Защитник общины, или Варенье для Ярмила

Пролог: семь лет назад

Ветерок шевелил пожелтевшую липу и разноцветные зонтики кафе. Поток туристов иссякал как ручей в дни жары, курортный городок медленно погружался в спячку – до следующей весны. И октябрь, и начало ноября выдались удивительно теплыми, Камулов Покров баловал солнечными днями, кутавшимися в туманную шаль по вечерам. Трудно было поверить, что через пару дней, после прохождения Ворот-в-Зиму, золото листвы упадет на асфальт под тяжестью первого снега. Казалось, Камул подначивает: «Лови последние деньки, гуляй! Забудь обо всем, не думай, чем это может закончиться».

Кармель покачала головой – «нет, не в этот Покров, его нет рядом» – и посмотрела на подошедшую к столику маму.

– Рада тебя видеть. Что сказал врач?

– Думаю, что пора прекращать эти бессмысленные поездки. Он опять развел руками, выписал витамины и посоветовал есть мясо для укрепления мышц.

Кармель подавила тяжелый вздох. От мяса матушка отказывалась наотрез, от витаминов не было особого толку, а многочисленные анализы так и не выявили причину потери веса и слабости. Не помогало ничего – жрецы и жрицы Хлебодарной уверяли, что на маме нет ни проклятья, ни следов прицепившегося весеннего хворца. Кармель исправно носила дары Камулу – это было несложно, поднимаясь к охраняющим город «Бдящим» можно было возблагодарить и бога, и богиню – и захаживала в часовню Феофана-Рыбника, надеясь на помощь медведя. Увы, регулярно сжигаемые скрутки и свечи в травяной оплетке не улучшали ситуацию, маме становилось все хуже и хуже.

– Приедешь домой на Покров? Я испеку пирог с ежевикой – собрала второй урожай, мисочка стоит в холодильнике. Она кислая, но можно добавить малиновый сироп и сахар, будет очень вкусно.

– Нет, – покачала головой Кармель. – Я останусь в общежитии. На каникулах схожу в музей этнографии, там открыли зал с заговоренными колдовскими бутылочками. Интересно на них посмотреть своими глазами.

– Ты надеешься, что он вернется.

Мама сразу поняла, что бутылочки – отговорка. Кармель расправила плечи, посмотрела прямо, не скрывая свои чаяния:

– Да.

– Забудь его, – мама отвела взгляд, скомкала салфетку. Помолчала и заговорила, явно собравшись с силами: – Сейчас скажешь: «Мне запрещаешь, а сама-то…». Потому и остерегаю. От чистого сердца, милая. Нам, шакалицам, от волков одни проблемы – и неважно, что ты шолчица, кровь-то пополам. Волки к нам иногда тянутся. Ищут спокойную гавань. А потом, как только поманит истинная дочь Камула, так они и бегут за ее хвостом. Мы для них слишком мягкие, слишком слабые и травоядные. С лисом и то проще ужиться, хоть они и ветреные. Лисы, как и мы, чтят Хлебодарную. А волки, если и несут дары на ее алтарь, всегда ставят выше волю бога войны.

– Он обещал приехать. Я хочу его дождаться.

– Давай договоримся. Если он приедет, не делай глупостей. Привези его в общину, познакомь со мной. Можешь объяснить ему прямо: мать за волка замуж вышла, меня родила, потом одна с ребенком на руках осталась, потому что отец вильнул хвостом, уехал на север на заработки, и потом его десять лет искали, чтобы развестись по закону. Скажи правду: мама очень волнуется, не хочет, чтобы с тобой такая же беда случилась. Если у него серьезные намерения, он в общину приедет. А если нет… еще раз прошу, не делай глупостей. Сейчас, конечно, не те времена, когда в девицу, без мужа родившую, пальцем тыкали и бранными словами поливали. Но нет никакой радости ребенка в одиночку растить – по себе знаю. Запутать жизнь легко, а распутать сложно, понимаешь? А если твой волк не приедет, не пытайся его искать. Доучись, возвращайся в общину, выходи замуж на Юзефа – как сговорено. Стерпится-слюбится.

– Не мил он мне.

– Понимаю, – вздохнула мать. – До знакомства с твоим отцом мне сосватанный жених тоже не мил был. Казалось: тусклый какой-то, мелкий, блеклый. То ли дело волк. Шум, напор, страсть, рост, ширина плеч, аппетит. Только через год куда все делось. Скандалы, прожорливость, бесконечные претензии… и, как итог – побег.

– Это у вас так случилось. Не все волки бросают шакалиц, не все шакалы уходят от волчиц.

– Не спорю, – согласилась мама. – Бывают и счастливые пары. Я бы не хотела, чтобы ты испытывала судьбу – повезет или не повезет. Повторю: если он приедет, пригласи его в общину. Сразу станет ясно – серьезно он к тебе относится или нет.

– Договорились, – ответила Кармель. – Я его позову. Если приедет. Ты сейчас на вокзал? Мне надо на лекцию, но я могу пропустить одну пару и тебя проводить.

– Не будет неприятностей?

– Нет. Давай допьем чай и пойдем в сторону вокзала, заглядывая в магазины. Если ты себя нормально чувствуешь. Если нет – вызовем такси.

– Давай пройдемся, – согласилась мама. – День теплый. Только не будем торопиться. Я все равно уже опоздала на обеденный автобус, куплю билет на вечерний.

Кармель обрадовалась. Прогулка позволяла навестить «Бдящих», вместе возжечь скрутки о здравии. Она расплатилась за чай и крохотные пирожные, повела маму к пешеходной улице, с тревогой подмечая ее хромоту – если витамины не помогут, скоро придется покупать трость.

Вскоре тягостные мысли развеялись, унесенные ветерком, припеченные неожиданно жарким обеденным солнцем. Кармель поздоровалась с сокурсницей, опаздывающей на лекцию, мама поприветствовала какую-то пожилую шакалицу – то ли приятельницу, то ли дальнюю родственницу, седьмую воду на киселе. В Минеральных Банях было несколько микрорайонов, застроенных двухэтажными домами, в которые переселяли жителей шакальих общин, затопленных при строительстве водохранилища. Это повлияло на выбор учебного заведения – изначально Кармель хотела уехать поступать в Лисогорск, но мама отпустила ее только в Минеральные Бани. И от Болотницы близко, и шакалы на улице не редкость.

Позже, на первом году обучения в Академии, Кармель признала, что мама была права. После крохотной Болотницы Минеральные Бани, не такой уж большой курортный городок, гордящийся аэропортом, заставил ее растеряться от непривычного обилия кафе, магазинов, музеев и театров. В Лисогорске она бы испугалась и не высовывала нос из общежития, а здесь постепенно привыкла, начала ходить на концерты и на выставки, много гуляла, не опасаясь ни волков, ни лисов. У нее появились любимые маршруты и сейчас они с мамой шли по одному из них: от Академии гуманитарного образования к «Бдящим», а от них – к железнодорожному вокзалу.

Возле источника, скульптурной группы и алтарей на холме, стало ясно, что мама устала. Кармель усадила ее на одну из лавочек, окружавших горку, спросила, будет ли она подниматься наверх, получила отказ и пообещала принести воды.

«Бдящие» следили, чтобы людям и оборотням не докучали ни Демон Снопа, ни весенние хворцы, плодящиеся от сырости, ни осенняя нечисть, надеющаяся зазимовать в жилищах. Легенда гласила, что именно здесь, на горке, возле минерального источника, волчий бог Камул и богиня плодородия Хлебодарная примирились и позабыли о распрях. После заключения мира стая Камула поклялась охранять бьющий из-под земли ключ, а боги одарили город своим благословением.

«Бдящие» возводились не один год – над ними трудились разные скульпторы. И волки, и медведи, и люди. Сначала облагородили источник – вода из трубы уже не первый год стекала в мраморный бассейн, и из него, по желобу, в подножие горки, питая влагой роскошные клумбы. По бокам от бассейна поставили огромные бронзовые чаши для сожжения скруток: Камулу приносили рябину, боярышник или можжевельник, переплетенные со стружками вяленого мяса, а Хлебодарной сушеные цветы, пропитанные медом, колоски и травинки.

С годами на горке появились скульптуры. На балюстраде, рядом со своей Чашей, сидел мраморный Камул. Возле второй Чаши стояла Хлебодарная, державшая метлу на плече. Мраморные волки охраняли богов и холм: сидели и лежали на парапете, балюстраде, на земле и в кустах. Вожак – крупный и потемневший от времени волк-альфа – охранял источник, скалясь и глядя на жертвователей недоверчивым взглядом.

Кармель купила две скрутки и два бумажных стаканчика, взбежала по лестнице, перездоровавшись с волками, поклонилась богам и достала спички из сумочки. Скрутки «на здоровье» разгорелись, переплели дымное кружево. Сизые нити потянулись к лицу, заставили заслезиться глаза. Кармель зажмурилась, дожидаясь дуновения ветерка, почти разозлилась от плохого предзнаменования. Чуть успокоившись, поклонилась и Камулу, и Хлебодарной, быстро набрала воды и пошла вниз, к маме, твердя себе, что слезы в ответ на просьбу здоровья могут быть случайностью.

«На обратном пути надо зайти в часовню Феофана-Рыбника. И присмотреться к колдовским бутылочкам. Я о них много читала. Можно попробовать сделать самой. А вдруг выйдет толк?»

Глава 1. Ярмил. Сложности

Воспитатели в детдоме часто повторяли, что завидовать плохо. Ярмил это накрепко запомнил и старался работать над собой, перебирая чувства и пытаясь искоренить ненужные и вредные. Обычно он буксовал на переборке, до искоренения дело не доходило. Чувств у него было не так уж много – в основном страхи – и большинство из них помогали ему жить, двигаться вперед, преодолевая проблемы и неприятности. Зависть в этом списке стояла особняком. Раньше ее вообще не было, ни к кому – ни к одноклассникам, ни к однокурсникам, ни к сослуживцам, ни к соседям, ни к начальству. Тощие ростки чего-то похожего начали пробиваться в последние годы. Ярмил не мог понять, завидует ли он своему командиру Гвидону Вишневецкому. С одной стороны, он вроде бы завидовал. За годы их совместной службы у Гвидона появился дом, аквариум с рыбками, красивая и умная жена, шкодливая дочка-солнышко и сын-наследник. И шакалья община, снабжавшая его продуктами. А еще у Гвидона имелись верные друзья, готовые прийти на помощь в любой ситуации – даже организовать лжесвидетельские показания на судебном процессе.

Если посмотреть с другой стороны, то Дарина была слишком умной и проницательной, от такой жены трусы в кармане не спрячешь, себе бы Ярмил желал кого-то помягче. И дочку не такую проворную, потому что не уследишь, да и вообще непонятно, надо ли заводить детей, если не с кем и не сильно хочется. Друзья-приятели у Ярмила были, с тем же Ларчиком он нормально общался, не только с волками из своего отделения. Тайны прошлого его догнать не могли, сведения о родителях в детдоме были, ничего интересного. А от энергичных стареньких шакалов часто хотелось забежать куда подальше, особенно от дяди Ромуальда с тетей Розой. Если хорошо подумать, получалось, что у Ярмила есть все, что ему надо, и завидовать нечему. Но иногда что-то смутное прорывалось.

Гвидон был его первым командиром – то есть, командиром отряда ОМОН был Светозар, а Гвидон командовал подразделением, в которое Ярмил попал сразу после училища. Он отработал практику в Минеральных Банях, прикрепляли к группе силовой поддержки, а потом, когда дело дошло до распределения, ему предложили на выбор Лисогорск или Сельденбург, где имелось свободное место в отряде быстрого реагирования. Ярмил выбрал Лисогорск – по личным причинам – хотя условия в Сельденбурге были лучше. Теперь не поймешь – правильно выбрал или неправильно. Просил волчьего бога подтолкнуть его на дорогу к счастью, а получилось выйти на тропу одиночества среди людей и оборотней. Как будто отгородился стеклянной стеной.

С Гвидоном в Лисогорске Ярмил почти сдружился. От командира Светозара веяло хмуростью и строгостью, а непосредственный начальник постоянно влипал в какие-то неприятности, брал Ярмила на рыбалку, кормил блинчиками в чайхане и беззлобно учил уму-разуму. За год в отряде Ярмил начал привыкать к мысли, что он теперь офицер и взрослый самостоятельный волк – это было не так уж просто. Служба приносила меньше проблем, чем пребывание за воротами части и жизнь в отдельной квартире. Тогда Ярмил плохо переносил одиночество: он привык к общей спальне в детдоме и к набитой курсантами казарме, не знал, как решать бытовые вопросы и терялся при взгляде на витрины в магазинах.

Взрослая жизнь была очень сложной. Деньги куда-то девались, как будто ему не зарплату платили, а урезанную стипендию. Все время приходилось преодолевать какие-то трудности, и если бы не Гвидон, Ярмил бы никогда не догадался, что в ванной надо заменить смеситель, что можно купить торшер и поставить его возле кровати, чтобы смотреть телевизор перед сном, не включая громоздкую люстру, раздражавшую ярким светом. Что на кухне всегда нужно иметь масло, потому что без него ничего не пожаришь. И соль надо регулярно покупать, и сахар, и пополнять запасы чая, иначе придется пить кипяток, потому что магазины уже закрылись. Гвидона можно было спросить о чем угодно, а еще Ярмил бывал у него в гостях и наблюдал, как тот ведет домашнее хозяйство волка-одиночки, копировал его действия – не только его, но наблюдать за Гвидоном было проще всего.

Когда Ярмил чуть-чуть обвыкся, научился жарить яичницу и перестал путать средство для прочистки труб со средством для мытья посуды, случились первые перемены. Светозар получил новое назначение – в Ключевых Водах формировали силовой отряд, подчинявшийся наркоконтролю. Гвидон без тени сомнения заявил: «Я с ним» и написал заявление на прохождение экзаменов. Ярмил долго думал и для начала написал заявление на недельный отпуск.

Он боялся потерять тех, кому доверял. К Светозару, при всей его грубоватости и привычке раздавать наряды направо и налево, можно было подойти с серьезной проблемой – это знали все, и пользовались в случае неприятностей. Ярмил радовался тому, что неприятностей у него не было, но Гвидон и Светозар в пределах досягаемости поддерживали его уверенность в себе. Как спасательные круги на воде ледяного пруда – знаешь, что можешь за них ухватиться, если тело сведет судорога. Лишиться примеров для подражания, старших альф, было страшно. Но и писать заявление о прохождении экзаменов в новый отряд пока не поднималась рука.

Волк напомнил ему, что они так и не съездили в Минеральные Бани, к Кармель. Ярмил это и без волка помнил, все время собирался – езды два часа, город рядом – и все время что-то мешало. То отсыпался после трудного дежурства, то ехал с Гвидоном на рыбалку, потому что боялся отказаться и рассердить старшего альфу. То протекал унитаз, то ломалась газовая колонка, то объявляли усиленный режим несения службы, то приглашали на день рождения, а потом снова протекал унитаз – как будто на него Камул какую-то канализационную порчу наслал, и непонятно как с этим бороться, потому что все сантехники говорят загадками.

Ярмил собирался-собирался и прособирался. Когда доехал до Минеральных Бань и Академии Гуманитарного Образования, первым делом сунулся в общежитие и получил взбучку от вахтерши. Та наотрез оказалась звать Кармель – «нет у нас такой, нечего придумывать!» – и отправила его к ректору. Ярмил растерялся, вошел в Академию, козырнув служебным удостоверением, долго бродил по коридорам, проник в кабинет с табличкой «Канцелярия» и отвлек от дел грузную пожилую волчицу со строгим взглядом. Та сначала велела Ярмилу зайти во второй половине дня, потом посмотрела на форму и нашивки, смягчилась и выслушала путаную историю полуторагодичной давности.

– Я тут служил. На практике. Прикрепляли к межведомственному силовому подразделению. Мы приехали по звонку о минировании. Прочесали здание, вывели всех студентов и преподавателей, оцепили, никого не пускали, пока нюхачи и саперы все кабинеты не проверят.

– Такое у нас регулярно случается, – кивнула волчица. – Повадились звонить.

– Я познакомился с шолчицей, – продолжил Ярмил. – Ничего о ней не знаю, только имя. Кармель. Она была такая…

Волчица посмотрела на него внимательнее и улыбнулась.

– Я проводил ее в столовую. Мы купили сырники, но я не доел – велели грузиться в машины и возвращаться в часть. Мы договорились встретиться на следующий день. Встретились, погуляли. Она жила вот там, в общежитии. Там вахтерша-лисица, она громко кричит, сказала, что Кармель нет. Мне бы узнать, где она.

– Фамилию не помнишь?

– Не спрашивал. Мы два раза гуляли, потом меня отозвали в училище. Я сказал, что приеду как смогу, но сразу не смог.

Волчица вздохнула и отправила его подышать свежим воздухом и пообедать.

– К вечеру что-нибудь узнаю. Имя редкое, шолчицу кто-то да вспомнит. У нас шакалицы из города и окрестных общин учатся, они все друг друга знают. Найдем твою Кармель.

Не соврала волчица, к вечеру выяснилось, что Кармель Ольшевская, обучавшаяся на факультете «Антропология и этнология оборотней» в конце прошлого учебного года ушла в академический отпуск по семейным обстоятельствам. В этом году не восстанавливалась, документы по-прежнему находятся в деканате. Ярмилу сказали название общины – Болотница – и посоветовали поехать туда, если он хочет продолжить поиски.

Ярмил переночевал в гостинице, изучил карту, хорошенько обдумал имеющиеся факты и возможные действия, и, вместо поездки в Болотницу, отправился в минералобаньский ЗАГС. Там, воспользовавшись служебным удостоверением и приправив рассказ щедрой порцией лжи, он получил справку из районного архива, в которой черным по белому было написано, что Кармель Ольшевская зарегистрировала брак с шакалом Юзефом Тышкой и сменила фамилию, желая носить общую с супругом.

Ярмил порадовался тому, что не поехал в общину, не навлек на Кармель неприятности, и отбыл в Лисогорск, где написал заявление на прохождение экзаменов, чтобы в случае успешной сдачи перевестись в Ключевые Воды вслед за Светозаром и Гвидоном. Кармель вышла замуж, и это оборвало единственную ниточку, привязывающую его к Лисогорскому воеводству: хоть в столицу переезжай, хоть в Сельденбург – все равно.

Экзамены он сдал успешно. Волк ныл, настроение менялось от желания сгонять в Болотницу и посмотреть, что там за Тышка, до бессмысленного и тягостного самообличения: «Никто не виноват, сам вовремя не пошевелился, вот шолчицу и увели». В итоге Ярмил решил, что перевод и переезд пойдут ему на пользу – от Лисогорска до Болотницы недалеко, можно случайно наделать глупостей.

Так оно и вышло: пока собирали и перевозили вещи, пока обживались на новом месте, пока привыкли ходить в блинную, а не в чайхану, острота потери подзабылась. Поблекла и никогда не виданная Болотница, и неведомый Юзеф Тышка. В памяти осталось только карамельное имя Кармель, воспоминания о густых и мягких волосах, в которые приятно зарыться носом, глубокий голос – хрипловатый, не отталкивающий визгливостью – и круживший голову медово-травяной запах.

Служба в Ключевых Водах запомнилась Ярмилу чередой потрясений. Сначала все было более-менее спокойно, хотя унитазное проклятие переехало вместе с ним из Лисогорска и осложняло жизнь, а потом бахнуло так, что хоть в кусты ходи, не заметишь. Гвидон оказался преступником. Мир Ярмила треснул, зашатался и почти утянул его в водоворот смятения, но рядом оказался надежный спасательный круг – Светозар.

– Разберемся, – пообещал он. – Сначала я улажу судебные претензии, а потом ему глаза на хвост натяну. Плац будет языком вылизывать и сортиры драить зубной щеткой.

Волки повеселели, начали приставать к дознавательнице Дарине, обкидывать снежками, угощать яблоками и ловить кур. Ярмил в развлечениях не участвовал. С первой минуты, когда собравшаяся превращаться Дарина демонстративно разделась на плацу, подцепив на крючок почти всю волчью братию, он занимался тем, что мысленно сравнивал ее с Кармель. Шолчицы были похожи и не похожи, и Ярмил перебирал бусины давних воспоминаний: выражение лица, голос, взгляд. Нестерпимо захотелось рвануть в Болотницу. Посмотреть на Кармель, спросить, как ей живется. Исполнению планов препятствовало то, что Светозар назначил его командиром подразделения – вместо Гвидона. А в личной беседе без рычания попросил: «Не подведи. Он вернется, но нам надо продержаться».

Они продержались, и выиграли суд, и вернули Гвидона в отряд, почти на прежнее место службы – под командование Ярмила. Светозар соврал – плац языком Гвидон не вылизывал, и глаза у него были не на хвосте, а на прежнем месте. Это Ярмила не удивило – Светозар любил напугать, а потом простить. Самым странным итогом дознания и суда было то, что Гвидон женился на Дарине. Да еще и ухитрился сделать ей ребенка, пока скрывался от правосудия. И это все принимали как должное. Ярмил недоумевал, не решаясь обсудить это ни с сослуживцами, ни со Светозаром, ни с самим Гвидоном. Помалкивал, прислушивался к обмолвкам и обрывкам разговоров, а потом подумал: «Какая мне разница? Зачем лезть в чужую жизнь?»

Он подстроился под новые обстоятельства – признавал старшинство Гвидона и одновременно был его командиром – и обнаружил, что одиночество стало милее пустопорожнего общения с оборотнями. До вторжения команды дознавателей он часами просиживал в чайхане и блинной, чувствуя себя частичкой стаи. После – как отрезало. Хотелось прятаться в нору, хрустеть чипсами и кукурузными палочками, поглядывать в телевизор, дремать и реагировать только на звонок телефона. Волк новое времяпрепровождение одобрял – тоже смотрел телевизор, валяясь на кровати, на покрывале, и иногда утаскивал и съедал картофельные чипсы. Кукурузные палочки ему не нравились, жаловался, что прилипают к зубам.

Иногда на грани сна и яви, в сладкой дреме, и Ярмилу, и волку слышались какие-то непонятные звуки. Как будто кто-то стучит в прихожей и кухне, а иногда гремит посудой. Рассказывать о такой напасти – не мешающей жить, но немного нервирующей – было неловко, и Ярмил бы никогда не пожаловался ни Гвидону, ни Светозару, если бы не новогодний венок, который передала в часть жена Светозара, Калина.

Калину и ее венки с Берегинями уважали все Светозаровы волки. Все знали, что жена командира немного волшебница, дружно переживали, когда она ушла из комбината народных ремесел преподавать в институт культуры – потому что Светозар переживал: «А вдруг она там не приживется?». Знали, что Калина не просто переехала в Ключевые Воды вместе со Светозаром, а приняла приглашение университета – ее давно уговаривали бросить лисогорский институт культуры и начать читать расширенный курс лекций. И цену венкам, которые Калина делала своими руками, тоже знали все – к ней очереди стояли, и она много кому отказывала. Потому что венки и декоративные вязки работали, и Калина не хотела, чтобы они работали на злых оборотней или нечестных людей.

Ярмил рассматривал новогодний венок вместе со всеми. Слушал объяснения Светозара: «Он не с Берегиней, а с печальником. Калина сказала, что Берегини нам не подходят, а печальник – в самый раз. Он и мелкую нечисть выгонит, если она в часть проберется, и домовых приструнит, и за наши беды скорбеть будет, чтобы они быстрее исчезли и забылись. Хоть и мелкий, а многое может». Черный комок шерсти из которого время от времени поблескивали глаза, тихо сидел на еловом венке и ждал, пока любопытствующие уйдут – чувствовалось, что хотел осмотреться и познакомиться с частью.

– Да! Пусть приструнит домовых! – завопили волки, живущие в домах при части. – Совсем расшалились, стучат, гремят, молоко воруют! Камула на них нет!

– А вы им молоко ставьте, не жадничайте, – велел Светозар. – Никакой печальник не поможет, если обычаи не соблюдать.

После этого Ярмил решился, выбрал удобный момент, подошел к Светозару и спросил, как правильно кормить домового и часто ли надо ставить молоко. И в чем. И в каком количестве. Светозар на него внимательно посмотрел, расспросил о стуках, уточнил, давно ли Ярмил был в медчасти, а потом пообещал, что поговорит с Калиной. Получит точные инструкции, потому что сам домового не кормит, не может сказать, как это правильно делать. Ярмил кивнул, поблагодарил, ушел, а через неделю понял, что Светозару не до домовых и его мелких забот. Забыл. Не поговорил. Или не стал напрягать Калину.

В конце января Светозар остановил на нем взгляд и велел: «В кабинет ко мне зайди, когда освободишься», Ярмил, чистивший снег возле парадного входа, подумал, что его ждет взбучка за какое-то упущение. Он закончил работу, привел себя в порядок, дошел до двери кабинета, постучал, заглянул и с интересом посмотрел на лежащий на командирском столе предмет.

Небольшой венок с коричневым печальником сразу вызвал в памяти словосочетание «колесо года». Три части, покрытые разноцветными листьями – нежно-зелеными, темно-зелеными и ослепительно рыжими. И четвертая – только плетеная основа, на которой осели искусственные снежинки и прилепились крохотные елочные игрушки.

– Это тебе, – сообщил Светозар. – Калина передала. Велела повесить, где захочется, пыль протирать осторожно, под душем не мыть, а то печальник намокнет и перестанет за тобой присматривать. Молоко домовому ставь в блюдечке, делись, когда в бутылке или пакете немного остается.

Ярмил кивнул, не отрывая глаз от венка – печальник шевельнулся и посмотрел на него черными глазками-бусинками. Докладывать командиру, что он не любит молоко и никогда его не покупает, не хотелось. Можно покупать и понемногу наливать в блюдце. И блюдце купить, потому что у Ярмила были только две суповые тарелки, большая салатница и кружки. Этого хватало.

Он унес венок, спрятав его в коробку и завернув в бушлат. В часть и домой проще было ходить пешком, что Ярмил и делал, и прогуляться пятнадцать минут не составляло проблемы, но боязно стало, что печальник замерзнет, и он принял утеплительные меры. По пути он купил пакет молока в магазинчике возле дома, послушал оханье продавщицы-лисицы, взволновавшейся, что он несет форменную куртку в руках, а сам раздетый, и, наконец-таки, добрался до квартиры – островку спокойствия и одиночества, нарушаемого редкими стуками и бряканьем посуды.

Место для венка нашлось не сразу. Сначала Ярмил повесил его в прихожей, на зеркало, а потом сообразил, что в прихожей нет окна и редко горит свет. Какая радость в темноте сидеть и таращиться в стену? Печальник от такой жизни может обидеться. Пришлось купить дрель, просверлить дырку в стене, вставить распорный дюбель и ввинтить длинный шуруп. Крепление получилось надежным, можно было и мешок с картошкой на такое подвесить, но мешка картошки у Ярмила не было, а печальник новое местожительство одобрил. Посматривал на Ярмила, когда тот осторожно стряхивал пыль с весенних цветов и осеннего физалиса – для действа была куплена специальная метелочка – никогда не издавал звуков, однако как-то усмирил домового. Стуки и грохот прекратились. Молоко Ярмил покупал по пятницам, наливал в глубокое блюдце по вечерам, выливая утреннее и не вникая, убавилось ли количество. Надо домового кормить – значит надо.

Праздник Мясоед принес ему сюрприз.

– Я приглашаю тебя в гости, – безапелляционно заявил ему бывший начальник, а ныне подчинённый Гвидон. – Отдежурим вместе, а потом рванем в Метелицу. Даруська со Светланкой уже там будут, посмотрят, как варят черную уху на Сырницу, а мы подъедем, хорошо покушаем, отоспимся, ещё пару дней покушаем и назад, на дежурство на сутки. А потом можно повторить.

Ярмил оторопел. Когда обрел дар речи, попытался отказаться, но Гвидон пресек возражения. Он приглашал от души, это чувствовалось. Но что Ярмилу делать в незнакомом доме, да ещё среди шакалов? Хорошо покушать можно и в Ключевых Водах. Надо только зайти в кафе подороже, а не в блинную.

Вообще-то Ярмил был неприхотливый, ему и в блинной нравилось. И унести пакет горячих блинов домой тоже было неплохо – можно съесть перед телевизором лежа на диване. И ехать никуда не надо. Но…

Пока Ярмил придумывал вескую причину для отказа, Гвидон уже все распланировал. А после дежурства просто приказал Ярмилу сесть за руль своей машины и ехать в сторону Метелицы, пока он будет спать на заднем сиденье.

– Потом сменимся. Мне пары часов хватит, проснусь отлить, кофе где-нибудь выпью, а ты подремлешь.

Дорога была знакомой – трассу на Лисогорск Ярмил знал прекрасно. Гвидон похрапывал, а он вел машину и думал, стараясь не сильно отвлекаться. Мелькали черные деревья, увенчанные шапками снега, буксовали автомобили, на заправках змеились очереди. Ярмил не мог понять, почему он согласился поехать. Привык слушаться Гвидона? А если тот прикажет сделать что-то плохое? Включится ли тормоз?

«Я ему доверяю. Ему и Светозару, – одернул себя он. – Кому еще верить?»

И все равно копошился червячок сомнения – нужно было собрать волю в кулак, соврать, что познакомился с волчицей и пойдет к ней в гости. Гвидон бы отстал. Правда, спросил бы через пару дней – как свидание? К тому времени можно было бы подкопить сил и соврать, что они с волчицей друг другу не понравились. Врать у Ярмила получалось очень плохо, он обычно и не пытался, но ситуация «познакомился, провели вместе пару ночей и разбежались» бывала в его жизни регулярно. Не надо ничего особенного придумывать.

В Метелице ему понравилось. Это было неожиданно и удивительно. Он слышал рассказы волков, ездивших вместе со Светозаром за закатками, и вообразил себе что-то другое – пугали слова «традиции», «чистота и порядок», «надо вести себя прилично». На деле оказалось не так уже и страшно: в доме родителей Дарины царил праздничный бардак, устроенный внуками-шакалятами, Дарина в длинном свободном платье с вышивкой выглядела домашней и красивой – Ярмил привык видеть ее в брюках или форме, и залип на виноградных гроздьях и бабочках, обрамлявших вырез. Стол ломился от еды, традиционные шакальи блюда – черная уха в огромной супнице и сырные тарелки – перемежались мясными нарезками и разнообразием горячего. Мама Дарины запекла целого индюка, хвалила Гвидона и Ярмила за хороший аппетит и волновалась, когда они с хрустом разгрызали самые вкусные кости – просила: «Поберегите зубы, мяса еще много».

Небольшая проблема заключалась в том, что Ярмил не расслышал имена родителей Дарины – Гвидон что-то говорил, но шакалята в гостиной стреляли хлопушками и лопали воздушные шарики. Приходилось обходиться без прямого обращения, обтекаемое «вы» и «скажите пожалуйста» пока работали, и Ярмил не терял надежду подслушать нужную информацию.

Наевшись и прослушав кучу смешных историй про Сырницу, он отвел Гвидона в сторону и спросил, где можно найти тихое место, чтобы устроиться на ночлег. Какой-нибудь сарай, во дворе много сараев.

– Не-не, никаких сараев! – ответил Гвидон. – Дед Зиновий батю просил присылать к нему тех, кому спальных мест не хватит. Я тебя сейчас отведу. И дам домашние вещи. Дед нормальный, он один живет, вдовец. Это брат адвоката деда Клима, который меня из тюряги вытащил. Он скучает, ему гость только в радость. А ты выспишься в тепле.

Ярмил подумал, что если ему будет невмоготу, то всегда можно сбежать от незнакомого деда в какой-то сарай, но тревога оказалась напрасной. Дед Зиновий ему искренне обрадовался, показал уединенную спальню – комната была чисто убрана, на кровати лежало свежевыглаженное белье.

– Вот ванная. Кухня там. В холодильнике и салаты, и жареная рыба, и сыр, и соленья. Бери что приглянется. Приходи со мной телевизор посмотреть, если сразу спать не захочешь. В спальне телевизора нет, старый сломался, а новый в гостиной.

– Спасибо, но я сразу спать. Приехали после смены, сейчас наелся и глаза сами закрываются. Извините.

– Конечно, ложись! – всплеснул руками Зиновий. – Утром сядем завтракать, тогда и поболтаем.

Глава 2. Кармель. Поиск жилья

Она не раз перебирала события прошлых лет, пытаясь вспомнить развилку, на которой было принято неправильное решение. Перебирала и убеждалась – дорога была прямой. Просто завела не туда.

Когда маме стало хуже, она ушла в академический отпуск, чтобы сидеть рядом, ездить в больницы, подрабатывать, чтобы покупать дорогие лекарства. Сначала она сушила колоски, ирисы, розы и мальвы и вязала скрутки для часовен Хлебодарной, но за это платили очень мало и пришлось искать другой заработок на дому. Выставка «ведьминых бутылочек» натолкнула ее на мысль открыть маленький бизнес – почтовую рассылку сувениров без заверения, что они обладают магической силой. Кармель накупила пузырьков с пробковыми пробками, насушила трав и плодов шиповника, рябины и боярышника, промыла несколько порций речных камушков и песка и сотворила первую партию бутылочек, запечатав воском. Описание в объявлении в газете было туманным: клевер притягивает деньги, шиповник дарит здоровье, рябина и боярышник защищают от злых духов. Первая партия бутылочек разлетелась, как стая бабочек от порыва ветра. Кармель не поленилась, съездила в Минеральные Бани, заказала в библиотеке несколько книг по травоведению и шакальей магии, а после прочтения сделала копии некоторых страниц.

Заготовка ингредиентов и изучения составов и заклинаний отвлекали до момента смерти мамы. Из больницы позвонили в дом старосты – мама телефон не проводила, не хотела – и печальную новость узнала не только Кармель, но и вся община.

Она была честна с собой, и даже сейчас, с осадком мути в виде ссор и развода, признавала, что Юзеф тогда ей очень сильно помог. Он и во время маминой болезни помогал: возил Кармель на машине куда требовалось, ездил за лекарствами, постоянно что-нибудь оплачивал. И все скорбные заботы взял на себя – Кармель смогла выплакаться в пустом доме, прикасаясь к вещам, превратившимся из надобности в память о покойной. И на кладбище поехала, взяв охапку цветов из ведра, услужливо поданного Юзефом. Ничего делать не пришлось, только горевать.

Юзеф был рядом, и Ярмил постепенно выветрился из памяти. Иногда Кармель казалось, что она чувствует его запах, накатывало ощущение – протяни руку и коснешься застенчивой силы, услышишь глубокий голос, слова, выговариваемые с небольшой запинкой. Поначалу ей показалось, что Ярмил заикается. А потом поняла – он обдумывает фразы, прежде чем произнести вслух.

Если бы Ярмил приехал или позвонил в общину, она бы сорвалась с места, отправилась с ним или к нему хоть на край земли. Встречи не случилось, и она продолжила расширять свое почти колдовское дело: денежные бутылочки, мешочки на удачу, облепленные пластмассовыми божьими коровками, амулеты от сглаза. И здесь Юзеф служил подмогой. Они ездили в Лисогорск, где Кармель скупала на распродажах товары для рукоделия, запасаясь бисером, искусственными камушками, бусинами, кабошонами, декором, лентами и шнурками, мешочками и коробочками, крохотными фетровыми игрушками. Юзеф распиливал стволы и ветки, делал разнообразные деревянные заготовки для оберегов, росписи и декупажа, упаковывал готовый товар и отвозил заказы на почту.

Они поженились без конфетно-букетного периода, без пылкой страсти. Потому что их уже обвенчала молва, у них было общее дело и более-менее совпадали привычки – камнем преткновения служила окрошка, но это можно было пережить. Кармель купила прямое белое платье с расшитым вырезом и манжетами, Юзеф достал из шкафа костюм, в котором был на выпускном вечере в школе, и они, расписавшись в мэрии, закатили скромный пир на столах, вытащенных на общинную площадь. Тогда-то Кармель и узнала, что ее считают ведьмой. Это слово шепотом произносили за спиной, а потом и вслух – одна из соседок посочувствовала матери Юзефа, которую Демон Снопа одарил негожей невесткой. Кармель ожидала, что свекровь одернет злоязычницу, но та только вздохнула и махнула рукой.

Обвинения сработали странным образом – Кармель еще несколько раз съездила в библиотеку, побывала в Лисогорском хранилище рукописей и начала читать заклинания над оберегами и бутылочками. Продажи пошли лучше – она разместила несколько объявлений в интернете, и под ними часто писали благодарственные отзывы. Ее амулеты и бутылочки помогали и людям, и оборотням. Это было удивительно, и Кармель решилась поработать со свечами – покупала готовые, разогревала на солнце, закатывала в травяную смесь, читая наговоры, и продавала в три раза дороже. Покупали. И снова писали благодарственные отзывы.

С сувенирно-колдовской торговлей ладилось, а с семейной жизнью – нет. Кармель быстро забеременела, родила сына Рычека, и это ни капли не скрепило отношения с Юзефом и его родственниками. Сын выглядел как волчонок – мелкий, тощий, но на шакаленка не похож, только уши чуть крупнее волчьих. Проявилась кровь отца Кармель, по фотографиям было видно, что внук – вылитый дедушка. Юзеф этим был страшно недоволен, впервые проявил осведомленность и предъявил обвинения: «Ты его как будто от того волка, по которому вздыхала, родила. Не в библиотеке ли вы встречались? Тебе там как медом намазано было!». Кармель от попреков потеряла дар речи, потом начала оправдываться и защищаться. Юзеф напирал, требуя признание, уходил ночевать в родительский дом, возвращался, чтобы выполнять свою часть работы и снова уходил.

В нервной обстановке, да еще с маленьким ребенком на руках, Кармель почти перестала делать бутылочки и свечи впрок – только постоянным покупателям, которые повторяли заказы. Денег стало значительно меньше, Юзеф снова предъявил претензии и нарвался на скандал. Кармель выставила его вон с треском и швырянием чашек, а вслед пообещала: «Прокляну!». Тот факт, что Юзеф на следующий день сломал ногу, оступившись на крыльце, укрепил ее репутацию ведьмы и жизнь в общине усложнилась вчетверо. Уезжать было некуда. Кармель посчитала имеющиеся и возможные доходы, посмотрела на ценники съемных квартир в Лисогорске и Минеральных Банях, и расстроилась. Одна бы она рванула куда глаза глядят, но у нее на руках был Рычек, который много капризничал, мало ел и требовал внимания. Пришлось стиснуть зубы, выставить мамин дом на продажу и надеяться, что на него найдется какой-нибудь покупатель-шакал, желающий сменить городскую квартиру на домик и огород в общине.

Кармель прождала почти три года. Рычек рос, отпраздновал четвертый день рождения в Болотнице – в одиночестве, потому что сына ведьмы не подпускали к другим шакалятам. А потом – после того, как Кармель осмелилась и в дни весеннего равноденствия сделала для себя бутылочку на прибыток и удачу – к дому подъехали покупатели.

Шакалье семейство явилось в Болотницу из Минеральных Бань. Старшее поколение, когда-то переселенное из затопленной общины, возжелало купить себе дачу, чтобы летом копаться в огороде, а на зиму возвращаться в городскую квартиру. Покупательница разыскала в Болотнице свою троюродную тетушку и намеревалась поражать ее воображение экзотическими рецептами пирогов, а на чаепитиях обсуждать остальных многочисленных родственников. Сыграло роль и то, что Кармель продавала дом недорого, для дачи как раз, и согласилась на ипотеку – документы были в порядке, земельный участок оформлен по всем правилам.

Подписав предварительный договор, Кармель задумалась о том, куда перевозить свои вещи и Рычека. Она просматривала объявления о продаже и убедилась, что не сможет купить дом ни в Минеральных Банях, ни, тем более, в Лисогорске. Недвижимость в крупных городах была ей не по карману. Переезжать в квартиру не хотелось и она начала внимательно изучать выставленные на продажу дома по всему воеводству, исключая поселки и присматриваясь к небольшим городам – из-за поликлиник и школы для Рычека.

Нашлись два подходящих варианта – лисий дом в городке Букетном, славящемся своими цветочными теплицами, и человеческий особнячок в Логаче. Кармель с Рычеком съездила по адресам – путешествия шолчонку понравились – и дружно решили, что особняк в Логаче лучше. Дом в Букетном стоял рядом с перекрестком и во дворе был слышен шум машин, останавливающихся перед светофором и стартующих с места. К особнячку прилагалась тихая улочка, куча хозяйственных построек и необходимость серьезного, почти капитального ремонта. Кармель опасалась, что ремонт затянется надолго и ей придется не только потратить все деньги, но и влезть в долги, и это пугало. После раздумий она еще раз позвонила хозяину и нашла приемлемый выход. Дом не только продавали, но и сдавали в аренду, и она договорилась снять его на три месяца. Прожить там оставшуюся треть весны и почти половину лета, и тогда уже или купить, или еще раз переехать. За это время в объявлениях могло попасться что-то более подходящее, не требующее непомерных затрат.

Определившись с местом проживания, она остановила Юзефа на улице и сообщила, что хочет официально развестись. Супруг переварил ее слова и согласился на развод, выторговав отказ от алиментов. Кармель не стала спорить – понимала, что присудят только минимум, а проблем Юзеф доставит на миллион. Они заверили соглашение у старосты, отнесли мировому судье, и Кармель, заплатившая пошлину, начала считать дни до получения свидетельства о разводе.

Она паковала вещи и радовалась тому, что новые хозяева ее не подгоняют. Надо было завернуть и разложить по коробкам неимоверное количество мелких материалов, скопившихся за годы работы. Многое покупалось про запас по скидке, а потом пылилось, потому что не было сил на новые проекты: перья для ловцов снов, плетеные основы для венков, пушистые комочки безглазых печальников, которых она хотела попробовать оживить заклинанием. Свечи, шнурки, веревочки, бусины, желуди, шишки, засушенные и пропитанные горячим воском бутоны, парадные тарелки, инкрустированный столик для рукоделия, книги, вырезки из журналов… Рычек с интересом следил за растущей горой коробок, за мебелью, составлявшейся в отдельную комнату, подкладывал свои игрушки в самые неподходящие места и спрашивал:

– А скоро мы поедем?

– Скоро, – отвечала Кармель, радующаяся тому, что сына не пугает расставание со старым домом. – На следующей неделе. В начале мая.

В ожидании переезда Рычек стал меньше капризничать, но аппетит у него так и не появился. Он вертел носом при виде молочной каши, жаловался, что в рыбе слишком много костей, а мясо соглашался съесть только после долгих уговоров. Кармель лезла из шкуры вон, готовила сложные блюда, а потом махнула рукой: хоть стой часами на кухне, хоть не стой – все равно не ест. Перебирает фрукты, отворачивается от конфет и пирожных, без аппетита жует выпечку. Подозрение, что с четвертью волчьей крови Рычеку передалось проклятие Хлебодарной, вызывало сомнение. Сын не жаловался на привкус золы – да и появлялось это обычно в подростковом возрасте, при взрослении. Просто не хотел есть. Не хотел и все.

Кармель знала, что богиня плодородия и домашнего очага прокляла волков-оборотней, вкусивших крови в День Преломления Хлеба, в праздник примирения – Камул и его стая явились отведать ее выпечку, согласившись, что нужно создавать островки мира без войны и наказывать чрезмерную жестокость. Тем, кто охотился в день божественной трапезы – и их потомкам – хлеб вставал поперек горла, обретая вкус угля. Известно, что Хлебодарная не раз проклинала тех, кто поднимал руку на беременных жен и обижал беззащитных детей – если мольбы жертв достигали ее слуха.

В последние годы начали проводиться исследования, вроде бы, была выявлена связь группы крови, гормонального фона и аллергической реакции на выпечку. Кармель об этом читала и слышала, даже позвонила в один из медицинских центров, и получила ответ, что ребенку делать анализы бессмысленно. Только взрослому волку, после того как закончится гормональный бунт. Кармель не могла судить, действительно ли проклятие сейчас проявляется реже – об этом тоже много писали и говорили.

Ярмил, единственный волк, с которым она разговаривала на эту тему – при покупке еды в столовой – сообщил ей, что он детдомовец. И воспитатели им говорили, что к сиротам Хлебодарная относится мягче, дает им индульгенцию. Проклятие проявляется у тех, кто жесток и творит что-то плохое. А он как ел булочки и пирожки в детстве, так и ест. Лишь бы были.

Кармель тогда подумала, что Ярмилу необязательно искать свою истинную, можно жениться на ком угодно. Паства Хлебодарной знала, что хлеб, принятый из рук нареченной или супруги, никогда не обретет вкус золы – если жить, почитая плодородие и не причиняя вреда слабым. Раньше волки так свою половинку и находили – ели праздничную выпечку, сватались к той, чьи караваи не встали поперек горла. Сейчас, когда промышленность перестроилась, и магазины и кафетерии завалены разнообразными пресными лепешками, безвкусными хлебцами и пергаментными лавашами, можно всю жизнь прожить без хлеба. Многие так и живут.

Иногда Кармель задумывалась: «Нашел ли Ярмил свою волчицу? Ест ли хлеб, помнит ли тарелку с сырниками в столовой и прогулку на следующий день? Или давно забыл мимолетную встречу? Может быть, уже женат и у него есть дети?». Мысли приходили в голову и улетучивались, вытесняемые ежедневными заботами и масштабными проблемами. Как ни странно, сейчас, когда хлопот в связи с переездом стало больше, Ярмил вспоминался чаще. Наверное, потому что Кармель почти вырвалась из замкнутого мирка Болотницы и лелеяла чувство грядущей свободы.

В день приезда грузовой машины, которая должна была перевезти их вещи в Логач, Кармель встала рано. Выпила чашку чая, поругалась с Рычеком, последовательно отказавшимся есть бутерброд с маслом, с сыром и с колбасой, успокоилась, убедилась, что сын съел горбушку хлеба и запил ее молоком, и предложила:

– Пойдем прогуляться? До пруда и обратно. Попрощаемся с Болотницей.

Главным украшением общины были болотные ирисы, в изобилии растущие на берегу пруда и заболоченных ручьях, пронизывающих окрестности. Сочные желтые цветы радовали взор, распускались ранней весной и уходили на покой поздней осенью, после заморозков. Болотные ирисы не стояли в букетах и увядали, если их сорвать или срезать. Можно было гулять и любоваться красотой, но нельзя было унести частичку с собой.

«Мне будет их не хватать», – проговорила шолчица.

Кармель обрадовалась тому, что ее четвероногая половинка заговорила первой – в последнее время она только отвечала на прямые вопросы.

«Я знаю, что тебе нравилось сюда приходить, – ответила она. – Думаю, в окрестностях Логача найдутся пруды и ирисы. Будем гулять, исследуем местность. Там рядом шакалья община, мы можем гулять в другую сторону, чтобы ни с кем не сталкиваться и не разговаривать».

«Можем», – согласилась шолчица и замолчала.

Кармель напомнила себе, что особнячок в Логаче шолчице понравился – посмотрев на дом в Букетном она недовольно фыркнула – и твердо решила выделять один день в неделю на прогулки. Рычек любил бегать на лапах, нагуливал аппетит и не отказывался ни от вечерней каши с мясом, ни от супа.

«Мы слишком долго прятались за забором, опасаясь нарваться на свекровь, сплетниц или Юзефа. Переезд поможет это поменять».

Они с Рычеком вдоволь налюбовались ирисами, попрощались с красным и черным боярышником, росшим на сухих местах, и пошли к дому – весьма вовремя, потому что на горизонте уже показался грузовичок транспортной службы.

Кармель проследила, чтобы грузчики аккуратно сложили вещи в фургон, передала ключи новой хозяйке, уже заваривавшей чай на кухне, тепло попрощалась и повела Рычека к своей маленькой машинке, надеясь, что она не сломается и не заглохнет. Нужно было приехать в Логач первой, чтобы грузчики не выбросили коробки и мебель во дворе – как тогда затаскивать все это в дом? Просить-то некого.

К счастью, тревоги не оправдались. На выезде из Болотницы навалилась тоска – Кармель неожиданно остро ощутила, что она продала дом, в котором провела детство и юность, и больше туда не вернется – но движение на трассе заставило сосредоточиться, дорога вымела из головы грустные мысли, и она, под восторженный писк Рычека, сначала догнала, а потом и обогнала фургончик транспортной службы.

В Логач они приехали во второй половине дня, ближе к вечеру. Кармель остановилась возле пекарни, купила пампушки с травами, кексы с изюмом и горячие бутерброды с сосисками, вернулась в автомобиль и спросила у Рычека, рассматривавшего карету и лошадей:

– Не надумал покататься? Не сейчас, сейчас надо проследить за выгрузкой вещей. А если завтра?

Сын замотал головой: «Нет». Кармель пожала плечами: «Не хочешь – как хочешь». Рычек побаивался крупных животных – и лошадей, и коров.

«Может быть, потом освоится, заинтересуется и захочет. Заставлять глупо».

Какая-то пара шакалов, заходящая в пекарню – пожилая дама в шляпке с полями и крепкий старичок в старомодном пиджаке – вежливо с ней поздоровалась. Не пожирая взглядами, а проявив умеренный интерес. Кармель ответила на приветствие, пожелала парочке хорошего дня, села в машину и поехала к особнячку. Заводить близкое знакомство с шакалами Метелицы она не собиралась.

«Знаю я это все. Сначала: ах-ах, чудесный сыночек, а вы замужем, а чем занимаетесь? А потом: у нас коровы доиться перестали, это заезжая ведьма порчу наслала».

Она проследила за грузчиками, попросила их сдвинуть кровать в спальне Рычека, порадовалась тому, что хозяева сдержали свое слово и сделали генеральную уборку. Кухня сияла чистотой, Кармель вскипятила допотопный пузатый чайник, сделала себе чай, а сыну какао, и они сели то ли полдничать, то ли ужинать. Рычек покапризничал, но все-таки согласился съесть сосиску, и одолел половину кекса, подвинув ей тарелку с огрызком и крошками. Кармель пила чай и рассеянно смотрела в окно, думая о том, что завтра надо будет выйти в город и купить продукты. Улочка, на которую выходили окна кухни, была тихой, каждый прохожий на виду. Именно поэтому Кармель сразу увидела пару, встреченную в пекарне, насторожилась и задернула занавеску.

«Слежка? Соседи? Шакалы, живущие не в общине, а в городке?»

«Просто любопытствующие, – проворчала шолчица. – Им скучно, увидели тебя и решили проверить, в какой дом ты переехала».

«Только этого мне и не хватало! – возмутилась Кармель. – Шагу не ступлю в сторону этой Метелицы, и здороваться ни с кем не буду!»

Шолчица тихо фыркнула. Кармель осторожно выглянула из-за занавески, убедилась, что парочка ушла, а не задержалась возле ее окон и крыльца, и тоже фыркнула – выражая горячее неодобрение чужого любопытства.

Первая ночь в новом доме прошла спокойно. Возможно, потому что Кармель достала из коробки и повесила на стены ловцов снов – большой бордово-коричневый себе, кремово-белый – Рычеку. Вечерняя тишина, нарушаемая редким лаем собак и петушиным криком, перетекла в ночную и сменилась умеренным утренним шумом – все те же петухи, блеянье коз, которых повели по улице на пастбище. Окраина города напоминала село: к части домов прилагались огромные земельные участки, на которых были разбиты небольшие сады или разводилась мелкая живность. Кармель надеялась, что излишки урожая или забитых кроликов и птиц можно будет купить на рынке по доступным ценам. Продукты из супермаркетов Рычек ел хуже, и она понимала, что придется искать какую-то альтернативу.

Они позавтракали пампушками и привезенным с собой сыром, оделись и отправились на разведку – знакомиться с городом, магазинами и рынком. Кармель уже спрашивала хозяев, где находится почта, и получила ответ: «Рядом с рынком, универмагом и универсамом». Нужно было запомнить точное местоположение, выполнить отложенные заказы – кошелечные амулеты, свечи и две бутылочки – и отправить их покупателям. Заодно оценить, есть ли на почте очереди, и записать время перерыва, чтобы не топтаться под дверями.

Рынок, универмаг и универсам с почтамтом были, если так можно выразиться, центром цивилизации. Кармель отметила, что рядом находится автобусная станция – мало ли, вдруг машина окончательно сломается, а надо будет срочно куда-то ехать – и предложила Рычеку:

– Пойдем на рынок? Купим что-нибудь на бульон, я сварю суп, а еще посмотрим, есть ли какие-то овощи. Хочешь рагу? Или лучше салат?

– Не хочу, – лаконично ответил Рычек.

Кармель вздохнула и решительно направилась в рыночные ряды – пожилая волчица продавала куриные потрошки, из которых должен был получиться отличный бульон. Купив потрошки, она переместилась в колбасный павильон, оттуда – к зеленщикам, за луком, укропом и петрушкой, а оттуда к овощным рядам. Кабачки, огурцы, редиска, картошка, чеснок, помидоры, и… о, домашняя сметана!

Кармель набила две сумки, купила Рычеку малинового петушка на палочке – пусть побалуется леденцом, пока она сварит суп – и возле почты вновь столкнулась с парой шакалов. Не вчерашних, других, но похожих – шляпка на даме, старомодный костюм на ее супруге. Кармель поздоровалась в ответ на приветствие, а хорошего дня парочке не пожелала – слишком много шакалов, любопытство неприятно ерошит шерсть шолчицы.

«Если будет совсем невмоготу – переедем», – подумала она, сворачивая в проулок.

Шолчица неожиданно заворчала – с явным недовольством, но не произнося ни слова.

«Я не хочу, чтобы кто-то лез в мою жизнь, – напомнила Кармель. – Хватит, я этим сыта по горло».

Глава 3. Ярмил. Метелица и Логач

Дед Зиновий Ярмилу радовался искренне, плату за гостеприимство брал историями о большом мире и спецназовских делах – не выпытывая секреты, а интересуясь тяготами службы. И сам в ответ рассказывал то, о чем Ярмил осторожно начал расспрашивать. В первый приезд много не выяснилось, а когда Гвидон привез Ярмила в Метелицу во второй раз, у Зиновия гостил его брат, адвокат Клим. Деды ударились в воспоминания, и это открыло глаза на общую картину – далеко не все шакальи общины процветали. Были и зажиточные поселения, были и бедные, где обитатели или работали в коровниках, курятниках и на поле, или вносили ежемесячный денежный налог.

– Оттуда молодые бегут не от скуки, – объяснил Клим. – Как становятся совершеннолетними, уезжают, поступают в любые училища, чтобы получить профессию, или устраиваются подсобниками на перерабатывающие заводы, в пекарни, столовые – поближе к еде. Не хотят навоз вилами ворочать или огороды пропалывать. И это понятно. В городе жизнь легче, смену отработал, вышел за ворота завода и делай что хочешь – хоть в кино иди, хоть в кафе, хоть на выставку экзотических растений.

– А здесь, в Метелице, вы деньги вносите? – спросил Ярмил, подъедавший городские угощения, которые Клим привез с собой – пряную человеческую еду в коробочках, не понравившуюся Зиновию.

– У нас сейчас все оплачивается из общинных денег. Когда-то повезло – у основателей Метелицы были большие земельные участки в предгорьях. Их выкупила нефтяная корпорация, обнаружившая богатое месторождение. Хорошо заплатили, хватило и тут землю купить, и общинный фонд создать, и строительство начать. Потом удачно деньги вложили, Метелицу обустраивали пошагово, на проценты. В коровник, в курятник, на поля начали нанимать людей и оборотней – у людей современная техника, фактически, мы отдаем поля в аренду. Сейчас процентов хватает и на охрану, и на благоустройство, и есть отдельный счет, дающий возможность асфальтировать дороги или покупать пожарные машины для Логача. Отчасти нам повезло, отчасти мы пожинаем плоды своих трудов – те, кто работал вне Метелицы, долгие годы отчисляли деньги на общинный счет. Добровольно. Без принуждения.

Ярмил обдумал слова дедов и понял, что такое «богатство поколений». Дед Клим делился своими гонорарами, и это дало возможность сыну деда Зиновия поступить в железнодорожный институт. Позже сын деда Зиновия вносил деньги на общинный счет, чтобы не беспокоиться о том, будет ли тепло в родительском доме, получат ли они общинное молоко, муку и яйца.

О сыне деда Зиновия Ярмилу пришлось выслушать немало. Он и фотографии смотрел, и имена всех дедовых внуков запомнил. Формально Зиновий был не одинок – сын, много лет отработавший на железной дороге, ушел на повышение в столичный главк, и перестал приезжать в общину. Раньше привозил внуков к деду с бабушкой, а когда выросли, ездить не заставлял. Повзрослевшие внуки из столицы только в отпуск на море летали, к Зиновию не заглядывали, отговариваясь тем, что неудобно из Минеральных Бань до Метелицы добираться.

Зиновий и сыном, и невесткой, и внуками гордился, и, одновременно, печалился.

– Они меня к себе зовут, сюда никто не вернется. А я раз в столицу съездил, две недели погостевал, еле отплевался. Шумно, людей и оборотней толпы, еда химическая, машин столько, что на улице дышишь одними выхлопными газами. Нет, это не для меня.

Ярмил кивал, слушал хвалебные истории, немного жалел деда и старался ему помогать. Дом у Зиновия был крепкий, но ветшающий, второй этаж и деревянный балкон требовали ремонта, и один из своих отпусков пришлось потратить на заказ и доставку материалов и надзор за бригадой строительных рабочих. Дед вздыхал, что Ярмил из-за него не съездил на море, не слушал объяснений, что моря в планах не было, постоянно благодарил и собирал со всех домов Метелицы кулинарную дань, чтобы стол ломился от блюд на завтрак, обед и ужин.

Когда Гвидон пошел на повышение, снова стал командиром Ярмила, а потом надумал переводиться в Лисогорск на должность заместителя командира ОМОНа, случилась очередная развилка судьбы. Очередные перемены не по своей воле. Гвидон не сомневался в том, что Ярмил переведется вместе с ним. Казимир и Бартош тоже были уверены, что он вернется на прежнее место службы, в ОМОН: «Мы же стая!». Ярмил кивал и разрывался – он обвыкся в Ключевых Водах, унитазное проклятье перестало действовать, Калина подарила ему венок с печальником, а инструкции Светозара помогли усмирить домового. Только-только жизнь наладилась, и снова переезжать?

Но и несомненные плюсы на горизонте маячили. Печальника можно было перевезти, от Лисогорска до Метелицы было ближе, и Ярмил мог скататься к деду Зиновию на выходные, чтобы проследить за ремонтом или генеральной уборкой. Дочка Гвидона, шкодливая Светланочка, часто гостила у дедушки с бабушкой и Ярмил уже привык с ней играть. Волк – в прятки, он – в морской бой и детское лото с яркими карточками. В Метелице хорошо кормили, давали еду с собой, а еще рядом, в бывшем доме лесника, жил рысь-огнеборец Ларчик с красавицей женой и шустрыми котятами. С Ларчиком Ярмил ходил на рыбалку охотнее чем с Гвидоном – не надо было распутывать лески, забрасывать снасти. Накидаешь с вечера прикормки, а потом собираешь в садок рыбу, которую рысь лапой из воды достал. Раздашь потом шакалам, и все радуются – и дядя Ромуальд с тетей Розой, и дед Зиновий, и прочие соседи родителей Дарины.

После долгих раздумий и совещаний с волком, Ярмил решился на переезд из одной служебной квартиры в другую. Печальника он перевез, прикрепив венок к подголовнику пассажирского сиденья. Пушистому комочку шерсти путешествие понравилось: глазки поблескивали, ветерок из приоткрытого окна вспушил коричневые пряди, а еще вымел пыль из труднодоступных уголков венка, вернув свежесть.

Дед Зиновий переезду волчьей стаи обрадовался, просил Ярмила приезжать в свободные дни между сменами, и неважно, в Метелице Гвидон, Дарина и Светлана или нет.

– Я к тебе привык, не представляю, как век доживать, если ты у меня бывать перестанешь!

– Я и так у вас постоянно живу, чаще чем в квартире. Лучше бы вы хоть раз ко мне в гости выбрались, на квартиру и венок посмотрели.

– Трудно мне, – жаловался дед Зиновий. – Даже в Лисогорске слишком шумно и людно. Лучше ты как-нибудь печальника сюда привези, чтобы я с ним познакомился.

Дни и недели как-то незаметно сложились в годы, у Гвидона с Дариной родился сын-шолчонок, которого они назвали Светозаром, у Ларчика с Альмой появился общий ребенок, брысенок с кругленькими ушками и длинным хвостом. И только Ярмил довольствовался случайными свиданиями с волчицами и не знал, встретит ли он свою истинную. Или хотя бы ту, у которой хотелось задержаться дольше чем на пару ночей. Иногда он вспоминал Кармель – чаще вспоминал волк, а Ярмил вслед за ним – и гнал прочь желание съездить в Болотницу. Незачем. Незачем беспокоить ту, которая носит фамилию Тышка.

В целом жизнь Ярмила была вполне сносной, жаловаться не на что. Была одна загадка, хотелось бы докопаться до истины, но и тут он опоздал, прямо как с Кармель.

Он так и не узнал, как зовут родителей Дарины. Гвидон постоянно повторял «мама» и «батя», Зиновий их имен не упоминал, говорил: «Ты от родителей Даруси пришел? Ты родителям Даруси рыбу отнесешь?». Сначала Ярмил не тяготился, а потом понял, что глупо спрашивать имена, когда ты с оборотнями общаешься не первый год. Он обходился обращением «вы», несколько раз подступался к Гвидону с прямым вопросом, но того что-то отвлекало, и тайна оставалась тайной. Но не сильно мешала жить.

Первые дни мая, как обычно, выдались суматошными. Люди и оборотни славили Ясменя-Громовержца, владыку молний, и это значило, что у силовых структур, спасателей и огнеборцев будут дежурства с двойной, а то и с тройной нагрузкой. На юге Ясмень-Громовержец открывал ярмарочный сезон, на площадях ставили Майские Деревья, собирали на том же железном основании, что и городские елки, только вместо елок и можжевельника втыкали сухие ветки. Их увешивали бумажными фонариками, разноцветными лентами, флажками, калачами и связками пряников и баранок. Это было не только украшение, но и гадание – селяне и пасечники издавна по подношению определяли, мирно ли настроен Громовержец, к чему готовиться. Если баранки просыхали под майским солнцем, их несли к ближайшей реке или полноводному ручью – обязательно к проточной воде, не к озеру – отплетали полевыми цветами и отправляли по течению, отпуская зимние холода и беды. А если грозовой дождь размачивал хлебные дары, испорченную сушку закапывали на краях полей и огородов, веруя, что она притянет скудную летнюю влагу.

Ни силовики, ни огнеборцы на праздники не гадали. И без гаданий было известно, что ярмарки и народные гулянья на площадях закончатся беспорядочными фейерверками, после которых огнеборцам придется тушить квартиры и балконы, загоревшиеся от рикошета, проливать тлеющие деревья и траву, а патрульные полицейские будут разнимать драки и ловить карманников. Да и группам быстрого реагирования найдется работа – алкоголь и атмосфера вседозволенности усугубят порочные наклонности и подтолкнут людей и оборотней к противоправным поступкам.

Ярмил вышел на сдвоенное дежурство, после которого планировал уйти в короткий отпуск и поехать к деду Зиновию в Метелицу. Дарина и Гвидон тоже собирались навестить родителей после праздника – в общине всегда пекли много всяких вкусностей, и можно было подъедать пироги целую неделю, разогревая в микроволновке и запивая вкусным молоком из Ежовки.

Первая неприятность случилась в первые сутки – двое волков попытались в открытую ограбить часовню Хлебодарной, выгребая пожертвования из ящиков, стоявших возле чаш и статуэток лис и шакалов. Группа Ярмила выехала на вызов, похитители были задержаны прямо возле часовни. И все бы ничего, но Ярмил сильно вывихнул плечо – остановил машину, на которой похитители собирались скрыться с места происшествия. Ухватился за дверцу автомобиля, за раму открытого окна, придержал, не позволяя газующей машине сдвинуться, а тут и товарищи подоспели.

Он не пошел в медпункт, потому что там и без него был завал – в другую группу какой-то сумасшедший кладоискатель кинул допотопную, но все еще смертоносную гранату. Гвидон отстранял волков по состоянию здоровья, вызывал замену, но личного состава все рано не хватало, и Ярмил промолчал. Решил, что вывих пройдет сам по себе, волк в Метелице отлежится и залечит травму. Так бы и вышло, но на вторые сутки он гнался за пронырливым лисом, сорвавшим с женщины золотую цепочку, неудачно спрыгнул с крыши и усугубил незалеченный вывих, разорвав связки и сухожилия.

До Метелицы-то он доехал, одной рукой машину вести не так уж сложно, а когда решил поспать в сарае, обнаружил неприятный сюрприз – превращение срастанию порванных сухожилий не поспособствовало, стало еще хуже, волк полночи тихо скулил и вылизывал лапу. Утром Ярмил снова превратился, осмотрел плечо и понял, что надо идти к врачу.

«Вернусь в Лисогорск и схожу, – сказал он волку. – Тут только заикнись. Адрес врача в Логаче дадут, но разговоров будет на три недели. Потерпим».

Он кое-как наложил себе тугую повязку, деда Зиновия попросил концы бинта завязать. Тот запричитал, но Ярмил его мягко осек, за день довольно сносно научился действовать левой рукой, чтобы не нагружать правую, и привык к постоянной ноющей боли. Вечером его зазвали на ужин к родителям Дарины, и выяснилось, что домашнее платье – хоть с розами, хоть с бабочками – ничего не меняет. Дознаватель он и дома дознаватель, даже если гостит у мамы, от зоркого взгляда ничего не укроется. Ярмилу удалось отовраться, сказать, что рука болит из-за последствий ушиба и неудачного превращения. Дарина поверила, выдала ему шакалью растирку, помогавшую при травмах, и велела наносить на плечо утром и вечером. Ярмил растирку взял, поблагодарил, и порадовался, что Гвидон, разговаривавший с батей о рыбалке, ничего не слышал. Обязательно бы докопался с вопросом: «Почему сразу не пошел в медпункт?».

Ночь прошла получше первой – то ли из-за того, что не перекидывался, то ли растирка помогла. Утром Ярмил отправился на пробежку, попутно осмотрел пруд и дверку норы Гвидона с Дариной, хорошо размял ноги, принял душ, позавтракал, взял бидончик и отправился в Ежовку – купить молока и прогуляться. На посту прохлаждался охранник, который ему не нравился – слишком толстый и завистливый волк, не отрывавшийся от сериалов на планшете, и пропускавший незнакомые машины, не заглядывая в багажники. Ярмил уже говорил об этом с дядей Ромуальдом, но тот ничего не предпринял – поохал и сообщил, что в Логаче очень трудно найти дисциплинированных охранников. Выбор невелик. А из Теремцов в общину на работу ездить не желают – бензина много уходит.

Когда Ярмил миновал калитку, ему показалось, что от будки-поста попахивает бузинным пивом. Он почти остановился: принюхаться, выявить нарушение, если таковое имеется, позвонить директору охранного агентства и потребовать прислать замену. От выполнения его отвлек появившийся автомобиль Ларчика. Рысь подъехал к посту, притормозил, крикнул Ярмилу:

– В Логаче ЧП!

– Что случилось?

– Садись, вместе поедем и посмотрим, по пути расскажу.

Оказалось, что в Логаче совершено преступление на религиозной почве. Приезжий жрец-старообрядец, из числа ревностных служителей Камула, сжег три автомобиля – заборол скверну в одном отдельно взятом квартале города. Там, где остановился переночевать. Поджег и пошел завтракать, вроде бы и скрылся с места преступления, и в то же время не скрылся: когда в квартиру постучали – открыл дверь и проследовал за полицейскими, не переставая проповедовать.

– Оглянитесь на себя, сыны и дочери Камула! Вы погрязли в грехах, очеловечились, позабыли о своей истинной природе. Волк, который не может пробежать семь верст на лапах, недостоин охотиться со стаей своего бога. Вы садитесь в автомобили, едете на службу к людям, пожираете химическую пищу и обращаетесь к врачам. Вы забыли, что судьба и здоровье волка – особенно альфы – в ладонях Камула. Захочет – исцелит, даст силы, чтобы загнать добычу. Не захочет одарить благосклонностью – покорно прими клеймо неудачника, ложись и умирай!

– Прямо как наши шаманы глаголет, – буркнул Ларчик.

– Видишь ли… – осторожно ответил Ярмил, провожавший жреца взглядом. – Многие в это верят. Не очень истово, позволяя себе послабления. В маленьких городках принято добегать на работу на лапах, а потом перекидываться. В больших об этом уже позабыли.

Про врачей он ничего добавлять не стал – у военных и полицейских было не принято осуждать тех, кто обращается в медчасть или лечится в госпитале. Специфика службы. Сам Ярмил в госпитале ни разу не лежал, к фельдшеру заглядывал, старался побольше ходить пешком – заодно и энергия растрачивалась – а по утрам бегал то на ногах, то на лапах. Бежать от Лисогорска до Метелицы на лапах было бы разбазариванием времени, автомобиль здорово выручал, как не пользоваться? В общем, Ярмил считал себя весьма и весьма цивилизованным волком, но сейчас был рад, что он наблюдает за задержанием, а не задерживает – арест жреца Камула попахивал святотатством. От такого – по возможности – лучше держаться подальше.

Ларчик отправился на место происшествия, осматривать остовы автомобилей, залитые пеной, и помогать подчиненным писать протоколы. Ярмил чихнул – «слишком сильно воняет гарью, как рысь это терпит?» – и пошел к центру города, помахивая бидончиком и раздумывая, надо ли ему что-то купить, раз уж он оказался рядом с рынком и магазинами. Полицейские и жрец-старообрядец шли впереди, ветер доносил фразы: «Просто попробуй и хоть месяц проживи по заветам Камула. Сразу увидишь, как жизнь изменится».

«Как ты думаешь, мы много грешим? – спросил Ярмил у волка, останавливаясь и разглядывая витрину рыбного магазина, где был выставлен аквариум с раками. – Может быть, Камул не подпускает ко мне мою волчицу, потому что я недостоин бежать в его стае? Мы с тобой в часовни ходим редко, скрутки жжем только после праздников – на праздники мы на дежурствах. В Ключевых Водах чаши были на территории части, а в Лисогорске надо куда-то идти, а мы ленимся. Здесь, в Логаче, я даже не знаю, где часовня, не удосужился зайти за столько лет. А вдруг дело в этом?»

«Не знаю, – подумав, ответил волк. – Мне кажется, дело не в скрутках. Мы с тобой не любим дым, Камулу он тоже может не нравиться. У нас нет ссор, я гуляю, когда захочу, могу поохотиться в лесу, но мне это не интересно. Если ты считаешь, что пойманный заяц привлечет к нам волчицу, я попробую его загнать. Или поохотиться на диких уток».

Ярмил еще раз посмотрел на раков, решил не покупать, дошел до пекарни, заказал себе два куска торта, какао и два пакета сухарей с собой, и уселся на веранде, наслаждаясь мягким майским солнышком. Когда он доел заказанное и сложил пакеты с сухарями в бидон, в пекарню явилась оживленно переговаривающаяся группа оборотней. Ярмил опознал старообрядца-проповедника, одного из оборотней, чья машина сгорела до черного остова, местного жреца Камула в темно-сером одеянии, и начал прислушиваться к разговорам.

– Я ходатайствовал за вас по просьбе паствы, – отрывисто и недовольно проговорил местный священник. – Лично я не одобряю порчу имущества и не стал бы просить полицейских закрыть дело. Но прихожане написали заявления об отказе о возбуждении уголовного дела, а трое богатых волков пообещали скинуться и возместить потерпевшим ущерб. Мне пришлось покориться общему решению.

– Потому что я принес им истину, – спокойно ответил старообрядец. – Они осознали, что неправильно живут. Это не значит, что они изменятся. Но я сумел раздуть в их душах потухшую искру веры. Это зачтется и им, и мне. Камул суров, но справедлив. Он благоволит своей стае.

– Давайте обойдемся без богословских споров. Сколько вы намереваетесь пробыть в городе?

– Пару дней.

– Будет лучше, если вы поживете у меня. Завершите дела, которые вас сюда привели, я куплю вам билет и посажу на автобус.

– Я путешествую на лапах, – ответил старообрядец. – Камул всегда рядом, он сопровождает меня в странствиях.

Жрецы некоторое время вяло препирались, допили чай, принесенный хозяином пекарни, и вместе с сопровождающими направились к выходу с веранды. Старообрядец остановил взгляд на Ярмиле, спросил:

– Задумался? Понимаешь, что надо что-то менять?

– Да, – чувствуя, как по спине побежали мурашки, ответил он. – Мы… волк тоже задумался, да.

– Пусть пребудет с тобой сила Камула! Он укажет путь.

Старообрядец потянулся через ограждение веранды, прикоснулся к запястью Ярмила и ободряюще кивнул – во взгляде не было фанатизма, только забота и обеспокоенность старшего волка, подталкивающего молодого собрата на правильную дорогу.

Он пробормотал слова благодарности – в спину, старообрядец уже уходил вслед за жрецом. Притихший волк обрел дар речи, сказал: «Он альфа. Он бы мог собрать сильную стаю. Но не хочет, он путешествует в одиночку».

«Пойдем, – Ярмил поднялся, взял бидончик с сухарями, попрощался с хозяином пекарни. – Когда шагаешь, легче думается. Давай решим, что лучше сделать. Сначала надо купить молоко. А потом? Перекинуться и поохотиться? А как ты будешь охотиться без одной лапы?»

«Не знаю, – ответил волк. – Зайца я не поймаю, это точно. Можно разорить утиное гнездо».

«А зачем? Утиные яйца вонючие»

«Я не собираюсь их есть. Просто добыча»

Ярмил хотел залезть в пакет и набрать горсть сухарей, неудачно шевельнул рукой и зашипел от боли. Жаль. На ходу думается хорошо, а когда жуешь, думается еще лучше. Плохо, что нельзя совместить.

Он прибавил шаг, миновал указатель с перечеркнутой надписью «Логач», прищурился – с пригорка были видны ворота ограды Метелицы – и увидел, что из них выезжает машина Гвидона. Ничего удивительного в этом не было: семейство Вишневецких регулярно посещало магазины, покупая родителям Дарины хозтовары – возмещали убыток продуктов. Через десять минут стало видно, что в Логач едет только Гвидон – командир вел машину, на пассажирских сиденьях никого не было. Ярмил собирался помахать автомобилю и идти в Ежовку, но Гвидон дал по тормозам, приоткрыл дверь и сообщил:

– Общину ограбили! Садись, поедем в полицию.

– Как ограбили? – всполошился Ярмил. – Что украли?

– Садись, расскажу. Дарина прочесывает Метелицу на лапах, вынюхивает следы, а мы должны привезти полицейских, чтобы они составили протокол.

– Камул милостивый! – выдохнул Ярмил, открывая дверь автомобиля. – Как будто мешок с бедами прорвало! Сначала машины сгорели, теперь ограбление.

Глава 4. Кармель. Неожиданная встреча

Обитатели Метелицы – или шакалы, жившие в Логаче – продолжали здороваться с ней на улице, как только они с Рычеком выбирались в центр городка. Спасибо Хлебодарной, в дверь не стучали, а на долгие прогулки у Кармель времени не было. Она обустроила себе рабочую комнату – благодаря огромным окнам с жалюзи, старинным шкафам и настенным светильникам, помещение выглядело как настоящая обитель ведьмы – и с головой окунулась в выполнение заказов и осуществление новых идей. В супермаркете нашлись недорогие прозрачные стаканы, и Кармель изготовила первую партию свечей с сухоцветами и сухофруктами – воск и фитили были куплены давным-давно, маленькая приготовительная плитка работала отлично, и плавка и заливка прошла на ура. Результат ей понравился, и она разместила объявление с фотографиями на сайте, жалея, что не успела сделать побольше свечей к Ясменю-Громовержцу – можно было бы рискнуть, арендовать место на ярмарке, поторговать и свечами, закатанными в травяную смесь, и новыми изделиями.

В праздник они с Рычеком выбрались в Теремцы, долго бродили по торговому комплексу, накупили выпечки и готовой еды в дорогой кулинарии, огромный пакет пузырьков, наборов для изготовления свечей и ароматизаторов на распродаже, а напоследок приобрели большого плюшевого волка. Рычек серьезно сказал Кармель, что ему нужен друг, и этот волк подойдет – он надежный и вызывает доверие. Игрушка стоила дорого, но Кармель ее немедленно купила. Сын нечасто что-то просил, как не побаловать?

По дороге домой они придумывали волку имя. Шолчица неожиданно подала голос, предложила: «Ярмил». Кармель вздрогнула, смутилась и не решилась произнести имя вслух. Рычек долго думал, сказал, что волку ничего не подходит и отложил выбор до лучших времен. Дома он устроил логово: составил стулья и накрыл их пледами, и отказывался вылезать из норы, питаясь коврижками и пряниками. Кармель махнула рукой на здоровое питание и продолжила разбирать свои запасы. В коробках нашлась брошюра об изготовлении ботанических свечей, фотокопии страниц о свечах-гаданиях с самоцветами, и она начала примеряться к заклинаниям и делать пробные образцы. Свеча «Роза» с сухоцветами и аметистовой крошкой предрекла ей встречу с возлюбленным. Это вызвало слабую улыбку: «Значит, и покупателям понравится, плохого не покажет».

Громкий и решительный стук в дверь отвлек ее от приготовления обеда и попутного мытья посуды. Кармель вытерла руки посудным полотенцем, выключила огонь под сковородкой с зажарившимся луком и успокоила выглянувшего из гостиной Рычека: «Посиди в логове со своим другом, я сейчас узнаю, что случилось». Дойдя до двери, она поморщилась от очередной серии стука, спросила:

– Кто там?

Ответ удивил до глубины души.

– Откройте, пожалуйста! Это полиция. Нам нужно с вами поговорить.

Кармель распахнула дверь, убедилась, что на улице стоят двое полицейских в форме, сухо спросила:

– Что вам надо, господа?

– Извините за беспокойство, – заговорил человек-полицейский и оглянулся на машину, припаркованную на обочине. – Мы бы хотели опросить вас по поводу кражи в шакальем поселении Метелица.