Лучшая смена

Глава 1

Очередной кабинет. Более приземленный и тяжёлый. Деревянная мебель нагрелась за день. Шкаф щетинится пухлыми папками и видавшими виды подшивками документов. Старые окна дышат зноем. Жаркая влага разливается в воздухе стойким ощущением скорой грозы.

Заведующая – женщина в возрасте. Усталая. Измученная жарой и, похоже, жизнью. Ее немодная голубая блузка с отложным воротничком намекает на сложный трудовой день расплывающимися влажными пятнами под мышками. А тут я стою и излучаю позитив, пусть и мнимый.

Я понимаю эту женщину: сегодня в городе стоит жестокая жара. Воздух тяжелеет от влажности, и кажется, что вдыхаешь горячее желе. Я с утра мечусь в поисках места для практики и сама тоже безумно устала.

Строгий взгляд из-под очков ясно говорит мне: «Всё бесполезно».

Мерное тиканье часов нарушает затянувшееся молчание. 15.47.

Время на исходе, и я начинаю, чуть запинаясь:

– Эмма Эдуардовна, вы понимаете, я не знала, что у вас так принято. Что места все давно распределены между местными студентами педагогического, и свободных вакансий нет. Может, у вас будут варианты? Я могу без оплаты пойти, или культовиком, или диджеем, или на кухню… Кто вам там нужен? А вы мне подпишете практику.

– Девушка, вы не понимаете, штат укомплектован. Свободных вакансий нет. Даже уборщицей. Даже без оплаты, – говорит очень сурово и устало, а мне хочется провалиться сквозь пол, только бы не тревожить её, эту грузную женщину, изнывающую от жары в душном кабинете. И лишь понимание, что она мой последний шанс, заставляет пробовать снова.

– А вы меня понимаете? Где мне найти это место для практики? Везде уже всё занято. Как будто это «Газпром», а не загородный лагерь, – начинаю говорить запальчиво, злясь на систему, на эту заведующую и, самое главное, на саму себя… И так грустно от этого становится, что на последних словах опускаю голову, и мой запал куда-то исчезает.

– Из какого, говоришь, ты города? Вуз, факультет, курс? – бесцветным голосом произносит Эмма Эдуардовна.

– Из Нижнего я. 4 курс. Педагогический. Учитель физики, – говорю, ощущая, как на лице расцветает фирменная улыбка. Бабушка в такие моменты обычно говорит: «Только ты умеешь так мило и просяще улыбаться, что замирает сердце и хочется помогать». А в моих глазах неожиданно скапливаются готовые сбежать неровными дорожками слезы. Похоже, на сегодня я исчерпала все ресурсы своей нервной системы.

– А у нас чего забыла? Проходила бы свою педагогическую практику там, где учишься! – Тяжёлый вздох заведующей накрывает меня апатией, и взгляд из-под очков снова разбивает всю концентрацию. Я вижу, как капелька пота стекает ее по виску. На часах 15.50. Всё бесполезно.

– Я учусь там, а на каникулы к родителям приехала. А тут бабушка заболела, мне пришлось помогать, не было возможности раньше о практике думать. То огород, то больница, – я пускаю в ход последние аргументы, давлю на жалость, понимаю, что это провал, но продолжаю из какого-то упрямства: – Эмма Эдуардовна, возьмите меня. Не пожалеете!

– Не пожалеете… – ворчит заведующая и салфеткой промокает лицо под мерный стук в дверь. Её «Кто там ещё?» звучит измученно и обречённо.

Часы тем временем отмеряют 15.52.

Глава 2.

– Здрасьте! Эмма Эдуардовна, я к вам. Опоздал на собрание, – мужской голос врывается в это наэлектризованное негативом пространство сквозь приоткрытую дверь.

– А, ещё один… Проходи. А ты пока посиди вон там. Подожди, – кивает она мне на стулья, обтянутые зелёным плюшем, местами выцветшим, местами полысевшим. Заведующая подавляет зарождающийся зевок. Тяжело вздыхает. Часы отмеряют 15.54.

– Давай, давай. Скорее. Какой вуз, факультет, курс, – устало звучат фразы.

– Третий. Педагогический. История и культурология. Игнатьев Павел. По договору. От университета, – отрапортовал, как в армии, вошедший парень. Я слышу знакомое сочетание имени и фамилии, поднимаю взгляд, и всё внутри меня замирает. Мой карамельный мальчик. В детстве это прозвище казалось забавным, теперь – чётко отражающим суть. Высокий, поджарый. Волосы цвета жженой карамели, тёплые карие глаза и кожа… О, что это за цвет? Медовый загар… солнце любит этого парня!

Это же Павел… Вот черт! Можно мне провалиться сквозь паркет, покрытый старыми коврами?

– А где Станислав Потанин, не знаешь? Твой сокурсник, его тоже на собрании не было, – с тяжёлым вздохом интересуется заведующая. На часах уже 15.56.

– Конечно, знаю. Заболел. Ветрянка. На изоляции.

– Отлично!

Что отличного в ветряной оспе и изоляции, я не знаю. Но понимаю, что вот он, мой шанс! Освободилось место вожатого! Возможно, всё-таки я пройду эту практику! Будь она неладна…

Часы отметили 15.57

– Возьми буклет со всей информацией на дальнем столе. И ты, дорогуша из Нижнего. Как тебя зовут, кстати?

– Света, – машинально отвечаю я. И вставая со стула, ощущаю на себе изучающий взгляд светло-карих глаз. Он спускается от самой макушки вниз по лицу, заглядывая в серые глаза, сползая по прямому носу и двигаясь вниз, по футболке, коротким шортам и светлой, не особо поддающейся загару коже.

Блин, сколько лет прошло, а я всё ещё легко могу вспомнить, какого цвета его глаза…

Подойдя к буклетам, хочу взять себе один. Но парень опережает меня и, протягивая бумагу, чуть слышно говорит: «Привет».

Я отворачиваюсь, удостоив его лишь кивком. Хотелось бы его пореже видеть или совсем не пересекаться, даже если нам придется работать в одной смене.

– Можно нас поставить на один отряд? – слышу твёрдый и спокойный голос.

– Да, остался десятый. Самые младшие дети, 7-8 лет. Последним не приходится выбирать. Даже к лучшему, что Стас заболел… – говорит Эмма Эдуардовна, как будто сама себе – Не надо ничего менять в готовых документах.

Ощущаю, будто нахожусь, вместе со всеми этими тяжёлыми, громоздкими шкафами, столами, стульями-гусеницами и коврами, на палубе корабля в бушующем море. Я буду работать вожатой на одном отряде с Павлом? Надо срочно что-то предпринять и как-то избавиться от этого совместного вожатства.

– Пожалуйста, Эмма Эдуардовна, может, есть возможность поставить меня на отряд, где дети старше? Моя специализация – среднее звено и выше, – без особой надежды произношу скороговоркой. И вижу, как лицо заведующей вытягивается в изумлении, а часы отмеряют ровно 16.00 неожиданным «ку-ку».

– Светлана, не ты ли недавно просилась хоть уборщицей, хоть без оплаты работать? Бабушкой какой-то на жалость давила! А теперь тебе не нравится отряд? – Женщина начинает говорить спокойно, но к концу фразы почти кричит. Похоже, жара её доконала – или я…

– Бабушка и правда болела… – только и могу пролепетать я в ответ. И машинально отхожу на шаг назад.

В этот момент замечаю движение справа. Мой совожатый подходит к столу и спокойно произносит:

– Не волнуйтесь, Эмма Эдуардовна, нормально всё будет. Это она от радости разволновалась. Ну, раз всё решилось, то мы пойдем.

А потом поворачивается ко мне, одними губами шепчет: «Валим отсюда!» – и, развернув меня, берет за локоть, а затем, чуть подталкивая, выводит в коридор.

Уже за дверями он пытается завести со мной разговор про взрывоопасность заведующей, но я молча шагаю к выходу, преследуемая словами в спину: «Свет, у тебя точно всё нормально? А с бабушкой что?»

– Ага! Как же! Нормально! Ничего не нормально! – Мысли прыгают, как бешеные обезьянки. – Почему он так спокоен? Ведет себя так, как будто ничего не обещал мне! Какое может быть «нормально»?! И мне предстоит с ним на одном отряде работать три недели! Ужас!

Глава 3

На столе, на кресле, на стуле, на диване – везде, где можно – разбросаны вещи. Шорты, футболки, майки, спортивный костюм, джинсы, свитшот, сарафан. И даже кожаная мини-юбка с топом – мама, увидев их, возмущённо проговаривает: «А это ещё зачем? Ты же в детский лагерь едешь работать, а не в клуб!» В её тоне слышатся бабушкины интонации, с той разницей, что кроме милой заботы в них сквозит беспокойство, как бы я не залетела… Вздыхаю. Почему мама, в мои 22, пытается контролировать мой внешний вид, и в то же время взваливает на меня взрослые дела – например, с бабушкой?

А теперь, смотря на эти клубные шмотки, я и сама задаюсь вопросом: «Зачем мне всё это в лагере?!»

Но какая-то внутренняя ипостась – не иначе стерва с замашками богини – добавляет к этому комплекту босоножки на умопомрачительных каблуках, кожаную куртку и пару чёрных чулок. Что ж, пусть будет так. В загородном лагере даже дискотеки есть, пусть и для детей.

* * *

2.30. Постельное бельё приятно холодит тело как следует отутюженным хлопком. Стоит слегка пошевелить ногой – и я уже чувствую негу, что растекается от кончиков пальцев. Обычно следом за ней приходят лёгкое возбуждение и умиротворение, но не сегодня. Ох не сегодня.

Я не могу заснуть. Раз за разом закрываю глаза и встречаюсь с внутренним демоном. Паша смотрит на меня карамельными глазами, пронзительно и честно, и это его учтивое «Свет!» звучит знакомо… слишком знакомо.

Столько лет я его не видела. Четыре года прошло с окончания школы. И как я спокойно жила без мыслей о нём! С глаз долой – из сердца вон. Только лишь иногда, когда слишком долго не могла уснуть, вспоминались в темноте ночи его глаза. А его улыбка, добрая, с лёгкой грустью, что преследовала меня до самого выпуска из школы, являлась вдали от дома в редких снах о нем и приносила меланхоличное настроение на весь следующий день.

И ведь так и не позвонил… Казалось, под слоем прошедших лет эмоции утихли, и я его простила. Но нет. Нет. Нет. Злость замешивается в коктейль с ожиданием, и они начинают свое танго по моим нервам, ослабленным событиями последних недель.

Преследуют тревожные флэшбеки. Я стою на углу у школы. Пять минут – его нет. Десять, пятнадцать… Мне так стыдно стоять одной и ждать. Я хочу сбежать и больше сюда никогда не возвращаться. Но страх, что я сейчас уйду, а он возьмёт и придет, приковывает меня к этому углу ещё на 15 минут. И лишь спустя половину часа я понимаю, что ждать бесполезно. Сначала плетусь домой медленно, но вот яркой молнией в голове вспыхивает надежда, и я почти бегу. Уверена, он мне позвонил и хотел всё объяснить. Только я-то в это время ждала у школы. Ну, конечно, всё так и есть! Радостная отпираю дверь. С порога кричу: «Кто дома?» – зная, что родители ушли в гости, а брат спокойно относится к бурному проявлению эмоций.

Из его комнаты доносится хмурое: «Я».

О, неужели он спит? Не может быть! Скорее снимаю ботинки, чёртова шнуровка долго не поддаётся. Заглядываю к нему:

– Он мне звонил? Что просил передать?

– Кто он, Свет?

– Ну… – чуть смущаюсь, чувствуя, что, похоже, спалилась. – Парень какой-нибудь мне звонил?

– Нет. Не звонил никто, – бурчит брат и отворачивается к монитору, видимо, намекая, что мне пора уйти.

– Ну, может, звонил, а ты спал и не слышал? – говорю чуть тише и ощущаю, как последняя надежда ускользает, оставляя за собой холодный, неприятный след: меня продинамили.

– Свет, никто не звонил. Я не спал. В «контру» рубимся. Не отвлекай, а? Дай поиграю, пока родоки ушли.

– Играй, Дим. Я пойду посплю, наверное.

Я чувствую, как внутри меня образуется что-то настолько мерзкое, что я даже название этому придумать не могу…

На утро понедельника вдруг снова поднимает голову надежда, рисуя тёплые картинки того, как он находит меня в суматохе школьных коридоров, подходит и извиняется. И как я его прощаю. Я готова была поверить любому его оправданию: спасал планету от нашествия пришельцев, помогал больной маме, переводил бабушку через дорогу…

…Учебные будни начались по расписанию, только Паши в тот день не было. Как не было и в следующие, бесконечно долгие, три недели. За это время я успела выучить расписание его класса. Моя подруга удивлялась нашим новым маршрутам, но стоически мотала круги по школе на пару со мной, рискуя опоздать на физику или, того хуже, в столовку.

А потом, в один прекрасный день, когда я уже отчаялась узнать, что происходит, он вдруг появился. Я заметила его высокую фигуру в конце коридора. В джинсах и тёмном джемпере, он шёл в кабинет информатики, соседний с нашим математическим. Мне повезло, что я стояла у окна одна. (Моя подруга заболела.) И вот сейчас есть шанс подойти и всё исправить. Но он прошёл мимо, хотя и очень пристально смотрел на меня, но при этом не улыбался, как обычно. Только вблизи я заметила несвойственную ему бледность и синяки под глазами.

Жесть… Болел он, что ли? И почему не подошёл? Ну ладно, свидание не сложилось, но приятельские отношения никуда же не делись? Или делись… Две математики прошли как в бреду, вместо сложных уравнений я решала в своей голове задачки с миллионом неизвестных и одной постоянной – Пашей.

Дни тянулись за днями и сменялись неделями. Заканчивалась четверть, потом учебный год, а за ним и другой.

Последний звонок прозвенел громко и весело. Как странно: чуждая нашему поколению коричневая школьная форма с белым фартуком придала фигуре мягкие очертания. Туфли на высоком каблуке сделали юбку бессовестно короткой, а ноги, затянутые в капрон – восхитительно длинными. Два белых банта и мягкий макияж… В тот день я себе нравилась даже на свой критический подростковый взгляд. Было в моём образе что-то трогательное и прекрасное, такое, что мама промокнула глаза платочком, думая, что я этого не заметила. А среди всех выпускниц наших одиннадцатых именно меня выбрали для того, чтоб подарить праздничный букет директору.

Уже после торжественной линейки и классного часа, спускаясь с четвёртого этажа в окружении своих, вдруг ставших такими родными, одноклассниц и одноклассников, я даже ещё не увидела, но уже почувствовала его. Он стоял со своими друзьями, опершись на стену, и мне показалось, что мир перевернулся с ног на голову. Неожиданно мне стало жарко, на щеках расцвели два горячих красных пятна. Я физически ощутила его взгляд, что исследовал меня с самых кончиков тупоносых лодочек и до пушистых бантов. А потом он посмотрел мне в глаза. И казалось, это будет длиться вечно. Волнующая магия его карамельных глаз и мягкая, загадочная улыбка. Но лестничный пролёт сменился маршем, за ним – поворот. И я уже спускалась дальше, и только жар его взгляда ощущался на спине, прожигая дыру между лопатками и оседая в самом сердце горсткой пепла сгоревшей надежды.

Это была последняя встреча с ним. Потому судьба как-то отводила нас друг от друга.

А сейчас почти три недели нам предстоит работать на одном отряде. Здесь не спрячешься за чужие куртки в гардеробе, чтоб не столкнуться в узком коридоре, не пересидишь перемену в классе. Здесь меня ждут тесный контакт, общение, взаимодействие и море вопросов, что в итоге сводятся к одному, главному: «Как теперь мне себя с ним вести?»

Глава 4

Утро начинается слишком рано. Мне бы закутаться с головой в одеяло и не видеть Павла ещё четыре года или всю жизнь. Я настолько не выспалась, что, открывая глаза, чувствую, будто мне за веки песка насыпали.

Но заснуть снова или хотя бы немного понежиться в постели мне не дает нервное перенапряжение. Я выпрыгиваю из кровати и, чтоб хоть немного уравновесить себя и успокоить мысли, начинаю приседать.

Начало работы! Один…

Каким будет наш отряд? Два…

Какие дети? Три…

А их родители? Что за лагерь, какие там корпуса? Какая инфраструктура? Как долго добираться? Сорок восемь…

Пожалуй, единственные, в ком сомневаться не придётся – это Эмма Эдуардовна и Паша.

Приседания становятся более активными и дергаными, концентрация рассыпается. Пятьдесят пять. Достаточно.

Дальнейшее утро сливается в сплошное серое пятно. От предложения мамы сварить мне кофе я отказываюсь. По моему ощущению, кофе в долгой дороге не лучший товарищ. Димка отпросился с подработки, чтоб отвезти меня с моим багажом до места сборов. Сегодня он за рулём, место рядом с ним занимает мама.

Я еду на заднем сидении, плавность движения машины, шуршание шин по асфальту и лёгкая музыка расслабляют. Напряжение, которым в качестве сюрприза одарило меня это лето, постепенно уходит. Бабушкина болезнь, бесконечные больницы, сад, грядки, мамины наставления и переживания – всё это постепенно стирается. Хочется просто вдохнуть свежесть отдыха в лагере. Но я-то еду туда работать! Это моя летняя практика, без которой в институте нет хода на 5-й курс. А тут ещё этот Паша. Я так и не решила, как себя с ним вести…

Моей расслабленности – как не бывало. Скорей бы уже приехать.

* * *

На месте сборов события сменяют друг друга стремительно, без перерывов: брифинг вожатых с руководством, последние наставления, инструктаж… Нам выдают списки детей, бейджи, фирменные футболки и кепки.

Мой мозг, обостренный ночной бессонницей, работает максимально собранно, а чувства, наоборот, дают слабину, что в сумме помогает мне быстро сделать выводы и принять решение. Я смело подхожу к черноволосой красотке в белоснежном сарафане. Она вожатая на 3 отряде, как сообщает мне бейдж.

– Катя, привет! Слушай, можешь поменяться со мной местами в отрядах? – Мой расчёт верен, в её глазах вспыхивает интерес, удивление и… о Боже, это что – надежда? Значит, я правильно поняла её долгие томные взгляды в сторону моего совожатого. – Мне по моей педагогической специфике ближе старшие дети.

Просить дважды не приходится. Она прямиком направляется к компании вожатых-парней и выхватывает оттуда Павла.

Начинается разговор. Катя размахивает руками, смотрит просяще и приправляет всё это очаровательной улыбкой. Я ожидаю, что Паша быстро согласится, ведь мой ход конем гениален! Мы все будем в выигрыше: мне не придётся испытывать неловкость, работая с ним, влюблённая девушка получит свой шанс, Паша будет рядом с такой красоткой… Уверена, все парни ему уже завидуют.

«Мой план с треском провалился», – понимаю я, когда вижу, как Павел спокойно улыбается, отрицательно качает головой и громко цитирует слова Эммы Эдуардовны про то, что готовые документы нельзя переделывать, а значит, и перераспределения не будет. Неудача отправляет меня в нокаут, но обдумать это мне некогда.

Постепенно начинают подъезжать родители, провожающие детей в лагерь. Вот рыжий мальчик в ярко-зеленой футболке вцепился в маму и не хочет заходить в автобус. А эта светловолосая девочка в джинсовом сарафане так быстро влетает в салон, что мама не успевает дать ей последние наставления, лишь кричит в спину: «Не скучай».

Не по погоде тепло одетая женщина в крупных очках просит пристальнее смотреть за её сыном. Другая, деликатно придерживая меня за локоть пальчиками с ярким маникюром, предупреждает, что её дочь укачивает в транспорте. Показывает на девочку, но я быстро забываю, о ком она говорила.

Вещи постепенно исчезают в грузовом отсеке, а наши подопечные рассаживаются по местам. Я слышу, как Павел просит одну из девочек с белесыми пушистыми хвостиками занять место на переднем сидении рядом с выходом. Она же хочет сидеть на последнем ряду кресел, вместе со своими подругами. Судя по голосу и просящим интонациям, она уже чуть не плачет. Я разворачиваюсь как раз в тот момент, когда он опускается перед этой девочкой на корточки, заглядывает в лицо и что-то тихо говорит. Я тем временем заканчиваю рассаживать других детей, проверяю, все ли пристегнуты, и, вновь обернувшись в сторону светловолосой капризули, вижу, что она, спокойно улыбаясь, сидит у дверей. Сейчас, когда суета утихла, в памяти всплывает, что это та самая девочка, которую укачивает.

Я оглядываю салон автобуса, пересчитывая ребят, ищу сиденье для себя.

Паша тянет меня за руку, и в этот момент я понимаю, что свободное место только одно – рядом с ним.

– Комплект? – кивает на детей.

– Полный, – отвечаю с тяжёлым выдохом и, чуть ближе придвигаясь к нему, шепчу: – Самой младшей – шесть с половиной. Представляешь? Чем думали её родители, отправляя в лагерь на три недели?

– Н-да, так себе. А ещё есть Настя, которую укачивает, – тоже шепчет, кивая на девочку у двери. – А ты сама как? Нормально переносишь долгие поездки? Мы сидим против движения. А ехать неблизко, и дороги там, я тебе скажу, паршивые… – продолжает он как ни в чем не бывало обычным голосом, отодвигаясь от меня.

– Нормально, – бурчу я в ответ. Теперь, по крайней мере, понятно, как с ним себя вести. Сохранять допустимую в обществе дистанцию. Мне такой вариант подходит. Я пытаюсь сидеть так, чтоб не касаться Паши бедром или рукой.

Получив ответ на свой главный вопрос, могу наконец расслабиться, тем более, что суета осталась позади. Автобус мчится по загородной трассе, мерно покачиваясь… Тут я понимаю, что отказ от кофе сыграл против меня. Глаза сами собой закрываются, я невыносимо хочу спать. Держись, крошка! Осталась ещё пара часов дороги.

Глубокая яма на дороге заставляет подпрыгнуть и автобус, и нас вместе с ним. Я открываю глаза и обнаруживаю, что спала на Пашином плече. Он сразу убирает руку с моего плеча, точнее, отдёргивает, будто обжёгся. Он что, боится меня?

– Прости, я не хотела, больше не повторится. – Конечно, мне было удобно, я успела восстановить силы и отдохнуть. Но внутри очень быстро поднимает голову стыд: спала на плече не своего парня, это видели все дети нашего отряда. Мне понравилось… а ему? Точно нет!

Потому Пашино бурчаще-грубое «Уж постарайся» вгоняет меня в краску, и я, насколько позволяет кресло автобуса, отодвигаюсь от него.