Михаил Суслов
Часть первая
Комбед и комсомол
Выстрелы в Кремле и таблетка с отравой
Выстрелы в Кремле раздались, наверное, впервые со времен Гражданской войны. 22 января 1969 года в Москве торжественно встречали космонавтов, совершивших полеты на кораблях «Союз-4» и «Союз-5». Когда кавалькада машин с космонавтами и Генеральным секретарем ЦК КПСС Леонидом Ильичем Брежневым направлялась в Кремль, из толпы прозвучали выстрелы.
Прямая трансляция по радио и телевидению церемонии встречи космонавтов прервалась. Ни о чем не подозревавшие зрители терялись в догадках: что же произошло?
Огонь открыл стоявший у Боровицких ворот младший лейтенант Советской армии Виктор Иванович Ильин. Он родился в 1947 году, окончил Ленинградский топографический техникум. Весной 1968 года его призвали на военную службу – в 61-й геодезический отряд Ленинградского военного округа. Он приехал в Москву накануне, украл у своего родственника милицейскую форму, переоделся в нее и на него никто не обратил внимания. Ильин был вооружен двумя пистолетами Макарова (ПМ), похищенными из сейфа, где хранилось табельное оружие офицеров штаба войсковой части, в которой он служил.
Он знал, что в этот день в Кремль привезут космонавтов, только что закончивших полет, и туда обязательно приедет Генеральный секретарь Брежнев. Когда кортеж стал въезжать через Боровицкие ворота, Ильин пропустил первую «чайку», решив, что в ней находятся космонавты, и открыл огонь сразу из двух пистолетов по второй машине, где должен был ехать Брежнев. Он выпустил все шестнадцать пуль (в магазине «макарова» – восемь патронов). Пуленепробиваемое стекло не выдержало, но никто из пассажиров «чайки» не пострадал. Более того, в машине, которую Ильин выбрал мишенью, Брежнева не было – там сидели космонавты.
Покушавшийся смертельно ранил водителя, старшего сержанта Илью Ефимовича Жаркова, который скончался на следующий день. Жарков был водителем советского представительства при ООН. Он возил Хрущева, когда Никита Сергеевич приезжал в Нью-Йорк в 1960 году на сессию Генеральной Ассамблеи ООН. Водитель понравился советскому лидеру, и начальник 9-го управления (охрана высшего руководства страны) КГБ генерал Николай Степанович Захаров забрал Жаркова в гараж особого назначения.
Сотрудники госбезопасности схватили Ильина, когда он уже отстрелялся.
В московской милиции уже знали, что по городу бродит сбежавший из воинской части офицер с двумя пистолетами. Но то, что этот офицер задумал террористический акт против Генерального секретаря, никому просто не приходило в голову. Поэтому и не предупредили Брежнева, что ему следует держаться подальше от головы колонны.
Когда младший лейтенант Ильин стал стрелять, разгневанный Леонид Ильич бросил начальнику своей охраны:
– Что за безобразие! Устроили в Кремле стрельбу!
А его охранники еще просто не поняли, что произошло…
Когда Ильина арестовали, его первый допрос провел сам председатель комитета государственной безопасности при Совете министров СССР Юрий Владимирович Андропов. Ильин объяснил, что Брежнев довел страну до бедственного положения, и он надеялся, что вместо Брежнева государство возглавит член Политбюро и секретарь ЦК КПСС Михаил Андреевич Суслов…
Аудиозапись допроса сохранилась.
Младший лейтенант Ильин сказал председателю КГБ:
– Убить Генерального секретаря – это значит, на его место должен стать новый человек.
– Кто же, по вашему мнению, должен был стать? – поинтересовался Андропов.
– Самый такой человек порядочный, я считаю, – Суслов…
– Почему вы, однако, отдаете предпочтение Суслову? – уточнил председатель КГБ.
– Потому что Суслова, – ответил Ильин, – люди считают наиболее выдающейся личностью в партии.
Заметим: другой руководитель на месте Леонида Ильича был бы, наверное, неприятно удивлен, затаил бы обиду и при удобном случае избавился от Суслова.
Председатель КГБ отправил в Ленинград комиссию выяснять, как могло получиться, что офицер свободно раздобыл оружие и отправился в столицу убивать Генерального секретаря ЦК КПСС. Комиссию возглавлял начальник седьмого управления (наружное наблюдение) КГБ СССР генерал Виктор Иванович Алидин. Каждый день он докладывал в Москву о ходе расследования. Отвечать должен был в первую очередь начальник особого отдела Ленинградского военного округа генерал Даниил Павлович Носырев. Непорядок в войсках округа – его забота. Но Носырева опекал всесильный генерал Георгий Карпович Цинев, близкий к Брежневу человек, который вскоре станет заместителем председателя КГБ.
Командиров части, где служил Ильин, сняли с должности. Оперативный работник особого отдела, отвечавший за эту часть, пострадал меньше всех – ему дали выговор по партийной линии. По уголовному делу к ответственности привлекли двоих офицеров, сослуживцев Ильина. Обвинили их в том, что они были «свидетелями неоднократных террористических высказываний Ильина, но не придали им никакого значения и не сообщили ни командованию, ни в органы госбезопасности».
Самого Ильина не посадили. Почему? Исходили из того, что все в стране должны знать: только сумасшедший может покушаться на вождя партии! Врачи диагностировали у него хроническое душевное заболевание в форме шизофрении, хотя непонятно, как шизофреник мог пройти строгую медицинскую комиссию и стать в армии офицером.
А Михаил Андреевич Суслов, ради которого лейтенант Ильин устроил перестрелку в Кремле, просидел в кресле секретаря ЦК КПСС – то есть находился на вершине власти – три с половиной десятилетия, поставив абсолютный рекорд.
Суслова всегда окружала масса слухов, версий, мифов и легенд. Человеком он действительно был сложным и очень скрытным.
Писатели-детективщики в начале восьмидесятых написали политический боевик, который впоследствии превратили в телевизионный сериал, где закрутили вокруг Суслова целую интригу. Сюжет таков: по указанию Михаила Андреевича первый заместитель министра внутренних дел СССР, в прошлом партийный работник, создает внутри МВД таинственный Отдел внутренней разведки, который вступает в борьбу с комитетом государственной безопасности.
Руководство КГБ отказывается брать под контроль Афганистан. Тогда Суслов – ключевая фигура в стране – поручает это задание Министерству внутренних дел. Его человек предлагает сбросить десант на президентский дворец в Кабуле, взять афганского лидера живым и заставить подписать просьбу о вводе в страну советских войск. Первый заместитель министра самолично возглавил десант в Кабуле. Но упрямый афганский президент живым не сдался, и кто-то из десантников прошил его автоматной очередью. Задание государственной важности провалено! За это Суслов, уверенно писали авторы романа, сослал бы первого замминистра на урановые рудники. Тот понимает, что его ждет, и прямо в самолете, на пути из Афганистана домой пускает себе пулю в лоб…
Существовала реальная история, которая явно вдохновила авторов детектива. Первый заместитель министра внутренних дел СССР генерал-лейтенант внутренней службы Виктор Семенович Папутин покончил с собой 28 декабря 1979 года. Несколько дней на Старой площади, в ЦК партии, где все уже настроились на отдых, думали, как быть: сообщать или не сообщать о реальных обстоятельствах смерти? И по какому разряду хоронить самоубийцу? А тут еще новогодние праздники… Решили не портить настроение советскому народу. Да и газеты в праздничные дни не выходят. Поэтому некролог опубликовали только через неделю, уже в новом году.
Сообщение о внезапной смерти первого заместителя министра внутренних дел, нестарого еще человека – ему было всего 53 года, – обратило на себя внимание. О причине смерти ничего не сообщалось, однако слухи о том, что Папутин совершил самоубийство, мгновенно распространились по Москве. Но что послужило причиной? Таинственная смерть первого заместителя министра внутренних дел породила самые фантастические предположения.
Первый заместитель министра внутренних дел Виктор Папутин перед самой смертью действительно летал в Афганистан, но не эта поездка сыграла роковую роль. Об этом мне рассказывали те, кто был знаком с Папутиным по Афганистану: Валерий Иннокентьевич Харазов, руководитель первой группы партийных советников в Афганистане, и генерал Василий Петрович Заплатин, который был советником начальника главного политического управления афганской армии.
Папутин был не профессиональным милиционером, а партийным работником. В Министерство внутренних дел он попал случайно и вовсе не был рад этому назначению. Для профессионала эта должность – предел мечтаний, а для него – неприятный сюрприз.
В 1967 году Папутина сделали вторым секретарем Московского обкома партии. Его избрали депутатом Верховного Совета СССР, хотя по табели о рангах ему полагался депутатский значок республиканского парламента. На ХХIV съезде КПСС избрали кандидатом в члены ЦК – это было тоже признаком доверия и предвещало большую карьеру. Вероятно, именно это и насторожило его непосредственного начальника – первого секретаря Московского обкома Василия Ивановича Конотопа. Он был старше Папутина на десять лет, опытнее, хитрее, знал, как опасно держать под боком молодого и растущего партийного работника. Органы внутренних дел время от времени укрепляли партийными кадрами, и в подходящий момент Конотоп посоветовал цековским кадровикам усилить руководство МВД перспективным секретарем обкома.
Фактически перевод в МВД ставил крест на карьере Папутина. С поста второго секретаря столичного обкома его могли «двинуть» в руководители любой области или края. С должности же первого заместителя министра внутренних дел особенно повышать было некуда. А в самом МВД перескочить с поста первого зама в кресло министра было практически невозможно. Во-первых, министр Николай Анисимович Щелоков, личный друг Генерального секретаря, уходить на пенсию не собирался, во-вторых, стремительную карьеру в министерстве делал зять Брежнева Юрий Михайлович Чурбанов. Ему, наверное, и быть следующим министром. А пока что он ждал должности первого зама…
Друзья Виктора Папутина рассказывали мне, что в последние недели он сильно пил. У него началось нечто вроде депрессии. Он чувствовал, что может лишиться должности, и тяжело переживал. Судя по всему, нуждался в серьезной медицинской помощи, но это никому не приходило в голову.
В тот день у них с женой вышел скандал. Он прошел в комнату, выпил и выстрелил себе в голову из пистолета, подаренного ему президентом Афганистана Хафизуллой Амином. К этому времени сам Амин был уже мертв…
Но кто тогда всё это знал?
А романная история повлияла на мнение публики, которая уверилась, что реальный высокопоставленный руководитель ушел из жизни, запутавшись в хитроумных политических интригах полукриминального характера. И полагали, что всем этим заправляет Михаил Суслов.
За глаза его почтительно именовали «серым кардиналом» или «тайным генсеком». Есть литераторы, которые уверяли, будто перед смертью Сталин хотел именно его провозгласить своим наследником, да не успел. Историки часто задаются вопросом, отчего Суслов, который много лет руководил повседневной жизнью партийно-государственного аппарата, так и не стал главой партии и государства. Кто-то уверен: этому хотели помешать. Не потому ли в январе 1982 года он ушел в мир иной столь внезапно?
Зять Михаила Андреевича член-корреспондент Академии наук СССР Леонид Николаевич Сумароков написал в воспоминаниях, что семья не верит официальному заключению о причинах смерти Суслова.
Он вспоминает:
«21 января 1982 года вечером во время просмотра телевизионной передачи о Ленине (в годовщину его смерти) Суслов вдруг почувствовал себя плохо и потерял сознание. Больше оно к нему не возвращалось. Случилось это в Кунцевской больнице.
Дочь практически все время находилась при отце, внимательно следила за процедурами и лечением. Все произошло у нее на глазах.
Суслов ложиться в больницу не собирался и как мог этому противился (не лег бы, вернее всего, тогда остался бы жив), но Чазов настоял, сказав, что это абсолютно необходимо, чтобы провести плановое обследование».
Евгений Иванович Чазов – академик и начальник 4-го главного управления при министерстве здравоохранения СССР, кремлевской медицины. Известен работами в области диагностики и лечения инфарктов миокарда.
Леонид Сумароков:
«Днем 21 января Суслову лечащий врач Кумачев дает таблетку с каким-то новым лекарством. Таблетка оказалась для него роковой. Через считанные часы он теряет сознание. Питание мозга кровью прекращается, вскоре бесполезный прибор жизнеобеспечения отключают, и он погибает. Неужели все было сделано без ведома Чазова?
Вскоре при загадочных обстоятельствах погиб доктор Лев Кумачев, лечащий врач Суслова, давший ему за несколько часов до фактической смерти роковую непонятную сильнодействующую таблетку. Убей меня бог, если поверю, что сам проявил такую личную инициативу».
Но кто мог быть заинтересован в уходе Суслова?
Леонид Сумароков:
«К власти неудержимо рвался Юрий Владимирович Андропов. И для него Суслов был непреодолимым барьером. Смерть Михаила Андреевича открыла ему дорогу. В конце года Андропов возглавил страну…»
Суслов, конечно же, является фигурой, роль и значение которой надо правильно понимать и точно оценивать. Но удивительным образом он фактически обойден вниманием исследователей. Его реальная роль в истории страны до сих пор не осознана и не проанализирована.
Именно Суслов за те десятилетия, что он работал в ЦК, сформировал систему управления страной. Осмысление этого явления позволяет точнее разобраться в тайнах и загадках советской истории.
Юные годы
Начальные годы Михаила Андреевича Суслова, когда складывались его представления о жизни, – это Первая мировая, революция, Гражданская война; одна беда за другой обрушивались на Россию.
Михаил Суслов родился 8 (21 по новому стилю) ноября 1902 года в селе Шаховском Хвалынского уезда Саратовской губернии (ныне Павловский район Ульяновской области).
В тех же краях, в Симбирске (ныне Ульяновске), появились на свет обе ключевые фигуры политических баталий 1917 года: будущий второй глава Временного правительства Александр Федорович Керенский и будущий первый председатель Совета народных комиссаров Владимир Ильич Ульянов-Ленин. Они, правда, происходили из дворянских семей, в юности существовали вполне комфортно и получили завидное образование, а Суслов – из крестьян, семья его жила трудно и бедно.
От родного села до уездного центра, города Хвалынска, было неблизко. Суслов рос на правобережье Волги, и как волжанин «окал». Рано начал читать, и запомнили его как «мальчика с книжкой», далекого от обычных мальчишеских забав. В детстве болел туберкулезом и всю жизнь боялся возвращения опасной болезни. Даже в оттепель кутался в пальто и носил калоши, что очень веселило товарищей по Политбюро.
Единственный в брежневском окружении Суслов не ездил на охоту, чтобы не простудиться. Да и не интересовали его эти забавы. Некоторым другим членам Политбюро, скажем, Черненко, который в 1983 году – ненадолго – станет хозяином страны, с его больными легкими охота тоже была противопоказана. Но Константин Устинович не смел уклониться от поездок в военно-охотничье хозяйство в подмосковном Завидово, поскольку хотел быть рядом с Леонидом Ильичом. Михаил Андреевич был куда более самостоятельным и уверенным в себе человеком.
«Отец и мать мои были крестьянами-бедняками», – писал в автобиографиях Суслов: даже лошади у семьи не было, только корова и овцы.
Отец его, Андрей Андреевич, родился в многодетной семье, с детства начал работать. В 1904 году отправился на заработки в Баку, который до революции стремительно развивался благодаря нефтедобыче. Проработал там меньше года, заболел и вернулся домой. В 1913-м в селе создали общество мелкого кредита, где Андрей Суслов стал казначеем – хлебное дело… В 1916-м вместе с артелью плотников Суслов-старший двинулся на заработки в Архангельск – строить железную дорогу. Потом трудился в Вольске на маслобойном заводе.
Андрей Андреевич Суслов поддержал приход большевиков к власти. Его избрали председателем комитета бедноты в родном Шаховском. В 1919-м он вступил в РКП(б). За пьянку его исключили, потом восстановили.
Революция – время выбора. Юный Михаил Суслов выбрал большевиков. Поверил в их идеи? Почувствовал, что они возьмут верх?
Красная армия на три четверти состояла из крестьян. И в Белой армии крестьяне составляли те же три четверти. В Гражданскую войну крестьяне иногда по нескольку раз перебегали из одного войска в другое. Они долго и мучительно пытались понять, с кем им лучше, чьи лозунги привлекательнее.
Видимо, ввиду слабости здоровья Михаил Суслов избежал мобилизации в армию. Но почему будущий член Политбюро ЦК КПСС добровольно не взял в руки винтовку в годы Гражданской войны? Что тому причиной? Плохое зрение? Отсутствие политического темперамента? Природная осторожность?
Мой дедушка, Владимир Михайлович Млечин, всего на год старше Суслова, но осенью семнадцатого года (то есть в шестнадцать лет) вступил в Красную гвардию в Екатеринославе (позднее Днепропетровске), где учился на технических курсах.
Владимир Млечин вспоминал:
«Когда украинских националистов выбили из здания почтамта, непосредственно в здании Совета сформировался сравнительно небольшой отряд. Мы охраняли здание Совета, бывший губернаторский дворец, вели борьбу с анархистами и налетчиками. У меня было множество случаев завершить тогда свой короткий земной путь. По ночам наши патрули обстреливали. Дважды я чудом избежал пули от анархистов, озверевших после разоружения одного их логова».
Несоответствие требованиям медицинской комиссии службе не мешало.
В восемнадцать лет (в 1919 году) Владимир Млечин вступил в Красную армию: «Вдруг я был вызван для медицинского освидетельствования в связи с призывом моих ровесников – молодых людей 1901 года рождения. Комиссия признала меня по “сердечной” статье к военной статье непригодным. Я тут же вернулся к исполнению своих обязанностей».
В 1920 году под командованием Михаила Васильевича Фрунзе он брал Крым, тогда же вступил в партию большевиков. Почему поддержал именно их? Владимир Млечин – из рабочей семьи, его отец, мой прадед, был неграмотным плотником. У моей мамы до сих пор стоит сделанный им большой книжный шкаф во всю стену.
Гражданская война – бедствие, которое не с чем сравнить. Распад нормальной жизни. В отличие от других войн, когда существовали фронт и тыл, Гражданская охватила всю страну, в ней волей или неволей участвовали все. Гражданская война – хаос неуправляемых страстей. В родных местах Михаила Андреевича тоже шла ожесточенная борьба, власть переходила из рук в руки. Большевики утвердились отнюдь не сразу.
Неподалеку от родного села Михаила Суслова власть в 1918 году взял Комитет членов Учредительного собрания, который вошел в историю как Самарский Комуч. Собравшиеся в Самаре депутаты поставили перед собой три задачи: во-первых, возобновить работу Учредительного собрания, единственного законно избранного органа власти; во-вторых, отменить заключенный большевиками сепаратный мир с немцами; в-третьих, провести демократические выборы местных органов самоуправления. И конечно же, восстановить нормальную жизнь, накормить людей.
Что касается Советской власти, то она сразу приступила к строительству коммунизма, начав с разрушения всех устоев прежней жизни. Отменили частную собственность, национализировали промышленность, запретили торговлю и ввели пайки. В городах начался голод.
Детский писатель Корней Иванович Чуковский записал в дневнике частушку того времени:
- Нету хлеба – нет муки,
- Не дают большевики.
- Нету хлеба – нету масла,
- Электричество погасло.
Но удивительное дело – стоило избавиться от большевиков, как еда возвращалась. Комитет членов Учредительного собрания в Самаре отменил все декреты Советской власти, и результат не заставил себя ждать.
Беженцы из других городов поражались: «Горы белого хлеба, свободно продававшегося в ларях и на телегах, изобилие мяса, битой птицы, овощей, масла, сала и всяких иных продовольственных прелестей. После Москвы самарский рынок казался сказкой из “Тысячи и одной ночи”».
Даже несколько частей Красной армии присоединились к самарцам. Командовавший 2-й армией Восточного фронта Федор Евдокимович Махин, бывший полковник царской армии, перешел на сторону Комуча. Его войска заняли часть Саратовской губернии, родные места Михаила Андреевича Суслова. 14 июля 1918 года взяли и Хвалынск. Махин принял под командование части Народной армии Хвалынского района, численность которой достигла 3500 человек. Летом власть самарского правительства распространялась на обширную территорию от Волги до Урала, на Самарскую, часть Саратовской и Пензенской, Симбирскую, Казанскую, Оренбургскую и Уфимскую губернии. Но Комитет членов Учредительного собрания просуществовал всего четыре месяца – Красная армия постепенно брала верх.
Как уже говорилось, Суслов-старший вступил в Российскую коммунистическую партию (большевиков). Его настроения передались сыну.
11 июня 1918 года большевики приняли декрет о создании комитетов бедноты, которым передавалась власть в деревне. Перед ними были поставлены следующие задачи:
«1. Распределение хлеба, предметов первой необходимости и сельскохозяйственных орудий.
2. Оказание содействия местным продовольственным органам в изъятии хлебных излишков из рук кулаков и богатеев».
С 15 лет Миша Суслов работал в уездном комитете бедноты, председателем которого был его отец. Комитет занимался реквизицией продовольствия. Что это означало? Право отбирать все у зажиточных, то есть трудолюбивых и умелых соседей. Новая власть давила самых успешных хозяев, называя их «кулаками» и «подкулачниками».
Россия была крестьянской страной. В 1920 году ее население составляло 131,5 миллиона человек, из них 110,8 миллиона жили в деревне. До Первой мировой аграрный сектор давал половину национального дохода страны. Но Советская власть рассматривала деревню прежде всего как огромное зернохранилище. Покупка хлеба у крестьян не предполагалась – только изъятие.
Почему же семья Сусловых присоединилась к большевикам?
В 1938 году во время предвыборной кампании – избирались депутаты Верховного Совета РСФСР – молодой партийный работник Суслов, выступая в Ростове-на-Дону, говорил:
– А вспомните, товарищи, прошлое, когда миллионы трудящихся были бесправными, забитыми, угнетенными. Я вспоминаю свои молодые годы. Тяжелое было мое детство, как и детство многих тогда бедных крестьянских ребят. У моего отца никогда не было лошади. Душили нищета и голод. Душили помещики и купцы. Восемьсот крестьянских дворов нашего села имели меньше земли, чем имели два соседских помещика.
Родное село Суслова, как и все остальные, делилось на тех, кто тяжко работал и преуспевал, и на тех, кто не желал каторжно вкалывать. Эти бедняки, нежелавшие работать или просто неудачливые, и стали опорой Советской власти в деревне. Они ненавидели тех, кто разбогател, называли кулаками и мироедам, грабили и поджигали их дома. Тем самым уничтожалось самое эффективное в стране зерновое производство – помещичьи имения и хозяйства тех, кто поднялся в результате столыпинских реформ.
«Против наших окон стоит босяк с винтовкой на веревке через плечо – “красный милиционер”, – записал в дневнике прозаик и поэт Иван Алексеевич Бунин, будущий лауреат Нобелевской премии по литературе. – И вся улица трепещет так, как не трепетала бы прежде при виде тысячи самых свирепых городовых».
Александр Самойлович Изгоев, член ЦК кадетской партии, записал услышанные им в революционном году слова какого-то крестьянина о большевиках:
– Народу только такое правительство и нужно. Другое с ним не справится. Вы думаете, народ вас, кадетов, уважает? Нет, он над вами смеется, а большевиков уважает. Большевик каждую минуту застрелить может.
Для крестьянина «мир своих» заканчивался за деревенской околицей. Другой мир был неважен, незнаком – «чужие». «Инаковость» игнорировалась, не принималась. При большевиках враждебно-агрессивное отношение к «чужому» и «чужим» было закреплено сознательно, сверху. Чужие – это «враги».
Народ желал отомстить тем, кто им управлял, кто всем командовал. И началось уничтожение «эксплуататорских классов». Во враги зачислялись целые социальные классы и группы: буржуи, офицеры, помещики, кулаки, священнослужители… Гражданская война – ликвидация чуждых для народа элементов: в погонах, в рясах, в сюртуках, в очках… И сколько же нашлось желающих поучаствовать в ликвидации старой жизни!
Член-корреспондент Академии наук, директор Института российской истории Андрей Николаевич Сахаров, в молодости инструктор отдела пропаганды ЦК КПСС, пишет:
«Когда малокультурные, обездоленные люди поняли, что они могут не только встать вровень с имущими, с вчерашним “барином”, но и подняться выше него в социальной иерархии, завладеть безнаказанно его домом, имуществом, средствами производства, – когда до них дошел этот сокровенный смысл революции, она стала многомиллионным социальным взрывом, который и оказался самым важным, реальным результатом Октябрьского переворота….
Требование социального равенства перерождалось в ощущение собственной социальной исключительности (“рабочее”, “бедняцкое” происхождение) как заслуги, дающей основание для привилегий. Бедные, простые, полуграмотные. Именно эти характеристики в революционную эпоху стали “знаком качества”…
Не классовая борьба, а цивилизационное противостояние – реальный источник социальных коллизий и катаклизмов в России. Культ силы и власти, социального реванша маленького полуграмотного человека пропитал все поры общества».
В феврале 1920 года Михаил Суслов вступил в Российский коммунистический союз молодежи, который был создан 29 октября 1918 года в Москве. Поначалу в комсомол вступали немногие – прочность новой власти вызывала сомнения. Попытка большевиков построить коммунизм разрушила экономику. Заводы закрывались, в городах царила безработица. Молодежь устремилась из города в деревню. А деревня полыхала – то в одном районе, то в другом крестьяне поднимали мятеж против Советской власти. Почти два года Красная армия не могла подавить восстание в Тамбовской губернии. Стреляли и в родных местах Суслова.
17 марта 1921 года повстанческая армия Федора Попова заняла Хвалынск. Попов служил в Первой конной армии, дезертировал и из местных казаков сформировал свой отряд. В городе быстро установился порядок, грабежи прекратились.
Новый хозяин города подписал «приказ № 1 по гарнизону г. Хвалынска Саратовской губернии командующего восставшими Ф. Попова»:
«Я с восставшими против комиссаров и коммунистов войсками сего числа вступил в г. Хвалынск. Обращаюсь к гражданам г. Хвалынска, что я иду только против насилия комиссаров-коммунистов и даю освобождение русскому народу. Пошел я и вверенные мне войска против диктатуры начальников, и всякое насилие, как со стороны красноармейцев моего отряда, а также и несознательных граждан буду пресекать самым беспощадным образом, до расстрела включительно».
Далее Попов пытался (не очень грамотно) объяснить свою программу:
«Мы от имени восставшего народа заявляем, что диктатура пролетариата, три года разорявшая Россию, отменяется и вся полнота власти передается самому народу без всяких подразделений на классы и партии. Признавая за коммунизмом великое будущее и идеи его священны, новая революционная власть ни в коем случае не имеет в виду силу штыка противопоставить этой идее и борется с насильниками-комиссарами, спекулировавшими на коммунизме, а также не признает и борется с принудительной государственной коммуной, считая, что увлечение всякого рода идеями – право всякого человека и меньшинство не имеет права навязывать большинству народа свою волю».
Федор Попов хотел присоединиться к масштабному крестьянскому восстанию на Тамбовщине, но его отряд быстро распался. Сам он, судя по всему, был убит.
Вопрос о хлебе – вопрос о власти. У кого хлеб, у того и власть. Политика Ленина: распределять продовольствие по классовому признаку. Иначе говоря, кормить только своих. Против власти? Голодай.
С такими представлениями о жизни взрослел Михаил Андреевич Суслов. Его мать Лидия Григорьевна умерла очень рано – в 1920 году. Отец женился вновь. После этого 17-летний Михаил не захотел оставаться в деревне и отправился в столицу. Первые годы он наведывался в родные места, а потом надолго исчез. Вернется он лишь через много лет – уже в роли одного из руководителей партии. Не без ностальгии член Политбюро ЦК КПСС приезжал в Шаховское в 1966, 1971, 1975, 1980 годах. В 1976-м здесь установили его бронзовый бюст, положенный дважды Герою Социалистического Труда.
Михаил Андреевич позаботился о том, чтобы в селе построили новую библиотеку, где со временем открылся посвященный ему музей. Его имя присвоили сельской школе. В одном из классов стояла парта, за которую он присел во время последнего приезда – в 1980 году. Право занимать эту парту предоставлялось лучшим ученикам…
В 1920 году он добрался до Сызрани, оттуда отправился в Москву. Как отнесся к его отъезду отец, дал ли ему денег на дорогу или Михаил скопил их самостоятельно, мы не знаем – об этом периоде своей жизни (как, впрочем, и обо всех остальных) он воспоминаний не оставил.
Много позже член Политбюро Виталий Иванович Воротников рассказывал, как Суслова по разнарядке ЦК выдвинули кандидатом в депутаты Верховного Совета РСФСР от Тольяттинского избирательного округа. Михаил Андреевич приехал на встречу с избирателями.
«Мне казалось, – вспоминал Воротников, – что Суслов – невозмутимый, уверенный в себе человек. Сухой, сдержанный, малоконтактный. Бесстрастно расспрашивал нас о делах, на наши вопросы отвечал односложно. Но, побыв с ним рядом, особенно перед его выступлением на собрании, когда он нервно перебирал листки, уточнял с помощником некоторые факты, оценки, выводы по тексту, я увидел, что это не совсем так. Первые сбивчивые фразы выступления, неуверенный фальцет – я понял: волнуется и этот, представлявшийся мне железным, человек».
В Сызрани Михаил Андреевич попросил показать ему вокзал. Поехали туда, и он внезапно направился в ресторан. Сопровождающие почувствовали себя неуютно – вокзальный ресторан известно как выглядит. К визиту высокого гостя там не готовились.
«Михаил Андреевич, – рассказывал Воротников, – постоял, сощурившись, посмотрел в зал, улыбнулся и, не проходя далеко, вышел. По его просьбе немного прошли от вокзала по Советской улице (бывшей Большой Дворянской). Вернувшись к вагону, он объяснил нам причину своего интереса. В 1920 году юный Миша Суслов пришел пешком в Сызрань. Потолкался на вокзале и в городе несколько дней и уехал в Москву учиться. Ему импонировало, что сохранилось здание вокзала, на том же месте ресторан, да и главная улица мало изменилась. Мы ожидали разноса за вокзальное бескультурье, а ему, наоборот, всё понравилось, напомнило юные годы».
Часть вторая
При Сталине
А мог бы стать профессором…
В 1978 году Михаил Андреевич Суслов, без преувеличения второй человек в стране, приехал в Академию общественных наук при ЦК КПСС, которая включила в свой состав и Высшую партийную школу, то есть превратилась в главное учебное заведение, готовящее партийные кадры. В кабинете ректора, расчувствовавшись, рассказал, как его, командированного комсомолом на учебу, по молодости лет не приняли в Коммунистический университет имени Я. М. Свердлова – предшественника будущей ВПШ.
Ректор Академии общественных наук Вадим Андреевич Медведев (со временем он станет членом-корреспондентом Академии наук и войдет в Политбюро) тут же сказал, что готов исправить ошибку его предшественников и немедленно зачислить Михаила Андреевича, но уже в качестве профессора…
А тогда приехавшего в Москву молодого Суслова приняли на Пречистенский рабочий факультет, который возник на базе существовавших еще до революции бесплатных вечерних общеобразовательных курсов для рабочих. Ведал ими отдел рабфаков Наркомата просвещения РСФСР. Незадолго до поступления Суслова курсы преобразовали в Вечерний рабочий факультет имени Николая Ивановича Бухарина – в ту пору одного из большевистских вождей, а позже «врага народа».
Когда Суслов добрался до Москвы, то не мог никуда устроиться. С трудом нашел работу в Наркомате почт и телеграфов, где его приняли кандидатом в члены партии. А на рабфаке вместе с ним училась Полина Семеновна Жемчужина, будущая жена члена Политбюро Вячеслава Михайловича Молотова; со временем она станет союзным наркомом и тоже побывает – несмотря на высокопоставленного мужа – в роли «врага народа».
Большевики разрешили поступать в высшие учебные заведения решительно всем – без сдачи экзаменов и без среднего образования. На рабочем факультете Суслов вместе с другими слушателями получил школьные знания, необходимые для продолжения учебы в высшем учебном заведении.
Система образования тогда находилась в тяжелейшем положении. Летом 1922 года нарком просвещения Анатолий Васильевич Луначарский обратился в Политбюро с мольбой о помощи – четыре месяца учителям и воспитателям не платят зарплату: «Обнищавшее учительство доведено до крайности, было несколько стачек уездного и городского масштаба… Несколько губернских отделов народного образования полностью закрыли все школы и распустили всех учителей».
Когда Михаил Андреевич приступил к учебе, началась новая экономическая политика – нэп. Полыхавшие по всей стране народные восстания заставили большевиков отступить от своих принципов хотя бы в хозяйственных делах. 17 мая 1921 года приостановили национализацию мелкой и средней промышленности. 7 июля позволили создавать частные предприятия (при условии работы там не более двадцати человек). Разрешили восстановить частную торговлю, держать кафе и рестораны. Это было избавлением от голода. Открылись магазины, можно было что-то купить. Люди возвращались к нормальной жизни.
Новая экономическая политика быстро дала результаты: промышленное и сельскохозяйственное производство достигло довоенного уровня. Россия не только полностью обеспечивала свои потребности, но и вновь экспортировала зерно. Но успехи экономики вовсе не радовали советских руководителей. Они видели: Россия нэповская прекрасно развивается и без них. Не только обычные граждане, но и члены партии задумались: зачем строить коммунизм, если все необходимое для жизни дает рыночная экономика, основанная на частной собственности? Жесткий политический режим только мешал ей. Когда Суслов учился, из коммунистической партии вышли три четверти вступивших в нее крестьян. Партийный аппарат в деревне почти перестал существовать.
Партийные секретари – лишние… Так что, им уходить? Ну уж нет! Поэтому изо всех сил в стране подогревали ненависть к нэпу и нэпманам.
Вот характерная частушка тех лет:
- Я любому богачу
- Нос и рыло сворочу.
- Сворочу и нос, и рыло,
- И скажу, что так и было.
Взяв власть, 22 ноября 1917 года глава советского правительства Ленин подписал декрет № 1, которым отменил все (!) старые законы и разогнал старый суд. Заодно ликвидировали институт судебных следователей, прокурорского надзора и адвокатуру. Декрет учреждал «рабочие и крестьянские революционные трибуналы».
Страна вступила в эпоху беззакония – в прямом и переносном смысле. Ленинцы исходили из того, что политическая целесообразность важнее норм права. Власть не правосудие осуществляет, а устраняет политических врагов. Соответственно в стране закрыли все юридические факультеты. Ликвидировали «за ненадобностью» и историко-филологические факультеты. Заодно отменили все ученые степени и звания – свидетельство высокой квалификации ученого. Произошло резкое падение уровня преподавания.
Но Михаил Андреевич, отдать ему должное, искренне хотел учиться. Окончив рабфак в 1924 году, он попросил руководство рекомендовать его для поступления в Московский институт народного хозяйства, который носил имя Карла Маркса – в том же году институту присвоили имя знаменитого русского марксиста Георгия Плеханова. Ректором был Ивар Тенисович Смилга, кандидат в члены ЦК и видный большевик, заметная фигура в Гражданскую войну – член Реввоенсовета республики. Но он поддерживал Льва Троцкого, поэтому быстро лишился должности, потом свободы, а под конец и жизни.
В институте Суслова избрали секретарем академической партгруппы. В характеристике записали: «Партийно выдержанный, идеологически устойчив. Имеет склонность к научно-исследовательской работе». И он действительно писал объемистые работы на экономические темы, надеясь поступить в аспирантуру.
Михаил Андреевич рассказывал родным, как сдавал однажды экзамен:
«Профессор был известен своей строгостью и знаниями, а тут вдруг чувствует, студент на все вопросы отвечает и при этом как-то особенно уверенно и грамотно. Профессора это даже вдруг почему-то задело. Не может студент знать все, как экзаменатор, а то и, не приведи господь, лучше! Возникло своего рода состязание: профессор задает все новые и новые вопросы, а Суслов как бы и сам включился в эту игру и мало отвечает, а еще и подзадоривает: всё равно не срежете! Уже вмешался напарник профессора. Спор прекратился, но так и не срезал».
Учась в институте, Михаил Андреевич и сам преподавал – во Всесоюзной промышленной академии имени И. В. Сталина, которая готовила руководящие кадры для отечественной промышленности. В те годы в академии учился, а главным образом руководил партийной организацией будущий руководитель страны Никита Сергеевич Хрущев.
Что преподавал Михаил Андреевич? Политэкономию. В стране складывалась когорта специалистов в области политэкономии социализма – науки, которой, собственно, никогда не существовало. Годы преподавания научили Суслова четкой и правильной речи, что впоследствии заметно отличало его от косноязычных коллег.
Советская власть не приняла модернизации, испугалась нарастающей сложности мира. И упростила всю жизнь: диктатура – самая простая форма управления. Михаил Андреевич идеально соответствовал этой системе. Он еще в юные годы обзавелся ленинскими цитатами, которые годились на все случаи жизни. Предлагал эти цитаты вместо ответов на реальные и волнующие людей вопросы. Эта сусловская методика стала системой повсеместно, но вряд ли благодаря ему – квазирелигиозная готовность отвечать на все вопросы цитатами из классиков была характерна для идеологических чиновников.
В позднесоветское время я работал во внешнеполитическом еженедельнике «Новое время», где собралось много знающих и умелых журналистов-международников. Даже на партийных собраниях в редакции звучали вполне разумные идеи и предложения. Раз в год на отчетно-выборное собрание к нам приезжал инструктор сектора журналов отдела пропаганды ЦК КПСС. Он внимательно всех слушал, потому что ему полагалось подвести итог.
Он вставал и говорил:
– Дорогие товарищи, состоялся очень интересный разговор. Звучало много предложений и вопросов. Вы ждете ответов на эти вопросы. И я скажу вам, где их найти…
Инструктор ЦК делал паузу:
– Читайте классиков! В трудах Маркса, Энгельса и Ленина вы найдете ответы на все волнующие вас вопросы.
Молодые годы Суслова пришлись на время безжалостной схватки за власть, что выдавалось за борьбу против разного рода оппозиций и фракций. Вчерашние вожди революции и герои Гражданской войны внезапно превращались во врагов, подлежащих уничтожению, и надо было успевать за этими переменами. Малейшие сомнения исключались, ценилась безоговорочная преданность руководящей линии. Это было необходимым условием продвижения по службе и устройства личной жизни. Прежде всего нужно было получить паек – иначе чем кормить семью? Позаботиться о дровишках, чтобы «буржуйка» – единственное средство отопления тех суровых лет – согревала бренное существование. Обзавестись комнатой в коммуналке – об отдельной квартире даже партработник среднего звена мог тогда только мечтать…
Суслов ни разу не допустил ошибки. Никаких колебаний, никаких сантиментов. Безоговорочная вера в правоту вождя. Готовность отстаивать позиции, которые на данный момент признаны верными, и немедленно отказаться от них, как только линия партии изменится.
Михаил Андреевич ощущал себя вполне уютно за университетской кафедрой. Со временем стал бы профессором и даже академиком. Некоторые его подчиненные были избраны в Академию наук – секретари ЦК партии Леонид Федорович Ильичев, Петр Николаевич Федосеев, Дмитрий Трофимович Шепилов…
Но очень правильного – и в своих взглядах, и в поведении – партийца приметили кадровики. В апреле 1931 года Суслова пригласили в ЦК партии и взяли старшим инспектором в систему партийно-государственного контроля. На этом поприще он быстро преуспел. Стремление контролировать, проверять и призывать других к ответу проявилось в Суслове с юности.
Вообще говоря, существовали два ведомства: Центральная контрольная комиссия при ЦК (партийная инквизиция) и Наркомат рабоче-крестьянской инспекции, который когда-то подчинялся самому Сталину, пока его не избрали Генеральным секретарем. После смерти Ленина в 1924 году в Москве решили, что нужно постепенно объединить оба ведомства. ЦКК и РКИ возглавил член Политбюро Ян Эрнестович Рудзутак, ключевая фигура партийного аппарата того времени – одно время его даже прочили в Генеральные секретари вместо Сталина. В 1934-м Рудзутака сменил Лазарь Моисеевич Каганович, один из ближайших к Сталину людей. Сейчас его помнят, наверное, только те, кто интересуется историей. А в тридцатые годы его имя гремело. Каганович был человеком малограмотным, писал с ошибками. Но сразу поверил в звезду Сталина и всю жизнь преданно ему служил, не зная сомнений и колебаний. Каганович никогда не возражал вождю, никогда не отстаивал своего мнения, а подхватывал любую сталинскую мысль. И Сталин доверял Лазарю Моисеевичу, потому что более преданного человека у него не было.
После снятия Рудзутака (в 1938-м его расстреляли) единое ведомство контроля было разделено. Партийные дела оставили в ЦКК, а Наркомат рабоче-крестьянского контроля 11 февраля 1934 года преобразовали в Комиссию советского контроля при Совнаркоме. Здесь Суслов и продолжил свою службу.
Комиссию, членов которой избрал ХVII съезд партии, возглавил член Политбюро и первый заместитель председателя Совнаркома Валериан Владимирович Куйбышев, тоже один из самых верных соратников Сталина, но в январе 1935 года он скоропостижно скончался. Причиной ранней смерти Куйбышева, как считается, стало пристрастие к горячительным напиткам. Кресло главы комиссии занял его заместитель Николай Иванович Антипов, тоже видный чиновник, заместитель главы правительства, в 1937-м его арестовали, в 1938-м расстреляли.
Поворотным годом в истории страны стал тридцать четвертый. После XVII съезда, закрепившего контроль над партией Сталина и его приближенных, 1 декабря в Смольном был убит член Политбюро, секретарь ЦК, первый секретарь Ленинградского обкома и горкома партии, первый секретарь Северо-Западного бюро ЦК Сергей Миронович Киров – еще один давний и верный сталинский соратник.
В последние годы убийство Кирова превратили в скабрезно-авантюрный сюжет, украшенный пикантными подробностями. Обезумевший от ревности муж-неудачник Леонид Васильевич Николаев, потерявший хлебную должность партийный функционер, застает жену в момент супружеской измены и стреляет в счастливого соперника, хозяина города и всего края…
Что тут особенного? Особенное состоит в том, что выстрел, прозвучавший в Смольном, стал трагедией всей страны.
До убийства Кирова в СССР сохранялась относительная стабильность. Да, несогласные с курсом лишились своих постов и замолкли. Политической жизни больше нет. Но сидишь тихо – тебя не трогают. Люди уходили в работу, в частную жизнь. Но после громкого убийства всё переменилось. Дети известного писателя Алексея Николаевича Толстого, который все годы демонстрировал любовь к Советской власти, запомнили этот момент:
«Вернувшись с похорон Кирова, Толстой был не в себе: лицо его было бледно серого цвета. Мы все кинулись к нему: “Ну как? Расскажи! Кто же убийца?” Помню, отец оглядел нас всех и около минуты простоял молча. Мы затаили дыхание. “Что вам сказать?.. Дураки вы все. Ничего не понимаете и никогда не поймете!” – резко, но не повышая голоса произнес он и поднялся к себе в кабинет».
Он понял, что именно случилось и что за этим последует. После убийства Кирова над страной пронесся кровавый вихрь, люди затаились в страхе.
О ходе расследования этого громкого преступления мне рассказывал профессор, доктор исторических наук Владимир Павлович Наумов. Он много лет проработал в аппарате ЦК КПСС, досконально знал этот мир, а в перестроечные годы стал ответственным секретарем комиссии Политбюро ЦК по дополнительному изучению материалов, связанных со сталинскими репрессиями.
Он говорил:
– Сталин видел, что его решения вовсе не воспринимаются в стране так уж безоговорочно. Ему нужно было вселить во всех страх. Без страха система не работала. Как только приоткроешь дверь, сразу начинается разрушение режима.
Вокруг Сталина появились молодые работники, которые воспринимали его как полубога. Он осуществил смену поколений, причем по всей стране, до последнего сельского райкома. Так и Суслов, и его сотрудники фанатично исполняли указание ЦК – чистить кадры. Михаил Андреевич мгновенно улавливал бесконечные повороты руководящей линии.
Под лозунгом борьбы с оппозицией фактически из партии вымывался образованный слой. Высокие должности занимали некомпетентные и необразованные люди. Насаждалась бездумная дисциплина: подчиняйся и не задавай лишних вопросов.
Старый большевик Давид Борисович Рязанов, академик и первый директор Института Маркса и Энгельса, говорил на партийном форуме:
– Все товарищи, которым приходится выступать с критикой (я, боже сохрани, далек от оппозиции), критиковать политику ЦК, попадают в затруднительное положение. Наш ЦК – совершенно особое учреждение. Говорят, что английский парламент все может; он не может только превратить мужчину в женщину. Наш ЦК куда сильнее: он уже не одного очень революционного мужчину превратил в бабу, и число таких баб невероятно размножается…
Едкого и умного академика отправили в ссылку, а в 1938-м расстреляли. Зато другим открывали дорогу наверх. Рождался новый политический истеблишмент. Сталин заботливо относился к аппарату, создавал все условия для приличной по тем временам жизни. Жизнь советских чиновников с каждым днем всё больше отличалась от жизни народа – пайки, распределители, дачи. Но внешне они пытались стать незаметнее, раствориться в толпе. Торжествовали небрежность и неряшливость в одежде. Вот откуда у Суслова нарочитое пренебрежение к одежде – это «большой стиль» эпохи.
28 апреля 1933 года появилось совместное постановление ЦК и ЦКК о чистке партии – такие чистки регулярно проводились для поиска скрытых врагов и «примазавшихся» к партийной кормушке жуликов и карьеристов. Суслова включили в комиссию по чистке Уральской области, которую возглавил старый большевик Борис Анисимович Ройзенман. Он служил членом президиума Центральной контрольной комиссии и членом коллегии наркомата рабоче-крестьянского контроля, занимался загранкадрами и проверкой работы загранучреждений. В 1934-м его утвердили заместителем председателя Комиссии советского контроля.
Суслов учился у Ройзенмана умению следовать линии партии.
Надежда Константиновна Крупская посмела открыто вступиться за старых друзей – недавних членов Политбюро Григория Евсеевича Зиновьева и Льва Борисовича Каменева.
Ройзенман пригрозил ленинской вдове суровыми карами:
– Надежда Константиновна своим выступлением больше всего меня возмутила. Когда она призывает к пресловутой объективности, меня особенно это удивляет, чтобы не сказать больше. Мы должны сказать и Надежде Константиновне, и Зиновьеву, и Каменеву, вам всем, дорогие товарищи-ленинградцы, что и с вами будем поступать по всем требованиям партдисциплины и, несмотря на лица, на положения, на должности, не будем в дальнейшем прощать те ошибки, о которых здесь идет речь.
Суслов старательно включился в процесс массовой чистки. Хуже всего пришлось деревне. Коллективизация и раскулачивание – полный разрыв с тем курсом, которым с начала ХХ столетия шла Россия, отказ от рекомендаций экономической науки. Целью коллективизации было не только забрать у крестьян зерно, ничего за него не заплатив, но и обеспечить партии полный контроль над деревней. Насильственное объединение крестьян в колхозы, хлебозаготовки, аресты кулаков и всех недовольных привели к массовым восстаниям. Крестьяне резали скот, меньше сеяли, да и убирать урожай часто было некому – кулаков вместе с семьями массово высылали на Север.
Для моего дедушки это стало переломным моментом, именно раскулачивание он воспринял как катастрофу.
Владимир Млечин:
«Изрядно досталось моему поколению. Я жил в полную меру сил, дышал, что называется, во всю глубину легких, ввязывался в любую драку – кулачную или, позже, идейную, если считал дело справедливым. Нравы были суровые, и это закаляло. С младенческих лет эмпирически постиг истину: полез в драку – не жалей хохла.
Мы жили бесстрашно, верили в грядущий день. Что значили невзгоды в атмосфере энтузиазма и непреклонной силы веры? Вот-вот начнется царство социализма на земле. Мы верили, как первые христиане. Пока небо не раскололось над головой.
Когда-то Достоевский больше всего потряс меня изображением детских страданий. Может быть, потому что рос я в условиях отнюдь не легких. Помню мать в слезах, когда не было хлеба для ребят. Помню ее маленькую, слабую с мешком муки – пудик, полтора – за спиной, кошелкой картофеля в одной руке, а в другой ручка маленькой, едва ли двухлетней сестры, шлепающей по грязи Суражского тракта, помню окружающую нищету, неизмеримо более горькую, чем у нас. Словом, страдания детей – мой пунктик.
И по сию пору не могу забыть крестьянских ребятишек, которых в 1929 году вместе с жалким скарбом грузили в подводы и вывозили из насиженных мест, порой в дождь, в слякоть, в холод. Я этого видеть не мог…»
Коллега Суслова по Политбюро министр иностранных дел Андрей Андреевич Громыко в юные годы тоже преподавал политэкономию, ездил с лекциями по совхозам и колхозам и видел, что деревня голодает.
Он вспоминал:
«На сельском сходе выступал докладчик, задачей которого было не только пропагандировать политику новой власти, но и дать людям хотя бы общее представление о том, что такое теория Маркса – Ленина, на которой строится эта политика.
Докладчик старался объяснить в доходчивой форме:
– Маркс, разрабатывая свое учение на основе передовой мысли, критически использовал достижения других ученых, в частности Гегеля. У последнего Маркс взял все хорошее, то есть взял у него рациональное зерно, и ничего другого, неподходящего, не брал.
Один крестьянин сказал:
– Вот вы говорите, что Маркс у Гегеля взял только рациональное зерно, а больше ничего не брал. У нас же на днях забрали решительно все зерно, почти не оставили на посев».
Дочь Громыко на всю жизнь запомнила рассказ отца о том, как его отправили в командировку на Украину:
«Идет он по дороге из одного села в другое, а навстречу – вереница телег, запряженных лошадьми. На телегах домашний скарб, дети, старухи. Мужик с женой шагают рядом с лошадью.
– Куда путь держите? – спрашивает папа мужика.
– А куда глаза глядят, – отвечает крестьянин.
Деревня разорялась».
Михаил Андреевич Суслов был свободен от таких переживаний.
Люди чувствительные в ту пору политической карьеры не делали; требовались натуры холодные и равнодушные к чужим страданиям.
Кого Суслов вместе с московской бригадой вычищал из партии?
«Классово чуждые, враждебные элементы, обманным путем пробравшиеся в партию, двурушников, перерожденцев, сросшихся с буржуазными элементами…»
А в городе тогда покончили с нэпом. Ликвидировать частника, а с ним свободную торговлю и остатки рыночной экономики оказалось делом несложным. Последствия не заставили себя ждать – магазины опустели. 14 февраля 1929 года решением Политбюро в стране ввели продуктовые карточки.
Кандидат в члены Политбюро нарком внутренней и внешней торговли Анастас Иванович Микоян констатировал: «Отвернули голову частнику. Частник с рынка свертывается и уходит в подполье, а государственные органы не готовы его заменить».
Потом Суслова отправили в Черниговскую область, где выявляли националистов: «В момент разгрома главных сил украинского национализма эти люди ограничились лицемерным признанием своих ошибок, а на деле сохранили свои националистические взгляды».
Сталин, возлагавший большие надежды на ведомство контроля, говорил на заседании Политбюро:
– У нас был госконтроль, но мы его раздолбали. Сделали попытку провести весь рабочий класс через школу государственного управления – рабоче-крестьянскую инспекцию. Эти попытки не увенчались успехом. Это дело оказалось непосильной задачей. У нас оба контроля – и партийный, и советский – захирели. Надо просто хорошо учитывать, хорошо считать то, что у нас есть. Контролеры должны учитывать материальные и финансовые ценности, контролировать расходы. Скрытое надо выявлять. Контролерам нужно дать большие права.
В какой-то момент Суслов не выдержал этого инквизиторства или просто устал – и попросился на преподавательскую работу. Поначалу его не отпустили, но в сентябре 1936 года разрешили поступить на второй курс Экономического института красной профессуры; это высшее учебное заведение готовило идеологические кадры, в том числе преподавателей новых общественных наук. Институтом ведал отдел пропаганды и агитации ЦК.
Но проучился Михаил Андреевич всего год. Осенью 1937 года его неожиданно вызвали в ЦК и сообщили о переводе из Москвы в Ростов-на-Дону. Поставили в обкоме заведовать отделом руководящих партийных органов. Новое назначение могло показаться понижением – из столицы на периферию. Но это было не так: столичных партийцев тогда постоянно командировали подальше от Москвы.
«ЦК играет человеком» – написал некогда поэт Александр Безыменский. Мой дедушка, чью судьбу я невольно сравниваю с судьбой героя книги, поскольку они практически ровесники, прошел такой же путь.
Владимир Млечин:
«Меня вызвали в ЦК партии, сообщили, что есть решение мобилизовать двести коммунистов для укрепления промышленных районов страны. Мне предложили на выбор: Харьков, Брянск и, кажется, Баку. Я выбрал Брянск.
Ответственный секретарь губкома партии Александр Николаевич Рябов (впоследствии он работал секретарем Замоскворецкого райкома в Москве, затем его перевели в профсоюзы, а в 1938 году расстреляли) закончил беседу коротко:
– Будешь в губкоме заведовать отделом печати. И заодно редактировать губернскую комсомольскую газету. Завтра бюро – утвердим.
И я начал мотаться по огромной Брянской губернии, – одиннадцать уездов! – налаживать уездную печать. Потом утвердили редактором уже партийной газеты “Брянский рабочий”. Пока не пришло решение оргбюро ЦК об откомандировании тов. Млечина в Москву в распоряжение ЦК».
Так что тогда это была обычная практика в партийном аппарате. Сталин постоянно тасовал кадры, чтобы чиновники не засиживались, не теряли хватки. Выжить в начальственной среде и продвинуться по карьерной лестнице было очень непросто. Требовалась особая предрасположенность к существованию в аппаратном мирке: дисциплина и послушание. Ценилось умение угадать, чего желает непосредственный начальник. Ценой ошибки были не понижение или опала, как в более поздние времена, а в буквальном смысле жизнь.
К вершинам власти неостановимо шли очень осторожные, цепкие и хитрые, те, кто никогда не совершал ошибок и не ссорился с начальством. Какой опыт приобретал чиновник, добираясь до самого верха? Аппаратных интриг, умения лавировать, уходить от опасных решений.
Хозяин огромного края
В принципе на руководящие должности в аппарат брали только с выборной партийной работы. Суслов не избирался даже секретарем райкома, но начальство высоко оценило его работу в контрольных органах. Собственно, ему предстояло и дальше заниматься большой чисткой. Массовые репрессии, создававшие множество вакансий, многим открывали дорогу наверх. Главное при этом было выжить самому.
С каким поручением Суслов прибыл в Ростов?
23 февраля 1937 года в Москве открылся Пленум ЦК ВКП(б), на котором Сталин выступил с докладом «О недостатках партийной работы и мерах по ликвидации троцкистских и иных двурушников».
Он подвел идеологическую базу под необходимостью репрессий:
«Чем больше мы будем продвигаться вперед, чем больше будем иметь успехов, тем больше будут озлобляться остатки разбитых эксплуататорских классов, тем скорее они будут идти на острые формы борьбы, тем больше они будут пакостить советскому государству, тем больше они будут хвататься за самые отчаянные средства борьбы, как последнее средство обреченных».
Суслов был одним из тех, кто исполнял поручение вождя. Только за шпионаж в 1937 году осудили 93 тысячи человек. Сколько же шпионов обнаружили в стране – больше, чем во всем остальном мире за всю историю человечества! Если кто-то еще верит в эти цифры, получается позорная картина: почему-то именно в «самой счастливой» Советской стране граждане с необыкновенной легкостью, немало при этом рискуя, шли на службу врагу…
Когда начались аресты высшего командного состава Красной армии, Сталин, выступая на расширенном заседании военного совета при наркоме обороны, потряс слушателей неожиданным открытием:
– Дзержинский голосовал за Троцкого, не только голосовал, а открыто Троцкого поддерживал при Ленине против Ленина. Вы это знаете? Он не был человеком, который мог оставаться пассивным в чем-либо. Это был очень активный троцкист и весь ГПУ он хотел поднять на защиту Троцкого. Это ему не удалось.
Зал с изумлением слушал вождя. Если бы Феликс Эдмундович Дзержинский дожил до этих времен, что бы ждало создателя ведомства госбезопасности? Надо полагать, Михаил Андреевич правильно понял Сталина: неприкасаемых нет и быть не может. Суслов, отвечавший за областные кадры, сменил десятки секретарей райкомов и горкомов. Многие из них вскоре были арестованы, о чем он не мог не знать.
В Ростов-на-Дону перевели тогда из Москвы не одного только Суслова. Областью руководил человек, чье имя еще недавно гремело, – чекист со стажем Ефим Георгиевич Евдокимов. Он отличился в конце Гражданской войны на посту начальника особого отдела Южного фронта. Когда боевые действия уже завершились и Белая армия генерала Петра Врангеля эвакуировалась из Крыма, Евдокимов организовал массовые расстрелы оставшихся на полуострове бывших белых офицеров, хотя им обещали амнистию. В центральном аппарате ГПУ он руководил секретно-оперативным управлением, затем возглавил госбезопасность на Северном Кавказе. В городе Шахты Ростовской области Евдокимов в 1927–1928 годах вскрыл «вредительскую организацию буржуазных специалистов». О «шахтинском деле» велено было рассказать всей стране, и публичный процесс вошел в историю.
В 1934 году Ефима Евдокимова утвердили первым секретарем Северо-Кавказского крайкома партии, избрали членом ЦК и депутатом Верховного Совета СССР, а в сентябре 1937-го перевели в Ростов. Но он быстро утратил сталинское расположение. В мае 1938 года его вернули в Москву заместителем наркома водного транспорта и почти сразу арестовали, а в 1940-м расстреляли. Ему на смену Сталин прислал своего многолетнего помощника Бориса Александровича Двинского. Сначала сделал его вторым секретарем, потом поставил во главе области. Двинский оценил Суслова и, согласовав вопрос с ЦК, утвердил его секретарем обкома. Вторым секретарем стал тоже присланный из Москвы Григорий Петрович Громов, но его быстро забрали назад и назначили вторым секретарем ЦК комсомола.
На областной партийной конференции 8 июня 1938 года Суслов говорил:
– Областная парторганизация и обком партии провели большую работу по реализации решений январского Пленума ЦК ВКП(б) по ликвидации последствий вражеской деятельности в партийной работе. С каждым днем обновленное руководство обкома партии постепенно нащупывает, где у нас политически неблагополучно с руководством районов. Была проведена большая очистительная работа. Но это не значит, что кое-где еще не удалось притаиться вражеским элементам. Я думаю, что кое-где им удалось сохраниться, но житья мы им не дадим, выкорчуем до конца и наверняка.
Параллельно с Сусловым в Ростов-на-Дону начальником областного управления НКВД прислали из Москвы еще одного человека, который войдет в историю, – Виктора Семеновича Абакумова, будущего генерал-полковника и министра государственной безопасности. Абакумов поработал в области с размахом и произвел на высокое начальство самое выгодное впечатление. Он получил знак «Почетный работник ВЧК-ОГПУ» в 1938 году, орден Красного знамени в 1940-м и вернулся в Москву с повышением. Словом, они с Сусловым сделали большую карьеру. Но Абакумова в 1954 году расстреляют как государственного преступника (он до сих пор не реабилитирован), а Михаила Андреевича с почестями похоронят у Кремлевской стены.
Когда в декабре 1938 года Абакумов приехал начальником управления в Ростов, Большой террор, устроенный наркомом внутренних дел СССР Николаем Ивановичем Ежовым, уже завершался. Самого Ежова вскоре арестовали и расстреляли. При его сменщике Лаврентии Павловиче Берии работа органов госбезопасности приобрела более методичный характер. Начальники управлений перестали меняться каждые несколько месяцев, а партийный аппарат сумел вернуть себе контроль над силовиками.
Суслов в Ростове получил подписанную Сталиным директиву:
«Обкомы, крайкомы, ЦК нацкомпартий обязаны:
а) взять на учет всех ответственных работников местных органов НКВД и завести на каждого из них личное дело;
б) провести тщательную проверку всех взятых на учет работников НКВД путем внимательного изучения всех документов о работниках (личные дела, материалы спецпроверки и т. п.) и личного ознакомления с ними.
в) рассмотреть на бюро предложения начальников областных, краевых управлений НКВД и наркомов НКВД союзных и автономных республик о кандидатурах работников. С каждым из утверждаемых работников НКВД обязан лично ознакомиться заведующий отделом руководящих партийных органов и один из секретарей обкома, крайкома, ЦК нацкомпартий.
Переброска работников местных органов НКВД из одной области, края, республики в другую производится заместителем наркома НКВД СССР (по кадрам) по получении разрешения отдела руководящих парторганов ЦК ВКП(б). Переброска работников местных органов НКВД в пределах одной и той же области, края, республики производится распоряжением начальника Управления НКВД и по получении по этому вопросу разрешения обкома, крайкома, ЦК нацкомпартии».
Иначе говоря, начальник управления НКВД Абакумов никого из своих подчиненных не мог повысить или, наоборот, снять без санкции Суслова, отвечавшего за областные кадры.
Сталин высоко ценил значение секретариата и оргбюро ЦК, которые ведали кадрами, а «кадры решают все». Судьба и карьера любого чиновника все больше зависела от партаппарата. Любое назначение в области осуществлялось только с санкции Суслова.
Оргбюро ЦК установило порядок учета, назначения и смещения руководящих работников. Так создавалась номенклатура должностей, назначение на которые принимали в обкоме. В номенклатуру входили и высшие комсомольские кадры. Работа в комсомоле становилась профессией. Секретарям комитетов комсомола разрешили оставаться на руководящей работе, когда они выходили из комсомольского возраста.
Романтика революционной эпохи быстро улетучилась. Формировалась жесткая система управления. Появился правящий класс, каста профессиональных чиновников. И Суслов идеально подошел для этой системы.
Партийная карьера гарантировала то, что оставалось недоступным для остальных.
Вот стихи из сатирического журнала той эпохи (тогда такие шутки еще допускались):
- Партбилетик, партбилет,
- Оставайся с нами.
- Ты добудешь нам конфет,
- Чая с сухарями.
- Словно раки на мели
- Без тебя мы будем.
- Без билета мы нули,
- А с билетом люди.
Сталин создавал аппарату все условия для приличной по тем временам жизни, наделял привилегиями. Молодые карьеристы жаждали власти и комфортной жизни и славили вождя.
Но существовали и ограничения. Скажем, до убийства Кирова партийные руководители могли свободно встречаться, ездить по стране. После убийства был установлен новый порядок: первый секретарь обкома выезжает в Москву на Пленум ЦК или в командировку, лишь получив разрешение Сталина. Всякое общение партийных секретарей между собой – встречи, разговоры – тоже только с санкции вождя. Первый секретарь отправлял шифровку с просьбой разрешить ему побывать в Москве или в другом городе – с объяснением цели поездки. Кому и куда ехать в отпуск, тоже решало Политбюро.
Конечно, Суслов и другие секретари обкома головой отвечали за экономические успехи области. Проблема состояла в том, что план первой пятилетки (1928–1933) выполнили меньше чем на 60 процентов. План на вторую пятилетку составили куда менее амбициозный, однако и он был выполнен меньше чем на три четверти. Но об этом не говорилось ни слова – ни в печати, ни на собраниях.
В своем хозяйстве Суслов должен был находить виновных в неудачах, проявляя немалую находчивость и изобретательность.
Михаил Андреевич говорил:
– Первоочередной задачей большевиков Ростовской области является полное истребление всех до одного презренных фашистских агентов – троцкистов, бухаринцев и прочей мрази.
Как это выглядело на практике?
Например, Суслов распорядился «утвердить решение об исключении из членов партии Шесновец А. А. за неоказание помощи в разоблачении своего мужа, оказавшегося врагом народа, и как потерявшую бдительность…»
В эпоху большого террора брали и тех, кто работал вместе с Михаилом Андреевичем, тех, кого он выдвигал. Как он это воспринимал? Для некоторых людей это становилось невыносимым испытанием.
Вновь сошлюсь на Владимира Млечина, пережившего ту же эпоху:
«Один день в ноябре 1937 года переломил всю мою жизнь. Вечером вместе с женой приехал к близкому товарищу, заведовавшему отделом в “важнеющем” учреждении. А буквально через пять минут пришел гость в петличках вместе с дворником, начался обыск – до утра. Хозяина увезли вместе со стенограммами съездов партии, а нас отпустили домой.
Сколько их было таких “разоблаченных врагов народа” среди товарищей моих, знакомых и даже подчиненных! Но ничего не потрясло меня так, как та ноябрьская ночь… И я понял не только то, что сам хожу у края пропасти – я стал постигать, что идеей великой революционной целесообразности прикрываются дела невыносимые, преступные, ужасные.
В тридцатых годах был у меня знакомый, ну, скажем, приятель, старый чекист в больших чинах. И вот его взяли. Ну что ж, думал я тогда, значит, провинился. Скоро узнаю: забрали его жену и трехлетнего ребенка. И ехали они зимой в товарных вагонах через стылую Сибирь вместе с другими женами и детьми. И матери телами своими обогревали детей.
Этого я не мог ни понять, ни, тем более, одобрить. Это было за пределами человеческого понимания вообще. А вскоре стало ясно, что это не единичный факт, а чудовищная система… А после той ноябрьской ночи я никак не мог вести себя с той непринужденностью, с тем чувством внутренней свободы, с каким вел себя в предшествующие годы, “с младых ногтей своих”, как говаривал Горький. Что-то оборвалось во мне».
Михаил Андреевич Суслов и после смерти Сталина своим близким таких историй не рассказывал. Массовые репрессии он осудил только в хрущевскую эпоху – так, словно только что об этом узнал.
В 1937 году передовая статья «Правды» объясняла:
«Ни одна неполадка, ни одна авария не должны пройти для нас незамеченными. Мы знаем, что агрегаты сами не ломаются, котлы сами не взрываются. За каждым таким актом спрятана чья-то рука. Не рука ли это врага – вот первый вопрос, который должен возникнуть у каждого из нас».
Повсюду искали вредителей. Аварии и выпуск некачественной продукции становились поводом для возбуждения уголовных дел. Арестованные безоговорочно признавали свою вину. Они рисовали грандиозную картину разрушения «вредителями» экономики страны, создавая Сталину роскошное алиби, которого хватило на десятилетия.
Александр Трифонович Твардовский писал:
- Да, он умел без оговорок,
- Внезапно – как уж припечет —
- Любой своих просчетов ворох
- Перенести на чей-то счет;
- На чье-то вражье искаженье
- Того, что возвещал завет,
- На чье-то головокруженье
- От им предсказанных побед.
Неэффективность социалистической экономики била по трудящимся. Магазины опустели, за любыми товарами выстраивались длинные очереди – до конца советского строя они стали его постоянной приметой. Исчезали стимулы для труда. Тогда создали закрытые распределители продовольствия для рабочих наиболее важных предприятий. Ввели пайки – поощрять ударников. Заманчивой стала работа там, где есть хороший распределитель, для других закрытый. Но главным было туда устроиться, а вовсе не трудиться с полной отдачей.
Секретарю обкома полагался красный депутатский значок, но не союзный, а республиканский. Летом 1938 года Суслова сделали депутатом Верховного Совета РСФСР по Мечетинскому (сельскому) избирательному округу.
На встрече с избирателями Михаил Андреевич обещал:
– Вместе с вами я буду еще беспощаднее громить шпионов, диверсантов и вредителей, чтобы наш народ спокойно жил, свободно трудился и весело отдыхал. А трудимся мы действительно свободно, отдыхаем действительно весело, живем, как никто…
Его кандидатуру поддержали: «М. А. Суслов известен своей непримиримостью к врагам Советской власти».
Вот вопрос, который напрашивается: а сам он не боялся? Верил в виновность тех, кого брали, знал, что сам-то он решительно ни в чем не виновен и потому чувствовал себя уверенно?
Заместитель министра иностранных дел Владимир Семенович Семенов оставил в мемуарах рассказ своего министра Андрея Януарьевича Вышинского, который прежде был генеральным прокурором СССР:
«Как генеральный прокурор Вышинский присутствовал при всех расстрелах в Москве и удостоверял смерть осужденного. Вспоминал, как в подвале Лубянки собралась изрядная группа оппозиции и ввели молодого партработника.
Тот озорно и с недоумением воскликнул:
– Мать твою! Куда я попал?
Потом повели всех, и он получил через глазок в стене положенную ему пулю».
Сошлюсь опять же на своего дедушку, который не мог забыть тридцать седьмой.
Владимир Млечин:
«Человек боится неведомого. Это и есть страх. Людей, не знающих страха, не существует вовсе. Меня всегда считали смелым человеком. Это не совсем так. В детстве легко быть смелым, в зрелые годы – тяжелее. Но я делал так, чтобы страх не определял мои мысли и поступки. Своего рода умственная гимнастика.
В неведении о своем завтрашнем дне прожил я по крайней мере года полтора, когда на рассвете исчезали мои товарищи. И каждый стук в дверь отдавался судорогой в сердце.
Тогда, в 1937-м, я приходил домой только под утро, предпочитая оставаться на людях. А под утро я подходил к Печатникову переулку, где жил тогда, смотрел: не ждут ли, и только потом шел домой. И хотя гроза как будто пронеслась мимо меня, все же сам я стал иным».
Суслов о своих переживаниях не рассказывал. Возможно, и не переживал вовсе.
Вырабатывались определенные черты мировоззрения, взгляды на жизнь, привычки, традиции. Человек сидит на партсобрании, слушает радио, читает газеты – и что он видит и слышит вокруг? Лицемерие. И что он делает? Он начинает приспосабливаться. Появляются привычка к двоемыслию, равнодушие ко всему, что тебя лично не касается.
Писатель Михаил Михайлович Пришвин записал в дневнике 1 ноября 1937 года: «Больше всего ненавижу газету “Правда” как олицетворение самой наглой лжи, какая когда-либо была на земле».
В стране тогда шла Всесоюзная перепись населения.
Суслов объяснил ростовчанам в областной газете:
«Советская статистика – единственная в мире правдивая, точная статистика. Напротив, буржуазная статистика – о ней говорилось, что она что дышло: куда повернешь, туда и вышло… Последыши классовых врагов будут стараться и у нас, на том или ином участке, сорвать перепись населения, извратить действительные результаты переписи, дискредитировать перепись всякими нелепыми провокационными слухами и выдумками… Мы должны извлечь все уроки из переписи населения СССР в 1937 году, когда враги народа сорвали ее, злостно извратив правительственные инструкции».
А что же тогда произошло?
В 1926 году провели первую Всесоюзную перепись, которая показала, что население СССР – 147 миллионов человек. А на ХVII съезде партии в 1934 году Сталин с гордостью заявил, что население достигло уже 168 миллионов и каждый год увеличивается на три с лишним миллиона.
В таком случае в 1937 году советских людей было бы 180 миллионов. А перепись в январе 1937 года дала другую цифру, куда меньшую, – всего 162 миллиона. Выходит, за три года население не только не увеличилось, а, напротив, уменьшилось. Коллективизация с раскулачиванием, тяжелые условия на промышленных объектах, стройках и лесоповалах, массовые репрессии… Результаты переписи были признаны «вредительскими», проводившие ее работники арестованы, а данные засекречены.
Старания Михаила Андреевича не пропали втуне – 3 января 1939 года он был утвержден вторым секретарем обкома. Но в этой должности он проработал недолго. Уже в феврале получил большое повышение – его перевели первым секретарем в Орджоникидзевский крайком. Таково было решение Политбюро, которое признало «работу крайкома ВКП/б/ неудовлетворительной и предложило крайкому исправить допущенные ошибки».
Михаил Андреевич стал хозяином большого края, который теперь называется Ставропольским, а его главный город – Ставрополем. В двадцатые годы это был Северо-Кавказский край, а 13 марта 1937 года, желая увековечить память члена Политбюро Серго (Григория Константиновича) Орджоникидзе, край переименовали в Орджоникидзевский.
Жизнь ветерана революции Орджоникидзе закончилась трагически – он застрелился 18 февраля 1937 года. По слухам, покончил с собой в результате острого конфликта со Сталиным. Как нарком тяжелой промышленности он до последнего пытался уберечь от репрессий свою отрасль, сохранить квалифицированные инженерные кадры. После смерти Серго его старшего брата Папулию арестовали и в ноябре 1937 года расстреляли. Двух других братьев и вдову посадили…
Один из самых близких к Берии людей Амаяк Захарович Кобулов, назначенный во время войны наркомом внутренних дел Узбекистана, ехал в Москву вместе с начальником своего хозяйственного управления. Поезд остановился на какой-то станции. Встречный состав вел паровоз серии «СО», названной в честь Серго Орджоникидзе.
Кобулов и его подчиненный стояли в вагоне у окна.
Начальник хозяйственного управления Наркомата внутренних дел почтительно произнес:
– Как много сделал Серго. Оставил о себе хорошую память.
– Что он сделал или не сделал, это неважно, – пренебрежительно бросил Амаяк Кобулов. – Но если бы он не умер, его бы арестовали. На него была кипа материалов…
Может быть, поэтому сам город Ставрополь переименовали не в Орджоникидзе, а в Ворошиловск – маршал Климент Ефремович Ворошилов был тогда наркомом обороны.
В крайкоме Суслов сменил Дмитрия Георгиевича Гончарова, которого перевели в партийный аппарат с чекистской работы. Он служил в ленинградском управлении НКВД. В январе 1937 года лейтенанта госбезопасности Гончарова сделали секретарем парткома управления, а летом забрали из управления и в Ленинграде же назначили первым секретарем Дзержинского райкома партии. Потом перевели в Ставрополь на смену Константину Максимовичу Сергееву, профессиональному партработнику. Тот занимал немалые должности в аппарате ЦК. В 1937-м возглавил край, но всего через год, в мае 1938-го, был арестован и расстрелян. Надежды на его сменщика тоже, видимо, не оправдались. Гончаров руководил краем всего несколько месяцев. 21 февраля 1939 года на пленуме крайкома осудили работу прежнего первого секретаря и избрали руководителем края Суслова.
Он обещал:
– Я солдат партии. И готов, не жалея времени и сил, работать на том участке борьбы, который мне доверил ЦК ВКП(б)…
Его предшественника Дмитрия Гончарова из края отозвали в распоряжение ЦК и вернули в чекистский аппарат – в особый отдел Балтийского флота; в Великую Отечественную он служил в военной контрразведке Смерш, получил полковничьи погоны.
А Михаил Андреевич Суслов в сравнительно молодом возрасте занял высокий пост. Это было важное повышение. Он возглавил богатый и щедрый край с чудесным климатом. В состав края входили две автономные области – Карачаевская и Черкесская, один округ, 39 районов и восемь городов краевого подчинения. Население края составляло почти два миллиона человек.
Нового первого секретаря избрали делегатом ХVIII съезда партии, который собрался в марте 1939 года – до начала Второй мировой войны оставалось полгода. С докладом выступил Сталин, сообщивший делегатам, что социализм в стране в целом построен.
На съезде Суслова включили в состав Центральной ревизионной комиссии. Создавали ее для проверки исполнения партийного бюджета, финансовой отчетности партийных комитетов, школ и издательств. Избрание в высшие партийные органы было признанием аппаратного веса. Высший уровень – член ЦК, чуть ниже – кандидат в члены ЦК и, наконец, член ЦРК. Члены Центральной ревизионной комиссии участвовали в работе пленумов ЦК. Сталин теперь уже редко проводил пленумы ЦК, но отныне Суслов будет на них присутствовать.
Новый хозяин края с комфортом разместился в особняке на улице Октябрьской революции, дом 34. Бывший костел (рядом старое кладбище, на котором похоронили поляков, в войне 1812 года воевавших на стороне Наполеона) перестроили в жилой дом для краевого начальства. Жизнь Суслова изменилась. Теперь у главного большевика края появилась прислуга, люди, которые будут заботиться о его быте – и, разумеется, обо всей семье.
Михаил Сергеевич Горбачев, уроженец тех мест, вспоминал своего тезку:
«Михаила Андреевича я знал давно, со Ставропольем у него были крепкие связи. В 1939 году он был направлен к нам из Ростова первым секретарем крайкома. На Ставрополье связывают с его деятельностью выход из периода жестоких сталинских репрессий 30-х годов.
В беседе со мной он вспоминал, что обстановка была крайне тяжелой, а его первые шаги по исправлению ошибок встречали сопротивление части кадров. Конференция Кагановичского района города Ставрополя приняла решение, объявлявшее “врагами народа” все бюро крайкома во главе с Сусловым».
Вероятно, с годами Михаил Андреевич и в самом деле стал так думать. На самом деле новый первый секретарь требовал от «своих» чекистов еще большего рвения. Одновременно с его приходом сменили и начальника краевого управления НКВД. Старший майор госбезопасности Ефим Фомич Кривец, отмеченный высшими орденами, прослужил здесь меньше года. Его освободили от должности, арестовали и расстреляли. Новым начальником краевого управления прислали не чекиста, а партработника. Василия Михайловича Панкова взяли в органы с должности начальника политотдела 3-го отряда Московского управления гражданского воздушного флота и присвоили ему звание капитана госбезопасности. Суслов требовал от него зримых успехов в поиске «врагов».