Морская инквизиция: Мир колонизаторов и магии

Глава 1. Пролог

Сергей Шебутной, высокий, сильно сутулый голубоглазый блондин, щуплого телосложения образовавшегося в результате сидячего образа жизни, и худой, скорее в силу своей конституции, чем нездорового состояния, имел от роду, двадцать восемь лет.

Был он не женат, общался в основном с несколькими случайными подругами, ну и иногда переписывался с институтскими девчонками, с которыми учился вместе в одной группе. «Быстро встречи» с едва знакомыми подругами, как правило не оставляли после себя ничего, кроме сожаления, и капли животного удовольствия, что радовало его совсем недолго.

Эти случайные подруги, возбуждали в нём скорее не любовь, а уныние от их бесчисленных требований, ультиматумов, претензий за кратковременное обладание их телом и глупое общение. Прочая нелогичная чепуха, вроде неестественной любви к социальным сетям, глупым телевизионным кумирам, бесконечным походам по магазинам ради никчёмной тряпки или аксессуара, выводила его из себя.

Но этого, он изменить был не в состоянии. Вокруг, мельтешил циничный мир мнимой «свободы» самовыражения, обмана и надувательства, и каждая девушка, спешила в нём утвердиться. Он же, так и оставался в плену самообмана юношеских романов, прочитанных им в подростковом возрасте, отчего не мог наладить отношения с противоположным полом. Романтично настроенные и верные своей любви девушки не попадались ему. Не выдавая своих чувств, он был готов на многое, ради той, которая привнесла бы в его жизнь любовь и уважение. Но, увы, этого не происходило.

С работой то же особо не получилось, да он и не стремился в чём-то себя проявить, медленно перекатываясь подобно ленивому тюленю сквозь волны бешеной столичной жизни, как кусок чего-то нехорошего, имеющего поразительно свойство, никогда не тонуть.

Окончив институт с дипломом инженера по информационной безопасности, и пройдя переподготовку по специальности логистика, он устроился в одну из мелких фирм, где не требовался опыт работы. Не понравилось…

Потом, в другую фирму, в третью, пока окончательно не решил перейти на фриланс, зарабатывая случайными заработками меньше, но так, как ему это было удобно. Поначалу всё не ладилось. Пришлось даже обращаться за материальной помощью к ещё не старым родителям.

Поругавшись на бестолкового и вялого, как черепаха, сына, они судили его деньгами безвозмездно, искреннее надеясь, что он прекратит заниматься ерундой, и найдёт себе «хорошую» и высокооплачиваемую работу. Они ошибались.

Ну, впрочем, как и все родители, мало занимавшиеся своими детьми. Набив себе виртуальные шишки на разных подработках, он смог разобраться, и стал постепенно получать необходимые ему на жизнь деньги. Немного, конечно, но ему пока хватало.

Вот и сейчас, фрилансер Сергей Шебутной, будоражащий просторы интернета своими мозговыми волнами в поисках нетрудной и быстро оплачиваемой работы, сидел за экраном своего давно не нового ноутбука. Зондируя различные предложения на предмет заработка, он ваял очередной «шедевр» компьютерной мысли.

Зарабатывал он… Нет, не вэб-дизайном, это долго и муторно, зарабатывал он цифровым художником. Там сделал заставку, здесь «склепал» баннер, тут отредактировал неудачную картинку. Вот и покапали денежки, струясь по электронным картам, как капли самогона по змеевику самогоноваренного аппарата, и с таким же опьяняющим эффектом, что и самогон.

В общем и целом, на жизнь ему хватало, как на еду, так и на случайных подруг, у которых, вот незадача, постоянно ломались, либо терялись телефоны. И для половой связи, как и для обычной, телефонной, требовалось обязательно прикупить им новый телефон, и желательно, не дешёвый Сяоми, а как минимум Самсунг М31.

Так и пошло, новая девушка, новый телефон, новая работа, так бы оно всё и шло, как бы, не «гости» столицы – каракалпаки, жившие, чуть ли не вдесятером в соседней однушке, что была этажом ниже. Возможно, что их там было и больше, он ведь их не считал!

В обычное время, их было не видно и не слышно, все по стройкам, да по дворовым участкам, а тут, каким-то образом, им передали с поездом живую посылку – наверно на крыше товарняка везли! Посылка умела блеять и гадить, правда, недолго. Затащив барана в квартиру, все десять счастливчиков, решили закусить шурпой и свежим шашлыком, для чего, разожгли все газовые горелки на плите, и сварганили мангал из чего придётся, на балконе.

Всего этого Сергей Шебутной не знал, но отчасти догадывался, так как сквозь кирпичные стены старой пятиэтажки, находившейся недалеко от метро Выхино, проникали звуки жалобного блеянья барана, ну или овцы, и громкие крики радостно галдевших в предвкушении обильного ужина, каракалпаков.

Сергей, несколько засиделся за компьютером, и сладко зевнув в полвторого ночи, отправился на кухню сделать себе пару бутербродов и крепкий чай. На голодный желудок, засыпалось плохо. Чай он заваривал в чайнике, а не покупал в пакетиках – берёг здоровье! А то, получался чай с пластмассой, а у него от газировки и нерегулярного питания полуфабрикатами, и так желудок работал с «перебоями».

Закусив бутербродами с колбасой и сыром, выпив некрепкий чай, он добрался до старого и разбитого дивана, который достался ему вместе с квартирой в наследство от бабушки по матери, и бросился в его распахнутые, мягкие, и уже изрядно продавленные объятия. Сбоку, ближе к центру, на диване, красовалось большое кофейное пятно, навевавшее неприятные воспоминания.

Одна из очередных пассий, сидевшая на нём, пролила кофе из своей кружки, когда он, забывшись, по привычке, с размаху опустился на него. Горячий крепкий растворимый кофе, плеснул на диван и на неё. Мария, кажется, её звали Мария, обиделась на него, и обматерила его нежным певучим голосом, упомянув его родителей, как-бы за между прочим. А также, пройдясь по его вполне обычным рукам, и ушла. В итоге, ни секса, ни кофе, а одно только расстройство (коричневое пятно), каждый раз с укоризной поглядывало на него сквозь старую ткань обивки дивана.

«Ну, ничего», – в очередной раз, пробормотал он, и откинулся на спинку дивана, задумчиво уставившись вдаль, поверх своей кружки. Через некоторое время, он отмер, и, почесав в задумчивости правую голень, снял с неё носок, затем снял второй с левой ноги, и брезгливо его понюхал. Нос уловил уже застоявшийся запах пота и собранной с пола грязи.

– Пора стирать, – с грустью в голосе проговорил он вслух, и, забросив оба носка подальше от дивана и поближе к ванной, лёг почивать. Ноздри щекотал запах жареного мяса, доносившийся со стороны плохо прикрытой двери балкона, куда в свою очередь, он поднимался с этажа ниже, но Сергей уже спал, не понимая, что этот запах для него окажется роковым, несмотря на то, что это был запах жареного мяса.

Что всё-таки произошло этажом ниже в районе пяти утра, следствие так и не разобралось. Возможно, старая вдрызг загаженная газовая плита была неисправна, возможно, огонь погас, а газ всё равно продолжал выходить из горелки, а может переевшие мяса, и накурившееся гашиша вольные гастарбайтеры решили устроить экшн, не думая к чему это может привести, всё это осталось тайной, покрытой лёгкой тенью мрака.

В общем, в пять утра, или двумя минутами позже, на четвёртом этаже рвануло, да так, что взрыв выплеснул из себя всё содержимое однокомнатной квартиры, а огонь, вызванный этим взрывом, поднялся аж до пятого, где находилась квартира Сергея, захлестнув всё пламенем.

Сергей Шебутной, проснулся от щекочущего нос запаха гари, настойчиво проникающего в его лёгкие через нос, и уже открытый для свободного дыхания рот, неумолимо вызывая у него дыхательный спазм.

– А-ха-грх-кхм. Пчхи, ахгррр. Блин, что это?

Сергей проснулся, лишь для того, чтобы ощутить, как волна жара прорывается в его квартиру, которая уже вся полыхает. Потихоньку горел диван, горели старые, ещё бабушкины шторы, бумажные обои, шкаф, комод и все деревянные двери.

Сообразив, в какую переделку он попал, Сергей заметался в поисках выхода, но было уже поздно, огонь пылал везде, и стал обжигать его тело своим горячим дыханием. В поисках выхода, он успел открыть балконную дверь, но приток свежего кислорода, только добавил ярости огню. От полученных ожогов его разум помутился, он запаниковал, не в силах найти выход из квартиры, полностью заполненной дымом и огнём. Споткнулся об незамеченный им стул и упал. Порыв пламени накрыл его с головой, от невыносимой боли он закричал, а потом, потерял сознание и погиб.

Его душа, покинув бренное двадцативосьмилетнее тело обычного фрилансера, устремилась ввысь, туда, где и было её место, и где собирались все души людей для последующей реинкарнации. Но по природе своей, она несла, тот же отпечаток лени, что и её бывший владелец, и застряла, где-то на полпути между этим миром, и тем, о котором мы ничего не знаем.

Заблудившись в пространстве, и перепутав время и мир, она внезапно ощутила родственное ей по духу свободное тело, которое уже оставила своя душа, и устремилась вниз, чтобы занять, так, кстати, освободившееся тело, которое она чувствовала, ещё держалось за этот мир, последними искрами жизни.

Нырнув в только что освободившееся от своей души тело, душа Сергея Шебутного, быстро освоилась, найдя, что это оно ей подходит, и даже больше, чем прежнее, после чего, окончательно растворилась в новом сознании, переместив сознание Сергея из пространственно-временной периферии. Впопыхах, занимая тело, сознание Сергея, случайно стёрло только одно качество, присущее Шебутному, и этим качеством была – лень.

– Агрхм, апчхи!

Медленно поднимая тяжёлые веки, Сергей открыл свои светло-карие глаза, не понимания, ни, где он, ни кто он, ни, наконец, что он. Эрнандо Хосе Гарсия-и-Монтеро, так его кажется, сейчас звали, пришло осознание себя.

– Эй, ты! – и его сильно пнули старым растрескавшимся башмаком, – хватит прикидываться дохлым, очнись малыш! И перейдя от ног к рукам, его стали хлестать ими по его лицу.

Голова болталась из стороны в сторону, не в силах оказать ни малейшего сопротивления. Сергей Шебутной не понимал, что происходит. Какой Эрнандо? Какой ещё Гарсия? Где он? Причём здесь он? И зачем его бьёт, какой-то урод?

Получив ещё один удар по лицу, он, так и не открыв своих глаз, снова потерял сознание. Очнулся уже ночью, от звуков рыданий. Приподняв тяжёлую голову и оглядевшись кругом, он увидел, что лежит на полу огромной церкви, а вокруг него, сидели, стояли, и лежали женщины и дети, их плач и заставил его очнуться.

Вместе со звуками к нему вернулась и боль, но не от побитого лица, а от ног. Неловко вывернув шею, он обнаружил, что ступни его ног, представляют собой сплошное обгоревшее мясо. Там, где коже повезло больше, торчали большие пузыри наполненные жидкостью, там, где ожоги были гораздо хуже, запеклась чёрная корка полностью сгоревшей кожи.

Кто-то попытался облегчить его страдания, смазав его ступни небольшим количеством неизвестной ему мази, но этого было явно мало. Очнувшись, он застонал от появившейся боли, на этот звук к нему опустилось лицо рядом сидящей женщины.

– Эрнандо! Ты меня слышишь?

– Да!

Слова, которые исторгло его горло, не были словами русского языка, и английскими они тоже не были, его он худо-бедно знал. Они вообще были ему не знакомы, но он говорил на нём. Как это могло случиться, и, причём тут Эрнандо?

Но факты, говорили сами за себя. В недоумении он осмотрел своё тело, стараясь не реагировать на мучительную боль. Это ему дорого стоило. Издав ещё один нечленораздельный вопль, он откинулся обратно на каменный пол, застеленный какой-то тряпкой, на которой и лежал.

– Эрнандо, не вставай, ты ранен! Тебя пытали! Подлые пираты, будьте вы прокляты! – в гневе женщина подняла вверх руку со сжатым кулаком и зарыдала.

Пираты?! Что за хрень? Эрнандо? Я теперь Эрнандо? Церковь? Испанский? Боже, я же говорю по-испански! Точно!

В голове стала складываться неприглядная картинка. Во-первых, моё тело, моим телом уже не было. Это было тело подростка лет тринадцати-двенадцати, и оно было гораздо меньше моего, а также, обладало необычной для меня полнотой. Этакий раскормленный малыш. А ведь я, всегда был худым, как щепка, из-за чего вечно был предметом насмешек со стороны одноклассников, а потом, однокурсников и однокурсниц.

А теперь я был больше похож, нет, не на малыша, а на Карлсона, только вот вместо пропеллера в ж.., в спине, у меня были обожжены ноги. Я ведь помнил, как горел в своей квартире! А где я сейчас? И почему меня зовут Эрнандо, а не Хуан. После всего, что со мною случилось, не иначе, как Хуаном, меня назвать было нельзя. В такой-то «заднице».

Бонус в качестве подросткового тела и лишнего веса, судьбе не засчитывается. Я, кажется, не просил! С другой стороны, мог вообще попасть в женщину, и потом, чтобы я делал со своею сущностью? Ненавидел, или получал удовольствие, хватая себя за грудь?

Скорее ни то, и ни другое. В том, что мою душу забросило в чужое тело и в параллельный мир, я уже не сомневался. Боль, хорошо прочищает мозги, даже такие ленивые, как у меня. Я попал, как минимум в прошлое, но вот некоторые особенности этого мира, меня уже начали настораживать.

Недалеко от меня, неизвестная мне пожилая женщина делала, над другим пострадавшим неясные пассы рукою, бормоча при этом молитву. Всё бы ничего, но ясно видел в полутьме слабо освещённого помещения, как с её губ, слетали светящиеся сгустки материи.

А если присмотреться, то слова, которые она говорила, трансформировались из слабого звука в светящиеся символы и, опустившись на тело больного, медленно проникали в него. Удивительная жизнь, мать моя – женщина.

А кто, кстати, моя мама? Я же подросток, могу я спросить, кто моя мать или нет? И где мой, с позволения сказать отец? Чтобы никого не задеть, какого овоща, он не защитил меня? Или, как настоящий мужчина, он всё бросил и побежал спасать другую семью? А то и вовсе, сделал дело, посчитал себя молодцом, а ребёнка неудачным экспериментом, и свалил в дальние дали, только его и видали?

С этим делом, надо было срочно разобраться и, не обращая внимания на боль, которую я от груза свалившихся на меня проблем несколько подзабыл, я спросил у доброй женщины, которая нависала над моим лицом своей грудью.

– Кто вы? И где моя мать и отец?

– Ты что Эрнандо, ничего не помнишь? Несчастный малыш, эти пираты пытали тебя, я видела, как ты мучился, когда они смазывали твои пятки маслом, а потом поджигали их. Ты всё забыл от шока.

Действительно, тут немудрено всё забыть от такого… И как я ещё остался в живых. Да, по ходу этот Эрнандо в живых и не остался, а вместо него я прилетел. И не надо меня называть Эрнандо, зовите Карлсон, просто Карлсон, который живёт, а где это я живу всё-таки?

– Где я?

– Ты в городе Панама в церкви святой Анны. Нас загнали сюда пираты этого исчадия дьявола Генри Моргана, и теперь мы все ждём своей незавидной участи. Твоя мать, добрая женщина и верная супруга, уже два года, как потеряла твоего отца Хосе Мигеля Гарсия-Санчес. Он ушёл на своём корабле в море на острова Товаго и Тавагилья, и не вернулся, а вместе с ним уплыли и все ваши деньги, на которые он купил множество товаров.

– ???

– Он был купцом и моряком, твой отец, одним из самых известных в Панаме. Твоя мать Мария Анна Монтеро-Гомес, долго горевала о нём. Но ничего поделать не могла. Ты был единственным ребёнком в вашей семье.

Слушая её очень внимательно, я постепенно впадал в маразм, это куда же я попал, в семнадцатый век, получается? Интересные дела творятся, святые угодники. Боже, что я несу, какие святые угодники, я же, как и большинство молодёжи, практически атеист, не верю ни во что, а во что верю, того и сам не понимаю.

А здесь слова, так и льются из меня, да и верю я, что само по себе странно. Чувство причастности к окружающей обстановке в полной мере овладело мною. Про отца я узнал, то, что я один ребёнок в семье, тоже. Про пиратов, в принципе, и так было всё понятно. Но где мать?

– Мама!?

Тут почтенная донья залилась слезами, которые потекли мне на грудь, прикрытую рубашкой из довольно тонкого, хоть и простой выделки сукна.

– Мама? Твою мать убили эти английские собаки, они пытали её, пытаясь забрать ваши последние гроши, а потом взялись за тебя, когда она бедняжка увидала, что они с тобою сделали, её сердце и так подкошенное нечеловеческими муками, остановилось, и она умерла у меня на руках. На этом месте почтенная женщина, зарыдала, а я почувствовал себя неловко.

Самое странное, но в моей груди, поднялось жаркое пламя ненависти. Это, что же это получается? Выходцы из старой «доброй» Англии, о которой они так любят вспоминать к месту и не к месту, отметились тут только тем, что пытали женщин да детей, требуя выдать, где они спрятали своё имущество? А как же толерантность? А доброта к ближнему к своему? Демократия, честь, рыцарство, свобода, братство, и прочая лабуда, которая усиленно льётся сейчас в уши всем подряд.

Ах да, из пиратских романов, читаемых мною в детстве, я не раз слышал про так называемое «береговое братство». Так вот ты какое, оказывается, «братство»! Ну, это лирика. Главное то впереди.

Итого, что мы имеем? Мозг логиста и любителя «стратегий», усиленно прорабатывал полученную от женщины информацию. Так, получается, что я – сирота! Да ещё и нищий! Убойное сочетание. Да здравствует новый мир!

Тело жирое, плюс малолетка, плюс сирота, плюс в плену у пиратов, которые только и ждут, чтобы забрать последние восемь реалов у пацана. Что делать?

А кстати, что за 8 реалов? Эта мысль сама по себе пришла в мою голову. Моя голова? Эй, Эрнандо? Ты где? Ау? В ответ – тишина! Точка бифуркации, успешно пройдена, и я один. Одни на один со своими проблемами.

А если точнее, то один на один с проблемами в новом мире. Ну, подростком я уже был, нищета, то же знакома. Вот только, боюсь, нищета в том времени и нищета в этом, это совсем разные понятия. Кроме этого, я ранен и очень серьёзно, глядя на свои обглоданные огнём ноги, думал я. А что меня ждёт дальше? Есть ли хоть что-нибудь, что давало бы мне плюс или преимущество перед другими.

Словно в ответ на мои мысли, сидящая рядом со мною женщина торопливо проговорила, глядя на пожилую донью, что бродила несколько в стороне от нас, среди других людей.

– Сейчас и до тебя очередь дойдёт Эрнандо. Магесса Анна, никого не оставляет без своей заботы, она известный врачеватель и быстро ставит на ноги всех. А ты ещё ребёнок, да к тому же обладаешь «ядром».

Да, да, магесса. Магесса? Ке? Ой, это я по-испански, в смысле, что? Какая такая магесса? И каким это ядром я обладаю, стесняюсь спросить? Верхнее моё ядро бестолково, а нижние «ядра», чересчур маленькие и вообще, не имеют к словам женщины никакого отношения.

Блин, ноги резануло острой болью. Я и не заметил, как ко мне подошла, эта самая донья Анна и коснулась моих израненных огнём ног.

– Ну что польо (цыплёнок), ты терпишь боль?

Действительно цыплёнок, по-другому и не скажешь. Можно было в принципе и цыпой назвать, но это, наверное, уже перебор. А так да, терплю, ещё каааааак…

Не сдержавшись, я заорал от невыносимой боли, которая волной судороги прошлась по мне, начиная от ступней, и дальше к промежности, животу и поднявшись на уровень груди, постепенно заглохла, сменившись тупой саднящей болью.

Мать моя женщина, а папа мужчина. Грёбаные пираты, грё-ба-ные пи-ра-ты! Где ты Джек Воробей, и все твои подельники? Ну, на Джека, я гоню зря, он полностью плод фантазии голливудских сказочников. Но пытать ребёнка, за что?

Благо я не ощущал это всё непосредственно, все эти раны мне достались постфактум, но болят они по-настоящему.

– Ну вот, я думала ты мачо, а ты до сих пор польо?

Ну да, думала ты, как же, дешёвая обманщица. Больно-то как, не хочу быть чмом, фу ты, мачом, или мячом! И цыплёнком табака, то же не хочу. Хочу домой, к ком-пью-те-ру! В игрушки играть и с девками зажигать! Я обещаю, я пойду работать, работать куда угодно, хоть на стройку, хоть на завод, хоть в офис мерчанменеджером. Буду всем всё носить, кофе разливать, мусор убирать, программы устанавливать, антивирусные базы обновлять и прочеее.

Отпустите меня домой в Москвуууу! Я готов жениться, на первой ду…, красавице, и жить с ней долго и очень счастливо, правда, правда. Ааааа!

Мой крик долго бродил под куполом красивой церкви, пугая своим эхом, всех присутствующих. Где-то заплакала, судя по голосу молодая женщина, где-то зарыдал навзрыд ребёнок.

Донья Анна, облив меня холодным презрением, прошептала слова молитвы, провела несколько раз руками, и боль ушла, принося облегченье. Раны не зажили, нет, но они перестали сочиться сукровицей, а пузыри, нагло выставившие свои бельма наполненные жидкостью, несколько опали.

Боль притупилась и ушла, оставив вместо себя жгучий стыд.

– Стыдно, сыну моряка и обладателю магического «ядра» так себя вести! Стыдно! Посмотри, те, кто не имеют его, терпят боль, стойко перенося лишения. А ты, словно кусок собачьего дерьма, как трусливый петух, мычишь. Ты не дитё неразумное, ты прошёл инициацию и вправе отвечать за свои поступки, а также сдерживать свои эмоции. Разве тебя не учили этому. Ты ведёшь себя, как кусок гуано, стыдись!

И разозлённая донья, отошла от меня, взмахнув своей длинной юбкой, и направившись к очередному пациенту, которому требовалась её помощь. Судя по побледневшему лицу доброй женщины, имя которой, я так и не узнал, меня сейчас только что оскорбили, причём очень сильно. Но как ответить на это, я не знал. Да и ругаться с женщиной было стыдно и некрасиво, даже в моём времени это не приветствовалось, и было достаточно унизительно, не говоря уж о том, в которое я попал.

– Какой сегодня год, – спросил я у женщины, что продолжал сидеть возле меня.

– Тысяча шестьсот семьдесят первый от сотворения мира господом нашим.

Понятно, всё у них тут, как у не людей. Не от Рождества Христова, а от сотворения мира. И что, они ещё помнят, как этот мир творили, интересно?

Остался не выясненным последний вопрос. Что такое магическое «ядро» и кто такие магессы, а если есть магессы, то есть и маги, ведьмы и колдуны, или нет?

– А кто такие магессы, и что такое магическое ядро? – всё же решился я спросить, пожелав сделать этот вечер, вечером вопросов и ответов.

– Ты и это не помнишь малыш? Ужас, какой ужас, что же это делается… – запричитала женщина.

Что делается, история сейчас делается, причём кровавая и некрасивая, не такая, как в любовных романах и беллетристике о рыцарях-пиратах.

– Польо!

Блин, и эта туда же! Ну, гад, я забывчивый, гад. И носитель, который бывший, то же исчез и видимо навсегда, не хочет мне подсказывать ничего. До всего самому приходиться доходить, но я въедливый, за ночь в новой игрушке разбирался, да и в программе, которая небольшая по объёму, тоже мог.

– Донья Анна, целитель, она обладает магией исцеления, её даже пираты не тронули. У них на две тысячи человек, всего два целителя и те слабые. А донья Анна, очень сильная, очень.

Так, с этим всё понятно, попал в магический мир, что просто невероятно. Можно было бы не поверить, но и в то, что я вообще куда-то попал, нельзя верить, да ещё и заняв чужое тело. Ладно бы сам перенёсся сюда, ещё как-то объяснить можно, а так, никакого внятного объяснения произошедшему, я не имею. Всё это фантастика. А может здесь и Гарри Поттер существует. Вот было бы интересно с ним поболтать. Он мне палочкой взмах и это «круцио». А я раз и… обгадился… от боли.

Да, так, что там с моим ядром. Я его хоть метать то могу? Или там не его самое, а фаерболы там всякие, костяные иглы, мороз насылать на чудиков этих. Ой, мороз, мороооз, не мооорозь меня, моего кон…

Да, что это со мной, как после наркоза, отходняк словил. То ли ещё будет, то ли ещё буудет, ой-ой-ой! Да, потянуло попеть, наши русские, казачье-пугачёвские песни. Шлягеры, я бы даже так сказал. А ведь я староват для них, в смысле молодцеват. В смысле не моего поколения это песни, это мамкины и отцовские, а первая так и вовсе, дедовщинская, нет, я имею в виду дедовская песня.

Вот и армия вспомнилась. Эх, год, пролетел, ничего я не успел. Ни из автомата стрелять, ни мозгов набраться. Бац, и демобилизовался. То ли ещё будет ой-ё-ой… Блин, да что это со мной. Тут мои идиотские мысли, прервал дальнейший рассказ женщины.

– У тебя есть «ядро», Эрнандо! У всех дворян есть ядро, у кого оно сильное, у кого слабее, всё от крови зависит, и от этой, как её по церковному, от вариативности, – с трудом выговаривала трудное слово женщина.

Это «ядро», находится у тебя с правой стороны, оно, почти, как сердце, только если сердце можно остановить, то ядро умирает только вместе с мозгом. А когда ребёнку исполняется десять лет, его инициируют специальным обрядом. Оно начинает работать, сначала слабо, потом сильнее и даёт тебе, разные способности, которых нет у простых людей.

Конечно, и среди простых людей, рождаются «атомы». Заметив мой непонимающий взгляд, она пояснила.

– «Атомы», это не дворяне, которые постепенно выделились из общей массы людей, и у которых самопроизвольно рождается магическое ядро. Никто не знает, почему и как, но очевидно, что это подстраховка человеческой сущности творца. Потому как, если элита выродится и потеряет способность к магии, это приведёт человеческий род к гибели.

– Ведь нас тогда уничтожат катаклизмы и магические животные, которых не убить простым железом или пулей. Всё у нас сложно малыш. А каждый род обладает определёнными способностями, но даже в роду они разняться и никто не может предсказать, с каким именно даром, получится ребёнок.

Только у тех, кто связан с морем, они стабильны, но бывают, что и не предсказуемы. Мы так и не поняли, каким именно даром обладаешь ты, собираясь выяснить это в море. Но твой отец погиб, так и не сделав этого.

И женщина грустно замолчала, а потом, поднявшись, сказала.

– Спи малыш, завтра тебе понадобятся все твои силы и мужество, которое на время оставило тебя. Крепись, будь достойным своего отца, не оскорбляй его светлой памяти своей трусостью. И ушла.

Я остался один, в моей голове пылал пожар, а щёки нагрелись от стыда, жар которого я чувствовал всей кожей. Один раз я уже умер, неужели это придётся сделать во второй раз. Я не хочу, а ещё больше я не хочу, испытывать чувство стыда.

Но кто эти люди, я не чувствую к ним никаких эмоций, они чужие для меня. И что мне теперь делать? Как быть? Я живу среди них и не могу равнодушно относиться к ним, от них зависит, выживу ли я сам, и в то же время, не хочется брать на себя ответственность ни за кого, и корчить из себя крутого мачо.

Но и чмом, как-то неохота быть. Отец всегда говорил, что лучше сдохнуть человеком, чем жить, как свинья в помойной яме. Но тут уж есть варианты. Так ничего для себя, и, не решив, я попытался устроиться на куске тряпки поудобнее, и заснул. Благо, здесь всегда лето, а не так, как у нас, немного лета, а всё остальное зима.

Глава 2. Пираты

Утром, дверь в церковь распахнулась, и в неё вошли бородатые, одетые в разноцветные тряпки люди, увешанные с ног до головы холодным и огнестрельным оружием, которое выглядело раритетом из музея истории развития оружия.

Яркие солнечные лучи, пробиваясь сквозь цветные витражи, освещая внутренности церкви со сбившимися в кучу людьми. Всё пространство перед кафедрой было заполнено ими. Здесь были только женщины и дети. Мужчин видимо не осталось, либо они были в другом месте.

Зычный голос одного из пиратов, огласил пространство церкви святой Анны. Гулкий злой бас, метнулся вверх и в стороны, охватив съёжившихся от грубого голоса женщин и детей, и заставив меня поморщиться. Вот же животное, сразу на нервы давит.

– Губернатор Панамы, не торопится платить за вас выкуп, сеньоры и сеньориты. И даже почтенная дуэнья Анна, продолжит оставаться с вами, – кричал пират.

– Но! Адмирал Генри Морган, добрейший души человек, и сердце его не камень. Он готов терпеть поношения от вашего губернатора и продолжает терпеливо ждать назначенный для вас выкуп. Но дела не медлят, и он торопится домой. Мы все торопимся домой, – добавил он уже от себя, – собирайтесь, у вас немного времени.

Толпа женщин и детей потрясённо молчала, переваривая то, что они услышали. Заметив, что они не шевелятся. Главный из этой разряженной кодлы проорал.

– Шевелитесь твари, последняя, кто выйдет из церкви, попадёт для развлечения десятка самых любвеобильных из нас, а последний из детей, ляжет навеки возле ограды в назидание остальным! И я не шучу. Живо, – выплёвывая изо рта слова напополам с площадной бранью, заорал он.

Испугавшиеся женщины, кинулись кто куда, собирая разбросанные тут и там платья, узелки с жалким скарбом, одевая детей и забирая их с собой. Я тоже, впрочем, испугался, но не знаю, что на меня нашло, и я не сильно торопился выбегать из церкви, спасая свою пока ещё толстую шкуру, видимо это было из-за духа противоречия.

Первые женщины уже побежали на выход, отталкивая друг друга и мешая себе же своими узелками. С трудом поднявшись и встав на жутко болевшие ноги, я стал искать ботинки или что-нибудь похожее на них. Не знаю, может быть, чувство стыда, испытанное мною вчера от слов дуэньи, повлияло на меня, а может проснувшееся чувство личного достоинства, но я долго искал себе обувь, не обращая внимание на остальных, спешащих на выход.

Так ничего и не найдя, я обул, брошенные кем-то из женщин деревянные сандалии, которые были мне несколько велики. Но зато мои обожжённые ступни, чувствовали в них более-менее комфортно. В итоге к выходу я добрался в числе последних.

Рядом с выходом стояла, высоко подняв подбородок, дуэнья Анна и терпеливо ждала, когда церковь покинут последние из плачущих женщин. Судя по её виду, дальнейшая её судьба не страшила её, а может она была готова принять её, или не верила, что пираты осмелятся её изнасиловать.

Неожиданно в моей голове промелькнула мысль, что целители умеют останавливать своё сердце и если свершится обещанное, то эта гордая женщина, воистину сумевшая вызвать уважение даже у меня, не склонного уважать кого-либо, сделает это, и пиратам достанется только её труп.

Глядя на неё, я поневоле замедлил шаг. Может быть, и мне не стоит держаться за эту жизнь! Ради чего я здесь, этот мир мне чужой, а умерев на глазах у всех, да ещё защищая других, а также веру того подростка, в чём теле я оказался, чем не достойное завершение моей в принципе до этого никчёмной жизни.

Одна из последних выбегавших из церкви женщин с залитым слезами лицом, обернулась на меня. Она была матерью двух дочерей, одна из которых сидела у неё на руках, онемев в ужасе, а другая, споткнувшись, упала на пороге и теперь ревела чуть позади меня.

Я поднял глаза и встретил взгляд совершенно обезумевшей матери. Отчаянье, боль, мука, и безумная надежда горели в нём. Не в силах выдержать отчаянье матери, собиравшейся потерять своего ребёнка, я отступил назад и, подавшись минутному порыву слабости, подхватил на руки сопливую девчонку лет пяти, быстро протянул её матери, передав её через выход, а сам остался в церкви.

Внутри остались мы одни, все давно были наружи. Сбившись в кучу, они стояли в стороне от пиратов, которые с любопытством высших над низшими смотрели на нас. Неожиданно меня коснулась рука старой доньи, и я вздрогнул от неожиданности, погружённый в невесёлые мысли о близкой смерти.

– Вы позволите, благородный юноша, сопроводить меня на казнь?!

Я обернулся и посмотрел в глаза старой женщины. Её смеющиеся, несмотря ни на что, светлые глаза с уважением смотрели на меня. Помимо своей воли, я гордо выпрямил спину и, согнув руку в локте, позволил этой благородной и бесстрашной даме, взять себя под руку. Мы так и вышли из церкви, как будто молодожены, тринадцатилетний подросток, и дама бальзаковского возраста.

Мне было всё равно, чувство самоуважения охватило мою сущность, растворив в ней и боль от израненных и незаживших ног, и горечь потери, и ожидание неминуемой смерти. Когда на тебя смотрят с уважением люди, недавно обдававшие тебя своим презрением, а ты чувствуешь себя тем, кем всегда мечтал быть, то ты переходишь… не знаю, я не могу передать те чувства, которыми было наполнено моё сердце.

– Бац, сильный удар справа, опрокинул меня на землю, вырвав мою руку из руки дуэньи, отчего я почти потерял сознание. В голове зашумело, а из носа обильно закапала кровь.

– Как вы смеете, ландроны, поднимать руку на благородного юношу. Он выбрал свою судьбу, и он достоин почётной смерти, вы, лживые английские собаки!

– Заткнись старуха, иначе мы привяжем твои ноги и руки к колышкам, и войдём в твои райские кущи, даже не посмотрев на твой возраст. Вы целительницы, следите за собою и своим телом, так что, думаю, ещё порадуете всю нашу компанию.

И пираты, стали громко смеяться, разевая в восторге свои пасти с гнившими зубами, а то и обнажая голые дёсны с двумя-тремя опилками. Всё-таки цинга, не придаёт никому красоты.

– Вы не посмеете! Я нужна вам, как целитель.

– Ха, мы уже завершили здесь все свои дела, и ты нам больше не нужна, старая ведьма. Схватить её!

– Стойте, – дуэнья Анна, внезапно подобралась, её глаза потемнели и были похожи на глаза старой вороны, многое повидавшей на своём веку и давно склевавшей трупы тех, которые охотились за ней несколько поколений.

– Стойте животные, я всё равно не достанусь вам, ни при каких обстоятельствах и ты «Гнилой Билл», это прекрасно знаешь! Если вы сделаете ко мне хотя бы один только шаг, я прокляну вас и умру, отдав всю свою силу для исполнения своего проклятия. Вы лишитесь удачи! Несчастья и поражения будут преследовать вас везде, где бы вы ни были, а ваши души достанутся морскому дьяволу, Старому Роджеру, которого вы все так боитесь. Готовы ли вы?

Вся группа пиратов, глухо заворчала, и никто не шагнул в её направлении.

– Вы что оглохли, – схватить эту старую мразь, орал Гнилой Билл, – уничтожить её, распять на их кресте, пускай умрёт мученицей в назидание этим католическим собакам. Мерзкие испанцы, я ненавижу их. Вперёд, распять её! Но никто, так и не сдвинулся с места. А один из пиратов, ответил своему предводителю.

– Не перегибай палку Билл, она права. Если она проклянёт нас, мы это сразу почувствуем, и как только мы окажемся на корабле, ты подвергнешься килеванию, и не меньше трёх раз. Ты готов?

– Трусливые псы, – проворчал Гнилой Билл, высокого роста моряк с грубым, просоленным морскими ветрами лицом и бешенными, словно на выкате глазами, и взмахнул абордажной саблей с зазубренным лезвием.

– А что будем делать с мальчишкой? Он так и не заплатил за себя выкуп, а я не бросаю своих слов на ветер. Я сказал, что убью последнего, значит убью. Или этот щенок, тоже пообещает мне, что проклянёт меня. Ха, ха, ха, – рассмеялся он своей грубой шутке.

Этот смех подхватили и остальные, я же не видел ничего смешного в этом. В этой шутке, юмора, пускай и чёрного, было также мало, как и в чёрной икре, собственно, самой чёрной икры.

Но я не собирался умереть, как пресловутый баран. Да было время моей инфантильности, но оно, как-то незаметно для меня, ушло. Мне довелось, послужить после института в армии год, отдав государству пресловутый гражданский долг.

Многому я там за год не научился, но вот держать в руках оружие, терпеть неудобства и некоторые лишения, я был научен. Мыть казарму и убирать от снега плац, вот собственно и все навыки, которые от нас требовали, давно махнув рукой, на неумех и жалобщиков.

Но сейчас, я лихорадочно вспоминал то, чему меня пытались научить и отчего я усиленно отпихивался, думая, что это никогда мне в жизни не пригодится. Всё это время, пока пираты препирались с доньей Анной, я рассматривал, чем они были вооружены.

Собственно, ничего необычного у них не было. Почти у всех были пистолеты, похожие на дуэльные. У некоторых были огромные ружья и рогульки, на которые их видимо, ставили для удобства стрельбы. Все поголовно имели короткие сабли, самого разнообразного вида, а также тесаки, ножи, кинжалы, даги, и прочее разнообразие холодного оружия, висевшее у них на поясах.

У одного виднелась перевязь с метательными ножами, а у Гнилого Билла на груди, красовалась кожаная жилетка с карманами под четыре пистоля, три из которых, сейчас торчали в ней, а один, изукрашенный серебреной насечкой, он держал в руке.

У меня же ничего не было. Только толстый живот и пухлые щёки, и неизвестно откуда взявшаяся храбрость. В карманах моей одежды, слабо напоминающей камзол, и в карманах свободных штанин, ничего не было. Единственно, я чувствовал кожей небольшую тяжесть за пазухой. Сунув туда руку, я нащупал холодный кругляш серебряной монеты.

Монета была тяжёлая, я вытащил руку с ней и начал рассматривать её. На аверсе был изображён неизвестный мне герб государства, а на реверсе испанский крест и цифра восемь. Монета была скорее не круглой, а продолговатой формы, с неровными краями плохо обрезанного серебра и плохим прочеканом рельефа. В голове всплыло название монеты – восемь испанских реалов или одно песо. И даже её вес – 28 грамм, недаром папа был купцом!

– У меня есть восемь реалов, – обратив на себя внимание пиратов, произнёс я.

– Что? Что он сказал, – воскликнул один из пиратов, – восемь реалов? Восемь реалов! И он, схватившись за бока, стал оглушительно смеяться, заразив своим весельем всех вокруг. По толпе пиратов, прошла волна смеха. Люди не склонные к юмору, корчились от смеха, катались по траве, падали на землю, дрыгая от восторга ногами, били себя по ляжкам, не в силах остановить свой смех.

Даже хмурая и угрюмая толпа женщин и детей, стала улыбаться сквозь слёзы.

– Восемь реалов?! Ты придурок, хоть знаешь, какой выкуп был за тебя назначен?

Я смог только похлопать в удивлении глазами. Откуда я знаю, какой за меня назначили выкуп. Я же никому не нужный сирота. Мать моя погибла, отец, сгинул в море. Денег нет, а эта монета, скорее всего, была последней и припрятана на всякий случай.

Я не чувствовал в себе ни капли магии, пресловутое «ядро» не подавало никаких признаков жизни. Заблокировалась, наверное, а магия, магия бывает разной, и моя, к сожалению, не принадлежала к её боевым разновидностям.

Судя по тому, что мой отец был неплохим моряком, эта магия была связана с морем. А мало ли в чём она выражалась, но точно, не в управлении водной стихией. Никаких позывов к возмущению лужи, притаившейся в тени недалёкого дерева я не чувствовал.

Отсмеявшись, все успокоились.

– Ну что, кабальеро, ты неплохо владеешь магией смеха, признаюсь, я давно так не смеялся, пожалуй с той поры, когда был ещё ребёнком, – сказал Гнилой Билл.

– В награду за это, ты умрёшь не больно, обещаю! – Чик, и моя сабля проткнёт твоё сердце. Хотя постой, ты же дворянин, смерть от абордажной сабли не достойна тебя! Эй, вы! Дайте мне кто-нибудь дагу, – обратился он к толпе своих единомышленников. Один из них, протянул ему средней длины дагу, этакий кинжал-переросток.

– Ну, вот, все формальности соблюдены, и я чист перед тобой, о храбрый юноша! Ты умрёшь в честной схватке, как дворянин и маг, готовься, настал твой час! И Гнилой Билл, ехидно ухмыляясь, неспешно направился ко мне, вольно держа в одной своей руке дагу, а в другой, древний ударно-кремневый пистолет.

– Стойте! – престарелая донья, решила снова вмешаться в мою судьбу, – не убивайте его, он вам ещё пригодиться.

Ну да, невесёлые мысли, посетили мою голову. Вспомнилась сказка о колобке, не ешь меня волк, то бишь, не убивай меня злой пират, я тебе ещё пригожусь, я от лисицы ушёл, и от волка ушёл, а от тебя, старый урод, и подавно уйду! Дуэнья между тем продолжала уговаривать пиратов.

– За меня, вам заплатят приличный выкуп. О том, что я попала в плен, не знают ещё монахи-доминиканцы, как только им это станет известным, то меня выкупят. И я попрошу их, чтобы они выкупили и этого юношу.

– Да?! Вы серьёзно! Вы, целительница Анна, готовы заплатить тысячу реалов, за этого польо?

Гнилой Билл, откровенно насмехался над старой женщиной. Сумма в тысячу реалов была неподъёмна ни для неё, ни тем более, для меня. Но дуэнья, не собиралась сдаваться.

– Ладно, таких денег монахи не дадут за него, но он сын навигатора Хосе Гарсия, по прозвищу «Портулан», а это о чём-то, да говорит!

Гнилой Билл, переглянулся с одним из своих людей.

– Это не тот ли Гарсия, про которого говорили, что он живая карта и знает все течения Тихого океана.

– Да, – тихо прошептала дуэнья Анна, виновато смотря на меня. Её взгляд, говорил о том, что она сожалеет, что была вынуждена выдать мою тайну, дабы сохранить мне жизнь.

А вот я, кстати, совсем об этом не жалел и не понимал, что в этом важного. Все мои знания о море, укладывались на одну страницу учебника, и там не было ничего, окромя того, что вода в море солёная, а живут там акулы и дельфины. Ну, это я утрирую, но вот чтением морских карт, я вроде как, никогда не увлекался, так что, увы, мне, и ах, вот такой вот прибабах получился.

Портулан, портулан, что же это прозвище отца напоминает мне. О, наконец, я вспомнил, что оно означает. Портулан – это старая морская карта, к тому же предназначенная для узкого круга лиц. По ней ориентировались командиры эскадр, что вели их к берегам Испанского Мейна и другим колониям Нового Света. Ну а то, что эти карты здесь были, безусловно, магическими и читать их могли немногие, придавало остроту их изучению, и значительно снижала круг избранных лиц. А моя ценность, как потенциального знатока портуланов, сразу значительно повысилась.

Гнилой Билл, уже совсем с другим выражением лица, посмотрел на меня.

– Оооо, цыплёнок, а ты везучий! Я не ожидал, что у «Портулана» есть такой сын, но все ошибаются и Господь тоже! Видимо его отвлекли, когда твой папашка, зачинал тебя с твоей матерью, лучше бы он спустил своё семя на простыню, чтобы позже, получился более достойный его, отпрыск. Но тебе повезло…

Дальше, его монолог, прервал я, не в силах сдерживать своих эмоций. Кровь бросилась мне в лицо, когда я услышал от Гнилого Билла, это оскорбление. Даже плохо понимая его косноязычную, ломаную испанскую речь, я понял, какое страшное оскорбление он мне нанёс. Кровь или смерть!

У меня не было ни боевой магии, ни оружия, а лишь только храбрость отчаянья.

– Кто ты такой, вонючий индюк, чтобы отзываться о моём отце в таком контексте. Ты гнилая мразь, и тлен под его сапогами, рождённый от старой истасканной шлюхи, и зачатый больным сифилисом извращенцем, недоносок, вот ты кто, подлая тварь!

И я бросился в бой, не помня себя, и обладая, вместо оружия, одной только своей ненавистью. Бой закончился, так и не начавшись. Легко уйдя от меня вбок, Гнилой Билл, обрушил на мою несчастную голову гарду даги, и я потерял сознание от нанесённого мне удара, в который уже раз.

Очнулся я гораздо позже, оттого, что по моей голове текла кровь, а чьи-то руки волокли меня за ногу, словно труп. Подняв отяжелевшую, залитую кровью голову, я обнаружил, что меня тащит один из пиратов, достаточно молодо выглядевший, чтобы дать ему больше двадцати лет.

Но мне от этого было не легче. Что, я падаль какая-то, чтобы меня волочь за ногу, или не человек вовсе. Эти, и подобные им вопросы, роились у меня в голове, не давая трезво осмыслить ту ситуацию, в которую я попал.

Заметив, что я очнулся, молодой пират бросил меня волочь и, отпустив мою ногу сказал.

– Ну что, очнулся! Да, живуч ты, «Восемь реалов», а так и не подумаешь, обычный пухлый мальчишка-жирдяй. Небось, мамкину грудь до сих пор сосёшь, да сахарком тростниковым её молоко заедаешь, а, Восемь реалов?

Что за больная фантазия у этих моральных уродов, да постоянные оскорбления, неужели, они по-другому не могут, либо не умеют. Достали уже! Но сил, чтобы даже огрызаться, у меня не было, я был беспомощен, как новорождённый котёнок.

Чувствительный удар в пах, заставил меня вздрогнуть всем телом. А вот это уже против правил и не по-мужски. Бить лежачего, да ещё по детородному органу, это простите господа – моветон. Но быдло, на то оно и быдло, что не подчиняться обычным правилам. Я для этого пирата, также как и для остальных, был всего лишь «мясом» и источником получения доходов. Моя сомнительная полезность, зиждилась только на определённых возможностях, что она несла в себе, и всё.

– Вставай польо, давай, наша доброта не безгранична! Гнилой Билл, слов на ветер не бросает, а ты ещё не доказал свою полезность, цыплёнок. Вставай, а то у меня приказ, не пойдёшь сам, мне велено тебя пристрелить. Ничего личного, только дело.

Мне не хотелось вставать, хотелось просто лежать и сдохнуть. Столько приключений, переживаний, боли, унижений и оскорблений, я не получал за всю свою жизнь. А этот пацан, в чьём теле я был сейчас, тем более этого не заслужил. В чём он был виноват?

Как в той басне Крылова «Волк и ягнёнок», «ты виноват лишь в том, что хочется мне кушать!» Но если я буду лежать, то меня убьют, а если я смогу найти себе силы встать и жить дальше, то я смогу отомстить. Но мстить желания абсолютно не было. Хорошо было в интернете. Насрёшь кому-нибудь в профиль, обольёшь моральной грязью, а потом, сидишь с чувством морального удовлетворения, ощущая себя великим и могучим. ( Это я не с себя).

Драться, как-то особо не приходилось, всё больше по-мелочи. А тут, надо было выжить! Выжить, чтобы отомстить, или зачем? Жить, чтобы мстить, или жить, чтобы жить? А получиться? А может ну его. Волна пофигизма, накрыла меня с головой, стало хорошо и спокойно.

– Как тебя зовут брат? – погрузившись в нирвану, спросил я у молодого пирата.

Тот несколько удивился от этого вопроса, особенно оттого, что вопрос я задал на английском.

– Грязный Флинн!

Нирвана, озабоченно плеснула волнами бытия. Что?! И вот этот гад, будет меня мочить? Не слишком ли много чести этому полузверёнышу, мнящего себя хозяином положения. Чисто из духа противоречия, я медленно поднялся и, шатаясь от слабости, ран в ногах, и головной боли, сделал шаг вперёд, подталкиваемый туда дубинкой, которую держал в руках Грязный Флинн.

Я медленно шёл, еле переставляя ноги и с тупым любопытством, рассматривая город Панаму. До нападения пиратов Генриа Моргана, это был уютный красивый город, застроенный большими красивыми зданиями и множеством церквей.

На его окраине виднелось несколько монастырей, что поднимали свои каменные стены над городом. Повсюду виднелись следы мелких пожаров и грабежей. Тут и там, бродили пираты, одетые, такое впечатление, в первые, попавшиеся им тряпки, главное, чтобы они были максимально дорогими и яркими. И неважно, что этот кусок шёлковой ткани, который украшал его голову в виде банданы или головного платка, когда-то был женским платьем.

Отовсюду слышались женские крики и мужские стенания. Но пленных мужчин почти не было видно, одни старики и дети. Англичане и немногочисленные французы, превратили церкви в тюрьмы, согнав туда женщин, детей и мужчин. А одну из церквей Панамы в арсенал, и плевать им было на слово божье, на Христа и веру.

Как будто бы эти церкви не были посвящены тому же Богу, которому молились и они. Странно всё это, они действовали хуже османских турков, разрушивших Византийские святыни, и вели себя соответствующе.

Внезапно, где-то недалеко за одним из красивых домов, взметнулся вверх огромный столб огня, а после донёсся грохот взрыва. Все бродившие в округе пираты, немедленно бросились туда.

Я бы тоже хотел это сделать, но у меня не было сил, и я был под охраной. Между тем, о том, что происходило за ближайшим поворотом, мне предстояло узнать самому. На углу улочки, из которой раздалось эхо взрыва, появилось несколько оборванцев, именующих себя пиратами, они вынуждено отступали, отстреливаясь из мушкетов от кого-то, не видимого из-за здания.

Клубок яростного белого огня, ударил в угол здания, пламя взметнулось вверх, завизжал один из пиратов, стряхивая с себя огонь, который охватил всю его одежду. Его товарищ, достав пистоль и отпустив мушкет, который он до этого держал, прицелился из него и нажал на спусковой крючок.

Грохнул выстрел, сноп разноцветного огня, больше похожего на бенгальский огонь, вырвался из ствола пистоля. Пуля, взвизгнув на высоких нотах, вырвалась вместе с искрами и улетела вперёд. Выстрел оказался точным, о чём свидетельствовал яростный вскрик, донёсшийся из скрытого от посторонних глаз переулка.

Но на этом бой не окончился. Из того же переулка вылетела небольшая искра, своим действием чем-то похожая на концентрированную кислоту. Попав на тело пирата, стрелявшего из пистоля, она прожгла его одежду, а потом, добралась и до его тела, начиная прожигать его насквозь. Попала она удачно, и вскоре на землю уже рухнул труп, с прожжённым насквозь сердцем.

Оставшийся в живых подельник, на ходу сбивая с себя пламя, бросился бежать в нашу сторону, ему на помощь уже бежало с десяток пиратов, оказавшихся поблизости. Один из них, стал звать на помощь расчёт небольшого шестифунтового фальконета, находившегося на краю площади.

Через пару минут из переулка, держась за простреленную грудь, вышел испанец, в левой руке которого был зажат не видимый издалека предмет. Бежавшие к нему пираты, остановились, а потом, обнажив оружие, стали окружать его со всех сторон.

Расчёт фальконета, взяв своё небольшое орудие, стал подтаскивать его ближе к полю боя, очевидно не надеясь, что остальные смогут победить, внезапно напавшего на них мага. Так в принципе и оказалось.

Грохнуло сразу несколько выстрелов. Пули не успев толком разогнаться, ударили в тело испанца, но за мгновенье до этого, его тело окуталось дымчатой полупрозрачной пеленой, в которую и попали все выпущенные в него пули.

Эти жалкие кусочки свинца, впились в этот барьер и осыпались вместе с ним. Предмет, который держал в левой руке испанец, искрошился и потёк у него сквозь пальцы бесполезным прахом. Грубо выругавшись, маг-артефактор, полез в карман за следующим. Выудив дрожащей рукой, следующий предмет в виде золотого яблока, он сильно сжал его, и проговорил скороговоркой несколько слов на незнакомом мне языке.

Из-под его пальцев стал лучиться свет. Набрав ослепительную яркость, он устремился навстречу, бежавшим к нему пиратам, и успел коснуться двоих или троих своими лучами, до того, как действие боевого артефакта закончилось.

Увы, это было последнее, что смог сделать неизвестный храбрец. Один из пиратов, подскочил к нему вплотную и, взмахнув своей абордажной саблей, отрубил ему голову. Кровь фонтаном брызнула из тела, залив всю мостовую ярко-алыми брызгами.

Остальные оборванцы, словно не веря, что маг уже умер, продолжали колоть его своими саблями и тесаками, пока вконец не изуродованное человеческое тело, перестало быть таковым, больше напоминая о себе лишь изорванной и окровавленной, когда-то дорогой одеждой.

– Так будет со всеми, кто против нас! – воскликнул один из тех, кто наносил удары саблей магу.

Женщины, шедшие вместе со мной, зарыдали от этой картины, мне же стало противно лицезреть этих мясников, но я был вынужден это делать. Отвернувшись от истерзанного тела одиночного храбреца, я смог только порадоваться, что он один смог убить двоих и ранить, ещё как минимум троих, используя всего лишь боевые одноразовые артефакты.

К сожалению, общую картину поражения, это не нарушило. Но этот бой, впечатлил меня. Я впервые увидел действие боевой магии, и то, что этого испанца задавили численным превосходством, ничуть не умаляло очевидные преимущества магии над огнестрельным оружием. А её возможности, поражали, тем более, это, скорее всего, был очень слабенький маг, умеющий только приводить в действие магические цепи, созданных другими магами артефактов.

Пройдя главной улицей, меня привели на центральную площадь и оставили вместе с остальными людьми, которых бросили посреди залитого жарким солнцем пространства, не давая ни еды, ни воды. Небольшой фонтан сбоку площади, возле дома губернатора, давно пересох, загаженный сверх меры разными отбросами.

Дети уже не плакали, а что-то сипели. Маленькая девочка, возле которой я примостился, смотрела на меня и шептала – «воды», «я хочу воды». Её мать, лежала возле неё без сознанья, судя по её истерзанному виду и кровоподтёкам на лице, руках, и ногах, её били, а потом, очевидно изнасиловали.

У меня не было воды, и я сам страдал от зноя, но эти карие молящие меня глаза, не могли оставить меня равнодушным. Её мать сама нуждалась в помощи и защите, но что я мог сделать! Я не могу, не могу смотреть, как медленно погибала от жары малышка. Опять неведомая сила, всколыхнула меня, и я снова поднялся на ноги.

Ступни, благодаря помощи доньи Анны, быстро заживали, и я мог на них ступать. Самой доньи нигде не было видно, видимо её уже смогли выкупить. Собравшись с силами, я побрёл к одному из домов во внутреннем дворе, которого, находился колодец. Об этом мне сообщила одна из пленных женщин. Она же мне дала глиняную миску для воды.

Мне уже в принципе было плевать на себя, но умирающие без воды дети… Я не мог, бросить их. Не так меня воспитывали родители, и не так должен относиться истинно русский человек к страждущим, которые ещё более беспомощны, чем ты. Так я и шел, не обращая ни на кого внимания.

Возле самого входа во внутренний дом двора, меня остановил кто-то из пиратов.

– Куда прёшь мелкий, на ломаном испанском спросили меня.

– Сестра младшая, просит воды.

Пират злорадно усмехнулся.

– Хорошо, иди, набери воды ей, но сам смотри не пей.

– А то, что? – спросил я у него, спокойно смотря своими внешне равнодушными глазами на него.

– А то не донесёшь! Ха, ха, ха, – и он показал мне жестом, как он выбивает у меня из рук плошку с водой.

Что ж, видно мои главные испытания ещё ждут меня впереди. Ничего не ответив ему, я направился к колодцу. В центре двора, находилось небольшое каменное возвышение, которое и оказалось колодцем. Он был плотно закрыт, тяжёлой деревянной крышкой. С трудом отодвинув её, я уставился в казавшуюся тёмной воду.

В ней отчётливо отражалось моё лицо. Когда-то бывшие пухлыми щёки, сейчас обвисли, и походили на щёки бульдога, грустными складками вися на моём лице по обеим сторонам. Светло-карие глаза, неотрывно смотрели в воду, а грязные, слегка вьющиеся каштановые волосы, грязной паклей торчали надо лбом.

На лице выделялся тонкий породистый нос с лёгкой горбинкой, обещавший в будущем вырасти достаточно большим. А ещё над верхней губой уже стал пробиваться тёмный пушок, предвестник будущих роскошных усов, от которых в наше время женщины были совсем не в восторге.

Рассмотрев себя и подавив в себе желание, бухнуться лицом прям в студёный мрак воды, я аккуратно зачерпнул воду глиняной плошкой, и понёс её обратно, в далеко выставленной вперёд руке. Не пройдя и двух шагов, плошка была выбита у меня из рук пиратом, хорошо, что не разбилась. Я просто успел её удержать в своей руке, ожидая подлости, но воду спасти не удалось.

Волна ненависти, поднялась в моей душе. Скоты, сволочи, подонки, смерды, христопродавцы, самые страшные проклятья, были готовы сорваться с моего языка, но все они были бесполезны, все! Хозяином положения сейчас был не я. А эти подонки, дорвавшиеся до власти. Но ничего, мы посмотрим, кто кого. Клянусь, я не забуду этого. Я буду жить, вопреки вам, и я ещё поквитаюсь с вами.

Всё это я сказал про себя, закрыв на время свои глаза, а потом, встретился ими с глазами этих пиратов, которые изучающе смотрели на меня. Ни слова не говоря, я опять вернулся к колодцу, и даже не пытаясь выпить воду, снова зачерпнул её глиняной плошкой. Да, я попытался всколыхнуть в себе магию, но она молчала. Какое-то движение всё-таки мне показалось, но только лишь показалось. Мне нужен был наставник, но где его сейчас взять?

А пока я должен помочь другим, чтобы потом, помочь себе. Набрав воду, я снова пошёл на выход. Сделавший было ко мне шаг пират, был остановлен окриком другого.

– Оставь его Джим, пускай идёт. Мы с ним заключили договор, и будем его соблюдать. Пока он не будет пить, пускай носит воду детям, или ты за него пойдёшь сам. Они должны жить. Мы за них ещё не получили выкуп, а наш «адмирал» сумеет ещё выбить его из их мужей и отцов, которые прячутся по окрестностям. Жалкие трусы!

– Ха, Джек, ты не прав, они не трусы, просто никто из них не умеет так стрелять из ружей, как мы и французы. Не зря Морган, привлёк их с нами, у них врождённые магические способности к меткости. Испанцы были просто бессильны нам противостоять.

– Ты прав Джим, но так будет не всегда, скоро приплывут их маги и их лучшие солдаты, нам надо спешить обратно. Чего стоишь, пошёл вон, – это уже крикнули мне, на мгновенье растопырившему свои уши, которыми я внимательно слушал то, что говорили эти пираты. Вздрогнув от этого окрика, я пошёл дальше.

Донеся до девочки воду, я напоил, сначала её, а потом и многих других детей. Мне позволили сделать ещё три рейса, пока очередная плошка с водой, не полетела мне прямо в лицо, залив её прохладной водой.

– Ну вот, маленький кабальеро, теперь и ты напился, – рассмеялись пираты, – хватит носить воду, мы выполнили свой уговор и даже тебе дали напиться, разве не так?

И они со смехом заглянули мне в лицо. Я ничего не сказал. Молча облизнув губы и стерев влагу с лица, я отправился к остальным. Но теперь мне не пришлось сидеть с краю, наоборот, меня подхватили руки взрослой женщины, и начали гладить по голове.

– Как тебя зовут?

– Я, Эрнандо Хосе Гарсия-и-Монтеро, чётко, как робот оттарабанил я.

– О, ты же сирота. Твоя мать погибла, бедняжка в самом начале штурма. Многие видели, как её… и она внезапно осеклась, поняв, что не стоит травмировать психику подростка.

Взглянув на неё, я всё понял по её глазам. Твари, ненавижу. Слишком много долгов, слишком много. Мне нельзя умирать, только не сейчас, когда количество долгов пиратов передо мною, только растёт. Не сейчас.

Глава 3. Доминиканец

Одна из разосланных для поимки беглецов партий пиратов, вернулась с добычей. С собой они привели группу монахов и доминиканского священника падре Антонио. Это был полноватый человек среднего роста с круглым добродушным лицом и носом картошкой, над которым блестели острым умом карие глаза.

Ему не повезло, он был захвачен врасплох, и не смог отбиться от группы пиратов. Был он магом-артефактором, но знаниями обладал в основном для проведения исследований климата и природы, а не для боевой магии. Убивать людей ему претило, не для того он учился в лучших университетах Европы на богословских и природоведческих факультетах, чтобы потом заниматься уничтожением себе подобных.

Да, доминиканцы, боролись со всякой ересью, и были инквизицией, назначенные римским папой, но одно дело бороться с опасными ересями и проявлениями чёрной магии, а также людоедскими учениями, вроде индейских ритуалов человеческих жертвоприношений, а другое дело, грабить и убивать ни в чём не повинных людей.

Не сталкиваясь до этого с пиратами, он надеялся на их благородство и веротерпимость, но просчитался. Да и откуда ему было знать, что основная масса людей шедших в «береговое братство» были отчаявшимися людьми, годами не видевших женщин на своих островах, и на кораблях, бороздивших океаны, и происходившие из самых низов плебса.

Но не только это влияло на них. Большинство были разбойниками и бандитами, бежавшими от правосудия в Новый свет. Ну, а море никогда не прощало никого, и моряки, болтаясь в своих кораблях-бараках, и будучи жертвами командиров, боцманов, провиантмейстеров и прочих, только ожесточались и, озлобляясь, мёрли от голода и болезней, как мухи.

Трудно требовать от них понимания и христианского смиренья, о чём не подумал отец Антоний, выходец из известной дворянской семьи Испании. Будучи захваченный поисковой командой пиратов, он со смирением принял свою судьбу, моля Бога, вразумить несчастных, поднявших руку на церковь и женщин.

Но Бог, остался глух к его молитвам, а его артефакт, с помощью которого он работал, в виде молельных чёток, пираты отобрали у него. Он был сделан из золота и помимо своей магической ценности, представлял ценность и из-за металла. Других артефактов у него с собою не было, а несколько боевых он использовал, когда его брали в плен.

Придя в город, отец Антоний ужаснулся тому, что творили ландроны (разбойники), как называли пираты испанцев. Чёрные миазмы смерти, витали над всем городом, плач стоял на его улицах. Везде были видны следы пожаров, и лежали, и висели люди, которых пытали с целью узнать, где они спрятали свои сокровища.

Точнее, обрубки от этих людей. Пытали и мужчин и женщин, не давая никаких скидок на пол. Симпатичных женщин, насиловали на глазах у других людей, пожилых, забивали до смерти, требуя показать, где они спрятали свои ценности. Детей морили голодом и жаждой, не чураясь ничего, и не боясь никого.

Вместе с ним ландроны, поймали и старика португальца, бывшего ключником одного уважаемого дона, который уплыл торговать в это время на Острова пряностей. Отделив его от остальных, они привели его в один из домов и, заперев в подвале стали мучить, дознаваясь, где он спрятал деньги.

Старик был слабым магом. Он владел магией пера и был полиглотом. Знал он три десятка языков, и мог общаться с духами предков, выведывая у них секреты. Но все силы его были направлены на торговлю и обогащение своего хозяина и его самого. Сопротивления пиратам он оказать не смог и теперь, один из них, пытал его огнём, подпитывая магическую сферу его муками.

А чтобы он сразу не умер, в подвал, привели и отца Антония, который собственными глазами узрел все те мучения, которым подвергали португальца. Так ничего от него не добившись, старика привели на площадь, а отца Антония, как обладавшего ещё и святой магией, заставили поддерживать его дух.

Вся толпа, собравшихся на площади женщин, стариков, детей, и немногих пойманных в плен мужчин, в ужасе наблюдала за пытками старого португальца Магеша. Его подвесили к четырём столбам за большие пальцы рук и ног, так что он повис в воздухе сантиметров на пятьдесят над землею. Старик молчал!

Осатанев, пираты развязали его и стали жечь огнём, используя для этого сухие пальмовые листья. После этого и старик Магеша и отец Антоний потеряли сознание, не в силах перенести подобного издевательства.

Всё это видел и я, точнее, последнюю часть пыток. Отойдя в сторону, и взяв ветку, я стал чертить крестики на песке. Одна из женщин подошла ко мне.

– Бедный малыш, не смотри больше туда, ты уже не дитё, но ещё и не взрослый, ты сойдёшь с ума от этого. Посмотри, ты уже начал сходить с ума! – и она показала мне на то, что я делаю.

Глупая женщина, я не играл и не отвлекался на сумасшествие, я подсчитывал, сколько мне уже задолжали пираты, и крестов получалось очень много. Подсчитав, я провёл разделительную черту справа от них, и остановился, задумавшись. Потом, медленно провёл по земле зажатым в руке прутом, нарисовав большой ноль.

Нолём был я. Просто большой, бесполезный ноль. Зероу.

«С чистого листа. Я начинаю жизнь с чистого листа», – шептали в полубезумном состоянии мои губы, после чего, я действительно потерял сознание, не видя, как ко мне, гораздо позже, наклонилась дуэнья Анна, которая пришла уже к вечеру на центральную площадь.

– Храбрый мальчик, – шептали её губы и губы других женщин, которые были благодарны подростку за его помощь.

– У тебя доброе сердце и ты самолюбив. Жаль, что я оскорбила тебя там, в церкви, но иначе было нельзя. Ты не похож на своего своевольного отца, скорее на свою несчастную мать, но ты сильнее их обоих вместе взятых. Тебя ждёт непростая судьба, но ты сможешь, я верю, ты сможешь спасти многих и многих, и хоть тебя и не будут ценить, и благодарить за это. В награду от судьбы, ты получишь самое ценное, что есть в этой жизни – ты будешь любить и будешь любим. Самая гордая, красивая, знатная сеньорита, полюбит тебя и отдаст тебе всю себя без остатка. Но это будет очень нескоро. На твоём пути будут трудности и лишения, тебя будут предавать и забывать, проклинать и пытаться убить, но её любовь, каждый раз будет вытягивать тебя буквально с того света. Я магесса первого круга целителей и провидцев, пророчествую тебе, мальчик. Будь тем, кем показал себя здесь. Будь счастлив, навигатор!

И поднявшись с колен, на которые она положила голову потерявшего сознания подростка, она тихо ушла в ночную тьму. За неё, действительно заплатили выкуп, да и никто из пиратов, не осмелился бы её убить. Месть ордена целителей была бы ужасна. И ни одному из пиратов, не оказали бы помощь ни в одном порту, и ни в одном селении, до которого бы дошла весть о её смерти от их рук.

Отец Антоний, так же, как и Эрнандо Гарсия, очнулся поздним утром. За двое суток ни у того, ни у другого, во рту, кроме воды ничего и не было. Оба были схожей комплекции, только с разницей в возрасте и росте. Оба сейчас основательно исхудали, и оба были, морально уничтожены увиденными зверствами пиратов «адмирала» Моргана.

Как-то само собой получилось, что они оказались недалеко друг от друга и потом, когда накормив их всех плохо сваренной кашей из маиса, их повели в сторону Атлантического океана, они пошли вместе, держась друг друга. Кроме, как магией, это объяснить было невозможно.

Падре Антоний, пристально всматривался в юношу, шедшего недалеко от него. Весь вид его говорил о почти полном моральном и физическом истощении. Но яркий лихорадочный блеск его глаз, говорил о том, что дух его ещё крепок и он не намерен сдаваться.

Падре Антонию нужен был последователь и человек, на которого он мог бы если не опираться, то, по крайней мере, хотя бы надеяться. Вокруг него были только одни женщины и дети. И только этот, неизвестный ему подросток мог обещать ему помощь.

Магические способности падре Антония, сейчас были значительно ограничены. Они лежали в основном в области артефакторики и начертательной магии, но не инструментов для этого, ни необходимых артефактов у него не было. Оттого ему и нужен был этот юноша, чтобы разобраться, на что он способен, а потом, попытаться сбежать с ним вместе, если его не смогут выкупить монахи.

Но дело было плохо. Даже, скажем так, очень плохо. Пираты, боясь, что монахи смогут отбить их нападение с помощью святой магии, убивали их всех подряд, не жалея никого. Приступом, взяв все монастыри города и разграбив их, они искали выживших. Все оставшиеся в живых монахи, бежали в горы и джунгли, скрываясь от своих мучителей, и не могли оказать помощь падре Антонию.

Оставалось надеяться на губернатора Панамы и его солдат, которые готовили засады на обратном пути пиратских отрядов. Но он не знал, что Генриу Моргану сообщил высланный на разведку отряд пиратов.

А он сообщил ему следующее: – Укреплений на обратном пути нет, засад тоже, а захваченные в плен испанцы, признались, что большинство людей губернатора, разбежались по окрестностям в ужасе перед пиратами и его замысел не осуществился из-за нехватки людей. Путь был совершенно свободен и открыт.

24 февраля 1670 года Морган со своими людьми, вышел из Панамы. Он вёл за собой сто пятьдесят семь мулов, груженных ломанным и чеканным серебром, шестьдесят мужчин, женщин и детей. В то же день пиратские отряды достигли прекрасной равнины на берегу реки, примерно в пяти километрах от города.

Они расположились по кругу, а заложников, поместили в центр круга. Всю ночь, слышались вопли и стоны женщин и младенцев. Одни поминали отца, другие – своих друзей, третьи – своих родичей. В довершении всего это, люди страдали от жажды и голода.

Падре смотрел на женщин и ничем не мог им помочь. Несчастные женщины в отчаянье, прижимали к своей груди младенцев, которых им нечем было кормить. Они просили Моргана на коленях, чтобы он отпустил их, однако жалобы этих несчастных, не вызывали у него никакого отклика. Он отвечал, что не желает слушать их стенания: ему нужны деньги и ничего, кроме денег.

Муки этих женщин и детей, доставляли ему великое наслаждение. На следующий день он отдал приказ выступать всем отрядам, забрав с собою и всех пленных. Над лагерем пленных поднялся стон. Не стонал только Эрнандо и падре Антонио.

Первый считал это бесполезным занятием, и только кривил губы он тяжкой боли, а второй молился за этих несчастных, прося Господа нашего, уменьшить их муки и спасти их своею волей.

Сергей Шебутной, а ныне Эрнандо Хосе Гарсия-и-Монтеро, опустив взгляд на землю, нехотя переставлял свои ноги, идя вперёд. Он с любопытством смотрел на тех спутников, которых дал ему Господь.

Особенно ему был интересен монах в простой серой рясе и с маленькой шапочкой на обритой тонзурой голове. Вторым объектом его внимания была красивая молодая женщина, гордо шедшая впереди, сопровождаемая служанкой и двумя пиратами.

От неё шла сила. Вся её крепкая стройная фигура, дышала величием и силой, безусловно, она обладала и магическими способностями. Женщины вечером шептались, что её домогался сам Морган, но так и ничего не мог поделать с ней. Она была магессой второго круга и обладала защитной магией, через которую не мог пробиться никто из пиратов.

Но и уйти от них она не могла. Её муж, боевой маг такого же второго круга, отъехал по делам в Перу и не смог по этой причине её защитить, не зная о той беде, которая приключилась со всем городом.

Эта женщина, а звали её Мария Грация Доминго де Сильва, была очень красива. Даже запредельно красива. Её точёное, белое лицо с миндалевидными тёмными глазами с очень длинными ресницами, которые, точно опахала, прикрывали её глаза, никого не могли оставить равнодушным.

Сочные, прекрасной формы губы, выделялись на её лице, так же, как и нежный овал, словно фарфоровой кожи. Мягкие, вьющиеся волосы, обрамляли её широкий лоб, излишне подчёркивая её аристократичность. Немудрено, что каждый увидевший её, желал её всем сердцем, и не только им.

Но она была неприступна, как Эверест, а тем холодом, который она излучала, можно было бы убить любого неосторожного самца, который бы осмелился, запустить свои руки в её волосы или в лиф её длинного платья.

Никто и не пытался этого сделать, лишь «адмирал» Морган, оказывал ей знаки внимания, пытаясь играть в благородство, но Грация, быстро раскусила его обман и теперь, только презрительно смотрела на него, не давая ему ни малейшей возможности поглумиться над ней.

Поняв это, Морган всё равно взял её с собою, желая досадить ей, и подвергнуть мучениям и тяготам длинного, тяжёлого пути, а также, чисто моральным издевательствам, на которые он и его люди, были большие мастаки.

Да и лицезрение отчаявшихся испанских женщин гораздо более простого происхождения, и не блиставших ни природной магией, ни красотой, не добавляли холодной красавице радости. Отчего её глаза, периодически наполнялись слезами страдания, но она была бессильна помочь им.

Видя всё это, Эрнандо не мог восхищаться мужеством этой женщины, но также не мог помочь ни ей, ни себе.

– Кабальеро, я вижу, что вы думаете о том же, что и я? – внезапно обратился к нему измождённый монах, который шёл недалеко от него. Я с удивлением повернулся к нему.

Ну, до кабальеро мне ещё далеко, я ещё скорее ховен (юноша) для этого падре. Но видимо падре решил подчеркнуть мою взрослость, и не уподобился, как женщины, называть меня польо, то есть цыплёнком, что уже неплохо. Повернувшись к нему всем телом, я ответил.

– Здравствуйте, падре, а как вы сами очутились в этом месте, и почему вас ещё не выкупили?

– О, сколько много вопросов, кабальеро. А как вы сами оказались тут?

Еврей он что ли, вопросом на вопрос отвечать. Да они, вроде все своих евреев уже повыгоняли, даже от выкрестов избавились. Видно, любопытство его замучило. А вот любопытство грех, а грехи не достойны священников, и вообще…

Видя, что я молчу и не тороплюсь с ответом, падре продолжил.

– Но если вы не хотите отвечать, юноша, то не трудитесь, все мы тут невольники чести и застигнутые врасплох люди.

Что, правда, то, правда. Особенно я, застигнут врасплох, бараном гастарбайтеров, а потом, попавший в ваш мир, также врасплох. А теперь ещё надо мною и издеваются, всякие моральные уроды. Взглянув на одного из пиратов, чью морду лица покрывала сеть рытвин от оспы и множество мелких шрамов, я добавил про себя, и не только моральных.

– Да, нет, отчего же, – начал я высокий слог заумной речи, чьи слова сами всплывали в моём перегруженном работой мозгу, – мне нечего скрывать, кроме своих цепей.

При этой фразе, взгляд падре, метнулся на мои руки и ноги, и, не обнаружив там, пресловутых цепей, с недоумением вернулся на моё лицо.

– Это фигура речи,– пояснил я ему, – для облегчения понимания, а скрывать мне и нечего. Я сын моряка по прозвищу «Портулан», который погиб два года назад в море, а мою мать убили пираты, когда пытали. Выжил только я, и то, благодаря донье Анне, если бы не она, то я сейчас бы не шёл рядом с вами.

– Да, да, – закивал головой в ответ падре, я знаю донью Анну, она сильный целитель. Недаром она магесса первого круга, сильнее её нет никого во всём Испанском Мэйне. Остальные все находятся в Испании. Вам повезло юноша, что она оказалась здесь и спасла вас.

Действительно, мне повезло, и я до сих пор, не могу отойти от выпавшего мне счастья. Прямо рыдаю от той полосы везения, в которую я попал ненароком. Счастье, вот оно, оно почти рядом, но недостижимо для меня. Ах, что же делать, что же делать – я, незаметно для себя, стал впадать в патетику. Видно моя старая сущность, никак не могла адаптироваться в новой ипостаси. Что же, я её понимал. А вот понимал ли это падре, который пристал ко мне, как банный лист в бане.

Видимо всё же он понимал, судя по его озадаченному взгляду на меня.

– Видимо, вам досталось слишком много за это время, – намекнул он мне на очевидные обстоятельства, правильно поняв мою реакцию. В ответ я только тяжело вздохнул и чуть пошевелил своими ступнями, чтобы было лучше видно ещё не зажившие ожоги, пузырившееся на ногах.

– Меня пытали, но я ничего не сказал!

– Да, да, вы храбрый юноша!

– Потому что ничего и не знал, а у моей семьи нет денег, чтобы заплатить за меня выкуп.

Падре был удивлён моим словам, но всё равно, продолжил разговор.

– А как же вам удалось выжить? Вы же уже инициированы, не так ли?

– Да! Но меня спасла донья Анна. У меня в роду, многие владеют морской магией, или магией связанной с морем. Я точно не знаю, отец так и не смог узнать, какие способности у меня есть. А донья Анна, пообещала пиратам, что я умею читать морские карты, вот они и взяли меня с собою.

– Да, всё понятно теперь с вами, кабальеро, – задумчиво произнёс падре, внимательно при этом смотря на меня.

– Значит, у нас есть шанс сбежать!

– А разве нас пираты не отпустят? – снаивничал я.

– Не думаю, это не в их интересах. Особенно если они не получат за нас выкуп. А я так полагаю, что за тебя, кабальеро, выкуп платить некому, а про меня и так никто не знает, а значит, я в равном с вами положении. Да, это положительно меняет всё дело. Но нам надо дойти до моря, а это непросто с нашим подорванным здоровьем и отсутствием нормальной пищи.

– Но из любой безвыходной ситуации всегда есть выход, и я собираюсь его найти с вашей помощью.

– С удовольствием вам помогу, чем смогу, – подтвердил я своё согласие с его предложением. – Вот только я ничего не могу, от слова, совсем. Моё ядро молчит, магические способности неизвестны, а сражаться я не умею.

Падре сощурив на меня глаза, более внимательно начал смотреть на меня.

– А вы бы хотели этому научиться?

– Шутите? Я готов рвать этих извергов зубами, рубить на куски саблей, и стрелять из этих допотопных ружей.

– Допотопных?

– Да, это старьё, с помощью которого они убивают вас, можно значительно усовершенствовать, и я умею стрелять из него. Ну, не из такого, конечно, но я смогу быстро научиться.

Сказав эти слова, вырвавшиеся у меня изо рта, прежде я смог подумать, а стоит ли об этом говорить, я замолчал, и так уже сказал много лишнего и бесполезного сейчас.

– Вы интересный юноша, – помолчав после моей тирады, сказал падре, – я бы сказал, что очень интересный. Ваш отец, успел научить вас стрелять из пистолей и мушкета?

– Да, научил,– стал на ходу придумывать я. И я даже, почти придумал, как их улучшить.

Падре, снова задумался, а потом произнёс.

– Вам, несомненно, нужно учиться. Но судя по вашему положению и обстоятельствам, у вас нет для этого никакой возможности. Вы же, наверное, знаете, что помимо весьма солидной суммы для обучения, вам необходимо ещё иметь и рекомендацию от любого почтенного семейства, члены которого могли бы поручиться за вас.

– Эмм, – издал я умное мычание, так как, абсолютно не знал, что ответить на это.

Падре Антоний, чуть заметно улыбнулся, заметив замешательство юноши и его полное незнание данного вопроса.

– Вас, несомненно, готовили в навигаторскую школу, либо в одну из частных морских школ, где готовят прекрасных мореходов. А если у вас есть магические способности к чтению и начертанию морских карт и портуланов, то из вас, собирались сделать, отличного лоцмана или шкипера. Это достойная карьера для любого молодого человека. Такие люди всегда нарасхват и за них охотно выходят замуж самые достойные девушки, в том числе и из благородных семейств.

Я молчал и внимательно слушал падре, продолжая вместе с ним идти дальше. Нас никто не трогал и не мешал нашей беседе. Безоружные и слабые, мы никому были не интересны. Убежать мы не могли, напасть тоже, оттого и внимание к нам было ослаблено.

– Я предлагаю вам союз. Вы помогаете мне, а я помогаю, потом вам и отправляю учиться вас в лучшую духовную академию.

– Я не хочу быть монахом и священником то же, – категорически отмёл я его предложение.

– Я тебя и не заставляю это делать и не собираюсь превращать вас в священнослужителя.

– Тогда зачем же, я хочу воевать, я хочу уничтожать этих пиратов, всю эту нечисть, пиратов, флибустьеров, буканьеров, корсаров и этих, как их, а… вспомнил – каперов, – показал я полную осведомлённость в общих названиях берегового братства.

– Вы думаете, вы будете учить только молитвы? Вы ошибаетесь, кабальеро! Вас будут учить и риторике, и иностранным языкам, и ещё много чему ещё, но вы поступите на один из факультетов, выпускники которого не распространяются о том, что закончили его. Помимо общих знаний, которые необходимы каждому дворянину и магу, вы получите навык обращения и с холодным, и с огнестрельным оружием. А также вас будут учить и навигации, и работе с картами. Такие люди нужны инквизиции!

– Что? Вы инквизитор? Вы случайно не Томас Торквемада? – опять я блеснул интернетовскими знаниями.

– Нет, его времена давно уже прошли, а его влияние, как и само влияние инквизиции, изрядно преувеличено нашими недругами. Чернокнижники и адепты различных богопротивных ересей, не остаются в долгу перед нами, и всячески преувеличивают, как количество пострадавших от инквизиции, так и тех, кто пострадал невинно.

Падре вздохнул и продолжил.

– К сожалению, любому человеку свойственно ошибаться. Случаются и ошибки, мы не боги и не претендуем на это. Наше дело, защита людей от ереси, всё обильно проникающей в ряды церкви и пользующаяся популярности среди простого народа, а также некоторых старых родов Британских островов и Нормандии.

– Мы всего лишь защищаемся, но мы ушли от разговора. Вы согласны?

Согласен ли я? А разве у меня есть выбор? Впрочем, выбор есть всегда! Но в данном случае, у меня нет выбора. Инквизиция!? А почему бы и нет! Все эти пираты, давно заслужили, участи пылать на кострах, а то верёвка на шею, слишком слабая для них казнь. Пускай будет так!

– Я согласен, что мне надо делать?

– К сожалению, пока ничего. Мы не в силах изменить обстоятельства в свою сторону. Будем ждать удобного момента, и держаться друг друга, юноша. Это моё единственное требование.

На этом наш разговор подошёл к логическому концу, и мы продолжили наш дальнейший путь молча, каждый думая о своём и строя планы об освобождении из плена.

Глава 4. К океану

Десять дней, мы шли через джунгли, опасаясь нападения диких животных, и двигаясь в направлении Атлантического океана, страдая при этом от голода и жары. Пищу давали два раза в день, и состояла она из горсти маисовой муки и нескольких неизвестных мне корнеплодов. Пираты шли с развёрнутыми знамёнами, каждый под командованием своего выборного капитана.

Смотря на их знамёна, я не переставлял удивляться тому, что флаги у них были не чёрные с «Весёлым Роджером», а самых разнообразных цветов и без «Роджера». В основном они у них были красные с различными цветовыми вставками, а у некоторых даже зелёные. Красный свет ассоциировался в это время с кровью и любое красное знамя, называлось кровавым флагом, знаком тревоги и беды. Этот флаг, поднимался при поднятии мятежа, а также в случаи бескомпромиссности борьбы.

На десятый день мы вошли в селение на реке Чагре, под названием Крус. Морган, остановился здесь, чтобы заготовить себе провизию для перехода морем до Ямайки, ведь много еды с собой не заберёшь, она быстро портится. А консервов в этом мире ещё не изобрели. Впрочем, я ещё слишком мало знаю об этом мире, чтобы делать выводы.

Все пленники были исхудалыми и еле могли идти. Я стоял рядом с падре Антонием, когда нас вывели на небольшое свободное пространство за домами селения, вместе с остальными пленниками.

Впереди, появилась красочная процессия, во главе которой шёл Генри Морган в дорогом камзоле, украшенном золотым шитьём, пафосной шляпе с ярким плюмажем и крепких кожаных сапогах-ботфортах. Ноги были без чулков, но одеты в широкие штаны. На вид это был обычный, ничем не примечательный мужчина, несомненно, обладающий, гораздо более ценными для мужчины свойствами, чем красота.

У него явно были неизвестные мне магические способности, которые он впрочем и не скрывал, а кроме того его ум, удача, и хватка, позволили одолеть множество препятствий. Манипулируя пиратами, и захватив врасплох губернатора Панамы, он смог овладеть городом и разграбить его, несмотря на сопротивление его жителей.

Сейчас же он выступал впереди своих людей, пёстрой вооружённой до зубов толпой, обступивших его. На его груди висел большой золотой медальон, обильно усыпанный драгоценными камнями. Стоящий рядом падре Антоний, внезапно напрягся и прошептал сквозь стиснутые зубы.

– Высшая защита, у него на груди висит орден высшей защиты! Откуда у него эта ценность? Многие бы хотели обладать этим весьма редким артефактом, очень многие. Но откуда он у него?

Этот вопрос, естественным образом, остался без ответа. Я на него ответить не мог, а всем остальным, не было до этого никакого дела. Все ожидали от Моргана речи о своём освобождении, которое несколько затягивалось. Что было, впрочем, не удивительно, после всего нами пережитого.

Картинно выступив перед нами «генерал-адмирал» Генри Морган, отставив левую ногу вперёд и положив правую руку на богато изукрашенный эфес морского палаша, начал свою речь. Но в начале, он обвёл своим презрительным взглядом всю жалкую толпу заложников, некоторых из которых уже выкупили.

– Испанцы, – на неплохом испанском заговорил он, – вините в своих несчастиях своего губернатора. Это трусливое ничтожество, которое предало вас и оставило наедине со своим горем и несчастиями. Мы, благородные каперы, прошу заметить господа, мы каперы, а не пираты! Ну, если вам гораздо больше нравиться название флибустьеры, можете именовать нас именно так, но отнюдь не пиратами.

– Так вот, мы вынуждены стребовать от поданных Испании репрессалии от ущерба, понесённого добропорядочной Англией и независимой Францией. Вините в этом самих себя и свою королеву. Мы же всего лишь выполняли свой долг перед Англией и Францией, согласно выданных нам каперских грамот!

И он потряс перед потрясёнными таким цинизмом, заложниками, некоей бумагой свёрнутой в свиток, с висящими на ней различными разноцветными печатями. Никто из стоящих пленников не мог рассмотреть диковинную бумагу, а тем более её прочесть, да это было и ни к чему.

Генри Морган, обвёл ещё раз глазами притихшую толпу, наслаждаясь созданным им впечатлением и сделав театральную паузу. По лицам, стоящих перед ним людей, прошлась вся гамма чувств и переживаний, которые овладели ими. Отчаянье, надежда, ожидание, страх, тщательно скрываемая ненависть, вера в невозможное, по ним можно было писать картину «Возвращение спасителя».

А этот англичанин, находившийся на вершине триумфа, походил сейчас на огромного змея, загипнотизировавшего толпу кроликов и выбиравшего, кого из них сожрать первым, а кого потом. Остро блеснул в лучах утреннего солнца, висевший у него на груди медальон. Волна чистой энергии от него, толкнула в грудь меня и падре. Не знаю, что почувствовали женщины, а мы с падре определённо чувствовали силу, исходившую из этого артефакта.

– Силён, он определённо силён, – проговорил падре Антоний.

После затянувшейся паузы, довольный произведённым эффектом Морган, продолжил свою речь.

– Друзья! Прекрасные сеньоры и сеньориты!

На этом месте его речи, я оглянулся, ища глазами прекрасную женщину, но её нигде не было видно. Среди пленников ходил слух, что её уже выкупил, вернувшийся из Перу муж, и забрал её отсюда. Что ж, ей повезло не слушать этот пафосный бред в ожидании своей судьбы, и скорей всего смерти.

– Кабальеро и падре!

Ооо, нас тоже включили в это список, какая честь, и всё, наверное, только ради денег. Цинизм двадцать первого века и англосаксонский диктат, научил уже каждого россиянина с подозрением относиться к сладким речам и бесконечным обещаниям всех и каждого.

В красивую обёртку мало кто уже верил, а доверие, уже шло, как отдельный бонус, который невозможно было купить ни за какие деньги, а только обрести по крупинкам, собирая себе репутацию.

Вот и слова этого щёголя, за спиной которого стояли вооружённые пираты, мало тронули моё сердце, да и судя по глазам падре Антонио, его тоже.

– Данной мне выборной властью и каперской грамотой, я иду вам навстречу и…

Голос его поднялся на два тона выше, и видимо, усиленный магически, внезапно загремел в ушах у каждого, вонзаясь острыми кинжалами слов прямо в черепную коробку, резонируя через кость.

… и предлагаю вам, любезные испанцы выкупить себя в ближайшие три дня! Если этого не произойдёт, то я буду вынужден, пригласить вас на наши корабли и привезти на Ямайку, где вы будете проданы, как рабы. Если конечно, вы сможете перенести плаванье до неё.

И он улыбнулся хищной улыбкой, обнажив мелкие острые зубы хорька. Толпа ахнула, осознав, что её мучения не остались в прошлом, а только видоизменились, грозя окончиться ещё более печально, чем они начались.

– Но сердце англичанина не камень, – снова продолжил Морган, перестав улыбаться и перейдя к строгому деловому стилю, – у меня есть для вас приятная новость. Мы торопимся, и потому, береговое братство, решило снизить сумму выкупа, на… скажем… ммм… Да, на целых десять процентов!

– Оооо, любезные испанцы, это огромная скидка, просто огромная, – услышав гул разочарования, – повторил он, – не стоит так огорчаться, я иду вам навстречу, можно сказать, бегу, а вы… неблагодарные! У вас есть три дня, не больше!

И развернувшись, он махнул рукой своей разнородной свите идти обратно, сверкнув напоследок брильянтами драгоценных перстней на своих пальцах. Толпа пленных женщин и мужчин зашумела, обсуждая услышанное. Мы вдвоём, подавленно молчали.

За меня платить выкуп было некому, а падре Антоний, хоть и смог отправить весточку с одним из негров-рабов, но она, либо не дошла, либо у него оказались свои недруги, не пожелавшие доставить эту информацию, кому следовало и, желая тем самым смерти неугодному инквизитору.

Три дня, пролетели, как одно мгновение, нас стали лучше кормить, что, впрочем, не помогло нам обрести прежний вид. Я стал похож на гончий велосипед. Мои щёки втянулись, а нос, наоборот торчал небольшим крючком, как у сокола, нависая над подбородком. Я даже немного подрос и оброс тонким слоем мышц.

Падре тоже весомо отощал и стал поджар, но возраст и отсутствие возможности владеть магией в полной мере, не давало ему сил восстановиться, оттого его кожа, утеряв толстую прослойку жира, обвисла по его бокам и животе, уныло показывая его собственную беспомощность и неспособность справиться со своими проблемами.

На четвёртые сутки, подгоняя нас пинками и острыми кончиками абордажных клинков, повели на пиратский корабль. Ооо, я прощу прощения перед благородными пиратами, нас повели на каперский корабль, коих было достаточно много, около тридцати штук.

Только три из них были фрегатами, а корабль Моргана был самым крупным из них, все остальные были мелкими парусниками вроде двухмачтового кетча, пинка, или шхуны с командой в шестьдесят – восемьдесят человек, а то и шлюпа с командой в двадцать пять – сорок человек.

Нам не повезло, нас никто не выкупил, отчего и почему, думать было бессмысленно. Остальных пленниц и пленников, выкупили родственники или их знакомые. Часть из них, была обменена на продовольствие, стада мелкого и крупного домпашнего скота, маис и рис.

Со всем этим продовольствием мы направились в крепость Чагре, что охраняла выход в море из реки Чагрес, по берегу которой мы и прибыли вместе с пиратами, неся на себе грузы и вконец обессилив.

Всё это продовольствие было загружено на пиратские корабли, стоявшие возле крепости на якоре и охраняемые там отдельным отрядом флибустьеров, прикрывавших поход Моргана от внезапного появления испанской военной эскадры и захвата ею, оставленных на рейде кораблей.

Здесь же в крепости, перед убытием на Ямайку, Морган, решил устроить делёжку добычи, о которой мы узнали по возмущённым крикам пиратов, участвовавших в этом весьма значимом для них процессе. Пока они там делили добычу, нам предложили поесть мяса.

Гнилой Билл, заметив нас, и даже изрядно удивившись, что мы остались живы и по-прежнему не выкуплены, направился прямо к нам. Остановившись перед нами, он заговорил презрительно хмурясь, и глядя при этом на наши обносившиеся в процессе пути одежды и откровенно замухрыжнический вид.

– Ооо, господа, кого я вижу, инквизитора-неудачника и храброго чтеца морских карт! Рывком сдёрнув со своей косматой головы пиратскую треуголку с обгорелым краем, шаркнул ею перед нами, и отвесил нам шутовской поклон, продолжая при этом, насмехаться над нами.

– Какие люди, стоят передо мной, и они по-прежнему без оружия! Не правда ли? Какая досада! Желторотый цыплёнок, – тут он снова внимательно посмотрел на меня, и, увидев грязь на моём лице смешанную с потом, которую я никак не мог с себя смыть, продолжил.

– Я прошу прощения, желторотым ты уже не являешься, будущий юнга, ты скорее черноротый, нет, грязноротый, нет, сухоротый, коричневоротый, дерьмоворотый, отвратноротый, ты ублюдок, мать твою! – неожиданно для меня, пришёл он в ярость.

– Ты ещё помнишь, несчастный найдёныш, как бросился на меня с одними кулаками? А, помнишь? И как? – участливо поинтересовался он у меня, – головка то не болит?

Невольно проведя рукою по своей голове, я обнаружил едва заживший шрам от удара, обещавший в будущем на этом месте кривую, не зарастающую волосом полосу.

– Ты, сын своих мёртвых родителей, место которых в прислуге у Старого Роджера, ты не забыл, что будешь читать у меня портуланы, ты и твой полумагический падре, обрубок артефактора, инквизитор без зубов, отрыжка Псов Господних. Где твой факел падре, которым ты выжигаешь ересь? Где он? У ядовитой змеи, выдернули все ядовитые зубы! – выкрикнул он последние слова прямо в побледневшее лицо отца Антония.

– Что? Не слышу? Что ты там шамкаешь? А? Выкинул факел? Съел? Проглотил от страха? Ты думаешь, что если обладаешь даром мага, то способен на всё и можешь победить любого смерда? Так ты ошибался, хгм, «небесный лоцман», ошибался. Честная сталь, всегда пробьёт твою правую сторону груди и остановит тебя, а твоя голова, покатившись по земле, прекратит твою магическую деятельность. Да и что я говорю, что же ты падре, не сбежал вместе с мальчишкой от нас? Не смог? Где же твои магические способности и сила?

– А… ты думаешь оставить его про запас! Вы же там, в своих монастырях любите молоденьких мальчиков, это ведь не считается грехом? Да?

И он громко и оглушительно захохотал, а рядом стоявшие с ним пираты, заржали будто кони, уперев руки в бок и надрывая свои глотки, наслаждаясь невинным развлечением.

Падре Антоний из белого, превратился в красного, и я даже стал переживать за него, как бы его не хватил апокалипсический удар от всего услышанного и от тех прилюдных унижений, что позволил себе Гнилой Билл.

Падре молчал, а Гнилой Билл, наслаждал их обоюдным унижением. Он ещё много чего говорил о них, упоминая их родителей, и всего чего только можно, а также морского дьявола, которого постоянно называл Старым Роджером. Он оскорблял их, насколько позволяла его убогая фантазия, дыша на нас смесью старого перегара, вони, разлагающихся у него во рту остатков пищи, и смрадного дыхания от плохо работающего желудка.

Я давно уже перестал слушать его оскорбления, уйдя в свои воспоминания, думая о чём угодно, но только не о том, что происходило прямо передо мной. В моём воображении, происходил художественный процесс, в котором я рисовал огромный толстый испанский крест на судьбе Гнилого Билла и ему подобным.

В конце концов, Гнилой Билл иссяк. Придя в хорошее расположение духа, он даже решил нас накормить, по доброте своей душевной.

– Эй, сладкая парочка вонючих испанцев, не надо думать обо мне плохо, я оставил ваши жизни в ваших руках и даже не буду брать этого польо с собой, он мне не нужен. Я достаточно награбил, и теперь мне не нужен этот «портулан». Напоследок хочу вам сделать подарок лично от себя.

И он вытащил из-за своего пояса пистолет и метко прицелившись, спустил курок. Грохнул выстрел и одна из птиц, сильно напоминавшего кондора, только размерами поменьше, свалилась на землю с дерева, остальные взмахнув широкими крыльями, слетели с него и умчались вдаль, оглашая окрестности противными сиплыми криками искреннего возмущения, подлым убийством своего собрата.

– Вот вам мясо, обдерите его, пожарьте и ешьте за моё здоровье. Он достаточно наелся трупов ваших собратьев. Смотрите, какой он жирный, и Гнилой Билл, расхохотавшись, пнул убитую птицу своим сапогом, вызвав у других пиратов новый взрыв хохота.

– Ешьте, не бойтесь, ими питались наши собратья, когда им нечего было есть. Обычное мясо и не намёка на человечину, которую они давно переварили, и он, плюнув в нашу сторону жёлто-коричневой слюной, отправился восвояси в сопровождении своих товарищей.

Действительно, когда они ушли, мы подошли с падре Антонием к этой птице и увидели, что это действительно гриф-падальщик, точнее, его название было гриф-индейка из-за схожести его внешнего вида с индейкой.

Мы не ели мяса с момента попадания в плен, да и вообще, мало, что ели, поэтому, несмотря на отвратный вид птицы, и той пищи, которой она питалась, мы нашли в себе силы ощипать его и зажарить на костре под смех окружающих нас пиратов.

Голод не тётка, и даже не дядька, а есть хотелось просто неимоверно. Отец Антоний, помолился за нас, прося прощения перед Господом за грехи наши, а я принялся свежевать птицу, морщась от запаха, который она издавала. Разделав её полностью, и отделив морщинистую шею от всего тела, я разорвал мясо на куски голыми руками и, нанизав на прутья, мы обжарили его, а потом, и съели.

Пираты, сначала смотревшие на нас и на весь процесс приготовления грифа, вскоре разошлись по своим делам, когда это им надоело, оставив нас в покое и перестав оскорблять, что нам в принципе было и надо. Насытившись до отвращения, мне пришлось призадуматься, а что же делать дальше. Ведь нам осталось несколько часов, до того момента, как нас погонят на корабль.

Видимо о том же самом думал и падре.

– Падре, как нам дальше быть? Ты же владеешь магией?

В своё время я насмотрелся фильмов про Джека Воробья и опыт, хоть и из фильмов имел богатый, поэтому насчёт пиратов, откровенно рефлексировал. А уж после того, как мы практически месяц голодали и подавно. Ничего хорошего от них ждать не приходилось, один обман и смерть.

Падре Антонио, отвечать не спешил. Вместо этого он встал и обратился к другому пирату, сидевшему поодаль и чинившему свой ботинок с помощью огромного шила и дратвы.

– Уважаемый ландрон, не подстрелите ли вы нам вон ту птицу. И он показал на расположившихся, на ветвях другого дерева грифов. Пират ощерился в улыбке и кивнул головой. Подняв свой мушкет, он прицелился и выстрелил. С дерева упал, подстреленный им гриф, к которому неторопливо направился падре. А я подошёл к этому же пирату и сказал.

– У нас нет ножа, чтобы разделать и зажарить эту птицу, не дадите ли вы нам нож?

– Э, малыш, да ты никак сбежать хочешь, да ещё и нож для этого просишь, я видел, как вы голыми руками разрывали этого «каплуна» и падальщика. Вы испанцы, только и годитесь на то, чтобы падаль есть. И сами падаль и едите тех, кто питался вами же. Когда мы приплыли сюда, эти птицы были в два раза меньше и жутко худыми. Одни кости и перья, а после того, как мы накормили их вашими трупами, посмотри, какие они стали жирными!

Слова, застряли в моей глотке, к которой подкатил тугой ком. Хотелось проклясть его страшной клятвой. В которой уже раз, я пожалел, что полный ноль в магии, а этот… Антоний, только и мог, что молиться, да говорить, что святая магия не предназначена для битв. Ага, как же!

Но делать было нечего, этот пират уел меня. Но и мне было, что сказать ему. Ведь они тоже жрали в этой крепости этих птиц, когда у них закончились продукты. Кстати почему, когда в море полно рыбы? Одни вопросы без ответов. Но, указывать ему на то, что он тоже любитель пернатых падальщиков, я не стал.

Не стоит дразнить этих людей без нужды, когда ты только и можешь, что бездарно помереть. А мне ещё нужно было вникнуть и расплатиться по всем своим долгам, ибо накопилось их не в меру. Блин, опять пафос испанский попёр. Пойду лучше попытаю падре, пускай он меня научит магии, раз сам не в состоянии. А то чувствую, что в правой стороне груди, у меня уже не ядро, а огромный булыжник, раскалённый докрасна, скоро и делиться начнёт, а там и до взрыва недалеко… термоядерного! Магическое ядро, оно наверное такое. Видимо на моём лице с крючковатым носом, что-то отразилось, потому, как пират схватился за свой пистолет и, наставив его на меня сказал.

– А ну-ка вали отсюда «Восемь реалов», пока я не проделал в тебе дырку и не вставил туда верёвку и не подвесил тебя на ближайшем суку. Будешь на нём с грифами торговаться и нож просить у них, чтобы верёвку перерезать. Да, на глупость, что сказал пират, я не обратил внимания, но вот моя кличка… странная. Эта глупая кличка, приклеилась ко мне отчего-то, но, пока не мешая мне жить.

Вернувшись к падре, я стал помогать ему, обдирать тушку грифа. Ободрав её, я уставился в глаза падре. Первого грифа-индейку мы съели, потому как были очень голодны, и я разрывал мясо своими руками, и изрядно отросшими ногтями. Сейчас можно было сделать то же самое, но уже особого желания у меня на это не было, да и ногти я уже в процессе разделки все пообломал.

– Ну, так что, падре? Нож мне не дали, стекла здесь нет, шёлковой нитки тоже? Как мы будем рвать это мясо, а ведь нам ещё надо его завялить на солнце и вымочить в солёной воде. Где ваша магия падре, неужели она не поможет нам?

Вместо ответа, падре начал бродить по песку и найдя несколько раковин, стал внимательно их рассматривать, а потом, осторожно бить одну о другую, в процессе этого читая молитву на латыни. Я с удовольствием смотрел на его руки. В правой стороне груди немного ворохнулось, и на моих глазах одна из раковин обломалась с краю, показав заострённую часть.

Усмехнувшись, падре взял её в руку и стал срезать мясо грифа с его костей словно ножом. Больше чудес в этот день я не увидел. С помощью этой раковины, мы распластали всё мясо на тонкие пластины и полоски, прополоскали его в солёной морской воде и разложили на больших камнях, подставив его солнцу.

Нам никто не мешал, всем было на нас наплевать, но как только мы подходили к лодкам или кораблям, нас сразу окрикивали, и отправляли назад, грозя оружием. Мы так и сидели на большом песчаном острове, слева от которого начинался океан, а справа текла река, впадая в него, вяля мясо и думая о будущих несчастиях.

Пока мы насыщались и вялили себе мясо впрок, на этом острове проходило самое интересное, что было в жизни пиратов, а именно, делёжка награбленного, о которой мы ничего не знали. Не выдержав молчания, я всё же решился задать вопрос падре.

– Падре, я ничего не знаю о магии и о том, что она может.

Падре вздохнул и искоса посмотрел на меня.

– Что ты хочешь узнать? И почему твой отец не научил тебя основам этого? Ты не прошёл инициацию?

Блин, опять эти еврейские вопросы! У падре, действительно в роду не было марранов или сефардов? Ну да ладно, я не знал, как правильно ответить на этот вопрос. Подумав, я всё же рискнул ответить на него.

– Отец, пропал, когда мне было десять лет, и он почти не занимался мною, весь в делах, весь в заботах. Инициацию, я помню очень плохо и после того, как я очнулся после пыток, я многого не помню, очень многого. Да и после удара эфесом этого кинжала, я ещё больше забыл и просто ничего не помню. Даже мать забыл!

– Как то, так, и что теперь делать я не знаю, и как жить дальше? Если мы с вами падре не сможем разбудить мои магические способности или вернуть ваши, то погибнем в море и назад, больше не вернёмся.

Падре внимательно смотрел на меня.

– Эрнандо, а тебе точно тринадцать лет?

Я опешил, и, посмотрев на своё тело, ответил.

– Ну да, вроде как, а что?

– Видишь ли, ты разговариваешь, как взрослый муж, а не как глупый и ничего не знающий подросток. Я давно смотрю на тебя и не понимаю, как так может быть. Ты ничего не знаешь о магии, да и о мире тоже, но при этом, абсолютно здраво рассуждаешь и задумываешься над такими вопросами, о которых даже я бы не подумал. Откуда это у тебя?

– Хгм, я же и говорю, когда пытали меня, я видимо повзрослел, а память потерял! Коснувшись рукою своей головы, я продолжил. – Вот тут помню, а вот тут, совсем нет. Инвалид я!

– Как, как ты сказал, инвалид?

– Ну да, инвалид, у меня ножка болит, – прикинулся я дурачком. Пускай лучше думает, что у меня «крыша» поехала, или то, что я сумасшедший, чем начнёт меня в чём-то подозревать. А тои подумает, что в меня какой-нибудь ибис вселился. Или ирбис? Что-то голова совсем кругом пошла, наверно напекло её от этих разговоров.

– Ты непонятно выражаешься Эрнандо, я не понимаю тебя. Нагрузка на твою психику была огромной, не каждый взрослый испанец сможет выдержать такое, особенно сейчас, когда мы теряем своё превосходство перед другими, более молодыми нациями. Это удручает.

– Я не могу сейчас ответить на твой вопрос, он очень сложный. Могу тебе сказать, только одно, я на время, утратил свои магические возможности и сейчас моё ядро пусто, как разбитый кувшин. А другая информация будет тебе только мешать, ведь и твоё ядро сейчас молчит. Тебе надо учиться в семинарии, там тебе всё объяснят, а пока давай займёмся делом. Мясо завялилось и нам надо его спрятать в складках одежды. Не думаю, что у нас будет другой шанс, запастись им. А будут ли нас кормить в последующем, не сможет сказать никто.

Пожав плечами, я согласился с ним, и мы занялись этим интересным делом.

Глава 5. У Гасконца

«Адмирал» пиратов Генри Морган, стоял перед выборными капитанами, представлявшими береговое братство. Кроме них, тут присутствовали и специально назначенные люди, представители от всех команд и отдельных отрядов. Оглядев их всех, Морган в очередной раз показал свой ораторский талант, усиленный магией.

– Братья, настал тот день, когда мы можем поделить всю захваченную нами добычу! Сто пятьдесят мулов, тянули ценный груз, состоящий из слитков серебра, серебряной и золотой посуды, и чеканной монеты, и это помимо тех товаров, которые мы захватили в виде пряностей, шёлка и прочего.

– Но многие… – он обвёл грозным взглядом всех собравшихся, – очень многие, утаили от братства добычу, припрятав её у себя. Это касается драгоценностей и артефактов. Перед походом был договор – все ценности и артефакты складывать в общую кучу, а потом, делить поровну. А то, что же это братья? Многие проливали свою кровь. Из похода не вернулось двести человек, некоторые потеряли руку, ногу, глаз или палец. Нам надо выдать компенсацию их семьям или им самим. А вы утаиваете добычу!

– Вот договор! – и он развернул лист пергамента, который и зачитал, – «а тем, кто потерял руку или ногу в бою, сверх его доли положено полторы тысячи пиастров или пятнадцать рабов, кто потерял глаз или палец, тому пятьсот пиастров или пять рабов». Добыча велика, но если каждый будет утаивать её, то на всех её не хватит!

Французские капитаны сразу поняли, откуда дует ветер, их было меньше, чем англичан – всего восемь кораблей, против двадцати пяти, и к ним постоянно предъявлялись претензии. Гасконец, и Пикардиец, самые известные из них, возмутились этим.

– На что это ты намекаешь «адмирал», не на нас ли?

– Ну что вы, что вы, – покачиваясь с носков на пятки, ответил им Морган, – это претензии ко всем. Вы согласны, чтобы всех осмотреть вплоть до штанов?

– Согласны, согласны, – прогудели все капитаны кораблей и выборные люди.

– Ну и хорошо, тогда прошу к осмотру.

Весь день, вплоть до вечера, всех обыскивали, заставляя выворачивать свои карманы, перетряхивали все сундуки с личными вещами, облазили трюмы всех кораблей, а также заглядывали во все места, где можно было укрыть что-либо ценное. Среди флибустьеров, ходили люди с магическими артефактами поиска и «просвечивали» тела людей. А то мало ли куда можно было запрятать ценности, и каким способом. Парочка особо недалёких пиратов на этом и попалась. Наконец, шмон и обыск, закончился и всё найденное добро, присоединилось к остальной куче. Весь песчаный остров был изборождён также слабенькими артефактами поиска, на предмет зарытых кладов. Но ничего не нашли, а они наверняка были.

Но артефакты были слабенькими, их магический заряд был потрачен в основном на людей, оттого, проникнуть на глубину больше, чем сантиметров двадцать, они не могли. А те, кто зарывал, знали о подобных артефактах заранее, и не ленились. Да и весь остров, прочесать было просто невозможно. Наиболее грамотные, могли зарыть сокровища в полосе прибоя, который никто не осматривал. Однозначно, утаённые сокровища были, но их обнаружить не смогли.

Как известно, кто играет по-крупному и ворует миллионы, а не жалкие тысячи, тот никогда не попадается, а если попадается, то наказание смехотворно. То же было и с Генри Морганом, который смог перехитрить многих. Он шёл от обратного, прятал не слитки золота и серебра, а мелкие безделушки, а наличие у него самого «высшего ордена защиты», предполагало магические помехи, артефактам поиска. Поверхностно осмотрев его каюту и корабль, назначенные артефакторы, отправились на другие корабли.

А между тем, он играл по-крупному, идя ва-банк. Слитки серебра им оценивались по десять реалов за штуку, что было занижено, как минимум в сотню раз, а драгоценности, вообще шли за бесценок, и их, он оставлял у себя, забирая их в счёт своей доли и оценивая лично. Магические артефакты, странным образом исчезли, и о них никто не знал. Да и много их пропало ещё в пути, как Морган заявил позднее.

Всё это, разумеется, вскрылось. Крики и ругань, поднялись до небес, вспугнув вяло бродящих по острову чаек. Французы не довольные делёжкой взялись за оружие, но их было значительно меньше, и они, поворчав, отступили.

Анкюле, фис дёпют, мердё, – так и слышались со всех сторон. Французы не стеснялись в матерных выражениях, чихвостя Моргана, во все его дыхательные отверстия и для порядка, придумывая ему ещё парочку неестественных. Говнюк, урод, мразь, тварь, – затихало вдали, по мере того, как градус их ярости понижался, а эмоции, остывали под грузом проблем и понимания того, что проблему надо обдумать сначала, а потом уже браться за оружие.

В результате делёжки, каждому флибустьеру, досталось по двести реалов и всё. Некоторые получили чуть больше, если их вклад в общее дело, был признан всеми выборными капитанами. Потерявших конечности пиратов было мало, точнее, большинство из тех, кто потерял конечности, не смогли выжить, и не получили денежную компенсацию за это. Но это уже се-ля-ви, как говорят французы.

Погрузив ценности и заранее заготовленное продовольствие ночью, Морган уплыл на своём фрегате с первыми лучами солнца. Вместе с ним уплыло ещё четыре корабля с его людьми, пока остальные, строили планы жестокой мести.

Взбешенные несправедливой делёжкой денег, за ним бросились французы на трёх кораблях. Но их корабли были хуже, и продовольствия на них было заготовлено мало, отчего они не могли добраться до Ямайки, не останавливаясь для пополнения водою и продуктами, и быстро отстали.

Всего этого мы не знали. Грызня между собою пиратов, редкая пальба в воздух, крики, ругань и прочее, нас не интересовало. Нас, кстати, тоже обыскали магическими артефактами, но ничего, естественно, не обнаружили, и оставили в покое. Потом, передумав, вернулись и от души избили просто так, от переполнявших их эмоций.

Вечером, злые, как стая гиен и такие же опасные, как они, французские буканьеры, рассчитывавшие на бо́льшую добычу, чем они получили, проходя мимо нас, тоже решили немного сбросить пар. И если до этого, нас, практически и не били, наставив всего лишь пару синяков, то французы, лупили нас от души.

Наши слабые попытки отбиться от них и призывы к Богу, совести, и чести, возымели прямо обратный эффект. «Добрые» католики, отлично показывали на практике, что они думают о своих братьях по вере, а также о том, можно ли бить беспомощного священника в разорванной старой рясе, больше похожей на тряпки бездомной старухи, и худого, как щепка подростка, которого, качал, казалось сам ветер.

Нет, никто из них не стеснялся бить нас обоих. И старый, и молодой, наполучали от них знатных люлей, что называется – согласно статуса, и долго не могли после этого, подняться на ноги. Классовая так сказать ненависть во всей красе, да ещё замешанная, на необъяснимой мне нелюбви к испанцам и раздражением от недополученных денег. Кажется, помимо больших фингалов, мы с падре, получили и пару закрытых переломов, что для нас сейчас, становилось критично.

Неприятно проведённый вечер, закончился тяжёлым сном под пальмами. Вот и мечтай потом о райской жизни! Золотой песок, голубое небо, ласковое и теплое море – весь этот набор счастливого отпускника, присутствовал в полной мере. Но извините, не таким же извращённым способом. В детстве я всегда мечтал о море, но бывал там очень редко, и вот попал, наслаждайся!

Утром, очнувшись от тяжелого, но целебного сна, мы были разбужены пушечной пальбой и беготнёй по песку этих проклятых Богом и судьбой флибустьеров. Проклятия и отборная ругань на английском и французском, слышались со всех сторон. Из заложников мы остались одни, несколько женщин, пираты, в конце концов, бросили, вдоволь попользовавшись ими. На нас же у них были туманные планы.

Гасконец с Пикардийцем ругались стоя недалеко от нас, дозволяя нашим ушам в полной мере ощутить их неприкрытую ничем ярость.

– Мердё (дерьмо), этот анфа дёпют ( сукин сын), нас обманул!

– Текю (дебил), ты только сейчас это понял?

– Э та сёр (твою мать), та гёль (заткнись), пюте (бл…), как такое может быть! – Бордель де мерд (сраный бардак), нам надо догонять его, пока он не уплыл далеко.

– Хорошо, тогда поднимай всех французов, пускай поднимают якоря и собираются в погоню.

– Не горячись Жан, нам надо взять с собой продовольствие. У нас мало людей, и не все наши корабли, смогут угнаться за Морганом.

– Мердё, мердё, мердё, хорошо брат, сколько кораблей взял с собою Морган?

– Люди говорят, что он уплыл во главе трёх шлюпов. И многие англичане тоже недовольны разделом, но они не поплывут за ним в погоню.

– Да это ясно, Пьер, но нам надо собираться, мы и так, потеряли много времени.

– Да, пойду собирать своих людей, а ты Жан, можешь забрать вон тех двух засратых пленников. Их бросили, а может, забыли взять с собою англичане, это будет для тебя, хоть какой-то компенсацией убытков.

– Пюте! Зачем они мне нужны?

– Я слышал, что мальчишка сын навигатора, он может быть тебе полезен! Ну, или, по крайней мере, ты можешь использовать их в качестве юнги и палубного матроса, либо трюмных рабочих, для откачки морской воды.

– Хорошо, спасибо тебе брат за совет, мы отправляемся немедленно!

– Удачи!

– Удачи!

После того, как от нас отказался Гнилой Билл, а потом и вовсе уплыл вместе с Морганом, нас избитых и ослабевших от бурно проведённой не по нашей вине ночи, погнали пинками на корабль одного из французских капитанов. Им оказался Жан Ле Гаскон «Гасконец», называвший себя честным флибустьером. Этот был относительно новый десяти пушечный шлюп испанской постройки, захваченный у испанцев.

Нас особо никто не спрашивал, подошли и спросили.

– Как вас зовут испанцы?

– Падре Антонию и кабальеро Эрнандо.

– Да нам насрать, как вас зовут! Ты падре, здесь больше не падре, а будешь нам парить мозги «небесный лоцман», то пойдёшь к морскому дьяволу, а твой череп, послужит эскизом к нашему новому парусу. Будешь зваться Хуаном, а ты «ба» (мелкий) до кабальеро ещё не дорос и до юнги тоже. А потому будешь…

Француз задумался, а это был квартирмейстер Гасконца, и он всё никак не мог подобрать подходящей клички для меня.

– Так, я слышал, тебя звали – Восемь реалов! Но сейчас ты больше стал похож на полреала, а потому, будешь… Ты же родился здесь в Испанском Мейне?

Где уж родился Эрнандо, я и сам не знал, а потому машинально ответил.

– В Москве я родился!

– Где, где, – не понял француз, потом разозлился, – будешь квакать, голову отрублю! Где родился, я спрашиваю? Отвечай?!

– В Панаме, грёбанный ты урод, и твой рот, хотелось бы натянуть на… бутерброд, – не выдержал я, и после слова Панама, добавил от себя по-русски.

Последние слова француз не понял. Не разбираясь, что я ему сказал, он наотмашь хлестнул меня рукой, отчего моя голова метнулась вправо. В голове гулко прогремела колокольным набатом затрещина, и я упал на задницу.

Квартирмейстер, расхохотался от увиденного.

– Ты гачупин, придержи свой язык за зубами, а не то я его сильно укорочу! – и он достал из-за пояса свой нож и провёл им по своему давно не бритому кадыку.

Подумаешь, какие мы крутые, одним взмахом, насрём в семь унитазов махом, – думалось мне от мрачных перспектив. Надоело уже дрожать и бояться. Каждый, чуть что, сразу за нож хватается! Даргинцы что ли через одного. Заманали уже своими угрозами. Перед моими глазами мелькнул образ кладбища с крестами до горизонта, на каждом из которых, красовалось имя и слово «пират».

В голове шумело, а перед глазами мелькали круги и это после того, как нас вчера дважды избили. Добрые флибустьеры, благородные флибустьеры, любвеобильные флибустьеры. Стоп! Это уже лишнее, как бы не сглазить! А то, от этих грязных, диких, и вонючих мужланов всё можно ожидать, в том числе и педофилию. Эх, угораздило же меня, попасть в тело подростка!

Конечно, новые перспективы, жизнь с чистого листа, магия к тому же, гаремы, власть, раздолье. Тьфу, мечты, мечты, а пока по уши в дерьме, избит и забыт. И каждый, абсолютно каждый, норовит сломать мне мой нос.

Зло, взглянув на него, обеими подбитыми фингалами глазами, я сказал: – Тогда я и про карты вам не расскажу!

– Это, про какие карты ты нам не расскажешь, – сразу насторожился француз, – меня, кстати, Пьером зовут!

И почему я не удивлён! – мысленно воскликнул я. Пьер да Жан, Поль и Жак, Шарль и Эжен, Николя да Мишель, ты ко мне, зачем зашель?

– Пьер Пижон! – и он картинно подбоченился, давая возможность себя рассмотреть.

На что там смотреть? Обычный француз невысокого роста, слегка картавый, дочерна загоревший, при этом горбоносый, как и я, только с голубыми глазами и рваным ухом, которое тщательно скрывает под цветастой банданой, явно, когда-то бывшей роскошной женской блузкой, располосованной на широкие полосы. Пижон… блин.

Горестно вздохнув и пустив даже слезу, я проговорил дрожащим от слёз голосом.

– Я портуланы магические умею читать и карты морские. А папка погиб, а он мне запрещал об этом рассказывать! А…

– Стой, стой, я всё понял. Тогда прошу на наш корабль… юнга! Педро Хуан, и вы тоже, а то нам помпу некому качать, ведь мы благородные флибустьеры, а не какие-то там пираты. А работать в вонючем трюме, это не благородное занятие. Это занятие для таких благородных, как вы падре. Вам ведь не привыкать, ковыряться в человеческой грязи? Вот мы и подобрали вам подходящее к вашему ремеслу занятие.

– Или вы владеете целительской магией, я слышал, что священники умеют лечить святой магией, правда, не все. Так как вы можете?

– Увы, нет! – ответил им на это падре Антонио.

– А ну тогда и хорошо, тогда в трюм к помпе и только к ней.

– А вы не боитесь Бога? – встал во весь свой не сильно высокий рост падре Антонио, и, взявшись за простой деревянный крест, висевший у него на груди, – ведь он всё видит и слышит!

– Что, падре ты мне хочешь сказать! Он всё видит! Когда мы выходим в открытое море и месяцами болтаемся в океане, не видя ни женщин, ни земли, питаясь давно сгнившими сухарями и употребляя зелёную, вонючую воду, мы вспоминаем уже не его, а дьявола!

– Не богохульничай, неверующий!

– А то, что будет падре Хуан? Ты накажешь меня, сожжёшь на костре или проклянёшь? Ты, святой червь на нашем здоровом теле. Ты рули там, в небесах, а не на палубе. Ты хоть раз стоял в шторм в трюме, когда вода стоит уже по яйца, а две мачты из трёх, давно сломаны и смыты за борт. Ты стоял червь? А?

– И Пьер Пижон, схватил в охапку доминиканца, намереваясь ударить его ножом, который зажал для этого в своей левой руке.

– Не тронь его, подхватился я с места, и повис всем своим тщедушным телом на его левой руке с зажатым в ней ножом.

Без труда стряхнув меня со своей руки, Пьер Пижон всё же одумался. Он уже спустил пар своих эмоций, и выпустил из рук падре, который пустым мешком, опустился на землю, от усталости и эмоций. Падре Антонио было плохо, он схватился рукою за своё сердце.

Глядя на его резко побледневшее лицо, я понял, что у него, как минимум инфаркт, а остаться одному, мне категорически не хотелось. Если падре умрёт или погибнет, мне тоже никогда не выжить. Останусь я с пиратами, и судьба моя будет печальна. Либо я погибну от их руки, либо позже, от руки правосудия. И тот и другой путь меня категорически не устраивал. С падре меня связывало будущее, и только с ним оно было понятным, а значит, ему надо было помочь, но как?

Решение мне подсказало сердце. Точнее, нет, не сердце, а то, что находится с другой стороны груди и называемое магическим ядром, именно оно, внезапно разбуженное моею искренней тревогой за жизнь доминиканца, неожиданно для меня толкнуло меня к активным действиям. Подбежав к старику, я коснулся его правой стороны груди своей правой рукой.

Пальцы правой руки кольнул статический разряд и сквозь них, стекая прямо в грудь падре, потекли крохотные искры магической энергии, насыщая его полностью опустошённое ядро. От меня заструилась сама жизнь, вдыхая желание жить в старого человека.

Падре Антонио, несколько раз вздохнул, его почти белое лицо, несмотря на покрывавший его загар, снова приобрело свой нормальный свет, и он уже более осмысленно посмотрел на меня.

Спасибо, малыш, – еле слышно проговорил он, ты спас мне жизнь.

Я лишь пожал плечами, так как так и не понял, как это всё получилось. Наверное, магическая энергия, активировало ядро в теле падре, а то, через магические цепи организма, поддержало его больное сердце. Теперь мне стала ясна причина того, что падре не мог активно применять свои магические способности. Они у него были и слабыми, и постоянно подпитывали его больное сердце, не давая ему умереть.

Как только это стало ясно, мне сразу стало легче. Всё-таки разные непонятки, мешали мне трезво оценивать обстановку, а также будили напрасные надежды и ожидания.

– Ладно, хватит тут друг за дружку держаться, гачупины! Добро пожаловать на «La Gallardena» и прошу её любить! Ты юнга, на палубе, а ты падре, в трюм. Посмотрим, кто из вас, что стоит! Но мальчишка, уже доказал, что он стоит своих восьми реалов! А вот нужен ли ты, старый инквизитор, мы ещё посмотрим!

Глава 5. В море

Нас загнали в шлюпку, где мы, усевшись посередине между банок, играли роль балласта, а в наши спины с видимым удовольствием упирались ногами, сидящие на банках гребцы, с хохотом объясняя друг другу, что спины им служат для большей устойчивости. И когда ещё представиться случай опираться ногами о священника и юнгу из благородных.

Их разговор, я не понимал, а падре, который знал пять языков, мне потом перевёл, о чём они говорили между собою. Работая вёслами, пираты двигали шлюпку всё ближе к своему кораблю, который вскоре уже нависал над нами своим зауженным бортом.

По внешнему виду, этот двухмачтовый корабль, был сильно похож на шхуну, или шлюп, но весьма условно. У него был узкий невысокий корпус и по пять пушечных портов с каждой стороны. Гакаборт был невысокий, отчего и вся кормовая надстройка возвышалась над палубой весьма незначительно. Юта, как такового и не было. Всё ограничилось лишь небольшим возвышением, называемым шканцами. Ну и никакого штурвала на нём и не было, а торчал лишь румпель, который держал дюжий моряк.

Вскарабкавшись в числе первых по верёвочной верёвке мы, схватившись за верёвочные леера, перелезли через фальшборт, и внезапно для себя очутились на палубе этого корабля. Толком осмотреться нам не дали, а сразу же отправили нас обоих в трюм, чтобы мы, не смогли воспользоваться царившей суматохой на судне, и не сбежали с него.

Какое уж тут сбежать?! Избитые мы не чувствовали под собою ни ног, ни рук. Еды нам с собой не дали, так же как и воды. Но у нас с собою было и то и другое. Достав пластинки вяленого мяса грифа, мы потрапезничали, аккуратно запив мясо водой из тыквенной бутыли, которая у нас была с собой одна на двоих.

Чуть позже, мы оказались загнанными в огороженный деревянной клеткой закуток трюма, где нас и оставили, закрыв на примитивный замок. И под беготню над головой, мы заснули. Мне снились мать с отцом, а потом компьютер, где я играл в «Корсаров».

Странно, но девушки не затронули мой усталый мозг своим присутствием. Видно их время ещё не пришло, и мне было не до эротических снов. День прошёл и, Слава Богу! Ночь ушла, и без тревоги, значит хорошо идут дела! Утро снова наступило, солнце вышло из-за туч, значит ты малыш, – могуч!

В общем и целом, французским «пенителям моря», как они иногда себя называли, было не до нас. Про себя, я их, иначе, как морским отребьем и не называл, особенно, после того, как на собственной шкуре познал всё их «благородство».

На какое-то время о нас забыли, так как сильно были заняты выходом в море и последующей погодой. Но прошла ночь, наступило утро, и о нас вспомнили. Открылся люк в трюм, где мы почивали вместе с крысами, которые побрезговали даже, куснуть нас пару раз, так, для проверки хотя бы. Впрочем, они ещё наверстают упущенное.

В трюм спустилось двое пиратов и, взглянув на нас через клетку, проорали.

– Эй, испанцы, вы там ещё живые? – Держите, пожрать вам принесли. И открыв клетку нам дали одну маисовую лепёшку на двоих, и по деревянной плошке с водой, пока ещё не зацветшей, но уже с лёгким запахом затхлости.

Утолив жестокий голод ровно настолько, сколько хватило забыть о нём на время, мы с падре были выпущены из клетки, словно домашние звери, и отправлены отрабатывать потраченную на нас скудную провизию. Но при этом, нас разделили. Падре отправили работать на помпе, и откачивать накопившуюся за сутки воду, которая сочилась из разных щелей старого судна, а меня, направили наверх.

Очутившись на палубе, я первым делом, почувствовал ветер свободы. Как птица в клетке, тоскует по воле, так и я в трюме, хотел сбежать от пиратов. Но бежать было некуда! Куда ни глянь, везде простиралось бурное Карибское море.

Ветер крепчал, нагоняя белые барашки на сине-зелёные волны, отчего снасти рангоута, трепетали и шатались во все стороны, как подвыпивший моряк, возвращавшийся из таверны. Непривычный к качке на палубе корабля, я пытался выстоять на ней, но очередная волна, на которую взбирался идущий быстрым ходом корабль, сбивала моё равновесие.

Шторма не было, он ещё даже не начинался, но корабль вёл себя, как норовистая кобыла под седоком, стараясь скинуть с себя глупых моряков, посмевших взгромоздиться ему на палубу. За ночь, я основательно захотел в туалет, но не знал, где это можно было сделать.

Меня пока не трогали, только заставили мыть палубу, кинув мне кусок истрёпанных старых канатов и деревянный скребок, с помощью которых, я и отмывал палубу, изредка, заворожённо смотря за борт, на бурно вздымавшиеся, но пока ещё мелкие волны. Но дольше терпеть было уже невозможно, а где туалет, или гальюн, как я помнил его морское название, я не знал.

– Эээ, товарищ пират, господин флибустьер, то по-русски, то по-испански, – обращался я к пиратам. Но они только ржали, не понимая меня, либо делая вид, что не понимают.

– Ландроны! – внезапно заорал я, скажите, где можно сделать пи-пи и я показал жестами, как вываливаю из штанов свой орган исключительно выделительной системы и орошаю борт корабля.

Реакция была моментальной, я получил ещё одну затрещину, и полетел кубарем на палубу, несколько раз перевернувшись на ней. Один из пиратов, на сносном испанском задал мне вопрос.

– Ты никогда не был на корабле, польо?

– Нет, – лаконично ответил я.

– А как же ты тогда умеешь читать карты?

В ответ на этот вопрос, я демонстративно пожал плечами.

– Пижон, Пижоон!

– Что ты орёшь Франсуа, – вышел из капитанской каюты квартирмейстер Пьер Пижон. – Что тебе надо?

– Сдаётся мне, что этот польо, нас обманул! Выразился он гораздо грубее, чем это можно было бы написать, что в принципе было объяснимо. – Он не умеет читать карты!

– С чего ты это взял Франсуа, ты ведь и сам, не сможешь отличить карту, от куска тряпки, которой некоторые высокородные подтирают свою задницу.