NVR 4EVR

Саша

Сначала я познакомился с Максом. Имя сразу не запомнил. У меня вообще на имена плохая память. Я лица помню хорошо, а имена с первого, да и со второго часто раза не запоминаю. Короче, лицо Максима я прям тут же запомнил, потому что тогда он был похож на юного Джека Уайта: копна чёрных кудрей, футболка в облипку с надписью «Wild», развязные манеры, вот это вот всё. Записал его номер, имя переспрашивать было стрёмно как-то. Записал просто "ударник".

Потом встретились за пивом уже с Лёхой. Максим меня позвал, познакомить чтоб. Никто не говорил, что Лëха лидер группы, конечно. Но я почувствовал, что это так. Лëха это такой бычара басист. Коротко стриженый, почти под ноль. Не высокий, но мускулистый. Боксом занимается, я так понял. Нос перебит, я заметил. Но не до уродства, просто немного сдвинут влево и горбинка. Глаза у него были проницательные, не злые. Был бы красивым, если бы не этот нос его.

Лёха оказался старше всех в группе. Уже отучился и работал где-то там, я забыл где. У него даже тачка была своя. Это для группы хорошо, я подумал. Потому что на своей машине можно инструменты, оборудование, усилители возить. Если понадобится. Хотя кто меня спрашивает?

В общем, я сильно волновался. Двух слов связать не мог, если честно. Но парни оказались, скажем, на позитиве. Дружелюбные, без всяких там подъёбов. Макс сразу сказал, что я «охуительный клавишник». С чего он это взял, я без понятия. Он от меня слышал только "Тройку" Прокофьева в торговом центре. Я думаю, у него просто нет опыта, он до меня может ни одного клавишника не слушал. К тому же, я как понял, им клавиши и не нужны были. Они нормально звучали и без них. Зачем им я, я не въезжал.

Леха объяснил обстановку, что в группе их трое. Ещё там какая-то девчонка на вокале. Что мне бы прийти на репетицию, в четверг, попробовать поиграть с ними. Не понравится – свободен. Зайдёт – так и добро пожаловать в семью, как говорится! Репетиции у них по вторникам и четвергам в 18:00.

Я ни разу не был ни на каких репетициях ни на каких репточках. И не очень-то хотелось. Пока ехал по адресу, закоченел, потом ещё кучу времени искал, где вход. Это была какая-то жуткая промзона, здание – просто серая бетонная коробка, со старыми окнами, кое-где заколоченными. Заборы, заборы, заборы. Колючая проволока. Никаких вывесок, никаких опознавательных знаков. И по правде говоря, я уже подумал, что меня куда-то заманили, в какой-то наркоманский притон, и я отсюда живым не выберусь.

Нашёл будку с охраной или что-то типа пропускного пункта. Спросил где, что. Там дед в ватнике, с синим каким-то лицом и носом обветренным мне объяснил.

– Туда, туда ходят эти пиздюки патлатые, – он тыкнул пальцем на чёрную дверь с торца здания.

В общем, я как-то попал внутрь. Узкая тёмная лестница вниз, в подвал. Обшарпанные стены, сколотая жёлтая масляная краска и битая плитка на полу. Дверь с глазком и звонок. Из-за двери приглушенные голоса и музыка. Я сглотнул нервно и нажал кнопку звонка. Дверь запиликала, я зашёл. Внутри вроде как бар, столики, накурено, дышать нечем. Я не курю, кстати.

Вешалки-стойки для курток завалены были одеждой. Куча народу. Все бухают и курят. Я бы так и стоял столбом на входе и не вдуплял, а потом, может даже, развернулся и ушёл бы, но Макс меня быстро опознал и утащил за дальний столик за колонной. Леха уже был там, дул пивас и тыкал телефон. Он мне даже вроде был рад.

Мы немного посидели, минут десять, оплатили и пошли на репетицию. Вот там уже была хоть какая-то музыкальная обстановка, не то, что на входе. Оборудование разное, барабаны, усилители, стойки с микрофонами, примочки всякие. Всё было, хотя и комнатка маленькая, без окон.

– Марго опаздывает, дела там у неё какие-то, особо важные, – сказал Лëха, нахмурившись. Макс только плечами пожал.

И мы стали готовиться играть. Макс сделал перебивку, раз двести потягал табуретку туда-сюда, уселся, покрутил палочки. Лëха настраивал бас. Я не знал, что делать. Подключил синтезатор и проверил звук.

К моему ужасу, в комнатку стали стекаться какие-то люди. Из бара. Из зала, где накурено. Духман этот весь с собой притащили. Я так понял, это вообще нормально, что кто угодно будет заходить и слушать нас. Стало неуютно как-то.

Когда парни что-то там заиграли своё, я просто стоял столбом и лупился на них. Не знал, куда себя деть. Они и вдвоём звучали охеренно, по-моему.

Лëха поморщился и сказал:

– Без гитары вообще хуйня какая-то.

И тут я с удивлением понял, что гитариста нет.

– А гитарист где? – спросил я тихонечко.

– Чо!? – заорал в микрофон Лëха.

– Я говорю, где гитарист ваш? – громко повторил я.

– Я ж говорю, она опаздывает.

И я выпал. В смысле "она"? Мы же ждём вокалистку. Она что ещё и на гитаре? Бред какой-то. Куда я попал?! Мне срочно захотелось уйти.

– Слабай чо-нить пока, а? – крикнул мне Максим.

И я слабал, что умел. А что делать-то? Умел я не много, что в музыкалке учил. Что сам для концертов праздничных разучивал. Классику всякую. На фоне мельтешили людишки, входили-выходили, снимали на телефоны. Это броуновское движение скоро перестало меня отвлекать. Я сосредоточился на музыке, даже порадовался, что много чего помнил, пальцы помнили точнее.

Я и не заметил, как она вошла. Очнулся, когда на меня повеяло холодом от её одежды. В лицо прилетели мокрые снежинки, когда она шарф снимала. Я поднял глаза, увидел её. И влюбился.

Макс

" Крылья его – пулеметная лента,

Огонь его неотразим,

Ствол воронёный его суперчлен,

И он полон железных сил

Пулемет Максим!

Пулемет Максим!

Максим, о-о!"

Ахахаха! Да. Это я!

Короче, встретил я блондинчика в ТЦ. Я вообще шёл на свиданку к одной сладенькой чике. Но не дошёл. Нормальная тема. Со мной такое часто. Потому что прям в фойе, прям напротив входа, под огромной такой, гигантской рождественской ёлкой стоял пацан и лабал на синтезаторе какую-то новогоднюю хероту. И это было ну так охуительно, что я встал как вкопанный и уже никуда уходить не собирался.

Я прям сразу его сцапал. Спросил, надолго он тут? Он ответил, что ещё полчаса играет и уходит. Я дождался, а потом проводил его на маршрутос. И всё! Дал ему свой номер, забил встречу на следующую неделю.

Не, это отвал башки просто! Удачная удача! Я не знаю, судьба, может? Зачем он нам нужен, я ещё не решил. Но если сейчас его не утянуть, кто-то другой утянет. Правильно же? Блин, да хорошие музыканты на дороге не валяются! Увидел, заграбастал, потом разберешься зачем.

Я себя в тот день чувствовал просто оргазмически круто! Просто, как подвиг совершил, спас Вселенную и прочее. Лучше, чем секс. Многое лучше, чем секс. Но найти классного клавишника в команду, в два раза лучше. День удался!

На самом деле, самое трудное было уговорить Лëху. Факт – нам клавишник нужен как рыбе зонтик. А после того, как мы вместе посидели, познакомились, он меня чуть вообще не угандошил, баран этот, Лёха. При Саньке улыбался, давай, чувак, приходи, вот это всё. А потом пока вёз меня до дома орал всю дорогу. Я уже выйти хотел и пешком пойти, но холодно на улице было, а я легко оделся.

Не, ну я в принципе, знаю почему он это так. Я бы на его месте тоже орал. Саня пацан симпотный. И не педик при этом. Что странно.

А мы Марго, кстати, ничего не сказали. Вот она охуеет на репе! Я поржу.

Саша

Этот день запомнился мне двумя событиями. Первое, я встретил самую красивую, самую чудесную девушку на всей Земле. У меня не было шансов не влюбиться. Звали её Маргарита. Рита.

Второе, отец впервые избил меня по-настоящему. По-мужски. Прям посвящение какое-то во взрослую жизнь. Не бил по лицу, мне же на утро в универ. Бил в живот, по рёбрам. Лежачего. Пинал по ногам, по почкам.

И надо сказать, первое событие повлияло на меня гораздо больше, чем второе. Помню, лежал на постели, уткнувшись лицом в подушку, пока мама бегала вокруг меня, прикладывала пакеты с заморозкой к моим синякам. Я трясся весь от нервов, от боли, но в голове было одно – чудесные карие глаза этой девочки, тёмные завитки её волос, выбившиеся из причёски, нежно-розовые губы, пухлые и гладкие, как леденцы. Холодные с мороза пальцы в рукопожатии. Радостная улыбка. И её голос. Небесные вибрации. Глубокий тембр, широкий диапазон, металл в связках. Я не знал, что рок может звучать так крышесносно с женским вокалом. Я не знал, что девчонки умеют так лабать на гитаре. Не верилось, что она всего-то третий год играет и раньше гитару даже в руки не брала.

Сразу ребята сыграли два кавера Muse и Billy Talent. А я просто прирос к своему месту, не знал куда себя деть. Мне казалось, что они издеваются надо мной, а люди, толпа зевак на пороге, презирают меня. Я и сам не догонял, что тут делаю. Мне нечего было добавить к их идеальной сыгранности. К её идеальному голосу. У них было всё, что им нужно.

Но наступил маленький перерыв, в который Рита очень мило и очень профессионально общалась с публикой. Это было для меня невероятным и неожиданным. Я привык к классическому исполнению, где единственным взаимодействием со слушателями мог быть максимум поклон и благодарная улыбка. Я понял наконец, что это не толпа любопытствующих, а публика, наши слушатели. И с ними надо дружелюбно и открыто, как Рита, потому что это делает имидж группы.

Я поискал у стены какой-нибудь уступ, чтобы уже сесть и стать полностью незаметным. Но Лëха заорал в микрофон:

– Не-не-не, не садись. Сейчас мы тебе нашу сыграем. Помозгуй пока, что сможешь добавить?

Я встал, подошёл к синтезатору и стал ждать. Песня оказалась очень лиричной, на два голоса. Конечно, на русском. И я усердно пытался вступить с каким-нибудь аккордом, но так и не смог. Когда они закончили, я сокрушенно покачал головой. Можно собирать вещи и валить отсюда, подумал.

Но Рита сказала с улыбкой:

– Давай ещё разок, да?

Я посмотрел на Лëху, и он кивнул. Сыграли ещё раз, и на этот раз я вступил, где надо. И получилось, по-моему, неплохо.

Когда репетиция закончилась, мы сели за столик в баре репточки. Лëха достал сигарету, покрутил еë в пальцах и положил на место в пачку. Макс принёс три пива. Себе, Лëхе и мне. Я ошарашенно смотрел на свою бутылку.

– Пей, пей! Ритуся у нас трезвенница.

Я моментально засунул горлышко в рот и стал пить. Чисто, чтобы не ляпнуть какую-нибудь глупость. А я мог. Всегда нёс чушь, когда волновался.

– По-моему, ты круто играешь, – вдруг сказала Рита, чуть наклонившись ко мне через стол. – И вот если этот момент немного расширить, и склеить с гитарным соло, помнишь? Скажи, Лëш?

– Да, поработай над этим треком. Мне понравилось.

– Будет топ, вообще! – заорал Макс и поднял бутылку. – Я же говорил, заебись расчёска!

Мы чокнулись и отхлебнули.

– Нам нужно мясо нарастить на наши сопли, – сказал Лëха, грохнув бутылкой об стол. – Блевать тянет уже от этой смури всей.

– Это ты такое пишешь, – пожал плечами Макс. – Дерябни валиума что ли или чего покрепче.

– Ага, – Леха почесал подбородок и посмотрел на Риту.

Она удивлённо подняла брови. Мне показалось, что он обвиняет её в том, что песня звучит недостаточно круто. Во мне поднялась волна возмущения, которую я успешно залил двумя большими глотками пива. Но принял для себя рыцарское решение, спасти честь девушки, докрутив трек до божественного идеала. Чтобы никто не мог упрекнуть её в несовершенстве вокала или гитарных партий. Попросил, чтобы мне сбросили трек, и я подумаю, как всё исправить.

Дома с порога налетел папаша, в сисю бухой, как всегда.

– Ты где, мразь, ходишь? Мамка весь телефон оборвала, от слез опухла, все морги обзвонила! Нахера тебе телефон?

Я бросил испуганный взгляд на маму, маячившую у него за спиной. Она не выглядела, как человек, рыдавший несколько часов подряд.

В общем, она успела только синтезатор выдернуть у меня из рук и спрятать его и себя подальше от места казни. Потом случилась боль, много боли. Очнулся я на кровати в своей комнате с замороженной курицей на ноге.

Я почти не хромал даже, хотя ноги болели и заморозка не спасла от огромных чернильных синяков. Хорошо, что я прикрывал голову и прятал руки. Руки теперь для меня были ценнее всего.

Я просто забыл маме сказать, что буду ходить на репетиции. Да в первый раз и не знал, буду ли. А позвонила она мне один раз только, но в подвале репточки сигнала не было. Короче, решил её всегда предупреждать теперь.

В выходные я до ночи слушал запись и старался вписать в неё свою партию. Благо папаша ушёл в гараж бухать и до ночи воскресенья можно было его не ждать.

Потом на парах в понедельник я строчил на полях, и перебирал пальцами по коленям невидимые клавиши. Ходил весь день как обдолбанный, покачивая головой и, кажется, сам себе улыбался. Даже, когда шёл домой, мои пальцы в карманах двигались, исполняя игравшую в голове музыку. Вечером я надел наушники и погрузился в трек, просто улетел. Поэтому и не засëк момента, как вернулся с работы пьяный отец. Не услышал, как он орал мне с кухни " Иди сюда, сука! Оглох там!? " Не заметил, как он вломился в мою комнату. Зато меня моментально выхаркнуло в реальность, когда он разбил о мою спину единственную в доме табуретку.

Саша

Я довольно быстро начал привыкать к репетициям. Я ждал их. Вторник и четверг для меня стали любимыми днями недели. Они до сих пор мои любимые. Я включился в работу над песнями по полной. Я знаю, это вообще не про музыку. Просто очень хотелось им понравиться. Рите особенно.

Когда она пела, она обычно смотрела не на зрителей. Это было бы не удобно, они все толпились справа от неё, у самой двери. Она пела внутрь комнаты. И сосредотачивалась на ком-то одном из парней. Чаще всего это был Макс, потому что его установка стояла прямо напротив её стойки с микрофоном. Я любил наблюдать, как они дурачатся и таким вот образом общаются во время исполнения. Это были такие дружеские подколы, беззлобные и беззубые. И мы смеялись до упаду!

Иногда, когда Лëха и Рита пели вместе, они смотрели друг на друга. Это было даже красиво. В их движениях не было скованности или наигранности. Между ними в эти минуты как будто приоткрывалась ширма дружбы, добавляя немного интимности что ли. У меня каждый раз мурашки бежали по телу. Я тоже так хотел, такой вот химии.

Но Рита никогда не смотрела на меня и не обращалась ко мне во время песен. И я ломал голову, почему? Сначала я думал, что она не хочет меня смущать. Потом, что привыкла к ним двоим, Максу и Лëхе, а я, ну, пока новенький и непонятный.

Я всегда находил причину, чтобы обвинить себя в чëм угодно. И насчёт невнимания Риты я тоже думал, что дело во мне лично. Что я недостаточно крутые партии включаю в песни, например. Или некруто выгляжу. Может, я слишком маленький для группы. Мне только восемнадцать, им всем больше, хоть и на пару-тройку лет, а чувствовалось.

Я все выходные безвылазно сидел в своей комнате и корпел над музыкой. Чтобы доказать не только им, но и себе самому, что достоин их. У меня появился смысл жизни.

Даже этот какой-то болезненный перфекционизм и самобичевание не отравляли мою жизнь, потому что я уже подсел. Я уже стал частью группы. И ребята, кажется, поняли это даже раньше, чем я. Они начали хвалить меня, а я не сразу заметил. Идиот!

А когда, Рита однажды сказала мне " Сашенька", я не поверил своим ушам! Меня так только мама называла. И я завис и не понял вопроса, который она задала тогда ни с первого, ни со второго раза. Она засмеялась и дотронулась до меня. Вообще-то похлопала по плечу. Но я потом до дома нёс это её прикосновение. До дома нёс " С-а-ш-е-нь-к-а". Улыбался даже, кажется, пряча лицо в шарф.

А дома отец. Вдрызг! И почему-то мама не успела выхватить у меня и спрятать синтезатор. Он улетел в стену, с жутким треском ударился углом и упал на пол. Я испугался. Я даже заплакал, помню. И мысль: «Только не синтезатор, блять, нет!» Отцу этого и надо было, походу. Моих слëз. Он даже бить меня не стал особо. Довольный свалил на диван.

Помню, у меня руки тряслись и тошнота подступала к горлу, когда я открывал кофр. Огромная трещина шла по корпусу синтезатора через весь угол. Я завыл, кусая кулак. Но синтезатор ожил, когда я его включил. Слава богу, он ожил!

Как мне было стыдно идти на следующую репу, словами не передать.

– Что случилось? – тихо спросила Рита и провела пальцем по шраму из скотча на корпусе «расчёски».

– Ну, там, – я поморщился, – он грохнулся в подъезде с лестницы. Вот трещина. Ручка у кофра оторвалась на ровном месте просто.

– Да, жаль, – покачала она головой. Мы оба одновременно вздохнули.

И всё равно я был счастлив те месяцы.

Саша

Однажды Макс пришёл на репу не один. Я дико удивился. Он пришёл с девицей, довольно вульгарной. Не моё дело. У всех разные вкусы. И в принципе, я могу понять, почему Макс её подцепил. Сиськи у неё были что надо! И она это знала, потому что её декольте доходило аж до самой нижней чакры. И не пялиться туда было невозможно.

Я подошёл к столику, где мы всегда встречались перед репетицией, и его, этот столик наш, даже не признал сперва. В глаза первым делом бросилось декольте, а потом лицо этой девушки. Не дурнушка, но и не красавица. Обычное такое лицо, без изюминки. И имени её я, конечно, не запомнил. А она смотрела на меня хищно, прям раздевала глазами. Я опешил вроде, остановился, потом только заметил Макса и Лëху.

– Здрасти, – растерянно сказал я.

– О, здорова, братан, – помахал мне Макс. – Давай бери стул.

Я было подался к соседнему столику, чтобы вытянуть из-под него стул. Но девица меня остановила:

– Эй, красавчик, оставь, я подвинуть, не трамвай!

Она спрыгнула со стула и приземлилась Максу на колени, обвила его шею руками и при этом залилась таким громким и неуместным хохотом, что я вздрогнул. Я вопросительно посмотрел на Лëху. Но ему было норм. Он молча курил и с кем-то переписывался в телефоне.

А потом пришла Рита.

– О, наша девушка с веслом! – улыбнулся Лëха и отложил телефон. Я оглянулся и с облегчением выдохнул. Рита шла к нам, сияя, как всегда. Я уж, грешным делом подумал, что парни решили заменить её на эту… Как мне вообще в голову это могло прийти?

А Рита, к моему ужасу, была страшно рада этой новой Максовой подружке. Я вспомнил, что и мне она вот так же была рада в нашу первую встречу. И мне это очень тогда понравилось. Меня это пленило. Вот это вот её обращение к чужому человеку, будто знаешь его всю жизнь. Как будто он куда-то уезжал, а теперь вернулся, и ты безумно счастлив его снова видеть. И дело было не во мне, я понял, не в том, что я какой-то уникальный, а это просто у Риты такая манера общаться со всеми. Вообще со всеми вокруг. Я даже приуныл от осознания.

И хотя, я заметил, девица просто с лица сошла, когда увидела Риту, они обе так мило общались, как давнишние подруги. У меня в голове крутилось слово «лёгкость». Да, Рита была лёгкая, очень лёгкая, как пёрышко, и ласковая. И этим притягивала людей. А меня, голодного до доброты и внимания, и подавно.

Я устал. И почему-то было неприятно всё, вся репетиция в целом. Как будто в наш идеально слаженный уютный мир вторгся кто-то посторонний, кто-то с недобрыми намерениями. Но девица в целом никому не мешала, сидела себе на табуреточке у стены и смотрела, изредка щелкала на телефон особо выдающиеся Максовы пассажи. И даже то, что в перерыве они с Максом усердно сосались за общим столиком, и она даже пару раз запускала руку ему в штаны, меня не смущало. Мне было пофиг.

И никого не смущало. Рита болтала с Лёхой о работе. Она, оказывается, подрабатывала администратором выходного дня в фитнес-клубе. Вот откуда у нее такое поджарое тело и зацикленность на ЗОЖ. А Лёха ей лечил про тачки, про бокс свой, потом про гитары, про Armstrong да Gibson. Слава богу, никто не спрашивал меня про мою жизнь. Потому что мне сказать было нечего. И похвастаться нечем. И вообще…

Саша

Я пришёл, как условились, за 15 минут до начала. Лёха попросил накануне. Сам позвонил мне. Макса и Риты ещё не было. Я подумал, странно, может, надо обсудить сюрприз на днюху одного из них. Что-то в этом роде. Я не ожидал, что он начнёт вот это всё нести!

Было так: Лёха достал сигарету, прикурил и выпустил вверх струю дыма, пристально на меня глядя. Засучил рукава своей черной рубашки, как будто собрался меня бить. И тут говорит:

– Короч, мужик, такие дела. Макс теперь с подружкой на репы ходит. Я такое очень одобряю и вот почему. Ещё одна девчонка на репах как-то, знаешь, разгружает атмосферу. Снимает, типа, напряжение. Особенно, что касается Макса с его не проходящим сперматоксикозом.

Он опять выпустил струю дыма, уже мне в лицо. Я поморщился. И вообще чувствовал себя как на допросе, блин.

– Ну ты понял. Рита нам как младшая сестра. Понял? И я хочу, чтобы не было никакой двусмысленности. Чтобы у нас были ровные рабочие отношения. Чтобы коллектив был крепкий, без этой вот хуйни всей. Да?

Он откинулся на спинку стула с невъебенно важным видом.

– Будет хорошо…нет, просто охеренно будет, если ты тоже заведешь себе девчонку. И будешь приводить её на репы. Нам всем будет так лучше. Согласен?

Лёха говорил с особым нажимом на слова «понял?» и «согласен?», как будто боксировал. Как будто впечатывал в мои мозги смысл.

Я искоса посмотрел на него. И я думаю, он прочитал в моём взгляде буквально всё, что я об этом думаю.

– Слушай, вот честно, когда яйца начинают диктовать тебе правила, ты становишься как скотина, не можешь ни хера, ни работать, ни писать материал. Пока не удовлетворишься, понял? Но облегчения это не приносит, наоборот, создаёт херову тучу проблем и всё идёт по известному адресу. Согласен?

Откуда ему нахрен знать? Грёбаный Фрейд. Я усмехнулся. И его это разозлило. Он наклонился ко мне через стол и сказал, прожигая меня взглядом:

– Знаешь, что произошло с предыдущим клавишником?

Я смотрел волком. Он тоже.

– Я ему башку проломил, – Лёха ухмыльнулся, как маньяк. – И выкинул мудилу из группы. Знаешь за что? За то, что к Ритке подкатывал и моих намёков не понимал. Тебя я уважаю, братан, и верю, что ты мой намёк понял.

Я смотрел на него уже без ехидства. Это звучало как угроза, или я не въехал? Тут подошёл Макс со своей. А за ними и Рита.

Всю репу я потерянный какой-то был. Какой-то прихуевший. Это значит, Лёха мне запретил Риту любить? Ну, ладно, не любить прям, а пытаться ухаживать? Да и что значит нахер "завести девчонку"? Он это себе как представляет? По почте заказать? Сходить в питомник девчонок и выбрать по каталогу? И как объяснить вообще, что я в свои восемнадцать ещё девственник? Я за последние пару лет был на двух свиданиях. И то, девчонки сами меня приглашали. И спать я с ними не хотел. Не то, чтобы они были страшные, и у меня на них не встал бы. И не то, чтобы я не умел, (все порнуху смотрели как бы, представление имеется). Но это, типа, мои личные тараканы. Я хотел, чтобы моя первая девушка была ну просто идеальная. Соответствовала всем моим требованиям. И это не только круглая попка и большие сиськи. Я хотел, чтобы у меня на неё не только член стоял, а весь я, буквально, вставал по утрам только ради того, чтобы её увидеть, поцеловать, поговорить, узнавать её лучше каждый день. Ни на раз, навсегда чтобы. Вот такое вот. Не знаю, откуда во мне это.

А теперь " завести" кого-то даже ради секса было просто нереально. Потому что я по уши, до корней волос, до кончиков ногтей был влюблён в Риту. И да, она как раз на все сто соответствовала моему идеалу. И да, я хотел, чтобы именно она стала моей первой девушкой! И точка!

 Я все эти мысли мусолил в голове всю репу. Лажал безбожно. И хотел пораньше даже смотаться. Но у меня был один вопрос к Максу. Очень, между прочим, актуальненький. А именно, почему это сам Лëха за два месяца, что я с ними играю, ни разу не привёл свою подружку. И ещё: почему это никто раньше не говорил, что у группы был клавишник. И был ли он вообще? Или кто-то пиздит зачем-то?

Спросить у Макса не вышло. Он прилепился к своей девахе, не оторвать. И остался с ней на точке. Рита тоже быстро убежала, я не понял почему не подождала нас. Зато Лëха нагнал меня уже на улице и начал втирать опять эту свою хероту. Да, я всё понял. Всё понял! Всё понял я!

Но ничего с этим делать не собирался. Хер ему!

Максу я позвонил на следующий день, и так промежду прочим, спросил, а чо это Лёха девчонок не водит на репы? Макс даже удивился такому тупому вопросу:

– Да когда ему? Прикинь, живёт один. Это вроде как удобно, води к себе тёлочек хоть каждый день новую. Но житьё одному – это ж всё одному. И в хате, и в делах. Бокс этот еще, нахер он ему сдался? Плюс работа каждый день. Плюс репы. Плюс пишет тексты все наши, музыку тоже. Концерты, оргмоменты, всё на нём ведь. Тачка, опять же, в кредит – сплошной гемор! То аккум отрыгнёт, то двигло. Короче, некогда ему просто.

Ну, а про клавишника, как я и думал, враньё! Не было у них раньше никакого клавишника.

Лёха

Я позвонил Сашке накануне репы. Сказал, чтобы приехал на десять минут пораньше, лучше на пятнадцать.

На точке он, видать, чутка моросил. Глаза по полтиннику. Я купил ему пива. Времени было мало, надо было всё ему донести, пока остальные не пришли. Поэтому я сходу объяснил ему чо да по чём. Не хотел я его типа запугивать. Получилось, как получилось в общем. Заметил, как он сразу поник. Это, конечно, не доказывает, что у него к Марго какие-то чувства. Просто поди понял, что я ему не доверяю.

Всю репу он батхëртил. Прям мерзко было на него смотреть. Может, я и правда перегнул палку? Короче, вину я свою чувствовал за эту атмосферу нерабочую.

Ещё и Марго после репы сказала, что какой-то утырок с работы за ней заедет, потому что она якобы забыла форму рабочую, чтобы дома постирать. И что он, утырок этот, подкинет её до дома, раз приехал уже. Ссссука! Я посмотрел, какая у него тачка. Он даже не вышел, рожу свою не высунул в окно. Сссссука!

А Макс остался со своей тёлкой ещё побухать на точке. Сам Бог велел, с Саньком эту тему закрыть. Я был злой, клянусь! Этот разговор мне больше нужен был, чем ему. Очень хотелось успокоить нервишки. Короче, вдвоём вышли с точки. На улице темень! Я сказал:

– Слушай, бро, ты только не обижайся. Я не наезжаю, ничо! Пойми, капец как тяжело, когда коллектив вокруг девчонки строится. Ты же знаешь этих баб, чуть только на горизонте помаячил какой-нибудь хер и начал по ушам ездить, типа нахер ты этим занимаешься, давай ты лучше мне время уделять будешь… Вот это вот всё дерьмо. И всё! И баба сливается. И нет у нас ни вокалистки, ни гитаристки и вообще!

Я на него посмотрел. Но понимания в глазах не обнаружил.

– Слушай, – я решил помягче с этого места. – Я правда хочу, чтобы у нас получилась такая тема, ну типа семья. Чтобы ни у кого ни к кому никаких претензий. Чтобы музыка между нами, понял, ничего другого? И чтобы музыка на первом месте. На первом, сечёшь? Если есть траблы, подошёл и сказал, – всё разрулим, да? И никакой шелухи лишней. У тебя братья, сёстры есть?

Он отрицательно помотал головой.

– У меня тоже нет. Но можно представить, что мы как братья и сестра. А?

Мы уже подходили к моей машине.

– Подбросить тебя?

Он опять помотал головой.

– Без обид, братан? – я протянул ему руку.

Он вяло пожал её в ответ. Я его притянул к себе и обнял одной рукой и постучал по спине так, по-братски. Не знаю уж, как ещё надо было!

Он слабо улыбнулся:

– До четверга.

– Давай, братан!

Сашка быстро зашагал в темноту. Думаю, я что мог, то сделал. Побесится себе чутка и успокоится. Всё-таки надо взрослеть, принимать правила игры. Так? Надо вообще допетрить каково это! Каково мне, строить все эти сраные бастионы, редуты, гермодвери вокруг одной единственной девчонки! Третий год уже. А ещё он тут нарисовался, с клавишами своими. И я же вижу, как он на неё смотрит. Я ж не дебил.

Я закинул в машину бас и сел за руль.

– Вокруг одной единственной, – повторил я вслух.

Ещё и такой красивой и охуенно сексуальной! Сукааа! Я раза три долбанул со всей дури руль и выдохнул весь воздух из лёгких, что лобовик запотел. Нихуя он всё равно не поймёт, сопляк! Не поймёт! Я и сам себя не понимал.

Лёха

Я не особый любитель клубов. Но иногда полезно посмотреть со стороны, как другие играют на сцене. Если что-то более-менее приличное намечалось в нашем городе, я сразу вытягивал ребят потусить. И в этот раз была просто вечеринка, по случаю не помню чего, но список групп на афише хотя бы не вызывал блевотный рефлекс.

Особенно, насмотреться как народ в живую играет, надо было Саньку. У меня очко сжималось каждый раз, как я думал, что нам с ним скоро на сцену выходить, а он зелёный совсем.

Короче, в тот вечер мы все собрались в клубе. Макс притащил свою тëлку, хотя она уже всех нас начала бесить. Меня так уж точно. Хотя плюс в этом был: можно было доставкой его туши до хаты не париться, когда он нашпигуется по полной. А он это сделает, я его знал.

Марго приехала последней, как всегда. Я подождал её у гардероба, помог раздеться. Она была в чёрных кожаных брюках и чёрном корсете. А ещё при полном боевом раскрасе. И мне это не понравилось. Это значило, что мне нужно будет в оба следить весь вечер. А я уже и так устал от всего, просто пиздец! Не расслабишься теперь.

Слишком много народу было. Мы нашли только три стула у стойки по периметру зала. Сашка сказал, что постоит, а Максова баба убежала плясать под дискачный какой-то тыц-тыц. Он же сразу заказал пиваса и начал закидываться. Я не пил, потому что за рулём. Только курил. Сашка тоже взял пива. Выглядел он, конечно, как типичный слоупок. Особенно, когда на него девки заглядывались. Он кажется, и не вдуплял даже, что его хотят. Смотрел в свой стакан с пивом и всё. Так и хотелось ему всечь реально, чтоб в себя пришёл. Сказать: чо ты виснешь, как укурыш, бери любую, они же из трусов повыпрыгивали уже!

Настроение совсем грохнулось об пол, когда я понял, что вот это вот всё меня больше не вставляет. Ещё пару лет назад я дико серьёзно относился к музыке, планировал зарабатывать ею на жизнь. Нет, даже не так! Я планировал стать великим фронтменом легендарной рок-группы. Мне снились толпы фанатов, концертные залы битком и туры по всему миру. Секс, драгс, рок-н-ролл и вот это вот всё.

Что со мной стало? Теперь я смотрел на себя как бы со стороны. Сижу, здоровый взрослый мужик, которому утром на работу вообще-то, трезвый, потому что за рулём, смотрю как толпа безмозглых макак трясется под какой-то попсовый шлак на танцполе, и жду не пойми чего. Стопэ! – сказал я себе, эти макаки мои будущие поклонники. Надо поуважительней. Но всё равно, какое-то поганенькое чувство зудело, ощущение, что я трачу свою жизнь на какую-то хренотень ненужную. И даже элементарно не могу расслабиться и потусить, как раньше. Походу, я неожиданно для самого себя вырос и стал взрослым. Я осмотрелся, не заметил ли этого кто ещё?

Наконец, какие-то панки вышли на сцену и стали зазывать народ. Рита махнула Сашке, чтобы он сел на её место, а сама отправилась на танцпол. Всегда в такие моменты мне хотелось ломануться за ней, расставить руки пошире и никого не подпускать, да и прописывать в бубен каждому, кто только попробует до неё дотронуться. Но я сдержался. Как обычно.

Мы немного послушали панков. Восторгов у публики они не вызвали (кто б сомневался). Разогреву никогда не достаётся оваций. Зато после них стали выходить ребята с материалом покруче, звуком позабористей, текстами поосмысленней, и толпа уже начала стекаться к сцене. Я потерял Риту из виду и это меня напрягало. Санёк, как будто тоже потеряв её, решил двинуть в зал. Макс уже второй раз уходил со своей куклой в сортир. И не возвращался оттуда как минимум полчаса. Извращенец грёбаный!

Я всё никак не мог сосредоточиться на музыке. Каждая последующая группа казалась копией предыдущей. Никакая мелодия не запоминалась, как и названия всех этих " Колбасных обрезков" и "Снов шакала" или как их там. Музыка просто фоном меня обтекала. Не вставляла, не трогала. Я слышал, как лажают музыканты, как шубой по печке орёт вокалист, мимо кассы, как собака резаная, глотает окончания и нихера по тексту не понятно. Косяки оборудования тоже слышал.  Бесило и то, как спиной к народу стоят в паузе эти вот хвалёные «звезды» и чего-то там с листочка читают. Профи ëпта! А на сцену в грязных штанах это вообще норм? А в носу ковыряться, прикрываясь микрофоном? Хоть кто-то кроме меня это видит!?

Когда Макс в очередной раз вернулся со своего сортирного порева, я ему сказал, что хочу свалить. Он только руками развёл, типа иди, кто тебя держит. Но Риту я бы здесь не оставил. Я её должен был до дому довезти в целости и сохранности.

Когда и Макс со своей ускакали слэмить, я остался один. Сидеть и бздеть, как старпëр какой-то. Как папаша, который детей на детскую площадку вывел и пасёт, чтобы другие спиногрызы у них игрушки не отмутили.

Только это чувство собственной отстойности меня и вытащило к сцене. Пришлось хорошенько поработать локтями, чтобы добраться до своих. Сашка и Рита прыгали, как одуревшие. Вместе. Я втиснулся между ними и с умным видом стал смотреть на музыкантов, как, блин, в консерватории. Рита ещё пыталась некоторое время меня растормошить, но потом плюнула и закружилась вокруг меня, размахивая руками, так что чуть грудь не выпрыгивала из корсета. Я следил внимательно.

В маленький перерыв между песнями, я сделал знак ей, что пора бы отсюда. Она сморщила носик. Но держалась рядом. Ударил гитарный залп, она повернулась к сцене. И тут слева от меня Сашка будто споткнулся обо что-то и стал оседать, как подстреленный. Я подумал, что его таранул какой-нибудь любитель моша, и уже развернулся выдать кому-нибудь за то пизды. Но парня никто не трогал. Он просто потёк тихонько-тихонько на танцпол. И отрубился. Я прям почувствовал ногами, как его голова чугунно об пол треснулась.

Рита моментально бросилась к нему, попыталась растолкать. Я тоже. Заорал ей, перекрикивая музыку:

– Помоги мне его выволочь! Щас затопчат к херам!

Гривотрясы уже обступали, и их говнодавы с железными чашками и шурупами в подошвах приземлялись в опасной близости от Сашкиной башки. Мы с Ритой подхватили его и потащили к выходу. Я подумал, какой-то он лёгкий для своего роста. Когда возле туалета я Сашку припер к стене и похлестал по щекам, он всё ещё был в отрубе. Лицо цвета извёстки, башка болтается, как отрезанная. Макс подскочил.

– Звони в скорую! – я ему заорал. Стал щупать Саньке пульс. Я в этом нихерашеньки не смыслил.

Рита сказала:

– Дай я.

Мы уложили его на скамейку у выхода. Набежали работники клуба, стали причитать. Советы непрошеные свои совать. Лишь бы полицию не вызвали, лишь бы не накатали на них за условия не соответствующие. Потом вообще опомнились и давай: а совершеннолетние ли мы? Как будто контроль на входе мы не проходили с паспортами! Придурки!

Скорая приехала, кстати, довольно быстро. Мигалки, сирены, всё по-взрослому. Сашка уже открыл глаза, но был как зомби. И весь зелёный. Мы его в машину повели. Сначала его хотели увезти, но Сашка стал лепетать, что не надо. Что он в норме уже. Его уложили, в зрачки посветили. Рита всё врачам описала, сообщила свои данные, дала им свой телефон. Родакам Сашкиным звонить не стали.

– Употреблял? – гаркнула на нас тётка врачиха, пока медбрат что-то там Саньку по вене пускал.

– Только пиво.

Тётка сжала губы недовольно и записала. Тем временем Сашка уже оклемался и удивлённо вертел головой.

– Ладно, свободен, – сказал медбрат, после того, как измерил ему давление.

Я помог Саньку освободиться из этой раздроченной колымаги, а Рита спросила врачей:

– А что с ним вообще?

– Анемия, – булькнул медбрат и захлопнул заднюю дверь.

– Анемия? У мужчин тоже бывает анемия?

– Кроме того, что пить, надо ещё и закусывать! – каркнула врачиха и водрузила свой огромный зад на переднее сиденье. Скорая укатилась, громыхая и чихая двигателем, а мы стояли на холоде в полном ахере.

– Отвези нас домой, Лёша, пожалуйста, – сказала Рита очень-очень устало.

Само собой, возвращаться в мясорубку и духоту я не собирался. Макс принёс из гардероба нашу одежду и остался с подружкой. А мы поехали домой.

– Давай ко мне, – сказала Рита.

Я в принципе, хоть и удивился, но понимал, что в таком состоянии Санька домой везти не стоит.

В лифте поднимались втроём. Сашка всё ещё бледный, шатался и вздыхал. А Марго всё сюсюкала и сюсюкала с ним, как с малышом. Мы вышли на площадку перед Ритиной квартирой. И тут меня осенило!

– Дальше сами, да, Ритуль? Я до дому, – сказал я и вставил ногу между дверями лифта.

– Зачем? – она даже не повернула ко мне голову, одной рукой придерживая Сашку за локоть, другой ковыряя ключом замок. – Переночуй у меня.

– Не, мне на работу рано. От меня всяко ближе. От тебя через центр придётся пилить по пробкам.

Створки лифта сомкнулись на моей ноге и стали опять разъезжаться.

– Ладно, – Рита толкнула дверь в квартиру. Заорали её коты с порога. Она запела им в ответ.

А я зашёл в лифт. «Пока!» – послышалось мне. Хотя, может, действительно, послышалось?

Ехал я вниз и думал всякое. Всякое очень нехорошее. Но остаться было бы ещё хуже. Как третий лишний. Как вампир, которого не пригласили в дом, и он не может теперь через порог перешагнуть. Нет, нет! Такое же тупое чувство непричастности что ли, как было в клубе.

Надо было избавляться от этого внутри себя. Взрослеть, так уж взрослеть. Прямо сейчас, с этого момента.

Я вышел из лифта и расчухал наконец, что это за чувство. Я вообще-то не нуждался в заботе, в опеке. Мне не нужна была вписка, потому что у меня своя хата, без родаков, без отчётности. Поэтому свалил. Смотреть, как Рита будет подкладывать сопляку подушечки и подтыкать одеяло, мне видеть было бы как-то не по кайфу. Она меня, кстати, ни разу к себе не приглашала. Вот просто так. В гости. Никогда. Я Саньку завидовал. Я блин ревновал. Вон оно чо… Я это понял. И мне стало больно. Я сел в тачку и закурил.

Да, вот так и становятся взрослыми. Через осознание себя пустым местом. Через осознание своей непричастности к тому, к чему очень хочется быть причастным. Через банальную человечью боль. И одиночество.

Саша

У меня хоть и муть была в голове, но я запомнил каждую секунду той ночи. Я был в квартире Риты! Этого я даже нафантазировать бы не смел. Озирался, как дикий зверёныш впервые в человеческом жилье. И вообще боялся к чему-либо прикасаться, чтобы не испортить. Эта была однушка с гостиной-кухней и спальней. Вокруг было всё какое-то нереальное, слишком аккуратное, слишком новое, как в рекламе мебели. Рита посадила меня за остров, столик такой, отделявший гостиную от кухни. Она мне налила чай. Достала хлеб и стала намазывать его маслом.

– Как-то мне не удобно, – я потер лоб в полном, полнейшем просто смущении. Не понятно было мне, от обморока так плохо или от стеснения.

– В смысле? – она удивлённо вскинула брови.

– Ну, – я повёл головой, вроде говоря, я тут посреди ночи у тебя собрался есть твою еду и спать в твоей постели, и мне стрёмно, что я такой жалкий. Думаю, она всё правильно поняла.

И разозлилась. Мне это так показалось. Но на самом деле, конечно нет.

Она сказала, продолжая делать бутер:

– Вот ты тоже! Я не думала, что ты такой эгоист. А может, я люблю заботиться о людях. Может, забота о людях – это мой личный сорт героина. Может, если я не позабочусь о ком-то за день, хоть разочек, то мне плохо становится, и я плачу всю ночь в подушку. Может, я заботливый вампир, мне нужна доза заботы о ком-то каждый Божий день. А ты не даёшь мне о тебе позаботиться. Жадничаешь. Потому что ты – эгоист! Неудобно ему, видите ли.

Она с трудом скрывала улыбку. Я рассмеялся. Было правда смешно и мило, и я почувствовал опять, как хочется её обнять, прижать к себе, окунуться в её тепло. И стало горько на душе. Потому что нельзя.

Потом она протянула мне какие-то таблетки.

– Это что? – я почему-то подумал, что это наркота какая-то, и первым порывом было отказаться.

– Это железо, – сказала она. – Я тоже такие пью.

Я уставился на таблетки, как баран на новые ворота. Никогда не видел ничего подобного. И этот обморок дурацкий… Стыдно как-то. Даже в голову не пришло бы связать его с тем, что я последние месяцы питался одним хлебом и водой. Мне просто есть не хотелось, да и дома появляться в принципе.

– Да ты что! Это не яд, – Рита взяла ещё одну таблетку из баночки и закинула себе в рот, потом запила водой из бутылки. – Вот видишь. Я жива. Пей давай. Врач же сказал, у тебя анемия.

Я проглотил таблетки, немного прифигевший.

– Ешь, ешь, – она махнула ручкой и уселась напротив. – Я тебя поставлю на ноги. Ты нам нужен здоровым, братишка. Всем нам.

Она по-кошачьи улыбнулась. Глазами. Они у неё стали как два полумесяца рожками вниз. Как у кошек, которых рисуют в манге. Я перестал жевать. Я думал, что сейчас пущу слюну. И буду как дебил опять. Стал жевать усерднее и сосредоточеннее. А она болтала. Обо всём: о своём факультете, о квартирке своей классной, о дурацких соседях, которые стукачат хозяйке по любому поводу (и про меня настукачат, сто процентов). И хорошо, что Лёха не остался, он очень громко смеётся, тогда соседи точно прибежали бы долбить в дверь или сразу вызвали бы ментов.

А потом мы пошли спать. И у меня свело живот от нервов. Я снова почувствовал, что сейчас отключусь. В голове запульсировало, и ноги стали подкашиваться. Рита мне сказала идти в ванную и умыться, и дала мне зубную щётку, новенькую, не начатую, в упаковке. Я стоял и драил зубы, как робот. Смотрел на себя в зеркало и понимал, что я с ней наедине в её квартире. Прямо сейчас. И это не сон. И она там, стелет мне постель. И будет спать рядом со мной!

Тут в ванной были её вещи. Тюбики всякие, косметика. Я их все потрогал. Как вор. С замиранием сердца. Я вдохнул запах полотенец, они пахли ванильным кондиционером. Я залез в её халат, понюхал ворот. И чуть не чокнулся. Я бы украл этот халат и спал бы с ним каждую ночь. Он пах её духами, её кожей. Её духами на её коже. Я представил, как мягкая пушистая ткань скользит по её голой груди. Пришлось ещё с минуту поливать себя ледяной водой, чтобы остыть.

Рита уже постелила мне на диванчике. А себе на кровати. Между нами было метра два. Целая пропасть. Большая комната оказалась. Стало как-то грустно даже. Она ушла в ванную. А я разглядывал комнату, жадно шарил взглядом по всем деталям. Хотелось всё-всё увидеть, запомнить. Здесь висела её гитара. Стойка стояла, микрофон, наушники. Под кроватью коврик для йоги, гантельки. На спинке стула свитер, синий. Много чего ещё. И книги. Много книг. Очень-очень много книг. Целый шкаф. И было тут всё уютно, по-женски как-то, тепло. По-домашнему.

Тут она зашла в комнату, вся домашняя тоже. В халатике и тапочках, с повязкой розовой на голове. И включила ночник.

И сказала тихо:

– Ложись.

Я лёг и накрылся. Постель пахла цветами.

– Ты, кстати, не храпишь? – спросила она.

– Не знаю. Мне не говорили.

– Как раз проверим. Я если что, не храплю.

Я подумал, откуда она знает, что не храпит.

– И не пугайся, если коты придут и залезут на тебя. Они любят на людях спать.

Я посмеялся и подумал, на каких таких людях? И часто у неё люди ночуют? И щётка эта зубная, не распакованная, тоже никак не выходила у меня из головы. Кто покупает щётки впрок, если не ждёт случайных гостей? Заткнись, сказал я себе, за-ааа-ткнись! Не порть всё!

За окном завывал ветер. Свет от автомобильных фар крестил время от времени потолок. Я пытался заснуть изо всех сил. Но ни в какую. Старался не ворочаться, чтобы Риту не разбудить. Она тихонько сопела. А я слушал. Так было тихо. Так тепло. И я думал, что хочу, чтобы это длилось вечно. Чтобы это было навсегда. Я не хотел возвращаться домой. Не хотел в свою халупу, к ненавистной родне, в хрущёвку эту облезлую, в лапы к чудовищу, которое притворяется моим отцом. Я хотел остаться с Ритой. В её маленькой уютной квартирке. Хотел спать с ней в одной кровати, пить с ней чай, читать, играть музыку, хотел целовать её, трахать её. Хотел её. Хотел быть частью её жизни. И чтобы она никогда не узнала, как живу я.