Первая мировая глазами Третьей. Британия против США

Священный Союз был первой постоянно действующей международной организацией высшего уровня, предложенный Александром I в качестве удобной лично для себя системы манипулирования игроками. Новизна подхода состояла, однако, ещё и в том, что великие державы обязались действовать как партнёры, то есть, как минимум, не воевать между собой в горячем режиме (а холодные войны, как и шпионаж, конечно, никто не отменял). Можно было блокироваться в голосованиях, но не для поля боя.

Это резко сузило возможности манёвра для всех пяти главных игроков, но больше других пострадала Великобритания, как мировой лидер, обязанный подавлять растущих конкурентов. Можно было бы сказать, что и обратные действия были затруднены так же, но британская метрополия была континенталам явно не по зубам.

До ухода от власти Александра I система беспрерывных Конгрессов успешно, хотя и на пределе возможностей, противостояла новой британской колонизационной стратегии. У лидера мира – единственного – имелось достаточно сил для переформатирования колониальной карты в свою пользу. Океаническая Франция едва удерживала позиции, а Испания, Португалия, Голландия и все три континентальных гиганта оказались вне игры и поэтому с наслаждением портили жизнь Англии. В принципе, Британия могла бы игнорировать все решения Конгрессов, но Александру I удавалось увязывать колонизаторскую повестку с положением дел в раздробленных Германии и Италии. Заинтересованная не менее других в статус-кво этих территорий, БИ была вынуждена ограничивать заморскую военную активность.

Поскольку монархический уровень влияния снова вышел на передний план, а роль МИД и масонов умалились, англичане начали моделировать новый уровень, который условно называется «массы»4.

Английская мозаика

Начинать приходилось с себя. Мировая война породила невиданный доселе раскол в британском истеблишменте со времён Славной революции, который выпер наружу в казусе луддитов. По сути, противостояние прорезалось трещиной между сторонниками войны и мира, монархистами и республиканцами, старыми и новыми деньгами. Гигантскими усилиями прорехи в общей шлюпке удалось залатать, этого хватило, чтобы добраться до спасительной гавани – победы в войне, но все понимали, насколько непрочен баланс сил внутри элит. Владетельная земельная аристократия смотрела на «новые деньги» уже не с завистью или подозрением, – она видела их волчий оскал, – и стремилась устранить надолго угрозу республиканизации.

Победу поначалу отметили введением драконовских Хлебных законов (начиная с 1815), они были не просто прямо выгодны лендлордам, но вдобавок финансово обременяли «новые деньги», перекладывая на них рост зарплат фабричных рабочих из-за цен на продовольствие и снижая прибыльность производства. В 1825 послабление вроде бы пришло в виде неурожая, но «старые деньги» нанесли по «новым» ещё один компенсирующий удар, запустив небывалый финансовый кризис, приведший к банкротству тысячи предприятий, значительная часть которых перетекла в руки денег «старых». Сделано это было путём раскрутки дефляционного механизма на протяжении нескольких предшествовавших лет и изъятием банкнот (их выпускали все, кому не лень) для перехода к золотому стандарту, который произошёл в 1821. Растущей экономике, прежде всего промышленному сегменту, денег стало катастрофически не хватать, реальные цены упали, а долги остались номинированными в старых цифрах. Когда частная организация под названием Банк Англии резко подняла процентную ставку, финансовый сектор рухнул и потянул за собой промышленный. Бо́льшая часть разорившихся банков занималась как раз кредитованием средних производств.

В 1830 на фоне смены короля «новые деньги» нанесли ответный и буквальный удар по землевладельцам реинкарнацией луддитов, на сей раз под соусом ломавшего молотилки вымышленного «капитана Свинга». Новый король счёл за благо заменить тори, правительство Веллингтона не получило вотума доверия5, и вигов (условно говоря, партию «новых денег») пустили на верхушку власти после очень долгого перерыва. Они, однако, разошлись не на шутку и терроризировали земельную аристократию до решительной победы на выборах 1831 и уже через год провели революционный избирательный закон мимо растерявшихся тори. Вигам, как и ультра-тори, тогда казалось, что закон кратно увеличит их избирательную базу. А уже в 1833 они приняли закон об отмене рабства, что постепенно ещё больше должно было экономически ослабить их противников. «Два на доллар» тори, конечно, взбесило. Это было, по их мнению, нарушением правил игры. В 1831 около двух тысяч пойманных «свингеров» получили суровые наказания от судебной системы, остававшейся в руках тори.

До 1832 Палата Общин представляла собой запасной вариант для младшей братии всё той же земельной аристократии, не попавшей в Палату Лордов по причинам наличия старшего родича. Виги получили неслыханный перевес после реформы, но к 1837 разрыв сократился, что позволило землевладельцам (они владели землёй по всему глобусу) подсластить пилюлю и выделить 20 млн фунтов на компенсации примерно сорока тысячам рабовладельцев. Нелишне знать, что крупнейшим акцептором был отец будущего мефистофеля либералов У. Гладстона. То есть, потеряв огромную земельную ренту, сын не увидел смысла далее поддерживать старую корпорацию. Также совсем нелишне знать, что эти 20 млн были взяты правительством взаймы (ну, в сущности, у тех же, кому выплачивались компенсации), и окончательно обслуживание долга прекратилось в 2015.

«Старые деньги» вернули власть в 1841 путём пиар-махинации с так называемыми чартистами, то есть движением сборщиков подписей. Для этой цели была создана фиктивная Лондонская Ассоциация Рабочих. Делали его демонстративно образцово, как бы в ответ на грубый виговский свингизм.6 Любопытно, что движение было существенно купировано самим названием, то есть псевдо-революционеров, -бунтарей и -забастовщиков определили сборщиками подписей под «хартиями» очередных вольностей. Несколько лет агитационные хороводы вокруг трудящихся крутили по нарастающей. Сами рабочие, конечно, в гробу видали все политические права, но представив их как будущих потенциальных избирателей, организаторы не на шутку испугали весь истеблишмент: даже виги не предполагали настолько расширять представительство и встречали хартии в штыки. Накопившие популярности лидеры чартистов, получив от ворот поворот, обвинили во всех бедах правящих вигов и бросились бесплатно агитировать за тори. Что изначально и требовалось.

Придя к власти, те, впрочем, с принятием рабочего законодательства не торопились: земельная аристократия имела собственные серьёзные интересы в промышленности и торговле, и предпочитала ограничивать конкуренцию «новых денег» точечным давлением через фабричные комитеты и портовые ячейки.

Нетрудно заметить, что активизация подставного «рабочего движения» тесно связана с эволюцией послевоенных новых и старых денег в британском истеблишменте. Оба лагеря принялись стремительно леветь на глазах, играя на опережение с избирательной системой и тред-юнионами. Массы новых голосов, впрыскивавшихся новыми деньгами в систему избирательную, утилизировались старыми деньгами через систему управления. Кульминации противостояние достигло в правление глыбы Гладстона, когда наследовавшие вигам либералы в два этапа (1884 и 1885) провели радикальный избирательный закон, удвоивший количество голосующих мужчин за счёт сельских обывателей с невысоким имущественным цензом. Ответом коронных аристократов стало создание Фабианского общества.

Забегая несколько вперёд, стоит сказать, что именно с этого момента дни либералов были сочтены. Слишком самостоятельных потенциальных республиканцев заменили в политикуме Соединённого Королевства на чего-изволите лейбористов. И будет глубочайшим заблуждением думать, что лейбористы получились путём эволюции ветви вигов, от которой отпочковались и либералы. Отнюдь. Лейбористы – это вторая ультра-монархическая и ультра-аристократическая партия, маскирующаяся под леваков, как волк на гербе фабианцев маскируется убитой им овцой.

Либералы, игравшие в Британии от себя в умеренных демократов, были приговорены; дело тянулось много лет, но паровой каток лейбористов утрамбовал либералов в точном соответствии с другой эмблемой фабианцев – черепахой с девизом «когда бью, то сильно». Сделано было эффективно, но настолько грубо, что аристократы-франкенштейны не сразу решились пустить своё монструозное детище в человеческую жизнь. Республиканское дело в Британии было надолго погребено под руинами старого доброго респектабельного либерализма, ничего общего не имевшего с гоп-либералами нашего времени.

Для сокрытия убийства либералов была намеренно искажена и сущность профсоюзов. А это – механизм, позволявший воровать чужих избирателей-работников, набиравший обороты по мере снижения избирательного ценза. «Аристократы» через головы «промышленников» агитировали за своих кандидатов их рабочих. Забастовка, то есть, саботаж, был банальным отъёмом денег и управленческих ресурсов у конкурентов во власти. Перераспределение денег было не прямым, а через работников, тративших их, в основном, на еду, то есть продукцию земельной аристократии. Вещь это важная, поэтому номинальные основатели фабианства Сидней и Беатриса Уэбб в 1894 издали талмуд «Истории профсоюзного движения», забетонировавший определение тред-юнионов, как объединения работников с целью улучшений условий труда. Хотя у протосоциалистов смысл профсоюзов как агентства по захвату политической власти даже не скрывался, а в тумане оставляли только верхние уровни управления. Не скрывается, впрочем, и то, что лейбористская партия имеет профсоюзные, а не либеральные корни. Осталось только мысленно соединить оба факта.

Лейбористы, украв модные «рабочие» и демократические лозунги под прикрытием старших политических братьев и доскакав с ними до крайнего левого тупика так, чтобы туда не проникли солидные либералы, быстро набрали избирательный вес, и в итоге заняли в общественном и историческом сознании место на их могиле. Рабоче-крестьянство, которое те ввели в политикум для себя, они перехватили путём банальной радикализации и троллинга серьёзных идей. «Старые деньги» после Первой мировой войны, по сути, оккупировали весь политический спектр, играя сразу с двух рук.

Эта короткая глава о ранних английских безобразиях написана не просто потому, что Британия – один из трёх главных персонажей этой книги. Всё-таки положение страны-лидера надо знать, поскольку именно она определяет львиную долю мировой повестки. Все эти технологии могли работать как у себя, в испытательном режиме, так и на экспорт, атомной бомбой. Наиболее сильными игроками с серьёзным историческим опытом представительства были всё те же Британия и Франция, между ними в середине XIX в. и развернулась основная борьба на поле социальных экспериментов.

Проект «Массы»

Теперь должно быть понятно, почему тема развития европейского парламентаризма шла рука об руку с темой рабочего движения. Нижние палаты и «всеобщее» избирательное право вбрасывали в систему голосования девятый вал новых выборщиков (или желающих к ним причаститься), на неискушённости которых планировалось сытно паразитировать. Геометрический рост числа рабочих обещал полвека обеспеченного будущего у кормил власти для земельной аристократии, получавшей в придачу железный рычаг на «новые деньги» через масонские профсоюзы и ещё менее легальные «рабочие» организации мафиозного типа (смыкавшиеся, конечно, в вышине своего генезиса). Вместо «гнилых местечек» появлялись не менее гнилые рабочие трущобы, и при видимости демократизации фактическая власть не менялась, а лишь подменялась, – главные лица всё больше уходили в закрытые клубы, а в парламенте на просвет выставлялись голые короли с правильным народным происхождением, проводившие политику хозяев. С отменой имущественного ценза номинально избирательное право касалось всех, но многочисленными рабочими голосами через партии демагогов манипулировала всё та же владетельная аристократия. И уж во всяком случае, права избирать и избираться не были тождеством ещё долго.

Британия первой столкнулась с проявлениями социализма, высосанного из пальцев французскими фриками. Именно французы додумались до уровня пост-аристократического влияния на чужие правительства. Случилось это не от большого ума, а от крайней нужды: французы утратили в результате ВФР и последующей войны свою правящую аристократию и их ложи, как инструмент «мягкой силы». Наполеон, понимая значительность масонского инструмента, попытался поставить во главе Великого Востока своего брата Жозефа, но люди только пожали плечами. А самого Наполеона долгое время не принимали на самом верхнем уровне международного управления, монархическом. За это пришлось воевать.

На роль «масс» рабочих подобрали не сразу, фантазмы Сен-Симона и Фурье включали в ковчег всякой твари по паре. На практике кастинг начали с мелких бюргеров, то есть, горожан с некоторым образовательным и имущественным капиталом. Но дело пошло не очень гладко именно в силу этих причин, породивших плохую управляемость – люди много о себе понимали, и верхний слой городских вскоре получил собственное представительство в собственных же интересах, а не в интересах выдвинувшей их земельной аристократии. Заграничные же агенты из «городских» вместо саботажа своего государства занялись борьбой за власть и её переформатированием, что плохо работало на интересантов. Более того, государства осознавшего себя третьего сословия, под модной националистической пропагандой даже усилились.

Были попытки подписать крестьян, закономерно окончившиеся безрезультатно из-за узкой секторальности мышления: интересы крестьянства простираются очень недалеко, но за них они готовы стоять насмерть, и никакие доброхоты в делах представительства им не нужны. Несколько лучше дело обстояло с этническими и религиозными меньшинствами, совсем хорошо с сектантами, но всех их было банально мало. Вдобавок крупные этносы требовали ещё затратной агитпроповской раскрутки внутри себя.

Можно смеяться или как, но этнические инспирации шли настолько хорошо, что к этническому меньшинству в пилотных версиях проекта «Массы» приравняли… пролетариат. То есть, рабочие – это такая нация без своего государства, а Интернационал – ну, как бы, нация наций. А раз так, то дело можно было двигать по шаблону. И задвигали. Тема лондонских правительств в изгнании была хорошо отработана, таким правительством в изгнании от народности «пролетарии» в нужный момент уселся Интернационал. Вполне логично, что в управляющие органы нового этноса навербовали повышенный процент евреев, ещё одной народности без государства. Герметичность сектантского иудаизма оказалась ценным активом для конспиративного управления новой религией поверх или в обход государственных структур.

Впрочем, этника плохо выдерживала критику, и её требовалось чем-то поскорее заменить. Со скрипом принялись склеивать и раскручивать расплывчатое понятие социального класса, призванное переиначить привычную и чёткую сословность. Дело в том, что на сословных противоречиях уже пытались играть, но получалось скверно, особенно там, где сословные барьеры были низки, кроме того, идеология сословных разногласий не предполагала легитимации грабежа.

Из стилистики работы политтехнологов XIX века ясно, что дубина классовой вражды коренится в Англии, как в стране идейно кастовой. В немецких странах расслоение было значительно меньше, Франция и Россия наслаждались почти американской прозрачностью социальных слоёв. Очевидно, что межклассовый конфликт придумали там, где ему было самое место. Именно британские классики экономики сочиняли канон от Адама и Давида (Фергюссон, Смит, Рикардо…), активно внедряя в научный (!) оборот понятие социального класса. Поскольку оно только с виду интуитивно просто, а на деле представляет собой синтетическую демагогию, то для вдалбливания его в головы карьерной черни вскоре7 придумали особый лифт, помеченный вывеской «для классово-сознательных», то есть, сознающих интересы своего класса, а на самом деле, усвоивших базовую терминологию второразрядных сектантов-начётчиков (сейчас обскуранты преподают «устойчивое развитие» и «зелёную повестку»).

Расплывчатость позволяла манипулировать понятиями буржуазия и пролетариат как удобно. Тем не менее, конфликта между этими назначенными группами не было никогда, поскольку не было и самих скроенных из газетной бумаги групп. Однако это было не важно. Было достаточно объявить легитимность отъёма собственности не практически, как это делали первые французские революционеры (это проделали с лёгкостью, но потом имущим почти всё вернули), а с использованием научной теории8, «доказавшей», что грабителей ограбили чуть раньше сами ограбленные – и они попросту возвращают своё (навсегда, разумеется). В силу невозможности повсеместной цепной реакции, на Европу, вооружив идейками, спустили цепных профсоюзных псов, – для точечных укусов конкурентов, – но первое время почти повсеместно побеждала «реакция» сложившихся традиций. Что до России, то в стране высокой литературной культуры это сразу выродилось в мирную дискуссию беллетристов, с лёгкой руки Тургенева, нашедшего ёмкое разбитное словечко «буржуй»9. В общем, это закономерно. Теория отъёма собственности была разработана в первую очередь для более промышленно развитых стран, но России была не страшна, и дерево от ржавчины не защищали. Точно так же было не опасно заграничное масонство екатерининской администрации, поскольку представляло собой оружие против национальных аристократий, отсутствовавших в России.

Опытным путём стало ясно, что когда число безземельных рабочих становится значительным (5 – 10% уже достаточно), их возможно использовать для давления на власти, точнее, рабочими можно было прикрываться для влияния на власть (в чужой стране, – а в своей ими давили конкурентов). Плюс фабричных горожан – это отсутствие привязанности к месту и высокая концентрация – громить чужие города им было не жаль, почти все они были бюргерами в первом поколении, культурно чуждой деревенщиной, обитавшей в рабочих гетто и жившей по гудку. Часть рабочих была к тому же грамотной, что открывало дополнительные газетные ресурсы управления. А эффект от бузотёрства мог быть велик: остановка крупных производств, нарушения работы транспорта, прекращение отгрузок в портах и т. п. Проблемой было натравить коллектив рабочих на хозяев, но технологию сплачивания отработали: малочисленные, но крепко сбитые шайки платных активистов подчиняли остальную массу не столько агитацией, сколько силовыми методами. Теоретическую базу работы экстерриториальных уголовников без стыда и совести продвигал Михаил Бакунин, один из двух главных верховников Интернационала. Сочинял он это в качестве провокации, доводя до абсурда идеи умеренных французских утопистов, и, вдобавок, применительно к Франции, но неожиданно мысли пригодились повсеместно.

Бакунин был «полезным идиотом», бесплатным агентом русского правительства, использовавшимся «в тёмную», он плотно опекался и русским посольством и парижской префектурой. Его гиперактивность направлялась на подрыв польских инсургентов, а впоследствии организаций типа Интернационала, – в конце концов, бакунинцы и разгромили его первую версию. Агитировал же «анархист» за… панславизм. Биография прожжённого авантюриста состоит из бегов, высылок, надзоров, шухера, фальшивых паспортов, полиций, арестов, «шёл в комнату, попал в другую» и так по кругу, – во Франции, Австрии, Германии, России, Англии, Италии… Его высокопоставленные контактёры не оставляют сомнений в том, что он использовался всеми европейскими игроками. Биографов сбивает с толку его отсидка в России. Но, повторяю, таких людей юзали опосредованно, – системные тузы, вроде Сперанского, отделывались ссылкой и опалой, низкоранговые хлыщи, вроде Новикова, могли и отсидеть. Шестерик Бакунина был из разряда наилучшего из возможных: даже в условиях мягкой николаевской России так не сидел никто. Ему неизменно предоставляли лучшую камеру, разрешалась домашняя одежда, переписка, многочисленные и многодневные свидания с родными, – часто по многу дней подряд в условиях комендантской квартиры, – это не говоря о книгах, журналах и газетах. Николай наследнику Александру: «Он умный и хороший малый, но опасный человек, его надобно держать взаперти». Когда опасности революции миновали, администрация Александра полезному человеку устроила побег. В Сибири, кстати, неугомонный активист вёл себя почему-то пассивно, его круг общения составляло высшее общество, включая несколько генерал-губернаторов. Вернувшись в Европу после беспрецедентных русских реформ (и как раз к польскому восстанию), профанатор принялся агитировать за независимость Польши, но одновременно за отделение от неё белорусов, украинцев и латышей, – да и Польшу звал в федерацию славянских народов. Будучи засланным англичанами в Стокгольм, мгновенно провалил дело высадки польского десанта в Паланге. Основав в Италии кучу обществ, работал против английского Мадзини. Всемерно затягивал перевод «Капитала» и его издания в России. Одновременно вступил в Интернационал и – бинго! – вскоре тот почил в бозе. (А какой вред был русскому государству от Бакунина? – Да никакого! Никто из причастных побегу революционера наказан не был.) Если это всё не работа агента, то что?

Натравив своё «рабочее» движение на внутреннюю борьбу с конкурентами, консерваторы взяли его на вооружение против других стран, предварительно усилив социальной и национальной10 демагогией. Одновременно (по свистку) повсюду начавшиеся революции 1848 года явились результатом первого эксперимента – относительно продуктивного. Неприятный осадок от успехов остался: революции удались на большинстве третьестепенных территорий, непосредственно интересам БИ не угрожавшим. Важнейшие же игроки с кризисом справились. Русская национальная администрация сыграла стабилизирующую роль, за что Россия получила от второстепенного журналиста ярлык одного из «жандармов Европы».

То есть, нахрапом не получилось. Монархии проявили солидарность и устояли, бомба «народного» движения себя не оправдала, единственной реальной силой стало националистически развращённое третье сословие: горожане не в первом поколении, вдруг узнавшие, что они, например, мадьяры, и им тысяча лет. Даже во Франции, где провели первые в мире почти демократические прямые и равные выборы, баловались недолго, и быстро вернулись к комфортному состоянию империи с императором. Более того, правительства сумели быстро перехватить инициативу и развернуть бешеную агитацию, переформатировав националистические тезисы в общенациональные и – монархические. В России – «православие, самодержавие, народность» – это как раз тогда, когда «в народ» отправились первые агитаторы.

Рука правящей заграничной аристократии в деле ранних континентальных националистов прослеживается легко: первый атрибут, который получает новая «нация» – древняя легендарная история. Таким образом, аристократия, чей главный багаж – старинная летопись династии под фальшивые бумаги на землю, не мудрствуя лукаво, реплицирует худородным простецам аналогичные права, но как бы второго порядка. Которые юные националисты, причастные отныне хотя и не прославленному роду, но славному народу получают в основание дела отъёма собственности.

Первый настоящий ход партии в покер по отношению к трём наступающим на пятки державам был предпринят в 1864, созданием в Лондоне Интернационала (полное название: Интернациональная Рабочая Ассоциация). Сами Маркс и Энгельс прописались в Лондоне с конца 40-х. Интересно, что деятельность Интернационала была с первого же дня направлена не только против классических европейских держав, но и против США. Казалось бы, где тогда Европа, а где Америка… Её же почти не видно. Но созидатели тридцатилетней войны всегда следили за ней весьма пристально.

Стандартная ошибка, которую допускают исследователи, это датировка Интернационала. Принято считать, что в 1863 Интернационал только-только начинался. Но в том году на поверхность поднялся перископ гигантской субмарины, построенной и испытанной значительно раньше. Появление в дни Парижской Коммуны рубки управления привело Европу в трепет, точно так же, как привела бы в шок тогдашних адмиралов информация о существовании подводного военного флота, принадлежащего неизвестным частным лицам. Саму лодку Интернационала, кстати, никто не видел и по сей день. Хотя их сменилось несколько поколений.

Собственно, международной эта ассоциация была весьма отчасти, и уж совсем не была рабочей. Однако название не врало. Международной и рабочей организацию назвали не по участникам, а по целям: влиять на вражеские правительства посредством инспирации их наёмных работников, которых без разбора уже на входе облили помоями определения «пролетариат».

Скажут, что в Интернационале было множество национальных фракций: кроме, собственно, британской, сильнейшие позиции имели французы и немцы. Это вполне естественно. Организации типа Интернационала воспринимались как съезд масонствующих агентов влияния, и каждая национальная фракция окормлялась соответствующими секретными службами. Началась классическая шпионская игра из разряда я знаю, что ты знаешь, что я знаю, но было не понятно, на кого на самом деле работают двойные-тройные агенты. Далеко не сразу выяснилось, что множество их работает на квази-экстерриториальную террористическую структуру. Британский сегмент сумел сформулировать наиболее привлекательные лифты, иерархию и защитные механизмы для своих, взамен потребовав принятия наиболее радикальных программ (а умеренные версии социальных государств внедрялись ответственными европейскими правительствами, например, Наполеоном III, и, по его примеру, Бисмарком). Самой жестокой ошибкой континентальных полицейских было считать объединения радикалов-интернационалистов финальной инстанцией, в то время как они были лишь политическим крылом – прикрытием для совершенно безымянных трансграничных боевиков, готовых делать путчи на местах. Что было явлено воочию в дни всё той же пресловутой Парижской Коммуны, хотя репетиции проходили и в 1830 и в 1848.

В контору принялись наперегонки рекрутировать проходимцев из разных уголков света, которым давались задания организовывать местные боевые ячейки, – конечно, не из рабочих, а из всё тех же дворянских отпрысков и разночинцев. Неплохо (хотя год от года всё хуже из-за перекрёстной прошпионенности университетов) функционировала студенческая среда, уже многократно опробованная раньше. Рабочие появились на следующем витке, как объект чистой манипуляции. За чистотой рядов следили строго. Наряжаться рабочими было можно, но когда Хрусталев-Носарь (глава 1-го Петросовета, сам ряженый двурушник, из мелких юристов) на V съезде РСДРП предложил созвать беспартийный рабочий съезд, юрист Ленин его решительно поправил.

Единственным средством тушения был контрпожар, который власти направляли навстречу: европейские правительства озаботились тем, что принялись растить похожие на мухоморы менее ядовитые грибы. Менее, но ядовитые. Введённые в новые, с иголочки, парламенты «рабочие» растягивали конвульсии, но смерть наступала с удручающим однообразием.

Интернационал v1.0 приказал долго жить в 1876, но ещё за четыре года до того Генеральный совет был перенесён в Нью-Йорк, и это был не первый опыт размещения серьёзной антиамериканской организации в Америке, где только что закончилась война за гегемонию северян. Шёл процесс поглощения Юга, США превращались в мирового монстра, и его нельзя было пустить самотёком. Началась накачка США социализмом, анархизмом и мафией.

Праздник Первомая в память о «мучениках Хеймаркета»11 учредил 2-й Интернационал, чьё возрождение было приурочено к 100-летию Французской революции. Но поскольку серьёзные организации к праздникам не рождаются, то можно сделать вывод, что произошло всё существенно раньше, или вовсе – как между первой и второй перерывчик был так, выдохнуть под давлением континентальных гигантов. Перемирие чисто декоративное, конспиративное, на который истинные владельцы конторы пошли в тактических целях, на войне ещё называется: перегруппировка сил. После Франко-прусской войны главным ТВД стал германский фронт. Это отразилось и на составе делегаций учредительного конгресса: немцы на нём преобладали.

Люди-то были всё те же, проверенные, кроме выбывших по возрасту: Маркс умер, но остался Энгельс, и курировал детище до конца дней, что наводит на мысль, что он всегда и был главным на службе…

Искусственность классовой борьбы и интернационализма была бесстыже проявлена красной лампой Первой Мировой, когда профанаторы на ходу переобулись в националистов с лозунгами классового мира. Что говорит о почти полной подконтрольности системных соцдеков тайным полициям. Но были и несистемные, то есть, работавшие на большой центр. Наименее везучих, оказавшихся не в том месте, вроде Жореса, быстро убили, прочие либо всплыли потом в Циммервальде.

Проект «Нижние палаты»

Несмотря на чудовищное давление, Россия последовательно со времён Александра I отказывала Британии в учреждении парламента и конституции. Парламент, а именно, его «нижняя» палата, призванная давать представительство «народу», был чисто английским убийством. В пару к атомной бомбе рабочего движения создали водородную и тоже, конечно: у себя дома её взрывают в ужасающих масштабах, но осторожно. Жертвы случаются, но приемлемые. Что же до чужого дома… чужих не жалко.

У себя англичане держали народ без представительства, – до 1833 года голос имело около пяти процентов взрослых мужчин, крупные промышленные города типа Бирмингема, Манчестера, Лидса – представителей и вовсе не имели. Это, разумеется, в метрополии. О зависимых территориях и речи не было. После ситуация улучшилась в разы, но в Палате Общин по-прежнему заседали младшие лорды, места покупались через систему «гнилых местечек», «карманных округов» и т. п. инструменты. Избирательные округа были курьёзом.

Я всё это говорю не потому, что на континенте ситуация была лучше, но принципиально хуже она точно не была. Верхние палаты и законосовещательные органы, не говоря уж о местном самоуправлении, существовали повсеместно. Но о России, Испании, Германии, Турции и пр. существуют устойчивые «чёрные легенды», а о Британии «80 шекспиров».

На пике «бездымной войны» реверансом в сторону вражеской Англии Александр I ввёл Государственный Совет, то есть Палату лордов, «умер», но палату Общин не ввёл – и передал власть наследнику. Завершением процесса построения новой национальной администрации Николай I вызвал мировую войну против себя, воевал, проиграл Восточное Средиземноморье, от этого умер, но нижней палаты не ввёл и – передал власть наследнику. Его сын провёл бездну реформ, погиб, – но Думу не ввёл и – передал власть наследнику. Александр III тряс конституцией Лорис-Меликова, но палату не ввёл и – передал власть наследнику. Николай II Думу ввёл. Недолго думая, Дума его свергла.

И тут не скажешь, что он находился под двойным прессом – войны внешней и внутренней. Александр I находился в худшем положении: мировая война, госпереворот и паралич авторитета верховной власти. Это не считая всю жизнь наступавшего на пятки Константина.

Сказать, что введение парламента привело к падению только российского государства нельзя. Вообще говоря, даже английский парламент XVII века довёл дело до смуты, революции, республики и резни. Тогда шла мировая война за смену лидера: Франция валила Испанию, а Англия, прицепившись к растущей Франции, вошла в клуб великих держав, и Парламент, воспользовавшись множеством проблем, королевскую власть уничтожил. Монархической Франции это не понравилось (стало не с кем разговаривать о делах) и, покончив с главным делом в Испании, она английского короля запихнула обратно. Вместе с культурой. Своей, французской. Если даже и были, шекспиры куда-то мигом испарились, континентальная драматургия заполнила английские подмостки.

Второй от парламента (по-русски, почему-то называется, Генеральные Штаты, правильнее было бы перевести «Собрание сословий») пала Франция, про Великую Французскую Революцию знают все. Главным бенефициаром стала Англия, заняв первое место, но радовались не только они. В числе выигравших в результате действий Конвента и мировой войны была и Россия, а также Австрия и Пруссия. Технологии проникновения масонов, шпионов и террористов в высшие органы представительской власти были отработаны как раз во время ВФР.

Деятельность многонациональной террористической организации «Молодая Европа» с отделениями «Молодая Италия», «… Германия», «… Польша», «…Швейцария»12 под руководством протофашиста Джузеппе Мадзини известна достаточно хорошо, и нет нужды описывать её ещё раз. Сам Мадзини после очередного провала и казней сподвижников всякий раз оказывался в Лондоне, откуда, собственно, и финансировался. На «молодых» тестировались новые техники и идеологии, но дело практически везде провалилось, так как идеологии были разные: там национализм, а сям конституция… Да и национализм был разным: где-то сепаратизм, а где-то объединение. До стройных масс Интернационала определённо не хватало чёткой теоретической базы. Именно поэтому агентам выбрали наиболее обобщённое название, связанное с возрастом, мол, молодое поколение европейцев просто смещает ретроградов. Так разнородных «декабристов» причислили к месяцу года.

Процесс становления национальных государств шёл уже полным ходом. Ускоренно создавая своё, другим его активно подрывала Россия через механизмы Священного Союза. Имевшая бонус второго старейшего национального государства Британия, поначалу тоже активно поддерживала торможение в отношении объединения германских земель, и прекратила это только с новым возвышением Французской империи. Справедливости ради, нельзя не отметить, что в Британии никогда не было полноценного национального государства – нет и сегодня – однако даже оболочка мыльного пузыря недурно справлялась с внешними задачами. Это хорошо видно по тому, что у БИ не было национальной армии, но в целом сухопутные военные задачи успешно решались.

Но Британия, жившая по старому доброму принципу управления империей через высшие аристократические механизмы, проигрывала новому типу управления России, поэтому запустила процессы поощрения сепаратизма с последующим признанием независимых «национальных» правительств13. Правительства были революционными, обычно, масонскими, то есть такими, которые знали только часть правды (нижнюю часть) о мироустройстве. Верхней половины знаний они были лишены, что было удобно контролёрам процесса. Главным тестом можно считать отделение Бельгии от Нидерландов в 1830. В преддверии неизбежной скорой потери Ганновера отколотая Бельгия как удобный плацдарм для десанта на континент была мгновенно взята под британскую опеку. И это не аналог временного регентства над взрослеющим сувереном, а взятие под пожизненный надзор богатого родственника, освидетельствованного недееспособным. Тему нарушения бельгийского суверенитета БИ использовала, например, в 1914 для объявления войны Германии. (Ганновер англичанам ненадолго удалось вернуть к присяге, но, в конце концов, его аннексировала Пруссия.)

Австрийцы прогнулись под Парламент тоже в результате мощного прото-социалистического давления революции 1848 года. Поначалу законосовещательный орган был декоративным, но постепенно, провоцируя волнения, он отобрал часть власти, после чего Австро-Венгерская империя начала быстро распадаться внутри себя, а в результате ПМВ исчезла без огрызка. В Австрии тоже было две палаты: верхняя Палата господ формировалась из людей надёжных и достойных, понимавших в некотором роде национальные интересы.

Ошибкой было думать как в Австрии, так и в России (полагаю, так мало, кто думал), что верхняя палата и императорское вето смогут контролировать ситуацию, так как нижняя палата нужна была для профанации идеи государственного управления и государственной власти вообще. Получалось так, что чиновники, всю жизнь корпевшие над своей карьерой, встали утром и поняли, что все их старания на почве администрирования в интересах страны (и себя лично) стали архаизмом: любой проныра, использующий шпионское финансирование и фальшивые социальные технологии (часто и документы) оказывался выше них у кормила власти в один миг в результате «выборов». Да ещё, эта без году неделя сволочь брала под контроль работу карьеристов. Теперь уже недовольство верховной властью становилось всеобщим. Особенно доставало то, что новоиспечённые сепаратисты и мелкие националисты открыто вели антигосударственную деятельность, – и им за это ничего не было, – а попробуй-ка чиновник используй хотя бы долю риторики депутатов.

В том же 1848 году появился и парламент Пруссии.

В германских землях революции тоже начались по команде, с немецкой чёткостью, в марте. Чтобы Франция не вмешалась и не подавила немецких анархистов, её саму подпилили в конце февраля (в этом месте был прокол, выдающий интервентов с головой: французы дождались бы лета). Кстати, часто не понимается природа той французской революции, ведь по существу во Франции не изменилось ничего. А нужна она была только для невмешательства.

Для удобства начали с системного южного кластера: Баден, Бавария, Вюртемберг… далее везде. Правительства падали как мухи, места вековых консерваторов заполоняли клоны «с иголочки» либералов, люди толпами переобувались на ходу, от зубов отлетали готовые передовицы. Всё было как всегда, – с баррикадами, перестрелками, поножовщиной, невинными и сакральными жертвами. Однако, несмотря на обескураживающее начало, немецким лидерам удалось сгруппироваться, перехватить вожжи и направить революцию в более-менее приемлемое для всех сословий русло общегерманского национализма – и шпионы остались с носом. В немецких землях агенты-социалисты натолкнулись на встречное общенациональное движение за объединение германских земель и на какое-то время уступили. Для большинства Германия оказалась прежде всех прав сословий и личных благосостояний.

Гигантскую роль сыграли простые и проверенные замедлители в виде процедурных процессов. Агентам взвинтили общественный статус, но согнали в гетто бесконечных совещаний, где под иконами германского национализма начали с заграничными террористами «советоваться». После третьей-четвёртой итерации (Гейдельбергское собрание, Предпарламент, Франкфуртское Национальное Собрание, Бундестаг…) всё более и более разбавляемые санитарами, вредные идиоты запутались в собственных ногах и быстро сошли на нет. Когда пришло время, в 1871 году в новой единой стране был созван Рейхстаг, а верхней палатой сделали Союзный совет Германии. Когда пришло другое время, ровно через сто лет, Германия приняла-таки некоторые положения конституции, разработанной Национальным Собранием. Чем закончилось в 1849? Городовые постепенно взяли верх, а прусский король Фридрих Вильгельм IV плюнул в кривые рожи заморских провокаторов и отказался от мантии кайзера, преподнесённой ему Нацсобранием поверх бомбы конституции.

То есть, революции вроде бы произошли, (эрзац-) народное представительство появились, но вместо пинка старым элитам от подставных, Германия неожиданно получила гигантский импульс к объединению.

Практически то же самое и в то же время произошло в Италии. Вообще, революции 1848 произошли по команде – ибо сразу и везде. За пару лет до часа «икс» возродили и начали новую возгонку «евро-молодых», распущенных за десять лет до того. Взамен совсем абстрактных «свобода, равенство, гуманность» (это обычные для террористов слова) теперь требования кристаллизовали: народное представительство.

Вообще смысл революций 1848 – одно- или двухступенчатая республиканизация (как в Латинской Америке) формировавшихся национальных государств. Эта попытка тогда почти полностью провалилась. Но опыт был получен, выводы из ошибок сделаны.

Проблема была, как и с «молодыми»: не было стройной теории, понятной массам. «Конституция», «представительство»… – замечательно, а бомбу-то в кого бросать? Люди, включая вождей на местах, начинали быстро путаться, терять нить. Дальше в большинстве случаев хватало околоточных. Рота солдат – это «жизнь удалась».

Конечно, не случайно, что в самой Великобритании именно в 1848 году был принят закон-прививка о госизмене, приравнивавший пропаганду даже мирного республиканства к тяжкому преступлению. Оно каралось исключительно пожизненным заключением. Закон, кстати, действует и по сей день, хотя в 1998 его рекомендовано интерпретировать в соответствии с правами человека. Как это так – непонятно. Почему его не отменили совсем? Потому что не известно, какой из зверьков сдохнет раньше.

И в том же году было окончательно троллизировано движение чартистов при помощи примитивных для нашего времени технологий мелочной дискредитации, подлогов и «вбросов». В самой Британии континентальная республиканская «весна народов» закончилась, получается… запретом календаря.

Контрпроект «Национальная администрация»

Германия проиграла, а Италия оказалась в числе победителей в 1918 году, однако, судьба стран в дальнейшем оказалась схожей и радикально отличалась, например, от Австро-Венгрии, Турции или России. Там шпионы-сепаратисты одержали победу, и давно объединённые империи распустили по «национальным» швам14. Стремление к объединению молодых наций не было погашено войной, и, осознав слабость чисто социалистической сепаратистской демагогии, к обеим странам применили, в сущности, один рецепт. Сопротивляться летящему маятнику не стали, пропустили мимо, да ещё наподдали так, что обе страны влетели в другую крайность – фашизм, то есть высшее развитие представительства в условиях гипернационализма.

Николай I получил от старшего брата в наследство империю и – время на достройку национального государства. Однако в России напрочь отсутствовала национальная аристократия, как в Британии, и национальная буржуазия, как во Франции (национальная аристократия там была до ВФР, но её подмели). Идея построить национальную администрацию принадлежит Александру I. Именно он принял решение передать власть не ограниченному Константину с его неофеодальными взглядами, а более восприимчивому и продвинутому Николаю.

Возможно, эти тезисы нуждаются в прояснении.

Почему в России отсутствовала национальная аристократия? Вовсе не потому, конечно, что люди обучались по-французски или по-английски. Национальная аристократия осознает свои интересы не столько через сословное положение, сколько через положение страны в мире. Попросту говоря, она эксплуатирует не только национальные ресурсы (например, труд), но и ресурсы внешние, опираясь при этом на совокупную мощь государства, которое бессменно возглавляет. В бытовом выражении это следующее: английский аристократ за границу вывозил Англию, а привозил деньги, русский вывозил деньги, ввозил Англию15. Мелкие (но культурные) германские княжества (по сути, города с пригородами) были битком набиты высшей аристократией, их главы имели равный ранг с правящими домами крупных империй, а взаимные браки окружались почётом, но, положа руку на сердце, много ли реального влияния они имели в эпоху национальных государств? На Венском конгрессе все стояли по струнке, пресмыкаясь не то что перед монархами – второстепенными чиновниками мировых лидеров, а на главные переговоры не допускались вовсе. Это были лишь поставщики аристократической крови.

Скажут, что виной тому отстранённость русской аристократии от власти из-за жёсткости самодержавия, но это ложная предпосылка. Франция Людовика XIV была весьма абсолютистской, при этом национальная аристократия там сформировалась (её грубо трамбовали лет семьдесят) и вела сильную партию во всем мире. Если аристократии нужна власть, она её легко берёт, учреждает пожизненный и наследный парламент, выборного монарха и т. п. Была бы цель. Цель имеет естественную природу, это – экспансия, а средства (это уже вещи искусственные) синтезируются высокой культурой. В большей степени внешнее влияние на русскую аристократию (на первых порах даже масоны были излишни) определялось отсутствием сильного начала высокой русской культуры. А именно культура задаёт национальную планку и поднимает её носителей на новый уровень. Высокой культуры катастрофически не хватало Англии в конкурентной борьбе с Францией: весь XVIII век она могла воевать, но не могла вести культурной интервенции в областях французского влияния. Именно тогда англичане открыли величие Шекспира, сначала опробовали на себе, потом на немцах, далее везде. Представители высокой культуры вводились в истеблишмент, получали долю в благосостоянии, – национальном уже благосостоянии, занятие искусствами и науками стало делом благородным, поддержка культуры – не причудой августейшей особы, а нормой, спускавшейся с властной вершины чиновникам в виде понятной разнарядки. В то же самое время придворного поэта Тредиаковского избивал кабинет-министр Волынский, а вскоре ему самому вбили кол – такая культурная норма. Однако прошло несколько лет и русские елизаветинцы того же розлива: тот же самый Тредиаковский, Сумароков, Ломоносов уже состояли в истеблишменте и могли беседовать с обществом о зачатках культуры (ещё не национальной). Чины это подчёркивали. Драматург Сумароков имел чин, равный генеральскому, «полковника» Ломоносова закономерно презирал.

Как французы, утратившие свою национальную аристократию в якобинском терроре и республиках, обрели национальную буржуазию? Кровью и потом, и процесс этот продолжался к концу правления Александра I. У Франции национальная аристократия некогда была, и, как национальное государство, Франция сформировалась раньше прочих. Национальную буржуазию во многом сформировала именно аристократия, вынужденная мимикрировать под обывателей.

Но разве не Пётр I начал выстраивать национальную администрацию, ведь он ввёл чины и табель о рангах? Нет, Пётр выстраивал личную царскую администрацию, которая могла действовать в обход титулов и родовитости. То есть это была не безличная администрация царя вообще, а его, персонально царя-Петра и больше ничья. По наследству этот аналог личной гвардии не передался и не должен был. Карьеру можно было сделать нешуточную, но только в рамках текущего правления. Почти вся администрация смещалась последующими правителями и заменялась на свою, чтобы удержаться на смене вех, нужно было иметь недюжинную хватку. Особенность же национальной администрации – несменяемость при смене верховной власти. Эту задачу осознал Александр I, а воплотил уже Николай. Подавляющая масса профессиональных чиновников переходила от одного императора другому по наследству в качестве двигателя государственной машины, и это было безопасно для монарха-преемника и высшей аристократии. Нигде в мире такого не было – власть наследовалась через сословия и состояния. Даже в республиканских США со сменой президента менялось 90% администрации, к профессиональному внепартийному чиновничеству они пришли уже где-то при Втором Николае. Когда в архаичной Европе осознали отрыв от российской системы управления, Николая Первого заставили воевать одного против всех. Не случайно в александрониколаевское правление начался расцвет высокой культуры, всячески поощрялось образование, науки и развитие технологий.

Национальные государства играют на гораздо более широком поле, нежели феодальные, их поле – весь мир. По сути, они и нужны высшим кругам (по сути, фирмам) для покорения этого мира, поскольку для решения этой задачи требуется максимальная концентрация ресурсов.

Первый вопрос, который возникает у непредвзятого наблюдателя: а зачем вообще нужно национальное государство высшей аристократии, которая, по своей сути, является космополитичной? Ведь у монарха и его ближайшего круга национальности нет. Не принадлежат они и какой-либо нации.

Проще всего ответить так, что это всё придумано для отвода глаз населения, чтобы было удобнее его использовать, например, заставлять бесплатно воевать, то есть, умирать. Так часто и объясняют: дали народу национальную идею, что это – никто не знает, а в добровольцы записываются. (А то ещё говорят, что это само собой так получилось в процессе эволюции государства, где большую роль стал играть торгово-промышленный капитал, но механизм не раскрывается.) Но это ответ верный лишь отчасти. Ведь национальное государство несёт в себе для монархии и олигархии значительные риски: собственно, национальное (а не религиозное) самосознание, неизбежность республиканских идеек и пр. И это ясно заранее. Значит, главное в другом. Ненациональное государство выгоднее при развитии внутреннем и в период свободной экспансии, но имеет проблемы в последней, самой жёсткой стадии колонизации мира, когда приходится сталкиваться с другими расширяющимися империями. Именно тогда возникает необходимость в консолидации всех ресурсов, и национальное государство делает это эффективнее прочих. Иллюстрацией является постепенное поглощение государствами колонизационных компаний, или, правильнее сказать, их слияние.

Экспансия до XVIII в. происходила как проект, финансировавшийся в полном объёме. Небольшая группа головорезов на счёт монарха или акционерного общества отправлялась завоёвывать простые в военном отношении земли. Непосредственные завоеватели получали в случае успеха долю от разового или систематического грабежа. По границам расширявшейся России, например, селились казаки – сухопутные пираты со специфическими правами и обязанностями, превратившиеся течением времени в привилегированное сословие (а поначалу казачили во все стороны). Первыми их приручили (относительно, конечно) поляки, посадив на зарплату, и за право формировать реестр разгорелась смертельная схватка старшин, быстро эволюционировавших в олигархов. При конфликтах внутри Европы использовались небольшие контингенты наёмников с коротким периодом полураспада – на тех же условиях: подённая оплата или доля. Когда денег и добычи стало не хватать, для резни призвали простецов, вооружённых чем попало и хорошо продуманным лозунгом «враг неправильно верит в Бога». На короткое время революционное «чья вера, того и земля» спасло ситуацию, но война превратилась в непрерывную, что совершенно истощило силы. В 1648 правила игры были переписаны, религиозное оружие массового поражения было признано неконвенциональным и запрещено (контрреволюция «чья земля, того и вера»). Крупным державам для войны между собой сначала на континенте, а потом в колониях понадобились профессиональные и хорошо организованные силы, финансировать которые стало на прежних условиях невозможно: денег не было, а доли каждому не дашь.

У Екатерины было государство, но лишь в до-национальной версии, и это не менее австрийской «крыши» предохраняло её от множества неприятностей. При этом (с подачи той же Австрии, конечно), она запретила английские и французские тайные общества, но сделала это тоже тайно, негласно, известив только сами общества и высший круг остального общества, – прочие же в том не участвовали. Беда в том, что отсутствие национального государства при наличии таковых в мире делает власть неконкурентоспособной и неустойчивой в целом, для управления необходим постоянный «ручной режим», а элита, как корпорация владельцев страны, действующих «от себя», не формируется. Личная гвардия, в силу своей естественной малочисленности не в состоянии контролировать госуправление ниже определённой глубины, и глубина эта недостаточна для развития страны в условиях столкновений с другими великими державами при гиперэкспансии. Условно говоря, не присваивают национальное достояние только верхние уровни – оно и без того принадлежит им. Кроме того, гвардия не заинтересована в культурном развитии, её интерес не простирается выше сохранения собственного статуса.

Русская национальная администрация сконструирована Александром I как мощный противовес инструментам, порождённым Францией и Англией для взаимной борьбы – масонству. Произошло это лишь когда Россия во время европейской войны несколько освободилась из под прямого влияния Австрии. Масонство появилось в начале XVIII века как группы влияния друг на друга государств нового типа – национальных, но националов было мало (колхозы построены, присылайте колхозников). Национальной осью стала аристократия и часть духовенства, которой придумали и насадили национальную культуру, пересадив достижения испанцев (во Франции это конец эпохи Людовика XIV). Если не считать исключений вроде Кольбера, другой национальной оси из-за общей неразвитости остального общества в то время быть не могло, но впоследствии к элите прилипла часть третьего сословия, принявшая правила новой игры, за само участие в которой уже предполагался бонус. Масоны были сконфигурированы сверху под новый уровень влияния – зарождавшуюся и получавшую рычаги власти через парламенты среднюю национальную аристократию, то есть младшие дворянские ветви и новую финансовую и промышленную элиту, благосостояние которой в существенной степени зависело от торговой и колонизационной экспансии. Эту новую ветвь общества, получавшую должности и бизнес, склонить к прямому сотрудничеству с иностранным государством было невозможно, поскольку свои выгоды они получали изнутри, а перекупать их было дорого. Но было подмечено, что захватническая идеология большого хапка (включавшая войны, работорговлю, геноцид и ссудный процент) предполагает беззастенчивый атеизм, поэтому для них была сочинена мистико-просветительская абракадабра, под которую дремучих нуворишей незаметно для них ловили в тщательно сплетённые развесистые сети.

В России национальная элита на основе аристократии и духовенства была в XIX веке уже невозможна – бо̀льшая часть её подпала под влияние французского, английского и римского клубов, их можно было только нейтрализовать, но бывших братьев не бывает. Именно поэтому Александра так раздражал процесс «национализации масонов», то есть мимикрия под национальные цели тех, кто был задуман как раз против любой чужой национальной идеи. Справедливости ради, надо сказать, что в России национализироваться стали масоны французские, обезглавленные у себя на родине. Запреты, подписки и высылки, а также прямой разгром наиболее радикальной части («декабристы») привели к тому, что Россия вышла из состояния внутренней угрозы, но для внешней экспансии со столкновениями этого было недостаточно: администрация должна уметь подавлять действия других держав не у себя дома, а в зоне свободной охоты, и вести проактивную игру в чужих домах.

Русская национальная администрация прошла проверку 1848 – 49 годами безукоризненно, как на параде, но предстояла проверка боем.

Проект против Контрпроекта

Плач о том, что Россия проиграла Крымскую войну, есть результат грубой аберрации, порождённой только реакцией самого Николая. В мировой войне «один против всех» результат был показан более чем достойный – никто никогда лучше не выступал, и причина такого качественного отпора, в том числе, в успешной реформе управления национального государства.

Николай, конечно, имел основания быть разочарованным, но надо понимать его личную точку отсчёта. Брат поднял Россию с пятого на второе место, Николай получил власть в обстановке международного комфорта и сам стремился утвердить страну ещё выше, ведя бескомпромиссную игру с Англией. Брат – без союзников – нашествие из России вымел и вступил в столицу врага, а он не сумел и первого. Поэтому отступление на шаг (на третье место) и военное поражение лично ему казалось провалом общего дела и глубоко личной ответственностью (особенно стыдно было, что подумает брат). Однако Николай такой один. А вот почему его точки зрения придерживаются прочие (внешние) наблюдатели, вообще не понимающие сути дела – это и есть та самая аберрация.

Вдвойне бессмысленно нести околёсицу о технической отсталости России («парусный флот», «ружья кирпичом не чистят», «крепостная армия»…) Никакой отсталости не было. Бежали не впереди, но быстрее многих. Да почти всех. Чтобы не обогнали, Россию и решено было несколько придушить, особенно там, где успех просматривался очевиднее всего, на Ближнем Востоке. И это естественно. Тут обижаться не стоит. Это такая игра. Или играй сам и тогда будь готов к «обидам» или убирай с карты мира задницу: играть будут тобой.

России объявили мировую войну. Никакой политической катастрофы тут нет, более того, налицо определённый успех: коалиционеров было не так много, если не сказать, что наскребли по сусекам. Возглавили её обе крупнейшие морские державы, отсюда и закономерное поражение на море, включая последующее поражение в морских правах. На суше, учитывая размер коалиции и удобство приграничной Турции, особых достижений у союзников не было.

Замечу, что конфигурация Крымской войны в своей основе повторяла альянс, сформированный ещё во время Венского конгресса. И тогда его костяк составляла Англия, Франция и Австрия. Второе пришествие Наполеона I позволило этот союз разрушить, но интересы за прошедшие годы никуда не делись. Факт, что Австрия осталась всё же вне боевых действий надо записать в огромную заслугу николаевской дипломатии, а не в пассив.

Утверждать, что Николай рассчитывал на помощь Австрии, которой он вроде бы помог в 1848 году, совершенно нет оснований. Принципиальное решение против России было принято в 1833 или около того, и Николай прекрасно понимал, на что он идёт, подписывая с Турцией союзный договор. Помощь 1848 года воспринималась в Австрии как отдача старых (в том числе, александровских) долгов, а не аванс. Николай об этом знал, но делал вид, что не понимает и хотел выиграть время. Выиграл, кстати, лет пять.

За что Австрии тоже спасибо, иначе война началась бы раньше и на худших условиях. 1848 год в Австрии – это кроме прочего попытка Англии надавить на Австрию и заставить её вступить в антироссийский альянс без оговорок. Для той же цели закрыли глаза на императорство Наполеона III, которого изначально продвигали не для этого (зачем Англии нужен ещё один император Наполеон?!) То же самое англичане планировали (несколько небрежно, ибо надо было лишь намекнуть) в 1813 году с попыткой переворота в Тироле и на австрийском троне, но тогда за Австрию вступиться было некому, и Франц подписался под шестой коалицией, не желая испытывать судьбу и терпение Англии. А революция-48 в Австрии, несмотря на «помощь» России, таки-удалась: хоть от претензий Венгрии отбились, там был-таки учреждён парламент и введена конституция. За что англичане и бились. Выход из Священного Союза и миграция в стан врагов России (не самым-то и вредным из них) стали следствием этого.

Франции Крымская война была куда нужнее. Она почувствовала в себе силы снова стать второй, и она ей ненадолго стала. Англия явилась для неё союзником ситуативным. Никакого явного интереса поменять Россию на Францию у первой державы мира не было, но немного придавить Россию было полезно. Придавить локально, в Восточном Средиземноморье. Не для войны, а для модерирования войны Англия прислала свой небольшой контингент и в Крым. В Англии понимали, что время упущено, российское национальное государство создано, и администрация уже работает, так что теперь придётся вести Большую Игру по всей Азии. Поэтому после победы союзную, но чересчур вознёсшуюся Францию быстро сдали на расправу Пруссии. Наполеона убили.

Но представим себе на один абзац, что в то время случилась бы война против всех, скажем, мирового лидера, Англии. А что такого? Против Франции ведь это было, и чем кончилось, помним. Ну, допустим, сложился бы союз России, Франции, США и, например, Испании… Долго ли могла бы противостоять передовая держава (с парламентом, паровым флотом, нарезными ружьями без кирпичей и купленными офицерскими патентами) такому альянсу при угрожающем нейтралитете тех же Пруссии и Австрии? Скажут: в Лондоне высадиться бы не смогли. Не смогли бы. Но ведь и в Петербурге не смогли в Крымскую. А где-нибудь в Монреале?16 Каков был бы итог гипотетической Московской конференции?

Паровозы против пароходов

Проигрывая трём быстрорастущим державам в темпах развития, Англия в конце XIX в. принялась тормозить движение целых континентов. Движение, разумеется, железнодорожное. Конец XIX века – это эпоха проектов трансконтинентальных магистралей. Развернув политический террор, морское чудовище выиграло сухопутную войну с разгромным счётом.

Серия игр началась вроде бы неплохо.

Британия – США: 0 – 1

Единственной страной, сумевшей без суеты отстоять дорогу от океана до океана, оказались США. Её открыли в мае 1869. Британия поклялась никому больше такого не позволить.

США всегда возглавляли чарт врагов Империи. Война между Севером и Югом только ведь называется Гражданской, а на деле у неё отсутствуют главные признаки гражданских войн: многосторонность, хаотичность, интервенция и пр. Воевало ровно два государства стройными рядами регулярных армий. Меньшее, КША, объявило о независимости и сформировало все органы власти. Его целью не был захват Севера, в сущности, КША повторяло сценарий 13 колоний столетием раньше. Более крупное, США, имело цель захватить и подчинить Юг. Оба государства имели скрытых союзников: Юг опирался на Британию, в пику ей в числе друзей Севера числилась, в частности, Россия. Имея подавляющее ресурсное превосходство, Север в войне на истощение победил и покорил Юг. Для маскировки неблаговидных целей придумали «освобождение рабов». Репрессивный процесс поглощения Юга Севером назвали благородно: «Реконструкция». (А в России период после Гражданской назвали «разруха». Ума-то много.) Особенно доставляло, что северяне сами были потомками сепаратистов и поддерживали свою породу повсеместно. Но лишь пока это было выгодно. Что же до сепаратистов собственных… На деле, это была война за гегемонию в Северной Америке, и – далее в обеих Америках и далее везде.

Дорогу построили как результат перехвата огромной части Северной Америки у Испании и Мексики и этой самой войны. (После неё, кстати, пятифутовую колею южан, которую ранее переняли николаевские инженеры для русских дорог, перешили на северный, английский стандарт: знай наших.)

Британия – Португалия: 1 – 1

Взамен утраченной Бразилии Португалия носилась со своим проектом «розовой карты» не один десяток лет. Для «новой Бразилии» искали политических союзников и финансовых партнёров, но на соединение Анголы и Мозамбика португальцы так и не решилась. Локальных успехов удалось достичь в 1875, когда французский арбитраж признал португальские права на территории, находившиеся на пересечении с умозрительной линией Каир – Кейптаун.

Португалия – старейшая колониальная держава, и старейший партнёр, а затем вассал Британии в игре против Испании. Именно это положение давало Португалии ощущение некоторых прав. Они вместе осваивали трансконтинентальную работорговлю, а когда это стало неприличным, Британия закрывала глаза на продолжение сверхприбыльных португальских операций. В обмен на лояльность Португалия имела свои акции в Индии, Африке, Америке и пр. Однако когда Британия посчитала, что португальцы начинают угрожать их колониальному коридору, одним окриком проект «второй Бразилии» заблокировала. Сделано это было прилюдно на Берлинской конференции 1884, созванной, кстати, по настоянию португальского правительства: «нарушаете британские интересы». А могли поступить мягче – у Португалии не было денег. Впоследствии Германия и Британия навязали Португалии кредит под залог колоний. А в 1890 тему вообще прикрыли – отправили две эскадры, и португальцы сдались окончательно, отказавшись от малой доли внутри континента в пользу сохранения доли большой. Но британцы капитуляцию не приняли: отступившую от суверенитета Португалию оклеветали, разорили, придушили революцией. Колонии отобрали. Короля убили. Остроумные люди посоветовали Путину в начале его правления Португалию догонять.

Британия – Франция: 2 – 1

Севернее, в более широкой части Африки французы мечтали построить широтный переход Дакар – Джибути (проект, равный по масштабу Транссибу). Как и «розовая карта», проект резал надвое африканские владения Британии. Развитие этой части Африки предусматривало создание промышленных и сырьевых предприятий вкупе с развитием сельского хозяйства в благоприятных условиях вокруг озера Чад. Неприметное селение Фашода находилось на пересечении этого маршрута с проектировавшимся британским хауптверком Каир – Кейптаун. Занятие его в 1898 крошечным французским отрядом вызвало грандиозный обвал англо-французских отношений. Британцы пригрозили полномасштабной войной, и французы с позором удалились, понимая, что, хотя война сухопутная маловероятна, морскую они проиграют вчистую. В самой Франции малодушие политиков вызвало реваншистский скандал, но проект коридора был окончательно провален. От злости британцы местечко Фашода переименовали.

На португальском и французском фронтах рельсы даже не понадобились.

Британия – Россия: 3 – 1

Главной целью Транссиба было кинжальное проникновение в Китай и выход к строившимся незамерзающим тихоокеанским портам, а вовсе не Владивосток. После присоединения Уссурийского края и закладки дороги Россия чувствовала себя на Дальнем Востоке более чем уверенно. Именно она в союзе с Германией и Францией (удачный дипломатический ход склейки врагов через себя, вероятно, в обмен на будущий транзит по Транссибу) потребовала в 1895 году от Японии убраться с Ляодуна и освободить Порт-Артур, чтобы тут же занять его самой на 25 лет (за взятки, конечно, а за аренду не платили).

Дабы усадить её за стол переговоров, Британии нужно было сместить центр силы. Как и в случае с Германией мирный путь был невозможен (время играло за Россию). Попытка сговора с Германией также не удалась, той хватало флибустьерства на Багдадской дороге. Тогда агентом выдвинули Японию, заключив с ней союз в 1902 году. Японская война и примерно такая же революция начались синхронно. Сразу стало ясно, что положение Японии на континенте в стратегическом плане совершенно безнадёжно. Она должна была вступить в войну и закончить её до: полного разорения и ввода в полноценную эксплуатацию Транссиба. Под давлением террористов и дипломатов (это две руки одного тела) Россия вышла из войны с потерей тёплых портов и небольшой части дороги, вместе с которой, однако, остальная часть наполовину утратила смысл.

Британия – Германия: 4 – 1

Как Россия Дальний, так Германия подрезала Ближний Восток Британской империи своим хауптверком Берлин – Багдад. Нужно понимать, насколько был важен вопрос о Багдадской дороге, которая должна была вечно строиться и нигде не быть политически завершённой.

В 1888 «Дойче Банк» сколотил группу промышленников и получил концессию османского правительства на строительство трансанатолийской железной дороги. Так было положено начало германо-турецкому сотрудничеству, продолжающемуся по сей день. В 1896 уже можно было доехать поездом из Берлина в Конью. В 1898 кайзер Вильгельм II в процессе визита в Константинополь концессию расширил. Была ли Британия против? И да и нет. «Против», потому что дорога до Индийского океана и Средиземного моря под контролем Германии была убийственна для их ближневосточного владычества. «За», потому что дорога, ускорявшая индустриализацию Османской империи, раздражала и Россию, претендовавшую на Балканы и Константинополь, а также экономически перетягивала единоверческие балканские анархии на сторону Германии. В случае Болгарии именно так всё и произошло. В течение 10 – 15 лет союзник России скатился до врага.

Вот ходы держав на доске. После договора января 1899 года с эмиром Кувейта Мубараком ас-Сабахом уже в 1901 британский флот де-факто взял под протекторат Кувейт, управлявшийся шейхом; Османская империя не могла ничего противопоставить отторжению своего дальнего угла. Точка терминации Багдадской дороги на берегу Индийского океана оказалась надёжно блокирована (воюй – или плати). Будто нарочно в 1902 в Месопотамии обнаружили нефть. Для поставок нефти в Германию по железной дороге морская блокада была некритична. В 1907 шейх отписал свои земли правительству Британии. В 1912 году линия дороги достигла Мосула, и «Дойче Банк» договорился с османскими властями о концессии на добычу полезных ископаемых в полосе 20 км по сторонам от дороги. Маршрут даже был скорректирован по наиболее богатым месторождениям. В 1913 эмир Кувейта подписался под обещанием не давать концессий никому, кроме тех, на кого укажет британское правительство. Стоклеточные шашки быстро скатывались до партии «в Чапаева».

Британия аккуратно готовила линию разлома между двумя своими конкурентами в смежных частях света. После визита в Константинополь кайзер отправился в Виндзорский замок – заручиться политической поддержкой, ведь у Британии был главный ключ в части достижения Персидского залива: отношения с шейхом Кувейта. (Потом он поехал к Николаю II, а Виктория пожаловалась тому, что кайзер плетёт интриги против России и умоляла «стучать» на плетение интриг Вильгельма против Англии.) Необходимо отметить, что все эти годы Британия вела себя осторожно, отчасти поддерживая, хотя и замедляя проект, – в акционерном капитале дороги были и значительные английские деньги, позволявшие Британии иметь легальный голос в управлении. Британия могла заблокировать проект ещё в зародыше, в том числе и по причине нехватки денег у немецкого банка, но тогда не случилось бы конфликта германских и российских интересов на Балканах.

Не будь этого проекта, БИ так и осталась бы с вялым традиционным конфликтом слабой Австро-Венгрии и России. Для разгрома Германии этого не хватало. Нужен был разлом прямой. Это, конечно, стали, в общем, совершенно никому не нужные Балканы. Не случайно конференция по Балканской войне проходила в Лондоне. Вопрос о Багдадской дороге был куда как более важным, чем остальные.

Каир – Кейптаун.

Совать палки в колёса чужих паровозов оказалось проще и эффективнее, чем ставить на рельсы свои. Подумав немного, Британия отказалась от собственного африканского сафари.

Да и был ли он всерьёз, или его нарисовали для оправдания «честной» конкуренции – большой вопрос. Африка по сей день не имеет своих трансконтинентальных дорог.

США на концерте держав

До сих пор принято считать, например, что американцы приобрели глобальное доминирование в результате двух крупных войн, в которых им удалось занять некое исключительное положение. Такая интерпретация выгодна проигравшим европейским правящим кругам, но одновременно тормозит их благородное дело антиамериканизма. Для РФ такое мировосприятие и вовсе жизненно опасно, так как получается, что для водворения США на подобающее им место необходима война. При том, что США европейцам – лютый исторический враг, отобравший колонии и деньги, оккупировавший территории, навязавший гоп-культуру, а России – совсем нет.

Период от Вашингтона до сожжения Вашингтона не входит в эту книгу, и я кратко опишу противоречия в главной паре с 1840-х, исключительно по причине их малоизвестности русскому читателю, имеющему перед глазами удручающе бедную историческую школу описания англо-американских отношений, вконец испорченную поздним советским противостоянием с США.17

Американцы лелеяли мечту поглотить Канаду (и Мексику), англичане – вернуть блудного сына. При неоспоримом превосходстве Империи американцы имели преимущество короткого плеча, что уравновешивало позицию в Северной Америке, но в остальном мире влияние США было слишком незначительным, из-за чего конфликты между Британией и США шли непрерывно, сначала на американо-канадской границе, а по мере роста американского могущества смещались всё дальше на юг Америк.

Конфликты время от времени отмечаясь стрельбой, но до откровенно горячей фазы не доходило.

После открытия золота в Калифорнии в 1848, тихоокеанское побережье стало пользоваться у американцев повышенным спросом, тогда вспомнили идею Никарагуанского канала. Англичане отреагировали мгновенно, захватив наиболее удобные точки терминации проекта на побережье Атлантики, метод, который они впоследствии использовали против Германии, отторгнув у Османской империи Кувейт. Пару лет спустя страны достигли соглашения в деле дележа шкуры неубитого медведя, конфликт вроде бы был исчерпан, но вместе с ним американцы предпочли проект похерить, поскольку англичане выторговали себе равные права на канал.

Ещё раз тема Никарагуанского канала всплыла в 1881, когда Лессепс принялся собирать в США деньги на канал Панамский. Американцы бросились было в Лондон пересматривать старые условия, но англичане встали насмерть: половина – и точка. Американцы плюнули и взяли Никарагуа под протекторат, нарушив договор с англичанами, но в Лондоне повели бровью, и договор ратифицирован не был. Никарагуанский маршрут окончательно отправился в утиль. Блокируется он и по сей день. Привет китайским инвестициям в чужие дела.

Апогея возможного конфликта страны достигли в период Войны Севера и Юга. Современные американские историки продвигают версию, что английская контрабанда оружия (в обмен на хлопок) продлила войну на два года и убила дополнительно 400 тысяч американцев. Официально Британия объявила о нейтралитете и КША не признала, но в стране вовсю строились «бегуны» – быстроходные прорыватели блокады северян.

С подавлением Юга соперничество приобретало характер прокси-войны, без прямых столкновений между главными участниками. Обе страны также имели внушительные пятые колонны в стане противника, с которыми нельзя было не считаться. Причём, искренних симпатизантов США в Британии было всегда больше, чем наоборот, что с лихвой компенсировалось профессиональной агентурной работой англичан.

Американцы использовали неплохо разработанные структуры ирландцев – и не только под носом у себя, в Канаде, но и в самой Ирландии, то есть, перенесли противостояние на задний двор врага. Против пиратов, как известно, лучшая, да и единственная, защита – это нападение. (Долгая и упорная работа – не скоро – но принесла ощутимые плоды.) Атака на Ирландию началась сразу после победы северян. Выступления, начавшиеся там в 1866 г. привели к бегству на родной остров части английских лендлордов, и у побережья принялась патрулировать флотилия, в задачи входило препятствовать десанту фениев из-за океана. Почувствовав разрастание угрозы, англичане в 1867 предпочли усилить управление Канадой, сплотив отдельные колонии в монолит доминиона. Аннексия Канады была целью американских демократов целых полвека.

Фениев в США было полтораста тысяч, они обладали многомиллионным бюджетом, но американцы делали вид, что фении в США и в Ирландии какие-то разные и управляются независимо. Но англичан это обмануть не могло. Маркс, например, писал: «Фении – республиканское движение, потому что Америка – республика». Работавший с ним в паре другой британский агент Энгельс утверждал, что фении массово участвуют в войне Севера и Юга с целью подготовить армию для войны в Ирландии.

Многих удивляет, что согласно женевскому арбитражу 1872 года после победы северян англичане согласились выплатить американцам пятнадцать миллионов долларов против семи в обратную сторону за фактическое пиратство, контрабанду, прорыв блокады и акты террора за время междоусобной войны. А это можно рассматривать как плату за хрупкий мир. Случись война – Ирландия объявила бы себя протекторатом США гораздо раньше.

Страны неизменно действовали асимметрично. Британцы доминировали в мировой торговле, финансах и страховании, американцы развязали тарифную войну и учинили вторжение промышленными товарами и оборудованием прямо на рынки метрополии.

Однако на своих материках американцы никак не могли установить политический контроль над латиноамериканскими олигархиями. Англичанам было тем легче контролировать процесс, что все помнили, как США ничтоже сумняшеся отпилили себе от Мексики её половину. Схватка перешла в жёсткий клинч ещё до Войны Севера и Юга. Стартовые позиции американцев были не ахти: британцы доминировали практически во всех сферах жизни, больше конкурируя с французами и испанцами, нежели с США. Положение в торговле стало резко меняться в 1870-е, но политикум латиноамериканцев на Первой Панамериканской конференции в Вашингтоне (1889) отказал США по всем пунктам.

В Южной Америке американцы претерпели изрядное и практически прямое унижение от англичан, когда многоходовая комбинация привела к жестокой Второй Тихоокеанской войне (война за, смешно сказать… гуано, но вовсе не смешная) в которой англичане стояли за победой Чили над коалицией поддерживаемых американцами Боливии и Перу. Со всеми вытекающими – жертвами среди мирного населения, сопутствующими потерями, территориальными аннексиями и вековым спором.

Спустя десятилетие американцы частично отыгрались в споре о границе между Британской Гвианой и Венесуэлой (спор возник, натурально, из-за месторождения золота). В сущности, это был первый явный случай, когда усилившиеся США интерпретировали доктрину Монро предельно расширенно, и англичане вынуждены были это принять по факту, хотя на словах поставили под сомнение.

Надо заметить, что Венесуэла уже двадцать лет троллила США «на слабо», то прося, то требуя вмешательства на основании «покажи, кто в нашем панамериканском доме хозяин». Американцы угрюмо отмалчивались. Но в 1895 сила североамериканского монстра выросла настолько, что настроения в США стали предельно воинственными, и в армию ломились добровольцы воевать с Британией по поводу и без оного. По броненосцам британский флот превышал американский в пятнадцать раз, но проблем у англичан хватало по всему миру, от Южной Африки до Китая, и Америка была уже немного лишней, тем более что приговор ей был так и эдак вынесен: уже шла сборка Великой войны.

Арбитраж в Париже (это было уже в 1899) вынес решение в несколько большей степени в пользу Империи, но все увидели силу США на местности, объявленной их зоной интересов. Думаете, в Лондоне огорчились взлёту американского авторитета в Западном полушарии? Да как бы ни так! Именно с той поры две страны оказались на одной толкучке, от которой так долго воротили нос американцы, а именно, внутри дипломатической возни за сферы интересов – под мечом излюбленной британской технологии, в которой они не знали равных – со всеми вторыми и третьими производными: карманной тягой, подножками и перьями «Таймс» в подворотне. Американский коготок чуть было совсем не увяз, – по горячим следам успешно запущенного дела англичане педалировали в 1897 договор Олни – Паунсефота об обязательном арбитраже всех крупных споров.18 Вот тут Сенат и опомнился: арбитражи были излюбленной темой англичан, поскольку долгий процесс – лучший способ поторговаться по земному шарику. Арбитражи они тоже, в основном, выигрывали, в том числе, благодаря налаженным закулисным сделкам с Россией. С другой стороны, а что есть арбитраж, как не цепочка кулуарных договорённостей участников и судей?

Несмотря на относительную неудачу с провалом договора 1897 англичанам стало уже проще, но и американцев перспектива захватила, и они несколько увлеклись, почувствовав свою силу соразмерной гроссмейстерам. А зря, мастера только по маленькой разминались в поддавки. Думается, американцы и тогда в глубине души понимали всю степень неравенства, но сделали покерфейс, дабы не выглядеть смешно и глупо в своём ареале. Это видно из того, что спустя полвека, уже после ВМВ, они вернули кейс Венесуэлы в число спорных, где он обретается и по сей день: «тогда нечестно играли». Тем проще, что Российской империи уже не было, а Британскую они как раз грубо дербанили по всему свету. Арбитражи хороши, пока есть, кому защищать их решения.

В общем, конец и начало века прошли захватывающе. Получив в руки (подержать) новый дипломатический инструмент, американцы принялись им орудовать направо и налево. Получалось, конечно, топорно. Так из Европы выглядела и вся политика США.

Венесуэльский кризис №2 проявил силы и слабости сторон. Германия, Великобритания и Италия, пихая друг друга, выдвинули к Венесуэле требования отдать долги. Никакой возможности удовлетворить кредиторов у страны не имелось, тогда те прислали эскадры для блокады. Венесуэла снова обратилась к США, но Теодор Рузвельт замялся. Все осторожно вентилировали вопросы на тему, что будет, если мы… Столкновения с победившими только что Испанию США никто не жаждал. Хотя все понимали, что в войне со второстепенной Испанией США проявили себя непрофессионально. Но – американцы были почти что у себя дома. Так что фифти-фифти. Эскалации побоялись все, и дело, скрипя перьями, ушло в очередной арбитраж.

Американо-испанская война была намеренно санкционирована Британией, умело направившей флот США не только на Кубу, но и к Филиппинам, которые, всё равно чужие, было не жаль. Лёгкой прогулки у американцев не вышло, и дело не столько в испанцах, сколько в том, что они совершенно не умели договариваться с местными, в результате чего получили яростные массовые протесты освобождённых кубинцев и войну от освобождённых филиппинцев, причём возглавлялась она тем самым генерал-повстанцем, которого американцы умудрились поставить на антииспанское дело.

Кубинцам пришлось дать номинальную независимость лишь поскольку их гневные вопли долетали до Америки, а вот филиппинцев с огромными жертвами среди местного населения удалось сломить силой, и именно этот кейс был выгоден англичанам, которые тут же принялись троллить американскую политику антиколониализма и доктрину Монро, ограниченную Западным полушарием. Получилось, что американцы сами грубо нарушили свои священные писания, то есть морализаторствовать по поводу британцев теперь не могли. Даже во время ВМВ побиравшийся Черчилль без обиняков вставлял филлипинское лыко в строку партайгеноссе Рузвельту. Тому ничего не оставалось, как с досадой обещать независимость Филиппин сразу после войны, которая, действительно, была широковещательно дарована в день независимости самих США, 4 июля 1946 года.

К осени 1914 Вильсон заметил, что обстановка в двусторонних отношениях напоминает канун войны 1812. При этом, в целом, период с 1895 до 1914 в обеих странах оценивали как Великое сближение. Но если такие сливки, то, что молоко?19

Во время Великой войны американцы продолжали держать активную и подвижную оборону против англичан не только легионом ирландцев. На своём западном побережье США принялись формировать армию национально-освободительных индийцев. Дело её финансирования и снабжения оружием американцы доверили германскому посольству, и те подошли к операции с немецким размахом, но и немецкой же топорностью («Die erste Kolonne marschiert, die zweite Kolonne marschiert»). Делу индийцев помогали и турки и те же ирландцы, и этот «четверной союз» на выезде вызвал у англичан отчаянный зубовный скрежет… Из Форин-офиса полетели протесты, на которые Госдепартамент делал большие глаза с издевательским прищуром: ничто в законодательстве США не препятствовало индийцам стремиться к свержению британского правительства. Впрочем, запланированная Февральская революция 1915 года была британцами провалена. Вероятно, её сценарий был написан в Лондоне, потому что он совпадал с последующим российским: по исполнению это был синхронный военный путч в колониальных войсках от Сингапура до Пенджаба. Вообще индийская политическая контрразведка превышала по масштабам разведку Военного министерства и уступала разве что европейским операциям SIS.

Впрочем, индо-германская активность только нарастала, англичане, не добившиеся отзывчивости дипломатическими средствами, принялись арестовывать американские корабли в Тихом океане на том основании, что подозревали часть пассажиров в антииндийской деятельности, и правительство США вынуждено было перебросить из Атлантики эсминцы для защиты своего нейтрального судоходства. Окончательно американцы вынужденно прикрыли немецко-индийский проект лишь с объявлением войны Германии. В мае 1917 группу индийцев из партии Гадар объявили в нарушении нейтралитета США. Судебный процесс открылся в Сан-Франциско в ноябре 1917 и длился до конца апреля 1918, став на тот момент рекордно длительным и затратным.

Ситуация по всей Индии была ужасающая, сведения о нищете, голоде, репрессиях и принудительном призыве широко распространялись в США (одну из книг о чудовищном британском правлении написал даже госсекретарь Вильсона Брайан), и подавляющее число симпатий американцев были на стороне братьев-индийцев, которым они желали вслед за собственной страной избавиться от британского ига. Однако царизм устоял. Но устоял и американский суд. Заговорщики были признаны виновными и получили наказания… от 30 дней до 22 месяцев. В Индии, куда британцы требовали их выслать, их ждала смертная казнь и пожизненные заключения. Шла война, англичане требовали от союзника немедленной экстрадиции, официальные чиновники США грохотали о безотлагательной необходимости это сделать… но никто так никуда и не поехал. Война обещала скоро кончиться, а в мирное время такие люди – бронепоезд на запасном пути.

Мафия и анархисты против США

Само наличие мафии – признак смертельного англо-американского противостояния.

Историю мафии возводят к временам древним, и это напоминает историю масонства. Хотя, то и другое – дела нового, если не новейшего времени.

В чём отличие мафии от других преступных групп? Не в прикрытии сверху. Некоторое прикрытие может быть и у обычных преступных групп (недолго, конечно). Но. Мафия серьёзно структурирована и осуществляет деятельность на систематической основе. Не в стиле сделали дельце и разбежались, а делаем дело – всегда. И дело это везде одно и то же.

Мафия имеет прикрытие не сверху, а с самого верху. С такого, что дух захватывает.

Предположить, что какие-то низовые доныкорлеоны «вышли на первых» гораздо труднее, чем наоборот, – что первые лица создали организации для силового продвижения дел, которые принципиально не могут быть исполнены никак иначе, даже с уровня верховной власти.

Просто хотя бы потому, что деньги тех и других несоизмеримы. Подкупить короля трёшкой маловероятно, даже если это Людовик XVIII, шукающий до королевства, но история мафии так бесстыдно и преподносится: мафиозо подкупил квартального, а дальше само попёрло вширь и вверх.

Так и рассмотрим дело.

Нетрудно заметить, что мафия (у неё много местночтимых имён, но буду пользоваться этим словом) сильна там, где велико влияние Британии. Но! Само по себе влияние ничего не значит, если оно близко к 100%. Там мафия не очень-то нужна. Она сильна там, где влияние, скажем, вокруг 50/50. И где применение грубой военной силы почему-либо затруднено.

У мафии нет идеологии. Потому что задача мафии – продвигать позицию своих хозяев. А какие эти интересы будут – заранее неизвестно. Это не узко заточенная против кого-то организация, а проактивная коммерческая структура, работающая на чувствительных рынках. 90% деятельности сводится к тихому управлению бизнесом с подкупом, угрозами и шантажом, а также ведением низовой разведки. Десять проц – это разборки с убийствами, попадающими на первые полосы (и по которым обыватель судит о мафии, что её хозяевам и надо). За этот 10-процентный хвост, как за поводок, лидеров мафии и тянут.

Обкатка мафии, как и соцдеков, началась в самой Англии, в период войны против Франции 1792 – 1815. На поверхности булькнуло один раз – в виде так называемых луддитов, но дело удалось поправить и даже по частям ввести в законное русло. А вот заграницу было не жаль. Туда спустили всех собак.

Настоящую мафию в современном понимании создали в Китае, как структуру, дистрибутирующую опиум. Только и всего. Но Дело того стоило.

В Китае мафию не сдерживали: кругом Азия. Иногда кажется, откуда пошла такая жестокая и грубая традиция, неужели от итальянцев? Нет, итальянцам её в положенное время пристегнули. Ещё и посмеялись в рамках игры на понижение в европейской культуре, запихнув гоблинов во времена Микеланджело и Петрарки. Прекрасная Сицилия получила отрицательную коннотацию, и безуспешно пытается отмыться сто лет. Сицилиец – отвратительный персонаж сериалов-комиксов, снятых по газетным заголовкам.

Обычно говорят об опиумных войнах. Это на поверхности. Но о том, как именно шли продажи, не говорят. А это главное. Действительно, приплыл в Китай корабль. Сгрузили. А дальше? Считается, что китайцы набежали, скупили, развезли, продали. Это не так. Современная система дистрибуции наркоты ничем не отличается от тогдашней китайской. Некоторые могут подумать, что делом занималась загадочная китайская мафия. Ну да. Только никакой китайской мафии до того не было.

Много, очень много расскажут сказок о предприимчивых китайских лодочниках на реке Янзцы, и о перерождении гильдии нищебродов в банду мафиози континентального масштаба. Сначала-де они занялись контрабандой соли, потом опиума, потом крышеванием простутуции, казино, потом рэкетом, потом убийствами… Чем эта деятельность отличается от специализации мафии в Америке? Да ничем.

Кто же трансплантировал мафию в Америку? Явно не китайские лодочники. Между тем, подобные гильдии в Европе того времени хорошо известны: каменщики, угольщики, ткачи… Это не совсем мафия, – у них другие задачи, – но немало признаков мафии у них налицо.

Ошибкой будет считать, что английские лодочники бодались только с циньскими властями. Конкуренцию им составляли – американцы.

Если не говорить о мифической древности, родина современного опиума – Османская империя. Там же началась и борьба с наркотиками. Она успешно была завершена мегареформатором Турции султаном Махмудом II, и к 30-м годам XIX века в Константинополе от кейфующих курильщиков остались только туманные воспоминания.

Вероятно, по мусульманским каналам опиум попал в Индию ещё до массового прибытия туда европейцев. Считается, что из Индии он отправился самосадом и в Китай, но это уже большой вопрос.

Получив контроль (ещё не полный) над Индией, англичане принялись его закупать в товарных количествах и возить в Китай (а это уже точно). Когда американцы подключились к общему делу, закупки в Индии были для них закрыты наглухо. Ост-Индская компания ещё до начала существования США полностью взяла под прямой контроль выращивание и производство опиума в Бенгалии.

Как только американцы встали на ноги (второй ногой в 1815), они немедленно принялись шакалить посольствами к турецкому Дивану. Дело в том, что в начале совместной войны за «дело Греции», в которой Англия воевала за Элладу, а Россия за Византию (за современных пиратов и хамов впрягаться никто не хотел) все союзные европейцы в глазах турок утратили инвеституры на свои царства. (В Османской империи султан раздавал такие права от себя-солнца всем достойным «вассалам». ) Американцы давно обивали пороги, но инвеститур было конечное количество, и им давали от ворот поворот. И тут включили счастье – вакансии вдруг повисли в воздухе, и США получили конкретное предложение одну занять, но – в режиме полномасштабного союза. Воевать со всей Европой не входило в планы коммерсантов, они всего лишь хотели получить доступ к закрытым для них складам Константинополя, где опиум был дешевле, чем в Смирне (а именно там они им заправлялись).

Не так сверхприбыльно, но дело мало-помалу у них пошло. При их появлении на монополию Ост-Индской компании положили и независимые британские контрабандисты, сбившие цену мальвийским опиумом чуть не втрое. Покумекав, защищаться от американцев англичане решили совместно, создав специальную Торговую палату.

Кого же было подписывать, как не лодочников? Начали, разумеется, не с «рабоче-крестьян», а с крупных местных каботажников (они тоже контрабандисты и пираты – тем проще было договориться). Посмотрев на карту Китая, легко увидеть, что бассейн Янцзы плюс система каналов – это весь круто населённый Китай и есть. Устье – у Шанхая. В головах быстро родилась система офшора море – река. Которая на большом протяжении судоходна и для морских судов, особенно китайских гребных. На берег можно было, в общем, даже не сгружать. Именно тогда (около 1832) дверь в Шанхай было решено выломать (а пока работали через форточку Кантона).

Первая Опиумная война – это результат англо-американского соперничества. Опиум там не главное. Дело в том, что американцам удалась серия интриг: они сепаратно договорились с китайцами и подвинули англичан, которых под белозубые улыбки конкурентов китайцы просто выперли вон, конфисковав товар. Ясно, что война началась не только за открытие Китая, но и за шанс дать локтём республиканским щелкопёрам.

Американцы сделали вид, что англичан поддерживают, но это не помогло, и Нанкинский договор водворил их на место. Помимо прочего (там много чего было), китайцы выплатили эквивалент 6 млн долларов за конфискованный опиум. (Спустя четверть века примерно в такую же сумму была оценена Аляска.) Американцы только крякнули. Люди показали им, как надо торговать.

С 30-х годов (XIX в.) началась и стала быть настоящая мафия. Структуру и специализации копипастой англичане отгружали потом повсеместно.

Теперь о политике. Скажут, ну как же, итальянская мафия поддержала высадку американцев на Сицилии, да и китайская мафия замазана в одном кровавом дельце.

В 1920-е годы советское правительство поддерживало Гоминьдан со страшной силой, столь чрезмерной, что 23 февраля 1927 Великобритания прислала ноту «пошли вон», большевики решили поиграть от себя и запустили шумную дуру «Наш ответ Чемберлену». В ответ безо всякого шума товарищи-гоминьдановцы учинили 12 апреля в Шанхае резню китайских коммунистов (так, тысяч 5 – 6, сейчас это называется «инцидент»). Чан Кайши действовал рука об руку с «Зелёной бандой», мафией, контролировавшей сбыт опиума от Шанхая по всей Янцзы. Большеухий Ду (преемник Рябого Хуана) взял на себя всю грязную работу, за что получил от Чана должность Председателя Бюро по борьбе с опиумом. Когда Чан потом эвакуировался на Тайвань (США), Ду уехал в Гонконг (Британия). Повыпендривавшись ещё немного для приличия, советские отступили. То есть уступили руководство китайским коммунизмом британцам, настоящим авторам.

Фронтменами рябят Хуаны, а настоящие ребята тихо барражируют в глубине. На самом деле, доподлинно неизвестно, кого и в каком количестве вырезали в шанхайскую весеннюю ночь английские мафиози. Такого количества коммунистов в Шанхае быть просто не могло. Советские, от большого ума навербовавшие там себе эрзац-красногвардейцев (и в самом Петрограде-то красногвардейцы были картонными), вообще играли карточных болванов, а всё затевалось для демонстрации англичан американцам «мы ни при чём» (ни при коммунистах – ни при мафии, – банду дали вооружить американцам на территории международного сеттельмента). Все правильные коммунисты ещё с 1923 года по решению 3-го Съезда обязаны были вступать в Гоминьдан. КПК была организована Коминтерном после Вашингтонской конференции, для размытия американской доли в Гоминьдане, а, в конечном счёте, для перехвата управления, но быстро сделать этого не удалось. Вот тут-то и пригодилась мафия.

Не стоит думать, будто американцы ничего не понимали. Понимали прекрасно и вопили во всё горло. Впрочем, дело только начиналось. Американцы мафию стали перекупать. Не везде, – но у себя дома это почти удалось.

Часто подаётся так, что опиумные страсти Китая – это только замшелый XIX век, где «прогнивший царизм» не мог справится с засильем заморских маркетологов. Но нет, до китайской наркозависимости и из нашего времени рукой подать. После свержения циньской династии опиумом по-прежнему торговали все – и китайцы и иностранцы, но непонятно, насколько всё было плохо. А настолько, что наркоторговлей занималась и солнцеликая КПК. Дэн Сяопин, например, собирал «налоги» с транзита, был даже термин: «особая валюта», а Мао публично одобрил (то есть, легализовал) наркоторговлю в 1942, после того, как КПК перестала финансироваться гоминьдановским правительством. Коммунисты давно уже активно осваивали земли своего Особого района, но не под рис, а под опийный мак, и сегодня любой имеет право задать вопрос, а не было ли КПК попросту вохрой для плантаций, как ФАРК в Колумбии? Ведь оправдать наркобаронов войной с Японией не получится, – её не было. Ок, с Особым районом, вроде, ясно. Но откуда, прах побери, брался остальной опиум, ведь не у коммунистов же, на чердаке страны, его покупали притоны «Зелёной банды»? А вот, представьте себе, с парадного входа Гонконга.

Многие не верят, что мафия строится сверху. Но вот посмотрим пристальнее на ту самую «Зелёную банду». Рябой Хуан был… главой французской полиции в Шанхае, а уж потом только возглавил мафию. То есть, французы сильно разошлись в наркобизнесе, остальные белые покатили на них бочку, тогда они отдали половину англичанам, а за это те французского Хуана имплантировали на самый верх своей структуры. Прочим недовольным (американцам, в основном) объяснили: то ж мафия. Но совместным предприятие было, всего так, с год: под бок французскому бухгалтеру англичане кооптировали молодого зама, прозванного Большеухий Ду. Путём трёхгрошовой подставы французского бонвивана (то ли он кого-то избил, то ли его) сместили: потерял лицо. Впрочем, некоторую долю французам оставили: подержав Хуана несколько в тюрьме, выпустили и дозволили стоять рядом. В Китае подчинённую сущность мафии не скрывали, а вот в Америке донам бесстыдно принялись набивать масть при помощи глянца бутылок и гламура белых шарфов.

Характерно, что в 1949 могучие «триады» из континентального Китая начали отбывать, так сказать, в офшоры, их влияние резко пошло на спад. Объясняют решительностью Мао, однако никакой твёрдой власти у КПК не было и в помине ещё долго, тут не до «триад», себя бы не потерять. А просто владельцы мафии лавку сами прикрыли, ведь когда к власти пришла английская системная организация, несистемная стала лишней. Усохнуть окончательно запасным игрокам, конечно, не давали, но тренировали иначе и в других местах. С присоединением Макао и Гонконга, откуда «триады» руководили наркобизнесом «Золотого треугольника», ничего не изменилось. Удивляются, что коммунисты с ними принялись активно сотрудничать. А чего удивляться двум рукам одного туловища? Что делали «триады» в «Золотом треугольнике» и на Шри Ланке? Контролировали свой опиум и брали долю с французской и американской наркоторговли. Разбухнув от денег, принялись вкладываться в быстрорастущий континентальный Китай, в «родину».

На кого похожи мафиозные группы? На карикатурные семьи аристократов. Ещё на кого? На карикатурные масонские ложи (карикатура второго порядка). Ещё? На карикатуру третьего порядка: кланы нацменьшинств азиатского происхождения (откуда они берутся, вопрос отдельный, хотя и связанный с темой).

Вообще-то для европейцев это последнее свойство нехарактерно. Европеец – ультра-индивидуалист. Немцы в Америке атомизировались и вросли в американское общество без остатка, и постепенно Шульцы, Шварцкопфы и Шварцнеггеры стали частью истеблишмента. Это приличные протестантские трудяги, впрягшиеся поначалу в оглоблю сельскохозяйственной экспансии. Пахари без кавычек. Весь Средний Запад США – отчины и дедины трудолюбивых Миллеров. За пару веков перемололи они и себя.

Америка принимала их охотно.

В принципе, несколько раньше то же самое делала и Россия. Российский истеблишмент и средний класс – он сильно немецкий, от монархов до Штольцев и Германнов, – впоследствии это стало надуманным обвинением царской семье и вообще, «царизму». Дразнилки сочинялись за границей. Конечно, не в Германии и не в США. А в Англии, тоже, конечно, возглавляемой братской «немецкой» династией.

Англичане немцев пытались привинтить к делу анархизма, но худо-бедно удавалось сагитировать только первое поколение иммигрантов, работавших в крупных городах. Уже второе поколение, особенно землевладельцы, посылало провокаторов куда подальше.

Окончательно немецкую карту британских котоводов американцы побили в 1886 году, казнив пятерых непричастных (дело «Шпионы против Иллинойса»20). И – затихло. С немцами. А с итальянцами, евреями и русскими только началось.

(Справедливости ради, надо сказать, что с немцами у Англии были трудности и в самой Германии, – там в противовес Венской системе вовсю была развёрнута бешеная националистическая пропаганда за объединение, спасшая её сначала от профанации низового парламентаризма, потом от коммунизма, но с добавкой в нужный момент соответствующего импульса отправившая эту страну прямиком на другую ветку социализма – нацизм.)

Тогда из коробки достали изрядно запылённых итальянцев. Националистическая агитация в Италии была слабее, шпионские персонажи типа Гарибальди и Мадзини имели постоянную работу от Форин-офиса. Сицилия (Королевство обеих Сицилий, пупок Европы) давно была базой для резидентуры. Итальянская иммиграция в США уступала только немецкой (ирландцев и самих англичан тут нельзя брать в расчёт). Главное было не дать итальянцам сильно расползтись из гетто, и в этих отстойниках принялись заботливо выводить китайскую бациллу.

И попёрло! Из Италии командировали заранее обученных донов и их боевиков. Играло на руку желание самих итальянцев жить в крупных городах, такая скученность облегчала контроль и подбор кадров.

Но. Доны плыли второй волной. С первой выплеснуло всё те же анархистов высочайшей квалификации, с громадным европейским стажем.

Например, Луиджи Галлеани, получивший инициацию на родине, и двадцать лет практиковавшийся во Франции и Швейцарии. Именно он организовал одну из крупных всеевропейских антиамериканских акций в поддержку тех самых мучеников Хеймаркета. Из обеих стран его депортировали, а в Италии отправили в ссылку на островок около Сицилии. Оттуда его переправили в английский Египет, а потом прямиком в Лондон, где, пройдя курсы повышения квалификации, он получил назначение в США: взрывать к чёртовой матери. Галлеани публиковал с продолжением краткий курс подрывника, имел до полутысячи постоянных подписчиков. Теоретика и провокатора (он ораторствовал, но сам не взрывал) выставили из США с волчьим билетом, но более серьёзных обвинений в его адрес не нашлось.

Для придания делу видимости преемственности, но чтобы скрыть истинные механизмы всех итальянских террористов в США европейцы нарекли галлеанистами. Список должностных лиц и бизнесменов США, подлежавших уничтожению, был очень широк.

В деле «галлеанистов» прослеживается прозрачная параллель с русскими террористами 1905 – 7 годов. Действительно, из Лондона была отдана команда усугубить положение в России во время крайне важной японской войны за Китай. В США было то же самое. С той лишь разницей, что Британия всеми силами пыталась США в войну втянуть (чтобы её и разгромить вслед за Германией и Россией). США от войны уклонялись. В 1914 году у них развязали войну террористическую. Она шла силами евроанархистов, в большинстве своём, итальянских, и официально окончилась весной 1917, после объявления США войны Центральным державам.

Анархистам приказали фонтан заткнуть, как и в 1907 году в России, но, как и в России, маховик сразу остановить не удалось (да и не очень-то пытались). В Сибири ещё два года эксами промышляли мячины, в США протомафиози типа Сакко и Ванцетти (они тоже практиковали эксы, на «рабочее» -то дело). Как и в России власти довольно мягко относились к террористам во время мятежа (война есть война, со всеми вытекающими), но со снятием поддержки («ну договорились же!») принялись за дело, засучив рукава. Вышеупомянутых С&В казнили в лучших традициях хеймаркетовских немцев, без юридически точных доказательств, – по понятиям, под скоординированный вой всего социалистического мира, возглавляемого лондонскими королями пиара.

Ошалев от всемирного наезда, американцы предпочли взять всех скопом и без церемоний выслать на помойку, то есть, в Советскую Россию, чёрт бы их побрал. Где только что образованный шпионско-террористический Коминтерн их под фанфары и принял.

В общем, понятно, что мафия – это такие таинники 4-го порядка, вроде баварских иллюминатов. И в действительности её номер шестнадцатый.

Американцы ясно понимали суть анархизма. Типичный портрет анархиста – это не молодой Рудин или Базаров, которому надо дать «перебеситься», а совсем другой образ, больше похожий на пожилого Маркса, которого исправит только могила.

Отсюда ясно, почему борьба с мафией в США была затруднена. На всю камарилью просто не хватало времени и ресурсов, успевай заниматься главным. Американцам под каждый шаг заботливо подкладывали грабли – взрослые и детские: контрабанда, война, наркотики, анархисты, Лига Наций, серебряный стандарт, сухой закон, убийства президентов, финансовый обвал, кризис, снова война… Мафия на этой дорожке следователя – так, семечки. Не нагуляй Америка такого бешеного промышленного веса – быть ей в череде европейских неудачников, которых Россия отнюдь не возглавляет.

Но тут как раз подоспел Сухой Закон, а буквально след-в-след – Вашингтонская конференция, драматически перераспределившая геополитический расклад. Анархисты исчезли, как по мановению хогвардской палочки, а на смену им явились… – в общем, всё те же, только не с красными флагами, а в белых шарфах – мафиози: итальянские и не только. Дело им поручили вроде бы не политическое – дистрибутировать канадский самогон на территории южного соседа. Американцы по-хорошему просили Британию подсобить на прозрачных, почти призрачных границах, но те уже хохотали в открытую.

Дальше всё шло по хорошо накатанной китайской колее: наркотики, проституция, рэкет и… профсоюзы. Это когда американцы поняли, что в лоб с партизанами не повоюешь и на оставшиеся от анархистской вечеринки гроши принялись покупать агентов на вынос и распивочно.

Теперь чуть назад.

Прото-мафия в США занялась сначала всё тем же хорошо проверенным опиумом (1840-е). Однако тут дела не заладились, наркотики потребляли всего менее процента малоплатёжеспособного населения, остальные в сильно консервативном, на уровне бытового фашизма, американском обществе воротили нос. И организаторы дела обратили внимание на алкоголь.

В США виски считался национальным напитком (если не считать несерьёзного сидра, который гнали на севере все кому не лень). Пытаясь дистанцироваться от Европы, американцы считали хорошим тоном начинать пить свою республиканскую бормотуху прямо с утра – вместо колониальных английских чая и кофе. Назло маме, так сказать… За день надирались прилично.

И тут появились добрые самаритяне. Буквально. Дружбой, надеждой и милосердием расцвела Организация Добрых Тамплиеров (IOGT, 1852). Они принялись распространять идеи о вреде алкоголя в Канаде и на северо-востоке США (то есть, с Канады метастазы распространялись в США). Буква I поначалу означала «Независимая», а уже с 1906 – «Международная». Но реально международной она стала уже после проигранной южанами войны за независимость (рабовладельцев неофициально поддерживала Британия), на это время приходится пик её миссионерской активности. Занимался делом некий Джозеф Малинс, железнодорожный маляр.

Безо всякого стыда пишут о маляре так (он вернулся из США в Бирмингем в 1868): «В течение трёх лет Орден распространился на Ирландию, Уэльс, Австралию, Мальту, Новую Зеландию, Францию, Португалию, Южную Африку, Бермудские острова, Бельгию и Восточную Индию. К 1876 году он обосновался на Цейлоне (Шри-Ланка), Мадрасе, Британском Гондурасе, Британской Гайане, Ямайке, Малакке, Китае, Японии, Сьерра-Леоне, острове Св. Елены, Аргентине, Тринидаде, Гренаде и Багамах. Затем последовали ложи в Норвегии, Швеции, Дании, Исландии, Швейцарии, Германии и Иерусалиме».

Видно без лупы, что это всё территории с магическим влиянием Британской империи. То есть, попросту, английская сеть влияния. Маляр – ладно, чем они хуже каменщиков, угольщиков или ткачей? А вот про железнодорожников поставим пометку. Ведь железнодорожные профсоюзы открывали в Америке миры. Да и везде, впрочем. Железнодорожники действовали широко, «по шарику». Сегодня здесь, а завтра там, почти как моряки. (Например, именно железнодорожный профсоюзник голландец Сневлит организовал компартии Китая и Индонезии.)

Известно, что 80% всех международных организаций – собственность Британии. Но это сегодня. В те времена было 100.

Медресе, натурально, была масонская, с глазами и полагающимися тайными рукопожатиями. Но масоны были разные, и между ними быстро начались конфликты. На время американцам удалось отбиться. Английскую агентурную сеть заблокировали «процедурными вопросами».

Одних в дверь – другие в окно. Появилась YWCA (вместо «Men» поставили «Women»). Основатель и вождь Большого брата – YMCA похоронен в ряду Нельсона и Веллингтона в соборе св. Павла, то есть, имеет статус лишь немного ниже монархов.

Или, «Партия Запрета». Думаете, она выступала только против пьянства? Как бы не так. Пустыми бутылками звенели, собирая окрестных баб. На самом деле её целями был подрыв американской финансовой системы биметаллическим стандартом; системы власти прямыми выборами сенаторов (и вообще выборами, на которые допущены все без разбора: женские, малолетние, чёрные…); социальной базы – свободой иммиграции (разбавить богатую Америку нищебродами и шпионами из всех клоак Европы)21. Вишенкой – излюбленное лакомство английских купцов: подрыв местной промышленности – подрезать высокие импортные тарифы.

А ещё «Антисалунная Лига», организация солидных лоббистов. А ещё замахали топориками в салунах тётки из «Союза Христианских Женщин» за воздержание, и пр. и др. Многие бойцы на сухом фронте сами были пьющими и сильно пьющими, но делу влияния это никогда не мешало.

Используя религиозную всеядность американцев под видом разных проповедников и глав конгрегаций в США в товарных количествах засылались суперагенты. Работали они по разным направлениям и нередко под крышей нескольких конфессий сразу, но отметились и в агитации за Сухой закон. Запрет продавливали сектантами, некогда зародившимися в Англии и по-соседству: методистами, баптистами, новыми пресвитерианами, конгрегационистами, квакерами, скандинавскими лютеранами, какими-то новоиспечёнными норвежцами и только что слепленными на коленке афроамериканскими трудящимися. Респектабельные католики или, например, немецкие лютеране выступали, разумеется, против запрета.

Конечно, Сухой закон не был целью этнорелигиозного компота. Целью был подрыв американской демократии, весьма декоративной тогда и теперь. Поскольку никакого народовластия в США нет и не было, ор о демократии там стоит беспрецедентный, что раздражает всё понимающих европейцев.

Раздражало всегда. Масонское управление в США никогда не было ни для кого секретом, но исторически американские ложи гораздо менее централизованы, чем европейские. Причиной тому было само развитие американских колоний с разными статусами и разной организацией (королевские, частные, религиозные и пр.) Помимо прочего, колонии были разнесены по континенту и островам и имели банально плохую связность. Степень децентрализации была довольно велика, и сегодня простая команда не может пройти сверху без одобрения местных куклукскланов. Паршу демагоги превратили в рекламный образец о независимости штатов и даже в известной степени графств.

Разрушить «демократию» британцы пытались демократическими же методами. Легко увидеть, что на сухой закон подписали разнокалиберных женщин, – религиозных и тем, кому наплевать, – мол, именно они больше всех страдают от мужских алкоголиков. Сами женщины не всегда понимали, что целью является не столько запрет виски, сколько в гораздо большей степени борьба за дамскую эмансипацию, прежде всего предоставление прав голоса. Принимающие спонтанные решения в стиле «голосуй сердцем» бабы были всегда идеальной платформой предвыборных манипуляторов.

И конечно только очень недалёкий человек может считать случайностью принятие подряд 18 и 19 конституционных поправок (Сухой закон и избирательное право для женщин).

Принятие Сухого закона было для США малой уступкой чудовищному иностранному давлению в попытке отсечь от общественной власти провокаторов и демагогов и сконцентрировать ресурсы для перехода в решительное контрнаступление 1921 года.

Открывая Вашингтонскую конференцию, президент Гардинг помянул добрым словом Николая II и серию его довоенных мирных инициатив. Помянул – с намёком: мы всё-всё понимаем, и с нами, как с Россией, не пройдёт. Именно Гардинга поставили руководить процессом возведения США на вершину мирового пьедестала.

Выборы 1920 прошли с участием женщин, но в их преддверии национальный истеблишмент провёл превентивную массированную кампанию против интернационалистов, не пощадив ради будущего самого президента Вильсона (у него так и сяк был инсульт, и ему стало всё равно).

Вильсона европейцы игнорировать привыкли, а срочно нужно было другое лицо: не уговаривать, а хватить кулаком по столу. Националисты терминировали Версальский договор и Лигу Наций. Республиканцев возглавлял сенатор с говорящей фамилией Лодж. Он же был сторонником ограничения иммиграции вообще, и южных итальянцев, в частности. Забавно, что борьба с английскими шпионами и «засланцами» шла под эгидой респектабельного расизма.

Лодж был одним из главных деятелей не только выборов, но и той самой главной послевоенной конференции, затмившей по значению Парижскую и стартовавшую подготовку новой мировой в формате сборной мира против США. (После его смерти американцы прозрачно нарекли одну из гор на границе с Канадой Маунт-Лодж.)

Гардинг умер при исполнении, и сразу пошли намёки, что его свели в могилу досрочно. На эту тему стали писать сразу и написали так много, так что повторяться не имеет смысла (как и в случае с Кеннеди, там все причастные тоже отдали концы один за другим). Но напомню, что предыдущего ультра-американского президента Мак-Кинли так же убили.

Его жена Флоренс описывается бой-бабой, почище суфражисток, и рулящей мужем. Женщин не смогли использовать для выборов нужного президента (прошло слишком мало времени для агитации), но сухого закона от их лица добились. В Белом доме, однако, жена Гардинга наливала всем подряд: пить-то было не запрещено, и у всех были легальные на первых порах запасы личного спиртного.

Гардинг и сам тёмная лошадка, выбирали его впопыхах, но его сменщик Кулидж был вообще чёрной дырой. Как он попал в вице-президенты, до сих пор толком не ясно, но вдруг оказался зицем №1.

Чем занимался Кулидж? Да готовил Великую депрессию. Только он за дверь – кризис в окно. Цель дела – не биржевые акции-фигакции, а – уронить индустриальное гиперлидерство Америки и выбить базу из-под их угрозы бесконечной гонки морских вооружений. Кризис ударил по всем, но вскарабкавшимся выше всех США падать было больнее, и к 1932 году уровень промышленного производства рухнул наполовину от трёхлетней давности. Хотелось бы больше, но тоже хлеб. Переговоры англичанам стало вести легче и веселей.

Как и в истории, так и в логике этой главы для мафии нет особенно места. Ну так, тыркались люди, бутылки сдавали-принимали. Но придётся их искусственно вставить. Понимаем, конечно, что в жизни мафия тоже существует искусственно. Она туда вставлена. Актёр – на актор. Если его не гримировать под монстра, через три дня все увидят краснорожего раздолбая, шукающего до получки. Биографии мафиози – неудачники, у которых «жизнь удалась». Многие звёзды уголовной вселенной светили за процент. Буквально. За один процент.

Разумеется, мафия – не какое-то итальянское национальное изобретение. Об этом говорит, например, наличие еврейской мафии с той же атрибутикой и работающей на тех же площадках. Даже названия у них похожи. Итальянская и еврейская мафии оказались сильно переплетены. И вовсе не через этнических полукровок, а по команде из единого центра. Да и по этой части наивно предполагать, что такая семейная мешанина могла возникнуть сама, как на голубом глазу уверяют.

Все мафии – ветви одного дерева, как большевизм и фашизм – ветви социал-демократии (СД).

Помимо прямого (чужого) бизнеса и возгонки денег по налаженным каналам мафиози занялись тем, что было не под силу конвенциональным шпионам: шпионскими войнами. Начались отстрелы одних мафиози другими. Дело вяло контролировали американцы (руки были заняты) из человеколюбивых соображений «несколькими негодяями будет меньше». Наказания мафиози от государства были чётко сегментированы. До официальных казней в стране, где казни – национальный спорт, доходило довольно редко, а так, между делом…

Убийства мафиози прежде всего связаны с ненадёжностью перекупленных актёров: люди часто работали на обе стороны, ведь деньги не пахнут. Время от времени в убийствах мафиози обвиняли то ФБР, то ЦРУ, но это, конечно, лишнее. Те прекрасно справлялись сами.

Удивляются, что Капоне посадили за налоги, а не за убийства. Говорят, что так было проще, поскольку убийства доказать было трудно. Но дело не в этом. Разборки кланов воспринимались как разновидность самосуда, если не слишком выходили за рамки специфической мафиозной общины. Самосуд же в США был делом обыкновенным и законным. Этим занимались на местном уровне, который плевать хотел на газетную трескотню в Нью-Йорке и тем более в Лондоне. То есть, члены лож районного масштаба собрались, постановили, выкрали из тюрьмы, повесили, сфоткались – и всё чин чинарём. В чём вопрос-то? Впервые законопроект о запрете линчевания был внесён в Конгресс в 1918. Разумеется, он провалился. Это вам, ребята, не Сухой закон, не женщины. Тут права хтонические…

С самосудом боролся Рузвельт Второй. Тоже, конечно, безуспешно. Довольно много было сделано в 60-е. До 1968 в Палату представителей поступило более 200 законопроектов о борьбе с линчеванием. Целых три она приняла. Но забастовал Сенат.

Можно смеяться или как, но Закон о правосудии для жертв линчевания со скрипом был принят Сенатом в США лишь 100 лет спустя, в 2018. Казалось бы – бинго, но… тут уж подкачала Палата Представителей. Потом были проекты и в 2019 и через год… И это, заметьте, в наше время, после негритянских бунтов. А непонимающие люди орут, что полицейские неграм ботинки целуют. Ну, допустим. Это сегодня. Один раз – не… А Линч, как Ленин: жил-жив-жить.

И чего американскому правительству было впрягаться за самосуды среди мафиози? В таких-то жизненных обстоятельствах?

Впрочем, в 2023 закон приняли. Ну, вроде бы. В какой-то версии.

Так что мафия – своего рода европейский ответ на американский самосуд. А в ответ на ответ под самосуд попадали и мафиози. Под соусом расизма.

Пресечь деятельность структурированных мафиози – задача плёвая даже для государства типа Либерии. Было бы желание. Где дон с полсотней стволов – и где полиция и армия, даже самая тщедушная. Особенно если дать на разграбление 48 часов. Тут и простые граждане помогут. Мафиози не скрываются, живут на широкую ногу, с комфортом, домами и дамами. Это даже не маскарадные колумбийские партизаны. Глубокое заблуждение, порождённое государственной агитацией, считать, будто про мафиози надо что-то доказывать. Ничего доказывать не надо. Сомневающиеся могут обратиться к Приложениям и прочитать пассаж про казнённых анархистов. Или вспомнить группу Александра Ульянова. Или… эрзац-республиканца Гая Фокса! Да мало ли…

Кстати, особых богачей среди мафиози почему-то нет. Казалось бы, скопили денежки, вложили в казино – богатей, сицилиец! Но денежки на самом деле чужие, от истеблишмента, по доверенности. Немало чёрного нала американская клика потеряла с высадкой на Кубу британского протеже Кастро. А в Лас-Вегасе уже не такой рай.

В США связь политика с мафией карьеры не ломает. И не в том дело, что все понимают: чел связан с правильной конгрегацией. А понимают так: человека поставили от фирмы управлять делами через группу подведомственных братков. А то, Кеннеди, Кеннеди… Если перекупленная американцами мафия не будет параллельно контролировать американские профсоюзы, те будут контролироваться перпендикулярными заморскими изобретателями тред-юнионизма – только и всего. (В принципе, частично так и происходит.) Хотя, кто кого контролирует – большой вопрос. На самом деле, мафия и профсоюзы работают по горизонтали. Сверху у тех и других – истеблишмент.

Как в СД, как в мафии, так и в профсоюзах с людьми случались чудеса. Вот ещё совсем никто, а вот молодой парнишка уже возглавляет секцию (секту). Так молодой Ленин возглавил кем-то собранный СБОРК. Организовали от его лица пару успешных стачек. Так, например, в разгар депрессии 18-летний Джимми Хоффа поставил на колени одну из крупнейших торговых сетей всеобщей забастовкой и добился повышения зарплат грузчикам на треть. А вот партию мальчишке возглавить не дали, а хотел. Да градусом не вышел.

Ну, в Британии, тред-юнионы, допустим, оттуда. А откуда вообще профсоюзы в США?

Это были, оказывается, изначально «Рыцари Труда». Помните, «Добрых Тамплиеров» против водки? Помимо общей комичности названий их связывает то, что в «Рыцари» не принимались работники алкогольной промышленности.

И это кажется смешно, но вовсе не шутки. Основал прото-профсоюзы в 1869 году закройщик Урия Стефенс. Но про работника хотя бы точно известно, что портной он был липовый, а каменщик самый настоящий. («Рабочий» много путешествовал по Центральной Америке и Европе, знал несколько иностранных языков, финансы, экономику; в качестве кандидата в Конгресс занимался пропагандой разрушения американской денежной системы, ратуя за бумажные доллары против золота.)

Английскую подставную контору американцы со стуком захлопнули как раз после того самого «бунта на Хеймаркет», в честь провала которого мы празднуем Первомай.

Наследником Рыцарей (когда тех стали душить) стала Американская Федерация Труда, которую основал некий командированный из Британии «мастеровой» (на самом деле, вполне себе созревший мастер) Сэмюэл Гомперц. Отправлен туда он был тринадцати лет, и уже в 14 его пристроили обучаться анархистскому делу. Будучи совсем молодым человеком зицпредседательствовал в немалом числе провокационных антиамериканских организациях социалистического (и прямо марксистского) толка. Дослужился до 32-го градуса.

Фронтменом таких как Урия и т. п. был человек по имени Уильям Брайан. Он не был, конечно, английским агентом, но сейчас таких именуют «полезный идиот».

В первых рядах его президентской избирательной кампании знакомые лица, бунтовщики и анархисты: один из таких совершенно карикатурных персонажей убьёт ультра-американского Мак-Кинли, которому Брайан на тех выборах и проиграл. Тогда, кстати, Брайану было 36 (помним молодых да ранних соцдеков и т. п.) За всю историю более молодого кандидата в США нет.

Его потом пропихнут ненадолго госсекретарём к Вильсону. Пока чудак будет орать о независимости Ирландии и даже Индии, его будут терпеть, но когда он станет бороться против вступления США в ПМВ, тут у кураторов взыграет.

К чему всё это я? К тому, что между мафией, профсоюзами, анархистами и т. п. дистанция весьма условная. А в корне (корне дуба) её просто нет.

Появление парадокса массового индивидуального террора именно в России совершенно не случайно. Не случаен и масштаб этого террора, совершенно неслыханный в истории. Здесь бы историкам и задуматься, как так, на коленке сляпанные эсеры и им подобные крошечные ячейки могли действовать синхронно и согласованно, получать доступ к самой секретной информации и едва не поставить на грань краха госаппарат одного из крупнейших государств. Жалкие потуги обосновать сам террор были, но его уровень никогда объяснить не пытались. Причина же проста, если вспомнить устройство Российской империи. На середину XIX века у неё практически не было уязвимостей.

У предреволюционной России был козырь – сильная национальная администрация, и ничего равного ей в мире не имелось. Особенностями её были чёткие правила построения карьеры в государственном аппарате, беспартийность, независимость от сословия, образовательный ценз, отсутствие боязни смены власти и нулевая политизированность: администрация снизу доверху перетекала плавно от монарха к монарху. Исключения на самом верху были, но незначительные. Эта администрация обеспечила молниеносную экспансию и интеграцию новых территорий. Именно эта александрониколаевская администрация стала стеной в 1848 году. То есть, люди даже угрозы не заметили, их запугивали революцией, а они: «мо-ожете жа-аловаться…» Именно ей обязана Россия и практически безболезненным преодолением девятого вала Крымской войны и землетрясения реформ. На протяжении десятилетий она купировала социалистический экстрим, то есть внешние угрозы, замаскированные под внутренние нестроения. Негативное влияние иностранных держав повисло в воздухе отсутствием чего-либо в государстве, за что можно было бы эффективно дёргать. Надо ясно понимать, что разгул терроризма именно в России в конце XIX века – это ответ БИ на бронебашенную устойчивость администрирования.

Ощетинившийся на все стороны шипами бронтозавр был неуязвим со всех сторон. Кроме… собственно, шипов. Не мудрствуя лукаво, иностранные игроки принялись шипы выдирать по одному. Выдирали с мясом: в терактах погибло кратно больше случайных людей.

Террор был направлен непосредственно против конкретных элементов этой самой администрации, то есть, прямо должностных лиц, – с целью если не разрушить её, то радикально снизить эффективность. В сущности, это и не скрывалось, диспетчер международных террористов в России Гершуни определял задачи эсеров так: «Боевая организация не только совершает акт самозащиты, но и действует наступательно, внося страх и дезорганизацию в правящие сферы». Персональный револьверный террор имел весьма ограниченный успех22, тогда перешли к поточному бомбизму. Задача-минимум была всё та же: продавить нижнюю палату. Это я к тому, что горевать по поводу революции 1905 – 7 не стоит: Россия и так продержалась дольше всех. Не склонен я обвинять в «парламентаризме» и лично Николая Второго. И совсем лишено моей поддержки мнение, что «царизм» -де опоздал с реформами, а провёл бы раньше – не было бы революции. «Царизмы» других стран проводили, – а от революций, распада и поножовщины это никого не спасло. (Желающие могут обратиться к воспоминаниям франкофила Тургенева о революции, свергшей либерального Луи-Филиппа и залившей кровью Париж.) Относительно России спрут включил беспрецедентную демагогию в духе самого чёрного пиара. Террористов за границей откровенно поддерживали. Заключив союз с Францией, Александр III помимо прочего пресёк французскую поддержку террористов хотя бы на государственном уровне, но и то хлеб.

Слабостью России нужно считать низкую урбанизацию и, как следствие, невысокий средний культурный уровень. То есть при сильной национальной администрации отсутствие нации: уже было кому управлять, но управлять было почти некем. При агрессивной агитации типа «долой» таких не ориентированных людей не нужно было дезориентировать. Их нужно было просто сориентировать.23 С другой стороны, слабая урбанизация устанавливала и отрицательную обратную связь: материала для агитации было банально мало, народники шли по деревням и сами становились добычей отъявленных сектантов, молодёжь же интересовалась не агитками, а самими метросексуальными агитаторами.

Гиперэкспансия в Азии

Пробить извне брешь в цитадели национальной администрации было практически невозможно. Но нет таких крепостей, которые не могли бы взять большевики.

Одним из следствий русской гиперэкспансии был выход к незамерзающим портам Тихого и Индийского океанов. Заманчивая, но вторичная, эта идея стала идефикс многих политиков – не так как Константинополь, конечно, но всё же. Учитывая геополитическое положение, России было гораздо важнее развивать железнодорожное сообщение (и развивали, конечно) внутри евразийского суперконтинента с гигантским и вполне самодостаточным потенциалом. Но мировые флоты тогда переживали ренессанс.

Договариваться о разделе Китая между великими державами, имея Россию в качестве одного из переговорщиков, было невозможно не из-за сильной позиции России, а из-за отсутствия у неё желания вообще вести такие переговоры с кем бы то ни было о доступе в Китай. По меркам конца XIX века Россия торговала с Китаем – всегда: Китай и Русь были родственниками по Чингизу. История, писавшаяся при Екатерине, этот факт особо подчёркивала. Маньчжурская (то есть, практически монгольская) династия Цин правила точно параллельно Романовым. Это, конечно, мелочи. Но нет ничего важнее мелочей. Англичане, как никто, это знали.

После присоединения Уссурийского края и закладки Транссиба Россия чувствовала себя на Дальнем Востоке ещё более уверенно. На предложение БИ о разделе сфер влияния в Китае и Турции (1898) Россия ответила отказом24. Япония получила свою роль в пьесе в обмен на технологический рывок и политическую поддержку – и последовательно тащилась в русле интересов БИ. Англо-японских договоров до 1922 было три: антирусский, антигерманский и антиамериканский, и, разумеется, все антикитайские. (Япония была бы рада продолжать и дальше, да надоела уже США: «выдвинули – задвинули»). Война Японии против России на Дальнем Востоке решала сразу две задачи: договор против Китая и сговор против Германии.

Необходима была революция25, чтобы русское императорское правительство не слишком рассчитывало вести войну столько, сколько надо для победы, а вела бы её ровно столько, сколько было надо для умеренного поражения. В полном поражении России (от революции, а не от Японии, конечно) и низведения её до уровня Франции БИ была категорически не заинтересована. Россию готовили к главной войне – с Германией и США. Никто не скрывал, откуда направляются революционные ураганы. Это была демонстрация силы. В 1907 году, с заключением англо-русского договора революция быстро стала затихать. В частности, региональные отделения РСДРП получили указания эксы и теракты прекратить. Но распоясавшиеся боевые организации унять было непросто: ещё два года они терроризировали страну. Незадолго до этого в том же году в Лондоне прошёл V съезд РСДРП. Его курировал местный «гость» Джеймс Макдональд, в чьё будущее премьерство под влиянием английских трудящихся был признан СССР.

Витте приписывал своему Министру внутренних дел Плеве фразу: «Чтобы удержать революцию, нам нужна маленькая победоносная война». Сентенцию перевирают в том смысле, что во время такой войны народ отвлекается, бурно празднует успех правительства и шарашит бомбы на фейерверки. (95% населения на войну, которая шла чёрти где, было наплевать, они были слабо национализированы и не понимали ни лозунгов войны, ни лозунгов революции, а необходимости экспансии не понимали и многие в верхах). Но один из самых осведомлённых людей империи имел в виду совершенно другое. Он лучше, чем кто бы то ни было осознавал, что революционеры к народу отношения не имеют, а узкая группа террористов направляется из Англии. Удар по британским интересам на Дальнем Востоке – это и был бы «заступ» на пока не поделённую территорию, который единственный мог заставить шпионский башмак убрать малой кровью. То есть маленькая победоносная война не сама по себе, а против британского сателлита. При этом Россия могла не уходить с Дальнего Востока, а просто умерить претензии (метод Александра I, применённый в Греции, Турции и Северной Америке). Но для этого требовалось быть готовыми к молниеносной войне на удалённом ТВД, как, например, поступил Николай I в войне 1828 – 29. При этом можно было легко выставить себя жертвой азиатского агрессора. И второе удалось. Но первое нет. При этом сказать, что русское императорское правительство или Генштаб облажались нельзя: люди готовились загодя и всерьёз. Но БИ удалось улучить момент и сыграть на опережение, накачав Японию в военно-морской сфере, заключить договор 1902 г. (после него самым твердолобым стало ясно, что война неизбежна) и спустить курки. Принцип «вчера рано, завтра поздно» подарили Ленину.

Интересно, что в начале войны в 1904 прошёл 6-й Конгресс 2-го Интернационала. На нем два зампреда – Плеханов и японец Катаяма пожали руки в знак солидарности. Японец-то японец, но учился в США, а умер в СССР – один из немногих членов Коминтерна, кто успел сам – лежит у Кремлёвской стены. Для успокоения властей делегаты Конгресса приняли за «крайнюю меру» рабочего сопротивления всеобщую стачку, а не вооружённую борьбу. Так кто же подви́г «рабочих» в России на стрельбу в первой революции? Большевики собрались в Лондоне на III съезд 25 апреля 1905. (Второй, а по сути, первый, прошёл в 1903, тоже в Лондоне, и это не смешно). Там, на Третьем, на междусобойчике без женевских меньшевиков и порешили. Присутствовал, например, Красин. Который потом переправлял оружие и обучал терроризму.

Вообще, можно было догадаться, что Китай в XX в. станет чем-то вроде Османской империи века XIX. Да его так прямо и прозвали – «больной человек Азии». Турцию, несмотря на кажущуюся рыхлость и уязвимость, кусать можно было сколько угодно, но смогли завалить её только всем миром (как и Францию в 1814). Дело Греции, например (само по себе микроскопических масштабов) потребовало согласия всех пяти держав. Прочие «дела» привели к масштабным разногласиям среди хищников и постановлению держать Османскую империю целостной (кроме Балкан, проливов, Палестины, Ирака, Кувейта, Египта, Суэца, Алжира, Ливии, Аравии и т. д.) – целостной, но открытой. Или так: «целостной» и, вдобавок, открытой.

В игре против России Британия предполагала использовать тот же подход, что и в деле Греции 1820-х. Тогда предполагалось отломить России небольшой «законный» православный кусок и оставить вне игры на остальной территории Османской империи. Александру I пришлось провести сложнейшую спецоперацию по передаче власти брату с тем, чтобы этот вариант сделать ничтожным. Теперь, России предлагался контроль над обширной, но пустой Маньчжурией (то есть, родственной по Батыю татаро-монголией) и закрытая дверь в богатый коренной Китай. До Октябрьской революции 1911 этот вариант Россию устраивал: Китай управлялся маньчжурской династией. Но, графа Каподистрию убили в Греции, в Персии после раздела 1907 устроили династическую революцию, так и в Китае свергли дружественный русским маньчжурский дом.

Германская дипломатия

Ответом России на англо-японские деяния стал Бьёркский договор – «секретное» соглашение с Германией, подписанное при встрече Николая с Вильгельмом 24 июля 1905 года у острова Бьёркё (недалеко от Выборга) на борту яхты «Полярная звезда», тут же выставленное напоказ французам, которые планово слили его Лондону. Можно подумать, что соглашение немного запоздало, и им следовало махать вслед эскадре Рожественского. Но это на первый взгляд. Если же посмотреть пристальнее, то видно, что удалить потенциальных мятежников от столицы было необходимо любой ценой. Их и удалили на край света, иначе свержение власти могло произойти на 12 лет раньше.

Германия этим договором хотела вклиниться в русско-французский союз, Россия торговалась за условия прекращения войны на Дальнем Востоке. С этой целью предполагалось (Германией, не Россией) превратить российско-германский союз в тройственный российско-германо-французский, направленный против БИ, соперницы России (в Азии) и Франции (в Африке и Азии). Глупость просто трагическая. Иными словами, предлагалось расклад: 1 – БИ, 2 – Франкороссия, 3 – Германия променять на: 1 – Германия, 2 – Франкороссия, 3 – БИ. Ну как с такими дипломатами иметь дело? Ведь путей к такому раскладу – не было. Реальнее было бы так: 1 – Германия, 2 – БИ, 3 – Франкороссия. А совсем реально так: 1 – БИ, 2 – Германия, 3 – Франкороссия. И кому это нужно?? Трудно сказать, как повлиял договор на БИ, но условия Портсмутского мира были по отношению к России довольно мягкими и вызвали закономерный шквал негодования в победившей, но разорённой Японии.

На самом деле фон перед договором был следующий. Николай был заинтересован в урегулировании напряжённых отношений с Англией, в свете войны против Японии, и тем более после Гулльского инцидента, но хотел это осуществить в «александровской» манере, создав из ничего предмет для торга в отсутствии явных козырей, поэтому с договором ознакомили Францию, которая, оказавшись в некомфортной ситуации возможного переворота альянсов, убедила Англию не атаковать Россию под угрозой отзыва французских денег из Английского банка. В начале 1905 Германия из-под носа у Франции попыталась увести Марокко, осознавая, что воевать в одиночку, имея русскую армию в Маньчжурии, Франция не рискнёт. Но кризис был разрешён дипломатическим путём на конференции в Испании. Оказавшаяся в изоляции Германия отступила. А оказалась она там потому, что нагуляла большой вес, и никому не хотелось наращивать зверю мускулатуру. Марокканский кризис отложился на 6 лет. При том, что струхнувшая Франция первоначально предложила Германии крупную взятку за отказ от шантажа, но Бюлов отказался. Вскоре Германия поняла, какую ошибку совершила и через 6 лет захотела снова получить если не Марокко, то хотя бы деньги. Неумная дипломатия привела только к тому, что агадирский кризис закончился ещё худшим поражением Германии: если по итогам первого кризиса Марокко оставалось независимым, то теперь Германия, как и прочие державы, отказалась от притязаний в обмен на кусок конголезских болот.

Вообще, эти шаги хорошо демонстрировали одну катастрофическую уязвимость Германии: дипломатия. Не обладавшая длительным опытом крупной державы мирового уровня, Германия постоянно растягивалась от подножек более матёрых игроков. Прусская же дипломатия, которую унаследовала Германия, всегда была из рук вон плохой, и особенно это заметно на фоне блестящего немецкого среднесрочного планирования с вариантами А, Б и В… Но по итогам переговоров Германия всегда оставалась в неучтённом сценарии Г26. Дипломатический компьютер на два века зациклился на уровне детского бага «разделов Польши». Все попытки Германии утвердить наступательный альянс и перетянуть одеяло угрозой применения силы разбивались об испуганные и удивлённые лица дипломатов старых лисов, передёргивавших карты под столом. Германию, очевидно, изолировали – и никакая нахрапистость не помогала, все в испуге шарахались от «продавца ножичков». Россия тоже использовала Германию как карту.

Это хорошо иллюстрируется кризисом 1875 года. За год до этого был продлён рамочный «союз трёх императоров», в целом никого ни к чему не обязывавший, но создававший иллюзию непротивления действиям Германии. До 1875 года Горчаков делал вид, что смотрит сквозь пальцы на вторую франко-прусскую (уже даже франко-германскую) войну, всячески поощряя эскалацию, но в 1875 «вдруг» взял – и резко выступил против. К делу он подтянул на консультативной основе Австрию и Англию. Крайне удачно выстроенный визит Александра II в Берлин и грамотные информационные утечки создали впечатление во Франции исключительной помощи со стороны именно России. Ярость Бисмарка натолкнулась на стройный ряд «старых» европейцев, что подчеркнуло письмо Александра о «старческом тщеславии» его канцлера. Ещё вчера сама бывшая пугалом в изоляции, Россия вдруг возглавила нежданный союз четырёх, как в лучшие времена предыдущего Александра, выставив Германию в качестве пугала-новичка. Данную ситуацию обычно интерпретируют так: Россия боялась усиления Германии за счёт Франции, которую Германия могла расчленить/подчинить… Это вряд ли (даже в 1940 Германия не осмелилась сразу оккупировать всю Францию, хотя казалось бы…) Францию победили вчетвером в 1814, но никакого раздела в Вене не случилось, более того, изгоя ввели снова в клуб великих держав, выдав своего монарха. Тем более ничего подобного не могло произойти на этот раз в случае повторного разгрома один-на-один. Просто Россия использовала свой шанс, представив Бисмарка в роли Наполеона I. Без войны вернула себе место в числе лидеров дипломатии и уважаемых держав.

Иллюстративно можно отметить, например, идею Вильгельма II о паневропейском таможенном союзе против США, которую он пытался продвинуть с середины 90-х через молодого Николая. Тому оставалось только (дружески) усмехаться над «умным и дальновидным». Натиск США, конечно, беспокоил всех, но для России и союзной Франции это был дружелюбный локомотив, к нему можно было прицепиться, и в ближайшее время столкновений с ним не предвиделось – не только лобовых, но и попутных. У талантливого, прозорливого, но топорного Вильгельма не дрогнула рука шантажировать Николая фантастической осью «Лондон – Берлин – Вена – Рим – Вашингтон – Токио», тот посмеялся: «…у нас установились превосходные отношения с Сев. Америкой… я не вижу, почему бы эта страна вдруг обратилась против своих старых друзей, единственно ради прекрасных глаз Англии».27 Николай, кстати, сказать, лучше всех понимал истинную подоплёку дружбы между «англосаксонскими народами».

Собственно, к союзу с Францией Россию подтолкнула тоже дипломатическая глупость Германии. Российские ценные бумаги имели привычку вращаться на немецких биржах. В 1887 году, получив резкую отповедь России по поводу готовящейся агрессии во Францию (инцидент шпиона Шнебеле), Бисмарк совершил не просто грубый, а какой-то дикий дипломатический просчёт: принялся дискредитировать русские облигации на немецком рынке. Их объявили ненадёжными и ввели запрет государственным кредитным организациям выдавать ссуды под их залог. Испугал, но чем, а, главное, кого? Клуб (ок) старых дикобразов развернулся молниеносно: фиксация ненадёжности самого германского правительства, уход бумаг во Францию и переговоры о франко-русском полномасштабном альянсе.

Точно таким же образом Николай поступил и с Бьёркским очень секретным договором: сразу по достижении своей цели (мир на приемлемых условиях с Японией), он был отвергнут. Николай показал его Франции и попросил к нему «присоединиться». В ужасе Париж откупился ещё одним крупным кредитом. Николай деньги оприходовал и отписал в Берлин, что от договора не отказывается, но выполнять его не будет. Как так, блин? А так, блин… Дипломатия.

Глубоким заблуждением является мнение, что дипломатия решает какие-то стратегические задачи. Нет. Дипломатия всегда занимается задачами текущими. Стратегические задачи страны решает только внутренняя политика.

Никто в Европе не хотел видеть молодого хищника чрезмерно сильным. Неимением дипломатии, Германию из блокады могла вывести только большая война. Ей оставалось найти союзника. Противник был очевиден – Франция с примыкавшей Россией. Каждая из стран была слабее Германии, но такова уж сила союзов, что вместе они занимали второе место после БИ. Переоценивать искренность русско-французского союза не стоит. Пока правые руки были заняты рукопожатием, левые шарили у компаньона в кармане. В 1917 это проявилось явно.

Давно объяснили, почему следы провокационного покушения на наследника австрийского престола вели в Сербию, – это позволяло пристегнуть к делу индифферентную Россию. (Хотя эмблема «Чёрной руки» – пиратский флаг из английских авантюрных романов.) Но надо также очень ясно понимать, почему убили именно австрийского наследника, а не, допустим, немца. Штука в том, что втянуть в грядущую войну Австро-Венгрию было сложнее всего: там понимали опасность распада и фактического поглощения Германией во время войны, поэтому готовили проект федерализации (блокировавшийся венграми в силу наличия у них под деспотическим управлением чужих земель членов будущей федерации). А без хоть и рыхлого, но союзника одной Германии на войну с Франко-Россией никак не хватало. Если бы Германия стартовала войну, Австро-Венгрия вполне могла остаться вне её и торговаться, как это было, например, в Крымскую. Но обязанность жёстко реагировать на покушение под гиканье и свист европейских подстрекателей сделала Австрию не просто союзником Германии, а… наоборот! – та стала союзником страны, объявившей войну. К тому же, ну, типа, два на доллар, убит-то был главный противник войны с Сербией и поборник федерализации, которая могла спасти великолепную культурную империю.

В 1917 германская дипломатия попалась в очередную западню (ещё и приплатили). Их дикие требования аннексий и контрибуций загнали маятник наверх, и через полгода он долбанул немцам под зад так, что они улетели в ту же сторону, куда толкали Россию: под аннексии, репарации и в коммунистическую революцию. Основным аргументом западных подельников при вычислении немецких долгов был лицемерный всплеск ладоней «нет, вы только поглядите, что они сотворили с русскими, и что ждало бы всех нас!» То есть, дипломаты великой державы, в упор рассматривая все признаки грядущего военного поражения, не смогли просчитать своё будущее на полгода вперёд. Сверхвыгодный мир с Россией без предварительных условий и последующая честная торговля технологиями в обмен на ресурсы был бы лучшей защитой от поползновений хищной Антанты.

Англо-русский контрданс

Англо-русский договор 1907 года был антигерманским только по виду. Главным было заставить Россию начать обсуждать сферы влияния в Китае. Именно поэтому вопрос о Тибете был самым общим, но и самым сложным (зато положили начало). А в Персии англичанам пришлось пойти на компромисс в вопросе территории русского влияния. Тема же Афганистана чуть было не сорвала договор: уже согласованную конвенцию отклонил русский Совет министров. От англичан потребовали воздержаться от аннексий. Находясь под сильным давлением, британская дипломатия пошла на уступку (не менее долго обсуждавшиеся франко-японская и русско-японская конвенции были уже заключены, а эта всё болталась в воздухе). Вообще же, система европейских и американских пактов с Японией стала спусковым механизмом для свержения маньчжурской династии в 1911.

К слову, раунд 1904 – 07 Россия Британии с треском проиграла. Дело было не в Японии или Германии. Чтобы плавать по всему миру в 1905 Николай начал строить «Титаник». Корабль мощный и презентабельный, но недостатки видны в проекте: переборки низко, четыре первых отсека затопить – и швах. Шлюпок мало, а капитан покидает судно последним… В принципе, такая посудина может плавать долго: австрийская и прусская кочегарили по полвека, латанная-перелатанная английская до сих пор под парами… Но авторы проекта «Парламентаризм» про баг «4 отсека» знают. Николай ввёл парламент, как британскую франшизу (доделал нижнюю палату). Что англичанину хорошо, то французу плохо, а русскому смерть. В английском парламенте сидели лорды. В верхней палате старшие, в нижней младшие. Братство. Всё, как полагается. Культурно. За свой интерес. А во французском Конвенте – шпана да беспредельщики за чужой интерес отправляли друг друга на гильотину. Равенство. Вот такие разные парламенты. Тальен кинжалом машет, его жена голой пляшет. Свобода.

Франции, однако, удалось выкрутиться и сохранить какую-никакую правящую элиту. Благодаря ей государство действовало точно в обстоятельствах катастрофических и сумело сохранить страну в числе великих держав. Поскольку скамейки запасных не было, она, периодически срываясь в пропасть, всякий раз умела вернуться в стиле «и снова здравствуйте!» Полбеды, что вырезать и выгнать из России удалось всех, – без королей и тузов играть можно, – беда, что в колоду взамен напихали взведённые мышеловки и капканы.

Александр I изворачивался ужом (ну, питоном), обещал, клялся, заключил с Англией союз, даже создал палату лордов – Госсовет, – но конвента не ввёл. Сто лет спустя в России под давлением английского социал-демократического террора с Великобританией тоже была заключена конвенция, и – введён парламент, куда сразу конвенционально набились террористы, шпионы, масоны. Глава парламента царя арестовал. Кузен Георг (опасаясь своего парламента) Николая не спас. Братство v.2.28

В паре с русско-английским соглашением русско-японское того же года решало задачу ограничения США. Незадолго до этого простоватый (такая роль) Теодор Рузвельт имел «неосторожность» произнести пространную речь о грядущей экспансии США на Тихом океане.

Так Британия пустила на слом российскую политику выхода на океаны с тёплыми портами и возвратила её обратно в черноморскую лужу с совершенно протухшей идеей «проливов».

Сразу же по заключении соглашения БИ запустила революцию и завела в Персии множество «демократических» английских институтов образца революций 1848 в Европе, например, парламент и конституцию, совершенно декоративные и персам ненужные29. То, что для БИ главным были не представительские институты, а свой шах, говорит факт, что прорусский шах Мохаммед-Али ввёл и конституцию и парламент, да только революцию это не остановило, а наоборот, ускорило. Делалось это при помощи серии бунтов и захвата «революционерами» Тегерана, находившегося в русской зоне влияния. В английской же всё было кладбищенски тихо. Революция 1905 – 7 годов переместилась с Дальнего Востока на Ближний. Англичане сердечно просили русских не вмешиваться «во внутренние дела» местных жителей, предложив дождаться победителя и после уж работать с ним. Победителем, о чудо! – оказался малолетний наследник Мохаммеда-Али – Султан Ахмед, регентом при котором вызвался побыть проанглийский Азид-уль-Мульк. Но дело революции не застопорилось, а наоборот, ещё раз ускорилось. Когда шайки почти полностью разорили северные провинции, Россия ввела войска, и получила, конечно, от БИ строгий выговор. (На юге революционеры не отмечены, так как их гнали на север.) В Европе «независимые» журналисты снова включили шах и – мат «чёрной легенды» – интервенция!

Вообще, введение демократии и парламентаризма революцию не останавливает, поскольку все более-менее успешные революции направляются из-за границы. Её останавливает на какой-то глубокой стадии достижение истинной цели державой-спонсором (парламент – лишь средство, которое маскируют под цель). Или – очень сильный ответный хук, после которого может начаться торг.

Нельзя сказать, что Николай недооценивал опасность Думы. Но он получил отсрочку на 10 лет. Дума была смертельным ядом, работавшим через разложение организма, но он всё же действовал медленнее пули.

Рассчитывать на мирный исход дела не приходилось: Британия крепко держала его за горло. Вероятно, он тянул время до неизбежной большой войны (когда хватка БИ неизбежно ослабнет), в которую намеревался вступить максимально подготовленным и в роли воюющего арбитра. Во время общеевропейской войны у него появлялась дополнительная степень свободы: менять сторону или заключить вовремя сепаратный мир и повторить трюк Александра I: измотать союзников и противников, после чего молниеносным движением вступить в Берлин. Особенностью России было то, что ей выгодно было делить как наследство Германии (Балканы, Турция, Ближний Восток), так и БИ (Персия, Индия, Ближний и Дальний Восток). Как показали события начала 1917, Николай шёл на риск в расчёте выиграть сразу две ставки. Но проиграл в главной.

Тянуть время было трудно. Две Балканские войны едва не опрокинули мир, в придачу усилился социалистический нажим: вновь резко возросло количество терактов и забастовок.

Россия сменила натужную улыбку на оскал, когда для компенсации потерь от заключённого договора пошла на соглашение с Германией, подписанное в Петербурге 19 августа 1911. Оно завершило переговоры во время потсдамской встречи Николая II и Вильгельма II в 1910 году. По нему Россия обязалась не препятствовать постройке железной дороги Берлин – Багдад, а также взяла на себя обязательство получить от Ирана концессию на постройку железной дороги Тегеран – Ханекин на ирано-турецкой границе. Германия признала наличие «специальных интересов» России в Северном Иране и обязалась не добиваться там концессий, а также дала заверение, что не будет строить ответвления Багдадской железной дороги к северу от Ханекина. Николай совершенно очевидно шёл на обострение с Германией на Балканах, сдвигая её активность на контролируемое поле Персии и одновременно пытаясь обострить англо-германские отношения.

Сущность соглашения прозрачна: Британия блокировала выход к Персидскому заливу (т. е. в свой домашний Индийский океан) обоим растущим конкурентам; Германии в Кувейте, России в Иране, таким образом, обе страны давали понять, что не остановятся и будут добиваться своего вместе. Однако гарантий нейтралитета России Германия не получила, хотя та обещала прекратить австрийские интриги в Восточной Европе, если Россия откажется от следования в кильватере британской политики. Это был очередной промах: Германия торговала тем, что ей не принадлежало. Россия не боялась никаких мелких интриг устойчиво падающей Австрии, понимая, что все крупные интриги там плетёт Лондон, а вовсе не Берлин. Николаю было очевидно, что БИ использует Германию со своей дурацкой дорогой для создания разлома. В самом деле, если вдуматься: немецкая магистраль шла по территориям многих стран и оспариваемых территорий. Разрыв её (или чего уж там: подрыв) делал бесполезной всю затею. Но затея была небесполезна для БИ в деле вбивания клина между славянскими сателлитами, перетянутыми Германией на свою сторону – и Россией. Поэтому до поры в Британии проекту открывали семафор.

Вряд ли кто-то в Лондоне полагал, что Россия стремится к разлому с Германией больше чем Германия с Россией. Так химиотерапией уничтожают раковую опухоль. В сравнении с угрозой от террористической революции Николаю была выгоднее всеобщая война. Это стало ясно после заключения Портсмутского мира30. Революция тогда только набирала обороты.

В сущности, никакого добровольного альянса России и БИ быть не могло, это была хорошая мина Николая, подорвавшегося на английской социалистической мине, и не следовать за Британией Россия не имела возможности: та держала некоторые ключи от русской внутриполитической ситуации. Николай выигрывал время, как за столетие до него Александр I. Тот, напомню, использовал Англию в качестве буксира, который вытащил Россию на второе место, при этом бонусом подарил ей большой отрыв от всей континентальной Европы. Но Александр тогда пошёл на беспрецедентный личный риск, заключив тактический союз с Наполеоном. Для компенсации риска и в доказательство искренней дружбы он продолжал допускать на свою территорию английских шпионов под видом международных благотворителей и учредил на самом пике континентальной блокады Госсовет, то есть, русскую палату лордов.

Николаю переворачивать альянсы было не с кем, и он вынужден был растратить один козырь и ввести Думу в обмен на прекращение революции. Но революция, как известно, не прекратилась, т. к. цели её состояли в фиксации торга за Азию.31 БИ перестала накачивать свою агентуру только после соответствующего разграничения, и в 1907 действительно отозвала революционеров и закрыла глаза на репрессии (весьма умеренные) против неподчинившихся уральцев и сибиряков32. Ещё один естественный русский козырь – Китай/Корея был покрыт в войне против Японии (то есть, отчасти, всё той же БИ). Итог такой: Дума и позиции в Китае против прекращения войны и размен в Азии против революции. На первый взгляд баш на баш, но Британия победила по очкам.

Именно в этом месте и находится понимание истинной сущности большевизма. Включили – выключили. То есть, это шпионы, подстрекатели и саботажники, действовавшие в интересах иностранного государства. Не нужно даже изучать 1917 год. На демагогию «враг моего врага – мой друг» можно обращать внимания не больше, чем на лозунги о защите интересов рабочего класса.

Скажут, что Ленин и Ко действовали не по команде, а от себя: решения съезда не выполняли и создали параллельный Большевистский Центр. Жить-то надо. Но Ленин и Ко были крайне малочисленной ультралевой фракцией, роль которой впоследствии сильно преувеличена событиями Октября 1917 и последовавшей за ним государственной пропаганде.

Персию, правда, поделили честно, и Николаю даже удалось подложить взрывчатку под британские притязания в Китае, но это было дело будущего (а будущего не случилось). Но если Александр умело пользовался приёмом «заступ на чужую территорию», добиваясь уступок в обмен на возвращение статус-кво, то Николай английский сапог прозевал и расплачивался отсрочкой революции ценой быстрого возврата к внутреннему миру.

Думе плевать было на законы, зато террористы и шпионы получили легальную крышу для подрывной деятельности и самим своим существованием на свободе развращали законопослушную часть низовой и средней государственной администрации, которая никак не могла переварить когнитивный диссонанс: колодники у власти; а мы тогда зачем? А учитывая то, что государственная администрация России была наиболее продвинутой в мире, то её подрыв и был самой главной задачей шпионов.33

С другой стороны, ситуацию уместно сравнить с атакой Британии на Францию во время ВФР. Там тоже главной задачей было подорвать систему управления, уничтожив передовую на тот момент администрацию и интеллектуальный слой. Удалось – и Францию разгромили, в сущности, навсегда.

Кстати, о том, что все социал-демократические движения, Интернационал и т. п. есть продукт шпионажа, лучше прямых документов свидетельствует косвенный факт повсеместного закрытия этого цирка с игрой в поддавки с началом войны в 1914. Дальше пошёл жёсткий бокс.

Обычно этими иллюстрациями пользуются для доказательства вечной враждебности Англии к России, но тут, как говорится, ничего личного. Никакой особенной вражды именно к России у Англии, конечно, не было. Как, собственно, и к любой другой державе. Но трёх конкурентов надо было уничтожить любой ценой, стравив их между собой, даже ценой собственного вступления в крупную войну: управлять войной, особенно союзниками, удобнее изнутри.

Россия ближе всех подобралась к британским интересам – на Среднем и Дальнем Востоке. Довольно давно, но со Средней Азией можно было ещё смириться: это континентальная глушь, закрытая для доступа с моря. Но окончание Транссиба с выходом на океан было не за горами. Заблокировать его российскую часть БИ не могла, а китайскую вполне. К тому же англичане уже давно готовили воевать Японию, но вопрос, куда её направить был подвешен. Не верно руссоцентричное представление, что её готовили к войне исключительно с Россией, просто России первой из трёх британских конкурентов довелось испытать на себе азиатскую армию европейского типа. Германия, США испытали тоже – в свою очередь; можно смеяться, но сама Британия тоже испила из чаши, – и всё время, то с наслаждением, то захлёбываясь, пил и пил Китай.

То есть против России было кому воевать, а вот против Германии желающих не находилось (так, по факту, и не нашлось). Усилить прямую вражду между немцами и французами было несложно, но одной Франции не хватало даже на Пруссию. А вот организовать конфликт между Германией и Россией оказалось гораздо труднее: требовалось двигать его в обход через Балканы. Хотя реальная работа и в этом направлении началась задолго до конца XIX века. И очевидно, что роль Балкан как порохового погреба ПМВ искусственно преувеличена, дабы отвлечь внимание от Азии: это мог быть триггер малого или крупного конфликта, но не цель войны и не её исход. Это без труда видно по двум Балканским войнам. На которые, в общем, все чихать хотели.

Великие державы лицемерно провозгласили нерушимость границ Османской империи, но все кроме Франции давали понять членам Балканского союза, что война их устроит. Причины, конечно, были разные. Прогерманская, в сущности, Болгария, получившая в результате 1-й Балканской войны выход на два моря, была вскоре разгромлена коалицией в войне №2. Выход к Средиземному морю был утрачен позднее, его отобрали за союз с Центральными державами.

О Фердинанде. Болгарский царь, разумеется, был немец, как и все мало-мальски значимые монархи Европы, но при этом ещё и ставленник Германии. Династически он принадлежал к «кобургским», таким образом, был кузеном, например, короля Эдуарда. То, что он был непрямой ставленник БИ, становится ясно из анализа генезиса его прихода к власти как кандидата болгарских либеральных революционеров. По указанию их лидера Стамболова, ставшего при нём главой кабинета, Фердинанд семимильными шагами двигался по пути разрыва с Россией и установления болгарской гегемонии на Балканах. Это в точности совпадало с интересами БИ – пустить Германию за «красную линию». После устранения власти либералов он попытался было несколько сблизиться с Россией, чем ещё больше разверз трещину между ней и Германией. Для британского агента всё шло хорошо, а кончилось плохо. Один сын Фердинанда загадочно умер после беседы с Гитлером, второго казнили по приказу Сталина. Сам Фердинанд дожил до низложения внука и настоящей коммунистической власти в Болгарии, за что, сам того не ведая, и боролся. Как говорится, всем спасибо.

Начались и кончились аж две Балканских войны. Но мир даже не вздрогнул. Антиавстрийский и особенно антитурецкий военный договор Сербии и Болгарии был радостно согласован в Петербурге, Париже и Лондоне, то есть, Антантой, но Центральные державы воздержались от вмешательства: в 1912 к большой войне не была готова даже Германия. Да и прочие соревновались в жёсткой толкотне, а не в стрельбе: дипломатические враги Австрия и Россия на совещании в Лондоне в декабре 1912 обе встали на сторону Болгарии по вопросу аннексии Адрианополя, средневековой столицы османов. В войне болгары себя проявили достойно, и оба конкурента боролись за неё для войны грядущей.

Эдирне у турок забрали, что послужило отмашкой для очень характерного переворота, определившего судьбу Османской империи и всего Ближнего Востока на последующие сто лет. Вроде бы ничего особенного: мало ли было путчей, но переворот января 1913 года запустил цепочку необратимых событий, которые Турция уже не смогла контролировать. Правительство было свергнуто, великий визирь был принуждён уйти в отставку, а культурный и гуманный военный министр Назым-паша оказался кем-то убит. Примечательно, что сидя ранее губернатором в Багдаде, он англичан, желавших за фук заполучить нефтяные угодья, игнорировал себе на беду, что привело к конфликту и отзыву его в Стамбул. Пришедший после путча на смену кабинет оказался радикально более воинственным, и втянул Турцию в войну на стороне Германии, в результате которой англичане распилили супернефтяную Османскую империю в свою пользу и, вдобавок так, что обрубку Турции нефти не досталось совсем. Ясно, что окажись Турция на стороне Антанты или в нейтралитете, ничего подобного проделать с ней было бы просто нельзя. Партию путчистов «Единение и прогресс» Ататюрк впоследствии изничтожил, да уж было поздно.

История затягивания Турции в войну на стороне и от лица Германии примечательна. Британский флот две недели выдавливал пару германских кораблей в Проливы, имея все возможности их уничтожить. Вместо того чтобы корабли интернировать, турки их якобы купили, причём, вместе с экипажами, при этом, характерно, что эти корабли не поступили в состав турецкого флота, находившегося под командованием британского адмирала. А вскоре англичане свою миссию из Стамбула отозвали, и командующим флотом стал немецкий адмирал с крейсера «Гёбен». Казалось бы всего два… и даже, по сути, один, но этот единственный современный корабль радикально перераспределил баланс сил на Чёрном море в пользу Турции и сделал безнаказанное нападение на русское побережье заманчивой идеей. Что флот нейтральной Турции и проделал благополучно с использованием бывших немецких кораблей и под руководством немецких же офицеров и специалистов.

В самой Турции сторонников войны и мира было примерно 50/50, поэтому милитаристы сделали вид, что это подсуетились сами немцы на свой страх и риск, вдобавок обвинив в газетах Россию в превентивных агрессивных действиях. Англия быстро включила дипломатию и настояла на русском ультиматуме Турции о выдворении немецких военных. Незадолго до того Британия конфисковала два строившихся на их верфях турецких дредноута, выплаты по которым были завершены, что разозлило нейтральных в ту пору турок и подлило масла в огонь конфликта сторонников войны и пацифистов, стоявших за нейтралитет. Британия, как часто, вызывала огонь на себя, и вскоре даже проиграла Дарданелльскую битву, но в целом большое нефтяное Дело того стоило.

Американский посол при турецком Диване, кстати, сразу понял суть английской аферы с немецкими кораблями. Действительно, даже поверхностное рассмотрение делает обвинение в провокации неизбежным. Британские суда чётко перекрывали немецкой эскадре ход на запад, одновременно сделав заслон на восток совершенно косметическим. Черчилль, бывший Первым Лордом Адмиралтейства, уделил в своих мемуарах оправданиям так много места, что мало кому не ясно, в чём была суть на самом деле.

У России было три основных вектора экспансии – на Дальний Восток (Китай), в Среднюю Азию и на Ближний Восток (Персия с перспективой выхода к Индийскому океану). Британии нужно было заблокировать все эти три вектора, придав России желаемое старинное и довольно бессмысленное направление на всё те же Балканы – Константинополь, где и спихнуть под немецкий экспресс Берлин – Багдад. После этого германский бронепоезд надо было пустить под откос, столкнув во Франции в противостоянии с США. При этом Германия должна была одержать победу над американцами и напрочь истощить французов, после чего пасть под революционный топор. Если бы США не удалось вывернуться, Второй мировой не случилось бы, но тогда прощай и СССР и Третий Рейх.

Азия-Китай, а ну-ка, вылетай

О главной добыче – Китае – необходимо сделать отдельное – и очень большое – отступление. Очень большое потому, что про Китай мало что известно, и нужно просто кое-что рассказать, что не нужно делать в случае, например, Франции. Его умышленно замалчивают, концентрируясь на «белой» истории – Европы и США. На Китай напялили 5000-летний клоунский колпак, чтобы было удобнее убивать суверенную и равноправную европейцам державу. «Очень древние, но очень отсталые, сами себя не смогли обустроить, а мы поможем». Историю Китая с середины XIX по середину XX века подают пунктирно. 99% европейцев (в т. ч. русских) вообще ничего про Китай не знают. Ну, разве, Мао. Да и про Мао не знают. Так, три буквы.

Современный Китай начался с атакой на него европейцев (туда же относятся и США) в середине XIX века. С начала XX века – это главная добыча. Делить Китай было тяжело: во-первых это суверенная монархия, во-вторых – очень неоднородная и большая страна.

До начала XX века шла разведка боем, у России были самые выгодные стартовые позиции, так как имелась общая сухопутная граница, которая, как известно, даёт гигантские политические преимущества. Граница через океан понятна далеко не всем. Так что России обоснований для «дружбы» не требовалось, а европейцы продвигались под искусственным лицемерным лозунгом свободной торговли: «мы торгуем у вас, а вы – плывите к нам». Торговля рабами была, увы, невозможна, за отправную точку взяли наркоту.

Конфликт привёл к клинчу, когда Россия начала строить в Китай железную дорогу, апеллируя к геодезическому факту, что так до Владивостока короче. Понимаем, конечно, что и сам Владивосток строился на недавно приобретённых у империи Цин землях для закрепления проникновения в Китай. Когда дорога была построена, война стала неизбежной. Она стала чисто техническим следствием своей незащищённости. Англичане ликвидировали альтернативный путь в Китай так же, как незадолго до того парализовали германский ж/д проект, вырезав из Османской империи Кувейт, а задолго до того – захватив на атлантическом Берегу Москитов удобные точки окончания Никарагуанского канала.

Китай был негласно поделён к 1910 году. БИ отошли самые жирные куски (около половины), Японии, России, Германии и Франции – остальное. США не дали ничего, да они и не стремились подражать акульим повадкам конкурентов. Ведь они претендовали на весь мир сразу.

В 1911 убрали последнюю преграду для раздела – маньчжурскую императорскую династию. Раздел успешно начался, но денег для экспансии туда и на Ближний Восток у БИ уже просто не было: к 1914 году это была страна-банкрот. К тому же к финишу своей дистанции приближался европейский спринтер Германия – с огромным отрывом от остальных. Китай и Ближний Восток отложили, чтобы убить Германию.

Октябрьская революция 1911, свергла маньчжурскую (т. е. монгольскую, или, для тех, кто не утратил чувства юмора, «татаро-монгольскую») династию. По исполнению это был военный путч в интересах европейских хищников и США, – всех, кроме России, которой маньчжурский статус-кво был выгоден. (За потакание России трижды регентша Цыси получила от англичан «чёрную легенду», господствующую в историографии по сей день. И смысла что-то менять пока нет.) О готовящемся перевороте не знал только самый наивный. В преддверии свержения «маньчжуров» «ханьцами», Россия, например, заранее начала готовить контр-отделение Внешней Монголии от Китая, – и провела фактическую сецессию за месяц до революции.

В Китае того времени есть смысл рассмотреть несколько субъектов: Кан Ювэй, Сунь Ятсен, Юань Шикай, в меньшей степени Чан Кайши и совсем немного Мао. Революция делалась под лозунгами, многократно опробованными в Европе: освобождение от маньчжурского (австрийского, русского, турецкого…) ига. После устранения верховных хозяев страна, и без того никогда не бывшая монолитом, начала быстро распадаться, республику (туша без головы) принялись делить ещё тёплой. Если не вдаваться в детали, Китай спасло то, что едоки передрались сразу. И не за Китай, а так, вообще.

Европейские революции до эпохи Интернационала не достигали полного успеха из-за отсутствия достаточной теоретической базы. С Китаем ошибку постарались не повторять. Беда была в том, что в Китае коммунизм в европейском смысле, то есть инспирация «рабочего класса» был невозможен из-за ничтожности этого самого промышленного рабочего класса (сильно меньше 1% населения, и это несмотря на то, что промышленность Китая активно накачивали, а страна вестернизировалась темпами японскими). Поэтому для разрушения монархии пришлось вернуться к другим более старым, но тоже проверенным средствам: религии и национализму. Но в Китае не было и религии в традиционном европейском смысле. Тогда американцы принялись насаждать христианство, а англичане модернизировать местные учения.

В частности, Кан Ювэй стал главным религиозным идеологом от государственного конфуцианства, он был рекрутирован для его переинтерпретации ради радикальных реформ по проверенному шаблону конституционной монархии. Сунь Ятсен (который впервые ознакомился с конфуцианством в английском переводе) был назначен главой националистов и республиканцев. В принципе, почти все китайские реформаторы были христианами или эрзац-христианами, воспитанными за границей или в европейских сеттельментах (то есть, тоже фактически за границей). Оба потока призваны были друг с другом конкурировать, но, в сущности, делали одно дело разрушения страны.

В тонкостях партитуры отдельных барабанщиков «концерта держав» китайские коллаборационисты не разбирались, но видели, что там не всё ладно. Играть на противоречиях они, конечно, не могли (это и Германия только осваивала), но не складывать кукушкины яйца в одну корзину додумались.

Личную эволюцию Кан Ювэя от книжника-начётчика до Монте-Карло сто лет спустя повторила эволюция нации. Родившийся «в деревне»34 феодал изучал конфуцианство, необходимое для карьеры в центральном аппарате и был его ортодоксальным последователем, но… оказался в Гонконге и быстро перекрасился в неоконфуцианство своего собственного толка – смешав его с христианством и пр. Под конец жизни его угораздило очутиться в Европе и от всякого конфуцианства не осталось следа: «Я нашёл, что Монте-Карло невиданно прекрасен, превосходя любое иное место в Европе… Поистине, это лучшее место на Земле».

Что касается Сунь Ятсена, то его республиканский (что важно) и христианский национализм облекли в партию Гоминьдан. Этот человек обучался на Гавайях, которые тогда ещё не были штатом США, однако американская инфраструктура там присутствовала широко, как и британская. Например, брат устроил его в так называемую «Школу Иолани» – привилегированное учебное заведение. Оно имеет связи с так называемой Епископальной церковью – автокефальным отделением Англиканской церкви в США. Прихожан там немного, но это самая богатая и влиятельная по составу конфессия США. Например, тёмная (во всех смыслах) жена второго (бастардного) рыжего принца – Меган – была до перекрещения членом этой влиятельнейшей секты.

На предварительном этапе революции он действовал в совпадавших интересах Британии и США по разрушению монархии, но чем дальше, тем больше начинал работать на англичан. Как некогда после неудачных попыток революции в Лондоне всякий раз оказывался Джузеппе Мадзини, так Сунь воскресал из пепла в британском Гонконге. Впрочем, без главного оплота мирового терроризма было никуда и тут. Для прочной вербовки лондонские воланды устроили ему сеанс чёрной магии с последующим разоблачением: похищение циньскими агентами, заточение в китайском посольстве и благополучное освобождение под солнцем «Таймс». Так пустозвон обрёл всемирную известность и прямой выход на западных покровителей, что позволяло ему стать кем угодно, – и, в принципе, он и стал первым президентом Китая. (Прямой выход даже на вторых-третьих персон – вещь центральная для политика, идущего на переворот, можно припомнить кейс Гесса. К таким людям тянутся карьеристы типажа «из грязи в князи»: за партийцев могут замолвить словечко, – так создаётся властная сеть уровня целой страны. После путча карьеристам быстро обеспечивают «международное признание». Страна при этом прочно становится в разряд держав-брандахлыстов.)

Антимонархические интриги не были обусловлены отсталостью позднеимператорского Китая. Чёрную шпионскую легенду отсталости царизма (как и в России) потом препарировали на все лады сто лет, потому что трудно было объяснить, почему у победителей всё так плохо в настоящем. «Император-монгол», как и после «император-немец» стал притчей во языцех. А какая у аристократии национальность? Её нет. Как не было и искусственно выдуманного национализма, который якобы даётся человеку от рождения.

Перед лицом свержения императора в Китае временно примирились все силы. Так же произошло потом и в России, когда Николая свергали даже родственники.

Говорят о проницательности китайского руководства, предприимчивости и трудолюбии китайского народа, непреходящем значении конфуцианских заповедей, и пр. На самом деле, Китай – продукт усиленной внешней накачки. На это он пошёл вынужденно, но не без удовольствия. Сейчас успехи грандиозны. Но вестернизация – чужая мина. Кнопка от неё не в Китае. На этой мине подорвались многие. Она подведена под Китай капитально, даже не подкопами, как европейцы взрывали друг другу фронты ПМВ, а уже в момент строительства, в соответствии с проектом.

Очевидно, что Китай в оркестре великих держав видеть не хотели. Как же получилось, что он туда проник?

Произошло это по причине какофонии в том самом концерте. Европейцы активно ставили подножки друг другу, одновременно пытаясь усилить части раздробленного Китая в свою пользу, точно так же, как делали это с индейцами и индийцами.

Российская империя всегда играла в Китае «от себя», в конце концов, согласно удачно написанной истории, мы с Китаем родные братья по Чингизу («монгол Пекин брал, монгол Москву брал»). Россия не просто Китай модернизировала, она его, в известном смысле, синтезировала – политически и экономически. С моря то же делали британцы и американцы, и каждый стремился обрести в китайцах союзников – против прочих хищников. Свои претензии предъявляли и другие заморские гости: опытные в деле освоения национальностей французы и первобытно прямолинейные немцы (до степени эпической: во время боксёрского восстания в Пекине был убит глава германского посольства барон фон Кеттлер, сразу после переговоров в туземном МИДе). Но что такое пароход по сравнению с паровозом? Смешно.

Смешно, впрочем, только если это бронепоезд.

К 1914 сложились следующие интересы:

Британская Ииперия: последовательный частичный разгром Германии, России и США. Разломы по всем этим направлениям были, но изначально противники БИ предпочитали мирную конкуренцию: они росли быстрее, и время было на их стороне. К 1914 они были поставлены в такие условия (Германия – всесторонняя блокада, Россия – революция), что война стала для первых двух тоже единственным выходом. Если не считать Турцию, то Британии было безразлично, кто в войне будет враг, а кто союзник, главное, чтобы баланс сил был приблизительно равным, тогда открывались возможности «блестящего модерирования». Такова сила союзов.

Германия: понимая, что потеснить БИ в мире она не в состоянии, стремилась удержаться на зыбком втором месте и выйти на первое в Европе. Цель войны – свести вничью партию с Антантой за счёт союзников. Главные объекты для экспансии – Австро-Венгрия (это к вопросу о «тевтонском братстве»), часть Балкан и Турции, при благоприятном раскладе – нефтяной кусок Ближнего Востока, осколки Африки и Китая. Элементы этих стран можно было сделать предметом торга со странами Антанты. Турцию, с которой у Германии была глубокая кооперация, немцы вообще втянули в войну грубо и бесцеремонно с тем, чтобы после взять её под контроль клещами по типу Австрии. Затягивание произошло при полном попустительстве англичан, которым было выгоднее иметь Османскую империю противником, дабы в качестве врага отторгнуть от неё побольше жирных нефтяных кусков. Франции была цинично предъявлена война на южном фланге.

Россия: внутренний мир во время внешней войны. Войны на привычном европейском ТВД Россия не слишком опасалась: без внутренней смуты это была обыденность: к обороне в условиях гигантской оперативной глубины страна была готова всегда. Временное следование в фарватере БИ обеспечивало ей покой, как и в период прошлой мировой войны. Дышать в спину лидеру – самая выгодная позиция для финишного рывка. Использовав БИ на стадии изматывания Германии и Франции, нужно было подрезать её на стадии победы, как это было за сто лет до этого, и возглавить мирную конференцию с пересмотром сфер влияния на Востоке – теперь уже на всём Востоке, включая Дальний. (Для торпедирования там русских претензий в Антанту пригласили Японию, которая до того была с Россией в региональном союзе.) Дополнительно надо понимать, что разрубание гордиевого узла (обогнать БИ в Азии военным путём) стало выгодно России больше, чем его распутывание (обогнать путём мирной «внутренней экспансии»). Вопрос был в том, как запутать Британию, скрытно нарастить силы и победить в войне до того, как Британия обрушит Россию в очередную террористическую революцию. (Тут становится ясно, почему Николай отобрал у Николая Николаевича бразды Верховного главнокомандующего: только для того, чтобы произвести сборку в максимально секретном режиме и в нужный момент лично отдать команду «фас». )

Франция: не имея смертельных конфликтов ни с кем из участников кроме Германии, проигрывала каждому из лидеров по отдельности, неуклонно падая относительно США, России, Германии и Британской империи. Была заинтересована в крупной войне, в результате которой ей удалось бы остаться на плаву при потоплении некоторых конкурентов. Ставка сыграла, но частично, поскольку Париж мог играть в лучшем случае вторым номером совсем недолго.

США старались делать вид, что их вообще нет. Но от предвоенного террора их это не спасло.

Коалиции врагов

В самый разгар войны как-то раз посол Бьюкенен поспешил к Николаю с жалобой на русского издателя, чья газета посмела аттестовать англичан как негодных союзников. Николай тогда имел дерзость сослаться на фундаментальную свободу печати. «Хрена тебе лысого, а не свободы. Век воли не видать» – примерно так спрогнозировал британский посол дальнейшую судьбу русского монарха.

Закатил истерику и своего добился – наорал на редактора, и тот опровержение дал. А чего было опровергать? В принципе, это был секрет Полишинеля: над франко-русскими терпилами хохотали в голодающей Германии. Британцы действительно вклинились в чужой союз на правах медиатора. Готовя второй этап адской республиканизации Европы, своих республиканцев предусмотрительно сгубили на фронтах.

Баланс коалиций до вступления в войну Британии был примерно равным, но краткосрочный военный перевес был на стороне Центральных держав, а в долгосрочном экономическом аспекте превосходство имел франко-русский альянс. На стороне Антанты англичане выступили для того, чтобы не дать реализоваться преимуществу немцев в первые полгода, а уж потом управлять ситуацией как выгодно, сделав сторону со своим участием безоговорочно сильнейшей. Вместе с Англией Антанта приобретала убийственную мощь, создав громадный дисбаланс, который позволял уверенно задушить Центральные державы с большей или меньшей скоростью, но неизбежно (скорее с большей, чем с меньшей). При этом Британия имела возможность решать, как будет развиваться война целиком. И боевые действия вместе с генералами довольно быстро отошли на второй план.

Основная война имела политическую природу. Это понимают все, но почему-то описывая события с 1914 года, вдруг сбиваются, полагая, что политики на время отошли в сторону, дав дорогу генералам. Ещё скорее забывают, что война всегда ведётся за условия послевоенного мира, и принимаются вдохновенно описывать перемещения на фронтах и отдельные операции. Меж тем, Николай ясно понимал бессмысленность генеральских претензий и ещё в 1908 распустил Совет Государственной Обороны35, который по первоначальному замыслу должен был объединить решения военные, политические и финансовые. Можно подумать (так и полагали), что Николай решил сам возглавить армию, но это упрощённый взгляд генералов (как полевых, так и диванных). Николай осознал, что генералы для ДЕЛА (большого и сложного) бесполезны. Кто будет их непосредственно возглавлять на первом этапе – он сам или кто-либо иной – вторично по отношению к вопросам большой политики, прежде всего для отношений внутри уже сложившегося союза: с Францией – полного, с БИ – частного. Николай принял командование, когда война окончательно перешла в политическую фазу, это произошло уже через год после её начала. Дипломатию, политику, оборону – он замкнул на себя, как в прошлую мировую войну это сделал Александр I.

Все генералы в душе Наполеоны – «победим, а там поглядим». А чего глядеть потом? Потом будет поздно. Наполеон, вон, побеждал-побеждал, но, проморгавшись от солнца Аустерлица, узрел маяк Св. Елены. Николай Второй находился в положении Александра Первого. Сто лет спустя сошлись те же игроки. Игроков нужно было взаимно аннигилировать. Это были цели всех воюющих сторон.

Все войны коалиций чудовищно затянуты именно из-за сложного баланса внутри союзов. А много ли известно долгих войн один-на-один? Если находиться в рамках исторических приличий и не поминать слонов Ганнибала и Жанну д’Арк – таких нет.

Николай отстранил дядюшку и принял на себя верховное главнокомандование де-факто (как монарх он и так был им де-юре) с целью дать понять генералам, что отныне политические интересы будут подчинять себе интересы военные.

Никакого желания воевать, напрягая силы и сжигая ресурсы у Николая не было. Но, как и в 1812, в 1915 «обчество» требовало побед, а не отступлений. Хватило обществу аустерлицей – цусим. Вой в 1915 стоял неимоверный. Хотя бой был обыкновенный. Да и ведь ничего страшного в самом деле не случилось. Оперативная глубина страны позволяла вести военные действия с комфортом – как удобно. Отступление в Польше, казавшееся катастрофическим, смогли обернуть к политической пользе, появился веский повод сказать союзникам: сами изнемогаем, воюем на своей земле, большой помощи не ждите. Три фронта, как-никак, держим.

Вся первая часть мировой войны с 1914 по 1918 интерпретируется ложно. Считается, что гигантские армии не могли преодолеть оборону друг друга, но это верно лишь отчасти. Страны Антанты оборону центральных держав могли прорвать или продавить достаточно уверенно. Проблема была в структуре Антанты. То, что она может победить, стало ясно сразу же после присоединения к войне Британии, то есть в самом начале, укрепилась уверенность после чуда на Марне. Вопрос был как всегда: что делать с послепобедным миром. Наследие Центрального блока поделить было относительно несложно (относительно, потому что все-таки нефть в Османской империи…) А вот дальше, Китай и пр.? У Центральных держав проблемы управления не было: Германия составляла там процентов 60 – 70 общего веса. В Антанте акции делились более ровно (из-за структуры наземной войны, т. к. экономически БИ была мощнее), отсюда были возможны послевоенные коалиции… А то и столкновения с последующей войной. Западный и Восточные фронта были сбалансированы сравнительно быстро, и заслуга тут не в германо-австрийско-турецком противостоянии: члены Антанты прежде всего уравновешивали друг друга.

Проблема сильного союзника заключается в том, что никто не хочет брать на себя основной вес разгрома общего врага ценой сокращения своих послевоенных ресурсов. Попросту говоря, если русская армия будет наступать, то получит переброску германских войск с Западного фронта, только и всего. А после перемалывания общего врага и истощения своих сил отпразднует равноправную с отдохнувшими союзниками победу. Поэтому союзники пристально и ревниво наблюдали за взаимными усилиями, сложным образом балансируя интересы и стратегические операции. В наиболее неудобном положении оказалась слабейшая на тот момент Франция: она была вынуждена напрягать все силы, воюя на своей территории и не имея возможностей для стратегических манёвров. Такое положение было создано Россией и Британией искусственно (Британией в большей степени, конечно; Россия играла роль зеркала) – обеим было выгодно ослабление французского конкурента одновременно с германским врагом. Британия и Россия использовали время в 1915 и 1916 довольно плодотворно: Британия ощипывала Турцию (а на самом деле Францию) на Ближнем Востоке, Россия перестраивала экономику мирного времени на военные рельсы и запасалась вооружением и кадрами для захвата любимых проливов и для второй части войны – переговоров о мире (калька с действий Александра I в предыдущей мировой войне)36. Которые тоже велись, и к 1916 обрели контуры соглашения Сайкса – Пико. Соглашение не привело к развязке на фронте, ибо британцы рассчитывали заманить во Францию США. То, что войну можно было, напрягшись, закончить в Европе гораздо раньше, не вызывает сомнения, но делать это можно было только одновременно. В частности, раз уж быстро не удалось, русское императорское правительство твёрдо вознамерилось воевать «малой кровью», что, вообще говоря, удалось.

Считается, что Россия плохо воевала против Германии, но хорошо против Австрии и Турции. Это приписывают относительной слабости южного фланга Центральных держав и каким-то особенным, запредельным, превосходящим все разумения качествам немецкой пехоты. (Есть устойчивое мнение, что немцы всегда воевали лучше кого бы то ни было, но почему-то их всегда останавливали худшие армии.) Но зачем России было напрягать силы против действительно сильной Германии, если её интересы в Европе простирались на юг, а на западе их не было вовсе? Даже польскому выступу была обещана широкая автономия на грани с независимостью. Россия воевала не просто где удобнее, а где нужнее (из скудного меню), и союзники это прекрасно понимали.

Один из популярнейших мемов – «снарядный голод», якобы не позволявший наступать много месяцев. Зеркальная ситуация, «снарядный кризис» была в 1915 и в Великобритании, а во Франции Пуанкаре на ежедневной основе лично отсчитывал жалкие тысячи снарядов уже в 1914. Разумеется, никакого особенного «голода» не было, или, если сказать другими словами, он был у всех, поскольку военные требовали снарядов чрезмерно много, перед наступлениями их долго копили.

С этим связана одна из (многочисленных) типичных аберраций той войны, когда люди не могут объяснить события, пытаясь придать всему происходившему военно-полевую трактовку. Накануне ПМВ с подачи немецких теоретиков пользовалось спросом мнение, что исход битвы решает огневая мощь, то есть, попросту, плотность артиллерии и количество снарядов. Военных руководителей всех стран, не придерживавшихся немецкой стратегии, принято в исторической литературе ругать за недальновидность. В случае России под ударом оказывается как сам Николай, так и особенно министр Сухомлинов. Министерству ставится в вину увольнение преподавателей, пропагандировавших новое учение в академии. Однако, как показала практика, наращивание огневой мощи никакой роли не сыграло, ни к каким великим прорывам и победам не привело. Авторы идеи и её же главные апологеты, немцы, имевшие кратный перевес в тяжёлой артиллерии и боеприпасах на начальном этапе, ничего выдающегося не достигли.

На деле же, политическое руководство союзников планомерно вступало в затяжное ресурсное противостояние37, и Центральным державам оно не сулило ничего хорошего, поскольку главным фактором становилась… еда. Из всех крупных стран Россия имела самый низкий процент мобилизации призывных возрастов – 38. Германия, например, около 80 (но если считать Британию как империю, то её процент был ещё меньше русского). То есть экономика России работала в существенно более мирном режиме, чем экономики врагов и союзников. Русские поступили прагматично: имея гигантскую оперативную глубину, они отдали сложные выступы и территории с низкой лояльностью населения под контроль противника и тоже сели выжидать. Стратегия России была простой: либо быстрая победа, мир и возобновление бурного экономического роста параллельно с экспансией на юг и восток, либо то же самое, но «труба пониже, дым пожиже» во время войны с упором на сдерживание германцев. Параллельно Россия хотела додавить Австрию и Турцию, чтобы вывести их из войны или заставить Германию платить по счетам её союзников. Если бы не фактор США, второй вариант стал бы для России вообще идеальным с точки зрения послевоенного мира: ведь все прочие участники войны теряли в военное время больше, чем Россия.

Прекрасной иллюстрацией является «Брусиловский прорыв» – крайне важная политико-дипломатическая операция. Он готовился в рамках договорённостей с союзниками о всеобщем наступлении. В конце концов, несмотря на будущую очевидную победу, союзникам все-таки надо было оформить её на поле боя. Брусилов – боевой и довольно ограниченный генерал – предложил воевать по-настоящему. Никто ему, конечно, не объяснил, что никакой всамделишной войны не требуется, а надо зеркально отобразить усилия англофранцузов на Сомме. Карьерист смело полез вперёд, толкая перед собой миллион солдат, а потом в мемуарах долго ругал соседние фронта Эверта и Куропаткина, генштабиста Алексеева и самого Николая за удручающую пассивность: они не поддержали его порыва/прорыва, а не то бы… А что бы? Да ничего бы. Более опытные стратеги (не говоря уж о Николае) прекрасно понимали, что было бы в случае большего усилия: союзники (а там верховодили англичане) ослабили бы давление на Сомме, германцы перебросили бы войска на восток и… вместо миллионных потерь они были бы двухмиллионные. А в случае развития успеха и схлопывания Германии (допустим на миг такое чудо) истощённая русская армия столкнулась бы нос к носу (всё на той же Сомме) со свежими розовощёкими партнёрами: («Какие Сайкс-Пико?») Интересно, что англичане действовали на Сомме более чем прагматично: они прислали туда высокомотивированных добровольцев, профессионалов же среди них почти не было38. Наступление англичан носило характер самоистребления, потери патриотов были колоссальными. Более кадровые французы и немцы воевали существенно эффективнее. И – потеряли кадры.

БИ убила нескольких зайцев: во-первых, в прямом смысле – уничтожила доморощенных потенциальных революционеров. С ума сойти, они рвались воевать за какую-то Францию, а на чьей стороне будут эти молодчики после войны: сегодня их распропагандировали на патриотизм, а куда девать этот республиканский порыв после победы? Во-вторых, имитировали бурную деятельность: заставили Францию и Германию выставить более-менее паритетный состав игроков хотя бы на качественном уровне, и те выставили, сгубив кадровый состав своих армий. Огромное количественное превосходство английских «пиджаков» победило в пиар-битве не только с немцами, но и с союзниками, молчаливо укоряя покойницкими крестами союзную Францию. Свои кадровые войска БИ держала на Ближнем Востоке и сохраняла для решающих событий и послевоенного торга. В-третьих, не предприняв действительно решительных шагов, БИ заставляла воевать на истощение всех остальных ещё и ещё, по меньшей мере год, пока не втянутся последние конкуренты в битве за мир – США. Потери на Сомме, кстати, были без стеснения предъявлены БИ американцам в качестве аргумента за их вступление в «общую борьбу». И это в-четвёртых. Но не думаю, чтобы в Америке не понимали истинных мотивов.

Новобранцы были отправлены на Сомму ещё и затем, что никакой полной победы над Германией БИ было не нужно. Нужно было создать видимость поражения Франции и добиться хотя бы ничьей, чтобы затащить туда США и столкнуть с Германией.39

Во Франции предпочитают поминать честную Верденскую мясорубку, где французы спасли страну один-на-один, а битву на Сомме предсказуемо не любят, справедливо считая её британской профанацией.

Что касается русского прорыва, Николай, как главнокомандующий, в последний момент попытался внушить Брусилову необходимость прорыва фронта на одном направлении вместо нескольких, и сместить начало акции ближе к событиям на Сомме. Это произошло после того, как поступили сведения о том, что англичане склоняются к показательным выступлениям. Брусилов психанул и приступил к действиям по-своему, прикрываясь заранее утверждённым планом. Вообще, русская армия была готова для решительного наступления по всему фронту, при условии равных усилий союзников. Французские дивизии были перемолоты под Верденом, но и после этого при достойном участии англичан можно было организовать стратегическое наступление: ведь германские войска были тоже ослаблены более чем серьёзно. План Алексеева предполагал наступление всеми фронтами, но опытные Эверт и Куропаткин возражали, приводя стратегические аргументы (немцы перебросят с Запада свои дивизии, а резервов нет, союзники же ненадёжны). Алексеев, убеждённый представителями британского командования в мощном кулаке на западе (численно это было так, обещали даже бестолковые танки), подготовил план общего наступления, впоследствии, когда Николай заподозрил подлог, наступательная операция фронтов Эверта и Куропаткина была перенесена на более поздний срок и впоследствии окончательно свёрнута (Николай англичанам никогда не доверял, в отличие, кстати, от французов). Брусилов же, отказавшись, по сути, исполнять приказ Верховного командования, привёл армию к колоссальным жертвам. Его одновременный прорыв мог действительно иметь меньшие удельные потери при всестороннем наступлении, от которого к началу его одиночной операции уже отказались. Успех был ограниченным и дался тяжёлой ценой, но ограниченный Брусилов зря всю жизнь сетовал на соседей-генералов и царя: его накануне честно предупредили, но он упрямо попёр на рожон. Предупреждали его умерить пыл неоднократно и в процессе развития событий.

За пиррову победу Николай Брусилову отказал в Георгии II степени, пойдя наперекор всем мнениям и представлениям, впрочем, Брусилов утешился георгиевским оружием, что, конечно, повергло его в обиду до конца дней. Он считал, что одержал самую блестящую победу во всей войне, так и не поняв сути той войны, где генералы не решали ничего – даже сделав революцию и повернув оружие против своей страны. Николай понимал, что тех же результатов (имитация) можно было добиться совершенно другой ценой, но явных приказов отдавать не мог по политическим причинам: у него на обеих руках висели английские атташе-контролёры. Отличники «боевой и политической» Эверт и Куропаткин (бывший военный министр, большую Политику понимал без лишних слов) саботировали план Ставки изо всех сил40, отвлекающими манёврами заставляя противника удерживать против себя войска, таким образом, почти без боёв помогли и союзникам на западе, ограниченно, конечно, – ни в коем случае не ведя масштабных наступательных операций. Николай о саботаже знал и вовсю потакал, принимая негодование союзников на себя как Верховного. Остаётся, впрочем, вопрос относительно чисто военной квалификации Эверта и Куропаткина, но он вторичен. Создаётся впечатление, что, как и Голицына в премьерах, Николай держал обоих генералов командующими фронтов именно по причине их ничтожности как специалистов. Такие профессионально несамостоятельные фигуры в 1916 были необходимы с политической точки зрения, когда война перешла в фазу откровенной профанации и саботажа, а внутрисоюзный конфликт разросся до масштабов конфликта военных блоков. Ставя слабые фигуры на доску, Николай оставлял в своих руках всю полноту власти в критический год подготовки решающего наступления 1917 года, когда Россия одна, без помощи союзников, смогла бы решить дело и перераспределить баланс сил в свою пользу в послевоенном мире.

Брусиловское полугодовое самоистребление сослужило службу не просто плохую, а – катастрофическую. Армия продемонстрировала способность побеждать несмотря ни на что, не считаясь с жертвами. Союзники убедились в том, что даже если в таких удручающих условиях один-единственный фронт при скромной подготовке может одерживать решающие победы41, то для них дело плохо, и пресловутый «паровой каток» на самом деле существует. Ровно через год, когда русская армия была готова к тотальному и окончательному прорыву даже без помощи союзников, эту готовность замаскировать Николаю не удалось никакими утверждениями Бьюкенену о том, что он собирается только освободить Польшу, а в Германию не пойдёт. Это после брусиловской-то авантюры, имея кратно лучшую армию – и не пойдёт?

Война без генералов

Часто пишут, что в среде русского командования царил пессимизм. Это так. Но он царил повсюду. Генералы всех стран понимали, что их усилий в этой войне не очень-то надо. Так и случилось. Побеждавшая (всех) Россия слетела на дно, практически не воевавшая на своей земле Германия сдалась и была обложена драконовскими штрафами, а лузер Франция, которую давно списали в утиль, неожиданно и незаслуженно вознеслась до презираемого члена странного дуумвирата.

На самом деле, мало кто понимал, что происходит, остальные ходили по кругу и натыкались на собственные спины. Люди морочили головы национальной риторикой, и сами же ничему уже не верили.

Первая мировая – это вообще не война полководцев. Их там, великих, вообще нет. Почему? Да не нужны. Руки генералам связывали повсеместно. В России инициатива генералов нашла выход в войне внутренней, сначала в антиниколаевском путче, потом и в Гражданской. В политику ударились и генералы Германии.

И уж если мало кто из высших классов понимал истинные течения, нижние чины и вовсе метались между крайностями патриотической агитации и «пошли вы все». В России признаки психологического кризиса появились относительно поздно – в конце 1916, в сущности, всего за полгода до конца войны. Они носили, по большей части, искусственный характер. Не генералы – дебет-кредит патриотической и социальной агитации в конечном счёте и определил сальдо войны.

Победа над Центральными державами – не цель войны, не конец и не мир. О мире нужно было договориться со всеми, пока идёт война и можно законно орудовать канделябром. После войны вас с армией за стол не пустят. Генералы поумнее (Куропаткин, Эверт…) это поняли, поглупее (Брусилов) – нет, но итог для всех был примерно одинаков. И так было – везде. Политики доминировали. Генералы почёсывали затылки. Французы задвинули Жоффра и Фоша, а Петен ударился в грубую политику. Туда же, осознав полное бессилие военных, отправились Гинденбург и Людендорф, отставленный Мольтке умер с тоски. Своего ретивого Китченера британцы, не мудрствуя лукаво, в излюбленной манере, с английским юмором – «замочили». Притчей во языцех стали интриги Ллойд-Джорджа против власти своих генералов.

С этим тесно граничит вопрос о черноморских проливах. Ни одна из воюющих стран не могла сформулировать благопристойных целей войны, а истошный вопль «за Родину!» перестал восприниматься после зависания фронтов: действительно, если на Родину никто не прёт, может, пора закончить? В конце 1916 г. Центральные державы (то есть, Германия) и вовсе выступили за мир на исходных позициях (по принципу: половина – моя, половина – наша, то есть совместно поделить Османскую империю, при полном политическом и экономическом подчинении Австрии своему главному союзнику).

Объявить европейскому населению, что оно воюет за окончательную, финальную, заключительную экспансию было некомильфо. Труднее всего было России: её только что вышибли с Дальнего Востока, и даже обсуждать публично Китай как цель она не могла – ни внутри страны, ни вне. Впрочем, Персию тоже. Оставался последний вариант «жизненно важного» незамерзающего порта – Константинополь. В действительности, никакого жизненно важного или стратегического42 значения он не имел, поэтому, предваряя соответствующие вопросы, агитаторы разных политических кланов полили слёзы «наше всё» в повестку: «вековая мечта», «Олег щит прибил». Припомнили угнетённых православных Восточного Средиземноморья, затрясли выкопанными византийскими корнями… По поводу проливов подпрыгивал даже Милюков, хотя, казалось бы, ему-то чего?43 А того. Морковка проливов единственная делала продолжение войны Россией в сознании масс (процентов 10 масс) легитимным делом, а сепаратного мира не хотел никто: Николай по причинам грядущей полной победы, прогрессисты-октябристы-кадеты по причине реки денег, льющейся в их карманы во время войны и выгодных связей с США.

Николай первоначально планировал собственную Босфорскую операцию прикрытия на середину 1916 года, но впоследствии практически отказался от её даже паллиативного статуса, предпочитая накопить армию и ресурсы для главного сухопутного удара весной 1917. После начала экспансии в Китай (то есть с самого начала своего правления) он видел тему проливов третьестепенной, и тем паче в гробу видал силовой захват Босфора. Он понимал, что в случае решительной победы на главном направлении проливы отойдут России и так, но в 1915 – 16 на внешне- и особенно внутриполитическом рынке это был весомый товар. К концу 1916 разговоры на эту тему он не поддерживал, в преддверии победы на англо-французском направлении.

(Ведь несмотря на поражение от Японии, дальневосточный вектор экспансии России никуда не делся. Уже в 1907 был заключён договор с Японией о разделе сфер влияния в Маньчжурии44, а в 1910 они совместно ликвидировали претензии нахрапистых американцев на открытие туда дверей свободной торговли, то есть, по сути, стали союзниками, и, очевидно, после победы в ПМВ усилившаяся Россия своего союзника подвинула бы локтём чисто по-дружески, как делают все союзники. Не сразу, но и Порт-Артур пристегнула бы обратно.)

Вероятно, беспрестанным повторением мантры он союзников раскачал: под влиянием Франции Румыния вступила в войну на стороне Антанты (Николай был против, понимая, что Румыния быстро падёт, и ему придётся воевать ещё и за неё). Франция была рада удавшейся провокации, союзникам казалось, что бестолковая румынская выходка срывает Босфорскую операцию, но Николаю просто не хотелось отвлекаться ни на проливы, ни на «цыганочку с выходом». Но в итоге получилось не так уж плохо: оккупация Румынии стоила отвлечения множества войск центральным державам, а русская армия действовала на Румынском фронте без особого напряжения сил, в основном, сдавая территории и контролируя ситуацию на нефтепромыслах и южных рубежах империи.

Положение России

У русского правительства было сужено лишь поле социальных манипуляций. Потому что социальными технологиями лучше владели противники, причём, некоторые из них были союзниками. Но самая большая проблема началась, когда под прикрытием социальных повесток закрутились террористы.

Все мыслимые социальные реформы Николай II провёл загодя, а другие до окончания войны были невозможны. Впрочем, льготы и послабления для работавших в промышленности были беспрецедентными, зарплаты рабочих росли как на дрожжах. Националистической вакханалии в России почти не было, точнее, она доходила только до городского среднего класса, незначительного в процентном отношении. Крестьяне национализма вообще не нюхали. Значительно более урбанизированные англичане и немцы хлебали оголтелую пропаганду полной ложкой. (Удивительно, но и сейчас они считают ту истерию светочем цивилизационных достижений.) Как результат, русские и австрийцы, не изуродованные шовинизмом, сдавались в плен без угрызений совести – и в больших количествах. Оболваненные городской агитацией французы, англичане и немцы «стояли насмерть». И очнулись бы, конечно: да умерли. Чудаки до сих пор ставят им в заслугу «стойкость». Стойкие получили свой бонус: итог Первой мировой – Вторая.

Вообще, в России, в отличие от западных конкурентов, не было серьёзных социальных противоречий. Межсословные барьеры были низкими, кастовость отсутствовала напрочь. Вдобавок задолго до войны были предприняты радикальные меры по снижению напряжённости в среде рабочих: принят свод фабричных законов, гарантировавших массу прав и льгот, передовых для своего времени. И к этому, до трети рабочих в России были банально защищены остававшейся у них земельной собственностью, то есть, это не был деклассированный европейский пролетариат. Беда была в том, что в России действовали честно, «по понятиям», отвечая на демагогию СДков не репрессиями, а благами, мол, рабочий поймёт свои выгоды и в революцию не пойдёт. И он, в общем, конечно, не пошёл. Но и на это нашёлся ответ в другой плоскости, и вовсе не социал-демократической, а попросту уголовной. В революцию втянули портовых матросов, запасных солдат45 и косящих от фронта мещан. Это помимо компактных целевых групп засланных боевиков.

Представление о том, что социальная революция в России произошла от бедности, есть самая грубая фальшивка советской и западной историографии. Революция произошла «с жиру», и элементарный анализ лиц, участвовавших в радикализации идей СД, тому подтверждение. Проще говоря, бомбы и револьверы вместе с инструкциями по их применению завозили жравшие в три горла представители обеспеченных слоёв и высшего общества, стремившиеся занять какие-то ещё более высокие позиции46.

Главным сборщиком Войны была земельная аристократия Британии, а невольным союзником её на внешнем контуре выступили британские «новые деньги». Им руками лейбористов устроили то, что сейчас называется периодом Великих беспорядков 1911 – 1914. Они задумались и осознали, что война лучше, как меньшее из зол: альтернативой было потерять власть сразу. Интересно, что Великие беспорядки имели и второй, не менее великий смысл: они были использованы для демонстрации Германии внутриполитической слабости и отсутствия единства нации.

Давить с демонстративной жестокостью эти самые протесты был вызван молодой Уинстон Черчилль в ранге Министра Внутренних Дел (пост этот выше должности Первого Лорда Адмиралтейства, – это демонстрирует, что в своей глубинной сути Англия есть государство полицейское, а вовсе не флотское). За несколько лет до того он перешёл в стан пришедших к власти либералов. Действовал он, как полагается кукушонку: достаточно жёстко для того, чтобы либералов скомпрометировать, но недостаточно, чтобы выгодные беспорядки прекратить. Крайне характерно, что волнения с пониманием и сочувствием освещались в фабианском издании New Age, гнезде лейборизма. Перед самой войной это издание по стилю и контенту попросту стало копировать немецкий Der Sturm, нахраписто спринцуя в германскую лево-интеллектуальную среду иллюзию «саксонского братства». До кучи, британцы во всеуслышание обвиняли во всех беспорядках… французских синдикалистов. Всё это вкупе делало германские прогнозы британского благожелательного (и вынужденного) нейтралитета обоснованными пуще всяких заверений лорда Грея.

Уверенная победа в этой войне планировалась Николаем для пересмотра отношений внутри союза (как в 1814) и позволяла ему выиграть время для экономических, социальных и политических реформы умеренными темпами, в соответствии с ростом культуры и благосостояния.

Война была неизбежна – БИ не имела другого варианта, т. к. все революционеры чего-то стоили только в условиях крайней нестабильности. При этом рухнули Османская, Австрийская и Российская империи. Крушения России в той степени, в которой оно случилось, изначально не планировалось. А – ослабление лишь в той мере, в которой это было нужно, чтобы упрочить её движение в фарватере БИ. Не бесплатно, – например, России были обещаны проливы, но не забываем, что соглашение Сайкса – Пико делило только Ближний Восток, как ресурсную базу для экспансии на восток Дальний, а война в Европе велась за контроль над всей Азией. Интересно, что Дарданеллы были закреплены за Россией только по европейскому берегу, что давало юридическую свободу судоходству, но фактически они могли быть блокированы всё так же по щелчку. Относительно же нефти – Россия не получала ничего, считалось, что у неё она и так есть в Баку и Грозном, месторождения были открыты и на Сахалине.

Историки запутывают ситуацию с русскими революциями до степени гомерической, напоминающей похождения Одиссея (Парвуса-Троцкого-Милюков-гучкова-Керенского-Протопопова-Ленина…) Но в одиссее главное – это не порнографические приключения Распутина или царя Итаки, а борьба за власть – покушение на царство изнутри (не троянские шпионы, а князья Итаки) и – отражение атаки (истребили всех).

Меж тем, гибель «Титаника» – это не гибель корабля, а гибель людей. Крушение корабля произошло стечением 15 обстоятельств (их всегда в таких случаях множество, без любого из них катастрофы не будет). На главный же вопрос о гибели людей есть единственный ответ: шлюпок было мало. Точка. Гибель корабля дело вторичное и к гибели людей имеет отношение косвенное. До определённой степени потопление корабля, борьба за живучесть и спасательная операция – один из видов деятельности экипажа. Исполнение не долга, а инструкций. Во время обеда официант стоит у стола №3, при пожаре у помпы №3, при эвакуации на вёслах шлюпки №3. На «Титанике» был помпезный стол, но не было шлюпок. Официанты сбивались в кучи и создавали лишний трафик.

Беспорядочную беготню экипажа обычно и рассматривают историки – вплоть до пофамильной возни горничных и матросов. Это на поздней стадии. А на ранней столь же подробно обсуждают уголь, заклёпки, погоду, радио, айсберги и отсутствие биноклей у вперёдсмотрящих. Бинокли, понимаете, были заперты в ящике. А то бы все спаслись. Отсюда путаница. Почему матрос Протопопов не стоял у помпы в отсеке №2? Если бы стюард Милюков заводил пластырь на пробоину, а кочегар Керенский не перестал давать гудок… Николай без бинокля летел во тьме и не видел… ничего не видел.

Меж тем, отсутствие шлюпок было плановым и заложено в конструктив корабля. Водонепроницаемые переборки делались высокими ровно настолько, что затопление первых трёх отсеков приводило лишь к крену, но плавучесть сохранялась. Предположение, что одновременно может быть пробито четыре первых отсека подряд47 казалось невероятным. Тысячи худших кораблей плавали десятки лет – и ничего. Таким образом, гибель людей была чётко привязана к гибели корабля уже в проекте.

Русский «Титаник» спроектировали в 1905 году в манифесте об учреждении Думы. В феврале 1917 он утонул. В октябре по воде кружили обломки с полуживыми людьми. Между 1904 и 1917 шла борьба. Кто-то боролся за живучесть корабля, кто-то за личное выживание – место в шлюпке. Единственный, кто понимал, что ему место в шлюпке не светит, был Николай – капитан покидает корабль последним, на «Титанике» последних оказалось полкорабля. В России полстраны.

Гибель русского государства к революции оказалась привязана. Для блезиру на борта навесили несколько шлюпок: Государственный Совет, царское вето… В реальности же дело потопления государства свелось к тому, чтобы проделать в первых отсеках четыре дырки – и сразу. И сама по себе революция – только одна из пробоин.

Однако Февральский айсберг был непростым, он скрывал под собой огромную подводную глыбу, которую уместно назвать метареволюцией.

Николай наблюдал всю картину, и говорить, что он прозевал угрозы переворота не приходится: на полотне со множеством действующих лиц он единственный видел Дорианов (и Эдуардов) Греев без ретуши. То есть, в общем, революция в её видимой части Николая не пугала, одну он уже пережил, а, если учесть террор, то страна, по сути, сжилась с состоянием революции перманентной.

Предпосылки же и причины Февральской метареволюции вообще нет смысла повторять, их множество. Однако есть смысл рассмотреть, почему все причины «вдруг» как с цепи сорвались. Ведь все проявления по отдельности удавалось купировать на разных стадиях.

Великокняжеская фронда существовала – всегда. Причина её появления – неравный, а, по сути, морганатический брак Александра II. Первая его гессенская жена, хоть и была узаконена юридически, по крови являлась бастардом, что дало основание другим потомкам Николая I считать ветвь Александра III не вполне чистокровной. Сам Александр III, крепкий во всех отношениях, не позволял никому о княжеской оппозиции даже помышлять (полагаю, мог бы и лично морду начистить), его более романтический сын оказался у фронды в заложниках. Тем не менее, угрозу великих князей не раз отводили, в конце концов, большинство разослали по окраинам (потому окраины, в частности, Кавказ, Финляндия, Польша – дали революции столь многих).

Революция 1905 – 7 тоже не свалила государство, а ведь к ней добавилась ещё очень неудобная война, но и армия уцелела. То есть два фактора – недостаточно.

Экономическое, финансовое, социальное положение вообще отдельно в расчёт брать нельзя, но как довесок – роль они сыграют непременно. Этим хаосом заведовали военно-промышленные комитеты. Людям, возглавлявшим ВПК, продолжение войны было категорически выгодно, прогрессисты, октябристы и кадеты захватили Временное правительство, которое стало правительством крупного бизнеса, наживавшегося на войне.

И последнее – военный путч. То есть непосредственно арест государя в Ставке. Опять-таки, ничего страшного в силовом отречении Николая II не было: устранение правящего монарха тем или иным способом это, до известной степени, рутина. Монархии довольно устойчивы, а монархи крайне неустойчивы. Из всех профессий у них самый высокий процент смертности. Государства это не рушит, страны не распадаются.

Но кто же осуществлял сборку всех деталей?

Сияющая вершина айсберга – Дума. Точнее, думская среда, где деятели раскола (в том числе, ещё никонианского) ловили мутную рыбу, прикрываясь иммунитетом официального статуса. Именно через думскую среду сшивались отдельные модули противоречивых интересантов Февраля. Именно думский вольный телеграф осуществлял передачу информации, то есть, буквально: путчисты беспрепятственно ездили между заговорщиками и договаривались о совместном проламывании бортов. В сущности, то малое, на чем единогласно сошлись разнородные путчисты сводилось к свержению Николая (как во Франции, Китае и пр.) Уже дальше интересы расходились вплоть до смертоубийства, но и того было достаточно. Единственное, чего они не знали – день Д, который был назначен извне флотским боевикам для старта событий.

Консенсус на первой стадии был критически важен. Выбили из-под монарха все опоры сразу. Ну, монарх, вроде бы, что такого, это ещё не конец света. Но именно монарх был единственно возможной альтернативной точкой сборки. В том числе, и для монархии конституционной.

Тема «царь сам виноват, нужно было даровать ответственное министерство и пр.» подменяет сущности. Против Николая собирала силы не внутренняя оппозиция, стремившаяся к власти и политическим свободам – власть и свободы у них были: главные интересанты находились за границей. Ответственные министерства придумали в Англии.

Вопрос, кому выгоден был именно Февраль, имеет единственный ответ: союзники. Не случайно над думскими монтажниками нависало посольство Великобритании, координировавшее все усилия и обещавшее путчистам союзную индульгенцию. Малейшая разбалансировка привела бы к тому, что Николай справился бы с различными заговорщиками, причём, зачастую используя одних против других, как бывало уже не раз. Чтобы подавить нерешительность путчистов, были инициированы события на инфицированном ранее Балтфлоте с демонстративными убийствами адмиралов и офицеров.

Бьюкенен впоследствии написал целое оправдание себе, да и алиби было организовано заранее: находился в отпуске в Финляндии, вернулся: ай-ай-ай, уже дело-то сделано (впрочем, с Гельсингфорса-то убивать и начали).

Техника оправдания подростковая. Берётся самый последний из эмигрантских обиженных и оскорблённых, цитируется самая отъявленная глупость (ну, были в эмоциях, часто заговаривались, и это понятно: люди всё потеряли), и на ха-ха опровергается. С английским таким юмором. А если без ха-ха? Было ли английское посольство модератором Февраля? Это настолько очевидно, что никаких оправданий не требует, нужно всего лишь признать: имели право – и сделали.

А, кстати, почему англичане отнекиваются? Ведь убили Павла – и убили, Распутину запулили «контрольный» – что тут такого? Государство – не человек, у него совести нет, и Богу ответа давать не придётся. В каком-то смысле, даже почётно: завалили медведя, зверя, кстати, недоброго и угрюмого, который сам кого хочешь завалит (и заваливал, и до сих пор рычит). Так чего бы не сознаться?

А того. Получается ведь, убили-то союзника. Ну, пошли на охоту, загнали лося, а как делить – одного своего и уложили рядом. Сознаться в этом трудно даже государству, потому что у Британии сейчас «союзник» – США. Съедят на родном языке.

Обижаться тут, конечно, нечего. Это игра в великие державы. Цена – жизнь. Играй – или играть будут тобой. Тут без сантиментов. Николай сам готовил ловушку не меньшую. Повторю, метил стать главой царей. Действовал мужественно, хладнокровно, расчётливо. Промахов почти не допускал. К главному промаху можно отнести размещение до зубов вооружённой черни в Петрограде с его столичными соблазнами мирной жизни48, до которой тогда оставалось совсем немного, а стало много. А в двух гребках от Зимнего без толку прохлаждались обложенные сплошными минными полями кронштадтские моряки. Адмирал Вирен (убитый одним из первых) заблаговременно умолял отправить озверелую шваль куда угодно: никакой боевой ценности ни сам Балтфлот, ни эти воины не представляли, – разослать по закоулкам и заменить на новобранцев – всё чище, ибо ноль всё же больше минуса. А кто такой матрос? Армия состояла, в основе, из крестьян, часто неграмотных. Ружье дали – пошёл. При удобном случае – смылся в плен, дезертировал, ищи-свищи, ну, винтовочку свистнул. Корабль же требовал специалистов, туда набирали более образованных, было много рабочих. Но крестьянин – собственник, у него земля, и долго бунтовать он не захочет, да и город – не его среда, а морячок – очень часто пролетарий. Буржуа в первом поколении. Оборванец с образованьицем. Город – дом родной, часто буквально. Даже если и на корабле, то в виду городов. Опять-таки скученность и тотальное безделье. Русский флот – прибрежный, оборонительный: таможня, охрана жидких