Песнь звезд

ГЛАВА I

Казалось, моя взрослая жизнь не задалась с самого начала. Незадолго до моего совершеннолетия отец пришел домой бледный, как смерть, – сотрудники в центральном офисе все как один говорили только о мировом финансовом кризисе. Тогда я еще не понимал, сколь велико значение этого события. И все же холодная волна прошла по моей спине в день, когда я узнал о его наступлении.

Со временем я начал замечать первые трещины: кого-то из родителей моих друзей сократили, иные лишились доброй половины стоимости сбережений, и в целом – чем дальше, тем меньше в воздухе ощущалась присутствовавшая ранее надежда на лучшее будущее.

На фоне этого я по инерции стремился вскарабкаться вверх по социальной лестнице, стараясь не обращать внимания на то, как многие другие скатываются вниз даже с самого верха. Совершенно естественным казалось и желание поступить в ВУЗ, на что ушла немалая доля и без того тающих сбережений семьи. Я постоянно ловил себя на том, что пропускаю встречи с друзьями, проводя вечера на дому у бесконечных репетиторов.

Единственным лучом радости стало успешное поступление – мой разум утонул во всеобъемлющем чувсте самореализованности, которое захлестнуло меня после почти целого года неустанной подготовки. Однако разочарование в учебном процессе настигло меня еще в середине первого курса, чуть позже я ощутил и горький привкус депрессии, пришедший после еле закрытой зимней сессии.

В результате борьба с зимней спячкой плавно перетекла в весеннюю депрессию, а оттуда и до второй сессии недалеко. Я еле выгребал, будто увязая в гигантской серо-бурой луже, которая состояла из бесформенной массы однообразных впечатлений. Воспоминания об этих днях были будто бы заполнены туманом, который подчистую стирал всякую, пусть даже малую, их значимость.

Лишь позже до меня также дошло, что я начал отказываться почти от всех удовольствий, которые раньше способны были поглотить меня полностью, – вроде походов на концерты, посещения выставок и даже чтения книг, вечных друзей моего отрочества. Стоило лишь зайти в магазины, которыми был облеплен город, затем взглянуть в карман и увидеть цены, чтобы полностью отбить желание к жизни. Билеты, книги и почти все, что могло подарить интересные впечатления, оказались будто за непреодолимой, но при этом прозрачной стеной.

Но даже в этот момент меня не покидало ощущение надежды: достаточно было лишь продержаться до теплого времени, справиться с чередой экзаменов, и вот – свобода! Неважно, сколько у тебя денег, по крайней мере, никто не сможет запретить тебе гулять по изнеженным солнцем улицам, а может, и оказаться в окружении почти что сказочных декораций леса, что примыкал к семейной даче.

Предстоящее лето казалось спасительным периодом восстановления от всего, что навалилось на меня за последние полгода. На практике сдача экзаменов и закрытие хвостов продлились почти до середины июля, после чего я обнаружил, что все мои знакомые уже успели бежать из раскаленного солнцем города: кто-то – туристами в прибрежные страны, иные – хотя бы и с родителями на дачу.

Отец и мать посовещались и приняли решение продать загородный дом, чтобы восстановить изрядно потрепанный семейный капитал, что лишило меня не только одного из мест, где я проводил много времени в детстве, но и любых перспектив вырваться с раскаленных улиц мегаполиса.

В этот момент я впервые обнаружил себя в компании такого же неудачника, как и я, – Ефима. Мы познакомились в институте, во время одного из тех больших семинаров, на которые табунами сгоняли студентов со всех кафедр. Мой новый друг был очень похож на меня по настрою: также разочарован во всем, что ранее казалось захватывающим и многообещающим. Нам обоим виделось, что вышка – это просто очередная школа, еще одно препятствие на пути к мучениям самого начала самостоятельной жизни. Тем более, что мы оба понимали: за пределами ВУЗа нас совершенно точно не ожидали с распростертыми объятиями толпы работодателей, так и ждущих возможности дать нам путевку во взрослую жизнь.

В последовавшие затем жаркие дни я почти не проводил времени у себя дома, поскольку не хотел толкаться в квартире с расстроенными родителями, да еще и попутно терпеть ужасную духоту советских панелек. Вместо этого я поселился в комнате своего нового друга. Он жил в старом, дореволюционном доме, который ни на секунду не покидала спасительная прохлада. С ним проживал еще и отец – угрюмый мужик за пятьдесят. Все, что я запомнил, что тот остался без жены, которая укатила в США несколько лет назад.

Отец друга совершенно точно не имел ничего против моего присутствия, да и мы почти не виделись с ним лично. Лишь иногда, на пути из кухни в комнату друга, я видел этого мужчину сидящим за ярко горящим монитором, с пучком волос, торчащим поверх убитого офисного кресла, к которому тот намертво прилип. Отец Ефима почти никогда не покидал своего кабинета, лишь иногда отправляясь по каким-то своим рабочим и личным делам.

Ближе к сентябрю мы оба ощутили неприятное чувство, которое все больше захватывало наши мысли: завершение лета предвещало конец некоего подобия покоя, обретенного за последние после конца сессии. Впереди маячила пугающая перспектива возвращения обратно в бурлящую массу людей и событий.

Стремясь избавиться от этого наваждения, мы вновь вернулись к более активным занятиям, которые забросили после начала нашего совместного времяпрепровождения. Я ощущал, что нам обоим просто необходимо хоть немного окунуться в общение с обычными людьми, чтобы подготовить себя к началу учебы.

В результате мы приняли стратегическое решение взять убитые скейты и направиться в хорошо известное мне место – скейт-парк под автострадой. Рядом с парком не было метро, к тому же я забыл, какая станция была расположена ближе всего, так что пришлось сначала пересечь реку по узкому пешеходному переходу, а затем карабкаться вверх по окружающим воду холмам.

В конце концов мы оказались у подножия эстакады, но остановились, так и не осмелившись приблизиться к сетчатому забору, который окружал парк с обеих сторон. Внутри мы отчетливо видели несколько стай подростков на новеньких скейтах, которые, судя по всему, тренировались все лето, и теперь выдавали такие трюки, что нам и не снилось.

После наблюдения за этим безобразием нас обоих захлестнула волна стыда, особенно учитывая, что наши деки были вусмерть стерты с краев, да так, что было видно, насколько расслоилась фанера. По крайней мере, именно это мы обсуждали по пути назад, активно избегая мысли о том, что сами мы после пары месяцев лежания у телевизора выглядели не лучше, чем наши доски.

Когда мы вернулись домой, уже порядком стемнело. Я удивился, когда Ефим впервые повел меня в обход подъезда – в этот раз мы направились через широкую арку во внутренний двор. Здесь все было до боли привычным: торчащие из узких клумб тополя, ржавеющие машины и огромные остовы строительных мусорных баков. Именно к ним направился мой товарищ.

– Да шло бы оно все! – Выкрикнул он, со всей силы швырнув скейт в мусорку.

Доска громко шмякнулась о стенку бака, будто издав душераздирающий предсмертный вопль. Ефим развернулся в мою сторону, и тут же уставился в мою сторону вопрошающим взглядом. Я колебался, хотя чувствовал то же самое: желание поскорее отправить эту старую рухлядь на свалку. Где-то на границе сознания мне также хотелось сделать это и с самим собой.

Я уже замахнулся, крепко сжимая деку, когда друг вдруг схватил меня за руку и зачем-то потащил в сторону. Не прошло и пары секунд, как мы оказались с обратной стороны бака, скрытые от арки его металлическим корпусом.

– Тише! – Шикнул он и даже картинно приставил палец ко рту.

– Ты что, совсем с дуба рухнул?

Явно борясь с приступом паники, Ефим быстро помотал головой из стороны в сторону и тихо выглянул в сторону арки. Я тоже высунулся лишь самую малость, чтобы понять, от кого конкретно мы прячемся. Все, что мне удалось увидеть, – смутные очертания какой-то тощей готессы, которая медленно шаркала по тротуару в сторону подъезда.

– Слушай, давай немного тут подождем, ладно?

Он встретился с моим непонимающим взглядом и в этот момент я впервые увидел на его лице неподдельный страх.

– Скажи наконец, что происходит?

– Забей, – Ефим тяжело вздохнул и добавил: – долго объяснять.

– А у нас что, по-твоему, мало времени?

– Ладно, слушай. Я тебе не говорил, но вообще у меня есть сестра.

Я сделал шаг назад и высунулся обратно, чтобы получше ее разглядеть. К сожалению, темный силуэт девушки уже успел пропасть с радаров.

– Это та, что мимо проходила?

– Угу.

Ефим присел и даже прислонился спиной к баку. Я не видел его таким подавленным со времен летней сессии.

– Да ладно, чего ты так стесняешься? И вообще, зачем ты это скрывал?

– Ты не понимаешь. С ней все сложно… она не в себе.

Я больше не хотел смотреть на него сверху вниз, такого жалкого, поэтому протянул ему руку и заставил своего друга подняться на ноги.

– Да ладно, у многих такое бывает. Может, просто дурь в голову ударила.

– Нет, поверь мне, – он посмотрел на меня сверлящим взглядом, при этом будто сдерживая слезы. – Не в этом случае.

Мы медленно заползли обратно в дом. Впрочем, перед этим пришлось остановиться и некоторое время ждать у входа в подъезд. Я отлично понимал, почему: даже мимолетного взгляда было достаточно, чтобы понять, что передвигается сестричка медленнее, чем улитка с радикулитом.

Зайдя в квартиру, мы обнаружили, что отец семейства ушел из дома, так что мы тут же решили занять его кабинет с компьютером. Ефим запустил симулятор скейтбординга, очевидно, желая хотя бы где-то почувствовать себя настоящим про. Я же направился на кухню, чтобы захватить пакет чипсов, который ранее спрятал от вечно голодающего товарища.

Я почти на ощупь продвигался по длинному темному коридору, который шел через всю квартиру. Когда я приблизился к проходу на кухню, за окном проехала машина. Ее фары на краткий миг прошлись узкой полосой света по стенам, выхватив из темноты мрачную фигуру, стоявшую у прохода на кухню.

Ее кожа была невероятно бледной. Сначала я подумал, что она специально наносит грим, как делают некоторые из ее субкультуры. Светлый цвет кожи сильно контрастировал с полностью черным нарядом, который состоял из строгой юбки и кружевной блузки. Угольно черные волосы струились вниз, почти касаясь талии. Однако не все это привлекло мое внимание – ярче всего свет от фар отразился на поверхности широкого ножа, который она держала в руке.

– Эй! – Я стоял как вкопанный, не имея и малейшего представления о том, что нужно делать в такой ситуации. – Ты чего?

Она повернулась ко мне, еще отчетливее продемонстрировав свои невероятно истощенные черты. Казалось, будто под кожей остался один лишь скелет, при этом какая-то неведомая сила дергала за ниточки, приводя измученное тело в движение.

– Зачем тебе это? – Спросил я, сдерживая нарастающую дрожь в руках.

Пришлось схватиться за край шорт, чтобы хоть немного унять признаки охватившего меня страха. Она сделала шаг в мою сторону, и я невольно отступил назад. Ее лицо почти не было видно, чему я был несказанно рад.

Я уже думал бежать от нее прочь, но спустя несколько напряженных секунд девушка развернулась и медленно побрела в дальний конец квартиры. Я же стремительно направился обратно в комнату к другу.

– Я-я… встретил ее, – мне с трудом удалось выдавить лишь несколько слов.

Ефим тут же поставил игру на паузу и повернулся ко мне. Он даже подскочил, будто ожидал, что я задыхаюсь или истекаю кровью.

– Да блин, не может быть. Раньше она почти не выходила. Почти никогда.

– Я видел ее, ясно? – Сказав это, я взял маленькую паузу, чтобы сделать несколько вдохов и выдохов.

– Что с ней? – Коротко спросил мой товарищ.

Внезапно для меня он стал крайне сосредоточенным. Мы стояли друг напротив друга, оба с трудом пытающиеся пропихнуть слова через спертые глотки. Я думал как сказать ему про нож, но получилось так что Ефим первым нарушил тишину.

– Ты можешь сказать наконец, что с ней?

– Она ходила на кухню. Взяла…

Он не стал дослушивать и ринулся в коридор. Я простоял на месте еще несколько секунд. Что произошло? Ничто раньше не могло ввести меня в такой ступор.

– Ефим, стой!

Я ринулся за ним, с трудом заставляя ноги двигаться. Коридор по-прежнему был погружен во тьму, и я просто побежал по нему наугад, понимая, что не сумею быстро найти заставленный шкафом выключатель. Заметив в темноте фигуру товарища, я ринулся за ним, постоянно врезаясь в попадающуюся по пути мебель.

Ефим добежал до двери, которая ранее всегда была закрыта. Я смутно помнил, что эта комната принадлежала бывшей матери Ефима. Я последовал сразу за другом. Здесь тоже было совсем темно. Плотные шторы закрывали окна, оставляя лишь тусклые полосы уличного света вдоль краев. Еще одним слабым источником был какой-то индикатор на широком приборе, который стоял по правую сторону от нас.

Приглядевшись, я с трудом различил, что это был тусклый диод на советском проигрывателе пластинок. Серебристая игла лишь слегка дергалась, путешествуя по виниловой поверхности, – значит, он был включен и работал. Никакого звука, впрочем, я не слышал.

– Ника, пожалуйста, – Ефим говорил наугад в темноту, надеясь, что та находится там. – Не надо, прошу!

В этот момент меня вновь начал одолевать отступивший страх. А вдруг она сейчас находится где-нибудь рядом, и уже готовится вонзить в меня свое лезвие? Как только глаза хоть немного привыкли к темноте, я начал шарить в поисках девушки. Но она будто сливалась с окружающей темнотой.

В конце концов мой взгляд остановился на пульте от телевизора, который лежал на журнальном столике. Пришлось собрать всю свою волю в кулак, просто чтобы заставить себя метнуться к нему. Схватив пульт, я тут же нажал на кнопку. Яркий свет озарил помещение, ненадолго ослепив нас обоих.

Тем не менее, теперь я видел ее. Она стояла на другом конце комнаты спиной к телевизору, так что ее лицо все еще было скрыто в полумраке. Тощая рука крепко сжимала нож. Я очень обрадовался тому, что между нами все еще оставалось приличное расстояние, однако также забеспокоился, что та набросится на друга, который стоял гораздо ближе к ней.

– Вероника, пожалуйста, умоляю. Опусти нож, – Ефим продолжал пытаться облагоразумить ее, но я отлично понимал, что это дохлый номер.

Пока он пытался с ней заговорить, я волей-неволей уставился на ее непомерно тощую шею. Ника слегка повернула голову и глянула на меня. Наши взгляды встретились, и в этот момент у меня затряслись не только руки, но и колени. Ее глаза казались парой непроглядно черных озер, до краев наполненных чистейшей тьмой.

Истощенное лицо девушки исказила пугающе широкая улыбка. Она смотрела в самую глубину моей души, будто ощупывая взглядом мое нутро. Мне казалось, будто черные когти впились прямо мне в сердце. В этот момент она резким движением вскинула руку с ножом.

Ефим бросился вперед, чтобы ей помешать, но даже он остановился как вкопанный, так и не завершив движение. Лезвие впилось ей в горло, сразу прорезав его до середины. Казалось, что лезвие режет не кожу и мясо, а простую бумагу. За быстрым рывком последовал отвратительный хруст.