ASAP. Дело срочное

Размер шрифта: 13

Глава первая

Таксист останавливается на углу Тридцать второй и Бродвея. Легкий снежок вьется вокруг ярких вывесок на хангыле[1] и английском. Телефон вибрирует – сообщение от секретаря Парк: «Завтра в 11:00 у отеля вас будет ждать лимузин, он отвезет вас в аэропорт. Буду ждать вас по возвращении в Сеул. До скорой встречи».

«Поняла, спасибо», – отправляю в ответ и невольно вздыхаю. Какая ирония: я с собственной матерью столько не общаюсь, сколько с ее секретарем.

Опустив телефон в карман и прижимая к груди сумку с покупками, оглядываюсь по сторонам и перехожу улицу. У входа в ресторан меня опередили трое парней в толстовках с эмблемой Нью-Йоркского университета, поверх наброшены у кого полупальто, у кого – дутый пуховик. Я жду, когда они пройдут, но последний – темнокожий парень в очках, завидев меня, придерживает дверь. Я торопливо прохожу, улыбаясь и по привычке кланяясь. У парня алеют уши, а когда он догоняет друзей, те принимаются пихать его локтями, оглядываясь на меня через плечо.

Я снимаю пальто, и народ у барной стойки тут же принимается глазеть. Мало того что у меня ботинки на каблуках, а сумочка сшита на заказ, так я еще и одета в боди и джинсы с высокой посадкой. Я бы переоделась после выступления – последнего в череде тех, ради которых меня пригласили на Неделю моды в Нью-Йорке, но это потребовало бы времени, а я не намерена была терять ни минуты. Только не сегодня.

Я оглядываю посетителей, пытаясь разглядеть знакомое лицо. Тут столько иностранцев – американцев, и по-английски они говорят с такой скоростью, что у меня голова кружится. Хостес, усадив группу студентов университета, возвращается к стойке.

– Осо осейо![2] – произносит она. Должно быть, я заметно нервничаю, раз она перешла с английского на корейский. Мне тут же становится капельку легче. – Сколько вас будет?

– Я кое с кем встречаюсь, – говорю я. – Она примерно моего возраста и роста, вероятно, в бейсболке.

Она теперь почти никуда без кепки не выходит.

Хостес кивает.

– Ваша подруга пришла несколько минут назад. Прошу за мной. Я отведу вас к столику.

Через боковую дверь я следую за ней вверх по лестнице, украшенной рождественскими гирляндами, хотя на дворе уже февраль. Сначала приходится пропустить группу молодежи, спускающуюся нам навстречу. И девушки, и парни выглядят так, будто собираются на концерт: стильная одежда, яркий макияж. Я выгляжу примерно так же, когда возвращаюсь с показа коллекции. Некоторые несут баннеры с надписями на английском.

Главный фанат ХОХО

Сун-оппа[3], женись на мне!

Бэ Джеву, я люблю тебя!

– Когда приезжает группа айдолов[4], тут вечно толпа народу, – поясняет хостес. – Думаю, некоторые фанаты приходят в Коритаун, попросту надеясь наткнуться на одного из любимых айдолов в местном ресторане. – Я поглядываю на нее, но, судя по всему, она ничуть не осуждает, просто констатирует факт. – Полезно для бизнеса.

– К вам в ресторан много айдолов заходило? – спрашиваю я.

– У владельца над кассой вывешены все автографы. Я никогда не занималась рассадкой айдолов, но босс говорит, в прошлом месяце тут был Джун из «95М» с друзьями.

Джун-оппа! Заметив мое выражение лица, хостес со знающим видом улыбается.

– Вы поклонница?

– У меня в спальне на стене висит постер с ним.

– Тогда вас порадует, что он и чаевые дает хорошие.

По лестнице мы поднимаемся на второй этаж. Зал здесь гораздо у́же, а народу ничуть не меньше. Обстановка выдержана в стиле поджангмачи[5]: вокруг круглых металлических столиков выстроились стулья, по форме напоминающие перевернутые корзины для мусора. Официанты лавируют между столиков с подносами корейской уличной еды на ярко-зеленых пластмассовых тарелках. На стенах висит несколько больших мониторов, одновременно проигрывающих одни и те же клипы – прямо сейчас транслируют прилипчивую Anpanman группы BTS.

Заметив за столиком в конце ресторана свою подругу, я легонько касаюсь плеча хостес.

– Я ее вижу, – говорю я, и хостес, кивнув, исчезает.

Моя лучшая подруга Дженни Го сидит, прислонившись спиной к стене, и листает что-то в телефоне. Кепка «Доджерс»[6] – подарок отца – надвинута так, что и глаз не видно.

– Дженни!

От моего радостного вопля, вдвойне громкого, потому что я практически возвышаюсь над столиком, она вздрагивает и поднимает голову.

– Сори! – Дженни тут же вскакивает и бросается мне на шею с такой силой, что мы обе чуть не падаем.

В последний раз мы виделись минувшим летом, когда она приезжала в Сеул навестить молодого человека. Мы каждый день переписываемся, но это все равно не то. В последний год обучения в Сеульской академии искусств она несколько месяцев была моей соседкой по комнате, и тот период стал, пожалуй, лучшим в моей жизни. Я всегда мечтала проводить время с друзьями на переменах и после школы, мечтала иметь лучшую подругу, которой можно излить душу, а потом встретила Дженни, и мои мечты сбылись. Я с ужасом осознаю, что глаза начинают гореть от слез.

– Сори, ты что! – ахает Дженни. – У тебя же макияж!

Схватив меню, они начинает махать на меня им, как веером, пока я пялюсь в потолок и жду, когда высохнут слезы.

Когда мне удается прийти в себя, она берет меня за руки и сжимает мои ладони в знак поддержки.

А потом мы хором говорим.

Она:

– Ты просто шикарна!

Я:

– Вид у тебя здоровый.

Дженни хохочет.

Мне нравится смешить ее. Судя по всему, ее забавляет все, что я делаю. Когда мы только познакомились, мне казалось, она смеется надо мной, но вскоре поняла, что она искренне меня любит.

Всю мою жизнь людей интересовали либо мои деньги, либо связи родителей, но Дженни захотела подружиться именно со мной, ничего не зная о моем происхождении. Она встречается с главным вокалистом группы, Бэ Джеву. Они официально начали встречаться, еще когда учились в САИ[7] вместе со мной и приятелями Джеву по группе. Исключением был только Сун – к тому моменту, как к нам зачислили Дженни, он уже выпустился.

– Менеджер достал мне билеты, – поясняет Дженни, имея в виду менеджера ХОХО Нама Джисока.

– А.

Дальше и объяснять не нужно. Джисок ни за что не посадит девушку айдола в VIP-ложу, где она окажется у всех на глазах. Хотя айдолы и правда заводят отношения, их не афишируют и тем более не признаются в этом публике – подобное считается дурным тоном и вредит репутации.

– Хотя места были хорошие, – продолжает Дженни. – Я позвала дядю Джея, и он все пытался разговорить сидящих вокруг фанатов. Вот стыдоба-то.

Что бы Дженни ни говорила, при этом она сияет, и я точно знаю, что в глубине души, а может, и не только в глубине, она всем этим наслаждалась. Так называемый «дядя» Джей был лучшим другом ее отца, пока тот не покинул наш мир.

– Ты виделась с Джеву? – спрашиваю я, снова запуская руку в чипсы. – Помимо концерта.

Дженни качает головой:

– У нас не совпали графики, но завтра мы планируем провести день вместе. Он хочет пойти на бейсбольный матч.

– Звучит здорово.

И полностью в духе Джеву. Я его знаю со средней школы, и он всегда с ума сходил по бейсболу. На самом деле, до нынешней поездки я всего раз была в Нью-Йорке и как раз ходила на бейсбол – с Джеву и с еще одним нашим другом, Натаниэлем. Дело было на летних каникулах между средней и старшей школой. Я никогда не интересовалась спортом, но было интересно понаблюдать за парнями: они были в таком восторге! Кричали и обнимались после каждого дерзкого броска. До сих пор помню, как тепло было на душе в тот день.

– Хочешь пойти с нами? – спрашивает Дженни, возвращая меня в реальный мир.

Я удивленно поднимаю брови. С Дженни станется пригласить меня потусоваться с ней и с ее парнем.

– Завтра у меня самолет в Сеул, – сообщаю я. Джеву – мой должник, надо будет сказать ему об этом.

– Жаль, что у нас так мало времени, – вздыхает Дженни, а потом, видимо вспомнив о чем-то, резко наклоняется ко мне. На лице ее – чистой воды ликование. – Совсем забыла! Помнишь квартет, о котором я тебе рассказывала, тот, который из Токио? Я решила попробовать.

– Правда? – У меня аж сердце подпрыгивает на месте от мысли, что она будет жить так близко. Из аэропорта Кимпхо[8] до Токио лететь всего два часа. Это вам не шестнадцать часов из Нью-Йорка до Инчхона[9].

О том, что на горизонте замаячила новая возможность, Дженни рассказала еще несколько недель назад: у них в школе будет прослушивание для виолончелистов на место в струнном квартете, гастролирующем по Азии. Если ее возьмут, она шесть месяцев проведет в Японии.

– Загадывать пока рано, – торопливо добавляет Дженни. Она теребит козырек бейсболки и явно нервничает. – Большинство виолончелистов на прослушивании старше меня и, наверное, больше заслуживают…

– Прекрати. – Она поднимает голову, и я смотрю ей прямо в глаза. – Ты столько работаешь, и ты талантлива. Ты заслуживаешь шанса не меньше остальных. Я горжусь тобой.

– Ладно-ладно, – она краснеет, потом кивает. – Ты права. Спасибо, Сори.

– Это надо отпраздновать, – твердо говорю я. – Я куплю тебе выпивку.

Я нажимаю кнопку вызова сбоку от столика, и над головой у нас звенит колокольчик. Через несколько секунд рядом возникает официант.

– Два сидра, пожалуйста, – заказываю я.

Нам подают ледяные банки сидра «Чильсон», и мы чокаемся, дружно выкрикивая «хонбе!»[10].

Сидр сладкий и шипучий, и после него во рту и горле слегка покалывает.

– А ты как? – спрашивает Дженни. – Я хочу обо всем знать. Твоя мама наконец решила, будет она брать женскую группу дебютанток[11] или нет?

Моя мама – Сео Мин Хи, генеральный директор «Джоа Энтертейнмент», лейбла звукозаписи, с которым в свое время подписала контракт ХОХО. Кроме того, в Корее она занимает почетное место в списке самых влиятельных женщин десятилетия. Всякий раз, когда я думаю о матери, грудь неприятно теснит. Это началось еще несколько месяцев назад, а в последние недели стало только хуже.

– Сори, – хмурится Дженни. – У тебя все нормально?

– Я больше не хочу дебютировать. – Я впервые говорю об этом вслух. – Уже давно не хочу.

Дженни хмурится, но не перебивает.

– Я надеялась, со временем этот настрой пройдет, думала, я слишком долго была трейни[12], вот и утомилась… – с самого окончания школы, а то и дольше, я шла к одной цели – стать айдолом. В старших классах я каждый день вставала за три часа до начала занятий и практиковалась – оттачивала танцевальную технику. В средней школе я часами изучала тонкости хореографии. Это всегда было моей целью, моей мечтой. – Но чем ближе я к воплощению своей мечты, тем страшнее становится от мысли, что мне придется посвятить всю жизнь чужим капризам и быть готовой к тому, что каждый мой шаг будут строго судить.

Меня до сих пор преследуют воспоминания времен средней школы: шепоток за спиной в коридорах, щелчок злосчастной камеры в тот день, когда одноклассница меня сфотографировала. Я глубоко вздыхаю и продолжаю:

– И ведь дело не только в этом. Если бы я обожала выступать, если бы музыка была моей страстью, стоило бы биться, но я не чувствую ничего подобного.

Что за трейни не горит музыкой? Собственно, как раз поэтому я решила, что мне такая жизнь не подходит. Танцевать я люблю, но, кажется, теперь только этого недостаточно.

Я пристально смотрю на Дженни, на лице которой во время моего монолога не дрогнул ни единый мускул. Что, интересно, она думает? Она-то всегда болела музыкой – именно это и свело их с Джеву, именно это свело нас, когда мы обе учились в САИ. Может, она считает, что я совершаю ошибку?

– Справедливо, – говорит Дженни. – Кто-кто, а ты точно знаешь, каково расти у всех на виду. Понимаю, почему ты решила держаться от всего этого подальше.

Глаза начинает жечь, и я отчаянно стараюсь не заплакать второй раз за вечер.

– Всегда можно передумать, ничего дурного в этом нет, – мягко продолжает Дженни. – Никогда не поздно попробовать новое. Ты еще найдешь то, что тебя будоражит, то, чем ты горишь.

Если бы только моя мама считала так же. По многим причинам, и некоторые из них я даже не в состоянии объяснить Дженни, как раз маму мое мнение разочарует больше всех. Впрочем, об этом я буду переживать, когда вернусь в Корею.

– Спасибо, Дженни. Именно это мне и нужно было услышать. – Я беру меню и незаметно обмахиваюсь им, как веером. – Мы не виделись больше полугода, а теперь ты толкаешь мотивационные речи. Подумать только!

Она смеется:

– Для чего еще нужны лучшие друзья? А если серьезно, Сори, хорошо бы, чтобы следующий разговор по душам состоялся не через шесть месяцев, а пораньше.

Я раскрываю меню.

– Тут ты права. А я умираю с голоду. Давай, что ли, поесть закажем?

Она ухмыляется:

– Я уж думала, ты не предложишь.

Так пролетает час, потом два. Она рассказывает о занятиях и о родне, я рассказываю о наших общих друзьях из Сеула и о том, что в последнее время по большей части работала моделью в Сингапуре. За это время мы успеваем порядочно налопаться, благо заказали все, что любим со школьных времен. Ттокпокки – сладкие пряные рисовые пирожки в расплавленной моцарелле. Жареная курица с чесноком – с румяной корочкой, вся в сладком и липком соево-чесночном соусе. Пухлые кимпабы – рисовые роллы с квашеными овощами.

Дело идет к вечеру, и народ в ресторане начинает шуметь. Несколько бизнесменов посреди зала затеяли игру с выпивкой и теперь то и дело опускают шоты в пиво.

– Надо уходить отсюда! – мне приходится перекрикивать их гомон.

– Дай я сначала в туалет схожу! – откликается Дженни и, вскочив со своего места, направляется к лестнице. Едва она, петляя между столиков, исчезает из вида, я подзываю официанта, чтобы оплатить счет. Дженни расстроится, когда вернется, но какой смысл много зарабатывать, если не можешь побаловать любимых?

Клип, крутившийся на мониторах, подходит к концу, и на мгновение шум в баре стихает. А потом на всех трех экранах появляется логотип «Джоа Энтертейнмент», и раздаются восторженные возгласы.

За соседним столиком одна девушка спрашивает другую:

– Ты не пробовала раздобыть билеты на их сегодняшний концерт?

– Пробовала, но ничего не вышло – они теперь такие популярные!

Говорят они по-корейски, и обе смотрят на экран, где начинается клип на новый сингл ХОХО.

Начинается песня с рэпа – его читают два рэпера группы, Сун и Йонмин, их голоса отлично дополняют друг друга. Потом идет распевка – ее исполняет Джеву, вокал у него мягкий и сильный.

Девушка, сидящая ко мне лицом, мечтательно вздыхает:

– Бэ Джеву тут такой красавчик.

Я улыбаюсь, гадая, что бы Дженни сказала об этих девчонках, пускающих слюни на ее парня. Хотя она, наверное, уже привыкла.

Перед припевом картинка меняется, и я перевожу взгляд на монитор. Действие клипа разворачивается в вымышленном мире, где оживают худшие кошмары человека, и каждый член группы сталкивается с каким-то соблазном.

– А мне больше нравится Ли Джи Хук, – признается другая девушка. Натаниэля, еще одного вокалиста ХОХО, она называет его корейским именем. – Он так соблазнительно двигается!

Я слушаю вполуха, не в силах отвести взгляд от экрана. Натаниэль стоит на первом плане, как всегда в тех сценах, где у них самая сложная хореография. Я смотрю на него, и меня захлестывают воспоминания: как мы учились в средней школе и он гонялся за мной по двору школы с лягушкой в руке, как потом, в старшей школе, он играл в футбол и, забив гол, повернулся ко мне, разглядел на трибунах, как потом он обнимал меня за талию, а другой рукой перебирал волосы, как целовал меня в шею.

Мои мысли прерывает возвращение Дженни.

– Прости, что так долго, Джеву звонил.

– Вот как? – Я снова хватаюсь за меню. Сегодня эта книжица сослужила мне хорошую службу, я трижды использовала ее в качестве веера. Взглянув на телефон, я понимаю, что мы потеряли счет времени – концерт ХОХО, должно быть, закончился.

Дженни теребит бейсболку, и взгляд мой становится вопросительным.

– Что случилось?

Она в ответ на одном дыхании выпаливает:

– Ребята должны были вернуться в отель после концерта, но в последний момент решили пойти в ресторан. Он недалеко отсюда, дальше по улице. Джеву пригласил меня. И тебя тоже пригласил, – поспешно добавляет она. – Я ему сказала, что мы вместе.

Я чувствую, как заходится сердце, чего уже давно не случалось – настолько давно, что сразу не понять, в чем дело. Может, нервы?

– Там будет вся группа, – говорю я, и это не вопрос, просто хочу, чтобы Дженни подтвердила. Там будет Сун – старший участник группы, ведущий рэпер и лидер их коллектива; Йонмин, младший участник и основной рэпер; Джеву, главный вокалист…

– Все, – кивает Дженни.

А может, это восторг?

– Знаешь что? Сегодня наш с тобой вечер, – решает вдруг Дженни. – Я напишу Джеву, скажу, что мы не сможем прийти.

Я накрываю ее руку своей, и на сердце становится теплее. Она хочет увидеться с Джеву, но думает обо мне. А ведь я ради нее пойду на что угодно, даже встречусь с Натаниэлем – ведущим вокалистом, главным танцором ХОХО и моим бывшим парнем.

Глава вторая

Каким-то образом народу на улице стало еще больше, чем было два часа назад, хотя на часах почти одиннадцать. Мы с Дженни под ручку петляем между застрявшими в пробке машинами. Ресторан, адрес которого прислал Джеву, и правда совсем рядом – чуть дальше по улице. С первого же взгляда на меню, выставленное на витрине, понятно, что подают здесь в основном хансик – блюда традиционной корейской кухни.

В двух кварталах – у дверей другого ресторана – собралась огромная толпа, хотя, кажется, внутрь попасть никто не торопится. Тут-то я и замечаю припаркованный у обочины фургон ХОХО. Должно быть, команда и подтанцовка группы решили здесь поужинать, тем самым отвлекая внимание прохожих от настоящего местонахождения ребят.

Кое-кто из фанатов поглядывает на нас, но на Дженни их взгляд не задерживается – только на мне. Я поплотнее запахиваю пальто.

– Джеву сказал, что у ресторана есть вход с торца, – говорит Дженни. Мы сворачиваем в короткий переулок, где стоит одинокий мусорный бак. На стене здания какие-то жуткие разводы – не то краска, не то кровь.

– Не худший переулок в Нью-Йорке, – замечает Дженни.

– Отрадно слышать, что нас убьют не в худшем переулке города. – Я крепче прижимаю к себе сумочку.

– Надеюсь, это та дверь. – Дженни дергает за ручку, но безуспешно, а потом извлекает телефон.

– Я снаружи, – произносит она в трубку.

Изнутри слышен звук торопливых шагов, а потом дверь распахивается настежь.

– Дженни! – Нас встречает запыхавшийся Джеву. Он немного отпустил волосы, и теперь у него лихая, лезущая в глаза челка. Он медленно опускает телефон, не сводя с Дженни взгляда.

Я жду, что она бросится ему навстречу, но она не двигается и краснеет, я точно вижу. Она что – стесняется? Скукота какая. Я толкаю ее, и она падает прямиком в объятия Джеву.

Пусть милуются, а я пока проверю переулок: надо убедиться, что за нами никто не шел следом. Удостоверившись, что все чисто, я вхожу в здание вслед за парочкой и захлопываю за собой дверь.

Мы оказываемся на служебной лестнице. Справа вдоль стены громоздятся стеллажи с поддонами. Слева – бетонные ступеньки на следующий этаж. Наверху я замечаю Джисока. Он кивает мне в знак приветствия и тут же отворачивается, чтобы дать паре немного уединения. Я вздыхаю. Что со мной стало, раз из всех людей я больше всего пониманию менеджера ХОХО?

– Мин Сори, давно не виделись. – Джеву раскрывает объятия, и я шагаю навстречу. Кажется, не так давно мы были одного роста, а теперь он вымахал так, что может на мгновение пристроить подбородок у меня на макушке.

– Вообще-то сегодня мой вечер с Дженни, – замечаю я, отступив на шаг. – Ни за что тебя не прощу, – и это только наполовину шутка.

Он отвечает с легкой иронией:

– Я перед тобой в долгу по гроб жизни, – и тут же расплывается в мальчишеской улыбке, от которой трепещут сердца фанаток по всему миру. – Вы голодные? Пойдемте в зал.

Он подталкивает нас наверх по лестнице. Джисок, поравнявшись со мной и с Дженни, кланяется нам.

– Посмотри, что мне привезла Сори, – хвастается Дженни, демонстрируя Джеву содержимое сумки.

– Удивлен, что она тебе плюшевую игрушку не привезла, – смеется он.

– Я знал, что ты в Нью-Йорке, – поворачивается ко мне Джисок. – Но не думал, что мы увидимся.

Хотя у группы ХОХО контракт с той же компанией, что у меня, наши графики не совпадают – на то попросту нет никаких причин. Мы живем обособленно. Мгновение я гадаю, скажет ли он об этой встрече моей матери, но быстро отбрасываю эту мысль: Джисок, может, и работает на «Джоа», но верен он исключительно членам группы.

Через боковую дверь мы заходим в длинный коридор, по обе стороны которого расположены двери в приватные залы. Чем ближе мы к самому большому, в конце коридора, тем больше у меня потеют ладони, и я засовываю их поглубже в карманы пальто.

У группы было турне, а я работала в Сингапуре, так что с Натаниэлем мы не виделись давно – пожалуй, ни разу после выпуска из академии мы не расставались на такой срок. Первые месяцы после разрыва выдались трудными. Мы стали тайно встречаться, когда нам обоим было шестнадцать, еще до дебюта Натаниэля. Однако вскоре после этого произошло то, чего мы боялись: наше фото разместили в журнале, случился скандал, чуть не стоивший парням карьеры. По настоянию руководства компании, в том числе моей матери, мы оба согласились расстаться.

Мы явно поступили правильно. ХОХО стали одной из самых популярных групп айдолов в мире, и, хотя я нахожусь явно не на их уровне, у меня есть будущее в индустрии, если я все же решусь следовать прежним маршрутом. Сохрани мы с Натаниэлем отношения, всего этого не было бы.

Мы подходим к залу, и я делаю глубокий вдох. Хотя первые месяцы после разрыва и правда выдались трудными, в итоге нам удалось окончить школу друзьями. В конце концов, мы ведь сначала дружили, а уже потом стали встречаться.

Теперь нет никаких причин нервничать. Раз нервничаешь, значит, остались какие-то чувства, а такое попросту невозможно. Ведь если я до сих пор влюблена в Натаниэля Ли из ХОХО, то разрыв с ним, вероятно, был худшим решением в моей жизни.

Джеву открывает дверь. В комнате – деревянный стол с грилем на углях, несколько кресел с одной стороны и кабинка с диванчиками – с другой.

– Мин Сори? – произносит низкий голос, и моим вниманием тут же завладевает Сун, лидер ХОХО. Он сидит у края кабинки, небрежно прислонившись к стене. – Какая неожиданность.

На нем свободная рубашка, длинные волосы убраны назад, открывая красивое лицо. Дженни говорит, что Сун смахивает на суперзлодея из видеоигры, но мне всегда казалось, что он больше похож на принца династии Чосон[13].

– Сун-оппа, – приветствую я. Я была трейни в «Джоа» вместе с Джеву и Натаниэлем, но именно Суна знаю дольше всего. Он – внук президента ТК Груп, и мы столько раз оказывались вместе на разных банкетах, что не сосчитать. – Мы с Дженни ужинали, когда позвонил Джеву.

– Ясно, – произносит он. Мне достаточно переброситься с Суном парой слов, и уже становится легче. Я знаю всех участников группы со средней школы. Да, мы повзрослели, но с какой стати мне иначе к ним относиться.

Взгляд Суна скользит куда-то мне за спину, и волосы у меня на загривке встают дыбом, будто по коже пробежал электрический заряд.

– Сори, – произносит тот самый голос. – Почему надо пересечь полмира, чтобы с тобой увидеться?

Я старательно придаю лицу нейтральное выражение и только потом оборачиваюсь.

Едва встретившись с взглядом темных глаз Натаниэля, я чувствую, как трепещет все внутри.

Знаю, что уже почти полночь и что у него было два вечерних концерта в Нью-Йорке, но выглядит он просто неприлично, как будто только вывалился из постели. У них новый этап в рекламе группы, ради которого волосы Натаниэлю выкрасили в темно-синий, и пряди ниспадают на брови.

– Ты всегда можешь со мной увидеться, – говорю я, заправляя волосы за ухо. Нервная привычка, но прямо сейчас я не знаю, куда деть руки. – Мы в одном городе живем.

Он прослеживает взглядом мои движения, задерживается на ухе, потом снова смотрит мне в глаза, и на лице его возникает странное выражение.

Всего мгновение – и оно исчезает, едва он видит Дженни, которая как раз успела поздороваться с Суном.

– Привет, Дженни Го! – Все его поведение тут же меняется, а знаменитая ямочка на щеке становится еще заметнее. – У тебя совсем стыда нет? Нагрянула к нам на ужин.

– В Нью-Йорке такое разнообразие кухонь, а вы пошли в корейский ресторан, – насмешливо отвечает та, прямо в тон Натаниэлю. – Вы разве не возвращаетесь в Сеул через несколько дней?

– Что тут скажешь, – он преувеличенно беспомощно разводит руками. – Корейцы всегда найдут корейский ресторан, и неважно, в какой мы стране.

– Отличная прическа.

– Задумка называлась «утонченный гангстер». Тебе не кажется, что это оксюморон?

– Если ты Вон Бин, то нет, – возражает она, вспомнив свой любимый фильм «Человек из ниоткуда»[14].

– Его герой не был гангстером, Дженни, – тянет Натаниэль. – Он бывший военный, спецназовец.

– Это одно и то же, – пожимает плечами Дженни.

– Неправда!

Я смотрю то на одного, то на другого, а они шпарят на английском с такой скоростью, что голова кружится – и с каждой секундой у меня все больше щемит сердце.

Джеву вклинивается между ними, схватив Дженни за руку.

– Не будем напоминать Дженни о знаменитостях, в которых она когда-то была влюблена.

Дженни проскальзывает в кабинку вслед за Джеву, Натаниэль тут же садится напротив нее.

– Ты тоже считаешься? – подкалывает он друга.

Джисок садится напротив Суна, а мне остается место посередине, рядом с Натаниэлем.

– Где Чой Йонмин? – я снова перевожу разговор на корейский. Дженни сказала, что группа будет в полном составе, и все же нет ни следа макнэ[15] ХОХО.

– У него домашка, так что он вернулся в отель, – отвечает Джеву. Я и забыла, что младший участник ХОХО еще в старшей школе учится.

– А скоро и у тебя так же будет, – замечает Сун, прикладываясь к стакану с пивом. Меня сначала удивляет, что он пьет алкоголь, ведь мы в Штатах, но тут я вспоминаю, что ему как раз недавно исполнился двадцать один год[16]. И тут я понимаю, к кому он обращается.

Я поворачиваюсь к Натаниэлю.

– Ты собираешься учиться?

– Какой удивленный тон.

Я всегда думала, что если кто из участников ХОХО и решит получать высшее образование, то Джеву – у него в старшей школе отметки были выше всех.

– Это неожиданно, – признаюсь я. Натаниэль, потянувшийся было за стаканом с водой, замирает. Я слишком поздно спохватываюсь, как эти слова, должно быть, прозвучали из моих уст – будто я о нем настолько низкого мнения, что меня поразила перспектива его обучения в университете. – Ты никогда не любил учиться, – уже мягче заканчиваю я.

Наклонившись вперед, он берется-таки за стакан.

– Люди меняются, – он делает большой глоток.

Я его расстроила. Знаю – расстроила, ему и говорить ничего не надо, я все вижу по тому, как он ссутулился. Мне хочется спросить, что он собирается изучать, но кажется, что я лишилась этого права. От нечего делать я подхватываю палочками черный боб и закидываю в рот.

– Так ты здесь ради недели моды? – спрашивает Джисок, не подозревая о воцарившейся между мной и Натаниэлем неловкости. – Город удалось посмотреть? Ты ведь здесь впервые, верно?

Джеву поднимает голову, поглядывая на меня поверх стола. Джисок стал менеджером ребят после того, как я провела лето в Нью-Йорке с Джеву и Натаниэлем.

– Я была занята на показах. Ни на что больше не было времени, – отвечаю я на первые два вопроса.

– Сори не импульсивна, – вклинивается Натаниэль. – Не то что Дженни.

Мои щеки, покрасневшие еще после первого разговора с ним, теперь просто полыхают. Это еще что значит?

Дженни хмурится:

– Почему это я импульсивная?

– Ты поехала в Корею, чтобы заарканить Джеву.

– Ого, – цедит Дженни. – В этих словах столько лжи, что я даже не знаю, с чего начать.

Их прерывает стук в дверь, и в комнату заходит женщина, которую я никогда прежде не видела.

Джисок тут же переходит в режим менеджера и встает, преграждая ей путь.

– Чем могу помочь?

Незнакомка пытается заглянуть ему за плечо.

– Я была сегодня в VIP-ложе. Меня зовут Чон Соджин. Я дочь генерального директора «Ханкук Электрик» Чона.

Объясняться дальше нет нужды. «Ханкук Электрик» – главный акционер «Джоа Энтертейнмент».

Джисок медлит, и я вижу, как у него в голове проносится полдюжины мыслей в секунду, а потом он кланяется. Мы с Суном переглядываемся, оба осознавая бесспорную истину. Группа ХОХО не может позволить обидеть дочь генерального директора Чона.

Сун, встав, тоже кланяется ей.

– Прошу, присоединитесь к нам.

Остальные участники ХОХО следуют примеру лидера: встают, кланяются. Дженни хмурится, вероятно, не понимая, с чего вдруг мы потакаем грубиянке, прервавшей наш ужин. Однако в нашей индустрии вечно возникают подобные ситуации. Приходится ублажать тех, кто обладает властью, тех, чье влияние может принести компании пользу – или стать причиной катастрофы, если их вдруг оскорбят.

Соджин жестом велит одному официанту выдвинуть ей стул рядом с Натаниэлем, другому – поставить бутылку соджу[17] и два бокала. Судя по всему, алкоголь она заказала заранее.

– С вами не так-то просто связаться. Я отправляла подарки в вашу компанию, дорогие подарки, но вы их никогда не надевали и даже весточки в ответ не прислали, – становится ясно, что она не столько поклонница ХОХО, сколько самым неприемлемым образом интересуется Натаниэлем. – Разве я не заслуживаю капельку благодарности?

– Спасибочки, – безучастно произносит Натаниэль. Сидящий рядом со мной Джинсок морщится от его недружелюбного тона. Натаниэль, кстати, пресловутые подарки никогда не получал: политика компании запрещает принимать посылки от фанатов, только письма.

Соджин поджимает губы. Как бы она ни представляла себе этот разговор, реальность явно отличается от ожиданий, раз Натаниэль так холодно отклонил ее попытки.

– Джи Хук-сси![18] – оживляется Соджин, подталкивая бутылку и один бокал к Натаниэлю. – Давайте выпьем вместе.

– Ему не позволяет возраст, – тут же возражает Джисок.

– Ой, цыц, – она щелкает языком. – По корейским стандартам уже можно[19].

И тут раздается громкое презрительное фырканье. Все за столом замирают, а потом все взгляды устремляются в сторону Дженни.

– Да как ты смеешь… – ощетинивается Соджин, но потом осекается.

Я тут же понимаю, на что она обратила внимание. Дженни настолько близко сидит к Джеву, что их плечи соприкасаются. Она пытается отодвинуться, но уже поздно. Губы Соджин растягиваются в усмешке.

– Учишься в Манхэттенской музыкальной школе? – спрашивает она. Догадаться нетрудно – у Дженни на толстовке крупными буквами значится название учебного заведения.

– Да, – тихо и неуверенно отвечает Дженни, и подобная манера говорить настолько не в ее духе, что у меня ускоряется пульс.

– На каком инструменте ты играешь? – допытывается Соджин. – Такое ощущение, что я тебя уже где-то видела. Как тебя зовут?

Дженни поглубже натягивает бейсболку, ссутуливается. Рука Джеву, лежащая на столе, сжимается в кулак, он опасно прищуривается, и я точно знаю, что сейчас он что-нибудь натворит.

– Что привело вас в Нью-Йорк? – Натаниэль пытается перетянуть внимание Соджин на себя, но она уже сосредоточилась на Дженни и явно наслаждается тем, что той неудобно.

– Знаешь, – презрительно усмехается она. – Девицам вроде тебя не стоит так нахально вести себя, так рисоваться. Это же просто бесстыдство.

Во мне будто что-то рвется, будто стреляет петарда. Хочешь увидеть бесстыдство, Чон Соджин?

Выпрямившись в кресле, я снимаю пальто, чего старательно избегала до этого момента, чтобы не привлекать лишнего внимания. Теперь цель совершенно другая. Соджин тут же впивается в меня взглядом – точнее, даже не в меня, а в мое боди, облегающее плечи и грудь. Я медленно скольжу рукой по спинке кресла Натаниэля, касаясь кончиками пальцев его спины. Он поворачивается, и глаза у него слегка округляются.

– Ты весь вечер не обращал на меня внимания, – дуюсь я, пытаясь говорить с придыханием. Я никогда всерьез не училась актерскому мастерству, но, будучи трейни, брала уроки. Я смотрю на него из-под ресниц и добавляю: – Такое ощущение, что ты забыл о моем существовании.

Надо отдать должное Натаниэлю: он быстро приходит в себя и понимает, к чему я клоню. Не отводя от меня взгляда темных глаз, он произносит:

– Я бы ни за что на свете не сумел забыть тебя.

У меня так бьется сердце, что я чуть не теряю концентрацию. А у него хорошо получается.

Я пытаюсь сосредоточиться, надеясь, что правильно истолковала поведение Соджин, что ее собственная неуверенность в себе и ревность вспыхнут с новой силой от того, как неудобно станет ей – из-за меня.

– Я скучала по тебе, – шепчу я, придвигая к нему другую руку. Он, не колеблясь, раскрывает ладонь. Я беру его за руку, и он сжимает мои пальцы, и тепло его руки пронзает все мое существо.

Я рада, что в этот момент рядом оказался он. Только ему я доверяю достаточно, чтобы все это провернуть, только с ним чувствую себя в безопасности, а потому могу на такое решиться. Неважно, кто мы друг другу теперь, мы все еще отличная команда.

– Я тоже по тебе скучал, – говорит Натаниэль, но на меня он уже не смотрит.

Соджин резко встает, перевернув соджу. Натаниэль, выпустив мою руку, тут же подхватывает бутылку и двигается на соседнее место, пока соджа не потекла на пол.

– Совсем забыла, у меня же утром важная деловая встреча, – Соджин не смотрит никому в глаза. – Прошу меня простить.

Остальные даже не успевают встать и поклониться – она уже выскакивает из комнаты.

Как только за ней закрывается дверь, я убираю руку и облегченно оседаю в кресле.

– Ты что, так напугала ее, что она сбежала? – спрашивает Дженни, и в голосе ее звучит неподдельное восхищение. – Ги Тэк бы так тобой гордился!

Я смеюсь. Наш одноклассник из Сеульской академии искусств, Хон Ги Тэк, и правда поддержал бы меня, пусть мой поступок и выглядел мелочно.

– Очень круто, Мин Сори, – кивает Джеву, а Сун показывает мне из угла большие пальцы.

Я вздрагиваю от резкого звука – это Натаниэль отодвигает кресло.

– Кажется, на меня все-таки подействовала соджа, – произносит он.

Никто не замечает его ухода. Сун и Джеву гадают, как Чон Соджин нашла их в ресторане, а Джисок активно просит прощения у Дженни.

Когда Натаниэль возвращается, вечер продолжается как ни в чем не бывало. После мы парами выходим через тот же переулок: сначала Сун и Джисок, за ними мы с Дженни, а Джеву и Натаниэль прикрывают тылы. Они все в длинных пальто, в шапках и масках, что было бы смешно, если бы не снег на улице.

Я обнимаю Дженни на прощание – не знаю, когда мы увидимся в следующий раз, и слышу, как Натаниэль зовет меня по имени.

Он уже поймал такси и открыл заднюю дверь, так что я торопливо направляюсь к машине. Вся обочина покрыта ледяной коркой, и он подает мне руку. На мгновение его пальцы слегка сжимают мои, и он говорит мне на ухо:

– Напиши Дженни, когда доберешься до отеля, – а потом дверь закрывается, и слышен только глухой хлопок – это Натаниэль стучит по крыше такси. Машина отъезжает, и я, повернувшись, смотрю на него через мутное окно, пока его силуэт не растворяется среди уличных огней.

Глава третья

«Рада, что ты благополучно добралась до отеля. Спасибо, что написала». Ответ Дженни я читаю уже на выходе из душа, облачившись в пушистый белый халат.

Запрыгнув на кровать, скидываю гостиничные тапочки и начинаю печатать. Мы перебрасываемся сообщениями, пока она наконец не перестает отвечать – наверняка заснула.

Я жду, когда же мозг и тело успокоятся, но сон никак не идет – в последнее время такое часто случается. В Нью-Йорке далеко за полночь, но мой организм, судя по всему, до сих пор живет по сеульскому времени, а значит, у него только вечер.

Я снова хватаюсь за телефон. Помимо сообщений от Дженни мне пришло сообщение от секретаря Парк с информацией о завтрашнем рейсе, а кроме того, сообщение от секретаря Ли, который работает на моего отца. Он пишет, что назначил мне встречу с бабушкой по отцовской линии – я должна приехать к ней домой через две недели. Сделав скриншот сообщения, я нахожу в телефоне переписку с мамой, а последнее сообщение от нее пришло больше месяца назад, и прикрепляю снимок. Раньше мы всегда посмеивались над причудами отцовских родственников, Чон Соджин по сравнению с моей тетушкой – просто ангел. Мой палец замирает над значком «отправить».

В последнее время в отношениях мамы со свекром и свекровью появилась некая напряженность. Возможно, подобное сообщение только напомнит ей, что они, в сущности, отгородились от нее. Неважно, что мои родители разошлись по вине отца – его родня всегда будет винить мою мать.

Я удаляю скриншот и вместо этого пишу секретарю Ли, что прибуду в назначенное время.

Швырнув телефон на кровать, вжимаюсь лицом в подушку. Может, если долго пролежать в таком положении, удастся одурачить собственный мозг, и он решит, что я заснула. В итоге удается добиться противоположного эффекта. В темноте воспоминания о прошлой поездке в Нью-Йорк становятся особенно отчетливыми. Тогда была не зима, а лето. Мы гуляли по тротуарам в сандалиях, ели столько сладкого, что пальцы вечно были липкими. Помню, как Натаниэль с ослепительной победной улыбкой бежал мне навстречу – он выиграл плюшевую корову. Помню, как мы смеялись, сидя в пиццерии: Натаниэль и Джеву с одной стороны стола, мы с коровой – с другой. Может, во всем виновато именно это воспоминание, но уже в следующую секунду я вскакиваю с кровати, натягиваю спортивный костюм, куртку, засовываю в карман телефон и кошелек.

Полчаса спустя такси высаживает меня возле пиццерии «У Джо» во Флашинге, в Куинсе[20].

Я таращусь на неоновую вывеску, гудящую в тишине ночной улицы. Сквозь покрытое инеем стекло видно, как мужчина средних лет, нахмурившись, разгадывает кроссворд. Может, это и есть Джо?

Когда я вхожу в пиццерию, над дверью звенит колокольчик. Чем ближе я к стойке, тем больше заходится сердце – заказывать придется на английском. Я владею японским, более-менее говорю по-французски и по-мандарински, но английский всегда давался мне с трудом. Достаю хрустящую двадцатидолларовую банкноту – одну из многих. Секретарь Парк обменяла для меня приличную сумму в сеульском банке за день до отъезда.

– Один кусочек, пожалуйста, – медленно говорю я, стараясь правильно произнести все звуки. Особенно трудно дается «л».

Джо кивает, берет купюру, сдает сдачу – все до цента.

– Вы не местная?

Я морщусь. Неужели акцент такой заметный?

– Простите, – он почесывает макушку. – Нехорошо как-то получилось. Просто я знаю большинство ребят из этого района, особенно тех, кто заходит поздно вечером, а вас никогда не видел.

– Я… – пытаюсь подобрать верные слова. – Приехала в гости.

– А, у вас тут семья? В этом районе живет много корейцев. – Он ставит на стойку стаканчик с логотипом пепси. – Это за счет заведения.

Взяв стаканчик, отправляюсь к автомату с газировкой. Налив диетической пепси, некоторое время стою возле автомата, пока Джо разогревает в духовке пиццу.

К тому моменту, как я добираюсь до кабинки, жир успевает пропитать бумажную тарелку. Я промокаю стол салфетками, а потом осторожно беру кусочек в руки.

Меня тут же захлестывают воспоминания. Напротив сидят Натаниэль с Джеву. «Попробуй, – восторженно уговаривает Натаниэль. – Клянусь, если пицца Джо не убедит тебя, что нью-йоркская пицца лучше всех, то ничто не убедит».

Как и в тот раз, я откусываю маленький кусочек. На вкус…

Нормально, но с корейской пиццей не сравнить: у меня на родине она гораздо пышнее, и мне нравится куда больше. А тут они даже кукурузу не кладут сверху. Тем не менее я съедаю весь кусок.

Совсем рядом с окнами проносится машина, обдав тротуар потоком грязи и размякшего снега. Где-то в соседнем доме лает собака. Пора возвращаться в отель. Если мама, или секретарь Парк, или секретарь Ли, раз на то пошло, решат проверить, где я нахожусь, мне придется многое объяснить. Вот только…

Тем летом я провела в Нью-Йорке несколько недель – чуть ли не самых счастливых в моей жизни, пусть даже оказалась здесь в связи с довольно неприятным обстоятельствами. Вернувшись, я хотела снова ощутить то же, что и тогда – хотя бы капельку тех же эмоций. Вот только я сижу в холодной пиццерии в одиночестве – зимой, посреди ночи, и на душе от этого совсем не теплеет.

Звон колокольчика возвещает о прибытии еще одного клиента.

– Мне кусочек с сыром, Джо, – произносит молодая женщина. У нее низкий мелодичный голос. – Можно один из тех, что на стойке.

Я поворачиваюсь, чтобы украдкой взглянуть на посетительницу, но она стоит ко мне спиной. Я вижу только кожаную куртку и стильную прическу «боб».

– Держи, Надди, – Джо кладет на стойку целую коробку. – Возьми домой целый пирог. Поделишься с семьей.

Как раз в тот момент, когда она достает кошелек, я встаю выбросить мусор.

– Сори?

Она пристально смотрит на меня, и тут я понимаю, что знаю ее. Это старшая сестра Натаниэля, Надин.

– Это и правда ты! – она расплывается в улыбке. – Что ты тут делаешь?

– Я… – я настолько ошеломлена, что выпаливаю первое, что приходит в голову: – Пиццы захотела.

Она изумленно таращится на меня.

– В Куинсе? – она качает головой. – В смысле, что ты делаешь в Штатах?

Какова вероятность столкнуться со знакомыми, да еще и с одной из сестер Натаниэля? Впрочем, отсюда и правда близко до дома его родителей.

– Я приехала на нью-йоркскую неделю моды, – собственный голос я слышу будто со стороны. – Не в качестве модели, – тут же поясняю я, покраснев. – Меня пригласил журнал «Дейзд Корея»[21].

– Сори, это же просто потрясающе, – она похлопывает меня по плечу. – Я тобой горжусь.

Я чувствую, как щеки заливает румянец.

– Где ты остановилась? – спрашивает она, переходя на корейский.

Я называю отель, который мне забронировали представители журнала.

Надин хмурится.

– Это же в Мидтауне[22], так? Ты сюда на такси приехала?

Я киваю, хотя начинаю смутно подозревать, к чему все эти расспросы.

– Нельзя так поздно возвращаться одной, – тут же говорит она. – Переночуешь у нас, а утром я отвезу тебя в отель.

– Это совершенно не обязательно, – возражаю я.

– Не-а, даже не думай спорить. Я тут онни[23]. Может, я не старшая среди своих сестер, зато я старше тебя. Пойдем, – она машет Джо на прощание и выходит на улицу, даже не дожидаясь меня.

Когда я догоняю ее на улице, она ухмыляется и быстрым шагом устремляется вперед. Я, на бегу застегивая куртку, тороплюсь за ней.

– Ты откуда-то возвращалась? – спрашиваю я. С каждым словом у меня изо рта вырывается белое облачко пара. Воздух просто ледяной.

– Была в баре, – откликается Надин. На ней берцы, и с каждым шагом по снегу они поскрипывают. – Хорошо, что мамы дома нет, а то бы она так психанула.

Надин двадцать один год – она на три года старше нас с Натаниэлем. Даже когда я была маленькой, мне она всегда казалась очень взрослой. Она одевалась исключительно в черное и отчаянно спорила с матерью и сестрами, а несколько минут спустя уже смеялась вместе с ними, а еще у нее была подружка, которую она приглашала играть с нами в «Марио Карт» в подвале дома. Я провела с семьей Натаниэля не так много времени, но Надин, как, впрочем, и остальные его сестры, произвели на меня неизгладимое впечатление.

Мы подходим к дому, и я начинаю гадать, кто из сестер Натаниэля дома. Дом у них трехэтажный, если считать подвал, выкрашен в дымчато-зеленый цвет. Недоделанный подъезд забит машинами – они припаркованы вплотную, до самой обочины.

Надин поднимается на крыльцо, открывает сначала наружную дверь, потом, найдя подходящий ключ, внутреннюю и жестом приглашает меня зайти. Я на цыпочках обхожу кучу обуви, разбросанной на полу. Меня так и тянет навести порядок, расставить все вдоль стеночки аккуратными рядами. Свои ботинки я ставлю в сторонке, у стены.

В ближайшей к нам комнате горит свет. Лампа подсвечивает уютное пространство с телевизором и секционным диваном. В коридоре стоят высокие напольные часы с римскими цифрами, и я с ужасом понимаю, что уже почти два часа утра.

– Не туда, – шепчет Надин, когда я направляюсь к гостиной. Она подпрыгивает на одной ноге, пытаясь стянуть со второй ботинок. – Переночуешь в комнате Натаниэля.

Я в изумлении моргаю.

– Нет, я не…

– Все нормально, – отмахивается она. – Его здесь нет. Он все турне ночует в номере, предоставленном компанией.

Это я и так знаю, но все равно неловко спать в постели бывшего парня. Впрочем, Надин и слушать не желает мой лепет: она практически подталкивает меня вверх по лестнице и загоняет в первую комнату налево.

– Простыни должны быть чистыми, – говорит она, включая свет. – В ванной есть запасные зубные щетки, а полотенца в шкафу в коридоре.

Я стою посреди комнаты, и вид у меня, должно быть, совсем растерянный, потому что выражение лица Надин смягчается.

– Рада снова тебя видеть, Сори. Натаниэль рассказал, что вы расстались. Нас это, конечно, расстроило, о, мы понимаем, что это было ваше общее решение, – зевая, она выходит в коридор. – В любом случае утром я сразу отвезу тебя в отель. В восемь нормально будет?

– Да, – мне как раз хватит времени упаковать все свои пожитки к тому моменту, как приедет лимузин. – Спасибо… онни, – неуверенно добавляю я.

Она улыбается:

– Доброй ночи, Сори.

Слышно, как она удаляется по коридору, потом щелкает дверь.

Я одна. В комнате Натаниэля.

На книжной полке выстроились бейсбольные трофеи и альбомы, часы в форме Пикачу отсчитывают секунды. Все его книги на английском. Я беру с полки фотографию в рамке. На ней Натаниэль, Джеву, Сун и Йонмин, с одной стороны Натаниэля обнимает Джеву, с другой – Сун и Йонмин. Должно быть, их сфотографировали несколько лет назад, еще до дебюта.

Вернув фотографию на место, отправляюсь по коридору в крошечную ванную. Почистив зубы второй раз за вечер, я залезаю под простыни.

Впрочем, как и в отеле, мне никак не уснуть. Я снова встаю. Перспектива вообще не уснуть несколько беспокоит. Я открываю шкаф Натаниэля – да-да, роюсь в чужих вещах, но мне нужно…

С полки на меня смотри плюшевый мишка. Вместо глаз у него черные пуговицы, на шее – галстук-бабочка. Я хватаю игрушку с полки и заползаю обратно в постель. Меня тут же окутывает спокойствие, прежде ускользавшее. Мягкая голова медведя идеально умещается под подбородком. От него пахнет чистотой, стиральным порошком.

Я погружаюсь в сон, разум заволакивает чудесный туман. Будто во сне я слышу далекий скрежет открывающейся двери внизу, скрип ступенек, потом шаги в коридоре. А потом включается яркий свет, озаряя всю комнату. От неожиданной яркой вспышки я морщусь.

– Сори? – В дверях стоит Натаниэль собственной персоной и изумленно глазеет на меня. – Что ты делаешь в моей кровати?

Глава четвертая

– Это Мишутка Бэггинс? – спрашивает Натаниэль, указывая на плюшевого мишку, которого я прижимаю к груди.

– Я его в шкафу нашла, – защищаюсь я.

У меня немного кружится голова, не уверена, от чего именно – от того, что меня резко разбудили, или от присутствия Натаниэля. Не помню, когда мы в последний раз оставались наедине. Наверное, еще когда встречались. Я пытаюсь сопоставить шестнадцатилетнего мальчишку, которым он тогда был, с восемнадцатилетним парнем, который стоит передо мной сейчас, но это попросту невозможно. Он сильно изменился – по крайней мере, внешне. Он всегда был хорошо сложен, но теперь разросся, а мальчишеская пухлость исчезла. На нем несколько слоев одежды, но рубашка и свитер не скрывают широкие плечи, сильный поджарый торс. Я отчаянно цепляюсь за Мишутку Бэггинса.

– Что ты здесь делаешь? – наконец спрашивает он, и я набираю в легкие побольше воздуха.

– Не могла заснуть и решила пойти поесть пиццы, вспомнила название пиццерии «У Джо», куда мы ходили, когда я приезжала к тебе тем летом, в пиццерии столкнулась с Надин, а она не позволила мне сесть в такси и вернуться на Манхэттен, сказала, уже поздно, так что я оказалась у тебя дома.

Я таращусь на него. Он – на меня.

– Тебе ведь даже не нравится нью-йоркская пицца, – говорит он. Конечно, из моего многословного рассказа он уловил именно это.

– Неправильная какая-то пицца, – объясняю я. – Они не кладут в тесто ни кукурузу, ни сладкий картофель.

– Сори, это же хорошо.

В коридоре раздается какой-то звук, и Натаниэль, оглянувшись, торопливо заходит в комнату, закрыв за собой дверь.

И теперь мы оказались наедине за закрытой дверью. Он, должно быть, тоже сообразил, что натворил, поскольку быстро отводит взгляд – и тут же пораженно застывает.

Оказывается, ему на глаза попался мой бесшовный бюстгальтер, свисающий со спинки его стула, куда я его, не подумав, бросила, когда раздевалась. Все мое тело охватывает жар. Натаниэль резко поворачивается ко мне, а потом мы оба отводим взгляд. Часы с Пикачу на полке тикают слишком громко, отмеряют каждую секунду. Хотелось бы надеяться, что все это – лишь кошмарный сон, но даже мое подсознание не способно на такую жестокость.

Тут мой телефон, лежащий на тумбочке, пиликает, и я практически бросаюсь к нему.

Пришло сообщение от отцовского секретаря – ужасно длинное и с кучей подробностей.

– Все в порядке? – спрашивает Натаниэль, когда я закончила читать. Голос у него ровный, спокойный.

– У меня запланирован обед с бабушкой. У нее дома.

– Вот как, – Натаниэль кивает и вежливо добавляет: – Звучит… занятно? – должно быть, вспомнил, что мать моего отца – не самая добрая и не самая любящая бабушка.

– Отцовский секретарь прислал подробные указания относительно того, что мне надеть. Что-нибудь элегантное и, цитирую, «подходящее единственному ребенку будущего кандидата в президенты». В особняк пригласят фотографа, чтобы он сделал снимки для статьи, которую опубликуют в рамках новой рекламной кампании отца.

Натаниэль присвистывает.

– Вы с Суном как богачи из сериала, – усмехается он, пытаясь разрядить обстановку.

Я качаю головой.

– Сун – другое дело. Он – чеболь[24].

Натаниэль вздергивает бровь.

– А ты нет?

– Мой отец – член Национального собрания[25], а мать – генеральный директор «Джоа Энтертейнмент». Ни тот ни другой не владеют собственными конгломератами.

– И всего-то? – сухо откликается Натаниэль. На лице у него усмешка, но он не смотрит мне в глаза, и улыбка его гаснет.

Вот я молодец: спорю о том, в чем разница между корейскими богачами, и жалуюсь на свою богатую семью, а его родители держат химчистку. Это, конечно, вполне уважаемый бизнес, но до мультимиллионеров его семье далеко. Тем не менее они сумели выучить в колледже всех трех его сестер — еще до того, как Натаниэль стал зарабатывать в составе ХОХО, и я знаю, что даже потом они отказывались брать у него деньги.

Он прочищает горло.

– Я пойду. А тебе надо поспать. Ты ведь завтра утром летишь назад в Корею, правильно?

– Клянусь, я не знала, что ты сегодня зайдешь домой. – Меня мучает чувство вины, настолько, что голос слегка дрожит. – Если бы я знала, ни за что не пошла бы с Надин.

– Сори, все нормально. – У Натаниэля добрый, ласковый голос.

Точно таким же тоном он говорил сегодня вечером, сажая меня в такси. Он столько для меня делает, а я вечно врываюсь в его жизнь, когда не просят. Даже тем летом он пригласил меня домой, когда мне надо было на несколько недель сбежать от привычной жизни, сбежать из Кореи. Он привык отдавать, а я ничего не даю взамен. Именно я тут вроде как богачка, но щедрость проявляет именно он.

– Разумеется, Надин заставила тебя переночевать, – улыбается Натаниэль. – Ни одна моя сестра не позволила бы тебе так поздно возвращаться в отель. – В его голосе звучит такая гордость, что я не могу сдержать улыбку. – Да и откуда тебе знать, что я зайду сегодня? Я и сам об этом узнал полчаса назад, подумал, забавно будет удивить сестер. Думал устроить сюрприз, а в итоге сам себе вырыл яму.

– Тогда позволь я хотя бы переночую на диване. – Я откидываю простыню.

Однако он уже у двери и берется за ручку.

– Если я позволю тебе спать не диване, сестры меня убьют. В любом случае ты уже присвоила себе мои вещи. – Я хмурюсь, не понимая, о чем он, и Натаниэль кивает на Мишутку Бэггинса, которого я до сих пор прижимаю к груди. – Доброй ночи, Сори.

Он выключает свет и закрывает за собой дверь. Я лежу, прислушиваясь к его шагам в коридоре, к скрипу ступенек, когда он спускается по лестнице. Я уже думала, что сна мне сегодня не видать, но все-таки засыпаю.

На следующее утро меня будят голоса, доносящиеся с кухни. Мой телефон полностью разрядился. Освежившись в ванной, я спускаюсь по лестнице и замираю на полпути, услышав хриплый со сна голос Натаниэля.

– Где мама с папой?

Заглянув за угол, вижу, что он сидит на диване. Синие волосы взлохмачены и торчат в разные стороны.

– Поехали навестить хальмони и харабоджи[26] в Торонто, – отвечает Ноэми, вторая по старшинству сестра. Она уже облачилась в яркую медицинскую форму и пристроилась на одном из двух кресел напротив дивана. – Мама расстроится, когда узнает, что разминулась с тобой.

Они говорят по-английски, так что мне приходится сосредоточиться, чтобы уловить каждое слово. С кухни доносятся звуки приготовления пищи и сильный аромат жареного бекона.

– Ты сказал, что не сможешь нас навестить в этот раз, – журит брата Ноэми.

– Мне так льстит, что вы все явились на концерт своего единственного братика, – громогласно жалуется Натаниэль.

– Да пожалуйста. – А это уже Натали, третий по старшинству ребенок и еще одна старшая сестра Натаниэля. Она сидит, закинув ноги на кресло, и читает книгу.

– Если хотел, чтобы мы пришли, надо было прислать билеты, – произносит Надин прямо у меня за спиной. – Доброе утро, Сори.

Мне приходится, потупившись, спуститься в гостиную.

– Мы тебя разбудили? – спрашивает Ноэми, оживившись при виде меня. – По утрам нас бывает непросто выносить. Как спала? – Она перешла с английского на корейский, чтобы мне было удобно.

– Спала хорошо, – уверяю я ее, и это чистая правда. Пусть сегодня я проспала всего несколько часов, зато крепче, чем за всю поездку.

– А как спал Мишутка Бэггинс? – тянет Натаниэль. – Не погиб от удушения, надеюсь?

– Ты позволил Сори спать с Мишуткой? – Натали даже оторвалась от книги. – Когда мы росли, ты не позволял мне и пальцем к нему притронуться!

– Ты до сих пор растешь, – замечает Натаниэль, запустив в нее диванной подушкой, которую она тут же отбивает книгой.

– Что на завтрак? – спрашиваю я, заглянув в кухню. – Пахнет просто потрясающе.

Заметив у стены универсальную зарядную станцию, я тут же подключаю телефон и кладу рядом с остальными устройствами.

– Блинчики! – объявляет Надин, проследовав за мной на кухню. – А также яйца, бекон, сосиски и картофель.

– Сори привыкла есть на завтрак корейскую еду, – замечает Натаниэль. – Рис. Суп. Овощи.

Надин открывает холодильник.

– У нас есть кимчхи[27], но к блинам, наверное, не пойдет.

Я только смеюсь в ответ:

– Не надо кимчхи. Я обожаю блинчики.

– Доброе утро, Сори, – улыбается мне Николь, самая старшая сестра Натаниэля. Она готовит, стоя у плиты, и я быстро кланяюсь ей.

– А вот я буду кимчхи, – говорит Натали, усаживаясь за стол.

Сестры следуют ее примеру, а мы с Натаниэлем занимаем места на противоположных концах прямоугольного стола, где обычно сидят его родители. Я переживаю, что всем будет неловко – в конце концов, среди них оказалась бывшая девушка их брата, но такое ощущение, что меня и за столом-то нет, так что я несколько расслабляюсь. Они оживленно болтают – то по-английски, то по-корейски: говорят одновременно, смеются, перебивают, подначивают. Сложно вставить хоть слово, но я совсем не против, даже благодарна, что они пытаются вовлечь меня в разговор.

– Онни, передай, пожалуйста, яйца.

Я обращалась к Ноэми, поскольку ближе всего к тарелке с ними сидит именно она, но все четыре сестры Натаниэля поворачиваются ко мне и тут же начинают угощать всем, чем можно.

– Может, еще блинчик, Сори? – спрашивает Надин по-английски.

– Возьми еще бекон, Сори-я[28], – подхватывает Николь по-корейски.

Ноэми, встав, начинает накладывать мне на тарелку яичницу, а Натали предлагает кимчхи.

– Как приятно почувствовать себя невидимкой, – жалуется Натаниэль по-английски, но тут же переходит на корейский. – Сори, виноградный сок будешь? – Он со скрежетом отодвигает стул и направляется к холодильнику. – А где виноградный сок, кстати?

– В том холодильнике, который на улице, – откликается Надин, даже не повернувшись.

Натаниэль отправляется в гараж, и на кухне воцаряется молчание – пока не хлопает задняя дверь. Тут все четыре сестры начинают галдеть наперебой.

– Сори, я так рада, что ты пришла.

– Мы и не думали, что снова тебя увидим после…

– Тем летом, когда ты у нас гостила, все было просто идеально.

– Надин весной поедет учиться за границу, в Сеул. Как хорошо, что у нее будут знакомые в городе помимо Натаниэля.

Последние слова принадлежат Николь. Я поворачиваюсь сначала к ней, потом к Надин.

– Ты ничего не сказала вчера вечером! Пожалуйста, свяжись со мной, как только приедешь. Поведу тебя по магазинам.

Это меньшее, что я могу сделать в благодарность за их доброту.

Надин ухмыляется:

– С удовольствием. Какой у тебя номер? – Она как раз вбивает его, когда возвращается Натаниэль с виноградным соком.

После завтрака меня выгоняют из кухни, чтобы Натаниэль с Натали могли убраться. Николь и Ноэми, быстренько попрощавшись, торопятся на выход: Николь надо забросить Ноэми в клинику, а потом и самой ехать на работу в начальную школу. Надин плюхается на диван рядом со мной и начинает щелкать пультом, перебирая каналы. Я устроилась по-турецки. Ноэми перед уходом набросила мне на плечи одеяло, я попиваю виноградный сок из стакана и чувствую себя вполне довольной жизнью.

На душе тепло. Скоро придется уехать – мне надо вовремя вернуться в отель, но так хочется задержаться еще ненадолго. Точно так же я чувствовала себя, когда была здесь в прошлый раз. Пусть и ненадолго я стала частью семьи, обрела дом.

– О, корейский канал! – говорит вдруг Надин. – Когда бабушка с дедушкой приезжают в гости, они смотрят его каждое утро.

На экране ведущий новостей сидит за столом на фоне туманного изображения корейской столицы – Сеула.

«Вчера около шести вечера члена Национального собрания Мина заметили выходящим из номера отеля…»

Я так резко выпрямляюсь на диване, что одеяло падает с плеч. Картинка на экране меняется: теперь мы видим видео, явно снятое поздно вечером. Мужчина в темных очках выходит из лобби отеля.

– Это же… это же мой отец.

– Погоди, серьезно? – Надин прибавляет звук.

«Он находился в компании неизвестной женщины. Доподлинно известно, что это не его жена Сео Мин Хи, генеральный директор “Джоа Энтертейнмент”».

– Сори…

Будто в тумане я ставлю стакан на журнальный столик и вытаскиваю зарядку из телефона. Едва я его включаю, на меня обрушивается поток сообщений и пропущенных вызовов от секретарей обоих родителей. У меня так трясутся руки, что телефон выскальзывает и с дребезгом падает на кухонный пол. Поднять его я не успеваю – меня опережает Натаниэль.

– Ты как? – тихо спрашивает он, протягивая мне телефон.

Я даже не знаю, что на это ответить. Я расстроена. Я поражена. Мне стыдно.

– Я… мне надо вернуться в отель. Надо собрать вещи.

– Я тебя отвезу, – тут же реагирует Надин. – Натали, принеси остальные вещи Сори.

– Мне очень жаль, – говорит Натаниэль, когда мы остаемся наедине, и я понимаю, что он вспоминает, из-за чего я оказалась у него дома тем летом.

Из-за отцовских интрижек меня травили в школе, я превратилась в изгоя. Мать не могла развестись с отцом – ему принадлежало слишком много акций ее компании, а он не мог развестись с ней, потому что однажды хотел стать президентом. И неважно, что они друг друга ненавидели, неважно, что перестали спать в одной комнате. К тому моменту отец уже съехал и стал жить в пентхаусе отеля. Однако все быстро распространилось, людям стало известно о личной жизни нашей семьи, и об этом, разумеется, узнала вся школа.

В то утро, когда нам предстояло вернуться в Сеул, я разрыдалась в этой самой гостиной. Я не хотела возвращаться в Корею. Я хотела остаться здесь, с его семьей, с ним.

Теперь, глядя на Натаниэля, я понимаю, что наши жизни практически до смешного далеки друг от друга. Когда я увидела отца в новостях, меня будто ледяной водой окатили – реальный мир напомнил о себе. До чего глупо было сюда приходить. Надо убираться. Чем дольше длится приятный сон, тем сложнее просыпаться.

Я успокаиваюсь. Руки перестают дрожать. Такова моя жизнь – да, отчасти это судьба, но отчасти – мой собственный выбор. Снаружи сигналит машина – Надин готова.

– Пока, Натаниэль. – Я отворачиваюсь. На выходе Натали подает мне пальто, открывает дверь. На сей раз, выходя из этого дома, я точно знаю, что не вернусь.

Глава пятая

Весна в Сеуле – пожалуй, мое любимое время года. На деревьях появляются почки, многочисленные городские парки утопают в зелени и цветах. Пока я жду автобус, продавец из уличного киоска предлагает попробовать клубнику, и в итоге я покупаю целую корзинку, аккуратно устроив ее на дне шопера. Когда приходит нужный мне автобус, народу немного, так что я сажусь у окна, приоткрыв его, чтобы ощущать легкое дуновение ветерка.

Прошло чуть больше двух месяцев после скандала, и вся отцовская пиар-команда круглосуточно вкалывает, чтобы очистить его имя. Сразу после злосчастного выпуска новостей команда выпустила заявление, в котором говорилось, что женщина на фотографии – помощница моего отца и работала сверхурочно на благо кампании. К слову, все это – чистая правда, хотя главное, разумеется, осталось за кадром. На следующий день отец провел пресс-конференцию, отвечая на вопросы репортеров, и мама была рядом с ним. Одно ее присутствие спасло его имидж лучше любого заявления. Раз Сео Мин Хи, икона стиля, предприниматель и «женщина года», поддерживает своего мужа, значит, в новостях явно раздули из мухи слона.

К счастью, мне во всем этом участвовать не пришлось – я в тот момент находилась где-то над Тихим океаном. Однако с тех пор пришлось несколько раз появиться на публике вместе с родителями, как, например, сегодня за обедом.

Я выхожу на остановке в Чхондам-дон[29]. Вдоль дороги выстроились цветущие вишни, и возле ресторана я останавливаюсь, чтобы сделать селфи на их фоне. Фотография в сопровождении эмодзи в виде цветка вишни отправляется на мою страничку в соцсети, а я захожу внутрь.

Просторный зал ресторана на первом этаже оформлен в парижском стиле. Родители уже сидят за столиком, и по их напряженной позе я сразу могу сказать, что они не сказали друг другу ни слова, не считая приветствия. Поклонившись им, я сажусь на выдвинутый официантом стул.

– Вот и ты, Сори-я, – начинает отец, как только я сажусь. Ему за пятьдесят, но он еще красив, и у него темные волосы с проблесками благородной седины. Наклонившись, он кладет руку поверх моей. Я слышу быстрые щелчки камер позади нас. Он убирает руку, и щелчки тут же стихают. – Хорошо выглядишь. Мы нынче так редко видимся.

– Вы с ней виделись на днях на игре в гольф, – замечает мама, подняв бокал шампанского. – Или ты ее не заметил? Ничего неожиданного. Там же было столько жен других политиков, и они все перед тобой так лебезили.

Понеслось. Жаль, мне не подали шампанское – приходится довольствоваться водой.

Маме хорошо за сорок. Она красивая, утонченная, на ней костюм от «Селин»[30], губы слегка подкрашены красной помадой. Многие женщины ее положения и достатка прибегают к пластической хирургии, но маму подобное никогда не интересовало. Ее лицо расчерчено морщинками, и от того она выглядит еще элегантнее.

– Сори-омма[31], – укоряет отец. – Я лишь хотел сказать, что скучал по ней. Сори всегда так занята.

Тут возвращается официант, и отец делает заказ на всех, даже не спросив, чем мы хотим.

– Сори в любом случае не стоит тратить драгоценное время на твою политическую кампанию, – заявляет мама. – Ей надо и дальше тренироваться, если она хочет дебютировать в этом году. Я запланировала для нее нечто особенное.

У меня падает сердце. Я еще не сказала ей, что не хочу дебютировать. После скандала с отцом это стало бы для нее очередным предательством, еще более болезненным, потому что я редко ее разочаровываю.

– Тренироваться? – фыркает отец. – Ей стоит проводить время с большей пользой. Айдолов никто не уважает.

– Я сама была айдолом, – замечает мама, попивая шампанское.

Сео Мин Хи была из айдолов первого поколения вместе с Ли Хери из группы «Фин. К.Л.»[32] и Юджин из «С.Е.С.»[33]. Она встретила моего отца и начала встречаться с ним, будучи на пике карьеры. Потом она забеременела мной, они поженились, и она ушла из индустрии – по крайней мере, из этой ее части. Она никогда об этом не говорила, но порой я гадаю, не потому ли она так хочет, чтобы я стала айдолом. Ее собственная карьера так скоропостижно закончилась.

– Сори-я, – продолжает отец так, будто мама ничего и не говорила. – Совсем забыл сказать. Я бы хотел тебя кое с кем познакомить.

Пожиравшая меня вина сменяется ужасом. С самого окончания школы отец устраивает мне свидания вслепую с сыновьями его влиятельных друзей, надеясь, что я начну встречаться с одним из них и в итоге выйду замуж. После скандала наступило некоторое затишье, и я уж надеялась, что всем этим свиданиям пришел конец. Я поглядываю на маму, рассчитывая, что она придет на помощь, но она копается в салате в поисках гренок.

– Его зовут Пэк Ханыль. У его матери несколько ресторанов в Сеуле, Дэгу и Улсане. Попрошу секретаря Ли назначить вам встречу.

– Сори с ним встретится, – вклинивается мама. – Но только если у нее будет время между уроками танцев.

Иногда мне кажется, что для своих родителей я стала полем боя.

– Да, абодзи[34].

Приносят заказанные блюда, но есть мне уже не хочется. Обсудив важные вопросы, мы обедаем в тишине, лишь изредка комментируя качество пищи.

К концу трапезы отец прочищает горло.

– Поговаривают, что у «Джоа» начались финансовые трудности. Я предупреждал, что амбиции до добра не доведут. Ты можешь лишиться компании.

Я отрываюсь от парфе[35].

– Это правда?

Я впервые слышу о том, что у компании проблемы. В последнее время дела у «Джоа» шли в гору: они купили еще одну развлекательную компанию – «Дрим Мьюзик» – и закончили оформлять бумаги для ремонта нового здания, которое будет служить штаб-квартирой «Джоа». Именно благодаря успеху компании мама получит в этом году премию «Трейлблейзер» канала И-Би-Си, одну из самых престижных наград в нашей индустрии.

– Не слушай сплетни, Сори-ябодзи, – укоряет мама. – И это неправда.

Мне хочется ее расспросить, но на глазах у отца не буду. Может, для родителей я и стала полем боя, но я не собираюсь давать им оружие друг против друга.

Отец расплачивается, и вместе мы выходим из ресторана в лобби отеля. Каблуки клацают по мраморной плитке. Пока мы обедали, начался дождь, и персонал гостиницы поспешно раскрывает большие темные зонты, удерживая их у нас над головой, пока не подъедет машина. Сначала подъезжает секретарь Ли на дорогой импортной отцовской машине. Мы с мамой кланяемся, когда он садится на заднее сиденье. Потом я кланяюсь маме, и она уезжает на своем изящном автомобиле.

Сотрудник отеля подзывает один из шикарных кебов, выстроившихся вдоль дороги и поджидающих гостей, но я качаю головой.

Я достаю из сумки клубничину, закидываю в рот, а потом, подняв сумку над головой вместо зонта, выбегаю навстречу дождю.

Глава шестая

Дождь льет и три дня спустя, когда за мной присылают фургон из «Джоа», чтобы отвести на радиопередачу «Шоу Ури и Уги» на канале И-Би-Си. Секретарь Парк уже на своем сиденье, сосредоточенно изучает что-то на планшете и тихо переговаривается с кем-то по гарнитуре. Поймав взгляд водителя в зеркале заднего вида, киваю ему, застегиваю ремень безопасности, и жду, пока фургон медленно вырулит с узкой улицы, ведущей к моему дому на вершине холма.

После нескольких поворотов мы проезжаем маленький магазинчик на углу, куда мы с мамой когда-то ходили за мороженым после школы, еще до того, как к ее компании пришел успех, до того, как работа поглотила все ее время. Работник магазина, спиной открывая дверь, выносит на улицу коробку зонтов по семь тысяч вон[36] за штуку. Я прижимаюсь к окну. Небо надо городом заполонили тучи.

Фургон едет на юг: пересекает мост, въезжает в Каннамгу[37], а потом застревает в пробке возле центра телерадиовещания. Откинувшись на сиденье, я листаю соцсети под аккомпанемент дождя, барабанящего по стеклу.

Час назад Дженни запостила карусель фотографий. Все они сделаны на прошлой неделе в нью-йоркском музее, где она выступала со своими одногруппниками. На нескольких снимках – произведения искусства, но последний – непринужденное фото самой Дженни. Ее явно сфотографировали без предупреждения, и она заразительно смеется. У нее такой оживленный, счастливый вид. Меня охватывает тягостное неприятное чувство, и я кладу телефон экраном вниз.

Секретарь Парк отрывается от планшета.

– Что-то случилось?

Я качаю головой, пялясь в окно на размытые уличные знаки.

Мы с Дженни не разговаривали больше недели. Я знаю, что у нее много дел: занятия, Джеву и нью-йоркские друзья, а впереди прослушивание. Ги Тэк и Анджела, наши общие друзья по старшей школе, посоветовали бы просто сказать Дженни, что я по ней скучаю, но я не хочу ее обременять, ведь стресса ей и без того хватает. Лучше уж справиться со своими переживаниями самой.

Водителю удается вырваться из пробки и заехать в гараж И-Би-Си на пятнадцать минут раньше ожидаемого. Центр телерадиовещания – высокое многофункциональное здание. На верхних этажах расположены студии, на нижнем – павильон звукозаписи, где записывают еженедельные музыкальные передачи.

Едва мы с секретарем Парк оказываемся в просторной комнате ожидания на пятом этаже, нам навстречу устремляется Ури, ведущая передачи.

– Добро пожаловать!

Она на голову ниже меня, круглолицая, с розовыми волосами.

Еще две гостьи передачи уже прибыли и сидят на мягком кожаном диване. Завидев меня, они поспешно встают.

– Меня зовут Мин Сори, – говорю я, слегка поклонившись. – Я модель и трейни компании «Джоа».

Высокая стройная девушка с модной редкой челкой кланяется в ответ.

– Меня зовут Цукомори Рина, – представляется она. – Я трейни компании «Нептун», но дебютировала в Японии… – она печально улыбается, давая понять, что все сложно.

Я улыбаюсь в ответ, гадая, знакома ли она с Анджелой и Ги Тэком. Они тоже трейни «Нептуна». Однако я ничего не успеваю спросить, потому что голос подает вторая девушка.

– А я Ли Бель, актриса из «Кей-Эс Энтертейнмент». Уже дебютировала. Может, вы видели фильм «Цветение весны» с моим участием.

– Это случайно не экранизация веб-романа? – спрашиваю я. О фильме я ничего не слышала, а вот роман читала, хотя мне он не слишком понравился. Я не большая поклонница историй о любви с первого взгляда. Мне больше по душе романтика вторых шансов.

Тем не менее мне интересно было бы побольше узнать о том, как экранизируют веб-романы, поскольку довольно скоро в подобном проекте снимется Сун: его пригласили сыграть в адаптации популярного романтического веб-романа в жанре фэнтези.

– Все верно, – кивает Бель, сморщившись. – Пожалуйста, попроси всех друзей его посмотреть.

Мы перебираемся в студию звукозаписи, где брат Ури – Уги, второй ведущий передачи, беседует с продюсером. Он одного роста со своей сестрой-близняшкой, носит шестиугольные очки в тонкой оправе, а волосы у него выкрашены в светлый серо-голубой цвет. У ребят довольно типичное шоу с участием приглашенных звезд. Сами они – независимые музыканты. В перерывах между треками вставляются короткие сегменты, где мне и двум другим девушкам будут задавать вопросы, поступившие от слушателей, а в конце мы сыграем в короткую игру.

Для гостей приготовлено три кресла напротив ведущих. Я позволяю девушкам решить, куда сесть, а потом сажусь с краю, рядом с Риной. Ведущие и продюсер показывают нам, как пользоваться гарнитурой и микрофонами, объясняют, что, как только начнется выпуск, каждое наше слово попадет в прямой эфир.

Я глубоко вздыхаю, чтобы успокоиться. Я впервые в прямом эфире радиопередачи, но слушала сотни таких программ и знаю, чего ожидать.

Продюсер вслух начинает обратный отсчет.

– Пять… четыре… три… – а потом только показывает пальцы: два… один…

– С вами «Шоу Ури и Уги»! – хором кричат близнецы.

– Тема сегодняшнего выпуска – «Восходящие звезды», – говорит Ури. – У нас в студии собрались невероятные таланты: начинающая актриса Ли Бель, трейни и кандидат в айдолы Рина и модель Мин Сори!

– Поприветствуем наших гостей! – Уги принимается аплодировать.

Мы поочередно представляемся и переходим к первому звонку: звонит уже взрослая женщина, которая спрашивает, как заставить дочь сосредоточиться на учебе и прекратить гоняться за айдолами.

Ли Бель советует переключить дочь на сериалы, например, на «Цветение весны». Стоящий за стеклянной перегородкой менеджер Ли Бель показывает ей большие пальцы.

Потом наступает очередь Рины, и она застенчиво советует женщине отвести дочь на автограф-сессию любимых айдолов:

– В качестве стимула для учебы.

– Вы хотите, чтобы я подкупала собственную дочь? – возмущается женщина, и Рина заливается румянцем.

– А что думаете вы, Сори-сси? – спрашивает Уги. – Какой совет вы бы дали дочери нашей слушательницы?

– Могу я напрямую обратиться к ее дочери? – спрашиваю я.

Глаза Уги за стеклами очков распахиваются, но он кивает.

– Да, разумеется.

– Ученица, – говорю я, поскольку не знаю имени девочки. – Я понимаю, что ты хочешь оказаться поближе к любимым айдолам, потому что их творчество делает тебя счастливее, но их можно поддержать и по-другому, не обязательно повсюду следовать за ними. Можно сделать так, как предложила Рина-сси, – продолжаю я, и Рина благодарно улыбается мне. – Мое же мнение состоит в том, что лучший способ проявить любовь к другим – проявить ее к себе самой, – когда-то, еще во времена учебы в САИ, мне так сказала Дженни. Сильной надо быть в первую очередь для себя, и только тогда ты сможешь помогать и дарить радость другим. – Думаю, твоим кумирам, айдолам, было бы гораздо радостнее, знай они, что, глядя на то, как они реализуют свою мечту, ты решилась воплотить свою.

Ури одобрительно кивает.

– Прекрасные слова, Сори-сси.

Я чувствую себя немного глупо, давая советы человеку ненамного младше меня, но я не собираюсь говорить человеку, что надо только учиться. Это попросту лицемерие.

После передача прерывается на короткую музыкальную паузу, во время которой помощник приносит всем нам по стакану воды.

– Я все правильно делаю? – спрашивает вдруг Рина. – Я никогда раньше не была на радиопередаче, – признается она, беспокойно поправляя челку.

Я думаю, что ответить, прикидываю, почему она вообще спросила. Легко сказать «да» и закрыть тему.

– Нервы – естественная реакция, – мягко говорю я. – Но не надо торопиться отвечать на вопросы. Подумай, а потом уверенно отвечай.

Она несколько раз моргает, а потом неуверенно улыбается:

– Я так и сделаю. Спасибо!

Повернувшись в сторону, я замечаю, что секретарь Парк наблюдает за мной из-за стекла. Я вопросительно приподнимаю брови, но она только головой качает – мол, ничего такого.

Для радиопередачи час – совсем немного, так что вскоре мы переходим к следующему сегменту.

– Сегодня мы сыграем… – для большего эффекта Ури делает паузу. – Барабанную дробь, пожалуйста.

Уги отбивает пальцами ритм по микрофону.

– В игру, которая называется «Звонок самому известному человеку в твоем телефоне»!

– Нет! – восклицают Рина и Бель в притворном возмущении.

Я мысленно вздыхаю. Меня совершенно не удивляет, что ведущие – или продюсер, раз на то пошло, – выбрали эту игру. С ее помощью можно представить в эфире передачи куда больше знаменитостей, чем приглашено в студию, а за счет этого – увеличить число слушателей. Для гостей же это шанс похвастаться знаменитыми друзьями. Чем популярнее друг, тем более влиятельной фигурой покажется гость, а если отношения со знаменитостью тесные, есть шанс всех впечатлить.

– Первой у нас будет Рина-сси, – объявляет Уги. – Рина-сси, кто самый известный человек в вашем телефоне?

– Наверное, Нини-сан[38]? – откликается та, имея в виду участницу начинающей японской группы айдолов.

Нини отвечает после второго гудка.

– Рина-тян![39] – кричит она в трубку, вызвав смех ведущих.

Затем Ли Бель звонит коллеге по съемочной площадке, тоже айдолу. Разговор выходит вежливым и коротким – общаются они явно не слишком близко. Однако, поскольку собеседник – модный нынче актер, число онлайн-слушателей тут же вырастает, а чат в реальном времени, выведенный на монитор на стене, взрывается комментариями. Я наблюдаю, как Ури и Уги переглядываются с продюсером.

– Теперь ваша очередь, Сори-сси, – говорит Уги.

– Как вы знаете, – медленно начинаю я для пущего эффекта, – я из «Джоа Энтертейнмент»… – может, я и не собираюсь становиться актрисой, но это не значит, что мне чужд драматизм.

– Родина ХОХО! – восклицает Ури. – У вас случайно нет номера Бэ Джеву?

Ури попадает прямо в расставленную мной западню.

– Есть, – говорю я, а потом добавляю, чтобы не распространять ложные слухи: – Он – надежный сонбэ[40] для всех в компании.

Услышав это, все в студии тут же вздыхают, и я улыбаюсь, порадовавшись, что выбрала его. Я с самого начала знала, что позвоню Джеву. Не только потому что он популярен, а потому что всегда умеет подобрать нужные слова. Он – самый надежный для меня вариант.

– Так мне позвонить ему? – подначиваю я, подняв телефон с именем Джеву на экране. Вбиваю его номер, и телефон начинает звонить.

Он звонит и звонит.

И звонит. А потом гудки обрываются и включается автоответчик: «В настоящий момент абонент не может ответить на ваш звонок…»

На мгновение повисает тишина. Рина поглядывает на меня с сочувствием. Я – единственный в студии гость, чей знаменитый друг не ответил на звонок.

– Что ж, наверное, неудачное время, – пытается подбодрить меня Ури. – Они ведь только вернулись из Парижа?

Мировое турне, стартовавшее столько месяцев назад, вчера наконец-то завершилось в Париже – по местному времени почти ночью. Сразу после концерта участники улетели обратно в Сеул.

– У нас осталась пара минут, так что давайте попробуем кого-нибудь еще, – говорит Уги. Он берет мой телефон, до сих пор лежащий на столе, и принимается листать список контактов. От подобного вторжения в личную жизнь я морщусь – должно быть, он отчаянно пытается удержать слушателей. С перспективой появления Джеву число слушателей резко возросло, но, как только стало ясно, что он не появится, так же резко сократилось.

Уги продолжает листать, и с каждой секундой число слушателей сокращается. Мне уже приходит идея позвонить своему инструктору – она, конечно, не знаменитость, но работала хореографом со многими звездами первой величины и выступала с ними на подтанцовке.

– Может… – начинаю я, но меня тут же перебивают.

– Бойфренд? – читает Уги. По студии пробегают шепотки. У самого Уги чуть глаза не вылезают из орбит, когда он понимает, что произнес это слово вслух. Когда я осознаю, что случилось, меня будто сковывает льдом.

– Это старый номер, – тут же говорю я.

На мгновение наши с Уги взгляды встречаются, а потом он смотрит на продюсера. На экране чат взрывается комментариями. Уги нажимает кнопку. Телефон звонит.

Звонит и звонит. Я облегченно выдыхаю.

Звонки с резким щелчком обрываются.

– Кто-то взял трубку, – шепчет в тишине Рина.

А потом…

– Сори? – разносится по студии хриплый со сна голос Натаниэля.

Ури с Уги оживляются.

– Здравствуйте, – произносит Уги. – Можно узнать, с кем мы разговариваем?

Я устремляю взгляд на секретаря Парк, мысленно умоляя ее все это прекратить. Если Натаниэль назовет свое имя, случится катастрофа. Скандал будет такой, что ХОХО никогда от него не оправится.

– Кто это? – спрашивает Натаниэль вместо ответа на вопрос.

– А он умен, – бормочет себе под нос Ури.

– Ты узнаешь голос? – спрашивает Бель Рину. – Такой знакомый, но где я его слышала?

– Это Уги из передачи «Шоу Ури и Уги». У нас в гостях Мин Сори. Но пожалуйста, скажите, с кем мы разговариваем.

– Почему бы вам самим не угадать? – тянет Натаниэль. Судя по голосу, сон с него слетел. Раздается скрип – он, наверное, сел в кровати.

– Ваш номер сохранен у Мин Сори в контактах под именем «Бойфренд», – объявляет Ури.

Если бы я так не волновалась сейчас, то сгорела бы со стыда.

После продолжительной паузы Натаниэль произносит:

– Понятно.

– Как думаете, почему? – продолжает Уги, явно пытаясь разузнать хоть что-то.

– Почему бы вам ее об этом не спросить? – откликается Натаниэль.

Даже в нынешнем своем состоянии я осознаю, что он впечатляюще уходит от вопросов.

– У вас усталый голос, – задумчиво произносит Ури. – Вы спали? Еще ведь даже для ужина рановато.

– Как раз собирался ужинать, – лжет Натаниэль. Он, понятное дело, спал, когда его разбудил звонок. Он участник группы ХОХО, а потому тоже только вернулся из Парижа.

– Надо уходить на рекламу, – шепчет продюсер. Микрофон у него выключен.

– Что ж, похоже, наше время вышло, – говорит Ури с ощутимым сожалением в голосе. – Вы так и останетесь загадкой, таинственный «Бойфренд».

Натаниэль в ответ смеется и вешает трубку.

Включается реклама приложения для доставки товаров, продюсер убавляет громкость и, склонив голову, подходит ко мне. Он то и дело поглядывает на секретаря Парк, которая испепеляет его взглядом через стекло.

– Надеюсь, вы простите наш энтузиазм. К концу выпуска число слушателей удвоилось по сравнению с началом, а ведь это только те, кто слушают онлайн. Надо будет дождаться общих показателей, но благодаря вам выпуск обещает быть очень рейтинговым.

– Разумеется, – с застывшей улыбкой произношу я. Дело сделано. Никто не пострадал, кроме моей гордости.

На выходе из студии ко мне присоединяются Ли Бель и Рина.

– Кто это был, Сори-сси? – спрашивает Бель. – Парень на радио.

– Мой первый молодой человек, – откликаюсь я, стараясь говорить безмятежно. – Еще со школы. Он не знаменитость, – когда врешь, лучше добавить капельку правды.

Рина мечтательно вздыхает.

– Как он, наверное, удивился звонку от тебя. Может, теперь он свяжется с тобой.

– Мы оба двинулись дальше. Первую любовь надо оставлять там, где ей место – в прошлом, – отмахиваюсь я.

Рина тут же кивает:

– Ты такая мудрая, Сори-сси.

Ли Бель изучающе смотрит на меня, и выражение лица у нее задумчивое.

– Не знаменитость, значит? Странно. Голос мне показался ужасно знакомым.

Глава седьмая

Остаток недели я снова и снова проигрываю в памяти момент, когда Ури сказал Натаниэлю, что тот сохранен у меня в телефоне под именем «Бойфренд», и воспоминание это вечно застает меня врасплох – хоть на беговой дорожке, хоть в душе. И его ответ – «понятно».

Что ему понятно? Что, если он решит, что я до сих пор сохну по нему? До чего унизительно! Я хватаю с постели ближайшую мягкую игрушку и прижимаюсь лицом к плюшевому брюшку.

– Сори-я! – раздается снизу голос аджуммы[41]. – Мин Сори, ты не спишь?

Отпустив игрушку, я встаю с кровати и открываю дверь.

– Что, аджумма? – кричу я в ответ.

– Спускайся! Завтрак готов!

Я бегу в ванную – почистить зубы и умыться. Наряд на сегодня я выбрала вчера вечером, так что остается только быстро переодеться в белую блузку с жабо и светло-голубые джинсы. Закрыв за собой дверь в спальню, я мельком поглядываю в главную спальню в конце коридора. Это комната моей мамы, но она не спит там уже больше месяца – либо потому что вечно в разъездах, либо потому что ночует в здании компании.

Я гадаю, не упаковать ли ей смену одежды. Что, если она нерегулярно питается? По крайней мере, когда она заходит домой, ей удается как следует поесть, ведь аджумма – одна из немногих людей, к которым мама прислушивается, и аджумма всегда напоминает ей поесть. Она ведь и маму вырастила, прежде чем взяться за мое воспитание.

Сбросив домашние тапочки у подножия лестницы, я захожу в столовую. На дворе – раннее утро, но в комнате все равно горит свет, и шикарная люстра сверкает над длинным столом, где моя домработница расставила самые разные блюда.

Я сажусь на стул, с восторгом обозревая все это великолепие. Центр стола занимает рыбка на гриле на подушке из латука, а вокруг выстроились мисочки с овощами – как свежими, так и маринованными. Прямо передо мной стоит миска говяжьего супа с редькой, пиала с густым пышным рисом и тарелочка с идеально приготовленной глазуньей из одного яйца.

– Спасибо за завтрак, – говорю я, поднимая прохладные металлические палочки и подцепляя кусочек яичницы.

Сидящая напротив меня аджумма только одобрительно хмыкает, а потом говорит:

– Наешься хорошенько.

Аджумме уже к семидесяти, и я знаю ее всю жизнь. Раньше у нашей семьи был еще и водитель, но отец забрал мистера Кима с собой, когда ушел.

Маме осталась аджумма и дом. Отец получил аджоссии машину. А меня они поделили.

Длинный стол, как обычно, накрыт на одного. Я все прошу аджумму составлять мне компанию за едой, но она отказывается. Тишину за завтраком нарушает только бряцание палочек о край миски. Не в первый раз я вспоминаю утро у Натаниэля, когда они с сестрами только что не перелезали друг через друга, пытаясь достать то или иное блюдо, а кухню наполняла оживленная болтовня.

– Сори? – подняв голову, я замечаю, что аджумма наблюдает за мной, и между бровей у нее залегла глубокая морщинка. – У тебя усталый вид. Ты хорошо спишь?

Если мне не снится тот унизительный момент на радиопередаче, то снится Нью-Йорк – не только утро дома у Натаниэля, но и предыдущий вечер, когда я впервые за несколько месяцев увидела его в ресторане. Как неловко все было сначала, потому что мы не знали, как вести себя в присутствии друг друга, как мы объединились, чтобы защитить Дженни, как он потом подначивал меня у себя дома – на мгновение все стало как раньше, я будто вернулась в те годы, когда мы просто дружили.

– Все в порядке, – уверяю я. – Сегодня лягу пораньше.

Она цокает языком – такой ответ ее явно не устраивает.

– Я сегодня встречаюсь с Ги Тэком и Анджелой, – говорю я, чтобы ее отвлечь.

Маневр срабатывает, потому что лицо аджуммы тут же проясняется. Я как-то приглашала Анджелу и Ги Тэка домой, так что она с ними познакомилась и все благодарила их за то, что они со мной подружились. Ги Тэк не упускает случая напомнить мне про тот случай. Аджумма знакома с Дженни – прошлым летом она ночевала то у меня, то у своей бабушки. Тогда я заметила, что аджумма смотрит на нас прямо-таки со слезами радости. Ужасно неловко, но я ее не виню. До Дженни, к которой автоматически прилагались Ги Тэк и Анджела, у меня и друзей-то не было, если не считать Натаниэля и Джеву.

– Вообще-то скоро уже надо уходить, чтобы успеть вовремя. – Я кладу палочки на подставку.

– Да, разумеется! – кивает она. – Не заставляй их ждать.

Поддавшись волне привязанности и благодарности, я целую ее в щеку.

– Спасибо еще раз за еду, – говорю я.

– Милая, для тебя – всегда пожалуйста, – откликается она, похлопывая меня по спине.

* * *

– Сори! – Анджела замечает меня с другого конца кофейни и, петляя между столиками, устремляется навстречу, придерживая одной рукой берет, чтобы он не слетел.

Обняв меня, она плюхается на кресло напротив.

– Где Хон Ги Тэк? – спрашиваю я. Они должны были прийти вместе. Кофейня находится в одной станции метро от «Нептун Энтертейнмент», а они оба – трейни этой компании. Ги Тэк туда попал вскоре после выпуска.

Глаза у Анджелы округляются, и она резко поворачивается.

– Я думала, он за мной идет!

Я смеюсь:

– Наверное, заскочил в магазин, пока ты отвлеклась.

Она усмехается:

– Около метро был «Олив Янг»[42].

Мы делаем заказ у стойки и, получив напитки, возвращаемся за столик.

– Я тут была на радиопередаче с одной девушкой из твоей компании, – рассказываю я. – Цукумори Рина.

– Рина! – восклицает Анджела. – Она просто душка.

– Неужели вы снова говорите обо мне? – Ги Тэк опускается на стул рядом с Анджелой и хватает напиток, который она ему заказала. Губы у него накрашены вишневой помадой.

– Привет, Хон Ги Тэк, – киваю я. – А мы-то гадали, когда же ты явишься.

– Я отвлекся, – он демонстрирует нам сумку с ремнем через плечо. – Купил подарок… – он картинно прижимает сумку к груди. – Себе любимому!

Я закатываю глаза.

– Вам обоим надо как-нибудь зайти ко мне в гости. Моя домработница хочет с вами повидаться.

– Помнишь, как она благодарила нас за то, что мы подружились с тобой? – заходится смехом Ги Тэк. Он мне этого никогда не забудет.

– Не припоминаю, – прикидываюсь я. – Она так и сказала?

Утро и день пролетают незаметно. Мы обсуждаем, у кого что случилось с нашей последней встречи, потом перебираемся в другое кафе, потом – в третье. В итоге обедаем мы в «Сабвэе».

– Я скучаю по Дженни, – объявляет Анджела, принимаясь за сэндвич с тунцом.

– Может, она и забыла о нас уже, – произносит Ги Тэк, покручивая соломинку. – У нее же теперь крутые друзья в Нью-Йорке.

Я знаю, что он шутит, но его слова опасно близки к тому, о чем я в последнее время размышляла. У меня вибрирует телефон, и я тут же смотрю на экран.

– Дженни? – спрашивает Ги Тэк.

Я качаю головой.

– Это от мамы, – я бегло просматриваю сообщение. – Она хочет, чтобы завтра рано утром я приехала в «Джоа».

Ги Тэк и Анджела многозначительно переглядываются. Вернувшись из Нью-Йорка, я рассказала им, что решила не становиться айдолом. Они расстроились, а Анджела даже всплакнула – в конце концов, это было для нас троих общей мечтой, но все равно поддержали меня.

– Ты ей так и не сказала? – спрашивает Ги Тэк.

– Я понятия не имею, как она воспримет эту новость. Такое ощущение, что все это было скорее ее мечтой, а не моей.

– Тебе нужен план, – решает Ги Тэк. – Ты должна сказать маме, что выбрала другой путь, другую карьеру, которая подходит тебе больше, чем карьера айдола.

Я медленно киваю.

– Хорошая идея, но я не знаю, что выбрать.

– Ты могла бы стать стилистом! – восклицает Анджела. – Ты же всегда такая стильная, Сори.

– Или можешь стать тренером по танцам. Помнишь, как ты учила Дженни, когда она стала ходить на хореографию?

Не знаю, подходит ли мне хоть один из этих вариантов, но с планом мне и правда будет легче. Возможно, мама хотела, чтобы я дебютировала в качестве айдола, по каким-то личным причинам, но она в первую очередь деловая женщина. Если я смогу убедить ее, что для меня есть другой путь – возможность продуктивнее использовать свое время, по крайней мере, с ее точки зрения, возможно, она не так разочаруется во мне.

– Надо как-то отпраздновать твое решение поговорить с матерью, – заявляет Ги Тэк, и Анджела тут же кивает.

В глазах старого приятеля появляется знакомый блеск, и я точно знаю, что он вознамерился предложить, но все-таки спрашиваю:

– Какие идеи?

Анджела и Ги Тэк в ответ хором кричат:

– Норабанг![43]

Глава восьмая

До караоке – всего одна станция метро, так что вскоре мы уже заходим в один из залов рядом с четвертым выходом. Караоке находится на третьем этаже, а помимо него в здании масса отделов и офисов, в том числе ресторан морепродуктов на втором этаже и бильярд на пятом. Ги Тэк оплачивает два часа, пока мы с Анджелой изучаем скромный выбор закусок и газировок. Переглянувшись, мы тут же хватаем кучу всего, а потом начинаем препираться, кому платить.

В зал мы вваливаемся уже втроем. Ги Тэк тут же направляется к пульту управления и выбирает первые несколько песен – так быстро, что только пальцы порхают над кнопками. Анджела сразу берется за тамбурин, несколько раз ловко встряхивает. Звучит громкий аккорд песни Fantastic Baby группы Big Bang, и я понимаю, какой именно сегодня будет вечер.

Почему, когда забиваешься в маленькую комнатушку с близкими и горланишь песни что есть сил, кажется, будто все тревоги исчезли? Мы поем то вместе, то дуэтами, от нашего с Ги Тэком исполнения баллады Анджела в буквальном смысле прослезилась, то поодиночке, потому что все знают, как приятно оказаться в центре внимания, когда поешь любимую песню.

Пока Ги Тэк с Анджелой изображают Чханеля[44] и Панч[45], мое внимание отвлекает вспышка света, и, повернувшись, я вижу, что экран телефона Ги Тэка загорелся.

– Хон Ги Тэк! – кричу я, подняв телефон экраном к нему.

Он берет телефон у меня из рук и, мельком взглянув на экран, тут же отвечает.

– Е, сэкки[46], – шаловливо произносит он. – Я уж думал, не дождусь твоего звонка.

Анджела начинает читать рэп – партию Чханеля, и я просто дурею, начинаю визжать как резаная.

Ги Тэк закрывает ухо рукой, чтобы лучше слышать своего друга.

– Я не могу сейчас играть, я с друзьями. Мы в норабанге, в боксе у четвертого выхода. Приходи.

Я сердито смотрю на Ги Тэка. Он что, серьезно приглашает своего друга-геймера к нам? Это же наш вечер!

Однако Ги Тэк уже закатывает глаза. Судя по всему, друг его предложение отверг.

– Холь[47], – тянет Ги Тэк. – Тогда понятно, – тут он наконец замечает, что я смотрю на него. – Ты много теряешь.

Как раз в этот момент песня Анджелы заканчивается, и звучат первые ноты Something группы Girl’s Day. Восторженно визжа, я вскакиваю и, схватив у Анджелы микрофон, тут же опускаюсь на колени, упираюсь ладонями в пол, потому что хореография в этой песне начинается с сексуального танца на полу.

Анджела визжит, притворяясь, что падает в обморок на диванчик, а Ги Тэк подбадривает криками, хотя сам все еще разговаривает по телефону.

При других обстоятельствах я бы ни за что не стала исполнять такой сексуальный танец, не стала бы пластично вытягивать руки над головой, стелиться по полу и динамично вращать бедрами, но здесь, с Анджелой и Ги Тэком, я ощущаю уверенность, а еще мне весело.

– Мин Сори! Мин Сори! – скандирует Анджела.

Я слышу, как Ги Тэк кричит в телефон «Я вешаю трубку!» и швыряет мобильник на сиденье. Экран тут же загорается снова – друг ему перезванивает, но Ги Тэк его игнорирует: он уже взялся за тамбурин и теперь подбадривает меня.

Время летит незаметно, и вскоре два часа в зале подходят к концу. Обратный отсчет на экране предупреждает, что у нас осталось еще пятнадцать минут, а потом придется либо освободить зал, либо доплатить.

– Возьмем еще часик? – спрашивает Ги Тэк.

– Да! – хором кричим мы с Анджелой.

– А давайте сыграем в игру! – вдруг предлагает Ги Тэк. – Кто наберет меньше всего баллов, тот и платит.

Дженни сыграла в похожую игру с Джеву, когда они впервые встретились – она тогда еще не знала, кто он. Когда она мне об этом рассказала, я очень удивилась – казалось, подобное поведение совершенно не в его духе. Он не авантюрист, в отличие от Натаниэля, который всегда умудрялся меня удивить, застать врасплох, когда я этого меньше всего ожидаю.

– Вы хоть представляете, сколько норбангов рядом с четвертым выходом из метро? – произносит низкий запыхавшийся голос позади меня.

– Натаниэль! – кричит Анджела.

Я резко поворачиваюсь. В дверях и правда стоит Натаниэль – на нем черные джинсы и стеганая куртка. Волосы – все еще выкрашенные в запоминающийся темно-синий – слегка завиваются возле проколотых ушей. Он практически вплывает в комнату, а потом плюхается на потертое сиденье рядом со мной. У него приятный одеколон с древесным запахом, и у меня кружится голова.

– Я думал, ты сидишь дома, играешь в видеоигры, – тянет Ги Тэк.

Я, раскрыв рот, глазею на Ги Тэка. Так друг, с которым он говорил по телефону, – Натаниэль?

Натаниэль пожимает плечами, так и не вынув руки из карманов.

– Сестра попросила кое-что привезти ей в общежитие. Оно как раз недалеко отсюда.

Надин. Меня охватывает чувство вины. Она написала мне, когда приехала на учебу в Сеул, а я так и не ответила – мне было слишком стыдно за тот день, когда я поспешно сбежала от них из-за скандала с отцом.

– И вот я подумал, почему бы не зайти сюда и не почтить вас своим присутствием?

– Я очень почтена! – откликается Анджела.

– Не стоило, – откликается Ги Тэк с каменным выражением лица.

Я меж тем краем глаза изучаю Натаниэля. В последний раз мы виделись два месяца назад, в гостиной его дома. Обсуждал ли он с сестрами скандал, после того как я уехала? Наверняка они пожалели меня – думать об этом неприятно, но их трудно винить.

– Можно мне содовую? – Натаниэль тянется стол за банкой газировки, и его рука практически касается моих ног. Отпив, он снова тянется, на сей раз за пачкой чипсов.

Как и всю эту неделю, мой мозг тут же напоминает, что Натаниэль, возможно, считает, что у меня остались чувства к нему. Я страшно унижена, а кроме того, нервничаю. Я понятия не имею, что он думает по этому поводу. Что, если он спросит меня о той радиопередаче?

Пару минут спустя он замечает, в какой неловкой позе я сижу.

– Ой, прости, – он застенчиво улыбается, потирая затылок. – Тут маловато места. Хочешь чипсов?

Во рту у меня пересохло, и я нервно облизываю губы. Хватит уже дергаться! Даже если он спросит о радиопередаче, просто скажу, что забыла изменить запись в контактах, потому он и остался «бойфрендом», но сразу после записи я его переименовала.

– Конечно, – я так долго молчала, что голос мой звучит с придыханием.

Он смотрит на меня, слегка нахмурившись. Потом открывает пачку чипсов и сперва протягивает мне.

Я агонизирую в поисках безопасной темы для разговора.

– Так, значит, видеоигры?

– Мне вечно надирает задницу один пацан, – мрачно сообщает Натаниэль. – Кажется, он в средней школе учится.

От его слов я невольно кое-что вспоминаю.

– Помнится, в средней школе ты сам целыми днями играл в видеоигры. Ты даже на тренировки опаздывал, потому что просиживал за ними всю ночь, – смеюсь я. – Сколько раз тебе за это попадало!

– А я помню, что ты любила заходить в магазин комиксов рядом с компанией, в тот, который потом закрылся, и целыми днями читала манхву[48]. Особенно ты любила всякую романтику. Как-то раз я стащил у тебя книжку и зачитал ее вслух. Ты так разозлилась, что несколько дней со мной не разговаривала, – теперь очередь Натаниэля смеяться.

– Я тебя до сих пор за это не простила, – заявляю я, от чего он начинает смеяться еще больше.

Наши взгляды встречаются, и он криво усмехается.

Я чувствую, как отступает сковывавшее меня напряжение. Может, я зря волновалась, а Натаниэль даже не вспомнил больше о той радиопередачи. Он пришел просто потому, что его пригласил Ги Тэк – и потому что случайно оказался в этом районе, как и сказал.

– Смотрите! – Анджела указывает на монитор. – Владелец прибавил нам несколько минут. Мило с его стороны.

– Хватит на еще одного игрока, – замечает Ги Тэк. – Натаниэль, ты в деле?

Натаниэль поворачивается к Ги Тэку и ухмыляется.

– Не знаю, во что мы играем, но от игры я никогда не откажусь.

Пока Ги Тэк объясняет Натаниэлю правила, мы с Анджелой листаем сайт «Мелон»[49] в поисках подходящей песни. Чем проще у песни мелодия, тем легче набрать высокие баллы, но мы не ищем легких путей.

Первым поет Ги Тэк. Он исполняет Move Тхэмина[50] – вместе с танцевальной партией. Меня распирает от гордости за него. Он и в школе специализировался на хореографии, но в «Нептуне» ему удалось даже усовершенствовать свои навыки. Могу поспорить, скоро его пригласят в какую-нибудь группу, и уже в этом году он дебютирует.

– Девяносто семь! – восклицает Анджела, когда на экране появляются баллы, и тут же понимает, что это значит для остальных. – Да нам тебя ни за что не побить!

– Давай, Анджела, у тебя получится, – подбадриваю я, вскинув кулак. – Вперед!

Она выбрала песню TWICE, которую в одиночку петь трудновато – она предназначена для девяти вокалистов.

Когда на экране появляются баллы Анджелы – девяносто четыре, – я хлопаю громче всех.

Потом наступает черед Натаниэля. Он встает, округлив спину, будто собирается выходить на боксерский ринг.

– Какую песню ты выбрал? – спрашивает Анджела, падая на сиденье напротив меня. Она совсем запыхалась.

Натаниэль подмигивает:

– Это сюрприз.

Он включает песню. На экране появляется название – Eyes, Nose, Lips, что с английского переводится «Глаза, нос, губы», а также имя исполнителя – Тхэян[51]. Еще до того, как он берется за микрофон, сердце у меня начинает биться так, будто вот-вот из груди выскочит.

Хотя Натаниэль – главный танцор ХОХО, еще он – второй после Джеву вокалист. У него низкий голос, нежный и приятный. Первую половину песни он исполняет, пытаясь подстроить свой тембр к мелодии, и я не сразу разбираю текст.

Он поет о расставании, о том, каково это – скучать по другому человеку, по глазам, по носу, по губам и по прикосновениям. Чем дальше он поет, тем больше страсти в его голосе. Он поет не мне – Натаниэль не сводит глаз с текста на экране, но каждое слово отдается во мне эхом, так, будто именно мне оно и предназначено. Он поет, а я вспоминаю, как он смотрел на меня, как целовал, как ко мне прикасался. К концу песни я едва могу дышать.

Сто баллов.

Анджела с воплями подскакивает с дивана, задевает коленом стол, и недопитая Натаниэлем банка содовой растекается по всему столу, брызгая мне на блузку. Я поспешно встаю.

– О нет, Сори! Прости меня!

– Все нормально, – успокаиваю я ее. – Пятна не останется. Пойду приведу себя в порядок.

Схватив телефон, я открываю дверь и сбегаю в короткий коридор. Ввожу код у входа в туалет и запираюсь внутри. Несколько секунд я просто стою над раковиной и жду, пока сердце угомонится.

Мне приходит в голову мысль, что в Нью-Йорке случилось нечто похожее, только вот тогда вышел Натаниэль. Сомневаюсь, что его неожиданно одолели чувства. Он, наверное, просто хотел смыть с одежды запах алкоголя. Вздохнув, я включаю воду и, намочив несколько бумажных полотенец, пытаюсь оттереть пятно.

Выйдя в коридор, я обнаруживаю, что Натаниэль уже поджидает меня, прислонившись к стене.

– Ты как, в порядке? – спрашивает он, сделав шаг навстречу мне.

– Просто немного содовая пролилась, ничего страшного.

Он скидывает куртку.

– Надень.

Я отмахиваюсь.

– На улице не так холодно.

С наступлением весны и правда здорово потеплело.

– Ты… – Даже в плохо освещенном коридоре я вижу, как он краснеет. Опустив взгляд, я понимаю, что вода пропитала мою блузку, и теперь очертания моей груди видны всем желающим. Наступает мой черед краснеть. Я беру куртку и поплотнее запахиваю на груди.

Из-за закрытых дверей слышны приглушенные звуки пения. На стенах висят плакаты с рекламой разных марок соджу. Где-то вдалеке сигналит машина.

– Сори, – голос Натаниэля звучит подозрительно хрипло, но выражение лица не выдает никаких особых эмоций. – У тебя остались чувства ко мне?

– Я…

Понятно, почему он спрашивает. После той радиопередачи и моей сегодняшней реакции на его пение любой пришел бы к такому же выводу. На одно безумное мгновение я думаю сказать ему, что у меня и правда остались чувства к нему, что в те моменты, когда он смотрит на меня так, как сейчас, я чувствую себя красивой, идеальной… Но сказать такое я не могу.

Причины, побудившие нас расстаться, ничуть не изменились – по крайней мере, те причины, о которых ему известно: он по-прежнему айдол, ему надо поддерживать имидж, защищать не только себя, но и товарищей по группе. А ведь есть и другие причины, те, о которых я ни за что ему не скажу. Так что лучше в зародыше погасить любую искру оставшихся чувств, чтобы из нее не разгорелось пламя.

– Нет.

Он кивает – будто своим мыслям, будто именно это и ожидал услышать.

– Но я по тебе скучала, – продолжаю я. Это – чистая правда, и тут я могу быть откровенна. Натаниэль снова смотрит на меня. – Скучала по тому, насколько мы были близки, еще когда дружили.

Он недолго молчит, а потом произносит:

– Я и не переставал считать тебя другом.

Сердце теснит, и я осознаю, как сильно мне надо было услышать от него эти слова.

– Думаю, мне пора возвращаться домой, – вздыхаю я. – Ты скажешь Ги Тэку с Анджелой?

– Скажу, но ты напиши им, как доберешься, чтобы они знали, что ты благополучно доехала до дома. И еще, – он снова смотрит мне прямо в глаза. – Напиши мне тоже. У тебя есть мой номер. – Ямочка у него на щеке становится еще отчетливей.

Нахал. Однако именно подкол насчет радиопередачи позволяет мне наконец-то вздохнуть полной грудью – за минувшую неделю я ужасно устала жить в напряжении.

Как ему это удается? Кажется, он единственный в мире человек, который в равной степени веселит и раздражает меня.

– Мне еще надо заплатить за дополнительный час, – говорю я. Раз уж я ухожу раньше, формально я проиграла.

Он отмахивается:

– Не волнуйся на этот счет. Я уже заплатил за комнату.

Я отступаю на пару шагов, потом оглядываюсь через плечо.

– Спасибо, кстати. Что ответил на мой звонок. – И за то, что подыграл. Он рисковал и был не обязан потакать мне.

– Я всегда отвечу на твой звонок.

Я успеваю дойти до самого конца коридора, когда наконец слышу тихий щелчок – дверь в зал закрылась.

Глава девятая

На следующее утро меня забирает из дома секретарь Парк и отвозит на встречу с мамой. Я всю неделю переваривала предложение Ги Тэка и Анджелы предложить альтернативную стратегию моей карьеры и прикидывала, под каким соусом подать это маме. Проблема в том, что нет карьеры, которая вызывала бы во мне откровенный энтузиазм. Мне нравится танцевать, нравится мода, но это не значит, что я хочу стать хореографом или стилистом.

– Вы не знаете, о чем мама хочет со мной поговорить? – спрашиваю я секретаря Парк, пристегивая ремень безопасности. Эта женщина – правая рука моей матери, она наверняка лучше других знает, что затеяла мама.

– Она мне кое-что рассказала, – уклончиво отвечает секретарь Парк, медленно съезжая с холма.

– Меня это хоть порадует? – спрашиваю я, хотя, наверное, вопрос сформулирован не лучшим образом. Секретарю Парк я никогда не говорила, чего хочу и чего не хочу.

Она поглядывает на меня в зеркало заднего вида, потом переводит взгляд на дорогу.

– Речь пойдет о том, что тебе прекрасно удается.

«Джоа Энтертейнмент» находится в том же районе, где и моя бывшая старшая школа. У входа в Сеульскую академию искусств толпа: ученики торопятся попасть на территорию, а учитель проверяет форму у всех и каждого. Одна девочка подпрыгивает на одной ноге, подтягивая гольф, вторая одной рукой поправляет галстук, а другой держит рюкзак. Обе кланяются преподавателю, который взмахом руки велит им заходить.

Миновав школу, секретарь Парк заезжает на подземную парковку. Мы поднимаемся на лифте на первый этаж, проходим через пост охраны и наконец оказываемся в главной части здания. Снова садимся в лифт и выходим на пятом этаже, где расположены маленькие переговорные.

У меня потеют ладони, и я украдкой вытираю их о подол платья – белого, трикотажного, с золотыми пуговицами. Изысканная классика. Моя мама точно одобрит.

Она уже ждет меня. На ней двубортный пиджак из светло-розового шелка и узкие брюки в тон. К моему удивлению, мама не одна, а в компании девушки, которую я никогда прежде не видела. Она высокая и симпатичная, в джинсах и свободном топе с рукавами-бабочками. Длинные светло-русые волосы убраны назад огромными жемчужными заколками.

– Сори-я, – приветствует меня мама, глядя прямо в глаза. – Это Ву Хеми, дочь нашего нового бизнес-партнера.

Я тут же понимаю, что это предупреждение. Хеми – дочь важного человека, и маме надо произвести на нее впечатление.

Я тут же вспоминаю Чон Соджин, дочь генерального директора «Ханкук Электрик», из нью-йоркского ресторана, но быстро загоняю непрошеные мысли поглубже и натягиваю улыбку.

– Приятно познакомиться.

Мама заметно расслабляется.

– Хеми родилась в Канаде, хотя лето неоднократно проводила с семьей своего отца в Корее.

Приглядевшись к Хеми поближе, я замечаю смешанное происхождения. Она немного напоминает актрису Ким Ю-Чжон[52] – такие же круглые глаза и мягкие губы.

– Моя мама из французской Канады, – вмешивается Хеми. У нее звонкий, бодрый голос, и она очаровательно картавит.

– Ты знаешь, что недавно «Джоа» приобрела «Дрим Мьюзик»… – начинает мама.

«Дрим Мьюзик» – небольшая развлекательная компания. «Джоа» купила ее в конце прошлого года, а в этом году сделку оформили окончательно. Было решено, что и генеральный директор компании, и все сотрудники сохранят работу, но в дальнейшем фирма будет работать как один из лейблов «Джоа».

– Они занимались подготовкой АСАП – новой женской группы, которой предстояло дебютировать в начале года. Из-за приобретения дебют на несколько месяцев отложили, что, к слову, в итоге только пошло группе на пользу, поскольку мы добавим в нее несколько своих девушек. Сон Е… – так зовут одну из трейни «Джоа», в компании она столько же, сколько я. – И Хеми, – мама кладет руку Хеми на плечо. – А еще тебя.

Вот и наступил момент, которого я так боялась, и все же все речи, которые я мысленно репетировала ночью, вылетают из головы. Я не ожидала, что уже есть окончательный план моего дебюта, что он появится так скоро.

– Ты, разумеется, будешь лидером группы, – беззаботно продолжает мама. – Поскольку опыта у тебя больше всех. А Хеми станет отличным макнэ, чтобы сохранить баланс. Но из-за непредвиденных обстоятельств нам придется подвинуть дату дебюта. Согласно новому расписанию, он состоится через две недели. Все это подводит нас к важнейшей части нашего разговора, и как раз поэтому я организовала вам двоим встречу перед знакомством с остальными участницами.

Мама буравит меня пристальным взглядом.

– У Хеми нет официальной подготовки, нужно, чтобы ты помогла ей сориентироваться. Она должна быть готова к презентации. Ей надо помочь разучить хореографию для главного трека и влиться в команду. Четыре девочки придут из «Дрим», а вы с Сон Е уже знакомы. Что до Хеми, думаю, ей понадобится чуть больше помощи – не только потому, что она училась меньше других, но также из-за культурных и языковых особенностей, и…

– Можно переговорить с тобой с глазу на глаз? – перебиваю я.

Мама моргает.

– Разумеется, – она поворачивается к своей младшей подопечной. – Хеми-я, сейчас я поговорю с Сори и сразу вернусь.

Хеми кивает, но, когда мы с мамой уходим, она вопросительно поглядывает на меня.

Как только мы отходим достаточно далеко, мама, не теряя не секунды, возвращается к привычной резкой манере.

– Возможно, получилось немного неожиданно, но расходы на приобретение «Дрим Мьюзик» и реставрацию нового здания превзошли расчетную смету моих финансовых советников.

У меня замирает сердце.

– Ты сказала, что слухи о проблемах компании – ложь.

– Это и правда ложь. Отец Ву Хеми пообещал инвестировать серьезные суммы в нашу компанию, – она делает многозначительную паузу. – При условии, что его дочь дебютирует в качестве айдола.

Пазл начинает складываться. Вот почему так важно, чтобы Хеми стала участницей АСАП – ее отец спонсирует ее дебют, а для того, чтобы гарантировать инвестиции, надо, чтобы презентация прошла как можно раньше.

– Она хоть талантлива? – спрашиваю я. – Она умеет петь?

– Ее отец уверяет, что умеет.

Я вздергиваю бровь.

– Сори, у меня и так постоянный стресс. – Она прижимает пальцы к вискам и слегка массажирует голову. – Ты – единственный человек, которому я могу все это доверить.

На душе становится теплее при мысли, что она полагается на меня в таком важном вопросе.

– Мы купили «Дрим Мьюзик», зная, что они планируют сформировать герл-группу. Так случилось, что Ву Хеми станет прекрасным дополнением. И ты тоже. Тебе скоро девятнадцать, идеальный возраст для дебюта.

Я должна все ей рассказать. Нельзя больше откладывать. Сейчас или никогда.

– Мне надо кое-что тебе сказать. Надо было сказать раньше, но я боялась… – разочаровать тебя. Боялась, что во второй раз отберу у тебя твою мечту. – Правда в том, что я больше не хочу дебютировать.

Мама пару раз медленно моргает.

– Что?

Теперь я уверена в этом больше, чем когда-либо. Даже не определись я с решением к этому моменту, достаточно было бы войти в переговорную и ощутить, как внутренности узлом завязываются, чтобы точно понять, чего хочу.

– Но, думаю, я все равно смогу помочь Хеми, – поспешно продолжаю я. – На самом деле я точно знаю, что смогу, и мне это удастся гораздо лучше, если я не буду дебютировать сама, а полностью сосредоточусь на ее подготовке.

Мама, впрочем, уже качает головой.

– Сори, не надо поспешных выводов. Такая возможность представляется раз в жизни. Многие девушки отдали бы все что угодно, за подобный шанс.

– Мне все это прекрасно известно, но я все равно не хочу. Я это решение не за ночь приняла. Как ты можешь так говорить, когда я почти всю жизнь готовилась стать айдолом?

– Я попросту не могу позволить тебе принять такое решение в одиночку. Откуда тебе знать, что ты на самом деле этого хочешь?

– Я знаю, что как раз этого я не хочу, – я перевожу дух, набираясь сил, чтобы сказать главное. – Иногда мне кажется, будто меня разрывают надвое: с одной стороны ты, с другой абодзи, и напряжение, которое я испытываю в итоге – колоссальное. Я еще толком не знаю, чего я хочу, но только пока, зато понимаю, что хочу иметь возможность самостоятельно сделать выбор, – такой откровенности в общении с мамой я не позволяла себе несколько месяцев, а то и лет. Я всегда соглашаюсь либо с тем, чего хочет она, либо с тем, чего хочет отец, потому что не хочу разрывать наши и без того хрупкие семейные связи, но об этом решении я обязана была заявить – ради себя самой.

– Не могу говорить за твоего отца, – с расстановкой произносит мама, – но, если у тебя получится сделать то, о чем я прошу – а просто не будет, имей в виду, ведь Хеми, как я уже говорила, не получила официальной подготовки, а кроме того, надо правильно представить ее публике, – ты докажешь мне, что достаточно ответственна, чтобы решать, чего хочешь от жизни. И я не буду тебе в этом препятствовать, я даже поддержу тебя. Финансово, – она умолкает, а потом добавляет, как будто спохватившись: – И вообще окажу любую поддержку, на какую только способна мать.

Произнести подобное для нее явно непросто – она и в работе, и в семейной жизни всегда была чрезвычайно несговорчивой. Кроме того, возможно, этот разговор прошел бы совершенно иначе, не будь ей так нужна моя помощь с Хеми. Но я все же благодарна, что она сумела пойти мне навстречу.

– Тогда договорились, – говорю я. – Я подготовлю Хеми к дебюту за две недели.

– Спасибо, Сори. – Она похлопывает меня по плечу. – Давай как-нибудь пообедаем вместе на днях.

От такой перспективы у меня даже на душе становится легче. Мы давно не собирались вдвоем за трапезой.

– С удовольствием.

На полпути к комнате, где нас ждет Хеми, у мамы звонит телефон. Она отходит в сторонку, чтобы ответить, а я подхожу к Хеми сама. Она, завидев меня, встает и вынимает из ушей наушники. Я слышу несколько аккордов песни ХОХО с B-стороны их последнего сингла, но музыка тут же обрывается.

– Привет, – говорю я по-английски. Теперь, когда мы остались наедине, я немного нервничаю. Нам предстоит много времени проводить вместе, раз я буду готовить ее к дебюту, и я хочу, чтобы ей было со мной комфортно. Я хочу, чтобы она мне доверяла. – Тебе… – начинаю я, намереваясь спросить, понравился ли ей сингл.

Однако меня прерывает стук в дверь, и в комнату просовывается голова с копной ярко-голубых волос.

– Сори-нуна?[53]

– Чой Йонмин?

Я не видела макнэ ХОХО с лета, поскольку в Нью-Йорке он сразу после концерта отправился в отель.

– Я так и думал, что услышал твой голос. – Йонмин распахивает дверь.

– Что ты здесь делаешь? – смеюсь я, когда он бросается ко мне с объятиями. Он всегда был самым тактильным в группе, особенно с теми, кто ему дорог, может, потому что он младший. Впрочем, за последние шесть месяцев он немного подрос, и я невольно подмечаю, что торс у него стал довольно мускулистый. Я чувствую, что слегка краснею.

– У меня встреча с Джисоком-хеном[54] – надо обсудить мое школьное расписание, – поясняет он, отступая.

Точно. Он и в отель-то после концерта вернулся, потому что надо было домашнее задание делать. К слову…

Я киваю в сторону Хеми, которая наблюдает за нашим разговором, широко распахнув глаза. На лице ее – восторженное, ошеломленное выражение.

– Йонмин-а, ты встречал Ву Хеми? Она дебютирует в новой герл-группе «Джоа», – а кроме того, вероятно, скоро пойдет в ту же школу, что и он, в Сеульскую академию искусств, если ее уже туда не зачислили. – Пожалуйста, позаботься о ней как о хубэ[55] и о младшем товарище.

Хеми кланяется так поспешно, что ударяется лбом о стол.

Йонмин смеется.

– Ты в порядке?

Позади раздается громкий дребезг. Повернувшись, я вижу, что мама уже вошла в комнату и, судя по всему, уронила телефон на стол. Она тут же его поднимает, но меня не проведешь.

– Омма?[56]

– Прошу прощения, возникла небольшая проблема. Сори, ты убедишься, что у Хеми есть все необходимое? Мне надо… – Она вылетает из комнаты, даже не закончив предложение.

От недоброго предчувствия у меня пересыхает во рту.

– Йонмин-а, ты не мог бы минутку побыть с Хеми? Я сейчас вернусь.

– Конечно! – Он широко улыбается, потом, изучающе взглянув на Хеми, спрашивает: – Сколько тебе лет? Мы, наверное, ровесники.

– Шестнадцать, – застенчиво отвечает она.

– Отлично, давай дружить! – Он тут же забывает о всякой почтительности и переходит на панмаль[57].

Я выскакиваю в коридор. Учитывая то, в какой спешке ушла мама, хороших новостей ждать не приходится. На мою долю выпало достаточно скандалов, чтобы понимать, когда разразится очередной.

Глава десятая

Я выхожу из лифта на девятом этаже, где расположен мамин кабинет. Какие только сценарии не пронеслись в моей голове, пока я поднималась. Неужели моего отца поймали с любовницей в третий раз? Войдя в просторный офис, я замечаю Джеву и Натаниэля на противоположных краях кожаного дивана. Сун примостился в кресле напротив них. Из всех троих мое появление заметил только Сун, но он лишь слегка приподнимает бровь.

– Как ты мог такое допустить? – кричит мама.

У меня уходит ровно секунда, чтобы понять, что происходит. На мониторе, возле которого стоит секретарь Парк, – зернистая фотография, сделанная внутри здания. Я тут же узнаю полутемный коридор с рекламой соджу. Фотографию сделали вчера вечером в норабанге. На ней – двое, и стоят они очень близко друг друга. Первый – определенно Натаниэль, он стоит лицом к камере, а вот второй снят со спины. На мне куртка Натаниэля длинные волосы рассыпались по плечам.

Мы хоть и стоим близко, но все же не касаемся друг друга. Я смотрю себе под ноги, а Натаниэль – на меня. Из-за низкого качества снимка выражение его лица разглядеть невозможно.

– Я еще в прошлый раз сказала, что случится, если ты снова напортачишь! – продолжает кричать мама. – Ты не уважаешь эту компанию. Ты не уважаешь товарищей по группе. Ты даже самого себя не уважаешь. Убрав тебя из группы, мы окажем компании услугу.

От ее слов, от того, как она говорит с ним, у меня все тело сводит судорогой. Она генеральный директор компании и моя мать, но прямо сейчас мне хочется броситься вперед и встать между ними.

– Директор Сео, – перебивает ее Сун. – Мне кажется, это уже слишком.

Мама его игнорирует.

– Почему ты молчишь? – не унимается она. – Почему не объяснишься?

Когда я вчера уходила из караоке, было слышно, как закрылась дверь. Должно быть, кто-то узнал Натаниэля и сделал снимок.

– Кто девушка на фото?

Натаниэль не отвечает. Он и не собирается, ведь в этом случае он выдаст меня, а он скорее пострадает сам, чем навредит мне.

Я прочищаю горло.

– Директор Сео, – я обращаюсь к маме со всем официозом.

Джеву резко оборачивается, и при виде меня глаза у него округляются. Сун закрывает лицо рукой, будто предчувствуя, что случится.

– Сори? – хмурится мама. – Почему ты здесь? Где Ву Хеми?

Натаниэль встречается со мной взглядом.

– Та девушка на фото, – начинаю я. – Это…

Мама застывает, а в комнате повисает полная тишина.

– Это его сестра, Надин. Она сейчас учится в университете в Сеуле.

– Это правда? – Мама снова поворачивается к Натаниэлю.

Натаниэль с того самого момента, как я заговорила, не отводит от меня взгляда.

– Да.

Джеву вздыхает и щипает Натаниэля за руку, пытаясь разрядить обстановку.

– Эх, Джихук-а, – журит Сун. – Я знаю, что ты хочешь защитить сестру, но в таких случаях лучше сказать правду.

– Нам придется раскрыть ее личность общественности, – говорит секретарь Парк. – Если ее одногруппники еще не знают, что она твоя сестра, то после выпуска заявления точно узнают. Думаю, тебе стоит ее подготовить.

– Я ей позвоню. – Натаниэль наконец отводит взгляд и, встав, выходит в коридор.

– Сори, – резко окликает меня мама. – Я хочу с тобой поговорить.

Я прохожу за ней в спальню, примыкающую к кабинету, – в спальню, которая в последние месяцев в сущности стала ей домом.

В углу стоит заправленная покрывалом кровать, на прикроватной тумбочке – ваза с пионами. Сквозь открытую дверь в ванную я вижу полочку, где стройными рядами выстроились все мамины средства по уходу за кожей. На трюмо у шкафа приютилась декоративная косметика.

1 Фонематическое письмо корейского языка. Отличительной особенностью хангыля является то, что буквы объединяются в группы, примерно соответствующие слогам (здесь и далее примечания переводчика).

2 Добро пожаловать (кор.).

3 Оппа (кор.) – обращение, которое используется девушками по отношению к старшим братьям или молодым людям более старшего возраста в неформальной обстановке.

4 Айдолы – молодые, преимущественно подросткового возраста (иногда старше, до 25 лет), медиаперсоны (актеры и актрисы, певцы и певицы, фотомодели, музыканты и т. д.) с привлекательным, часто по-детски чистым имиджем. Позиционируются как «недосягаемый предмет любви неистовых поклонников», что подразумевает невинность общего образа, отказ от личной жизни (как минимум – отсутствие официальной личной жизни). Агентства, под контрактом которых находятся айдолы, курируют их профессиональный рост и следят за их поведением.

5 Дословно с корейского переводится как «крытая повозка» – уличный ларек или небольшая палатка в Южной Корее, где продаются популярные уличные блюда. Вечером во многих подобных заведениях подают алкогольные напитки, например соджу.

6 Лос-Анджелес Доджерс – профессиональный бейсбольный клуб, выступающий в Западном дивизионе Национальной лиги Главной лиги бейсбола.

7 Сеульская академия искусств.

8 Аэропорт в Сеуле, Южная Корея. Расположен в западном конце города, в 15 километрах от центра.

9 Международный аэропорт Инчхон – международный аэропорт, расположен в городе-метрополии Инчхон, в семидесяти километрах от Сеула.

10 Будем! (кор.)

11 Дебют – первое официальное представление исполнителя публике, после которого начинается его продвижение и он официально становится айдолом, т. е. медиаперсоной.

12 Трейни, или стажеры, – молодые люди и девушки, которые практикуются в компании, чтобы стать айдолом. Возраст трейни не превышает двадцати лет, идеальный возраст для начала стажировки в агентстве (компании) – 12–14 лет.

13 Чосон – корейское государство, существовавшее с 1392 до 1897 года.

14 «Человек из ниоткуда» (2010) – южнокорейский боевик Ли Чон Бома с актером Воном Бином в главной роли.

15 Самый молодой участник группы (кор.).

16 В США алкоголь в ресторанах и магазинах продают только лицам старше двадцати одного года.

17 Традиционный корейский алкогольный напиток. Объемная доля спирта может составлять от 13 до 45 %. Изготавливается в основном из сладкого картофеля или из зерна. Представляет собой прозрачную жидкость с характерным запахом спирта, сладковатую на вкус.

18 Сси (кор.) – уважительное или формальное обращение к людям примерно одного возраста и положения. Добавляется либо к имени, либо к имени и фамилии и может использоваться, например, при поверхностном знакомстве или между коллегами.

19 В Корее употребление алкоголя официально разрешено с 19 лет.

20 Самое большое по территории и второе по населению после Бруклина боро Нью-Йорка.

21 Dazed Korea (досл. «Ошеломленная Корея») – модный корейский журнал.

22 Мидтаун, или Средний Манхэттен, – район, известный благодаря таким достопримечательностям, как площадь Таймс-сквер, Музей современного искусства и Центральный вокзал Нью-Йорка. Также именно здесь расположено больше всего небоскребов в Нью-Йорке.

23 Обращение, которое девушки и женщины используют по отношению к подруге или сестре старше по возрасту.

24 Чеболь – группа формально самостоятельных фирм, находящихся в собственности определенных семей и под единым административным и финансовым контролем. Также на сленге так называют наследников крупных компаний, обладающих огромным богатством и влиянием.

25 Национальное собрание Республики Корея – однопалатный законодательный орган (парламент) Республики Корея.

26 Хальмони – бабушка, харабоджи – дедушка (кор.).

27 Блюдо корейской кухни, представляющее собой остро приправленные квашеные овощи, в первую очередь пекинскую капусту.

28 Если имя заканчивается на согласную, используется вариант «-а». И то и другое – обращение к человеку, ставится после имени. Более вежливый аналог русскоязычного «эй!».

29 Район округа Каннам в Сеуле. Наиболее известен тем, что населен непропорционально большим количеством людей с высокими доходами. Кроме того, здесь расположена самая дорогая в стране недвижимость.

30 Céline – французский дом моды, основанный в 1945 году Селин Випиана и ее мужем Ришаром. Специализируется на производстве дамских сумок, модной одежды и аксессуаров класса «люкс» под одноименной торговой маркой.

31 Мама (кор.).

32 Герл-группа Fin.K.L. появилась во второй половине девяностых, и Ли Хери была одной из участниц. Впоследствии построила сольную карьеру продюсера, актрисы и телеведущей.

33 S.E.S. – корейская группа. Юджин (иногда также пишут «Ю Чжин») стала впоследствии самой коммерчески успешной исполнительницей из Южной Кореи.

34 Отец (кор.).

35 Холодный десерт. Сливки, взбитые с сахаром и ванилью, замораживаются в металлической форме. В качестве ароматизаторов для парфе используют кофе, какао, тертый шоколад, фруктовые пюре или соки.

36 Примерно 5,34 доллара США.

37 Современный район в центре Сеула. Здесь расположены сверкающие небоскребы, магазины известных дизайнеров и стильные ночные клубы, где выступают техно- и хаус-диджеи.

38 Нейтрально-вежливое обращение, довольно близко соответствующий обращению по имени-отчеству в русском языке. Широко употребляется в общении людей равного социального положения, при обращении младших к старшим и т. д. Часто используется при обращении к малознакомым людям.

39 Обращение, выражающее теплые чувства или близость. Обычно используется по отношению к девушкам.

40 Уважительное отношение к старшему коллеге.

41 Уважительное обращение к женщинам среднего возраста, как правило – к замужним.

42 Olive Young – корейская фирма, специализирующаяся на производстве декоративной косметики и средств по уходу за собой под одноименным брендом.

43 Корейское караоке, отличительная особенность которого состоит в том, что заведение разделено на отдельные боксы, которые арендуются гостями. За счет этого все группы посетителей изолированы друг от друга.

44 Южнокорейский певец, рэпер, автор песен, продюсер и модель.

45 Пэ Джин Ен, более известная под своим сценическим псевдонимом Панч (Punch), – южнокорейская певица.

46 Детка (кор.)

47 Восклицание, выражающее сильные эмоции говорящего.

48 Корейские комиксы. Термин означает также и анимационные мультфильмы, и карикатуру, а за пределами Кореи обычно употребляется для обозначения исключительно корейских комиксов.

49 Melon – корейский сайт с контентом (музыка, статьи, чарты) популярных исполнителей.

50 Ли Тхэмин – южнокорейский певец, автор песен, танцор и актер.

51 Тон Ен Бэ, более известен под сценическими псевдонимами Тхэян и Sol, – южнокорейский певец, танцор и композитор, участник группы Big Bang.

52 Южнокорейская актриса. Дебютировала как модель в четыре года. После своего актерского дебюта в 2003 году она стала одной из самых востребованных детских актрис в Корее.

53 Обращение мужчины или юноши к старшей сестре или девушке/женщине старше себя, с которой их связывают близкие отношения.

54 Обращение мужчины, мальчика или юноши к другу, который старше его по возрасту. Переводится как «старший брат».

55 Младший по возрасту, званию, должности, по положению сослуживец/коллега или учащийся младших классов/курсов.

56 Мать (кор.).

57 Простая речь в корейском языке. Как правило, на ней обращаются к семье, друзьям или тем, кто младше по возрасту. У незнакомых людей для перехода на панмаль нужно спрашивать разрешение, иначе это расценивается как грубость.

Продолжить чтение