Москва дипломатическая. Танцы, теннис, политика, бридж, интимные приемы, «пиджаки» против «фраков», дипломатическая контркультура…

© Захарова О.Ю., 2022

© «Центрполиграф», 2022

Автор выражает благодарность И.В. Болдыревой, Н.Р. Бакуменко, М.В. Побединой, а также сотрудникам Архива внешней политики РФ и Российского государственного архива кинофотодокументов за участие в подготовке книги

Предисловие

Одно из первых мест в иерархии государственных церемониалов занимает дипломатический церемониал, в процессе подготовки и в проведении которого ведущая роль принадлежит представителям дипкорпуса. Их деятельность позволяет более оперативно решать эти протокольные и церемониальные вопросы.

Дипломатический корпус – это совокупность глав дипломатических представительств, аккредитованных при каком-либо правительстве. Ими являются: послы, посланники, постоянные поверенные в делах, временные поверенные в делах, а также нунции и интернунции, являющиеся главами дипломатических представительств Ватикана[1].

В широком же смысле слова под дипломатическим корпусом понимается, наряду с главами посольских представительств, все члены дипломатического персонала, а также другие лица, пользующиеся дипломатическим статусом: военные, военно-воздушные и военно-морские атташе и их помощники, а также назначаемые на дипломатические должности (обычно советников или атташе) различного рода специалисты: по научно-техническому сотрудничеству, культуре, сельскому хозяйству и так далее[2].

К дипкорпусу относятся также члены семей дипломатического персонала и все перечисленные выше лица: жены, незамужние дочери, независимо от возраста, и несовершеннолетние сыновья.

Дипломатический корпус представляет единое целое: он не может быть разделен правительством на отдельные группы, согласно классу дипломатических представителей[3].

Дипломатический корпус не является институтом, основанным на какой-либо норме международного права, он не является также политическим объединением, обладающим правами юридического лица. Данное утверждение находит подтверждение в высказываниях ведущих специалистов в области международного права. П. Прадье-Фодере дает следующее определение понятию «дипломатический корпус»: «Дипломатический корпус не является ни юридическим, ни политическим лицом. Это лишь объединение совершенно независимых одно от другого лиц»[4].

Рауль Женэ отмечает: «Дипломатический корпус не может быть назван объединением, обладающим юридическими правами»[5].

Рубен Феррейра де Мелью признает, что «дипломатический корпус является коллективной организацией», но замечает при этом, что дипкорпус «не является ни юридическим лицом, ни политическим учреждением»[6].

Таким образом, дипкорпус, являясь совокупностью отдельных независимых представительств, пребывающих в одном месте и занимающихся одним родом деятельности, не является институтом, основанным на какой-либо норме международного права, выступающим как политическая организация. Но с учетом международных традиций он признается в качестве общественного института с ограниченными функциями. Местное законодательство не регламентирует деловые и личные контакты дипломатов, которые следуют в этих вопросах указаниям своих правительств, а также установившимся в дипкорпусе традициям[7].

Дипкорпус не может выступать с политическими требованиями перед правительством, коллективные протесты отклоняются как неправомерные, а коллективные выступления допускаются только в области церемониальных вопросов, если они не носят политического характера.

В первые годы советской власти известны три выступления дипкорпуса:

1. В связи с разоружением румынским правительством войск в Бессарабии, лишением их продовольствия, расстрелами – в Петрограде в январе 1918 года был арестован румынский посланник Диаманди. 14 января главы дипломатических представительств прибыли в Смольный, чтобы вручить В.И. Ленину меморандум с требованием немедленного освобождения дипломата. При встрече на заявление посла Франции Нуланса, бельгийского посланника Дестре и сербского посланника Сполайковича о том, что личность дипломатического представителя неприкосновенна при любых обстоятельствах, Ленин ответил, что «для социалиста жизнь тысячи солдат дороже спокойствия одного дипломата»[8].

26 января 1918 года Совет народных комиссаров принял решение о разрыве дипломатических отношений с Румынией.

2. 15 февраля 1918 года дипкорпус направил в Народный комиссариат иностранных дел ноту, заявив тем самым протест декрету ВЦИК от 28 января 1918 года, в котором были аннулированы иностранные займы и государственные долги Российской империи.

3. 6 сентября 1918 года дуайен дипкорпуса в Петрограде швейцарский посланник Одье от имени дипкорпуса направил НКИД ноту протеста «против режима террора, установленного в Петрограде, Москве и других городах». Протест был отклонен как попытка поддержки контрреволюции[9].

Коллективные выступления дипкорпуса возможны только по церемониальным (протокольным) вопросам.

В большинстве случаев от имени дипкорпуса выступает его дуайен, который, как правило, «глава дипломатического представительства высшего ранга, вручивший верительные грамоты раньше других»[10].

Сообщения для всех членов дипкорпуса, которые Министерство иностранных дел желает направить главам посольств, передаются через дуайена дипкорпуса. Он принимает меры для информирования коллег.

«Дуайен должен <…> стараться сплотить дипломатический корпус и поддерживать деловые и дружественные отношения между его членами <…>»[11].

Положение ст. 5 и 6 постановления Венского конгресса 1815 года говорят о том, что «в каждом государстве должен быть установлен однообразный порядок приема дипломатических агентов каждого класса» и что «узы родства или семейной связи между дворами не создают никаких преимуществ в ранге для их дипломатических агентов». Эти положения, относящиеся и к политическим союзам, являлись общепризнанными до Венской конвенции 1961 года и лежали в основе правил дипломатического церемониала всех стран[12].

В некоторых странах посол Ватикана (нунций) имеет дипломатическое старшинство перед другими послами, независимо от времени приезда в страну пребывания или даты вручения верительных грамот. В силу этой традиции нунций является дуайеном дипкорпуса[13].

Дуайен консультирует своих коллег по вопросам местного протокола и этикета, а также взаимоотношений с властными органами. Он выступает на церемониях, приносит поздравления, соболезнования, организует вручение подарков.

Особенность положения дуайена заключается в том, что он должен выражать мнение коллег, оставаясь представителем своей страны.

Роль дуайена позволяет дипломату действовать по двум главным направлениям.

Первое заключается в поддержании официальных отношений между правительством страны, которую он представляет, и правительством, при котором он аккредитован. Посол ведет переговоры, делает устные заявления, вручает и получает меморандумы, ноты, письма и другие документы.

Другое направление деятельности, в котором может быть задействован каждый из членов дипкорпуса, независимо от своего ранга, подразумевает установление контактов с представителями политических и общественных кругов, деятелями культуры. Как отмечает в своих воспоминаниях посол СССР в Лондоне И.М. Майский: «<…> без таких связей он (посол. – Авт.) не будет в состоянии ни ориентироваться как следует в окружающей обстановке, ни воздействовать в желательном ему духе на взгляды и настроения как правящих слоев, так и широких масс этой страны. Вторая функция посла в современных условиях очень важна и подчас по своему значению превосходит первую функцию, особенно в странах с широко развитой общественной жизнью вроде Англии или США»[14].

Вторая функция осуществляется во время встреч дипломата с интересующими его личностями на приемах в посольствах или у местных жителей. Обычно в таких случаях приглашения посылают мужьям вместе с женами. Если посол сам приглашает на обед, завтрак или чай членов дипкорпуса, то его супруга выступает в роли хозяйки приема. В целом следует выделить три «основных концентрических круга связей» дипломатического сотрудника: первый – «внешний» – люди, которые имеют дружественное или нейтральное отношение к государству, которое представляет дипломатический сотрудник. С ними посольство не поддерживает постоянные связи и приглашает к себе по особым случаям, к примеру, в посольстве СССР в Лондоне на приеме 7 ноября собиралось до 700–800 человек. Для англичан важно, чтобы была «толкучка» – свидетельство того, что прием удался. С точки зрения «пользы» этот круг связей имеет наименьшее значение.

Второй круг связей – люди, с которыми поддерживаются более регулярные отношения (около 200 человек), их часто приглашают на малые приемы, обеды, завтраки, чаи, музыкальные вечера, кинопросмотры. Среди этих лиц – видные представители политики, экономики, науки, литературы, искусства. С точки зрения «дипломатической полезности» они представляют «серьезную ценность».

Третий – это самый узкий круг связей посольства, всего 50 человек, с которыми поддерживались постоянные и дружеские связи: высокопоставленные лица, известные политики и деловые люди, редакторы крупных изданий, знаменитые писатели и ученые.

Именно этот круг с точки зрения «дипломатической полезности» имеет наибольшее значение. И.М. Майский подчеркивает, что для него, как дипломата, наибольшую ценность представляли именно «малые приемы» – неофициальные встречи за столом с небольшим (пять, семь или десять человек) числом участников. Именно на этих приемах особенно возрастает роль супруги посла[15].

Одна из проблем дипломатических коммуникаций в столице СССР заключалась в том, что иностранные дипломаты находились в Москве в непривычной для них социокультурной среде. В то же время и советские граждане, принятые на службу в Народный комиссариат иностранных дел (НКИД) в 20—30-х годах, в большинстве своем не были готовы к выполнению дипломатических обязанностей. Им приходилось осваивать нормы европейского протокола как у себя на Родине, так и в странах их аккредитации, приспосабливаться к местным традициям дипломатической жизни.

После Октябрьского переворота и Гражданской войны разрушилась кодифицированная протокольная практика.

В 1922 году создана отдельная Протокольная часть (протокольное подразделение), преобразованная 12 ноября 1923 года в Протокольный отдел Народного комиссариата иностранных дел (НКИД) СССР.

В 1923 году начальником Протокольного отдела НКИД СССР Д.Т. Флоринским была утверждена «Краткая инструкция о соблюдении правил принятого в буржуазном обществе этикета», которая являлась первым советским практическим пособием по дипломатическому протоколу.

В 1926 году заведующим отделами был направлен циркуляр, в котором предписывалось согласовывать все вопросы, касающиеся общения с дипломатическими представителями, с Протокольным отделом НКИД.

К середине 20-х годов становится очевидным: протокол не партиен, международный протокол «принят» советской дипломатией.

Партийная идеология не могла не оказывать влияние на содержание нормативно-правовых документов советского протокола, но в то же время именно протокол, согласно мировой практике, отрицал и не признавал так называемый «вождизм».

На официальных дипломатических церемониях протокольное старшинство было следующим: председатель ЦИК, председатель Совнаркома, народный комиссар по иностранным делам, другие наркомы, секретарь ЦИК, заместитель Наркоминдела СССР, наркомы РСФСР, другие заместители наркомов СССР, члены коллегии наркоматов СССР, члены Реввоенсовета, заместители наркомов РСФСР.

Первая официальная регламентация привилегий и иммунитетов иностранных дипломатических представителей содержится в постановлении от 27 августа 1926 года «О порядке отношений правительственных учреждений и должностных лиц Союза ССР и союзных республик с правительственными учреждениями и должностными лицами иностранных государств», а также постановление от 14 января 1927 года о дипломатических и консульских представительствах на территории СССР.

После ареста Д.Т. Флоринского в 1934 году Протокольный отдел в 1935 году возглавил В.Н. Барков, который, в отличие от Флоринского, дипломата классической дореволюционной школы, происходил из крестьянской семьи и в 40 лет был призван на дипломатическую службу.

В 1937 году в НКИД была разработана инструкция «О порядке прописки членов дипломатического корпуса в СССР и сотрудников иностранных посольств и миссий», в которой рассматривались вопросы регистрации дипломатов.

В период работы Баркова упразднены визиты вежливости глав дипломатических посольств наркому и членам коллегии НКИД после вручения верительных грамот, «ушел» из советского дипломатического обихода фрак.

В мае 1941 года статус дипломатических представителей СССР приведен в соответствие с международной классификацией, и они получили ранги послов, посланников и поверенных в делах[16].

Владимир Николаевич Барков зачастую задерживался на переговорах. Немецкие коллеги заявляли, что после завершения переговорного процесса происходит утечка информации, Барков был «вольнослушателем» с советской стороны. В НКВД не стали искать другие кандидатуры. В 1941 году В.Н. Барков арестован, он получил двадцать лет, реабилитирован в 1958 году.

Не умаляя заслуг руководителей Протокольного отдела, пришедших на смену Флоринскому и Баркову, следует отметить, что имя Молочкова занимает в истории советской дипломатии особое место.

Ф.Ф. Молочков возглавлял Протокольный отдел с 1941 по 1950 год и с 1955 по 1969 год. К счастью, его не постигла участь предшественников – Д.Т. Флоринского и В.Н. Баркова. Молочков по праву считается классиком советского протокола, признанным авторитетом в области европейского дипломатического церемониала.

Первая систематизация норм, правил и церемониала приема иностранных делегаций и проведения правительственных приемов была проведена во второй половине 50-х годов.

В марте 1957 года в связи с подготовкой мероприятий, посвященных 40-летию Октябрьской революции, Протокольный отдел МИД разработал документ «Порядок проведения правительственных приемов в Кремле»[17], включающий семь разделов, в которых подробно прописана организация приемов, состав их участников, перечислялись организации, составляющие списки на приемы и так далее.

В отличие от нормативно-правовых документов источники личного происхождения обладают не только информационной, но и нравственной функцией. Они способствуют пониманию этических принципов и стиля жизни правящей элиты, воссоздают социально-культурную среду, в которой происходили культурные коммуникации членов дипломатического корпуса, помогают изучить процесс формирования государственной доктрины в области культуры.

В советский период воспоминания представителей творческой интеллигенции, а также иностранных дипломатов, аккредитованных в Москве, о быте и нравах правящей элиты были, в большинстве своем, не доступны широкому кругу исследователей.

К числу наиболее ярких произведений этого жанра принадлежат воспоминания Т.К. Окуневской, М.М. Плисецкой, Ю.Б. Елагина, К. Озолса.

С именем Т.К. Окуневской связана целая страница в истории советско-югославских культурных связей. Фильм «Ночь над Белградом» с участием актрисы с большим успехом прошел в Югославии, в которой актриса выступала с концертами после окончания Великой Отечественной войны. В 1948 году Окуневская арестована, приговор – десять лет исправительно-трудовых лагерей. В своих воспоминаниях[18] актриса рассказывает о театральной жизни предвоенной Москвы, о кремлевских приемах, поездке в Югославию, а также о своем участии в постановке спектаклей в советских исправительно-трудовых лагерях.

Сталинские репрессии не пощадили и членов семьи выдающейся балерины современности М.М. Плисецкой[19], воспоминания которой подтверждают в том числе тот факт, что Государственный академический Большой театр являлся важным элементом советской дипломатии. В воспоминаниях Плисецкая рассказывает об участниках и программах правительственных концертов, о роли классического балета в формировании положительного имиджа Советского Союза.

Юрий Борисович Елагин происходил из семьи так называемых «социально опасных» – внук текстильного фабриканта, сын репрессированного отца-инженера. Мать Елагина, пианистка, после ареста супруга отправилась за ним в Сибирь, чтобы по возможности облегчить его жизнь. Именно матери Юрий обязан своей любовью к музыке. В восемь лет его начали учить играть на скрипке. «Хотя в глазах моих родителей, – пишет он в своей книге, – как в большинстве московских старых семей, музыка не имела репутации серьезного занятия, которому можно посвятить всю свою жизнь, судьба распорядилась так, что именно скрипка стала моей спасительницей, профессией и средством к существованию[20].

В возрасте 19 лет, в 1929 году, Елагин арестован. Из Бутырской тюрьмы его отпустили «за отсутствие состава преступления». Лишенный гражданских прав, он не мог поступить в консерваторию. В 1931 году руководство Театра Вахтангова не побоялось взять его на работу в оркестр и добилось отмены «лишенства», что давало право на обучение в консерватории, после окончания которой в 1940 году Елагин уехал по распределению в Краснодар.

В театре считали, что Елагин пропал без вести. Но своей матери он сумел передать, что попал в лагерь для перемещенных лиц, а оттуда – в Америку. Год Елагин провел в Нью-Йорке, потом переехал в Хьюстон, где много лет был скрипачом в Houston Symphony. Там он начал писать свою главную книгу – «Укрощение искусств», которая вышла в 1952 году в США на русском языке в Чеховском издательстве.

«В этой книге описал я то, что видел, слышал и пережил в течение десятилетия 1930–1940 гг., – пишет он в предисловии. – Я приложил все мои старания для того, чтобы быть как можно более объективным и точным как в изложении фактов и в характеристиках людей, так и в хронологических датах…»[21].

Юрий Елагин скончался в Вашингтоне 21 августа 1987 года после длительной болезни. Похоронен на русском кладбище (Rock Greek Cemetery – Russian section).

Тонкий знаток музыки, скрипач Ю.Б. Елагин[22] не только повествует об исполнителях и зрителях правительственных концертов в Кремле и Большом театре, он анализирует сам принцип построения советской музыкальной доктрины, в основе которой – музыкальные пристрастия вождя.

Своеобразными «пропагандистами» различных направлений современного европейского искусства в столице Советского государства были члены дипломатического корпуса, о культурных коммуникациях которого содержится информация в воспоминаниях[23] Карлиса Озолса – латышского дипломата, чрезвычайного посланника и полномочного министра Латвии в СССР (1923–1929). В своей книге К. Озолс создает тонкие психологические портреты аккредитованных в Москве дипломатов, многие из которых коллекционировали произведения живописи, предметы декоративно-прикладного искусства.

К. Озолс рассказывает в воспоминаниях о встречах с представителями советской дипломатической элиты, в том числе с начальником Протокольного отдела Народного комиссариата иностранных дел (НКИД) Д.Т. Флоринским.

К. Озолсу не удалось избежать судьбы многих сотрудников НКИД. 25 августа 1940 года он арестован, а 23 июня 1941 года Военной коллегией Верховного суда СССР приговорен к смертной казни.

Помимо опубликованных источников в работе использованы документы фонда Протокольного отдела (057 и 57) Архива внешней политики РФ МИД России (многие из которых впервые вводятся в научный оборот), а также фонда 06 (секретариат Молотова), часть которого размещена в Интернете[24].

В исследовании также использовались неопубликованные архивные материалы Королевского Альберт-холла (Великобритания)[25].

Соблюдение протокола имеет большое значение в дипломатии для установления правильных политических взаимоотношений на высшем и высоком уровнях во время визитов государственных деятелей и личных отношений между ними. В Англии, Франции, Испании создавались специальные труды с правилами этикета, в протокольных правилах Индии, США много заимствований из английского протокола. В своих воспоминаниях В.М. Суходрев отмечает, что соблюдение правил этикета обусловлено воспитанием. В Англии в любой семье, независимо от социального положения, ребенка обучают правильно вести себя за столом, культурно есть и так далее. В России естественная культурная эволюция была прервана в 1917 году. Неуважение к человеческой личности заполнило образовавшийся вакуум[26].

В 1961 году работа комиссий и комитетов в ООН по кодификации посольского права завершилась принятием Венской конвенции о дипломатических отношениях.

Таким образом, протокол кодифицирует и осуществляет на практике правила церемониала и контролирует их применение.

Конвенция определяет статус и функции дипломатического представительства. В ней содержатся положения о порядке установления дипломатических отношений между государствами, назначении глав дипломатических представительств. Конвенция регулирует вопросы старшинства дипломатов и порядок аккредитования диппредставителей. В документе подробно изложены дипломатические иммунитеты и привилегии.

«Все государства, в том числе и те, которые формально воздерживаются от присоединения к конвенции, соблюдают зафиксированные в ней нормы, а протокольные службы учитывают эти нормы в своей практической работе»[27].

В некоторых государствах Венская конвенция была инкорпорирована в национальные законодательства и рассматривается как норма национального права.

Протокол – средство реализации основных принципов международного права. Так, суверенитет государства выражается в оказании почестей государственному флагу, исполнении гимна и так далее. Принцип равноправия заключен в рассадке делегаций на международных конференциях, дипломатов – на дипломатических приемах и так далее. Отступление от протокольных норм рассматривается как «нанесение ущерба достоинству и чести государства»[28].

Как актор мировой политики, Советский Союз не мог не принять основные положения конвенции, игнорирование международных норм протокола – это отрицание равенства, суверенитета, территориальной целостности государств – и, как следствие, потеря репутации в глазах мирового сообщества.

«Невероятный Флоринский…»

Основатель дипломатического протокола СССР Дмитрий Тимофеевич Флоринский родился в Киеве 2 июня 1889 года. Старший сын заслуженного профессора-византолога Тимофея Дмитриевича Флоринского окончил в 1907 году 1-ю гимназию. Высшее образование Флоринский получил на юридическом факультете университета Святого Владимира. Воинскую повинность отбывал в 14-м саперном батальоне, в 1912 году уволен в запас с производством в прапорщики запаса инженерных войск. На службу в МИД Дмитрий Тимофеевич принят в 1913 году.

В 1913–1914 годах он – атташе русского посольства в Константинополе, в 1914–1915 годах – атташе миссии в Софии, а с 1915 по 1918 год занимал должность российского вице-консула в Нью-Йорке.

После революции Флоринский уволен с дипломатической службы. 2 мая 1919 года в Киеве был расстрелян большевиками отец Дмитрия Тимофеевича, а в конце 1920 года Флоринский приглашен Г.В. Чичериным в Наркомат иностранных дел, где, будучи секретарем заместителя наркома М.М. Литвинова, занимался вопросами протокола. Флоринский возглавил первое структурное подразделение НКИД – протокольную часть, преобразованную в 1923 году в Протокольный отдел. Одновременно в 1922–1929 годах Дмитрий Тимофеевич – заведующий Отделом Скандинавских стран НКИД СССР.

Карлис Озолс знал Д.Т. Флоринского как русского вице-консула в Нью-Йорке. В то время Флоринского воспринимали как типичного и привилегированного чиновника из Санкт-Петербурга. «Всегда щегольски одетый, с моноклем, верх аккуратности, весьма предупредительный, особенно к лицам, стоящим выше его <…>. Изысканный спорт, верховая езда, поскольку она придавала изящный лоск. <…> Прекрасные, мягкие, вкрадчивые манеры дополняли образ тщательно вышколенного дипломатического чиновника. Он ездил верхом в Нью-Йоркском Центральном парке, всегда сопровождая какую-нибудь интересную даму. Любил и покутить. Тогда его политическая физиономия определялась ненавистью к большевикам, расстрелявшим его отца, известного профессора Флоринского»[29].

В ноябре 1920 года, когда К. Озолс увидел Флоринского среди встречающих его в Москве представителей Комиссариата иностранных дел, он не смог скрыть своего удивления.

Спустя время Флоринский пригласил дипломата к себе и рассказал, что был у Деникина, потом Швеция, Копенгаген, где «проел» последние деньги, полученные за драгоценную булавку к галстуку. В Копенгагене встретился с Литвиновым и попросил принять его на службу. В Москве он женился, но успел развестись.

«Как шеф протокола, Флоринский для большевиков был просто находкой. <…> Флоринский был первым шефом протокола, который решился проводить в Наркоминделе европейские порядки»[30].

Дмитрий Тимофеевич был обязан встречать знатных иностранцев, снабжать билетами в театр, выдавать разрешения присутствовать на собраниях большевиков и так далее.

В документах Архива внешней политики РФ содержатся сведения о том, что уже в июне 1921 года Д.Т. Флоринский принимал активное участие в подготовке и проведении визита арабской делегации в Москву[31]. 30 июня члены делегации были представлены Флоринским секретарю Коминтерна М.В. Кобецкому.

Переход от военного коммунизма к НЭПу, развитие системы образования – все это заставляло западные страны пересмотреть свое отношение к Советской России, а с 30 декабря 1922 года – к СССР. Прием иностранных граждан и организация визитов зарубежных миссий требовали развития протокольной службы НКИД, что, в свою очередь, было связано с определенными финансовыми расходами, которые некоторым сотрудникам наркомата приходилось покрывать за счет собственного жалованья. 2 марта 1922 года заведующий протокольной частью НКИД Д.Т. Флоринский обращается с докладной запиской в коллегию НКИД, в которой просит выделить кредит в размере 100 золотых рублей в месяц на «представительство», так как в связи с выполнением профессиональных обязанностей «приходится быть чисто одетым, нести значительные расходы на прачку, давать чаевые и так далее. Кроме того, невозможно бывать у иностранцев и не звать их к себе, так как невольно попадаешь в положение „бедного родственника“ и обязываешься, что, конечно, совершенно нежелательно»[32].

Насколько своевременным и актуальным было обращение Флоринского, свидетельствует тот факт, что на завтраке в итальянской торговой миссии, куда заведующий протокольной частью НКИД был приглашен 13 сентября 1922 года, было высказано предложение о скорейшем создании в Москве клуба для дипломатического корпуса.

За завтраком разговор велся по-французски, говорили о театрах и балете. Из представителей НКИД беседу поддерживал Флоринский, так как другие приглашенные сотрудники наркомата не знали французского языка.

В сентябре 1922 года Москву посетил известный французский политический деятель господин Эррио. Флоринский занимается организацией встреч Эррио с советскими руководителями и посещений им промышленных, торговых и культурных объектов. Дмитрий Тимофеевич сопровождает французского гостя в Нижний Новгород, в Петроград.

В Москве, прощаясь с Флоринским, Эррио пообещал, что за оказанные им услуги он постарается представить его к ордену Почетного легиона. Выразив благодарность, Флоринский сказал, что он вынужден отказаться от этой чести, так как «мы не принимаем иностранных орденов»[33].

Сотрудникам Протокольного отдела НКИД приходилось не только заниматься организацией протокольных мероприятий, но и составлять характеристики на их участников. В качестве примера рассмотрим досье, составленные Флоринским на лиц, приглашенных на прием к К.Е. Ворошилову 2 декабря 1925 года.

– Али Голи Хан Ансори, чрезвычайный и полномочный посол Персии: «Очень яркая фигура. При царском правительстве был около десятка лет секретарем-советником Персидской миссии в Петербурге <…>. В Москву Ансори прибыл в ноябре 1920 г. в качестве Чрезвычайного посла. Вел с тов. Караханом переговоры и в феврале 1921 года подписал договор между РСФСР и Персией <…>. Ансори определенно придерживается ориентации на СССР, а не на Англию. <…> Ансори является дуайеном Дипломатического корпуса и пользуется большим в нем уважением»[34].

– Итальянский морской атташе капитан Миралья: «Неправильно, но говорит по-русски. В Москве с весны 1924 года. Бравый моряк, весельчак и, в общем, довольно простой и приятный парень <…>. Неплохо ориентируется в нашей обстановке»[35].

– Польский военный атташе Кобылянский: «Бывший русский офицер 2-го отд. Польского Гразенштаба, специалист по разведке. Окончил в Париже Академию Французского Генштаба. На хорошем счету у 2-го отдела Польского Генштаба, ловкий и способный человек. Имеет большие знакомства и пользуется уважением среди Дипкорпуса. В политическом отношении никакой определенной ориентации не придерживается, но ближе к группе Пилсудского. Стремится сделать карьеру»[36]. – Эстонский военный атташе Курск: «Бывший русский офицер. В Эстонии командовал дивизией, но расценивали его слабо. Усиленно занимается шпионажем в пользу Польши и Англии. Большой любитель выпить. Говорят, что за деньги он готов на все»[37].

– Характеристика на японских представителей.

1. Кадзуо Мике – военный атташе. «Полковник пехоты <…>. По-русски говорит слабо. Производит впечатление человека хитрого и неискреннего. Особого расположения к нам с его стороны отметить нельзя.

Всегда начеку. Из каждого сказанного слова собирается извлечь пользу. На деловой почве НКИД не сталкивается. В Москве находится с женой»[38].

2. Сюдзо Курасиге – помощник военного атташе: «Прибыл в чине капитана пехоты <…>. Манерой держать себя значительно менее заметен, чем Мике. При встречах больше молчит, предоставляя разговаривать ему»[39].

3. Кацудзи Масаки – морской атташе. «Капитан II ранга японского флота <…>.

Высказывает себя крайне расположенным к СССР. Подчеркивает разницу отношений к нам со стороны морских кругов в сравнении с военными. Много говорит в пользу укрепления дружбы между СССР и Японией до своего приезда в Москву <…>.

В делах обращается за поддержкой НКИД. В проведении их крайне настойчив, назойлив. По-русски говорит хорошо»[40].

В составлении характеристик Флоринскому оказывали содействие заведующие отделами Востока и Прибалтики НКИД.

Подобная деятельность была важной, но не главной составляющей в работе Протокольного отдела.

В 20-х годах СССР стремился продемонстрировать миру все достижения, совершенные в первые годы существования советской власти. Популяризацией успехов в том числе приходилось заниматься и НКИД, в частности Протокольному отделу этого наркомата.

В 1924–1925 годах СССР установил дипломатические отношения со многими странами. Этот период вошел в историю советской внешней политики как «полоса признаний».

7 февраля 1924 года были установлены дипломатические отношения между СССР и Италией, подписан советско-итальянский торговый договор. Спустя пять месяцев, в июле 1924 года, состоялось важное событие в истории советско-итальянских отношений – прибытие в Ленинград итальянского военного корабля «Мирабелло».

Начиная с 6 июля, в течение трех дней Д.Т. Флоринский принимал участие в совещаниях с представителями военного и морского командования для составления программы встречи с учетом полученной инструкции – «скромно и сдержанно, но прилично»[41].

После окончательного согласования с итальянской стороной программа была утверждена. По прибытии в Ленинград 10 июля утром капитан «Мирабелло» В. Пини посетил представителя губисполкома Г.В. Циперовича, агента НКИД Вайна, также нанес визит капитану миноносца «Троцкий».

В 18 часов 30 минут был назначен обед в Доме Красной армии и флота. Заново отремонтированное помещение поражало не только грандиозностью, но, как отмечал Флоринский, тем «порядком, в котором оно содержится»[42]. Итальянцы сообщили, что с «Мирабелло» прибудет шесть офицеров и сорок матросов при восьми унтер-офицерах. В большом зале был накрыт стол на 110 приборов (для итальянских и советских моряков, а также пяти человек нашего комсостава), таким образом была соблюдена социальная справедливость. В смежном зале комсостава стол был накрыт на 18 приборов – капитан и пять офицеров с «Мирабелло», командир «Троцкого», представители итальянского консульства, советские официальные лица. По словам Д.Т. Флоринского, наши военморы и красноармейцы проявили себя как приветливые и гостеприимные хозяева; они встречали итальянцев, рассаживали их за столом, занимали по мере сил беседой[43]. Итальянский комсостав держал себя «сдержанно и неприветливо», за исключением капитана, но итальянские матросы оказались «славными ребятами с самым незначительным процентом фашистов среди них»[44]. Благодаря тому, что четыре матроса с итальянской стороны говорили по-русски (они оказались сербами), а среди наших представителей нашлось несколько говорящих по-французски, завязалась беседа, дополняемая жестикуляцией, и «большая зала представляла красивую картину молодого веселья и оживленного общения наших и итальянских моряков, в противовес чопорной натянутости смежной залы комсостава. Во время беседы беспрерывно играл прекрасный оркестр, которому много и горячо аплодировали все присутствующие», – сообщил Д.Т. Флоринский Г.В. Чичерину в докладной записке[45].

После обеда «наши ребята» показали итальянцам Уголок В.И. Ленина, читальню и так далее, многие пошли провожать гостей до пристани.

Следует отметить, что для итальянских моряков этот вечер прошел в непривычной для них обстановке, в то же время комсостав не смог упрекнуть советскую сторону в некорректности.

11 июля итальянские матросы осматривали Ленинград в сопровождении местных гидов и представителей итальянской колонии. После полудня на корабле «Мирабелло» состоялся прием от итальянской колонии.

12 июля советские официальные лица, включая капитана и комиссара корабля «Троцкий», а также штурмана, который привел миноносец «Мирабелло» в Ленинград, были приглашены на завтрак (в 12 часов 30 минут) на борт корабля. Закусочный стол накрыли в кают-компании, украшенной большим портретом Муссолини и портретами королевской семьи. Завтракали на палубе. Вечером Д.Т. Флоринский был приглашен к помощнику британского агента на обед в честь итальянских гостей. Д.Т. Флоринский обращает внимание на то, что англичанин нанес официальный визит капитану в сюртуке и цилиндре[46]. В своем дневнике Флоринский подробно сообщает обо всех деталях поведения английских дипломатов, которые являлись одними из самых активных участников светской жизни дипломатической Москвы. В начале 20-х годов дипломаты собирались каждое воскресенье на прием в английской миссии, но при этом сотрудники НКИД на них не приглашались. Встречаться с иностранцами в ресторанах представители наркома не имели возможности. Подобная ситуация не устраивала советскую сторону. Один из вариантов решения проблемы – открытие в Москве дипломатического клуба, записку об организации которого начальник Протокольного отдела Д.Т. Флоринский составляет в январе 1923 года.

Официальные причины открытия – просьба членов дипкорпуса и отсутствие контактов советских дипломатов со своими иностранными коллегами. «Редкие официальные приемы с банальными и шаблонными разговорами не создают нужной интимности и не могут служить целям мало-мальски серьезной информации»[47], – пишет в записке Флоринский.

Одной из важных причин, по мнению Дмитрия Тимофеевича Флоринского, открытия дипломатического клуба является то обстоятельство, что клуб позволит осуществить «наблюдение за иностранцами в ту пору, когда они находятся только в своей среде – отдельные группы в читальне, ресторане и так далее». Обеды, завтраки и другие приемы располагают к откровенности, наблюдение за дипломатами будет вести специально подобранный обслуживающий персонал[48].

Председателем клуба Флоринский предлагал назначить персидского или германского посла, на каждого из которых всегда можно «дружески и частным образом оказать давление в интересующих нас вопросах». Заместитель председателя – представитель НКИД. В правление также входят два представителя с советской стороны и два иностранца. Флоринский предлагал принимать в клуб членов дипкорпуса без ограничений (причина отказа – недостойный поступок кандидата). Для советских граждан самая строгая фильтровка[49].

Несмотря на доводы Флоринского, власть не решалась открыть клуб, коммуникативные и информационные функции которого могли принести не только пользу, но и вред советской стороне, которая опасалась утечки информации[50].

Народный комиссар иностранных дел Г.В. Чичерин и Д.Т. Флоринский искали пути «примирения» европейских протокольных дипломатических норм с нормами советской идеологии.

В 1923 году Д.Т. Флоринским была утверждена «Краткая инструкция о соблюдении правил принятого в буржуазном обществе этикета». В ней содержался главный идеологический принцип советского протокола – представители рабоче-крестьянского правительства, соблюдая «необходимый минимум, ниже которого нельзя идти», не должны становиться рабами «чуждого нам по духу этикета»[51]