Цинковый Цианид II: Темные времена

Дисклеймер

Запрещено читать несовершеннолетним людям (запрещено, ёбаный дубак, закрой и иди тиктоки обоссаные смотри)

Запрещено читать слабонервным (тут шок контент, шок хуент, кок куент, бок цемент)

Запрещено читать людям, которые мало пердят

Запрещено читать людям, которые много пердят

Апрель, солнышко и руки

Упавший глаз в песке, в утюге

И над планетой глазик-арахнид

А здесь

Цинковый цианид.

Для связи с нами пишите на почту: [email protected]

ПАРТ ЦИНКОВОГО ЦИАНИДА

(ГНИЛАЯ ТЫКВА X ОМЕН ВОЙД)

Путь в пустоту

Громов очнулся. Сначала он тихонько дёрнул плечом, затем пошевелил пальцами рук. Он попробовал разлепить веки, но получилось лишь слегка приподнять брови. Спокойный глубокий вдох носом и выдох.

Боли не было. Он немного подвигал ступнями, чтобы убедиться, что ноги не оторвало.

– Кхаа… – Еле слышно выдавил из себя Громов.

Он чувствовал, что лежит на боку и попробовал перекатиться на спину.

Получилось. Всё тело как будто онемело, лёжа на спине, Громов поворачивал голову влево-вправо. Наконец он ещё раз попытался открыть глаза.

Громов увидел перед собой темное ночное небо, усыпанное звёздами. Поморгал и приподнялся, оперевшись на локоть.

– Охренеть… Цел и невредим… Отвёл беду. – Громов зажмурился, потер глаза кулаками и обернулся.

Он увидел две дымящиеся машины. Свой КамАЗ и отлетевшую метров на двадцать от него Девятку, из капота которой виднелся маленький клубок пламени. Воняло бензином и какой-то мерзкой гарью. Громов встал и из нутра начал подниматься рвотный позыв, заставивший его согнуться. Когда позыв утих, Громов вытер рукавом рот и медленно побрел к своей машине.

– Эй! Есть кто живой?! – Крикнул он в сторону Девятки так громко, что в ушах зазвенело.

– Я-я… Я-я-я! – Из-за отлетевшей машины прозвучал ответ.

– Я иду! – Громов ускорил шаг настолько насколько смог и приближался к Девятке.

За ней лежал мужчина. Он тихо стонал, беспорядочно и медленно шевелил руками, как бы трогая себя. Его ноги отсутствовали. Совсем. Под самое бедро. Руки и лицо вымазаны чем-то чёрным, рубаха разорвана. Каким образом он до сих пор не умер от кровопотери? Скорее всего, какая-то часть машины прижгла ему артерии и вены, закупорив их, а болевой шок дал возможность выползти из машины или же откатиться от неё.

– Охренеть… – Громов подбежал к нему и опустился на колени.

– Я чувствую, что умру… Чувствую я… – Мужчина не открывал глаз и чуть покачивал головой из стороны в сторону. Громов рывком достал телефон из кармана, говоря:

– Тихо-тихо, не умрёшь ты… Всё в порядке будет, ты только сознание не теряй и под себя не смотри. – Он судорожно начал набирать экстренный номер как вдруг: «БАТАРЕЯ РАЗРЯЖЕНА. ПОДКЛЮЧИТЕ ЗАРЯДНОЕ УСТРОЙСТВО».

Мужчина убрал телефон обратно в карман.

– Телефон нужен, срочно, в машине у тебя или в куртке? – Громов начал приподниматься.

– Не знаю я…

– Я быстро! – Он побежал к Девятке. Салон сгоревший, одна чернота. Громов оторвал болтающуюся дверцу бардачка, заглянул внутрь, но ничего кроме обгоревших листков не нашел. Он подбежал к своей машине и залез в кабину.

– Так, аптечка… Как вообще в такой хуйне применять аптечку?! Перекись блядь, зелёнка, твою мать! – Громов швырнул аптечку в открытую дверь КамАЗа.

Он открыл бардачок. Ключи, документы, сигареты, бутылка водки.

– Больно ему. Алкоголь притупит остроту. – Громов взял бутылку водки и побежал к Девятке.

Он снова упал на колени перед умирающим.

– Так, пей, давай. – Он немного приподнял голову мужчине.

– Больно мне…

– Знаю-знаю я, пей, говорю. – Громов поднес горлышко бутылки ко рту лежавшего.

Мужчина сделал несколько глотков, но с виду совсем не почувствовал что вообще пьёт. Для мнимого спокойствия Громов сделал несколько больших глотков из горла бутылки. Горечь от спиртного волной пробежалась по горлу. Бросив бутылку в сторону, он вновь оглядел лежащего перед ним.

– Как тебя зовут? – Едва слышно спросил Громов.

– Какое это уже имеет значение? Борис меня звать.

Громов уже было хотел представиться в ответ, но слова комом свернулись в горле.

Он осознал, что имени своего и не помнит. Видимо, во время аварии, он вылетел из салона и приложился головой о камень, да так что…

– Борь, у тебя есть семья?

Громов выпрямился, снял с себя джинсовую ветровку и накрыл ею нижнюю половину тела Бориса. Надежда на то, что это хоть несколько отвлечет от столь ужасного зрелища испарилась в один миг когда по куртке поползло красное.

– Кха… Есть. – Борис с трудом поднял правую руку и сунул её в грудной карман прилипшей к телу рубашки. Он достал кожаный бумажник и потянул Громову. – Помоги. Там фотография.

Громов взял бумажник из трясущейся руки Бори. Раскрыв его, он начал перебирать пальцами купюры с документами. А вот и она. Аккуратно положив бумажник на землю, Громов взглянул на фотографию. Улыбающийся белобрысый парень в клетчатой рубашке держит за маленькие ручки сидящего на его шее ребенка. Горечь растекалась по грудной клетке Громова. Он вручил фотографию Боре. Парень, посмотрев на нее, радостно улыбнулся и заплакал.

– Я не хочу умирать… Не хочу. Спаси меня, молю тебя. – Боря прикрыл рукой свое лицо, чтобы Громов не видел как он рыдает.

– Я что-нибудь придумаю. – Неуверенно сказал Громов. Его взгляд снова переметнулся на КамАЗ. Быстрым шагом дойдя до машины, он начал выворачивать всё, что только можно. Из-под заднего сиденья выпал увесистый ПМ. Громов отмахнулся. Это уже слишком.

Он продолжил ковыряться в машине, отложив пистолет на переднее сиденье, Громов решил силой поднять все задние сидушки, в надежде найти хоть что-нибудь. Алкоголь постепенно разнёсся кровью по телу, переменная ясность сменилась размытостью последовательности действий. Со скрипом и треском, но сиденье поддалось. Когда мужчина занёс его над плечом, чтобы выбросить из салона, ему по голове что-то стукнуло, упав на пол. Посмотрев вниз, он увидел раскрытый кошель. Откинув кресло, Громов поднял его. На кошельке прикреплена фотография мужчины с подписью черным маркером: «Громов Александр Валерьевич, старший следователь по особо важным делам».

Волна вопросов окатила его: «Если я из спец. служб, то при исполнении ли?», «Я проезжал здесь в связи с работой или нет?», «Если я при исполнении, то почему я не на служебном транспорте?».

Амнезия, временная или нет, размыла его картину мира до такой степени, что он не мог ответить себе на элементарные вопросы вроде «Кто я?» и «Где я нахожусь?».

Надеясь увидеть дату фотографии, он повернул снимок. Никаких подписей с датой не было.

– Ладно, это не важно сейчас. Как же мне тебя спасти, если это сейчас невозможно? – Громов оглянулся в сторону Бори.

После некоторого короткого времени поиска чего-то, что может помочь, Александр Валерьевич Громов потерял надежду на спасение человека за дымящейся девяткой. В такой ситуации могло помочь только срочное хирургическое вмешательство врачей. Но какие врачи могут появиться в пустыре без каких-либо признаков близлежащей цивилизации, кроме старой дороги? Никакие.

Оставлять Борю одного в последние минуты его жизни не хотелось, но точно также не хотелось возвращаться к нему, став немым. Немым, потому что сказать и нечего. Любой вариант какого-то оправдания со стороны Александра казался никчемным и лживым. Но идти к Боре всё равно нужно, нельзя так его оставить, нельзя. Громов вылез из салона КамАЗа и побрёл в сторону Девятки. Казалось, что ещё хоть раз он взглянет на этот живой труп без ног, тогда сам умрёт рядом с ним от чувства бессилия и одиночества. Почему-то в голове Александра Валерьевича рождался невыразимый страх только того, что умерев, Боря оставит его тут совсем одного. Громов не испытывал страха перед самой ситуацией: страшная авария посреди безлюдья, явно вдалеке от цивилизации, человек с оторванными ногами, просящий о помощи, собственное беспамятство и безысходность. Его пугала лишь бесповоротная пелена состояния одиночества. Без памяти, без какого-либо средства передвижения, без понимания. Наедине с уже не живым окровавленным и безногим телом.

Громов подошёл к Боре и сел возле.

– Это ты?.. Что делать?.. – Боря лежал с закрытыми глазами и уже не поворочивал голову.

– Да, я… Я вызвал скорую помощь. Они скоро будут, сказали. Громов обхватил голову руками, уперевшись локтями в колени.

– Правда? Это. Хорошо. – Боря говорил тихо, почти не шевелил губами. – Значит, я буду жить?

– Конечно будешь жить. Они помогут, всё хорошо. – Громов говорил несколько неестественно, выдавливая из себя слова. Что-то светло-красное наполняло небо. – Рассвет приходит незаметно.

Боря задёргал веками, говоря:

– Спасибо большое тебе. Хорошо. Что я буду… – Он замолчал, все его движения прекратились. Лишь из-за штиля и тишины вокруг можно было услышать его тонкое дыхание.

– Конечно хорошо, Борь.

Рассвет понемногу разросся. Мелкие редкие травинки вокруг как будто ожили и легко шевелились, задетые утренним ветерком. Ночь уходила, теряла силу, давая солнцу власть – рождение нового дня. Когда Громов поднял голову с рук, утренний свет уже замёл следы ночи. Луна забрала Борю с собой. Страх Громова угас также стремительно, как и родился. Александр Валерьевич поднялся.

Он посмотрел на тело Бори и сразу же отвернулся, зашагав к КамАЗу. Залез в кабину, нашёл фотографию, остававшуюся на полу и убрал её в карман. Выбравшись из салона, он повернулся лицом в сторону, в которую смотрела кабина КамАЗа.

– Теперь и мне пора в бездну, Боря.

Громов двинулся вперёд. ЦЦ.

Следы

Под ногами проминался снег, производя тихий хруст и оставляя структурный узор подошвы. Всяческие линии, усыпанные маленькими кружками и ромбиками, короткая бесформенная линия от края узора, тонкие выдранные кусочки снега болтающимися шнурками. С ночного зимнего неба беспорядочно и медленно скользили снежинки, но при быстрой ходьбе казалось будто бы они зависли в воздухе. Есть холод вьюги, колючий он и что в движении, что стоя на месте, даже в варежках и подштанниках – всё равно пронизывает насквозь, заставляя дрожать.

А есть холод как будто волшебный, который не режет кожу и не кусает. Вот зима на дворе, все деревья в белой шубке и должно быть холодно, шарф должно сдувать – а вот не холодно, не сдувает и вообще штиль на улице. Эта зимняя ночь и её холод были именно такие. Волшебные.

Павел шёл неспеша по загородной аллее. Он знал о разнице между холодом вьюги и холодом волшебным. Именно такую ночь как сегодня он ждал уже два месяца зимы. Имея привычку прогуливаться в позднее время суток, Павел при любой температуре выходил из дома, направлялся к загородной аллее, которую ещё называли «Фонарка», и бродил меж высоких фонарных столбов, излучающих желтоватый свет. Примерно к двенадцати часам ночи никого и никогда на Фонарке не было, кроме него. Это само собой, ведь кому надо зимней ночью выбираться в холодину, чтобы погулять, да подумать?

По правде говоря, на такие прогулки Павла сподвигали не только любовь к зимней поре и наслаждение находиться вне слишком бодрой, людной городской среды. Это было простое, не слишком оригинальное, но одиночество. Коллеги и знакомые, разумеется, окружали Павла в его повседневной жизни, работе, но вот никто из них не был ему близок. Ни один из них ни разу не подсаживался к нему в обеденный перерыв, не спрашивал как, собственно, идут дела, не писали, не интересовались никак и ничем. А Павел был бы совсем не против, даже сам он множество раз старался как-то развить отношения хоть с кем-то из ряда «знакомый» в «товарищ». В идеале «друг», конечно. Но в итоге всегда получал сухие ответы в виде: «Я пока занят», «У меня уже есть планы», «Я в порядке, но говорить не могу, извини». И самым обидным было то, что никак нельзя было проследить причинно-следственную связь постоянного отторжения Павла окружающими.

Раньше во время прогулок только эта тема его и заботила, она была центральной для размышления. Но теперь, после прохождения стадии «принятия», Павел просто думал о чём-то своём, насущном. Иногда говорил сам с собой вслух, ведь какая разница, если на Фонарке ни души вокруг?

– Ночь волшебная, такая бывает всего раз за всю зиму. Хотя, может, и не один, но что-то я не припомню чаще. Жаль, что наушники дома забыл только. А хотя, это и к лучшему даже. Послушаю ночную тишину. Дела, дела, дела… Завтра снова ехать по делам, да уж.

Вообще разнообразия в жизни не вижу. Ни в людях, ни в их поступках, вообще ни в чём. В новостях всё рассказывают про каких-то существующих героев, мол, кто-то кого-то спас, кто-то что-то изобрёл. Вот хотя бы раз в жизни стать частью одной из таких историй. Обалдеть, встретить в жизни человека, который спас другого, рискуя своей собственной жизнью… А если ещё и подсобить ему как-то… Это как стать частью чего-то большого и хорошего. Вот это я понимаю – увидеть другие стороны жизни, ха-ха. Снег-то как под ногами хрустит, прямо будто в сказке оказался.

Другие стороны жизни… Кроме хорошей есть и плохая, это факт ведь. Вон, Серёга, одноклассник мой, сказали от алкоголя помер на днях. По разговорам, он и жену бил, и сына тоже. Ну это и немудрено догадаться когда видели её с фингалами под глазами часто… Кошмар тот ещё. Вот она, в общем-то, только мрачную сторону жизни и видела крайние несколько лет, наверное.

Если так рассуждать, то и серая сторона существует, получается. В ней-то я и погряз. Работа, одинокая квартира, дела-дела сторонние, ни друзей, ни подруг. Дома только компьютер, постель и еда. Серая часть, аморфная и совсем безжизненная в каком-то смысле. Как старая панелька среди ярких новостроек. Побывать в чем-то лучшем и светлом – это не может быть целью. Лишь грустная мечта. А вот побывать у её антагониста не хочется никак. В детстве ещё боялся алкашей со двора, которые постоянно орали что-то, дрались, некоторые под скамейками спали среди пустых пивных банок. Видел их тогда и понимал, что это ужасно, жить так нельзя. Наверное, окончательно поехавшим стану, если действительно придётся столкнуться с таким снова. Выходит, что мне остаётся только одно – это жить в своей серой гамме.

Красивая ночь. Печально только, что такая тоска в голову лезет. Хватит на сегодня, можно разворачиваться домой.

Павел и не заметил как во время своего монолога опустил глаза, смотря себе под ноги. Он снял капюшон, поднял взгляд и увидел метрах в двадцати перед собой крайнюю скамейку аллеи, одиноко освещаемую светом фонарного столба. Павел спокойно приближался к этому деревянному Титану Одиночества – «Вот её обогну и в обратную сторону пойду, к дому».

Блёстки-снежинки, зависшие в воздухе, к этому моменту уже исчезли. Температура как будто резко упала градусов на пять. Волшебство покидало Павла, Фонарку и эту беззвездную тихую ночь. Происходило это хоть и медленно, но довольно ощутимо, поэтому парень немного ускорил шаг. Подойдя к скамейке, Павел почему-то остановился и молча уставился на неё, а потом вскинул взгляд к небу:

– Холодает, но да ладно. Провожу эту ночь, посижу хоть минут пять ещё.

Он натянул рукав куртки до пальцев, смахнул снег со скамейки и осторожно сел на её край. Штаны на нём были демисезонные, не утеплённые для зимы, так что отморозить пятую точку можно легко, если усесться на холодную поверхность сразу всем тазом. Заболеть и из-за этого тратиться на лекарства парень не хотел, поэтому решил хоть и задержаться, но без фанатизма.

Теперь он просто одиноко сидел на холодной скамейке где заканчивается Фонарка и смотрел в небо, провожая блёстки в их незримый волшебный мир. Звёзд не было видно, ночные темные облака закрыли их своими массивными телами, Павел смотрел вверх как будто просто символически, ведь вместо неба над ним повисла черная тьма. Лишь фонарный столб, стоящий рядом, разливал свет над скамейкой и чуть дальше неё.

Павел опустил взгляд и смотрел перед собой. Он окинул взглядом стену леса, такую же чёрную как и небо, будто до этого её не было видно. Лес всегда неподвижно охранял Фонарку, очень тесно прилегая к её краям слева и справа. Начиналась же аллея с окраин города, пролегая между двух старых панельных домов, а заканчивалась небольшим озером, в котором летом купались и жарили на берегу шашлыки. Деревья в лесу были высокие и редкие, относительно чащи, которая была где-то в его глубине, спустя пару километров. Но в ночи, когда свет дарил только фонарный столб, холодный лес казался огромной единой стеной без входа и выхода.

Подул лёгкий, но очень холодный ветерок, который прогнал остатки блёсток, превратив эту ночь во что-то обычное. Волшебство ушло.

Павел поднялся со скамейки, всё также смотря на стену леса. Он огляделся вокруг. «Прощай, ночь волшебная» – подумал парень и уже начал поворачиваться в сторону дома, как вдруг заметил что-то у края дороги.

Каждое утро на аллее дворники убирали снег. Они двигались от правой лесной грани к левой, упёршись лопатами в дорогу. Снег собирался кучками на их широких скользящих лопатах. Дворники сдвигали весь снег к левой части аллеи, аккурат где заканчивалось мощенное покрытие. В течение дня убранный снег приобретал гладкую округлую форму, проседая под собственным весом, поэтому зимой по левой стороне Фонарки пролегал как бы низенький сугроб, растянувшийся от начала аллеи до её конца.

Павел увидел, что практически напротив последней скамейки, у которой он находился, этот гладкий длиннющий сугроб был разорван примерно на метр в длину. Парень подошёл чуть ближе. Выглядела эта «брешь» так, будто кто-то ушёл в лес, предварительно раскидав ногой, мешающийся для прохода в чащу, собранный снег. Павел сделал ещё шаг вперёд и достал из кармана телефон, чтобы включить фонарик, ведь желтоватый свет от столба не дотягивался до лесной грани. Телефонный свет освещал буквально метра два перед собой, рассыпаясь дальше во тьме. Павел подошёл вплотную к «бреши» и осветил небольшое пространство от неё к лесу.

Следы.

Как будто с момента их появления прошло не так много времени, ведь они не были присыпаны новым выпавшим снегом. Их контур отчётливо прорисовывался, можно было даже определить примерный размер ноги владельца, где-то 38 на вид. По спине Павла пробежал неприятный холодок. Кому понадобилось идти в лес ночной зимой? Причём явно незадолго до появления Павла на Фонарке. Почему кто-то решил войти в лес не у края городка, а именно через концовку аллеи? Как будто бы стараясь сразу пройти как можно глубже в чащу. Мысли начали атаковать Павла: «Наверное, наркоман какой-то поплёлся, чтобы что-то употребить или найти. И решил в зимний лес, чтобы никто не нашёл его в ближайшее время», «Какой-нибудь бомж смастерил себе схрон, потому что из подъезда выгнали. Бухает там себе спокойно. Приходит в городок мелочи настрелять, да обогреться, а потом обратно» и всё в этом роде. Притянутые, но более-менее рациональные объяснения, которые первыми пришли на ум Павлу. Только вот все они разбивались об одно наблюдение парня – никогда раньше ничего подобного им не было замечено. То есть, точно, никто регулярно даже не прогуливался просто по Фонарке после прихода сумерек. А чтобы пойти прямо в темный и холодный лес…

Павел нашёл и много случайных, более глупых объяснений, но в голове все они звучали как какое-то нелепое оправдание без видимой основы.

– Нет уж, даже думать не хочу об этом. Ну пошел кто-то и что дальше? Я патрульный какой-то? Нет. Пошёл, значит причины были и не моего это ума дело. Как будто я один имею право находиться здесь в любое время суток. Всё, домой, плевать. – Пробубнил Павел себе под нос, повернулся налево и пошёл к началу Фонарки.

Но как только он сделал первые несколько шагов, его пронзила мысль: «Другие стороны жизни». Моментально эти три слова разрослись: «А если кто-то в беде? С виду размер ноги не такой большой. Может, ребёнок рассорился с родителями и, в пылу обиды, не придумав ничего путного, решил убежать туда где его не найдут? А сейчас там бродит один, в темноте, на холоде и жалеет о содеянном… Или кто-то решил сотворить с собой что-то нехорошее по похожей причине». Тут в голове Павла возникли образы: вот он находит потерявшегося и, превозмогая холод, приносит в больницу, вот родители или близкие люди потерпевшего горячо благодарят Павла за помощь, вот они называют его спасителем и… Героем. Как будто сегодняшние его размышления услышало что-то свыше и подкинуло ему шанс. Шанс сделать выбор – идти или нет.

Павел вернулся к следам. Как только доводы о потерявшемся человеке начинали казаться ему такими же глупыми, как и прошлые, он представлял себе образ кого-то хрупкого и беззащитного, кого-то кто заблудился и пытался обратно идти по своим же следам, но, петляя, окончательно потерял обратный путь. Теперь где-то там плачет и молится, чтобы его скорее нашли.

– А как же мне самому тогда не заблудиться по чужому следу и выйти обратно? А хотя… Блин, это дело десятое уже, что-нибудь да придумаю. – Павел снова достал телефон и включил фонарик, предварительно посмотрев заряд батареи. Меньше половины заряда, а фонарик и холод ещё быстрее высаживают аккумулятор. В любом случае, утра ждать нельзя, человек замёрзнет и умрёт. Можно позвонить в службу спасения, но как бы не было слишком поздно когда они приедут.

Павел навёл свет фонарика на следы и осторожно, будто бы земля вот-вот исчезнет из-под ног, прошёл сквозь разбросанную часть сугроба. Ещё раз остановившись, парень окинул взглядом чёрную стену леса, будто бы прося у неё разрешение войти в недра чащи. Снова опустив глаза, он нахмурился и медленно пошёл вперёд по следу.

Сперва он шёл практически не поворачивая, следы вели ровно параллельно городку. Шёл парень неспеша, специально глубоко, почти проваливаясь в сугробы по щиколотку, чтобы его следы не засыпало слишком быстро, если вдруг пойдёт снег. Затем след начал отклоняться от городка, огибая замёрзшее озеро и уводя Павла в совсем беспросветный мрак. Что было заметно сразу спустя минут десять ходьбы – это тишина. На Фонарке-то всегда тоже было тихо, но здесь по-другому. Как будто молчал весь мир, деревья застыли, снег не хрустел под ногами, абсолютная тишина и некий тревожный покой.

Чем дальше Павел шёл по следу, тем сильнее его наполняло предчувствие чего-то нехорошего. В один момент, поняв, что теперь он действительно далеко от городка, парень хотел развернуться и уйти обратно. Страх неизвестного и словно непонятного, тревога тишины и внутреннее беспокойство то тихо шипели, то громко визжали, желая вернуть Павла обратно на Фонарку. Тем не менее, каждый раз когда парню становилось совсем страшно, он вспоминал образ кого-то беспомощного и замёрзшего, ждущего спасения и тепла – это восстанавливало его решимость, он шёл дальше. Павел прикинул где он мог находиться сейчас, используя оставшееся позади озеро как ориентир. Идти стало тяжело, ноги забились из-за постоянных усилий оставить себе калию. Снег набрался в ботинки, поэтому ноги начали мокнуть, становясь холодными и задубевшими. Хоть ветра никакого и не было, но парня бросило в дрожь, лесной мороз просочился сквозь куртку, шаг стал каким-то вялым из-за ватных замёрзших ног.

Этот путь уже начал физически сильно выматывать, Павел посмотрел на часы и заряд телефона. Как оказалось, шёл он уже сорок восемь минут, а заряд батареи упал вполовину. Сорок восемь минут вглубь ночного леса! Парень вдруг посмотрел на происходящее совсем по-другому: «Это уже совсем не похоже на выходку из-за обиды. Охренеть, так далеко можно уйти либо абсолютно намеренно, либо заблудившись из-за полного отсутствия ориентации в пространстве». Теперь в его голове звучали непроизносимые домыслы будто он совершил ошибку, заходя в лес. Его одолевали трусливые веяния, пока он не увидел кое-что.

По обе стороны от следов валялись зимние ботинки. Дальше след продолжался на босую ногу. Павел остановился, окончательно потеряв нить своих мыслей: «Зачем было снимать обувь и идти дальше?.. Вариант, что кто-то долго гнался за оставившим следы, был отвергнут почти сразу, потому что нельзя было попадать всю эту дорогу ровно след в след. Может, у кого-то случился психоз и он выкинул ботинки, не воспринимая окружающее адекватно? Судя по углублению и обуви, это либо женщина, либо ребёнок. Какой же бред, какой же бред…». Парень медленно поплёлся вперёд.

Далее след начал петлять как будто оставивший его шатался влево-вправо, а совсем скоро на снегу стали видны крупные капли крови с какими-то маленькими сгустками. В голове Павла как отрезало. Уже никакие более-менее оптимистичные предположения он не воспринимал всерьёз. Впереди ждал кто-то раненый, в отключке, скорее всего, с обмороженными ногами и кровоточащей раной. Парень думал о том, как бы не упасть в обморок при виде чего-то хоть сколько шокирующего, если так окажется на деле. Капли крови стали видны чаще, следы стали размазаны как будто ноги их владельца сильно скользили и он падал на колени. След прервался рядом с огромным чёрным дубом.

Напротив этого массивного дерева был вычищен снег диаметром примерно два на два. Точнее, не вычищен, а разбросан в стороны, родив яму до ледяной чёрной земли. Павел присмотрелся и увидел слева от ямы продолжение босого следа, вроде бы уводящего куда-то дальше.

Парень подошёл к яме у дерева. Количество уже замёрзшей почерневшей крови исчислялось несколькими крупными то ли лужами, то ли пятнами, также в ней валялся ржавый сломанный канцелярский нож. Павел опустил телефон чуть ниже и присмотрелся.

Под дубом, среди вылезших из земли корней, лежало что-то маленькое, темное и скрюченное. Парень ступил в уже чуть припорошенную новым снегом яму, встал на колени и подполз к увиденному, держа телефон перед собой низко к земле.

Этим маленьким свернувшимся комком оказался труп младенца, по размерам будто только что покинувший тело родившей женщины. Он был не то синего, не то белого цвета, ножки и ручки почернели от замерзшей крови или обморожения. По всему его тельцу чуть поблёскивала паутина инея.

Павел закатил глаза, мгновенно он забыл о холоде и усталости, обхватив голову руками и выронив телефон экраном вниз. Мир будто бы замер вокруг, редкие снежинки застыли в воздухе. Хотелось закричать, но изо рта не вырвалось ничего, кроме тихого хрипа. Открыв глаза, Павел тупо уставился на маленький трупик. Фонарик телефона освещал практически всю площадь ямы, растворяясь чуть выше во тьме – это напоминало некую светящуюся сферу в чаще ночного чёрного леса. Островок света во тьме, в котором находился парень, стоящий на коленях перед умерщвленным младенцем.

Павел вытянул руку вперёд и слегка коснулся пальцами маленькой почерневшей ручки. Она была холодной и недвижимой, прямо как у куклы. Парень повернулся в сторону продолжения следа, сам не зная зачем, потому одно он понимал точно – дальше он не пойдёт. Ждёт ли там его труп умершей женщины или она сбежала – всё это неважно.

Никуда он больше с места не сдвинется.

Никогда.

Внезапно свет телефонного фонарика погас. Аккумулятор разрядился. Исчез маленький светлый купол во мраке леса, а вместе с ним и Павел, всё также стоящий на коленях.

Исчез безвозвратно.

Аморфный транспортер

«Мое утро задалось с самого начала. Открыв глаза и нащупав свои очки, я достал из-под подушки телефон. Разблокировав экран, чувство недосыпа моментально покинуло меня. На почту пришел долгожданный ответ: «Вам одобрено прохождение собеседования на должность разработчика».

Радости не было предела. Пройдя бесплатные курсы по программированию, я наконец-то смог приблизиться к своей мечте. Встав с кровати, подошел к окну. Слегка прихватил шторку. Это была ошибка. Яркое солнце будто бы пронзило мою голову насквозь. Зажмурив глаза, я отпустил штору и пошел в ванную.

Уже второй год живу в маленькой квартирке, которую мне снимают родители, они же меня и содержат, высылая деньги на карту каждую неделю. Им до сих пор кажется, что я обучаюсь в институте. Наивные. Ну ничего, сейчас устроюсь программистом и бабки польются рекой. Вот тогда никто из них не назовет меня бестолочью.

Стены некогда белоснежной ванной комнаты практически полностью покрыты грибком. Увы, у меня за весь этот период не было времени на уборку не только здесь, но и во всей квартире. Почему? Ответ прост – я работал на своё будущее и нельзя было терять ни минуты.

Подойдя к раковине, я открыл кран и промыл свое лицо холодной водой. Поднял голову. Как и всегда: пухлый фейс, покрытый щетиной, длинные взъерошенные волосы и серая футболка, которую я ношу уже вторую неделю. «Чтобы стать программистом, нужно выглядеть как он.» – Твержу я себе каждое утро. Возможно, это самовнушение, но, тем не менее, я уверен в своем успехе. Вернувшись обратно в комнату, я уселся за компьютерный стол. Ловким движением рук включил комп, параллельно заказывая доставку из местной забегаловки с телефона.

Первым делом я открыл почту и нажал на нужную мне ссылку, которая была в утреннем сообщении. Перейдя по ней, я оказался на сайте компании.

«Перед тем как пройти собеседование, Вам необходимо сдать внутреннее тестирование.»

–Сука! – Сильно ударив по столу, не задевая клавиатуру, ведь она стоила мне недельного питания на бичпакетах, я искривился от боли. Подув на руку, принялся размышлять. С чего вдруг мне проходить сраный тест? Неужели им мало моего портфолио? Я всё делал по курсу. Там было сказано, что после его прохождения мне обеспечена работа. Ни слова о каких-то тестах. Почесав пузо, я вдруг понял – есть решение. Открыв сам тест, я попутно перешел в браузер. Им меня не остановить. Стать программистом – моя судьба.

«Первый вопрос: поделитесь вашими знаниями по основам программирования.»

Мой мозг затрещал. Мужик с курсов такому точно не учил. Вероятно, эти жалкие менеджеры ничего не смыслят в собеседованиях. Ладно. Попробую сам. Прошла минута. За ней еще десять. Не думал, что этот тест рассчитан на настоящих профессионалов. Перейдя во вкладку с браузером, я вбил вопрос и скопировал ответ с первого попавшегося сайта. Поэтому что насчет тех, кто превосходит профессионалов – то есть гениев – то есть меня.

На все остальные вопросы я ответил таким же образом. Закончив с тестом, нажал на кнопку «отправить». Облокотившись на спинку стула, я прохрустел пальцами.

– Проще простого. – С трудом верится, что в скором времени буду получать больше своих знакомых всех вместе взятых.

И в подтверждение этих слов, мой желудок решил отпраздновать победу. Я мигом полетел в туалет. Захлопнув за собой дверь, уселся поудобнее и приступил к празднованию. Этот мир в скором времени заполучит лучшего программиста.

В дверь туалета продолжительно, с короткими перерывами, кто-то постучал. Это ввергло меня в шок. Закончив дело и истратив всю туалетную бумагу, я вышел из туалета. Вернее, так казалось. С обратной стороны двери сидела маленькая птичка с длинным заостренным клювом и красной макушкой. Это же сраный дятел! Я снова закрылся в туалете. И снова вышел из него. Ничего не поменялось, кроме того, что дятел улетел. Передо мной раскинулся самый настоящий лес. Мой туалет находился на небольшой поляне, освещаемой ненавистным мной солнцем».

Костя снял очки и начал динамично протирать зажмуренные глаза. Когда за веками забегали красные, синие и зеленые пятна, он медленно разлепил их, сложив руки на груди, будто бы надменно говоря: «Ну, что теперь?»

Ровным счетом ничего не поменялось: зеленый сочный лес, опушка, заливаемая солнцем и одинокий деревянный туалет за плечами.

– Ладно, я понял. Раз я шиз и мне начали сниться сны, то такова моя судьба, плевать. – Костя надел очки, заправил футболку в шорты и двинулся вдоль лесной границы.

По пути айтишник моделировал в голове мемы про то как он тут гуляет по волшебному миру, а в реальности, вне шизофрении, его вяжут в смирительную рубашку и укладывают в палату с мягкими стенами. Пару раз Костя смеялся до слёз от такого поворота событий, из-за чего становилось трудно дышать и приходилось остановиться, чтобы перевести дыхание. От природы обладая идиотским смехом (чаще всего он был явно наигранный или неуместный, что повергало окружающих в высшую точку испанского стыда), граничащим по звучанию с пищанием и скрипом, айтишник заметил, что во время его ржания переставали петь лесные птицы, а ветер разыгрывался, будто бы пытаясь заглушить эти звуки, поэтому он успокоился с мысленным моделированием шуток, ведь ему самому было гораздо приятнее слушать трели скворцов и соловьиные переливы.

Вдоль границы леса было сложно идти по кочкам и ухабам, солнце пекло, раздавая всему вокруг своё тепло, поэтому Костя вспотел настолько сильно, что пришлось остановиться, снять футболку и выжать из неё всю соленую влагу. После этого он положил её себе на голову, чтобы избежать солнечного удара и продолжил путь. Трудно сказать какое количество времени айтишник брёл вперед, но это точно был его личный рекорд по числу проделанных шагов за раз. Костя уже собрался бросить всё это дело, упасть и заснуть под пеньком, как вдруг вдали завиднелась деревянная вывеска. Уже не ожидая увидеть чего-то кроме леса и поля, Костя даже ускорил шаг, надеясь, что это не мираж и не галлюцинация внутри галлюцинации.

Парень подошёл к вывеске на деревянном столбе, находившегося перед широкой пыльной дорогой, уже совсем выдохшись. Он поднял взгляд и прочитал: «Королевство Лучезарных и Гильдия Героев». Под надписью была стрелка направо.

– Здесь есть цивилизация?! Мда уж, да я перманентный шиз, раз моё сознание создало, походу, целый фэнтези мир! – выкрикнул Костя, вышел на дорогу и повернулся в сторону куда указывала стрелка.

Вдали виднелось огромное королевство с замком в центре. Высокие каменные стены, золотые и красные крыши домов, башен, каких-то постов, а направлением прямо перед Костей ворота для входа.