Только звёзды знают её имя. Забытая звезда Салема
По ту сторону магии. Фэнтези для подростков
Amanda Marrone
ONLY THE STARS KNOW HER NAME
First published in the United States by Little Bee Books
Text copyright © 2019 by Amanda Marrone
Cover art copyright © 2019 by Little Bee Books
Original edition published in English under the h2 of: ONLY THE STARS KNOW HER NAME
© Куклей А.Л., перевод на русский язык, 2024
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024
Герои
Вайолет индианка. Родилась в Салеме, штат Массачусетс, в семье Титубы и Джона – индейцев, рабов Самюэля Пэрриса. Вайолет выросла в доме Пэррисов вместе с их детьми, но всё равно считалась собственностью семьи, и ей приходилось много работать.
Затем две девочки, жившие в доме Пэррисов, обвинили Титубу в колдовстве. Вайолет пришлось слушать, как её мать рассказывает странные истории в зале суда. После суда, в 1693 году, Пэррисы продали родителей Вайолет, и их увезли неведомо куда.
Титуба. Индианка племени араваков из Южной Америки. Её похитили и доставили на Барбадос, а здесь продали в рабство. Самюэль Пэррис привёз Титубу и её мужа Джона в Массачусетс. Здесь у них родилась дочь Вайолет.
В 1692 году воспитанницы Титубы – Бетти Пэррис и её кузина Эбигейл Уильямс – обвинили индианку в колдовстве. Вместо того, чтобы всё отрицать, Титуба рассказала историю о дьяволе и указала на других людей, которые якобы тоже занимались магией. Это привело к новым судебным процессам. Позже, в тюрьме, она отказалась от своих показаний, утверждая, что преподобный Пэррис силой заставил её признаться. Губернатор Массачусетса помиловал Титубу, но преподобный Пэррис отказался выкупить свою рабыню, и тогда Титубу и её мужа перепродали. Неизвестный человек забрал их прямо из тюремной камеры, и они больше не вернулись в Салем.
Джон, индеец. Муж Титубы и отец Вайолет, раб Самюэля Пэрриса. Его продали вместе с женой после суда над ведьмами в Салеме.
Преподобный Самюэль Пэррис. Муж Элизабет Пэррис, отец Томаса и Бетти, дядя Эбигейл Уильямс. Пэррис родился в Лондоне. Он унаследовал от отца сахарную плантацию на Барбадосе, где купил Титубу, индианку из племени араваков, и её мужа Джона. В 1688 году Пэррис, пуританский священник, получил приход в Салеме. Он был человеком суровым и надменными и прихожане его недолюбливали. К тому же, он постоянно спорил и ссорился с членами общины.
Элизабет Пэррис. Жена Самюэля Пэрриса, мать Томаса и Бетти, тётя и опекунша Эбигейл Уильямс.
Бетти Пэррис. Дочь Самюэля и Элизабет Пэррис. Титуба воспитывала девочку так же, как её кузину Эбигейл Уильямс и собственную дочь Вайолет. У Бетти были видения и припадки, после чего она обвинила Титубу в том, что та заколдовала её и Эбигейл.
Эбигейл Уильямс. После смерти родителей Эбигейл поселилась у родственников – Пэррисов. Они вырастили и воспитали её. Титуба заботилась о ней так же, как и о других девочках. Эбигейл тоже страдала от припадков и объявила, что её заколдовали. Однажды она сунула руки в раскалённые угли в очаге, а потом сказала, что Титуба заставила её это сделать при помощи магии.
Томас Пэррис. Сын Самюэля и Элизабет Пэррис. Старший брат Бетти.
Элизабет Принс. Стала сиротой после того, как её мать – Сару Осборн – посадили в тюрьму за колдовство и она там умерла. Элизабет осталась на попечении своего отчима, Александра Осборна.
Сара была в числе трёх женщин, которых первыми осудили за колдовство в Салеме. Она яростно отрицала все обвинения.
Тэмми Янгер. Юная девушка из Глостера, потерявшая родителей в раннем детстве. Тэмми работала прислугой во многих домах. Она училась у Марты Уайлдс – ведуньи. Ведовство – это использование магии для лечения или способ заработать деньги. Тэмми приехала в Салем, намереваясь создать ковен. Она пыталась использовать свою колдовскую силу, порождённую гневом, надеясь достичь вершин салемского общества.
Шериф Джордж Корвин. Именно этот шериф подписывал все ордера на арест лиц, обвиняемых в колдовстве и осуждённых во время судебных процессов. Корвин часто заявлял права на имущество обвиняемых и делил его со своими соратниками. Он с особой жестокостью казнил Джайлса Кори – мужчину, которому было далеко за семьдесят; шериф приказал заваливать его тяжёлыми камнями, пока старика не раздавило насмерть.
Глава 1
Дьявол явился мне и приказал ему служить.
Из речи Титубы во время судебного процесса, 1692 год
Салем, Массачусетс, апрель 1693 года
Подъезжая к Салему вместе с госпожой Пэррис, я гадала, окажется ли мама дома, когда я приеду? Наверное, её уже выпустили из тюрьмы, она вернулась к обычной жизни и готовит свои знаменитые яблочные пироги в горшочках?
Минуло несколько месяцев с тех пор, как губернатор Фипс помиловал всех обвиняемых, так что мама уж точно должна быть дома. Просто обязана быть.
Повозку тряхнуло на неровной дороге, и я обхватила себя руками, представляя, что это мамины объятия. Я так скучала по ним! Прошло очень много времени с тех пор, как я в последний раз чувствовала прикосновение её рук. Она давно не заплетала мои волосы. Не вкладывала тихонько в мою ладонь леденец, чтобы никто не видел. Но больше всего мне не хватало маминого голоса. Я тосковала по её историям.
Моя мама была великолепной рассказчицей. Пусть преподобный Пэррис купил её и заставил приехать в Массачусетс, она видела больше прекрасных вещей, чем здешние люди могли хотя бы представить. Мама оживляла незнакомые земли, раскрашивая серое унылое место, в котором мы жили, яркими красками тропиков.
Её истории были восхитительными – словно сны, которые она вытаскивала из моей головы и окунала в сладкую патоку. И когда промозглый холод зимних месяцев пробирал до костей, мама согревала нас рассказами о небесно-голубой воде и болтливых обезьянах, поедавших фрукты, которые в тех краях созревали круглый год.
Подобно этим озорным обезьянам, Бетти, Эбигейл и я покатывались со смеху, слушая её истории. А больше всего нас восхищала магия. По словам мамы, с помощью магии можно было предсказать будущее или узнать, кто твой суженый.
– Мама Титуба, – однажды спросила Бетти, – я выйду замуж за Эдварда Хатчинсона или за Джозефа Инглиша?
Мама улыбнулась; её широкие загорелые скулы приподнялись.
– Это те мальчики, которые сегодня приглянулись тебе, Бетти?
Мы засмеялись, потому что даже в нежном возрасте девяти лет Бетти уже вовсю интересовалась мальчиками.
Мама убедилась, что госпожи Пэррис нигде не видно, а потом осторожно разбила яйцо. Она умело добавила яичный белок в стакан с водой. Мы все уставились на стакан, наблюдая, как белок закручивается в жидкости, и ожидая, когда мама вынесет свой вердикт.
– Похоже на подкову, – наконец прошептала она. – Всего пару дней назад Эдвард Хатчинсон ездил с отцом продавать жеребёнка. Он точно твой суженый.
Мама поднесла стакан к губам и единым глотком выпила всё содержимое.
– Только не говори своей матушке, что я впустую потратила яйцо на такую ерунду, как эти мальчики. Иначе тебе чертовски сильно влетит.
Мы уставились на маму, потрясённые крепким словечком, а потом снова разразились смехом.
Хотя у нас был разный цвет кожи, хотя мы все родились от разных матерей, мы – три девочки – жили в доме преподобного Пэрриса и какое-то время чувствовали себя сёстрами. Нас связали дразнящие секреты мамы и её захватывающие истории, которые вырывали нас из скучной повседневной жизни. Мы пересказывали их девчонкам в городе и сами готовили гадательные зелья, спрятавшись подальше от бдительных глаз.
Мы наслаждались всем этим. Пока оно не кончилось.
В какой-то момент Бетти и Эбигейл начали рассказывать собственные истории – мрачные истории – о маме и других людях. Когда это произошло, многие отправились на Виселичный холм и погибли.
Мамины байки были лёгкими, словно привкус соли в морском воздухе, но потом у Бетти и Эбигейл начались припадки, и они обвинили в этом нас. Тогда мама стала рассказывать совсем другие истории, от которых волосы на затылке вставали дыбом. Она уверяла, что встречалась с самим сатаной и расписалась в его книге.
Я и по сей день не знаю, почему с Бетти и Эбигейл случилась беда, но не могу поверить, что мама имела к этому хоть какое-то отношение. Однако сама она во всём призналась.
Вот что меня угнетало. Могло ли всё стать как раньше, если Бетти и Эбигейл продолжали жить беззаботной жизнью, а мама уже тринадцать месяцев сидела в тюрьме?
Я прикусила губу.
Я слышала, как мама рассказывает эти ужасающие истории перед судьёй в доме собраний. Моё сердце колотилось как бешеное, когда эти слова слетали с её губ – слова о колдовстве, о дьяволе и о ночном полёте на мётлах.
Я наблюдала, как девушки указывают на что-то невидимое. Они уверяли, что друзья и соседи тыкали в них иглами и являлись к ним в виде духов, чтобы схватить за шею и задушить.
А потом маму посадили в телегу вместе с Сарой Гуд и Сарой Осборн, чтобы отвезти в тюрьму в Бостоне. Всех троих Бетти и Эбигейл обвинили в том, что они их околдовали.
Глядя на Сару Гуд, не так уж и невозможно было поверить, что она и впрямь ведьма. Она ходила во всему Салему с пятилетней дочкой на колёсном кресле и просила милостыню, осыпая проклятиями даже тех, кто делился с ней хлебом… Позже в чёрной магии обвинили также её младшую дочь. С этим оказалось гораздо труднее смириться.
Что до Сары Осборн – тут у меня были серьёзные сомнения. Она больше года пролежала в постели, не посещая даже богослужения. Может ли женщина, которая больна настолько, что не способна дойти до молитвенного дома, летать по ночам на метле или танцевать в лесу с дьяволом? Она провела в тюрьме всего девять недель, а потом у неё отказало сердце. Неужели она – будучи настолько слабой – в самом деле годилась для дьявольской работы?
А мама? Да, она разводила яйца в воде и делала предсказания. Она рассказывала мне о своём народе – араваках – и их связи с видимым и невидимым миром. Рассказывала о душах, покоящихся в деревьях и реках, и о том, что радуги образуют мосты между землёй и небом. Она говорила о лесных духах – опиасах, – которые появляются только ночью, и о многих других фантастических вещах, но ни разу не упомянула дьявола.
Если её признание было правдой, как она проделала всё так, что я ничего не заметила? Каждую ночь она лежала в постели рядом с папой, и я слышала её дыхание. По утрам мамины башмаки выглядели начищенными до блеска – без единого следа грязи или прилипших листьев.
В тот день, когда шериф увозил маму, Сару Гуд и Сару Осборн, я видела, как дочь Сары Гуд пыталась вырваться из рук отца, чтобы побежать за повозкой. А дочь Сары Осборн – Элизабет Принс – упала на дорогу и кричала, умоляя мать признаться.
Мама смотрела на меня твёрдым взглядом, высоко подняв голову. Как она нашла в себе силы сделать это после того, как все в городе узнали о её деяниях – узнали от неё самой? Мне хотелось провалиться сквозь землю от стыда, но я тоже подняла голову и выпрямила спину. Я была уверена, что всё это – какой-то дурной сон, от которого я скоро очнусь.
Как могла моя мать в самом деле оказаться ведьмой?
Думаю, это моя история.
История, для которой я пытаюсь придумать завершение.
Глава 2
Дьявол принял моё обличье и причинял людям вред, но я сама ничего об этом не знала.
Сара Осборн
Я думала о маме и её историях, пока мы с миссис Пэррис ехали обратно в Салем. Почти два месяца мы провели в Северном Глостере, помогая семье её брата, в которой родился ребёнок. У них уже было пятеро кашляющих и чихающих детей с вечно мокрыми носами, так что дни проходили в заботах и трудах, и у меня не оставалось времени размышлять о собственных проблемах.
Телегу тряхнуло на неровной дороге, покрытой колеями и промоинами. Я вцепилась в борта. Госпожа Пэррис сидела впереди вместе со своим сыном Томасом и схватила его за руку, чтобы не упасть.
Томас был на год старше меня – ему уже исполнилось четырнадцать, и теперь я стала для него просто прислугой, которая штопала носки и следила, чтобы вода в его ежемесячной ванне оставалась тёплой.
Чем ближе мы подъезжали к дому священника, тем тяжелее становилось у меня на сердце. Я любовалась пышной зеленью, растущей вдоль дорожки, и благословляла весну, несущую новую жизнь. Но мысль о том, что рядом не будет мамы, мешала мне радоваться по-настоящему.
В Глостере по ночам мне часто снилось, что преподобный Пэррис передумал и заплатил за маму тюремный сбор – и она будет ждать меня, когда мы вернёмся домой. Снилось, что я войду в дом, и она заключит меня в объятия. Надежда была слабая, но она поддерживала меня последние несколько недель. Хотя, конечно, в глубине души я понимала, что даже если бы преподобный захотел помочь, он бы не раскошелился. В его бюджете не было и пары лишних монет для таких, как мы. И в любом случае, он едва ли потратил бы их на маму.
В кустах, растущих у дороги, синицы перепархивали с ветки на ветку. Они радостно щебетали, не умолкая ни на минуту – и даже этим напоминали мне маму…
Да, на самом деле я понимала, что придётся довольствоваться спокойной компанией папы. В чём-то он был похож на преподобного – они оба, казалось, не испытывали большой привязанности к детям.
Однако папа более всего походил на голубую цаплю, которая медленно и вдумчиво двигалась вдоль кромки воды, полностью сосредоточенная на своём списке ежедневных дел. А преподобный Пэррис – с его острым носом и глазами цвета стали – напоминал мне краснохвостого ястреба, яростного и жестокого, готового срывать плоть с костей своим острым клювом.
Что ж… Во всяком случае, я знала, что папа устало улыбнётся мне перед сном, после вечерних молитв. А когда я задую свечу – напомнит, что, хотя мамы здесь нет, Полярная звезда будет светить ей так же ярко, как нам.
Казалось, что папа старается говорить лишь тогда, когда свеча уже не горит. Думаю, в темноте он наконец-то мог позволить себе поразмыслить о собственной семье, выкинув из головы список домашних дел преподобного Пэрриса. Иногда по ночам, потихоньку проваливаясь в сон, я слышала, как папа шёпотом размышляет, где бы найти ещё работу и подкопить денег. Скажем, подрабатывать по несколько часов в день в пабе мистера Ингерсолла? Или же, неплохо умея обращаться с молотком и гвоздями, он мог бы ремонтировать соседям заборы и сараи. Он очень хотел вернуть маму…
Засыпая, я слышала, как папа шепчет:
– Терпение – это добродетель, Вайолет.
Я была терпелива и надеялась, что, пока меня не было, папа нашёл себе какую-нибудь работу. Похоже, всё, что у меня было в те дни, – это надежда.
Трясясь в повозке на ухабистой дороге, я молилась, чтобы он заработал денег и купил маме свободу.
Наконец мы подъехали к дому священника. Был ранний вечер – как раз в это время папа возвращался с заготовки дров. Но я вела себя осторожно, чтобы не выдать волнения и не позабыть о собственных обязанностях.
Преподобный – как обычно, с каменным лицом – вышел поздороваться с нами. Я закинула сумку на плечо, взяла корзинку с пастернаком, который нам выдали в качестве гостинца, кивнула преподобному и вошла в дом. К счастью, Бетти и Эбигейл не показывались на глаза – что радовало, но, к моему разочарованию, папы тоже не было видно.
Убрав корнеплоды, я спросила миссис Пэррис, можно ли мне пойти в свою комнату и привести себя в порядок после долгой дороги. Они с преподобным обменялись взглядами, от которых у меня свело внутренности.
– Сядь, Вайолет, – сказал мистер Пэррис, указав на скамью у очага. – Томас, будь добр, принеси немного щепы.
Томас вышел, кинув на меня косой взгляд.
Собирать щепу для растопки было одной из папиных обязанностей с тех пор, как жители города отказались работать на преподобного. Когда Томас ушёл, тугой ком из живота поднялся к горлу. Пэррис снова указал на скамью, но мои ноги приклеились к полу, словно я наступила в лужу смолы. В доме священника было слишком тихо, и я не могла отделаться от мысли, что с мамой что-то случилось. Возможно, в тюрьме она заболела или даже умерла.
– Я пойду переоденусь, – негромко сказала миссис Пэррис.
Пока она поднималась по лестнице, я мельком увидела Бетти и Эбигейл, прячущихся в темноте наверху. Эти девушки никогда не были тихонями, и нервозность захлестнула меня, как морская волна. Кровь оглушительно застучала в ушах. Я испугалась, что у меня подогнутся ноги, и, подойдя к скамейке, изо всех сил ухватилась за края.
Преподобный Пэррис никогда не отличался деликатностью, и я понимала, что все новости он сообщит быстро и без обиняков.
– Вайолет, ты знаешь, что наш город пережил нелёгкие времена, и мы всё ещё пытаемся оправиться. Думаю, для тебя будет облегчением узнать, что твоих родителей освободили, и Титуба больше не в тюрьме.
Моё сердце чуть не выпрыгнуло из груди, и я осознала, что улыбаюсь до ушей. Разумеется, все в городе знали, какой трудолюбивой была моя мама, и кто-то выкупил её. А папа наверняка с ней. Я была готова собрать свои вещи и присоединиться к ним. Скоро мы снова будем спать под Полярной звездой вместе, как семья.
– Ты хорошая работница, – продолжал преподобный, – и мы решили оставить тебя здесь, в нашем доме. Я уверен, что известие об освобождении твоей матери ты воспримешь как Божье благословение. Твои родители станут ценным приобретением для своих новых хозяев.
Я почувствовала себя так, словно все мои надежды содрали с костей и уничтожили без остатка.
– Кто их купил? – спросила я, дрожа. – Куда они уехали?
Преподобный небрежно пожал плечами.
– Какой-то человек увёз их на север. Твои родители хорошие работники и уж наверняка не останутся без куска хлеба. Как я сказал, это благословение, и сегодня вечером мы вознесём Господу благодарственные молитвы.
Я похолодела. Меня всю трясло.
Благословение?
Маму и папу кому-то продали. Их увезли, а я осталась здесь. Одна.
Спотыкаясь, я доковыляла до нашей комнаты и вцепилась в дверной косяк. Пока я была в Глостере, ухаживая за родственниками Пэррисов, у меня отобрали семью. Все немногочисленные вещи родителей исчезли из комнаты.
Я рухнула на их кровать. Подушки ещё хранили слабый запах папиного табака и лаванды, которой мама перекладывала бельё, чтобы сохранить его свежим все долгие зимние месяцы.
Болезненный вопль вырвался у меня из груди, и я заколотила кулаками по кровати.
– Когда успокоишься, для тебя найдутся дела, – крикнул преподобный Пэррис из общей комнаты. – Нужно приготовить ужин и накрыть на стол.
Вот и всё. Никакого сочувствия. Никаких извинений. Ничего. Мне даже не дали возможности попрощаться с родителями. Словно бы мамы и папы никогда не существовало. И я должна жить себе дальше, как будто ничего не случилось!
– Ты меня слышала, Вайолет? Миссис Пэррис хочет, чтобы ты приготовила ужин, пока она отдыхает после трудной поездки.
Я сидела в нашей маленькой комнате, тупо озираясь по сторонам. Сгущалась темнота, и чёрные тени проникали в меня, словно я втягивала в себя ночь, желая заполнить пустое пространство внутри.
Сегодня вечером не будет тихого шёпота отца и никаких разговоров о Полярной звезде… Я услышала громкие шаги, направляющиеся в мою сторону, и почувствовала, что преподобный стоит в дверном проёме.
– Вайолет!
Я медленно обернулась к нему.
– Я вас слышала, – сказала я сквозь стиснутые зубы и, прищурив глаза, глянула на его ястребиное лицо. – Выйду через минуту.
Снова отвернувшись, я села на кровати спиной к нему и прижала колени к груди. Пэррис ушёл, на этот раз шагая гораздо тише.
Мои слёзы высохли. И всё то во мне, что раньше было надеждой, стало гневом. Я раздумывала, как моя мама могла оговорить столько жителей Салема, обвинив их в ужасных вещах. И правда ли то, что она сказала? А если нет – как она жила, зная, сколько людей погибло по её вине?
Я наконец поняла одну вещь: мы никогда по-настоящему не были частью этой семьи. У меня не было сестёр под этой крышей. Мама, папа и я – просто прислуга. Мы чистили камин, ощипывали цыплят, выносили ночные горшки. Мы были собственностью. И всё.
И теперь я тоже не отказалась бы надеть мантию ведьмы. Если б в тот момент дьявол пришёл ко мне и предложил расписаться в его книге, я тотчас бы поставила подпись собственной кровью.
Или кровью мистера Пэрриса.
Глава 3
Мне потребовалось гораздо больше минуты – возможно, целых десять, – прежде чем я заставила себя подняться с родительской кровати. Пэррисы вполне могли подождать с ужином или приготовить его сами.
Глаза у меня опухли, и я смотрела на мир сквозь узкие щёлочки. Белки наверняка стали красными. Я видела Эбигейл, когда она впервые приехала в дом Пэррисов после смерти родителей: казалось, к её глазам прилила вся кровь сердца. Наверное, сейчас я выгляжу так же.
Моя мама встретила Эбигейл, когда она вошла в нашу дверь и плакала о своих родителях. Мама крепко обхватила её худенькое тело своими большими руками и едва слышно прошептала, что всё будет хорошо. Она сказала Эбигейл, что будет рядом в любое время дня и ночи; всё, что нужно сделать, – просто позвать маму Титубу.
И да: мама была рядом с ней, так же, как со мной и с Бетти.
Теперь пришла моя очередь. Я стала сиротой. Только некому было обнять меня. Госпожа Пэррис, уж конечно, не взяла на себя роль матери, когда мою маму отправили в тюрьму.
Я не хотела, чтобы Пэррисы видели, насколько мне худо, но знала, что с этим ничего не поделаешь. У меня не было магии. Я не могла произнести заклинание, чтобы привести в порядок опухшие глаза или убрать боль, которая наверняка отражалась на моём лице.
Сердце бешено заколотилось. Гнев и чувство потери снова захлестнули меня. Даже кончики ушей запылали жаром. Ладно же! Пусть они увидят! Увидят душевную боль в каждой чёрточке моего лица и каждую слезинку, катящуюся по щеке. Я посмотрю на них, на всех по очереди. Загляну в их холодные глаза, и Пэррисы поймут, что они наделали.
Я снова зарыдала, содрогаясь всем телом. Они не могут не понимать, насколько всё это неправильно. Наверняка их сердца смягчатся. Как может быть иначе? Так много детей в Салеме и на побережье остались сиротами из-за болезней и нападений разбойников. Так много людей умирали в своих постелях без видимой на то причины, потому что врачи просто не могли её отыскать… Мир жесток, но я была готова простить эту семью, если б они открыли свои сердца и нашли силы увидеть, как дурно поступили и какую ужасающую несправедливость совершили по отношению ко мне.
Кто мог быть настолько бесчувственным, чтобы намеренно разлучить ребёнка с родителями? Едва лишь Пэррисы увидят моё лицо, они поймут, что должны всё исправить. И, может быть, я плохо думала о миссис Пэррис. Не исключено, что всё это стало для неё таким же сюрпризом, как и для меня. Может быть, она вошла в дом, полагая, что мой папа всё ещё здесь. И, возможно, она задумается, что чувствовали бы Томас и Бетти, если б потеряли её.
Думаю, Эбигейл, пережившая боль утраты, могла бы сказать преподобному, что неправильно было продавать моих родителей без меня и что я должна немедленно воссоединиться с ними. Эбигейл сильно мне задолжала после того, что наделала.
Я скривилась. Это всё пустые мечты. Едва ли Эбигейл в самом деле найдёт в себе смелость встать на мою сторону и спорить с преподобным. С тех пор, как маму обвинили в колдовстве и посадили в тюрьму, она перестала дружески общаться со мной – только приказывала.
А Бетти была ещё хуже. С каждым днём, с каждым месяцем она становилась всё более чёрствой и придирчивой. Но, возможно, Бетти вспомнит, что когда-то мы были сёстрами, посочувствует мне и убедит родителей отправить меня на север.
Я разожгла огонь и положила в кастрюлю кусок солёной свиной корейки, хотя понимала, что она не успеет приготовиться к нашему обычному времени ужина. Нахмурившись, я подумала, что Бетти и Эбигейл вполне могли бы соорудить ужин сами, но их нигде не было видно. Да и остальные члены семейства куда-то запропастились. Обычно в большой комнате собирались все. Женщины шили или готовили еду, а преподобный писал свои проповеди. Но сегодня вечером я была здесь одна.
Я нарезала несколько корнеплодов и тоже отправила их в кастрюлю, а затем повернулась к столу. Мама всегда следила, чтобы салфетки были аккуратно сложены и сидр не пролился на скатерть. Она так много всего делала – а мне не хотелось делать ничего, но я знала, что должна. Я надеялась, что если буду упорно работать и хорошо себя вести, то Пэррисы передумают.
Что ещё можно сделать, чтобы изменить их мнение? Я оглядела комнату и начала раскладывать вещи по местам. Убрала пряжу и иголки в корзинку, повесила шаль на крючок, выстроила ботинки рядком вдоль стены. Схватив веник, я смела с пола пепел. Что ещё?..
Я подскочила, услышав шаги на лестнице. Сверху спускался преподобный Пэррис в сопровождении Бетти и Эбигейл.
– Ужин готов, Вайолет? – небрежно спросила Бетти, плюхаясь на свой стул, как будто ничего не произошло. – Ты припозднилась. И я умираю с голоду.
– Сегодня мы можем это простить, – сказал преподобный. – В конце концов…
У меня перехватило дыхание.
– …у вас было долгое и утомительное путешествие из Глостера. Но завтра я не буду столь великодушен. Ты меня поняла, Вайолет?
Я уставилась на него, потеряв дар речи. Безмолвно умоляя мистера Пэрриса увидеть то, что было у него прямо перед глазами. Неужто он не понимал, как мне больно? Неужто после всего, что он со мной сделал, ему было всё равно?
Я обернулась к Бетти. Та шмыгнула носом и развернула салфетку, с нетерпеливым видом косясь на кастрюлю над очагом.
– Эбигейл… – тихо сказала я, надеясь, что хоть она проявит толику сострадания.
Однако она просто села рядом с Бетти и поправила столовые приборы, даже не взглянув на меня. Внезапно преподобный подскочил ко мне. Я съёжилась, когда он схватил меня за запястье.
– Ты что, оглохла? Я спросил, поняла ли ты, Вайолет? – резко сказал он, стискивая пальцы.
– Да, – выдавила я сквозь сжатые зубы.
– Что-что? – Он болезненно вывернул мне руку. – Кажется, теперь я стал плоховато слышать.
– Да! – выкрикнула я. – Я поняла. Отлично поняла.
Он выпустил меня. Было ясно, что ему всё равно. Он продал моих родителей, даже не дав мне с ними попрощаться. И я никуда не уеду отсюда, пока это зависит от него. Я не смогу найти никакой подработки на стороне и никогда не заработаю столько денег, чтобы купить себе свободу. Если не случится чуда, я застряну здесь навсегда.
А чуда не случится. Что бы там ни проповедовал Пэррис, я больше не верила в чудеса. Если я хочу найти родителей, не стоит уповать на Бога. Надо рассчитывать только на себя.
Раскладывая мясо по тарелкам, я мысленно поклялась, что буду очень-очень расторопной. И, быстро покончив с домашними делами, стану ходить в лес и искать высокого мужчину в шляпе. Мужчину из Бостона, о котором говорила мама на суде. Она рассказывала, что он приходил к ней среди ночи и уговаривал творить злодейства на благо дьявола. Раз так, может, он явится и к её дочери?..
Тогда, в доме собраний, я дрожала – как и все остальные слушатели, – пока мама рассказывала, что однажды ночью странный мужчина появился прямо в нашей комнате. Этот человек велел ей всячески вредить детям Салема, вредить Бетти и Эбигейл. И он предложил маме расписаться в книге…
Холод пробрал меня до костей при мысли, что этот призрак побывал не только в нашем доме, но в нашей комнате – той самой, где я спала. Мама сказала, что тот мужчина превратился в огромную чёрную собаку, затем – в щетинистую свинью, которая разговаривала человеческим голосом, и, наконец, в длинноносого бесёнка ростом три фута, покрытого с ног до головы жёсткой чёрной шерстью. Услышав это, я задрожала так, словно по дому собраний пронёсся порыв зимнего ветра и заморозил мне душу.
Тот человек – или то существо – не знаю уж, кем он был, преследовал меня в кошмарах несколько долгих месяцев. Но сегодня, думая о нём, я улыбалась. Теперь я невероятно обрадовалась бы, повстречав его. Я бы пожала высокому мужчине руку и поблагодарила за то, что он нашёл меня. Если он явится – а я не сомневалась, что так и будет, – если принесёт книгу, полную имён, ему даже не придётся спрашивать, готова ли я поставить подпись. Я выхвачу карандаш из его руки и заставлю Бетти Пэррис пожалеть о том, что она научила меня читать и писать.
Я выведу своё имя в книге и нападу на людей, живущих в этом доме, потому что они гораздо страшнее всех, кого можно встретить в лесу.
Высокий мужчина и маленький бесёнок, я приму вас с распростёртыми объятиями в любой день. Вы нравитесь мне гораздо больше, чем преподобный Пэррис.
Глава 4
На следующее утро я встала рано. Есть не хотелось. Я откусила кусочек хлеба, но даже подслащённый мёдом он не вызвал у меня аппетита.
Я была уверена, что проспала не больше часа. Всю ночь меня терзали беспокойные мысли. Я пыталась изобрести способ разыскать папу и маму, пыталась придумать, как воплотить в жизнь моё чудо. Пока луна двигалась по небу от вечера к утру, я задавалась вопросом, действительно ли высокий человек из Бостона придёт ко мне? Я понимала, что всё это могло быть просто сказкой, которую мама выдумала, – ведь за прошедший год никто ни словом не упоминал о ведьмах, заклятиях или странных мужчинах, внезапно возникающих в комнате.
Человек, которого описала мама, в то время казался мне очень реальным и жутко страшным. Но, если он в самом деле существовал, почему никто не говорил о нём уже много месяцев? Возможно, конечно, что высокому мужчине из Бостона просто надоело терзать Салем и он нашёл другой город, чтобы творить там дьявольские козни.
Я поворошила угли в очаге, раздумывая, могла ли мама солгать и если да – то зачем?
Так или иначе, я никогда не забуду тот день, когда с Бетти и Эбигейл случилась беда. Эбигейл Уильямс явно не притворялась. Она носилась по этой самой комнате, крича, лая и отчаянными жестами указывая куда-то в воздух. Потом она подбежала к очагу, голыми руками схватила раскалённые угли и бросила их в мистера Пэрриса. Мне пришлось заштопывать маленькие прорехи, которые они прожгли в одежде преподобного.
По сей день на половицах виднелись прожжённые дырки, а на ладонях Эбигейл остались шрамы от ожогов.
Это не могло быть притворством. Ни один лжец не зашёл бы так далеко, чтобы сунуть руки в огонь. И ни один лжец не стал бы вопить и лаять несколько недель кряду.
Или, возможно, стал бы…
Я подумала о нашем доме. Мы ходили по тонкому льду, пытаясь угадать, как правильно себя вести и как угодить мистеру и миссис Пэррис. Все боялись хлыста, и я – больше, чем кто бы то ни было. Но, возможно, лжецы сочли, что лучше продолжать игру, а не признаваться в обмане, ведь тогда их могли выпороть или засунуть в колодки. Или и то, и другое.
Возможно, они решили притворяться и дальше – пусть даже это значило, что кто-нибудь попадёт в тюрьму или умрёт. Может ли человек лгать, не беспокоясь о том, что этой ложью погубит невинных людей?..
Именно этот вопрос я задала Бетти и Эбигейл в тот день, когда мама отказалась от своих показаний и губернатор Фипс велел прекратить аресты. Мне думалось, что, если Бетти и Эбигейл признаются в обмане, преподобный выкупит маму и она вернётся домой.
Я до сих пор ясно помню, что произошло в тот день.
Стоял тихий вечер. Папа был в таверне Ингерсолла – работал за стойкой, а мистер и миссис Пэррис уехали в город ругаться с поставщиками дров, которые не выполнили контракт, и нам едва хватило поленьев, чтобы согреться зимой.
Бетти и Эбигейл были дома, занимаясь шитьём. И хотя обе до сих пор относились ко мне прохладно, я не сомневалась, что они признаются, если я их спрошу. Наверняка они, как и я, очень хотели, чтобы мама вернулась домой.
– Бетти, Эбигейл, можете уделить мне минутку?
Я чувствовала себя глупо, выбрав такой формальный тон, но теперь всё было иначе. Мне следовало вести себя осторожно, особенно рядом с Бетти.
Бетти вскинула голову и фыркнула – привычка, которую она переняла от своей матери.
– Разве только минутку, Вайолет. Надо закончить шов до того, как мама с папой вернутся домой.
Эбигейл опустила обруч и посмотрела на Бетти. Та ответила кузине быстрым взглядом и закатила глаза.
– Вы наверняка слышали, что моя мама недавно отказалась от своих показаний. Она сказала, что всё это была ложь. Мистер Пэррис выбил из неё признание, и…
– Ложь в самом деле была! – огрызнулась Бетти. – Твоя мать солгала именно сейчас, чтобы очернить нашу семью и выбраться из тюрьмы.
Моё лицо запылало жаром.
– Возможно, твой отец и не выбивал признание силой, но…
Бетти встала, стиснув обруч для шитья так, что побелели костяшки пальцев.
– Твоя мать, Сара Осборн и Сара Гуд встречались с высоким мужчиной. Они летали на мётлах в Бостон, а потом явились за мной и Эбигейл, и мы чуть не погибли!
– Сара Осборн и Сара Гуд умерли, – напомнила я ей. – Они не признались. На суде они сказали, что вы солгали, и их казнили на Виселичном холме. И ещё много кого там повесили.
Щёки Бетти вспыхнули от гнева, а Эбигейл закрыла лицо руками. Я подбежала к Бетти, осторожно взяла у неё обруч и положил на стол.
– Пожалуйста, Бетти. Я не буду тебя осуждать. Я просто хочу, чтобы мама вернулась домой и всё стало как прежде. Помнишь, как было раньше? Мы веселились и смеялись вместе. Я скучаю по этому. Скучаю по тебе и Эбигейл. А с тех пор, как забрали маму, здесь никто не смеётся. Возможно, отец выпорет тебя розгами, но разве это не стоит того, чтобы мама Титуба вернулась домой?
– Бетти! – воскликнула Эбигейл.
Бетти усмехнулась.
– Твоя мать призналась, потому что была виновна. С чего бы ей наговаривать на себя? И подумай, сколько других людей тоже признались. Много! Очень много! – крикнула она. – А почему? Потому что всё это правда! Твоя мать виновна, и я рада, что её здесь нет. Она больше не сможет мучить меня!
Развернувшись на каблуках, она затопала вверх по лестнице в свою комнату.
У меня перехватило дыхание.
– Эбигейл! Прошу, скажи, что ты соврала. Я скучаю по маме. Я так по ней скучаю! Иногда я боюсь, что вырасту без неё и она меня не узнает, когда снова увидит.
Эбигейл покачала головой и посмотрела на свои покрытые шрамами ладони.
– Той ночью дьявол заставил меня сунуть руки в огонь.
– Дьявол, но не мама! – настаивала я. – Пожалуйста, скажи, что моя мама ни при чём!
– Эбигейл! – крикнула Бетти с верхней площадки лестницы. – Пора спать!
Эбигейл смотрела мимо меня.
– Дьявол, мама Титуба, Сара Гуд и Сара Осборн – все они явились за мной. Они пришли, и я сунула руки в огонь, чтобы остановить их.
Она повернулась и начала медленно подниматься по лестнице, спотыкаясь о каждую ступеньку.
– Эбигейл! – Я заплакала. – Скажи мне правду!
Она оглянулась через плечо.
– Твоя мать – ведьма, и мои шрамы – лучшее тому доказательство.
Я услышала шорох наверху и моргнула. Семья Пэррисов просыпалась и готовилась к дневным делам. Сколько времени я просидела, глядя в огонь? И давно ли был тот вечер, о котором я только что думала?..
Тяжело вздохнув, я приступила к своим обязанностям. Я подбросила немного хвороста поверх углей и смотрела, как начинают разгораться маленькие язычки пламени.
Я не знала, были Эбигейл и Бетти лгуньями или жертвами, но так или иначе, мне надо придумать, что делать, если высокий мужчина не придёт. Я обязана найти папу и маму, как только представится такой шанс.
Преподобный сказал, что моих родителей увезли на север, но я могу скитаться месяцами и годами – и даже не приблизиться к ним. Я молилась, чтобы в городе нашёлся кто-то, видевший человека, который купил папу. Может, кто-нибудь разговаривал с ним или что-то ему продал. Наверняка хоть один из назойливых городских сплетников спросил, куда везут индейца Джона. По крайней мере, я на это надеялась.
Сегодня было воскресенье. И хотя почти никто из горожан не разговаривал со мной много месяцев – с тех пор, как моя мама начала обвинять людей, – я решила набраться смелости и начать расспросы. Я спрошу кого-нибудь… или, может быть, всех, не знают ли они, куда увезли мою семью.
Глава 5
Остаток апреля и весь май я ходила по лесу, собирая хворост для Пэррисов, потому что никто из Салема не стал бы наниматься к преподобному. Раньше это было папиной работой, а теперь стало моей.
Время от времени я замирала, чтобы не трещали ветки под ногами, и прислушивалась, но в лесу было тихо. Только щебетали птицы и шуршали скворцы, роясь в прошлогодних листьях в поисках жуков.
Я почти забыла, каково это – улыбаться и дышать свободно. Казалось, никто в Салеме не знал, куда увезли моих родителей. Я даже набралась смелости спросить шерифа Корвина, но этот высокий темноволосый человек – похожий на мужчину из маминых рассказов – только посмеялся надо мной.
Преподобный Пэррис отхлестал меня розгами, когда узнал, что я беседовала с шерифом. А потом выпорол ещё раз, выяснив, что я расспрашивала и многих других горожан. Вскоре я перестала разговаривать с людьми и пошла другим путём. Я думала, что простого желания расписаться в Книге дьявола будет достаточно, чтобы он появился, но проходили недели, и я начинала сомневаться. Возможно, всё это неправда.
Однажды, в начале июня, я положила вязанку хвороста на берегу ручья и растянулась на плоском камне, который словно был создан для отдыха.
Если тёмные силы в самом деле существуют, почему я до сих пор одна в лесу?
Я легла на спину и уставилась на клочок неба, маячащий среди древесных крон. Я раздумывала, как поживают папа и мама – где бы они ни были. Чувствуют ли они ту же боль от разлуки со мной, которую ощущаю я, скучая по ним?
Я до сих пор силилась понять, что же всё-таки произошло. Мама призналась перед всем городом, что дьявол научил её летать по воздуху верхом на метле. Если б я могла летать на метле, я зависла бы над домом священника, сбросила корзину с камнями в дымоход и выплеснула рагу на угли, а потом позволила бы дьяволу забрать меня к маме и папе, и мы снова стали бы семьёй. Но если мама действительно умела летать, почему она не прилетела за мной?
Я закрыла глаза и впилась ногтями в ладони. С каждым днём становилось всё труднее понять, были ли Эбигейл, Бетти и даже мама великими лгуньями – или действительно страдали. Люди говорили и то, и другое. Но зачем бы маме признаваться в стольких жутких вещах, если они не были правдой?
– Индианка Вайолет!
Я чуть не выпрыгнула из собственной кожи. И выругалась, увидев, что случайно пнула хворост и сбросила вязанку в ручей. Я стремительно обернулась, почти ожидая увидеть самого сатану, но передо мной стояли Элизабет Принс и незнакомая девушка. Сердце заколотилось в груди. Как они сумели подобраться ко мне так тихо?
В Салеме было не так уж много «цветных», и я привыкла ловить на себе чужие взгляды. Но незнакомая девушка рассматривала меня так нагло и так пристально, что я невольно задумалась: может, это дьявол в женском обличье? И он, наконец, явился взглянуть, что я за птица.
Прошло несколько месяцев с тех пор, как я последний раз видела Элизабет, но было ясно, что смерть матери сильно её подкосила.
Элизабет Принс было тринадцать, как и мне. Выцветшее платье мешком висело на тощем как скелет теле. Светлые волосы, собранные в узел, прятались под чепчиком – когда-то белым, а теперь пожелтевшим от старости и грязи. Зелёные глаза были сильно воспалены и настолько глубоко запали, что казалось, будто Элизабет вымазала глазницы сажей.
Нечёсаные каштановые волосы другой девушки свисали на плечи сальными прядями. Она выглядела как нищенка – слишком бедная, чтобы иметь чепец или расчёску. Её коричневое платье было изношено и покрыто прорехами, которые она не потрудилась заштопать. Девушка напоминала беспризорницу – из тех, что выпрашивают объедки на улице, но она смотрела на меня голубыми глазами с видом явного превосходства. Так же – сверху вниз – смотрела госпожа Пэррис, и я изумилась: откуда в этой девице столько нахальства?
– Вайолет, – прошептала Элизабет, словно боясь, что в лесу кто-то может её услышать, – это Тэмми. Тэмми Янгер из общины близ Глостера. Она видела там тебя с миссис Пэррис.
Элизабет нервно прикусила нижнюю губу, когда Тэмми протянула мне руку. Я заколебалась, увидев грязь у неё под ногтями. Она нетерпеливо пошевелила пальцами, и – хотя эта дикарка ошеломила меня – я позволила ей помочь мне подняться.
Я небрежным жестом стряхнула мох и листья со своего платья, надеясь, что странная девушка не услышит, как громко стучит кровь у меня в ушах.
Она скрестила руки на груди и оглядела меня с головы до ног.
– Индианка Вайолет, я слышала, твоя мать призналась в колдовстве. А ты тоже ведьма?
Я разинула рот и отчаянно затрясла головой.
– Нет! Конечно, нет! И моя мама отказалась от своих слов!
Всего несколько минут назад я мечтала расписаться в Книге дьявола, но вопрос Тэмми заставил меня вспомнить недавние кошмарные события. Околдованные девушки кричали, указывая пальцами друг на друга. Были названы имена, а потом людей отправили в тюрьму. Мама рассказывала жуткие истории. Осуждённых казнили на Виселичном холме. Одного человека насмерть раздавило тяжёлыми камнями, сброшенными на него по приказу шерифа Корвина.
Прошло немало времени с тех пор, как губернатор Фипс помиловал последнего из обвиняемых, и, казалось, люди с радостью делали вид, что ничего этого никогда не было, а Бетти и Эбигейл продолжали читать Библию, шить и заигрывать с парнями. Будто ничего не случилось.
И всё же, когда Тэмми спросила, не ведьма ли я, мне словно стало труднее дышать, и я почти почувствовала, как на шее затягивается тугая петля. Одно дело – искать дьявола тихо и молча, и совсем другое – когда слово «ведьма» произносят вслух.
Тэмми Янгер бросила сердитый взгляд на Элизабет, и та словно попыталась спрятаться в своём слишком большом для неё платье. Она слегка пожала плечами и посмотрела на мыски поношенных ботинок.
– Я никогда не говорила, что она ведьма. Я только сказала: «может быть».
Слушая их разговор, я мало-помалу поняла, что они пришли не обвинять меня в колдовстве. В том колдовстве, за которым следуют припадки, корчи и Виселичный холм. Эти девушки надеялись, что я действительно ведьма.
Но почему?
В первый миг мне захотелось тут же убежать прочь – вернуться в дом священника и забыть эту девицу с сальными лохмами и пронзительными голубыми глазами. Но у меня было так много вопросов о ведьмах и о маме… Что, если сама судьба привела Тэмми ко мне?..
Тэмми Янгер нахмурилась, пнула в мою сторону маленький камешек, а потом повернулась и быстро зашагала в сторону города. Элизабет бросила на меня быстрый нервный взгляд и рванула следом за ней. По мере того, как они с шумом и треском шли по лесу, уходя всё дальше, моя паника росла. Что, если эта Тэмми может мне помочь? Я обязана попытаться!
– Постойте! – крикнула я.
Элизабет схватила Тэмми за руку, и они остановились.
– Да, индианка Вайолет?
– Почему ты спросила, не ведьма ли я? И… – я с трудом сглотнула, – даже если ведьма, с чего бы мне рассказывать об этом кому-то вроде тебя?
Я добавила последнюю фразу, чтобы она не слишком задавалась. Тэмми Янгер, похоже, не привыкла, что с ней разговаривают в таком тоне. Да, она была голодранкой, но это явно не мешало ей получать то, чего она хотела, и добиваться уважения к себе.
Склонив голову набок, Тэмми медленно направилась ко мне. Она тепло улыбнулась, но я не рискнула ослабить бдительность. Если эта странно могущественная девушка решит, что я слишком завралась, то устроит мне взбучку похуже, чем порка от преподобного Пэрриса.
Тэмми остановилась в каком-то футе от меня. Мне захотелось сделать шаг назад, но я не сдвинулась с места.
– Расслабься, индианка Вайолет. Я просто спросила, не ведьма ли ты, чтобы узнать, не хочешь ли ты присоединиться к нашему ковену.
Глава 6
Я никогда не видела Книгу дьявола и даже не знала, что она существует.
Энн Пудеатор
Услышав слово «ковен», произнесённое вслух, я похолодела, несмотря на жару. Невероятно! Насколько же безрассудной была эта девушка!
Увидев моё лицо, Тэмми рассмеялась.
– Не волнуйся, индианка Вайолет. Как я не раз говорила ей, – она кивнула на Элизабет, у которой дрожали руки, – люди больше не переживают из-за ведьм.
Тэмми сделала пренебрежительный жест.
– У нас в Глостере есть несколько женщин. Они живут на окраине и проклинают горожан и приезжих, если те не дают им монетку или что-нибудь перекусить. И никто даже не думает сажать их за решётку. Они без труда зарабатывают себе на хлеб с маслом, варя любовные зелья и предсказывая будущее.
Я вспомнила о маме и её предсказаниях. Треснувшие яйца или цвет неба могли что-то рассказать о наших суженых и о том, сколько у нас будет детей… Но прежде, чем я успела вызвать в воображении мамино лицо, Тэмми кинулась на меня, как собака на крысу, и крепко схватила за запястье.
– Ты чувствуешь это, индианка Вайолет? Чувствуешь во мне силу?
Мои глаза расширились. Совсем недавно я уже прикасалась к Тэмми Янгер, но теперь мне показалось, что в ней прячется молния. Я ощутила толчок, передавшийся от её руки в мою, от которого волоски на запястье встали дыбом. Тэмми выпустила меня и кивнула, не отводя взгляда.
– Марта Уайлдс знала, что я переполнена диким гневом. Она показала, как собрать его воедино и создать внутри настоящую бурю.
– Вроде пустоты, которая живёт в тебе, и ничто, кроме теней, не заполоняет твоё существо? – прошептала я.
Её синие глаза засияли.
– Да! Марта сказала, что гнев открывает дверь к магии. Нам просто нужно через это пройти, и тогда мы сможем пакостить тем благочестивым лицемерам, которые отнимают землю у соседей и избивают своих слуг.
– Ты встречалась с… дьяволом?
Это было то, чего я хотела и боялась одновременно.
– Нет. – Тэмми откинула за плечо прядь сальных волос. – Марта Уайлдс говорит, что нам не нужен дьявол. У нас достаточно собственной, женской, магии. Ну, знаешь, силы земли, воды и воздуха.
Элизабет кивнула.
– Марта Уайлдс сказала Тэмми, что дьявол не утруждается показывать своё лицо простым смертным вроде нас. Он слишком занят, творя собственные злодейства.
Я нахмурилась.
– Не утруждается? Моя мама говорила, что встречалась с дьяволом. И не она одна.
Я глянула на Элизабет, но та потупилась. Её мать ни в чём не призналась и умерла в тюрьме.
Тэмми хохотнула, закатив глаза. Она обошла меня, слегка проведя пальцами по моим плечам, от чего вся кожа покрылась мурашками.
– О, наивное дитя. Люди рассказывают истории, Вайолет, но я могу поспорить, что всё это они выдумали, чтобы уберечь чью-то шею от петли. И, готова поспорить, внутри тебя тоже есть немного гнева. Держу пари, твой зад покрыт рубцами от стека. Или преподобному больше нравится шлёпать тебя ладонью?
Она прищурилась.
– Нет. Я вижу всё по твоему лицу. Он неравнодушен к стеку.
Я разозлилась. Каким образом эта девка забралась ко мне в голову и украла мои мысли?
И впрямь: преподобный Пэррис быстро хватался за хлыст. Бетти и Эбигейл знали, как он жалит, но мне довелось почувствовать его укусы.
Тэмми отскочила от меня и отломила ветку молодого деревца. Она резко взмахнула ей, и я вздрогнула, когда ветка со свистом рассекла воздух.
– Миссис Сьюэлл предпочитала ивовые прутья. У нас как раз неподалёку росла ива – прямо за двором, в нескольких шагах от берега реки. Но когда мистер Сьюэлл бил открытой ладонью, в глазах начинали плясать звёзды. Мои родители умерли от оспы, и Сьюэллы приютили меня. Сперва я думала, что это по доброте душевной, но очень скоро выяснилось: о доброте они даже не слыхали.
Элизабет кивнула:
– Тэмми сбежала от них и добралась до Салема. Я нашла её спящей в нашем амбаре – вместе с очередной порцией новорождённых котят.
Тэмми разломила ветку, которую сжимала в руках, и отшвырнула обломки.
– Когда вы с матерью появились в Глостере, все начали болтать. Индейцам не нравится, что их соплеменники служат местным, но говорили, будто твоя мать распространила колдовство по всему Салему, и это положило начало безумию. Она якобы привезла свою магию с какого-то острова, где преподобный её купил.
Я почувствовала, как к моим загорелым щекам приливает жар. Люди из разных городов говорили о маме?
– Это безумие началось из-за Бетти и Эбигейл, – с вызовом сказала я. – А моя мама…
Я запнулась.
А что, собственно, сделала мама?
Тэмми снова рассмеялась.
– Всё в порядке, индианка Вайолет. Твоя мать всего лишь…
Внезапно меня охватила ярость, и даже не успев понять, что я делаю, я изо всех сил толкнула Тэмми. Она упала.
– Хватит называть меня индианкой! Это не моё имя и не фамилия. Я не… У меня вообще нет фамилии. Так они нас называют, но это не моё имя!
Глаза Тэмми вспыхнули гневом, и она напружинилась, будто готовясь к драке, но затем покачала головой и облизнула пересохшие губы.
– Я знала: ты стоишь того, чтобы дойти до Салема, Вайолет-просто-Вайолет.
Она села и похлопала по опавшим листьям, жестом приглашая меня и Элизабет присоединиться к ней. Я думала, что Тэмми разозлится из-за того, что я её толкнула, но она просто спокойно ждала, словно оказалась на земле по собственной воле.
Элизабет плюхнулась рядом с ней, как послушная собака, я же неспешно подобрала юбки и села чуть в стороне от этой парочки.
– Многие и правда думают, что всё это был какой-то приступ безумия. Люди либо смеются над такими, как Марта Уайлдс, либо приносят ей свиную грудинку в обмен на заклятие. Но Марта показала мне, как высвободить силу, и я могу научить тебя этому. Она сказала мне, что в цифрах есть магия, хотя она сама не смогла ею воспользоваться. Три – это магическое число. А сейчас нас двое: я и Элизабет. Вот почему нам нужна ты.
Я скрестила руки на груди.
– Нужна для чего?
Тэмми лукаво улыбнулась.
– Мы можем стать силой, с которой придётся считаться. Все мы сироты. Моих родителей унесла оспа. Мать Элизабет умерла в тюрьме – из-за тех девушек, с которыми ты живёшь, – а отчиму на неё плевать. Твоих папу и маму продали.
Я прикусила губу, чтобы сдержать слёзы, готовые политься из глаз.
– Как я уже сказала, – продолжила Тэмми, – о тебе говорит весь город, но, по сути дела, все мы одиноки в этом мире. Люди думают, будто могут указывать нам, что делать. Они пытаются заставить нас подчиняться. Но Марта Уайлдс происходит из древнего рода ведуний, и она увидела твою силу, Вайолет.
Я покачала головой.
– Я никогда не встречала Марту Уайлдс. И всё это чепуха.
Тэмми схватила меня за руку, и я ощутила обжигающий жар.
– Если ведьма не хочет, чтобы её заметили, она станет тенью, и ты пройдёшь мимо. Марта Уайлдс была там, и она тебя видела. Она наблюдала и изучала тебя, и сказала, что ты обладаешь силой.
Я вырвалась из хватки Тэмми и усмехнулась.
– Если у меня есть такая великая сила, почему раньше я ничего подобного не замечала? Если я не принесу домой достаточно хвороста, меня выпорют – вот и всё. И где моя магия, чтобы с этим справиться?
Элизабет наклонилась ко мне.
– Тэмми сказала, что иногда оно включается само по себе. А в других случаях нужна небольшая помощь, чтобы магия заработала. Мне вот потребовалась помощь, но теперь я просто нашла тебя в лесу, а ты даже не услышала, как мы подошли. Я могла бы подкрасться к тебе вплотную и сделать… что угодно!
Она выпрямилась, словно бы став немного выше, и впервые я рассмотрела Элизабет по-настоящему. Теперь мне уже не казалось, что платье ей велико. У Элизабет Принс явно была своя история и свои обиды на сердце.
Тэмми просияла.
– Если мы будем вместе, нашу магию никому не остановить. Больше никаких хлыстов и по́рок. Никто не будет сажать людей под замок по доносам каких-то глупых девчонок. И, возможно ты сумеешь узнать, где твои родители.
Слёзы защипали глаза. Вот ещё не хватало! Мне не хотелось разводить мокроту перед Тэмми. Но если работать с этой девушкой означало найти маму и папу, я была согласна.
Я сморгнула слёзы.
– Что мне нужно сделать?
– Ты должна принести нам книгу. Ненаписанную книгу.
Я покачала головой.
– Но у меня нет никаких книг!
Элизабет сжала мою руку.
– Ты живёшь с пастором. У него есть ненаписанные книги.
Я подумала о чистых тетрадях, в которых Пэррис записывал свои проповеди. Он не уставал повторять, сколько стоила каждая из них и сколько ему пришлось оторвать от семейного бюджета. Осмелюсь ли я украсть?
Сквозь меня будто прошла молния. Яростный удар – за то, что я посмела колебаться.
– Да, – прошептала я. – Я попробую.
Тэмми кивнула.
– Марта сказала, что если я создам ковен, мы сможем использовать книгу, чтобы исправить несправедливости.
Я озадаченно склонила голову набок.
– Исправить несправедливости?
Тэмми ухмыльнулась.
– Сперва мы запишем нашу клятву, наше соглашение. А потом – свои имена. Затем, если мы прольём свою кровь на пустые страницы, появятся имена людей, которых нужно наказать, и магия отомстит за нас.
Глава 7
Они сказали, что я должна вредить детям, а иначе мне не поздоровится.
Титуба, из показаний на суде, 1692 год
Я задумалась, размышляя, чьи имена могли бы появиться в нашей книге. Я знала, что очень многие люди заслуживают кары, но теперь, при мысли о том, чтобы в самом деле подвергнуть кого-нибудь тёмному наказанию, я вздрогнула. И всё же, мне так хотелось быть с мамой и папой, что я просто кивнула.
Тэмми подняла руки, и мы с ней и Элизабет соприкоснулись ладонями. В этот миг касания я почувствовала, как Тэмми молнией пронеслась сквозь меня, прогоняя все мои страхи.
– Ты достанешь книгу, Вайолет, и мы призовём фамильяров.
– Фамильяров? – переспросила я, затаив дыхание.
– Это спутники ведьм, животные, которые будут нам подчиняться. Они могут быть нашими глазами и ушами, нашими шпионами. В следующее полнолуние надо принести книгу и что-нибудь ещё – клок меха или змеиную кожу. Или, на худой конец, просто представить себе животное.
Элизабет захихикала и выпятила грудь.
– Я осмотрю столбы заборов, там может быть волчья шерсть.
Тэмми просияла.
– Тогда у тебя будет волк. А ты, Вайолет?
Что у меня есть? И верю ли я во всё это вообще?
У меня была одна вещь, которую я нашла во время своих лесных похождений. Увидев её, я не смогла пройти мимо, а потом тщательно спрятала находку под матрасом, чтобы Бетти и Эбигейл не узнали. Это было то, что напоминало мне о ночных духах, которые, по словам мамы, парили над деревьями в её родных лесах.
– У меня… у меня есть перо из хвоста ворона. Это правда сработает? Я смогу вызвать ворона и попросить его о чём-то?
Тэмми кивнула. Она выглядела довольной, как будто с самого начала знала, что я скажу.
– Принеси книгу и перо, и обещаю: в следующее полнолуние ты будешь смотреть глазами ворона, который полетит, куда скажешь.
Я чувствовала себя просто прекрасно. Лучше, чем за все последние месяцы. Всё это могло быть чепухой и безумием, но мне казалось, что я наконец-то беру под контроль своё будущее.
– Я достану книгу, даже если меня выпорют до крови!
Подняв голову, я посмотрела сквозь лесной полог. Я полечу к Полярной звезде, она укажет на маму и папу, и я снова найду свой дом.
Я улыбнулась до ушей, но тут же увидела Элизабет – грязную, осунувшуюся, одетую в безразмерное платье. На её лице не было ни следа воодушевления или предвкушения бесконечных возможностей, которые сулила Тэмми. Все мои тени встали на дыбы, вселяя в душу сомнения. Что, если всё это только притворство? Не была ли я пешкой в какой-то извращённой игре? Как-никак, моя мама призналась, что колдовала вместе с матерью Элизабет, а Сара Осборн сошла в могилу, отрицая это.
Возможно, Элизабет привлекла эту девушку, Тэмми, чтобы отомстить. И, возможно, поскольку моей мамы нет рядом, именно мне суждено пострадать за её грехи.
Да, я уже пообещала достать книгу, но мне нужно было попробовать колдовство на вкус, чтобы набраться смелости и сдержать слово.
– Докажи! – потребовала я.
Тэмми нахмурилась.
– Доказать что?
Я скрестила руки на груди.
– Покажи, как ходить по лесу, не издавая ни звука. Если не сможешь, я не буду рисковать своей шкурой, воруя из дома Пэррисов.
– О! – воскликнула Элизабет. – Я тебе покажу!
Я посмотрела на неё и не увидела ни следа фальши. Теперь её лицо светилось, как само солнце.
Да, возможно, то, что сделали Элизабет и Тэмми, было сущей мелочью. Они подкрались ко мне в лесу, полном сухих листьев и хрупких сучьев, трещащих под ногами. Уж я-то знала – проведя в этом лесу бесчисленные часы, – с каким шумом приходится по нему ходить. Ни один олень не миновал меня незамеченным. Ни один бурундук не пробежал по подлеску неслышно. Так что да: подобраться тихо было истинным волшебством. Если б Тэмми и Элизабет показали мне подобную магию, я бы им поверила.
Хотя Тэмми была явным лидером в нашей тройке, казалось, что именно Элизабет владеет даром превращаться в невидимку, и ей не терпелось продемонстрировать мне, как это делается. Она схватила меня за руки и крепко сжала их.
– С тех пор, как умерла мама, отчим всячески давал мне понять, что я для него ничего не значу. Что я занимаю место, предназначенное кому-то другому. Он не любит ни меня, ни моих братьев. Думаю, он был бы вполне доволен, если бы мы просто исчезли.
Элизабет посмотрела мне в глаза.
– Знала бы ты, сколько раз я хотела именно так и сделать! А Тэмми научила меня… Показала, как стать незаметной. Как отойти на задний план. Правда, это не всегда срабатывает.
– Но только что сработало, – сказала я, затаив дыхание.
Я вспомнила все те случаи, когда мне очень не помешало бы стать незаметной в доме Пэррисов.
Лицо Элизабет засияло, будто утренняя звезда в преддверии рассвета.
– Прижми ноги к земле. Представь, как будто ты пускаешь корни, и они глубоко-глубоко уходят в почву. А потом вырывайся на свободу.
– Вырваться на свободу? – переспросила я. – Как?
Элизабет сделала глубокий вдох.
– Приникни к земле. Погрузись целиком в эту лесную подстилку. А потом выдохни воздух, и пусть он несёт тебя по ветру. Выдохни – и стань лёгкой, как пёрышко. Оторвись от корней. Будь невесомой, как семечко одуванчика. Стань невидимой…
Тэмми подняла подбородок к небу и закрыла глаза.
– Стань вором, – прибавила она.
Я пристально наблюдала за Тэмми. Она три раза глубоко вдохнула, а потом выдохнула. Её глаза расширились, она вскинула руки и сделала три бесшумных шага ко мне.
Я тоже вдохнула и выдохнула. И поймала взгляд Тэмми.
Сумею ли я сделать так же?
Я вообразила, как выпускаю тёмные корни, врастая в землю. Подумала о мамином мире – о том месте, где она жила до того, как её похитили, – и о птицах, парящих в горячем воздухе высоко над пышным лесом. Я представила, как превращаюсь в гагачий пух, молочай, семена одуванчика…
Лёгкий вздох сорвался с моих губ, когда я почувствовала, как восходящий поток воздуха прошёл сквозь меня, и я сделала шаг. Мои ноги, казалось, не коснулись лесной подстилки. Я поставила на землю второй башмак, но в ответ не раздалось ни шороха, ни треска.
Я выпучила глаза, а Тэмми снова просияла. Она – так же бесшумно – приблизилась ко мне и сжала мои руки.
– Ты – вор, ходящий по ветру, – прошептала она. – Вор, который может заполучить весь мир.
Глава 8
Я видела, как она натравила на неё волка, чтобы он терзал и мучил её.
Титуба, из показаний на суд, 1692 год
Прошла неделя.
Я стояла, уставившись на стеллаж с книгами преподобного.
Утром в городе я видела Элизабет. Она несла корзину с яйцами на продажу. Элизабет не поздоровалась, а лишь вздёрнула подбородок и глянула на меня вопросительно. Луна с каждым днём становилась всё больше, но я только и могла, что слегка покачать головой. Лицо Элизабет исказилось от разочарования.
Хотела бы я объяснить ей, как трудно украсть тетрадь! Если б самой Элизабет предстояло такое дело, она бы тряслась, как осиновый лист!
Я прошла мимо стеллажа – просто прошла мимо, накрывая на стол! – и у меня задрожали руки. Это случилось как раз в тот момент, когда я наполняла кружки сидром.
Я вытянула руку перед собой. Рубец, который был ярко-красным, уже стал нежно-сиреневым.
Вчера вечером, после ужина, когда я оттирала пятна со скатерти, преподобный Пэррис от души ударил меня по руке и пригрозил, что будет хуже, если я не перестану портить его имущество.
Я возвела глаза к потолку. Пусть преподобный дерётся сколько угодно. К счастью, он не может прочитать мои мысли и выяснить, что я замышляю кражу.
Я подошла к стеллажу и дрожащими пальцами провела по корешкам книг. У Пэрриса оставалась только одна чистая тетрадь, зажатая между его библиями и прочими книгами, которых было не так уж много. Конечно, Пэррис своим ястребиным взглядом увидит, что тетрадь пропала.
Осмелюсь ли я? Неужели действительно осмелюсь?
Тетрадь, в которой он сейчас писал свои проповеди, очень скоро закончится. Не пройдёт и нескольких дней, как он потянется к полке, чтобы взять новую. Ту единственную, что осталась…
Нужно действовать быстро. Может пройти несколько месяцев, прежде чем преподобный решит купить новые тетради. Но если эту найдут у меня, случится нечто похуже, чем порка.
Мне хотелось поговорить с Тэмми. Уж конечно, девушка вроде неё знает, как украсть вещь так, чтобы тебя не поймали. Тэмми наверняка могла бы просто подойти к полке, взять тетрадь и спокойно выйти из дома.
Я посмотрела на синяк, темнеющий на руке, и прежняя тревога, не дававшая мне покоя, снова усилилась. Что, если Тэмми – такая же лгунья, как моя мама? Возможно, в этот самый момент она смеётся надо мной. Над тем, как ловко заставила меня украсть тетрадь, наобещав, что я овладею магией и найду родителей.
Я прикоснулась к тетради и закрыла глаза. У меня было великое множество вопросов о великом множестве разных вещей.
Элизабет и Тэмми в самом деле умели ходить по лесу так, чтобы ни одна ветка не хрустнула. И я помнила то ощущение, когда сама стала лёгкой, словно цыплёнок, и меня мог унести даже слабенький ветерок. Вдобавок я никак не могла объяснить силу, исходившую из пальцев Тэмми. Я чувствовала её, она была реальна, как раскалённая молния во время летней грозы.
А мама на суде рассказывала, что видела у Сары Гуд жёлтую птицу. Могла ли она быть фамильяром Сары?
– Вайолет, – окликнула госпожа Пэррис.
Она спускалась по лестнице в сопровождении Бетти и Эбигейл. Я моргнула и отпрыгнула к очагу, чтобы оказаться как можно дальше от книжных полок.
Миссис Пэррис и девушки были одеты в платья для визитов. Я опустила взгляд, посмотрев на их идеально начищенные туфли и молясь, чтобы мои греховные мысли не отразились у меня на лице.
– Мы отправляемся к Уолкоттам по поручению преподобного, чтобы узнать, почему они пропустили четыре последние службы. Мистер Пэррис и Томас будут дома в пять, так что не забудь накрыть на стол перед их приходом.
Взгляд миссис Пэррис переместился на стек, висящий на стене возле меня.
– Бог не одобряет беспечность, Вайолет. Надеюсь, скатерть сегодня останется чистой. Твоя мама никогда не проливала ни капли.