Корректор

1. Флорентийский подсвечник

На двери подъезда висела бумажка.

«… электричество с 18:00 до 19:00, – читал Алекс, шевеля губами. – Шестого мая».

Сегодня. Блин. Может, уже включили?

Ступеньки давались непривычно тяжело. Впрочем, как и сам прошедший день.

Суета и нервяк бывают всегда перед сдачей крупных проектов. Как-никак Алекс был новоиспеченным ИО начальника группы в Специальном Судовом конструкторском бюро. Вдруг вспомнилось назначение и счастливые глаза Светки. Расцеловала, в ладоши захлопала, хотя сама давно была вице-директором издательства и зарабатывала куда больше.

Ничего, главное успешно сдать проект, не подвести шефа. А там и полноценным начальником стану безо всяких ИО. Еще двух студентов обещали подкинуть. Хоть на группу станем похожи, а не то что сейчас – я и Женька.

Только, что за хрень сегодня случилась? Он со вздохом вспомнил короткое сильное недомогание, на грани отключки, с которого начался день. Словно самолет попал в воздушную яму. Неожиданно, непривычно, а потому страшно.

Вдруг, и правда, возрастное? Да ну, бред, не может так сразу. А еще Жека, скотина, издевался на днюхе над разменянным четвертым десятком. Будто самому далеко.

Выудив из кармана ключи, Алекс стал елозить в замке отпертой двери. Нажал ручку и влетел в аромат тушеной с сардельками капусты.

– Санькин, ты?! Я сегодня пораньше. Раздевайся, ужинать будем.

Возбужденно постукивая вилкой, Светка бойко рассказывала, как ушла домой, психанув на директора. Ловко поправила золотистую прядь, выпавшую из собранных ракушкой волос.

– А что? Пусть сам попробует управиться с этими болванами. Особенно козлом Ширяевым. Прибила бы алкаша, не будь он гениальным фотографом, – стрекотала она, пока Алекс разливал чай. – Ничего, завтра Леонидик будет, как шелковый. А то взялся командовать в студии. Своих дел мало?

Алекс медленно размешивал сахар в чае.

– Ты не слишком самоуверенна?

Светка наградила его кривой ухмылкой.

– А ты думаешь, на ком держится рейтинг продаж журнала?

Допив чай, Алекс чмокнул жену и вяло поплелся в ванную, где остановился у зеркала, представив шефа, на которого он бы вдруг психанул, да еще и ушел бы с работы.

– Да, – он кисло подмигнул отражению, вымыл руки и потянулся к стопке новых полотенец. Одно зацепилось и упало к ногам.

Подняв полотенце, Алекс мельком увидел в зеркале выбегавшую из ванной Светку. Даже не слышал, как она вошла.

Хоть миг был краток, взгляд уловил прозрачную накидку и такой же лёгкий чепчик на заплетённых и уложенных волосах. И когда успела нарядиться?

Он обернулся и удивлённо посмотрел в открытую дверь.

Так вот зачем пришла раньше. Намекнула бы… А-то шеф, болваны… Алекс подумал о том, о чем хотелось думать.

Прокравшись с хитрой улыбкой на звук телевизора, он озадаченно встал у двери.

Светка сидела на диване в домашнем трико и толстовке, подобрав ноги и упершись локтем в спинку. Волосы смотаны на затылке клубком. Оглядев комнату, Алекс не обнаружил прозрачных одежд.

– Светик? – осторожно спросил он, и она напрягла лицо, показывая, что пропустит важный момент. Через пару секунд перебросила несколько нервных взглядов между мужем и экраном.

– Ты чего такой ошпаренный?

– Свет, а где… это… – неопределенно проведя ладонями от шеи вниз и поймав ее дикий моргающий взгляд, Алекс быстро продолжил. – Ты в ванную сейчас ходила?

– Когда?.. – рассеянно спросила она, вновь обернувшись к экрану. – Сейчас? Нет. А что случилось?

– Да так, ничего. Полотенце упало…

– Возьми другое, на полке.

Возвращаясь в ванную, Алекс уже сомневался, что вообще что-то видел. Наверное, мушки в глазах, как-никак четвертый десяток пошел.

Тьфу ты! Жека, морду б тебе набить. С нарастающей злобой Алекс пошел в дальнюю комнату, именуемую кабинетом, где стояли два компьютера и дубовый макияжный стол старинной работы, а в углу с наглой рожей скучал Кеша – потертый боксерский манекен.

– Так, Кеша. Теперь ты у меня будешь четвертым десятком. – И Алекс дал волю застоявшимся кулакам.

Почаще надо заниматься, думал он, опёршись руками о раковину, склонившись над журчащей струей холодной воды. Остудившись и умывшись по пояс, он оглядел себя в зеркале, накинул футболку и вздрогнул. За спиной стояла Светка в нежнейшем узорчатом платье средневекового покроя со сверкающими бисером кружевами, прозрачным веером ажурного ворота и жемчужинками в уложенных волосах.

Алекс нервно обернулся – ванная была пуста. Но отражение осталось, столь реальное и живое, что по спине пробежал мороз.

Такого не может быть, с нарастающим страхом думал Алекс, уже понимая, что это не Светка, несмотря на сильное сходство. Девушка в зеркале была моложе и стройней. Нежность ее лица, словно сошедшего с полотен Рафаэля, притягивала и опьяняла. Такой Светка не была даже в пятнадцать лет, когда они увидели друг друга впервые.

Сколько бы нам не говорили в детстве, что сказки и фильмы выдуманы, в глубинах детского разума живет надежда на чудо, и мы неосознанно и тщетно ожидаем чего-нибудь необычного и хорошего.

Но сейчас восхитительно-прекрасное виденье вызывало лишь страх, непонимание и подавленность.

Когда же это кончится?

Бледная, с приоткрытым ртом, девушка какое-то время стояла неподвижно.

– Ой, опять… – вздрогнув, она испуганно отскочила.

Отпрыгнул и Алекс, будто настигнутый электрическим разрядом.

Скованный страхом, он мучительно размышлял: бежать или остаться? И тут его окатила волна обреченности. Алекс почему-то понял, что это не закончится само собой, не испарится и не развеется туманом. Происходящее имеет какую-то причину, скорее всего, кроющуюся в его башке.

Девушка слегка дрожала, изредка пристукивая зубами.

Её страх, а также согласие Алекса с тем, что это происходит в его голове, как сон, а может, и правда сон, возвращало ему уверенность.

– Кто ты? – спросил он, и собственные слова придали силы и мужества. – Ты слишком прекрасна для призрака.

– Изыди, изыди, изыди, – колокольчик её голоса испуганно звенел серебром.

Трижды перекрестившись подрагивающими кончиками пальцев, она, с надеждой во взгляде, медленно перекрестила Алекса. Это выглядело столь мило и комично, что, не удержавшись, он прыснул смехом. Её личико сжал испуг. Нервно оглянувшись, она обхватила покрасневшие щёки ладонями и выскочила прочь, быстро нашептывая что-то под нос.

Боясь сдвинуться, Алекс трясся у зеркала мелким ознобом, потирая тонкую полоску давнего шрама над бровью. Пальцы сами на него ложились в моменты волнений.

Ну ни хрена себе, какие фильмы показывает мой разум. Может, я перегрузился работой? Или что-то сдвинулось в башке? Только этого не хватало.

С усилием оторвавшись от зеркала, Алекс пошел на кухню, растирая пальцами брови и стучащие кровью виски. Проходя мимо зала, глянул на супругу, всё так же приросшую к экрану.

Включил чайник, затем пошел в кабинет, чтобы накинуть кофту.

Когда уселся за кухонный стол, телевизор в зале замолк, а Светка зашагала в дальнюю комнату, чтобы, как обычно, усесться за фотографии.

На полпути остановилась, постояла в коридоре и появилась в дверном проеме кухни.

– Чай пьешь? Я тоже буду… А кофта зачем? Замерз?

Алекс сделал неопределённое движение плечами, а подскочившая жена уже прислонила к его лбу влажную и мягкую ладонь. Затем губы.

– Температуры вроде нет. Смотри не простудись. Тебе скоро проект сдавать. Как они без тебя? Горло болит?

– Да я нормально. Малость озяб. Умылся холодной водой после тренировки.

Не слушая, Светка копалась в аптечке, деловито выкладывая на стол гремящий флакончик и пачку с таблетками.

– Так, держи. Аскорбинка. А вот еще, это для профилактики. – Она наполнила стакан из кувшина. – Пей, пей. И ложись согрейся. Ты спи, не жди меня. Мне поработать надо.

Когда, прокравшись в темноте, Светка осторожно легла сбоку, уже согревшийся Алекс выплывал из какого-то напряженного полусна. И вскоре лежал на спине с открытыми глазами. Воспоминания случившегося нахлынули, заворочались, распирая башку тревожными и болезненными версиями.

Но где-то на дне разума мерцало спасительное объяснение. Алекс силился, тянулся к нему, но долго не мог ухватить.

«Проекции подсознания», – вдруг вынырнуло из прочитанной недавно книги. Там они являлись во снах. В каких-то специально вызванных и осознанных снах.

А у меня? Я ведь не спал. …Уверен?..Блин. Конечно, не спал. Так реально поедет крыша. …Ещё не поехала? Уверен?

Алекс вскочил, решительно направился в туалет, потом замялся на пороге в ванную, буквально силой втолкнув себя внутрь. Замер у зеркала.

Как-то я бледноват. И желтизна под глазами. Может, к врачу сходить? Так вроде бы скоро медосмотр. Ну да. Алекс под разными углами разглядывал свое лицо. А вдруг, и не было ничего? Где она сейчас? Ау, призрак? Неужели померещилось?

Когда Алекс вновь лежал под одеялом с закрытыми глазами, в голове внезапно звякнуло: Было! Хватит себе врать. Было.

И тут же всплыл лик незнакомки. Юный и нежный. Она уже не слишком походила на Светку. Намного милей и привлекательней. И не было теперь страха и неприязни. А что-то тёплое и манящее растекалось в груди.

Где-то я должен был видеть ее лицо. Откуда-то она взялась в моем мозгу. Должен был видеть. Должен… должен…

Будильник грянул резко и неожиданно. Алексу казалось, что он едва сомкнул глаза.

– Жека. Подойди на минутку, – сурово бросил Алекс на пути из кабинета шефа. Не слишком приятно отчитывать друга детства и однокашника, но работа есть работа. Женька напряженно сел напротив. Жиденькие усики замерли на круглом лице.

– Шефа на Адмиралтейские верфи вызвали, – загробным голосом начал Алекс. – Там комиссия с проверкой. Завтра могут быть здесь, – завершил он пугающее вступление. – А у нас семнадцать ошибок. Плюс гора замечаний. – Алекс протянул рукописный листок. – Жек, пятнадцать из них твои.

– Ни фига себе… – Женька пожирал строчки глазами.

– Послушай, Сань. Ты того… Мне никак нельзя без этой премии… У нас с Ленкой налаживается, я ипотеку собрался… – голос сквозил ноющими нотками. – Давай поделим. Это ведь не только мои косяки. (Алекс вздернул брови вопросом.) Нет, ну мои, понятно. Но ты ведь проверял. И тоже не заметил.

– Проверял, – вздохнул Алекс. – Если бы ты их отдал заранее, а не этим утром… Ладно. Завтра до трех должен быть новый комплект чертежей.

– Будет, Сань, будет.

Сев за стол, Алекс вспомнил, как утром, всплывшая перед глазами незнакомка уводила его от линий, размеров и цифр.

Да и сейчас, когда башка налилась чугуном, муфты и шестерни двоились и ускользали. А к концу дня, бросая короткие взгляды на измотанного Женьку, Алекс понимал, что завтра к трем в лучшем случае будет гора бумаг с новыми косяками.

С этими гнетущими мыслями он вернулся домой.

Прокравшись в ванную, рассматривал через зеркало перламутровый кафель на стенах, полочку с флаконами да свою усталую рожу с серыми дугами у глаз. Вытирая полотенцем руки, ощущал приятную твердую реальность. Вчерашние глюки казались сном. Но в глубине души растекалось грустное и томное желание снова увидеть тот сон.

Резким движением оборвав петельку о крючок, Алекс закинул полотенце на полку, напоследок обернулся к зеркалу и обмер.

Как говорится, помяни призрака…

Девушка медленно входила за спиной. Грациозно повернулась. Тревожная, с розоватыми глазами и без каких-либо украшений. Небесного цвета платье, намного проще первого, открывало бледно-розовую шею, от которой у Алекса перехватило дыханье.

И он готов был отдать многое, лишь бы продлить эти секунды.

Мучительный страх наполнил её бледное личико, когда она выбросила вперёд руку, сжимавшую массивный крест. От неожиданности Алекс вздрогнул, что придало толику решимости её взгляду. Теперь она напоминала храброго хомячка, бросавшего вызов рыси.

Почерневший и древний крест оказался так близко, что Алекс отчетливо видел и провисшие плечи Спасителя, и выступающие колени, и даже терновый венец. В блеске потертостей узнавалась бронза.

Что происходит? Почему мой мозг рисует такие детали?

– Изыди! – тонко вскрикнула она, сверкнув глазами, после чего завела быструю монотонную молитву.

Алекс же не только без страха, но со страстным упоением вперился в её бледные губы.

В голосе стали подрагивать льдинки, слова слабели и путались, а вскоре совсем затихли.

– Это крест матушки Бьянки, настоятельницы доминиканского монастыря, – с дрожью произнесла она. – Когда-то он принадлежал святой великомученице Лукреции. Почему ты не боишься его? Почему не исчезаешь, демон?

Брови Алекса изогнулись, и она неосознанно повторила это движение.

– Видимо, потому, что я не демон, – удивляясь себе, он вступил в диалог.

– Не демон?.. А кто же ты?

– Человек.

– Но люди не живут в зеркалах…

– Зеркалах?! – вскрикнул он и закашлялся.

Она испуганно заморгала пушистыми ресницами.

– А где же? Отец Антонио говорит, что демоны являются в зеркалах. Ты ведь знаешь отца Антонио?

– Нет, – Алекс искренне помотал головой.

Девушка с удивлением обдумала его ответ.

– Это мой исповедник. И духовник нашей семьи. А ещё он друг моего отца, – голос замедлялся, взгляд смотрел насквозь, а в лице отражался тяжкий мыслительный процесс. – Ты сильный демон. И коварный… Почему меня так влечет к этому зеркалу? Почему тянет возвращаться вновь и вновь? Это колдовство? Ты применил черную магию? Тебе нужна моя невинная душа? И ты затягиваешь меня в пучину, приняв этот благородный лик?

Она замолкла, а Алекс ощутил, как щёки заливает тепло неожиданного комплимента. Хотя сразу сообразил, что хвалит себя сам через образ, созданный подсознанием.

Настороженно посмотрев на крест, затем на Алекса, она прижала распятие к груди и умчалась, не дождавшись ответа.

Привалившись к стене и громко выдыхая, Алекс сполз на корточки. Страх непонимания и трепет сладостного тепла туманили рассудок, болезненно пульсируя в висках.

Просидев некоторое время, он сунул голову под холодную струю. Отряхнулся, подобно собаке, и, не вытираясь, широченными шагами пошел на кухню, затем в комнату и снова на кухню, с непреодолимой потребностью чем-то себя занять.

Так. Скоро придёт Светка. А возьмусь-ка я приготовить ужин… Что? Яичницу? Пельмени?.. А что я ещё могу?

В кухонном шкафу перешерстил глазами консервы: горошек, кукуруза, сайра. Так. Оливки. Томатный соус. Теплее. Взгляд остановился на глянцевой коробке макарон с прозрачным окошком.

А в холодильнике был сыр. Паста с соусом и сыром. Гениально!

Включив газ, он стал греметь посудой, словно грохотом проверял реальность.

Если от общения с призраком цепочка приведёт к ужину со Светкой, – размышлял Алекс, высыпая макароны в кипящую воду. – То можно быть уверенным, что это не сон. Хотя… Разве Светка не может быть проекцией?.. Придурок, это уже паранойя! Тогда я давно живу в матрице. – Алекс рассматривал большой кухонный нож. – Палец себе что ли отрубить?.. Или хотя бы порезать? – Обреченно вздохнув, решил заменить членовредительство логикой. Итак. Ирреальность проявляется только в зеркале. В ванной. А в других?

Пока варились макароны, он трижды пробежался по двум другим зеркалам – в прихожей и на двери платяного шкафа. Постоял, покрутился. Ничего. Совсем ничего? Или пока ничего?

Вернулся и начал импровизацию с итальянским блюдом. От неожиданного звонка выронил банку с соусом. Поймал на лету.

Светка вошла чуть запыхавшаяся и усталая. Чмокнула в щёку. Не снимая жакет, принюхалась, уперев в мужа вопросительный взгляд.

Когда узнала про макароны, так благодарно округлила глаза, затем поцеловала. Алекс едва не взлетел на крылышках. Как, оказывается, приятно делать простые подарки любимой женщине.

Жадно уминая пасту с сыром, Светка долго и подробно рассказывала о примирении с шефом и проекте, едва не сорвавшемся из-за этого козла Ширяева.

За время ужина Алекс безотчетно и, казалось, незаметно, трижды мотался в ванную.

– Сань, а ты чего так часто в туалет бегаешь? – спросила Светка, заправляя добавку соусом.

– Да нет, – усмехнулся он. – Я в ванную.

– Зачем?

Замешкавшись под вопросительным взглядом, он не нашел ответа. Мелочь, не стоящая вниманья, но Алекс ощутил, как розовеют щёки.

– Сань?..

– Да… вот… – он поднял ладонь. – Ножницы для ногтей искал. Заусеница… болит.

Он потёр палец.

– Я поищу, когда поем. Сильно болит?

– Что?.. А, пустяки.

– Какой-ты заполошный, – положив вилку, Светка с прищуром смотрела в упор. – Слушай, Сань. А чего ты вдруг стал ужин готовить?

Звучало примерно так: не накосячил ли ты в чём-то, о чём я пока не знаю?

– Приятное тебе хотел сделать. В другой раз не надо?

– Да что ты… – Светка подскочила, обняла и горячо шепнула в ухо: – Спасибо.

Вот теперь Алекс выдохнул.

Показательно обрезав заусеницу и дождавшись, когда жена прилипнет к экрану, а зал наполнится звуками сериала, он шмыгнул через коридорчик в ванную, где лицезрел в зеркале свою слегка потерянную физиономию. Понимая, что это глупо, Алекс хотел уйти. Но не ушел. Задумался, после чего достал смартфон.

Если видения продолжатся, он решил заснять зеркало на мобильник, для чего рыскал по ванной, выбирая ракурс. Верхняя полочка с бритвой и дэзиками, куда не дотягивалась Светка, показалась идеальным местом.

И когда, решив сделать пробную запись, Алекс на цыпочках заправлял мобильник, пальцы дернулись от неожиданного звука.

– Что ты прячешь за флорентийским подсвечником, демон? – голос девушки был натужно тверд с ощутимым прононсом недавнего плача. – Какую пакость задумал?

Грузно опустившись на пятки, Алекс развернулся и подошел к зеркалу. Увидев ее розовые глаза и припухший носик, он готов был убить любого, посмевшего обидеть это прекрасное создание.

– Ты плакала? – спросил он, чувствуя суровые нотки своего голоса. – Кто причинил тебе боль?

– Не лукавь, демон. Почему ты являешься ко мне? Ты жаждешь заполучить мою душу? И что ты там спрятал?

– Во-первых, – спокойно, и как можно более располагающе произнес Алекс, – я не демон. И не пытаюсь заполучить твою душу. Мало того, готов бросить вызов любому, кто тебя обидит. Во-вторых, я ничего не прятал. Ты можешь сама убедиться в этом, в доказательство того, что я не демон.

Одарив его долгим недоверчивым взглядом, она повернулась и медленно направилась в сторону полки, опасливо озираясь на каждом шагу. Подойдя, постояла в нерешительности пару секунд, затем обернулась на мгновение, вскинув на Алекса огромные, исполненные горькой неизбежности глаза.

Боже мой! – Пучина всё больше затягивала Алекса. Потому что любое новое выражение ее лица обжигало страстью, сильнее предыдущей. – Возможно, где-то в глубинах подсознания мой мозг хранил тот идеальный женский образ, что теперь проецирует в зеркале.

Обреченно вздохнув, она перекрестила дрожащей рукой себя, затем полку и неумело запустила туда изящные тонкие пальцы. Похоже, перед этим она закрыла глаза.

У Алекса перехватило дыханье.

Зачем я это предложил? А вдруг мобильник окажется в ее руке? Как я тогда ей все объясню?.. Блин! О чем я думаю? Точно сумасшествие.

Алекс видел, что бритвы и дэзики не шевелились от ее прикосновений. Он вспомнил о каком-то флорентийском подсвечнике и хотел спросить, но тут же забыл, едва она обернулась.

Лицо ее оставалось напряженным, но уже не столь испуганным, как в начале. Пронизывающий взгляд не отпускал. Девушка возвращалась, слегка приподняв подол и двигая острыми туфельками, шитыми золотой тесьмой.

– Это ничего не значит, – произнесла она тихим усталым голосом. – Ты мог затуманить мой взор, или применить магию, дабы спрятанное исчезло. Но знай, демон, я тебя не боюсь.

– Я не демон.

– А я тебя не боюсь, – накручивала она показную смелость. – Отец Антонио отслужил мессу бесстрашия. А синьор Кремонини напоил меня снадобьем, снимающим страх… Ты знаешь синьора Кремонини?

Алекс отрицательно покрутил головой.

– Ты должен его знать, демон. Он наш лекарь. Про него говорят… Говорят, что он спустил своё состояние на альбомы с зарисовками синьора Леонардо да Винчи.

Испуганно оглядевшись, она зашептала:

– Там трупы. Синьор Леонардо препарировал их на поле боя. В ту давнюю войну, что начали Борджиа против Италии. Святая церковь не жалует такие художества. Скажи, демон, эти книги греховны? Не ждет ли за них гиена огненная? Умоляю, ответь. Если мне не суждено спасти своей души, то я хотя бы попытаюсь помочь синьору Кремонини.

Ощутив усталость и испарину на лбу, Алекс вздохнул.

– Я не могу этого знать, потому что я не демон. Но смею предположить, что книги эти не греховны. В них человек, такой, каким его создал Господь, – Алекс слышал себя будто со стороны, и удивлялся внезапному красноречию и правильности фраз, тем более, что по жизни он страдал косноязычием. – Скажи, а зачем синьору Кремонини эти книги?

Напряженно слушая, девушка часто и удивленно моргала, и Алекс видел, как медленно смягчается ее взгляд.

– Зачем… – задумчиво повторила она. – Он учёный человек. Философ, алхимик, натуралист и астролог. Профессор университета… И ещё… – Мило махнув рукой, девушка сморщила носик. Алекс ощутил тех самых бабочек внизу живота, и молил всех святых, чтобы она продолжила говорить.

– Я забыла сказать, что сеньор Кремонини ещё и медик.

– Ты говорила. Он ваш лекарь.

– Лекарь и медик не одно и то же, – подчеркнула она его невежество. – Он проявляет интерес к одержимым, проводя массу времени в непонятных беседах с ними…

Мигом замолкнув, незнакомка испуганно посмотрела в сторону двери.

– Это матушка Агнесса, – шепотом произнесла она. – Мне пора.

Девушка вышла через дверь, как и раньше. Отметив это, Алекс подумал, что призрак мог бы раствориться, пройти сквозь стену или даже через него. От этой мысли его покоробило. Он понял, что тогда незнакомка не была бы ему приятна.

Видимо, мозг создаёт лишь то, что ему по нраву.

Рассуждая, он ощущал себя психологом, исследующим глубины собственного подсознания. И пожалел, что когда-то не пошёл учиться на врача.

Включив комп, Алекс стал рыскать в интернете по части галлюцинаций. Но через некоторое время заплутал в терминах, диагнозах и причинах. Едва успел закрыть вкладку, как в кабинет кошачьим шагом вошла Светка.

Прижалась сзади, игриво закрыв Алексу ладошками глаза. Затем запустила руки под футболку – одну через ворот, другую снизу, легонько покусывая его ухо зубами.

– Ну что? – мурлыкающе прошептала она. Улыбнувшись, Алекс поднялся и повлек жену в спальню, где с игривым рычанием столкнул на кровать.

Через некоторое время, когда обессиленная Светка наградила Алекса взглядом укрощенной львицы и серией мягких поцелуев, а затем повернулась и мерно засопела, он вдруг вспомнил про пишущий смартфон.

Под удары пульса в висках, сидя на холодном краю ванны, Алекс смотрел запись, где разговаривал с собственным отражением. Затем слонялся по кухне, ходил в зал, садился то на диван, то за стол, вновь и вновь просматривая кадры, будто боялся чего-то упустить. Но, увы, там были только он, зеркало, и его отраженье.

Ночь перевалила за половину, когда Алекс побрел в спальню, чувствуя облегчение, причину которого не мог понять затуманенным бессонницей разумом.

В горизонтальном положении мысли прояснились.

Так. Уже хорошо, что реальность не даёт сбой. Потому что это была бы катастрофа, и не только моя… Стало быть, всё творится в моей башке. Как я и думал. Но это ведь тоже катастрофа, причем лично моя. Чем это лучше?.. Хотя бы тем, что должно лечиться… Значит, что, психушка?

Поднявшись, Алекс прошел по коридорчику в зал, блекло освещенный уличными фонарями.

Психушка?.. Говорят, туда просто попасть, но вернуться в прежнюю жизнь практически нереально. Так и повиснет вечное клеймо.

Алекс нервно и безотчетно бродил по залу, обхватив плечи ладонями.

Тогда полетят в задницу права. Да что права. Ещё и секретность, сама работа. И что потом? Продавец в салоне связи с дипломом Военмеха? Зашибись.

Когда продрогший Алекс забрался под одеяло, над ухом грохнул будильник.

Почему в субботу?.. Светка… перепутала… Выходной же… Куда-то проваливался Алекс.

Утро совсем не задалось, потому что вместо субботы оказалась среда. И Алекс впервые на два часа опоздал на работу. Естественно, никого не предупредив. Мало того, на столе у клавиатуры обнаружил недопитую чашку кофе, чего раньше за ним также не водилось.

В огромном кабинете было немноголюдно, и Алекс понял, что совещание у шефа началось.

Он долго и удивлённо пялился в мобильник. Странно, что Женька не позвонил.

Разбитый и удрученный, Алекс не решился зайти к шефу.

Оставалось сидеть и ждать, а с каждой минутой настроение сползало с паршивенького на совершенно поганое.

Встретившись взглядом с другом, Женька на мгновение застыл в дверях, удивленно сыграл бровями, и Алекс заметил виноватую улыбочку, проскользнувшую на его лице. Подойдя, тот деловито протянул руку.

– Ты где был, старик? Совещание началось так внезапно… Я хотел тебе звонить, но шеф налетел, как торнадо. В общем, пришлось мне отдуваться за нашу группу.

Женька плюхнулся в кресло, устало махнув рукой.

– А там такое началось… Сань, ты даже не представляешь. Шеф сегодня зверь зверем. Но я отбивался, как мог. Правда. Многое взял на себя. (Алекс с трудом подавил ехидную ухмылку.) Хотя один чёрт, – он тяжко вздохнул. – Нас ещё вызовут на ковёр.

Это «нас» не ускользнуло от Алекса. Совсем как раньше, до его назначения, когда их вызывали обоих. Как-то всё разворачивалось в хреновую сторону, и надо было срочно выправлять. И Алекс бы выправил, кабы не разбитость, чугунная башка и непреодолимое желание куда-нибудь прислониться. Он даже сейчас отключился, слыша голос, но не разбирая слов.

– …это больше полусотни уже в новом, – продолжал Женька. – А ты даже не во всех расписался. Не успел? Сань? Ты слышишь?.. А что опоздал-то? Случилось чего?

Алексу казалось, что друг тараторил неестественно быстро.

– Да нет, Жека, ничего. Приболел чуток. Но уже в порядке. Нормально, – бормотал Алекс, демонстративно разворачиваясь спиной.

Пожав плечами, Женька пошел за свой стол.

День проходил в нервном ожидании, и, верно поэтому, зубчатая муфта аварийной отсечки, которую Алекс прокручивал в двадцатый раз, и столько же дорабатывал, упрямо не стыковалась с привязками. Зато трижды прибегал Рупневский из шестого отдела, где ждали чертежи, и Алекс каждый раз твердо обещал все передать до конца четверга. И чем больше уверенности было в его голосе, тем больше недоверия читалось во взгляде Рупневского. После третьего визита тот засеменил к кабинету шефа.

Пусть на ковер Алекса сегодня не вызвали, но он ощущал грозовые тучи.

Задержаться, как требовала ситуация, не было никакой мочи. Хоть на куски режьте.

И махнув удивленно пялящемуся Женьке рукой, Алекс поплелся домой, едва волоча ноги.

Упав на диван, часок покемарил. Умылся. К приходу Светки ожил и пошустрел, почти как похмелившийся алкоголик.

На скорую руку жена сварганила ужин. Также быстро поели и разбрелись по углам. Светка – в кабинет, разбирать фотографии. Обычно она зависает там до ночи, а поэтому Алекс без опасений скользнул в ванную.

Как чувствовал. А может, и вправду чувствовал.

– Здравствуй, синьор из зеркала, – сегодня девушка впервые улыбалась, робко, но так мило, что Алекс вновь ощутил бабочек внизу живота. – Ты вышел из северной залы, – быстро заговорила она, и в ее уверенном голосе не ощущалось испуга. – Это хорошо, что ты являешься не в окно и не из трубы камина.

– Почему же это хорошо, прекрасная синьора?

– Синьорина, – кокетливо поправила девушка, оставив вопрос без ответа.

– Приношу свои извинения, синьорина, – не отрывая взгляда, Алекс отвесил небольшой поклон, упиваясь чудным диалогом. Он словно смотрел фильм, в котором сам же играл главную роль. И было это во сто крат приятнее чтения любой книги.

– Когда ты вошел, в твоем лице читалось недоумение, и даже смущение, – она сделала игривую паузу, и Алекс не мог оторваться от влажного блеска коралловых губ. – Но что могло смутить демона, не убоявшегося распятия святой Лукреции?

– Ты не можешь поверить, что я не демон?

– Почему я должна тебе верить? – в её словах снова чувствовались отголоски скрываемого страха. – Демоны коварны и хитры. Ты пытаешься убедить меня, что не демон. Но кто же ты тогда?

Не сразу найдя ответ, Алекс неуверенно промямлил:

– Я… человек. Просто человек, и все.

– Человек, живущий в зеркале? – В её глазах мелькнул задор первого маленького успеха.

– Почему опять в зеркале?

Неловкость оправдательной интонации Алекса подпитывала её решимость.

– А где, где ты тогда живешь?

Его брови сошлись суровой морщиной, а она довольно хихикнула.

– Вот видишь, видишь. Ты сам этого не знаешь. А я могу тебе объяснить.

Когда брови Алекса вскинулись домиком, она застрекотала напористо и задорно:

– Ты живешь в моей голове. Ты плод моего воображения. Ведь так?

О-фи-геть! Проекция моего сознания убеждает меня, что это я проекция ее сознания. Может, так и сходят с ума?

Обескураженный, Алекс пытался собраться с мыслями, когда девушка продолжила:

– По всему выходит, что сеньор Кремонини оказался прав? Хотя сама я до сих пор не склонна ему верить, и совершенно не представляю, как ты можешь жить в моей голове. Вот отец Антонио твердо убежден, что ты демон. И это понятно, он священник, тем более, что от размышлений сеньора Кремонини попахивает крамолой. Но по мне, это гораздо лучше, чем встреча с демоном. Сеньор Кремонини считает, что многие из одержимых демонами на самом деле общаются с иллюзиями собственного разума. Церковь вряд ли согласится с его суждениями, а отец Антонио страшно гневается, называя это ересью, и грозится донести инквизиции. Но ничего он не донесет, – она доверительно махнула рукой. – Потому что добрейшей души человек и друг моего папеньки.

Остановившись, девушка некоторое время смотрела на Алекса, затем игриво сузила глазки.

– А как тебя зовут? У тебя есть имя, или мне предстоит его дать?

– Конечно, есть, – он даже поперхнулся от подобной наглости. – Меня зовут Александр.

На мгновение она задумалась, затем кивнула, будто давая согласие.

– Да, так звали греческого полководца дохристианской эпохи. А еще это имя взял себе проклинаемый всеми папа Борджиа. Но мы будем считать, что я назвала тебя в честь полководца. Да и твой благородный лик более чем подходит этому имени. И если сеньор Кремонини все-таки прав, на что я очень надеюсь, то ты появился не от происков нечистых сил, а в результате моих дум о рыцаре моей мечты, которого я пока не встретила. И… – Тут на ее порозовевших щеках проявились умильные ямочки. – Я должна признаться, что все больше в тебя влюбляюсь. Нечто подобное я испытала всего один раз, по отношению к синьору Филиппо из Ноллы… Ох, сеньор Филиппо… – она мечтательно улыбнулась, покачивая головой. – Как обворожительно он умеет говорить. За одно это он достоин любви. А как убедительны его рассказы. А захватывающие философские беседы. Но сеньор Филиппо ровесник и друг моего отца. Кроме того, он холоден к женщинам, и совершенно не знатного рода, хотя лично для меня это не имеет никакого значения.

– Назови мне свое имя, принцесса. – Понемногу приходя в себя, Алекс с удовольствием вступил в игру собственного разума.

Ее улыбка вмиг сменилась удивлением, а задумчивые глаза забегали по лицу.

– Мое незаконное рождение не дает мне права на этот титул. И папенька вряд ли сумеет этого добиться, даже с учетом отсутствия детей в законном браке. А имя мое ты и сам должен знать.

Ее взгляд был вопросительно-ожидающим.

– Ах да, – поддержал Алекс игру. – Попробую догадаться… Мелифисента! – выдал он после небольшой театральной паузы первое пришедшее на ум имя принцессы из знаменитой повести Пристли.

Удивленно сжав губки, девушка смотрела сквозь Алекса.

– Как? Мелифисента? Мне не знакомо это имя… Хм… Странно. – Она надолго задумалась, потирая ладонью кончик носа.

– Как тебя зовут, прекрасная незнакомка?

В ее вернувшемся взгляде читалось сомнение.

– Джулия, – тихо сказала она. – Но ты должен это знать. Как и все остальное, что знаю я. Если ты действительно существуешь в моем разуме…

– Ой! – испуганно прошептала она. – Сюда кто-то идет.

После чего удалилась маленькими быстрыми шагами, подобрав подол длинного платья.

Неуклюжим зимним медведем Алекс слонялся по коридорчику, сворачивая в кухню, затем обратно через зал, растирая горящие щеки и виски. На грани ощущений он понимал, что по уши влюбился в призрачный образ.

Озадаченно сел к компьютеру, видя в этом какую-то защиту от сумасшествия. Сделал записи в файл: «1.Борджиа. 2.Кремонини. 3.Папа Александр. 4 Филиппо из…»

Изрядно поломав голову, он так и не вспомнил, откуда родом синьор Филиппо.

Вскоре выяснилось, что Борджиа были знаменитым семейством эпохи возрождения, а кардинал Родриго Борджиа стал папой Александром шестым. Знал ли Алекс это раньше, вызывало большие сомнения, но, поскольку тот пересекался с Микеланджело и Леонардо да Винчи, Алекс решил, что вполне мог о нем слышать, пусть даже на уроках истории.

Реальность синьора Кремонини вызывала сомнения. Когда же Чезаре Кремонини оказался философом и медиком той же эпохи, Алекс не на шутку озадачился. Тем более, что тот практически не был связан с Римом, разделив долгую профессорскую службу между университетом Феррары и Падуанским университетом Венеции. Вот о нем Алекс точно не должен был знать.

Светка зашла неслышно, в плюшевых тапках и цветастой пижаме с большим зеленым яблоком в руке. Алекс обернулся на сочное чавканье, когда жена, обнимая его одной рукой за шею, склонялась к экрану.

– Это кто? – спросила она, не переставая жевать.

– Да так, один философ эпохи возрождения.

– А-а, – разочарованно протянула Светка. – А я уж обрадовалась, думала по работе сидишь.

И тут же сообразив, что сморозила глупость, с силой развернула голову мужа, впившись глубоким поцелуем.

Алекс ощутил вкус яблок и тонкую игру языка, но… почему-то не вспорхнули бабочки в причинном месте.

– Пойдем же, – томно выдохнула Светка грудным шепотом и потянула его за руку.

Признаться, Алексу сейчас не хотелось, и потому он нарочно произнес слегка развязанным тоном:

– Детей делать будем?

– Ты дурак?! – дернулась Светка, затем остановилась и замерла на пару секунд. – Зачем, Сань? Зачем ты меня обижаешь?

Повернув смущенное лицо, она положила недогрызенное яблоко на полочку рядом с хрустальным дельфином и грустно уставилась на Алекса.

– Санечка, милый, будут, будут у нас дети.

– Шестой год живем, – произнес он, как бы между прочим.

Светка тяжело вздохнула и взяла его за обе руки.

– Ты ведь знаешь, как я люблю детей. А уж своего, своего как любить буду. Я не позволю его на бабушек скидывать или по яслям. Я сама, сама с ним сидеть буду. Чтобы он здоровеньким был, умным, смышленым. Ну потерпи еще пару годиков. А? Ведь нам самим на ноги встать надо. С ипотекой разделаться. Если мне сейчас в декрет, как мы жить будем?

Обняв Светку, Алекс прижал её к себе. В тягостном молчании каждый ощущал себя и обиженным, и обидевшим одновременно. Единственным примирением была кровать. Поэтому Алекс потянул Светку в спальню.

Но, так случилось, что этот вечер был не для них.

– Санечка, милый, ты не расстраивайся. Это разовый сбой, – мило, и даже как-то виновато приговаривала она, гладя его руку. – Так бывает у мужчин. Ничего страшного. Ты, главное, об этом не думай. Наверное, устал сегодня… Отдохни, отдохни родной.

Вскоре Светка уснула. А Алекс вновь смотрел в ночной потолок со слабыми отблесками уличного света. И не только из-за этого "разового сбоя", о причинах которого он уже догадывался.

Проспал Алекс не больше трех часов, и то урывисто и тревожно. Но встал на удивление быстро, правда с гулом в башке и размытостью в глазах.

Вопреки ожиданиям, на ковер его не вызвали – спасла комиссия заказчика, затянувшая шефа в водоворот совещаний.

– Слышь, старик. – От толчка в плечо Алекс очнулся и деловито заелозил мышкой. Женька протягивал ему стакан:

– На, хлебни кофейку, а то стол носом проткнешь.

Пока друг усаживался рядом, Алекс поставил кружку и сильно тряхнул головой.

– Не выспался? Чего?

– Стариковская бессонница, – серьезно ответил Алекс, и Женька крякнул под нос.

– Я что думаю, – отставив стакан, произнес назойливый коллега. – Зачем нам сейчас чертежи править? Один чёрт после комиссии переделывать блок придется. А там и про наши косяки позабудут.

– Нам нужно эти исправить, а там видно… – замолкнув, Алекс клюнул носом, и кофе ляпнул на брюки. Он заморгал, а Женька молча разглядывал пятно.

Скомкав лист бумаги, Алекс покатал его по штанине, поднялся и обреченно махнул рукой.

– Пожалуй, ты прав. Слушай, Жека, я свалю на часик раньше. А ты прикрой, если что. Скажи, в медпункт пошел, или еще там…

– Скажу, в отдел кадров вызвали… Грамоту получать.

Одарив Женьку кислым взглядом, Алекс вкрадчиво потопал к двери.

Дома шаркающие ноги сами привели к зеркалу, где он разглядывал свою слегка похудевшую рожу. Старательно заправляя за уши нелепые пучки волос, прикидывал, как подстричься, вертел головой и не замелил, как она вошла.

Судя по милой улыбке, девушка обрадовалась тому, что ее зеркало не оказалось пустым. Вздымающаяся частым дыханием грудь выдавала спешку.

– Ну здравствуй, Александр из зеркала.

– Мое почтение, прекраснейшая принцесса Джулия, – Алекс отвесил затяжной полупоклон.

– Пусть мой папенька и герцог, – с легким смущением ответила она. – Но я говорила, что рождена незаконно.

Тут девушка замолкла, личико обрело серьезность, и, обхватив щеки ладонями, она спросила сама себя:

– Неужели я тайно мечтаю об этом титуле? Не от того ли порождение моего разума второй раз напоминает мне? Нет ли в том греха гордыни? – Перекрестившись, девушка склонила голову, сжав белые ладони у подбородка. – Пресвятая дева, прости мои прегрешения тайные и явные.

Алекс ощутил неловкость.

– Как же мне тебя звать?

– Джулия. Просто Джулия.

Ее улыбка стала еще краше и лучезарней. Впрочем, это ему казалось каждый раз.

– Джулия. Милая Джулия. Я хочу обратиться к тебе с просьбой. (Улыбка застыла на ее лице, а в глазах читалось любопытство) Ты считаешь меня плодом своего воображения. Но давай мы сейчас не станем разбираться, кто из нас в чьей голове живет…

Не дав договорить, она запрокинула голову, обнажив белоснежные зубы, и Алекс почувствовал легкое головокружение от ее хрустального смеха. А рассмеялась девушка искренне, от души.

– Это более чем оригинально, – сказала она, вытирая порозовевшее лицо расшитым платочком из рукава. – Видение моего зеркала говорит мне, что я являюсь плодом его фантазий?

Легкая обида кольнула Алекса.

– Ладно, – ответил он с невозмутимой улыбкой. – Пусть так. Но я хотел попросить тебя рассказать немного о себе. Кем бы я ни был, я ничего о тебе не знаю.

Закусив губку, Джулия сверлила Алекса взглядом заинтересованного недоверия.

– Представь, что так может быть, – продолжил он. – Расскажи мне, кто твои родители, в каком году ты живешь и в какой стране.

– Хорошо. Допустим, такая у нас игра. А потом ты… – Игриво сощурившись, она ткнула пальчиком, – Расскажешь мне о себе.

– Договорились.

– И тебе будет, что рассказать?

Алекс кивнул. А она удивленно хмыкнула и помолчала некоторое время.

– Маменьку свою я не помню, – грустно начала Джулия. – Она умерла при моем рождении. Они с папенькой сильно любили друг друга, но обвенчаться не успели. Да и вряд ли бы смогли из-за ее низкого происхождения. Мой папенька герцог Феррары Альфонсо Второй принадлежит к славному роду Д'Эсте, который известен большим числом правителей и полководцев.

Она ненадолго задумалась.

– Моя мачеха Маргарита… Стоит признать, что я очень ее люблю. Относится ко мне не хуже, чем к родной дочери. Но она старше меня всего на девять лет, потому это скорее подруга, чем мать. И, к сожалению, мы с ней мало общаемся. Потому, что она разрывается между двумя страстями. Собаками, коих в ее псарнях немыслимое число. И знаменитым на всю Романью дамским концертом, где поет сама Лаура Певерара.

– Ты слышал пение синьоры Лауры? – зачем-то спросила она.

Алекс отрицательно крутнул головой. И поскольку ему не хотелось терять время на дамский концерт и некую Лауру, то, воспользовавшись ее вопросом, он задал свой.

– Джулия, в каком году ты живешь?

Ее колкий взгляд словно прощупывал, не издевается ли он?

– Естественно, в 1592 от рождества Спасителя. А в каком же еще? – в голосе проскочила тень раздражения.

– Да, да. Конечно. Прошу прощения за глупый вопрос, – Алекс кивком обозначил извинение. – Джулия, а не могла бы ты назвать мне имя папы, что сегодня правит в Риме, – спросил он с прицелом на интернет.

Ее лицо медленно сжалось, глаза сузились.

– Сколькими языками ты владеешь? – спросила она, игнорируя вопрос.

– Двумя, – ответил Алекс, имея в виду вполне сносный английский.

– Зачем ты пытаешься меня обмануть? – ее взгляд наполнился тревогой.

– Какой обман? С чего ты взяла?

– В высшей степени странно, – произнесла Джулия после некоторой паузы. – Когда сегодня я случайно перешла с романского на неаполитанский, ты сходу продолжил без всякой заминки. А пару минут назад я нарочно перешла на испанский, и сейчас мы говорим на нем.

– Испанский?! – обескураженно спросил Алекс.

– Какой еще испанский? – резанул ухо Светкин голос. Тут Алекс остолбенел и предпочел бы провалиться этажом ниже, потому что видел в зеркале троих. Между ним и Джулией стояла Светка. – Ты с кем разговариваешь?

– Я?!

– Ну не я же, – ответила жена.

– Да, ты, – одновременно с ней произнесла Джулия. – Ты перешел на испанский, и мы оба говорим на нем. Почему ты вертишь головой? Твоя бледность и беспокойство говорят о том, что я поймала тебя на лжи?

– Нет! Это ошибка. Ты неправильно меня поняла.

– А как мне понимать, Сань? Пожалуйста, не пугай меня. – В огромных глазах супруги читалось недоумение и испуг. – Я слышала твой голос и то, как ты сказал «испанский».

– И в чем же ошибка? – Джулия была напориста и серьезна. – Я хотела бы получить объяснения.

Поскольку заговорили девушки одновременно, Алекс с трудом улавливал слова каждой, но понял, что они не видят и не слышат друг друга.

– Пойдем, пойдем, я все объясню.

Он мягко выдавливал Светку из ванной.

– Куда ты зовешь меня? Я ведь не могу пойти за…

Голос Джулии оборвался за порогом ванной, словно выключили телевизор. Из чего Алекс решил, что и она теперь не слышит их. Для верности отведя Светку в зал, он начал импровизацию с наилучшего метода защиты – нападения.

– Ну и?! – произнес Алекс уверенно и строго. – Чего ты ворвалась, как кавалерист в атаке?

– Но я точно слышала…

– Слышала, слышала, ну и что? Я тренировался. На работе проблемы, завтра к шефу на ковер, где мне предстоит много что доказать. А там знаешь, какая обстановка? Вот я и отрабатывал уверенный голос, есть такая методика.

Алекса понесло, и голос его действительно обретал уверенность. Светка села на диван, и пусть взгляд ее оставался напряженным, она постепенно успокаивалась.

– А при чем тут испанский? – тихо спросила жена.

Алекс запнулся, но ответ выскочил сам собой:

– По методике, проговаривать надо любой заученный текст. Вот я и взял из последней книги.

– Ну ладно, – примирительно согласилась Светка. – Мог бы предупредить…

– Зайка, и как ты себе это представляешь? Я сам этого стеснялся. Честно сказать, не знал, смогу ли говорить даже в уединении. А ты будто следишь за мной.

Теперь он готовил плацдарм на будущее и после пламенной речи обиженно опустился на диван. Светка придвинулась, прижалась, стала гладить его руку.

– Ну прости, Санёночек, я же не знала… Слушай, – вдруг оживилась она. – А давай я попытаюсь тебе помочь. Попробуем ролевые игры. Ну, блин, да не те… – Она стала бить мужа по руке ладошкой в ответ на кривую значимую ухмылку. – Я сыграю роль твоего шефа.

– О боже… – Алекс закатил глаза, и Светка как-то сжалась.

– Нет?.. – виновато спросила она.

И он, вздохнув, покрутил головой.

Ловко выправив ситуацию в нужное русло, Алекс вскоре вновь пошел на «тренировку уверенной речи». Но зеркало оказалось пустым.

В этот вечер Джулия больше не появилась, и Алекс молотил по клавишам, занося в поисковик имена и даты. Временами он вскакивал, носился по комнате, с трудом понимая происходящее. Правитель Феррары Альфонсо Второй, герцог Д'Эсте оказался реальным историческим персонажем. Детей не имел. В 1592 году ему исполнилось 59 лет. И уже 12 лет он состоял в третьем браке. Его супругу, герцогиню Феррары, действительно звали Маргарита. Маргарита Барбара Гонзага. Вот этой информации Алекс точно не мог знать раньше, что спутывало мозги и крепило нарастающие опасения.

В одном просматривается плюс – я, вроде бы, не сошел с ума. Но что тогда происходит у ванного зеркала? Откуда берется информация, так поразительно совпадающая с историей?

Вариант мистики покоробил Алекса как любого нормального человека, и был тут же отброшен. Сумасшествие хотя бы не противоречит реальности, и его возможно излечить.

Страшный холодный камень медленно опустился на душу Алекса, перехватив дыхание. И даже не страх психушки. Нет, другое. Он поймал себя на мысли, что не согласился бы на лечение, способное разлучить его с Джулией.

И снова яростно замолотил по клавишам.

Но как бы не терзал всемирную паутину на русском и английском, никаких данных о детях Альфонсо Второго, тем более о дочери Джулии, обнаружить не удалось.

К половине первого, когда мимо Алекса, едва волоча ноги, к кровати протопала никакая Светка, в его голове была серая чехарда. Полное отсутствие разумных объяснений. Да и неразумных, признаться, тоже.

Единственное, чего страстно хотелось, – увидеть Джулию. И под мерное сопение Светки он побрел в ванную, где провел еще полчаса, упершись руками в раковину перед зеркалом. Трижды подкашивались ноги, когда он засыпал стоя, как лошадь.

Но стоило голове угнездиться в подушке, как сон мигом исчез, а мысли, бесплодные и тупые, червями заворочались в мозгу.

Этой ночью он впервые принял снотворное из Светкиной аптечки.

То ли с непривычки, то ли снотворное было сильным, но утром испуганная Светка едва его растолкала, закидав тревожными вопросами. Припадая на каждом углу к стене, Алекс молчал, как партизан, чем только распалял её подозрения и беспокойство.

В вагоне метро проспал две станции – пришлось вернуться. До работы едва доплелся, оббивая ступенями туфли.

И тут же, как назло, был вызван к шефу, где долго выслушивал его разгромную речь. Хоть у Алекса были ответы, но вчерашнее снадобье плюс ряд бессонных ночей давали себя знать, и, округляя глаза, он частенько встряхивал головой и кивал, не до конца вникая в смысл сказанного.

Закончив и махнув рукой, шеф зачем-то вызвал Женьку.

Алекс надеялся, что его свежая голова найдет нужные слова.

Вежливо скрипнула дверь. Метнув в Алекса настороженный взгляд, Женька уселся чуть поодаль и как-то подозрительно деловито стал отвечать на вопросы шефа. Вскоре их конструктивный диалог потек так, словно Алекса вообще не было рядом.

Шеф раскинул чертеж, причем к Алексу вверх тормашками. Алекс смотрел на склонившегося к бумаге Жеку, до предела собранного, в чьем голосе нарастали твердые нотки. Тот уверенно водил пальцем по сечениям и размерным линиям, а шеф изредка кивал. К Алексу никто не обращался. Пару раз его посещала умная мысль, но сказать её он не успевал, потому что на столе уже оказывался новый чертеж.

Бумаги ложились одна поверх другой. А потом шеф молча и медленно убрал их в папку… И назначил Жеку ИО начальника группы. Пусть временно, до сдачи проекта, но это был удар.

Друг детства. Один подъезд, один год, один садик, одна школа. Жека и в Военмех пошел за Алексом. Алекс давно привык считать себя вожаком их маленькой стаи. Да и Жека не высовывался. Казалось, его это устраивало. Пока вожак не захромал. Пока Акелла не промахнулся.

– Извини, старик, – сконфуженно произнес Жека в коридоре. – Для меня это всё, как снег на голову… Ну, это руководство, и ответственность… Но шеф… Он же с плеча рубит. Как я мог отказаться?

– Ладно, проехали. – Алекс дружески подтолкнул Жеку плечом уже в комнате. – Только слышь, Жек, сегодня я труп. Реально, голова без мозгов. Сегодня я перекантуюсь, а завтра уже навалимся на работу.

Алекс направился к своему столику, но Женька его обогнал.

– Ты чего, Алекс? Ты же сам все слышал. Сегодня к пяти я должен представить ему подробный план нашей работы. А для этого тебе… Мне… В общем, ты давай, старик, соберись. На носу сдача проекта.

На последних словах его серьезное лицо словно копировало шефа. Только морщины осталось дорисовать. Он как-то сочувственно и покровительственно разглядывал Алекса.

– Что с тобой в последнее время, Сань? Не заболел? Может со Светкой поругались? Или проблемы какие? Ты скажи.

Скорчившись, Алекс отмахнулся.

Знал бы ты эти проблемы. А лучше тебе их не знать, – думал Алекс, заваливаясь в кресло. Ну и хрен с ним. Так даже легче. Пусть теперь Женька думает. А пока он не поставил задачу, я покемарю чуток.

2. Тяготение

Рабочий день выдался мучительно долгим.

Но к вечеру отпустило, и до Светкиного появления Алекс успел пожарить куриные крылышки, которые умудрились подгореть, хотя он почти не отходил от плиты. Ну, как не отходил – пару раз «на минуточку» заскакивал в ванную.

Сбросив сумку и сапоги, Светка босиком прошла в кухню. Не обращая внимания ни на еду, ни на Алекса, радостно вытиравшего полотенцем руки, она молча уселась, расстегнув жакет. Под ее обстоятельным взглядом Алекс сник и медленно опустился на стул.

– Светик, что?

– Ты ничего мне не хочешь сказать?

Алекс болезненно дернул лицом, решив, что вопрос касается зеркала. «Как могла узнать?»

Не дождавшись ответа, Светка продолжила, ехидно ухмыльнувшись:

– Как дела на работе? Как сдача проекта? Как руководство группой?

– Так ты об этом? – облегченно выдохнул Алекс.

– Об этом?! – вскипела Светка. – А есть еще что-то? Давай, выкладывай. Я устала тебя пытать. Ты жрать перестал. Не спишь ночами. Что я должна думать? Ты заболел? А может, влюбился?

Алекс натужно хохотнул – вышло по-козлиному и глупо.

– В кого я влюбился? Хватит чушь пороть. И не болею я. Нормально всё. Устал просто. Может человек устать? Вот сдадим проект, возьму отпуск. Отдохну, восстановлюсь и еще наверстаю…

– С чего же ты так устал? – прервав, наступательно продолжила Светка. – Женькой руководить? А мне как? У меня двенадцать болванов, один другого краше, плюс еще один, в директорском кресле. Ты скажи, если здоровый мужик в тридцать лет так устает, то что дальше будет? Это нормально?

Алекс молча хлопал глазами. Такой он Светку еще не видел. И хуже всего, что в ее словах был резон – холодный, жестокий и рассудительный.

– В общем так. Если мы дальше вместе, то ты завтра же идешь к врачу.

– Как завтра… У нас сдача проекта… Зачем такая спешка? Не факт, что я реально болен.

– Не факт? А что? Что тогда? Ты всю жизнь был трудоголиком, вечно торчал на работе. Это как-то компенсировало твою неприспособленность к жизни. Ты ведь гвоздя не мог забить или с ремонтом договориться. Была только твоя работа. А сейчас? Сейчас что? Если при этом ты здоров. Нет, Санечка, даже не завтра, а сегодня. – Она кивнула на окно. – Поликлиника еще открыта. Это не шуточки, Сань. Ты в зеркало посмотрись.

Вздрогнув при упоминании зеркала, Алекс обреченно потопал в прихожую.

Так стартовал марафон обследований и анализов. Невропатолог, дотошностью вопросов напоминавший следователя, сразу прописал таблетки, которые Алекс стал демонстративно глотать для успокоения супруги.

К исходу третьего дня, когда полуголая Светка бегала между комнатами и шкафами, собираясь в экстренную командировку, Алекс вручил ей листок с печатью, наблюдая, как медленно морщатся её лоб и брови. Пару раз он ловил короткие взгляды. Дочитав, Светка вздохнула, отложила листок и, разразившись тирадой про некомпетентность врачей, стала звонить Ланочке.

Вот тут Алекс напрягся, потому что эта взбалмошная кладезь новомодных псевдоучений могла насоветовать что угодно. К счастью, обошлось малой кровью – курсом иглоукалываний известного корейского целителя, врачевавшего в подвале соседнего дома, между обувным магазинчиком и конторой по установке окон.

После трех дней в руках эскулапов Алекса тянуло на работу. Дотащив Светкин чемодан к такси и мило распрощавшись, он направился к метро.

И ладно. Пусть теперь у Женьки башка болит. Поглядим, как он отпляшет со сдачей проекта.

Всё бы ничего, но Джулия не появлялась третий день. Это томило и угнетало на фоне искусственной легкости и покоя.

Когда она не появилась и на четвертый, Алекс решил, что дело в таблетках, принесших безмятежность и как-то отключивших Джулию в его мозгу. Но при этом пилюли совершенно не ослабили его страсть. Напротив, страсть только нарастала. И теперь ему, как наркоману, требовалась доза видений у ванного зеркала.

Сунув таблетки в дальний ящик комода, Алекс буквально поселился в ванной, за столешницей стиралки, поставив туда ноутбук и низкий складной стульчик взамен бака для грязного белья и халатов. Вполне себе рабочий уголок, и отличный вид на зеркало сбоку. Вот только длинные худые колени оказались не пристроенными. Потыкавшись так и сяк, он развел их по сторонам. Поначалу было неудобно, но вскоре Алекс перестал их замечать, углубляясь в историю Феррары, первого независимого и суверенного государства северной Италии.

Древний город, а ныне центр одноименной провинции, в средние века был влиятельным герцогством, не уступавшим по значению и богатству Венеции, Флоренции или Милану. Наибольший расцвет Феррары приходится на трехсотлетнее правление дома Д’Эсте, когда герцогство разрасталось, притягивая ремесленников, художников и музыкантов. Городской университет стал одним из крупнейших и престижных центров науки.

Упадок Феррары начался с 1598 года, когда из-за отсутствия законных наследников Альфонсо II, умершего в 1597 году, герцогство было ликвидировано святейшим престолом, а его земли вошли в состав Папского государства.

Алекс поднялся, включил чайник на стиралке.

Значит, до смерти папеньки Джулии осталось пять лет. В принципе, совпадало всё, только упоминания Джулии так и не удалось обнаружить.

Страх не увидеть ее нарастал, возвращая неуверенность и тревогу. Сон вновь разлаживался. А аппетит? Аппетит толком не вернулся даже в те дни, когда Алекс горстями глотал пилюли.

Раскрыв глаза в темноте, он ощутил себя бодреньким, как и бывает в затяжной бессоннице. Наощупь включил смартфон и понял, что спал меньше трех часов, и что сегодня суббота. Считал дни, проверяя, не врет ли мобильник. Затем пытался уснуть. И в этих попытках встретил рассвет, потом глухие звуки первых прохожих и дворников.

Когда двор наполнился шагами и голосами, Алекса сморил сон, прерывистый и тревожный. Проснувшись, пил кофе, смотрел какой-то тупой фильм. Потом позвонил Женька и позвал его к себе на пиво. Алекс на лету придумал ремонт в ванной и, естественно, отказался. Затем отбивался от предложения помочь с ремонтом. Уже напоследок передал привет Ленке и тут же попал впросак, забыв, что Женька нынче в любви и согласии живёт с Илоной.

Мобильник был сжат в приступе злости к другу. За всё, а особенно за его баб, с которыми тот разбегается по два раза в год. И каждую поначалу непременно зовет женой, позднее стервой и дурой.

Во второй половине дня явилась «мама». Он вынужден был так называть Любовь Даниловну для равновесия, потому что Светка так звала его маму. Стоит признать, со свекровью она сошлась естественно и непринуждённо. Алекса иной раз заедало, когда они вдвоем на него ополчались. Или бывало втроем, если считать еще и «маму».

И что? Законный выходной. С какого рожна он должен оправдываться за стул, компьютер и чайник в ванной? Значит так надо, кому какое дело. Не нужны ему ни уборка, ни пирожки.

Пирожки, кстати, Алексу пришлось поглощать с улыбкой и нахваливать, в то время, когда кусок в горло не лез.

После вечерних раздумий, он уже не видел странностей в исторических деталях. Там не было ничего, что нельзя почерпнуть из всемирной паутины. Значит, он мог когда-то знать, а потом забыть. А сейчас мозг собрал этот пазл в картинку.

Расчесывая до язв шрам над бровью, временами Алекс возвращался к версии иррациональной, где два реальных человека видят друг друга в зеркалах. Причем каждый считает другого плодом своей фантазии. Это отдавало чем-то потусторонним, а значит и невозможным, и потому отторгалось мозгом.

Хотя теперь крепла еще одна версия, по которой Алексу всё это пригрезилось. И не было никакой Джулии. Не было и не будет. Его бросило в жар. Тут боковое зрение выхватило что-то справа.

Подскочив, Алекс медленно пошел к зеркалу.

Джулия была серьезна и грустна. Без украшений, с забранными чепчиком волосами, в строгом аккуратном платье. Он не сильно разбирался в нарядах того времени, но, похоже, так должны одеваться простолюдинки.

– Где ты была всё это время? – в голосе выплеснулись укор и мольба.

– Мы ездили в Верону. На рыцарский турнир и недельные торжества по случаю женитьбы Чезаре, двоюродного племянника мачехи. – Она всматривалась в его лицо, наклоняя голову то в одну, то в другую сторону. – А ты похудел. Словно тебя одолела какая-то хворь. Но разве может болеть тот, кто не существует в реальности? – она улыбнулась глазами, едва заметно вздёрнув уголки губ.

– Это не хворь! – Алекс напоминал прорвавшийся гейзер. – Это любовь, Джулия! Я до безумия люблю тебя! Я страдал и жутко боялся не увидеть тебя снова.

– А как мне знать, не обманываешь ли ты в этот раз? – Она явно играла. – Ведь в прошлый ты пытался меня обмануть.

– Я? Нет… Ты не так поняла… Сейчас я тебе всё объясню…

От глупой банальности сказанного, и понимания, что объяснить он вряд ли сможет, Алекс замешкал и покраснел.

– Синьор Александр, – сказала она с лукавым прищуром. – У меня было время обдумать нашу последнюю встречу. И я поняла, что ответы на тех же языках вполне естественны. Ведь ты часть меня, и должен ими владеть. А над своим вопросом, представь, я и сама замешкалась. – Подняв ладонь, она стала медленно загибать мизинец. – Вести диалог я могу на семи языках. Сносно говорю еще на четырех (загнула второй палец). А понимаю еще пять, и, возможно, кое-как смогу объясниться. – Загнув третий палец, она задумалась и добавила, – Даже шесть, если считать испано-сардинский.

– Да пойми же ты, Джулия! Я существую не в твоей голове. Я существую сам по себе, в собственном мире. Ином мире. Совершенно другом. Здесь я родился, вырос, учился…

Алекс проглотил язык, когда собирался добавить «работаю». Возможно, подумал, что Джулия не поймет или решит, будто по социальному статусу он ей не ровня.

– У меня есть родители, друзья, родственники (о супруге он тоже промолчал). Понимаешь?

Глаза Джулии округлялись. Задумчивый взгляд уходил куда-то внутрь. Алекс очень хотел понять ход ее мысли, но спросить не решился.

– Мой мир, он такой же людской и обитаемый, но другой. Совершенно другой. Я не вру, но не могу доказать тебе это. И думаю, что ты не поверишь этой правде, потому что во времени и обществе, где ты живешь, все убеждены, что Земля является центром мироздания, и существует лишь ваш мир.

– Боже! – она положила ладони на щеки. – Не может быть!

Собравшись что-то добавить, Алекс запнулся и с интересом уставился в ее лицо. Потому что не мог понять, отрицает она или восхищается.

– Неужели? – продолжила она, словно сама с собой, глядя сквозь него огромными глазами и покручивая головой. – Воистину говорят, что по вере дано будет. Да и синьор Филиппо так убедительно говорил. И я поверила в эти его иные миры… И даже отец Антонио, обвинявший его в ереси и всех смертных грехах, услышав это, лишь пожал плечами и сказал, что могущество Творца безгранично, и если он создал наш мир, то мог создать и иные, и пусть в святом писании об этом не сказано, но вполне возможно, что Создатель не посвятил нас в то, что не имеет касательства к нашему миру… И вот появился ты… Ну как, как я сама не догадалась? И почему в зеркале?

Алекс стоял, не понимая абсолютно ничего, но не решался прервать. Тут она сфокусировала на нем взор и убрала ладони от порозовевшего лица.

– Ты, правда, из иного мира? Не обманываешь? Можешь поклясться на распятии?.. Ой, а какая у вас там вера?

– Та же что и у вас. То же распятие, Святая Троица и Дева Мария.

– Боже праведный! – Лицо ее просияло счастьем. – Воистину… И в ином мире… Слышал бы об этом отец Антонио.

Прослезившись, она сложила ладони и прошептала короткую молитву под нос, затем подняла сияющие счастьем глаза.

– Боже… Боже спаситель… Как хорошо, как легко сразу стало. И так прекрасно, что ты не в моей голове. Что ты не болезнь моя, а мой гость.

Раскрасневшиеся щеки, частое отрывистое дыханье и неестественно округлившиеся глаза выдавали чарующий восторг, тягу к неведомому, пусть и опасному, когда любопытство влечет за черту страха.

– Иной мир… А он где? Он какой? В нем как? – застрочила она вопросами, не давая ответить. – Я вижу, что у вас такие же залы и камины. А у вас есть земля, реки, озёра? Есть день? А ночь? Светит ли днем Солнце, а ночью Луна?

– Да, Джулия. И земля, и реки, и озёра. И Солнце днём, и ночью Луна.

– Как здорово. А вообще…? А ветер, дождь?.. А… А еще… А скажи, Александр, ваш мир как-то связан со звёздами? Синьор Филиппо утверждал, что иные миры существуют на звездах, и их бесчисленно. Но я совершенно не понимаю, как это может быть.

– Он прав, – сказал Алекс, еще не зная, почему она так быстро приняла версию иного мира, и что она под этим понимает. – Каждая звезда подобна Солнцу, это и есть иные миры. Видимо синьор Филиппо читал труды Джордано Бруно. Тот первым утверждал про иные миры.

Алекс не знал точно, когда жил Джордано Бруно, но предполагал, что в те же века, и скорее всего раньше.

– Прав?.. И звёзды подобны Солнцу? Синьор Филиппо говорил точно так. И вот ты здесь. Человек из иного мира отражается в моем зеркале, – Обхватив голову руками, она закрыла глаза и мелко потрясла головой. – Боже. Моя головушка не выдержит. Человек из иного мира. И как я сама не догадалась? Возможно, догадалась бы, если бы он говорил только это. Но синьор Филиппо рассказывал так много, и такого, что невозможно принять на веру. Вот, например, он проповедует учение некоего синьора Коперника, умершего полвека назад. Этот синьор считается астрономом, хотя когда-то он получил ученую степень доктора канонического права у нас, в университете Феррары. Затем доктор права стал заниматься астрономией и написал труд, согласно которому не Солнце вращается вокруг Земли, а напротив, Земля вращается вокруг Солнца. – Она сделала паузу с улыбкой снисходительного порицания, затем продолжила. – Вот что бывает, когда доктор права начинает заниматься астрономией. Ну ладно, Коперник. А столь ученый человек, как синьор Филиппо? Мне даже слегка неловко за него. Он на полном серьезе проповедует эту несуразицу. Ты можешь себе представить?

Слушая рассказ и глядя в ее вдохновенное личико, Алекс воспарил к таким небесам, где уже не имело значение устройство мироздания.

– Действительно, – усмехнулся он. – Полнейший бред. Земля плоская, это же очевидно.

– Что?! – ее брови сжали лобик умильными морщинками. – Ваша Земля плоская?

Алекс замер с открытым ртом.

Улыбнувшись после небольшой паузы, она ответила за него:

– Скорее всего, нет. Просто вы об этом еще не знаете. Наша Земля – огромный шар, а Солнце и Луна вращаются вокруг него. Ваша Земля, скорее всего, тоже шар, просто ваша наука отстает от нашей. И ты, – она показала на Алекса пальцем, – синьор Александр, имеешь шанс совершить научное открытие в своем мире.

Прищурив глазки, она хитро спросила:

– Скажи, у вас есть океаны? (Алекс кивнул) Ваши корабли совершают дальние плавания? (Он снова ответил кивком) А корабли исчезают за горизонтом?

– Конечно, исчезают, – решительно ответил Алекс. – И Земля у нас тоже шар. Я пошутил про плоскую Землю. И океаны, и континенты, у нас, такие же, как и у вас, один-в-один.

– Как это здорово. – Она похлопала в ладоши. – А у вас есть Рим? А Феррара?

– …Есть, – помявшись, ответил он.

– А скажи, Александр, – ее глаза сияли неутоленным любопытством. – Во всех мирах Земля одинакова? Хотя… Это же объяснимо. Если Господь создал человека по своему образу и подобию, то и иные миры мог создать по подобию нашего, главного. Ведь так? Как бы я хотела рассказать о тебе синьору Филиппо… О чем ты думаешь, Александр?

А думал он уже о другом.

– Джулия! (она несколько раз моргнула) Ты слышала что-нибудь о Джордано Бруно?

Она снова много и часто заморгала, затем задумалась так, что даже закатила глаза.

– Нет, – ответила она через пару секунд. – Про этого человека я не слышала. А кто он? Хотя… Джордано… Джордано… – она усмехнулась. – Странное совпадение. Я слышала, что много лет назад, когда синьор Филиппо состоял в ордене доминиканцев, его монашеское имя было Джордано. Но он давно снял с себя монашеский обет. Отец Антонио считает это наибольшим его грехом, но теперь он светский человек, ученый и философ.

– Как его фамилия?

– Я не знаю. Для меня он всегда был синьором Филиппо. Давним знакомым папеньки. Он приезжал к нам весной, и должен был остаться, чтобы давать мне уроки философии. Но в первый же день у них с отцом Антонио вспыхнул жаркий спор при мне и папеньке. Кстати, среди прочего, по поводу иных миров и измышлений Коперника. А когда папенька поддержал отца Антонио и выступил против Коперника, Филиппо страшно разгневался и заявил, что покидает нас и едет в Венецию преподавать мнемонику синьору Мончениго, который давно его приглашал к себе. Он заявил, что синьор Мончениго остался единственным приличным человеком в кругу его знакомых. И на другой день убыл в Венецию.

Она резко обернула голову вправо.

– Да, матушка Агнесса! Я здесь. Сейчас. Сейчас же иду… Мне пора, – вздохнула она, повернувшись, и виновато пожала плечиками.

– Откуда родом синьор Филиппо? Напомни…

– Из Ноллы, – сказала она, убегая.

«Нолла, Нолла» – повторял Алекс про себя, включая ноутбук.

Пальцы его дрожали, раскладка клавиатуры не хотела переключаться, а дыхание было, как после стометровки.

Когда раскрылась страница энциклопедии, глаза буквально впились в текст, а сердце молотило в такт каждому прочитанному слову.

Джордано Бруно, урожденный Филиппо Бруно, имел прозвище Ноланец по месту рождения – Нолла близ Неаполя. Умер 17 февраля 1600 года в Риме. Монах-доминиканец, философ-пантеист, автор многочисленных сочинений. Из-за своих трудов и высказываний навлек на себя подозрение в ереси, был вынужден покинуть орден доминиканцев и скитаться по Европе, занимаясь преподаванием различных дисциплин.

Взор Алекса помутился, а дыхание участилось так, что он вскочил. Бесцельно покрутившись, подбежал к ванне, наклонился, открыл кран и подставил затылок под холодную струю.

Вскоре отпустило, и он был в состоянии соображать.

Вне всякого сомнения, синьор Филиппо – это Джордано Бруно. За восемь лет до казни. – Думал он, вытираясь махровым полотенцем. Когда голову пронзила острая боль, Алекс понял, что долго простоял под холодной водой. Зато дышалось легко, и разум был ясен.

И тут же захотелось чая. Горячего свежего чая и чего-нибудь сладкого. Включив чайник, Алекс стал мыть заварник от плесени.

Боль вернулась, едва он задался вопросом: что всё-таки происходит у ванного зеркала? После чего Алекс решил просто принять как данность, что там протекает реальный 1592 год, без выяснения причин, как такое возможно. Во всяком случае, пока.

Честно сказать, стало легче. И от принятого решения, и от выпитого чая, и от застарелого обломка шоколадки «Аленка».

Вернувшись к ноутбуку, он спокойно продолжил чтение.

Через пару минут сердце забилось чаще, когда в тексте встретился Джованни Мончениго, венецианский аристократ, которого Бруно взялся обучать искусству памяти, или мнемонике.

23 мая 1592 года Мончениго направил свой первый донос на Бруно в венецианскую инквизицию. 25 и 26 мая были направлены новые доносы, после чего Бруно был арестован и посажен в тюрьму. А 27 февраля 1593 года, по настоятельному требованию святейшего престола, Бруно был передан римской инквизиции, в чьих тюрьмах он провел 7 лет, закончившихся казнью. Это был последний костер, фактически завершивший эпоху инквизиции.

Откинувшись на стуле, Алекс сцепил ладони на затылке и закрыл глаза.

Сегодня 18 мая. До доноса осталось пять дней… К чему всё это?

Бесцельно, и, как ему казалось бездумно, слоняясь по комнате, он ощущал нарастающую внутреннюю борьбу. Ещё не до конца поверив в реальность пересечения времен, Алекс стал наполняться великой целью, всё больше и больше ощущая потребность спасти Джордано Бруно от ареста и казни. И даже некую безотчетную ответственность за огрехи истории.

Само собой, эта цель ни шла ни в какое сравнение с его любовью. Ради Джулии он бы отказался не только от Бруно, но и от всей истории, и даже науки. С радостью ступил бы на плоскую Землю, или на шар, вокруг которого Солнце прокатывается по заоблачной тверди, небесные столпы подпирают хляби, льющие дождь, а огненная колесница пророка Илии испускает молнии и гром. Алекс с величайшей радостью принял бы всё, лишь бы в том мире и на той Земле встретить реальную Джулию.

Но вместе с тем, желание спасти Бруно от казни крепло, обретая плоть и кровь.

Зачем? Понятия не имею. Да и не моего это ума дело. Уж коли всё это происходит со мной, то я становлюсь исполнителем воли, истекающей из сфер столь высоких, что не могут быть поняты моим разумом.

Зачем? Да хотя бы потому, что никто не должен быть безвинно убит, тем более сожжен заживо. Каждый достоин жить, тем более такой мыслитель, как Бруно. Поэтому я обязан приложить все силы.

С этими думами Алекса настиг сон. Хотя спать оставалось всего-ничего.

Неделя началась безликим серым фоном.

Куда-то метался взмыленный Женька, принося от шефа замаранные красным чертежи. И понимая, что в большей части косяков теперь повинен именно он, Алекс по мере сил старался их исправлять. Но некоторые возвращались по второму, а теперь уже и по третьему кругу.

Понедельничным вечером, когда Алекс вышагивал взад-вперед у зеркала, подбирая слова, он впервые не заметил Джулии.

– Александр? – ее голосок заставил встрепенуться. – Ты чем-то взволнован?

– Послушай, Джулия. Сколько времени уйдет на доставку письма из вашего замка в Венецию?

– Конный курьер управится за полдня.

– Отлично. Ты можешь написать синьору Филиппо?

Её личико напряглось в удивленном непонимании.

– Синьор Филиппо неженатый мужчина. Для подобного письма мне требуется разрешение папеньки. Я уверена, что он не откажет, но должна объяснить причину. И о чем я, по-твоему, должна написать? Александр? Не говори загадками.

– Синьору Филиппо угрожает опасность.

Коротко вскрикнув на вдохе, она испуганно округлила глаза и прошептала:

– Боже…

– Да, самая настоящая опасность. Через три дня Мончениго напишет на него донос в венецианскую инквизицию. Где обвинит его в ереси, богохульстве и всех смертных грехах.

Лицо Джулии, впившейся тревожным взором, медленно менялось от испуганного к удивленно-снисходительному. Уголки губ дрогнули в едва заметной улыбке.

– Александр, – её глазки игриво сузились. – Ты точно из иного мира, а потому мало что понимаешь в нашем. Синьор Мончениго – приличнейший человек, хоть и находится во власти денег, как все венецианцы. Но какой смысл ему доносить? Если не донес отец Антонио, этот ревностный католик, то с чего донесёт Мончениго, которого волнует лишь прибыль в торговых делах. Повеселил ты меня, Александр из другого мира.

– Это правда, – решительно продолжил он. – Ровно через три дня. А потом еще через два, и через день снова. Всего три доноса. После чего Филиппо арестуют и посадят в тюрьму венецианской инквизиции.

– Ох, Александр, – ее тон был шутливым и поучительным. – Знал бы ты эту инквизицию. Венеция не Рим. Там свои законы. Венецианскому патриарху даже папа не указ. Их тюрьмы давно паутиной заросли. А звон монет услаждает их слух более церковных хоров…

Она осеклась на полуслове, напрягла личико, будто вслушивалась.

– Колокол. Как не вовремя… Вернее, как скоро бежит время. Мне надо идти. Отец Антонио служит мессу во славу и продолжение рода Д’Эсте. – Джулия грустно вздохнула. – Маргарита не может забеременеть, а папенька обрести законного наследника.

– Джулия! – решительно перебил Алекс. – Это очень серьёзно. Насчет синьора Филиппо. Я не шучу.

– Ах, Александр, – в голосе проскочила тень раздражения. – Выбрось эту чушь из головы. Мне пора уходить, и я не успею сказать главного: нам предстоит расставание.

Поймав полыхнувший ужасом взгляд Алекса, она игриво улыбнулась.

– Ненадолго. Всего пару дней. Мы с Маргаритой… ну с мачехой, едем в Верону.

– Вновь рыцарский турнир? – спросил он после затянувшейся паузы. – В чью-то честь?

– Да, – едва слышно ответила она. – Вновь турнир… И теперь в мою…

– О как! У тебя именины?

Некоторое время она смотрела усталым изучающим взглядом, словно раздумывала отвечать или нет.

– Нет. Смотрины. Мачеха подыскала мне очередного жениха.

В миг, когда Алекс превратился в каменную статую, эти слова будто повисли в воздухе. Хотя, судя по зеленоватому оттенку лица, его статуя скорее была из меди.

– Что случилось, Александр? Отчего ты так побледнел?

Её прищуренные глазки и игривый голосок выдавали, что она понимает причину, но причина его бледности ее забавляет, и даже приятна.

– Пока, – сказала она в ответ на его молчание. – Я приду завтра. Но раньше, часа на три-четыре. Если ты будешь здесь, мы успеем поговорить… Да, да! Я бегу! – кому-то прокричала она, удаляясь.

Алекс долго не мог отойти от зеркала. Стоял и бездумно разглядывал свою тупую физиономию. Затем, когда спина и ноги налились свинцом, опустился на пол у края ванны и обхватил колени.

Только теперь он познавал, сколь сильными и болезненными бывают душевные муки.

О том, что он не убедил ее написать Филиппо, Алекс вспомнил лишь через пару часов. И признаться, Джордано Бруно в этот вечер волновал его очень слабо.

Так или иначе, ему удалось взять себя в руки, и, выйдя на кухню, он нарочито громко завел успокаивающий диалог с собой.

– Что я с ума схожу? Так точно крыша поедет. Она там, а я здесь. И вместе нам не быть. Раньше или позже она выйдет замуж в своем мире. Это жизнь. И я не должен этому мешать. Да я и сам женатый человек…

Утром Алекс появился на работе ни свет, ни заря. Просто потому что проснулся, а дальше, как конь, по наезженной колее. Думал, в такую рань будет первым.

Но нет, оказался вторым. Вернее, третьим, если считать шефа.

Вторым был Женька. Зажав дымящую чашку в левой руке, он с мучительным оскалом елозил мышкой, исправляя деталировку. Увидев Алекса, даже не встал, лишь закивал и плотно сомкнул губы.

– Привет, старик. Как ты удачно пришел. Я забыл сказать, что сегодня последний день сдачи. Возьми себе третий редуктор. Он попроще.

Женька с умоляющим видом протянул пухлую, связанную тесьмой папку. Алекс заметил серые тени под его глазами, и то, как Женька осунулся за эти дни.

А ты думал, руководящая работа – это изюм? – Довольно отметил себе Алекс, развязав папку и вытаскивая чертежи с красными пометками.

После обеда Женька, напоминавший взмыленный вихрь, исчез до конца дня в кабинете шефа, так что Алекс даже не узнал, как проходит сдача. Да и, признаться честно, не слишком хотел знать.

Зато был уверен, что в этот день его не станут искать, а значит, можно пораньше оказаться у заветного зеркала.

– Джулия…, – выдавил он осипшим голосом. – Я… Я желаю тебе счастья…

Когда она, склоняя голову то вправо, то влево, внимательно разглядывала его лицо, ее глаза и улыбка наполнялись грустью.

– Ты правда в меня влюблен? Похоже, что не обманываешь. Скажи, Александр, а как далек ваш мир? Мы могли бы когда-нибудь встретиться? Так, чтобы не в зеркале…

– Нет, – ответив, Алекс ужаснулся сказанному. – Не знаю, Джулия, но я готов пройти через всё, лишь бы это случилось.

– Скажи, а ты принял бы вызов за меня? Стал бы участвовать в турнире?

– Непременно! Пусть даже погибну в первую минуту.

Вскинув голову, она засмеялась так звонко и естественно, что в глазах показались слёзы.

– Ты смел и красив, Александр. Но глуп, как ребенок. На турнире нельзя погибнуть. Расшибленный локоть синьора Умберто ди Марселино, слетевшего с лошади на миланском турнире, был самым тяжким увечьем, которое мне приходилось видеть. У него отлетел доспех из-за плохой работы кузнеца. Александр, если бы они бились не тупыми деревянными копьями, Италия давно лишилась бы половины мужской знати.

Вытерев порозовевшее личико платком из рукава, она серьезно спросила:

– А как бьются на ваших турнирах? Неужели боевым оружием?

– У нас нет рыцарских турниров.

– Нет турниров? В скучном мире ты живешь, Александр. И сам ты сегодня такой грустный. И пришибленный, будто упал с лошади. Ну, Александр, улыбнись же.

По её жестам, голосу и выражению лица, Алекс понимал, что она пытается увести разговор с темы её смотрин.

– Слушай, Александр, расскажи что-нибудь. Я так много тебе рассказала, но ничего не знаю о тебе и твоем мире. Расскажи о себе.

Просьба, как выстрел, застала врасплох. Алекс перевёл взгляд на свое отражение. Его осунувшийся двойник смотрел глазами дебила.

О себе?.. Что о себе? Что я могу ей рассказать о себе?

Пауза неприлично затянулась. Зависшая на лице Джулии улыбка медленно таяла. Алекс мучительно искал слова, но никак не находил.

– Александр? – она будто пыталась помочь. – Скажи, ты находишься в такой же зале у камина?

– Нет. – Он словно очнулся. – Нет, Джулия. Каждый из нас видит свою обстановку.

– Я так и подозревала… – с сожалением вздохнула она. – Камин и флорентийский подсвечник в ином мире?.. Стало быть, я не могу видеть твоих предметов?

– Нет, Джулия.

– А если ты возьмешь что-нибудь в руку? А? Давай попробуем. Возьми что-нибудь.

Алекс хотел было возразить, но вспомнив крест матушки Бианки, который он отчетливо лицезрел, схватил в руку первое, что подвернулось – тюбик зубной пасты.

В лице Джулии ничего не поменялось. Она пару раз метнула взгляд между его лицом и ладонью.

– Ты что-то взял? Я вижу пустую ладонь.

– Это зубная паста, – растерянно ответил он.

– Что? Зубная что?

– Паста. Флакон с густой субстанцией, которую мы наносим на специальную щеточку, чтобы чистить зубы.

И оголив зубы, он показал рукой движение щетки, вызвав тень брезгливости на лице Джулии.

– Это зачем? У вас такой обряд? Церковный или светский?

– Ну… Мы делаем это несколько раз в день, чтобы зубы не болели.

– У вас культ ублажения тела? Разве это не греховно? Господь посылает нам боль как испытание и напоминание. Отец Антонио говорит, что, ублажая бренное тело, мы калечим бессмертную душу и отдаляемся от Господа. А что говорят ваши священники?

– Наши… – Алекс запнулся. – Наши не столь строги.

– Ладно, – по её тону стало понятно, что разговор о зубах ей не совсем приятен. – А скажи, Александр, если ты отпустишь флакон, как он упадёт? Прямо вниз, или как-то наискось, или вбок? Как это происходит в вашем мире?

– Чего? – тупо пробубнил Алекс, не поняв странного вопроса. Его всё больше распекала горечь из-за её смотрин.

Джулия смутилась его непониманием.

– Например, Александр… – она пыталась пояснить вопрос, и задумалась, побегав глазами. – Скажи, у вас есть сады?

– Да.

– А яблоки у вас растут?

– Ну растут…

– Прекрасно. А теперь смотри. Допустим, ты проходишь под деревом, а с ветки над твоей головой срывается яблоко. Что будет дальше?

– Оно треснет мне по башке, – с нескрываемым раздражением ответил он.

– Значит, у вас есть тяготение… – Джулия задумалась с каким-то странным затаенным интересом.

В этот момент Алекс взорвался.

– Послушай, Джулия. Не надо издеваться надо мной. Сначала ты заявила, что едешь к жениху, а теперь рассуждаешь о каких-то падающих предметах. Да наплевать мне на все предметы! Падающие, лежащие и плывущие. Поезжай к жениху и будь с ним счастлива.

Алекса переполняла злость.

– Ой! – Она дернула головой в сторону, затем обратно. – Всё, мне пора. Прости. И да, можешь быть покоен, я не сброшу платка этому напыщенному индюку Артьюччо Каррарези. Он мне не жених и никогда им не будет. Потерпи пару дней, мой рыцарь Александр.

Она склонила голову, мило улыбнулась и, поцеловав свою ладошку, приложила ее к зеркалу, затем с задорным смешком выскочила из залы.

Шок и облегчение одновременно.

Пусть он не убедил Джулию написать синьору Филиппо, но это сейчас занимало Алекса меньше, чем некий напыщенный индюк Артьюччо Каррарези.

Надо же иметь такое мерзкое имя. Да и фамилия не лучше. И хрен его знает, что может произойти на этом гребаном турнире. А вдруг мачеха вынудит ее скинуть этот платок.

Так думал Алекс, отмеряя шаги по квартире, и понимая, что кроме индюка Каррарези его подспудно терзает какая-то не родившаяся мысль.

Тяготение! – вдруг полыхнуло в его мозгу.

Она сказала про тяготение. А еще яблоко… Так это наверняка яблоко Ньютона. Знаменитое яблоко Ньютона и закон всемирного тяготения звучат как должное тогда, когда сам Ньютон еще не родился.

Алекс знал, что Ньютон жил в середине семнадцатого века, но, чтобы точно сопоставить даты, бросился к ноутбуку.

Исаак Ньютон, родился 25 декабря 1642 года…

– Шестьсот сорок второго! – заорал он, вскакивая со стула и стал кружить по комнате, размахивая руками, дабы не сбиться с мысли, которой у него в этот момент не было. Были лишь чувства, вернее ощущения. Очень сильные, и столь же непонятные. Хорошие или плохие, он не понимал, сейчас это было одно и то же. Главное, что мозг, интуитивно узрел какой-то свет в тоннеле вопросов и проблем.

Ньютон не родился, а она говорит о его яблоке и законе всемирного тяготения… Ну ни фига себе! Так, успокоился. Успокоился.

Заставив себя остановиться, Алекс побрёл на кухню, просто за тем, что надо чем-то занять свои руки. Руки налили воды и включили чайник. Под его урчание и потрескивание он подсел за стол.

Так. Явная нестыковка. Причем первая крупная нестыковка в происходящем. Что это значит? А значит лишь одно. Ньютон и его яблоко живут в моем мозгу со школьной парты. Стало быть, происходящее все-таки является игрой моего мозга. Так?.. Стоп, стоп, стоп! Тогда Джулия всё-таки не реальна?

Вздрогнув от щелчка чайника, Алекс покрылся испариной.

Не реальна!?.. Возможно и так. Даже выходит, что так.

Поймал себя он уже не в кухне, а бегающим по комнате вдоль компьютерного стола, обхватив ладонями затылок.

Реальна или нет? В чем разница?

Мысли болтались маятником. Он то терял, то вновь обретал Джулию. Пока обессиленный не плюхнулся на диван.

Но, если она в моей голове, тогда она точно моя. Всегда моя. И только моя. – Алекс вталкивал эту мысль, как спасительную пилюлю.

3. Чилийское вино

Шеф не был похож на себя. При синем в косую полоску костюме и модном галстуке, с аккуратно подстриженными бровями, он жал руку Алексу, благодарил за работу, поздравлял с окончанием проекта, намекая на премию. Случись это на несколько недель раньше, Алекс воспарил бы на крылышках. Но сейчас это было будто не с ним. Тем более, что Женьку теперь назначат по приказу. Хотя, признаться, всё это волновало Алекса меньше, чем возможность улизнуть пораньше с фуршета.

Дома он, как обычно, завалился на диван, когда из аэропорта позвонила Светка.

Блин! Блин! Как я мог забыть? – подскочив, Алекс забегал по квартире, собирая носки, кефирные бутылки и мятые пакеты.

Надо срочно бежать в магазин. И прибраться… Не успею. Или в магазин, или прибраться.

Выбрав первое, Алекс уже обул правый туфель, когда над головою брякнул звонок.

Приехала?! Не может быть!

В дверях, при большой квадратной сумке на ремне и зеленом облачении вежливо улыбался странный курьер. На вид лет шестидесяти, крепенький, невысокий и худощавый, он ни возрастом, ни профессорской бородкой, ни слишком умным взглядом, никак не походил на курьера.

– Здравствуйте. Вам ужин на две персоны из ресторанной сети Ламинария. Лучший бренд традиционной японской кухни, – декламировал он, держа сумку впереди и мягко шествуя на Алекса.

– Подождите, – Алекс рассеянно отступил. – Я не заказывал. Хотя… – Он досадливо цокнул. – Было бы так кстати… Может я заплачу? Сколько стоит?

– Всё оплачено. Сюрприз, – многозначительно подмигнул курьер. – Вам только принять и расписаться.

Светик, милая. Ты снова не понадеялась на меня, дурака. Эх, мне б за вином успеть смотаться. – Алекс принимал теплые коробки, истекающие слабым, но насыщенным и вкусным запахом.

– Спасибо. Где, где расписаться? – нетерпеливо спросил он.

Но курьер не торопился. С лукавым прищуром повесив короб на плечо, он запустил туда руку.

– В этом месяце у нас акция. Каждому новому клиенту, – вещал он, вытаскивая длинный сверток цветастого пергамента и разворачивая его перед носом Алекса, – в подарок – бутылка красного чилийского вина!

– Ого! – Алекс отпрянул, бережно принимая бутылку. – Вот это да! Вот это кстати! Неожиданно. Спасибо огромное.

– Извините, что не японский продукт, – шутливо покряхтел даритель, когда Алекс с бутылкой рванул в комнату. Вскоре он вернулся с сотенной в руке.

– Спасибо, – курьер безразлично пожал плечами, пряча купюру в карман и протягивая Алексу ручку и квитанцию. – Подпись и расшифровка. Обязательно полностью.

Положив бумажку на полочку и чиркнув ручкой, Алекс понял, что она не пишет. Повертев головой, стал тщетно расписывать ее на картоне верхней коробки.

– Неужели закончилась? – с досадой спросил визитер. – У вас есть ручка?

– Не знаю. Я поищу.

– Поищите, пожалуйста. Будьте добры. Без подписи никак нельзя, – причитал он вслед исчезнувшему Алексу.

Ручка в эпоху компьютеров не всегда бывает под рукой. Но, побегав между комнатами, Алекс нашел ее в нижнем ящике Светкиного стола.

Подписав и распрощавшись с курьером, Алекс стал бережно переносить коробки в кухню, где и услышал этот лёгкий хлопок, выхваченный из хаоса уличного шума.

Он медленно подошел к окну.

Почему-то не у подъезда, где было разумней и удобней, и даже не под окнами сзади, а в стороне, у открывшегося багажника здоровенной черной машины стояла Светка в голубой блузке и обтягивающих белых штанах. А загорелый качок, в котором Алекс узнал ее шефа Леонида Кулчаджи, доставал ее чемодан. Поставив багаж перед ней, он сделал едва заметное движенье, обратившее Алекса во взведенную пружину. Светка нервно отстранилась. Отошла. Улыбаясь, помахала ему рукой, и покатила поклажу к дому.

Когда Светлана бросила взгляд в свое окно, исчезавшее за углом дома, на ее лице уже не было улыбки. Усталая, вскинув подбородок и расправив плечи, она гордо катила большой чемодан к подъезду, цокая каблуками.

– Тётенька! Тётенька! Постойте!

Перед ней вырос мальчишка лет десяти-двенадцати, сероглазый и вихрастый, и, как показалось ей по голосу, сопливый. Или испуганный.

Ой. Ему что-то нужно? Я так устала. Может денег? На большее я сейчас не гожусь. Думала Светлана, тревожно разглядывая пацана, когда он, резким движением протянул белоснежный конверт: запечатанный и без единой буквы.

– Сказали вам передать.

– Кто? Кто сказал?! – крикнула Светлана под удаляющийся топот шустрых ног.

Ничего хорошего анонимкой не передают.

Вскинув голову и медленно поворачиваясь, она жадно осматривалась вокруг. Но, как ни старалась, ни двор, ни окна смыкавшихся торцами домов, не зародили подозрений. Хотя была уверенна, что за ней наблюдают. Свои окна скрывались за углом, но в каком-нибудь из бесчисленных стеклянных квадратиков сумрак за тюлем, наверняка, прятал эти недобрые глаза.

А как было бы здорово взять странное послание двумя пальцами за уголок, подойти и выбросить в мусорку. Но любопытство и страх оказались сильней.

Светлана медленно, с подчеркнутым презрением сложила конверт пополам, небрежно сунула в карман и гордо продолжила свой путь к подъезду.

А на площадке у лифта драла плотную бумагу пальцами и ногтями, извлекая печатный листок с коротким текстом.

– Мамочки… – взмолилась она, прочтя. – Только этого не хватало.

Разложив в праздничные фаянсовые тарелки роллы, жареные креветки, мидии в раковинах, душистые рыбные стейки и маринованных осьминожков, Алекс топтался в прихожей. И в этот момент брякнул звонок.

Светка ввалилась усталая, недовольная и встревоженная.

Обняв и поцеловав, сходу спросила про здоровье. И Алекс, естественно, ответил.

– Что нормально? – Светка разглядывала пристально и недоверчиво. – Ты выглядишь хуже, чем неделю назад. Спишь как? Аппетит появился?

– Сплю как убитый, ем как троглодит, – Алекс пытался шутить, чем вызвал у Светки гримасу кислого раздражения.

– А доктор Чен уже закончил с тобой?

Пока Алекс соображал, кто такой доктор Чен, Светка вздохнула и покатила чемодан на кухню, откуда через несколько секунд раздалось довольное взвизгивание.

– Ой, чилийское. Моё любимое. Сам выбирал? – тараторила она, на ходу жуя креветку. В печальном взгляде показалась хоть какая-то радость.

Алекс промолчал, надеясь, что про презент фирмы не было известно заранее.

Поэтому ужин и вечер более-менее удались. Не так, конечно, как должно быть после разлуки. Но всё же.

Зевавшая за ужином Светка виновато скрывала ладонью рот. При первой возможности прыгнула в постель и стала сгребать одеяло гармошкой, бормоча сонные благодарности. На грани отключки тревожно лепетала что-то про здоровье Алекса. А через пять минут сопела калачиком на боку. Поправив одеяло и поцеловав ее теплую щеку, Алекс вышел из спальни.

Путь к зеркалу был свободен и безопасен.

А Джулия должна была появиться вот-вот. Стоя у зеркала, Алекс ощущал это по слабому внутреннему трепету. И не ошибся.

Длинное платье. Чуть виноватая улыбка с тенью грусти, и бледное, слегка похудевшее личико.

– Ну наконец… Я совершенно извёлся. Как долго тянулись эти три дня.

– Три вечности, – вздохнула она. – Именно столько мне пришлось пережить.

– Джулия!

– Александр!

Выкрикнув одновременно, они улыбнулись и замолчали.

Алекс вопросительно вскинул глазами.

– Нет, Александр, ты. Ты что-то хотел спросить. Я вижу, что-то терзает тебя.

– Терзает, милая, – вздохнул Алекс. – Ты не подумай… Но это важно. Перед разлукой ты упомянула тяготение и говорила про яблоко (лицо Джулии сжималось в недоумении). Падающее яблоко. Вспомни, что навело тебя на разговор о тяготении и яблоке?

Пока он говорил, в ее лице что-то менялось столь сильно, что Алекс впервые видел такую Джулию. Глаза сужались в ярости, в углах губ и на лбу появились морщинки. Черты лица заострились. Побледнев вначале, лицо наливалось багряной злобой, стекающей сверху вниз.

Алекс замер, чуя нечто новое. Возможно, он нащупал важнейшую точку, ведущую к развязке. И его измученной душе в этот миг было всё равно, какая будет развязка, лишь бы была.

– Яблоко? – по-змеиному прошипела Джулия, выдвигая вперед лицо. – Так значит, яблоко? Да как ты… Да ты… Негодник! Прокисший виноград! Поганый висельник!

Она замолкла, дыша тяжело вздымающейся грудью, набирая сил для новой атаки на остолбеневшего Алекса.

– Яблоко?! – она срывалась на крик, гневно играли крылья носа. – Я замарала честь достойного человека. Нанесла обиду славному роду Каррарези. Учинила скандал. Рассорилась с мачехой. Обидела непослушанием папеньку, самого родного мне человека, достойного только любви. И всё из-за тебя. А ты?.. Ты спросил про какое-то чёртово яблоко. Да провались ты со своим яблоком в преисподнюю, – голос временами срывался, а глаза были на грани слёз.

Алекс лицезрел итальянку. Экспрессивную итальянку в высшей степени гнева. И сейчас, даже в гневе, она казалась ему прекраснее, чем прежде.

Медленно придвигаясь к зеркалу, он даже не заметил, как ее лицо оказалось напротив, а его собственное отражение сместилось вбок, будто зеркало имело излом. Видимо это странное колдовское зеркало давало им возможность, столь необходимую всем влюбленным.

Больше всего на свете ему хотелось обхватить Джулию за талию и притянуть к себе. Представляя её рывки, удары кулачков по плечам, шее и лицу, он мысленно отвечал поцелуем на каждый удар. Ох, с какой страстью, до хруста позвонков он прижал бы ее, пока они не слились бы в горячем поцелуе.

Когда Алекс подошел совсем близко, она замолкла.

– Зачем ты сделал это со мной? – дрожал ее охрипший плачущий голос. – Зачем ты убил меня, Александр? После всего, что я натворила в эти дни, мне остается лишь броситься из окна этой залы… Что я нынче же сделаю. – Последние слова звучали с уверенной решимостью.

– Нет, Джулия. Нет. Я люблю тебя так, что скорее убью себя…

Сбегав на кухню, Алекс появился с большим хлебным ножом.

– Я покончу с собой, если ты вздумаешь… – он приставил остриё к груди. – Поклянись, что не прыгнешь, Джулия. Всего одно слово. Ну же…

Конечно, Алекс не сошел с ума, чтобы свершить харакири, но решил, что для времени, в котором живет Джулия, это самый убедительный аргумент.

– Убери, – испуганно зашептала она. – Убери клинок, Александр. Ради всех святых, убери.

– Ты не станешь прыгать в окно? – Алекс сделал едва заметное движение ножом.

– Не стану, Александр. Клянусь.

Изможденный Алекс отложил нож на столешницу стиралки.

– Эх, Александр… Этим яблоком ты едва не убил нас обоих. Почему?

– Потому что я идиот. И негодяй. И висельник. И всё остальное.

– Прости мое сквернословие. Мне ещё воздастся за этот грех. И всё же, ты начал с яблока. (Алекс скривился от боли) Если это важно, если имеет для тебя такое значение, то я очень хочу понять. Объясни.

– Далось тебе это яблоко… – Алексу не хотелось говорить об этом, и некоторое время он молчал. – Понимаешь, Джулия. Падающее яблоко в нашем мире являет некий знак. Символ важнейшего научного открытия.

Джулия напряженно слушала, и в лице ее читалось удивление странным миром Алекса, где яблоко имеет такое значение.

– Но, если бы только яблоко, – продолжил Алекс. – Ты еще упомянула тяготение. Почему? Что ты имела ввиду?

– Закон, – тихо ответила Джулия. – Научный закон всемирного тяготения.

Алекс подскочил, как ужаленный.

– Кто?! Кто его открыл?

– Синьор Аристотель. Великий ученый дохристианской эры. Согласно его учению, все тела притягиваются к центру мироздания. Но также очевидно, что тела притягиваются к Земле. Следовательно, Земля и есть центр мироздания. Это подтверждает библейские писания и не оставляет места измышлениям Коперника.

Едва Джулия начала говорить, как Алекс скривился, приложил ладонь ко лбу и медленно сел на край ванны.

Блин, блин! Конечно! Я ведь когда-то знал. Физика Аристотеля. Она господствовала до Коперника и Ньютона.

Всё становилось на свои места, принеся Алексу облегчение. Краткое облегчение, тут же сменившееся тягучей тревогой. Потому что возвращало его в исходную, а точнее, безысходную точку.

– Александр… Александр, – взволнованный голос Джулии приходил со стороны. – Тебе нездоровится? Надо вызвать лекаря. После кровопускания тебе полегчает.

– Я в порядке, Джулия, – поднявшись, улыбнулся Алекс.

Приблизившись, Джулия прижала к зеркалу поднятую ладонь, и Алекс опустил на нее лоб. Вторую руку она прижала ниже, где их ладони сомкнулись. Алексу показалось, что холод был краток, а потом, из глубины зеркального мира он ощутил слабое тепло Джулии. Издав тихий стон, он покатал лбом по ее ладони.

– Милая… Что же ты делаешь со мной?

– Не больше того, что ты со мной уже сделал, Александр, – она заговорила с быстрым придыханием. – Как нам жить дальше? Ты видишь какой-нибудь выход? Ты старше, и ты мужчина, ты должен его найти. Заклинаю тебя, найди. И укажи мне этот путь… Ой! – Она отстранилась и прислушалась. – Меня хватились. Я должна идти. Близкие противятся нашим свиданиям, и теперь я хожу сюда тайно. Но ты не бойся, я продолжу приходить. Всё, милый, до встречи.

Чмокнув стекло и виновато улыбнувшись, она подняла подол платья и быстро ушла.

Алекс постоял, убрал нож на кухню, и поплёлся в спальню навстречу очередной бессонной ночи.

Выход? Какой тут может быть выход? Тут самому бы не загреметь в психушку или не сигануть в окно. Да и как можно думать о выходе, если я так и не понял, что представляет собой предмет моей дикой страсти: потустороннюю реальность или болезненный глюк?

Так размышлял Алекс, просиживая на работе. Именно, просиживая, потому что для Женьки он становился обузой.

Но, к чести Женьки, тот взял над Алексом некоторую опеку. Прикрывал его и даже пару раз оправдывал перед шефом. Он и сейчас был там. Буквально протоптал дорожку. Алекс уже знал, что скоро начальником группы станет Евгений Синельников.

И самое противное, что его это не терзало. Не подвигло рвать когти и грызть землю. Напротив, под Жекиным крылом он ощутил спокойствие и комфорт. Как в далеком детстве, когда Алекс был болезненным шибздиком, а Жека крепышом-боровичком. Да и ростом повыше.

В третьем классе, когда Жека болел, Инна Егоровна задала к 23 февраля придумать рассказ про отца. Детки вставали и хвалились, какой у них папа добрый, сильный и ловкий. А у девчонок еще красивый. Работал водителем, врачом, или служил в МЧС.

Потом Ленка Мазурина сказала, что её отец ушел в другую семью, а живут они с отчимом, и она не хочет об этом говорить. И села. Класс молчаливо замер. Училка пролепетала что-то сочувственное. Затем продолжили о сильных и ловких. А новенький, худой и курчавый, сказал, что папа их бросил. И вновь молчание.

В свой черед Алекс гордо заявил, что его папа геройски погиб на реке Енисей, в год, когда он родился. Училка непонятно сыграла бровями, послышались шепотки, а за спиной прогундел Вадька Яременко:

– Ага, полярник. Заливай.

Алекс ответил, что его папа был не полярник, а строитель мостов. Вадик подленько захихикал. Инна Егоровна выгнала его из класса.

Если бы Алекс сказал, что у него нет папы, обошлось бы молчанием. Но папа-герой выглядел слишком борзо. На перемене Вадик не унимался. Дразнил, говорил, что всем, у кого нет отца, матери врут про полярников и героев. Алекс схватил его за пиджак и ударил в плечо – слабо и неумело. Зато Вадик вернул как надо, с подсечкой, и уже лежачему добавил ногой по заднице и спине. Плакал Алекс не от боли, а от обиды.

На другой день пришел Жека. Он выбросил портфель Вадика в окно, а самому дал хорошего пендаля. Вадик Жеку побаивался и молча побежал во двор. После этого Алекс записался на бокс. Через год перерос Жеку, и вскоре уже стоял на физкультуре вторым.

Светка после командировки изменилась. Возвращалась недовольной и раздражительной. Ходила грустная. А еще стала молчалива и необщительна. Что вполне объяснимо, когда твой муж из здорового активного мужика вдруг за несколько недель превратился в тень отца Гамлета. Да еще и слова из него не вытянешь.

Следующий вечер выдался длинным и утомительно тяжелым, как и всякий вечер без Джулии.

Она появилась через пару дней, когда Алекс, боясь спугнуть этот слабый, уже знакомый душевный подъем, буквально на крыльях летел домой. И оказавшись там раньше Светки, коршуном пронесся в ванную.

Изумрудные глаза Джулии полыхнули радостью. Она уже стояла вплотную.

Приблизившись, Алекс поднял ладонь. Джулия улыбнулась робко и счастливо. Подняла свою белую, будто точеную, ладошку ему навстречу. Осторожно, словно боясь спугнуть этот миг, они подносили трясущиеся ладони друг другу. Холод стекла на миг отрезвил Алекса. В ее глазах тоже мелькнул испуг. Но каждый тут же ощутил слабое, на грани чувств, тепло с другой стороны. До скрипа поелозив ладонями и сближая лица, они уже знали, что холод губ будет краток.

Когда милые черты Джулии слились в его взгляде, а губы едва коснулись преграды, Алекс услышал ее тихий чувственный стон, стон страстного желания.

– О боже, как это жестоко…

Разгоряченные, они не ощущали стекла. Прикрыв глаза, терлись щеками, катались лбами, вновь сливались губами, пытаясь растопить собой зеркальную грань. Изредка, точно в бреду приоткрывая глаза, убеждались в синхронности своих движений. И, словно ощутив ее приоткрытый рот, Алекс, с мычащим стоном крупно мазнул языком стекло.

В этот миг глаза его приоткрылись, и сила ужаса, еще не охваченного разумом, оттолкнула от зеркала, где взгляд ухватил искаженное страхом лицо Светки рядом с удивленным лицом Джулии.

Он с силой зажмурился.

– Я чем-то тебя напугала, милый? – взволнованно спросила Джулия. – Что произошло?

– Саня… Санечка… Что это? – по рвущемуся голосу супруги Алекс слышал, как дрожат ее губы. А испуганные глаза буквально вылезали из орбит. Светка медленно пятилась к стене.

– Ничего, – твердо ответил Алекс, раскрыв глаза, и вызывающе смело уставился в оба женских лица.

Джулия напряженно изучала его тревожным взглядом.

– И это… это ничего? – давясь слезами, протянула Светка.

Когда, обхватив голову и рыдая, она пулей выскочила вон, Алекс ощутил минутное облегчение, и, собравшись, с легкой улыбкой обратился к Джулии.

– Любовь моя. Я вынужден тебя покинуть. Там, – он махнул в сторону двери, – что-то произошло.

– Что-то случилось в твоем замке? – с тревогой спросила Джулия.

– Да, что-то там… в моем замке.

– Береги себя, любимый. Надень доспехи. И вызови стражу! А ещё…

С решительным достоинством покидая ванную, Алекс был уверен, что сможет объясниться со Светкой, правда, пока еще не знал, как. Важно начать с испытанного приема – нападения.

Но нападения не вышло. Потому что Светка, казалось, не слышала его убедительных слов.

Сидя на диване с крепко обнятой подушкой, она, отрешенно уставилась в стену и медленно раскачивалась, словно ребенок-аутист. При этом тихо и жалобно плакала.

– Светик! Да послушай же ты. – Нагнувшись, Алекс положил ладони на ее плечи.

– Уйди! – Светка окрысилась так, будто хотела укусить. (Алекс отдернул руки). – Хватит держать меня за дуру. Хватит вешать лапшу.

Поднявшись и бросив подушку, Светка быстрым шагом ушла в ванную. А Алекс присел на диван, пытаясь обдумать план действий.

Судя по звукам, Светка орудовала на ванной полочке, сбрасывая на пол флаконы. Когда она появилась, дрожащими пальцами мусоля экран смартфона, у Алекса кольнуло в груди.

– Вот, полюбуйся. Это в день моего приезда. Жаль звук забыла включить.

Побледневший и поверженный Алекс наблюдал своё эмоциональное общение с зеркалом и жуткие игры с ножом.

– Ты следила за мной? Следила… Это же подло…

– Не о том думаешь, дорогой. Тебе нужна срочная помощь врача.

– Считаешь меня сумасшедшим?

– Если бы только я, – слёзно вздохнула Светка. – Вот, читай, – достав из кармана, она протянула сложенный вчетверо листок. – Это вручили мне позавчера в нашем дворе.

Развернув, Алекс впился глазами в дрожащий лист.

«Уважаемая Светлана.

Я приношу извинение за это письмо, а также за то, что не могу открыть своего имени. И пусть для вас я незнакомый человек, но я часто вижу вас и вашего мужа во дворе. Сама я врач, и хоть профиль мой не психиатрия, но в последнее время в лице и поведении вашего супруга я замечаю характерные признаки прогрессирующего расстройства. Если не начать лечение, это может привести к болезни, которая грозит развиться до неизлечимой стадии. Я могу ошибаться, и более того, рада буду ошибиться, но советую Вам приглядеться к поведению своего мужа. Не замечаете ли вы странностей? Не разговаривает ли он сам с собой? Не ищет ли уединения? Советую Вам установить записывающее устройство в месте возможного уединения, например, в ванной. И если я окажусь права, то вам следует убедить мужа обратиться к врачу, чтобы не запустить болезнь до принудительной госпитализации. Советую обратиться не в наш районный диспансер, а в психиатрическую лечебницу № 1, где работают настоящие специалисты, способные помочь и сохранить врачебную тайну.

Еще раз извините. Буду рада ошибиться».

Казалось бы, простой текст, но даже после третьего чтения Алекса не отпускало подспудное чувство, что он упустил что-то важное. Разум упрямо не отпускал от строк, заставляя перечитывать ещё и ещё.

И вдруг, внезапным прозрением высветилось нечто, упрятанное меж строк. Алекс даже вскрикнул. А Светка вздрогнула, и вновь с опаской прижала подушку.

– Светик, – произнес Алекс, скрывая возбуждение, хотя эйфория нарастала и растекалась, словно выпитый коньяк. – Это же подстава. Явная подстава. – Алекс смотрел в округлённые, недоверчивые и измученные глаза супруги. – Меня хотели свести с ума. Они зачем-то хотели меня упечь в психушку. Ты понимаешь?.. И им это почти удалось. Но, слава богу, они прокололись.

– Кто, они? – с тихим раздражением спросила Светка. – Инопланетяне?

Алекс сморщился, как от пропущенного удара.

– Я понимаю, что выгляжу ненормальным. Но сейчас ты всё сама увидишь. – Алекс побежал в ванную, откуда разнёсся его быстрый, с подъемом эйфории, голос и стук пинаемых ногами флаконов. – Они указали ванную. Это вектор. Явный вектор. И их прокол.

Выскочив с жуткой улыбкой и став в развилке коридора у двери в зал, он бегло огляделся.

– Отвертка! – с этим криком Алекс помчал в прихожую, откуда послышался нервный стук ящиков бытового шкафа, затем топот ног.

– Пойдем, Светик, пойдем! Сейчас ты всё увидишь! – Держа отвертку, как церковную свечу, Алекс исчез в ванной. Светка медленно и обреченно поплелась за ним, с мокрым лицом и в залитой слезами толстовке.

Ёжась в ознобе и обхватив ладонями локти, она привалилась к холодной гладкой стене, с затаенным страхом наблюдая неестественную быстроту движений и нездоровое веселье супруга.

– Они почти добились… Изображение было таким реальным… – твердил Алекс, осматривая никелированные крепления овального зеркала. – Это какой-то сложный проектор. Или жидкие кристаллы. Или даже плазма.

Алекс откручивал стопорный винт.

– Нас целыми днями нет дома… Они проникли и установили… Теперь пусть следственные органы разбираются…

Открутив второй фиксатор и придерживая верх, Алекс положил в раковину блестящие железки и с видом чародея приподнял зеркало вверх, удивляясь легкости, с которой оно пошло.

Сунув его под мышку и наклонившись, Алекс, казалось, носом ощупывал бледно-кофейные плитки кафеля, где не было и намёка на технические устройства. Через некоторое время он повернулся, окатив Светку тяжелым, полным непонимания взглядом, затем стал осматривать заднюю поверхность зеркала. Для верности даже поскрёб ногтем.

– Дай мне и возьми молоток. – Светка протянула руки (Алекс вопросительно сморщился). – Разбей кафель. Чтобы убедиться, что в стене ничего нет. Иначе тебя не отпустит.

Положив зеркало на стиралку, убитый Алекс, шаркая тапками и покачиваясь, поплелся в зал, где плюхнулся в кресло и подобрал ноги.

Выскочив следом, Светка побежала к дивану. Хлюпая и давясь слезами, завалилась лицом к стене. Громкие истеричные рыдания заполнили зал.

Сколько это продолжалось, Алекс не помнил. Он сидел, тупо уставившись в стену, не думая ни о чем.

Светка притихла и заворочалась. Села, вся в слезах и соплях, с раздутым носом и вспухшими искусанными губами.

– Ты пойдешь к врачу? – гундосо спросила она.

Алекс молчал.

– В общем так, – Светка тёрла рукавом лицо. – Мои силы кончились. С тобой мне не совладать… Да и не знаю, есть ли у меня такие права… (Брови Алекса сошлись, но он продолжил смотреть в стену). В общем так. Я передам записи и письмо Ольге Николаевне. И как она… Как вы с ней решите, так и будет. А у меня после этого будет своя жизнь.

– Маму не надо впутывать, – глухо сказал Алекс. – Пойду я к врачу. Пойду. Сам понимаю. Ты только запиши меня… Сделай, что надо. И я пойду. Не бросай меня. Я буду лечиться.

Принять решение тяжело. Но куда тяжелее его исполнить.

Как это будет? Как? И какой он, этот Кривоспицын? Что меня спросит? А что скажу я?

Ночами Алекс пытался представить беседу с доктором. Мысль о том, что ему придётся открыть Джулию, выставить ее напоказ, как экспонат, а потом отвечать на тупые и бестактные вопросы, кидала Алекса из пекла в озноб. Это было равносильно убийству Джулии. Такого предательства она не выдержит, наверняка, бросится из окна, живи она хоть в своём средневековье, хоть в лабиринтах его воспалённого разума. Да, он болен. Да, готов к лечению. К лечению, но не предательству. Ведь, живя в его голове, она тотчас об этом узнает.

Бред? Да, бред. Я болен, потому брежу. Но она-то есть. И так случилось, что я до беспамятства в нее влюбился. В эту воплощенную частичку себя. Такую тонкую и ранимую. Она не вынесет предательства.

Да и почему я должен о ней рассказывать? Ведь человека лечат от глюков, а не от Джулии, Вероники или Марии. Да хоть от Джона… Надо придумать глюк.

Мысль эта принесла успокоение и сон.

Для своего тайного лечения Алекс взял полный отпуск, и на всякий случай, оставил Женьке заявление еще на две недели за свой счет. Этого должно хватить. Другу он что-то наплел про ремонт у матери и отдых в Геленджике.

Светка тоже взяла неделю отпуска, чтобы быть рядом. Хотя, лучше бы этого не делала. Или нет, всё верно, спасибо, что взяла. Алекс не мог понять, что лучше, что хуже.

Во всяком случае, она оттаяла и повеселела, и, как могла, отвлекала его от тяжких мыслей. Стоит признать, она не только не выпытывала, а даже словом не обмолвилась о случившемся. Правда, зеркало пока решили убрать. Обернув одеялом, спрятали в шкаф за зимнюю одежду.

Бывало тяжко, особенно, когда Светка уходила в магазин. Пару раз Алекса накрывало так, что он, дабы не броситься к шкафу, запирался в туалете, трясся, жмурился, кусал до крови губы и бил себя кулаками по голове.

Когда отпускало, возвращался в «семейную идиллию» досматривать очередной фильм. Ради Алекса, Светка с неподдельным интересом смотрела даже фантастику.

В это утро Алексу показалось, что он проснулся внутри сна, и пошел, как зомби. В том же сне побрился и умылся. Горячие бутерброды и крепкий кофе. Потом Светка за рулём арендованной машины что-то болтала взахлёб. И вот уже больничный двор. Вахта. Гардероб. Лифт. Стулья коридора – изящные, на гнутых ножках, бежево-кофейных тонов.

4. Авиадиспетчер

Такие же стулья были и в отдельной палате, которую позволила страховка. Доктор не обманул – палата напоминала гостиничный номер. И теперь, валяясь в домашней одежде на застеленной кровати, Алекс думал, что этот комфорт сыграл с ним злую шутку: если бы речь шла об общей палате, он ответил бы однозначным отказом, а там будь что будет. И тогда не помогли бы ни речистые обороты, ни кандидатская степень молодого доктора, ни его страшилки. Тем более, что Алекс не предполагал здесь оставаться – ну не псих же он, опасный для общества. Поэтому слова Кривоспицына о 3–4 месяцах стационара ударили молотом по голове. После чего, измученный долгой беседой, он потерял способность сопротивляться.

Сейчас пытался вспомнить, в какой момент появилась Светка, прижалась, стала гладить ему руки и целовать лицо. Затем внимательно читала договор о добровольной госпитализации, пока лобастый доктор с расставленными крупными глазами давил убедительными фразами.

«Поймите, у вас комплексные галлюцинации. Зрительные и слуховые, да еще усугублённые головокружениями. Болезнь быстро прогрессирует. И если сейчас они в зеркале, то вскоре могут являться из каждой двери или шкафа. Поверьте, три-четыре месяца – не такая большая плата за возвращение к нормальной жизни.»

Ради возвращения к жизни можно и потерпеть. Вот только не убедил доктор, что этот стационар не станет ему пропиской или пожизненным клеймом.

Одно грело душу – Джулию он не предал. Вместо неё скормил психиатру сексапильную блондинку Леночку из архива, на которую пялились все мужики СКБ. И вышло так красочно, что, когда Алекс сочинял обтягивающую футболку на высокой тугой груди без лифчика, доктор довольно крякнул.

Когда подошло время обеда, Алекс уже знал, что здесь не едят, а «принимают пищу» и делают это исключительно в общей столовой. От мысли о «приеме пищи в коллективе» било током, поэтому обед был пропущен. Но к ужину недовольно бурчавший живот выгнал Алекса из убежища.

Внушительное меню приятно удивило. Две нянечки сновали меж столов, выспрашивая и удивительным образом запоминая. Кому-то несли сразу, а с кем-то вели загадочный диалог, расшифровывая мычание и тыканье пальцем, как у патлатого с большой бородавкой на носу.

Сев за просторный двухместный стол и попросив куриные крылышки с гречкой, солянку и компот, Алекс украдкой рассматривал «собратьев», суетливо заполнявших зал. Вдруг из-за спины выскочила девица лет двадцати пяти с крупными зубами и широкой наивной улыбкой. Показательно дернув черными косичками, она плюхнулась напротив.

– Привет. Новенький?

Прозвучало как в пионерском лагере, словно лет им было двенадцать-пятнадцать. Алекс едва не подавился.

– Александр, – буркнул он и огляделся, словно ожидал помощи в защите его прав на личное пространство. Но никто не торопился оттаскивать одного психа от другого, потому, что дисциплина не нарушалась. И Алекс стал отыскивать свободный столик. Только вот гудевший ульем зал был почти заполнен.

– Ты случайно не авиадиспетчер? – хитро спросила девица.

– С чего вдруг?

– Там до тебя диспетчер лежал. Говорил, что в грозу у него три самолета над морем столкнулись, оттого он и попал сюда. Врал, конечно. Он и вырос в психушке. А в отдельной палате его к лоботомии готовили. Но после операции мы его больше не видели.

У Алекса пропал аппетит. Отодвинув тарелку, он заметил напряженный заинтересованный взгляд темных маленьких глаз. Крупноголовый лысый парень неопределенного возраста со слегка оттопыренными круглыми ушами внимал из-за соседнего столика. Алекс взял компот, продолжая смотреть, в надежде, что лысый отвернется. Но в этом заведении всё было по-другому, и в суровом лице соседа мелькнула тень благодарной улыбки за внимание Алекса.

Лысый всё же отвел глаза, чтобы наградить недобрым взглядом девицу, сидевшую к нему в профиль. И Алекс понял, что не будь её, у него сейчас был бы другой, возможно, менее приятный собеседник. Оглядевшись, он заметил и другие знаки внимания.

Девица придвинулась ближе и доверительно зашептала:

– Он ссался. В постель. Ты посмотри матрас, там пятна должны быть.

Поставив стакан с нетронутым компотом, Алекс нервно поднялся и быстро направился к выходу.

– Меня зовут Ляна. Слышь, сегодня суббота. Приходи в зал, на первом… – кричала вслед девица, но Алекс ее уже не слышал. Вышагивая по длинному коридору, он мысленно клял себя за согласие, а также Светку, соседку-анонимщицу, Кривоспицына с его отдельной палатой, а еще ни в чем не повинного Женьку.

Проскочив без внимания ярко освещенный пост, Алекс замедлил шаг, остановился, и вернулся неуверенной походкой. За высокой стойкой, на которую он оперся локтями, спиной к стене сидела дежурная сестра, в чепчике и халате, усердно раскладывая таблетки в большую кассетницу с фамилиями и номерами палат. На вид, немного старше Алекса, с крупными, чуть грубоватыми чертами, в целом симпатичная, но совершенно не в его вкусе. Алекс поздоровался, поймав игривый взгляд и дружелюбную, слегка натужную улыбку полных, неуместно ярких губ.

– Курганов? Из сто восемнадцатой? Могу чем-то помочь?

– Да… – замялся Алекс. – Не знаю, как сказать. У вас запрещено брать с собой обеды. Нельзя ли, в виде исключения… мне… Я гарантирую чистоту и возврат посуды…

Пока Алекс говорил, лицо сестры медленно скисало, и по его выражению Алекс понял, что он далеко не первый, кто начинает именно с этого.

– Вас кто-то обидел?

– Нет, нет…

– Кто-то потревожил вас своей назойливостью?

– Не совсем… Хотя… Мне так хотелось побыть одному.

– Я вас понимаю, – вздохнула сестра и поднялась для доверительного разговора. – Но вы нас тоже поймите… (Опустив быстрый взгляд, она выхватила откуда-то его имя) Александр. Если мы сделаем исключение для вас, то как сможем отказать другим? А если половина или даже треть пациентов станет носить обед по палатам, во что превратится наше отделение?

– Я понимаю, – виновато промямлил Алекс, затем попытался сбивчиво объяснить что-то про личное пространство, делая упор на отсутствие одноместных столиков в обеденном зале.

Внимательно слушая, сестра молча и согласно кивала, затем вышла из-за стойки. Алекс отметил чертовскую привлекательность ее фигуры, которую не мог скрыть халат. Жестом пригласив его сесть на один из стульев, она села рядом.

– Скажите, Александр, вы надеетесь полностью излечиться?

Алекс скроил такое лицо, что сестра положила на его руку свою мягкую ладонь.

– Ну, ну. Вы обязательно поправитесь. Я это вижу наверняка, иначе я не стала бы с вами говорить. А теперь послушайте. Некоторых пациентов с похожими симптомами не удается полностью избавить от проблем. И они возвращаются с рецидивом. А потом еще и еще.

Алекс слушал столь напряженно, что сестра заискивающе улыбнулась, пытаясь его подбодрить, затем повернула лицо навстречу тихим шагам. Мимо проходил тот самый лысый мужичок. Бросал короткие испуганные взгляды, демонстративно отворачивался, но возле них существенно сбавил шаг. Почти остановился. Затем резко, по-птичьи, повернул голову на молчавших и обратно.

– Толик. Толюшка. Ты что-то хотел спросить?

Поскольку хотел он не спросить, а послушать, то встрепенувшись, Толик быстро зашагал прочь.

С улыбкой проводив его, сестра продолжила:

– Знаете, что с ними бывает дальше? Сначала их бросают жены или мужья. Затем забывают друзья, сторонятся подрастающие дети. И зачастую, их посетителем остается лишь престарелая мать. Но наступает момент, когда к ним больше некому приходить. Раньше они жили отдельно, и это было ужасно. Сейчас они здесь, и им крайне необходимо общение с новыми людьми. Без этого они страдают, усугубляя своё безнадежное положение. В этом их последнее лекарство. Не отстраняйтесь от этих людей, Александр. Никто не знает будущего. Может кто-то когда-нибудь не отвернётся и от вас.

Подскочив на нервных пружинах, Алекс пробормотал невнятные сочувствия и устремился по коридору с ощущением, будто через него пропустили долгий электрический разряд.

Влетев в палату, сдернул постель с простынёй и подушкой. Матрас выглядел чистым и почти новым. Если не считать крохотного желтого пятнышка на торце, которое Алекс не сразу заметил. Но как заметил, резким движением перевернул.

Глядя на густые желтые разводы, красочно дополнявшие ужин и беседу с сестрой, Алекс с нарастающим ужасом ощущал, как психушка заглатывает, разжевывает и проталкивает его в своё нутро. И чёрт его знает, чего он сейчас боялся больше – запущенной болезни с глюками из шкафов, которые могут быть, а могут и не быть, или кошмара здесь и сейчас, в который он едва окунулся, но уже точно понимал, что вынести его не хватит сил.

В бархатной желтизне узоров вдруг привиделся спасительный выход. Алекс с силой утопил кнопку вызова дежурной сестры.

Вздёрнув бровями, Елена Сергеевна растеклась монотонными успокоительными извинениями.

А толстая невысокая горничная, лет пятидесяти на вид, с редкой седой щетиной на бороде и верхней губе, божилась, что матрас был перевернут, бросая на Алекса короткие злые взгляды.

– Машенька, – сказала Елена Сергеевна, глядя на горничную сверху вниз. – Тебя ни в чем не винят. В твоем хозяйстве есть новый матрас? На котором никто не спал?

Машенька одарила Елену Сергеевну долгим пронзительным взглядом.

– Вот и прекрасно. Машенька, под мою ответственность, организуй, пожалуйста, замену.

Пожав плечами и бросив на Алекса недобрый взгляд, горничная, переваливаясь, протопала к двери, где громко крикнула какую-то Алию. И вдвоем с худой испуганной Алиёй, кряхтя и бурча под нос, они потащили матрас на выход.

– Ну вот, Александр. – Сестра развела руками. – Еще раз приношу извинения. А поскольку спать на этом матрасе вам не пришлось, считаю инцидент исчерпанным. Вы удовлетворены?

– Нет. Этого недостаточно.

– Конечно. – Елена Сергеевна подтолкнула носком туфли лежавшую на полу подушку к куче простыней. – Вам застелют новое бельё.

– Я попрошу вас, уважаемая Елена Сергеевна, – со скрываемым, но заметным раздражением произнес Алекс. – Распорядиться принести мои вещи. И оформить нужные бумаги. – Он руководящим жестом поиграл пальцами в воздухе. – Я покидаю ваше заведение. Сейчас же.

После вздоха в лице дежурной сестры читалась усталость от не совсем приятных, но наперед известных действий. И Алексу совершенно не понравилась умильная ирония, проскочившая в ее взгляде.

– Уважаемый Александр Евгеньевич. Пожалуйста, присядьте и выслушайте. – Она показала на стул, но Алекс твердо отказался. – Во-первых, до понедельника это невозможно по причине отсутствия руководства.

Тут в дверь ввалилась процессия с пыхтящими недобрыми лицами и запаянным в полиэтилен матрасом. Алекс и Елена Сергеевна молча наблюдали, как матрас был водружен на кровать, как подняв с пола бельё, ушла Алия и как Машенька ножницами отрезала по контуру прозрачный чехол. Сунув ножницы в карман и комкая на ходу мусор, Машенька исчезла в двери, а Елена Сергеевна продолжила:

– Во-вторых, перед ужином вы получили лекарства, и теперь мы обязаны следить за вашим состоянием. Кроме того, вами подписано добровольное согласие на возможность принудительного удержания в течение семи дней с начала лечения.

– Бред, – произнёс терявший самообладание Алекс, раскаиваясь, что доверил Светке чтение бумаг. – Я отзываю свою подпись, – продолжил он, шаря в тумбочке, откуда выудил мобильник, едва не выскользнувший из дрожащих рук.

– После начала лечения, это невозможно. Сейчас вы можете быть опасны для окружающих в случае волнений и расстройств.

Пытаясь сунуть телефон в карман, Алекс чувствовал непривычно сильную дрожь в руках.

– Полнейший бред, – нервно усмехнулся он, двигаясь на преградившую выход сестру, и сыпал фразами из американских фильмов. – Я свободный человек. Никакие подписи и бумаги не отменяют конституцию. Я буду вынужден обратиться в прокуратуру.

От идущего напролом Алекса не ускользнуло быстрое движение руки Елены Сергеевны в кармане халата. Решив, что это электрошокер, он остановился и сгруппировался.

В ту же минуту из коридора донёсся топот, а в дверях, полностью закрыв выход, показались два высоченных дуболома в зеленых халатах и чепцах. Елена Сергеевна облегчено выскользнула, став сзади Алекса.

– Мужики, это недоразумение. Я не буяню. Мне просто надо выйти. – Алекс тыкался в горы каменных мышц. – Да пропусти же. – Легонько ткнув одного из них, он тут же отлетел назад.

– Ах ты… тюремщик…

Сорвавшийся Алекс заехал обидчику в челюсть. Тот даже не качнулся, лишь вертанул головой так, что удар вышел смазанным и кулак Алекса прошел вдоль подбородка.

Четверка железных рук заработала слаженно и умело, и Алекс не успел сообразить, как оказался на матрасе со связанными за спиной руками.

– Это ошибка. Простите. Погорячился. Приношу извинения. Давайте всё спокойно обсудим…

Пока Алекс произносил эти слова, те же руки прижали его плечи, и он ощутил осиный укус.

– Ну-у. Ну заче-ем…

Алекс понимал, что снадобье не может действовать так быстро, но нездоровая легкость и поверженное успокоение уже расслабили его тело. Руки вдруг оказались развязанными, лежал он на спине, а белый потолок над ним осветился солнцем и заиграл возвышенными тонами.

Алекс всё не засыпал, разглядывая потолочную феерию. Слабые ассоциации проскакивали в мозгу. То вышка, с которой он прыгал в прозрачный голубой бассейн. То утопленный клевом поплавок, то вырвавшийся из тоннеля поезд, который он видел сверху вниз.

От стука и щелчка двери потолок побелел. А усевшийся на кровати Алекс удивленно тряс сонной башкой.

– Ну и что же ты, батенька, натворил? – послышался спокойный и как будто знакомый голос.

– Я вас знаю? – Алекс разглядывал крепенького невысокого мужичка в халате, лет шестидесяти, с аккуратной бородкой и умным взглядом. Примерно таким Алекс когда-то представлял себе врача-психиатра.

– Пока нет, но нам неизбежно предстоит познакомиться.

Минуя кровать, мужичок легонько усмехнулся, и, опустившись на стул перед окном, раскрыл на коленях плотную синюю папку, после чего обратил на Алекса взор.

– Семён Ильич Сурепа, врач-психиатр высшей категории. Сегодня мне выпало дежурить в этом заведении. Прознав о твоих подвигах, я решил нанести свой визит.

– Погорячился, виноват. – Алекс чесал двумя руками ноющую припухшую голову. – Я просто хотел уйти. Неужели это невозможно? Я же добровольно пришёл…

– Ну, батенька, теперь тебя вправе здесь удерживать не семь дней, а значительно дольше.

– Сколько? – испуганно спросил Алекс.

– Сколько потребует лечение. Если не отчебучишь чего-нибудь еще, то надеюсь, доктор Кривоспицын за пару-тройку месяцев вернет тебя в строй.

– Я не выдержу, – взмолился Алекс. – Три месяца здесь? Нет. Это выше моих сил.

– А что делать батенька? Ради возвращения к прежней жизни придётся терпеть.

Что-то неуловимое в интонации доктора заставило Алекса поднять лицо и устремить исполненный надежды взгляд.

– Ведь вы не просто так пришли? Наверняка, есть какой-то выход? Скажите, прошу вас.

Какое-то время Сурепа удерживал Алекса взглядом столь глубоким, в котором ничего нельзя было прочесть.

– Две недели, – сказал он, и Алекс вздрогнул. – Плюс пару недель дневных посещений, но уже не в этих стенах.

– Да. То есть, согласен. Что от меня нужно? Это платное лечение? Сколько? Деньги я найду.

– Деньги тут ни при чем. Если согласен, то от тебя также потребуются некоторые гарантии.

– Какие? Я согласен.

– Ты не должен говорить Кривоспицыну или кому-то еще о нашей встрече и лечении. Иначе договоренность теряет силу.

Алекс некоторое время соображал молча.

– Стоп, – произнес он. – А как же Кривоспицын меня выпишет через две недели?

– За две недели моего лечения ты перестанешь быть интересен Кривоспицыну как объект диссертационной работы. Поэтому выпишу тебя я. И улажу все формальности. Это часть моей гарантии, можешь быть спокоен.

– А как Кривоспицын отменит своё лечение?

– Кто сказал, что отменит? И зачем? – поставив папку на ребро, доктор положил на нее локоть.

– Но…

– Лекарства? – спросил дежурный врач и махнул рукой. – Да пей таблетки хоть горстями. Моему лечению они не помеха. Это разные уровни воздействия.

Спокойный уверенный голос и открытый теплый взгляд вызывали такую располагающую приязнь, что ему хотелось верить.

– А как же уколы? – осторожно спросил Алекс.

– Пока прописаны витамины. И других назначений в этот период не ожидается.

– Знаете, доктор, – после тяжелой паузы произнес Алекс. – Я вынужден отказаться. Несмотря на всю привлекательность, я боюсь завязнуть глубже. Вот заберите меня у Кривоспицына, тогда и лечите. А так – нет.

– Твоё право, – спокойно сказал он. – Но забирать пациентов у своего ученика я не стану…

– А если я сам попрошусь? – нетерпеливо прервал его Алекс.

Сурепа недовольно свёл брови.

– Это будет нарушением моего условия. Со всеми вытекающими. Лечись у Кривоспицына. Он молодой перспективный врач. Три месяца не так уж и много. Не в шестиместной лежишь. – Обведя рукой палату, доктор сделал движение, чтобы подняться, но Алекс его опередил.

– Семён Ильич. Неужели нельзя иначе? А? Мне бы хоть увидеть вас с Кривоспицыным. Услышать, что он не против. Почему нельзя так? Зачем эта конспирация? Зачем обман?

– Хочешь без обмана? Хорошо. Я буду завтра у Кривоспицына, где ты расскажешь нам правду. (Алекс уверенно кивнул) Про некую особу по имени Джулия. Дочь герцога Феррары.

Подскочив, Алекс скривился в нервной улыбке, испустив блеющий смешок.

– Чушь. Не знаю я никакой Джулии. – Под глубоким взглядом доктора улыбка исчезла с лица Алекса, а сам он медленно осел на кровать. – Кто вы?.. Откуда знаете?

– Ты сам мне рассказал.

– Нет… не говорил… Почему я не помню?

– Дело в том, батенька, что моё лечение уже началось. И ты ничего не скажешь Кривоспицыну или кому-то ещё. Потому что мечтаешь выбраться отсюда через две недели, и сохранить тайну своей Джулии. – Протянув руку, он потрепал коленку Алекса. – В этом можешь не сомневаться. И, кстати, выписка может случиться даже раньше. Всё зависит от тебя.

Выудив из кармана старинные часы с цепочкой и картинно щелкнув крышкой, Сурепа глянул на циферблат.

– Всё, батенька, мне пора. Я приду завтра или послезавтра, вечерком, в это же время. А сейчас советую поспать. Мои сеансы, они не из легких.

Добродушно улыбнувшись, он сунул папку под мышку и удалился за щелчком двери.

И хоть опасения терзали Алекса, он быстро убедил себя, что в случае разоблачения будет на кого валить.

Сурепа приходил вечерами, и его методики напоминали дружеские беседы. Казалось, доктора интересовало всё, от детского сада до отношений на работе. И даже Илона, новая Женькина пассия, случайно упомянутая в разговоре. Хотя Алекс догадывался, что это лишь словесная ширма.

Только на третий визит он решился спросить о своём диагнозе и перспективах.

– Диагнозы оставим Кривоспицыну, он в этом спец, – зевнул Сурепа. – А моя метода направлена на поиск источника проблемы. Проблема может быть порождена как собственным разумом, так и внешними силами. И во втором случае, попытки излечения психики будут бессмысленны и вредоносны даже при самом верном диагнозе. Пациента могут залечить до состояния овоща, так и не избавив от симптомов.

Алекс, напряженно затаивший дыхание, испуганно кивнул.

– Доктор, я ничего не понял. Что за второй случай? Какой еще внешний источник?

– Я называю это индукцией. Или наведением. Образы и голоса могут быть внедрены в твой разум извне. Посредством другого разума.

Алекс встал с кровати и подошел к окну.

– Это что, гипноз? – неуверенно спросил он. – Или что-то…

– Не будем углубляться в детали, – поморщился Сурепа. – Чтобы не исказить результат. Как говорится: лишние знания – лишние страдания. Кстати, гипноз, это один из простых и общеизвестных методов индукции. Есть более весомые, поверь. Но тебе сейчас об этом не надо.

Алекс прошаркал к тумбочке, осушил двумя мощными глотками кружку с водой. Сел, вертя ее в руках.

– А я искал встроенный проектор… – он покачал головой.

– Самое сложное, – деловито продолжил доктор, – выяснить причину. Когда это сделано, я применяю одну из своих методик, в зависимости от того являются галлюцинации собственными или внешними. И поверь, эффективность моего лечения близка к стопроцентной.

Сурепа смотрел из-под очков, мягким взглядом, наполнявшим Алекса чувством равновесия и крепнущего доверия. Не фанатичной веры, а именно доверия, и понимания, что таким и должно быть лечение.

– Александр? – Сурепа пытался вернуть внимание Алекса, зависшего в полуулыбке. – Ты учти, мои методы далеко не сахарные. До финиша очень далеко. И на этом пути тебя еще настигнут и горечь, и разочарование, и даже злость.

Алекс закивал столь преданно и понимающе, что доктор лишь устало вздохнул, и завершил сеанс.

Уже ночью, на грани засыпания, ворочаясь в мягком свете дежурной лампы, Алекс понял, что всё в его голове разложилось по полочкам. Теперь объяснима тайна и негласные посещения Сурепы. Он осознал, как тяжело приходится доктору с прогрессивными методами среди врачей, лечащих по старым талмудам психиатрии.

А еще Алекс вспомнил свою задумку – трехступенчатую муфту, что могла заменить целый блок. Всего то надо было воплотить её в чертежи и сделать опытный образец. Вспомнил отговорки шефа и обструкцию Рупневского. Вспомнил, как сам тогда отступил. А надо было действовать, как Сурепа. Приходить вечерами и тайком воплощать свой проект. А потом вывалить на стол комплект чертежей… Вот тогда бы…

И пусть муфта мелочь в сравнении с методами лечения, но теперь он проникся не просто доверием, а ощутил некую общность с доктором.

А в следующий сеанс Алекс начал исповедь о ванном зеркале. Теперь он не утаивал ничего. Да и доктора интересовала любая мелочь.

Сурепа слушал с заинтересованным восторгом, временами вскакивал, прерывал вопросами и хождением взад-вперёд. Когда Алекс рассказал о своей попытке убедить Джулию написать Филиппо, доктор хлопнул ладонью колено и одобрительно захохотал.

– Ну, батенька, порадовал. Ей-богу порадовал. Молодец. Не погрязнув в трясине любовных эмоций, ты бросился спасать Джордано Бруно. Это благородно. И, на мой взгляд, это поступок скорее здорового, чем душевнобольного человека. Больной непременно запутался бы в рефлексии любовных страданий. – Голос его стихал. На какое-то время доктор погрузился в раздумья.

– Совсем даже неплохо. Похоже, мы имеем готовый классический тест. А это уже половина дела.

Алекс смотрел усталым прищуром. Ничего не понимал, но и не спрашивал. Медленно нарастала головная боль.

Выйдя из радужных мыслей, Сурепа обратил на него свой взор.

– Тестовый эпизод, батенька, удается обнаружить далеко не в каждом случае. Тем более столь четкий. Обычно его приходится создавать, и не всегда успешно.

Сурепа протер очки краем халата, водрузил их обратно и пристально посмотрел на Алекса.

– Скажи, Александр, легко ли переубедить человека, уверенного в собственной правоте?

Алекс медленно пожал плечами, а доктор продолжил:

– Крайне сложно. Наши убеждения и заблуждения – часть нашей личности. И убежденный человек чужие доводы воспринимает в штыки. Переубедить его, конечно, можно, хотя довольно сложно. – Сурепа поднял палец. – Но куда сложнее переубедить себя. Скажу по секрету – это практически невозможно. Можно себе что-то внушить или заставить себя что-то исполнить, но только не переубедить. Наш мозг найдет контраргумент раньше, чем аргумент будет выражен словами. – Сурепа начал ходить между окном и дверью. – А отсюда вытекает следующее: Если субъект галлюцинаций является плодом твоего разума, то переубедить его ты не сможешь… Понял? – спросил доктор, глядя в сморщенное лицо Алекса. Тот виновато крутнул головой, на что Сурепа вздохнул и продолжил:

– Поясняю для одарённых: если субъект – плод твоего разума, то ты споришь с самим собой. Так? (Алекс кивнул) А если он индуцирован извне, то есть не является частью твоего разума, то ты имеешь реальный шанс его убедить. Если, конечно, постараешься. А ведь ты постараешься?

Алекс с готовностью закивал, в глазах было полное понимание.

– Суть теста такова, – отрывисто и четко произнёс доктор. – Если ты сумеешь убедить Джулию написать Филиппо, то она точно не плод твоего разума. И лечение в этом случае будет значительно проще.

Алекс уже не ощущал головной боли, она словно растеклась по телу.

– Но как я ее увижу? – испуганно спросил он. – Может зеркало сюда привезти?

– Оно привязано к месту, – буркнул Сурепа. – Здесь не получится.

Алекс так устал, что отставил без внимания этот важный ответ доктора. Подмывала какая-то неоформленная мысль.

– Семён Ильич! Светка завтра едет в командировку. Но это всего три дня. Может как-нибудь можно…

– Ты не закончил повесть о зеркале, – перебил доктор, завалившись на стул. – Продолжай.

Устало зевнув, Алекс продолжил.

В этот день Сурепа ушел перед ужином. Алекс только и успел, что вымыть руки, да ополоснуть вспотевшую от натуги физиономию. Усталый, разбитый и опустошенный он поплелся в сторону столовой.

О боже! Остановившись на входе в пахнущий борщом и котлетами шумный зал, Алекс наблюдал, как дежурная нянечка оттаскивает возбужденную Ляну от чрезмерно накрашенной дамы далеко не первой молодости в нелепой плетенной шляпе. Та разместилась за столиком, где обычно садился Алекс. Причем с явными намерениями, судя по улыбке напомаженных губ, которой она его наградила, и кокетливо поправленной шляпке.

Оглядевшись, Алекс заметил неожиданно пустующий столик и тут же его занял. Ляна мигом оседлала место напротив и бросила на даму победный взгляд.

– Эта жопа в шляпе хотела занять наше место («наше» совсем не понравилось Алексу). Ты молодец, что сообразил (он глубоко вздохнул). Ты к ней не садись. – Ляна протянула руку, но не решилась коснуться запястья Алекса. – Она хочет тебя закадрить.

– Что-что она хочет? – улыбнулся Алекс этой забавной двадцатипятилетней пятикласснице. Ляна густо порозовела и замешкалась с ответом.

– Ну, подружиться сначала. А потом соблазнить. – В её взгляде мелькнул запретный восторг. Задергав головой, она остановилась на ком-то за спиной Алекса.

– А лысый за тобой следит.

– Толик?

– Да. Он странный, я его боюсь. Он думает, что знает какую-то тайну и никому ее не рассказывает. После приступов его переводят к буйным, а через месяц возвращают назад. А у буйных его соблазнила какая-то тётка, рыжая, я её видела один раз. Страшная такая. Хуже этой, в шляпе, только не старая. А ты умеешь соблазнять?

– Нет, – серьёзно ответил Алекс и для верности покрутил головой.

– Но ты же взрослый… Ты мне нравишься. А я тебе нравлюсь?

Алекс перестал жевать.

И что ответить? Отказ может ранить больного человека. А согласие – дать надежду, и хрен его знает, что будет хуже.

Решив побыстрее смыться, Алекс скорчился и ухватился за живот.

– Ой, блин.

– Живот болит?

– Да. Сильно, – соврал Алекс. – Я пойду.

– Ты в туалет? Я провожу, – участливо подскочила Ляна.

– Что ты? Я же мальчик, – Алекс произнёс это с неожиданной для себя детской интонацией.

– Извини.

Валить. Валить немедля. – Размышлял Алекс по пути в палату. – Не готов я к таким беседам. Не готов. Сочувствую, сострадаю, понимаю, но не готов. Так гляди сам начну нести детский лепет, сидя на горшке. Мало своих проблем. Не выдержу я шесть дней. Ну никак.

Заскочив в палату, Алекс остановился. У окна на стуле нога-на-ногу сидел Сурепа, с кожаной папкой в руках.

Алекс ощутил беспокойство. Еще ни разу доктор не возвращался, и не приходил в его отсутствие.

– Случилось что-то? Семен Ильич?

Увидев, что эффект достигнут, Сурепа усмехнулся.

– Я исполнил свое обещание и убедил консилиум, что удержание тебя в этих стенах не является обязательным. – Скинув ногу, он кивком указал Алексу сесть на кровать. – Только не прыгай и не кричи. Я добился перевода на амбулаторку под мою ответственность. Ты не представляешь, чего это стоило. Таких бойцов с санитарами обычно в другой корпус переводят, а не домой.

Алекс напоминал комок сжатых нервов и не слишком верил в происходящее. Сурепа небрежно сунул ему листок из папки.

– Твоя выписка.

Держа бумагу в трясущихся руках, Алекс от волнения не мог прочесть расплывшийся текст. Он видел лишь две печати – круглую и треугольную.

– Спасибо. – Алекс закашлял. – Огромное спасибо. А когда… Когда я могу уйти?

– Сидишь тихо. Никуда не выходишь, – строго сказал Сурепа, направляясь к двери. – Пойду пропуск оформлять, пока начальство не разбежалось.

За полтора часа ожидания Алекс только по стенам и потолку не ходил. Но выйти в коридор, к Лянам, Толикам и прочим напастями не решился.

«Ни во что не встрять. Ничего не натворить», – Алекс повторял эту мантру, пока в дверях не появился Сурепа с баулом в руке.

– Одевайся и на выход. Пока не закрыли. – Он протянул пластиковую папку. – Здесь выписка, пропуск и моя визитка.

– Когда к вам приходить? – Алекс вприпрыжку облачался в джинсы.

– Как пройдешь тест. И чем быстрее, тем лучше для тебя.

Когда они вышли из коридора на лестницу, Алекс спросил:

– А если Джулия не появится?

Сурепа одарил его затяжной улыбкой, похлопал по плечу и кивнул вниз.

Алекс рысью сбежал по лестнице.

Внизу, споткнувшись, едва не влетел в окошко пустующей вахты, источавшей запах пирожков с капустой. От стены отделился безобразно худой человек в толстых очках. Дожевывая что-то на ходу, он вытирал руки обрывком тряпки. Алекс протянул пропуск, но вахтер молча указал на открытый ящик стола. Перегнувшись, Алекс опустил туда бумажку, выпрямился, и прикрыл глаза от внезапной воздушной ямы. Краткие приступы новой болезни уже входили в привычку.

Прохладный ветерок свободы мазнул лицо. Сквозь голые ветви лип брызнуло солнце. За чугунными воротами дымком цедило такси, как и обещал Сурепа.

5. Город

После отъезда Светки чайник еще не успел остыть. И зеркало висело на своём месте.

Алекс вертелся в ванной. Что-то казалось не так.

Когда повернулся, в зеркале была Джулия – измученная, неухоженная, худая, с серыми кругами у глаз. Вздрогнув, он отстранился.

– Испугался? – с презрительным укором спросила она, и Алекс снова ощутил трепетный жар в груди. Столь сильный, какого не было даже в дни, когда Джулия была изысканной красавицей.

Боже мой. Она страдала и мучилась. Из-за меня. А я? Какой же я подлец в её глазах.

– Джулия. Прости, что исчез. Я не мог тебе сообщить. Я был в больнице, далеко отсюда.

Алекс замолк. Молчала и Джулия.

– Я болел, – продолжил он, ожидая хоть какую-нибудь реакцию.

Но взгляд Джулии оставался тем же, исполненным горечи и сарказма.

– Демоны тоже болеют?

Алекс нервно дернул головой.

– Ты снова? Почему? – прошептал он ватными губами. – Какой я демон?

Неестественная дёрганная улыбка исказила ее лицо.

– Сильный и коварный. Тот демон, что обманом выкрал моё сердце, а затем и несчастную душу. Теперь я слишком погрязла… Хоть велика милость Спасителя, но мне не вымолить его прощения, потому что сердце моё у тебя. – Голос ломался, таяли силы напускной бравады. Глаза наполнялись слезами. Дышала она отрывисто и тяжело.

Её обработали, – думал Алекс. – Иные миры крамольны и вероломны. Святоши промыли ей мозги. Да и родня постаралась. Я должен был понимать, в каком времени она живет.

– Ты получил всё, что хотел, – через силу продолжила Джулия. – Сполна. Теперь мне вечно гореть в аду. Умоляю тебя, демон, исполни мою последнюю и единственную просьбу. Яви мне свой истинный лик. Заклинаю тебя всеми силами, которым ты служишь. Яви свой лик.

Алекс сдавил ладонями лицо. Казалось, что кто-то запустил руки под череп и выворачивал наизнанку мозг.

– За что мне эти муки? Господи!

– Не смей! Не смей марать имя Его! Только Создатель способен знать будущее, вершащееся по его воле. Даже святым и праведникам этого не дано. – Размазав ладонями слезы, она презрительно ухмыльнулась. – Но ты точно назвал дни нравственного падения Мончениго. Всех трёх его доносов. И нынче синьор Филиппо в тюрьме венецианской инквизиции.

Алекс облегченно выдохнул.

– Теперь ты видишь, что я был прав?

– Прав?! – в глазах Джулии блеснул огонь догадки. – Это твоих рук дело, демон. Ты подбил Мончениго к доносам. Какие сети ты плетешь? Тебе мало моей души?

– Прекрати, Джулия. Успокойся. Нам надо поговорить о спасении синьора Филиппо.

– Нет! – взвизгнув и замотав головой, она закрыла ладонями уши. – Не будет у нас разговора. Сегодня не будет. Нет. Но я назначаю тебе, демон, встречу. Через день. Не раньше и не позже.

С этими словами она побежала на выход, запуталась в платье, и, возможно, растянулась в другой зале дворца. Алекс поморщился, представив ее сбитые коленки.

Затем долго стоял у зеркала, пытаясь понять, чем закончился это тест.

Сурепа. Сурепа должен это знать. Просто обязан истолковать своей профессорской башкой. В гробу я видал такие тесты. – Алекс носился по квартире. – После таких тестов не плохо бы санитара с уколом… До завтра я точно сойду с ума. Он обязан меня принять. Обязан. Клятва Гиппократа и прочее…

Трубка ответила заспанным голосом и велела быть в девять утра. «Сквер у Среднеохтинского проспекта». Алекс едва не взорвался. Но трубка велела лечь спать.

Проснулся раньше будильника. Выспавшийся и бодрый. Неужели одно слово по телефону может иметь такое действие? Вот это силища.

Без двадцати девять Алекс ступил на аллею сквера, залитую утренним солнцем. Тени редких мощных крон ложились на яркие извилистые клумбы. Немноголюдно. Впереди медленно уменьшались две беседующие старушки, да процокал навстречу суровый поклонник скандинавской ходьбы.

Не лучшее место для разговора, – подумал Алекс, опасливо глядя в спины старушек. – Слишком близко от маминого дома.

В стороне высились многоярусные прожекторы стадиона, где он в детстве гонял в футбол.

Да, раньше прожекторы были попроще. А деревья пониже.

Ускорившись, Алекс миновал круговую площадку, куда сходились аллеи сквера, и буквально побежал к тихой дальней лавочке, где, широко раскинув ноги и сцепив ладони на затылке, уставился в небо пожилой человек в светлом летнем плаще.

Плюхнувшись рядом, Алекс отдышался, прежде чем начал говорить.

Слушал Сурепа молча, прищурившись, изредка покачивая головой. Когда же он поднялся и маятником заходил возле лавочки, Алекс ощутил волнение.

– Так-так, батенька, – бормотал доктор под нос. – Плохо. Очень плохо. Упускаем время. Осталось всего два дня. Он будет завтра вечером.

– Кто?

– Экзорцист.

– Какой экзорцист?

– Обычный. Изгоняющий демонов. Ведь ты же демон?

Алекс не нашёлся с ответом, лишь молча закрыл рот.

Остановившись, Сурепа смотрел сверху вниз.

– Как ты позволил ей уйти? Ведь она в тебя влюблена. Где настойчивость? Где убедительное красноречие? Почему не старался? Ты словно нарочно свел партию к пату. По таким результатам я не могу тебя лечить.

– Она придёт завтра, – уверенно ответил Алекс. – Я буду настойчив. Я получу результат.

– Что ты ей скажешь?

– Правду. О себе и нашем времени. О том, что нас разделяет, и откуда я знаю будущее. Правда должна помочь. В правде сила. Как я раньше этого не понял?

Вернувшись на лавку, Сурепа вздохнул и задумался, глядя вслед двум молоденьким мамашам с колясками, бурно обсуждавшим проблемы отрыжки.

– Здесь был город, – доктор постучал подошвой по асфальту.

– Что?

Сурепа не отвечал, лишь молча смотрел вдаль.

– Какой город? Петербург? – осторожно спросил Алекс.

Доктор вытянул и скрестил ноги. Какое-то время разглядывал свои туфли.

– Город был здесь всегда. С глубинных времен. Он появился вслед ушедшему леднику и кочевал по речной дельте, меняя названия и народы. Позднее, в вечном споре руссов и варяг, каждый крушил чужое и строил свое. И каждый писал историю. Город был, когда еще не родился Петр. Был, когда не родился Густав Ваза. Был до Ивана Грозного и Эрика девятого. Их не было, а город был. Люди жили, любили и умирали. А в люльках качались младенцы.

Он подтянул ноги под лавку и наклонился вперед.

– Это место само рождает город. И город всегда восстаёт из руин. Ландскрона. Невское Устье. Ни́ен. Санкт-Петербург.

Алекс слушал опасливо и напряженно, совершенно не понимая, к чему всё это.

Сурепа задержал на нем взгляд, достал часы, щелкнул крышку, затем поднялся.

– В четверг. Здесь же. И никаких ночных звонков.

Недовольно сунув руки в карманы расстегнутого плаща, и не попрощавшись, доктор быстро пошел в противоположную сторону. Алекс стоял, пока фигурка Сурепы не скрылась за изгибом аллеи.

В среду Алекс проснулся поздно, снова выспавшийся и бодрый. Не иначе Сурепа закодировал на сон. Зевнув, нащупал мобильник. Отправил Светке сообщение, что звонить нельзя, так как началась активная фаза лечения. Врать не хотелось, а объяснять подробности запрещал уговор.

Весь этот длинный день, за что бы Алекс ни брался, он так или иначе готовился к вечернему разговору, словно актер, входящий в роль.

Когда подкрался вечер, ощущал себя в полной форме.

И был столь убедителен в рассказе о том, почему он знал точные даты, что Джулия лишь молча хлопала ресницами неестественно округлившихся глаз. Несколько раз Алекс останавливался, ожидая вопроса. Но Джулия напряженно молчала. Тогда он продолжал описывать будущее твёрдым уверенным голосом. В конце замолк, подождал, и сам спросил, всё ли ей понятно.