Истории «Райского уголка»

…Как мало времени нам отпущено Богом, чтобы разобраться в своей жизни. Иногда можно просто не успеть научиться жить правильно.

1. «Райский уголок» и его обитатели

Посреди соснового бора, всего в получасе езды от Москвы, на берегу озера располагается удивительное и живописное место. Оно полностью оправдывает свое официальное громкое название «Райский уголок». Эта огромная закрытая территория, утопающая в зелени, при первом взгляде поражает своей величественностью, стильной архитектурой и великолепным ландшафтным дизайном. В центральной части лесного комплекса под лучами солнца возвышается главное двухэтажное здание с фасадом светлого цвета, с арочными окнами и колоннами, обрамленными золотыми вензелями. Давным-давно, еще в конце восемнадцатого века, здесь было имение известного в те времена графа N. Чудом сохранившуюся до наших дней усадьбу отреставрировали. Внутренние помещения осовременили, облагородили парковую зону, но при этом во всем сохранили традиционный классический стиль.

Напротив главного здания своим видом завораживает круглый фонтан с двумя чашами в центре. Кристально чистые струи воды игриво стекают из одной чаши в другую, утопая у основания фонтана и освежая воздух вокруг. Под этот умиротворяющий танец и пение воды, любуясь струйками и брызгами, можно просидеть на лавочках не один час. По всему периметру парка разбиты по-разному оформленные тематические сады, уютные беседки и цветники. Ухоженная территория, зеленые лужайки, свежесть чистого загородного воздуха с легким неповторимым ароматом хвои манят к прогулкам.

Но об этом рае на земле мало кто знает. Только избранные. Это тихое, солнечное, уютное местечко словно спрятано меж высоких елей и сосен от посторонних глаз. Но и среди знающих адрес этой красоты посетить ее и полюбоваться ею толпы желающих не наблюдается. Так, один-два и обчелся. Кому охота и интересно смотреть, как люди готовятся к переходу на тот свет. Пускай даже и в элитном хосписе для пожилых и безнадежно больных стариков.

Конечно, по миру ходит мнение, что все хосписы – это дома смерти, в которых неизлечимо больные люди доживают свои последние дни. Но это не совсем так. В «Райский уголок» поступают и больные, которые проходят курс реабилитации, а потом возвращаются домой. Иногда кто-то снова попадает сюда, если возобновляются боли или ухудшается самочувствие. Не всегда тяжелобольным дома обеспечивается надлежащий полноценный круглосуточный уход и лечение. А в «Райском уголке» на высшем уровне предоставляется все необходимое лечение. Но все-таки чаще сюда приезжают умирать те, чьи шансы на излечение ничтожно малы или просто уже подходит конец их существования.

Здесь не принято называть жителей хосписа пациентами. Они временные гости этого прекрасного уголка, для многих из них – последнего земного пристанища в их жизни. Что в этом мире мы все временные гости и у всего есть конец, не дает забывать и местное кладбище, которое стоит особняком в самой гуще леса, в темной его части.

Гостей здесь всегда немного. Круговорот ожидаемых уходов и приходов задает определенный баланс, при котором число жителей «Райского уголка» никогда не превышает тридцати. Суточное проживание, медицинское обслуживание, пятиразовое питание, уход стоят ого-го. Хоспис был создан для определенного узкого круга людей, одним словом для элиты, которая могла позволить себе такие удовольствия. Отсюда и выходит, что основной контингент гостей – это люди незаурядные, известные или состоятельные, привыкшие к роскоши, к повышенному вниманию и высокому качеству обслуживания, которые не хотят менять привычки даже на пороге смерти. У каждого гостя имеется своя просторная комната, которая полностью соответствует характеру хозяина помещения, несет на себе отпечаток свойственного только ему одному мира, где перемешивается его настоящее с далеким прошлым.

Чуть поодаль от центрального строения стоит двухэтажная, более современная постройка, но выдержанная в том же стиле, что и основное здание. Это корпус для рабочего персонала хосписа. Многочисленные сотрудники в лице администрации, врачей, медперсонала, уборщиц, поваров, разнорабочих, садовников сменяют друг друга вахтовым методом.

Все они тоже люди непростые. Каждый проходит строжайший отбор, случайных работников здесь не держат. Лиза прекрасно помнила, как ей посчастливилось оказаться в «Райском уголке». Несмотря на рекомендации своей влиятельной подруги, и то с трудом удалось здесь остаться. На протяжении долгого времени Лиза заслуживала авторитет у руководства клиники. Прилежание, несклочный характер и качественное выполнение профессиональных обязанностей поспособствовали – ее все же взяли на постоянную должность. Хотя работа не из легких, но у Лизы были свои значимые причины, по которым она пожелала остаться в этом месте.

Ее все устраивало: и коллектив, и работа, и место, и ее маленькая комнатка с уютным личным пространством. Она практически не покидала территорию «Райского уголка». В город и по ближайшим окрестностям выбиралась изредка ради того, чтобы навестить близких или прикупить что-то срочное и необходимое. Даже выходные она проводила здесь, наслаждаясь природой.

Родственники и подруги Лизы недоумевали, чем такого рода деятельность могла притягивать молодую женщину тридцати лет. Пускай и за хорошие деньги. Как может нравиться ухаживать за пожилыми людьми, выслушивать их капризы, терпеть тяжелый характер маразматиков, купать старые немощные тела и прислуживать престарелым мажорам. Близкие не разделяли ее энтузиазма и не видели выигрышных перспектив для Лизы. Еще они не понимали, как можно было отказаться от развлечений и насыщенной жизни, от больших возможностей, предоставляемых в мегаполисе, и забиться в дыру в лесу, не имея возможности часто видеться с близкими. «Ты что, с ума сошла! Что ты там забыла, в этой глуши? На кой черт тебе сдалось подтирать чужие старые жопы? – говорила с возмущением подруга детства. – Не понимаю я тебя. Ты словно бежишь от чего-то». Так оно и было. Прямо в точку. Дело было вовсе не в хорошо оплачиваемой работе. Лиза могла со своей профессией медсестры найти себе в городе лучшее применение. Она и впрямь сбежала, чтобы спрятаться. Но от кого и от чего, никому не рассказывала.

Одной фразой «череда встреч и расставаний» Лиза описывала свою деятельность, если кто спрашивал, чем она занимается, не вдаваясь в нюансы. Каждый раз, прибирая опустевшую комнату, Лиза задавалась вопросом: «Кто следующий займет ее? Каков будет новый временный постоялец?» Каждый новый гость для Лизы проходил по определенному заданному кругу. Знакомство, сближение, взаимопонимание, а потом они уходили в иной мир. Пустоту, которая оставалась после них, вскоре заполняли другие, вновь пришедшие.

У каждого гостя были весомые основания, по которым они приезжали сюда доживать свои дни. Одних приводило собственное желание, других – желание близких. Лишний раз, без надобности никто из сотрудников не вникал в подробности, почему при живых родственниках старики оказывались в стенах хосписа за сотни километров от дома. Тема для некоторых была щекотливая и болезненная. Одиноких людей привозили знакомые.

Каждого вновь прибывшего персонал всегда встречал у дверей хосписа, выстраиваясь в шеренгу. Так было и на этот раз. Новая гостья – хрупкая, маленькая, совершенно неухоженная старушка, шла, шаркая ногами, в сопровождении полноватой немолодой женщины. Провожатая вместе с Лизой повели гостью в подготовленную для нее комнату.

Как внешняя территория «Райского уголка», так и внутреннее убранство здания подтверждали название. Стоило лишь ступить внутрь, рай и благодать открывались взору. Организаторы постарались на славу, чтобы для гостей хосписа последние дни их жизни как можно меньше напоминали о безысходности бытия. Чтобы «Райский уголок» служил всего лишь новым уютным местом для отмеренных им дней существования, о количестве которых ведомо только одному Богу. Коридоры были выложены изысканным паркетом в виде цветочного поля. Стены выкрашены в теплый желтый оттенок, декорированы классическим молдингом белого цвета. Элегантные золотые светильники на потолке и на стенах, с плафонами в виде свечей, следовали по периметрам холлов. Ничто не напоминало скучные, однотипные белые больничные коридоры, а в воздухе не стоял запах лекарств. Везде вазоны со свежими благоухающими цветами либо горшки с растениями. Конечно же, как положено в любом лечебном учреждении, здесь имелись процедурные кабинеты, медтехника и все необходимое для полноценной работы в случае оказания медицинской помощи. Но находилось это в отдельном крыле здания. Общие залы для развлечений и отдыха, холлы, помещения для гостей оставались стилизованными под одну концепцию.

Сопровождающая женщина заботливо усадила гостью в кресло. Та выглядела немного растерянно, разглядывала новую обитель: свежевыкрашенные стены, гардины с ламбрекенами, стильную мебель, настенные картины. Протянув Лизе сумку, женщина сказала:

– Вот, я здесь собрала, что было поприличнее.

Лиза любила давать прозвища людям, опираясь на их профессии либо подмечая в них особенности внешности и характера или черты, схожие с животными. Вид новенькой был жалок. Лиза окрестила ее Замарашкой. Седые, слипшиеся от грязи и давно не стриженные волосы свисали как пакля. Лицо, неизвестно когда в последний раз соприкасавшееся с водой, имело серо-черный оттенок. Старушка с улыбкой водила рукой по постельному белью. Ногти были длинные через один, поломанные, почерневшие и торчали острыми обломками вверх.

Женщина обратилась к гостье:

– Алла Сергеевна, вам нравится здесь?

– Да, – робко ответила та.

– Мне еще надо подписать кое-какие документы. Директор хосписа ждет, – неловко топчась на месте, произнесла провожатая и принялась прощаться. – Я пойду. Буду по возможности вас навещать.

– Я что, остаюсь здесь?

– Да. Помните, мы с вами обо всем договаривались?

– Да, да, – кивая головой, словно вспомнив, ответила старушка.

– Ну вот и славно. Звоните, если что, – с этими словами женщина покинула комнату.

Лиза отодвинула молнию дорожной сумки и раскрыла ее. Запах плесени, пыли, гнили и запустения ударил в нос. Сложив все вещи в мешок, она тут же отправила их в прачечную. Контакт с новой гостьей пока не был налажен. Замарашке требовалось время для адаптации. Приближался обед. Лиза вела гостью по коридорам, а сама размышляла над тем, как встретят новенькую дамы «Райского уголка». Ухоженные, холеные женщины в нарядах, обвешанные драгоценностями или элитной бижутерией, с прическами. «Как бы не заклевали», – переживала Лиза.

Особенно она беспокоилась, как новенькую воспримет мадам Ковальчук, которая была авторитетом в этих кругах и задавала тон. С раннего детства высокая, крупная девушка с мощными мускулистыми ногами увлеченно занималась баскетболом и акробатикой. Сильная, ловкая и быстрая, она словно была создана для многоборья. В легкую атлетику как спортсменка Ковальчук пришла достаточно поздно. Но очень быстро она успешно проявила себя в данном виде спорта и в последующем стала неоднократной чемпионкой по легкоатлетическому многоборью. Побеждала на Универсиаде, чемпионатах Советского Союза, Европы и мира, а также на московской Олимпиаде. Лучшими дисциплинами, где она показывала высокие результаты и устанавливала мировые рекорды, были бег с барьерами, прыжки в высоту и длину. Завершив спортивную карьеру, Ковальчук долго и плодотворно работала тренером-преподавателем по легкой атлетике. Соответствующая жилистая фигура, мощная стать сохранились до ее семидесяти восьми лет. Лицо бывшей спортсменки было вытянутое, подбородок тяжелый, а большой рот удивлял уцелевшими в пожилом возрасте собственными белыми крупными зубами, хоть и с немного расширенными межзубными промежутками. Для Ковальчук существовало только два мнения: ее и неправильное. Если кто-то с ней не соглашался, не разделял безоговорочно ее точку зрения, она с легкостью ставила такого человека на место. Морально подавляла оппонента в словесной дуэли, не подбирая мягких выражений, будто лягала своего обидчика и получала от этого удовольствие. В моменты раздражения Ковальчук сильно раздувала ноздри. Больше всего было неприятно на нее смотреть, когда она заливалась громким смехом, напоминающим ржанье, оголяя свои крупные зубы. Ее внешность и манеры напоминали лошадиные, но за волевой и упрямый характер Лиза окрестила ее мадам Конь.

Большой зал для трапез вмещал в себя два длинных стола, накрытых белоснежными скатертями и уставленный дорогой посудой с соблюдением всех правил сервировки. Для каждого гостя были приготовлены столовые приборы из серебра и текстильные салфетки, перетянутые специальными кольцами. Вне зависимости от времени приема пищи, обязательными атрибутами на столе являлись корзины с фруктами и декоративные вазочки с живыми цветами, источающие легкий приятный аромат. А вечером, к ужину, столы декорировали свечами. За одним столом сидели милые дамы, за другим – джентльмены. Количество женских душ всегда преобладало над мужскими.

Замарашка скромно присела на свободное место к накрытому, изобилующему едой столу и всем пожелала приятного аппетита. Наряженные дамы покивали, но заговорить первыми не решились. Посматривали на Коня и ждали реакции. Мадам Конь вначале напрягалась и всем своим грозным видом и тяжелым взглядом демонстрировала, что данная территория подчиняется ей и охраняется тоже ей. Замарашка, увидев вкусности, не стесняясь, накинулась на еду. С удовольствием хваталась то за одно, то за другое блюдо, боясь, что не успеет все попробовать. Мадам Конь молча наблюдала за новенькой, изучала ее. Поняв, что та ей не соперница и что полку ее подданных прибыло, расплылась в широкой лошадиной улыбке, демонстрируя здоровые зубы, и сказала:

– Оголодала! Бедняжка!

– Ешьте, ешьте! – подхватили поданные, подкладывая в тарелку Замарашки вкусности. – Вам положить колбаску?

«Фу, приняли!» – с облегчением подумала Лиза. Первый раунд Замарашка выстояла. Пускай благодаря жалости к себе, но ее не записали в изгои, как это произошло с мадам Соболевской. Та была известной оперной певицей, часто выступала в дуэтах с Монсеррат Кабалье, Лучано Паваротти и Пласидо Доминго. На пике своей карьеры она гастролировала по миру и давала концерты на лучших оперных сценах в Милане, Сан-Франциско, Париже, Риме, Лондоне и Нью-Йорке. Была профессором консерватории, передавала ученикам свой вокальный опыт. Долгий певческий стаж и возрастные изменения наложили свой отпечаток на ее в прошлом колоритную внешность. К своим восьмидесяти двум годам певица сильно располнела. Лишний вес, опухшие ноги, пораженные лимфостазом, не позволяли передвигаться легко, и она вынуждена была пересесть в инвалидное электрическое кресло. Характерные черты внешности: морщинистые, тяжелые брыли, круглые глаза на большом лице, короткая широкая шея с нависающим вторым подбородком – делали ее похожей на сову. Поэтому Лиза и прозвала оперную диву Соболевскую мадам Сова. Она была человеком закрытым, сильно душу ни перед кем не распахивала, в отличие от других звезд, которые с радостью выкладывали новости из личной жизни в Интернет. Но слухи ходили и нелицеприятные. Мягкий, добрый характер певицы не устоял перед натиском корыстных взрослых сыновей. Еще при живой матери братья никак не могли поделить наследство. Мать мешала им. Они ждали и не могли дождаться, когда она освободит шикарную четырехкомнатную квартиру в элитном районе Москвы и раздаст им другие блага. Частые семейные ссоры, скандалы, а поговаривали, что и до рукоприкладства доходило по отношению к ней, побудили мадам Сову принять решение и отправиться в хоспис. Она оставила все свое богатство детям, придержала за собой лишь денежный счет на крупную сумму, чтобы покрывать пребывание в «Райском уголке» и уход. Соболевская обладала незаурядным меццо-сопрано, но ее уникальным оперным тембром не восхищались в «Райском уголке». Многих, кто не был ценителем оперы, она раздражала своим пением. Поэтому Соболевская держалась в стороне от других гостей и вела замкнутый образ жизни. Мадам Сова часто пропадала в актовом зале хосписа, скрадывая свое одиночество рядом с фортепиано, сама себе аккомпанируя. Здесь она могла всецело отдаваться любимому делу всей своей жизни, заливаясь «Хабанерой» из «Кармен» либо партией Графини из «Пиковой дамы».

Лиза всегда сочувствовала своим подопечным. Больше всего в настоящее время она переживала за немощного старика, самого пожилого постояльца хосписа. Девяностотрехлетний старец перенес несколько инфарктов, имел целый букет разнообразных болячек, но держался молодцом. В последние два месяца состояние его ухудшилось, и он занемог, слег в кровать, мучаясь и страдая от болей. Старик готов уже было отдать Богу душу, но тот не прибирал его никак. Дед был народным артистом СССР, дирижером, пианистом и авторитетным педагогом. В прошлом возглавлял оркестр Большого театра. Был известен как внутри страны, так и за рубежом.

Старик совсем ослаб и лишился аппетита. Персоналу приходилось кормить его с ложечки, как ребенка, уговаривая съесть хоть немножко для поддержания сил. Его часто навещал сын, сам уже пожилой, полноватый, очень вежливый и приятный мужчина. Сегодня сын изъявил желание лично покормить отца, в надежде, что с его рук он съест больше. Его и застала в комнате Лиза, пришедшая забрать поднос с посудой. Отец с сыном были так увлечены беседой, что не услышали, как Лиза постучала в дверь и вошла, в очередной раз став невольным слушателем их разговора.

– Я прошу тебя, сынок, – тихо дрожащим голосом говорил Дирижер, лежа в кровати и держа костлявой старческой рукой сына за руку. – Это последнее мое предсмертное желание. Пускай она придет.

– Отец, что я могу? – оправдывался тот, сидя возле ложа. – Я нашел ее. Ездил к ней. Умолял, но она ни в какую.

– Простите за беспокойство, – откашлялась Лиза, дав о себе знать. – Я только заберу грязную посуду.

– А-а-а, это моя любимая помощница пришла, Лизочка, – добродушно произнес Дирижер, кряхтя и мучаясь одышкой.

– Проходите. – Мужчина встал со стула и сам подал Лизе поднос.

– Олег Валентинович! Ай-яй-яй! – глядя почти на не тронутую еду в тарелках, сказала Лиза. – Вы опять плохо поели.

– Нет аппетита, деточка, – вымолвил старик.

– Пару ложек супа, – разводя руками, грустно добавил сын старика.

– Если так дальше пойдет, мне придется об этом оповестить врача. Если вы не будете есть сами, тогда вам назначат капельницы.

– Не надо капельниц, – жалобно сказал старик и, задыхаясь, умоляюще спросил: – Вы лучше скажите мне, вы не видели мою дочь? Она не приходила?

– Нет, Олег Валентинович.

– Если придет, скажите, что я ее жду.

– Непременно.

– Спасибо, Лизочка! Вы хорошая деточка.

Лиза ничего не понимала в музыке. Но говорили, что Дирижер был великим артистом и потрясающей личностью с неиспорченным, добрым характером. Человеком высокой культуры и высокой пробы. Его манерой дирижировать, его безупречной техникой восторгались. Но в биографии Дирижера было черное пятно, которое не давало старику покоя. Это не являлось секретом, об этом знали все: близкие, пресса, сотрудники хосписа. По молодости лет Дирижер загулял на стороне от жены, закрутив ни к чему не обязывающую кратковременную интрижку с кореянкой. Жена узнала, со временем простила измену мужу. Кореянка родила от него дочь, но Дирижер ее не признал. Боялся развалить свой стабильный многолетний брак, в котором у него рос сын. Дочь выросла, затаила вселенскую обиду за непризнание себя, за неучастие биологического отца в ее воспитании. С возрастом, осознав ошибки молодости, он каялся в своих грехах. Пытался наладить контакт, но было поздно. Дочь оказалась натурой строптивой и непоколебимой. Наотрез отказывалась видеться с отцом, что-либо от него принимать. А вскоре и вовсе уехала жить на историческую родину, в Корею, и не желала иметь с ним ничего общего.

Месяц назад, видя, как отец мучается, сын пригласил священника, чтоб тот его причастил. Сын надеялся, что тем самым облегчит страдания отца, тому отпустят его грехи, он успокоится и сможет с чистой душой отправиться на тот свет. Старик исповедовался, но легче ему не стало. Он продолжал стоять на своем и обращаться к персоналу с просьбами, чтобы связались с его дочерью и попросили его навестить. У всех сердце кровью обливалось, но никто не мог помочь исполнить последнюю волю умирающего.

За то время, как Лиза ухаживала за Дирижером, она сильно к нему прониклась и привязалась. У нее была идея, как помочь, но озвучить ее сыну старика она никак не решалась и боялась негативной реакции. Вежливо поклонившись, Лиза поспешила покинуть комнату.

В бодром настроении утром следующего дня Лиза зашла в апартаменты к Замарашке. Она предвкушала благополучный исход, когда старушку отмоет, причешет и приоденет и та займет свое законное место в этом элитном обществе.

– Доброе утро, Алла Сергеевна! – произнесла Лиза, раздвигая шторы, впуская лучи солнца в комнату. – Как спалось?

– Спасибо! Хорошо, – с улыбкой ответила гостья.

– Пора вставать, – обрадовалась Лиза, что контакт установлен.

– Зачем?

– Я помогу вам одеться, помыться и провожу вас на завтрак.

– Хорошо.

Лиза собрала свои длинные густые каштановые волосы в низкий пучок, чтобы не мешали, и принялась за дело. Лила, не жалея, ароматный шампунь и гель на кожу и слипшиеся от грязи волосы Замарашки. «Что может сделать одиночество с когда-то красивой женщиной!» – думала Лиза. Высушив феном волосы, расчесав все колтуны, заплела седые волосы старушки в длинную косу. Замарашка была готова наряжаться. Но теперь ни у кого не повернулся бы язык назвать ее так. Под слоем грязи и гнили находилась Снегурочка с белоснежной, почти фарфоровой кожей. Лиза распахнула шкаф, где уже висели постиранные вещи. Выбор был невелик: старомодные, скучноватые наряды. «Неужели это все, что удалось сохранить? Наши дамы не оценят», – расстроилась Лиза. Затем достала летнее в цветочек крепдешиновое платье из золотого запаса гостьи, оно выглядело посимпатичнее других нарядов.

Снегурочка была женой богатого и известного в своих кругах ювелира. Жила в достатке, никогда не работала, боготворила мужа и занималась домашним хозяйством. Детьми обзавестись им не удалось. Привыкшая во всем следовать мужу, она покорно ему подчинялась и была верной женой. Пять лет назад он умер, и Снегурочка одичала. Потеряла интерес к жизни, а самое главное – человека, ведущего ее по жизни. Перестала выходить из дому, закрылась от общения с людьми. Сама себя заточила в трехкомнатной, набитой антикварными вещами квартире и все дни проводила в постели. Квартира была отписана племяннице мужа, которая давно жила за границей и старушку не навещала. Помогали иногда социальные службы или сердобольные соседи, если, конечно, она им открывала дверь. Одна из соседок не смогла больше смотреть, как старушка заживо угасает в четырех стенах, помогла оформиться и приехать в «Райский уголок», где за ней будет надлежащий круглосуточный уход.

– Это мне все мой Эдичка дарил, – любуясь драгоценностями из шкатулки, сказала Снегурочка. – Только золото. На серебро у меня аллергия.

Снегурочка теребила и перебирала украшения кривыми пальцами, затронутыми артрозом, но с уже подстриженными ногтями.

– Наденьте что-нибудь. Будет красиво, – сказала Лиза.

Снегурочка, довольная собой, своим внешним видом, воодушевилась и поспешила покинуть апартаменты. Она торопилась к завтраку, где ее ждало общение в кругу людей, к которому она привыкла и по которому успела соскучиться. Но народ при виде отмытой добела Снегурочки не возликовал. Наметанными взглядами мимолетно оценив внешний вид, великосветские львицы сразу приметили скромное платье, свисающее мешком с похудевшего тела, растоптанные туфли с облезлыми и покосившимися каблуками. Лишь ювелирный гарнитур из сережек и колье блистали на морщинистых мочках ушей и шее. Время не испортило драгоценности, напротив, с годами они стали только дороже. Снегурочке взять реванш не удалось. Она проиграла во втором раунде. Тихо села на свое прежнее место и пожелала всем приятного аппетита. Реакции не последовало, словно Снегурочка уже здесь не первый год. Она взяла пышную булочку, разрезала ее на две половинки и выложила на них толстым слоем малиновое варенье. Улыбаясь, вслушивалась в разговоры других и продолжала смаковать завтрак.

Лиза наблюдала издалека за Снегурочкой и радовалась, как та ожила и расцвела. «Ну не заняла она здесь почетных позиций. Ну и ладно, – думала Лиза. – Кажется, ей этого достаточно».

Основная женская половина гостей крутилась возле мадам Конь, к компании которой незаметно прильнула Снегурочка. Были еще три дамы, которые везде ходили вместе. У всех троих отмечались начальные признаки деменции. Они иногда забывались и путались в событиях собственной жизни. Но это им не мешало неустанно перемалывать кости своим умершим мужьям и мусолить сплетни. Верховодила в их группе мадам Багдасарова, жена известного кинорежиссера. Если она что задумала или вспомнила, то тут же оперативно доносила своим подружкам: мадам Васнецовой, жене популярного в России музыканта и исполнителя песен, и мадам Полянской, жене знаменитого ведущего ток-шоу. Кроме того, что их мужья, имея толпы поклонниц, были теми еще ходоками в своей молодости, у этих дам имелось очень много другого общего. Они никогда толком не работали, не знали ни тяжелых трудовых будней, ни нужды. У всех троих имелись дети, но их воспитанием и семейным бытом дамочки не сильно утруждались, на то в домах постоянно водились прислуга и няньки. Все в свое время крутились в светском обществе, мелькали по телевизору из передачи в передачу, вели праздную и ничем не обремененную жизнь. Поэтому им было что вспомнить и обсудить, начиная от любовниц своих мужей и заканчивая простыми кулинарными рецептами, которые дамы успели освоить, чтобы хвастаться со знанием дела, что не белоручки. Внешность у них была заурядная, но они себя мнили красавицами и изображали высокопоставленных персон, задающих тон в моде. После смертей известных мужей интерес к вдовам пропал. Но они не хотели признавать, что слава и время их прошли. Высокомерные замашки и манеры остались. Дамы, если честно говорить, неглубоко понимали, где находились и что не за горами их час встречи с Творцом. Может, это было и к лучшему. Женщины воспринимали себя отдыхающими и хорошо проводящими досуг в дорогом пансионате. Лиза трех вдов-сплетниц прозвала Три Сороки.

Гости мужского пола, которые были в неплохой физической форме, если так можно выразиться по отношению к пожилым людям, имеющим большой спектр хронических заболеваний, были в хосписе в меньшинстве. Остальные либо не могли себя полностью обслуживать, либо были парализованными и неходячими или настолько больными, что не выходили из своих комнат и не участвовали во внутренней жизни «Райского уголка». Самыми активными и крепкими из мужчин были художник Травинский, поэт Доронин и генерал Москвин. Известный во всем мире Художник любил проводить вечера в компании с малоизвестным даже в литературных кругах, но очень состоятельным за счет своих родственников Поэтом. Они все время спорили на тему, какие средства лучше отражают мир, дают возможность его понять и осознать. Каждый из них пытался доказать друг другу свою правоту. Поэт твердил, что перо, слова и рифмы, а художник – что холст, краски и кисти. Визуал и аудиал никак не могли сойтись во мнении. Генерал Москвин, бывалый вояка, был далек от творческих метаний и предрассудков и не вставал ни на чью сторону. Примыкал то к мужской компании, то к женской, но компаньона по душе и интересам так и не нашел. Рано овдовев, Генерал был лишен семейного тепла. Скучал по женскому вниманию и был не прочь поухаживать за дамами, так как по большей части был кинестетиком и искал тактильных контактов. Статный, высокий генерал хорошо сохранился в свои восемьдесят лет и оставался завидным мужчиной. Однако темы для разговоров Генерал выбирал соответствующие своему статусу и пониманию: политика, война, история, боевые заслуги. Дамы интересов его не разделяли, чувствовали себя рядом с ним некомфортно и долго в его компании не выдерживали. К тому же Москвин был контуженный, разговаривал громко, отрывисто, резко, словно командовал парадом, а нежным женским ушкам это не нравилось, и вообще, у них от него поднималось давление.

Так своим чередом протекала жизнь в «Райском уголке».

2. Благополучие гостей на первом месте

Лиза шла по холлу хосписа, когда навстречу ей из ординаторской вышла главная медсестра Татьяна. Женщина зрелая, худощавая, очень строгая. При любой встрече с ней Лиза невольно начинала судорожно перебирать в голове, все ли поручения выполнила, все ли сделала правильно, не упустила ли что из виду. Казалось, что главной медсестре и поводов не надо давать, она найдет, за что дать нагоняй. Взгляд у нее всегда был тяжелый, она смотрела на всех и на все исподлобья. Лизу вид Татьяны порой пугал, та напоминала сторожевую собаку, готовую накинуться и растерзать. Лиза прозвала ее за этот взгляд Овчаркой.

– Где вы ходите? – словно прогавкала Татьяна, даже не дав возможности ответить. – Вас искал доктор Бородин.

– Сейчас зайду, – опустив глаза, тихо проговорила Лиза.

Она постучалась в ординаторскую. В комнате в одиночестве за письменным столом сидел доктор – молодой мужчина тридцати пяти лет. Персонал между собой называл его симпатягой и душкой. Особенно перед ним млела женская половина персонала и гостей. А Лиза таких восторженных чувств не испытывала, относилась к Бородину нейтрально. Считала посредственным и непривлекательным. Она дала ему прозвище доктор Борода, но не от сокращения фамилии, а за небольшую бородку, которую молодой доктор отпустил в надежде на то, что растительность на лице придаст ему мужественности и суровости, которых ему не хватало во внешности. Но борода, по мнению Лизы, ему не очень шла и не помогала приблизиться к цели. Стоило посмотреть доктору в лицо, как взору представлялся добряк и милашка. Аж руки начинали чесаться, так хотелось по-матерински потеребить его за щеку.

– Вот тут новые рекомендации для Олега Валентиновича, – протянув Лизе лист с назначениями, сказал доктор. – Я изменил дозу некоторых лекарств. Посмотрите!

– Хорошо, доктор.

– Да, вот еще что. Обезболивающий укол ему надо поставить сейчас.

– Будет сделано. – Лиза направилась к выходу.

– Минуточку, вот еще что… – остановил ее доктор. – Хм, когда у вас выходной?

– Завтра. А что? – От неожиданного вопроса Лиза развернулась.

Уважаемый, толковый доктор, в компетенции которого не сомневались ни здесь, ни в Академии наук, почему-то робел перед этой особой и чувствовал себя неопытным мальчишкой. И так было только с Лизой. У него были женщины и покрасивее, и поинтереснее. Но в Лизе было что-то притягательное, и это не было связано с внешностью. Доброта, отзывчивость, неиспорченность, душевность выделяли ее среди других. Когда полгода назад он приехал работать в «Райский уголок», то самое первое, что заприметил в Лизе и что не оставляло его в покое, – это умение улыбаться одними глазами. Эти карие глаза с длинными ресницами искрились светом и излучали тепло, которое могло растопить любой лед.

Доктор встал из-за стола и начал мямлить:

– М-м-м, как насчет попить кофейку? Э-э-э, здесь неподалеку есть уютное кафе.

– Вы опять за свое?

– Почему опять? – Доктор опустил голову. – Снова.

– Кажется, мы это уже проходили. И я вам говорила, что я занята.

– М-м-м, нет. Вы свободны.

– Ах, вон оно как. Уже наводили обо мне справки?

– Почему справки? – возмутился доктор. Затем тихо добавил: – Просто интересовался.

– Интересовались, значит. И что говорят?

– Только хорошее. Что исполнительная, ответственная. Да это и так видно, – затараторил доктор, будто оправдываясь.

– И что еще видно?

– Кхе-кхе, – откашлялся доктор. – Что вы ничем не заняты в свое свободное время. И выходные дни проводите здесь.

– А вы что, следите за мной?

– Нет, – возмутился он. – Просто… просто я тоже здесь работаю и у меня есть глаза.

– А своей жене вы сказали, что ваши глаза за мной наблюдают?

– При чем здесь моя жена? – опешил доктор.

– А-а-а, этот момент вы «просто» решили от нее утаить?

– Я давно в разводе, – взволнованно одергивая одежду, произнес доктор. – И-и-и не считаю нужным перед ней отчитываться.

– Знаете, доктор, у меня тоже есть глаза. И я не дура. В следующий раз, когда будете разводить какую-нибудь девушку на свидание, не забудьте снять обручальное кольцо.

– Э-э-э, вы не так поняли, – занервничал доктор. – Лиза, я все объясню.

Доктор Бородин теребил безымянный палец, пытаясь снять кольцо, которое не поддавалось.

– Мне пора работать. Укол сам себя не поставит. – Бросив последнюю реплику, Лиза спешно удалилась из кабинета и демонстративно хлопнула дверью.

«Кем он себя возомнил, этот доктор Борода?» – возмущалась про себя Лиза, направляясь в процедурный кабинет выполнять назначения врача. Она была не в духе. Разговор с доктором ее разозлил. Изучив лист назначений, она открыла стеклянные дверцы шкафа, достала коробку с нужным препаратом. «Женатик, а все туда же. Тоже мне, ухажер нашелся», – сердилась Лиза. Резко вскрыла упаковку одноразового шприца. Ловкими движениями рук она опустошила ампулу, перетянув в шприц лекарство. «Пускай ищет другую идиотку», – продолжала негодовать Лиза. Затем привела медицинский столик в порядок, простерилизовав поверхность и утилизировав отходы. Сложила все медицинские атрибуты в лоток и вышла из процедурного кабинета. Рабочие моменты ее немного отвлекли, и она не заметила, как успокоилась.

Дверь в апартаменты к Дирижеру была открыта настежь, и Лиза вновь стала невольным слушателем душевных разговоров старика с сыном. Она не осмелилась перебить и побеспокоить их. Ждала подходящего момента, чтобы это сделать, и осталась стоять у входа в комнату.

– Я прожил хорошую, долгую жизнь, – роптал Дирижер. – Мне уже давно пора туда. Я здесь занимаю чужое место и уже проживаю чью-то жизнь.

– Отец, о чем ты говоришь. Кладбища полны молодых людей, – унимал сын старика. – Ты живешь свою жизнь, сколько тебе отмерено Богом.

– Сынок, я не боюсь умереть. Мне бы только перед смертью дочь увидеть. Попросить у нее прощения.

Лиза понимала, что если задержится и будет продолжать слушать, то обязательно расплачется. Она откашлялась, дав о себе знать, и произнесла:

– Извините. Время для процедуры.

– Проходите. – Посетитель встал со стула, отойдя от кровати отца в сторону и освободив место медсестре.

Отодвинув край одеяла, Лиза быстро и ловко поставила укол.

– Ну вот и все, Олег Валентинович. Отдыхайте.

– Вы не видели мою дочь? – спросил Дирижер, ухватив ее за руку, чтобы задержать. – Она не приходила?

– Нет, – вздохнула Лиза.

– Она может здесь заблудиться. Не найти меня.

– Не беспокойтесь. Как только она появится, я ее провожу к вам.

– Спасибо! Вы хорошая. – Дирижер отпустил руку девушки.

Лиза засобиралась и направилась на выход. Но в последний момент застыла возле двери. «Будь что будет! – подумала про себя Лиза. – Пускай уволят, не могу больше смотреть на мучения старика». Она подошла к сыну Дирижера и обратилась к нему:

– Уважаемый, можно вас на минуточку? – глазами приглашая его пройти за дверь.

Сын был заинтригован. Посмотрел на Лизу, недоумевая, и последовал за ней к двери. Лиза стояла в коридоре, переминалась с ноги на ногу и не знала, с чего начать разговор. Боялась смотреть посетителю в глаза. Волнение передалось сыну старика, и он начал первый:

– Вы что-то хотели сказать. Я вас слушаю.

– Да, – собравшись с духом, Лиза подняла глаза, сжала кулачки и промолвила дрожащим голосом: – Послушайте, я прошу прощения. Поймите меня правильно. Я желаю только добра вашему отцу. Мне очень тяжело смотреть, как он мучается.

Собеседник вежливо кланялся, принимая сочувствие, и с должным терпением ждал, когда Лиза договорит.

– У нас в пищеблоке работает женщина. Она очень хорошо говорит по-русски. – Голос Лизы продолжал дрожать.

– Не волнуйтесь вы так. Продолжайте.

– Спасибо! Так вот, она немолодая. Понимаете, в возрасте.

– Вы хотите попросить у меня помощи?

– Нет. Я вовсе другое имела в виду. Она кореянка.

В глазах мужчины проскочила искра.

– Вы только не сердитесь на меня. Поймите правильно.

– Так-так, продолжайте, – заинтересовался собеседник.

– Так вот, я могла бы попросить ее. Я думаю, она не откажет в помощи и сможет представиться дочерью Олега Валентиновича.

На этом Лиза замолкла и застыла в ожидании реакции сына Дирижера. Он молчал и не двигался. «Уволят или будет грандиозный скандал. Он пожалуется на меня. Какого черта я лезу туда, куда мне не следует».

– Вот я дурак! – Сын Дирижера схватился за голову. – Как я сам до этого не додумался.

У Лизы отлегло от сердца: сыну идея понравилась.

– Эта кореянка справится? – уточнил он.

– Мы ее немного подготовим, – улыбнулась Лиза. – Она знает корейский. Я думаю, ей удастся вжиться в роль дочери.

– Давайте попробуем. Хуже не будет. Отец не видел мою сестру много лет. Он даже не представляет, как она может сейчас выглядеть.

Сын Дирижера положил руку Лизе на плечо и добавил:

– Организуйте нам встречу. Я лично хочу переговорить с ней.

3. Королева

Лиза любила свободное от работы время проводить на свежем воздухе или в перерывах сидеть возле центрального фонтана, размышляя о событиях прожитого дня и о своей жизни.

Она всегда мечтала, как бы это банально ни звучало, о стандартных семейных ценностях: счастливой супружеской жизни, доме и ребенке. Так она была воспитана. Поначалу у Лизы оставались большие надежды, что возлюбленный разведется и уйдет из семьи. Главное ведь любовь. А его она любила безумно. Многолетняя связь с женатым мужчиной представляла собой короткие встречи, когда было удобно только ему. Вначале они проводили время в номерах гостиниц, потом в квартирах, снимаемых по суткам. Редкий раз удавалось провести с любимым несколько дней подряд. Она тосковала в одиночестве, пока он проводил свои отпуска с семьей. И так продолжалось не один год, а точнее целых пять. Он уговаривал ее набраться терпения, клялся, что непременно разведется. Давал многочисленные обещания, каждый раз взывал к пониманию, что сейчас не самое подходящее время: то заболела теща, то жена, то сын, проказник, требует повышенного внимания, то проблемы на работе не отпускают его, то материальные трудности, с которыми сначала безотлагательно надо разобраться. Умом она понимала: не разведется никогда, и это пустые слова. Но стоило ему приголубить, обнять крепче, и Лиза, словно под гипнозом, таяла и закрывала на все глаза, продолжая покорно и смиренно ждать того, чему не суждено случиться.

Была долгая борьба с собой. Лиза изо дня в день сама себя уверяла, что штамп в паспорте и совместное проживание не главное. Но это не помогало. На шестом году знакомства вера в то, что он уйдет из семьи, почти сошла на нет. Радоваться было нечему. В какой-то момент тупиковые отношения с глубоко женатым человеком перестали ее удовлетворять. Словно спали шоры. И любовь угасла. «Беги, Лиза, беги! – неоднократно говорила ей мама. – Ты только теряешь с ним время. Жизнь коротка, надо ценить каждую минуту». Да, мама была права. Давно надо было бежать без оглядки, пока совсем не увязла в этом болоте безнадежности.

Очень вовремя от подруги поступило удачное предложение работы вахтой в хосписе на берегу озера в лесу. Иногда целой вечности не хватит, чтобы изменить свою жизнь, но Лизе стало достаточно одной ночи, чтобы изменить мысли. Она ясно осознала, что ей не быть в этих отношениях счастливой женой, матерью и не свить свое уютное семейное гнездышко, чаша ее терпения оказалась переполнена. Лиза наконец-то решилась разорвать бесперспективные отношения. Она получила эту работу, быстро собралась и уехала. «Райский уголок» как нельзя лучше подходил для того, чтобы забыться, передохнуть, пересмотреть свою дальнейшую жизнь.

В первую очередь она сменила номер телефона, а актуальный сказала только родным. Название нового места работы и адрес не сообщила никому. Знала только подруга, которая за нее хлопотала. Остальным, даже маме, сказала, что уехала в другой город и работает в частной больнице для богатых стариков. Мало ли таких больниц по стране. Не на одном «Райском уголке» свет клином сошелся. Лиза боялась, что любимый будет искать и уговаривать вернуть былые, выгодные только ему отношения. В минуты слабости, плача в подушку, Лиза в глубине души надеялась, что ее неожиданный побег без объяснений и долгая разлука послужат для ее мужчины толчком к решительным действиям. Ждала, что он изменит свой выбор и непременно будет ее искать. Но он не искал. Хотя при желании мог бы найти. Не на край же света она убежала. Но, видно, так ему было удобно.

Как Лиза и рассчитывала, со временем чувство несправедливости и обиды, слезы, стоящие комом у нее в горле, отступили, и она смирилась с положением вещей. Пошел уже третий год, как она трудилась в стенах хосписа «Райский уголок». Покидать его пока не торопилась, как не торопилась и вступать в новые любовные отношения, боясь вновь сильно обжечься.

Но жизнь Лизы изменил тот день, когда появилась она. Новая загадочная гостья «Райского уголка». Случилось это, как прекрасно помнила Лиза, в августовский солнечный день. К хоспису подъехала большая черная, блестящая машина. Персонал выстроился встречать нового гостя. Лиза встала со скамейки, отряхнула униформу и поторопилась к своим встать в ряд. Намечалась важная персона, если на встречу вышел сам директор хосписа. Директор, человек очень грузный, небольшого роста, с короткими ножками и ручками и с большим животом, для Лизы ассоциировался с колобком, так она его и прозвала. Колобок нетерпеливо переминался с ноги на ногу. С сотрудниками хосписа, со своими подчиненными директор вел себя строго, но чересчур лебезил перед гостями и их родственниками. Подхалим было его второе имя.

Дверь машины открыл водитель, и из нее вышла, по-другому сказать было нельзя, царская особа. Элегантная, со вкусом одетая, ухоженная женщина, которая прибыла одна, без сопровождения. Не хватало только красной дорожки. Все было при ней. Брючный костюм пудрового оттенка сидел изумительно на стройной, хорошо сохранившейся фигуре. В тон подобраны лакированные туфли-лодочки на небольшом каблуке-рюмочке и сумка под мышкой, напоминающая по форме конверт. Безупречный макияж и прическа из густых, натуральных седых волос. Изящные тонкие руки с большим перстнем, завораживающим мимолетными отсветами и яркими бликами мелких и крупных камней. На вид ей было чуть больше пятидесяти лет, но на самом деле восемьдесят два. Персонал стоял с открытыми ртами, хлопая глазами. Ее узнали все. Ее невозможно было не узнать, если человек хоть раз был в театре «Современник» или смотрел телевизор. Элеонора Аринская – известная всему миру советская и российская актриса театра и кино, народная артистка СССР. Одна из выдающихся отечественных киноактрис двадцатого века. В ней чувствовалась стать и порода. Красоты, шарма, артистизма природа отсыпала ей сполна. Именно поэтому с первых минут Лиза произвела прибывшую новую гостью в Королевы. С высоко поднятой головой и прямой спиной Королева, оставляя шлейф сладковато-цветочного аромата духов, гордо продефилировала мимо персонала к кинувшемуся к ней навстречу директору хосписа.

– Элеоно-о-о-ра! – разводя свои коротенькие ручки, улыбался во весь рот Колобок. – Как мы рады вас видеть. Для нас это честь. Вы обворожительны! Бесподобны! – Жеманничая, он целовал Королеве руки.

Колобок подхватил актрису под руку и повел в здание, продолжая петь ей дифирамбы. Кто-то из мужчин подхватил багаж, состоящий из большого количества чемоданов. Одни сотрудники, потрясенные столь неожиданным появлением такой знаменитости в стенах «Райского уголка», остались стоять в шоке. Другие принялись обсуждать событие, незаметно перешептываясь друг с другом.

Вскоре Лиза постучала в апартаменты актрисы.

– Войдите, – прозвучало за дверью.

Когда Лиза вошла в комнату, то застала Королеву расположившейся в бархатном кресле, как на троне. Только вместо скипетра и державы в руках у ее величества были мундштук с дымящейся сигаретой и бокал красного вина.

– Элеонора Андреевна! Меня прислали помочь вам разобрать вещи, – сказала Лиза.

– Кто? – спросила надменно Королева.

– Директор хосписа.

– Я спрашиваю, кто? – громко произнесла актриса.

– Забыла представиться, – Лиза кивнула в знак извинения и откашлялась. – Меня зовут Лиза.

– Кто Андреевна?

Лиза перепугалась. «Я не могла перепутать». Она не поленилась, подготовилась основательно, перед тем как прийти в апартаменты к новой гостье. Изучила краткую сводку о данной персоне в Интернете. Прочитала ее биографию, подняла в памяти названия фильмов, в которых она снималась. Не могла она ничего напутать. Андреевна она.

– Вы, – неуверенно произнесла Лиза.

– Сами вы Андреевна. Элеонора я. И никак иначе. Ненавижу эти фамильярности. В крайнем случае, можете меня называть мадам. Понятно?

– Поняла, мадам Элеонора.

– И Боже вас упаси назвать меня Элен или Норой. Будете уволены.

«Вот тебе на-а. Контакт не то что не состоялся, а провалился, – думала Лиза. – Задаст она здесь жару. Характер у Королевы тяжелый, явно слышны стервозные ноты».

– Приступайте! – милостиво приказала Королева. – Можете трогать все, кроме этого, – указав сигаретой на сумку, скомандовала актриса.

Бывали моменты, когда Лиза подумывала сменить работу, уйти отсюда. Больные люди, вскормленные жалостью к самим себе за свою обреченность на полный физический и интеллектуальный распад, несли агрессию как акт самозащиты либо упивались злостью. Они бывали колки на язык, эмоционально нестабильны, не всегда умели проявлять эмпатию к тем, кто о них заботится. Могли накричать, нахамить и в целом относиться к персоналу, как ко второму сорту. Разумом Лиза понимала, что бессмысленно реагировать на злобу ответной агрессией. Она осуждала коллег, которые опускались до этого. Нужно сохранять свою энергию и не растрачивать душевные силы попусту. Поэтому каждый раз Лиза себя останавливала и уговаривала не обращать внимания на выходки гостей. Подходила к этому вопросу с пониманием, что это издержки работы, что на больных людей не надо обижаться.

Лиза раскладывала наряды актрисы в шкаф и любовалась ими. Они все были как на подбор шикарны, современны и стильны. Затем она принялась расставлять туфли, которым не было конца и края. Складывалось впечатление, что гостья сюда приехала надолго либо привезла с собой все вещи, которые у нее имелись.

– Нет, нет! Это поставьте на нижнюю полку, – отдавала распоряжения Королева, медленно потягивая вино. – А это разложите по ящикам в тумбочку.

– Элеонора, как вам удобно: косметику поставить на трюмо или в ванную комнату? – спросила Лиза, удивляясь такому огромному количеству косметических средств. Она представить себе не могла, что женщине, даже очень тщательно ухаживающей за собой, столько нужно. Косметика была вся дорогая, профессиональная, это сразу бросалось в глаза, к тому же импортная, в красивых тюбиках и флаконах.

– Это положите на полку в ванной. А косметику для макияжа выложите на трюмо.

Лиза застыла, изучая название очередной баночки с кремом.

– Возьмите себе что-нибудь, – сказала Элеонора. – Вам не помешает. Кожа у вас совсем никчемная, сухая, как наждачная бумага.

Она на свою кожу не жаловалась. Кожа как кожа, да и следила Лиза за собой. Конечно, такой фирменной косметики у нее не было, но все же она постеснялась и ничего не взяла. Осталась неразобранной только одна сумка, которую было велено не трогать.

– Элеонора, пора ужинать. Я вас сопровожу. Покажу, где у нас что.

Актриса встала, легкими движениями скинула с себя брючный костюм, стоя перед Лизой в одном нижнем белье. Стройная, худая, складная, с ровными длинными ногами. От природы Элеонора обладала потрясающей внешностью, которая превосходно сохранилась и по сей день, несмотря на возраст. Лиза задумалась: «Выглядит Королева шикарно. Наверное, баночки с кремами делают свое дело или генетика творит чудеса?» Сколько она старческих тел здесь видела и перемыла, но никто не смог бы похвастаться такой фигурой и упругой кожей. Элеонора надела платье с длинными рукавами и глубоким вырезом на груди. Приталенное и струящееся книзу, насыщенного василькового цвета, оно подчеркивало красоту и глубину синих глаз своей обладательницы.

Когда Лиза и Королева зашли в столовую, гости «Райского уголка» уже приступили к еде. Мадам Ковальчук что-то бурно обсуждала со своими соседками за столом, при этом громкие всплески ее смеха переходили в ржанье. При виде появившейся в обеденном зале новой гостьи все на какое-то время замерли. У мадам Конь заблестели глаза. Она задвигалась, расталкивая своих подчиненных и освобождая место рядом с собой. Элеонора окинула оценивающим взглядом присутствующих и обстановку. Затем повернулась к Лизе и громко, чтобы все слышали, сказала:

– Курятник! Я не буду сидеть с этими клушами.

Последовала волна негодования среди дам. Они заерзали на стульях, охая и ахая. Мадам Конь приняла это как вызов. Защищая себя и своих подопечных, она воскликнула:

– Возмутительно! Какое хамство! Где ваши манеры! Так себя не ведут в приличном обществе.

Никто из персонала не вмешался и не поспешил разрядить обстановку. За столами сидели хоть и пожилые, но взрослые люди, которые в состоянии за себя постоять.

– Определенно не сяду, – сказала, словно отрезала, Элеонора. – К тому же здесь дурно пахнет. Несет конюшней.

Гул за столом смолк. Все с любопытством наблюдали за разворачивающейся картиной, которая больше походила на дуэль с заявкой на смертельный исход. Мадам Конь, привыкшая здесь властвовать, ловко и умело ставить всех на место, была настолько потрясена оскорблением в свой адрес, что оцепенела на пару секунд. Затем, раздувая ноздри, она неожиданно вынесла свой окончательный вердикт, словно влепила звонкую оплеуху своей обидчице:

– Стерва!

Голос мадам Конь прозвучал так резко, что задрожали бокалы на столе. «Надо же, – подумала Лиза, – тонко и быстро подмечено». Все переводили взгляды то на мадам Конь, то на Элеонору, ожидая развязки. А ее величество гордо стояла, преисполненная чувством собственного достоинства. Даже глазом не моргнула, не опускаясь до выяснения отношений, лишь игриво улыбнулась. Затем взметнулась с места, словно бабочка с цветка, и направилась к мужской половине стола. Мужчины оживились и начали поднимать свои старые кости, чтобы поприветствовать даму.

– Москвин! – театрально произнесла Элеонора, подойдя к Генералу. – Давно вас не видела. Уже успела соскучиться.

– Элеонора! – расплылся в улыбке старый Генерал. – Как всегда обворожительна! Позвольте пригубить ваши нежные ручки.

– О, мой дорогой Травинский! – смотря на Художника, восторженно сказала Элеонора. – Я до сих пор любуюсь своим портретом в гостиной.

– Элеонора! Вы восхитительны! Васильковый цвет определенно ваш, – отметил Художник и тоже поторопился поцеловать ей ручку.

Элеонора перевела взгляд на незнакомого мужчину.

– Доронин Константин Сергеевич, – поспешил представиться Поэт, целуя Элеоноре руку. – Сражен вашим очарованием. Мне вспомнились строки Пушкина:

Душе настало пробужденье:

И вот опять явилась ты,

Как мимолетное виденье,

Как гений чистой красоты.

И сердце бьется в упоенье,

И для него воскресли вновь

И божество, и вдохновенье,

И жизнь, и слезы, и любовь.

Все были немыми свидетелями красивого театрального представления, сценаристом, режиссером и главной актрисой которого стала Королева. Одна лишь Мадам Конь не удержалась и констатировала:

– Старые козлы!

Элеонора продолжила ужинать в компании мужчин, купаясь в комплиментах и внимании.

4. Душевные раны

На следующее утро Элеонора не вышла к завтраку. Лизе поручили отнести еду в ее апартаменты.

– Доброе утро, мадам Элеонора! Ваш завтрак. – Лиза поставила поднос на столик возле кресла, где уже во всей своей красе восседала ее величество.

На серебряном подносе в белой посуде находились яичница с беконом, гренки с сыром, хрустящий круассан, стакан свежевыжатого апельсинового сока, чашка ароматного черного кофе, сливочник, кубики сахара, тарелочка со свежими нарезанными фруктами, красивые салфетки, маленькая вазочка с незатейливой композицией из полевых цветов. Королева даже не взглянула на всю эту красоту и гастрономические изыски. Лиза не могла предположить, как на самом деле чувствовала себя пожилая особа, но внешний вид говорил сам за себя. Он был потрясающим. «И когда она только успела с утра навести весь этот марафет», – восхищалась Лиза новой гостьей. При полном макияже, искусно уложенных волосах, наряженная, Королева, не изменяя своему амплуа, держала бокал вина и курила сигарету. Из вежливости Лиза все-таки спросила:

– Как самочувствие?

– Превосходно! – Элеонора изящно стряхнула пепел, постучав указательным пальцем о мундштук.

– Вы не вышли к завтраку. У вас все в порядке?

– Я никогда не ем по утрам. Это вредно.

Лиза мысленно съязвила: «Конечно, куда полезнее вино и сигарета». А вслух уточнила:

– Для фигуры?

– Для мозгов, милочка.

– А врачи говорят, напротив, полезен. Завтрак – всему голова.

– Да что эти врачи понимают. На голодный желудок лучше работается и думается.

Лиза набралась смелости и коснулась темы, которая ее очень беспокоила со вчерашнего ужина:

– А это не связано с тем, что вы вчера вечером резко обошлись с нашими дамами? – спросила Лиза. – Если вы не хотели сидеть с ними, могли просто об этом сказать и никого не обижать.

– Я никого не обижала, а назвала вещи своими именами.

– Позвольте, Элеонора! – воскликнула Лиза, возмущенная прямолинейностью гостьи. – Вы считаете, наши дамы – курицы?

– Вот именно, старые клуши. Что я забыла среди этих кудахтающих наседок! О чем мне с ними разговаривать? О детях? Я не люблю. Что мне с ними обсуждать? Кулинарные рецепты? Я не готовлю. Вспоминать мужиков? Что они кобели и сволочи, я и без этих куриц знаю.

Лиза не считала уместным делать замечания человеку старше себя почти в три раза. Но ее задело, что актриса не испытывала вины за проявление бестактности и нанесенные за ужином оскорбления в адрес пожилых людей.

– А по мадам Ковальчук зачем проехались? – не удержалась Лиза.

– Не знаю, из какой конюшни она сбежала, но стоять в одном стойле и ржать с ней в унисон я не намерена.

Лиза не понимала, какие чувства испытывала к этой женщине. Мадам Конь тоже была не сахар, остра на язык и не всегда подбирала выражения, но та здесь была уже год. За это время Лиза успела к ней привыкнуть и начала испытывать уважение. А что за орешек эта мадам Элеонора, Лиза пока не раскусила. Похоже, под маской загадочности пряталась хладнокровная стерва, которая не знала жалости. «Но ничего, – подумала Лиза. – Нужно время. Когда-нибудь эта ледяная глыба треснет, начнет плавиться и растает».

– Уберите поднос, – жестко сказала Элеонора, демонстрируя, что разговор окончен. – Кофе оставьте.

Лиза удалилась из апартаментов Королевы. Отнесла на кухню нетронутый поднос с едой и вернулась на сестринский пост. Из головы у нее не выходила таинственная особа – мадам Элеонора. «Что это? Какая-то годами отработанная стратегия? – вертелось на уме у Лизы. – Хочешь, чтобы тебя посторонние оставили в покое и не донимали, – нахами им или оскорби. Тогда никто не будет загружать занятую собой и мировыми проблемами голову».

На посту сидела взрослая, опытная медсестра Ирада. Добродушная женщина, болтушка еще та. Но Лизе напарница была приятна.

– Лиза, как ты кстати! – обрадовалась Ирада. – Помогай!

– Что-то случилось?

– Дедуля всю ночь спать не давал. Плохо ему. Наверное, близок его час.

– Олег Валентинович? – перепугалась Лиза.

– Нет! Дедуля из пятой комнаты. Лежачий.

У Лизы отлегло от сердца.

– У него язва на ноге вскрылась. Иду ассистировать врачу, – продолжала делиться новостями медсестра Ирада. – Тут мадам Багдасарова давлением мучается. Сходи к ней, глянь, таблетка подействовала?

– Конечно, без проблем.

Лиза взяла тонометр и поспешила в апартаменты к мадам. Вид Багдасаровой подверг ее в шок. В таком состоянии Лиза ее еще не видела. Та находилась в постели в полусидячем положении, обложенная подушками, с мокрым полотенцем на голове, взгляд старухи блуждал по потолку. Нос и глаза были припухшими от слез.

– Что случилось, мадам? – взволновавшись, спросила Лиза.

– Ой, Лизочка! – поправляя сползшее со лба полотенце, сказала Багдасарова. – Голова раскалывается. Сердце сейчас выпрыгнет из груди.

Лиза принялась измерять давление. Надела манжету на руку мадам, накачала воздух в грушу. На дисплее полуавтоматического тонометра высветились цифры.

– Давление в порядке, – констатировала Лиза. – Таблетка помогает. Вам надо полежать, отдохнуть. Все пройдет.

– Уже не пройдет. Я вспомнила, – шмыгнув носом, простонала Багдасарова. – Так дурно, что на душе тяжело. Лучше бы не вспоминала.

– Вы о чем?

– Всю ночь думала. Мучилась, где ее видела.

– Кого? – поинтересовалась Лиза.

– Эту мерзавку. Неспроста ее лицо мне показалось знакомым.

– Вы о ком? – спросила Лиза, но уже начала догадываться, о ком идет речь.

– Об этой, в синем платье.

– Об Элеоноре?

– О ней самой.

– Она актриса, поэтому лицо ее вам показалось знакомым.

– Актриса? – удивилась мадам Багдасарова, подняв брови. – А ты не знаешь, мой муж снимал ее в картинах?

– Нет, мадам. Простите! Я порой название фильмов не запоминаю, а кто кинорежиссер – подавно.

– Тогда это точно она. Все сходится. Эта гадина всю жизнь мне испортила. Муж мой покойный всегда мне изменял. Скотина. Ни одной актриски не пропустил и далекими от кино девками не брезговал. Пропадал неделями, а то месяцами. Это у него съемками называлось.

– Я поняла, к чему вы клоните. Но если Элеонора актриса, а ваш муж кинорежиссер, это еще не значит, что они были любовниками. Мадам, чтобы делать такие громкие заявления, вы должны быть уверены.

Багдасарова скинула полотенце со лба, приподнялась, несмотря на плохое самочувствие, взяла с тумбочки фотографию. Надела очки и принялась пристально разглядывать изображение.

– Я уверена. Это она. Точно она. Элеонора, – тыкая пальцем в фотографию, проговорила Багдасарова. – Шлюха, которая спала с моим мужем. Кувыркалась с ним в постели в номерах, на гастролях, за кулисами, в гримерке. Он даже уйти к ней хотел. Я не пустила. Ругались, скандалили. Ох, как я мучилась с мужем-кобелем.

Лизе, которой судьбой пока не было дано побыть в роли жены, хорошо знала теневую сторону такого любовного треугольника. На собственной шкуре любовницы она помнила те терзания, которые испытывала, пока ждала решительных действий от любимого мужчины, не соблюдающего верность сразу двум женщинам и виноватого перед обеими. Но Лиза перенесла ситуацию на себя по-другому: что бы она сделала, будь она женой. В итоге не сдержалась и сказала:

– Почему не развелись? Зачем страдать, терпеть?

– Развестись? – возмущенно вскликнула Багдасарова. – Вернуться в свою тьму тараканью. Остаться куковать в одиночестве. Кому бы я нужна была с тремя довесками. Ладно бы если вдова, а брошенная жена – это как клеймо о браке. Так еще и без денег. Не-э-т! У меня были дети. Я беспокоилась об их благополучии. Правда, теперь ни детям, ни внукам дела нет до меня. – Мадам глубоко вздохнула и снова посмотрела на фотографию.

– Вот, посмотри, – Багдасарова протянула фото Лизе.

Лиза взглянула. На пожелтевшей фотографии сидел довольный, улыбающийся полноватый мужчина с залысинами, а на коленях в его объятиях – молодая девушка лет тридцати, развратной внешности, с ярким макияжем. Короткое платье оголяло плотные бедра, умышленно выставленные напоказ, а глубокий вырез в зоне декольте акцентировал внимание на большой груди, готовой вот-вот выпрыгнуть. Что она там должна была разглядеть на фото сорокалетней давности, Лиза не понимала. Но с уверенностью могла судить об одном. Девушка на фото ни на йоту не была похожа на Королеву.

– Откуда у вас эта фотография? – спросила Лиза.

– Имелись доброжелатели. Докладывали обо всех похождениях мужа.

– Если честно, то на Элеонору совсем не похожа.

– Ты так считаешь? – обрадовалась мадам. Позабыв о манерах, не найдя под рукой носового платочка, Багдасарова всхлипнула, а затем указательным пальцем провела под носом.

– Уверена. На девяносто девять и девять процентов. Посмотрите, черты лица совсем не похожи.

Мадам Багдасарова поправила очки и вместе с медсестрой уткнулась в фото.

– У Элеоноры глаза синие, – поясняла Лиза. – А у этой карие. Нос вздернутый, губы пухлые, грудь большая. Элеонора изящная, худая, высокая. А эта коренастая какая-то, и ноги короткие и плотноватые.

– И правда. – Багдасарова подняла глаза на медсестру, положила руку на грудь. – Ох, Лиза, успокоила. Может, и вправду не она это.

– Вам надо успокоиться. Поспите.

– Да, я хочу вздремнуть.

Оставив мадам в тишине, Лиза тихонько вышла из комнаты. Все, о чем вспоминала Багдасарова, не оставалось тайной для мадам Васнецовой и мадам Полянской. Сплетни, слухи мгновенно разносились по телефонным каналам, благо аппараты были установлены в каждой комнате. Оценив ситуацию, Лиза задумалась: «Надеюсь, Багдасарова не успела двум своим подружкам Сорокам натрещать, кого разглядела на фотографии. Иначе весть, что Элеонора блудница, окрепнет в умах подружек, и тогда жди беды. Неизвестно, как Сороки отреагируют и что выкинут. Может, Багдасарова поспит и забудет?»

Только Лиза направилась на пост заполнять документацию, как показалась фигура доктора Бородина, последовавшего за симпатичной медсестрой. «Только его еще не хватало», – подумала Лиза. Доктор словно ходил за ней по пятам и искал подходящую обстановку, чтобы поговорить наедине. Лиза не знала, куда от него деться. Она каждый раз всячески старалась избежать с ним встречи, потому что боялась ему нагрубить. Она чувствовала, что ведет себя с ним непрофессионально. Ей не всегда удавалось соблюдать субординацию, как положено между врачом и медсестрой. Лиза говорила с доктором надменно и порой перегибала палку, но ничего не могла с собой поделать. В голове фразы строились иначе, а язык не слушался и выдавал резкие интонации.

– Э-э-э, последний наш разговор закончился недопониманием, – тихо, чтобы не услышали проходящие по холлу люди, произнес доктор. – Я бы хотел внести кое-какую ясность.

– Мне все понятно, доктор, – не поднимая на него глаз, отчеканила Лиза. – Можете не утруждаться объяснениями. – Лиза всем своим видом демонстрировала, что она сильно занята заполнением документов. – У меня нет к вам вопросов.

Неожиданно ожил постовой коммутатор. Тотчас же красная лампа над одной из комнат начала мигать, показывая, где нуждаются в помощи медсестры. Лиза обрадовалась, что пришло спасение в виде удачного повода увильнуть от дальнейшего разговора с Бородой.

– Доктор Бородин! Мне некогда. – Лиза указала на мигающую красную лампу. – Надо работать. Меня ждет мадам Ковальчук.

Лиза схватила тонометр и стремительно подорвалась с места.

– Что случилось, мадам? – спросила Лиза.

– Лиза, дорогая, мне так плохо. Померь давление.

Мадам Конь сидела на краю кровати. Вид у нее был бледный и неважный. Лиза без лишних слов, принялась за дело.

– Давление в порядке. Пульс в норме, – сказала Лиза. – Что вас беспокоит?

– Мне очень плохо. Очень.

– Вызвать врача? – уточнила Лиза.

– Нет не надо, – вздохнула мадам Ковальчук. – Он не поможет.

– Так в чем дело?

– Душа болит, – грустно ответила мадам, придерживая руку на груди. – Все из-за этой стервы, Элеоноры.

«Опять мадам – причина потревоженных душевных ран», – подумала Лиза. Она очень быстро осознала основное правило сестринской деятельности. Заключалось оно не только в выполнении должностных обязанностей, но в большей степени в лечении словами, пребывании рядом с больными, поддержке их. Уколы уколами, капельницы капельницами, а доброе слово, поддержка порой эффективнее любого лекарства. Только преданные лечебному делу сотрудники и просто люди с большим сердцем могли быть милосердными и находить общий язык с каждым пациентом. Иногда больного надо всего лишь выслушать. Мадам Ковальчук явно была настроена поговорить откровенно. Лиза села глубже в кресло, не стала перебивать и дала возможность выговориться.

– Как видишь, красавицей я никогда не была, – указывая на свое лицо, безрадостно произнесла мадам Конь. – На любителя. А мужчины предпочитают женщин-кошечек: красивых, мягких, пушистых, заботливых, хозяйственных и покорных. Еще лучше, если дамы будут держать рот на замке и не часто высказывать свое мнение. Но, как понимаешь, это все не про меня. Что непривлекательная внешность, что мой волевой характер и боевой нрав, годами отточенный спортом, – все это отпугивало сильных кандидатов. В девках не ходила. У меня были мужчины. Но ко мне словно магнитом тянуло слабых.

Ковальчук встала с кровати и медленно подошла к своей стене почета и славы, где на полках аккуратно были разложены ее награды, медали, кубки и грамоты, привезенные из дома. Стена переливалась золотыми отблесками металла, пестрила разноцветными лентами медалей, гравировками, напоминающими о ее выдающихся достижениях.

– Спорт не любит слабых. Они там не задерживаются, – рассматривая свои награды, продолжила мадам Конь. – Я привыкла быть сильной и напористой. Добиваться целей и брать любые преграды. И своим ученикам-спортсменам я наказывала быть сильными как в спорте, так и в жизни. Бороться до последнего, до самого конца, чего бы это ни стоило.

Мадам Конь поправила на полке выбившийся из ряда кубок. Затем вернулась на место, опустившись на кровать напротив сидящей в кресле Лизы.

– Спорт – это вся моя жизнь, – твердо произнесла Ковальчук. – Но, как любой женщине, мне хотелось бабского счастья. Однако с мужем мне не повезло: сначала просто выпивал, а с годами стал уходить во все более долгие запои. Ничего от него толком не видела. Тащила все на себе.

Мадам Конь часто рассказывала Лизе о своем сыне, которым восхищалась. Лиза решила поддержать ее и придать теме разговора более приятные ноты.

– Зато муж вам подарил замечательного сына, – произнесла Лиза с улыбкой. – Он у вас образованный, умный. Доктор биологических наук.

– Хм, я надеялась, что сын пойдет в меня, – сказала мадам, а затем пояснила. – Нет! Я не видела в сыне спортсмена и не желала ему спортивной карьеры. Это тяжелый труд. Это через боль. Через не могу. А сын ни в физическом плане, ни в духовном не пошел в меня. – Мадам Ковальчук опустила голову, уставившись себе под ноги, и тихо добавила: – Оказался таким же слабаком, как его папаша. Поэтому и помер как собака в подворотне.

– Как помер? – изумилась слушательница и сглотнула. От шокирующей новости перехватило дыхание, так что Лиза чуть не подавилась.

Мадам Конь полминуты помолчала, а потом, подняв глаза на Лизу, решительно ответила:

– Полгода назад.

– Ой! – Лиза прикрыла рукой рот. – Это когда вы уезжали на пару дней по делам?

– Да. Ездила его хоронить.

– Вы не говорили.

– О чем тут говорить. Хвастаться нечем. Горе сплошное. Пил безбожно. Пошел по стопам своего отца. – Мадам отвела взгляд в сторону. – Оба сла-ба-ки. Они не умели противостоять жизненным невзгодам и решать проблемы, а предпочитали заливаться водкой и уходить в забытье.

Ковальчук смолкла, затем взглянула на ошарашенную признаниями Лизу и добавила:

– За сына билась, как могла. Но эту преграду, эту высоту взять не смогла. И материнский забег я проиграла. – Ковальчук вздохнула. – Не могла больше смотреть на сына-алкоголика. Поэтому сюда, в хоспис, и переехала.

Мадам Конь опустила глаза, в которых блеснула слеза. Затем подошла к окну и стала всматриваться вдаль, думая о чем-то своем. Никогда Лиза не видела, чтобы мадам Ковальчук плакала или жаловалась на жизнь. «Полгода молчать, никому не говорить о смерти сына… Ну и выдержка у этой женщины!» – удивлялась Лиза про себя, выходя из апартаментов. Мадам Конь осталась наедине со своими мыслями.

С другого конца холла навстречу Лизе направлялась Ирада, толкающая впереди себя штатив с заряженной капельницей. Колеса штатива не поспевали за торопливыми шагами медсестры и издавали громкий шум, соприкасаясь с мраморным полом. «Так хочется попить кофейку», – подумала Лиза. На горизонте промелькнула фигура главной медсестры Татьяны. Своим тяжелым взглядом она посмотрела на обстановку вокруг. «Уже не попью», – расстроилась Лиза. Работа кипела. Татьяне не предоставилось возможности сделать кому-то замечание, и она скрылась из виду. Все еще грезя горячим бодрящим кофе, Лиза пошла на сестринский пост. Только напарница Ирада исчезла за дверью чьих-то апартаментов, как красная лампа замигала над очередной комнатой. «Да что они сегодня, все друг за другом! Всем плохо. Какая-то цепная реакция! – негодовала Лиза, спеша на помощь.

Мадам Васнецова сидела с отрешенным видом, откинувшись в кресле, со скрещенными на груди пальцами, на каждом из которых сверкало по кольцу с драгоценными камнями. На голове оставалась пара забытых бигуди-липучек. Пуговицы на халате были застегнуты неправильно. На журнальном столике перед ней лежал глюкометр для самостоятельного измерения глюкозы крови и использованные тест-полоски.

– Что такое, мадам? – забеспокоилась Лиза. – Сахар упал?

– Сахар в порядке. В душе непорядки.

Лиза уже принялась мерить давление.

– Давление хорошее, – сказала Лиза. – А с душой что стряслось?

– Душа плачет. Недаром мне лицо этой мадам показалось знакомым.

Лиза почувствовала, откуда ветер дует, и задумалась: «Все-таки Багдасарова успела натрещать в уши подружке непроверенные факты. Теперь, гляди, фантазия у мадам Васнецовой разыгралась. Старые боли всплыли». Лиза подняла брови и тихо спросила:

– Вы Элеонору имеете в виду?

– Ее, бесстыжую.

– Элеонора – известная актриса, снималась во многих фильмах. Поэтому и лицо ее вам показалось знакомым, – начала разъяснять Лиза. – А почему бесстыжая? За что вы ее обзываете.

– Какая она актриса! – возмутилась Васнецова, поправляя полы халата. Она никак не могла понять, что с ними не так. – Элеонора, это та бесстыжая, которая спала с моим мужем. Это она во всем виновата. Жизнь мне испортила. Я столько плакала в своей жизни из-за гулящего мужа, что теперь слезы закончились.

– С чего вы это взяли, мадам? Где ваш муж, музыкант, и Элеонора пересекались?

– Она поклонницей его творчества была. Бегала за ним всюду и везде. Преследовала на концертных площадках во всех городах. Муж был очень популярен, знаменит. У него такой красивый тембр голоса был. Презирал фанеру, всегда пел вживую. Песни у него одна душевнее другой. Он собирал стадионы. Он не виноват. Это такие, как Элеонора, виноваты. Сумасшедшие фанатки, готовые на все, чтобы приблизиться к своему кумиру. А он на пару со своими друзьями из группы пользовался ими. Развлекался. Мужик есть мужик. Они все полигамны. Если перефразировать пословицу: если женщина хочет, то кобель… Ну, ты поняла.

Лиза молчала и не перебивала. Васнецова начала нервно одергивать полы халата, которые не хотели расправляться. Провела рукой по волосам и наткнулась на бигуди. Быстро от них избавившись, отбросила липучки на стол.

– Ты мне не веришь? – спросила мадам Лизу.

– Я вас слушаю, но пока у меня не складывается эта картинка в голове. Простите, мадам.

– Я знаю, о чем говорю. Сама была его преданной поклонницей. Знала наизусть весь репертуар. На одном из концертов меня с ним познакомили. Чего уж там греха таить. – Васнецова опустила глаза и принялась играючи перебирать кольца на руках. – Сама хороша. Не задумываясь, прыгнула к нему в койку, как представился удачный случай. Потом забеременела. Сына родила ему. Благо он ребенка признал и женился на мне. Поначалу я так счастлива была, – продолжала говорить Васнецова, не переставая покручивать кольца. – Меня никуда не брал с собой. Говорил, что там скучно, неинтересно и вообще мне там не место с мужиками. То ему контракт подписывать надо, то он с продюсерами и спонсорами встречается, то он в студии звукозаписи пропадает, то у него выступления. А я растила ребенка. Хлопотала по хозяйству. Прислугу контролировала. Мужа практически и не видела толком. Со временем смирилась. Он хорошо обеспечивал семью, ни в чем мне не отказывал, драгоценностями и бриллиантами одаривал. Я много путешествовала. Радовалась жизни, пока не стала замечать, что на моих подружках и знакомых такие же кольца, браслеты и ювелирные гарнитуры. И поняла, что муж так откупался за свои измены. Надеялась, одумается. Ведь у нас был сын. Но он жил своей жизнью. После каждого концерта пьянки, гулянки, наркотики, бары, кабаки. Плакала, страдала. И девок от него оттаскивала, и следила за ним. Да, да, – покачивая головой, сказала Васнецова, глядя на внимательно слушающую Лизу. – И такое было. А потом поняла – бесполезно. Его только могила исправит. Все разойтись с ним хотела и не развелась.

– Почему не развелись? – спросила Лиза.

– Да некогда мне было с ним разбираться. Сына спасать надо было. Пока бегала за мужем, сына упустила. Но я не виновата. Это все гены никудышного отца. Сын вырос и тоже подался в музыку. Но музыкант из него получился посредственный. Слава, деньги и связи знаменитого отца не очень ему помогли продвинуться на сцене. А вот все привычки отца он перенял отлично. Выпивка, наркотики, девки, драки по пьяни. Шоу-бизнес – та еще помойка. Сына лечила от наркозависимости, не до развода было. Уже когда муж сильно заболел, вся спесь из него вышла, когда он физически перестал быть лихим скакуном, вот тогда немного подуспокоился. Что-то ни одна фанатка за ним не ухаживала. А я с ним была. Потом муж помер. Чтобы ему там воздалось, – указывая глазами на небо, раздраженно сказала мадам. – За то, что всю жизнь мне нервы мотал. Ох и натерпелась я от него.

– И все-таки Элеонора – актриса. Это факт. Мне с трудом верится, что она была ярой поклонницей вашего мужа. Не думаю, что у нее нашлось бы время бегать за вашим мужем по музыкальным площадкам. Ей своих гастролей хватало. Думаю, вы обознались.

– Мне все равно, кто эта стерва. Актриса там или еще кто. Ох, но мне было бы легче, если бы мне показалось. Не хотелось бы с любовницей мужа в одних стенах помирать.

– Вам показалось. Вы обознались и путаете ее с кем-то другим, – уверяла и успокаивала Лиза. – Скоро время обеда. Приводите себя в порядок.

Следующая лампа вызова не заставила себя долго ждать. Выходя из комнаты Васнецовой, Лиза увидела мигающий красный огонек над дверью мадам Полянской. Вид дамы был не краше предыдущей. Она металась по комнате. На коже лица и груди от волнения выступали красные пятна.

– Это все она виновата, – взволнованным голосом говорила мадам Полянская.

– Дайте догадаюсь, – ответила Лиза. – Мадам Элеонора.

– Она самая. То-то ее лицо мне показалось знакомым.

– Не накручивайте себя, а то давление поднимется еще ненароком.

– Давление нормальное. А вот жизнь моя прошла ненормально. Я всегда страдала из-за мужа, – продолжала говорить мадам, не переставая ходить по комнате. – На душе тошно и беспокойно. Сердце стучит. Вот-вот выпрыгнет.

– Мадам, успокойтесь, – сказала Лиза. – Присядьте. Может, капель?

– Да! Налей мне.

Лиза подошла к аптечке, которая находилась в каждой комнате. Отмерила пару капель корвалола. Разбавила их небольшим количеством воды и протянула стакан мадам. Одним залпом Васнецова проглотила горькое лекарство, не запивая дополнительно.

– Муж был очень интересным мужчиной. Телезвезда! Постоянно на виду у всех. Женщины на него вешались, – затянула свою печальную песню Полянская. – Кроме внешнего очарования, он не был лишен и внутреннего шарма. Он умел так красиво и легко говорить. И с чувством юмора у него все было в порядке. Как и с ораторскими способностями. Женщины восторгались им и сходили с ума от его сладких речей. Я тоже попалась на эту удочку. Мать моя отговаривала выходить за него замуж. Она была права, когда говорила, что красивый муж – чужой муж. Он никогда только моим не был.

Полянская достала фотографию мужа и уткнулась в нее.

– О, красавчик! Язык его – это сила. Этот орган у него работал на славу. Не знаю, какое удовольствие от него получали женщины, но другой орган работал не так хорошо и не имел таких выдающихся способностей. – Позабыв о манерах великосветской дамы, Полянская показала мужу на фотографии язык и затем резко отпустила ему звонкий щелбан. – Чтоб тебе!

Мадам отбросила фотографию, помолчала, а после добавила:

– Я его очень сильно любила и боялась потерять. Поэтому терпела, молчала, прощала измены. И дочь меня останавливала. Не хотела она безотцовщиной расти. Так до самой его смерти и мучилась я с кобелем.

– Так при чем здесь Элеонора?

– Так ты не знаешь? – удивленно произнесла мадам. – Она с ним спала, курва. Каждый раз после съемок. Она же вместе с ним работала на телевидении.

– Вы что-то путаете, мадам. Элеонора – актриса. Она работала в театре и снималась в кино. – Лиза поспешила развеять ошибку мадам. – Ваш муж вел в основном развлекательные шоу-программы, чаще музыкальные. Увольте, но я не припоминаю, чтобы Элеонора в каком-либо качестве участвовала в таких программах. Простите, мадам, но мне кажется, вы обознались.

– Это было бы замечательно, если бы я ошиблась. А то душа моя терзается в догадках.

– Нет, что-то в этой истории не складывается. И интервью он никогда не брал у актрис, – добавила Лиза.

– Да, интервью он не брал, – задумавшись, ответила мадам Полянская. – Ты права, Лиза.

– Вам надо успокоиться. Прилягте, отдохните.

– Да, с удовольствием полежу немного.

Когда Лиза выходила из комнаты мадам Полянской, то с сарказмом думала: «Ай да Элеонора! Ай да молодец! Первым же и единственным своим появлением взбудоражила старые душевные раны постояльцев хосписа. Пока мужья развлекались с бабами в ресторанах, преданным женам доставались объедки со стола в виде инсультов, инфарктов, немощности, пьяных скандалов, проблем с потенцией бывших лихих скакунов. За обманутых любовниц обидно, а несчастливых жен жалко. Некоторые мужики такие сволочи!»

5. Разговоры в сосновом бору

Мадам Элеонора большую часть времени проводила в апартаментах. Никто не знал, чем она там занималась. Но ни к завтраку, ни к обеду она не выходила. Иногда просила принести чай или кофе в комнату. Выходила лишь один раз в день, только отужинать. Держалась возле мужчин, чья компания ей была больше по нраву. С женщинами не общалась, а перешептывания и косые взгляды других мадам игнорировала.

После обеда в «Райском уголке» наступал тихий час. Одни гости хосписа отправлялись на отдых или сон, разбредаясь по комнатам. Другие предпочитали прогуливаться по парку, разминая свои кости и суставы, либо сидеть на скамьях за беседами, наслаждаясь теплыми летними деньками и свежим воздухом.

Под ласковыми лучами солнца мадам Конь в сопровождении своих подданных медленно прогуливалась по уютному сосновому парку. Пожилые женщины словно плыли в море времени. В конце длинной процессии еле поспевала за ними Снегурочка. Аллея, простирающаяся перед ними, расцвела красотой, как никогда прежде. Глаза женщин скользили по высоким прямым стволам сосен, тянущихся вверх и как будто пытающихся достичь небес. Деревья мелькали перед глазами, словно кадры невероятной сказки. Воздух наполнялся теплом, а запах сосновых иголок смешивался с нежными ароматами растений, рассыпавшихся по склону возле бора. Время от времени дамы останавливались, чтобы вдохнуть полной грудью чудесный лечебный воздух и полюбоваться великолепным видом, который открывался перед ними. Звуки природы окружали со всех сторон. Щебет птиц звучал словно переливами какой-то удивительно завораживающей мелодии. Казалось, вся природа была союзницей прогуливающихся, помогающей им найти здесь умиротворение и покой. За каждым следующим поворотом таилась загадка, обещавшая раскрыться только перед теми, кто способен уловить магию мгновения.

Пожилые женщины продолжали свое путешествие по сосновому бору, когда на пути им встретилась мадам Соболевская. Она замерла в своем инвалидном кресле посреди аллеи и не могла оторваться от восхитительного пения соловья. Магическая песня птицы заставила певицу забыть о времени и окунуться в воспоминания. Под впечатлением мадам Сова медленно и выразительно запела романс Алябьева на стихи Дельвига «Соловей»:

– Со-ло-вей мой, со-ло-вей, го-ло-си-стый со-ло-вей! Ты ку-да, ку-да ле-тишь? Где всю ноч-ку про-по-ешь?

Птичка отвечала играючи, словно пела с ней одну песню. Мадам Сова уже подпевала ей следующими строками романса живо и скоро:

– Со-ло-вей мой, со-ло-вей, го-ло-си-стый со-ло-вей!

– И эта здесь! – возмутилась мадам Конь, указывая кивком своим подданным на оперную диву. – Чего ей в актовом зале не поется.

Поравнявшись с Соболевской, мадам Конь залилась ржаньем и громко съязвила:

– Дорогуша, вы пытаетесь перепеть соловья? Ну как, получается?

Женщины хихикнули. Мадам Сова опустила глаза и промолчала. Резко подалась на электроприводном кресле в другую часть аллеи, отрываясь от неблагодарных слушателей. Старый генерал, догнав процессию женщин, пристроился к ним в надежде поучаствовать в беседе.

– Дамы, активнее перебирайте ногами, – говорила серьезно мадам Конь. – Движения продлевают жизнь. Давайте, нам еще два круга осталось, – подбадривала она своих подопечных.

Генерал вклинился в ряд и начал деловито говорить о наболевшем, словно зачитывал рапорт:

– В первую очередь надо защищать детей. Это новорожденные. Это школьники. Это подростки. Они не должны страдать. Я военный человек. Я носил погоны. Я знаю, что говорю. У моей страны есть враги. Значит, и у меня. И враги эти опасные.

– Сегодня стоит прекрасная погода, – констатировала мадам Конь. – Мы устали от ваших военных речей. Генерал, найдите себе другие свободные уши.

– А-а-а! Не хотите слушать, – обиженно произнес Генерал. – Вот и министр тоже. Не слушал меня. А я его предупреждал. Говорил ему.

Видя безучастные взгляды дам, Генерал оглянулся и направился к Снегурочке, отставшей ото всех.

– Назревала война, – командным голосом произнес Генерал, пристроившись к ней.

– Да, – робко ответила Снегурочка.

– Все признаки указывали на войну.

– Да.

– Враг строил хранилища под боеприпасы. Приводил в порядок аэродромы. Железнодорожные пути. Отсюда следовало что? Шла активная подготовка. Значит, намечалась война.

– Да, – нерешительно проговорила Снегурочка.

– А меня слышать не хотели.

Снегурочка шла рядом с Генералом, который активно жестикулировал при разговоре, медленно перебирала ногами и кивала головой.

– Вы женщина. Готовить умеете? – спросил Генерал.

– Да, да, – уверенно ответила Снегурочка.

– Я приведу вам пример. Так будет понятнее. Хозяйка на кухне раскладывает продукты. Наливает воду в кастрюлю. Ставит ее на плиту. Чистит картошку. Что она делает?

– Я знаю, – обрадовалась Снегурочка. – Готовит суп.

– Верно! Она готовит. Вот и я говорил министру. Враг готовится к войне. А министр не хотел меня слушать. Я предупреждал. Мне не верили.

Снегурочке под ногу попался камушек, и она от неожиданности, потеряв равновесие, пошатнулась, чуть не упав.

– Аккуратно, мадам! – вовремя отреагировав, Генерал ловко поддержал даму за локоть. – Смотрите под ноги.

Снегурочка застыла, подняла глаза на высокого статного Генерала и нежно сказала:

– Алла.

Генерал опустил голову вниз, смотря прямо в глаза хрупкой женщине, постоял с полминуты.

– Володя, – расплылся он в улыбке. – Держитесь за меня, Алла. А то еще, не дай бог, упадете.

– Да, да. – Она одарила его в ответ скромной улыбкой.

Снегурочка взяла Генерала под руку. Они шли вдвоем по аллее, сильно отстав от основной группы женщин.

– В военном деле как… кхе, кхе, – откашлялся Генерал, подготавливаясь к длинной речи.

– Володечка, помедленнее, – перебила его Снегурочка. – Не поспеваю. Ноги болят.

– Пардон, – извинился старый Генерал и замедлил шаг. – Вы вдова?

– Да, – со вздохом произнесла Снегурочка.

– И я потерял свою любимую. А дети есть?

– Нет, – снова вздохнула Снегурочка. – Бог не дал.

– А мой мальчик погиб, отдавая долг своей стране, – склонив голову, с грустью и в то же время с гордостью произнес Генерал.

Вымеренные и неспешные шаги пожилых людей оставляли незримый след, словно отпечатки прошлого, несущие бесценный опыт и мудрость, накопленные годами.

Подходило время Лизиного перерыва, чтобы отдохнуть от напряженного рабочего дня. Но отдыхать ей не придется. Было запланировано важное дело, которое она хотела незамедлительно разрешить. В порыве все успеть она быстро перекусила, сделала пару глотков кофе и выбежала на улицу. Лиза торопилась на согласованную и долгожданную встречу, предвкушая ощущение маленького приключения, которое часто исчезало в рутине ее рабочих будней. Лиза не хотела опоздать и заставлять других ее ждать. Взволнованная от незнания, к какому дальнейшему витку приведут события, она шла по сосновому парку, быстро переставляя ноги. Сердце билось чаще, чем обычно.