Предначертанное сбудется
«Явления, подвергающие нас в недоумение и именуемые нами прихотливой случайностью в природе и случаем в человеческой жизни, суть не что иное, как следствие законов, сущность которых мы только начинаем понимать».
В. Гюго
Россия, 1990-е
Пролог
Был пятничный вечер. Часовая стрелка постепенно близилась к шести. Женщина сидела, плавно простукивая пальцами по столу знакомую мелодию, и ждала долгожданного окончания рабочего дня. Она смотрела в окна: за ними горели огни города, погруженного во мрак. Между окон она заметила паутину, в которую по своей глупости еще в прошлом году угодила муха. «Работа − это паутина, а мы в ней лишь запутавшиеся сонные мухи», – подумала женщина. Снова взглянув на часы, она начала собираться и уже в две минуты седьмого шла по улице. Сегодня днем она с подругами обсуждала весеннюю коллекцию и подумала, как было бы здорово купить новые перчатки. Сама, может быть, она и не горела особым желанием, но того требовала пресловутая мода. Она зашла в магазин и выбрала перчатки, которые ей были по душе.
− В них не очень-то удобно, − сказала она продавцу.
− К этим перчаткам надо привыкать постепенно, − ответил симпатичный импозантный продавец с бородкой, словам которого женщина сразу поверила.
− Вы думаете?
− Конечно! Они разносятся и отлично сядут по руке.
− Хорошо, ваша правда, − улыбнулась дама и оплатила покупку.
Продавец еще долго смотрел вслед женщине. Дождавшись, когда она скроется из виду, он вышел из-за прилавка, закрыл бутик и проследовал на улицу. На улице было довольно темно, но дорога женщины освещалась лунным светом. Мужчина посмотрел на источник света и перешел дорогу, через какое-то время, скрывшись во тьме переулков. А женщина подошла к остановке и увидела трамвай. Она ускорила шаг и едва успела войти в собирающийся отъезжать транспорт. Перчатки почему-то сильно сжимали ее руку, потому она сняла их. Оплатив проезд, женщина села на свободное место.
Глава 1. Встреча
В этом году зима выдалась на славу. Снег припорошил въезды во дворы и входы в дома. Дорогу освещала полная Луна, светившая сегодня необычайно ярко, в противном случае легко было бы оказаться в подвернувшемся на пути сугробе. Он посмотрел еще раз свои записи: Иван Матвеевич Демидов, 1934 г.р., ул. Советская, д.17. Все верно. Аншлаг на фасаде совпадал с его записями. Хруст снега под его валенками разбудил преспокойно смотрящего половину ночи сны Барбоса, и он залился старческим, как спросонья у алкоголиков хрипотцой, лаем. Загорелся свет, и на пороге появился Иван Матвеевич. Дед был в телогрейке, накинутой на распахнутую, наспех надетую гимнастерку, в трико и кирзовых сапогах, что являлось отличительной чертой сильных духом и поэтому аскетично к себе относящихся мужиков. Потому, как пар выходил из их ртов и особенно из пасти бедного, задыхающегося от лая, пса, становилась очевидна большая разница тепла тел, привыкших проводить холодные ночи под одеялом в натопленных домах, и температуры на улице. Ночной гость первым решил прервать затянувшееся молчание и достал из кармана удостоверение фельдъегеря, офицера специальной связи. Дед кивком пригласил его в хату. Лампочка, одиноко горевшая под потолком, озарила скромное убранство дома местного героя и человека, ради которого фельдъегерь проделал свой путь.
− Лейтенант внутренней службы Палладинов, – он показал Демидову свое удостоверение, − вам письмо, Иван Матвеевич, разрешите ваши документы?
Дед предвидел такое развитие событий и, еще не дав лейтенанту договорить, протянул ему свой паспорт, достав его из гимнастерки:
− Да, конечно…долго я ждал этого, чувствовал неотвратимость сего момента.
Палладинов нащупал в сумке пакет, плотно, в несколько слоев перетянутый шпагатом, и подал его Демидову. Пока тот расписывался в журнале учета доставки писем, лейтенант пытался понять, насколько содержащаяся в том письме информация может быть важна. Он с содроганием подумал, что его работа состоит в том, чтобы сообщать людям вести подчас совсем неожиданные и смертельно неприятные, а фельдъегерь об этом даже не подозревает. Может, оно и к лучшему?
Демидов первым протянул руку и, простившись, предложил проводить ночного гостя до вокзала. Палладинов, отказавшись, пошел прочь по скрипучему снегу освещенной дорогой. Старый пес молчал, видимо, грустил вместе с Иваном Матвеевичем, не хотел понапрасну терять силы на человека, пути которого с хозяином навеки расходятся, и он, оставив этот груз, уходит восвояси, домой, под теплое одеяло. Собака перевела взгляд на закурившего хозяина, на пар и дым, выходящие из его легких, которые, смешавшись, походили на гудящий паровоз. Сигаретный дым, поднявшись, плавно рассеялся под горящим высоко в небе белым фонарем.
Дом Демидова находился недалеко от вокзала, и Палладинов был там уже через полчаса. А еще через полчаса он под стук колес видел удаляющийся тихий городок. В купе зашел проводник, попросил проездной документ и, надорвав голограмму, оторвал от него копию, предназначенную для отчетности, не спеша записал в бланк данные о населенности вагона и расхода постельного белья. Он обмолвился с уставшим и засыпающим фельдъегерем парой слов, спросив, не знает ли он, где его сосед по купе с такой-то фамилией. Палладинов фамилии не расслышал, но отрицательно покачал головой, на что проводник развел руками и вышел. Звук колес и позвякивание ложки о стакан сливались в такт. Через какое-то время Палладинов их уже не слышал и погрузился в абсолютную тишину, глаза постепенно закрылись… «Вот он бежит по тропинке, ведущей из дома в сад, она усыпана опавшими листьями. Даже тогда, будучи совсем маленьким, лет пяти-семи, он чувствовал грусть и тоску от этого времени года, но при этом ему очень нравилась осень. Он подбрасывает листья вверх, запах ушедшего лета и умирающих листьев бьет прямо в ноздри, и он падает на мягкие, собранные в аккуратную горку листья. Запах становится все сильнее…» Толчок! Палладинов открыл глаза и увидел, что поезд отходит от станции. Немного придя в себя, он отхлебнул уже остывший чай. В этот момент открылась дверь купе и вошел неприметный гражданин средних лет, коих много в такой немаленькой стране, как Россия. Как и десятки других людей в поезде, он положил свой чемодан в рундук, снял пальто, меховую шапку, повесил их и сел напротив Палладинова. Подав руку, человек представился:
− Иосиф Соломонович Лугов.
− Виктор.
Тяги к разговору у Палладинова не было, поэтому он решил обойтись без особых представлений, протянул руку и этим ограничился. Он понимал, кого этот Лугов видит перед собой: взлохмаченный, вспотевший в теплом вагоне, да еще и в верхней одежде гражданин. Виктор был в клетчатой рубашке под видавшим виды свитером да при валенках, с уставшими глазами, которые смотрели на соседа утомленным взглядом. Так они сидели минут пятнадцать, и каждый думал о чем-то своем, о только ему одному ведомой правде жизни. Лугов достал книгу, аккуратно завернутую в самодельную обложку из старой пожелтевшей газеты, видимо, датированной 1961 годом; на ней красовался Юрий Гагарин, а одна из надписей гласила: «Советский человек в космосе!» Он принялся усердно читать, а потом, подняв глаза на Виктора Палладинова, неожиданно затеял разговор, который принял такой оборот, что фельдъегерь потянулся к нему, словно мотылек на свет.
− Виктор, посмотрите какие занимательные картинки, – Лугов развернул книгу и показал Палладинову разворот, на котором были две цветные иллюстрации.
На первой были изображены два человека, передвигающиеся по незнакомым для Виктора местам. Яркое солнце, блики морских волн и флора, наполненная жизнью далеких существ, заполнили купе. Тепло по ту сторону книги, казалось, согревало то небольшое пространство, временно приютившее своих пассажиров. Двое мужчин застывших на прогулке по этим местам беседовали. Один из них был стариком, в белой одежде, невысокого роста, с крепким телосложением и уверенной походкой. Волосы его, слегка неряшливые, тоже соответствовали одеянию: они были настолько седые, что скорее белые. Он, повернув изрезанное морщинами лицо, обращался к своему спутнику. Второй же был намного моложе, высокий, с незатейливой, даже можно сказать развязной походкой, но очень грустными глазами.
− Видите? Старец рассказывает молодому человеку о том, как все устроено в этом бренном мире. Мир зверей живет, на первый взгляд, хаотично, но в то же время в гармонии. Там наблюдается строгий порядок и соблюдаются определенные не нарушаемые ими правила. Мир людей же, наоборот, с виду организованный и упорядоченный, представляет собой не что иное, как хаос. Но в этом-то и состоит отличие между миром зверей и людей, как бы парадоксально это ни звучало. Хаос людского мира подчинен всего одному закону − течению жизни. Единожды погрузившись в хаос, человечество не может выйти из него, и течение жизни сотни лет подстраивалось под этот порядок, точнее сказать беспорядок. Главное противоречие человеческой жизни состоит в том, что беспорядочное движение всех людей и их беспорядочные поступки действуют по определенным течением жизни правилам. Как в науке, например, скажем в физике, каждое действие имеет противодействие или в биологии – пищевая цепь. Ну, или даже в литературе, молитвы людей абсолютно противоположные по своему значению, сталкиваясь в небесах и не дойдя до ушей Господа, так и оставшись неуслышанными, возвращаются обратно. Всюду встречаются определенные догмы, понимаете? Никакой человек не в силах вмешаться в это течение. Но именно каждый человек и является творцом его. Получается совокупность парадоксов. Это течение называют по-разному: судьба, рок, провидение, − вся эта последовательность событий, определенных всеми людьми вместе взятыми, и являет собой течение жизни.
Виктор молчал. Его увлекал этот рассказ, потому как слова незнакомца обладали странным магнетизмом.
− Вот посмотрите на вторую картинку, − молвил Лугов и улыбнулся, – перед нами башни, устремленные в небо. Они соединены пряслами и являют собой крепостную стену, назовем ее так. Имея разный фундамент, башни переплетаются с другими и соединяются с новыми. Это строительство и есть жизнь всего человечества, ведь строителями являются все люди: жившие, живущие и те, коим еще предстоит жить.
− Что это за конструкции, − Виктор ткнул пальцем в иллюстрацию, на которой строения находящиеся в центре уходили в небеса подобно Вавилонской башне, − даже верхушек не видно?
− О, друг мой, это столпы человечества. Давайте по порядку. Каждый кирпичик здесь − это человеческий поступок. Чем больше кирпичиков в башне, тем выше она поднимается, тем больше других влечет за собой и все больше башен зависит от нее. Но есть и другие строения. Они распластались здесь, вот смотрите, − Лугов указал на иллюстрацию, − лежат грудой камней, даже не пытаясь подниматься вверх и поднимать вверх других. Чтобы этого не происходило, течение жизни помогает человеку и подводит к нему нужных людей в нужное время. И это уже решение человека следовать за подсказками свыше или же продолжать строительство своей башни, неминуемо ведущее к ее разрушению.
− Допустим, − Виктор внимательно посмотрел в глаза своему собеседнику.
− Посмотрите на ту башню с краю, − Лугов достал из нагрудного кармана рубашки огрызок карандаша и обвел невысокое строение, стоящее в стороне, − ее построили вы. Каждый кирпичик здесь − это ваше деяние, будь то хорошее или плохое, но оно обратилось в часть башни всей вашей жизни. Вспомните, как много хорошего вы сделали, когда были маленьким, тем самым заложив надежный фундамент. Благодаря этому в дальнейшем она не покосилась, не упала и не стала занимать слишком большую площадь на вверенном вам участке земли. Но вы стали старше, и дурные, вредные поступки ложились на ваш фундамент один на другой. Потом, став еще взрослее, как ни пытались поступать хорошо, эту нишу вы уже заполнить не могли. Ничем и никогда уже не заменишь то, что осталось лежать под новыми кирпичиками. Вы забыли про них, они уже покоятся под новой, устремленной вверх кладкой, но это лишь на время. Рано или поздно последствия ваших деяний напомнят о себе. Подобно испарившимся каплям дождя, вновь оказавшимся на небе, они вернутся в вашу жизнь. На это вы скажите, что неисповедимы пути Господни и назовете провидением, роком или судьбой…
− Зачем вы со мной этим делитесь? И что это за книга такая? – поинтересовался Палладинов.
− Вы полагаете, что никогда больше не увидите Ивана Матвеевича. Но это не так, – спустя какое-то время продолжил Лугов, словно не слыша Палладинова, − вы оба друг другу очень понадобитесь.
− Не понял? Вы о чем? Точнее о ком? – Виктор начал терять самообладание.
− Да-а, вот так бывает. Живут себе люди, даже встречаются, но не представляют, какую важную роль играют в жизни друг друга. Вы доставили ему довольно горькие вести, но не переживайте по этому поводу.
Палладинов обомлел. Он подумал: «По мне даже не видно, откуда я и что на службе состою. А он вот так сразу, следил, значит».
− А вы, я извиняюсь, кто?
− Я же вам говорю, Иосиф Сол…
− Это я уяснил, кто по роду деятельности?
− Ах, вы об этом. Я, голубчик, если так можно выразиться и есть то самое провидение…
− Что-что? Что вы несете? – Палладинов мгновение подумал и перешел на «ты», – рассказываешь мне какую-то чушь! Давно следишь за мной?
Лугов встал и не спеша пересел на сторону лейтенанта внутренней службы.
− Вот что, ты на эти пустые разговоры время не трать. У нас его не столько, как хотелось бы. А сделать надо многое. Есть информация у меня для тебя, презанимательнейшая, знаешь ли, – Иосиф Соломонович улыбнулся во весь рот, но в мгновение, сделавшись серьезным, продолжил: − На станции Плесецкая ждут тебя. До жизни Петрова очень охотливы, ты здесь ни при чем. Тебе надобно раньше выйти, в Шалакуше.
Лугов поднялся, быстро накинул пальто и шапку, и уже взявшись за ручку двери, обернулся и сказал, ласково, почти шепотом: «Ты извини, что второпях, не все отлажено, тут же, как и в земных делах, не углядишь все сразу, охватить разом не получается…» После этих слов Лугов развернулся и вышел из купе.
Палладинов медленно приходил в себя после минувшего разговора. Все четче слышались стук колес и лязганье ложки о стакан. В сумке огнем горело письмо, предназначенное для Петрова. Виктор еще минуту смотрел на дверь купе, потом перевел взгляд на окно. Картинка за ним замедляла свое движение. Крепко вцепившись в сумку, Палладинов вылетел в коридор вагона. В тамбуре проводник с вечными ночными напарницами – фонарем и флажками − готовился открывать дверь. Палладинов должен был найти Лугова, еще нужно было о многом спросить. Уже дойдя до выхода, он резко остановился, вернулся к купе для проводников и посмотрел расписание движения поезда. Все плыло, когда смотрел на девять букв, сплетенных в одно слово, которое еще пятнадцать минут назад не вызвало бы у него никаких эмоций. А теперь все решалось от этого слова. Плесецкая… Стоянка на станции была короткая, всего две минуты. Они быстро прошли, и проводник уже закрыл дверь, станция медленно уходила вдаль. Следующая Шалакуша. «Почему все так радикально? Какой-то клоун пошутил надо мной? Следил от самого дома Демидова, или… даже не так! Выхожу я в Шалакуше и все, приплыли товарищ лейтенант. Там ребята меня окучивают и поминай как звали», – мысли вихрем носились в голове у Палладинова. Он взял горячего чая и зашел к себе в купе. До Шалакуши всего пятьдесят минут. Пятьдесят минут на раздумья. Выходить или нет? Здравый смысл подсказывал, что надо ехать до конца, докладывать начальству и забывать всех: Ивана Матвеевича, Иосифа Соломоновича и других субчиков прошедшего дня. Но в то же время что-то заставляло сойти. Необходимо сбиться с курса, уйти с проторенной дорожки. С этими мыслями поезд пронес Палладинова через километры, отделявшие железнодорожные станции. За окнами его купе пролетело то расстояние, которое отмерила ему жизнь для принятия решения.
Вот уже отворились двери, проводник объявил станцию Шалакуша. Следующая Плесецкая. Обходчики простукивали буксы. И как молот по наковальне, приток крови к голове заставил Палладинова не просто подняться, а подскочить, сорвать дверь купе, пробежать через весь вагон и выйти на улицу. Палладинов чувствовал, как он, разгоряченный, глупо выглядит на морозе. Снежинки, медленно падая на его волосы, быстро таяли. Он заправился, поправил будто привязанную к нему сумку, и пошел на станцию. К его удивлению, там было немало людей. Он подошел к расписанию поездов, и тут его словно ударило током. Всем выходящим из вагонов объявляли, что потеряны документы на имя Лугова И.С. Палладинова обдал холодный пот. Что за черт? Среди толпы зевак, ожидающих своего поезда, и людей, наоборот, спешащих на подъехавший, с которого он так преждевременно сошел, пробирался невысокий человек в годах, с залысиной и очками с толстыми линзами. Маленький человек, поприветствовав дежурного по станции словами: «Шалом! Я дико извиняюсь…», − начал объяснять, что он, дескать, и есть тот самый Иосиф Лугов. Но этот человек не имел ничего общего с тем гражданином, сопровождавшим лейтенанта несколько мгновений назад. Раздался гудок, и Палладинов посмотрел на состав, уходящий вдаль, на станцию Плесецкая с пустым купе, где должен был быть он… Судьба его переменилась, внесла коррективы. Он вернулся в зал ожидания. Снег прекратился, и с восточной стороны уже поднималось солнце, медленно выползая, как пес из будки, и заполняя светом каждый угол в миг опустевшей станции.
Глава 2. Анализ
Юрий Андреевич Семенов сидел в своем кабинете. Где-то в конце коридора слышались шаги, шумливо отзывающиеся на половых досках. С чувством глубокого удовлетворения Семенов затянулся и затушил окурок сигареты в новенькой, подаренной на Новый год пепельнице с изображением каких-то неведомых ему, человеку предпочитающему мир и покой вылазкам в дремучие леса, зверей. Он медленно выпустил дым из легких и вдохнул полной грудью не самый свежий воздух кабинета, наполненный дымом и пылью груды бумаг и книг, лежавших в его кабинете не только на столе, но и на полу и даже на стульях. Семенов, по обыкновению, подвел жирную черту и поставил подпись в ведомости доставки секретной корреспонденции, выполненной лейтенантом внутренней службы Амбросимовым. Кто у нас следующий? Палладинов. В его ведомости значились две фамилии: Демидов и Петров. Юрий Андреевич, взглянув на календарь, удивленно поднял брови, откашлялся, убрал ведомость и подошел к окну. Солнце пригревало. Тонкое стекло отделяло его от морозного ветра, колющих снежинок, при мысли о которых Семенов слегка поморщился, словно слова «майор внутренней службы» в его удостоверении защищали от всех бед и стужи, подстерегающих за пределами хорошо охраняемой, обнесенной колючей проволокой территории специальной связи России. Раздался звонок:
− Семенов у телефона.
− Товарищ майор, говорит лейтенант Палладинов, я звоню со станции Шалакуша.
Юрий Андреевич метнул взгляд на карту, занимавшую в его кабинете почетное место напротив стола. Он гордился своим знанием географии родной страны. И не зря. Без труда он отыскал Северную железную дорогу, станцию Шалакуша и следующую за ней станцию Плесецкая. Мгновение назад он уже встречал ее в графе «Пункт назначения» для гражданина Петрова.
− Допустим. И что ты там делаешь?
В доли секунды слова преодолели расстояние в несколько сотен километров и вырвались из трубки телефона Палладинова. Ох, не сулил этот тон ничего хорошего. Но и делать было нечего, пришлось выкладывать все, как есть.
− Обстоятельства непреодолимой силы, Юрий Андреевич. Почувствовал неладное, решил сойти…
Семенов оторвал от уха трубку, про себя выругался и вспомнил то время, когда специальной связи было доступно многое: большой автопарк, оружие и так далее. А теперь многие сотрудники, вот так, на свой страх и риск, инкогнито перемещались по северу России.
− Письмо для Петрова у тебя?
− Да.
− Так вот, поедешь до Плесецка на машине. Я пришлю к тебе Амбросимова. Он при оружии. Конец связи.
− До свидания.
Досада и стыд одолевали Виктора. Теперь утром он с усмешкой вспоминал вчерашний инцидент в поезде: событие, кажущееся ночью каким-то магическим или волшебным, утром воспринимается игрой больного воображения. Приедет Амбросимов, важный, на автомобиле, и они передадут это чертово письмо. Выругавшись, Виктор вышел на перрон и вдохнул холодный зимний воздух.
Палладинов проснулся, когда они с Амбросимовым подъехали к дому №1 по ул. Героев Космоса поселка Плесецк. В машине было тепло, и выходить совсем не хотелось. Сказать Амбросимову, чтобы сам отнес письмо? Он же согласится. Но не упустит возможности об этом рассказать, в том числе Семенову, и тогда Палладинову несдобровать: он обязательно станет объектом насмешек.
− Давай пакет, − сказал Сашка Амбросимов, молодой и красивый, с большими амбициями. Так и хочется спросить, зачем он пошел в посыльные, пускай и с пистолетом в кобуре?
− Я сам, подожди здесь, − ответил Виктор.
Снег хрустел, зимнее северное солнце светило так, что смотреть, кроме как себе под ноги, никуда было нельзя. Дверь в подъезд была отворена, и Палладинов, быстро поднявшись по лестнице, позвонил в дверь. Никого. «Может положить в почтовый ящик?» − подумал Виктор. Улыбка мелькнула на его лице. Постояв у двери еще пару минут, он спустился. Сев в машину, они несколько минут слушали магнитофон. Неожиданно для самого себя Палладинов спросил:
− Вот скажи мне, Амбросимов, бывает такое у тебя: встретишь человека, а он все про тебя знает и более того с тобою этим делится?
− Ты чего это, Витя? Неужели тебя цыганка с картами с дороги сбила?
− Нет, сложно сказать, кто именно.
− У меня тоже такой случай был. В студенчестве работал с товарищами в Ямало-Ненецком округе, в последние годы существования всесоюзных студенческих строительных отрядов. Обратно на поезде возвращались, помогли одной милой старушке сумки от поезда до вокзала донести. А она нам, вместо «спасибо» и заявляет: одному, мол, быть большим начальником, другому ждать большой любви, но, к сожалению, безответной, а мне сказала, что я сильный и энергичный, но меня это подведет, и ждать мне чего-то плохого. Только до сих пор не понял чего.
− Да я не об этом…
Их разговор прервал гражданин, прошедший мимо машины и с осторожностью оглядывающийся по сторонам. Он постоял около соседнего подъезда и, лихо пробежав по тротуару, вбежал в знакомый для двух фельдъегерей подъезд. Через несколько минут в окне Петрова зажегся свет. Амбросимов и Палладинов переглянулись и без слов поняли друг друга. Виктор кивнул своему коллеге и, выйдя из машины, направился к нужной двери. Быстро преодолев лестничные марши, он вновь нажал на дверной звонок. Слыша, что у двери кто-то копошится, он, дабы не пугать адресата, представился. Петров, удивленный и слегка взволнованный, открыл дверь. Понял, что фельдъегеря за ним следили. Палладинов предъявил удостоверение. Петров выглянул из двери, вышел на лестничную клетку, посмотрев на первый этаж, и, подозвав Палладинова, зашел в квартиру. Взору фельдъегеря открылась маленькая захламленная квартира. Повсюду находились самые разнообразные вещи, о предназначении которых Виктор мог только догадываться. Здесь была небольшая коробочка с зеленым экраном и множеством валкодеров и маленьких кнопок, пыльный диск с металлическими шариками и стеклянными колбами по бокам, прибор очень похожий на лампочку, с небольшими металлическими пластинами внутри, а также масса других приборов, на которых Палладинов не успел зафиксировать взгляд. Петров переступил через пару коробок, стоявших в коридоре, отодвинул в сторону треногу и зажег настольную лампу в единственной комнате. На столе толстым слоем лежали разнообразные чертежи, преимущественно на русском языке, но встречались и иноязычные буквы и символы.
− Ваше письмо, гражданин Петров.
− Да, давайте, где расписаться?
Палладинов подал ведомость и, получив автограф Петрова, поинтересовался:
− А что это у вас? Вы инженер? Формул таких я еще не видал, − Виктор указал на коричневую доску, покрытую по краям меловой пылью солидной толщины. На ней были нанесены разные окружности, траектории движения и, самое главное, колоссальное количество формул, а также несколько крупных вопросительных знаков.
− Не имею права вам ничего рассказывать. Сами все рано или поздно узнаете. Извините, мне необходимо работать.
Палладинов пошел к выходу и обратил внимание на висевший в коридоре календарь с обведенным числом 19 и надпись, выполненную большими строчными буквами «ЗАПУСК». Не успел Виктор переступить порог, как дверь за ним захлопнулась. «Странный гражданин», − подумал он. Выйдя на улицу, фельдъегерь сразу направился к заведенному автомобилю. Через мгновение машина тронулась с места и понеслась в родной город.
Лейтенанты внутренней службы больше не возвращались к неоконченному разговору. По дороге от дома №1 по ул. Героев Космоса до железнодорожной станции Палладинов думал о Петрове. Средних лет, лицо интеллектуала, но постоянный страх в глазах, неуверенность движений, неразборчивость слов оставили осадок у лейтенанта. Его мысли прервала троица, стоящая у вокзала. Они кого-то ждали. Взгляд воспаленных глаз одного из них упал на едущую по заснеженной дороге фельдъегерскую «Волгу», на мгновение встретившись с Виктором. Автомобиль пронесся мимо и Палладинов в зеркало заднего вида еще долго наблюдал за стоявшими у вокзала молодыми людьми, смотрящими вслед уходящей машине.
Для Виктора дорога домой пролетела незаметно. Он был погружен в мысли о случившемся. Чем ближе «Волга» была к серому зданию фельдъегерской службы, тем все больше он думал о том, что сказать Семенову. Ведь, по сути, никакая опасность его не подстерегала, просто какое-то наваждение. Въехав на территорию и припарковавшись, оба лейтенанта поднялись в кабинет начальника. Семенов встретил их, как всегда, выглядывая из-за горы бумаг. Поприветствовав друг друга, фельдъегеря поделились с ним деталями доставки писем. Юрий Андреевич выслушал их и обратился к Палладинову:
− Палладинов, почему маршрут изменил? В Шалакушу тебя никто не отправлял.
− Товарищ майор внутренней службы, в купе со мной очень подозрительный гражданин ехал, Лугов Иосиф Соломонович. Про Петрова мне говорил. Предупреждал, что в Плесецке выходить не стоит. Я не стал рисковать…
− Знаешь, лейтенант, есть такое хорошее выражение: боишься – не делай, делаешь – не бойся. Надо было разобраться с этим Луговым. Разузнать, откуда у него информация, зачем он тебя предупредил. В противном случае задержать его, потому что, сдается мне, нечиста у него совесть. Осведомлен очень хорошо. Такие встречи просто так не происходят. Потому, Палладинов, с тебя рапорт, опиши все как можно подробно: портрет Лугова, как себя вел, что именно говорил; а я по своим каналам попытаюсь пробить, кто он такой. Свободны.
Дождавшись, пока они с Амбросимовым выйдут из кабинета, Палладинов, сославшись на то, что забыл кое-что спросить, вернулся в кабинет.
− Юрий Андреевич, я про Демидова хотел спросить. Вы с ним лично знакомы?
− Витя, я много наслышан об Иване Матвеевиче, служил в КГБ, имеет правительственные награды, − затем Семенов, подумав, добавил: − Ушел на пенсию не так давно, но, несмотря на то, что выглядит дряхлым стариком, нам с тобой фору дать может. Я не удивлюсь, если он до сих пор как-то связан с секретными службами…
− Понятно, мы могли доставить ему неприятные вести, правда?
Семенов улыбнулся и достал сигарету.
− Содержание писем я не знаю. Вообще − Демидов колоритная фигура. Довелось мне с ним беседовать в девяносто первом по поводу ГКЧП и распада СССР. Я ему говорю, мол, все пропало, что было, уже не вернуть, а впереди только неизвестность и разруха. Как дальше жить, спрашиваю я у него? – тут Семенов начал рассказывать про славное советское прошлое. Собственно говоря, это была его излюбленная тема, которую он, по возможности, не обходил стороной, – так вот, знаешь, что мне Демидов ответил? «Юра, – говорит, − ты не расстраивайся, не жди ничего плохого. Туго будет, но все вернется на круги своя. Это новый виток истории России. А история нам доказывает, что Россия подобна сказочной птице Фениксу. Она сильна и непобедима извне, но сжигает себя в собственном гнезде, чтобы возродиться вновь и достичь прежнего могущества. Так было в смутное время, когда поляков в Москву сами запустили, и не один год они там восседали, в семнадцатом году, когда с ног на голову все перевернулось, и так происходит сейчас. Не ровен час Феникс расправит крылья и вновь покажет свою истинную красоту». Вот так, Витя, он и сказал. Он не простой человек и знает побольше нашего. А ты чего, собственно, интересуешься?
− Лугов не только про Петрова говорил, но и Демидова упоминал. Сказал, что я, якобы, ему дурную весть принес.
− Чтобы такое сказать, даже информацией владеть не нужно. Корреспонденция нередко ему приходит и, сдается мне, не самого приятного содержания. Он ведь служивый человек. Сын Демидова, кстати, тоже по его стопам пошел, в Чечне сейчас… Про него, может, какая-то информация. Получается у Демидова с государством своего рода роман эпистолярного жанра.
− Спасибо за такой содержательный ответ. Разрешите идти? – спросил Палладинов.
− Ступай, – сказал Семенов и, пуская круги дыма, подошел к окну.
Разобравшись с бумагами, ответив на кучу вопросов коллег, Виктор пошел на остановку. Через некоторое время он наконец-то был дома. Там его встретила жена Саша. Поделившись с ней всем произошедшим за последние два дня, он поужинал, принял душ и лег спать. Но вместо снов в голову лезли только мысли о Петрове, будущей «встрече» с Демидовым, о трех парнях, стоявших на вокзале Плесецка, и Иосифе Соломоновиче: «Как он себя назвал? Провидение, кажется. Что это вообще значит?» − и тут догадка осенила его: «Ведь люди могут бороться не только против моей, фельдъегерской работы, но и помогать ей. Иван Матвеевич сообщил обо мне Лугову, о дальнейшем моем пути догадаться было несложно, ведь когда я покупал билеты, на вокзале были люди! Обогнув железнодорожную станцию на машине, Лугов подсел на следующей станции и выложил мне все: где сходить, где остаться на ночь. Все гениальное просто…» Виктор не заметил, как уже стоял у окна своей многоэтажки и смотрел вниз на ночной город. На улице медленно проезжали машины, когда такой снегопад лучше никуда не торопиться. Снежинки, словно крупицы муки, летали в воздухе, плавно ложась на крыши домов, автомобили и головы прохожих. Особенно много снежинок видно под горящими фонарями. Они летают около светильников, как гнус летом, не зря снег называют белыми мухами. Укутанные снегом четыре сосны стоят у входа в научно-производственное объединение, находящееся напротив дома Палладинова. Они стоят под снегом и ждут, когда хозяева квартир понесут их младших собратьев, отживших свою короткую новогоднюю жизнь, на помойку. Из окна не видно дальше одного километра, и за этой снежной пеленой, словно звезды в синем небе, лишь различимы рекламные вывески и придорожные фонари, а фары движущихся вдалеке автомобилей напоминают космические корабли. Одна вывеска прямо напротив его дома, периодически моргая, как елочная гирлянда, созывает всех людей зайти и купить цветы. В некоторых окнах стоящего напротив дома горит свет. Где-то теплый, а где-то холодный. Наверное, как и атмосфера, царящая внутри. Каждое окно − это обособленная, не похожая на другую, жизнь, которая через небольшой прямоугольник, будто экран телевизора, транслируется для соседних зданий. Палладинов перевел взгляд на тротуар: было уже совсем поздно, но где-то шли люди, два человека вроде бы. Они спокойно шли и беседовали, видно это было по жестикуляции одного из них. В столь поздний час они, вероятно, не ожидали встретить машину и стали переходить дорогу в неположенном месте. Странное предчувствие овладело Виктором, сейчас что-то должно было произойти. Он не сводил глаз с этой странной пары и вдруг заметил, как из-за угла появился автомобиль, стремительно набирающий скорость и едущий в их сторону. Сейчас они встретятся. Виктор чувствовал себя пресловутым провидением. Сейчас…сейчас…Он был не в силах развести автомобиль и этих людей. Прислонив ладонь к холодному, покрытому инеем стеклу, Виктор ждал, что сейчас произойдет непоправимое. Но люди на улице преспокойно перебежали дорогу, водитель лишь поморгал им дальним светом фар, и на этом их пути разошлись, они направились в разные стороны. Палладинов улыбнулся. Нужно отдохнуть − последняя поездка потребовала от него огромного напряжения и забрала много сил.
Глава 3. Воспоминания
Утро наступило быстро и неожиданно. Открыв глаза, Виктор посмотрел на спящую Сашу. Она была так же прекрасна, как и в день их первой встречи. Он помнил его по минутам…
Виктор совсем недавно устроился на фельдъегерскую службу, и, как многие начинающие работники, совсем по-другому представлял себе этот процесс. Вместо опасных поездок, путешествий на край Земли, чтобы вручить вверенную корреспонденцию адресату, он занимался бумажной волокитой и составлением всяческих ведомостей. Предстояли рутинные будни. Несколько дней Виктор занимался разбором корреспонденции: имена, адреса заполнили, казалось, все закоулки памяти в его голове. Перед его взором был архив, кучи документации. Так в разборах кучи бумаг прошел очередной день. Виктор, по обыкновению, вышел из серого, слегка мрачного здания, где по долгу службы трудился, и побрел на трамвай. Фонари тускло горели желтым светом и освещали лишь то небольшое пространство, находящееся непосредственно под их цоколями. Зима уходила и уступала дорогу весне, зарождению новой жизни. Подошел его трамвай. Палладинов, медленно войдя в него, оплатил проезд и сел у окна. Трамвай отошел от остановки и, проехав последний фонарь, погрузился во мрак. Палладинов не сразу обратил внимание на девушку, сидящую на сидении по другую сторону трамвая. Казалось, будто весь ночной мрак рассеялся, и зима со всей ее прохладой отступила, а в трамвай ввалилась немного неуклюжая, но такая долгожданная весна. Он сразу поставил перед собой цель познакомиться с девушкой. «Боже, как она прекрасна. Сколько она еще будет ехать? Выйти вместе с ней или подойти сейчас?» − думал Виктор. Трамвай следовал своим маршрутом, впуская и выпуская пассажиров. На каждой новой остановке он все больше и больше заполнялся людьми и все так же незатейливо и просто продолжал свой путь. Уступив место вошедшей даме, Виктор посмотрел в окно. Но он ничего не искал за ним, смотреть во мрак ему было незачем. Он искал отражение понравившейся девушки. Но вот незадача: место прекрасной незнакомки пустовало. «Нет! Как же это могло произойти? Когда?» – мысли вихрем пронеслись у него в голове. Виктор корил себя за то, что не успел познакомиться с прекрасной девушкой. А когда он уже успокоился и продолжил смотреть в окно, трамвай подъехал к следующей остановке. Люди начали выходить из трамвая, и он услышал вопрос одного из пассажиров:
− Женщина, это не вы обронили перчатку?
Палладинов посмотрел на говорившего. Мужчина держал в руках перчатку и протягивал ее уже вышедшей из трамвая женщине. На его вопрос женщина лишь отрицательно мотнула головой. Мужчина положил перчатку обратно на пустое сиденье. На то место, где сидела девушка! Палладинов встрепенулся, подбежал к сиденью и схватил перчатку: «Я знаю, кому она принадлежит!» − сказал он мужчине. Трамвай уже закрыл двери и тронулся. Палладинов начал пробираться к выходу. Он махал водителю, кондуктору руками, нажимал кнопку с надписью «Требование остановки». И его усилия были вознаграждены: не отъехали они и десяти метров от остановки, как трамвай выпустил его из своих оков. Палладинов побежал на предыдущую остановку. Он напряженно вглядывался в ночь. Пробежав половину пути, он увидел ее на остановке, на этом оазисе, посреди бескрайней пустыни, ничего не подозревающую и спокойно шагающую к себе домой. Нельзя терять ни секунды. Не выпуская девушку, все больше превращающуюся в силуэт, из виду, Палладинов бежал за ней по шпалам. «Теперь я точно знаю, прочь сомнения, я должен с ней познакомиться». С этими мыслями в голове он бежал до желанной остановки. Где и когда свернула девушка он не заметил, она исчезла внезапно. Мгновенно просчитав, какое расстояние девушка могла преодолеть за это время, Виктор побежал во дворы домов. Неужели упустил? Положившись на удачу, которая редко его подводила, тем самым заслужив себе хорошую репутацию, Палладинов забежал во двор дома, стоявшего торцом к остановке. Он понял, что не ошибся когда увидел, как девушка пересекает детскую площадку, чтобы через минуту войти в свой подъезд.
− Извините! – мужской бас раздался в колодце двора звонким эхом.
− Простите, вы это мне? – прекрасный соловьиный голосок донесся до ушей Виктора.
− Я бегу за вами от самой остановки.
Девушка пристально разглядывала запыхавшегося и слегка неряшливого молодого человека. Перед ней был симпатичный, довольно молодо выглядящий, мужчина, легкая небритость которого, пристальный взгляд и мешки под глазами, видимо, от безустанной работы, тем не менее, добавляли его образу серьезности.
− Но когда я выходила, вас там не было.
− Я вышел на следующей и побежал сюда. Вот, держите, ваша перчатка.
− Спасибо, но это не мое, – прекрасная незнакомка улыбнулась и продемонстрировала Виктору свои ладони, на которых были перчатки.
− Да… глупо вышло, − Виктор почесал затылок и засмеялся, − знаете, наверное, это просто судьба. Меня зовут Виктор…
Так в один из последних дней февраля, весна любви влетела в этот двор и зажгла сердца молодых людей.
Палладинов не знал, сколько минут прошло с того времени, как он проснулся и ушел в ностальгические воспоминания, ровно, как и не знал человека, которому принадлежала перчатка, хранившаяся теперь в их личных вещах, но Саша уже открыла глаза и таким же влюбленным, как у Палладинова, взглядом посмотрела на него. Был выходной, и можно было посвятить все утро друг другу.
Близилась годовщина их совместной жизни. Оставалось всего несколько недель. Думая о том, что подарить друг другу, они предавались теплым воспоминаниям их знакомства, началу их романа:
− Пока ты спала, я вспоминал тот прекрасный день, когда мы познакомились. Так странно, случайная встреча, случайный миг изменил наши жизни.
− Думаю, нам суждено было встретиться. Просто не могу представить, что могло быть иначе. Когда ты мне рассказал случай, произошедший с тобой в поезде, я даже не удивилась. Мне порой кажется, что вся наша жизнь только и состоит из набора случайностей.
− Не могу с тобой не согласиться.
− Я не рассказывала тебе об одном событии, которое приключилось со мной, когда я еще училась в институте. Оно так потрясло меня, что до сих пор будоражит мою кровь. Я возвращалась домой, вдыхала свежую прохладу, присущую началу лета, любовалась распускающимися цветами, город как будто оживал от сна. Настроение было замечательным, и я чуть ли не подпрыгивала при каждом шаге, как в детстве. Я подошла к переходу и, дождавшись зеленого сигнала светофора, пошла дальше…
− Ты всегда соблюдаешь правила дорожного движения, – улыбнулся Виктор.
− Да, но в этот раз эти правила могли подвести меня, − Саша замялась, и продолжила: – Так вот, я переходила улицу и вдруг почувствовала сильный толчок в спину. Я пролетела проезжую часть и упала на разделительную полосу, разбила коленки и локти. От боли слезы сами собой потекли из глаз. Меня толкнул парень, шедший за мной. Сбив с ног, он буквально налетел на меня, упав сверху, закрыл собой. О Боже, зачем он это сделал, подумала я? Но все мои мысли вмиг развеялись когда, шаркнув о ботинки молодого человека, пролетел груженый КамАЗ. Я оторопела и не могла вымолвить ни слова. Вместо этого я лишь смотрела на удаляющийся грузовик, который сейчас мог также спокойно ехать, забрав с собой мою жизнь. Я и сама не поняла, как оказалась на противоположной стороне улицы, а парень, проводивший меня сюда, лишь сказал: «Не благодари…». И ушел. Я еще долго вспоминала этот момент. Прошло много времени, прежде чем вот так с улыбкой смогла с кем-то этим поделиться.
− А кто был этот парень? Ты узнала, как его зовут? – поинтересовался Виктор.
− Я спрашивала у подруг. Они встречали его раньше, он вроде бы проходил практику в нашем институте. Точного имени я не знаю. То ли Виталий, то ли Валерий. Девочки толком не знали.
− Понятно, − сказал Виктор, и улыбнулся, – имя своего спасителя то и не знаешь. Не так давно Семенов утверждал, что отправит меня с Амбросимовым в Питер. Слушая тебя, я сразу вспомнил своего друга детства, Валерку Кулагина. Может, это он тебя спас? – Виктор настолько поверил в провидение, что сам удивился мысли, посетившей его, − помнишь, я тебе про него рассказывал?
− Помню, конечно, ты говорил, что у тебя есть друг, который был этаким дурачком в школе, а потом поступил в институт в Питере и сейчас преподает.
− Было бы здорово его сейчас увидеть.
− С твоей работой это вполне возможно.
Они продолжили беседовать и уже совсем отошли от изначальной темы разговора, забыв про предстоящую годовщину.
Палладиновы завтракали на кухне, а в комнате их конуры, находящейся на последнем этаже обычной российской многоэтажки работал телевизор. Передачи сменяли друг друга. И в этой круговерти картин, событий и звуков Виктор услыхал то, что ему напомнило инцидент, произошедший с ним накануне. Он, извинившись, встал из-за стола и прошел в комнату. По телевизору показывали очередной выпуск новостей, среди которых можно было найти что-то действительно важное, происходившее в мире. Но сегодня там не говорилось про войну или про встречи российского президента с зарубежными коллегами. Встречи, которые после распада СССР стали напоминать приезд дальнего, не стесняющегося в части выпивки гражданина, к своим не более праведным родственникам. Привлекательная телеведущая вещала из своей студии о местной, провинциальной новости, потрясшей сведущих в этой теме людей:
− Неутешительные вести приходят из поселка Плесецк. Вчера пропал известный научный сотрудник Матвей Петров. Обстановка в квартире и отсутствие хозяина вызвали удивление у его коллег, сотрудников космодрома Плесецк, прибывших по его месту жительства ввиду отсутствия Петрова по месту работы. В квартире Петрова были обнаружены следы борьбы. Правоохранительными органами проводится проверка и ведется поиск предполагаемых злоумышленников. Криминальная версия исчезновения ученого пока является приоритетной. Напомним, Матвей Петров является известным ученым в области космических исследований. Его научные труды, опубликованные накануне, позволили значительно продвинуться в конструировании и тестировании автоматической межпланетной станции. Предполагается, что в ближайшем будущем данный модуль сможет помочь в исследовании Марса. К другим новостям…
Палладинов сосредоточенно вычислял, сколько должно было пройти времени с передачи корреспонденции Петрову до его загадочного исчезновения.
Александра зашла в комнату и спросила Виктора, что он здесь так долго смотрит. Посмотрев на экран и увидев выпуск новостей, она ответила сама себе, что он опять следит за политикой государства, и удалилась. А Палладинов, уже не слыша того, что говорит телеведущая, думал о том, что, черт возьми, имел в виду Лугов, когда говорил про дождь, хорошие поступки, и что они каким-то чудесным образом возвращаются в нашу жизнь. Палладинову пришлось напрячь свою память, чтобы вспомнить, что же он, Виктор, сделал хорошего, что встретил странного и чудаковатого соседа по купе – Иосифа Соломоновича? Порывшись в самых далеких уголках своей памяти, он отыскал-таки один момент в своей жизни. Палладинов вспомнил давно минувшее событие.
«Родительский дом находился вблизи реки, и Виктор, как и вся местная ребятня, проводил там свои свободные от забот, уроков и других дел летние часы. Тот июльский день не был исключением. Солнце было в зените, стволы деревьев почти не отбрасывали тени. От жары можно было спрятаться только в прохладной, будто обладающей живительной силой реке. Зная о том, что течение в этом месте было сильным, беззаботные ребята: Витя, Миша и Валера − решили сплавляться по ней. Отойдя на несколько сотен метров от «пляжа» − достопримечательности их провинциального района − троица зашла в воду. Солнце отражалось от воды, и, закрыв глаза, можно было ощутить настоящее, ведомое исключительно детям Витиного возраста, счастье. Никто не сопротивлялся течению, и оно несло их плавно и быстро к «пляжу». Проносились прибрежные деревья, кое-где пролетали птицы, на противоположном берегу слышался смех. Смех их заклятых врагов, парней из другого района. Вот они проносятся под железнодорожным мостом, по которому довольно часто проезжали грузовые поезда. Рядом с мостом на берегу находилась удобная полянка с притоптанной всюду травой. Это место было райским уголочком для многих ребят. Собравшись вечером и разведя костер, они могли половину ночи беседовать, казалось бы, о каких-то не серьезных, не значительных для взрослого человека вещах. Но они были частью их жизни, поэтому казались крайне важными. Иногда их разговоры прерывал проходящий состав, и в это мгновение отражение костра на лицах друзей и подруг, гудок электровоза и бесконечный стук колес соединялись воедино и наполнялись магией. Казалось, эта минута длилась вечно. В этот момент молодого Виктора Палладинова переполняла радость и такое мимолетное по времени, но в то же время емкое по содержанию счастье, что осталось сладким детским воспоминанием на всю жизнь. Потом поезд проезжал, и где-то далеко-далеко слышались его гудки, и еще долго тряслась земля, провожая железнодорожный состав в дальнюю дорогу. Подобно этому, сердце еще какое-то время учащено билось в такт поезду, вызывая приятные ощущения у сидящей возле костра компании. И все это под стук колес удаляющегося товарняка навсегда впечатывалось в их память. Шум утихал, и ребята продолжали с еще большим воодушевлением делиться своими впечатлениями…
Постепенно Витя и Миша приближались к берегу, и, когда остались лишь считанные метры до заветного прибрежного дна, они заметили, как усердно Валера пытается бороться с течением и приблизиться к такой сейчас недосягаемой и притягательной суше. Делать было нечего, и ребята ринулись выручать уже потерявшего силы Валеру. Для Вити прошла целая вечность. Река, казалось, назло отталкивает их от берега и уже затягивает в водовороты. В них, Витя помнил по рассказам родителей и старших товарищей, утонул не один человек, осмелившийся бороться со стихией. На «пляже» уже толпились люди, но никто и не думал им помогать. Страх, сначала сковавший все конечности, теперь усердно помогал ему, он не чувствовал усталости, и через мгновение троица вырвалась из плена воронок и сильного течения, а еще через минуту кончиками пальцев ног они почувствовали дно. Подобно тому, как космонавты после долгой разлуки с Землей падают на нее, целуют ее и прижимаются всем телом, ребята упали на песок и лежали на нем еще очень долго. Витя смотрел на небо: все кругом плыло, далекие облака, как металлическая стружка, попавшая в магнитное поле, собрались в крошечную полоску. Витя закрыл глаза…»
Открыл глаза уже Виктор. Нахлынувшие воспоминания напомнили ему друзей детства, которых он давно не видел. Интересно как там Валерка? Все ли задуманное он воплотил в жизнь? Но вспомнив, почему он начал ворошить в памяти столь давнее происшествие, он попытался припомнить другие столь же значимые эпизоды, но в голову больше ничего не приходило. Видимо, говоря словами Лугова, строительство его башни из хороших «кирпичиков» закончилось лет в пятнадцать.
Глава 4. Озарение
Жизнь Федора Свинцова не отличалась особой яркостью. Его дни были похожи один на другой. Ночные гуляния, беспросветные пьянки, дурные компании. В общем, типичная жизнь молодого человека неблагополучного района города Архангельска. Федор стоял на остановке. Он был красив собою, но очень небрежно одет. Недорогая спортивная одежда, на размер больше, доставшаяся от старшего брата, пропахла дымом и сыростью, шапка, сдвинутая на затылок, небритая борода, торчащая в разные стороны, – все это Федор. Потому он вызывал скорее отвращение, нежели симпатию.
Несколько месяцев назад он познакомился с группой ребят, но сегодня уже относился к ним как к людям, которых давно знал. Они кутили всю ночь, пары снова были прогуляны, да и, если честно, Федор уже начал забывать дорогу к колледжу. На улице было грязно, и эта погода полностью соответствовала его духовному и физическому состоянию. Еще не до конца он отошел от вчерашней пьянки и, как всегда бывает в такие моменты, думал о своей жизни. Что он сделал к своим двадцати двум годам? Ведь всегда казалось, что, дескать, у него-то все получится, что он кем-то станет. Но с возрастом все детские заблуждения прошли, и все больше в его жизнь врывались алкоголь, наркотики и дурное общество.
Сегодня опять должна была состояться встреча с друзьями. На этот раз лидер их компании – Антон – обещал какое-то новое дело. Быстрые деньги. Все и сразу. А что еще нужно в этом возрасте? Федор, как это ни странно, был очень сентиментальным человеком, и сейчас почему-то вспомнил, как на свое восемнадцатилетие пообещал отцу никогда не преступать черту закона. В детстве все было предельно просто: одно – хорошо, другое – плохо, есть закон, а есть беззаконие. Теперь же все размылось. Для многих людей, коих он видел по телевизору или даже был лично знаком, беззаконие стало образом жизни, что они творили, одному Богу известно. Брат его сгинул в пучине преступного мира в юности, и сидеть в тюрьме ему предстояло еще очень долго. За последние четыре года от него почти не было писем, по слухам, даже там его пылкий нрав не утих. И вот теперь самого Федора тянуло в бездну, и он не понимал, пьянство родителей – это причина или следствие катящейся под откос жизни его самого и жизни его старшего брата. Мысли Свинцова развеялись, когда рядом с ним со свистом остановился тонированный автомобиль. Федор открыл дверь, поздоровался с Антоном, и машина помчала их к перекрестку, на котором не Федор выбирал дальнейший путь.
На сегодняшний день в управлении специальной связи были назначены стрельбы. Фельдъегеря проследовали в стрелковый тир. Семенов стоял в стороне и наблюдал за сдачей нормативов своих подопечных. Первым упражнением была стрельба из пистолета Макарова по неподвижной цели, установленной на уровне взгляда стреляющего. Дальность стрельбы – двадцать пять метров. Первым на огневой рубеж вышел лейтенант Амбросимов. Подвинув наушники, он взял приготовленный на столе пистолет.
− Заряжай, − скомандовал Семенов.
Дослав патрон в патронник, Александр прицелился.
− Лейтенант Амбросимов к стрельбе готов, – отрапортовал он.
− Огонь, − майор поднес к глазам бинокль.
Фельдъегерь произвел три выстрела. Все пули достигли цели, он выбил двадцать пять очков. Семенов похвалил Амбросимова и позвал следующего. Наконец очередь дошла и до Палладинова. Проделав все операции, Виктор был готов начать стрельбу. Фигура с мишенью, находящаяся не так далеко, показалась ему, однако, совсем небольшой. Произведя три выстрела, Палладинов расстроено поглядел на цель и услышал позади раздосадованный возглас Семенова. «П-а-л-л-а-д-и-н-о-в», − протяжно произнес майор и развел руки в стороны. Лейтенант сдал норматив, но еле дотягивал до удовлетворительного результата. Далее еще проводилась стрельба в определенный временной интервал. Ограниченный по времени десятью секундами, Палладинов стрелял еще хуже. Не подвела его только сборка и разборка пистолета. Он уложился в заявленный норматив – девять секунд, – и хотя бы здесь не краснел перед Семеновым. Итоговый разбор стрельб выявил, что лучшим стал лейтенант внутренней службы Амбросимов, за все упражнения получивший наивысшие оценки. А вот Палладинов, напротив, оказался в числе худших. Пожурив Виктора, майор приказал лейтенантам зайти к нему. А сам подошел к рубежу, и, вспомнив молодые годы, когда выбивал максимальные результаты, произвел несколько выстрелов. Все пули угодили в самый маленький круг диаметром пятнадцать сантиметров.
Майор подошел к кабинету, когда там уже стояли Виктор и Сашка. Он им улыбнулся и открыл дверь. Комната была залита солнечным светом, и, по обыкновению, летала пыль, являющаяся неотъемлемой частью быта Юрия Андреевича, по долгу службы обрастающего различной документацией.
− Итак, Палладинов и Амбросимов. Для вас задача не обычного рода и не совсем принятая в наших рядах, а еще несколько лет назад совсем недопустимая, − Семенов закашлялся, посмотрел в окно, и продолжил: − Перевозка сверхценного частного груза.
− Юрий Андреевич, я так полагаю, наше ведомство тоже как-то должно существовать в такое непростое время, да и мы с вами, в конце концов, – отчеканил Амбросимов.
Палладинов знал, что, быть может, фельдъегерем Сашка Амбросимов был хорошим, но психологом плохим. Холодный взгляд Семенова подтвердил мысли Виктора.
− Товарищи лейтенанты внутренней службы. Того требуют обстоятельства. На инструктаже мы обговорим все детали, но хочу, чтобы вы знали: дело серьезное. Это не просто конверт, а золото и бриллианты. Вы двое и водитель поедете до аэропорта на бронированном УАЗике. Что касаемо оружия, то вооружены будете оба.
− Не привыкать, товарищ майор! – улыбнулся Амбросимов.
− Но это не все, товарищи фельдъегеря, есть еще кое-что, – Семенов достал бланк с адресом и ФИО адресата, – Палладинов, специальное задание для тебя, завтра вместе с грузом получишь несколько писем, которые надо доставить руководителю комитета по природным ресурсам города Санкт-Петербурга и Ленинградской области, вот адрес. Это Смольный, колыбель революции, не заблудишься!
− Есть, не заблудится! – сказал Палладинов.
− Если вам все понятно и вопросов вы не имеете, можете быть свободны до завтра, – ответил Семенов и подтолкнул фельдъегерей к выходу.
Простившись с Амбросимовым, Палладинов поехал домой. Смеркалось. Сев в трамвай, он, по обыкновению, занял место у окна и смотрел на ночной город. Сегодня Палладинов был в военной форме. И знакомая кондуктор, уже не молодая женщина, вновь поинтересовалась, как продвигается его служба и когда уже его повысят. Мило с ней побеседовав, не вдаваясь в подробности своей «службы», Палладинов вышел на своей остановке и пошел домой. К ночи холодало, и было зябко. Где-то далеко слышалась сирена скорой помощи. Завтра утром они должны были отправиться в Санкт-Петербург. Дело интересное, груз необычный, да и оружие дадут, не каждый раз такое бывает. В прошлую вылазку его отправили на поезде и без оружия.
Когда до дома было уже рукой подать, он увидел в палисаднике ноги. Или показалось? Палладинов остановился, было уже темно, вглядываться не было никакого смысла, он решил подойти поближе. С этой стороны дом почти никто не обходил, и кроме людей, спешащих сначала на работу, а потом домой, здесь редко можно было кого-нибудь встретить. Подойдя поближе, Палладинов убедился, что там, в кустах, на снегу лежит человек. На белом снегу были черные капли, вероятно, кровь. Человек был скорее мертв, чем жив. Голова представляла собой сплошное кровавое месиво. Но надежда теплилась в Викторе. Он стремглав побежал домой. Влетев в подъезд, Виктор не стал дожидаться лифта, а сразу помчался на последний этаж. Саша испугалась тому, с какой быстротой Витя влетел в квартиру и, ничего не сказав, даже не разувшись, подбежал к телефону и набрал 03.
− Алло, скорая? Во дворе дома №82 по ул. Васнецова гражданину проломили голову, очень много крови…Он умирает. Моя фамилия – Палладинов.
Виктор с надеждой на то, что скорая действительно приедет быстро, закончил разговор, в двух словах объяснил все Саше и помчался вниз, где его так ждал умирающий человек. Пролетев все марши, Палладинов побежал за дом, к палисаднику. В этот раз он решил проверить, жив человек или скорой уже не было надобности торопиться. Гражданин еле дышал, весь снег под ним был черным. Палладинов услышал вой сирены, и выбежал под фонари, увидев машину скорой помощи, он замахал руками и засвистел. Из подъехавшей «буханки» вышли фельдшер и медбрат. Фельдшер, бегло осмотрев человека, спокойным тоном подозвал медбрата, и они незамедлительно погрузили его на носилки и положили в салон автомобиля. Виктор лишь мельком увидел в кровавом паспорте, который вертел в своих руках фельдшер, фамилию и год рождения: Свинцов, 1948 года рождения. Фельдшер тем временем обогнул машину и сказал водителю, что ехать нужно в больницу скорой медицинской помощи. Когда он уже запрыгнул в машину, напоследок поблагодарил Палладинова и спросил:
− Как зовут?
− Виктор.
− Побольше бы нам таких военных! – улыбнулся врач.
− Я – фельдъегерь, он жить будет?
− Сделаем все, что в наших силах. Вы свое дело сделали, и врачи сделают! Поехали-поехали! – последние слова до Палладинова доносились уже из выезжающей на дорогу «буханки».
Карета скорой помощи под вой сирены удалялась. Спасать человека, который уже, казалось, умер, но волей случая еще имел шанс выкарабкаться. Рядом с лейтенантом столпилась толпа зевак. У одного из них Палладинов спросил сигарету. Человек протянул полупустую пачку «Родопи». Виктор с удовлетворением закурил. Ведь не хотел же.
В кафе громко играла музыка, но сегодняшним посетителям это было только на руку. Чем меньше людей знало об их планах, тем лучше. Было сильно накурено, очень пахло алкоголем. Антон излагал троим будущим подельникам свой грандиозный план:
− Из достоверных источников, я узнал, что завтра утром из Архангельска «ребятки» поедут с хорошим грузом. Золото и бриллианты, товарищи компаньоны! Вам такое даже не снилось! Федя, ты зря смеешься, ты же такое и в глаза не видел. Я видел, и вот что я вам скажу, ребята, с ума сойти можно. Золото – страсть человечества, все подчинено ему, труд сделал из зверя человека, а золото превращает его обратно в зверя.
Компания, с чувством глубокой самодостаточности залилась подобострастным смехом. Лишь один из них еще сомневался.
− Сомнительная затея, люди эти наверняка не простые и связываться с ними дело опасное, – сказал Федор.
− Нет, это не бандиты. Это фельдъегеря. Я все продумал и просчитал, – Антон достал карту города и, закусив сигарету зубами, начал показывать обеими руками на карте движение двух автомобилей, – это едут фельдъегеря с нашим мешком золота, а вот это мы.
− Какие еще фельдъегеря, спецсвязь что ли? − осведомился один из подельников.
− Они самые, три человека, оружия нет, пытаются конфиденциальность соблюсти, не получится, сдали их с потрохами! – осмотревшись по сторонам, Антон поймал несколько неодобрительных взглядов, направленных в сторону буйной компании с картой дорог России, − все, расход, на улице обмозгуем, не нравится мне здесь.
С лихвой оплатив по счету, компания вышла на улицу и уже в машине продолжила обсуждать планы, сулящие мгновенное обогащение вчерашним студентам, бездельникам и отщепенцам. По поведению парней было видно, что их нравственными ориентирами являются гангстеры и те люди, кто начал подниматься по головам в начале 90-х годов.
− Заживем, братцы. Антон выведет вас в люди, − сказал Антон, когда вся компания уже села в машину.
− Через кого ты вышел на этих связистов? – спросил один из них.
− Связистов? – Антон хохотнул. − Сотрудников специальной связи, золото перевозящих, − он засмеялся еще сильнее.
− А если серьезно? – спросил Федор.
− Вы чего такие кислые? Уже скоро заживем, как короли! – компания не особо разделяла его энтузиазм, потому он продолжил серьезно: − Игорь, кто же еще. Я с несерьезными людьми дело иметь бы не стал.
Молодые люди многозначительно посмотрели на своего лидера. Федор слегка опьянел, и его снова начала одолевать тоска и грусть. Как вырваться из этого порочного круга? Выйти за пределы тягостного существования, не ломая себя и не предавая свои идеалы? Быть может, это та самая возможность. Федор попрощался со своими друзьями и пошел домой пешком. В голове его было полно мыслей по поводу того, как эти деньги ему помогут и на что он их может потратить. Он, Федор, не повторит судьбу брата, все будет делать по уму, и у него обязательно все получится. На улице было темно и холодно, но Федору Свинцову было не привыкать к хождению пешком, вообще он проводил большую часть времени на улице, что в какой-то степени соответствовало образу жизни всей его компании. Падал тихий спокойный снег, желтые фонари освещали широкий проспект, по которому Федор шел совсем один. Дойдя до нужного ему поворота, он свернул в темноту и пошел по неосвещенному переулку к себе домой, где уже должны были спать родители, привыкшие к тому, что сын заявляется посреди ночи.
Придя домой, Свинцов удивился, что в квартире горит свет. При ярком освещении можно было увидеть все скромное убранство их квартиры. Всюду лежали пустые бутылки из-под дешевого алкоголя. Казалось, что даже стены пропахли куревом и перегаром. В комнате была незастеленная грязная постель, на кресле лежал свисающий до самого пола плед. Некогда книжный шкаф теперь был переполнен разными бумажками, то ли квитанциями, то ли документами сомнительной важности: свидетельствами, актами, доверенностями и расписками, кои имеются в каждой квартире и возводятся в степень архиважных документов. Книги остались лишь на одной полке, и то их подбор ограничивался лишь школьной программой. Федор прошел на кухню. Там его тоже не ждало ничего необычного: горы посуды в раковине, пепельница в виде банки позапрошлогодних консервов и одинокая лампочка, покрытая толстым слоем пыли и паутиной, ведущей к потолку. Облокотив руки на стол, сидела мать Федора и горько плакала.
− Мама, что произошло?
− Допился отец твой, полуживой-полумертвый в больнице. Все вы не путевые, что он, что брат твой, что ты со своими компаниями, – она заплакала пуще прежнего.
Федору стало не по себе, снова вспомнил мысли, посещавшие его утром.
− Поехали в больницу, мама.
Уже в дверях мать Федора Свинцова обмолвилась:
− Слава Богу, в скорую прохожий какой-то позвонил, если бы на десять минут позже приехали, уже бы не откачали, − после этих слов она ахнула, и чуть не расплакалась, − еще врачи сказали, что человек этот – фельдъегерь какой-то.
Федора словно током ударило: быть этого не может.
− А кто такой этот «фельдъегерь»? – продолжала мать Федора.
− Хороший человек… − ответил Федор, и они вышли из квартиры.
Палладинов проснулся, как обычно, немного раньше будильника. Пожарил себе яичницу и выпил горячий крепкий кофе без молока. Как всегда, когда нужно было куда-то уезжать, ему не спалось. Он подошел к окну. Город еще спал. Сейчас он выйдет на улицу, спокойным шагом дойдет до трамвайной остановки. Поедет на первом трамвае.
Город еще находился в объятиях сна. Палладинов был на улице совсем один. Ночью был снегопад, дороги и тротуары покрылись мягким покрывалом из снега, который приятно похрустывал под ногами идущего. Дом Палладинова остался далеко позади, но был еще хорошо виден. Ни в одном из окон не горел свет. Фонари, единственный источник света, освещали пустынную дорогу, соединяясь проводами, они образовывали прямую, уходящую вдаль. Остановка также была пустынна, скамейка запорошена снегом. Палладинов ходил взад-вперед еще несколько минут, прежде чем услышал далекий, едва уловимый стук колес. А еще через пару мгновений из тьмы появились два огонька. Они медленно приближались к Виктору, как два светлячка, вылетевших из густых зарослей. Фельдъегерь зашел в трамвай и оплатил проезд кондуктору, который сонно прижимался к теплому сиденью. С десяток минут в окнах проносились типовые строения спальных районов, а когда трамвай повернул, то показалось серое здание специальной связи.
Как Виктор и думал, водитель – Михаил Григорьевич – был уже на месте. Сегодня они должны были доехать до аэропорта на бронированном УАЗике. Его управление не доверяли никому, кроме дяди Миши. Кузов был оборудован цельносварной броней и защитой пола. Перевозимый груз здесь защищали больше, нежели самих фельдъегерей и это, наверное, было оправдано. Вскоре на территории спецсвязи появился сначала лейтенант Амбросимов, а затем и майор Семенов.
Федор Свинцов знал, что ему необходимо встретиться с компаньонами. Он подъехал к кафе, месту их сбора. В глазах еще стояли обшарпанные больничные стены с облупившейся штукатуркой, салатового цвета коридор, уходящий вглубь и заканчивающийся окном. Встретили там их холодно и с полнейшим равнодушием. Пьяная драка на бытовой почве, к сожалению, не редкость. Но Федор понимал одну важную вещь, что его отец еще жив благодаря человеку, о котором он знает только одно: он фельдъегерь.
Вскоре подтянулись все компаньоны, последним приехал Антон. Вчера он сказал, что у него есть пистолет, что стрелять он не собирается, только лишь напугать, чтобы без лишнего шума. Роли всех подельников были распределены. Свинцов еще колебался, но решил, чему быть, того не миновать. Случай с отцом – это знак свыше. Возможно, ему предначертано остановить этих ребят, и он их остановит, чего бы это ни стоило.
− Мы не должны никуда ехать, − начал Свинцов, поймав на себе вопросительные взгляды и полные ярости глаза Антона, предчувствующего такой расклад, он продолжил: – Нам не нужно это золото, я еще вчера засомневался в состоятельности твоей затеи, Антон. Это невозможно, нас всех возьмут, я настоятельно рекомендую вам все взвесить, стоит ли игра свеч?
− Что ты несешь?! Уже все решено, назад дороги нет, либо ты с нами, либо проваливай, а если ты не умеешь язык за зубами держать, то разговор короткий будет. Навсегда замолчишь! Я бью два раза, второй по крышке гроба! – парировал Антон.
− Не получится у вас ничего! Я выхожу из игры, – продолжал Федор.
− Федор, я тебя дольше всех знаю, ты стукачом никогда не был, – молвил один из подельников.
− Ты воду не баламуть, если все сказал, уходи, пока цел! – подключился третий.
Все реплики били Федора по ушам. Нужны решительные действия, от слов проку нет. Этим ребятам ничего не докажешь.
− Отдай пистолет! – Свинцов вплотную подошел к Антону.
Он схватил его за руку, начал отбирать пистолет. Но сегодня он недостаточно убедил своих друзей и нарвался на активное сопротивление. Получив первый удар в левую скулу, Свинцов еще сильнее дернул руку Антона, и тот повалился на тротуар, на плечах повис другой компаньон, и вот бросок – Федор лежит на асфальте. Полетел град ударов, сначала руками, потом ногами. Собрав остаток сил, Свинцов поднялся и отбросил троих бивших его людей. Цель Федора – Антон. В его сторону и был направлен удар, наполненный всей энергией Свинцова. Он разбил ему нос, и навалился бы на него, но точный хук в челюсть лишил Федора чувств. Сквозь пелену ударов, и мыслей, наполняющих голову человека в ту секунду, когда он готов отключиться, он услышал вой милицейской сирены. Свинцов понял, что сегодня утром он, может, и не победил, но и не проиграл. Бывшие подельники разбегалась, машина Антона осталась стоять на дороге, он их остановил. Так и должно было случиться. Через несколько секунд Федор перестал что-то чувствовать и потерял сознание.
После построения и получения последних указаний, лейтенанты внутренней службы отправились на склад, где их уже ждал дежурный. В присутствии Семенова они погрузили посылку в УАЗик.
− Желаю удачи, передавайте привет ленинградским коллегам! – сказал Семенов и пожал всем руки.
− Так точно, товарищ майор! – ответили лейтенанты.
Бронированный автомобиль вывез их за территорию специальной связи, миновав контрольно-пропускной пункт, на котором наряд проверил содержимое салона.
Машина спецсвязи несла фельдъегерей и их груз по проспекту, в сторону аэропорта, находящегося в нескольких километрах от Архангельска. Город уже начинал постепенно просыпаться. Уже вовсю ходил транспорт, и легковые автомобили заполняли улицы. Навстречу им пронеслась милицейская машина с включенной сиреной. «С самого утра что-то происходит, − думал Палладинов, – каждый человек, который едет рядом с нами, будь то в личном автомобиле, либо в транспорте, подобно нам, фельдъегерям, везет свой ценный секретный груз. Может, он не настолько ощутим и осязаем, как у нас, но тем не менее есть у каждого и, вероятно, намного тяжелее нашего». Они постепенно удалялись от города в сторону Талажского авиагородка.
Бронированный автомобиль въехал на территорию аэропорта. На стойке регистрации фельдъегеря показали свои документы и удостоверения. Также продемонстрировали сотрудникам пограничной службы свой багаж. Миновав смотровой пункт, лейтенанты внутренней службы направились к самолету. Фельдъегеря заходили на борт до общей посадки и всегда выходили последними со своим грузом. Ил-86 уже ждал своих первых пассажиров. Поздоровавшись с сотрудниками аэропорта, Палладинов зашел первым. Вместе с Амбросимовым втянув груз в самолет, Виктор уместил его на пассажирском кресле у окна, а сам сел рядом, чтобы груз всегда находился около него. Амбросимов разместился на противоположном от прохода ряде кресел. Проверив кобуру и сняв фуражку, Палладинов приготовился к взлету.
Глава 5. Поэт
Палладинов и Амбросимов доставили столь ценную с материальной точки зрения посылку. Помимо прочего, фельдъегерям необходимо было встретиться с местными представителями специальной связи.
Они проезжали на фельдъегерском автомобиле по проспекту, где находилось управление спецсвязи. По правую сторону расположилось промышленное строение с двумя устремленными ввысь трубами. До здания специальной связи оставалось рукой подать. На перекрестке мимо фельдъегерей не спеша проехал трамвай. В парке, находившемся по другую сторону дороги, гуляли молодые мамы с колясками. Молодая пара кормила голубей, облюбовавших это место по причине постоянного нахождения там сердобольных людей. Здание спецсвязи было мрачновато-серых или бежевых оттенков − и разительно отличалось от тех, что находились в историческом центре Петербурга. Оно представляло собой четырехэтажное строение с балкончиками, выходящими на проспект, и окнами, завешанными фольгой, несмотря на то, что солнце в Питере − непозволительная роскошь. На КПП сидел уставший, угрюмый фельдъегерь, надменно смотревший на приехавших молодых лейтенантов. Автопарк здесь был богатый, стояли легковые автомобили разных моделей, полноприводные грузопассажирские автомобили, преимущественно «буханки», КАМазы с прицепами. Почти на всех была нанесена символика спецсвязи. Видимо, перемещаться без опознавательных знаков было выдумкой Семенова или руководства спецсвязи Архангельска, а может, просто недоставало наклеек. Автомобиль заехал на территорию и скрылся от посторонних глаз. Люди на проспекте преспокойно проходили мимо здания спецсвязи, возможно, не подозревая, какая титаническая работа ведется в этом неприметном, на первый взгляд, пустынном сером доме.
Пока Амбросимов занимался документацией, касаемой доставки груза, Виктор отправился еще в одно место, ему предстояло менее весомое, но тоже значимое задание. Он направился в Смольный. Колыбель революции, в советскую эпоху было пристанищем коммунистов Ленинграда, отныне было местом работы власть имущих Санкт-Петербурга.
Палладинов подходил к зданию администрации. Здесь люди решали судьбу всего города, по крайней мере, им так казалось. Миновав проезжую часть, фельдъегерь приблизился к пропилеям Смольного института благородных девиц, коих здесь не было уже очень давно. На них красовались надписи ушедших советов. «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» − бессмертные слова Карла Маркса и Фридриха Энгельса были в памяти у каждого советского гражданина и были высечены здесь в бетоне, на веки вечные, чтобы революционный призыв никогда не угасал. «Сдается мне, призыв этот уже давно позабыт людьми, осевшими в здании Смольного института. Да и когда там в последний раз были представители пролетариата?» – думал Палладинов, проходя мимо.
Палладинова заметил сторож, подошедший к воротам, и отворил калитку. Ленин, уже не один десяток лет указывающий направление движения развития государства, стоял здесь подобно памятникам императорам в 20-х годах ХХ столетия. Страна вопреки всему двигалась в противоположную сторону, минуя подсказки вождя мирового пролетариата. Поднявшись по ступеням, Палладинов открыл двери, вошел и представился:
− Лейтенант внутренней службы Палладинов, − он протянул документы, которые тщательно изучила красивая женщина, в пиджаке с широкими плечами, на пропускном пункте, – корреспонденция для руководителя комитета по природным ресурсам.
− Ах, да вот же он сам, – женщина кивком указала на проходящего по коридору мужчину.
Палладинов оглядел человека, которому необходимо было доставить несколько писем, тот полностью совпадал с описанием, предоставленным Семеновым: невысокого роста, худощавого, но плотного телосложения, с уверенной походкой, который при ходьбе плавно поворачивался попеременно то вправо, то влево. Он вначале снисходительно посмотрел на лейтенанта, но затем приветливо кивнул. Виктор шагнул навстречу, представился и спросил, является ли сей гражданин руководителем вышеупомянутого комитета? Глаза уставшего от нескончаемой работы человека смотрели на Палладинова. Поправив зачесанные набок волосы, он выдохнул и ответил:
− Да, вы не ошиблись. Корреспонденция для меня? Пройдите в кабинет.
Зайдя в кабинет, человек с трудом подавил зевок, провел рукой по глазам и, указав лейтенанту на место напротив себя, сел.
− Давайте, где необходимо расписаться, – после слов уголки его рта направились вниз, а брови поползли вверх.
Палладинов подал стопку писем и бланк, на котором человек поставил размашистую подпись.
− Красивый город у вас, я уже второй раз здесь, он весь пропитан историей.
− Да, мне тоже нравится, в ближайшее время станет еще лучше, ведь история делается здесь и сейчас, не только в прошлом, верно?
− Все так, но в моем городе это менее заметно.
Руководитель комитета взглянул на письма, прочитав адрес отправки, определенно удивился: он закусил губы, брови его поползли еще выше. Он посмотрел на Палладинова и произнес:
− Я бывал в вашем городе и скажу, что он тоже не менее значим для нас.
Он говорил так, словно «нас» включало что-то, кроме Санкт-Петербурга. Его глаза на миг вырвались из сонного плена и посмотрели на фельдъегеря, что-то определенно было в этом взгляде, они смотрели не только вперед, но и всеобъемлюще охватывали весь кабинет.
− Судя по всему, вы были у нас еще во времена СССР. За несколько последних лет он явно пришел в запустение: бандитизм, передел собственности, дикая рыночная экономика, знаете ли. Как говорится, не дай вам Бог жить в эпоху перемен.
− Если перемены к лучшему, то не надо их страшиться. А стойко преодолевать все те препятствия, кои попадаются на нашем пути, – руководитель улыбнулся и слегка сощурил глаза, – этого больше не будет, – он указал на Ленина, стоящего к ним спиной.
− Жаль, что мы не учимся на ошибках прошлого, – Палладинов тоже посмотрел в окно.
− Потому что их не было. Нечего исправлять. Надо делать сызнова.
К сожалению, уверенность руководителя в движении в правильном направлении совершенно не вдохновила Палладинова, и он с тоской подумал: «Человек – такое существо, которое везде хочет оставаться лучшим. Он создает вокруг себя такую систему, при которой он был бы единоличным лидером, вождем. Ведь стоит отметить, что с приходом нового человека к власти, пусть даже и небольшой, все меняется. Новая метла по-новому метет. Все это связано с характером личности, получившей горсточку власти, ведь именно те качества, которые сформированы в этом человеке, будут ориентиром и для его окружения. Если человек – аскет, то и проявление воздержанности будут встречаться в обществе повсюду. История знает такие примеры. Но он может быть и, наоборот, эпикурейцем и любителем роскоши. Все это не ново, не придумано человеком, идет от Господа Бога. Ведь он создал человека по своему образу и подобию. Значит и человека нельзя винить в том, что он желает, чтобы качества, хорошо развитые в нем самом, ценились по достоинству окружающими». А руководителю Виктор ответил:
− Спасибо за беседу, всего доброго! Возможно, увидимся еще, вижу много корреспонденции к вам приходит, – Палладинов указал на стопку писем.