Стань моим чудом. Вопреки

Пролог

… благодаря ей я понял одну нехитрую истину. Она в том, чтобы делать так называемые чудеса своими руками. … когда душа таит зерно пламенного растения – чуда, сделай это чудо, если ты в состоянии…

А.Грин

Платье было великолепным. Совершенно роскошным. Именно таким, о каком мечтает каждая девушка, представляя себе собственную свадьбу. Хотя о платье она как раз и не думала. По большому счету было все равно, что надеть в этот день. Лишь бы сбылись старое предсказание из далекого детства и волшебный сон, так часто будоражащий ее сознание.

Но именно в детстве остались наивные мечты. Она выросла, внезапно осознав, что реальный мир не похож на сладкие сны. Просто совсем другой, и в нем – другие люди, другие ценности. А сказки – для малышей. И никогда не получится дождаться того, что бывает только в книжках, да и бабушки, пообещавшей чудо, уже давно нет.

А она жива. И мужчина рядом с ней – настоящий. Любит ее. Мечтает быть рядом. Почему бы не исполнить его мечту, если собственные разбились в прах при встрече с суровой действительностью? Он все сделает для ее счастья, подарит деньги, положение в обществе, детей, ровно столько, столько сама решит. Все правильно. Все довольны. И она тоже.

– Кать, ты самая красивая невеста, – в зеркале отразилось улыбающееся лицо подруги. – Как же я тебе завидую… Просто настоящая принцесса!

Принцесса… А Антон – прекрасный принц. Они замечательно смотрятся рядом. Люди оборачиваются вслед такой красивой паре. Правда, это случается все реже, ведь прогулки – бессмысленное занятие. Зачем тратить на него время, если есть чудесная машина? А сегодня, в день свадьбы отец подарит еще одну: для своей золотой девочки.

Она вернулась в комнату, которую через несколько минут предстояло покинуть навсегда. Их ждала новая квартира в элитном районе, светлая, просторная, оборудованная по последнему слову техники.. Там тихо и спокойно, и ничто не потревожит семейную жизнь: ни зов прибоя, ни треск цикад, ни шелест вековых деревьев, не умолкающих даже в безветренную погоду. Антон не любит посторонних шумов. А она … привыкнет, ведь рядом будет самый лучший мужчина.

Снова запуталась в тяжелых юбках. В них даже сидеть было непросто, а передвигаться – и подавно. Но ведь это всего лишь на один день, который скоро закончится. Совсем не трудно потерпеть и жесткий корсет, и сдавливающие ноги неудобные туфли. Тем более, что и ходить-то много не потребуется. Водитель отвезет: и в ЗАГС, и в ресторан, и в новое жилище.

Старая столешница скрипнула под ладонью. Так и не смогла от нее избавиться: слишком много дорогих минут провела за этим столом, делясь сокровенными мыслями, нет, не с подругами, – с дневником – единственным свидетелем ее тайн. Только в нем звенели надрывными строчками девичьи мечты, и в нем же умирали, не реализовавшись.

Сейчас не стоило ворошить прошлое. Уже ни к чему. Все давно кончено, и этой тетрадке самое место – на мусорке, подальше от любопытных глаз и ее собственных воспоминаний. Пора обзаводиться новыми: и дневниками, и минутами, которые важно сохранить в памяти.

Но пальцы уже перелистывали исписанные странички. Осталось всего несколько мгновений: она слышала, как во дворе остановилась машина Антона. Распахнула тетрадь в самом конце – там, где решилась описать день, который так сильно хотелось забыть. И запомнить навсегда. Застыла, не веря собственным глазам. Последних страниц не было – тех самых, что она боялась перечитывать. Нерассказанная правда. Нераскрытая тайна. Несостоявшаяся мечта. Боль, счастье, любовь. Сказка, которую она сама придумала. Ничего не осталось.

«Отец?» – мелькнула мысль, но девушка тотчас отбросила ее прочь. Нет, он не стал бы рыться в ее вещах. Незачем, ведь дочка все равно не смогла бы ослушаться. Совсем неважно, чего она ждет или о чем мечтает, потому что папа все давно решил. И так слишком распустил ее, позволив выбрать место учебы. С этого дурацкого выбора все и началось. Нет, точно не он. Что ему за дело до жалкого дневника?

Но кто же тогда проник в самое сокровенное в жизни? Еще и присвоил это себе? Впрочем, какая теперь разница? Ее ждет жених.

Перевернула оставшуюся страничку и уже хотела отбросить тетрадь в сторону, как вдруг заметила размашистые слова, записанные на обложке другой рукой. Но почерк был слишком хорошо знаком, и неожиданно стало очевидным, что никто просто не осмелился бы забрать эти листы, кроме… него, прекрасно понимающего, кому именно она писала. И всего четыре слова в ответ. Так мало и так много. «Будь счастлива, девочка моя».

Она сжала губы, стараясь не испортить помаду. Плакать нельзя ни в коем случае: дорогой макияж не предназначен для подобных эмоций. Необходимо улыбаться… самому замечательному в мире жениху.

– Катюша, Антон здесь, – подруга остановилась рядом, поправляя облако фаты. – Он ждет тебя. Готова?

Готова. Теперь – да. Она кивнула в ответ и шагнула к распахнутым дверям. Навстречу своей судьбе.

Глава 1

Работать с первокурсниками Кирилл не любил, и с каждым годом это чувство только усиливалось. Среди них мало осталось тех, кто действительно был готов учиться. Для него вообще оставалось загадкой, зачем решают заниматься филологией совершенно далекие от этого люди. Просто ради высшего образования?

Мужчина горько усмехнулся, вспоминая своих незадачливых студентов. Некоторые из них и к концу первого семестра с трудом могли справиться даже с примитивными заданиями. Контрольные работы без зазрения совести списывали друг у друга, а злополучные курсовые, результаты которых лежали сейчас перед ним, почти полностью копировали из Интернета. Таких было большинство.

Вчерашние школьники, они знали о реальной жизни только по книжкам. Хотя, каким книжкам? Скорее, по сериалам… Правда, реальностью там и не пахло. Молодые люди воспроизводили именно выдуманный мир, играли во взрослые, серьезные отношения, в глубокие чувства. Даже учиться пытались… Вот только почти никто не мог дать вразумительного ответа на вопрос, для чего им эта учеба нужна.

Кирилл отложил папки с курсовыми проектами и вздохнул. Подобные мысли частенько приходили в голову, особенно после чтения таких вот «шедевров». И ему становилось мучительно жаль времени, потраченного на студентов. Но и целиком уйти в науку, как предлагали уже давно, он был не готов. При всей любви к книгам, живые люди и общение с ними все-таки были ценнее. Тем более, что его так и не оставляла надежда донести до этих полудетей-полувзрослых истины, которые знать будущим филологам было просто необходимым. Только вот как это сделать?

Дверь в кабинет неожиданно распахнулась, и на пороге возник высокий, грузный мужчина. Оглядев помещение, он поморщился. Его взгляд казался настолько красноречивым, что Кирилл с недоумением осмотрелся. Кругом царил порядок, аудитории, в которых располагалась кафедра, были просторными и светлыми, пожалуй, самыми лучшими во всем университете. Даже совершенно равнодушные к учебе студенты любили проводить здесь время, их как магнитом тянуло к преподавателю, стремящемуся найти подход к каждому. А он, в свою очередь, прилагал все усилия, чтобы в аудитории им было действительно удобно. Тогда и общение выходило более успешным. Поэтому столь очевидное недовольство незнакомца выглядело непонятным.

– Я могу Вам чем-то помочь?

Мужчина уставился на него в упор тяжелым, мрачным взглядом.

– Рейнер… Это Вы?

Кирилл кивнул.

– К Вашим услугам.

Не потрудившись закрыть за собой дверь, посетитель быстро прошел к столу. Сел, не дожидаясь приглашения, и пробурчал:

– У вас здесь пахнет, как в старых библиотеках. Книжной пылью.

Его раздражал запах книг? Кирилл сдержал улыбку. Подобного он, конечно, не ожидал услышать, но за годы работы привык ко многим странностям. И уже старался ничему не удивляться.

– Буду краток, – сообщил незнакомец. – Мое время дорого, и тратить ни одной лишней минуты я не намерен. Моя дочь заканчивает школу в этом году. Не знаю, с какого перепугу, но она внушила себе идею учиться именно здесь. Более того: на бюджетном отделении.

Он помолчал, продолжая демонстрировать всем своим видом недовольство. Затем вздохнул и продолжил:

– Это не все. Я, естественно, предложил ей помощь, гарантирующую поступление. Но она и слышать ничего не хочет. Собирается поступать сама, – и он выкрикнул почти с возмущением: – Если у нее не получится с первого раза, эта дурь затянется еще на целый год!

Кирилл невольно представил себе, какой может быть дочь такого типа, и опять вспомнил своих студентов. Картинка вышла очень похожей.

– Ваша история весьма занимательна. Но совершенно не понимаю, причем здесь я? Мне нечем Вам помочь, поскольку к приемной комиссии я никакого отношения не имею.

– Вы меня вообще слышите?! – неожиданно вскинулся собеседник. – Я же сказал, что она хочет поступить сама. На бюджетное отделение.

– Очень похвально. Но от меня-то Вам что нужно?

Мужчина посмотрел на него с уже нескрываемой яростью. Выговорил нарочито раздельно, почти по слогам:

– Я ХОЧУ, ЧТОБЫ ВЫ ПОМОГЛИ ЕЙ ПОСТУПИТЬ, – и тут же пояснил, пресекая любые попытки Кирилла возразить. – Вы подготовите ее к экзаменам. Так, чтобы она смогла справиться и поступила с первого раза.

Заявление было даже не смешным. Нелепым. Напоминало какую-то глупую шутку. Только вот говорящий выглядел более чем серьезным. Он бросил на стол визитку.

– Здесь мой телефон. Позвоните, когда определитесь со временем для занятий.

И собрался уходить, показывая всем своим видом, что больше говорить не о чем. Кирилл, однако, думал иначе.

– Боюсь, что не смогу Вам помочь. Я не занимаюсь репетиторством.

Мужчина обернулся, с недоумением глядя на человека, посмевшего ему противоречить.

– Значит, займетесь. Разумеется, я оплачу… эм-м… Ваши услуги.

Просто невероятно! А ему еще совсем недавно казалось, что у него странные студенты. Этот тип превосходил их всех вместе взятых. Кирилл покачал головой.

– Вам придется поискать кого-то другого.

Мужчина в буквальном смысле вытаращил глаза.

– ЧТО??? Вы мне отказываете?! МНЕ?! Да Вам известно, кто я такой?!!

«Конечно, известно. Напыщенный индюк…» Вслух, разумеется, ничего подобного сказать было нельзя. Вряд ли преподаватель литературы имел право давать такие характеристики. Поэтому пришлось улыбнуться и сделать очередную попытку образумить разгневанного собеседника.

– Это совершенно неважно. У меня достаточно работы, поэтому не смогу воспользоваться Вашим весьма заманчивым предложением. Если хотите, готов порекомендовать кого-то из наших лекторов, которые с радостью…

Незнакомец опять перебил его.

– Если бы я хотел найти кого-то другого, уж поверьте, обошелся бы без Вашей помощи. Мне нужен лучший преподаватель, и в качестве такового назвали именно Вас. Назовите цену, которую хотите получить, и покончим на этом.

– Я не продаюсь, уж простите. Ваше предложение мне не интересно.

Глаза мужчины сузились, что сделало его похожим на злобного, остервеневшего зверька.

– Совсем не боитесь за свое место в этом заведении? Один мой звонок – и завтра Вас тут не будет…

Кирилл все-таки не выдержал. Устало поднялся, ощущая, как опять слишком не вовремя заныла нога. Перехватил брезгливый, уничижительный взгляд.

– Вряд ли стоит дорожить работой, если она зависит всего лишь от чьей-то глупой прихоти. Не смею Вас больше задерживать…

– Вы еще пожалеете… – мрачно пообещал незнакомец.

– Уже жалею. О том, что вообще допустил этот разговор. Прощайте.

***

Кирилл не лицемерил, говоря о том, что не боится брошенных незнакомцем угроз. За годы работы привык ко многому. Конфликты тоже случались, но всегда как-то удавалось благополучно их разрешать. В университете его уважали и ценили, так что увольнения вряд ли стоило всерьез опасаться. Но и случись такое – он все равно бы не пошел на поводу у какого-то самодура или у девицы, которой отчего-то взбрело в голову заняться литературой. Поэтому инцидент можно было считать вполне исчерпанным.

Мужчина почти забыл о случившемся, полностью погрузившись в работу, тем более что дел действительно накопилось множество. Как всегда. Лекции, консультации, огромное количество бумаг, требующих его внимания. Рейнер привык к подобной жизни, и никаких перемен в общем-то не намечалось.

Он уже собирался домой, как вдруг заметил тоненькую фигурку, застывшую в коридоре перед аудиторией. Девушка была незнакомой. Студентка, которая перед сессией решила наконец-то появиться на глаза преподавателя? Такие прецеденты уже случались. Другого объяснения волнению, усилившемуся при его появлении, у Кирилла не было. Правда, она выглядела совсем юной даже для первокурсницы. Хотя, кто их разберет, этих современных девчонок? Он вполне мог ошибиться с возрастом…

– Вы ко мне?

Посетительница кивнула и отчего-то покраснела. Это было необычно: ему слишком давно не приходилось видеть краснеющих девушек.

– Добрый вечер. Кирилл Александрович, я… – голос задрожал.

«Точно, студентка». Он внутренне усмехнулся. Незнакомка выглядела растерянной и виноватой. И, кажется, собиралась оправдываться.

– Пойдемте в кабинет. Расслабьтесь, думаю, не случилось ничего непоправимого, – пропуская ее вперед, двинулся следом. – Из какой Вы группы?

Она разволновалась еще сильнее.

– Я не из группы. Мой папа… был у Вас сегодня…

Воспоминание об утренней встрече неприятно задело нервы. Оказывается, мужчина недооценил своего недавнего собеседника. Во всяком случае, точно не думал, что следующий шаг тот предпримет так скоро. Желание подбодрить девушку внезапно улетучилось.

– Я все объяснил Вашему отцу. У меня нет ни времени, ни желания давать частные уроки.

В обращенных к нему широко раскрытых глазах плескался почти животный страх. И стыд. Его тряхнуло чувство вины, которому взяться вроде было не с чего.

– Я хотела извиниться… Папа часто ведет себя довольно резко с теми, кто не разделяет его точку зрения.

– Резко? Я бы назвал это немного иначе.

– Это была моя идея – попросить его поговорить с Вами. Я читала Ваши книги. Думала, если Вы позанимаетесь со мной, у меня обязательно все получится. И представить не могла, что это будет неудобно. Простите, пожалуйста…

«А девчонка молодец. Играет великолепно. Я уже почти готов ее пожалеть».

Она стала совершенно пунцовой. В глазах блеснули слезы.

«Только этого мне не хватало!» – с тоской подумал Кирилл, – «И что за день такой?»

– Боюсь, что действительно ничем не смогу Вам помочь.

На самом деле ответить хотелось совсем другое. Уступить. Не убудет же от него, если он час в неделю уделит ей. Слишком несчастной выглядела девушка. Совсем не походила на своего отца, и игру ее поведение напоминало все меньше и меньше.

Он был уже готов сказать, что изменил мнение относительно занятий, но в этот момент в кабинет влетела его ассистент.

– Кирилл Александрович, я не успеваю! Не смогу закончить вовремя.

Из головы разом вылетели все мысли: и о посетительнице, и о репетиторстве, на которое он почти был готов дать добро. Через пять дней заканчивался срок, к которому нужно было напечатать материал для его новой книги.

– Алина, что случилось? Почему не успеешь?

Девушка расстроено опустила голову.

– Ноутбук сломался. И почти весь набранный текст куда-то делся. По новой – не успею. Просто никак.

Наверное, следовало сказать, что она должна была делать копии. Следить за сохранностью материала. Быть более собранной. Дать еще десяток советов, ни один из которых уже не имел значение. Алина прекрасно понимала, что натворила. Сознавала свою вину и неизбежность проблем в редакции, которые ждали их в случае просрочки. Вот только выхода не видела. Как и сам Кирилл.

Он обхватил руками голову, машинально впиваясь глазами в собственную рукопись. Сегодня явно не его день.

– Простите меня, – жалобно пролепетала Алина. – Если бы можно было продлить срок хотя бы на пару дней…

Мужчина скептически приподнял бровь. Ассистентом она была неплохим, только вот скорость печати хромала. Первый раз девушка набирала текст почти полтора месяца, но так и не смогла закончить. Поэтому никакие дополнительные два дня их не спасут. Даже неделя. Тем более, что этого времени все равно не было.

– Иди, Аль. Занимайся другими делами. Я попытаюсь что-то придумать.

Проводил ее взглядом и опять уставился на бумаги. На самом деле придумывать было нечего, и Алина это понимала не хуже его, поэтому и ретировалась так быстро, чтобы не усугублять ситуацию своим присутствием.

– Кирилл Александрович…

Голос раздался неожиданно, и мужчина с недоумением повернулся к своей несостоявшейся ученице. Из-за случившегося он забыл о ней и сейчас растерянно смотрел на бледное, взволнованное лицо, пытаясь понять, что она до сих пор делает в его кабинете.

– Я могу напечатать Ваши бумаги… – девушка говорила быстро, словно боясь, что он ее перебьет. – Я хорошо это делаю… Очень быстро. – И, подняв на него по-прежнему испуганные глаза, добавила: – Никто не будет знать о содержании текста, кроме меня. Вам не о чем беспокоиться.

А ведь ей даже не было известно, о каких именно бумагах идет речь! Пришедшая мысль привела его в растерянность. Какую цель преследует эта странная девчонка? Помощь в обмен на репетиторство? Цена была совершенно не соответствующей. Над книгой работал несколько лет, и сейчас упущенное время могло слишком дорого стоить. А подготовить девушку к экзаменам будет не так уж и трудно, особенно если та и в самом деле проявит рвение.

Она заметила его сомнения, но истолковала их по-своему.

– Если Вы боитесь за бумаги, я могу снять копию и оставить оригинал здесь. Понимаю, что у Вас нет причин мне доверять…

Кирилл улыбнулся. Сейчас девушка напоминала взъерошенного маленького котенка, внезапно оторванного от матери и брошенного на улицу. Взволнованная, перепуганная. А глаза были удивительно ясные, пронзительно голубого цвета, как весеннее небо без ветра и облаков, завораживающе чистое.

– Как Вас зовут?

Она вздрогнула, понимая, что на самом деле забыла представиться. Волнение не позволило улыбнуться в ответ.

– Катя.

Мужчина кивнул.

– Вот что, Катя. Мы с Вами не слишком хорошо начали общение, но давайте попробуем об этом забыть. Мне неловко нагружать постороннего человека своими проблемами, но не могу не признать, что Ваше предложение пришлось как нельзя кстати. И Вы меня очень выручите, если сможете напечатать хотя бы часть материала.

Он пододвинул к ней стопку бумаг.

– В ближайшие дни я буду занят, но к концу недели думаю, мы сможем определиться со временем занятий.

В ее взгляде мелькнуло какое-то непонятное выражение, словно она хотела возразить. Однако промолчала, и, поднявшись, стала аккуратно собирать листы. Кирилл протянул ей визитку.

– Позвоните, если вдруг возникнут какие-то вопросы по тексту. Некоторым довольно трудно разбирать мой почерк.

Катя кивнула, и, коротко попрощавшись, поспешила к двери, как будто опасаясь, что он передумает.

Только через несколько минут Кирилл понял, что даже не спросил ее номер телефона. Однако терять было нечего, если у нее не получится, значит, так тому и быть. Конечно, мужчина мог искать другие варианты, просить помощи у коллег в университете, но признавать свой столь очевидный промах, допущенный с Алиной, не хотелось. Да и работы у всех остальных тоже было совсем не мало. Так что помощь этой девочки могла стать удивительным подарком, если, конечно, она в самом деле сможет что-то напечатать.

***

Катя не позвонила ни на следующий день, ни позже. Спустя три дня Кирилл вообще засомневался, что она появится, и неожиданно подумал, что ее отец выбрал хороший способ отомстить. Верить в это не хотелось, но никакие другие разумные объяснения ее исчезновению в голову не приходили.

Закончив лекцию, он задержался в аудитории. Остановился у окна, с тоской наблюдая за полотном дождя. Самому было в пору разлиться таким же потоком, уносясь куда-то в безвременье. Он уже даже не жалел о сорванных сроках, но почему-то было до боли тяжело осознавать, что ошибся в этой девочке с кристально чистыми глазами.

Уличный шум, доносящийся из приоткрытого окна, скрыл от него тихие шаги. Мужчина скорее почувствовал, чем услышал чье-то приближение, а когда обернулся, увидел Катю. Нахмурился. Не могла эта девушка находиться перед ним после того, как он наградил ее в своем сознании всеми самыми нелестными эпитетами.

Увидев выражение его лица, она смутилась.

– Я долго, да? Простите… Хотела быстрее, но смогла закончить только час назад.

И протянула ему пакет.

– Здесь бумаги и флэшка. Я сделала две копии, на всякий случай.

Кажется, от окна потянуло холодом. Какой-то горький, острый ком встал поперек горла, мешая говорить. И Кирилл молчал, просто оторопело смотря на нее, ничего не понимая. Он прекрасно знал, сколько страниц было в его книге. И три дня… Она что, вообще не выбиралась из-за компьютера? Как физически можно было успеть сделать такой объем работы за столь ничтожный срок?

А ведь он действительно ошибся в ней. Ошибся так сильно, что от стыда хотелось спрятать глаза и скрыть то, что творилось в его голове.

– Я пойду…

Девушка повернулась к двери, действительно собираясь уходить. Ему все-таки удалось выдавить:

– Катя, постойте. Я не успел сказать Вам спасибо. И мы так и не договорились о занятиях.

Но та, услышав его последние слова, неожиданно выпрямилась, даже стала выше как будто. Слегка улыбнулась, покачав головой.

– Забудьте об этой просьбе. Не надо заниматься. Я сама… И не беспокойтесь: папа не станет Вас больше тревожить. Никак.

Она сделала акцент на этом «никак», показывая, что ей известно об угрозах отца. Что-то возразить Кирилл не успел: девушка, резко развернувшись, бросилась прочь из кабинета.

Глава 2

Десять месяцев спустя

Еще никогда в жизни Катя не ждала прихода осени с таким нетерпением. И дело было совсем не в изнуряющей жаре, от которой хотелось избавиться как можно скорее. Вдохновляли будущие перспективы. Учеба, о которой она мечтала столько времени, наконец-то превратилась в реальность.

Это стремление не возникло мгновенно. Желание заниматься литературой зрело в ней, возрастая по мере ее взросления. И то, что сначала было просто страстью романтически настроенной девушки, превратилось в потребность, в жгучую необходимость приложить свои силы именно сюда.

Не модно. Не перспективно. Совсем не денежно. Отец оказался в шоке. Он уже давно планировал для нее должность в собственной компании, договорился об учебе в одном из лучших вузов столицы. Все было распланировано на много лет вперед, чтобы когда-нибудь ей удалось хотя бы частично восполнить ему свое неудачное рождение. Он ведь так ждал сына, наследника, послушного последователя и хранителя семейных ценностей.

Все это Кате внушали с детства. В жизни существовал экономический класс в элитной гимназии, строгие репетиторы, посвящающие ее в важные законы бизнеса, бесконечные командировки отца, в которых она нередко принимала участие. Было крайне важно почти с младенческих лет видеть настоящую жизнь, серьезную и достойную работу, гарантирующую безбедное существование, на всякий случай, чтобы девчонка не забыла, как дорого обходится ее место на этой земле, и со временем могла все компенсировать мудрым и тихим повиновением.

Отцу и в голову не приходило, что дочь мечтает о чем-то другом и совсем не ждет с замиранием сердца, когда сможет влиться в число сотрудников его компании. Поэтому робкая просьба позволить ей заняться изучением литературы вызвала не просто недоумение – шквал эмоций. Он возмущался неблагодарностью маленькой глупышки, смеялся над ее недальновидным подходом к жизни, грозил выгнать из дома, если не одумается. Но его скромная, никогда прежде не возражающая девочка внезапно оказалась непреклонной, решительно заявив, что не хочет связывать жизнь с тем, что ее абсолютно не привлекает. И даже была готова действительно переехать из дома в общежитие. Отцу не оставалось ничего другого, кроме как уступить. Это хотя бы позволило избежать нелепых разговоров о том, что он не в состоянии обеспечить дочери достойное место учебы. А на ее глупые идеи он решил до поры до времени закрыть глаза. Подрастет – одумается.

Катя приняла случившееся как неожиданный, но невероятно щедрый подарок судьбы. В это верилось с трудом, но, просыпаясь по утрам, девушка вспоминала, что ее ждет, и смеялась. Школа осталась позади. Она взрослая! И впервые ощущает себя победительницей.

Отец до последней минуты надеялся, что дочь передумает. Даже не поздравил с успешной сдачей экзаменов, только хмыкнул, процедив сквозь зубы:

– Я так понимаю, рассчитывать, что тебя отчислят за неуспеваемость, мне не приходится? Придется терпеть увлечение всей твоей жизни целых пять лет?

Она была так счастлива, что даже не обиделась. И спорить с ним по поводу своей будущей профессии не собиралась. Пройдет время, он привыкнет к ее выбору и смирится. В это очень хотелось верить.

***

Кирилл ждал. И, наверное, до конца сам не понимал, как хотел обнаружить среди новых студентов ту девочку. Если она не смогла поступить, справиться с дремлющим внутри все прошедшие месяцы чувством вины будет непросто.

Он высматривал ее на презентации новой книги. Напрасно. Среди десятков лиц коллег, студентов, абитуриентов не было единственного, которого на самом деле хотелось видеть.

Визитку ее отца выбросил почти сразу после встречи с грубым, самоуверенным типом. Потом, правда, пожалел. Это был единственный шанс найти девушку, оказавшую столь неоценимую услугу и так неожиданно исчезнувшую, но что-то менять было уже поздно. Ему не оставалось ничего иного, кроме как надеяться на встречу в наступающем учебном году и безмолвно желать ей победы.

Он настоял на том, чтобы новую группу отдали ему, чем несказанно удивил коллег, привыкших к его нелюбви к первокурсникам. А, готовясь к первой лекции, волновался, как мальчишка, боясь признаться в этом даже самому себе.

Глаза метнулись по аудитории, всматриваясь в незнакомые лица. Их было так много. Совершенно разные взгляды: скучающие, надменные, озадаченные. Как всегда, большинство из присутствующих попали сюда явно случайно, не имея к литературе ни призвания, ни даже банального интереса. Это уже не удивляло. Он думал сейчас совсем о другом, с трудом отдавая себе отчет о причинах сбивающегося дыхания и возрастающего в груди смятения.

А потом неожиданно увидел ее. Девушка села довольно далеко и, кажется, старалась спрятаться за спинами одногруппников. И что-то непрерывно писала, почти не поднимая лица от толстой тетрадки. Кирилл почему-то подумал, что совсем не удивится, если эти записи дословно воспроизведут его речь.

Пристальное внимание преподавателя не осталось незамеченным. Катя подняла голову. Он встретился взглядом с прозрачными голубыми глазами и улыбнулся, чувствуя, как волна облегчения затапливает сердце. Теперь можно расслабиться и терпеливо дождаться конца собственной лекции.

Первые пары всегда завершались слишком быстро. Кирилл высмотрел девушку в толпе спешащих студентов.

– Катя, задержитесь, пожалуйста.

Она замерла, остановившись в шаге от его стола. Скулы порозовели.

– Вы помните меня.

Это был не вопрос – просто констатация факт, хотя в словах и звучало удивление.

Мужчина невольно улыбнулся.

– Вы не оставили выбора. Такое стремительное бегство в нашу последнюю встречу заставило меня терзаться чувством вины все эти месяцы.

Катя растерялась.

– Почему вины?

Он всматривался в ее лицо, пытаясь увидеть хоть малость лицемерия или фальши. Но нет: девушка вела себя совершенно искренне, действительно не понимая, о чем он говорит.

– Вы оказали мне неоценимую услугу, но даже не дали возможности отблагодарить Вас как следует.

– То есть согласиться на занятия, которых Вы изначально не хотели? – уточнила Катя. – Все и так решилось. Я справилась, как видите.

– Вижу. И поздравляю Вас.

Девушка неожиданно улыбнулась.

– Знаете, а ведь Вы – первый человек, который меня поздравил. Все остальные просто не могут понять, почему я сделала такой странный выбор.

Кирилл невольно вспомнил надменного мужчину, требующего безоговорочного подчинения его желаниям, и сочувственно кивнул девушке.

– Отец до сих пор не смирился с Вашим решением?

Она рассмеялась.

– Почему же? Смирился. Даже согласился подождать, пока меня выгонят за неуспеваемость.

Это действительно звучало забавно, только ему было совсем невесело. Жаль девочку. Сложно представить, чего ей стоило отвоевать у отца право на собственную жизнь.

– В таком случае я рад, что его ждет разочарование. А Вам желаю взять от этой учебы все самое лучшее и получать наслаждение от каждого дня.

Ее глаза вспыхнули благодарностью.

– Мне почему-то кажется, что именно так все и будет. Не зря же я столько времени мечтала об этом!

Ему нравилась такая прямота. Нравилось говорить с ней, видя такой внимательный, заинтересованный взгляд. Кажется, впервые за долгое время среди его студентов появился человек, не равнодушный к тому, чему он будет учить. Осознание этого наполнило сердце каким-то трепетным волнением.

– Идите, Катя. Отдыхайте после первого учебного дня. Наверняка хочется очень многое осмыслить.

Она кивнула.

– Вы просто читаете мои мысли. Столько впечатлений, я сама не ожидала.

Кирилл ограничился улыбкой. Вряд ли девушке следовало знать, что впечатления зашкаливают не только у нее.

Несколько месяцев спустя

Если бы кто-то сказал Кириллу совсем недавно, что он будет так стремиться оказаться на занятиях в группе первокурсников, не поверил бы. Это априори не могло его привлекать. Никак. Ничем. Со студентами старших курсов, уже успевшими проявить себя, хорошо осознающими, что именно ждет от них преподаватель, он чувствовал себя на своем месте. Любил их вопросы, дискуссии, порой затягивающиеся намного дольше отведенного для лекций времени.

Но теперь все стремительно менялось. Его с необъяснимой силой влекло совсем в другое место, и объяснить причины этого мужчина не мог даже самому себе.

На очередной лекции он поприветствовал присутствующих, с легкой улыбкой осматривая кислые лица большинства, и, предугадывая реакцию на свои слова, сообщил:

– Мы сегодня с вами поговорим… о Евгении Онегине.

– М-мм… – заныл долговязый паренек на втором ряду. – Мы же еще в школе его выучили. Кирилл Александрович, может о чем-то другом?

– У Вас есть какие-то конкретные предложения, Никита? – с усмешкой поинтересовался Рейнер. – Если нет, тогда придется работать по моему плану.

– Да чего там изучать-то? – послышались несмелые голоса других студентов. – Все ж и так ясно.

Кирилл вновь улыбнулся.

– В таком случае на контрольной ни у кого не возникнет никаких затруднений, и мы быстро сможем перейти к следующей теме.

На унылых лицах студентов мелькнуло выражение обреченности. Спорить больше никто не стал: все понимали бесперспективность данных действий.

– Я хочу, чтобы вы связали произведение Пушкина с романом Лермонтова «Герой нашего времени». Только говорить об одиночестве главных героев мы сейчас не станем. Это давно известный факт в литературоведении, поэтому особого интереса для нас он не представляет. Найдите что-то новое. Думаю, что содержание этих книг вы хорошо знаете, так что… Дерзайте.

Стало тихо. Кирилл вглядывался в растерянные лица, удивляясь, что не испытывает привычного раздражения. И изо всех сил старался не смотреть в ту сторону, где сидела Катя. В том, что ей было что сказать, он не сомневался. Ее высказывания напоминали глоток свежего воздуха, внезапно пробивающийся в душное помещение. Мужчина был почти уверен, что сейчас девушка сосредоточенно обдумывает поставленный вопрос, скорее всего, единственная из всей группы.

Молчание затянулось, а потом с задних рядов раздался чей-то негромкий смешок:

– Пусть Катя Сташенко скажет. Она же точно знает, что там их связывало.

Тон Кириллу не понравился, тем более что даже короткий взгляд на девушку позволил понять: она расстроена. Одногруппники цепляли ее нередко, причину чего он понять не мог. Хотя… Катя так сильно отличалась от всех остальных, что не заметить это было невозможно. Как и нельзя было не обратить внимания на глубину мыслей, разительно выделяющихся на фоне прочих.

Мужчина ободряюще улыбнулся, остановившись перед ее столом. Во всем облике девушки сквозила неуверенность, говорить она явно не хотела.

– Катя, смелее. Отвечайте на вопрос, если Вам есть, что сказать.

Она торопливо поднялась, почти впиваясь в него глазами. Ища в них поддержку.

– Печорин – гротескное изображение Онегина. Человек, в которого превратился герой Пушкина после того, как вытащил на свет все темные стороны своей натуры.

Кирилл растерялся. Версия девушки была неожиданной даже для него. Особенно для него, ведь с большей частью критической литературы по произведениям он был знаком. Однако подобную точку зрения слышал впервые.

– Вы сами это придумали? Или прочитали где-то?

Катя пожала плечами.

– Я не знаю. Возможно, читала о чем-то таком. Но для меня это очевидно. Точно также, как Вера – искаженный образ Татьяны. То, что с ней стало, – неизбежное следствие совершенных ошибок.

Сидящий сзади нее парень многозначительно хмыкнул.

– Кать, только тебе такое могло прийти в голову. Это же обычное явление, особенно в наше время. А Татьяна – глупая женщина, добровольно отказавшаяся от своего счастья.

Девушка развернулась к говорящему.

– Было бы лучше разбить жизнь мужа? Строить счастье на осколках собственной семьи? Лермонтов в образе Веры как раз и показал, к чему могут привести подобные шаги. Пустота. Отчаянье. Обреченность. Любовь не может основываться на несчастьях другого. Никогда.

Кто-то присвистнул.

– Катюха, ты сама-то веришь в этот бред? За свое счастье надо бороться. Устранять любые препятствия.

– Даже если это препятствие – другой человек? – тихо уточнила Катя.

– Конечно. Разница какая? Если препятствие – значит, убрать.

Группа оживилась. Разговор принял совершенно неожиданный оборот, однако активность студентов Кирилла не радовала. Что-то было не так, но что именно, он понял слишком поздно, когда услышал хлесткую, отрывистую фразу, брошенную Глебом Леговицким – местным мажором. Обычно тот предпочитал молчать, находясь мыслями довольно далеко от общих рассуждений. Но сейчас, почти полностью выпрямившись за столом, он буквально выплюнул в сторону Кати:

– Ты опоздала родиться, детка. Сейчас такие взгляды уже не модны. Как и все остальное. И твоя девственность, сберегаемая для мужа, станет для него уж никак не подарком. Скорее, наоборот.

В аудитории повисла тишина. Чей-то сдавленный смешок резко оборвался. Девушка дернулась, словно от удара. Сначала побледнела, но бледное лицо тут же сделалось пунцовым. Спустя мгновенье она зажала рот ладонью и бросилась вон из кабинета.

Кирилл задержал дыхание, пытаясь усмирить рвущуюся наружу ярость. Он и сам не знал, чего хотелось больше: сорваться следом за ней или размазать по стенке этого умника. Хотя права ни на одно, ни на другое у него не было, отчего сделалось совсем тошно. Развернувшись к Глебу, мужчина проговорил:

– Довести женщину до слез допустимо в единственном случае: если это слезы счастья. Иначе ничтожен и жалок тот, кто стал причиной такого ее состояния.

Не выдержав жесткого взгляда преподавателя, парень отвернулся.

– Я всего лишь пошутил…

– Не думаю, что такая шутка кому-то добавила веселья. И уж явно не стала свидетельством твоего ума.

– Да он просто злится, что Катюша отказалась с ним встречаться! – выдала Катина соседка по столу, не обращая внимания на возмущение Глеба. – Это же все знают.

Кирилл нахмурился еще больше. Невинное рассуждение о литературе неожиданно вылилось в серьезную проблему.

– Вряд ли эту тему стоит выносить на всеобщее обозрение, Марина. Особенно если речь идет о Вашей подруге.

Девушка смутилась, кажется, даже расстроилась. Поинтересовалась осторожно:

– Можно мне уйти? Я поищу Катю.

Он кивнул и обратился к остальным:

– На сегодня все свободны. К следующей встрече подготовьте письменный ответ на поставленный вопрос. И учтите: в этот раз поблажек не будет никому. Не напишите, можете считать, что зачет вы завалили.

Мужчина слишком спешил проститься с группой, не беспокоясь, как это воспринимается со стороны. Был почему-то уверен, что Марина Катю не найдет. И точно знал, куда идти самому.

В то место редко забредали студенты. В примыкающем вплотную к университету старом дворе раньше располагался один из учебных корпусов. Теперь полуразрушенное здание пустовало. Иногда Кирилл оставлял там машину, когда спешил на лекции и не хотел ждать, пока освободится место на парковке. А сейчас был почему-то уверен, что обнаружит девушку именно там.

Он не ошибся. Катя прижалась к затянутой плющом кирпичной стене, словно хотела слиться с ней. Плечи дрожали. И без того ноющее сердце дрогнуло, сжимаясь от накатившей горечи. Были ли уместны какие-то слова сейчас? Еще и от него?

Не услышать шагов она не могла. Медленно развернулась, всего на миг подняв к нему залитое слезами лицо. И тут же метнулась в сторону, увидев, кто перед ней. Но отчаянное желание утешить этого ребенка просто не позволило ее отпустить. Кирилл притянул девушку к себе. Словно ожог, ощутил слезы на своей груди сквозь тонкую ткань рубашки.

– Котенок… Они не стоят ни одной твоей слезинки.

Катя пробормотала что-то несвязное. Заплакала еще сильнее. Мотнула головой, пытаясь вырваться. Но он был абсолютно уверен, что никуда ее не выпустит, во всяком случае, пока не сможет успокоить.

Пришедшие одновременно другие мысли повергли его в шок. Не была она ребенком. Ощутив ее близость, тело немедленно отреагировало совершенно естественным образом. Но хуже всего было даже не это. Где-то глубоко внутри зародилась необъяснимая, жгучая потребность задержать девушку рядом. Не только физически. Проникнуть в ее мысли. Завладеть сознанием. Почувствовать, как нежный, какой-то медовый запах волос проникает под кожу.

Это было абсолютно неправильно. Нелепо. Неуместно. Но и сил разжать руки, сжимающие хрупкие плечи, у него никак не находилось.

Глава 3

Катя торопливо проскользнула мимо расположившегося в гостиной отца, на мгновенье прижавшись губами к его щеке.

– Добрый вечер, папочка.

Мужчина кивнул, не глядя на нее.

– Что-то ты сегодня совсем поздно. Скоро в своем институте ночевать будешь.

Он не упустил возможности в очередной раз продемонстрировать недовольство выбором дочери, не ожидая объяснений. Как она учится или где проводит свободное время, его не интересовало.

Катя грустно улыбнулась. Все было очень знакомым. Как всегда. Его равнодушие. И даже новый запах парфюма, который она ощутила, склонившись к отцу. Не мужской.

Эти запахи менялись так часто, что принадлежать одной женщине просто не могли. Но девушку это не должно было касаться. Отец давно дал понять, что не потерпит никакого вмешательства и даже обычного интереса к собственной жизни.

Раньше Катя мечтала, что однажды кого-то из своих подруг он приведет домой, и незнакомая женщина станет не мамой, потому что это место занять никто никогда не сможет, но хотя бы просто другом. Мудрым, авторитетным человеком, готовым дать совет, помочь в выборе нового платья, ориентируясь не на его цену, а на подходящий именно для нее вариант.

Так хотелось поделиться с кем-то мыслями о прочитанных книгах, рассказать об успехах в учебе, о новых подругах, о том, чего она ждет от жизни и к чему стремится.

Ей и в голову бы не пришло жаловаться. Она ведь имела все, о чем только может мечтать девушка ее возраста. Девчонки-одноклассницы всегда завидовали богатству отца. И вряд ли Катя смогла бы объяснить свою готовность отдать почти все, что имеет, в обмен на несколько минут, проведенных на его коленях.

Но ласки и внимания ждать не приходилось. Девушка слишком хорошо знала об этом, молча соглашаясь с решением отца. Она ведь понимала, что тот все равно любит ее, просто не умеет выразить свою любовь.

Постепенно стало очевидно, что никакой женщины в их доме не появится. Запахи на его одежде менялись так часто, что Катя не успевала к ним привыкнуть. И каждый раз, угадывая появление в жизни отца новой знакомой, спешила как можно скорее забыть об этом. Не думать. Не расстраиваться. Ничего не ждать. Так было гораздо легче справиться с болью от несбывшихся надежд.

Оказавшись в своей комнате, девушка плотно закрыла дверь и, не раздеваясь, упала на кровать. Закрыла глаза, возвращаясь сознанием в старый заброшенный двор и словно наяву опять ощущая на своих плечах ЕГО руки.

Незнакомое чувство. Такое… волнующее. Ни с чем не сравнимое. Восхитительное.

Она и представить не могла, что подобное возможно в ее жизни. Все всегда было обычно, знакомо до мелочей и подчинялось заранее установленным планам.

Но даже самые дерзкие из этих планов не предполагали такого: щемящей нежности в общем-то от совсем постороннего человека. Что с того, что этот образ уже столько месяцев будоражил ее сердце?

Ей нравилось всматриваться в его лицо, видеть искренность произнесенных слов. Катя всегда уважала людей, говорящих именно то, что они думают. Отец считал подобное непозволительной роскошью, и его мысли всегда оставались для дочери загадкой. А вот Кирилл…

Девушка вздрогнула от собственной смелости, впервые назвав его просто по имени. Пусть не в лицо: на такое она вряд ли бы решилась. Но даже мысли вызвали трепет во всем теле и стремление снова пережить незабываемые мгновения… рядом.

Боль от нанесенной в аудитории обиды давно прошла. Кате было абсолютно все равно, что думает о ней Глеб. Попытки пригласить ее «куда-нибудь» не нашли отклика ни в сердце, ни в разуме: слишком очевидны и непривлекательны были намерения парня. Девушка, правда, и представить не могла, что он так жестоко отыграется за отказ.

Но боль причинили не сами слова, а то, что они были сказаны при НЕМ. Ее секреты, как оказалось, стали слишком очевидными даже для таких, как Глеб.

Она привыкла к недоумению подруг. Интимные подробности, которыми они с удовольствием делились друг с другом, шокировали. Ей всегда казалось, что подобные вещи можно обсуждать только с одним-единственным человеком, наедине, скрывая от посторонних глаз и страсть, и желание оказаться как можно ближе к нему.

Девушка была уверена, что именно это сказала бы бабушка. Если бы осталась жива…

Как же до сих пор не хватало ее! Понимающих глаз, доброй улыбки, ласковых рук. Катя скучала порой настолько сильно, что хотелось кричать от разрывающего сердца одиночества и тоски по самому близкому в жизни человеку, ушедшему столь рано.

Хотя, пожалуй, даже бабуле она не смогла бы признаться и рассказать о томительном незнакомом чувстве, зародившемся где-то глубоко внутри, необычном волнении, возникающем всякий раз, когда она видит… ЕГО. И сегодняшнем смятении, возникшем, когда ОН оказался так близко. Впервые в жизни.

Девушка до сих пор ощущала его запах. Даже благоухание от приторного парфюма на одежде отца не смогло отвлечь.

Катя с детства была слишком восприимчива к ароматам. Сильнее, чем ей самой хотелось бы этого. Иногда было достаточно одного короткого мгновенья, чтобы понять человека… по его запаху. Она угадывала почти безошибочно и внутреннее состояние людей, и их настроение, вкусы, мечты, иногда даже мысли. Исключение составлял собственный отец, у которого просто не было запаха. Никакого. Это казалось невероятным, но тем не менее являлось правдой. Рядом с ним слишком часто витали посторонние ароматы, впитывались в одежду, нередко оставались на коже, но были при этом все равно чужими. Не его. И ничего общего с внутренним миром самого мужчины не имели. Девушка каждый день целовала отца, пыталась обнять, невольно стараясь уловить хоть какое-то слабое дыхание его собственного существования. Ей казалось, что тогда решатся многие проблемы, и их жизнь изменится, а огромный дом, холодный и пустынный, несмотря на самую современную систему отопления и роскошную обстановку, превратится наконец-то в уютный уголок. Но изменений не происходило. Ее родной папа оставался непоколебимой, непробиваемой оболочкой, сквозь которую не могли проникнуть ни любовь, ни тепло окружающего мира. Одна только пустота, угнетающая и пугающая.

А его… ЕГО запах был совершенно неповторимым. И причина заключалась даже не в дорогом парфюме. Именно так должен был бы пахнуть покой. Надежность. Сила, граничащая с упоительной нежностью. И… любовь.

Катя вновь подумала о бабушке. Распахнула окно, вглядываясь в сереющее зимнее небо. Морозный воздух обжег лицо, но девушка этого даже не заметила: слишком привыкла испытывать холод. Небо молчало. Как всегда. Но это не помешало в который раз унестись в памяти на годы назад, к обещанному ей.

Поверить в то, что прошло уже больше пяти лет, было сложно. Будто только вчера она слышала бабушкины слова, ощущала прикосновение морщинистой ладони к своему лицу, поцелуй перед сном, ласку и нежность, которые совершенно не зависели от того, как она себя вела.

Катя до сих пор помнила запах сухой травы на выжженных солнцем степях, не знавшие асфальта тропки, крик петуха, звучавший для нее, городской девчонки, так непривычно, важных гусей, от которых пряталась за бабушкиной спиной. Огромные, сочные ягоды черешни, которые, перезревая на солнце, падали прямо во двор старого дома, на радость малышне, и заросший камышами пруд с вечно квакающими лягушками. Ее светлое беззаботное детство…

Как же она любила приезжать в этот необычайный мир, туда, где бабуля всегда ждала, вглядываясь в сереющую даль со своей деревянной скамеечки у ворот. Катя выпрыгивала из машины, стаскивая сумку в придорожную пыль, а потом неслась навстречу, не замечая, как сухие травинки царапают голые ноги. Скорее – в теплые объятья, в сказку, пропитанную запахом молока от натруженных рук. И смеялась, поправляя сбившийся платок на седой голове, целуя такое родное лицо самого близкого для нее человека. Казалось, всему этому не будет конца.

В то последнее лето они говорили больше обычного. У девочки не существовало секретов от бабушки. Любимые игрушки, подруги, обиды и переживания, мечты, ожидания – она рассказывала обо всем. Не сомневалась, что ее поймут, и найдется ответ на любой вопрос, даже из тех, которые отец обычно предпочитал «не слышать».

– Ба, а почему мама ушла? Разве она не любит меня?

Старушка молчала так долго, что Катя засомневалась, услышала ли та ее. И совсем не поняла, почему по изрезанным морщинами щекам побежали прозрачные ручейки.

– Бабуля, ты плачешь? Что-то случилось?

– Нет, милая. Все хорошо.

Она обняла девочку, притягивая тоненькую фигурку на свои колени.

– Она очень любит тебя, Катюша. И желает тебе счастья, самого большого на свете. Просто остаться у нее не получилось.

Бабушка всегда упоминала о ее матери только в настоящем времени. И сама Катя привыкла делать также, несмотря на заросший полевыми цветами холмик на старом кладбище. Она почти не помнила маму, только где-то в глубине сознания мелькали разноцветные картинки со смеющейся красивой женщиной, подкидывающей ее вверх, а потом сжимающей в ласковых объятьях.

Отец не любил о ней говорить. Точнее, вообще не делал этого, словно в его жизни никогда и не было жены. На все вопросы дочери отмахивался, стараясь как можно скорее уйти из комнаты. На могиле тоже не появлялся. Во всяком случае, Катя ни разу не видела, чтобы он заезжал туда. Чаще всего за девочкой посылал машину с водителем, чтобы самому лишний раз не попадаться на глаза теще, хотя та никогда не осуждала его. Сколько Катя себя помнила, ей не приходилось слышать от бабушки ни одного дурного слова в адрес отца.

– Детонька, ты все поймешь, когда подрастешь, – старушка уткнулась губами в ее макушку, покачивая на коленях, как маленького ребенка.

– Это из-за папы, да? Мама ушла?

– Твоему отцу очень непросто жить на свете, Катюша. Он так и не научился прощать ни себя, ни других. А когда человек этого не умеет – беда. Ты запомни, милая.

Бабушка всегда все знала, словно видела насквозь, в каждом человеке усматривая самое важное. К ней нередко приходили люди и просили совета. Катя любила наблюдать, как меняются лица после таких разговоров, как уходит тревога из глаз, разглаживаются складки между бровями, высыхают слезы. Ее любимая бабуля умела подобрать необходимые слова, подарить надежду. Девочка поняла это намного позже, прокручивая в памяти драгоценные минуты, проведенные с этим родным человеком. А тогда просто не переставала изумляться, как удачно старушка «отгадывала» все то, что должно было случиться.

– Пташенка, наступит день, когда тебе будет трудно его простить. Но ты сделай это. Отпусти, чтобы самой не оказаться в темнице.

– В какой темнице, ба?

– В той, где твой папа живет уже много лет. Из которой не сможет выбраться, коли не найдет прощения. Ежели не переступит через самого себя. Но тебя… пусть сохранит от этого Бог. Даже когда будет больно, прости. Отпусти его.

– Я не понимаю… За что простить?

– Будет за что, родная. Но ты помяни мои слова, когда придет тот день.

Ей почему-то стало страшно. Серьезный тон бабушки никак не походил на привычные добрые ноты, звенящие в ее спокойном, ласковом голосе. Девочка не могла понять данный ей странный наказ, потому и попыталась сменить тему.

– Что будет со мной, когда я вырасту? Ты знаешь?

Черты лица старой женщины смягчились, отринув заботы и волнения.

– Знаю, солнышко мое. Ты станешь взрослой и повстречаешь принца.

– Бабуля, никаких принцев на самом деле нет, – рассмеялась Катя. – Но твоя сказка мне все равно нравится.

– А то не сказка, пташенка. Так и будет. Ты только дождись.

Девочка прикусила губу, восторженно вглядываясь в небесного цвета глаза. Такие же, как у нее.

– Море позовет тебя, детонька. Оно может быть и грозным, и страшным. И таким красивым, что ты забудешь обо всем. И захочешь остаться навсегда на том берегу.

– На каком берегу, ба? У нас в городе везде море.

– А ты молчи, милая, да слушай. Запоминай. Узнаешь, когда время настанет. Не ошибешься. Он придет к тебе. На берег.

– Принц?

– Он. Твой. Ты это поймешь. Увидишь в его глазах.

– Что увижу, бабуля?

– Счастье. И боль.

– Боль? Почему? Не хочу!

– Настоящее счастье и боль – всегда рядом. По-другому никак, Катюша. Будет больно, но он высушит твои слезы. Когда встанет на колени.

Она совсем ничего не понимала. Странные слова бабушки звенели в сознании, и пугая, и завораживая. Их смысл пока оставался для нее загадкой.

– Ба, но ведь на колени встают только рабы. Или слуги. Я знаю, нам по истории рассказывали. Разве может принц – на колени?

Морщинистые губы дрогнули в улыбке. Старушка склонилась совсем близко к ее лицу, заговорила почти шепотом, будто опасаясь, что кто-то услышит их с внучкой секрет.

– Может, пташенка, ведь на то он и принц. Все сможет, коли нужно будет. Когда мужчина встает на колени, тогда господин становится рабом. Только встретившись с этим рабством, ты сама не захочешь свободы.

Девочка улыбнулась. Сознание рисовало сказочный образ, непонятный, но притягательный. Волнующий. Она обязательно дождется. Словно в ответ на ее мысли прозвучали тихие слова:

– Ты сможешь выбирать, милая. Запомни это. Выбор будет всегда, только нужно сделать его правильно. Не ошибиться, как это случилось с твоим отцом.

– А в чем папа ошибся?

Старушка промолчала, словно не услышала ее последних слов. Только опять коснулась нежной щеки теплыми губами и прижала девочку к себе покрепче, словно надеясь уберечь от невзгод.

Тогда Катя еще не знала, что это их последняя встреча. О смерти бабушки отец ей не сказал. Она сама случайно услышала его короткие, сухие распоряжения по телефону об устройстве похорон. И не поверила. Так просто не могло быть. Ее любимая, дорогая бабуля не могла уйти, даже не попрощавшись с ней.

– Я поеду… папочка… поеду к ней… Она ждет…

Кричала, не видя почти ничего перед собой. Ни разгневанного лица отца, ни перепуганной домработницы, тщетно пытающейся успокоить ее. Даже не почувствовала, как вонзилась в руку тонкая игла, уносящая в небытие.

– Она будет спать. Долго, – доктор кивнул старому знакомому, протягивая флакон с прозрачной жидкостью. – Когда проснется, дашь это лекарство. Все будет хорошо. Дети быстро забывают о потерях, даже если уходят близкие люди. Купи ей какую-то игрушку и веди себя поласковей.

На новую, дорогущую куклу Катя не взглянула. Тихо спросила у отца, застывшего в углу кровати:

– Бабушку… похоронили?

Тот кивнул, пряча глаза.

– Вчера.

Она отвернулась к окну. Слез не было. Только жгучая, непривычная боль давила где-то глубоко внутри. Рядом с сердцем. Или прямо в нем.

– Я устала, папа. Хочу спать.

– Спи… Я погашу свет, чтоб не мешал тебе.

Мужчина тронул губами ее лоб, торопливо поднимаясь с постели и даже не скрывая своего желания уйти как можно скорее.

Катя закрыла глаза, сглатывая горьким ком. Прошептала в темноту:

– Я запомню, ба, все, что ты сказала. И буду ждать.

Этот сон в ту ночь она увидела впервые, но далеко не в последний раз. Шелест изумрудного прибоя, пенное буйство волн. Горячие губы, стирающие слезы с ее глаз. Сильные руки, сжимающие так, как к ней не прикасался отец. Нежнее объятий матери в обрывках ее воспоминаний. Надежней бабушкиных рук. С этим человеком она чувствовала себя легко и спокойно, как никогда и ни с кем прежде. Только его лицо так и не смогла рассмотреть. Но это было неважно. Она подождет сколько потребуется, ведь ее бабуля не ошибается.

Глава 4

Никогда еще лето не казалось девушке таким длинным. Ее не привлекало море, ни бурное, ни ласковое. Встречи с подругами стали утомительными и какими-то пустыми. Она даже напросилась в несколько поездок с отцом, чтобы как-то скоротать время, но и это не помогло. Не получалось избавиться от воспоминаний и от стремления снова ЕГО увидеть.

После инцидента в аудитории они почти не общались. Нет, конечно, были многочисленные разговоры на лекциях. Контрольные, зачеты, на которых ОН вел себя, как будто ничего не случилось. По-прежнему заинтересованный в ее ответах, внимательный, вежливый. И… все. Как всегда. Со всеми. Ничем не выделял девушку, никак, даже малейшим намеком не показывая, что помнит о произошедшем или придает ему какое-то значение.

Все имело место только в ее фантазиях, неожиданно расцветших буйными красками. Старательно пряча глаза на занятиях, чтобы не обнаружить свое состояние, Катя, тем не менее, не могла не думать, не вспоминать тепло коротких объятий и не трепетать от щемящего желания снова испытать подобное.

Не удержалась, и, ругая себя за малодушие, все-таки нашла в парфюмерном магазине флакон с тем самым ароматом, рождающим слишком много ассоциаций. Игнорируя растерянный взгляд продавщицы, брызнула на запястье и прижалась лицом, чтобы впитать этот запах. Насытиться им. Так становилось теплее и спокойнее. И выпустить из рук его уже не смогла. Понимала, что это смешно и совсем по-детски, но так и не сумела ничего поделать.

Необычный подарок самой себе только добавил переживаний. Еще острее стало желание встретиться с НИМ. Просто поговорить. Побыть рядом. А до начала учебы оставалось еще больше месяца.

Жаркий летний день ничем не отличался от остальных. Катя спустилась к набережной, потому что у воды было немного прохладнее. И вновь с тоской обнаружила, что всматривается в лица прохожих в надежде, что среди них окажется нужный ей человек. Эта надежда всегда была тщетной. Раньше. Но не сегодня…

Она едва сдержалась, чтобы не броситься ему на шею. Не поспешить навстречу. Пыталась контролировать эмоции, переполняющие сердце, но понимала, что проигрывает. Скрывать радостную улыбку было сложно. Сложнее с каждым мгновеньем, пока девушка видела, как он медленно приближается.

Кирилл тоже не отрывал от нее взгляда, однако понять выражение его лица она не могла. Просто наслаждалась, как губка, втягивая в себя каждую черточку. Соскучилась. Так, как никогда и ни по кому не скучала. Даже по бабушке. Осознание этого испугало. Кажется, было неправильно испытывать такое по отношению к преподавателю. Пусть самому лучшему. Чувства зашкаливали, значительно превосходя все разумные рамки. И что с этим делать, Катя просто не имела представления.

Ей все-таки удалось сделать улыбку более сдержанной. Кивнуть в ответ на его приветствие. Во рту пересохло, и говорить было тяжело. Но это только порадовало: во всяком случае она не наболтает глупостей… в первую минуту встречи.

– Как проходит лето, Катя?

Она сказала именно то, что думала:

– Тянется очень долго.

Мужчина рассмеялся.

– Соскучились по учебе? Понимаю. Я тоже не могу дождаться времени, когда можно будет вернуться на работу. Хотя обычно студенты больше любят каникулы, – и он неожиданно подмигнул ей. – Расслабьтесь, Вы же не на экзамене. Неправильных слов просто не может быть. И даже действий.

Девушка совершенно искренне удивилась:

– Разве ошибки допускают только на экзаменах?

Он покачал головой.

– Не только. Но в жизни многое не происходит лишь по причине наших страхов. Боязни ошибиться. И речь не обязательно идет о чем-то неверном. Иногда мы отказываемся от абсолютно нормальных, нередко потрясающих вещей, даже не попробовав этого, из-за нелепого и ненужного страха.

В словах почему-то чудился подтекст. Мог ли мужчина говорить о том, что было в ее собственной голове? Намекать на скрытые в сердце желания? Но в таком случае это означало бы, что он и сам мыслит так же. Катя в недоумении подняла глаза, встречая внимательный взгляд, проникающий так глубоко и говорящий о многом. Пусть она совсем не специалист по чтению чужих мыслей, но обмануться сейчас была более чем готова, внушая себе то, во что очень хотелось верить.

– Вы спешите? Может быть, пройдемся по набережной?

– Нет… То есть да… То есть, не спешу… – она смутилась, не в состоянии правильно подобрать слова, чувствуя, как щеки привычно заливает румянец.

Он чуть улыбнулся, легонько коснувшись раскрасневшейся кожи.

– Я понял. Все в порядке, котенок. Идем.

Тем для разговора придумать не получалось, и из-за этого неловкости было еще больше, несмотря на радость от присутствия преподавателя. Катя волновалась, как будто в самом деле оказалась на экзамене, где все зависело от ее правильного ответа.

Не заметить смущение было невозможно. Кирилл заговорил сам, пытаясь отлечь ее, и одновременно не переставая любоваться нежным лицом и прозрачной синевой глаз. Эта девочка занимала его слишком сильно. Гораздо сильнее, чем следовало бы. И справляться с этим чувством становилось все тяжелее.

– Вам добавили новый предмет на второй курс. Теперь будете изучать еще и историю зарубежной литературы. Причем довольно подробно.

– А вести кто будет?

Он пожал плечами, чуть виновато улыбнувшись.

– Ваш покорный слуга. Придется терпеть меня три раза в неделю.

Катя рассмеялась.

– Что Вы такое говорите? Ваши лекции – единственные, которые никто не пропускает.

Мужчина понимающе кивнул.

– Конечно. Опасаются моего гнева на зачетах.

Не мог же он в самом деле так думать!

– Кирилл Александрович, Вы ведь знаете, что это неправда! Вас заслушиваются даже те, кто терпеть не может литературу.

– Есть и такие?! – он развернулся к ней, изображая притворное возмущение. – Катя, Вы просто обязаны признаться, о ком идет речь!

Девушка наконец-то расслабилась. Развеселилась еще больше. Таким она его не знала: открытым, смешливым, каким-то по-детски задорным. Недосягаемый преподаватель внезапно превратился в простого человека, доступного и близкого. И этот новый Кирилл нравился ей еще больше.

– Как дела у Вашего отца? – неожиданно поинтересовался мужчина.

Катя пожала плечами.

– Как всегда… Работа. Снова работа. И еще раз – то же самое. Иногда он находит время сокрушаться по поводу моей никчемной жизни, которую я трачу впустую.

– Речь идет о Вашей учебе? – уточнил он, и, дождавшись утвердительного кивка девушки, нахмурился. – А мама?

– Мама умерла… давно. Я ее почти не помню.

Говорить об этом приходилось редко. Подруги знали, что она живет только с отцом и не обсуждали подобные темы. А сейчас при его словах давняя боль встрепенулась, напоминая не только неясный образ матери, но и дорогую бабулю, которой не хватало гораздо сильнее. Словно угадывая следующий вопрос, Катя тихо прошептала, не глядя на мужчину:

– У меня никого нет, кроме папы. Бабушка тоже… ушла… несколько лет назад.

В голосе было столько тоски и обреченности, что он едва сдержался, чтобы не стиснуть ее в объятьях. Ощущая себя полнейшим мерзавцем за то, что разбередил старые раны, пробормотал, понимая, как нелепы его извинения:

– Катя, простите. Я не хотел причинить Вам боль.

Но в глазах, которые она подняла на него, не было никакой обиды. Девушка слабо улыбнулась:

– Все в порядке. Это случилось давно, и я привыкла. К тому же Вы ведь ничего не знали.

Она замолчала, рассматривая спокойную гладь моря. Безмятежность. Мир. Только со стороны, потому что в душе подобных чувств не было. Чувствовала взгляд мужчины, но боялась повернуться, чтобы не выдать свое настроение. Хотя он и так уже знал слишком много. Сама подпустила так близко, а теперь страшилась того, что это время скоро закончится. Обязательно. Ведь не может же она действительно его интересовать!

До них неожиданно донесся смех ребятни, и, повернувшись на этот звук, Катя застыла. Почему именно сейчас, когда горьких воспоминаний и так сверх меры?

Кирилл проследил за ее взглядом, но не увидел ничего, достойного внимания. Вообще ничего. Обычные развлечения для отдыхающих, палатки с сувенирами, лотки с мороженым. Что могло расстроить эту девочку еще больше?

– Катя?

Она торопливо отвела глаза… от чего?

– Что случилось? ЧТО Вы увидели?

– Не скажу.

На откровения мужчина не рассчитывал, но от такого заявления опешил.

– Нет? Почему?

Девушка замотала головой.

– Ни за что. Вы будете смеяться.

Кирилл даже остановился. Подобное вообще не укладывалось в голове. Но Катя не шутила, еще и ускорила шаг, стараясь как можно скорее покинуть это место.

Он перехватил ее руку, утягивая вслед за собой на ближайшую скамейку.

– Признавайтесь. Обещаю, что даже не улыбнусь.

– Нет… – девушка опять покраснела. – Я не могу.

Наверное, следовало оставить ее в покое. Не настаивать, тем более что нежелание говорить было слишком очевидным. Но в нем вдруг возгорелся прямо-таки мальчишеский азарт. И любопытство. В его-то возрасте!

– Ка-а-тя! Котенок, ну пожалуйста!

Девушка подняла перепуганные глаза, изумленная неожиданной настойчивостью, и срывающимся от волнения голосом прошептала:

– Вата.

Кирилл промолчал, но во всем облике отразилось такое недоумение, что она поспешила уточнить:

– Сахарная.

Мужчина растерянно перевел взгляд на крохотную стеклянную будку с надписью «сладкая вата». Потом все с тем же недоумением повернулся к девушке.

– И?

Она вздохнула.

– Я понимаю, что это смешно. И глупо. Но… все время мечтаю ее попробовать. Пока была маленькой, папа говорил, что это полнейшая ерунда, на которую не стоит обращать внимания. А когда появились собственные деньги, стало уже неловко покупать для самой себя. Это ведь только для детей. Сколько раз собиралась – и всегда останавливалась в последний момент.

Кирилл снова повернулся к странному сооружению, из которого торчали белые коконы … чего-то странного. Ему нередко приходилось видеть такое в руках малышни, но никогда и в голову не приходило, что об ЭТОМ можно мечтать. Еще и долгие годы. Но было совсем не смешно, хотя в напряженном лице девушки отчетливо читалось ожидание насмешки или хотя бы шутки. Повода ни для одного, ни для другого он не видел, а вот ее отца захотелось изо всех сил встряхнуть.

Катя ждала реакции. Следила за выражением лица, но даже примерно не могла угадать, о чем он думает. И совершенно растерялась, когда мужчина шагнул в сторону будки и вернулся через пару минут, держа в руках сразу две палочки с намотанным на них белым волокном. Спросила, пряча смущенную улыбку:

– Сразу две? Чтобы гарантированно наелась?

Кирилл рассмеялся:

– Одна – моя. Хочу выяснить, что это за необыкновенная штука. – И он первым опустил губы в белый комок.

Оказалось сладко. Пожалуй, даже слишком. И никаких других оттенков вкуса. Да и консистенция была более чем непривычной. Но Кирилл изо всех сил старался распробовать странное нечто. Правда, гораздо большее удовольствие ему доставляло наблюдение за девушкой, поглощающей липкие спутанные нити с совершенно нескрываемым наслаждением.

Катя подняла на него наполненные благодарностью глаза.

– Всегда думала, что я – единственный ребенок, который не ел вату. А оказалось, что нет. Разве Вам никогда не хотелось попробовать?

Мужчина только пожал плечами. О сладостях он мог думать только в том детстве, которое осталось за пределами памяти. Когда были живы родители, а они с сестрой чувствовали себя обычными детьми. Беззаботными, шумными, проказливыми. Счастливыми. А потом, уже за гранью этого безмятежного мира, ему стало не до сладкой ваты. Жизнь на долгое время оказалась скованной рамками клиник, лекарств, бесконечных операций и боли. Когда все закончилось, маленького мальчика, способного мечтать о лакомствах, уже не существовало, а человека, в которого он превратился, волновали совсем другие вещи.

Но все это Кате знать было ни к чему: ей хватало собственных проблем. Потому Кирилл лишь улыбнулся, глядя, как стремительно уменьшается ее комок, тая на нежных губах, к которым ему с каждой минутой все сильнее хотелось прикоснуться.

Мужчина так увлекся созерцанием девушки, что не заметил порыва ветра, метнувшего вату прямо в лицо. Попробовал убрать липкие комья руками, но только перепачкался еще больше, и, глядя, как отчаянно пытается сдержать смех Катя, тоже расхохотался.

– Вот уж действительно незабываемые ощущения…

– Я помогу, – проговорила девушка, протягивая руку к его лицу и внезапно становясь серьезной. После прикосновения ее пальцев и у него улетучилось все веселье, сменившись совсем другими ощущениями.

Кожа мужчины оказалась гладкой и удивительно прохладной, несмотря на жару. Кате показалось, что она попала в волну… чего-то необъяснимого. Как будто летний дождь оросил свежестью утомленное духотой тело. Ваты на лице было мало. Очень мало. А руку убирать не хотелось. И девушка вообще едва сдерживалась, чтобы не повторить движения пальцев языком.

Кирилл опередил ее. Обхватил тонкое запястье, притягивая ладонь к губам, и слизнул сладкие волокна уже с ее кожи. В потемневших глазах не осталось ни тени улыбки.

Катя молчала. Хотя вкус вожделенного лакомства оказался совершенно обычным, она прекрасно понимала, что теперь всякий раз при виде сахарной ваты будет вспоминать совсем другую сладость: пронзительную и терпкую, негой растекающуюся по телу.

– Даже представить не мог, что это окажется так восхитительно…

Слишком восхитительно. Ей хотелось сказать то же самое и совсем не по поводу съеденного угощения.

Глава 5

Наступившая осень была необычно теплой. Совсем без дождей. Уже не жаркой, как лето, но такой же ласковой. Одногруппники после занятий торопились на пляж, а иногда сбегали туда даже вместо лекций, посмеиваясь над теми, кто предпочитал сидеть в аудиториях. Последних было не так уж и много. Преподаватели смотрели на подобные проделки сквозь пальцы, прекрасно понимая, что внушить что-то нерадивым студентам вряд ли удастся. Во всяком случае, до первого зачета точно не стоило рассчитывать на проявление сознательности. Душные кабинеты очевидно проигрывали в сравнении со свежей прохладой моря.

Кирилл еще до начала учебного года уехал на какие-то курсы, и никто толком не знал, когда он вернется. Спрашивать у других преподавателей Катя не осмеливалась.

С той памятной летней встречи они больше не виделись. У девушки, как, впрочем, и у всех остальных студентов, был его телефон, но звонить ей бы и в голову не пришло. Что она могла сказать? Просто напомнить о себе? Помешать каким-то важным делам, которых в отъезде наверняка было предостаточно? Да и боялась увидеть или услышать что-нибудь, способное разбить ее призрачные мечты. Ведь ничего особенного не случилось. Они просто разговаривали тогда. Почти. Все остальное она вполне могла придумать.

Лекции читал другой преподаватель кафедры. Кате было не интересно. Совсем. Сухое, монотонное декларирование текстов учебника ее не привлекало. Все чаще возникало желание составить компанию другим студентам на пляже, и останавливала только боязнь, что она пропустит момент ЕГО возвращения.

Собственный внешний вид девушку никогда особенно не волновал. Она знала, что довольно привлекательна, хотя и не является эталоном красоты. Да и дорогая, модная одежда делала свое дело. Поэтому заинтересованные взгляды мужчин в общем-то были привычны, но не волновали ее. Никогда. Совершенно не трогали до недавнего времени.

ЕМУ хотелось нравиться. Единственному. Угадать и надеть любимый цвет в одежде. Выбрать платье, в котором она будет выглядеть неповторимой. Для НЕГО. Сделать что-то приятное, то, о чем он давно мечтает, даже если это окажется таким же нелепым, как ее стремление попробовать сладкую вату. Хотя вряд ли у Кирилла могли быть подобные желания. Он ведь серьезный и взрослый. Настоящий мужчина. А она… Она влюбилась. Уже не имело смысла скрывать, хотя бы себе самой стоило признаться.

Профессор занимал почти все ее мысли. Волновал, побуждая думать о вещах, совершенно чуждых прежде, желать их, испытывая странный трепет во всем теле при одном только воспоминании о его присутствии.

Услышав скрип открывающейся двери, она даже не посмотрела туда. И так знала, что преподаватель все равно не скажет ничего нового, потому что он – не Кирилл, и стремится только занять отведенное на лекции время. Ни знания студентов, ни тем более их мнения его вообще не интересуют.

Но по аудитории неожиданно пронесся одобрительный гул, а для этого могла быть только одна причина. И Катя тут же пожалела, что не успела утром сделать прическу. Почти не накрасилась, лишь тронула тушью ресницы, и одежду выбрала самую обычную. Мысли пронеслись в сознании одна за другой, рассыпаясь на мелкие капли, и растаяли, столкнувшись с пристальным взглядом, обращенным прямо к ней.

Он улыбнулся одними глазами, в то же мгновенье разворачиваясь к остальным. Но девушке хватило. Даже этого кратчайшего мига оказалось достаточно, чтобы почувствовать себя счастливой.

– Кирилл Александрович, это нечестно! – завопили девчонки. – Вы бросили нас на целый месяц! Ледянина просто невозможно терпеть!

– Ну разве можно так говорить о преподавателе?! – он пытался казаться строгим, но в глазах играла усмешка. Рейнер и сам прекрасно понимал, что его коллега занимается совершенно не тем делом в жизни. Но стоило ли признаваться в этом студентам?

– Так ведь Вы же и учили нас говорить то, что мы думаем! – парировал кто-то, нисколько не смущаясь отповеди. – Видите, как нас мало осталось? Все разбежались.

– Ладно, я почти поверил, что вы спасались от скучных лекций, а не воспользовались возможностью еще разок погреться на солнце. Но имейте в виду: сегодня последний день, когда я не стану отмечать отсутствующих. И другим передайте, что поблажек никому не будет.

Девушка невольно улыбнулась. Бесспорно: на следующем занятии аудитория окажется переполненной. Даже без учета последних слов. Что было в его лекциях таким впечатляющим? Их слушали с нескрываемым интересом, запоминали, цитировали. Занимали очередь за новыми книгами, еще не вышедшими из печати. Он всегда и банальную историю передавал так, что та оживала. Герои спорили, возражали, действовали, словно все происходило не в учебной аудитории, а на экране. Только актер был один, но роль играл так отменно, что сравниться с ним не мог никто.

Лекция давно закончилась, а студенты все не расходились. Толпились возле его стола и, перебивая друг друга, выясняли самые разные вопросы.

А Катя нарочито медленно собирала вещи. В который раз перекладывала тетради с одного места на другое. Поправляла ручки в пенале. Теребила застежку на сумке, словно та не хотела открываться. И ждала, когда же, наконец, все уйдут, только сама не понимала, зачем.

Со стороны это могло показаться смешным. Девчонка влюбилась в преподавателя. Так банально и нелепо. Сколько фильмов с подобным сюжетом ей попадалось! И ни одного – с хорошим финалом. Сколько книг с грустной, совершенно очевидной концовкой! Для чего же она сидит, ожидая, что сможет остаться с ним наедине? А глупое сердце готово разорваться от восторга и предвкушения, совсем не боясь обмануться.

Наконец-то ему удалось отделаться от непривычно расположенных к общению студентов. Это могло быть даже приятным: найти отклик в их далеких от литературы мыслях. Но сейчас занимало другое. Даже не поворачиваясь в ее сторону, он видел, что девушка готова уйти. Заметил собранные вещи. Сомнения. И почти молился, чтобы она задержалась, потому что никакого разумного повода остановить ее у него не было.

Но вот за последним человеком закрылась дверь, и Кирилл с облегчением выдохнул. Поднялся навстречу, даже не пытаясь сдержать затапливающую лицо улыбку.

– Как прошла Ваша поездка?

Он повторил ее собственные слова, сказанные несколько недель назад.

– Тянулась слишком долго.

Мучительно долго. Без этой девочки. Без сияющих глаз. Скучал так, что порой хотелось выть от тоски, каждый день ругая себя за то, что не удосужился спросить ее номер телефона. Он бы придумал, обязательно нашел повод позвонить. Сокращая расстояние, минуя время. Услышать и отозваться. Но собственная недогадливость сыграла плохую службу, лишив таких возможных драгоценных мгновений.

Кирилл потянулся к своей сумке, доставая маленький пакет.

– Это Вам. Маленький подарок.

Она замерла, глядя на протянутый сверток почти со священным ужасом. Ей почти ничего не дарили. Почему-то вещи, купленные отцом, язык не поворачивался назвать подарками. Папа всегда руководствовался лишь тем, насколько престижны и дороги они были, считая, что их ценность определяется именно этим. Ее собственный интерес почти не играл роли. Еще в школе у нее была самая богатая коллекция кукол, но играть в них не разрешалось, чтобы случайно не поломать или не испортить красоту. Они так и стояли до сих пор в отдельной комнате, в специально отведенном месте. А Катя старалась заходить туда как можно реже.

Мысль о том, что ОН мог что-то ей подарить, заворожила. Значит, там, где-то в другом городе, Кирилл ее помнил. Думал о ней. Может быть, даже скучал?

Кажется, ее занесло. Нельзя думать о таких вещах. Как вообще преподаватель может скучать по студентке?!

Катя протянула руку, бережно касаясь пакета. Мужчина улыбнулся, видя ее осторожность.

– Смелее. Вы ничего не сломаете.

Она потянула шуршащую бумагу, и на ладони оказался… леденец. Прозрачный, золотой петушок на палочке.

Сколько раз она обжигала пальцы, пытаясь дома сварить что-то такое. Воспроизвести хоть отдаленное подобие лакомству, которое всегда готовила для нее бабуля. Но карамель никогда не получалось. Не застывала, как бы тщательно Катя не старалась соблюсти пропорции. Или сгорала, намертво прилипая к стенкам кастрюли. А готовых леденцов в продаже она никогда не видела. Потому и смотрела сейчас на неожиданный сувенир как на чудо, ощущая, как закипают в глазах непрошенные слезы.

– Что-то не так? – Кирилл растерялся при виде смеси восторга и боли на ее лице. Совсем не такой реакции ждал. Просто хотел немного рассмешить, напомнить их последнюю, такую сладкую встречу. А вышло наоборот. Она не собиралась смеяться, и, кажется, опять погружалась в пучину невеселых воспоминаний.

– Неужели Вы и об этом давно мечтали, Катя?

Глаза девушки напоминали яркое весеннее небо. Или прозрачные, чистые капли росы. Он тонул в их синеве, с каждым взмахом ресниц теряя самообладание. Здравый смысл таял от ее теплого дыхания, ощущаемого совсем рядом.

– Бабушка делала такие… Давно.

– Значит, я угадал.

Она кивнула и спросила с лукавой усмешкой:

– А где второй?

– Второй? – вот об этом Кирилл как раз и не подумал, в чем и вынужден был признаться. – Я купил только один.

– Вы не любите леденцы? – искренне изумилась девушка.

– Понятия не имею. Не помню.

– Это просто необходимо исправить! – сообщила Катя, быстро срывая с леденца прозрачную обертку и поднося к его губам. – Попробуйте.

Он был почти равнодушен к сладостям. Но отказываться не собирался, хотя бы ради ее улыбки. Несколько раз лизнул протянутое ему лакомство.

Сладко. Гораздо приятнее ваты. Но все-таки ничего особенного.

Девушка ждала его реакции. Неотрывно следила за движением губ.

– Нравится?

Очень. Только не конфета – она. И все сильнее хочется об этом сказать.

Но Катя вдруг перевела глаза на леденец и улыбнулась детской, совершенно искренней улыбкой:

– Это ведь не может не нравиться! Прямо чувствую, как вкусно…

И прижалась губами к блестящей карамели.

А он… забыл, что надо дышать. Стоял, не отрывая взгляда от ее манящего рта. И понимал, как рушатся от одного ее невинного движения все барьеры, старательно им возведенные. Проиграл, на этот раз окончательно, но плен, в который он угодил, был слишком желанен.

Девушка вдруг осознала, что именно сделала. Машинально лизнула леденец еще раз. И разжала пальцы, уже не видя ничего, кроме его стремительно темнеющих глаз. Она победила, но больше всего на свете мечтала оказаться в его власти. Подчиниться. Что и сделала, подаваясь навстречу жаждущим губам.

Следовало остановиться. Немедленно. Они находились в аудитории, куда в любую минуту мог кто-нибудь зайти. Катя была студенткой. ЕГО студенткой, с которой, кроме учебы, у него ничего общего не должно было быть. Юной девушкой, совершенно неискушенной во взрослых отношениях. Слишком доверчивой. Слишком красивой. А он… более чем неподходящим для нее. По множеству причин.

Но никакие аргументы не действовали. Вообще не имели значения. Остались только ее глаза, распахнувшиеся в ответ на его несдержанность. Губы, такие сладкие, что оторваться от них не было сил. Нежное дыхание, которое хотелось пить без конца. Захлебываясь биением ее сердца, шелком кожи, ароматом волос…

Катя тихо всхлипнула, сплетая руки на его плечах. Прижалась к нему с такой силой, которую он и не подозревал у хрупкой девушки. Пальцы робко скользнули по лицу, коснулись волос. В едва ощутимом трепете губ утонул ее слабый шепот «Еще!», даже не слышный, но угаданный в напряженном вздохе.

Еще… Было мало его взгляда, почти черного от желания, так привлекательно пугающего. Мало рук, окутавших ее стальным кольцом. Мало огня, обжигающего почти до боли.

Где-то вдалеке в коридоре послышались шаги, и Кирилл дернулся, отстраняясь. Но, выпустив ее из рук, внезапно ощутил пустоту и почти неконтролируемую жажду вернуться назад. Однако они и так зашли очень далеко, выбрав для этого совершенно неподходящее место.

Катя посмотрела на пол, где валялся забытый леденец. Снова всхлипнула, на этот раз жалобно и как-то обиженно.

– Это Вы его уронили. Я даже не успела распробовать.

Перевела взгляд на его губы и покраснела, понимая, как двусмысленно звучат ее слова. Хотя, скорее всего, не смогла бы точно ответить, о чем именно говорит.

Кирилл улыбнулся, медленно приходя в себя.

– Я куплю другой. И не один. Много.

Она снова посмотрела на его рот, а потом – в глаза, еще сильнее заливаясь краской.

– Когда?

Опасная игра. И эта девочка понятия не имела, что они балансируют на грани. Но ему это почему-то нравилось, все больше и больше.

Он тронул ее губы, касаясь всего лишь на мгновенье. И легонько подтолкнул к двери.

– Скоро, котенок. Обещаю. А сейчас беги, иначе сладости будет слишком много.

Глава

6

Он сошел с ума. Определенно. Иначе чем еще можно объяснить его действия? Внезапно вспыхнувшей страстью к собственной студентке? Длительным отсутствием серьезных отношений? Банальной жаждой секса?

Так ведь он искал не простого довольства тела, хотя и мучился от неудовлетворенного желания. Но заменить эту девочку кем-то другим даже в голову не приходило. Хотел именно ее… в своих руках. До мучительной, почти не поддающейся контролю дрожи. Мечтал увидеть, как разгорается пожар в прозрачных озерах глаз. От его ласк.

Стремился сжимать тонкую ладонь в собственной руке, ощущать ее рядом в суете будней. Видеть, как взрослеет робкая юная девушка, превращаясь в прелестную женщину, расцветающую… для него.

Что это было, если не безумие? Как подобные мысли вообще могли родиться в его голове? Для чего? Как он осмелился переступить грань, которую сам для себя установил много лет назад? И как теперь все исправить?

Кирилл прекрасно понимал, что девушка ждет. Не мог не замечать взволнованный взгляд, который она так торопливо отводила всякий раз, когда он смотрел на нее. Но что мог сказать? Как найти слова, оказавшиеся бы уместными в данной ситуации?

Он ведь не собирался жениться. Вообще. Тем более на этом хрупком, восхитительном цветке, предназначенном для счастья и любви. А каким было бы ее счастье с ним? Какая любовь преодолела бы путы, в которых он находился уже долгие годы? Без права на освобождение.

Давно смирился с тем, что проведет жизнь в одиночестве. Его удел – короткие, ни к чему не обязывающие отношения с женщинами, не способными затронуть душу. Лишь с теми, кто и сам не стремится ни к проявлению чувств, ни к браку. Таких было немного, но за долгие годы он научился выбирать. Различать среди множества лиц именно то, чья обладательница не станет лить слезы после скорого расставания. Не будет ни на что претендовать, а порадуется концу нелепой связи с таким, как он.

Это не являлось самоуничижением. Кирилл знал, намного лучше других, цену изуродованной жизни. Когда ты навечно привязан к странному инородному приспособлению, от которого зависит и скорость, и стойкость, и даже душевное равновесие. Когда никакая привычка или накопленный опыт не могут полностью компенсировать утраченные возможности. Когда любые мелочи, доступные обычным людям, превращаются в проблему. Долгая ходьба. Подъем по лестнице. Прием душа. Управление автомобилем.

Но даже при всем этом повода роптать на судьбу у него не было. Он сохранил жизнь, возможность двигаться и не остался прикованным к коляске.

Тот жуткий день навсегда отпечатался в памяти. День, когда внезапно кончилось детство, и одновременно пришел конец счастью и беспечности. Исход одного неверного поворота руля. Крики родителей, последние в их жизни. Неутихающий плач сестренки. И собственная боль. Мерзкая, липкая, как смола, случайно запачкавшая руки. Только эта боль была везде, в каждой клеточке тела. Ее оказалось слишком много. Даже там, где этого тела уже не осталось. Особенно – там. Двенадцатилетний мальчишка не понимал, как может столь мучительно болеть то, чего больше нет. Устал отводить глаза, чтобы не видеть черные от бесконечных уколов вены. Искусанные губы никак не хотели заживать. А сердце застряло где-то в прошлом, не желая смиряться с горькой действительностью.

Ему потребовался не один год, чтобы прийти в себя. Вернее, найти и принять того нового человека, в которого он превратился. Почти всему в жизни пришлось учиться заново. Дышать, не замечая переломанных ребер. Улыбаться, пряча от окружающих злые слезы. Ходить, сначала громыхая неудобными костылями, до крови растирая руки, а потом – на кажущемся ему отвратительным и чужеродным приспособлении, с котором он теперь свыкся. Сросся. Приспособился двигаться так, что со стороны была видна лишь легкая хромота.

Сумел снова смотреться в зеркало, без ненависти и обиды разглядывая многочисленные рубцы, которых было много и для десяти жизней. И в его одной даже с таким багажом нашлось место для радости. Сестра, дорогой, любимый человечек, драгоценная часть утерянного прошлого и светлое настоящее без условий и насмешек. Работа, к которой он стремился так долго, превозмогая боль и нищету. Стабильность и уверенность в возможности выжить, несмотря ни на что.

Только такая жизнь не подходила для нежной девочки, до сих пор верящей в сказки. Ничего сказочного не было в том, что его окружало, и пачкать ее светлый мир собственной действительностью он не собирался. Поэтому и не имел права играть чувствами, сближаться, чтобы потом оставить. Девушка не заслуживала такого. Только не она. Ей и так уже вполне хватало боли, чтобы страдать еще и из-за него.

И Кирилл молчал, избегая любой возможности остаться с ней наедине. Видел в этом единственный выход, совершенно не доверяя самому себе. Пройдет время, и она забудет. Должна забыть. Так будет лучше для них обоих.

Катя все понимала. Он жалел о том, что случилось. Это было слишком очевидно. И мучительно. Но могла ли она претендовать на другое? Кирилл ведь ей ничего не обещал. Да и поцелуй вряд ли бы случился, не пристань она с тем леденцом. Просто смешно: глупая девчонка предлагает преподавателю конфету. Еще и почти вешается на шею. Требует продолжения. Он наверняка не стал это комментировать только благодаря своему такту.

Теперь после лекций она старалась уходить из аудитории как можно быстрее. Не задавать лишних вопросов. Вообще поменьше попадаться на глаза. Зачем смущать человека своей совершенно не нужной заинтересованностью? Мало ему своих проблем, чтобы еще забивать голову поступками несдержанной студентки?

Предстоящий зачет впервые ее пугал. Не вероятностью плохой оценки: в своих силах она не сомневалась, – необходимостью столкнуться с Кириллом лицом к лицу, без свидетелей. Он всегда вызывал студентов по одному, и в этот раз наверняка не станет делать исключений.

Поэтому Катя готовилась прилежней обычного. Почти наизусть выучила все билеты, чтобы максимально сократить время для ответа. Была готова говорить без подготовки, только бы избавить и себя, и его от тягостных минут наедине.

Уснуть накануне зачета не удалось. Совсем. Мысли кипели, лишая ее остатков покоя. Вместо того чтобы настроиться на учебу, она вновь и вновь прокручивала в памяти тот день. И их неожиданный поцелуй. Такой сладкий. Запретный. Ее самая первая в жизни ласка от любимого человека. И, скорее всего, последняя… от него.

Эти самые мысли не покинули даже в аудитории, наоборот, стали еще ярче, потому что, оказавшись рядом, она поняла, что слишком отчетливо помнит вкус его губ. Катя смотрела на разложенные перед ней билеты, но вместо этого видела темный омут глаз, затуманенных от страсти. И не решалась взглянуть на сидящего напротив мужчину, чтобы не обнаружить обратное: как он торопится скорее избавиться от ее общества.

А Кирилл не слышал почти ни слова из ответа девушки. Всматривался в дорогое лицо, отмечая и необычную бледность, и явную усталость, и потухший, почти безжизненный взгляд. И с ужасом понимал, что именно он – причина всего этого. Его внушения студентам, что любимая женщина может плакать лишь от счастья, оказались пустым звуком.

Любимая? Мужчина закрыл глаза, признавая очевидное. Этого не должно было произойти. Но все-таки случилось. И, как глумливо подсказывал разум, не только с ним.

– Довольно! – он прервал рассказ Кати, разом обрывая бессмысленную игру, которую они затеяли, стараясь убедить один другого. В чем? В том, что являются просто преподавателем и студенткой? Меньше всего на свете его сейчас интересовали ответы на вопросы зачета. Хотелось подхватить ее на руки и зацеловать, стирая с лица это тоскливое выражение. Отвести в ресторан и смотреть, как она радуется, выбирая то, что еще никогда не пробовала. А потом уложить в постель… чтобы она выспалась, успокоившись в его объятьях. И просто охранять ее сон, чтобы никто, даже он сам, не смог потревожить.

– Достаточно, Катя. Я вижу, что Вы хорошо подготовились и заслуживаете высокой оценки.

Протянул ей заполненную зачетку, на мгновенье коснувшись руки, которую девушка торопливо отдернула, впервые за все время поднимая на него взгляд. И тут же отвернулась, понимая, что даже умело нанесенная косметика ей не помогла. Он увидел. Заметил припухшие веки, которые она так старательно пыталась замаскировать. Хотела надеть темные очки, но в аудитории они смотрелись бы слишком нелепо.

– Я могу идти?

Кирилл медленно покачал головой. На ощупь нашел ее ладонь. Холодную. Просто ледяную. Поднес к губам, пытаясь согреть.

Совершенно другим требовалось заниматься на зачете, но сейчас размышлять об этом уже не имело смысла. И мужчина впервые за многие дни наконец-то почувствовал облегчение, увидев ее робкую, такую желанную улыбку.

– Что же мы натворили с тобой, котенок?

Еще раз дохнул на маленькую ладошку, нехотя выпуская из рук. И вложил в нее ключи, пояснив в ответ на недоуменный взгляд девушки:

– Подожди меня в машине, хорошо? Я постараюсь побыстрее расправиться с остальными студентами. Нам обязательно нужно поговорить.

***

Студентам в тот день повезло. Их строгий и обычно непреклонный на зачетах преподаватель впервые смотрел на ошибки сквозь пальцы. Он торопился. Гораздо важнее было оказаться рядом с ней, вдали от посторонних глаз, и наконец-то все решить.

Правда, о чем именно он собрался говорить с Катей, Кирилл пока не представлял. Но в необходимости разговора был уверен, и так молчание затянулось слишком надолго.

Несмотря на всю спешку, зачет продолжался еще два с лишним часа, и мужчина всерьез беспокоился, что Катя его просто не дождется. Мысль о том, что девушка вряд ли бы решилась уйти вместе с ключами от его машины, не приходила в голову.

Она не ушла. Но оказавшись в собственном автомобиле, Кирилл от души порадовался тонировке на стеклах. Катя спала, уткнувшись лицом в полуразвязанный шарф и спрятав ладошки в рукава. Волосы пушистой волной рассыпались по спинке кресла. В машине было холодно, и он едва удержался, чтобы не укутать ее в собственное пальто. Остановила лишь боязнь разбудить. Нельзя. Не теперь. Ей нужно это время, чтобы отдохнуть. Ему – все обдумать. Находясь рядом и не опасаясь того, что она исчезнет.

Он осторожно завел машину, торопясь уехать от городского шума. Неожиданно решил, куда именно увезет ее: в место, где раньше всегда бывал один. То самое, спасшее его от небытия много лет назад.

Тогда он едва оправился от очередной операции. Только учился по новой ходить, морщась от почти непрекращающейся боли. Был даже не гостем, а постоянным участником неизбежных больничных будней, в чужом городе, без родных и друзей. Тетка, воспитывающая его сестренку, не желала тратить деньги на телефонные переговоры, и ему лишь изредка удавалось услышать дорогой голосок. Все остальное время рядом не было никого, кроме врачей и медсестер. Один – в целом мире.

А потом появилась она. Вряд ли был шанс не влюбиться. Красивая. Казалось, он слепнет, глядя на золото ее волос. Глупый мальчишка, даже не подозревающий, что такого фантастического цвета просто не существует в природе. Ему и в голову не могло прийти, что вся эта красота – не настоящая. Как и она сама. Как любовь, в которой его так старательно убеждали.

Столь оригинальный опыт был весьма заманчив. Ей всегда нравились необычные мужчины. Слишком богатые. Слишком жесткие. Слишком упрямые. Слишком привлекательные. Или наоборот. Он потерял голову от первой любви и желания, заглушившего даже физическую боль, а она… Она решила проверить, будут ли ее ощущения иными рядом с таким человеком.

И как тут не вспомнишь Пушкина:

«Ах, обмануть меня не трудно!..

Я сам обманываться рад!»

Ложь была упоительной. Кирилл поверил, что действительно дорог для нее, что уродство, которое он прятал от самого себя, не имеет значения. По ночам впивался зубами в подушку, чтобы его болезненные стоны не потревожили ее сон. А потом, вернувшись в родной город, отчаянно ждал. Сначала – приезда, потом – звонка, затем – хотя бы какой-то весточки, уверения, что все хорошо, и с ней ничего не случилось, просто какие-то важные дела задержали вдали от любимого.

Уже много позже, оборачиваясь назад, на свою непроходимую глупость, он понял, что не было никаких серьезных дел. Как и любви. Причем у обоих. Только она играла, а он умирал от едкой, разъедающей сердце кислоты, не имеющей ничего общего с настоящими чувствами. Это состояние не созидало его – уничтожало, разрушая остатки жизни в изъеденном сомнениями сознании.

Он все-таки дождался. Она приехала, только совсем не к нему и не одна. Приморский город был красив, а новый спутник не любил отдыхать в одиночестве.

Кирилл увидел ее совершенно случайно, на набережной, в объятьях высокого мужчины, сильного и здорового. Хотел скрыться незаметно, ведь все и так было очевидно. Но она не упустила возможности раскрыть глаза бывшему возлюбленному. Рассказать правду, стряхивая романтическую пелену, и посмеяться, уже с другим человеком, над нелепыми мечтами о семье и счастье.

Было даже не больно. Вообще не осталось никаких чувств. Он забрался в первую попавшуюся маршрутку, не обращая внимания на сочувствующие взгляды пассажиров. И вышел, лишь когда перестал узнавать окружающие пейзажи. Там, где почти не было никого из людей – только скалы, те самые, о которых в городе слагали легенды об их чарующей красоте и опасности, подстерегающей на каждом шагу, о десятках несчастных, решивших отправиться именно туда в трудную минуту. Почти никого из них потом так и не находили: море редко возвращало своих добровольных пленников.

Остановился на самом краю обрыва, равнодушно глядя, как бушуют волны – там, далеко внизу. Они существовали, величественные, восхитительные, независимо от людских проблем. Бились о берег, взметались буйной пеной, поражая воображение. И внезапно захотелось жить. Просто жить. Пусть в одиночестве. С насмешками за спиной. С этой самой болью, заменившей ему потерянную ногу. Но жить. Отпустить несостоявшуюся возлюбленную из собственного сердца. Простить, усвоить уроки и двигаться. Самому, больше не ожидая ни от кого ни жалости, ни любви.

Получилось. И тогда, и позже. Выходило на протяжении многих лет, пока судьба не подкинула встречу с юным, почти нереальным созданием. Прелестной девушкой с кристально чистыми глазами, почему-то внушившей себе самой мысль о том, что она влюблена. В него.

Глава 7

Кирилл остановил машину почти у самого края скалы. С тех пор он нередко приезжал сюда, но всегда – в одиночестве. И только сегодня впервые захотел, чтобы эта девочка разделила с ним восхищение неповторимой красотой почти нетронутой природы.

Катя вздрогнула и открыла глаза. Несколько раз моргнула, с недоумением вглядываясь в пейзаж за окном.

– Где мы?

– На Фиоленте (побережье в окрестностях Севастополя, одно из самых живописных и достаточно нетронутых городской цивилизацией мест, известное своими отвесными скалами, дикой природой и прозрачным, кристально чистым морем – прим. автора).

– О-о…

Он не понял ее возгласа. Это хорошо? Или она переживает из-за того, что оказалась так далеко от дома? Но слабо улыбнувшись, Катя пояснила:

– Я никогда не была здесь. Столько слышала, но так и не доехала ни разу. Папа считает, что море тут слишком дикое, а скалы опасны. А Вы в очередной раз угадали одно из моих сокровенных желаний.

Кирилл не ожидал подобного. Вообще с трудом представлял, что коренной житель города может быть не знаком с этим местом. И в который раз подумал, что ему никак, даже при всем желании, не понять приоритеты ее отца.

Вышел из машины вслед за девушкой, пытаясь увидеть окружающий мир ее глазами. Что может чувствовать человек, впервые видящий эти красоты? Волнение? Страх? Благоговение? Все это переполняло его тогда. И то же самое он читал на ее лице, в глазах, все еще хранивших следы недавних слез.

– Что ты делала ночью?

Катя смутилась. Неужели прошедшая бессонница так очевидна?

– Готовилась к зачету.

Кирилл недоверчиво хмыкнул.

– А честно?

Не ответила. Опустила голову совсем низко, скрывая взгляд. Он и так все знал, даже без ее слов. И пытаться не стоило ввести его в заблуждение.

Отвернулась, пытаясь скрыть набежавшие на глаза слезы. Напрасно. Ей всегда плохо удавалось контролировать собственные эмоции. А сейчас и подавно. Слишком тяжело было находиться рядом с ним и одновременно на расстоянии, не имея права приблизиться. Коснуться.

Он понимал. Видел ее состояние. Читал, словно в открытой книге. Осторожно развернул лицо к себе, придерживая за подбородок и не позволяя вновь отвести взгляд. Повторил пальцами бег тонких струек по щекам. Девушка проговорила шепотом, отчаянно надеясь, что он поверит.

– Слезятся… от ветра. Холодно.

Ее кожа действительно казалась ледяной. И губы. Он чувствовал это, даже не прикасаясь к ним. Только ветер был совсем не причем. Холод шел изнутри, не позволяя расслабиться, давил горечью и сковывал движения.

Кирилл распахнул пальто, накрывая его полами хрупкие плечи. Почти дернул девушку на себя, стараясь сократить не физическое расстояние – стену, которую сам же и воздвиг.

– Измучил я тебя, котенок?

Катя уткнулась лицом в вырез свитера, желая сквозь тонкую ткань рубашки ощутить кожу. Знакомый запах. Когда она успела к нему привыкнуть? И почему так хочется задержать бег времени? Сейчас, рядом? Отбросить все иные звуки, кроме стука его сердца?

Руки скользнули на спину, и она ощутила движение мышц под своими пальцами. Неповторимо. Так близко. Так по-настоящему. И ей все это не снится.

Подняла голову, и его лицо оказалось совсем рядом. Почти вплотную, так, что можно было рассмотреть каждую клеточку. увидеть собственное отражение в потемневших глазах. Дыхание было почти осязаемым, согревая, словно мужчина делился с ней собственным теплом. Его жаркие, волнующие вздохи гладили кожу и опять заставляли желать большего.

– Сладкая… – он скользнул губами по лицу, поочередно касаясь век, висков, подбородка. Задержался над губами, словно не решаясь к ним прикоснуться. Катя почувствовала, как сердце вновь заполняется болью.

– Потом Вы опять будете жалеть?

Мужчина замер, впиваясь в нее глазами. Она внушила себе именно это? Что он жалеет?

Ответ был очевиден. Дрожал на ресницах прозрачными каплями. Обжигал трепетом тела. Отзывался прикосновениями тонких пальцев, дарящих такие несмелые и такие желанные ласки.

– Маленькая моя, я не жалел ни об одной минуте, проведенной рядом с тобой.

Она не поверила. Едва заметно качнула головой, пытаясь отстраниться. И проиграла самой себе, прижимаясь еще крепче. Еще ближе.

– Котенок… У меня нет никаких аргументов, позволяющих остаться рядом с тобой. Но и отпустить сил нет…

– Почему котенок? – спросила шепотом, опуская все остальные его слова. – Почему Вы так меня называете?

Кирилл улыбнулся, ощущая, как стекают по пальцам шелковые струи волос. Упоительно мягкие.

– Ты и есть котенок. Маленький, пушистый, которого так и хочется погладить…

Глаза недоуменно распахнулись, превращаясь в переполненные водой озера. Катя опять его не поняла. Расстроилась еще сильнее:

– Как ребенка?

Приподнял за плечи, усаживая на капот. Девушка оказалась даже легче, чем он предполагал. Действительно как ребенок. Только мысли и желания, бушующие в нем, говорили совсем о другом. Такие чувства не испытывают к детям. А ее он… любил. Именно так, каким бы неправильным это не было. И хотел… почти каждую минуту на протяжении последних месяцев, забывая обо всем остальном, стоило ей только оказаться рядом.

И видя взволнованные, влажные глаза, прекрасно понимал, что и она тоже ждет его губ. Чувствовал жажду в каждом вздохе, вместе с нарастающей уверенностью, что именно это сейчас и нельзя делать. Иначе он просто не сможет остановиться.

Обхватил ее ладони, со странным удовольствием наблюдая, какими маленькими они выглядят в его руках.

– Давай спустимся к морю. Там очень красиво. Хочешь?

Катя кивнула, не отрывая от него глаз. Все еще ждала. Он обреченно выдохнул, не собираясь ничего скрывать.

– Катюш, я больше всего на свете хочу поцеловать тебя. Но не буду, – и предотвращая любые ее вопросы, добавил: – Иначе мы не сможем не только поговорить, но даже сдвинуться с места. А сейчас нужно совсем другое.

Сжал пальцы, по-прежнему лежащие в его ладони.

– Идем.

На берегу было теплее, словно скалы скрывали крохотный пляж от зимних ветров. Над поверхностью моря клубилась легкая дымка, сливаясь на горизонте с почти прозрачными облаками. Катя склонилась к воде, зачерпывая ее пригоршней, и с восторгом обернулась к мужчине.

– Оно теплое! Гораздо теплее воздуха. Просто удивительно!

Кирилл улыбнулся в ответ, радуясь такому воодушевлению.

– Интересно, а сейчас кто-то купается?

Воображение тут же благосклонно подкинуло заманчивую картинку: ее в пене прибоя. Кожу, блестящую от воды. Солнечные лучи в волосах.

– Хочешь попробовать? – уточнил внезапно севшим голосом.

Девушка рассмеялась.

– Нет, я трусиха. Вряд ли бы осмелилась. Все-таки сейчас зима, хотя вода и кажется теплой. Потом точно не смогу согреться.

«Я помогу…» – полыхнула в голове мысль, и он едва удержался, чтобы не озвучить ее, и не уточнить, как именно стал бы это делать.

Катя медленно приблизилась, остановившись в шаге от него. Соединила до сих пор свободные полы пальто.

– Вы забыли застегнуться. Так и простудиться недолго.

Он стоял, не в силах пошевелиться, зачарованно наблюдая, как изящные пальцы скользят по его груди, соединяя пуговицы. Задерживаются у самого верха, осторожно касаясь обнаженной кожи на шее.

– А шарф?

Она едва дотрагивалась до него, но казалось, что внезапно кончился весь воздух. Жесткий, напряженный ком перекрыл горло. А ее ладонь опустилась на щеку, двинулась дальше – ко рту, которым он отчаянно пытался сделать хотя бы вздох.

– Все время забываю заехать в магазин, – признался мужчина. Сейчас об утеплении точно можно было не думать: все тело горело, плавясь от ее присутствия.

– Так нельзя, – серьезно сообщила Катя, словно и впрямь была озабочена отсутствием у него шарфа. – Вам же приходится много говорить, нужно беречь горло.

Он был готов согласиться с любым заявлением, только бы подольше чувствовать нежные касания, но никак не мог предвидеть дальнейший шаг: дрожащие губы, пришедшие на смену рук.

Кажется, они собирались поговорить. Определенно, он планировал все объяснить, решить такие болезненные, мучительные вопросы, но отбросил все свои вмиг показавшиеся нелепыми планы, встречаясь с ее податливым ртом.

Девушка едва слышно застонала, прижимаясь к нему еще сильнее, подчиняясь его желанию, доверяя осмелевшим рукам, скользящим по телу. Он чувствовал ее, даже через одежду ощущал каждый волнующий изгиб. И дышал уже не воздухом, а стонами, всхлипами, горячими, рваными выдохами, которые она едва успевала делать, почти не отрываясь от его губ. Робкая, совершенно неопытная, но такая пьяняще нежная. Открытая. Без остатка окунающаяся в его страсть, в эту невероятную силу, захлестывающую обоих. Она не играла. Жила сейчас, платя каждый ударом сердца за движение его губ. В сильных руках, так отзывчиво отвечая на совершенно неведомые ей прикосновения. Только теперь и жила, впервые ощущая себя по-настоящему наполненной, до избытка, до почти физической боли.

Он глотнул ее вскрик, покрывая поцелуями разгоряченное лицо. Нежный румянец, такое пленительное смущение заставили немного опомниться, расслабить хватку и позволить ей восстановить дыхание.

«Вот и поговорили…» – усмехнулся про себя Кирилл, любуясь порозовевшим лицом. Катя сейчас была восхитительно красива, словно светилась изнутри. Слишком взволнованная случившимся, смотрела на него с таким нескрываемым обожанием, что невольно захотелось вернуть ее назад, в свои объятья. Но он ограничился лишь легким прикосновением к щеке.

– Все хорошо?

Она немного растерянно улыбнулась.

– Лучше, если Вы ответите на этот вопрос.

– Вы? Котенок, а тебе не кажется, что так обращаться ко мне немного странно? Теперь?

Нет, ей было не странно. Как раз наоборот. Несмотря на волшебные, совершенно незабываемые минуты, проведенные в его руках, она не могла сказать иначе. Язык не поворачивался произнести «ты». Хотя, наверное, со стороны выглядело смешно. Но когда Катя спросила мужчину об этом, он лишь покачал головой.

– Милая, я хочу, чтобы именно тебе было удобно и спокойно. Поэтому сама выбирай, как и что говорить. Если это проще.

Пока да. Он и так оказался слишком близко. Эту последнюю преграду в словах хотелось оставить. На время. Привыкнуть к кипению внутри, к силе, в которой хочется забыться. Катя наслаждалась его близостью, но и боялась ее. Тонкая грань, которая еще совсем недавно отделяла от взрослого мира, почти стерлась. И сейчас ох как понятны были переживания подруг. Их разговоры, казавшиеся раньше такими нелепыми. Жажда ощутить «то самое», от чего в буквальном смысле темнеет в глазах и подгибаются колени. Если бы не поддержка Кирилла, она вряд ли бы смогла твердо стоять на ногах.

– Проголодалась? – мужчина тронул губами ее висок. Просто невероятно, как же ей это нравится! – Здесь есть замечательное кафе, маленькое, но очень уютное. Поужинаешь со мной?

Катя кивнула, прижимаясь к его плечу. Она не станет отказываться. Слишком заманчиво провести целый вечер с НИМ. И даже не важно, какой окажется еда: вкусным будет само время. Долгожданным, значимым. Она постарается оценить каждое мгновенье, запомнить каждое слово, независимо от того, что будет дальше.

– Кирилл… – с трудом удержала себя, чтобы не назвать еще и отчество. – Вы по-прежнему свободны. И ничего мне не должны.

Мужчина нахмурился.

– Ты считаешь, что это правильно?

– Не знаю. У меня нет опыта правильных отношений, – она помолчала, а потом поправилась: – Вернее, вообще никаких. Но я думаю, что люди не должны оставаться рядом только из чувства долга, когда это единственное, что их связывает. Так нечестно и… жестоко. Если человек боится сказать правду, чтобы не причинить лишней боли. Потом все равно станет больнее, а его ложь только все усугубит. Поэтому если однажды Вы захотите уйти… просто сделайте это. И не обязательно что-то объяснять.

Она не лукавила. Действительно верила в то, что произносили уста. Кирилл притянул ее к себе, пряча лицо в рассыпавшихся по плечам волосах. «Маленькая моя… Вряд ли я когда-нибудь добровольно захочу от тебя уйти».

Глава 8

Это было так необычно: ужин вдвоем. Она впервые оказалась в подобном месте. К большим, роскошным ресторанам давно привыкла. Никогда на самом деле их не любила. Множество людей, обилие блюд с замысловатыми названиями, дорогие интерьеры, в которых чувствуешь себя марионеткой. Правильно сесть, правильно пользоваться приборами, правильно улыбнуться, даже дышать правильно, чтобы произвести на окружающих необходимое впечатление.

Катя всему этому научилась еще много лет назад, в детстве. Выбора в общем-то у нее не было: ошибки отец не терпел и слабостей не признавал. И прием пищи в дорогом ресторане рассматривал именно как одно из проявлений силы, даже если это совершенно не сопровождалось получением удовольствия от еды.

А здесь все было иначе. Небольшой домик из сруба. Свежий, смолистый запах сосны от стен и мебели, смешанный с ароматами блюд. Глиняная посуда, непривычно тяжелая после тонких фаянсовых предметов. И множество цветов: на подоконниках, в углу помещения, даже на крыльце – каких-то незнакомых, похожих на полевые и оттого воспринимающихся еще более удивительно посреди зимы.

Девушка так увлеклась рассматриванием обстановки, что не заметила обращенного к ней пристального взгляда Кирилла. А ему нравилась ее реакция. Неподдельный интерес в глазах. Почти детское любопытство, с которым она изучала принесенное меню. Хозяева не предлагали никаких изысков, но еда была необыкновенно вкусной. И он с нетерпением ждал, пока его спутница сделает выбор, чтобы и самому заказать то же самое.

– Катя? – встретив ее внимательный взгляд, уточнил: – Ты определилась?

Она сомневалась. Если бы рядом был отец, пришлось бы остановиться на традиционном наборе блюд: многокомпонентный салат, дорогое вино, фантастический конструктор из мяса и сложный десерт с невыговариваемым названием. Хорошо, что в меню не оказалось ни устриц, ни мидий. Девушка не имела ничего против морепродуктов, когда их ел кто-то другой. И желательно не ближе соседнего столика.

Но Кирилл ведь не будет ни на чем настаивать? Значит, она может выбрать то, что на самом деле хочет. А хотелось обычной солянки, густой, наваристой, с солнечной долькой лимона и терпковатым привкусом маслин. И душистого чая с множеством трав, тех самых, которыми пахли степи из ее детства.

Глаза мужчины переполняла нежность. К ней. А улыбка была такой спокойной и притягательной, что Катя совершенно успокоилась. Улыбнулась в ответ.

– А Вы? Что хотите?

Он пожал плечами. Ему, по большому счету, было все равно, что есть. Главное – рядом с ней.

– Здесь очень вкусная солянка. Обычно заказываю ее.

Девушка рассмеялась. Это было забавно и почему-то очень трогательно.

– Представляете, я именно о ней и подумала.

Кирилл приподнял бровь. Такие совпадения случались не первый раз, но от того не перестали быть удивительными. Ему бы и в голову не пришло, что эта девочка может любить подобные блюда. Что их вкусы так похожи.

– А пить что будешь?

Ей следовало выбрать сок. Свежевыжатый. Или кофе. Латте. Возможно, гляссе, с пушистой молочной пеной. Эти напитки вполне бы ей подошли. Как и десертное вино с пряными, сочными гроздьями винограда, еще наверняка оставшегося в кладовых у рачительных хозяев.

Сам же мужчина пить за рулем уж точно бы не стал. И третьей чашки кофе за день не хотел. Сок же был совсем непривычен. Оставалась минеральная вода. Или чай. Он нашел в меню травяной сбор, вкус которого иногда вспоминал: пряный, согревающий, какой-то уютный.

– Вот это, – Катя показала на ту же самую строчку. И опять рассмеялась, уже вместе с ним, пряча за смехом странное, чарующее чувство о сходстве их интересов, и невольно возвращаясь в памяти на полчаса назад, к еще одному совпадению, куда более волнительному.

Еда действительно оказалась замечательной. Хозяйка кафе, одновременно выполняя функции официантки, двигалась неслышной тенью, стараясь не помешать их общению. Других посетителей не было. Бревенчатый дом дышал покоем, и то же самое чувство захватило девушку. Такое забытое умиротворение, которое давным-давно посещало ее в бабушкиных объятьях.

– Расскажи мне о ней, – тихо попросил Кирилл, всматриваясь в задумчивое лицо.

Катя растерялась. Ведь не могло быть, чтобы он прочел ее мысли. Или все-таки могло?

– О ком?

– Ты ведь о бабушке думала. Правда?

Почему-то затрепетало сердце. Но не тоской, не горечью, как множество раз до этого, – какой-то волнующей надеждой.

– Мои мысли настолько очевидны?

Он улыбнулся.

– Очевидно счастье, которое ты вспомнила. И я просто предположил, что это счастье связано с ней.

Память и в самом деле была щедра. Кате вновь привиделся старый деревенский дом из красного кирпича, прохладный даже в жару. Скрипучий пол, по которому она с таким удовольствием бегала босыми ногами. Кровать с пуховой периной, сшитой вручную. Девочка утопала в этой мягкости, раскачиваясь на крыльях мечты, ее сладких волшебных снов, навеянных бабушкиными сказками.

Кажется, Кириллу все это было интересно. Яркие вспышки ее полузабытого мира, фотографии беззаботных дней, воспроизведенные самой точной камерой. Он внимательно слушал, не отрывая от нее глаз. Вникал в каждое слово.

Ей не хотелось останавливаться. Впервые со дня похорон бабушки она заговорила о ней, с подробностями, не упуская даже малейших деталей. Рассказала о том, как скучала долгими зимними вечерами, мечтая о солнечном лете, когда сможет поехать в деревню. О нежной, ласковой заботе и всепоглощающей любви. О таинственной способности старой женщины угадывать будущее. Читать судьбу тех, кто приходил к ней за помощью. Ее безошибочных пророчествах.

– А тебе она что предсказала?

Мужчина не сомневался, что у Катиной бабушки для любимой внучки непременно нашлись нужные слова. Но девушка внезапно прервала рассказ, покачав головой.

– Я не смогу рассказать, – и пояснила, будто оправдываясь. – Не потому, что не доверяю Вам. Просто… Это только мое. Я ни с кем не говорила. И не буду.

Кирилл смотрел в серьезные, наполненные легкой грустью глаза, слишком хорошо понимая, что она сейчас переживает. У него хотя бы после смерти родителей осталась сестренка. А Катя была одна. В целом мире. Странный мужчина, занимающий место ее отца, был слишком далек от любых проявлений чувств. Он выполнял свой долг по отношению к дочери, содержа ее и обеспечивая всем необходимым для жизни, но при этом не касался души девочки. И она жила лишь теми ощущениями, которые получила от давно ушедшего человека, памятью и прошедшей любовью. Наверняка неоднократно всматривалась в темное небо в поисках ответов на вопрос, почему осталась в одиночестве.

Придвинувшись к ней, приобнял. Катя смотрела на безбрежную гладь моря, простертую за окном. Почувствовав на себе его руки, слегка откинулась назад, опустив голову ему на плечо, так естественно, словно делала это многократно, и выдохнула с внезапным облегчением, ощутив себя на своем месте. Было уютно. Тепло. Так надежно. Даже ничего большего в данный момент не хотелось: просто вот так прижиматься к сильному плечу, отбросив любые сомнения и страхи. Есть только сегодня. Сейчас. И они вдвоем в целом мире.

Мужчина опустил веки, полностью отдаваясь ощущениям. Снова вдохнул запах меда от распущенных волос. Этот аромат становился все более привычным. И таким правильным казалось находиться рядом. Дело было ни в желании, которое никуда не исчезло, ни в страсти, мешающей спокойно дышать. В прозрачном беге облаков внезапно привиделись тихие вечера, здесь на берегу. Шепот прибоя. И ее шепот на губах. В топазовом зеркале глаз отражение волнующих сполохов заката и собственной страсти. Он вздрогнул, пытаясь стряхнуть наваждение, но ничего не изменилось. Словно кто-то незримый прокручивал перед ним странную киноленту, где он сам оказался главным героем вместе с этой сладкой девочкой, при одном взгляде на которую начинало мучительно щемить в груди.

Что это было? Затаенная мечта, признаться в которой не хватало мужества? Все более привлекательными казались мысли о том, чтобы остаться… с ней. Вот так, совсем близко, растворяясь в ее доверии. Если она не отталкивает его, такого, почему он сам должен делать это? Почему бы не попытаться впервые в жизни взять то, к чему больше всего стремится душа?

Катя, не оборачиваясь, чуть качнула головой, и ее волосы защекотали лицо. Он улыбнулся, ловя губами мягкую прядь. Ему нравится. Слишком сильно нравится каждое из таких мгновений. Неправильных. Нелогичных. Совершенно неподходящих. Все меньше хочется сопротивляться. Все больше – просто любить. Как обычный человек, не ища оправданий своим чувствам, никому ничего не объясняя, – просто любить, принимая в ответ ее светлый дар.

Тонкие пальцы ласково коснулись его щеки, и Кирилл почувствовал, что девушка улыбается.

– Я хотела бы жить здесь. Засыпать под шум моря. Каждый день видеть всю эту красоту.

Подобные мысли приходили ему в голову нередко. Дикие скалы и почти нетронутая человеком природа очаровывала. Тут не было фальши, игры, условностей – одна только первозданная, вечная стихия, как отзвук души, отражение сущности, источник и средоточие намерений.

Слишком ярко и вызывающе работало воображение: поселиться тут вместе с ней, придумать сказку, одну на двоих, и позволить ей стать реальностью.

– Мы когда-нибудь еще приедем сюда?

Он спокойно встретил взгляд девушки, в котором смешались и робость, и надежда.

– Обязательно.

Катя слегка улыбнулась.

– Одни обещания. А ведь новый леденец я так и не получила.

Мужчина не удержался, сгреб ее в объятья, всего на миг, пугаясь, как бы не причинить боли. Обхватил руками лицо, поворачивая к себе.

– Виноват. Исправлюсь обязательно, котенок. Прости меня.

Она попыталась выглядеть серьезной, но улыбка вырвалась наружу. Неожиданное ощущение счастья заглушило все другие чувства. Скользнула губами по его щеке. Расслабилась, впервые отпуская стеснение.

– Хочу леденец. И еще ужин. Здесь. С тобой…

Глава 9

Обещанный подарок Катя получила два дня спустя. Неожиданный и от того еще более приятный. И девушка даже не знала, что нравится сильнее: сам сюрприз или то, как он был преподнесен.

Кирилл встретил ее в коридоре, прямо у входа на кафедру. Выжидал специально, когда она окажется там одна, или случайно попался удачный момент?

Этого она не угадала, но с восторгом утонула в объятьях, по которым уже успела соскучиться. Ощутила его жаркое «Привет» на своих губах в сорванном украдкой поцелуе. И не успела ничего ответить прежде, чем мужчина вновь скрылся в кабинете, оставив ее с внушительных размеров коробкой в руках.

Леденец был не один. Всевозможные сладости, многие из которых она вообще видела впервые, выглядели настолько аппетитно, что Катя не удержалась, развернув сначала одну, потом сразу же другую конфету. Прямо у дверей аудитории, улыбаясь собственным мыслям и лакомствам с совершенно неописуемым вкусом.

То, что она еще не знала. Не пробовала никогда, но хотела оттого не меньше, а даже сильнее. Гораздо сильнее. Понимая, что не насытится ни за мгновенье, ни за день, ни за многие месяцы, которые будут впереди. Всей жизни не хватит, чтобы привыкнуть к этому удовольствию, таящему во рту нежным оттенком шоколада. Пряной свежести леденцов. Тягучему аромату карамели, от которой было невозможно оторваться. ЕГО вкусу, неповторимому, заманчивому, волнующему.

Девушка приоткрыла дверь на кафедру, тут же наталкиваясь на внимательный взгляд ассистентки Кирилла.

– Вы что-то хотели?

Еще как. Только женщине признаваться в этом не собиралась. Мужчина был занят с какими-то студентами и даже не обратил внимания на вошедшую, как виделось со стороны. Но она почувствовала совсем другое: легкую улыбку, участившееся дыхание, внезапно потемневшие глаза. Для нее. Без единого слова. Без взгляда в ее сторону. И если это все ей кажется, она готова поддаться такому самообману.

– Кирилл Александрович, у меня вопрос по курсовой работе. У Вас найдется минутка?

Остальные присутствующие явно были лишними. Ему хотелось обсудить именно ее работу, хоть никакой курсовой не было и в помине. И заодно выяснить, сохранили ли губы вкус шоколада. Ей понравилось. Он видел удостоверение этому в смеющихся глазах и наслаждался. Его сладкая девочка. Самое лучшее лакомство. Величайшая драгоценность.

– Вы сможете подождать? Я освобожусь только после лекций.

Никак не раньше. Перерывов явно не хватит, а свидетели совсем ни к чему. Он снова увезет ее туда, где никого не будет.

– Конечно, я подожду. Простите за беспокойство.

Никто ничего не заметил. Только в его глазах растеклась нежность, невидимая посторонним взглядам. Обещание. Только на ее лицо опустилась с трудом скрываемая улыбка. Предвкушение.

***

Она запрыгнула в машину, едва дождавшись его появления. Разрумянившаяся от мороза, радостная, такая желанная. Кирилл улыбнулся, торопясь выехать со двора университета. Ждал с самого утра этого момента, когда можно будет остаться с ней наедине. Любовался ею на лекциях.

Как он жил раньше? Серые будни, такая привычная повседневность, банальные, хоть и важные дела… Ее присутствие одновременно будоражило и наполняло покоем. Но этот странный парадокс уже перестал удивлять. Рядом с ней вообще все казалось правильным. Только мучительно не доставало времени, отчего каждая минута вдвоем становилась бесценной.

– Я за несколько лет не ела столько конфет, сколько сегодня…

Мужчина притворно нахмурился.

– Так ты, оказывается, сладкоежка?

Девушка рассмеялась.

– Всегда считала, что нет. Но оказалось так вкусно, что остановиться не смогла.

Он почему-то был уверен, что так и случится. Выбирал для нее конфеты, представляя, какое удовольствие она получит.

Катя потянулась к сумке, доставая полупустую коробку. Аромат лакомств наполнил пространство, напоминая об их упоительно сладких последних встречах.

– Хочешь?

Голос дрожал, выдавая волнение, которое она все еще испытывала, обращаясь к нему на «ты».

Мужчина кивнул, съезжая на обочину.

– Хочу.

И прижался к ее губам. Наконец-то спустя такие долгие два дня.

Когда она успела стать такой смелой? Тонкие пальцы порхали, словно крылья бабочки, касаясь открытой кожи. Везде, где она могла дотянуться. И эти нежнейшие прикосновения обжигали. Запястья, лицо, шею, ключицы…

Одежда мешала. Хотелось дотянуться еще глубже, туда, где под тонкой тканью рубашки билась жизнь. Прижаться к груди, уловить губами, как она сотрясается от биения сердца. Ощутить его руки. Близко. Без преград.

Кирилл потянул ее на себя, опустил на колени, зарылся руками в волосы, не переставая целовать. В очередной раз захлебнулся ее дыханием, вновь забывая обо всем. И не сразу почувствовал, как она напряглась. Заглянул в глаза, но вместо страсти, полыхающей всего мгновенье назад, наткнулся на изумление, граничащее с… ужасом?

– Котенок? Что-то не так?

Он поторопился? Напугал ее? Не было других объяснений этому странному взгляду и откровенному страху, причин которого он не понимал. Ведь не могло быть такой ошибки. Она не меньше его стремилась окунуться в этот пожар.

– Милая?

Не отрывая от него взгляда, Катя опустила руку вниз. На колено. Вернее, на то, что было вместо. Судорожно глотнула и выдохнула едва слышно:

– Что это?

Внезапно показалось, что в него плеснули ледяной водой. Окатили с ног до головы. Облили реальностью. Дышать по-прежнему было тяжело, только уже не от желания. Прошлое протянуло свои мерзкие щупальца, сдавило горло, расползлось по телу.

Она дрожала. Особенно пальцы, сомкнувшиеся на его одежде. Он был уверен в этом, хотя не чувствовал ее дрожь физически. Долгое время не мог пошевелиться, только смотрел, не отрываясь, в растерянные, перепуганные глаза. А потом, тоже трясущимися руками, приподнял девушку, возвращая ее на соседнее сиденье. Отвернулся к окну.

– Кирилл?

– Извини… – он выдавил, не узнавая собственного голоса. – Я был уверен, что тебе все известно.

– Известно о чем?

А ему еще казалось, что уже ничто в жизни не способно зацепить, что он привык к боли и научился с ней справляться. Смирился с тем, в каком состоянии вынужден существовать до конца дней. Но сейчас отдал бы все на свете, лишь бы избежать этого объяснения. Не смотреть ей в глаза. Не видеть … страха? презрения? отвращения?

– Протез.

Девушка задохнулась.

– ЧТО????

Он повторил. Обрезал, разом обрывая собственные сомнения. Не стоит тянуть, ведь все равно ничего не изменится. Ни в нем. Ни с ней. Закрыл глаза. Не смотреть. Не думать. Не чувствовать. Не сейчас.

Катя пыталась, но никак не могла понять смысла его слов. Она ведь не обращала внимания на его хромоту. Вообще о ней не думала. Кирилл все равно был самым лучшим. Любой. Ей и в голову не могло прийти…

Даже не заметила, как ее глухой стон вырвался наружу. Скулы мужчины дернулись при этом звуке. Пальцы, вцепившиеся в руль, побелели от напряжения.

– Я ничего не знала…

Она и сейчас не представляла, что сказать. Его реакции не понимала, и как вести себя дальше не догадывалась.

Кирилл, все так же не глядя на нее, завел машину. Проехав несколько метров, включил музыку. Громко, настолько, что перестал слышать собственное дыхание. Даже если бы Катя и попыталась что-то сказать, это не имело бы смысла.

Он убрал звук только у самого дома девушки. Медленно развернулся к ней, ненавидя себя за слабость. Меньше всего сейчас хотелось встречаться с ее взглядом. Но прятать глаза было глупо и слишком по-детски.

– Приехали.

– Кирилл, я…

– Иди домой.

Девушка по-прежнему ничего не понимала. И не могла оторвать глаз от его посеревшего лица. Слов не находилось. Вообще никаких. Да он, похоже, и не хотел ее слышать.

– Иди.

Она выбралась из машины, едва не упал на ослабевших ногах. Но, теряя равновесие, вдруг осознала, что именно он сказал. И невольно перевела взгляд на его ноги, не сумев удержать панику.

Он увидел. Хмыкнул, не говоря ни слова. Почти с яростью захлопнул дверь и тут же уехал, больше не поворачиваясь в ее сторону.

***

В прихожей было непривычно светло, хотя отец всегда следил, чтобы свет не горел напрасно, а из гостиной доносились голоса. Это тоже казалось странным. Люди в их доме бывали крайне редко. Все, даже самые важные дела, обычно решались на нейтральной территории.

В другое время Катя порадовалась бы гостям. Но не сегодня, не теперь, когда сердце разрывалось от нестерпимой боли, когда его сдавливало недоумение. Сейчас ей хотелось остаться одной, чтобы обо всем подумать. Понять. Пережить. Но такой возможности никто не собирался предоставлять.

Отец появился перед ней с неестественно радостным выражением лица.

– Дорогая моя, наконец-то ты дома. А мы тебя уже заждались.

Девушка коснулась его щеки.

– Мы?

– Проходи скорее, обед давно готов.

Мужчины в гостиной были ей слабо знакомы. Кажется, они встречались. Только где и когда? Отец неожиданно пришел на помощь.

– Катенька, помнишь Михаила Константиновича? Это мой партнер, мы с тобой общались с ним на конференции в Москве. Прошлым летом.

Она кивнула, перебирая смутные воспоминания. Выдавила слабую улыбку, приветствуя гостя.

– А это его сын – Антон. Он очень настаивал на новой встрече с тобой.

Молодой человек, поднявшийся с дивана навстречу ей, показался слишком высоким. Он словно заслонил собой все окружающее пространство.

– Катя, я рад снова тебя видеть.

Глава 10

Парня Катя почти не помнила. Какие-то смутные кадры с его участием мелькали в сознании, но никак не складывались в отчетливую картинку. Да, встречались, кажется, даже разговаривали, только почему-то это совсем не отложилось в ее голове. И нескрываемая радость Антона от новой встречи казалась совершенно необъяснимой.

Он был красив. Наверное. То есть девушка прекрасно понимала, что такая внешность обычно привлекает внимание. Ее подруги, нередко обсуждая своих молодых людей, описывали что-то подобное в качестве эталона. Привлекательные черты, отличная, подтянутая фигура, небрежная элегантность, очевидная харизма – всего этого было вполне достаточно, чтобы очаровать любую. Только вот как раз для нее подобное не требовалось: она уже и так была очарована. Совсем другим человеком.

Катя опять вернулась мыслями к Кириллу. Что же случилось на самом деле? Почему он так повел себя? Они ведь собирались поужинать, и сейчас вполне могли находиться там, на берегу, в замечательном кафе. А мужчина с ней даже не попрощался…

Еда, как всегда, была замечательной: домработница потрудилась на славу, и, если бы не отсутствие аппетита, девушка наверняка наслаждалась бы обедом. Но теперь только равнодушно смотрела на почти нетронутую пищу, время от времени выдавая дежурные фразы в ответ на обращенные к ней реплики. К деловому разговору отца она не прислушивалась, а многочисленные комплименты, которыми буквально сыпал Антон, значения не имели. Было абсолютно все равно, какие чувства рождают в нем ее глаза, как он мечтал о встрече все эти месяцы. Его откровенность, которой не препятствовало даже присутствие их отцов, вызывала только досаду.

Больше всего на свете хотелось закрыться в своей комнате и набрать номер Кирилла. Или еще лучше поехать к нему. Вот только куда? Адреса она не знала, да и не решила до сих пор, что именно нужно сказать.

– Что-то молодежь наша заскучала, – неожиданно произнес отец. – Катюша, ты бы показала гостю город, он же почти ничего здесь не знает. Охота вам стариковские разговоры слушать…

– И правда, – подхватил Михаил Константинович. – Антон, поезжайте, отдохните. Ты же хотел пообщаться с девочкой.

Катя попробовала было возразить, ссылаясь на усталость, но парень только рассмеялся, легонько подтолкнув ее к двери.

– Мы же не пешком пойдем. Отдохнешь в машине. Давай, солнышко, порадуй меня.

Она не понимала, почему должна его радовать, и ехать с ним никуда не хотела. В очередной раз почувствовала себя куклой, марионеткой в чужих руках: за нее снова решили, что и как делать. Но Антон действительно был гостем, и казалось невежливым отказать в такой малости.

Выйдя на улицу, девушка ошарашено остановилась перед огромным внедорожником, напоминавшим целый дом, кричаще роскошный, о стоимости которого даже думать было страшно. Катя в общем-то привыкла к дорогим машинам, но ЭТО превосходило все ее прежние впечатления, бывший опыт, теперь кажущийся совсем незначительным. В салоне царил какой-то свой, отдельный мир. Богатейшая отделка, множество приборов и аппаратуры, шикарные сиденья не могли остаться незамеченными. Антон явно гордился машиной и был просто уверен в том, что Катя не сможет устоять и не выразить свой восторг.

А она молчала. Автомобиль действительно впечатлял, однако больше пугал, чем завораживал. На него можно было любоваться со стороны, но никак не находиться внутри. Во всяком случае, лично ей гораздо больше нравились совсем другие машины, проще и доступнее, используемые как обычное средство перемещения, а не предмет демонстрации собственного достатка.

– Нравится? – спросил молодой человек, не замечая ее смятения. – Садись, прокатимся с ветерком. На ваших дорогах только такая лошадка и нужна.

Ехать было удобно. Машина будто плыла по неровным, выщербленным трассам, делая дорожные дефекты совершенно незаметными. Тихая музыка в салоне даже помогла немного успокоиться. Катя расслабилась, прикрыла глаза, стараясь не думать о проблемах. Это получалось с трудом, но ей хотелось отвлечься. Ко всем насущным вопросам она обязательно вернется потом, когда избавится от навязанного ей общества.

– Наконец-то ты улыбаешься, – Антон вроде бы вздохнул с облегчением. – Я почти не надеялся этого дождаться. У тебя что-то случилось?

Он был чужим, совершенно посторонним человеком, и делиться с ним своей болью девушка не собиралась. Однако участие неожиданно оказалось приятным. Это ощущение и близко не походило на то, что Катя испытывала рядом с Кириллом, но и полностью игнорировать внимание парня было невозможно.

– Не хочу об этом говорить.

Антон кивнул.

– Ладно. Тогда и не думай ни о чем плохом сейчас. Давай просто возьмем от вечера все, что можно.

Набережная его не заинтересовала. Покорно выслушав рассказ девушки о местных достопримечательностях, он потянул ее в сторону ближайшего кафе. Выбрал место почти в центре зала, лучезарно улыбаясь торопливо подошедшей официантке.

– Два кофе, пожалуйста. Двойной эспрессо. Без сахара.

Катя пила кофе крайне редко, лишь когда надо было срочно взбодриться. И всегда – только сладкий, со сливками или мороженным. Черный даже проглотить не получалось. Но Антон лишь снисходительно улыбнулся в ответ на ее возражения.

– Солнышко, тебя просто не научили пить настоящие напитки. Кофе должен быть черным и очень крепким, иначе теряется весь его смысл. Уж поверь мне, я знаю в этом толк.

Спорить вряд ли стоило. Уверенный в своей правоте, парень резко напомнил девушке ее отца. Она только смочила губы в горькой, горячей жидкости и отставила чашку в сторону. Еще большая горечь терзала сердце, так имело ли смысл добавлять этого вкуса?

Позже они снова спустились к самой воде, где сновали белоснежные яхточки, зазывая отдыхающих на морские прогулки, несмотря на зимнюю прохладу. Кататься Антон отказался. Недоуменно фыркнул, с тоской бросив взгляд наверх, где на стоянке осталась его машина.

– Пройдемся?

Катя кивнула. Должен же наступить конец этому вечеру…

– Твой отец сказал, что ты учишься на филолога? С чего такой странный выбор?

– Ничего странного. Мне это интересно.

– В самом деле? – казалось, он ей не верит. – Что может быть интересного в изучении судеб давно умерших людей? Или вообще тех, кто никогда не существовал?

Она в очередной раз не могла ничего сказать. Как объяснить человеку, для которого чужды подобные мысли, что есть другой мир, несовременный, глубокий, напоенный мудростью поколений, впитавших в себя не только историю, но и опыт поступков и чувств? Это действительно смешило многих. Зачем нужны чужие уроки, если все можно попробовать самому? Для чего стихи в буднях, насыщенных реальными страстями? С какой целью могут понадобиться книжные откровения тем, кто живет лишь сегодняшним днем?

А Антон и не особенно ждал ответа. Ему было гораздо интереснее говорить самому, чем слушать ее. А рассказать было что: молодой человек уже не первый год работал вместе с отцом, хорошо разбирался в бизнесе, и, похоже, любил свою работу. Или ее результаты, такие приятные бонусы, как роскошный автомобиль или новую квартиру, о ремонте в которой он подробно поведал девушке.

Катя устала и очень хотела домой. Общество парня уже начинало тяготить. Они почти не молчали за этот вечер, но не нашли ни единой общей темы для разговора. Как два полюса; только он видел в их общении притяжение, а девушке казалось, что между ними – огромная пропасть, которую преодолеть невозможно.

Зачем отец был так любезен с ней сегодня? Почему настаивал на этой прогулке? Что именно осталось сокрытым? Одни вопросы – и ни одного ответа.

Глаза почти слипались, и в теплом покое уютного салона Катя едва не уснула. Но в одно мгновенье очнулась, ощутив на плече незнакомое прикосновение.

– Солнышко, мы приехали.

Антон склонился совсем близко, и от этого она ощутила панику.

– Боишься меня? Не надо, малыш, я не собираюсь тебя обижать, – и, прежде чем девушка успела ответить, прижался к ее губам.

Это было не просто неожиданно. Кате показалось, что какая-то дикая, неуправляемая сила ворвалась в ее мир, сметая привычные устои. Антон пытался быть нежным, но в каждом жесте пробивалась страсть. И взаимной она не была. Другие губы, другие руки, другое дыхание. Все чужое. Сердце бьется иначе, и в странном блеске глаз совсем не хочется утонуть. Наоборот – бежать, как можно дальше.

Именно это девушка и сделала. Дернулась, освобождаясь от немилых объятий, почти бегом покидая роскошный автомобиль и его хозяина.

***

Пережив очередную бессонную ночь, девушка чувствовала себя опустошенной. Губы саднило от мучительных попыток отмыться после поцелуя Антона. Она провела в ванной почти час, но легче не стало. Во рту горчило, словно тот кофе, который ей пришлось выпить, впитался в каждую клетку.

Позвонить Кириллу не решилась: нельзя было говорить о таких серьезных вещах по телефону. Перехватить мужчину до начала занятий тоже не удалось, и теперь, на парах, она отчаянно старалась поймать его взгляд, уловить, почувствовать, что происходит внутри у любимого человека.

Катя смотрела на него, словно видя впервые. Изучала чуть надломленную походку, чего никогда не делала раньше. И понимала, чувствовала его боль, впитывала напряжение, с которым он жил многие годы, ощущала страх, затаенный в редких морщинках на лице.

Многое стало понятно. Ее испуг, вызванный неожиданным открытием, он расценил иначе. Спутал недоумение с отвращением. Сколько было в его жизни таких чувств, насмешек, жалости? У девушки даже представить этого не получалось. Она лишь смотрела на сильного, привлекательного мужчину, ставшего для нее таким дорогим, и ощущала, как замирает сердце. И любила еще сильнее, с трудом сдерживаясь, чтобы не закричать об этом. При всех. Ей, тоже слишком часто оказывающейся объектом злых шуток и нелепых предположений, было известно, какой болезненной может оказаться непохожесть на других.

Прошлой ночью Катя осознала и то, что бабушкино пророчество никак не могло относиться к Кириллу. Даже если бы он знал о старом обещании, если бы захотел осуществить его… и тогда ничего бы не вышло. Встать на колени, не имея одного из них, было просто невозможно.

Но это открытие не принесло ни тоски, ни разочарования. Она вспомнила и другие слова бабушки: о праве выбирать. Принца, готового склониться перед ней, или того, с кем сплелась душой. И если человек, ставший для нее дороже всех на свете, оказался не таким, как она рассчитывала, значит, это правильно. Искать или ждать чего-то другого Катя не собиралась. Ни сейчас, ни позже. Оставалась «малость»: убедить в этом Кирилла.

А у того, похоже, была совсем другая точка зрения. Или как иначе объяснялось его отчуждение?

Глава 11

На лекциях мужчина вел себя как обычно. Шутил со студентами, увлекая их новой темой, читал стихи с таким жаром и вдохновением, что захватывало дух, и выглядел при этом довольно спокойным, словно и не было вчера их странного разговора, его заледеневшего взгляда и испорченного вечера. Он не игнорировал ее, но и не выделял, как прежде. Не улыбался ей своей неповторимой улыбкой, к которой девушка так привыкла. Не ласкал глазами, заставляя томиться от жажды его рук и губ.

Лицо застыло всего лишь на короткое мгновенье, когда он единственный раз столкнулся с ней взглядом, но легкая тень исчезла так же быстро и незаметно, как и появилась.

Катя могла бы обидеться: такое очевидное равнодушие было довольно болезненным. Спасало лишь то, что за маской его видимой безмятежности ей виделся страх отвержения. Она бы тоже предпочла прослыть неприступной, только бы не ощущать себя ненужной любимому человеку.

Да, он ни разу не говорил о своих чувствах. Приходилось основываться только на собственных предположениях и ничтожном опыте, отчаянно пытаясь поверить в то, что для него она в самом деле что-то значит.

Окончив лекцию, мужчина поспешил покинуть аудиторию, впервые за два года уходя прежде студентов. Катя улыбнулась, обнаруживая в этом подтверждение своим догадкам. И отправилась следом.

Несмотря на усталость, утром она приложила все усилия, чтобы выглядеть наилучшим образом, и своим внешним видом была очень довольна. Пышная юбка подчеркивала ее стройность, вздрагивая плавной волной при каждом шаге. Блузка оттеняла цвет глаз, который, в чем Катя была уверена, нравился Кириллу. Он сам не раз говорил ей об этом. И еще чулки. Она не понимала до конца, зачем их надела, но и отказать себе в этом неожиданно возникшем желании не смогла. Кажется, мужчинам нравится, когда девушка в чулках. Только как он узнает?

Нет, она не рассчитывала, что ему станет известно об этом предмете одежды. Слишком интимными были одни только мысли о таком. Непозволительными. Но над краем кружева, там, где при каждом шаге прохладный воздух касался обнаженной кожи, ей чудились прикосновения его пальцев, нежные и почти невесомые. Оставляющие следы, не снаружи – внутри, в самой сущности естества. И оттого любое движение было необычайно волнительным, как будто он мог разглядеть под плотной тканью то, что надето специально для него.

В кабинете Кирилл оказался один, и девушка невольно порадовалась неожиданной удаче. Общаться при свидетелях она не собиралась, а тянуть дальше было просто невыносимо.

Конечно, он заметил ее гораздо раньше, едва Катя зашла на кафедру, но молчал до самого последнего момента, не отрывая глаз от бумаг, пока она не остановилась перед столом.

– Нам нужно поговорить.

Его взгляд был отстраненным, лишенным всяких чувств. Мужчина коротко кивнул, указывая на стул.

– Есть какие-то вопросы по прошлой лекции?

Катя это предполагала: он решил изображать преподавателя. Будто ничего не было, и не в его руках вчера она трепетала от страсти. Не его поразила до глубины души своей реакцией.

– Нет, не по лекции.

– Я занят, – отрезал Кирилл, возвращая взгляд к бумагам. – Очень.

– Я подожду, пока ТЫ освободишься, – сообщила девушка, делая акцент на обращении к нему. Ей так быстро это понравилось, хоть и продолжало странно волновать, каждый раз щекоча губы. Она развернулась к двери, с удовольствием замечая его взгляд, повторивший движение юбки, гораздо более заинтересованный, чем мужчина старался показать.

– Катя, не стоит. Я освобожусь нескоро, – его рваные слова не имели значения, потому что в глазах отражалось совсем другое. Мольба. Надежда. И девушка была уверена, что на этот раз она не ошибается.

Однако ее решимость довольно скоро поколебалась, когда спустя несколько часов Кирилл так и не появился. В окнах аудиторий постепенно гас свет, преподаватели и студенты выходили из здания, спеша домой, а его все не было. Ее одежда, предназначенная для того, чтобы заинтересовать любимого человека, оказалась слишком слабой защитой от усиливающего холода. Катя замерзла, но никак не решалась уйти или дожидаться внутри. Возле гардероба всегда было слишком многолюдно, она боялась не заметить мужчину, потому и стояла невдалеке от его машины. И с каждой минутой ощущала, как стынет все сильнее и не только снаружи, потому что он не спешил к ней. Явно не спешил…

***

Такой длинный день Скучный. Однообразный. Пустой. Кирилл ожил лишь в то мгновенье, когда увидел ее перед собой, воздушную, красивую, как сказочную принцессу, упрямо старающуюся с ним поговорить. Только о чем? Он не ждал никаких объяснений. Да и находиться рядом было слишком мучительно. Хотелось гораздо большего, чем просто любоваться ею.

Он нарочно тянул время. Смотрел на разгулявшийся за окном ветер, понимая, что ни один нормальный человек не станет ждать в такую погоду. Катя наверняка уже дома, в тепле, и, скорее всего, злится на него. Ну и пусть, быстрее забудет обо всем, что он позволил себе за недолгое время наслаждения украденным счастьем.

Вышел на улицу, поежившись от ураганом накатившего холода, и невольно вспомнил ее руки на своей шее, вместо шарфа, который он так и не купил. А в следующее мгновенье увидел девушку, стоявшую довольно близко к автомобилю, так, чтобы точно не пропустить его появление. Заметил даже на расстоянии, как она замерзла.

Обрушившихся на него чувств было слишком много. Он испытал одновременно и стыд за то, что заставил ее ждать, и злость на самого себя, и сумасшедшую нежность к этой невероятной девочке. Что же она творит? И зачем?

Катя тихо охнула, когда сильные руки почти втолкнули ее в машину. В лицо ударил горячий воздух: Кирилл включил печку на полную мощность. Но легче не стало: оказавшись в тепле, онемевшая кожа противно заныла. Да и взгляд мужчины не предвещал ничего хорошего.

– Что ты здесь делаешь? Ваши пары закончились два с половиной часа назад!

– Жду тебя… – оказывается, у нее даже губы замерзли, и вместо слов получился только жалкий шепот.

– Я же предупредил, что освобожусь не скоро!

Она еще никогда не видела его таким недовольным. Почти злым. Но и отступать не собиралась.

– А я предупредила, что подожду.

– Глупая, – мрачно сообщил Кирилл, не отводя от нее взгляда. Если бы только знал, что все это время она простояла у его машины. – С чего ты взяла, что нам нужно о чем-то говорить?

– А разве нет?

Ее глаза напоминали сейчас кристаллы прозрачного льда, внезапно начавшего таять. На ресницах дрожал иней. И губы тоже дрожали. И застывшие руки, которые она пыталась согреть таким же ледяным дыханием.

Он не сдержался, тихо выругавшись, заставив ее побледнеть еще больше.

– Ты на градусник смотрела перед тем, как выйти из дома? Без шапки. И юбка эта совсем летняя. О чем вообще думала, одеваясь подобным образом?

– О тебе… – выдала в ответ Катя и расплакалась.

А он… поступил единственно возможным в данном случае образом. И единственно правильным. Сгреб в объятья, почти вжимая в себя. Закутал собственным теплом, впитывая ее дрожь. Уткнулся лицом во все еще холодные волосы, и принялся укачивать, как ребенка, стараясь сдержать рвущиеся у нее наружу рыдания.

– Зачем я тебе нужен … такой, глупенькая? – выдохнул куда-то ей в макушку.

Но она, еще крепче прижимаясь к его груди, прошептала:

– Люблю…

Послышалось… Ветер сильно шумит. И мотор. И сердце колотится раненой птицей. Не могла Катя такого сказать. Не должна…

Но то, во что отказывался верить разум, уже приняли руки, сжимавшие дрожащие плечи. Рот впитал соленые капли, показавшиеся самым вкусным нектаром.

Она коснулась все еще ледяными пальцами его лица, погладила морщинки между бровями, скулы, сдавленные напряжением.

– Прости меня…

– За что, маленькая?

Девушка только улыбнулась сквозь слезы, подставляя мокрую щеку жадным губам.

– Я не ожидала… представить не могла… Кирилл! Вот и отреагировала так дико.

– Котенок, это ты меня прости. Я был уверен, что ты обо всем знаешь, иначе даже бы не приблизился к тебе.

Она качнула головой. Угадала. Вся его настороженность, скованность объяснялась именно этим: страхом быть отвергнутым, опаской не найти ответа на чувства, допущенные к жизни.

– Теперь знаю. Только это ничего не меняет. Ты все равно самый лучший для меня. И другого не хочу.

Он задохнулся от шквала ощущений и сумасшедших эмоций. Был не готов к такому подарку, но и отказываться от него не собирался. Слишком желанными были тихие слова, проникающие в раскаленное до предела сознание.

Катя ждала ответа, но он не успел его дать. Рука скользнула вниз, пытаясь подтянуть девушку еще ближе, вплотную к себе, задевая разметавшуюся по бедрам юбку. И нежную кожу, гладкую как шелк. Кирилл нахмурился, сминая пальцами тонкую ткань, потянул вверх, обнажая стройные ноги. Но совсем не с целью полюбоваться. Ухватил второй рукой за подбородок, поднимая ее лицо к себе. Процедил сквозь зубы, едва сдерживая закипающую внутри ярость: