Другая правда

Глава 1. Встреча №1. Мамины уроки

Привет. Меня зовут Вероника. Имя мое в переводе с греческого означает приносящая победу. Не знаю, принесло ли оно кому-либо что-то кроме неприятностей. Вероятно, значение его распространяется только лишь на греков. Вряд ли моя мама – самая обычная советская девушка из глухой деревни, в далеком 1989 году, могла знать что-то о греках. Меня назвали в честь ее сокурсницы – девушки с роскошной шевелюрой. Мама рассказывала, как они вместе сидели за одной партой, и она любила играть с волосами подруги, зарываться в них. Да, моя мама была со странностями, так же как и я, впрочем.

Я патологическая лгунья, у меня проблемы с алкоголем и, кажется, я страдаю каким-то психическим заболеванием, передающимся по наследству. Мои родители – алкоголики и их родители были алкоголиками. Знаете, однажды один стендап-комик со сцены сказал, что он генетический алкоголик и каждая клеточка его тела стремится спиться ежесекундно. Как я его понимаю! Сначала ты презираешь выпивку, ты слишком хорошо знакома с ее разрушительным влиянием и мощью. Покажите мне алкоголика, который в детстве не клялся себе в том, что он никогда не будет таким, как его родители, что он никогда не будет пить. Будет. И начнется это в детстве.

Кому-то не повезет еще в утробе матери, когда она будет злоупотреблять в положении, другим нальют родители. Я хорошо помню эти семейные застолья, когда родители, порядком захмелев, подзывают тебя к себе и предлагают отхлебнуть из их бокала. Алкоголь отравляет жизнь, ты презираешь его. Но вот ты взрослеешь и наконец-то вырываешься из его цепких лап, как тебе кажется. Начинаешь собственную жизнь, родители теперь сами по себе. Вроде бы жизнь и так прекрасна, зачем что-то еще? Но враг хитер. Не получится вечно уклоняться и отставать от компании. В конце концов – это веками сложившаяся традиция ведения переговоров, общения, заведения полезных связей… ты меня уважаешь – в конце концов!

И вот, ты уже говоришь себе: необязательно напиваться, чуть-чуть для здоровья полезно – так ведь врачи советуют. Что это за врачи и кому они это говорят – не суть дело. А потом наступает то самое состояние блаженства, когда в животе порхают бабочки, тело становится невесомым и легким, а разум освобождается от всего тяжелого и ненужного. И жизнь, она становится такой интересной, хочется все попробовать, с рук и ног слетают оковы. Ты всего достойна! Хочется танцевать? Вперед! Когда, если не сейчас? Любимый трек не будет длиться вечно, а потому: «Девочка, танцуй!» Начинаешь понимать родителей.

Всю жизнь ты спрашиваешь себя – зачем? А вот зачем. Тоскливая, невыносимо угрюмая жизнь, как клубок, сплетенный из несбывшихся надежд, пустых переживаний, отчаяния, злобы, зависти… он душит, не дает покоя. In vino veritas! – вот она разгадка. В какой-то момент ты обнаруживаешь себя в непонятном месте, в луже собственной рвоты, совершенно разбитую и опустошенную и осознаешь, что – нет, не переиграла ты своих родителей. Ты такая же, как они.

Ложь – непременный спутник алкоголика. Я профессиональный лжец. Я лгу со страниц еженедельного вестника, лгу масштабно, за деньги. Когда это началось? Как и все в нашей жизни – с детства. Мы не рождаемся лгунами, нас учат этому родители. Изначально мы все говорим правду, но со временем получаем уроки, которые доказывают нам, что лучше бы держать язык за зубами. «Молчание – золото», – наставляет нас со страниц букваря пословица – народная мудрость, передаваемая из поколения в поколение, между прочим. И вообще – каждый день мы становимся свидетелями родительской лжи.

– Уже уходите? – интересуется мама у соседки. – Приходите еще, с вами так хорошо.

– Мама, ты же говорила, что их поганой метлой не выгонишь? – зачем-то вмешиваешься в их разговор.

Мгновение и ты стоишь вся в слезах, извиняешься перед ехидной соседкой за то, что сказала правду. После получаешь подзатыльник и нагоняй за то, что позоришь маму. Улыбайся и лги, если не хочешь быть битым – один из первых уроков матери. Не хочешь, чтобы родители скандалили – лги, не хочешь, чтобы отец избил маму – лги, выворачивайся, заметай следы и прикрывай ее отсутствие любой ценой. Ложь тоже как клубок, он становится все больше и больше, завиток за завитком. В конце концов, теряется само представление о правде, границы лжи так размываются, что ты уже и сама не знаешь, где кончается ложь и начинается правда. И это хорошо, ведь главное правило лжеца – искренне верить в то, что говоришь.

Ложь во спасение, ложь во благо. Правду переоценивают! Действительно, в моей жизни больше боли и страданий принесла правда. Я была проблемным ребенком – гиперактивным, как сказали бы сейчас. Доставляла много хлопот взрослым, за это не пользовалась у них особой популярностью, впрочем, как у и сверстников. Со мной мало кто дружил в детстве, в основном это были соседские мальчишки, с которыми я часто дралась. Вообще меня саму постоянно принимали за парнишку. Коротко стриженная, в штанах или шортах, с вечно ободранными коленками, я была своим парнем среди уличных сорванцов. Но, по непонятной до сих пор для меня причине, со мной в садике дружила домашняя девочка-принцесса Маришка.

Она была хрупким созданием, с белой почти что прозрачной кожей, красивыми небесного цвета глазами и длинными каштановыми волосами, мягкими волнами, ниспадающими по ее плечам. И эта милая добрая девочка хотела дружить только со мной, в отличие от других наших одногруппниц, обычно высокомерно задиравших свои маленькие носики. Дружба со мной не была для нее чем-то хорошим: я портила ее рисунки, отбирала кукол, исподтишка чинила неприятности. Сейчас, спустя годы, мне становится ясно, отчего она хотела дружить именно со мной: она была такая же, как и я, по внутреннему складу, но условия жизни и окружающая среда наши разительно отличались, поэтому воспитывали из нас диаметрально противоположных личностей. Кто знает, может, так оно и было?

Но несмотря на свой несносный нрав, я все же любила ее и очень ценила, ведь это была моя единственная подружка. Однажды мама сплетничала с соседкой и речь зашла о семье Маришки. Мне нравилось слушать разговоры взрослых, они меня не замечали, считали, что ребенок все равно ничего не поймет. Но я понимала, для меня это было как сериал, только лучше – реалити-шоу. Однако то, что мне довелось тогда узнать – шокировало. Помню, я долго мучилась сама и мучила ее: каждый день говорила, что знаю страшную тайну, которая сделает ее несчастной. Она умоляла все рассказать, а я не решалась. И вот, во время тихого часа, мы сговорились встретиться в туалете. Я пошла первой, Маришка следом. Две девочки стояли босиком на холодном полу, выложенном белой плиткой, яркая люминесцентная лампа жужжала и мигала, я нагнулась к уху подружки и на одном дыхании шепнула ей страшные для любого ребенка слова, затем убежала обратно в спальню.

После выходных она не появилась. С одной стороны, я чувствовала облегчение, потому что не придется встречаться с ней, видеть поникший взгляд, но с другой – мучила совесть и какие-то сомнения царапали душу. Во время тихого часа меня разбудила няня и молча отвела к маме, которая работала здесь же, тоже нянечкой в соседней группе. Я осталась сидеть в пустом зале, мама вышла с веником в руках и отлупила меня им что есть сил.

– Зачем ты ей рассказала, вот зачем? – пыхтела мама. – Отчего ты такая дура, кто просил тебя?

– Но это же правда, – возмущалась я. – Это ведь не ее родная мама.

– Ну и что! Да кто ты такая?! Ты хоть знаешь кто теперь ее мама? Она заведующая хирургическим отделением, богатая и успешная женщина. Родная мать? Что ты об этом знаешь? Что? Какая-то алкоголичка нагуляла, родила и бросила. Маришке, если хочешь знать, несказанно повезло, что ее удочерила такая женщина. А теперь меня из-за тебя уволят, паршивая девчонка! Ты подумала обо мне? А если я заболею, слягу в больницу, она же меня вышвырнет и лечить не станет никто. Я умру, да, из-за тебя я умру! Ты довольна? Я тебя спрашиваю, ты довольна?

Мама долго кричала, размахивала руками, а я втянула голову словно черепаха, в такие минуты мне хотелось исчезнуть, раствориться. Было больно, но не от шлепков и ударов, больно было где-то внутри, там в груди что-то съежилось и ныло. В голове крутилось: никудышная, глупая, опять все испортила, вот кто меня просил? Кому нужна эта правда? Нам запретили общаться, мама заставила рассказать ей новую «правильную правду», что я все выдумала и просто разыграла свою подругу. С тех пор мы больше никогда не разговаривали. Урок второй – правда причиняет боль…

Да, уроки мамы – они такие. Почему именно мама? Ведь отец тоже пил, бил, крушил все в доме, выгонял нас на улицу, но именно мама наносит самые глубокие раны, которые никогда не затягиваются. Ты идешь с ними по жизни, а за тобой тянется кровавый след и к тебе всегда прибиваются люди, слово гиены, прибегающие на запах крови, такие же израненные, как и ты. К какому бы психологу, тренеру или коучеру вы бы ни обратились, они все как один спросят про маму. А я не хочу про нее говорить! Я не хочу придавать ей такое значение, будто бы все в моей жизни крутится вокруг нее. Слышите? Не хочу!

Вот было бы здорово, если бы хоть один, из этих модных специалистов сказал: «Да нет, мама тут ни при чем – забудь! Просто сделай то-то и то-то, и все пройдет». Конечно же, это глупость.

Сначала я ее жалела, мне казалось, что она бесконечно несчастная женщина, заточенная в нашем доме, как в тюрьме, а отец – он как злодей, похищающий красавиц – Синяя Борода. Когда его не было дома, мы любили с ней мечтать, как однажды, неведомым образом, отец исчезнет, а на смену ему придет красивый и добрый мужчина. Он на руках унесет маму из нашего старого неприглядного дома, прямиком во дворец. У меня там будет собственная комната, кровать с розовым балдахином, куча модной одежды и аквариум с рыбками…

В слабоосвещенном зале, в центре круга из людей, сидевших на пластиковых белых стульях, стояла сгорбившись темная фигура, плечи ее дрожали, из-под солнечных очков текли слезы.

– Спасибо, Вероника, за вашу историю, – сказал высокий, худощавый мужчина средних лет, он встал и сложил свой пластиковый стул, показав тем самым, что собрание окончено. Мужчины и женщины тихо в унисон захлопали, затем стали расходиться.

– Ну как? – робко спросила девушка в бесформенном спортивном костюме и кепке.

– А тебе самой как? – ответил вопросом Андрей.

– Не знаю, странно как-то. Непривычно, так вот напрямую, без обиняков, все вываливать как есть. Чувствую себя измотанной, как дракон пожевал и сплюнул.

– Не нравится?

– Не знаю. Не то чтобы не нравится, просто страшно.

– Здесь тебя никто не осудит.

– Знаю, но я столько лет работала над репутацией успешной крутой девчонки, строила вокруг себя Форт Боярд со рвом и крокодилами, а теперь вот так вот легко и просто распахнула настежь ворота своей души.

– Эко ты загнула, – прыснул мужчина. – Как-как? Распахнула ворота души?

– Не смейся! – девушка обиженно надула губы.

– Да ладно, – ткнул он участливо в плечо. – Не обижайся. Нелегко сбрасывать с себя маску, трясти будет еще как. Живешь себе, живешь во лжи, она как вторая кожа покрывает тебя изнутри и снаружи, а потом сорви-ка, попробуй. Ну ничего, с каждым разом все легче и легче будет становиться, ты, главное, не бросай.

– Я постараюсь.

– Давай, до понедельника, – махнул он рукой и зашагал к выходу.

На темной парковке она подошла к черному хэтчбеку, воровато оглянулась по сторонам, распахнула заднюю дверцу и достала спортивную сумку. Скинула в нее кепку, черное худи и очки, затем надела через голову маленькое черное платье, стянула спортивные штаны. Небрежно закинула сумку на сидения. Осталось сменить кроссовки на шпильки, чуть взлохматить волосы и подкраситься, но это уже в салоне. Отойдя на пару метров, она кружится и проверяет, как сидит на ней платье. В отражении окн своего авто девушка видит фигуру шикарной девушки, совсем не похожей на ту, что пятью минутами ранее, вышла из аудитории группы Анонимных алкоголиков.

Громко хлопнув дверцей, она садится за руль, но не спешит вставлять ключ в замок зажигания, сначала в бардачок, там в ворохе хлама, лежит косметичка. Алая помада, черная подводка, хайлайтер, чтобы отражать хейтеров – все, как учила бьюти-блогер Марина Лакшес из Ютьюба. И обязательно любимый парфюм Lacoste pour Femme за ушко и еще немного на декольте, макушку, запястья… а что? Хорошего парфюма много не бывает! Ну все, теперь готова. Девушка бросает контрольный взгляд в зеркало заднего вида и улыбается своему отражению:

– Ну что, детка, готова повеселиться?

Глава 2. Утро с бодуна

Это происходит где-то в половине пятого утра. Резко, словно по команде, открываю глаза: сердце бешено колотится и нестерпимо хочется пить. Я как-то узнала от подруги, что здоровое сердце мы никогда не слышим. Не обращая внимания на клокочущий шар в горле, дикую головную боль и легкое пошатывание, добираюсь до заветного кувшина. Пью много и жадно. В такие минуты напоминаю себе лошадь. В деревне я видела, как пьют лошади: они ненасытно опустошают одно за другим несколько ведер подряд, как насос, просто втягивают в себя воду не прерываясь. Осушив несколько стаканов, я усаживаюсь на пол и начинаю вспоминать вчерашний день.

Главное сейчас – оценить масштаб трагедии и поспешно замести следы. Нашариваю телефон. Хоть бы не писала, хоть бы, хоть бы. Ну, конечно же, я писала бывшему, а как же иначе? Телефон алкоголика – это вещественное доказательство, потому что память иногда наглухо все запирает, не помню – значит, не было. А здесь вот, пожалуйста, все задокументировано: и время, и место, и адресант.

Открываю мессенджер:

[23:49, 29. 6. 2022] Вероника: Спишь?

[01:05, 30. 6. 2022] Вероника: Знаю, что не спишь! Урод! Что, боишься?

[01:20, 30. 6. 2022] Вероника: Ты трус и тряпка! Боишься, что женушка спалит. Конечно, мы же порядочные. А знаешь что? Ты никого не любишь! Ни меня, ни ее, ни себя!!! Ты вообще не способен на любовь! Вот так!

[01:32, 30. 6. 2022] Вероника: Добавил человека в черный список и доволен!!!??? Да пошел ты! Ты и твоя семья, и твои дети!!! Ха-ха!!!

Блииин! Зачем мы это делаем? Вот трезвой же и мысли нет написать или вообще узнать, как там этот человек. С глаз долой из сердца вон! Но стоит только нахлобучиться и начинается… Начинается все с песен в караоке: «Неверная» Макса Барского, «Пьяную домой» Клавы Коки и абсолютный хит исполнительницы Анны и Асти «По барам». Когда мы со слезами на глазах орали с Анькой в микрофон, недавно разведенной (ну как недавно, полгода назад) подружкой, «Мне очень жалко твою новую девчонку», даже бармен смутился, а ведь он видывал всякое. После песен наступает «прозрение». И как это такой лох мог подкатить к такой королеве, да еще и бросить ее потом? Надо непременно ему все высказать и объяснить, что так делать нельзя. А то живет, понимаешь ли, человек и не знает, как себя вести с девушками. Ох.

Череда глупых и унизительных сообщений из Ватсапа отправляется в небытие до следующей пьянки. Следом все фото из туалета кафе, пьяные сторис в караоке, которые успели посмотреть пятьдесят человек, еще и реакций накидали. И это в час ночи?! Люди, спать надо ночью! Возмущаюсь и удаляю. Прочь-прочь, а эти с кальяном, пожалуй, оставлю. Выглядит вполне ничего, даже сексуально получилось и макияж на месте.

Как только покончили с внутренней памятью телефона, приступаем к внутренней памяти своей «бестолковки». И ведь все так хорошо начиналось. Мы с Анькой договорились приятно провести время в кафешке. Когда все вышло из-под контроля? Научиться бы ловить себя на этом моменте. Нужна специальная служба, чтобы с датчика умных часов к ним поступал сигнал о критической точке невозврата. О, я уже четко представляю картинку: парни в комбинезончиках, как в фильме «Охотники за привидениями», залетают в бар, хватают прилично захмелевшую девушку и увозят ее в тихое безопасное место, отбирают телефон и запирают до утра. И почему до этого еще никто не додумался?

Страшнее СМСок бывшему – только звонки коллегам и начальству. Черт с ним с бывшим, мне глубоко наплевать на то, что жена спалит – не мои проблемы. А вот с коллегами мне еще жить. Именно по пьяни так и подмывает восстановить справедливость. Высказать этим тварям, кто они есть на самом деле и какого невысокого ты о них мнения.  Слава богу, пока есть на ком оторваться и эту грань я еще не переходила.

Как определить степень падения после очередной вечеринки? У меня своя шкала. Если я проснулась дома (галочка), если деньги и вещи целы (галочка, разбитая ваза в прихожке и оторванный каблук не считается, ваза бывшего и туфли пора менять), я сама не пострадала (галочка, мелкие синячки не в счет) и не опозорилась (ну-у-у, почти что галочка) – то все хорошо! Правда, у последнего пункта есть своя шкала. Вот она:

«Молодцом!» – фоткалась пьяной, но красивой; написала бывшему, какое он говно – с кем не бывает и вообще себя надо прощать!

«Бывало и получше!» – упала, громко ругалась и разревелась прилюдно.

«Эмигрировать срочно!» – высказала всем, что ты о них думаешь, устроила скандал, приставала к незнакомцу на глазах его подружки и проблевалась у всех на виду.

К счастью, у меня бывало и получше. А сегодня так и вообще молодцом! Правда, мое тело так не считает – все ужасно болит и хочется сдохнуть, но нельзя, в девять на работу. Да, выпивать в двадцать пять и выпивать в тридцать – вообще не одно и то же. Выгребаем из аптечки «набор алкоголика»: болеутоляющие, мочегонное, энтеросорбент, слабительное и гепариновую мазь от синяков. Закидываемся всем поочередно и на унитаз –ждать, пока зло покинет организм. Сейчас бы в сауну, пропотеться хорошенько… Вот было бы здорово! Вообще огурчиком бы вышла. Но ничего, будем действовать по отлаженной схеме. После очистительных процедур бегом под горячий душ и давай натирать себя что есть силы жесткой массажной щеткой. Иногда задаюсь вопросом: «Я моюсь или наказываю себя?» Наверное, и то и другое. Наш внутренний родитель, он всегда на стороже, от него не скроешься, накосячил – давай отрабатывай. В какой-то степени даже легче становится после самоистязаний вроде: час на беговой дорожке, никакого мороженого и шоколада, два, нет – три дня на кефире…

Красная, вся в облаке пара, словно Венера Милосская, подхожу к ростовому зеркалу в ванной. Провожу рукой по запотевшему стеклу и рассматриваю себя: голая девушка, с небольшой, как говорил бывший «прямо с ладошку», грудью, талия не осиная, но она есть, темные мокрые волосы спиральками спадают на плечи. Вроде бы все на месте, но мне не нравится. Никогда не любила свое отражение, сколько бы мужчин не говорило мне, что тело мое прекрасно, я ни за что им не поверю. Зато я охотно верю голосам в голове, вторящим: «Эй, корова! Жопу убери – ни пройти, ни проехать!» или «Пончик, бублик, бублероооид!» – громко, язвительно звучат они в моей голове и ни один комплимент не сможет их перекричать. Заматываюсь в полотенце и бегу сушиться.

Итак, на часах уже семь тридцать. Никакого завтрака – обойдешся, ты наказана. Вместо завтрака: стойка на первое, пресс на второе и отжимания на десерт. Так-то! Теперь лицо. Боже… Ну что же, вываливаем косметичку и достаем из загашников весь арсенал для реанимации жирной отекшей ряхи! Масочки – само собой! Гуаша, мезороллер, силиконовые баночки – чувствую себя алхимиком или доктором Франкенштейном, пытающимся оживить очередное чудовище. А я и есть чудовище – прекрасное снаружи (хоть сама я так не считаю) и безобра́зное внутри. Следом – грим. Все в лучших традициях мейкапа: основа, база, контуринг, тени, подводка, тушь, пудра, лак для фиксации. И вот на меня смотрит из зеркала нарисованное лицо, там, где-то под толстым слоем штукатурки, мое настоящее лицо, отекшее от недосыпаний, алкоголя и кальяна… С синими кругами под глазами, впалыми скулами и мелкими мимическими морщинками, именуемыми гусиные лапки. Черт бы побрал этих гусей!

Смотрю на себя и вспоминаю, как собиралась мама. Это всегда был ритуал – таинственный и жутко помпезный. Нельзя было мешать и путаться под ногами, можно было тихо сидеть на кресле возле дивана и благоговейно наблюдать. Сначала мама распахивала дверцы шкафа и словно ревизор осматривала его содержимое. Она обожала шопинг, несмотря на то что во времена моего детства этого термина еще даже не существовало. Мы вместе могли часами бродить по универмагу, единственному в городе, рассматривая и примеряя одежду – это называлось «продавать глаза». Приметив что-то, она непременно начинала откладывать, это было непросто, так как из доходов семьи у нас была только скудная отцовская зарплата, постоянно урезаемая за прогулы и пьянство. Он был прекрасным специалистом, поэтому мог не бояться увольнений, но мы не видели: ни премий, ни надбавок, ни тринадцатой зарплаты… часто, добрая половина пропивалась по дороге домой.

Проще стало, когда появился пластик. Только мама умела пользоваться банкоматом, поэтому зарплата отца была целиком в ее власти. Раз в месяц у нее пополнялся гардероб: лакированные туфли на высоком каблучке, сиреневый брючный костюм и сумочка в тон, юбка-карандаш, длинный до самых щиколоток сарафан в крупный горох. Мама обожала парфюмерию, косметику, бижутерию и шиньоны. Боже, как я мечтала быть такой, как она. Когда мамы не было дома, случалось это довольно часто, (она практически никогда не работала, но ее все время не было дома), я тайком заглядывала в шкаф. Меня обдавало волной ароматов – смесью запахов новой одежды, обуви, порошков и мыла. Мама очень любила запах порошка, поэтому хранила его в шкафу. Но трогать ничего было нельзя – заметит. Как только переступала порог дома, она шла проверять свои сокровища и сразу понимала, если я касалась вещей. Расстояние от плечика до плечика было выверено в точности до миллиметра. Как бы я ни пыталась, но расположить все ровно так, как было, у меня не выходило, поэтому мне оставалось только смотреть.

Выбрав наряд, мама приступала к макияжу: толстый слой тонального крема «Балет», она покрывалась им ото лба до ключиц, затем пудра неестественно-светлых оттенков. У нее была белая кожа, зеленые глаза и русые волосы. Весной ее лицо обсыпало веснушками, с которыми она всю жизнь боролась и выводила всеми возможными средствами. Поэтому ровный светлый тон кожи – это прям ее загон. До сих пор помню этот запах и жирный след, который оставался, прикоснись она к тебе лицом. Глаза подведены угольно-черным карандашом: верхнее веко и нижняя слизистая. Кроваво-красная или темно-коричневая помада и непременно удушающе-сладкие духи. Мама хотела выделяться, и ей это удавалось.

Я очень похожа на нее, всячески это отрицаю, всеми силами стараюсь быть не такой, как она, но кого я обманываю? Загляните в мой шкаф. Если вы приоткроете дверцы, вас обдаст ароматом цветов. Нет, я не храню порошок с вещами, но люблю сбрызгивать своими духами одежду, чтобы всегда приятно пахло. У меня, так же как и у нее, большая коллекция парфюма и косметики. Только в отличие от нее, моя расставлена аккуратными рядами на туалетном столике, маме же приходилось прятать свою от отца. Однажды он нашел ее косметичку и растоптал прямо на наших глазах, превратив содержимое в труху. Тогда я дала себе обещание, что моя косметика будет всегда на виду и со мной такого не случится, а мама – восполнила свои запасы на следующий же день. В то время как раз появилась каталожная косметика и она навсегда стала постоянным клиентом новых «бизнес-леди».

****

Бегу на работу, благо она в одном квартале от моей квартиры – очень удобно. Берите себе на заметку. Никаких: такси, за руль с запахом…, но и минусы тоже есть – участливые коллеги могут забежать навестить «приболевшего». Поэтому свой адрес я тщательно скрываю. И не только его, а еще вес, возраст и прочие женские слабости. Пробегая мимо витрин, непременно пялюсь, осматриваю себя с ног до головы: каблуки, суперузкие джинсы, облегающий белый топ, обтягивающий неестественно большую грудь (вернее нешуточный пушап), на носу солнцезащитные очки (красные белки тоналкой не замажешь) и черные длинные волосы, свисающие как сосульки (результат выпрямления). Похожа на куклу, но мне нравится.

Вот она – моя редакция, расположенная в самом сердце исторической части города. С парадной уличной стороны представляет собой комплекс старинных зданий, тесно примыкающих друг к другу, в котором вольготно разместились: банк, туристическое агентство, газета, аптеки и множество магазинов. Однако невооруженным взглядом ни за что не определить наше точное местонахождение. Дело в том, что вход в редакцию располагается во дворе комплекса, возле самой мусорки. Неприглядная, изрядно проржавевшая дверь, которая открывается с противным скрипом и темная узкая деревянная лестница, ведущая на второй этаж. Здесь, в унылом помещении, обитым МДФ, пахнувшем чем-то старым и затхлым, рождаются все новости нашего захудалого городка – этакое чистилище событий. Но в моем крохотном кабинете все не так угрюмо: в полдень он наполняется солнечным светом, который просачивается сквозь густые кисти березы, растущей прямо под моим окном, образуя затейливый узор на серой стене напротив. А прямо через дорогу, расположился потрясающий на вид купеческий особняк XIX века с ионическим портиком в четыре колонны и гипсовыми скульптурами ревущих львов, лежащих по бокам лестницы. Одна беда: чтобы попасть к себе, мне надо пройти мимо двери редактора и ответ-секретаря.

– Здороваемся, не забываем, – слышу недовольный женский голос.

– Здрасте, я вас не заметила, – глаза б мои тебя не видели, – планерка скоро?

Теперь вместо того, чтобы насладиться чашечкой утреннего кофе, примостившись на подоконнике возле рабочего стола, разместив, для удобства ноги на мягком офисном кресле, приходится идти прямиком на планерку. Кабинет редактора мог бы вместить четыре моих. Посередине, традиционно возле стенки, располагалось рабочее место нашего босса, по обе стороны от входа, стояли черные неудобные стулья для нас. Стены были выкрашены в казённый синий цвет, кое-где висели безвкусные дешёвые постеры. Место неприятное и холодное. Про себя мы называли его – резиденция Снежной королевы, потому как в любое время года окна в кабинете редактора были распахнуты настежь: ее мучили приливы.

– Проходи, кофе мне?

– Нет, извините, я уже отпила, в другой раз, – делаю большой глоток, вот еще, стану я тебе кофе носить, совсем обнаглела.

– Ну да, ну да. Давайте, коллеги, живее, – командует Хулиганка вяло плетущимся журналистам.

Хулиганова Нина Аркадьевна или попросту Хулиганка, как мы ее между собой называем – редактор местного издания «Городские вести», в котором я работаю корреспондентом. Это высокая, худощавая женщина, далеко за сорок, но весьма неплохо сохранившаяся. Блондинка, волосы ее выжжены гидроперитом настолько сильно, что определить исходный цвет практически невозможно. Одевается просто: брючные костюмы неброских тонов, иногда юбки, по праздникам платья с цветочным принтом. Женщина, в общем, не злобная, но с придурью. Однажды заполучив нечаянно бразды правления газетой, она почувствовала себя барыней и решила из этой роли не выходи́ть. А мы для нее всего лишь холопы. Но более всего она презирает нашего читателя, считает его приземленным, невежественным, не способным понять, что мы его вообще-то просвещаем. Цитирую: «Учим правильно мыслить». Однако же глупый читатель учиться не хотел категорически, подписка падала, редактор седела. Но Хулиганка лишь полбеды, настоящая катастрофа – это Таисия Львовна, именуемая просто Ташкой. Если Хулиганка – безобидная заноза в заднице, то Ташка – ответ-секретарь и по совместительству исчадие ада в юбке. Моложе редактора лет на десять, но выглядит много старше своего возраста. Причиной тому – несмываемая кислая мина. Среднего роста, немного полная и оттого вечно худеющая, с темно-русыми волосами, никогда не видевшими краски, она создавала неприятное впечатление. Плюс к этому поношенная и устаревшая одежда с чужого плеча. Казалось, что свою жизнь она тоже за кем-то донашивает, отсюда постоянно недовольный вид. На каждого работника нашей скромной редакции у нее составлено мнение и место в рейтинге ненависти. В топах, конечно же я, кто бы мог сомневаться? Возглавляет его Хулиганка, потому что нечего занимать кресло руководителя такой пустой и мягкотелой женщине.

– Собрались? – раскладывает перед собой ежедневник ответ-секретарь и берется за карандаш. – Тогда приступим?

– Давайте, господа! Идеи-идеи, я не могу одна работать, у меня весь день расписан, – страдальческим голосом вклинивается редактор, косясь то и дело на ноутбук. Мы то знаем какие у нее там дела: пасьянс, переписка на сайте знакомств и сериальчик на паузе.

– Может, про пляжный волейбол? – несмело приподнялся Григорий.

– Ой! Сиди уже! Похерили вы пляжный волейбол, – нервно оборвала она его. – Я месяц назад уже говорила про волейбол написать. А сегодня про него уже все недоблогеры понаписали.

– Ничего и не поздно, – бурчал Гриша, медленно опускаясь на стул.

– Что ты там вякаешь, опять пил? Честно говори! Пил? Вот, вы у меня где все, – Хулиганка вскочила с места и заходила возле своего стола, нервно размахивая руками. – Тружусь-тружусь, как белка в колесе, а все без толку! Подписка падает, блогеры эти, прокля́тые, плодятся. Откуда только берутся? Вот взяли моду!

Григорий и Хулиганова вместе окончили журфак и, если честно, единственные корры с образованием. Оба блестяще начинали, но что-то не сложилось. Теперь Григорий то и дело уходит в месячный запой, а Хулиганка собачится с ним, как с родным мужем.

– Может, продолжим планерку? – перебила Ташка стенания редактора.

– Давайте продолжим, – тут же взяв в себя в руки, она села на свое место.

Честно говоря, Ташку побаивается даже Хулиганка, особенно после случая с турецким браком. Год назад, еще до того, как я начала здесь работать, Ташку назначили редактором. Произошло это по счастливой случайности – Хулиганка не вернулась из двухнедельного отпуска из Турции, потому что решила связать себя узами брака с восточным принцем. В редакции это дело хорошенечко отметили и править стала Ташка. Ребята описывают этот период, как самый лютый за все время работы газеты. Жесткий тайминг под зорким надзором бухгалтера совместно с новоиспечённым редактором – просто цветочки из того, что было. Но свадьба сорвалась, и Хулиганка благополучно вернулась в родное редакторское кресло. Газета снова праздновала. Ненависть Ташки возросла в геометрической прогрессии.

– Мелочи раскидали, шоколадную фабрику кто возьмет? Может, ты? – обратилась ко мне ответ-секретарь. – Алло, мы ищем таланты!

– Что? – растерялась я, обезболивающие перестали действовать, и головная боль дала о себе знать, ну сколько раз я говорила себе не кутить посреди недели. – Да, давайте, что там?

– Вот ты и узнаешь? – съехидничала Ташка.

– Работаем, господа, работаем. Я одна, и я не трехжильная, – снова завелась Хулиганка.

– Пойдем работать, – рванул с места Гриша. Все последовали за ним.

– И пожалуйста, без фокусов, – зыркнула на меня Ташка.

– Ну что вы, Таисия Львовна, все как вы любите, чтобы и комарик носу не подточил, – заверяю я.

Вот, как всегда, все лучшее достается мне. Мусор и бездомных собак забрал Гриша, слет бабушек-ветеранок достался Гульнаре, кому как не ей ходить на чаепития и восхвалять старушечью поэзию? А мне писать о закрытии фабрики, второй за год случай. Причем написать так, что это нисколько не трагедия городского масштаба, а лучшее решение. И пусть она старейшая в городе, и что, что на ней трудятся более двухсот человек, а продукция известна далеко за пределами родного городка. Писать надо не о том, что материальная база давно разворована и распродана, а владельцы в долгах как шелках, и даже выходными пособиями бывших работников обеспечить не смогут. Нет, это неправильная правда. Надо так: фабрику закроют на ремонт, а люди смогут попробовать себя в чем-то новом. Даже если фабрика снова не откроется, то на ее месте может появиться новый культурный объект, который станет местом притяжения туристов, ведь мы живем в старинном городе, и приток туристов для нас очень важен. Вот так мы завуалируем и прикроем финансовые махинации нерадивых владельцев. Да здравствует ложь! Сладкая как мед, но с горьким послевкусием полыни.

Сначала я пыталась говорить правду. Этот случай мне припоминают на каждой планерке. В прошлому году, когда я только начинала, Хулиганка бесцеремонно ворвалась ко мне в кабинет:

– Ну все, доигрались, правдорубы?! – заговорила она загадками. – Все, снимут меня, рады? Это ты с Ташкой сговорилась, да?

– Объясните толком в чем дело?

– Про детские сады ты писала?

– Я, а что?

– А то! – парировала Хулиганка, – меня по твоей вине вызывают на ковер в «белый дом», но я одна не пойду, ты кашу заварила, сама теперь и расхлебывай!