Там, за рекой

Размер шрифта: 13

* * *

Посвящается моим родителям

Глава 1

Еж забился в угол багажника и не подавал признаков жизни. Наверняка ведь жутко перепугался, когда понял, что здесь с трассы никуда не убежать. Я ехал медленно, расслабился, никуда не торопился. Наверное, потому и заметил серый комочек, мечущийся по правой полосе.

Ежу повезло: при плотном движении, как в выходные, я бы не рискнул тут останавливаться – слишком велика вероятность, что кто-то прилетит тебе в зад на большой скорости. Сейчас же, днем, посреди недели, я резко тормознул свой «Дастер» у обочины, включил аварийку и бросился ловить непутевого ежа, используя куртку в качестве сети.

Буквально через полминуты мне удалось его поймать, и я потащил свой трофей в багажник. Сзади моей машины, надежно закрыв меня от потока, остановился камазовский самосвал. Бородатый водитель через стекло наблюдал за моей ежиной охотой, а когда увидел, что я иду с трофеем, высунулся и крикнул:

– Кого ловил?

– Ежа!

В ответ он показал мне большой палец вверх.

Ближе к Гатчине я свернул на какой-то технологический съезд возле небольшой рощицы и начал возвращать колючего пешехода в природу. Выпущенный на волю зверек не спешил убегать, я тоже никуда не торопился, а потому стоял и смотрел, пока не услышал, как сзади рядом остановилась машина. Обернулся. Рядом с моей стояла «Шкода» дорожно-патрульной службы, и ко мне уже шел сотрудник.

– Старший сержант полиции Озеров. Разрешите ваши документы? Что вообще ищете на технологическом съезде?

Похоже, они приняли меня за закладчика. Я показал рукой в направлении ежа. Естественно, его уже не было на месте. Пока я отвлекся на полицейского, колючий рванул в ближайшие кусты.

– Ежа выпускаю. Он на дорогу выбежал. Я его спас, можно сказать.

Сержант внимательно посмотрел на пустое место, где уже никого не было, и переспросил:

– Ежа? Ничего умнее было не придумать?

Я помотал головой и пошел за документами.

Читал права старший сержант медленно, явно получая удовольствие. При этом он зачем-то переспрашивал меня, будто не доверяя документу.

– Карпов? Кирилл Сергеевич?

– Ага.

– 1986 года рождения?

– Ну там же написано.

– Куда едете?

– На дачу, к родителям. Отпуск у меня.

– Зачем тогда остановились на технологическом съезде, что искали?

– Ежа выпускал, подобрал пятнадцать минут назад на трассе.

– Ежа? Ты не лечи давай, – сержант мгновенно перешел на «ты», а в голосе послышались колючие нотки. – Лучше сразу показывай, забирал закладку или прятал.

– Я же говорю: ежа выпускал. Хотите – можно по камерам глянуть.

Сержант начал злиться.

– Кирилл, ты давай лучше по-хорошему.

Дело начало приобретать дурацкий, но отчетливо неприятный оборот. Просидеть первый день отпуска в обезьяннике мне не улыбалось от слова «совсем». В это время из машины ДПС вышел капитан и быстро, чуть прихрамывая, пошел в нашу сторону. Странно, но походка напоминала что-то очень знакомое. Если бы не моя отвратительная память на лица, я бы его наверняка узнал.

– Карпов! Кирилл! Ты, что ли?

Я кивнул. Вот теперь узнал – мой одноклассник. Андрей Субач, Дрон. Тысячу лет его не видел!

– Я это! Андрей, слушай… Дрон, я тут объяснить не могу, что я не закладку прятал. Я ежа выпускал.

Субач повернулся к напарнику.

– Это точно не наш клиент. Это мой кореш и одноклассник, Кир Карпов! Нормальный парень, но чудила редкостный. Если говорит, что ежа гонял, то так и есть.

Затем он снова повернулся ко мне.

– Кир, а ты чего к нам, в Сиверскую, не заезжаешь? Кто одноклассников проведать не хочет? Может, мы уже недостаточно хороши для тебя?

И он громко захохотал, словно придумал отличную шутку.

– Да как-то не получается. Работа, дела, снова работа, – я начал оправдываться, хотя вины за собой не видел. – Да и мне кажется, что у нас нормальный нейтралитет: я к вам не приезжаю, вас это устраивает. Дрон, или что-то поменялось?

– Да ладно тебе дуться, столько времени прошло. Мы все поменялись уже сто раз. Но школьные друзья – это ж святое, не?

Я был не согласен с ним, но кивнул. Субач еще раз рассмеялся, я показал, куда убежал еж, и мы расстались, пожав друг другу руки. Сержант шел с ним рядом, всем видом показывая, что он с решением отпустить меня не согласен, но другого варианта не видит.

Стало накрапывать. Скоро стемнеет, а мне еще надо было проехать семьдесят километров до Сиверской и растопить баню на даче. Я выехал на дорогу, прибавил газу и помчал отдыхать.

Огонь не хотел разгораться. Сырые дрова в банной печи никак не могли схватиться. Была бы это береза – с ней таких проблем не было бы. Аккуратно отрывай бересту и складывай кучкой. А это осина, с ней такой фокус не пройдет.

Вылезать на улицу и колоть щепки, пританцовывая под холодным августовским дождем, совсем не хотелось. Я полез в комод посмотреть, не найдется ли там прессы для растопки. В нижнем ящике обнаружились два выпуска «Вестей» – типичной областной газеты, радости дачников.

Ниже лежала стопка рекламы, явно папина. Запчасти для «Транзита», что-то мебельное. Еще ниже нашлась книжонка в занюханном переплете – «Мертвые города и деревни Ленинградской области». Судя по виду и истрепанному сшитому блоку, вышла она в какой-нибудь местной типографии тиражом экземпляров сто, не больше. Задней обложки нет, вместо нее топорщатся обрывки вырванных страниц. Странно: такой книги я не помнил, а кроме меня притащить ее домой было некому. Может, это Кузнецов издавал, все-таки в нашей местности он считался главным краеведом.

Мужик он не без тяги к нездоровым сенсациям, но дело свое знает туго. Я помню даже его газету – «Гатчинский краеведческий альманах» или как-то так, занятное чтиво. Нет, это точно Кузнецов, кому ж еще это делать? Лист с выходными данными отсутствовал, не было и оглавления. Нет, в огонь такое рано, да и для розжига отлично сгодилась газета «Вести».

Бумага загорелась мгновенно, языки пламени заплясали по красноватым осиновым поленьям. Сейчас они начнут парить, высохнут и жарко загорятся. Еще пара часов – и самая лучшая баня на свете будет готова.

По-другому и быть не может, ведь я остался на даче абсолютно один. Сегодня первый день отпуска, и помешать мне не сможет даже удивительно мерзкая летне-питерская погода. Жена с детьми в Испании, на море, с ними друзья, у них годовалый карапуз. Им вместе весело, зуб даю. Я бы и сам не отказался сейчас с ними выбирать, а потом уничтожать прекрасную риоху, обсуждать кино и фотографировать солнечную, старенькую, но такую потрясающую Валенсию. Увы, не сложилось, нужно было доделывать очень приятный по деньгам проект. Жена даже не ругалась, махнула рукой и объявила, что я сам себе злобный Буратино.

Родители тоже уехали, и дача стояла пустая. Я доделал все необходимые дела, написал редактору о том, что в ближайшие дни меня не будет, а статью я добью к понедельнику, и рванул на дачу. Семьдесят километров на юг по Киевскому шоссе. Черт, иногда мне кажется, что этот маршрут я могу проделать даже с закрытыми глазами. Особенно сейчас: четверг, середина дня – жители области еще с работы не возвращаются, дачников нет, катайся да радуйся.

Я занимался делами на автомате, как привык. Подкинул вторую закладку дров, закрыл на ночь парники, заботливо открытые нашей соседкой, проверил все калитки и загнал машину во двор.

Русская баня – это не только про гигиену, это медитация. Спокойный, выверенный годами ритуал, который очищает не только тело, но и душу. Баня в одиночку – это одновременно духовная практика и реальная возможность побеседовать с собой на самые сложные темы. Обычно для того, чтобы поговорить с собой о сокровенном, нужно идти в поход. День на пятый все самые сложные проблемы решаются на раз. Трудные дилеммы «нужно ли увольняться» и «стоит ли жениться» в таком состоянии щелкаются как орешки.

Баня, конечно, не поход, но чтобы подумать – вариант идеальный. Сидишь, потеешь, стряхиваешь щекочущие капли. И кажется, что все возможно, ты все успеешь и вообще нет никаких нерешаемых проблем.

В этот вечер я раза четыре в парилку сходил. Веником хлестаться не особо люблю, а вот посидеть, попариться – обожаю.

Когда собрался в дом, вдруг заметил так и не убранную на место книжку про мертвые города. Решил захватить с собой, чтобы почитать повнимательнее.

Когда я вышел из бани, было уже совсем темно. Дождь закончился, и небо, проколотое тысячами звезд, словно навалилось на землю. Лишь раскидистые яблони не давали ему упасть на меня. Хороший нынче год, яблочный. «Коричная» уже дала плоды, по участку лежали упавшие за время дождя яблоки, и в воздухе стоял сладковатый аромат падалицы. Комаров уже не было, но какая-то мерзкая ночная мошка попыталась укусить меня, такого чистого и умиротворенного. Я чертыхнулся и ретировался домой.

Готовить что-то серьезное не хотелось. Я нашел в холодильнике пачку длинных финских сосисок и стал вдумчиво варить их, распивая параллельно бутылочку «Жигулевского». Телевизор не работал: скорее всего, родители забыли заплатить за «Триколор». Я взял со стола книжку и начал читать. С деревнями все было более или менее понятно. Эти названия у многих жителей Ленинградской области на слуху. Верхние Никулясы на берегу Ладожского озера, исчезнувшие после того, как финская территория стала советской. Большая была деревня, зажиточная, больше тысячи крестьян. Дальше – Выборгская Дубровка, на месте которой шли страшнейшие бои во время Великой Отечественной. Там не то что домов не осталось, половину фундаментов взрывами вывернуло наружу. Ее даже восстановить было нельзя, только поставили стелу: «Потомок, знай. Здесь с XV века была деревня Выборгская Дубровка. Уничтожена в 1942 г.». Большое Заречье, километрах в пятнадцати от меня по дороге на Волосово. Сожжена немцами, остались только белые печи на месте домов. Вместе с деревней погибли шестьдесят девять ее жителей, их тоже сожгли.

Сосиски давно закончились, я открыл уже третью бутылку пива. Пустые я аккуратно ставил возле стола, с твердым намерением убрать завтра. Давно пора уже было спать, но я никак не мог оторваться от, казалось бы, знакомых и давно известных вещей.

Дальше пошли финские деревни – Малое Манушкино, Мертуть. В 1939 году оттуда уехало большинство жителей, а оставшиеся разъехались по другим местам. Уехали те, кто так и не смог принять факт, что они вдруг оказались в другой стране.

Деревни представлялись мне людьми. Разные судьбы, разные истории. Богатые и бедные, живущие торговлей или добывающие себе пропитание сельским хозяйством. В этой же книге все сводилось к одному – сейчас на этом месте фундаменты, заброшенные кладбища, а то и вовсе дачные участки, напрочь перекрывшие любую память об исчезнувших местах.

Несмотря на слово «города» в названии, заброшенный город в книжке нашелся только один – Старый Плёс. И вот тут я напрягся не на шутку. Автор рассказывал про город на Оредеже с населением почти в две тысячи человек, заброшенный сразу после революции. В статье, посвященной Плёсу, нашлись даже две черно-белые фотки – колокольня и пристань. Был и фрагмент дореволюционной карты. Все было вроде бы по-настоящему и выглядело отлично, только мне внезапно стало очень холодно и тоскливо. Я был на этом месте не один раз и точно знал, что никакого города там нет.

Я судорожно продолжил читать, чтобы узнать, что же могло такое случиться со Старым Плёсом, чтобы от него не осталось даже фундамента. Но сразу после слов: «С этого времени Плёс теряет свое значение перекрестка транспортных путей и постепенно превращается в маленький провинциальный городок», – книжка заканчивалась. Начинались те самые вырванные страницы. И почему их не дернули из начала или хотя бы из середины?

Я ругнулся и схватился за смартфон. Интернет меня не порадовал. Старого Плёса там не было. Был просто Плёс в Ивановской области, а о Старом – ничего. Я переформулировал запрос в «Гугле» и подождал еще пять минут. Ноль по фазе. Совсем ничего, ни намека. Логично было предположить только два варианта. Или автор книги свой город выдумал, и тогда все нормально и логично. Сумасшедших домов в нашей местности достаточно. Это и больница Кащенко в Никольском, и психиатрическая клиника в Дружноселье. Так что желающих быть писателями должно быть пруд пруди.

Или все-таки я наткнулся на что-то интересное, чего еще не знает всеведущий «Гугл»? Даже если так, то сначала надо проверить первоисточники, спросить в местном краеведческом музее. Я набросал план на завтра и пошел спать. В темноте долго и жутко выла собака. Я же, устав от такого насыщенного дня, вырубился, едва упав на кровать.

Глава 2

Утром меня разбудила рабочая переписка. Я забыл вырубить мессенджер и теперь был вынужден слушать трели десятков редакционных сообщений. Полвосьмого, ребята делят новости, хвастаются интересными поводами или просто о чем-то спорят. Я вылез из кровати, отключил мобильный и отправился искать кофе.

За чашкой растворимой бурды я составил прекрасный план, состоящий всего из трех пунктов: съездить в музей «Дачная столица», найти там Кузнецова и узнать про Старый Плёс. Я допил кофе и поехал в поселок, вписав в него по ходу четвертый пункт – купить чего-нибудь из продуктов.

В конце девятнадцатого века художник и архитектор Иван Иванович Гольмдорф построил себе дачу в Сиверской, выбрав прекрасное место на излучине Оредежа. Затем этот дом на высоком берегу купил издатель Иван Александрович Иванов, к которому на летний отдых ездили Блок, Ахматова, Гиппиус. Потом дачу национализировали, организовав на ее территории санаторий, затем во время войны в здании размещались немецкие летчики, а после дача стала использоваться как спальный корпус Сиверской лесной школы. В 1988 году дом отдали школе-интернату, Кузнецов договорился с ее директором и открыл здесь выставку предметов дачного быта. Большую часть экспонатов приносили со своих чердаков и мезонинов местные жители. Лет семь назад здание официально стало музеем истории летнего отдыха «Дачная столица».

Серый одноэтажный дом расползся по территории участка, расставив во все стороны окна, чтобы уловить побольше света. Я дошел до двери и уперся в табличку, сообщавшую, что музей работает с 11 до 17. Совсем себя не берегут. Хотя при таких музейных зарплатах хорошо, что вообще работают. До открытия музея оставалось еще сорок минут. Я развернулся и начал искать какую-нибудь скамейку, чтобы убить время, когда сзади со скрипом открылась входная дверь.

– Молодой человек, вы кого-то ищете? – раздалось за моей спиной.

Всю дорогу до музея я надеялся встретить Кузнецова, но внутренне готовился выдержать битву с «пятидесятилетней непреклонной тетушкой». Такие, по-моему, обитают во всех музеях мира – и горе, если вы им не понравились с первого взгляда. Любой шпион окажется бессилен, пытаясь выведать хотя бы телефон руководства.

Сегодня боги были на моей стороне, смотрительницей музея оказалась светловолосая девушка моего возраста с бледноватым лицом, одетая в сарафан.

– Добрый день! Мне бы Кузнецова. Он здесь? – включив на максимум обаяние, спросил я.

– Нет, – ее голос почему-то стал жестким, в нем проступила музейная непреклонность будущей «тетушки».

– Может, как-то с ним связаться можно? Ну или вы его телефон или хотя бы почту электронную подскажете? – попробовал я добиться своего.

– Нет, – она помолчала и вдруг добавила, словно удивляясь своим словам: – Он уже месяц как исчез, и никто не знает, где он.

Барышня развернулась на месте и исчезла за дверью, оставив меня наедине с музейной табличкой. Хорошие у них тут нравы, даже дверь не закрывают – заходи кто хочешь, бери что хочешь. Из-за прикрытой двери выглянул здоровенный рыжий кот и внимательно на меня посмотрел. Я наклонился, чтобы погладить его, но котяра рванул в ближайшие кусты. Отлично, даже кошки меня игнорируют.

Любимое занятие высших сил – смеяться над самыми лучшими и продуманными планами. Я уже собрался уходить, когда дверь распахнулась и блондинка вновь обратилась ко мне.

– Вы же Кирилл Карпов? – пока я молчал, раздумывая, откуда же она знает мое имя, блондинка удивила меня второй раз: – У меня для вас письмо.

Я давно замечал, что чем глупее ситуация, тем более глупую реакцию я на нее выдаю.

– Давно лежит? – только и спросил я.

– Да месяц с лишним уже. Как его Игорь Михайлович оставил, так и лежит.

– А с чего вы решили, что оно мне? – я по-прежнему не понимал, как вести себя в такой ситуации.

– Оно подписано.

Железная логика. Ну и что можно ответить на такое? Зачем местный краевед, с которым я не знаком, будет оставлять мне какое-то письмо? Я вообще не уверен, что он знает, как меня зовут. Я кивнул самому себе, словно пытаясь смириться с этой ненормальностью.

– Несите его сюда.

Девушка взметнула юбкой сарафана и исчезла за дверью музея. Через пару минут она возникла вновь с большим конвертом, который и передала мне. Я посмотрел на него – ничего интересного, запечатанный белый конверт формата А4 с парой кривоватых строчек, написанных шариковой ручкой: «От Игоря Кузнецова Карпову Кириллу».

Я посмотрел на блондинку в сарафане, так и стоявшую на крыльце. Похоже, она решила, что я прямо тут буду вскрывать и читать полученное письмо. Не на такого напала. Я вообще был уверен, что это розыгрыш, а письма с розыгрышами гораздо приятнее открывать в одиночку, когда над тобой никто не будет смеяться.

Я еще чуть-чуть потормозил, буркнул «спасибо» и пошел к машине. На полпути меня нагнал ее голос:

– Кирилл, и аккуратнее с зеркалами.

Когда я обернулся, на крыльце уже никого не было. Возвращаться и выпытывать, о чем это она, не тянуло совершенно, я и так за последние десять минут достаточно отличился. Гораздо проще оказалось убедить себя, что мне это послышалось.

Письма в конверте не было. Внутри лежало несколько листов писчей бумаги, по оформлению – будто вытащенные из чьего-то диплома, текст – без начала и без конца. Я быстро пробежал по нему глазами. Речь шла о датировках полученных от местных жителей фотографий. Я перевернул, с обратной стороны листков ничего не было. Если это розыгрыш, то глупый. Я бросил бумагу на пассажирское сиденье и направился домой. Настроение за это время успело окончательно испортиться.

На даче за это время ничего не изменилось. Я открыл парники, нашел пару огурцов и, усевшись на скамье возле дома, стал изучать полученный в музее трофей.

Действительно, первого листа не было, как и следующих шестнадцати. Судя по нумерации, мне предлагалось читать с восемнадцатого по двадцать второй. Занятия интересней у меня все равно не было, поэтому я с головой погрузился в чтение:

«Таким образом, мы имеем дело с образцами, датировка которых затруднена. Основная проблема заключается в том, что подобные экспонаты не сгруппированы. Среди поступивших за последнее время и переданных в фонд музея документов почти в каждой группе (в семи из девяти случаев) находился хотя бы один предмет, который мы относим к „невозможным“. Чаще всего это фотографии (78 единиц), но есть и книги (14 штук), два журнала (подробный список в приложении 1, страницы 52–53). В каждом из этих случаев установление даты создания не просто затруднено, оно неосуществимо.

Один из самых ярких и показательных предметов – фотография бойца Красной армии на площади Восстания на фоне Знаменской церкви, которая была уничтожена одиннадцатью годами ранее. Церковь на заднем плане однозначно дает датировку снимка до 1921 года, а награда (орден Красной Звезды) на гимнастерке военного указывает на время после 1930 года, когда он был учрежден и состоялись первые награждения.

Согласно заключению экспертов, фотография следов монтажа не имеет.

Наше обращение к экспертам не дает четкого ответа на поставленный вопрос. Часть из них пытаются трактовать это как брак производства фотографии, двойное экспонирование или неверное определение ордена. Анализ фотобумаги (проведен в лаборатории археологической технологии (Институт истории материальной культуры РАН), запрос № 789365, результаты см. в приложении 2, страницы 54–58) указывает на 1930–1938 годы.

И таких экспонатов с невозможной датировкой нами было получено 14 за 2015 год и уже 45 с начала 2016 года. Ни один из них не имеет следов постобработки и однозначно определяется как качественный».

Дальше вразнобой, лист за листом, описывались различные вещи, найденные на чердаках бабушкиных дач и заботливо принесенные в музей. И среди всех этих замечательных вещей находились такие, что не лезли ни в какие ворота.

Розыгрыш с письмом оказался слишком странным: я не понимал, зачем это Кузнецову было надо, тем более он меня не знал. Внезапно в голове появилась отличная, просто удивительная идея. А может быть, это письмо вовсе не от Кузнецова? Может, блондинка просто разыграла меня? Схватила несколько листов из пачки черновиков, что обычно используют для записей или растопки, и сунула в конверт. А я и уши развесил, сижу, пытаюсь логику в этом найти.

Я посмотрел на последний из листов и замер. На фотографии был изображен тот самый причал Старого Плёса, что я видел в найденной книге. На всякий случай, не надеясь на собственную память, я пошел домой, достал из комода «Мертвые города» и сверил фото. Сомнений не оставалось, это была другая фотография того же самого причала. Все совпадало: и церковь, и те же складские здания с двойной крышей.

Хорошо. Плёс существовал не только в воображении автора книжонки. Более того, судя по тому, что он был в материалах Кузнецова, краевед тоже знал о его существовании. И что мне стоило взять книжку с собой и спросить у блондинки, их это издание или нет? С другой стороны, какая разница? И так прекрасное летнее приключение наклевывалось.

Времени море, я могу быстро метнуться к тому месту, где находится Старый Плёс, осмотреть там все, отснять на телефон и сделать восхитительный пост в Телеграм. Я почувствовал себя настоящим археологом. Жаль, что у меня нет шляпы Индианы Джонса, да и хлыст я последний раз видел еще у бабушки.

День только перевалил за обед, и казалось, что у меня еще масса времени. Теперь мне нужно было определиться с точным местом назначения, собраться и ехать навстречу приключениям.

Проблема в одном. Я уже бывал в том месте, где должен был находиться Старый Плёс, и ничего не видел. Ну как бывал – на самом деле я просто проплывал мимо. Четыре года назад мой брат задумал покорение Оредежа на пластиковых офисных бутылях из-под воды. Мы сделали плот и отправились вниз по течению. Прямо на плоту стояла палатка, мы пили пиво и прекрасно проводили время.

Так вот, то место, что было указано на старой карте, мы проплывали. И ничего похожего на заброшенный город не видели. Мы вообще останавливались у всех интересных мест по пути – старых и много лет не работающих мельниц и мостов. Такую замечательную вещь, как заброшенный город, мы просто не могли пропустить.

Я открыл страницу с картой, рядом положил тот же телефон с открытой гугл-картой. Вроде все сходилось: совпадение не идеальное, однако и поворот русла в этом месте, и все остальное было похоже. Я просто не знал, что и подумать. Ну и как мы могли пропустить этот город? Скорее по наитию я переключил отображение карты в спутниковый режим, присмотрелся и чуть не заорал от восторга.

Чем ближе к своему устью подходит Оредеж, тем больше он разливается, образуя по пути небольшие озера. Вот в этом месте зоркий спутник и углядел разделение русла реки надвое. И если раньше Старый Плёс стоял на основном русле, то теперь большая река ушла от него. Русло двинулось на запад, а остров, образовавшийся в течении Оредежа, своими деревьями надежно укрыл разрушенный город от таких раздолбаев, как мы.

Обиднее всего, что в этом месте как раз проходила граница одного спутникового прохода, и большая часть города оказалась почти неразличима – слишком плохое качество съемки. Я приближал и отдалял карту, но ничего, кроме размытых пятен наподобие города, так и не мог рассмотреть.

Хуже другое: дорога к этим местам в наше время подходит только с одной стороны. Подходы к Старому Плёсу со стороны суши надежно прикрывало огромное Мшинское болото. Пройти его полностью за день – задача более чем сложная, придется ночевать, а если брать в расчет дождливость лета, то вообще малореальная. С другой стороны, судя по карте, была грунтовка, почти подходящая к берегу. Если подъехать и взять бинокль, то можно увидеть город на том берегу. Или опять поросший лесом остров помешает?

Хотя я, по-моему, опять накручиваю лишнего и усложняю. Все гораздо проще – подъехать с удобного заезда, переплыть реку и осмотреть достопримечательности. Идеальное решение, мне просто нужна лодка.

Глава 3

Нет ничего хуже, чем проявляться в чужой жизни раз в несколько лет только потому, что тебе опять понадобилась помощь. Я сам не люблю таких персонажей и не выношу быть на их месте. Сколько раз давал себе зарок: позвони просто так, зайди к Коляну пива попить, все-таки школьный товарищ.

Но то нет времени, то сил, то желания, и благие намерения о встрече с одноклассниками одно за одним укладываются в ту самую дорогу, ведущую в ад. С другой стороны, на кого еще понадеяться? Колян – заядлый рыбак, и я уверен, что у него найдется небольшая надувная лодка. Главное, чтобы он был дома.

На третьем звонке Колян ответил. Еще через минуту я получил одобрение моей поездки. Правда, похоже, в цель поездки он не поверил, решил, что не хочу говорить о реальных причинах. Обещал, что через час передаст мне лодку в гаражах.

Когда я подрулил туда, меня встречал еще и Макс, тоже однокашник. Прямо вечер встречи выпускников в миниатюре. Времени еще только обед, а ребята уже пришли с работы и разворачивали на капоте Колиной «девятки» нехитрую закусь. Когда я зашел в гараж, Макс как раз доставал бутылку водки. Естественно, предложили и мне.

Пришлось отмазываться. В ответ, как обычно, посыпались упреки, что я всегда отличался и вообще ненастоящий товарищ и не особо уважаю школьное братство. В глубине души я был даже согласен с ними, однако, ухватившись за необходимость много ездить как за спасательный круг, я отстоял свою сегодняшнюю трезвость.

Колян долго гремел вещами в самой темной части гаража, затем, как морской царь, вытащил свое сокровище – огромную бесформенную сумку с лодкой.

– Вот она. Только я не надувал с прошлой осени, сам видишь, какое лето, – извинился он.

– Насос с ней?

– Ага. Компрессор там, работает от прикуривателя. Весла тоже там. Короткие, но других нет.

Я начал упаковывать лодку в багажник. В это время уже разливший по стаканам водку Макс подал голос:

– Ты лучше скажи честно друзьям своим школьным. Куда собрался-то? А то вон Коляну сказал, что ты краеведом заделался. А если честно?

Макс всегда такой. Он даже самой простой фразой пытается подколоть и уязвить тебя. Вряд ли специально, просто характер такой.

– Макс, если бы я ехал любовницу катать или партизанить, так бы и сказал. Вот честно: под Кремено еду, нужно посмотреть остатки старого города, статью пишу.

– Какого города? На Оредеже не было городов, кроме Луги, ну еще был поселок Вырица.

– Все так… Но вот рассказывают, что был какой-то там еще до революции, а сейчас стоит пустой и заброшенный.

– Фигня какая-то. Уж мы-то слышали бы, если бы в самом деле такое было. Каждый год туда ездим клюкву на Мшинку собирать. В прошлом году именно там Саня Крюков потерялся. Его тогда искала половина Сиверской. Эти, «ЛизаАлерт», приезжали из города, квадрокоптеры запускали, на лодках. Да без толку. Он сам через неделю вышел где-то к Войсковицам, километров за пятьдесят от того места. Уверял, что потерялся и блуждал по болоту и лесу.

Макс задумался и снова вернулся к своей мысли.

– Но чтобы целый город… Кир, ну ты подумай. Туда бы туристы ездили постоянно да местные ходили бы чем-нибудь поживиться. Хрень какая-то.

Я не собирался что-либо доказывать Максу, а все эти школьные подковырки уже давно перестали на меня действовать. Видно, и ребята это почувствовали, перестав спрашивать меня о цели путешествия.

Лодка влезла в багажник как влитая, а чтобы разместить весла, пришлось сложить одно из задних сидений. Ребята за это время уже успели разлить по второй.

Небо опять придвинулось к земле, стало па́рить, скорее всего, скоро пойдет дождь. Я захлопнул багажник и по старой привычке обошел машину, чтобы проверить, не спустило ли колесо. Вроде и ехать недалеко, а будет очень обидно. Мне казалось, что что-то происходит не так, неправильно, что ли.

– Мужики, а со мной никто не хочет сгонять? Всего пара часов, посидите за пассажира, – ни с того ни с сего предложил я.

Макс и Колян замотали головами. Я их понимал – сверху не капает, впереди весь день, а бутылка еще на треть не разлита. Зачем им такие путешествия? Ладно бы клюквы привезти или грибов подрезать, еще есть смысл. А гнаться просто так – зачем?

Я тепло попрощался, договорился, что привезу лодку сразу, как вернусь, и выслушал полагающиеся советы – не напиваться на воде, поменьше переворачиваться и беречься оредежских крокодилов.

Когда я уже собирался садиться, меня снова окликнул Колян.

– Кир!

Я обернулся, силуэты ребят на фоне темного провала гаража выделялись белыми пятнами, как на старой фотографии.

– Ты аккуратней там! И звони, если что!

Я помахал рукой вместо ответа.

В Гатчинском районе с дорогами беда. Однозначно, это самая черная дорожная дыра на всю Ленинградскую область. До Вырицы я долетел быстро, буквально минут за двадцать, дальше начались уже не столь знакомые места, а потому ехал по-пенсионерски, соблюдая скоростной режим, объезжая дырки в асфальте и вглядываясь в знаки.

Накрапывал дождь, с каждой минутой лес за окном становился все темнее. Я вглядывался в разбегающиеся по сторонам елки, словно искал какие-то тайные знаки, которые помогут мне узнать, правильно ли я еду. На душе было муторно. Может, стоит подождать пару дней? Приедет брат, и тогда уже ехать вдвоем. И веселей было бы, и безопасней.

Но история не очень любит сослагательное наклонение. Ничего, еще минут двадцать по шоссе – и можно будет искать грунтовку, что должна вывести к берегу напротив Старого Плёса. В этот момент, как всегда не вовремя, зазвонил телефон. Чтобы не тянуться, я нажал на лепесток под рулем и уверенно сказал: «Алло».

Звонил Колян, и, судя по голосу, за последний час они в хорошем темпе не только уговорили ту бутылку, но и продолжили «отдыхать».

– Киря!

– Коль, что случилось?

– А ты про свой город говорил – может, ты Рапти имел в виду?

Логичное предположение, но, увы, неверное. Усадьба Рапти действительно когда-то стояла на берегу Луги. Ну, город не город, а село было рядом серьезное. Богатое, добротные постройки, пароходик свой в нижнем течении Луги ходил. Усадьба даже пережила революцию. Но отступающие под натиском советских войск немцы ее красоты не оценили и взорвали. Ну а дальше местные жители, как трудолюбивые муравьи, растаскали начисто все кирпичи. Их тоже понять можно.

Сейчас от Рапти осталась лишь огромная парадная лестница, остаток былой роскоши. Да и на исчезнувший город она никак не тянула. Поток туристов туда не оскудевает.

– Не, про Рапти я в курсе. Это другое. Выше по течению. Между Кремено и Чикино. Где болото Мшинское.

– Блин, вот точно, как Саня говорил.

Было слышно, как огорчился Колян.

– Какой Саня?

– Ну Крюков же, я тебе уже говорил. Мы с ним пили, и он рассказывал, что, когда потерялся на болоте, видел город. Колокольня такая красивая с башенкой, пристань. Только он тогда уже почти без сил был и, говорит, как ни старался, так и не смог к нему выйти. Он во всем лешего винил.

Я хихикнул. Получилось, честно говоря, не особенно убедительно.

– Так что ты там аккуратнее с лешими.

– Не вопрос, буду аккуратнее.

Посчитав разговор оконченным, Коля положил трубку. Видимо, действительно «положил» – рядом с собой. Он не прервал звонок, и я еще полминуты слушал, как они с Максом нецензурно выясняли, «врал» Саня Крюков или нет. Я завершил разговор и стал искать грунтовку.

Даже зная, что дорога должна быть тут, съезд на нее я нашел не сразу. Машина резво запрыгала по отсыпанной щебенкой грунтовке. Я ехал через лес, сверху моросил дождь, а идея найти потерянный город на глазах теряла остатки привлекательности.

Глава 4

Место для спуска лодки было очень удобное. Подъехал я почти к самой реке, никаких камышей и рогоза – песчаный берег и небольшая отмель. Не хватало только маленькой пристани.

Лодка накачивалась легко и беспроблемно – что и говорить, современные технологии. Весело жужжал компрессор, подключенный к розетке машины, я же в это время переодевался и распихивал в гермомешок все, что мне понадобится. Фотик, мобильник…

Долго я там задерживаться не собирался, по крайней мере в первый раз. Да и что там особо делать? Я ожидал увидеть разрушенные остовы домов и остатки пристани, вряд ли больше. Сто лет – это не шутка, а если местные жители помогали активно, то кроме фундаментов там вряд ли что лежит.

Я запер машину и подергал ручку. Жест бесполезный, но против привычки не попрешь. Кинул в тот же гермомешок ключи и начал спускать лодку на воду.

Погода окончательно испортилась, и по реке начали клубиться ватные хлопья тумана. Противоположного берега было не видно, судя по всему, мешал поросший кустами остров, стоявший посреди течения. Я запрыгнул в лодку и потихоньку погреб навстречу неизвестности.

Спустя минут пятнадцать стало понятно, что я был прав. Русло реки в этом течении разделилось на два параллельных рукава. Между ними находился остров, поросший ольшаником, плотным и невысоким. Скорее всего, мы так и пропустили Старый Плёс, спускаясь по этим местам на плоту.

Еще несколько минут работы веслами – и я почти обошел преграду. Теперь от другого берега меня отделяли только метров сто. К сожалению, на веслах всегда приходится идти спиной, и мне все время надо было крутить головой, выворачивая шею, стараясь разглядеть в тумане хоть что-нибудь.

В какой-то момент я устал и повернулся лицом к тому берегу, откуда уплывал, но не смог разглядеть ни машины, ни отмели. Вроде и туман был не очень сильный, однако в какой-то момент я стал ощущать, что не понимаю, куда мне дальше плыть. Я собирался лезть за компасом, когда вдруг увидел вырисовывающийся силуэт колокольни. Казалось, что она огромная и просто надвигается на меня из тумана.

У меня уже случалось подобное ощущение. Я шел с Марсова поля в сторону Горьковской и, выйдя из-за здания Института культуры, был просто шокирован огромной, казалось, занявшей все небо Петропавловской крепостью. До нее напрямую было метров четыреста-пятьсот, однако представлялось, что я стою прямо возле ее стен. Я прекрасно видел собор и, казалось, различаю туристов на звоннице. Сколько я потом ни ходил там, воспроизвести эффект не удалось.

Так и сейчас, я плыл к берегу, а на меня выползали из тумана здания портовых построек, жилые дома, церковь и башенка маяка. Звуков города слышно не было, только весла плескали по воде.

Спустя несколько минут лодка легонько стукнулась носом в один из столбиков. Отличный день для осмотра города – мне сейчас можно в этом тумане показывать что угодно. А хотелось погулять, посмотреть, полазать по развалинам.

Я выбрался на дощатый помост пристани, мельком отметив про себя, что он совсем нестарый. Аккуратно привязал лодку и достал фотоаппарат. Приходилось признать, что город действительно существует и лишь по какому-то недосмотру о нем ничего не было известно.

Более того, я видел улицы и здания, и, что самое странное и невероятное, даже сквозь густой туман были четко видны крыши. Я еще раз всмотрелся в туман, словно не веря своим глазам: крыши и флюгера никуда не исчезли. Но ведь это просто невозможно!

Города умирают не сразу, это не люди, чтобы упасть ничком и остаться без движения. Оставшись одни, они потихоньку разрушаются, изо всех сил сопротивляясь происходящему. И начинается это все всегда с крыши. Именно кровля от дождей и снега ржавеет и проваливается, обнажая позвоночник балок и стропил.

Поверьте моему опыту любителя старых домов и усадеб. Крыши здания лишаются в первые двадцать-тридцать лет. Стены стоят дольше, а фундаменты почти вечно будут указывать, что когда-то здесь жили люди.

Подул ветер, разрывая туман и утаскивая его в сторону реки. Я хотел было сделать пару фотографий – да так и замер в изумлении. Какие сто лет? Старый Плёс бросили максимум пару лет назад.

Глава 5

Лет десять назад мне повезло с начальником. Не совсем с начальником, но повезло точно. На моей первой постоянной работе инженерный отдел возглавлял шестидесятилетний мужчина – Михаил Игоревич.

Он был высокий, нескладный, ходил и делал все на бегу. Создавалось ощущение, что он просто очень торопится жить. Михаил Игоревич был наполнен историями и байками. Он снимал очки, опирался на стол, расставив локти, отчего становился похож на богомола, и начинал рассказывать. Единственной вещью, кручинившей его, было то, что за всю жизнь он ни разу не видел НЛО. Его цепкий, рациональный разум сопротивлялся даже самой возможности его встретить, а душа очень хотела хоть раз рассмотреть необъяснимые и оттого пугающие огни летающей тарелки.

Впрочем, пара непонятных вещей на время нашего с ним знакомства все-таки выпала. Летом 2004 года Михаил Игоревич взял меня с собой погулять по лесам. На электричке до Вырицы, дачного поселка в южной части Ленинградской области, и дальше пешком. Он шел всегда очень быстро, почти бегом – по его же словам, не менее шести-семи километров в час по лесу.

Я старался не отставать, а потому мчался за ним почти вприпрыжку. Мы уже сделали большой круг, Михаил Игоревич показал мне пару ржавеющих остовов грузовиков, брошенных нашей армией во время отступления под Лугой в 1941 году. Затем он предложил срезать, и мы пошли по не хоженным даже им местам.

Минут через тридцать мы абсолютно внезапно выскочили на небольшую светлую полянку. Карта-километровка безбожно врала, не рисуя тут ни одной, хотя бы самой маленькой, прогалины в темных хвойных лесах Гатчинского района. Сама полянка, конечно, мелочь, гораздо интереснее нам показались три домика, собранных из хорошего кругляка. Необработанные бревна потемнели от дождя и солнца, и дома казались ужасно угрюмыми и неприветливыми.

Когда мы подошли поближе, то сразу поняли, почему эти лесные домики показались нам такими недружелюбными. Окна были наглухо закрыты ставнями, на каждой двери висело по паре замков.

Мы потратили полчаса, пытаясь заглянуть внутрь хотя бы одного из домиков, – бесполезно. Ни слуховых окошек, ни возможности влезть на чердак – ничего. Солидные бревна отбивали любую идею расковырять стену и посмотреть, что же там внутри. Вокруг ни следов, ни туалета, ни бани, ни сараев и пристроек. Просто дома как будто выросли из-под земли.

Мы прошлись вокруг поляны дважды, но не увидели даже намека на возможную дорогу. Не вертолетом же забрасывали эти бревна сюда? Весь обратный путь мы задавали друг другу вопросы. Кто? Зачем? Как? Для какой цели? И так и не нашли на них ни одного ответа. Я и до сих пор не знаю, зачем были нужны эти так не похожие на охотничьи заимки домики. Второй раз мы туда не пошли, как-то не очень и хотелось.

А вот теперь я стоял перед целым городом, похожим на встреченные тогда избушки. Я сразу понял, что их роднило: тоже все окна накрепко закрыты ставнями, на всех дверях виденное в детстве изобретение – металлическая полоса поперек двери с замком в проушине. Дедовский, но такой эффективный способ оградить дом от незваных гостей.

Где-то под курткой по спине бегали мурашки, холодела спина, еще недавно горячая от гребли. Я фотографировал на автомате, не теряя времени на выставление параметров. У меня в голове просто сам собой выстраивался пост, который я напишу сегодня. Это же просто какое-то чудо – целый город, спрятавшийся ото всех людей. Чудо покруче первого полета в космос.

Где-то на подкорке уже пищал неприятный голосок: «Ты же смотрел фото со спутника, там же не было ничего», – но в тот момент я просто не хотел его слышать. Еще бы – передо мной лежал целый город, о существовании которого знали единицы.

Старый Плёс оказался удивительно компактным, больше похожим на нарисованный. Три улицы, несколько десятков домов, причал, церковь, магазин, здание администрации. Все строения удивительно свежие и новые и закрытые на все ставни. Я специально подошел к одной из дверей – замки свежие, хотя и старые, еще кованые. Создавалось полное впечатление, что город законсервировали к моему приходу и вот сейчас он ждет: нужно просто рвануть за колечко на крышке банки.

Я обошел пару домов, чтобы проверить: а вдруг в них можно зайти с обратной стороны. Ну или найти хотя бы какой-нибудь лаз или дырку. Облом. Город смотрел на меня слепыми, наглухо забитыми ставнями. Больше всего это напоминало города в плохо сделанной компьютерной игре – вроде и справа, и слева дома, а зайти никуда нельзя. Это просто не прорисовано, натянута текстура, а внутри ничего, фикция.

Когда вокруг так тихо, невыносимо хочется хотя бы заорать. Просто чтобы разорвать это молчание. Я остановился посреди Старого Плёса в недоумении. С одной стороны, вот он – чудесный город, которого нет ни на картах, ни на спутниковых снимках, а с другой стороны – это больше похоже на декорацию, чем на реальный город. Во! Отличная же идея. Может, это просто декорация, построенная для съемок?

Ну а что – вон для бондарчуковского «Сталинграда» настроили в поселке Сапёрном развалин. Ничуть не меньше, чем тут. Мне в голову пришла отличная идея, и я бросился проверять ее. Возле магазина стояла самая обыкновенная урна, и если уж я нахожусь в декорации, то явно и урна притащена откуда-то, а в ней не должно быть так много мусора.

Увы, мусор в урне был. Не сегодняшний точно, но на вчерашний или позавчерашний он тянул. Два огрызка, куча окурков, обертка от шоколадки. Черт, город был реальный. Я развернул обертку – шоколадка «Каринка», срок годности до следующего года, кондитерская фабрика «Эйнем». Не помню такой, вернее, помню, но ведь фабрика с таким названием еще до революции существовала. Может, опять хипстеры балуются – есть у них мода создавать компании со «старыми» названиями.

Ветер трудолюбиво сдувал облака куда-то в сторону. Я сделал уже несколько десятков снимков и сел на лавочку, глядя на набережную. Вообще с лавочками у нас в городах, особенно маленьких, беда. Ну, в том смысле, что лавочки есть, а вот стоят они все время «не там». На них сидеть неинтересно и неудобно. Здесь же лавочка была царской – впереди маленькая пристань и площадь, окруженная двухэтажными домами с мансардами. Такие дома раньше повсеместно стояли в Гатчине, но чем дальше, тем их остается меньше и меньше.

Я достал телефон скорее на автомате, звонить я никому не собирался. Сети не было. Ну тут эта история нормальная. Мы, когда на плоту плыли, тоже несколько дней в изоляции пробыли. Я встал проверить, есть ли связь, если поднять телефон повыше, обернулся и увидел ее.

Глава 6

Посреди площади стояла девушка и пялилась на меня. Невысокая, русая, с мальчишескими острыми скулами. Я помахал ей, в ответ она помахала мне, состроив при этом такую гримасу, что стало неловко. Больше всего это было похоже на упакованное в короткий смайлик послание: «Ты чего, совсем дебил и разговаривать не умеешь?» Она подошла немного ближе, но оставалась на расстоянии нескольких метров.

Я улыбнулся и крикнул:

– Привет!

– Значит, все-таки разговаривать умеешь, – ответила она, и я понял, что правильно расшифровал гримасу. Впрочем, меньше всего я сейчас собирался ссориться.

– Я еще и петь могу.

Она ухмыльнулась.

– Давай без этого. Я совсем не переношу плохого пения.

– Тебя как зовут? Я Кирилл.

– Уж кто как только не зовет! Наташа.

Со стороны это казалось самым дурацким обменом репликами за всю историю человечества. Изнутри же все было по-другому. Мне кажется, что мы оба остались довольны друг другом и показали себя с лучшей стороны. Она села рядом.

– Отличный, кстати, вид! Ты знаешь, как называется этот городок?

Вообще-то, я сам не был уверен в ответе на этот вопрос, но не поделиться важной информацией просто не мог.

– Старый Плёс. Скорее всего. А с той стороны, откуда ты шла, указателя не было?

– Ты не поверишь, но я не могу объяснить, как оказалась здесь. Я не понимаю, откуда пришла.

– Провалы в памяти? Наркоманка?

– Проститутка. Уж извини, ты совсем не похож на бабушку на лавке. Я просто поругалась неудачно.

Я временно прекратил придумывать колкости и обратился в слух. Если верить Наташе, она попала сюда из музея. История была абсолютно фантастической и легко укладывала на лопатки мою, еще не рассказанную.

Начало у истории было, впрочем, абсолютно невпечатляющим. Шесть человек – два парня, четыре девушки – все из Первого педиатрического, поехали на пикник. То есть Наташа была будущим доктором, причем детским. Адрес дачи она не сказала. Но там они надолго не задержались, из Вырицы их понесло собирать чернику куда-то южнее в лес. Поехали всей толпой, в городской одежде, на полчасика, не более.

В процессе сбора черники молодой человек стал уговаривать Наташу отдаться ему прямо в лесу, она вспылила и решила добираться до города самостоятельно. Час ходьбы по проселочной дороге – и она вышла прямо к Старому Плёсу.

– Так с какой стороны ты, говоришь, вышла? – я попробовал проверить свою теорию.

– Так, дай подумать. Река тут, а шла я на крест звонницы, он издалека блестел. Значит, вот оттуда я и вышла, – махнула рукой Наташа.

Я покачал головой.

– Врешь.

Девочка взорвалась, выпалив мне в лицо тираду, полную оскорблений. Я слушал спокойно, но в душе немного жалел пацана, так не вовремя предложившего девушке секс и все такое. В ярости Наташа была ужасной и в то же время прекрасной. Будь я лет на десять помладше, может, и испугался бы. Однако возраст имеет свои преимущества, поэтому я тихонько дождался окончания пламенной речи о том, что я собой представляю и как смею сомневаться в ее честности.

Затем открыл телефон и показал карту.

– Мы тут, река здесь, а с той стороны болото километров на пятнадцать. А у тебя кеды, белые и красивые.

– Кирилл, ты меня совсем за дуру держишь?

Наташа схватила меня за руку и потащила мимо двух аккуратных домиков, забора, затем маленького палисадника, сараев, огородов. Мы буквально за три минуты пересекли весь Старый Плёс и оказались на другом его краю. Наташа почти бежала по тропинке, а я старался поспевать. Еще буквально три десятка метров, мы обогнули кусты, и я услышал сдавленный мат.

– Ну ё-ё-ё-ё-ё-ё…

Я стоял и улыбался, именно это и ожидая увидеть. Сразу за кустарником с парой небольших осин начиналось огромное Мшинское болото. Тропа резко заканчивалась, и дальше начиналась непролазная топь. Светло-зеленое, покрытое вспучившимися кочками, одно из самых больших болот Ленинградской области. Лето выдалось нежарким, и даже с самого края были видны маленькие оконца, заполненные чернеющей водой.

Наташа, будто хватаясь за последнюю соломинку, спросила:

– Может, мы вышли не туда, я дома спутала?

Я покачал головой.

– Неа. Тут так и должно быть, и было всегда. Болота, болотца, болотища. Не удивлюсь, что в глубине живут вообще неведомые чудовища. Оно отсюда тянется километров на двадцать.

– Но как я тогда пришла? Кирилл, я не вру.

– Не знаю. Я бы сказал: приплыла на лодке и морочишь мне голову, но, хоть убей, даже представить не могу, зачем тебе это.

Наташа сникла. Сразу, одномоментно, как будто вытащили лампочку, освещавшую ее изнутри. Я стоял рядом и не мог сказать ничего путного. На автомате вытащил телефон. Сети не было все так же. Карта навигатора, на которой я показывал Наташе наше месторасположение, моргнула и перешла в ночной режим. Было еще светло, но уже скоро наступит ночь.

– Пошли тогда к моей лодке, вернемся, у меня машина на том берегу.

Наташа не отреагировала. Она стояла и смотрела на кажущееся отсюда бесконечным море болота. Так бывает, когда сталкиваешься с чем-то настолько непонятным, что осознать просто не получается.

Я взял девушку за руку.

– Пошли быстрее, ночевать в этом месте мне совсем не улыбается.

Все так же ни души. Я по пути забрался в один из огородов, залез в парник, который никто не открывал с самого утра, и набрал желтеющих от недостаточного полива огурцов. Распихал их по карманам, затем набрал под деревом несколько яблок. В голове мелькнуло раскаяние в воровстве, я поморщился и вышел обратно, аккуратно притворив за собой калитку и закрыв щеколду.

Одно яблоко отдал Наташе, другое, обтерев о рукав, сгрыз сам. Странный сорт, не помню таких – вроде ранние, а почти несладкие. Наташа меланхолично ела свое яблоко и в абсолютной прострации смотрела по сторонам. Судя по всему, история с болотом доконала ее окончательно.

Я решил не приставать к человеку и начал придумывать, как же она могла здесь оказаться. Наживка, чтобы вывести меня к сообщникам? Глупо. Ну вот не верю я в то, что кто-то решится на засаду в таком месте. Да тут можно сто дней просидеть и никого не увидеть. Я напомнил себе о найденной обертке и практически нетронутом городе, но все равно отмахнулся от мысли о преступном сговоре. Может, ее высадили друзья с проплывавшей лодки? Ну, например, за плохое поведение.

Я поморщился, эта история стала напоминать совершеннейший бред – Робинзон Крузо на минималках, к тому же эта версия абсолютно не объясняла, зачем ей врать. Верить в чертовщину и исчезающие тропинки не хотелось совсем. Я поежился и в очередной раз ощутил ноющее под ложечкой мерзкое чувство, словно нудевшее изнутри: «Сваливай, быстрее отсюда сваливай». Тоже верно, на носу ночь, фотки есть, и проще свалить, посадить девицу на электричку, выпить пива и, лежа в своей кровати, попытаться понять, что же я здесь увидел.

До причала дошли быстро. Лодка так и стояла на месте, привязанная, где я ее оставил. Хоть это хорошо – вещи тут не пропадают. Я помог спуститься по-прежнему погруженной в себя Наташе. Спросил, не забыла ли она что. В ответ получил лишь мотание головой. Аккуратно уселся и погреб прочь от Старого Плёса. Тумана на реке уже не было, а вот темнело быстро. Я греб, постепенно ускоряясь, словно убегая от кого-то. И все такая же давящая тишина, в которой даже входящие в воду весла, казалось, звучали мягко и почти неслышно. У меня в голове родилась одна удивительно логичная и при этом удивительно мерзкая идея, которую я больше всего сейчас не хотел озвучивать.

Я вывернул из-за острова, сделал еще десяток гребков в нужную сторону и, обернувшись через плечо, стал вглядываться в приближающийся берег. Было уже почти темно, но то, что нужно, я разглядел почти сразу. Во рту стало кисло, а сердце забилось с огромной скоростью. Берег, белеющая песчаная отмель. А вот машины на месте не было.

Глава 7

Наташа словно почувствовала что-то неладное и вынырнула из своего сонного состояния.

– Кирилл, что случилось?

Я же греб к берегу, словно участвуя в университетских соревнованиях по гребле, из последних сил, как если бы это могло хоть что-то изменить.

– Кирилл?

– Я машины не вижу. Была тут, а сейчас нет. Ни хрена не понимаю.

Слава богу, она не начала говорить: «Может, ты не тут поставил», «Может, забыл, где оставлял», – иначе бы я точно взорвался. Последняя пара десятков гребков – и лодка ткнулась носом в пляж. Я выскочил из нее прямо в воду и побежал к тому месту, где должен был стоять мой «Дастер». Ничего, вот совсем ничего, даже следов на том месте, где он стоял, не было! Может, кто-то угнал его, а потом аккуратно, с веником в руках, удалил все следы?

Сердце колотилось как бешеное, я метался по берегу вправо и влево, не понимая, как это могло произойти. Я же рядом был, и даже сигналка не пискнула ни разу, у меня она с обратной связью. Я вытащил из кармана гермомешок, достал ключи – так и есть, ни единого оповещения. Я машинально нажал на кнопку открытия и услышал такой знакомый и родной писк, сообщающий, что машина рядом и двери открыты. Нажал на закрытие – брелок отработал и его. Раз слышит, значит, где-то рядом, она максимум метров на сто сейчас ловит связь: батарейка в брелке не совсем новая.

В голове забилась дурацкая мысль: может быть, я и в самом деле немного схожу с ума и уже забыл, где поставил машину. Рванул по пляжной отмели вверх, выскочил на берег и остолбенел. Дороги, по которой я сюда приехал, не было. Да что дороги, буквально через несколько метров от того места, где я стоял, поднимались кусты, а за ними – густой сосновый лес. Я стоял и понимал, что еще секунда – и я выключусь так же, как Наташа.

Еще раз щелкнул брелком, и он снова откликнулся. Где-то тут невидимая машина послушно открыла двери. Еще одно нажатие – и где-то щелкнули, закрываясь, дверки. Мне даже показалось, что я слышал, как щелкнул багажник. Вот только машины рядом со мной не было.

Я повернулся к реке. Наташа уже вылезла из лодки и внимательно смотрела на мою беготню по берегу. Внезапно я почувствовал воду в ботинках и джинсы, липнущие к ногам. Стало почти темно, я громко заржал, еще раз открыл и закрыл двери находящейся где-то рядом машины и снова засмеялся. В голову пришло воспоминание, абсолютно четко описывающее все, что сейчас с нами произошло. Судя по всему, мы с Наташей попали в штаны, а если еще точнее, заблудились где-то в подкладке.

Странно, я отлично помню эту девчонку, глаза закрою и вижу, как наяву, а имя с фамилией выпали из головы. Мы познакомились по возвращении из стройотряда, она пропустила этот год, но пришла на привальную, устроенную на квартире у нашего командира. Стоял сентябрь, и я помню, как она, опоздав, долго стряхивала капли дождя, стоя в прихожей, а я смотрел в ее глаза – и мир вокруг словно растворялся. Все вокруг исчезало, оставались только ее взгляд, серые глаза и дерзкая, абсолютно не подчиняющаяся хозяйке челка.

Мы так и таскались друг за другом до самого финала привальной. Мир был пьяным, веселым, способным удивлять, а мы держались за руки и не могли наговориться. Со стороны это наверняка выглядело глупо, но какая нам была разница?

После нескольких свиданий во впадающем в зимнюю спячку Питере она пригласила меня на свой день рождения. Я помню, как ехал от родителей из области с цветами и подарком куда-то на Восстания, в глубь древних и малорасселенных коммуналок. День рождения проводили днем, в детское время. По классике, с тортом и вроде бы одной бутылкой шампанского. Я оказался единственным парнем на празднике, а потому участвовал во всех подготовленных хозяйкой конкурсах.

И вот одной из девушек надо было перетащить яйцо от киндер-сюрприза из одной моей штанины в другую, не используя руки. Вроде бы это был фант, я точно не помню. Ничего сложного, но упрямое яйцо застряло где-то на середине пути и, несмотря на все советы и шутки, не хотело идти дальше. Ситуация абсолютно дурацкая, покрасневшая от смеха Женька. Точно, ее Женькой звали. Так и помню эту ситуацию. Я такой же красный, но от стыда и неловкости из-за всего случившегося, и абсолютно пунцовая подружка, не понимающая, что же надо сделать, чтобы сдвинуть с места это проклятое яйцо.

Мы поняли, что произошло, через несколько минут. На мужских брюках часто бывает подкладка, словно шорты для обогрева самого важного. Именно под такую подкладку и попал маленький шарик киндер-сюрприза, отказываясь двигаться дальше. Хоп – и он оказывается в брючной ловушке, вроде бы и снаружи видно, и направление правильное, а ни продвинуться вперед, ни выбраться назад.

Мы с Женькой еще не раз вспоминали этот случай, пока как-то постепенно не расстались, словно не поверив в выпавшее нам двоим счастье. Мы даже толком не целовались, так, пару раз в щеку. Странная была история.

Вот, судя по всему, именно в такую странную подкладку мироздания мы и попали сейчас. Мы точно знали, где находится вход, у каждого свой, и абсолютно не понимали, как же отсюда выйти. Похоже, и мой, и Наташин входы были плотно закрыты. Невидимые дверцы захлопнулись, и мы оказались один на один со Старым Плёсом. Хуже всего было то, что я абсолютно не понимал, куда же нам двигаться дальше. Я бросил уже практически бесполезные ключи в гермомешок, проверил в очередной раз, что мобильник не ловит, и пошел к лодке, чувствуя, как неприятно хлюпает в промокших кроссовках вода.

К чести Наташи, она восприняла новость об исчезновении моей машины гораздо лучше, чем о потере «своей» тропинки.

– И что теперь? Уже почти ночь, а мы тут посреди леса.

Я крепко задумался, и все возможные варианты мне очень не понравились. Пусть сейчас август, но все равно ночевать в незнакомом лесу без спальника и палатки – идея сомнительная. Кроме того, я даже не мог себе представить, какая жесть будет таиться в этом появившемся лесу. Ну то есть я же ехал пару часов назад – и было поле. А теперь тут лес, против любой логики и спутниковых карт. И кто живет в таком лесу, решительно непонятно.

У меня же ни фонаря, ни ножа, ничего – все лежит в багажнике. С собой только фотоаппарат, но кому он сейчас нужен? Если кто выйдет из кустов и клацнет челюстями, что я ему скажу: «Улыбнитесь, я вас снимаю»? Мне и в дурном сне не могла привидеться такая глупость: потерять машину в какой-то складке реальности, слышать ее и не иметь возможности даже потрогать. Ну бред же.

Наташа стояла и ждала от меня ответа, поэтому я развел руками и брякнул:

– Поплыли обратно к городу. Мне это место самому не нравится, но хотя бы там есть здания – может, получится в какой дом забраться.

Наташа, словно подслушав мои мысли, кивнула:

– Ага, вдруг там кто сидит, а ты им: «Не хотите ли сфотографироваться»?

Отлично, к ней вновь вернулась способность шутить и язвить. Как ни крути, но даже самая ужасная и саркастичная девушка лучше, чем вот это сонное нечто.

– Если никого нет, сами устроим фотосессию. Никогда не хотела фотографии из города призраков?

Наташа помотала головой. Я тоже понял, что шутка получилась так себе, и промолчал.

Ночная темнота хоть и крадет краски, но сильно добавляет расстояний. Все кажется огромным, циклопическим, не имеющим конца. Взять Оредеж – в этом месте так себе речушка, всего-то пара сотен метров, с учетом острова и образовавшейся заводи. А плывем уже черт знает сколько и все без толку. Я греб, а за то, чтобы не воткнуться в пристань с размаху, отвечала Наташа.

Она внимательно вглядывалась в непрозрачную августовскую ночь, иногда привставала, словно силясь разглядеть так нужный нам сейчас Старый Плёс. Я же греб потихоньку, пусть дольше, но наверняка.

Стояла удивительная тишина, в которой вдруг раздалось мяуканье. Нет, не кошачий вопль, а нормальное такое мяуканье, словно где-то рядом котейка просил еды. Я проверил, не чудится ли мне это.

– Слышишь?

– Ага. Кошка мяукает, ну или кот.

– Точно, а то я думаю: показалось или нет?

Тишина, даже птиц не слышно, и какой-то невидимый кот мяукает о своем. Жутко, странно и как-то нелепо.

Подумав, Наташа задала интересовавший меня вопрос.

– А откуда там кошка-то может быть? Вроде же никто не живет.

Я только собирался поделиться парой самых дурацких теорий, когда это и произошло. Наташа отвлеклась, лодка добралась до мостков, подплыла под них, а я изо всех сил приложился спиной о пристань. В глазах потемнело, а я разбавил черную ночь парой отличных, но абсолютно непечатных выражений. Глядя на это, Наташа засмеялась в голос. Я хотел ей сказать, что это по ее недоработке я приложился так больно, но только махнул рукой и засмеялся вместе с ней. Мы доплыли, теперь надо было искать место для ночлега.

Глава 8

Обожаю приезжать в незнакомые места ночью. Когда тебя сгружает автобус возле гостиницы в темноте и ты идешь с чемоданами, пытаясь понять, куда же занесло тебя на этот раз. А уж если придется выйти ночью, чтобы найти еды или купить воды, новый город всегда предстает интересным и загадочным. Громадные и немного пугающие улицы, непонятные заведения, огромные расстояния…

Назавтра, когда ты выходишь осмотреться при дневном свете, все уже совершенно другое. Улицы съеживаются, становятся проще и тривиальнее. Ты с трудом угадываешь в этой банальщине вчерашнюю загадочность. И, что еще хуже, теперь с приходом ночи магия больше не вернется, город так и останется таким же обыкновенным, лишь более темным.

Со Старым Плёсом все получилось по-другому. Первый раз мы его видели сегодня днем. Тогда он показался занятным городом, хоть и без каких-то особенностей. Сейчас же, в темноте, не освещенный ни одним фонарем, он казался средоточием всего странного и пугающего. Город словно раздвинулся в стороны, дома выросли, он стал огромным и страшноватым. Я шел впереди, и сердце ухало с каждым шагом. Город вокруг казался жуткой сказкой, и закрытые ставни лишь усугубляли страх и чувство опасности, исходящее от каждой пустой улицы. Я обернулся к Наташе.

– Может, рванем обратно?

Она неопределенно мотнула головой, и я сам себе ответил:

– Не, лучше не надо, плавание ночью на лодке еще никогда ничем хорошим не заканчивалось.

Мне внезапно стало казаться, что мы в какой-то кошмарной компьютерной игре, хреновом инди-проекте, где нет ни сюжета, ни особенной графики, а лишь плохо прорисованные домики, которые ленивый дизайнер, не желавший мучиться над интерьером и стеклами, закрыл ставнями. И внутри потому пусто, ничего нет и попасть туда можно, только случайно проскочив за текстуру.

И тут у меня вдруг появилась мысль – я понял, что́ мы еще не проверили, и обернулся. Наташа шла за мной как привязанная.

– Слушай, а ведь это же не православная церковь?

– А какая? Я, если честно, не понимаю.

– Ну, скорее всего, лютеранская, финской традиции. Ингрия.

– Ну какая еще Ингрия? Почему это сейчас важно? – Наташа начала заводиться.

– Тут раньше финны жили. Ижора. Это же Ингерманландия, ну?

– И как это поможет?

– У них у колокольни чаще всего свой вход сзади, и не факт, что он заперт, красть-то там нечего.

– Кирилл, тут и церковь заперта. О чем ты говоришь? Какая, в ж…, колокольня? – казалось, что Наташа сейчас взорвется.

Я попробовал разрядить обстановку:

– Ну, хотя бы пошли посмотрим, а там решим.

Она не стала дальше ругаться, а лишь мотнула головой. И на том спасибо.

На самом деле я должен был подумать об этом сразу, еще когда увидел церковь на картинке. Краснокирпичная простая колокольня, покрытая небольшой шатровой крышей. Наверное, меня слишком смутило название Старый Плёс, вот и не стал домысливать. Скорее всего, на оторванных страницах книги и содержалась история города, наверняка имевшего в те годы и финское название. Какие-нибудь «саари» – село, или что-то похожее. Здесь, где ни поскреби, везде проступают финские названия, так и не стертые временем и советской властью.

В отличие от православных церквей, у которых колокольня часто возводилась отдельной пристройкой, бережливые до скупости ингерманландцы чаще всего строили их единым зданием, без особых украшательств. Сзади колокольня имела свой проход для звонаря, не всегда запираемый на замок. Что там красть, кроме колоколов, да и те – как будешь на самом виду снимать?

Я еще раз подергал ручки церковной двери – заперто. Но странно заперто, непонятно: висячего замка и отверстия для ключа нет. Самое логичное, что мне пришло в голову, – священник запирал двери изнутри, а потом выходил, например, через заднюю дверь колокольни, куда мы сейчас и шли. Мы обошли церковь, потоптав по пути подзаброшенный цветник. Не специально, просто темнота стояла страшная – ни луны, ни фонарей, ни даже дальней городской засветки. Так и есть: вход в колокольню находился на месте, как я и предполагал, только был закрыт на солидную дверь. Так же было заперто и все остальное в этом городе. Наташа стояла рядом и смотрела на меня с немым укором. Чувствовалось, что она напугана, раздосадована и вообще на грани истерики. Надо было помочь ей, а как – я и сам не знал. Я просто стоял и ничего не делал. Стояла тишина, и лишь где-то далеко, на самой границе слышимого, ухала сова.

– Ну бывает, идея-то нормальная. С исполнением, как обычно, подкачали, – попытался то ли отшутиться, то ли оправдаться я.

А затем неожиданно, даже для самого себя я изо всех сил пнул запертую дверь. Ногу словно ударом тока пронзила резкая боль, раздался хруст – и дверь повисла на одной петле, приоткрывая черный, без малейшего просвета проход. Запахло сыростью и почему-то луком.

Я переступил на больную ногу и пнул дверь еще раз. Много усилий не потребовалось. От удара отломилась ржавая петля – и с громким шумом дверь упала внутрь коридора.

– Пошли?

– Ну не тут же стоять, – отозвалась Наташа. – Искренне надеюсь, что этот город не внесен ЮНЕСКО в список каких-нибудь особо охраняемых.

– За вечные ценности переживаешь?

– За тебя. Вот придет завтра сторож и заставит штраф платить за нанесенный ущерб.

Я попытался улыбнуться.

– Вот придет – и поговорим.

Сказать, что наверху было холодно, это ничего не сказать. Вроде и ветра не было, и высокие стены укрывали нас, но холод стоял собачий. В тесном закутке мы заняли почти всю площадку, усевшись валетом к стенкам друг напротив друга. Я отдал Наташе ветровку, но, судя по всему, это ее не спасало, она разве что зубами от холода не щелкала. Я снял кроссовки и мокрые носки. Холод – это, конечно, плохо. Но провести ночь в промокшей обуви – куда хуже, потом наверняка заболеешь.

На колокольне действительно красть было нечего – она представляла собой чуть закрытую от ветра площадку с дощатым полом. Колокол висел только один – то ли праздничный, то ли воскресный, самый большой из тех, что могли тут находиться, судя по подвесу. Зазвонных, малых колоколов не было вовсе. Тяги для того, чтобы звонить, тоже отсутствовали.

Я вытащил из кармана мобильник. Увы, сети не было по-прежнему. И, что обиднее всего, наверняка же тут отлично ловит кто-то из конкурентов «большой тройки». Зарядки пока оставалось еще больше половины, но, если телефон будет активно искать связь, подожрет он ее достаточно быстро. Я положил его рядом с собой, взял в руки камеру и стал рассматривать сделанные сегодня снимки. Вот за что люблю зеркалки, так это за отличную автономность.

Наташа сидела молча уже минут десять. Затем, словно в продолжение каких-то своих мыслей, задала вопрос:

– А может, мы здесь не случайно?

– Как это?

– Ну, смотри, ты же согласен, что творится хрень, магия, фигня какая-то?

Я кивнул.

– Вот. У тебя в жизни хоть раз раньше такое происходило? Было такое, что ты сталкивался с чем-то, что по-нормальному, как ни крути, не объясняется? Ну ведь это же жуть натуральная: тропинки исчезающие, город весь этот, закрытый ставнями. Тут еще неизвестно, есть там под ними что-то внутри? – Наташа просто угадывала мои мысли.

– Тоже думал об этом. А вдруг это что-то вроде декорации? Но вот церковь вроде серьезно сделана, добротно. И столько мелочей – вон и колокол на месте.

– Я не совсем об этом, ведь не случайно же нас сюда закинуло. Я вообще никуда не собиралась, а в итоге сижу черт-те где, дрожу от холода и боюсь как никогда в жизни. Должна же быть логика, что привела нас сюда?

– А у тебя в жизни часто по логике события происходят? У меня они вообще непонятно как навалены. Мне иногда кажется, что они как в тетрисе, просто валятся на тебя сверху, а ты уже сам пытаешься их хоть как-то затолкать в свою жизнь и найти смысл. А логики никакой нет. Мне тридцать семь, у меня жена, двое детей, и я вообще мечтал спокойно провести выходные, а вместо этого сижу неизвестно где с мокрыми ногами и дрожу от холода. В таком состоянии и думать не хочется. Последняя мысль, которая может мне прийти в голову, – что это не случайно, что здесь есть какой-то план.

– Ну или палка, – вдруг засмеялась Наташа.

– Какая палка?

– Из тетриса. Ты же сам сказал, что события валятся сверху, просто как фигурки в тетрисе. Помнишь, ты их всегда укладываешь и оставляешь один узкий проход, для длинной палки. Она выпадает, и все сразу становится гораздо проще. Нам реально нужна палка.

Я засмеялся.

– Если увижу, что такая штука валится с небес, то обязательно скажу. Да и вообще, я подумал, может быть, это я перепсиховал, а машина стоит чуть выше по реке? Я плыл, лодку сносило, вот и оказалось по итогу, что я искал ее чуть ниже по течению, чем надо.

– Кирилл, ты сам-то в это веришь?

– Не очень. Но иначе придется признать, что я попал в какую-то абсолютно невозможную ситуацию. А это совсем глупо. Может, завтра встанем с утра – и чары развеются.

– С чего бы это?

– Ну должна же ситуация пойти на улучшение. Как иначе?

Наташа улыбнулась:

– И что – правда, семья есть?

– Ага. Жена, сын и дочь. Старший в школу пошел, младшую еще в сад вожу. А к чему спрашиваешь-то?

– Ты как женатый мужчина против не будешь, если я к тебе лягу? Мне кажется, что я от холода скоро просто сдохну.

– Ложись. И семья не против будет, я и сам жутко замерз. Только чур не приставать, мне в Бельдяжки нельзя, я женат.

Наташа пересела поближе, плотно прижалась, я обнял ее, и стало теплее.

– Про «не приставать» – это моя фраза. И вообще, в Бельдяжки ему нельзя, а в Старый Плёс поехал.

Может, она говорила что-то еще, но я уже не слышал, провалившись в такой нужный мне сейчас сон с надеждой на завтрашнее улучшение.

Глава 9

Я проснулся от очень болезненного ощущения: казалось, что кто-то ударил меня, причем изнутри. Я открыл глаза и понял, что надо мной звонит, раскачиваясь, колокол. Никого рядом не было, колокол звонил сам по себе низким, надтреснутым басом. Один удар, второй, третий.

И снова тишина. Колокол остановился. Он по-прежнему медленно раскачивался, но ничего не было слышно. Ужасно болела спина, привыкшая спать в нормальной кровати, а не скрючившись на колокольне. Что-то больно кольнуло в левой руке. Я посмотрел на нее и понял, что это Наташа вцепилась в нее ногтями. Сама она неотрывно смотрела на уже почти остановившийся колокол.

– Кирилл, вот что это было-то, на хрен?

Как мог, я попытался утешить ее:

– Ветер, наверное. Раскачал колокол, он и зазвонил. Ты даже не представляешь, как все звери в округе испугались. Наверняка они уже убегают отсюда с огромной скоростью. Хотя если это религиозные животные, то, может, и наоборот, мчат в нашу сторону.

Наташа криво усмехнулась:

– Как ты думаешь, а бобры верующие?

Я уже приготовился шутить, как вдруг услышал еще один звук, заставивший меня замереть на месте. Внутри от страха все свело, я не мог даже договорить начатую фразу, я сидел, слушал и ничего не мог сделать. Ошибки не было – где-то там, внизу, кто-то пел.

Наташа тоже услышала и дернулась.

– Ты слышишь?..

Я прервал ее на полуслове и закрыл рот рукой. Мы так и сидели в полнейшей темноте, как дикие животные, вслушиваясь в пение, больше похожее на плач. Сразу несколько человек, в основном женщины, пели что-то церковное жалобными и тонкими голосами. В воздухе запахло битумом.

Я убрал руку от Наташиного рта и попытался привстать, чтобы посмотреть, кто там поет.

– Только не вздумай слезать и проверять, кто это воет, – зашептала она.

Я присел на колени и попытался аккуратно выглянуть на улицу и рассмотреть поющих.

– Естественно. Что я, дебил?

Мы перешептывались, хотя вряд ли нас могли услышать поющие. Я осторожно посмотрел и увидел целую процессию с факелами. Людей не разобрать, видно лишь множество оранжевых огоньков и дым от них. Наверное, именно их запах я и принял за битумный.

Крыша закрывала мне часть здания, но видно было хорошо, что толпа выходила прямо из церкви, на колокольне которой мы укрылись. Судя по огонькам факелов, шли человек тридцать-сорок. Впереди растянувшейся по площади процессии были видны две группы, которые, судя по всему, что-то несли. Ночь и дрожащее пламя факелов мешали рассмотреть, что именно.

– Да это же похороны, – раздался Наташин шепот у меня над ухом. – Странные какие-то. Смотри, там женщины в каких-то странных головных уборах, похожих на старинные. И немного мужчин.

Судя по всему, зрение у Наташи было получше моего. Я повернул голову и увидел, что она тоже не выдержала и села наблюдать рядом со мной. Черт его знает, обернись кто из толпы – увидели бы они наши головы на колокольне или нет? Хотя рядом был факел, и глаза к темноте не привыкли, так что вряд ли они смогли бы нас заметить. Глухо щелкнули двери церкви – похоже, их закрыли после того, как оттуда вышли последние прихожане.

Я постарался еще раз прикинуть количество идущих. Много больше, чем я насчитал в первый раз, – человек шестьдесят. Последние только вышли, а первые группы вот-вот повернут в сторону пристани. С моим зрением было не разглядеть, что они там несут. Слышно было только пение, больше похожее на плач, то ли на непонятном языке, а может, просто очень неразборчивое.

– Наташ, ну какие похороны ночью, всегда же днем хоронят?

В ответ раздался возмущенный шепот:

– А то, что они сидели, закрывшись в церкви, тебя вообще не напрягает? При чем тут день или ночь? Это вообще хрень какая-то.

Я не нашел, что ответить. Еще буквально пять минут – и процессия скрылась за поворотом, а в воздухе растаяли последние куплеты этой длинной и непонятной песни.

К утру я уже был совсем никакой. Стоит ли говорить, что заснуть толком не получалось, все время что-то мерещилось, слышалось, и я вскакивал всю ночь, как ванька-встанька, пытаясь вслушиваться и всматриваться в тишину. У Наташи психика оказалась покрепче моей, и она уснула минут через двадцать после жуткого факельного шествия.

Вот и сейчас я сидел, ежился от холода и разглядывал кладку противоположной стенки колокольни, на которой мы сидели, а Наташа «давила на массу», завернувшись для тепла в мою куртку. Будить я ее не хотел, слезать с колокольни тоже пока смысла не было. Тучи за ночь так и не растащило, и из-под крыши колокольни торчало такое привычное идеально-серое небо августа в Ленобласти. Я достал мобильный, включил, надеясь на то, что наверху колокольни сеть возьмет. Ничего подобного, сети не было.

Я попытался прикинуть, что же нам делать, если машина так и не найдется. Самым разумным в сложившейся ситуации было бы идти по дороге, но ни Наташиной тропинки, ни моей мы вчера увидеть не смогли. Нужно будет еще раз проверить это сегодня. Если же ни транспорта, ни связи, ни даже дороги не будет, то нам останется самый простой и логичный вариант – Оредеж. Топать через болота без карты (да даже и с картой) я бы не стал.

Я уже рассказывал, что мы с братом и парой друзей не раз на плоту проходили Оредеж до самой реки Луги. Когда-то он был почти судоходным, но за последние десятилетия сильно обмелел, превратившись в ленивую реку, вяло текущую на юг Ленинградской области. Во-первых, по берегам стоит много деревень, то же Кремено – почти поселок, и, если я правильно помню, до него нам сплавляться всего пару десятков километров. При этом все места с перекатами, где нам приходилось вести плот мимо камней, идя рядом с ним по пояс в воде, остались выше. Нам предстоит тихое и спокойное путешествие. Да, придется изрядно помахать веслами, но зато самая большая опасность, что нам грозит, – это слепни и оводы, немилосердно жрущие всех, кто заплыл в эти места.

Странно, я даже не считал, что машину угнали. Ну и пусть не вижу я ее – на брелок-то она отзывается. Мне казалось произошедшее с нами каким-то хитрым фокусом, где нужно лишь выбраться из странного морока, прийти с другой стороны и убедиться, что все осталось прежним.

Глава 10

Судя по всему, жаворонок из Наташи бы не получился. Я растолкал ее через полчаса, когда рассвело до конца и стало очевидным, что сегодняшнее небо более светлым уже не станет. Она сонно и недобро смотрела на меня. Я, как мог, разъяснил ей свои идеи, она все время слушала, почти не перебивая. Когда я закончил заученным «Вопросы есть?», она все так же мрачно кивнула.

– А поесть у нас ничего нет? – и затем, словно извиняясь, добавила: – Просто вчера вроде на нервах забылось, а сейчас просто дико хочется жрать.

Мы снова забрались в тот же самый огородик и нарвали там огурцов и бурых, не спешащих желтеть помидоров. Затем вернулись на главную площадь, нашли в одном из проулков колонку и по очереди стали умываться, смывая с себя последние остатки ночного страха. Я начал мыть помидоры, понял, что помытые некуда положить, принесли-то мы их в карманах, и стал озираться по сторонам в поисках скамьи или завалинки. Мой взгляд упал на церковь, и я похолодел от страха. Тот ночной то ли морок, то ли наваждение происходил в реальности. Одна из створок церковной двери была приоткрыта, а здоровенный амбарный замок лежал рядом.

Сразу же я показал на открытую дверь Наташе. Присмотревшись, она громко и затейливо выругалась:

– То есть это не сон был с похоронами?

Я кивнул.

– Похоже, что не сон. Тогда где все участники процессии? В церкви сидят?

– Посмотрим, что там?

Я начал рассовывать мокрые помидоры и огурцы по карманам.

– Пошли посмотрим, самому интересно.

В церкви никого не было. Пустая и гулкая, лишь внутри ряды скамеек да распятие, подвешенное повыше. Я прошел в центр зала. Насколько я понимал, церковь лютеранская: иконостаса нет, ларька по продаже свечей и иконок – тоже. Зато в одном из углов сделано что-то вроде детской комнаты, поставлены несколько столиков, стеллаж с книжками.

– Давай тут поедим и пойдем смотреть, куда ушла эта вчерашняя процессия и кого они хоронили?

Я не был уверен, что вчера мы видели похороны, но кивнул, не желая спорить. Наташа забрала у меня овощи и начала раскладывать их на столе, а я пошел смотреть на книжную полку. С детства у меня такая любовь. Папа с мамой до сих пор шутят, что мои единственные друзья с раннего детства – это буковки, а брат считает, что я читаю все с одинаковым удовольствием, не исключая этикеток на освежителе воздуха.

Продолжить чтение