Дух уходящего лета

Глава 1.

"Черт тебя дери, стерва, – сказал Ручьёв, – Ты даже худшая стерва, чем я предполагал. Выходит, джокер в этой колоде – я? Джокер, способный побить козырного туза, но пасующий перед валетом?"

"Исключительно верно, – насмешливо согласилась Анна, – Только не перед валетом ты спасовал, а как обычно, перед дамой."

"Капкан для лисицы"

"…Он ее спасает тем, что не оставляет ее".

Зигмунд Фрейд

Начало мая не осчастливило горожан теплой погодой, равно как и присущим весне буйством красок. На газонах только-только пробилась молодая травка, на клумбах только-только раскрыли свои бутоны первоцветы, на деревьях только-только развернулись крошечные листики.

Накрапывал мелкий дождь, когда из здания аэровокзала вышла пассажирка, выгодно отличающаяся от прочих (на казенном языке - прибывающих), очень стройная, высокая молодая женщина в элегантном костюме мышиного цвета. Холодную, совершенную красоту ее лица немного смягчало насмешливое выражение ярко-синих удлиненных глаз. Из багажа в руке ее была лишь небольшая сумка, которую, впрочем, тут же забрал встретивший пассажирку высокий русоволосый мужчина, чьи правильные, но немного резкие черты сглаживала мягкая улыбка, делающая мужчину (красивого от природы) очень обаятельным.

Однако, целоваться (даже в щеку) они не стали. Мужчина только легонько сжал тонкие пальцы женщины и галантно распахнул перед ней дверцу легкового автомобиля марки "Фольксваген" цвета мокрого асфальта.

В "Лагуне" (уже знакомом нам ресторане) народу по обыкновению было немного. Тем не менее, мужчина с женщиной устроились не в общем зале, а отдельной кабинке, отделенной от нескромных взглядов тяжелыми портьерами.

– Ни к чему торопиться, Серж, – говорила женщина, делая пару глотков вина светло-золотистого оттенка, – Главное уже сделано, прочее – частности и вопрос времени.

Я не хочу, чтобы обо мне болтали, будто я бросила мужа только лишь из желания остаться с… – она едва не произнесла "любовником", но как мы уже знаем, Ручьёв все же был для нее бо'льшим, нежели просто любовник, – С тобой.

– Болтать все равно будут, – Ручьёв невесело усмехнулся. – На чужой роток не накинешь… чадру.

Анна слегка покраснела.

– Хорошо, есть еще причина. Я хочу привыкнуть к своему нынешнему статусу: когда не придется никому давать отчета в своих действиях… и соблюдать протокол. Бога ради, только не иронизируй насчет ударившего мне в голову воздуха свободы и прочего.

Я умею ценить то, что у меня есть, – мягко улыбнувшись, она протянула руку и в свою очередь ласково сжала длинные пальцы Ручьёва.

– Это обнадеживает, – он поцеловал ее узкую кисть, – Ну, а чем ты намерена заняться?

– Генеральной уборкой, – Анна засмеялась. Похоже, легкий хмель уже ударил ей в голову, – Страшно представить, что там, в папиной квартире, делается…

– А затем ремонтом? – Ручьёв тоже слегка улыбнулся.

– Возможно, – ее взгляд заволокла легкая дымка, – Затем стану подыскивать себе работу по специальности…

– Без протекции хорошего места не найдешь, – заметил Ручьёв, – И не надейся. Впрочем… у красивой женщины имеется еще один путь найти выгодную работу… но ты им не воспользуешься, конечно.

Анна слегка покраснела.

– Более того, я сейчас влеплю тебе оплеуху за одно подобное предположение.

Ручьёв снова поцеловал ей руку (не иначе из боязни получить этой нежной ручкой отнюдь не нежную оплеуху).

– Успокойся, любимая. Я могу посодействовать тебе в поисках работы… если ты всерьез намерена впрячься в это ярмо.

– До тех пор, пока развод не будет оформлен, я не перееду к тебе, Серж, – сказала Анна спокойно, – Назови это глупостью, ханжеством… как угодно. Но, – снова мягкая улыбка, – Это же не означает, что мы не станем видеться… и прочее.

– Ты чертовски меня обнадежила, – иронично заметил Ручьёв, – Особенно если учесть, что другого-то выхода у меня, собственно, и нет…

– Злой ты, Серж, – печально заметила Анна, – Ну хочешь, после обеда поедем к тебе в коттедж?

Ручьёв отчего-то немного закашлялся, деликатно прикрывая рот салфеткой.

– В квартиру, – наконец немного сдавленно сказал он, – В коттедже я затеял небольшой ремонт… как раз к твоему приезду.

– Мило, – заметила Анна, – А как же Малыш? Тесновато такому "теленку" в городской квартире…

– В тесноте, да не в обиде, – усмехнулся Ручьёв, – Только не говори, что ты соскучилась по моей псине больше, чем по мне.

– Не больше, но соскучилась, – Анна мило улыбнулась, – Ты же знаешь: большие лохматые зверюги – моя слабость. Может, со временем я тоже заведу щеночка… такого маленького, хорошенького…

– Карликового пуделя, – подсказал Ручьёв с усмешкой.

– Нет, – Анна поморщилась, – Карманные собачки – это пошло. Я же сказала, люблю больших или хотя бы средних…

вроде, – она прищелкнула пальцами, – Вспомнила – ретривер, вот как называется эта порода, – ее взгляд снова сделался мечтательным, – Золотистый ретривер, звучит? Одна из самых красивых пород, вдобавок умницы…

– Ну, чем бы дитя ни тешилось, – вздохнул Ручьёв.

* * *

– Ну что ты наделал, бродяга? – простонал Кирилл, обращаясь… ну, к кому он еще мог обращаться, как не к золотистому ретриверу Темке, который (благодаря, безусловно, своей сообразительности) устроил на кухне настоящий бедлам, но добрался-таки до кастюльки с фаршем, из которого его мать при активном участии его младшей сестрицы должна была приготовить начинку для чебуреков.

Конечно, сейчас на чебуреках смело можно было ставить крест.

– Ты… просто хулиган. Ты бродячий хулиган. Знай я, что ты такой хулиган… – Кирилл тяжело вздохнул.

Темка, виновато поскуливая, не сводил с хозяина жалостливого взгляда и постукивал хвостом по полу.

– Останешься сегодня без ужина, – буркнул Кирилл, -Обжора…

Темка гавкнул, тем самым выражая полное согласие со справедливым наказанием.

– И иди в мою комнату! – приказал Кирилл, – Иди и сиди там, как мышь! Слышишь, бандит?

Темка снова тявкнул, давая понять, что не только все слышал, но и все понял, и ушел в комнату хозяина.

А Кирилл, в очередной раз издав страдальческий вздох, принялся за наведение порядка в кухне.

После чего следовало бежать в магазин, дабы купить там уже готовый фарш.

"Или свежее мясо? – подумал Кирилл, – А дождавшись Ирки, вместе с ней приготовить фарш?"

Как же, дождешься ее… Мать все равно придет быстрее. И хоть его матушка отнюдь не любительница читать нотации, достаточно будет одного ее взгляда, чтобы самому почувствовать себя нашкодившим щенком.

Недаром Темка, охотно играющий с ним и его пятнадцатилетней сестрой, но слушающийся далеко не всегда, немедленно становился тихим и робким в присутствии Полины Вахтанговны. Хоть она ни разу не повысила на него голоса, а ударить животное вообще считала великим грехом.

Наведя в кухне чистоту и сгоняв в супермаркет за готовым фаршем, Кирилл пристегнул поводок к ошейнику собаки.

– Ладно, сейчас нам с тобой, приятель, лучше тут глаза не мозолить… Поехали, что ли, к "гюрзе"?

Темка согласно пролаял.

Что ж, ретриверы очень сообразительны, кто бы в этом сомневался?

* * *

Отвезя Анну в квартиру ее отца и получив решительный отказ на предложение остаться и помочь с уборкой ("Я должна сама это сделать, Серж. И потом, мне хочется побыть одной и заново все хорошенько обдумать. Не обижайся, Бога ради."), Ручьёв поехал не в свою городскую квартиру и не в коттедж, и даже не в агентство.

Он поехал по адресу: переулок Школьников, пятнадцать.

Разговор с Лерой откладывать было нельзя. Анна уже в Городе, и Анна не любит его квартиры. Анна любит его коттедж.

В любой момент Анна решит к нему переехать. И меньше всего Ручьёва воодушевляла перспектива случайного столкновения его любимой женщины с женщиной, которую он не любил, но которая на протяжении нескольких месяцев являлась его любовницей.

…После довольно продолжительного звонка дверь распахнула худощаая женщина лет пятидесяти.

– Вы? – Ручьёв с легким недоумением уловил в ее взгляде неприкрытую ненависть, – Вы еще смеете сюда являться? Вы… нелюдь!

Из глубин квартиры донесся голос Леры, показавшийся Ручьёву немного больным.

– Кто там, мама?

– Никто, ошиблись! – откликнулась женщина и снова повернулась к Ручьёву, – Бог тебя еще накажет, нелюдь, за все, что ты творишь!

"Дама явно не в себе", подумал он с тоской и повернулся, чтобы уйти, когда услышал донесшийся следом визгливый вопль:

– Будь ты проклят!

Дверь позади него снова хлопнула, Ручьёв обернулся и увидел бегущую ему навстречу Леру.

"Черт, как же она подурнела, – подумал он удивленно, – Или, не дай бог, подсела на дурь?"

Глаза обведены коричневыми кругами, лицо имеет сероватый оттенок, волосы, явно давно не мытые, слиплись в сосульки…

Мешковатый свитер, такие же брюки.

…Но взгляд Леры просто горел. Просто лучился счастьем.

– Сережа, – подбежав к нему, она схватила его за рукав плаща, – Я знала, знала, что ты вернешься, вернешься ко мне… Не слушай эту старую дуру, – она небрежно кивнула в сторону двери, – Не слушай, она просто вбила себе в голову… ну, неважно. Сере-ежа… – Лера привстала на цыпочки и Ручьёв, внутренне содрогнувшись, понял, что она собирается его поцеловать.

– Подожди, – он мягко, но непреклонно отстранил Леру от себя, взял ее за плечи, – Во-первых, я не понимаю, о чем идет речь, почему я негодяй и нелюдь, во-вторых, – он повысил голос, ибо Лера, похоже, собралась его перебить, – Во-вторых, я сам хотел поговорить с тобой, прояснить ситуацию до конца… Идем, – он подтолкнул Леру, направляя ее к выходу из подъезда. Та послушно двинулась вперед.

– Присядь, – попросил он, когда они с Лерой оказались во дворе, и указал на скамейку.

Лера послушно села.

Он опустился на скамью рядом с ней, ощущая себя прескверно, однако… что чувствует хирург, собираясь резать живую плоть? Видимо, говорит себе, что делает это больному во благо.

Так же и Ручьёв сказал себе, что для блага самой Леры будет лишить ее всяческих иллюзий, что она в отношении него наверняка еще питает.

– Мне сказали, что ты меня активно разыскивала во время моего отсутствия.

Похоже, Лера смутилась. Даже в сумерках было заметно, как покраснело ее лицо. И, к великому облегчению Ручьёва, она опустила глаза.

– Ты говорил, что уедешь, но не сказал, надолго ли…

– Лера, – мягко сказал Ручьёв, – Это неважно, ты должна была понять это еще до моего отъезда, во время нашего последнего разговора, последней встречи.

– Неважно… почему? – она опять вскинула на него испуганные глаза (Ручьёв мысленно застонал).

– Потому что, – он взял Леру за плечи, – Все закончилось, девочка. Все за-кон-чи-лось. Я считал, ты сама это поймешь.

Лера дернулась, отшатнулась, вскочила со скамьи.

– Не смей так говорить! Не смей! Ты… – она опять понизила голос, – Ты что, любишь другую?

"И всегда любил", подумал Ручьёв с тоской.

– Какая разница? – устало ответил он Лере, – Девочка, все закон…

– Нет! – щеку Ручьёва обожгла сильная пощечина, – Нет, нет, нет… – она зарыдала.

Ему страшно захотелось в свою очередь отхлестать истеричку по щекам, дабы привести в чувство, однако он сдержался.

Просто, встав со скамьи, не оглядываясь, пошел к своему "Фольксвагену" и включил зажигание. Лера, стоя посреди двора, что-то дико орала.

"Знать бы, что связываюсь с психопаткой…" На миг Ручьёву даже сделалось не по себе. Впрочем, он подумал, что с тем же успехом на его месте мог оказаться любой другой и в том, что у Леры неустойчивая психика, его вины нет. И эта мысль его успокоила.

* * *

…Анна медленно прошлась по комнатам. Вот отцовская библиотека и одновременно его рабочий кабинет. Она пробежалась пальцами по стоящим на стеллажах фолиантам. Некоторые из них имеют немалую ценность…

Гостиная (она же столовая), спальня… непривычно крохотная кухня.

Она словно воочию услышала голос своего отца – мягкий, глуховатый, чрезвычайно интеллигентный голос:

"По-человечески он мне несимпатичен, но он сумеет обеспечить тебе куда более достойное будущее, нежели я. Увы. Сейчас наступают времена таких как он, Аня. Темные времена…"

"И опять же ты, папа, ошибся, – с горечью подумала Анна – ведь ее отец говорил о Зарецком, – Все, на что он оказался способен – это отобрать у меня моего ребенка, да кинуть вслед нищенскую подачку (по его меркам определенно нищенскую…)." Она даже скрипнула зубами. И чтобы не расслабляться, не раскисать, не впасть в депрессию по-настоящему, отыскала в шкафу старую одежонку – джинсы и отцовскую клетчатую рубаху, – переоделась и засучила рукава, дабы приняться за генеральную уборку: в квартире не жили больше года, с тех пор, как дальняя родственница Анны из глухой провинции, закончив в Городе институт, вновь удалилась в свою провинцию, уже с дипломом. "Не все истории Золушек заканчиваются счастливо, – снова подумала Анна, – Рано или поздно для любой часы бьют полночь."

Даже для той, что уже воображала себя Королевой…

Правда, у Королев остаются сэры Ланселоты.

"Посему не раскисай", снова приказала она себе. И разве ее нынешний статус не имеет массы преимуществ? Какая-то принцесска, если верить старому фильму, даже из дворца сбежала, дабы глотнуть воздуха свободы… дура.

В дверь продолжительно позвонили.

"Снова Ручьёв?"– подумала она с недоумением.

Нет, Ручьёв не так воспитан. Он обязательно предупредил бы о своем визите по телефону…

– Анна Валентиновна? – услышала она в трубке домофона молодой мужской голос, – Это Савельев, охранник. По поручению шефа. Не верите, подойдите к окну…

Она приблизилась к окну (не без опаски) и увидела стоящий у кромки тротуара серебристый "Пежо". Да-да, тот самый "Пежо", за рулем которого год назад (неужто всего год?) сидел вчерашний мальчишка.

Она открыла дверь. Савельев немного смущенно улыбнулся и протянул ей ключи от машины вместе с пультом охранной сигнализации. Затем из нагрудного кармана извлек техпаспорт и конверт из плотной бумаги.

– А это от шефа. Он сказал, предварительный расчет, – Савельев слегка покраснел, – Ну и… поскольку гаража у вас нет… пока… я могу отогнать машину на платную стоянку. Если хотите.

– Подожди, – Анна прошла в библиотеку, плотно закрыв дверь за собой, и вытряхнула на стол содержимое конверта. Доллары. Не пятьдесят, а пятьдесят пять "штук". "Какая щедрость!" – иронично подумала она, убирая деньги в оборудованный отцом в стене, за репродукцией Саврасова, тайник. Вместе с деньгами из конверта выпал и сложенный вчетверо лист бумаги. "Последнее напутствие? А пошел бы ты со своим напутствиями… далеко."

Она вышла из библиотеки и сняла с крюка в прихожей старую кожаную куртку.

Подала Савельеву долларовую двадцатку.

– Это тебе за труды. А сейчас идем, покажешь, где стоянка…

К вечеру, когда уборка была завершена и квартира если не засияла, то по крайней мере приобрела жилой, уютный вид, Анна устроилась на диване с кружкой горячего чая и одним из собранным отцом фолиантов.

Правда, намечавшаяся идиллия была нарушена телефонным звонком.

Либо Ручьёв ("Сошлюсь на головную боль, и никаких программ на вечер," подумала Анна), либо г-н Зарецкий.

Оказалось, господин Зарецкий.

Голос его показался Анне немного усталым.

– Ну, как добралась? Благополучно?

"Нет. Самолет взорвали террористы, коих ты патологически боишься, и с тобой разговаривает мой бестелесный дух".

Тупая острота. Не оценят.

– Спасибо, – сказала Анна, – Вполне благополучно.

– Ну а машину Савельев пригнал? – опять поинтересовался супруг (фактически "экс").

"Какую машину?"

От искушения так ответить ее удержала мысль о том, что в этом случае влетит приятному парню, добросовестно исполняющему свои обязанности, а вредить Савельеву ей не хотелось. Еще и потому, что она помнила, как тот вел себя в аэропорту, в день ее отлета в Швейцарию.

Посему она опять поблагодарила супруга – и за машину, и за подъемные.

– Не за что, – великодушно ответил г-н Зарецкий, – В "Полиглот" ты уже звонила?

– Какой полиглот? – с недоумением переспросила она, затем вспомнила о записке супруга, которую, не читая, куда-то сунула… вот только куда?

– Ты не прочла моего письма? – судя по голосу, Зарецкий этому не так уж и удивился. После чего объяснил, что "Полиглот" – фирма, занимающаяся репетиторством: английский и французский для начинающих, для деловых людей, для поступающих в вузы и прочее.

– Если хочешь, я заново продиктую тебе номера телефонов… Директор там… минуту… Синичкин Игорь Сергеевич. Тебе ни на кого ссылаться не нужно, просто назовись. Но сделай это в течение двух недель… если, конечно, тебе вообще нужна работа,– Зарецкий отчего-то вздохнул.

– Нужна, – коротко ответила Анна. Хотя бы для того, чтобы не увязнуть в меланхолии и депрессии.

Конечно, замечательно, что у нее есть Ручьёв, но Ручьёв, увы, не в состоянии находиться рядом постоянно и постоянно ее развлекать. Порой и самому Ручьёву хочется побыть в одиночестве (вот это Анна, по натуре интроверт, понимала прекрасно).

– Как малыш? – спросила Анна.

Тут последовала пауза. Определенно Зарецкому стало не по себе от того, что мать крохотного ребенка вынуждена интересоваться его здоровьем по телефону.

– Ползать пытается, – наконец ответил президент "Мега-банка", – Лопочет что-то…

"Ты же меня поставишь в известность, когда он назовет Агнету "мамой"?"– едва не слетел у нее с языка злой вопрос, но Анна удержалась.

Пока ее положение зыбко и неопределенно, не следует обострять с Зарецким отношения. Совсем не следует.

Поэтому она просто сказала:

– Береги его, – потом добавила (вполне искренне), – И себя береги.

– Да и ты не превышай скорости выше дозволенной, – ответил Зарецкий. Намек был слишком прозрачен.

– Постараюсь, – сказала Анна ласково, поблагодарила супруга (экс) за звонок и вообще за заботу.

– Дня через два я опять позвоню, – пообещал Зарецкий, – Узнать, как твои дела.

– Зачем? – вырвалось у нее помимо воли.

– Я же твой муж, – невозмутимо ответил он, тем самым оставив-таки ее в легком недоумении.

Причина его ответа ей стала ясна позднее.

* * *

Зачем он поехал в Луговку, Кирилл и сам толком не знал. Интуиция? Предчувствие? Озарение? Вряд ли все объяснялось так сложно (или настолько примитивно).

Истинной причиной того, что Кирилл поехал в дачный поселок Луговка, где находился летний коттедж покойного профессора Васнецова, было случившееся накануне.

А накануне Кирилл вместе со своим приятелем и однокурсником Женькой Федоровым торчал на трамвайной остановке и, чтобы занять себя, рассматривал в киоске глянцевые журналы для автолюбителей, прикидывая, хватит ли у него средств на покупку очередного номера "За рулем".

Женька в свою очередь развлекался тем, что разглядывал проходивших мимо девушек, отпуская порой довольно ехидные замечания.

Все объяснялось просто – каждый из друзей тосковал по труднодосягаемому. Кирилл (по мнению Орлова, технарь "от Бога") был с детства неравнодушен к машинам, а в собственности имел лишь старенький мотоцикл "Ямаха", который вдобавок полтора года назад распродал на запчасти, да периодически садился за руль ненового, опять же, "жигуленка" своего брата.

Женька при высоком росте был, увы, весьма тщедушного сложения, не обладал ни стройной осанкой, ни спортивной походкой. Кожа его лица не являлась безупречной (как и линия его носа), а глаза Женьки прятались за толстыми стеклами очков.

Девушки, впрочем, ценили Женьку за его ум и относительно добрый нрав (во время сессии они ценили его особенно).

Кирилл также не был тупицей, и злым его никак нельзя было назвать, но впридачу к этому он обладал и внешностью, которая девочкам (как и женщинам, впрочем) очень даже нравилась.

Но поскольку Кирилл не испытывал жгучей потребности одерживать одну за другой победы на любовном фронте и вообще вопреки словам Орлова считал, что ему фатально не везет в любви…

то он и не вытягивал шеи вслед любой особи с относительно стройными ножками… и прочим.

Молодые девушки, по его мнению, в подавляющем большинстве не выдерживали конкуренции с Ольгой, молодые женщины не были так же элеганты и изящны как Анна.

А раз так, то по мнению Кирилла, не следовало насчет них и особенно "париться".

А симпатичные особы, учащиеся с ним на одном курсе, от злости кусали локти, ибо восхитительные "бархатные" глаза смотрели на них одинаково приветливо… и равнодушно.

Что очень грело душу приятели Кирилла Женьки. Сам он не располагал роскошью смотреть абсолютно равнодушно на смазливые мордашки, но никто не мог ему помешать замечать мельчайшие недостатки особей противоположного пола и порой весьма ехидно и желчно их высмеивать.

Но на сей раз вместо того, чтобы посетовать, сколько потеряла кавалерия от того, что в ее рядах нет столь кривоногой девицы, Женька тоскливо изрек:

– Да, вот настоящая красотка… наверняка модель.

– Угу, – согласился Кирилл, листая глянцевый журнал и рассматривая новейшие модели спортивных авто.

– И на какой "тачке"… – добавил Женька еще более завистливо, и Кирилл немедленно вскинул голову (что лишний раз доказывает, что к "тачкам" он был более неравнодушен, нежели женщинам).

Он вскинул голову и на противоположной стороне дороги увидел… серебристый "Пежо".

Как две капли воды похожий на тот, за рулем которого Кирилл сидел год назад.

Да это и был тот "Пежо".

Что в свою очередь означало:

либо Анна вернулась из-за границы, как и обещала ему по телефону;

либо… "Пежо" был продан другому лицу.

Проводив машину горящим взглядом (и не имея, увы, никакой возможности броситься вдогонку), Кирилл схватил друга за предплечье.

– Опиши ее!

– Кого? – спросил Женька с легким недоумением.

– Женщину, которая села в машину. Она высокая?

Женька ухмыльнулся.

– Еще бы. И ноги – от ушей.

– Блондинка, брюнетка? Во что она была одета?

– Не блондинка, точно. А одета… – Женька пожал плечами, – Как может быть одета дамочка, разъезжающая на такой шикарной "тачке"? Уж ясно, что шмотки на ней были не с барахолки…

– Анна, – пробормотал Кирилл.

Женька от изумления даже приоткрыл рот.

– Ты ее знаешь?

Кирилл в свою очередь неопределенно пожал плечами и разговор свернул.

Чтобы на следующий день поехать в Луговку и убедиться хотя бы в одном – том, что Анна не продала отцовскую дачу.

А раз она ее не продала, значит, предполагает вернуться в Город.

…Логично, конечно, но тут же возникал следующий вопрос – если она вернулась и не поставила Кирилла в известность о своем приезде, значит…

Значит, ей это и ни к чему.

Подобную мысль он от себя отогнал, приближаясь к старенькому двухэтажному коттеджу в окружении яблоневых деревьев, только зацветающих.

Нагнувшись, Кирилл нашарил под третьей ступенькой крыльца ключ (без особой надежды его обнаружить… впрочем, замок был настолько прост, что его умеючи можно было вскрыть и шпилькой).

Уже открыв дверь, Кирилл услышал позади себя оклик:

– Эй, малой!

Он с замиранием сердца обернулся.

На него, чуть сощурившись, смотрел мужчина лет пятидесяти (или чуть больше), с брюшком, лысеющий, с лицом в красных прожилках и мясистым носом. Одет он был как типичный дачник и одновременно отставник – то бишь, в старые армейские штаны и армейскую вылинявшую рубаху.

– Ну че, – невозмутимо продолжал отставник, – Продала, значит, эта фифа банкирская халупу своего отца? Ну, ясно, – мужчина ухмыльнулся, продемонстрировав небезупречные зубы, – У ее муженька, небось, в Испании вилла, в Италии дворец… Умеют эти ворюги шиковать на народные денежки!

Кирилл мысленно перевел дыхание – значит, за вора его не приняли.

В свою очередь пожал плечами, решив идти "ва-банк".

– Да нет, – произнес он как можно небрежнее, – Как раз не продала. Меня просили сюда приехать, взглянуть, все ли в порядке…

Блекло-голубые глазенки дачника немедленно приобрели неприязненное выражение.

– А, так ты, значит, им прислуживаешь… Погоди, я ж тебя видел в прошлом году. Привозил ты сюда свою, – откровенно грязная ухмылка, – Хозяйку… Ну и как? Платят нормально? Цыганочку не заставляют плясать, а, цыганенок? – рожа отставника все больше краснела, – Как же, не помню, называют таких как ты, смазливеньких – жи… жо…

Кирилл сильнее стиснул челюсти. Он отнюдь не испытывал симпатии к таким, как г-н Зарецкий, но по его мнению, подобные "поборники социальной справедливости", реально способные лишь жрать водку да третировать домашних (и безусловно хаять родную державу), были не менее отвратительны. С каким удовольствием он впечатал бы свой кулак в широкую морду… однако, сдержался. И больше не обращая внимания на мужика (и так было ясно – после вчерашних возлияний он успел опохмелиться и теперь его тянуло "на подвиги"), вошел в дом.

…Там ничего не изменилось. Та же ветхая мебелишка (покрытая слоем пыли, конечно), тот же камин… и даже тот же запас поленьев рядом.

Кирилл поднялся по довольно скрипучей лестнице на второй этаж, отыскал там старую газету (зажигалка была у него с собой, хоть сам он не курил), опять спустился к камину и, положив туда дрова, подпалил газету и сунул ее сверху – помещение было достаточно сырым, его следовало протопить.

Одновременно Кирилл распахнул и форточку (из-за сырости в доме появился запашок плесени).

Он присел перед камином на корточки (тяга в дымоходе была хорошей, как ни странно, будто его недавно прочищали) и просто стал смотреть на огонь, помимо воли вспоминая все, что было связано с этим домиком… и его хозяйкой.

Шум мотора легкового автомобиля, заглохнувший напротив коттеджа, заставил его обернуться, а затем вскочить на ноги.

Но не успел Кирилл сделать по направлению к двери и пары шагов, как та распахнулась сама.

И элегантная высокая женщина замерла на пороге.

Похоже, она ничуть не меньше Кирилла была ошеломлена нечаянной встречей.

...........

– Ты… – наконец, не сказала, а скорее выдохнула Анна. В голосе ее превалировало даже не изумление, а попросту неверие. Словно она сочла Кирилла слишком яркой галлюцинацией.

Он ощутил, что густо краснеет. Чувствуя себя все более неловко, тогда как из глубин сознания уже пробивалось тихое ликование: "Вернулась… вернулась, как и обещала… Вернулась, черт возьми!"

(Только, похоже, не к нему вернулась…)

– Что ты тут делаешь? – наконец спросила Анна немного подсевшим голосом, – Или Зарецкий успел продать этот дом… без моего ведома и участия?

– Нет, – Кирилл мотнул головой и даже неуверенно улыбнулся (с досадой отметив, что ведет себя не лучше Темки – тот тоже, напакостив, старался подольститься к хозяину). – И вообще, у меня нет денег, чтобы купить даже такую халупу, – Кирилл сделал еще шаг навстречу Анне, но та, быстро сунув руку в сумочку, извлекла из нее продолговатый предмет.

– Оставайся на месте, – спокойно произнесла достойная дочь своего отца (и не менее достойная супруга г-на Зарецкого), – Знаешь, что это такое?

– Электрошокер? – без энтузиазма догадался Кирилл, не находя в ярко-синих, длинных глазах и капли тепла. Что было особенно обидно, ибо он успел отвыкнуть от того, насколько Анна красива. А сейчас эта красавица смотрела на него едва ли не как на пакостника и мелкого подонка. И, похоже, напрочь забыла о том, что происходило в этом домишке год назад (неужто всего год?)

– Верно, электрошокер, – хладнокровно согласилась Анна, – И куда большей мощности, нежели продающиеся легально. Желаешь испытать на себе? Можно… но не советую. Он уже проверен в деле. На "качке" не ниже тебя и вдвое шире в плечах.

Последнее замечание показалось Кириллу обидным – узкоплечим он отнюдь не был.

Впрочем, к дискуссиям ситуация не располагала.

– Так что ты тут делаешь? – повторила Анна вопрос и, не дождавшись ответа, добавила. – Ты один?

– Один, – просто сказал Кирилл.

– Я проверю, – пообещала она и быстрым шагом прошла в помещеньице, служившее чем-то вроде кухни, а затем стала подниматься на второй этаж.

Кирилл имел уйму возможностей сбежать… являйся он действительно мелким воришкой.

Но он счел, что это, во-первых, было бы слишком унизительно, ибо ему нечего стыдиться;

во-вторых… он ведь ждал возвращения Анны. Может, даже сильнее, чем себе в том сознавался…

И в третьях, она была достаточно умна, чтобы быстро понять, как ошибается на его счет.

Со второго этажа Анна спустилась медленнее.

– Убедилась? – мягко спросил Кирилл, – Я тут один. Никаких рандеву.

Анна скривила губы в презрительной улыбке (отчего ему стало очень неприятно).

– Однако, спрашиваю в третий раз – что ты тут делаешь?

– Развожу огонь, – он кивком указал в сторону камина.

– Очень остроумно, – ледяным тоном отозвалась Анна, – Вызову-ка я полицейский наряд… хотя нет. Лучше поставлю в известность другое лицо. Его парни, если нужно, умеют быстро действовать.

– Ручьёва поставишь в известность? – тоскливо спросил Кирилл.

– А хоть бы и его? – Анна непринужденно опустилась на покрытую стареньким пледом тахту, – Ну, так я дождусь от тебя ответа?

– Я видел тебя вчера, – Кирилл отвел глаза, – Точнее, твою машину. Твой "Пежо". И решил проверить, действительно ли ты вернулась.

– Приехав сюда? – насмешливо полюбопытствовала Анна, – Оригинальный способ проверки, не находишь? Кстати, как ты открыл дверь?

– Ключом, – буркнул Кирилл, – Он лежал где обычно – под третьей ступенькой. Я просто хотел убедиться, что ты этот дом не продала. А если не продала, значит, планируешь вернуться.

– Убедиться можно было, порасспросив соседей, – ледяным тоном парировала Анна, – Ты же влез внутрь. Тем самым нарушив права владения. Это статья, милый мальчик, – ласково добавила она.

Кирилл промолчал. Очень кстати вспомнив, что подобную стервозность Анна уже проявляла в прошлом году. Кажется, приревновав его к Варе.

– По телефону ты разговаривала совсем по-другому, – наконец негромко сказал он.

По лицу Анны вновь пробежала гримаса недовольства. Словно ей было неприятно само упоминание о том телефонном разговоре, состоявшемся в канун Старого Нового года.

– Многое изменилось, – она наконец положила электрошокер на тахту, рядом с собой, – И извини, я тебе не слишком верю. Ты не впервые посещаешь этот домишко без моего ведома, так?

Кирилл обреченно подумал, что Ручьёв конечно же рассказал о своем столкновении тут с ним, Кириллом, прошлым летом.

– Да, – чуть хрипловато ответил он, – Я тут уже в третий раз… после твоего отъезда.

– Замечательно, -конечно же, презрения в ее голосе только прибавилось, – Удобно тут отдыхать, да?

Кирилл бросилась в лицо кровь.

– По-твоему, я способен водить сюда шлюх после… после того…

– Хватит, – откровенно жестко оборвала его Анна и, достав из сумочки сигареты (безусловно Vogue) и зажигалку, закурила – очень элегантно по обыкновению, – Ты хочешь убедить меня в том, что влезал сюда, дабы предаваться сладким воспоминаниям?

Кирилл снова на миг сильнее стиснул челюсти (и кулаки).

– Нет, – сдержанно заговорил он, – Помнишь свой звонок прошлым летом? Помнишь, как просила меня уехать, предупреждала, что у меня могут быть неприятности?

– Но ты же не послушался, – довольно тускло сказала она.

– Действительно, я счел, что сессия важнее. Но твое предупреждение насчет денег принял всерьез. Я…привез их сюда.

Анна вскинула на него удивленные глаза.

– И спрятал в старом кухонном буфете? Почему бы тебе было просто не вышвырнуть их в мусорный бак – куда менее хлопотно…

Кирилл слегка улыбнулся.

– Я положил деньги в стерилизатор. Это такой ящичек…

– Где стерилизуют шприцы, – нетерпеливо перебила его Анна, – Знаю.

– Не только шприцы. Просто различные мединструменты. Я его взял у матери.

– И закопал под яблоней, – иронично закончила за него Анна.

– Я его закопал в подполе, – просто ответил Кирилл, – Там пол земляной.

Она передернула плечами.

– Но там же крысы!

– Крысы металл не грызут. И… я не боюсь крыс.

В этот момент писк сотового телефона прервал занимательную беседу.

Анна достала телефон из сумки и поднесла к уху.

– Да, Серж.

Кирилл едва не вздрогнул.

И Зарецкий, и Ручьёв были Сергеями. Но он отчего-то был абсолютно уверен, что сейчас Анна звонил Ручьёв (Зарецкому она скорее всего ответила бы "да, дорогой").

…– Где нахожусь? Да в Луговке, в папиной халупе… Нет, ничего, разве что у камина обнаружила мышонка… шустрого такого, – Кирилл поймал короткий насмешливый взгляд, – Точнее, наглого…

Нет, не метафора. Слушай, у кого действительно паранойя – у меня или у тебя?

…Говорю же – нормально. И помощь не нужна, паутину в углах я могу убрать и самостоятельно…

Следовательно, до вечера. Конечно, как и договаривались. Пока.

Она прервала связь и вновь обратилась к Кириллу (сейчас старавшемуся не смотреть на ее разрумянившееся лицо).

– Продолжай. Итак, ты спрятал деньги в подполе…

Кирилл перевел взгляд на свои руки.

– Да. А когда через месяц явился их забрать, столкнулся тут с Ручьёвым.

…Это он сейчас звонил?

– Неважно. Ты столкнулся с Ручьёвым, и он решил, что ты грабишь дачные домики?

Кирилл с горечью усмехнулся.

– А что еще он мог решить? К счастью, вместе с деньгами я сохранил и расписку Зарецкого.

– Следовательно, – голос Анны стал менее уверенным и более напряженным, – Он дал тебе уйти? С деньгами?

Кирилл молча кивнул.

– Ладно, – она затушила сигарету (керамическая пепельница стояла на подоконнике), – Все выяснили, и если ты снова не спрятал в подполе что-нибудь ценное, тебе надо бы домой… милый мальчик, – снова усмешка, отнюдь не отличающаяся теплотой, – Жена наверное заждалась?

Кирилл резко вскинул голову. Взгляд Анны являлся холодным, но спокойным.

…Она просто не знала всего. Кто-то (кто же, если не Ручьёв?) сообщил ей о его женитьбе, но не стал рассказывать о том, чем она закончилась.

– Кто тебе сказал, что я был женат? – заметно подсевшим голосом спросил Кирилл, – "Ржевский"?

Анна поморщилась.

– По-твоему, у нас нет других тем для разговора кроме обсуждения твоей кандидатуры?

Мы вообще не говорили с ним о тебе, – добавила она спокойно, – О том, что ты женился вскоре после моего отъезда, мне сообщил Зарецкий. Хочешь сказать, он солгал?

– Нет, – Кирилл опустил глаза, – Но если он знал об этом, то должен был знать и о том, что случилось с моей женой, – с досадой отбросил ладонью упавшую на лоб челку, – Слышала о покушении на Соловьева?

Хотя могла и не слышать, тебя ж не было в Городе в тот момент…

– Я слышала об убийстве депутата Соловьева, – медленно сказала Анна, – И гибели еще двух невинных людей – охранника и медсестры. Выходит, эта медсестра…

– Была моей женой, – устало сказал Кирилл.

Анна на миг прикусили нижнюю губу.

– Извини, – наконец негромко заговорила она, – Извини, если б я знала… Прости, это не та ли девушка-медсестра, о которой ты рассказывал мне в прошлом году?

– Та, – кивнул он, – Варя.

– Ясно, – сказала Анна еле слышно и отошла к окну, – Ясно…

Он слегка откашлялся (дабы голос не звучал слишком хрипло ввиду хронического ларингита).

– И женился я не "вскоре", а только после того, как узнал, что ты эмигрировала и что… – он собрался с духом, – Ручьёв был в аэропорту.

Анна резко обернулась.

– Откуда такая осведомленность?

Кирилл не выдержал ее прямого, требовательного взгляда.

– Один парень, мой друг… он один из приближенных "Ржевского"… прости, Ручьёва.

– Ладно, уже неважно, – отозвалась Анна несколько рассеянно и взглянула на часы, – Как ты сюда добрался? На автобусе?

Он кивнул.

– Могу тебя подбросить до города, – сказала она не слишком уверенно.

– Спасибо, сам доберусь. И… прости, что влез в дом без спросу. Этого не повторится, обещаю.

Она промолчала, словно задумавшись о чем-то отвлеченном.

– Ну, я… пошел?

Анна подняла на него глаза, и он подумал, что в ней появилось что-то чужое. Что-то, что не позволяло ему приблизиться к ней как раньше. Прикоснуться… хотя бы к ее руке.

– Не слишком злись на меня… за нелюбезный прием, – мягко сказала Анна, – Посуди сам – ты возвращаешься домой и застаешь там…

– Постороннего человека, – он с горечью улыбнулся.

– Не совсем, но… – она опять как-то отстраненно посмотрела в окно на свой "Пежо", – Слишком многое изменилось, милый мальчик.

– Я давно не мальчик, – тихо заметил Кирилл.

– Да, конечно, – она слабо улыбнулась.

Ему не хотелось уходить… и в то же время он чувствовал какую-то странную робость в присутствии этой (во всех отношениях незаурядной) женщины. Что греха таить? Его и тянуло к ней неудержимо, но что-то словно мешало сближению.

Он подумал, что год назад подобного не испытывал.

– Ты опять подрабатываешь в каком-нибудь супермаркете, по ночам? – спросила Анна, скорее всего просто чтобы нарушить неловкую паузу.

– Нет, в автомастерской. На Зеленой, во второй половине дня.

– Ясно, – ответила она несколько рассеянно.

– Я, – он снова откашлялся, – Я хотел поблагодарить тебя… за те деньги.

– От неприятностей они тебя не спасли, но пригодились? – невесело пошутила Анна.

– О неприятностях тебе Ручьёв сказал? – осторожно спросил Кирилл.

Она поморщилась.

– Да что ты упираешь на него? Я же сказала – мы вообще не говорили о тебе. О неприятностях, – тут ее щеки все же покрылись легким румянцем, – Мне сообщил господин Зарецкий. К тому же подчеркнул, что если б не вмешательство Ручьёва, они были бы крупнее. Это так?

– Приблизительно, – неохотно ответил Кирилл.

– И какого рода неприятности? – спросила Анна совсем уж тихо.

– Обвинили в распространении дури, – он невесело усмехнулся, – Ничего умнее придумать не смогли. Даже наркоту при обыске подбросили… Говорят, сейчас это распространенная практика, если учесть, что у нас чуть ли не треть курса или косяки забивает, или нюхает…

– Ты хочешь сказать, что сам никогда не пробовал наркотики? – не слишком доверчиво спросила Анна.

– Почему? Курил травку… в армии. Пару раз, – неохотно ответил Кирилл, – И особого кайфа в этом не нашел, честное слово.

Она чуть насмешливо улыбнулась.

– Это обнадеживает.

– Ты так и не написала мне, – заметил Кирилл негромко, – Хоть и обещала.

– Я же сказала – изменилось многое, очень многое, – повторила Анна куда более мягко.

"А что именно? – едва не сорвалось у него с языка, – Что изменилось?"

Может, он задал бы Анне этот резонный вопрос… если б был уверен, что она на него ответит.

…К сожалению, он совсем не был в этом уверен.

Поэтому пожал плечами и взялся за дверную ручку.

– Кирилл, – негромко окликнула Анна.

Кирилл обернулся.

Она вымученно улыбнулась.

– Я не злюсь на тебя. И ты на меня не злись.

– Не буду, – собственно, он и не злился, – До свидания, – и поскольку Анна не ответила, просто вышел за дверь.

* * *

Глава 2.

Сергей Александрович Ручьёв (в узких кругах "Ржевский") завершал в своем коттедже приготовления к ужину.

Поскольку Анна сегодня впервые после возвращения из Берна должна была прийти к нему в гости, он хотел, чтобы все выглядело на должном уровне.

Большинство блюд было заказано в ресторане "Три кита" и доставлено на дом всего полчаса назад. Семгу под особым соусом Ручьёв приготовил самолично (при наличии вдохновения он умел блеснуть и кулинарными талантами).

Безусловно, он не забыл и о любимой Анной белужьей икре. А также персиках сорта "нектарин" на десерт.

На столе, покрытом новехонькой льняной скатертью, стояли свечи и, конечно же, цветы – ее любимые чайные розы.

Ручьёв подошел к зеркалу, критическим взглядом окинул свое отражение – лицо, прическу, костюм, – и в общем не нашел, к чему можно было бы придраться.

Осталось выбрать музыкальный фон.

Анна в равной мере любила и хорошую классику, и качественную зарубежную "попсу" (правда, в выборе последней она была весьма придирчива).

После некоторого колебания Ручьёв остановил выбор на Крисе де Бурге, "а там посмотрим", решил он.

Если Анне захочется чего-нибудь иного… что ж, богатая фонотека к ее услугам.

Ручьёв посмотрел на часы и решил уже заново позвонить Анне (для нее нехарактерным было опаздывать дольше, чем на десять минут), но тут услышал звук мотора, который не спутал бы ни с одним другим.

Конечно же, это был ее серебристый "Пежо".

Ручьёв нажал кнопку, разблокирующую ворота, и машина Анны, въехав во двор, остановилась.

Разумеется, когда она открыла дверцу "Пежо", Ручьёв уже галантно подавал ей руку.

Выйдя из машины, Анна с легкой усмешкой заметила:

– Ты, как обычно, неотразим. Приосанься, поправь "бабочку" и назови, наконец, свое настоящее имя – Бонд.

Ручьёв приосанился, поправил узел галстука и произнес со значением:

– Джеймс Бонд.

Анна слегка засмеялась и потрепала по загривку подошедшего к ней Малыша, усиленно махавшего хвостом в знак приветствия.

– Привет, "теленок". Все такой же никудышный сторож?

Малыш утвердительно ответил "Гаф-ф". Ему прекрасно была известна слабость Анны к большим лохматым зверюгам, а также слабость хозяина к Анне.

Ручьёв собрался поцеловать ее в губы, но она, в последний момент увернувшись, подставила щеку.

– Десерт потом? – с наигранной печалью спросил он.

Анна улыбнулась… но Ручьёву показалось – немного напряженно.

– Будет и десерт, – мягко сказала она, после чего вошла в дом.

– Сегодня какое-то торжество? – спросила она, глядя на изысканно сервированный стол, цветы и свечи, – Дата, о которой я не знаю или просто запамятовала?

Ручьёв, стоя чуть позади, осторожно обнял ее за талию.

– А просто, без причины, мы не можем устроить себе маленький праздник? Ладно, если тебе нужен повод… отметим твое возвращение на родину.

– Депортацию, – усмехнулась Анна, потом накрыла его ладонь своей и легонько сжала, – Извини, вырвалось само собой. Ты прелесть, Ручьёв, кто будет с этим спорить? – и сама легонько поцеловала его в уголок рта.

Однако от него не ускользнуло, что Анна немного напряжена. И даже, похоже, чем-то расстроена.

Поэтому он мягко взял ее за плечи и развернул лицом к себе.

– Все в порядке? – негромко спросил Ручьёв, – Действительно в порядке? Или ты получила какие-то известия из Берна?

– Никаких, – Анна посмотрела на него ясными глазами, – То есть, Зарецкий вчера опять звонил и сообщил, что все нормально. Я в свою очередь заверила его, что и у меня все о'кей.

– Ты говорила, что была в Луговке, – напомнил Ручьёв, – Прости, я недостаточно добросовестно отнесся к твоей просьбе проследить за домом…

– Там все нормально, – быстро ответила Анна, и Ручьёву почудились нотки раздражения в ее голосе.

Но он приписал это тому, что дом вызвал у нее не слишком приятные воспоминания (нетрудно догадаться, где год назад она встречалась со своим юным любовником).

Мысль об этом в свою очередь чуть омрачила Ручьёву настроение. Анна. заметив, что он слегка нахмурился, снова мягко улыбнулась и провела ладонью по его щеке.

– Вы мой сэр Ланселот… и я вас обожаю.

Он не дал ей отнять руку и в свою очередь поцеловал тонкие пальцы.

– Это я вас обожаю, Королева, – и добавил с улыбкой, – Прошу за стол…

Возражений против песен в исполнении Криса де Бурга Анна не выказала ни малейших.

…Сюрприз Ручьёвым был намечен в ту минуту, когда они с Анной допили по второму бокалу шампанского – ее любимого, самого сухого.

Однако сюрприза не вышло – мурлыканье де Бурга прервал колокольчик дверного замка.

– Прости, – несколько озадаченно сказал Ручьёв, поцеловав руку Анне,– Я никого не жду… – после чего вышел из-за стола, гадая, что могло случиться? Какое-то ЧП, связанное с агентством? Но в этом случае с ним наверняка связались бы по телефону…

Он вышел в холл и… проклятье (тысяча проклятий!) увидел на мониторе камеры лицо Валерии.

Не открыть было нельзя – Анна задаст ему прямой вопрос и захочет получить столь же прямой ответ.

К тому же уже смеркалось, приглушенный свет на втором этаже коттеджа безусловно был виден находящейся на улице Лере… она так просто не уйдет.

– Извини, – очень мягко сказал "Ржевский", снова входя в столовую, – Пять минут на решение незначительной проблемки – и я снова твой…

Анна пожала плечами и слегка улыбнулась.

– Решай…

Ручьёв вышел на дворик и приоткрыл калитку (тоже металлическую, как и ворота).

– Прошу тебя, уходи, Лера, – сказал он негромко, – Все это нелепо и не имеет никакого смысла. Все закончилось, пойми наконец…

Лера смотрела на него расширенными глазами, абсолютно пустыми, и Ручьёва посетила крайне неприятная догадка – девица либо пьяна, либо приняла наркотик.

На сей раз она выглядела не столь опустившейся (правда, облегающее платье лишь подчеркивало ее располневшие бедра, а косметики на лице был явный перебор. Да и покрытые лаком волосы смотрелись несколько нелепо.)

– Сережа, – казалось, она попросту не услышала его слов, – Сережа, ты… не один? Ты с кем? С женщиной?

Ручьёв вышел за ограду, прикрыв калитку, и взял Леру за плечи.

– Иди, – твердо сказал он, – Иди домой, Валерия, если не хочешь проблем.

– Что? – вдруг взвизгнула Лера, вырваясь из его рук, и подскочив к звонку, стала снова давить на него, не отрывая пальца.

Ручьёв ударил ее по кисти… впрочем, было поздно. Он увидел в окне силуэт Анны, поднявшейся из-за стола.

– Что ты мне сделаешь?! – завизжала Лера, отступая от Ручьёва на безопасное расстояние, – Изобьешь? Прикажешь своим людям отыметь меня в задницу? – она хрипло расхохоталась.

Ручьёв похолодел – Лера была явно не в себе. От нее исходил запашок спиртного, но он был уверен, что "разгонялась" она не только спиртным.

И конечно, ей сейчас сам черт был не брат.

Он опять попытался к ней приблизиться, но она, вытянув руки, полоснула ногтями по его лицу.

– С…сука, – вырвалось у Ручьёва непроизвольно, – Ах ты дрянь…

– Что тут происходит? – негромко, даже устало спросила Анна.

Она стояла рядом с распахнутой калиткой, удерживая рычащего Малыша за ошейник.

Лера опять захохотала как безумная (впрочем, сейчас она и была безумна).

– Я так и знала… Нашел новенькую, свеженькую… Ты, гадина, – обратилась она непосредственно к Анне (Ручьёв увидел, как страшно та побледнела), – Где он тебя нашел? В каком-нибудь агентстве моНделей? Ничего, – снова хриплый смех, – И ты ему быстро надоешь, несмотря на свои ножки. Это он любит вытирать обо всех ноги. Думаешь, раз вся такая из себя, он на тебе женится? Ни фига подобного! – и добавила доверительно, – Он тебя уже разложил на своей мягкой постельке?

Дальше слушать этот поток помоев Ручьёв был попросту не в состоянии – он ударил Леру. Ударил не в полную силу…

но он все-таки ее ударил.

Он ударил женщину (пусть пьяную, обдолбанную, под кайфом… неважно). Ударил на глазах Анны.

И в следующий момент прочел приговор себе в ее взгляде.

– Мерзость, – пробормотала единственная, кого он по-настоящему любил, и развернувшись, направилась к своему "Пежо".

Забыв о плюхнувшейся на землю Лере, Ручьёв бросился следом за Анной и успел схватить ее за плечо, прежде чем та открыла дверцу машины.

Она обернулась. Не раз и не два он сталкивался с ее холодными взглядами.

Но столь ледяного и вместе с тем горького раньше не видел.

– Отпусти руку, – спокойно сказала Анна.

Это спокойствие говорило о том, что решение ею уже принято.

И переубеждать ее бесполезно.

Все-таки Ручьёв попытался.

– Послушай, это психопатка, всего лишь какая-то больная, ненормальная психопатка…

Анна холодно усмехнулась.

– И у тебя, конечно, с ней ничего не было. Ее слова – плод буйной фантазии. Она влюбилась в тебя с первого взгляда, увидев на улице, и с тех пор преследует…

Пошло, "Ржевский", – бросила Анна равнодушно, садясь в машину, – Ворота открой, пожалуйста.

– Аня, это же глупо…

– Глупо, ты прав, – спокойно согласилась она, поднимая стекло в дверце, а потом заводя мотор.

– Аня! – он с силой ударил ладонями по капоту.

В ответ услышал лишь автомобильный гудок.

– Какого черта ты села за руль?! – заорал Ручьёв, – Ты же пила! Хочешь разбиться?!

Анна снова опустила стекло.

– Ты прав, – согласилась она невозмутимо, – Ну так вызови кого-нибудь из своих людей на помощь. Я оплачу издержки.

Он провел ладонью по влажному лбу.

– Глупо, – снова пробормотал Ручьёв.

– Извини, – Анна взглянула на него особенно ясными, прямо-таки неправдоподобно синими очами, – Косметичка моя осталась в гостиной, у зеркала. Принесешь?

Он поплелся в дом, и уже из гостиной услышал звук раздвигающихся ворот, а затем и шум мотора.

Конечно, никакой косметички в гостиной не было и в помине.

Ручьёв выбежал во двор тогда, когда "Пежо" Анны со двора уже выехал.

Он опустился прямо на газонную траву, подтянул колени к груди, обхватив их руками, и впервые в жизни пожалел, что не способен по-детски расплакаться – в последний раз он плакал на похоронах родителей, в четырнадцать лет.

Сколько прошло времени, пока он сидел в полнейшей прострации, он не знал. Наконец после того, как огромная собачья морда несколько раз настойчиво ткнулась ему в плечо, Ручьёв поднял голову.

Небо из густо-синего превратилось в бархатное, почти черное. Чудные созвездия сияли над головой Ручьёва. Он увидел, как над кронами деревьев восходит огромный, болезненно-желтый круг Луны.

Пятна на Луне сложились в силуэт охотника с ружьем.

Ручьёв заставил себя встать с газона и уже взял Малыша за ошейник, чтобы ввести в дом, как услышал негромкий, монотонный скулеж.

Лера, скорчившись, сидела на земле, прислонившись спиной к ограде, и тихо подвывала. Как никогда напоминая побитую дворняжку.

Преодолев отвращение (ничего, кроме отвращения, Ручьёв в данный момент не испытывал в отношении девушки. Злости не было, но жалости тоже), он взял ее за предплечье.

– Вставай.

Лера вскинула на него затравленный взгляд. Похоже, она начинала приходить в чувство.

– Ты меня?..

– Я отвезу тебя к матери, – устало сказал Ручьёв, – Поднимайся.

Несколько секунд она продолжала на него испуганно смотреть, затем поднялась на ноги. Чуть покачнулась. Ручьёв снова взял ее за плечо.

– Еще одна выходка – заночуешь в КПЗ, – бросил он холодно и приказал Малышу, – Сторожи!

Тот немедленно уселся у ног Леры, не сводя с нее своих всегда кажущихся печальными карих глаз.

Ручьёв вернулся в коттедж за ключами от "Фольсквагена" (слабый и нежный, утонченно свежий аромат парфюма Анны заставил его сердце болезненно сжаться), забрав ключи, вышел, вывел машину из гаража и, наконец, закрыв за собой ворота, опять приблизился к Лере.

– А ты меня подожди тут, дружище, – попросил он Малыша.

Тот согласно гавкнул и махнул хвостом- "метлой".

– Идем, – Ручьёв подтолкнул Леру к машине. Та сомнамбулически повиновалась.

Доехав до переулка Школьников, пятнадцать, Ручьёв вышел из "Фольксвагена", а после выволок вялую Леру, снова едва удерживаясь от того, чтобы не отвесить ей пару крепких оплеух.

…Дверь открыла на длину цепочки все та же изможденная женщина лет пятидесяти. Впрочем, увидев дочь (Ручьёв поставил Леру перед собой, держа обеими руками за плечи), дверь она тут же захлопнула, а через пару секунд распахнула уже шире.

Ручьёв бесцеремонно втолкнул Валерию в маленькую, тесную прихожую, сам вошел следом, закрыв за собой дверь.

– Я не знаю, что происходит с вашей дочерью, – жестко заговорил "Ржевский", не давая женщине произнести ни слова, – Какие препараты она принимает и в каких дозах, но предупреждаю – если вы не примете срочных мер, скоро она окажется в специальном учреждении. Это я вам гарантирую.

Лицо женщины (бледное, с желтоватым оттенком) стало краснеть.

– Вы… – казалось, она задыхается, – Это вы… вы… Кто довел Лерочку до такого состояния? Вы нелюдь, подонок…

– Заткнись, мама! – вдруг завизжала Лера, словно выйдя из транса, – Он тут ни при чем, ни при чем!

Ручьёв мысленно застонал и повернул дверной замок.

Лера в последнюю секунду уцепилась за рукав его итальянского костюма.

– Сережа…

Он с силой разжал ее пальцы. Опять посмотрел на мать Валерии, спокойно выдержав ее откровенно ненавидящий взгляд.

– Я предупредил вас. Не знаю, по какой причине вы меня ненавидите, вашу дочь я не совращал и золотых гор ей не обещал, но в последний раз говорю – если она снова появится в моем агентстве или рядом с моим домом… словом, рядом со мной, я немедленно вызову психиатрическую бригаду и буду настаивать на освидетельствовании вашей дочери на предмет употребления наркотиков или психического заболевания. Обещаю, – с этими словами он вышел за дверь.

Снова опустился на водительское сиденье своего "Фольксвагена", закурил.

Может, не все потеряно? Анна поймет, что погорячилась, заново все осмыслит и простит его?

Она же не дура, она умница… она должна понять, кто действительная жертва (жертва собственной ошибки) в данной ситуации.

Должна ведь?..

* * *

– Ты делаешь, Студент, успехи, – добродушно пробасил Смоленцев, после того, как Кирилл в честной борьбе положил Орлова на обе лопатки три раза (тогда как Орлов его – всего два).

Усмехнувшись, Кирилл направился к раздевалке, снял кимоно, принял душ, облачился в привычные джинсы и футболку и напоследок заскочил в туалет. Закрыв за собой тонкую дверцу кабинки, он вдруг услышал шаги входящих и знакомый голос (голос Дмитрия), обращенный определенно к тому, кто находился рядом с ним.

– Хочу выклянчить у шефа хоть пару недель законного отпуска, пока он добрый…

Раздался легкий смешок. В том, кто ответил Орлову, Кирилл по голосу узнал Олега Давидова ("Мориса").

– Опоздал, "гюрза". Со вчерашнего дня он Юпитер-громовержец. Даже Валька трепещет, такие громы и молнии мечет…

– С чего бы? – в голосе Орлова было неподдельное изумление, – С тех пор, как его возлюбленная стерва (тут у Кирилла екнуло сердце) сбежала от мужа (сердце Кирилла уже не екнуло, а высоко подскочило), он не Юпитер, а скорее… как там звали божество любви и счастья?

– Его звали Купидон, – Давидов рассмеялся, – Дело не в Анке его, "пулеметчице", а той дворняжке… каштаночке пухленькой.

– А, этой маньячке? – Орлов, похоже, также говорил с усмешкой, – М-да… выходит, оказался между двух огней наш Казанова…

– Говорю вам всем – женитесь, дети мои, – протянул Давидов, подражая слащавому пастырскому голосу, – Женитесь, плодитесь… и не желайте жены ближнего своего!

Тут расхохотались оба.

Кириллу было не до смеха. Быстро оправившись, он вышел из кабинки (Давидов с Орловым уже находились в вестибюле спорткомплекса) и, приблизившись к Дмитрию, тронул его за плечо.

– Не хочешь по пути заскочить в "Речушку"? ("Речушкой" называлось бистро, находящееся неподалеку). По пивку вдарим…

Орлов, чуть сощурившись, посмотрел на Кирилла.

– Да ты ж, вроде, не любитель…

– Как когда, – Кирилл растянул губы в улыбке.

Из спорткомплекса вышли втроем, но после того как Олег, распрощавшись, направился к своей "Мазде", Орлов снова бросил на друга острый взгляд.

– Что, есть тема?

– Есть, – признался Кирилл, – Но не для посторонних ушей.

– Так в чем дело? – Дмитрий вскинул брови, – Едем ко мне, у меня в холодильнике найдутся и пиво, и креветки, отварить которые – дело минутное…

– Послушай, – Кирилл ощутил небольшую неловкость, – Я не хочу быть навязчивым. Твоя Марина…

– Сегодня у нее родительский день, – с усмешкой пояснил Орлов, – То бишь, ночует у родителей. Так что никто нам не помешает обсуждать все, что заблагорассудится.

– Ну тогда… тогда спасибо тебе, – и Кирилл охотно ударил ладонью о подставленную ладонь друга.

…– Итак? – доброжелательный взгляд светло-карих глаз переместился с блюда, где заманчиво дымились свежесваренные креветки, на две запотевших банки с пивом, одну из которых Орлов протянул Кириллу, а другую взял себе, – Проблема, надеюсь, не вселенской важности?

Кирилл еле заметно улыбнулся.

– Отнюдь, – и чувствуя, что краснеет как мальчишка, вскинул на Дмитрия глаза, – Дело в том, что я видел Анну. Позавчера.

Орлов закашлялся, отнюдь не пытаясь изобразить смущение. Похоже, он и впрямь от неожиданности поперхнулся пивом.

– Ну и? – не глядя на Кирилла, спросил "гюрза", ставя банку на стол и разламывая первую из креветок.

– Мы поговорили, -с некоторой заминкой сказал Кирилл, – Но у меня создалось впечатление, что она что-то скрывает… Она несколько раз повторила – многое изменилось, но что именно изменилось, не уточнила…

Орлов вздохнул и вскинул на Кирилла свои выразительные глаза, сейчас абсолютно серьезные.

– А с чего ты решил, будто я осведомлен лучше тебя?

– Я слышал… ваш разговор с Морисом, – Кирилл перевел взгляд на свои руки, чувствуя, что уши просто пылают.

– Подслушивать нехорошо, Студент, – мягко попенял Орлов и поднялся со старенького дивана, на котором они с Кириллом сидели. Прошелся по комнате. – Ладно, – наконец изрек он, в очередной раз запуская пятерню в свою густую соломенную шевелюру, – Коли так… Только спрашиваю еще раз – тебе это надо? Посуди сам, в прошлом году из-за этой дамы у тебя были довольно серьезные проблемы…

– Она не виновата, ты не хуже меня это знаешь, – пробормотал Кирилл, – Я виноват… и больше никто. Глупость моя, точнее.

Орлов тяжело вздохнул.

– С этим можно поспорить, да ладно… Вдобавок, она старше тебя – шесть лет – это существенно, Студент.

– Брось, – отмахнулся Кирилл и даже поморщился, – Это вообще значения не имеет. Я что, прошу тебя свести меня с ней? Лишь хочу, чтобы ты рассказал, что тебе известно.

– Немногим более, чем тебе, – Орлов снова взял свою банку с пивом и сделал пару глотков, – Да и то, что мне известно, лишь слухи. К примеру, по слухам, она собирается развестись, поскольку после рождения ребенка муж не уделяет ей должного внимания…

– Ребенка?! – Кирилл едва не выронил свою банку (впрочем, благоразумно поставил ее на стол), – У нее ребенок? Ты уверен?

Орлов пожал плечами.

– Все так говорят… Мальчик, где-то в начале марта родился. Долгожданный наследник капитала, – Дмитрий невесело усмехнулся.

– Черт, – пробормотал Кирилл, в свою очередь делая большой глоток пива, – И она однако хочет развестись?

– Может, хочет и не она, – с некоторой заминкой протянул "гюрза", – Сплетничают, что у Зарецкого связь с дочкой президента "Бета-банка". Говорят, что "Мега-банк" и "Бета-банк" скоро должны объединиться…

Наконец, говорят, что твоя пассия, – тут Орлов вскинул на Кирилла серьезные глаза, – Уже подыскала замену супругу.

– В лице Ручьёва? – холодея, догадался Кирилл.

Орлов пожал плечами и промолчал. Снова присел на диван.

– Ясно, – пробормотал Кирилл, – Значит, она вернулась и теперь живет у него?

Дмитрий кашлянул.

– Собственно… ну ладно, – он чуть покраснел, – Все же ты мой друг, поэтому… скажу. Живет она, как опять же сплетничают, то ли у родни, то ли в квартире покойного отца. Но точно не у Ручьёва. Однако, о том, что она уже согласилась стать его женой, тоже болтают уверенно.

– Понятно, – Кирилл весьма криво усмехнулся, – "Ржевский", походу, для нее всегда был чем-то вроде запасного выхода… страховкой. (Орлов поморщился: Студент был определенно пристрастен.) Значит, он на ней женится, ребенка усыновляет…

– Это не факт, – заметил Орлов, – Во-первых, ее ребенок остался на попечении папочки, в Швейцарии, в окружении нянек, кормилиц… кого там еще, не знаю. Маловероятно, что при разводе Зарецкий отдаст ей наследника. Помнишь, мы говорили о том, что есть игры, в которых свои правила? Ты безусловно знаешь о законе больших чисел, Студент? Так вот, когда речь заходит о больших деньгах… действительно больших, в действие вступают свои законы.

Понимаешь меня, надеюсь?

Кирилл молча кивнул.

– Кстати, еще один слух, который мне не кажется недостоверным, – Дмитрий протянул Кириллу блюдо с уже очищенными креветками (с ними Орлов расправлялся так же шустро, как с семечками).

Кирилл не чувствовал голода, однако из вежливости взял пару креветок – бело-розовых и чуть сладковатых.

– И что за слух? – мрачно полюбопытствовал он.

– Муж еще до рождения ребенка заставил ее пройти генетический тест, – спокойно произнес Орлов, – Чтоб быть уверенным… на сто процентов.

– Вот скотина! – вырвалось у Кирилла.

Дмитрий хмыкнул.

– Не скажи. То, что для нас с тобой, может, и дикость, для господина банкира – разумная предосторожность. Кто захочет, чтобы его капиталы уплыли в чужие руки?

– Но Ручьёв вроде не празднует еще победы? – допив первую банку пива, Кирилл тут же вскрыл вторую.

– Он ее отпразднует, – убежденно сказал Орлов, – "Ржевский" не из тех, кто упускает свои шансы. Так что, Студент, выброси блажь из головы, пока не поздно.

"А если поздно?", мрачно подумал Кирилл и вяло улыбнулся "гюрзе".

– Сгоняю-ка я еще за упаковкой светлого… одной, думаю, нам сегодня будет мало.

* * *

Ручьёв был прав, ей не следовало самой садиться за руль: некоторое количество алкоголя плюс стресс… неминуемая авария.

Однако Анна в аварию не угодила. И даже не угодила в лапы ГАИ. Поистине уверуешь в ангела-хранителя.

"Нельзя возводить людей на пьедесталы, Аня, – в очередной раз вспомнила она изречение отца, – Ибо рано или поздно они с пьедесталов падают… как правило.

Что вовсе не означает, что ты должна заранее считать того или иного человека негодяем."

Она не считала Ручьёва негодяем (даже после случившегося инцидента).

Ситуация была банальна. Просто примитивна. Примитивна… до омерзения.

Вот это и было самым худшим – видеть человека, которого считала сильным, жалким и униженным. Униженным существом (подобных Лере Анна мысленно называла не иначе как существами. Не девушка, не женщина… даже не бабенка. Существо), которое несравненно ниже тебя по всем параметрам, это ли не худшее? (Конечно, униженным она считала Ручьёва (вполне обоснованно), а не себя (тоже обоснованно).

Словом, у Королевы, фактически лишенной Короля и наследного принца, не стало и сэра Ланселота.

Сверзился бедолага Ланселот со своего пьедестала.

…Ситуация была достаточно невеселой, чтобы не смеяться, но и недостаточно трагичной, чтобы плакать.

Оставалось устроиться с ногами на диване, с кружкой горячего шоколада со сливками и сочинением господина Дюма (отца, разумеется). Ни на что более серьезное ее сейчас не тянуло.

По закону подлости, долго ей наслаждаться покоем не удалось – зазвонил телефон (не сотовый, а старомодный стационарный аппарат, установленный еще при жизни профессора Васнецова).

"Если Ручьёв, брошу трубку и отключу телефон из розетки", решила Анна.

Звонил не Ручьёв.

Звонил г-н Зарецкий.

– Ну, как ты? – по обыкновению устало и снисходительно.

– Мерзко, – честно сказала Анна, – К слову, ты не слишком часто меня контролируешь для мужа, собирающегося оформлять развод?

Зарецкий кашлянул.

– А почему мерзко? (последнюю ее фразу президент "Мега-банка" попросту решил проигнорировать. Да и нужно ли отвечать на риторические вопросы?)

– Мерзко… потому что плохо, – сухо ответила Анна.

– Ты нездорова? – заботливо спросил господин супруг (фактически "экс").

– Здорова… тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, – вяло ответила Анна.

– С работой что-то не заладилось?

– Да нет… я к ней собственно и не приступала еще. Приступлю на следующей неделе.

– Значит, Ручьёв, – спокойно констатировал супруг.

Анна промолчала.

Есть границы, черт возьми, которых лучше бы не переступать.

Зарецкий вздохнул.

– К слову, жди послезавтра Савельева. Привезет тебе некоторые необходимые вещи: одежду, косметику и прочее. Ты ведь уехала налегке…

– Циля приказала тебе это сделать? – холодно поинтересовалась Анна, – Ведь ей мои шмотки ни к чему – коротконогой и толстозадой…

– Дура, – снисходительно прервал Зарецкий ее желчную тираду.

"Пошел ты", ответила Анна мысленно и прервала связь.

Через секунду выдернула из розетки и телефонный шнур.

Сотовый также отключила.

И вновь устроилась на диване, отложив книгу и взяв семейный альбом.

"Значит, на чем мы остановились, папа?

На том, что помимо себя ни на кого лучше не полагаться.

Верно. Стану полагаться на себя и только."

Вскоре она задремала, и ей приснился отцовский летний домик, а в домике, перед камином, сидел на корточках долговязый молодой мужчина с ясным и немного беспомощным взглядом темно-карих глаз.

И самой светлой и простодушной в мире улыбкой.

"Он сказал "до свидания", – подумала Анна в полудреме, – И ждал, когда я отвечу… но я не ответила, и это было глупо.

Глупо, милый мальчик, теперь я это в полной мере сознаю… Глупо."

* * *

– Добрый день, леди и джентльмены (то же, но по-английски). С сегодняшнего дня вы с моей помощью (в меру ослепительная улыбка) станете более углубленно изучать английский язык.

Мне известно, что все вы более или менее владеете основами английского и поэтому, я думаю, особых трудностей при изучении делового английского у вас не возникнет.

И сейчас я вам это докажу, представившись вам на английском:

I'm a teacher. Mine name is Anna Valentinovna Vasnezova (сдержанные смешки мужчин, весьма кислые улыбки женщин).

– Добрый день, мадам и месье. С сегодняшнего дня мы с вами начнем изучать основы французского языка. Возможно, это представляется вам сложным? Уверяю вас, это совсем не так сложно, как кому-то из вас сейчас кажется.

И я это докажу, назвавшись вам по-французски (та же фраза, что и на английском – "Я учительница, меня зовут…" и т. д, и т.д.

(Сдержанные смешки мужчин, весьма кислые улыбки женщин).

За вступительной речью – вопросы. И первый из них, разумеется, несмотря на строгий деловой костюм, средней длины каблуки туфель, отсутствие ювелирных украшений и минимум макияжа, мужской: замужем ли она?

О том, что она замужем (пусть уже лишь формально), а главное - кто ее муж, знал лишь директор фирмы "Полиглот" – приятный мужчина средних лет с хорошими манерами. Если б не взгляд, которым он ее буквально облизывал (напомнив ей тем самым кота, облизывающегося на горшок со сметаной), Анна сочла бы его довольно милым.

Впрочем, и ему (она во всяком случае на это надеялась) не было известно об истинном положении вещей ("Я сказал, что ты помешана на независимости, в том числе финансовой", – со свойственной ему тонкой иронией сообщил ей г-н Зарецкий по телефону).

И Анна сердечно его поблагодарила за составленную протекцию и (не будем умалять достоинств г-на Зарецкого) проявленный такт.

Посему смотреть на нее шеф мог как ему заблагорассудится, однако вряд ли осмелится сделать новой красивой сотруднице фирмы (а он определенно являлся гурманом по части женщин) непристойное предложение.

* * *

…Оставив "Пежо" на платной стоянке, она по пути заскочила в булочную (знала, что не доведут до добра полуфабрикаты, но после двенадцати лет в качестве супруги г-на Зарецкого (имеющего, конечно же, личного повара) заново учиться готовить было просто лень), а приближаясь к дому, увидела на скамейке у подъезда высокую фигуру мужчины в неброском, но очень элегантном костюме.

Первым побуждением было повернуть назад и рвануть… да хоть в Луговку. Но это было глупо. И недостойно. Наконец, малодушно.

Ко всему прочему Ручьёв ее уже увидел.

"Десять дней выдержал, – подумала Анна, – Истинный джентльмен. Счел, что за десять дней я остыну."

Увы. Для того, чтобы она переменила свое решение – не становиться женой Ручьёва, – десяти дней определенно было недостаточно.

Хотя она и не исключала, что со временем прежние отношения с Ручьёвым могут восстановиться. Ибо в качестве друга Ручьёв устраивал ее как никто иной.

Правда, в данный момент ни видеть его, ни общаться с ним ей не хотелось абсолютно.

– Добрый вечер, – негромко сказал Ручьёв, когда она к нему приблизилась (точнее, приблизилась к подъезду).

– Привет, – отозвалась Анна, – А где цветы?

Его невеселое лицо на секунду сделалось растерянным.

– Какие цветы?

Анна улыбнулась.

– Те, что дарят провинившиеся мужчины своим дамам. В знак примирения.

Посторонний, наблюдая за этой сценой, вполне мог решить, что эта элегантная красавица (со столь ласковой улыбкой) фактически уже простила чрезвычайно приятного мужчину с грустным взглядом.

К сожалению (или счастью) Ручьёв слишком хорошо знал Анну. Ее слова (и ее улыбка) являлись очередным проявлением стервозности и означали, что она, во-первых, пережитого унижения не забыла; во-вторых, и не простила.

Поэтому он лишь мрачно сказал:

– Если это все, что я должен сделать, тебе через полчаса доставят на дом содержимое цветочного павильона.

– Так много не нужно, – небрежно отозвалась Анна, доставая из сумки ключи (первым следовало открыть дверь подъезда), – Иначе моя квартира станет выглядеть похоронным бюро.

Ручьёв кисло улыбнулся.

И в лучших джентльменских традициях попытался забрать у нее не слишком увесистый пакет с продуктами.

Она отдала, стараясь при этом минимально касаться пальцев Ручьёва.

Тот слегка кашлянул (дабы прочистить горло).

– Уже приступила к новой работе?

– Приступила. И не такой уж новой – я ведь по окончании вуза два года преподавала в гимназии, пока Зарецкий не пристроил меня переводчиком в издательство, – она бросила на Ручьёва короткий взгляд (он поднимался следом за ней, на четвертый этаж, пешком).

Лифт в доме имелся, но Анна ненавидела лифты. Она страдала легкой формой клаустрофобии.

Наконец остановившись у двери квартиры, где она некогда проживала вдвоем с отцом, Анна снова повернулась лицом к Ручьёву.

– Спасибо, что помог поднести сумочку. Отдай, пожалуйста, – безупречно вежливо… и ласково.

Лицо Ручьёва окончательно помрачнело. Но сумку он отдал без возражений.

После чего, однако, уперся рукой в стену таким образом, чтобы загородить ей проход в квартиру.

– Что я должен сделать, чтобы ты наконец простила меня? Что? Встать на колени? Покаяться публично? Что? Говори, я сделаю.

Его воспаленный взгляд и глухой голос действительно впечатляли. На пару секунд она ощутила почти то же, что и в аэропорту год назад, когда Ручьёв умолял ее остаться с ним…

и она была очень близка к тому, чтобы согласиться.

"И еще… я не хочу, чтобы ты подыскивал мне замену."

"Это и нереально."

Оказалось, еще как реально.

Или он не считал серьезной изменой связь с той молодой женщиной – достаточно доступной (наверняка), достаточно привлекательной, чтобы служить временной подружкой, но недостаточно умной и интересной, чтобы из-за нее всерьез можно было потерять голову?

Анна вспомнила (хоть сейчас ей этого хотелось меньше всего) грязную сцену у коттеджа Ручьёва. И свои ощущения, сходные с ощущениями облитого помоями.

И самым мерзким был не пьяный бред той девицы, которую использовали и пнули, как приблудную кошку, а реакция Ручьёва.

"Сэра Ланселота", в миг утратившего свое рыцарское достоинство, когда он ударил ту молодую женщину.

Хладнокровно ударил. Расчетливо. И лицо его в тот момент было отнюдь не лицом красивого и благородного рыцаря.

Рыцаря из тех самых романов, над слабостью жены к которым г-н Зарецкий часто подшучивал (порой беззлобно, а порой и весьма желчно).

Что ж, господин Зарецкий являлся реалистом. Как и ее отец. И не хуже ее отца знал, как часто валятся с пьедесталов "сэры Ланселоты".

– Послушай, Ручьёв, – мягко сказала она, – Я сейчас абсолютно не склонна наблюдать драматические или театральные жесты. У меня был напряженный день, я устала… и хочу, наконец, воспользоваться преимуществами своего нынешнего статуса – когда не нужно никому давать отчета…

– И соблюдать протокол, – негромко добавил Ручьёв, убирая руку.

– Именно, – кивнула Анна, – К тому же, если ты испытываешь потребность каяться, – тонкая улыбка, – Покайся лучше перед несчастной дурочкой, принявшей твою куртуазность за любовь.

Счастливо, Серж, – коротко бросила она напоследок, распахивая дверь квартиры.

После чего захлопнула ее за собой.

* * *

Едва за Анной захлопнулась дверь квартиры, Ручьёв с силой врезал кулаком по стене и издал звук, напоминающий глухое звериное рычание.

Стерва, законченная стерва… За какие такие грехи он наказан, вынужденный любить столь прожженную стерву?

…А ведь он ее любил… чем безнадежнее, тем сильнее.

Любил… и вместе с тем ненавидел. Ненавидел за то, что готов был перед ней всячески унижаться, ненавидел за то, что она управляла им, как дрессированным пуделем… ненавидел за то, что не мог перестать ее любить.

А следовательно, и мучиться.

Ибо Анна, как ему сейчас казалось, попросту не способна была прощать. Ни малейшего промаха, ни малейшей ошибки.

Либо ты безупречен, либо…

либо вой с тоской на Луну – больше-то ничего не остается.

Конечно, за руль своего "Фольксвагена" он сел в прескверном расположении духа.

И ничего удивительного не было в том, что спустя четверть часа он оказался на волосок от того, чтобы провести сегодняшнюю ночь в камере предварительного заключения.

Спасла Ручьёва его реакция – в последний момент он сумел-таки резко ударить по тормозам, въехал передним правым колесом на тротуар, но пешехода – бородатого мужчину в серо-зеленом камуфляже, с какой-то затрапезной котомкой за спиной, – Ручьёв не сбил, лишь задел бампером.

Тем не менее тот упал на асфальт.

Ручьёв, выскочив из "Фольксвагена", подбежал к нему. Мужик уже поднимался на ноги и озирался, словно бы не совсем понимая, что произошло.

– С вами все в порядке? – отрывисто спросил Ручьёв… и осекся. Всякий, кто в этот момент мог за ним наблюдать, заметил бы, как страшно побледнел "Ржевский". И что лицо его исказилось то ли от страха, то ли от изумления.

– Юра? – выдохнул Ручьёв, – Юра? "Кузнец"? Ты?

В свою очередь во взгляде мужчины мелькнуло нечто, похожее на панику.

– Вы чего, ошиблись… все нормально, – невнятно пробормотал он и, похоже, собрался прошмыгнуть в ближайший переулок, когда "Ржевский", опомнившись, схватил его за предплечье.

– Это же ты, – негромко сказал он, – Кузнецов Юрий Никитович, 19__ года рождения, лейтенант гос…

– Не нужно, – совершенно другим – не трусливым, а усталым голосом прервал Ручьёва тот, кого он (да и не только он) уже на протяжении десятка лет считал погибшим,– Я тебя, "Ржевский", тоже узнал.

Ручьёв несколько секунд, не отрываясь, смотрел на лицо того, кого некогда считал едва ли не лучшим своим другом и, узнав о его мнимой гибели, тяжело переживал.

– Погоди, ты… в порядке? Ушибы? Я серьезно тебя задел?

"Кузнец" криво усмехнулся.

– Пара синяков от силы. Не беспокойся. Я сам, знаешь, после контузии… – неопределенно покрутил ладонью у виска, – Короче, даже инвалидность дали. С головой нелады.

Ну, а ты? – он несколько искусственно изобразил оживление, – Похоже, бизнес процветает? Ездишь не на "консервной банке", как денди Лондонский одет… Из Конторы ушел? Занялся… чем? Торговлей? Финансами?

Ручьёв тоже не слишком натурально улыбнулся.

– То, что ушел из Конторы и давно, это ты угадал. А занимаюсь… да чем я могу заниматься? Торговец из меня вышел бы никудышный, поэтому открыли вместе с Кравченкой охранное агентство. Качков готовим для охраны. Кадры на месте, можно сказать, куем…

Отчего он умолчал о том, что его агентство занимается и сыском (причем, высокопрофессиональным сыском), Ручьёв и сам толком объяснить бы не мог. Вероятно, пресловутая интуиция.

Его бывший коллега (и бывший друг), считавшийся погибшим на Ближем Востоке, выглядел действительно жалко. Едва ли не как бродяга. Грязные, давно не стриженые волосы, старый, застиранный камуфляж… ботинки, едва ли знакомые с обувной щеткой…

Лишь пара деталей в облике "Кузнеца" не вязалась с образом опустившегося человека: отличные (крепкие, белые) зубы (ни малейшего признака дурного запаха изо-рта), да цепкий, острый и напряженный взгляд.

Внезапно Ручьёва словно ударило током – разве у "Кузнеца" глаза орехового оттенка? Разве не темно-серые?

…Дальше "Ржевский" действовал уверенно, напрочь заглушив в себе все эмоции.

Он улыбнулся бывшему товарищу как можно приветливее и располагающе и пригласил его к себе в гости. Причем, сей момент.

– Да ты че, – снова заканючил бродяга, исправно разыгрывая юродивого, – У тебя, небось, жена там красавица, ребенок… и нате. Является дядя с помойки…

– Перестань, – Ручьёв приобнял "Кузнеца" за плечи и стал мягко подталкивать к машине, – Ни жены, ни детей у меня нет. Один живу, не считая псины. К слову, породы сенбернар, а сенбернары, будет тебе известно, сторожа абсолютно никудышные. Лентяи и флегматики.

Вдобавок, Малыш вообще старик по собачьим меркам, – Ручьёв вздохнул, – Нет, здорово однако, что я именно сейчас тебя встретил, иначе одному пришлось бы горе "Смирновкой" заливать…

– Какое горе? – видимо, просто машинально спросил "Кузнец".

– А! – махнул рукой "Ржевский", – Все бабы стервы, а моя так стерва в кубе… да еще и ревнивая как черт знает кто…

– Так брось ее, – посоветовал "Кузнец", похоже чуть расслабившись, – Такому красавцу как ты несложно подыскать и девочку-модель…

– Все так, – вздохнул Ручьёв, мечтательно глядя на дорогу и заводя мотор, – Только вот люблю я ее, гадюку… Люблю и все тут. Ну, тебе ли не знать? Как же Галка твоя убивалась…

– Не нужно, – глухо сказал "Кузнец", – Не береди душу, "Ржевский".

Ручьёв кашлянул.

– Да, извини. Вырвалось так… ненароком. Но ты расскажешь, что же все-таки случилось-то с тобой?

"Кузнец" поморщился.

– Да что… обычное дело. Попал в плен, пытался бежать, был контужен, память частично потерял…

Ну, а когда вернулся… Та, о которой ты говорил, будто сильно убивалась по мне, снова замуж выскочила, ребенка родила… Ну, и к чему мне было ей жизнь-то ломать, сваливаясь, как снег на голову?

А старики… те померли давно. Закурить у тебя не найдется?

Ручьёв молча протянул "Кузнецу" пачку "Данхилла".

Тот опять вздохнул.

– Красиво, Серега, живешь… Вот из-за какой-то курвы паришься, а представь, когда ни кола, ни двора и не всегда даже на хлеб хватает…

"А на цветные контактные линзы и услуги дантистов? – холодно подумал Ручьёв, – Фальшивишь, братец… хоть песенка недурна, не спорю."

…В свое время Ручьёву неспроста опасался, что Лера может добраться до его аптечки – названия некоторых, находящихся в ней препаратов были известны далеко не каждому провизору, а у кого-то (более осведомленного) могли вызвать и легкий озноб…

Впрочем, то вещество, которое Ручьёв подмешал в бренди, являлось относительно безобидным. Оно всего-навсего ослабляло самоконтроль человека, ввиду чего даже самые молчаливые становились слишком разговорчивыми, самые подозрительные расслаблялись, самые скрытные откровенничами о сокровенном.

Ручьёв предполагал, что "Кузнец" будет настороже, и максимально постарался ослабить его бдительность – прикинулся опьяневшим (успев предварительно принять препарат, нейтрализующий действие алкоголя на мозг, болтал о своей "курве", на подарки которой якобы истратил целое состояние, "а ей все мало, стерве", признался, что работает "стерва" в агентстве моделей и собственно он-то ревнует ее куда сильнее, чем она его… и прочее, прочее, прочее, что на молодежном сленге зовется просто шняга. Или пурга.

Даже, поднатужившись, пустил скупую мужскую слезу.

А когда "Кузнец", похоже, и впрямь успокоившись, беспечно проглотил наживку, Ручьёв включил звукозаписывающую аппаратуру и начал задавать вопросы.

Он предполагал, что бывший коллега до сих пор работает в интересах госбезопасности родной страны.

Предполагал также, что тот теперь работает в интересах госбезопасности чужой страны.

Не исключал даже, что "Кузнец" мог являться двойным агентом…

Но то, что услышал, повергло его (отнюдь не слабонервного) в дрожь.

Тем не менее он задал "Кузнецу" максимум вопросов, получив ответы, некоторые из которых шокировали, дал выпить "поплывшему" кофейку (с подмешенным в кофе сильным снотворным),

и начал действовать.

Для начала он снял копии с пленки, на которую были записаны откровения члена террористической группировки "Аль-Агаззи" (одной из самых экстремистских), затем приказал Малышу "Сторожи" (этот "никудышный" сторож был отлично натаскан и отнюдь не являлся стариком по собачьим меркам), взял подлинник записи и поехал в агентство, дабы положить его в специальный сейф, имеющий двойную стенку (и этот секрет был известен лишь еще одному человеку – его компаньону Кравченке, который, впрочем, без разрешения Ручьёва влезть в этот тайник мог только после отхода (насильственного или естественного) компаньона в мир иной).

"Что дальше?" – напряженно размышлял Ручьёв.

Связаться с бывшими коллегами из "органов"?

Отлично. Его поблагодарят, крепко пожмут руку… после чего Ручьёву останется только ждать. Сначала гибели близких (а у него по-настоящему близким человеком (не считая младшего брата, проживающего в Канаде), была Анна, что не являлось секретом ни для его подчиненных, ни для бывших коллег, в том числе тех, кто Ручьёву покровительствовал и кому он регулярно сливал добытую не совсем законным путем информацию).

Следовательно, вначале убьют ее (разумеется, сделав это наиболее изощренно, зверски), потом очередь дойдет… возможно, до кого-то из друзей Ручьёва (того же Кравченки) и наконец, ему самому начнут отрубать пальцы. Медленно и с наслаждением.

Ибо ребята из "Аль-Агаззи" шутить не любят. И их штаб-квартира находится в славном городе Л. – излюбленном прибежище мафиози, террористов, олигархов-ворюг и прочей шушеры со всего мира.

Так что и скрываться нет смысла – достанут.

Значит…

"Значит, идем на разумный компромисс", – решил Ручьёв.

Ясно, что сатану не приручишь… но порой сатана исполняет желания. В обмен на душу? А что такое душа? Нематериальная субстанция, не более. Чье существование вдобавок не доказано.

…Когда на следующее утро "Кузнец" проснулся со страшной головной болью и ощущением совершенной вчера ужасной ошибки, то увидел рядом с уютной постелью улыбающегося, гладко выбритого, молодого мужчину в идеально чистой сорочке и безупречно отглаженных брюках.

Мужчина протягивал ему "Алка-Зельцер" и стакан воды.

– С пробуждением, Юрик. Кстати, контактные линзы тебе не мешают спать? Или ты их регулярно снимаешь на ночь?

"Кузнец" медленно, не сводя глаз с Ручьёва, потянулся к своему затрапезному рюкзачку.

"Ржевский" рассмеялся и продемонстрировал бывшему коллеге обычную автоматическую ручку (правда, лишь с виду обычную).

– Не эту ли игрушку ищешь, дружок? Ладно, – добавил он снисходительно, – Не дергайся, – и тихонько свистнув, подозвал Малыша, приказав ему "Сторожи!"

Тот немедленно уселся рядом с постелью.

– Я бы мог тебя связать, но ты, Юра, все же когда-то вместе со мной ходил в разведку…

Правда, сейчас я с тобой в разведку бы не пошел, – жестко добавил Ручьёв.

"Кузнец" вскочил с кровати… точнее, лишь попытался вскочить.

Лапы Малыша немедленно ударили его в грудь, собака размером с теленка навалилась на него, тихо рыча и не давая двинуться.

– Как видишь, не зря я его натаскивал, – заметил "Ржевский" холодно, – А теперь, пока ты лихорадочно изобретаешь себе "легенду", послушай-ка то, за что тебя твои же товарищи по оружию сначала оскопят, затем четвертуют.

И нажал клавишу воспроизведения на диктофоне.

По мере прослушивания записи лицо "Кузнеца" серело. На лбу крупными каплями выступил пот (впрочем, и на висках волосы взмокли).

– Как же ты меня недооценил, а? – Ручьёв уселся в кресло и непринужденно закурил, – Я настолько грубо вчера перед тобой ваньку валял… Мент тупой, и тот догадался бы, что дело нечисто!

– Мы были друзьями, "Ржевский", – прохрипел наконец Юрий.

– Да, – спокойно согласился Ручьёв, – И впрямь дружил я когда-то со славным парнем Юркой… но, боюсь, паренек тот давно погиб.

– Когда они приедут? Ваша жандармерия – ОМОН, спецназ, группа "Альфа"… кто там еще? – глухо спросил "Кузнец".

– А они не приедут, – мягко ответил Ручьёв, – Пока ты не наделаешь глупостей.

Впрочем, я неправильно выразился. Глупостей ты наделал еще вчера, а сейчас только от тебя зависит не наделать больших.

– Шантаж? – пробормотал "Кузнец".

Ручьёв вскинул брови.

– Я очень на идиота похож, да? Хотя вчера, может, и был похож… – добавил он задумчиво. Затем скомандовал "Малышу" "отрыщь!" и сенбернар тут же отошел от того, кого добросовестно сторожил.

– Я понимаю, чем для меня чревато это знание, – сказал Ручьёв негромко, – Несет оно не скорбь, а смерть. Поэтому я, извини, подстраховался. Подлинник и еще пара копий этой записи находятся в весьма надежных местах. Но пока я жив и живы те, кого я люблю (тут на его лицо набежала тень), этих записей не услышит никто.

Я умею хранить тайны, "Кузнец". Наведи обо мне справки и убедишься в этом.

Посему нам с тобой выгоднее всего ударить по рукам – ты не выдаешь меня своим, я не выдаю тебя и твоих соратников по борьбе с империализмом агентам Интерпола и Моссада.

…Кстати, один мальчонка, вместе с которым мы провели счастливое детство, сейчас служит в этом ведомстве шустрых ребят. Папа у него в посольстве служил, а мама была евреечкой… по крови. С фамилией Степанова. В те времена, сам знаешь, предпочитали не рисковать…

А потом оказалось – Рабинович она, а не Степанова! – Ручьёв рассмеялся, – Вот ведь превратности жизни и судьбы, правда?

– Правда,– медленно ответил "Кузнец" и вдруг со скоростью пантеры бросился на бывшего сослуживца.

Ручьёв сделал мгновенное, почти неуловимое движение, и экстремист-террорист растянулся на полу, хватая воздух ртом и не сводя с "Ржевского" ненавидящих глаз.

– Ну и глупо, – скучающим тоном сказал Ручьёв, – Знаю, все вы – наркоманы, психи и смертники… но зачем еще больше усложнять свою и так нелегкую жизнь?

Договоримся так, Юра, – теперь в руке Ручьёва оказался ТТ, дуло которого смотрело аккурат между глаз (серых в прошлом, а ныне ореховых) "Кузнеца", – Ты сейчас преспокойно уедешь отсюда на такси. И на вопросы, которые тебе зададут, ответишь – да, увы, забухал со старым другом.

Меня "прощупают", узнают, что я всего лишь скромный бизнесмен, порой промышляющий сбором "компры" – впрочем, вполне невинной относительно твоих нынешних друзей по оружию, конечно, – Ручьёв сверкнул короткой улыбкой, – Что я даже утаиваю некоторую долю доходов…

И сии мелкие прегрешения (к слову, обо мне еще ходят слухи как о прожженном бабнике) будут мне лишь на руку.

Твои боссы решат, что я подонок в сущности… отчасти… а для них подонки, видишь ли, менее опасны, нежели добропорядочные, законопослушные граждане. За мной какое-то время понаблюдают, а я сделаю вид, что ничего не замечаю…

Словом, у меня свой бизнес, у вас – свой, и пересекаться они не должны.

Тогда как если ты разоткровенничаешься о случившемся вчера… что ж, я смело могу считать себя трупом, но первым трупом в этом случае будет, Юра, твой. Причем, его здорово осквернят…

Ну так как? Взаимовыгодное сотрудничество или объявление войны?

– Первое, – пробормотал "Кузнец", вставая с пола, – У тебя черный пояс по карате, что ли?

Ручьёв рассмеялся.

– В самую точку.

– Недооценили тебя, "Ржевский", в свое время, – Юрий подал руку и владелец "Феникса" без колебаний ее пожал.

– Может, оценят еще, – сказал Ручьёв немного отстраненно. Будто говорил… сам с собой.

* * *

Глава 3.

– Вот черт! – Анна с досады едва не ударила ладонями по рулю. Едва не остановилась впритирку к тротуару, там, где парковка решительно запрещена. И наконец едва не "поцеловала" в заднюю часть (это мы тактично выражаемся) идущую впереди подержанную "Ауди".

И все отчего?

Да от злости… на саму себя.

"Женщина за рулем – это нонсенс, – спокойный и снисходительный голос Зарецкого, – Посему, красавица моя, выбирай – автомобиль плюс наличие водителя, либо езда на такси, что во всех отношениях неудобно. Итак?"

"Некоторым женщинам противопоказано водить машину, – мягкий и слегка ироничный голос Ручьёва, – Но есть те, кто ездит грамотнее и аккуратнее любого мужика. Ты, любимая, могла бы относиться к последним, но не обижайся, ты порой бываешь рассеянна. Как любая творческая натура…"

"Некоторые вещи женщины должны делать не хуже мужчин, Анюта, – чрезвычайно интеллигентный голос профессора Васнецова, ее отца, – К примеру, водить легковой автомобиль. Но прежде чем учиться крутить баранку (это легче, чем тебе может показаться), запомни несколько простых правил: никогда не садись за руль, даже если чуть-чуть пьяна, первое; никогда не садись за руль, если испытываешь недомогание или находишься в состоянии сильного стресса, второе; третье – не заводи машину и не отъезжай от дома на большое расстояние, не проверив уровень бензина в бензобаке и не захватив запасной канистры".

Отлично. Отлично! Именно это она таки сделала. Стрелка на индикаторе уровня бензина стремилась к нулю, а запасной канистры с бензином в машине не было.

До ближайшей бензозаправочной станции езды… сколько? (Где эта станция ближайшая, вот вопрос).

До дома езды полчаса.

Она не позаботилась о важном, ибо, надо смотреть правде в глаза, она давно привыкла к тому, что другие заботились за нее. О важном и не очень.

Так что делать? Доехать до трамвайной остановки, затормозить и позвонить Ручьёву? (А кто, помимо Ручьёва, ее может выручить в данной ситуации? Любой ситуации?)

"Извини, Серж, мне срочно требуется твоя помощь, у меня внезапно кончился бензин (и это наказание, я знаю, за мои гордыню и стервозность), но не мог бы ты приехать, я согласна начисто забыть о том, что ты был со мной недостаточно честен, а заодно – потоке словесных помоев, которыми меня облила ни за что, ни про что ничтожная особа, доставлявшая тебе утехи во время моего долгого отсутствия…"

Ну нетушки. Должен быть выход (целых два, если верить шутке дурного пошиба).

И выход в самом деле нашелся – Анна вспомнила, что за ближайшим поворотом находится автомастерская.

Конечно, там может и не быть бензоколонки… но неужто и канистры с бензином не найдется? Для дамы?

Для элегантной и совсем еще не старой дамы на элегантном "Пежо", чей бумажник еще полон очень симпатичных купюр…

– Так, – пробормотала Анна, – К чертям всех сэров Ланселотов, поезжай в автомастерскую, а если получишь отказ, просто оставь там "Пежо" и свяжись с Зарецким.

"Дорогой, я рискую лишиться машины, которая и твоя собственность, мы ведь еще супруги… Посему прими меры, тебе ведь ничего не стоит поднять трубку и сказать несколько слов…

…Фамилия хозяина автомастерской? Минуту. Молодой человек, вот вы, в спецовке! Как зовут вашего хозяина?"

О том, что Зарецкий может ответить: "Решай проблемы сама", Анна не беспокоилась – проблема-то являлась материальной, речь шла о почти новом и дорогом автомобиле… Подобные проблемы ее дражайший супруг без внимания не оставлял.

Посему настроенная весьма воинственно, она повернула за угол и уверенно въехала (ворота были раздвинуты) на территорию автомобильной мастерской. И остановилась.

Один из умельцев работал со сварочным аппаратом. Двое других с глубокомысленным видом стояли у раскрытого капота подержанной иномарки. Один наконец решил найти причину поломки путем практическим, а не теоретическим, и наклонился, представив на обозрение широкий зад, обтянутый штанами темно-синего цвета.

– Петрович! – из дверей бокса вышла долговязая фигура очередного умельца с банданой на голове (при звуках его глуховатого голоса и при виде его долговязой фигуры Анна ощутила, что сердце ее подпрыгнуло так сильно, как, пожалуй, и тогда в Луговке, когда она увидела в дачном домике отца человека… не совсем постороннего.)

– Петрович! – с досадой повторил Кирилл, глядя на двух теоретиков у раскрытого капота и решительно не замечая серебристого "Пежо", – Куда ты снова подевал тот чертов домкрат?

– Погодь, – сурово ответил Петрович, – Тута проблема. Лучше помог бы, скубент.

"Скубент" уже сделал, было, шаг к Петровичу и его напарнику (явно решившему путем обоняния определить причину повреждения двигателя – так низко наклонился он к этому самому двигателю), но тут взгляд его наконец переместился на серебристый "Пежо".

Анна надела лежавшие в бардачке темные очки (ни к чему этому безбашенному мальчишке видеть выражение ее глаз, особенно в данный момент) и вышла из машины.

Теперь на нее смотрели уже трое… нет, четверо (занимавшийся сварочными работами тоже оторвался от дела и поднял забрало своего шлема) умельцев.

– Привет, – негромко сказал Кирилл, похоже, еще не решив, следует ли оставаться серьезным или одарить ее своей фирменной светлой улыбкой, – Вот уж не думал, что ты появишься…

– Я тоже не думала, – весьма сухо ответила Анна (не приведи бог вообразит, что она его разыскивала!), – За сто метров от этой мастерской я просто обнаружила, что у меня кончился бензин. Можешь убедиться, – и распахнула дверцу со стороны водителя.

На секунду Кирилл нахмурился, затем его лицо приобрело чуть растерянное выражение…

впрочем, фирменная улыбка (хоть и очень неуверенная) не заставила себя ждать.

– Такое может случиться только с женщиной… Извини. Я постараюсь решить твою проблему, – и сам направился к Петровичу.

Вскоре Анна услышала голос оскорбленного до глубины души пропойцы:

– У нас тут, мадам, не заправочная станция!

Не дожидаясь, пока Кирилл убедит-таки напарника помочь даме, Анна извлекла из бумажника пару крупных купюр (раза в три превышавших сумму, которую она могла заплатить реально за бензин на бензозаправочной станции) и решительно подойдя к Петровичу, молча сунула купюры в карман его засаленного комбинезона.

Откуда Петрович их немедленно извлек своими заскорузлыми пальцами. Не для того, разумеется, чтобы вернуть их обнаглевшей дамочке, а просто чтобы убедиться в их подлинности. Для чего каждую внимательно просмотрел на свет.

– Имей совесть, Петрович, – негромко сказал Кирилл.

– Не учи старших, скубент! – сурово осадил его Петрович, – Лучше помоги мадам – не видишь, как волнуются… – и добавил с любезностью алкаша, на которого нежданно-негаданно свалилась халявная выпивка, – Не беспокойтесь, мадам, скубент вам поможет, он парень шустрый…

Анна заметила, как в темно-карих глазах Кирилла нечто полыхнуло, как выступили желваки на скулах…

Впрочем, Петровичу-то на этот сдерживаемый гнев было глубоко начхать. Он уже обращался к широкой заднице, обтянутой темно-синими штанами:

– Ну ты там че, Лех? Нашел чего?

– Хочешь, пойдем в контору шефа, – сказал Кирилл мягко, – Минут пятнадцать тебе придется подождать…

– Подожду в машине, – Анна двинулась обратно к своему "Пежо".

Пожалуй, темные очечки можно и снять – все, что она сейчас испытывала, сводилось к одному определению – усталость.

И сознание полнейшей бессмысленности всей этой суеты.

– Готово, – сказал Кирилл спустя двенадцать минут (она не села в машину, а стояла рядом с "Пежо").

– Спасибо, – тускло сказала Анна, снова вынимая бумажник.

Очень красивая, узкая кисть с длинными пальцами легла поверх ее кисти – тоже узкой, красивой и удлиненной.

– Брось. Ты и так заплатила больше, чем следует.

Анна презрительно усмехнулась, указав взглядом на Петровича (заметно оживившегося).

– Только не говори, что этот алкаш поделится с тобой.

Кирилл слегка покраснел.

– У этого алкаша золотые руки… когда он не пьет.

Она вздохнула и посмотрела на Кирилла уже с тоской.

– Ну, мне ехать пора, милый мальчик. А тебе – идти искать домкрат.

Кирилл слегка улыбнулся.

– Да, ты права…

Анна уже потянулась к дверце, когда услышала негромкое:

– Где ты сейчас живешь? В квартире отца?

Анна резко обернулась, одновременно ощутив прилив крови к щекам.

– Тебе и это известно? Уж не агентство ли Рейтер сообщило случаем, что супруга господина Зарецкого собирается развестись с мужем?

Кирилл опять чуть покраснел.

– А это так? – спросил тихо.

– Так, – согласилась Анна, – Как в старом анекдоте – армянскому радио задают вопрос: правда ли, что гражданин Петросян выиграл пятьсот баксов в казино?

Кирилл слегка улыбнулся.

– А дальше?

– Дальше армянское радио отвечает – правда, только не в казино, а в преферанс. И не пятьсот баксов, а пятьдесят рублей. И не выиграл, а проиграл.