Черная суббота

Действие происходит в декабре 2008 года

1

Вставать не хотелось. Голова утопала в подушке, одеяло, заботливо подоткнутое Леной, коконом окутывало тело, обволакивая его ленивым теплом, отчего веки предательски слипались и сознание начинало неумолимо погружаться в вязкий утренний сон.

Подниматься спозаранку Климанов терпеть не мог еще с пеленок. Сам он, конечно, этого не помнил, но мать рассказывала, что еще младенцем Лешка, безропотно просыпавшийся на положенное кормление что днем, что вечером, что среди ночи, наотрез отказывался пробуждаться к утреннему. А уж если родителям с грехом пополам удавалось в это время растолкать сынишку, то тот оглашал квартиру истошными протестующими воплями. И потом, в детский сад, а после – в школу вставал он с превеликим трудом. А как настрадался Леха в армии от ежедневных побудок ни свет ни заря!

Климанов блаженно вытянулся на софе, позволяя себе лишнюю минуту понежиться на грани сна и яви, чутко ловя ноздрями терпкий аромат настоящего бразильского “Ла Семенз”, поспевающего в допотопной “турке” на кухне. Спустя минуту к шипению кофеварки на плите добавилось приглушенное шкворчание – не иначе Лена решила подогреть на завтрак остатки вчерашних отбивных. Но даже их пряный, с каждой секундой все больше дразнящий запах не унял желания закрыть глаза и забыться во сне. Особенно когда на дворе суббота и не надо топать на службу…

Климанов взглянул на часы, вздохнул и решительно откинул одеяло. Ровно через двадцать минут на Курский прибывал поезд, на котором он якобы возвращался из Нижнего Новгорода. А значит, дома нужно появиться не позднее начала десятого.

Командировка в Нижний была придумана для жены. На самом деле Климанов оставался все эти дни в Москве, исправно являясь на работу в девять и уходя оттуда не позже шести вечера. Только покидая здание родной конторы в Черемушках, он ехал не в Чертаново, где жил, а в Медведково, к Лене.

За эту неполную неделю Климанову пришлось вытерпеть массу неудобств. Вместо того чтобы утром спокойно сесть за руль и от силы за пятнадцать минут доехать до работы, теперь он вынужден был вставать в полседьмого и около часа толкаться в переполненном метро. Вдобавок ко всему ездить там приходилось с оглядкой: не дай бог встретишь в вагоне ту же тещу или родителей!

В остальном же Климанов обезопасил себя от подозрений настолько, насколько это было возможно. Он даже специально вставил в свой старый сотовый нижегородскую сим-карту, приобретенную год назад, когда его действительно посылали туда инспектировать местный зональный центр. С нее он и посылал супруге “эсэмэски”, благо та сама предпочитала общаться по мобильному с помощью сообщений. Кроме того, она еще до свадьбы усвоила, что негоже отвлекать мужа от службы неожиданными звонками – выросшая в военной семье, Аня с молоком матери впитала в себя трепетное уважение к людям в погонах. И их четырехлетней Наташке его привила: та уже со щенячьей гордостью говорит, что папа “работает майором”.

Климанов вдруг ощутил, как дико соскучился по жене и дочке. Даже вчера, выйдя из конторы, он вдруг почувствовал, что ноги несут его не к метро, а к маршрутке, идущей в родное Чертаново. И потом, давясь в очереди на эскалатор, майор с каким-то облегчением подумал, что завтра наконец-то вернется домой. Правда, вся эта тоска мигом улетучилась, едва он переступил порог знакомой медведковской “однушки” и увидел Лену…

Пронзительная трель городского телефона заставила его очнуться от раздумий.

– Кто это еще с утра пораньше?.. Леш, будь другом, возьми трубку! – донесся до Климанова раздраженный и одновременно извиняющийся голос подруги.

Майор нехотя потянулся к заливающемуся аппарату.

В трубке прошелестело сконфуженное стариковское покашливание, и тотчас же в ухо застучали короткие гудки отбоя.

– Кто там? – выглянувшая из кухни Лена вопросительно посмотрела сначала на телефон, потом на Климанова.

– Да не захотели разговаривать, ошиблись, наверное, – вяло отозвался он, застегивая рубашку.

На лице подруги на миг отразилось какое-то неясное тревожное ожидание, но в следующий момент оно сменилось обычной досадой. Едва заметно пожав плечами, она скрылась на кухне, и спустя секунду на сковороде вновь зашипели переворачиваемые ломти мяса.

Оказавшись в ванной, Климанов наскоро сполоснул лицо и слегка поелозил во рту зубной щеткой. Потянулся к помазку, но тут же передумал бриться – отросшая со вчерашнего щетина была дополнительным подтверждением, что он провел ночь в поезде.

Смахнув с лица остывающие капли воды, майор в который раз за утро потер ладонь о штанину.

“И чего это она чешется? К деньгам, что ли?”

Завтракали в спешке. Точнее, ел один Климанов, а Лена, присев напротив, молча смотрела на него своими большими бездонными глазами. Тоненькая, с забранными в хвостик волосами, в шелковом, туго облегающем точеную фигурку халатике, она походила на грустную девчонку-старшеклассницу. Подруга вообще никогда не выглядела взрослой и даже в строгом офисном костюме казалась как минимум на десяток лет моложе своих тридцати двух. Наверное, поэтому в сознании Климанова она никогда не ассоциировалась с понятием “женщина”. Девушка, да и только…

– Ты сильно не увлекайся, – наконец произнесла Лена, видя, как возлюбленный вовсю уплетает завтрак. – Придешь домой сытым – твоя Аня сразу неладное заподозрит.

– Да, действительно… – Климанов поспешно отставил тарелку. – Какая ты проницательная, однако!

– Нет, Леша, я просто женщина, – покачала головой девушка. – Тем более что сама через это прошла… Когда сначала обманывают, а потом…

Ее голос дрогнул, и она быстро опустила глаза.

– Ладно, будет тебе… – Климанов успокаивающе накрыл рукой мягкую теплую ладонь подруги.

Но Лена словно не заметила его утешающего жеста.

– Знаешь, я себя в последнее время как воровка чувствую, – вновь нервно заговорила она, глядя куда-то в сторону. – Ведь твоя, наверное, и не догадывается о том, что мы…

“Этого еще не хватало!” – досадливо подумал Климанов. Такой свою подругу он видел впервые. Нет, она, конечно, порой вспоминала в разговорах Аню, с плохо скрываемой виной в голосе, но теперь…

Он испуганно смотрел на дрожащие губы девушки, на полные отчаяния глаза, на ее болезненно сжавшиеся плечи. Во всем облике Лены было что-то от натянутой до предела струны, готовой вот-вот оборваться.

– Ну что ты, в самом деле… – торопливо и неуверенно заговорил он, чувствуя, как сердце забилось в липком предательском страхе. – Придумаешь тоже – воровка… Просто… просто есть она, и есть ты. Ей хорошо со мной. Но ведь и нам тоже с тобой хорошо, верно?

В ответ Лена едва заметно кивнула.

– Ну вот, видишь, все нормально. Или, может быть, тебе одной было лучше? Нет? Так, значит, не о чем переживать. Или, может быть, ты не хочешь, чтобы я сейчас уходил? – он пытливо и в то же время ласково заглянул ей в глаза. – Не хочешь? Ладно, давай я останусь, а жене что-нибудь совру. Ну, типа, с вокзала на работу заехал…

– Ты что?! Не надо! – спохватившись, испуганно вскинулась подруга. – Тогда она уж точно догадается. Не надо, слышишь?

– Ладно, как скажешь, – как бы нехотя уступая, пожал он плечами, одновременно сдерживая вздох облегчения.

“Что это сегодня с ней?.. А может, она решила, что пора, как говорится, и честь знать? – внезапно осенила его пугающая догадка. – Вот возьмет и скажет сейчас: мол, хватит, милый, давай расстанемся…”.

В этот момент, словно прочитав его мысли, Лена подняла глаза, и Климанов замер, ожидая слов, которые боялся услышать больше всего. Но девушка неожиданно улыбнулась, устало и виновато:

– Прости… Сама не знаю, что на меня нашло…

– Ничего, бывает, – он вновь успокаивающе погладил ее по руке и спешно допил кофе – стрелки настенных часов показывали уже пять минут девятого.

Климанов прошел в комнату, окидывая ее пристальным взглядом. С ходу заметил висящие на стуле свои “треники” и, мысленно чертыхнувшись, запихнул их в сумку. Вообще-то дома у Лены имелся еще один спортивный костюм, в который он облачался, приезжая к ней, но в этот раз Климанов, возвращаясь с работы в Медведково, принципиально натягивал привезенные с собой олимпийку и трико, дабы по возвращении они не выглядели подозрительно-ненадеванными. Хорошо еще, что Аня не страдала излишней бдительностью и никогда не проверяла, куда в действительности укатил ее благоверный.

Следом за костюмом в сумку были засунуты бритвенный станок, полотенце, мыльница и зубная щетка. Один из мобильных так и оставался с вечера в замшевом футляре на поясе. Другой же, с нижегородской “симкой”, Климанов, придя с работы, кажется, сунул в стол. Майор выдвинул ящик и сразу же обнаружил аппарат между Лениным ежедневником и компьютерной “флешкой”.

“И зачем она ее с собой таскает, если дома компа нет?”

Климанов убрал телефон в карман и вышел в прихожую. Лена уже ждала его там: достав из стенного шкафа куртку любимого, она старательно обмахивала ее одежной щеткой. Эта врожденная аккуратность особенно умиляла Климанова. Уж что-что, а в болезненной страсти к чистоте Лена превосходила даже Аню. Жена, например, хоть и не была неряхой, но порой забывала протереть уличную обувь после прихода домой. Лена же, едва встретив и проводив гостя в комнату, тут же хваталась за тряпку, возвращая его туфлям почти первозданный блеск. Да и вообще, впервые оказавшись у нее дома, Климанов был поражен какой-то неестественной, почти что нежилой чистотой “однушки” подруги. Ни тебе крошек на кухонном столе, ни малюсенькой капли супа на белоснежной поверхности плиты, ни соринки что в комнате, что в прихожей.

…Последний раз смахнув щеткой какую-то одну, видимую лишь ей пылинку, Лена подала ему куртку, заботливо запахнула и расправила на груди шарф. Обвила руками за шею, прижалась. Ладони Климанова, скользнув с плеч подруги, ощутили тонкую гибкую талию, и на миг в голове мелькнула шальная мысль: “А может, и впрямь остаться?”

– Ладно, давай, пора уже, – Лена, будто почувствовав перемену в его настроении, мягко отстранилась.

– Слушай, давай я завтра к тебе вечерком заскочу? – все больше чувствуя непреодолимое желание никуда не ехать, почти с мольбой произнес он. – Ну хоть на пару часиков, а?

– Нет, – она покачала головой, делая шаг назад. – Ты и так неделю дома не появлялся. Не о себе, так об жене хотя бы подумай. Ну все, пока, – она в последний раз чмокнула его и решительно щелкнула замком, отпирая дверь.

Оказавшись на лестнице, Климанов услышал знакомое противное тявканье за соседней дверью, на которой тут же потемнела ракушка глазка.

“Надо же! Они не спят, что ли, совсем? А может, по очереди вахту несут?”

С Сан Санычем, отставным подполковником, и его супругой, живущими через стенку, Климанов впервые столкнулся в августе. Нет, он и раньше замечал, что каждый раз, когда он приходит к Лене, из-за соседней двери за ним внимательно наблюдают в глазок. Поначалу он не обращал на это внимания: мало ли кругом любопытных до неприличия пенсионеров! Однако пожилая чета оказалась не просто любопытной.

В тот вечер Климанов приехал к подруге с ночевкой аккурат накануне ее дня рождения. Подарок, естественно, он приобрел загодя, а вот с цветами вышла проблема. Если флакончик французских духов и золотую цепочку с медальоном можно было спрятать в сумке, то розы, которые он намеревался купить, утаить до утра было негде: в машине бы они точно завяли, а вручать их заранее не хотелось. И Климанов придумал выход.

По дороге в Медведково он приметил круглосуточный цветочный магазин. Цены, конечно, там были еще те, но накануне майор получил премию в частной охранной фирме, где тайком подрабатывал, потому в пять утра, осторожно, чтобы не разбудить Лену, он выскользнул из-под одеяла и, бесшумно одевшись, отправился за цветами.

Возвратившись с букетом ярко-алых роз в нарядной подарочной упаковке, Климанов долго возился на лестнице, пытаясь неслышно открыть сложный английский замок прихваченными из прихожей Лениными ключами. Приглушенное собачье потявкивание в квартире рядом он, разумеется, слышал, но не придал этому значения. А зря.

Он успел лишь раздеться и поставить цветы в вазу, когда на лестнице сначала тяжело загромыхали шаги, а через несколько секунд оглушительно и требовательно заверещал дверной звонок. Досадливо чертыхнувшись, Климанов рванулся в прихожую, намереваясь, по меньшей мере, от души выматерить ранних визитеров, но, отперев замок, оказался лицом к лицу с тремя дюжими милиционерами.

Как выяснилось после, разбуженные своей любимицей-таксой, соседи глянули в глазок и с ходу приняли Климанова за воришку, потому без раздумий нажали кнопку тревожной сигнализации, установленную у них в квартире, а примчавшемуся по вызову наряду указали на Ленину дверь: дескать, хватайте, там он, злодей! В общем, когда еще толком не проснувшаяся именинница, запахивая халатик, выбежала в прихожую, ее возлюбленный стоял под дулом автомата, нервно вытаскивая из кармана удостоверение.

Потом, конечно, разобрались. Отставника с женой даже оштрафовали за ложный вызов, а майор, в свою очередь, смачно обматерил сумасбродного вояку, испортившего праздничное утро. С того дня он и соседи подруги стали заклятыми врагами. Встречаясь в подъезде или на площадке, демонстративно не здоровались, обмениваясь лишь уничижающе-презрительными взглядами, и даже зловредная собачонка немолодой четы каждый раз, завидев Климанова, заливалась истеричным лаем.

А тут еще и Лена, вопреки ожиданиям любовника, не только не ополчилась на соседей, а напротив, все пыталась заступиться за них:

– Неприятно, конечно, но ведь они же не со зла. Сам же знаешь, время сейчас неспокойное.

– Сами они… неспокойные! С утра пораньше и нас переполошили, и ребят патрульных на уши поставили!

– Успокойся, просто они, Сан Саныч с Ольгой Михайловной, за меня переживают.

– Тоже мне заботливые нашлись! Просто делать им нечего, старперам придурочным! Крыша у них едет от безделья, вот и шпионят за каждым!

– Не от безделья. У них единственный сын в девяносто пятом в Чечне погиб.

– Да?.. – Климанов в одночасье устыдился своих прежних слов. – Извини, не знал…

После этого на какое-то время неприязнь к соседям сменилась у него жалостью, но ненадолго. Уже через две недели, когда Климанов в очередной раз под видом суточного дежурства на подработке заночевал в Медведково, он стал невольным свидетелем беседы Лены и соседской супруги, Ольги Михайловны. В то воскресное утро майор лежал в зыбкой полудреме, а подруга уже вовсю наводила привычный блеск в квартире. Вынося мусор, она столкнулась на площадке с женой отставного вояки. Тогда-то Леха и подслушал тот самый разговор.

– Зачем тебе этот кобель? – сочувственно-назидательно втолковывала подруге соседка. – К тому же женатый… Поматросит и бросит, помяни мое слово, если еще чего хуже не приключится. Думаешь, любит он тебя? Нет, дочка, он кроме себя никого не любит. По нему за версту это видно.

Климанов не слышал, что отвечала Лена – в отличие от Ольги Михайловны, она старалась говорить почти шепотом, дабы не потревожить дремлющего в квартире возлюбленного. А вот подполковничиха говорила внятно, вроде бы ненавязчиво, а прислушаешься – каждое слово почти по-военному чеканила:

– Поверь мне, я на людей насмотрелась, за тридцать-то лет в гарнизонах. Был у нас один лейтенант, все за дочкой комполка увивался, а как того турнули на пенсию – бросил ее беременную. Так вот, этот твой Леша один в один на того лейтенанта похож…

С той поры жгучая, сродни ненависти, неприязнь к Сан Санычу и его жене вспыхнула в душе майора с новой силой.

…С трудом поборов искушение показать кукиш подглядывающим в глазок соседям, Климанов в последний раз чмокнул Лену и заспешил вниз по лестнице.

2

Едва переступив порог квартиры, Климанов ощутил неясную тревогу. В следующий миг он понял ее причину: дома никого не было. Кресло-кровать в детской, на котором спала дочка, было собрано, как и их с Аней супружеское ложе – компактный раскладной диван. На вешалке в прихожей отсутствовали дубленка жены и шубка Наташки.

Климанов ощутил резкую сухость во рту, ноги сделались ватными, под лопаткой противно замозжило. В голове застучала страшная догадка: Аня каким-то образом узнала про обман с командировкой, мигом собрала вещи и укатила к теще.

“Черт! Что же делать?”

Майор скинул куртку, выдрал ноги из ботинок и бросился в одну комнату, в другую, на кухню… Глаза его метались, выискивая лежащую на видном месте прощальную записку, но и на трюмо, и на письменном столе, и везде, куда бы он ни бросал свой взгляд, было пусто.

Переведя дух, он подошел к платяному шкафу, распахнул дверцу: вещи жены были на месте. Рядом на комоде громоздилась стопка неглаженого белья. На столе извивающимся ужом с гипертрофированно большой головой лежал зарядник от мобильника Ани.

“В спешке, видно, собирались…”

Климанов нашарил в кармане джинсов сигареты, судорожно сжав зубами мундштук, прикурил, порывисто затянулся.

“Спокойно, – мысленно приказал он себе. – Разберемся. С чего это ты взял, что она узнала про Ленку? С того, что дома не ночевала? А вдруг они у тещи загостились? А если даже кто-то и настучал Аньке – где доказательства? Позвоню и прикинусь валенком: мол, я не я и лошадь не моя! Буду на своем стоять, типа, в Нижнем был, и точка. Только надо будет шефу звякнуть и попросить подтвердить…”

Спеша исполнить задуманное, Климанов вытащил из кармана сотовый, несколько секунд непонимающе смотрел на серое потухшее табло, пока до него не дошло, что аппарат не работает. Точно, он же еще с вечера, как только оказался у Лены, вырубил оба телефона!

Он торопливо включил мобильный. Набрал пин-код, дождался, пока появится пунктирный столбик на дисплее, ткнул в верхнюю правую кнопку, входя в электронную записную книжку. В ту же секунду телефон дважды коротко пиликнул, возвещая о принятой “эсэмэске”.

“Мы у твоих. Скорее всего, заночуем…”

Климанов расслабленно откинулся на спинку дивана.

“Ну и паникер ты, Алексей Палыч! Вот был бы номер, если бы с ходу позвонил и начал оправдываться… Кретин!”

Майор мстительно ткнул себя кулаком в скулу и, дотянувшись до городского аппарата, набрал номер родителей.

После первого же гудка трубка отозвалась голосом жены:

– Давно приехал? А мы только встали. Наташка вообще еще кукожится, не хочет просыпаться… – Аня говорила торопливо, радостно, и даже не видя ее, он явственно представил, как она счастливо улыбается, машинально приглаживая топорщащийся со сна завиток: волосы у Ани были мягкими, но почему-то непослушными, а та упрямая прядь над виском вечно норовила выбиться из общей массы. Впрочем, это мало волновало жену. Она вообще не слишком щепетильно относилась к своему внешнему облику, не признавая ни модных шмоток, ни даже косметики, кроме дезодорантов и недорогих духов.

– Домой-то когда собираетесь? – дождавшись паузы в непрерывном щебетании супруги, поинтересовался Климанов.

– Я-то сразу после завтрака, а Натку твои хотят до завтрашнего вечера у себя оставить… Ой, тут твой папа трубку просит!.. – спешно сообщила она, и спустя секунду в трубке густо зарокотал баритон отца:

– Ну, здравствуй, пропащий. Никак уже дома?

– Уже. А с чего это сразу “пропащий”?

– Да с того, что за неделю родителям даже “эсэмэски” не прислал: мол, жив-здоров и вам того желаю… Только не говори, что ты там, в Нижнем, денно и нощно жуликов в засаде ловил.

– При чем тут жулики?

– Вот именно, что ни при чем. Ты же у нас теперь милиционер бумажный, так сказать, клерк в погонах, – Павел Афанасьевич говорил насмешливо, с ощутимым превосходством, с которым относятся кадровые вояки к стражам порядка. – Ну что, ты уже отдыхать улегся, или еще нет?

– Да вот, собираюсь.

– Знаю я твое “собираюсь”! Как пить дать в Интернет сейчас полезешь и весь день там просидишь. Может, лучше, пока не лег, по-быстрому до нас доскочишь? Здесь и покемаришь, если что.

– Да знаешь, я уже вроде как… – Климанов замялся, подбирая слова. – Ну, сам понимаешь…

– Ясно, устал и все такое, – в трубке послышался досадливый вздох. – Ладно, отдыхай, командировочный!

Климанов вернул радиотелефон на базу и, встав с дивана, переместился к компьютерному столику.

“Угадал, батя, угадал. Конечно же, в Интернет, куда же еще? Тем более пока один дома…”

Ровно загудел запущенный системный блок, мягко щелкнул включившийся монитор. Замерцал радужный логотип “Виндоуз”, в колонках зазвучала и тут же оборвалась мелодия, будто бы исполнитель взял первый аккорд, а потом резко раздумал играть. Подождав еще с минуту, Климанов щелкнул “мышкой”, входя в сеть. Тотчас же что-то звякнуло, словно оброненная монетка, и на нижней панели замигало сообщение мэйл-агента¹: “В вашем почтовом ящике одно непрочитанное письмо”.

Климанов привычно кликнул по белому квадратику в виде конверта, и в следующую секунду на экране развернулось и начало загружаться окно электронной почты. Новое послание было выделено синеватым жирным шрифтом: “Для Анны Климановой”. Майор вновь машинально щелкнул мышкой и тут же сообразил, что находится в ящике жены – “Агент” был переключен на нее.

Он уже собирался было выйти из почты супруги, но из любопытства решил глянуть письмо. В следующий миг у него потемнело в глазах, а на лбу выступила испарина.

“Уважаемая Анна! Мне очень неприятно писать Вам об этом, но я считаю своим долгом сообщить о данном прискорбном факте. Если Вы думаете, что Ваш муж Алексей находится в командировке, то глубоко ошибаетесь. Он никуда не уезжал, а ночует у любовницы, Бесчастновой Елены. Если не верите, съездите и убедитесь…”

Послание было без подписи, но в конце значились адрес климановской подруги и ее домашний телефон. А кроме того, к письму был прикреплен графический файл – их единственная с Леной фотография, где они, обнявшись, счастливо и влюбленно смотрели в объектив…

3

“Съездите и убедитесь…”

Голова была мокрой от липких, валивших с неба хлопьев снега. Пальцы окоченели и дико болели, словно ошпаренные. С каждой секундой боль становилась все нестерпимей, и в следующий миг до него дошло, что он сжимает в руке сигарету, которая дотлела до фильтра и теперь жгла кожу.

Климанов спешно выщелкнул бычок, и тот полетел вниз, рассыпая быстрые алые искры. Майор стоял на балконе, почти наполовину высунувшись через перила, словно собирался сигануть с четвертого этажа. Он не помнил, как оказался здесь – предыдущие несколько минут были начисто стерты из памяти яркой слепящей вспышкой, в которой отпечатался лишь тот снимок двухмесячной давности и строки электронного письма.

“Съездите и убедитесь…”

Нет, Аня, безоговорочно доверявшая мужу, вряд ли бросилась на другой конец Москвы проверять, правда или нет то, что написано в послании, а вот позвонила бы запросто, чтобы убедиться, что эта дурацкая анонимка – голимая ложь, и со спокойным сердцем удалить письмо. И каково ей было, если бы трубку снял супруг, который должен был в это время садиться в поезд в Нижнем…

Впрочем, дело было не столько в самом сообщении, сколько в фотографии. Нет, в климановском альбоме имелось немало снимков с дружеских посиделок на фирме, где он подрабатывал, с корпоративных вечеринок на службе, запечатлевших его в обнимку с какой-нибудь девушкой или женщиной, и Аня реагировала на них с добродушным, больше для вида, укором. Но при взгляде на те фотки, любому сразу становилось понятно, что между Лехой и запечатленным с ним созданием если что-то и есть, то максимум мимолетный невинный флирт, какой случается после хмельных застолий. Этот же снимок, присланный по Интернету, с головой выдавал истинные отношения Климанова и Лены.

Аноним учел все, кроме одного – неожиданно нагрянувшего свекра. Отец и мать, обожавшие не только внучку, но и души не чаявшие в невестке, постоянно зазывали семью сына в гости. Павел Афанасьевич вообще, со свойственной ему военной прямотой, давным-давно сказал, как отрубил: “Хотите жить отдельно – Бог с вами, но в выходные – чтобы как штык у нас!” Конечно, выбраться к отцу с матерью каждые субботу-воскресенье не получалось, да и Климанов лишний раз сам не хотел ехать туда, чтобы вновь не выслушивать опостылевшие с детства нравоучения. Однако стоило не появиться в родительском доме хотя бы недели две, как в пятницу вечером неизменно прикатывал отец и добровольно-принудительно увозил семейство сына в гости.

Вот и вчера Павел Афанасьевич остался верен себе и забрал Аню с дочкой сразу по приходе из детского сада, не дав любимой снохе даже на минутку слазить в Интернет.

“Молоток, батя, вовремя подсуетился!”

Климанов почти бегом вернулся к компьютеру. Щелкнул “мышкой”, собираясь удалить злополучное письмо, как вдруг замер, осененный запоздалой догадкой:

“Рано радуешься, Палыч – фотка по-прежнему у этого козла-анонимщика! Он ее в любой момент заново пошлет – и что тогда? Интересно, как же она к нему попала? И кто вообще эта падаль?”

Фотография была сделана два месяца назад, в сентябре. Тогда стояли на удивление теплые дни, и родители, как всегда, забрав Аню с Наташкой, укатили на выходные на дачу. Климанову же удалось отвертеться от этой поездки под видом неотложных дел на работе, а на самом деле из-за Лены – грех было упускать шанс побыть вместе больше двух дней.

Он уехал к подруге в пятницу вечером, а назавтра неожиданно объявился старый друг Юрка Евстафьев. Накануне он обзавелся очередным ружьем – пятизарядным немецким “браунингом”, и ему не терпелось похвастаться перед приятелями.

Но, как назло, в ту субботу Диденко, предводитель их охотничьей компании, укатил на выходные в деревню, а Роберт до понедельника сорвался в Питер, потому Евстафьев сумел разыскать только Леху. Причем пару раз, безуспешно попытавшись достать его по мобильному, который, естественно, оказался отключен, Юрка сразу сообразил, где находится приятель, и позвонил прямиком Лене – от нее Климанов как-то звякнул Евстафьеву домой, совершенно забыв, что у того стоит определитель. А Юрка, понятное дело, тут же записал высветившийся на табло номер…

Поначалу Климанов отнекивался, но устоять перед евстафьевским напором не смог, вынужден был одеться и вместе с подругой отправиться в кафе по соседству, куда подрулил на своем быстроходном “джипе” приятель.

Поначалу Лена чувствовала себя неловко, поскольку не раз слышала от возлюбленного о Евстафьеве, в том числе и что тот, кроме всего прочего, давний друг климановского семейства. Однако Юрка отнесся к Лене на редкость доброжелательно, а уж его природное обаяние вконец растопило смущение девушки.

Посидели они тогда на славу. Ближе к вечеру, когда компания в очередной раз вышла покурить на улицу, уже изрядно хмельной Юрка извлек из багажника ружье, и они по очереди сфотографировались с “браунингом”. А потом, вернувшись за столик, Евстафьев вручил фотоаппарат официантке и попросил запечатлеть их втроем.

Вот теперь эту фотографию и прислали жене. Точнее, не всю, а ее фрагмент – из снимка был вырезан Юрка.

“Кто же эта тварь?” – продолжал размышлять майор. Ту фотку, вместе с другими, сделанными в тот вечер, ему прислал по электронной почте Евстафьев, и они находились только в хранившемся на работе климановском ноутбуке, к которому никто не имел доступа. По идее, никто…

“Ладно, чего гадать на кофейной гуще!”

Климанов вновь открыл злополучное послание. Оно было отправлено вчера, в семнадцать ноль-ноль.

Внизу письма синели десять цифр, разделенные точками – ай-пи² отправителя. Климанов кликнул по ним, и тут же рядом открылось окно с подробным адресом провайдера – эту хитрую программу, позволяющую досконально определять “айпишник”, поставил ему Маргулис. Кстати, вот он-то сейчас и нужен!

Климанов метнулся в прихожую, достал из сумки флешку, сохранил на нее веб-страницу³ с данными отправителя и только потом напрочь удалил письмо. Вышел из почты жены, переключил мэйл-агент на себя, и тут же на нижней панели вновь замигал конвертик – за неделю отсутствия в почте накопилась куча сообщений.

Однако майор не полез смотреть письма, а глянул в контакт-лист и довольно крякнул: Роберт находился в Сети.

“Мы вас категорически приветствуем!” – напечатал он в открывшемся диалоговом окне на мониторе и нажал “Enter”, отсылая сообщение.

Маргулис откликнулся мгновенно. Сначала внизу окна появилось изображение карандаша, а после раздался мелодичный звук и на экране высветилось ответное послание:

“Взаимно! Куда пропал?”

“Да недельку отдохнул на запасном аэродроме!”

“Ну-ну… Не перетрудился?” – в конце фразы Роберт вставил подмигивающий смайлик.

“Всегда бы так перетруждаться! – Климанов ответно запостил в послание довольную рожицу и тут же снова застучал по клавиатуре: – Ты-то чего сегодня в такую рань встал? Суббота все-таки!”

“Да вот, пришлось”.

“Ясно. Ты на работе что ли?”

“Угу, есть дела важные и неотложные. Не до выходных, сам понимаешь…”

Последняя фраза означала, что Маргулис оказался на службе в субботу исключительно по личным делам: как и Климанов, Роберт тайком подрабатывал в “Рати” у Диденко.

“Слушай, тут у меня к тебе дело на миллион. Сможешь один вопрос по-быстрому решить?”

“Постараюсь. Что за проблема?”.

“Да по твоей кафедре. Лови!” – Климанов щелкнул на панели кнопку “Обзор”, загружая с флешки заархивированную веб-старницу, и вновь кликнул на “Enter”, отправляя файл прямиком через “мэйл-агент”.

Маргулис перезвонил буквально через минуту.

– И что это за фрукт? – с ходу поинтересовался он.

– Да вот урод один объявился, уже второй раз “троян”⁴ мне на почту кидает, – соврал Климанов. – Адреса разные, а “айпишник” один и тот же.

– Троян? Так это как раз мой клиент. Что ж, выясним, откуда ноги растут… В общем, к обеду точно вызнаю.

– Добро.

Климанов нажал кнопку отбоя и облегченно откинулся на стуле − Роберт, в прошлом его сосед по опорному пункту, ныне служил в управлении, занимающемся преступлениями в области высоких технологий, и мог за считанные часы установить точный адрес, где находился компьютер, с которого отправили это злосчастное послание.

Повеселев, майор довольно подмигнул своему отражению на экране компьютера:

“Все нормально, Палыч, не дрейфь!”

Палычем, кстати, Климанова нарекли уже на второй неделе службы в милиции. В их отделении вообще любили давать друг другу прозвища. Например, начальник отделения Макеев получил “погоняло” Профессор, из-за его извечных нравоучений, напоминавших занудные институтские лекции. Замнач по службе, хитрый и изворотливый Роговцев, имел кличку Змей. Диденко – самого старого и матерого разыскника – почтительно величали Дедом. Маргулиса звали просто и незатейливо − Рыжий. А Юрку Евстафьева, с которым Климанов подружился буквально с первого дежурства, именовали Баламутом − за буйный и горячий характер.

А Климанов стал Палычем после одного памятного случая. В тот день он, как и прежде, ходил третьим с Евстафьевым и Мартыновым, к которым был прикреплен на время стажировки. За смену они приволокли в отделение надравшегося вусмерть алкаша, задержали спекулянтку, торговавшую из-под полы водкой (тогда, в девяностом, сорокаградусная продавалась строго по талонам), да под конец дежурства взяли двоих работяг, распивавших портвейн прямо на детской площадке.

В восемь вечера, как и положено, патрульные вернулись в отделение – сдать пистолеты и только-только поступившие на вооружение резиновые палки, прозванные “демократизаторами”. Стволы, разумеется, были только у Евстафьева и Мартынова, а их стажер пока что удостаивался на службе лишь рации.

В дежурке, как всегда в это время, было не протолкнуться. Кроме сдававших смену постовых, возле пульта листал КУСП⁵ начальник розыска, тут же вальяжно прохаживался замполит, с добродушным снисхождением озирая привычную людскую суету.

– Ну, как день прошел? – с нарочитым отеческим участием обратился он к новичку.

– Отлично! – бодро отрапортовал Климанов и, напустив на себя вид бывалого служаки, добавил: – Четыре “палки” за смену срубили!

– Четыре “палки”?! – заместитель начальника отделения недоуменно глянул на стажера округлившимися глазами.

– Ага. Двоих за распитие взяли, одного в трезвяк сдали и бабку еще за незаконную торговлю оформили…

В следующий миг дежурка содрогнулась от хохота. Словно нестройный разноголосый хор, гоготали постовые, не удержавшись, по-школярски прыснул в кулак замполит, а начальник розыска и вовсе согнулся пополам, захлебываясь безудержным смехом.

– Ну, ты выдал! – наконец произнес он отдышавшись. – Ну, герой! Ну, палочник, ядри тебя налево!

Уже потом Климанову объяснили, что “палками” на милицейском жаргоне именуются исключительно раскрытые преступления, а задержания за мелкие нарушения, навроде сегодняшних, называются “административкой”. Но, как говорится, слово не воробей: с этого дня Леху стали звать “Палочником”, чуть позже сократив до “Палыча”, в унисон отчеству новичка. С годами та давняя история забылась, а прозвище осталось, кочуя за милиционером и в районный отдел вневедомственной охраны, куда он перевелся из отделения, и потом, в нынешнюю контору. Правда, теперь уже Климанова величают Палычем из уважения к погонам и возрасту, и только Диденко, когда в чем-то хочет попрекнуть давнишнего приятеля, произносит это слово с давней, насмешливой интонацией.

Самого же Диденко никто не называл иначе, чем Дедом или Петровичем. Величали его так почтительно еще тогда, в далеком девяностом, хотя в ту пору ему едва стукнуло тридцать. Он был единственный, кого никогда не вызывали к себе ни начальник отделения, ни зам по розыску, а приходили к сыщику сами, в его тесный прокуренный кабинет. Невозможно было представить, чтобы кто-нибудь из руководства повысил на него голос или обратился к нему по фамилии, как к большинству оперов. Даже начальник РУВД⁶, любивший орать на подчиненных по делу и без дела, всегда, завидев Виктора Петровича, менялся в лице и, на глазах всей своей свиты, уважительно здоровался с оперативником за руку.

Про Деда в районе ходило множество баек, подчас неправдоподобных. Рассказывали, что однажды сыщик в одиночку и притом безоружный задержал целую шайку и чуть ли не строем привел их в отделение. Что почти всегда он, едва выехав на место преступления, сразу определял личность злодея, и зачастую в тот же день виновник уже давал признательные показания в кабинете Диденко. А Юрка Евстафьев, прямо-таки боготворивший матерого опера, как-то раз вообще заявил, что за всю службу у Петровича не было ни одного “висяка”⁷.

Помнится, Климанов тогда посмеялся над приятелем, равно как и поначалу не поверил всем этим россказням. Лишь потом он понял, что большинство историй про Диденко − правда. Доставить в ту пору в одиночку шайку воришек было куда проще, чем теперь, ибо в былые советские годы милицейская форма или удостоверение действовали на уголовников посильнее пистолета. Это сейчас для того, чтобы повязать пяток жуликов, припрягают пару отделений ОМОНа, а тогда… Эх, золотые были времена!

И нераскрытых преступлений, портящих отчетность, за Петровичем и вправду почти не числилось. Нет, безусловно, оперативник находил далеко не всех злодеев. Но вот чутье на то, удастся ли вычислить злоумышленника и собрать на него доказательства или проще подогнать ситуацию под отказ в возбуждении уголовного дела, дабы не вешать на отделение “глухарь”, − это чутье никогда не подводило сыщика. А уж отказные материалы он составлял так грамотно, что даже придирчивая прокуратура не могла найти в них малейшего огреха. Потому благодаря Диденко в отделе вот уже несколько лет были самые лучшие показатели по раскрываемости в районе.

А еще майор всегда знал обо всем, что происходило на территории. Сколько раз бывало, что, получив сообщение о взломе киоска или о шапке, сорванной в подворотне с припозднившегося прохожего, Дед не спешил выехать на место происшествия, а перво-наперво, закрывшись в кабинете, звонил кому-то, и зачастую уже через несколько минут сыщику было известно, кто из окрестной шпаны виновник сегодняшнего злодеяния. Казалось, у Петровича в соглядатаях весь район – от вездесущих мальчишек до дворовых стариков-доминошников.

Но самым удивительным было то, что Диденко почти никогда не рукоприкладствовал на допросах, разве что изредка мог для порядка влепить затрещину вконец распоясавшемуся блатарю. Если другие опера, чего греха таить, нет-нет, да и пускали в ход кулаки, то Петровичу хватало всего-навсего поговорить со злодеем от силы полчаса, чтобы тот, сломленный вконец, начал “колоться”.

Климанов до сих пор до мельчайших подробностей помнил тот день, когда впервые увидел легендарного Деда. Тогда, притащив в контору очередного не вязавшего лыка забулдыгу, Мартынов и Евстафьев строчили рапорта, а Леха, успевший отписаться первым, скучал, привалившись к дверному косяку у входа в дежурку.

Поначалу он не заметил невесть откуда взявшегося невысокого кряжистого мужичка в видавшем виды джинсовом костюме. Лишь когда незнакомец попытался пройти за барьер к дежурному, Климанов по-хозяйски загородил ему проход.

− Вы куда, гражданин? − с напускной важностью произнес он. − Сюда посторонним нельзя.

В ответ джинсовый поднял свою лобастую, с ранними залысинами голову, глянув на стажера насмешливыми синими глазами.

− Да местный я, братец, расслабься, − добродушно бросил он Климанову и тут же, неуловимым движением отстранив его с дороги, ловко проскользнул в дежурку. Леха было попытался схватить настырного посетителя, но тут же был остановлен возгласом Евстафьева:

− Ты что? Это же Диденко! − и Юрка бросился оправдываться перед вошедшим: − Петрович, извини, он еще тебя в лицо не знает…

− Ничего, бывает, − отозвался тот и, еще раз смерив Климанова снисходительным взглядом, начал о чем-то расспрашивать дежурного. А Леха с удивлением смотрел на то, как тот, почтительно привстав, что-то торопливо объясняет этому совершенно не геройскому на вид мужику, похожему скорее на замордованного жизнью работягу, чем на матерого сыщика из угрозыска.

Поначалу Диденко казался Климанову каким-то странным, чудаковатым. Даже курил он не сигареты, а трубку. Когда Палыч впервые увидел его за этим занятием, то саркастически хмыкнул, решив, что Петрович воображает себя комиссаром Мегрэ или на худой конец Шерлоком Холмсом. Лишь потом Леха понял, что в этой привычке, как и во всем остальном, у Деда не было ни грамма позерства…

4

Климанов откинулся на спинку стула, потянулся и, наконец, залез в свой электронный почтовый ящик. Наметанным взглядом вычислил среди заголовков писем откровенный спам и, отметив галочкой, удалил их.

Большинство оставшихся посланий имели одно и то же название: “Одноклассники ру. У вас новое сообщение”, и лишь предпоследнее значилось: “Без темы”. Зато отправитель был знаком и еще как – Кристина…

Решив оставить чтение послания давней знакомой “на потом”, Климанов кликнул по одному из нижних сообщений, и через десять секунд в новом открытом окне уже вспыхнул знакомый логотип сайта “Одноклассники ру”.

Этот портал появился в Сети всего пару лет назад, но уже через полгода заткнул за пояс по популярности почти все другие интернет-ресурсы. Оно и понятно, любой, кто зарегистрировался на нем, мог в одночасье разыскать школьного или армейского приятеля или еще кого-нибудь, с кем когда-то сводила его судьба… Конечно, если и те имели доступ к Интернету и тоже завели себе страничку в “Одноклассниках”.

Сайт был на слуху уже который год. Чего только ни говорили и ни писали о нем и его создателях! Даже утверждали, что этот проект организовали спецслужбы, чтобы тайно собирать досье на всех подряд и отлавливать скрывающихся от следствия. Кстати, похожий случай действительно был, когда милиция таким способом поймала злостного алиментщика, сбежавшего из Тынды в Москву. Искали бы его еще долго, благо за два года хитромудрый неплательщик так и не зарегистрировался в Первопрестольной, но, как говорится, и на старуху бывает проруха: беглого отца угораздило завести анкету в “Одноклассниках”, указав в ней не только то, что он теперь живет в столице, но и компанию, где трудится. Там-то, прямо на рабочем месте, его и арестовали.

Климанов относился к подобным слухам со снисходительной насмешкой. Спецслужб он не боялся, ибо серьезных грехов за ним не водилось, а о прочем, что могло бы бросить тень на честь его мундира, Палыч предпочитал помалкивать. Зато скольких старых приятелей и знакомых он нашел на “Одноклассниках”! К примеру, того же Сашку Аристархова, с которым в далеком девяностом они три месяца парились в учебном центре ГУВД⁸ на Клязьминской! Сейчас Сашка служит в УБЭПе на Петровке и здорово выручает, когда надо в очередной раз подсобить той же Кристине… Впрочем, Климанов тоже всегда помогает давнему знакомцу, когда Аристархову понадобится какая-нибудь срочная информация из министерской базы данных.

…Майор бегло просмотрел сообщения. Их было с десяток. Бывшая соседка по парте, некогда миниатюрная и хрупкая, а ныне выглядевшая солидной дородной матроной, кокетливо интересовалась, почему он уже неделю не появляется в Сети. Однокашник по академии, такой же, как и Климанов, заядлый охотник, хвастался свежими трофеями, фотографии которых он выложил на своей страничке. Объявился и еще один друг детства, с кем почти четыре года они таскали штангу в Олимпийской деревне. Ему, как и Лешке, тренеры пророчили большое будущее: оба в неполные шестнадцать выполнили первый разряд, а к семнадцати выиграли первенство Москвы, став кандидатами в мастера спорта.

Правда, потом их пути разошлись. Климанов, готовясь к первенству республики, порвал мышцы на ноге и, провалявшись с месяц, решил, что здоровье дороже призрачной чемпионской славы.

Конечно, уход из спорта стоил ему многого. Весной, когда настала пора идти в армию, он, естественно, не остался служить в Москве в спортроте, как обещал тренер, а уехал аж под Воркуту, в забытый богом конвойный полк. Впрочем, здесь мог бы помочь и отец, похлопотав, чтобы Леху призвали в батальон обеспечения Военно-инженерной академии, где заведовал кафедрой Климанов-старший. Но Павел Афанасьевич, раздосадованный тем, что сын разрушил его мечту, наотрез отказавшись поступать в военное училище, сказал отпрыску, как отрезал: “Вот еще! Пойдешь служить, куда Родина пошлет!”

…“Да, все-таки правильно я сделал, что вовремя бросил этот большой спорт”, – думал Климанов, разглядывая фотографии старого приятеля, выложенные на “Одноклассниках”. Даже на снимках было видно, как за эти годы сдал бывший однокашник по команде, превратившись в бесформенно толстого мужика с одутловатым нездоровым лицом. Сто к одному, что нажил он своими рекордами множество болячек. А вот он, Климанов, в свои тридцать восемь выглядит молодцом, хоть и располнел, но не сильно, а так, чуток брюшко для солидности выпирает. Зато здоров как бык и в отличной форме, потому как штангу до сих пор не забросил окончательно – вон она, в комнате под шведской стенкой на подставке покоится. Два-три раза в неделю майор раскладывает сделанное по заказу кресло-тренажер и жмет от груди привычные сто двадцать кэгэ. Потихонечку тягает, без фанатизма, ибо спортом полезно для себя, а не для рекордов заниматься!

А те, былые тренировки здорово выручали и в армии, когда Лешке на первых порах приходилось постоять за себя, и потом, в милиции – уважала его силу местная шпана! Бывало, одного появления Палыча было достаточно, чтобы утихали драки, а виновники покорно топали за ним в отделение. Впрочем, Юрку Евстафьева – тоже, кстати, в прошлом спортсмена, правда, не штангиста, а борца – “клиенты” побаивались не меньше, а когда тот подался в уголовный розыск, то и вовсе стал для всей этой шушеры почти таким же авторитетным опером, как сам Диденко…

“Черт, Деду надо бы звякнуть, – мысленно хлопнул себя по лбу Климанов. – Ведь к Юрке завтра идем, хорошо бы сброситься и продуктов подкупить… Хотя Петрович мужик обстоятельный, наверняка позаботился обо всем заранее: как пить дать уже Настю припряг Юркиной матери по хозяйству пособить. А может, и Кристинку туда с утра пораньше откомандировать? Она же все помочь рвется, вот и пускай завтра у плиты постоит… Кстати, чего там она мне прислала?”

Климанов щелкнул “мышью”, закрывая “Одноклассников”, и снова вернулся к почте.

Как и ожидалось, Кристина писала про завтрашний день.

“Алексей, я на воскресенье все свои дела отложила. Правда, мне не совсем удобно приезжать, ведь с Юриной мамой я не знакома. Может, ты сам с ней поговоришь, предупредишь насчет меня?”

Майор усмехнулся и покачал головой: да, Кристинка, как и прежде, верна себе! Что с того, что она из той робкой молоденькой выпускницы университета давным-давно превратилась в удачливую бизнес-леди, управляющую солидной фирмой? Как была стеснительной до маразма интеллигенткой, так ею и осталась. Даже по такому поводу, как помочь незнакомому человеку, и то комплексует! Как же она, интересно, делами у себя в компании рулит? Особенно задело Палыча это почти чопорно-деловое обращение “Алексей”. Не хватало только на “Вы” его называть. Конечно, Кристина это делает специально, опасаясь, что Аня ненароком прочтет письмо и догадается, что мужа и отправительницу в прошлом связывала не только работа в известной парфюмерной компании “МОН”.

“И еще, – продолжала с новой строки подруга. – Если тебе не сложно, узнай, что представляет из себя фирма “Биофарм”. Ее представители вышли на нас с одним очень выгодным контрактом, но меня смущает то, что они чуть ли не себе в убыток хотят закупить наши препараты. Если сможешь, выясни это поскорее, мне с утра в понедельник надо им уже дать ответ”.

Климанов глянул на дату в письме: отправлено оно было еще в среду. Не зависни он на неделю у Лены, то, конечно, уже бы “пробил” фирму если не через свою контору, то через Аристархова. А теперь, за выходные, вряд ли он успеет что сделать! Хотя…

Майор взял мобильник и, отыскав в памяти нужный номер, нажал кнопку вызова.

– Палычу наше с кисточкой! – тотчас зазвучал в трубке хрипловатый фальцет подполковника.

– Здорово, Санек! Как сам?

– Да служим, не тужим. А ты как? Отдыхаешь нынче или трудишься?

– Отдыхаю.

– Везет же вам, министерским. А я вот в конторе с девяти.

– Аврал?

– Да есть тут немножко, – уклончиво отозвался Аристархов. – Сам знаешь, с нашими клиентами расслабляться нельзя, а то до конца державу разворуют!

“Угу, так я тебе и поверил, – мысленно хмыкнул Климанов. – Знаем мы вас. Сто к одному ты сейчас не жулика какого-нибудь ловишь, а дела свои проворачиваешь!” – и, выждав паузу, произнес как бы невзначай: – Слушай, Санек, ты не смог бы по поводу одной лавочки кое-что разузнать?

– Почему нет? Не обещаю, но попробую, – “бэповец”⁹ многозначительно помолчал. – Как там ее кличут?

– “Биофарм”. Вроде как специализируется на реализации импортных лекарств, в том числе и наркосодержащих.

– Так тебя что интересует конкретно? Есть ли у них лицензия на это или кто реальный хозяин?

– И лицензия, и вообще все, что есть по ним. Ну, в общем, сам понимаешь…

– Понимаю, – даже не видя собеседника, Климанов почувствовал, как тот покровительственно улыбнулся: мол, ясно все с тобой, Алексей Палыч, шакалишь помаленьку в чужом огороде. А ведь это, если рассудить, наш хлеб – страховать знакомых коммерсантов на сделках. – Короче, тебе когда это все надо? – уже совсем другим, деловито-будничным тоном поинтересовался подполковник.

– Если честно, то, как говорится, вчера. Чем быстрее, тем лучше.

– Попробуем. Чего не сделаешь для старого боевого товарища, – вновь усмехнулся Аристархов и тут же добавил: – Слушай, у меня, кстати, к тебе аналогичная просьба. Ручка далеко? Запиши данные, мне бы к обеду на этих людей неплохо бы полный расклад иметь. Сам знаешь, официально долго, а тут…

– Знаю, знаю, – без энтузиазма в голосе отозвался майор. Чтобы выполнить Санькину просьбу, надо было ехать в контору.

“Вот бизнес-мент чертов! Баш на баш и баш в придачу!”

– Что ж, попробуем, – в унисон собеседнику ответил Палыч, подавив сокрушенный вздох.

– Давай, брат. Как нароешь, звякни мне, а я пока по твоему вопросу поработаю…

Климанов с силой вдавил кнопку отбоя. Эх, неужели придется и впрямь переться на службу?! Черт бы побрал этого хитромудрого Аристархова! И Кристинку заодно…

Кристину Климанов зазнал еще восемь лет назад, когда подрабатывал в “МОНе”, куда устроил его Роговцев. Сам же Змей, в ту пору перебравшись в окружное УВД, тайно кормился там же “на фирме”, заведуя кадрами и охраной. Точнее, официальным ее начальником, параллельно ведавшим и набором персонала, был Бурцев, милицейский отставник, в прошлом командовавший районным отделом БХСС¹⁰, а Роговцев по сути являлся его замом и правой рукой. Он-то и пристроил своего любимца Климанова охранником в головной офис компании.

Попав в “МОН”, Палыч словно оказался на другой планете, населенной людьми, которым неведомы нудные житейские хлопоты и неурядицы. Все сотрудники казались питомцами одного большого инкубатора. На их лицах сияла либо дежурная, словно наклеенная с рекламы зубной пасты и оттого казавшаяся неестественной, улыбка, либо непроницаемая деловитость. И даже разговоры “моновцев”, услышанные в курилке, были малопонятны: о каких-то поставках, экспертизах по новой партии или об акциях на бирже.

Поначалу Климанов здорово робел перед сотрудниками. Нет, конечно, до этого ему приходилось общаться с коммерсантами, но, как правило, это были владельцы палаток и частных магазинчиков, которых было полным-полно на его участке. Держались они по-разному: кто-то заносчиво, строя из себя этакого “нового русского”, у которого куплено все и вся, кто-то, наоборот, прикидывался интеллигентом в третьем поколении. Но и тех и других роднило одно – в каждом из них за версту был виден обычный торгаш-спекулянт, еще совсем недавно шарахавшийся от милиции, как нерадивый “салага” от сержанта-“дембеля”. Да и что бы ни корчили из себя эти новоявленные буржуи, в их глазах нет-нет, да и мелькал затаенный страх при виде участкового.

“Моновцы” же вели себя абсолютно по-другому. Покуда Климанов, обязанностью которого было пускать в офис только людей по имеющемуся у него списку, запомнил всех сотрудников в лицо, ему постоянно приходилось спрашивать у них документы. При этом он чувствовал себя каким-то недалеким пеньком, терроризирующим солидных занятых людей. Правда, здешний народ никогда не роптал, а, наоборот, обозначив на лице приветливую улыбку, дисциплинированно протягивал охраннику паспорта.

Зато потом, когда пообвыкся, Палыч понял, что о лучшей подработке и мечтать не приходилось. Во-первых, за пять-шесть дежурств в месяц у него выходило почти в два раза больше, чем платили в милиции, а во-вторых, сама работа была не бей лежачего: сиди себе в удобном кресле, а когда ближе к десяти вечера сотрудники разойдутся – переодевайся в спортивный костюм, раскладывай диван в маленькой комнатке при входе и дрыхни, как дома. Это не шло ни в какое сравнение с ночными магазинами, которые он сторожил до этого, отпугивая формой мелкую шпану. Там-то до утра глаз сомкнуть не удавалось, да и за смену денег выходило вчетверо меньше.

Кроме того, в “МОНе” была бесплатная кормежка. Напротив поста охранника находилась так называемая кухня-столовая, где трудились две поварихи. Готовили они не хуже, чем в ресторанах, да и еды всегда было от пуза. А еще сама фирма арендовала офис не где-нибудь, а в закрытом НИИ, куда не могли проникнуть ни воры, ни налетчики, поскольку внизу на проходной дежурил войсковой караул. В общем, курорт, а не подработка!

А среди здешнего народа Климанов со временем не только освоился, но и даже кое с кем сумел подружиться. Вначале со Светкой из бухгалтерии, симпатичной брюнеткой с томной поволокой во взоре и умопомрачительными бедрами. Когда она в короткой облегающей юбке шла по коридору, редко кто из мужчин не провожал ее взглядом. Правда, Палыч сразу заметил, что “моновцы” смотрят на девушку не с мечтательным вожделением, а с некой ироничной снисходительностью.

Бухгалтерша с первого месяца начала кокетничать с Климановым, однако тот поначалу осторожничал, заподозрив подвох. Ну в самом деле, какой может быть интерес у двадцатидвухлетней девчонки к милицейскому капитану, даже на двух работах получающему куда меньше ее? Но потом, когда они познакомились поближе, понял, что действительно приглянулся сотруднице.

Сперва они просто приветливо здоровались. Точнее, Светка, входя в офис, мурлыкала охраннику: “Доброе утро!”, бросая на него томный, многообещающий взор. Палыч в ответ краснел, торопливо, словно извиняясь, бормотал: “Здрасьте…”, чем вызывал у девушки какой-то тайный восторг. Потом они стали перебрасываться дежурными фразами, вроде: “Как дела?”, по паре минут болтать о разных житейских мелочах. Иногда по утрам (Светка любила приходить на работу ни свет ни заря) они даже чаевничали в столовой, пока в “МОН” не начинал стекаться народ. Климанов, напустив на себя усталую многозначительность, рассказывал о нелегкой милицейской службе, нарочито сгущая краски, в том числе и как тяжело приходится впахивать и тут, и там, чтобы хоть как-то свести концы с концами. Девушка понимающе кивала, ее глаза начинали теплиться каким-то особенным участием. В свою очередь бухгалтерша жаловалась охраннику, что за работой и учебой на заочном в финансовой академии у нее совершенно не остается времени на личную жизнь. При этом она бросала на собеседника нарочито-призывный взор, как бы невзначай касалась коленом под столом колена Климанова… Как правило, в этот момент по закону подлости, раздавался мелодичный сигнал звонка в дверь офиса, и Палыч, обменявшись со Светкой полными сожаления взглядами, шел открывать. Девушка же, в свою очередь, по-быстрому допивала чай и, напустив на лицо непроницаемую деловитость, спешила к себе.

Так продолжалось с месяц, пока не наступил ее день рождения, аккурат совпавший с климановским дежурством. После короткого фуршета в комнате именинницы народ быстренько разошелся, а Светка отправилась мыть посуду. Палыч, как водится, вызвался помочь.

Страсти вспыхнули буквально сразу же, как только они оказались в офисе одни, и продолжались до самого рассвета. Единственное, чего не успели Климанов со Светкой, это поспать хоть пару часов…

А утром, когда Палыч сдавал дежурство, неожиданно подал голос телефон на вахте. На проводе был Роговцев.

– Сменился? Загляни-ка ко мне! – голос шефа не предвещал ничего радостного.

Спустившись на этаж ниже, где квартировало руководство фирмы, Климанов зашел в кабинет начальника охраны и сразу заподозрил неладное: Василич не подал, как обычно, руки, а, холодно кивнув подопечному, указал на стул напротив и вновь уставился в компьютер.

Несколько минут, что прошли в нервном ожидании, Палыч мучительно соображал, чем он так прогневил начальника, покуда тот наконец не поднял на капитана усталые раздраженные глаза.

– Ну, так как отдежурил? – Змей произнес эти слова с такой нарочитой отстраненностью, что Климанов сразу же догадался, в чем дело.

– Да вроде нормально…

– Чего-то ты в этот раз перестарался, аж ночь не спал! – Василич бросил на охранника насмешливый взгляд. – Небось, Светке решил ко дню рождения подарок сделать? Внести недостающий экземпляр в ее коллекцию?

– В какую еще коллекцию? – машинально переспросил Палыч, чувствуя, как краснеет.

– В такую, что она всех мужиков здешних уже перепробовала – ты единственный нетронутый оставался. Вот только остальные с ней на хате или на худой конец в машине трахались, а ты прямо в офисе, на дежурстве! Что рот разинул? Думаешь, откуда я это все узнал? Да отсюда! На, полюбуйся, – шеф раздраженно кивнул на монитор.

Перегнувшись через стол, Климанов глянул – и похолодел. На экране явственно была видна комнатушка охраны, разложенный диван, на котором нелепо копошились два голых тела. Кадры были мутными, как бы смазанными, словно в дореволюционном немом фильме.

“Камеры слежения…” – догадался капитан.

– Ну что, убедился, придурок? – бросил Климанову Змей, но уже беззлобно, с каким-то добродушным укором. – А если бы у нас в УВД сегодня совещание не отменили и вместо меня вашу порнуху Бурцев увидел? Выгнали бы тебя в два счета! Ладно, на первый раз прощаю, – шеф устало откинулся в кресле. – А вообще, – он вдруг заговорщицки подмигнул подчиненному, – правильно делаешь, что к здешним девицам присматриваешься. Тут можно себе и впрямь нехилую партию отхватить!

– Да нужен я им, – пробормотал Климанов, изумившись такой резкой перемене в тоне начальника.

– А вот тут ты не прав! Думаешь, здесь все эти бухгалтерши-менеджеры сплошь дочки олигархов? Черта с два! Они из таких же голодранцев, что и ты, просто им повезло на работу денежную устроиться. А еще посмотри: они же пашут с утра до вечера, никакой личной жизни! Где им мужика себе искать? На фирме-то почти все женатые! И еще заметь: в этих кругах наш брат по-другому мыслить начинает: у кого тачка круче или в каком отеле за границей отдыхал − в пяти- или трехзвездочном. А бабе, ей простой человеческой ласки хочется, нежности, понимания. Вот и не упускай момент: присмотри себе здесь какую-нибудь понеустроенней в личном плане, и чтобы на вид была не фотомодель, а то у красоток запросы больно большие!

Роговцев знал, что говорил – год назад он ушел от жены и сына к неказистой дочке чиновника из мэрии.

Змей оказался прав: большинство “моновских” девиц, с первого взгляда важные и неприступные, на самом деле оказались куда проще. После Светки, которая вскоре перевелась в подмосковный филиал компании, у Климанова “на фирме” случилась пара более или менее продолжительных романов. Правда, обе пассии были приезжими и намеревались захомутать охранника-москвича, дабы заполучить столичную прописку. С одной из них Палыч разошелся полюбовно, оставшись почти что друзьями, со второй же расставаться пришлось со скандалом и, в конце концов, идти на поклон к Роговцеву, который, дружески пожурив подопечного, уволил настырную девицу.

А потом появилась Кристина. Появилась, когда Климанов уже больше года ходил женатым и вот-вот должен был стать отцом…

5

Протяжные звуки мобильника заставили майора вздрогнуть. Мерцая экраном, аппарат выводил тему из “Крестного отца” – эта мелодия звучала, когда звонил лишь один человек.

– Здравия желаю, Александр Васильевич, – молодцевато отозвался Климанов: шеф любил подобное официально-уставное приветствие.

– Здравствуй, здравствуй, – сдержанно произнес Роговцев, и по его тону Палыч понял, что полковник не в духе и даже встревожен. – До тебя не дозвонишься, друг ситный. Телефон, что ли, отключал?

– Да. Я же давеча… Ну, в общем, не дома ночевал, – признался Климанов, мучительно соображая, для чего он мог понадобиться начальнику в выходной.– А что, случилось чего? Я же у вас вроде вчера отпросился пораньше.

– Отпросился, помню. Просто через минут пятнадцать, как ты ушел, тобою Дашкевич интересовался.

– Как?

– А вот так. Не знаю, зачем ты ему понадобился, он со мной не откровенничал. Но искал тебя и даже досадовал, что не застал. Может, расскажешь, что у вас с ним за дела?

– Да никаких, Василич… Сам в непонятках…

– Уж будь так добр, постарайся понять, что он от тебя хотел. Если где спалился, то помни: я про твои дела ни сном ни духом. В общем, помнишь наш уговор, – полковник на секунду замолчал, а потом устало добавил: – Вы что, угробить меня решили вконец? Мало мне вчера с Ермаченко геморроя было! Ладно, если чего вспомнишь, звони: я сегодня на работе до вечера.

“Черт, еще одна напасть!”

Климанов досадливо пристукнул кулаком по столу. Похоже, сегодня был не его день.

Подполковник Дашкевич из службы собственной безопасности был одним из кураторов их конторы, но его боялись больше других “особистов”¹¹. Желчный, въедливый, с вечно тяжелым испепеляющим взором, он поневоле наводил страх одним своим видом. А уж как он прессовал сотрудников, попавшихся даже на самой незначительной мелочи, − об этом в их учреждении ходили легенды. Достаточно было вспомнить историю Валентиныча, замначальника соседнего отдела, которого с треском выгнали со службы с подачи Дашкевича.

Валентинычу, старому служаке из тех, кого называют рабочими лошадками, позвонил родственник, тянувший оперскую лямку в одном из сельских райотделов под Брянском, с просьбой “пробить” одного из своих “клиентов”. Дело было, в общем-то, обычное − выяснить, числятся ли за злодеем какие-нибудь грехи по милицейской линии, сколько раз привлекался, за что и как. Запросы идут долго, а тут двоюродный брат в Москве, да притом служит не где-нибудь, а в министерском информационном центре − грех не воспользоваться!

Ясное дело, замнач не усмотрел в просьбе родственника никакого криминала и по-быстрому навел справки на нужного человека. В тот момент, когда майор передавал по телефону брату данные, его и застукал Дашкевич. Конечно, у Валентиныча был шанс отвертеться, но он, со свойственной ему прямотой и простодушием, так и заявил: да, передавал коллеге информацию из базы. И в объяснительной то же самое написал.

Закончилось все увольнением майора. Уж как ни старались помочь ему и сослуживцы, и начальство − Дашкевич был неумолим. Особист сделал все, чтобы старого милиционера сгноили на корню: и руководству своего департамента докладную накатал, расписав все в самых черных красках, и даже в прокуратуру сообщил: хотел, видать, чтобы на проштрафившегося замначотдела вдобавок возбудили дело о разглашении. Посадить, конечно, Валентиныча не посадили, но на пенсию выперли в два счета.

“Зараза! И что теперь делать? − размышлял Климанов. − Да, нарушаю я, но ведь не бандюкам секретную инфу сливаю, а своим! Хотя Дашкевичу это по фигу, ему лишь бы заловить да наказать на полную катушку. Выпрет с работы, как пить дать. Даже если в полный отказ уйти, все равно не сейчас, так потом загнобит!”

Климанов выругался, потянулся за сигаретами, лежащими как раз рядом с “флешкой” с подметным письмом.

“Твою мать! Ну что за день такой сегодня: и донос, и Змей как колом по голове… Кстати, что он там про Ермаченко говорил?”

С Димой Ермаченко, тридцатидвухлетним капитаном с лицом человека, обиженного на весь мир, Палыч делил служебный кабинет. С первого дня Климанов окрестил своего соседа Паникой, поскольку тот ежечасно впадал в истерику по любому поводу. Когда надо было идти на совещание к руководству, Дима начинал причитать, что его там обязательно будут распекать и позорить перед всем народом. Если к ним в комнату заглядывал кто-то из начальства, то капитан решал, что его хотят подловить на каком-нибудь мелком нарушении распорядка. Даже обычное указание сверху исполнить простенькую справку на полстранички приводило его в полнейшее расстройство, и он заходился в стенаниях, что не успеет уйти с работы пораньше и его вновь будет пилить жена.

Супруга Ермаченко и вправду была, как любил выражаться Диденко, “еще тот фрукт”. Палыч не был воочию знаком с ней, но за два года сидения в одном кабинете с ее благоверным успел заочно возненавидеть дамочку. По десять раз на дню она названивала мужу на мобильный и костерила его на чем свет стоит по любому поводу. А кроме того, дражайшая половина капитана была патологически ревнива. Если ее звонок заставал Панику в столовой, где в очереди к раздаче толпилось немало женщин (их в конторе служило больше половины), то вопли мадам Ермаченко порой не выдерживала хрупкая мембрана мобильника, и те, кто стоял рядом с Димой, отчетливо слышали, как супруга истошно орет: “Ты где? Что у тебя опять там за бабские голоса?!”

Самое интересное, что Ермаченко вряд ли гулял от своей благоверной. Во всяком случае, Климанов не помнил, чтобы он общался по телефону с какой-нибудь другой женщиной, кроме жены. Палыч был уверен, что мысль даже о самом невинном флирте вызывает в соседе по кабинету страх, что об этом может прознать супруга. Тем более что семейный крах был чреват для Паники потерей крыши над головой, ибо он жил примаком в тещиной квартире и в случае развода ему пришлось бы, как теперь говорят, перебираться на съемную хату или же возвращаться к отцу с матерью в вымирающую деревеньку на Тамбовщине.

Потому капитан нет-нет, да и завидовал своему соседу по кабинету. Как-никак человек Роговцева, плюс еще москвич с отдельной квартирой. А кроме того, жена досталась не ревнивая, не скандальная − вон, и на охоту на неделю отпускает, и в несуществующие дежурства и командировки верит. А у него, Димки, одна отрада − в Интернете посидеть, да и то на службе, выходя в Сеть с климановского ноутбука через мобильный телефон…

“Стоп! − вдруг осенило Палыча. − Тот снимок как раз в моем ноуте хранился! И Ленкин адрес с телефоном только на работе, в ежедневнике записан… Он это, больше некому!”

Майор почувствовал, как безысходная тоска сменяется какой-то веселой яростью, и начал торопливо одеваться.

“В контору! Наверняка тот файл у него на рабочей флешке, которую он в столе хранит! Ну, держись, Паника!”

6

На улице дул промозглый сырой ветер, швыряя в лицо хлопья мокрого снега. Переборов желание плюнуть на все и вернуться, Палыч двинулся вглубь двора, где на потеснившем детскую площадку асфальтовом “пятачке” серели запорошенные короба “ракушек”.

Замерзший двигатель долго не схватывался, натужно и обиженно чихая, словно машина сердилась на хозяина за долгое отсутствие. Наконец, прогревшись, мотор заработал, и “Нива” медленно выкатилась наружу.

Запирая “ракушку”, Климанов вдруг спохватился:

“Черт, ведь Анька небось уже сюда собирается! Приедет, а меня нет. Надо бы звякнуть, сказать, что на службу выдернули”.

Жена, как и думалось, не обрадовалась известию.

− Что у них там, совсем совести нет? − по-детски обиженно произнесла она. − Человек только с поезда, не поел, не поспал. Тем более в субботу!

− Что поделать, мы ведь люди подневольные, − отозвался он привычной в таких случаях фразой.

− Все равно это никуда не годится, − Аня немного помолчала, а потом добавила уже другим, смирившимся тоном: – Ладно, если уж так, то я тогда к Насте по дороге заеду: мы с ней собирались продукты на завтра купить… Да, слушай, тебе на обратном пути сюда не сложно заскочить? А то я Наткин комбинезон забыла вчера впопыхах. Ты бы захватил его, а?

− Ладно, сделаем.

Пришлось возвращаться домой. Впрочем, как оказалось, не зря: Климанова угораздило забыть дома листок с данными аристарховских фигурантов. “Да, верно говорят: нет худа без добра!” − подумал майор, вновь заводя машину.

Несмотря на выходной, автомобилей на улице было не меньше, чем в будни.

“Видать, не у меня одного нынче черная суббота¹²”, − усмехнулся про себя Палыч.

Втиснувшись между приземистым “Мицубиси” и обшарпанной тентованной “Газелью”, Климанов врубил вторую передачу и начал медленно продвигаться в сторону проспекта, надеясь, что за перекрестком “пробка” хоть немного рассосется. Но за светофором движение встало вовсе: посередине улицы застыл трамвай, у передней двери которого змеилась очередь − с тех пор, как в транспорте установили турникеты, посадка стала занимать вчетверо больше времени.

Поняв, что объехать затор не удастся, майор поставил автомобиль на ручник и стал лениво разглядывать выстроившийся к трамваю народ. В основном это были бойкие пенсионерки, спешащие на ближнюю “оптовку”, где продукты стоили подешевле, чем в магазинах. Лишь двое в хвосте очереди резко выделялись на общем фоне: молодые, субтильные то ли узбеки, то ли таджики, беспокойно озиравшиеся по сторонам. Впрочем, их беспокойство Палычу было понятно − сто к одному, что эта парочка не имела регистрации и представляла легкую добычу для милиции.

Гастарбайтеры уже почти добрались до подножки трамвая, когда рядом с ними неожиданно выросли две фигуры в сером − на беду нелегалов их заметили из оказавшегося в “пробке” патрульного “УАЗика”. Климанов с интересом наблюдал, как, отойдя в сторону, азиаты что-то лепечут стражам порядка, а после покорно топают в машину.

“Интересно, в отдел повезут или просто бабло снимут и отпустят?” − думал Палыч, косясь в сторону коллег.

Однако, вопреки ожиданиям, опоясанный синей полосой внедорожник тронулся с места и, лихо объехав затор по тротуару, свернул в проулок, где находился местный отдел милиции. Климанов проводил автомобиль взглядом, уважительно покачав головой: да, не все еще так плохо на “земле”, остался пока народ, который службу тащит, а не бабки сшибает!

А ведь восемнадцать лет назад, когда Климанов начинал свою милицейскую карьеру, ни у кого из тогдашних сослуживцев и в мыслях не было, чтобы отпустить нарушителя за мзду или потребовать кругленькую сумму за прекращение уголовного дела. Палыч до сих пор помнил, как с ходу с треском вышибли одного новичка-сержанта за то, что тот попытался залезть в бумажник подобранного на улице пьяницы!

И столбы в те годы не пестрели объявлениями: “Приглашаем в органы внутренних дел… ” и обещаниями с три короба. Сам Климанов, например, попал на службу в милицию в общем-то случайно, по протекции начальника паспортного стола, когда, дембельнувшись из армии, пошел в отделение получать свой “серпастый-молоткастый”. Тогда, отдавая документ, пожилой майор как бы невзначай поинтересовался:

− Что дальше-то делать собираешься? В институт поступать или работать?

− Не знаю, − пожал плечами Леха. − Работать, наверное. Неохота у родителей на шее сидеть.

− Верно, − одобрительно кивнул головой начальник. − Пора самому на ноги становиться. А куда, пока не решил?

− Да нет пока. Пару месяцев отдохну, а там посмотрю.

− Посмотри, посмотри. А то давай к нам, а? − майор неожиданно заговорщицки подмигнул Климанову. − Зарплата не меньше, чем на заводе, проезд бесплатный, к тому же график удобный: два дня на службе − два дома. И до работы тебе будет всего пять минут пехом. Подумай, предложение стоящее!

− Не знаю… − растерянно промолвил Леха, даже не мысливший о подобном.

− Понимаю, − по-своему истолковал его ответ паспортист. − Небось, мыслишь: а вдруг придется, к примеру, старых приятелей по пьянке забирать? Так это не беда! Не хочешь сюда, давай в соседнее отделение. Там, кстати, и командир роты мужик мировой! Ну так как − по рукам? − и, не дожидаясь климановского ответа, снял телефонную трубку.

…Уже потом, прослужив пару лет, Палыч догадался, что между начальниками обоих отделений, скорее всего, существовала договоренность, поскольку там, где работал Климанов, новички были из соседних районов, а на территории жило немало милиционеров из ОВД, что находилось рядом с Лехиным домом.

Впрочем, москвичей тогда в милиции были единицы. Основной костяк составляли приезжие из глубинки. В “хозяйстве”, как называли между собой стражи порядка свое место службы, даже существовали “землячества” наподобие армейских. Так, например, выходцы с Тамбовщины старались попасть в один наряд, в один экипаж. То же самое было с калужанами, рязанцами, туляками, уральцами.

Климанов тоже попал на стажировку к землякам: Евстафьев был москвичом, а старший их наряда Мартынов родился на Смоленщине, как и Лехин отец. Узнав, что новичок в прошлом спортсмен, да впридачу еще и охотник, Юрка пришел в дикий восторг:

− Ого, нашего полку прибыло!

Выяснилось, что новый приятель вот уже второй год ездит на Мещеру со старшим опером Диденко, который, по словам Евстафьева, был “матерым зверобоем, родившимся с двустволкой в руках”.

О Петровиче Баламут мог говорить часами. И об охоте, где Дед минувшей зимой в одиночку выследил и завалил матерого секача. И о том, как майор в прошлом году, вернувшись из отпуска, сходу раскрыл серию квартирных краж, которые начальство поспешило записать в “глухари”. Весь первый день, что Климанов проходил с Мартыновым и Евстафьевым, патрулируя улицы, Юрка просто прожужжал все уши о матером сыщике и о своей заветной мечте поскорее перейти в угро из опостылевшей ППС¹³.

Баламут вообще, как теперь говорят, был “повернут” на розыске. Мало того, что уже в первый год он сумел поступить на заочное в школу милиции, чтобы скорее обрести офицерские погоны, так еще и почти все выходные Евстафьев проводил рядом с Диденко. Исправно носился по городу, отвозя запросы, снимая объяснения со свидетелей. Вместе с майором мотался по адресам, печатал под его диктовку отказные и ориентировки, постигая мудреную оперскую науку.

А кроме того, Юрка рьяно подражал Деду во всем. Повторял его любимые словечки и выражения, чуть сутулил плечи при ходьбе, стригся под “ежик”. Даже курить начал, раздобыв себе точно такую же трубку. Только если Петрович смолил ее, как правило, в собственном кабинете, то Евстафьев все норовил сунуть в зубы чубук прямо на маршруте, вызывая удивленные насмешки у прохожих и постоянные нагоняи от проверяющих.

Зато на службе ни он, ни Мартынов никогда не халтурили. К примеру, если ночью кое-кто из милиционеров старался по возможности прикорнуть где-нибудь на маршруте − например, в каморке у диспетчерши на трамвайном круге или на опорном пункте, у приятелей-участковых, то Юрка с Андреем добросовестно наматывали километры по темным улицам. Это сейчас почти все патрульные раскатывают на машинах, а тогда милиционеры в основном ходили пешком. И порядку, кстати, куда больше было!

Конечно, поначалу находиться на ногах по двенадцать часов кряду было тяжко, но потом Климанов привык, втянулся. Ему даже нравилось вот так, в форме, с рацией через плечо, преисполненным сознания собственной важности, шагать по району. Новоиспеченному милиционеру льстило, когда к нему почтительно обращались прохожие с просьбой подсказать, как пройти к универмагу, метро, найти нужную улицу, или наблюдать, как стайка подвыпивших ухарей боязливо стихает, завидев приближающийся наряд. А однажды, когда они задержали двоих наглых “братков”, пытавшихся затащить к себе в машину молоденькую девчонку, Лехино сердце долго переполнялось гордостью за себя и напарников. Ее омрачало лишь то, что девушка побоялась писать заявление на распоясавшихся “быков”, и их пришлось отпустить, продержав в отделении от силы пару часов.

Вот только не все потерпевшие были благодарны стражам порядка. Как-то раз, топая вечером по маршруту, приятели услышали истошные крики в ближайшем дворе. Поначалу патрульные решили, что там, как обычно, повздорили местные алкаши, но, прибежав на место, они увидели картину покруче: мордатый детина с испитым лицом таскал за волосы по земле прилично одетую женщину, вдобавок пиная ногами и кроя матом на всю округу.

Первым опомнился Евстафьев. Подскочив, он отшвырнул хулигана от несчастной. Тот поначалу полез было в драку, но двухметровый Юрка без труда сшиб амбала на землю.

Пока Евстафьев с Климановым скручивали обмякшего дебошира, Мартынов начал было вызывать по рации машину, чтобы отвезти задержанного в отделение, но тут оклемавшаяся жертва вдруг налетела коршуном на своих спасителей:

– А-а-а! Не смейте! Не трожьте его, слышите?! – и, буквально вырвав своего мучителя из рук опешивших патрульных, начала причитать над ним: – Пашенька! Сильно они тебя? Ишь, дорвались до власти, сволочи!

В растерянности отпустив дебошира, Леха непонимающе смотрел на вопящую тетку. На ее перекошенный рот с разбитой, начинающей опухать губой. На рассеченную бровь, из-под которой слепо темнел окровавленный глаз, а другой ненавидяще зыркал на Андрея, на Юрку и на него, Климанова. Словно это они, а не благоверный только что лупили ее со всей дури.

А тем временем на крики Пашенькиной жены уже начал подтягиваться завидевший милиционеров и потому осмелевший народ. Четверо мужиков, до этого усердно стучавших в домино и в упор не желавших замечать побоища у себя под боком, теперь, приосанившись, подошли, встав полукругом. Парень и девушка, упоенно прощавшиеся у подъезда, оторвались друг от друга и приблизились, с любопытством наблюдая за происходящим. Сюда же, откуда-то из глубины двора, переваливаясь как утка, присеменила приземистая тучная бабка, чем-то напоминавшая Алевтину из фильма “Дело было в Пенькове”.

− Вот, полюбуйтесь! − завидев подошедших соседей, по новой заголосила дамочка. – Мужика моего чуть не убили! Думают, если милиция, то все с рук сойдет?! Нет, уж я это так не оставлю!

− Правильно, Танечка, правильно, милая, − в унисон ей заворковала старуха. − Надо на них жалобу писать, да куда повыше! Пусть их посодют, а то ишь, людей мордуют почем зря!

− Кто мордует?! − первым не выдержал Евстафьев. − Да если бы не мы − убил бы он ее на фиг!

− А это уж наше дело! − истерично взвизгнула жена. − Сами разберемся, нечего лезть куда не просят!

− Вот именно, − впервые подал голос Пашенька. − Ишь, черт здоровый, чуть челюсть мне не свернул, козел! − злобно бросил он Юрке и тут же на всякий случай опасливо отступил назад.

− Кто козел?! − Евстафьев было шагнул к дебоширу, намереваясь еще раз врезать ему, но между ними внезапно встал Мартынов.

− Что ж, − подчеркнуто-спокойно произнес он, окинув собравшихся каким-то то ли презрительным, то ли, наоборот, сожалеющим взором. − Коль претензий ни у кого нет, то, как говорится, извините, граждане. Только уж вы, уважаемая, − обратился он к Пашенькиной жене, − в следующий раз не кричите на всю округу, дабы не подумали, что вас тут убивают. И на помощь не зовите, если к своему благоверному не в претензиях, − старший наряда с достоинством козырнул и зашагал прочь. Следом за ним двинулись вконец ошалевший Климанов и клокочущий от злости Евстафьев.

− И какого хрена мы задний ход дали? − возмущался он. − Надо было этого урода за рога и в “обезьянник”. Мелкое хулиганство как минимум оформили, а то бы и вообще под двести шестую¹⁴ подвели!

− Доказывать бы замучались, − отвечал Мартынов. − Мы для суда не свидетели.

− А другие? − не унимался Юрка. − Там, почитай, полный двор народу был! Надо было доминошников припрячь или на худой конец ту парочку.

− Ага, разбежался, так бы и пошли они тебе в свидетели, − усмехнулся Андрей. − Больно охота им связываться! Тут, наоборот, мы бы крайними остались: эта семейка как пить дать на наши рапорта встречную кляузу накатала бы. И старуха за них бы с ходу подписалась − ее только на моей памяти раз десять за самогон штрафовали. Уж она-то всегда рада нашему брату нагадить!

− И теперь нам утереться и сделать вид, что так и надо, да? − продолжал кипятиться Баламут. – Типа, пускай нам и дальше всякая мразь в лицо плюет? Эх, зря ты мне не дал напоследок ему по чайнику настучать. В другой раз не стал бы рыпаться!

− Во-первых, не ори. А во-вторых, негоже нам, призванным за порядком следить, драку на людях устраивать.

− Ничего. Вот в выходной отловлю этого хмыря в укромном месте и урою на фиг!

− Угу, и за хулиганку сядешь. Чудак ты, Юра: второй год уже служишь, а так и не понял, что здесь тебе лавров и почестей не будет, а как раз наоборот. Так что либо тяни лямку, как положено, либо в народное хозяйство трудиться иди.

− И уйду! Только не на гражданку, а в розыск. В гробу видал я эту ППС!

− А в сыщиках, думаешь, лучше? Ошибаешься.

− Там хотя бы пьяных таскать не надо и со всякой шелупонью возиться!

В ответ Мартынов только махнул рукой − спорить с Евстафьевым было бесполезно.

А с той скандальной семейкой Климанов спустя несколько лет столкнулся уже будучи участковым. На этот раз упившийся до чертиков Пашенька пырнул жену ножом. Но и тогда посадить его не удалось: супруга, только придя в себя, сразу же заявила, что наткнулась на лезвие сама, и вдобавок подбила мужа накатать жалобу. Дескать, это его в милиции застращали и заставили себя оговорить.

Последующий месяц Палыч запомнил надолго. Всех, кто имел хоть какое-то касательство к разбирательству с той поножовщиной, затаскали в прокуратуру. Законникам, видимо, тоже не терпелось “срубить палку”¹⁵ и посадить хоть кого-нибудь из милицейской братии, но, слава Богу, обошлось: следователь, возбудивший дело, получил неполное служебное соответствие, а остальные, в том числе и Климанов, отделались выговорами.

Тогда Палыч окончательно убедился: лучше не лезть с благими намерениями в разные сомнительные ситуации. С тех пор он, получив заявление от потерпевшего или телефонограмму из больницы, куда доставляли очередного избитого-покалеченного, старался подогнать дело под “отказняк”, благо лазеек в том же уголовно-процессуальном кодексе было достаточно.

Но это произошло позже, а пока Климанов, шагая по темным, начинающим пустеть улицам, болезненно переживал недавнее фиаско и хоть помалкивал, но в споре между приятелями душой был больше на стороне справедливо негодующего Юрки, нежели педантичного, уставного до мозга костей Андрея.

Мартынов, несмотря на свои неполные двадцать семь, казался куда взрослее и солиднее своих ровесников. Выросший в большой крестьянской семье, а потом дослужившийся в армии до старшины, он продолжал по привычке опекать, наставлять, воспитывать и здесь. Причем не только новичков-милиционеров. Выходя на маршрут, он не просто присматривал за порядком, не разрешая распивать бормотуху во дворах или втридорога торговать из-под полы дефицитной в ту пору водкой. К примеру, заприметив где-нибудь незапертый подвал, он считал своим долгом немедля поставить об этом в известность участкового, а то и начальство местного ДЭЗа:

− Непорядок это. Неровен час, облюбует это местечко молодежь и начнет там пьянствовать, а то и, не дай Бог, клей нюхать! Вы бы распорядились замок повесить и петли покрепче приварить.

А кроме того, Мартынов никогда не старался задержать для плана лишнего пьяницу или другую легкую “жертву”. Сколько раз он осаживал Климанова, когда тот пытался сграбастать какого-нибудь едва держащегося на ногах мужичонку:

− Что он тебе сделал? Не бузит ведь, к людям не пристает. Сам ведь не святой, стакан-другой махнуть никогда не откажешься! Или, думаешь, если у тебя ксива в кармане, то ты правей какого-нибудь токаря-пекаря?

Сам же старшина редко забирал выпивших, если они не буянили или не валялись абсолютными трупами. Зато сколько раз Андрей, видя, что перебравший мужик из местных вот-вот рухнет, брал его на буксир и помогал добраться до дома. Напарников, а в особенности Юрку, такое поведение старшего наряда раздражало.

− Тебе бы не в городовые, а в ясли идти, − не раз подтрунивал он над Мартыновым. − Там хоть с детьми будешь нянчиться, а не с этими клоунами.

− Они, к твоему сведению, не клоуны, а люди. А ребятишки у меня свои имеются.

Действительно, Андрей, несмотря на свою молодость, значился отцом двоих пацанов тринадцати и восьми лет. Правда, оба были приемными: Мартынов, в отличие от других сослуживцев, приехавших в Первопрестольную из глубинки, женился не на москвичке, а взял за себя немолодую разведенку, мыкающуюся с двумя детьми в крохотной комнатушке заводского общежития.

Помнится, узнав об этом, многие в отделении покрутили пальцем у виска: дескать, совсем сбрендил. Даже Юрка не преминул упрекнуть товарища:

− Ты чего, Андрюха? За тобой же такие девки бегали: молодые, с квартирой!

− Молодые по-любому замуж выскочат. А пацанам отец нужен, иначе вырастут шалопаями без мужского пригляду.

А еще Андрей был патологически честен. Когда под закат перестройки в московских магазинах исчезли почти все продукты, Мартынов никогда не пользовался возможностью купить то же мясо или отоварить талоны на водку с заднего хода. Если почти все милиционеры, приятельствующие с местными продавцами, не упускали шанса раздобыть тот или иной съестной дефицит в обход многочасовых очередей, то старшина принципиально отказывался от подобных “льгот”, за что прослыл чудаком, а острый на язык Роговцев презрительно нарек подчиненного “святым”.

И все же Климанов по сей день считал, что ему повезло восемнадцать лет назад попасть стажироваться к Мартынову, а не к кому-нибудь другому. Именно старшина приучил его пахать на совесть, за что потом Палыч был всегда на хорошем счету у начальства.

7

“Пробка” рассосалась только за поворотом на Каховку, и Климанов, наконец от души пришпорив свою “Ниву”, погнал в сторону Профсоюзной.

Снег не прекращался. Мокрыми хлопьями он валил с неба, плющась о лобовое стекло, размазывался “дворниками” и вновь возникал перед глазами неровными белыми кляксами.

“Да, правильно я сделал, что остаток отпуска перенес на январь, − подумал Климанов. − В такую погоду черта с два поохотишься. Ни одна собака след не учует, даже если зверь пять минут назад прошел, − вон как метет!”

При мысли об охоте все его существо охватил знакомый азарт вместе с зыбкой тоской: выбраться к Деду на Мещеру вряд ли удастся раньше чем через месяц.

Охотиться он начал еще пацаном, в деревне, куда его отправляли каждое лето к бабке и отцову брату. Дядька, пятидесятилетний бирюк, души не чаял в племяше и сызмальства брал его с собой на речку и в лес. Рыбачить Лешка так и не пристрастился, а вот побродить с ружьишком в дальнем березняке или по полю, где в те времена водилась уйма русаков, Климанов полюбил. К восемнадцати годам он считал себя уже заматерелым зверобоем: как же, и на утку, и на зайца, и даже на кабана хаживал. Вот потому, когда Юрка предложил ему составить им с Петровичем компанию на ноябрьские праздники, Палыч с радостью согласился.

Выехали с вечера, на тогдашнем “Запорожце” Диденко. Утрамбовались в тесную малолитражку с трудом: огромному Евстафьеву пришлось отодвинуть переднее сиденье до упора, и то лишь для того, чтобы колени не упирались в лицо. Климанов, тоже не будучи субтильным, едва поместился сзади. Вольготно чувствовал себя только один невысокий поджарый Петрович, всю дорогу сочувственно посмеивающийся над приятелями и травивший по этому поводу анекдоты. Один из них Палыч помнил до сих пор: гаишник на посту заметил на дороге “Оку”, которая время от времени странно подпрыгивала, а когда остановил ее, выяснилось, что на водителя, двухметрового амбала, едва помещавшегося в своем крохотном автомобильчике, напала икота… Ох, как обиделся тогда Юрка на Деда, аж молчал всю оставшуюся дорогу!

В деревню добрались почти за полночь. Все сельцо уже спало, лишь в одной избе мерцал огонек. Не успели подъехать к ней, как дверь в сенцах распахнулась и навстречу с крыльца засеменила маленькая согбенная фигурка.

− Сынок, никак ты? А я как чуяла, оладьев твоих любимых напекла…

Климанов с удивлением смотрел, как обычно суровый, холодно-насмешливый майор с нежностью и даже как-то виновато обнимает старушку, о чем-то тихо спрашивает ее. Заходит в калитку под радостное повизгивание гончей, мечущейся в вольере у крыльца. Присев на корточки, словно ребенка обнимает собаку, а та, положив ему на плечи тонкие белые лапы, тычется носом прямо в лицо.

Изба, где обитала мать Диденко, чем-то напомнила Лехе бабкин дом в деревне. Те же просторные сени с притулившейся к ним чистенькой горницей. Та же тесноватая комнатушка, половину которой занимала громоздкая русская печь. Широкая зала, где под потолком в мерцающих бликах лампадки темнела икона. Все было как на картинках про дореволюционный крестьянский быт, лишь холодильник да телевизор в углу выпадали из общего интерьера.

Пока Петрович выкладывал из сумок сервелат, сыр и прочий столичный дефицит, мать быстренько собрала на стол. Ловко орудуя ухватом, водрузила на подставку чугунок с дымящейся разваристой картошкой, сковородку с сочными ломтями мяса, миску с еще горячими оладьями, запотевшую банку с малосольными огурцами. Следом на свет появилась большая двухлитровая бутыль с прозрачным как слеза первачом.

Разливая его по стаканам, Петрович подмигнул замешкавшемуся Лехе:

− Не боись, не отравишься. Сам гнал.

Самогонка действительно оказалась на вкус куда лучше столичной водки. Не ударила едко в нос, а лишь едва ощутимо обожгла горло, наполнив тело приятным теплом.

А мать Диденко, видя стеснение Климанова, подбодрила его, как бывало в детстве покойная бабка:

− Чёй-то ты не ешь? С дороги ведь, поди, изголодался!

− Да это он стесняется просто, Клавдия Васильевна, − смеясь, пояснил ей Юрка.

Выпили по второй. Дед, переведя дух, выложил на стол трубку и начал неспешно набивать ее. Следом за ним вытащил свою и Евстафьев, старательно копируя каждое движение Петровича: аккуратными щепотками наполнял чашечку, утрамбовывал ее маленькой металлической ступкой, поджигал, обводя края пламенеющей спичкой, раскуривал короткими торопливыми затяжками.

− Ты на праздники или отпуск догуливать? − спрашивала тем временем Клавдия Васильевна сына.

− Какой догуливать! − отвечал майор. − Дай Бог, в декабре только позволят.

− Не бережешь ты себя, − вздыхала мать. − Смотри, не сдюжишь ведь, как отец.

− Будет тебе! Не камни ведь ворочаю.

− Камни не камни, а ночами небось не спишь, все своих супостатов ловишь. Опять, смотрю, осунулся, синяки под глазами.

− Да это с дороги я. Как-никак три часа за рулем.

− Димку-то не видел? − чуть помолчав, спросила мать, и Климанов заметил, как Диденко вдруг болезненно вздрогнул и потемнел лицом.

− Нет, − глухо отозвался он.

− Людка, что ли, не пускает?

− Она…

− Ну а ты что же? Неужель управу на нее найти не можешь? В милиции ведь работаешь, не где-нибудь.

− Вот именно! − встрял в разговор Юрка. − Да я бы на твоем месте в суд подал! Не имеет она права отцу с сыном не давать видеться!

− Ну и что твой суд? − Диденко поднял на приятеля покрасневшие, полные тоски и боли глаза. − Ну постановит он, что обязана моя бывшая давать встречаться, а дальше-то что? Да плевала она на его решения: что ее, за неисполнение родительских прав, что ль, лишат? Дудки! Не оштрафуют даже!

− Да брось, Петрович! − продолжал воинственно распаляться Евстафьев. − Чего, нельзя, что ли, приструнить твою стерву, как положено? Давай наедем на нее по-взрослому, чтобы обделалась по самые уши!

− Ага, щас она тебе обделается! Я вон попытался было года два назад по телефону ее усовестить, так она живо в прокуратуру и в управление телегу настрочила: дескать, я угрожал ей, посадить обещал, то ли краденое, то ли наркотики хотел подкинуть. Потом замучался отписываться да доказывать, что не верблюд. Да к тому же… − Петрович вздохнул. − Людка сыну давным-давно мозги промыла, внушила, дескать, это не она меня выгнала, а наоборот, я к другой ушел. И не докажешь ничего − Димке-то, когда мы разбежались, еще и двух лет не было!

Майор умолк, сунул в зубы мундштук, выпуская белесую дымную завесу, будто хотел отгородиться от тяжелых дум. Климанов с удивлением смотрел на него, не узнавая в этом усталом, изведенном тоской и печалью мужике прежнего бравого сыщика. Даже широкие плечи Деда как-то сжались, по-стариковски ссутулились, словно под невидимой тяжкой ношей.

Это длилось минуту. Петрович, словно опомнившись, резко выпрямился. Махом допил стакан, бодро поднялся:

− Ладно, чего-то засиделись мы. Как бы зайца не проспать!

…Собрались еще затемно, когда антрацитовое небо на востоке только-только начало сереть. Вышли за околицу, где бугрилось бороздами капустное поле. Вначале Леха решил, что они двинут по нему − уж тут-то точно прячутся косые, но Диденко повернул напрямки, к темнеющему вдали лесу, а на недоумение Климанова снисходительно усмехнулся:

− Нет, братец, в поле русака вытоптать много ума не надо, а ты попробуй-ка беляка в лесу добыть! Тем более что собака должна по максимуму поработать, а то сноровку потеряет.

Идти пришлось долго. Почти час, пока светало, приятели продирались через непролазные заросли и болотные топи, пока, наконец, не достигли редкого перелеска, рассеченного надвое небольшой канавой с подмерзшей водой. Кое-где она уже превратилась в настоящий лед, который выдерживал даже Юрку.

− Ну вот, теперь можно и косого пошукать, − удовлетворенно произнес Дед, спуская с поводка гончую. − Чую, где-то здесь залег ушастый. Лада, ищи, кому говорю! − прикрикнул он на крутившуюся подле собаку.

Псина сперва нехотя отбежала, лениво нюхая пожухлую траву, потом уже резвее порысила вглубь березняка, и спустя несколько минут раздался ее высокий, повизгивающий лай.

− Есть, взяла след! − с нескрываемом азартом произнес Петрович. − Ну-ка, братцы, дуйте-ка по номерам!

Присев на краю маленькой полянки, Климанов напряженно вслушивался в отдаленное тявканье, но оно становилось все глуше и глуше, пока не затихло вовсе. Вскоре рядом появился раздосадованный Юрка:

− Пошли к Петровичу. Лада, видать, увлеклась и угнала зверя хрен знает куда!

Однако Диденко, в отличие от приятеля, был невозмутим и даже попенял Евстафьеву:

− Вот баламут чертов! Зачем с номера ушел и человека с толку сбил? Заяц по-любому круг сделает и назад вернется!

В тот же миг, словно подтверждая слова майора, где-то совсем рядом звонко затявкала Лада. Сомнений не было − собака все же села на хвост ушастому и теперь гнала его прямо на охотников.

− Так, братцы, быстро по коням! − засуетился Петрович. − Юрка, вставай на той стороне, а ты, Леха, вот здесь в кустах схоронись. Канаву, главное, из виду не упускайте: косой по-любому через нее перескакивать будет.

Лай гончей приближался, раздаваясь уже совсем рядом с Климановым. Усевшись вполоборота к обледеневшему рву, он напряженно вглядывался в заросли: не мелькнет ли там стремительная заячья тень? Половчее перехватил ружье – и в то же мгновение тишину разорвал истошный крик Юрки:

− Бей! Ну какого же ты!..

Резко повернувшись на крик, Леха увидел косого, несущегося прямо на него по обледенелой канаве. Тотчас же позади оглушительно бахнул выстрел, и что-то просвистело буквально в метре от головы Климанова. Заяц, словно натолкнувшись на невидимое препятствие, резко затормозил и как-то странно завертелся на льду. В следующий миг, опомнившись, Палыч в упор выпалил по подранку, и тот шмякнулся на бок, судорожно подергивая лапами.

Подбежавший Евстафьев вовремя схватил добычу, на которую уже нацелилась шустрая Лада, и немедля напустился на Климанова:

− Ты что, ослеп?! Он же прямо на тебя шел! Не выстрели я − упустили бы как пить дать!

− И шут с ним, коли упустили! − резко осадил Юрку подошедший Дед. − А ты какого хрена палишь в Лешкину сторону? А если бы зацепил? Знаешь ведь, какой у дроби разлет!

− Ладно, Петрович, я же аккуратно. Вон, как я косого ювелирно сделал − краем осыпи в лоб!

− Сейчас я тебе в лоб закачу, чтобы думал, куда стреляешь! − прикрикнул на приятеля Диденко, отнимая убитого зверька у Юрки и пряча его в рюкзак.

…Уже в деревне, поедая за ужином добытого утром зайца, майор продолжал бранить Евстафьева:

− Эх ты, малахольный! Видел же: взял я этого ушастого на мушку!

− А чего не шмальнул тогда?

− Да потому что ждал, пока он дальше пробежит, чтоб через нашего Палочника не стрелять. Да и вот он, − Дед кивнул в сторону Климанова, − наверняка бы зайца заметил, когда тот поближе подскочил…

− “Заметил”! Не фига таблом щелкать на номере! − Юрка сердито покосился на Леху.

− Он его по кустам высматривал, как я ему велел. Кто ж знал, что косой прямиком по канаве ломанется, как по шоссе! − заступился за Палыча майор. − Так что, братец, как ни крути, а сегодня ты опять косяк упорол. И все потому, что вечно поперед батьки в пекло лезешь! Одно слово – баламут!

− Эх, Петрович, вечно ты меня крайним делаешь…

Климанов слушал ленивую перебранку друзей, нисколечко не дуясь ни на нападки Евстафьева, ни на обидное “Палочник”, насмешливо прозвучавшее в устах Диденко. Он ощущал на душе небывалое умиротворение и покой. Шумная Москва, с ее вечно спешащими жителями, длиннющими злыми очередями, будто бы осталась в каком-то дурном сне. Сейчас на целом свете для Лехи существовала лишь эта покосившаяся изба на краю богом забытой деревеньки, покрытый инеем голый березняк и пегий быстроногий заяц, несущийся навстречу.

После, приезжая сюда каждый раз, Климанов не переставал удивляться переменам, которые происходили с ним, едва он оказывался в Шлыковке. Куда-то исчезали прежние волнения и тревоги, казались чем-то смешным и ненужным недавние проблемы. И не существовало ничего лучше, чем, проснувшись поутру, уйти в лес и бродить там до заката, прислушиваясь, не раздастся ли в чащобе азартный повизгивающий лай гончей, поднявшей зверя.

Здесь становился другим и Диденко. Куда-то девалась его вечная озабоченность, напряжение и холодная цепкость во взгляде. Майор будто оттаивал от вечной столичной мерзлоты, обретая, казалось бы, навсегда вытравленное суровой сыщицкой службой бесхитростное крестьянское добродушие. И даже неисправимый Юрка, попадая в Шлыковку, и тот отчасти утрачивал свою вечную воинственность и непримиримость, становясь мягче, спокойнее.

… Нет, прав был в свое время дядька, сказавший как-то давно маленькому Лешке: “Охота, брат − великое дело! На ней все равны: и председатель, и простой скотник”. И точно: если бы не эта страсть побродить по лесу с ружьишком, вряд ли бы Климанов сдружился с Диденко − опера редко приятельствуют с постовыми и участковыми…

8

Едва оказавшись в своем кабинете, Климанов быстро запер дверь изнутри, окинул комнату взглядом – и тут же почувствовал, как сердце бешено заухало в злом нетерпеливом азарте.

“Есть контакт! В цвет!”

На столе у окна, который занимал Ермаченко, лежал раскрытый ноутбук, от которого тянулся шнур к валявшемуся рядом мобильнику.

“Надо же, как смыться спешил, аж телефон забыл!”

Майор осторожно, словно боясь спугнуть кого-то, подошел к соседскому столу, включил компьютер. Дождавшись загрузки, нажал кнопку “Пуск”, кликнул “мышкой” на строку “Найти”, набрал в открывшемся окне намертво отпечатавшееся в памяти название присланного утром файла, и запустил поиск.

“Точно-точно… Он, помнится, вчера, как раз перед тем как я свалил, сначала ноут настраивал, а потом куда-то отошел. Все сходится: ровно в пять, через час после моего ухода, отослал… Только вот куда он так спешил, что все вещи свои оставил? Стоп, что там Змей про Панику говорил? И про Дашкевича, кстати, тоже…”

Климанов наморщил лоб, припоминая недавний разговор с шефом, и тут же присвистнул, пораженный догадкой.

Надо же, как все оказалось просто! Ермаченко, оправив письмо, решил еще немного посидеть в виртуале. Дверь в кабинет капитан почти никогда не запирал, потому вошедший в кабинет особист заловил его, что называется, с поличным, ибо выходить в Интернет с работы строго-настрого запрещалось − в компьютерах хранилось много информации с грифом “Секретно”, и при подключении к Сети она могла стать добычей любого более или менее продвинутого хакера.

Понятное дело, что Паника, пойманный на нарушении режима секретности, мгновенно раскололся особисту, а заодно сообщил, что ноутбук, с которого совершалось сие непотребство, принадлежит Климанову. А Дашкевич, устроив разнос Ермаченко, а заодно и накапал на мозги Роговцеву, теперь решил разобраться и с хозяином компьютера.

“Черт! Теперь доказывай ему, что ноутбук не служебный комп и что в нем никакой информации, кроме личной, нету! Все равно прицепится: а чем докажешь, что ты секретные данные через Инет никому не сливал? Как будто их нельзя на той же дискете вынести!”

Майор сунул в рот сигарету, соображая, как выпутаться из сложившейся ситуации.

“А если в отказ пойти? Сказать Дашкевичу, что Паника накануне попросил одолжить ему на пару дней ноутбук? А то, что этот придурок его домой не отвез, а начал отсюда с него в Сеть лазать − так я что, следить за этим обязан?”

Повеселев от такого простого решения проблемы, Палыч сплюнул и показал кукиш воображаемому Ермаченко. В эту же секунду программа в компьютере завершила свою работу и вывесила сообщение: “Поиск не дал результатов”.

“Ну конечно, напакостил и следы за собой замел, − мысленно ухмыльнулся Климанов. − Ну ничего, теперь ты, Димочка, попляшешь. Дашкевич уж точно постарается тебя со службы турнуть с волчьим билетом!”

Победно напевая, Климанов вернулся к своему столу и включил рабочий компьютер. Набрал пароль, входя в базу. Вынул из кармана листок с именами людей, которых нужно было “пробить” для Аристархова, напечатал в окне запроса первую фамилию, щелкнул “мышкой” – и тут же почувствовал, как недавняя эйфория сходит на нет.

“Ладно, выгонят Панику, и что дальше? Ведь не факт, что он про запас не оставил копию той фотки. Он и так мне завидовал по-черному, а теперь, когда его из милиции вышвырнут, точно решит напоследок еще раз подлянку кинуть. Тем более, если я смогу откреститься от всего перед “особкой” и всю вину на него перевалить”.

Палыч помрачнел, вновь бросив ненавидящий взгляд в сторону соседнего стола.

“Что же делать? − размышлял он, параллельно отрабатывая по базе аристарховских клиентов. − Не убивать в самом же деле этого урода? Хотя, по правде, этот вариант самый надежный. Вот только сидеть неохота, да и смог бы я? Вдруг бы опять облажался, как тогда с угонщиками или как с тем зечарой…”

Тот давний казус случился с ним еще в армии, когда Климанов дослуживал последние полгода в конвойном полку под Воркутой. Получивший к тому времени ефрейторскую лычку на погоны вкупе с должностью старшего стрелка, он, как правило, уже не заступал на посты, а ходил в помощником начкара или на худой конец, разводящим. Но накануне, составляя наряд на службу, ротный непонятно с чего запихнул его на вышку, а менять часовых назначил ротного писаря. То ли капитан решил за что-то наказать своего вечного адъютанта и оруженосца, то ли тот сам, устав от безвылазного сидения в канцелярии, решил развеяться в карауле, но на доведении приказа Леха был, как говорится, поставлен перед фактом.

Промерзнув на посту положенные пару часов ночью и покемарив до полшестого утра в караулке, Климанов вновь сонно ежился на вышке, напротив жилой зоны, наблюдая, как из бараков под зычные окрики отрядных высыпают фигурки в черных телогрейках. За неполные два года в “конвойке” подобная картина давно обрыдла, потому Леха демонстративно отвернулся в другую сторону и стал смотреть на темневшую вдалеке тайгу, размышляя о том, что охота в здешних местах наверняка многим богаче, чем в деревне у дядьки на Смоленщине.