Ненужная дочь фермера

ГЛАВА 1

Я не успела уйти. Ириг вернулся раньше, чем должен был, и застал меня с чемоданом в руках.

В темных, налитых кровью глазах мужа сверкала ярость. Бежать мне некуда: за спиной окно, но спрыгнуть со второго этажа и сломать ноги было бы глупо. Впереди Ириг – пьяный, как и каждый день последнего месяца.

В нашей крошечной спальне было так мало места, что муж мог сделать всего один шаг и оказаться вплотную ко мне. Но он ждал, наслаждался моим страхом. Ему доставляло удовольствие видеть меня такой – испуганной, растерянной.

Я с ноющей тоской вспоминала его добрую улыбку. Ириг был нежен и ласков когда-то давно, будто в другой жизни. Теперь он стал зверем. Или же просто одним из тех уродов, кто из раза в раз самоутверждается за счет слабой женщины.

Сердце билось в груди загнанной птицей, но я двинулась к Иригу. Собиралась спуститься в гостиную, выбежать из дома и больше никогда не возвращаться.

Давно нужно было так сделать, но сил на это хватило только сегодня.

– Уходишь? – заплетающимся языком еле внятно спросил Ириг.

Я с сожалением осмотрела его помятое лицо, недавно появившийся синяк под глазом, заработанный на одной из попоек, и стиснула зубы. Скажу ему, что ухожу насовсем, и беды не миновать.

– Принесу тебе воды. Выглядишь неважно, – тихо ответила я.

Муж больно стиснул мое плечо. Я с трудом сдержала стон. В голове билась только одна мысль: “Терпи. Уснет, и ты уйдешь, просто подожди”.

– Отпусти меня, – попросила я дрожащим голосом. – Я принесу воды, и мы поговорим, ладно?

– Сначала ты расскажешь мне, – Ириг шагнул влево, перекрывая проход, – какого черта наш сосед делал здесь сегодня утром? Когда я уходил на работу, ты сказала, что весь день будешь заниматься огородом. Тверк сообщил мне, что видел, как Харон зашел в наш дом, а вышел спустя только час!

– Поговорить заходил. Мы обсудили новый сорт томатов, и еще он просил заглянуть к нему на днях, проверить здоровье теленка. Харону семьдесят, не думаешь же ты, что у нас с ним что-то есть? Ты не впервые намекаешь на это, и мне надоели твои подозрения.

– Я этого не говорил, – прорычал Ириг, – а вот ты…

Его пальцы сильнее впились в мое плечо, наверняка оставляя синяк. Еще недавно муж не позволял себе делать мне больно. Я отчетливо помнила его ласковые поглаживания и нежный голос, но сейчас это были лишь воспоминания.

– Пусти! – я толкнула Ирига, и он пошатнулся, а я сумела выпрыгнуть из комнаты. До лестницы шаг, всего один шаг.

Ириг оказался проворнее. Схватил меня за волосы, толкнул к стене. Из моих глаз брызнули слезы от обиды и боли. Я могла кричать сколько угодно, но никто не услышит.

– Ты сейчас же расскажешь мне, – мужчина вытащил ремень с тяжелой пряжкой из своих брюк и замахнулся, – что у тебя с Хароном?!

– Ничего! – взвизгнула я в отчаянии.

В некогда красивых глазах любимого мужчины я увидела свое перепуганное отражение, в котором саму себя не узнала. Бледное лицо, потухший взгляд. Разве такой я была, когда выходила за Ирига?

– Что случилось с тобой? – срывающимся голосом спросила я и проглотила ком, вставший в горле. – Я не виновата в том, что мы потеряли ребенка. Никто не виноват, Ириг. Мы должны быть вместе в это сложное время, а не порознь. Не нужно пить алкоголь, чтобы заглушить отчаяние. Мы справимся с этим! Вернись, прошу. Я боюсь тебя, разве не видишь?

Ни один мускул на его лице не дрогнул.

Передо мной был уже не тот Ириг, которого я полюбила, и мне стоило с этим смириться. Когда мы лишились самого дорогого, что имели, я нашла свое утешение в одиночестве и покое, а муж – в бутылке.

Пряжка ремня блеснула в тусклом свете лампы, металлический квадратик со свистом рассек воздух и обжег мою щеку.

С губ сорвался крик. Я машинально прижала ладонь к щеке и зря – муж замахнулся снова. Удар пряжкой на этот раз пришелся по кисти. От боли потемнело в глазах.

Ириг кричал что-то о Хароне и нашей нерожденной дочери. Называл меня бродяжкой, которую он приютил из жалости. Тыкал мне в лицо грязным пальцем, дышал на меня перегаром.

Я слышала голос мужа как сквозь толщу воды и уже не пыталась оправдаться. Говорить что-либо не было смысла, Ириг все равно не услышит и не поймет.

Тряхнула головой, прогоняя туман перед глазами и звон в ушах. Пальцы почти не двигались от боли, на светлой коже появился темный орел – изображение птицы было выковано на пряжке.

На негнущихся ногах двинулась к лестнице.

– Сюда иди! – зарычал Ириг и дернулся в мою сторону, но схватился пальцами за воздух – я успела отпрыгнуть и зацепиться за перила.

Муж потерял равновесие и не удержался на лестничной ступени. Полетел вниз, с глухим стуком покатился по лестнице и распластался на темном деревянном полу.

Паника охватила меня спустя мгновение.

– Ириг? – хрипло позвала я.

Крепче стиснула перила руками. Боль в кисти от удара уже не чувствовалась, и даже рассеченная щека не давала о себе знать.

– Ириг?!

Тишина в ответ сводила с ума. Стеклянный взгляд мужчины застыл на потолке, а рот все еще был открыт в теперь уже безмолвном крике: “Что у тебя с Хароном?!”

На ватных ногах я преодолела лестницу. Упала на колени перед мужем, судорожно погладила его по груди.

– Очнись, Ириг!

Пульс. Где у человека пульс?! Ладонями я шарила по шее, запястьям. Прижалась ухом к груди, ожидая услышать биение сердце.

Ириг не дышал, не шевелился, не реагировал на мой крик. За окнами стояла ночная темень, и в отражении стекол я видела свое перекошенное от ужаса лицо.

Заныла разбитая рука. Шок постепенно начинал проходить.

Я долго сидела у тела, растерянно осматривая гостиную нашего уютного жилища. Дом был небольшим, но двухэтажным и с тремя комнатами.

Что, если спрятать Ирига в одной из них?

Вдохнула и медленно выдохнула, успокаиваясь. Сердце постепенно перестало бешено колотиться, застучало размеренно и ровно.

Наверное, нужно отправить письмо в полицию и во всем признаться?

Взглядом вернулась к начинающему синеть лицу Ирига. Я любила его. Этого человека я правда любила, но в последнее время его словно подменили…

Заслужил ли он смерти? Не заслужил.

А я не заслужила наказания.

– Я не хотела, чтобы ты… так… – всхлипнула, дрожащими пальцами вытирая слезы. – Это случайность, глупая и страшная, но случайность…

За окном сверкнул столб света. Грохоча колесами, по улице прокатился паровой кэб.

Я метнулась к входной двери, задвинула засов и на всякий случай закрыла щеколду. Чтобы никто не вошел и не увидел…

Обернулась к Иригу. Он лежал без малейшего движения, и сколько бы я ни сверлила бездыханное тело взглядом в надежде, что вот-вот грудь поднимется, муж хрипло вздохнет и попытается встать, ничего не происходило.

Наверное, в тот момент я еще не осознавала, что натворила. Может быть, если бы смерть Ирига была не случайной, а подстроенной, я бы знала, что делать. Обратилась бы в полицию, сдалась, понесла наказание.

Сейчас же я носилась по дому, не чувствуя ног. Собирала монеты и купюры, рассованные по углам – так мы копили деньги и берегли их от воришек.

За первые три года нашей совместной жизни с Иригом я обзавелась красивыми вещами. Обустроила дом, а в спальню подбирала мебель с особым вниманием, ведь в ней нам предстояло дарить друг другу тепло и нежность.

Мы любили наш маленький мир вдали от города, любили друг друга. Мы вместе готовили завтраки, пили чай, обсуждали новости.

Некогда приятные воспоминания теперь душили.

Я засунула в чемодан все деньги, что нашла, и осела на пол. Содрогаясь от рыданий, кричала во весь голос. От слез щипало рану на щеке, и я почти не замечала этого – душевная боль оказалась куда страшнее.

Сколько так провела времени, не знаю, а когда плакать стало нечем, и слезы высохли, вышла на улицу в ночь.

Наш дом находился за чертой города, а слева от него располагалось жилище Харона – глуховатого, подслеповатого старика. Еще дальше жил Тверк – запойный пьяница, новый и единственный друг Ирига. Первый не слышал моих криков, а второй наверняка спит под своим забором, как обычно.

Я заперла дверь. Рано или поздно в дом кто-нибудь войдет, например, тот же Тверк. Но, скорее всего, Ирига найдут совсем не сразу, а тогда, когда я буду далеко отсюда.

Ноги сами понесли меня к стоянке кэбов. Почему-то я начала вспоминать, в каком районе находится отдел полиции, и к кому там нужно обратиться, чтобы написать чистосердечное признание.

На полпути к стоянке развернулась и побежала на вокзал.

Поезд идет через все государство от юга до запада, а это едва ли не полмира. Его конечная станция – милейший городок Вивьен. Когда-то я мечтала поехать в него, гулять по цветущим улочкам и наслаждаться сливочными блинами, которые продают там на каждом углу.

Этого уже никогда не случится.

За Вивьеном на тысячи миль растянулись деревни, поселки и хутора. Добраться до любого из них можно только кэбом или верхом. Я это точно знала, Харон не раз рассказывал мне о тех краях.

Вокзал оказался пуст, к счастью, и только служащие могли видеть растерянную, испуганную женщину в домашнем платье, но вряд ли приняли во внимание ее внешний вид.

Из дома я забрала все деньги, что у нас с Иригом были накоплены на строительство бани, и сейчас, не думая, выкупила все четыре места в купе. Чтобы ни при каких обстоятельствах никто не видел меня в этом поезде. Мне нужно добраться до Вивьена, ну а потом куда глаза глядят.

Чем дальше уеду, тем сложнее меня будет найти.

Поезд тронулся спустя несколько минут, обозначив свое отправление протяжным гудком.

Я хотела поспать, но не могла – стоило закрыть глаза, и перед внутренним взором возникала картина, как Ириг снова и снова падает с лестницы, а потом застывает со стеклянными глазами.

Мысли хаотично метались в голове. Я то порывалась сорвать стоп кран, выскочить из поезда и бежать в полицию, то проверяла защелку на двери, чтобы проводники не вошли и не успели запомнить мое лицо.

Кричала в подушку. Дышала тяжело и прерывисто, успокаиваясь, а потом замирала посреди купе и бездумно смотрела в стену.

Мой муж погиб из-за меня.

Повторяла это сотни или даже тысячи раз. Щека горела, руку ломило – Ириг наверняка повредил мне кости. Пальцы или сломаны, или в трещинах. Я не могла этого знать наверняка, да и не обращала внимания на боль. Меня волновало другое: когда меня найдут и найдут ли вообще?

За то, что я сделала, полагается смертная казнь. Прилюдно государственный палач должен расчехлить свою секиру и снести мне голову с плеч.

Я вздрогнула при мысли об этом и села на кровать. Нет, меня не найдут, я не дамся. Уеду так далеко, куда и почта не доходит. Говорят, в далеких деревнях, где никто никогда не слышал о почтовых кэбах, люди живут так, как хотят. Там нет стражей порядка, судов и эшафотов.

Там не живут палачи.

– Но я не имела права лишать тебя жизни, Ириг, – прошептала я в никуда. – Прости меня, пожалуйста. Я не хотела и не должна была, мне просто нужно было уйти, а ты встал передо мной…

Я замолчала и рухнула на кровать. Вжалась в стену и прикрыла голову подушкой.

Часы и дни летели незаметно. Печенье, которое прихватила с собой из дома, давно закончилось. Выйти на одной из станций, чтобы купить еды, не могла – боялась, что кто-то меня запомнит.

Слушала каждое объявление об остановках, надеялась, что вот-вот грубый механический голос назовет город Вивьен, но время шло, а поезд преодолел только половину пути.

Я выходила из купе только чтобы попить воды из крана в уборной комнате. Быстро возвращалась, ложилась в постель и ждала, когда пройдет еще один день. И всего дважды мне пришлось встретиться с проводником, когда тот просил показать ему билет.

Голод начинал мучить, отчаянно хотелось помыться и уснуть без надоевшего стука колес.

Когда в очередной раз динамики в купе захрипели, а следом прозвучало название конечной станции, я не поверила своим ушам. Даже прижалась носом к стеклу, чтобы убедиться в том, что не ослышалась.

На здании вокзала висела табличка “Вивьен”.

Я так сильно ослабла от голода за время пути, что едва могла стоять на ногах. С трудом покинула купе, а когда со ступенек вагона спрыгнула на перрон, то ноги подкосились. Сидела несколько минут, приходя в себя. Мимо сновали люди, гремели колесиками чемоданы. Визги и смех детей набатом отдавались в ушах.

Никто и не подумал подойти, спросить, все ли со мной в порядке, но мне это было только на руку. Когда головокружение прошло, я крепче перехватила ручку чемодана и побрела в сторону города.

Вивьен наверняка был красив, только сейчас я этого не замечала. Жадно всматривалась в стеклянные витрины булочных и кондитерских, глотала слюну. Знала, что спустя столько дней голодания мне просто нельзя объедаться, последствия для здоровья могут быть необратимы, и потому искала какой-нибудь уютный ресторан, в котором смогла бы заказать жидкий суп.

Такой нашелся почти сразу, неподалеку от центральной площади, где располагались самые лучшие и дорогие отели. Ни на один из них я не хотела тратиться, и после того, как съела тарелку супа в одном из заведений, сняла номер в простенькой гостинице.

Комната оказалась грязной: пятна на стенах, на тонком ковре, и даже постельное на узкой кровати было в разводах.

Обвела спальню равнодушным взглядом, бросила чемодан в угол, заперла дверь, задернула шторы и проспала до середины ночи.

Последнюю неделю я жила по инерции. Двигалась, засыпала и просыпалась. Я не замечала, что у меня болит рука и на щеке давно запеклась кровь. Не обращала внимания на то, как от меня пахнет.

Сегодня, впервые после смерти мужа, проснувшись в убогой ночлежке за тысячи миль от дома, я, наконец, сообразила, что произошло. Перед глазами словно воочию появилось лицо Ирига, навеки застывшего с раскрытым в безмолвном крике ртом.

Заныла рука. Опухшая и синяя, она почти не двигалась. Я поморщилась, когда попробовала пошевелить пальцами – перелом, скорее всего. Выпуталась из одеяла, двинулась к двери и выглянула в коридор. Из соседнего номера доносился храп, способный разбудить половину гостиницы.

Постояльцы спали, и я без опасений добралась до ванной комнаты, прихватив с собой чистый комплект одежды. В небольшом помещении, где ржавчина на раковине и плесень на напольной плитке настолько срослись с поверхностями, что уже казались деталями интерьера, стянула с себя пропитавшееся по́том платье.

Мечтам о горячем душе не суждено было сбыться – из лейки тонкой струйкой текла холодная вода, но отказываться от мытья я не стала. Кусок вонючего мыла, оставленный на полке кем-то из постояльцев, тоже пригодился.

Кривясь от отвращения, я намылилась им и быстро смыла с себя пену. Волосы стали чище, кожа мягче. С облегчением вздохнув, переоделась в чистые лосины и тонкую кофточку.

Помню, мама говорила мне, что девушки не должны носить такую одежду. Да, мир не стоит на месте, и пришло время, когда женщины уже не обязаны задыхаться, затянувшись в корсеты, но мама была ярым противником брюк, лосин и всего, что разделяет ноги и обтягивает зад.

Потом мама умерла, и мне стало уже не важно, что носить.

И Иригу нравилось. Он любил, когда я надевала легинсы…

…Тряхнув головой, я посмотрела на себя в пыльное зеркало. Ссадина почти зажила, запекшуюся кровь смыла, но синяк на пол лица делал меня похожей на одну из тех женщин, которых по утрам у баров шугает полиция и собирает по скамейкам в парках. Может, из-за внешнего вида ко мне на перроне никто и не подошел?

Главное, чтобы в том месте, куда я еду, мне помогли, не отвернулись.

А куда я еду, собственно?

Вернулась в номер и вытащила из прикроватной тумбочки карту области. В каждой, даже самой зачуханной забегаловке, можно найти карту, за что я сейчас была очень благодарна недавнему закону, который ввел мистер Ёль. Ёль, бывший профессор, каким-то чудом встал на пост правителя юго-западного государства семнадцать лет назад, сместив с трона короля, и теперь с попеременным успехом радует свой народ неожиданными поправками в законах. Одной из таких поправок касалась карт государства – по его мнению, в дорогих отелях и даже в дешевеньких постоялых дворах обязаны быть карты и путеводители для туристов.

На карте я нашла Вивьен – последний город в этих краях. Дальше него только горы, степи, и раскинувшиеся на тысячи миль маленькие поселения. Одно из них заинтересовало меня больше остальных: маленькая деревенька, судя по переписи прошлого года, насчитывала всего две сотни жителей. Окруженная реками и лесами, она являлась самым отдаленным населенным пунктом.

Туда-то мне и надо. В место, куда здравомыслящий человек добровольно не поедет, разве что захочет сбежать от кого-то или чего-то. Вряд ли меня там найдут, даже если будут искать.

Слезы я давно все выплакала. Сердце больше не болело. От боли и страха не осталось и следа, и только тоска по нашей с Иригом прошлой жизни все еще заставляла тихонько выть в подушку по ночам.

Но сегодня, находясь в Вивьене, я решила, что не позволю прошлому портить мое будущее.

Добраться до деревни с нескромным названием “Дворецкое” мне удалось за пять дней пути на купленной лошади. Я не рискнула нанимать кэб с водителем и остановилась на том, что готова потратить немаленькую сумму на лошадь, которая отвезет меня, куда нужно, без лишнего внимания со стороны.

Когда въехала на территорию Дворецкого, остановилась на холме у леса. Лошадь, которую я назвала Фиалкой в честь моих любимых цветов, лениво жевала зеленую сочную траву. Моему взору открывался чудесный вид на деревеньку: однотипные симпатичные дома стояли в отдалении друг от друга, у каждого имелись немаленькие огороды, постройки, загоны для скота. Фермерское хозяйство, самое большое в Дворецком, занимало огромную площадь, и даже издалека я могла видеть чудесный дом хозяина фермы.

– Ну что, – негромко обратилась я к белоснежной, как снег, лошади, – поедем в нашу новую жизнь? Что скажешь? Попросимся к кому-нибудь пожить, за деньги, разумеется. Пустят, как думаешь? Мы много места не займем, а потом что-нибудь придумаем. Может быть, даже наскребем денег на собственный домик. И на загон для тебя, конечно же.

Фиалка ожидаемо промолчала, а я фыркнула, смеясь над собой: разговариваю с лошадью! Не сошла ли с ума от горя? А что, вполне мог быть такой исход событий. Может быть, мне пора в больницу для душевнобольных, а не в богами забытую деревеньку на краю мира?

Что-то заставляло меня оставаться на месте и издалека наблюдать за мелькающими вдалеке фигурами людей. По какой-то необъяснимой причине хотелось развернуться и уехать, найти другое поселение и остаться в нем, но я ведь уже приехала сюда и возвращаться не видела смысла.

Чуть позже поняла, что зря не повернула назад.

Может быть, если бы в тот момент, когда я рассматривала Дворецкое издалека и не могла заставить себя заехать в него, было знаком судьбы?

Жаль, что я такие знаки никогда не умела замечать.

И совершенно не догадывалась, что в первый же день столкнусь с тем, из-за чего пожалею о своем решении сюда приехать.

ГЛАВА 2

Фиалка цокала копытами по обочине. Жители Дворецкого с интересом, любопытством, а иногда и с отвращением посматривали в мою сторону. Я понимала, что выгляжу плохо, как воровка или сбежавшая из банды разбойница, которую бывшие “коллеги” все-таки догнали и избили.

Рыжеволосый мальчишка лет десяти, выскочивший невесть откуда лошади под ноги, сумел отпрыгнуть в сторону до того, как случилось непоправимое.

Я спешилась и опустилась перед пострадавшим на корточки, не отпуская поводья. Мальчишка смотрел на меня огромными испуганными глазами.

– Ты в порядке? – спросила я, хотя невооруженным взглядом было видно, что ребенок не пострадал.

– А вы откуда к нам? – мальчик проигнорировал мой вопрос. – В такой одежке странной. Мужская, что ль?

– Женская, – я с прищуром глянула на него, – в Дворецком женщины не ходят в таком?

– Не-а. Моя мамка платья носит, а батя – штаны. Сестра моя, Лиска, тоже носила только платья. Вы поди из столицы к нам приехали, да? К Рисанне поди?

– Кто такая Рисанна? – с улыбкой спросила я, надеясь подружиться с мальчишкой и разузнать у него о местных.

– Девка одна, жуть какая злая! Вон там живет, – мальчишка ткнул пальцем в сторону кособокого домишки с соломенной крышей. – Она треплется, что у нее в городе есть квартира настоящая и кэб с водителем. Говорит, что за ней мамка приедет и заберет ее. Вот только никто не приезжает, а все знают, что Рисанна болтушка хвастливая.

– А тебя-то как зовут?

– Марком меня звать, а вас?

– Амбер, – назвала я свое настоящее имя. Всю неделю думала, что буду представляться всем Ритой или Лайлой, но потом решила, что не смогу привыкнуть к новому имени и обязательно расколюсь. – Вставай, нечего на дороге валяться.

Я подала мальчику руку, но он и сам ловко вскочил на ноги, без помощи.

– А к кому приехали-то вы?

– Да ни к кому, в общем-то. Я здесь никого не знаю. Может быть, ты подскажешь, сдает кто дом или комнату какую?

Марк взъерошил рыжие кудри и упер руки в бока. Задумчиво оглянулся, посмотрел по сторонам, потом кивнул:

– Бабка одна есть, только жить с ней я бы не хотел. Странная она, умалишенная, что ль. Бывает проснется на рассвете и как начнет выть в открытое окно, вся улица просыпается! А живет она прям напротив нашего дома, так что я часто вижу ее и слышу. То днями на улицу не выходит, то тряпки стирает да во дворе развешивает. И тряпок-то много, не простынь да носки, а будто весь дом перестирывает! С ней теперича, как она с ума сошла, мало кто разговаривает, не любят ее.

– А кроме как у нее, у кого можно остановиться?

– Да не знаю я. У фермера дом большой, да только не пустит он чужачку к себе. С таким-то фингалом под глазом тебя и бабка может не пустить.

– Я с лошади упала, – поспешно сказала я. – По пути сюда свалилась прямо на камни. Рука вон, видишь, тоже повреждена. Не ездила верхом никогда, учусь вот.

– Правда, что ль? – Марк глянул на меня скептично. – Вот если бабке объяснишь, и она поверит, то возьмет тебя к себе. С ней уже жил один приезжий, недавно совсем. Только он быстро съехал. Купил дом на окраине у кузнеца, а кузнец почему-то в город уехал. Видимо, мужик тот много денег ему за дом заплатил.

– Значит, старушка уже пускала к себе постояльцев? Это хорошо… Ну, веди меня к ней.

– Я-то отведу, – вздохнул Марк. – Только и вы от нее сбежите. А деньги-то есть, чтоб дом купить?

– Не хватит, – усмехнулась я. – Разве что на аренду.

– На что?

Я отмахнулась. Марк двинулся вперед по пыльной дороге, уводя меня все дальше от леса. Лаяли собаки, завидев нас, а по соседней улице тощий мужичок в панаме гнал целое стадо коров. Мы ускорили шаг, чтобы не столкнуться с ними, и за поворотом оказались у низенького бревенчатого дома.

– Вот тут бабка Верда живет, – указал Марк на дом, обнесенный синим забором, потом на тот, что был напротив. – А здесь я. Ну, увидимся еще, побегу я, а то мамка искать будет.

Родительница Марка, видимо, уже потеряла сына. Дородная женщина в цветастом халате появилась на крыльце и, завидев мальчишку, прикрикнула, чтобы живее шел домой.

Ну а я привязала Фиалку к синему забору и двинулась во двор бабушки Верды. Надеюсь, не прогонит.

Солнце клонилось к закату, вот-вот деревеньку окутает сумрак, и если Верда не пустит меня на порог, то ночевать мне под чьим-нибудь забором.

Порыв прохладного ветра растрепал мои волосы. Я собрала их в пучок на затылке и, выпрямив спину, постучала в дверь. Уверенность, появившаяся мгновение назад, вдруг исчезла. Я нешуточно волновалась из-за того, что впервые в жизни собираюсь напрашиваться к кому-либо на ночевку.

За дверью раздались шаркающие шаги, следом звякнул засов, и на крыльцо вышла старушка-одуванчик. Тощая фигура ее была закутана в множество одежд: чулки, тонкое платье, поверх него еще одно, вязаное. Обута Верда была в валенки. Не по сезону шапка на седых взлохмаченных волосах, а на плечи накинута теплая шаль.

Верда с прищуром осмотрела меня, бросила взгляд на Фиалку и снова на меня:

– Побираться пришла? Так уходи сразу, коль так. Нет у меня ничего, – голос старушки был хриплым, как у курильщика с большим стажем.

– Комнату арендовать хочу. За деньги, конечно. Мне сказали, что вы сдаете…

Верда не дала мне договорить:

– Что мне твои деньги? Печь мне ими топить, что ль?

Я вопросительно вскинула бровь. Не нравился мне ответ старушки, ведь он мог означать только то, что магазинов в Дворецком нет.

– Нет магазинов здесь? – уточнила я.

– Откуда им взяться? – Верда пожевала тонкие, морщинистые губы. Я прикинула в голове возраст старушки: восемьдесят или чуть больше, но при этом зубы почти все целы. Гнилые, в пятнах, но целы. – Готовить умеешь?

– Умею.

– А стирать?

– Тоже умею.

– Ну заходи, коль так. Помогать мне будешь. И шавку эту свою подальше от дома моего привяжи, неча мне тут траву рвать.

Мне и спрашивать не нужно было, какую “шавку” она имеет в виду. Я поспешила увести Фиалку на поляну за домом. Осмотрелась, обнаружила крюк для привязи коз, вбитый в землю, и привязала к нему поводья.

– Придется тебе потерпеть немного. Я вернусь утром, ладно? – погладила лошадь по гриве, будто та могла хоть чем-то мне ответить. Фиалка скучающе смотрела вдаль и явно хотела отдохнуть после долгой дороги.

Я вернулась в дом Верды. Старушка оставила входную дверь открытой, так что получилось войти без стука.

Маленькая прихожая оказалась завалена хламом: бутылками, банками, ведрами, горой тряпья и каких-то старых газет с пожелтевшими страницами. Запах здесь стоял соответствующий: как если бы постирали носки и забыли их в тазу с мыльной водой на неделю.

Мне пришлось задержать дыхание ненадолго, чтобы не испытывать тошноту. Переступила через простыню, на которой сушились грибы прямо посреди комнаты, и вошла на кухню, где в полумраке разглядеть что-либо было довольно затруднительно.

Запах гари впитался в стены уже давно. Беленый потолок почернел в той части, где на улицу была выведена труба чугунной печи. Сама печь не отличалась качеством – того и гляди заслонка сорвется с единственной петли, и на дощатый пол выпадут угли.

Пока я осматривалась, Верда расчищала обеденный стол. На нем стояли стопки грязных тарелок, кружек с остатками прокисшего молока. Старушка не отправилась мыть их, она просто сдвинула в сторону все, что ей мешало.

Вытащила табурет из-под стола и кивнула мне на него.

– Садись-ка. Расскажешь, кто такая и откуда в наши края приехала.

Я оставила чемодан у выхода на случай, если захочу отсюда немедленно сбежать. Вообще-то, я уже хотела сделать это, но не могла – ночевать, пусть и в сарае, но под крышей, все же лучше, чем на улице.

Послушно опустилась на табурет, и его ножки опасно заскрипели. Мой взгляд упал на дверной проем, завешенный грязной простыней. Надеюсь, за ней не та комната, которую я собиралась арендовать.

– Мое имя Амбер, – начала я. – Приехала из небольшого городка, что находится в пяти милях к северу от Вэйердака.

– Название есть у него?

Я кивнула. Верда не могла этого видеть, так как стояла ко мне спиной и шуршала пакетиками с сухими листьями. Потом она налила воды из пузатой низкой бочки в чайник, поставила его на печь.

– Дэймос, – ответила я. – Я из Дэймоса.

– А че сбежала? Далеко вообще, этот твой Дэймос?

– Не очень далеко, – солгала я. – Не сбежала… Уехала странствовать. Люблю путешествия, знаете ли.

– А синяк где заработала?

Я бесшумно вздохнула, понимая, что придется много лгать. Старушка в это время мыла кружки для чая прямо в той бочке, из которой наливала воду в чайник, и мне пришлось смириться с тем, что ни чаю, ни еды я сегодня не увижу. То есть, увижу, но вряд ли смогу попить и поесть.

– С лошади упала. Не умею ездить верхом, только учусь. Руку повредила так же, свалившись на камни.

Верда хохотнула. Я вздрогнула от неожиданно громкого смеха и напряглась. Может, Марк прав, и от этой старушки на самом деле стоит держаться подальше?

– Идиотка, – сказала Верда. – Кто ж на лошадь садится, ездить не умеючи?

Я бросила взгляд за окно – солнце скрылось за горизонтом. Выйти на улицу сейчас и незаметно пробраться в чей-нибудь дровяник, чтобы дождаться там утра, или все-таки стерпеть Верду и переночевать на нормальной кровати?

Выбрав второе, я улыбнулась:

– Вы правы.

– Давай-ка, пей, – старушка разлила кипяток по кружкам, бросила в них по щепотке листьев и поставила на стол. Села по другую сторону стола на узкую скамейку, вперившись в меня колючим взглядом. – Чай смородиновый, сама собирала. Пей, не бойся. Утром на ферму пойдешь, поменяешь грибы на творог. Альфред должен был принести его еще утром, да запропастился куда-то. Говорила ему, что к утру грибы будут, но он не пришел. Если передумал меняться, то мне скажешь, я ягод дам – отнесешь ему.

– За деньги не купить? – уточнила я.

– К чему тут деньги? Мы хозяйством живем: мясо свое, молоко, грибы да ягоды. Приехала из города своего и думаешь, что все здесь продается за бумажки? Ты забудь об этом немедля, в деревне нашей только труд тебя прокормит.

Я все же отпила чай, чувствуя, как пересыхает в горле. Если уйду от Верды, то просто-напросто умру с голоду. Кто бы мог подумать, что, имея в кошельке приличную для деревни сумму, я не смогу ею воспользоваться?

– Комната твоя там, – крючковатым пальцем Верда ткнула в сторону замызганной простыни. – Одна она в доме, другой нет.

– А вы где спать будете?

– На кухне я сплю, не твое это дело.

Я молча согласилась. Пожелала старушке добрых снов, прихватила чемодан и ушла в спальню. Тут же захотелось развернуться и уйти на улицу, но через приоткрытое окно донесся волчий вой. Рядом густой лес, неудивительно, что в нем водятся хищники.

Окно я закрыла, чемодан спрятала под деревянный топчан, на котором мне предстояло спать. Кроме него и уже привычной кучи хлама в комнате ничего не было. Заплесневелое одеяло, отсыревший матрас и соломенную подушку я убрала на пол. Легла на твердую поверхность прямо в одежде и обуви, повернулась лицом к стене и чуть не заплакала.

Разве о такой жизни мечтала всего месяц назад? Тогда я была глубоко беременна и счастлива. Мы с Иригом копили деньги на баню с террасой, чтобы вечерами пить чай после парения и любоваться закатами. А теперь что?

Уже засыпая, решила, что если завтра не уеду из Дворецкого, то сильно об этом пожалею. Значит, нужно снова смотреть карту области и искать другое место для жизни.

ГЛАВА 3

За окном было еще темно, когда я проснулась. В первое мгновение не сразу сообразила, где нахожусь, а когда вспомнила, выругалась вслух.

Верда еще спала, судя по храпу, доносящемуся из кухни. Я набрала в пустое ведро воды из бочки, пробралась в прихожую на цыпочках, предварительно натянув на себя толстую кофту с капюшоном, и вышла на улицу. Дверь за собой прикрыла аккуратно, но она все равно скрипнула.

Холодный утренний воздух проникал через одежду.

Деревня утопала в полумраке, затянутая густым туманом она не походила на жилое поселение. Скорее, на один из тех старинных городов-призраков, о которых написано так много мистических рассказов.

Из леса донеслось уханье филина. В сарае соседей хрюкнула свинья. Я прислушивалась к каждому звуку, всматриваясь в очертания домов и хозяйственных построек. Спрыгнула с крыльца в мокрую от росы траву и вышла за ворота. Захотелось прогуляться по Дворецкому до того, как деревня проснется. Осмотреться, привыкнуть и, может быть, договориться с самой собой, чтобы остаться здесь на подольше.

Я напоила Фиалку, а потом пошагала по дороге, тянущейся через все поселение до холмов. Видела и старые, гнилые дома, и сгоревшие. Но в большинстве своем жилища были аккуратными, с террасами, балкончиками, и некоторые даже с прудами во дворах. Несмотря на то что деньги здесь не в ходу, жители Дворецкого справлялись без них и, судя по всему, жили достаточно неплохо.

У многих во дворах виднелись загоны для скота, у кого-то стояли курятники. А тех, кто не имел хозяйства, насчитывалось от силы несколько семей.

Меня заинтересовала ферма. У просторного и достаточно не бедного, если смотреть со стороны, дома, была огромная территория. Забор захватывал часть леса, холм, кусок неширокой речушки. У дома имелся и скромный сад: пышные деревья, многолетние цветы, симпатичные садовые фигурки на мелкой изумрудной траве.

С другой стороны двора высились загоны, сараи и курятники. Большой огород был вспаханным, но пока еще не засаженным – рано, весна только-только подходила к концу.

Интересно, кому сбывает товар Альфред? Кажется, так зовут фермера, если Верда имела в виду именно его.

Я обошла всю деревню и уже собиралась возвращаться, как увидела тот самый дом кузнеца, который был куплен приезжим. Кузню спутать невозможно ни с чем другим – кузнечный горн виднелся издалека.

Остановилась, любуясь аккуратным бревенчатым домиком, беседкой на его территории и розовыми кустами.

За спиной раздался шорох. Я медленно обернулась на него и замерла. В тумане стоял высокий мужчина в простых брюках, теплой куртке и тяжелых ботинках. Совсем еще молодой и довольно приятный на лицо. Только глаза его казались безжизненными, но в то же время чуточку грустными.

Мой взгляд опустился к его правой руке, и я чуть не вскрикнула: мужчина держал окровавленного зайца за задние лапы.

– Потерялась? – тихий, но грубый голос достиг моих ушей не сразу.

Я настороженно замерла и мотнула головой. Мужчина, стоящий передо мной, был просто одним из жителей деревни, только и всего. Зайца он наверняка поймал в лесу, чтобы зажарить на завтрак. Верда же говорила, что магазинов здесь нет, а у кузнеца не было своего хозяйства.

– Не ходила бы ты в такое время без оружия, – буркнул незнакомец, – бывает, что сюда забредают шакалы, чтобы разворошить курятники.

В этот же миг, словно в подтверждение его словам, с другого конца деревни донесся вой.

Мужчина хмыкнул, нахмурив брови:

– Домой иди.

Он обогнул меня и двинулся к дому кузнеца. Не сразу я вспомнила, что этот мужчина снимал комнату у Верды. Я догнала его в два счета и, преградив дорогу, выпалила:

– Верда сумасшедшая?

– Что?

– Старушка, у которой вы жили, она… нормальная? Дело в том, что я только вчера приехала сюда, а кроме как у нее остановиться было негде, но мальчишка, Марк, сказал, что Верда слегка не в себе. Я подумала, может, вы мне расскажете о ней?

– Нечего мне рассказать, – бросил мужчина раздраженно. Ему явно не доставляло удовольствия болтать с незнакомками на улице в четыре утра. – Старуха как старуха, у всех в ее возрасте мозги набекрень.

– И в окна она ночами не воет? – уточнила я осторожно.

– Бывало. Приехала, говоришь, только вчера? Не из Вэйердака случаем?

– Из Дэймоса. Это чуть дальше Вэйрдака, ближе к Мельерону…

– Я знаю, где это.

Мужчина ушел, не желая продолжать разговор. Я проводила его взглядом и тоже поспешила вернуться домой, чтобы не приведи боги, не стать добычей волков или шакалов.

Верда рыскала по кухне. Бормотала под нос что-то неразборчивое, гремела кастрюлями. Печь уже вовсю топилась, и в казане варился круглый картофель в кожуре. Запах, надо сказать, не вызывал аппетита.

– Где была-то? – проскрипела старуха, повернувшись ко мне. – Ты если собралась ночами шляться, то уходи лучше сразу. Мне простихвостки в доме не нужны.

– Осматривала деревню, – я пропустила оскорбления мимо ушей. – А кто живет в доме кузнеца, как его имя?

– Кароном его звать, – буркнула Верда. – Фамилии не знаю, имя-то с трудом из него вытянула. Не попадайся ему на глаза, с ним дел иметь никто не желает. Живет особняком, часто пропадает в лесу, охотится. На ферме ничего не берет, ни овощей, ни молока. Одну крольчатину ест, что ль? Какой здравомыслящий человек станет питаться одним только мясом?

– Мне сказали, что он с вами жил какое-то время…

– Жил. Если точнее, приходил ночевать, а где днями пропадал, не знаю. За ту неделю всего дважды говорила с ним. Тоже все деньгами своими светил, да только кому они тут нужны? Потом кузню вон купил. Мирон, кузнец, продался за бумажки. А кто теперь лошадей подковывать будет? Ни наследника, ни приемника не оставил.

Я задумчиво хмыкнула. Если уж сумасшедшая, как говорят, Верда просит держаться от этого Карона подальше, то, наверное, мне стоит прислушаться. Странно, мужчина-то вроде серьезный, и глупым не кажется. Да и на бандита мало похож.

В голове мелькнула мысль, что по мне тоже не скажешь, что я могла бросить тело мужа разлагаться и сбежать. Миловидное лицо, как говорила мама, позволит мне совершать глупости в этой жизни безнаказанно, потому что на такую, как я, никто никогда не подумает плохого.

– Чего застыла? – буркнула Верда. – Альфред проснулся давно, скотину уже поди кормит. Пойди к нему, творога возьми.

– Альфред – хозяин той большой фермы?

– Ну не болота же! Иди давай, завтракать пора.

Я собрала грибы в корзину по указке старушки. В грибах никогда не разбиралась, но по виду определила, что они чем-то похожи на лисички. Как-то раз я уже видела такие оранжевые грибочки, кажется, в одном из ресторанов, где мы с Иригом отмечали мой двадцатый день рождения.

Мысль о муже раскаленным гвоздем пронзила сердце. Я смахнула выступившие слезы, стиснула ручку корзины изо всех сил и потопала на ферму. Как долго я буду вспоминать Ирига? Наверное, всю жизнь. Он не ушел от меня, и я его не бросала. Он умер у меня на глазах. Сломал шею и умер. Разве можно такое забыть?

Мне потребовалась не одна минута, чтобы переключиться с воспоминаний на реальность.

Ворота во дворе фермерского дома были распахнуты настежь. От ветра скрипели несмазанные петли, разнося нервирующий звук над деревней в утренней тишине. Я захлопнула их за собой и заперла на крючок.

– Альфред? – позвала негромко, остановившись посреди тропинки. В загоне справа гуляла тощая овечка, по какой-то причине проснувшаяся раньше, чем должна.

Фермера нигде не было видно. Я двинулась к двери и постучала. Из дома донесся шорох, похожий на шаги маленьких ножек. Кот или собака?

– Меня Верда отправила за творогом, – крикнула я чуть громче и прислушалась.

Звякнул крючок, и в двери отворилось окошко. В него высунулась голова заплаканной маленькой девочки, и та осмотрела меня с головы до ног взглядом, полным надежды.

– Папа с вами? – тихонько спросила она.

Я растерянно оглянулась. Во дворе, кроме меня, никого не было.

– Я к Альфреду от Верды пришла… Он твой папа?

– Мой, – большие синие глаза снова наполнились слезами, девочка всхлипнула. – Я не пущу вас в дом, папы нет. Он… он уехал и сказал… что не вернется.

Малышка разрыдалась, отпрянула от окошка. Мне не впервой видеть ребенка, которого бросил отец, так что удивления как такового не испытала.

– А мама дома?

Девочка не ответила, но захлопнула створку окна.

Я потопталась какое-то время на крыльце, а потом вернулась к Верде.

– Нет его дома, – объяснила я, оставляя корзину с грибами на расчищенном участке стола. – Дочка его сказала, что он уехал.

– Куда он мог уехать? – ошарашенно переспросила Верда. – У него скотины столько, за ней ухаживать же надо!

– Ну, – я непонимающе пожала плечами, – не знаю. Дочь сказала, что папа уехал и не вернется. Видимо, Альфред устал от семьи, как это часто бывает.

– От какой еще семьи? – вскричала Верда, чем нешуточно меня испугала. – От коров своих, да овец? Дочь у него одна, нет никого больше!

– А жена?

– Померла уж давно! Значит так, пойди и потребуй с его дочери миску творога, скажи, что Альфред должен был мне. Да грибы-то оставь, дурында!

Я вылетела на улицу с бешено колотящимся сердцем. В голове не укладывалось, что та маленькая девочка сейчас совсем одна в большом доме, а родной отец уехал и не сказал куда.

Верда, требующая взять творог, а не привести ребенка, чтобы за ней следить, пока Альфред не вернется, вогнала меня в еще больший ступор.

Стучала в дверь фермерского дома довольно долго, пока малышка не появилась в окошке.

– Папа?!

– Нет, милая, – я нервно улыбнулась, сдерживаясь, чтобы не потребовать впустить меня внутрь. – Я в гости пришла, меня попросили за тобой присмотреть. Впустишь?

– Я не знаю вас. Кто попросил? Папа попросил? А когда он сам приедет?

– Папа, да, – я стыдливо спрятала глаза. Лгать маленькому ребенку совесть не позволяла, но по-другому к ней в доверие было не втереться. – Он попросил меня побыть с тобой.

Надежда в глазах девочки погасла, сменившись разочарованием. Заскрипел засов, и дверь отворилась.

Ребенку на вид было лет шесть. Я смотрела на него во все глаза и не могла поверить, что всю ночь, а может, и дольше, шестилетняя девчушка провела в одиночестве.

– Входите скорее, – испуганным голосом попросила она. – Волки тут ходят.

Я переступила через порог и заперла за собой дверь. Что делать дальше, совершенно не представляла. Если Альфред вернется, ему не составит труда сдать меня полиции за проникновение на чужую территорию, но оставить ребенка мне бы не хватило сил. Стоило убедиться, что в доме безопасно, в шкафах достаточно еды, и уже тогда можно уходить.

ГЛАВА 4

– Меня Ларой зовут, – тихонько сказала девчушка, спрятав руки за спину. Лара держалась от меня на расстоянии, поближе к лестнице на второй этаж. – А вас как?

– Амбер, – я присела на подлокотник дивана, осмотрела более чем скромное убранство дома. В просторной гостиной был камин, старый потрепанный временем диван и длинный стол с дюжиной стульев. На окнах висели занавески в синий цветочек. Значит, и фермер на своих товарах денег не зарабатывал.

– Когда папа приедет? – глаза Лары вновь увлажнились. – Почему он сказал, что не вернется? Может быть, меня к нему отвезут? Это вы за мной приехали, чтобы отвезти к папе?

Я не знала ответов на ее вопросы и могла только проигнорировать их, пусть и с сожалением:

– Давно он уехал?

– Той ночью. Не этой, а той, что была до нее. Позавчера. Он взял три чемодана, погрузил их в телегу и уехал. Сказал мне, что найдутся добрые люди, которые за мной присмотрят. Это вы тот добрый человек?

– Добрые люди присмотрят? – ошарашенно спросила я. Альфред не мог же просто бросить свою дочь? Не мог ведь, правда? В моей голове это просто не укладывалось.

– Папа сказал мне, чтобы я пошла к бабке Верде и попросилась пожить с ней. Или к дяде Римосу, или к кому-нибудь еще, – Лара села на пол и прижала коленки к груди. В синих глазах плескалась боль. – Он что, насовсем уехал, да?

– Похоже на то, – машинально ответила я, но вовремя спохватилась: – Не знаю, Лара. Но добрый человек, который за тобой присмотрит, уже нашелся.

Решение мной было принято мгновенно. Я не думала ни секунды, да и о чем тут думать? Бросить маленькую девочку так же, как это сделал ее отец, или так, как когда-то мой? После смерти мамы папа запил, а я осталась один на один с самой собой. Лару постигла такая же участь, и мне не нужно было спрашивать у нее, как она себя чувствует – я и так знала.

Опустилась на пол рядом с Ларой, приобняла ее за плечи:

– Я буду с тобой, не волнуйся, хорошо? – тихо проговорила я, понимая, что никуда уже не смогу уехать из Дворецкого. – Но ты должна будешь мне помочь.

– Чем? – Лара перестала всхлипывать и подняла на меня удивленный взгляд.

– У меня никогда не было детей, и я не знаю, как с ними обращаться. Чтобы мы с тобой стали друзьями, то должны друг друга слышать и слушать, хорошо?

– Друзьями? Папа говорил, что маленькие дети не должны дружить со взрослыми людьми.

– Тогда будем сестрами, как тебе такая идея?

– Это тоже неправда, мы не сестры, – вздохнула девочка. – Но я согласна. Только пока папа не приедет, да?

– Конечно, – спустя секундную паузу кивнула я и, обняв ребенка, зажмурилась. Сердце рвалось на части от боли, я прижимала незнакомую девочку к себе и будто воочию видела себя из прошлого.

Мне было всего десять, когда отец прогнал меня из дома. Ларе сейчас лет шесть от силы. Но не важно, сколько тебе лет, когда предают близкие люди, предательство в любом возрасте ощущается страшнее смерти.

Могу ли я привести Лару к Верде? Одна мысль об этом вызывала тихий ужас. Ребенку не следовало пить ту воду, в которой моются кружки, да и спать на голом твердом топчане тоже не стоит. В доме старушки стоит жуткая вонь кислятины, а горы хлама скрадывают почти все свободное пространство.

Но что, если я останусь в доме Лары, а ее отец вернется? Я долго думала об этом и решила, что если Альфред вдруг по какой-то причине приедет за дочерью, я успею незаметно сбежать. Ну или останусь и объясню, что я и есть тот самый “добрый человек”, который заботился о его ребенке.

– Кушать хочешь? – спросила я со вздохом.

Лара кивнула и виновато сказала:

– Только я готовить не умею. Вчера разожгла огонь в камине и пожарила сосиски, но потом испугалась, что огонь перекинется на пол, и дом сгорит. Больше я спички не трогала. Но ты взрослая, ты можешь приготовить, да?

– Могу. Сосиски? – удивилась я. – Обычные?

– Что значит “обычные”?

– Покажи-ка мне, какие ты готовила.

Лара поднялась и побежала на кухню, я двинулась следом за ней.

На кухне, в отличие от гостиной, мебели было побольше. Вся деревянная, и явно сделана очень давно. Стол со стульями у окна, островок для готовки, и навесные шкафы для продуктов. Посуда хранилась в тумбах островка.

Из продуктов я не увидела ничего, что продается в магазинах. Ни круп, ни сахара и соли, ничего такого. Только яйца, мука, молоко, творог, сыр.

Мясом была забита холодная кладовая, в которую Лара отвела меня по узкой лестнице из кухни. Спускались мы глубоко вниз, намного глубже, чем обычно делаются погреба. Там же хранились овощи и зелень. В целом, прожить можно, но мой желудок истерично требовал сладкого чаю. Любила я чай с сахаром и печеньем, и ничего поделать с этим не могла.

– Вот сосиски, – девочка ткнула пальчиком в ящик.

Я уже видела такие сосиски раньше, и даже как-то пыталась приготовить своими руками, но свиные кишки все время рвались.

– Папа перекручивает мясо, потом набивает им кишки. Гадость, скажи же? Но вкусно, если пожарить их на огне.

– Вкусно, – согласилась я, проглатывая слюну. Давно в моем рту не было нормальной еды, и сейчас я готова была позавтракать жирными сочными сосисками, а не кашей или яичницей. – Но мы с тобой приготовим омлет, да? Мясо поедим на обед.

– Почему?

– Потому что оно тяжелое для наших желудков, которые в такую рань еще спят.

– Чего? – Лара рассмеялась.

– Того, – я тоже улыбнулась, услышав ее смех,и порадовалась, что девочка так легко смогла переключиться. – Пойдем наверх, поедим и посмотрим, что у вас есть. Кроме как за тобой, еще и за животными нужно приглядывать.

– Не нужно, – поморщилась Лара. – Папа куда-то увел всех коров той ночью. Он выгнал их из сарая, потом свиней, овец и коз. Лошади тоже ушли.

– Как это? – нахмурилась я. – Отдал кому-то?

– Я не знаю, – Лара потопала к лестнице, объясняя на ходу: – Осталась только старая овечка Маня и больная корова Березка. Курицы еще есть, но их мало. Овечка даже на мясо не пойдет, так папа говорил, а корова не дает молоко.

Мы вернулись на кухню. Пока я топила печь и готовила завтрак, солнце поднялось над горизонтом. Справляться одной рукой оказалось довольно трудно, но вторая, поврежденная пряжкой ремня, уже болела не так сильно, да и отек начинал сходить. Все-таки не перелом, уже хорошо. Место ушиба нет-нет да начинало ныть, но пережить эту боль было куда проще, чем ту, что выжигала мою душу.

Я поставила одну тарелку перед Ларой, вторую для себя с другой стороны стола. Омлет с молоком без соли не назвать вкусным, но со сметаной мне даже понравился. Уже потом я нашла в шкафу краюху хлеба, но решила оставить ее на ужин.

– Итак, – сказала я, когда посуда была помыта, а мы с Ларой сытые и довольные. – Пойдем знакомиться с Березкой?

– Пойдем. Только она, наверное, спит. Болеет же. Когда я болею, то все время сплю.

– Спит, конечно, – согласилась я, – но ее ведь надо лечить.

– А ты что, умеешь?

– Умею, – радостно улыбнулась я и мысленно поблагодарила воспитательницу приюта, которая сумела договориться с ветеринарной школой, чтобы меня взяли на обучение. – Ты знаешь, сколько животных я вылечила? Много! И Березка наша на ноги встанет, вот увидишь.

Лара повела меня осматривать фермерские владения. Конца территории не было видно, Альфред прибрал к рукам ну очень большую площадь. Впрочем, земли в деревне хоть отбавляй, и, наверное, никто не был против захвата. Хочешь, кусок леса себе оттяпай, а хочешь – поле рожью засей. Что, кстати, Альфред и сделал, судя по мельнице, виднеющейся у холма.

– А мельница тоже ваша? – уточнила я у девочки.

– Наша, – подтвердила она. – Вон там Березка живет, – Лара ткнула пальчиком в сторону просторного сарая с огороженным выгулом. – Она была там не одна, но всех коров папа забрал.

Я была обута в легкие кеды, не подходящие для прогулок по сараям. Но делать нечего, вещи-то у Верды. К ней все-таки надо будет вернуться, объяснить, почему я ухожу, и забрать чемодан. Но сначала необходимо взглянуть на корову.

– Я принесу сапоги, – Лара увидела, каким печальным взглядом я смотрю на свою новенькую обувь, и убежала в дом. А вернулась спустя несколько минут с сапогами, почти подходящими мне по размеру. – Это мамины. У нас есть целая комната с ее вещами, я там и нашла. Когда вырасту, буду носить мамины вещи.

Только войдя в сарай, я сразу поняла, что Березку не спасти. С сожалением осмотрела лежащую вялую корову – она едва могла поднять голову и пускала слюни. Раздутый живот мог быть спровоцирован отравлением, что часто бывает у тех, кто пасется без присмотра. У Харона, бывшего соседа, телята и коровы довольно часто травились папоротником, и сколько раз я ни просила его следить за тем, что есть его скотина, Харон только отмахивался.

Но там, в Деймосе, у меня имелись препараты для лечения отравления, а здесь ничего. В школе нас не обучали тому, как спасти корову, не имея специальных медикаментов. Не отварами же ее лечить, в самом-то деле?

– Березка! – позвала Лара, перегнувшись через ограждение. – Амбер, она выздоровеет?

– Если только чудом, – вздохнула я, присев перед коровой на корточки. Потрогала вздутый живот, заглянула животному в глаза. – Прости, Лара, что обманула тебя. Я на самом деле умею лечить коров и других животных, но только специальными лекарствами. Без них у меня ничего не получится.

– Какими лекарствами? Папа никогда не лечил так никого.

– А что он делал?

– Добавлял в воду настойки, которые брал у дяди Римоса.

Я обернулась к девчушке:

– А дядя Римос это кто?

– Сосед наш, который животинок лечит. А еще говорят, что он колдун, но это неправда.

– Колдун, – рассмеялась я. – Пойдем к этому вашему колдуну за настойками, иначе Березка не станет давать нам молока. Только сначала к Верде зайдем, ладно? Я объясню ей, что поживу с тобой какое-то время, да вещи надо забрать. Мой чемодан у нее.

– К Верде лучше не ходить, – Лара скуксилась и испуганно обняла себя ручками. – Злая старуха, вот кто она!

Договорившись с девочкой, что к Верде схожу одна, а она подождет меня дома, я отправилась к старушке. Очень надеялась, что Верда не поднимет скандал из-за моего ухода, и не сдаст никому, что Лара живет без родителей. В большинстве приютов жизнь далеко не сладкая, уж я-то знаю.

Верду я застала роющейся в моем чемодане. От возмущения сперло дыхание, а когда я громко хлопнула дверью, чтобы обратить на себя внимание старухи, та и ухом не повела. Только бросила на меня гневный взгляд и продолжила копаться в вещах. Осмотрела мою вязаную кофту и тут же натянула ее на себя.

ГЛАВА 5

Даже когда я вплотную подошла к старушке и встала над ней, сложив руки на груди, она без зазрения совести рассматривала мои чулки и платья.

– Вот это еще заберу, – сказала Верда, и платье из тонкого шелка скрылось в ее руках. – Остальное мне не нужно, тряпки какие-то.

Я стиснула челюсти. Очень медленно втянула носом воздух и сосчитала до десяти. Спокойствия, обещанного гуру дыхательных практик, не произошло.

– Кофту снимите и верните на место, – прошипела сквозь зубы. – Платье тоже.

– А платить ты мне собираешься за эту ночь? – Верда уперла руки в бока. – Я ничего почти не взяла, скажи спасибо, что не деньгами.

– Я предлагала вам деньги!

– А мне они к чему?

– Не знаю! – рявкнула я, окончательно рассвирепев. – Вещи мои верните. Мы не договаривались, что я буду рассчитываться одеждой!

Верда запихивала платье в коробку со своими вещами, потом сняла кофту и сунула туда же. Села сверху, и коробка замялась. Старушка сверкнула глазами, глядя на меня, и расхохоталась в голос:

– Не верну, не верну, не верну! – повторяла она со смехом.

Я в ужасе собрала все, что Верда успела раскидать, застегнула чемодан и выскочила на улицу. Мне стоило послушать Марка, прежде чем соглашаться жить у Верды.

– Амбер? – Марк махал мне синим полотенцем из своего двора. – Смотрю, ты с чемоданом… Что, не выдержала?

– Боги, Марк, – выдохнула я, быстрым шагом покидая двор Верды. – Ты не мог меня отговорить?

– Я предупреждал, что у старухи беда с головой. Что натворила-то она?

– Разворошила мои вещи, – поморщилась я, с раздражением обернувшись через плечо. Старушка носилась по кухне из угла в угол, и я могла видеть это через окно. – Карон тоже по этой причине от нее сбежал?

– Приезжий-то? Говорят, что Верда просила его на ней жениться. Выла, как обычно, в окно. Но Карон все стерпел, а потом произошло что-то, чего выдержать не смог.

Вышедшая на крыльцо мама Марка закончила наш с ним разговор. Мальчишка махнул мне на прощание и перехватил таз с бельем у родительницы, а та посмотрела на меня исподлобья. Перехватив настороженный взгляд женщины, я решила уйти. Не любят здесь приезжих, что ли?

Фиалку я забрала. Вела ее под уздцы одной рукой, второй тащила чемодан. Для лошади на ферме полно места и загон есть, и распрягу наконец-то. Седло нужно было снять еще вчера, да только не до этого мне было.

Лара ждала меня, повиснув на воротах. Девочка выглядела растерянной и испуганной, будто боялась, что я не вернусь, а завидев меня, обрадовалась.

– А я овечку выпустила! – воскликнула она. – А где ты лошадку нашла?

– Это моя лошадка, – улыбнулась я. – Пусть поживет с нами?

– А покататься на ней можно? – Лара с прищуром глянула на меня, потом на Фиалку. – Папа никогда не разрешал мне ездить верхом.

Я заглянула в глаза Фиалке – ей совершенно точно было все равно. Когда я покупала эту лошадь, ее хозяин сказал, что она – самая спокойная из всех.

– Можно, но потом. Фиалке нужно отдохнуть, она два дня провела в упряжке.

Договорившись, что завтра обязательно покатаемся, увели лошадь в стойло. Там обнаружилось восемь маленьких загонов, довольно чистых, надо сказать, но явно брошенных в спешке. В одном из них валялось седло, по проходу были разбросаны ведра и сбруи.

Альфред совершенно точно торопился уехать, но по какой причине?

Этот вопрос рисковал остаться без ответа.

Лара переоделась и умылась, пока я поила и кормила Фиалку, а после отвела меня к мистеру Римосу. Его дом стоял на выезде из деревни, совсем рядом с домом бывшего кузнеца и за поворотом от самой фермы.

Невольно я покосилась на кузню, и уголки губ сами собой дернулись в улыбке, стоило мне заметить Карона в распахнутом окне дома. Мужчина был без рубашки, на крепкой груди блестели капли пота. Он красил ставни в белый цвет и не замечал ничего и никого вокруг.

– А ты знаешь что-нибудь о Кароне? – спросила я у Лары тихим голосом, чтобы Карон не услышал. Дорога пролегала прямо у его двора.

– Только от папы слышала кое-что, когда он разговаривал с дядей Римосом.

– Что-то нехорошее?

– Ага, – Лара вздрогнула и тоже покосилась на кузню. – Этот человек убил свою жену. Он убийца, но почему-то не сидит в тюрьме. Папа говорил, что таких, как он, не наказывают.

По моей спине пробежал холодок. Двух убийц на территории одной деревни как-то слишком много, по-моему.

– Дядя Римос! – закричала Лара, сложив ладошки лодочкой у рта.

Я вошла во двор следом за девочкой, заперла калитку. У крыльца стояла резная лавочка, а от солнца ее прикрывал широкий тканевый навес. Получилось что-то вроде беседки. На бельевых веревках висели уже сухие вещи, а слева от них на грядках зеленели листья раннего салата и редиса.

Дверь звякнула засовом, и на крыльце появился забавный мужичок. Я заулыбалась при виде его: мужчина был низкорослым, тощим, с большими рыбьими глазами и тонюсенькими волосиками. В коричневом комбинезоне имелось едва ли не с десяток карманов, и почти в каждом что-то лежало.

– Мелкая, – рассмеялся Римос, протягивая худые руки к девочке. Лара с визгом бросилась обниматься. – Ну, кого привела?

– Я Амбер, – представилась я, протянув руку для приветствия. Римос легонько сжал мои пальцы, второй рукой с трудом удерживая девчушку. Та обхватила мужичка за шею так крепко, что мне на какой-то миг показалось, что она не выдержит и переломится.

– Дядя Римос, мы за лекарством пришли, – тоненьким голоском сообщила Лара. – Березка совсем плоха, помирает.

– Никто у Римоса еще не умирал, – мужчина шутливо нахмурился, а в моей голове промелькнула мысль, что на колдуна он точно не похож. – Амбер, проходите в дом, располагайтесь.

Я благодарно кивнула. В гостиной без мебели, с одним только столом и двумя стульями у камина, я выбрала просто постоять. Римос усадил Лару за стол, принес ей стакан холодного молока и кусок горячего хлеба.

Пока девчушка с аппетитом завтракала второй раз за утро, Римос повел меня в кладовую. Маленькую, утопающую в полумраке, и сплошь заваленную мешками трав.

– Я травник, не более того, – объяснил он, переступая через ящик с бутылочками. – Кем меня только не называют: ведьмаком, колдуном, кикимором.

– Кикимором? – не поняла я.

– У кого на что фантазии хватает, – фыркнул Римос. – Так… Что там с Березкой? Мне не обязательно смотреть на нее, можешь просто сказать, что необычного в ней.

– Пищевое отравление, – пожала я плечами. – Я ветеринар, но, увы, без лекарственных препаратов ничего сделать не смогла.

Римос глянул на меня с толикой восхищения:

– Врач, говоришь? А откуда ты к нам приехала? Раньше я тебя здесь не встречал.

– Два дня назад прибыла из Дэймоса.

Я обернулась на выход из кладовой и, снизив голос, рассказала мужчине об Альфреде.

– Лара сказала, что он уже не вернется, – добавила я шепотом.

Римос в это время собирал маленькие пузырьки в небольшую коробочку, туда же кинул пучок сушеной мяты, да так и замер в неверии:

– Как это, не вернется?

– Не могу знать. Я не была знакома ни с ним, ни даже с его дочерью. Так получилось, что Верда отправила меня за творогом к фермеру, а там Лара – одна одинешенька. Ну, я не смогла уйти и теперь живу с ней.

– На ферме?

– Своего дома у меня нет.

– И скотину Альфред тоже оставил?

– Нет, – я покачала головой. – Продал, думаю. Как угнал столько коров и лошадей незаметно для всей деревни, не представляю, но…

– Да проще просто, – взволнованно перебил меня Римос. – У него забор проходит по части леса, как раз там, где есть заброшенная дорога в Вивьен. Честно сказать, я не мог подумать, что Альфред говорил тогда серьезно. Неделю назад он выпил больше обычного и проболтался, что должен бежать. Я решил, что бред несет, и внимания не обратил.

– От чего бежать и куда?

– Да кто его знает? Пришел я к нему овец проверить, те плохо себя чувствовали несколько дней, а Альфред второй бочонок пива глушит. Сидел на крыльце и ревел как баба… – тьфу ты, прошу прощения, – как женщина. Я к нему с вопросами, а он мычит и все про приезжего Карона талдычит. Мол, мужик даже жену свою жизни лишил, его уж точно не пощадит.

– Он у вас тут маньяк какой-то местный? – хриплым от страха шепотом спросила я. Из кладовой выходить уже не хотелось, не приведи боги, с Кароном встретиться.

– Да ну какой маньяк? Недавно он здесь живет, а приехал как раз после того, как жену убил. Зачем и почему никто не знает, да и сплетни об этом пошли по деревне только от Альфреда. Знакомы они были, что ли… Не знаю я. Альфред не распространялся ни о себе, ни о нем. Мужик как мужик, живет особняком, в конфликты не вступает, по соседям не ходит. В общем, никакого волнения он деревне не несет, и на том спасибо. Бабы… то есть, женщины, его стороной обходят, мужики стараются держаться подальше, а мне что? Не боюсь я его.

Римос покачал головой, упаковал все необходимое в коробочку и протянул ее мне:

– Все бутыльки подписаны, а мяту завари и пои Ларку перед сном. Девчонку батя бросил, как бы не свихнулась.

– Не понимаю, как он мог ее оставить, – пробормотала я, забрав коробку. – Может, все-таки вернется?

– Не вернется, – глухо ответил Римос. – Лара не его дочка, не нужна она ему. Но что теперь об этом говорить? Что случилось, то случилось.

ГЛАВА 6

Римос поспешно покинул кладовую, а спрашивать его при Ларе я не стала. Да и какая невидаль – нагулянные дети? Ну не Альфреда она дочь, что с того?

Лара стояла с мокрыми глазами у двери в кладовую, когда я вышла вслед за Римосом.

– Папа мне не папа? – всхлипнула она. – Он сбежал из-за меня?

Римос растерянно обернулся ко мне.

– Нет, что ты! – воскликнул мужчина. – Ты все не так поняла, я имел в виду…

Лара не дослушала. Выскочила на улицу со слезами и бросилась бегом вдоль по улице.

– Мне нужно догнать ее, – бросила я Римосу через плечо. – Спасибо за лекарства!

Лара скрылась из виду. Бегала она всяко быстрее меня, а поворотов и закоулков в деревне было хоть отбавляй. Дома я обошла весь первый этаж и второй, заглянула в холодные кладовые и осмотрела каждую комнату.

На голове зашевелились волосы. Я не представляла, куда могла деться девочка, если не вернулась домой. Есть ли у нее друзья? Куда она могла пойти?

Из-за переживаний я не могла найти себе места. Ждать было бы неблагоразумно: Лара совсем еще ребенок, наивный и впечатлительный, и не вовремя узнала правду о себе.

Ноги сами понесли меня к Марку. Жил он через два дома от фермы, и уже спустя минуту я сбивчиво пыталась объяснить пареньку, что ребенок пропал.

– Да ты не волнуйся, – в десятый раз повторил Марк. – Деревня маленькая, никуда эта Ларка не денется. Дети тут частенько пропадают, а вечером возвращаются как ни в чем не бывало.

– Она убита горем, Марк! Помоги мне найти ее, ты ведь лучше знаешь эти места. Есть у Лары подружки какие-нибудь или родственники?

– Да нет никого у нее, кроме Римоса, – хмурился мальчишка. – И он не родственник, а друг ее матери покойной.

– От Римоса она и узнала, что Альфред не ее отец. Случайно, но все же.

– А дома хорошо посмотрела?

– Все комнаты обыскала!

Волнение сменилось паникой. За маленькую девочку, знакомую мне всего день, я переживала больше, чем за саму себя. И Ириг из моей головы исчез, и возможное наказание за его убийство. Обо всем забыла, осталась только одна мысль – найти Ларочку.

Марк, еще сонный и взъерошенный, устало потянулся и кивнул мне на ворота.

– Идем, поищем. Правда, ума не приложу, где она может прятаться. В деревне не так много мест, где можно скрыться. Я то уже взрослый мужчина и давно в лесах шалаши не строю, а малышня нынешняя не знает, как их делать, и в лес не пойдет, – “Взрослый мужчина” лет десяти вел меня в сторону огородов. – Как оборотни в наши края мигрировали, так кроме охотников по чащобам никто и не шарится.

– Кто? – оторопело спросила я.

– Охотники.

– Нет, до этого, что ты сказал?

– А, оборотни, – Марк отмахнулся. – Да сказки это все, наукой не подтвержденные. Люди верят, что в наших лесах не простые волки водятся, а оборотни в волчьих ипостасях. Даже легенду придумали – мол, настоящие оборотни выродились, и теперь не могут в человека превращаться, так и остались в зверином обличье.

– Откуда ты все это знаешь?

– Так батя рассказал, он у меня охотник на оборотней. Благое дело делает! Знаешь, как они скотину душат? По пять овец за ночь! А куриц? Я видел однажды ночью через окно, как волчара птицу жрал. Мамка потом рыдала два дня, других-то куриц у нас нет, и с Альфредом поменяться не на что было.

Марк остановился и упер руки в бока. Мы миновали огороды, и из этой точки предполагалось начать розыск.

Мальчишка развернулся и пошагал вправо. Мимо заборов с одной стороны, и густых зарослей сорняка с другой.

Наперебой мы кричали имя ребенка, звали Лару так громко, что у меня вскоре начало болеть горло.

Рассказ Марка об оборотнях привел меня в еще большую панику. Если Лара сбежала в лес, то каковы шансы найти ее там, где водятся такие опасные звери?

Оставалась надежда на то, что Лара где-то в деревне. Спряталась в одном из сараев или всегда открытых хлевов, где хранятся сено и зерно.

Надежда таяла вместе с тем, как день подходил к концу.

Наши с Марком забеги не остались незамеченными соседями. Верда наблюдала за нами через окно, мать Марка поинтересовалась, кого ищем. Незнакомые мне старушки, расположившиеся на лавке у одного из домов, довольно грубо попросили тише орать. Мы наперебой спрашивали их, не видели ли они девочку? Ответов не дождались.

– Мы все обыскали, – сказала я упавшим голосом, когда мы пришли на ферму и осмотрели все сараи. Березка выглядела еще хуже, чем была, овечка Манька смотрела на нас глупым взглядом и блеяла на все лады. Животных было жаль, конечно, но я не смогу думать о них, пока не найду Лару.

Марк молчал. Он тоже начал переживать и уже не уверял меня, что девчонка просто где-то прячется. Солнце клонилось к горизонту, до полной темноты оставалась пара часов.

– Она может быть у Карона, – глухим голосом произнес мальчишка и бросил настороженный взгляд на кузню, виднеющуюся за поворотом дороги.

– Что ей там делать? – я незаметно вытерла проступившие слезы. – Сомневаюсь, что Лара пошла бы к нему. Она говорила мне, что боится его.

– Боится, потому что он убил свою жену, – горько усмехнулся Марк.

– Убил, – согласно кивнула я, понятия не имея, является ли это правдой.

Марк бросил на меня многозначительный взгляд. Я похолодела, когда поняла, что мальчишка имеет в виду.

– Нет, – неуверенно замотала я головой. – Не может быть такого! Чтобы средь бела дня похитить ребенка…

– Мы не знаем, что за человек этот Карон. Может быть, он и способен… на такое.

Не сговариваясь, мы бросились к кузне. Я бежала со всех ног, перепрыгивая через кочки и ямы, а Марк мчался за мной. Остановились мы у ворот дома Карона.

– Сделаем вид, что пришли познакомиться, – прошептал Марк. – Пока ты его отвлекаешь, я осмотрю дом.

– Познакомиться! – фыркнула я. – А если он не захочет?

– Даже если не захочет, все равно не прогонит. Карон хоть и убийца, но кажется воспитанным, а воспитанные люди не прогоняют гостей.

“Воспитанный убийца” встретил нас недобрым взглядом. Мы с Марком стояли на крыльце ни живы, ни мертвы, и думали, как напроситься в гости. Карон молча ждал, когда мы соизволим заговорить.

– Я новенькая в Дворецком, – начала я. – Мы с вами встречались прошлой ночью, помните?

Карон кивнул, и я расценила это как готовность общаться.

– Знаете, когда я переезжаю в новое место, то всегда стараюсь наладить отношения с соседями, – продолжила я, хлопнув ресницами. – Почему бы нам не выпить чаю и не познакомиться ближе?

Карон снова промолчал, но отступил на шаг назад и жестом пригласил войти внутрь. Мы с Марком не раздумывали ни секунды и сразу же двинулись на кухню.

– А где я могу помыть руки? – спросил Марк.

– В гостиной за шторкой есть раковина, – ответил Карон.

Марк ушел и оставил меня на кухне наедине с Кароном. Я нервно улыбнулась мужчине и села за стол. Косясь по сторонам, отметила, как чисто и уютно в холостяцком жилище. На стене у навесных шкафов висела рамка с фотографией, на который была изображена счастливая пара: сам Карон и миловидная блондинка с большими серыми глазами. На фото они обнимались, и Карон улыбался, а в его глазах невооруженным взглядом можно было увидеть нежность.

В углу топилась печь, и из-за жара, исходящего от нее, воздух был сухим. Оба окна на кухне были открыты настежь, но слабый вечерний ветерок не мог прогнать духоту.

Стол, за которым я расположилась, стоял у одного из них, и мне открывался чудесный вид на деревню и, в частности, ферму. То есть, Карон, при желании может наблюдать за мной, когда хочет. Ему стоит просто выглянуть в окно, и двор фермы как на ладони.

Пока Карон заваривал чай, я не отрывала взгляд от входной двери фермерского дома – а вдруг Лара вернется? Тогда я увижу ее, и рыскать по дому убийцы не придется.

– О чем будем говорить? – вдруг спросил Карон.

Я непонимающе уставилась на него.

– Молча выпьем чай? – предположил мужчина. – Но не помолчать же вы пришли, верно?

– Я, если честно, стесняюсь начинать разговор, – промямлила, покосившись в сторону гостиной. Ну где там Марк? Дом крохотный, его обойти можно за минуту! – Расскажите, откуда вы приехали?

– Из Вэйердака, – хмыкнул Карон. Мужчина двинулся к столу, случайно зацепил коврик на полу носком сапога и наклонился, чтобы поправить его. В это время Марк маякнул мне через дверной проем: “Никого нет”. – Вообще, я думал, что раз ты жила в Дэймосе, то наверняка узнала меня… Не читаешь газет?

– Нет, – честно призналась я похолодев. Карон намекнул, что я могла видеть статью о его преступлении? – Вообще никогда газет не читала и не интересовалась новостями.

– Ну и правильно. Журналисты никогда не пишут правду.

Я сдержала смешок. Ну еще бы преступник сказал, что все, что написано о нем – правда! Если Карона не подвергли казни за убийство, значит, он сбежал. А раз сбежал, то находится в розыске.

Но если он в розыске, то почему признался мне, откуда приехал?

Эта мысль заставила меня задуматься. Чай, приготовленный Кароном, приятно пах смородиной, но пить его я не решилась. Вдруг отравлен?

Мужчина откинулся на спинку стула и скользнул по мне внимательным взглядом. Мне показалось, что в его глазах мелькнули смешинки. Просто показалось или Карон надо мной смеется?

Он глотнул чаю, вернул чашку на блюдце, и она звякнула.

– Расскажи мне, что привело тебя в Дворецкое? – спросил Карон и тут же добавил: – Пока твой друг обыскивает мой дом, у нас есть несколько минут, чтобы пообщаться.

Я вжалась в стул. Щеки полыхнули, а сердце заколотилось от страха – Карон понял, что мы пришли не просто так… Отпустит ли он нас теперь?

– Он не… не обыскивает, – промямлила я.

Карон промолчал. Ленивым взглядом проводил пролетевшую мимо окна пушинку и улыбнулся:

– Как скажешь.

– Ребенок пропал, – выдохнула я судорожно. – Простите, но мы не могли прийти к вам и прямо в лоб спросить, не украли ли вы девочку!

– Зачем она мне? – равнодушно уточнил Карон. Улыбка с его губ при этом не исчезла. – Какую девочку имеешь в виду?

– Лару, дочку фермера. Она пропала!

– И вы решили, что я ее похитил?

– Нет, – я всхлипнула. Страх перед сильным мужчиной, некогда убившем свою супругу, возобладал над разумом. – То есть, да… Не поймите неправильно, но мы обыскали всю деревню…

– Уходите, – Карон со вздохом поднялся с места и рукой указал на дверь. – Вашей девочки у меня нет. Я убиваю только взрослых женщин.

В голосе мужчины скользнула горечь, но я не придала этому значения. Выскочила из кухни, прихватила за руку Марка и утащила его на улицу. Пока Карон разрешил нам уйти, нужно было этим пользоваться.

– Он сам признался, что убивает женщин, – испуганно прошептала я. – Наверное, нужно поехать в город и сообщить полиции, что убийца прячется здесь!

– Наверное, – хмуро согласился Марк.

Мы быстро покинули территорию кузни. Мальчишке пора было возвращаться домой, и я тоже решила сделать перерыв в поисках. Умоюсь, переоденусь во что-то теплое и отправлюсь дальше искать Лару.

Договорившись, что утром встретимся снова, мы разошлись.

Я быстро сбегала в ванную комнату, умылась, собрала волосы в пучок. Стянула платье, переоделась в лосины и теплую кофту.

Из кухни донесся шорох. Я услышала его, когда уже отворила входную дверь, чтобы выйти на улицу. Прислушалась. Шорох повторился.

Медленно двинулась в сторону кухни. Остановилась у дверного косяка и заглянула в комнату.

Из люка в полу вылезала Лара. Девочка цеплялась ручками за ковровое покрытие, пыхтела, ножки ее путались в подоле платья.

Я неверяще смотрела, как она возвращает крышку люка на место и поправляет ковер. На какой-то миг мне показалось, что от усталости я вижу галлюцинации, но когда тряхнула головой, Лара никуда не исчезла.

– Лара? – позвала я неуверенно.

Девочка вскинула голову и одарила меня таким тяжелым и не по годам серьезным взглядом, что я почувствовала, как сжимается мое сердце от жалости к ребенку.

– Я ходила к маме, – пробормотала она. – Хочешь, познакомлю тебя с ней?

Помня о том, что мама девочки умерла, я решила не соглашаться на предложение. Но почти сразу любопытство взяло верх, и я кивнула.

ГЛАВА 7

В подполе я ожидала увидеть все что угодно: могилу Лариной мамы, памятник, могильную плиту, алтарь с ее вещами и украшениями… Да что угодно!

Но не жирного ленивого кота. Серенького, в черную полоску.

Лара зажгла лампу, и теплый свет разлился по пустому помещению. Здесь не хранились овощи, наверное, уже давно. Пол и стены были покрыты темными досками, а стеллажи, ранее стоявшие по всему периметру, сейчас были свалены в угол в кучу.

Девочка поправила пуховое одеяло в большой коробке, в которой жил котик. Ласково говорила с ним, гладила промеж ушек, и кот довольно мурлыкал.

– Кот? – неуверенно спросила я, будто не веря своим глазам.

– Буся, – отозвалась Лара. – Ты не удивляйся, это и правда моя мама. Только дядя Римос сказал, что мама обернется кошечкой, а пришел кот. Буся – мальчик. Может быть, мама на небе попросилась сделать ее котом…

– Погоди-ка, – я опустилась прямо на пол и уставилась на Лару: – Давай расскажешь все с начала? Я ничего не поняла.

Девочка склонила лицо к котику, и тот обхватил малышку за щеки мягкими лапками. Лизнул в нос, и Лара засмеялась.

Почти все коты и кошки ведут себя так, никакой мистики. Но если сказать шестилетнему ребенку, что его родной человек после смерти стал ласковым котиком, он запросто в это поверит.

– Мама и папа поругались,– начала рассказывать Лара, и тут же ее глаза наполнились слезами. – Папа запретил мне заходить к ним в комнату, и я всю ночь ждала, когда мама сама ко мне придет. Но она не проснулась. Пришли какие-то люди, унесли маму, а со мной остался дядя Римос. Я плакала, и дядя сказал, что моя мама ко мне обязательно вернется, но уже кошечкой. И она правда вернулась! – Лара смахнула слезы и изо всех сил стиснула Бусю в объятиях. Кот от пылких проявлений любви истошно мяукнул, но когти не выпустил. – Я нашла его под забором на следующий день, – заключила Лара.

Я хлопнула глазами. Молодец, Римос, сумел успокоить девочку… пусть и таким способом. Только интересно, кота он собственноручно под забор принес?

– А почему Буся живет в подполе?

Лара недовольно сморщила носик:

– Я его здесь спрятала от папы. Говорила папе, что это мама, просто она стала котиком, но он все равно запретил приносить домой Бусю. Тогда я спрятала его тут. Папа все равно никогда в подпол не спускался. А теперь уже и не запретит… – девочка доверчиво заглянула мне в глаза: – Ты разрешишь мне взять Бусю в мою комнату?

Конечно же, я разрешила. К тому же и дом не мой, а Ларин, если Альфред оставил его ей. С наследством ничего не ясно, надо бы полазить по шкафам, найти какие-нибудь документы. Но это потом.

Пока счастливая Лара показывала Бусе дом, я разглядывала настойки. Все они были подписаны – не перепутаешь. Мяту заварила сразу, потому что Ларе пора было ложиться спать, и отвар как раз успеет остыть к тому времени.

Настойки для коровы я сунула в карман, накинула на плечи теплую шаль и вышла на улицу.

Березка уже не пыталась поднять голову. Ее живот надулся еще больше, пена изо рта прекратилась. Вот-вот умрет, если лечение не поможет.

Я судорожно влила в нее целый пузырек, с трудом сумев разжать ее челюсти. Березка не понимала, что происходит, и препятствовать не стала. Из второго пузырька половина пролилась по губам, а содержимое третьего я развела в кадке с водой. В целом, я сделала все, что могла, оставалось только ждать.

Проверила и Маньку. Овечка мирно спала в углу на соломе, и, пока я чистила граблями ее жилище, ни разу не пошевелилась. Я постелила ей свежей соломы и натаскала воды в кадушку.

Никогда бы не подумала, что буду получать удовольствие от ухаживания за животными.

Эта мысль мелькнула и исчезла, оставив после себя странную рассеянность. Я то и дело начинала думать о домашнем хозяйстве, хотя совершенно не представляла, с чего начать. Чтобы купить еще одну корову нужны деньги или что-то, на что можно поменяться с местными. Но дать им мне нечего, а купить корову в городе и привести ее сюда не представляется возможным. От Вивьена до Дворецкого несколько суток пути, одной мне не справиться, а нанимать кого-то, чтобы помогли, никаких денег не хватит.

Самое простое решение – найти что-то, что пригодится местным, в счет чего мне отдадут корову, свинью или молочную козу.

Птицы, оставленные Альфредом, жили сами по себе эти два дня. Я только заглянула к ним и убедилась, что травы на их огороженной территории достаточно. Зачерпнула зерна из бочки и высыпала его в траву, чтобы курицы утром поели. Всего я насчитала двенадцать куриц и одного петуха, все они имели удобные насесты в просторном курятнике.

– Что ж, – пробормотала я самой себе, – хоть что-то Альфред оставил, с голоду не умрем.

Я собиралась вернуться в дом и с утра проверить, снесли ли курицы яйца, но пришлось встретить Верду. Старушка внезапно появилась во дворе, даже калитка не скрипнула.

– Зачем пришли? – любезничать с ней я не хотела. Даже подумала, не сбежать ли в дом и не запереться ли на замок.

– Ты мне за ночь не заплатила, – Верда уперла руки в бока. – Думала, пила мой чай, спала на моей кровати бесплатно?

– Что вам нужно, Верда? – вздохнула я устало. – Денег не берете, одежду я бы вам отдала, если бы попросили, но вы ее своровали!

– Творога миску неси, – проворчала она. – Что мне твои деньги?

Творога мне было не жалко. К тому же его в холодной кладовой полно, а хранится он недолго. Я вынесла Верде довольно большую миску с творогом, в надежде, что после этого старушка отстанет.

Верды во дворе не было. Я хмуро вглядывалась в темноту и даже негромко позвала ее, но старушки и след простыл.

Первой мыслью было, что Верду вдруг замучила совесть, и она ушла.

Ржание Фиалки разнеслось на всю округу. Я не привязывала лошадь, оставила ее в сбруе в загоне и собиралась утром отвести на поляну.

Фиалка била копытами, Верда орала, а я оставила миску с творогом на крыльце и бросилась к загону. Калитка была распахнута настежь. Фиалка неслась в мою сторону на всех парах, Верда крепко держалась за узду, лошадь волочила старушку по земле, и как остановить ее я не представляла.

– Отпусти узду! – крикнула я Верде, но та меня вряд ли услышала.

Мне пришлось отпрыгнуть, чтобы не быть растоптанной. Поднятый шум разбудил соседей, в их окнах загорелся свет. Я кричала, звала на помощь, а Верда орала где-то уже вдалеке. Страшно представить, что стало со старушкой.

В панике я металась по двору. Лара выскочила из дома и с плачем бросилась ко мне. Я успокоила девочку, взяла ее на руки.

Из дома напротив, где жил незнакомый мне мужчина лет пятидесяти, донеслось грубое:

– Заткнитесь!

Его сосед, и по совместительству сосед семьи Марка, молча наблюдал за происходящим из окна.

Фиалку я больше не слышала, как и Верду. Заливались лаем псы, из леса донесся одинокий вой, в высокой траве наперебой пели сверчки.

Я прислушивалась к звукам, стараясь уловить среди них топот копыт.

– Фиалка сбежала? – грустно спросила Лара.

– Сбежала, – эхом отозвалась я.

Две сотни фунтов я отдала за эту лошадь, но не из-за денег расстроилась, а потому, что у меня теперь нет средства передвижения. Вот соберусь поехать в город, и что делать?

– Ларочка, иди в дом. Ложись спать, а я приду позже. Мне нужно поискать Фиалку, – я не стала говорить, что искать собираюсь не лошадь, а Верду. Не хватало еще гибели старушки на моей совести.

Лара убежала, а я, ругаясь на чем свет стоит себе под нос, вышла за ворота. Вновь раздался леденящий душу вой со стороны леса. Я вернулась во двор, вооружилась вилами и двинулась туда, куда, по моим предположениям, ускакала Фиалка.

– Как часто ты гуляешь ночами? – хриплый голос за спиной заставил меня резко дернуться вперед и обернуться.

– Карон! – испуганно воскликнула я, выставив перед собой вилы. – Боги, почему вы каждый раз подкрадываетесь со спины?!