Райдзин. Сияние

Глава 1

По случаю важного мероприятия арена школы «Аскольд» сегодня накрыта полупрозрачным куполом магической пелены. Только, похоже, что из собравшихся в амфитеатре я один интересовался этим самым куполом. Для остальных подобное в порядке вещей. Ну да, остальные – местные, им привычно, это я здесь проездом…

Проездом. Размеренное течение мыслей споткнулось, когда я зацепился за это слово. Задумался и чуть погодя вздохнул, признавая очевидное: нет, никак не получалось у меня все же ассоциировать свое будущее с этим местом.

Вот только пока не могу понять, что для меня есть «это место». Школа-резервация «Аскольд»? Японский архипелаг? Или вообще этот мир?

Мои свернувшие на серьезную дорогу размышления прервал звук корабельного ревуна, знаменующее начало основного действия. Я встряхнулся, возвращаясь в реальность и внимательно осматриваясь по сторонам. Мы сейчас – всем нашим немногочисленным классом Х6, вместе с мастером-наставником Прасковьей Богдановной, расположились на трибунах амфитеатра арены. Антураж здесь внутри античный, как в римском Колизее, даже размеры арены в форме эллипса соответствуют. Трибуны только небольшие – всего семь рядов скамей, и отдельная выделена под ложу для почетных гостей.

Заполнены трибуны едва наполовину, но, если судить по мундирам и регалиям присутствующих, «удельный вес» авторитета собравшихся гостей, несомненно, мог бы превзойти какой-нибудь заполненный под завязку легкоатлетический стадион стотысячник во время обычного мероприятия. Кого в списке приглашенных только не было – гости на трибунах не только из Восточного края и соседних областей и губерний, даже из Петербурга прибыла делегация, расположившаяся в ложе почетных гостей.

Повод соответствует: инициация Источника обучающихся второго курса.

Для проведения инициации на арене амфитеатра был возведен Круг Стихий. Однажды такую конструкцию мне в ходе объяснения схематично рисовала Надежда. Теперь же я увидел подобное вживую: на круглом постаменте из белого мрамора расположилось восемь каменных обелисков основных стихий. Каждый в верхней своей части имел сквозное отверстие, в котором тускло поблескивал энергетический сгусток силы. В самом центре круга находилось небольшое – не более полуметра в глубину и трех метров в диаметре, пологое углубление алтаря, наполненное водой. Именно туда во время инициации Источника со стихией будут заходить юные владеющие даром.

Сами готовящиеся к инициации тридцать девять девушек и семеро юношей, все в белых туниках, выстроились в шеренгу на одной из вершин эллипса арены – противоположной той, где находилась ложа почетных гостей. Прямо под нами выстроились – мы, наш класс, от почетной ложи на максимальном удалении сидим.

Да, мы сейчас не внизу среди шеренги второкурсников в белых туниках, а в парадной форме на трибунах. Официально мы здесь в качестве зрителей – наша инициация по плану будет проходить неофициально. После того, как мероприятие закончится и лишних глаз не останется.

Проводить инициацию должна Надежда Кудашова, встречу с которой я ждал с нетерпением уже несколько недель. Она уже в Нагасаки, это я знаю, вот только кавайную светлость пока не видел – прибыла она сюда, не афишируя приезд, так что на трибунах ее нет. Но все равно, по трибунам я то и дело скользил взглядом – вдруг увижу.

Атмосфера в амфитеатре прямо торжественная, хорошо чувствуется. Неудивительно – мало какое событие в этом мире может сравниться по значимости с инициацией владеющих даром. Съезжаются на такие мероприятия весьма важные и почетные гости. Профиль нашей школы, состоящей в проекте «Резервация», конечно, накладывает отпечаток на состав приглашенных: ни высших лиц государства, ни членов императорских фамилий Конфедерации не видно и не заявлено. Но и без них высоких чинов хватает.

Вдруг весьма ощутимо почувствовал рядом всплеск эмоций: Прасковья Богдановна явно возгордилась происходящим. Сначала не понял причины, а чуть погодя заметил, что мы в полном составе, весь наш класс, оказались в прицеле режиссера трансляции. Прасковья Богдановна увидела себя на изображении на большом табло, что ей прямо патокой на сердце – похоже, любит внимание. Надо же, как наслаждается происходящим. Коротко глянула на меня, в глазах счастье самое настоящее. А ведь недавно меня как огня боялась.

На большом табло между тем крупным планом показывали гостей в почетной ложе. Не в прямой трансляции, но во все хроники аккредитованных информационных агентств видеорепортаж попадет. Причем совсем не как дежурная хроника – информация о владеющих даром в этом мире разлетается как горячие пирожки в морозный день на полустанке, в этом мире суперзвезды отнюдь не деятели шоу-бизнеса. Потому Прасковья Богдановна и радуется, и гордится – у нее есть шанс стать объектом всеобщего внимания, если повезет.

Хотя, полагаю, Прасковья Богдановна – дама пробивная, из тех, кто «везет тому, кто сам везет». Коротко на нее посмотрел. Спина прямая, глаза блестят – да, наша мастер-наставник, похоже, настроена своего не упустить и воспользоваться возможностью.

В этот момент снова раздался звук горна, аж мурашки по спине побежали. Пробирает от важности момента. Инициация не случайно привлекает к себе всеобщее внимание: именно в этот момент происходит официальное взросление владеющего даром, каждый из которых часть, в том числе, военного потенциала государства. Можно сказать, вдруг свернула у меня мысль аналогией, мы сейчас наблюдаем военную приемку – когда с завода техника едет на армейский полигон на испытания. И именно поэтому тут же появилась догадка, руководящий состав нашей школы так неоднороден, будучи поделен на два лагеря. Гражданская и в большинстве одаренная силой часть администрации отвечает за «выпуск», а «армейская» часть…

«Флотская, а не армейская», – поправила меня Альбина.

«Ой все», – ответил я с легким раздражением оттого, что она сбила меня с мысли, выстраивающей такую стройную конструкцию.

В этот момент фамильяр появилась в поле моего зрения. В ином от обычного облике: на Альбине сейчас белоснежная тугая юбка, кокетливо расстегнутая белоснежная же рубашка с шевронами и золотым шитьем, небрежно наброшенный на плечи китель, а еще зеркальные очки авиаторы, которые сейчас Альбина изящно и кокетливо приподняла с чуть виноватым видом.

«Простите, шеф».

«Альбин, прекращай», – я только глаза закатил, снова уперевшись взглядом в накрывающее нас марево купола.

Вот странно, в последнее время Альбина все чаще появляется в поле моего зрения в дополненной реальности. В первые месяцы нашего знакомства таких случаев вообще практически не было, считанные единицы, а за последнюю неделю уже несколько десятков таких проявлений. Причем знает ведь, что я отвлекаюсь, Если на видеозаписи мою мимику будут анализировать, то смогут понять, что я или со своими внутренними демонами общаюсь, или же…

«Еще раз прошу простить, шеф, – раздался голос Альбины, которая уже исчезла из моего поля зрения. – Я не знаю, почему так. Со мной определенно что-то происходит, и это странно».

«Что странно? – спросил было я, но тут прозвучали фанфары и началось движение – церемония стартовала. – Ладно, давай потом это обсудим», – сказал я Альбине, обращая все внимание на происходящее на арене.

Смотрел с интересом – нам, нашему классу, тоже ведь инициация сегодня предстоит, пусть и в неофициальной части мероприятия.

Волнительно, как ни крути.

– Валерия Разумовская, – прозвучал голос исполняющего обязанности директора школы. Прошлый директор, так уж получилось, совсем недавно уехал в подвалы контрразведки. Да, с моей помощью. Да, ни о чем не жалею.

Мы сидим прямо за спинами выстроившейся шеренги готовых к инициации, так что взявшего слово исполняющего обязанности директора – на противоположной стороне арены, нам не очень хорошо видно. Зато хорошо видно, как несколько шагов вперед сделала высокая светловолосая девушка. Она, как и предполагает протокол мероприятия, в одной только белой длинной тунике, из-под которой видны босые ноги.

Красивая, машинально отметил я, когда Валерия Разумовская, будучи представлена публике короткой речью исполняющего обязанности директора, двинулась к Кругу Стихий. Тонкая ткань то и дело облегала фигуру девушки, так что наблюдал я за ней с интересом.

Не только красивая, кстати, но и достойная – по результатам первого года обучения Валерия Разумовская заняла первое место в рейтинге школы. Потому и получила право открывать мероприятие. Сейчас она уже обходила по краю широкого круга-постамента.

Вот миновала обелиск с оранжевым отблеском пламени наверху, прошла мимо следующего, на вершине которого яркое сияние Света. Дежурная интрига – стихия, в которой каждый из владеющих даром будет инициировать Источник, в программе мероприятия не обозначалась.

Зрители загомонили, когда выбор стал ясен: Валерия ступила на каменный постамент рядом с обелиском, наверху которого сияло магическим отблеском голубое пламя стихии Воды.

Школы стихи Воды, а их девять вроде на выбор – это надежно, стабильно, традиционно. Беспроигрышный и не рискованный выбор. Может быть, от девушки с такими неплохими способностями ждали чего-то более резкого и дерзкого, но она, скорее всего, еще и умная, поэтому уже прислонила к камню обелиска ладонь.

Примет ее выбор стихия, или нет? Я слышал, что бывали случаи, когда стихия отторгала владеющего даром. Бывали, но очень редко и не сейчас – голубое пламя вспыхнуло ярче, по белому мрамору Круга Стихий от обелиска к алтарю в центре загорелась ультрамариновым сиянием дорожка.

Валерия несколько секунд задержалась на месте. Мне кажется, я даже увидел, как приподнялась у нее грудь в глубоком вздохе. Да, волнительно – даже мне отсюда, представляю, как ей приходится. Пара мгновений и, расправив плечи, отняв ладонь от обелиска, по высвеченной сиянием дорожке Валерия направилась к бассейну-алтарю. Углубление в центре круга также уже засияло голубым пламенем, а вода в нем окрасилась в цвет стихии. Да и не вода это, а чистая, концентрированная энергия.

Я вдруг понял, почему сам так волнуюсь и переживаю: силы под куполом пелены в амфитеатре столько, что горы можно свернуть. Эхо отзвуков магического возмущения настолько ощутимы, что я невольно начал весьма глубоко проникаться масштабом мероприятия.

Валерия Разумовская уже подошла к алтарю и остановилась в ожидании. В этот момент раздался голос, представляющий собравшимся князя Михаила Новикова, генерал-губернатора Восточного края.

Традиция – на инициацию, для участия и помощи в процессе приглашаются люди состоявшиеся. Они становятся негласными покровителями тех, кого провели за собой в мир магии. В Резервациях, конечно, не всегда так, иногда процесс организуют сотрудники школы в дежурном порядке. Но не в этот раз, сегодня для школы «Аскольд» знаменательный день: высоких гостей приехало невероятное количество. И одна из таких персон – глава клана Новиков, который открывал мероприятие.

Князь уже почти дошел до центра Круга Стихий, оказавшись по другую сторону алтаря, у которого стояла сейчас Валерия Разумовская. Едва подойдя и даже не до конца остановившись, он сразу создал аватар стихии Воды: чистая энергия алтаря начала видоизменяться и превратилась в водный элементаль. Аватар стихии, поблескивающий в мареве концентрированной энергии и выглядящий, как манекен.

Именно эта поспешность – вызванная уверенностью в своих силах, стала причиной казуса. Обычный ход инициации Источника предполагал, что сначала над алтарем ставится купол невидимости, накрывающий инициируемого и его патрона. Потом только уже создается аватар стихии – в который и заходит инициируемый, сливаясь с выбранной стихией. Купол невидимости нужен потому, что погружается в аватар стихии, инициируемый нагим, сбросив предварительно белую тунику.

Вот на этом моменте программы неувязка и произошла.

Князь Новиков, явно не лишенный позерства, был настолько уверен в своих силах, что сначала – прямо на ходу, создал аватар стихии. После, остановившись, он сделал небольшую паузу, словно предлагая оценить зрителям свои возможности. Оценивать было что – если купол размытия можно выставить и забыть, не тратя на него силы, то для поддержания аватара стихии нужна серьезная концентрация. Это непростая задача, мало кто может делать это долгое время, а тем более действовать с такой концентрацией, чтобы в процессе поставить над аватаром еще размывающий купол.

Валерия Разумовская, готовящаяся к инициации, явно серьезно волновалась. И, похоже, она мало что видела и воспринимала, глядя сейчас только на аватар стихии – не видя кроме ничего и никого. Такое бывает, когда получается отрешиться от происходящего – и у Валерии, похоже, это получилось, она просто не воспринимала происходящее за пределами Круга Стихий. И как раз сейчас девушка повела плечами, сбрасывая с себя тунику и делая шаг вперед. В этот же момент изображение Валерии – в полный рост, появилось на большом экране арены.

К наготе в этом мире относятся вполне сдержанно – особенно среди одаренных. В некоторых высше-магических учреждениях даже нет отдельных раздевалок, например, а обнажиться среди своих вполне обыденное дело. Я сам убедился в этом, когда Надежда передо мной спокойно переодевалась. Но раздеваться полностью на публике все же не принято, что и ознаменовалось масштабным «ахом» от зрителей.

Кадры явно не попадут в прессу – среди заезжих корреспондентов отчаянных дураков нет, но вот само событие явно станет темой для обсуждения не только на русской территории Нагасаки, вполне может и до салонов Владивостока или Екатеринбурга докатиться. Или даже до Петербурга, кто знает – здесь уж как Валерии повезет. Но одно ясно – теперь среди владеющих даром она точно будет известна.

«Может, она специально так сделала», – предположила Альбина.

«Может», – согласился я.

Вполне может. Пусть клан Разумовских довольно силен, Валерия явно в нем не на первых ролях. Она не проклятая, сюда за какой-то залет попала. Так что, если не обладая проклятым даром, смогла оказаться в резервации, значит и привлечь к себе внимание таким образом вполне могла, импровизируя по ситуации.

Князь Новиков между тем поставил купол, скрывая от взглядов и раздевшуюся Валерию Разумовскую и созданный для нее аватар стихии.

Одна за другой – медленно, неторопливо, прошло несколько минут. Чисто технически инициация много времени не занимает: впустить в себя стихийную силу, делая выбор – секундное дело. Но, как говорят, первое полное единение с элементарной стихией (если это не Огонь) – настоящий восторг. Поэтому инициируемым позволяется наслаждаться первым опытом подольше.

Только через семь минут купол размытия исчез, и мы все увидели Валерию Разумовскую – глаза ее ярко, очень ярко сияли ультрамариновым блеском. На ней сейчас была заранее приготовленная туника лазурного цвета, символизирующая стихию Воды.

Появление состоявшейся элементарной одаренной собравшаяся публика встретила приветственными криками и аплодисментами. Громкими, все же собравшаяся публика увидела много больше, чем рассчитывала от первой инициации. Да Сильва и рядом с нами, как и многие другие, активно свистел и хлопал, поднявшись на ноги. Зрителям явно увиденное понравилось.

Валерия коротко поклонилась приветствующим ее инициацию трибунам. В этот момент ее выхватила камера, показывая крупным планом – девушка явно взволнована, щеки залиты краской смущения. Но на губах улыбка – или эйфория, или совсем не расстраивается.

С ярко сияющими ультрамарином глазами Валерия подошла к князю Новикову с дежурной благодарностью за помощь. Он в этот момент, вопреки всякому протоколу, шагнул вперед и неожиданно поцеловал девушке руку, еще большее ее смутив. Я при этом ощутимо почувствовал неприязнь. Эмоции не со стороны Прасковьи Богдановны. Скосил взгляд – надо же, Ангелине крайне не нравилось происходящее.

«Ангелина принцесса клана, шеф. А у князя Новикова нет официальной жены», – тут же прокомментировала Альбина.

«И?» – не сразу осмыслил я сказанное.

«Если князь Новиков женится, его дети от нового брака могут…»

«Все, понял, не продолжай. Не наши проблемы».

Да, владеющие даром живут не просто долго, а очень долго – я давно держал в уме слышанное выражение «техническое бессмертие». Так что даже будучи обычным человеком, рассчитывая жизнь в обычных сроках, у Ангелины мог быть повод для волнения. В ее нынешнем же состоянии неудивительно, что она так напряглась. Тоже, кстати, проблема – долгая жизнь несет изменения бытия владеющих даром не меньшее, если не большее, чем дисбаланс полов.

Между тем Валерия Разумовская, которую князь Новиков взял под руку – Ангелина за этим очень пристально наблюдала, удалялась от нас к противоположной стороне трибун. Каждый из инициируемых сегодня должен проделать этот путь, пересечь арену через Круг Стихий и занять место в ложе почетных гостей.

Князь Новиков и Валерия Разумовская вскоре поднялись в ложу, где – у самого парапета, в первом ряду было приготовлено полсотни мест для инициированных. Но снова протокол мероприятия оказался нарушен – князь провел Валерию и усадил рядом с собой, на местах почетных гостей.

Ангелина сидела ровно, выпрямив спину и сложив руки на коленях. Краем глаза я увидел, как сжимаются ее кулаки. Да, для нее происходящее приятным не назовешь – князь Новиков, не сомневаюсь, целибат не соблюдает. Но то, что сейчас происходит – демонстрация, просто так князь бы не стал привлекать внимания подобными действиями.

Похоже, прекрасное видение сейчас узнала, что ее будущее отнюдь не безоблачное. Я вдруг увидел, как сидящая с рядом с Ангелиной Бертезен взяла ее за руку и ободряюще сжала. Да, Эмилия – которую родственники приговорили на смерть, знает толк в неожиданных поворотах судьбы.

После вызвавшей ажиотаж инициации Валерии Разумовской дальнейшая церемония проходила свои чередом, без отклонений от протокола. Один за другим в Круг Стихий выходили второкурсники в белых туниках, навстречу им шли состоявшиеся владеющие. Таких высоких гостей, как князь Новиков, больше не было, но персоны довольно известные. Среди присутствующих я отметил титулованных капитанов фрегатов Аврора и Паллада – тех самых кораблей, что не так давно охраняли нас на тропическом острове.

За мероприятием присутствующие зрители наблюдали с деятельным интересом. В обычных высше-магических заведениях, как правило, есть свой профиль – одна, максимум две стихии. В резервациях же, собранных не по стихийному, а по территориальному признаку, работают со всеми стихиями, поэтому на мероприятии загорались сиянием самые разные обелиски. В большинстве своем второкурсники выбирали к инициации в стихии Воду, Землю и Жизнь, несколько человек выбрали Воздух, двое Огонь. Инициация владеющего даром в Смерти вызвала отклик у присутствующих зрителей; не негативный – некромантов в мире магии не так много, направление вполне уважаемое. Опасное, но и трудоустройство и положение в обществе с такой специализацией гарантированно. Главное только душу не потерять, как говорил нам об этом недавно один из преподавателей.

Как раз сейчас снова проходила инициация в стихии Огня. Наблюдали за ней с неослабевающим интересом: опасная стихия. Шанс, что после того, как инициируемый шагнет в аватар огненной стихии и станет пеплом, есть. Не русская рулетка, но шанс неиллюзорный. Остальные три элементарные стихии – Вода, Земля и Воздух, по сути, безопасные. Максимум неприятного – стихия может не принять, не откликнувшись. Сама инициация весьма приятный процесс, повелевать этими стихиями ими легче. Три этих стихийных элемента – это стабильность.

Огонь же – в перспективе гораздо более сильная стихия, может принести настоящее могущество, вот только на пути к нему можно серьезно оступиться. Сгореть на работе – как пошутил я недавно в ходе обсуждения. Шутка не очень зашла – как раз тогда мы узнали, что да Сильва принял решение проходить инициацию именно в стихии Огня.

Вообще, смертность среди одаренных на пути освоения дара явление обыденное. Я-то думал, что один такой, награжденный проклятым даром иду по лезвию бритвы. Оказалось, что даже в стабильных элементах между первым и вторым совершеннолетием владеющие часто вылетают с пути освоения на обочину, и хорошо если дело заканчивается только элиминацией Источника. Гибель же владеющих, выбравших стихию Огня, не говоря уже о темных искусствах, явление обыденное. А ведь еще есть Смерть, и Свет – в Смерти можно потерять душу, Свет ее может просто выжечь. В общем, молодежь здесь – владеющая, вполне себе по краю ходит.

Я и не знал, сюрпризом стало.

Мероприятие между тем длилось уже больше двух часов. Расположившиеся под нами инициируемые в белых туниках стояли без движения, но среди них напряжение все нарастало. Неприятно быть последним – в конце ведь инициацию проходили те, кто не преуспевал в учебе. Или залетчики.

Меня зрелище понемногу начало утомлять. Эффект новизны пропал, последние инициации я уже наблюдал вполглаза. Все больше смотрел по сторонам, высматривая Надежду. По-прежнему ее не видно, но вдруг.

Все, последний пошел, наконец-то. Заключительная речь, завершение мероприятия – все прошло мимо восприятия, потому что волнение нарастало: приближалось наше время.

Инициированные покинули почетную ложу (время банкета), зрители потянулись на выход. Амфитеатр стремительно пустел, вскоре на трибунах остались считанные единицы.

Все, наше время.

Глава 2

Магический купол, накрывающий амфитеатр, вдруг исчез, стало видно темное небо. Почти тут же включилось освещение, разгоняя темноту. На трибунах арены лишних людей больше не было. Все свои: кроме нашей шестерки и Прасковьи Богдановны, я видел неподалеку Патрика О’Брайана с женами; в руке, даже отсюда вижу, пузатая бутылка виски. Кроме того, на нашей трибуне несколько бойцов из группы Соколова в штатском делают вид, что никого не знают и вообще происходящее их не касается.

В почетной ложе я знал – должны остаться исполняющий обязанности директора школы и еще несколько чинов, похоже, ответственных за нас. Среди нескольких белых мундиров я заметил темную парадную форму – отсюда не видно лиц, но Никонов и Кононов наверняка.

Ярко вспыхнувшее поначалу освещение между тем чуть приглушили, экраны табло погасли, двери выходов закрылись.

– Ребят, пора, – негромко произнесла уже напряженная от волнения Прасковья Богдановна, поднимаясь с места.

Встретившись с ней взглядом, я вдруг подмигнул ободряюще – даже для себя неожиданно получилось. Для нее тоже, Прасковья Богдановна от меня подобного явно не ожидала, мы до этого максимально официально общались. Сейчас же она несмело улыбнулась, заметно успокоившись. И первой прошла в проход между трибунами, спускаясь вниз, на площадку арены.

План по нашей инициации, несомненно, был, но никто из нас пока с ним не был ознакомлен. Все происходящее, похоже, завязано на Надежду. Ее, кстати, так и не видно. Зато, когда спустились вниз и подошли в Кругу Стихий, в ложе почетных гостей я заметил знакомое лицо – надо же, Павел Иванович Байков, заместитель начальника интендантской службы морского порта русской территории города Нагасаки. Тот самый добродушный бородатый добряк, который устроил в нашем особняке уютное любовное гнездышко. И подписанный которым акт с повинной до сих пор лежит у меня в письменном ящике стола. Дожидается, когда я о нем вспомню.

Судя по колыхнувшимся эмоциям Прасковьи Богдановны, присутствию господина Байкова она оказалась совершенно не рада. Павел Иванович же, даже с такого расстояния видно, пожирал глазами Прасковью Богдановну. Интересно, чего это он? Впрочем, интерес мелькнул и тут же пропал – из подтрибунного прохода появилась знакомая фигура в черном с золотом мундире.

Княгиня Надежда Геннадиевна Кудашова, собственной персоной. Приветствовав нас коротким кивком, она сначала поднялась в ложу для почетных гостей, где задержалась на несколько минут, что-то обсуждая с присутствующими. После того как кавайная светлость закончила, спустилась обратно – легко сбежав по лестнице, подошла к нам. Вскользь мазнула взглядом по нам по всем, задержалась вниманием на Прасковье Богдановне.

– Вы можете занять место в ложе, – показала Надежда себе за спину.

Прасковья Богдановна кивнула, явно стараясь справиться с эмоциями и удалилась – ступая на деревянных ногах. Ну да, в ложе кроме остальных высоких гостей находился и князь Новиков, подобное соседство для Прасковьи Богдановны раньше считалось недосягаемым уровнем. Но справилась, в обморок вроде не упала от волнения. Когда Прасковья Богдановна покинула арену и поднималась по лестнице, Надежда обернулась к нам.

Лицо бесстрастное, взгляд отстраненный, холодный. Ни на меня, ни на остальных – прямо, в глаза не смотрит. Заговорила она спокойно и ровно:

– Ваша инициация проходит без лишних глаз. Результаты будут занесены в личные дела, но официального подтверждения и созданий филактериев, по крайней мере в ближайшее время, не будет.

Важный момент, кстати – кровь каждого инициированного, собранная в филактерии, уезжает в столицу, в хранилище реестра владеющих даром. Но нам это пока не грозит – видимо, из-за нашего с Ангелиной статуса гениев. Ну а грядущую инициацию Гарсии и да Сильвы, похоже, пока просто за компанию не афишируют.

– Для того, чтобы минимизировать сведения о вашей инициации, проводить ритуал буду только я, – после небольшой паузы сказала Надежда.

Мои спутники начали переглядываться, не скрывая удивления. Да Сильва даже что-то пробормотал негромко. Для меня услышанное сюрпризом не стало: уже знал, что Надежда практикует шаманство и может общаться со всеми стихиями, а не только с одной, как элементарные одаренные. Похоже, это действительно закрытая информация – для остальных услышанное не укладывалось в картину знаний. Даже во взглядах Бертезен и Магнуссона появилось непонимание. Не говоря уже о традиционно импульсивном да Сильве, который с большим трудом сейчас сохранял молчание.

Надежда, выдержав еще одну небольшую паузу, продолжила:

– Я сейчас создам Щит Давида, после этого накрою нас покрывалом размытия. Мои помощники, – показала Надежда в сторону ложи почетных гостей, где к краю парапета подошли Никонов и Кононов, – активируют создание сразу четырех аватаров. Это новая магическая технология, безопасная и апробированная.

Я хорошо чувствовал, что Надежда сейчас говорит неправду. Аватары она создаст все сама, что является из ряда вон выходящим событием. Которое никто не увидит, потому что мы будем все под пеленой сокрытия. Интересно, оставшимся гостям на трибуне она тоже сказала, что инициация будет проходить по новой технологии? Почему-то я предполагал, что на арене вообще никого кроме нас не будет.

– Для вас аватары будут фикцией, – между тем посмотрела Надежда на Бертезен и Магнуссона, которые инициацию уже прошли. – Просто будете находиться под щитом вместе с нами, потом проведем по документам вашу инициацию. Для вас всех аватары будут созданы единовременно, согласно заявленной стихии, – взгляд кавайной светлости поочередно удостоились уже я, Ангелина, да Сильва и Гарсия. – Инициацию вы проходите как обычно, просто без лишнего пафоса.

Судя по тому, что ни у кого больше не возникло вопросов, остальным процедура была в общем понятна. Сам я не знал, что такое Щит Давида, но Надежде доверял, поэтому переспрашивать ничего не стал. Тем более что остальные уже спокойно и довольно уверенно расходились по сторонам. Так, похоже, все просто: когда мне показали место, куда встать, я увидел, что мы все стоим равноудалено друг от друга. Ну да, словно на вершинах шестиконечной звезды Давида – если бы она была нарисована здесь, почти во весь Круг Стихий.

Надежда уверенно прошла к бассейну алтаря, к углублению с чистой стихийной силой. Подняла руки, над нами сразу возник непрозрачный купол пелены. Огромный, много больше того, что создавали сегодня для каждого инициируемого отдельно, закрывая Круг Стихий полностью. При этом нас отсекло от окружающей реальности, мы словно на глубину ухнули – у меня даже уши заложило.

Я заметил, как изменилось лицо Бертезен – она стояла по правую руку от меня, масштаб используемой Надежды силы явно оценила. Посмотрел чуть дальше – да Сильва так вообще рот приоткрыл.

Да, я иногда забываю, что за кавайной внешностью кроется настоящее могущество. Надежда между тем продолжала действовать – прошла к обелиску, символизирующему Тьму. Сегодня никто к нему не обращался, да и не стал бы – инициацию в темных искусствах не проводят, Тьма сама выбирает одержимых. Обелиск Тьмы в Круге Стихий всегда стоит для равновесия, без него вся конструкция просто работать не будет.

Надежда коснулась ладонью обелиска, черное сияние на вершине каменного столба стало ярче – если можно так выразиться применительно ко тьме. Нас, можно сказать, затемнило – под куполом стало сумрачно. Как бывает в летний день, когда все небо закрывают чернильные густые тучи. Дальше – больше: обелиск Тьмы стал вдруг сочиться жидкой Тьмой, которая ручейками – контрастно выделяющимися на белом мраморе, побежала по ведущей к центру дорожке.

Зрелище, надо сказать, впечатляло и пронимало. Быстро посмотрел по сторонам – Бертезен, которая стояла слева, смогла сохранить бесстрастный вид. Справа от меня стояла Ангелина, и я чувствовал ее испуг. Да, зрелище не для слабонервных, я сам с трудом сохранил спокойствие. Сумрак еще вокруг настолько плотный, что я даже не вижу Гарсию, которая стоит на Кругу напротив меня, дальше всех. Магнуссона и да Сильву вижу, но плохо – только силуэты.

Ползущая по белому мрамору Тьма между тем добралась до центра Круга Стихий. Я с замиранием сердца ждал, что Надежда сейчас превратится в темное чудовище, но ничего подобного не произошло – Тьма, не касаясь ее, заняла углубление алтаря, вытесняя концентрированную стихийную энергию.

Несколько десятков секунд ничего не происходило, как вдруг под накрывшим нас куполом стало очень ясно и светло – субстанция, вытесненная из углубления алтаря Тьмой, добралась до обелисков, каждый из которых расцвел ярким сиянием. Удивительное зрелище равнодушным никого не оставило. Я видел, как остальные озирались. Надежда, конечно, сейчас делает нечто особенное – даже я это понимал.

Кавайная светлость действовала уверенно и абсолютно спокойно. Сейчас она выглядела невероятно серьезно. Глядя на ее лицо, я вдруг вспомнил, как она умеет смущаться и мило краснеть. Последний раз подобное было, когда она говорила мне про Лондон…

«Да, в Лондоне! Ну это там, где рыба, чипсы, дрянная еда, отвратная погода…» – вдруг вспомнил я оригинал фразы из художественного фильма «Большой куш» в переводе Гоблина-Пучкова. Как вживую в голове прозвучала у меня эта фраза узнаваемым голосом с немного гнусавыми интонации.

Вот чем меня так недавно сказанная Надеждой фраза смутила! «Да, в Лондоне. Это где дрянная еда, мерзкая погода и Мэри, зонтик ей руку, Поппинс», – говорила она. Вот почему кавайная светлость так мило краснела – в оригинале фразы зонтик Мэрри Поппинс предполагалось отнюдь не в руку давать подержать.

Так, ладно, потом. Вопрос с приветом из родного мира, конечно, серьезный, но сейчас на первом плане происходило более масштабное действо. Правда, на создание четырех аватаров стихий это совсем непохоже: под ногами у Надежды сейчас заклубилась серая дымчатая мгла, расползаясь по сторонам и словно побегами плюща обходя сияющие стихийной энергией обелиски, поднимаясь по внутренней стороне купола. Минута, и мы снова оказались в полумраке. Только уже не чернильно-грозовом, как недавно, а словно во мглистом тумане, который не рассеивало даже сияние обелисков. Сейчас уже едва заметное.

Я вдруг понял, что мы как будто оказались в кармане Изнанки – там, куда однажды Надежда меня уже вытаскивала, и где нас с ней нашла Наоми. Мглистая пелена между тем становилась все плотнее, поднявшись нам всем уже почти до пояса; я почувствовал, как меняются ощущения – я стоял, словно бы на воде, на нетвердой поверхности.

«Альбин, ты здесь?»

«Здесь».

В прошлый раз ее со мной не было, так что все же не Изнанка мира. Наверное.

Волнение перед инициацией заполняло волнение от происходящего. Тем более что внешность Надежды начала видоизменяться. Не сразу заметил, что выглядит она уже пугающе: черты лица заострились, вокруг кистей клубится лоскутный мрак. Растерявшая всю кавайность ее светлость взмахнула рукой и, разгоняя серую пелену, на белый мрамор легла длинная и широкая чернильная нить. Несколько шагов в сторону, взмах – возникла вторая, еще несколько шагов и снова взмах, уже появляется третья – на полу широкими мазками Тьмы возникала шестиконечная звезда.

Щит Давида, защитный конструкт. И вскоре мы – каждый из нас, оказались заключенными каждый в своем внешнем треугольнике, нарисованным поблескивающими мраком лучами. Надежда оказалась внутри, в образованном темным линиями гексагоне. Я вдруг заметил, что да Сильва стоит, сложив руки в молитвенном жесте и закрыв глаза. Как-то да, страшновато – даже мне. В этот момент Надежда взмахом руки создала последнюю, замыкающую линию шестиконечной звезды, после чего я сразу ощутил сильное эхо магического возмущения.

Купол размытия над нами вдруг унесло, сорвало как будто порывом ветра. Магические обелиски ярко вспухли сиянием, возникло ощущение, что они вот-вот должны взорваться. Бертезен, за которой я наблюдал, вздрогнула, глаза ее расширились. Короткий взгляд на Ангелину – прекрасное видение закрыла лицо руками.

Так, похоже, что-то пошло не по плану.

Эхо магической силы становилось все ощутимее. Обелиски сияли рваными вспышками и, похоже, готовы были вот-вот взорваться, магическое пространство вокруг гремело и звенело.

Спокойным оставался только обелиск с Тьмой, мрак от которой постепенно расползался вокруг, залезая пеленой на ближайшую трибуну. Надежда сохраняла спокойствие – руки воздеты к небу, вокруг кистей змеями мечутся лоскутья мрака, волосы развеваются. На трибунах же паника – я видел, как убегает Патрик с женами, как спешно покидают почетную ложу оставшиеся наблюдатели. Наблюдал недолго – расползавшийся от обелиска Тьмы мрак как-то очень быстро заполонил все вокруг, обволакивая нас. Все, по контуру шестиконечной звезды непроглядная Тьма, из недавнего окружения только белый мрамор под ногами. Мы оказались словно на белой площадке среди черного космоса, где не видно ни одной звезды.

Да Сильва, не прекращая молиться, только что рухнул на колени. Бертезен смотрит на меня со страхом и отчаянием, с другой стороны Ангелина закрыла лицо руками. Вдруг понял, почему у меня возникла ассоциация с космосом – вокруг тишина. Полная, абсолютная. Ангелина что-то кричит, но вижу только, как открывается у нее рот, до меня не доносится ни звука. Я перевел взгляд на Надежду – ну не может же она нас, того…

Увидел вдруг, что кавайная светлость возвратила себе кавайность. Красива, как никогда – бледность подчеркивает цвет черных волос, глазам вернулся естественный цвет, блестят. Неожиданно Надежда мне улыбнулась – тепло и приветливо. Бесстрастная маска, за которой она пряталась недавно, пропала – теперь на лице живые эмоции.

Внутри стало спокойно, напряжение ушло – Надежда не могла желать нам зла, зря я волновался. Даже стыдно немного за панические мысли, хотя совсем немного – посмотрел бы я на кого другого, оказавшегося в такой… в таком темном месте. Только хотел попробовать жестами приободрить Ангелину, как вдруг опора под ногами пропала. Как на аттракционе в аквапарке, когда падаешь в трубу, и мгновением позже я ощутил себя в свободном падении. Продолжалось это всего несколько секунд – причем ощущение пропало без дискомфорта, миг – и я вновь ощутил себя твердо стоящим на ногах.

Темнота «за бортом» исчезла, и я с интересом воззрился по сторонам: в интересном месте мы оказались. Словно в американском Гранд Каньоне на закате. Над нами багряное небо, вокруг коричнево-красные горные пики, мы в центре живописных развалин. Так, а вот это неожиданно – мы снова оказались на площадке арены, формой и размерами повторяющий эллипс амфитеатра школы «Аскольд». Только здесь стадион покрупнее раз эдак в десять, как минимум. Когда-то был крупнее, сейчас трибуны лежат в развалинах, причем камни, буквально оплывшие от времени. Это не сотни лет, тысячелетия даже.

«Альбин?»

«Десятки тысяч лет, я бы сказала», – откликнулась фамильяр.

Надо же, вместе со мной в другой мир переместилась.

«Я сама в шоке, шеф».

В том, что это другой мир, у меня не возникло ни капли сомнений. Чужое небо над головой, на Земле так не бывает. Вокруг сохранялась полная тишина, прерванная вдруг взмахом рук Надежды. Исчезли линии, закрывающие нас каждого в отдельном элементе гексаграммы – и на фоне вернувшегося звука даже шорохи показались громкими звуками, не говоря уже о молитве да Сильвы. Который уже открыл глаза и вскочил, озираясь.

– Поздравляю, мы приехали, – звонко прозвучал голос Надежды.

Кавайная светлость полностью вернула себе кавайность, сейчас она успокаивающе улыбалась. Только некоторая бледность указывала на то, что Надежда недавно оперировала огромными волнами силы, в остальном она выглядела спокойно и непринужденно.

– Хочу попросить прощения за испытанные вами неудобства, поверьте, так было необходимо. Теперь я могу объяснить вам, что…

Надежда прервалась на полуслове и вдруг грязно выругалась. Взгляд ее уже был устремлен над моим плечом, и я резко обернулся. И выругался сам, не сдержавшись. На небольшой сохранившейся части трибуны расположилось… расположилась… странное существо. Это, судя по виду, самый настоящий демон. Демонесса. Высокая, выше двух метров точно. Это понятно даже сейчас, когда демонесса сидит. Выглядит ужасающе: темно-красная кожа, пустые белесые глаза, почти полное отсутствие носа и костяные наросты вместо одежды.

Поодаль от демонессы я заметил около десятка монстров. Не менее отвратное зрелище: гуманоидное строение, кожа темно-красная, почти коричневая; безволосые и местами чешуйчатые как у рептилий тела, безносые лица и костяные гребни на руках – торчащие, как плавники у рыб.

Демонесса выглядела, как демонесса из ада; костяные твари выглядели, как мутанты из лаборатории. Выдавали родство между существами только носы, вернее, почти полное их отсутствие. Как раз сейчас я изучающе смотрел в лицо демонессе, она – белесым взором, внимательно смотрела в ответ.

– Не волнуйтесь, – раздался заметно напряженный голос Надежды. – Щит Давида – надежная защита, его не сможет разрушить даже лорд-повелитель демонов. Сейчас я восстановлю силы, и мы или убьем эту тварь, либо переждем, пока закончится выплеск стихийной силы у нас дома и вернемся.

Слова Надежды немного успокоили. Да, приятного в ситуации мало, но паники нет.

Демонесса вдруг легко соскочила с осколка скальной породы, и с женской грацией – у представительницы человеческого рода подобная походка выглядела бы сексуально-привлекательно, двинулась в нашу сторону. Демонесса подошла вплотную к границе контура шестиконечной звезды, встав напротив Ангелины.

– Не волнуйтесь, – раздался вдруг голос. Вроде голос Надежды, но чужой, искаженный: – Щит Давида – надежная защита, его не сможет разрушить даже лорд-повелитель демонов…

Голос раздавался как будто отовсюду, накрывал и обволакивал. Это говорила демонесса – вдруг понял я, увидев, как полыхают багрянцем ее недавно белесые глаза. Вдруг зазвучал инфернальный смех – обнажив острые зубы, безносая демонесса смеялась. Смеялась она негромко, но звучало оглушающе – как будто звуки преисподней накатывают волнами, одна за другой.

– А если твой щит попытается разрушить кто-то, кто сильнее лорда-повелителя? – поинтересовалась вдруг демонесса, глядя на Надежду. Не дожидаясь ответа, она – наклонив голову в человеческом жесте, перевела взгляд на Ангелину.

– Я убью тебя первой, – раздался эхом инфернальный шепот.

Ангелина испуганно попятилась назад, но почти сразу споткнулась и упала. Похоже, слова демонессы лишили ее воли и координации, буквально выбивая почву из-под ног. Девушка запаниковала – приподнявшись на локтях, начала отталкиваться ногами, пытаясь отползти.

– Ангелина, оставайся на месте! – закричала Надежда. – Чтобы нам уйти отсюда, мне нужно…

Что нужно – Надежда договорить не успела. Демонесса оскалилась, глаза ее полыхнули багрянцем. Она взмахнула рукой, когти проскрежетали по невидимой пелене преграды. Причем скрежет раздался такой силы, что в голове раздался звон, заболели уши. И мне еще нормально – краем глаза я увидел, как пытающаяся подняться Ангелина падает обратно на землю, схватившись за уши и громко крича от боли.

Она ближе к демонессе. У нее сильнее восприимчивость, она острее чувствует магическое возмущение. В этот момент снова вокруг появилась мглистая пелена – обернувшись, я увидел, что глаза Надежды снова стали абсолютно черными.

Похоже, она собиралась обратно. Демонесса ударила еще раз. Услышал, как Ангелина пронзительно визжит, краем глаза увидел, как у нее из-под ладоней хлынула кровь. Закричал от боли да Сильва, Магнуссон – он стоит за Ангелиной, вроде держится на ногах, готовится сражаться. Бертезен я не видел, голову в ее сторону не поворачивал. Смотрел на демонессу не отрывая взгляда. Она замахнулась – похоже, сейчас последует очередной удар, и Щит Давида перестанет существовать.

Очень долго замахивается, очень. Как будто не торопясь, в замедленном воспроизведении… а, нет, это для меня время ускорилось. Демонесса ударила, но опоздала буквально на мгновение – мглистая пелена заполонила все вокруг.

Снова мы оказались в состоянии невесомости в абсолютной тьме, и снова это продолжалось несколько секунд. Мы вернулись обратно, в наш мир, на арену школы «Аскольд».

Только вот здесь все обстояло плохо – магическая аура гремела так, что в ушах закладывало. Круг Стихий превратился в магическую мясорубку. Казалось, здесь искажается само пространство. Я почувствовал, как из меня словно вытягивает душу, меня буквально выжимало как простынь. Похоже, сейчас все будет плохо – подумал я.

Обернулся – Надежда сохраняла спокойствие.

За ее спиной увидел, как обелиски – один за другим, начали вспухать взрывами. Медленно, очень медленно – я сейчас находился в состоянии скольжения во времени, как было однажды в общении со странным незнакомцем. Только тогда время настолько ускорилось, что мгновенье буквально остановилось, сейчас же я видел все, как в очень замедленной съемке.

Не знаю, как и почему это произошло, но несколько секунд обычного течения времени я проживал уже долго, очень долго. Обелиски взрывались стихийным огнем, медленно-медленно вспухая выплеском стихийной силы. Щит Давида не поможет – я видел, как защитный конструкт сжимается, будто под прессом, как бугрится и ломается белый мрамор пола. Нас сейчас как под прессом сплющит.

Надежда на происходящее внимание не обращала. Она действовала: в два быстрых взмаха полоснула себе вдоль по запястьям, разрезая и рукава кителя, и кожу. Резанула не ножом, а удлинившимся бритвенно-острым ногтем. Из разрезанных вен хлынула кровь, но на белый мрамор она не падала – левитируя, формируясь в сотканные их крови кинжалы.

Шесть. Шесть кровавых клинков.

Я вдруг понял, что в моменте ускорившегося времени только мы вдвоем с Надеждой – остальные пятеро замерли, как в поставленной на паузе картинке фильма. Кричащий да Сильва, закрывающая окровавленными руками лицо Ангелина, испуганная Бертезен – она в момент ускорения времени резко обернулась, и сейчас ее волосы замерли, веером взметнувшись в воздухе.

Надежда, вокруг которой плелась тонкая кровавая сетка, вдруг закружилась, как балерина в пируэте – и одновременно с этим движением шесть кровавых клинков разлетелись по сторонам. Меня ударило в грудь, но грудную клетку не пробило – удар вышел сродни воздушному толчку.

В этот момент я услышал – скорее, даже не услышал, а почувствовал, пронзительный крик Надежды. Лицо ее исказилось от напряжения, клубящаяся под ногами Тьма вышла из-под контроля и расплавленным черным свинцом брызнула по сторонам, разлетаясь тягучими кляксами. Взрыв темной жидкости поглотил кавайную светлость – фигура княгини испарилась. Еще мгновенье – я видел контур тела, который почти сразу опал хлопьями черного пепла.

Гибель Надежды я наблюдал всего пару мгновений. После удара созданным ею кровавым клинком, серая пелена вокруг уплотнилась. Из мглистого ковра под ногами рванулись густые лоскуты тумана, поднимаясь выше и заполняя все вокруг, а я потерял опору под ногами и почувствовал, что куда-то лечу.

Лечу назад, спиной вперед.

Пространство вокруг закрутилось, и на несколько секунд я ощутил себя словно в центрифуге. В животе ухнул комок, по ощущениям я как будто в сорвавшемся с тросов лифте. Туман серой пелены прикрывал нас друг от друга, но звуки через него проходили, пусть и приглушенные, как сквозь вату. Время снова вернулось в привычную скорость – я слышу визг Ангелины и крики да Сильвы.

Продолжался этот полет-падение недолго, всего несколько мгновений, после чего я упал и покатился по земле. Сгруппировался, вскочил на ноги. Осмотрелся заполошно и понял – нахожусь в открытом амфитеатре школы «Аскольд». Круга Стихий здесь больше не было, а вот амфитеатр узнаваем.

Тихо вокруг, спокойно.

Тишину нарушал только долгий стон Ангелины – она лежит, подтянув ноги к груди и прислонив ладони к ушам. При этом кровь с ее рук и волос исчезла – отметил я машинально. Совершенно мимоходом, потому что уже осматривался вокруг и силился понять, куда мы попали.

Тихо вокруг и спокойно.

Как в могиле.

«Альбин?»

Ответа не последовало.

– А это мы где? – проговорил вскочивший на ноги да Сильва, как и я ошеломленно осматривающийся по сторонам.

Голос его звучит негромко, едва слышно. Ощущение, что у меня уши заложило.

На ногах только мы с ним вдвоем. Магнуссон лежит навзничь, только сейчас открыл глаза и пытается проморгаться. Бертезен стоит на четвереньках, на локтях, смотрит на окружающий мир сквозь локоны растрепанной прически.

– Где мы? – снова спросил да Сильва.

Он говорит громче, но голос слышен по-прежнему сквозь вату.

Бертезен поднялась на ноги, посмотрела на меня, на да Сильву.

– Рискну предположить, что мы в аду, – подрагивающим голосом произнесла она, снова глядя на меня.

Я смотрел по сторонам. На Бертезен не смотрел.

Никаких чужих эмоций я больше не ощущаю. Эмпатия пропала. Браслетов-негаторов на мне нет, но сосущее чувство пустоты от отсутствия силы ощущается крайне остро. При этом безо всякой эмпатии я осознал и понял, что приглушенный голос Бертезен дрожит не от волнения, а от испуга.

Глава 3

«Мы в аду», – эхом прозвучали в памяти слова Бертезен.

Осознание случившегося накрыло беспросветной тоской. На миг, чтобы справиться с собой, прикрыл глаза. Легче не стало – перед взором стояла картинка гибели Надежды. Ощущение безнадеги при этом накатило еще сильнее.

В теле появилась слабость, даже болезненная слабость – захотелось лечь, закрыть глаза и будь что будет. Понимая, что происходит что-то неправильное, я приложил немалые усилия перебороть возникшие ощущения. Сжал кулаки до боли и, открыв глаза, снова осмотрелся по сторонам.

Похоже, мы действительно в очень, очень плохом месте. Это, без сомнения, амфитеатр арены школы «Аскольд», только… не в реальном мире. Как будто в черном его отражении, созданной во тьме копии.

Мы оказались по-настоящему в темном месте, в прямом смысле слова.

Царящий вокруг мрак давил, причем буквально – я снова ощутил, как меня накрывает тянущее слабостью чувство беспросветной тоски. Ощущение усиливалось оттого, что я не воспринимаю никакого отклика магической силы. Даже дышать здесь тяжело, под бровями появилась тупая боль и давит на грудь нехватка воздуха. Мрачное небо затянуто серыми облаками, да и вообще все окружающее наблюдаю словно в черно-белом спектре прибора ночного видения.

Вокруг темнота, но не непроглядная. Единственные источники света здесь – это… я вдруг понял, что именно мы вшестером чуть разгоняем Тьму. Только мы в этом странном мире выбиваемся из палитры от черного до серого – яркие пятна цвета на темно-сером фоне. Мы разгоняем Тьму так же, как в компьютерной игре, юнит на экране разгоняет накрывающий местность туман войны. Только мы не настолько ярко светимся, и темный полумрак превращается просто в серую муть, клубящийся вокруг нас мглистый туман.

Чем дальше от нас, тем меньше серого света – очертания трибун амфитеатра уже размыто темнеют, без четкости и контраста. Но можно заметить и понять, что они покрыты, будто черным плющом. Даже без возможности предметно рассмотреть неприятно выглядит; я бы не очень хотел оказаться там. Вот нисколько.

Похоже, что мы – живые гости в этом мертвом мире, куда перед смертью отправила нас Надежда, спасая сначала из Инферно от безносой демонессы, а потом от взрыва в амфитеатре.

Обдумывал это я уже на ходу – преодолевая с каждым шагом слабость и накатывающее бессилие, подходя к Ангелине. Девушка так и лежал на боку, обхватив голову руками и прижав колени к груди, всхлипывая от страха и боли.

Когда я легко коснулся ее плеча, Ангелина вскрикнула и дернулась. Отняв руки от лица, девушка испуганно посмотрела на меня. Видимо, только сейчас до нее дошло, что боль исчезла – как и кровь. В недоумении Ангелина посмотрела на свои ладони, потом схватилась за меня и поднялась на ноги.

Осматриваясь по сторонам, она крепко прижалась ко мне, явно не собираясь отпускать. Похоже, несмотря на избавление от ментального давления и боли, Ангелина не полностью еще пришла в себя, на грани истерики. И слабость и с тоской безнадеги она, полагаю, испытывает схожие с моими.

Эмоций я ее не чувствую, но ощущаю, как Ангелина крупно дрожит, слышу дробный перестук ее зубов. И это не от холода – здесь, в этом странном темном мире, тепло. Как на болоте в жаркий день. Душно, воздуха не хватает, но не холодно.

Ангелина между тем осознавала новую реальность. Которая ей не нравилась. Буквально вцепившись и повиснув на мне, она снова всхлипнула. Остальные уже сгрудились рядом с нами. Напряжены, испуганы, но выглядят гораздо лучше: Магнуссон и Бертезен даже почти сохраняют внешнее спокойствие. Да Сильва крутит головой по сторонам, но и он самообладания не теряет. Гарсия обхватила себя руками, мелко-мелко дрожит; побледнела так, что ее смуглая кожа приобрела серый оттенок, глаза широко раскрыты. Но тоже в истерику не собирается.

Ангелина снова всхлипнула, и едва не опустилась на землю – пришлось удержать ее на ногах. Плохо дело. В отличие от всех остальных, неоднократно бывавших на пороге смерти, Ангелина явно впервые в настолько плохой ситуации, и ей сейчас очень непросто. Или это последствия ментальной атаки демонессы, после которой Ангелине хуже всех пришлось.

Так, ладно, надо что-то делать.

– Версия с адом принята, – пытаясь говорить спокойно, произнес я. – Еще есть?

Голос снова прозвучал тихо, как будто в ушах у меня вата. У остальных, похоже, ощущения схожие – я видел, как все переглядываются, как да Сильва трет уши.

– Я примерно представляю, что это за место, – неожиданно проговорила Бертезен.

– И что это за место? – в один голос спросили мы с Магнуссоном.

– Это темное отражение нашего мира. Как будто его тень. Здесь нет света, зато есть Тьма. И здесь нет энергии стихийной силы, так что мы здесь оказались в своем первозданном состоянии… здесь мы обычные люди.

Только сейчас я заметил, что смотрит на меня Бертезен вполне обычным взглядом. Точно, у нее глаза больше не красные! Глянул на Магнуссона – у него, оказывается, вообще глаза голубые. Скандинав, неудивительно. У Ангелины, которая все так же стоит, цепко держа меня за руку – зеленые. Глаза – огромные, смотрят на меня. Слабо воспринимает происходящее, до сих пор испугана настолько, что не понимает, о чем вообще речь. В попытке хоть немного успокоить, я обнял девушку – она сразу обхватила меня, крупно дрожа от страха и шока пережитого.

«Даже лорд-повелитель не может разрушить Щит Давида», – вспомнил я и слова Надежды, и то, как ее передразнивала безносая демонесса. Что же это за могущественная тварь такая?

Резко выдохнув, я отбросил мысли об этом – не время. Надо сначала разобраться с тем, что на первом плане.

– Ты знаешь, как отсюда выбраться? – посмотрел я на Бертезен.

Говорил уже громче, чем обычно, при этом голос звучал все еще негромко. Бертезен в ответ на мой вопрос только покачала головой.

– Расскажи все, что ты знаешь об этом мире, – попросил у нее Магнуссон, опережая мой вопрос.

– Это все, что я знаю.

– Здесь опасно? Здесь есть другие обитатели? Здесь…

– Больше я ничего не знаю, – прервала вопросы Магнуссона Бертезен. – Сказала все, что сама слышала об этом отражении.

– От кого ты это слышала?

– Сейчас это важно?

– Сейчас все важно.

– Мою мать убил человек, который умел перемещаться, как я слышала, по темному отражению мира. Предполагаю, что речь шла об этом месте.

– Прости.

– Все в порядке, свою мать я любила не больше, чем она меня.

– Ее убийца перемещался порталами?

– Не знаю. Могу только догадываться, что нет.

– Нет?

– Насколько понимаю, он заходил сюда в любом месте, добирался до нужной точки и там выходил.

– Это же… – поразился Магнуссон. – Он еще жив?

– Не думаю. Если он действительно так мог перемещаться без маяков, то с такими способностями долго не живут, – покачала головой Бертезен.

Действительно, подумал я параллельно: это же абсолютное оружие, от него никто не застрахован. Такому человеку место только в клетке под присмотром, или вообще не место в мире. Его бы уничтожили превентивно, не оглядываясь на последствия. Ракеты на Кубе во время Карибского кризиса – цветочки по сравнению с такими возможностями.

Магнуссон и Бертезен замолчали. И они, и да Сильва и Гарсией сейчас смотрели на меня с невысказанным вопросом.

– Ничего не знаю, если вы все об этом, – покачал я головой. – С Надеждой заранее я не встречался, могу судить о происходящем только по тому, что видели и вы. Полагаю, что она забрала нас в Инферно…

Я сделал паузу, посмотрел на Магнуссона с Бертезен. Да Сильва и Гарсия тоже на них смотрели – альбиносы все же получали лучшее, чем у них, образование.

– Да, это было Инферно, – кивнул Магнуссон.

– Полагаю, она намеревалась забрать нас в Инферно, чтобы или спрятать, или через него переместить… в Лондон, или куда еще, можно только гадать. Но появление демонессы спутало ей все планы.

При упоминании о безносой, обнимающая меня Ангелина крупно задрожала и передернула плечами. Похоже, последствия внимания могущественной твари для девушки крайне серьезные, до сих на грани истерики.

– У меня есть мысль, как нам попробовать отсюда выбраться, – сказал я.

– Святилище богини? – произнесли в один голос Бертезен, Гарсия и да Сильва.

Похоже, умные мысли приходят не мне одному.

– Да. Если это место – отражение нашего мира, то святилище должно быть и здесь.

Магнуссон, который только что промолчал, посмотрел на небо, развернулся на месте, осматривая темнеющие трибуны пустого амфитеатра. После безошибочно повернулся в ту сторону, где находился район города со святилищем. Судя по виду, лишившийся красного цвета глаз альбинос прикидывал сколько нам придется туда идти. А идти туда, если пешком, нам совсем не близко.

– Может, у кого есть другие варианты? – поинтересовался я.

Других вариантов не было, так что мы двинулись в сторону почетной ложи, под которой расположен выход с арены. На трибунах сверху и по сторонам там налеплены темные массы черного плюща, но рядом с подтрибунным проходом его не наблюдается.

Шли небыстро, тесной группой – словно находя в близости друг к другу спокойствие. Ангелина шла рядом со мной, по-прежнему крепко прижимаясь и держа меня за руку. Все же очень сильно ее накрыло там, в Инферно от близости демонессы – никак не может вернуть самообладание. Привычной уверенности и спокойствия как не бывало.

Мы прошли половину площадки арены и подошли к нависающей сверху почетной ложе, под которой находился выход в подтрибунное помещение. Отсюда заметно, что на трибунах по сторонам даже не черный плющ, а скорее черные змеи лиан – с близкого расстояния выглядит все намного более омерзительнее, чем мне казалось. Словно черный паразит опутал трибуны арены.

Двери в подтрибунном проходе были открыты, но по мере приближения к зеву мы не сговариваясь замедляли шаг. Темнота под трибуной расходилась, трансформируясь в серую мглистую муть. Неяркий свет, который мы как живые существа распространяли, пусть и недалеко вокруг себя, разгонял мрак. Темные очертания вокруг отступали, но тьма в зеве прохода наоборот становилась ярче. Она по мере нашего приближения словно оживала, блестела как нефть. Ждала нас.

– Я бы туда не каждого своего врага отправил, – негромко произнес да Сильва, когда мы не сговариваясь остановились метрах в пяти от прохода.

Я бы тоже в темный зев прохода отправил далеко не каждого врага. Сам бы добровольно и вовсе не пошел бы никогда – оттуда веяло даже не смертью, а чем-то худшим.

– Давайте попробуем забраться на трибуны…

В дальнем конце арены я видел и запомнил участок скамей без черного плюща и сейчас обернулся туда. Да, сереет трибуна, даже отсюда понятно, что там нет вызывающих опаску растений. Другое дело, как вниз спускаться – стены амфитеатра вроде гладкие, в скалолазание не поиграешь.

В этот момент раздался негромкий вскрик, и я резко обернулся. И не удержался, невольно выругался – из блестящей Тьмы прохода, как будто из темной бездны, появилась согбенная фигура. И сразу вторая.

Снова раздался испуганный вскрик. Ангелина отшатнулась, потянув меня за собой, но я вырвал руку, остался на месте. Слышал возню позади – похоже, Ангелина пыталась убежать не глядя куда, ее перехватили. Оборачиваться не стал, во все глаза глядя на появившихся существ. Странное и страшное зрелище.

Когда-то, без сомнений, это было людьми, сейчас же эти организмы являлись только тенью прошлого состояния. Серая кожа – как у мертвых, согбенные тела – идут, скрючившись на полусогнутых и касаясь пальцами земли, как обезьяны; бросается в глаза худоба существ – тонкую серую кожу натягивают кости и позвонки.

Когда-то это были люди, но когда я посмотрел в глаза ближайшего существа, не увидел ничего человеческого. По спине пробежал холодок – глаза полностью черные, залитые мраком тьмы. Существо, глядя на меня, издало глухой то ли стон, то ли вой, в котором слышался животный голод.

Эти твари явно хотели нас сожрать.

Черный немигающий взгляд притягивал и не отпускал; в ушах раздалось инфернальное шипение, после чего я увидел, как тонкие губы ближайшего существа поднимаются, обнажая небольшие и острые – одинакового размера по всей челюсти, зубы.

Два звука раздалось одновременно. За спиной раздался хлесткий – даже сквозь ватную пелену, звук пощечины и дробная речь на испанском. Похоже, пытающуюся убежать Ангелину перехватила Гарсия и сейчас пытается привести ее в чувство. Вторым звуком был громкий крик, которым подбодрил себя да Сильва. Он опомнился первым из нас: получив от бразильца прямой удар ногой в грудь, ближайшая серая тварь покатилась назад, попав под ноги второй.

Я добавил – с ноги. Для этого и оставался и не оборачивался к бегущей Ангелине. Оба серых существа укатились в темноту прохода, которая беззвучно их поглотила их.

– Уходим, уходим, – произнес Магнуссон, который уже схватил разгоряченного да Сильву за плечо, увлекая за собой.

Здесь все действия словно имеют инерцию. Управляешь своим телом без мгновенного оклика – не машина на трассе, а будто яхта на воде, не сразу реагирующая на поворот руля. Слабость и давление, которое приходится преодолевать. Требуют усилий – вот и да Сильва, порывистый, сейчас так разогнался в действиях, что сам чуть в темный зев не залетел, хорошо его Магнуссон остановил.

Странное место, пугающее. Поскорее бы отсюда убраться.

Сделав несколько шагов спиной вперед, я попятился, оставшись последним между черным проходом и остальной группой. Ни одной твари оттуда больше не появилось, так что я развернулся. Увидел, что Гарсия и Бертезен уже тащат под руки Ангелину к трибунам – к серому, не занятому черным паразитом сектору.

Магнуссон тащил за собой да Сильву, бразилец тряс головой, словно пытаясь прийти в себя. Я подхватил его с другой стороны, и, разгоняясь, мы побежали догонять девушек, которые уже далеко отбежали.

– Оно двигается! – вдруг пронзительно закричала, почти завизжала Бертезен, оборачиваясь к нам и показывая в сторону трибун.

Что такое «оно» я понял уже через пару секунд. Черный паразит плюща, переплетаясь, действительно двигался – лианы змеями спускались с трибун прямо за нами, ползли по скамьям вдоль амфитеатра, двигаясь к чистой трибуне. Темное покрывало напоминало смыкающиеся в пасти челюсти.

После крика Бертезен, наверняка даже не понимая, что двигается и куда, Ангелина все же сорвалась в истерику. Она бессвязно кричала и пыталась вырваться из рук, тащивших ее Гарсии и Бертезен. Мы с парнями уже догнали девушек, вместе с да Сильвой подхватили Ангелину, потащили ее вперед.

Длина арены – восемьдесят пять метров, мы уже треть ее преодолели. Добраться до противоположной трибуны – секундное дело. Но дальнейший бег наперегонки с ползущей по трибунам тьмой по ощущению показался вечностью.

Мы успели – черная паразитарная масса ползла, но без стремительности. Здесь, в этой части арены, не было лестниц, перед нами отвесный парапет в полтора человеческих роста.

Девушек наверх мы закинули одну за другой. Потом да Сильва, как самый тяжелый, встал на плечи Магнуссону и запрыгнул наверх. Следом также залез я – и уже придерживаемый да Сильвой, свесившись вниз, подал руку Магнуссону. Он самый легкий, и вместе с да Сильвой мы без особых усилий затянули его наверх. Получилось быстро и четко – подобное Патрик, в отличие от других наставников по практической стрельбе, с нами тренировал.

Да Сильва, едва Магнуссон оказался рядом с нами, грязно выругался. Я посмотрел по направлению его взгляда – из черного зева прохода появлялись серые существа. Их насчитывалось около десятка, и они двигались в нашу сторону. Не очень быстро, но по ощущениям быстрее, чем сонное движение во время первой встречи. Похожих на людей серых организмов оказалось около десятка, они находились от нас на разной удаленности. Я отмечал это, периодически оборачиваясь – мы уже поднимались наверх, перепрыгивая по ступенькам рядов.

Черные змеи лиан вместе с темной массой располагались в десятке метров от нас по обеим сторонам трибун. Надвигаясь медленно, но неумолимо. Твари, как я и боялся, ускорялись – несколько из них уже прыжками забрались на парапет. Двигались они уже быстро, как хищники на охоте. А мы уже находились на самом верху трибун амфитеатра.

Высота – примерно, как третий этаж, просто так не спрыгнешь. Но об этом я подумал только мельком, сразу же забыв. Отсюда открылся панорамный вид на Нагасаки, и я замер, стоя с открытым ртом – как будто на ходу влетев в прозрачную стену. Смотрел я на другую сторону залива, где стеной – от земли до неба, стояла самая настоящая Тьма.

Если темный зев подтрибунного прохода вызывал неприятные чувства при приближении, то подавляющее чувство страха от стены Тьмы накатывало с расстояния нескольких километров. Я замер, чувствуя, как накатывает слабость и буквально опускаются руки. Забыл и про наползающую черную массу и про бегущих за нами существ. Кролик перед удавом, буквально – Тьма поглощала и подчиняла, лишала сил к сопротивлению.

Встряхнулся я сам. За миг до того, как раздался предупреждающий крик Магнуссона. Только что он, молодец, привел в себя оплеухой да Сильву, толкнул девушек – Ангелина билась в истерике, а Бертезен с Гарсией при виде темной стены замерли, как и я. Все трое девушек упали кубарем, я услышал испанские ругательства Гарсии, хлесткие слова Бертезен. Пришли в себя, молодцы. И Магнуссон молодец, привел всех в чувство. Либо у него с силой воли все хорошо, либо на него просто подавляющая аура Тьмы не так как на нас действует.

Я обернулся, осмотрелся и понял, что серые твари до нас уже почти добрались. Их уже почти десяток на трибунах, к нам приблизились три. Двигались они прыжками, словно обезьяны, перескакивая через ряды. Да Сильва снова без рук, прямым ударом ноги встретил одну из тварей, которая взлетела и улетела – далеко, раскидав в стороны тонкие руки и ноги.

Двигались существа уже совсем не как сонные зомби, а быстро, стремительно – все более ускоряясь. Вторая тварь проскочила мимо да Сильвы, бросившись на девушек. Я сбил ее плечом в полете, добавил кулаком по загривку, ломая шею. Еще одна тварь была уже совсем рядом, и опять на ее пути встал да Сильва – ударив в голову подъемом, как по футбольному мячу. Третий нелюдь рухнул на скамейки спиной, сложившись в проходе и замерев, но еще не меньше пяти поднималось прыжками к нам. По сторонам наползала черная масса змеящихся лиан, но еще далеко – если разобраться с организмами, будет время подумать, что делать.

В ушах, сквозь ватную пелену, стоял громкий визг. Это Ангелина кричала, пытаясь вырваться из рук Гарсии и Бертезен. Все, похоже, совсем с катушек съехала…

– Да посмотрите же наверх! – завизжала Ангелина.

И вовсе она не от истерики кричала – обернувшись, я увидел, как с неба падает плотная черная тень. Я рухнул под скамью, заметив краем глаза, что также падают и остальные, уходя от блестящих черных когтей: с неба прилетело нечто похожее на огромного птеродактиля. Тоже темное существо – от пролета черной птицы повеяло холодом.

Холодом и тоской – эхо Тьмы, слабый отголосок того, что мы все испытывали недавно, зачарованные при взгляде на черную стену. Над нами пролетела темная тварь, плоть от плоти той самой Тьмы, что стеной возвышается на другой стороне залива.

Еще громче завизжала Ангелина, закричала от страха Бертезен, лежа лицом вниз и закрыв голову руками. Черная летающая тварь пролетела к девушкам ближе всех, похоже, чем она ближе, тем сильнее действует аура Тьмы. Гарсия, кстати, самообладание сохраняла – лежит на бьющейся в истерике Ангелине, вдавливая ее голову вниз, сама осматривается по сторонам. Глаза огромные, как блюдца, сама серая от страха, но паники во взгляде нет.

Я уже был рядом, поднимая Бертезен. Глянул наверх – черная тварь, полого разворачивалась, расправила широкие перепончатые крылья, за которыми тянулся лоскутный шлейф Тьмы. Да Сильва и Магнуссон уже отбивались от тварей, причем бразилец каким-то образом схватил одного нелюдя за ноги, работая им, как дубиной. В этот момент на него запрыгнул еще один, клыки вонзились бразильцу в предплечье, но на помощь подоспел Магнуссон, сбивая существо ударом.

Темная летучая тварь между тем почти закончила разворачиваться. Снизу к нам забирались еще не менее десятка нелюдей, черная масса была уже совсем близко.

– Вниз, прыгаем! – крикнул я, потянув Бертезен (одной рукой) и Гарсию с Ангелиной (другой рукой) к парапету трибун.

Идея была не очень хороша, но альтернативы не нашлось. Пусть высота серьезная, лететь прилично, но здесь мы точно долго не проживем. Бертезен прыгнула первой, даже не сильно думая. Гарсия, Магнуссон и да Сильва последовали за ней. Ангелине пришлось помочь – вниз я ее буквально скинул, сразу же прыгнув следом.

Один за другим мы с глухим стуком приземлились в неприветливо-твердую землю. Громко вскрикнул от боли да Сильва, схватившись за ногу, застонала Ангелина – она приземлилась плохо и с размаха ударилась ключицей, похоже, сломала. Бертезен с Магнуссоном морщатся от боли, но уже на ногах. Выглядят лучше и деятельнее всех, уже помогают подняться матерящемуся на испанском да Сильве. Гарсия упала дальше всех, поднялась на ноги. Хромает, но стоит сама – вроде здорова.

Осмотрел я всех мельком, потому что как раз сейчас ударом ноги сверху ломал шею одной из тварей – часть которых прыгнули следом за нами, посыпавшись вниз, как горох. Не все встали после приземления, но были и приземлившиеся удачно. Как раз одна шустрая тварь только что перекатилась и вдруг пружиной скакнула на меня.

Чиркнули когти по плечу, совсем рядом оказалась раззявленная пасть. Закрывая горло, я опустил подбородок, с криком отстраняясь. Тварь, цапнув клацнувшими зубами воздух, тут же вцепилась мне в бок, прокусывая китель. Сразу же хрустнула шея – после моего удара локтем сверху. Какие-то они хрупкие эти твари, почти как хрустальные.

Сверху пронеслась темная тень, снова повеяло пробирающим до костей холодом. Не так, как наверху, когда мы были к ней ближе, но тоже ощутимо. К счастью, темной летучей твари было безразлично, чем питаться – она схватила сразу двоих существ, оставшихся на парапете, сильными толчками крыльев поднимаясь в небо. Один из нелюдей практически сразу или вырвался из когтей, или темная тварь его не удержала – серая фигура мелькнула в падении, приземлившись на землю неподалеку от нас. По инерции нелюдь покатился вперед, прямо к стене соседнего корпуса школы, которую в этом месте покрывали блестящие чернотой лианы.

У меня эти темные змеящиеся растения вызвали опаску одним своим видом – и не зря. Темная масса ожила, метнувшись и оплетая попавшую в хватку нелюдь. Это было нечто страшное: похожее на человека создание начало быстро усыхать – черные змеи его не просто душили, а словно высасывали все жизненные силы.

Зрелище никого не оставило равнодушным, оторопели от увиденного все. Я почувствовал, как меня кто-то сжимает за руку. Гарсия, надо же – волосы растрепаны, глаза как блюдца. И рядом труп еще одной твари – похоже, когда на меня напрыгнула тварь, еще одна атаковала со спины, и Гарсия ее убила.

Ангелина неподалеку, уже на ногах. Подняться ей помогли Магнуссон с Бертезен. На ногах стоит, но… лицо перекошено от боли, висящую как плеть левую руку прижимает к телу, губа прикушена до крови. Да Сильва ругается, его пассажи по-прежнему слышны, как сквозь вату. Он уже опирается на Бертезен, лицо тоже перекошено от боли – похоже, прыгать ему на одной ноге. Магнуссон уже рядом со мной, растрепан и возбужден. Ноздри раздуваются, заполошно осматривается по сторонам.

Так, вроде сиюминутной опасности нет – летучая тварь удаляется, почти невидная на фоне серого неба. Нелюди сверху больше не падают, лианы на стенах корпуса школы неподалеку остаются на стенах, к нам не ползут.

– Спокойно, спокойно! – услышал я свой голос. – Нам главное добраться до святилища, и там все будет нормально, – это я уже сказал, подхватывая да Сильву за руку. С другой стороны от него Бертезен, так что оперся он на нас двоих.

Гарсия подошла к Ангелине, помогая и придерживая ее. Магнуссон двинулся вперед, обгоняя нас на несколько метров и внимательно осматриваясь по сторонам. Так, тесной группой и поддерживая друг друга, мы двинулись по дорожкам среди корпусов школы сквозь мглистый серый туман.

В иной ситуации, в другой реальности, мы бы шли ближе к стенам. Сейчас же «прятались» на открытом пространстве, избегая и зданий – темнеющих черными проемами окон и покрытых во многих местах черными лианами, и аллеей с деревьями, кроны которых были оплетены, будто серой паутиной.

Преследования нет, но почти каждый из нас периодически оглядывался. Напряжены все до крайности, идти тяжело – приходится преодолевать болезненную слабость. Нахождение в этом мире – уже как испытание, для духа и тела. Без схваток с нелюдью и прыжков с трибун арены.

Покинув территорию школы, шли мы, несмотря на травмы, довольно ходко. Тишина вокруг абсолютная. Мертвый мир, ночное кладбище в мглистом тумане – мы как будто в плохой сказке оказались. По спине снова повело морозцем – если у святилища ничего не получится, то… усилием я запретил себе об этом думать.

До нашей цели, до святилища – по мертвому городу нам нужно пройти несколько километров. К счастью, шли мы спиной к возвышающейся по другой стороне залива стены клубящейся Тьмы – поэтому не приходилось на нее смотреть, не приходилось бороться с подавляющим чувством безнадежности.

Не встречали мы больше ни нелюдей, ни темных тварей. Магнуссон, который внимательно наблюдал по сторонам, высказал предложение, что Тьма в этом мире липнет и клубится только рядом с тем, что создал человек. Имело смысл, потому что здесь, на узкой дороге, идущей по склону горы, мы не видели ее присутствия. На всем пути от школы к городским кварталам – вниз по склону горы, практически не было застройки. И деревья здесь вполне нормальные – насколько могут быть нормальными деревья в темном отражении мира. Если не присматриваться, выглядят, как черные клены, листья которых к осени совсем темнеют, теряя оттенок багрянца.

Городские кварталы по мере нашего продвижения по серпантину дороги постепенно приближались. Да Сильва с каждым пройденным метром казался все тяжелее и тяжелее – помогать ему идти было довольно утомительно. К тому же он постепенно терял силы, и мы уже вместе с Бертезен его практически несли, подхватив под руки с обеих сторон.

Постепенно я чувствовал, что и мне каждый шаг дается все с большим трудом, самым настоящим преодолением. Дыхание стало сиплым, перед глазами опускалась темная пелена, перед взором заметались красные мушки. Истощение до этого накатывало постепенно, исподволь и незаметно, а сейчас словно ускорилось. Причем истощение не только физическое – как звучали будто бы сквозь вату голоса остальных, так сейчас словно бы сквозь вату пробивались уже мои мысли. Простые мысли, на сложные меня уже не хватало.

Вдруг в какой-то момент я подумал, что так быть не должно, это неправильная усталость – в этот момент темный асфальт прыгнул мне в лицо. Чьи-то руки почти сразу перевернули меня на спину, помогли подняться.

Оказавшийся рядом Магнуссон стянул с меня китель, разорвал рубашку и выругался. Негромко, зло. Я поднял голову, глядя себе на грудь, и тоже выругался, если бы мог: в том месте, где мне в бок зубами вцепился нелюдь, расходилась чернь. Как у Надежды, когда она обращалась к Тьме, и под кожей у нее появлялись черные вены.

Вот только у нее это было трансформацией, а у меня выглядело заражением.

Магнуссон начал ругаться, мешая самые разные языки. Только сейчас я понял, что не один такой – да Сильва ведь тоже ранен нелюдями. С него тоже стянули китель, и тоже у него под кожей заметно заражение Тьмой. Только да Сильву грызли за руки, и сейчас у него чернело правое предплечье; он истощен физически, но взгляд довольно осмысленный, что-то говорит и отвечает на вопросы остальных.

Я так, как он, не могу – у меня голова тяжелая. Мне что-то говорят, что-то от меня хотят, но я могу только говорить, или только думать – что-то одно. Одновременно уже не получится, поэтому даже слова не вымолвить, не хватает меня на это сложное разумное действие.

Магнуссон громко выругался и как-то извернулся, закидывая на себя руку да Сильвы, после чего вдруг перекатом поднялся на ноги. Бразилец теперь висел у него на плечах. Тоже Патрик этому научил – вспомнил я сквозь одолевающую разум муть заражения.

Меня никто так поднимать не стал – с одной стороны встала Гарсия, с другой Бертезен. Рядом, периодически шипя от боли, шагала Ангелина, которая шла теперь сама, без поддержки.

Голова у меня чугунная, но именно благодаря Ангелине я не отключился вновь. Перед глазами плавала серая муть, мысли путались, но всхлипы и стоны боли девушки заставляли сосредоточиться на мысли о том, как ей приходится преодолевать боль и страх. Неожиданно, это оставляло меня в сознании, словно якорь.

Краем уха я слышал, как Магнуссон подбадривает остальных. Сипло говорит – нести да Сильву ему было непросто. А говорил он, подбадривая всех о том, что здесь – а мы уже шли по тесным узким улочкам города, нет Тьмы. А значит, нет нелюдей и нет черных лиан.

Вокруг мертвый, но пустой город. Нам повезло – святилище рядом, и значит надежда есть, слышал я слова Магнуссона. Если бы в этих кварталах жила Тьма, или существа, подобные тем, что мы встретили на арене, все бы мы точно не спаслись, продолжал Магнуссон объяснять и подбадривать. А так – шанс есть, поэтому надо идти.

Когда мы наконец добрались почти до самого места, я двигался на одной силе воли – примерно так же, как это было в самом начале пути в этом мире, когда ковылял к кнопке «SOS» от алтаря на поляне ритуала.

Сквозь пелену перед взором увидел, что святилище действительно отличается от окружающегося серого мира – здесь даже почти есть краски. Бертезен и Гарсия довели меня до двух деревьев. Краем глаза увидел, как Магнуссон сгружает с себя да Сильву, усаживая его у дерева. Падает рядом – похоже, силы кончились.

Невероятным усилием я поднял руку, положил ладонь на кору. Ощутил слабое тепло. И все, больше ничего – никакой реакции.

Приплыли.

Воля к жизни и способность к действию меня покинули в этот момент, ноги подкосились. Бертезен и Гарсия удержали меня, не дали упасть. Попытались растормошить, усадили у дерева, но я уже проваливался в беспамятство.

Вдруг совсем рядом оказалось лицо Гарсии и ее такие большие сейчас глаза. Она приподняла мою голову, сжимая ладонями, и неожиданно поцеловала. Не очень в формате принятого способа – почти сразу прокусив мне губу; сразу после этого поцелуй стал взрослым и довольно активным, а боль в прокушенной губе – сильнее.

«Поцелуй жизни» – целительская практика, когда одаренный целитель делится с кем-то жизненной энергией при исчерпании Источника. Мы сейчас в мире без магии, но у Гарсии невероятным образом получилось отдать мне часть своей жизненной силы. Я вдруг почувствовал прилив бодрости, а вялость тела и помутнение сознания отступили.

Как приятно осознавать себя не овощем.

Огромные глаза Гарсии все еще были рядом, она только-только отстранилась. На ее внешности «поцелуй жизни» сказался не очень хорошо – щеки впали, под глазами темные круги. Рядом раздались удивленные возгласы, меня мгновенно подняли на ноги. Я сразу не понял, в чем причина возбужденных криков, но Бертезен показала мне на деревья – в стволе одного из них торчал воткнутый меч.

Только что его здесь не было. Нет, точно и определенно не было – судя по голосам остальных, меч появился несколько секунд назад.

Я подошел ближе. Простой и широкий клинок воткнут в ствол на треть. Не длинный, как катана, не короткий – как танто. Вакидзаси – так называется такой тип мечей. Откуда я это знаю? Изучал тему, когда узнал, что душа Надежды слепком души связана с демоническим мечом.

Именно такой меч, как я знал, ей подарили, чтобы убить семь лет назад. Но из-за того, что Надежда забыла о подарке и не сразу взяла меч в руки, дарители не достигли цели. Замирая от надежды, я взялся за рукоять меча, и… снова ничего.

Держась за меч, не отпуская рукоять, я попробовал обратиться к богине.

Снова ничего – ни ответа, ни реакции. Отпустил рукоять меча, отошел на шаг назад. На меня смотрели все: Ангелина с залитыми слезами лицом, прикусившая до крови губу Бертезен, поднявшийся на ноги Магнуссон; смотрел сидящий у дерева бледный да Сильва – на лбу у него капельки пота; смотрела Гарсия, которая стоит рядом и смотрит на меня впавшими глазами.

Никто ничего не спрашивал, на моем лице все и так было написано, похоже.

– Может быть, твоя богиня просто отправила нам оружие? – глухо поинтересовался Магнуссон.

– Может быть, – прошептал я.

Магнуссон сделал пару шагов и взялся за рукоять меча, собираясь попробовать вытащить. И вдруг исчез – мгновение, и нет его.

Несколько секунд стояла полная тишина. Никто не говорил ни слова, все переглядывались.

– Попробуй, – обратился я к Ангелине, которая стояла сейчас ближе всех к мечу.

Несколько шагов, касание рукояти – и прекрасное видение растворилось, как не было. Следующим был да Сильва, который с помощью Бертезен пропрыгал к мечу. Он находился на грани потери сознания от заражения Тьмой, как и я недавно, не совсем понимая, что происходит. Но в последнее мгновенье хотел остановиться, явно собираясь пропустить сестру и Бертезен вперед. Но они обе не сговариваясь подтолкнули его так, что пропустить вперед у него никого не получилось.

Снова едва только случилось касание, снова произошло исчезновение – мгновенное, как исчезновение темноты при включении света. Да Сильва просто пропал из этого мира.

Магнуссон и Ангелина исчезли спонтанно, почти случайно. Да Сильва почти осмысленно. Мы втроем уже осознали происходящее, и сейчас Бертезен смотрела на ослабленную передачей мне жизненной энергией Гарсию, явно желая пропустить ее вперед.

– Теперь ты, – повернулся и я к едва стоящей на ногах девушке.

– Нет, – покачала Гарсия головой. – Сейчас снова ты попробуй.

Впавшие с темными кругами глаза смотрели на меня не отрываясь. Под взглядами Бертезен и Гарсии я снова шагнул к мечу, снова взялся за рукоять.

Снова ничего, вообще никакого отклика.

Плохо. Хорошо, что остальные сумели уйти. О том, что ушли они не домой, я старался не думать – потому что если это так, то это… плохо.

– Анна, – заговорила Бертезен, – сейчас ты отправишься туда, скажешь, что у Рейдзи не получается…

– Нет, – прервала ее Гарсия. – Я, может быть, не очень умная, и у меня нет королевского образования как у некоторых. Но у меня хватает мозгов, чтобы понять: разобраться с тем, что происходит, дома у тебя получится лучше, чем у меня. Давай, иди и выясни, почему у Рейдзи ничего не получается. Мы подождем тебя здесь. Давай, давай, – обращаясь к Бертезен, Гарсия махнула рукой в сторону торчащего из дерева меча, добавив уточняющих междометий и словооборотов на испанском.

Бертезен посмотрела на меня, кивнула. Коснулась меча, исчезла.

С помощью Гарсии я опустился на землю и сел, прислонившись спиной к стволу дерева.

– Спасибо, – произнес я, глядя в глаза девушке.

Она снова ответила на испанском и вдруг крепко меня поцеловала. Это не было поцелуем жизни – просто поцелуй, который дополнил несколько фраз на испанском. Несколько секунд, и все – она отстранилась, садясь рядом, как будто ничего не было.

Около четверти часа просидели под деревом. Говорили. Делали предположения. Хоть Гарсия и сказала, что не очень умная, к действительности это не имело особого отношения: вместе с ней, восстанавливая произошедшее по хронологии событий, мы пришли к кажущимися верными выводам, восстанавливая и собирая картину происходящего.

Надежда собиралась переместить нас в Инферно. Спрятать, сымитировав нашу гибель во время якобы экспериментальной инициации. В Инферно встреча с безносой демонессой стала для Надежды крайне неприятным сюрпризом. Видя, что до разрушения щита остаются мгновенья, она – создав кровавые кинжалы и смешав Тьму и Магию Крови, вытолкнула нас в этот мир-отражение.

После того как я сказал Гарсии, что Надежда может быть связана с торчащим из дерева демоническим мечом (не говоря прямо про слепок), девушка предположила, что Надежда специально использовала свою кровь, чтобы создать между собой и каждым из нас кровную связь. И если клинок с ней связан, говорила Гарсия, то наверняка это причина того, что все переместились обратно в реальный мир.

О том, что все оказались в ином, более худшем месте, мы даже не заикались. Вариант такой есть, но смысл его обсуждать – воспринимать только как данность. Меч, который сейчас воткнут в дерево святилища – продолжала рассуждать Гарсия, наверняка принесла сюда Наоми, которую Надежда могла посвятить в тайну замысла и отправить сюда как страховкой. По времени подходило – если Наоми тайно вместе с Надеждой прибыла в Нагасаки, то как раз узнав о взрыве в амфитеатре, или почувствовав мое исчезновение из мира живых, она – вполне по подсказке богини, могла прийти в святилище.

Постепенно говорить мне становилось все сложнее. Я сейчас уже лежал на спине, положив голову на колени Гарсии. Она сидела, прислонившись спиной к дереву.

Черная зараза под кожей свновь расползалась – я снова начинал чувствовать накатывающую слабость и спутанность мыслей.

– Скоро я превращусь в темную тварь, – произнес я негромко, осознавая перспективы. – Тебе нужно уйти до этого момента.

Гарсия снова ответила на испанском, причем мне показалось по интонациям, что уходить без меня она не собиралась.

– Давай попробуем снова. Давай, давай, поднимайся, – громким и искусственно бодрым голосом проговорила Гарсия.

В результат я не верил, но спорить не стал. Гарсия помогла мне подняться на ноги, и я – без особой надежды, вновь коснулся рукояти клинка. Мир вокруг вдруг заиграл яркими красками, меня словно рывком выдернуло в реальность. По глазам ударило яркими цветами, шумом реального мира. От яркого света я зажмурился, успев увидеть стоящие рядом силуэты.

Отпустив рукоять меча, я отступил, даже отшатнулся назад.

– Наконец-то! – раздался слитный возглас.

Перед глазами мелькнула серебряная волна хвостов Наоми – она сейчас в полуобличье кицуне. Большие глаза сестры совсем рядом, эмпатия откликается очень ярко: беспокойство, радость, облегчение – самыми разными чувствами меня как будто окатило.

При этом ощущаю себя довольно странно – как будто меня разобрали, потом собрали не очень правильно, а потом бросили на пол. Вроде ровно стою на ногах, а всего корежит, словно летающий во встряхиваемой банке грецкий орех.

Парой мгновений позже я дополнительно ко всему еще и вспух молниями – что заставило Наоми отскочить грациозным прыжком. Похоже, призрачному волку очень не понравилась угнездившаяся по мне Тьма.

Чувствуя избавление от заражения Тьмой, я пытался поймать равновесие – постепенно шок перемещения прошел, но оставалось ощущение как будто после тренажера-центрифуги. Все силы уходят на то, чтобы на ногах удержаться.

В этот момент как раз прямо передо мной, держась за меч, материализовалась Гарсия. Глаза ее расширились, она прянула в сторону, уходя от сверкающих вокруг меня молний. В этот момент, пытаясь сделать еще один шаг назад, я и потерял окончательно равновесие. Не удержавшись на ногах, все же рухнул – под крики Альбины, которую вдруг включило в голове, словно тумблер перещелкнуло.

Какой приятный у нее голос.

«Наконец-то-шеф-почему-так-долго», – звучал ее непрекращающийся взволнованный речитатив.

Понять в чем дело и ничего спросить я не успел: от удара затылком в утоптанную землю просто потерял сознание, успев этому сильно удивиться и даже расстроиться – в темном мире остался при себе и при памяти, а здесь таким дурацким образом…

Мысль резко оборвалась, стало темно.

Глава 4

Прасковья Богдановна с трудом сохраняла бесстрастный вид, отойдя в сторону от основной группы зрителей. Вцепившись в перила ограждения, она хотя и старалась не смотреть в сторону высоких гостей, но нет-нет, да поглядывала. К ее разочарованию, из собравшихся на трибуне персон внимание на нее обращал только ее недавний любовник, благодаря должности портового интенданта входящий в городское Высокое собрание.

Вот только это было совсем не то внимание, которого бы ей бы хотелось. «Ты должна уехать», – сказал Павел Иванович ей чуть больше трех недель назад во время тайной встречи, состоявшейся впервые после случившегося в особняке Новицких.

Причина просьбы, больше похожей на приказ, оказалась банальна: госпоже Байковой, супруге Павла Ивановича, намекнули злые языки о возможной – неподтвержденной доказательствами, интрижке ее уважаемого мужа с заместителем директора школы «Аскольд». Супруга тут же предъявила Павлу Ивановичу обвинение, которое он умело отверг, разбив в пух и прах. Но во избежание эскалации семейного конфликта в убедительной форме попросил свою бывшую любовницу подумать над тем, чтобы покинуть Нагасаки.

Этот памятный Прасковье Богдановне разговор случился совсем незадолго до того, как она получила должность мастера-наставника класса Х6. В котором среди прочих обучался и Дмитрий Новицкий – деятельный, пусть и невольный, участник их с Павлом Ивановичем расставания. Видимо, поэтому господин Байков долгое время в жизни Прасковьи Богдановны больше и не появлялся. До сегодняшнего момента.

Прасковья Богдановна нервничала все сильнее. Понимала, что сегодня – раз они встретились на этом закрытом мероприятии, и Павел Иванович обращает на нее такое деятельное, пусть и неафишируемое внимание, трехнедельной давности разговор будет продолжен.

Господин Байков пока, впрочем, к Прасковье Богдановне не приближался. С бокалом в руке беседовал с князем Новиковым, как раз сейчас почтительно ему улыбаясь. На бывшую любовницу, владычицу своего сердца и души, как он неоднократно говорил, господин Байков демонстративно не обращал внимания. Пока не обращал.

На арене между тем, на белом постаменте Круга Стихий, Надежда Кудашова уже начала ритуал, расставив подопечных вокруг себя на равноудаленном расстоянии и только что закрыв весь Круг куполом размытия; некоторые наблюдатели невольно ахнули при этом. Прасковья Богдановна с удивлением услышала громкие возгласы и обсуждение случившегося – оставшиеся в почетной ложе зрители не скрывали эмоций. В нюансах повеления стихиями она совершенно не разбиралась, но хорошо поняла: для владеющих даром зрителей происходящее внушает нешуточное уважение вкупе с удивлением.

– Кошечка моя, здравствуй, – прозвучало вдруг рядом елейным тоном.

Прасковья Богдановна едва заметно вздрогнула, застигнутая врасплох. Не оборачиваясь, она скосила взгляд и поняла, что к ней со спины, сбоку-сзади, только что подошел Павел Иванович.

– Не смотри только на меня так. Делай вид, что мы незнакомы, – практически не размыкая губ, произнес господин Байков, вставая рядом и одной рукой облокачиваясь на перила. Во второй у него был высокий узкий бокал с шампанским, глоток которого он сейчас и сделал.

Прасковья Богдановна молчала, невидящим взглядом осматривая накрывший арену размытый купол. Который постепенно темнел – клубящийся под куполом серый мглистый туман превращался в непроглядную тьму. Прасковья Богдановна смотрела на это завороженно – черный купол уже совершенно не отражал свет, и ей показалось, что на арене возникла самая настоящая черная дыра. Выглядело страшно, но обеспокоенно обернувшись, она не заметила признаков волнения у других зрителей, что ее немного успокоило. Все же там, под куполом, дочь князя Новикова, а он сейчас довольно беззаботно беседовал с кем-то из городской администрации.

– Кошечка моя, – снова почти промурлыкал в бороду Павел Иванович, – подумай, пожалуйста, что я могу для тебя сделать, чтобы ты все же уехала из города. Договоримся.

Говорил Павел Иванович не очень внятно – не размыкая зубов и практически не шевеля губами. Голос у него при этом был донельзя вежливый. Но Прасковья Богдановна очень хорошо знала этого человека, видела его в совершенно разных ипостасях и представляла, на что он способен. Павел Иванович принадлежал к одному из самых опасных типов людей на планете – амбициозный, трусливый, мстительный и злопамятный. Так что его настолько показательная учтивость ее не обманывала, а настораживала и даже пугала.

Прасковья Богдановна на миг прикрыла глаза, пребывая в крайне смешанных чувствах. В Нагасаки, на должность в высше-магической школе она попала благодаря проекции Павла Ивановича. Но когда господин Байков помогал занять ей это место, он узнал некоторые перипетии ее судьбы – такие как нарушение закона при получении гражданства, например. Впрочем, это были еще цветочки: несколько проведенных в должности лет она участвовала в не совсем законной деятельности при распределении финансовых потоков. И именно это, а не «большая и чистая любовь», было и оставалось до недавнего времени крепкой основой их близких отношений.

Прасковья Богдановна даже уверенно подозревала, что столь затянувшаяся любовная интрижка является для Павла Ивановича прикрытием контроля ответвления финансовых ручейков от реки государева бюджета. Для того, чтобы именно большой и чистой любовью объяснить их частые и тайные встречи, если случится интерес надзорных органов. Скорее всего, именно этими аргументами – обратными, и отговорился господин Байков от обвинения супруги, просто раскрыв некоторые подробности их не совсем законных «деловых» отношений, которые затрагивали интересы огромного количества уважаемых людей в Нагасаки и не только.

В общем, рычаги давления на Прасковью Богдановну у господина Байкова имелись. Она – никто, еще семь лет назад бесправная жительница территорий протектората. У него же – немалое количество связей, которыми он может воспользоваться, чтобы не просто остановить или сломать ей карьеру, но и жизнь. Оказаться за решеткой по обвинению в растрате – не самый худший вариант, она это прекрасно понимала.

Вот только все это было справедливо до того момента, пока Прасковья Богдановна волей слепого случая не попала вдруг на столь неожиданную должность мастера-наставника в класс владеющих даром. Случившееся до сих пор казалось ей совершенно невероятным, чем-то из области нереального. После ее назначения Павел Иванович исчез с горизонта, не показываясь в поле зрения – она уж было подумала, что проблема решена. Ошиблась.

Сейчас же Прасковья Богдановна напряженно думала – нужен ли ей конфликт или стоит выбрать мирное решение и запросить перевод в теплое место подальше отсюда? Скорее всего, это будет должность, похожая на нынешнюю. И, вероятно, на новом месте так же будет у нее свой новый «Павел Иванович».

Назначение же мастером-наставником класса владеющих даром – это шанс, который выпадает раз в жизни. Но, с другой стороны, далеко не факт, что у нее получится этим шансом воспользоваться. А вот у Павла Ивановича достаточно влияния, чтобы действительно сломать ей жизнь. Не сейчас – а тогда, когда закончится ее неожиданное наставничество.

Судя по тому, что она слышала мельком в самое разное время в самых разных местах – у класса X6 за несколько месяцев еще до начала обучения уже поменялось несколько наставников. Так что ее карьера на этой должности может закончиться в самое ближайшее время, тем более что она сама понимала, что ее кандидатура – явно временный вариант. И когда (не если) это случится, и она до этого момента не сумеет упрочить свое положение, у нее будут очень серьезные проблемы. Павел Иванович не простит, он ее просто уничтожит.

Прасковья Богдановна сильнее сжала перила и прикусила губу.

Да, скорее всего, Павел Иванович даже не знает, что у нее отношения с одним из учеников, с Сигурдом Магнуссоном. Но она и сама пока не поняла, что это за отношения – душевной теплоты и разговоров в них совсем нет, просто периодические встречи для физической близости. Так что даже если Прасковья Богдановна придет за помощью к вечно невозмутимому и холодному как кусок льда Магнуссону, будут ли волновать его ее проблемы?

Такие мысли – ранее уже неоднократно обдуманные, сейчас галопом вновь пронеслись в голове Прасковьи Богдановны. В принципе, она уже все давно решила: Павел Иванович действительно может организовать ей хорошую должность в новом месте, а авантюра с владеющей молодежью может так и остаться авантюрой.

Выбирая между журавлем в небе и синицей в руках, Прасковья Богдановна всегда выбирала синицу. Именно поэтому она – поднимаясь с самого социального дна жизни в протекторатах, и смогла достигнуть всего того, чем на данный момент обладала. Для ее соседей по номерному жилому блоку – уже недостижимая мечта.

Прасковья Богдановна, прощаясь с мечтой, тяжело вздохнула. Только было открыла рот, намереваясь сообщить господину Байкову, что покинет Нагасаки в самое ближайшее время, но не успела.

– Паня, по-доброму тебя прошу. Пока по-доброму, я ведь тебя сгною, – устав ждать, нарушил паузу Павел Иванович. Голос его больше не был приторно-приятным, в нем откровенно прозвучали угрожающие нотки.

Прасковья Богдановна как открыла рот, так и закрыла. Пару секунд назад она уже продумывала время и место, чтобы обсудить условия ее отъезда, но столь прямая угроза все меняла. Павел Иванович, может быть, и вхож во властные круги, но просто не знает менталитет ее новых подопечных.

Все они пусть юные, но владеющие даром и живут с осознанием того, что они – властелины этого мира. Проблемы Прасковьи Богдановны ни в прошлом, ни в будущем их не волнуют. Но сейчас она их мастер-наставник, а прямая угроза ей совершенно меняет дело. До этого момента Павлом Ивановичем все высказывалось в формате уважительных просьб, но сейчас, видимо, напряжение сыграло с ним злую шутку, и он совершенно необдуманно сорвался.

Прасковья Богдановна расслабилась и широко улыбнулась. Она шла сюда, в ложу для почетных гостей, за своим шансом. Не верила, но надеялась. И этот шанс она получила – пусть и совершенно неожиданным образом.

– Знаешь что, Паша, – обернулась Прасковья Богдановна к собеседнику. – Ты, вместе со своей рогатой истеричкой женой, можешь идти на все четыре стороны. Далеко, прямо и большими шагами, чтобы как можно скорее оказаться от меня на максимально возможной дистанции.

Павел Иванович побагровел, чуть погодя звучно сглотнул. Он просто не верил в то, что только что услышал.

– Проваливай, – негромко прошипела Прасковья Богдановна и сделала ладонью жест «от себя», словно пыль стряхивая.

Как давно она мечтала о чем-то подобном. Иногда в минуты слабости или после бокала вина представляла себя унижающей одного из таких лощеных и уверенных в себе людей, стоящих выше нее на лестнице сословного общества. И такой момент – хотя она в него не верила, оставляя лишь мечтой, наконец, настал.

Павел Иванович снова звучно сглотнул и пару раз моргнул. Даже если бы он сейчас получил от Прасковьи Богдановны прямой удар в нос, эффект был бы не таким оглушающим.

Широко раскрыв глаза и заливаясь краской, господин Байков попятился. Прасковья Богдановна торжествующе улыбнулась. Оглянулась, словно невзначай, и только сейчас поняла, что размолвка на повышенных тонах не привлекла никакого внимания. Да, она говорила намного громче, чем предписывали правила приличий, и говорила немыслимые в иной ситуации вещи – но гости, похоже, озабочены совершенно другим. Озадаченно глядя на несколько групп поодаль, она поняла, что на них с Байковым никто не смотрит. Вообще никто.

– Дамы и господа, прошу вас незамедлительно покинуть арену, – раздалось объявление, хотя присутствующие на почетной ложе уже и так все направлялись к выходу.

Прасковья Богдановна обратила внимание, что уходили гости без спешки, не сильно торопясь. Над дверьми выхода между тем загорелись таблички навигации, и после объявления прозвучал громкий и неприятный звук сигнала к эвакуации. Женщина осмотрелась по сторонам. Окружающая картина никак не изменилась, размытая пелена купола на арене все так же спокойна, вновь став серой, мглистой – тьма из-под купола ушла.

Вот только предчувствие говорило Прасковье Богдановне, что дело плохо, а предчувствие неприятностей ее никогда не обманывало, так что она привыкла ему доверять. Поэтому уже бежала в проходе между рядов кресел, направляясь к ближайшей двери выхода. Так как расположилась Прасковья Богдановна в сторонке от основной группы зрителей, которые проходили в другую дверь, то и на лестнице оказалась одна. Не совсем одна – Павел Иванович забежал следом за ней.

Столь неудачное соседство ее подстегнуло, но именно лишняя спешка послужила причиной неприятности – один из каблуков (индивидуальный пошив, каблуки на сантиметр длиннее максимально установленных нормативов внешнего вида) подломился. Прасковья Богдановна взмахнула руками и рухнула с последних ступенек лестницы, растянувшись по площадке пролета.

Упала удачно – без ушибов, и уже пыталась подняться, подгоняемая страхом. Вызванным не сколько неясными причинами эвакуации, сколько нахождением с Байковым наедине. Схватившись за перила, она поднялась и собралась было бежать дальше вниз, но Павел Иванович – перепрыгивая по несколько ступенек, уже оказался рядом, прихватив ее за руку.

– С-сучка, ты ответишь!

– Паша, не время! – попыталась вырваться Прасковья Богдановна.

– Я тебя сгною, тварь!

– Боже, да сколько угодно, давай только уйдем отсюда!

Прасковья Богдановна вдруг поняла, что поторопились оба. Байков слишком рано начал угрожать, она слишком рано начала праздновать победу. Теоретически ничего страшного не происходит – ну не убьет же он ее здесь, но неприятных минут, похоже, не избежать. Тем более что Павел Иванович уже грубо дернул ее на себя и, обойдя, встал на ступеньках лестницы, преграждая бывшей любовнице путь. Прасковья Богдановна попыталась его оттолкнуть или сдвинуть, но Павел Иванович стоял крепко.

Прасковья Богдановна сглотнула. В детстве и юности ее часто били, по-взрослому, так что не впервой. Хотя радости, конечно, от перспектив она не испытывала. В голове мешались мысли, она не могла определиться что делать – или попробовать убежать, или разыграть истерику с мольбой о прощении.

– Ты не поняла, с кем связалась, шалава!

Павел Иванович, ростом и так чуть ниже нее, а сейчас и вовсе – спустившись на ступеньку вниз, смотрел ей в грудь. В иной ситуации она бы ударила его носком в голень, или между ног и, воспользовавшись замешательством, сбежала. Но сейчас положение не позволяло – не попасть, и Прасковья Богдановна понимала, что иным способом гарантированно ошеломить разъяренного Байкова не сможет. А если попробует и не получится, будет только хуже.

Новое положение, с которым она уже свыклась, молить и унижаться ей внутренне не позволяло, поэтому Прасковья Богдановна приняла решение бежать. Улучив момент, вырвала руку – собираясь забежать наверх и, проскочив по ложе почетных гостей, спуститься по другой лестнице.

– Стой, с-с… – произошедшее оказалось для Байкова сюрпризом, к такому он оказался не готов.

В этот момент и раздался взрыв. Стены задрожали и пошатнулись; снимая над головой крышу, взвихрился воющий смерч, проходя над разрушаемыми трибунами с таким гудением, что моментально заложило уши. Вспыхнуло неподалеку огнем, засверкали молнии, звенел нарастающий огромными сталагмитам лед.

Часть стен и трибун амфитеатра просто исчезла, унесенная и раскиданная смерчем, постройка с почетной ложей начала рушиться. Нижний лестничный пролет, на котором стоял Павел Иванович, вместе с частью стены устоял, а вот верхний вздыбился – отбросив бегущую Прасковью Богдановну на площадку, куда она упала, сильно ударившись затылком. Почти сразу же площадка вместе с ней рухнула вниз с высоты второго этажа.

Прасковья Богдановна во время обрушения пролетов пыталась подняться на ноги, поэтому после приземления бетонного квадрата площадки рухнула на неприветливо жесткую поверхность еще раз. От удара у нее вышибло дух из груди, что-то хрустнуло в подломленной под туловищем руке и плече. Несмотря на сильную боль, некоторое время она лежала, не в силах вздохнуть, подогнув колени к груди и в страхе закрыв голову невредимой рукой.

Рядом скрежетало осыпающимися камнями, завывало удаляющимся смерчем. В воздухе стояла пылевая завеса, освещаемая сверканием молний, сияние которых пробивалось сквозь клубы пыли.

Далеко не сразу – с трудом, с глухим всхлипом Прасковья Богдановна вздохнула, после чего тут же закашлялась. Она сейчас не видела ничего перед собой – перед взором размытая серая муть, в слезящихся глазах сильное жжение: попало бетонной крошкой. Все тело ломило, в плече и левой руке пульсировала боль, саднила содранная в некоторых местах кожа, жгло засыпанные крошкой глаза. Понемногу Прасковья Богдановна все же проморгалась, приподнялась и сквозь слезы и жжение принялась осматриваться по сторонам.

Она лежала на упавшей, косо приземлившейся площадке среди нагромождения рухнувших стен. Попробовав встать, Прасковья Богдановна вскрикнула – левую ногу, как и руку, прострелило резко болью, так что она упала обратно. На спину, и так получилось, что в этот момент сквозь облако оседающей пыли увидела Павла Ивановича. Он сейчас стоял на краю уцелевшего лестничного пролета и держал в руках увесистый булыжник.

Павел Иванович был совершенно невредим. Глаза огромные, кожа на мокром от пота лице припорошена бетонной пылью. Взгляд безумный и направлен вниз, конкретно на Прасковью Богдановну. Она, выросшая на территории протектората и не понаслышке знающая, как люди могут решать кажущиеся неразрешимыми проблемы, сразу поняла в чем дело.

– Нет-нет-нет, Паша, пожалуйста, не надо, – негромко, давясь словами, начала она говорить. Пыталась этим сбить Павла Ивановича с порыва, просящим голосом пробовать давить на жалость.

Приподнявшись на локтях, со стоном боли, Прасковья Богдановна попыталась отползти, оттолкнувшись ногой. Каблук – так ее недавно подведший, сломался, нога резко выпрямилась, проехавшись по пыли. В этот момент Павел Иванович и скинул вниз булыжник.

С пронзительным криком Прасковья Богдановна оттолкнулась слушающейся рукой и в последний момент смогла откатиться в сторону. Булыжник упал совсем рядом, брызнувшие камешки больно ударили перекатившейся Прасковье Богдановне по шее и затылку.

Преодолевая сильную боль, сжав зубы и не оборачиваясь, на четвереньках она поползла прочь с бетонного квадрата площадки, пробираясь в нагромождении обломков сложившихся стен. Не оборачивалась, она двигалась так быстро, насколько хватало сил – понимая, что в следующий раз Павел Иванович может и не промахнуться.

Ползла небыстро – тормозила боль. Глаза слезились, горло рвал сухой кашель, рядом снова загудело вернувшимся магическим смерчем, встала стеной пыль. Прасковья Богдановна двигалась по каменному крошеву, как слепой котенок. Спину неприятно морозило холодком страха, внутри поднималась паника – если Байков найдет подходящий камень, он его сейчас кинет. Снаряд Павел Иванович нашел, но и Прасковья Богдановна успела – она отползла на достаточное расстояние, так что следующий запущенный Байковым камень цели не достиг.

Услышав звук удара сзади, Прасковья Богдановна вздрогнула и упала со всхлипом – когда она дернулась, у нее после резкой вспышки боли подломилась опорная рука. Сжав зубы, Прасковья Богдановна сразу же попробовала подняться. Понимая, что на полпути принявший решение кардинально закрыть проблему Павел Иванович не остановится. Поэтому, собирая все силы, она все же встала на ноги.

Первые шаги дались немалым трудом, но она смогла, ковыляя прочь и выходя на открытое пространство. Поодаль творилось самое настоящее буйство стихии – кружились смерчи, сверкали молнии, вокруг амфитеатра земля вставала дыбом: бугрились дорожки и рвались в клочья изумрудные газоны. Очередной разрыв земли пришелся совсем неподалеку; дорожка, по которой она шла, подкинула ее, словно встряхнутый сильной рукой ковер, так что Прасковья Богдановна снова упала. Боль в падении оказалась такой резкой, что она ненадолго потеряла сознание.