Слова
Минута, грустно
Нахожусь среди обобщённых понятий я,
Но знаю, жизнь, предмет не нарицательный;
Карательный глагол тот сослагательный,
Частицей "Бы" возможность отрицающий,
И слово "Оправданье" восхваляющий!
На междометье "Ох" всю душу, направляющий…
Да,
Говорят, тем самым выражают чувства,
Но слабость! Я считаю так себе искусство.
"Ух, Ах" – аж лёгким стало гнусно!
В том выдыхаемом на слово "Воля!" стало пусто.
Хочется молчать
минута
грустно.
Восхищение пороком
Мы живем голосами других людей,
Они залиты нам в глотку;
Мы любим других больше себя, сильней,
И восхищаемся их пороком.
Становимся ими мы каждый день,
Чужими грешными душами;
В один момент не останется дней
Нами неупущенных.
Любим Других! мы себя сильней…
Мы все грешны чужими действиями;
Грех свой, он для души родней,
А мы кормим её бездействием.
Если уходят, то уходят навсегда.
Я помню те хрустально-серые глаза,
Я помню светлую улыбку,
Я помню странные её слова,
И нежность губ, что были близко;
Я помню, трогала меня,
За руку –
Нежные мгновенья;
Как уходила тоже помню я:
Её походку
И подогнутую юбку.
Так просидел всего минуты я,
Не ожидая от неё спасенья;
Ведь если кто ушёл,
Ушёл он навсегда;
Запомнить надо,
Оставляют на мгновенье.
Почему люди умирают
Почему люди умирают?
Просто генетически было не выработано желание жить;
Ведь она надоедает,
Жизнь,
Которую не можем полностью любить.
Предательства, расстройства
Расставанья,
Радость побед и пораженья боль,
Тоска сквозь радость,
Тяжба ожиданья,
И бытовуха, что несём с собой.
Всё это жизнь
И сами мы того не замечая,
Мы обживаем всё,
Что есть на сей пути.
Приходит час и к жизни привыкаем,
И не замечаем много, дойдя до времени седин.
Наскучило!
Надоедает!
Бросил!
Мы любим избавляться от рутин.
По принципу: сегодня взял, а завтра бросил,
Мы каждодневно ослабляем организм.
Живём мы дни свои
И новый миг проходим!
Не замираем мы на нём, ведь мало нам.
Хотим мы больше…
Мало!
Скучно!
Просим!
Бредём по жизни,
Всё надоело нам.
И каждый день, в бегах от вечного начала,
Отдвигаясь от мгновений что даны,
Мы каждый день, того совсем не замечая,
На самоуничтоженье направляем
Наш вечной жизни механизм.
Воспоминания о венгерской пепси коле
Цветущая крапива
и вкус венгерской пепси колы;
долгая дорога вниз
и воспоминания о прошлой жизни:
оранжевое окно,
так в памяти похожее на жёлтое;
учительская, завод, книги…
Тридцать пятый дом внизу улицы,
облицованный плиткой цвета десятидневной зелёнки.
Удача,
добрый водитель из Узбекистана,
скамейка,
тринадцатый этаж,
залатанная дверь,
коллекция книг и гербовых флажков,
чистота и пустота в квартире,
запах большого прошлого живущего внутри.
«А какое сегодня число?»
«А какой сейчас день?»
«Может угостить?»
– Не надо я продукт двадцать первого века…
«Я тут сумку купила, в Болгарии»
– За сколько?
«Да не помню, давно это было, а помнится, как вчера»
Закрытая дверь:
щелчок, поворот замка,
длинный коридор и до упора вниз,
а там мысли, грусть
и сожаления о не спрошенной любимой книге.
Жизнь, планета земля, космос
Я доживаю жизнь
за тех, кто до меня не смог,
ведь таков природы закон:
ты родился,
ты не только ты – ты он
и он
и она
они
все те, кто были до тебя – на родословную смотри,
иль в прошлое страны, эпохи – века, жизни – вздохи,
что в истории мира забытые строки – ДНК эпохи,
возведённые в миллионы крохи, -
трудов стоны; в них положены жизни:
сделал – сдохни,
но поколению новому дай фору – к Абсолюту в ответах,
к разгадке жизни законов,
природы тайн и космоса сути,
чтобы понять: кто нас тут оставил, кто посмел нас так мучать?
Без цели в этой капле существовать.
Переписывать летописи и ничего не знать.
Но я знаю, – есть жизнь, – одна!
Всё до тебя – для тебя.
И всё от тебя – для других,
которые будут после;
ведь кто-то уходит,
а кто-то приходит дожить нашу жизнь – всё просто:
одна жизнь, планета земля, бесконечный космос.
Гранёный стакан Наполеона
Мы живём в месте
Где менталитет не совпадает с ценовой политикой и культурой потребления:
Там где Француз платит 4 евро за гранёный стакан Наполеона,
Русский лишь покрутит у виска.
Ведь в Европе, один такой кусок смакуют неделями,
Когда у нас больше заботятся о сытности.
И часто можно увидеть,
Как стоя у витрины, десятки прохожих
Смотрят и облизываются на безе:
И вроде чего-то хочется к чаю,
И вроде, 200 рублей,
За 100 грамм яичного белка с сахаром.
Я вас любил
Я вас любил, любовь ещё возможно…
Ещё осталась, ведь враньё претит.
Скажу вам честно,
Вижу я и старость:
Сидим и любим –
День цветения седин.
Я вас любил безмолвно, безнадёжно
И тратил годы, посвящая вам:
Секунды, мысли, песни, клочья
Души моей принадлежали вам.
Я вас любил так искренне, по-детски,
И также вам желаю полюбить;
Но случай ваш не будет безответным,
Ведь счастье будет вам любимой быть другим.
Кипятильник
Порою внутрь забредёшь,
что выхода назад не вырыть:
тупик, стена, надежды грош,
в воде,
снаружи кипятильник.
И стены плавятся от жара,
накаливаемым водою,
внутри пожар, как боль кинжала,
наружу просится,
чтоб брызнуть в волю!
Но это тот же ты, сидящий в кипятке внутри себя,
скребущий изнутри пороком истинных желаний.
Растерзанный во тьме,
кровоточащий там на дне,
орущий в луч открытого забрала.
Тому,
на свете, при лучах который,
святой улыбкой облачён;
в шелка одет,
покрыто ложью горе, -
думает счастлив,
– обречён!
Ведь это только вид
и жизнь его лишь внешние черты,
уложенные гладко – мастер в деле,
самообмана и смиренья раб,
что сам себя не знает;
жизнь – затменье!
Закрыты уши – интуиции он враг.
Но это только он снаружи глух;
словами, мыслями других
– потерян!
Он только там
ошибочно решил, что жизнь такая
– как у других!
Но вместо фраз чужих
и кипятка что пьёт нещадно,
сотканного душами других,
своей давно пора испить – она прохладна!
Глотком два мира съединить.
Чем запятая лучше точки
На пороге затменье,
А за ним там отчаянье;
Не пойму я смиренья,
Не любовь к окончаньям;
Каждый день – предложение,
Без око́нченой точки;
Запятая – надежда,
Новый день бьётся в строчку.
Мягкий знак – это слабость,
Не решимость, смущенье.
К себе жалость, покорство,
Кротостью укрощенье.
Твёрдый – вера, любовь
И в душе примиренье:
Не отступишь ни разу,
Не наступит смиренье.
Музыка злости
Как-то шумно стало
от человеческой злости,
жизни тихой нам мало
– мы собаки,
бросьте нам кости.
Не хотим тишины
– дайте музыки злости:
крови, криков и боли
озлоблё́нные горсти.
Цепи
За стенами тут шумно
Я пророка не слышу!.
Стёкла сталью залиты
Я к тому ж и не вижу.
Кресло сбито цепями,
Я сижу – обездвижен.
Рвусь туда и обратно,
Путь надежды мне виден.
Вдох – туда и обратно,
Пока цепи не вырвет!
Нет дороги обратно,
Коли начал держись ей!
Кто однажды собрался,
Проиграв, не получит прощенья;
Ведь однажды начав,
Не отпустит к победе влеченье.
Если миг пораженья
– Снова с волей собрался!
Нет в глазах сожаленья
– Не напрасно старался!
Цепи крепкая штука,
Но пред временем зыбки.
Все преграды земные
Будут шагом разбиты.
Когда цепи упали
– Окислять буду стали!
Немой шум вмиг заткну я
– Отопру эти ставни!
Встану крепко ногами
И назад обращусь я:
«Надоело с цепями!
Никогда не вернусь я!»
Дайте мне больше места!
Своего кресла мало,
Мне в своём доме тесно,
Я ору из окна:
«Дайте мне больше места!»
Жизнь в маленьком мире
Некоторым людям не надо проблем,
Им надо жить в своем маленьком мире:
Дом,
Семья
И никаких проблем;
Проблемы – стресс,
Он невыносимый.
Как стать минималистом
Живу один.
В квартире пусто.
Приправлено пространство тишиной.
Минимализм он в тренде,
Век абстрактного искусства;
Поймёт лишь тот,
Носящий мысль с собой.
Да…
Я! Живу один
– и мне не грустно!
Так проживу и век другой.
А чтоб в твоей квартире было пусто,
Сначала надо стать наполненным собой.
Романтика прокуренной многоэтажки
Я по обыкновенности живу,
И слышу звук невыносимый:
Сосед сверлит,
На улице гребут –
Устал…
Ремонт невыносимый,
Что дрелью сверлит голову
Годами!
И я б наверх пошёл
И стрельнул в голову,
Крича словами:
Товарищ.
Звук.
Закрой!
Что сквозь щели слышно,
Промокшие от влажности сырой,
Прокуренной многоэтажки –
Век приличный!
Смотришь в квартиры
Кто
Ещё
живой!!!?
…
А не поймешь,
Зайду я дважды,
И окроплю пространство тишиной.
Романтика, луна, сидим
Балкон.
Романтика, луна – сидим.
Рука к руке; ладони – держим.
Дыханье, ветер, чувства – мы одни.
Миг, мысли, страсти, запах – вечность!
«Целуй»
Мои колени, звёзды – нежность!
Твои уста, дыханье, взгляд твой – звук!
Мы тишина, ночные волны – ветер,
Двумя телами наполняющий сосуд.
А в аду лишь чёрно-белый шум и мечты о крыльях
Посмотри в мои глаза.
Ты не видишь, что тьма там?
Рвётся из кожи,
Бьётся набатом,
Просит пощады,
Уберечь от людских взглядов;
Души их слабы,
Речи их лживы,
Высокомерия ради
Их жизни носимы…
Взгляд их опасен,
Кровав
И насмешлив,
Как к счету один – становится вежлив;
В людях нету силы
Лишь зверство гормонов,
Прощеньем гонимы
Библейский законов;
Живут словно стая
И думают живы:
Мы люди из рая,
Но к аду гонимы…
Стоим в чернозёме –
Да крыльев в нас нету.
Копаем под землю;
Скупаем билеты.
Живем под землей мы,
В вагоны одеты,
Мечтая о крыльях,
Мы рыскаем в недрах.
Освоив лопату,
О свете забыли;
Темны души лампы, -
Мы не заплатили.
Накинув очки
и замазав их краской;
Две в уши затычки –
Чёрно – белый шум в массы.
Не тянемся к небу,
Во тьму мы уплыли.
О рае забыли –
Мы адом влечимы.
Музыка и голуби
Поигрывая на виолончели в глухом городе,
Музыкант каждый день разрывал своими движениями пространство,
Отправляя по воздуху ноты.
Единственные, кого он собирал вокруг, так это голубей,
Которых сутками напролет, хлебом и надежной на что-то лучшее,
прикармливала местная сумасшедшая.
Давала она надежду и музыканту,
Что на бесплатную еду и мечты, отвлечётся хоть пару человек.
Но он не понимал, что любовь к сложному и прекрасному сродни получению
удовольствия от беззаботной жизни:
Когда, чтобы растрачивать на голубей хлеб,
Тебе не ненужно иметь справку.
Вечером город собирался спать,
А в центре, у памятника свободы,
Так и сидел музыкант и местная сумасшедшая.
Один верил в то, что она там не только ради голубей;
а вторая, считала, что птицам полезна классическая музыка.
Игра без правил
Я, человек,
я верю что сегодня могу быть таким,
а завтра другим,
а вчера я совсем был третьим;
и почему я должен прилипать к одному (?)
– я совсем не пойму,
если вам так привычнее видеть:
предавая себя,
мы теряем года,
что единожды дали;
ведь всё это игра
не поймём никогда
кем те правила да́нны.
И я завтра проснусь,
другим лицом улыбнусь
ко вчерашнему миру.
Станет завтра – вчера,
а сегодня – тогда,
каждый день партия,
что на шахматах жизни.
Не по душе завтра Я?
– оставь в сердце вчера
и иди с ним по жизни.
Просто помни всегда, –
жизнь вся эта игра,
нету правил в ней, –
свыкнись.
Диссонанс
Я ходил на работу часто,
что ещё больше раздражало начальницу;
стоило мне открыть рот и её день начинал портиться.
Не сказать, что я получал от этого удовольствие, –
я просто не мог жить по-другому:
просто её понимание жизни
не совпадало с биением моего сердца.
А по негласному закону природы:
любой диссонанс ведёт к разрушению.
И в этом нет ничего противоестественного:
я продолжаю жить дальше,
а она,
возможно опять в поисках близких себе частот.
Почему зрачки сужаются
Последнее время смотрю на себя в зеркало и зрачки сужаются:
то ли мне надо пить больше кофе,
то ли у меня редкое заболевание глаз,
или просто надо быть реалистом, и признаться в ненависти к самому себе.
Диагноз неизвестен
Мне тяжело,
но я парадоксально от этого счастлив.
Мне больно,
но именно это и даёт мне испытывать радость.
Может быть я болен
и мне надо к врачу?
Или я просто извращенец,
которому следует найти единомышленников?
Californication
Я живу под мотивы Californication,
Наполнен мечтою и лёгкостью жизни неспешной.
Деньги и слава полезны – не спорю,
Но что есть благо на свете,
Когда внутри недоволен?
Говорят, что немодно быть ныне поэтом,
Мотив сей песни не увлечён двадцать первым веком.
А я вам скажу!
Что не увлечён я нынешним столетьем;
Поэт не пишет эпохе
– он пишет в вечность!
В один день я начал писать
– я рассчитываю на бессмертность!
Да!
Может я и не увижу высадки на Марс,
И не опрокину рюмку с зелёным человечком,
Не трахну инопланетянку между глаз,
И не поговорю с апостолом о вечном.
Да, пройдут года
И позабудет многих вечность;
Но есть один незримый шанс
В этом мире скоротечном,
Что мои строчку прочтёт будущий астронавт,
Путешествуя по дороге млечной.
И да, может я совсем дурак,
Но буду жить под мотив Californication:
Если начал движенье вперёд
– смотри в вечность!
В паутине
Паутина лишних слов:
Фильмы, толки, сериалы;
В тот момент, когда готов,
Отвлекают от начала.
Гроза
Была гроза,
а за ней град;
все сидят с какао дома;
я выйду в шлёпках на мокрый асфальт, -
кому-то слякоть, – а мне как дома!
На улицах свежесть,
Души благодать;
Временами в обществе грустно;
И надо уметь одному гулять;
С людьми хорошо, но бывает пусто.
Делу время
Делу время
Потехи лишь час,
Так советовали нам прародители;
Они обе живут где-то в нас:
Добродетели
И вредители.
Делу время
Потехи лишь час;
Та вторая не может насытиться,
Когда первая спит где-то в нас,
Постоянно страдая от сытости.
Заходя в интернет
Заходя в интернет мне кажется, что он хочет, чтобы я не самореализовался в жизни…
И оставил пустоту отчизне
И будущим векам;
Что строками
Могли б прорваться
И в душу юную забраться,
И мусор слов тех бранных,
На руки взять
И вымести с пути.
Ведь мы привыкли к брани,
Чего сказать и сам грешу:
В продуктовом не дали сдачу
– послал благим я матом!
Да что тебя морали я учу.
Реклама
Я сижу у компа и смотрю рекламу;
Американская мечта,
Чтоб она пропала;
Душу русскую не заменишь центом,
Ни французской булкой,
Ни Канадским гербом.
Я сижу и плачу на стон культуры,
Был великий век
Два -один забуду.
За порогом он – не иду на встречу,
Двадцать два, – надежда, –
в нём увековечусь.
Там другие мысли,
Другие нравы;
Нет культур свободы, -
Всё враньё пропало!
И неистов звон
Тех правдивых речей,
Коим в двадцать первом веке мы шли на встречу.
Правда вся в зерне -
Его посеяв;
Прорастёт сквозь век -
К правнукам прозреет;
Спорный прошлый мир -
Зацветает правдой;
Кто мудрец, кто лжец
– облачится правдой.
Ведь культура вся, -
Мысли поколений;
Субъективны мы
К объективным мненьям;
Никогда не примем
Колкую нам правду;
Ложь возьмём – наденем,
Шёлковый халат прохладный.
Гречка
Сижу на кухне я, -
Варю я гречку.
Погода за окном херня, -
Пойду на речку.
Хотя я в Москве, -
Пиздёж мне вечен,
Из привычных уст
Московской лживой речи.
Говорят, работа – чтоб она пропала.
Деньги, заработок, -
что вам сука мало!?
Не пойму я вас,
Нет трактовки к лживой речи!
Коль не знаешь сам!
Нехуй мне перечить!
Маленький посёлок Горняк
– Дух свободы вечный!!
Истина она одна, -
В поле междуречья;
Храмы, культы, старина
Наполняют вечность.
Люцифер
Ты Люцифер и Михаил в одном лице,
Ты Злость и Ненависть в одном флаконе,
Каин и Авель ты в одной душе,
Что борются внутри тебя
За право властвовать тобою.
По страдательной
Мой шаг, идёт он по страдательной,
Несхож ни капли с жизнью обывательской,
Сором речей, что отправляют по касательной
К той жизни, что называют обязательной.
Компостом наши головы засеяны, -
То результат органических отходов разложения.
– И как только на эту грязь ложится стихосложение?!
Как не покрылось известью моё воображение?!
Скажу, азот – необходим он для компоста;
Углерод – он важен для энергетического роста,
А по-простому – необходим он для энергии;
O2 нам нужен для его же окисления;
Пьём кока-колу, для этой каши восполнения;
Совсем забыл!
Там есть вода, -
Влажность важна для разложения.
Всё это вчуже мне – предметы отвращения!
Возможно, не согласится лишь со мной антенное мировоззрение!
– Ой не фанат я их словосложения:
Они нашей души забили чувства,
Притупляя в нас движенье нелинейного искусства,
Справляя в век линейности чувства:
Души двухмерное пространство,
Чёрно-белой монохроматичности царство
– Добавлю: пространство рифмуется с рабство.
Ведь слова – это искусство восприятия;
Главное с детства не попасть в слабословестные объятия.
Чтоб в возрасте не стало сальдо отрицательным,
Нам душу надо пичкать чем-то основательным.
Для частности, – опасно общности владение;
Для индивида, – превалирование общественного мнения;
Ведь поголовность исключает уточнение,
Своеобразность
Креативность
Собственного мышления;
В глазах важна критичность мировоззрения!
Это искусство жизневосприятия,
Ведь каждый взгляд, -
Правильной жизни уточнение, -
Разница форм, различье граней,
Что формируют поколение,
Узости прошлого к нулю сведение,
Движенье к новым формам олицетворения.
Сижу и смотрю на шкаф
Сижу и смотрю на шкаф,
А там дырка.
И вроде бы место заметное,
Но как-то приметил лишь сейчас.
Видимо просто не туда смотрел,
Видимо не придавал значения.
Чуть позже, приглядевшись, я нашёл и пару дыр в стене.
Так и с жизнью:
Вот живем мы
И вроде бы белый свет,
А в нём дыра, которую мы не замечаем,
А возможно и света то уже и нету
И мы давно тонем в её темноте,
астрономически падаем вниз.
Эй! Эй!!
Да,
Ты.
Внимательно посмотри на стену,
И надейся, что увидишь дыру,
А не стену вокруг себя.
Любовь по-французски
Лежа в постели я уже знал, что
Мой день начнётся ярко:
После отличной утренней пробежки
И контрастного душа,
Под предлогом подкрепиться
Я пойду в пекарню, светящуюся на углу брусчатой улицы своими краснодерёвными окнами,
Чтобы встретиться с ней:
Маленький носик,
Два голубых глаза
И рыжие, полевые волосы.
Она улыбнётся, поскольку так положено;
Я улыбнусь, потому что влюбился.
Её глаза встретятся с моими и замрут в ожидании;
Я забуду о заказе
И начну говорить, – да что там болтать, – о своём только начавшимся дне, так,
Словно он тянется целую неделю.
А всё из-за того,
Что минуту назад, пока я ещё не зашёл в пекарню
И просто смотрел сквозь окно на то, как она в своём аккуратно-чёрном фартуке
Парит по декоративно-уютной пекарне,
Я попал в петлю времени её глаз.
Когда я очнусь,
Она опять будет стоять и смотреть на меня удивлёнными глазами.