Сердце из стали

М.

Без тебя бы не было ни этой книги, ни меня.

И вдруг на какую-то долю мгновения я почувствовал, что погиб. И погибать мне было уютно.

А. и Б. Стругацкие, «Хищные вещи века»

Пролог. Душа

Никогда. Не давать. Второй. Шанс.

Клэр изо всех сил старалась не упасть. Она висела над пропастью в несколько этажей и пыталась не смотреть вниз. К счастью, успела поменять кисть на протез. К несчастью, не установила чип в мозг. Чужеродный сустав обязан был вылететь, но Клэр не знала, через сколько.

Она сделала глубокий вдох и подтянулась, надеясь уцепиться левой, настоящей, рукой за край. Не удалось. Пейзаж вокруг напоминал старые фильмы про конец света: заброшенная стройка, серость цветов, холодные отблески на металлических деталях. Пронизывающий холод. Белый снег. А самое главное – пустота, падение в которую не пережить ни при каких условиях.

Клэр – во всей этой беготне по России – не привыкла к искусственной руке, да и про функционал знала мало. Пальцы держали, крепкие оказались, боли не было. Но сустав!

Клэр попробовала раскачаться, чтобы пустить в ход вторую руку, но ей было слишком страшно. Сделала еще одну попытку подтянуться на правой. Неудача. Она заплакала бы, но не знала зачем. Отчаяние пробило стены и крышу. Зачем выбираться, где находить оправдание бесконечным модам и дополнениям, тому, что она теперь – почти что робот, а не человек?

Клэр вложила в поиски всю себя, разменяла по кусочку, продала часть души и на достигнутом останавливаться не собиралась. «Саникорп» потрудился на славу. Камер на стройке не было, а значит, спишут на самоубийство. Вполне в духе переписанной новостями истории.

На стене появился блик, и мир на одно мгновение расцветился ослепительно ярким золотом. Клэр вздохнула и невидяще уставилась прямо перед собой, в серый бетон. С чего она начинала? И до чего дошла?

– Эй! – крикнули сверху. – Рейес, руку! Да не ту!

1. Сердце

– Привет, я Клэр, и вместо сердца у меня пламенный мотор.

В аудитории, к счастью, замолкли, зато стали пялиться. Яркие представители активной молодежи. Впрочем, на другое Клэр и не подписывалась. Не трупам же лекции читать.

– Можно вопрос? – нагло поинтересовались откуда-то из середины.

Клэр кивнула, машинально перебирая пальцами по виртуальным экранам. Новый планшет пискнул, но наконец принялся транслировать иллюстрации прямо на огромную старинную доску. Где-то тут и мел должен был валяться, если не рассыпался от старости.

– Доктор Рейес, зачем вы здесь? Рассказать о том, что нетки – это плохо?

Клэр подняла голову, всматриваясь в толпу, занявшую амфитеатр аудитории. Вопрос принадлежал лихо откинувшемуся на спинку кресла черноволосому сорванцу любого пола.

– Встаньте, а то нечестно получается.

К сорванцу обернулось сразу несколько голов, и он нехотя поднялся на ноги. Клэр осмотрела его поподробнее и решила, что больше всего он напоминает огромного нахохленного какаду. Есть же такие, совсем черные. Какаду принялся раскачиваться вперед-назад, а потом запустил руки в карманы.

Клэр не хотелось начинать лекцию с ссоры и терять авторитет. Она быстро прикинула варианты. Какаду на логика похож не был, и пара пламенных моторов в нем точно сидела: он явно нервничал и не понимал, куда деть глаза.

– Как вас зовут?

– Салли, – буркнул он с вызовом.

– Хорошо, Салли. Может быть, мы приступим к лекции? Я расскажу вам все, что знаю.

– Да половина мира живет в нетках, – заупрямился он. – Мы социологи, мы можем только наблюдать. А ваши исследования – о чем они? «Женщина против прогресса и за возврат к стереотипам прошлого». Так о вас пишут в новостях.

В аудитории ахнули. Клэр подняла брови: она уже и забыла, когда ее в последний раз называли по биологическому полу. Мама и папа, конечно, а потом один затейник в постели, но не в большом мире же.

На стене появилась голограмма, бесполое средоточие красоты и симметрии черт. Клэр закатила глаза: только этого не хватало. Она смахнула защитника порядка, кивнула побледневшему Салли. Тот усесться не успел, а Клэр уже завелахорошо знакомое: «Нетки, или социальные сети, получили самое широкое распространение в начале двадцать первого века, постепенно вытесняя остальные средства коммуникации, которым осталось занять чисто имиджевую нишу. Представьте в наши дни человека, говорящего по фону, это анахронизм и нелепица».

Аудиторию, полную студентов, представить тоже было непросто. Впрочем, в трех оставшихся мировых центрах время текло иначе, а пространство искривлялось. Везде – пустые улицы, редкий шум машин, тишина. В центрах – молодежь, голоса, улыбки, жизнь. Хорошо, что гражданскую авиацию покуда не отменили, но даже рейса в Лондон или Москву можно было ждать по несколько дней, и это из Нью-Йорка-то. В детстве Клэр все было по-другому, но вспоминать и сравнивать ей не хотелось. Салли рассудил правильно: социологам только и остается, что смотреть и анализировать, а все остальное – не про их честь.

Клэр сделала очередной поворот за угол старинного здания из темно-бурого кирпича и поняла, что заблудилась, окончательно и бесповоротно. Можно было залезть в фон и сориентироваться, но она только головой покачала, развернулась и пошла обратно. Пару минут назад ей на глаза попалась парочка, занятая поцелуями. Они наверняка подскажут, что, как, зачем и куда.

Кампус был огромен. Учитывая, что сейчас тут проживала от силы восьмая часть стандартной загрузки, он был монструозен и пуст. Общежития, в которых раньше жило по десятку человек, отдавали одному студенту, так что каждый становился обладателем личного дома. Личное пространство было не ограничено. Странно еще, что целовался кто-то на самом виду.

За очередным поворотом Клэр почти уперлась лбом в стену и раздраженно

вздохнула. Выудила из сумки фон, посмотрела в экран, поморгала, чтобы он перестал тормозить и сосканировал сетчатку.

– Вот вы где.

Клэр подняла голову. Перед ней из ниоткуда нарисовался Салли.

– Я обыскался, блин. Простите, доктор Рейес, я напугался. Короче, тут всплеск паранормальной риторики, девчонки, то есть студенты, клянутся, что видели на днях призрак Генриха Шестого, ну и я тоже того, побаиваюсь.

Клэр вскинула брови, но фон убрала. Осмотрела Салли с ног до головы.

Вполне симпатичный пацан лет двадцати, наглый, взъерошенный, черноволосый. В глаза не видевший стандартных гендерных формул. Ее-то в школе вымуштровали, а он откуда взялся, в Лондонском центре? Знания на уровне, общение ушло в минус.

– Вот. Да. Это я, Салливан. Лекцию пытался сорвать. Чтобы загладить вину, готов проводить до кара.

Клэр почти рассмеялась в ответ, но тут же взяла себя в руки. Фон дернулся, и сердце потеплело: писал Айзек. Клэр смахнула сообщение с экрана. Ничего, пускай помучается полчаса: даже в Лондоне с ней встретиться не удосужился, занятой разработчик. Салли она просто кивнула.

– Вот вы говорите, что против неток, а сами пользуетесь фоном. Непорядок, – быстро определил Салли и уверенно взял ее за руку.

Клэр с трудом сдержала вскрик. Она отвыкла от прикосновений.

– Салли, – сказала она, едва за ним поспевая. – Вы трогаете меня без сомнений, да еще не знаете правильного варианта слова «девчонки».

Они как раз миновали целующуюся парочку (у Клэр создалось впечатление, что зашли круг на десятый), и Салли ойкнул и тут же отпустил ее запястье.

– Извините, – виновато сказал он. – Я дикарь.

Клэр раздумывала секунду, а потом озарение пришло, как гром среди ясного неба. Тянется за прикосновениями, ничего не знает прошлом, при этом имеются деньги, чтобы посещать университет.

– Из Хейвена, что ли? – произнесла Клэр, едва дыша и чувствуя легкий укол, дыхание соперничества.

Самым необычным происхождением в нормальных обстоятельствах хвастала она.

Салли завернул за угол, и они вдруг оказались у главного входа. Клэр даже ойкнула. Они возвращались по той дороге, с которой она пришла, и тут – тяжелые ворота. Не иначе, магия.

– Какой Хейвен! – бодро и с прежней наглецой отозвался Салли, развернувшись к ней. – Док, ну вы-то не чудите. Такой же, как вы, посланец небольшой общины, где можно жить нормально, если у твоих родителей есть пара миллионов. Да, виноват, с детства не привык к этой гендерной чуши, но вы тоже, я знаю. Вас так не шокировало, как половину этих… стипендиарных выкидышей. Простите, выкормышей. – Он презрительно покосился на небо, и Клэр наконец-то рассмеялась и не могла остановиться, наверное, с полминуты, хохотала заливисто, пугая пролетающих мимо птиц и остатки студентов.

Салли сначала замер, а потом вторил ей, хрипло и низко. Полез в карман – оказалось, за сигаретами, и Клэр согласилась. Курила она в последний раз тоже дома, и даже там это казалось немыслимой роскошью. Несколько недель назад закрылись две фабрики. Натуральные наркотики стоили дорого и повсеместно заменялись искусственными.

– Я и по фону могу разговаривать, да, – сказал он, щелкая зажигалкой.

– Я тоже, – отозвалась Клэр.

– Я не хотел вас обидеть своими лозунгами. В новостях вычитал, потом начал следить за публикациями… Вы же ведете борьбу с пустотой, док.

Клэр пожала плечами, затянулась и едва не закашлялась. Мальчишки в ее детстве говорили, что делать этого нельзя, позора не оберешься. Клэр не была уверена в истинности этого заявления, но дым выдохнула с некоторым облегчением.

– Строго говоря, я не веду борьбу ни с чем, – пожала плечами она. – Я только подмечаю факты и указываю на тенденции, которые, к сожалению, не переломишь. О какой борьбе может идти речь? С подами? Не смешите меня.

Салли качнулся с мыска на пятку, снова вперед, и завис над ней, смешной и совсем не опасный.

– Почему ваша книга называется «Закат цивилизации»? И последняя заметка, док! Знаете, это тянет на статью. Вы над концепцией настоящего пола посмеялись, а мне лапшу вешаете, мол, я не знаю правильного синонима к слову «девчонки».

– А что, знаете? – искренне изумилась Клэр, уже даже не понимая, откуда вдруг из нее полезло гендерное и странное.

– Барышни, – уверенно сказал Салли, и она снова покатилась со смеху, откровенно радуясь, что, куда ни глянь, везде зеленая трава, никаких защитников общественного порядка, и даже приложения на фоне не стоит.

– «Леди»? – Салли наморщил лоб, будто изнемогая в попытках найти правильный ответ.

Клэр знала все эти слова, а еще вдруг вспомнила «флирт» и счастливых мать с отцом, поддевающих друг друга по поводу и без. Испугалась, что сейчас натворит что-то непоправимое, потому что для начала надо бы узнать, кто Салли по настоящему полу, потом вспомнить, что он студент, и дело явно того не стоит.

– Название навязал издатель, – выдала наконец она, совсем смутившись. – Чтобы лучше продавалось. Но у нас не закат. Да, активных жителей с миллиард, остальные в том или ином ключе… – Она запуталась в словах и отвела взгляд в сторону. – Конечно, мы не можем говорить о том, что остальные восемь миллиардов пассивны, они заняты активной нейродеятельностью. Но по факту они не выходят из дома, они почти никогда не участвуют в репродукции. Сами знаете. Или должны, по меньшей мере.

– Вы про Пекин забыли, – заметил Салли совсем тихо, и Клэр встрепенулась было, но он уже продолжал: – Док, слушайте, не читайте мне лекций, а лучше дайте адрес фона. Я вам позвоню, и мы встретимся. Тогда рассказывайте что угодно.

– Встретимся? – переспросила Клэр почти в панике.

– Конечно.

– Как студент и преподаватель?

– Нет, как парень и девушка.

Клэр хотела было запротестовать и сказать о правилах приличия, разнице в возрасте – да много о чем можно было напомнить, – но он уже тянул широкую ладонь вперед. Проще оказалось положить на нее фон и коснуться пальцами пальцев.

В баре играла негромкая музыка. Она неслась из динамика, подключенного к древнему смартфону. Атмосферно, ничего не скажешь. Клэр вглядывалась изо всех сил, но так и не поняла, заменены ли чипы в ахронном гаджете или нет.

Она вернулась к коктейлю и перестала регистрировать, что происходит по сторонам. Такое с ней случалось довольно редко: в мире, где все большее число людей переходило из активного состояния в активное бодрствование, ученый не не утыкался в фон или картинки в голове. Назавтра могли вымарать всю социологию как бесполезное и ненужное явление, поэтому Клэр только и делала, что наблюдала. Сначала, как в удобные поды с нейроуправлением переместились бедные слои наслоения, потом, как то же благо (по версии «Саникорпа») постигло средний класс. Революция .03 пришлась на ее взросление, а в четырнадцать лет Клэр уже соображала лучше многих. Когда-то психологи ввели понятие «докомпьютерный человек» и очень любили сравнить представителей этого вида с теми, кто не застал аналоговую цивилизацию. Теперь нужно было как-то делить людей еще на два подвида. Многие из ее круга, да взять хоть Джуда, называли их живыми и мертвыми, только Клэр такое деление не нравилось. Клэр видела многое: ее семья жила по-старому, в огромном доме, а детство и юность она провела в диалектической борьбе со старшим братом. Ее лучшая подруга в один прекрасный день не явилась на лекцию занудного русского профессора. Клэр обнаружила ее спустя несколько часов, Райли была подключена к новенькому поду. Глубокое погружение. Клэр выплакала все глаза, поговорила с ней однажды и больше никогда не принимала ее звонки.

Салли не появлялся, хотя и не опаздывал пока, и Клэр решила думать о чем-то научном, чтобы не разволноваться и не расклеиться. У нее мучительно не получалось, но она все равно бросалась мыслями к тезисам новой работы и заставляла себя вспоминать. К счастью, в сумочке чувствительно завибрировал фон. Клэр даже подскочила. На экране довольно улыбался Айзек.

– Йоу, что слышно?

– Ретроград чертов. – Клэр приложила фон к уху и, по привычке, настороженно огляделась.

Смеяться никто не стал, но молодая парочка укоризненно обернулась. Наверное, по чипу в голове. Зачем усилия, если можно картинки друг другу посылать.

– На себя посмотри! Как твое свидание?

Клэр вспыхнула и уставилась в коктейль. На дне беззащитно барахталась оливка.

– Айзек, ну о чем ты?

– Я о свидании, детка. Неужто ты вышла из тени?

Клэр схватилась за лоб. Она так не соответствовала, так выбивалась из всех норм наблюдаемого ей социума; любой настороженный взгляд указывал на это, подсвечивал все ее недостатки. Родителей рядом больше не было, и одобрять тоже было некому. Не осталось никого, кроме смешливого, язвительного Айзека, брата-погодки, разговаривающего на дикой смеси анахронизмов и пошлости и страдающего неизлечимой интроверсией.

– Слушай, я не на свидании, не надо придумывать, прошу тебя. Люди уже слово-то такое забыли, а язык определяет сознание…

– Док, вы что-то перепутали. Язык – зеркало сознания, и мы совершенно точно, определенно, стопроцентно на свидании.

От неожиданности Клэр уронила фон на стойку. Рядом с ней неизвестно как нарисовался ужасно высокий Салли. И даже цветы у него были. Клэр постоянно приходилось контролировать себя, и во взгляде парочки, одном на двоих, она тут же считала, насколько это старомодно.

– Здравствуй, – сказала она и взяла цветы.

Салли тут же устроился на барном стуле рядом и протянул фон:

– Вы договорите, а потом обязательно поделитесь, кто это. Муж там или бойфренд.

Клэр взяла гаджет, снова, как днем, коснувшись пальцами пальцев, сделала глубокий вдох и прервала поток ругательств, несшихся из динамика:

– Айзек, замолчи, пожалуйста. Я выронила фон от неожиданности.

– Детка, я смотрю, парень не промах. И дай-ка я угадаю твои следующие реплики. Можешь отвечать «да» или «нет».

– Айзек, послушай, я…

– Не убудет. Так, посмотрим. Ты, наверное, думаешь, что он тебя младше, студент и это все неприлично. А твой брат думает, что не стоит упускать возможность. Сама знаешь, когда мы живем, люди размножаются инкубаторами, полная совместимость возможна только на нейронном уровне и прочее бла-бла, которым нас кормит «Саникорп». Только вот в чем дело, «Саникорпу» не надо кормить девять миллиардов. Там же тоже люди, разобрали чудеса света себе, кто в Лувре живет, кто в… Короче, я загнался. Бери парня и не страдай попусту.

Всю тираду Клэр смотрела в бокал на оливку и благополучно продолжала краснеть. Последние отношения у нее были три года назад, да и то какие-то невразумительные. Джесси клялся на крови, что бросит ради нее под, она, разумеется, не верила, финал – вполне закономерен.

– Все знаю, – зловеще провозгласил Айзек, не дождавшись ответа. – Знаю все. Решила, что больше тебе ни счастья, ни нормального парня не светит, а теперь валяешь дурака и разговариваешь с братом! На что ты вообще время тратишь! У тебя там симпатичный нормальный парень. Живой. Не любитель подов. Да-да, я посмотрел его профиль.

– Айзек, твоя логичность может соперничать только с твоей привлекательностью, – бросила Клэр в трубку и отключилась под довольный смех.

Обвинение не было справедливым, но разговор и так затянулся. Клэр снова сделала глубокий вдох и обернулась к Салли. Тот заинтересованно размешивал коктейль трубочкой, слегка ссутулившись и нависнув над стойкой.

– Не муж и не бойфренд, – растерянно выдавила из себя Клэр.

Салли тут же вскинулся и уставился на нее любопытными черными глазами, заулыбался:

– Отличные новости, док, а то представляете, встретил девушку, а она болтает по фону с…

– Салли! – шикнула на него Клэр. – Я все понимаю, но…

Она не успела. Из стойки уже выезжала голографическая табличка. На этот раз – со вполне живым, а не автоматизированным представителем правопорядка на том конце. Салли попытался было что-то сказать (не прятался от ответственности, это почему-то оказалось очень приятно), но Клэр взяла ситуацию в свои руки:

– Офицер, у нас все в порядке, я биологически феминна, но мы больше не будем возмущать порядок, прошу прощения.

Усатый мужчина (впрочем, может, и женщина) посмотрел на них долгим взглядом, нажал на кнопочку где-то у себя на мониторе и отключился.

– Ой, – сказал Салли, и у Клэр сжалось сердце. – Док, предупреждение мне отправил. Ну и что, что вы деву… – Он тут же поставил свой стакан на место выезжающей панели, – девульгаризованы?

– Это комплимент? – уточнила Клэр, изо всех сил пытаясь не рассмеяться.

Салли наморщился, сжал губы – и зачем-то оперся щекой на руку, совершенно расслабленный и очень, очень большой:

– Он самый. Вы лишены всякой вульгарщины, док. И еще. Я ненавижу следить за языком.

– Я заметила, Салли. Мелет он у тебя всякую чушь.

– Док. Ну я же могу звать вас доком, правда?

– Профессор вполне подойдет. Учитывая, что у нас впереди курс лекций…

– И семестр свиданий. Нет, простите, в отходняк этого «дока».

От смущения Клэр наконец-то зарегистрировала происходящее вокруг, одним взмахом, росчерком. Рядом пил мужчина с внешностью какого-то древнего австралийского актера, методично проглатывая стакан за стаканом. Судя по спокойствию и настойчивости – то ли девушка, то ли друг отправились в под надолго. Удивленная парочка держалась за руки и уже, наверное, не обратила бы внимания на разговоры по фону: взгляд остановился у обоих. Одинокая женщина в ярком платье пришла в бар не в поисках знакомства: глаза у нее были прикрыты, и белок мелькал туда-сюда, лишь изредка останавливаясь.

– Под забарахлил, – сказал Салли очень буднично, и Клэр перевела взгляд на него. – Это просто. Платье не подходит ситуации, подключена к нетке. Дома, небось, бригада колдует.

– Семестр свиданий? – невпопад спросила Клэр, и Салли рассмеялся, поднял бокал.

– Давайте за это.

Клэр отсалютовала своим, пригубила; говорить было решительно не о чем, да не очень-то и хотелось. Дурацкая ошибка.

– Док, как мне вас звать?

– Зови Клаудией. Я вообще-то не совсем Клэр. Это второе имя, но сам понимаешь, картиночное сознание, сокращение слов… Почти привыкла.

Салли почему-то расцвел в улыбке, даже глаза засветились:

– Очень здорово, что вы разрешили. Замечательное ведь имя.

– А у тебя почему… – Клэр чуть было не брякнула «девчачье». – Такое гендерно-нейтральное?

– Родители боялись, что будут проблемы, вот и назвали. Мучаюсь, но живу. Я не отказался бы от Зандера или, на худой конец, Майка.

– Мне нравится, – просто сказала Клэр, и несостоявшийся Зандер на мгновение потупился.

– А что после семестра? – спросила она.

– Я не знаю, – пожал плечами он. – Может, поженимся, может, разбежимся. Но это будет замечательный семестр.

Клэр собралась ретироваться в сторону дамской комнаты. Она решительно не понимала, что говорить на такие вещи, и почему внутри тепло и щемит сердце.

За окном взвыли сирены, и два полицейских вломились в бар. Клэр и вздохнуть не успела, а Салли уже заламывали руки, читали права и, кажется, нотации.

– Да он студент! – возмутилась Клэр. – Послушайте, что происходит, зачем вы?!

Стражам порядка, впрочем, было наплевать на все. Клэр выбежала на улицу, и Салли все-таки крикнул ей:

– Не волнуйся! – пока его закрывали внутри машины.

Клэр не собиралась волноваться. Она с неясной решимостью собиралась разнести ближайший полицейский участок вдребезги, пока ей не отдадут взъерошенного какаду. Она вернулась в бар, расплатилась за оба коктейля, спросила у фона, как быстрее, пешком или ждать такси. Фон, конечно, предложил пешком. Тогда Клэр сняла каблуки, и пошла по мостовой, изредка сверяясь с направлением. Участок находился в миле с чем-то, и она добиралась минут двадцать, все это время старательно не думая о возрасте Салли. В конце концов, он пообещал ей семестр свиданий. Клэр Рейес собиралась взыскать по словесной договоренности и, возможно, влюбиться по уши.

По пути в участок Клэр вспомнила разом все истории про прекрасных принцев, явившихся из ниоткуда на своих замечательных белых конях. Прикинула, поняла, что не помнит фамилию Салли, немного расстроилась. Задалась вопросом, не установить ли хоть какую-то версию чипа. Не пришлось бы тратить время на доставание фона из сумки и поиски вручную. Глупое семейное предание гласило: выйдешь замуж только за того, чья фамилия не вызовет отторжения. Не то чтобы у Клэр было много возможностей проверить его правдивость, но три больших романа в картинку вписывались. Мама и бабушка в голос твердили одно и то же, и Клэр привыкла жить с этим знанием. А еще с пониманием того, что мир совсем не такой, как дома. К своим двадцати восьми она и вправду смирилась с тем, что никогда не выйдет замуж, не станет матерью и далее по списку. Можно было согласиться на какой-нибудь так себе вариант или прошерстить родную общину на предмет разводов, но она была влюблена там, давно и неправдиво. Голубоглазый красавчик оказался гендерно-феминным, так что пришлось двигаться дальше.

На лондонских улицах было тихо и спокойно. Осень золотила деревья, которые старательно не сдавали позиции, ветер гулял в кронах, и за пределами университетского городка Клэр вновь показалось, что мир пуст. Оттенок пустоты, впрочем, был красив и тепл. Мимо проехал одинокий робот-уборщик, невразумительно что-то пропиликал насчет босых ног и выплюнул пару удобных кроссовок. Клэр даже остановилась на мгновение, посмотреть на размер, потом долго думала, с каких пор уборщики возят с собой запасную обувь, сколько у них пар, откуда угадал. Все это было довольно странно. Впрочем, мостовая намывалась до такого блеска, что Клэр не раздумывала. Босиком по нагретому камню идти было очень приятно.

Навстречу шла пожилая пара, и Клэр задалась вопросом, получится ли у них так когда-нибудь с Салли. Как социолог, она знала, какие сказки сейчас рассказывают девочкам на ночь, и все-таки была благодарна матери за то, что слышала сама. Система инкубаторов для поддержания уровня трудоспособного населения стала прекрасным выходом, да только последние доктрины«Саникорпа», кажется, предусматривали прямое переселение с завода в под, если набор генов оказывался среднестатистическим. Слухи, конечно, но Клэр не сомневалась в том, что «Саникорп» и всех рожденных запихнул бы в под по тому же признаку. Впрочем, пока что законы предусматривали равные права, и общество в очередной раз училось толерантности. В последней работе Клэр окрестила ее «толерантность.03» по аналогии с числом революций, и название вроде бы прижилось, она слышала его в новостях сразу от нескольких коллег, в том числе – искусственного происхождения. Впору было ожидать очередного переписывания словарей. Количество вырощенных людей перевалило за критическую отметку, в обществе, каком бы то ни было маленьком, назревал коллапс. В школах над ними смеялись, на работе предпочтение отдавалось таким, как Клэр. Царила обыкновенная ксенофобия, которую начинал сметать праведный гнев. Вот уже и «искусственное происхождение» стало проникать в речь. Скоро пойдут перегибы.

Клэр все-таки сверилась с фоном (ей очень хотелось найти Салли поскорее), свернула на широкую улицу с живыми манекенами в сияющих витринах и прибавила шаг. Надо было начинать тренироваться. Не мертвая, конечно, но физическая форма оставляла желать лучшего.

– Клэр Рейес, – мягко позвала ближайшая витрина. – У нас есть прекрасное платье нужного размера, учитывая ваши покупки в прошлом, я делаю вывод, что вы купите его с вероятностью в семь… – Клэр привычным движением смахнула таргетированную рекламу, проведя рукой два раза вниз, мол, не показывать сегодня или когда бы то ни было.

Мысли скакнули к Айзеку. Клэр давно собиралась на него обидеться. Фотографии в нетке свидетельствовали, что выглядит он просто отлично, днями торчит дома, много работает. Московское образование по-прежнему было в цене. В общем, никаких причин для беспокойства, но встретиться все-таки хотелось.

Участок светился в сумерках истошным голубым, на стекле полз сразу десяток новостных лент и объявлений. Скрыть бы не получилось, как ни маши руками: каждое сообщение несло приоритетный значок «Саникорпа», стилизованный разноцветный шар. Преступлений в мире с камерами, конечно, быть не могло, случались они по глупости и недомыслию, но вот всяческие инциденты… На передней двери мерцал портрет злостного хулигана, толкнувшего трех прохожих.

Клэр пожала плечами. В общинах все же случалось разное, но всем противозаконным там занимались обыкновенные люди в обыкновенной форме. Тут хулиган сменился на Салли. Судя по цветности, тот был настоящим преступником. Третье предупреждение, хоть бы сказал, глупое создание. Клэр взлетела по ступенькам, представилась бесчувственному оку наблюдения, наврала, что послана университетом (а что, имела право, студента должен был кто-то выручать). Око нехотя пискнуло и пустило ее внутрь.

Остальные проверки (их было шесть, включая осоловелых дам, наполовину погруженных в под-сон) Клэр проскочила легко. Размахивала удостоверением и кричала о своих исключительных правах. Добралась наконец-то до нужного зала и выдохнула с облегчением: какаду был весел и выговаривал полицейским. Клэр только в этот момент поняла, что у сердце сбоит прошивка, оно стучало адским набатом, отдавалось в ушах, висках, никак не желая противодействовать выбросам адреналина.

Какаду увидел ее, смешно и неловко махнул крылом, и чертов протез разошелся еще сильнее. Клэр сделала глубокий вдох, подавила панику: не та

настройка, убить протез не способен, – и задержала дыхание. Ей с детства были известны всякие приемчики, вроде этого, насытить кровь углекислым газом и унять свое несовершенное сердце. Генетическая аномалия, которую поколение за поколением довольно успешно нивелировали при помощи мода. Деда Клэр даже прозвали Железным Феликсом, потому что у него оказались спротезированы обе руки и правая нога (производственная травма), и она долго искала, откуда пошло такое странное прозвище. Разве железяка может быть счастливой?

Ее, впрочем, была. Клэр аккуратно постучала в стекло, потом приложила к нему удостоверение, и один из полицейских открыл дверь.

– Здравствуйте, меня зовут Клэр Рейес.

– И вместо сердца у нее – пламенный мотор, – брякнул Салли.

– Этот человек опять вас оскорбляет, – заключил усатый полицейский.

– Ты подумай, Джей, сколько денег они тратят на то, чтобы сделать пропуск, – протянул второй, не выпуская из рук удостоверение Клэр. – Это, наверное, синтетика настоящая!

Клэр не стала уточнять, что это была настоящая кожа. Университеты позволяли себе и не такое. А защитники прав животных дискуссию, в основном, вели из подов и помешать никому не могли.

– Господа, я преподаватель этого человека. Вся его вина в том, что он достаточно поздно выбрался из своей родной общины и не привык к общению.

– Доктор Рейес, – начал было усатый, но она и слова не дала ему вставить:

– Дослушайте до конца, все документы перед вами. Я проведу с ним курс по гендерно-нейтральной лингвистике. Передо мной нарушения нет, перед обществом оно сомнительно. Другой вопрос, что те, кто раньше сталкивался с этой проблемой, не приняли мер. По законам общины Салливан еще несовершеннолетний, поэтому я забираю его, причем немедленно.

– Точно, доктор дело говорит, – наконец отвлекся от удостоверения второй полицейский, – смотри, в этом его Хейвене совершеннолетие не как у всех, а доктор, похоже, дело знает, Чак, ну давай отпустим эту гендерную неразбериху, всем же лучше будет.

Усатый вздохнул, перевел взгляд с какаду (тот хохлился и смотрел в пол) на Клэр, нахмурился – и вот уже под стеклянному экрану бежали заветные слова и цифры.

– Большое спасибо, – сказала Клэр, протягивая руку какаду. – Мы, пожалуй, пойдем, я занесу на выходе рапорт о вашей похвальной работе.

Полицейские просияли, и Клэр порадовалась, что родители заставили вызубрить не только внутренний кодекс их общины, но и «Правила поведения во внешнем мире». Первым там шло милейшее утверждение, что любой объект или субъект враждебен или опасен, если не сказано иного, а вторым – что данного субъекта или объекта необходимо расположить себе. Клэр поежилась от неприятных воспоминаний (правила шокировали всю их разношерстную компанию), развернулась и пошла через анфиладу электронных дверей, распахивающихся перед ней заблаговременно. Какаду радостно потопал вслед. Уже на пороге их догнал усатый, отдал забытое удостоверение.

Выйдя из участка, Клэр вдруг поняла, что до сих пор босиком, а туфли так и цепляются каблуками за ремень сумочки. Без каблуков разница в росте казалась совсем удручающей. Впрочем, не собирался же он ее целовать прямо здесь! Иначе дела их обстояли совсем нехорошо, да и фамилия у Салливана была не то чтобы очень, Рэнд.

– Клэр, – позвал Салли, солнечно улыбаясь. – Клэр.

Она хотела откликнуться, но он согнулся, кажется, вдвое и все-таки ее поцеловал. Она ждала, когда взвоют сирены, и усатый примчится задерживать их как нарушителей какого-нибудь порядка. Ничего не случилось, и тогда она встала на цыпочки, обняла Салли рукой за шею и ответила на поцелуй. В этом не оказалось ничего постыдного или неправильного, обычный очень, очень сладкий поцелуй, и он наконец выпрямился, придерживая ее за талию, и она взмыла в воздух, а ради этого стоило ждать всех самолетов мира и те одинокие сорок минут до участка.

– Доброе утро, – поздоровалась Клэр.

Студенты дружно притихли. Впечатление, по всей видимости, она произвести успела.

Салли сидел на прежнем месте и, улыбаясь, смотрел в пол. У Клэр по этому поводу было очень много вопросов, мальчишка ведь еще и несовершеннолетний оказался, мало того, что из Хейвена. Поцелуй, ему, конечно, не повредил. Но эти планы! Встречаться он с ней собрался. А с ним хлопот не оберешься, заниматься, объяснять, что любой промах ведет к несоразмерным последствиям. Хорошо еще, что «Саникорп» лоялен к общинникам. Клэр потерзала пальцами планшет и поняла, что сегодня отклонится от плана.

– Друзья, кто может дать краткую характеристику по вопросу гендерной идентичности? Элла?

Клэр имела достаточно посредственную память на лица, но приучилась прятать недостатки. Вот и сейчас Элла, на самом деле, конечно, Эл, симпатичный гендерно-феминный парень, аж головой замотал от удивления. На деле-то Клэр запомнила его одного.

– Ну, гендерная идентичность… Или доктрина настоящего пола… – он замялся.

Клэр лишний раз порадовалась, что «Саникорп» не может влезть к ней в голову, ведь в ней творилось то, что у Салли было на языке. Она делила мир согласно биологии.

– Смелее.

– Я вот иллюстрация, – отозвался он.

На мгновение в аудитории воцарилась абсолютная тишина, а потом грохнуло. Смеялись, конечно, общинники, такие же, как сама Клэр или Салли. Для всех остальных революция состоялась давно, девушка не была парнем, да и слова давно отправились в утиль.

– Вы из общины Димитрово, я вижу? – поинтересовалась Клэр, быстро вызывая список учеников. – Сами не привыкли?

– Немного, – отозвался парень. – Только она «Дмитров» называется. Ну, дело в том, что биологический пол не соотносится впрямую с полом реальным, и каждый волен выбрать, что именно он за существо и не подвергаться э-э-э… остракизму за совершенный выбор. Это весьма упростило взаимоотношения между полами, вот, собственно, и я…

На этом моменте захохотали уже все. Клэр сделала глубокий вдох, чтобы к ним не присоединиться.

– Доктор Рейес? – подняла руку блондинка с первого ряда. – Можно вопрос?

– Давайте.

Клэр уселась на кафедру и выжидательно уставилась на нее.

– Вы, судя по всему, собираетесь посеять смуту в наших неокрепших сознаниях и копнуть под все принятые ныне доктрины? Разве это правильно? Я искусственного происхождения и понятия не имею, зачем нам ваш курс лекций. Доктрины и революции были придуманы не самыми глупыми людьми.

– Слушай, Джонни, замолк бы, – встрял Салли. – Ты будущий социолог, тебе думать надо, а не преклоняться перед авторитетами.

– Отличный вопрос. Давайте разберемся, действительно, зачем я приехала и почему мне «Саникорп» позволяет читать лекции по таким темам. Террористы прошлого могут мне позавидовать.

Джонни, явно собиравшаяся лезть в драку и доказывать не словом, а делом, что настоящий пол ничем не уступает биологическому, замерла на месте, а потом нехотя опустилась на скамью. Только тогда Клэр вздохнула: первая притирка успешно пройдена. Они с группой проскочили препятствие и сделали это просто, если не сказать играючи.

Студенты у Клэр появились в двадцать два, и это были очень, очень разные люди. Хотя «Саникорп» тасовал колоду, но все же в Московском центре жили одни, в Лондонском – другие, в Нью-Йоркском, ее родном, совсем третьи. Эти вот собирались думать и спорить, а не отсиживать родительские деньги и стипендии на месте.

После лекции Клэр спустилась вниз пешком, завернула за угол здания и увидела Салли.

– Эй, док, – сказал он стеснительно, – на этот раз не заблудились?

Клэр помотала головой, взяла его под руку и потянула подальше от обители знаний. Люди всегда будут людьми, и она предпочла бы обойтись без сплетен.

– Джонни, кажется, положил на тебя глаз. Почему у него гендерная идентичность такая?

Салли засмеялся, неловко высвободил руку и обнял Клэр за плечи:

– Этот Джонни – моя однокурсница. Вместе учились в Москве. Взбалмошное создание, когда-то дружили, потом ничего не вышло, потом вон получил аттестат и свидетельство о настоящем поле. Я у него спрашиваю, опечатка? Он мне – ничего ты не понимаешь.

Клэр улыбнулась:

– Не могу сказать, что разобралась в хитросплетениях ваших отношений, но с местоимениями у тебя сегодня явно лучше, чем вчера. Хвалю.

– Это все ваше общество, док. Кстати, куда мы идем? Я не шутил насчет семестра свиданий. После каждой лекции – оно. Мы же договорились?

Клэр задумчиво кивнула и тут же опомнилась:

– Салли, мы про отработки забыли, это во-первых. Во-вторых, я хотела бы поговорить о Хейвене.

Они как раз дошли до поворота к ее временному пристанищу. Салли замер на месте, с виноватым видом засунул руки в карманы и опустил плечи.

Разница в возрасте все-таки чувствовалась, это было смешно и здорово одновременно.

– Эй, – она провела пальцами по его щеке. – Эй, в чем дело, я просто хотела бы честности. Вот и все.

Салли смешно поджал губы, но не отстранился.

– Я… Клаудия, про Хейвен не принято рассказывать, о нем столько легенд, да ты сама знаешь, наверное. На деле, это вполне обыкновенная община богачей, сделавших преуспевающий город, понимаешь? Мы не в ссоре с «Саникорпом», просто закрываем глаза друг на друга… Ну и всегда начинаются эти расспросы, у нас ведь есть оружие, чтобы уничтожить весь «Саникорп» и еще полмира. По слухам, конечно. Извини, я больше не буду тебя обманывать.

Клэр медленно кивнула и подумала, что душу бы продала хотя бы за кусочек информации о Хейвене, но Салли ей, наверное, расскажет.

– Который час?

– Половина шестого, – отозвался он, пытаясь заглянуть ей в глаза.

– Хорошо, тогда в семь у нас сегодня свидание в корпусе гуманитарного знания, там мы с тобой полтора часа посвятим изучению теории настоящего гендера и…

– Клаудия! – возмутился Салли.

Клэр подняла брови и чуть наклонила голову:

– Я вас внимательно слушаю, Салливан.

– Но Клаудия, а…

– Никаких «а». Думаешь, полиция отпустила нас за красивые глаза? Я еще буду им отчеты писать. Так что пока у нас предусмотрены свидания исключительно научной направленности.

– Хорошо, – понурился Салли. – Извини, что я такой кривой, я вообще должен был в Хейвене остаться, но так вышло, закинули в мир, никак не могу привыкнуть, что мы тут гендерно-феминны или гендерно-маскулинны.

– Ничего, – бросила Клэр, поднялась на цыпочки и поцеловала его в щеку. – До встречи.

По пути домой, за эти жалкие сотню футов, она обернулась, наверное, раз пять, и каждый раз Салли махал ей рукой.

Она устала от беготни накануне, поэтому легла поспать. Фон разразился трелью ровно через час, и, более-менее бодрая, Клэр отправилась в корпус гуманитарного здания, стараясь не бежать уж совсем. Студенты бросали на нее излишне долгие взгляды, но она не волновалась. Она думала, как войдет в аудиторию, а длинный Салли будет сидеть на кафедре и болтать на ногами. Клэр все-таки влюбится окончательно, и плевать она хотела на возраст.

В аудитории никого не оказалось. Клэр подождала пять минут, потом схватилась за фон и подняла информацию по Салливану Рэнду. Набрала адрес, послушала тишину. Посидела еще немного. Махнула рукой и, чувствуя себя старой идиоткой, пошла обратно. Вечер с черными мыслями коротать не хотелось, поэтому она выбралась за пределы городка, добрела до сияющей улицы и зашла посмотреть на платье. Конечно, ее узнали и продавщицы, и сканеры, и голограммы, поэтому вниманием она была окружена мгновенно, тоска немного отступила, и идеальное общество потребления сделало свое дело: ушла она в неплохом настроении. Даже план какой-никакой нарисовался. Вытащить Айзека на встречу, а дальше – гори все синим пламенем.

На следующее утро городок гудел. Клэр раздраженно выбирала юбку с блузкой битые двадцать минут, а в итоге вылетела на улицу черт знает в чем. Вчерашняя покупка не подходила. Клэр была почти уверена, что у малолетних нахалов был спорт такой, снимать преподавателя, кто больше снимет, тому какой-нибудь приз. Может, даже Джонни участвует.

До корпуса Клэр летела вихрем, вбежала на второй этаж, шваркнула сумку на кафедру так, что вылетел планшет. Он упал на пол в тишине, и Клэр будто чем-то по затылку ударило. Она подняла взгляд. Ребята были тут, никуда не делись и не пропали. Сидели молча. Девчонки, несмотря на гендер, судорожно вытирали лица.

– Так, – сказала Клэр, пробегая глазами по рядам и не понимая, что происходит. – Так.

Что-то случилось.

– Элла, может, вы расскажете, что происходит? Я не в курсе.

Клэр никак не могла найти взглядом Салли, и это почему-то пугало, а не злило.

– Вы не слышали? – отозвался парень мрачно. – Не может быть.

По амфитеатру кубарем скатилась Джонни, уже не пытаясь скрыть слезы. Хлопнула дверью – и была такова.

– Салли ушел. Сегодня утром не могли до него достучаться, мы вместе ходим обычно… А он ушел в под. Глубокий, как его, ну доктор Рейес, вы знаете. Не позвонить, не написать толком. Там, где счастливые картинки. Мы не поверили, доктор, но мы ходили в ближайший центр проверить.

В аудитории явственно всхлипнуло еще несколько девчонок, и Клэр почему-то подумала, что никакую прошивку на сердце менять не надо, потому что протез, кажется, вырвали с корнем.ё

Клэр робко постучала в дверь. Ей не хотелось выбираться в город, ей вообще никуда не хотелось, но она послушно, как чертов робот, поехала сначала в клинику, чтобы посмотреть настройки сердца, а потом – за пределы мира, сюда.

Она все-таки надеялась, что ей откроют, и все окажется простым недоразумением. Игрой, в которой она ходит второй и проигрывает только потому, что слишком стара; куда ей, гоняться за двадцатилетками.

Врач, немолодой мужчина, синхронизировал показания, потом зачем-то погнал ее на полное обследование. Подобное тянется к подобному, и ей снова встретился ходячий анахронизм.

– Доктор Рейес, – сказал он спустя какое-то время, когда она сидела напротив него и судорожно думала, чем занять мысли, чтобы не сдаться, чтобы не разреветься самым позорным образом. – Я не знаю, чем вы озабочены. Эта модель лучшая на рынке, до сих пор. За последние годы ничего не поменялось. Я не понимаю, почему у вас не SH-23, даты расходятся, но это не мое дело. Вы абсолютно здоровы. У вас новейший протез.

Клэр кивнула и впервые не нашла в себе ни сил, ни желания отвечать на почти прямой вопрос. У родителей были связи, что еще тут скажешь. Новая модель вышла на рынок спустя год после операции. А вот про здоровье она бы поспорила. Клэр всегда чувствовала себя немного неполноценной, именно по факту того, что в груди бьется кусок металла. Чувствовало оно не так. И болело не вовремя.

Клэр стряхнула с себя замешательство и постучала еще раз. Задержала дыхание. Задалась вопросом, кому что пообещать, чтобы дверь ей открыл Салли. Если бы это был он, она бы упросила, уговорила остаться хотя бы на чуть-чуть. Он не был похож на тех, кто страдает под-аддикцией, не был похож на неопределившегося.

– Заходите.

Клэр подпрыгнула на месте и обернулась: полусонная девица-администратор зачем-то поднялась вслед за ней и теперь что-то жевала.

Клэр дернула ручку. Ее глазам предстало нестерпимое зрелище: залитая золотым, ярким, красивым цветом заходящего солнца белая комната. С абсолютно стереотипным белым гробом посредине.

Клэр закрыла за собой дверь и подошла к поду. Вдруг поняла, что держится за теплую белую стенку, отчаянно цепляется и скользит пальцами по белому пластику, сползает на пол, не может сделать вдох, хватает ртом ненужные, маленькие порции воздуха так, что в глазах темнеет.

В чувство ее привел жар, расползающийся по спине. Сзади находился враг, машина, которая сожрала стольких ее друзей, а теперь еще и Салли. Клэр пошевелилась: расслабляться нельзя. Под жил, вибрировал, едва слышно гудел.

Клэр поняла, что размазывает по лицу слезы, встала на ноги и побрела в ванную комнату. Она могла дойти на ощупь, без особых подсказок, у Райли была такая же квартира высшей комплектации, с отдельным душем и отдельной кухней. Им все-таки надо было продолжать жить, поэтому под изредка выгонял на кормежку и пробежку. Поговаривали, что старшие модели уже и этого не требуют.

Клэр открыла воду, поняла, что на стене нет зеркала, и умылась пригоршней, на внешний вид ей все-таки было наплевать. Царапнуло глубоко внутри, и она вспомнила, как пыталась поговорить с Полом, первой любовью, как ждала его, как он выбрался из пода, не вполне понимающий, где находится, как пошел в душ – и как она залила под кислотой. Ломка у него началась моментально, еще до того, как она попыталась обнять и поцеловать, до того, как начала твердить изученное, прочитанное, отрефлексированное, а потому – безнадежно глупое, про любовь, них и то, что она скучает. Принцип недолженствования в их эпоху работал, как часы, и люди с каждой новой итерацией рождения все крепче его усваивали. Впитывали с отсутствующим молоком матери.

Ждать Салли смысла не было, да и девица, кажется, упоминала о том, что он не желает контактов, только через виртуальность, как все нормальные люди.

И все-таки Клэр отказывалась понимать, как именно в под ушел Салли. Да, никто не придумал алгоритма, погружения оставались рандомными, но эта вовлеченность в мирские дела, эти заявления про семестр свиданий, этот смешной неуклюжий флирт, это все просто кричало о том, что именно Салли – не мог. Не должен был. Не так резко.

Клэр вышла из ванной, снова подошла к белому гробу – солнце медленно катилось к закату, и уже не слепило – и, по привычке, потрогала бок. Под не отозвался ничем. Решение Клэр приняла моментально, осознав, что всю оставшуюся жизнь придется коротать без взъерошенного голубоглазого Салли.

Она выбежала, захлопнула дверь, отсчитала каблуками немеренное количество белоснежных ступенек, оказалась перед девицей и резко выдохнула:

– Нужен выход, на час, нет, на два, лучше на два.

Девица глянула в ответ непонимающе. И Клэр, раздражившись совсем до крайности, объяснила сквозь зубы:

– У меня нет чипа.

Девица захлопала глазами, будто первый раз такое видела, но очнулась от вынужденного бодрствования и произнесла:

– Простите, у нас отсутствует оборудование для выхода.

Клэр стукнула кулаком по стойке и вылетела из центра. Вызвала по фону такси, добралась до домика в общежитии, бросила сумку и побежала в библиотеку. В библиотеке выходов с нейродатчиками было несколько, тут еще уважали тех, кто не желал портить мозги чипом.

Ничего ужасного не случилось, но Клэр все-таки трясло, ей не нравилась аугментированная реальность, дополненная всяческими вещами, которых не имелось в природе: прогнозом погоды, постоянно всплывающими уведомлениями от случайных знакомых: кому-то понравился мыслеобраз, а кто-то празднует два года отношений в поде. Легли, познакомились, имеют отношения.

Она прикоснулась к теплому терминалу, увидела все то, что не хотела, будто куда-то под основание черепа вогнали тонкий луч сияющего света, и мир оказался другим. Не таким, как прежде. Клэр подышала, моргая и мечтая ослепнуть, перестать понимать. Вспомнила, зачем все это делает, усилием мысли нашла контакт Салли Рэнда и позвонила ему.

Пока что под веками светилась улыбающаяся взъерошенная фотография, но и от нее было не слишком хорошо, физически и эмоционально. Звук из старых программ проходил раз, второй, третий, четвертый, пятый, шестой. Клэр остановилась, она замучилась считать. Разве только занят, болтает с кем-то.

Потом канал открылся, и она увидела его. Взъерошенного какаду, оцифрованного, но выглядящего идеально, так, как она хотела. Обычно обитатели подов ретушировали свою внешность, но не в этом случае. Клэр почувствовала, что не справляется, почти сползла на пол, чтобы спрятаться, потом вспомнила, что Салли никуда не денется, что мозг сам поместит его образ в нужное положение. Она с трудом дошла до массивного деревянного стола с рядом старинных ламп. Отодвинула тяжелый стул, упала на него почти мертвым телом, а когда подняла глаза – Салли сидел напротив. Очень реальный и очень встревоженный.

– Дай мне руку, – попросила она, повинуясь странному инстинкту, и изображение вдруг поменялось в лице, будто исказилось от боли.

Губы прошептали: «Клэр», – этот слог она бы не спутала ни с чем, но звук почему-то замедлился, не пришел к ней, не попал в мозг.

– Салли, дай мне руку, – снова попросила она, и совершенно живой, не мигающий, не голографический Салли потянулся пальцами к ней, а она выставила ладонь и поймала воздух.

В висках закололо, потому что сознание уже адаптировалась и думало, что Салли сидит напротив.

– Зачем ты ушел? – спросила она.

Салли пожал плечами и замотал головой. На линии были какие-то помехи, потому что до нее вообще не доходил звук. Может быть, терминал сломался?

И тут Салли пропал. Исчез на глазах, а вместо него появилась строгая красная надпись «Соединение прервано». Клэр выругалась. Набрала еще раз. И еще. И снова. Набирала и слушала пустоту. Сдернула с себя присоску и замолотила кулаками по столу. Она говорила с Джесси по такому же каналу, он показывал ей виртуальность, у них было общение. Деградировало оно только через несколько месяцев. У кого-то процесс растягивался на годы. Куда более приемлемый вариант, чем уничтожение самого механизма.

Клэр встала на ноги и подумала, что с нее достаточно. Слишком много боли, и слишком мало толка. Идея не успела оформиться. Сверху, под потолком, мелькнула чья-то тень, и Клэр вдруг остро осознала, что она находится одна в темной библиотеке ночью. Страх вдруг залился внутрь вместе со сквозняком.

Клэр бросилась на выход, схватилась за ручку, и в этот момент темнота ее догнала.

Темнота разговаривала чьими-то голосами и отдавалась болью в затылке. Клэр попробовала пошевелиться, и тогда темнота впилась ей в запястья и лодыжки, а потом протащила за собой и ударила чем-то.

Осознание приходило частями, зато липкая горечь схватила за горло сразу, прошипев на всю округу: «Салли». Клэр сделала вдох и решила сосредоточиться на насущных проблемах и перестать называть душный черный мешок «темнотой».

– Смотри-ка, красотка наша завалилась. Здорово ты ее приложил.

– А ты как собирался ее похищать?

Смысл слов не умещался в голове. После революции .03 и начала «Саникорпа» резко исчезла нужда в правонарушениях. Делинквенты были объявлены вымершим видом. Клэр со своими приятелями смеялась над этим, заливалась, как дурочка, еще месяц назад. А что, если Салли тоже попался? Клэр сглотнула и почувствовала, что по щекам вместе со слезами медленно ползет паника.

Темнота исчезла. На ее месте образовались странные геометрические фигуры, серый угол, горизонтальная плоскость, и в этом момент к Клэр вернулось мышление.

– Эх, красотка, почему ты им не угодила? – со вздохом поинтересовался кто-то, и в секундный момент полета, пока ее вздергивали обратно на старый шаткий стул, Клэр увидела все как есть.

Большое сумрачное помещение, она у стены. Помещение разделено на две комнаты. Все окрашено в серые тона и оттенки, откуда-то пробивается слабый холодный свет. Стол, много труб по стенам, абсолютная тишина. Мужчины в масках. Убивать не собираются? А что тогда? Запихнуть в под, как Салли?

– Приступим, – проговорил второй, и мир пошатнулся от звона в ушах и горячего удара.

С этим смириться было куда сложнее. И снова ее мозг лишь нарисовал картинку. Клэр ударили по лицу. А до этого, во мраке библиотеке, она получила по голове, и на затылке было тепло, больно и неприятно. Там запекалась кровь.

Клэр не заметила, что плачет в голос, не поднимая головы.

– Красавица, мы тебя не будем убивать, только поговорим, – сказал первый.

Клэр тряхнула головой, сердито, зло, неверяще, и в теле разом заболело все, включая не беспокоившие до того лодыжки и запястья, стянутые чем-то почти острым. В этот момент Клэр почти возненавидела свое умение собирать и сопоставлять информацию при любых обстоятельствах.

Она огляделась еще раз, не поднимая ресниц, чтобы не привлекать внимания, пытаясь раствориться в пространстве и времени. Бежать было некуда. Ее фон валялся на полу метрах в десяти, смятый и уничтоженный. Преступлений не было еще и потому, что чип в голове позволял мгновенно связаться с кем угодно. Только вот у Клэр его не было. Впрочем, камеры наблюдения появились в Лондоне еще в смутном начале двадцать первого века и охватили кольцом весь город. Значит – ее искали?

– Слушай, она совсем не реагирует. В шоке, кажется, – задумчиво произнес первый. – И как мы до нее собрались доносить информацию?

– Словами. Эй, Рейес, ты слышишь?

Клэр вздрогнула и сфокусировала взгляд на черной маске. Пожала плечами и не смогла удержать лица, когда запястье прорезал жгут, кожа все-таки сдалась, сделалась мокрой, противной и очень, очень болезненной.

Следом мир зазвенел снова. Клэр попыталась что-то сказать, но голос не слушался. Пришлось долго прокашливаться, глубоко дышать до легкости в голове, не терять сознание, получать отвратительные подбадривающие прикосновения от первого, только чтобы сказать:

– Слышу. – Страшный, громкий хрип. – Слышу, пожалуйста, не надо меня бить, если мы можем договориться, мы договоримся, прошу вас, только не надо…

– Я так и думал, пара пощечин – и дело в шляпе.

– Да, твои методы всем известны. Клаудия, послушайте нас. Не лезьте, пожалуйста, не в свою игру. Вы молодой ученый со своими взглядами на жизнь. Занимайтесь ими и дальше. Не играйте с огнем и забудьте про Салли Рэнда.

В этот момент Клэр будто песком в глаза плеснули и, хуже того, песком же засыпали глотку, так, что дышать стало невозможно, она почти подавилась своим железным сердцем и долго-долго пыталась унять все это несовершенное, разбушевавшееся тело. Помогла простая мысль: узнать, кто упрятал Салли в под и страшно, жутко отомстить.

– Опять в отключке. Эй, – замахнулся рукой второй.

В голове Клэр снова включился свет, и она заговорила быстро-быстро, давясь мелкими песчинками и металлическим привкусом во рту:

– Я все слышу, я все понимаю, я никуда не лезу, я расстроилась из-за студента, вы же не знаете моей истории с подами, я ненавижу их всей душой, я вообще не знаю, о чем вы говорите. Вообще.

Соглашаться с ними, врать по минимуму, отвлекаться на посторонние красивые концепты. Например, тот, что зудел внутри: привкус металлический, так и верно, сердце стальное, стальное сердце, сердце стальное.

– Наши заказчики не хотят, чтобы вы продолжали с ним связываться. Видите ли, Клаудия, – тот, первый, присел перед ней, – каждый имеет право на уход. Жизнь в вечном комфорте против жизни в нашем изменчивом мире. Знаете, не могу осудить. Еще наши клиенты не любят, когда их тревожат. Вам не стоит беспокоить Салли Рэнда и занимать свою хорошенькую головку слишком сложными материями. Мистер Рэнд имеет полное право на под, запомните это и не рискуйте понапрасну.

Клэр кивнула, пытаясь сделать вид, что не боится, что это всего лишь игра, а на самом деле – очень серьезный разговор, в котором нужно правильно реагировать. Ее резанул неприкрытый шовинизм терминов, но очень отдаленно и холодно, не оставив на кричащей от боли кожи ни следа. Гораздо больше Клэр волновали другие вещи. А еще ее тошнило.

– Скажите, пожалуйста, вслух.

– Да что ты с ней церемонишься? – Второй вдруг схватил ее за горло, и Клэр трепыхнулась, вытянулась в струнку, покорная движению и уходящему из нее кислороду.

– Перестань! – Ее отпустили, и она снова долго дышала, впервые в жизни жалея об отсутствии чипа в голове, стальной руки, синтетической кожи.

Именно ее семья была совместимой, на них много лет назад просыпались все эти деньги только потому, что их набор генов не отторгал различные железяки. А что сделала она? Ограничилась сердцем? Да полтела можно поменять и не быть в чьей-то власти.

Проблема заключалась в том, что до нынешней минуты Клэр и не боялась.

Зато сейчас познала все оттенки этого мерзкого, отвратительного чувства.

– Клаудия, вслух.

– Я не буду пытаться связаться с мистером Рэндом, он имеет право на личную жизнь, а у вас… – она чуть было не ляпнула «в Хейвене» и прикусил язык.

– Что у нас?

– У вас очень плохо с просьбами, – жалко и обиженно выплюнула она, и слезы в этот раз потекли совсем уж по своей воле. – Можно было сказать. Не…

– Простите, такова воля заказчика, – развел руками первый.

Она наконец вгляделась в них: два черных силуэта, затянутых в синтетику. Без прорезей на месте глаз, скорее всего, ткань позволяла и видеть, и дышать.

– И мой приятель перестарался, конечно. Мы отбываем, а вы будьте умничкой, сосчитайте до ста, медленно-медленно, а потом ползите к двери, это направо. Мы оставим вам нож.

Клэр снова кивнула, но вступило сразу везде, и она зажмурилась от боли.

– Ты хочешь сказать, мы ее не тронем? – спросил второй со странной интонацией, и Клэр вскинулась, пытаясь понять, что же такого нехорошего было в его фразе.

Но две черных силуэта уже шли по направлению к выходу, направо, и тот, что был относительным хорошим, кажется, тащил другого. Через несколько мгновений что-то звякнуло об пол, и Клэр напрягла глаза, пытаясь сообразить, закончены ли ее мучения, а потом со стоном, усталая, повалилась на пол и поползла, то отталкиваясь ногами, то переворачиваясь набок, то ложась на спину.

Дверь оказалась не так уж и далеко, а вот вспороть пластиковые стяжки небольшим ножиком было непросто. Клэр трясло, и она, вроде бы достаточно спокойная внутри, никак могла собраться и заставить пальцы слушаться. Сквозь набат в ушах пробилась одна четкая, безумная мысль: они не заставили ее сосчитать до ста, она не стала считать до ста, поэтому она может все, здесь и сейчас, далее везде – и нож, наконец, перестал скользить в руках. Запястью было очень больно, но давление прекратилось, как только она дернула лезвием.

Вылезая на улицу и ругаясь, на чем свет стоит, Клэр вдруг вспомнила про фон, но только рукой махнула: он был растоптан почти в крошево, этот факт ее сознание успело зафиксировать, пока она ползла к ножу, и отбросить как ненужный. Сейчас перед ней стояли модифицированные цели: добраться до поверхности, оглядеться и попробовать дойти до цивилизации.

Удалось ей это не сразу, а когда удалось, Клэр застонала и села прямо на асфальт. Вокруг нее громоздился отвратительный Ист-Энд.

2. Рука

В сервисном центре «Саникорпа» на нее уставились с неприкрытым удивлением. Клэр прошла это все миле на третьей бывшего делового центра Лондона. Ей наконец-то попался на глаза – о чудо! – работающий терминал экстренной связи, по которому она почему-то вызвала такси. Кровь на руке, в волосах, везде. Пришлось объясняться. Таксист не поверил ей ни на гран, но все-таки согласился везти, когда Клэр сбросила на его счет сотню единиц (это тоже было долго и мучительно, без единой связи с виртуальным миром).

И вот теперь «Саникорп» встречал ненавидящим взглядом, будто она не была частью привилегированных мира сего, будто так и оставалась – нищей из дешевого пода, зачем-то забредшей к ним в совершенно непотребном виде.

Она подошла к стойке регистрации, где дежурили самые настоящие люди, вышколенные, получившие образование, с исключительными параметрами внешности.

Разумеется, «Саникорп» продавал роскошь и мог себе позволить немного шика.

– Клаудия Клэр Рейес, – выпалила она, заваливаясь на стойку светло-голубого стекла, наверняка настоящего.

Внизу груди что-то неприятно хрустнуло, и на мгновение мир стал еще белее, чем весь этот вышколенный, лояльный филиал. Наверное, она не смогла сдержать стона, потому что высоченная девушка на мгновение выпала из своей равнодушной безликой маски и быстро прикоснулась к виртуальной клавиатуре.

– Вижу. С вами. Доктор Рейес, пожалуйста, поднимите руку для идентификации по отпечатку ладони.

Клэр послушалась, оставив залитую кровью руку на стойке. Девушка отличалась не только внешностью, но и, очевидно, умом, раз сообразила, что при Клэр не было персонализированного фона.

– Очень хорошо, доктор Рейес. Чем «Саникорп» может вам помочь?

Клэр думала над ответом не слишком долго. Конечно, очень хотелось видеть врача и чтобы ей залатали порезы, ушибы и то, что хрустнуло в груди, но все-таки приоритетным было не это.

– Мне нужен… механический сустав. И заменить кисть. Кисть правой руки, – выдала она на автомате.

– Очень хорошо, доктор Рейес, ожидайте, мы постараемся сделать все как можно быстрее.

Клэр даже сесть не успела, – под недоуменные взгляды нескольких клиентов – а ее уже вызвали. Сначала, как выяснилось, на медосмотр. Зачем это было делать, Клэр не поняла, ведь это их ген позволил всему миру иметь модификации без отторжений, но потом увидела старого друга семьи, профессора Зубарева.

Он вышел к ней навстречу из огромного кабинета, и ему хватило одного взгляда, чтобы начать ругаться на весь обслуживающий персонал.

В результате, Клэр оказалась в лечебном сканере, а ее левую руку промывали, обезболивали, накладывали швы. Наверное, с ней все-таки было что-то не так, потому что на мгновение свет погас, а очнулась она уже, когда больше ничего нигде не болело. Зубарев стоял у окна и разговаривал с коллегой, симпатичным мужчиной средних лет.

– Пришла в себя, моя птичка, – проговорил Зубарев, и Клэр села на больничной кушетке. – Мы с доктором Иланесом согласились на том, что капелька стимуляторов тебе не повредит. Полиция за дверью, будут приставать с вопросами.

Клэр помотала головой. Заговорил Иланес:

– В результате сканирования была обнаружена небольшая трещина в ребре, а также зафиксировано сотрясение мозга. Мы разобрались и с тем, и с другим.

Зубарев закивал, а Иланес смутился и, быстро распрощавшись, вышел.

– Игорь, я за кистью, а не за ликвидацией проблем, – выдавила Клэр.

Зубарев сел в удобное кресло и мотнул головой. Клэр некстати вспомнила, как наткнулась однажды на записи их бурной попойки с отцом, и впервые за очень долго время улыбнулась. Зубарев остался таким же, стоило только накинуть звание, ученую степень и, пожалуй, сорок лет.

– Клаудия, с тобой что-то случилось. В принципе, это нормальная реакция на проблему, поменять пальцы, потому что отбиваться такой рукой гораздо проще и эффективнее. Но у нас сидит штат психологов, полиция, опять же, понимающая. Малыш, ты просто пострадала, оказалась не в том месте и не в то время…

– Игорь! – Клэр бы вскочила на ноги, но решила не рисковать. – Я пришла не в больницу, не в полицейский участок. Я пришла к вам. Кстати, с каких пор ты в «Саникорпе»?

Зубарев эмоционально помотал головой.

– Вся в мать. Вся. Ну продался я на старости лет, хочется внука растить там же, где выросла ты, а не здесь.

Клэр ждала, с трудом сдерживая кипящую, клокочущую ярость, готовую вырваться из груди в любой момент. Ее мишенью все-таки был не пожилой врач.

– Ранняя склонность к уходу в под, сама понимаешь. Пришлось. А что случилось с тобой?

– Я сейчас буду говорить медленно и понятно. Мне нужна самая новая, – она понизила голос, действительно снижая темп речи, – самая современная кисть. Со всей начинкой, которую успело изобрести человечество на данный момент.

– Клаудия, я не…

– Игорь, сейчас. Прямо. Я клиент, я пришла, я готова, да черт, я идеально совместима.

– Клаудия! – Зубарев наконец-то повысил голос – резко и по нервам. – Замолчи сию секунду. Стресс компенсирован, значит, намерение самое что ни на есть серьезное. Я понял. Но у тебя нет ни единой склонности. Ни к подам, ни к модификациям. Записано в твоей карте, я умею читать. Ты просто не представляешь себе, что это такое. Ты привыкла к сердцу, потому что не чувствуешь разницы, но ты прожила двадцать восемь лет с живой рукой. Если мы начнем менять все прямо сейчас…

– Я адаптируюсь, – тихо сказала Клэр. – На вид будет рука как рука, а япривыкну. Мне нужно, Игорь. Ты не понима ешь, как мне нужно.

Ей и правда оказалось нужно. Зубарев покашлял и снова смерил ее пронзительным взглядом:

– Хорошо. Я не могу тебя отговаривать дальше, потому что «Саникорп» хочет денег. Мы произведем замену амбулаторно, в течение часа. Единственное – ты не чипована, а чип помогает использовать возможности на все сто процентов. Я не могу чиповать тебя прямо сейчас, хоть мы и нейтрализовали сотрясение…

– Игорь, – сказала Клэр, чувствуя близость победы. – Игорь, мне хватит периферического чипа – или как вы там это все называете. Мне хватит, честное слово. Давай сделаем операцию.

Зубарев молча пошел к двери.

За ней стояли сразу два полицейских. Видимо, не из робкого десятка: Клэр заметила унифицированную эмблему особо опасных преступлений. Они, он и она, рассматривали снимки Клэр, полученные с камер в холле и из такси.

– Нам нужно с вами поговорить, немедленно! – взволнованно произнесла блондинистая она и чуть было не выронила планшет.

Коридор озарился трехмерной траекторией пути Клэр через Лондон на такси.

– Простите, это мой коллега Макс, он всегда такой. А я Лиза, – представился второй, и Клэр на мгновение услышала, каким смехом разразился бы Салли.

Внизу груди снова заныло.

– Простите, – вежливо сказал Зубарев. – Мы идем на операцию, она не займет более часа.

Макс, гендерно-маскулинная девчонка, смешно захлопала ресницами и приоткрыла рот маленькой «о», призванной выразить полнейшую досаду.

– Сам приведу ее к вам, пока знакомьтесь с материалами, – произнес Зубарев. – Чтобы не сбежала. Она у нас де… дерганая немного, напуганная то есть.

Полицейские затрясли головами, Макс наконец выключила планшет, и Зубарев направился быстрым шагом мимо них. Клэр оставалось только поспевать.

Как многие профессионалы, на упрямство он реагировал собственным, будто обижался в ответ, что его не послушали, не вняли совету, и теперь неосознанно мстил. Клэр почти бежала.

– Игорь. – Она нагнала его с трудом. – Игорь, постой. И перестань уже сердиться. Я потеряюсь в ваших лабиринтах, будет скандал с полицией, кому это надо.

Зубарев чуть замедлил шаг. Опустил голову, улыбнулся по-стариковски.

– Я не хочу ставить модификации на тебя, Клэр. Ты одно из нормальных, прекрасных чудес, которые нам еще остались. Мне претит делать из тебя…

– Толерантность ноль четыре, – невесело отозвалась Клэр. – И она наступит раньше третьей. Просто я так придумала, что она четвертая. Твои слова будут преступлением. Все мы станем окончательно едины и окончательно универсальны.

– Ты поняла, о чем я.

– Игорь, конечно, я поняла. Это не страх смерти, я не начну то, что обычно начинают богатые.

Клэр с содроганием вспомнила пару вопиющих случаев замены всего сразу.

– Я не понимаю твоих причин, и меня пугает именно это, – признался Зубарев. – Но ты имей в виду, «Саникорп» хранит удаленный орган по желанию клиента. Если вдруг раздумаешь, я заморожу ее так сильно, что и через десять лет пришьем обратно.

Клэр кивнула и вошла вслед за ним в операционную, а потом старалась не думать, пока вокруг суетились, переодевали, дезинфицировали, чуть ли не умывали. Попросила общий наркоз, просто чтобы не видеть, как ее правую руку будут отпиливать.

Отключилась Клэр, когда Зубарев с Иланесом вставали за пульт, а очнулась ровно через мгновение. Против ожидания, рука работала, просто была немного непривычной, не такой. Кожа показалась Клэр более гладкой, а Иланес, фанат модификаций, уже разливался соловьем про новые возможности. Клэр пришлось его останавливать.

Из операционной ее повезли на тесты, потом – к смешным полицейским.

Клэр чувствовала себя как новенькая – за исключением того, что вместе с Салли вырвали не кусок сердца, а кусок ее самой. Она умерла, и за всем этим стоял «Саникорп».

В маленький студгородок Клэр вернулась, не помня ни даты, ни времени. Очень хотелось спать и не думать о том, что подрагивающий, чужой сустав – непоправимая ошибка. Рука и правда выглядела лучше.

Однако Салли был самой большой глупостью в жизни Клэр. Отношения вообще казались ей неподъемным грузом: вот только ты встретил человека, как он уже в ящике жизнеобеспечения смотрит утверждающие программы, разучивает пару мертвых языков, говорит, что у него все в порядке, а потом его захватывают игры, общение, и он стремительно деградирует.

Клэр винила всех, включая родителей, что так и не сумела вписаться и приноровиться к этой модной детали. Выросла она совсем на другом хлебе и на куда более высоких материях, а из отчего дома все-таки выгнали, чтобы выучилась и свет посмотрела. Конечно, деградировали и в общинах, и даже, наверное, в загадочном Хейвене, и родители просто хотели оградить ее от загнивания внутри замкнутого круга.

– Доктор Рейес, – противным металлическим голосом сказал кар. – Доктор Рейес, мы приехали, доктор Рейес, покиньте машину, доктор Рейес, доктор Рейес.

Клэр встряхнулась и вышла на залитую неярким солнечным светом улочку. Шатало довольно ощутимо, как после ночей пьянства в Нью-Йорке. На глаза тут же попалась вычерненная солнцем фигурка, едва бредущая, заплетающаяся, шатающаяся.

Клэр молниеносно бросилась вперед и успела-таки подхватить заваливающуюся набок девушку. Только спустя несколько долгих мгновений она узнала в ней Джонни, а Джонни, кажется, признала ее, вздрогнула и дернулась. Правая рука сжалась почти произвольно, и Джонни оставила всякие попытки бежать.

– А с вами что не так? – заплетающимся языком спросила она, и Клэр, тяжело вздохнув, решила, что проще будет довести ее до своего общежития и дать проспаться на первом этаже.

– День сегодня какой? – спросила она и легонько подтолкнула Джонни в спину.

Джонни пошла, на ходу выуживая фон из кармана брюк. Уронила, потому что задрожали пальцы, но Клэр и тут оказалась впереди планеты всей. Подхватила, а потом покрылась жгучим, отвратительным потом, тяжело задышала, испуганно, потом успокоила себя, сказала, по слогам почти, что у нее всегда была такая реакция, что чипа в голове нет, а периферический ни на что не влияет.

– Спасибо, – пьяно отозвалась Джонни. – Ух ты, какой маникюр.

Она налегла на Клэр почти со всей силой, и та почувствовала, насколько неудобно все же быть маленькой. Джонни, несмотря на астеничную худобу, весила значительно больше, чем хотелось бы. Проезжавший мимо робот-уборщик вдруг махнул совком в сторону Джонни и отчетливо прогудел:

– Мусор.

Клэр вздрогнула и пошла быстрее. Конечно, ее в очередной раз подвело воображение. Фон Джонни равнодушно сообщал, что Клэр находилась на ногах вот уже сутки подряд, а такого в ее размеренной жизни не было никогда. Да и выносливой она себя не считала.

До домика добрались с трудом. Клэр прижала мокрую ладонь к датчику, тот недовольно запиликал, и тогда Клэр выругалась. Она не ругалась так с тех самых пор, как проспорила самому симпатичному мальчику на курсе, но там слова пришлось подучить, а тут они лились пламенно и самозабвенно. Дикая смесь старого мата, новых жаргонизмов и вечной, сияющей классики трех не до конца умерших языков.

Она все-таки вытерла ладонь об одежду, датчик поверил отпечатку, и Джонни загремела бы через порог, если бы не стальная хватка правой руки. Зубарев велел не нагружать сустав и быть умницей, пока организм не признает конечность своей, но после разговора с полицейскими, после всего этого непрекращающегося кошмара Клэр было наплевать. Отвалится – пришьют новую.

– Ну вы и загибаете, доктор, – сказала Джонни восхищенно и отключилась еще до того, как Клэр успела доволочь ее до дивана.

Именно в этот момент Клэр поняла, что лекцию давать где-то через полтора часа и снова принялась ругаться, вяло и устало. Она свалилась на втором этаже, поставив будильник на фоне Джонни, чтобы провалиться в блаженную тьму хотя бы на час.

Тьмы во сне не было. К ней пришел Айзек и долго гладил по голове, уговаривая не выплакивать наружу сердце, а потом явился Салли, помахал ладонью и исчез за помехами. Резкая, противная, старая музыка показалась Клэр самой что ни на есть райской мелодией.

В реальность Клэр не могла вывалиться еще минут пять, глядя в потолок и сгибая механическую руку. Ей было очень страшно, потому что в жизнь пришли перемены, и их надо было признавать. Перемены пришли во второй раз, первый – когда два года назад погибли родители. Нелепейшая случайность, дурацкая авария, и «Саникорп» еще тогда посмел разразиться статьей о том, что старые машины – это опасно. А вот теперь Клэр продалась «Саникорпу» с потрохами, даже денег отвесила семейных. Будильник страдальчески включился во второй раз, и Клэр спохватилась, вскочила на ноги, метнулась к зеркалу.

Вести занятие в таком виде было не вариантом, но и накраситься она тоже не успевала. Клэр смыла остатки макияжа, похлопала себя по щекам и побежала в нужную аудиторию.

Там тревожно гудели студенты. Клэр храбро встала за кафедру, постучала по ней ладонью и произнесла:

– А сегодня мы поговорим про такие явления прошлого, как феминизм и бодипозитив.

Студенты неодобрительно зашуршали – формулировкам, а Клэр уже несла про право ходить без косметики, даже если выглядишь плохо (вот, посмотрите на меня), про право любить свое тело со всеми его выделениями (вот, от меня несет потом, это все специально задумано). Даже Джуд, самый симпатичный мальчик на курсе, глубоко подавшийся в психологию двадцать первого века, наверняка поразился бы ее изобретательности и качеству ее бессмысленной, неповторимой, фактологически верной чуши. Клэр больше не хотела его поражать, но эта лекция, судя по реакции аудитории, была обречена на то, чтобы остаться в анналах хотя бы Лондонского университета.

У Клэр так получалось всегда: самые крутые презентации и речи она давала после весьма трагических событий. Наверное, потому что ей нечего было терять и потому что она переставала следить не то что за словами – за всем.

– Простите, – сказал веснушчатый парень с первого ряда. – Вот вы сейчас говорите, что нужно забыть достижения этих двух течений и перестать любить себя? Перестать принимать себя такими, какие мы есть? Может, на настоящий пол забить тоже?

У Клэр немного гудела и кружилась голова. Положение надо было спасать. Она наговорила слишком субъективной правды. Половина этого понравилась бы ее и з д а т е л ю : м н о г о с к а н д а л ь н о г о , – н о т у т б ы л и д е т и , в ы р о с ш и е столерантностью.03 как с тем, что солнце встает на востоке.

– Ага! – сказала Клэр и показала двумя пальцами на парня. – Ага. Вот вы и попались, мой ми… в мой мир и в мои сети! Так я очень просто, придя в естественном виде, выявила тех, кто не отказался бы от лакированной и причесанной действительности, забыв о правах окружающих.

Спасбросок был откровенно плох, но аудитория распалилась настолько, что принялась ей аплодировать. Клэр раскланялась в разные стороны, покивала головой и очень осторожно вышла из-за кафедры.

– Вы не знаете, почему Салли ушел в под? – спросил кто-то, и ноги у нее все-таки подкосились.

– Мы пытались выяснять, – сказали с другого конца аудитории, и кто-то даже добавил тихо, но так, что оказалось слышно: – Мы любили его.

И Клэр вдруг поняла, что значит «выплакать сердце» – не абстрактная глупость. Она поняла еще одну вещь, совершенно безумную, дурацкую, глупую вещь, и схватилась уже незаменимой правой рукой за кафедру, просто чтобы не упасть.

– Кто-то любил его сильней других, – сказал Эл, и в глазах у Клэр все потемнело. – Это я про Джонни, простите. Он не явился сегодня, ну я и решила… Кстати, доктор, а что вы скажете насчет доктрины настоящего пола в таком ключе?

Клэр помотала головой, не в силах издать ни звука.

– Ну и о правах других заодно. Смотрите, нам плохо без Салли, но мы уважаем его право. А он… что же, он не уважает наших прав? Или вот Джонни. Он биологически феминен, но аттестат говорит другое. И влюблен он в Салли. И что тут поделать? Как разрешить противоречие?

– Во-первых, – произнесла Клэр, опираясь на кафедру и чувствуя, как кровь булькает где-то в недрах ее стального сердца. – Мы не будем обсуждать чувства одногруппников. Во-вторых, серьезную беседу по заданным вам вопросам мы проведем в будущий раз. Пока что я предлагаю разойтись, нам нужно иногда расставаться.

Домой Клэр брела медленно, от лавочки к холодной стенке, от стенки – к лужайке. Там она нашла терминал, оперлась и немедленно послала запрос на то, куда подевался из ее жизни Джуд Крайнов. Оказалось, что Джуд читал лекции и писал очередную докторскую в Москве, поэтому вызвать его на свое место и сказаться больной не представлялось возможным. Клэр поискала еще двух однокурсников. Недоступны. Один, почти такой же скандальный, как она сама, вообще был в Латинской Америке, куда нормальные люди не ездили. Видимо, перещеголял ее во всем. Не в Пекине – и то слава богу. Вторая сидела дома и нянчила ребенка. Вырваться из Лондона не получалось. Клэр постояла еще немного и тихо пошла к маленькому домику, скрытому рядом рододендронов.

Надо было упасть в кровать и проспать несколько жизней, но Клэр заволновалась, не найдя Джонни на первом этаже, потом заволновалась еще сильнее, а потом догадалась зайти в ванную.

Клэр знала, что феномен самоубийств остался далеко в прошлом, однако на улицу она бежала вот прямо сейчас, спустив из ванной комнаты часть накопившегося жара и слив воду. Бригада медиков была тут как тут: от момента, когда Клэр увидела много-много красного до секунды, когда в дом ворвался наряд, не прошло и нескольких минут.

Запястья Джонни были быстро залиты полимером, а сама она – эвакуирована в ближайший медблок. Клэр слонялась в маленькой прихожей, не зная, что предпринять и куда деть глаза, потому что душный кошмар, которым стала ее жизнь, все не думал сворачивать страницы и заканчиваться.

Наконец, из операционного блока появился Дуглас, и Клэр посмотрела на него вопросительно. Ее мутило, ей нужно было поспать, ей нужно было все-таки бежать из этого проклятого места, но она подняла брови и стала ждать ответа.

– Что с ней будет, – немного нахально сказал Дуглас. – Мы привычные, у нас нет-нет, да и случится что-нибудь в этом духе.

– Жива? – поинтересовалась Клэр, потому что сейчас была ее очередь разговаривать.

Дуглас оперся лопатками о стену, развел руками: только что ответил на ваш вопрос.

– И как теперь?

– Да никак. Придет в себя, пообщается с психологами… Доктор Рейес, а вы принципиально его зовете по биологическому полу?

То, что для других было простым и понятным, как дважды два, Клэр давалось запоминанием. Рядом с именем в ее голове оставался символ, мужчина, женщина. И в тяжелых, стрессовых ситуациях она почти всегда забывала, как правильно, и начинала ориентироваться по внешним признакам.

– Это была оговорка, простите.

Дуглас, сам непонятно какого пола, махнул на нее рукой:

– Да ну, будет вам. Хотел разрядить обстановку, сделал только хуже. Вы спасли Джонни, за это вам честь, хвала и поклон. Не встреться она вам, порезала бы вены у себя в общежитии, а там еще могли и не найти вовремя. За что и не люблю универы – никакой системы слежения.

Клэр слабо кивнула.

– Доктор Рейес, давайте я вас провожу и сделаю инъекцию. Прямо до завтрашнего утра и поспите, а то все-таки это большой стресс.

Клэр снова кивнула, а потом зачем-то спросила:

– Без снов?

– Вообще ничего не увидите. Будильник только ставьте погромче. И лучше – два. А насчет крови – не волнуйтесь, я уже послал туда уборщиков.

Часть пути до домика они проделали без приключений, но потом по дороге попался ректор, уже поставленный в курс дела, шутка ли, Джонни на носилках транспортировали через добрую половину кампуса.

– Клэр, как вы? – спросил он встревоженно. – Я надеюсь, сможете продолжать? Некому вас заменить, да и объяснить такую странную реакцию нашим студентам тоже некому. Клэр, вы нам нужны как никогда.

У Клэр потемнело в глазах, и она завалилась бы, если бы не ловкий Дуглас.

Ректор всплеснул руками и виновато посмотрел на Клэр. Клэр слабо улыбнулась в ответ, чувствуя себя немного получше и абсолютно, безвозвратно пьяной.

– Ректор Вильнёв, простите, но доктор Рейес нуждается в отдыхе, – строго сказал Дуглас. – Объяснения подождут до лучших времен, я предлагаю, нет, я настоятельно рекомендую два выходных.

– А официальное заявление? А полиция? – встрепенулся ректор, и Клэр почувствовала новый приступ дурноты.

– Я должен напомнить, что доктор Рейес – социолог, а не психолог, а поэтому вы должны справиться со всем сами.

С этими словами Дуглас повлек Клэр вперед.

До дома дошли в пьяном бреду и жарком мареве, поднялись на второй этаж. Дуглас положил запечатанную одноразовую инъекцию на прикроватный столик, попрощался и ушел.

Клэр полежала лицом в подушку, потом перевернулась на спину, кое-как, кряхтя и заваливаясь набок, дошла до ванной комнаты. Там было чисто, ни разлитой воды, ни багровых потеков на черно-белом кафеле, ничего. В углу притаился заснувший робот-уборщик, и Клэр подошла к нему. Так и есть, сели батарейки.

В применении к себе эта мысль оказалась еще более веселой, и Клэр дрожащими пальцами достала стандартный шнур и специального отделения и без затей воткнула его в розетку. На роботе должен был быть маленький коммуникационный терминал. Клэр долго его искала, а потом увидела квадратик два на два дюйма, вбила адрес.

Айзек не брал трубку. Клэр почти заскулила, и тогда он подключился, внезапно и вдруг:

– Малышка, ты чего?

Клэр заплакала и плакала, пока Айзек наконец не выпытал у нее все детали. Она перевернулась, оперлась спиной на ванну, притронулась пальцами к черному-белому изображению.

– Звонишь по уборщику, значит. Клэр, если честно, мне не нравится вся эта история, вот прямо целиком, от а до я не нравится. Но говорить мы с тобой будем, когда ты хотя бы немного придешь в себя. Сейчас не имеет смысла. Возьми робота и иди в спальню, быстро. Я побуду с тобой, пока не заснешь.

И Айзек был с ней, как в далеком детстве, когда она боялась грозы. Клэр поставила робота на столик, схватил инъекцию и вкатила в левую руку. Веки смежило почти сразу, но в голове тревожными молоточками билось понимание того, что спать нельзя, что сон сродни смерти, и тогда Айзек заговорил, стал рассказывать разные веселые вещи, герой чертов, и Клэр наконец-то, наконец-то утонула в его словах и зыбкой темноте.

Всплыла она ровно в том же моменте, только робота-уборщика уже не было, а часы показывали половину третьего ночи. Клэр потянулась, села и подумала, что не так уж плохо она и поспала: все-таки целых тринадцать с лишним часов.

Мир за окном был темен и молчалив, но все-таки слегка получше, чем до целебной инъекции. Да и Айзек помог – впрочем, как всегда. Клэр чувствовала упадок сил, однако, однако спать ей больше не хотелось. Хотелось информации. Она подумала про библиотеку, про пресс-конференции, про полицейских, еще не добравшихся в студгородок (интересно, что могло их задержать) и вздрогнула. Общественными терминалами ей пользоваться больше не хотелось, а фон… Клэр вдруг подумала, что планшет вполне может служить точкой доступа, если только фон Джонни по ошибке остался здесь.

Тот нашелся на первом этаже, и Клэр в очередной раз порадовалась тому, что может использовать его на общественных основаниях. Хоть что-то хорошее. Она быстро просмотрела таргетированные новости, впиваясь взглядом, выискивая сообщения о реках крови, зловещем Лондонском университете и еще чем-то подобном.

Статей не было. Возможно, подвел механизм? Она еще раз поискала новости по университету. Пусто. Тогда Клэр обругала последними словами ректора и подготовилась к тому, что на следующий день, вот уже через несколько часов, ей придется работать и с заявлениями в прессу, и со студентами, и со всем остальным.

Ей внезапно оказалось все равно. Клэр подумала, что обязательно запросит у ректора повышение гонорара.

На экране высветился улыбающийся кудрявый Айзек:

– Проснулась? Получше?

Клэр кивнула и не смогла сдержать улыбки в ответ.

– Вот и хорошо, а то как маленькая. Айзек, глоза, Айзек, я не могу спа-а-ать! – Он смешно потер кулаком лицо.

– Постыдился бы.

– Стыжусь. И все еще хочу сказать, что, знаешь, смахивает на звенья одной цепи. Я уж не знаю, что им всем от тебя нужно, но долбаное похищение? Клэр, это серьезно. О чем вы вообще таком с Салли успели поговорить, что его поспешно… Клэр, не бледней так. Клэр! Клэр!

Клэр очнулась на полу. Обморок, о котором предупреждал Зубарев. А она еще и успокоительными успела побаловаться.

Айзек на экране был смешной: он старательно свешивался вниз и, конечно, ничего не видел.

– Медиков вызвал? – поинтересовалась она.

Айзек выдохнул с облегчением:

– Да ты секунду назад свалилась, я не успел. Давай вызовем?

– Вот еще.

– Кей, кто тебя пригласил давать курс лекций? Был ли Салли изначально именно здесь, о чем вы с ним говорили?

Клэр помотала головой, попросила Айзека подождать и пошла в небольшую кладовку, гордость этого дома. Клаудия Клэр Рейес не пила ни капли. Но теперь, глядя на искусственную руку, она не была уверена в своих двух именах, доставшихся от матери и бабушки, не то что в алкоголе.

– Кей, – снова сказал Айзек. – Кей, ты не пьешь.

– И не курю, да, – отозвалась Клэр и налила себе в бокал красного вина.

Вино было терпкое и самую малость дерзкое. Пить их научил отец.

– Айзек, конечно, он был тут, когда меня в проекте не предполагалось.

Джонни – влюблена по уши.

– Проверь-ка, хуже не будет.

Клэр пощелкала списками учеников. Салли и правда перевелся из Московского университета, но семестр назад, когда о Клэр еще и слышно не было.

– Неубедительно, – заключила она, заливая в себя еще красного и вспоминая тот случай, после которого перестала пить.

Во всем по-прежнему был виноват Джуд.

– Говорили о чем?

– Слушай, зануда. Мне понравился активный студент, активный студент ушел в под без права переписки, влюбленная в него девочка порезала вены.

– Ага, только активные студенты не уходят в поды, у девочки маскулинный гендер, а тебя, Кей, похитили и били. За то, что ты пыталась с ним связаться. Не находишь это странным?

– Мы быстро сблизились. Специально для великих конспирологов – он из Хейвена.

Айзек подавился словами, а потом постучал себе по голове, но Клэр почувствовал, что это он стучит по ее каштаново-рыжей, выгоревшей в золото глупой башке.

Оставшуюся часть ночи Клэр провела за всяческими темными занятиями, ожидая, пока Айзек где-нибудь раздобудет безопасный канал связи, чтобы поговорить про Хейвен. Клэр как раз приканчивала вторую бутылку, когда планшет засветился темнотой неизвестного вызова. Говорить она, наверное, была не в состоянии, но Айзек строго-настрого запретил что-то искать самой, и она поверила ему, все-таки брат и все-таки программист.

Последний раз про Хейвен она слышала не так давно, на очередном консилиуме ученых. Еще несколько лет назад подобные встречи иногда собирали сотни коллег. Сейчас – если крупно повезет, человек двадцать. И вот один профан от социологии, Миллз, которого терпели только потому, что выгнать было нельзя, и так популяция схлопнулась и замерла на месте, так вот, этот самый Миллз долго и бурно рассуждал про Хейвен.

Они собрались после официальной части в банкетной зале старого «Ритца» в Вене, многие выпивали, смеялись, шутили, пара-тройка пыталась строить глазки другим. И Миллз подкатил к ним с Джудом, а Клэр и обрадовалась. Джуд был без пяти минут женат и очень, чертовски счастлив, много рассказывал о своей психологии и предлагал объединить силы для того, чтобы понять, в какой момент времени человечество вильнуло не туда и, вместо сложения саг о великих космонавтах (он был русский по происхождению), выращивало виртуальных свиней на виртуальных фермах. Клэр отшучивалась и отпиралась, все это означало только бесконечную неловкость, хотя работа могла быть интересной. Но у Джуда была жена и был грант, а у Клэр не осталось ничего. Она прекрасно видела, что он до сих пор пытается с ней соперничать, что видит в ней равную, такую же. Только вот Клэр давно сошла с дистанции. Она любила его – еще в прошлой жизни, а он не любил ее. И в кои-то веки Миллз спас вечер.

Обычно он занимался тем, что пил до состояния «выйти в нетку без связи», а потом пытался пристать к Клэр, суля то свадьбу, то еще что-нибудь безумное. Миллз был жалок, с нечеловеческим ростом чуть ли не в семь футов, с полным отсутствием мозгов и антинаучными исследованиями. Социологи всего мира ждали, когда он начнет искать Атлантиду. Ошиблись они только слегка.

– Привет, ребята, рад видеть, все такое, вы всегда были самой красивой парой на курсе, хоть и парой не были, ну да, я выпил лишнего, нормально, всякое бывает.

Джуд нахмурился, а Клэр подавила в себе желание немедленно послать Миллза подальше. В конце концов, он явился спасать ее душу.

– Я слышал ваши доклады, а мой, представляете, не утвердили.

Джуд раздраженно кивнул.

– Пришлось рассказывать всем известные вещи о поселениях, вроде тех, в которых выросли вы двое. А тут и так большая часть из них, только я, наверное, инкубаторский.

Клэр все-таки поперхнулась.

– А я, между прочим, почти нашел Хейвен.

Миллз улыбнулся и отпил из бокала.

Джуд собирался делать ноги, и Клэр это прекрасно понимала по мешанине жестов, направленных в ее сторону.

– Это очень интересно, Дэвид, – сказала Клэр спокойно. – Может быть, ты нам расскажешь?

Тогда Миллз просиял, даже бокал поставил на стол, а потом принялся вещать с таким видом, будто вот-вот сделает величайшее открытие в истории человечества. Полный бред, но Клэр того и надо было. Во время скучной работы по общинам Миллз случайно наткнулся на гендерно-феминный источник, который вдруг, совершенно непонятно почему, решил посвятить его в проблему Хейвена. У источника был свой источник, у которого, конечно, тоже имелся источник, и Миллз прекрасно понимал, что это все недостоверно, поэтому в итоге вышел на первоисточник, который напоролся на Хейвен среди бела дня.

Тот оказался путешественником. Очень нелюбимый «Саникорпом» типаж любознательного придурка, который ездит по старым городам и фотографирует что ни попадя. Ездит-ездит, а потом натыкается на табличку «Добро пожаловать в Хейвен».

Люди в Хейвене были странные. Не злые, нет, но какие-то другие, не такие, как везде. Школа и церковь показались ему еще страннее. А потом, совсем как в этих дурацких фильмах, Клаудия, помнишь, ты курсовую защищала, по старым фильмам, вот Джуд не помнит, а я помню, но я заговорился, извини, слишком много вина, так вот, он заметил, что в городе нет детей. Ни одного ему не встретилось, между тем, как в любой общине детишек – пруд пруди. Он даже в школу зашел, а там сплошные старшеклассники.

В этот момент Джуд наконец-то сбежал, беспрестанно извиняясь. Клэр послушала еще немного и ушла сама.

Теперь выходило так, что бредили они оба, но не Миллз.

Клэр нажала на экран, и перед ней появился затемненный Айзек. По коже пробежали мурашки. Будто в школе и творит что-то недозволенное. Вообще, подобного рода каналы были строжайше запрещены «Саникорпом». Но семье Рейес с рук могло сойти почти все. Да и не поймали их пока.

– Кей, ты как?

– Я в порядке. Канал точно защищенный?

Айзек обидчиво закусил губу.

– Ладно, ладно, только вот этого мне не надо, дорогой брат. Нам еще предстоит связаться друг с другом по нормальному каналу и сфабриковать умный разговор на тему того, что Хейвена не существует, а я зря прицепилась к Салли, и делинквенты были сумасшедшими.

Айзек растянул тонкие, отцовские, губы в подобии улыбки:

– Сделаем, они у нас еще попляшут и повоют. Так вот, повтори, что ты знаешь про Хейвен.

Клэр пожала плечами и оглянулась на массивный комод, закрывающий дверь в ее спальню:

– Переехать бы. Опасно. Не нравится. Я руку, кстати, сменила, ты только меня не убивай.

Айзек глянул недобро и молчал несколько секунд.

– Я тебя не виню. Столько всякой чуши стряслось, что я бы голову сменил. Только ты подумай, может, тебе это все не надо? Не нужен ни Хейвен, ни рука? Забудь, перестанем копать.

– Самоубийства, – неожиданно для самой себя ровным голосом заговорила Клэр. – Самоубийства иногда случаются, когда объект любви… Короче, Джонни его любила. – Она вдруг спохватилась. – Извини, я не тебе это должна была сказать.

Айзек снова помолчал.

– Вот же… вот же чушь, сестренка. Прости. Мне очень его жаль, правда. Давай к фактам тогда, а?

– Давай, – вздохнула Клэр и окончательно отставила вино, потерла глаза. – Я всегда думала, что Хейвен – это миф. Потом появился Миллз, который сказал, что знаком с человеком, видевшим Хейвен. Человек утверждал, будто там нет детей. Потом появился Салли, который сказал, что сам из Хейвена.

– Ага, – подхватил Айзек, явно глядя куда-то в планшет. – А еще Салли много трепался языком, у него было три нарушения, он загремел бы, если бы… Из очевидного – Хейвен хранит свою безопасность. По какой-то причине. Не спрашивай, не знаю.

– В таком случае у Салли должен был быть соглядатай. Как минимум.

– Погоди, как ты сказала, Миллз?

Клэр насторожилась:

– Ну да, а что?

Айзек посмотрел на нее:

– Не так давно попал в аварию. Отделался крупным испугом, сильными травмами, перестал работать над проблемой Хейвена, закрыл доступ к двум статьям на тему.

– Ты издеваешься, да? – поинтересовалась Клэр устало.

– И не думал. Про Хейвен очень мало информации, что в белом нете, что в черном. Легенды, страшилки. Из того, что можно сказать наверняка, не скатываясь в допущения: он расположен где-то в Европе, в нем совершенно точно есть школа, но нет детей. Это я вижу из подтертых логов.

– Бред какой-то, – схватилась за виски Клэр. – Ты извини меня, но действительно – бред.

– Он самый, – согласился Айзек. – Хочешь еще? Так вот. Ни один очевидец до твоей истории с Салли не мог похвастаться тем, что знает кого-то из Хейвена. Так что мог у него и быть соглядатай, раз выпустили аж до Лондона.

– Погоди, погоди. – Клэр потерла глаза. – Еще самоубийства случаются из чувства вины. Может, Джонни?

– Джонни Лафьер, – зачитал Айзек. – Родилась и училась в общине Лилля…

– Какой еще общине Лилля? Мне Салли говорил, они вместе учились, а потом она получила аттестат и оказалась мальчиком.

– А вот в такой общине, – хитро посмотрел на нее Айзек. – Их обоих выпихнули пораньше, и они окончили старшие классы в Школе искусств.

– Парижской?

– Клаудия, родная, а ты знаешь еще сто пять Школ искусств?

На этот раз долго молчала Клэр.

– Дорогой брат, возможно, я совсем рехнулась, но эти события действительно не связывает вообще ничего кроме Хейвена. Зато Хейвен идет в них красной нитью.

– А я про что. Судя по записям о переводе и твоем приглашении читать лекции, ты и Салли просто оказались не в то время слишком вместе. Так что, дорогая сестра, это Хейвен и его длинные руки. Вообще, все равно логично.

– Да ну, чушь, – потрясла головой Клэр. – Ладно, еще информация есть?

– Зеро.

– Тогда созваниваемся еще минут через двадцать, я пытаюсь рыдать и глушу вино, импровизируем трогательный диалог на тему того, какая я идиотка. А я постараюсь в ближайшее время поговорить с Джонни.

– Желательно там, где у стен нет ушей.

– Вроде бы общежитие подходит под твое описание.

– Так точно. А переезжать не надо, подумают, что ты слишком умная, – вдруг спохватился Айзек.

– Твоя логика блестяща. Меня похитили, это нормально, что я боюсь.

– Ну давай, свали в отель, бойся дальше.

Клэр мотнула головой, отключилась и стала методично вливать в себя бокал за бокалом.

Клэр выпрыгнула из долгого и тяжелого сна на самую поверхность и посмотрела на часы.

В дверь стучали, можно сказать – ломились. Клэр долго соображала, какого черта, потом пыталась встать, да так, чтобы эти назойливые, ужасные звуки прекратились.

– У меня сегодня выходной, – сообщила она солнечному свету, ворвавшемуся в дом.

По правде говоря, на отодвигание комода ушло столько времени, что она надеялась, дело ограничится только им.

Но на пороге стояла странная парочка, Макс и Лиза. У Лизы (Клэр даже после сна не могла представить себе, как называть этот некрупный квадратный шкафчик «Лизой») в руках дымился кофе, да и вообще выглядели они довольно старомодно и мило.

– А, доктор Рейес, – сказала Макс. – Мы уже испугались, не случилось ли с вами что.

– Спала, – отозвалась Клэр задумчиво. – А я испугалась, не случилось ли чего с вами.

– Мы работали, – сказал Лиза и потряс стаканчиком с кофе. – Может, впустите?

– Да-да, конечно, – спохватилась Клэр и отошла в сторону.

Полицейские вдвинулись внутрь, осмотрели первый этаж, потом попросили показать ванную. Клэр показала и ванную, где не осталось ни единого следа и где она уже, откровенно говоря, успела и помыться, и зубы почистить раза три.

– Вы знаете, доктор Рейес, мы решили, что все это связано одно с другим, – сказала Макс, выходя из ванной и пожимая плечами в ответ на вопросительный взгляд Лизы. – И в центре всего – вы.

Клэр уже успела взять немного еды из холодильника и теперь размышляла, на чем греть остатки лазаньи. Во фразе послышалась угроза. Если эти двое сделали неправильные выводы (а какие они могли сделать выводы, ведь она рассказала им от силы половину того, что знала сама), то тут можно и погореть.

Шкафчик-Лиза подпер плечами стенку:

– Вы оказались связующим звеном, и, если бы у вас не было алиби…

– То что? – улыбнулась Клэр. – Вменили бы мне уход мистера Рэнда в под, а еще – попытку убийства Джонни?

– Да ничего мы вам вменить не можем, это Лиза заговаривается, – досадливо перебила Макс и покосилась на кресло. – Мы нашли офис, в котором вас держали. И останки фона нашли. И вообще, мы все-все нашли. Чип от фона сильно пострадал, но мы сдали его своим. Скоро выйдем на след злоумышленников.

– Офис нашли, – то ли вопросительно, то ли утвердительно сказала Клэр.

Она была поражена. С самого начала принимала этих двоих за шутовскую парочку, и тут вдруг – такой поворот событий.

– Ну а почему мы здесь с запозданием в сутки? – поинтересовался шкафчик мрачно.

– Да я понятия не имею, – развела руками Клэр.

Ее мысли были заняты тем, что она только что деланно равнодушно назвала Салли мистером Рэндом, и это было… Это было ужасно. Ночью, говоря про самоубийство из-за любви, она имела в виду не только Джонни.

От этого простого осознания Клэр будто шарахнуло по голове, и все-все вывернуло наизнанку. На одно мгновение цвета ее мира инвертировались, перед ней стояла черно-серая Макс, в окно струился темный свет, синие подушки дивана вдруг стали нетерпимо красными, а подвел, в очередной раз, тот самый мод, с которым она жила с детства. Он глухо бился в груди и в ушах, и темные полицейские о чем-то говорили, а Клэр думала про взъерошенного мальчишку и то, что она умудрилась влюбиться с первого взгляда, давно отказавшись от концепта любви.

– Доктор Рейес? Клэр? – требовательно позвал шкафчик. – Вы не с нами?

«А против вас», – чуть было не ляпнула Клэр, но сумела промолчать. Только не хватало приплести разговоры с Айзеком и старенькие шуточки.

– Я с вами, – сказала она, как можно увереннее, хотя цвета до сих пор не вернулись в норму, и Клэр откровенно подумывала о том, не инсульт ли у нее.

Или, допустим, инфаркт. Как можно диагностировать инфаркт?

– Хорошо, – сказал шкафчик. – Также мы имеем алиби для того момента, когда… простите, странная фраза. В общем, Джонни Лафьер пыталась покончить с собой, судя по показания медиков, ровно в тот момент, когда вы читали лекцию тридцати студентам.

– Двадцати восьми, – поправила Макс и все-таки села в нестерпимо красное кресло. – Также мы посмотрели наружные камеры наблюдения. Джонни несколько раз появлялась в окнах после вашего ухода, а вы домой не возвращались.

– Слишком старомодно, – сказал вдруг шкафчик. – Дом слишком старомодный, нам не пришлось бы тратить столько времени, чтобы выяснить все.

Клэр нестерпимо захотелось закурить. Ей нужна была встряска, а полицейские затягивали ее в болото методичности.

– Понимаете, – сказала Макс. – Мы не сомневаемся, что вы жертва. Жертва похищения и насилия. Но мы никак не можем сложить фрагменты. Зачем вас было похищать? Чтобы вы от Салли Рэнда держались подальше?

– Так и было, – пожала плечами Клэр. – Видит бог, я не хотела ничего плохого, просто поговорить.

– Со студентом, которого вытащили из участка коллег.

Да чертов шкафчик!

– Было дело. Он из общины, непривычный, необученный мальчишка. Немного шлифовки…

– И он перестал бы всех оскорблять? – поинтересовался шкафчик задиристо.

Клэр, кажется, во второй раз за последние несколько дней почувствовала волну ярости, всколыхнувшуюся в груди и желание проломить затылком шкафчика стену. Шкафчик мог сколько угодно считать себя жеманной барышней, а его коллега, Макс идентифицироваться брутальным мужиком, но на деле они таковыми не становились. Толерантность .03 заткнула всех, кто считал иначе, и это, наверное, было не так уж плохо. Клэр, однако, силилась понять, почему в то же самое время речевые ошибки и употребление гендерно-окрашенных терминов, нет, не оскорблений, а просто терминов, стало приравниваться к правонарушению. Возможно, полиция заскучала? Или кто-то – Клэр не была уверена в персоналиях – запустил долгоиграющий план. Еще в начале двадцать первого века. Он просто не знал, куда этот план заведет и во что модифицируется. Это была хорошая тема для исследования, и она даже собиралась позвонить уже счастливо женатому Джуду, но тут, как назло образовался ректор Вильнёв.

– Он не оскорблял, – заметила Клэр. – Просто недообученный ребенок общины. А вам, Лиза, я хочу напомнить, что дискриминация в отношении происхождения действует так же, как и в отношении, например, того факта, чтоРэнд, – больно-то как! – называл гендерно-феминных особ девушками.

– Мы не про это, – спохватилась более прагматичная Макс. – Скажите: ведь если в центре вы, а похищают вас из-за Рэнда, то в центре оказывается он. Разве нет? Это, мягко говоря, нетипичное поведение, чтобы кто-то похищал кого-то из-за попытки выйти на связь.

– Мы звонили Салливану, – сделал губы уточкой шкафчик. – Звонили с нашими полномочиями. Не дозвонились.

Клэр подумала, что полномочия на этой планете остались только у «Саникорпа», а вслух сказала:

– Я сама ничего не понимаю. Зазорного в том, что я связалась с Рэндом, действительно нет.

– Разве только кто-то хочет заткнуть ему рот, – сказала Макс. – Нам известны случаи, еще в самом начале использования данной технологии, когда насильное помещение в под приравнивалось к убийству, потому что на слишком мощных настройках отдельных моделей…

Клэр аж передернуло.

– Все в порядке? – участливо поинтересовался шкафчик.

– Да у меня, как и у вас, наверное, есть свой под-список, – бросила Клэр.

Шкафчик нахмурился и тяжело кивнул.

– Так вот, доктор Рейес, мы заподозрили в случае Рэнда что-то похожее. Скажите, он ничего вам не говорил?

Клэр на мгновение задумалась: рассказать им про Хейвен? Или пусть думают сами?

– Вроде бы нет. Я и сама наши разговоры вспоминала и крутила в голове, уж поверьте.

– А вы заметили, что он из общины Хейвен? – таинственно спросила Макс.

Клэр кивнула.

– Рэнд вам что-нибудь рассказывал?

– Нет, просто упомянул, оправдываясь за неудачные термины.

Макс вдруг оживилась:

– Слушайте, у меня курсовая была по Хейвену.

Клэр с большим трудом удержала лицо.

– Так вот. Вдруг это что-то связанное с секретностью?

– Да я вообще не… не понимаю всей этой шумихи вокруг Хейвена. Он мне сказал, что обычная община, каких много, просто с людьми побогаче.

Макс торжествующе подняла вверх указательный палец:

– Вот. А он единственный вышел за пределы Хейвена.

Клэр мрачно подумала, что все их ночные изыскания с братцем, видимо, не стоили и ломаного гроша: полиция и без них справлялась отлично. Теперь еще полицию, наверное, надо было спасать то ли от самих себя, то ли от загадочных защитников Хейвена.

– Если честно, не понимаю, как это относится к делу.

– Мы тоже не вполне. Нужно допросить Джонни Лафьера, но к нему пока что не пускают, говорят, нагрузка на психику, – произнес шкафчик.

– Ничего, – жизнерадостно продолжила гнуть свою линию Макс. – Я собираюсь поговорить с Дэвидом Миллзом, он считался специалистом по этому вопросу, пока с ним не случилась авария…

– А из толковых идей у нас одна, – снова перебил шкафчик. – Ревность. Вы состояли в отношениях с Рэндом?

Клэр кашлянула.

– Смотря в каких. Мы были на дружеской встрече, когда его забрали в участок, потом он почти сразу ушел в под.

– Поцелуй? – настаивал шкафчик.

– За это теперь тоже сажают в тюрьму? – резко спросила Клэр.

– Вовсе нет. Мы вам верим. Просто Джонни что-то связывало с Салливаном, мы хотим отработать и эту версию.

– Вы видели Джонни? – устало поинтересовалась Клэр. – Она… он бы и меня бы насильно в под не запихнул.

– Зато у него есть богатые родители, – невозмутимо отозвался шкафчик.

Цвета не вернулись. Они были разными, иногда даже красивыми, но совершенно неправильными. Стоило показаться врачу? Зубарев вместе с коллегой не нашли ничего страшного, залатали голову, привели в порядок треснувшее ребро. От сотрясений мозга легкой степени тяжести никто еще не умирал, да и Клэр замучилась ходить по больницам.

Впрочем, сейчас она шла в местный госпиталь, поговорить с Джонни. Вытащить Джонни к себе. Расспросить про предательство и Хейвен. Так они придумали с Айзеком. Тот полагал, что Джонни расколется при легчайшем давлении. Клэр была склонна с ним согласиться, правда, в ее понимании женский мир, пускай и гендерно-маскулинный, был чуть посложнее, а поэтому загадывать не стоило.

Сворачивая налево и лениво фиксируя мысль о покупке фона, Клэр пошевелила правой рукой. За последние сутки она перестала ощущаться как чужеродной предмет. Да и с виду казалась своей. Клэр не успела прочитать инструкцию, но знала, что в чрезвычайных ситуациях этой самой рукой можно было сделать много чего интересного. Клэр долго отслеживала ход шальной мысли и наконец поняла, что совершила небольшое самоубийство. Они с Айзеком выросли в кардинально другой картине мира, в ней не было место ненужным модам, да и сердце… Клэр иногда плохо о нем думала, бесполезная, ненужная железка. Живые ткани бились бы по-другому, работали бы по-другому, и она вся, целиком, была бы другой. Может, не увлеклась бы Салли.

Двери больничного корпуса оказались гостеприимно распахнуты, и Клэр отвлеклась от откровенно бредовых мыслей. Не застав никого на стойке около входа, она поднялась на второй этаж и принялась по памяти тыкаться в разные двери, сворачивая туда и сюда. На сетчатке у нее были выжжены только автоматические носилки с телом Джонни, а вот дороги она не запомнила совсем.

Наконец, методом тыка, Клэр очутилась в нужном покое. Джонни, против удивления, не спала, а сидела и смотрела в открытый планшет.

– Привет, – сказала Клэр, притворяя дверь за собой. – Надеюсь, я не совершаю никакого преступления.

Джонни с запозданием в целую секунду дернулась, подняла взгляд.

– Доктор Рейес, – сказала она слабо. – Доктор Рейес, спасибо. Вы не представляете себе… Тут мои родители, они искали вас, хотят отблагодарить, и я тоже. Не знаю, что на меня нашло.

Клэр огляделась в поисках стула, не нашла его и пододвинула кресло поближе к койке. Села, сделала глубокий вдох. Мир вдруг пошел полосами, как при сломанном экране фона, и она напугалась совсем сильно.

– А что на тебя нашло? И, кстати, где все?

Джонни слабо улыбнулась:

– Обед. Дуглас умчался за фиш-энд-чипс по старому рецепту, родители, видимо, в поисках вас, а друзья… У меня никого, кроме Салли, тут и не было.

Остальные ждут объяснения, почему двадцатилетний человек может порезать себе вены.

Клэр мотнула головой и почувствовала нарастающий гнев. Допустим, они не знают. Но это обычное человеческое горе, почему не явиться и не постоять на пороге? Не все же инкубаторские, многие выросли с нормальными ценностями. Клэр быстро отсекла, что пользуется миллзовской терминологией и выругалась на себя. Потом еще раз – за то, что походя анализирует и оценивает ход своей мысли. Один из преподавателей сказал ей как-то, что это шизофрения, но она не поверила и махнула рукой. Мыслила Клэр остро и ясно.

– Мне жаль, Джонни, – сказала Клэр, вытягивая руку с фоном. – Я объясню им, да. Дурак Вильнёв уже просил меня дать лекцию на тему.

Джонни неожиданно хихикнула и посмотрела на Клэр тепло и дружески. Перевела взгляд на руку, ойкнула и забрала фон.

– Прости, мне пришлось сделать несколько звонков с него, я попала в пере… В общем, неважно. Но я звонила со своего аккаунта, разумеется.

– Да ну, бросьте, – отозвалась Джонни мягко.

Клэр слегка улыбнулась.

– Каким он был? – спросила Джонни немного надтреснуто, и Клэр склонила голову набок, посмотрела удивленно.

– Что ты имеешь в виду?

– Вы его видели гораздо больше в последние… в его последние дни. Каким он был? – повторила Джонни и вдруг занервничала, заерзала, сжала фон в тонких пальцах.

– Наверное, каким обычно? – отозвалась Клэр. – Он путался в родах, попал в неприятности, я его вытащила. Веселый был. Я не знаю, почему он ушел. – Клэр вдруг сообразила. – У него были планы, он был нормальный, смешной такой какаду.

– Какаду? – переспросила Джонни и вдруг разревелась, и Клэр все-таки схватила ее судорожно за руку стала гладить по пальцам.

– Я его так окрестила про себя. Я правда не знаю, почему. Я пыталась с ним связаться. У меня не получилось. Я знакома с причинами ухода в под.

Клэр прервалась, потому что Джонни поглотили слезы, но та вдруг замахала свободной рукой, закивала головой, принялась вытирать лицо.

– Я бы не сказала, что он к этому склонен. Конечно, с подами нельзя знать наверняка, но обычно уходящий строит другие планы. Он неконфликтен, он особо не весел, умиротворен. Джонни, я поэтому и пришла, но, вижу, тебе мне сказать нечего.

– Какаду, надо же, – сказала Джонни и снова стала утирать бегущие по щекам слезы.

Они посидели в тишине.

– Я тоже не подумал бы про под… А он… Ну, если он не мог быть мне парнем, он был мне братом, и поэтому я так напился безобразно, поэтому я весь… такой. Поэтому я с отчаяния пытался это сделать с собой. Я не хотел, доктор Рейес, мне никто не верит, что я не самоубийца, но я так испугался. Я так испугался, что следующие лет шестьдесят, а то и восемьдесят – они без него, что не вынес этой мысли, доктор, вы мне верите?

Клэр сама с трудом подавила слезы и кивнула. Джонни издала нечто вроде облегченного вздоха и перестала плакать.

– Я понимаю. У меня лучшая подруга так ушла в под, не сказав ни слова, а я думала, что мы замуж выйдем за друзей, дома будут рядом. Представляешь, какая глупая была? Навсегда – очень тяжелое слово.

Джонни закивала. Клэр не видела вины, но, с другой стороны, ее только пару курсов учили распознавать обман, и в такой эмоциональной обстановке она этого, пожалуй, сделать не могла.

– Расскажи мне, пожалуйста, почему вы не встречались?

– Да я не в его вкусе оказался, – подавленно сказала Джонни. – Потом аттестат этот дурацкий, ну так и остались, вроде вместе, вроде порознь. Он путешествовал много, им никто доволен не был.

– Путешествовал? – переспросила Клэр нервно.

– Да. В прямом смысле этого слова. Мотался с планшетом и голографом по заброшенным городам, восстанавливал их. Вот из Кёльна не так давно вернулся. А я не хотел по этим мертвым местам шляться. Так и получилось. Ждал его всегда очень.

– А «Саникорп»? – осторожно спросила Клэр.

– Ой, – скривилась Джонни. – Ненавижу. Эти идиоты и ко мне приставали, мол, чего это он ездит, нет ли у него странных идей или чего-то в этом духе.

– Ага, – быстро подхватила Клэр. – А Хейвен?

– А что Хейвен? – спросила Джонни, хлопая глазами. – Хейвен где-то в Италии, Салли обещал меня свозить, да вот так и не успел. Сказал, хорошая община, но совершенно обыкновенная.

– Ага, – повторила Клэр. – Значит, вот такой расклад. Джонни, ты поспи лучше. Я знаю, это все больно и оглушает, и мир уже не тот, но…

– Заключение, – быстро сказала Джонни и вдруг вроде бы очнулась от своей грустной спячки. – Как я могла забыть о заключении?

Клэр непонимающе на нее посмотрела.

– До вас тут полицейские были, очень смешные. Вы, наверное, случайно разминулись. Представляете, они мне сказали, что в особых случаях закон позволяет вырвать человека даже из глубокого погружения. И что они намерены этим законом воспользоваться. Я вот тут сидела читала, что говорить тем, кто добровольно ушел в под, можно ли склонить их обратно, к тому, чтобы вернуться. По слухам, маловероятно, но так и Салли вроде бы не очень добровольно ушел, правильно? Мне полицейские про вас не рассказали, потому что вы подозреваемая, и я подозреваемая, но они его вернут. Вы не представляете себе, Клэр.

Клэр сидела оглушенная и раздавленная. Еще мгновение назад перед глазами плыло, цвета казались неправильными и дурацкими, а тут вдруг на нее пахнуло свежестью, и пламенный мотор в груди заколотился, и жить захотелось, и свет из окна, дымчатый свет, стал сероватым и холодным, а не всех оттенков радуги.

– Вы его точно уговорите, – убежденно сказала Джонни. – Он так расцвел, когда вас увидел. Я безумно ревновал, но теперь думаю, и пускай. Потому что вы – уговорите. Я знаю. Даже если он добровольно, вы расскажете ему, зачем остаться тут.

Клэр задохнулась и сжала протезом край койки Джонни так сильно, что раздался вполне осязаемый треск.

– Эй, у вас все в порядке? – Это был, наверное, Дуглас, но Клэр не соображала вообще ничего.

Перед ней вдруг снова замаячил семестр свиданий, и золото на кирпиче студгородка, и она так обрадовалась и испугалась одновременно, что не знала, что сказать, как реагировать, как не скатиться в банальный и позорный обморок, в конце концов.

– Да, Дуг, все неплохо, – отозвался Джонни, глядя на Клэр встревоженно. – Доктор Рейес очень хорошая и, кажется, перенервничала. Видите, пришла ко мне.

– Вижу, вижу. Ну, Джонни, вам везет, такие визитеры.

Дальше Клэр не слышала, потому что мир расплылся расфокусированными пятнами.

Такого всеобъемлющего стыда Клэр не испытывала очень давно. К стыду примешивалось ошеломляющее счастье, и счастья было намного, в разы больше.

Ее привели в порядок, вкололи что-то, да и в себя она пришла почти мгновенно, за обморок это не считалось. Вот уже второй раз – не считалось. И все-таки ей было стыдно, особенно перед Джонни, потому что, наверное, та смогла понять причины. Впрочем, виду никто не подал; Дуглас хлопотал над Клэр, дал ей лекарство, отвел в отдельную палату, а Клэр только об одном и могла думать: сейчас вернется Салливан, может быть, через несколько дней, но все-таки сейчас и все-таки вернется, и ей даже не придется уговаривать его остаться.

– Клэр, – пощелкал пальцами перед ее лицом Дуглас. – Клэр, прием, вы меня сильно волнуете. Насколько я понял, чипа у вас нет. Только не говорите, что вы где-то глубоко в своих мыслях. За такое скоро будут предупреждение давать, а потом штраф выписывать.

Клэр сжала в кулак пальцы правой руки, так, чтобы ногти впились в кожу, и вдруг – это было как раскат грома где-то высоко в небе – совершенно не почувствовала боли. Она сжала еще раз, и тогда на помощь пришлось призвать левую. Клэр различала все, но по умолчанию функция боли была отключена. Врачи же рекомендовали эмулировать ее хотя бы на минимальных настройках.

– Я… – сказала она, когда ногти впились в кожу. – Я тут. Я полностью здесь, Дуглас. Никак не могу отойти от того, что жива.

– Так бывает, – спокойно и с улыбкой отозвался тут. – Случается. Обычное дело. Организм держится столько времени, сколько нужно держаться. А потом, в самой безопасной обстановке, дает сбой. Не волнуйтесь, доктор Рейес, у вас лабильная нервная система, ничего удивительного. Я еще удивлялся, как это вы так – и без обморока.

Клэр подняла глаза и поняла, что он шутит, во всяком случае, с последней фразой. Возможно даже – заигрывает, причем искренне и славно. Он вообще выглядел как очень стереотипный хороший парень, этот Дуглас, и Клэр тяжело вздохнула.

– Можно я вам как врач, да-да, не удивляйтесь, я вообще не медбрат, если что, просто молодо выгляжу, порекомендую не волноваться, хорошо спать и, возможно, обратиться к психологу. Если ваши механизмы потери не справляются сами. Такое бывает, и чаще, чем хотелось бы, так что расстраиваться по этому поводу тоже нет никакого смысла.

Клэр заторможенно кивнула, потом спохватилась и поблагодарила и наконец снялась с места, чтобы уйти. Взяла такси, выехала в город, купила фон. Набрала смешной парочке полицейских с тем, чтобы узнать, когда же они достанут Салли, не дозвонилась, махнула рукой, отправилась гулять по магазинам, будто пьяная, совершенно, абсолютно, до предела счастливая.

Мозги функционировали в фоновом режиме. Ровно настолько, чтобы не наделать глупостей и не звонить по открытому каналу Айзеку. Мало ли кого и как прослушивал неуловимый Хейвен.

Устав от покупок, чувствуя, как силы покидают тело, Клэр снова взяла такси, добралась до домика в студгородке, послала сообщение Айзеку и села готовиться к лекции, которую нужно было читать назавтра. Судя по вкладкам новостных сайтов, «Саникорп» принимал какой-то очередной дурацкий закон, а до происшествий на кампусе Лондонского университета никому и дела не было. Впрочем, несколько заметок все же промелькнуло.

Экран фона осветился черным, когда Клэр уже собиралась лечь спать.

– Привет, братишка, – сказала она, нажимая на виртуальную клавишу.

Айзек выглядел как обычно, слегка недовольный собой и окружающей действительностью.

– Привет, сис. Ты сияешь. Что-то случилось?

Клэр на секунду зависла.

– Ты даже себе не представляешь. Просто не имеешь ни малейшего понятия. Они собираются доставать Салли из пода, просто потому, что есть такой закон. При подозрении на попытку убийства…

– Погоди, погоди, – замахал руками Айзек, потер подбородок. – Что ты хочешь сказать? Возможно, твоего ненаглядного Салли спасут?

– Похоже на то.

– Клаудия, но ты в курсе, что черт знает какое количество вещей может пойти не так?

– В курсе.

– Клаудия, неправда. Я вижу. Ты ждешь этого события так, будто от него зависит завтрашний восход солнца. Клаудия, ты уже думаешь, что его достали.

Клэр пожала плечами:

– Разве это запрещается?

Айзек мотнул головой влево, сжал губы.

– Не запрещается. Мы сейчас, конечно, поссоримся, и кто-то будет извиняться, но я бы не стал на твоем месте надеяться. Сис, ты влюбилась, не дай этой влюбленности окончиться плохо во второй раз.

Клэр почувствовала нарастающее раздражение, но сдержалась. Эта черта, неумение радоваться за другого, была фирменной у Айзека, и они действительно ссорились из-за нее каждый раз, когда Айзек надумывал вдруг от чего-то ее предостерегать.

– Ты должна иметь это в виду, ждать этого, но не забывать про наш план. Про то, что следует поговорить с Джонни, потом разыскать этого твоего Миллза несчастного.

– Я поговорила с Джонни, и хватит уже портить мое настроение, в самом деле, Айзек. Она мне про Салли и рассказала.

– А еще что-нибудь она рассказала?

– Вполне. Я не могу быть уверенной на сто процентов, но она не похожа на лгунью. И не похоже, чтобы ее попытка самоубийства была из чувства вины. У нее впервые кто-то ушел в под. Лучший друг, по совместительству – любовь.

– Допустим, – нетерпеливо согласился Айзек.

Судя по виду, он все еще хотел читать нотации про то, как глупо иметь надежду.

– И она упоминала Хейвен. Та же история, Салли ее даже свозить туда обещал. Она говорит, где-то на территории Италии находится. А, еще. Почти забыла. Салли был путешественником. Недавно вернулся из Кёльна. Представляешь?

Айзек нахмурился:

– Еще лучше. Парень из Хейвена, путешественник, его запихнули в под, чтобы он не разгласил ненароком какую-то информацию. Клаудия, за этим все-таки стоит «Саникорп». И если так, то ты сама понимаешь, как именно они позволят достать Салли из пода.

– Айзек, ну что ты несешь? Зачем ты делаешь из них монстров?

– Клаудия, очнись, они есть монстры, причем древние, как сам Ктулху. Это…

– Лавкрафт, не надо меня тут историей литературы шпынять, умник.

– Кей, – резко сказал Айзек. – Мы сейчас ведь поссоримся. Вот прямо не пройдет и пары минут, как ты начнешь швырять фон, а я – чувствовать себя идиотом. Давай попробуем разорвать этот паттерн. Давай рискнем остаться в мире. Я выражаю тебе свое мнение только потому, что я тебя люблю безумно, ты моя сестра. И я за тебя волнуюсь – еще более безумно. Давай согласимся, что ты вдруг попала в не самую хорошую историю. И что мы с тобой пытаемся в ней разобраться. Да, я дурак, не умею по-другому о тебе заботиться. Но я забочусь, а не пытаюсь сделать тебе больно.

Клэр знала, что сейчас сделает больно ему, но остановить себя почему-то не сочла нужным:

– А почему ты тогда никак ко мне не можешь приехать? Два года уже, Айзек, и все никак.

У Айзека дрогнула нижняя губа, то ли от возмущения, то ли как в детстве – от надвигающихся слез.

– А ты, Кей, почему никак не можешь ко мне приехать? Это ты никак не смиришься с моим выбором, а не…

– Да какой это к черту выбор, Айзек! – взбеленилась Клэр. – Это отсутствие выбора, это трусость, а не покаяние.

Айзек смотрел на нее, как на какую-то диковинную зверушку, добрых три секунды, а потом отключился, и Клэр стукнула кулаком по столу. Потом медленно включила планшет, пробежалась по плану лекции. Посмотрела фотографии вечно споривших родителей.

Спохватилась – и развернула инструкции по настройке руки. Их было такое множество, что Клэр даже не знала, с какой начать. Подкрутила чувствительность, силу, долго тренировалась, чтобы наладить связь с периферийным чипом – вроде бы получалось. Она откровенно не знала, как люди не боятся того, что искусственная рука сожмет сильнее, чем нужно, ударит, а не погладит, но инструкция была многословна и объясняла каждый из этих случаев в отдельности.

Ради эксперимента Клэр взяла стакан. Стекло брызнуло во все стороны, и это ее почему-то обрадовало, а не разочаровало или напугало. Теперь она сможет дать отпор любому обидчику, включая самого сильного.

Клэр поиграла механическими суставами, затянутыми в самое дорогое подобие человеческой кожи, что только было представлено на рынке. Она наконец-то почувствовала контроль над каждым маленьким винтиком, пришла в оголтелый восторг, погладила саму себя по пальцам.

Завтрашний день обещал стать лучше, потому что в нем почти все было хорошо. Клэр посмотрела на фон, но ни Лиза, ни Макс и не думали перезванивать. Вполне возможно, где-то в Лондоне стряслось что-то не самое приятное. А если эти двое и правда такие толковые, то кого еще посылать на расследование.

Клэр почувствовала, что глаза совсем слипаются, и совестливо набрала номер Айзека, по обычному каналу. Айзек не отвечал. Клэр набрала еще раз и еще, а потом виртуально повесила сообщение: «Нам не надо было ссориться, ты был прав. Ты обычно оказываешься прав. Извини меня. Я люблю, уважаю и принимаю тебя. И буду принимать, пока не замерзнет ад».

Подождала еще минут пять. Но Айзек, наверное, уже лег. В их отношениях расхожая фраза про не идти спать в состоянии ссоры не работала никогда. Наутро все выглядело яснее и проще, кошмары вечера смывались ночным сном, а дальше все можно было начинать сначала.

Клэр вообще не помнила, чтобы шла мириться сама, да еще с такими скоростями. С другой стороны, Айзек проснется и сразу успокоится.

Клэр поставила будильник, разделась и пошла в душ.

Аудитория была порядком пристыжена и сидела с открытыми ртами. Клэр заканчивала толковую, как ей самой казалось, лекцию про самоубийства, социальный феномен, практически прекративший существование в конце двадцать первого века.

– Именно поэтому, потому что мы все еще люди, вам стоит проведать Джонни. Из-под палки идти не надо, конечно.

Клэр кивнула головой в знак окончания лекции, собрала планшет, фон и вышла из-за кафедры. С самого утра ей не давал покоя так и не перезвонивший Айзек, и Клэр подумала, что надо бы съездить к нему, увидеть впервые за два года. Он обретался в небольшой общине на территории Москвы, и путь предстояло проделать солидный, особенно учитывая перебои с самолетами. Времени у нее пока что не было, но помириться с братом хотелось.

На выходе из учебного корпуса Клэр уже ждали. Сердце радостно екнуло: это были Макс и Лиза.

– Доктор Рейес, пойдемте с нами, – попросила Макс. – Мы собираемся вытащить Салливана из глубокого сна, поэтому нужен кто-то из знакомых. Говорят, при таком раскладе шок менее ярок.

– А Джонни? – спросила Клэр, не зная, как переварить столько счастья, свалившегося на ее голову.

– Она еще недостаточно крепка. Врач запретил, – поджал губы шкафчик.

– Хорошо, я с удовольствием поприсутствую. Вижу, вы пришли к определенным выводам?

– Мы пришли только к тому, что дело тут явно нечистое, – сказала Макс. – В версиях пока что расходимся. Раньше с таким не сталкивались.

Клэр плохо запомнила дорогу до центра, как они поднимались по лестнице, сопровождаемые беспрестанно ойкающей девицей с жвачкой. Они добрались до нужной комнаты, и Клэр все никак не могла поверить, что сейчас они вскроют крышку, а там будет Салли, и его сначала нельзя будет добудиться, а потом он очнется и посмотрит на нее сонно и ярко.

В результате Клэр чуть счастливо не упала с лестницы, но успела схватиться правой рукой за перила.

Под стоял посреди комнаты точно такой же мрачный и неприступный, только сейчас он был окрашен серыми холодными лучами, едва пробивавшимися из-за облаков. Клэр замерла у стены.

Макс и Лиза деловито прошли к поду, взяли у девицы ключ (комбинацию механического воздействия и цифрового пароля), ввели, подергали за крышку. Та не поддалась. Шкафчик нахмурился и достал из рюкзака специальный инструмент, приспособленный для вскрытия подов. Техника была дорогая, наверняка досталась им где-то в центральном управлении.

Лиза нажал на кнопку, вставил тонкий, плоский прут в едва заметный зазор – и с легкостью разъединил под надвое. Клэр вздрогнула.

Макс кивнула и одним движением откинула крышку, подтянулась на краю, повисла, заглянула внутрь.

– Не понял, – сказала она, и Клэр в ту же секунду почувствовала длинноту, неизбежность.

До нее дошла очень простая мысль. Она сделала больно Айзеку, потому что с самого начала знала, что он прав. Она знала, что лишилась Салли навсегда, с того самого момента, как сидела тут у пода, и все эти бесплодные попытки только укрепляли в ней эту уверенность. И она ударила Айзека побольнее. Только Айзека нельзя было бить. Он и так несчастен и одинок. А Клэр ударила.

Она смотрела, как в под залезает шкафчик, как кувыряется туда по случайности Макс, и понимала сразу все и сразу очень четко: сейчас она думала про Айзека, чтобы не думать о том, что больше никогда не увидит Салли. Это был психологический механизм защиты, так ей когда-то объяснил психотерапевт.

– Нету, – пробасил шкафчик растерянно. – Куда он мог деться?

Девица с жвачкой сонно хлопала глазами, пока шкафчик и Макс не втащили ее за руки посмотреть на пустой под.

– Ничего не знаю, – сказала она. – Я ничего не знаю, он должен быть тут, под – собственность Салливана Рэнда из Хейвена, он покупал, я следила за тем, как он ложился внутрь. Посмотрите камеры наблюдения, он не уходил никуда, я бы знала, все автоматизировано, «Саникорп»…

– Но тут пусто! – теряя самообладание, заорала Макс.

Клэр вдруг подумала, что Максу, как и всем в этом мире, доводилось терять близких и что ей очень хотелось вернуть хоть кого-то.

– Подсадить вас? – спросил шкафчик растерянно.

Клэр пожала плечами. Ей было все равно, но он подвел ее к краю, сказал, что не имеет в виду ничего плохого, и поднял на руки. В поде оказалось пусто. Смятая постель, следы кед Макс, сама Макс, маленькая и незначительная на фоне искусственного чудовища.

– Это очень странно, – сказала Клэр. – Опустите меня, ну же, Лиза, вам тяжело.

Шкафчик вдруг расплылся в улыбке, которую тут же спрятал, но аккуратно поставил Клэр на пол.

– Вы просмотрите записи и расскажете мне, что случилось, правда же? – спросила она.

Шкафчик закивал, а Клэр пошла по лестнице вниз, отматывая каждым шагом по две ступени. Так было неудобно и опасно, но она все-таки шла, потому что до конца дня ей нужно было сделать очень много вещей. В двадцать один сорок пять из Хитроу улетал единственный на ближайшие дни рейс в Москву.

…Клаудия поссорилась с Айзеком накануне дня рождения мамы. Они все должны были собраться в общине, родители давно никуда не вылетали. У Клаудии не было никаких дел на ближайшие пару месяцев, готовилась к выходу ее книга, она задержалась в Москве, чтобы пересечься с парой университетских друзей, по странной случайности не ушедших в под, а дальше – рейс до Нью-Йорка, десять часов благословенного первого класса, завистливые взгляды пары соседей и встреча с Айзеком в аэропорту.

Как назло, история Айзека с его новым гендерно-феминным другом вышла из берегов. Они с Клаудией поругались накануне дня рождения мамы, накануне забронированного ресторана, накануне рейса. Не на жизнь, а на смерть. Айзек настаивал, что Ленни рассматривает его как лучшего друга, а Клаудия случайно увидела их фотографии на странице этого самого Ленни и напряглась. Она умела напрягаться по поводу и без, но тут повод явно был. Клаудия училась читать по лицам, а тут и этого не требовалось. Ленни имел виды на Айзека. В большом мире это считалось вполне нормальным. Айзек рассказывал о нем с бешеным восторгом, свойственным новой дружбе, а Клаудия (тогда еще доктор Клаудия К. Рейес) морщила нос. В итоге выложила ему все, что думала. Грянул гром, случилась ссора. Обычная бурная ссора. Клаудия уперлась рогом, сказала, что хочет, как лучше, Айзек заявил, что не верит ни единому слову, хотя он проникся, она знала, что он уважает ее мнение. И вот ей уже звонят родители, и вопрос ставится ребром, и извиняться должна она. Она ссорится и с родителями и сдает билет.