Библиотека внеклассного чтения. Книга 5

Размер шрифта:   13
Библиотека внеклассного чтения. Книга 5
Рис.0 Библиотека внеклассного чтения. Книга 5

Аксаков С. Т., Житков Б. С., Маршак С. Я., Толстой Л. Н.,Бокарёв В., Бернадская С., Петров И. Ф.

Рис.1 Библиотека внеклассного чтения. Книга 5

© Бокарёв В., 2024

© Бернадская С., 2024

© Петров И. Ф., 2024

© Издательский дом «BookBox», 2024

Часть 1

Сергей Тимофеевич Аксаков

Аленький цветочек

В некотором царстве, в некотором государстве жил богатый купец. Много у него было всякого добра: драгоценные камни, изящные ткани и ковры, золото и серебро, но самым большим его богатством были три дочери. Все три известные красавицы, а младшая дочь – лучше всех собой да к тому же добрая и ласковая, потому купец и любил её больше остальных.

Собрался он как-то раз по делам за море, за тридевять земель, в тридевятое царство, в тридесятое государство, и говорит своим любимым дочерям:

– Дочери мои милые, дочери мои хорошие, дочери мои пригожие, еду я по своим купецким делам за тридевять земель, в тридевятое царство, тридесятое государство, и мало ли, много ли времени проезжу – не знаю. Я прошу вас жить без меня честно и смирно, а я привезу вам такие подарки, какие вы сами захотите.

Рис.2 Библиотека внеклассного чтения. Книга 5

Дал он им три дня подумать и сказать, каких подарков им хотелось бы больше всего. Думали девушки три дня и три ночи.

Перед самым отъездом отца старшая дочь поклонилась и говорит ему первая:

– Родной мой батюшка, не вези мне шелка, расшитые золотом, и меха из чёрного соболя, ни жемчуг восточный, а хочу я золотой венец с драгоценными камнями, светящимися как солнышко красное, и чтобы светло было от венца и днём и ночью.

Купец подумал и сказал:

– Хорошо, дочь моя милая, привезу я тебе такой венец.

Поклонилась ему дочь средняя и говорит:

– Родной мой батюшка, не вези мне шелка, расшитые золотом, и меха из чёрного соболя, ни жемчуг восточный, ни золотой венец с драгоценными камнями, а привези мне хрустальный столик с зеркальцем, чтобы, смотрясь в него, я видела свою красоту и не старилась, а только хорошела с каждым днём.

Снова задумался купец и, подумав мало ли, много ли времени, сказал ей так:

– Хорошо, дочь моя милая, достану я тебе такой хрустальный столик.

Поклонилась отцу младшая дочь и говорит:

– Родной мой батюшка, не вези мне шелка, расшитые золотом, и меха из чёрного соболя, ни жемчуг восточный, ни золотой венец с драгоценными камнями, ни хрустальный столик с зеркальцем, а привези ты мне цветочек аленький, которого бы краше не было на белом свете.

Задумался купец пуще прежнего. Мало ли, много ли времени он думал, неизвестно, а известно, что сказал он ей так:

– Ну, задала ты мне работу потяжелее сестёр своих: когда знаешь, что искать, то как не найти, а как же найти то, чего сам не знаешь? Аленький цветочек не сложно найти, а как узнать, что краше его нет на белом свете? Буду стараться, дочь моя любимая.

И вот стал собираться купец в дорогу, долго ли собирался или нет, уже забыто: скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается.

Ездит купец по странам заморским, покупает товары диковинные и отправляет их кораблями домой. Нашёл он с лёгкостью подарок для старшей дочери, нашёл и для средней, не может только отыскать заветный подарок для младшей, любимой дочери – аленького цветочка, краше которого не было бы на белом свете.

Находил он в царских и королевских садах много цветов такой красоты, что ни в сказке сказать, ни пером описать; но никто не смог ему обещать, что краше того цветка нет на белом свете; да он и сам так не думал.

Вот едет он путём-дорогой со своими слугами верными по пескам сыпучим, по лесам дремучим, и, откуда ни возьмись, налетели на него разбойники. Увидев беду неминуемую, бежит купец в тёмные леса. «Пусть лучше растерзают меня звери лютые, чем попасться в руки разбойников».

Бродит он по тем лесам дремучим, и что дальше идёт, то дорога лучше становится, словно деревья перед ним расступаются, а кусты раздвигаются. Смотрит назад – руку не просунуть, смотрит направо – зайцу не проскочить, смотрит налево – и того хуже. Удивляется купец, а сам всё идёт и идёт.

Долго брёл он по лесу, вот и звуков не слышно стало, ни птиц, ни зверей, тьма кругом, а под ногами светло. Вышел он наконец на поляну, а на ней стоит дворец королевский, весь в огне, в серебре и золоте и в драгоценных камнях, весь горит и светит, словно солнышко красное, даже глазам тяжело на него смотреть. Все окошки во дворце открыты, и играет в нём музыка такая прекрасная, какой купец никогда ещё не слышал.

Заходит он на широкий двор по дороге из белого мрамора, видит фонтаны большие и малые. Заходит во дворец по лестнице, устланной красным ковром, с перилами позолоченными; входит в комнату – нет никого; в другую, в третью – нет никого; в пятую, десятую – нет никого; а убранство везде королевское, неслыханное и невиданное: золото, серебро, хрусталь, кость слоновая и мамонтовая.

Удивляется купец такому богатству несказанному, а больше тому, что хозяина нет и прислуги нет; а музыка играет; и подумал он про себя: «Всё хорошо, да поесть нечего», и вырос перед ним стол с посудой золотой и серебряной и блюдами заморскими. Сел он за стол, наелся досыта, потому что не ел целые сутки; кушанье такое, что и сказать нельзя – того и гляди, что язык проглотишь, а он крепко проголодался.

Удивляется купец такому чуду чудному и такому диву дивному, а сам думает: «Хорошо бы теперь поспать» – и видит, стоит перед ним кровать резная, из чистого золота, на ножках хрустальных, с пологом серебряным, с бахромой и кистями жемчужными; одеяло на ней как гора лежит, мягкое, пуховое. Удивляется купец такому чуду новому; ложится он на высокую кровать и думает: «Ах, хоть бы мне увидеть во сне дочерей!» – и засыпает в ту же минуту.

Проснулся купец и опомниться не может: всю ночь видел он во сне дочерей своих. У старших женихи богатые, и собираются они выйти замуж, не дождавшись его благословения отцовского; младшая же дочь, любимая, о женихах и слышать не хочет, пока не вернётся её родной батюшка. И стало у него на душе и радостно и нерадостно.

Встал он с кровати высокой, оделся, поел, а затем, гуляя по дворцу, увидел в открытых окнах диковинный сад с цветами неописуемой красоты. Спускается он по лестнице из зелёного мрамора с позолоченными перилами прямо в зелёные сады. Гуляет и любуется: на деревьях висят спелые плоды, румяные, сами в рот так и просятся; глядит на них, и слюнки текут; цветы цветут, махровые, пахучие, всякими красками расписанные; птицы летают невиданные: словно по зелёному бархату золотом и серебром выложенные, песни поют райские; фонтаны бьют высокие, даже смотреть на их вышину – голова кружится.

Ходил купец так много ли, мало ли времени – неизвестно: скоро сказка сказывается, не скоро дело делается. И вдруг видит он, на зелёном пригорке цветёт цветок такого алого цвета, невиданной и неслыханной красоты, что ни в сказке сказать, ни пером описать.

Рис.3 Библиотека внеклассного чтения. Книга 5

У купца дух занимается; подходит он к тому цветку; запах от цветка по всему саду, словно струя, бежит; затряслись и руки, и ноги у купца, и заговорил он радостным голосом:

– Вот аленький цветочек, которого нет краше на всём белом свете, о котором просила меня дочь младшая, любимая.

И, проговорив такие слова, он подошёл и сорвал аленький цветочек.

В ту же минуту, без всяких туч, блеснула молния и ударил гром, земля зашаталась под ногами – и вырос, как будто из земли, перед купцом зверь не зверь, человек не человек, а какое-то чудище, страшное и мохнатое, и заревело голосом диким:

– Как ты посмел сорвать мой любимый цветок? Я хозяин дворца и сада, я принял тебя, как дорогого гостя, накормил, напоил и спать уложил, а ты так заплатил за моё добро?

У купца от страха зуб на зуб не попадал, он упал на колени перед чудищем мохнатым и заговорил голосом жалобным:

– Ох, не губи меня, не прикажи казнить, прикажи слово вымолвить. А есть у меня три дочери, три дочери-красавицы; обещал я им по подарку привезти: старшей дочери – венец, средней дочери – столик хрустальный, а младшей дочери – аленький цветочек, какого бы не было краше на белом свете. Старшим дочерям подарки я нашёл, а младшей дочери не мог найти; увидел я такой подарок у тебя в саду – аленький цветочек, какого краше нет на белом свете, и подумал я, что такому хозяину, богатому-богатому, славному и могучему, не будет жалко цветочка аленького, о котором просила моя младшая, любимая дочь. Прости меня и отпусти к дочерям. Обещаю я тебе богатства несметные.

Раздался по лесу хохот, и сказало чудище:

– Не надо мне твоих богатств: мне своих девать некуда. Есть для тебя только одно спасенье. Я отпущу тебя домой невредимого, подарю цветочек аленький и награжу богатствами, если пришлёшь ты вместо себя одну из дочерей своих. Скучно мне здесь одному.

Горючими слезами купец обливается и говорит голосом жалобным:

– А как мне быть, если дочери мои по своей воле не захотят ехать к тебе?

– Если дочери твои не поедут по своей воле, то сам приезжай, и велю я казнить тебя. А как приехать ко мне – не твоя беда; дам я тебе перстень: кто наденет его на правый мизинец, тот очутится там, где пожелает. Срока тебе даю дома пробыть три дня и три ночи.

Думал, думал купец и согласился, а что поделаешь? Как только надел перстень на правый мизинец, так очутился у себя дома. Поднялся в доме шум, встречали дочери отца своего с большой радостью. Видят только, что отец их как-то нерадостен и что на сердце у него печаль. Стали дочери его расспрашивать. И рассказал тогда купец своим дочерям родным и любимым, что с ним приключилось.

Старшие дочери наотрез отказались ехать со словами:

– Пусть та дочь и выручает отца, для кого он доставал аленький цветочек.

Стала перед купцом на колени младшая дочь, любимая, и сказала:

– Благослови меня, батюшка: я поеду к зверю лесному и стану жить у него. Для меня достал ты аленький цветочек, мне тебя и выручать.

Залился слезами купец, плачут в голос сёстры старшие, а младшая сестра и виду не подаёт, в путь собирается.

Прошёл третий день и третья ночь, пришла пора расставаться купцу, расставаться с дочерью любимой; целует он её, горючими слезами обливает. Вынимает перстень зверя лесного из ларца кованого, надевает на правый мизинец любимой дочери – и не стало её в ту же минуту.

Очутилась девушка в том самом прекрасной дворце, в котором побывал её отец. Увидела своими глазами богатства огромные и сады прекрасные. А цветочек аленький сам прирос на прежнее место и зацвёл пуще прежнего.

Вдруг на белой мраморной стене появились огненные слова:

«Я не буду тебе господином, а буду хорошим, верным другом. У тебя будет всё, что ты только пожелаешь».

Прочитала она слова, и пропали они со стены, как будто их никогда там и не было. И только пришло ей на ум написать письмо отцу, как видит – бумага лежит, золотое перо с чернильницей. Написала родным девушка:

«Не плачьте, не горюйте, я живу во дворце у зверя лесного, как королевна; его не вижу и не слышу, а пишет он мне на стене словами огненными; и знает он всё, о чём я думаю, и в ту же минуту исполняет, и не хочет он называться господином моим, а хочет стать другом».

Не успела она письмо дописать, как пропало оно из рук и из глаз её, словно его и не было. Заиграла музыка пуще прежнего, на столе появились блюда и напитки. После обеда, наевшись, она легла поспать; заиграла музыка тише и подальше – чтоб ей не мешать.

После сна встала девушка весёлая и пошла гулять по садам зелёным, потому что не успела она до обеда обходить и половины их, наглядеться на все их диковинки. Все деревья, кусты и цветы перед ней преклонялись, а спелые плоды – груши, персики и наливные яблочки – сами в рот лезли. Походив до вечера, вернулась она во дворец, а там уже столы накрыты.

Так день пошёл за днём. Каждый день утром ждали её новые прекрасные наряды, вкусные угощенья, прекрасная музыка. С каждым днём всё чаще подходила девушка к стене мраморной, чтобы читать на стене слова от хозяина своего и самой говорить ему ласковые слова. Мало ли, много ли тому времени прошло: скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается, – стала привыкать к своей такой жизни купеческая дочь, и стало ей любопытно поговорить со зверем голосом, а не словами на стене.

Стала она его просить, да зверь лесной на просьбы не соглашается, испугать опасается. И вот однажды всё же согласился он и написал словами огненными:

«Приходи сегодня в сад в свою любимую беседку, листьями, ветками, цветами оплетённую, и скажи так: “Поговори со мной”».

Побежала тогда девушка в сад к любимой беседке, сердце колотится, в пятки уходит. Прибежала, села на скамейку резную и сказала ласково:

– Не бойся, добрый друг, испугать меня своим голосом: после всех твоих милостей не побоюсь я и звериного рёва; говори со мной без опаски.

И услышала она голос страшный, дикий, хриплый и сиплый, да и то говорил он ещё вполголоса. Вздрогнула молодая дочь купеческая, красавица писаная, испугалась, но вида не показала, и скоро умные его речи стала слушать она и заслушалась, и стало у неё на сердце тепло и радостно.

С той поры, с того времени пошли у них разговоры, считай, целыми днями в прекрасном зелёном саду.

Только спросит молодая дочь купецкая, красавица писаная:

– Здесь ли ты, мой добрый друг?

Отвечает лесной зверь:

– Здесь, госпожа моя прекрасная, твой верный друг.

Прошло мало ли, много ли времени: скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается, – захотелось девушке увидеть своими глазами зверя лесного, и стала она его об этом просить.

Долго он не соглашается, испугать её опасается, да и был он такое страшилище, что ни в сказке сказать, ни пером написать.

– Не проси, не моли меня, увидев меня, страшного и противного, возненавидишь ты меня и прогонишь с глаз долой, а в разлуке с тобой я умру с тоски.

Не слушала таких речей молодая купеческая дочь, клялась, что никакого на свете страшилища не испугается и что не разлюбит друга своего сердечного.

Долго, долго лесной зверь не поддавался на такие слова, да не мог просьбам и слезам своей красавицы противиться и сказал ей так:

– Не могу больше отказывать тебе по той причине, что люблю тебя больше самого себя. Возьми мой перстень золотой и, если моё общество станет тебе невыносимым, сможешь вмиг вернуться к своему отцу.

Не побоялась девушка, пошла в любимый сад и проговорила: «Покажись мне, мой верный друг!» – и показался ей издали зверь лесной: он прошёл только поперёк дороги и пропал в частых кустах; закричала от страха купеческая дочь и упала на дорогу без памяти, так страшен оказался зверь.

Придя в себя, услышала девушка возле себя плач – горючими слезами обливался зверь и говорил жалостным голосом:

– Погубила ты меня, моя красавица возлюбленная, не видеть мне больше твоего лица прекрасного, не захочешь ты меня даже слышать, и пришло время мне умереть.

Жалко стало девушке друга, совладала она со страхом и со своим сердцем робким и заговорила голосом твёрдым:

– Нет, не бойся ничего, мой добрый друг, не испугаюсь я больше твоего вида; покажись мне снова.

Показался ей лесной зверь в своём виде страшном, противном, безобразном, только близко подойти к ней не осмелился, сколько она ни звала его; гуляли они до ночи темной и вели беседы прежние, ласковые и разумные, и не было никакого страха у купеческой дочери. Шли дни в долгих прогулках, и скоро страх совсем прошёл. Целыми днями не разлучались девушка и зверь.

И прошло так немало времени: скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Вот однажды и приснилось купеческой дочери, что батюшке её нездоровится; и напала на неё тоска, и увидел её в той тоске и слезах зверь лесной и стал спрашивать: отчего она в тоске, в слезах? Рассказала она ему свой сон и стала просить позволения повидать своего батюшку и сестёр.

И сказал ей зверь лесной:

– И зачем тебе моё позволенье? Золотой перстень мой у тебя лежит, надень его на правый мизинец, и очутишься в доме у родного батюшки. Оставайся у него, пока не соскучишься, но только я скажу тебе: если ты ровно через три дня и три ночи не вернёшься, то не будет меня на белом свете, и умру я в ту же минуту по той причине, что люблю тебя больше, чем самого себя, и жить без тебя не могу.

И вот простилась она со зверем, надела на правый мизинец золотой перстень и очутилась в доме своего родного батюшки. А батюшка лежит болен и нерадостен, день и ночь её вспоминая, горючими слезами обливаясь; и обрадовался он, увидавши свою дочь милую, хорошую, пригожую, младшую, любимую, и дивился он красоте её девичьей, её наряду королевскому.

Долго они разговаривали. Рассказала она своему батюшке и своим сёстрам старшим про своё житьё-бытьё у зверя лесного всё от слова до слова, ничего не скрывая. И порадовался купец её житью богатому, королевскому, и дивился, как она привыкла смотреть на зверя лесного; сам он, о нём вспоминая, дрожью дрожал. Сёстрам же старшим, что слушали про богатства несметные младшей сестры, завистно стало.

День проходит, как единый час, другой день проходит, как минуточка, а на третий день стали уговаривать младшую сестру сёстры старшие, чтоб не возвращалась она к зверю лесному.

Рассердилась младшая сестра на старших и сказала им так:

– Если я моему другу за все его милости и любовь горячую заплачу его смертью, то не буду я стоить того, чтобы мне на белом свете жить, и стоит меня тогда отдать диким зверям на растерзание.

И отец похвалил её за такие хорошие речи. А сёстрам то завидно было, и задумали они дело хитрое и недоброе; взяли они да все часы в доме на целый час назад перевели, и не знал этого никто больше.

И когда пришёл настоящий час, стало у молодой купеческой дочери, красавицы писаной, сердце болеть и щемить, словно стало что-нибудь подмывать её, и смотрит она то и дело на часы отцовские, английские, немецкие, – а всё равно ей пускаться в дальний путь. А сёстры с ней разговаривают, о том о сём расспрашивают, задерживают. Однако сердце её не вытерпело; простилась дочь младшая, любимая, красавица писаная, с купцом, батюшкой, приняла от него благословение родительское, простилась с сёстрами старшими, с прислугой верной; и, не дождавшись одной минуточки до часа урочного, надела золотой перстень на правый мизинец, и очутилась во дворце зверя лесного, и, удивляясь, что он её не встречает, закричала она громким голосом:

– Где же ты, мой верный друг? Что же ты меня не встречаешь? Я вернулась раньше срока.

Ни ответа ни привета не было, тишина стояла мёртвая; в зелёных садах птицы не пели песни райские, не били фонтаны и не играла музыка. Дрогнуло сердце у купеческой дочери, красавицы писаной, почуяла она недоброе; побежала в сад, звала своего друга доброго – нет нигде ни ответа ни привета. Побежала она на пригорок, где рос, красовался её любимый цветочек аленький, и видит она, что лесной зверь лежит на пригорке, обхватив аленький цветочек своими безобразными лапами. И показалось ей, что заснул он и спит теперь крепким сном. Начала его будить потихоньку, схватила за лапу мохнатую – и видит, что зверь лесной бездыханен, мёртв лежит…

Подкосились ноги девушки, упала она на колени, обняла руками голову своего друга сердечного, голову безобразную и противную, и закричала:

– Встань, проснись, мой сердечный друг, я люблю тебя как жениха желанного!

И только слова эти она вымолвила, как заблестели молнии со всех сторон, затряслась земля от грома, ударила молния в пригорок, и упала без памяти купеческая дочь.

Очнувшись, видит она себя в палате высокой, мраморной, сидит она на золотом престоле и обнимает её молодой красавец-принц, на голове с короной, в золотых одеждах; перед ними стоит отец с сёстрами, а кругом на коленях стоит свита великая, все одеты в шелка золотые, серебряные.

Рис.4 Библиотека внеклассного чтения. Книга 5

И говорит ей молодой принц:

– Полюбила ты меня, красавица ненаглядная, в образе чудища безобразного, за мою добрую душу и любовь к тебе; полюби же меня теперь в образе человеческом, будь моей невестой желанной. Злая волшебница разгневалась на моего отца покойного, славного и могучего короля, украла меня, ещё маленьким, и колдовством своим обратила меня в чудище страшное, и наложила такое заклятие, что жить мне в таком виде безобразном, противном и страшном для всякого человека, пока не найдётся красная девица, и не полюбит меня в образе страшилища, и не пожелает быть моей женой законною, – и тогда колдовство всё закончится. Ты одна полюбила меня, чудище противное и безобразное, за мою душу добрую, за любовь мою к тебе несказанную, и будешь ты за это женой короля славного, королевой в царстве могучем.

Купец дал своё благословение дочери и молодому принцу-королевичу. И поздравили все жениха с невестой, и немедля принялись весёлым пирком да за свадебку, и стали жить-поживать да добра наживать.

Борис Степанович Житков

Как я ловил человечков

Когда я был маленький, меня отвезли жить к бабушке. У бабушки над столом была полка. А на полке пароходик. Я такого никогда не видал. Он был совсем настоящий, только маленький. У него была труба: жёлтая и на ней два чёрных пояса. И две мачты. А от мачт шли к бортам верёвочные лесенки.

На корме стояла будочка, как домик. Полированная, с окошечками и дверкой. А уж совсем на корме – медное рулевое колесо. Снизу под кормой – руль. И блестел перед рулём винт, как медная розочка. На носу два якоря. Ах, какие замечательные! Если б хоть один у меня такой был!

Я сразу запросил у бабушки, чтоб поиграть пароходиком. Бабушка мне всё позволяла. А тут вдруг нахмурилась:

– Вот это уж не проси. Не то играть – трогать не смей. Никогда! Это для меня дорогая память.

Я видел, что, если и заплакать, – не поможет.

А пароходик важно стоял на полке на лакированных подставках. Я глаз от него не мог оторвать.

А бабушка:

– Дай честное слово, что не прикоснёшься. А то лучше спрячу-ка от греха.

И пошла к полке.

Рис.5 Библиотека внеклассного чтения. Книга 5

Я чуть не заплакал и крикнул всем голосом:

– Честное-расчестное, бабушка. – И схватил бабушку за юбку.

Бабушка не убрала пароходик.

Я всё смотрел на пароходик. Влезал на стул, чтоб лучше видеть. И всё больше и больше он мне казался настоящим. И непременно должна дверца в будочке отворяться. И наверно, в нём живут человечки. Маленькие, как раз по росту пароходика. Выходило, что они должны быть чуть ниже спички. Я стал ждать, не поглядит ли кто из них в окошечко. Наверно, подглядывают. А когда дома никого нет, выходят на палубу. Лазят, наверно, по лестничкам на мачты.

А чуть шум – как мыши: юрк в каюту. Вниз – и притаятся. Я долго глядел, когда был в комнате один. Никто не выглянул. Я спрятался за дверь и глядел в щёлку. А они хитрые, человечки проклятые, знают, что я подглядываю. Ага! Они ночью работают, когда никто их спугнуть не может. Хитрые.

Я стал быстро-быстро глотать чай. И запросился спать.

Бабушка говорит:

– Что это? То тебя силком в кровать не загонишь, а тут этакую рань и спать просишься.

И вот, когда улеглись, бабушка погасила свет. И не видно пароходика. Я ворочался нарочно, так что кровать скрипела.

Бабушка:

– Чего ты всё ворочаешься?

– А я без света спать боюсь. Дома всегда ночник зажигают. – Это я наврал: дома ночью темно наглухо.

Бабушка ругалась, однако встала. Долго ковырялась и устроила ночник. Он плохо горел. Но всё же было видно, как блестел пароходик на полке.

Я закрылся одеялом с головой, сделал себе домик и маленькую дырочку. И из дырочки глядел не шевелясь. Скоро я так присмотрелся, что на пароходике мне всё стало отлично видно. Я долго глядел. В комнате было совсем тихо. Только часы тикали. Вдруг что-то тихонько зашуршало. Я насторожился – шорох этот на пароходике. И вот будто дверка приоткрылась. У меня дыхание спёрло. Я чуть двинулся вперёд. Проклятая кровать скрипнула. Я спугнул человечка!

Теперь уж нечего было ждать, и я заснул. Я с горя заснул.

На другой день я вот что придумал. Человечки, наверно же, едят что-нибудь. Если дать им конфету, так это для них целый воз. Надо отломить от леденца кусок и положить на пароходик, около будочки. Около самых дверей. Но такой кусок, чтоб сразу в их дверцы не пролез. Вот они ночью двери откроют, выглянут в щёлочку. Ух ты! Конфетища! Для них это – как ящик целый. Сейчас выскочат, скорей конфетину к себе тащить. Они её в двери, а она не лезет! Сейчас сбегают, принесут топорики – маленькие-маленькие, но совсем всамделишные – и начнут этими топориками тюкать: тюк-тюк! тюк-тюк! И скорей пропирать конфетину в дверь. Они хитрые, им лишь бы всё вёртко. Чтоб не поймали. Вот они завозятся с конфетиной. Тут, если я и скрипну, всё равно им не поспеть: конфетина в дверях застрянет – ни туда ни сюда. Пусть убегут, а всё равно видно будет, как они конфетину тащили. А может быть, кто-нибудь с перепугу топорик упустит. Где уж им будет подбирать! И я найду на пароходике на палубе малюсенький настоящий топорик, остренький-преостренький.

И вот я тайком от бабушки отрубил от леденца кусок, как раз какой хотел. Выждал минуту, пока бабушка в кухне возилась, раз-два – на стол ногами и положил леденец у самой дверки на пароходике. Их полшага от двери до леденца. Слез со стола, рукавом затёр, что ногами наследил. Бабушка ничего не заметила.

Днём я тайком взглядывал на пароходик. Повела бабушка меня гулять. Я боялся, что за это время человечки утянут леденец и я их не поймаю. Я дорогой нюнил нарочно, что мне холодно, и вернулись мы скоро. Я глянул первым делом на пароходик! Леденец как был – на месте. Ну да! Дураки они днём браться за такое дело!

Ночью, когда бабушка заснула, я устроился в домике из одеяла и стал глядеть. На этот раз ночник горел замечательно, и леденец блестел, как льдинка на солнце, острым огоньком. Я глядел, глядел на этот огонёк и заснул, как назло! Человечки меня перехитрили. Я утром глянул – леденца не было, а встал я раньше всех, в одной рубашке бегал глядеть. Потом со стула глядел – топорика, конечно, не было. Да чего же им было бросать: работали не спеша, без помехи, и даже крошечки ни одной нигде не валялось – всё подобрали.

Рис.6 Библиотека внеклассного чтения. Книга 5

Другой раз я положил хлеб. Я ночью даже слышал какую-то возню. Проклятый ночник еле коптел, я ничего не мог рассмотреть. Но наутро хлеба не было. Чуть только крошек осталось. Ну, понятно, им хлеба-то не особенно жалко, не конфеты: там каждая крошка для них леденец.

Я решил, что у них в пароходике с обеих сторон идут лавки. Во всю длину. И они днём там сидят рядком и тихонько шепчутся. Про свои дела. А ночью, когда все-все заснут, тут у них работа.

Я всё время думал о человечках. Я хотел взять тряпочку, вроде маленького коврика, и положить около дверей. Намочить тряпочку чернилами. Они выбегут, не заметят сразу, ножки запачкают и наследят по всему пароходику. Я хоть увижу, какие у них ножки. Может быть, некоторые босиком, чтобы тише ступать. Да нет, они страшно хитрые и только смеяться будут над всеми моими штуками.

Я не мог больше терпеть.

И вот – я решил непременно взять пароходик и посмотреть и поймать человечков. Хоть одного. Надо только устроить так, чтобы остаться одному дома. Бабушка всюду меня с собой таскала, во все гости. Всё к каким-то старухам. Сиди – и ничего нельзя трогать. Можно только кошку гладить. И шушукает бабушка с ними полдня.

Вот я вижу – бабушка собирается: стала собирать печенье в коробочку для этих старух – чай там пить. Я побежал в сени, достал мои варежки вязаные и натёр себе и лоб, и щёки – всё лицо, одним словом. Не жалея. И тихонько прилёг на кровать.

Бабушка вдруг хватилась:

– Боря, Борюшка, где ж ты?

Я молчу и глаза закрыл.

Бабушка ко мне:

– Что это ты лёг?

– Голова болит.

Она тронула лоб.

– Погляди-ка на меня! Сиди дома. Назад пойду – малины возьму в аптеке. Скоро вернусь. Долго сидеть не буду. А ты раздевайся-ка и ложись. Ложись, ложись без разговору.

Стала помогать мне, уложила, увернула одеялом и всё приговаривала: «Я сейчас вернусь, живым духом».

Бабушка заперла меня на ключ. Я выждал пять минут: а вдруг вернётся? Вдруг забыла там что-нибудь?

А потом я вскочил с постели как был, в рубахе. Я вскочил на стол, взял с полки пароходик. Сразу руками понял, что он железный, совсем настоящий. Я прижал его к уху и стал слушать: не шевелятся ли? Но они, конечно, примолкли. Поняли, что я схватил их пароход. Ага! Сидят там на лавочке и примолкли, как мыши.

Я слез со стола и стал трясти пароходик. Они стряхнутся, не усидят на лавках, и я услышу, как они там болтаются.

Но внутри было тихо.

Я понял: они сидят на лавках, ноги поджали и руками что есть сил уцепились в сиденья. Сидят как приклеенные.

Ага! Так погодите же. Я подковырну и приподниму палубу. И вас всех там накрою. Я стал доставать из буфета столовый нож, но глаз не спускал с пароходика, чтоб не выскочили человечки. Я стал подковыривать палубу. Ух, как плотно всё заделано!

Наконец удалось немножко подсунуть нож. Но мачты поднимались вместе с палубой. А мачтам не давали подниматься эти верёвочные лесенки, что шли от мачт к бортам. Их надо было отрезать – иначе никак. Я на миг остановился. Всего только на миг. Но сейчас же торопливой рукой стал резать эти лесенки. Пилил их тупым ножом. Готово, все они повисли, мачты свободны. Я стал ножом приподнимать палубу. Я боялся сразу дать большую щель. Они бросятся все сразу и разбегутся. Я оставил щёлку, чтобы пролезть одному. Он полезет, а я его – хлоп! – и захлопну, как жука в ладони. Я ждал и держал руку наготове – схватить.

Не лезет ни один! Я тогда решил сразу отвернуть палубу и туда в серёдку рукой – прихлопнуть. Хоть один да попадётся. Только надо сразу: они уж там небось приготовились – откроешь, а человечки прыск все в стороны.

Рис.7 Библиотека внеклассного чтения. Книга 5

Я быстро откинул палубу и прихлопнул внутри рукой. Ничего. Совсем, совсем ничего! Даже скамеек этих не было. Голые борта. Как в кастрюльке. Я поднял руку. И под рукой, конечно, ничего. У меня руки дрожали, когда я прилаживал назад палубу. Всё криво становилась. И лесенки никак не приделать. Они болтались как попало. Я кой-как приткнул палубу на место и поставил пароходик на полку. Теперь всё пропало!

Я скорей бросился в кровать, завернулся с головой.

Слышу ключ в дверях.

– Бабушка! – под одеялом шептал я. – Бабушка, миленькая, родненькая, чего я наделал-то!

А бабушка стояла уж надо мной и по голове гладила:

– Да чего ты ревёшь, да плачешь-то чего? Родной ты мой, Борюшка! Видишь, как я скоро?

Она ещё не видала пароходика.

Самуил Яковлевич Маршак

Двенадцать месяцев

Знаешь ли ты, сколько месяцев в году?

Двенадцать.

А как их зовут?

Январь, февраль, март, апрель, май, июнь, июль, август, сентябрь, октябрь, ноябрь, декабрь.

Только окончится один месяц, сразу же начинается другой. И ни разу ещё не бывало так, чтобы февраль пришёл раньше, чем уйдёт январь, а май обогнал бы апрель. Месяцы идут один за другим и никогда не встречаются.

Но люди рассказывают, будто в горной стране Богемии была девочка, которая видела все двенадцать месяцев сразу. Как же это случилось? А вот как.

В одной маленькой деревушке жила злая и скупая женщина с дочкой и падчерицей. Дочку она любила, а падчерица ничем ей не могла угодить.

Что ни сделает падчерица – всё не так, как ни повернётся – всё не в ту сторону. Дочка по целым дням на перине валялась да пряники ела, а падчерице с утра до ночи и присесть некогда было: то воды натаскай, то хворосту из лесу привези, то бельё на речке выполощи, то грядки в огороде выполи. Знала она и зимний холод, и летний зной, и весенний ветер, и осенний дождь. Потому-то, может, и довелось ей однажды увидеть все двенадцать месяцев разом.

Рис.8 Библиотека внеклассного чтения. Книга 5

Была зима. Шёл январь месяц. Снегу намело столько, что от дверей его приходилось отгребать лопатами, а в лесу на горе деревья стояли по пояс в сугробах и даже качаться не могли, когда на них налетал ветер. Люди сидели в домах и топили печки.

В такую-то пору, под вечер, злая мачеха приоткрыла дверь, поглядела, как метёт вьюга, а потом вернулась к тёплой печке и сказала падчерице:

– Сходила бы ты в лес да набрала там подснежников. Завтра сестрица твоя именинница.

Посмотрела на мачеху девочка: шутит она или вправду посылает её в лес? Страшно теперь в лесу! Да и какие среди зимы подснежники? Раньше марта месяца они и не появятся на свет, сколько их ни ищи. Только пропадёшь в лесу, увязнешь в сугробах.

А сестра говорит ей:

– Если и пропадёшь, так плакать о тебе никто не станет. Ступай да без цветов не возвращайся. Вот тебе корзинка.

Заплакала девочка, закуталась в рваный платок и вышла из дверей.

Ветер снегом ей глаза порошит, платок с неё рвёт. Идёт она, еле ноги из сугробов вытягивает.

Всё темнее становится кругом. Небо чёрное, ни одной звёздочкой на землю не глядит, а земля чуть посветлее. Это от снега.

Вот и лес. Тут уж совсем темно – рук своих не разглядишь. Села девочка на поваленное дерево и сидит.

«Всё равно, – думает, – где замерзать».

И вдруг далеко меж деревьев сверкнул огонёк – будто звезда среди ветвей запуталась. Поднялась девочка и пошла на этот огонёк. Тонет в сугробах, через бурелом перелезает.

«Только бы, – думает, – огонёк не погас!»

А он не гаснет, он всё ярче горит. Уж и тёплым дымком запахло, и слышно стало, как потрескивает в огне хворост. Девочка прибавила шагу и вышла на полянку. Да так и замерла.

Светло на полянке, точно от солнца. Посреди полянки большой костёр горит, чуть ли не до самого неба достаёт. А вокруг костра сидят люди – кто поближе к огню, кто подальше. Сидят и тихо беседуют. Смотрит на них девочка и думает: кто же они такие? На охотников будто не похожи, на дровосеков ещё того меньше: вон они какие нарядные – кто в серебре, кто в золоте, кто в зелёном бархате. Стала она считать, насчитала двенадцать: трое старых, трое пожилых, трое молодых, а последние трое – совсем ещё мальчики.

Молодые у самого огня сидят, а старики – поодаль.

И вдруг обернулся один старик – самый высокий, бородатый, бровастый – и поглядел в ту сторону, где стояла девочка. Испугалась она, хотела убежать, да поздно.

Спрашивает её старик громко:

– Ты откуда пришла, чего тебе здесь нужно?

Девочка показала ему свою пустую корзинку и говорит:

– Да нужно мне набрать в эту корзинку подснежников.

Засмеялся старик:

– Это в январе-то подснежников? Вон чего выдумала!

– Не я выдумала, – отвечает девочка, – а прислала меня сюда за подснежниками моя мачеха и не велела мне с пустой корзинкой домой возвращаться.

Тут все двенадцать поглядели на неё и стали между собой переговариваться.

Стоит девочка, слушает, а слов не понимает – будто это не люди разговаривают, а деревья шумят.

Поговорили они, поговорили и замолчали.

А высокий старик опять обернулся и спрашивает:

– Что же ты делать будешь, если не найдёшь подснежников? Ведь раньше марта месяца они и не выглянут.

– В лесу останусь, – говорит девочка. – Буду марта месяца ждать. Уж лучше мне в лесу замёрзнуть, чем домой без подснежников вернуться.

Сказала это и заплакала.

И вдруг один из двенадцати, самый молодой, весёлый, в шубке на одном плече, встал и подошёл к старику:

– Братец Январь, уступи мне на час своё место!

Погладил свою длинную бороду старик и говорит:

– Я бы уступил, да не бывать Марту прежде Февраля.

– Ладно, уж, – проворчал другой старик, весь лохматый, с растрёпанной бородой. – Уступи, я спорить не стану! Мы все хорошо её знаем: то у проруби её встретишь с вёдрами, то в лесу с вязанкой дров. Всем месяцам она своя. Надо ей помочь.

– Ну, будь по-вашему, – сказал Январь.

Рис.9 Библиотека внеклассного чтения. Книга 5

Он стукнул о землю своим ледяным посохом и заговорил:

  • Не трещите, морозы,
  • В заповедном бору,
  • У сосны, у берёзы
  • Не грызите кору!
  • Полно вам вороньё
  • Замораживать,
  • Человечье жильё
  • Выхолаживать!

Замолчал старик, и тихо стало в лесу. Перестали потрескивать от мороза деревья, а снег начал падать густо, большими, мягкими хлопьями.

– Ну, теперь твой черёд, братец, – сказал Январь и отдал посох меньшому брату, лохматому Февралю.

Тот стукнул посохом, мотнул бородой и загудел:

  • Ветры, бури, ураганы,
  • Дуйте что есть мочи!
  • Вихри, вьюги и бураны,
  • Разыграйтесь к ночи!
  • В облаках трубите громко,
  • Вейтесь над землёю.
  • Пусть бежит в полях позёмка
  • Белою змеёю!

Только он это сказал, как зашумел в ветвях бурный, мокрый ветер. Закружились снежные хлопья, понеслись по земле белые вихри.

А Февраль отдал свой ледяной посох младшему брату и сказал:

– Теперь твой черёд, братец Март.

Взял младший брат посох и ударил о землю. Смотрит девочка, а это уже не посох. Это большая ветка, вся покрытая почками.

Усмехнулся Март и запел звонко, во весь свой мальчишеский голос:

  • Разбегайтесь, ручьи,
  • Растекайтесь, лужи,
  • Вылезайте, муравьи,
  • После зимней стужи!
  • Пробирается медведь
  • Сквозь лесной валежник.
  • Стали птицы песни петь,
  • И расцвёл подснежник.

Девочка даже руками всплеснула. Куда девались высокие сугробы? Где ледяные сосульки, что висели на каждой ветке! Под ногами у неё – мягкая весенняя земля. Кругом каплет, течёт, журчит. Почки на ветвях надулись, и уже выглядывают из-под тёмной кожуры первые зелёные листики. Глядит девочка – наглядеться не может.

– Что же ты стоишь? – говорит ей Март. – Торопись, нам с тобой всего один часок братья мои подарили.

Девочка очнулась и побежала в чащу подснежники искать. А их видимо-невидимо! Под кустами и под камнями, на кочках и под кочками – куда ни поглядишь. Набрала она полную корзину, полный передник – и скорее опять на полянку, где костёр горел, где двенадцать братьев сидели. А там уже ни костра, ни братьев нет… Светло на поляне, да не по-прежнему. Не от огня свет, а от полного месяца, что взошёл над лесом.

Пожалела девочка, что поблагодарить ей некого, и побеждала домой. А месяц за нею поплыл.

Не чуя под собой ног, добежала она до своих дверей – и только вошла в дом, как за окошками опять загудела зимняя вьюга, а месяц спрятался в тучи.

– Ну что, – спросили её мачеха и сестра, – уже домой вернулась? А подснежники где?

Ничего не ответила девочка, только высыпала из передника на лавку подснежники и поставила рядом корзинку.

Мачеха и сестра так и ахнули:

– Да где же ты их взяла?

Рассказала им девочка всё как было. Слушают они обе и головами качают – верят и не верят. Трудно поверить, да ведь вот на лавке целый ворох подснежников, свежих, голубеньких. Так и веет от них мартом месяцем!

Переглянулись мачеха с дочкой и спрашивают:

– А больше тебе ничего месяцы не дали?

– Да я больше ничего и не просила.

– Вот дура так дура! – говорит сестра. – В кои-то веки со всеми двенадцатью месяцами встретилась, а ничего, кроме подснежников, не выпросила! Ну, будь я на твоём месте, я бы знала, чего просить. У одного – яблок да груш сладких, у другого – земляники спелой, у третьего – грибов беленьких, у четвёртого – свежих огурчиков!

– Умница, доченька! – говорит мачеха. – Зимой землянике да грушам цены нет. Продали бы мы это и сколько бы денег выручили! А эта дурочка подснежников натаскала! Одевайся, дочка, потеплее да сходи на полянку. Уж тебя они не проведут, хоть их двенадцать, а ты одна.

Рис.10 Библиотека внеклассного чтения. Книга 5

– Где им! – отвечает дочка, а сама – руки в рукава, платок на голову.

Мать ей вслед кричит:

– Рукавички надень, шубку застегни!

А дочка уже за дверью. Убежала в лес!

Идёт по сестриным следам, торопится.

«Скорее бы, – думает, – до полянки добраться!»

Лес всё гуще, всё темней. Сугробы всё выше, бурелом стеной стоит.

«Ох, – думает мачехина дочка, – и зачем только я в лес пошла! Лежала бы сейчас дома в тёплой постели, а теперь ходи да мёрзни! Ещё пропадёшь тут!»

И только она это подумала, как увидела вдалеке огонёк – точно звёздочка в ветвях запуталась. Пошла она на огонёк. Шла, шла и вышла на полянку. Посреди полянки большой костёр горит, а вокруг костра сидят двенадцать братьев, двенадцать месяцев. Сидят и тихо беседуют.

Продолжить чтение