Новогодние расследования

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2024

Алекс Винтер

Покушение на Деда Мороза

Девушка была премиленькая, даже с размазанной по лицу косметикой, даже в линялой футболке минимум на три размера больше, даже с растрепанной прической. Этакий румяный пухляш с черными, как у панды, кругами от туши под покрасневшими глазами. Свеженький загар, румянец, на вид лет двадцать. Конечно, пьяненькая, а как иначе? Но не в хлам, вроде бы немного соображала, от полицейской формы не шарахнулась, хотя испугалась, разумеется. Но сквозь икание изъяснялась вполне членораздельно, и в этом была вся беда. Как ни прискорбно, «белочка» в эту стандартную «двушку» уже приходила с официальным визитом, потому что иначе объяснить этот бред было невозможно.

– Я его у-убила, понимаете? – пропищала она. – Я его у-убила! Меня теперь посадят, правда?

Ребята из наряда, два молодца, одинаковых с лица, раскрасневшиеся от мороза, оставшиеся у дверей квартиры, синхронно фыркнули и так закатили глаза, что они у них будто провернулись. Оно и понятно. Уже вечерело, хотелось как можно скорее доработать смену и отправиться домой, ведь завтра на смену выйдут другие, а эти на совершенно законных основаниях встретят Новый год. Только народу не терпелось, и встречать грядущие праздники начали загодя. Каждый второй вызов был на пьяную разборку: где-то муж поцапался с женой, где-то подрались гости. А теперь вот это. Из дежурки сообщили: на улице Железнодорожной криминал, убийца сама вызвала наряд. На вызов поехал дежурный опер, который в панике позвонил в отдел и поднял всех на уши. А в убойном кроме меня – никого, кто-то на вызовах, кто-то из самых догадливых уже смылся домой, рубить салаты.

В квартиру, где нас должен был встретить хладный труп, мы вошли без стука, – двери оказались заботливо приоткрыты. Из щели пробивался свет, а еще мы услышали какой-то странный звук: не то писк, не то вой. Я потянулся за табельным и махнул рукой бойцам. Мы вломились в квартиру в лучших традициях боевиков, приготовившись палить во все стороны и скользить на лужах крови.

Внутри – ничего похожего. Квартирка – не Версаль, конечно, но и не бомжатник. Стандартная мебель, большой телевизор, в котором бухтел неизвестный мне диктор, умеренный бардак из серии: «я что-то искал утром и не нашел». Никакого трупа, ни капли крови, распахнутая дверь на балкон, откуда веяло холодом, да пухлая девица с размазанным макияжем, что рыдала, сидя на ковре в центре комнаты. Я кивнул бойцам, и мы быстренько оббежали все помещения. В спальне никого, я даже в шкафу посмотрел. Ванная, совмещенная с туалетом, тоже не порадовала свежим жмуром, в кухоньке – ни души, кроме сивушного выхлопа да батареи пустых бутылок от недешевого пойла. На балконе – кресло-качалка, где мерз плюшевый медведь, да табуретка, на которой стояла миска с готовым холодцом. Обе створки распахнуты. Я высунулся наружу, ожидая увидеть кровавое пятно под балконом пятого этажа. Ноль. Голяк. Ложный вызов.

– Найдите умника, который нас сюда дёрнул, – шепотом приказал я. Бойцы понятливо кивнули и ретировались. Я подсел к девушке и ласково сказал:

– Ну, успокойтесь, пожалуйста. Вас как зовут?

– А?

Сквозь меня смотрели совершенно бессмысленные глаза с длинными коровьими ресницами. У кого-то завтра будет очень болеть голова.

– Зовут тебя как, гражданка? – рявкнул я.

Девица дернулась и сморщила нос, после чего неуверенно ответила:

– Муся.

Я покрутил в голове возможные производные от имени «Муся». Не нашел ничего подходящего и потому уточнил:

– А полное имя как? Мурка?

– Почему – Мурка? – обиделась деваха. – Тамара.

Я на мгновение завис, потому что все еще не видел связи между Мусей и Тамарой, но решил не заострять на этом внимание. Паспорт все равно покажет. Но составлять протокол я оставлю тому олуху, что нас сюда вызвал, а еще потом я его в новогоднюю ночь дежурить поставлю. И в Рождество. И на Первое мая, и так до следующего Нового года. В гневе я страшен.

– Хорошо, Муся, – согласился я. С алкашами лучше не спорить, у них своя логика. – Итак, вы кого-то убили, верно? Кого?

– Как – кого? – обиделась Муся и всхлипнула. – Конечно, Деда Мороза! Скажите, сколько мне дадут? Пожизненно?

– Почему пожизненно?

– Ну как же? Я лишила всю страну праздника. Дед Мороз же один, он как президент, а я его… того… совсем…

Муся заревела. Надо признать, она так убедительно говорила об убийстве, что я невольно огляделся по сторонам, будто мы каким-то образом могли не увидеть труп одетого в красную шубу старика в этой маленькой квартире. Я предложил ей пересесть на диван и рассказать, что все-таки случилось. Надо было убить время до момента, пока я не отверну голову дежурному оперу, что вызвал нас слушать пьяные бредни.

Рассказ Муси, как ни странно, выглядел вполне складно. Она отработала полдня, затем вместе с подружками они закатились в кафе, где немного выпили, затем все отправились в гости к Мусе, выпили еще, после чего в пьяном кураже принялись варить на завтра холодец. Подружки незаметно рассосались, холодец сварился, и Муся вынесла его на балкон остывать. От горячего варева стекла балкона запотели, и она открыла створки настежь, проветриваться.

В этот момент в дверь позвонили. Решив, что это вернулись подруги, Муся открыла и обнаружила у себя на пороге настоящего Деда Мороза, в блестящей красной шубе. На импровизированном банкете подруги намекнули на некий сюрприз, и она решила, что заказанный Дед Мороз – это он и есть, после чего пригласила его внутрь. Дальнейшее она помнила плохо. Дед почему-то не попросил Мусю прочитать стихотворение, а под шубой оказался совершенно голым. Он приспустил ее и кинулся на Мусю, а она, испугавшись, заорала, но вместо того, чтобы убежать прочь, бросилась на Деда Мороза, вытянув руки. Крупная Муся в один миг вытолкала Деда Мороза на балкон, а тот, перевалившись через перила, упал вниз и, несомненно, разбился в лепешку, поскольку она слышала приглушенный хлопок. Посмотреть она побоялась и сразу сдалась полиции.

– Муся, вы сейчас в состоянии рассуждать логически? – вкрадчиво спросил я. Она дважды икнула и быстро затрясла головой, выражая согласие. – Если вы выкинули Деда Мороза с пятого этажа, он бы наверняка лежал сейчас под вашим балконом. Так ведь?

– Ну да, – закивала Муся и с трудом сдержала рвотный позыв. Видимо, представила покойничка.

– Вот и я об этом, – почти радостно сказал я. – Думаю, после девичника вы задремали, и вам приснился страшный сон, потому что никакого трупа Деда Мороза под вашим балконом нет.

Муся поглядела на меня, как на идиота, а затем с недовольством произнесла:

– Как это – нет? Я же слышала отчетливое «бумс»!

– Так это – нет, – подтвердил я. – Хотите, сами посмотрите.

– Я боюсь, – помотала головой Муся.

Я сделал строгое лицо. Она неохотно встала, поежилась и прямо в футболке вышла на балкон, где перегнулась через перила и стала всматриваться вниз. Двор был хорошо освещен. Под балконом кроме небольшого холмика сугроба не было ничего, даже вмятины от падения. Лицо Муси, когда она взглянула на меня, выразило высшую степень обалдения, а потом она жалобно произнесла:

– А может, он… того? Улетел?

– Муся, вам сколько лет? – рассердился я. – Вы до сих пор верите в Деда Мороза?

– Ну, двадцать четыре, а что? – обиделась она и задиристо добавила: – Да, верю. А вы не верите? Чем еще объяснить то, что я выкинула его с балкона, а он не упал? Только тем, что он улетел!

Я хотел ехидно парировать, что объяснить это можно легко. Например, алкогольным бредом. Или же, например, тем, что Дед Мороз, в отличие от Санта-Клауса, не летает. Но вместо этого я посмотрел в темнеющее небо, затем вниз, под балкон, а потом во двор, где увидел нечто, заставившее меня застонать. У самого подъезда стоял «Фольксваген Жук» неприличного салатного цвета, каких в городе было всего два, и один принадлежал сотруднице Следственного комитета Агате Лебедевой. Это значило, что опер в своем неумолимом энтузиазме вызвал на несуществующий труп и ее. При мысли, что на меня сейчас обрушит Агата, стало плохо. Особенно учитывая отсутствие лифта. Приказав Мусе не двигаться с места, я рванул из квартиры, чтобы перехватить Агату и не заставлять ее переться на самый верх.

Агата, в коротком пуховичке, обнаружилась на площадке третьего этажа. Не виделись мы недели три. Сперва смены не совпадали, потом она взяла отпуск и улетела в Таиланд, пообещав привезти мне магнитик, ром и ананас, и вроде как привезла, но отдать позабыла, а может, некогда было. Казалось, она избегала меня, не желая вспоминать наш несостоявшийся роман.

– Стас, – произнесла она.

– Агата, – отзеркалил я наш традиционный ритуал приветствия, приложил два пальца к брови и лихо козырнул. – Как долетела?

– Честно говоря, ужасно, – недовольно сказала она. – Чартер, места заказывать надо было заранее, доплачивать, а я как-то все потратила и махнула рукой, решила, что долечу как-нибудь. Ну, бог шельму метит, мне достался последний ряд с неоткидывающимися креслами, да еще по центру салона, да еще в середине ряда. Я летела, зажатая с двух сторон какими-то жирухами. Обе постоянно что-то жевали, чавкали и общались друг с другом через меня. Мое предложение поменяться местами они почему-то проигнорировали, хотя я подозреваю, что их просто оттолкнуло бы друг от друга, и они бы разлетелись по салону в бесконечном броуновском движении.

– Неприлично называть людей с лишним весом жирухами, – сказал я. – Сейчас модно говорить «бодипозитивные». Они не виноваты, что у тебя метаболизм, как у ведьмы.

– Я готова называть их бодипозитивными, пока они обитают в границах своих подлокотников, – отрезала Агата. – Вне их пределов пусть носят гордое имя бомбовозов. В конце концов, я заплатила за место в самолете те же деньги и не понимаю, почему половина человека висит на моей территории за мой же счет… Ой, не хочу об этом! Представляешь, я была на острове, где снимался фильм «Пляж» с Ди Каприо. Но удовольствие так себе, – купаться не дают, потому что надо восстановить коралловый риф или какую-то другую флору, просто ходишь в толпе по берегу и смотришь вдаль… Я тебе потом фото покажу. Ладно, давай к делу. Труп опознали? Бытовуха или что-то интересное?

Поскольку все время, что Агата жаловалась на путешествие, она не переставала подниматься, последний вопрос был задан уже у дверей квартиры. Мой рассказ занял две секунды. Агата предсказуемо рассвирепела.

– Господи, Фомин! – застонала она. – Тридцатое декабря! Я бы через час уже дома была!

– Как и я, – ответил я и развел руками. – Сейчас найдут опера, который нас вызвал, и, если тебе от этого станет легче, мы вместе можем его освежевать.

– Я в деле, – кивнула Агата, посмотрела на дверь и вдохнула. – Я такая злая сейчас, будто других занятий нет, только по несуществующим трупам мотаться… Хотя был у меня эпизод, когда мужик вот так признался в убийстве жены… Ладно, зайду. Хоть носик попудрю, а то сейчас через весь город тащиться…

Увидев хозяйку квартиры, Агата словно споткнулась. Затем, позабыв о своем желании посетить санузел, нахально вперлась в кухню, бегло осмотрела ее по углам, вернулась в гостиную, вышла на балкон, потыкала ручкой в застывающий холодец. Муся следила за каждым ее движением круглыми от ужаса глазами и беспрерывно икала. Осмотрев балкон, Агата вновь пришла в гостиную, уселась на диван и, нервно открыв папку, вытащила протокол.

– Паспорт давайте. Как вас зовут? – произнесла она неприязненным тоном.

– Муся, – ответили мы одновременно с хозяйкой.

Агата дернула бровью и надменно сказала:

– Муся так Муся. Документики, документики давайте. Одна проживаете?

Муся оказалась Кругловой Тамарой Петровной. Проживала Тамара Петровна одна, работала турагентом, несколько дней назад побывала в служебной командировке. Агата, судя по всему, пару мгновений тоже искала причину, как Тамара оказалась Мусей, но быстро выкинула эту мысль из головы. Ручка так и летала по протоколу, пока Агата торопливо записывала путаную историю Муси. Я терялся в догадках, не понимая, что происходит. Агата осведомилась, в каких отношениях Муся состояла с потерпевшим, и даже глазом не моргнула, когда хозяйка квартиры, запинаясь, поведала, что лет с шести рассказывала ему стишки, стоя на табуретке. Узнав, что накануне происшествия Муся и подруги на кухне пили просекко, Агата удовлетворенно заявила:

– Всё ясно. Преднамеренное убийство, по предварительному сговору группы лиц, отягощенное употреблением алкоголя. Да еще с особой жестокостью. Сто пятая статья УК РФ. Тянет на пожизненное.

Я вытаращил глаза. Муся, которая медленно трезвела, продуваемая холодом с открытого балкона, позеленела и, зажав рот руками, побежала в ванную, откуда донеслось захлебывающееся рычание. Агата ядовито улыбалась. В то, что она стихийно сошла с ума, верилось слабо. Однако грозить пожизненным за якобы выброшенного с балкона Деда Мороза мне показалось перебором.

– Что происходит? – не выдержал я.

Агата фыркнула.

– Фомин, ты не сопоставил мой рассказ и свеженький загар этой Муси? Это же одна из тех жирух, что сидела рядом со мной в самолете и десять часов отравляла жизнь! Раз уж она позволила себе продолжать в том же духе тридцатого декабря, могу я устроить легонькое алаверды?

– Господи, я всерьез подумал, что ты собираешься волочь ее в СИЗО.

– Да что ты, потом же отписки писать. Нет, Фомин, я просто мстительная тварь… Это, кстати, очень обидно, что она меня не узнала, хотя они и в самолете были не слишком трезвы. Прикинь, они там пытались петь хором «Царицу», сидя в разных частях самолета! Веселенькая компания оказалась. Я насчитала шесть таких девиц. Если бы не желание поскорее оказаться в родной квартире, я бы потребовала вынужденной посадки где-нибудь в Монголии и задержания. Пусть бы чапали от Улан-Батора пешком. Их четыре стюардессы не могли успокоить минут двадцать… Что там за шум? Твой опер пришел? Давай его сюда, я как раз в настроении поджарить уроду пятки…

Дежурным опером, устроившим весь этот предновогодний переполох, оказался совсем еще новенький лейтенант Данил Литухин. Я едва успел запомнить, как его зовут, потому что работал он первый месяц. Парень был неопытный, а идиотская ухмылочка, то и дело игравшая на круглой физиономии, позволяла сомневаться в его умственных способностях. Увидев мое злое лицо, Литухин погрустнел, а когда за мной появилась загорелая, темная, как смерть, Агата, ему совсем поплохело.

– Литухин, ты дурак? – грозно спросил я. – Какого… нефритового жезла ты вызвал меня и следователя СК? Хорошо еще, что я экспертов развернул.

– А, может, и не стоило разворачивать, – неожиданно ответил Литухин дрожащим голосом. – Может, как раз надо было всех собрать. Тут дело такое…

– Точно, дурак, – вздохнула Агата, поглядела на меня и спросила: – Ну что? Кастет или заточка?

Литухин, уже представивший собственную казнь, поглядел на нее с отчаянием и затараторил:

– Товарищ капитан… Шеф… Да если бы это просто было по синьке, я разве бы вас вызвал? Я же не совсем с дуба рухнул, не первый день в органах. Когда мне гражданочка про Деда Мороза рассказала, я тоже подумал, все, горячка белая, Лев Маргаритыч. Ну, сказал, разберусь, поржал, вышел во двор, а ко мне пацан подходит и говорит: а вы приехали, потому что Дед Мороз с балкона выпал?

Агата прекратила ухмыляться, я тоже замер. Довольный произведенным эффектом Литухин вытащил телефон.

– Пацан подружку снимал и на заднем плане увидел, как с пятого этажа летит Дед Мороз. Он мне видео скинул. Адрес его я записал, надо только дождаться, пока родители придут, нельзя же без взрослых опрашивать…

Литухин оказался не таким глупым, как мы подумали. Включив видео, он протянул телефон нам. Мы с жадностью уставились на экран. На видео весь передний план занимала девчонка лет тринадцати, что крутилась перед кавалером. Запись длилась почти две минуты и, когда мы уже устали ждать, позади девочки мелькнуло падающее красное пятно. К сожалению, девчонка не стояла на месте и закрыла собой сам момент приземления. Я отмотал видео на несколько секунд назад и дважды пересмотрел его. Сомнений не было. В те пару мгновений, когда был виден дом, вниз действительно летел живой человек в красной шубе и отчаянно махал руками. Агата поглядела на балкон, а затем, не выдержав, бросилась туда и свесилась вниз.

– Я под окнами посмотрел, – сказал Литухин. – Крови ни капельки. Даже если дедусе невероятно повезло, какая бы вмятина на снегу осталась, верно? А там ничего, даже с кустов снег не сбит. Он что, вознесся? Или срикошетил?

– Срикошетил он… Всё-таки твой опер идиот, – констатировала Агата вполголоса. – Так, Литухин, быстро осознаем, что Дед Мороз – это языческие предрассудки, и – на поквартирный обход. Помним закон Ньютона: все, что падает вниз, рано или поздно упадет. Фомин – за мной!

– А подозреваемая? – спросил Литухин.

Агата с сомнением поглядела на болтающиеся на его ремне наручники, и, явно подавив желание приковать Мусю к батарее, нехотя произнесла:

– Ладно, побудь пока с ней. Фомин, пошли.

Внизу мы бросились к сугробику под окнами и вынужденно констатировали: ничего тяжелого сюда не падало, Литухин был прав. Дед Мороз, свалившись с балкона, до земли не долетел, что физически было невозможно. Задрав головы, мы оглядели балконы нижних этажей. Все застеклены и закрыты. Деревьев рядом нет, как и пожарной лестницы или водосточной трубы. Мистика какая-то. Вздохнув, Агата сгребла горсть снега и подбросила. Ветерок сдул мятые снежинки вправо. Агата двинулась в том же направлении, рыская взором по земле.

– Думаешь, что его ветром унесло? – усмехнулся я.

Агата не ответила, очень скоро нагнулась и подобрала с обледенелого тротуара небольшой темный прямоугольник. Я заинтересовался и подошел.

– Что это?

– Визитка, – ответила Агата, поморщилась и навела на картонный прямоугольник свет фонарика мобильного. – Смотри, свеженькая, не мятая, буквы не размазаны. И содержание интересное.

На визитке красовался полуобнаженный мужчина, номер телефона и имя, а может, псевдоним: «Синдбад». Ниже, чуть мельче, разъяснялось: «стриптизер». Мы переглянулись.

– Муся сказала: Дед Мороз внезапно начал раздеваться и под шубой оказался совсем голым, – припомнил я. – Она испугалась и столкнула его. Но стриптизер – не Карлсон, он бы не улетел.

Агата вновь подняла голову к балконам, а затем, забрав у меня визитку, решительно набрала указанный на ней номер телефона. Выждав пару гудков, она сощурилась и неожиданно томным голосом произнесла:

– Добрый вечер. Это Синдбад?.. Да, я бы хотела заказать досуг на вечер… Нет, нет, три девушки, нас интересует только культурная программа… Ах, как жаль, но вдруг вы сможете? Вы сейчас где находитесь?.. О, да мы совсем рядом, в соседнем доме… Может, вас забрать? Мы на машине…

Отключившись, Агата повернулась ко мне и усмехнулась.

– Пошли, наш герой сидит на втором этаже.

Мы поднялись, позвонили в квартиру и ждали чуть дольше обычного, слыша, как за стеной что-то странно шаркает и стучит. Затем дверь открыла девочка лет восьми на костылях, одна нога которой была в гипсе.

– Здрасьте, – сказала она без всякого испуга. – А вы к кому?

– А мы за Дедом Морозом, – ответила Агата. – Ему уже пора ехать к другим детишкам.

Девочка вздохнула.

– Я так и знала, что подарка не получу. А ведь все условия выполнила, когда он на мой балкон залез: и стихотворение рассказала, и песню спела… Дедушка, это за вами!

В квартире послышался шум, а затем в подъезд вывалился Дед Мороз в красной блестящей шубе на голое тело, со съехавшей набок бородой. Жуликоватые глаза смотрели из-под наклеенных бровей с подозрением. Обогнув девочку, Дед Мороз попытался спуститься, но я придержал его за руку.

– Дедуль, одну минутку. Вы не забыли вашей спасительнице отдать подарок?

Фальшивый волшебник наклонился к моему уху и прошептал:

– Командир, мои подарки для девочек чуть старше, уж прости. Не могу я их девчонке ни дарить, ни даже показывать.

Ни девочка, ни Агата признания ряженого не слышали, но малышка, видимо, догадалась, что подарка ей не видать, и так горестно вздохнула, что даже каменное сердце бы не выдержало. Как на грех, у меня в кармане не завалялось даже жвачки. А Агата вдруг всплеснула руками.

– Какая же я дурочка! Ведь дедушка оставил свой подарок у меня в машине. Погодите, я сейчас!

Она вернулась в рекордное время с пластиковой корзинкой в руке, источавшей сладкий аромат тропических фруктов. Отдавая припасенный для меня подарок из Таиланда задохнувшейся от восторга девочке, Агата чуть заметно повела плечами. Я улыбнулся. Агата порой преувеличивает свою безжалостность. Вот так отдать незнакомому ребенку корзину ананасов и манго, которые везла для друзей, – это поступок.

Когда за девочкой захлопнулась дверь, я сказал:

– Давайте-ка, гражданин Синдбад, поднимемся на пятый этаж, туда, где ваше приключение началось.

– К этой психичке? – испугался стриптизер. – Да ну, на фиг! Я ехал на нормальное мероприятие, а она меня с балкона… Учтите, деньги я не верну.

– Как же вы умудрились не расшибиться? – спросила Агата.

Синдбад приосанился и поглядел на нее снисходительно.

– Слушайте, я же не всегда стриптизер. Это так, подработка. Я вообще-то в цирке работаю, акробатом, мне движущиеся трапеции хватать не привыкать, а тут неподвижные балконные перильца. Хорошо, что у Наташи, так девочку зовут, одна створка была открыта. Я уцепился и внутрь влез, постучал в балконную дверь, а она открыла. Ну не мог же я правду ей рассказать, сделал вид, что настоящий Дед Мороз. А она мне как начала стихотворение за стихотворением… Я хотел сразу уйти, но надо было дух перевести, я, кажется, плечо вывихнул. Сидел, отдыхал, а тут вы… Спасибо, что девочке подарок дали.

– Надо бы ей ремня дать за то, что незнакомца в квартиру впустила, – возразил я. Синдбад поморщился.

– Ну не пыли ты, начальник. Если все вокруг злыми будут даже в Новый год, зачем тогда жить? Новый год же. Время праздников!

– Заявление на гражданку с пятого этажа писать будете? – спросила Агата. Синдбад потряс головой.

– Да ну, зачем оно мне? Можно я уже пойду?

– И все-таки давайте поднимемся, – сварливым голосом возразила она. – Вызов полиции был зафиксирован, напишете, что претензий к хозяйке не имеете.

Синдбад вздохнул и нехотя поплелся наверх. Я посмотрел на Агату.

– Я так понял, ананасов мне не видать?

– У меня дома еще есть, – утешила Агата. – Заставь своего Литухина писать протокол, и поедем ко мне. Кстати, что ты делаешь на Рождество? Я планирую испечь гуся.

– Это приглашение?

– Фомин, не тупи, – рассердилась Агата. – Конечно, приглашение. Стану я тратить целого гуся просто так…

Елена Логунова

Лучший подарок

Та девчонка возникла в поле зрения Раисы где-то на середине дистанции от дома до метро. Не целиком возникла – всю ее Раиса толком не видела, вынужденно наблюдала только со спины, потому как шагали они одна за другой по тропинке, протоптанной во вчерашнем снегу. Снег был уже крепкий, зефирной плотности, а тропинка узкая и глубокая, как водосток. Идти по ней получалось только модельной походкой от бедра, ставя одну ногу перед другой и красиво покачиваясь.

Модельная походка сорокалетней женщине с небольшим лишним весом давалась с трудом. Раиса побаивалась, что в какой-то момент один бок перевесит, и она рухнет под ноги идущему следом за ней.

Не то чтобы у нее были несимметричные бока, просто на плече висела сумка из тех, с которыми не ходят по подиуму. В сумке, как в песне: тушь, расческа, туфли. Раиса шла смотреть спектакль и не считала возможным расхаживать по театру в сапогах. Их предстояло снять, сменить на туфли и упрятать с глаз долой в ту же сумку, каковая благая цель и определила ее немалые габариты.

А та девчонка в поле зрения Раисы была представлена преимущественно щиколотками. Голыми! Беззащитно сверкающими бледной кожей в широких просветах между нижними оконечностями узких штанишек и высокими кроссовками. Имелись ли в них хоть какие-то носки, оставалось тайной.

Раиса не могла отвести взгляд от тонких девичьих щиколоток, которые приобретали все более насыщенный голубой цвет и вроде бы даже покрывались инеем. Она специально замедлила шаг, чтобы немного отстать от девчонки: ей было страшно случайно зацепить ее тощую ножку мощным носом своего добротного зимнего сапога. Казалось, от неловкого прикосновения быстро становящиеся синими, как знаменитый делфтский фарфор, щиколотки со звоном расколются.

У самого входа в метро одноколейная тропинка влилась в дорожку пошире, и тут уже Раиса не выдержала. Она резко ускорилась, опередила девчонку, развернулась и, растопырившись перед ней четким крестом, как огородное пугало, рявкнула:

– Ни с места!

Прозвучало как строгий приказ. Девчонка замерла, втянула голову в плечи и даже зажмурилась.

– Вот так и стой! – велела ей Раиса и повернулась к бабке, красиво украсившей пару метров поребрика различными шерстяными изделиями ручной вязки. – Сколько за носки?

– Триста рубликов всего, чистая собачья шерсть, сама с Бобика начесала, натурально лечебные, лучший новогодний подарок! – оживленно затарахтела бабка.

Раиса сунула ей три сотенных, указала пальцем:

– Эти!

Бабка проворно затолкала носки из лечебного бобика в прозрачный пакетик и услужливо подала его Раисе. Та ткнула им в грудь застывшей девчонки:

– Надевай!

– Я не бу… – вяло запротестовала та.

– Бу! Еще как бу! – Раиса уперла руки в боки, надвинулась на строптивицу откровенно угрожающе. – И не спорь, у меня вот такая же дочь-дурында, я эти ваши закидоны прекрасно знаю и решительно не терплю! Надевай, я сказала!

– Слушайся мамашу, девка, – поддакнула ей бабка. – Хорошие же носки, из чистого бобика!

– У меня денег нет, – буркнула девчонка.

– У тебя ума нет, – уже спокойнее проворчала Раиса. – Забудь про деньги, это подарок.

– Носи, девка, на здоровье! – встряла бабка, нахально примазываясь к чужому подарку.

– Если не хочешь его лишиться, – добавила Раиса, имея в виду не подарок, разумеется, а здоровье.

Девчонка неохотно сдалась – под напряженным взглядом Раисы скинула кроссовки, натянула носки, снова обулась. Пока она возилась, Раиса рассмотрела ее татушку – черную розу на тыльной стороне ладони. Перчаток у дурынды тоже не было. Зато, наверное, имелся пирсинг в разных местах.

Девчонка, ощущая неодобрение Раисы, глянула исподлобья, как волчонок:

– Можно идти?

– Иди, – разрешила Раиса. И проводила уходящую по ступенькам девчонку критическим взглядом.

В мохнатых коричневых носках дурында уже не так сильно диссонировала с заснеженным зимним ландшафтом.

Надо отдать должное хваленому бобику: его окрас вполне соответствовал тренду на экошик.

Раиса знала: натуральные природные оттенки нынче в моде.

Не случайно же купила себе терракотовые сапоги.

Спектакль ей не особо понравился.

Актеры очень старались, но режиссер П. П. Кузин над Л. Н. Толстым жестоко поглумился, осовременив «Анну Каренину» до невозможности.

Левин и Стива у него пили клубничный коктейль из пластиковых стаканов с соломинками, Анна и Вронский на балу плясали бит-рок, а в постели курили вейпы. Страдающая Кити шумно давила ногами воздушные шарики, а Вронский галопировал на палочке с лошадиной головой. Раиса, настроившаяся на вечную классику, новым ее прочтением осталась недовольна.

А ведь специально освободила себе день пятницы, чтобы без спешки собраться и насладиться пребыванием в храме Мельпомены!

В субботу ей пришлось работать от зари до зари, наверстывая упущенное, и в город она снова выбралась только в воскресенье. Хотела прогуляться по празднично украшенным улицам, потолкаться на новогодней ярмарке. Послушать, какие желания загадывают чужие дети, сидя на парчовых коленях Дедушки Мороза. С нарядной елкой сфотографироваться – дома-то не будет, зачем ей одной…

Бабка с носками из натурального бобика опять стояла у входа на станцию.

Завидев Раису, она заблажила:

– Мамаша! Подь сюды! Сюды, давай сюды! – и руками стала размахивать еще.

На них у бабки красовались варежки собственного производства. Вряд ли из бобика, если только тот не мутировал: не серо-коричневые, а ярко-красные, как спелые томаты.

В таких варежках бабке надо было служить помощником Санты. Или сигнальщиком на авианосце, сажая на палубу самолеты. Лохматые кумачовые рукавицы даже в туман и снегопад были бы видны с большого расстояния.

Естественно, бабкины призывно мельтешащие варежки заметила не только Раиса. Их увидели, а ее крики услышали все, кто находился в радиусе полутора десятков метров от станции.

Раису это разозлило. Какой сорокалетней женщине понравится, если гражданка вдвое старше начнет орать ей «мамаша»?! Она знала, что не настолько плохо выглядит.

– Что ж вы так орете, бабушка? – сквозь зубы процедила Раиса, подойдя к старухе.

И слово «бабушка» постаралась произнести погромче.

– Сама чего орешь? – огрызнулась бабка. – Или знаешь уже?

– Что именно? – холодно уточнила Раиса.

Она вообще-то много чего знала, включая сопромат и теорию чисел. У нее красный диплом инженера имелся, только давно лежал без дела в ящике тумбочки. Чтобы обновлять витрину интернет-магазина, торгующего хозтоварами, сопромат знать не нужно, а работу по специальности Раиса давно потеряла и снова найти не смогла.

– Доброта бывает хуже воровства, вот что! – запальчиво ответила бабка.

– Это простота, – чуть высокомерно поправила ее Раиса.

– Чаво?

– Правильно говорить: «Простота хуже воровства».

– Не, доброта еще хуже, – не согласилась бабка. – Вот купила ты девке мои носки, а ее убили!

– За носки?! – еще толком не осознав услышанное, удивилась Раиса.

Да нет, нормальные же были носки, где-то даже модные…

Тут до нее дошло:

– В каком это смысле – девку убили?

– В прямом! – Бабка пугающе рубанула себя по горлу алой варежкой. – А потом ко мне явились!

– Убийцы?! – Раисе сделалось нехорошо.

– Да с чего бы им-то, тьфу на тебя! Полиция!

– Так… – Раиса огляделась, высмотрела поблизости стеклянный аквариум уличной кофейни и стала проворно собирать в охапку разложенные на поребрике носки и варежки. – Давайте-ка поговорим в другом месте.

В ходе недолгого разговора за кофе, который купила Раиса, выяснилось, что накануне – в субботу, стало быть – бабка («Зоя Иванна, будем знакомы!») мирно сидела дома, отдыхая от торговых дел своего малого бизнеса. Морально готовилась к самым суматошным предновогодним дням. Чесала Бобика, вязала чуни, на улицу даже высовываться не планировала – надышалась за неделю свежим воздухом у метро, спасибочки, хватит. И тут ей позвонили с неизвестного номера, и какой-то мужчина, даже не поздоровавшись и не представившись, деловито спросил:

– Баба Зоя? Вы как, продаете еще свой лучший товар?

– Ну, продаю, – осторожно ответила Зоя Ивановна.

– И много у вас его?

– Смотря какого.

– Меф есть?

– Мех? – не расслышала бабка. У многих восьмидесятилетних слух так себе. – Ну, как бы да. Из бобика, годится?

– Это из Боливии, что ли? – удивился незнакомец в трубке. – Фигасе… Ну, лады, я подскочу. Куда, говорите?

– Да как всегда, к метро «Девяткино», могу быть там у спуска через часик, – тоже удивляясь, ответила Зоя Ивановна. И запоздало спохватилась: – А взять-то вы что хотите? И сколько?

– Мы все возьмем, не сомневайся, – заверил ее мужчина и отключился.

А через час у метро выяснилось, что Зою Ивановну заглазно записали в наркодилеры.

– И чуть не арестовали, – пожаловалась бабка, поежившись. – Все потому, что нашли мертвую девку, а с ней – мою бумажку, какую я в каждый пакетик сую.

И она показала квадратик из клетчатого тетрадного листа с аккуратно выписанными на нем буквами и цифрами: «Самый лучший товар – у бабы Зои! Покупай еще!» – и телефонный номер.

– Девушка умерла от передоза? – выслушав бабку, предположила Раиса.

Вот, значит, почему дурында в феврале голыми щиколотками сверкала: она под наркотой мороза не чувствовала! Или все деньги на дурь спустила, на теплую одежду ничего не осталось. Или и то, и другое.

– Вот этого не знаю. – Бабка отвела взгляд, и Раиса поняла: врет, что-то знает, но и впрямь не скажет.

– Болтать не велено, – подтвердив ее догадку, сказала Зоя Ивановна, и засобиралась, встав из-за столика. – Хорош уж языком трепать, я второй раз в полицию не хочу. Спасибо, не арестовали, зато мертвую девку опознавать заставили.

– И вы опознали? – спросила Раиса, подавая бабке пухлый пакет с ее лучшим товаром.

– Носки опознала, а как же, – с достоинством ответила бабка. – Мои. Ну, наши с бобиком. А больше ничего я тебе не скажу, извиняй.

И еще добавила, вредина:

– Невкусный тут кофе. Я бочковой люблю, на сгущенном молоке.

За информацией Раиса полезла в Интернет. А куда еще?

Ехать в центр города и мирно гулять там ей после разговора с Зоей Ивановной напрочь расхотелось. Она вернулась домой, сварила себе кофе покрепче. Подумав, добавила в него сгущенного молока. Попробовала, добавила еще и включила компьютер.

Приближение Нового года не смягчило преступников и админов тематических пабликов, наперебой выплескивающих на подписчиков порции криминальных новостей. Мертвых девушек в новостях нашлось аж три. Одну Раиса сразу отмела, потому что та была узбечкой, а у искомой особы, царство ей небесное, из-под капюшона торчал рыжеватый крысиный хвостик.

С двумя оставшимися так легко определиться не вышло. Фотографий в новостях не публиковали, а в тексте упоминалось что угодно, только не та единственная деталь, по которой Раиса, как прежде Зоя Ивановна, смогла бы опознать «свою» несчастную дурынду.

Репортеры, увы, не проявили похвального внимания к мелочам. Или вовсе не разбирались в трендах. Никто не написал, что на ногах у погибшей были прекрасные новые носки из натуральной собачьей шерсти природного цвета – хендмейд, натурпродукт, экошик.

Но Раиса продолжала искать, и подсказка нашлась. В наименее симпатичном паблике, где новости были изложены некорректно, цинично, с выпадами в адрес жертв и без малейшего к ним сочувствия, написали:

«Очередная наркоманская тусовка закончилась смертью одной из ее участниц. К счастью, на этот раз любители дури собрались в самом подходящем для них месте – сразу на кладбище. Частично обгоревшее тело молодой женщины, неудачно отрубившейся лицом в костер, нашел в дальнем углу у забора гражданин, пришедший навестить могилку дедушки. Полиция выясняет обстоятельства смерти женщины и ее личность».

Упоминание наркотиков логично сочеталось с визитом полицейских к Зое Ивановне за ее лучшим товаром.

Раиса нашла на карте названное кладбище, прикинула, какой из его углов наиболее подходит под определение «дальний, у забора», посмотрела прогноз погоды и решила все-таки выбраться в город, хоть и не в центр.

Гулять по кладбищу ей было не внове. Несколько лет назад Раиса похоронила мужа, погибшего в ДТП, и первый год вдовства чуть ли не жила на его могилке, так сильно страдала. Тогда-то и упустила дочь: как большинство подростков, Юлька готова была записать всех вокруг во враги, и мать, отдалившуюся от нее в попытке в одиночку справиться с горем, сочла подлой предательницей.

Когда Раиса спохватилась и бросилась заново налаживать отношения, было уже поздно. От былой близости не осталось и следа, Юлька едва дотерпела до окончания школы и сразу же умотала куда подальше: в какой-то, прости господи, Нижнесарайск или Верхнегуляйск, Раиса точно не помнила.

В этом не то Сарайске, не то Гуляйске Юлька нашла себе какого-то мужика и теперь считала своей семьей его, а не родную мать, с которой даже по телефону не разговаривала. И сама не звонила, и вызовы Раисы сбрасывала.

Раисе было о чем подумать, бредя по плохо расчищенной дорожке мимо могильных крестов.

Что она хотела найти там, где обнаружили мертвую девушку в бобиковых носках? Не на что уже там смотреть. Тело давно увезли, остатки костерка на месте предположительно наркоманских посиделок с трагическим исходом ликвидировали: угли убрали, пятно золы присыпали чистым песочком.

Раиса прошлась туда-сюда, посматривая по сторонам, зацепилась взглядом за памятник на одной из могил. Не сразу поняла, что с ним не так, потом сообразила: это надгробие белеет чистым мрамором, а не снегом, как другие. Значит, был тут кто-то недавно, разгреб сугроб, навел порядок.

Она постояла, посмотрела на два овала с черно-белыми улыбающимися лицами – старым и молодым. По очевидному сходству и датам жизни и смерти догадалась: это бабка и внук, не иначе. Бабка померла в злосчастный ковидный год, а парень всего несколько месяцев назад, и его подхоронили к родной старухе.

Из-за надгробия торчала какая-то зазубренная палочка, черная на белом. Раиса подошла и увидела завалившуюся за толстую плиту красную розу. Крупный цветок замерз в стекло и при падении даже не смялся, но все равно выглядел на редкость печально. Раиса подняла его и аккуратно уложила на общее надгробие бабки и внука.

А когда наклонялась, увидела на мраморе подсохшие капли крови. Хотя, возможно, это была не кровь, а, скажем, краска. Терракотового цвета, трендовый тон.

Кстати, о терракотовом: сапоги свои Раиса промочила, мощная тракторная подошва не спасла. Набрала в голенища снега, когда бродила вокруг могилы с розой.

Зато увидела еще кое-что интересное: обрывок веревки на оградке снизу. Точнее, даже не обрывок, а огрызок с размочаленным обледеневшим концом.

Жаль, что умение читать по следам в число ее умений не входило. Следы-то имелись, но чьи – поди разбери. Вроде разные. В том числе оставленные кроссовками примерно тридцать восьмого размера.

Раиса постояла, глядя то на четкий отпечаток рифленой подошвы, то на молодое лицо в овале фото на памятнике, то на недавно еще живую, а теперь совсем мертвую розу. Рука сама полезла в карман и вытянула из него мобильный.

Удивительное дело – на том конце сразу сняли трубку! Наверное, просто не посмотрели, кто звонит.

– Аллё! – игриво вымолвил незабываемый знакомый голос. – Говорите, я вас слушаю!

– Юля, – булькнула Раиса.

Звук упал, как камень в черный колодец, в вязкую недобрую тишину. Рябью по непроглядной воде пошли гудки.

А чего она ждала?

Дурында старая.

Сутулясь, как бабка, Раиса пошла вдоль забора.

Муть в глазах мешала ей видеть, но где-то же сплошная бетонная стена обязательно должна закончиться.

Если бы Раиса сообразила заглянуть в интернет-карту, знала бы, что вдоль стены до ворот придется идти очень долго, потому что вход, он же выход с кладбища – на противоположном его конце.

Она тупо брела по внутреннему периметру ограды, да еще и не в ту сторону, но это неожиданно оказалось правильным решением.

До ворот Раиса не дошла, зато обнаружила пролом в заборе. Видимо, нижняя часть старой стены раскрошилась, а потом ее кто-то старательно расковырял ломиком, и получилась неровная дыра. Не большая, но и не маленькая. Бобик пролез бы.

Сорокалетняя женщина с небольшим лишним весом и немалым жизненным опытом втискиваться в дыру-нору не стала. Побоялась повторить бесславный подвиг Винни Пуха и просидеть там до пятницы, не меньше, а еще испачкать или даже порвать хорошее пальто. Из дыры хищно торчали кривые когти железной арматуры.

На одном таком ржавом ребристом пруте трепетал длинный волос.

Рыжеватый. Можно сказать, терракотовый.

Из дыры выходили, растекаясь в разные стороны, ручейки следов. По одной такой цепочке отпечатков Раиса только что протопала, искурочив и размазав отдельные следы до неузнаваемости.

Мощная тракторная подошва очень крепко впечатывается в снег, оказывается, это может быть недостатком. Ну, и ноги волочить не надо было, а она шла, будто дряхлая бабка. Еще бы ползла!

Раиса все-таки заглянула в карту, отыскала вход-выход, сориентировалась на местности и пошла к воротам. Нормально, бодрым шагом, наиболее коротким путем – не ища расчищенных тропинок. Все равно ноги уже промокли.

Ноги сорокалетней женщины с небольшим (но ощутимым, чего уж там) лишним весом отсутствием заботы о них возмущались. Гудели, подрагивали, всячески намекали на грядущие проблемы со здоровьем: мозоли, простуду, ревматизм, артрит.

Раиса пообещала себе (и ногам) купить у Зои Ивановны теплые шерстяные носки из лечебного бобика. И чуни из него же, чтобы ходить в них дома. И еще жуткого вида мохнатую шаль, в которую было бы так уютно завернуться…

Она замерзла, как тот бобик, пока шагала к воротам. К счастью, до стоянки, где осталась ее машина, оттуда было недалеко.

В машине Раиса первым делом завела двигатель, включила обогрев на максимум и сняла модные мокрые сапоги. На сегодня все, отработали, отправляются на скамейку запасных. На полу под пассажирским креслом у Раисы лежала специальная «сменка» – легкие кожаные лоферы, в которых удобно жать на педали.

Машина у нее была старая, еще на свадьбу купленная, отечественная, с ручной коробкой передач. Давно надо было ее поменять, но как отдать память о муже? Раиса держала машину, которая не стоила такой заботы, в специально арендованном гараже и особо ею не пользовалась. Только если совсем уж неудобно ехать общественным транспортом.

Но печка в машине работала хорошо. Все остальное барахлило, а печка жарила будь здоров. Раиса быстро согрелась, но не размякла.

Капризные ноги сорокалетней женщины за мягкие лоферы сказали ей «спасибо», но все равно требовали поспешать домой, прямиком в горячую ванну с пеной и солью.

Раиса попросила ноги потерпеть еще немного, выжала сцепление, придавила газ и медленно, на первой скорости поехала вдоль серого бетонного забора, высматривая в нем знакомую дыру.

Когда нашла ее – остановилась. Заглушила двигатель, вышла из машины, заперла ее. Мало ли, кто тут еще шляется! Оказывается, не такое уж это спокойное место – кладбище. Обстановочка самая криминогенная, если верить пабликам. Те утверждают, что кладбища – излюбленное место закладчиков и их клиентов.

Ужасное свинство, конечно: прятать наркотики там, где никто не поднимется, чтобы отодрать за уши и надавать по рукам.

Однако с виду местность производила впечатление необитаемой. Пейзаж составляли протяженный забор, пустая дорога, с другой ее стороны высокие кусты, за ними вдали какие-то ржавые конструкции.

Зато с этой стороны забора никто не ходил, как старуха, и не ползал, так что Раиса ясно увидела отпечатки кроссовочных подошв. И уверенно разобрала, что цепочка следов не вливалась в дыру, а вытекала из нее.

Ноги сорокалетней женщины взвыли, верно догадавшись, что будет дальше.

Мягкие лоферы бесшумно, как индейские мокасины, пошли по следу.

Надо было, конечно, переобуться. Сапоги на тракторной подошве, хоть и промокшие, гораздо лучше подходили для прогулки по дикой заснеженной местности. Но Раиса спешила.

Носки из бобика она купила в пятницу. Который час был? Где-то начало пятого. Бабке Зое Ивановне полицейские позвонили в субботу. Сегодня воскресенье.

На то, что полиция так быстро распутала это дело, Раиса даже не надеялась, но все равно остановилась у кустов, куда, петляя, утекли следы. Она снова достала телефон и наскоро прошерстила паблики с шокирующими новостями.

Никакой новой информации о трагическом ЧП на кладбище не было. Появились другие криминальные трупы, но они Раису вовсе не интересовали.

Она вышла из соцсети и отметила на карте место, где следы утекли в заросли. Потом примерилась к просвету между кустами, кажется, сиреневыми, но, решив, что и тут здравомыслящий Винни Пух благоразумно отступил бы, двинулась в обход.

В сотне метров правее нашелся узкий заснеженный съезд с дороги. Он шел под горку, обходил кусты, потом довольно долго тянулся параллельно длинной лесополосе, опять вилял, устремлялся к горизонту и окончательно терялся в дымке начавшегося снегопада.

Раиса держалась ближе к кустам, высматривая знакомые следы. Ей представлялось, что они должны вынырнуть на дорогу, потому что нормальному человеку совершенно незачем надолго задерживаться в зимних кустиках. Ну, на пятнадцать минут, максимум – на час можно там засидеться, если уж очень сильное расстройство, но не на двое же суток?

Хотя в нормальности этого конкретного человека Раиса сильно сомневалась.

А вот ее собственная разумность вскоре получила подтверждение: следы кроссовок таки вытекли из зарослей. Правда, нашла их Раиса только благодаря предусмотрительно сохраненной геометке, но это ведь тоже подчеркивало ее похвальное здравомыслие.

Следы потянулись вниз по узкой дороге.

Раиса пошла туда же.

Лоферы промокли насквозь и на каждом шагу звучно чавкали, как будто старая бабка шамкала беззубым ртом, выплевывая невнятные ругательства. Раиса отмалчивалась, сознавая свою вину, но упорствуя.

Ноги шли, уже не чуя себя, как в лунатическом сне.

Снег тоже шел – и заметно быстрее, чем ноги. Следы кроссовок скоро замело.

Раиса по инерции прошагала еще метров пятьдесят по уже совсем белой дороге и оказалась среди руин. Она нервно хихикнула: старые кирпичные стены были модного терракотового цвета.

У Раисы ушел примерно час, чтобы убедиться: сама она дурында. Умная женщина не полезла бы изучать внутреннее убранство заброшенной фабрики. Во всяком случае, точно не стала бы этого делать в одиночку. Как минимум, взяла бы с собой кого-то с камерой для фотосессии… Хотя фифы, помешанные на фотосессиях, тоже те еще дурынды.

Летом эти руины наверняка выглядели живописно. Кусты, от которых Раиса ушла, ухитрились ее опередить и занять все свободное пространство между разрушенными строениями. Протискиваясь между ними, она ощущала себя кем-то вроде Индианы Джонса в джунглях – с поправкой на минусовую температуру и отсутствие оптимизма по поводу обнаружения бесценных сокровищ древней цивилизации.

Эти руины прекрасно подошли бы для съемок фильма о постапокалипсисе. В них сохранились подземные цеха, остатки производственных конструкций и многочисленные коридоры. Внутри местами уцелела штукатурка, она призрачно белела в сгущающихся сумерках, прекрасно гармонируя с островками свежего снега. Крупные разлапистые снежинки красиво сыпались из дыр в потолке.

В упадочно-урбанистический пейзаж хорошо вписывались зачерненные копотью углы с остатками кострищ, у которых могли бы посиживать немногие выжившие в глобальной катастрофе.

Могли бы, но Раиса не видела вокруг ни души. Нельзя сказать, что это ее сильно расстраивало. Сорокалетняя женщина с богатым жизненным опытом догадывалась, какого рода контингент может населять такое местечко. Раиса совершенно не жаждала знакомиться с маргинальными личностями в самом широком ассортименте.

Именно поэтому она бродила в развалинах молча, стараясь не особенно шуметь. Однако эта тактика имела явный минус, поскольку требовала использовать в качестве инструментов поиска исключительно собственные глаза и уши, а значит – самолично лезть в каждое строение.

Раиса лезла. Несколько раз она опасно поскользнулась на неровностях захламленного пола и чуть не получила по голове упавшим сверху увесистым куском штукатурки. Потом запросто могла грохнуться с трещащей доски, переброшенной над обширным проломом в полу на манер мостика, потом ушибла колено о массивную древнюю железяку, потом разодрала мягкий лофер о ржавый гвоздь…

А потом услышала тихий собачий скулеж.

Ну, здравствуй, бобик!

Раиса пошла на звук. Тот привел ее к огромной кирпичной трубе, сверху частично осыпавшейся, а снизу заваленной всяким хламом. За раскидистым кустом, выросшим на куче мусора, угадывалось темное пятно.

Да что ж ты будешь делать, опять дыра, которая нора!

Определенно, надо худеть.

Раиса осторожно подобралась поближе.

Из дыры тянуло вонью костра, щедро залитого мочой и еще чем-то кислым. Мощный удар по обонянию оглушал и ослеплял: в глазах вскипели слезы.

Раиса зажала нос, проморгалась, ничего нового не увидела и прислушалась.

Бобик уже не скулил, но еще ворочался.

Раиса трезво оценила размеры дыры. Что скажешь, друг Винни Пух? Пролезем?

«Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро», – мог бы сказать мультяшный мишка. Но вместо «по утрам» Раиса услышала «по дырам» – с ударением на последний слог. А вместо «мудро» – «глупо».

– Тарам-парам, парам-парам, – согласно пробормотала она. И громко позвала: – Выходи, не бойся! Это я.

И, конечно, тут же вспомнила Кролика, еще одного друга Винни, который точно сказал бы, не тая подозрения: «Кто это – я? Я бывают разные!».

Поэтому Раиса объяснила:

– Я – та мамаша, которая тебе носки купила. Ты зачем их сняла? Хорошие же, теплые. Как в валенках была бы.

Она говорила, внимательно вглядываясь в темный провал за редким веером голого куста и с трудом удерживаясь от монотонного бормотания вроде «уть-уть-уть» или «кис-кис-кис», с каким подзывают недоверчивых животных.

Из норы доносилось шуршание. Наконец, из черноты на свет высунулся растрепанный веник… а, нет: спутанные рыжеватые космы.

– Я, кажется, ногу сломала, – плаксиво пожаловалась дурында.

Мордочка у нее была бледная и чумазая, в разводах туши и засохшей крови. Испуганная и уныло-смиренная: девчонка не сомневалась, что ее будут ругать.

– Подумаешь, нога! – сказала Раиса совсем не то, что думала. И уж точно не то, что хотела. И не теми словами, которые рвались с языка. И не с той интонацией. – Тут ее сам черт сломал бы. Давай руку, я тебе помогу.

Кое-как она вытащила трясущуюся девчонку из дыры-норы, усадила прямо на заснеженную мусорную кучу и наскоро осмотрела.

Нос у дурынды разбит, на затылке шишка, правая нога повреждена – явно закрытый перелом. И наверняка переохлаждение, тут и к бабке не ходи. Больше суток на улице – это в зимний-то мороз!

И даже без теплых носков.

Щиколотки у дурынды были уже не голубые, а синие. А правая еще и не тонкая, а распухшая.

– Она их забрала, – пожаловалась девчонка. – Носки ваши. Отняла их у меня и сама надела, – и заплакала.

Удивительно, но назад они дошли довольно быстро. Сорокалетняя женщина с небольшим лишним весом – это сила. Раиса тащила девчонку, та скакала на одной ножке, и так они добрались до машины.

Там девчонка напилась воды из бутылки – всегда была с собой – и отключилась. Выбралась из-под пледа, которым накрыла ее Раиса, уже только у травмпункта.

Там послушно проскакала в кабинет к доктору и помалкивала, когда Раиса убедительно врала, как ее юная спутница получила травму: полезла, дурында такая, исследовать заброшенную фабрику. Диггерша-блогерша, мозги набекрень! Да они все сейчас такие, молодые, ради лайков в соцсетях не только ногу – жизнь себе сломать готовы!

Мудрый доктор кивал, молча соглашался с Раисой, подмигивал девчонке.

Сорокалетний мужчина с большим врачебным опытом тоже понимал жизнь.

А потом они сидели в машине, теперь уже обе впереди, хотя от девчонки ощутимо попахивало, и она этого сильно стеснялась. Молча доехали до метро «Девяткино» – места своего незабываемого знакомства. Там Раиса зарулила на пустырь, остановила машину, заглушила двигатель и повернулась к нахохлившейся пассажирке:

– Рассказывай.

– Я пошла проведать Димку, – шмыгнула носом девчонка.

Раиса кивнула:

– Дмитрий Савичев, две тысячи первый – две тысячи двадцать третий год, – она запомнила буквы и цифры на памятнике. – Кто он тебе?

– Любимый! – будто бы с вызовом ответила девчонка и посмотрела на Раису так, словно ждала активных возражений.

Раиса снова кивнула. Любимый так любимый. Ей, кстати, не нравилось, что нынешние барышни своих кавалеров называют бойфрендами. Некрасивое слово, колючее. И «бой» в нем – сражение, стало быть. «И вечный бой, покой нам только снится»… А правильная семейная жизнь – она как раз мирная, тихая, без боестолкновений, душа в душу, как у самой Раисы когда-то было…

Она вздохнула.

– Мне уже восемнадцать! – Девчонка расценила этот ее вздох как укоризненный. – Я могу сама решать, кого любить и что делать!

– Конечно, конечно, – поспешно согласилась Раиса.

Получилось фальшиво.

– Мама не хотела, чтобы мы поженились, – пожаловалась девчонка. – Но Димка погиб, и она может радоваться: теперь мы уже точно не поженимся. А сегодня день нашего первого поцелуя!

– И ты пошла на кладбище, – предысторию Раиса уже поняла. – Купила розу, прибрала могилку и села там реветь.

– И носки ваши сняла, – призналась девчонка. – Они были хорошие, теплые. А я хотела мерзнуть. Чтобы страдать! Понимаете?

Раиса прекрасно понимала.

– Я их сняла, в пакетик сунула, в карман положила. И сидела, страдала. А потом пришли эти. – Девчонка отчетливо передернулась. – Два парня и девушка. Они с виду нормальные были, девушка даже мне посочувствовала: мол, жениха похоронила, бедная… А потом и говорит: «Ну, ты без жениха не останешься. У нас вот Саня свободный. Сань, нравится тебе невеста?». И парень ничего даже такой, симпатичный, сказал: «А че, годится».

Раиса слушала, не перебивая.

– Я думала, они так шутят. Нормальные же вроде ребята! А они наркоманами оказались. И сами чем-то закинулись, и мне предлагали, но я отказалась. Тогда этот Саня просто привязал меня веревкой к оградке, как корову или козу! Сказал с издевочкой, гад: «Жди меня, я вернусь!» – и пошел к остальным. А те уже устроились у костра. Что-то там ели, пили, хохотали, как ненормальные. Потом те двое начали целоваться, а этот Саня пришел и хотел меня… Прямо у могилы Димки! – Девчонка разрыдалась.

Раиса выждала с минуту, потянулась, открыла бардачок и достала оттуда бумажные салфетки.

– Хорошо, что у него ничего не вышло, – пробулькала та сквозь слезы. – Это обычное дело под наркотой, я слышала…

Она вытерла слезы, сунула в карман грязной курточки смятую салфетку и договорила почти бодро:

– И он со злости, что у него не получилось, двинул мне кулаком в лицо. Я ударилась о плиту и отключилась. Когда пришла в себя – парней уже не было, а девушка лежала лицом вниз прямо на горящих углях, и так противно воняло мочой и пригоревшим мясом…

Она словно поперхнулась, скривилась и уткнулась в чистую салфетку.

Раиса смотрела перед собой и ждала.

– Не знаю, что у них там произошло. Поссорились, может? Этот Саня – он драчливый… Я не хотела там оставаться. Стала грызть веревку. Перегрызла и убежала. Неслась, не разбирая дороги, просто вперед, прочь оттуда. Увидела дыру в стене, пролезла в нее, побежала дальше. Ночь, темно, вокруг никого и все такое… безжизненное. Как в страшном кино! Мне хотелось спрятаться, забиться в безопасное место… Я залезла в трубу, а она выше, чем кажется, там внутри еще целый этаж! Я упала, ударилась и опять отключилась. – Голос девчонки сделался хриплым.

Раиса молча подала ей бутылку. Девчонка напилась и продолжила – так же взахлеб, как глотала воду, спеша закончить:

– Пришла в себя – все болит, нога особенно. Стала карабкаться наверх, почти вылезла, а снаружи явно кто-то есть, голоса мужские. – Она снова вздрогнула. – И хохот такой же безумный, как у этого мерзкого Сани… Я побоялась при них выходить. А телефон у меня еще на кладбище забрали, и кошелек с деньгами, и даже ваши носки. Я не знала, что делать, а потом, к счастью, появились вы…

– Все ясно, – сказала Раиса нарочито сухо, потому что ей показалось – девчонка собирается броситься ей на шею.

Спасибо, не надо. Сначала в душ, а потом уже, если очень хочется, и на шею.

– Один вопрос. – Раиса всем корпусом развернулась к пассажирке. – В полицию пойдешь?

– Нет! Нельзя! – Девчонка аж подпрыгнула. – Они же решат, что это я! Я ее…

– Они могут, – согласилась Раиса и повернула ключ в замке зажигания. – Ты где живешь-то, куда тебя отвезти? Там мать твоя, наверное, с ума сходит.

– Да ей плевать на меня, – буркнула девчонка, но адрес все же назвала.

– Дурында ты, – беззлобно сказала Раиса и тронула машину с места.

– Я Настя, – не обиделась девчонка.

Зря она сомневалась в полиции: личность погибшей на кладбище молодой женщины установили быстро. Не по сильно обгоревшему лицу, а по отпечаткам пальцев. Они уже были в базе, – девицу дважды ловили на карманной краже, но так ни разу и не посадили. Сложное, оказывается, это дело: воришку уличить. Надо, чтобы его повязали чуть ли не с рукой в чужом кармане, иначе хороший адвокат в суде дело развалит. А раз так, чего возиться?

Раиса-то полагала, что повозиться стоило. Авось тогда двадцатилетняя девица оказалась бы не на том свете, а всего лишь в местах лишения свободы. Оттуда все-таки есть шанс вернуться к мамке и папке.

Родителей погибшей Раисе было жалко, ее приятелей – не особенно. Паблик, первым разместивший новость о трупе на кладбище, вскоре добавил подробностей. Два парня, что составляли компанию девице, признались, что поссорились и подрались. Из-за чего – оба имели смутное представление. Как в замес угодила их невезучая подруга, тоже не помнили. Разнимала их, наверное. Получила по голове, упала, а они и не заметили. И что упала, и что лицом в костер, и что мертвая уже…

Циничные админы паблика, правда, сделали предположение: лицом в горящие угли подругу уложили сами парни, когда поняли, что ненароком убили деваху. Надеялись, что так ее не опознают и их не найдут.

И опознали, и нашли. И говорить заставили, и признаваться, и дилеров своих сдавать.

Но о девчонке, что сидела на привязи у могилы своего любимого, никто не узнал. Кроме Раисы, конечно. Но она-то никому больше не скажет.

Она вообще не собиралась мусолить эту историю, даже в голове. Было – и было. В жизни сорокалетней женщины много такого, о чем не хочется лишний раз вспоминать.

Но и хорошего немало.

Раиса сохранила в контактах телефона номер Зои Ивановны, а в заметках – адрес Насти. Так и записала: «Зоя Ивановна, бабка Бобика» и «Настя, дурында».

Чемодан она не взяла.

Какой чемодан, когда не знаешь, где ночевать будешь?

Может, ее и на порог не пустят, и на лестничной площадке за дверью разговаривать не станут. Тогда придется встречать Новый год на улице.

Раиса обошлась большой сумкой. Вынула из нее тушь, расческу, туфли, положила взамен смену белья, зубную щетку и семейное фото в рамочке: папа, мама, маленькая дочка – все довольные и счастливые.

Потом, подумав, вернула на место расческу. Может, Юлька и запомнила мать опухшей от слез невменяемой лахудрой, но теперь-то Раиса уже не такая.

Она снова нормальная женщина. Ну, сорокалетняя. Ну, с небольшим лишним весом. Но не дурында же?

Правильное название города Раиса нашла в Интернете: оказалось, Верхнезарайск он. Ехать туда нужно поездом с Московского вокзала. Билеты есть всегда – не такое уж популярное направление.

Было раннее утро, народ спешил на метро, тропинку-колею в заснеженном поле утоптали и углубили, как окоп. Хорошо, что Раиса не потащила с собой чемодан.

Модельный шаг от бедра у нее уже получался намного лучше, – теперь Раиса не боялась завалиться вбок, да и перед глазами ничего раздражающего не мелькало. Дядька какой-то шел впереди, в крепких ботинках, нормально одетый – в пуховике и шапке.

Сонная спозаранку бабка у входа на станцию занудно бубнила, не столько привлекая, сколько отгоняя покупателей:

– Изделия из натуральной собачьей шерсти, домашняя пряжа, ручная вязка, сплошная польза, лучший новогодний подарок…

– Мне эти и эти. – Раиса указала на носки поменьше и побольше.

Бог знает, какие ноги у Юлькиного любимого. Если не сорок пятого растоптанного, то носки можно сунуть в горячую воду, и они сядут.

– Пять сотен за две пары. – Бабка проворно рассовала носки по пакетикам, не забыв затолкать туда свои клетчатые рекламные бумажки. И объяснила, повысив голос, чтобы все вокруг слышали: – Постоянному покупателю предоставляется скидка!

– Не в первый раз беру, – подтвердила Раиса, заметив, что народ заинтересованно притормаживает. – Прекрасные носки! Они не только здоровье – жизнь спасти могут!

– Ну, это ты уже перебарщиваешь, – шепотом попеняла ей бабка. – Ври, ври, да не завирайся, народ у нас недоверчивый, на сказки не клюет.

– А зря, – сказала Раиса. – Бывают правильные сказки. Такие, знаете, с хорошим концом.

– Конец у всех один будет, – проворчала бабка, хмурясь.

Видно, вспомнила что-то нехорошее.

– Она жива, – наклонившись поближе, заговорщицки сообщила ей Раиса. – Та девчонка, для которой я купила у вас носки.

– Жива? Да как же?! – всполошилась бабка, будто и не обрадовалась хорошей новости. – Я ж сама, своими глазами видела: в морге, в моих носках…

– Да мало ли кто у вас носки покупает! Кто себе, кто другим. – Раиса спрятала покупку в сумку.

– И впрямь… Значит, девка живая? – Зоя Ивановна неуверенно улыбнулась.

– Живее всех живых, – заверила ее Раиса, застегивая сумку. – Хорошего вам дня и удачной торговли, а мне пожелайте, пожалуйста, счастливого пути.

– Легкой дороги, – охотно кивнула бабка. – А куда ты?

– Куда давно надо было. – Раиса вздернула сумку на плечо и повернулась к ступенькам, сказав вместо прощанья: – Бобику привет передайте! Он у вас хороший.

– А то! Друг мой верный, – растрогалась бабка.

Раиса ее широкой улыбки не увидела – она спешила. До отхода поезда в Верхнезарайск оставалось меньше часа.

Татьяна Устинова

«Самый главный праздник»

Оскар жил в багажнике.

Жил он там не всегда, а только последние несколько лет, уже и привык даже. Там было не слишком удобно, темновато и холодно, да и неинтересно. Из багажника почти неслышно, что говорили в машине, а Оскар привык слушать и быть в курсе всех дел. Раньше, в молодости, он ездил на заднем сиденье, а иногда его и на переднее брали – Нина с ним возилась или мальчишки. Собственно, в семью его взяли именно благодаря Нине. Оскар тогда ничего не понимал в человеческих делах, сидел себе на полке, сдавленный с боков точно такими же синтетическо-синтепоновыми игрушечными уродами. Рыжий в проплешинах и каких-то нитках назывался львом, полосатое и четырёхногое именовалось зеброй, лупоглазый и коричневый считался медведем.

– Женька, смотри, какая прекрасная обезьяна! – сказала Нина и вытащила Оскара с полки. – Даже на обезьяну похожа!..

Оскар сразу немного возгордился и расправился.

– Давай купим! Он будет в новой машине ездить! У нас будет новая машина, а в ней новая обезьяна.

Женька моментально согласился, и Оскар, который тогда ещё не имел имени, оказался в машине. Тут выяснилось, что машина была куплена только что, буквально пять минут назад, и на заправку они заехали прямо из салона и даже ещё не знают, с какой стороны у бензобака крышка и как она открывается. Они залили бензин и заодно купили обезьяну.

– Давай он будет Оскар, – сказала Нина. – Смотри, мне кажется, он похож на Оскара да Ла Хойю. У него такой же воинственный вид.

Так Оскар узнал, что сделался тёзкой знаменитого боксёра, и окончательно утвердился в горделивом сознании того, что он не просто какая-то там игрушечная обезьяна, а целый талисман и символ! Неважно, чего именно символ. Например, счастливой жизни.

С тех пор прошло много лет. Оскар жил в машине и знал абсолютно всё. Он слушал приёмник и разговоры детей – одного возили в школу, а другого в детский сад. Потом и второго стали возить в школу, и Оскар выучил наизусть «Бородино» и доказательство теоремы равенства треугольников. Ещё он знал множество разных песен, грустных и весёлых. Некоторые ему нравились, а другие не слишком.

Новая машина постепенно стала старой, и её продали. Оскар волновался, что его продадут вместе со старой машиной, он этого не хотел! Люди, заглядывавшие в салон и щупавшие обивку кресел, не нравились ему и даже пугали, но его не продали.

– Подожди, а Оскар?! – закричала Нина, когда новые люди уселись в машину и уже было захлопнули за собой дверь, чтобы уехать вместе с Оскаром. – Извините, мы заберём нашу обезьяну!..

Оскар переселился в новую машину, попросторней и посветлее – с люком в крыше и кожаными креслами. Прежние, из серой ворсистой ткани, нравились ему гораздо больше!..

Оскар ездил на заднем сиденье, впрочем, Нина всё ещё иногда брала его в руки и разговаривала с ним, и подбрасывала, и крутила, а потом перестала. Она стала чаще грустить, вид у неё был сердитый и озабоченный, и на Оскара она больше не обращала внимания. Оскар думал: в чём дело?..

Дети росли, и Оскар выучил ещё паст перфект и теорему множества, а потом старший поступил в институт – Нина в это время стала совсем нервной и почти не улыбалась – и перестал ездить на машине. Младший сначала по привычке сажал Оскара к себе на колени – чтобы дать место брату, – а потом перестал. Теперь на Оскара иногда плюхался рюкзак или мешок с лыжными ботинками, но он нисколько не обижался! Ему нравился рюкзак и запах кожаных ботинок. Нина и Женя, когда детей в машине не было, теперь всё время ссорились, и Оскар не понимал почему. Раньше они почти не ссорились, и Оскар никогда не волновался, а тут стал переживать.

– Я так не могу, – иногда говорила Нина. – Ты что, не понимаешь? Я же человек! Я тоже человек, как и ты!..

И Оскар недоумевал – неужели Женя стал сомневаться в том, что Нина человек? Это было так же странно, как сомневаться в том, что Оскар – игрушечная обезьяна!

В машине возили пакеты с едой из большого магазина, и по запаху Оскар точно определял, что и в каком пакете едет. Раньше часто возили малиновый торт, который очень любил Женя. Нина, аккуратно устанавливая торт на заднее сиденье рядом с Оскаром, приговаривала какие-то глупости, что-то вроде «медведь очень любит малину». Медведь – это, должно быть, её муж. Потом торт перестали возить. Разлюбил медведь малину, наверное.

На Новый год возили ёлки – иногда по две! – и это было очень весело! Складывали сиденья, Оскар отправлялся в багажник, и в салон затаскивали колючие, морозные, растопыренные деревца. Машина до самой крыши наполнялась запахом хвои и как будто самим лесом, как будто он втискивался в тёплый салон и целиком заполнял его.

Оскар очень любил, когда возили ёлки.

Время шло, его синтетическо-синтепоновое тело старело – разорвались алые штанцы, и сбоку теперь торчали белые лохмотья. Морда тоже растрескалась и утратила боевой вид, должно быть, теперь он совсем уже не походил на великолепного именитого боксёра, в честь которого был назван. И жил он теперь в багажнике. Женя как-то кинул его туда и забыл. И Нина о нём тоже забыла. Должно быть, из-за того, что всё время рассказывала Жене, что она человек. Об этом Женя тоже забыл.

Из багажника Оскар плоховато слышал разговоры в салоне, зато отлично – то, что говорили снаружи. А там, совсем рядом, была остановка маршрутки.

Ближе всех к боку машины, в которой жил Оскар, на остановке оказывались отец и сын. Оскар их никогда не видел, зато слышал прекрасно.

– Пап, ты пойми, – каждое утро говорил сын очень убедительным мальчишеским полубасом, – это такой девайс! У него ай-пять последнего поколения, видеокарта «Radeon», новая, хард быстрый, оперативки много! А экран!..

– Здорово, – соглашался отец без всякого энтузиазма.

– Да мне ведь не только дурака на нём валять, – продолжал сын со старательным напором, но слышно было, что он боится переборщить. – Рефераты тоже писать надо! У нас в классе все на ноутах, один я от руки! Физичка мне в прошлый раз сказала, что каракули мои разбирать она больше ни за что не станет! И презентацию никак не подготовишь!

– Вот премию получим и купим.

– Пап, ну ты каждый раз одно и то же говоришь! Премию, премию!..

– У тебя же есть ноутбук.

– Да он старый совсем и не пашет! Ты его с работы когда-а-а принёс?! И он уже тогда был старый!

– Илюх, ну какая тебе разница, на чём балду гонять?!

– Да не собираюсь я на нём балду гонять! Сколько раз сказано! Мне нужно, ты понимаешь – нуж-но! Для учёбы. Хоть на Новый год, а?..

– Ну нету у меня сейчас денег!

– Да у тебя их никогда нету! Кредит возьми!

– Илюш, я не хочу об этом разговаривать.

– Ну и не надо, не хочешь – и хорошо!.. И наплевать мне на Новый год!

…«Стало быть, скоро Новый год, – думал Оскар. – Скоро ёлки повезём, и в машине будет темно и холодно, как в лесу».

В тот вечер Женя, очень сердитый, вытаскивал из багажника пакеты – малинового торта среди них точно не было, – и не заметил, как Оскар вывалился в снег. Он вывалился почти под колёса, в размолотую коричневую грязь, плюхнулся и моментально намок.

Сверху грохнуло – захлопнулась крышка, – и мимо прошагали ноги в жёлтых ботинках на толстой подошве. Оскар лежал в грязи возле колеса. Он видел тротуар – довольно далеко, по нему тоже шли ноги, – решётку забора и кусок чёрного неба между домами.

Он лежал довольно долго, не зная, как теперь быть. Завтра Женя уедет на работу, не заглянув в багажник, а Нина вообще про Оскара теперь почти не вспоминает, и они будут долго выяснять, что Нина человек, – как будто в этом могли быть какие-то сомнения! – а Оскар так и останется лежать в коричневом сугробе, а потом его загребёт снегоуборочная машина и свезёт на помойку или вывалит в коричневую реку, и Оскар больше никогда не вернётся. Его больше не будет.

– Ох ты, господи, – сказали у него над головой. – До помойки не могли донести, так и швыряют под ноги! Не люди, а скоты какие-то!

Оскара выдернули из лужи. С него капало, и висел он вниз головой, трудно, наверное, теперь разобрать, что когда-то Оскар был превосходной игрушечной обезьяной, а не кучей мокрых синтетических тряпок!

– А где урна?

– Да вон, на остановке! Что вы, Марина Георгиевна, всякую грязь подбираете?!

– Да швыряют же! То банки, то бутылки, то пакеты, то… вот!..

И неизвестная Марина Георгиевна потрясла Оскаром. И вдруг как будто замерла.

– Зоя Петровна, посмотрите! Это же обезьяна!

– Да бросьте вы её, мало ли кто её в руках держал!

– Зоя Петровна, я вот точно такую же Митьке купила, он совсем маленький был! Как он её хотел! Только на той штаны были красные, а на этой какие-то коричневые, что ли!..

– Бросьте, говорят вам!

– У вас пакет есть, Зоя Петровна?

– Какой ещё пакет?!

– Да обыкновенный! Я его в пакет положу, а дома постираю.

– С ума вы сошли, Марина Георгиевна! Дрянь всякую на улице подбираете! Бросьте, говорю вам! Вы в школе детям небось сто раз говорили, что на улице ничего подбирать нельзя!

– Дайте пакет!..

Так Оскар оказался в незнакомом месте – совершенно неожиданно! Марина Георгиевна сунула его в целлофановый пакет с розой на боку, везла в троллейбусе, тащила вместе с остальными сумками по лестнице, а в квартире долго полоскала под краном и вдруг радостно удивилась:

– Смотри-ка! А у тебя штаны-то тоже красные!..

Потом Оскара хорошенько выжали и положили сохнуть на батарею.

В крохотной комнате была наряжена искусственная ёлочка, и Марина Георгиевна сказала, что сейчас зажжёт на ней огоньки – как будто специально для Оскара. Огоньки зажглись, отразились в стекле. За стеклом стояли разнообразные бокалы и стаканы.