Последний поцелуй жнеца

Пролог

В глубине забытого леса, скрытый под пеленой тумана и теней, стоял разрушающийся храм. Когда-то он был местом поклонения древним богам, но теперь лежал в руинах, а его разрушенный алтарь мрачно напоминал о былой славе. Именно здесь женщина, одетая в рваный плащ, опустилась на колени, и сердце ее заколотилось в груди.

Она опустила голову, сложив дрожащие руки в молитве, и произнесла голосом, полным надежды и отчаяния:

– О могущественные богини – Морана, Верна, Жель, Карна и Ладис, я молю вас! Нет любви сильнее, чем жгучее желание моего сердца, ибо оно жаждет воссоединиться с тем, кто был мне дорог.

В ее голосе звучала призрачная мелодия, словно сами слова были наделены непреходящей силой. Она взяла в руки букет засушенных белых лилий, символ чистоты и невинности, и бережно положила их на разрушенный алтарь.

– Мое близнецовое пламя, известное только мне, было отнято у меня, и я умоляю вас, всемогущие богини, использовать вашу божественную мудрость и силу, чтобы вернуть мне его. В смерти я верю, что наша связь останется нерушимой, что она переживет вечную зиму и станет свидетелем первого рассвета весны.

Девушка решительно прижала к ладони небольшой острый кинжал. Медленно провела лезвием, и на девственные лепестки лилий упали пунцовые капли.

– Этим подношением жизни я умоляю вас проявить свою высшую волю и вернуть мне моего суженого. Через истинную любовь, печаль и плач – превратятся в радость. Благословите нас воссоединением и даруйте нам дар нерушимой любви. Ни одно путешествие не будет слишком долгим, ни одна засуха не станет слишком обширной, ни одна гора не будет слишком высокой, если я буду иметь ваше божественное наставление и благословение.

Как ни звучала ее мольба в пустом храме, женщина стояла с непоколебимой решимостью. Ее заплаканные неделями глаза осматривали сумрачное помещение, освещенное бледным лучом света луны, пробивавшимся сквозь полуразрушенный купол.

– Это мое последнее желание, обращенное к вам! Объедините нас еще раз узами, скрепленными Небесами. Верните мне моего дорогого неживого… жениха… Я прошу простить меня за мою дерзость, ибо я хочу, чтобы наша связь преодолела горе и печаль, и даже саму смерть!

Тишина опустилась, как саван, и в воздухе повисла клятва, произнесенная шепотом.

– …Если мое последнее желание останется неисполненным, если вы не сможете подарить мне это воссоединение, я возьму дело в свои руки. Я выслежу тех, кто посмел вмешаться в нашу судьбу, кто оторвал его от меня. Я превращу для них дневной свет в кошмар. И если понадобится, я сама вознесусь к богам.

Словно в ответ на ее заявление, небеса разверзлись, и дождь хлынул с неумолимой яростью. Слова женщины были унесены бурей, но ее решимость осталась непоколебимой.

Она поднялась с места и бросила последний взгляд на алтарь, испачканный ее слезами и кровью.

Ливень продолжался всю ночь, и белые лилии, к которым прикоснулась ее треба, начали чудесным образом преображаться. Лепесток за лепестком они приобретали глубокий багровый оттенок, яркий и завораживающий. А когда утреннее солнце окрасило горизонт своим золотым блеском, лилии расцвели заново, свидетельствуя о том, что в них была заложена незримая некая сила.

Через туманный лес, в одинокий особняк, окутанный серой пеленой, вернулась та отчаявшаяся женщина, не подозревая, какое чудо произошло после ее сокровенной мольбы. Она не знала, что на оставленном ею алтаре теперь красуется красный символ надежды – знак того, что ее просьба была услышана.

Ледяной, зловещий ветер проносился по узким улочкам Дэсмура, луна скрылась за густыми облаками, набросив жуткую тень на древний сумрачный город. В воздухе витало ощущение надвигающейся гибели, словно сам дух смерти пронизывал каждый уголок.

В самом центре города стоял старый трактир, чёрные кирпичные стены которого были покрыты густым слоем плюща. Вывеска над входом скрипела, ее ржавая цепь звенела о деревянную балку. Это было пристанище, где многие жнецы искали утешения после долгой ночи, проведённой за заключением контрактов по доставке душ в загробный мир.

Внутри тускло освещенного заведения молча сидели завсегдатаи, на их изможденных лицах отражалась усталость. Звук капающей воды за окном эхом разносился по залу, нагнетая атмосферу запустения.

В двухстворчатую дверь, петли которой протестующе застонали, шагнула высокая фигура.

Это был Эскар Тамасви, молодой жнец, широко известный в заинтересованных кругах своим умением провожать страждущие души к месту их упокоения, безболезненно и быстро. Его иссиня-черные волосы в беспорядке спадали до плеч, подчёркивая бледный цвет лица и напряженность обсидиановых глаз. Присутствие этого жнеца в трактире требовало внимания и уважения, ведь он нес в себе многовековую престижную родословную ремёсла жатвы.

– Господин Тамасви? Я вас везде ищу! – раздался грузный голос сзади.

Обернувшись, Эскар увидел спешащего к нему мужчину с расширенными от волнения глазами.

– …Причина? – спросил жнец, пренебрежительно махнув рукой запоздалому трактирному половому, отказываясь от его помощи раздеться.

Бесцеремонно скинув свой черный кожаный плащ на табурет, мужчина наконец удостоил взглядом толстенького мужичка, который все это время поспешал за ним.

Мой взгляд остановился на скорописи на каменной стене таверны над широким камином. Она была здесь столько, сколько я помню корни моей чистокровной семьи – очень долго.

«Vivamus, moriendum est», – Давайте жить, раз уж нам суждено умереть, – гласила надпись.

Я мрачно ухмыльнулся, проводя рукой по намокшим от дождя волосам.

– Знаете, господин Тамасви… К вам заходят люди, запрашивают об ваших услугах. – неизвестный мне мужчина, вероятно, новый писарь, заикался на заднем плане. – Но вас никогда нет у себя наверху! Что же я должен им говорить?!

Я останавливаюсь, и мой взгляд падает на ладони – абсолютно гладкие, без каких-либо жизненных линий, которые могли бы быть у простых смертных. У меня этого нет. Как и у других, кто собирает душы – слуг извечного тёмного круговорота, лишенных роскоши иметь свои собственные линии судьбы. С губ сползает легкая усмешка.

– Передай этим людям – я пожну их души, когда буду располагать большим временем.

– Но… Но когда же это будет, господин, могу ли я спросить? Ведь это ваша прямая обязанность – помогать отчаявшимся покинуть эту мерность! Но вы, хороший господин, игнорируете их письма с запросами и не появляетесь в своем кабинете уже целую неделю! – возмущенно восклицает мужчина, его пышные усы подрагивают в свете масляных ламп.

Я стиснул зубы и медленно повернулся к упёртой пиявке.

Лысый, непривлекательно полноватый, лет сорока: мгновенно заглядывает мне в глаза. В его взгляде плещется множество эмоций, и главная из них – лесть и корысть.

– …Ты, очевидно, здесь совсем недавно. – я делаю медленный шаг к раскрасневшейся потной пиявке. – Так и быть, я дам тебе одну большую подсказку, как правильно обращаться и разговаривать со мной в следующий раз. Если такой вообще будет. – делаю еще один шаг с неизменным выражением лица. Я буквально чувствую, как его жилетка все больше намокает от испарины, а маленькие поросячьи глазки бегают из стороны в сторону в поисках запасного пути.

– …Простите, ггг-осподин Тамасви! Я не знал!… Не знал!… – он начинает заикаться, и я поднимаю бровь. – Н-не знал, как правильно с Вами разговаривать, мой господин!… Как должен был! Я искренне прошу прощения за это невежество!

Намеренно медля, я наконец позволяю когтям своей темной ауры отступить, отпуская его. Неохотно киваю своей несостоявшейся жертве.

– Молодец. Ответ, который я ожидал услышать.

Сегодня полный зал. Трактир «Чёрная Лилия» переполнен, и мне едва удается сохранять глаза открытыми сквозь табачный дым, а уши – вменяемыми от всей этой тарабарщины на разных диалектах туманных графств, громко звучащих повсюду.

– Боже мой… Я так скучала, – сладко шепчет мне на ухо брюнетка-халдейка.

Положив одну руку на ее поясницу, смотрю в ее карие глаза, словно ища там чего-то стоящего… И ничего не нахожу. А что я вообще ожидал там увидеть?…

Вскоре другая халдейка-официантка незаметно появляется у меня под боком, скользя по мне ощутимо вызывающим взглядом.

– Ну привет… – блондинка улыбается, наклоняясь ко мне. Она красивее первой, но разве это имеет значение?… Когда все, что они могут сказать мне, это сладкие, пропитанные похотью три слова.

Эти яркие фантики, конечно, приятно иметь в кармане… Но пустота, скрывающаяся за их привлекательной внешностью, в последнее время начинает сильно раздражать. Особенно сейчас, когда я должен был вернуться к своим обязанностям жнеца после… После кончины отца.

Я поворачиваюсь, чтобы шепнуть что-то на ухо брюнетке и отправить ее к чужому кошельку, но внезапное многочисленное аханье толпы останавливает меня.

Пытаясь различить источник их массового удивления, я переключаю свое внимание туда.

Проходит немного времени, и я еле распознаю женщину, лежащую без сознания на полу посреди собравшейся вокруг нее толпы.

На первый взгляд она кажется мне молодой: длинные темные волосы, закрывающие лицо, и кажется, что она просто уснула посреди этого хаоса.

Время останавливается, когда я думаю о такой нелепой возможности – только я и эта странная девушка, мирно спящая в этом безумии. Ее бледная кожа и миниатюрные запястья с тонкими изящными пальцами усыпаны драгоценными украшениями: кольцами, браслетами…

– Одна из твоих девочек, Эс? – кто-то небрежно трогает меня за плечо.

Эльвира… Одна из тех, кто работает в этом трактире столько, сколько я себя помню. И столько же, сколько я себя помню, мы были друзьями… Иногда с привилегиями.

– Мои в обморок не падают.

– Как это? – ее темные глаза игриво блестят.

Выдыхаю, поворачиваюсь к ней.

– Я не даю им впасть в бессознательное состояние, когда они со мной. Даже если прелестные на грани потери рассудка от блаженства.

– Темный лорд, Тамасви! Никто не просил таких вульгарных описаний! – восклицает Эльвира, целясь в меня тряпкой с барного стола.

– Будь достаточно смела, чтобы признать, что ты ждала именно этого описания.

– Никогда.

– Ну и отлично.

Эльвира изображает безразличие, но в конце концов начинает хихикать, когда уходит, чтобы помочь той бессознательной бедолаге, которую вот-вот поглотит толпа.

– А эта дамочка точно не одна из твоих поклонниц? – спрашивает Хью – пожилой мужчина, работающий здесь поваром. Старый знакомый моего отца.

– …Ты считаешь, я не способен различать между ними, Хью?

– Я просто подумал, что эта особенно красива на личико, чтобы привлечь твое внимание! И все. – он бросается объяснять, собирая со столов грязную посуду.

– Нет. Таких… У меня и так полно.

– Бедная, хорошенькая барышня… Наверное, собиралась подать заявку на контракт. Как думаешь?

Я мысленно вспоминаю внешность несчастной, так как сейчас уже ничего не видно в толпе. Она определенно не принадлежит к местному контингенту нашего заведения…

– Хорошенькие – самые несчастные, Хью. – опустошив свой стакан Сикеры, я поворачиваюсь, чтобы понаблюдать за сборищем. Но понимаю, что все ищу хотя бы ещё один намёк на эту бледную, необычную женщину.

– Да… И, думаю, у нее немало денег! Только посмотри на ее шелковую одежду и эти изящные цацки… Туманное Око, да одно ее кольцо стоит, небось, мешок пентаклей! Она вполне может оказаться одной из тех утонченных огнепоклонниц, которые прислуживают оракулам из храма Мандир на гала-концертах и торжествах!… – Хью покраснел от всех мыслей, пронесшихся в его повидавшей голове.

– Похоже, девица тебя успела околдовать, старик. Признай это.

– Хватит болтать чепуху, мальчик мой! У меня есть жена и здоровяки сыновья. Они – моя жизнь и бремя!

– О, старик Хью… Сколько тебе – двадцать? Пора бы уже научиться различать сарказм в диалоге! – смеюсь, передразнивая его старомодный Дэсмурский акцент.

– Это не сарказм, сынок! Это… хрень полная, я так тебе скажу! – Хью хмурится и удаляется в свою кухонную каморку.

Продолжаю бездумно рассматривать толпу, пытаясь уловить хотя бы ещё один взгляд на ту загадочную женщину.

Сегодня вечером я комфортно устроился в баре, чтобы выпить столь необходимую порцию финикового пива. Тускло освещенное заведение было идеальным местом для моих блуждающих дум. Я еще не знал, что вечер примет новый оборот, когда ко мне подсядет моя давняя знакомая.

Эльвира Птаха́, хитрая, как лисица, и грациозная, как кошка, – женщина, не теряя времени, бросила вызов моим взглядам на спокойное окончание дня.

Взмахнув рукой, она разложила по барному столу колоду Таро «Висконти-Сфорца» в виде веера.

– Может, хватит зацикливаться на бессмысленном отрицании своей сущности и работы, Эскар? Карты говорят, что ничем хорошим твоё сопротивление Порядку не закончится, – защебетала подруга.

– Ах, ну, раз твои карты так болтают, то, наверное, я всё-таки одумаюсь где-то на днях. – закатив глаза, я осушил свой бокал. – …Долго думала над планом запугать меня своей картонной колодой, пташка? – ухмыльнувшись, я откинулся назад, устремив взгляд на дождливую унылую улицу за окном.

– И что же мне тогда с тобой ещё делать, скажи на милость? – Эльвира наклонилась вперед, ее глаза сверкали озорством. – Кем ты себя возомнил?

– На сегодня у меня три роли, дорогуша. Две хорошие, а одна так себе, как и во всех баснях о морали.

Она приподняла бровь, отрываясь от карт.

– И какие же?

– …Во-первых, я один из лучших жнецов столицы, если и не самый. Во-вторых, я незабываемый партнёр в постельных делах, но, ты это уже и так знаешь, не так ли, пташка?

Она прищурила потешающиеся глаза, а на ее щеках появился легкий румянец.

– …И в-третьих, – невозмутимо продолжил я, и в мой голос попала щепотка мрака. – Внутри я ужасное существо, особенно когда не высыпаюсь. А это каждый день, черт возьми! Так что, пожалуйста, пташка моя, – мой тон был спокойным, но с оттенком усталости. – С уважением ко мне, удались из моего пространства. И не забудь свои вуду-штучки!

Не дожидаясь ответа, я поднялся со своего места и стал пробираться к лестнице, ведущей в частные квартиры на втором и третих этажах.

Голос Эльвиры последовал за мной, наполненный одновременно разочарованием и дружеской заботой:

– …Ты знаешь, что иногда я больше всего во тьме ненавижу твой поганый язык, Тамасви?

– …Да, – прошептал я, голос был едва слышен. – Меня многие ненавидят, пташка. Но, обожают только лучшие. Так что, тебе стоит пересмотреть свои искренние чувства ко мне!

Я не удержался и злорадно ухмыльнулся, в моих острых чертах проступила смесь прежней надменности.

Бросив последний оценивающий взгляд на бар, я поднялся в свое убежище на третьем этаже – просторную квартиру под самым чердаком.

Дождливой ночью я шел по тускло освещенным переулкам города, где тени, казалось, танцевали и шептали секреты. Вонь трущоб грозила перебить все мои чувства обоняния, но я продолжал двигаться вперед, прикрывая лицо краем пальто от гнилостного воздуха. Грязь прилипала к каждой поверхности улочек, напоминая о том, до каких глубин может опуститься отдельный класс общества, когда о нем забывают.

Я шел по этим переулкам не ради какого-то извращенного удовольствия, испытывая свою толерантность к отвращению, а по более личной причине.

Где-то в этих темных закоулках лежал путь к городскому кладбищу, месту, где покоились останки одного дорогого мне когда-то человека – отца.

Пробираясь по лабиринту переулков, я почувствовал внезапную тягу, как будто невидимая рука дернула меня за штанину. Я глянул вниз и увидел обветренную, грязную руку, схватившую носок моего ботинка.

Из тени вылез нищий в рваных лохмотьях, едва прикрывавших его истощенную фигуру. Его водянистые, залитые пеленой глаза вторили о безысходности, отражая измученную душу, находящуюся на грани безумия.

– Пожалуйста…, – прохрипел он, его голос едва дошёл до моих ушей. – Я прошу вас, господин!

Я отдернул ногу с отвращением.

– Чего ты хочешь? – рявкнул я, выдавая своим тоном раздражение от такого дерзкого обращения ко мне.

Нищий, отброшенный моим ударом к стенке, сразу пополз обратно ко мне, глаза его теперь блестели маниакальным отблеском.

И тут он заметил на моем большом пальце сверкающее серебряное кольцо с замысловатым узором, напоминающим песочные часы и косу для жатвы. В его ошарашенном взгляде появилось узнавание.

– Ты… Вы Гр… Мрачный… Жнец, господин? – приступ кашля прерывал его слабые попытки сформулировать мысль.

– Да, – лишенный эмоций ответ.

Осознание его инвалидности удивило меня – это был человек без ног.

Во мне зародилась странная для меня жалость, которая, однако, быстро сменилась презрением. Он напоминал мне червяка, беспомощного и ничтожного на фоне великой схемы бытия.

– Пожалуйста, добрый господин! Я умоляю вас! – взмолился он, и его ослабевшее тело снова рухнуло к моим ногам. – Заключите со мной контракт! Помогите мне сменить эту проклятую мерность, почтенный господин!

Я наклонился чуть ближе, изучая отчаяние, написанное на его бледном лице.

– …Заключить с тобой контракт? – размышлял я вслух, в моем тоне звучали отголоски жестокого веселья. – Да, наверное, можно… Но разве ты не ведаешь, дорогой мой, что даже смерть надо заслужить?

В глазах нищего промелькнула растерянность, заслоненная непреодолимым желанием вырваться из своего жалкого существования.

– …За…заслужить? Но… Как я могу заслужить смерть?

Жестокая ухмылка заиграла в уголках моих губ.

– Смерть – смена мерности. Жизнь испытывает нас на прочность, лепит из нас тех, кем мы должны стать. Проходя через испытания этой мерности, люди определяют свою последующую роль во плоти. – я прищурил глаза, изучая удивление червяка. – Переход не может быть дарован по прихоти. Смерть должна быть заслужена прожитой жизнью. И, теперь скажи мне. Не думаешь ли ты, что там, куда я отправлю твою душу, тебе будет гораздо-гораздо хуже?… Ведь, для уже опустившихся в самый низ, дно, может оказаться бездонным и преследующим их вечную душу, в любой из новых мерностей.

Пьедестал жнеца

В древнем городе Дэсмур, где царит тьма, и процветают тени, я – жнец, оказался погружен в новую эпоху, где встречи со смертью ищут легко и поспешно.

Прошли те времена, когда кончина от револьвера была желанной и благородной участью на дуэли. Смертные слабаки этого времени теперь жаждут более чистого и быстрого конца. Они ищут утешения в чашке утреннего чая с цианидом, который в считанные минуты положит конец их существованию.

Как служитель Порядка круговорота, я наблюдаю эту нездоровую тенденцию и не могу отделаться от чувства скуки, проникающего в мои кости. Смерть стала обыденной, лишенной какого-либо волнения или вызова.

На протяжении веков мы, жнецы, предлагали свои услуги этим несчастным людишкам. Не в их природе причинять вред друг другу, а тем более лишать себя жизни. Подобные действия были бы столь же абсурдны, как попытка змеи взлететь, или голубя поплавать. Это немыслимо, ведь наш Творец задумал, чтобы Его творения жили и процветали, созерцая, набираясь опыта.

И все же в трудные времена Он создал жнецов как последнюю надежду для страдающих душ.

Но позвольте отвлечься. В наш век все ищут легкого выхода, лишенного боли и страданий. Как немощные слабаки, они стремятся вырваться из несправедливой, по их мнению, жизни. Они даже не представляют себе, какие муки испытывает человек, потерявший близкого человека или больной на грани. Ни один мыслящий не будет добровольно подвергать себя такой боли.

Вот и стекаются они к нам – мастерам по смене мерности.

Однако, наши услуги выходят за рамки личной кончины индивидуума. Смертные, движимые жадностью или местью, также могут попросить прервать чужую жизнь. Но за такую привилегию придется заплатить немалую цену, которую определяют души, участвующие в кармическом контракте. Плата варьируется, и проситель вправе назвать свою цену. Если она удовлетворит весы Порядка, сделка скрепляется кровью, и контракт выполняется. Если нет, то в дело вмешиваются руки судьбы, определяя достойную цену.

Однажды я столкнулся с молодым человеком, желающим ускорить получение наследства от состоятельного отца. Он был готов заплатить любую цену, лишь бы поскорее его папаша ушёл из жизни. Он еще не знал, что его жадность слишком дорого ему обойдется…

Спустя годы, когда этот же человек захотел создать собственную семью, он узнал, на какой жестокий поворот обрекла его судьба с уплатой за сделку. У него отняли способность иметь своих детей. И только тогда он в полной мере узнал о природе последствий своего поступка.

Именно такие неожиданные последствия пугают и настораживают большинство смертных, не позволяя им частить с заказами по чью-то душу. Страх перед отложенной расплатой тяготит их, заставляя сомневаться в желании отомстить или получить выгоду.

Поэтому мы, мрачные жнецы, в основном работаем с просьбами о самоликвидации. Эти 'малодушники', как мы их называем между собой, слишком поглощены собственной борьбой внутри, чтобы задуматься о смысле своего проявления в данной мерности и уж тем более о Великом замысле Творца для всего зримого и незримого. Нет, души их слишком молоды или попросту непростительно архаичны, чтобы поразмыслить шире своих границ развития.

Реальность такова, что тех, кто обращается к нам за услугами, волнуют только их собственные страдания, их собственное спасение из иллюзорного мира, который породили они сами же. Еще не было ни одной души за все туманное существование Восьми графств, которая пожелала бы расстаться с этой мерностью ради существования другой души. Не все даже знают, что такая услуга входит в список наших потенциальных возможностей. Что уж говорить о бренных смертных, если даже не все из жнецов владеют подобной информацией. Я же осведомлен об этом исключительно благодаря переданным мне от отца познаниям.

Если бы только сами жнецы обладали властью запросить о своей собственной смерти. Увы, мы связаны долгом на теневом плане, обречены служить "малодушникам"для поддержания Порядка. Это наш долг, до тех пор пока наши временные тела не одряхлеют, как это бывает со всеми смертными, а после пепел наших тел будет высыпан в единый накопитель для всех когда-либо существовавших пожинателей. И когда наши подневольные души вернутся снова сюда, чтобы найти себе следующее воплощение на еще одно столетие, ЦСП Дэсмура – Центр Сброса Памяти сам выберет подходящее для нас тело и заложит в него частичку от единого пепла знаний.

Я лежу неподвижно, устремив взгляд в бездну мрачного потолка моей спальной комнаты; со стороны может показаться, что я просто почиваю. Но моя душа парит над телесной скорлупой, обособленная и необъятная. Мой взгляд не бесцелен, он обращен в бескрайние просторы темных Небес, в стремлении найти ключи к ответам на вопросы, терзающие меня все эти века моего бытия…

Такова безотрадная картина, в которой пребываю я, слуга, терзаемый мистериями мироздания, обремененный вечным служением бессмертию и неустанно стремящийся получить доступ к знаниям, которые способен дать лишь Он.

Полная луна высоко парила на черном небосводе города, когда я осторожно пробирался к кладбищу. Покосившиеся надгробия и поникшие кроны деревьев отбрасывали тени, пляшущие при каждом мерцании лунного света. Это было мое излюбленное место, невзирая на всю его природную затхлость. Для меня это было своеобразным пристанищем, в котором я уединялся от монотонной службы.

Как жатвенник, я был связан с Советом Восьми, – тайным обществом нетленных, которое контролирует наши туманные просторы. Мы, пожинающие, не похожи на обычных людей, которые могут запросто призвать смерть по своему хотению. Наша же кончина требует более запутанной процедуры, и лишь Великий Совет Восьми обладает полномочиями принимать решения о том, подлежит ли мрачная душа жнеца тотальному разрушению. Исключительно в их руках вершится дальнейшая участь нашего непреходящего бытия, не предполагающего возможности реинкарнации, как это происходит со смертными, которых мы провожаем в затуманный мир.

Подойдя ко входу в Некрополь, я ощутил, как по коже скользит призрачный сгусток энергии мертвых. Кругом царило гробовое молчание, нарушаемое лишь перешептыванием ветра, поглаживающего надгробные стелы. Здешняя тьма казалась еще гуще, словно в ней содержались чересчур сокровенные таинства, чтобы раскрывать их. Но этой ночью я пытался укрыться в ее глубинах, отвлечься от сковывающей бюрократии жатвы.

Прежде чем двинуться дальше, я все же решил развязать шнурки на своих ботинках, как дань уважения к покоившимся под землей. Ибо в наряде усопшего вы не найдете ни одного узла или кружева. Смертные отчего-то верят, что дух умершего может запутаться в шнуровке. Право, как наивно! Но к традициям я питаю уважение.

Замечаю книгу в черном переплете, которая случайно выпала из моей сумки. Она взывала ко мне, напоминая о моем происхождении и избранном пути.

Стоило мне поднять ее, как знакомый груз навеял ностальгию. Это был мой первый самоучитель по искусству жатвы, драгоценный путеводитель отца, который сподвиг меня на это неблагодарное ремесло.

К горлу подступила тошнота, и я согнулся пополам от гнусных ощущений.

Поморщившись, вспомнил, что это эффект медленно действующего яда, который курсировал по моим венам. Жнецы – мастера в ядах. Это наш основной инструмент, который мы используем теперь. Но чтобы стать мастером в чем-то, нужно прочувствовать инструмент на себе полностью, стать его частью. Спирт на травах был моим единственным утешением, способом заглушить совесть, но и смягчить последствия употреблений ядов. Это был рискованный цикл – сегодня мне нужна была ясность, а не забвение.

Покачиваясь на нетвердых ногах, я размышлял о разновидностях используемых нами ядов. Белладонна, известная как "смертельный паслён", змеиный яд, яд болиголова, стрихнин и множество других летальных веществ..... Для смертных они были безвредны в любой дозе, но вот в руках жнеца они превращались в убийственные зелья. В этом и заключалась ирония нашего промысла – страшная сила, вверенная в чумовые руки.

Проведя пальцами по нержавеющей стали своих клинков – сверкающих в лунном свете смертоносных инструментов, – я вздохнул.

Каждое лезвие рассказывало свою историю, храня секреты бесчисленных душ, которых я проводил в последний путь.

Извращенная улыбка искривила мои губы, а по венам пробежала волна восторга. Пожалуй, в церемонии жатвы была своя изысканная прелесть, темный трепет, напоминавший мне, что среди хаоса я все еще обладаю рычагами воздействия.

Но сейчас моя рука задержалась на одном конкретном лезвии, любимом клинке отца. Не задумываясь, я сунул нож в рукав.

Завернувшись в черный плащ, я двинулся дальше в кромешную тьму, кладбище манило меня своим безмолвным призывом.

По мере того как я углублялся, до моих ушей доносился тихий шепот. Казалось, сами духи признали мое присутствие и присоединились к тайному начинанию. Как часовые, стояли усыпальницы, отмечая места упокоения тех, кого такие же, как я, успешно провели через Лету – туманную реку забвения.

Лунный свет указал мне путь к алтарю, украшенному осыпавшимися черными розами.

Опустившись на колени перед алтарем, я зашептал имена недавно ушедших – ритуал в честь их смены мерности. Воздух загудел от волнения, как только я бережно вытащил из рукава свой клинок. Отблеск керосиновой лампы, казалось, усилился, словно призывая к действию.

Твердой рукой и целеустремленным взглядом я прочертил на земле вокруг алтаря замысловатые узоры.

Сырая земля затрепетала от моего прикосновения, и по кладбищу прокатилась волна энергетического подъема. Вокруг меня заклубилась мгла, словно пробудилась сама ее сущность. Это был тончайший танец, равновесие между жизнью и смертью, и я был в нем дирижером.

Как только лезвие еще раз соприкоснулось с землей, из него вырвались нити теней и обхватили мое запястье. Энергия устремилась сквозь меня, переплетаясь с моей внутренней силой.

Я почувствовал на себе бремя всех отправленных душ, их голоса эхом отдавались в моем сознании. В этот момент я был одновременно и их предвестником, и связующим звеном с этой мерностью.

В потоке неземного света духи начали просыпаться из своих погребений, их полупрозрачные формы являли собой поистине захватывающее зрелище. Они кружились в хороводе призрачного сияния, их гомерический смех смешивался с тихим плачем ночи. Это было хрупкое единство, эфемерное представление, державшее меня в плену.

На какое-то мгновение я позволил себе поддаться красоте всего этого, забыть о тяготившем меня долге. В этом городе я был не только посредником Смерти, но и свидетелем заключительных стадий Жизни.

Как только последний дух растворился в ночи, я почувствовал, что моя передышка подошла к концу. Совет Восьми скоро обнаружит мое бездействие на работе и устремит свой Всевидящий Глаз на сломанный вентиль в их изощренном механизме. Они вознамерятся изгладить меня, стереть остатки моего пребывания. Так как те неупокоенные души, которые были обетованы им для дальнейшего перерождения в Цикле туманных земель, я каждую ночь высвобождал на этом кладбище посредством древнего обряда, идущего вразрез с программой Ребалансировки. Мне было неведомо, куда они попадают, но я был уверен в одном. Уж лучше быть независимым от этих темных владений, от мучений перерождений и страданий. Здесь, где не умеют радоваться от души и любить всем сердцем, никто и вовеки не познает мира.

А у души, ведь, цель одна – искать покой внутри себя......

И все же, находясь в тишине Некрополя, я явственно ощутил, как во мне просыпается твердая уверенность. Я был не просто пожинателем, подвластным диктатуре Совета Восьми. Я был творением Тьмы и неповиновения, негасимым факелом, требующим пожара от неравнодушных сердец.

И с каждым шагом на пути к выходу меня наполняло внутреннее освобождение. Луна все еще парила высоко, освещая мой путь мягким сиянием. Исчезая в ночи, я уносил с собой воспоминания о кладбище, о духах, танцующих в неземной гармонии. О моем отце, который, так и не успел освободить свою душу....

– Сегодня твой счастливый день. – прошипел я сквозь стиснутые зубы, опускаясь на колено подле нищего.

Червяк валялся на боку, привалившись лицом к стене, вокруг него был разбросан всякий хлам.

– Быть может… какие-то заключительные слова? – обратился я к старику. Но, к моему удивлению, в ответ было лишь молчание.

Я приподнялся и нахмурился, в голове замелькали вопросы. Возможно ли, что нищий был уже мертв?

В моих глазах появился блеск азарта. Холодная рукоять ножа приятно лежала в ладони.

Подавив отвращение, я вновь опустился рядом с нищим и неспешно дотронулся до его плеча.

Ничего… Он был совершенно неподвижен. А энергия жизнеобеспечения не читалась в телесном сосуде. Неужели червяку и в самом деле пришел конец?

Угрюмо скривившись, я перевернул попрошайку на спину и всмотрелся в его лицо. В полумраке переулка разглядеть что-либо было невозможно, даже для глаз пожинателя. Мне нужен был свет.

Я нащупал в кармане спичечный коробок.

Крошечное пламя мерцало, создавая вокруг тревожное марево. Сделав глубокий вдох, я вгляделся в черноту.

Зрелище, представшее передо мной, заставило бы любого другого выругаться или завопить от ужаса. На моем лице же возникла маска стоицизма, пока я рассматривал то, что лежало в луже.

Спичка догорела, но я не обращал внимания на ее обжигающий накал, созерцая физиономию нищего. Вернее, ее отсутствие.

Там, где должны были находиться черты лица, был лишь гладкий, безжизненный участок плотной кожи. Ни глаз, ни носа, ни рта. Чистый холст, устремленный в никуда.

Меня пронзила неприятная досада. Это выходило за рамки всего, с чем я сталкивался раньше. Мой рассудок рыскал в поисках рационального объяснения, цепляясь за любое подобие нормальности. Но ничего не поддавалось логике.

В этот момент ко мне подкралось предчувствие, что за мной кто-то наблюдает. Волоски на затылке встали дыбом. Тьма, казалось, становилась все плотнее, смыкаясь вокруг меня.

Неприятное чувство кольнуло, но я отогнал его прочь, решив докопаться до сути. Я знал, что за зверской кончиной нищего кроется нечто большее, чем кажется на первый взгляд.

Попытка пролить свет на ситуацию не удалась, и я снова чиркнул спичкой.

Когда пламя затрепетало с новой силой, воздух наполнился свистящим шепотом, едва слышным, но отчетливым. Духи призывали меня уйти.

Но я зашел слишком далеко, чтобы ретироваться. Спичка догорела, и я вновь погрузился во тьму.

Во власти ночного месива я оказался опутанным паутиной неразберихи.

Адреналин бурлил в крови, пока я пытался разобраться в отвратительной картине, на которую наткнулся. Передо мной безжизненно лежал бесприютный мужчина, его тело было залито гротескным количеством крови. Был ли он жертвой свирепого нападения? Но кто еще способен на убийство, если не жнец?… Или здесь действовало нечто более пагубное?

Решив докопаться до истины, я быстро смываю кровь с рук в корыте прачечной за углом. Темные капли, падающие на гладь воды, служат ярким напоминанием об увиденном этой ночью.

Уже дома я разглядываю свое отражение в старом, испещренном трещинами зеркале и перебираю в памяти варианты ответов на загадку из трущоб.....

Когда прикасаюсь к своей щеке, меня вдруг озаряет: кровь принадлежит не только тому бездомному. Она принадлежит и мне.

От мысли о том, что его кровь смешалась с моей, меня охватывает нешуточный гнев. Стал ли я неумышленной причиной его погибели? Виноват ли я в его агонической кончине? Мог ли я хоть на долю секунды не владеть своим разумом в ту ночь?…

Очевидно было одно – немощный не сменил мерность, как мечтал. Кто-то сделал тело старика нежизнеспособным, и подверг его измученную душу стиранию.

С чувством неотложности я выбегаю из своей квартиры на тускло освещенную улицу Дэсмура.

Преисполненный решимости найти подтверждение своим подозрениям, я пробираюсь сквозь темень в сторону Безымянного переулка. Тени нависают надо мной, создавая на редкость жуткую, почти сюрреалистическую атмосферу. Сердце неприятно щемит в груди, предвкушение и нетерпение смешиваются в каждом ударе.

Однако мои искания истины были прерваны появлением керосинового светильника. Его желто-красный отблеск на долю секунды заставил меня зажмуриться, и прежде чем я успел среагировать, чьи-то цепкие руки схватили меня за запястья, обездвижив.

Послышались зычные голоса и брошенные в мой адрес обвинения.

– Это же жнец! – восклицает один из них, в его голосе сквозит командирская интонация.

Становится ясно, что меня задержали градозащитники – спайдеры. Обвинения в убийстве бездомного, найденного в том самом Безымянном переулке, который я пытался исследовать до зари, нашли свою конечную в моем лице.

Злость вспыхивает во мне, подстегивая к сопротивлению. Я требую ответов, сомневаясь в правомерности моего задержания. Но ответ, который я получаю от одного из спайдеров, звучит весьма противоречиво.

– Мы не вправе разглашать подобную информацию. Но при всем уважении к вашему покойному отцу, господину Тамасви..... Должен уведомить вас, что на месте злодеяния было найдено ваше фамильное кольцо.

Несмотря на то что я был ошарашен этим фактом, на меня снизошло озарение. Стало окончательно ясно, что я нахожусь на верном пути, приближаясь к разгадке, скрывающейся за тремя найденными в Безымянном переулке безликими телами за этот год.

Да, нищий, с которым я столкнулся, был не первым, кого постигла такая участь. Безымянный переулок и раньше был свидетелем подобных зверств.

Кусочки головоломки начали складываться в единое полотно, и я решил, что должен продолжить свое расследование.

Когда меня ведут, закованного в паутину неразрываемой лески, я нахожу спокойствие в том, что, несмотря на все улики, выдвинутые против меня, мое преследование правды остается непоколебимым. Силы Ордена Дахмы, которому прислуживают спайдеры, не будут готовы к тому, с каким упорством я буду копать до дна. Я раскрою их истинное лицо, покажу зло, которое преследует темные, извращенные улицы Дэсмура.

Дэсмур – город без надежд

В глубине древнего лесного массива, где вековые стволы нашептывали ветрам свои заветные тайны, сидя на покрытой мхом ветке дуба, я неспешно беседовала со своим дворецким о загадках жизни. В свежем воздухе витал пронизывающий болотный запах, контрастирующий с прохладой лунного солнца. Именно в такие моменты покоя мои мысли были свободны, не скованы никакими устоями социума.

– Терпеть не могу, когда на дворе зима, а снега нет, – заметила я с меланхоличным оттенком в голосе. – А еще не выношу, когда приходит лето и наступает такой холод…

Мой верный и мудрый дворецкий Вито повернулся ко мне, его глаза были исполнены пониманием.

– Значит, госпожа, вы не любите, когда неожиданные вещи нарушают привычный уклад жизни?

– О нет! – возразила я, покачивая ногами в воздухе. – В том-то и дело… Я слишком часто ожидаю неожиданного, и это утомляет неимоверно. Когда нормальность растворяется в неожиданном, ничто уже не является по-настоящему нормальным. Понимаешь?

Мужчина задумчиво кивнул.

– …Пожалуй, – произнес он. – Вы, похоже, весьма философски настроенная натура, госпожа Лорелей. Откровенно говоря, я восхищаюсь вами.

Я тихонько хихикнула и качнула головой.

– Я же просила не называть меня так, Вито! – улыбнулась я. – Просто Сандри. К тому же я не такой уж и философ. Просто когда тебе не с кем обсудить свои мысли, хочется уйти в глубокие размышления…

Я с грацией спрыгнула со своего насеста, мягко приземлившись на озябшую лужайку. Солнечный поток окутал меня, и на мгновение я почувствовала себя по-настоящему свободной.

– Вам одиноко, госпожа? – спросил Вито, подходя ко мне с беспокойством на престарелом лице.

Я замешкалась, на секунду отведя взгляд. В голове проносились мысли, но я отказывалась признавать тяжесть на сердце.

– Нет… Не совсем, – подумав, отозвалась я, пытаясь увильнуть от темы. – Мне нравится размышлять о значении жизни. Но когда вокруг слишком людно, порой трудно глубоко мыслить, ты не находишь?

Вито выразительно кивнул, в его глазах появился понимающий блеск.

– Я полностью с вами согласен, госпожа… Сандри. В уединении приходит ясность ума.

– Я рада, что мы с вами единомышленники, – тепло сообщила я, на губах заиграла улыбка. – Вы замечательный человек, Вито.

Лицо дворецкого засветилось, от его глаз исходило ощущение домашнего уюта.

– Благодарю, Сандри.

– Но, Вито… Скажи мне, пожалуйста, почему ты до сих пор держишься меня, когда всем остальным уже нет дела? Даже моим родственникам?

В его взгляде промелькнула печаль, но он тут же взял себя в руки.

– В моем возрасте смысл жизни заключается в том, чтобы заботиться о судьбе близких, – тихо прошептал он. – Вы для меня как дочь, Сандри. Единственный человек, который имеет для меня смысл.

Я опустила голову, скрывая расцветающее внутри меня тепло.

"Какая у него добрая, мудрая душа…", – подумала я про себя. Может, Вито и не осознает этого, но он заполняет пустоту в моем сердце, заменяя семью, которой у меня никогда и не было.....

Три месяца. Три проклятых долгих месяца я провел в Орденской тюрьме. И за что? За то, что якобы уничтожил душу бродячего нищего, которого я даже пальцем не трогал!..? Что за маразм!

Стены темницы из черного турмалина давили на меня, сковывая силы жнеца. А стесанный пол из олово-висмута, что изолировал мою ауру от подпитки из атмосферного потока энергии, были единственными свидетелями моего несправедливого заточения.

С каждым последующим днем во мне нарастал неистовый гнев. Я жаждал свободы не только от гнетущей темноты этой энерго-поглощающей камеры, но и от сковывающих меня оков несправедливости. Орден Дахмы, высокопоставленные представители Дэсмура, решили покарать меня, спровоцировав мое показательное заточение – жестокое отражение непослушания их законам.

Наконец-то освободившись от вампиров моего времени, я в полумраке поднялся по лестнице в свою обитель. В тускло освещенных коридорах трактира "Черная Лилия"меня одолевало раздражение. Отсутствие достаточного освещения издевалось надо мной.

– Черт возьми, Эльвира… – пробормотал я про себя. – Неужели ты не можешь хотя бы раз обратить внимание на дрянное освещение в коридорах заведения, где ты являешься управляющей?

Мои слова, никем не услышанные, эхом отдавались в пустоте. Хотя это был уже не трактир моего отца, я не мог не чувствовать личной причастности к успеху заведения. Ведь когда-то оно принадлежало моей семье веками.

Когда я вошел в свою мрачноватую, но довольно уютную квартиру и рухнул на кушетку, на меня навалилась тяжесть многонедельной бессонницы. Я безучастно уставился в потолок, погрузившись в океан гложущих меня мыслей. Воспоминания о тюремном заключении не давали покоя, мучил вопрос, который сжигал меня до сердцевины: как такое в принципе было возможно?…

Вероятно, ответ лежал в плоскости деятельности Ордена. Их хитроумный мотив становился очевидным. Они хотели, чтобы я систематически выполнял свою жатвенную функцию; дефицит поставляемых душ в счетчик времени вызывал их подозрение и гнев. Они посчитали, что мой отказ подчиняться означал, что я намерен подорвать их незыблемый авторитет.

Искра неповиновения вспыхнула во мне, подстегивая решимость. Я не собирался так просто поддаваться на угрозы и манипуляции. Их слабая попытка внушить страх, ограничив мою свободу, лишь послужит катализатором моего восстания. Я не ведаю страха, уповая на холодный разум. Ибо тот, кто боится, рискует умереть от страха, а тот, кто не боится, – тоже рискует сгинуть, так как недостаточно осторожен.

Сидя в тускло освещенном трактире, запахи алкоголя смешивались с чувством витавшей в воздухе неприкаянности. Эльвира, ближайший ко мне человек в этом богом оставленном городе, предстала передо мной, ее немигающий взгляд пытливо вглядывался в мое лицо.

– У меня нет денег, пташка, – пробормотал я, наливая себе стакан хереса. – В смысле… Мне не так уж много нужно, как когда-то моему отцу, который растил меня в одиночку… Мне лишь нужно как-то поддерживать себя на плаву.

Как-то. Орден Дахмы платит только послушным детишкам своей темной, извечной игры. Плохих жнецов, как выяснилось, бросают в тюрьму до их раскаяния.

Я не сомневаюсь, что это Совет Восьми уже прознал обо мне из зловонных уст Ордена. Именно Совет принимает все решения, касающихся Туманных Земель, устанавливает обновленные порядки, законы и вводит запреты. Для контроля за исполнением этих постановлений в каждом городе есть свой Орден Дахмы. В Дэсмуре, как и в остальных восьми туманных графствах, представители местной элиты древних душ входят в этот Орден, следя за соблюдением законов и выявляя любые нарушения в системе. Это к тому, что Орден никогда не предпринимает действий без распоряжения со стороны Совета. Следовательно, я пришел к выводу, что мое непослушание, несомненно, достигло высокопоставленных ушей.

– Разве ты уже не пропил все свои последние деньги? – в голосе Эльвиры сквозила ирония.

– …Чего? – я допиваю содержимое стакана одним глотком, напиток обжигает горло. – С моим бюджетом подобного не случится. Во всяком случае, не в ближайшее время.

Она бросает на меня один из своих испытующих взглядов, ее ум неустанно работает за этими расчетливыми карими глазками.

– И как же ты собираешься зарабатывать деньги после "ближайшего будущего", позволь спросить?

– …Определенно, не занимаясь порученной мне работой.

– Но они уничтожат тебя за неповиновение Ордену, Эскар! – восклицает девушка, используя мое имя, чтобы подчеркнуть свое волнение.

Я передергиваю плечами, игнорируя предупреждение.

– И я с удовольствием понаблюдаю за тем, как они это проделают.

Эльвира выхватывает у меня из рук стакан, проливая несколько капель на пол.

– Ты с ума сошел!!! Они уже пытаются это сделать! И очень хорошо, насколько я могу судить.

Теперь была моя очередь вскинуть бровь.

– Ты что, Эс, совсем ослеп, что ли? – простонала моя подруга. – Тебе не нужен никакой Совет Восьми или Орден Дахмы, чтобы погубить себя. Когда ты с такой готовностью делаешь это сам! Целыми днями ты только и делаешь, что напиваешься до беспамятства! Чего ты ждешь от такой беспросветной жизни?!

Она смотрит на меня со смесью разочарования и… Беспокойства? Нет, мы говорим об Эльвире Птахи́. О женщине, похожей на непоколебимую холодную крепость, как называют ее здешние. Не может быть, чтобы она беспокоилась о моем благополучии. Даже если мы знаем друг друга уже… Хмм. Вообще-то я понятия не имею, сколько.

– Скажи мне, как давно мы знакомы, пташка? – вопрошаю я, усталость сквозит в моем голосе.

Она замирает, и в ее темных глазах усиливается волнение.

– …Не смей говорить мне, что ты уже пропил всю свою память!

– Ты не можешь просто ответить?! – рычу в сердцах я, закатывая глаза. Груз смятения тяжело давит.

Отбросив губку в раковину с несколько излишней экспрессией, Эльвира недовольно хмурится. Может, она тоже не помнит всего этого, как и я? Возможно… я не единственный, кто чувствует, что не вписывается в окружающую среду?

Но нет. Она встряхивает волосами угольного оттенка, видимо, прогоняя думы, и устремляется прочь. Я остаюсь один. Только отголоски моих собственных мыслей составляют мне нежелательную компанию.

Я всегда ощущал себя чужаком в этом дождливом городе, в этом темном мирке. Мои способности к иному сбору жатвы, когда я освобождаю души на алтаре, а не отправляю их через Лету в вечный цикл мучительных перерождений на Восьми Землях, Орден считает диверсионным и опасным для их деятельности. Ведь если души не будут направлены обратно в цикл, исчезнет смысл существования всего нашего мироустройства – нашей мерности. И тогда ни Орден Дахмы, ни даже Совет Восьми не смогут никого контролировать. Ведь если люди прознают, что контракт со жнецом и смерть – всего лишь иллюзия выхода. Приманка для желающих вырваться. Кто тогда захочет подчиниться власти и остаться в этом мире перевернутой восьмерки – лже-вечности…?

Я даже представить себе не могу, насколько я опасен для них.

Они боятся меня, но я отказываюсь покориться их требованиям.

Когда ночи становятся все темнее и холоднее, я нахожу утешение в своем одиночестве. Тьма шепчет мне, предлагая силу, превосходящую воображение. Она обещает свободу, которой я всегда жаждал.

…

В слабо освещенной спальне, в воздухе висела тягучая безысходность, я лежал на стылом деревянном полу, мое тело содрогалось от усталости и опьянения. Пять пустых бутылок вина, мои главные спутники в этой бесконечной ночи, валялись рядом со мной. Жнецы никогда не пьянеют, хотя.... Хотел бы я пофантазировать, как бы я это сделал.

Я дошел до конца дороги, а за мной по пятам шли патрульные спайдеры, жаждущие взыскать долг со всех тайно освобожденных мною за три года душ. Долг, который висел на моей шее за неподчинение правилам.

Водоворот мыслей кружился в моей голове, затуманивая сознание. Заглянув в бездну своего внутреннего хаоса, я почувствовал, как тяжесть Системы давит на меня, удушая своей непреклонной хваткой. Иллюзия реальности, словно искусно сплетенная паутина, опутывала всех нас, загоняя в ловушку танца подобострастия и раболепия. Я ненавидел все это. Я ненавидел мир, который обрек меня на такую судьбу, судьбу исполнителя роли Мрачного Жнеца.

Мой отец тоже стал жертвой этой запутанной паутины. Его жизнь преждевременно оборвалась три года назад по вине того самого Ордена Дахмы, которому он так преданно служил. Это было горькое осознание, которое разжигало во мне огонь бунтарства. Именно после потери отца я начал добиваться истинного освобождения душ..... Но теперь усталость грызла мои кости, лишая сил бороться, бросить вызов року, который играл со мной.

Спотыкаясь, я направился к душевой кабинке, ища облегчения в ее ледяных объятиях. Моя ступня наткнулась на груду забытых писем, разбросанных по полу. Обычно я не обращал на них никакого внимания, воспринимая их как отбросы забытой жизни. Жизни, к которой я никогда не смогу вернуться. Но сегодня, в самый мрачный момент, что-то привлекло мое внимание к единственному красному конверту среди остальных – иссиня черных.

Тонкий почерк плясал по бумаге, словно виноградная лоза, сплетенная в замысловатый узор. Странное чувство охватило меня, когда я взял в руки эту необычную корреспонденцию, манящую меня неведомым смыслом. Вопреки здравому размышлению, я не решался выбросить его. Что такого особенного может быть в этом письме среди моря "малодушных"просьб о смерти, вложенных в черные конверты?

Я отбросил красный конверт на кровать. Меня ждал ледяной душ, его неумолимые струи обещали краткую передышку от ноющей борьбы внутри.

…

В тускло освещенном трактире раздавался веселый смех и звон бокалов, заглушавший всякое подобие штиля. Эльвира с принужденной улыбкой на лице зигзагами пробиралась через заставленные столики, ее напускная веселость едва скрывала усталость. Впрочем, шумная атмосфера не привлекла моего внимания, поскольку в эту бессонную ночь я был увлечен только одним: выпивкой.

Поднеся фужер к губам, я сделал маленький, но намеренный глоток янтарной жидкости. Когда горьковатый вкус виски с нотками шоколада разлился по языку, на моем сером лице промелькнуло удовлетворение. Я был ценителем двух видов искусства – хорошего дорогого алкоголя и женщин, обладающих достаточным интеллектом, чтобы вести увлекательные дискуссии. К сожалению, найти такое сочетание было так же редко, как наткнуться на мифическое существо. Казалось, судьба часто дарила мне только одно, оставляя второе нереализованным.

Но это было не от недостатка выбора, ведь я прекрасно понимал, какие соблазны меня окружают. Манящие сирены публичного дома, по-своему соблазнительные, честно говоря, действовали мне на нервы, их пустая болтовня отбивала охоту заводить какие-либо разговоры с ними. За пределами этих стен женщины, которых я встречал, просто не соответствовали моим запросам, не обладая ни особой красотой, ни остроумием. Удручающая история, которая, казалось, так и останется без светлого вмешательства.

Я размышлял над иронией своего существования, прекрасно понимая, что воплощаю в себе те самые качества, которые искал в других. Бесчисленное количество раз мне говорили это, подтверждая мой собственный статус эстета. Я был личностью, ценящей призрачную красоту этого мира, почитателем высокого искусства и всего самого прекрасного, что только осталось и сохранилось в этой унылой дыре… И вот я оказался в вальсе один, желая найти идеального партнера, который удовлетворил бы мои потребности в духовном и телесном плане.

Забывшись в своих мыслях, я почувствовал, как на мои плечи давит одиночество. Отсутствие родственной души, того, кто мог бы зажечь огонь в моем сердце и разуме. Но среди моря лиц, украшавших трактир, ни одно не обладало теми качествами, о которых я мечтал.

Поэтому в своем гордом одиночестве я искал утешения лишь в согревающих объятиях бутылки виски.

…

Возвращаюсь домой после прогулки поздно вечером под строгим присмотром Эльвиры. Луна освещает тихие улицы, а она идет рядом со мной, не сводя с меня глаз и проверяя, чтобы нас никто не потревожил. Мы доходим до моей входной двери, и я резко выдыхаю, сбрасывая плащ, пока она тихо закрывает за нами дверь.

– Если ты еще раз так вздохнешь, вся таверна проснется через мгновение! – шипит она с едва заметным раздражением.

Я мгновенно возвращаю ей ухмылку, придвигаясь ближе. Она напрягается, пытаясь избежать моего пронзительного взгляда. Подхожу к ней настолько близко, насколько позволяет пространство, и хватаю спички, лежащие на полке шкафчика позади нее.

Моя подруга хмыкает, скрещивая руки еще более раздраженно, чем раньше.

– Как долго ты собираешься играть эту роль, Эс?

Услышав такой непосредственный вопрос, я недоуменно поднимаю на нее глаза, доставая тем временем успокоительные травы для чая.

– …Какую роль?

– Ты прекрасно знаешь, какую саморазрушительную, апатичную, нелепую роль ты исполняешь! – Эльвира поворачивается, чтобы зажечь несколько свечей на каминной полке. – Тебе нужна мотивация… Цель, которая поможет тебе пережить эти дни, не отравляя себя своими пахучими травяными отварами и бог знает еще чем! – она морщит носик, пока я ставлю чайник на плиту.

Я лениво начинаю расстегивать пуговицы на рубашке, ловкость пальцев меня подводит. Ее холодная рука ложится поверх моей, останавливая меня.

– Видишь, о чем я говорю?

– Не совсем… – я переплетаю наши пальцы, слегка притягивая ее к себе. – Будет лучше, если ты покажешь, птичка. – говорю я, ухмыляясь.

– Твоя похотливая ухмылка, Эс, на этот раз не поможет тебе затащить меня в свою постель. – Эльвира притягивает меня к себе, нежно шепча в мои губы.

– Тогда скажи… Что поможет? – мой нос ненадолго касается ее щеки, я вдыхаю насыщенный лавандовый аромат волн ее темных волос. – Я думал, что именно этого ты всегда хотела от меня под конец тяжелого дня… Не так ли?

Она на мгновение приостанавливается и расплывается в улыбке.

– Мне неприятно это признавать… Но здесь ты не ошибся.

Девушка грубо толкает меня на спину, заставляя свободно повалиться на кровать, и забирается на меня сверху, проворно, словно кошка.

– Тебе следовало начать с этого, птичка. – мурлычу я и наконец издаю стон, когда ее холодные пальцы пробираются под мою наполовину расстегнутую шелковистую рубашку.

Я хочу притянуть ее к себе для погружения в ее губы, но она застывает, когда ее взгляд падает на что-то рядом со мной.

– Что эта штука делает в твоей постели, Эс? – она берет что-то с простыни и с любопытством рассматривает. – … Означает ли это то, что я думаю?

Я сощуриваю глаза, чтобы получше рассмотреть предмет в ее руке. Что-то маленькое и черное… Письмо? В моей постели?

– Письмо к жнецу. Здесь. На твоей кровати, Эскар. Ты наконец-то решил вернуться к своей работе?!

– Прости, птичка, но… Нет, черт возьми, – горько усмехнулся я.

– Тогда… Тогда и я скажу тебе "нет"! – быстро поднявшись, она поправила свое платье и сердито воззрилась на меня. – По крайней мере, на этот раз, когда ты умудрился напиться, как последний пьяница с Безымянного переулка!

– Да брось! Я видел и не таких пьяных личностей. И уверен, что ты тоже! – протестую я, пытаясь приподняться на локтях. Только когда мне удается задержать взгляд на несколько секунд, замечаю новую необычную татуировку на руке подруги.

Манжет ее платья не полностью закрывает запястье, и я могу разглядеть рисунок татуировки достаточно хорошо. Уроборос… Змея, поедающая свой хвост. Символ инфинити. Для обычных людей это просто змея. Но посвящённые знают, что столь древний символ – это, скорее, архаичное чередование природы, постоянное возрождение и смена мерности всего живого.

Ведь все телесные сосуды смертны и возрождаются вновь и вновь с начала беспамятных времен нашей темной эпохи. Это бесконечный цикл, в котором души обывателей обретают все новые и новые тела, забывая о своей прошлой жизни с молоком матери. И только души несменной элиты, их приближенных и жнецов, помещаются в тела с доступом к прошлым воплощениям по желанию. И так продолжается во все времена. Ведь обычные люди обладают истинным даром бессмертия – их души вечны, и никто не смеет посягать на их свет, ведь душа – это частичка света самого Творца. Но подневольные души таких существ, как я, созданных системой слуг, не вечны. Мы существуем без права на перезагрузку сознания и памяти. А души наши могут быть уничтожены одним взмахом когтей Совета Восьми. Хранить память о своем существовании на протяжении столетий и более – настоящая пытка...... Это не замысел Небесного Творца. А скорее, умысел Темного Архитектора. А может быть… Это самый закономерный, упорядоченный процесс, не требующий никакого созидания. В нем нет хаоса. Лишь Баланс.

– Нравится моя новая татуировка? – усмехается приятельница, заметив мое повышенное внимание к ее обнаженной руке.

– Уроборос? Серьезно, птаха?

– О!… Смотрю, ты неплохо разбираешься в этом вопросе, да?

– Трудно не разбираться, будучи жнецом. – я приподнимаю бровь, кивком указывая на ее кисть. – Особый знак Совета VIII. Знаешь поди?

Она медлит с ответом, ее пальцы скользят, чтобы коснуться татуированного места.

– … Знаю. Поэтому и сделала.

Оттянув рукав, Эльвира плотно сжала лиловые губы и передернула плечами.

– Чтобы выразить свою преданность Ордену. Ведь если в нашем городе наступят новые темные времена – ты пожалеешь, что эта татуировка не на твоей руке, Эс.

Я утомленно выдохнул, локти наконец-то подвели меня, и я рухнул на спину.

– … А ведь ты можешь просто прикончить меня. Это было бы величайшим доказательством твоей преданности Ордену. Помочь им стереть один сломанный паззл, который никак не хочет укладываться в их единую схему…

Некоторое время я не слышу ее ответа и начинаю подозревать, что, возможно, случайно подкинул ей наилучшую идею, чтобы на деле продемонстрировать лояльность к этим ублюдкам из Совета.

– Очень смешно, Эс, – рассеянно шепчет она, и я слышу, как поворачивается оконная ручка. Свежий, дождливый воздух моментально заполняет всю комнату.

– …Я только озвучил мысли, Эл.

– Но письмо… Похоже, кто-то хотел, чтобы его получил именно ты. – Эльвира обращается ко мне, проходя мимо.

Я не придаю значения ее последним словам, погружаясь в серый сон без сновидений.

…

Утром, подняв тяжелые веки, я первым делом направляюсь в уборную. В воздухе витает лавандовый аромат, напоминающий мне о подруге и ее сладострастных духах.

В зеркале отражается мое бледное лицо – остатки бурной ночи, проведенной под воздействием терпких травяных отваров. Я проклинаю свое безрассудство и мысленно отмечаю, что мне следует отказаться от напитков, настоянных на одурманивающих травах. Мои черные, непокорно-прямые волосы успели отрасти аж до самых плеч. Но я не собиралась остригать их в ближайшее время. Перед кем мне красоваться?

Решив смыть с себя прегрешения минувшей ночи, я потянулся к крану, желая, чтобы успокаивающие потоки воды очистили и тело, и разум. Но прежде чем я успел предаться успокаивающему ритуалу, мое внимание привлекло неожиданное зрелище. Под пояс моих штанов аккуратно был подсунут небольшой красный конверт. Заинтересовавшись, я надрываю его и бережно открываю содержимое.

Черные скорописные буквы пляшут по пунцовой поверхности. Из них складывается имя – "Лорелей". Чувство беспокойства охватывает меня, и я вспоминаю, как еще вчера наткнулся на нечто похожее в беспорядочной куче остальных писем. Это была весьма загадочная находка, которую я собирался изучить более тщательно, но отвлекся на ночные перипетии. Я напрягаю извилины, стараясь вспомнить содержание того письма.

Голос Птахи раздается у меня в голове. Должно быть, именно этот конверт она нашла на моей кровати вчера вечером, когда мы вернулись с ночного гуляния.

Я возвращаюсь в спальню и начинаю лихорадочно выискивать хоть какие-то следы того красного конверта. Но мои усилия тщетны: единственное, что окружает меня, – это всепоглощающий запах лаванды.

Меня постигает понимание. Это не обычная просьба об услугах жнеца, а личная просьба. Способность письма менять цвет, становясь черным в чужих руках и красным в нужных, говорит о том, что это нестандартное прошение. Вот почему в наманикюренных руках Эльвиры оно было черным. Тот, кто отправил его, несомненно, был умен и обладал деньгами. Бумага из красного дерева… Очень дорогая за свои уникальные качества.

Я опускаюсь в мягкие путы кресла и закуриваю трубку с травами шалфея, снимающими нервное напряжение. Ароматный дым овевает меня, создавая ощущение тишины среди бури, бушующей в моей голове. Лорелей… – это имя эхом отдается в моих думах, вызывая мелькнувшее узнавание. Где я уже встречал это имя?…

Внезапно все встает на свои места. Всплывают воспоминания о предыдущей ночи, и кусочки головоломки складываются в целостную картину. В кабаке кто-то из местных вскользь обмолвился о некой зажиточной дворянской семье, ищущей личного секретаря – секретаря в дом Лорелей. Осознание этого факта вызывает во мне внезапное возбуждение, пульсирующее в жилах и прогоняющее остатки сонливости.

Но что это может означать? Зачем кому-то с фамилией Лорелей понадобилось обращаться ко мне через личное письмо с просьбой о жатве? Богачи редко обращаются к жатвенникам с просьбой о смене мерности, так как эта их вполне подкупает…

Конверт, теперь снова черный, с одной строчкой текста внутри, дразнит меня своим загадочным содержанием: "Сандрина Эрналин Лорелей". Это имя не имеет для меня никакого значения, но оно задерживается на грани знакомости......

Раздраженный этой неуловимой нитью, я напрягаю голову, пытаясь найти скрытые воспоминания. Пустота внутри подстегивает любопытство, побуждая меня исследовать ее недра. Должно быть что-то еще, что приоткроет завесу тайны над этим именем.

Набравшись решимости, я делаю отрывистый вдох трубки, выпуская струйку шалфейного дыма, и готовлюсь отправиться в дорогу, которая сулит раскрытие некоторых подробностей и изменение хода моего бесцельного существования.

Поместье Лорелей

Сжимая в перчатках злосчастный конверт, я устало смотрю в окно кареты. Перед глазами открывается интересный вид. Такое прекрасное место… Здесь можно заблудиться. Высокие снежные горы, густой фасад леса. Мост, по которому мы едем, окружен серостью зимней бездны и никогда не замерзающим водопадом, который, кажется, достиг неба, медленно падая вниз. Это место… великолепно. Особенно по сравнению с унылостью и грязью города.

По мере того как карета грохочет, пейзаж становится все более чарующим. Горы простираются насколько хватает глаз, их величественные вершины украшены чистым белым мерцанием. Деревья в окружающем лесу стоят высокие и гордые, их ветви усыпаны снежной пылью, словно драгоценности природы. Я охотно отворяю створку. Воздух хрустящий и чистый, наполняющий легкие новой энергией.

Затерявшись в великолепии природы, я не могу не забыть о своей ноше. Жалкая бумажка в моей руке теперь ничтожна по сравнению с красотой, раскинувшейся передо мной. Она не властна над этим мгновением чистой благодати.

Пока мы едем по мосту, меня охватывает чувство умиротворения, преодолевая усталость, которая так долго тяготила меня. Я полностью погружаюсь в окружающее меня великолепие, ощущая себя частью этого грандиозного шедевра природы.

Из окна кареты я вижу, как по заснеженному лугу грациозно прогуливается семья оленей. Их изящные копытца оставляют отпечатки, обозначая их присутствие в этой зимней стране чудес. Словно их тоже пленило очарование этого места, они замирают.

Водопад, застывший во времени, каскадом падает с небес. Вода никогда не останавливается, ее вечный поток напоминает о безграничной силе природы. Вид его завораживает, и я не могу удержаться, чтобы не наклониться к окну, желая ощутить туманные брызги на своем лице.

Чем дальше уезжала карета в темный лес, тем теплее становилось. К тому времени, когда мы остановились у ворот поместья через час, снег совсем сошел, и погода снова стала похожа на весеннюю. Я попросил водителя высадить меня, чтобы немного прогуляться и проветрить голову. Головокружение, возникшее после перехода по мосту в ущелье, подтолкнуло меня к поиску утешения в окружающей природе.

Через десять минут ходьбы я оказался в уединении среди деревьев в дубовой роще. Трава пахла поздней осенью, а ветер был теплым, как в начале апреля. Это было необыкновенное место, туманное и безмятежное. Мне стало интересно, находится ли поблизости усадьба Лорелей или я удаляюсь все дальше в окружающую глушь.

Пока я любовался серостью и коричневатыми оттенками коры деревьев, вдалеке мелькнуло что-то белое.

Человек? Здесь, в глуши?… Но, с другой стороны, я тоже был здесь. Какова вероятность того, что это просто еще одно потерянное и непонятое миром существо, нашедшее утешение в этом уединенном месте?

Любопытство взяло верх, и я двинулся к белой точке. Подойдя ближе, я убедился, что это не живое существо. Осторожно раздвинув кусты, чтобы не нарушить уютную тишину, я вдруг остолбенел.

Все шумы в голове стихли, и я стал свидетелем самого завораживающего и прекрасного зрелища, которое видел за последнее время.

На другом берегу хрустального лесного озера на ветке дерева сидела молодая женщина. Она прислонилась спиной к коре дуба, ее пепельные волосы слегка колыхались от ветра. Безмятежное выражение лица и полузакрытые веки свидетельствовали о ее умиротворенном состоянии. Но в первую очередь, мое внимание привлекло ее белое платье. Кто в здравом уме наденет такой наряд в лес? Или травы шалфея опьянили меня до окончательных галлюцинаций?

Как бы то ни было, я не мог отрицать чарующей привлекательности сия видения.

Пока я размышлял над странной внешностью девушки, налетел сильный порыв ветра. Когда ее юбка затрепетала, я не мог не заметить ее прозрачности, обнажившей изящные ножки. Я стоял, затаившись, и изучал ее, как хищник, которым я и был. Ее бледная, гладкая кожа, едва прикрытая тонкой вуалью подола платья, завораживала меня. Странно, но сердце учащенно забилось, а ладони вспотели. Это была необычная реакция для моего тела, но когда я вспомнил истинную суть своей сущности, все стало ясно.

Ее полупрозрачные юбки вызвали у меня волчий интерес, хотя поначалу я не хотел заострять внимание на такой мелочи. Однако вот он, неожиданный восторг от вида чего-то необычного. Я напомнил себе, что я не аристократ и даже близко не джентльмен. Да и нормальным жнецом я уже давно не был… Поэтому, я решил, что могу смотреть сколько захочу.

С неопределенной ухмылкой я оставил странную даму наедине с собой и вернулся на дорогу. Эта встреча что-то всколыхнула во мне, напомнила о давно забытом прошлом. Продолжая свой путь, я не мог не задаваться вопросом, останется ли в моих мыслях неземная красота загадочной женщины или исчезнет, как туман, окружавший ее.

…

Тимадра Лорелей была известна в городе как загадочная виконтесса особняка Лорелей. Ее короткие белокурые локоны слегка подрагивали, когда она говорила, придавая теплоту ее в остальном холодному и отстраненному поведению. Ее пронзительные серые глаза, казалось, хранили в себе тайны и загадки, создавая атмосферу интриги.

Когда я стоял перед ней, восхищаясь величием особняка, она приветствовала меня вежливой улыбкой.

– Виконтесса Лорелей, я рад быть гостем в вашем изысканном поместье, – сказал я, позволяя своим глазам с любопытством блуждать по ее чертам, пытаясь разглядеть глубину, скрытую за этими холодными глазами.

– Спасибо за добрые слова, – ответила она, не переставая улыбаться, в ее глазах мелькнул хищный отблеск. – Чем могу быть вам полезна?

– Позвольте выразить вам свою благодарность за гостеприимство, виконтесса. Однако, моя сегодняшняя цель, возможно, не столь грандиозна, как можно было бы предположить из моего короткого письма вам. Я здесь в поисках возможности попытать судьбу на должность, которая представилась в вашем доме.

Удивленно подняв бровь, женщина пристально изучала меня.

– Должность? – повторила она, в ее голосе звучало любопытство. – Вы не похожи на человека, который претендует на обычную должность. Вы, наверное, пришли моделировать одежду для моего мужа? Хотя, – ее губы изогнулись в озорной улыбке, – вы гораздо стройнее его… Намного.

Забавляясь ее игривым поведением, я ответил.

– Я ценю ваши комплименты, виконтесса, но уверяю вас, я здесь не для того, чтобы работать моделью. Напротив, я здесь, чтобы подать заявление на должность личного секретаря. Насколько я понимаю, эта должность все ещё вакантна?

Глаза Тимадры слегка сузились, словно она искала признаки обмана. Не найдя таковых, она спокойно поправила свое чёрное жемчужное украшение.

– Что ж, это действительно неожиданно, – призналась она с оттенком удивления в голосе. – Но, тем не менее, это приятный сюрприз. Вы обладаете и молодостью, и обаянием – качествами, которые редко ассоциируются с ролью личного секретаря.

Как раз в тот момент, когда наш разговор начал входить в нужное мне русло, спокойствие зала было нарушено детским смехом, доносящимся с парадной лестницы.

На лестничной площадке появились два маленьких светловолосых мальчика, близнецов, их игривое поведение противоречило строгому взгляду виконтессы.

– Мальчики! – рявкнула она, на мгновение опешив от их неожиданного появления. Как и я, опешил от её поведения. Но, быстро опомнившись, женщина вновь обрела спокойное выражение лица. – Я вам говорила о том, что нельзя бегать по дому? Не так ли?

Близнецы виновато переглянулись, но промолчали. Наконец, один из них набрался смелости и заговорил.

– Извините нас, пожалуйста, тетя Тимадра, – сказал старший на вид, в его голосе прозвучали раскаяние и вызов. Этот малой выглядел более уверенным, а его младшая копия искала утешения в защитном присутствии брата.

Повисло неловкое молчание, я прочистил горло, не зная, как поступить. Старший близнец, похоже, не впечатленный моим присутствием, вскинул голову.

– Еще один? – нагло пробормотал он, заслужив суровый взгляд тети.

Не обращая больше внимания на мальчиков, виконтесса вздохнула и обратилась к ним не глядя.

– Идите в свое крыло поместья и играйте, сколько хотите. Но помните, – она сделала паузу, встретившись взглядом с каждым из близнецов, – только там. Не среди антиквариата и раритетов в других комнатах. Понятно?

Оба мальчика торжественно кивнули, их одинаковые лица были полны решимости, и они бросились прочь, исчезая, как листья, уносимые сильным порывом ветра.

Вернувшись ко мне, женщина извиняюще улыбнулась.

– Прошу прощения за это беспокойство. Дети бывают очень шаловливы.

– Действительно, – ответил я, улыбнувшись уголками губ. – Они придают живой оттенок этому великолепному дому.

– Пожалуйста, забудьте о них, – с лукавой улыбкой сказала виконтесса, касаясь своего ожерелья. – О чем мы говорили?

– О том, что я привлекательный, умный человек… Самый необычный кандидат на вашу должность, но лучший из всех, кого вы когда-либо найдете, уверяю вас, – плавно отвечаю я, скользя взглядом по ее изящным изгибам и роскошному дорогому платью с изумрудами.

– Не припоминаю, чтобы я заканчивала свое предложение таким образом, но что-то мне подсказывает… что это может оказаться очень правдивым, – улыбается она, слегка прикусывая губу, после чего подходит к журнальному столику и берет сигару из слоновой кости и маленькую золотую табакерку.

Тимадра прикуривает и делает первую неспешную затяжку, после чего снова обращает свое внимание на меня.

Ее остекленевшие глаза сужаются, изучая мои истинные намерения, и на ее лице появляется улыбка. Она – лисица, и, несмотря на прошедшее время, по-прежнему хороша собой. Ее властная, строгая и холодная манера поведения с первого взгляда вызывает у меня желание найти все подходящие ключи к ее теплу и сердцу. Возможно, я смогу стать таким ключником, если, конечно, мне надоест работать на нее. Я думаю об этом в будущем смысле, потому что ее выражение лица только что одобрило мою кандидатуру такими словами, которые никогда не смог бы произнести простой голос.

– Добро пожаловать в поместье Лорелей, – наконец пропела она, проходя мимо меня. – Но прежде чем вы начнёте работу, вам придется дождаться приезда виконта, чтобы проверить способности секретаря в вас. Если он одобрит, то вы точно можете начинать.

– Простите, но разве не вы принимаете на работу? – спрашиваю я, озадаченный внезапным изменением в процессе найма.

Полупечальная улыбка, которую она мне дарит, говорит о многом. Все вопросы, даже такие незначительные, как этот, решает хозяин дома. Так я и знал.

– Я прошу прощения, но нет. Если бы только это зависело от меня… Вы уже знаете мое решение относительно вас, сэр. Но в данном случае, виконт нанимает секретаря одному из членов нашей семьи. Я обычно не очень интересуюсь этими вопросами, поэтому, к сожалению, не располагаю точной информацией о том, зачем и для кого нужен секретарь, – поясняет она, ее лицо выражает одновременно обиду и скуку. – Хотя, конечно, я догадываюсь.

– С удовольствием послушаю, – отвечаю я, разгораясь любопытством.

Вдруг в памяти всплывает необычная встреча в лесу возле особняка.

– …Однако, прежде, могу ли я спросить о даме, которую я имел удовольствие встретить в лесу у озера? Является ли она членом вашей семьи?

Виконтесса поднимает искренне удивленные глаза от своих забот.

– Ах, это… Должно быть, вы встретили госпожу Сандрину Лорелей – молодую баронессу нашего дома.

Тимадра на мгновение замешкалась, в ее глазах мелькнула неуверенность. Казалось, она раздумывает, стоит ли рассказывать больше о таинственной госпоже, которая, судя по всему, и прислала мне письмо, лежавшее сейчас у меня в кармане.

– Единственная Лорелей по крови. Наша Сандрина, – пробормотала она.

Меня не могли не заинтриговать ее слова. Кто была эта призрачная девушка, которой потребовались услуги жатвы именно от меня? И почему Тимадра так подчеркнула чистоту ее титула?

Воздух в большом зале фойе был наполнен атмосферой тайны, поскольку леди Тимадра Лорелей не решалась рассказать мне больше. Ее слова разжигали мое любопытство, и я отчаянно желал узнать что-то ещё. Действительно ли эта девушка была единственной представительницей Лорелей по крови?

Я не мог не задаться вопросом о значении чистоты крови. Означает ли это, что все остальные члены дома Лорелей, включая саму леди Тимадру и близнецов, унаследовали знаменитую дворянскую фамилию лишь каким-то другим, менее значимым способом? Вопросы вихрем кружились в голове, побуждая меня глубже вникнуть в эту фамильную историю.

Тимадра, впервые за время нашего общения заметив мой неподдельный интерес, казалось, раздумывала, стоит ли рассказывать дальше. В конце концов она сдалась, и в ее глазах заблестели искорки азарта.

– Что ж… Интересно, – подбодрил я ее, надеясь, что она еще поделится секретами своей семьи.

– Позвольте мне объяснить, – начала она, ее голос был мягким, но полным авторитета. – Изнеженные близнецы, которых вы видели раньше, – это сводные братья Сандрины. Видите ли, мать баронессы, старшая сестра моего мужа, к сожалению, покинула этот мир, когда Сандрина была еще младенцем. Ее отец, потрясенный утратой, женился вновь, на этот раз в соответствии со своим более низким для нас – рыцарским – статусом, и вскоре родились близнецы. Как глава Дома Лорелей, мы с моим мужем, виконтом Обероном, взяли на себя ответственность заботиться об этих мальчиках, пока их отец служит на фронте.

Ее слова произвели во мне фурор. Семья Лорелей, казалось, была опутана паутиной сложных взаимоотношений и скрытых истин. Я и представить себе не мог, что у этих, казалось бы, невинных близнецов такая сложная предыстория.

Осиротеть в столь юном возрасте. Это печально… Потому что никто не возвращался с пограничной войны. Люди, посланные защищать наши восемь территорий от малоисследованных порождений тьмы из Тумана, стремящихся пересечь Великую Стену и захватить наши города и деревни, пожирая все на своем пути… Эти люди уже домой не возвращались. По крайней мере, именно эту историю Совет Восьми рассказывал нашим жаждущим иллюзий ушам все эти века.

Это противостояние наших восьми графств и злобных тварей из тумана за Стеной длится уже с незапамятных времен. Так было всегда.

– Простите за любопытство, но разве юная баронесса уже не достаточно взрослая, чтобы самой править поместьем и принимать решения о найме? – я не мог не спросить, любопытство взяло верх.

Выражение лица виконтессы стало каменным, глаза стали еще холоднее.

– Думаю… Она, возможно, и созрела для этого. – ответила она с напряжением в голосе.

Как только ее слова повисли в воздухе, тишину фойе пронзил отчетливый, уверенный женский голос.

– Вполне.

Я повернулся к источнику столь прекрасного тембра. Там, стояла Сандрина Эрналин Лорелей, молодая хозяйка поместья. Ее присутствие приковывало к себе внимание. Ее пронзительный взгляд серых глаз встретился с моим.

Секретарь Смерти

Нет больше белого платья, прозрачно скрывающего ее хрупкое тело. Теперь она одета совершенно по-другому. Коричневые кожаные брюки с высокими сапогами для верховой езды, белая свободная блузка, висящая на груди, как легкое облачко. Длинные пепельные волосы аккуратно собраны в хвост, что очень выгодно подчеркивает фарфоровые черты ее лица.

– Следуйте за мной, – тихо говорит Сандрина, обращаясь ко мне, но ее голос разносится по всей комнате, когда она медленно, но уверенно уходит.

Я поднимаю бровь и бросаю короткий взгляд на виконтессу. Она слабо кивает, пожимая плечами. Бросив на меня последний оценивающий взгляд, Тимадра еще раз прикусывает губу и выдыхает облако дыма. Соблазнительно улыбаясь, она покидает зал.

– Не надо никаких объяснений и тем более представлений друг другу, – слышу я ее удаляющийся голос.

Чувство любопытства охватывает меня, когда я следую за молодой баронессой, и мои шаги замедляются.

Мы идем по тускло освещенным коридорам, мерцающие свечи отбрасывают жуткие тени на стены. Тишина окутывает нас, нарушаемая лишь тихим шорохом наших шагов. Я наблюдаю за ее покачивающимся силуэтом, за элегантной позой. В ней есть что-то неземное, словно мерцающий мираж, пробивающийся сквозь темноту.

…

После нескольких минут следования за этой загадочной дамой из леса, она наконец останавливается в одном из коридоров усадьбы. Здесь нет окон, поэтому единственный свет исходит от настенной люстры.

– …Вы знаете, зачем я здесь, мисс? – начинаю я диалог, понимая, что она уже давно не замечает меня.

Мы остановились посреди темного коридора, который, похоже, вел в какое-то жуткое, древнее подземелье. Баронесса молча посмотрела мне в лицо с пугающей точностью, которая поначалу меня насторожила.

– Что вы имеете в виду?… Я не имею ни малейшего представления… – наконец она заговорила, едва шевеля губами. – Должна ли я знать о вас что-то важное, сэр?

– Важное?… Как посмотреть, миледи. Как посмотреть. – я нагло ухмыляюсь, окидывая ее взглядом, чтобы дать ей понять, что не собираюсь играть в ее игры разума.

Я хочу, чтобы она поняла, что могу видеть сквозь ее обманчивый, невинный фасад – за ее светлой и ангельской внешностью скрывается холодность и жестокость единственной наследницы одной из самых влиятельных и богатых семей в Десмуре.

Последовавшая за этим тишина и ее напряженный взгляд вызвали неожиданные мурашки по позвоночнику. С каких это пор у меня такое бывает? Вся эта ситуация начинает сводить меня с ума.

Девушка горько выдохнула, наконец, отводя взгляд и вглядываясь в темноту коридора.

– По правде говоря, я не знаю, зачем вы здесь, сэр. Но раз уж вы здесь, то я буду очень благодарна, если вы поможете мне кое в чем.

Она легонько касается своей руки, словно та сделана из нежности и воображения печального поэта. Эта девушка – словно фантом, еще больше подтверждающий мое погружение в безумие.

Я выпаливаю эти слова, не успев понять, что нормальный "я"никогда бы так не сказал.

– …Чем я могу вам помочь?

Женщина кивает, снова обращаясь ко мне. Как будто только этого ответа она и ждала.

– Где-то в особняке есть дверь. Помогите мне ее найти.

Ошарашенный такой глупостью, я громко прочищаю горло, разом отбросив все вежливости.

– …А вы не знаете, где эта дверь находится в вашем собственном доме. Как это?

– Это не обычная дверь, сэр. – ее глубокие глаза загадочно улыбаются в полумраке. – Эта дверь скрыта от обычного зрения. Вот почему. Я, к сожалению, утратила способность ясно видеть все вокруг. В здравом уме… Вы, напротив, кажетесь человеком, который мог бы мне в этом помочь.

– А зачем Вы вообще ищете эту дверь? – я сузил глаза, пытаясь разгадать ее выражение лица, как холодную загадку, для которой я слишком неинтеллигентен.

Проклятье, эта женщина!…

– Если это ради веселья, считайте, что я не участвую. – раздраженно шиплю я.

– О, значит, вы помогли бы мне, если веселье не было в приоритете?

Что я слышу в ее голосе – игривость или насмешку? Трудно сказать.

– Поверьте, это так. Просто у нас разные определения "веселья", я уверен.

– …Нет. Это не просто чистое любопытство. – она легко пресекает мою попытку разрядить мрачную атмосферу вокруг себя. – Мне нужно найти эту дверь… Потому что она особенная. Она может быть открыта независимо от того, каким ключом ее открывают.

Баронесса колеблется, смотрит на свои руки с эмоцией, которую я не могу понять… Презрение? Печаль? Но почему?

– Все ключи мира подходят для того, чтобы отпереть эту дверь. Вы можете в это поверить, сэр?…

– Значит, внутри нет ничего особенного. – я равнодушно пожимаю плечами. – Если все случайные ключи могут ее отпереть.

Мой комментарий творит чудеса, поскольку послужил эмоциональным спусковым крючком для этой странной, меланхоличной девушки.

– Нет! В этом-то и заключается его уникальность! – восклицает она, подходя ко мне чуть ближе. – О существовании такой двери знает только семья Лорелей. Точнее, только три человека.

– Потрясающе. Знает ли виконтесса, что вы раскрываете драгоценный секрет семьи?

По раздраженному выражению, появившемуся на ее кукольном личике, мне становится стыдно за то, что я вообще спросил об этом. Похоже, эти двое не особо любят друг друга. Как интересно.

– Нет. Я не скажу Вам, кто знает, кроме меня. У меня есть свои причины на это.

Только сейчас осознав, какую близость она создала между нами своим эмоциональным выпадом в мою сторону, девушка заметно смущается. Тем не менее, она не отходит, что меня настораживает…

– По моей просьбе они тоже ищут эту дверь. Чтобы вы знали, сэр.

– И что же находится за этой вашей таинственной дверью? – я хитро улыбаюсь, специально наклоняясь к ней поближе, чтобы увидеть ее реакцию.

Это вызовет у нее либо еще большее замешательство, либо раздражение. Но я рассчитываю на первое.

– Я не знаю. – холодно заявляет она презрительным тоном. – Я ищу эту дверь с восьми лет, когда впервые услышала о ней от своего отца. Он сказал, что то, что ты увидишь внутри, зависит только от ключа, который ты используешь, и от твоих намерений.

Моя улыбка постепенно исчезает.

– …И у вас есть конкретный ключ?

Ее дальнейшая реакция вводит меня в ступор, поскольку я не ожидал такого от такой девушки. Вернее… от такого мужчины, как я.

Первое, что я увидел, это ее двусмысленную улыбку и опущенные глаза. Вместо того чтобы отойти, она снова сделала стремительный шаг вперед, оказавшись теперь на расстоянии одного дыхания от меня.

– Да, есть. – глядя мне прямо в глаза, она быстро взяла мою ладонь. И, замешкавшись на мгновение, словно о чем-то задумавшись, осторожно потянула меня за собой по коридору.

Головокружение от утреннего похмелья чудесным образом начало отступать, а рассудок потихоньку возвращаться, хотя я до сих пор не имею ни малейшего представления, почему я слушаю каждое слово этой сомнительной женщины и что вызывает во мне такое послушание…

– Хорошо… – шепчу я, шагая за ней в самодельной дымке.

…

– Мой отец говорил: "Если не можешь найти иголку в стоге сена, просто сожги стог"". – небрежно бросаю я, разглядывая свои ногти, пытаясь разрядить обстановку, пока Сандрина в расстройстве достигает апогея.

Мы уже, кажется, час бродим по одному из мрачных крыльев особняка в поисках потайной двери, хранящей таинственный секрет.

– Мы не будем сжигать усадьбу! – восклицает она, и волосы разлетаются по ее прекрасному лицу, когда она сердито поворачивается ко мне лицом. Ее глаза сверкают огнем и решимостью, а голос полон негодования.

– Остыньте, дамочка! Я всего лишь шучу, – отвечаю я с озорной ухмылкой, пытаясь разрядить напряжение.

– …Во-первых, не называйте меня "дамочка". Для Вас я леди Лорелей. Во-вторых, – она подходит ко мне ближе, ее присутствие настолько властно, что я не могу не почувствовать смесь благоговения и изумления.

– Никогда больше не шутите в моем присутствии, сэр. У вас явно нет чувства юмора. – добавляет она, в ее голосе звучит нотка разочарования.

– Вы думаете, что у Вас есть… Леди Лорелей? – мой тон дразнящий, но наполненный теплотой.

Ее глаза на мгновение смягчаются, но она быстро возвращает себе суровое спокойствие.

– Я никогда не шучу… Догадайтесь, почему.

С этими словами Баронесса снова начинает идти, ее изящная фигура грациозно скользит по стенам в поисках каких-либо признаков потайной двери.

– Скоро должен вернуться дядя Оберон. Мы должны поторопиться и закончить исследование этого крыла к вечеру, – шепчет она, и в ее голосе звучит настоятельная готовность.

Я тихонько хихикаю, не в силах побороть искушение разрядить обстановку. Это лишь заставляет Сандрину на мгновение замереть, ее спина слегка выгибается в раздражении.

– Полагаю, ваш дорогой дядя не из тех доверенных лиц, которые ищут дверь? – мое любопытство берет верх.

– Нет. Он не из тех, кто ищет дверь, – останавливается Сандрина, ее голос становится тише и ранимее.

Она опускает взгляд и наполовину оглядывается за плечо, кажется, погрузившись в раздумья.

– И он не должен узнать о ее существовании. Я надеюсь… я могу вам это доверить?

– Не волнуйтесь, леди Сандрина. Вы можете на меня положиться.

Она смотрит на меня, серые глаза ищут искренности и находят ее. На ее бледных губах мелькает улыбка.

…

– Приказом Праведного Совета 8!… Вы, должно быть, тот самый новый личный секретарь, которого мы так долго искали! Господь знает, как долго мы ждали! – взволнованно восклицает пухлый мужчина средних лет, одетый по последнему писку странной моды, как только я появляюсь в дверях его кабинета.

– Действительно, сэр. Хотя виконтесса обмолвилась, что именно вы, виконт поместья, принимаете все решения в этом доме.

Я украдкой оглядываю комнату, отмечая экстравагантное убранство – золотые украшения, мебель из красного бархата, поверхность из темного дуба.

Сам мужчина, сидящий в кресле, похожем на трон, сжимает в пухлой руке бокал с виски.

– О, вот это да! Ну, это действительно так, молодой человек. – он усмехается, его кустистые усы подергиваются.

– Тем не менее, вы приняты на работу. Все решения я доверяю своей интуиции и своей жене… Ну, почти все. – он подмигивает мне, удобно устраиваясь в мягком кресле.

– Спасибо, сэр, – почтительно отвечаю я.

– Скажите, пожалуйста, вы уже выяснили, к кому вы будете приставлены в этом вопросе?

– Я втайне надеялся, что вы мне скажете, сэр. – вежливо отвечаю я, внутренне закатывая глаза от его театральности.

Лицо виконта озаряется безобразной волной низкого смеха.

– Конечно, молодой человек! – он хмыкает. – А я втайне надеялся, что вы догадаетесь! Но, увы! Не все из нас любят загадки… – он хихикает, как ребенок. – Наша семья – обожает, просто имейте это в виду.

Я изо всех сил стараюсь сдержать закипающий гнев на эту назойливую богатую свинью, решившую потратить мое время на свою тарабарщину. Виконтессу с ее стареющим кокетливым шармом еще можно терпеть, но его… Я начинаю терять вежливую покорность.

– Роль секретаря для моей несчастной племянницы, мистер…

– Эскар Мортес, сэр. – я отвечаю, используя фальшивую фамилию, чтобы сохранить уровень секретности.

Нужно соблюдать меры предосторожности, ведь этот безмозглый человек мог что-то слышать о самой древней фамилии жнеца в городе.

Виконт наклонился вперед, его глаза блестели от крепкого алкоголя.

– Ах, господин Мортес, у вас отличная репутация! Я наслышан рассказами о вашей эффективности работы и осмотрительности. Это именно то, что нам нужно для такого деликатного дела.

Я поднимаю бровь, любопытствуя.

– Деликатное дело, сэр?

– Видите ли, мистер Мортес… В последнее время моя племянница доставляет нам немало хлопот своим поведением. – виконт Лорелей тяжело вздохнул, в его голосе послышалась усталость.

– Например…? – я наклоняюсь вперед, заинтригованный его словами.

Мужчина протянул мне бокал со скотчем, и я с благодарностью принял его, янтарная жидкость сразу успокоила мои нервы.

– Всевозможные. Сандрина закатывает истерики, неделями отказывается покидать стены особняка и даже по несколько дней не ест, – с раздражением пояснил виконт. – Молодая девушка в ее возрасте должна общаться, искать себе достойное место в обществе… достойного жениха, понимаете?

Я отпил глоток виски, обдумывая ситуацию. Мне показалось странным, что виконт описал бледную баронессу в таком невыгодном свете.

Но вместо того, чтобы возразить ему на это несоответствие, я предпочел молча слушать, не желая пока раскрывать свои мысли.

– Наша Сандрина – потерянный случай. С ней очень, очень трудно мириться, – продолжал богатый свин, на его лице было написано разочарование. – Она дикая, неуправляемая и без всяких манер!

Сандрина? Дикая и неуправляемая? Этого не может быть. Дама, с которой я недавно гулял по коридорам поместья, была совсем не такой, какой рисовал ее дядя.

Когда виконт Оберон одним глотком осушил свой бокал, я подавил неприязнь, которая грозила появиться на моем лице. В его словах прозвучала горечь, которую я не мог не заметить.

– Нашей племяннице нужен достойный личный секретарь, который занимался бы ее повседневными делами, – заявил он, в его голосе прозвучала надежда. – Ей нужен кто-то, кто помогал бы ей общаться, водил бы ее на прогулки и ужины с элитой. Иначе, боюсь, она сгниет в этих стенах, как прекрасная картина, превратившись в старуху, вместо того чтобы расправить крылья и создать свое маленькое гнездышко.

Мужчина пристально посмотрел на меня, его ястребиный взгляд требовал ответа.

– Вот видите, мистер Мортес, вы более чем идеально подходите на эту роль. Молодой, воспитанный, из знатной семьи, если я не ошибаюсь?

Я внутренне усмехнулся, благодарный за то, что виконт не смог разглядеть мою игру. Представленные мною резюме были кропотливой работой местного писателя. Он задолжал мне целое состояние, и это был его способ вернуть долг.

– Вы совершенно правы, сэр, – ответил я вежливым кивком.

Высокомерный взгляд мужчины скользнул по моему лицу, оценивая меня с оттенком подозрительности.

– Спустите ее на землю, дорогой мистер Мортес. Откройте дверцу ее клетки, чтобы птица могла вылететь, даже если поначалу она будет отрицать сию возможность.

Он усмехнулся собственной метафоре, упиваясь гениальностью своих слов.

– Мы все будем вам несомненно, безгранично благодарны, если вы преуспеете в этом начинании, господин Мортес.

Взмахнув рукой, виконт протянул мне небольшую бумажку, на которой стояло бесчисленное количество нулей.

– Очень благодарны, – ухмыльнулся виконт с провокационным блеском в глазах. Деньги были его языком, и он знал, как использовать их в качестве оружия.

Когда я положил записку в карман, мое решение было уже принято. Я возьму на себя эту роль, но не ради виконта, а ради этой несчастной баронессы. Я не мог отделаться от ощущения, что она не просто непокорная девчонка. Ну… И деньги, несомненно, мне нужны были тоже.

Прощально кивнув, я покинул особняк Лорелей, испытывая странное волнение. Передо мной стояла миссия. Миссия не пропивать свои дни до беспамятства, а развлекать себя новой ролью в этом предсказуемом театре жизни. Роль личного секретаря.

…

– Эта семья весьма влиятельна, Эскар. Ты должен помнить об этом, – твердо заявила Эльвира.

Я скрестил ноги, откинувшись на спинку дивана.

– А если и так? – спросил я бесстрастно, изображая безразличие.

– Как легко они тебя приняли, так же легко они от тебя и избавятся, – ответила она, и ее слова повисли в воздухе, как зловещее предупреждение.

– То есть уволить меня? – усмехнулся я.

– Я имею в виду избавиться от тебя!

Она встала и подошла к огромному окну таверны, устремив свой взгляд на что-то вдалеке.

– Знаешь ли ты, что эта семья Лорелей занимает пятое место в Совете Восьми? – она мрачно посмотрела на меня через плечо. – Пятое место, с эмблемой черепа, символизирующего бессмертие. Это все, что нужно знать о печально известном Доме Лорелей.

Ее слова еще долго звучали в комнате, пока я размышлял над их значением. Ухмылка на моем лице медленно росла, я знал что-то, чего не знала моя птичка. Если бы кто-нибудь увидел меня в этот момент, то мог бы подумать, что я сошел с ума, улыбаясь как дурак из-за чего-то, казалось бы, незначительного. Но я-то знал, что это не так.

– Приятно слышать, – холодно ответил я, мой голос едва превышал шепот.

Эльвира кивнула, на ее лице отразились озабоченность и покорность.

– Я только предупреждаю тебя, Эс. Если ты не понравишься этим волкам в овечьей шкуре, они превратят твое существование в ад. А может быть, они вообще не дадут тебе возможности ходить по этой земле.

– Я очень сомневаюсь в этом.

Ее глаза сузились, отражая суровую решимость.

– Не надо! Жнец ты или нет, но даже если они узнают о твоей истинной природе, Орден 8 обладает неограниченным суверенитетом. Я не хочу даже думать, что с тобой будет, если эти Лорелей узнают, что ты жнец, примеряющий на себя роль секретаря…

Я горько усмехнулся. Игра началась, и я был готов играть.

Сандрина Эрналин Лорелей

Сандрина Лорелей

Эта ночь была беспокойной, как и многие предыдущие. Мои сны были наполнены бессмысленными иллюзиями, ни одна из которых не имела никакого значения. Как долго будет продолжаться это беспокойное состояние? Этот вопрос не давал мне покоя, пока я размышляла над загадкой собственного существования.

"Никто не знает его настоящего имени. Он всегда использует разные имена, Сандри", – говорил мой дорогой дворецкий Вито, и его голос звучал в моих мыслях.

В моем разрушенном сознании он заменил мне весь семейный круг.

"До меня дошли слухи, что первый жнец использует имена своих предыдущих подрядчиков", – сказал однажды он. "А может быть, – продолжал он, – он использует имена, которые видит на надгробиях". Его слова всплыли в памяти, живо напомнив мне о тех неясностях, которые окружали темную фигуру первобытного жнеца в Десмуре.

В эту ночь я спустилась по величественной мраморной лестнице своего балкона, и мои шаги гулко отдавались в пустых коридорах. Желание найти утешение в святилище оранжереи охватило меня. Это место, созданное отцом ко дню рождения моей матери, где она находила успокоение среди буйного цветения. Со времени ее последнего визита прошло несколько десятилетий, но цветы и растения, за которыми она когда-то ухаживала, остались нетронутыми. Некоторые из них были лишь копиями, но они хранили в себе ее дух. Я считала своим долгом заботиться о них день за днем в этом своем существовании.

Войдя в оранжерею, я облегченно вздохнула. Капризный экзотический цветок, который я лелеяла, чтобы он пережил суровую зиму, казалось, был в полном порядке.

– Приятно знать, что у тебя все хорошо, малышка, – тихо прошептала я, поглаживая гладкие оранжевые лепестки, и на губах у меня появилась улыбка.

К своему удивлению, я услышала позади себя хихиканье. Мое сердце, невосприимчивое к чувству страха, оставалось непоколебимым, когда я повернулась лицом к источнику звука. Передо мной стояла фигура, окутанная мраком, в одеянии, которое было темнее самой ночи. От его присутствия исходила аура таинственности и необычности. Длинные худые ноги подчеркивали плотно облегающие брюки, а высокие черные сапоги придавали необычный вид. Черный плащ, украшенный темно-золотыми украшениями, завершал его ансамбль. Волосы, похожие на перья ворона, выглядели неухоженными и в то же время нарочито уложенными.

Я смотрела на вчерашнего незнакомца с непреклонным спокойствием, скрывая бушующие во мне эмоции. В этом состоянии вечного беспокойства я оцепенела от всех ощущений, существуя просто на автопилоте.

Эскар Тамасви

– Я сделала что-то смешное, сэр? – бесстрастно спросила Сандрина, поднимаясь с колен.

Никогда прежде я не видел, чтобы кто-то выглядел таким растерянным в собственном доме. Странный особняк. Страннее самого дома – бледная девушка… Знает ли она вообще, кто я и зачем здесь? Она, конечно, не подает никаких признаков того, что знает, но, может быть, это всего лишь ее игра?…

– Мисс, в вашем садоводстве не было ничего плохого или смешного, позвольте вас заверить. – я медленно встаю со скамейки, стараясь привлечь ее внимание к себе.

– Я просто наблюдал за здешними цветами. И заметил интереснейшую вещь в их поведении.

– …Поведение? – повторила за мной она, все еще сбитая с толку, хотя ей отлично удается это скрывать.

– Да, мисс. Все цветы здесь слегка наклоняются к вам, когда вы проходите мимо или просто занимаетесь садоводством на каком-то участке. Они тянутся к вам. – я провожу пальцами по листьям ивы возле небольшого искусственного пруда. – Это необычно…

Ее тонкие пальцы дрожат, когда девушка тянется снять перчатки.

– Действительно. Необычно слышать. Особенно от вас, сэр.

– …От меня? – я моргаю, наклонив голову и с высокой точностью наблюдая за ее движениями, пытаясь прочесть ее.

– Да. От моего нового личного секретаря.

Ее взгляд не отрывается от меня, прямая осанка и властный голос, который до сих пор звучит в моей голове. Я делаю шаг вперед, не представляя, что буду делать при такой близости.

Словно в порыве, она опускается на колени, защищая ладонью что-то на земле. Вглядываясь в предмет, который она так отчаянно прячет, я замечаю миниатюрного коричневого паучка. И едва улавливаю, как она шепчет насекомому: "Сегодня ты. Завтра я".

Что это значит?…

Я открываю рот, чтобы спросить ее об этом, но она мгновенно выпрямляется, и ее лицо оказывается всего в нескольких вдохах от моего. Все мысли вдруг исчезли, и я застываю на месте, не в силах вымолвить ни слова. Что это со мной такое?

Вряд ли я когда-нибудь настолько терял дар речи в присутствии женщины. Даже такой безупречно красивой, как эта, не буду врать.

И пока в моем воображении проносится все, что я мог бы сделать, чтобы заставить ее покраснеть от стыда или молить о пощаде, баронесса бесстрастно отворачивается, как будто то, что между нами только что вспыхнуло, было таким же обычным делом, как будничная мечта.

– У нас после обеда прогулка в четыре. – говорит она, поднимаясь по лестнице.

– …Как вам будет угодно…мисс.

…

– Ты такая милая, когда так борешься! – я сдерживаю свою ядовитую ухмылку, когда замечаю, насколько беспомощной иногда может быть одна девушка.

– Вы не имеете права комментировать это, сэр! – Сандрина пыхтит, пытаясь угнаться за своим домашним зайцем, бегающим по загону к северу от усадьбы. Животное слишком проворно – а она нет. Ни капельки. Вот почему мне так радостно наблюдать за этими ее тщетными попытками.

С ее слов, бедное создание было поймано и безжалостно доставлено в поместье после охоты ее дяди. И пока тот хотел угостить своих гончих крольчатиной, эта избалованная "соплячка"(со слов дяди) выкрала зайца и заставила его подарить ей, заключив бессрочный договор, по которому ее родственники не могут причинить никакого вреда ее "питомцам", пока она жива и дышит.

Какой варварский способ заключения договоров! А что если эта девушка вдруг умрет? Что тогда?… Зайцы этого совершенно не заслуживают.

Я погрузился в свои мысли, продолжая наблюдать за тем, как она торопливо бежит по лугу. Высокая трава шелестит от каждого ее бешеного шага, а ее крики о помощи наполняют воздух. Зрелище, надо признать, довольно забавное.

Сандрина, с ее шелковистыми пепельными волосами и меланхоличными серыми глазами, выросла в стенах роскоши и великолепия. Ее семья жила в роскошном поместье, окруженном акрами пышных садов и великолепными туманными лесными пейзажами. Но, несмотря на то, что она росла в окружении красоты и излишеств, сердце этой "соплячки"было не таким, как у всех ее сородичей. Я сразу почувствовал это. В ней было редкое сострадание к животным, нежный дух, который светился даже в трудных ситуациях.

…

Если бы кто-то предсказал мне, что уже через неделю после освобождения из лап тюрьмы я буду работать личным секретарем в роскошных владениях одной из легендарных семей Ордена 8, я бы не поверил. Всю свою жизнь я смирялся с участью ничтожного жнеца, навечно прикованного к полям жатвы. И вот, я стою здесь, галантно помогая симпатичной баронессе, покорно выполняя все ее странные прихоти.

Какая честь! Так могло показаться любому другому человеку, кроме меня.Сегодня за обедом нас осчастливило своим присутствием прославленное семейство Лорелей. Виконт Оберон, его элегантная виконтесса Тимадра и множество других надменных женщин, которых я никогда раньше не встречал, в сопровождении двух мужчин средних лет, которые, к сожалению, не раз переходили мне дорогу во время моих прогулок с Сандриной.

Главный обеденный зал излучал чарующую ауру – его изумрудно-черное деревянное оформление перекликалось с пленительным готическим вкусом. Высокие окна с темной тонировкой открывали успокаивающий вид на зимний сад, манящий взгляд от окружавших меня надменных лиц. Эти напыщенные аристократы с их чувством собственной важности, казалось, хотели напомнить мне, что мое присутствие здесь за ланчем зависит исключительно от прихоти Сандрины.

За столом воцарилось молчание, пока виконтесса Тимадра не нарушила его, поведав нам последние сплетни, собранные ею во время посещения Храма Вечности. С этого момента за столом началась какофония из неприличного хихиканья виконта Оберона, поверхностных разговоров женщин о роскоши их материалистического общества и непрекращающихся тостов мужчин за стабильность Ордена 8 – симфония чистой банальности, которая грозила разрушить мой рассудок.

Именно тогда мое внимание полностью захватила баронесса. Ее серебристо-белые локоны и неземная бледность идеально сочетались с убранством комнаты. Ее лицо излучало безмятежность и уединение – оазис спокойствия среди буйства голосов. Мой взгляд остановился на ее белом летнем платье. В своем воображении я всегда представлял Сандрину в белом платье. Не то, чтобы этот цвет был ей не к лицу, напротив, он великолепно ей шел. Просто было странно наблюдать, как она постоянно ассоциирует себя с одним оттенком – тонким напоминанием о своей сущности. Холодная. Отстраненность.

– Сандрина, я ошибаюсь, или этот цветок был недавно перемещен? – спросила Тимадра, ее голос прорезал окружающую болтовню.

Я обратил внимание на баронессу: она заметно крепче сжала вилку.

– …Да, тетушка. Я переместила его в дом. Его яркие лепестки показались мне слишком заметными на фоне внешнего мира, – ответила девушка, в ее голосе прозвучала нотка тревоги.

Виконт Оберон прочистил горло, привлекая всеобщее внимание.

– Так же, как и ты, моя дорогая?

Я приподнял бровь, позволив небольшой ухмылке украсить мои губы.

– …Простите? – спросила она, на ее тонких чертах лица отразилось замешательство.

– О, моя дорогая, давайте будем откровенны. Когда ты в последний раз выезжала за пределы этого поместья? – насмехался ее дядя, предвкушая предстоящую семейную стычку.

– Действительно, Сандрина. Прошло уже несколько месяцев, а может быть, и целый год, с тех пор как ты в последний раз выходила за пределы наших владений! – воскликнула Тимадра, в ее голосе слышалась усталость.

Остальные состоятельные люди за столом кивнули в знак согласия, не скрывая своего возмущения.

– Молодость быстротечна, дорогая племянница, – грубовато заметил Оберон. – Через несколько лет у тебя уже не будет такой легкой возможности познакомиться с миром за пределами наших стен.

– Ах, именно это я и пыталась донести до тебя! – вклинилась Тимадра. – Жизнь быстротечна, дорогая. И если ты не воспользуешься моментом…

– А теперь, прошу нас простить, мы должны преждевременно откланяться! – я вскочил со своего места, схватив баронессу за руку с энергией, столь же ощутимой, как и вихрь эмоций, бурливших во мне. – У нас с баронессой срочное дело, которое нельзя откладывать!

Все ее родственники с недоумением и легким раздражением смотрели на нас, пока я быстро вел ее через комнату и дальше, а гулкий хлопок двери послужил прощальным выстрелом – свидетельством их прерванных попыток сохранить обеденное развлечение.

…

Молодая баронесса бесстрастно сидела в роскошной карете, не отрывая взгляда от окна, пока мы ехали прочь от обширной территории ее родового поместья. Обед прошел скучно, но теперь, по прошествии нескольких минут, между нами поселился ощутимый дискомфорт. Решив преодолеть невидимый барьер, разделявший нас, я набрался желания, чтобы заговорить первым.

– Правда ли, баронесса, что ты целый год не покидала поместье? – резко спросил я, надеясь нарушить тишину, окутавшую нас. Однако мой вопрос не удивил и не прервал ее созерцания проплывающих мимо пейзажей.

– Нет, – сухо ответила она, не отрывая взгляда от окружающего мира.

Прошла еще минута, и я почувствовал, что мое разочарование растет. Наклонившись ближе, я стиснул зубы и повторил попытку.

– Значит, три года?… Ты не выходила за ворота этого особняка три долгих года?

Наконец, оторвав взгляд от окна, она повернулась ко мне лицом.

– Именно так.

Я сглотнул, внезапно потеряв дар речи. Такая изоляция была неслыханной, и я задался вопросом, что могло заставить ее уединиться на столь долгий срок. Как жнец, я давно научился быть равнодушным к обыденной жизни смертных, но это откровение разжигало мое любопытство.

Переведя взгляд на нее, я внимательно изучил ее лицо. Глубокие серые глаза блуждали по карете, избегая моего взгляда. Странное чувство сочувствия зародилось во мне. Она была всего лишь бедной овечкой, скрывающей свои уязвимые места за фасадом.

– Открою тебе маленький секрет, баронесса, – сказал я, разрывая напряжение, установившееся между нами. – Именно ваш дядя побудил меня снова вывести вас в свет. Он хотел, чтобы я стал для вас новыми воротами во внешний мир.

Сандрина шумно выдохнула, ее вопросительный взгляд встретился с моим.

– И как ты думаешь, стоит ли оно того? – спросила она.

Я ухмыльнулся, уверенный в своем ответе.

– Конечно, нет! – воскликнул я. – Именно поэтому наш пункт назначения не имеет никакого значения. Мы не присутствуем на каком-то грандиозном светском мероприятии и не выполняем какой-то обязательный долг. Мне нет никакого дела до атрибутов высшего общества.

Скрестив ноги, я наблюдал за тем, как Сандрина обдумывает мои слова.

– Понятно, – произнесла она наконец, в ее тоне прозвучал намек на интригу.

…И это все? – подумал я, слегка разочарованный ее отсутствием реакции.

На протяжении всего нашего путешествия по Туманному лесу она делала все возможное, чтобы не смотреть в окно. Ее внимание было занято изучением своих рук, замысловатых деталей платья, пола кареты и даже, случайно, меня. Это было так же ясно, как мое похмелье несколько дней назад: она целенаправленно избегала чарующего туманного пейзажа за окном.

Неужели туманный лес не очаровывает баронессу? – задался я вопросом, чувствуя легкое замешательство.

Казалось, это идеальное убежище для нее, место, соответствующее ее очарованию. А может быть, она просто притворяется, как туман, скрывая свои истинные желания под тщательно выстроенным фасадом?

…

По унылым просторам Дэсмура, утопающим в меланхоличных оттенках серого, пропитанного дождем, наши усталые души ехали к въезду в забытый город. Трехэтажные здания, сложенные из темно-коричневого кирпича, стояли, как мрачные часовые, свидетельствуя об упадке и запустении, постигших эту проклятую землю.

Бесплодные ветви безжизненных деревьев тянулись в тщетной попытке скрыть уродство, царившее в окрестностях, и баронесса не могла не содрогнуться от этого жуткого зрелища. Грязные от дождя дороги, казалось, органично сливались с тяжелыми тучами, создавая иллюзию дыма, клубящегося и смешивающегося с убожеством, окутавшим город.

– Добро пожаловать в город, баронесса! – усмехнулся я. – Начнем веселье?

Она нехотя перевела взгляд на меня.

– Веселье? – в ее голосе мелодично прозвучали недоумение и интрига. – Скажите, пожалуйста, мистер Мортес, какие развлечения могут нас ждать в этой заброшенной обители?

Я улыбнулся, радуясь возможности открыть подпольные тайны, скрывающиеся за мрачным фасадом Дэсмура.

Призраки Тамасви

Эскар Тамасви

В тускло освещенной таверне элегантная баронесса оказалась в окружении незнакомых лиц и шумных разговоров. Она с любопытством и недоверием разглядывала окружающую обстановку, ее тонкие черты лица освещались мерцающим светом масляных ламп.

– Это… необычное место, чтобы привести сюда даму, – прошептала она про себя, ее голос был едва слышен сквозь шум.

Развеселившись от ее примечания, я повернулся к ней лицом, на моих губах появилась озорная ухмылка.

– Ого, баронесса! Боюсь, ваш титул исчез, как только ты переступила порог этого заведения! – хмыкнул я, протягивая ей руку. – Теперь ты простая девчонка.

Она на мгновение замешкалась, глаза ее сузились.

– А вы… ты, тогда кто?

Я бесстрастно встряхнул плечами, убирая не пожатую руку, и указывая на уединённый столик в углу.

– Я – это я. Всегда.

Оставив баронессу устраиваться за столиком, я направился на шумную кухню, чтобы сделать заказ. Одна бутылка лучшего темного эля для себя и… тут меня осенило, что девушка во время обеда почти не притронулась к еде. Неужели она потеряла аппетит? Эта мысль не давала мне покоя, поскольку, хотя я и утверждал, что не беспокоюсь, ее хрупкая фигурка и бледный лик напрягали мое сознание. Жалко, конечно, когда жертва увядает на твоих глазах, а смертный контракт ещё не подписан…

Как по команде, шеф-повар, Хью, прерывает мои размышления своим заинтересованным замечанием.

– Видел, как ты вошёл с прекрасной дамочкой, Тамасви! – воскликнул он с озорным блеском в глазах. – Второе блюдо – для твоей новой пассии?"

Подавив язвительный тон, который грозил сорваться с моих губ, я усмехнулся.

– Нет, Хью. Я заставлю ее смотреть, как я ем два блюда подряд.

Между нами воцарилась тишина, которую нарушил мой, более мягкий тон.

– Конечно, Хью. Это для неё.

Я повернул дверную ручку и вышел из кухни, чувствуя тяжесть бутылки эля в руке.

Вернувшись к нашему столу, я торжественно ставлю бутылку, на губах даже заиграла ухмылка. Насыщенный аромат алкоголя окутал нас. Разговоры в таверне словно утихли, звон бокалов превратился в нашу личную симфонию.

Взгляд Сандрины встретился с моим.

– Ты необычный секретарь, Эскар. Скажи… Кто ты на самом деле? – спросила она едва слышным шепотом.

В этот момент, время, казалось, остановилось. Я задумался над вопросом, понимая, что за фасадом уверенности и беззаботности я тоже жажду чего-то настоящего и подлинного.

Сделав глубокий вдох, я перехватываю ее грустный взгляд с непоколебимой искренностью.

– Я, человек, полный противоречий. Одинокая фигура, блуждающая между темными местами. Но здесь, с тобой, моя баронесса… Я – человек, который хочет показать тебе другую сторону жизни. Настоящую жизнь.

…

– Эскар был здесь??? – воскликнула Эльвира, в ее голосе звучала властная интонация, требующая внимания. Ее взгляд метнулся по кухонным столам, обшаривая каждый уголок в поисках его следов.

Хью, крепкий и суровый мужчина с блеском в глазах, наблюдал за ней с веселой ухмылкой.

– Интересно, не чародейка ли вы часом, леди Эльвира? Иногда ваша проницательность просто поражает!

Настроение Эльвиры заметно поднялось после слов старого повара, и она игриво перекинула свои кудрявые, чёрные волосы через плечо.

– Это значит, что он все таки был здесь? – спросила она, кончиками пальцев вычерчивая узор на кухонном столе.

– А что, нюх вас не подвел, прекрасная лисица! – усмехнулся Хью, и в воздухе раздался шипящий звук готовящегося мяса. – Конечно, он был здесь. Всего несколько минут назад.

Девушка сосредоточенно щурила глаза, ее острый взгляд был прикован к двум порциям лукового супа, которые Хью так искусно приготовил. Что-то было не так, что-то не сходилось…

– …Он не один? – догадалась она. – Возможно, с коллегой?

Старый повар посмотрел на нее с жалостью, как будто ее вопрос выходил за рамки его знаний.

– Откуда же мне знать, леди Эльвира?

Не удовлетворившись его ответом, она подошла ближе к месту приготовления пищи, ее чёрные ногти нервно забарабанили по деревянному столу.

– Он что-то сказал тебе, Хью?

Повар сделал паузу, вопрос застал его врасплох. Нахмурив брови, он осторожно ответил.

– …Просто приготовить две порции моего фирменного супа от шеф-повара.

Эльвира нахмурилась, ее мысли были поглощены Эскаром и его таинственной компанией, о который даже Хью был немногословен.

– …И? Для кого вторая порция? – выпытывала она.

Хью прикусил щеку, на его обветренном лице отразился дискомфорт. Он неловко сдвинулся с места, избегая ее неподвижного взгляда.

– Для него, конечно. И для… его спутницы? Если я правильно припоминаю.

Эти слова обрушились на Эльвиру, словно тяжелый камень. Одно только предположение о том, что рядом с ее Эскаром есть спутница, девушка, вызвало у нее бурю эмоций. Была ли эта новая девица очередным его коротким развлечением? Эта мысль непрерывно звучала в ее сознании, грозя разрушить хрупкую маску, которую она так старательно подбирала.

– Хм… И это все, что он сказал? – девушка слегка покачнулась, ее губы беззвучно шевелились, пока она боролась с противоречивыми эмоциями.

– Должно быть, это еще не все, милая леди, – рискнул добавить Хью, но когда он повернулся, милая леди уже исчезла. В кухне воцарилась тишина, и о ее недавнем присутствии свидетельствовал лишь слабый аромат лаванды, витавший в воздухе.

Эскар Тамасви

Я стремительно пронесся по душному залу таверны, едва не столкнувшись с переполненным выпивкой столом. Пробираясь сквозь веселящихся посетителей, сквозь шум пробился знакомый голос.

– Эскар?!… Эскар! Подожди!

Я раздраженно вздохнул и остановился, узнав этот невыносимо сладкий голос.

– Сегодня я не желаю потакать твоей неуёмной компании, Далин! – я притворно вежливо оскалился, оказавшись лицом к лицу с молодой хозяйкой соседнего борделя.

Она с ярким чувством поспешила навстречу мне – наивная и пленительная девушка.

– Как давно мы не виделись с тобой, мое солнце! – воскликнула она, пытаясь приобнять меня.

Но ее усилия были тщетны.

– Как жаль, что прогноз погоды обещает пасмурное небо на века… – усмехнулся я шепотом, пытаясь отстраниться от ее настойчивых ухаживаний.

– Опять ты говоришь загадками, милый Эс… Ты куда? Эскар?!…

Я проскользнул дальше в толпу, решив с каждым шагом отдаляться от нее.

Краем глаза замечаю, как моя баронесса с трудом пробирается сквозь скопление пьяньччуг к стенду, украшенному газетами. Толпа пирующих не желала расступаться, препятствуя ее продвижению.

Ее мягкий голос, так не похожий на окружающую нас какофонию, искал выхода.

– …Простите! Пропустите, пожалуйста? – ее слова прорезали воздух, отчетливые и спокойные.

– Разойдись!!! – рявкнул я на опьяневшую группу мужиков, заблокировавших стенд.

Их сопротивление было бесполезным против моего властного присутствия. Они были слишком хорошо знакомы с моим неослабевающим авторитетом жнеца в этих стенах. Неукротимая сила моей тёмной ауры не оставляла места для неповиновения.

Схватив ближайшую газетенку, я ловко перехватил нежную руку баронессы и повел ее прочь от удушливой толпы.

Нежное прикосновение ее шелковых перчаток в моей ладони, ее тонкие пальчики… Уж точно, не подверженные тяготам физического труда, выдавали ее аристократическое воспитание. Для дамы ее статуса было немыслимо заниматься таким рутинным делом, как готовка или уборка. Осознание этого, почему-то, раздражало меня… Я стал намеренно сильнее тянуть ее вперёд, подтолкнув к нашему столику с таким остервенением, которое было свойственно обычно только детям. Смел ли я испытывать гнев по поводу того, что эти изящные, нежные руки в белых перчатках, соответствующие пленительному лицу их носителя, никогда по-настоящему не трудились?… Нет, конечно, должна была быть другая причина, лежащая на поверхности и доводящая меня до такого состояния. Но… Что именно?

Бросив косой взгляд на Сандрину, которая за все время не издала ни единого звука, я встал за ее спиной. Неужели она не могла терпеливо подождать меня здесь? Я всего лишь отлучился на пять минут, чтобы взять еще одну бутылку.

Эта своевольная девушка… Я замешкался, не зная, как поступить дальше. От ее снежных волос исходил восхитительный аромат, навевающий мысли об экзотических цветах.

Ее своевольность куда-то пропала. Послушно, не произнося ни слова возражения, она подчинялась каждому моему движению, позволив мне положить руки ей на плечи и усадить ее на место.

Я с жадностью вдыхал тягучий аромат лилий, прекрасно понимая, что местные женщины никогда не обладали столь пленительным запахом. Я, конечно, не знал, как пахнут все дамы в округе, и не имел ни малейшего желания это выяснять… теперь.

Казалось, девушка заметила мое замешательство: она покорно сидела за столиком, а я тайком вдыхал ее пьянящий аромат, прислонившись к спинке стула. Никакой алкоголь не пьянил так… Черт!

Слегка повернувшись в мою сторону, баронесса вопросительно приподняла бровь, и на ее губах заиграла мягкая улыбка.

Дьявол… эта женщина. Она, по какой-то причине, умела вызывать мой гнев по щелчку пальца, и в то же время, пленять мои пороки с непревзойденной изобретательностью.

…

– Темный Властелин! Как долго ты голодала в своем особняке-клетке?! – невольно воскликнул я, не в силах сдержать изумления.

Баронесса сидела передо мной, с жадностью поглощая тарелку лукового супа. Ее действия были настолько не похожи на благородную леди, что только еще больше разжигали мое любопытство.

Словно необузданное существо, она вгрызалась в свежеиспеченный багет, жуя его со спешкой, не свойственной ее аристократическому облику.

Ее движения завораживали, и я не мог оторвать от нее глаз… снова.

И тут, словно очнувшись от голодного забвения, она бросила на меня удивленный взгляд и замерла на месте. Как будто только что поняла, что за ее столиком кто-то ещё есть.

– Не обращай на меня никакого внимания. Я просто наблюдаю. – я спокойно налил себе бокал эля, стараясь казаться бесстрастным, несмотря на бурлящие в голове мысли.

– Прости… Я просто… – она прикрыла губы рукой в тонкой перчатке и нервно сглотнула.

– Нет, нет, нет! – я быстро вмешался, подняв руки в успокаивающем жесте. – Не надо. Ты здесь простая девушка. А я – просто я. Припоминаешь?

Я говорил мягко, надеясь развеять ее смущение и напомнить, что мы не более чем два человека, разделившие вечер в таверне.

Сандрина на мгновение замешкалась, ее серые глаза наполнились неуверенностью. Но потом, она медленно кивнула, как бы находя утешение в моих словах.

На ее лице, которое теперь приобрело нежно-розовый оттенок, появилось подобие улыбки. Словно пелена бледности спала с неё, обнажив скрытую под ней красоту. В этот момент меня охватило чувство гордости. Возможно, я все-таки был хорошим секретарем.

В течение вечера мы продолжили наш молчаливый обмен, наслаждаясь простотой компании друг друга.

…

В шумной таверне, где в воздухе витал аромат пива и смеха, мы с баронессой сидели в тускло освещенном углу и вели беседу, в которой, казалось, плясала интрига. Мерцающий свет свечей отбрасывал тени на древние, потертые стены, придавая помещению неземное сияние.

– Неужели, чтобы услышать себя в толпе, нужно кричать, перекрикивая других, или искать место, где молвишь слово только ты? – размышляла вслух она, вспоминая недавний инцидент ее тщетной попытки добыть газету.

Ее голос был тихим, как шепот. Прислонившись к стене, девушка изучала оживленный зал, словно расшифровывая скрытые в нем послания.

– Зачем же искать? Это пустая трата половины жизни. Есть более легкий путь… Заставить других поверить, что здесь… Только ты можешь молвить слово, – мой голос оказался странно низким. Видимо, эль.

Я протянул девушке кружку с элем в знак товарищества, но она отказалась, покачав головой. Эта особа теперь раздражает меня ещё и своим нежеланием предаваться простым радостям жизни.

– И как же, прости, этого добиться?

Ее взгляд встретился с моим, любопытство сверкнуло в нем, как скрытое мерцание в темной ночи.

– Во-первых, никому не говорить, как. Иначе все узнают, – нарочито спокойно проговорил я, делая глоток горькой жидкости, опустошающей мои вкусовые рецепторы. – Во-вторых, первое ты уже слышала.

– Умно, как глупо. – признала она с призрачной ухмылкой.

– Как есть.

Я поглядывал на девушку с растущим интересом, отмечая, как ее печальные глаза сканируют таверну, наблюдая за появлением и уходом посетителей.

Как по заказу, к нашему столику направились двое мужчин, их смех громко разносился по шумной забегаловке. Я сразу узнал в них жнецов, их растрепанный вид свидетельствовал о тяжелом рабочем дне.

– Эскар!!! Сколько лет?! Темный Лорд! – воскликнул один из них, Марли, широко ухмыляясь.

– Не знал, что ты так высоко меня кличешь, Марли. Темный Лорд? Серьезно? – лукаво парировал я.

– Посмотри ка на него, Грег! Каков плут! – хихикнул Марли, похлопав меня по спине.

Я перевел взгляд на Сандрину. В ее глазах читалось удивление и любопытство. Сия реакция позабавила меня сполна.

Как оказалось, мои коллеги по ремеслу были полны решимости поразить ее своими пьяными историями о наших выходках. Но я знал, что информация о том, что мы жнецы, не сойдёт с их губ. Мы не имели права разглашать своих должностей перед смертными. Не настал ещё тот день, когда баронесса узнаёт, что я вовсе не секретарь ей. А ее смерть.

Эти двое не уходили, пока каждый из них не отшутился три раза подряд, борясь за возможность заслужить неуловимую улыбку моей спутницы. Но глупцы так и не поняли, что эта дама, сидящая за моим столиком, уже потратила свой дневной лимит пары улыбок на меня.

Я закатил глаза, как мне показалось, уже в пятый раз за время их жалких попыток очаровать ее, а смущенная Сандрина, не в силах больше сдерживаться, коротко кашлянула, и на ее фарфоровые щеки медленно опустился румянец. Изрядно перебравшие пива жнецы, не обращая внимания на собственное поражение, продолжали состязание, не подозревая, что ее внимание и улыбки здесь, всегда будут принадлежать другому.

В этот момент я осознал, что истинная сила заключается не в том, чтобы перекричать окружающих или искать подтверждения в месте, где ты изрекаешься наедине. Она заключалась в тихой связи между двумя душами, где слова были излишни, а понимание текло потоком.

…

– Так кто же были эти добрые господа?… Я имею в виду, чем они занимаются? – поинтересовалась баронесса. Ее пальцы рассеянно выводили замысловатые узоры на полированном деревянном столе.

– Изволишь угадать? – на моих губах заиграла озорная ухмылка.

Она посмотрела на меня, ее ясные серые глаза были полны невинности.

– Хм… Быть может, церковные служители?

Хах. Догадка близка, но так наивна.

У меня мелькнула опрометчивая мысль открыть ей правду, но я решил не делать этого. Не стоит обременять ее хрупкую душу знаниями о том, что жнецы так близко. Не стоит напоминать о ее просьбе покинуть этот мир. Пока…

Я попытался направить разговор в более приятное для меня русло, отвлечь ее внимание от теней, таящихся в царстве жатвы.

– …Могу ли я узнать, чем интересуется леди в свободное время?

– Читаю книги, – просто ответила она.

– …Какие книги?

– Все, которые я могу найти в поместье. Правда, наша библиотека совсем небольшая… Всего три тысячи томов.

Я не мог не поднять бровь от ее своеобразного определения "небольшая". Три тысячи томов могли бы занять смертного на всю жизнь, а она говорит о них, как о какой-то газетенке на вечер.

Мысль ненадолго задержалась на том, что баронесса, должно быть, провела в стенах той библиотеки бесчисленное количество часов. Тяжесть такого одиночества была невообразимой, и я не мог представить себе, что в жизни захочу прочесть столько книг. А она… у меня была вечной.

В процессе беседы баронесса удивила меня вопросом, который застал меня врасплох. Ее пасмурные глаза приковали меня к месту, ища ответы, которые я не был готов дать.

– Пожалуйста, ответь. Как ты думаешь, почему в наше время люди так боготворят жнецов? – ее голос был мягким и в то же время глубоким.

Я сделал паузу, на мгновение опешив. В вопросе прозвучала проницательность, не соответствующая ее молодости.

Опустив взгляд, я дал себе время собраться с мыслями, обдумывая лучший ответ. Баронесса заслуживала ответа, который соответствовал бы ее искреннему любопытству.

– …Люди боготворят жнецов, потому что они, по-своему, приносят в наш мир равновесие, – начал я с оттенком притворства. – Их предназначение может показаться мрачным и зловещим, но они следят за тем, чтобы цикл жизни и смерти не прерывался. Они обладают силой освобождать страждущих душ от земных оков, направляя их в мир, лежащий за пределами нашего понимания.

Я сделал паузу, давая понять, что все сказанное мной имеет значение и резонно. Ликер, который я так резко проглотил, теперь обжигал мне горло.

– Однако откуда ж мне знать? – пробурчал я, морщась.

Сандрина тихонько вздохнула, пожимая хрупкими плечами.

– Раз уж ты привел меня в заведение, где жнецы – частые посетители, я подумала, что ты знаешь.

Шестеренки в моей беспросветной голове начинают вертеться, и я вспоминаю очевидное любопытство в ее глазах, когда она время от времени изучала толпу и декор между нашими разговорами. Должно быть, смышленая девчонка догадалась, что эта забегаловка популярна не только среди смертных. Но и у тех, кто их пожинает.

Я пораженно выдыхаю, кивнув.

– Смертные посетители их обычно боятся… Страх заставляет людей подчиняться им. Жнецам, я имею в виду, – размышлял я, делая глоток из своего бокала.

Все это время, внимательно наблюдаю за ней, ища хоть какие-то признаки того, что она не так наивна, как кажется.

– Страх не всегда подавляет волю… Иногда, страх, делает человека опаснее, чем что-либо другое. Не страх заставляет их подчиняться жнецам, – ответила она мягким, мелодичным голосом, поражая меня.

Сейчас она выглядела далеко не тем нежным цветком, за который я ее принимал, наслаждаясь ароматом.

– А что же, по-твоему, заставляет, позволь спросить?

– Слепой трепет перед чем-то большим, необъяснимым. – заявила она, устремив взгляд на одну из эмблем жнецов над камином.

Казалось, что в ее взоре оседает сама пелена тьмы.

– Ведь жнецы могут делать то, что смертные, к сожалению, не могут – забирать жизнь.

– Возможно… Но страх – главная движущая сила этого слепого благоговения. Мы не можем этого отрицать, – возразил я, с грохотом опуская свой бокал, что невольно заставило наш разговор резко прерваться.

Но тут, к моему облегчению, она заговорила снова.

– Любовь – противоядие. Любовь лечит все страхи, – прошептала девушка, и на ее губах появилась мимолетная улыбка.

К ней вернулось естественное сияние, и я почувствовал глубокую мудрость, скрывающуюся за фасадом ее юности.

– Кое-кто из моих близких говорил так… Давным-давно.

Кто именно, я невольно задумался. Родители, друзья?… Столь глубокие чувства вряд ли можно было почерпнуть из чего-то другого, кроме непосредственного опыта.

– А что, если в основе этих самых страхов лежит любовь? – добавил я, не желая отпускать нить философской дискуссии, которой я так давно жаждал.

Внимательно наблюдая за ней, я надеялся разгадать ее истинные мысли.

Улыбка воспоминаний не сходила с ее лица, но я все же уловил в ней нотки грусти.

– Возможно и так… Ведь любовь может быть как маяком света во тьме, так и предвестником наших самых глубоких страхов. Я думаю… Это парадокс, к которому мы должны относиться с крайней осторожностью.

Ее слова задели во мне спящую сущность, заставив остановиться и задуматься о неразлучной природе любви и страха. И почему я раньше не задумывался об этом?…

– …Возвращаясь к твоему вопросу, – наконец проговорил я, – сознательно или бессознательно, люди, боготворят жнецов как хранителей высшей истины и тайн, которые лежат за завесой смертности… Такой мой ответ удовлетворит ваш интерес, мисс?

В воздухе повисла пауза, навеянная самоанализом. Сандрина, погрузившись в раздумья, больше ничего не говорила. Но ее взгляд намекал на то, что ответ был вполне принят.

– Скажи, дорогая баронесса, – рискнул я, слегка наклонившись вперед. – Если ты поняла характер здешней клиентуры, то почему не удивились этому открытию?

– Да, – призналась она, поджав губы в раздумье.

Ее взгляд было устремился на меня, и в этот момент я почувствовал неловкость. В ее словах была честность, которая меня насторожила.

– Почему же? Удивилась. Просто у меня очень узкий спектр эмоций.

Она скрестила руки, выглядя одновременно уязвимой и уверенной в себе.

– А. Это многое объясняет, – фыркнул я.

– Я рада привнести ясности в ваши потёмки, сэр. – что-то на подобие усмешки сорвалось с ее губ.

В тот момент, когда свечи мерцали и танцевали, я оказался в плену загадочной притягательности ее необычной, холодной красоты. Жажда знаний, непреклонное любопытство, способность видеть не только поверхностное, очаровали и заинтриговали меня в ней.

…

Она попросила черного чая, как и подобает леди Десмура, и я, не будучи джентльменом, выполнил ее пожелание с охотой. Хью поставил передо мной поднос, заставленный изящными глиняными чашками и кипящим чайником с бергамотом.

Взирая на поднос, на моих губах зародилась злая ухмылка. Идея, темная и озорная, заплясала в моих чертогах.

Собрав все свои трезвые силы, я покинул кухню, осторожно пробираясь по извилистым коридорам и поднимаясь к личным покоям.

Сердце колотилось от волнения при мысли о том, какое злоключение меня ожидает. Я поднялся по скрипучей лестнице, и тускло освещенный коридор привел меня к моим апартаментам.

Распахнув тяжелую деревянную дверь, я вошел в гостиную, застывшую во времени. На стенах висели покрытые пылью полки с книгами и всякими древними артефактами. Огромный дубовый шкаф, до краев заполненный эликсирами, зельями, снадобьями и различными ядами, манил меня своими мрачными тайнами.

Руки дрожали от нетерпения, когда я рылся в старинных банках и склянках моих предшественников рода. Среди всего этого хаоса мое внимание привлекла небольшая янтарная склянка. Ее темное, мистическое содержимое, казалось, пульсировало потусторонней силой. Я злобно ухмыльнулся, в голове пронеслись мысли о баронессе, ее отрешенном взгляде и мрачном лице.

Быстрым, решительным движением я извлек несколько капель содержимого флакона и позволил им изящно упасть в ее ничего не подозревающую кружку. Однако в мои мысли закралось сомнение. Баронесса стала моей загадкой, причины, побудившие ее втянуть именно меня в просьбу о жатве, были все ещё окутаны мраком.

Мысль о ее возможной боли, о ее скрытом отчаянии, заставила меня остановиться на трёх каплях.

Думаю, вполне достаточно для ее хрупкой комплекции…

– Что ты вообще делаешь?! – пронзил тишину женский голос, вернув меня к действительности.

Я повернулся к фигуре, скрытой в тени, ее глаза были полны беспокойства и неодобрения.

Темный-темный разум

В тускло освещенной комнате, обставленной старинной мебелью, я стоял перед Эльвирой, и в моих словах было много предупреждения.

– Делаю то, чего не должны видеть твои красивые глазки, – прошептал я, избегая прямого зрительного контакта с ней.

В воздухе повисло невысказанное напряжение, словно сама комната затаила дыхание, ожидая моих дальнейших слов.

– Но если они всё-таки это увидели, – продолжал я, мой голос был низким и размеренным, – то этот красивый ротик должен молчать.

Тяжесть моего взгляда усилилась, когда я повернулся к ней, делая медленные шаги, чтобы сократить расстояние. Казалось, в комнате стало еще темнее, тени заплясали по стенам, тяжесть моего взгляда охватила ее.

Эльвира скрестила руки и прислонилась к косяку двери. Она всегда обладала острой интуицией, и сейчас не могла отделаться от ощущения, что здесь маячит что-то зловещее. Чувство прижималось к ней, как саван, нашептывало тайны, которые она жаждала раскрыть.

– …Иначе что?

Слова повисли в воздухе, подвешенные неопределенностью. В глубине души она знала, что мой ответ не будет приятным. Последствия ее неповиновения оставались невысказанными, но остро ощущались.

– Никаких "или-или", – огрызнулся я, и в моем голосе прозвучало жуткое спокойствие. – Я не скажу тебе, каковы будут последствия. И это самое страшное, птичка.

Ее прозвище сорвалось с моих губ, как горько-сладкое напоминание о той связи, которая нас когда-то связывала. Сейчас оно лишь усиливало напряжение между нами.

Эльвира нахмурила брови, в ее глазах отразилась смесь разочарования. Она уже привыкла к моему суровому характеру, но в этот раз, она понимала, что что-то изменилось.

– Эскар… Ты неизменен, – вздохнула она, смиренно качая головой.

Сердце ее болело от тоски по тому человеку, которого она когда-то знала. Она тосковала по общему смеху и украдкой брошенным взглядам, по озорной улыбке, которая когда-то принадлежала только ей одной. Но теперь, это казалось ей лишь блеклым воспоминанием, ускользающим с каждым днем.

…

Моя усмешка несла в себе двойной смысл, это была ловкая маскировка, скрывающая мои истинные намерения. Баронесса, не догадываясь о моих тайных замыслах, с каждым мгновением становилась все более красноречивой и подвыпившей. Все это было частью моего стратегического плана, который до сих пор безупречно выполнялся.

– Вы ведь знакомы со здешними жнецами? – неожиданно спросила она.

Лукавый блеск заплясала в моих глазах.

– Возможно. И что?

Отставив чайную кружку с успокоительным средством из корня Кава-кавы. Девушка наклонилась ко мне, заговорщически улыбаясь.

– В книгах о них вообще ничего нет… Расскажи мне немного о жнецах, пожалуйста! Нет. Расскажи мне все, что ты знаешь!

Я усмехнулся еще шире, понимая, что сейчас в моих руках ключ к разгадке заинтриговавшей меня тайны.

– Нет, лисичка. Так не пойдёт.

Ее нежная ответная улыбка заставила меня пересмотреть свой подход. Эта женщина заслуживала большего уважения, чем я ей оказывал раньше.

– Как же тогда пойдёт? – спросила она, снова поднося к губам кружку.

Я немного поразмыслил над ее вопросом, прежде чем ответить.

– Я могу рассказать тебе только суть. Большего, к сожалению, такие смертные, как я, не знают. Как и ты, дорогая баронесса. Так и я. А суть такова… Никто не знает, обрекает ли себя на вечные страдания тот, кто просит о смерти, или жнец, выполняющий приказ, не подчинится которому он не может.

Она молча обдумывала мои слова, прежде чем посмотреть на меня со своей меланхоличностью.

– Скорее всего, и то, и другое. Не считаешь?

– Ах, баронесса! Ты только усугубила ситуацию. – заметил я, улыбаясь.

– Если правда так невыносима для ушей, чтобы ее говорить, то, думаю, мы все обречены на вечные страдания… Молчание убивает.

Я мрачно ухмыльнулся, признавая весомость ее слов.

– Тогда, хорошо, что еще есть такие души, как ты.

К моему удивлению, она зеркально повторила мое выражение.

– То же самое можно сказать и о вас, мистер Мортес.

– Я приму это как комплимент.

– Не стоит.

В наступившей тишине из нас обоих полился смех, неудержимый и наполненный нотками безумия. Это был момент абсурда, извращенного чувства юмора, понятного только нам.

Когда смех утих, Сандрина неосознанно положила свою руку без перчатки на мое оголенное запястье. Неожиданный телесней контакт нарушил ход моих тяжелых мыслей, резко вернув меня в реальность. Жнецы, как и я, чувствительны к аурам и тактильным контактам, привычны… Но ее прикосновение было неожиданным и застало меня врасплох.

Прежде чем она успела убрать руку, я сорвал свою перчатку и переплел наши пальцы – хитрое и дерзкое движение, чтобы прочитать ее насквозь. Я заглянул в ее глаза, ища в них уязвимость, которую она никогда раньше не показывала. В тот же миг я почувствовал острую боль в груди, как будто в сердце вонзились маленькие иголки.

Я тут же отдернул руку, обескураженный неожиданным ощущением.

Что, черт побери, происходит?! Неужели ее аура настолько сильна, что может повлиять даже на мою? Да ещё и с каким острым напором… Такого ощущения я еще не испытывал никогда в практике, и был, естественно, в недоумении, дезориентирован.

– Прошу меня извинить! – воскликнула она, с чувством вины в глазах, и поспешно направилась в уборную.

Я остался один, потеряв дар речи, пытаясь избавиться от охватившего меня странного чувства гнета.

Погрузившись в свои мысли, я понял, что нечаянно пролил на себя эль, оставив некрасивое пятно на некогда девственной блузке. Уставившись на свои пальцы – те самые, которые несколько минут назад так интимно были переплетены с ее, я сжал их в кулак до боли.

В голове возникло лишь одно слово, поразившее мое раздробленное воображение – "…любопытно".

…

Когда я вернулся в квартиру во второй раз, мое настроение, конечно, отличалось от первоначального. Я чувствовал растерянность и усталость. Но, по крайней мере, теперь я знал, что за зловещей просьбой о жатве души баронессы стоит не она. Либо она обладала исключительно сильным разумом, не поддающимся воздействию Кава-кавы – корня, открывающего истину, либо кто-то другой дергал за ниточки этой мрачной игры и приказал мне ее убить через запрос. Жаль, что контракт о жатве эфемерный, поддающийся только конам мироздания, где нельзя прочитать не имени заказчика, не фамилии…

Отбросив на время эти мысли, я стащил с себя испачкавшуюся блузку и небрежно швырнул ее на диван.

Почувствовав необходимость приодеться, я направился в спальню, чтобы найти что-нибудь более презентабельное.

Закрыв за собой дверь, я обнаружил, что грязной блузки на диване уже нет. И тут я услышал мурлыканье Эльвиры, доносящееся из кухни. Невольно скрипнув зубами, я последовал на знакомый звук.

Она чистила плиту, и, к моему удивлению, комнаты казались более прибранными. Мне стало интересно, какие эгоистические причины побудили ее к внезапной уборке.

– Я сегодня рано освободилась с работы и подумала… Почему бы не прибраться в нашей квартире? Давно не было такой уборки, – объяснила Эльвира с нотками энтузиазма в голосе.

– …В нашей квартире? Дорогая, ты опять ударилась головой на кухне как в тот раз? С каких это пор ты считаешь, что живешь со мной?

Вместо ответа подруга положила швабру и отвернулась. Без предупреждения она поскользнулась на свежевымытом полу и неуклюже налетела на меня, вцепившись мне за шиворот.

– Отпусти мою блузку, Эльвира! Если только… ты не собираешься снова разорвать ее на части, как в прошлый раз? – я рявкнул, моя досада была очевидна.

Ее палец, украшенный угольным лаком, соблазнительно скользнул по моей обнаженной части груди, вызывающе приподнимая воротник блузки выше.

– Думаешь, я буду против? – прошептала она, озорно сверкнув карими глазами.

– Я буду. – мой голос стал холодным, и по ее позвоночнику пробежал тревожный холодок.

Она неохотно отпустила меня, расправив ладонями мою одежду.

Я налил себе стакан ромашки, пытаясь очистить свой вечно запятнанный разум.

– …Зачем, во имя Тьмы, ты притащил сюда эту, казалось бы, беспомощную и избалованную наследницу Дома Лорелей, Эскар? – прошипела птичка, в ее словах сквозило раздражение, хотя она и пыталась замаскировать его под задушевную беседу.

– Я должен объяснять каждое свое действие тебе?

– Нет… Но я думала, что наши особые отношения, – она сделала паузу, – как друзей, требуют большей открытости между нами?

Я задумался над ее словами, позволяя тишине затянуться. На моем лице появилось самодовольное выражение.

– Птичка, птичка… Ты щебечешь без устали, но не забывай свое место на ветке. – я бросил на нее короткий взгляд и захлопнул дверь, оставив ее в моей квартире на произвол судьбы.

Мой внутренний голос, голос ее друга, рассуждал, что я должен позволить ей делать то, что она хочет. Но шёпот жнеца во мне слишком хорошо знал, что я бы предпочел провести эту ночь в борделе напротив.

…

Тем временем на кухне, Эльвира, прислонившись к шкафу, медленно сползала на пол.

Где же была ее ветка?…

"Явно не на том же дереве, что и твоя."– язвительно заметил голос внутри нее.

Сандрина Лорелей

Я ожидала его в карете. За окном не переставая лил дождь, капли плясали на оконном стекле, отражая царившее внутри меня смятение. Я дрожала не от прохлады, а от прикосновения, оставившего неизгладимый след на моей коже.

Прошло много лет с тех пор, как кто-то осмелился нарушить крепость вокруг меня… В тот мимолетный миг, я потянулась к нему, о своих намерениях не зная даже сама.

Воспоминания о его прикосновении не давали покоя, неотступно преследуя мои мысли, пока я сидела, охваченная множеством эмоций. Я действовала под влиянием импульса, сердце побудило меня протянуть руку навстречу его руке – простой жест, который говорил о многом. Но когда наши пальцы переплелись, когда наши глаза встретились… Боль и печаль, окутавшие мою душу, излучались через нашу связь. Он почувствовал все это, боль моего одиночества, глубину моего отчаяния, и, возможно, в тот самый момент это было слишком тяжело для него.

Я смотрела на дождь за окном, приковав взгляд к каплям, бьющимся о стекло. Время тянулось бесконечно, десять минут казались вечностью. Но, несмотря на все мои попытки вернуть самообладание, тьма внутри меня не желала утихать. Горько-сладкая тоска цеплялась за мои чувства, жажда общения, которая дремала слишком долго. Его общения…

Внезапный хлопок дверьми прервал мои размышления, и я выглянула в окошко, чтобы увидеть высокую фигуру, выходящую из таверны.

Это был он… На его лице читалась досада, когда он провел рукой по лицу. Он выглядел растрепанным, что резко контрастировало с его обычным спокойствием, как будто на его плечи свалилась вся тяжесть Десмура.

И только я успела заметить его неважное состояние, как рядом с ним появилась молодая женщина. Ее черные кудри каскадом рассыпались по плечам, а готический наряд придавал таинственности.

В голове мелькнуло узнавание, далекое воспоминание вырвалось на поверхность. Не она ли была официанткой в этой таверне?

Она протянула Эскару пальто, в ее улыбке сквозило самодовольство, а на губах играло тайное знание.

Я подумала, знает ли она о нашей встрече с ним, чувствует ли она дремлющие эмоции, которые сейчас бушуют во мне?

Когда официантка обняла его, обхватив его за талию, во мне неожиданно вспыхнула ревность. Это была первобытная реакция, всплеск собственничества, происхождение которого, я не могла понять.

Но так же быстро, как оно появилось, Эскар отпрянул, отстранившись от нее с почти видимым раздражением.

Похоже, ему было неприятно такое проявление привязанности… Или собственничества?

Наши глаза встретились в тот мимолетный миг – столкновение невидимых миров.

Мое дыхание перехватило, звук застрял в горле, и поспешно, я задвинула шторку, падая в тень кареты.

Осознание того, что он заметил мое любопытство, обрушилось, сделав меня на мгновение уязвимой. Я осталась размышлять о последствиях своего нечаянного откровения, и отголоски наших переплетенных взглядов отдавались в моем сознании.

Откинувшись на спинку сиденья, я тяжело вздохнула – на меня давила тяжесть неопределенности. Я прекрасно понимала, какой силой обладают мои эмоции, какая неосязаемая, ледяная аура витает вокруг меня.

Молодые души, не знающие тонкостей человеческого сердца, часто оказывались подавленными в моем присутствии. Безмерная тоска и меланхолия – неотъемлемая часть меня, становилась неукротимой силой, способной утопить того, кто осмеливался приблизиться.

И вот теперь, я была здесь… Жаждала его компании, но не решаясь навязать другому бремя своего существования.

Пока за окном лил дождь, напоминавший о моем одиноком пути, я размышляла о загадке, которой был Эскар Мортес.

Привлечет ли его та тьма, которая поселилась во мне, или он убежит от всепоглощающих теней как все остальные?

…

Во мраке лунной ночи, под завывание ветра за окном кареты, меня заворожило его зловещее присутствие.

Он словно сошел со страниц старого готического романа… Его чёрные, пронизывающие насквозь глаза, казалось, хранили в себе невысказанные тайны, и я не могла не испытывать страха и восхищения, находясь рядом.

По мере того, как полностью автоматизированная карета набирала ход, ощущение замкнутости становилось все сильнее. Казалось, что пространство вокруг нас сжимается, удушая мои чувства. Мне хотелось сбежать, вырваться из этого тесного загона. Но он неподвижно сидел, не обращая внимания на охватившую меня клаустрофобию.

Любопытство взяло верх, и я набралась смелости спросить о его неожиданном появлении в моей жизни.

– …Зачем же вы здесь, мистер Мортес?

Тонкие пальцы мужчины лениво перебирали прядь мокрых волос, на губах заиграла призрачная улыбка.

Он ответил с наигранной отстраненностью: "Здесь?"

– Работаете моим секретарем. Почему вы решили остаться в поместье?

Особняк Лорелей… Величественное поместье, которое было убежищем моей семьи на протяжении многих поколений. Это было место, где тайны были погребены глубоко в стенах, а в воздухе висела тяжесть ожиданий. Казалось, мои родственники пытались избавиться от моего присутствия в доме, нанимая для этого целую вереницу секретарей, каждый из которых был более временным, чем предыдущий. Но этот молодой человек превзошёл все мои ожидания, продержавшись в моем обществе целую неделю.

Его ответ только усугубил загадку, окружавшую его.

– Я бы с радостью рассказал тебе, – начал он, по-прежнему озорно улыбаясь. – Но тогда мне бы пришлось заказать твою смерть у одного из жнецов, которых мы видели сегодня вечером.

Слова повисли в воздухе, леденя кровь в моих жилах. Неужели он говорил серьезно? Смятение смешалось со странным волнением, и мой разум забегал, пытаясь понять его намерения.

Собрав всю свою смекалку, я попытался оспорить его дерзость.

– Кто же тебе позволит?

Его одобрительный кивок удивил меня, и он отпил глоток из своей загадочной фляжки. Как только жидкость коснулась его губ, дикий аромат трав наполнил карету, одурманивая мои чувства.

В этот момент я поняла, в какую игру мы играли. Игра жизни и смерти, где границы размыты, а ставки высоки. Эскар Мортес, переодетый жнец, решил потанцевать на грани моей могилы, притворившись моим секретарем забавы ради. И что еще более странно… Я сама охотно участвовала в этой мрачной шараде. И пока что он не знает, что я осведомлена о его истинной роли, я должна танцевать этот предсмертный вальс с ним. Пока он вдоволь не наиграется, и не подпишет контракт о моей жатве.

Наложи на меня оковы

Эскар Тамасви

Сидя в одиночестве в слабо освещенном гостиничном номере, я достал свой надежный карманный блокнот и откупорил чернильницу своего фамильного пера. День был насыщен событиями, ведь всего час назад я сопровождал баронессу в ее уединенное поместье. Однако именно во время уединенной прогулки по Туманному лесу во мне зародилось любопытство.

Воспоминания о фарфоровом личике Сандрины все еще хранились в моей памяти. Когда я рассказал ей о своих планах побродить по лесу, ее удивление было вполне ощути