Аркан дьявола

© Г. и Т. Рыльские, текст, 2024

© Макет, оформление. ООО «РОСМЭН», 2024

Данное издание является художественным произведением и не пропагандирует совершение противоправных и антиобщественных действий. Описания противоправных и антиобщественных действий обусловлены жанром и/или сюжетом, художественным, образным и творческим замыслом автора и не являются призывом к действию.

Глава первая

Чехия, Прага

2023 год

Барбара смотрела на бочку и не верила своим глазам. На покатом деревянном боку была нацарапана защитная руна. Резали на совесть – лезвие ножа глубоко погружалось в доски, которым, по словам пана Гесса, исполнилось уже лет двести.

– Как она сюда вообще попала? – пробормотала девушка, имея в виду не руну, а собственную мать.

Вопрос был риторический. Фрау Вернер, устроившая этот безобразный акт вандализма, могла попасть во внутренние помещения пивоварни лишь одним способом – позаимствовав у Барбары ключи. Мать, конечно, являлась известной ведьмой, и её услуги высоко оплачивались. Но проходить сквозь каменные стены и дубовые двери она, к счастью, ещё не научилась.

Барбара послюнявила подушечку большого пальца и потёрла руну Турисаз. С виду эта скандинавская руна напоминала топорик и обладала теми же свойствами, что и секира викинга. Она рубила, рассекала и наносила ответный урон обидчику. Но сейчас урон был нанесён только собственности пана Гесса.

Дерево впитало слюну, руна немного потемнела, но всё равно оставалась заметной.

– Чёрт! – бросила Барбара.

Она точно знала, что мать не ограничилась тем, что нацарапала на старинной бочке руну Турисаз. Если уж фрау Вернер решала очистить пространство от негатива или расставить защитные чары, она подходила к делу основательно. Так, чтобы нечисти становилось тошно даже смотреть в сторону её дома… а заодно и «Хмельного гуся» – семейной пивоварни Гессов, куда её дочь имела неосторожность устроиться официанткой.

Длинное подземелье напоминало заброшенную ветку метро, не хватало только ржавых рельсов на полу. Кирпич, из которого были сложены стены и сводчатый потолок, потемнел от времени. Тусклые желтоватые лампы под металлическими плафонами висели на приличном расстоянии друг от друга. Пан Гесс регулярно водил сюда экскурсии, и, следуя за ним, туристы пересекали несколько коротких светлых участков и несколько длинных, погружённых в полумрак. В глубине подземелья стоял главный экспонат коллекции – старушка Марта.

Как и его далёкие предки, своё лучшее пиво пан Гесс выдерживал в деревянных ёмкостях. Разумеется, бочки, мимо которых проходила Барбара, сделали уже в наше время – после нескольких лет службы поры досок забивались, и дерево переставало насыщать напиток особым вкусом и ароматом. Но, глядя по сторонам, нетрудно было поверить, что со Средних веков здесь ничего не изменилось. Справа и слева на массивных ко́злах возлежали огромные дубовые бочки, перетянутые железными обручами. Кое-где в простенках и нишах стояли рыцарские доспехи, возле которых так любили фотографироваться гости.

Барбара принялась метаться по мрачноватому подземелью. Она заглядывала в каждый угол, изучала каждую стену и каждую бочку в поисках защитных надписей и колдовских знаков. Если кто-нибудь из гостей увидит на полу перевёрнутую пентаграмму, нарисованную кровью цыплёнка, и огарки чёрных свечей, это, пожалуй, вызовет вопросы. А заодно приведёт к тому, что Барбаре придётся искать новую работу. В том, что пан Гесс обвинит в порче имущества (и колдовстве на рабочем месте) недавно нанятую официантку, сомневаться не приходилось. Ведь из всего персонала только её руки покрыты татуировками, совсем как у фанатки тяжёлого рока или у чокнутого шамана, служителя культа Одина.

Нет, на руках у неё красовались не только руны, ещё каббалистические символы, пентаграммы, иероглифы… но кто там будет разбираться! Только когда Барбаре перевалило за четырнадцать, она начала задаваться вопросом: а это вообще нормально, когда собственная мать татуирует тебя на съёмной квартире или в дешёвом лав-отеле, где за тонкой стеной постоянно кто-то стонет?

«Когда за нами придут демоны, ты ещё спасибо скажешь», – говорила фрау Вернер, макая иглу в чернила, приготовленные по специальному рецепту, и загоняя краску Барбаре под кожу.

В любую погоду, и зимой, и летом, от кирпичных стен подземелья веяло замогильным холодом. Это было хорошо, ведь пиво выдерживалось при температуре не выше пяти-шести градусов. Сама пивная также располагалась в подвале, вровень с рабочими помещениями, и стены там представляли собой кладку из грубо отёсанного пористого камня. Но туристы приезжали в «Хмельного гуся» не ради комфорта или изысканных интерьеров. Всё, что могло предложить заведение по этой части, – жёсткие деревянные скамьи, выглядевшие так, словно пан Гесс умыкнул их из какого-нибудь костёла, низкие своды и окошки под самым потолком, совсем как в тюрьме. Зато рецепт пива, которое готовилось в этих стенах, не менялся уже триста лет. Пан Гесс варил всего два сорта, светлое и тёмное, и делал это в точности так же, как его далёкие предки, жившие при Габсбургах. Благодаря такой приверженности традициям пивоварня упоминалась в каждом втором путеводителе для туристов. «Окунись в атмосферу средневековой Чехии», «Отведай на вкус настоящую легенду» и всё в таком духе.

Мама оставила «подарочки» в узких проёмах между бочками, за тускло блестевшими доспехами и даже в щелях кирпичной кладки. Барбара то и дело находила перевитые нитками холщовые мешочки, букетики сухостоя и бумажки с колдовскими надписями. Всё это она складывала в карман фартука. Буквально за пятнадцать минут ей удалось собрать немалую коллекцию талисманов. И это только в одном помещении! А ведь ещё оставалось множество цехов, подсобок, кухня, сам гостевой зал! Что будет, если хозяин начнёт натыкаться на странноватые предметы, которым не место в приличном ресторане? Даже с его любовью к Средним векам пан Гесс решит, что кто-то из персонала нуждается в услугах психиатра! К счастью, уборка сегодня была на Барбаре. Может, удастся отыскать всё прежде, чем её вызовут на ковёр…

Якуб Гесс бережно хранил старинные бочки, которые уже не использовались в производстве пива, антикварные дробилки для солода и помутневшие стеклянные бутыли, созданные стеклодувами далёкого прошлого. Всё это тянуло на музейные экспонаты и украшало подземелье. Но уже много лет жемчужиной его коллекции оставалась старушка Марта, гигантская бочка, которой стукнуло около трёх сотен лет. Она лежала на боку, занимая всё пространство от левой стены до правой и от пола до потолка. Пан Гесс нанял реставраторов, которые восстановили её, и теперь с гордостью показывал туристам. По семейной легенде, когда старушка Марта отработала свой срок в качестве пивной бочки, её собирались пустить на щепу или дрова. Но главный пивовар додумался, как использовать огромную ёмкость, не разбирая её на доски. В подземелье начали проводить закрытые праздники для знатных горожан, а в бочку сажали музыкантов. Скрипачи и флейтисты не видели, как развлекается знать, и не знали, о чём те говорят, потому что звук гудел внутри старушки Марты, мешая подслушивать.

Барбара приближалась к реликвии Гессов с тяжёлым сердцем и раньше времени старалась даже не смотреть в ту сторону. А когда всё же набралась смелости, увидела на передней стенке огромной бочки нацарапанные руны Уруз, Науд и Беркана. Каждый символ высотой в метр, не меньше.

– Ну нет же… – простонала девушка, в отчаянии взъерошив светлые, слегка вьющиеся волосы.

Такое слюной и пальцем не исправишь. Несколько секунд Барбара стояла, запустив обе пятерни в причёску, и не отрываясь смотрела на этот кошмар. А потом издала нервный смешок, оценив своеобразный юмор матери. В магии рун эта формула носила название «руны пива».

К пиву викинги относились трепетно, считая, что этот напиток помогает общаться с богами. А формулу, которую Барбара видела перед собой, скандинавы часто наносили на рога и пивные кружки. В памяти тут же всплыли строчки из «Старшей Эдды»:

Это была мощная магическая формула, или, по-другому, рунический став. Он помогал избежать неприятностей и болезней. А ещё помогал понять своё предназначение, и в этом Барбара усмотрела намёк. Фрау Вернер не хотела, чтобы её дочь работала в «Хмельном гусе». Не хотела, чтобы она проводила время здесь, в пивоварне, вместо того чтобы практиковаться в магии. Барбара сделала по-своему и теперь не сомневалась, что её уволят. А заодно выселят со съёмной квартиры, ведь они с матерью снимали жильё здесь, прямо над пивной.

Барбара не знала, запланированы ли на сегодня экскурсии. Если да, то скандал разразится очень скоро. Единственное, что она могла сделать, – собрать разбросанные по «Хмельному гусю» амулеты, пока их не обнаружил кто-то другой.

Не все рабочие помещения выглядели как подземелье, где стояла старушка Марта. Анфилада гулких цехов, где располагались баки открытого брожения и пронумерованные стальные цилиндры, похожие на баллистические ракеты, вела на задний двор. Большинство этих помещений построили уже в двадцатом веке, и стены там покрывала белая кафельная плитка. В воздухе стоял густой аромат зерна и хмеля.

Барбара осмотрела каждый зал, пополнила коллекцию талисманов (передний карман её фартука уже заметно топорщился, источая запахи ладана и засушенных трав) и стёрла несколько защитных надписей со стен и стальных чанов. Последний, варочный, цех находился уже над поверхностью земли и был пристроен к старинному зданию, где располагался «Хмельной гусь», примерно в середине двадцатого века. Барбара поднялась по ступенькам и приоткрыла железную дверь.

Пан Гесс не признавал газ, поэтому его пиво, как и в прежние времена, варилось на дровах. В центре помещения возвышались три вертикальных чана, соединённые стальными трубами разной толщины. Из них как грибы росли многочисленные датчики, показывавшие давление и температуру. Основанием для двух чанов служили массивные квадратные печи, сложенные из огнеупорного кирпича жёлтого цвета.

Несмотря на прохладную погоду, железные ворота, ведущие на задний двор пивоварни, были распахнуты. Когда Барбара заглянула в цех, Адам, старший сын пана Гесса, как раз вкатил внутрь тачку, полную досок, и принялся бросать их в топку. Младший, Давид, занимался тем, что очищал третий чан. Орудуя лопатой, он выгребал оттуда дробину – светло-коричневую массу, в которую превращалось ячменное сусло. Дробина отправлялась в тачку, а потом, насколько знала Барбара, – на корм курам. Оба Гесса походили на отца – такие же маленькие, коренастые и, если речь не заходила о пивоварении, неразговорчивые. Барбаре они напоминали молодых – и потому безбородых – гномов, суетящихся возле пылающего горна.

В одну руку Барбара взяла веник, в другую совок и решительно вошла в цех. Давид поднял на неё удивлённый взгляд. Разумеется – ведь она подметала здесь не далее как полчаса тому назад.

– Ты плохо о нас думаешь, – сказал он. – Мы ещё не успели намусорить.

Понимая, что, если начнёт махать веником по чистому полу, параллельно заглядывая во все щели, это будет выглядеть странно, Барбара пояснила:

– Я где-то выронила блокнот, в который записываю заказы. Хотела поискать.

Молодой человек коротко кивнул и вернулся к работе. Барбара быстро осмотрела цех, но всё, что нашла, – пара защитных рунических ставов, написанных углём на обратной стороне печей. Кирпичи и без того были закопчённые, надписи не слишком бросались в глаза, и она махнула на них рукой. У Барбары имелся ключ от парадной двери. Значит, фрау Вернер зашла в «Хмельного гуся» со стороны улицы и двигалась от помещения к помещению, раскладывая заранее приготовленные обереги. К тому моменту, как она добралась до варочного цеха, её запас иссяк.

Убедившись, что Адам или Давид не наткнутся на размалёванный рунами куриный череп или ещё какую-нибудь диковинку, Барбара вышла на задний двор подышать свежим воздухом. У каменных стен стояли стальные кеги, там и тут возвышались пирамиды из ящиков, а в центре была свалена огромная гора старых поломанных палеток. Пан Гесс за бесценок покупал их, чтобы пускать на дрова.

Барбара села на табурет и прислонилась лопатками к холодной стене. Сюда работники «Хмельного гуся» ходили во время перерывов, и, глядя на втоптанные в грязь окурки, девушка пожалела, что не курит. Дейлинка говорила, это успокаивает нервы, а сейчас кое-кому не помешало бы расслабиться.

Сегодня, в тринадцатый день октября, над Прагой висели тучи, похожие на комья грязного белья, отяжелевшего от влаги. Пахло грозой, хотя дождь не спешил пролиться. Барбара смотрела на мрачное, набрякшее водой небо и размышляла, что в этом месяце останется без зарплаты. Пан Гесс пустит её деньги на реставрацию старушки Марты.

Фрау Вернер имела привычку постоянно жаловаться, что им не хватает денег. Хотя при этом зарабатывала больше, чем можно было подумать, увидев её гардероб и старенький фольксваген. Она то и дело привлекала Барбару к работе – давала ей консультировать клиентов онлайн, проводить обряды на снятие порчи, венца безбрачия и родовых проклятий. Но все заработанные деньги шли в общую кассу. Если Барбаре что-то требовалось – одежда, обувь, книги, – ей приходилось об этом просить. Она сказала матери, что идёт к пану Гессу, чтобы иметь карманные деньги, скрыв истинную причину.

Фрау Вернер не хотела, чтобы её дочь работала, – ведь это напрочь ломало установленные порядки. Обычно Барбара молча принимала правила игры. Но в этот раз фрау Вернер ждал сюрприз – её покладистая дочь внезапно встала в позу.

– Я пойду работать, – заявила Барбара в тот памятный день.

Она преподнесла новость за ужином, надеялась, что у матери, весь день консультировавшей клиентов, не осталось энергии на споры.

– Что?! – услышав это, фрау Вернер поперхнулась овощным рагу.

– Меня берут, это уже решено!

Если бы мать узнала, что Барбара планирует собрать сумму для того, чтобы съехать на съёмную квартиру, она бы, наверное, устроила в «Хмельном гусе» пожар или попыталась извести пана Гесса при помощи колдовского проклятия. Понимая это, девушка делала упор на то, что хочет иметь карманные деньги, заработанные своим трудом.

– Что за глупости?! Ты и так работаешь! Если хочешь, можем поделить бюджет. Пожалуй, давно следовало это сделать, ведь ты уже не маленькая девочка…

– Это твой бизнес, твои клиенты! Я хочу попробовать сделать что-то сама.

– Похоже на переходный возраст. – Фрау Вернер закатила глаза. – Интересно, в семнадцать я тоже была такой невыносимой?

– Думай что хочешь. Но учти – если послезавтра ты скажешь, что нам снова пора переезжать, я никуда не поеду!

– Ты несовершеннолетняя, – напомнила мать. – И не можешь жить самостоятельно.

– Через полгода мне исполнится восемнадцать. И ты никак не можешь заставить меня переехать, если я этого не хочу.

– Почему это не могу?

– Мы же сами по себе, – пожала плечами Барбара. – Когда подростки не слушаются, начинают хулиганить или принимать наркотики, родители обращаются к школьному психологу. Дело может дойти до социальных служб или полиции. А теперь я отказываюсь тебя слушаться. Что ты сделаешь? Заколдуешь меня?

– Как ты разговариваешь с матерью?!

– Я собираюсь встретить свой день рождения в Праге, – отрезала Барбара. – Это моё решение.

– Когда до нас доберутся демоны, ты по-другому запоёшь! – Это было последнее средство, и, похоже, фрау Вернер ещё не поняла, что оно давно перестало работать.

– Возможно, – кивнула Барбара. – Но прежде чем бежать куда-то, хотелось бы хоть однажды их увидеть.

В тот раз она впервые в жизни вступила в конфликт с матерью. Фрау Вернер пошла на уступки, но со временем почуяла неладное: Барбара работала в «Хмельном гусе» уже несколько месяцев, но не покупала себе новых вещей и всё ещё ходила со старым телефоном. Мать наверняка догадалась, что та собирает деньги, и решила сделать так, чтобы Барбару уволили.

«Значит, я возьму деньги у мамы так, чтобы она не знала, – решила девушка. – Пошла она к чёрту!»

Начиная новую жизнь, Барбара хотела сделать всё правильно. Но раз фрау Вернер решила играть нечестно, да ещё прикрываясь заботой о дочери, то и ей не грех запустить руку в общую кассу.

Из открытых ворот возникла Дейлинка. Её длинные рыжие волосы были собраны в хвост, на острых скулах и носу горели веснушки, карман фартука оттягивал перекидной блокнот.

– Бэбс! А я тебя обыскалась. Бросай свои швабры, ты нужна в зале!

Швабра и так валялась там, где Барбара её бросила, – возле бочки, которую теперь украшала руна Турисаз.

– Уже иду! – Барбара вскочила с табурета. – Одну секунду!

Она метнулась к мусорному контейнеру и вывалила туда все собранные обереги. Хорошо, что фрау Вернер этого не видела, – её бы пришлось госпитализировать с инфарктом. Прикрыв мешочки и букетики обёрточной бумагой и прочим мусором, Барбара побежала за Дейлинкой.

У пана Гесса был договор с гидами, которые сопровождали автобусные туры по Чехии. Они приводили в его пивоварню туристов, а заведение отчисляло им процент. Таких групп за день могло прийти двадцать и больше. Они занимали один из длинных столов и от души угощались пивом, заедая его кнедликами, утопенцами или вымоченной в пиве рулькой. Барбаре и Дейлинке только и оставалось, что носиться по залу, таская гостям тяжёлые кружки. Иногда по шесть за один раз. Отработав свою первую смену в роли официантки, Барбара наутро не смогла даже причесаться. Руки попросту не поднимались, болтаясь вдоль тела как плети.

– У нас аншлаг, – говорила Дейлинка, быстро шагая через комнаты с чанами для открытого брожения. – Будем надеяться на приличные чаевые!

Она толкнула тяжёлую, окованную железом дверь, ведущую из рабочих помещений в общий зал. Тут же стал слышен многоголосый гомон, звон посуды и доносившаяся из колонок музыка – меланхоличный перебор лютни и флейта.

Едва Барбара переступила порог, как звуки средневековой музыки заглушила бодрая песня – после определённой кружки туристы из России всегда начинали петь. Они почти три часа отдавали должное мастерству пана Гесса, когда в пивоварню прибыло сразу две группы, из Китая и Германии. Немцы уже сидели за длинным столом, изучая меню, а гости из Поднебесной гуськом спускались по узкой каменной лестнице. Их смуглые лица раскраснелись от холодного ветра, в руках шуршали пакеты с сувенирами, а на груди болтались фотоаппараты.

– Обслуживай своих, – на бегу бросила Дейлинка, имея в виду немецкую группу. – А я китайцами займусь!

В зале всё осталось, как и три сотни лет тому назад, когда первый из Гессов получил у короля разрешение варить в своём подвале пиво. На толстых цепях висели грубоватые люстры, сделанные из деревянных колёс, снятых с телеги. И хотя на смену восковым свечам давно пришли электрические лампочки, на спицах и ободьях ещё сохранились восковые потёки, а потолки, сложенные из ноздреватого камня, до сих пор пятнали следы копоти. Взгляд то и дело натыкался на рыцарские щиты, алебарды, оленьи рога и кабаньи головы. Пахло квашеной капустой, подгоревшим жиром и, само собой, пивом.

Голоса русских гудели в этом каменном мешке, словно католический распев под сводами кирхи; нестройный, но весьма мощный хор выводил что-то про Катюшу. Кроме родного немецкого Барбара знала несколько языков – спасибо матери, которая нигде не задерживалась дольше полугода! – и в том числе немного русский. Она остановилась возле стола, за которым расположились туристы из Германии, достала из кармана небольшой блокнот, огрызок карандаша и приготовилась принимать заказ.

Как правило, гиды приводили туристов в пивную после продолжительной пешей прогулки по историческому центру. Уставшие гости ели и пили больше, к взаимной выгоде и заведения, и самих экскурсоводов. Люди за столом были тепло одеты, и, глядя на них, Барбара мечтала о вязаном свитере. Здесь ей приходилось носить чешский национальный костюм. Пан Гесс строго следил за тем, чтобы внешний вид девушек, работавших в его заведении, в точности соответствовал традициям. Белая блузка с рукавами-фонариками, множество нижних юбок, два кружевных фартука, сзади и спереди. И никаких сотовых в рабочее время. Однажды хозяин устроил Дейлинке настоящий разнос, когда заметил на её руке фитнес-браслет. А в другой раз отругал Барбару за жевательную резинку: «Если бы я хотел, чтобы гостей обслуживала корова, то её бы и нанял!»

Крупная фрау с бескровными губами, короткими осветлёнными волосами и недовольным выражением на лице никак не могла устроиться на скамье. Она долго ёрзала, всем своим видом демонстрируя, как ей неудобно. На её фоне худая Барбара выглядела эльфом, готовым принять заказ у огра. Пыхтела и сопела фрау соответственно, как будто собиралась отобедать не рулькой, а заплутавшим в лесу путником.

Русские давно затянули новую песню, а Барбара занесла в блокнот уже почти все заказы, когда фрау Огр наконец открыла меню. И оттуда прямо ей на колени упал небольшой мешочек, на котором красной нитью была вышита пентаграмма. По мнению Барбары Вернер, всю свою сознательную жизнь изучавшей колдовство, предмет не выглядел таким уж пугающим. Однако фрау вскрикнула и резко поднялась, толкнув стол бёдрами, затянутыми в клетчатые слаксы.

Мебель в семейной пивоварне Гессов была неподъёмной. Барбара точно знала это, потому что по долгу службы ей иногда приходилось двигать скамьи. Чтобы сместить длинный дубовый стол, за которым могли свободно расположиться двадцать человек, требовались усилия нескольких мужчин. Однако фрау в клетчатых слаксах это удалось в одиночку.

– Что это за дрянь? – воскликнула она, глядя себе под ноги, так, словно из меню вывалилась дохлая мышь.

«Спасибо, хоть на скамейку не запрыгнула», – подумала Барбара и нырнула под стол.

– Просто сувенир, – сказала она, хватая с пола мешочек. – Ничего особенного. Наверное, кто-то из гостей оставил.

– А я уж подумала, это ваше, – произнесла фрау, когда Барбара показалась из-под стола, и с брезгливой миной указала на её руки.

Да, правую руку Барбары, с тыльной стороны ладони, украшала взятая в круг пентаграмма. Причём выполненная красными чернилами. Эта татуировка была с ней уже семь лет.

– Совпадение, – процедила девушка, пряча треклятый мешочек в карман. – Будете делать заказ?

Остаток дня Барбара как заведённая носилась между барной стойкой и столами, наполняла кружку за кружкой, собирала грязную посуду и всё ждала, что её вызовет пан Гесс. Она могла собрать обереги, которые её мать распихала по укромным (и не очень) местам, а Турисаз на бочке была не так уж и заметна. Но вот размашистые «пивные руны», украсившие старушку Марту, уже никуда не денутся. Глубокие царапины так просто не зашлифуешь и не замажешь. Заниматься этим должны специалисты, те, кто знает, как работать с деревом, и умеет восстанавливать предметы старины. Фрау Вернер нарочно сделала так, чтобы Барбару уволили. Подставила её. Но она не собиралась предъявлять матери претензии, потому что прекрасно знала, чем это закончится.

«Я же забочусь о тебе! – скажет Вернер-старшая, и в её голосе будет звучать искренняя обида. – Ты могла и сама расставить защитные чары, очистить пространство от негатива. Но ты стала беспечной, и мне приходится думать за двоих!»

Да, всё верно. Барбара могла самостоятельно изготовить обереги, нанести на дверные косяки и стены защитные знаки, начертить руны, не калеча при этом хозяйское имущество. Просто с некоторых пор она не видела в этом смысла. Чем старше становилась Барбара, тем меньше верила в колдовство. И тем отчётливее понимала, что её мать – последний человек, которому следовало доверять воспитание ребёнка.

Социальные службы, органы опеки наверняка заинтересовались бы их семьёй. Ещё бы – мать-одиночка промышляет гаданием на Таро и снятием порчи, постоянно переезжает, меняя не только города, но и страны. А её дочь никогда не проходила медицинских обследований, не делала прививок и не ходила в школу. С точки зрения государства – а Вернеры являлись гражданами Германии – они давно превратились в призраков, бродяг. Людей, сумевших обхитрить систему. Провернуть подобное – задачка не из простых, учитывая, что они всё-таки имели документы, банковские карты и не ночевали под мостом. Но фрау Вернер была достаточно изворотлива, а её многочисленные связи и полезные знакомства помогали оставаться в тени. Но так не могло продолжаться вечно. Через неделю Барбаре исполнялось восемнадцать, и она собиралась преподнести матери неприятный сюрприз.

Пан Гесс так и не вызвал Барбару. Когда последний гость покинул пивную, она повесила на дверь табличку «Закрыто» и принялась убирать зал.

Пока она протирала столы и драила пол, мимо неё проходили сыновья и дочери пана Гесса, закончившие работу на кухне и в цеху. Пивоварня не зря называлась семейной – единственными нанятыми работниками здесь были сама Барбара и её напарница, Дейлинка. Наконец к выходу прошествовал сам Якуб Гесс, маленький, круглый, с пышными седыми усами на багровом лице. Барбара внутренне сжалась, но хозяин лишь помахал девушкам на прощание и поднялся по каменной лестнице. Сегодня не было экскурсий в недра пивоварни, поэтому он и не заметил «пивные руны». Но завтра Барбару точно ждал разнос. А она собиралась проработать в пивоварне ещё неделю, получить жалованье и только потом уволиться.

– Значит, придётся уйти раньше… – пробормотала девушка, выметая из-под скамейки скомканные салфетки.

Дейлинка выключила колонки, и в гостевом зале «Хмельного гуся» воцарилась торжественная тишина. Стеклянные глаза, которыми мастер-чучельник снабдил кабаньи головы, тускло мерцали в свете электрических лампочек, равно как и лезвия алебард. Если не смотреть в сторону барной стойки, оборудованной современным аппаратом для розлива пива, не составляло труда поверить, что это зал средневекового замка, где ещё недавно пировали вельможи и рыцари. Чаще всего Барбара покидала «Хмельного гуся» последней – Дейлинка жила на окраине Праги и старалась убежать пораньше. Оставаясь в одиночестве, девушка невольно начинала вспоминать жутковатые истории о призраках. Фрау Вернер утверждала: старинный дом, располагавшийся над пивоварней, служил пристанищем для нескольких привидений. «А ещё здесь очень злой домовой, – говорила она. – Сегодня он снова душил меня!»

В детстве Барбару постоянно душили домовые. История повторялась в каждой новой квартире, и со временем девочка пришла к неутешительному выводу – добрых домовых попросту не существует, и все они имеют на неё зуб. Она помнила состояние ужаса и беспомощности, когда посреди ночи что-то тяжёлое наваливалось ей на грудь. В такие моменты Барбара не могла пошевелиться, в ушах у неё стоял звон, а слова защитной молитвы застревали в горле. Единственное, чем она могла двигать, – глаза, но легче от этого не становилось. Она видела маленькую зловещую тень, которая металась по спальне, а потом запрыгивала ей на грудь. Иногда существо пахло влажной свалявшейся шерстью, иногда не имело никакого запаха. Зато имело вес, который давил на рёбра, не давал дышать. Этот кошмар мог длиться несколько минут, а мог растянуться на часы. И прекращался, только если Барбара невероятным усилием воли ухитрялась произнести слова молитвы или же сложить онемевшие безвольные пальцы в жест, отгоняющий злых духов. После этого она, как правило, вскакивала с кровати, включала свет и бежала к маме. «Домовые бывают страшными, – говорила та, утешая дочь. – Но представь, что будет, если до нас доберутся бесы, которых посылает по нашему следу твой дорогой папочка! Они куда страшнее и кровожаднее! Любой домовой по сравнению с ними просто ласковый котёнок!»

Сейчас Барбара редко просыпалась от удушья, но ей постоянно снились рогатые красноглазые твари, которыми якобы повелевал её отец.

Раздевалка находилась в чулане за барной стойкой. Дейлинка уже сняла униформу и стояла в нижнем белье. На её левом плече был вытатуирован иероглиф, не то китайский, не то японский, а на правом боку, под рёбрами – дракон. В первый день знакомства, увидев татуировки Барбары, она одобрительно кивнула.

– Когда-нибудь я отморожу себе зад в этих подвалах, – буркнула Дейлинка, снимая с крючка джинсы. – А он, между прочим, мне дорог!.. Что там у нас, кстати, с чаевыми?

По договорённости девушки скидывали все чаевые в общую кассу и в конце дня делили накопившуюся сумму.

– Да как обычно, – сказала Барбара, стягивая блузку. – Помнишь немцев, которые ближе к вечеру пришли? Вообще ничего не оставили.

– Там же какая-то история была?

– Да никакой истории. Ерунда.

Рыжие волосы Дейлинки ниспадали до копчика. Она как раз расчёсывала их пластиковым гребешком, но на слове «ерунда» застыла:

– В смысле? Я же видела, как та тётка вскочила словно ошпаренная. А ты зачем-то нырнула под стол?

– У неё из меню грязная салфетка вывалилась. Кто-то из посетителей оставил.

– Ага, ясно. – Дейлинка быстро натянула свитер, а потом достала из рюкзака, висевшего на крючке, холщовый мешочек с пентаграммой. – Такая салфетка?

– Где ты его нашла?

– Они в каждом меню лежали. Я утром это обнаружила и все вытащила. Наверное, один пропустила…

– Ясно, – вздохнула Барбара.

– Слушай, Бэбс, это же твоих рук дело? – прищурилась Дейлинка.

– А чего сразу моих?

– Ну, первым подозреваемым у меня был пан Гесс, разумеется. Я подхожу к нему, спрашиваю – ваше? А он давай отнекиваться, совсем как ты сейчас.

– Это не я, это моя мама, – сдалась Барбара. – Она… немного помешалась на защитной магии. Наверное, взяла ключи, пока я спала, и навела здесь свои порядки.

Некоторое время девушки продолжали переодеваться в молчании.

– Хочешь пива? – внезапно предложила Дейлинка.

– Серьёзно?

– Конечно. Мы в пивной как-никак, и здесь никого, кроме нас.

– И мы не будем платить? – уточнила Барбара.

– Ещё чего! Давай узнаем, за что туристы отваливают пану Гессу столько денег!

Девушки наполнили светлым пивом две кружки и расположились за столом. Напиток оказался густым, горьковатым. Барбара ничего не понимала в оттенках вкуса, и фильтрованное пиво от нефильтрованного могла отличить только по цвету. Но вроде бы неплохо…

– Рассказывай, – потребовала Дейлинка. Её зелёные глаза горели любопытством.

Барбара молча отпила пиво, поставила кружку и уставилась на плотную шапку пены. Она неплохо общалась с Дейлинкой, но назвать их подругами было нельзя. У Барбары вообще не имелось подруг, что и неудивительно с её образом жизни.

– Я слышала, твоя мама ведьма? – Дейлинка подалась вперёд, нависнув над столешницей. – Гадает на Таро, всё такое. И любовные привороты делает.

Одна из дочерей пана Гесса пользовалась услугами фрау Вернер. Скорее всего, это она разболтала Дейлинке.

– Да ты пей! Ещё нальём, всё равно никто не заметит.

Барбара последовала совету, осушив кружку наполовину, а после произнесла:

– Моя мама серьёзно относится ко всему этому.

– А ты?

– Раньше тоже серьёзно относилась. А сейчас – не знаю. – Помолчав немного, Барбара добавила: – Мне надоело жить так. Я больше не могу.

– «Так» – это как? – уточнила Дейлинка. – Надоело работать в «Хмельном гусе»? Тут я тебя понимаю! Если бы мне не приходилось платить за квартиру, я бы давно…

– При чём здесь «Хмельной гусь»? – перебила её Барбара. – Мне надоело постоянно убегать. Надоело прятаться от демонов, которых я в глаза не видела! Понимаешь, в пять лет я, конечно же, верила, что отец посылает за нами чудовищ. И в десять тоже верила. Но через неделю мне исполняется восемнадцать, и я уже не знаю, чему верить. Иногда мне кажется… что моя мать сумасшедшая. Или хочет, чтобы я стала ненормальной, не знаю.

Дейлинка смотрела на Барбару, округлив глаза, совсем как облезлые кабаньи головы на стенах. За окошками-бойницами шумело – начался дождь.

– Значит, твой отец посылает за тобой демонов, – после непродолжительной паузы сказала Дейлинка. – И кто он у тебя, владыка Мордора?

Барбара не знала, кто её отец. Даже имени его не знала, только фамилию – Вернер. Дело в том, что её мать до сих пор состояла в браке с этим человеком. «Я бежала от него в страхе, мне было не до того, чтобы оформлять развод!» – говорила фрау Вернер, девичья фамилия которой была Гервальд. При этом она наотрез отказывалась называть имя: «А вдруг однажды тебе в голову придёт бредовая идея самой разыскать его?»

– Я не знаю, кто мой отец, – произнесла Барбара и сделала глоток пива. Она не обедала, и приятная лёгкость уже разливалась по телу. – Мама говорит, он колдун.

– И, насколько я понимаю, его специализация – это не Таро, – сказала Дейлинка.

По словам матери, её злодей-супруг умел призывать адских тварей. Однажды в детстве Барбаре показалось, что она видела одну из них. После этого случая она долго не могла нормально спать, вскакивала с криками и в каждой тени видела клыкастого чёрта. Но сейчас Барбара думала, что ей просто примерещилось. Фрау Вернер сделала всё возможное, чтобы воспитать впечатлительного ребёнка, которым легко управлять при помощи страшных историй.

– Да, не Таро. Мама говорит, он заключил сделку с Дьяволом, продал ему душу. И если мы не будем постоянно переезжать, за нами придут чудовища.

– И отец хочет любой ценой вернуть тебя, так?

– Да, – кивнула Барбара. – Он хочет заняться моим воспитанием, сделать из меня злую ведьму. Так говорит мама.

– Ты же понимаешь, как всё это звучит? – Дейлинка вопросительно вскинула бровь.

– Не сомневайся.

– Тебе надо бежать от матери. Ты уж прости, но она действительно ненормальная.

– А я и собираюсь, – фыркнула Барбара. – Думаешь, зачем я устроилась в «Хмельного гуся»? Чтобы собрать денег и переехать в другой район.

– Вот что я думаю. Твоя мать просто сбежала от мужа. И украла у него ребёнка, в смысле, тебя. Такие ситуации не редкость. А рассказывая страшные истории, она просто настраивала тебя против отца.

Барбара кивнула. Сейчас она вспомнила свой шестой или седьмой день рождения. В то время она мечтала стать кондитером и просила в подарок набор игрушечной посуды. Мать подарила ей этот набор, а ещё плиту, конфорки которой светились красным, если повернуть ручку. Маленькая Барбара была в восторге и собиралась тут же начать готовить игрушечный штрудель. Но фрау Вернер предложила ей другой рецепт. «Мы сварим суп из твоего папы!» – сказала она. Под руководством матери Барбара нарисовала страшную рожу («Очень похоже, вылитый твой папочка!»), потом порвала рисунок, бросила обрывки в кастрюлю и поставила на плиту. «Отлично! – подытожила мать. – Только есть этот суп мы не станем, а то, чего доброго, отравимся! Лучше выльем его в раковину!»

Говоря, что фрау Вернер настраивала Барбару против отца, Дейлинка сильно преуменьшала. Женщина, испортившая этой ночью антикварную бочку пана Гесса, могла бы написать книгу «Тысяча и один способ сделать так, чтобы ваш ребёнок возненавидел своего отца. Пособие для озлобленных матерей-одиночек».

– Барбара, если нужно, ты какое-то время можешь пожить у меня, – предложила Дейлинка. – Я снимаю квартиру с однокурсницей, но места хватит и троим.

– Спасибо.

– Я не из вежливости предлагаю. Мне действительно страшно за тебя.

– Да, я поняла. Если что, буду знать, кому звонить.

Девушки допили пиво, разделили чаевые и покинули «Хмельного гуся». Дейлинка надела прозрачный дождевик и побрела по лужам, как привидение. А Барбара прошла несколько метров, набрала код на домофоне и нырнула в тёмный подъезд. Мать закрылась в своей спальне и, скорее всего, уже спала. А может, только делала вид. Она прекрасно понимала, что акт вандализма, устроенный в подвалах пивоварни, не пройдёт незамеченным, но не могла знать, кто первым обнаружит «пивные руны» и когда это случится. Так уж вышло, что нашла их Барбара. Теперь матери и дочери предстоял неприятный разговор, но это могло подождать до утра.

Барбара приняла душ, почистила зубы и на цыпочках прошла мимо комнаты матери в свою спальню. После смены в «Хмельном гусе» ноги гудели, а благодаря выпитой натощак кружке пива голова казалась непривычно лёгкой. Барбара всегда спала при свете и, зайдя в свою комнату, первым делом включила ночник. На тумбочке загорелся шар из пластмассы молочного цвета, залив комнату рассеянным светом.

У Барбары было не так много вещей – одежда, обувь, книги в мягких обложках, небольшая коробка с бижутерией, заколками и прочими мелочами. Плюшевый медведь, помогавший засыпать. Всё это помещалось в рюкзак и две спортивные сумки. Куда больше места в багаже занимали колдовские принадлежности. В течение многих лет Барбара обрастала колодами карт, наборами рун, свечами, кристаллами, колокольчиками, зеркалами, алтарными статуэтками и прочими предметами, без которых не обойтись настоящей ведьме. И теперь, покидая мать, Барбара собиралась бросить всё это. Ну, может, прихватить любимую колоду карт и свои первые руны… Представляя, как уйдёт в неизвестность, с одним рюкзаком за плечами, Барбара чувствовала внутри странную сосущую пустоту. Она знала все оттенки и градации страха, и это был именно он.

Первый раз Барбара поняла, что так продолжаться не может, что ей надо бежать от матери, в четырнадцать лет. Это произошло после истории с Рудольфом Новаком, её единственным другом… её первой детской влюблённостью. Когда Барбара думала о том, как однажды уйдёт от матери, станет жить самостоятельно и в один прекрасный день разыщет Рудольфа, её начинало слегка потрясывать, а ладони становились холодными и влажными. По венам разливался ядовитый коктейль из ужаса, бессилия и чувства вины. Юная Барбара стыдливо загоняла эти мысли в глубины сознания, как подросток прячет от родителей журнал с неприличными картинками. А спустя какое-то время снова позволяла себе подумать о жизни вдали от матери. Она понемногу, по капле приучала себя к этим бунтарским размышлениям. И со временем её ладони перестали потеть, а к горлу уже не подкатывала тошнота.

Барбара твёрдо решила порвать с матерью в день своего совершеннолетия. И несколько лет готовила этот побег, подобно узнику, тайком подпиливающему решётку. Вот только прутья эти находились внутри её разума, а напильником служила обида на мать и убеждённость, что всё происходящее – ненормально.

Засыпая под монотонный шелест дождя, Барбара думала: «Может, нет смысла тянуть до дня рождения? Я могу уехать когда угодно, хоть завтра».

Интерлюдия первая

Четырьмя годами ранее

В маленьких городках наподобие Серебряного Ручья, где все жители знали друг друга в лицо, Барбара чувствовала себя неуютно. Люди там вели размеренный, неспешный образ жизни, имели слишком много свободного времени и любили посплетничать. Совсем иначе дела обстояли где-нибудь в Праге, Стокгольме или Вене. Жители мегаполисов вечно куда-то спешили и смотрели только в собственные смартфоны, а не по сторонам. Там Барбара словно становилась невидимкой, и ей нравилось это ощущение. Она могла спокойно гулять, ходить в кино или просто сидеть на лавочке в парке и кормить голубей, зная, что никому нет до неё дела. Женщине с ребёнком ничего не стоило затеряться в большом городе, но мама не руководствовалась логикой или здравым смыслом, когда выбирала место, где они проведут следующие несколько месяцев (а может, недель или дней – кто знает). В этом деле она целиком и полностью полагалась на маятник.

Мать Барбары составляла гороскопы людям, которые регулярно мелькали на телевидении, у неё консультировались бизнесмены и политики. Но сейчас никто бы не опознал в ней ведьму, чьи предсказания влияли на многомиллионные сделки и гастрольные туры рок-звёзд. Красивая светловолосая женщина с голубыми глазами – по случаю очередного переезда она избавилась от макияжа а-ля семейка Аддамс и переоделась в удобный спортивный костюм.

Сейчас фрау Вернер сдвинула тарелки и развернула на столе видавшую виды карту. Чтобы плотная бумага не сворачивалась, она поставила сверху солонку и перечницу.

– Давай узнаем, куда мы с тобой отправимся дальше, – сказала мама, вынув из кармана кристалл горного хрусталя на цепочке. Не обращая внимания на удивлённый взгляд официантки, она принялась водить маятником над картой.

– Я хочу в столицу, – сказала Барбара, макая картошку фри в кетчуп.

– А я хочу в Австралию, дорогая, – произнесла мама, продолжая водить маятником над плавными линиями рек и угловатыми линиями шоссе. Дольше всего она держала маятник над точками, обозначающими города. – В Австралии кенгуру, а ещё коалы. Ты же любишь коал? Они милые…

У фрау Вернер была карта Европы, и позавчера с её помощью она определила, что им надо двигаться на юг. Сейчас же перед ней лежала подробная карта Чехии.

– Почему мы уехали из Варшавы? Мне там нравилось…

– Потому что ищейки твоего папочки напали на наш след, ты же сама прекрасно знаешь. Ещё немного, и они бы сидели у нас на кухне, попивая кофе, а я не готова к таким гостям.

Барбара сомневалась, что адских тварей интересует кофе. От мысли об отцовских ищейках ей сделалось не по себе, и аппетит как-то разом пропал. Девочка положила чизбургер обратно на тарелку и с опаской посмотрела в окно. По ту сторону толстого стекла висел густой туман. В серых утренних сумерках бензоколонка, рядом с которой находилась закусочная, напоминала древние развалины, а ползущие по шоссе машины – горбатых желтоглазых чудовищ. Где-то в тумане вполне могли прятаться рогатые демоны, которых отец Барбары призвал из ада…

– Мы с тобой едем в Серебряный Ручей.

Постановив это, мама отодвинула солонку с перечницей, и карта сама собой свернулась в трубочку.

– Ясно, – пробормотала Барбара, отрываясь от созерцания тумана.

Уже по названию становилось ясно, что это какая-то дыра, где живёт от силы несколько тысяч человек.

Городок, на который указал маятник, располагался на востоке Чехии. Как сообщали придорожные указатели, регион этот назывался Моравией, и, глядя из окна автомобиля, Барбара пришла к выводу, что здесь нет ничего, кроме бесконечных виноградников и дремучих лесов. Последнее, впрочем, её вполне устраивало.

В Серебряный Ручей фрау Вернер и её дочь прибыли ближе к вечеру. Цивилизация, с торговыми центрами, большими бензоколонками и придорожными ресторанами, давно осталась позади, пейзажи стали сначала уныло-сельскими, а потом и вовсе дикими. Шоссе долго петляло среди пологих холмов, покрытых купами деревьев, пока на обочине не возник облезлый металлический щит с надписью «Добро пожаловать в Серебряный Ручей. Основан в 1345 году».

– Почти приехали, – бодрым голосом сообщила мама, сидевшая за рулём фольксвагена. – Однако древний городок!

Автомобиль проехал ещё немного, и взору Барбары открылась узкая, зажатая среди холмов долина. Дорога уходила вниз, и, пока машина спускалась, девочка видела черепичные крыши, покрытые бурыми пятнами мха. Деревьев было много, и некоторые уже сбросили листву и теперь тянули к серому небу голые ветви. Городок полностью оправдал ожидания Барбары, и она мысленно показала язык осколку горного хрусталя, застывшему над едва заметной на карте точкой. Зданий выше трёх этажей девочка не заметила и задалась вопросом: есть ли здесь, например, кинотеатр? Глядя по сторонам, можно было подумать, что до изобретения кинематографа ещё лет сто, и это как минимум.

– Интересно, а как здесь с интернетом? – спросила Барбара, когда фольксваген приблизился к первым постройкам. Устойчивый интернет требовался маме для работы, и, если в Серебряном Ручье с этим проблемы, ей придётся просить хрусталик выбрать на карте другую точку. Такое уже случалось.

– Да как везде, наверное, – пожала плечами мама. – Вон я спутниковую тарелку вижу. Значит, есть.

Тарелка, о которой говорила фрау Вернер, крепилась к стене постройки, похожей на покосившийся сарай. За забором из металлической сетки бродили куры и лежал насквозь проржавевший, утонувший в сорной траве остов автомобиля. Когда машина проезжала мимо, петух с печально поникшим гребешком взъерошил перья и выдал простуженное «кукареку».

Окраины Серебряного Ручья производили гнетущее впечатление – похоже, работы здесь не было и поселение медленно загибалось. Впрочем, ближе к центру ситуация стала немного лучше. С улиц исчез мусор, штукатурка уже не отваливалась от стен, демонстрируя кирпичную кладку, и заборы стояли более-менее ровно. Типичный европейский городок, чья история уходила в глубокое Средневековье. Вымощенные брусчаткой мостовые, домики, стоящие стена к стене и выкрашенные в пастельные тона, резные и кованые вывески… Автомобиль ехал по кривым улочкам, пока не оказался на центральной площади, круглой и весьма просторной. Справа возвышался католический собор из светлого камня, слева – ратуша, которую венчала квадратная башенка с часами. Между этими постройками располагался фонтан и обязательный чумной столб со статуей ангела наверху. Сюда уже не стыдно привезти туристов, но площадь пустовала. В этом не было ничего удивительного – Барбара много путешествовала и знала, что ближе к вечеру жизнь в городках, подобных Серебряному Ручью, замирала.

Фрау Вернер ехала по навигатору, но дорожный знак сообщал, что въезжать на площадь запрещается. Ворча себе под нос, она сдала назад и обогнула центр по соседним улицам. Пока фольксваген совершал эти манёвры, резко стемнело. Барбара сначала не поняла, как это получилось, а потом сообразила, что солнце нырнуло за холм, над которым теперь разливалось багровое зарево. Посовещавшись с маятником, мама первым делом заглянула на сайт, где размещались объявления об аренде жилья. В Серебряном Ручье имелась всего одна небольшая гостиница, но фрау Вернер предпочла снять отдельный домик на окраине городка.

По мере того как мать и дочь удалялись от центра, пейзаж менялся в обратном порядке – облагороженные улицы остались позади, на смену старинным домикам, по фасадам которых вился плющ, а ставни украшала резьба, пришли облезлые халупы в окружении теплиц и курятников. Машина проехала Серебряный Ручей насквозь и остановилась у забора из сетки-рабицы. За ним был заросший травой двор, в глубине которого виднелся чёрный силуэт домика под черепичной крышей.

– Кажется, приехали, – сказала мама, заглушая мотор.

Барбара вылезла из машины и прошлась туда-обратно, разминая ноги. Ближайший уличный фонарь остался далеко позади, и двор тонул во мраке, густом, как дёготь. Пока мама созванивалась с арендодателем, девочка приблизилась к забору, включила фонарик на телефоне и оглядела двор. Луч выхватил из темноты проржавевшую бочку, полную дождевой воды, автомобильные шины, поломанные ящики… Хотелось бы Барбаре знать, какими соображениями руководствовался магический маятник, указывая на эту дыру! Возможно, он решил, что демонам будет лень тащиться в такую даль или они поломают ноги на местных колдобинах.

Спустя несколько минут из полумрака вынырнул обрюзгший тип на скрипучем велосипеде. Он вручил фрау Вернер ключи, дал какие-то инструкции относительно интернета, телевидения и водопровода и отчалил.

– Вайфай у нас будет! – сообщила мама. – Жить можно!

Вопреки ожиданиям, изнутри дом выглядел лучше, чем снаружи. И хотя застоявшийся воздух пах сыростью, бумажные обои крепко держались на стенах и нигде не было пятен плесени. В прихожей, гостиной и двух небольших спальнях стояла только самая необходимая мебель, на кухне имелся минимальный набор посуды. Мать загнала фольксваген во двор, после чего они с Барбарой перенесли сумки из автомобиля в дом.

За ужином (хлеб, масло и сваренные на скорую руку сосиски, купленные в придорожном супермаркете) Барбара спросила, чем она будет заниматься в Серебряном Ручье.

– Как это – чем? – удивилась фрау Вернер. – А как же твоя учёба?

Под учёбой она понимала ежедневные упражнения с картами Таро, Книгой Перемен и рунами. Ну и составление гороскопов – куда же без этого!

– Я не про гадание, – протянула Барбара. – Здесь даже парка нет.

– Здесь наверняка есть парк. Но зачем он нужен, если вокруг такая красота – холмы, виноградники? Ты найдёшь, где погулять, я в этом не сомневаюсь. Заодно расставишь ловушки на бесов.

Фрау Вернер не боялась отпускать Барбару гулять. Совсем наоборот, она настаивала, чтобы та совершала дальние пешие прогулки, самостоятельно каталась на метро и в общественном транспорте, умела купить проездной билет и не стеснялась спросить дорогу.

– Тебе придётся стать умной, как твоя мамочка, – при каждом удобном случае повторяла фрау Вернер. – Если на тебя обратит внимание полицейский, ты должна знать, как обхитрить его. А если не брать в расчёт полицию, в городе нет ничего страшного. Это всего лишь скопище людей, которым нет до тебя никакого дела. Бояться надо совсем других вещей.

И фрау Вернер не жалела сил и времени, втолковывая маленькой дочери, чего на самом деле следует бояться. Самым страшным она считала даже не демонов – их, по крайней мере, можно отпугнуть защитными чарами. Ювенальная юстиция и органы власти – вот от кого, по её мнению, исходила настоящая опасность.

Разговор об этом она могла начать в любой момент – когда вела машину, готовила ужин или просто приходила подоткнуть Барбаре одеяло и пожелать спокойной ночи.

– Представь, тебя заберут у мамочки и отправят в детский дом! Там детей мучают, морят голодом и бьют ремнём. Но ещё хуже, если тебя отдадут отцу! Понимаешь?

Девочка кивала, и в глазах у неё стояли слёзы. А фрау Вернер продолжала в красках описывать ужасы, которые ждали Барбару в случае, если полиция или службы опеки разлучат их:

– Отец только и ждёт, чтобы скормить тебя чудовищам! Или сделает из тебя злую ведьму и заставит поклоняться Дьяволу! Ты будешь ползать на карачках перед Бафометом, совершенно голая, и целовать его копыта. Хочешь ты этого?

Барбара не хотела. Она боялась Дьявола, ещё больше боялась своего отца и после таких разговоров не могла нормально спать.

Рассказав о детском доме, чудовищах, поедающих маленьких девочек, и отце, мечтающем сделать из Барбары злую ведьму (как вариант – выдать её замуж за демона), фрау Вернер не забывала напомнить, что ждёт их в будущем:

– Однажды мамочка станет старенькой и уже не сможет водить машину и заботиться о тебе, как сейчас. Тогда мы поменяемся местами, и уже ты будешь заботиться обо мне.

Сейчас, когда Барбаре исполнилось четырнадцать, беседы стали выглядеть немного иначе, но общий смысл сохранился.

На следующий день фрау Вернер первым делом села настраивать интернет. Барбара сделала влажную уборку в своей спальне и гостиной, распаковала багаж и разложила вещи. После обошла двор, убедившись, что там нет ничего, кроме металлолома, утонувшего в траве и оплетённого одичавшим виноградом. Когда она вернулась домой, мать уже консультировала кого-то, закрывшись в спальне. Девочка надела джинсы, толстовку и отправилась гулять.

Вчера небо было равномерно-серым, как туго натянутая на каркас мешковина, но сегодня из-за туч выглянуло нежаркое осеннее солнце. Барбара побродила по сонным деревенским улочкам, побывала на центральной площади, заглянула в собор Святой Варвары и постояла у фонтана. В центре каменной чаши сидела уродливая горгулья, исторгавшая из пасти струю воды, и девочка подумала, что с этой статуей наверняка связана какая-нибудь местная легенда.

Хотя центр дышал стариной, Барбара не увидела ни одного иностранца с фотоаппаратом, а местные жители бросали на неё заинтересованные, а то и удивлённые взгляды. Возможно, причина заключалась в том, что городок находился в стороне от основных трасс и не имел главной приманки для туристов – замка. Всё, что оставалось местным жителям, – выращивать виноград и делать из него вино.

Осмотрев всё, что можно, в центре, Барбара отправилась бродить по соседним улицам. Там она отыскала синагогу и парк. Последний являл собой унылое зрелище – несколько пожелтевших газонов и дюжина скамеек.

В парке, помимо каменных поилок для птиц и обсиженной голубями статуи римского папы, обнаружился щит с картой города. На нём были обозначены все достопримечательности Серебряного Ручья, в том числе дуб, которому якобы перевалило за двести лет, и старое кладбище. В сноске говорилось, что погост святой Варвары занимает шесть гектаров и что там находится около десяти тысяч могил. Звезда Давида указывала, что на кладбище имелась и секция с еврейскими захоронениями. Для такого маленького городка цифры весьма приличные – кладбище явно было заселено более густо, чем сам Серебряный Ручей. Но, с другой стороны, Барбара помнила, что и город основан в тысяча триста каком-то там году…

Просто гуляя по окрестностям, девочка и сама бы рано или поздно нашла погост великомученицы Варвары. Но в парке оказалось скучно, и Барбара решила не откладывать визит, тем более эта святая приходилась ей тёзкой.

В своей работе фрау Вернер вовсю использовала католические молитвы, взятую в церкви воду, ладан и свечи. А ещё фигурки святых, обращаясь к ним по мере надобности. Для ведьмы разбираться в ангелах и святых было так же полезно, как и в демонах, но и без этого Барбара находила жития весьма занимательным чтением. Например, она помнила, что святую Варвару казнил собственный отец-язычник, и когда он отрубил девушке голову, из раны потекла не кровь, а молоко. Потом во многих монастырях верующим демонстрировали пузырьки с молоком святой Варвары… а также её многочисленные головы. Как это случалось с чудотворными мощами, со временем их становилось всё больше.

Огороды, теплицы и обнесённые заборами дворы остались позади. Барбара вышла к пустырю, через который вела дорога, посыпанная хрустящим щебнем. Погост располагался на пологих склонах холма, а на его вершине, среди деревьев, возвышалась часовня.

Барбара не боялась кладбищ. Это не значит, что в них не было ничего опасного, как раз наоборот. Просто она усвоила некоторые правила, придерживаясь которых, ведьма могла себя защитить. Тот, кто занимался практической магией, так или иначе оказывался вынужден посещать места захоронений. Для Барбары любой погост являлся местом работы, где необходимо соблюдать технику безопасности, как стройплощадка для каменщика.

Дорога привела Барбару к арке, похожей на короткий туннель. В обе стороны тянулся невысокий каменный забор, увитый плющом, в глубине виднелись приоткрытые створки ворот. Девочка миновала их и оказалась на кладбище.

Серебряный Ручей в принципе был тихим местечком, но здесь, на погосте, тишина стала какой-то потусторонней. Здешний воздух казался то ли слишком густым, то ли, наоборот, – слишком разрежённым, чтобы нормально передавать звук. Среди каменных надгробий, склепов и скульптур скорбящих ангелов возвышались деревья, дававшие густую тень, но Барбара не слышала шелеста листвы и пения птиц в кронах. Она прикрыла глаза и, как учила мама, попыталась почувствовать энергетику кладбища. Спустя некоторое время волосы на её загривке приподнялись, словно наэлектризованные, а вдоль позвоночника пробежал холодок. Возможно, виной тому был сквозняк, тянувший из арки прямо ей в спину, а может, и нечто другое. Опираясь исключительно на интуицию, девочка решила, что погост великомученицы Варвары лучше подойдёт для тёмных ритуалов. Как только эта мысль оформилась в её голове, в кронах зашумел ветер и где-то неподалёку свистнула птица. Барбара выдохнула и открыла глаза – первый контакт с погостом состоялся.

Вдыхая наполненный испарениями воздух, юная ведьма двинулась вверх по склону холма. Петляя между надгробиями, она по привычке отмечала имена умерших, детские и парные захоронения. Всё это могло пригодиться в работе – в кладбищенской магии часто требовалось, чтобы имена клиента и покойника совпадали. А могилы, где захоронены супруги, подходили для любовных чар.

Мама учила: хочешь свести человека с ума – ищи могилу сумасшедшего, хочешь разорить – ищи того, кто умер в нищете. Также намётанный глаз Барбары отмечал предметы, которые могли пригодиться в ритуалах и за которыми при случае можно будет вернуться. Вот на детской могиле сидит плюшевый медвежонок, уже наполовину сгнивший и похожий на маленького зомби, выбравшегося из-под земли. А вот упавший деревянный крест, который ничего не стоило разобрать на составные части. В ход шло всё – гвозди, венки, растения, земля с могил… Но собирать подобные вещи заранее и хранить их дома стал бы только очень безрассудный или очень неопытный колдун.

Чем выше поднималась Барбара, тем старше становились захоронения. Некоторые памятники появились здесь более четырёхсот лет назад. Они покосились, вросли в землю, а дождь и ветер неплохо поработали, шлифуя камень. Ближе к вершине холма всё чаще стали попадаться безымянные могилы, и они тоже могли быть использованы в ритуалах…

Барбара поставила себе целью добраться до часовни. Петляющая, усыпанная прелой листвой дорожка вела вверх и вверх, пока наконец среди деревьев не показалась каменная стена. Девочка подошла ближе и увидела потемневшие деревянные двери, обшитые железными полосами и соединённые скобами, на которых висел тяжёлый замок. В этот момент кладбищенская тишина нарушилась – с обратной стороны часовни послышались голоса.

Опыт подсказывал, что чаще всего на старых, полузаброшенных кладбищах встречались или местные жители, решившие проведать свою прапрабабушку, или подростки, считавшие чью-нибудь могилу самым подходящим местом, чтобы покурить и выпить пива. И в том и в другом случае Барбара предпочла бы избежать встречи. Взрыв смеха, донёсшийся из-за угла часовни, склонил чашу весов в пользу подростков.

Барбара развернулась и начала быстрым шагом спускаться по тропинке. В этот момент за её спиной раздался чей-то голос:

– Смотрите-ка, мы здесь не одни!.. Эй, а ну, стой! Блондинка, я к тебе обращаюсь!

Кто-то захихикал, а Барбара со вздохом остановилась. Повернувшись, она увидела у стены часовни четверых подростков – троих мальчишек и одну девочку. Все они казались немного старше Барбары. Впрочем, она знала, что не выглядит на четырнадцать, – людей вводили в заблуждение её рост и фигура.

– Я тебя не знаю, – сказал темноволосый парень в кожаной куртке и футболке с черепом. Его прямой изучающий взгляд скользил по Барбаре. – Ты что, не местная? Туристка?

– Не совсем. Мы с мамой сняли здесь квартиру. Она приехала сюда по работе, и я вместе с ней.

– Что это у тебя за акцент? – бесцеремонно поинтересовался парень.

– Немецкий, – пожала плечами Барбара. – А что, какие-то проблемы?

Долговязый мальчишка в бейсболке, стоявший позади лидера, усмехнулся и толкнул его в плечо:

– Эй, ты чего на человека наезжаешь? Нормальный акцент, не так уж и заметно. Я, кстати, знаю несколько слов по-немецки – кранкенваген, например. Это типа скорая помощь.

Тот даже не оглянулся на приятеля – он продолжал сверлить Барбару ничего не выражающим взглядом. Череп на его футболке криво ухмылялся, заклёпки и молнии на куртке тускло блестели.

– И как же тебя зовут?

– Барбара. А тебя?

– Поднимайся, познакомимся.

Девочка вздохнула. В её планы не входило заводить знакомство с местной шпаной, однако ничего не поделаешь. Не убегать же от них в самом деле!

Напустив на себя наглый вид, Барбара вернулась к часовне и оглядела компанию. Кроме парня в мотоциклетной куртке и второго, в бейсболке, здесь были ещё мальчик и девочка, одинаково рыжие и с похожими костистыми лицами. Вне всякого сомнения, брат и сестра, причём двойняшки. Все, включая девочку, одеты примерно одинаково – в скрипучие кожаные куртки, джинсы, ремни с бляшками, фирменные кроссовки. На шее у главаря висели «Маршаллы», из которых доносился звук электрогитары. Барбара, не так давно сама выбиравшая себе наушники, знала, что это очень дорогая модель. Весьма неплохо для провинциального городка, затерянного среди холмов Моравии. Глядя на них, Барбара решила, что перед ней не настоящие неформалы, а отпрыски богатеньких родителей, которые пытаются «закосить» под шпану.

– Ну, давай знакомиться, – сказала Барбара, обращаясь к лидеру компании. – Я уже представилась.

– Меня зовут Феликс, а это, – он указал на «бейсболку», – Евжен.

Двойняшки представились сами.

– Эрик, – сказал мальчик.

– Эрика, – сказала девочка.

– И ты правильно поняла, – усмехнулся Евжен, – у их родителей проблема не только с воспитанием детей. А ещё с фантазией.

Он, похоже, был местным клоуном. Барбара изобразила лёгкую улыбку, так, чтобы не оставить без внимания шутку, но и чтобы не обиделись Эрик и Эрика.

– И что твоя мать здесь делает? – спросил Феликс.

– Оценивает местный рынок, – без запинки соврала Барбара. – Она работает на большую компанию, которая производит вино. И её прислали сюда присмотреться к виноградникам.

– А, так это она по адресу, – кивнул Евжен. – Отец Феликса производит лучшее вино в Серебряном Ручье, и у него самые большие виноградники в городе.

Эрик и Эрика закивали.

– Все наши родители занимаются вином, и у всех виноградники, – отмахнулся Феликс.

Барбару уже начинало бесить, как он смотрел на неё – не отрываясь и как будто бы даже не моргая. Совсем как змея или ящерица. Встреться ей на кладбище взрослый мужчина с таким взглядом, она бы бежала прочь, не разбирая дороги.

– А это у тебя что такое?

Движения у Феликса тоже оказались змеиные. Не успела Барбара опомниться, как он схватил её за руку и задрал рукав толстовки. Евжен, Эрик и Эрика вытянули шеи, с любопытством разглядывая татуировки. Она попыталась вырвать руку, но не тут-то было – пальцы Феликса мёртвой хваткой впились в её запястье.

– Они настоящие? – спросила Эрика.

Феликс недолго думая послюнявил палец, а потом потёр скандинавские руны, красовавшиеся на коже Барбары.

– Настоящие, – постановил он. – Тебе вообще сколько лет?

– Семнадцать, – сказала девочка, накинув себе целых три года.

– Выглядишь младше.

– Спасибо за комплимент.

Она наконец сумела освободить руку и одёрнула рукав.

– Я тоже хочу тату, – сказала Эрика, с уважением глядя на Барбару. – Твои что означают?

– Это колдовские знаки. – Барбара посчитала бессмысленным отрицать очевидное. – Руны, которыми писали викинги.

– Я видел еврейские буквы, – сказал Феликс и, указав себе за спину, добавил: – Как на памятниках, с той стороны холма.

– Ну да, – пожала плечами Барбара. – Это каббала, еврейское эзотерическое учение. Мне разная мистика нравится.

– Так ты ведьма?

– Конечно. А разве по мне не видно?

Несколько секунд участники беседы молча смотрели друг на друга.

Внезапно Феликс произнёс:

– Приходи с нами тусоваться.

– Спасибо. – Никакой опасности ей вроде бы и не грозило, но в этот момент Барбара испытала облегчение. – Может, и приду. Без обид, но в Серебряном Ручье скучно.

– Можешь сейчас остаться.

– В другой раз. Меня дома ждут, а я уже задержалась.

Спускаясь по тропинке, Барбара думала, что и под угрозой смертельного проклятия не стала бы тусоваться с этой компанией. И не только потому, что Феликс вёл себя как маньяк. Выражаясь каламбуром, сегодня на кладбище ей встретилась золотая молодёжь Серебряного Ручья. И Барбаре не понравились все до единого: и рыжие двойняшки, и Евжен с его шуточками. Они вроде бы не сделали и не сказали ничего плохого… ну, кроме Феликса, схватившего её за руку так, что, наверное, останутся синяки. Но Барбара нутром чуяла – от этой компании лучше держаться подальше.

– Как дела? – спросила мама за ужином. – Нашла что-нибудь интересное?

– Нет. Такой дыры я давно не видела. Главная достопримечательность – дуб, которому двести лет. Не хочет твой маятник отправить нас куда-нибудь ещё, например в Париж?

– Не хочет, – отрезала фрау Вернер.

На следующий день Барбара запаслась бутербродами и отправилась изучать близлежащие холмы.

Глава вторая

Чехия, Прага

2023 год

«Хмельной гусь» располагался на улице Новый Свет, где запросто можно было снимать исторические фильмы. Фасады старинных домиков не портили наружные блоки сплит-систем и спутниковые антенны, вместо асфальта на мостовой лежала каменная брусчатка. Впрочем, домовладельцы предпочитали деревянные окна пластиковым и не торопились менять старую добрую черепицу на что-нибудь более современное вовсе не из любви к Средневековью. Закон обязывал их сохранять исторический облик зданий, у каждого из которых имелся не только порядковый номер, но и своё уникальное имя. В большей части этих названий так или иначе упоминалось золото – «У золотого грифона», «Золотая прялка» или «Под золотым виноградом». Как нетрудно догадаться, дом, где находилась семейная пивоварня Гессов, назывался «У золотого гуся». Дейлинка в своей циничной манере говорила: «Вот бы ещё зарплату здесь платили золотом. А то одними красивыми названиями сыт не будешь! А ещё „золотые грифоны“, „золотые груши“… Почему никто не догадался назвать свой дом „У золотого золота“? Вот это было бы сильно!»

Улица Новый Свет петляла, повторяя изгибы ручья, которого давно уже не существовало. Здесь было не так шумно, как, например, на Карловой улице, более популярной у туристов. Барбаре нравилось смотреть из окна спальни рано утром, когда над городом ещё висела лёгкая туманная дымка. В такие моменты не составляло труда поверить, что во главе страны по-прежнему стоит король, чуму лечат доктора в носатых масках, а на центральной площади Праги время от времени кого-нибудь сжигают.

Барбара, как обычно, проснулась в восемь утра и принялась готовить завтрак. «Хмельной гусь» распахивал двери для посетителей в десять, работники приходили за час до открытия. Но сегодня Барбара не собиралась идти на работу. Смысл? Чтобы получить разнос от пана Гесса и узнать, что она уволена?

Кухня выглядела маленькой и невзрачной – плита, раковина, пара подвесных шкафчиков и круглый обеденный стол. Включаясь и выключаясь, холодильник трясся, словно юродивый в пляске святого Вита. Тяжёлая кованая решётка уместнее смотрелась бы на окне рыцарского замка, а не съёмной квартиры, которую вроде бы никто не собирался брать штурмом. На толстых прутьях, сохранивших следы кузнечного молота, висел стеклянный глаз Фатимы, кроличья лапка и ещё несколько оберегов.

Барбара разбивала яйца над сковородкой, когда на кухне появилась мама в махровом халате и тапочках. Её волосы были взъерошены, глаза опухли ото сна.

– Доброе утро, милая, – сказала она, доставая из шкафчика медную турку и баночку с молотым кофе.

Мать Барбары являла собой пример красивой женщины средних лет. Вообще-то её звали Эльза, но этим именем её теперь никто не называл – для клиентов она была фрау Вернер. Глядя на свою мать, Барбара понимала, как будет выглядеть лет через двадцать, – высокая, худая фрау с непослушной копной светлых волос и выразительными голубыми глазами.

– Идёшь сегодня на работу?

– Нет, мама, не иду, – сказала Барбара, снимая сковородку с плиты и раскладывая яичницу на две тарелки. – И ты прекрасно знаешь почему.

– Не знаю. Сегодня выходной или какой-то праздник?

– Ты нацарапала «пивные руны» на любимой бочке пана Гесса.

– Ах это… – протянула фрау Вернер, аккуратно насыпая кофе в турку.

– Этой бочке триста лет, её реставрировали специально, чтобы показывать туристам. Ты испортила музейный экспонат. А ещё взяла мои ключи. Просто вытащила их из моей сумки!

– Я не знала, что эта бочка такая ценная, на ней же нет никакой таблички. Зато я почувствовала её нездоровую энергетику. Знаешь, с антикварными вещами так бывает. Они несут на себе отпечатки ауры бывших владельцев и впитывают негатив, словно губка воду. Я не задумывалась, когда чертила руны, просто сделала, что необходимо. Кстати, ты и сама…

– …Могла бы расставить защитные чары. – Барбара заранее знала, что скажет мать, и закончила за неё фразу.

– Вот именно. Не благодари.

Барбара резко опустила сковородку в стальную мойку, и по кухне разнеслось гулкое «бом!», словно кто-то ударил в колокол.

– А я и не благодарю. Из-за тебя меня с позором выгонят с работы.

– Ну и невелика потеря. Тебе не надоело носиться с пивными кружками? Это же не твоё.

Фрау Вернер поставила кофе на огонь и повернулась к дочери:

– Тебе давно пора завязывать с этим.

– Почему же?

– А потому, что ты не такая, как другие девушки. Ты ведьма, и на тебе лежит ответственность. Каждый должен заниматься своим делом. Представь, что Эйнштейн пошёл бы работать официантом, вместо того чтобы работать над теорией относительности.

Барбара закатила глаза. Внутри у неё понемногу закипало.

– Если ты пыталась мне что-то доказать, будем считать, тебе удалось, – примирительным тоном произнесла фрау Вернер. – Да, ты можешь сама зарабатывать, и теперь мы обе это знаем. Вот только нам с тобой нечего делить. Мы – семья и навсегда останемся семьёй.

Фрау Вернер утверждала, что видит людей насквозь. Но непохоже, чтобы она понимала, какие эмоции разрывали сейчас её собственную дочь. С тех пор как Барбара проснулась, в груди у неё пекло, а теперь это жжение усиливалось с каждой секундой. Во рту появилась горечь, а кончики пальцев онемели и начали странно покалывать. А всё из-за фразы, которую она собиралась произнести.

– Кстати об этом. – Голос Барбары сделался ломким. – Я собираюсь уехать и пожить самостоятельно.

На кухне воцарилась тишина. Некоторое время фрау Вернер смотрела на дочь так, словно перед ней стояла опасная сумасшедшая, а потом издала нервный смешок.

– Хорошая шутка. Я на секунду даже поверила.

– А это не шутка. – Сердце Барбары тяжело колотилось о рёбра, горечь во рту стала просто нестерпимой. – Мы должны какое-то время пожить отдельно друг от друга.

За спиной Вернер-старшей зашипело – это сбежал кофе. Но она даже не оглянулась.

– Это какой-то бред. Ты не можешь.

Барбара сотни раз представляла себе этот разговор. Выстраивала диалог, придумывала аргументы и хлёсткие фразы. Но сейчас язык прилип к нёбу, а мысли летали в голове, как обрывки газеты в пустой комнате.

– Мама, то, как мы живём, это неправильно, – выдавила она. – Мне нужно время, чтобы всё обдумать и решить, чего я хочу на самом деле.

– Нам нельзя ничего менять. Нельзя расставаться.

– Я уже всё решила, – сказала Барбара.

Фрау Вернер побледнела и схватилась за сердце. Сделав пару нетвёрдых шагов, она тяжело опустилась на табуретку и произнесла:

– Продолжай в том же духе, и тебе не придётся никуда ехать. Похоронишь меня и останешься жить здесь одна. Видимо, тебе больше не нужна мать…

Это было последнее средство в арсенале фрау Вернер. Она не упускала случая пожаловаться на больное сердце, но по какой-то загадочной причине её приступы случались только в те моменты, когда Барбара капризничала. «Когда я умру, позвони в полицию, – говорила мать, ложась на диван. – Они приедут и заберут тебя в детский дом». Маленькую Барбару это безумно пугало. Она представляла, как окажется одна, на съёмной квартире, один на один с остывающим телом матери. И конечно же, соглашалась на всё – съесть кашу, выучить значения младших арканов Таро или собрать вещи для очередного переезда.

Барбара была готова к этому театру одного актёра. Но, глядя на мать, которая сидела, тяжело опираясь на столешницу и держась за сердце, едва не сдалась.

– Если тебе плохо, вызови скорую. – Барбара развернулась и на негнущихся ногах вышла из кухни. Избавиться от чувства вины оказалось не проще, чем от раскалённой смолы, попавшей на кожу.

В полутёмной прихожей она нацепила кроссовки, схватила с крючка сумку и вылетела из квартиры. Она не помнила, как спускалась по лестнице, и, когда снова начала воспринимать реальность, обнаружила себя в нескольких кварталах от «Хмельного гуся».

На улице было безлюдно, кофейни и сувенирные лавочки только готовились к открытию. Мальчик лет десяти протирал столики, установленные под полосатым парусиновым тентом, чуть дальше пожилая пани устанавливала у входа в магазинчик доску с магнитами и стенд с наборами открыток. Она посмотрела на Барбару, и её взгляд задержался чуть дольше, чем требовалось, когда смотришь на случайного прохожего. Девушка понимала, что выглядит как человек, переживший жёсткую эмоциональную встряску, например чудом спасшийся из-под колёс автомобиля. Она прошла ещё немного и, когда плавный поворот улицы скрыл торговку сувенирами, привалилась к фонарному столбу. Сердце до сих пор пыталось выпрыгнуть из груди, и Барбара медленно сползла вниз, скользя спиной по гладкому столбу. Опустившись на корточки, она закрыла лицо ладонями и беззвучно разрыдалась.

Этот короткий разговор дался Барбаре тяжелее, чем она ожидала. Её как будто вывернули наизнанку, опустошили, а потом как попало запихнули содержимое обратно.

И самое отвратительное, что это ещё не конец. Барбаре, так или иначе, предстояло вернуться в квартиру над пивоварней, чтобы забрать вещи, деньги и документы. Второе и третье она собиралась попросту выкрасть. Барбара в жизни не видела своих документов, но знала, что они существуют. Ей вскоре исполнялось восемнадцать, и фрау Вернер могла навсегда проститься с главным своим кошмаром – что её дочь заберут социальные службы. Девушке предстояло ненадолго выйти из тени, добровольно прыгнуть в жернова кошмарной машины под названием «бюрократия», получить паспорт, а потом опять вернуться к цыганскому образу жизни. Так видела это фрау Вернер. И хотя необходимость обратиться в полицию пугала Барбару до чёртиков, она собиралась сделать это сама, без участия матери.

Барбаре повезло – пока она плакала, скрючившись у столба, улица оставалась тихой и пустынной. Вначале рыдания сотрясали её так, словно кто-то методично, раз за разом подносил к её рёбрам оголённый провод под напряжением. Спустя минут пятнадцать плечи перестали вздрагивать, а глаза просохли. Девушка поднялась, отыскала в сумке салфетки и шумно высморкалась. Бросив влажный комок в ближайшую урну, она медленно побрела в сторону исторического центра.

Барбара не готова была прямо сейчас вернуться на съёмную квартиру. Всё, что её ждало там, – скандал, угрозы и очередные манипуляции. Да и какой смысл? Фрау Вернер скорее съела бы документы дочери с горчицей, чем добровольно отдала их. Но как быть в этом случае?

«Похоже, я поторопилась с разговором, – подумала Барбара, злясь на саму себя. – Стоило сначала найти свои документы, а потом уже говорить о переезде…»

Нацарапав на бочке «пивные руны», фрау Вернер выбила Барбару из равновесия, заставила совершить глупость. Но что сделано, то сделано. В крайнем случае можно выманить мать из дома и попросить Дейлинку выкрасть документы и наличные. Она производила впечатление девчонки, способной на рискованные поступки, а здесь, по сути, и риска-то никакого не было. Чего Эльза Вернер уж точно не станет делать, так это обращаться в полицию.

Барбара гуляла несколько часов, обдумывая своё положение, строя планы и просто злясь на мать. Она вспомнила, что так и не позавтракала, только когда в животе сердито заурчало. К этому времени ноги вынесли её в Пражский Град, к собору Святого Вита – впечатляющей готической постройке песчаного цвета. Его центральная башня, увенчанная остроконечной кровлей и зелёным шпилем, царапала затянутое облаками осеннее небо. Один циферблат на башне показывал часы, а другой – минуты, и, посмотрев вверх, Барбара поняла, что время обеда давно прошло. Пройдясь по соседним улицам, она отыскала тележку с хот-догами, а после вернулась к собору.

Площадь перед ним, вымощенная гладкими серыми плитами, выглядела совершенно голой – ни фонтанов, ни скамеек, ни уличных фонарей. Только раздвижные щиты с рекламой для туристов. Барбара встала на противоположной от собора стороне, подальше от иностранцев, которые слушали гидов или занимались совершенно безнадёжным делом – пытались сфотографировать собор. Такая громада не влезала в объектив, поэтому фотографировать его получалось только по частям. Барбара ела свой хот-дог, разглядывала мозаичную фреску «Страшный суд» на фасаде, а сверху, со стен и башен, на неё взирали горгульи и химеры. Гигантская фреска делилась на три части – слева люди восставали из могил, в центре их судили, а справа черти отправляли грешников прямиком в ад.

Фрау Вернер считала Прагу особенным с точки зрения эзотерики городом. Здесь были сосредоточены многочисленные места силы, древние кладбища, менгиры, христианские святыни и мистические артефакты. По этим улицам ходил голем, глиняное существо, созданное при помощи каббалы. Возможно, поэтому осколок горного хрусталя на цепочке так часто отправлял фрау Вернер и её дочь именно в Прагу.

Один из артефактов находился прямо здесь, в башне собора Святого Вита, и мама пару раз приводила Барбару посмотреть на него. Это был самый большой в Чехии колокол, носивший имя Зикмунд и отлитый почти пятьсот лет назад. Мать и дочь брали экскурсию и вместе с остальными туристами поднимались на смотровую башню по винтовой лестнице.

Экскурсовод рассказывал, что Зикмунд считается главной чешской святыней и звонит только по большим праздникам, например, когда город навещает папа римский. У фрау Вернер имелись по этому поводу свои соображения.

– Его звон разорвёт на части любого демона, – говорила она так, чтобы её не услышали другие туристы. – Ну или хотя бы прогонит. Думаешь, почему он так редко звонит? Это за́говор! Демоны, чудовища, оборотни, которых полно и среди священников, и среди политиков, не хотят слышать его звон. Он для них противнее ладана!

Ещё Барбара помнила, что при каждом ударе колокол становился немного тоньше, потому что от него отделялась чешуйка металла. Чтобы Зикмунд однажды не раскололся, его раз в сто пятьдесят лет поворачивают на девяносто градусов.

«Если бы мне удалось раздобыть такую чешуйку, – размышляла фрау Вернер, – мы с тобой могли бы не бояться демонов. Но такой талисман в магической лавке не купишь!»

Барбара доела хот-дог и покинула площадь.

Она бродила по улицам, пока не начало смеркаться. За это время ей четыре раза звонили с работы, три раза пан Гесс и один раз Дейлинка. Барбара, само собой, игнорировала вызовы. Самым разумным казалось перезвонить Дейлинке и выложить всё как есть, благо она сама предлагала помощь. Но недаром фрау Вернер учила Барбару полагаться только на себя. Переступить через эти установки оказалось не так-то просто – девушка просто не могла заставить себя вытащить из сумки телефон и нажать вызов. На площадях и старых улочках давно зажглись фонари, когда Барбара решила всё-таки наведаться в квартиру над «Хмельным гусем».

Некоторые города оживали лишь после заката. Барбара не так часто бывала в Италии, но помнила, как улицы Неаполя или Милана, пустые днём, вдруг наполнялись гуляющими людьми. Однако в большинстве стран Европы дела обстояли иначе. После захода солнца жизнь в городах замирала, и неважно, находился ты в провинции или же в огромном мегаполисе. Сейчас Барбара шагала по пустынным улочкам в сторону «Хмельного гуся», и всё, что видела, – тёмные витрины и закрытые ставни.

Благодаря подсветке зданий и желтоватым уличным фонарям каждый вечер Прага окрашивалась всеми оттенками золотистого. Люди, которые давали названия домам на улице Новый Свет, не знали, что такое электрическая лампочка. Они коротали вечера при свечах и ходили по улицам, освещённым редкими факелами. Однако сейчас эти названия – «У золотого фазана», «У золотого барашка» и так далее – действительно обрели смысл.

Ближе к «Хмельному гусю» Барбара замедлила шаг. Она не представляла, как встретит её мать и чего ждать от разговора с ней. Но скандал был гарантирован. Наконец она подошла к зданию, где располагалась пивоварня Гессов, и остановилась под Зелёным Человеком. С высоты второго этажа на неё смотрело каменное лицо, то ли выглядывающее из листвы, то ли само состоящее из дубовых листьев и веток. Загадочный лесной бог охранял здание от злых духов с момента его постройки, то есть уже более трёхсот лет. И конечно же, повлиял на решение фрау Вернер снять квартиру именно здесь, а не где-нибудь ещё. «Мы будем жить в этом доме, а демоны твоего папочки пусть катятся обратно в ад», – сказала она, едва увидев на фасаде Зелёного Человека. Чуть дальше, под ажурным балкончиком, красовался второй барельеф – зубастая рыба с двумя хвостами. Она тоже охраняла пивоварню от проникновения дьявольских сил. Знай фрау Вернер, что вскоре Барбара станет официанткой в «Хмельном гусе», она бы, наверно, не сочла обилие талисманов достаточно веской причиной, чтобы поселиться здесь…

Помявшись немного, Барбара всё-таки набрала нужные цифры на домофоне – 3939 – и зашла в подъезд. Она поднималась по лестнице, когда дверь квартиры резко распахнулась. На каменный пол лестничной клетки упал прямоугольник желтоватого света, в котором сгустился чёрный женский силуэт, – в дверном проёме возникла фрау Вернер. На ней был спортивный костюм, который она надевала в одном случае – когда собиралась много часов провести за рулём.

– Ты почему на звонки не отвечаешь?! – воскликнула она. – Я уже не знала, куда бежать!

Барбара понимала, что ближе к вечеру мать начнёт ей названивать, и специально убрала телефон в сумку.

– А что происходит? – спросила девушка, останавливаясь на лестничной клетке. Она уже заметила на полу в прихожей спортивные сумки, поняла, что мать затеяла очередной переезд, но решила прикинуться дурочкой.

Фрау Вернер оглядела лестницу и площадку так, словно её дочь притащила в дом «У золотого гуся» всех чертей Праги.

Наконец, сделав шаг в сторону, она коротко бросила:

– Заходи.

– Почему здесь сумки? – спросила Барбара так, словно это их первый внезапный переезд.

– А ты сама как думаешь? – сказала мать, запирая дверь на замок, щеколду и цепочку. – Потому что мы не можем здесь оставаться!

– Я не сдвинусь с места, пока ты не объяснишь, что происходит! Мой отец опять разыскал нас, так?

– Именно! – Глаза фрау Вернер округлились, казалось, она действительно в ужасе. – Милая, ты можешь на меня злиться, можешь меня ненавидеть или думать, что я испортила тебе жизнь. Мы потом всё это обсудим! Но сейчас нам действительно надо бежать. Бери сумки и неси их к машине, я уже всё собрала.

– А если мы никуда не пойдём? – спросила Барбара. – Здесь же настоящая магическая крепость, ты постаралась, развешивая обереги. И Зелёный Человек на доме…

– Какой ещё Зелёный Человек?! – всплеснула руками мать. – На этот раз твой папочка как следует постарался и призвал из ада самого страшного демона! Эта тварь уже где-то близко!

– Мама, очнись! Мне уже не шесть лет, и я давно не верю в сказки! Всё это полная…

В этот момент свет в квартире погас. Окон в прихожей не было, только двери, которые вели на кухню, в ванную и в две спальни. Свет уличных фонарей худо-бедно проникал в окна комнат, но прихожая тонула в густом чернильном мраке.

– Милая, встань за мной. – Голос матери сделался пугающе ровным. – Он уже поднимается по лестнице.

– Кто поднимается?

– Скоро сама увидишь. Делай, как я говорю, пожалуйста.

Барбара полезла в сумку, достала телефон и включила фонарик. Луч рассеянного, холодного света выхватил из темноты пустую вешалку и стены, исписанные защитными знаками. В прихожей практически ничего не было, если не считать сложенные в одну кучу рюкзаки и сумки.

– Давай же, Барби, встань позади меня.

Девушка удивлённо моргнула. Фрау Вернер давно не называла её «Барби», примерно с тех пор, как она более-менее начала отличать Таро от карт Ленорман.

Барбара обошла мать и встала так, что та оказалась между ней и входной дверью.

– Слушай внимательно, – сказала Эльза Вернер не оборачиваясь. – Я попытаюсь его задержать. А ты должна бежать. Беги и прячься, лучше возле каких-нибудь реликвий или святынь. Может, в соборе или монастыре. Тебе надо продержаться до утра – при свете солнца он бессилен.

– Мама, это бред какой-то…

– Барби, помни, что я люблю тебя.

В этот момент за дверью зазвучала шарманка. Барбара ни с чем не перепутала бы звук этого инструмента – на улицах Праги, да и других туристических городов, нередко встречались шарманщики. С небольшими обезьянками или попугаями на плече, они крутили ручку, а из ящика, напичканного шестерёнками и валиками, лилась непрерывная мелодия.

«Наверно, кто-то из соседей включил музыку…» – подумала Барбара, не понимая, почему звуки шарманки заставили волоски на её руках приподняться.

Вначале дверь приглушала щёлкающие, отрывистые ноты, которые складывались в весёленькую, будто бы цирковую мелодию. Но мало-помалу звук становился всё отчётливее, словно кто-то медленно, миллиметр за миллиметром приоткрывал створку, исписанную защитными рунами, как школьная доска – уравнениями. Барбара направляла луч фонарика на дверь и видела, что ручка даже не шелохнулась. А меж тем шарманка звучала всё ярче, и у девушки появилось ощущение, что доски, выкрашенные коричневой краской, попросту растворяются. Вот сейчас дверь станет прозрачной, а потом лопнет как мыльный пузырь…

Но створка не превратилась в трепещущую мембрану из мыла и не лопнула. Вместо этого на её поверхности, там, где находился дверной глазок, что-то зашевелилось. От испуга у Барбары перехватило дыхание, рука, державшая телефон, задрожала. Луч фонарика заплясал, кромсая темноту, а на размытой границе света и тени продолжало что-то копошиться. Казалось, множество длинных червей прогрызли дерево и теперь продолжали слепо шарить в пустоте и покачиваться, свесившись из червоточин. Девушка перехватила запястье свободной рукой, и луч выровнялся. Нет, это оказались не черви, а сочная зелёная трава и молодые побеги. Они шевелились, извивались, сплетаясь в жуткое, смеющееся лицо с выступающими скулами, хищным оскалом и длинным, ниже подбородка языком. На Барбару смотрел Зелёный Человек, причём один его глаз горел багровым, а вместо второго из глубокой глазницы пялился стеклянный дверной глазок.

Барбара попыталась спросить у мамы, что здесь происходит и как такое вообще возможно, но из её горла вырвался лишь сдавленный сип. А звук шарманки становился всё громче и громче, как будто невидимый шарманщик обзавёлся колонками и усилителем. Зелёный Человек подмигнул стеклянным глазом и произнёс:

– Почтеннейшая публика! Леди и джентльмены, мадам и месье, пани и паны, мальчики и девочки! Ведьмы и ведьминские отродья!

Зелёный Человек говорил высоким голосом, с интонациями заправского шпрехшталмейстера[2], и у Барбары возникло чувство, что она спит и видит во сне безумное цирковое шоу. Но, конечно же, происходящее не было сном.

Она с детства читала про демонов и ангелов, слушала мамины истории, но никогда не видела обитателей ада и рая воочию. Домовые, которые душили её всё детство, не в счёт – в интернете вообще писали, что это явление называется сонным параличом и имеет естественные причины. Последнее время Барбара начала приходить к мысли, что потусторонние создания так же реальны, как и голливудские монстры, хотя фрау Вернер пыталась убедить её в обратном. А теперь на двери их съёмной квартиры появилось лицо Зелёного Человека. И это никак не получалось объяснить с позиции здравого смысла. Сплетённое из травы и веток существо взвизгнуло:

– Встречайте! Главная звезда нашего шоу! Тот, кто точно не даст вам заскучать!

Зелёное лицо треснуло пополам. Прямая линия разделила надвое лоб, нос и подбородок существа, а вместе с ним и полотно двери. Одна створка каким-то чудесным образом стала двумя, и они плавно распахнулись наружу. Похожий на лиану язык разделился не сразу – он начал рваться от корня и дальше, к извивающемуся кончику. В какой-то момент он лопнул, и прихожую огласило мультяшное «дзинь!». С таким звуком в «Томе и Джерри» могла порваться струна или бельевая верёвка.

На лестничной клетке клубился густой белый дым, подсвеченный разноцветными вспышками. Барбара увидела шарманку – чёрный деревянный ящик и медные трубки на передней панели. На нём, подобно кошмарному брелоку, болталась полусгнившая дохлая обезьяна. Рыжая мартышка была подвешена за шею, распухший язык высунулся между крупными зубами, а глаза, утопленные в складках кожи, затянулись молочными бельмами. Рычаг шарманки вращала чья-то бледная, похожая на костлявую птичью лапу рука. По мере того как поворачивался рычаг, кисть то оказывалась на свету, то ныряла в тень. А вот сам шарманщик, маленький и как будто горбатый, оставался в темноте.

Из недр шарманки продолжал литься бодрый цирковой марш, и только сейчас Барбара осознала, что её мать читает не то заклинание, не то молитву. Откуда-то – видимо, из кармана спортивных штанов – она достала короткий нож с обоюдоострым лезвием и чёрной рукоятью. Это был атам – ритуальный кинжал. У Барбары имелся похожий, однако она не пользовалась им больше года. Фрау Вернер принялась чертить в воздухе магические фигуры, как будто фехтовала с невидимым противником.

Внезапно верёвка, на которой болталась обезьяна, оборвалась. Вместо того чтобы упасть на пол и лежать там, как и полагается дохлому животному, мартышка приземлилась на все четыре конечности. А потом одним прыжком пересекла порог и очутилась в прихожей. Барбара услышала высокий крик, почти визг, и только спустя несколько секунд осознала, что кричит она сама.

Фрау Вернер нанесла размашистый удар, рассекая воздух. И хотя лезвие атама едва ли превышало десять сантиметров, на миг шарманку заглушил тугой свист, словно мать Барбары взмахнула самурайским мечом. Обезьяна прыгнула и очутилась на потолке. Держаться там было не за что, разве что за светильник, но рыжая тварь находилась в метре от него. Казалось, её скрюченные пальцы прилипли к штукатурке. Мать снова взмахнула кинжалом, снова раздался свист рассекаемого воздуха. Мартышка оказалась проворнее – она спрыгнула с потолка и приземлилась на рюкзаки и спортивные сумки. Ей оставалось совершить ещё один короткий прыжок, чтобы пустить в ход зубы и пальцы с грязными ногтями.

Третий удар фрау Вернер сопроводила коротким гортанным выкриком. Лезвие не коснулось обезьяны, но её голову, а затем и тело разделила тонкая полоса, которая начала набухать тёмной кровью. Мгновение, и мерзкая тварь развалилась на две части, которые упали на пол. В ту же секунду цирковой марш оборвался.

В прихожей и на лестничной клетке было два источника света. Один, заставлявший клубы дыма мерцать и вспыхивать, находился за спиной у шарманщика. Казалось, там работал театральный прожектор, то и дело менявший цвета. Другой по-прежнему находился в руке у Барбары. И вот они разом погасли. В помещении воцарились темнота и тишина, но лишь на две-три секунды. Зажглась люстра, залив комнату электрическим светом, и на пороге Барбара увидела карлика-горбуна. Его лицо, размалёванное, будто у клоуна, напоминало гротескную маску Мефистофеля: острые черты, неестественно вытянутый подбородок и выступающие скулы. Не хватало только козлиной бородки и тонких усиков. Голову венчал шутовской колпак с бубенчиками, а от уха до уха тянулась нарисованная красная улыбка.

Девушка видела горбуна лишь мгновение, потому что свет снова погас. Темнота была абсолютной, она давила на глаза, как монеты, которые в далёком прошлом клали на лицо мертвецам. А когда светильник вспыхнул, карлик уже топтал рюкзаки и сумки, которые добавили ему сантиметров сорок роста. С его головы, просевшей в покатые плечи, как тяжёлый камень в землю, исчез колпак, а с лица – грим. Да и само лицо исчезло. Теперь на фрау Вернер и Барбару смотрел голый череп, и в провалах его глазниц плескалась тьма.

– Беги! – крикнула мама.

Одной рукой она держала атам, направляя остриё в сторону шарманщика, а другой пыталась отстранить дочь. Барбара попятилась, и уже через пару шагов упёрлась лопатками в стену.

Смотреть на демона с костяным лицом ей хотелось не больше, чем прикасаться к оголённому электрическому проводу или нырять в кипяток. Но при этом она не могла оторвать взгляда от пустых глазниц и безгубой ухмылки.

Комната снова погрузилась во мрак, и оттуда послышался голос матери:

– Беги же! Не стой!

В ту же секунду помещение заполнила мешанина звуков – обрывки заклинаний, дьявольский смех, царапанье и скрежет, словно чьи-то огромные когти сдирали с пола паркет, а со стен штукатурку.

Ноги отказывались повиноваться, но Барбара двинулась вдоль стены. Ставший бесполезным телефон она сунула в задний карман джинсов. Один дверной проём – её комната… Другой – мамина спальня… Вешалка для одежды… Наконец воздух изменился, в лицо повеяло сквозняком. Девушка переступила порог и очутилась на лестничной клетке. В этот момент за её спиной раздался резкий хлопок, как будто лопнул большой воздушный шарик. Барбару окатило тёплыми брызгами, футболка прилипла к спине, волосы намокли. А из квартиры донеслось громкое тошнотворное чавканье. Пытаясь не думать о том, что же там происходит, Барбара начала спускаться по лестнице. Буквально на третьей ступеньке голова закружилась, колени ослабели и подкосились. Действуя сама по себе, рука попыталась отыскать перила, но нашла лишь пустоту… Коротко вскрикнув, Барбара покатилась по тёмному пролёту, пересчитывая узкие ступени плечами, спиной и бёдрами.

От удара о каменную площадку из лёгких вышибло воздух, в черепе загудело. Ушибы разом онемели, а после начали наливаться пульсирующей болью. В другой ситуации Барбара осталась бы там, где упала, и первым делом попыталась убедиться, что все кости целы. Но страх и омерзение заставили её подняться сначала на четвереньки, а потом и на ноги. Цепляясь за перила, она оставила позади ещё один пролёт и оказалась у двери, ведущей на улицу.

Кнопка, отпирающая замок, похоже, вздумала поиграть в прятки. Дрожащие пальцы без толку скользили по голой штукатурке, и Барбару посетила пугающая мысль, что карлик сыграл с ней ещё одну шутку – заставил электронный замок исчезнуть. Почему нет, ведь он сумел обставить своё появление на съёмной квартире с дьявольской помпой, не поскупившись на музыку и световые эффекты. Да ещё и оживил дохлую обезьяну. Но тут подушечки пальцев нащупали кнопку, раздался короткий звуковой сигнал, и дверь распахнулась.

На улице было тихо и спокойно, свет фонарей заливал мостовую и фасады старинных зданий. Покачиваясь и прихрамывая, девушка побрела прочь от дома «У золотого гуся».

Несколько кварталов Барбара шла как заводная кукла, механизм которой нуждался в серьёзной починке. Мышцы работали, ноги отмеряли шаги, а в голове царила пустота. Она чувствовала ушибы, но не помнила, почему рёбра вспыхивают болью при каждом вдохе и почему так тяжело опираться на правую ногу. Мозг заблокировал кошмарные образы, возвёл стену, за которой остались и Зелёный Человек, и дохлая обезьяна, и сам шарманщик. Сейчас Барбара едва ли смогла бы назвать собственное имя, ответить, что это за город и куда, собственно, она идёт. Ноги сами несли её, как ветер несёт по мостовой опавший лист или смятую газету.

Барбара оставляла позади квартал за кварталом и перекрёсток за перекрёстком. Спустя какое-то время – может, десять минут, а может, и час – она очутилась в незнакомом месте, там, где полутёмная улочка вливалась в небольшую, мощённую брусчаткой площадь. В её центре, резко выделяясь на фоне подсвеченных фасадов, стоял тёмный, исполинского роста силуэт. Дома пастельных тонов выглядели нарисованной на фанере декорацией.

– С вами всё в порядке?

Говорили по-английски, и, услышав незнакомый мужской голос, Барбара в ужасе попятилась. Она решила, что к ней обращается фигура, застывшая посреди площади.

– На вас напали? Мы можем вызвать скорую помощь или полицию.

Упоминание о полиции подействовало отрезвляюще, как пощёчина или пузырёк с нашатырным спиртом. Барбара поняла, что смотрит на статую, а статуи, как правило, не разговаривают и уж точно не предлагают вызвать стражей порядка.

– Это ваша кровь?

Барбара оглянулась на голос. В свете уличного фонаря, держась за руки, стояли парень и девушка. На шее у молодого человека висел фотоаппарат с большим объективом, и Барбара подумала, что видит туристов, решивших прогуляться по ночной Праге.

– Какая ещё кровь? – пробормотала она.

– Та, что у вас на одежде, – сказал парень. – Вы вся в крови, вообще-то.

Барбара завела руку за спину (почему так болит плечо?) и провела тыльной стороной ладони вдоль позвоночника. Влажная футболка липла к пояснице. Посмотрев на руку, девушка увидела размазанные кровавые пятна. В этот момент хлипкая стена, которую выстроил её разум, рухнула. Барбара вспомнила горбуна с шарманкой, обезьяну и Зелёного Человека; вспомнила, как упала с лестницы. А ещё странный хлопок в прихожей и тёплые брызги, которые оказались кровью.

Не дождавшись ответа, молодой человек вытащил из кармана смартфон:

– Всё, я вызываю скорую помощь!

– Нет, не надо! – воскликнула Барбара. – Это просто краска. Не обращайте внимания, со мной всё в порядке!

Она вернулась на скупо освещённую улочку, прошла немного и на первом же перекрёстке свернула налево. Организм как будто спохватился и начал выбрасывать в кровь щедрые дозы адреналина. В голове прояснилось, боль от ушибов отступила на второй план. Нервное возбуждение не давало соскользнуть обратно, в спасительную прострацию, и Барбаре пришлось посмотреть в глаза чудовищной, невероятной правде. Сегодня в дом «У золотого гуся» явился самый настоящий демон. Которого – теперь уж в этом не приходилось сомневаться! – прислал её отец.

«Мама во всём была права, а я…»

– Я просто идиотка, – произнесла девушка, и по её щекам побежали слёзы.

Когда Барбаре исполнилось четырнадцать, её отношение к матери резко изменилось. Конечно, к такому финалу привело множество событий и ситуаций, больших и маленьких. Но первая упавшая костяшка домино в этой цепочке называлась «Серебряный Ручей». Повзрослев, Барбара так и не забыла Рудольфа Новака, с которым познакомилась в этом захолустном городке. Не забыла того, как мама поступила с её первой детской любовью. И хотя Барбара оказалась достаточно хитрой, чтобы скрывать это, за какие-то месяцы авторитет фрау Вернер в её глазах сошёл на нет, сдулся, как проколотая автомобильная шина.

В четырнадцать Барбара впервые попыталась понять, что же не так с её жизнью, и вместо карт или рун обратилась к интернету. Эльза Вернер презирала психологов, и, возможно, поэтому её дочь тайком начала читать психологические блоги и смотреть тематические видеоролики. Так Барбара узнала, что такое манипуляции, токсичные отношения и родительская гиперопека. Она пришла к выводу, что мать применяла к ней психологическое (а порой и физическое – чего стоят одни только татуировки!) насилие. А ещё пыталась сформировать у дочери тревожный тип привязанности. К семнадцати годам Барбара не сомневалась, что живёт с опасной сумасшедшей, и это ещё в лучшем случае. В худшем мать представала монстром, который планомерно калечил собственную дочь в попытке сделать из неё безвольную куклу. Некое человеческое подобие собаки, которая скорее умрёт, чем покинет хозяина.

И вот теперь оказалось, что Барбара ошибалась, несправедливо взращивая свои детские обиды. Она считала, что фрау Вернер использует против неё чувство вины, ведь об этом так много рассуждали популярные психологи. Но теперь, когда это самое чувство набросилось на неё, подобно голодному чудовищу, даже не попыталась его заглушить. Потому что целиком и полностью заслужила все мучения, которые оно несло.

«Мне не следовало убегать. Я повела себя плохо, не послушалась маму, и теперь на мне её кровь…»

Барбара могла выбросить одежду, отмыть кровавые потёки с кожи и волос, но это ничего не изменило бы. Мамина кровь навсегда останется на её совести.

Район, по которому шла Барбара, был ей незнаком. Закрытые ставни, запертые двери, тёмные витрины… Казалось, люди, жившие в историческом центре Праги, каким-то образом узнали, что сегодня по древним улочкам города ходит сам Дьявол, и поспешили укрыться в домах. Фонари роняли на мостовую размытые пятна света, но молодая ведьма старалась обходить их, держась в тени. Демона электрической лампочкой всё равно не испугаешь, а вот обращать на себя внимание прохожих ей не хотелось. Учитывая то, как Барбара выглядела, эта ночь могла закончиться для неё камерой в полицейском участке. К сожалению, она не могла прямо сейчас избавиться от окровавленной одежды. Ей бы пришлось раздеться догола, потому что, стекая по спине, кровь пропитала и нижнее бельё.

Горбун не преследовал её, на улицах было так же тихо, как на кладбище. И Барбара начала задумываться: а куда она вообще идёт? Мать велела спрятаться в соборе или монастыре. Легче сказать, чем сделать, – соборов, костёлов, часовен в Праге хватало, но ночью все они закрыты. Конечно, Барбара могла прийти к порогу первой попавшейся церкви и дождаться утра, сидя на ступенях. Но если там до неё не доберётся демон, так доберётся полиция. И всё-таки лучше идти к освященной земле, чем бесцельно шататься по ночным улицам, напрашиваясь на неприятности. Барбара огляделась в поисках купола и на фоне чёрного неба увидела подсвеченный прожекторами шпиль. Собор Святого Вита было заметно издалека – его южная башня достигала в высоту почти ста метров. Недолго думая она двинулась в его направлении.

Даже в такой поздний час на больших улицах и площадях встречались люди. Ныряя в очередной тёмный проулок, Барбара подумала, что ей просто необходимо раздобыть чистую одежду. И тут же вспомнила о Дейлинке… а ещё о телефоне, который всё это время лежал в заднем кармане джинсов. Барбара выхватила его и осмотрела в свете ближайшего фонаря. Экран треснул, силиконовый чехол с пентаграммой испачкался в крови, но телефон по-прежнему работал. Барбара набрала Дейлинку, и та ответила после первого гудка, словно ждала вызова.

– Бэбс? Ну наконец-то! – В голосе напарницы слышалось облегчение. – Что случилось?

– Много чего.

– Ты в порядке?

– Нет. И мне очень нужна твоя помощь. Ты можешь привезти мне чистую одежду? Прямо сейчас.

Три-четыре секунды из динамика не доносилось ни звука, после чего Дейлинка спросила:

– Ты где вообще?

– Давай встретимся через полчаса возле собора Святого Вита.

– За тобой приехать?

– Нет. Просто привези мне чистую одежду. И влажные салфетки, хорошо?

– Бэбс, – в голосе Дейлинки слышалась тревога, – что вообще происходит? Ты вляпалась в какую-то историю?

– Не могу объяснить. Через полчаса у Святого Вита, – с этими словами Барбара дала отбой.

На месте она оказалась уже через двадцать минут. Стены и башни из песчаника мрачно вздымались над безлюдной площадью, статуи святых притаились в арках и нишах. Окна и круглая роза над входом выглядели так, словно художник, создававший витражи для собора Святого Вита, принципиально пользовался только оттенками чёрного и серого.

Барбара остановилась в тени углового здания, там, где кончалась одна из улиц, примыкавших к площади. Над городом висела давящая тишина, но это было лучше, чем звуки шарманки. Прошло несколько минут, и в дальнем конце площади обозначился силуэт. Убедившись, что это Дейлинка, в тёмной бесформенной толстовке и джинсах, Барбара вышла из полумрака на освещённое фонарями пространство. Девушки встретились прямо посреди площади.

– Это же не кетчуп? – спросила Дейлинка, оглядев напарницу.

Барбара помотала головой.

– Чья это кровь?

– Не моя.

– А чья?

Барбара не могла знать наверняка, что кровь, залившая её одежду, принадлежала матери. Это мог оказаться очередной трюк горбуна, который, похоже, считал себя отменным шутником.

– Я не знаю точно. Может… моей мамы.

– Бэбс, ты что наделала?

– Ничего такого… о чём ты сейчас могла подумать. Ты привезла одежду?

– В рюкзаке. – Дейлинка слегка повернулась, демонстрируя вещмешок, но отдавать его Барбаре не спешила. – Ты думаешь, я сейчас просто развернусь и уеду?

– Тебе нельзя оставаться со мной. Это опасно!

– Объясни.

В этот момент снова заиграла шарманка. На этот раз мелодия звучала печально и торжественно, как на похоронах.

– Это он! – воскликнула Барбара. – Убегай, тебя он не станет догонять. Ему нужна только я!

– Кому – «ему»? – Дейлинка сложила руки на груди и уставилась на Барбару упрямым взглядом. Похоже, она и не думала уходить.

– Шарманщику!

– У тебя что, разборки с уличными музыкантами?

Краем глаза Барбара заметила на улице, по которой сама недавно шла, какое-то движение. Она резко повернулась, ожидая увидеть горбуна с шарманкой, а увидела… похоронную процессию. В болезненно-жёлтом свете уличных фонарей двигались фигуры во фраках, с лакированным гробом на плечах. Носильщики были все как один долговязыми и худыми, а блестящие атласные цилиндры делали их ещё выше. Внезапно музыка изменилась, и Барбара с удивлением узнала трек «Астрономия». Пару лет назад в интернете резко набрал популярность ролик с танцующими мужчинами, несущими гроб. И там звучала именно эта мелодия, хоть и сыгранная не на шарманке. Участники процессии, что двигалась к собору Святого Вита, начали пританцовывать. Они приседали, подпрыгивали, синхронно махали руками и чуть ли не жонглировали гробом.

– Это ещё что за перформанс? – удивлённо пробормотала Дейлинка.

– Тебе надо уходить, – в который раз повторила Барбара.

Процессия вышла на площадь. Юная Вернер мало интересовалась интернет-мемами, зато изучала кладбищенскую магию, а значит, и похоронные традиции разных народов. Про танцующих гробовщиков она узнала задолго до того, как ролик с ними стал вирусным. Традиция эта зародилась в Африке, и Барбара не особо удивилась, увидев, что гроб несут скелеты во фраках и цилиндрах. Каждый из них выглядел в точности как папа Легба или Барон Суббота – один из духов, особо почитаемый в магии вуду.

– До Хеллоуина ещё две недели, – нахмурилась Дейлинка.

– Теперь ты уйдёшь? – спросила Барбара.

– С какой стати? Я что, должна ряженых испугаться?

– Это не ряженые. Это настоящие демоны, ты что, не видишь?

Дейлинка пыталась отрицать очевидное. Фраки, которыми щеголяли скелеты, были расстёгнуты, и за рёбрами, там, где у людей находились лёгкие и сердце, зияла пустота. Черепа держались на тонких шеях, состоявших из позвонков. Слишком сложно для хеллоуиновского костюма.

– Ладно, идём. – Барбара схватила Дейлинку за рукав и потащила к собору.

Они поднялись по каменным ступенькам и остановились у двери, такой высокой и массивной, что вполне могла называться воротами. Процессия двигалась неспешно, скелеты подбрасывали гроб, ловили его, и Барбара задалась вопросом: а кто внутри деревянного ящика?

– Они не смогут подняться по ступенькам, – произнесла Барбара, становясь поближе к створкам. – Я уверена.

– Просто пойдём отсюда, – сказала Дейлинка. – А они пусть идут своей дорогой.

– Ты не понимаешь. Нас не пропустят!

– С чего вдруг? Это похороны, так? И эти чудики просто несут гроб в собор. Наверное, у них намечено отпевание.

– Ночью? Серьёзно?

– За хорошие деньги тебя и ночью отпоют, тоже мне проблема! По-твоему, это какие-то зомби, как в кино? Вот, смотри…

С этими словами Дейлинка двинулась навстречу кошмарной процессии.

– Не вздумай! – Барбара схватила напарницу за рукав, но та освободилась, резко дёрнув рукой.

Мелодия оборвалась в самом нелогичном месте, посреди музыкальной фразы. Скелеты перестали пританцовывать и вытянулись по стойке смирно.

– Это плохо кончится!

– Бэбс, не будь дурой! – С этими словами Дейлинка спустилась со ступенек.

– Сама не будь дурой! – крикнула ей в спину Барбара, чувствуя полное бессилие. – Туда нельзя!

Копии Барона Субботы держали гроб на плечах, но, когда Дейлинка сделала шаг им навстречу, опустили его ниже, взяв за бронзовые ручки. В тот же миг все до одного фонари на площади погасли. Словно всё это время над круглыми плафонами, дававшими рассеянный свет, висел, дожидаясь своего часа, тугой бурдюк, наполненный жидкой темнотой. И вот кто-то взмахнул ножом, вспоров его. Прожекторы, направленные на стены и башни собора Святого Вита, продолжали работать, но пространство вокруг затопил непроницаемый мрак. Излившись на площадь, тьма не рассеялась, не потеряла в густоте или плотности. Наоборот, она обступила древнюю постройку, распространяясь, подобно чернилам осьминога в морской воде.

– Что это за чертовщина? – Пятясь, Дейлинка поднялась на одну ступеньку, потом на вторую.

– Не стой там! – крикнула Барбара.

Тьма приближалась, колыхаясь за спинами скелетов, как угольно-чёрный занавес. Вначале Барбара перестала видеть ту пару, что замыкала скорбное шествие, потом из виду скрылись носильщики, державшие деревянный ящик посередине. Зрелище было странное – площадь перегородила сплошная стена мрака, а из неё торчала треть гроба. У Барбары возникла совершенно дикая ассоциация с шоколадным батончиком, плавающим в луже нефти. Прежде чем темнота поглотила процессию полностью, один из скелетов приподнял цилиндр, продемонстрировав височные впадины и желтоватый свод черепа. Дейлинка неразборчиво выругалась и наконец вернулась к двери.

– Дьявольщина какая-то! – сказала она, прижимаясь спиной к деревянным створкам. Судя по голосу и выражению лица, её наконец-то проняло. – Эти скелеты выглядят как настоящие.

– Потому что они и есть настоящие, – сказала Барбара.

– И что это за темень вокруг? Похоже на туман, но не туман.

По мнению Барбары, тьма, затопившая площадь, скорее напоминала жидкость, которая, вопреки законам физики, не растекалась, а стояла вертикальной стеной.

– Не знаю, – пробормотала она. – Какой-то трюк Шарманщика…

– Кого?

– Долго объяснять…

Мрак подошёл к ступеням, как вода к бетонному пирсу, и остановился. Барбара с облегчением выдохнула. Значит, мама не соврала и власть горбуна заканчивалась здесь, на пороге собора…

И тут из темноты послышались шаги, частые и слаженные. Звук был приглушённый, но Барбара поняла, что происходит, даже раньше, чем снова увидела погребальное шествие. Скелеты приближались, причём бегом. Мгновение спустя они вынырнули из темноты и взлетели по ступенькам, как рыцари, идущие на штурм крепости. Только вместо окованного железом тарана они держали гроб, украшенный бронзовыми накладками.

Барбара подалась в сторону, а Дейлинка так и осталась стоять на месте, прижимаясь спиной к двери. Раздался тяжёлый удар, хруст костей и треск ломающегося дерева. Дейлинку смяло, словно она оказалась между молотом и наковальней. От удара пустотелый гроб должен был разлететься на щепки, однако не выдержала дверь. Сорванные с петель, расколотые створки рухнули на каменный пол. Из чрева собора донеслось глухое «бум!», усиленное высокими сводами; порыв сквозняка, пахнущий ладаном, сорвал с костяных голов цилиндры. Барбара увидела, как головные уборы раскидало по ступенькам, а один отбросило обратно в маслянистый сумрак.

Скелеты и не думали останавливаться – топча лакированными туфлями тело, похожее на окровавленный мешок, они двинулись дальше. Чудом избежавшая участи Дейлинки, Барбара смотрела, как долговязые фигуры пересекают порог и как за их спинами развеваются раздвоенные, словно хвосты ласточек, фалды. По инерции скелеты преодолели ещё два или три метра… и попросту рассыпались. Колдовство, скреплявшее сухие кости, испарилось, и гроб с глухим стуком рухнул на пол. Там, где стояли демоны, взявшие облик Барона Субботы, теперь лежали кости вперемешку с одеждой. Шарманщик (Барбара мысленно закрепила за ним это прозвище) был силён, но не настолько, чтобы его слуги спокойно разгуливали по древнему собору, напичканному святынями.

Вокруг здания продолжала колыхаться чёрная завеса. Барбара понимала, что здесь только что произошло убийство и что в момент, когда скелеты снесли дверь, в соборе, скорее всего, сработала сигнализация. Но всё же она предпочитала иметь дело с полицией, а не с Шарманщиком.

Гроб буквально размазал Дейлинку по дверям, смял грудную клетку и раздавил череп. На треснувших досках Барбара увидела клочья рыжих волос, осколки костей и даже зубы. Девушка не хотела приближаться к останкам напарницы и проскользнула в собор боком, прижимаясь спиной к дверному косяку.

Под гулкими сводами царила темнота и тишина, в воздухе витал запах благовоний, намертво въевшийся в дерево и штукатурку. «Здесь безопасно», – сказала себе Барбара, оглядевшись. А после покосилась на гроб. Бронзовые детали, уголки и ручки тускло поблёскивали; на узкой части, там, где обычно находились ноги покойника, виднелись пятна крови. При этом ящик ничуть не пострадал от удара, как будто его отлили из железа, а не сколотили из досок.

«Полиция поймёт, что я не могла этого сделать, – подумала Барбара. – Я жертва, а не преступник…»

В этот момент гроб пересекла тонкая горизонтальная линия – крышка слегка приоткрылась. Барбара приложила ладонь ко рту, сдерживая рвущийся наружу крик. Ей показалось, что под высокими сводами кто-то злобно рассмеялся, хотя, скорее всего, это просто разыгралось воображение. Крышка могла отвориться сама по себе, от удара о пол. Барбара попыталась убедить себя, что внутри лакированного ящика пусто, но инстинкты били тревогу. В глубине души она знала, что сейчас из гроба поднимется Шарманщик и что лицо его будет таким же, как у существ, недавно танцевавших под «Астрономию», – костяным, высохшим, с неживой ухмылкой.

Чёрная линия делалась всё шире. Не дожидаясь, пока из-под крышки покажется бледная рука Шарманщика, Барбара начала отступать в глубину собора. Она приблизительно помнила, где располагалась дверь, ведущая на колокольню, и надеялась только, что на ночь её не запирали. Последней надеждой отпугнуть столь сильного демона оставался Зикмунд. Барбара услышала голос матери так, словно та стояла рядом: «Его звон разорвёт на части любого демона. Ну или хотя бы прогонит».

В обычную ночь здесь наверняка было светлее, но сейчас уличные фонари не горели, и над площадью колыхалась завеса из сжиженной тьмы. Многочисленные витражи мерцали во мраке, но толстое цветное стекло задерживало свет прожекторов, нацеленных на фасад и башни. Девушка достала телефон и включила фонарик. Луч, упавший на пол, почему-то потерял в яркости, да ещё и окрасился розовым. Барбара пару секунд смотрела на тусклое пятно цвета марганцовки, а потом сообразила, в чём дело, сорвала с телефона чехол, отбросила его в сторону и протёрла линзы от засохшей крови. Фонарик вернул себе прежнюю яркость, выхватив из темноты серые колонны и деревянные скамейки.

За спиной что-то шуршало, скрипело и похрюкивало. Потом раздался звук, с каким закрывается крышка рояля… или же гроба, из которого только что выбрался демон.

– In drei Teufels Namen![3] Зачем же так швырять?!

Голос был ворчливый и скрежещущий одновременно. Услышав его, Барбара сорвалась с места. Она бежала туда, где находилась дверь, ведущая на колокольню… вовсе не уверенная, что правильно запомнила её расположение. Луч прыгал, выхватывая из мрака деревянные лики святых, фрески, латунные подсвечники. Проход между рядами скамеек привёл Барбару к исповедальне, похожей на большой шкаф, украшенный резьбой.

– Ты согрешила, – по-змеиному зашипело из-за деревянной решётки. – Убить собственную мать – великий грех. Зайди и покайся.

Барбара застыла на месте, а голос продолжал нашёптывать:

– Ведьма, грешница, убийца… Гореть тебе в аду… Черти заждались, да, заждались…

«Там никого нет. Мне это кажется», – сказала себе Барбара и двинулась вдоль нефа. За её спиной скрипнула дверца, и девушка отчётливо представила, как исповедальню покидает карлик, напяливший облачение католического священника.

В тишине раздавалось недовольное бормотание, раздражённое повизгивание, фырканье. Звуки, не звериные и не человеческие, нагоняли жуть, заставляли кровь стыть в жилах. И всё же Барбаре показалось, что Шарманщик бормотал не для того, чтобы её напугать. Ему здесь не нравилось.

Луч скользил по гладким каменным стенам, время от времени натыкаясь на скульптурные распятия, лакированные изваяния ангелов и богато украшенные витрины, где под стеклом лежали реликвии и святые мощи. Барбара начала сомневаться, что нужная ей дверь действительно находится с этой стороны нефа, когда фонарик осветил неприметную каменную арку и потемневшую от времени дверь в её глубине. Девушка бросилась к ней и потянула за железное кольцо. Не заперто! Переступив порог, она увидела винтовую лестницу. Два раза Барбара поднималась по ней в сопровождении матери, гида и десятка-другого туристов, желающих взглянуть на главную святыню Чехии. Теперь же компанию ей составляло существо, которому вообще не следовало находиться в таком месте, как собор Святого Вита.

Во время экскурсий туристы поднимались на колокольню медленно, успевая выглянуть в стрельчатые окошки, из которых открывался вид на черепичные крыши старого города. Гиды называли точное количество ступеней и предлагали туристам сосчитать их, но Барбара, конечно, не помнила эту цифру. Кажется, где-то около трёхсот, а сама колокольня вздымалась на сотню метров. Сейчас Барбара буквально взлетела по лестнице, перепрыгивая через две-три ступеньки. Когда она очутилась на колокольне, сердце выпрыгивало из груди, а лёгкие горели огнём.

Внизу воздух пропитался благовониями и казался неподвижным. Но стоило Барбаре очутиться наверху, ветер взъерошил её волосы и охладил пылающее лицо. Обзорная площадка была огорожена каменными перилами, свод опирался на массивные колонны. Между ними струилась темнота, как будто во всей Праге разом погасло электричество, но Барбара знала: виной всему мрак, затопивший площадь и поднимавшийся вровень со шпилями.

Из-под крыши свешивались колокола, и Барбара двинулась к самому большому. Это и был Зикмунд, и, посмотрев на эту громадину, девушка задалась вопросом: и как же в него позвонить?

Барбара знала, что в православных церквях били в колокола, дёргая за верёвку, привязанную к языку. Но здесь использовалась другая система. Несколько мужчин, взявшись за канаты, раскачивали сам колокол, язык которого оставался неподвижным. Ступая по дощатому настилу, Барбара вошла под колокол. Раскачать его не представлялось возможным, и она прикоснулась к языку, не круглому, как у большинства колоколов, а слегка сплющенному, и оттого похожему на часовую стрелку. Металл холодил ладонь, и девушка толкнула язык. Такой длинный, что почти достигал пола, он даже не пошевелился. Тогда Барбара положила телефон на пол, фонариком вверх, и толкнула уже двумя руками. И снова без толку. Казалось, язык составлял с колоколом единое целое.

Внезапно фонарик мигнул и погас, а из темноты послышалось бормотание и мерзкое причмокивание. Барбара замерла, опираясь двумя руками на язык. Шарманщик (а кто ещё это мог быть?) прошёлся по настилу, шаркая ногами. Он мог сразу наброситься на жертву, но медлил. Барбаре хотелось верить, что демон не может приблизиться к Зикмунду. Ведь если такой знаменитый артефакт не способен отпугнуть демона, то у неё попросту нет шансов спастись.

Мрак, заполнивший обзорную площадку, казался неестественно плотным и вязким. С тем же успехом Барбара могла пялиться в темноту пещеры, где обитают лишь бледные, безглазые насекомые, никогда не знавшие солнца. Она стояла не шевелясь, вся обратившись в слух, и единственное, что придавало хоть немного уверенности, – холодный металл под ладонями.

Шарманщик обошёл колокол по кругу, потоптался на месте и, недовольно хрюкнув, двинулся в обратном направлении.

«Если я сумею ударить в колокол, он исчезнет», – поняла Барбара.

Уже не обращая внимания на демона, который пыхтел, повизгивал, но не решался подойти к Зикмунду, Барбара начала раскачивать язык. Она толкала, упираясь ногами в пол, и наконец ощутила, что неподъёмный маятник отвечает. Сначала его амплитуда была совсем небольшая, всего пару сантиметров, потом увеличилась до десяти-пятнадцати.

Несмотря на прохладный ветер, по лицу и телу катился пот, поясница ныла, но Барбара продолжала толкать. Она уже не слышала звуков, которые издавал Шарманщик, потому что в ушах у неё молотом стучала кровь.

Двадцать сантиметров… тридцать… тридцать пять…

Чтобы язык ударил о купол, требовалось куда больше, а Барбара чувствовала, что выдыхается. У неё попросту не хватало физической силы. В этот момент она вспомнила о рунах, которые мать вытатуировала на её предплечьях. Некоторые сочетания отгоняли нечистую силу, другие привлекали удачу. Имелся там и рунический став, которым пользовались викинги и берсерки. Барбара уже тогда неплохо разбиралась в рунах и спросила, зачем ей это.