Главные слова

• «Не колеблем ни веком, ни ветром,
• я для важного дела храним
• с той минуты, как вороном, вепрем —
• кем, не помню – назвался твоим».

• «То звала ледяная дорога,
• то мерещился свет маяка,
• а по правде-то нужно немного,
• это небо да те облака.
• Колокольчик литого глагола,
• и щепотка ночного труда,
• и немножечко доброго тола,
• чтоб взорвать этот мир навсегда».

• «Но будет день, когда из темноты
• в заброшенные явятся таверны
• цисгендерные белые скоты
• с тетрадками своих стихотворений», —

• «кончен прощальный парад
• свален последний зачёт
• лыжи у печки стоят
• лучше б стоял пулемёт».

• «Я видел варварские казни,
• я видел ужасы труда,
• Я никого не ненавидел,
• но презирал почти всегда»,

• «Мне объявила мудрая сова,
• надёжная сотрудница Минервы:
• „Ты написал хорошие слова,
• ты никому не действуешь на нервы“.
• А я готов и лучше, и не раз
• засеять землю добрыми словами.
• Вот только бы пореже видеть вас,
• беседовать и обниматься с вами».

• «Смотри, двенадцать человек
• идут из темноты,
• пересекая русла рек —
• им не нужны мосты.
• Они идут через Донец,
• идут через Оскол,
• минуя белый останец
• и головешки сёл.
• Они идут врагу назло
• без касок, без брони.
• Двенадцать – ровное число.
• Но люди ли они?..
• … Да, их двенадцать. Да, из тьмы —
• попробуй их сломи…
• А приглядеться – это мы
• идём, чтоб стать людьми».

• «Больше ни разу и больше нигде
• Наша в Гааге не ступит нога.
• Может быть, только на горло врага»,

• «Когда над головой летают мины
• и сатанеет вражеская рать,
• поэзия, конечно, хочет мира,
• поэзия не хочет воевать.
• Она полночных жаждет посиделок,
• где философской речи перелив.
• Ей, как и прежде, флирта жемчуг мелок,
• ей подавай романы на разрыв.
• Поэзия зимою хочет водки,
• а осенью – креплёного вина.
• Ей надоели фронтовые сводки,
• ей напрочь опостылела война.
• Поэзия в живое не стреляет,
• на этом свете ей не нужен враг.
• Поэзия всё время поправляет
• бронежилет, сидящий кое-как».

Я назвался твоим человеком…

• Я назвался твоим человеком
• и уже не уйду никуда.
• И вернусь не весною, так летом,
• когда выйдет из снега вода.
• Когда тлеющих звёзд сигареты
• разгорятся в большие костры
• и деревьями станут скелеты,
• что на холоде машут костьми.
• Не колеблем ни веком, ни ветром,
• я для важного дела храним
• с той минуты, как вороном, вепрем —
• кем, не помню – назвался твоим.

Рыба смеётся пронзённой губищей…

• Рыба смеётся пронзённой губищей:
• я никому не достанусь.
• Чтобы ничьею не сделаться пищей,
• я в этом сне не останусь.
• Поезд отходит, звенит колокольчик,
• время проститься с родными.
• Задребезжит балаганчик-вагончик,
• да и покатит во имя.
• Слева в купе – бородатые змеи,
• справа – сидят броненосцы.
• Красные волки – уныло-семейны,
• а поросята – несносны.
• Соечка, Вы успокоили б нервы,
• мне за Вас, право, неловко.
• Вон Покрова показалась на Нéрли
• спичечной серой головкой.
• Значит, совместная наша дорога
• сладкою будет халвою.
• Сердцу до сердца всегда недалёко,
• было бы сердце живое.
• Тает вагончик в густом океане,
• солнца качается гульден.
• Где же вы, снасти, которые ранят?
• Снасти, которые губят?

Шериф разворошил наш сонный улей…

• Шериф разворошил наш сонный улей —
• порядочная сука, без обид.
• И мистер Донован убит шальною пулей.
• И мистер Донован убит.

• Да кто б его приметил накануне?
• Все звали его запросто – «малыш»,
• когда он виски разносил в салуне —
• и вдруг он «мистер Донован», поди ж.

• Прочла толстуха Сара на браслете
• фамилию, куда писать родне,
• покуда он, единственный на свете,
• лежал в крови и рыжей волосне.

• И, двух ослов в телегу запрягая,
• и сзади ящик громоздя,
• мы так смеялись: мама дорогая,
• хороним, как индейского вождя.

• И пастор, отыскав вино в сосуде,
• нам проповедовал, входя в азарт,
• про то, как губы резала Иуде
• медь Божьих бакенбард.

В меховой шапке пирожком…

• В меховой шапке пирожком
• ты стоишь над заснеженной толпой.
• Может быть, ещё переждём.
• Может, удача ещё с тобой.
• На тебя смотрят мортиры лиц,
• все готовы к команде «пли».
• Ещё вчера падали ниц,
• зачем сегодня они пришли?

• Льётся свет нерезкий,
• у неба вид оборванца.
• Но всё же ты не сдавайся,
• команданте Чаушеску.

• С далёкой Тимишоары
• нанесло менструальной ваты.
• Все гости на этой свадьбе
• видят, какой ты старый.
• Нации цыганские шаровары
• затрещали по шву Карпат.
• На перекрёстках тарахтят
• винтокрылые шарабаны.

• Свинцом нерестится масса,
• твоя столица не стоит мессы.
• Но всё же ты не сдавайся,
• команданте Чаушеску.

• Тонкий голосок с холма —
• флейта одинокого пастуха.
• Кто стреляет, тот без греха.
• Кто упал, на том и вина.
• Падают пластмассовые куклы
• в домашнем тире истории.
• Члены будущей директории
• делят кастрюли на кухне.

• Достаточно одного жеста.
• Не хватает одного часа.
• Но всё же ты не сдавайся,
• команданте Чаушеску.

Рыбы, моллюски, гекконы…

• Рыбы, моллюски, гекконы.
• Вместе – икона.
• Видишь ли контуры Бога?
• Вижу немного.
• Фоном дано побережье
• как бы небрежно:
• люди на катамаране,
• горы в тумане.
• Свет собирается в точке,
• дева на бочке
• вьётся змеёю без звука.
• Стрелы из лука
• падают в грудь Себастьяна.
• Пиво из крана.
• Всё переходит на цифру.
• Дева на цитру
• смотрит, и цитра играет.
• Чудо вай-фая.
• Бегают вдоль побережья
• тут постоянно
• Вера, Надежда —
• две посёлковых собаки,
• и на груди Себастьяна
• алые маки.

Сказали: «тайны Бытия»…

• Сказали: «тайны Бытия»,
• а мне послышалось: «Батыя».
• Я помню, родина моя,
• твои мелодии простые.
• Четыре палка, два струна —
• такой выходит человечек.
• И не кончается строка,
• но меньше мига длится вечер.
• Перед акыном быт и труд
• лежат кругом, как обе степи.
• То на ночь выпускают в пруд,
• то утром снова ловят в сети.
• И в порошок для серных ванн
• судеб размалывают спички
• Орда и Орднунг – жернова,
• притёртые до обезлички.

Не покидайте, милые мои…

• Не покидайте, милые мои,
• родных краёв питейные галеры.
• Не уходите в верхние слои
• отравленной озоном атмосферы.
• А всё равно не слушают: ушли,
• не дождались лицейской годовщины
• клеймёные губители земли,
• цисгендерные белые мужчины.
• Повсюду воцарилась благодать,
• вернулся мир и стало вечным детство.
• Да, надо было выучиться ждать,
• и вот оно случилось наконец-то.
• Но будет день, когда из темноты
• в заброшенные явятся таверны
• цисгендерные белые скоты
• с тетрадками своих стихотворений.
• И с криками: «Да здравствует Лицей!» —
• стаканы дружно сдвинут обормоты.
• Спустись в овраг, поройся в багреце:
• там паспорта и свежие банкноты.

В минувшую среду, была не была…

• В минувшую среду, была не была,
• анализы сдал он на антитела.
• Бумага ему показала, что в нём
• живёт антитела огромный объём.
• Фактически тело чужое, а он —
• одна оболочка, реторта, баллон.
• С тех пор он с работы уходит к шести
• и в паб отправляется «О’Флаерти»,
• куда ксеноморфы приходят кутить
• и очень за пиво не любят платить.
• И там, наливая тому и тому,
• он их вопрошает сквозь пьяную тьму,
• весь вечер кочуя к столу от стола,
• про тело чужое, про эти дела.
• Кто я? Это я? Или я – это он,
• а я – оболочка, реторта, баллон?
• Но что ксеноморфу земная тоска?
• Ему б на халяву побольше пивка,
• и сизая вечность стоит перед ним —
• не то вышибала, не то херувим.

Мы выучили все их имена…

• Мы выучили все их имена,
• их адреса разметили на карте.
• Но сгинул Холмс, и Ватсону хана,
• и запропал профессор Мориарти.
• Как будто итальянская на слух
• фамилия? Не шефом ли в Сорренто
• устроился? А что до этих двух,
• молчит и гугл, и новостная лента.
• Но как же Рейхенбахский водопад,
• зачем он в небо тянется лианой?
• – Такое чувство, что за мной следят, —
• растёт из сердца голос деревянный.
• – Такое чувство, что моя рука
• в комоде кость нашарила без спроса.
• – Оно пройдёт. Заморишь червячка,
• и снова вдаль покатятся колёса.
• Стол, холодильник, вешалка, постель —
• переживём ещё одну неделю,
• но где-то возле плинтуса есть щель,
• и весь преступный Лондон в этой щели.
• Убийцы, похитители камней
• и похотливых лордов шантажисты —
• вся шушера давно минувших дней.
• О, как же ваши помыслы нечисты!
• В ночи они выходят на парад
• и каблуками цокают по плитке,
• и мечется растерянный Лестрад
• от бара к бару, осушая пинты.
• – Где доктор мой? Где верный мой скрипач?
• Распалась цепь, и век летит в клоаку.
• Дорогой слёз, дорогой неудач
• сэр Баскервиль ведёт свою собаку.
• Но нету веры этим дуракам
• и грош цена их пройденным этапам.
• Я Шерлок Холмс, а Лондон – таракан.
• Покажется – его прихлопну тапком.

Надоело делать то, что звалось экономикой…

• Надоело делать то, что звалось экономикой,
• устали быть Сизифами подземные гномики.
• Сколько ни паши, в кармане свищет ветерок.
• В это тухлое время надо делать глэм-рок.
• Глэм-рок – это ребята с вечной «бэйби» в мозгах,
• это бритые ноги в волосатых сапогах.
• Это полыхание разбитых витрин,
• это мраморный дворец под вывеской Latrinе.
• Лейбористы, консерваторы – то псих, то урод.
• Всё летит к едрёной матери, а мы наоборот,
• из утробы той же матери выходим, плюясь.
• Посмотрите на нас внимательно, запомните нас.
• Глэм-рок – это хруст внутривенных льдинок.
• Глэм-рок – это двух бухих басов поединок.
• Это тёмные клубы, это жирные бабы,
• у которых в волосах поселились крабы.
• На каждой свалке есть бутылки, а работа не волк.
• Галдят из ящика эксперты, хоть один бы умолк.
• Ты же знаешь всё на свете, расписной голубок,
• так расскажи нам, чёрный ворон, что такое глэм-рок?
• Это красная улыбка во всю серую стенку,
• это тощие коровы танцуют летку-енку,
• это огненным коктейлем развороченный живот,
• это ангелов над нами полицейский разворот.

Когда у тыквы вырастают ноги…

• Когда у тыквы вырастают ноги,
• она смиренно ходит по домам
• и собирает скромные налоги
• из нежности, уже не нужной нам.
• Она идёт по базе адресатов
• весенних ласк и летнего тепла.
• Откройте ей! Обоев полосатых
• не застесняйтесь, жизнь-то уж прошла.
• Сгущается под этой рыжей чёлкой
• небывшее – и просится вовне.
• Она расскажет, как была училкой,
• девятый «Б» гоняла на физре.
• Между двумя провинциями света
• забавен этот зыбкий переход,
• где паттисон, солёная комета,
• на всех эстрадах тенором поёт,
• мерцает солнце орденом в стакане,
• маня юнцов сквозь воздух спиртовой,
• и тыква тоже делается пани —
• не ягода, не овощ никакой.

Над нами высится базар…

• Над нами высится базар,
• стоят лавчонки, лавки, лавцы,
• а в них шумят христопродавцы
• и прославляют свой товар.
• Христос такой, Христос сякой,
• Христос с клубничным ароматом,
• Христос с коробкой-автоматом
• и с механической рукой.
• Найдите время для Христа!
• Побалуйте себя Мессией!
• Но наступает вечер синий,
• и уплывает суета.
• Все лавки превратились в лодки,
• плотами сделались лотки.
• Глухая осень, день короткий,
• и город встал на край доски.

Уже созрели фонари…

• Уже созрели фонари,
• скамейки в белый креп оделись
• и на посту железный Феликс
• Гваттáри или Гваттари.
• Благоухают фонари
• лимонной памятью из сада.
• Заходят в бар «Тивериада»
• в ворсистых худи рыбари.
• А нам пора кормить зверей,
• и к чаю кончились лимоны.
• Нарвём десяток фонарей,
• пока не видят фараоны?

Дед Мороз всегда был очень молод…

• Дед Мороз всегда был очень молод
• и неимоверно знаменит.
• У него коллекция из бóрод
• в гардеробе щёгольском висит.
• Дед Мороз совсем ещё не старый,
• просто у него парик седой.
• Вечерами ходит он с гитарой,
• развлекаясь «Дымом над водой».
• Дед Мороз совсем не любит зиму:
• ветер, снег, узорное окно.
• Раньше он любил гулять по Риму,
• но теперь ему запрещено.
• Всё равно его здесь держит что-то.
• Может быть, немаленький доход
• и не бей лежачего работа —
• ёлки! ёлки! – сутки через год?

Все дворники под окнами у барыньки…

• Все дворники под окнами у барыньки
• метут-метут классический снежок.
• А барынька посапывает в спаленке,
• а рядом ножичек и мужичок.

• И Рождество! И Рождества мелодия
• из циферблата бьёт наверняка:
• какая-то богемская рапсодия,
• какая-то румынская тоска.

• Смешинка, золотинка, червоточинка,
• разинутые сани, снежный путь.
• Проснись и пой! А хочется не очень-то.
• А хочется забыться и заснуть.

• Сверкают небеса золотозубые,
• кухарка мастерит яйцо пашот
• и дворники метут в сугробы грубые
• лебяжий пух и сонный порошок.

• Уже слышны мальчишеские выкрики
• про сербские, турецкие дела.
• Но сталь была. Меж розовою щиколкой
• и волосатой ляжкой – сталь была!

Открой глаза – увидишь свой Вьетнам…

• Открой глаза – увидишь свой Вьетнам,
• где Хо Ши Мин пока ещё не город,
• а сухощав, хотя уже немолод,
• и до сих пор подвержен вещим снам.

• Вот тот Вьетнам, где выжил Мандельштам,
• в хитоне ходит щёгольском и длинном,
• проводит дни в беседе с Хо Ши Мином,
• а вечера – по чарочным местам.

• Там по-людски собаки говорят!
• И что с того? Ведь это наши псины.
• И змей морской всем детям друг и брат,
• когда народ и партия едины.

Королевские семьи несчастны всегда…

• Королевские семьи несчастны всегда,
• а шахтёрские семьи – прекрасны,
• а матросские семьи – слеза, как вода,
• а актёрские – огнеопасны.
• И когда Санта-Клаус ведёт под уздцы
• своего золотого оленя,
• он за флотскую милю обходит дворцы,
• где копили тоску поколенья.
• Он стучится с подарками в двери квартир,
• где нехитрые люди ликуют,
• и лобастого шкета зовёт «командир»,
• а девчонку в макушку целует.
• Он садится на стул, достаёт из мешка
• леденцы, марципаны, конфеты,
• изумрудные серьги, цветные шелка,
• луки, дротики, шпаги, мушкеты.
• И пока на два локтя не скрылась земля
• в непролазной холодной извёстке,
• подарить успевает модель корабля
• сиротинушке в синей матроске.
• Он велит, чтобы смех осыпался как снег —
• смех над папертью, смех над колонной, —
• потому что Господь народился для всех,
• кроме тех, кто увенчан короной.
• Королевские семьи несчастны всегда.
• Санта-Клаус летит над домами,
• и пылает, как магний, его борода,
• предвещая весеннее пламя.

Давно уже потоплен наш корабль…

• Давно уже потоплен наш корабль,
• но он ещё плывёт.
• Его обшивку обсидели крабы,
• но он плывёт.

• Для рыб, рачков и прочих голотурий
• он нынче вольный сквот.
• Его на части раскололи бури,
• но как-то он плывёт.

• И под бушпритом статуя богини
• сквозь лунный свет
• кому-то предвещает жуть и гибель.
• Кому-то, впрочем, нет.

• Нет, ты не спишь, не три зеницы водкой,
• брат-мореход.
• Да, мы мертвы и речью, и походкой,
• но он – плывёт.

Эти бедные селенья…

• Эти бедные селенья,
• тут и там уже коттеджи,
• на холме особняки.
• Русский люд живёт в надежде:
• заготовили соленья,
• точат быстрые коньки.

• Провели коммуникации,
• сверху вешают тарелки
• и болеют за «Реал».
• На участках дерева,
• словно белые акации,
• в снежной светятся побелке.

• «Русь, твоей рябиной ранен,
• в скромной тоге землемера
• я насквозь тебя пройду», —
• восклицает Назарянин.
• Во дворах стоят «паджеро»
• и «копейки» на ходу.

Таких забавных малюток…

• Таких забавных малюток
• не видел я даже в кино.
• «Доброго времени суток», —
• я говорю им в окно.

• У них шоколадные лапки,
• хвостик у них запятой.
• У них на панцире крапки,
• и гребень украшен звездой.

• Они полетали и сели.
• Они не из нашей страны,
• но есть одно доброе время,
• когда эти крошки видны.

• Между собакой и волком,
• между работой и сном.
• Между колодцем-колоколом
• и языком-колуном.

• Доброе время суток
• для всех, кто лелеет мечту.
• Для нищих и проституток
• в лиловом и синем порту.

• Доброе время суток
• для тех, кто встаёт чуть свет
• и ест свой яичный сгусток,
• и в соус макает багет.

• Доброе время буден —
• такое мгновение, бро,
• когда старый голландский гульден
• становится на ребро.

• Когда у соседей на полке
• взрываются часы
• и в небо летят осколки
• невиданной красы.

• И в глазах эти вечные мушки
• вырастают в парусный флот.
• И бьют корабельные пушки,
• и колокол тоже бьёт.

Когда-то мы были детьми…

• Когда-то мы были детьми,
• играли в салки, в буру.
• Нас печатали разные СМИ.
• Мы писали для них муру.
• Теперь живём день за днём
• на краю глухого села.
• – Это кто пришёл, почтальон?
• – Нет, это зрелость пришла.
• Она взламывает тела
• и уносит вверх семена.
• Перед самым концом тепла
• вертит крылышки-имена
• тех, кто был тороплив и юн,
• бил в табло, получал сдачи.
• Кто в газете «Чикаго трибьюн»
• освещал футбольные матчи.

Книга жизни как роман…

• Книга жизни как роман:
• Тимофей родил Ивана,
• Исаака – Авраам,
• но никто – Грауэрмана.
• Сам родил Грауэрман
• всех порядочных знакомых.
• Остальные роддома
• производят насекомых.
• Мой роддом был на Щипке,
• там меня родили, детку.
• На хитиновом щитке
• я ношу его отметку.
• Это стыдное клеймо —
• в жизнь войти не тем роддомом.
• Не сойдёт оно само,
• не изгладится дипломом.
• Где волшебный звукоряд,
• где вольготно, сыто, пьяно,
• там пануют и царят
• сыновья Грауэрмана.
• А на долю остальных
• выпал бизнес коробейный
• или в ямах выгребных
• труд нечистый, скарабейный.

Был тот вечер медвяный и сладок, и ал…

• Был тот вечер медвяный и сладок, и ал,
• когда кто-то кого-то убил.
• А про то, как убил, ничего не сказал:
• заколол, задушил, утопил?
• И неясно, убили его ли, её,
• но злодейство с полей натекло
• и болтается в воздухе, словно бельё
• на верёвке у тётушки Кло.
• И собачья брехня, и малиновый звон —
• всё звучит, будто траур в дому.
• И возможно, убитый ещё не рождён,
• но весь мир уж скорбит по нему.

Николай торопился на бал к Сатане…

• Николай торопился на бал к Сатане,
• а попал почему-то к Светлане.
• На столе он заметил пакет каберне
• и пунцовую розу в стакане.
• У окошка стояло ведро оливье,
• было видно хоздвор, эстакаду,
• и весёлые девушки в нижнем белье
• без мужчин танцевали ламбаду.
• А Светлана была деликатна, нежна,
• с серебристой ухоженной кожей.
• Николай сомневался: она – Сатана?
• Не она? Да кажись, непохоже.
• Как, однако, превратны слова, имена —
• не понять, где одно, где другое.
• Вроде едешь на улицу Карамзина,
• а укатишь к чертям в Бологое.
• А душа Николая, как вьюга, пьяна,
• накладает себе винегрету.
• И никак не дождётся его Сатана
• и копытом стучит по паркету.

Лилия Кац пригласила меня…

• Лилия Кац пригласила меня
• в свою избушку у синих камней
• и прошептала, рукой маня:
• «Люби меня до скончанья дней!»

• Но Лилия Кац нарвалась на отказ.
• Я ответил: «Да я ж тебя узнаю.
• Кто же не знает, что Лилия Кац
• страшнее всех ведьм в Вологодском краю?»

• Тогда она притащила тюк
• самого изысканного белья
• и сказала: «Станешь мне милый друг —
• вся эта роскошь будет твоя».

• А я повторяю: «Лилия Кац,
• я с тобой и часу не проживу.
• А хочешь себе жениха искать,
• поищи на псарне или в хлеву».

• Она принесла золотой портсигар
• и взмолилась: «Не торопись, постой!
• Ты получишь эту вещицу в дар,
• как только пойдёшь под венец со мной».

• А я говорю: «Да я ж не курю,
• бросил лет десять тому назад.
• Да и как идти с тобой к алтарю,
• когда по тебе обрыдался ад?»

• Она палочку вытащила свою —
• ведьмы искусны в таком грехе —
• и обратила меня в змею,
• и примотала к старой ольхе.

• За три года въелась в меня кора —
• ни размяться, ни почесать очко.
• Ко мне приходила моя сестра,
• приносила в блюдечке молочко.

• Но однажды был большой снегопад
• и Снегурочка ехала на санях.
• Видит: с лицом человечьим гад
• на ветру превратился в сплошной синяк.

• У неё на шапке горела звезда.
• Она мне бросила свой платок,
• и я снова стал парнем хоть куда,
• но по ведьмам больше не ходок.

Начальник подстанции Виктор Гнездилов…

• Начальник подстанции Виктор Гнездилов,
• как бают о нём мужики,
• почти трёхметровых таскал крокодилов
• из вод поселковой реки.
• При помощи прочных еловых удилищ
• он делал такие дела,
• и девушки из музыкальных училищ
• вздыхали: «Дала – не дала».
• Он ставил из волчьего лыка настойку
• и вербы солил семена,
• но тех музыкальных воспитанниц в койку
• ему не пускала жена.
• Дивились водители ГАЗов и ЗИЛов
• в дорожной столовой «Восход»,
• какой замечательный Виктор Гнездилов
• так просто меж ними живёт.
• Но скажут и дамы из местного хора,
• встречаясь в салоне красот,
• как твёрдо Гнездилова Элеонора
• семейную шхуну ведёт.
• Она выбивает асбест из подушек,
• готовит из хны мармелад
• и шкурки, оставшиеся от лягушек,
• не выбросит – пустит в салат.
• Бытует в посёлке такая примета:
• быть Виктору навеселе,
• когда его Эля на бал Бафомета
• летит на фамильной метле.
• Твердил ему в детстве покойный родитель,
• касаясь его головы:
• «Ты Виктор, а стало быть, ты победитель,
• Гнездиловы все таковы».
• И он побеждает в баталиях спальных,
• легко напоив и раздев,
• то дев живописных, то дев музыкальных,
• то конной полиции дев.
• Но рвенье его испаряется скоро,
• и вот он стоит у стекла
• и думает: «Милая Элеонора,
• ну где тебя носит метла?»

путник с надвинутым капюшоном…

• путник с надвинутым капюшоном
• идёт по улицам заснежённым
• стучится в дом и в соседний дом
• пустите на ночь плачу добром
• причитает молится но куда там
• всюду хозяйка встаёт с ухватом
• путник обязан быть гоним
• ещё и собак пошлют за ним

• долго ли коротко зимней порой
• по первому следу идёт второй
• голова замотана башлыком
• не скулит не молится ни о ком
• ты хозяин рядом держи топор
• может это каторжник может вор
• а хотя не просится на ночлег
• может и хороший он человек

• вот и третий идёт по их стопам
• примерзла дудка к его губам
• дудка поёт голосами птиц
• шапка надвинута до ресниц
• это уже точно лиха судьба
• надо прятать детушек в погреба
• а не то возьмёт уведёт дитя
• и в сугроб вморозит его шутя

• пока не исполнится зимний срок
• каждый путник должен быть одинок
• когда их сделается шесть
• они составят слово смерть

• а пока мой милый спокойно спи
• вон только четвертый идёт из степи
• кто таков отсюда не разглядеть
• он укутан снегом и в снег одет
• из головы его валит снег
• может он и вовсе не человек

Я немножечко буду работать…

• Я немножечко буду работать
• и немножечко буду хандрить,
• вспоминая нехитрую повесть
• состоявшейся жизни, едрить.
• С гулливерами больше не мерясь,
• не ищу золотого аи.
• Я открою припрятанный херес,
• мы с ним ровня, а значит, свои.
• Он пригоден на разные хáндры,
• только требует меру и счёт.
• Производство завода Массандры,
• с этикеткой на мове ещё.
• Два стаканчика, больше не надо,
• а иначе сам буду не рад.
• Он зловещего амонтильядо
• незаконный двоюродный брат.
• Он покрепче бристольского Cream’а,
• тёмно-бурого в синем стекле.
• Из не нашего нашего Крыма
• он открытка про рай на земле.
• Строгий дух по дыхательным трубам
• опускается в сад альвеол,
• и становишься добрым и глупым,
• будто всё в этой жизни нашёл.
• То звала ледяная дорога,
• то мерещился свет маяка,
• а по правде-то нужно немного:
• это небо да те облака.
• Колокольчик литого глагола,
• и щепотка ночного труда,
• и немножечко доброго тола,
• чтоб взорвать этот мир навсегда.

Где Гоген и где Матисс…

• Где Гоген и где Матисс,
• где цвета парижской школы?
• Белый снег-супрематист
• замалёвывает сёла.
• Красит валиком поля,
• порошит над рощей голой,
• и гламурный Николя
• вновь становится Николой.
• В храмах молится народ,
• чтобы радость чёрт не выпил,
• чтобы выпал щедрый год,
• чтобы чёрный снег не выпал.

Звёзды зимние горят…

• Звёзды зимние горят
• над тропинкой вдоль оврага.
• Кто шагает дружно в ряд?
• Камень, ножницы, бумага.
• Вязнут валенки в снегу,
• интервал четыре шага.
• «Всё, я больше не могу», —
• камню говорит бумага.
• Блещут ножниц лезвия
• звёздным светом отражённым.
• От окраины жилья
• тянет мясом пережжённым.
• Нет, бумага, не хандри,
• мы несём себя в подарок.
• Нас должно быть ровно три.
• Пусть запишут без помарок
• в дневники, календари:
• «Ночью, без огня, без флага
• к нам пешком пришли цари —
• Камень, Ножницы, Бумага».

Найден мёртвым со свинцом в груди…

• Найден мёртвым со свинцом в груди,
• на глазах агентов леденея,
• в собственном подвале посреди
• благодатных пастбищ Юэсэя.
• Был завёрнут в выгоревший плед,
• заколочен в ящик, взвешен брутто,
• ибо нетто – Цезаря ответ.
• Цезаря, голубчик, а не Брута.
• Не успел отметить Рождество,
• как явились цели и мотивы.
• Найден ствол – но разве это ствол,
• если бьют салютные мортиры?
• Так горит империя в грязи,
• раздавая нищим головешки.
• Так проходят в белые ферзи
• чёрные продвинутые пешки.
• Мы ещё на Пасху поглядим,
• кто воскреснет, кто оттает просто,
• кто попляшет, жив и невредим,
• на страницах таймса или поста.
• Но бывает слышно наперёд
• сквозь расконопаченные щели,
• будто Цезарь Лазаря поёт
• и выходит мёртвый из пещеры.

Я говорил в защиту мира…

• Я говорил в защиту мира,
• я говорил в защиту прав.
• Мне говорили: «Это мило,
• поговори в защиту трав».
• Иные травы так картавы,
• что нам их говор не понять,
• а между тем, иные травы,
• как братьев, хочется обнять.
• Вообразите разнотравье:
• цикорий, лапчатку, осот.
• Когда бы травам равноправье,
• они достигли бы высот.
• Они решали бы вопросы
• со всем сенатом наравне
• и запрещали бы покосы
• и пахоту по целине.
• Травинкам надобна иная,
• травозащитная среда.
• Что ж, подождём апреля, мая,
• когда отступят холода.
• Тогда на вербах лопнут почки,
• каштанов вспыхнут фонари
• и мальчик девочку в веночке
• окликнет весело: «Смотри,
• как входят в Питти и Уффици,
• будто под лиственный покров,
• отряды мяты и душицы
• взглянуть на старых мастеров».

лыжи у печки стоят…

• лыжи у печки стоят
• ценный пакуется груз
• не озирайся назад
• это советский союз

• вот и окончился путь
• боги спускаются с гор
• это не дом и не суть
• это какой-то позор

• нас провожает с тобой
• красным пятном горбачёв
• нас ожидает с тобой
• сказка где мы ни при чём

• грузится первый отряд
• солнышко много не пей
• лыжи у печки стоят
• вид не бывает глупей

• кончен прощальный парад
• свален последний зачёт
• лыжи у печки стоят
• лучше б стоял пулемёт

С одной стороны и с другой стороны…

• С одной стороны и с другой стороны
• летят вереницей кусты – не кусты,
• ветвистые карты далёкой весны,
• фракталы, несытые псы пустоты.
• – Куда же мы рвёмся из этой сети?
• – Играть в города доминошками дней,
• пока не покажется нам на пути
• то небо, что выше других и синей.
• Ветвятся кусты, леденеют мосты,
• дорожные знаки хохочут совой.
• – Зачем же мы едем, не знаешь ли ты?
• Не делать, не делать почти ничего.
• Подбрасывать в небо ручных обезьян,
• проматывать деньги в кафе «Флориан».
• На суд кардинальский, прямой и слепой,
• под красную мантию льва и орла
• трясёмся мы тесной, заросшей тропой,
• и сучья цепляются за зеркала.
• В Венецию едем, на сыр и вино,
• в Венецию едем, на суд и на смерть,
• и думаем: как нам уже повезло —
• сидеть, разговаривать, ждать и смотреть,
• как сквозь капиллярные сетки
• проносятся серые ветки.

Сохрани мою речь в никогда…

• Сохрани мою речь в никогда,
• Карлсон-Карлсон, весенняя птица.
• Мы не знаем, что с нами случится,
• если завтра уйдут холода.

• Сохрани мою речь в никуда,
• это место надёжнее сейфа.
• Это шкафчик в небесном бассейне
• и комета в отсеке для льда.

• Этой речи – пропасть на века б,
• Карлсон-Карлсон, каркуша и хрюша.
• День за днём созидая и руша,
• постарайся не делать бэкап.

• Муми-тролли бегут по полям,
• от пропеллера волны и вихри,
• разбегаются тофслы и вифслы,
• еле-еле прикрывшие срам.

• Целься метче, малютка Эрот,
• постарайся в последнем сафари.
• Мы с тобою работаем в паре.
• Мы, наверно, единый народ.

• Сохрани мою речь в никому,
• с ерундой, заиканьем, икотой,
• и не перчи ни тэтой, ни йотой
• нашу пресную чистую тьму.

Восьмого марта он пошёл в ларёк…

• Восьмого марта он пошёл в ларёк.
• Наверно, за цветами? За цветами.
• Он семенил окольными местами
• и думал, как всегда, про рагнарёк.
• Он был захвачен гибелью богов,
• её отображение в культуре
• он представлял в цветной миниатюре,
• как это делал, может быть, Ле Гофф.
• Толпа богов сгорает в корабле,
• а им на смену, в пене или в тине,
• из моря поднимаются богини
• и вот уже шагают по земле.
• Подчас у них знакомое лицо:
• хозяйка бань, начальница детсада,
• из фитнес-центра юная наяда,
• соседка, что служила в ФСО.
• С богинями считай что повезло,
• есть общие приятели и темы.
• А что берём? Конечно, хризантемы —
• они зовутся нежно и светло.
• Идя обратно с факелом в руке,
• он должен оступиться, оглядеться,
• и тут должно остановиться сердце
• и рухнуть вниз в негаданной тоске.
• Но ничего такого на версту,
• одни богини привыкают к суше.
• Его шаги становятся всё глуше,
• и он с цветами входит в пустоту.

Краны. Чайки. Мыс в тумане…

• Краны. Чайки. Мыс в тумане.
• Волны бьются о бетон.
• Мельтешит на первом плане
• чуждый чарам чёрный чёлн.

• Правит им лихая муза,
• он парит над бездной вод.
• Капитану сухогруза
• швартоваться не даёт.

• Уходи к такой-то мати,
• чё ты делаешь тут, чё?
• Чёлн всего, что есть некстати,
• чуждый чарам чёрный чёлн.

• Это козни иноземцев,
• тут шпионы завелись.
• Это чёлн, наверно, немцев
• или, может быть, «Гринпис»?

• Чёрен, как чувак из Чада
• после чашки чифиря.
• Ни бабла ему не надо,
• ни приёма у царя.

• Он шатается без цели,
• без какого-то рожна.
• Вообще, на самом деле,
• в бухте нету ни челна.

• Просто в это время года
• есть веселье в вое волн,
• и вопит сама природа:
• «Чуждый чарам чёрный чёлн!»

Когда противу естества…

• Когда противу естества
• писал Куняев про чухонцев,
• иные, лучшие слова
• искал в себе Олег Чухонцев.
• Он вжился в Павловский Посад,
• хороший город, но не в Чили.
• Ни Семичастный, ни де Сад
• его плохому не учили.
• Не потому ль он всем хорош —
• душою, этикой и слогом?
• Его и в поезде прочтёшь,
• и перечтёшь в дому убогом.
• И процитируешь в труде,
• и нá зуб выучишь на пляже.
• Ведь русский человек везде
• живёт в духовном камуфляже.
• Хороший, не плохой, не злой,
• не раздражительный, не вздорный,
• пополнил он культурный слой
• и классиков черёд бесспорный.
• Такое вышло пост-акмэ
• и почва, как бифштекс без крови,
• когда печёмся о здоровье,
• держа бессмертие в уме.

вот билет на самолет…

• вот билет на самолет
• а вот талончик на обед
• вот пропуск на тот свет
• а вот квитанция о возврате
• вот приписка: «не рыдай мене мати»
• вот заголовок «двести слов о пустоте»
• и дальше прочерк
• вот фото пляжа в туапсе
• и половинки чьих-то дочек
• вот населенье лестниц: вверх и вниз
• бегут такие деловые
• вот самолёт над городом повис
• и все под ним ещё живые
• вот три копейки вот и целых пять
• а вот обложка от тетради
• вот мальчик на экране хочет знать
• зачем крутится ветр в овраге
• вот тёртый вкладыш c надписью love is
• приписка: век почти что прожит
• вот телефон «виталий массажист»
• вот в небе жёлтый запорожец
• вот кофемолка и китайский фен
• всё сломано чего ж ты хочешь
• ища бумажку с кодом ИНН
• фиг знает что себе бормочешь
• вот справка о прощении грехов
• а вот о погашении кредита
• вот два конверта с запахом духов
• но маркитантка юная убита

Наконец, спускаемся с горы…

• Наконец, спускаемся с горы,
• видим крыши низкие крестьянские.
• Видим, как заходят во дворы
• человечки невитрувианские.
• Не спешат, по-своему галдят,
• рядом с ними крепкие коняги,
• и ни в круг не впишешь, ни в квадрат
• рук и ног нескладные коряги.