Мыслители Испании. Г.M. де Ховельянос. Время. Жизнь. Идеи

«Пристрастившийся к чтению самых разных книг новой порочной духовности и пагубной философии, он столь значительно продвинулся в означенном направлении, что его можно считать одним из теоретиков или заправил партии тех, кого называют Новаторами».

(Из анонимного доноса. 1800 год).

«Политика – не есть наука… её максимы могут быть всегда бесспорными в теории, но мало когда на практике».

(Г.М. де Ховельянос. Письма Лорду Хоуланду, 17 августа 1811 г.).

Предисловие

В российском обществознании Испания XVIII в., несмотря на многочисленные труды отечественных испанистов последнего времени (конец XX – начало XXI вв.) по разным его аспектам, но больше историческим, продолжает оставаться слабо раскрытым научным направлением.

Новая, посвящённая Испании XVIII века работа, написанная испанистом В. Суховерховым, представляя собой серьёзное исследование, в значительной мере закрывает существующий в этом смысле пробел.

В XVIII веке, с приходом на испанский трон французских Бурбонов, в стране начинают происходить позитивные изменения. Обоснованием их необходимости явилась идеология Просвещения, нацеливавшая былую Европейскую Имперскую Испанию на выход из всестороннего упадка и предлагавшая пути государственного развития.

Осмысление этого вопроса соотносится главным образом с деятельностью Г.М. Ховельяноса, выразившего в соответствии с новыми веяниями времени философско-религиозные, художественно-эстетические, историко-политические, правовые, конституционно-парламентские идеи.

Из философско-теологической системы взглядов Ховельяноса следует, что он был сторонником «двойственной истины», признававшим равновеликую значимость и, по существу, автономность бытия божественного и природного миров. Исходя из неё, просветитель писал о непознаваемости божественного, считая в то же время, возможным познание природного мира, по крайней мере, «непосредственных» качеств и свойств его, а отсюда – необходимым.

Смысл своей философии Ховельянос усматривал в практическом её, в отличие от схоластики, социально-ориентированном предназначении – через доказательство о пользе изучения естественных и точных наук и применения их результатов благим целям развития общества.

Между тем как практические науки, делал он вывод, «просвещают разум», морально-теологические – «совершенствуют сердце». Таким образом, в атмосфере «века Просвещения, обстановке поощрения частного предпринимательского интереса и распространения «полезных наук». Когда избавление от существовавших в обществе зол предполагалось осуществить с помощью образования, ведения хозяйства на основе новейших положений экономической науки (А. Смит), Ховельянос был убеждён, что достигнуть этого невозможно также и без формирования высокоморальных отношений между людьми.

С этой точки зрения, литература и театр, в понимании Ховельяноса, – не область «чистого» искусства (Л. де Гóнгора), но проводник просветительских нравственно – политических идей, инструмент социальных преобразований. В литературе и театре мыслитель не видел, однако, возможным, выразить свои мысли адекватным образом тому, как это можно было, по его мнению, осуществить другими интеллектуальными средствами для привлечения внимания к вопросам общественно-политического характера, важнейшим среди которых, считал он, был вопрос о происхождении общества и государства и реформировании их.

Рассматривая человека как социальное и политическое существо, Ховельянос обосновывал свою точку зрения традиционным аргументом о слабости отдельного человека, несовершенстве присущих ему качеств, что требовало создания ассоциаций с людьми, себе подобными. Он резко противопоставлял своё понимание проблемы происхождения общества, выдвигавшемуся Ж.-Ж. Руссо, то есть как состояние абсолютно независимых друг от друга людей. Естественное состояние человека, считал он, никогда не могло существовать в истории, поскольку человек всегда пребывал во взаимосвязи и разного рода и общении с другими людьми, и потому не мог быть полностью независимым. Поэтому, идея» золотого века» человечества с его «естественным состоянием» обязана своим появлением не отклонениям разума от истины, не действительным заблуждениям или ошибкам философов, но преднамеренной их позиции: подготовить и вызвать своими в целом внешне привлекательными идеями революцию, и создать затем свободное от законов общество.

Наиболее приемлемое функционирование общества, приходил к выводу Ховельянос, непременно предполагает существование государства, источником которого является двухстороннее соглашение или договор составляющих его людей по вопросам жизнедеятельности и полномочий учреждённой ими власти. Договором регулируются отношения между управляющими и управляемыми в обществе. По заключении договора, стихийно возникшая человеческая ассоциация становится подлинным обществом, выполняющим связанные с его существованием функции. Последние оформляются путём добровольного умаления индивидуальных естественных прав каждого из членов вновь создаваемого общества. Передача людьми части своей индивидуальной свободы создаёт институт публичной власти, силы – мощь государства; собственности – совокупное его богатство.

По общественному договору, утверждал мыслитель, наряду с обязанностями людей перед обществом и государством, определяются и закрепляются обязанности государства перед людьми, главная среди которых – эффективная защита как их самих, так и их интересов.

Поскольку такая соотнесённость и регулирование прав и обязанностей не являются характерными для «естественного права», постольку они должны входить в компетенцию позитивного или гражданского права: «либо в соответствии с конституцией, либо законодательства страны». Применение этих основополагающих для общества документов несовершенства жизнедеятельности человеческой ассоциации устраняются успешнее.

Далее, подчеркивал Ховельянос, поскольку всякая законная власть, то есть действующая не авторитарно, но соблюдающая законы, должна быть восприимчива к любому совершенствованию, на которое только способно общество. ибо смысл «социально-политических реформ должен сводиться не к изменению существующих порядков, но обновлению их».

С этой умеренной, компромиссной и в целом лояльно выдержанной к монархическому режиму позиции просветитель трактовал один из центральных в системе его политической философии вопросов – свободы, равенств, братства. Своё понимание их он выразил в полемике с руссоистским тезисом – «люди рождаются свободным и равными», и вошедшим в качестве основополагающей, 1-й статьи, в «Декларацию прав человека и гражданина».

Этот тезис, интерпретируя его в контексте национального просветительского менталитета, Ховельянос определял как «софистику», распространяемую радикальными элементами для достижения разрушительных целей. По его убеждению, это – «политический нонсенс». Человек свободным и равным другому человеку в возможностях, а, следовательно, правах, быть не может. Он, рождаясь застаёт уже некое общество и в течение жизни действует в обстановке существующих отношений…

Однако этот тезис отвечал бы, по мнению Ховельяноса, истине, если бы имелось в виду равное отношение людей к закону. Просветитель впервые в испанской истории утверждал идею правового государства, выступал выразителем антифеодального, буржуазного политико-правового мировоззрения.

Свободы, согласно Ховельяносу, необходимы для созидательного обновления общества, а не разрушения его. С этой точки зрения, он развивал идею предоставления человеку права свободно трудиться, заниматься любым интересующим и доступным его интеллектуальным и физическим возможностям делом, утверждал концепцию «экономического либерализма», необходимость её осуществления на производстве.

Просветитель при этом не заметил противоречия, могущего возникнуть при реализации равных возможностей свободы, но получении разных материальных результатов, превращающих эту свободу в её противоположность. По его мнению, «просвещённый абсолютизм» силой наличествующей у него власти должен сдерживать активность частного интереса, равно как и всякого рода других общественных тенденций, если они преступают меру необходимого их проявления, чем в особенности выказала себя революция во Франции.

Французская революция сыграла решающую роль в выработке Ховельяносом позиции по проблеме «реформы – революция».

Если до её свершения просветитель не соотносил с идеей революции необходимость и возможность осуществления преобразований, то в кульминационный период развития событий во Франции он резко негативно воспринял их, отрицательно расценив право народа на восстание в целом, видя в последнем лишь проявление безрассудной анархии.

Общественные преобразования не обязательно, а то и менее всего, должны сопрягаться с революцией, утверждал просветитель.

Главным социальным инструментом преобразований, неизменно убеждал и утверждал Ховельянос, должно быть развитие и внедрение в самых широких кругах населения просвещения, включая нравственное. Лишь при таком подходе к осуществлению преобразований, – постепенном и последовательном – можно в некоем будущем рассчитывать на создание в обществе атмосферы свободы, равенства, братства людей.

Реформаторский, объективно антифеодальный характер мировоззрения Ховельяноса наиболее полно проявился в понимании им необходимости разрешения стоявших перед страной социально-экономических задач, что, по его убеждению, разрешимо лишь с изменением в обществе «первого класса» – буржуазного сословия, – развитие которого следует всемерно поорять, основываясь на идеях экономического либерализма.

Реформаторские размышления Ховельяноса в данном направлении подкрепила работа А. Смита «Исследование о природе и причинах богатства народов», под влиянием которой он окончательно утвердился на позициях экономического либерализма – развития предпринимательства, как в сельском хозяйстве, так и в ремесленно-промышленном, дорожном и портовом строительстве, горном деле, торговле.

Ховельянос стал одним из немногих в стране мыслителей, высоко оценивших концепцию А. Смита о свободном от пут феодализма развитии сельского хозяйства, выразив подобного рода идеи в «Проекте… об Аграрной реформе» – «краеугольном камне» испанского Просвещения. Он предлагал осуществить меры, которые при условии их реализации привели бы к преобразованию на реформаторской, компромиссной основе феодализма в капитализм. Этому процессу реформирования в решающей степени должны способствовать приведённые в соответствие с масштабом задач и требованиями времени законы и конституция.

Конституционно-правовая проблема – одна из наиболее привлекавших внимание Ховельяноса проблем. Новые условия, когда Испания лишилась королевской фамилии в результате наполеоновской оккупации, вызвавшей революцию (1808–1814 гг.), выдвинули задачу безотлагательного формулирования конституционно-парламентской идеи.

Позиция Ховельяноса по вопросу о структурном устройстве Кортесов по мере нарастания революционных настроений в обществе менялась: от организации их по сословиям, в соответствии со средневековой испанской парламентской традицией, до учреждения из двух палат. В результате он пришёл к выводу о необходимости принятия двухчленного, наиболее общего характера разделения властей. Таковое, по его мнению – важный и необходимый парламентско-конституционный механизм. Он не был совершенным в прежней, старинной конституции, которая бессильна была перед королевским правом широкого контроля и прямой подмены как судебной власти, так и Кортесов в целом.

Разделение властей, по мнению Ховельяноса, вызывая безусловное и нежелательное для общества соперничество между ними, должно удерживаться в некоем равновесии «определённым промежуточным органом, который, с одной стороны, не допускал бы вторжений верховной власти на свободу народа. С другой, – посягательств народа на законные права Суверена», то есть просветитель предлагал систему «сдержек и противовесов».

Если в прошлой «конституции» Испании в роли дирижирующего, «промежуточного органа» – балансира – выступала в некоторой мере, по мысли Ховельяноса, непосредственно монархия в лице короля, то в новых условиях, когда олицетворявшие монархию испанские Бурбоны оказались в наполеоновском плену, механизм равнодействия властей должен был строиться иначе. Как член Комиссии по созыву Кортесов, Ховельянос приходил к убеждению о целесообразности придерживаться традиций испанской монархической традиционности, но предложив формирование их на двухпалатной основе, куда входили бы представители от трёх «сословий» – дворянства, духовенства и «третьего» или «народного», отказавшись от идеи, выдвигавшейся другими членами Комиссии относительно необходимости созыва однопалатного Учредительного собрания.

В целом конституционно-парламентский проект Ховельяноса объективно ориентировал на создание в Испании умеренной буржуазной монархии. Он отражал потребность феодализма в компромиссе с буржуазией.

В качестве теоретического образца для своего проекта он брал идеи Монтескьё, но в большей степени – Локка, а также постулаты неписаной компромиссной монархической, импонировавшей политико-правового развития его аристократическим и одновременно буржуазно-демократическим пристрастиям конституции Англии, как проверенной временем модели политико-правового развития для своей страны, и принципы построения и работы её парламента.

Ховельянос, следовательно, разрабатывал проект не абсолютно новой конституции и структуры Кортесов, сколько модифицировал старую, неписаную, и традиционную структуру, обновляя их, в сущности одним, но существенным элементом, присущим внедрявшейся в Западной Европе парламентско-конституционной системе. – введением верхней палаты, призванной служить в Кортесах балансиром между короной – «soberanía» и народом (нижней палатой) – «supremacía» и короной при выработке и принятии законов.

Предлагавшиеся Ховельяносом основы конституции и структура Кортесов являли собой напластование старых и новых, в том числе заимствованных, но критически переосмысленных монархических форм и постулатов, их сочетания и сосуществования.

Как политический философ, Ховельянос представал монархистом, эволюционировавшим в своих воззрениях от идеи «просвещённого абсолютизма», но до конца её не оставившим, к идее умеренной конституционной монархии.

Продемонстрированная Ховельяносом в конституционно-парламентском вопросе умеренно-буржуазная позиция сильнейшим образом сказалась на его общественно-политической изоляции. Идеалы, которые он убежденно утверждал и принципиальная безошибочность которых была подтверждена затем в ходе испанской истории, не разделялась ни традиционалистами, сторонниками Старого режима, ни либералами, провозгласившими после прихода к власти радикальную Конституцию 1812 года.

Представленное издание позволяет глубоко ознакомиться с существом испанского Просвещения в его высшем идейно-теоретическом выражении. Реформаторской стороной учения просветителя. Прогрессивным, но в то же время компромиссным его характером, в том числе, наиболее актуальном, воспринятом будущим Испании концептуальных аспектов. В свободном, частном, однако, нравственном предпринимательстве. В парламентаризме. В формировании прошедшей через века и в итоге оправдавшей себя идеи выстраивать государственную политику с учётом традиций; без радикального разрыва с прошлым перехода к новому. В тенденции, ориентирующей на согласование интересов различных социальных сил. В проведении между ними сбалансированной политики как наиболее конструктивной. В преемственной связи идей Ховельяноса с компромиссной конституционно-парламентской практикой либерально-и консервативно-буржуазных партий, определивших своей борьбой за власть конституционную историю Испании и в целом историческое развитие страны в XIX–XXI веках.

От Издательства

Введение

Гаспар Мельчор де Ховельянос (1744–1811) (далее – Ховельянос) – наиболее выдающийся испанский мыслитель XVIII века, олицетворивший собой наиболее зрелый круг идей национального Просвещения и его реформаторской сущности.

XVIII век – время существенных перемен в общественной жизни Испании. Он «поставил вопрос перед традиционалистами и либералами… Разум против традиции – одна из характерных» его принципиальных особенностей[1].

Именно тогда в королевстве наметился «научный, … политический и религиозный раскол»… Определилась «ориентация на будущее» и «многие другие задачи», с необходимостью решения которых Испания сталкивалась «на всем протяжении следующего и настоящего веков»[2].

Интеллектуально-теоретической констатацией происходивших в стране процессов явилось возникновение и функционирование идеологии Просвещения, отразившей, в свою очередь, кризис феодального общества в испанском его варианте и предлагавшей реформаторские пути выхода из него. Выступая в общем потоке западноевропейского антифеодального просветительского движения, испанское Просвещение, означая собой по универсальному, в сущности, типическим образом сформулированному определению крупнейшего философа Испании XX века X. Ортега-и-Гассета «стремление к коренному пересозданию», «радикальный реформизм»[3], также выразило себя как течение, объективно направленное против устоев феодального общества.

Европейское Просвещение – наиболее влиятельное течение философской и общественно-политической мысли переходной от феодализма к капитализму эпохи, – представляет собой одновременно идеологическое обоснование буржуазных революций или реформ.

Отличительной чертой духовного существа его теоретиков была не подверженная сомнениям вера в «мыслящий Разум» как великую преобразующую силу общества, – антитеза религиозной Вере. Стремление высвободить науку и философию от всеобъемлющей зависимости Церкви, её авторитарности и теологической схоластики; преимущественно средствами образования и воспитания, развития, то есть человеческого разума и совершенствования нравственности. Эмансипировать личность от становившихся нежизнеспособными феодальных общественных стандартов. Пересоздать в итоге социальные реалии на основе заложенных в человеке самой природой принципов бытия, неотъемлемых его естественных прав, приоритетное значение в ряду которых отводилось праву частной собственности.

Просветительская идеология – не только обращение к Разуму как к основе социального прогресса, но и его энциклопедичность, многосторонняя система теоретических построений, представленных самым различным образом в индивидуально-авторских идейных и смысловых сочетаниях, – характеризовалась внутренней концептуальной сложностью, противоречивостью, многообразием внешних форм. В любой из европейских стран просветительская идеология, наряду со сходными или родственными ей идеями, имела собственный, тот или иной «мыслительный материал», производный от исторического развития, «эмпирических обстоятельств» и т. д. конкретных стран и определивший, в свою очередь, ту или иную логику её умозаключений и в целом – теоретическую сущность.

Просветители работали не в одинаковой экономической, общественно-политической и культурно-нравственной обстановке, что порождало значительное несходство задач, которые они делали предметом своего рассмотрения или решения, заостряя при этом внимание, ввиду становившегося актуальным французского Просвещения, на национальную проблематику.

Вместе с тем общие для всех просветителей убежденность во всесилии Разума, первостепенной его роли в определении и реализации путей истории, вера в преобразующие способности науки и морали, образования и воспитания, при отсутствии в большинстве европейских стран достаточно развитого «третьего сословия», во многом обусловили и преобладающую умеренность воззрений мыслителей. За редким исключением им была характерна идея о возможности реформирования общества «сверху», с помощью разумных политических средств «просвещённой монархии».

Подобно всем другим идеологическим течениям, Просвещение в целом, так и его национальные варианты в частности, связаны были с предшествовавшей им общественной мыслью, испытывали те или иные внутренние и внешние идейные влияния. Вбирали в себя и перерабатывали наиболее приемлемые из них, развиваясь преимущественно под воздействием локально-местных условий бытия.

Испанское Просвещение, в отличие главным образом от французского, объективно нацеленного на устранение феодализма и его политической опоры – абсолютной монархии, пользовалось субъективной поддержкой «просвещённого абсолютизма», прежде всего в лице Карлоса III (1716; 1759–1788),[4] всячески способствовавшего реализации усилий разделявших просветительские взгляды деятелей по выполнению исходивших от него реформаторских замыслов.

Развитие и специфика испанского Просвещения определялись в первую очередь относительно незначительным экономическим и политическим весом и, следовательно, влиянием национального «третьего сословия». Абсолютизм Габсбургов не содействовал укреплению этого сословия. Он был связан с классом феодалов намного прочнее, чем это исторически сложилось в Англии и Франции. В результате ослабление королевства дошло до такой степени, что Испания на пороге Нового времени должна была заплатить за колонизацию заокеанских территорий статусом независимого королевства от прогрессировавших в буржуазном направлении держав.

Испания, представляя собой одного из активнейших рыцарей первоначального накопления капитала и распоряжаясь громадным количеством драгоценных металлов, пренебрегла собственным производством, утратив в итоге к XVIII веку финансовое преобладание в Европе, а вместе с ним буржуазную хозяйственную перспективу[5].

В сложившейся таким образом чреватой угрозой национальным интересам ситуации «просвещённый абсолютизм» Карлоса III переставал всецело быть политическим инструментом традиционной аристократии. В итоге идеология испанского Просвещения акцентировала внимание общества, но главным образом высших его слоев, на необходимость развития «третьего сословия» в целях упрочения государственности «просвещённого абсолютизма».

Испанское Просвещение, в отличие от французского, не было производным от общественно-политической ориентированности «третьего сословия», но от различных группировок реформофильской преимущественно аристократии. Объективным их стремлением было соединить новые просветительские и отчасти консервативно-либерально-буржуазные ценности с патриотическими традициями; провести модернизацию общества с учётом национальной специфики; приблизиться в своём хозяйственном развитии к европейскому уровню, не разрушая при этом сложившихся в королевстве религиозно-бытовых традиций.

Просветительско-рационалистическая мысль Испании при всех её положительных сторонах в хозяйственно-практических и культурно-образовательных устремлениях соседствовала и переплеталась, в отличие от французского рационализма, с католическо-теологической догматикой, не порывая с ней, искала компромисс между Знанием и Верой, в котором предпочтение не всегда и не во всем отдавалось Знанию.

Проповедь безбожия, воспринимавшаяся и получавшая отклик в Париже, не находила места в Испании с её сильнейшим католическим менталитетом, и к тому же и вследствие того – её некому было распространять и не к кому с нею обращаться.

Почти не поколебленная рационалистическими, материалистическими идеями или сомнениями приверженность Церкви составляла неотъемлемую черту и прагматических экономических обществ, и университетов, часть которых или часть факультетов которых, несмотря на исходившие от королевской власти предписания идти в учебном процессе в ногу с веяниями времени, продолжала вращаться в сфере средневековой схоластики[6].

Более того, сами просветители-теоретики, в том числе Ховельянос, не преодолели в себе теологического мировоззрения и рассматривали в качестве истинной веры веру римско-католическую. Философской формой выражения их неярко проявлявшегося свободомыслия являлись деизм, частично пантеизм, крайне неглубокий и непоследовательный материализм.

Половинчато-умеренный характер мышления и практических целей просветителей обнаружился и в области социально-экономической и политико-правовой. Являясь убежденными сторонниками реформ, они возложили все свои надежды на осуществление проектируемых преобразований на «просвещённого» монарха, идеальным, в сущности, олицетворением которого, с их точки зрения, был Карлос III. И в этом смысле испанское Просвещение, ориентировавшееся и ограничивавшееся верхними слоями общества, имело в значительной мере компромиссный, аристократический и вместе с тем консервативно-либерально-буржуазный характер, с недоверием, а то и с опасением, относившееся в лице ряда основных своих представителей к «черни» как социально-активной силе, отличаясь, однако, скептическим к дворцовой элите настроем.

Идеи зрелого национального Просвещения – органическое продолжение идей Просвещения раннего, I-й половины XVIII века, развивавшегося также под знаком рационалистической критики всех сфер общественной жизни Испании, прежде всего, хозяйственной и научно-образовательно-педагогической.

Критика хозяйственного упадка Испании вызвала интерес к экономической литературе и, соответственно, – сочинению такой литературы. Авторы экономических трактатов стремились разрабатывать и обосновывать идеи, воплощение которых в жизнь объективно способствовало бы развитию в Испании буржуазных отношений. Основу методологии их сочинений составлял преимущественно кольбертинский меркантилизм[7].

Сущность раннего испанского Просвещения определена была воззрениями монаха-бенедиктинца Б.Х. Фейхóо-и-Монтенегро (1676–1764), профессора университета в Овьедо и его ректора, ознаменовавшими собой высшее достижение просветительской мысли Испании в 1-й половине XVIII века и возвестившими начало нового периода в духовной жизни страны[8].

Б.Х. Фейхóо-и-Монтенегро, «гражданин республики Знаний»[9], «умел объединить живой дух устремленности к обновлению с покоем прошлого»[10], соединяя в себе искреннее желание видеть свою страну в общем потоке передовой хозяйственной и культурно-интеллектуальной жизни Европы и в то же время сильную веру в католические догматы.

Аналогичными идейными особенностями отличалось испанское Просвещение и в период высшего своего развития, во II-й половине XVIII в.

Несмотря на воздействие сравнительно умеренной английской просветительской мысли, отчасти итальянской и немецкой, но в большей мере – французской, правда, через сверхкритическое восприятие или вовсе резкое отторжение её, в особенности идей Ж.-Ж. Руссо (1712–1778), теоретическое оформление идеологии испанского Просвещения совершалось самобытным путём. На основе всякого рода национальных источников, «что было бы ошибочным игнорировать или же забывать об этом»[11].

Испанские просветители при выработке своего «глубоко национального»[12] мировоззрения опирались в первую очередь на богатые отечественные и европейские философские традиции, в том числе «светские», материалистические их начала; традиции исторической, социально-экономической, политико-правовой, естественнонаучной, культурно-педагогической, эстетической мысли…, разделяя в то же время религиозно-богословские и христианско-этические концепции многочисленных теологов, включая иноземных[13].

Объединив в своём творчестве противоречившие друг другу концепции, в основном социально-политические, просветители исходили из конкретной ситуации хозяйственного и культурно-образовательного кризиса, в котором оказалась страна. Концептуальная двойственность испанского Просвещения придавала ему одновременно и своеобразную духовную самобытность. Выразившие его идеи, как сформулированные на национальной интеллектуально-нравственной почве, так и почерпнутые, но творчески переосмысленные и приспособленные к условиям жизни Испании, составили оригинальное явление в общественно-политической и философской мысли страны и в целом Западной Европы.

Несостоятельность и идущая от неизученности проблемы «антинаучность»[14] об отсутствии в испанском Просвещении национальной идейной основы, полной, по существу, его зависимости от французского просветительского, в том числе конституционно-парламентского менталитета, в частности, что получило своё отражение в термине «офранцуженность»[15], были опровергнуты всем творчеством Ховельяноса, включая конституционно-парламентскую его концепцию.

Своеобразие позднего испанского Просвещения концентрированно и в радикально преобразованном виде воплотилось позднее в Конституции 1812 года. Оно складывалось из идей, которые выработали под влиянием исторически сложившихся особенностей духовной и общественной жизни страны П. де Аранда, П. де Кампоманес, П. де Олавиде, X. де Флоридабланка – «наиболее видные государственные деятели XVIII в., определившие развитие Испании в XIX веке»[16].Они, отчётливо осознавая требования времени, стремились убедить общество в необходимости проведения в королевстве, преимущественно в социально-экономической сфере, объективно буржуазных по содержанию, но эволюционных, путём образования и просвещения по форме преобразований, реализуя которые, вывести Испанию из состояния «декаданса»[17].

В плеяде национальных просветителей основная роль в многостороннем обосновании и наиболее радикальном формулировании этих вопросов принадлежит Ховельяносу, одному из ярких и в высшей степени из-за противоречивости его воззрений сложных представителей европейской общественно-политической мысли Нового времени[18].

В самом деле, если культурная сторона жизни Испании XVIII века отождествляется с художественным величием Ф. Гойи, то её общественный аспект – с идейным новаторством и энциклопедизмом Ховельяноса в самых различных в его эпоху областях интеллектуальной деятельности.

Для известного итальянского специалиста по проблемам европейского Просвещения Ф. Вентури, например, Испания XVIII века – вообще страна исключительно «Гойи и Ховельяноса»[19]

Творчество просветителя имеет, однако, не только страноведческое, касающееся одной Испании значение: показать Ховельяноса мыслителем, духовное наследие которого представляет собой вершину испанского Просвещения, основной в него теоретический вклад. Его рассмотрение делает возможным полнее, более универсально представить теоретическое и практическое существо европейского Просвещения, которое не может восприниматься в качестве целостного без учёта идей Просвещения испанского как важной его составной части.

Всесторонний анализ испанского Просвещения в лице идейного наследия Ховельяноса диктуется, таким образом, не только ведущей его ролью в развитии в целом антифеодальной мысли Испании XVIII века. Академической потребностью разработки проблемы, явно уступающей в степени изученности в российском обществознании проблемам, прежде всего, французского Просвещения[20]. Он позволяет выявить характер проводимой «просвещённым абсолютизмом» политики, степень преобразований «сверху» средствами корректирующих общественный строй реформ – типичная государственная политика.

Смысл творчества Ховельяноса нацеливает в итоге как на более широкое ознакомление с историей общественно-политических концепций, так и на применимость в той или иной мере апробированного мирового опыта в интересах определения оптимальной модели государственно-политической деятельности и осуществления её в обстановке плюрализма различного рода сил и взаимного их противостояния.

Именно под таким углом зрения логичнее всего воспринимать и оценивать идеи Ховельяноса, в основном реалистично рассматривавшего происходившие в Испании исторические процессы и стремившегося оградить её от политических крайностей, начавших обнаруживаться в разразившейся в королевстве в 1808 г. революции.

Восполнить этот существующий в отечественном обществознании пробел, сосредоточиваясь на наиболее значимых аспектах творчества просветителя и главных особенностях содержащихся в них идей. Определить их объективный смысл, не всегда совпадавший с субъективными намерениями их автора. Доказательно подтвердить социально-ориентированную их направленность с точки зрения преимущественно выяснения формирования идеологических предпосылок испанских революций XIX в. – целеполагающие установки данной работы.

Реализация их сопряжена с поиском тождественных идей, «рассыпанных» в разнообразных по характеру и насыщенности мыслительным материалом сочинениях[21], «единственно через которые можно понять» сущность его мировоззрения, несмотря на то что «он, как личность, выше всего, что им написано»[22].

Источники, обладающие наибольшей значимостью в творчестве Ховельяноса: 1) философско-теолого-педагогические рассуждения, рекомендации (регламенты) и речи (декламации); 2) доклады или инструктивные записки правительству на социально-экономические темы; 3) литературные произведения; 4) историко-политически-правовые трактаты; 5) педагогическо-нравственные разработки, а также 6) мемуарные (автобиография и «Дневники») и 7) эпистолярные материалы (письма).

Автобиография и «Дневники», имеющие одновременно глубоко личный и политический характер, к печати не предназначались.

В письмах Ховельянос развивал и в ряде случаев более открыто, чем в основных трудах, выражал свою точку зрения по вопросам социально-экономического и политико-правового характера.

Каждый из входящих в данные группы трудов, написанных в контексте исторической реальности, заслуживает специального исследования. Определить их вышесформулированным образом можно лишь условно. В любом из них энциклопедически пространно обсуждается самый широкий круг вопросов. Замысловато переплетаются многочисленные, относящиеся к различным идеологическим системам концепции, прежде всего – буржуазным и феодальным, разным сферам знания (к тому же недифференцированного), противоречащие друг другу идеи.

Всё созданное просветителем, в том числе дневники и письма, выдержано в форме острой полемики. В особенности при обсуждении философско-теолого-нравственных и политических проблем с античными, средневековыми и современными ему авторами, выражая тем самым собственную позицию по дискутируемой тематике, а в итоге – смысл выдвинутых им идей.

Большая часть этих ментальных источников или наиболее существенный компонент каждого из них впервые вводится здесь в научный оборот. Основанная преимущественно на их анализе книга – одновременно не только исследование в собственном смысле слова, но и многоаспектное их прочтение и отображение в его различных по функционально-содержательному назначению главах.

Источники, при всей не отвечающей учёным трудам внешней простоте изложения и содержания, размытости категорий, вольном или невольном смещении понятий, сюжетных наслоениях и нередко пространных, описательных, что признавал и сам Ховельянос[23], рассуждениях, глубоки и философичны. В силу своей идейной и смысловой неоднозначности они не оставляют ни в каком аспекте рассмотрения, содержательном или концептуальном, однородного, сводимого к единому умозаключению впечатления, не в полной мере прочитываются адекватно заявленной в них теме. Им характерно другое объединяющее начало: реформаторская направленность идей, мысли о необходимости многих, разной степени радикальности, общенациональных и локальных (в Астурии) преобразований – следствие неизменной, присущей мировоззрению Ховельяноса черте, его заинтересованности во всестороннем прогрессе Испании независимо от исторических и политических обстоятельств, в которых страна находится.

Применительно к его работам не является вследствие этого решающим, хотя и обладающим, несомненно, значением, деление по ближайшему для их анализа основанию – хронологическому. Кончина в ноябре 1788 г. «просвещённого короля» Карлоса III и начавшаяся в июле 1789 г. революция во Франции повлияли на мыслителя в сторону большей, чем прежде, концентрации внимания на философско-теологических вопросах, интерпретации главным образом вопросов нравственно-этических в ортодоксально-католическом духе, не изменив суть его реформаторской концепции. Напротив, неприятие им революции ещё в большей степени утвердили Ховельяноса в необходимости совершенствования общества на путях реформ.

С этой точки зрения работы просветителя, написанные до означенных рубежных для испанской и в целом европейской истории событий или после, неизменно сохраняли прежнюю свою центральную идею: испанское общество нуждается в обновлении. От перемены исторических обстоятельств не утрачивается универсальное значение этой максимы, распространяясь и на сферу религиозных сущностей, просветлённых и упорядоченных разумом, за исключением только её политической составляющей – «просвещённого абсолютизма». Последняя была скорректирована Ховельяносом в 1808–1811 гг. лишь под влиянием революции, разразившейся в самой Испании.

К наиболее содержательным источникам, самым полезным, по утверждению Э. Роттердамского (1469–1536), для обретения знаний оригинальным материалом[24] относятся созданные Ховельяносом в 80–90-х годах XVIII и в первом десятилетии XIX в. труды.

Это прежде всего философско-теолого-педагогические, наибольшую значимость среди которых имеет фундаментальный «Теоретико-практический трактат о всенародном образовании применительно к учебному процессу в школах и коллегиях для детей»[25] (1808 г.), позволяющий с достаточной полнотой выяснить мировоззрение «позднего» Ховельяноса.

Впервые труд был опубликован в 1830–1832 гг. в составе подготовленного Р. Каньедо[26] 7-томного «Собрания избранных сочинений просветителя» («Colección de varias obras en prosa y en verso»). Это – один из последних и наиболее значительных его проектов, посвящённых проблемам школьного обучения и воспитания. В нём Ховельянос, продемонстрировав редкое для его времени и окружения понимание учебно-воспитательного дела, эрудицию и проницательность[27], предпринял попытку свести воедино идеи, выдвигавшиеся им ранее в различных материалах – докладах, записках, инструкциях (регламентах), учебных пособиях… по поводу организации и существа образовательно-просветительского процесса в Испании[28].

Ховельянос, учитывая всецело негативный, как ему представлялось, идейный опыт французского просветительства, вызванную им небывалую по своей мощи и радикализму революцию, и не прекращавшиеся, в том числе и крайне неблагоприятные для Испании, последствия её, по-своему отобразил в «Трактате…» своё понимание направленности и содержания обучения в испанской школе.

Моральная философия или нравственная теология с её проблемой взаимосвязанности и обусловленности Бога, человека и Природы должна была представлять, по убеждению просветителя, одну из основ её учебно-воспитательной деятельности[29].

Ховельянос ставил своей задачей сформулировать новую идею национальной философии, стремясь гармонизировать на разумной основе её положения с их почти абсолютной неотделимостью и совместимостью с теологией и католической верой с положениями, которые выдвинуты были сенсуализмом. Теорией, признававшей имеющими значение только показания органов чувств, олицетворением которой были Дж. Локк (1632–1704), Э. де Кондильяк (1715–1780), А. Эксимено[30], а также эмпиризмом, рационализмом, отчасти материализмом – новейшим интеллектуальным веянием.

Рассуждения Ховельяноса о божественном происхождении морального закона, невозможности руководствоваться только естественнонаучными знаниями и «естественной» моралью, в которых явно заметно влияние идей великого испанского гуманиста, философа и педагога Х.Л. Вивеса (1492–1540)[31], не могли заслонить проявившуюся в «Трактате…» итоговую направленность его философского мировоззрения. Приоритеты в нём занимали принадлежащие не мистическому, но реальному миру пути и средства совершенствования общества.

Вопросы социально-экономического преобразования страны – объект повышенного внимания Ховельяноса. Им, переплетающимся в его рассуждениях с рядом сквозных тем – развитие транспортных связей, аграрного и мануфактурного производств, шахтного дела, лесонасаждений, торговли и т. д., среди которых тема развития знаний и просвещения – наиболее характерная и типическая в целом для его творчества, он посвятил большую часть своих работ.

В работах социально-экономического характера, представляющих собой, по сути дела, «теоретико-практические» отклики на выдвигавшуюся обстановкой социальную и хозяйственную актуальность, как ни в одном, пожалуй, из тематических блоков, наиболее явственно чувствуется биение пульса испанской истории, её движение в Новое время.

Ховельянос, зарекомендовав себя в бюрократическом аппарате «просвещённого абсолютизма» одним из наиболее сведущих и радеющих за судьбы отечества чиновников, обозначенное тонким намёком, но преимущественно открытое и честное, а подчас категорическое мнение которого вплоть до середины 90-х гг. XVIII в. было объектом неприязненного или заинтересованного внимания в правительственных инстанциях, стал, по существу, бессменным консультантом и разработчиком многих вызванных разными конкретными причинами проектов и инструктивно-рекомендательных документов.

Среди них цикл посвящённых развитию хозяйства и образования в Астурии докладов-рассуждений (инструкций-наставлений) на темы как общего, так и специального характера. В частности – детальное, адресованное Королевскому Экономическому обществу друзей Астурии наставление «касательно мер по обеспечению благополучия и счастья этого королевства». «О необходимости изучения точных и естественных наук»; «проведения дорог и сохранности их». «Завершения строительства портовых сооружений в Хихоне» – вопрос чрезвычайно важный в свете стремлений «просвещённого абсолютизма» ликвидировать право монопольной торговли Кадисского и Севильского портов. «Добычи угля в провинции и создания для этого условий», а также фундаментальные доклады-рассуждения о реформировании аграрного и «промышленного» производств в Испании в целом[32], в которых получили развёрнутое воплощение идеи работ «астурийского цикла», представляют собой наиболее репрезентативную часть его «социально-экономического» творчества.

Это, прежде всего, направленное в апреле 1781 г. из Мадрида в Овьедо «Наставление…касательно мер по обеспечению благополучия и счастья этого (Астурийского – В.С.) королевства»[33] – документ программного значения, один из самых ценных источников по выяснению существа социально-экономических воззрений просветителя.

В документе Ховельянос размышлял об основополагающих идеях, которым должно следовать данное Экономическое общество, но фактически все созданные к тому времени в Испании, а также задачах, какие им надлежит решать, чтобы способствовать главной цели их деятельности – развитию сельского хозяйства, «промышленности»[34] и торговли, то есть «обеспечению счастья …родины»[35].

В равной мере программный характер и универсальное значение имело наставление Астурийскому экономическому обществу «О необходимости развивать в королевстве изучение точных и естественных наук» (Овьедо, 6 мая 1782 г.)[36], ставивший, однако, вопреки своему названию, проблему более широкую: развивать не только указанные науки, но также ремесленное и мануфактурно-фабричное производства.

25 мая 1783 г. Генеральный суперинтендант дорог направил Ховельяносу запрос – дать «соображения» касательно проводки магистральной трассы и двух боковых от неё ответвлений из Кастилии (Леон) в Астурию. Ответ составили два обширных доклада и подробная инструкция, датированные соответственно 8 июля, 5 августа 1783 и 20 января 1784 гг.[37].

Изобилующие подробностями административно-инженерного и технико-экономического свойства: что, как, где, через какие перевалы и почему необходимо вести дороги. Сколько времени их строить, мнение каких изыскателей-проходчиков заслуживает внимания и неконъюнктурно, а какое из них ошибочно. Стоимость работ, выгоды строительства порта именно в Хихоне и т. д. – документы эти интересны с точки зрения выраженных в них ряда характерных для экономического либерализма идей в связи с отдельным вопросом социально-хозяйственного порядка о дорожном строительстве[38].

В «Докладной записке о добыче каменного угля и пользе торговать им» (9 апреля 1789 г.) Ховельянос в интересах пользы «государства» и Астурии, в частности, обращался непосредственно к Карлосу IV. В ней он одновременно отвечал на пришедший из его канцелярии, в связи с поступившим туда прошением, запрос относительно препятствий, возводимых в округе и порту Хихон по части вывоза угля, добытого или купленного на продажу, морским путём.

«Докладная записка…» – источник, дающий представление о либерально-буржуазном и вместе с тем просветительском направлении идей Ховельяноса, о большой его, базировавшейся на знаниях, практической и хозяйственно-экономической проницательности ещё в одном из аспектов социальной действительности и профессиональной сферы.

Предоставление свободы в угольном производстве, утверждал просветитель, вызовет к активности предпринимателей, конкуренция между которыми отрегулирует стоимость продукции и откроет возможность купить лучшее по наиболее приемлемой цене. Крайне важно при этом, выдвигал он идею, наладить в Астурии обучение минералогии, учредив для этого школу, открыть которую следует в Хихоне. В ней должны преподаваться точные и естественные науки. Тогда производства, от развития которых зависит благосостояние провинции, совершенствуясь на основе этих наук, получат в итоге небывалое развитие[39].

Решению социальных задач общенационального характера был посвящён «Доклад в Генеральную Хунту коммерции и финансов о необходимости свободной практики производств» (ноябрь, 1785 г.)[40]. В нём ставилась задача, отличная и более широкая, чем исходившая от Хунты, – полной отмены цеховой системы в «промышленной» сфере страны.

На характер размышлений Ховельяноса явным образом повлияла концепция «монсеньора Тюрго», деятельность которого по разрушению ремесленных цехов во Франции получила положительную оценку в «Докладе…» как способствовавшая развитию хозяйства[41]. Но «Доклад…» – не адекватное отражение идей подписанного А. Тюрго (1727–1781) в феврале 1776 г. «Декрета об уничтожении цеховой системы», он – их испанская интерпретация[42].

Решение связанных с хозяйственным подъёмом задач просветитель соотносил в большей степени с реформированием аграрной сферы – проблемы крайне актуальной и одновременно запутанной, сложной и спорной. Этому вопросу был посвящён самый значительный в блоке его «социально-экономических» сочинений, «знаменитый», по оценке К. Маркса[43], и всех, в сущности, ховельянистов, испанских и зарубежных, труд – «Проект Мадридского Экономического общества Королевскому Высшему Кастильскому совету о проведении Аграрной реформы, составленный Ховельяносом от имени и по поручению Хунты» (далее – «Проект…»)[44].

«Проект…» не являлся всецело выражением собственных идей просветителя, реализация которых обеспечила бы «лучший результат», но в большей степени – Общества, от имени которого он был написан[45].

Это обстоятельство не умаляет, однако, заслуг автора, что именно его участие в работе над «Проектом…» сделало документ одной из наиболее значительных работ социально-экономического, а также политико-правового характера. Не столько в силу содержавшихся в нём концептуальных обобщений, сколько ясности и конструктивности постановки главной для страны хозяйственной проблемы – аграрной – и путей её разрешения.

Документ состоит из вступления, трёх частей, поделённых на большое число параграфов и заключения, идеи которых дополняют и подтверждают друг друга. Каждая из частей посвящена анализу определённого рода причин, обусловливавших на протяжении веков статичность сельского хозяйства, и предложениям мер по их устранению, где решающая роль принадлежит изменению и усовершенствованию аграрного законодательства. К такому выводу сводится и основной смысл «Проекта…» в целом.

Сопровождая размышления подробными экскурсами в мировую и испанскую аграрную историю, Ховельянос написал, в сущности, социально-экономическую и политико-правовую историю страны, отобразил процесс формирования привилегированных классов – дворянства и духовенства, – подверг критике с помощью неопровержимых с точки зрения практической целесообразности аргументов сложившуюся систему необрабатывавшихся пустошей и общинного землепользования; порицал злоупотребления, проистекавшие от распространённости в стране крупной собственности знати – майоратов и церковно-монастырских земель, дал социально острый анализ тормозившего воздействия на развитие сельского хозяйства многовековой монополии скотоводческой организации – Места.

«Проект…», имевший антимеркантилистскую направленность, вобрал в себя применительно к реалиям общественной жизни Испании идейный опыт французской школы физиократов Ф. Кенэ (1694–1774) и А. Тюрго – с одной стороны, английского экономического либерализма А Смита (1723–1790) – с другой.

От обоих концептуальных источников – преобразованные Ховельяносом идеи, которые, наряду с указанными идеями выше, образуют теоретико-экономическую основу документа: необходимость почти абсолютной свободы деятельности в сфере сельскохозяйственного производства и принятия на себя государством функций не столько по охране частных интересов, сколько по созданию условий для стимулирования их активности.

«Проект… о проведении Аграрной реформы…», ставший основным документом испанского Просвещения и выдвинувший Ховельяноса в число наиболее выдающихся национальных политэкономов и социальных мыслителей XVIII в., был самым известным его сочинением в Европе вплоть до середины XIX в.

Через несколько лет после опубликования в Испании трактат был переведён на английский, немецкий и французский языки. Особенно благоприятный приём и настоящее понимание идей «Проект…» получил в Англии – родине классической теории экономического либерализма[46].

В Испании «Проект… о проведении Аграрной реформы…» также был наиболее известным сочинением Ховельяноса. Антифеодальная его направленность оказала глубокое воздействие на депутатов – разработчиков Кадисской конституции, на деятельность сторонников буржуазного развития сельского хозяйства – либералов-«прогрессистов», проводивших в XIX в. политику дезамортизации церковно-монастырских земель.

К «социальному» блоку работ Ховельяноса примыкают по своей тематике и идейному содержанию литературно-эстетические произведения, в особенности сатиры «К Арнесто» (1786, 1787 гг.) и «Рассуждение об упорядочении и совершенствовании проведения публичных зрелищ и развлечений, а также их происхождение в Испании» (1790 г.)[47].

«Рассуждение…» – наиболее крупное в данном ряду сочинение[48]. Оно имело своей задачей формулирование в общем направлении реформаторских преобразований идеи культурно-воспитательной политики. Реализация таковой, по мысли Ховельяноса, способствовала бы формированию в русле национальных традиций, обогащённых просветительскими представлениями о природе человека, его общественном назначении и духовно-нравственных потребностях, гармонически развитых индивидов.

К основополагающему массиву источников, раскрывающих философско-исторический по преимуществу аспект мировоззрения Ховельяноса, относятся работы, которые условно можно определить как историко-политические-правовые трактаты.

Это – прежде всего «Речь при принятии в члены Королевской Академии истории о необходимости соединения изучения испанского законодательства с изучением отечественной истории и документальных памятников старины» (1780 г.); «Похвальное слово Карлосу III» (8 ноября 1788 г.); «Меморандум, опровергающий клевету, возводимую на членов Центральной Хунты Королевства, а также дающий объяснение воззрениям и деятельности его автора со времени обретения им свободы» (больше упоминаемый как «Меморандум в защиту Центральной Хунты») и «Приложения» к нему (1810 г.)[49].

В «Речи…в…Королевской Академии истории…» Ховельянос, начав анализ истории испанского права с законодательством Испании вестготов, в итоге проследил эволюцию национального законотворчества и отвечавших или переставших удовлетворять требованиям времени политико-правовых институтов.

«Похвальное слово Карлосу III» – по существу, панегирик «просвещённому абсолютизму» в лице первых трёх испанских Бурбонов (с 1701 г.), гимн в основном «полезным» наукам, особенно ведения хозяйства – политической экономии, – которые не получили бы развития, если бы не проявленная в этом направлении воля понимавшим их общественную значимость Карлосом III. Развитие науки и правление «просвещённого абсолютизма», в представлениях Ховельяноса последней трети XVIII в., – неотделимые друг от друга понятия. «Похвальное слово…» – это видение им в тот период испанской истории политического идеала: нерасторжимости разумной власти и «полезной» науки в «просвещённом абсолютизме».

«Меморандум…», написанный в 1810 г. (I-я часть завершена 22 июля; II-я – 2 сентября) в Мурос (Галисия) и опубликованный в 1811 г. в Ла-Корунье, – последнее сочинение Ховельяноса, большой автобиографический документ, отобразивший острые переживания просветителя последних лет жизни, а также связанные с его работой депутатом от Астурии в Центральной Хунте.

Документ явил подробным образом политико-правовые представления автора, неприятие им идеи провозглашения и утверждения либеральной монархии, предлагавшейся парламентскими радикалами, и, напротив, поддержку установления в стране монархии умеренно-консервативной – сочетание организации и особенностей функционирования староиспанского и новоевропейского (в лице английского) парламентаризма[50].

Следующие немаловажные по своей содержательной значимости источники – мемуарные. Прежде всего, согласно логике исследования, автобиография просветителя – «Краткий послужной список автора и пережитых им преследований»[51], позволяющий почти в полном, хотя и схематичном виде, представить вехи его жизненного и творческого пути. С 1767 г., времени окончания университета Алькалá де Энарес, до 1808, когда в силу нараставших революционных событий закончилась его мальоркинская ссылка и когда он этот «Список…» составил.

Ценность «Послужного списка…» определяется возможностью не только с достоверностью исходить из фактов биографии просветителя, в ряде моментов получившей некоторые разночтения, но и в известной степени руководствоваться материалом и замыслом этого документа, ибо в нём Ховельянос сам указал на свои заслуживавшие, по его мнению, упоминания труды.

Вторыми в ряду мемуарных источников являются «Дневники»[52]. Ховельянос вёл их с некоторыми перерывами в течение 1790–1801 гг., начав вскоре прихода к власти Карлоса IV (1788 г.) и свершения во Франции революции, завершив за 52 дня до своего семилетнего заключения[53].

Записи составили девять книг. Наиболее содержательными в качестве источников в данном случае явились пятая-девятая книжки (1793–1801). Они важны с двух точек зрения. Во-первых, это – каталог сведений из различных сторон жизни Испании конца XVIII в., в определённой степени воссоздающий ставшую с приходом Карлоса IV к власти удушающей общественно-политическую атмосферу в стране и раскрывающий антиправительственно-инквизиторскую направленность взглядов просветителя. Во-вторых, в «Дневниках» отразился его интерес к событиям во Франции, восприятие и оценка им наиболее впечатляющих новостей, поступавших из охваченной революцией страны.

Эпистолярное наследие[54], крайне противоречивое, но при всём том более отчётливо, чем любые другие работы Ховельяноса, раскрывает видение им проблемы революции в её взаимосвязи со структурой созываемых Кортесов и существом подготавливаемой Конституции.

Поставленная революционными событиями во Франции и Испании эта проблема в первую очередь привлекала внимание просветителя. Письма – ценный источник по выяснению его отношения к вопросу о свободе печати и самый ценный о понимании им патриотизма, истинности и ложности его в годы национально-освободительной войны испанского народа с наполеоновской Францией, свидетельство неприятия им «патриотизма» «афрансесадос». В этом смысле принципиальное значение имеют письма дипломатическим представителям Англии в Астурии (Овьедо) Хардингу и Хоуланду[55], а также – полное резких критических нот, – Ф. Кабаррюсу[56].

Источники показывают новаторскую сущность воззрений Ховельяноса и предлагавшихся им реформ. Они, однако, не исчерпывают документальной основы исследования. Это, с одной стороны, наиболее значимые по своему содержанию, с другой – глубже по этой причине отражающих реформаторскую сущность его идей.

Историография Ховельяноса, как и его творчества, крайне противоречива. Многочисленные авторы разных стран и эпох, признавая его выдающейся личностью, далеки от единодушия, когда речь идет о смысле выдвинутых им идей и концепций.

Субъективное восприятие, игравшее немаловажную в данном случае роль, – не единственная причина различного, вплоть до прямо противоположного, прочтения наиболее важных из них каждым из противостоящих испанских политических лагерей в лице их выразителей профессионалов-исследователей.

Идеи, сформулированные Ховельяносом на рубеже XVIII–XIX вв., в условиях переходного от феодализма к капитализму времени, при устойчивой феодальной структуре и ростков буржуазных отношений, сложности исторического движения самого феодализма, не могли не вобрать в себя и не отобразить весь комплекс противоречий переломного этапа, не однозначного содержания испанского Просвещения.

Объективно создавалось определённое основание доказать справедливость своих аргументов, быть правыми и одновременно не правыми полемизировавшим относительно идейного наследия просветителя сторонам.

Ховельянос, кроме того, сам создавал основание для противоречивых оценок себя как мыслителя – олицетворения компромисса между стремлением к обновленчеству и традиционализмом, сложного их напластования и соединения, видя в каждом явлении две стороны: положительную, с его точки зрения, и точно так же, как ему представлялось, – отрицательную. Работая во имя возрождения королевства в интересах новой эпохи, он продолжал верить и пропагандировать в качестве, например, теолога-моралиста ценности не ушедшей старой. Разделяя традиции последней, он в то же время доказывал жизненную необходимость безусловного учёта ею менявшихся общественных и научных реалий. Поистине он подтверждал как личность идею времён эпохи Просвещения, что «в человеческой натуре две противные склонности: одна влечёт … к новым предметам, а другая привязывает к старым»[57].

Проявленные при этом индивидуальные интеллектуально-нравственные особенности: обращение, в частности, для обоснования своих положений к разнородной, противоречившей по смыслу литературе, оказывавшей на их оформление значительное влияние[58]. Признание за существовавшими теориями равноценной в меру, разумеется, присущего ему просветительского менталитета практической пользы. Убеждённость в многофакторной, при определяющей роли образования, детерминированности общественного бытия. Умеренность, дуализм, многозначность вообще позиции, углубленной невозможностью не учитывать, особенно с конца 80-х годов, политические, духовно-религиозные обстоятельства. Всё это, в добавление к резко отрицательному восприятию им революционных событий во Франции, и в высшей степени – якобинского террора, – повлекло противоречия в характере идейной направленности каждой из сторон его воззрений.

В свою очередь, идейная противоречивость Ховельяноса вызвала множество разнохарактерных, не всегда глубоко аргументированных трактовок концепций просветителя. Суждения о них менялись в зависимости от изменения общественных и политических ситуаций, в условиях которых приходилось работать авторам; их личного научного кругозора и начитанности, интересов и вкусов; собственного видения проблемы и степени её изученности ими; политических пристрастий и стремления доказать необходимое им. Отсюда – нередко абсолютизация какой-либо из идей или аспектов мировоззрения просветителя, представляя его, тем самым, выразителем и апологетом исключительно таковых.

Исследователи (ховельянисты) в большинстве своем стремились найти и определить требовавшееся конъюнктурой момента отношение к концепциям просветителя для подкрепления собственных идеологических представлений и предпочтений, хотели видеть в нём только своего идейного предтечу, доказывая его принадлежность к их духовной и политической линии.

Спорные суждения распространялись не только на творческое наследие Ховельяноса, но и на него самого как личность. Утвердилось, например, мнение, что аристократ по происхождению и мировоззрению, он в силу понимания и восприятия интересов «народа» и защиты их, рассматривался и рассматривается как демократ; убеждённый католик изображается одним из наиболее опасных врагов Инквизиции и Церкви; либерал по складу ума и образу деятельности, объявляется консерватором; боровшийся за независимость и прогресс, как немногие это делали из испанских просветителей, он, во мнении своих антагонистов – «офранцуженных», – был реакционером…

При необходимости, впрочем, такие и многие другие оценки Ховельяноса как личности и теоретика можно прочитать в обратном смысловом порядке…

Этих характеристик определенно достаточно, чтобы прийти обращающимся к анализу разноречивых воззрений мыслителя и пытающимся найти объяснение соединению их в одном лице к выводу о некоей загадочности и явной эклектичности – что соответствовало действительности, – его взглядов. Мыслителя, «который ищет истины во всех системах, не привязываясь особенно ни к одной из них»[59], вырабатывая на их основе единственную, отвечающую собственным духовным наклонностям и общественным потребностям систему идей.

Несомненные двойственность, частая многозначность и противоречивость взглядов Ховельяноса[60], проявляющиеся при чтении любой его работы и сопоставлении любых его идей как одного порядка, так и в целом – философско-теологические, например, в меньшей мере могут соотноситься с идеологией Просвещения, в то время социально-экономические им созвучны – преисполнены, однако, целенаправленной, подчиненной задачам реформирования страны логики.

Воззрения просветителя приводятся в обладающую концептуальной определённостью систему представлений, вбирающую в себя, естественно, как «высший синтез»[61], все присущие им контрасты.

Если, во-первых, исходить из противоречивых особенностей исторической ситуации, обусловливавшей их сущность, что они принадлежат в равной степени «двум Испаниям»: феодальной и буржуазно-консервативно-либеральной, просветительской и традиционалистской[62].

Во-вторых, из воспринятого Ховельяносом от классиков античности в качестве дидактического принципа меры – «aurea mediocritas», – и с позиций которого («золотой середины») – неприятия крайностей и примирения их, – расценивал он общественные явления.

Большая часть ховельянистов при этом единодушна в одном: в «практической» ориентированности идей просветителя, опережавшей своё время, нацеленной на переустройство общества, объективно новаторской их сущности.

Творческая мысль уделила Ховельяносу большое внимание, постоянно издавая собрания его сочинений[63], посвятив ему практически необозримое количество всевозможных суждений в общих трудах и мемуарах, прежде всего – многочисленные биографические очерки, предисловия, монографии, начавшие активно выходить уже в I-й половины XIXв., и т. д.[64].

Ховельянос по-прежнему один из наиболее привлекающих внимание европейских и американских исследователей мыслитель и единственный из испанских просветителей, разгадку существа идей которого с интересом стремятся найти, и без выяснения которой не представляется возможным реконструировать процесс формирования идеологических предпосылок испанских революций.

Историография Ховельяноса, в написании которой приняли самое активное участие многие астурийцы и непосредственно уроженцы Хихона – родины просветителя, в первую очередь желавшие понять, что представлял собой их соотечественник как человек и мыслитель, начала складываться во втором десятилетии XIX в.

Истолкования сразу же обрели характер отрицавших друг друга оценок выраженных им идей по линии преимущественно абсолютист или конституционалист, традиционалист или реформатор (отвлекаясь при этом от просветительской сущности его мировоззрения), революционер и патриот по убеждениям или обстоятельствам, – и существо которых сторонниками любой из названных точек зрения отличалась лишь оттенками.

Оценки касались и его научных предпочтений: он больше философ или теолог, а если философ, то какой – в широком смысле или социальный, теолог-традиционалист или обновленец, экономист или педагог, литератор-эстетик или историк правовед и т. д. и т. п.

Начало и тональность историографии Ховельяноса определились тем, что вскоре после его кончины (27.11.1811) либеральные Кадисские кортесы по предложению графа Х. Торено (1786–1843) выразили ему (24 января 1812 г.) признательность, оказав «честь объявить его в высшей степени достойным уважения родины человеком, что отнюдь не было частым явлением в те времена». Тогда же парламентской Аграрной комиссии поручено было обратиться к изучению реформаторских рекомендаций «Проекта…», сделав его также предметом внимания народного образования[65].

Благородная акция Кортесов представляла собой, в сущности, поддержку и развитие тех идей, которые ещё до революционных событий выразили в своем творчестве Л. Моратин (1760–1828) и М. Кинтана (1772–1857), выдающиеся испанские литераторы, которые с либеральной точки зрения рассматривали социально-политическую деятельность знаменитого своего современника[66].

В 1817 г. в вышедшем в Париже труде X. Льоренте (1756–1823), которому в историографии инквизиции принадлежит исключительно большое, но, как теперь видится, не вполне бесспорное место, обратил внимание на другой, церковно-религиозный аспект воззрений Ховельяноса. Этот, по мнению бывшего секретаря испанской инквизиции, «просвещённый человек» не был вольтерьянцем. Таковым его стремились представить причастные к Святой службе люди, «которые оговорили его как лжефилософа, врага чистоты католической религии и трибунала, наблюдавшего за сохранением его»[67].

С возвращением Фернандо VII на испанский трон в 1814 г. началась фанатичная работа по дискредитации всех связанных с потерпевшей поражение Первой испанской революцией (1808–1814 гг.) идей. Одним из первых по их критике и защите противоположных стал теолог Р. Велес. В изданной в 1818 г. «Апологии Алтаря и Трона» – работе, восторженно встреченной традиционалистами, а либералами приговоренной к уничтожению вместе с её автором, – он обрушился на теоретическую и практическую деятельность депутатов Учредительных кортесов. Либералы для него – суть «афрансесадос» и безбожники. Этим они отличаются от Ховельяноса, который в годы революции и наполеоновского нашествия был истинным патриотом и католиком, всецело принадлежавшим и продолжающим принадлежать традиционной Церкви и Монархии[68].

Подобного рода идею, но с противоположной Велесу антикатолической и либеральной позиции выразил известный радикал, деист Х.М. Бланко-Уайт (1775–1841), не уловивший, впрочем, деистических тенденций в анализируемом им образе мыслей Ховельяноса. В изданных (Лондон) в 1822 г. «Письмах из Испании»[69] неприятие Бланко-Уайта вызывало мировоззрение просветителя, вобравшего в себя «большое количество характерных для той эпохи предрассудков…, выразив в многочисленных вопросах взгляды деформированные или ограниченные»[70]. Точка зрения автора «Писем…» свидетельствовала, что склонявшиеся к демократическим и материалистическим убеждениям либералы не увидели в Ховельяносе тяготевшего к аналогичным идеям и стремлениям мыслителя.

Первой специально посвященной Ховельяносу работой стали «Воспоминания…» X. А. Сеана Бермудеса (1749–1829), ближайшего друга просветителя, занимавшего в жизни изображаемого им персонажа «место, аналогичное тому, которое занимал… Эккерман в жизни Гёте»[71]. Основанные на переданных Ховельяносом материалах, «Воспоминания…» подробным, но «ошибочным» образом, по мнению видного специалиста по творчеству просветителя А. дель Рио, отразили творческий его путь[72]. В годы I-й реставрации (1814–1820) они были запрещены Церковью как показывавшие Ховельяноса с либеральной точки зрения. Но они не удовлетворяли и позднейших исследователей именно такой точки зрения или более левой в силу их некритического толкования отношения просветителя к католической церкви.

«Воспоминания…» заложили оправданную, обусловленную стремлением авторов разобраться сначала в самом общем виде в Ховельяносе традицию писать о нём в целом, не углубляясь в анализ конкретных аспектов его мировоззрения. Другая, пошедшая от Бермудеса более сущностная традиция – интерпретировать Ховельяноса и его социально-политические идеи как феномены либерального свойства.

Решающим обстоятельством, окончательно утвердившим за Ховельяносом репутацию либерального мыслителя и традицию соответствующей интерпретации его мировоззрения, явилась безапелляционная критика кардиналом П. Ингуансо Риверо, депутатом Кадисских Учредительных кортесов от Астурии, одним из лидеров в них антиреформаторской группировки «сервилес» – раболепных, «Проекта… Аграрной реформы»[73].

Результатом идейной компрометации «Проекта…», подкрепленной соответствующим авторитарным распоряжением церковных властей, стало включение его в 1824 г., вскоре после поражения Второй испанской революции (1820–1823 гг. – «Свободное трёхлетие») и очередной реставрации Бурбонов в лице Фернандо VII, в «Индекс запрещённых книг».

Вскоре, однако, к концу правления Фернандо VII и началу Третьей испанской революции (1834–1843), выходит в свет I-е издание полного собрания сочинений Ховельяноса. В предисловии и комментариях к нему его составитель и издатель, экономист P.M. Каньедо-и-дель Рьего, не вдаваясь в подробности религиозных воззрений мыслителя, считал заслуживавшими внимания главным образом социально-экономические его идеи, реформаторские[74].

Свершившиеся в I-й половине XIX в. три революции, главной социально-политической целью которых было провозглашение Конституции 1812 г., генетически связанной с парламентско-конституционной идеей Ховельяноса[75], поддерживали в общественном мнении оставшиеся в политике деятели память о нём как поборнике преобразований. В «конституционное трёхлетие» (1820–1823) все они – «друзья Рьего» и «люди крайних левых взглядов» (позднее, в «чёрное десятилетие» (1823–1833), – «представители интеллигенции в изгнании»[76]), – активные члены испанской либеральной эмиграции, лондонской и парижской.

А. Аргуэльес (1776–1844) – депутат Учредительных кортесов от Астурии, один из создателей Конституций 1812 и 1837 гг., был наиболее видным из такого рода деятелей[77]. Поправев в своих взглядах, однако продолжая в целом оставаться преданным радикальным идеалам молодости, он, в отличие от Бермудеса, выступил с критикой политической позиции Ховельяноса. В написанной им в эмиграции (Лондон) работе, вышедшей в свет в Мадриде в 1834 г., когда разворачивались события III Испанской революции, Аргуэльес определял её как консервативную[78].

В 1838 г. в Париже вышел в свет 5-томный труд графа Торено, «известного либерала времён кадисской эпохи»[79], проведшего 20 лет в эмиграции, премьер-министра испанского правительства в 1835 г., крупного историка умеренно-буржуазных взглядов. Ховельянос поэтому в его оценке – несомненный либерал[80], «жертва самого неприкрытого и злобного преследования времен фаворитизма Годоя»[81]; высоконравственный учёный человек, в котором соединились «добродетели испанца XVI века с умением мыслить современно в XVIII»[82].

Подмеченный и впервые сформулированный Торено компромиссный образ мышления Ховельяноса подчеркнул позднее применительно к его политическим взглядам другой крупный революционный деятель, историк и литературный критик А. Алькалá Гальяно. В своих «Воспоминаниях старика» он называл его сторонником умеренной монархии, в силу чего, начиная с 1808 г., ему противостояли «в равной степени враждебные друг другу революционеры и абсолютисты»[83].

Буржуазно-либеральный характер революций и появление в ходе IV (1854–1856 гг.) из них на политической сцене рабочего класса Каталонской промышленной зоны, а также революционное движение 1848–1849 гг. в Европе с его активными пролетарскими и социалистическими тенденциями вызвали усиление антиреволюционных настроений в традиционалистских кругах испанского общества. Их крупнейшими выразителями, враждебными протестантизму и социализму, стали X. Бальмес (1810–1848) и X. Доносо Кортес (1809–1853). Они создали теории политического католицизма или «политической теологии» – в противовес заявлявшей о себе всё последовательнее и радикальнее буржуазно-революционной, а также материалистической идее, заложив тем самым теоретическую основу католической школы истории, наиболее многочисленной в национальной историографии, оказав также бесспорное влияние на характер оценок идей Ховельяноса[84].

Испанские революции получили европейский резонанс. Начавшаяся в июле 1854 г. четвертая по счёту, привлекла пристальное внимание К. Маркса, считавшего, что революционная борьба в Испании могла послужить толчком к развитию революционного движения и в других европейских странах. Чтобы лучше понять особенности новой испанской революции, он тщательно изучал в библиотеке Британского музея в августе – начале декабря 1854 г. историю предшествовавших IV-й испанских революций, знакомился с трудами испанских, французских и английских авторов по этому вопросу. Результатом исследований стала публикация статей «Революционная Испания» в прогрессивной американской буржуазной газете «New-York Daily Tribune». В них, в частности, была дана характеристика идей Ховельяноса, являющаяся одной из важнейших в мировой историографии испанского мыслителя.

К. Маркс, соотнося испанское Просвещение с идеей революционности, в качестве обобщённого образца которой явилась вызвавшая Французскую революцию, и основываясь на изучении трудов Ховельяноса по II-му изданию полного собрания его сочинений[85], сделал вывод, что испанский мыслитель – «аристократ-филантроп» – не столько практический политик-реформатор, сколько реформатор-теоретик, «подлинной декларацией» взглядов которого и прогрессивного «меньшинства» испанского общества вообще являлся «Проект… Аграрной реформы».

Обращаясь к истории I Испанской революции, Маркс остановился на сравнении позиций Ховельяноса и Флоридабланки, самых выдающихся, как определял он, членов Центральной хунты, с тем, чтобы оттенить более прогрессивные социально-политические устремления первого из них, не во всем совпадавшие с реформаторскими начинаниями «просвещённого абсолютизма», безусловным «сторонником» которых он был, с вторым, эволюционировавшим в конце жизни в сторону признания большей конструктивности абсолютной монархии. По утверждению Маркса, в испанском политическом лагере «Флоридабланка и Ховельянос являли собой противоположность… В Центральной хунте… партии Ховельяноса разрешалось провозглашать и заносить в протоколы революционные стремления нации, а партия Флоридабланки оставляла за собой право непосредственно опровергать их и противопоставлять революционным химерам контрреволюционные действия».

Значительно рельефнее идеи Ховельяноса контрастировали с идеями, получившими хождение во Франции в революции 1789–1794 гг. Отмечая в этой связи умеренность их и в целом общественной позиции испанского просветителя, Маркс, отстаивавший идею исторической целесообразности якобинской диктатуры, подчеркивал, что «даже в свои лучшие годы он не был человеком революционного действия, а скорее благонамеренным реформатором…», сравнимым в данном отношении с французскими умеренными роялистами «Мунье или Лалли-Толландалем…» …И резюмировал: «в повстанческой Испании» он, весьма склонный к англомании в духе Монтескье,… мог снабжать идеями пылкую молодёжь, но в сфере практических действий ему было далеко даже до смиренного упорства Флоридабланки»[86].

Статьи К. Маркса познакомили американскую и европейскую общественность с историей Испании и последними там революционными событиями[87], не оказав влияния на концептуальность испанской историографии Ховельяноса.

Представленная прежде всего католической школой истории, она утверждала традиционалистское о нём представление. Этому в немалой степени способствовала позиция К. Носедаля, выраженная им в предисловии к изданному в 1858–1859 гг. фундаментальному двухтомнику трудов Ховельяноса.

Носедаль, «приверженец в молодые годы либеральных идей, но превратившийся со временем в ультраконсерватора, более близкого по своим взглядам к карлизму[88], чем представительной монархии»[89], стремился, с одной стороны, показать просветителя сторонником абсолютной монархии, с другой – конституционным монархистом консервативного толка. Или, как он писал, «поистине основателем консервативной или умеренной партии», рассматривая это начинание справедливым и отвечавшим условиям времени и задачам испанского общества, в особенности на фоне происшедших в нём революций. Идея, предлагавшаяся Ховельяносом, провозгласить в стране умеренную консервативную монархию, по мнению Носедаля, избавила бы впредь королевство от революций.

Опираясь на выраженные в трудах просветителя идеи, а также внешнюю канву его жизненного пути и проявленное Церковью стремление показать отсутствие идейных разногласий между нею и Ховельяносом, Носедаль делал вывод, что он не был ни революционером, ни вольтерьянцем, придерживаясь молчаливо не поощрявшей изгнание из королевства иезуитов, «лишенной аффектации» религиозной позиции[90].

Одновременно с Носедалем, но противоположную ему в пределах тогдашнего испанского политического спектра концепцию выражал М. Лафуэнте в ХХI-ХХIV тт. (1858–1861) фундаментальной 30-томной «Всеобщей истории

Испании» (1850–1867), являющей собой классический труд испанской буржуазно-либеральной историографии.

Лафуэнте последовательно проводил мысль, что Ховельянос был реформатором. С его точки зрения, «Проект… Аграрной реформы» – «поистине выдающийся… документ, обессмертивший имя его автора, социально-экономические идеи которого представляли собой плодородные зерна, до сих пор не давшие ещё все свои всходы»[91].

По мнению Лафуэнте, М. Годой «бесспорно заслуживает похвалы» за то, что он «извлёк… из астурийской глуши» и ввёл в состав правительства ссыльного Ховельяноса, достойного во всех смыслах человека, хотя заведомо было понятно, что идеи нового министра не будут восприняты премьером.

Автор «Истории…» выражал сожаление по поводу оставшихся нереализованными реформаторских замыслов министра, в частности – значительного ограничения прерогатив инквизиции, «фактической её отмены». Результаты деятельности Ховельяноса в правительстве были бы большими, заключал он, «если бы было менее эфемерным пребывание» его «на посту министра»[92].

Более подробно Лафуэнте давал оценку деятельности Ховельяноса в Центральной Хунте. Он отмечал, что понимание Ховельяносом важнейших политических вопросов, в частности структуры кортесов, формы государственного правления, было противоположным тому, которое авторитарно выражал в Хунте её президент Флоридабланка, рассматривавшийся либеральной частью депутатов «препятствием» для проведения реформ. Именно он, по мысли Лафуэнте, будучи сторонником «старых идей» и «абсолютистского режима», сдерживал в Центральной Хунте активность «олицетворяемой Ховельяносом реформаторской партии»[93].

Умеренный либерал Лафуэнте, бывший руководитель кафедры («катедратико») теологии, защитник в Учредительных кортесах религиозного единства испанской нации как её общественного фундамента, не нашёл необходимым ни словом охарактеризовать мыслителя с религиозно-философской точки зрения, а тем более показать его традиционалистом-католиком.

Исключительно с этой точки зрения стремилась представить Ховельяноса целая группа исследователей в течение последней трети XIX в., решая главным образом вопрос о степени ортодоксальности католицизму или отступлению от него Ховельяноса. При этом авторы, принадлежа по своей идейно-политической направленности к католической школе истории, настаивали, с одной стороны, на присущем Ховельяносу традиционализме, с другой – еретических идеях, открыто подтвержденных им, как полагали они, его выпадами против католической церкви[94].

Самым крупным среди исследователей католической школы истории и философии был М. Менėндес-и-Пелайо. Ученик Лаверде-и-Руиса, превзошедший учителя в продуктивности и воинствующей апологетике католицизма, олицетворивший собой национальную католическую «традиционную» историческую школу, он в одном из главных своих трудов «История испанских инакомыслящих» (1880–1882 г.) наряду с правильными оценками воззрений Ховельяноса выдвинул в целом необъективную концепцию их существа.

М. Менėндес-и-Пелайо, оценив систему идей Ховельяноса как эклектическую и переходного типа, сосредоточил внимание на доказательстве двух постулатов: ортодоксальном католицизме мыслителя и отрицании им революции как способе переустройства общества.

Ссылаясь на поздние работы, дневниковые записи, письма Ховельяноса, написанные им в годы Французской революции или непосредственно после неё[95], Менėндес-и-Пелайо делал вывод, что Ховельянос – «мыслитель католический», «традиционалист в философии», не революционер. Он «не хотел разрушить законы, но реформировать образ жизни… ничего не ждал от революции, но считал прогнившими многие из старинных учреждений» королевства. При этом Менėндес-и-Пелайо, в известной степени противореча себе, считал, что у Ховельяноса не вызвало бы сожаления, «если бы революционная волна смела те вырождающиеся классы, которые из-за своей постыдной развращённости и жалкого положения потеряли право на существование»[96].

Анализируя идеи Ховельяноса, Менėндес-и-Пелайо попутно обрушился на немецкого либерального историка-испаниста Г. Баумгартена (1825–1823), перевод статьи которого о Ховельяносе как реформаторе, провозвестнике революции[97], был опубликован в испанском «Современном журнале» в 1877 г., и на приветствовавшего выход этой статьи Г. де Аскáрате[98].

Почти монопольное положение католической школы в историографии Ховельяноса преодолевается в последней трети XIX в.

Свершившаяся в Испании V революция (1868–1874 гг.), установление Республики, последовавшая затем очередная реставрация и в целом развитие в Европе исторической и философской мысли обусловили появление обновлённых или полностью новых направлений в испанской историографии и, соответственно, иное понимание мировоззрения и деятельности Ховельяноса.

В эпоху реставрации уверенно заявила о себе консервативная помещичье-буржуазная историческая школа, официальная. Возглавил её премьер-министр, создатель «альфонсизма» (от имени короля Альфонсо XII – 1874–1885), течения, объединявшего не только консерваторов, но и разочаровавшихся в революции либералов, крупный политик, видный историк А. Кáновас дель Кастильо (1828–1897), руководивший с 1890 г. новым, отличным по своей концепции от одноименной 30-тт. «Истории…» М. Лафуэнте, изданием «Всеобщей истории Испании».

Содержащийся в ней раздел «Реформы Ховельяноса» не отразил сущность творческой и практической активности просветителя в целом. Автор раздела, сосредоточившись на важных начинаниях Ховельяноса по реорганизации учебного процесса в Саламанкском университете, предполагаемом назначении его ректором в русле идей Просвещения настроенного епископа Тавиры и реформировании Инквизиции, обошёл молчанием, как, впрочем, и авторы других глав «Истории…», социально-экономические и политические проекты мыслителя[99].

Традиционно противостоявшая консервативной либерально-буржуазная историография наиболее отчётливо выразила себя позитивистским направлением. Историки-позитивисты, останавливая внимание на принадлежавших Ховельяносу концепциях – «фактах», не формулировали в силу избранной ими методологии общую оценку их существа.

Данный подход характеризует, прежде всего, труды историка-краеведа (Хихон) X. Сомосы. Изданная им «Библиография Ховельяноса» подводила итог исследованиям творчества просветителя, осуществленным в XIX веке[100]. Несмотря на эмпирический характер, труды Х. Сомосы предлагали более широкое, по сравнению с прежними временами, понимание идей Ховельяноса-реформатора.

Крупный историк-позитивист Р. Альтамира-и-Кревеа, не делая также общего вывода о существе идей Ховельяноса, подчеркивал реформаторскую направленность некоторых из них[101].

Проявившиеся в Испании со II-й половины ХIХ в. сильные республиканские общественно-политические тенденции нашли отражение в демократическом направлении национальной историографии. Позицию левых к идеям Ховельяноса по аграрному вопросу более полно сформулировал неоднократно избиравшийся в кортесы видный историк-аграрник X. Коста (1846–1911). В его трактовке, достаточно модернизированной, они знаменовали собой переход просветителя от концепции индивидуалистической к коллективистской[102].

Историография Ховельяноса активизируется в начале ХХ в., в связи со 100-летием кончины просветителя[103].

Вступление в полосу кризиса кановасской системы, целью которой было национальное примирение на консервативной основе; рост рабочего и крестьянского движения; сильные социалистические, анархические и анархо-синдикалистские тенденции, одним из проявлений которых явилась «трагическая неделя» (26–31 июля 1909 г.) и летние стачки 1911 г.; упорное противостояние церкви попыткам экономического на неё давления в 1901–1913 гг. со стороны либеральных правительств П. Сагасты, Л. Домингеса и Каналехаса; не утихающая в национальном сознании боль от «катастрофы 1898 г.», то есть потери латиноамериканских колоний, остро поставившая вопрос «куда идти?» и т. д., оказали прямое воздействие на концептуальность посвященных Ховельяносу трудов. Изданные к юбилею, они характеризовались идейным дуализмом, подчеркивая, с одной стороны, новаторство и правоту социальных воззрений и устремлений просветителя[104]; с другой – совместимость его идей с получавшими поддержку церкви, консервативными и ортодоксально-католическими[105].

Среди этих трудов обращает на себя внимание непоследовательностью оценок труд, принадлежащий историку-краеведу из Хихона Э. Рендуэлесу. Составленный из цитат, вопреки своему названию, он отобразил в полной мере эклектические представления автора о наиболее значимых идеях мыслителя. «О котором, – справедливо заявлял он, – много говорят, … но которого мало кто полностью читал (выделено мною – В. С.). Превозносится «Проект… об Аграрной реформе», но забыты другие его сочинения, … знание которых столь важно в наши дни, что едва верится, что только три великих человека, равных ему по интеллекту, добросовестно их изучали: Носедаль, Коста и Менėндес Пелайо». Просветитель, по мнению Рендуэлеса, не был «ни сторонником энциклопедистов, ни либералом, ни революционером, каким его в настоящее время хотят представить». От этой логики отступают рассуждения о социально-экономических идеях Ховельяноса, которые «и в настоящее время могут быть с пользой прочитаны находящимися у власти людьми». Рендуэлес сосредоточил внимание здесь на выяснении двух вопросов: отмене цехов и решении аграрной проблемы. Отождествляя цехи, профсоюзы и благотворительные общества, он отразил анархо-синдикалистскую позицию по первому из них[106]. Обращаясь ко второму, Рендуэлес по-прежнему стремился отрицать революционность выдвинутых Ховельяносом, в данном случае в «Проекте… Аграрной реформы», идей, подкрепляя свою аргументацию принадлежавшей Носедалю. Тем не менее, в итоге историк делал вывод об индивидуализме аграрной концепции Ховельяноса, то есть либеральном, прогрессивном для своего времени характере[107].

Подъём революционного движения в стране (1915–1918 гг.; «большевистское трёхлетие»), вызванный тяжёлым продовольственным кризисом 1915–1918 гг., мощное влияние Социалистической революции в России, поражение в Марокканской войне (Ануаль, июнь 1921 г.) завершились в итоге установлением диктатуры генерала М. Примо де Ривера (1923–1930). В годы его правления общественная мысль обратилась в сторону подчёркивания в достаточно малой историографии Ховельяноса тех лет антиреформаторских и ортодоксально-католических идей просветителя[108]