Перовские сказания

1

Коленька был счастлив. Наконец закончилось лето и с ним работа в богатом доме, в городе. Хозяева были злые, недоверчивые, все норовили обидеть, упрекали, что ленится он, не отрабатывает своё жалованье. И сын их такой же противный, недоросль полоумный…

Сейчас Коленька шёл домой, в Перово, босиком по пыльной дороге, вдоль большого поля слегка пожелтевшей травы, и думал, что скоро придут холода, а там и зима, и конец зелёному полю до самой весны. Но сейчас солнце светило ярко, было тепло, и, даже когда за холмом показался лес, он лишь подумал: «Да, не ходит нечисть по лугам и дорогам. Сторожит себе в темноте несчастных, которые не знают, что ходить в лес нельзя, а я-то ни за что туда не пойду». И хотя Коленька знал, что через лесную тропу в два раза короче до деревни, отвернул от леса и пошёл через поле.

Шёл Коленька припевая, сорвал травинку, закусил зубами и рассмеялся, от души радуясь своему возвращению домой. Наконец пересёк он поле и вышел на верхушку холма, на котором стоял заброшенный хутор.

Про хутор ходили дурные слухи, что якобы жила там большая семья, веры не нашей, работящие и добрые. В деревне любили их, уважали, но вдруг сгинули они в один день, как сквозь землю провалились, и даже полицейский урядник со стражниками из города приезжал расследовать. Потом рассказывали, что нашли там много крови и кости обглоданные, человеческие.

А может, и врали всё…

Да и давно это было, ещё до его рождения, поэтому Коленька с друзьями не боялись, часто бегали из деревни на хутор в заброшенный сад – яблоки там самые вкусные в округе, а с Настей они даже ходили на хутор вечерами, в самую темноту, страшные истории рассказывать – любила она сказки о всякой лесной нечисти.

«Скоро встречусь с Настей… Столько времени не виделись, поди и не узнаю её», – улыбаясь, мечтал Коленька.

С Настей они с детства вместе. Их матери хотя и сводными сестрами были, а как родные. Настина мать всегда любила Коленьку, а когда его матушка померла, так он вообще для неё родным стал. Всё время говорила: «Подрастёшь, выдам за тебя Настю, будем жить одной семьёй».

Когда Коленька уезжал в город, Настя плакала, не хотела отпускать: «Не увидимся мы больше, чувствую я…»

«Боялась, что не вернусь, глупая. – Коленька снова улыбнулся. – Увидеть бы её поскорее, какая она стала. Красавица, небось…»

Вдруг краем глаза он заметил, как что-то зашевелилось, задвигалось рядом с поваленным забором, и, приглядевшись, увидел сгорбленную старушку, которая сидела там и дрожала, как будто ей холодно.

«Больная, что ли?» – подумал Коленька.

Он с детства слышала рассказы о всякой нечисти, сам в эти рассказы не верил, но матушка всегда наказывала остерегаться незнакомых, а сын он был хороший и слушался её, но старушка была такая худая, вся скрюченная да седая, что Коленька пожалел её.

«Небось, заблудилась и забрела в развалины, в тенёк отдохнуть», – подумал он. Коленька подошёл поближе, но не очень близко, потому как помнил о запрете покойной матушки… но уж больно старушка несчастная была.

– Ты чего, бабушка, сидишь здесь? Помощь какая тебе нужна или просто отдохнуть решила? – спросил Коленька тихо.

Старушки подняла голову, а глаза у нее чёрные, выпуклые да без зрачков… страшные.

Коленька назад и попятился, но старушка сразу отвернулась, губами зашамкала и произнесла слабым голосом:

– К снохе пришла, да приустала я, сижу отдыхаю.

Коленька решил, что привиделись ему глаза страшные.

– А где же сноха твоя живёт? Далеко?

– Нет. Просто без договора я пришла, вот и не застала. Но не беда, подожду, спешить мне некуда.

Коленька удивился.

– Где же живёт сноха твоя, бабушка? В деревне? А звать как? Может, знаю я её?

– Нет, не в деревне, внучек. Здесь, на хуторе.

Старушка подняла голову.

Глаза были нормальные, старушечьи, размытые такие, и, наверно, видела она плохо, потому что всё время щурилась, пытаясь Коленьку разглядеть. Была она совсем старая. Худая, вся сморщенная, не русской внешности, с большим крючковатым носом, как у цыган.

«Наверно, не в себе, бедная», – подумал Коленька, и то ли оттого, что день был солнечный и настроение у него замечательное, то ли просто так, но решил он помочь старушке.

– Нет здесь никого, бабушка, давно уже никто не живёт, посмотри сама – всё заброшено, сломано. Как же здесь сноха твоя жить-то может?

Старушка обернулась, посмотрела вокруг, как будто в первый раз, снова пошамкала и покачала головой.

– Ой, господи, да и вправду, – сказала она удивлённо. – Дура старая, что это со мной?.. Конечно, знаю, снохи-то моей давно на этом свете нет, съел её со всей семьёй Кот, душегубец проклятый. – И по её морщинистой щеке слеза побежала, старческая, скупая. – Сама ведь проводила души их в мир иной, – горестно добавила она.

Коленька не знал, как поступить, ну до того ему старушку стало жалко, что даже отойти от неё не мог, а только всё ближе подходил.

– Какой же кот, бабушка? – спросил он. – Да разве коты людей едят?

– Да. Чёрный людоед и съел их. – Старушка дрожащей рукой слезу вытерла и носом шмыгнула. – А ведь какие хорошие люди были, добрые… Жа-а-алко, – протянула она, снова шмыгнула, на Коленьку взглянула и вдруг мигнула, не по-человечески, как лягушка, и глаза опять стали чёрными, страшными.

Коленька оторопел от ужаса, застыл, как будто ноги в землю вросли – ни убежать, ни рукой пошевелить, а старушка словно и не заметила, и продолжала:

– А по-другому как же? Не может он по-другому. Помрёт ведь без еды.

И вдруг встала, и совсем не маленькая оказалась, а высокая, почти с Коленьку. Руки длинные, жилистые, лицо бледное, с синевой, как у покойника.

– Вот и отвела я их к нему…

Старушка руки свои длинные протянула, обхватила застывшего, как камень, Коленьку за плечи и как крикнет громовым голосом, и тут же ухнули на землю с неба ступа огромная и длинная метла.

– А ты, Коленька, зря сюда пришел, – оскалилась старушка, обнажив нехорошие, чёрные зубы. – Теперь праздник Коту. Да и мне тоже достанется! —завизжала она, захохотала, и как подхватит Коленьку в ступу да метлой как взмахнёт, к небу взвилась и понеслась в сторону леса.

Настя плакала.

Вчера ровно год исполнился с тех пор, как Коленька пропал, но Настя до сих пор горевала, не могла успокоиться. Не выходил у неё из головы его образ. Любила она Коленьку сильно, с самого детства мечтала замуж за него выйти, детей родить, чтобы жизнь была у них, как у всех, счастливая…

Но исчез он по дороге домой, и следа не осталось.

Когда стало ясно, что Коленька пропал, деревенские мужики, вооружившись топорами и вилами, ходили искать его, но сами струсили, заходить в лес побоялись и, побродив по опушке, возвратились в деревню ни с чем.

А вчера, на Рождество Златы Майи, подошёл к Насте человек, не местный, облика странного. Кожа светлая, ни бровей, ни ресниц, зато борода окладистая, длинная, глаза большие, зелёные, а одет был просто: в кафтан синий да картуз.

Присел рядом, откашлялся и к Насте обратился:

– Ты, Настя, не горюй так, ведь не единственный он, Коленька. Смотри, как другие на тебя смотрят, только дай знать, всё бросят и к тебе подскочат, только выбирай.

Настя уже хотела отсесть от него, уйти, но что-то помешало, а наоборот, захотелось ей поговорить с незнакомцем, рассказать про себя, чтобы сердце освободить от тоски горючей, и не отошла Настя, не отсела…

– Не могу забыть его, – вдруг заголосила она, как будто человек этот незнакомый близким другом ей был, закадычным. И бегут слёзы из Настиных глаз ручьями, не останавливаются.