхай.

– А ты?

– А я займусь тем, о чем ты меня попросила.

Короткий диалог, состоящий из рубленых фраз, повергает меня в состояние шока. Части паззла не желают складываться в цельную картинку, мозаика рассыпается.

Я так сильно отвыкла от того, чтобы кто-то обо мне заботился, что ищу в каждом жесте, действии подвох. Но Багиров больше не проявляет ко мне интереса. Перемещается в рабочую зону, включает новехонький макбук и наполняет стакан водой, удивляясь, почему я не выполняю его приказ.

– Ну, чего ты застыла, Камилла? Ложись.

Стряхнув оцепенение, я с трудом переставляю ватные ноги и забираюсь в постель. Кутаюсь в одеяло, как в кокон, и оттуда слежу за сводным братом.

Высокий лоб. Ровный прямой нос. Бездонные карие глаза, в которых плещется бездна. Широкие мощные плечи. Черный свитшот без принта, который чертовски ему идет.

Пожалуй, только Богдан может напялить самые обычные шмотки и выглядеть в сто раз лучше, чем упакованные в дорогие костюмы отец и Артур вместе взятые.

– Спи, мышка.

Отвлекшись от просмотра каких-то файлов, твердо командует Багиров, и меня вырубает, как по мановению волшебной палочки. Сказывается и изнурительная ночь, и моя повышенная тревожность, и томительная неопределенность.

Нельзя постоянно находиться на пределе, вот мой организм и включает защитные функции. Вырывает меня из реальности и перепоручает Морфею, чтобы я могла восполнить истощенный резерв.

Сейчас меня не смущает ни опасная близость Богдана. Ни условия, что он может выкатить. Ни щемящая тоска, свернувшаяся клубком за грудиной. Я просто плыву по волнам сновидений и не терзаю себя противоречивыми мыслями.

– Ну, как ты? Отдохнула?

– Ага.

Почувствовав, как под чужим весом прогибается матрас, я широко распахиваю ресницы и испуганно кошусь в сторону. За окном вечереет, небо раскрашивает багряный закат. Сколько я проспала? Часов шесть? Целую вечность.

Артур наверняка вообразит, что я занималась в номере отеля чем-то непристойным. Хотя, должно ли меня это волновать, если они с отцом сами вручили меня Багирову и разве что не перевязали красной ленточкой?

Как какой-то подарок. Бездушную вещь.

Не знаю.

– Мне, наверное, ехать пора, – сиплю полузадушено и тут же себя поправляю. – Если у тебя больше нет на меня никаких планов, конечно.

– На сегодня – нет. Я закажу машину.

От этого убийственного «сегодня» у меня снова вскипает кровь, и румянец прилипает к щекам, превращая меня в пунцовую свеклу. Так что я торопливо ретируюсь в ванную комнату, в спешке развязываю пояс халата и неуклюже натягиваю висящую на крючке одежду.

Пальцы трясутся, как у алкоголика в завязке. С пульсом творится невообразимая хрень. Язык прикипает к нёбу и разбухает.

Поэтому, вернувшись к Богдану, я какое-то время молчу и нервно тереблю полы пиджака. Перекатываюсь с пятки на носок и обратно, насыщаю легкие кислородом и выпаливаю то, что свербит внутри.

– Мы не обсудили с тобой сроки.

– М?

– Когда я говорила, что сделаю все, что ты захочешь… Как долго это продлится?

– Думаю, десяти дней будет достаточно, мышка.

Едко ухмыльнувшись, сообщает сводный брат, а меня почему-то полосует его прохладный тон. Я, конечно, не рассчитывала на то, что он сумел сохранить ко мне теплые чувства после всего, что я сделала.

Но его равнодушие ранит. Вскрывает гноящиеся раны и сыплет на них соль.

Он развлекается. Просто играет.

Гулко сглотнув, я пулей выметаюсь из Багировского номера. Спускаюсь на ресепшн и, плохо разбирая дорогу, выскальзываю на улицу. Заталкиваюсь в ожидающее меня такси, копошусь в сумке и выуживаю из нее наушники.

Мне нужно отгородиться от внешнего мира. Смириться с ролью пешки. И залить чем-то здравым тот гремучий коктейль, что течет сейчас по моим венам.

Десять дней пролетят быстро. Ничего сверхъестественного не случится.

Убеждаю себя, пока шофер ловко маневрирует в потоке мчащихся автомобилей, но так и не восстанавливаю утраченное равновесие. Домой прибываю абсолютно расшатанная, сбрасываю туфли в угол и стремительно шагаю в гостиную, откуда слышатся приглушенные голоса.

– Привет, малышка. Мама приехала.

Приблизившись к низкому диванчику, я отвлекаю Миру от магнитной доски, на которой красуются корявые каляки-маляки. Подхватываю ее на руки и крепко прижимаю к себе. Утыкаюсь носом в ее теплый висок, вожу ладонью по острым лопаткам и немного расслабляюсь от родного запаха.

– Ма.

– Не скучала без меня? А я скучала. Люблю тебя, солнышко.

– И я тебя лю.

Тут же откликается моя кроха и вцепляется пальчиками в брошку в форме феникса на лацкане моего пиджака. Вертит ее азартно, улыбается и пытается попробовать металлическую блестяшку на вкус.

В это мгновение весь мой мир концентрируется на Мире, поэтому отцовские вопросы, вонзающиеся в спину, практически меня не трогают.

– Ну что, Богдан изучил документы? Сможет что-то сделать?

– Не знаю.

– В смысле, не знаешь? Чем вы вообще занимались столько времени?

– Тебя не касается.

– Что?

– Тебя не касается, – повторяю размеренно и продолжаю обнимать дочку, не спеша поворачиваться. – Ты же не думал, что Богдан за какие-то сутки расхлебает ту кашу, которую вы заварили?

Бросаю ехидно через плечо и направляюсь к выходу. Мои движения плавные и осторожные. Голос звучит тихо, но твердо, хоть во рту крошево из разбившегося стекла.

Дети, особенно маленькие, очень остро реагируют на состояние матери. Как пористая губка, впитывают наши отчаяние, депрессию, гнев. Поэтому я не имею права терять контроль и орать, как потерпевшая, при Мире.

Не конфликтую с родителем, хоть желание психануть и вывалить на него гору обвинений взмывает до самых небес. Похороненный давным-давно дух бунтарства возрождается как та самая птица-феникс с моей брошки и расправляет крылья, стряхивая с них пепел.

У каждого человека есть предел. Он может долго молчать, мириться с несправедливостью и вытерпеть кучу испытаний, а потом сорваться, потому что чай недостаточно сладкий. Или потому что в магазине не оказалось его любимой шоколадки. Или потому что за окном вместо лазурного моря – серый унылый мегаполис.

– Дурдом какой-то! Стоило этому отбросу вернуться, как ты лишаешься ориентиров и начинаешь дерзить собственному отцу.

Натолкнувшись на невидимую стену, возникающую у меня перед носом, я все-таки оборачиваюсь. Отражаю раздосадованный взгляд, полный снисходительного пренебрежения, и рублено чеканю.

– Не. Смей. Называть. Богдана. Отбросом.

Мой голос по-прежнему звучит не громче шелеста ветра. Но впервые за долгое время в нем прорезается опасная сталь. Дотронься – порежешься до крови.

Наверное, общение с Багировым, действительно, очень сильно на меня влияет.

– Он, между прочим, не спился, не скурился и не загремел в тюрьму, как ты ему пророчил. Напротив, выбился в люди и сколотил капитал. Пока вы с Артуром слили в унитаз успешную фирму.

– Камилла!

– Что, Камилла? Разве я не права? Включи телевизор, посмотри новости. На днях он покупает долю в «Строй Инвесте». Ваш прямой конкурент, кстати. За год они значительно нарастили объемы, а вы?

Странно, но на этот мой выпад отец никак не реагирует. Наверное, пребывает в прострации, оттого что я посмела снять маску примерной дочери и повозить его носом о неприглядную правду.

С самого детства я старалась соответствовать его ожиданиям. Закончила музыкальную школу, хоть люто ненавидела гаммы, сольфеджио и вокал. По его настоянию занималась актерским мастерством, хоть и не представляла себя на сцене. Корпела над домашними заданиями, пока все мои подружки отжигали на вечеринках и гуляли с парнями. Из шкуры вон лезла, чтобы получить сначала золотую медаль, а потом красный диплом.

А, в конечном счете, не испытала ничего, кроме опустошения и неимоверной усталости.

– Камилла, милая. Вы опять поругались с папой? Постарайся относиться к нему немного терпимей, пожалуйста. Ему нелегко сейчас.

Нелегко что? Продавать собственную дочку?

– Я уверена, что он со всем справится.

Наткнувшись на вездесущую Полину Евгеньевну в коридоре, я проглатываю совсем другие слова, царапающие горло, и невольно морщусь. Поражаюсь тому, с каким слепым обожанием она смотрит на моего отца и не замечает его недостатков.

Оправдывает любой его поступок. Находит тысячу и одну причину его правоты. Возводит Власова Романа Григорьевича в ранг святых. Не удивлюсь, если она по утрам молится на его алтарь.

Иронично тяну уголки губ вверх, мысленно прокручивая язвительные комментарии, и следующий посыл тоже не воспринимаю.

– Будь с ним поласковей. Мужчины это любят. И к мужу своему тоже. Не заставляй его волноваться. Он за тобой приехал, ждет, дозвониться не может.

Продолжая прижимать к себе копошащуюся в моих волосах Миру, я вспоминаю, что оставила сумку на тумбочке в прихожей. Иду туда не слишком торопливо, обуваюсь вальяжно и не чувствую к мачехе положенной благодарности.

Пока в нашей с Артуром квартире длился ремонт, целый месяц я жила у родителей и успела наесться нотациями Полины Евгеньевны сполна.

Камилла, детка, у Мирочки обычный кашель. Зачем везти ее к врачу? Попьет горячего молока с медом, и все пройдет. Камилла, милая. Ты слишком толсто раскатываешь тесто на вареники. Надо тоньше. Смотри, я покажу. Камилла, дочка, ты же знаешь, что Рома не любит болгарский перец. Зачем ты кладешь его в пиццу?

Неужели эти и другие подобные фразочки успели набить оскомину настолько, что я попросту перестаю их воспринимать? Или всему виной появление Богдана? И это оно и только оно пробуждает ту версию меня, которую я когда-то предала и от которой по глупости отказалась?

– Здравствуй, Артур.

– Привет.

Оставив мучающие меня вопросы без ответов, я, наконец, выскальзываю в полутемный двор. Усаживаю Миру в детское кресло позади Камаева, застегиваю ремни безопасности и несколько раз проверяю крепления. После чего огибаю серебристый паркетник, чтобы расположиться на пассажирском сидении.

Позавчера злосчастный ремонт завершился, вчера в обновленную квартиру перевезли наши вещи, а сегодня мне предстоит вернуться в то место, которое я до сих пор не могу назвать домом.

В просторных апартаментах, где в первый визит можно с легкостью заблудиться, я ощущаю себя уязвимой и чужой. Впрочем, рядом с Артуром я чувствую себя так же.

Пропасть между нами ширилась и росла несколько лет. А теперь к ней добавилось и уязвленное самолюбие. Страшная штука, заставляющая мужчин творить необъяснимые вещи.

Организовывать дурацкие проверки. Устраивать слежку. Поднимать темы, которые их раньше не волновали.

– Ты спала с ним?

– Что?

– Ты спала с Багировым, Камилла?

Глава 6

Камилла, десять дней назад

– Какое это имеет значение?

– Большое. Я твой муж.

– А что же ты раньше об этом не вспомнил, когда отец отправлял меня к Богдану? И не говори, что ничего не знал. Ты и шага без его ведома сделать не можешь.

Пресекаю возможный спор и начинаю хохотать. Нервный колючий смех ударяется о ребра и скапливается пульсирующим сгустком за грудиной.

В тот вечер, когда я приехала к Багирову в клуб и растоптала жалкие крохи оставшейся гордости, я достигла черты невозврата. Тумблер сработал, предохранители заискрили, системы дали сбой.

Теперь я не могу смотреть на гнусное лицемерие сквозь пальцы. Мне от него тошно. Тошно настолько, что я больше не намерена глотать обвинения и терпеть эту унизительную манеру общения, присущую Артуру.

– Не лезь в бутылку, Камилла.

– Я не лезу. Просто раскладываю по фактам то, что и так должно быть тебе ясно. Раз уж ты, в том числе, дал мне карт-бланш на спасение фирмы, значит, не спрашивай про мои методы. Тебе не понравится.

– Давно такая смелая стала?

– Вчера. Я же нужна вам. Вы без Богдана не вывезете. И стелиться перед ним будете, и в рот заглядывать, если потребуется. Хотя год назад не подали бы ему руки.

– Хватит, Камилла.

– Как пожелаешь.

Небрежно пожимаю плечами и отворачиваюсь к окну. Мимо проносятся жилые многоэтажки, гипермаркеты, больницы, школы. Вдоль улиц не спеша прогуливаются прохожие, обсуждают что-то вполголоса, улыбаются.

А у меня внутри растет огромная ледяная глыба. Кожа будто бы покрывается инеем, ширится безразличие. И вместе с ним крепнет убежденность, что Камаев меня не тронет.

Будет беситься, психовать, пускать шпильки. Но ничего серьезного не предпримет. Ведь на кону целое состояние. Что против него моя верность? Пшик.

– Выгружайся. Приехали.

Заглушив двигатель, цедит сквозь зубы Артур. Я же птицей выпархиваю из салона и, не замечая луж под ногами, шагаю к задней двери джипа.

Странно, но с заключением сделки со сводным братом я чувствую себя гораздо свободнее, хоть и сменила одни кандалы на другие. Отпала необходимость фальшивить, мириться с осточертевшей рутиной и держаться за то, что давным-давно рассыпалось прахом.

Нечего сохранять. С самого первого дня мы с Артуром были чужими людьми. Ими же и остались.

– Ну-ка, солнышко. Иди ко мне.

Вытащив Миру из кресла, я целую ее в макушку и обещаю себе, что разведусь с Камаевым, как только закончится эта эпопея с фирмой, и на счету будет лежать необходимая сумма.

Деньги нужны, в первую очередь, не для меня – для дочери. Чтобы я могла снять приемлемое жилье, купить продукты, заплатить няне. Которая будет присматривать за Мирой, пока я буду перебирать вакансии, мотаться по собеседованиям и устраивать нашу с ней жизнь.

Я не меркантильная. Я рациональная. И прекрасно осознаю, что за три копейки я не смогу обеспечить нормальное существование своему ребенку. Ведь цены на те же подгузники – космос.

А дальше детский сад, какая-нибудь творческая секция, школа. Форма, учебники, репетиторы. Перечислять можно до бесконечности…

– Камилла, погладишь мне рубашку на завтра.

– Сначала уложу Миру.

Сгрузив мою сумку на пол, просит Артур, и я решаю не обострять. Он и так пыхтит, словно кипящий на газу чайник, и всем своим видом демонстрирует неодобрение. Наверняка остро переживает тот факт, что любимая игрушка вышла из повиновения, и пытается найти новые рычаги воздействия.

Так что я бесшумно проскальзываю в детскую, застилаю кроватку и глажу дочку по голове, нашептывая призванные успокоить больше меня слова.

– Еще немного, и мы с тобой отсюда уедем. Обустроим свое маленькое гнездышко. Купим лошадку, единорога и теплый клетчатый плед. Да, родная?

– Ага.

– Спи, Мирочка. Доброй ночи.

– Ночи, ма.

Еще раз проверяю, хорошо ли укрыта моя кроха, мажу губами по ее лбу и на цыпочках выхожу из комнаты. Как и обещала, отпариваю рубашку для Артура, вешаю ее в шкаф и, приняв душ, разбираю диван в гостиной.

Абстрагируюсь от абсурда, который творится в моей жизни. Заправляю одеяло в пододеяльник и готовлюсь нырнуть в постель, когда за спиной щелкает замок.

Распахивается дверь. Звук тяжелых шагов тонет в длинном ворсе ковра. И заставляет меня мерзнуть, хоть в квартире и очень тепло.

– Что ты делаешь?

– Ложусь спать.

– Что за бред, Камилла? Иди в спальню.

– Нет, Артур. Я не хочу находиться с тобой в одной постели. Не хочу, чтобы ты меня трогал.

Высекаю хрипло и с силой вонзаю ногти в ладони. Прочерчиваю на коже борозды и глубоко вдыхаю, уставившись в точку перед собой.

Супруг от такого моего финта, конечно же, поначалу опешивает. Но быстро справляется с мимолетным ступором и резко меня разворачивает. Вцепляется пальцами в плечи, встряхивает, жжет сверлящим взглядом чернеющих глаз.

– Что ты сказала?!

– То! Я не хочу, чтобы ты ко мне прикасался. Ты же не думал, что я буду метаться между вами с Багировым, раз уж вы меня ему подарили?

Глохну от собственного крика, раздирающего пространство, и так же резко замолкаю, как и взрываюсь. Сбрасываю с себя руки Артура и лихорадочно растираю предплечья, пытаясь добыть хотя бы искру тепла.

Все равно холодно. Как будто я превратилась в ледяную статую, и ничто не сможет меня растопить.

Ни осточертевшие прикосновения, ни шумное дыхание, ни брошенные с издевкой слова.

– Ты бы не жгла так рьяно мосты, золотко. Ну, развлечется с тобой Багира, наиграется. Что дальше делать будешь?

– Не думаю, что тебя это волнует.

Парирую бесстрастно, хоть и поджилки трясутся, и липкий пот струится вдоль позвоночника. Закусываю нижнюю губу и успеваю досчитать до десяти прежде, чем Камаев хмыкает и все-таки удаляется.

Уступает этот раунд мне, великодушно избавляя от своего присутствия. Но я не обманываюсь. Сколько еще подобных раундов меня ждет?

Прокручиваю десяток различных раскладов до того, как провалиться в тревожный неглубокий сон, и встречаю утро ничем не объяснимой иллюзорной надеждой.

Варю традиционную овсянку на молоке, то и дело ловлю Миру, потому что она норовит проинспектировать содержимое каждого шкафчика в кухне, и радуюсь неяркому солнцу.

Его лучи пробиваются сквозь не задернутые шторы, скользят по подоконнику и путаются в Мириных косичках.

– Каша готова?

– Да, на плите.

Спустя двадцать минут на пороге комнаты материализуется Артур. Гладко выбритый, лощеный, в отутюженном черном костюме он настолько безупречен, что у меня сводит зубы, и начинает дергаться глаз.

На его фоне я всегда кажусь себе до невозможности несовершенной. С заколотыми впопыхах в нелепый пучок волосами, с пятном от молока на футболке и с ярко-малиновой полосой от фломастера на запястье я являю собой типичный образец мамочки в декрете.

Бешу Камаева этими изъянами не меньше, чем тем, что не вскакиваю из-за стола и не тороплюсь приводить в порядок свой непрезентабельный внешний вид.

Какой смысл, если на свежевыстиранной футболке спустя пару минут будет красоваться новое пятно от каши или от клубничного варенья?

– Покормишь мужа?

– Давай как-нибудь сам.

Приняв решение, что обратной дороги для меня не будет, я продолжаю раздвигать границы собственной наглости. Не прыгаю вокруг Артура, как он привык, не спешу предугадывать любой его каприз и с легким сердцем переключаюсь на дочку.

Отмечаю, что кушает она с аппетитом, и сама набрасываюсь на остывающий в тарелке завтрак. Не удивительно, что противостояние жрет массу сил и энергии.

– Ложку за маму. Ложку за бабушку. Ложку за дедушку. Вот так. Умница!

Воркую со своей крохой, забывая обо всем. И о вчерашней перепалке, и об обидных словах Камаева, оставивших вмятину на моей броне, и о том, что он обязательно попробует отыграться за мое своеволие.

Расслабляюсь на пару мгновений, прихлебывая прохладный кофе, и едва не пропускаю мимо ушей властное.

– Вызови няню на вечер. Терентьевы пригласили нас к себе.

– Хорошо.

Не спорю с мужем в этой мелочи, ведь мнение окружающих для него превыше всего. Это его фундамент, стержень, ядро. И не дай бог кому-то покуситься на его репутацию, которая со стороны выглядит безупречной.

Молодая жена. Красавица дочка. Крупный бизнес.

И плевать, что первая тихо его ненавидит. Вторая рождена от другого мужчины. А третий грозит вот-вот развалиться.

Прокручиваю все это в мозгу. Звоню Варваре Сергеевне, которая обожает сидеть с Мирой чуть ли не больше, чем с собственными внучками. И не подозреваю, что Багиров уже составил план на вечер с моим непременным участием.

Богдан: Тебе хватит часа, чтобы собраться?

Камилла: Да. Какой стиль? Деловой, повседневный, спортивный?

Богдан: Просто прими душ и нанеси макияж. Наряд привезет водитель.

Камилла: Хорошо.

Сглатываю судорожно, косясь на экран телефона, и тут же уведомляю Артура о том, что не смогу составить ему компанию. Конечно же, получаю порцию концентрированного негодования, но все равно радуюсь шансу избежать скучных посиделок, словно ребенок.

– Найдете чем без меня заняться?

– Конечно, Камилла Романовна. Не беспокойтесь.

Просовываю голову в гостиную, где Мира увлеченно разрисовывает магнитную доску, и, получив вольную от все понимающей мировой няни, уношусь в ванную. Вспениваю гель на покрывающейся мурашками коже, энергично орудую мочалкой и испытываю постыдную эйфорию, ныряя в пушистый банный халат.

Призываю себя относиться к встрече с Богданом, как к какому-нибудь контракту или деловому обязательству. Но проваливаю эту миссию еще до ее начала. Сдаюсь на милость волнения, опутывающего конечности прочной паутиной, и не могу сдержать дрожь, принимая у топчущегося в коридоре шофера два огромных пакета с именем известного бренда на боку.

– Одевайтесь, Камилла Романовна. Я буду ждать вас внизу.

– Сколько у меня времени?

– Сколько потребуется.

Галантно откланивается этот импозантный мужчина лет сорока пяти, а я с предвкушением перемещаюсь в спальню, чтобы изучить то, что купил для меня Богдан.

Изящное длинное платье темно-фиолетового цвета с закрытыми плечами и открытой спиной. Лаконичная подвеска из белого золота в форме скрипичного ключа. Элегантные лодочки в тон платью. И маленький серебристый клатч, призванный завершить образ.

Все это заставляет почувствовать себя Золушкой из сказки. Только вот если судить по надписи на пригласительном, Золушку вряд ли звали на бал к конкурентам, которые охотно отпразднуют крах ее королевства…

Глава 7

Богдан, девять дней назад

– Го-о-ол!

Объехав выскочившего вперед вратаря, я заталкиваю шайбу в пустые ворота и выплескиваю адреналин вместе с криком. Кровь кипит, эйфория зашкаливает. Дофамин в чистом виде.

На льду чувствую себя, как рыба в воде. Финты мучу так же виртуозно, хоть последний раз стоял на коньках несколько месяцев назад.

Пацаны одобряют. Празднуют разгромную победу. Сашка Терентьев влетает мне в бок и трясет так, что хрустят ребра. Спустя пару секунд к нему присоединяется и Саута. Никитос чуть поодаль вскидывает клюшку вверх.

– Красава, братан. В ком, в ком, а в тебе не сомневался.

Подбадривает Лебедев, пока мы толпимся у борта. А чуть позже, когда скидываем экип и успеваем принять душ и переодеться, цепляет за запястье.

– Готов к банкету?

– Не дави на больную мозоль, Никит. Я вообще планировал его пропустить.

– Даже не думай, Багира. Ты теперь часть преуспевающей корпорации. Придется соответствовать.

– А можно как-то без этого пафоса?

– Нельзя. Пришлю тебе свою пиарщицу.

– Спасибо.

Выдавливаю сквозь зубы и глубоко выдыхаю. Хоть и ершусь по привычке, в глубине души я благодарен Лебедеву за то, что он взял надо мной шефство.

Я никогда не причислял себя к миру снобов и богатеев и теперь, с внезапно возросшим до значительных величин капиталом, я ощущаю себя некомфортно в новом статусе.

Мне куда ближе простые посиделки с парнями в баре за кружкой пива. Или песни Цоя под гитару во дворе. А не все эти бабочки, фраки, ужимки и отдающие фальшью улыбки.

– Богдан Александрович, раз уж с одеждой мы определились, – Никитина помощница, имя которой я не запомнил, делает небольшую паузу и осторожно трогает меня за рукав, как будто разминирует готовую сдетонировать бомбу. – А спутница у вас есть? В приглашении значится плюс один…

Отшагнув на всякий случай в сторону, замолкает девчонка. Я же неожиданно расслабляюсь.

Мысли невольно перескакивают на мышку, и я понимаю, что в ее компании смогу пережить этот вечер без значительных потерь. Забью на дурацкий дресс-код, приму чужие правила игры и, возможно, даже попозирую на фотосессии. Да.

«Тебе хватит часа, чтобы собраться?».

Пальцы вслепую летают по дисплею, а я с куда большим интересом, чем парой минут раньше, выбираю для Камиллы наряд. Чтобы спустя несколько часов ронять челюсть в зале популярного столичного ресторана.

Античный атриум с мраморными колоннами, копии венецианских фонарей и статуи богов меркнут на фоне мышки.

В длинном платье с открытой спиной, с убранными в высокий хвост волосами она напоминает мне Анастасию из мультфильма про потерянную дочь русского императора.

И взглядом жжет так же, как наследница рода Романовых жгла Дмитрия.

– Богдан, что ты творишь?

Мотнув головой, Камилла горделиво пересекает разделяющие нас метры и с силой впечатывает кулачок мне в грудь. А я никак не могу перестать залипать на ее тонкую шею и голубоватую венку, яростно пульсирующую под кожей.

– А что я творю?

– Ты серьезно не понимаешь?

– М?

– Вчера ты согласился помочь отцу с фирмой, а сегодня притащил меня на прием к его конкурентам! Это ненормально. Он взбесится, если узнает!

– Ненормально, Камилла, это в двадцать три года жить по чужой указке, не иметь собственного мнения и безропотно повиноваться поехавшему крышей тирану. Поняла?!

Не замечаю, как подаюсь вперед и обхватываю пальцами запястья мышки. Поливаю пространство между нами бензином и швыряю туда подожженный фитиль.

Вспыхивает. У меня – что-то едкое за грудиной. У нее – что-то темное в глубине орехово-карих глаз.

Не знаю, что так сильно меня цепляет. То ли упоминание отчима. То ли то, что Ками так и не вышла за рамки клетки, куда сама себя и засунула. Но разбуженное мной пламя полыхает до самых небес, обжигая кончики ресниц, гортань, пищевод.

И мы горим в этом огне до тех пор, пока в наше чистилище не врывается чье-то назойливое щебетание.

– Камилла, ты? Сколько зим, сколько лет. Ты так похорошела. Не виделись с… твоего академа? Я недавно бьюти-салон открыла. Заглянешь? Рома подарил. А это твой муж? Познакомишь?

– Здравствуй, Рита. Это Богдан. Мой брат.

– Сводный.

Ставлю жирную точку после отрывистых реплик Камиллы и получаю двусмысленное «оу» от ее приятельницы – манерной блондинки в безвкусном голубом платье. Любопытство крупными буквами отпечатывается на лбу у не в меру болтливой Маргариты, но трезвонящий телефон мешает ей пуститься в дальнейшие расспросы.

– Побегу. Ромашка меня потерял. До встречи!

Прощается с нами девушка и уносит вместе со шлейфом приторно-сладких духов неловкость. Мы же с мышкой возвращаемся к неоконченному противостоянию.

– Богдан, ну, зачем?

– Что зачем?

– Дал ей повод для сплетен.

– Потому что захотел, – высекаю жестко и усиливаю напор, притискивая Камиллу к себе. – И, если вдруг ты забыла, на эти десять дней ты – моя собственность. И я буду поступать так, как считаю нужным. Говорить то, что заблагорассудится. И целовать тебя у всех на виду, если захочу.

Не знаю, почему веду себя с ней, как последний козел, и прессую вместо того, чтобы успокоить. Может, мне проще справляться с направленной в мою сторону злостью, чем с паникой в затравленных глазах.

По крайней мере, мой выпад срабатывает. Тихо сглотнув, мышка расправляет плечи и холодно уточняет.

– Девять дней.

– Что?

– Осталось девять дней, Богдан.

– И ты их запомнишь.

Улыбаюсь недобро, кожей ощущая робость сводной сестры, и двигаюсь к одному из столиков, где красуется табличка с моей фамилией. Жму ладони двум павлинам в одинаковых фраках, киваю энергичной женщине в оливковом брючном костюме и отодвигаю стул для Ками.

Пусть отчим и считает меня отбросом, что касается противоположного пола, с моими манерами все в полном порядке.

И, если мышка пол вечера сидит, как на иголках, то я частенько сцеживаю зевок в кулак и отсчитываю минуты до конца официальной части. Прием протекает без каких-то эксцессов. Гости, раскрыв рты, слушают основателя «Строй Инвеста». Роберт Борисович, охотно купаясь во всеобщем внимании, расписывает перспективы развития рынка. Официанты пристально следят за тем, чтобы тарелки не опустели, и выносят все новые и новые блюда.

Правда, Камилла ничего не ест, предпочитая гусиному паштету и устрицам апельсиновый сок. Да и я сам ковыряюсь в салате больше для вида.

– Давай сбежим, а?

Отбыв на мероприятии положенное время, я поднимаюсь на ноги и тяну мышку вслед за собой. Перехожу на шепот, касаюсь носом мочки ее уха и надеюсь, что ей так же скучно среди всего этого блестящего великолепия, как и мне.

– Давай.

Не проронив ни единого вопроса, чересчур поспешно соглашается Ками, чем убеждает меня в верности случайной догадки.

Ей скучно. Неуютно. Не по себе.

– Пойдем.

Пресытившись формальными фразами вперемешку с залпом из цифр, я тащу мышку мимо столиков и испытываю облегчение, когда мы, наконец, выбираемся в безлюдный атриум.

Делаю глубокий глоток воздуха и неожиданно торможу, морщась от слепящих нас вспышек.

– Богдан?!

– Не бойся, Камилла. Это всего лишь фотограф.

Мазнув взглядом по макушке ушлого репортера, я бережно прижимаю сводную сестру к себе и веду пальцами вдоль ее выпирающих позвонков. Справляюсь с первым ступором и куда увереннее двигаюсь к парковке, продолжая придерживать Ками.

Дальше действую на автомате. Щелкаю брелоком сигнализации. Привычно распахиваю дверь перед своей спутницей. После чего ныряю в салон, опуская ладони на руль.