Назад дороги нет

Глава 1 Викинг

– Ух, какая баба…

Поворачиваю голову влево, и замечаю стоящего рядом и истекающего слюной Гену, своего охранника. В глазах сияет стоваттной лампочкой похотливый восторг, а на губах – ленивая улыбка победителя. Сейчас он больше похож на сексуального маньяка, и это его почти имбецильное выражение лица бесит меня неимоверно.

Перевожу взгляд вниз, на неширокую площадку вблизи сцены, где пляшут и беснуются посетители "Бразерса". Гена опирается локтями на поручень смотрового балкона, на котором стоим, и облизывает губы.

– О ком это ты?

Для меня все посетители сливаются в одно разноцветное пятно, потому не сразу понимаю, кого именно он имеет в виду.

– Да вон же, блондиночка. – Указывает рукой в самый центр толпы, и я фокусирую взгляд на той, что так взволновала вечно озабоченного Гену. – Хороша, зараза. Элитная тёлка, я б её зажал пару раз в уголке.

Девушка танцует, движимая своим внутренним ритмом, вся во власти собственных ощущений, и, кажется, находится не здесь – не в центре орущей чуть не матом толпы, накаченной алкоголем до предела.

– Не про тебя баба, – говорю, а Гена кидает на меня мрачный взгляд и тихо вздыхает. – И вообще, хватит рядом отираться, сходи лучше, проверь задний двор, чтобы никого лишнего не было.

Мне надоела его похотливая харя в зоне видимости, потому пусть сходит и чем-нибудь полезным займётся. Мне не настолько сильно нужна сейчас охрана, чтобы терпеть Гену рядом ещё хотя бы пять минут.

– Но, Виктор Андреич, там же Николенька бдит…

– Я спрашивал твоего мнения, что ли? Что-то не помню.

Гена, насупившись, молча уходит, а я уверен – весь кипит от негодования. Придурок, давно пора его уволить, а то в последнее время от него одни проблемы. Совсем с цепи сорвался. Официантки жалуются на домогательства, охранники клуба – на чёртову дедовщину, а меня порядком достало то, что лезет туда, куда его не просят. Ещё и спорить пытается, нос задирает, другом себя возомнив, хоть как никто другой знает, что если и есть вещь, которую я не приемлю в деловых отношениях – это панибратство. Дружить мне есть с кем, мне охранник нужен.

И всё это из-за того, что он метит на место начальника службы охраны, нынче вакантное. Только хрен ему, рылом не вышел. Я лучше пущу себе пулю в лоб, чем дам Гене повышение.

Снова смотрю на танцующих, а взгляд помимо воли останавливается на блондинке. Гибкая, как кошка, высокая, с умопомрачительными ногами. И правда, хороша. С кем пришла, интересно? Рассматриваю зал, но не замечаю того, кто может быть её парой. Все пришедшие заняты каждый своим делом: напиваются, ржут, тискают своих подруг… в общем, наслаждаются отдыхом на полную катушку.

Замечаю Роджера – своего лучшего друга – за одним из столиков. Его рыжая шевелюра, что костёр на снегу – горит всеми оттенками красного. Отталкиваюсь от бортика и бросаю последний взгляд сверху на толпу. Ну, самого себя обманывать-то меньше всего люблю. На блондинку я пялюсь, ибо она чудесна. Редко такие красотки в "Бразерс" заходят.

Когда спускаюсь в зал, по привычке выхватываю взглядом работников, одного за другим. Главное, чтобы все были на местах, своим делом занимались, но пока, вроде как, всё в норме. Охрана рассредоточилась по углам, официанты бегают с подносами, бармен разливает спиртное. Отлично. Смотрю на сцену, где тужится, надрывая горло, солист, а барабанщик чуть не головой бьётся в экстазе. То, что надо нашим посетителям, именно за этот драйв и рвущие перепонки басы я и плачу им.

С высоты своего роста мне легко найти девушку, плавно двигающуюся под рваный ритм, и я невольно улыбаюсь, наблюдая за ней. Вдруг останавливается и резко опускает голову, а на лице отображается замешательство. Мне становится интересно, что смогло прервать танец, но плотная толпа вдруг скрывает девушку от меня. Ну и хрен с ним, других дел полно.

Разворачиваюсь и иду в дальний конец зала, чтобы поздороваться с Роджером, пьющим пиво отчего-то в гордом одиночестве.

– О, Вик, – восклицает друг, завидев меня. В единственном здоровом глазу, не скрытом чёрной повязкой, отображается радость. – Как ты?

Не задумываясь, уверяю, что у меня всё хорошо, потому что это – чистая правда и моя философия. Всё или уже хорошо или непременно скоро будет. И я даже сам в это научился верить.

Только было решаю присесть рядом с Роджером, как из толпы выныривает Юлечка – администратор. Тяжело дышит, как будто кросс бежала, рукой указывает в сторону отдыхающих плясунов.

– Виктор Андреич, там… там.

Никогда не замечал за ней косноязычия, потому напрягаюсь. Какого чёрта?

Оглядываюсь на Роджера, а тот кивает, мол, подождёт, и иду за Юлей.

– Что случилось? Чего заикаешься?

Делает глубокий вдох и смотрит на меня сердито:

– Там Гена к девушке пристаёт, к посетительнице, – тарахтит и снова указывает на толпу. – Уймите вы его, пожалуйста. Это уже, ни в какие ворота, он нам всех клиентов распугает.

– Разберусь, – бросаю и направляюсь к месту событий, чтобы самому оценить масштаб катастрофы.

Я многое готов вытерпеть, на что-то согласен закрыть глаза, иногда даже способен войти в положение, но устраивать бардак в своём клубе не позволю даже родной матери, не то что охраннику, пусть и толковому. Хотя, какой он, к чёрту, толковый?! Одни в проблемы.

Иду вперёд, расталкивая плясунов, пока не нахожу глазами Гену и ту блондинку, по поводу которой он уже успел изойтись слюной. Только, по всему видно, моя помощь девушке точно не нужна, сама справляется.

Из-за грохочущей музыки их разговора не слышно, но по выражению лица моего охранника и так понятно, что приставать к ней – явно не лучшая идея, посетившая его тупую башку. Девушка схватила его за грудки и что-то яростно выговаривает прямо в обалдевшую физиономию, а он, видать, настолько ошалел от её напора, что даже не спорит. Толпа вокруг расступилась, позабыв о концерте и вкушая радости бесплатного аттракциона.

– Помощь нужна? – спрашиваю, подойдя к ним и воспользовавшись длинной паузой после окончания выступления юных дарований. Парням хлопают, свистят, но это уже не тот адский ор, который слышался последний час со сцены.

– Ты ещё кто такой? – спрашивает девушка, мельком глядя на меня. – Сама разберусь.

Ух, какой яростный взгляд, какое бесстрашие!

– Я хозяин данной богадельни, – говорю, она фыркает, всем своим видом показывая, в каком месте она видела все мои попытки смягчить ситуацию.

– Раз хозяин, то следите лучше за вот такими вот товарищами!

Она тысячу раз права, чёрт возьми.

– Гена, мать твою, ты какого чёрта тут делаешь? – интересуюсь, подойдя к своему охраннику и схватив его рукой сзади, за шею. – Я тебе, где сказал быть?

– Шеф, я просто хотел проверить, как в зале дела обстоят… – блеет, а я чуть сильнее сжимаю пальцы, пока он не начинает пищать.

– Девушка, отпустите его, – прошу, а она секунду рассматривает свои руки, а потом отталкивает Гену, с выражением абсолютной гадливости на лице. – Так-то лучше, спасибо, милая барышня.

И, не дожидаясь ответа, волоку Гену к барной стойке. За соседней с ней дверью – длинный коридор, а в самом конце – выход на задний двор. Туда-то мне и нужно, подальше от любопытных глаз.

– Слушай, ты меня достал уже, – говорю, распахивая ногой дверь на улицу. Николенька, охраняющий территорию, тихо чертыхается и, поняв меня без слов, выбрасывает окурок. Зажав в руке рацию, он скрывается в помещении клуба.

Умный мальчик.

Мы остаёмся одни, и я отпускаю Гену, потому что теперь-то он точно не дёрнется.

– Я ведь ничего не сделал, шеф! Вы чего?! – округляет глаза, потирая вмиг покрасневшую шею.

– Мне постоянно на тебя жалуются. То официанты, то бармены… даже музыканты! Ты и к ним успел свой нос всунуть, всех за последнюю неделю достать успел!

– Но ведь после исчезновения Волка за ними некому следить!

Волк – человек, прошедший со мной огонь и воду, работающий в клубе с первого дня его основания, неделю назад просто пропал со всех радаров. Любые поиски – хоть с привлечением полиции, хоть пользуясь связями Карла – не дают результата. Это бесит, потому что я волнуюсь, чёрт возьми. Какая холера с ним приключилась? В принципе, уже готов к тому, что он погиб, только знать бы ещё, что стало причиной. Да и тело до сих пор не найдено, а это даёт хоть призрачную, но надежду.

– Тебя это, каким боком колышет, а? Твоё место или рядом со мной или там, куда я тебя отправил. Не твой мятежный дух, а именно я. Что тут непонятного?!

– Виктор Андреич, я ж ради общего дела стараюсь!

– В одном месте я видал это общее дело, ясно?

Он ерепенится, раздувает грудь от чувства собственной важности, а на поверку смешон и нелеп. И терпение моё лопается окончательно, потому что этому придурку хоть кол на голове теши, он будет верить в правильность своих поступков.

– К девушке этой, зачем полез?

– А то непонятно, – ухмыляется, и это уж точно – последняя капля.

– Значит, слушай меня сюда, – говорю, подойдя к нему вплотную. – Сейчас ты собираешь свои манатки и валишь на все четыре стороны, ясно?

– Эй, шеф! Ты чего? – явно шокированный, даже забывает, что на “ты” мы точно никогда не переходили. – Мы же три года вместе работаем!

– И меня всё устраивало, только в последнее время у тебя точно крышка слетела, а мне херня в клубе не нужна.

Отхожу в сторону, потому что Гена мне жутко надоел, и сплёвываю на растрескавшийся асфальт.

– Но…

– Я сказал, чем тебе ближайшие полчаса заниматься? – Кивает в ответ, а я продолжаю: – Сказал. Вот и делай, что велено. Деньги за отработанное время получишь завтра на карту, удачи.

И ухожу, даже не обернувшись, а в спину несётся поток отборного мата.

Дверь хлопает за спиной, и звук этот отдаётся от стен длинного коридора, пустынного, гулкого. Не стоило, наверное, так из себя выходить, но наплевать. Слишком взбесил меня Гена, чтобы я мог думать о таких мелочах.

Всегда нужно прислушиваться к своей интуиции, и если человек начинает пахнуть дерьмом, нужно не бояться с ним расставаться. Я, наверное, слишком затянул наш “служебный роман”, и вышло то, что вышло – Гена возомнил себя властителем судеб, а мне пришлось его увольнять вот так. Некрасиво. Ну да чёрт с ним, сам виноват.

– Шеф, всё нормально? – спрашивает Олег, один из охранников, появившийся в двери подсобного помещения.

Коротко киваю и иду мимо. Надо вернуться в зал и проверить, не случилось ли ещё чего. Я люблю быть в курсе событий, держать руку на пульсе – работа помогает оставаться на плаву, забыв обо всём, что может выбить из колеи. У каждого своя терапия. Моя – “Бразерс” с его вечной суетой, шумом и нескончаемым потоком посетителей.

Однажды клуб стал смыслом моей жизни, спасительным якорем и оплотом. Лиши меня его, загнусь и сдохну.

Народ веселится, а я, сам от себя не ожидая, оглядываюсь по сторонам, выискивая блондинку. Нужно извиниться перед ней за поведение Гены, потому что такая хрень происходит в “Бразерсе” не часто, и не очень-то и хочется, чтобы по округе полетела слава, что сотрудники клуба пристают к посетителям. Но на самом деле просто хочется увидеть её. Мне понравилось, каким огнём горели её глаза, как держала Гену за грудки, не давая сдвинуться с места. Валькирия какая-то, а не девушка.

Когда не нахожу её в толпе, понимаю, что это, наверное, к лучшему. Начерта мне этот геморрой? Красивые бабы – неизменные проблемы. Спасибо, плавали – знаем.

– Вик! Викинг, мать твою! – слышится крик Роджера, и я оборачиваюсь на звук, а этот рыжий идиот стои́т на стуле и размахивает руками, привлекая моё внимание.

Смеюсь, потому что от Роджера можно ожидать, чего угодно. Иду к нему, но чем ближе подхожу, тем сильнее удивляюсь. Блондинка, которую я так усиленно выискивал в зале, – вот она, сидит рядом с ним, потягивает чистый мартини, раздосадованная, взвинченная. И я её понимаю, потому что не похожа на тех, кому приятны такого рода заигрывания.

– Чего хмурый такой? – спрашивает Роджер, успевший слезть со стула. – Что-то стряслось?

– Да ничего особенного, – отвечаю, а девушка вскидывает голову и бросает в меня гневный взгляд.

– По-вашему ничего не случилось?! – Отталкивает от себя бокал, а напиток выплёскивается на стол, разливаясь лужицей.

Поднимается во весь рост, вся переполненная гневом и шальной уверенностью в своей правоте. И снова этот огонь в голубых глазах, так напоминающих льдистый кварц.

– Ничего из того, что нельзя бы было исправить, – говорю, а она фыркает и снова садится на место.

По всему видно, разговор окончен, только не в моих планах, чтобы так быстро.

– Хотите, я вам докажу, что в этом клубе не сплошь извращенцы работают?

– Мне одного хватило с головой, спасибо.

Сверлит меня взглядом, нахмурившись, а я подхожу к ней и протягиваю руку:

– Прогуляемся? Должен же я вину загладить за поведение своего сотрудника.

Роджер издаёт смешок и прячет улыбку в бокале с пивом, а девушка смотрит на меня, широко раскрыв глаза, а потом переводит взгляд на протянутую к ней руку.

– Прогулка долгая? А то я смену белья в котомку не положила, – говорит, игнорируя мою ладонь. – И зубная щётка где-то завалялась.

– Думаю, как-нибудь справимся с этим недоразумением.

Вдруг Роджер наклоняется к ней и что-то шепчет на ухо, а девушка замирает, слушая, и, в конце концов, смеётся. Интересное кино.

Роджер, отстранившись, бросает на меня красноречивый взгляд, а девушка всё-таки поднимается и делает шаг вперёд.

– Всё-таки согласны на прогулку?

– Ну… ваш друг поручился за вас. Потому да, согласна.

Поручился он…

Указываю рукой на лестницу в дальнем конце зала, ведущую на второй этаж, где атмосфера более располагает для приватных бесед. Мне нужно как-то исправить впечатление от инцидента с Геной, потому в наскоро созревшем в голове плане значится вино и лёгкий ужин.

Мы идём к лестница, а я украдкой бросаю взгляд на свою спутницу, размышляя, что она делала за одним столиком с Роджером. Вряд ли они пришли вместе, как пара, – в таком случае, он не отпустил бы её со мной. Тогда, что она делала за его столиком? Надо будет потом с ним поговорить, не у неё же спрашивать?

Пропускаю вперёд, а она плывёт вверх по лестнице, покачивая на ходу округлыми бёдрами. Таким девушкам без мужского сопровождения в “Бразерс” ходить нельзя, однозначно.

– Миленько, – говорит, оглядывая светлое помещение лаунж зоны насмешливым взглядом. – Тихо так, даже удивительно.

– Этот клуб умеет удивлять.

Прохожу в дальний конец зала, где расположены снежно-белые диваны, на которых так любят обжиматься влюблённые парочки, не желающие, чтобы им кто-то мешал. Забавно было привести её именно сюда, но не в свой же кабинет тащить? И не в тир, правильно? Хотя, насколько могу судить, в тире ей бы очень понравилось. Отважная особа.

– Я, конечно, слабо понимаю цель нашего путешествия сюда, – произносит, когда рассаживаемся на диване.

– Просто поговорить. Почему нет?

– Почему да? – усмехается, постукивая длинными пальцами по столешнице. – Я даже имени вашего не знаю.

– Как и я вашего, вообще-то. Мы в равных условиях, не находите?

Она смеётся, а льдистые глаза немного теплеют.

– Я Виктор, – представляюсь, протягивая руку, а она секунду размышляет и вкладывает свою, отвечая на рукопожатие.

Нет, таким нужно, наверное, руки целовать, только я не очень-то умею такие фокусы показывать.

– Анастасия, но лучше Ася, мне так привычнее.

Ася… красиво, чёрт возьми.

– Ну а мне привычнее быть Викингом. Будем знакомы.

– Хм, Викинг, – усмехается, а я киваю. – Но чем-то похож, вообще-то.

Пока она размышляет, похож ли я на скандинавского воителя, поднимаюсь и иду к барной стойке. Заказываю бутылку вина, сырную нарезку и шоколадное пирожное. Не знаю, нравится ли ей хоть что-то из этой продуктовой корзины, но ничего другого на ум не приходит. Не пиво же предлагать?

– Женя, – говорю бармену, а тот чуть подаётся вперёд, весь обращаясь в слух, – думаю, пару часиков можешь смело погулять. Пойди, поешь, отдохни.

– Спасибо, Виктор Андреевич, – отстраняется, а лицо так и светится от радости, – когда нужен буду, сразу вернусь.

Киваю, и Женя стремительной походкой покидает рабочее место. На работу бы так все бежали, ну да ладно. Ему можно, он отличный парень.

Когда возвращаюсь к столику, замечаю, что Ася как-то напрягается, завидев меня. Она смелая, дерзкая, но чего-то опасается. Меня?

– Однако… по какому случаю банкет? – спрашивает, когда расставляю на столике заказанное.

– Я просто хотел извиниться за поведение своего сотрудника, – говорю, откупоривая вино. Пробка с глухим звуком вылетает на свободу, и я выбрасываю её в стоящую на столике пепельницу. – Некрасивая ситуация получилась, признаю.

– Да уж, ручонки свои шаловливые он знатно ко мне приложил, я даже дар речи на секунду потеряла. Думаю, вот это прыть! Прямо не знала: полицию звать или гордиться, что так мужчину воспламенила.

Каждым своим словом, она удивляет меня. Такая красивая, явно знает себе цену, но и такая простая одновременно, лёгкая.

– У нас тут не все такие прыткие вообще-то, – усмехаюсь тому, насколько двусмысленно прозвучала эта фраза в контексте нашего с Асей спонтанного ужина.

Из колонок льётся тихая музыка, мелодичная и обволакивающая, а снизу доносятся, пробиваясь сквозь слои шумоизоляции, вибрации тяжёлого рока. Хорошо всё-таки.

Здесь, в “Бразерсе” – клубе, который создал с нуля много лет назад – в каждом его уголке бьётся моё сердце.

– За что пьём? – спрашивает, когда белое вино разлито по высоким бокалам.

– Давайте за то, чтобы на вашем пути попадалось как можно меньше вот таких вот идиотов, как Гена.

Она смеётся, и наши бокалы соприкасаются.

– Вообще интересный товарищ, наглый такой.

– С ним такое случается, но, надеюсь, больше не увижу его здесь.

– Что так?

– Уволил. Окончательно и бесповоротно.

– Из-за меня, что ли? – округляет глаза, словно ушам своим не верит. – Не надо было. Вдруг у него дети дома голодные плачут, а вы его на улицу?

– Весь клуб от него плачет, достал всех уже окончательно, потому пусть в другом месте граблями своими машет.

Дальше пьём, о чём-то разговариваем, хотя в памяти почти не остаются слова, только эмоции. Мне хорошо и уютно, спокойно и… нормально. Да, именно так.

Ася рассказывает, что пришла сюда с подругой и её друзьями, одним из которых оказался Роджер. В итоге пошла танцевать, потому что на душе не слишком светло, а танец лечит. Я не спрашиваю, что кроется за желанием топить печали в плясках средь шумной толпы. И кто эти печали ей принёс – не моё дело. Да и не нужны мне подробности чьей-то жизни, я не слишком любопытный.

Не знаю, сколько так сидим, разговаривая обо всём и ни о чём одновременно, не открываясь, но и не прячась друг от друга. Однако бутылка вина почти пуста, хотя ведь давал себе слово – не пить на работе, а шоколадное пирожное съедено Асей подчистую. Всё-таки я не ошибся с выбором, это приятно.

– Надо, наверное, идти, – говорит Ася, когда вроде как не осталось ни единой причины и дальше за столиком сидеть.

А я и сам не могу найти повода остаться здесь. Взять ещё вина? Спаивать девушек вообще-то не мой формат.

– Наверное, нужно.

Поднимаюсь на ноги и протягиваю руку, и на этот раз Ася принимает ладонь, почти доверчиво вкладывая свою. То ли выпитое вино так подействовало, то ли непринуждённость беседы, но она, кажется, расслабляется.

На щеках играет румянец, а в глазах пляшут искры.

– А хотите, я вам экскурсию по клубу проведу? – спрашиваю, сам от себя не ожидая, но, наверное, алкоголь неплохо так шарахнул меня по голове. Хотя, что для меня то мизерное количество вина? Однако, ты гляди, предложения странные делаю.

– Экскурсию? – спрашивает, прожигая меня полным неприкрытого любопытства взглядом. – А тут есть на что смотреть?

Ах, провокатор голубоглазый.

– Уверен, в некоторых уголках данного заведения может скрываться немало интересного.

Глава 2 Ася

Экскурсия, значит? Ну-ну.

Мы идём по битком набитому залу, и я невольно замечаю, как расступается толпа перед нами. Уверена, люди сами себе не отдают в этом отчёт, действуя неосознанно, просто от Виктора такая энергетика исходит, что невозможно не подчиниться. Люди в массе своей – существа ведомые и слабые. Им всегда нужен тот, кто возьмёт на себя ответственность. Всё это на уровне ощущений и инстинктов, и мне почему-то кажется, что Виктор – именно из тех, кто способен руководить толпой.

Или, может быть, я так устала от слабых мужчин, способных лишь раздувать горделиво грудь, словно что-то на самом деле сто́ят, а на поверку оказываются пустышкой. И да, вполне возможно, что Викинг этот – такой же тюфяк и размазня, только выглядит в себе уверенным. Не знаю и знать не хочу, мне с ним детей не крестить.

Виктор высокий – гораздо выше всех тех, кого я считала в этой жизни красивыми. Совсем не мой типаж – слишком брутален, с длинными светлыми волосами, зачёсанными назад и собранными в хвост, русой бородой, широченными плечищами – именно таким, наверное, был Тор в глазах древних скандинавов. Я же всегда отдавала предпочтение мужчинам среднего – если не низкого – роста, аккуратным, субтильным даже. Будучи с детства самой высокой, слишком привыкла возвышаться над всеми хотя бы на пяток сантиметров. А если ещё и на каблуках…

– Прошу, – говорит Виктор, делая знак рукой в сторону входа в какой-то коридор.

Двери здесь нет, а подвыпившие весёлые посетители ходят мимо косяками, смеясь и улюлюкая. Отличное место этот "Бразерс", особенно для таких, как я – желающих всеми силами абстрагироваться от того, что жизнь рушится на глазах, треща по кривым грубым швам.

На секунду сама себе удивляюсь – иду с совершенно посторонним мужиком куда-то, даже особо ничем не интересуясь, движимая каким-то странным любопытством и нездоровым азартом. Словно маленькая, бегу навстречу приключениям. Надеюсь, хоть не на одно место их найду. Господи, спаси меня от моей же дурости.

А, впрочем, плевать. Почему-то уверена, что ничего мне Виктор не сделает – видно же, что благородный. Да и не думаю, что у такого мужика хобби – насиловать дев, а потом под покровом темноты, обливаясь потом, расчленять хладные трупы.

Идём по коридору, довольно длинному, и молчим. С Виктором вообще удивительно комфортно молчать.

– Тут у нас тир, – говорит, указывая на дверь, к которой прикреплена бумажная мишень. – Любите стрелять?

– Уверена, что люблю. Правда, ни разу не пробовала.

Но всегда мечтала научиться, но молчу об этом просто потому, что хочется узнать, что придумает сам Виктор. Сегодня я очень любопытная, слабоумная и отважная – адский коктейль.

– Думаю, самое время научиться, – смеётся и открывает передо мной дверь.

Делаю шаг в просторное помещение, в котором, кроме нас, ещё парочка любителей выбить десятку. Девушка весело смеётся, пока парень, поигрывая мышцами, целится в яблочко.

На стенах, не пропускающих ни единый звук извне, обтянутых камуфляжной тканью, висят изображения мотоциклов, как, собственно, и везде в этом клубе. В "Бразерсе" вообще культ байков и всего, что им сопутствует. Пока разглядываю помещение, Виктор отходит в дальний угол, где висит большой деревянный короб. Достаёт ключи, открывает дверцу, а я слежу за его размеренными чёткими движениями. Несмотря на габариты, он кажется весьма грациозным. Грациозным? О мужчинах вообще так говорят?

– Думаю, для первого раза вполне подойдёт, – растягивает губы в улыбке, становясь похожим на мальчишку. На очень симпатичного мальчишку.

Протягивает ружьё и смотрит на меня с вызовом. Думает, что струшу, растеряюсь? Фигушки, не на ту напал!

– Шеф, разрешение у девы есть? – раздаётся хриплый голос, и к нам подходит коренастый невысокий мужчина с седым ёжиком волос на голове. В камуфляжных штанах, чёрной футболке он похож на отставного военного. Подавляю в себе желание вытянуться по струнке смирно и рапортовать. – Справки? Сам знаешь, абы кого сюда не пускаем.

Да пропади оно всё пропадом!

– Абы кого?! Ну, знаете ли…

Нет, всё-таки абсурдность этого вечера явно перешла всякие границы, из краёв выливается.

– До свидания, мне нужно подругу найти.

Разворачиваюсь и выхожу из тира, громко хлопнув, для наглядности, дверью. Какая-то девушка, пробегающая мимо, подпрыгивает на месте и убегает, одарив меня на прощание странным взглядом. Смотрите на неё, пугливая какая.

Мне не нужно никого искать, потому что точно знаю – Полина со своим любимым явно занята не тем, чему мешать хочется, но ведь нужно было найти повод оттуда уйти. Не ругаться же из-за того, что какой-то мужик назвал меня абы кем. Хотя да, очень уж хотелось вылить на голову болтуна весь скопленный за этот день негатив, но я ещё не так много выпила, чтобы крушить всё вокруг.

После того, как сегодня врезала по морде собственному мужу, оказавшемуся на поверку редкостным идиотом и трусливым предателем, внутри всё сжалось настолько, что дышать было сложно. Я ушла из дома, ушла от него в твёрдой уверенности не возвращаться. Вернее, не так. Не хотела возвращаться в дом, где слишком многое напоминает о прожитых годах, так больно раня. Я настолько привыкла любить Сашу, не помня в этой жизни ничего другого, не зная больше ничего и никого, что, несмотря ни на что, не могла представить, как это – не быть с ним. Проснуться одной, заснуть в одиночестве, ужинать за пустым столом, в полной тишине.

Но и жить так дальше невыносимо, когда человек, которому ты полностью доверяешь, которого любишь, оказывается редкостным чмом, согласным ради повышения и лишнего рубля пойти на всё: оболгать, подставить, вылизать зад всем, кому можно и нельзя. Противно и больно разочаровываться и понимать, что столько лет потратила на пустого, в сущности, человечишку, слизняка и падальщика. У меня этим вечером словно глаза открылись, спала пелена, и я увидела себя со стороны. Мне двадцать пять, а трачу свою жизнь на слюнтяя мужа.

Но ушла я из тира не только потому, что боялась вспылить. Я испугалась того, что Виктор неожиданно начал мне нравиться. С ним рядом почувствовала себя так легко и свободно, словно знакомы не пару часов, а целую вечность. Странное чувство, совсем непривычное рядом с посторонним мужчиной. Но я всё-таки ещё замужем, а так ведь не годится, нельзя так. Каким бы придурком ни оказался на поверку мой благоверный, не должна бросаться во все тяжкие.

– Ася, постойте, – несётся вслед, а сильная рука хватает за предплечье, останавливая.

Чёрт, я же почти ушла. Один шаг оставался.

– Мне, правда, нужно идти, – говорю, поворачиваясь. – Спасибо за прекрасный вечер, Виктор.

– Виктор? – ухмыляется, приподнимая тёмно-русую бровь. – Я думал, мы договорились, Анастасия.

Моё полное имя он произносит на ухо, склонившись преступно близко, а по коже мурашки бегут от его шёпота.

– Хорошо, я запомню. Викинг, да.

– Вот и отлично, – отстраняется и отпускает мою руку. – Так куда вы торопитесь?

– У меня там вещи остались… и подруга.

Боже, я, наверное, сейчас выгляжу жалко, придумывая на ходу отговорки.

– Роджер постережёт, он надёжный парень. Я же экскурсию обещал, пойдёмте. А на Иваныча не обижайтесь, он технику безопасности как зеницу ока бережёт.

– Повезло вам с таким ответственным сотрудником, – замечаю, инстинктивно отстраняясь. От дурманящего аромата одеколона, пряного и свежего одновременно; от какой-то странной энергетики, исходящей волнами вокруг; от самого Виктора, который, кажется, заполняет собой всё пространство.

Беги, Ася, беги.

– Я с ним поговорил, он всё осознал.

Виктор настойчив, и я чувствую себя почти в ловушке, совсем запутавшаяся в том, что происходит. Сегодня вечером у меня была одна цель – напиться и забыться, хоть ненадолго растворить тоску в безудержном веселье, но обернулось всё как-то странно, неправильно.

– Тоже уволили, что ли? Смотрите, если так пойдёт дальше, у вас работать будет некому.

Он смеётся, запрокинув голову, а я пялюсь на выступающий подвижный кадык. И ловлю себя на мысли, что хочу прикоснуться к нему. Глупость какая-то, Виктор даже не в моём вкусе!

– Вынес предупреждение, – говорит, отсмеявшись. – Так что пойдёмте, будем учиться стрелять.

– А может быть, у меня справка из психушки в кармане лежит, а? Как вам такой вариант? А вы предупреждение ценному сотруднику…

– Ничего страшного, у меня большой опыт в усмирении дебоширов.

Ну ладно, сам напросился.

Пара выпитых коктейлей и вино плещутся внутри, а алкоголь всегда странно действует на меня – начинаю вытворять то, о чём на утро вспоминать не хочется. Вот и сейчас, в голове что-то щёлкает, и жажда приключений толкает вперёд, вслед за Викингом в тир.

– Готовы? – интересуется, снова протягивая мне воздушку, и на этот раз нам никто не мешает.

В тире вообще, кроме нас, ни одной живой души, даже дверь изнутри закрыта. И испугаться бы, но не выходит – может быть, я совсем больная на голову, но я доверяю Викингу.

– Мы готовы.

Беру ружьё и провожу рукой по прохладной стали корпуса. Викинг смотрит на меня, молчит, а я стараюсь не обращать внимания на тепло, растекающееся внутри от его взгляда.

– Для начала можно выбрать мишень. Можно стандартную, а можно что-то более личное. Начальник, подлая подружка, неверный возлюбленный, сплетница соседка… кто угодно. Расстреляйте, Ася, не человека, но проблему.

Это становится забавным, и я не сдерживаюсь и смеюсь.

– И где вы возьмёте изображение моей соседки?

Хотя, конечно, думаю я не ней, да и нет у меня таких, в кого стрельнуть бы захотелось. Саша – вот тот, кому с удовольствием наваляла бы ещё разок, пусть и ментально.

– Арт-терапия, Ася, только она.

Пока вдумываюсь в смысл его слов, он мягко обнимает меня за талию и ведёт к тому коробу, где хранится оружие. Рядом, на стене, закреплён большой лист бумаги, а на невысоком столике около свалены в кучу разноцветные маркеры. Викинг забирает у меня ружьё и улыбается:

– Прошу, рисуйте того, кому хотели бы глаз вынуть, например, или на горб плюнуть. Наверняка есть такой товарищ.

Конечно, есть, как же ему не быть. Только Викингу долгую историю своей жизни рассказывать не планирую – не хватало ещё ему голову забивать. Не люблю жаловаться, ненавижу, когда жалеют. Разве можно придумать что-то хуже чужой жалости? Нет уж, спасибо, я не убогая.

– Рисовать? – переспрашиваю, чтобы убедиться, что правильно поняла его предложение. – Но у меня талант в живописи настолько же грандиозный, как у коровы – в балете.

Викинг смеётся и вкладывает в руку тонкий маркер.

– Я никому не расскажу и не покажу, так что рисуйте.

Его тон не терпит возражений, и я вдруг понимаю, что послушаться его сейчас – самое верное, что сделаю за последнее время.

– Только, если вдруг ослепнете от дивной красоты моего шедевра, я не виновата.

– У меня крепкие нервы, справлюсь. Рисуйте.

– В общем, я предупредила.

Мне не нужно долго думать, чей портрет нарисовать. Вкладываю в рисунок всю свою обиду, разочарование, хотя нарисованная загогулина мало походит на моего мужа. Но наплевать, потому что образ Саши всегда перед глазами, от него не деться никуда.

– Всё, что из этого… кхм… портрета можно понять, так это пол прототипа, и то… с натяжкой. Вроде бы мужчина. Я угадал?

Я смеюсь, а Викинг хмыкает, открепляет лист с рисунком и вешает на свободный кусок стены. Всё-таки красота у меня получилась, не иначе.

Когда все приготовления к расстрелу закончены, Викинг обходит меня сзади, становится совсем близко, а я задерживаю дыхание, потому что сама не могу понять, как к этому относиться. Прогнать? Попросить, чтобы был ещё ближе? Убежать, гордо хлопнув дверью?

Он помогает мне взять в руки правильно ружьё, молчит, лишь тихо дышит, а меня так и подмывает начать болтать о всякой ерунде. Это нервное, наверное, потому сдерживаю себя. Да и пострелять очень хочется, выплеснуть накопленный негатив. И новому научиться.

– Вот так, правильно, – говорит тихо, почти шепчет. – А теперь представьте на месте закорючки обидчика, прицельтесь и вперёд. Плечо не напрягайте, да, правильно. Пусть ружьё станет продолжением руки, почувствуйте его, словно оно часть вашего организма. Оружие не терпит напряжения.

– Такие глубокие познание в стрелковом деле.

Смотрю сквозь оптический прицел, только всё равно почти ничего не вижу – присутствие Викинга в такой близости отвлекает.

– У меня много талантов, стрельба в том числе.

– Спортсмен, охотник или киллер?

– Всего понемногу, – хмыкает, но руки не убирает и сам не отходит. Так и стоит, касаясь своим телом, а горячая кожа его ладоней обжигает мою.

Всё-таки удаётся сфокусироваться на мишени, и я уже готова стрелять, а Викинг даёт последние наставления.

Отошёл бы ты подальше, тогда бы до меня лучше доходило.

Когда, следуя советам, нажимаю на курок, раздаётся хлопок, и возле “головы” моего нарисованного мужа появляется дырочка. Ух ты!

– Ещё хочу!

Сама себе напоминаю маленькую девочку в парке – адреналин так и плещет, и хочется продолжать и продолжать. Здорово-то как!

– Вперёд. – В голосе слышится улыбка, а я расслабляюсь и выпускаю ещё одну пулю.

– Отлично, уже намного лучше, – замечает мой учитель, когда новое отверстие появляется в районе «плеча». – Ещё?

– Да!

– Молодец, моя школа.

Он шутит, но на самом деле именно он смог научить стрелять. И пусть я ещё тот снайпер, но стресс снять такие забавы помогают отменно.

Когда заканчиваю расстреливать бумажку, в “теле” моего мужа зияют десять дырочек, одна даже в районе сердца, а мне хочется прыгать до потолка, потому что невероятную лёгкость ощущаю, точно меня гелием накачали.

– По мне так отлично, – замечает Викинг, разглядывая плоды моих трудов. – Не знаю, кто этот гражданин, но ему следовало бы напрячься, стрелять-то вы уж умеете.

Я представила, как расстреливаю мужа из дробовика, и так смешно становится. Нет уж, пусть живёт, не стоит он того, чтобы из-за него свою жизнь портить. Да и никто, в сущности, не стоит.

– Я по людям не стреляю, но за урок спасибо.

– Приходите ещё, попрактикуемся.

– А ведь могу и прийти, потом жалеть будете.

Викинг молчит, лишь смотрит на меня, поглаживая бороду, а мне так неловко становится. Я привыкла к мужскому вниманию, но только никогда не отвечала ни на чьи ухаживания. Просто игнорировала, потому что верность для меня – не пустой звук. И пусть моя семейная жизнь стремительно рассыпается, перед Сашей мне не в чем виниться – в наших отношениях всегда была честна с ним.

– Я мало о чём в этой жизни жалеть способен. Иначе недолго и свихнуться.

Понимаю, что в этой фразе много глубоко личного смысла, о котором не принято говорить при первом знакомстве. Я и сама многого ему не сказала, хоть и общались почти обо всём.

– Мне нужно всё-таки найти подругу, – говорю, когда молчание неприлично затягивается.

Бежать мне отсюда нужно, и как можно скорее.

– Пойдёмте искать тогда.

Он делает шаг по направлению к выходу, а я следую за ним. Но вдруг останавливается, разворачивается ко мне и без объявления войны впивается в мои губы поцелуем. Просто налетает ураганом, сметая всё на своём пути, не спрашивая разрешения – стихия, шторм.

Викинг фиксирует мой затылок рукой, не давая вырваться, а я молочу его руками по плечам, пытаюсь высвободиться, увернуться, потому что боюсь того чувства, которое рождается внутри. Оно возникло ещё тогда, в лаунж зоне, когда заметила, как горят его глаза, когда рассказывал о клубе. В тот момент я поняла, что готова слушать его бесконечно, такого увлечённого своим делом, цельного. Он не кичился сделанным, не хвастал, нет. Просто рассказывал, стремясь и меня увлечь тем, что самому интересно. Но и ещё… он слушал меня. Просто молчал, улыбался, изредка задавал вопросы и казался действительно заинтересованным, словно я что-то очень уж важное говорю. Талант рассказчика – великое благо, но намного ценнее способность слушать. И слышать.

И мне показалось, что он слышал меня, но вот этот поцелуй…

– Какого чёрта?! – кричу, когда Викинг отпускает меня.

Я зла и смущена одновременно, потому что сама себя боюсь. А я не привыкла к таким ощущениям, мне странно, и стыдно, и неловко, и приятно. Целый букет разных эмоций сплёлся внутри, не избавиться. А ещё губы горят огнём, требуя продолжения.

Ну уж нет.

– Не смог удержаться, – говорит и делает шаг назад. – Но прощения просить не буду.

– Это плата такая за урок, что ли? Или ты так со всеми делаешь? Кобель, да?

После того, что он сделал, не вижу причин, чтобы “выкать”.

Викинг смеётся и снова подходит почти вплотную. Толкаю его в грудь, но только попробуй такого отпихни.

– Отойди, пройти мешаешь.

– Отойду обязательно, не беспокойся.

Но вместо того, чтобы очистить проход, он обхватывает мои щёки ладонями, жёсткими и шершавыми.

– Ася, и за это извиняться не буду.

И, не дав ничего сказать, снова целует, но на этот раз уже спокойнее. Просто касается губами моих, нежно, чувственно. И я понимаю, что никогда в жизни меня никто так не целовал. Саша вообще всегда старался уходить от этой обременительной, по его мнению, обязанности. Да и все его прикосновения – сухие и торопливые.

А Викинг просто берёт и одним прикосновением губ переворачивает мой мир с ног на голову, а я пытаюсь удержаться за остатки самоконтроля, хватаясь за обрывки своих принципов.

Глава 3 Викинг

В жизни каждого человека есть свои табу. Кто-то не ест на ночь, ни при каких условия, кто-то не обсуждает других за спиной.

У меня тоже есть нерушимые правила, которым следовал долгие годы, не отходя в сторону ни на сантиметр. Табу мои просты и привычны. Не знакомиться ни с кем в “Бразерсе” и не связываться с блондинками. Кто угодно, только не светловолосые девушки с прозрачными голубыми глазами.

Но, чёрт возьми, я её поцеловал. В голове что-то щёлкнуло, и просто не смог себе отказать. Как маленький, честное слово. И чего меня перемкнуло?

Отрываюсь от её губ и покрываю лицо поцелуями, словно огненные дорожки прокладываю, а она уже не бьёт меня по плечам, не пытается вырваться. Просто замерла, и лишь прерывистое дыхание выдаёт, насколько она взволнованна. Мать твою, она идеальная какая-то вся, даже на вкус, словно персиковое мороженое. Ни о чём не могу думать, только целовать хочется.

– Отпусти меня, – тихо просит, и я подчиняюсь, потому что неволить и принуждать совсем не входит в мои планы.

Но я так давно не пытался ни с кем что-то построить, что, наверное, полностью утратил способность очаровывать.

– Как скажешь.

Делаю два шага назад, увеличивая расстояние между нами, потому что, не сделай этого, снова наброшусь. Чёрт знает что такое.

– Ну? Пойдём искать подругу?

Ася кивает и, распрямив плечи и гордо подняв голову, выплывает из тира. Всё-таки Гена чертовски прав – хороша, зараза.

Выхожу следом в коридор, а Ася бросает на меня странный взгляд и идёт в направлении чёрного хода.

– Вообще-то нам не туда, – говорю и смеюсь, а Ася фыркает и останавливается.

– Понастроили коридоров, приличные люди путаются потом, – бурчит и прислоняется спиной к стене.

На щеках играет лихорадочный румянец, а в глазах огонь горит. Мать моя, до чего же красивая-то.

Ничего не могу с собой поделать, подхожу ближе и упираюсь рукой рядом с её головой. У меня нет цели, напугать или к чему-то принудить, просто, кажется, не могу по-другому. И да, я слишком долго держал себя в строгом ошейнике, чтобы сейчас суметь сдержаться.

Мимо ходят люди – посетители, подчинённые, – но наплевать. Пусть смотрят, вообще не до них.

– Зачем тебе это? – спрашивает, глядя мне прямо в глаза. – В этом клубе полно на всё согласных… я ведь не очень гожусь для сиюминутных забав.

– Ну и хрен с ними, найдут, как развлечься.

– Наверное, у тебя тут каждую ночь по десятку баб.

– Двадцать минимум.

– Кобель, да?

– Первостатейный.

– И даже ни капельки не стыдно?

– Не очень.

Касаюсь пальцами её волос, выпавшей из причёски светлой пряди и пропускаю её между пальцами. Ася смотрит на меня, чуть приоткрыв сочные губы, а я снова хочу поцеловать их, но не тороплюсь. Эта игра нравится мне, потому спешить не хочется.

Провожу пальцами по коже на щеке, спускаясь чуть ниже, пока не достигаю ямки между ключицами – места, где отчаянно бьётся пульс.

– О, ребята! – восклицает Ася и дёргается всем телом, словно её за чем-то позорным застукали.

И впору бы обидеться, да не выходит.

Убираю руку, оборачиваюсь, а Ася машет кому-то, нервно улыбаясь. Замечаю возвышающегося надо всеми Брэйна – своего приятеля. Вместе с ним миниатюрная девушка, раскрасневшаяся, счастливая. Рядом со своим почти двухметровым кавалером она кажется игрушечной.

Наверное, это и есть та самая подруга, которую весь вечер порывалась искать Ася, хотя больше чем уверен – это был просто повод поскорее от меня сбежать. Интересно, конечно, чего она так дёргается. Не нравлюсь ей? Бред. Если было бы так, уже давно устроила скандал, заехала мне по морде или оторвала яйца. Я видел, в какие тряпки Ася готова была порвать Гену, когда он решил действовать слишком уж радикально. А если нравлюсь, то почему убежать всё время пытается?

Что-то здесь нечисто.

Подхожу к ним, знакомлюсь, источая благожелательность хозяина дома, а Брэйн смотрит на меня удивлённо. Не привык видеть меня с девушкой, как, впрочем, и все остальные, кто знает меня не так уж близко. Только Роджер – чёрт рыжий, с которым дружим с двенадцати лет, да Карл, появившийся в моей жизни в восемнадцать, знают обо мне чуть больше. И им не нужно пояснять, почему я не люблю блондинок.

Но даже без знания подробностей моей жизни Брэйн удивлён. Отходим в сторону, чтобы дать девушкам потрещать о своих делах, а татуировщик наклоняется ниже, чтобы нас никто не услышал, и тихо спрашивает:

– Давно знакомы с ней?

– Пару часов всего.

– А со стороны казалось, что подольше…

Мне нечего на это ответить, потому что не очень люблю трепаться о личной жизни и чужих подробностей не требую. Живу так как живётся, управляю “Бразерсом”, открываю клиники для наркозависимых и почти не бываю дома. Мне так комфортно и легко, а об остальном стараюсь не думать.

Обсуждаем с Брэйном эскиз моей будущей татуировки – давно не забивался и от этого тоскливо. Татуировщик предлагает варианты, я что-то отвечаю, а сам украдкой поглядываю на Асю. За ней интересно наблюдать, когда она в своей среде – с лучшей подругой она становится совсем другой: много улыбается, о чём-то тихо рассказывает, активно жестикулируя.

– Красивая она, конечно, – задумчиво замечает Брэйн, – только слегка с придурью.

Смеюсь этой характеристике, понимая, что, когда с придурью – даже интереснее.

– Ладно, мы пойдём. Удачи, брат, – говорит Брэйн, и они с Полиной уходят.

Замечаю, как бережно обнимает её своей лапищей, и понимаю, что эта девушка, наверное, всерьёз и надолго.

– Почему с подругой не ушла? – спрашиваю, касаясь Асиных волос. – Сама же хотела её найти, уйти хотела. Вон как убегала, еле остановил.

– Зачем останавливал?

– Хотелось. И сейчас хочется.

Ася молчит, но в глазах странная тоска плещется. О чём-то думает, а я продолжаю гладить её волосы, одуревший, отчаянный.

– Поцелуй меня.

Мне не нужно повторять дважды, и я налетаю на неё, словно оголодал до полного истощения, не пил и не ел сутками. Она раскрывает губы навстречу моим, приникает всем телом, пытаясь изо всех сил быть ближе. Сквозь слои одежды чувствую жар её тела, да и сам, кажется, сейчас сгорю к чертям. Пью дыхание, врываюсь языком в её рот, чтобы насытиться и не сдохнуть на этом месте.

Мой кабинет совсем близко – рукой до двери можно дотянуться, и я чуть подталкиваю Асю к входу, потому что в этом проклятом коридоре она не расслабится. Да и не хочу делать из своей личной жизни представление для благодарных зрителей.

Не прерывая поцелуй, нахожу в кармане ключ и открываю замок. Толкаю дверь ногой и вталкиваю туда Асю. Давно так не шалел от девушки – кажется, с последнего раза прошла целая вечность, наполненная горем и радостью. Но не было вот этого вот, сжигающего изнутри чёртового огня, когда до головокружения и темноты перед глазами.

Ася выгибается, стремится быть ещё ближе, а я стону от того, насколько мне сейчас охрененно. А будет ещё лучше, уверен. Усаживаю её на стол и, подхватив под бёдра, заставляю обхватить свою талию ногами. Ася проникает ладонями под футболку, гладит по спине, слегка царапает, прикусывает мою нижнюю губу, а я окончательно сатанею.

Но вдруг, словно свет выключили – Ася замирает, в ледяную статую превращается. Отстраняюсь, пытаясь по выражению лица понять, что произошло, но она молчит и в сторону смотрит.

– Ася? – спрашиваю, поддевая пальцами её подбородок. – Что-то случилось? Я тебя обидел чем-то?

Она избегает моего взгляда, лишь лихорадочно машет головой.

– Всё хорошо, всё нормально, – говорит тихо, а голос дрожит, точно плакать собралась. – Мне домой нужно, я поеду.

– Да что же ты всё время находишь повод убежать?

– Мне надо… я не могу… извини.

– Что ты не можешь? Расскажи. Я тебе не нравлюсь, что ли?

– В том-то и дело, что нравишься! – выкрикивает, отпихивает меня в сторону и спрыгивает со стола.

Оправляет платье, передёргивает плечами, а сама красная как рак, злая.

– Тогда в чём проблема?

– Проблемы хочешь? – бросает в меня гневный взгляд, морщится, точно ей больно на меня смотреть.

– Давно не было, соскучился.

Складываю руки на груди и присаживаюсь на край стола, хранящий ещё тепло Асиного тела.

– Я замужем, понял? За-му-жем! Нравится?

– Нет, конечно.

– Вот и всё. Я думала, что смогу, но я не могу… Я хотела, прости меня, только время зря потратил, – тараторит, глядя куда-то в сторону. Хмурая, чуть не плачет. – Потому я поеду лучше домой, зато не буду чувствовать себя тварью. Понял? Или ещё что-то рассказать?

Она стоит, переплетает косу дрожащими пальцами, а я ловлю себя на мысли, что она мне охренеть как нравится. Несмотря на мужа.

– Муж, значит… – протягиваю, постукивая пальцами по предплечью. – И как это он тебя отпустил одну?

– Не лезь в душу, хорошо? Неважно это, ясно?

– Ну, мне интересно, значит, для меня это важно.

– Ну, вот и живи с этим интересом, а я поеду.

Разворачивается и стремительно покидает кабинет, хлопнув напоследок дверью так, что чуть штукатурка с потолка не сыпется. Валькирия, не иначе.

Но, чёрт возьми, пусть бежит к своему мужу, который позволяет жене ночами ходить по клубам, где она может стать лёгкой добычей любого извращенца. Такого как Гена, например. Или я. Но, будь я проклят, если она уедет в ночь сама. Нет уж, не на того напала, бегунья.

Хватаю со стола ключи от машины, выхожу из кабинета и иду к выходу, потому что хрена с два позволю Асе так просто смыться. Я не знаю, какие у них отношения с мужем, да и не очень-то и интересно. Наверное, во мне играет задетое мужское самолюбие или, может быть, не улеглись взбунтовавшиеся гормоны, но отпустить Асю так просто не могу.

Пока закрываю кабинет, пытаюсь вспомнить, когда я в последний раз хоть за кем-то бегал. И не могу, потому что всё это, кажется, закончилось в прошлой жизни. Но вот появилась светловолосая валькирия, и всё встало с ног на голову. Где взялся Гена со своими выкрутасами на мою голову?! Жил себе спокойно, никого не трогал, а тут, глядите, что вытворяю.

– А она уехала, – говорит Роджер, завидев меня. – Примчалась, точно ей пятки подожгли, сумку схватила и ускакала. Что ты с ней там делал? Нервная такая была.

– Что надо то и делал.

– Ладно, остынь! – Роджер поднимает ладони в примирительном жесте, а потом говорит: – И вообще, все меня бросили, подлецы.

Роджер смеётся, всегда всё понимающий без слов, за это его нельзя не ценить. В этой жизни так мало людей, с которыми можно быть самим собой, рыжий чёрт – один из таких.

Стремительно иду к выходу, почти бегу, а посетители расходятся по сторонам, освобождая путь.

– Виктор Андреич, вы надолго уезжаете? – спрашивает Вася, мой личный помощник и секретарь.

– Да, утром приеду, отчитаетесь, – распоряжаюсь и выбегаю из клуба. – Не расслабляться в моё отсутствие, ясно?

Вася кивает и продолжает прерванный разговор по телефону.

Ночи в мае уже тёплые, а мне даже жарко сейчас от бурлящего в крови адреналина. Ищу глазами Асю, которая точно не могла далеко уйти. Стоянка такси пустынна, только одна машина поблескивает боками в свете фонарей, и мне даже напрягаться не нужно, чтобы увидеть стоящую рядом валькирию.

– Куда это ты рванула? – спрашиваю, хватая её за локоть за секунду до того, как она влезает в белую Ладу.

– Домой собралась. Отстань! – пытается вырвать руку, а таксист возникает рядом, готовый защитить от моих посягательств честь красивой девушки.

– Проблемы?

Такой сервис, я в восторге.

– Никаких, – бросаю, а Ася дёргает рукой. – Смойся отсюда, зашибу.

– Чего ты прицепился?! – взвизгивает Ася, но так активно дёргаться перестаёт. – Пусти!

– Вот отвезу тебя домой, тогда и отпущу. А то, посмотрите на неё… Кенийский бегун ты, а не девушка.

– Ты маньяк, да? – Сверкает глазищами, аж ночь светлее становится.

– Он самый, – говорю, отпуская её руку, потому что сейчас и правда, смахиваю на одержимого. – Ася, машина моя недалеко стоит, зачем тебе эта колымага?

– В общем, ребята, разбирайтесь сами. – Таксист машет на нас рукой, садится на водительское место и заводит мотор.

Пара секунд, и он растворяется в ночной тишине, даже мотор почти не ревёт.

– Ну вот, уехал, – печалится Ася и окидывает пустынную стоянку грустным взглядом. – Вот, последний уехал! Это всё ты виноват, понял?!

Тычет в мою грудь пальцем, разделяя каждое слово.

– Ничего, сейчас другую вызову по телефону.

Ага, конечно, размечталась.

– Ася, последний раз предлагаю: поехали со мной.

Она не обращает на меня внимания, роется в сумке, находит всё-таки проклятый аппарат, но тот, похоже разрядился наглухо – Ася безуспешно пытается его включить, только ни черта не выходит.

– Ладно, твоя взяла! Этот гад решил выключиться в самый неподходящий момент, чтоб его на части порвало.

И будто в ответ на её пожелание, мобильный выскальзывает из руки, падает на асфальт и распадается на несколько частей. Экран вдребезги, крышка расколота, а Ася смотрит на это безобразие несколько секунд, а потом, запрокинув голову, начинает смеяться. Это нервное, но смех – лучше слёз, однозначно.

– Туда ему и дорога! – говорит, отсмеявшись, и присаживается на корточки. Разбирает злосчастный аппарат, извлекает сим-карту и флэшку, складывает в сумку, а потом, поднявшись на ноги, отфутболивает развалюху в кусты. – Вот так даже лучше.

– Поедешь всё-таки со мной? – спрашиваю, когда она прекращает копаться в сумке.

– Ну, как видишь, судьба мне выбора не оставила.

– Судьбе виднее.

– Философ, однако, – усмехается и делает шаг в мою сторону. – Ну, и где твоя машина?

– Совсем рядом, пойдём.

И протягиваю руку, которую Ася снова игнорирует. Просто делает вид, что ничего не замечает и идёт рядом. Никогда ещё не чувствовал себя таким идиотом, честное слово. Но, с другой стороны, в чем-то её поведение даже уважения достойно, мужу изменять не хочет. Да только мне почему-то кажется, что супруг её не очень стоит таких жертв. Есть такое подозрение.

Обходим территорию “Бразерса” с тыла и, когда достигаем сетчатого забора, нащупываю рукой навесной замок и открываю его. Здесь темно, почти ничего не видно, от этого ощущение присутствия Аси совсем рядом будоражит. Понимаю, что, если поцелую её сейчас снова, это закончится плохо, потому держу себя в руках. Она замужняя женщина, это нужно помнить. Помнить, чёрт возьми, а не планировать прислонить спиной к забору и брать страстно и яростно, точно конец света наступил.

– Только аккуратно иди, – прошу, распахивая воротца. – Тут может попасться всякий мусор под ногами. Лучше держись за меня, чтобы не упасть.

– Я неплохо в темноте вижу, спасибо, – бурчит и делает шаг вперёд.

Да только я не зря предупреждал: Ася цепляется каблуком и, теряя равновесие, начинает падать вперёд. Охает, когда я ловлю её в полёте и прижимаю к себе.

– Я же говорил…

– Говорил он… отпусти.

В её голосе нет протеста, лишь горечь. В темноте Асин образ кажется почти волшебным, и я касаюсь пальцами спинки носа, провожу вниз и дотрагиваюсь до губ. Не пытаюсь поцеловать, просто касаюсь, и в этом есть какое-то странное удовольствие, почти болезненное.

Всё-таки отпускаю, потому что не железный, но Ася сама берёт меня за руку, не желая, наверное, снова падать. На парковке лишь мой водитель – Артур – натирает ветошью и без того глянцевый бок моего мотоцикла.

– О, шеф, доброй ночи, – улыбается, не отрываясь от занятий.

– Артур, езжай домой, я сам за руль сяду.

– Значит, могу быть свободен? – Артур – бесхитростный малый и радости своей скрывать не умеет, потому сейчас стоит и улыбается, словно ему конструктор на Новый год подарили.

– Именно, отдыхай, приятель.

Артура не нужно просить дважды, потому убегает со скоростью света, по пути выкрикивая: “Шеф, ты – лучший!” Смеюсь его дурацкой выходке, а Ася хохочет.

– Вот это чудной товарищ.

– Тут вообще сплошь чудаки, так что я давно уже не удивляюсь. Но с другими мне скучно.

Ася молчит, когда открываю перед ней пассажирское сидение, хотя очень хочется, чтобы она села рядом. Но пусть так, лучше не пугать её лишний раз.

Когда оказываюсь в салоне и завожу мотор, ловлю задумчивый взгляд голубых глаз в зеркале, но Ася тут же отворачивается, словно я её на горячем застукал. Ха, пусть только попробует сказать, что я ей не нравлюсь. Но торопиться не будем, нужно ещё выяснить, что там за муж такой. И есть ли дети…

От мысли, что у неё может быть ребёнок, испытываю странные ощущения. Дети для меня – тема болезненная, но глушу в себе вспышку боли, потому что ни к чему это не приведёт. Прошлое нужно оставлять за спиной, лишь сохраняя в памяти хорошее.

– Куда едем?

Ася называет адрес и отворачивается к окну, а я выезжаю с парковки, прикидывая в уме, какими дорогами повезти её к дому, чтобы путь стал значительно длиннее.

Глава 4 Ася

Всё-таки я идиотка.

Эта мысль осталась единственной, вытеснив все остальные. Поглядываю украдкой на Викинга, на связанные на затылке волосы в хвост, и борюсь с желанием снять кожаную резинку и запустить в них пальцы. Интересно, какие они на ощупь? Никогда не общалась с мужчинами столь необычной наружности: татуировки, длинные волосы, бритые виски, борода. А ещё высокий рост и мощные плечи… но он мне нравится, как не нравился никто уже очень давно. Да, иногда я обращала внимание на симпатичных парней, но никогда сердце не билось в груди так часто. Я ведь верная жена, правильно?

Когда Викинг целовал меня, казалось, что Вселенная взорвалась искрами, сгорела дотла, но потом пришло осознание того, что так нельзя. Саша всё ещё мой муж, а для Виктора я, наверняка, просто развлечение на одну ночь. И как потом жить, зная, что никому ты, в сущности, в этой жизни и не нужна? Так, красивая кукла, не больше.

– Останови, пожалуйста, – прошу, когда автомобиль сворачивает на знакомую до боли улицу. – Дальше я сама.

– Не хочешь, чтобы муж нас застукал? – В голосе – горькая ирония, но я не знаю, что ему на это ответить. Я вообще уже, кажется, ничего не знаю. – Ну-ну…

– Я ничего не боюсь, просто хочу пройтись. Имею право?

– Конечно, почему нет? Ходить вообще, говорят, полезно.

Но автомобиль не останавливает, только снижает скорость, поглядывая на меня в зеркало.

– Витя, я не шучу!

– Ого, какая незапланированная нежность, – усмехается, а машина так и продолжает медленно катиться вперёд. – Я уже Витя, да? Мне, кстати, нравится.

– Ты невозможен!

Дёргаю ручку двери, пытаясь открыть её. Готова выскочить на землю и плевать, убьюсь или выживу. Главное, выбраться из этого ставшего вдруг душным салона.

– Если не остановишь, я выпрыгну!

Я не шучу, и Викинг, наверное, это понимает, потому что автомобиль плавно тормозит. Продолжаю дёргать за несчастную ручку, а мой мучитель тихо смеётся. Сложил руки на руле, кладёт на них голову и смеётся, идиот. Взрослый же мужик, а как маленький.

– Выпусти, а? Ну, пожалуйста…

Поворачивается ко мне и сверлит серыми глазищами, в которых бушуют грозы.

– Скажи только честно и тогда выпущу. – Его голос становится ниже, а у меня внутри что-то ёкает. – Всего один вопрос, обещаю. Ты его портрет там, в тире, рисовала? Мужа своего?

Вопрос выбивает из колеи, как собственно и задавший его мужчина. Викинг слишком сложный для меня, мне и своих проблем хватает, но именно эти трудности, когда любой разговор легко может свернуть в противоположную сторону, а от близости кожа дымится, привлекают.

– Если отвечу, точно выпустишь?

– Конечно, я же обещал.

– Да, его портрет.

– Так я и думал… а теперь иди.

И он нажимает какую-то кнопку на панели управления, дверной замок тихо щёлкает и, повернув ручку, впускаю в салон свежий ветер. Чёрт возьми, как же уходить-то не хочется, но надо. Ради себя самой, надо.

Выхожу из машины, даже не попрощавшись, а Викинг опускает стекло, следя за мной. Его взгляд впивается в кожу сотней иголочек, и я вздрагиваю, словно вдруг зима наступила, и стало нестерпимо холодно. Никогда раньше такого цвета глаз не встречала – чистая сталь, жидкое олово и грозовое небо в равных долях.

Делаю шаг назад, во тьму, но Викинг не торопится уезжать, лишь смотрит, прищурившись, чего-то ожидая. Но я совсем ничего не могу ему дать, потому что не имею права.

Но всё-таки глупая девчонка внутри меня, влюбившаяся в него с первого взгляда, берёт верх. И как не пытаюсь уговорить саму себя, что задуманное – неправильно, нечестно, но руки уже сами раскрывают замок сумки и нащупывают на дне блокнот и ручку. Подхожу к так и стоящему посреди улицы автомобилю, кладу на крышу блокнот и записываю свой номер. Не знаю, зачем. Не хочу даже задумываться над этим, потому что тогда точно передумаю. Может быть, это будет лучшим вариантом, но сейчас я мало способна связно соображать.

Будь, что будет. Отрываю листок и просовываю в открытое окно. Бросаю, не глядя и, развернувшись на каблуках, убегаю во тьму, потому что совершенно не хочу думать о том, что сделает Викинг с бумажкой. Может быть, вообще выбросит. И это будет к лучшему.

Когда уже почти добегаю до дома и дрожащими пальцами ищу в сумке ключи, которые никак не хотят находиться, до слуха доносится удаляющийся рёв автомобильного мотора. Викинг уехал, и хвала небесам. Не готова я пока что ни к чему, слишком больно внутри от бесцельно потраченных лет, слишком пусто на душе.

Да, я виновата, поддавшись порыву. Обидела Викинга, наверное, но и сделать то, о чём потом пожалела бы, не смогла.

А глупое сердце всё равно трепещет от мысли, что он может позвонить. Сделанного не воротишь, и теперь, вместо того, чтобы разгребать накопившиеся проблемы, я буду ждать его звонка. Напрасно, как мне кажется.

Когда вспоминаю, что телефон разбила вдребезги, прислоняюсь лбом к прохладной стали калитки и смеюсь. Господи помилуй, какая же я беспросветная идиотка.

Проклятые ключи всё-таки найдены, а я жалею, что сейчас совсем трезвая – выпитое этим вечером уж полностью выветрилось из организма. Да и, честно говоря, возвращаться в этот дом в ближайшее время не планировала, но не к родителям же среди ночи ехать? Только пугать.

Закрываю за собой калитку, медленно прохожу к дому вдоль розовых кустов, уже выстреливших бутонами, а на сердце такая тоска, что хоть стреляйся. Не хочу видеть Сашу, не хочу помнить, каким подлым слизняком оказался. Это ж надо было придумать – ради повышения подставить мою лучшую подругу, рассказав её отцу то, что ему знать не следовало. И вроде бы ерунда, и он клялся, что всё это – ради нашего светлого будущего, только основная проблема не в этом. А в том, что я вдруг отчётливо поняла – я не смогу ему больше верить. Но даже это можно пережить, а вот презрение, которое вдруг ощутила, чувство гадливости, когда Саша говорил мерзости, сидя в нашей кухне, обвинял во многом, пытаясь обелить себя, невыносимо.

Он вставил нож в спину моему близкому человеку, разрушив своим наговором её жизнь. Теперь Полина ушла из дома, осталась без работы и даже личные счета заблокированы её отцом. Но Саша так и не понял, какой вред причинил Поле, обвинив её попутно в том, что она плохо на меня влияет. Детский сад, право слово.

Это так мелко, мелочно, что в голове не укладывается.

И я не выдержала, врезала ему от души, в тщетной надежде, что полегчает. Не-а, ни на капельку. Стало ещё противнее, уже от себя самой.

Дойдя до входной двери, поворачиваю ручку и вхожу в сумрачный коридор. Пахнет табачным дымом и пролитым вином, хотя точно знаю – мой муж в рот алкоголь и сигареты не возьмёт, слишком повёрнут на своём здоровье и возможном долголетии. Собственно, моя привычка иногда пропускать несколько бокалов вина и становилась главной причиной наших скандалов. Он вопил, точно его на части режут, а я назло ему, примерно раз в месяц, шла в ресторан и выпивала там лишнего. Это адский водоворот, в который затянуло нас обоюдное упрямство и нежелание считаться с мнением другого. Так и жили: Саша пророчил мне все круги алкоголизма, а я называла его занудой и убегала в ночь. Но убегала я от пустоты большого дома, в котором редко звучит смех и с каждым прожитым днём казалось, что меня хоронят в этой бетонной коробке заживо.

В доме тишина и покой, и только запах наводит на мысль, что что-то здесь не в порядке. Не включая свет, на ощупь, прохожу в нашу спальню, где аромат особенно насыщенный. Подсознательно я уже понимаю, к чему всё идёт, верить только в это отказываюсь.

В комнате чьё-то тихое, незнакомое мне дыхание разрушает хрупкую тишину, а мне кажется, что кто-то бьёт меня в самое сердце тяжёлым молотом. Когда всё-таки нахожу в себе силы и нажимаю на кнопку выключателя, сначала морщусь от слишком яркого света. Но зрение постепенно восстанавливается, и взгляду открывается картина, видеть которую мне совершенно не хочется. Но поздно уже, все шансы убежать от этого я потратила. Теперь терпи, Ася. Ты тоже не цветочек полевой, заслужила.

Карма – любопытнейшая штука, как ни крути.

Всё-таки не ожидала, что этот идиот приволочёт кого-то в нашу постель. Нет, я не надеялась, что Саша будет посыпать голову пеплом, нет. Зачем мне это, если я всё равно собралась разводиться? Склеивать то, что никогда целым не было – верх глупости, просто не думала, что для него мой уход совершенно ничего не значит.

Пошёл бы к друзьям, к проституткам, в стрип-клуб… я бы всё это поняла, но не вот так, в нашу кровать.

Они спят, сплетясь телами – длинноногая брюнетка и мой муж, раскинувший руки в сторону, закинувший ногу на любовницу, а она льнёт к нему, прижимается. Господи, какая гадость.

Аромат алкоголя и табачного дыма забивает лёгкие, кажется настолько отвратительным здесь, чужеродным – в доме, в котором столько скандалов было по поводу моих, как любит повторять Саша, пагубных привычек, которые сведут меня в могилу.

Три раза ха-ха.

Саша подскакивает на кровати, наверное, почувствовав моё присутствие, а я разворачиваюсь и выхожу из комнаты. Внутри клокочет злоба и обида, и сейчас у меня только одна мысль – побыстрее свалить отсюда, пока не стало ещё гаже на душе. Я не мазохистка и смотреть на своего мужа, пусть и не очень любимого, в объятиях другой – настоящий идиотизм.

Мне так противно от всей этой ситуации, что даже не хочется никому морду бить, точно испачкаться боюсь. Нет-нет, нужно держать себя в руках, потому что гнев – не самый надёжный друг.

Успокойся, Ася.

Иду в кухню, где открываю кран и опускаю голову под струю ледяной воды. Мне кажется, я сейчас сгорю к чёртовой бабушке, до такой степени лихорадит и трясёт. Щёки пылают, но даже холодная вода не в силах остудить кожу.

– Ася? – доносится сквозь шум воды, но я усиленно игнорирую. Не хочу его ни видеть, ни слышать. – Я не думал, что ты вернёшься… Прости.

Кран выключается, а я поднимаю голову и встречаюсь с напряжённым взглядом мужа. Волосы после сна взъерошены, щека помята, да и сам весь какой-то жалкий. На тощей голой груди – редкая рыжеватая поросль, а домашние шорты надеты задом наперёд.

– Ой, это ты меня прости, – говорю, выравниваясь и вытирая мокрое лицо бумажным полотенцем. – Не предупредила о визите, ворвалась в комнату, разбудила.

– Издеваешься?

– Зачем это мне? Я очень искренна сейчас.

Саша морщится, и сразу становится похож на маленького обиженного ребёнка, которого мамка поставила в угол на горох. Настолько противен мне сейчас, что сплюнуть хочется.

– Ты только не плачь, а то нос распухнет, станешь некрасивым, и твоя подружка тебя бросит.

– Ася, не смешно.

– А я разве смеюсь?

Он стоит, засунув руки в карманы шорт, и сверлит меня тяжёлым взглядом.

– Отойди, мне идти нужно.

И снова я убегаю, только на этот раз не от самой себя, но Саша не намерен так просто отступать. Всегда был упорным, и сейчас не изменяет себе.

– Ася, ты же понимаешь, что это ничего не значит… я люблю ведь только тебя.

– Какая-то больная у тебя любовь, милый.

– Слушай, я её сейчас выгоню, и мы с тобой поговорим. Как взрослые люди.

Совсем, малахольный, не понимает, что время для разговоров давно истекло. Да и сейчас я на пределе, могу в любой момент взорваться и раскроить его тупую башку.

– Зачем, Саш? – вздыхаю, пытаясь, как дура, что-то объяснить. – Мне не хочется вообще ни о чём с тобой разговаривать. Ты мне противен, понимаешь? А это уже никуда не годится.

Саша удивлённо заламывает бровь и делает ещё один шаг в мою сторону, отгораживая от всего мира. Лёгкий запах пота, смешанного с приторным ароматом лосьона после бритья провоцирует тошноту, и я сглатываю, чтобы не выблевать прямо на пол.

– Что значит противен? – Во взгляде плещется что-то, чего до этого момента в глазах его не видела. И от этого становится неуютно. – Отвечай!

– Господи, какой же ты жалкий, Сашенька… Я же, вроде бы, понятно говорю.

– Да я, блядь, всю молодость на тебя, дуру, угробил! – шипит, прижимаясь ко мне.

Он совсем близко, а я смотрю ему в глаза и понимаю, что они чужие. Не принадлежат тому хорошему и правильному отличнику, в которого влюбилась десять лет назад.

Начинаю смеяться – истерически, надрывно, – а Саша хватает за плечи и больно сжимает. Так больно, что искры из глаз. Но у меня началась истерика, я не могу остановиться, только хохочу, захлёбываясь кашлем и обливаясь слезами. Всё-таки нахожу в себе силы и отпихиваю его от себя, но Саша не намерен так просто сдаваться – по глазам вижу, что зол, как сто чертей.

– Какого чёрта ты творишь?! – ору, переведя истерику на новый виток. – Мне больно, придурок!

Саша сужает глаза и приближает ко мне лицо. В мутно-зелёных глазах кипит гнев, и это уже не смешно. Впервые мне страшно находиться рядом с ним.

– Саша, выметайся из моего дома вместе со своей лохудрой. Дошло или повторить?

Вкладываю в голос все свои эмоции, а Саша отшатывается и делает пару шагов назад.

– В каком это смысле?

Он ещё не понимает, чего конкретно от него хочу, чего требую. Но этот дом подарен на свадьбу моими родителями, документы оформлены на моё имя, потому Саша может проваливать в жерло вулкана.

Потираю плечи, которые так яростно сжимал мой муж, норовя то ли поломать кости, то ли наоборот сдержаться, чтобы не прибить. Не знаю, чего именно он добивался, но на завтра точно проявятся следы пальцев, чтоб оно всё в огне сгорело. Саша пятится тем временем назад, а в глазах бушуют ураганы.

Господи, как всё это пошло и неинтересно, как противно.

– Ася, ты серьёзно сейчас? – тощая грудь с остро торчащими ключицами вздымается и опадает в такт тяжёлому дыханию, и Саша упирается руками в столешницу, сжимая край побелевшими пальцами.

– Да, милый, да. Я хотела дать тебе время, думала, сможем, как взрослые люди хоть раз поговорить без твоих истерик. Но вышло, как вышло.

– Но ты же не можешь выкинуть меня на улицу после стольких лет!

Он повышает голос, бледнеет, а это верные признаки, что он в шаге от истерики. И на этот раз она грозит быть грандиозной.

– А ты смог притащить в нашу постель какую-то шалаву?! Смог? Вот и я не вижу причин продолжать этот фарс, именуемый браком.

– Ася, Асенька… – Саша снова приближается, а я вжимаюсь задницей в раковину, чувствуя, как намокает платье и противно липнет к коже. – Не надо, не разрушай!

– Саша, ну не усугубляй, а? Ну оставь ты после себя хоть какие-то приятные воспоминания. Ты же сам всё портишь, как ты не понимаешь?

Вдруг в дверях показывается девушка – уже полностью одетая, – оглядывает комнату удивлённым взглядом и останавливается на своём любовнике. Саша оборачивается к ней, а на лицо набегает тень. Ему неловко, по всему видно – не ожидал, гадёныш, что я вернусь, сегодня домой.

А я думаю про себя, сколько раз он таскал сюда этих профурсеток, а потом обвинял меня, что я качусь в пропасть и позорю его своим поведением. Вряд ли эта – первая. Но я, мать его, ни разу даже не задумалась об измене! Только сегодня вечером позволила себе слабость, впервые за всю жизнь, начиная с пятнадцати, потому что слишком растеряна была, слишком зла на мужа. Да и то, не смогла до конца пойти.

Дура. Надо было переспать с Викингом, хоть что-то хорошее сейчас помнила.

– Сашенька, мне уехать? – спрашивает на удивление низким голосом, а у меня мурашки по коже.

От неё, мужа, всей этой ситуации.

– Конечно, уехать. И любовничка своего прихвати заодно.

Она переводит на меня мутный взгляд карих глаз и хлопает нарощенными ресницами. А потом выходит из комнаты, не сказав больше ни слова.

Щёлкает замок входной двери, а я говорю:

– Уходи. Христом богом молю, уходи.

– Да никуда ты меня не прогонишь, даже не пытайся, – говорит, усаживаясь на стул. – Я пока ещё твой муж, а в этом доме прописан. Так что не выгонишь.

Я закрываю глаза, дышу глубоко, чтобы успокоиться. Этот цирк уже порядком осточертел, но внутри такая пустота, что даже плакать не хочется. Моя жизнь – привычная и понятная – оглушительно трещит по швам, и я совершенно не знаю, что с этим делать.

– Не хочешь по-хорошему? – интересуюсь, хотя прекрасно понимаю, что Саша решил держать оборону до последнего.

– Это ты не хочешь по-хорошему. Сама решила от меня уйти, вот и расхлёбывай. Почему я должен?

– Господи, какой же ты идиот, – вздыхаю и нащупываю рукой сзади небольшой кувшин.

Ну, придурок, берегись!

Запускаю в него кувшином, а Саша уворачивается, матерясь. Это только начало, дорогой мой, только начало. Хватаю тарелку, кидаю её. Дальше в ход идут стаканы, миски, ложки – всё, до чего удаётся достать и чем удобно бросаться. Саша падает на пол, прикрывая голову руками, словно наш дом бомбят.

Делаю рывок в сторону Сашиного лежбища, падаю на колени рядом и выкрикиваю:

– Получил?!

Не дожидаясь ответа, принимаюсь лупить по спине, бокам, голове мужа кулаками. Вкладываю всю силу, не думая о том, что могу покалечить или вообще убить. Мне нужно вытолкнуть из себя комок боли и обиды, мне нужно освободиться. Потому буду драться и орать, пока меня кто-нибудь не остановит.

– Чокнутая! – орёт Саша, перекатываясь на спину. – Совсем ополоумела?!

– Да пошёл ты к чёрту, понял? – ору, снова пуская в ход кулаки. – Выметайся отсюда, видеть твою рожу больше не могу! Ты меня довёл просто до ручки! Я же хотела, мать твою, по-человечески расстаться, но ты всё испортил!

– Ася, перестань!

Саша хватает меня за запястья, пытаясь одновременно подняться и удержать меня от необдуманных поступков, только я слишком зла для того, чтобы внимать доводам рассудка. Пусть радуется, что не разбила его тупую башку молотком для мяса. Или для гвоздей.

– Ладно, всё, – орёт, отталкивая меня в сторону и поднимаясь на ноги. – Я уйду сейчас, уговорила. Только всё равно это не конец, поняла? Ещё ничего не решили, потому до встречи.

И ковыляет к выходу, а я остаюсь сидеть на полу, среди осколков тарелок и своей жизни.

Глава 5 Викинг

Она стремительно уносится во тьму, а я ещё сижу в машине какое-то время, сжимая пальцы на руле до хруста в суставах, до боли. На приборной панели лежит долбаная записка с номером телефона, но не могу понять, надо ли мне это всё. Какие-то лишние сложности – муж, возможно, дети. Но, мать их, не зря она рисовала тот чёртов портрет. Значит, что-то между ними не так, раз с таким удовольствием расстреливала супружника. От неё в тот момент исходила такая волна гнева, что невозможно было не почувствовать, не проникнуться. Возможно, именно это и стало основной причиной, по которой поцеловал Асю – меня захлестнуло её безумие. Ну и ещё она красивая, тут бесполезно спорить.

И теперь лишь одна мысль долбится в голове, – какого чёрта я творю? Своих проблем нет, что ли, куда я лезу? Но ничего не могу поделать с собой – интересно. Дебильное любопытство меня когда-нибудь до беды доведёт.

Завожу мотор и уезжаю в ночь, потому что мне нужно подумать, а ничто так не прочищает мозги, как езда по ночному городу. Жалею, что не поехал на мотоцикле – на двух колёсах всегда намного лучше думается, но почему-то показалось, что Асе будет комфортнее сидеть от меня несколько подальше. Еду по трассе, не думая о том, куда лежит мой путь. Просто несусь почти на предельной скорости, наслаждаясь тишиной и врывающимся в открытое окно свежим ветром. Одной рукой достаю из бардачка сигарету, закуриваю, а горьковатый дым наполняет лёгкие. Сегодня отчаянно хочется напиться, чтобы ни о чём не думать, а просто пережить эту ночь, когда всё слишком странно, чтобы считать это нормальным.

Смеюсь тому, что так распереживался из-за девушки, когда казалось – эти амурные дела давно уж не способны взволновать. Комедия, в самом деле, но, ты гляди, думаю о ней, точно мне заняться в этой жизни больше нечем. Нет, чтобы поехать обратно в “Бразерс”, зарыться с носом в работу, а потом вырубиться на рассвете, на диване в собственном кабинете, как делаю это уже долгие годы, лишь изредка появляясь в пустой квартире. В квартире, в которой и жить не могу, и продать рука не поднимается. Замкнутый круг, бегать по которому я слишком привык, но именно сегодня хочется хоть ненадолго, но вырваться из него.

Выворачиваю руль и выезжаю на пустынный проспект, где в самом конце, почти в тупике находится клуб “Магнолия” – место, способное помочь избавиться от любых печалей. Наверное, именно это мне и нужно – неограниченное количество алкоголя и красивые согласные на всё женщины вокруг, чтобы перебить этот гнилостный привкус тоски.

На парковке яблоку негде упасть, и приходится постараться, чтобы поставить автомобиль хотя бы в шаговой доступности, а не в соседних дворах. Достаю телефон из кармана, набираю номер Карла в тайной надежде, что он может оказаться здесь. Мне нужен сегодня кто-то, с кем хорошо молчится.

– Ты где? – спрашиваю, дождавшись всё-таки, когда Карл соизволит взять трубку.

– Рядом с гаражами, парочка дел образовалась. Что-то стряслось?

Знаю, что только намекни ему, что мне хреново, бросит всё и приедет, но мне не двенадцать, чтобы требовать к себе безраздельного внимания, потому уверяю Карла, что всё в порядке и прерываю звонок.

Возле клуба посетители курят и смеются, а я оглядываю площадку в поиске знакомых лиц, но все кажутся чужими, посторонними. Просто люди, невыразительные тени, в которых почти нет ничего особенного. Даже лиц, порой, не различаю.

Тяну на себя тяжёлую дверь и попадаю в полутёмное помещение, в котором раздаются тихие возгласы, и царит атмосфера почти порочная. На небольшой сцене изгибается, точно кошка, в страстном танце девушка, которой на вид не больше двадцати. Красивая, стройная, гибкая, а я представляю, что на её месте Ася и сатанею от собственной тупости. Понимаю, что всё это – дурь и блажь, которая пройдёт с рассветом, но пока что не могу избавиться от наваждения.

Прохожу к барной стойке, возле которой ещё есть парочка свободных мест. Присев на высокий стул, жестом подзываю бармена и заказываю двойную порцию виски. Это именно то, что мне нужно сейчас – виски, сигареты и одиночество в толпе.

Делаю большой глоток, пропуская обжигающую горечь через себя, наполняясь ею. Второй, третий глоток и ослабевает постепенно узел, в котором слишком сплетены все эмоции. Осматриваю просторный зал клуба и замечаю, как непривычно оживлённо здесь сегодня. В полумраке не видно лиц, лишь нечёткие силуэты, и это к лучшему – в “Магнолию” приходят не за тем, чтобы демонстрировать новые наряды или фальшивые улыбки.

Не знаю, сколько так сижу, пока мелодия мобильного не отвлекает от созерцания толпы.

– Почему не сказал, что в “Магнолию” намылился? – раздаётся голос Карла, а я ухмыляюсь.

Я знаю, что он где-то рядом, чувствую его пристальный взгляд на своём затылке. Оборачиваюсь, поднимаю глаза к потолку, а потом машу рукой, уверенный, что он меня видит. Там расположены его владения – VIP зона, где стекло во всю стену, за которым Карл, наверняка, и находится сейчас.

– Зачем тебя от важных дел отвлекать?

– Заботливый какой, – хмыкает в трубку и продолжает: – нечего там киснуть, у барной стойки. Ко мне поднимайся.

И бросает трубку.

В этом весь Карл – он не спрашивает, не предлагает, не даёт времени сомневаться. Просто говорит, что делать, а ты уже сам решаешь, нужно оно тебе или нет.

Я решаю, что нужно.

– Ещё трезвый? – интересуется, когда переступаю порог VIP комнаты, стены которой обтянуты чёрным бархатом, а вся немногочисленная мебель – в тон.

Мрачно, но со вкусом. Как и хозяин этого заведения – мрачен, но не без странного очарования.

– Ещё не успел надраться, хотя очень планирую это сделать.

Карл сидит в кожаном кресле на фоне открывающегося за стеклом потрясающего вида на зал. Молчит, потому что он вообще не большой любитель болтовни, словно боится сказать лишнее, весь натянут, точно струна.

– Тоскливо, брат? – спрашивает, указывая рукой на соседнее, точно такое же, кресло.

Располагаюсь, наслаждаясь мягкостью и комфортом, вытягиваю ноги и откидываю голову на спинку. А ещё поражаюсь почти нечеловеческой интуиции Карла.

– Я так плохо, что ли, выгляжу?

– Я тебе что, баба, вникать, как ты там выглядишь? – усмехается и тянется за бутылкой виски, стоящей на столике между нами. Наполняет хрустальные стаканы на добрую половину, искоса поглядывая на меня своими красным глазами истинного альбиноса и усмехаясь. – Просто сюда ты приезжаешь, когда всё совсем хреново.

Пожимаю плечами, беру в руку стакан, а Карл подталкивает ко мне ближе девственно чистую хрустальную пепельницу.

– Ну, как тебе сказать… тосковать, вроде, и нет причин, просто…

– Взгрустнулось, да? – интересуется Карл, болтая янтарную жидкость в стакане.

– Что-то вроде того.

– Ну, давай выпьем, может, отпустит?

И мы пьём, потому что иногда спиртное – единственный способ избавиться от всего, что гложет. Главное, не скатиться в алкогольную яму, из которой точно не выберешься, потому что не останется уж на это сил.

– В “Бразерсе” проблемы? – интересуется, закуривая, а я следую его примеру и достаю сигареты.

– Нет, там всё терпимо, охранника только уволить пришлось, но это мелочи.

– Если нужна будет помощь в подборе кадров, свистни. Мы Волка, кстати, ищем, но пока глухо.

Киваю, а Карл щурится, потирая шею. Он кажется уставшим больше моего, потому не хочется его загружать ещё и своими непонятными проблемами. Потому что слишком хорошо знаю, на что он бывает способен, если его попросить.

– Учту.

– Что-то ещё, кроме охранника? Говори, может, что вместе придумаем. Я помню, ты у нас гордый, но я пока готов слушать, лови момент.

Смеётся, а я делаю новую затяжку, рассматривая танцующих внизу. Световые шары, прикреплённые под потолком, рассеивают разноцветные вспышки по силуэтам посетителей, и это зрелище кажется почти зловещим.

– Может быть, тебе нужно просто трахнуться хорошенько? Сколько у тебя уже бабы не было?

Отмахиваюсь и делаю новый глоток. Говорить о своей личной жизни не хочется, но, наверное, придётся, чтобы, проговаривая, что-то для себя самого понять.

– Давно. А нормальной бабы у меня, наверное, вообще никогда не было.

– Так в чём проблема?

У Карла всё очень просто – захотел, переспал и нет повода париться. Он вообще очень просто относится ко многим вещам, не позволяя чему-то слишком сильно пустить корни в душе.

– Во многом, Карл, во многом.

Карл молчит, а я собираюсь с духом и пересказываю события сегодняшнего вечера. Об Асе, о том, как учил её стрелять, а потом поцеловал.

Не знаю, на черта эта сиропная хрень нужна Карлу, но он же сам сказал, что готов слушать. Теперь пусть не жалуется.

– Ну так? Трахнулись бы и дело с концом.

– Что-то тебя вообще жизнь испортила, брат, – усмехаюсь, а Карл надсадно смеётся. Ворон-альбинос, не иначе.

– Да ладно тебе, усложняешь только. Она тебе понравилась, ты ей понравился. Не вижу проблем.

– Я тоже не видел, пока она не сказала, что замужем.

– А что же эта счастливая жена тогда с тобой обжималась? – усмехается Карл и делает большой глоток виски. – Подумал бы над этим на досуге. Вдруг, что-то бы для себя и понял.

– На шалаву она не похожа… – размышляю, потирая подбородок.

– Тем более. Значит, что-то там не так, – говорит и закуривает новую сигарету.

И мне до чёртиков хочется ему верить, его почти дьявольской интуиции, но, мать их, как же не хочется быть идиотом, который упорно прыгает на одних и тех же блондинистых граблях. И пусть ситуации тогда и сейчас немного разные, но доверчивым придурком с распахнутым сердцем я уже был однажды, на всю жизнь запомнил.

Вдруг дверь открывается, и на пороге появляется полуголая девица с подносом в руках. Абсолютно молча, сияя обворожительной улыбкой, расставляет на столе тарелку с мясной нарезкой, блюдце с маслинами, ещё одну бутылку виски и меняет пепельницу. И так же уходит, сопровождаемая лишь стуком собственных каблуков по паркету.

– Красивые у тебя бабы здесь работают, – замечаю, чтобы немного отвлечься от темы беседы.

– Ну, зачем мне страшные? – улыбается и накалывает маслину на вилку. – Придумаешь тоже…

Молчим, допивая виски, ещё плещущийся на дне стаканов.

– Она мне, кстати, свой номер телефона дала, – говорю, снова возвращаясь в мыслях к событиям вечера, потому что никак не могу выбросить их из головы. – На хрена только, я так и не понял.

Карл бросает на меня насмешливый взгляд и поддевает вилкой тонкий ломтик балыка.

– Вик, ты же не тупой, зачем прикидываешься?

В самом деле.

– Да, вроде, нет.

Пожимаю плечами, сжимаю пальцами переносицу, вдруг ощутив, насколько сильно устал.

– Значит, позвони ей. Если бы она была гулящая, то дала бы тебе там, прямо в кабинете. Согласен? А так, может, порядочная баба.

Задумываюсь над его словами, но что-то внутри сопротивляется такому повороту событий.

– Ты же помнишь, что я не ищу никого. Тем более, порядочных.

– Ага, ты же у нас – убеждённый одинокий волк, принципиальный, – хмыкает, прожигая меня снисходительным взглядом, словно у меня мозги набекрень съехали. – Яйца ещё не лопнули?

– Всё с ними в порядке, я ж не монах. И вообще, ты что-то слишком много внимания стал уделять моей половой системе.

– Ну-ну, – хмыкает и переводит на меня тяжёлый взгляд.

– Что?

– Ничего. Просто думаю, куда делся весёлый мальчик Витя, от которого все бабы в восторге трусы выжимали. Не видел его?

– Сдох он, Карл, давно сдох.

Мы молчим, а я размышляю о том, что мальчик Витя слишком рано понял, что такое предательство. Хлебнул бабской подлости по маковку, чуть не захлебнулся однажды. И спасибо, больше не хочется.

– Знаешь, Вик, я вот часто думаю о том, какими мы были когда-то. Старость, наверное, на пороге, сентиментальным стал.

– Были да сплыли, Карл. Чего об этом горевать?

– Да я-то не горюю, – ухмыляется и постукивает пальцами по бедру в кожаных брюках. – Тебе тоже не мешает иногда вспоминать, каким ты был.

Молчу, потягивая виски, и думаю о том, что моя жизнь однажды поделилась на до и после. А между "до" и "после" – период горького счастья, когда во всём мире был только я, мой сын и друзья. А потом из этой цепи выпало самое важное звено – сын, – и всё рухнуло. Жизнь стала бессмысленной чередой дней, когда сам факт существования превратился в муку, а покончить с собой не хватило сил. Или силы воли.

И я плавал в липкой тоске, нарезая извечные круги в алкогольном тумане, пытаясь занавеситься от всего мира. Чтобы не трогали, не мешали скорбеть. Я винил себя – не доглядел, не уберёг, профукал. Вина давила мраморным надгробием, и сколько бы ни пытался избавиться, не выходило. Просто, потеряв его, не знал как жить дальше, не умел, не помнил.

Похоронить своего ребёнка – страшнее разве можно что-то придумать? Ребёнка, которого долгих шестнадцать лет растил сам, когда его мамаша – блондинистая сука – свалила в туман, не оглядываясь. И эта тварь даже не пришла на похороны, хотя я и сообщил.

Наверное, ненависть к ней и помогла не сдохнуть. Хоть какая-то эмоция, почему нет? Потом всё кое-как устаканилось, утряслось, но боль – вот она, всегда со мной. И в каждом проходящем мимо парне, ребёнке, взрослом мужчине я ещё долго искал черты Яна, словно это смогло бы хоть на миг, но вернуть его. Потому и запретил себе однажды вглядываться в лица, чтобы не будоражить память лишний раз.

От воспоминаний отвлекает Карл, снова разливающий виски по стаканам. Молча пьём, поглядывая через стекло на посетителей "Магнолии", а я думаю о том, что нужно уезжать отсюда, пока ещё хоть что-то могу соображать, хоть и с перебоями. Давно я так не напивался, даже забыл, каково это, когда мир вокруг идёт рябью. Зато не лезут лишние мысли в голову.

Поднимаюсь на ноги, ощущая в голове шум, а перед глазами слегка плывёт. По части алкоголя всегда был выносливым, но сегодня у меня, наверное, особенно тоскливое настроение, вот и пробрало. Карл следит за мной взглядом и молчит. Мы и так слишком многое сегодня друг другу сказали, можно и побыть в тишине.

– Вик, найди себе кого-то. Трахни и все дела.

– Озабоченный придурок.

– Я старая мудрая птица, я херни не посоветую.

Хрипло смеюсь и растираю лицо ладонями. Кожу покалывает, а перед глазами стоит образ Аси, когда ко мне грудью прижималась, кусая губы, постанывая, а я почти взял её, не думая о последствиях, впервые наплевав на все правила и табу.

Да что это за хрень такая?! Она же обычная баба, чего у меня мозг заклинило? Может, правда, найти кого-нибудь, спустить пар и тогда полегчает?

Выхожу из комнаты, закрываю за собой дверь и спускаюсь по винтовой лестнице в зал. Запахи алкоголя, кальяна и чужих тел сливаются, а я осматриваюсь по сторонам. Посетителей, кажется, стало ещё больше, и основная масса сосредоточилась у невысокого помоста, на котором извивается блондинка. Стройная, почти голая, красивая. Длинными ногами обхватила пилон и повисла вниз головой, медленно сползая вдоль шеста. Подхожу ближе, по пути отпихнув кого-то.

Складываю руки на груди и слежу за её движениями – плавными, выверенными и отрепетированными до малейшей мелочи, и размышляю о том, что вполне мог бы её вот даже сейчас трахнуть. Залезть на сцену, схватить в охапку и утащить в приватный кабинет. Сопротивлялась бы она? Возможно. Я не насильник, не моральный урод, но вариант почти кажется заманчивым. Может быть, трахнув кого-то, перестану загоняться о белокурой валькирии?

Чёрт знает что, в самом деле. Я давно уже не верю в любовь – лет двадцать как. Особенно с первого взгляда. Это всё гармоны, длительное воздержание, стресс, её отказ. Всё вместе дало такой эффект, когда в мыслях только она и никак не избавиться.

Меня толкают в плечо, а оборачиваюсь и замечаю Карла.

– Подогнать тебе кого-то? На пару часов? – говорит, склонившись к уху. – Блондинку, брюнетку, лысую? Выбирай, кого хошь.

Кидаю взгляд на сцену, а перед глазами всё песком осыпается. В душном зале клуба алкоголь ещё сильнее бьёт в голову, и я отхожу от сцены, потому что в таком состоянии я мало, на что пригоден.

Отрицательно машу головой, а Карл, вроде как, улыбается и, отвернувшись, уходит.

И я иду за ним, а светлая макушка – маяком перед глазами. Вокруг снуют какие-то люди, раздаются крики, восторженные возгласы, льётся музыка, а я почти вырубаюсь, держась на ногах из чистого упорства.

Кажется, Карл укладывает меня на кровать в своих личных апартаментах, даже, вроде как, чем-то укрывает, а я проваливаюсь в сон, в котором не существует никаких мужей, а я не долбаный идиот.

Глава 6 Ася

Рассвет наступил незаметно, а я всё сидела на подоконнике с бокалом вина в руке, пила маленькими глотками и думала о том, как так вышло, что я потратила всю жизнь на такого мудака? Почему не прислушалась к тому, что говорили все вокруг? Любовь слепа? А была ли там вообще любовь, или мне просто удобно было прятать голову в песок и искать смысл там, где его и в помине не было?

Не знаю… я так запуталась, что и не разобраться. Внутри клокочет обида, скребётся острыми когтями боль, потому мысли и ощущения путаются, сплетаясь в какой-то гротескный комок.

Мы с Сашей так давно познакомились, что, казалось, это будет длиться вечно. Я влюбилась с первого взгляда – в такого правильного, целеустремлённого, амбициозного. Он был совсем не похож на тех мальчиков, которые обращали на меня внимание, и это подкупило. Ну, или, возможно, в пятнадцать у меня просто не было в голове мозгов, вот и повелась чёрт пойми на что.

Мы поженились, едва мне исполнилось восемнадцать, до этого ходили, держась за ручки, и изредка целовались. Такие трогательные, молодые. Хотя родители, друзья и просто случайные знакомые убеждали, что нельзя торопиться. Обещали, что пожалею… да только умею ли я кого-то слушать? В итоге да, пожалела, но далеко не сразу.

Сначала у нас было всё хорошо – мне казалось, мы действительно любили друг друга, наслаждаясь острым счастьем, царящим вокруг. Когда всё начало рушиться? Когда наша семья превратилась в фикцию, мыльный пузырь? Эх, знать бы ответы на эти вопросы, но у меня не получается их найти.

От вязких мыслей и пятого по счёту бокала вина меня отвлекает звонок в дверь. Никого не хочу видеть, абсолютно. Пусть катятся ко всем чертям эти гости. Звонок не утихает, словно стоящий за дверью на сто процентов уверен, что я дома. Только один человек может так настойчиво требовать моего внимания.

Нащупываю рукой пульт, навожу на плазму, висящую на стене, и активирую видео с домофона. Так и есть. Мама.

Эту женщину бессмысленно игнорировать, потому что, не открой я сейчас, она взломает дверь, поставит на уши всех соседей, вызовет полицию, и уже через пару часов окрестность будут прочёсывать со сворой собак на поводках. Наверное, пыталась до меня дозвониться, но из-за погибшего мобильного так ничего у неё и не вышло, вот и всполошилась, беспокойная женщина, на месте ей не сидится.

Спрыгиваю с подоконника, нажимаю в коридоре кнопку, открывающую ворота, потому что ужасно лень выходить на улицу. Оглядываюсь вокруг себя, а устроенный накануне мною лично бардак в утреннем свете, заливающем кухню, кажется ещё грандиознее. Кажется, я перебила к чертям абсолютно все тарелки, которые имелись в доме. Да и вообще всё, что можно было, я раскрошила о стены, да о Сашу. При воспоминаниях о том, как пригибался и падал на пол, точно война началась, принимаюсь смеяться. Это нездоровый смех – истерический, надрывный, но ничего не могу с собой поделать.

– Ася? – спрашивает мама, возникая на пороге.

На ней, как всегда, самый красивый костюм из возможных. Белый, льняной, идеально отутюженный, а длинные светлые волосы собраны в замысловатую причёску. Она идеальная, всегда была такой. Мама – из тех женщин, на которых стремятся быть похожими во многих смыслах.

– Мама? – вторю, наблюдая, как вытягивается её лицо, когда она смотрит на усыпанный черепками пол кухни.

– Асенька, я, конечно, никогда не лезу не в своё дело, но что случилось? Телефон молчит, Саша трубку не берёт, здесь бардак…

Обводит холёной рукой с идеальным маникюром комнату, не находя слов, чтобы выразить по этому поводу мнение.

– Вот так мама, выглядит, развод. Красиво, да?

Она морщится, но по глазам вижу – слово “развод” обрадовало её. Чувствую, сегодня вечером они с отцом напьются, и будут плясать джигу, отмечая это знаменательное событие.

– Дочь, но есть же и более цивилизованные методы, не обязательно разбивать фарфоровые сервизы.

– Не обязательно, но очень хотелось.

Она хмыкает, пожимает плечами и аккуратно переступает через горку фаянсовых черепков, бывших ещё вчера любимой чашкой моего мужа. Так ему и надо, пусть теперь сам себе всё покупает, придурок.

Надо ещё фотографии свадебные изрезать. Вообще все фотографии наши, общие, изорвать на мелкие кусочки и спустить в унитаз. Не хочу, чтобы хоть что-то напоминало о потраченных годах. Начну жизнь заново, вычеркну всё, с Сашей связанное, из жизни и пойду вперёд.

– Ася, поехали отсюда, – предлагает мама, вздыхая. – Прогуляемся, в кафе позавтракаем, поболтаем. Давно мы с тобой, милая моя, никуда не выбирались, только вдвоём. Согласна?

Внутри борются два желания: утонуть в тоске и развеяться. Всё-таки, хорошенько поразмыслив, выбираю второй вариант. Всё равно не хочу и не могу больше оставаться в этом доме, пустом и безжизненном.

***

– Не хочешь рассказать, что произошло? – спрашивает мама, когда обсуждать всякую ерунду уже надоедает.

Отворачиваюсь к окну автомобиля и слежу за тем, как молодая мамочка толкает впереди себя коляску с младенцем. В сердце что-то ёкает, когда понимаю: у меня ведь тоже могли быть дети.

Я часто думала о том, что хочу иметь ребёнка – маленького человечка, которому смогу отдать весь нерастраченный запас нежности, которого буду любить безо всяких условностей, только за один факт его существования. Но Саша постоянно откладывал, убеждал, что ещё не время – в двадцать семь ему совершенно не хотелось брать на себя такую ответственность. А я молчала, потому что искренне считала: рождение детей – обоюдное желание. Ну и дура, зато сейчас не было бы так одиноко.

Так и тянулись годы – унылые и безотрадные, в которых мы с Сашей кружили по заведомо знакомому маршруту, кольцуя обоюдное одиночество. Одиночество вдвоём.

– Ничего особенного, мам, – говорю, когда молчать уже становится невозможным. – Просто я вдруг поняла, что не люблю его. Вот и всё.

Эта самая приемлемая версия правды. Не хочу вдаваться в подробности о Полине, пощёчине, любовнице… всё это лишнее, маме не очень-то и нужное. Пусть примет всё, как факт. Большего мне и не нужно.

Не очень люблю, когда копаются в душе.

– И как он воспринял эту новость? – Мама останавливает машину на обочине и поворачивается ко мне всем корпусом, внимательно глядя в глаза.

– Истерил, конечно, уговаривал… в общем, прикладывал усилия, чтобы что-то спасти. – Помолчав, всё-таки не выдерживаю и продолжаю: – Только перед этим привёл в наш дом какую-то бабу, которая называла его “Сашенькой”. Вот такие пироги, мама.

– Собственно, моё мнение ты и так знаешь, – произносит мама, отводя взгляд.

– Знаю. Только давай сейчас ты не будешь повторять всё сказанное уже тысячу раз. Я и так знаю, что сама виновата, что дура и прочее, не нужно мне об этом напоминать.

– Ася, прекрати истерику! – повышает голос, и от этого снова чувствую себя маленькой, когда мама одним словом могла прекратить любые мои страдания, успокоить.

У неё есть поразительная способность без лишних слов – одним кивком головы, жестом, полунамёком – объяснить свою позицию и сделать так, чтобы другие шли следом. Единственный раз, когда её метод дал сбой – мой брак с Сашей.

Я успокаиваюсь и потираю вмиг озябшие ладони. Кончики пальцев неприятно покалывает, но это хоть какое-то ощущение за истекшую с момента скандала ночь.

– Сейчас мы поедем завтракать, потому что ты бледная и выпившая, нужно прийти в себя. А там уж подумаем, что делать со всем этим дальше.

– Разводиться нужно.

– Это-то ясно, – улыбается и снова заводит мотор. – Если мужик привёл в супружескую спальню другую, то это полный конец. Измену можно простить, иногда даже нужно, но только не такую наглую. Саша твой всегда был ещё тем мурлом, но до такого он не опускался.

Я молчу, потому что на её слова мне возразить абсолютно нечего. Хотя даже без этой его выходки не собиралась жить с ним дальше, продолжая изображать счастье. Просто измена стала последней каплей, после которой мне не хочется сохранять даже видимость дружеских отношений.

Мама тем временем выкручивает рычаг громкости аудиосистемы, и салон заполняется звуками ариозо Иоланты из одноимённой оперы Чайковского. Мама всегда любила оперу, ну а мне всё равно, лишь бы не в тишине. Я устала от неё.

Когда мимо мелькают знакомые пейзажи, и показывается вывеска “Бразерса”, сердце предательски трепещет. Вдруг он всё-таки звонил? А вдруг?

– Мама, высадишь меня возле какого-нибудь салона мобильной связи? – прошу, впиваясь взглядом в парковку перед клубом, когда автомобиль останавливается на светофоре совсем рядом с центральным входом.

Сейчас бы выскочить, ворваться в клуб и увидеть Викинга. В момент, когда до него рукой подать, понимаю, насколько соскучилась. Глупость, да? Мы знакомы один вечер, у меня в жизни творится полный хаос, а мне хочется заглянуть в серые глаза со стальным отливом и понять, что мне не померещилось, не приснилось.

Когда выхожу из салона с белой прямоугольной коробкой, в которой лежит новенький мобильный, мама машет мне рукой, стоя на другой стороне дороги, на тротуаре возле симпатичного кафе. Мне не терпится вставить карточку в телефон, чтобы понять, звонил ли мне Викинг, потому присаживаюсь на выступ, окаймляющий здание магазина, не обращая внимания на призывы мамы и проходящих мимо людей. Я должна убедиться, что он забыл обо мне точно так же, как я пытаюсь забыть о нём. Просто так будет проще и легче, для нас обоих.

Открываю крышку, вставляю дрожащими пальцами в слот симку, а мобильный, включаясь, мигает экраном и переливается разноцветьем заставки. Когда сеть наконец найдена, приходят смс о пропущенных, а у меня замирает сердце, потому что кажется – каждое из этих пятидесяти только от него. И хочется, чтобы это было так, да только всё это – ерунда и блажь, потому что расстались мы некрасиво. Да и всё наше общение – череда бессмыслиц и нелепиц, от которых так сладко щемит сердце, а лицо горит от смущения.

Когда окончательно убеждаюсь, что в череде пропущенных ни одного незнакомого номера, становится тоскливо и светло одновременно. Я никогда не чувствовала такой широкий спектр эмоций по отношению к какому-то конкретному мужчине, малознакомому мужчине, всё проведённое время с которым – молниеносные несколько часов, проплывшие, точно во сне.

Выбрасываю в урну коробку, прячу телефон в сумку, потому что понимаю – всё это слишком бессмысленно, чтобы сидеть на холодном бетоне и чего-то ждать. Смотрю на кафе, куда так активно зазывала меня мама, а перед глазами всё плывёт. Нет, не плачу, просто почему-то так пусто на душе, а внутри лишь одно желание – развернуться и пойти домой. Там меня ждёт гулкая тишина, в коконе которой можно спрятаться от всего, что так давит и лишает покоя.

Но я нахожу в себе силы, расправляю плечи и иду туда, где ждёт мама, потому что сейчас мне необходимо хоть с кем-то поговорить, чтобы не увязнуть в топком одиночестве, из которого могу уж и не выбраться. Просто не захочу.

Я должна быть сильной, ради своих близких и друзей, которым на меня не наплевать. Пусть ради себя так тошно жить, ради других – обязана. И это даже не обсуждается.

В кафе пахнет корицей и диким мёдом, а в воздухе плавают солнечные лучи и отблески разноцветных витражей. Нахожу взглядом маму, которая сидит, как всегда, прямая и собранная, повернувшаяся к миру гордым профилем, и напряжённо вглядывается в меню. Иду к ней, чувствуя спиной взгляды мужчин. Иногда красота – так себе удовольствие, особенно, когда больше всего на свете хочешь, чтобы тебя перестали замечать и оставили в покое.

– Я вот выбираю между классическим английским и французским завтраками… – размышляет мама, когда присаживаюсь напротив. – Ты такая бледная, Асенька, что можно и оба заказать.

Смеюсь, представив, как съедаю яичницу с беконом и заедаю её парочкой круассанов.

– Мама, мне бы только кофе, больше ничего.

– Ты когда-нибудь перестанешь спорить с матерью? – бросает на меня пронизывающий до печёнки взгляд и постукивает ухоженными длинными пальцами по столику. – Понимаю, что у тебя не лучший период в жизни, но есть нужно регулярно и плотно.

Вот точно, сколько бы ни было мне лет, маму не перестанет волновать вопрос регулярности моего питания. С этим остаётся только мириться, спорить всё равно бесполезно.

– Ладно, давай французский, буду чувствовать себя жительницей парижских предместий, – смеюсь, но, наверное, получается не очень радостно, потому что мама продолжает смотреть на меня хмуро и с подозрением.

– Ася, есть же ещё что-то, кроме того, что произошло между вами с Александром… Я же чувствую.

Какая умная женщина, ничего от неё не скроешь.

Но я не знаю, что рассказывать. О том, что устала от тоски и одиночества, и на этой почве даже согласна была податься во все тяжкие, лишь бы не чувствовать сосущей пустоты внутри? Или о Викинге, с которым позволила себе так много, о чём ни капли не жалею? Или о таком сильном желании иметь ребёнка, к появлению которого мой муж оказался не готов? О чём конкретно рассказать?

Я не знаю, что она хочет услышать, потому молчу, дожидаясь, пока официант принесёт наш заказ. Время тянется, словно резиновое, а я рассматриваю в окно проходящих мимо людей, а взгляд, точно намеренно, выхватывает из толпы счастливые лица. Завидую ли я им? Нет. Но хочется и самой побыть на их месте.

Как это – чувствовать счастье? Почти ведь забыла, и от этого ещё горше.

– Ася, может быть, тебе поехать, отдохнуть? – спрашивает мама, когда я доедаю тёплый круассан, щедро смазанный сливочным маслом, и запиваю трапезу ароматным чёрным кофе. – Одной. Развеешься, познакомишься с кем-нибудь.

От мысли, что она имеет в виду, зубы сводит. Не хочу я ни с кем знакомиться, совершенно. Мне бы найти хоть какой-то баланс в этой жизни, а новые отношения, боюсь, не лучший вариант. Если бы только с Викингом… но это всё в порядке бреда, потому что он, знаю это, не позвонит. Не захочет связываться.

– Не хочу, извини.

– Асенька, я всё прекрасно понимаю, поверь мне. Понимаю, что сейчас у тебя выбили почву из-под ног, оставив собирать осколки. Тебе нужно подумать, восстановиться. Потому поезжай в пансионат, дом отдыха какой-нибудь, к морю.

– Я подумаю, спасибо.

На самом деле предложение заманчивое. Почему бы и не поехать, поменяв полностью обстановку? Подать заявление на развод, выставить дом на продажу, чтобы больше ничего не напоминало о прошлых ошибках и позорном фиаско?

Обещаю себе и маме подумать над этим позже, и всё-таки не выдерживаю и рассказываю о Викинге. Понимаю, что мама – не подружка, и о многом не расскажешь, но в общих чертах – вполне возможно. Главное, без лишних подробностей обжиманцев на столе – боюсь, этого она может не перенести.

Мама слушает меня молча, пьёт кофе маленькими глотками, не мешает исповедоваться.

– И что ты сама думаешь по этому поводу? – спрашивает, когда рассказ окончен.

– Ничего я не думаю. Вообще жалею, что номер телефона свой дала, теперь вот жду, не пойми чего.

– Знаешь, если он тебе понравился, то нужно пробовать. Жизнь слишком коротка, чтобы её тратить на пустые переживания.

Мама права, как всегда, потому молча киваю, не желая обсуждать способы, как именно мне нужно попробовать добиться Викинга. Да и нужно ли оно мне на самом деле?

– Всё-таки, дочь, поезжай в Дом отдыха какой-нибудь тихий, а потом будешь решать, что тебе дальше делать с этой жизнью.

После завтрака в кафе едем в Торговый центр, где планомерно обходим магазины женской одежды один за другим. Просто заходим, набираем охапку шмоток, меряем всё, без разбора, а я радуюсь, словно мне снова пять, а мама взяла меня с собой за покупками. Тогда я чувствовала себя очень взрослой и слишком умной, а сейчас хочется быть маленькой и глупой. Хотя и так дура, куда уж больше?

Мы почти ничего не покупаем – так, что-то из бижутерии, чулки, пляжные сланцы, – но сам факт выбора окрыляет. Кажется, что вот так же, как эти вещи, я могу перемерять на себя кучу вариантов дальнейших событий и взять самый подходящий.

Когда выходим на парковку, и я уже почти села в автомобиль, замечаю краем глаза знакомый силуэт. Присматриваюсь и убеждаюсь, что не померещилось – это Викинг. Слезает с мотоцикла, останавливается и, распустив светлые волосы, снова завязывает тугой хвост. Мне хочется подойти и спросить – не больно ли, когда так туго, но стою на месте, схватившись за ручку двери, не давая себе разрешения пошевелиться. Викинг в простой чёрной футболке, натянутой на рельефной груди и литых бицепсах, чёрных джинсах и начищенных до блеска сапогах, кажется таким красивым, что на миг перехватывает дыхание. Ну вот что я за дура такая? Можно же просто подойти и поздороваться, а я, вместо этого, словно в ледяную статую превратилась.

Тем временем он подбрасывает на ладони ключи, последний раз осматривает мотоцикл и уходит размеренной походкой, никуда не торопясь. Но, будто что-то почувствовав, оборачивается, а успеваю спрятаться за колонной. Не знаю, видел ли он меня, узнал ли, да это и неважно, наверное.

Мне кажется, или он чем-то расстроен? Дура, дура! Надо было подойти, но не могу себя заставить. Боюсь не увидеть в его глазах узнавания или, не дай Бог, насмешку. Это ведь добьёт меня, окончательно. Нет уж, пусть Викинг останется приятным светлым воспоминанием, чем пойму, что он такой же, как и все остальные.

Прислоняюсь спиной к прохладному мрамору и пытаюсь прийти в себя и понять, что, в конце концов, со мной происходит.

– Ася, что стряслось? – Мама оказывается рядом и гладит меня по щеке. – Ты очень бледная. Тебе плохо?

– Нет, всё нормально… просто увидела кое-кого.

Не хочу вдаваться в подробности, но мама слишком умна, чтобы я могла её обмануть.

– Дай угадаю. – Делает вид, что задумалась, а в голубых глазах хитрые чёртики пляшут. – Наверное, Викинга этого своего увидела, да?

– Скажи, пожалуйста, ты никогда не пыталась работать на разведку? – смеюсь, выходя из своего укрытия. – Очень уж у тебя ловко получается до сути докапываться.

– Пошли уже, горе моё, – говорит и обнимает меня за плечи. – Всё будет хорошо, рано или поздно, так или иначе. Ты же мне веришь?

Киваю и сажусь на пассажирское сидение. На душе уже намного легче, и я даже готова побороться за то, чтобы в конце тоннеля появился свет. И больше никогда не гас.

Глава 7 Викинг

– Здравствуй, сынок. Ты прости, я давно у тебя не был…

Ответом мне служит гулкая тишина кладбища, а холод могильных плит пробирается под одежду и впитывается в кожу.

Когда Ян только погиб от этих проклятых наркотиков, я бывал на кладбище так часто, что, казалось, проще уже здесь поселиться. Каждое утро брал бутылку водки, нехитрую закуску и ехал сюда, чтобы провести целый день в молчаливом отчаянии. Иногда даже плакал, хотя мужчинам, вроде как, и не положено, только наплевать на то, что там у кого положено. Я мало тогда задумывался о правилах и приличиях, положившись на волю судьбы и уничтожая себя чувством вины.

Часами тогда я рассматривал фотографию своего мальчика, прикреплённую к надгробию, вглядывался в знакомые до боли черты и не мог заставить себя поверить, не мог отпустить. Минуло первое лето без него, наступила разноцветная осень, а я так и приходил сюда, невзирая на день недели и погоду за окном. На самом глубинном уровне не мог прекратить эти ежедневные походы, точно на работу.

Меня знала здесь, наверное, каждая собака, и нескольких даже начал прикармливать, и через время свора уж ждала у ворот. Активнее других меня приветствовал здоровенный неказистый рыжий пёс с торчащими ушами и высунутым от нетерпения языком. Я прозвал его Вальтером – чёрт знает, почему, но кличка ему приглянулась, и часто он проводил целые дни, просто лёжа у моих ног и иногда печально поглядывая снизу вверх. Он был умным малым, жаль пропал однажды.

Я всё-таки нашёл в себе силы прекратить эту пытку. Была зима, я схватил жуткое воспаление лёгких и чуть не сдох, ослабев до крайности. И, проснувшись однажды утром, понял, что никакими походами на кладбище сына не вернёшь, ничего не изменишь. Ведь если бы это было возможно, Ян уже был бы рядом, но нет – как бы не двинулся умом тогда, в мистику не верил.

Помню, я стоял на балконе, курил, глядя на проплывающую мимо жизнь посторонних людей, и думал, что нужно начинать отсчёт дней с самого начала. Перечеркнуть прошлое и посмотреть на себя со стороны. Мне ведь всего тридцать четыре, я здоров физически, пусть и искалечен морально, но жив. А значит, нужно двигаться дальше, прекратив наматывать сопли на кулак.

Так я вернулся к делам в “Бразерсе” и стал открывать, одну за другой, клиники для наркозависимых. Просто потому, что однажды не смог помочь собственному сыну, решил попытаться спасти чужих детей. Часто даже получалось.

Размышляя обо всём, что пережил за восемь лет, присаживаюсь за небольшой мраморный столик, в самом углу просторной ограды. Ставлю пакет рядом с собой на лавочку, вытаскиваю на свет кулёк любимых конфет сына и бутылку водки. Не собираюсь выпивать всё, но помянуть нужно. Я слишком долго не был здесь – последний раз прошлой осенью.

Достаю два пластиковых стаканчика, наливаю себе половину, во второй – лишь на донышко, и ставлю на могильную плиту. Делаю глоток обжигающей жидкости, и она несётся по пищеводу огненным потоком.

Карл вчера – или уже сегодня? – был отвратительно прав: нужно попытаться вспомнить, какими мы были когда-то – без всех этих невосполнимых потерь и утраченных душ. И утром, проснувшись один, в чужой кровати, я подумал и решил, что обязательно Асе позвоню. Только вот с кладбищем разберусь, потому что, правда, слишком давно здесь не был, никуда это не годится.

Тёплый майский ветер обдувает, а я размышляю о том, что жизнь – удивительная штука, непредсказуемая. Я всегда мечтал стать военным, но однажды что-то пошло не так. В семнадцать влюбился, и всё закрутилось с такой скоростью, что не расхлебаешь. Родился Ян, и стало вдруг так необходимо зарабатывать деньги, вертеться, точно белке, чтобы выжить и не дать умереть с голоду ребёнку. В девяностых было тяжело, очень тяжело, но мы справились. Я справился. Но мать Яна однажды решила, что ей не нужен я, не нужен сын. Она ушла в поисках лёгкой жизни и, кажется, даже нашла. Давно перестал следить за тем, что с ней происходит. Жива, копыта откинула? Какая, нахрен, разница? Мы давно уже чужие люди.

Когда стакан пустеет, достаю сигареты и закуриваю, впервые за день. Горечь табачного дыма смешивается с алкогольным послевкусием, и я сплёвываю на землю. В ясном небе кружат птицы, а солнце припекает так, что испариной кожа покрывается. Надо ехать обратно, но ноги будто свинцом налились. Вот потому и боюсь сюда приезжать – боюсь, что снова не найду в себе силы уйти. Смерть Яна – рана, которой не суждено затянуться. Она всегда будет кровоточить, причинять боль при малейшем воспоминании. Можно только попытаться изобразить из себя полноценного человека, но разрушенным изнутри ты быть не перестанешь.

На кладбище совсем пустынно, лишь где-то вдалеке бойкая старушка сметает мусор с дорогих сердцу надгробий. Слежу за ней, прищурившись, выпуская кольца табачного дыма в синее небо. Вдруг какой-то шорох привлекает моё внимание, и чья-то рука ложится на плечо. Инстинктивно дёргаюсь, а когда узнаю того, кто решил отвлечь от тягостных мыслей, замираю соляным столбом.

– Привет, Витя.

Я смотрю и не верю своим глазам.

– Жанна, – выдыхаю, а она улыбается, обворожительная, как и целую жизнь назад.

Твою мать.

– Не узнал, что ли? – смеётся, и звук этот – ржавым гвоздём в сердце.

– На память пока не жалуюсь. Да и тебя сложно не узнать, на самом деле.

Не знаю, где нахожу в себе силы вести эту чёртову почти светскую беседу.

– Приятно слышать, что в твоих глазах я всё такая же красивая.

Никогда не перестану удивляться способности Жанны слышать только то, что ей удобно. Она из тех, кто не способен измениться и снизить своё эго хотя бы на немного – всегда уверена в себе, всегда мнит себя королевой школьного бала. И вот эту эгоистичную суку я когда-то любил без памяти? И где были мои мозги?

Внутренний голос подсказывает, что в то время они надёжно спрятались за ширинкой, и да, это воистину так.

– Ты зачем пришла? – спрашиваю, чтобы повернуть разговор в нужное мне русло.

– Странный вопрос, честно признаться, – передёргивает худыми плечами и смотрит на меня всё теми же прозрачными голубыми глазами, склонив голову набок. – Всё-таки Ян такой же мой сын, как и твой.

Поднимаюсь на ноги, а Жанна напрягается, зная, что могу быть поистине страшен в гневе. Отступает назад, когда делаю шаг в её сторону. Съёживается, становясь совсем маленькой.

– Твой сын, говоришь? – подхожу к ней вплотную и убираю блондинистые волосы, упавшие на лицо. Вглядываясь в знакомые до боли черты, пытаюсь вспомнить, за что любил её когда-то. Мы не виделись десять лет, за которые я отрастил бороду и заимел морщины вокруг глаз, а Жанна, кажется, не изменилась ни на грамм – всё такая же красивая почти до головокружения.

Избалованная эгоистичная сука, которую я уже даже разучился ненавидеть.

Вздрагивает, когда сжимаю пальцами её щёки, привлекая к себе. Второй рукой беру за затылок, сжимаю, а она сдавленно пищит, упираясь лицом мне в грудь.

– Ян перестал быть твоим сыном, когда ты оставила его одного в квартире и уехала с хахалем, – шепчу ей на ухо, а она от каждого слова вздрагивает. – Помнишь это? Помнишь? Отвечай!

Жанна пытается вырваться, молотит руками воздух, что-то говорит придушено, а я поднимаю её лицо, замечая панику в голубых глазах. Боится, что убью? Правильно делает.

– Витя, отпусти! – почти орёт, но я закрываю ей рот ладонью.

Никому не позволю повышать голос рядом с могилой моего сына. Даже той идиотке, между ног которой он вылез.

– Ты какого хрена припёрлась? – Нависаю над ней, прижимаюсь лбом к её, и со стороны мы, наверное, смотримся почти мило. Мне не нужен лишний шум, да и скандала здесь не потерплю. – Только учти, если скажешь, что пришла сюда ради Яна, я тебе голову откручу и лично закопаю, ты меня знаешь. Поняла?

– Сдурел, да? – шипит, когда отпускаю её, а она оправляет светлую блузку. – Я что, не имею права сюда прийти?

– Ты должна была, как минимум, не бросать его. Или потом хотя бы с праздниками его поздравлять. Или на похороны, твою мать, прийти!

Теряю терпение, чувствуя как гнев, огненной волной поднимается из самых глубин души. Слишком тяжело сдерживаться, когда она смотрит на меня, упорно не понимая, почему злюсь.

– Ты сам виноват! Во всём виноват только ты!

И почему я совсем не удивлён?

Жанна обнимает себя за плечи, а в глазах плещутся слёзы, но верить им – всё равно, что верить обещаниям депутатов. Моя бывшая жена насквозь фальшива, наиграна. Жаль, я слишком поздно это понял.

– Перестань ломать комедию! Мне твой театр ни в одном месте не нужен.

– Витя, постой! – кричит, когда уже почти вышел из ограды. Понимаю, что Жанна не просто так сюда пришла, что-то ей от меня нужно, но выяснять подробности совершенно нет никакого желания. Мы уж давно чужие друг другу люди, а проблемы посторонних людей меня не колышат. – Подожди ты!

Она догоняет меня, хватает за руку, пытается остановить. Она настойчива, всегда такой была.

– Отвали, хорошо? Вообще сгинь.

– Витя, пожалуйста, – почти плачет, а я вздыхаю. Какой-то отвратительный театр, не иначе. – Давай поговорим. Что тебе стоит? В знак общего прошлого, просто выслушай меня.

– Просто поговорить, говоришь? А оно мне надо?

– Ты жесток, Витя…

– Слушай, перестань. Какой я тебе, на хрен, Витя? Он остался там, в прошлом.

– Но для меня ты всегда будешь им – хорошим мальчиком из соседнего двора…

Мать её, нашла, что вспомнить.

Ухожу всё дальше, а она кричит мне вслед. Оборачиваюсь, а Жанна бежит ко мне, застревая каблуками в многочисленных ямках разбитого тысячами шагов асфальта.

Нет-нет, всё-таки ничего общего, кроме цвета волос между ней и валькирией нет. И как я сразу этого не понял? Что я за тупой ублюдок?!

– Ладно, от тебя как от холеры не отцепишься. У меня есть полчаса, не больше. Надеюсь, управишься.

Жанна улыбается, а мне что-нибудь разбить хочется.

***

– Я следила за тобой, – говорит, размешивая ложечкой сахар в чашке с кофе. – Уже неделю… подойти только не решалась.

– Жанна, давай вот сейчас договоримся кое о чём, да?

Она кивает, глядя на меня испуганными круглыми глазами.

– Во-первых, ты не тратишь моё и своё время на ложь. Хватит, наелся по самые уши. В то, что ты там чего-то боялась, я никогда не поверю. Во-вторых, поменьше лирики, у меня нет желания выслушивать сопливые истории. Ясно?

– Господи, ты вообще не меняешься, – фыркает, почти возмущённая мною, но потом быстро берёт себя в руки и улыбается.

– С хера ли мне этим заниматься? Меняться… Я ведь и не сдох тогда, восемь лет назад, только потому, что вот такой.

Жанна молчит, всматриваясь в мои глаза, размышляет, но, когда пауза затягивается, говорит, тяжело вздохнув:

– Ладно, если хочешь сразу к делу, то приступим. Мне нужны деньги.

Ну, чего-то именно такого я и ожидал.

– Меня это должно каким-то боком касаться?

– Но… мы же всё-таки не чужие люди…

Запрокидываю голову и начинаю смеяться, потому что эта хрень вообще уже ни в какие ворота не лезет. Не чужие мы, понимаешь ли. Комедия.

– Почему ты смеёшься?

– Жанна, скажи мне, ты на самом деле такая тупая?

– В смысле?

– В самом прямом. Ладно, допустим, твоя жизнь пошла по звезде, ты вернулась в город, чтобы… чтобы что, кстати?

– Ты же совсем не даёшь мне ничего рассказать! Только отделаться пытаешься! – Жанна дует пухлые губы, словно ей не сорок один, а десять. Такая очень обиженная вечная девочка. – Я осталась одна, мне не на что жить! Я поэтому и приехала сюда, вернулась, потому что думала… думала, ты мне поможешь. В память о Яне.

Сцепляю зубы с такой силой, что, кажется, слышится хруст.

Резко протягиваю руку через стол и хватаю Жанну за тонкое запястье. Она сдавленно ойкает, а я почти ломаю ей кости.

– Никогда – слышишь? – никогда не смей спекулировать памятью сына. Ты ему никто, просто баба, которая его родила.

– Я его мать! Это всё ты виноват, с тобой невозможно было жить! Ты не давал мне свободу, а я была молодая, мне гулять хотелось!

– Даже так? Я виноват? А в том, что Ян ждал тебя каждый день, притулившись носом к окну, а потом плакал, думая, что его никто не видел, тоже я виноват? А Дни рождения, во время которых он так и засыпал в обнимку с телефоном, потому что надеялся, что мама позвонит? Тоже моя вина?

– Ты не давал с ним видеться! – выплёвывает мне в лицо, пытаясь вырвать руку. – Ты тиран!

– Ты невменяемая, да? Когда я не давал тебе с ним видеться? Больная ты, шалава подзаборная.

– Да! Да! Может быть, я и шалава, но я узнала, что такое счастье! Или ты хотел, чтобы я похоронила себя под грудами пелёнок-распашонок?! Я личность!

Отпускаю её, а она прижимает руку к груди, потирая покрасневшее запястье.

– Псих, чуть руку мне не сломал.

– Я тебе шею сломаю, так надёжнее.

Бросает на меня испепеляющий взгляд и что-то бурчит себе под нос.

– В общем, так, Жанна. Проблемы твои мне до сраки. Я сейчас ухожу, а ты живи себе своей жизнью, как тебе нравится. А ко мне не лезь, потому что в следующий раз точно рукой не ограничусь.

– Но, Витя… мне много не надо! На первое время! – выкрикивает, чуть не плача.

– Поищи себе очередного папика. Ты же это умеешь, да?

Кидаю деньги на стол, разворачиваюсь и выхожу из кафе, оставив Жанну за спиной. Как и наше с ней общее прошлое.

Глава 8 Ася

Настойчивый стук, какие-то подозрительные шорохи, доносящиеся снизу, будят посреди ночи, и я подпрыгиваю на кровати, точно меня пчела в глаз укусила. Какого чёрта?! Оглядываюсь по сторонам, но во тьме ничего не рассмотреть. Лишь эти странные звуки и лихорадочное биение сердца в груди – вот и всё, что нарушает тишину.

Вдруг молния разрывает небо на несколько частей, и вспышка света бьёт по глазам. Считаю, как в детстве – раз, два, три, – и мощный раскат грома вносит свою лепту в какофонию звуков. Когда сон окончательно рассеивается, а кровь перестаёт гудеть полноводным водопадом в ушах, слышу стук капель по оконному стеклу.

Когда ложилась спать, ведь был такой прекрасный и тихий майский вечер, словно подаренный в награду за все волнения предыдущих дней. Даже то, что Викинг так и не позвонил, не так сильно и печалило, просто воспринималось как факт, и почти не было обидно. Перед сном немного посидела в саду с бокалом вина, погрустила, настроила себя на новую жизнь и легла спать почти счастливая, а тут дождь и гроза, которую с детства боюсь. Наверное, единственное, что может меня по-настоящему испугать – гром, молния и шквальный ливень. Вот как сейчас.

Спрыгиваю с кровати, натягиваю халат и выхожу из комнаты, чтобы наконец узнать, что за шум доносится снизу. Во всяком случае, так смогу отвлечься от грозы, которая пугает почти до чёртиков. Хочется, как в детстве, залезть под кровать, накрыть голову толстым пледом, и хоть так постараться переждать ненастье.