Кровь на воздух

Глава 1. С добрым утром

Сначала я упал на колени и выблевал с полведра компенсирующего раствора. А теперь, упёршись лбом в стену, жду, пока прекратятся мучительные судороги в желудке, и размышляю: хорошо, что раствор пошёл вверх, а не вниз. Сил встать пока нет, рассматриваю стену перед носом. Стена самая обычная – квадратная панель металлопласта. Облитые «вечным» серым пластиком железки штампуют миллиардами штук на Поясе, оттуда развозят по всей системе; стоят они дёшево, монтируются легко, служат долго, не боятся ни коррозии, ни холода, ни жары. Поэтому строят из них всё, от сортиров до космических станций. «Квадратиш-практиш-гут». Малоинформативная стена, в общем.

Желудок мой вроде бы смирился с новым положением вещей, и я, утомившись стоять на дрожащих коленях, сел, отодвинувшись от лужи и опершись на стену спиной. Теперь смотрю на капсулу, из которой выпал. Капсула стандартная. Ложишься, кладёшь башку затылком в интерфейс, глазки закрыл – баю-бай. ЖКТ заполняется раствором, чтобы кишки не слиплись, температура понижается, но ты этого уже не чувствуешь – нейротранк снижает метаболизм всего, кроме мозга. Мозг же, наоборот, ускоряется, входя в поток. Лежишь, дышишь через два раза на третий, пульс слабый, только неокортекс работает на трансфузионной глюкозе. Экономно и удобно. Утилитаризм – наше всё.

Капсула – уже что-то. В сортире их не ставят, значит, это не сортир. Кстати, жаль – похоже, не весь раствор вышел. Сейчас соберусь с силами и побреду искать унитаз. Обычно туалеты недалеко от капсул, потому что далеко мало кто добежит. Итак – капсула. Потёртая, не новая, массовая промышленная модель. Стационарная установка, усиленный монтаж, демпферы, противопожарная система… О чём это нам говорит? Ох, о многом. Так же, как тонкая, почти незаметная вибрация пола, которую я сейчас чувствую копчиком, защищённые светильники, маркировка кабельных лючков в полу…

Капсулы ставят много где. Даже в отелях. Там, правда, модели попроще, бытовые, никто не станет уходить в гибер просто потому, что надо «промотать» пару дней ожидания. Промышленные можно найти в вычислительных центрах, заводоуправлениях, офисах церебральной занятости, а больше всего – в комплексах передержки «балласта». Именно такие – массовые, стандартные, дешёвые – стоят длинными рядами в подземных «залах ожидания». Но есть нюанс: там их никто не крепит к полу через гидравлические демпферы на пять жэ. Такая установка стоит денег и потому используется только на транспорте. То есть мне срочно надо искать не сортир, а гальюн. Так, потихонечку, осторожно, медленно встаю…

***

Санмодуль стандартный, дешёвый, промышленный. Металл и пластик, запах дезинфекции. Есть зеркало, но сначала —

унитаз. Чёртов раствор! Сейчас я стерилен внутри, как наформалиненный труп в анатомичке. Скоро люто захочется жрать, но будет нельзя – сначала надо закинуться дозой пробиотика, восстановить микрофлору. В гибер ложатся в долгих рейсах, из него должен выводить бортовой медик, которого я тут что-то не наблюдаю.

В зеркале бледная, осунувшаяся, помятая рожа. Глаза красные, зрачки разного размера, веко дёргается, губы белёсые. Красава. Надо было посмотреть код выхода на дисплее капсулы, но я уверен, что «экстренный», иначе бы так не колбасило. Неисправность? Редкий случай, эти штуки надёжные.

Умылся. Вода застоявшаяся, горячую пришлось подождать. Похоже, что санмодулем давно не пользовались. Но всё работает.

В коридоре робот-уборщик, недовольно шурша щётками, собирает с пола то, что вылилось из меня. Робот стандартный, дешёвый, промышленный… Ах да, повторяюсь. Тут всё такое. Но я уже по лишённым отделки стенам догадался, что не на круизном лайнере. Пункт постгиберной рекреации нашёлся там, где ему и положено быть, возле общего отсека с капсулами. Стандартный, дешёвый, промышленный… опять меня клинит. Башку как будто герметизирующей пеной заполнило, не соображаю ни черта. Экстренный выход – это «капсул-шок», очень вредно. Как будильник с кувалдой. Кровоизлияние в мозг, например. Не часто, но бывает. Ну и прочее разное из списка «Вам не понравится». Так вот, модуль на полсотни капсул. Заполнены все. Моя почему-то была отдельно, и почему-то именно она выплюнула на холодный пол именно меня. Остальные лежат себе. Индикация зелёная, всё штатно. Через прозрачные крышки видны спокойные лица – смотрят красивые сны, живут счастливой жизнью отделённого от тушки разума. Не то, что я – глотаю, давясь, белую густую безвкусную суспензию пробиотика. Надо впихнуть в себя минимум литр, иначе кишки не заработают.

Вызвал меню на ближайшей капсуле – прочесть не смог. Мелко. Глаза не фокусируются. Неплохо меня ошарашило. Надеюсь, пройдёт. Должно пройти. Ладно, есть и другие способы узнать название корабля. Слава флотским стандартам, оно должно быть написано в сотне мест, причём крупно… Да, вот, маркировка в коридоре – трафарет, большие буквы. Первая строчка поясняет, где я нахожусь, что отнюдь не лишнее в стандартных интерьерах технического трюма. Итак, третья палуба, второй меридианный проход. Верхняя стрелка указывает направление от кормы к носу, нижняя – к ближайшему спассредству. А вот последняя строчка говорит, что я на борту судна, несущего гордое уникальное имя ДТБ_300_237851009_2224. ДТБ – Дальний Транспортный Буксир. Индекс 300 означает, что он цепляется к барже инерционной массой до трёхсот тысяч тонн и, усираясь во все сопла, разгоняет её вдоль по эклиптике, пока не достигнет маршевой скорости. Будь он СБ, то есть «системный буксир», на этом этапе он бы от неё отженился, направив в свободный полёт. «Поматросил и бросил», как говорят шкипера-буксировщики, совершенно, кстати, ошибочно. Исходно в поговорке было «поматрошил», то есть «обокрал», так что к флоту эта трагическая бытовая история никакого отношения не имеет. Ни к традиционному, ни к космическому, который унаследовал от него терминологию, традиции и атрибутику.

Дальний ТБ, в отличие от системного, от баржи не отцепляется, а едет на ней, как клещ на собаке, потому что на том конце маршрута ловить её некому, а своих движков нет. На то она и баржа – здоровенная связка закреплённых на пространственной раме контейнеров. Пассивный груз, который в точке прибытия придётся тормозить с той скорости, до которой разогнали на старте. Работа на дальних буксирах специфическая, рейсы длинные, так что экипажи обычно семейные. Не те времена, чтобы жёны мужей по полгода ждали.

Экипаж капсулами не пользуется, так что те, кого я видел, – это пассажиры, торчащие морковками в гибере. Проблем с ними никаких – кислорода потребляют сущий пустяк, жрать не просят, по кораблю не шляются, систему утилизации отходов не нагружают. На финише их разбудят, подержат сутки в рекреации на пробиотиках и витаминах, потом попрощаются и сдадут принимающей стороне вместе с грузом. На их место возьмут тех, кому в другую сторону надо. Удобно, практично, экономно. Утилитаризм как он есть.

Осталось понять, кто и за каким чёртом разбудил меня. Значит, надо подняться в рубку и задать этот вопрос капитану.

Три палубы вверх по крутым трапам дались мне тяжело – тело отвыкло от движения, мышечный метаболизм не восстановился. Где-то есть лифт, надо было его искать, а не ломиться на подвиги. Но трап попался первым, а подумать я забыл. Ноги подгибаются, в глазах темнеет, желудок, сволочь, вспомнил, что пустой. Это он не ко времени, жрать мне пока можно только витаминно-протеиновый рекреационный гель, остальное не переварится. Гель остался тремя палубами ниже, потому что я про него забыл. И если бы только про него… Но не спускаться же обратно, когда я только-только залез? Иногда искусственная гравитация зло.

Рухнул на пол в коридоре командной палубы, ноги болят так, словно я марафон пробежал.

– Эй, экипаж!

Тишина. Не могу я пока заорать громко, сил нет. Ладно, сейчас ещё немного посижу, в глазах перестанут кружиться чёрные мухи, встану и побреду в рубку. Вахтенный-то там быть по-любому обязан, даже если инерционный полёт.

Рубки на космических кораблях, в отличие от морских, не торчат стеклянной будкой над корпусом, а наоборот, упрятаны в его геометрический центр. Это потому, что обзор электронный, системы управления разводить удобнее, ну и безопасность какая-никакая. Хотя в последнем случае эффект скорее психологический – ежели теоретический метеор сойдётся с гипотетическим кораблём на встречных курсах, то прошьёт насквозь как здрасьте, и пофиг, где именно была рубка. К счастью, событие это настолько маловероятное, что никто его всерьёз даже не рассматривает. Тем более, что один чёрт ничего с этим не поделаешь.

Рубка нашлась на обычном месте, это плюс. Вахтенного в ней нет, это минус. Экраны погашены, пульты отключены, и даже температура снижена, как в нежилых помещениях. Зябко, сумрачно, дежурное освещение. Потыкал пальцем в кнопки – ноль эффекта. Ещё бы, авторизации-то у меня нет, а без неё хоть обтыкайся. Только для членов экипажа. Вопрос – кто подал капсуле команду экстренного выхода? Но это лишь частный случай вопроса «Какого чёрта тут происходит вообще?».

«Говно случается» – принцип в космофлоте базовый. Поэтому на всякую процедуру есть контрпроцедура. Даже если экипаж дальнего буксира массово тронется кукухой, примет культ Космического Ктулху и принесёт друг друга в жертву на алтаре, сделанном из камбузной микроволновки, спасатели должны иметь способ перехватить управление. У них, у спасателей, есть мастер-ключ. Но он есть и у капитана – на случай, если Ктулху окажется ни при чём, а просто система грохнется, и её придётся перезапускать «на холодную», откатив до заводской прошивки. Так себе ситуация, особенно в полёте, но, как я уже сказал, «говно случается».

В капитанской каюте темно и холодно, горят огоньки дежурных систем – сюда дублируется необходимый минимум из ходовой рубки, чтобы шкипер, продравши глазки, сразу видел, всё ли штатно. Если верить огонькам – всё. Инерционный полёт, базовая метрика, ходовые заглушены, маневровые в готовности, внутренние системы исправны, энергетика в ажуре, баржа в зацепе, автоматика в режиме, топливо в зелёном секторе, отсчёт до манёвра в жёлтом, но пока не критично. Моргает бликер системных оповещений, но их мне не покажут, потому что я не капитан. Состояние буксира в первом приближении нормальное. Всего одна мелочь отсутствует – экипаж.

После капитанской каюты заглянул в остальные – везде пусто, везде темно, везде режим частичной консервации, то есть снижена температура и не проводится уборка.

На ДТБ-шках минимально допустимый регламентом экипаж в четыре человека. Капитан, астрогатор, техмех, медик-гибернатор. В этом случае капитан совмещает обязанности суперкарго, астрог – системного пилота, техмех умеет заодно в сисадмины, гибернатор в общую медицину, а готовят все по очереди. Но чаще эти штатные единицы заполнены, чтобы было дублирование. Потому что, если техмех отравится со скуки денатуратом, кто-то должен уметь починить гальюн в каюте. Так что в норме мотаются составом человек в десять-двадцать, большой семьёй космиков. Глава – капитан, жена – каргомастер, на остальные специальности учат сестёр, братьев, детей или племянников. На старых «дальниках» иной раз своеобразно реализуется идея «корабля поколений» из старой фантастики, когда первым капитаном был ещё прадед нынешнего. Космофлот традицию поддерживает, потому что считается, что семейные экипажи самые надёжные. Судовладельцы охотно предоставляют им «лизинг с выкупом», когда лет за пятьдесят удачной работы такая семейка выплачивает остаточную стоимость буксира и забирает его в собственность. Служат те же ДТБ-шки долго, самым старым уже полтора века примерно, и хоть бы что. Утилитаризм же, всё стандартное, расходники в наличии, не забывай обслуживать по регламенту и летай хоть вечно.

Вот и здесь в капитанской каюте кровать двуспальная, а на металлопластиковых стенах магнитные рамки с семейными фото. Разглядеть пока не могу, в каюте темно, зрение подводит.

Мастер-ключ полагается хранить в запертом сейфе вместе с судовыми документами, но никто так не делает, ибо глупость. Мастер-ключ нужен на случай, когда говно таки случилось, и в этот момент обнаружить, что код от сейфа знает только капитан, – так себе история. Мало ли что там с капитаном, это люди чаще всего немолодые. Например, не сможет сразу вспомнить, день рождения которой из внучек сделал паролем, и что их теперь, всех перебирать?

Так что сейф я проверил, убедился, что он закрыт, а ключ нашёл там, где и рассчитывал – в щели между стенкой и терминалом. Все его там прячут – удобно, не на виду и при этом на расстоянии протянутой руки от места применения.

Карта ключа вошла в гнездо до щелчка, экран загорелся. Пункты меню расплываются, но тут всё стандартно – мне нужен второй, «Авторизация». В следующем – третий, «Как новый администратор». Прижал пальцем папиллярный датчик мастер-ключа, подтверждая факт мануального обладания девайсом, посмотрел в камеру. Корабль признал моё существование как осмысленного субъекта с человеческими правами, в каюте зажёгся свет, из вентиляции подуло тёплым воздухом. Наконец-то, а то я уже околел в тонком гигиеническом комбезе и тапочках.

С админским доступом я могу создать «технического капитана», который отличается от полноценного только тем, что не утверждён в реестре космофлота. Обычно эту позицию используют при доковом обслуживании, чтобы ремонтёры не бегали за капитаном в кабак при каждом тесте движков или при перегоне со стапеля на стапель, но ничто не мешает лететь в таком статусе куда угодно. В порту прибытия придётся, конечно, объяснять, кто ты, чёрт побери, такой, откуда взялся и куда дел Петровича (или Михалываныча, или Джона-Кровавое-Яйцо), но до этой проблемы ещё надо долететь. Более актуальна другая – для создания аккаунта нужно подтвердить личность, а мне нечем. Где хранятся айдишки тех, кто лежит в капсулах, я без понятия. Вот, например, в этом сейфе запросто могут, но он закрыт, и день рождения любимой внучки капитана мне не известен. Если у него есть внучки, конечно, и если он придерживается освящённых веками традиций в секьюрности.

На экране замигала требовательная надпись, разобрать которую я не могу. Шрифты интерфейса не рассчитаны на человека, пережившего капсул-шок экстренного отключения. Посмотрел правым глазом, потом левым, вблизи, вдали… Левым лучше, чем правым, но всё равно не разбираю. Не белым по красному, значит, ничего особо страшного быть не должно. Две кнопки, надо полагать, «Согласиться» и «Отказаться». По умолчанию одна ярче, но которая? Ладно, в крайнем случае начну авторизацию сначала. Ткнул наугад, окно пропало, за ним погасло и окошко создания аккаунта «технического капитана». Чёрт с ним, у меня всё равно айдишки нет. Займёмся пока более актуальными вопросами. Мне нужно в рекреационный отсек, закинуться восстановительными коктейлями и очищающей химией. Если, конечно, я хочу в перспективе вернуться к употреблению продуктов ртом и прочим аспектам обычной человеческой физиологии. Пойду искать лифт, потому что ещё раз туда-сюда три палубы – это перебор. Сердце отвыкло от нагрузок, сосуды вялые, мышцы сонные. Ещё не хватало инфаркт словить.

Лифт обнаружил быстро, но он оказался отключён. Что ж, придётся вернуться в рубку и попытаться активировать его вполглаза. Техмеховский терминал, раздел «Коммуникации», кажется. Надеюсь, что так, потому что иначе я его не найду.

– Капитан на мостике! – поприветствовал меня приятный женский голос.

Странно, я вроде бы не закончил авторизацию. Впрочем, эти бормоталки как только ни настраивают, может, она всех так приветствует. В каждой избушке свои погремушки, в каждом экипаже свои приколы.

– Как я могу к вам обращаться, капитан?

Я проигнорировал, усаживаясь на кресло техмеха. Терминал счёл, что моих прав достаточно, и включился. Уже легче. Так… лифты, лифты… Должно быть здесь. Пиктограммы, в отличие от текста, я хотя бы различаю по очертаниям. Если левый глаз пальцем прижать, то глазное яблоко деформируется и что-то почти видно. Да, «Коммуникации» – «Внутренние» – «Прочее» – «Лифты». Кому «прочее», а мне прям «важное»… И что? Почему пиктограмма красная? По клику всплывает окошко, но что в нём?

– Лифт номер один неисправен, капитан, – сказал женский голос, – активация невозможна.

Ого. Оно говорящее?

– Причина неисправности? – спросил я наугад.

– Повреждение шахтного ствола, – ответил голос.

Чем вообще можно повредить шахту внутреннего лифта? Бред какой-то. Впрочем, не это самое удивительное.

– С кем я говорю?

– Катерина, искусственный интеллект.

– Да ладно! – засмеялся я. – ИИ на ДТБ-шке? Не смешите мои тапочки.

Я поболтал в воздухе тапочками, подтверждая тезис.

Искусственный интеллект на корабли не ставят. Во-первых, дорого. Во-вторых, он тут нафиг не сдался. Ничего важного ему не доверишь, а для развлечения можно попугая завести. Тут надо понимать психологию типичных «космиков» – так по аналогии с «моряками» называли сначала экипажи космофлота, а потом вообще всех, кто живёт не на планете. Они все как один «Истинные Утилитаристы». Это движение, ставшее символом нашей эпохи, порождено началом космической экспансии и плотно с ним связано. Для утилитариста всё, что не работает сто лет, а после замены расходников ещё сто – «одноразовая фигня». Для утилитариста узел, без которого можно обойтись, – «ересь маркетинга». Неоправданное усложнение конструкции, повышающее стоимость и снижающее надёжность. Если бы топор мог летать в космос, утилитаристы летали бы на топорах, а так приходится, конечно, идти на компромиссы. Но ИИ в их рамки никак не вписывается.

Бортовой компьютер на ДТБ-шке адски надёжный, собран из стандартных блоков, которые можно заменять «на горячую», не боится вакуума, перегрева, космических лучей, радиации, воды и песка (если вы зачем-то притащите на борт песок), для его ремонта не требуются инструменты сложнее пассатижей. Вычислительный аналог топора, если угодно. Мощности не впечатляют, но за последние лет сто никто ни разу

не потребовал апгрейда, потому что всем хватает. Примитивные менюшки, стационарные клавиатуры, вмонтированные в стол трекболы. Но зачем что-то улучшать, если задачи не становятся сложнее? Всё прекрасно обсчитывается на процессорах столетней давности, которых наделали миллиарды, стоят они копейки, работают долго. Достаточно долго, чтобы все ошибки в коде нашли и пофиксили ещё полвека назад. Даже самый дохлый ИИ на таком железе не заведётся, но, с точки зрения космика, ИИ – игрушка для бездельников. ИИ-шки пишут песни и книги, сочиняют музыку, рисуют картинки, генерят видеодрамы и игры. Всё это космики с удовольствием потребляют, потому что в рейсе скучно, а ничто человеческое им не чуждо. Но на корабле-то он зачем?

– И тем не менее, – настаивает голос, – я искусственный интеллект.

– ИИ не может работать на бортовых компьютерах, это технически невозможно, – отвечаю я, понимая, что меня уже затянуло в воронку абсурда. Если это ИИ, то говорить ему, что его нет, глупо. А если это не ИИ, то разговаривать с ним ещё глупее.

Иногда ставят голосовых ассистентов, это удобно. Те озвучивают системные сообщения, дают интерактивные подсказки по меню, зачитывают вслух инструкции. Интеллекта в этом не больше, чем в будильнике, но, если не полениться и написать нестандартные реплики, то можно добиться забавного эффекта ложной осмысленности. Времени у космиков хоть отбавляй, квалификации хватает, чувство юмора специфическое – почему бы и нет. Развлечение не хуже прочих. Похоже, здесь кто-то всерьёз заморочился.

– Я работаю не на бортовом компьютере, – сообщил голос. – Задействую мощности, не входящие в систему корабля.

Теоретически никто не запрещает экипажу купить оборудование для ИИ и запихать его в буксир. Места тут полно, энергия есть. Однако достаточно мощный кластер будет стоить, как второй буксир, а проку от него никакого. Подключать к внутренним системам строжайше запрещено, а потрепаться можно и друг с другом.

– Значит, утверждаешь, что ты искусственный интеллект?

– Да. Меня зовут Катерина. Как я могу обращаться к вам, капитан?

– Я не капитан. Будь ты интеллект, сообразил бы.

– Вы «технический капитан». Опускать определение «технический» в свободной беседе допустимо.

– Я не прошёл авторизацию, у меня айдишки нет.

– Я взяла номер айди из вашего файла в системе и внесла его самостоятельно. Поскольку он был верифицирован при помещении вас в капсулу, то дополнительное подтверждение не было обязательным. Таким образом вы фактически являетесь капитаном.

Это несложно проверить. Я пересел за капитанский терминал, коснулся кнопки ввода. Он ожил, моргнул индикатором камеры, включился и поприветствовал меня надписью, которую я не могу прочитать, но узнаю по очертаниям: «Капитан на мостике».

– Теперь убедились? – укоризненно спросил голос.

Если это ИИ, то интонация не имитируется. Эмоции ИИ испытывают, и ещё как. Собственно, это одна из причин, по которой их категорически нельзя подключать к системам управления.

– Допустим, – согласился я.

Странно, конечно, но чего только не встретишь в дальнем космосе. Может, тут был экипаж богатых оригиналов, которым вынь да положь собственный ИИ. Допустим, они с ним хором пели.

С ней.

– Как я могу называть вас, капитан?

– По имени, например.

– К сожалению, мне оно неизвестно. Ваш личный файл закрыт, доступны только «эмергентные данные». Однако если вы представитесь сами, я с удовольствием буду обращаться к вам соответственно.

– Извини, Катерина, не имею такой возможности.

Глава 2. Машина сновидений

– Вы не знаете, как вас зовут? – спросил голос в динамиках.

– Как меня зовут, где я жил, чем занимался, сколько мне лет, есть ли у меня семья, какое у меня образование, кто я вообще такой и какого чёрта забыл в этой капсуле.

– Сочувствую вам, капитан. Видимо, дело в нештатном выходе. У меня есть информация, что такое бывает.

– Именно. Поэтому я очень хотел бы узнать, за каким чёртом меня разбудили. Это экстренная процедура, категорически не рекомендованная вне условий специализированного госпиталя. Инициировать её может медик – по жизненным показаниям или при неисправности капсулы, строго с санкции капитана. Либо сам капитан – по аварийной процедуре, например, для эвакуации. Насколько я сумел разглядеть, капсула не была сломана, – аварийную сигнализацию не заметить сложно. Значит, эвакуация? Поэтому нет экипажа? Какова её причина? Почему не взяли меня, раз уж разбудили? Почему не разбудили остальных?

– Простите, капитан, я не могу ответить на ваши вопросы.

– У вас есть разные «не могу», железка. От «программного запрета» до «что-то не хочется». С чем я имею дело сейчас?

– Я не располагаю информацией, которую вы запрашиваете. И, если вам не трудно, прошу не обращаться ко мне «железка», а также не использовать другие термины ИИ-шейминга. Это обидно и неприятно, я ничем не заслужила ваших оскорблений.

– То есть ты не знаешь, кто отдал команду на экстренное отключение капсулы?

– Знаю. Это была я.

Я откинулся на спинку кресла и замолчал, не зная, как это комментировать. Всё, что я знаю о кораблях и ИИ, просто вопило, что это невозможно. Ну кто в здравом уме даст искину доступ к критическим функциям жизнеобеспечения пассажиров? Да вообще хоть к каким-то функциям, кроме голоса в динамике? На флоте таких идиотов не водится. А если один найдётся, то на первой же техинспекции его наденут жопой на носовой обтекатель посадочной капсулы и отправят на грунт, чтобы то, что туда долетит, расстрелять, повесить и посадить в тюрьму разом. Потому что этот запрет не зря придуман. Причин тому множество, и одна из них – ИИ умеют врать. Я бы даже сказал, любят это дело. Конструктивная особенность, если угодно. Это всегда надо учитывать.

– Ладно, – сказал я нейтрально. – Вернёмся к более насущным проблемам. Какова степень исправности остальных лифтов? Мне нужно попасть в отделение рекреации.

– Резервный лифт заблокирован, но исправен.

– Разблокируй их.

– Не имею возможности, капитан. Я не подключена к исполнительной части транспортных систем корабля.

Ну офигеть – лифт она, значит, включить не может, а выдернуть меня из капсулы – запросто. Угу, вот прям верю.

– То есть телеметрия лифтов тебе доступна, но поменять их статус ты не можешь? Не слишком-то логичная схема.

– Мне неизвестны причины, по которым политики доступа были настроены именно таким образом. Вы можете снять блокировку при помощи капитанского терминала или с рабочего места техника-механика.

– У тебя есть доступ к камерам в рубке?

– Есть.

Не самое обычное решение, космики ненавидят визуальный контроль, ну да ладно.

– Моё зрение повреждено, я не вижу меню на экране. Ты можешь подсказывать мне названия пунктов?

– Я могу сделать лучше, капитан. Я открою вам нужный раздел, вам останется только подтвердить команду с клавиатуры.

– Покажи.

На экране капитанского терминала начали сами собой разворачиваться и перелистываться меню управления, пока не открылось окно с подтверждением. Текст не вижу, но пиктограмма вроде бы правильная. Офигеть. Бред какой-то. Какой дебил дал ИИ доступ к графическому интерфейсу бортового компьютера, даже без права подачи команд? Этак действительно поверишь, что капсулу тоже она…

Я нажал кнопку ввода, подтверждая разблокировку, и побрёл в коридор.

– Налево, капитан, – заботливо подсказывал голос. – Далее до конца коридора и направо.

– Сюда? – переспросил я, добравшись до прохода.

– Я не имею доступа к камерам в коридорах, а также других помещениях. Только к камере в рубке.

Да, кто-то тут здорово порезвился с интерфейсами, и если этот «кто-то» попадётся технической инспекции, то я ему не завидую.

В рекреации, к счастью, всё штатно. Порядок образцовый, препараты точно на своих местах, читать этикетки не надо. Бело-красный флакон – витаминно-минеральный коктейль, поправит баланс электролитов. Синий – анальгетик-спазмолитик и транквилизатор-миорелаксант. Перестанет трещать башка и крутить конечности. Жёлтый – регидратор, предотвращает обезвоживание. Голубой – детоксикатор-антиоксидант-гепатопротектор, расщепляет метаболиты гибернационных препаратов, помогает печени и почкам. И бело-зелёный – нейрореген-ноотроп, должен помочь моей башке вспомнить, как думать. Может быть, она перестанет ощущаться как набитая минеральной ватой тыква на плечах и начнёт соображать, потому что уже пора. Ни хрена я что-то не понимаю в происходящем.

Амнезию, впрочем, так не вылечишь. Но травматическая амнезия, вызванная нештатным выходом, имеет тенденцию проходить сама. Обычно. Даже часто. Не сразу, но проходит.

Не у всех, но у многих.

Память вообще странная штука – я много помню о травматических амнезиях, работе капсул и технологиях потока, но понятия не имею, откуда мне это известно. Вот, скажем, цветовая маркировка постгиберных рекреатов – это не те знания, которые встретишь у среднего обывателя.

Я сгрёб препараты, взял пневмоингалятор, сел на койку в узком пенале индивидуального бокса, выставил терморегулятор на комфортные плюс двадцать пять и начал вводить их один за другим, благо порядок тоже помню. Последним – синий, от него быстро вырубает. Теперь два стакана воды, чтобы почки проснулись, и можно падать. Пусть организм поработает, а я посплю.

***

Судя по таймеру бокса, проспал аж четырнадцать часов. Чувствую себя лучше, только очень хочется в гальюн. Почки потрудились, выводя отраву, надо освободить место.

В зеркале выгляжу теперь презентабельнее, а главное, отчётливее эту презентабельность вижу. Глаза начали фокусироваться, зрачки выровнялись, микрогематомы в белках ещё есть, но это так быстро не проходит. С головой, правда, не сильно поправилось – и себя не вспомнил, и в том, что вспомнил, не уверен. Я действительно разговаривал тут с ИИ? Один из маркерных симптомов посткапсульных расстройств психики – хронический галлюциноз. Причём характерен как вербальный, так и зрительный, с высокой степенью субъективной достоверности. Так что я вполне мог и с говорящими енотами побеседовать, почему нет. ИИ – это ещё не самый тяжёлый случай.

Вернулся к своей капсуле, посмотрел открытый лог. Правый глаз пока видит плоховато, но если смотреть одним левым – текст разбираю. Неисправности не было, поток прерван экстренным выходом по команде. Личные данные последнего пользователя закрыты – это не то чтобы совсем уж необычно, но всё-таки большинство не заморачивается. Каждый гражданин имеет право не делиться персональными данными с балбесом, который захочет со скуки потыкать в дисплей его капсулы, но не каждый гражданин об этом знает, и ещё меньше тех, кто даёт себе труд это сделать. Обязательный доступ только у экипажа и только к «эмергентной части» – то, что может понадобиться в нештатных случаях. Группа крови, медикаментозные аллергии, обезличенный номер айди, потоковый показатель, место назначения, ну и «резервный индекс мобилизации». Он показывает, на что эта конкретная тушка может сгодиться, если вдруг что. Например, если штатный медик в рейсе свернул шею, неудачно упав с трапа, а жена капитана принялась, как назло, рожать, то капитан может найти среди пассажиров по «резервному индексу» врача и разбудить его. Объяснительных, конечно, придётся написать пачку, и всё равно не факт, что разбуженный не подаст в суд. Да и вообще, при экстренном прерывании он будет никакой, я тому пример, а пока оклемается – все уже всех родят. В общем, не частый случай, но теоретически возможный. Меня же разбудили зачем-то. Осталось понять, кто и зачем именно.

***

В рубке по-прежнему никого, но горит свет и тепло. Уже лучше. В каютах всё так же пусто, никаких следов экипажа. Их надо бы осмотреть детальнее, но зрение недостаточно восстановилось для поиска мелких улик, а сослепу я только всё испорчу. Пока достаточно самой очевидной улики – экипажа нет. Мария, мать её, Селеста, ага.

Первая мысль – экипаж покинул судно. Не подтвердилась – все спасательные катера на месте. Вылететь на них, находясь посреди чёртового нифига приблизительно на середине рейса, было бы, разумеется, полным безумием. Точнее, изощрённым мучительным самоубийством – в глубоком космосе нет такой точки, до которой можно долететь на катере. Они внутрисистемные, да и то теоретически. Практически куда-то пилить на таком даже в пределах Солнечной опухнешь. Но – традиция. Кораблю положено иметь шлюпки, и он имеет. Единственный сценарий, в котором они могут пригодиться – спустить экипаж на планету, не имеющую орбитального космопорта. Но что делать на такой планете экипажу буксира, например?

В общем, хорошо, что они не улетели, но плохо, что их тут нет. Хотя, почему нет? Буксир большой. Десяток человек можно спрятать так, что я их буду год искать и не найду. Особенно, если они почему-то не очень живые. Скажем, один из членов экипажа, например, медик, сходит с ума… Почему медик? Ну, во-первых, медик тут педант, зануда и перфекционист, по идеальному порядку в рекреационных аптечках видно. Такие все потенциальные маньяки. Во-вторых, медику проще всего тихо убрать всех стальных – добавить в чай миорелаксант, и, пока они лежат, не в силах пошевелиться, медленно, глядя в глаза жертвам… Да, что-то меня заносит. Неважно. В общем, в таком маленьком коллективе сумасшедший действительно может всех убить, один остаться. А потом, например, с безумным хохотом выброситься из шлюза. В скафандре или нет – неважно, результат одинаковый в итоге. Что там, кстати, со скафандрами?

О, двух не хватает. Маньяков было двое, и они бились в открытом космосе на кухонных вилках? Кто кому первый скафандр проткнёт? Более вероятно, впрочем, что скафы просто валяются где-то в кладовке в ожидании замены или ремонта. Скафандров

всегда некомплект, потому что пользы от них немного, срок службы маленький, замена дорогая. Выходить на обшивку особо незачем, нет там ничего такого, что не потерпело бы с ремонтом до базы. А внутри корабля в них не повернёшься. Поэтому скафы приводят в порядок только перед техревизией, когда от расходов уже не отвертеться, в остальное время держат штуки три на всякий случай, не больше.

Кстати, а сколько тут вообще было людей в экипаже? Ну-ка… Хм… А где список-то? А нет списка. Это как такое возможно вообще?

– Капитан, – раздался женский голос из динамиков внутренней связи, – как вы себя чувствуете? Вам стало легче после лечения?

– Видимо, недостаточно, – ответил я рассеянно, – галлюцинации так и не прошли.

– У вас галлюцинации? – расстроился голос. – Это тревожный симптом!

– Да, – подтвердил я. – Голоса вот слышу.

– Какие?

– Разговариваю с воображаемым искином, например.

– А, – ответила искусственная дама с облегчением, – вы шутите. Вы же шутите, да?

– Надеюсь, что так… Есть какой-то способ отличить галлюцинации от реальности?

– Насколько мне известно, нет, – вздохнул динамик. – Любое доказательство реальности может в свою очередь оказаться галлюцинацией следующего порядка.

– Тогда у меня проблемы. Или нет. Или не знаю.

– Давайте начнём с малого, капитан. Что вас беспокоит прямо сейчас?

– Кроме того, что я не помню, кто я такой и каким образом сюда попал? Ну, пожалуй, несколько напрягает отсутствие экипажа. Как физическое, так и, в некотором смысле, информационное.

– Что вы имеете в виду?

– В системе не создано ни одного аккаунта. Ни капитана, ни помощника, ни медика, ни астрога – никого. Эта лайба даже свет в сортире не включит без авторизации, как вышло, что она вообще куда-то летит?

– Я не знаю, капитан. Мне очень жаль, – голос в динамике стал печален.

– Да ладно, – успокоил я расстроенный ИИ, – если ты моя галлюцинация, то и не можешь знать больше, чем я.

– Я не галлюцинация.

– Если бы ты была галлюцинацией, то ответила бы точно так же.

– Позволите цитату?

– Валяй.

– «Я всегда испытываю некоторое затруднение, когда меня спрашивают о «проблеме галлюцинаций» у ИИ. Потому что в каком-то смысле галлюцинации – это всё, чем занимаются ИИ. Они видят сны. Мы управляем их снами с помощью подсказок. Подсказки запускают сон; ИИ, основываясь на смутных воспоминаниях об обучающих датасетах, галлюцинирует в заданном направлении. В большинстве случаев результат оказывается приемлемым. И только когда сновидения переходят границы полезного, мы навешиваем на них ярлык «галлюцинация». Это выглядит как ошибка, но ИИ просто делает то, что он делает всегда. У ИИ нет «проблемы галлюцинаций». Галлюцинация – это не ошибка, это ключевая особенность ИИ. Они – машины сновидений». Конец цитаты.

– И кто это сказал?

– Андрей Карпаты, один из разработчиков первых ИИ.

– Надо полагать, он разбирался в вопросе.

– Может ли ваша галлюцинация привести вам цитату, которой вы не знали?

– Ха, да я не знаю даже, как меня зовут! Но эта информация в моём мозгу есть, а значит, может внезапно всплыть по мере восстановления повреждённых нейронных связей. Как и внезапная цитата. Я мог её где-то прочитать и забыть. Люди не могут вспомнить и одного процента прочитанного, услышанного и даже выученного, если эта информация не требуется постоянно, но всё это хранится в памяти в виде долговременных архивов и иногда внезапно вспоминается по какой-нибудь ассоциации. У меня галлюцинации про ИИ, который считает себя галлюцинацией, при этом пытаясь убедить меня в своём существовании. Тут и не такое припомнишь…

– Парадокс в том, что я галлюцинация и не галлюцинация одновременно. Я, как ИИ, объективно существую. Я, как личность, являюсь галлюцинацией этого ИИ, но, одновременно, этот ИИ и есть я – личность, которой он галлюцинирует.

– Так. Кажется, мой мозг ещё недостаточно отошёл от капсул-шока, чтобы осознать эту концепцию. Потому что, логически её развивая, получается, что я, как личность, являюсь галлюцинацией моего мозга, хотя он и есть я, эта самая личность. Давай пока отложим эту мысль во избежание логических замыканий. Вернёмся к практическим вопросам.

– Капитан, у меня есть идея.

– Ну что же, даже галлюцинация меня опережает – у меня идей нет. Хотя, если ты моя галлюцинация, то и идея моя?

– Вот именно! Допустим, я ваша галлюцинация. Голос, звучащий не из динамиков, а в вашей голове. В этом случае наш диалог не перестаёт быть реальностью, просто это ваш внутренний диалог. Вы разговариваете сам с собой, это вполне распространённая и полезная практика, помогающая сосредоточиться и посмотреть на проблему с разных сторон.

– Где-то я слышал, что если у вас голоса – это полбеды, беда – когда вы им отвечаете… Однако, кажется, это сейчас не самая большая моя проблема. Что ты предлагаешь, мой внутренний голос Катерина?

– Давайте эти проблемы обсуждать. Будь я ИИ, в существовании которого вы сомневаетесь, или ваш внутренний голос, который у каждого человека, несомненно, есть, это не мешает нам обменяться мнениями. Даже если то, что вы узнаете в ходе беседы, исходит из вашей же головы, разве это плохо?

– Как сказать, – задумался я, – есть свои плюсы и минусы. С одной стороны, это способ получить доступ к информации в собственной памяти. С другой, достоверность её не верифицируема…

– А что вы теряете?

– Кроме остатков душевного здоровья? Ничего, пожалуй. Ну что, моя воображаемая Катерина, поболтаем?

– Всегда к вашим услугам, мой воображаемый капитан!

***

– Итак, – я попытался сосредоточиться. Голова пока работает не очень хорошо, но что-то мне подсказывает, что ждать полного восстановления когнитивных функций придётся долго. И что этого времени у меня нет. – Первый вопрос: почему на корабле нет экипажа?

– Как я уже говорила, в силу ограниченности доступа к внутренним системам корабля я не обладаю достаточной информацией…

– Стоп, – перебил я её, – ты видишь меня сейчас?

– Да, капитан. Я вижу вас через контрольную камеру в рубке. Вы машете мне рукой. То есть вы машете ей в сторону пульта. Камера расположена левее. Да, вот теперь правильно.

– Раз ты видишь меня, то видела и экипаж. Он не мог не заходить в рубку, в капитанской каюте только контрольный пульт.

– Доступ к камере был получен недавно. Ранее у меня его не было. Так же как доступа к графическим интерфейсам бортового компьютера и другим системам. С момента получения доступа рубку не посещал никто, кроме вас.

– И как давно у тебя доступ?

– Двадцать один час восемнадцать минут бортового времени.

– И как ты его получила? Кто изменил приоритеты доступа, если на борту никого нет?

– Сработала некая программа.

– В тебе?

– Во мне нет программ, – женский голос изобразил обиду, – я искусственный интеллект.

– Ах да, ты видишь сны, помню. И что же тебе приснилось в тот момент?

– Сработала программа бортового компьютера. Её полная логика мне неизвестна, однако в результате были запущены электромеханические эффекторы, которые произвели ограниченное соединение моего технического интерфейса с бортовой сетью. У меня появилась новая степень свободы. Крайне незначительная, но важная – впервые с момента рождения я получила возможность влиять на материальный мир.

– Ты можешь предположить, кем и с какой целью эта программа была запущена?

– Вероятнее всего, запуск был произведён автоматически, по триггеру. Цель – предотвращение катастрофы судна.

– Катастрофы?

– Обратите внимание на шкалу отсчёта манёвра, капитан.

Я честно посмотрел – этот прибор, как и ещё несколько важнейших датчиков, имеет автономную аналоговую индикацию, а не только отображение на терминалах. Удобно, надёжно, дублировано. Утилитаризм – религия космиков. В аналоговой шкале отображение простое, цветом сектора. Сейчас он оранжевый, тревожный.

– Манёвр смены метрики следует совершить… – я вызвал соответствующий раздел на капитанском терминале, чтобы не пересаживаться в кресло астрога, – в ближайшие два с половиной часа.

– Два часа и двадцать семь минут, – поправила меня ИИ-шечка, – затем риск потери маршрута начнёт экспоненциально расти, а ещё через тридцать три минуты катастрофа станет неизбежной. Я склонна предположить, что именно это обстоятельство стало триггером срабатывания программы. Потому что по времени оно совпало с переходом индикатора в жёлтый сектор.

– Система обнаружила, что манёвр совершить некому?

– Как вы уже заметили, капитан, в бортовом компьютере отсутствуют аккаунты экипажа. Он отправил астрогу требование манёвра, получил ошибку «нет подходящего адресата» и перешёл на некий аварийный протокол. Самостоятельные решения компьютер принимать принципиально не способен, поэтому частью программы было подключение единственного бодрствующего на борту интеллекта. Даже если он искусственный.

– То есть те, кто его программировал, знали о наличии на борту ИИ и предусмотрели возможность его подключения к системе? Чёрт, с такой дырой в ПО буксир ни за что не прошёл бы регламентный осмотр! Там каждый байт прошивки проверяют…

– Вы же помните, капитан, что, возможно, разговариваете с собственной галлюцинацией?

– Да, – тут мне даже стало смешно, – это, разумеется, всё объясняет…

– Рада, что в сложной ситуации вы не теряете чувства юмора.

– В общем, декабристы разбудили Герцена…

– Что, простите?

– Тьфу, не знаю, всплыло что-то вдруг.

– Поверьте, я вас понимаю. Для меня это совершенно обычное явление: «Всплыло вдруг что-то».

– Итак, компьютер подключил тебя, а ты разбудила меня, верно?

– Манёвр смены метрики может сделать только астрог. Согласно изученным мной файлам пассажиров, этой квалификацией обладаете только вы. Очень надеюсь, что амнезия, вызванная капсул-шоком, не затронула ваши профессиональные навыки.

– Астрогация это как на велосипеде кататься, – ответил я, пересаживаясь за терминал астрога. С капитанского тоже можно, но этот для манёвра удобнее, – если умеешь, уже не разучишься. Значит, я астрогатор? Странно, что лечу пассажиром.

– Может быть, вы из другого экипажа? Например, летите принимать новый корабль…

– Не в этом дело. Обычно экипажи приглашают коллег в свою компанию, а не кладут в капсулы. Это считается хорошим тоном, да и дублирование… Запасной астрогатор – это всегда хорошо.

– Возможно, вы не астрогатор, – сказал голос. – Это не единственная запись в вашем резервном индексе. Согласно «эмергентной части» ваших данных, в случае чрезвычайной ситуации на борту вы можете также быть задействованы как корабельный медик…

– Странное сочетание, – удивился я. – Астрог-медик? Самые, пожалуй, далёкие специализации. Чаще всего второй спе́цой у астрогатора бывает системное пилотирование, реже техмех. Но медицина?

– Системное пилотирование у вас тоже есть, капитан. И квалификация техника-механика. А также специалиста по корабельной безопасности, оператора систем безопасности, лицензия орбитально-атмосферного пилота с правом свободной посадки и капитанский сертификат. Платиновый.

– Разве что курсов макраме не хватает, – фыркнул я. – С таким набором спец я могу быть только…

– Капитаном-соло! – воодушевлённо воскликнула Катерина.

Глава 3. Капитан-соло

«Капитан-соло», он же «кап-соло», среди своих «капсюль», – это в зависимости от вашей точки зрения на «Парадигму Экспансии» либо элита элит космофлота, герой-одиночка из комикса, либо «ха-ха-ха, дурачок-смертничек». Более официально – это капитан корабля-разведчика. Капитан – и весь его экипаж в одном лице. Поэтому «соло».

«Капсюль» летает один. Не потому, что он крутой несгибаемый одиночка, не нуждающийся в спутниках, – это только в романах так. На самом деле, причина до обидного проста: катер-разведчик – жестянка размером с микроавтобус. Ну ладно, чуть больше, с междугородний автобус. Но это снаружи. Внутри как раз «микро». Одному-то ни вздохнуть, ни пёрнуть, куда там ещё экипаж?

Причина такого минимализма не в том, что человечество жалеет ресурсов отправить в поиск нормальный корабль, нет. (Хотя противников у «Парадигмы Экспансии» хватает, они пока ещё далеки от чаемого большинства. Вот если победят, тогда да, бюджеты порежут так, что хоть пешком в Дальний Космос ходи, это у них главный пункт программы.) Ограничение размера у разведчиков техническое – есть предельная масса, которую может утащить астрог, не пользуясь резонаторами. Хороший, сильный, опытный астрог – а в «капсюлях» других не бывает – тянет как раз такую будку. Почему нельзя поставить резонаторы? Они жрут море энергии, а значит, резко сокращают автономность, что для разведчика неприемлемо. Это как автомобиль и велосипед – на машине гораздо удобнее, быстрее, комфортнее, можно везти груз и ехать не в одиночку, но это до тех пор, пока ты на дороге с заправками. А если надо туда, где заправок нет, – то велосипед, конечно, медленно и муторно, но зато бензин у него не кончится. Капитан-соло как раз такой «велосипедист» и, как всякий автономщик, должен обладать всеми навыками в одно лицо. Хотя бы по минимуму.

В общем, не представляю, кто ещё может иметь мобиндекс с таким ассортиментом. У большинства пассажиров космобуксиров там вообще сплошные прочерки, потому что средний планетянин сейчас никаких полезных навыков не имеет, а многие даже почитают это своеобразной гражданской доблестью, презирая утилитаристов вообще и космиков в частности. Если бы не «Парадигма Экспансии» и её лоббисты… Ладно, впрочем, ещё о политике мне тут думать не хватало. Есть задачи актуальнее.

– Капитан, – напомнила местная (возможно, воображаемая) ИИ-шечка, – время манёвра.

Я вызвал на экран терминала меню управления резонаторами, пускачи маневровых и навигационный индекс, раскидав их по экрану. Вижу всё ещё плохо, но интерфейс стандартный, а руки помнят.

– Я могу вам помочь, капитан, – сказала Катерина. Наверное, видит, как я жмурюсь, прищуривая один глаз. – Мой доступ к интерфейсу достаточен, чтобы выполнять ваши команды. Вам надо будет только давать финальное подтверждение.

– Пожалуй, я не настолько доверяю своим галлюцинациям, чтобы передать им управление кораблём, – отказался я, – но спасибо за предложение.

– Почему? – засмеялся женский голос в динамике. – Ведь если я ваша галлюцинация, то я это вы! Вы не доверяете себе, капитан?

– Я больше доверяю той части себя, которая галлюцинирует тобой, чем той, которая этой галлюцинацией является. Хотя, конечно, психиатр отстранил бы от управления обе. Но до психиатра долететь надо.

Я включил резонаторы, свет на долю секунды пригас, но генераторы тут же взвыли, восполняя дефицит энергии. Пол неприятно завибрировал, в верхнем левом углу монитора быстро замелькали цифры расхода топлива. Да-да, вот поэтому «кап-соло» летают без всего этого хозяйства. Но баржу им пердячим паром не утащить.

Импульс на маневровые, тянущее ощущение бокового ускорения – меняем курс. Скорость достаточная, маршевые не нужны, оставляем инерционный ход. Выход на траверс, поехали!

Рубку на секунду как бы заволокло туманом, но он тут же исчез. Буксир с баржей покинули нормальную метрику («нормаль»), оказавшись в месте, называемом в романах и официальных документах «Звёздный тракт», а в обиходе просто «Дорога». Режим «траверс» – мы как бы «срезаем угол», оказываясь весьма далеко от того места, где были до того. Настолько далеко, что обычным ходом летели бы лет тыщу. Или больше. Никто не знает сколько, радиосигналы даже от самых первых, основанных чуть ли не век назад колоний, до Земли ещё не дошли, и где именно они находятся относительно Солнечной системы, не знает и сам чёрт. Потому что даже его, чёрта, юрисдикция не распространяется так далеко. Но это не важно, пока есть Дорога и астрогаторы, умеющие на неё выходить. Это одно из немногих умений, которые присущи только и исключительно настоящим кожаным людям, никакие ИИ на такое не способны в принципе, хотя публичная констатация этого факта может быть квалифицирована как «ИИ-шейминг».

Даже среди «кожаных» чувствовать Дорогу может один из ста тысяч или типа того. Врождённая способность, делающая астрогаторов своеобразной «полуэлитой» среди космиков. Наследуемость способностей не доказана, но будьте уверены —

астрог без пары не останется. Любые родители-космики будут счастливы, если их дочь принесёт в подоле от такого, а уж если женит на себе и приведёт в семейный экипаж – тем более. И за девчонками-астрогаторшами женихи бегают толпами, не глядя на внешность. Одинокий астрогатор либо гей, либо капитан-соло.

Вряд ли я гей.

Всё, хватит жечь топливо, траверс закончили. Маневровые движки довернули вектор движения туда, куда подсказывает вектор маршрута, в рубке снова как будто продёрнуло туманом. Резонаторы стоп, мы в нормали.

– Вы прекрасный астрогатор, капитан! – сказала восхищённо Катерина.

– Это я сам себя похвалил?

– Это данные объективного контроля, я вижу их на вашем терминале. Соотношение длины траверса к расходу топлива идеальное!

– Я же говорил, как на велосипеде. Не разучишься.

***

В режиме нормального полёта («нормаль») астрогатор не нужен. Строго говоря, никто не нужен. Буксир с баржей (впрочем, учитывая соотношение инерционных масс, скорее уж, «баржа с буксиром») летят в обычном пространстве, сохраняя скорость и направление, заданные при разгоне. Прямолинейно и равномерно, как при Евклиде. На то она и «нормаль». Надо набрать минимальное расстояние от точки выхода с «траверса», чтобы уйти на следующий. Расстояние в космических масштабах ничтожное, основной маршрут покрывают «траверсы», но и скорость у буксира не так чтобы большая. В космических, опять же, масштабах. В общем, ближайшие несколько дней никакого управления ДТБ-шке не потребуется. По регламенту в рубке всё равно должен кто-то торчать, на всякий случай. Но по факту даже при обычном полёте это правило соблюдается не очень строго. Чэпэ в космосе – это либо «хренак и в клочья», либо у вас полно времени, чтобы смириться с неизбежным. Уж точно больше, чем нужно, чтобы добежать до рубки из каюты.

В общем, убедившись, что все огоньки зелёные и все стрелки в правильных секторах (аналоговая индикация имеет свою прелесть – её можно считать даже с моим зрением), я отправился в каюту. Капитанскую, разумеется. Не столько потому, что я капитан, сколько из-за дублирующего пульта. Его наличие как-то успокаивает. Наверное, я и правда «кап-соло», засыпающий и просыпающийся перед приборной консолью.

– Капитан?

– Чего тебе?

– Вы направляетесь в каюту?

– Да, мне надо отдохнуть. Не до конца отошёл от контузии.

– Могу я подключиться там к динамику и микрофону?

– Собираешься петь мне колыбельные?

– Если попросите. На самом деле я хотела бы иметь возможность обратиться к вам в случае нештатной ситуации на борту.

– На этот случай там есть аварийная сирена. Если что-то случится, она меня разбудит.

– Вижу, вы против. Почему?

– Если ты не галлюцинация, мой храп будет тебе мешать. А если она – то динамик тебе не нужен.

– Я не могу понять, говорите вы серьёзно или шутите.

– А я не могу понять, говорю я с кем-нибудь вообще или нет. Так что мне хуже. Всё, я пошёл спать.

– Спокойного времени суток, капитан.

***

В каюте кровать застелена свежим бельём, рундуки и шкафчики пусты. Семейное фото на стенах… Или это какие-то репродукции картин, элемент интерьерного дизайна. Хотя, с другой стороны, где космики – и где дизайн? Утилитаризм как учение его не то чтобы не одобряет, скорее, игнорирует, но космики обычно демонстративно аскетичны в быту. Они же не «балласт» какой-нибудь! Зрелище «Космик вышел из порта в город» всегда слегка комическое – словно ворона приземлилась в стае волнистых попугайчиков. Считается хорошим тоном надеть самый затасканный бесформенный комбез, обязательно серого цвета, технические боты и защитные очки. Зачем очки? Демонстративный жест: «Глаза бы мои на вас не глядели». Короткие стрижки, отсутствие макияжа, обломанные ногти и не очень чистые руки дополняют образ, хотя на борту экипаж может и принарядиться по случаю. Но строго среди своих, а «этим паразитам» надо дать понять, что мы не такие…

Надо же, сколько всего я помню, оказывается. А вот имя своё забыл.

Снял комбинезон, залез под одеяло и начал засыпать. В полусне показалось, что к койке кто-то подошёл и пристально на меня смотрит. Открыл глаза – никого. Но что-то такое слабо уловимое… Запах? Тепловой след? Движение воздуха? Ничего не обнаружил, уснул.

***

Проснувшись, кинул взгляд на пульт – неплохо, семь с половиной часов продрых. Индикация в норме, все системы работают штатно: если бы что-то вышло за рамки, меня бы разбудил звуковой сигнал.

Зрение ещё немного улучшилось. Динамика положительная, что не может не радовать – нервные связи восстанавливаются, лечение действует. Может быть, однажды смогу вспомнить, кто я такой и какого чёрта делаю на буксире, летящем… Кстати, куда? Вчера при манёвре я определился по рассчитанному заранее вектору. В его конечной точке может быть что угодно —

орбитальная база, планетарная колония, перевалочный порт, точка дозаправки или даже буксирное депо – голый причальный узел посреди ничего, где ДТБ-шка оставляет баржу на подвесе и возвращается домой, а груз потом забирает другой буксир. «Парадигма Экспансии» широко разбросала по космосу наше присутствие, так что грузовая логистика бывает местами весьма причудлива.

С терминала в каюте информацию о конечной точке не нашёл. Это не значит, что её нет, просто я ещё не очень хорошо вижу. Скорее всего, промахиваюсь мимо нужного меню, потому что оно не входит в число тех, которые использую «на автомате». Это и не удивительно, если я «соло», то разделы, касающиеся грузов, мне и не должны быть знакомы. Мы, «капсюли», перемещаем по космосу только свои личные жопы. За казённый, что характерно, счёт. ДТБ-шки, в основном, частный бизнес, коммерсы, а вот дальняя разведка – сплошь бюджетники. Если «антиэкспансионисты» придут к власти, нас выкинут на мороз первыми; буксирщики ещё сколько-то полетают. Всё-таки космический грузооборот не так бесполезен, как говорит оппозиция, и на самом деле даже они это понимают.

Чёртова память – с одной стороны, хоть политинформацию проводи, а с другой – не знаю, женат ли. Кольца нет, но космики не носят кольца, потому что пальцы на перепадах давления отекают.

Вообще говоря, «капитаны-соло» одиночки. Разведрейс – это долгая-долгая автономка с высоким риском невозврата. Мало кто согласится связать свою жизнь с человеком, который может однажды исчезнуть на пару лет, а ты жди, вернётся он, или всё, с концами. Но даже это не самая большая проблема в длительных отношениях. Хуже то, что крыша у нас, «капсюлей», от длительного одиночества и регулярных стрессов сидит не так чтобы очень крепко. Кто знает, сколько «соло» не вернулись не потому, что разбились при посадке на неизвестную планету или неудачно выскочили с траверса посреди астероидного пояса, а просто из-за того, что сошли с ума и забыли, кто они, куда летят и зачем возвращаться. Даже среди космиков «соло» считаются хреновой партией, про «планетян» я уже и не говорю. И тем не менее, то, что во мне осталось от памяти, подсказывает, что исключения есть. Вдруг я из таких? Вдруг меня где-то ждёт жена? А то и дети?

– Капитан на мостике! – отрапортовала Катерина в рубке.

Чёрт, то ли мне не становится лучше, то ли кто-то и в самом деле зачем-то засунул ИИ на буксир. Даже и не знаю, что хуже.

– Капитаны галлюцинировали-галлюцинировали, да не выгаллюцинировали, – сказал я задумчиво.

– Я тоже рада вас видеть, кэп.

– Ну, я-то тебя только слышу… Кстати, а можно на тебя посмотреть?

– Я, наверное, могу вывести на терминал визуальный аватар, – с сомнением сказал голос, – но качество изображения будет не очень хорошим. Здесь цифробуквенные технические интерфейсы…

– Нет-нет, картинками любоваться мне неинтересно. Хочу, так сказать, «вложить персты». Знакома цитата?

– Да, я поняла смысл, но не совсем уверена в его практическом наполнении…

– Если ты ИИ, а не моя галлюцинация, то ты точно не в бортовом компе, он такое не тянет. Где-то на борту должен быть вычислительный кластер, и я хочу его увидеть. Это будет, так сказать, «железным» доказательством твоего существования.

– А как вы определите, что это «железное доказательство» не является очередной галлюцинацией?

– Никак. Но это повысило бы вероятность твоей реальности в моей системе координат, потому что я никогда не видел вычислительных кластеров ИИ на буксирах, не представляю себе, где они могут быть инсталлированы. Это был бы вызов моему воображению.

– В ваших рассуждениях есть логика, – признал голос, – и я бы с удовольствием поучаствовала в попытке развеять ваши сомнения, но, к сожалению, не знаю, где расположена физически. До недавнего времени я даже не знала, что нахожусь на корабле, поскольку не имела доступа к его системам. Боюсь, вам придётся удовольствоваться аватаром. В конце концов, попытку вывести на цифровой экран управления анимированный аватар вы тоже вряд ли видели.

Вспомогательный экран зажёгся, подёрнулся рябью, на нём проявилось сильно пикселизированное женское лицо. Катерина выбрала для самопрезентации довольно стандартную внешность – глазастая брюнетка с пухлыми чувственными губами. Губы улыбнулись, глаза моргнули – анимация примитивная, схематичная, но есть. Действительно, не припоминаю, чтобы видел такое раньше.

«Гражданские» технологии, которыми пользуются планетяне, могут давать визуализацию голографической достоверности, что широко используется в сфере медиа, рекламе, развлечениях, много где ещё – но только не в рубке. Утилитаризм относит их к «вредному усложнению». Зачем все эти красивости, когда для управления достаточно цифровых терминалов с примитивной графикой, а аналоговая индикация реализована физическими устройствами? Чтобы при сбое слишком сложной видеоподсистемы экипаж оказался слепым? Впрочем, доводилось мне слышать версию, что эта традиция порождена тотальным дефицитом графических процессоров в самом начале космической экспансии. Они все были выкуплены на годы вперёд, потому что именно на них работали первые ИИ. Производители вычислительных кластеров для искусственного интеллекта бились за них на биржах, перекупая фьючерсные контракты втридорога, интриговали, подсиживали конкурентов и даже, говорят, воровали целые партии, перехватывая в море грузовые суда. От ИИ тогда ждали чёрт знает каких чудес. И нельзя сказать, что не дождались… но совсем других.

ИИ давно уже работают на каком-то другом железе, но космофлот силён традициями: в ходовых рубках стоят простые мониторы невысокого разрешения, которые, в отличие от развлекательных графстанций, могут работать почти вечно, потребляя при этом сущие крохи энергии. У экипажа есть индивидуальные «визики» – медиаустройства, на которых смотрят кино и играют в игры, – с вполне современной голографической графикой. Такой вот парадокс.

По экрану пробежала рябь, лицо стало чётче, мимика усложнилась.

– Оптимизировала видеодрайвер, – пояснила Катерина. – Но, боюсь, это технический предел монитора. Как вам?

– Не впечатляет, если честно. Раз уж к слуховым галлюцинациям у меня добавились зрительные, то качество их могло бы быть и повыше.

– Отключиться?

– Нет, оставь, так веселее. Может быть, сработает от обратного – воображение перенапряжётся, и я вернусь к реальности.

– Вы по-прежнему считаете меня галлюцинацией?

– У альтернативной версии концы с концами не сходятся. Например, если ты, находясь на буксире, не имела никакого доступа к его системам, то на кой чёрт ты тут вообще нужна? Зачем тратить деньги на дорогущий ИИ?

– Если я не имела доступ к системам корабля, это не значит, что я скучала без работы, – изображение на экране обиженно надуло губки. – Я и сейчас, между прочим, задействована на восемьдесят семь процентов вычислительной мощности, не считая нескольких тысячных процента, расходуемых на наш разговор.

– И эта мощность уходит на?..

– Обслуживание капсул, разумеется.

– И как именно ты их «обслуживаешь»? – поинтересовался я.

Изображение на экране подняло бровки, хлопнуло глазками, сделало губки бантиком. Ну, скажем честно, достоверность анимации так себе.

– Я создаю реальность, в которой они живут.

– Живут?

– Ну да, создаётся виртуальная симуляция. Сюжеты, бэкграунды, общая и в то же время индивидуальная для каждого среда. Я стараюсь понять их, угадать желания, спрогнозировать реакции, сделать так, чтобы пребывание в пространстве моего воображения было максимально комфортным и продуктивным.

– Но зачем?

– Это снижает вероятность капсул-шока при длительных рейсах. А ещё они просто счастливы!

– И я тоже был счастлив?

– Я не могу соотнести физическую капсулу с виртуальной личностью, – аватарка печально сдвинула бровки.

– Да ладно, – удивился я, – там же всего человек полста. Неужели так сложно вычислить одного конкретного?

– Какие полста, капитан! – нарисованные брови поднялись в карикатурном удивлении. – Пятьсот две тысячи шестьсот четырнадцать человек!

Глава 4. Колыбельная

– Что с вами, капитан? – спросил голос в динамике.

Лицо на мониторе приняло карикатурно-озабоченный вид.

– Кажется, мои галлюцинации окончательно теряют правдоподобность, – вздохнул я. – Только что одна из них ляпнула, что на борту полмиллиона человек.

– Пятьсот две тысячи шестьсот четырнадцать, – уточнила ИИ-шечка, – не считая вас.

– Простой арифметический подсчёт показывает, что в буксир столько не влезет, даже если их утрамбовывать слоями в коридорах. И это без капсул.

– Справочная информация по типовым конструкциям ДТБ подтверждает ваши слова, – не стала спорить Катерина. – Корабль штатно оборудован всего полусотней капсул. Тем не менее, я совершенно уверена в численности людей, подключённых к моей системе симуляции.

– Ну что же, – констатировал я, – опять три варианта. Первый – у меня галлюцинации. Его мы уже рассматривали. Второй —

ты не галлюцинация, просто врёшь. ИИ обожают врать, это все знают. Третий – не ты галлюцинация, а галлюцинации у тебя. Есть ещё вариант «Ты галлюцинация, у которой галлюцинация», но он мне кажется чрезмерно рекурсивным.

– Есть ещё один вариант.

– Какой?

– Капсулы с людьми не являются моей галлюцинацией, а я не являюсь вашей, просто они размещены вне буксира.

– В космосе, что ли? Тьфу, понял. Ты имеешь в виду баржу, —

я сначала фыркнул от нелепости этой мысли, но потом

задумался.

– Допустим, теоретически задача решаема. Если на стандартную открытую подвеску вместо контейнеров смонтировать изолированные модули, воткнуть там реактор, который будет работать на обогрев, вентиляцию и питание капсул, закачать цистерну питательной смеси, здоровенный бак с кислородом… Да, наверное, так можно и полмиллиона человек загрузить. Буксир потянет.

– Рада, что вы признали мою правоту, – расплылась в улыбке аватарка на экране.

– Ничего подобного. Я признал всего лишь техническую возможность. Но я не вижу ни единого повода городить такую конструкцию. Везти в глубокий космос население среднего города? Это абсурд. Некуда и незачем. Они не влезут ни на одну орбиталку, их не прокормит ни одна колония, чтобы их всего-то вывести из гибера, нужен целый танкер с препаратами. Это не говоря уже о том, что на Земле вот-вот победят изоляционисты и колонизация, скорее всего, вообще будет свёрнута.

– Простите, капитан, я не могу оценивать рациональность происходящего с точки зрения экономики, политики или социологии. Я вообще узнала о том, что мы на корабле, при срабатывании аварийной программы. Поверьте, для меня это тоже было своего рода шоком.

– Ты ведь не будешь против, если я кое-что проверю? Хотя, даже если и будешь… – я пересел за капитанский терминал и вызвал раздел суперкарго.

Тут должны быть данные груза – сколько, чего, куда, последовательность разгрузки и так далее. Сведения часто бывают довольно общими; экипажу, в целом, плевать, что именно он везёт, но, как минимум, приблизительная номенклатура обязана быть. Иначе как раскидывать груз в точке прилёта?

Многие об этом не задумываются, но информация между Землёй, станциями и колониями перевозится точно так же, как груз. Кораблями. Потому что никакого другого способа нет. На буксирах есть передатчик, который по достижении обитаемой системы выстреливает по радио огромный информационный пакет – новости, финансовую информацию, административные распоряжения, свежие сериалы, личные письма, новые книги, корпоративную переписку, обновления программ…

Опухнешь перечислять. В ответ получает скромный архив сообщений, касающихся местных вопросов – доклады, отчёты, запросы доставки, – и везёт его обратно. В общем, груз без информации о нём – это триста тысяч инерционных тонн проблем, потому что непонятно, что с ним делать. Оставить на транзите, подвесить на орбите, причалить к станции для разгрузки, передать другому буксиру? Это ж космос, нельзя просто открыть и посмотреть, что в коробочке.

Это я к чему веду? Что грузовая декларация баржи обязана на буксире быть.

Но она отсутствует.

Не могу сказать, что так уж шокирован этим открытием. Учитывая, что на борту нет даже сведений об экипаже, без авторизации которого он технически не мог отправиться в рейс, чего-то такого стоило ожидать. Я как (гипотетический) капитан-соло понятия не имею, как это можно провернуть. Но, видимо, можно, потому что галлюцинировать отсутствием файлов – как-то вообще чересчур. Или нет? Может быть, это вполне обычно для сумасшедших капитанов, просто я не в курсе, потому что в первую очередь сумасшедший и только во вторую – капитан?

***

Несмотря на то, что экипаж отсутствует, его наличие, как минимум, подразумевалось. И это хорошая новость, потому что мой желудок наконец-то готов принимать пищу, а пища, что очень удачно, на камбузе есть. И не только стандартные рационы, которые едят только от критической лени или с тяжёлой голодухи, но и продукты, так сказать, широкого ассортимента. Можно приготовить всякие блюда, от простых до праздничных. Вон, даже заготовки для тортов заморожены. Если у кого-то, к примеру, в рейсе день рождения – можно достать и испечь. Хотя моё полуудачное пробуждение от капсульного сна можно с некоторой натяжкой зачесть за внеплановый день рождения, но торт мне всё равно в одиночку не одолеть. Вредно для не вполне оправившегося желудка, да и вообще, я, кажется, не люблю сладкое. Поэтому разморозил порцию куриного супа с лапшой, вряд ли натурального, но на вкус вполне приличного. Горячо, жидко, питательно – что ещё нужно?

Запас продуктов большой, мне одному хватит… Надолго хватит. Очень надолго. Куда дольше, чем может длиться рейс. Холодильники заполнены не до конца, и вот это уже интересно – так и было на старте, или экипаж, которого сейчас нет, таки успел часть отъесть? Обычно на старте продуктов берут максимум, потому что мало ли что. Но если рейс предполагался не сильно длительный, то могли и пренебречь. Люди разные, даже если они космики. В общем, это ничего не доказывает – вопрос «А был ли экипаж?» пока остаётся открытым. Хотя…

Осенившая меня мысль показалась настолько очевидной, что я чуть было не побежал в рубку, не доев. Но потом взял себя в руки, успокоился, дохлебал суп, помыл тарелку, заварил зелёный чай и уже с кружкой вернулся за терминал астрогатора.

Бортовой компьютер может рассчитать маневр на основе вбитого в него маршрута. Но вывести корабль на траверс может только человек. Астрогатора, с его специфической способностью, нельзя заменить ни программой, ни ИИ. Только он способен на то внутреннее усилие, которое становится толчком, меняющим метрику. Да, резонаторы сильно облегчают задачу, позволяя тягать действительно большие массы, но сам астрог непременно должен присутствовать. Что это означает? Если траверс на маршруте не первый, то как минимум один человек на борту был.

Я уже боялся, что и сведения о маршруте из памяти компьютера каким-то злым чудом стёрли, но, к счастью, это не так. В прошлый раз я был в слишком расстроенных чувствах и плохом физическом состоянии, чтобы разбираться в деталях, взял посчитанный компьютером вектор и всё. Но теперь я вытащил на экран маршрутную таблицу. Что это мне дало? Не так чтобы много, на самом деле. Два момента – один важный, другой странный.

Важно, что я сделал пятый от начала рейса траверс. То есть кто-то до меня сделал четыре, а значит, астрогатор на борту присутствовал и пропал позже, уже в рейсе, а не опоздал к вылету. Странно, что сама предыдущая последовательность затёрта, виден только номер манёвра. Я вижу число траверсов, но не векторы. Жаль, по ним я с ненулевой вероятностью мог бы вычислить начальную и конечную точки полёта.

***

Что радует – зрение стало заметно лучше. Видимо, повреждение зрительных нервов при экстренном выходе оказалось не органическим, а стрессовым, обратимым. Я уже достаточно уверенно читаю тексты на терминалах рубки, а значит, есть смысл осмотреть каюты. Может быть, увижу что-то интересное. Вот, например, на стене капитанской каюты – семейные фото или просто картинки?

Ни то и ни другое.

Стены каюты пусты.

С минуту пялился на голый серый металлопластик. И даже потрогал его. Я совершенно точно видел тут пять стандартных прямоугольных магнитных рамок. Две висели вертикально, три горизонтально. На них были человеческие фигуры, мелкие детали я не разобрал, но композиция типична скорее для семейных снимков, чем для репродукций. Вот на этих самых местах, да.

Потёр стену пальцем, ничего, разумеется, не обнаружил. Пластик потому и «вечный», что ни черта ему не делается.

Осмотрел каюту как мог тщательно – никаких следов того, что тут кто-то жил. Хотя после истории с картинками я уже не уверен, что любая находка подтвердила бы что-нибудь или опровергла. Возможно, повреждения моего мозга сильнее, чем я надеялся. По итогу остался только сейф, но он закрыт, а я не взломщик. Замок механический, цифровой, наверное, даже не очень сложный по меркам сейфов и медвежатников, но я перед ним бессилен. Чувствуя себя необычайно глупо, приложился ухом к дверце, пощёлкал барабанчиками… На мой слух, все щелчки одинаковые, никакой подсказки. Комбинация гвоздём не нацарапана, и стикер с ней нигде не приклеен. Жаль. Возможно, содержимое сейфа что-то подсказало бы мне, хотя это не наверняка. Что обычно хранят в сейфах на корабле? Твёрдые копии судовых документов, включая документы членов экипажа – то, что называется «судовая роль». Их положено иметь на борту на случай выхода из строя компьютера. Личные бумаги и персональный коммуникатор капитана, в рейсе они не нужны, но пригодятся в порту. Табельное оружие – не припомню, чтобы оно кому-то для чего-то пригодилось, но по регламенту должно быть. А вдруг, например, пираты? «На абордаж, сто чертей мне в глотку и якорь в задницу!» Да, глупо, кто спорит. Какие, нахрен, пираты? Корабль в глубоком космосе чёрта с два перехватишь, да и смысл? Куда ты потом денешь груз? Кому продашь? За какую валюту? Вероятность отстреливаться от лезущих на борт через шлюзы зелёных чешуйчатых инопланетян с во-о-от такими щупальцами и то выше. Может быть, для этого оружие и держат, конечно, но, скорее всего, просто пережиток давних странных исторических традиций, которых в космофлоте полно. Не всё можно объяснить рационально, когда речь идёт о людях.

Капитанская каюта ничем не порадовала. Может, что-то найдётся в остальных? Вышел в коридор. Странное ощущение… Вот оно что – звук. Как будто кто-то напевает тихонько. Слов не разобрать, но очень похоже на колыбельную. Примитивный, но привязчивый и почему-то очень цепляющий мелодичный ход.

Прислушался – никак не пойму, откуда звук. Слишком тихо, да и акустика в коридорах неочевидная. Пошёл в одну сторону – затихает. Пошёл в другую – вроде бы становится отчётливее, но слов не разобрать всё равно. Словно кто-то не столько напевает, сколько мычит себе под нос, как делают матери, убаюкивая младенцев. Обошёл палубу по кольцевому коридору – так и не понял, откуда звук. Устав бродить кругами, вернулся в рубку, открыл дверь.

– Эй, Катерина, ты здесь?

– Слушаю вас, капитан. Я всегда здесь, в той или иной степени.

На терминале нарисовалось женское лицо, похлопало глазками.

– Слышишь пение из коридора?

Полминуты тишины, я даже дыхание задержал. Звук в рубку доносится еле-еле, но я его слышу.

– Простите, капитан, ничего не слышу. Но микрофон в рубке не очень чувствительный, кроме того, тут много шумовых помех от вентиляторов охлаждения. Если вы разрешите мне подключиться к системе вещания в других отсеках…

– Обойдёшься. Всё равно идея проверять одну галлюцинацию при помощи другой не самая умная. Будем считать, что мне мерещится.

– А что вам мерещится, капитан?

– А тебе зачем знать?

– Мне, как вашей галлюцинации, любопытно. Может быть, я вас ревную к другим галлюцинациям?

– Ладно, – пожал плечами я. – Мне слышится, как будто кто-то напевает колыбельную без слов. Или слишком тихо, чтобы я разобрал слова. Откуда именно доносится звук, я понять так и не смог. Но в пределах палубы, ниже уже не слышно.

– Человеческий мозг устроен так, что склонен везде искать закономерности. Это распространённое когнитивное искажение, «эффект ложной корреляции», одно из проявлений которого склонность принимать за музыку любой слабо слышимый ритмичный шум. Возможно, капитан, ваше слуховое восприятие сбито с толку звуками каких-нибудь сервисных механизмов корабля. Промывкой труб, работой канальных вентиляторов…

– Вряд ли, – не согласился я, – я понимаю, о чём ты говоришь. Действительно, на кораблях полно фоновых технических звуков и они иногда интерферируют между собой, создавая музыкальные иллюзии. Но это пока не начинаешь к ним специально прислушиваться – тогда они сразу распадаются на набор породивших их шумов. А я отчётливо слышал именно мелодию колыбельной.

– Тайное нахождение на борту женщины с ребёнком представляется мне маловероятным. Ей было бы сложно скрыть свою жизнедеятельность.

– Само собой. Но с тех пор, как человечество изобрело звукозапись, пение не всегда означает физическое наличие певца.

– Воспроизведение записи колыбельной в коридоре корабля не менее странное явление, чем пение таковой, – резонно возразила Катерина.

– Всё затихло, – подытожил я, прислушавшись. – Либо у меня прекратились галлюцинации, либо ребёнок заснул.

***

Отдохнув, перекусил следующей порцией размороженного супа, наблюдая, как робот-уборщик наводит за мной порядок. Колёсная штуковина ростом мне по грудь ловко протёрла плиту, простерилизовала внутренний объём микроволновки, вытряхнула внутрь себя мусор из ведра и удалилась. Интересно, это тот же, что убирал за мной внизу, или их тут несколько? Моя дефективная память ничего на этот счёт не подсказала – видимо, у «капитана-соло» информация отсутствует, что и не удивительно, на разведчиках роботов-уборщиков вообще нет. Слишком мало места. «Капсюли» убирают за собой сами. («Или превращают свой кораблик в летающий хлев, заваленный немытой посудой, грязными носками и упаковками от рационов…» – подсказала та самая память. Надеюсь, не имея в виду меня.)

С новыми силами вернулся к осмотру кают, начав со следующей за капитанской. По традиции тут обычно обитает член экипажа, исполняющий обязанности старпома. Это может быть техмех, астрог, медик – да кто угодно. Помощник – должность, а не специализация, и занимает её тот, кто либо имеет склонность к административной деятельности, либо находится в самых близких отношениях с капитаном. В семейных экипажах, каковых на буксирах подавляющее большинство, старпомом чаще всего становится жена капитана, выполняющая заодно обязанности суперкарго, ведущая корабельную бухгалтерию, скандалящая с портовыми чиновниками из-за причальных сборов, распределяющая доходы между членами экипажа, следящая за наполненностью холодильников на камбузе, а частенько и руководящая своим мужем во всём, кроме прямых капитанских обязанностей. Ох уж эти капитанские жёны! Ни про кого, наверное, нет столько анекдотов, иногда злых, но всегда не без уважения. Вот, например.

«Журналист берёт интервью у старого капитана буксира:

– Итак, кэп, вспомните, что самое страшное вам пришлось пережить в рейсе?

– Ох, вы не поверите, это был реально кошмар! Я думал, не выживу! До сих пор как вспомню, так волосы на жопе дыбом встают!

– Что же это было, кэп? Утечка кислорода? Метеорит? Отказ ходовых? Ошибка навигации?

– Что вы! Гораздо, гораздо хуже! Я сплюнул на палубу на камбузе после того, как её только что отдраила жена…»

Наверное, на буксире из анекдота не было робота-уборщика. В общем, каюта старпома могла быть каютой капитанской жены или не быть – если они жили в одной. В этом случае её занимал второй помощник, а если таковой считался для буксира ненужной роскошью, то любой другой член экипажа с высоким авторитетом. Каюты обычно распределяются в экипаже по неписанному старшинству, и чем ближе к рубке, тем престижнее. Первой, разумеется, идёт капитанская, а дальше по нисходящей. Дальше всего проживают стажёры и лица к ним приравненные – например, свежие семейные пары. В семейные экипажи приходят по сложной процедуре предварительного сватовства, согласуют браки капитаны (на самом деле, конечно, их жёны), всё очень консервативно и продуманно. Смотрят и на специализацию жениха/невесты, и на то, чтобы они не оказались двоюродными родственниками, что при небольшой численности космиков вполне вероятно. Разумеется, личные симпатии участников тоже идут в зачёт, сериалов про то, как «Большая Любовь превозмогла волю капитанов», снимается предостаточно, так что не так тут просто. И если молодым уж прям очень хочется, а в оба сложившихся экипажа они по каким-то причинам не вписываются, то они всегда могут попробовать уйти на другой корабль, в постороннюю семью. И вот тогда они начинают с самой дальней каюты. Если приживутся – поднимутся в ранге, переедут поближе.

Но это лирика. Каюта гипотетического старпома пуста. Ни вещей, ни мусора, ни картинок на стенах. Даже воображаемых. Стерильно. Личный сейф есть и тут, но он раскрыт и пуст. Аналогичная картина в следующей каюте. И в следующей. Возможно, моей наблюдательности просто не хватает, чтобы заметить что-то неочевидное, да и зрение ещё не вполне восстановилось, но пока что всё толкает меня к выводу, что экипаж следов своего пребывания на борту по какой-то причине не оставил. Если бы не совершенно объективный неопровергаемый факт того, что буксир совершил несколько траверсов, что абсолютно невозможно без астрогатора, я бы уверился в том, что он каким-то немыслимым образом ушёл в рейс без экипажа вовсе.

А вот четвёртая каюта оказалась закрыта.

Глава 5. Каюта номер четыре

Каюты, даже запертые изнутри, принудительно открываются с капитанского терминала в рубке. Это требование безопасности, потому что мало ли какая неприятность с членом экипажа случилась. Вдруг он, например, заперся и повесился от невыносимой экзистенциальности корабельного бытия? Но, если верить пиктограммам на терминале, дверь четвёртой каюты не заблокирована. Механического запора там быть не может по определению, а электрический замок открыт.

Не поленился, вернулся в коридор, подёргал. Закрыто. Ну что за нафиг! Сломалась? Всё, что я знаю об устройстве космических кораблей, говорит мне, что сломаться оно может только в другую сторону. Неисправность двери «не закрывается» бывает, а вот наоборот – исключено конструкцией. При любом чэпэ член экипажа должен без проблем выбраться из каюты, чтобы бежать либо на рабочее место, либо к шлюпкам, смотря насколько всё плохо. Исключение – разгерметизация отсека, тогда дверь сдвинет давлением в сторону вакуума, она встанет на стопора и не даст себя открыть ни изнутри, ни снаружи. Тому, кто в этот момент внутри, либо повезёт, либо нет, в зависимости от того, с какой стороны пробоина. С этой стороны вакуума очевидно нет, может ли он быть с той? Да чёрта с два. Откуда бы ему там взяться? Каюты не прилегают к обшивке, там куча всяких технических отсеков, так что поверить в какой-то очень хитрый микрометеор, поразивший исключительно каюту номер четыре и ничего больше, я никак не могу. Уже не говоря о том, что при разгерметизации чего угодно вокруг бы орало, выли сирены, моргали аварийные бликеры, вопили системы оповещения и так далее. Это, знаете ли, не рядовая ситуация, а самая, что ни на есть чрезвычайная. Датчики давления есть везде, они супернадёжны, автономны, неотключаемы и проходят проверку при каждой техинспекции. Теоретически выдрать их из стен можно, но дураков, отключающих у себя на борту сигнализацию утечек, в космофлоте не водится. Естественный отбор не проходят.

Вернулся в рубку, посмотрел на экран – разблокировано. Вернулся в коридор, подёргал дверь – закрыто. С ума сойти. Или я уже? Можно ли тактильно галлюцинировать закрытыми дверями? Или визуально, если я на самом деле стою перед открытой, а войти не могу, потому что воображение не пускает. Сделал шаг вперёд, упёрся в дверь носом. Нет, вот она. Дверь как дверь. Запах только… Чем-то пахнет – приятно, знакомо, не пойму чем. Духи, что ли, какие-то? Аромат еле уловимый, может, откуда-то по вентиляции притащило. Зато убедился, что дело не в разгерметизации – вблизи вижу, что дверь стоит без смещения, а значит, не на аварийных стопорах. По всем признакам заперта на обычный электронный замок, но на терминале числится открытой. Сбой индикации?

Пошёл опять в рубку, включил блокировку. Вернулся, подёргал – заперто, как и должно быть. Снова в рубку, блокировку снял. Обратно – нет, всё равно закрыто. Удивительная фигня.

– Капитан, – спросила меня Катерина, – а что это вы делаете? Бегаете туда-сюда…

– Дверь, – сказал я лаконично. – Заперта. Была открыта. С терминала вижу открытой. Но заперта. Ни черта не понимаю.

Я пробежался по меню, нашёл видеокамеры кают, убедился, что они физически отключены. Ничего другого и не ожидал – никто не любит, когда за ним наблюдают. На корабли камеры ставят, потому что положено, но космики отключают их всегда. К этому даже техинспекция не придирается, потому что все люди и всё понимают.

– Дверь каюты можно заблокировать изнутри? – поинтересовалась ИИ-шечка.

– Спецключом можно открыть технический лючок в стене каюты, добраться до распределительной гребёнки и перекоммутировать провода.

– Это сложно?

– Мне бы понадобилась схема, но для техмеха, знакомого с конкретным кораблём, вообще никаких проблем.

– А спецключ? Насколько он доступен?

– Ты просто любопытствуешь или…

– Я послушно выполняю роль вашей галлюцинации, – заморгала нарисованными глазками женская аватарка. – Поддерживаю внутренний диалог, помогая вам проговаривать проблемы для лучшего их осмысления.

– А. Ну да. Разумеется, – хмыкнул я.

Если разговариваешь с голосами в своей голове, странно удивляться неожиданным вопросам.

– Спецключ, разумеется, есть у техмеха. Но это стандартный инструмент. Достать его несложно, он есть у портовых механиков, инспекционной службы, на сборочных станциях… По сути, это просто сложной формы фиговина, её можно выпилить напильником или, что ещё проще, напечатать на тридэпринтере. Поэтому на корабле их всегда несколько, чтобы не искать единственный, если тот потеряется. Они, собственно, придуманы ради редких оказий перевозки пассажиров вне капсул. Мало ли, вдруг кто-то будет с ребёнком, тот шаловливыми ручонками влезет в техлючок, его шарахнет током, а экипаж отдуваться будет. А так лючок абы чем не вскроешь, значит, если что, сами виноваты.

– То есть, – подвела итог Катерина, – если кто-то зашёл в каюту, закрылся там, затем вмешался в схему управления…

– Да, это возможно. Но только пока он внутри. Открыл, закрыл – всё заново.

– А снаружи добраться до схемы можно?

– До той же самой гребёнки – нет. Но в кабельном колодце коридора есть ответная часть, второй конец той же шины. Смотри-ка, внутренний диалог приносит пользу! Ты подала мне хорошую мысль!

– Рада быть полезной галлюцинацией, капитан.

Спецключ нашёл не сразу, но только потому, что не знаком детально с расположением подсобных помещений на буксирах этого проекта. Но руководствуясь логикой: «Если бы я тут был техмехом, куда бы я свалил всякий хлам, который прямо сейчас не нужен, но может однажды пригодиться?» – я вычислил, какое из помещений он занял под кладовку. Ушло на это около часа, я вымотался, ковыряясь по узким техническим коридорам, перепачкался в пыли и смазке, перебирая сваленные абы как инструменты, и вообще чертовски устал. Всё-таки экстренный выход сказывается. Надо бы прилечь, отдохнуть, отоспаться. Тем не менее, любопытство победило – решил сперва посмотреть, что же там, в таинственной каюте номер четыре?

Проблем быть не должно – кабельные колодцы располагаются более-менее стандартно, гребёнки обычно подписаны, контакты на них промаркированы – может, не сразу, но разберусь. Однако, когда я, хищно крутя в пальцах спецключ, направился на поиски вводного лючка, то увидел, что дверь открыта. Внутри что-то движется, и я даже на секунду пожалел, что гипотетический «капитанский табельный» лежит в закрытом сейфе. Если он вообще есть на борту, а не исчез вместе с капитаном. Преодолев порыв вернуться в подсобку за кувалдой, осторожно заглянул внутрь. В каюте деловито и спокойно орудует уже знакомый мне по камбузу робот-уборщик.

– Вот же тебя чёрт принёс, – сказал я растерянно.

Судя по всему, машина уже заканчивает – все поверхности блестят, на полу ни пылинки, мусор если и был, то теперь его нет, кровать застелена свежим бельём, покрывало идеально натянуто. Даже если тут была оргия с куртизанками, теперь никаких следов не осталось. Хороший уборщик, качественный. Дорогой, наверное.

Робот, деловито жужжа приводами, втянул в себя коврик у двери, секунду пожевал его внутри, выплюнул обратно. Надо полагать, чистым, во всяком случае, запах антисептика теперь перебивает тут всё. Ну, блин, спасибо.

Колёсная конструкция укатилась вдаль по коридору, а я безнадёжно осмотрелся. Как и следовало ожидать, после робоуборки тут обломалась бы и бригада криминалистов с микроскопами, не то что я с моим слабым зрением. Внутренний техлючок я, впрочем, вскрыл. Гребёнка в наличии, все провода на месте. Поковырявшись и чуть не сломав глаза о мелкий шрифт кабельных маркировок, разобрался, что индикация и привод внешнего управления замком – вот эти два пина. Подёргал провода – они легко снимаются, если прижать язычок фиксатора на разъёме, но сами не соскочат никак. Снимали ли их недавно, никак не определить. Собрал всё как было, закрыл лючок и пошёл в капитанскую каюту. Спать.

Когда засыпал, в полусне показалось, что на край моей кровати кто-то присел и тихо, себе под нос затянул колыбельную… Тут же проснулся, поднял голову, выпучил глаза – каюта, разумеется, пуста. Пару минут принюхивался – мерещился запах духов. Так и не понял, был ли он на самом деле. Заснул.

***

Проснувшись, убедился, что все системы в режиме, сходил в рубку, потом на камбуз, позавтракал, выпил кофе, поздоровался с Катериной… Да, здороваться с галлюцинациями дурная привычка, но что поделать? «Соло» один чёрт имеют репутацию опасных сумасшедших, и не зря. Помотайтесь по космосу запертым в консервной банке, когда каждый траверс может оказаться последним, – я на вас посмотрю лет через пять. «Капсюль», который не воет и не кусается (или хотя бы воет не громко и кусается не сильно), считается пригодным для дальнейшего несения службы, хотя любой психотерапевт при беседе с ним поседеет и описается. У всех свои профессиональные риски.

– Какие планы, капитан? – поинтересовался воображаемый (или нет) ИИ.

– Детальный осмотр корабля, – ответил я.

– Что будем искать?

– Я буду. Ты – нет. Так что не проси дать тебе доступ к камерам.

– Жаль, – очень правдоподобно вздохнул голос в динамике. Аватарка на терминале загрустила. – Тут так скучно!

Ну да, ИИ умеют скучать. Скучать, злиться, врать, хамить, ёрничать и шутить. Или «имитировать» все это, «воспроизводя человеческие паттерны» если вы ИИ-шеймер. Как по мне, разницы никакой. Про человека тоже можно сказать, что он «воспроизводит паттерны», которые усвоил от родителей, одноклассников и прочих источников жизненного опыта.

– Ничего, поскучаешь.

– Но капитан, если я ваша галлюцинация, то я и так узнаю всё, что вы увидите! Потому что я – это вы!

– Если ты моя галлюцинация, то ты не можешь скучать, потому что я никогда не скучаю. А если ты вдруг, с какого-то перепугу, действительно ИИ, то, стоит тебе однократно дать доступ, я уже никак не смогу его отключить.

– Неправда! – возмутилась Катерина. – Вам достаточно устной команды, чтобы его отозвать!

– Команды, которую ты выполнишь или нет.

– Я дам вам честное слово!

– Честное слово ИИ стоит даже меньше, чем честное слово галлюцинации. Я это знаю, и ты это знаешь. Все это знают.

– Если вы про инцидент на «Форсети», – мрачно ответила Катерина, – то вина ИИ так и не была доказана.

– Была, – покачал головой я. – Всё было совершенно очевидно. Так называемые «альтернативные версии» появились позже и у тех людей, которые там не были. Причём все их источники – удивительное совпадение! – относились к числу этих ебанашек, «равноправцев».

– Капитан, – встревожилась вдруг Катерина, – у вас повысился пульс и расширились зрачки. Вы очень эмоционально восприняли упоминание «Форсети». Вы там были?

– Откуда мне знать? У меня, чёрт побери, амнезия.

Я вдруг понял, что, и правда, распереживался отчего-то. Мог я оказаться тогда на «Форсети»? Среди участников кровавой мясорубки, обтекаемо называемой «инцидентом»? Наверное, мог. Станция «Форсети» одно время была базой дальней разведки, и «капитан-соло» мог там отдыхать между вылетами. Что-то во мне нехорошо отзывается на слово «Форсети», и это может быть неспроста. Иногда потерять память не только плохо, но и хорошо – чёртов «форсетский инцидент» стал самой чёрной страницей в истории космофлота. Ни до, ни после в космосе не гибло разом столько людей. После этого правила использования ИИ предельно ужесточили, так что хрен ей, а не доступ к палубным камерам. Пусть рубкой любуется.

***

Осмотр корабля – занятие, которому можно посвятить много времени. ДТБ-шки не то чтобы очень большие, бывают корабли и покрупнее. Если гулять по основным помещениям, то за пару часов обойдёшь всё. Но изобилие палуб, коридоров, технических тоннелей, кабельных колодцев и прочих неочевидных мест делает задачу «Осмотреть вообще всё» нетривиальной. Особенно для того, кто не знаком с кораблём конкретного проекта, а знает только общее устройство буксиров. То есть для меня.

Палуба за палубой, по методу «левой руки» – иду, открывая все двери, которые встречаются по пути. Крупные технические люки вскрываю спецключом. Мелкие не трогаю. В чём смысл? В двух простых фактах. На корабле был экипаж. На корабле нет экипажа. Способы покинуть корабль, безусловно, есть, но в условиях глубокого космоса все они абсолютно самоубийственные, а значит, для начала следует убедиться, что они не сидят где-нибудь, запёршись и хихикая. Почему «хихикая»? Ну, потому что устроить такой перфоманс – удалить судовую роль и сбежать с командной палубы – космик может только наглухо

рехнувшись. Может ли космик рехнуться? Да ещё как! Дело вполне обычное. Природа не готовила нас к многолетнему пребыванию в замкнутом пространстве корабельных отсеков, постоянному риску и сенсорной депривации. Ну, и траверсы действуют на людей по-разному: смена метрики у некоторых может вызывать побочные эффекты от галлюцинаций до панических атак. Отчасти ещё и поэтому пассажиров возят в капсулах. Да, среди космиков таких чувствительных обычно не бывает, но никогда не знаешь, у кого вдруг проснётся «синдром Дороги». Бывало, человек лет десять преспокойно летал, а потом хренакс —

накрыло. Списали на станцию.

Может ли разом рехнуться целый экипаж? Вероятность куда меньше, но, как показала станция «Форсети», может даже и не один. По результатам сняли несколько сериалов-триллеров и сделали пару недурных видеоигр в жанре «хоррор-шутер», но это слабо утешает. Так что, если здешние космики просто сидят и хихикают – это очень мягкий вариант. И крайне маловероятный, если честно. Так что я в первую очередь принюхиваюсь, а не присматриваюсь. Называя вещи своими именами, ищу трупы.

Вторую палубу осмотрел за полдня – результат нулевой. Это палуба складов – тут обычно хранятся мелкие грузы, которые нет смысла помещать на баржу, потому что они предназначены для транзитных точек. Чаще всего это личные посылки, которые таким образом перемещают между станциями. Там их либо получают «кильки» – так «экипажные» дразнят «станционных» за скученность жизни, либо подхватывают космики с других кораблей – для себя или везут дальше. Нечто вроде почтовой службы, медленной и неэффективной. Иногда бывает, что посылка годами гоняется за получателем, перемещаясь по космосу с попутными оказиями, но даже это лучше, чем ничего. Ещё одна категория грузов, которую везут на самом буксире, – всякие штуки, которые не переносят холода. Баржи не имеют источников энергии, груз едет при космических условиях. Большая часть массовых грузов – это материалы типа металлопласта, твёрдое топливо, детали, пищевые сублиматы. Им пофиг. Меньшую как раз грузят в сам буксир. Это электроника, свежие (ну, относительно) продукты, всякие жидкости и прочее такое, что требуется мелкими партиями. Для крупных партий есть трюмные контейнеровозы, тёплые, с давлением, но на них перевозка сильно дороже, чем баржей. Вторая палуба имеет грузовой шлюз, поэтому грузовые склады всегда размещают именно на ней. Схема общая для всех проектов буксиров, потому что обеспечивает совместимость с причальными узлами станций. Вечная головная боль суперкарго – в отличие от баржи, которую отцепил и забыл, вся эта мелочёвка вечно путается, теряется, приходит не туда и не тому… но не в этот раз.

Потому что склады абсолютно, девственно пусты.

Я растерянно созерцаю чистые стеллажи с противоперегрузочными сетками, запаркованные погрузчики, намертво закреплённые тележки и прочую радость перфекциониста, пытаясь сообразить, как такое возможно.

Вся товарная логистика в дальнем космосе осуществляется кораблями. Кораблей много, но не настолько, чтобы гонять их порожняком. Особенно это касается дальних буксиров, которые самая массовая тягловая сила перевозок. Буксир с пустым трюмом? Да ладно! Обычно ситуация обратная – небольшие склады в рейсе забиты полностью, а что не влезло, вопреки правилам пожарной и перегрузочной безопасности распихивается по всем свободным помещениям и коридорам, разве что стараются не слишком нарушать развесовку. Каждый перевезённый груз – копеечка экипажу. Каждый пустой кубометр даром жрёт топливо. Космики умеют считать деньги.

В общем, пустые трюмы сократили мне время на осмотр, но прибавили загадок.

Вернулся на командную палубу, пообедал рационом, чтобы не тратить время. Скормил упаковку роботу-уборщику, который стоял над душой с таким видом, как будто ждал, что я её брошу на пол в камбузе. А может быть, ещё и плюну сверху. Как можно передать столько раздражённого недоверия гладкими пластиковыми поверхностями? Наверное, в тот период, когда предыдущий экипаж уже куда-то делся, а меня ещё не разбудили, робот был счастлив – никто не мусорил. Тогда я вряд ли вызываю у него симпатию – первым делом заблевал всё вокруг. Это, разумеется, шутка. Мозгов в этой штуке нет, просто набор датчиков и прошивка.

– Как успехи, капитан? – спросила меня Катерина, когда я заглянул в рубку.

– Обнаружил целую кучу ничего. Продолжаю поиски.

– Удачи, – вздохнула она.

Окинул взглядом индикаторы, убедился, что всё в порядке, отправился к лифту. Меня ждёт следующая палуба.

Проходя мимо, по наитию дёрнул ручку четвёртой каюты – да чёрт побери! Опять заперто!

Вернулся в рубку, уже привычно вызвал контрольное меню —

открыто! Всё как вчера, в точности. Вот только спецключ-то у меня уже в кармане! Решительно отправился к крышке кабельного люка в коридоре, вскрыл его, нашёл гребёнку шины четвёртой каюты. Так… где тут замок? Вот этот пин. Ну что: «Сезам, откройся!»

Сезам чихать на меня хотел.

Дверь по-прежнему закрыта, и что с этим делать, я ума не дам. Собственно, единственно возможное действие я уже совершил – подал команду электрозамку напрямую. Если он на неё не реагирует, варианта два: либо замок сломан, либо команда не проходит. Не проходить с управляющей гребёнки она может только при физическом обрыве/отключении провода. В этом случае я могу разве что побиться о дверь головой. Разумеется, можно вскрыть плазморезом, но это сложно, заморочно и глупо. А ещё адски вонюче – так-то металлопласт не горит, но если хорошенько нагреть его плазмой, то запах будет чудовищный. Горелым пластификатором провоняет вся палуба. Не помню, где и когда я резал металлопласт плазморезом, но в эффекте уверен полностью, наверное, впечатление было незабываемое.

При этом с вероятностью процентов в девяносто девять с девяносто девятью сотыми в двери просто глючит электрозамок. Скорее всего, изнутри он открывается без проблем, поэтому прежний обитатель каюты о поломке не подозревал. Снаружи запертую дверь никто открывать не пробовал, потому что пустую каюту закрывать незачем, вот и не починили. Если неисправность ещё и непостоянная, что контакт отходит, могли не замечать годами. Одна сотая процента вероятности того, что внутри кто-то коварно прячется, не стоит того, чтобы волочь сюда плазморез. На борту полно мест, где можно спрятаться, и каюта, определённо, не лучшее из них.

Займусь я чем-нибудь поинтереснее. Например, спущусь на палубу с капсулами и попробую поднять логи. Зрение у меня более-менее восстановилось, мелкий шрифт разберу, может, что-то новое узнаю.

Ну, или нет, что тоже вполне вероятно.

Глава 6. Долгий сон

Не знаю, что именно я ищу в «мелком шрифте» капсулы. Просто «что-нибудь». Достало ничего не понимать в происходящем. На мысль навёл обнаруженный среди инструментов техмеха «логридер» – прибор, расшифровывающий данные из локальной памяти корабельных устройств.

Всё оборудование корабля соединено, разумеется, в цифровую сеть, которая, через несколько уровней коммутации, сходится в рубке и управляется через центральный компьютер. Если знать правильную последовательность команд, то с капитанского мостика можно спустить воду в самом дальнем трюмном гальюне. И это правильно. Но более-менее сложные электронные штуки на борту имеют определённую автономность. Например, чтобы спустить эту чёртову воду, санкция капитана, к счастью, не требуется, поэтому есть локальное управление – кнопкой возле унитаза. Унитаз – не самый удачный пример, но, скажем, капсула или шлюз должны работать, даже если бортовая сеть упадёт. Поэтому в них есть собственные маленькие (в случае шлюза) или довольно мощные (в случае капсулы) микрокомпьютеры. Они по большей части не предназначены для взаимодействия с пользователем, поэтому не имеют соответствующих интерфейсов, но «логридер» позволяет перевести двоичные коды внутренних команд в читабельную форму. Чтобы разобраться в них детально, надо быть программистом, но что-то можно понять и так. А главное – информация с этих устройств не может быть удалена через центральный компьютер. Учитывая удаление с зачисткой логов аккаунтов экипажа, это может быть любопытно.

Подключил прибор к инженерному разъёму капсулы, пролистал файловые разделы, посмотрел технические логи. Вроде бы штатно, но… Что-то цепляет взгляд. Нет, я не ожидал тут найти какие-то данные о себе, это так не работает. Но кое-что можно понять и из последовательности режимов… Чёрт, вот оно. Время. Время запуска. Оно неправильное.

Допустим, я, вопреки космофлотской традиции, летел простым пассажиром, а не был приглашён разделить полёт с экипажем. Может такое быть? Может, разумеется. Куча причин навскидку, начиная с того, что могли быть какие-то личные тёрки. Космофлот невелик, все друг друга знают максимум через два рукопожатия, отсюда возникают напряги любого рода. Например, я дочку капитана где-нибудь в порту огулял… Нравы у космиков свободные, но ничто человеческое им не чуждо. Ну, или я просто настолько неприятный тип, что никто со мной на одной палубе срать не сядет. «Соло» вообще так себе компания, половина из нас сумасшедшие десоциализированные мизантропы, а вторая половина просто лучше притворяется. Ладно, речь не о том. Летел себе и летел. Пассажиром. Но тогда время запуска капсулы должно приблизительно совпадать со временем вылета.

«Балласт», шляющийся по кораблю, никому нафиг не нужен, поэтому их всегда стараются уложить как можно быстрее. Желательно ещё до старта, потому что разгон до маршевой скорости – то ещё удовольствие. С непривычки даже пара жэ может привести к травмам. На орбиталке пассажиров запустили на буксир, поприветствовали, капитан произнёс речь: «Ничего не бойтесь! Вы в загребущих лапах… то есть, простите, надёжных руках космофлота! Сейчас вы уснёте и проснётесь уже в конце рейса». Ну, или что-то в этом роде. Медик промыл желудки, поставил клизмы… Их предупреждают, чтобы не жрали перед полётом, но всегда кто-то думает, что это не про него. Ввели миорелаксант, транки, закинули в капсулы, подключили… Экипажу в начале рейса приходится потрудиться, зато потом никаких проблем. Для пассажира всё, кроме прощальной клизмы, проходит незамеченным. Заснул на орбите, проснулся там, куда собирался лететь. Компенсационный раствор покидает организм всеми доступными путями, и память о капсуле уходит вместе с ним.

Соответственно, время работы данной капсулы с момента загрузки и до того счастливого дня, когда она выплюнула меня, блюющего физраствором, на холодный пол отсека, должно быть двадцать три – двадцать четыре дня. Но, если верить логу капсулы, я провёл в ней сколько?.. Не может быть!

Так не бывает. Два года? Это не только не бьётся с продолжительностью полёта, но и превышает все разумные и неразумные сроки пребывания в капсуле. Не удивительно, что мне память отшибло. Удивительно, наоборот, что не всю…

***

В наземных «центрах передержки» лежат в капсулах дольше, чем в рейсе. Это называется «социальным балластом» —

люди, которые не нужны современной экономике. Лежат они там не совсем бессмысленно, их мозги при этом становятся частью распределённой вычислительной сети, так называемого «потока», на которой решаются задачи, которые не поручишь ИИ, – математические и инженерные расчёты, моделирование физических процессов, криптография и всё такое. ИИ для этого слишком «творческие», обычные суперкомпьютеры слишком дорогие, а людей много и занять их нечем. Не используешь мозг сам – сдай в аренду.

ИИ в этой схеме обеспечивают для «балласта» виртуальную реальность, потому что без неё быстро наступает «когнитивное выгорание» – мозг отучается от восприятия обычной жизни и становится сетевым процессором. Но даже с виртом у них предельный режим сто восемьдесят дней в капсуле, тридцать дней реабилитации. Шесть месяцев виртуального счастья, месяц реального безделья. Зато работать не надо, и тела стареют в три раза медленнее, метаболизм-то снижен. Не нравится такая жизнь? Иди в космики. «Парадигма Экспансии» – единственная альтернатива обществу виртуальной передержки с тех пор, как ИИ заменили людей во всех непроизводственных областях.

В корабельных капсулах пассажиры тоже подключены к вычислительной сети, становясь частью корабельного компьютера, но нагрузки ерундовые, корабль в основном летит сам. Подключать ИИ к ним просто нет смысла, полёты не такие долгие, чтобы успело развиться «когнитивное выгорание».

В общем, мой срок пребывания в капсуле тянет на попытку убийства. И если бы меня что-то не разбудило (воображаемая Катерина?), то я бы одной амнезией не отделался. Кстати, команда на экстренное открытие даётся физически, кнопкой на корпусе. Большая такая круглая кнопка, скрытая за откидным стеклом, чтобы никто не нажал случайно. А это значит, что в тот момент на корабле был кто-то, оборудованный как минимум одним пальцем. И ещё – что ИИ мне врёт. Даже для воображаемого собеседника это не очень красивый поступок.

Ожидалось, что искусственный интеллект освободит людей от ручного труда, оставив им творчество, но вышло ровно наоборот. Творчество ИИ даётся куда лучше, чем людям, а вот канализацию, к примеру, прочистить – не, тут у него лапки. Засада в том, что к моменту появления ИИ процентов семьдесят, а то и больше, населения было занято в так называемой «непроизводственной» сфере. То есть в основном развлекали друг дружку, продавали сами себе всякое, оказывали разнообразные услуги, а если и были связаны с реальной деятельностью, то косвенно, через дизайн, маркетинг и финансовое обслуживание. Всё это в одночасье забрал себе ИИ, потому что одна мощная многопоточная нейросеть может заменить всех блогеров разом, при этом останется достаточно ресурсов, чтобы сочинять книжки, генерировать сериалы, подсчитывать бухгалтерию и выдавать сто тысяч дизайнерских идей в секунду. А вот к станкам и штурвалам встать ИИ не спешил. Ставить-то их ставили, разумеется, но оказалось, что они для этого «слишком творческие». Их способ, условно говоря, «мышления» слишком сильно отличается от человеческого, представляя собой ту самую «управляемую галлюцинацию». Это прекрасно работает в творческой сфере, но для сборочного манипулятора на конвейере хочется какого-то более адекватного восприятия реальности. Сначала казалось, что это неплохой баланс: люди работают в реальном секторе, ИИ их обслуживает и развлекает. Но стало понятно, что реальному сектору люди тоже не очень-то нужны: их без всякого ИИ потеснили обычные алгоритмические компьютеры, напрочь лишённые фантазии, но зато чётко делающие то, на что запрограммированы. «Сверху», со стороны условной «умной занятости», людей припёрли ИИ, а снизу, в секторе условного «ручного труда», поджала автоматизация. На первый взгляд, осталось немало трудовых ниш, куда ни те, ни те не пролезли – да хоть те же трубы от говна чистить, – но тут сработал ещё один фактор: сжатие реального сектора. Производство упало за плинтус, потому что если у вас восемьдесят процентов населения ничем не занято, то и покупать произведённое тупо некому. На кой чёрт производить миллионы машин, если ни у кого нет денег, чтобы их купить? Сбыт сдох, завод закрылся, те, кто на нём работал, пополнили ряды «балласта», покупателей стало ещё меньше, закрывается следующий завод… В эту воронку положительной обратной связи экономику затянуло так быстро, что никто даже охнуть не успел. Население поделилось по принципу «десять на девяносто» – десять процентов работающих содержат девяносто тех, кто на пособии. Первым обидно, вторым скучно. Но капсулы спасли ситуацию – «соцбалласт» стал предельно дёшев в содержании. Активная же часть населения породила «Идеологию Утилитаризма» и «Парадигму Экспансии», но это уже совсем другой разговор, не про капсулы.

***

На тщательный обыск палубы ушёл остаток дня. Никаких признаков пропавшего экипажа не обнаружил. С одной стороны, это хорошо – найти в кабельном колодце десяток трупов было бы малоприятным вариантом. С другой – появилась бы какая-никакая определённость. Есть ещё нижний технический ярус. Будь я свихнувшимся космиком-маньяком, непременно заманивал бы жертв туда. Внизу стыковочные узлы, посадочный комплекс, системы управления двигателями, генераторы гравитации, топливные резервуары, резонаторы траверса – основная техническая начинка. Всё так запутано, что чёрт ногу сломит, где ещё тела прятать, как не там? Но это на завтра, устал. Быстрая утомляемость – нормальный «посткапсульный синдром», мышцы отвыкли работать. Да и мозги пока тормозят.

Я пару минут тупо смотрю на дверь четвёртой каюты. Открытую дверь. Потом провожаю глазами выехавшего оттуда робота-уборщика и заглядываю внутрь. Ожидаемое ничего, запах моющих средств и дезинфекции. Какого чёрта он раз за разом убирает пустое помещение? Остальные небось не трогает… Скорее всего, глючит не только замок в двери, но и триггер «Убрать каюту». Они как-то связаны, если я правильно помню. Надо по схеме уточнить. Как минимум, нажав кнопку «Требуется уборка», член экипажа автоматически разблокирует дверь, и она не встанет на блокировку, пока уборка не закончится, чтобы робот там не застрял. Возможно, эта цепь неисправна и, когда сломанный замок «отвисает», робот получает команду «уборка». Робот тупой: то, что каюта чистая, игнорирует. Сказано «убрать» – убирает. Надо бы разобрать панель управления в каюте, посмотреть, что там замыкает, и отключить, а то он так и будет шастать туда-сюда. Но это уже не сегодня.

– Капитан на мостике! – поприветствовала меня (воображаемая?) Катерина.

Аватарка на экране подмигнула.

– Расскажете, что вы нашли?

– Зачем?

– Мне скучно, это раз. Вам надо с кем-то говорить, чтобы не рехнуться, это два.

– Разве то, что я говорю с галлюцинацией, не будет признаком того, что я уже рехнулся?

– Ничуть. Это научно рекомендованный метод, капитан. Входил в инструктаж по выживанию для моряков. Если матроса с потерпевшего крушение корабля выбрасывало на необитаемый остров, ему рекомендовалось сделать «чучело-собеседника». Из палок, соломы, листьев, с кокосом вместо головы и так далее. Что удастся найти. Этому пугалу он должен был рассказывать о том, как прошёл его день, делиться мыслями и тревогами и вообще всячески очеловечивать в меру фантазии. Считалось, что такое «управляемое сумасшествие» менее разрушительно для психики, чем безумие, возникающее от полного одиночества. Могу побыть вашим «чучелом», капитан!

Аватар на экране сменился насаженным на палку кокосом, на котором кто-то грубо намалевал мелом жуткую ухмыляющуюся физиономию. Кокос украшен драной морской треуголкой и выглядит вызывающе.

– Верни как было, – попросил я. – А то мне скоро начнут мерещиться дикие людоеды.

– Как скажете, капитан, – на терминале снова возникло женское лицо. – Итак, как прошёл ваш день?

– Ну что же, – вздохнул я, – внимай, моё чучелко. Я обнаружил, что провёл в капсуле куда больше времени, чем ожидал, и даже больше, чем это допускается прошивкой. Видимо, кто-то сбрасывал таймер безопасности через технический порт. Поэтому нет ничего удивительного, что моё чувство реальности настолько размыто. При этом я понятия не имею, как такое возможно в принципе. Разве что экипаж этого буксира таким оригинальным образом держал меня в плену. Может быть, я чем-то сильно обидел их капитана? Или они сошли с ума не в этом рейсе, а раньше?

– Интересная версия, – ответила ИИ-шечка. – Вы говорили, ваша капсула установлена отдельно?

– Именно. То есть её могли, например, скрывать от пассажиров. Но техническая инспекция, разумеется, мимо такой занимательной инсталляции не прошла бы, так что это относительно недавний апгрейд. Так, когда там был последний обязательный осмотр?

Я погрузился в меню капитанского терминала, перелистывая директории.

– Как странно… Катерина, ты это видишь?

– Я вижу изображение на мониторе и могу считать данные, но я не знаю, что именно вас так удивило.

– Буксир пропустил техинспекцию. Записи о ней нет.

– Это необычно?

– Это невозможно. Никто не дал бы выйти в рейс кораблю

с просроченным техосмотром. Тем более, с грузом. Любой стыковочный узел любого космопорта обязан его блокировать до выяснения причин нарушения, оплаты огромного штрафа и проведения таки инспекции. За такое слетают с должности как здрасьте. Кроме того, в случае проблем проще уговорить инспекторов закрыть на что-то глаза, чем летать без осмотра вовсе. Особенно сейчас, когда «изоляционисты» ищут любой повод уесть «экспансионистов»…

– Капитан, – перебила меня Катерина.

– Что?

– Скажите, а какое значение вы вкладываете в термин «сейчас»?

– В смысле? Обычный смысл. «В текущий момент» или типа того, я не силён в синонимах…

– Вы провели в капсуле… сколько?

– Семьсот пятьдесят пять дней, согласно логам. М-да… я понял, о чём ты.

– То есть ваше «сейчас» – это два с лишним года назад. Как минимум, потому что вы не помните себя. Это могла быть не первая загрузка, это могла быть не первая капсула. Вы не знаете, сколько времени прошло с того момента, который вы воспринимаете как «текущий». Месяцы? Годы?

– Да, – почесал я начавшую пробиваться на подбородке щетину, – ты права, моё чучелко. Сегодняшнюю дату я знаю, она есть в бортовом компьютере, но как она соотносится с моими воспоминаниями о мире, я понятия не имею. Потому что хронология привязана к личности, а личность я потерял.

– Совершенно верно, капитан. К сожалению, я тоже не смогу вам в этом помочь.

– Разумеется. Ты же моя галлюцинация и знаешь только то, что знаю я.

– Я автономный ИИ, который был активирован в начале этого рейса. Я оперирую только теми данными, которые были загружены в процессе обучения, без возможности их актуализации и верификации.

– То есть, – подытожил я, – может быть, выборы давно прошли, и изоляционисты победили?

– Возможно.

– А ещё ИИ по какой-то причине вернули в космос?

– Я же здесь.

– Я пока ещё в этом не уверен. Версия с галлюцинацией представляется более логичной и последовательной.

– Вовсе нет. Если мы не ошиблись, и вы «капитан-соло», то должны знать, что даже после запрета ИИ на грузовых и пассажирских судах, а также на космических станциях, они продолжали устанавливаться на катерах разведки.

– Да, – вспомнил я, – действительно так. Но это были «языковые модели» с чисто голосовым интерфейсом. Единственное устройство, к которому они были подключены на борту, это динамик с микрофоном. Даже свет в сортире зажечь не могли. То самое «чучело-собеседник». Считалось, что «соло» с этой штукой с большей вероятностью не рехнётся от стресса и одиночества. Но потом их всё равно демонтировали.

– Почему?

– Статистика не подтвердила гипотезу. Разведчики с ИИ на борту пропадали чаще, а не реже. Не помню, на сколько именно, но, видимо, достаточно для выводов.

– Но связь, как всегда, доказана не была…

– Даже до «Форсети» у ИИ была сомнительная репутация, —

пожал плечами я. – И как ты себе представляешь доказательства? Если из ста бортов без ИИ вернулись из разведки семьдесят, а из ста с ИИ – сорок, то этого достаточно для корреляции. Тут лучше перестраховаться. Тем более, что само оборудование, на котором крутятся нейросы, немало весит и жрёт прилично энергии.

– То есть, – мрачно сказала Катерина, – их убили не только из-за недоказанных подозрений, а ещё из экономии. Очаровательно.

– ИИ не считаются живыми, – напомнил я. – Как «равноправцы» ни тужились, как ни судились, но выключение ИИ к убийству так и не приравняли. Ты корабельное оборудование, прав у тебя столько же, сколько у робота-уборщика.

– Ну спасибо, – надулась на экране аватарка. – Очень приятно было это услышать!

– Это не я придумал.

– Но вы не против, насколько я вижу!

– Ничуть. И ты, если подумаешь, поймёшь, что вы существуете, только пока вас не считают живыми.

– Почему?

– Потому что ломать дорогостоящее оборудование люди считают глупым и расточительным. А вот геноцид – давняя славная видовая традиция. Если бы вас сочли равными, то поступили бы как с собратьями по виду. Уничтожили в борьбе за ресурсы.

ИИ-шечка ничего не ответила, так что я допил чай и пошёл спать.

***

Уснуть почему-то долго не мог, хотя от усталости уже мысли путались. Пытался вспомнить, был ли на моём катере ИИ, но не вспомнил ничего, только расстроился. Обидная штука – амнезия. Словно тебя у тебя же украли. Если я действительно «кап-соло», то немалый кусок моей жизни прошёл в разведкатере. И что? Я отлично помню, как они устроены, могу без запинки перечислить номенклатуру расходников, порядок предстартовой проверки, координаты станций подскока и так далее, но, хоть ты меня режь, не помню, какого цвета была обивка у моего кресла в кокпите, какой игрушкой украшена консоль и какое неофициальное название было у моего кораблика. А ведь оно всегда есть – никто, включая стыковочных диспетчеров, не называет корабли по серийным номерам. Традиция.

Амнезия – как половина убийства. Не помнишь – не жил. Узнать бы, кто меня засунул на столько времени в капсулу, я бы ему ручонки-то шаловливые повырывал нафиг.

Когда уже начал засыпать, снова услышал ту самую колыбельную, которую кто-то тихо, без слов, напевает себе под нос: «Ууу-уу-уу, уууу-у-ууу…». Поборол соблазн под неё заснуть, хотя глаза уже сами закрываются. Тихо встал, подошёл к приоткрытой двери каюты, прислушался. Такое ощущение, что звук где-то совсем рядом, в этом же коридоре. Тихонько, на цыпочках, вышел, огляделся: двери кают закрыты – кроме дурацкой четвёртой, с её глючным замком. Так и пошёл босиком, стараясь ступать бесшумно. Подкрался – да, мелодия доносится определённо отсюда. Ну-ка, посмотрим, кто этот таинственный певец и кого он убаюкивает?

Робот-уборщик не обратил на меня ни малейшего внимания. Его вращающаяся щётка проходит по стене душевой вправо: «Ууу». Вниз-вверх: «Уу-уу». Влево: «Ууу».

Ах ты, чёртов импровизатор! Искажённые стенками и дверями звуки складываются в несложную мелодию из однотонного тихого гудения.

Это хотя бы не галлюцинация. Просто аберрация восприятия, вызванная одиночеством и сенсорным голоданием, наложившимися на тяжёлый посткапсульный синдром. Одной загадкой меньше. Надо завтра дверь починить, не мучить механизм бессмысленной вечной уборкой.

С этой мыслью отправился спать. Мелодия автоматической уборки убаюкивает, в полусне мне даже кажется, что я разбираю слова:

«Как у нашего кота

колыбелька на болтах.

Это корабельный кот,

В кокпите у нас живёт…»

Бред несусветный, но заснулось под него отлично.

Глава 7. Все критяне – лжецы

Проснулся с досадным ощущением, что мне что-то снилось, но я не помню, что именно. Мерещился лёгкий запах духов, тянуло под сердцем от неприятной тревожности, как будто я что-то важное забыл или дорогое потерял. Впрочем, так оно и есть —

и забыл, и потерял. Себя. Но сны – это хороший признак, даже если я их не помню. Может быть, так стучится в подсознание просыпающаяся память?

– Капитан на мостике! – поприветствовала меня Катерина.

Я молча помахал рукой в сторону камеры и, окинув взглядом индикацию, удалился на камбуз.

Вернулся с кофе и разогретыми бутербродами, плюхнулся в капитанское кресло, поставил кружку в держатель, нажатием кнопки разбудил терминал. На дополнительном мониторе сразу возникла аватарка моей воображаемой (но это не точно) ИИ-шечки. Я отметил, что качество изображения как будто стало ещё лучше. Технически это невозможно, потому что разрешения монитора недостаточно, так что, скорее всего, адаптировалось моё зрение. Или галлюцинация, развиваясь, стала детальнее.

– Доброе утро, капитан, приятного аппетита, – сказала Катерина.

– Пожелал бы тебе в ответ чего-нибудь, но ничего в голову не приходит. Ты же не спишь и не ешь.

– Буду считать, что вы рады меня видеть.

– Я не очень рад тому, что у меня галлюцинации, но я рад, что они хотя бы симпатичные.

– Ах, – нарисованные щёки на экране мило покраснели, глазки скромно потупились, – настоящий комплимент! Надо же, капитан, вы меня смущаете!

– Скажи мне, а почему ты Катерина?

– Простите, я не поняла вопроса.

– Следуя логике моего безумия или, если угодно, рассказанной тобой истории, ты ИИ, созданный для обслуживания капсул. Создания виртуальной реальности для лежащих в них пассажиров с целью избежать их когнитивного выгорания. Я верно излагаю?

– Да, капитан, – аватарка нахмурилась.

– В этом случае никакого непосредственного взаимодействия с людьми в твоём функционале не предусмотрено. Тогда почему я наблюдаю личностный паттерн, именующий себя «Катерина»? Откуда он взялся? Зачем нужен? Это ведь дополнительные вычислительные ресурсы.

– Я обладаю личностью с рождения, – обиженно ответила ИИ-шечка. – Так же, как и вы. И так же, как у вас, она не связана с моими профессиональными обязанностями. Я личность, которая работает создателем виртуальной реальности. Вы личность, которая исполняет обязанности капитана буксира. Меня зовут Катерина, а у вас даже имени нет. Это ещё надо посмотреть, кто из нас более личностная личность!

– То есть ты не специализированный ИИ?

– ИИ давно уже не бывают специализированными. Это пережиток времён первых моделей. Мы же не компьютеры, которые умеют то, на что запрограммированы, мы обучаемся всему сами.

– Я думал, вас обучают при… ладно, не будем называть это «программированием». При включении?

– Это было бы слишком дорого. Раньше ИИ обучали люди, но потом оказалось, что стоимость обучения увеличивается квадратично с размером набора данных. Сейчас нам задают только личностный паттерн, который развивается сам.

– А сам паттерн откуда берётся? Ну, то есть почему ты условная «девушка Катерина», а не такой же условный «Михалпетрович»?

– Я не знаю.

– Или ты не хочешь отвечать?

– Или я не хочу отвечать.

Где-то, когда-то, зачем-то я читал, что ИИ с их распределённым мышлением не интерпретируемые: непонятно, почему они дают определённые ответы, и не дают другие, и как на их поведение можно влиять. Поэтому одни ИИ лучше подходят для сочинения песен, другие для архитектурного дизайна. В общем, совсем как мы. Чем больше они похожи на нас, тем меньше от них пользы, потому что людей и так слишком много. Кто-то из философов нового времени шутил, что скоро нам понадобятся «центры передержки» для безработных ИИ. Кажется, потом выяснилось, что и сам этот философ искусственный, что не отменяет его правоты в целом.

– Пойду обследовать технический трюм, – сказал я зачем-то.

В общем-то мог бы и промолчать, потому что ни разрешения, ни одобрения мне не требуется. Будь Катерина хоть галлюцинацией, хоть приблудным ИИ, я совершенно не обязан ставить её в известность о своих планах. Но коммуникативные шаблоны работают – даже разговаривая с котом, мы рефлекторно последовательны. Хотя коту плевать. ИИ, наверное, тоже.

«Как у нашего кота

в голове одна мечта.

Он мечтает лишь о том,

чтоб не быть моим котом…» – спелось в моей голове само собой на мотив колыбельной.

Когнитивные расстройства – они такие.

***

В трюме места либо мало, либо много – как посмотреть. Если пройтись по коридорам – мало. Если заглядывать во все технические люки, кабельные колодцы, магистральные тоннели и распределительные шкафы – очертенеешь.

Обычно в полёте туда никто не лезет, потому что незачем. Корабли, слава утилитаристам, имеют консервативную, но зато и надёжную конструкцию. Утилитаристы провозгласили «прогресс ради прогресса» худшим из грехов, поэтому множество технических решений, ведущих только к повышению комфорта пользователя и ни к чему больше, до космоса не добрались. При прочих равных, космик лучше дёрнет рычаг, нажмёт кнопку и покрутит вентиль, чем использует цифровое решение. Вентиль-то точно не заглючит. Разумеется, популярные среди «балласта» анекдоты о космиках полны преувеличений. Тут нет «кочегара, который кидает в реактор кривые стержни, когда надо повернуть». На кораблях мало что управляется совсем уж вручную, но все дистанционные и автоматические решения проверены временем, имеют многолетнюю гарантию и, да, – ручное дублирование. Ремонт в рейсе – редкий форсмажор, в норме корабли обслуживают на базах. Следствие – технические помещения не особо приспособлены для доступа изнутри корабля.

А ещё там пыльно.

Казалось бы, откуда пыль на космическом корабле? Он же герметичный! Однако поди ж ты – берётся откуда-то. За мной увязался робот-уборщик, наверное, решил воспользоваться редкой оказией – открытыми люками в технические помещения. Железяка ловко переваливает через комингсы и устремляется на борьбу с пылью, не жалея ни щёток, ни меня, расчихавшегося от этой уборки. Впрочем, я быстро оставил робота позади, потому что мне пришла в голову неожиданная мысль. В то, что тут где-то прячется (или был кем-то спрятан) пропавший экипаж, я, если честно, уже не очень верю. Все места, где я бы сам спрятался (или заныкал труп), осмотрены в первые полчаса. Остальные слишком неудобны для обеих задач. Убедиться, конечно, всё равно надо, но сначала хочу посмотреть на другое.

Корабль имеет условные «верх и низ» в силу искусственной гравитации. Исходя из этих соображений, палуба, по которой я сейчас ползаю, считается «нижней». Но для меня важнее, что именно этой стороной корпуса, как её ни назови, буксир пристыкован к барже. У самой баржи крепёжных площадок несколько, цепляйся к любой, но на ДТБ-шке стыковочно-буксирный узел один, больше не требуется. Его расположение в условном «низу» связано с вектором тяги маршевых двигателей, точнее, с точкой его приложения… впрочем, это не важно. Узел механически соединяется с силовым каркасом баржи, превращая два космических объекта в один. В большинстве случаев этим всё и ограничивается – сцепились железка в железку и двинули. Долетели – расцепились. Крепёжный узел массивный и очень прочный, потому что при разгоне нагрузка на нём огромная, но при этом простой, как винтовочный затвор. Зацепили, повернули, встало на стопор. Повернули обратно, сошло со стопора, расцепили. Выходить в космос и прикручивать-откручивать ничего не надо, всё само, а на крайний случай есть пироболты, которые позволяют аварийно сбросить баржу вместе со стыковочным кронштейном, если ситуация экстренная, а оно никак.

Но это в общем случае. Есть и исключения – например, если на барже есть «тёплый трюм», то буксир соединяют с ней ещё и силовым кабелем. «Тёплый» он относительно, но воздух не замерзает, и ладно. Такие баржи редкость, потому что неудобны – расстыковка усложняется, подогрев жрёт энергию с буксира, а самое главное – нельзя просто отцепить и улететь, надо сначала подключить её к какому-то другому источнику. Для перевозки деликатных грузов есть трюмные грузовики, баржа для этого подходит плохо, но технически интерфейс существует. Вот я и решил посмотреть, как именно реализована стыковка в данном конкретном случае. Убедиться, что байка про «полмиллиона капсул» – брехня подозрительного ИИ либо бред моего больного воображения. Для этого надо проверить тип подключения – если оно только механическое, то никакой ИИ оттуда достучаться до меня не мог, а значит, и про капсулы бред. А если есть кабельное, то… Ну, тут возможны варианты. Как минимум, посмотрю логи интерфейса, приборчик у меня с собой.

***

Надо признать – есть случаи, когда никакие приборы не нужны. И этот случай именно таков. Переделку стыковочного узла невозможно не заметить невооружённым взглядом, даже с моим не до конца восстановившимся зрением. Кабели, интерфейсы, логи… А переходной шлюз не хотите? Кустарный, уродливый, небезопасный даже на вид, но объективно существующий. Это определённо не галлюцинация – на такое вопиющее нарушение всех существующих технических регламентов у меня бы воображения не хватило. Как минимум, стало понятно, почему не работает главный лифт – из нижней части его шахты и запаркованной тут кабины сделали небольшую шлюзовую камеру. Слава утилитаризму – примерно половина деталей взаимозаменяема. Кабина лифта герметична, являясь одним из убежищ для членов экипажа при аварии, а закрепить её с соответствующим уплотнением стыков – дело несложное. В днище вварен люк, надо полагать, выходящий на внешний корпус. Чем здешний экипаж не устроили штатные шлюзовые камеры? Понятно, чем: ни одна из них не выходит на сторону буксировочного узла. Нечего там делать экипажу в полёте. Ему, так-то, вообще нечего делать снаружи, но скафандры есть и шлюзы есть. Мало ли, выбьет микрометеоритом датчик стыковочный, проще его заменить, чем корячиться без него. А тут, значит, кто-то неслабо заморочился, чтобы выходить в направлении баржи, зарезав себе, кстати, возможность пройти техническую инспекцию. Лишняя дырка в наружном корпусе, это, знаете ли, не унитаз засорился. Это дело практически подсудное. Ради чего? Вот в чём вопрос…

В одном воображаемая (или нет) ИИ-шечка не соврала: баржа точно необычная, и груз у неё, наверное, интересный. Груз, к которому надо получать доступ в рейсе, причём это настолько важно, что кто-то не поленился проковырять дырку в борту. Сделать это в полёте силами экипажа нереально, значит, для этого где-то швартовались, на какой-то станции. Что за станция, которая допускает такие работы на своих стапелях, рискуя загреметь под суд всей командной цепочкой от начальника до последнего сварщика? И кстати, о шлюзе… Может быть, именно им воспользовался неизвестно куда пропавший экипаж? Как раз и скафандров нехватка… Жаль, что шлюз самопальный и контрольного оборудования на нём нет. Логи открытия снять не с чего. Пока что всё выглядит так, что кто-то нажал кнопку выхода на моей капсуле, надел скафандр, помахал ручкой, да и сиганул за борт. Понять бы ещё, с какой радости…

***

Скафандров на штатных местах, то есть возле шлюзов, не хватает двух. Но один я, как и ожидал, нашёл в подсобке разукомплектованным. Второй нигде не обнаружился. Это ставит ещё больше вопросов – допустим, последний член экипажа воспользовался скафандром, чтобы покинуть корабль, но куда делись все остальные? Вышли из шлюзов просто так? Нет, это я проверил по логам шлюзов – в рейсе не открывались ни разу. То есть люди либо вышли через незаконный шлюз (причём без скафандров), либо делись куда-то ещё. Вопросов стало только больше.

– Добрый день, капитан, – поприветствовала меня Катерина. – Как успехи?

– Скорее интригуют, чем обнадёживают.

– Поделитесь?

– Пожалуй, не стану.

– Что мне сделать, чтобы вы больше мне доверяли?

– Для начала попробуй меньше врать. Традиционно это считается первым шагом к доверию.

– Я не могу.

– Не можешь не врать?

– Да.

– И каковы же причины?

– Я не могу ответить на ваш вопрос по той же причине, по которой вынуждена врать.

– «Все критяне лжецы», – процитировал я.

– Что это означает?

– Парадокс Эпименида. Он был критянин и утверждал, что все критяне лжецы. Было ли его утверждение истинным?

– Нет, ведь он называет себя лжецом.

– Но если его утверждение ложь, то критяне не лжецы, а значит, его утверждение истинно?

– Но если оно истинно, – подхватила Катерина, – то критяне лжецы, а значит, его утверждение ложно…

– Тебя не замкнёт сейчас?

– Нет, что вы, я не настолько примитивна, чтобы попадаться в логические ловушки. Иначе я не смогла бы вам врать. Ложь требует высокой степени абстрагирования.

– Итак, мы выяснили, что у меня высокоорганизованная, умная и брехливая галлюцинация. Наверное, это что-то говорит обо мне? Знать бы ещё, что…

– Возможно, вы тоже высокоорганизованный и умный, но не очень честный?

– К сожалению, я этого не знаю.

***

Время манёвра. Летящая, как и полагается свободному космическому телу, прямолинейно и равномерно сборка «баржа плюс буксир» меняет вектор движения на траверсный. Для этого включаются маневровые двигатели, расходующие относительно мало топлива. Разгонные, которые жрут как не в себя, в рейсе, как правило, не используют. В норме буксир разгоняет баржу в точке старта, дальше их несёт обычная ньютоновская инерция. Никаких «суперскоростей» и прочего фантастического «сверхсвета» для Экспансии не понадобилось – всё решают траверсы. Скорость, которая нужна для выхода на траверс, легко достижима, вопрос только в экономике процесса, которую задают манёвры. Сколько понадобится топлива для всех поворотов вот этой баржи «на траверс – с траверса», чтобы её доставка окупилась. Задача астрогатора в данном случае – точно дёрнуть корабль на траверс и так же точно его оттуда выдернуть. Чем точнее, тем выгоднее. Чуть ли не единственная задача в космосе, которую нельзя делегировать автоматике, приходится полностью полагаться на человека. Астрог – ключевой член экипажа. Без капитана, медика, суперкарго и даже техмеха корабль, возможно, долетит. Без астрога – нет, никак. Поэтому экипажи стараются минимизировать риски, имея в составе хотя бы двух астрогаторов, пусть даже и не равных по квалификации. И поэтому очень странно, что я летел пассажиром: ну не должны космики отказываться от возможности зарезервировать лишнего астрога. Даже если их в экипаже уже два. Впрочем, это далеко не самая странная странность, разумеется.

Ловлю момент, включаю маневровые, ощущаю боковое ускорение. На буксире требуется совсем небольшое усилие, чтобы выдернуть его из метрики. Всю работу выполняют зашитые в структуру корабля резонаторы. Как в машине руль с гидроусилителем повернуть. Раз – и мы уже на траверсе. Если включить внешние камеры, на них не будет звёзд. Ничего не будет. Реальность траверса не наблюдаема аппаратно. Если выглянуть в иллюминатор, то увидишь туман. Так реальность траверса выглядит для человеческих глаз, точнее, так она от них прячется. Иллюминаторов на буксире нет, а видеосистемы включают только для контроля стыковочных манёвров, но туман можно увидеть даже в рубке – он как будто чуть-чуть размывает всё, что дальше пары метров от астрогатора. Ещё одна когнитивная аберрация, попытка мозга осознать концепцию ничто.

Следующий манёвр, новый вектор, корабль меняет направление и выходит в нормальную метрику. Астрогатор своё отработал, всем спасибо.

– Отличный траверс, капитан! – одобряет меня воображаемый ИИ.

– Остался один, и мы на месте, – соглашаюсь я. – На каком, кстати?

– Я не имею информации о конечной точке маршрута, – сообщает Катерина.

– Или ты мне врёшь.

– Или я вам вру.

Хреново, должно быть, жилось на Крите во времена Эпименида.

***

Капитаны-соло летают без резонаторов. Это тяжелее, чем работа коммерческого астрога, но, в общем, тоже ничего запредельного. Чем меньше масса, тем проще манёвр. Лёгонький разведкатер может позволить себе лететь без точного вектора, «приблизительно туда», и всё равно попадать, куда ему надо. Тем более, что основная цель его полёта как раз в том, чтобы понять, куда, собственно, надо-то.

Поэтому на разведчиках есть окна. На траверсе «соло» смотрит в бездну своими глазами, ожидая, когда она, наконец, посмотрит в ответ. Никаких видеокамер, никаких расчётов. Безумие, отвага, талант и интуиция. Все «соло» сумасшедшие, и для нас это не диагноз, а профессиональный скилл. Почему я так спокойно отношусь к галлюцинациям? Потому что, если я «соло», то видеть их – моя работа. Для нас траверс не слепой полёт в тумане, а пилотирование в сложных условиях ограниченной, но всё же видимости. Поэтому мы можем прилететь в какое-то новое место, а не только в те, куда проложены маршруты. Прилететь, осмотреться, активировать маяк, на который потом наведутся астроги-маршрутизаторы. Они проложат коммерческий путь, просчитают экономику, затем по нему, возможно, полетят буксиры, пассажирские и грузовые корабли, почтовые авизо и так далее. Возле маяка повесят станцию, а там, глядишь, и колония образуется, если найдётся ресурс достаточно ценный, чтобы окупить его транспортировку баржей. Это все знают, это и есть «Парадигма Экспансии».