По милости короля. Роман о Генрихе VIII

Глава 1

Он плакал часами. Матушка, его дражайшая матушка умерла. Это была самая отвратительная, самая ужасная новость, которую обрушила на него старая нянька миссис Люк. Нет, к счастью, не отец, сам убитый горем.

Видя отчаяние короля, Гарри не смог бы справиться с собой. Ему и без того приходилось нелегко. Он безутешно рыдал на широкой груди миссис Люк, но наконец, понимая, что одиннадцатилетним мальчикам не пристало по-женски лить слезы, с трудом собрался и пошел к сестрам, которые, пригорюнившись, сидели на ковре перед камином в спальне матери. Он в ужасе уставился на кровать, уже застланную покрывалом и завешенную черным траурным бархатом.

Матери больше не придется спать здесь; он никогда не услышит ее сладкий голос, не ощутит нежных материнских объятий. Как же сильно она любила своего золотого мальчика! Как горько думать о пустоте, в которой ему предстоит жить без нее! Печаль комом стояла в горле, и подавить ее не удавалось. Он опустился на колени у постели и закрыл лицо руками.

Он любил матушку, уважал ее, боготворил. Благодаря ей он являлся наследником королевского рода, имеющего законные права на власть в Англии. Она была истинной королевой: прекрасная, добрая, плодовитая, милостивая, щедрая и набожная. Она учила его первым молитвам и грамоте, утешала в детских горестях и болезнях, была для него источником мудрости и успокоения.

И вот ее нет. Ему этого не вынести.

Бабушка, леди Маргарет, подошла к нему и подняла на ноги. В обрамлении вдовьего вимпла и черного гейбла[1] ее худое лицо выглядело печальным и осунувшимся.

– Гарри, вы должны быть довольны, что ваша дорогая матушка с Господом, радоваться за нее.

– Как я могу?! – выпалил он. – Она нужна мне! Почему Бог так жесток и забрал ее у меня?

– Тише, дитя! Нельзя подвергать сомнению Господню волю. – Леди Маргарет села на постель и привлекла к себе внука.

Мария, которой еще не исполнилось семи лет, но которая уже слыла в семье красавицей, забралась к бабушке на колени и сидела там, нижняя губа у нее дрожала, а тринадцатилетняя Маргарита, обычно своевольная и непокорная, с потерянным видом опустилась на колени у ее ног.

– Ваша матушка теперь на небесах, смотрит оттуда и молится за вас, – сказала детям леди Маргарет. – Ей не хотелось бы, чтобы вы грустили. И она с Артуром.

Гарри снова ощутил, как в нем всколыхнулась знакомая ревность к брату. Он всегда жаждал иметь все то, что было у брата, но вот в прошлом году Артур умер в нежном возрасте пятнадцати лет, и младшему брату вдруг досталось это все. Он стал принцем Уэльским и наследником трона, к тому же был помолвлен с его очаровательной вдовой-испанкой. В один прекрасный день Гарри станет королем Англии, а Екатерина Арагонская – его королевой. Но Артур, находясь на небесах, в последний раз обошел брата и получил самое лучшее – матушку, которая теперь рядом с ним.

– Почему она умерла? – спросила Мария.

– Господь призвал ее, – ответила леди Маргарет.

– Она умерла, потому что у нее началась горячка, когда родилась наша сестра Кэтрин, – рассудила Маргарита.

– Лучше бы эта Кэтрин вообще не рождалась, – пробурчал Гарри.

– Гарри, никогда не говорите так! – упрекнула его бабушка и обняла. – Она бедное невинное дитя, сиротка, и я боюсь, ей самой недолго осталось в этом мире.

Гарри опять залился слезами, с новой силой ощутив глубину утраты. Он тоже остался без матери. Приклонив голову к худому плечу бабушки, мальчик зарыдал.

Через два дня леди Маргарет решила, что учеба поможет Гарри отвлечься от печальных мыслей о понесенной утрате, и вот ее внук снова сидел за партой во дворце Элтем и старательно трудился под бдительным оком своего наставника мастера Скелтона. Бабушка, сама женщина образованная, всегда активно интересовалась обучением своих дорогих деточек, как она называла Гарри и его сестер, считая, что это пойдет им во благо, а мать с отцом говорили, что они должны благодарить ее за это, так как леди Маргарет была щедрой покровительницей ученых и Кембриджского университета. Как и матушка, бабушка любила книги, обе женщины привили Гарри страсть к наукам. Занятия с учителями, как путешествие, ведущее к открытиям, приносили большое удовольствие юному уму, жадному до новых знаний, и Гарри всегда проявлял себя способным учеником.

Три года назад лорд Маунтжой, ученый, которого отец сделал наставником Гарри, договорился с молодым законоведом по имени Томас Мор, чтобы тот привез в Элтем знаменитого гуманиста Эразма Роттердамского. Гарри с сестрами принимали гостей в величественном главном зале, построенном их дедом Эдуардом IV, и принц разговаривал с Эразмом в нише эркерного окна.

Гарри почитал Эразма как героя еще до встречи с этим великим человеком, до прочтения его сочинений и до того, как глубокое понимание знаменитым гуманистом литературы древних и изучение греческого Нового Завета вдохновили юного принца. На уроках ему рассказали о новом открытии классических трудов Древней Греции и Рима и о том, что людей, которые разработали это «новое учение», называют гуманистами. Гарри почел за честь для себя предложение Эразма вступить с ним в переписку на латыни, ликовал, когда великий ученый похвалил его письма и выразил удивление, что все они написаны самим юным принцем. После встречи в Элтеме Эразм написал:

Я вижу, Вам нравится подражать моему стилю. В Вас есть зачатки таланта. Вы тянетесь к звездам и сможете добиться совершенства в любом деле, за какое ни возьметесь.

От этих слов Гарри испытал благоговейный трепет.

Теперь он сидел, склонившись над рукописью «Одиссеи» Гомера в прекрасном переплете, и ему было трудно сконцентрироваться, потому что его мысли то и дело возвращались к великой утрате. Гарри всегда был очень активным ребенком, и учебные занятия не могли отвлечь его от печали. Лучше бы ему позволили выйти на улицу и побегать там, поскакать верхом или повозиться с его другом Чарльзом Брэндоном и другими мальчиками, которые сидели за соседними партами и, казалось, как и он сам, беспокойно ерзали на стульях.

Когда Гарри был еще совсем мал, ходили разговоры, что он станет церковником. К счастью, отец передумал, так как его младший сын явно не имел склонности к религиозной жизни. Он хотел участвовать в сражениях и побеждать на турнирах, ухаживать за прекрасными дамами и совершать подвиги, чтобы завоевать их любовь. Родители, особенно мать, внушили ему страсть к рыцарству, и он возжелал стать новым королем Артуром. Эта роль была отведена его брату, который должен был возвестить наступление нового золотого века Камелота, но Гарри знал, что намного лучше подходит для выполнения этой задачи, чем Артур, худой и болезненный, тогда как сам он отличался отменным здоровьем и кипел энергией. Гарри был лорд-смотрителем Пяти портов, констеблем Дуврского замка, лорд-лейтенантом Ирландии, рыцарем ордена Подвязки и ордена Бани; прежде чем стать принцем Уэльским, он носил титул герцога Йоркского. Ему не терпелось ощутить тяжесть короны на своей голове.

А пока его сослали в классную комнату.

– И что там такого интересного за окном? – заметив, что его ученик о чем-то замечтался, рявкнул мастер Скелтон. – Вернитесь к книгам, лорд Гарри! Англия имеет право ожидать многого от короля, взращенного на философии и девяти музах!

– Да, сэр, – пробормотал Гарри.

Как обычно, он не мог понять, почему Эразм считал раздражительного старого Скелтона – Скелетона, так принц называл его про себя, – «несравненным светочем британской литературы». Скорее уж его наставник был устрашающей и ненавистной плетью для ничего не подозревающих придворных отца, которых честил в своих насмешливых и презрительных сатирах. Не одному только Гарри доставалось от его острого языка. Колкости Скелтона злили отца, и в прошлом году он даже ненадолго посадил острослова в тюрьму. Скелтон умерил свой критицизм и заговорил о том, что покинет двор и станет приходским священником в Норфолке. Услышав это, Гарри возликовал, но потом понял, что будет скучать без своего наставника. Он знал, чего тот стоит и как далеко способен продвинуть его. Знакомое зло лучше неизвестного.

Гарри заметил озорную улыбку Чарльза Брэндона, который глядел на него с другого конца классной комнаты. Брэндона, бывшего на семь лет старше Гарри, после смерти Артура выбрали ему в компаньоны. Отец Чарльза, сэр Уильям Брэндон, нес знамя отца Гарри в битве при Босворте, но его сразил узурпатор Ричард III. Если бы сэр Уильям не защитил отца, тот мог погибнуть. В благодарность своему знаменосцу через несколько лет после этой славной виктории, которая обеспечила ему трон, отец пристроил Чарльза ко двору Артура и позже сделал его пажом. Жизнерадостный, хотя и не слишком умный, Чарльз очень любил турниры, рыцарей и пышные зрелища, что сделало их с Гарри неразлучными друзьями.

Брэндон ненавидел Скелетона, а учитель часто раздражался на него, но ставил превыше всего интересы Гарри. Два года назад Скелтон написал книгу «Зеркало принца», в которой наряду с другими полезными советами призывал Гарри выбрать себе хорошую жену и всегда ценить ее. Можно подумать, тот сам до такого не додумался бы! Женщин следовало почитать и обращаться с ними уважительно.

Пытаясь не рассмеяться при виде лукавой физиономии Брэндона, Гарри опустил глаза на открытую страницу книги, думая о Екатерине. Его сердце принадлежало ей с тех пор, как шестнадцать месяцев назад он встречал ее в Лондоне и вел к алтарю в соборе Святого Павла, где она обвенчалась с Артуром. Гарри был очарован ее миловидностью, огненно-рыжими волосами, достоинством и грацией. Будучи старше его на пять с половиной лет, эта девушка казалась ему принцессой из сказки, она наверняка станет такой же прекрасной королевой, как и его мать. Гарри сильно завидовал Артуру. Уже тогда он понимал, что из него самого получится гораздо более достойный супруг для Екатерины. И теперь она будет его женой; пройдет немногим более двух лет, ему стукнет четырнадцать, и они поженятся. Советы мастера Скелтона – пустая трата слов, он и так будет ценить ее.

При мысли о матери Гарри невольно замер на мгновение. Слишком больно было снова погружаться в печаль, однако чувство утраты грозило захватить его целиком.

– Лорд Гарри, за последние четверть часа вы ни разу не перелистнули страницу, – сделал ему замечание Скелтон.

– Как вы можете ждать от меня работы, когда я непрестанно думаю о моей почтенной матушке, – жалобно возразил Гарри и опустил голову, чтобы учитель на заметил блеснувших на глазах слез.

Угловатое лицо Скелтона смягчилось.

– Хорошо, милорд принц, я понимаю. Может быть, вам пойдет на пользу, если вы выйдете на свежий воздух и поупражняетесь в стрельбе из лука.

– Да, конечно! – воскликнул Гарри и подскочил, радуясь возможности отвлечься.

– Тогда идите. Я скажу мастеру Дьюсу, чтобы он пришел после полудня, а не с утра.

– Благодарю вас, – выдохнул Гарри и поспешил прочь.

Мастер Дьюс учил его французскому, латыни и итальянскому. Языки давались Гарри легко, и учитель ему нравился. Хотя бы этим принц радовал отца. Но в первую очередь его манили к себе уличные забавы. После нескольких состязаний с друзьями он упражнялся в верховой езде и тренировался наносить удары копьем по укрепленной на столбе мишени, а еще играл в теннис, если оставалось время до начала занятий. Ничто так не радовало Гарри, как спорт. К счастью, отец распорядился, чтобы его обучали всем необходимым принцу навыкам: верховой езде, стрельбе из длинного лука, фехтованию, рыцарским поединкам, борьбе и искусству обращаться с мечом. И во всех Гарри преуспевал!

Накинув на плечи кожаный джеркин, Гарри подозвал к себе Брэндона и других юных джентльменов, чтобы те вместе с ним вышли на блеклое февральское солнце, и направился к мишеням для стрельбы из лука. Его сопровождали два йомена гвардии. За принцем поспешил один из подопечных короля, Уильям Комптон. Он был на девять лет старше Гарри и происходил из богатой семьи, однако Скелтон считал, что юноша оказывает на принца плохое влияние своей бесшабашностью, за которой скрывались железная воля и неукротимая амбициозность, о чем Гарри прекрасно знал. Когда-нибудь ему понадобятся такие люди, как Комптон или Эдвард Невилл, дальний родственник самого принца, который, как и Брэндон, отличался большим сходством с Гарри, причем не только в общей для обоих страсти к турнирам. Гарри и Брэндона действительно часто принимали за братьев.

Если бы у Гарри был собственный двор, подальше от бдительного отцовского ока, жизнь шла бы совсем по-другому. При мысли об отце Гарри нахмурился. Жаль его, конечно, он сейчас, несомненно, скорбит по матери, и вообще нельзя не восхищаться отцом, ведь он завоевал королевство, победив узурпатора. И все же отца окружал ореол славы, а не величия. Изможденное лицо, редкие седеющие волосы, сутулая худая фигура – это подошло бы скорее писарю, чем королю. К тому же Гарри всегда казалось, что отец критикует его или говорит ему «нет».

Пока был жив Артур, отец планировал составить для Гарри его собственный двор в замке Коднор в Дербишире, и тот ликовал в ожидании, когда это свершится. Все говорили, что Коднор похож на крепость из легенд, идеальное место для великодушного рыцаря, каким Гарри хотел когда-нибудь стать. Он представлял себе, что будет устраивать в замке турниры, окруженный блестящими джентльменами и дамами ослепительной красоты, и в один прекрасный день привезет туда невесту, очень похожую на Екатерину. А главное, будет находиться в сотнях миль от Лондона и отцовского орлиного взора. Свобода манила его.

Но потом Артур умер, и король оставил свой план.

– Я уже потерял двоих сыновей, – объяснил он Гарри, который стоял перед ним, сглатывая слезы обиды и разочарования. – Потерять еще и вас, единственного оставшегося у меня наследника, – такого я не могу себе позволить. Я отправил Артура далеко, в Ладлоу, о чем теперь сожалею, а потому намерен поселить вас рядом с собой.

Гарри с трудом удалось сдержать возмущение, когда он понял, что идея отца держать его при себе вылилась в уединенную, почти монашескую жизнь в обществе наставников и под почти непрерывным надзором – за принцем следили, даже когда он выезжал на охоту. В каждом дворце ему отвели новую спальню, куда можно было попасть только через дверь в покоях отца. Контакты Гарри с двором строго контролировались, а свою будущую супругу он видел крайне редко. Очень быстро Гарри стало душно от этой назойливой опеки.

Как-то он осмелился пожаловаться. Отец выслушал его с непривычным терпением, затем похлопал по плечу и сказал:

– Все очень просто, Гарри: я держу вас при себе, потому что люблю и не хочу потерять. Но это не единственная причина. Вы уже приобрели королевские манеры, чувство собственного достоинства и обходительность, но мне хочется, чтобы вы стали еще лучше и подготовились к тому моменту, когда станете королем.

– Нельзя ли мне пользоваться немного большей свободой, сир? – печально спросил Гарри, с тоской вспоминая о Кодноре.

– Вы принц. Живете в роскоши благодаря моему рачительному управлению королевством. Когда-нибудь вы станете королем, унаследуете несметные богатства и женитесь на одной из величайших принцесс в христианском мире. Чем вы недовольны? То, что сейчас вы находитесь под наблюдением наставников, – плата за эти привилегии.

Отец произнес свою отповедь суровым тоном, и Гарри, повесив голову, угрюмо удалился, а когда передал слова короля Скелетону, тот отмахнулся от него:

– Считайте себя счастливчиком, лорд Гарри. В мире не найдется для вас лучшей школы, чем общество такого отца, как король Генрих.

Только мать выслушала бы его и поняла. Но матери теперь нет здесь. Она лежит под плитами алтаря Вестминстерского аббатства. Гарри даже не позволили присутствовать на ее похоронах.

К июню Гарри обнаружил, что гораздо реже вспоминает о недавней утрате и больше думает о будущем. Прекрасным летним днем, сняв траур и облачившись в роскошный наряд из белого дамаста и темно-красного бархата, Гарри вместе с королем проехал по Лондону к дому епископа Солсберийского на Флит-стрит, где состоялась его помолвка с Екатериной. За два дня до этого отец подписал договор с Испанией.

Войдя в верхние покои, залитые бившим в окна солнечным светом, Гарри увидел свою будущую жену, и у него перехватило дыхание. Она была в девственно-белом наряде, с распущенными в знак чистоты золотистыми волосами. Присев в реверансе, Екатерина скромно опустила глаза. Сердце Гарри затрепетало от восторга и гордости.

Стоя перед епископом, они произнесли брачные обеты. Затем подали вино в драгоценных кубках. Гарри и Екатерина улыбались друг другу и пытались вести разговор на английском, французском и испанском, хотя ни он, ни она не говорили бегло на всех трех языках. В глазах Екатерины Гарри прочел доброту и сочувствие – знак, что она помнит о его великой утрате и пытается утешить. Но было в ее взгляде и что-то еще. Возможно ли, что Екатерина, как почти все, с кем он встречался, тоже попала под власть его обаяния?

Правда, отец очень быстро заставил сына попрощаться с нареченной, и они вернулись в Вестминстерский дворец, а Кэтрин отправилась в дом архиепископа Кентерберийского в Кройдоне, где жила в то время.

– Хорошо, что мы с испанскими монархами смогли получить у папы разрешение на ваш брак, – сказал король, пока они рысью ехали по Стрэнду, а за ними стучали копытами по булыжной мостовой кони немногочисленной свиты короля и принца. – Екатерина была женой Артура, и поначалу мы беспокоились – вдруг она носит его ребенка. Нас заверили, что принцесса до сих пор девственница, но я посчитал разумным получить разрешение, как в том случае, если бы их брак был заключен окончательно. Не допускающее двойного толкования дозволение чрезвычайно важно, так как от законности вашего союза зависит наследование престола.

– Почему так важно, девственница ли принцесса до сих пор? – спросил Гарри, милостиво кивая людям, которые сбегались со всех сторон приветствовать их.

Отец остановил коня.

– Библия предостерегает, что человек, который женится на вдове брата, будет проклят бездетностью, но она же призывает его жениться на ней и растить детей вместо брата. Епископы сказали мне, что главный вопрос – не девственность Екатерины, а носила ли она ребенка Артура, чего, разумеется, не было. Если бы носила, вы не могли бы жениться на ней, Гарри. Но я хотел предусмотреть все. Возможно, что брак был доведен до окончательного заключения, а Екатерина не поняла этого или не заметила, что она недолго была беременна. Только Господу известна правда.

При мысли о Екатерине в постели с Артуром Гарри внезапно ощутил укол ревности. До сих пор он считал, что они возлежали на брачном ложе целомудренно, так как Артур был слишком болен, чтобы предпринимать какие-нибудь решительные действия. Невыносимо было думать, что и тут брат опередил его.

– Но ведь она сказала, что до сих пор дева, – возразил принц. – Она сегодня была в белом платье.

– Это верно, – согласился король. – Екатерина – благочестивая девушка, и я уверен, что она говорила правду. Вам не о чем беспокоиться, Гарри.

Возможности провести с Екатериной больше нескольких минут вдали от бдительного ока отца Гарри пришлось ждать до следующего лета. В августе король пригласил ее в Ричмондский дворец, и она прибыла туда по реке из Дарем-Хауса на Стрэнде, который король предоставил в ее распоряжение.

Ричмондский дворец – огромное причудливое строение с зубчатыми стенами, созданное по образцу дворцов герцогов Бургундских, – был настоящим раем на земле. Гарри помнил, как однажды в Рождество сгорел дотла старый дворец Шин. Вместо него отец возвел это великолепное здание из красного кирпича и камня, с огромными эркерными окнами, сказочными пинаклями и турелями[2], которые завершались куполами в форме колоколов и позолоченными флюгерами. Во дворах, фруктовых и цветочных садах были устроены фонтаны, а кусты, цветы и травы образовывали «ленточные» и «змеиные» узоры; такой нарядный сад по новой моде называли узловым. Вдоль широких дорожек стояли статуи геральдических животных короля. В главной башне, где располагались королевские покои, потолки были выкрашены в небесно-голубой цвет и усыпаны золотыми розами Тюдоров. Над гейтхаусом красовался герб Генриха VII, который держали красный дракон Уэльса и белая борзая Ричмонда, бывшего графства отца.

Это было радостное время для Гарри, потому что им с Екатериной каждый день позволяли ездить на охоту. Она хорошо умела скакать верхом, не отставала от него и была не слишком щепетильной, когда наставал момент убийства зверя. Принц замечал, что с каждым часом любит ее все больше, и она, несмотря на разницу между ними в возрасте, подавала все признаки того, что тоже без ума от него.

Гарри исполнилось тринадцать лет; его тело менялось, и он начинал понимать, что такое желание на самом деле. Он раздавался в плечах, мышцы его крепли, голос грубел, а внизу скипетр, как ему нравилось называть эту часть своего тела, временами вдруг становился непредсказуемым и неуправляемым. Сильную реакцию вызывали в нем красные губы, или видневшаяся в вырезе платья грудь, или мелькнувшая под подолом лодыжка, когда ее обладательница поднималась по лестнице, и Екатерина во всем ее женском очаровании. Гарри жаждал войти в возраст, когда они станут супругами и он сможет сделать то, что, как он глубоко надеялся, не удалось Артуру. Осталось ждать всего десять месяцев. Время тянулось томительно долго. Он уже был готов к браку, но Церковь по какой-то непостижимой причине установила, что мальчики не могут ложиться в постель со своими женами, пока им не исполнится четырнадцать.

Тем временем Гарри пользовался любой возможностью для общения с Екатериной, а она явно радовалась тому, что ее все больше вовлекают в жизнь при дворе. Они пировали и танцевали, отправлялись на долгие верховые прогулки по Ричмонд-парку, вместе пели, а Гарри аккомпанировал на подаренной отцом лютне – в общем, наслаждались как могли.

Однако в соответствии с испанскими традициями у принцессы должна быть дуэнья, и у Екатерины она была – донья Эльвира. Отец прозвал суровую матрону Драконом, потому что, когда Екатерина только приехала в Англию, эта женщина воспротивилась его желанию увидеть невесту сына без вуали. Только он презрел ее протесты, и с тех пор они враждовали.

Теперь донья Эльвира, ревностно охранявшая честь своей юной госпожи, всячески давала понять, что возмущена свободой, которой король дозволяет пользоваться Генриху и Екатерине, поскольку опасалась, как бы ее подопечная не унизила себя в глазах англичан столь свободным общением с женихом.

– Дуэнья пожаловалась мне, что вы побуждаете принцессу развлекаться на публике, – со вздохом проговорил отец, вызвав Гарри в свой кабинет, где сидел, укрывшись за высокой стопкой счетоводных книг.

Гарри давно уже изумлялся, почему король, который мог бы жить в свое удовольствие, имея в распоряжении все богатства королевства, предпочитал тратить время на проверку этих бесконечных колонок цифр. Однако жалоба доньи Эльвиры настолько возмутила его, что он позабыл об этом.

– Мы ничего плохого не сделали! – запротестовал принц. – И Екатерина всегда ведет себя весьма пристойно. Я даже ни разу не поцеловал ее.

Отец хмыкнул:

– Мой мальчик, в Испании все делается по-другому.

– Но Екатерина теперь в Англии!

– Тем не менее я бы очень не хотел, чтобы ваши действия или что бы то ни было другое вызвало недовольство испанских суверенов и поставило под угрозу наш союз. Я скажу Екатерине, что она должна вести себя так, как того требуют ее родители. Пусть соблюдает здесь те же правила, что и у себя дома.

– Но сир…

– Довольно! – Король поднял руку. – В следующем году, когда вы поженитесь, Екатерина будет в вашей власти. А до тех пор пусть слушается меня.

Гарри ушел, кипя от негодования. Он найдет способ видеться с ней, несмотря ни на что. Однако судьба играла на руку дуэнье – Екатерина заболела лихорадкой. Король отправился в Вестминстер и взял ее с собой, а Гарри остался в Ричмонде, едва не обезумев от злости и досады. Почему с ним так обращаются, ведь он ничем этого не заслужил? Что плохого в желании проводить время со своей будущей женой?

Он забыл о своем недовольстве жизнью, когда узнал, что Екатерину, которой серьезно нездоровилось, отправили обратно в Дарем-Хаус. Ее лихорадило, написал отец, и она совсем потеряла аппетит, хотя врачи были уверены, что принцесса скоро поправится. Каждый день король отправлял гонцов справляться о здоровье Екатерины и сам хотел навестить ее, однако она слишком плохо себя чувствовала, чтобы принимать такого гостя.

Какая ужасная новость! А вдруг Екатерина умрет? Гарри не мог и подумать об этом. Она должна стать его королевой. Другой он не желал. Следующие несколько ночей он провел почти без сна, терзаемый предчувствием самого страшного исхода.

К великому облегчению Гарри, Екатерина выздоровела, но ко двору не вернулась. Незадолго до Рождества из Испании пришла новость о кончине королевы Изабеллы. Рыцарственное сердце Гарри устремилось к Екатерине. Ему была знакома боль утраты матери. Он желал быть рядом со своей нареченной и утешать ее. Но даже в это тяжелое время отец не позволил им видеться. Какая бесчеловечность! Гарри надеялся, что Екатерина ощутит его сочувствие, и горячо молился об этом.

Но вот наконец отец послал за ним. Негодующий сын стоял перед королем и едва сдерживал желание высказать во всеуслышание свое возмущение великим отцовским жестокосердием. Но разум короля тяготили совсем другие мысли.

– То, что я собираюсь сказать вам, Гарри, должно остаться между нами. – Он смерил своего отпрыска строгим взглядом. – Испания горько скорбит о смерти королевы Изабеллы, и это вполне понятно, ведь страна вновь будет разделена надвое. Король Фердинанд не имеет прав на престол Кастилии, и теперь это королевство перейдет к наследнице Изабеллы, ее старшей дочери Хуане. А мы, мальчик мой, отныне связаны союзом не с сильной, объединенной Испанией, а с гораздо менее значительным королевством Арагон. Вы понимаете меня?

Гарри понимал, но лучше бы он ничего этого не знал. Он молча уставился на короля, не желая осознавать значение сказанного во всей полноте.

– Печальный факт состоит в том, что статус и политическое значение Екатерины в одночасье понизились. – («Боже правый! – вскипел про себя Гарри. – Такие слова достойны торговца, а не короля!») – Теперь для наследника английского престола могут считаться более подходящими и выгодными иные брачные союзы.

– Нет! – категорически заявил Гарри. – Мне нужна Екатерина, и никто другой.

– Вы будете делать так, как я скажу, мальчик мой, а я выберу наилучший для Англии вариант, знайте это.

– Но отец…

Король предостерегающе поднял палец:

– Хватит! Решение принято. Я прекращаю выплачивать Екатерине содержание, и она будет жить при дворе, чтобы мне не приходилось тратиться на содержание ее отдельно. Она останется в уединении со своими слугами, а вы не будете пытаться разговаривать с ней без моего дозволения. Вы будете вести себя так, словно ваш брак с Екатериной состоится. А я тем временем подумаю о других партиях для вас. Не глядите на меня волком, мальчик, вам это не идет. А теперь возвращайтесь к своим занятиям.

Гарри ушел, сжимая кулаки от бессильной ярости. Ему была нестерпима мысль, что с его дорогой Екатериной обращаются так подло. Лишь бы она не заподозрила, будто он одобряет поведение отца! – мысленно взмолился Гарри. Если бы только ему представилась возможность увидеться с ней хотя бы мельком, тогда он мог бы передать ей, что любит ее и не откажется от своей клятвы верности. Но и после того, как Екатерина поселилась в Ричмондском дворце, Гарри редко видел ее даже издали, а когда это случалось, принца неприятно поражало, какими заношенными и истертыми выглядят платья его невесты. Обида на отца переросла в злость.

Однако четырнадцатый день рождения принца неуклонно приближался. Отец наверняка примет решение до этого дня, и Гарри хотел, чтобы король с уважением отнесся к уже заключенному брачному договору. Но вскоре стало совершенно ясно, что никаких приготовлений к свадьбе не ведется.

Неопределенность была мучительна. Однажды вечером Гарри постучал в дверь отцовских покоев, и его провели в королевскую опочивальню. Король, закутанный в бархатный ночной халат, сидел на стоявшем в изножье кровати сундуке и просматривал стопку каких-то бумаг.

– Да, Гарри, в чем дело? – спросил он довольно дружелюбно.

– Отец, что с моим браком? Он должен состояться вскорости. Каковы ваши намерения? – Гарри старался, чтобы в его тоне не слишком явственно звучала укоризна.

– Я еще не решил. – Король нахмурился. – Нужно принять во внимание многие детали. За Екатериной дают отличное приданое, из которого мы пока получили только половину. Честно говоря, мне не хотелось бы отказываться от остального. Более выгодной партии до сих пор не подвернулось. Я склоняюсь к тому, чтобы откладывать ваш брак как можно дольше и ждать, не появится ли какой-нибудь другой вариант.

– Но это несправедливо по отношению ко мне и Екатерине! – воскликнул Гарри.

– Это политика, мальчик, и вы поступите правильно, если извлечете урок из этой ситуации, – мягко проговорил отец. – Мы не должны отметать никакие возможности. Накануне вашего дня рождения вы предстанете перед епископом Винчестерским и возьмете назад свои обещания, данные во время помолвки, на том основании, что вы тогда были малы и по закону неправоспособны, чтобы принимать такие решения самостоятельно.

Гарри ужаснулся и сжал кулаки:

– Но я тогда хорошо понимал, что делаю!

– Это не имеет значения. Мне необходимо сделать так, чтобы, если подвернется лучшая партия, не возникло сложностей с разрывом вашей помолвки. И вы будете держать все в тайне. Это приказ!

Гарри не мог поверить, что его отец способен на такое холодное безразличие, расчетливость и даже жестокость. Ему отчаянно хотелось увидеться с Екатериной, предупредить ее о том, что грядет, и объяснить, что он сам к этому непричастен. Ему даже пришла в голову отчаянная мысль ворваться в покои принцессы и выложить ей всю правду, прежде чем его успеют остановить. Но от этого, вероятно, станет только хуже, и какую бы ненависть ни питал Гарри к своему отцу в тот момент, он все равно боялся его и понимал: когда настанет момент отречения от помолвки, ему придется это сделать.

Как-то в октябре король размашистой походкой вошел в спальню Гарри:

– Мальчик мой, у меня для вас хорошие новости. Я вступил в секретные переговоры с королевой Хуаной и королем Филиппом о браке между вами и их дочерью Элеонорой.

На миг Гарри онемел. Хотя его заставили отказаться от данных во время помолвки обещаний, он все еще надеялся заявить права на свою невесту.

– Но королева Хуана – сестра Екатерины. Неужели она согласится на такую подмену? – возразил он.

– Сомневаюсь, что ее слово хоть что-нибудь значит в этом деле. Кастилией правит ее муж, Филипп Бургундский, и его желание – закон для нее. Филиппа возмущает вмешательство Фердинанда в дела Кастилии, и он видит в этом браке средство отомстить тестю. К тому же я полагаю, он предложит большое приданое.

У Гарри упало сердце.

– Но инфанта Элеонора наверняка еще очень мала.

– Ей шесть лет, к двенадцати годам она созреет для брака, а время летит быстро. Не забывайте, юную супругу легче подчинить своей воле, чем ту, которая старше годами. Вам всего четырнадцать, а Екатерине уже почти двадцать, и получить власть над ней в качестве супруга будет непросто. У нее сильный характер.

Отец все видел в неверном свете. Екатерина неизменно проявляла только покорность и уважение.

– Брак с Элеонорой гораздо выгоднее, чем с Екатериной, – продолжил король. – Ее мать – королева Кастилии и наследница Арагона, а отец получит все земли Габсбургов и однажды может стать императором Священной Римской империи.

Но Элеонора не Екатерина. И Гарри совсем не пришлась по вкусу идея отсрочить женитьбу на шесть лет.

Однако отец был неумолим:

– Мальчик мой, лучше вам привыкнуть к этой мысли. Я намерен добиваться для вас этого брака.

Начался новый год. Гарри с тревогой наблюдал, как его отец пытается нагреть руки на почти фатальной катастрофе. Узнав, что корабль, на котором Хуана и Филипп плыли из Бургундии в Испанию, потерпел крушение у берегов Англии, король Генрих с почти неподобающей монарху поспешностью кинулся выручать их и пригласил погостить в Виндзоре. По словам отца, Филипп тоже стремился к встрече с ним, так как решил заключить помолвку своей дочери с принцем Уэльским и вбить клин между Генрихом Английским и Фердинандом Арагонским. Стихия сыграла на руку обоим монархам.

Вопреки всему Гарри был очарован Филиппом Красивым, который воплощал в себе все добродетели и величие, какими должен обладать правитель. А вот Хуана, которая держалась отстраненно и совсем не участвовала в торжествах, ему совсем не понравилась: казалось, она занята исключительно своим мужем, заискивает перед ним, а тот явно стеснялся столь открытого выражения ревнивой привязанности к нему супруги. Дамам не к лицу выставлять свои чувства на всеобщее обозрение, подумал Гарри.

Екатерину спешно вызвали в Виндзорский замок для краткой встречи с сестрой. Отец не хотел, чтобы кастильские монархи заметили, что он оказывает их кровной родственнице меньшее почтение, чем она того заслуживает, а потому из кожи вон лез, лишь бы отвести Екатерине заметную роль в празднествах. Гарри затрепетал от благоговения, когда она заняла почетное место подле него под балдахином с королевскими гербами, но отец восседал на троне рядом с ними, а потому у принца не было никакой возможности выразить, что творится у него на душе, и он поневоле ограничился простыми словами вежливости, но постарался передать ей свои чувства взглядом и подумал, что она их поняла, судя по ее глазам.

Отец попросил Екатерину надеть испанское платье и развлечь Филиппа, исполнив вместе с ее дамами танец. Однако Филиппа это не слишком обрадовало, и когда Екатерина предложила ему встать в пару с ней, он вежливо отказался и возобновил прерванный разговор с королем Генрихом. На освобожденное для танцев место вышла десятилетняя принцесса Мария и сделала весьма изящный реверанс, и тут Гарри понял: судя по всему, Филиппу неприятно, что Екатерине отведено такое заметное место при дворе, особенно если не упускать из виду его намерение подставить на место Екатерины свою дочь. Вероятно, отец именно на это и рассчитывал, желая сделать Филиппа более сговорчивым и улучшить для себя условия сделки. О, у него хватило бы коварства замыслить такое! Гарри заметил, что Екатерине дали провести наедине с Хуаной не больше получаса. Разумеется, король Генрих не хотел, чтобы она поведала о своих горестях сестре и весть об этом донеслась до их отца.

Филипп уделил много внимания Гарри, которого постарался обаять, пустив в ход свои знаменитые чары. И принц поддался. Филипп был сыном могущественного Максимилиана, императора Священной Римской империи; когда-нибудь он станет хозяином всей Испании и Империи. Стоило подружиться с таким великим правителем и заручиться его доверием – пригодится в будущем. Когда в апреле Филипп и Хуана покидали Англию, Гарри прощался с ними не без сожаления, хотя испытывал облегчение, ведь по поводу его брака ничего не было решено.

Той осенью в Англию пришла худшая новость, какую Гарри слышал после смерти матери: Филипп скончался. Страшно было думать, что столь великолепный принц отправился к праотцам таким молодым: ему было всего двадцать восемь. Пятнадцатилетний Гарри пребывал в том впечатлительном возрасте, когда эта трагедия вновь с разящей остротой напомнила ему, что человек смертен и Господь может призвать его к себе в любое время. Он начал опасаться малейшего недомогания, даже намека на болезнь.

Незамедлительным следствием кончины Филиппа стало укрепление позиций Екатерины при дворе, и у Гарри появились основания для надежды, что отец уже не так сильно жаждет женить его на Элеоноре. Если бы только король Фердинанд выплатил оставшуюся часть приданого Екатерины, все могло бы сложиться хорошо. Но ничто его к этому не обязывало, пока брак не заключен, хотя отец, вопреки очевидности, ожидал такого исхода. Пусть бы король Фердинанд продемонстрировал, что принимает интересы дочери близко к сердцу. Гарри очень этого хотелось. Зачем два старика мешают счастью молодых? Это так несправедливо!

Глава 2

В каком бы дворце ни обосновывался двор, король неизменно приходил в спальню Гарри и вел с ним полночные дискуссии о государственных делах, которые в основном сводились к нотациям на тему, как следует его сыну вести себя, когда он станет королем, чтобы наилучшим образом ставить в тупик своих врагов. Гарри считал, что отец проповедует ему очевидные истины, и скучал. Он мог бы посвятить это время гораздо более интересным занятиям. Брэндон и Комптон, закадычные приятели принца, как и он, имевшие страсть к воинским забавам и спорту, часто буянили на улицах, напивались или спали со шлюхами. Не дай бог, отец узнает об этом, ведь друзья были для Гарри хоть какой-то отдушиной в его скучной жизни, пусть даже он разделял их радости лишь заочно. Он даже девушку ни разу не поцеловал. Втайне ему очень хотелось узнать, каково это – оказаться внутри женщины, но он не видел для себя никакой возможности испробовать это, так как за ним пристально следили. Вот почему он столь страстно хотел жениться. Хвастовство друзей отчасти казалось ему безвкусицей; в их устах все это звучало так низко, так пошло. С Екатериной у них все будет по-другому, он не сомневался. Акт зачатия должен быть особенным, когда совершаешь его с тем, кого любишь.

Вечером у отца бегали глаза.

– Гарри, хочу вам сообщить: я раздумываю о заключении брака с королевой Хуаной.

У Гарри язык прилип к нёбу. Последствия такого поступка были бы весьма широкими.

– Но я хочу жениться на Екатерине, – наконец пролепетал он.

Король улыбнулся:

– Нет, мой мальчик, я намерен жениться на Хуане. Ее красота пленила меня, когда она приезжала в Англию, к тому же благодаря этому браку я стану королем Кастилии. Но мне не добиться своего без согласия Фердинанда. Только это остановило меня от разрыва вашей помолвки с Екатериной.

Перспектива женитьбы престарелого отца на Хуане потрясла Гарри, хотя он понимал, что возраст редко берется в расчет, когда речь идет о заключении брачных союзов между королевскими особами. Представлять себе отца, который вожделеет к королеве Кастилии, Гарри было неприятно; это казалось отвратительным и выглядело предательством по отношению к матери. К тому же Хуана, далекая, нервная и странная, по его мнению, не подходила на роль королевы Англии. Однако Гарри не протестовал. По крайней мере, отец демонстрировал доброе расположение к Екатерине, пусть даже подоплекой было желание, чтобы она склонила короля Фердинанда в его пользу. Правда, доброта короля не простиралась настолько далеко, чтобы он разрешил Гарри и Екатерине проводить время вместе; принц считал это немилосердным.

Тем не менее кое-какие исключения для них были сделаны. Во время празднования шестнадцатилетия Гарри Екатерине позволили почтить своим присутствием устроенный в его честь турнир. Принц упивался возможностью покрасоваться перед ней – показать свою рыцарскую удаль на ристалище, продемонстрировать, какой он умелый наездник и турнирный боец. Гарри вырос – стал выше отца – и набрался сил, его могучие руки и ноги благодаря развитой мускулатуре имели красивые формы; он понимал, что являет собой образец статного юноши. Люди превозносили его на все лады, а испанский посол сказал ему прямо в лицо, что во всем мире нет более красивого молодого человека. Гарри заметил, что простой народ любит его: где бы он ни появился, ехал верхом по Лондону или по сельской округе, обычно следом за отцом, люди сбегались отовсюду поглазеть на него, а он обнаружил в себе способность говорить с ними дружелюбно и выслушивать их жалобы. Этого умения быть на короткой ноге со всяким человеком не хватало королю. Никто не осмеливался обращаться с ним так фамильярно.

Разница в возрасте между Гарри и Екатериной, казалось, сократилась по мере приближения принца к взрослой жизни. Они оба созрели для брака, но король по-прежнему откладывал решение. Гарри начал опасаться, что отец никогда его не примет, и с грустью думал о том, как, должно быть, огорчают постоянные отсрочки Екатерину; ей двадцать один год, юность остается у нее позади. Однако все его протесты ни к чему не вели.

Гарри не терпелось сыграть свою роль в мире, повзрослеть, избавиться от опеки отца. Ему наскучило ждать, когда же он наконец станет королем. Юный принц мечтал о воинской славе и рыцарских подвигах не меньше, чем о своей любимой Екатерине. Из-за нее его симпатии в политике тяготели к Испании. Да и как могло быть иначе, если он жаждал завоевать Францию, главного врага испанцев и англичан? Сто семьдесят лет назад предок Гарри, король Эдуард III, заявил претензию на французский престол и одержал великую победу в Столетней войне. С тех пор английские короли носили на своих гербах, разделенных на четверти, королевские лилии Франции вперемежку с английскими львами, а примерно сто лет назад король Генрих V одолел французов в битве при Азенкуре и сделался королем Франции. Гарри никогда не надоедало слушать рассказы о благородных подвигах предков, и он прочел все исторические хроники о тех событиях, какие только имелись в королевской библиотеке. Принц был полон жгучего желания стать вторым Генрихом V и вновь захватить французский трон, утраченный шестьдесят лет назад, когда долгая война пришла к бесславному завершению. Он уже видел себя в Реймсском соборе, где венчают на царство французских королей, встающим на колени в лучах славы, дабы принять вожделенную корону. Он станет королем, которого будут помнить и чтить как нового завоевателя Франции, он возвеличит Англию на долгие века.

Гарри не понимал, почему отец не разделяет его устремлений, почему не позволяет ему повести в бой армию, переправившись через Английский канал. Вместо этого во время одной из полночных бесед вскоре после его дня рождения король рассмеялся, услышав из уст сына эту идею.

– Война – дело затратное, мальчик мой, – сказал он, кутая свое тщедушное тело в ночной халат. – Я могу придумать лучшие и более разумные способы потратить свои деньги. Гораздо выгоднее поддерживать дружеские отношения с другими странами, чем воевать с ними. Кроме того, я не могу допустить, чтобы вы рисковали жизнью. У меня нет других сыновей. Что будет с Англией, если вас убьют на поле боя? Здесь снова начнется гражданская война.

Гарри знал, что является живым воплощение мира, наставшего в стране благодаря браку его родителей. Мать была наследницей дома Йорков, а отец – единственным мужским потомком дома Ланкастеров. Их союз положил конец многолетнему конфликту между двумя соперничающими родами. Отец никогда не признавал, что обязан короной браку с матерью, так как получил ее по праву победителя, но Гарри не сомневался, что ее право было первичным.

Некоторые родственники покойной королевы имели более обоснованные притязания на трон, чем отец, к примеру ее сестры, хотя с этим можно спорить. Тетя Кэтрин была замужем за Уильямом Куртене, графом Девоном, который уже много лет томился в Лондонском Тауэре за то, что подстрекал одного самозванца к захвату трона. Детство Гарри омрачали угрозы со стороны нескольких таких фальшивых претендентов на престол: он помнил, как мать ради безопасности спешно уводила его в Тауэр, когда вторжение войска во главе с Перкином Уорбеком, самым опасным из этих проходимцев, считалось неизбежным, так что тревога отца была ему ясна, хотя у него самого это вызывало досаду.

Тетушку Сесилию, которая жила вместе с бабушкой Гарри, леди Маргарет, удалили от двора за вступление в брак с человеком более низкого, чем она сама, ранга. Тетя Анна была замужем за лордом Томасом Говардом, наследником графа Суррея, а тетя Бриджит монашествовала в Дартфорде. Но все они женщины, а женщинам не пристало владычествовать над мужчинами. Гарри про себя усмехался, представляя, как шли бы дела в Англии под руководством его взбалмошной сестры Маргариты, которая теперь была королевой Шотландии и, без сомнения, устраивала веселую жизнь своему супругу, королю Якову. На самом деле это вовсе не было весело, так как в случае смерти Гарри она становилась наследницей вместо него и Яков мог завладеть Англией, а этого допустить нельзя. Шотландцы, как и французы, были давними врагами Англии, и Гарри решительно намеревался в один прекрасный день поставить их под английское владычество.

– Началась бы кровавая резня, если бы я умер без наследника, – сказал отец, выводя Гарри из задумчивости. – Никого больше нет, кто имел бы основательные притязания на трон, за исключением женщин. Но некоторые из них замужем, имеют сыновей и амбициозных мужей. Почему, по-вашему, я держу юного Генри Куртене при вашем дворе? Чтобы присматривать за ним. То же самое и с вашими кузенами Поулами. Я выказал милость к ним, дабы заручиться их верностью. – Король встал и принялся ворошить угли в камине.

– Куртене мне не изменит, – уверенно заявил Гарри.

Ему нравился восьмилетний кузен, который ходил за ним по пятам, как обожающий раб, и всегда становился жертвой злых розыгрышей.

– Любой человек может предать вас, если его поманить перспективой обретения короны, – строго произнес отец. – Почему, вы думаете, мне пришлось казнить графа Уорика?

– Этому простаку заморочил голову самозванец Уорбек.

– А кроме того, он был сыном вашего двоюродного деда, герцога Кларенса, казненного за измену, и нашлись люди, которые после битвы при Босворте желали сделать его королем. У меня не оставалось выбора, кроме как посадить Уорика в Тауэр. Он вырос недоумком, не умел отличить гуся от петуха, и все равно представлял для меня угрозу.

– Но ведь он был сыном человека, лишенного прав и состояния и казненного за измену, ему запрещено наследовать трон, – возразил Гарри.

– Акты о лишении прав и состояния могут быть отменены, – мрачно ответил отец. – Вы полагаете, мне хотелось обрекать бедного Уорика на смерть? Иногда, Гарри, королям приходится делать очень неприятный выбор. Но измену всегда должно подавлять и искоренять.

– Несомненно, – энергично кивнув, согласился Гарри.

Это был вопрос, в котором они с отцом сходились прочно. Измена – самое отвратительное из преступлений, потому что она бьет по священной особе монарха и подрывает богоданный порядок в мире.

– Королей все обязаны слушаться, – продолжил отец, – так велел Господь, и слушаться беспрекословно. Король имеет право ожидать такого же почитания и послушания от своих подданных, какие сам проявляет к Богу, так как закон короля есть Закон Божий, а королевские исключительные права – это Господня воля, проявляющая себя в воле короля. Поэтому король не может поступать неправильно, а измена – это самое серьезное преступление, и за нее нужно карать самым суровым образом для примера и в устрашение другим.

Гарри снова кивнул. Он знал, какое ужасное, но справедливое наказание закон предусматривал для предателей. Их тащили на волокушах от тюрьмы до места казни, так как считалось, что они недостойны идти по земле, затем душили до полусмерти путем повешения, потом, еще живыми, резали, кастрировали и потрошили и наконец обезглавливали, а головы и четвертованные тела выставляли на обозрение публики в качестве спасительного предостережения тем, кто впредь задумает совершить измену. Пэрам королевства король обычно заменял эту позорную казнь на отсечение головы.

Для себя Гарри решил, что, когда настанет его время, будет обходиться с изменниками сурово. Он не собирался терпеть постоянное ощущение угрозы, терзавшее отца на всем протяжении его правления, или попустительствовать вымогательству таких хватких людей, как Ричард Эмпсон и Эдмунд Дадли, которые служили королю с подрывавшей репутацию короны жестокостью. Он нагонит благоговейного страха на своих родовитых подданных и подчинит их себе, так что они не посмеют ополчиться против него и будут исполнять его волю.

Король зашелся кашлем. В последнее время Гарри заметил, что лицо отца осунулось и на нем залегли глубокие морщины, в глазах появились печаль и обреченность. Раньше ему никогда не приходило в голову, что отец может чувствовать себя одиноким. Поговаривали, будто он близко сошелся с прекрасной вдовой Уорбека, леди Кэтрин Гордон, которая когда-то служила у матери, и до появления слухов о его возможной женитьбе на королеве Хуане люди судачили, что король-де хочет взять леди Кэтрин в жены. Однако Гарри не особенно доверял слухам. Отца скорее затребует могила, чем брачная постель, если судить по тому, что он видел у себя перед глазами. Ему было почти жаль своего родителя.

На заседании Совета Гарри ерзал на месте, с трудом сдерживая раздражение. Никаких разговоров об интересе отца к Хуане больше не велось, но и сам Гарри ничуть не приблизился к желанному браку. В последние несколько месяцев от него требовали присутствия на этих скучнейших собраниях, дабы он ознакомился с работой правительства, но эти занудные старики бубнили что-то бесконечно долго. Неужели нельзя закончить побыстрее, тогда он мог бы пойти на ристалище. За окном такой прекрасный весенний день, а ему приходится сидеть взаперти в этой душной комнате, где жарко пылает огонь в камине, потому что отца бьет озноб. Гарри усиленно гнал от себя дремоту.

Вдруг он навострил уши.

– Что касается женитьбы принца, – говорил король, – отношения с королем Фердинандом заметно ухудшились, и я намерен возобновить переговоры с императором Максимилианом о браке его высочества с Элеонорой Австрийской. Мой сын едва ли имеет большую склонность к женитьбе на принцессе Екатерине. Кроме того, законность их союза все равно будет вызывать сомнения.

Гарри сердито глянул на отца. Едва ли имеет большую склонность? С чего это он взял?

Принц ничего не сказал. Какой смысл, если король в любом случае настоит на своем. Вместо этого Гарри, вырвавшись наконец на улицу, выпустил пар на ристалище и сбивал с седла одного противника за другим. Когда-нибудь он получит свободу и будет сам себе голова.

Однажды прекрасным летним днем Гутиер Гомес де Фуэнсалида, новый посол Фердинанда, подошел к Гарри, когда тот играл в шары со своими юными джентльменами. Увидев, что его ожидает дородный, почтенный с виду испанец, Гарри оторвался от своего занятия, и они вместе стали прогуливаться по посыпанной гравием дорожке между клумбами с розами.

– Ваше высочество, вы, вероятно, понимаете, что король Генрих находится в последней стадии чахотки, – робко начал посол.

– Да, – ответил Гарри, хотя на самом деле не вполне сознавал, насколько тяжело болен отец.

Фуэнсалида прочистил горло.

– Это деликатное дело, ваше высочество. Мой государь считает, что негоже настаивать на вашем браке с принцессой Екатериной, пока король жив, но я должен заверить вас в великой любви, которую питает к вам король Фердинанд. Он велел мне сказать, что вы можете рассчитывать на него и его королевство во всем.

Гарри улыбнулся. Как приятно! Если он соберется воевать с Францией, ему понадобится поддержка Фердинанда. Но лучше проявлять осмотрительность.

– Я благодарю его величество за дружбу, – сказал Гарри. – И молюсь, чтобы вскоре она была скреплена моим браком.

Но вот отец никак не умирал и все так же имел намерение получить приданое Екатерины до того, как женит на ней сына. Когда Гарри сообщил ему о намеках Фуэнсалиды, что король Фердинанд по-прежнему желает заключения брака, отец фыркнул:

– У него много корон, но нет денег выплатить приданое дочери! И отчего Фуэнсалида решил влезть в это дело и обсуждать его с вами? В этом королевстве решения принимаю я!

Кипя от возмущения, Гарри отвернулся. Да неужели отец никогда не позволит ему жениться! Однако, судя по ходившим при дворе разговорам и брошенным вскользь замечаниям друзей, Гарри заключил: английские дворяне желали в будущем видеть Екатерину своей королевой. Очевидно, депутация знати приходила к королю и, стоя на коленях, убеждала его согласиться на этот брак. Но ничего не вышло. Отец, заходившийся жутким кашлем, продолжал цепляться за власть. Неужели он не видит, что сын уже достаточно возмужал для женитьбы и его вступление в брак крайне важно с политической точки зрения, ведь королевство находится в опасности, когда у него только один наследник?

Гарри не мог больше этого выносить. Ему исполнилось семнадцать, он уже взрослый мужчина, а отец держит его под строжайшим надзором, как юную деву. В отличие от Артура, который, когда проходил подготовку к вступлению на престол, председательствовал в Совете Валлийской марки, заседавшем в замке Ладлоу, Гарри не исполнял никаких королевских обязанностей. Ему дозволялось покидать дворец только через дверь, которая вела из личных покоев короля в сад, и его всегда должны были сопровождать приставленные отцом компаньоны. За принцем постоянно следили, а посему мало кто отваживался приближаться к нему или разговаривать с ним. Гарри оставил попытки найти при дворе близких по духу людей и предпочел углубиться в себя, не произносил на людях ни слова, разве что отвечал на вопросы отца.

Все разговоры, которые велись при нем, касались добродетели, чести, мудрости и рыцарских подвигов. В присутствии принца никогда не упоминали ни о чем таком, что могло бы склонить его к любому пороку, и такое обращение могло быть заведено только по личному приказанию отца. Казалось, король не уверен в том, что его сын по собственной воле выберет путь добродетели, и Гарри кипел от негодования, считая, что ничем не заслужил такого отношения к себе. Как будто у него в принципе имелась возможность вести себя безнравственно! Когда он думал, чем занимаются его приятели…

Находясь в изоляции и досадуя на невидимые узы, которыми его опутали, Гарри стал проводить бóльшую часть времени в своей комнате, расположенной за отцовской спальней. Он не прекращал занятий, жадно читал труды Фомы Аквинского, Отцов Церкви и античных классиков, делая на полях пространные заметки. Ученые мужи, даже Эразм Роттердамский и Томас Мор, хвалили его познания, но больше всего Гарри жаждал услышать хотя бы одно слово похвалы от своего отца. Но их разделял широкий пролив взаимного недовольства, и Гарри силился понять, что он сделал не так. Причина в том, что он не Артур? Ну, с этим ничего не поделать. Иногда Гарри казалось, что отец ненавидит его. Конечно, он же никогда не выказывал любви к младшему сыну.

Однажды в разгаре лета несчастный Гарри решил бросить вызов своему мучителю.

– Да, Гарри. – Отец поднял глаза от счетной книги. – Что вам надо? – Он был занят и, очевидно, не хотел, чтобы его отрывали от дела.

Гарри сразу почувствовал себя побежденным.

– Я не стану беспокоить сейчас вашу милость, – сказал он и повернулся, чтобы уйти.

Король отложил перо и вздохнул:

– Нет-нет, останьтесь. Что я могу для вас сделать?

Гарри набрал в грудь воздуха:

– Сир, мне хотелось бы играть более заметную роль в управлении. Почему вы не даете мне никакой власти?

Отец нахмурился:

– Как сказал однажды наш предок Вильгельм Завоеватель, у меня не в обычае раздеваться, пока я не пойду ложиться спать. Управляю здесь я, и пока это так, вы будете делать то, что скажу я. Не думаю, что вы готовы распоряжаться властью. Ваша скука на заседаниях Совета очевидна всем. Ясно, что вы предпочли бы покинуть заседание и заняться какой-нибудь спортивной игрой, чем стали бы учиться искусству управления государством. Вы лелеете романтические мысли о браке, когда вашим сердцем должна руководить голова. Так что пока вам следует показать мне готовность наблюдать и учиться у тех, кто мудрее вас.

– Это несправедливо! – возразил Гарри, повышая голос. – На Артура вы возлагали ответственность, а он был тогда моложе меня.

– И имел больше достоинства! – оборвал его отец.

– Вы это так называете? В нем не было нужных для короля качеств! – Гарри пожалел о сказанном, как только эти слова вылетели у него изо рта; лицо отца побагровело.

– Артур понимал, что безрассудство и искание славы – нежелательные для короля качества, – едким тоном проговорил король.

– Вы бы не сказали так о Генрихе Пятом! – крикнул Гарри, теряя терпение. – Не безрассудная ли отвага и искание славы помогли ему завоевать Францию? Когда я стану королем…

– Вы пока еще не король! – взревел отец.

– Очень жаль! – бросил ему Гарри, дрожа от гнева.

– Убирайтесь с глаз моих, пока я вас не убил! – прошипел король, вставая и протягивая руку к кинжалу, но его вдруг согнул пополам приступ кашля. – Вон! – задыхаясь, прохрипел он.

Гарри не пришлось просить дважды. На мгновение он и впрямь испугался, что отец вот-вот вонзит в него кинжал. Видно, король и вправду его ненавидит. Что ж, это чувство взаимно!

Вернувшись в свою комнату, Гарри попытался успокоить бурно вздымавшуюся грудь и схватил с полки книгу по астрономии. Изучение движения небесных тел давно увлекло его и сейчас поможет отвлечь мысли от случившегося. Гарри кинулся в кресло и трясущимися руками раскрыл том. Слова и диаграммы бессмысленно плясали перед глазами и не давали скрыться от обуревавших его чувств.

И вдруг Гарри осенило. Ну конечно! Отец боялся его и ревновал! Он понимал, какими способностями и какой силой обладает сын, и, быть может, опасался наделять его властью сверх меры, чтобы тот не начал представлять угрозу для него самого. Это было весьма и весьма вероятно, ведь кто из подданных короля не отдал бы предпочтение прекрасному, хорошо образованному, пылающему жаждой побед молодому человеку перед больным монархом, вечно сидевшим, уткнув нос в счетоводные книги?

Эту постоянную опеку невозможно больше терпеть! – кипятился про себя Гарри. В следующем июне ему стукнет восемнадцать, он достигнет совершеннолетия. Дай бог, чтобы тогда отец понял: нельзя и дальше обходиться с ним как с ребенком.

Когда отец и сын снова встретились в зале Совета, король был холоден со своим отпрыском. Хорошо еще, что там собралось много лордов, в противном случае ссора могла вспыхнуть вновь, так как Гарри по-прежнему чувствовал, что с ним обошлись дурно и сам он сильно обидел короля. Тот больше не приходил в его спальню и не вел с ним доверительных бесед. Когда они встречались при дворе, отец держался отстраненно и имел вид непреклонной суровости. Гарри это огорчало, но он не покорился. Если отец рассчитывал получить от него извинения, долго же ему придется этого ждать – так велика была обида Гарри.

С течением месяцев, медленно и постепенно отношение короля к сыну менялось, становилось более спокойным и наконец смягчилось до того, что они если и не питали теплых чувств друг к другу, то, по крайней мере, могли вести вежливую беседу. Отец перестал постоянно распекать сына и отпускать саркастические замечания по поводу его недостатков.

Хорошо, что их отношения пошли на лад, так как король явно сдавал. Одежда висела на нем мешком, а приступы кашля так жестоко сотрясали его тщедушное тело, что на бедного страдальца жалко было смотреть. И тем не менее король не выпускал из рук бразды правления, а Гарри не отваживался спросить, не хочет ли отец переложить на него часть бремени государственных дел?

Вместо отозванного Фуэнсалиды в Англию прибыл новый посол Луис Карос. В апреле он подкараулил Гарри в Ричмондском дворце, когда тот шел ужинать.

– Ваше высочество, простите, что обращаюсь к вам, но я безуспешно пытался получить аудиенцию у короля. Мне сказали, он слишком болен, чтобы встречаться со мной.

Слишком болен? Неужели момент, которого Гарри так долго ждал, наконец близок?

Он не стал выуживать из посла информацию. Это было бы унизительно. Иностранному сановнику ни к чему знать, что наследник престола не имеет понятия о тяжелом состоянии отца.

– Могу я чем-нибудь быть полезен вам вместо него? – спросил принц с серьезным и торжественным выражением на лице.

– Благодарю, ваше высочество. Речь идет о вашем браке с принцессой Екатериной. Мой государь, король Фердинанд, желает, чтобы он состоялся как можно скорее.

– Таково и мое желание, – ответил Гарри. – Будьте уверены, я делаю все, что в моих силах, для осуществления плана нашей женитьбы. – И он его осуществит, как только взойдет на престол. – Когда моему отцу станет лучше, я передам ему ваши слова.

– Могу я от лица своего государя пожелать его милости счастливого выздоровления? – спросил Карос.

– Благодарю вас, милорд посол, – ответил Гарри и пошел дальше, уже ощущая себя королем.

Через два дня поздно вечером Гарри сидел в своей комнате и размышлял над конструкцией огромной бомбарды, которую рассчитывал когда-нибудь использовать против французов. Вдруг он встревожился, обратив внимание на какое-то суетливое движение и усилившийся шум за дверью, в спальне короля. Уже больше суток отец мучился в предсмертной агонии, терзаемый последними приступами болезни. Утром Гарри с ужасом увидел, как тот посерел и отощал. Врачи сказали ему, что теперь осталось недолго. Внутри Гарри шевельнулось чувство освобождения и триумфа, но он не дал ему воли. Не время было ликовать.

Гарри оставался у постели отца, как приличествовало моменту, отчаянно желая покинуть эту обитель болезни и увядания, пока король не махнул ему рукой, разрешая уйти, и не попросил молиться за его избавление от страданий. Гарри, как послушный сын, удалился в свою молельню и обратился за заступничеством к Господу, затем вернулся к себе в комнату и постарался чем-нибудь занять себя.

Вдруг объявили о приходе Томаса Уолси, капеллана отца.

– Милорд принц, король, ваш отец, зовет вас. Поспешите, ибо он in extremis[3].

– Почему меня не позвали раньше? – возмущенно спросил Гарри. – Меня это касается больше других.

– Простите, сир, но его милости внезапно стало хуже. Давайте поторопимся!

В освещенной свечами опочивальне короля было многолюдно. Лорды, государственные советники, служители двора и врачи толпились вокруг кровати, воздух был спертый – пахло болезнью и подступающей смертью. Гарри застыл на месте, не смея приблизиться к изможденной фигуре, лежавшей на постели и хватавшей ртом воздух, но костлявые пальцы отца тянулись к нему, как когти.

– Гарри, мой мальчик! – прохрипел король. – Послушай меня!

Принц неохотно опустился на колени рядом с королем и взял его за руку:

– Отец…

– Я умираю, сын мой. Скоро вы станете королем. Мои советники поклялись, что передача власти пройдет гладко. – Хриплый голос умирающего слабел. – Прежде чем отправиться на встречу с Создателем, я повелеваю вам жениться на леди Екатерине.

– Я это сделаю, сир, – пообещал Гарри.

Здесь воля короля и желание принца наконец сошлись. Однако слова Гарри остались неуслышанными, так как отца скрутил жестокий приступ кашля, изо рта его выплеснулась кровь. Отвратительное зрелище! Когда кашель утих, король лежал, тяжело дыша. Джон Фишер, епископ Рочестерский, капеллан леди Маргарет, держал перед глазами умирающего украшенное драгоценными камнями распятие, и Гарри, растроганный, наблюдал, как отец слабо протянул руку и прижал священную реликвию к груди.

– В Твои руки, о Господь, предаю я мой дух, – произнес духовник короля, – во имя Отца, Сына и Святого Духа.

Как только он умолк, Генрих VII выронил распятие и застыл в неподвижности.

Все, кто был в комнате, встали на колени, выражая почтение к отошедшей душе. Епископ Фишер осенил тело почившего короля крестом.

– Даруй ему вечный покой, о Господь, и пусть воссияет над ним неземной свет, – нараспев произнес он.

Склонив голову, Гарри стоял на коленях вместе со всеми.

– Аминь, – произнес он, когда молитва закончилась, и поднялся на ноги.

Ему хотелось поскорее уйти, чтобы не видеть мертвеца и забыть пережитый ужас. Тут принц понял, что все люди, стоявшие на коленях, повернули голову и смотрят на него.

– Король умер, – провозгласил граф Суррей. – Да здравствует король!

– Да здравствует король! – в один голос подхватили остальные.

Глава 3

Роскошно одетый в королевский траур – серебряную парчу и темно-синий бархат, – Гарри верхом ехал в Лондонский Тауэр по улицам, вдоль которых собрались ликующие толпы. Его только что объявили королем, и он отдал последние почести лежавшему в Королевской часовне Ричмондского дворца телу почившего отца, которого вскоре перевезут для упокоения в Вестминстерское аббатство. Гарри воздевал руку в приветствии, и его новые подданные живо откликались на этот жест: восхваляли его как освободителя и провозвестника золотого века. Становилось ясно с предельной очевидностью, что кончину прежнего короля оплакивали очень немногие. Покойный Генрих VII принес стране мир и прочную власть, это верно, но его презирали за скупость и поборы. Гарри понимал, что контраст между ним и его отцом не может быть более разительным. Ему почти восемнадцать, он пышет юностью, энергией и жизненной силой, никто не посмел бы отрицать, что он живое воплощение всех рыцарских добродетелей.

Однако за две вещи ему, безусловно, следовало благодарить отца. Генрих VII создал Англии такую впечатляющую репутацию в Европе, что все христианские народы стремились заключить с ней союз. А также оставил сыну казну, полную скопленных за долгие годы сокровищ, и эти богатства обеспечивали политическую мощь и безопасность королевства. Бабушка, храбро подавив слезы, сказала Гарри, что люди всегда недооценивали величие покойного короля.

– Они видели его безмерно подозрительным, скаредным и коварным, черным принцем, которому нельзя верить, – добавила она, печально глядя на внука; ее худое лицо в обрамлении вдовьего вимпла и траурной вуали выглядело скорбным и строгим. – Им следовало бы отдавать ему должное как мудрому основателю прочной династии и защитнику мира. Вместо этого они радуются его смерти. – В ее тоне слышалась горечь.

Гарри сочувственно кивнул. Его не обрадовала новость, что отец назначил леди Маргарет неофициальным регентом до момента достижения сыном восемнадцатилетия; успокаивало то, что ждать осталось недолго – всего несколько кратких недель. Что бы ни думала себе бабушка, Гарри собирался отмежеваться от непопулярных отцовских методов правления. Сегодня он уже объявил всеобщую амнистию и приказал арестовать самых ненавистных советников короля – Эмпсона и Дадли. Снятые с них головы укрепят его популярность. Он никогда не допустит, чтобы при нем министры занимались таким злостным вымогательством. При этой мысли Гарри чопорно поджал губы.

Тауэрский холм запрудили толпы счастливого народа, все махали новому королю и посылали благословения. Констебль Тауэра подошел к нему с ключами от крепости, и Гарри проехал через Львиную башню во внешний двор, где йомены гвардии силились оттеснить людей, чтобы расчистить ему дорогу. Когда Гарри вступил в королевский дворец, где собрался двор, парадные залы были набиты до отказа. Все хотели увидеть нового короля или подать ему прошение. Теперь Гарри стал источником почестей и покровительства, мог возвысить или уничтожить кого угодно по своему усмотрению. Перспектива открывалась головокружительная. Но нужно пользоваться властью с умом. Хороший правитель поощряет тех, кто может быть ему полезен, и награждает сослуживших добрую службу.

Раскланиваясь направо и налево, Гарри двигался сквозь толпу, впереди него шагали йомены гвардии, его личные телохранители. Он взошел на помост, где под роскошным балдахином, расшитым королевскими гербами Англии, стоял трон, и на мгновение замер, чтобы насладиться моментом. Усевшись, король выпрямил спину, упер одну руку в бедро, приподнял подбородок и обратился к собранию со словами, которые давно уже отрепетировал про себя:

– Милорды, добро пожаловать! Мы благодарим вас за теплые приветствия и желаем, чтобы вы и все люди знали: мы намерены править вами мудро и хорошо. Мы любим справедливость и добродетель, а также питаем большую привязанность к ученым мужам, которых всегда будем милостиво принимать при дворе. Скупость будет исторгнута из этого королевства, и с вымогательством мы покончим. Наше великодушие будет рассыпать богатства щедрой рукой. Знайте, что мы не желаем золота, самоцветов и драгоценных металлов, нам нужны добродетель, слава и бессмертие!

Видя радостные лица людей, слыша овации и приветственные крики – громче всех звучали голоса Брэндона и Комптона, – юный король вновь ощутил ликование. Он начинал очень хорошо, это было ясно, и так же намеревался продолжать. Пусть ни у кого не возникнет сомнений, кто здесь правит.

Гарри встал, поднял руку, давая понять, что благодарен за приветствия, и удалился в свои личные покои. Вечером в главном зале Тауэра состоится торжественный пир – никаких вольностей, разумеется, ведь при дворе траур, – и он должен появиться там в полном блеске. Чтобы быть великим королем, важно выглядеть соответственно и демонстрировать свое великолепие.

А у него этого не отнимешь; сама его внешность – воплощение королевского величия. Гарри знал без хвастовства, что среди тысячи высокородных молодых людей своего возраста он самый высокий – ростом больше шести футов. Тело у него могучее и сильное, в глазах горит огонь, а лицо сияет красотой. Стоя перед зеркалом из венецианского стекла, настоящим произведением искусства, которое отец купил за немалые деньги, он видел юного гиганта с тонкой талией, широкими плечами, светлой кожей и прямыми рыжими волосами до подбородка, по французской моде. У него было такое же широкое лицо, пронзительные глаза и маленький чувственный рот, как у деда, Эдуарда IV, хотя нос совсем не дедовский, с высокой переносицей, вполне царственный, как считал сам Гарри. Многие говорили ему, что он самый красивый принц, каких они только видели.

В эти дни Томас Уолси, мягкий, надежный и почтительный, казалось, всегда был под рукой или держался где-нибудь поблизости. Гарри этот человек нравился, он восхищался его энергией, умом и готовностью исполнять волю своего нового государя, который быстро сообразил: если ему что-нибудь нужно, следует обращаться к Уолси. Кроме того, король понимал: когда Уолси называет его «наш новый Октавий», это не просто лесть.

– У Англии есть повод торжествовать, ведь у нас теперь есть вы, ваша милость! – заявил Уолси после первого заседания Совета, которое возглавлял Гарри.

В то утро скучать ему не пришлось. Он почувствовал, что хорошо проявил себя: показал осведомленность в делах, умение управлять и уверенность в себе. Уолси засеменил следом за королем в галерею, и его толстощекое лицо светилось от восторга.

– Это настоящее благословение! Наш правитель поступает мудро, стремится к справедливости и добру, готов привечать ученых мужей. Неудивительно, что все королевство ликует, получив такого великого государя.

– Аминь, – буркнул граф Суррей.

От Гарри не укрылось, какими холодными взглядами окинули льстеца граф Суррей и герцог Бекингем. Однако короля это не встревожило, он был намерен продвигать людей не за благородство происхождения, а судя по их способностям, за искреннее желание быть полезными и приятными в общении. Новые люди для новой эры. Гарри понимал, что Уолси ему пригодится. Найдутся и другие.

А сам священник как будто не замечал враждебности лордов.

– Я полагаю, ваша милость поступает весьма благоразумно, откладывая принятие любых решений до следующего утра, пока вы не переспите с этим делом.

Гарри широко улыбнулся ему:

– Вы увидите, Томас, стоит мне решиться на что-то, и я считаю себя правым, будучи миропомазанным королем.

– Превосходящим мудростью простых смертных, – добавил Уолси.

– Клянусь святым Георгием, вы говорите правду! – Гарри хлопнул его по плечу.

Да, ему нравился этот Уолси! И тому новый король тоже явно пришелся по душе как человек простой, честный, любивший добродетель и соблюдавший идеалы рыцарства. Если бы отец был больше похож на Уолси!

Гарри был потрясен, узнав, какие богатства оставил ему отец в полной до краев казне. Мало кто из королей начинал свое правление, обладая такими сокровищами. Гарри с упоением строил планы, как будет щедро тратиться на развлечения и создаст самый великолепный двор во всем христианском мире; и еще много останется на удовлетворение других его амбиций. Ему не терпелось поскорее затеять какую-нибудь войну. Теперь ничто не препятствовало реализации его мечты о победе над французами; седобородые старцы из Совета, разумеется, ему не помеха. На следующем же заседании он поднял этот вопрос.

– Ваша милость, покойный король оставил страну процветающей, изобильной богатствами и наслаждающейся всеми преимуществами мирной жизни после тридцатилетнего конфликта. Зачем тратить деньги на новую войну? – возразил престарелый Томас Говард, граф Суррей, самый влиятельный аристократ в Совете; казалось, он выражал общее мнение.

Гарри уперся рукой в бедро и обвел советников стальным взглядом. Он начал понимать, что уже обзаводится привычкой к власти. Куда подевалась их жажда славы и признания? Иссякла и иссохла, не иначе!

– Милорды, когда вы будете присутствовать на моей коронации в Реймсе, я припомню вам ваши опасения, – сказал он и поднял руку. – Нет! Я не желаю слушать возражения.

Это заставило советников умолкнуть. Бабушка, сидевшая на другом конце стола, испуганно посмотрела на внука, но даже не попыталась переубедить его.

Гарри сменил тему:

– Поговорим о моей коронации в Вестминстере.

Тщательно продуманные планы уже были составлены. Гарри решил, что это событие станет первым в ряду множества пышных зрелищ, которые он устроит на радость людям, чтобы укрепить в народе любовь к нему.

– Милорды, я рассчитываю произвести хорошее впечатление, – сказал он. – Проверьте, чтобы мы заказали достаточное количество ткани на новые ливреи для всех королевских слуг.

– Сир, не будет ли это расточительностью? – осмелился спросить Уильям Уорхэм, престарелый архиепископ Кентерберийский. – Старые ливреи вполне подойдут, тем более что у вашей милости такие же инициалы, как у отца.

– Это новое правление и новая эра, милорд архиепископ, – наставительно ответил Гарри и поднялся. – У них будут новые ливреи. Позаботьтесь об этом, милорды.

На сем молодой король удалился. Он завел себе обычай не проводить на заседаниях Совета много времени, но быстро разбираться с делами, чтобы поскорее освободиться и поехать на охоту со своими юными джентльменами. Именно с ними он весело проводил время, у них были общие жизненные интересы, эта дружеская компания сопровождала короля каждый день, а его дни теперь были полны смеха и шуток. Его компаньоны тоже стремились проявить удаль на полях Франции. Вот только Гарри коронуют и ему стукнет восемнадцать, он сразу четко заявит о своих планах!

Но прежде всего ему нужно жениться. Первейший долг короля – обеспечить себя наследником. При дворе же, куда ни глянь, повсюду видишь отпрысков дома Йорков, внешне они такие лояльные, но в душе… кто знает? Гарри решил держать их поближе к себе и оказывать милости этим своим родственникам, дабы призрак гражданской войны не сорвался с привязи. А ему между тем необходимо обзавестись сыном, да поскорее.

Как только тело отца поместили в гробницу в Вестминстерском аббатстве, новый король Генрих перевел свой двор в Гринвич. Там, стоя перед великолепным окном с впечатляющим видом на Темзу, он объявил, что намерен возобновить старые притязания Эдуарда III на престол Франции, отвоевать это королевство и короноваться в Реймсе как новоявленный Генрих V. Послышались громкие одобрительные возгласы. Гарри надеялся, что несогласные слышат их.

А сам он теперь был готов скрепить союз с Испанией женитьбой на Екатерине. Лорды торопили его, и король Фердинанд обещал своевременно выплатить остальную часть приданого.

Граф Суррей был самым горячим сторонником этого брака. Из всех людей старшего поколения, которые служили Гарри, Суррея он любил и уважал больше других. Человек величайшего ума, большого достоинства и непоколебимой верности, граф был очень популярен у англичан. Его отец, герцог Норфолк, погиб, сражаясь за узурпатора при Босворте, а самого Суррея, который вышел на битву плечом к плечу с отцом и был ранен, король Генрих лишил прав и состояния. Гарри не раз слышал историю о том, как покойный король спросил Суррея, почему тот поддержал Ричарда, на что узник твердо ответил: «Он был моим венчанным на царство королем, и если бы парламент надел корону на столб, я бы стал сражаться за столб. И так же как бился за него, я буду биться за вас». Кто не восхитился бы таким человеком?! Отец определенно проникся к нему уважением, а цельность личности Суррея, твердость его воли, способности в военном деле и управлении постепенно позволили ему снискать расположение короля и получить назад часть своих земель. Граф, несомненно, рассчитывал снова стать владельцем герцогства Норфолк. Что ж, он двигался в правильном направлении и вполне мог добиться желаемого.

Но потом дело подпортил старик Уорхэм: он попросил личной аудиенции у Гарри и высказался против заключения брака.

– Ваша милость, вы подумали о том, что, возможно, совершите грех, женившись на вдове покойного брата? – спросил он.

– Папа дал разрешение, – напомнил ему Гарри.

– Я знаю, сир. – Уорхэм нахмурился. – Но достаточно ли этого, чтобы предусмотреть все случайности? Что, если брак был консумирован и принцесса носила ребенка, но потеряла его?

Гарри вспыхнул. Ему казалось неприличным обсуждать такие вопросы с человеком, который служил Господу.

– Она не могла бы не знать об этом.

– Ах, но не всегда можно иметь полную уверенность. Молодые люди часто несведущи в таких делах. Я прошу вашу милость серьезно подумать, прежде чем решаться на этот бесповоротный шаг.

Старик Уорхэм ушел, оставив Гарри с ощущением, будто у него из-под ног выдернули ковер. Он-то считал, что папское разрешение на брак снимает все вопросы. Не мог же понтифик не понимать, что делает! Он гораздо больший авторитет, чем Уорхэм, человек непогрешимый.

Когда Гарри открыл советникам, что его тревожит совесть, большинство постаралось успокоить короля. Только Уорхэм да еще несколько церковников советовали проявить осмотрительность. Потом Карос добился встречи с Гарри и заявил:

– Ваше высочество не должны испытывать никаких сомнений. Разрешения папы достаточно, и этот брак принесет мир между Англией и Испанией. Я уверен, вы будете наслаждаться величайшим счастьем в союзе с принцессой и оставите после себя многочисленное потомство.

В следующий раз Карос передал весточку от самого короля Фердинанда, которого, очевидно, не теряя времени, оповестил о сомнениях Гарри.

– Его величество любит ваше высочество как сына, – напыщенно провозгласил посол. – Он станет вам как родной отец и будет давать советы в любом деле. – (Гарри заметил, что при этих словах Кароса советники обменялись хмурыми взглядами.) – Принцесса поспособствует укреплению взаимопонимания между двумя королевствами.

– И Испания будет управлять Англией, – пробурчал Бекингем.

Гарри бросил на герцога огненный взгляд. Сейчас не время обижать посланника Фердинанда! Разве эти старики до сих пор не поняли, что у их короля есть собственный разум? Он никогда не допустит, чтобы им руководила жена. Женщинам вообще не пристало вмешиваться в политику.

Настал июнь, коронация приближалась. В конце месяца Гарри исполнится восемнадцать, он станет совершеннолетним. Пришло время, сказали ему советники, невзирая на сопротивление недовольных, приступить к заключению брака.

– Вашей милости не найти другой дамы, которая могла бы сравниться с принцессой Екатериной! – заявил Суррей. – Она копия своей матери, королевы Изабеллы, и обладает такой же мудростью и тем же величием ума, обеспечившим ее матушке уважение людей в разных странах. А что до сомнений вашей милости, у нас есть разрешение папы. Неужели вы должны быть более разборчивым, чем он?

Гарри сидел во главе стола, переводя взгляд с одного горевшего нетерпением лица на другое. Решение он уже принял и знал, что оно верное.

– Я согласен, есть много основательных причин для моего вступления в брак, не последняя из них – то, что я желаю иметь своей супругой принцессу Екатерину прежде всех женщин. Я люблю ее и хочу жениться на ней. – Гарри вспомнил ее длинные золотисто-рыжие волосы, светлый лик, достоинство, высокое происхождение и сострадательность. – Все в ней говорит, что она подходящая супруга для короля Англии. Ее доброта, образованность, человеколюбие…

Разумеется, его привлекали и другие качества Екатерины. Честь требовала, чтобы Гарри женился на ней. Сделав это, он избавит принцессу от нужды и позора, как странствующий рыцарь былых времен, и тем завоюет ее беспредельную любовь и благодарность.

Широко улыбаясь, король встал, чтобы принять поздравления от своих лордов, и заметил, что Уорхэм и его сторонники не присоединились к общему хору, а помалкивали. Затем Гарри устроился в кабинете, откуда уже убрали все стопки счетоводных книг, и написал будущему тестю, что отказался от всех других женщин в мире, которых ему предлагали, чем продемонстрировал любовь к Екатерине, своей обожаемой супруге. В мыслях он уже называл ее так.

Гарри оделся продуманно, в черный шелк. Прежде чем войти в покои Екатерины, желая удивить ее, он жестом остановил ашера[4], сам открыл дверь и вошел с поклоном.

Кэтрин играла в какую-то настольную игру с одной из своих испанских фрейлин. Она тотчас же встала и сделала глубокий реверанс, ее щеки вспыхнули, ресницы взметнулись вверх, а взгляд мягких серых глаз устремился к его глазам. Ее волосы волнами ниспадали до самых бедер. Она казалась Гарри прекраснейшим созданием на свете.

Он махнул рукой ее слугам, чтобы те удалились. Оставшись наедине с принцессой, король поднял ее из реверанса и поцеловал ей руку, а она с обожанием глядела на него.

– Екатерина, моя дорогая, нам нужно поговорить.

Когда он сделал ей предложение, она на мгновение онемела, а потом со слезами на глазах выдохнула:

– Да! О да! – и позволила поцеловать себя.

Гарри давно уже грезил о том, каково это – поцеловать женщину. Ощущение оказалось исключительно приятным, и все произошло так просто.

Слишком просто. Вспоминая об этом позже, Гарри испытывал легкое разочарование. Сколько времени он вожделел Екатерину, хранил верность ей все эти трудные годы и заявил права на нее, как только смог это сделать. Мгновенное согласие принцессы тешило его самолюбие, он был благодарен Екатерине за отзывчивость, но при этом чувствовал, что ей следовало бы немного поартачиться, чтобы ему пришлось добиваться ее. На охоте у него всегда вызывало трепет предвкушение погони, внутренняя подготовка к схватке и победе над зверем. Так же должно быть и с женщинами.

Однако Гарри знал, что Екатерину не учили флиртовать на манер английских девушек; ее растили быть послушной долгу и скромной. Ему следовало этому радоваться, потому что добродетельная женщина – награда дороже рубинов[5]. Старик Скелетон прочно вбил это ему в голову, и Гарри, ложась в постель, которую вскоре с ним разделит Екатерина, сказал себе, что он очень рад. Желание его сердца исполнилось.

В следующие дни Гарри пытался подавить терзавшие душу сомнения, убеждал себя, что разница в возрасте – пять с половиной лет – несущественна. Екатерине двадцать три года, она по-прежнему молода, красива, готова вынашивать детей и заниматься постельным спортом. Но разве имеет значение, что подбородок у нее тяжеловат – как он не замечал этого раньше? – а ее обожание слишком очевидно? Все это не важно!

Вскоре после этого Гарри забрал Екатерину вместе с двором в Гринвич, где они должны были пожениться; принцесса трепетала от счастья. Сады утопали в цветах, фонтаны били, ветви фруктовых деревьев поникали под тяжестью плодов, а над ними величественно возносились ввысь башенки дворца. Гарри любил Гринвич; здесь он родился, а охота в местном парке доставляла ему истинное наслаждение. Он отвел Екатерину на верх башни и показал ей приготовленные для них роскошные апартаменты, упиваясь восторженными восклицаниями невесты, которую очень порадовали и богатство обстановки, и прекрасный вид на реку. Много лет из-за скупости покойного короля Екатерина жила в нужде, и теперь ей, должно быть, казалось, что она вознеслась на небеса.

Одно дело – поцелуй, совсем другое – акт продолжения рода, как с напускной скромностью называл это Скелетон. Теперь Гарри больше всего на свете желал произвести на Екатерину впечатление в их первую брачную ночь. Господи, не дай ему все испортить и выставить себя дураком!

Гарри была нужна женщина для знакомства с радостями плоти. Но кто? За исключением испанских дам, которые находились в покоях Екатерины и которых он не посмел бы и пальцем тронуть, при дворе не было других женщин, разве что его прачка. Гарри обнаружил, что присматривается даже к ней. Но она была слишком толстая и старая. Он содрогался от мысли, что эти натруженные руки прикоснутся к его телу. И в очередной раз обругал отца: зачем тот держал его в изоляции!

Молодые джентльмены из окружения короля похвалялись своими подвигами в публичных домах Бэнксайда и Саутуарка на Темзе в Суррее. Там мужчины могли снять девку всего за несколько пенсов. Но Гарри не хотел якшаться с потасканной старой шлюхой, как не хотел подцепить какую-нибудь заразу; он слышал о страшной французской болезни. Но вреда не будет, если пойти и посмотреть, что там и как.

Однажды вечером Гарри надел легкий плащ, опустил на лицо капюшон, проскользнул мимо стражи, спустился по винтовой лестнице на первый этаж и вышел с территории дворца, держась в тени зданий. У причала он нанял лодку и попросил лодочника, чтобы тот отвез его в Саутуарк. Поездка неожиданно ему понравилась, он видел сверкавшие впереди огни Лондона, своей столицы. Что бы подумали горожане, если бы увидели его сейчас одного, без сопровождающих, в поисках запретных удовольствий? Эта мысль вызвала у Гарри улыбку.

Высаживая пассажира на берег, лодочник ухмыльнулся:

– Я бы попытал счастья в «Кардинальской шапке», хозяин. Девочки там чистые, и все содержится исправно.

– Спасибо, – буркнул Гарри, кутаясь в плащ.

«Кардинальская шапка» – один из борделей. На улице толклись какие-то неотесанные мужики и матросы, они отпускали скабрезные шуточки в адрес девиц, которые выглядывали из окон. Гарри вообще был не робкого десятка, но тут вдруг смутился. Однако он решительно подошел к двери и резко распахнул ее. Сидевшая внутри хозяйка бросила на него оценивающий взгляд:

– Что ищет прекрасный джентльмен?

– Девушку, – пробормотал Гарри. – Чистую. Здоровую.

– Все мои девочки чистые и здоровые. Хотите девственницу? Это за особую плату.

Гарри знал, что девственность в таких заведениях часто фальшивая, но кивнул. Старая карга встала и скрылась за дверью. Вернулась она со светловолосой розовощекой девушкой, которая выглядела так, будто только что приехала из деревни, и едва ли ей было больше пятнадцати лет. Гарри уставился на нее, не веря своей удаче.

Однако через полчаса он отвалился на спину и лежал на грязной простыне, уныло глядя в потолок. Его лицо горело от стыда, а скипетр был мягкий, как подгнившая груша. Когда дело дошло до совокупления, он сплоховал, так как был слишком взволнован, слишком спешил, а его предательский член совершил выстрел раньше, чем встретился с целью.

Едва живой от унижения, Гарри натянул на себя одежду, выскочил из комнаты и ринулся в ночь.

Гарри и Екатерина стояли на коленях в молельне королевы в Гринвиче, архиепископ Уорхэм произносил над ними священные слова, которые делали их мужем и женой. Двор все еще соблюдал траур по покойному королю, вследствие чего официальных торжеств не проводилось, и Гарри ясно дал понять, что церемонии укладывания молодоженов в постель тоже не будет. Зачатие наследников короля, хотя и являлось предметом жгучего интереса для подданных, останется личным делом его и Екатерины.

Момент, когда он овладеет своей женой, приближался, и Гарри вдруг обнаружил, что его снедает ревнивый страх: вдруг Артур все-таки оказался первым? Еще сильнее угнетала его боязнь проявить себя в роли мужа не лучше, чем при общении с проституткой. Однако он беспокоился напрасно. Лежа со своей молодой женой в огромной кровати с расшитым серебром и золотом балдахином и шелковыми занавесками, он не спешил так, как в тот раз, и Екатерина была так полна любви к нему, так мила. Она крикнула что-то по-испански, когда он вошел в нее, и впилась ногтями в его плечи. Потом расслабилась, и это было прекрасно, их соитие доставило ему больше радости и удовольствия, чем он мог себе вообразить. Его Кейт – так он теперь называл ее – была всем, чего мог пожелать здоровый мужчина. Он и не мечтал о том, что любовь может быть столь восхитительной.

На следующее утро Гарри удивился, заметив, что на простыне нет крови. Он помедлил, а потом, кляня свою неосведомленность, решил, что кровь не обязательно должна быть. Поэтому отставил в сторону недостойные сомнения и посчитал себя счастливцем, который достиг наконец супружеского блаженства.

«Если бы я оставался свободным, то из всех других женщин выбрал бы себе в жены Екатерину», – написал он в то утро королю Фердинанду, сидя в ночной рубашке у открытого окна. Потом подошел к постели, наклонился, поцеловал свою новую королеву и взял в руки молитвенник матери, который подарил ей перед венчанием, написав в нем: «Я ваш навеки, Генрих К.». В глазах Екатерины стояли слезы, когда она прочла это.

– Пусть эта вещь будет у вас. Вы станете такой же прекрасной королевой, как моя дорогая матушка. Я все время желал сделать вас своей супругой, Екатерина. И теперь вы моя. По милости Господа я получил это благословение! – Гарри пристально взглянул на нее; на языке вертелся вопрос. – Мне нужно знать, Артур когда-нибудь…

– Нет, Генрих. Он был слишком болен, бедный мальчик.

– Значит, все их нападки напрасны, – тихо произнес Генрих.

– Какие нападки?

– О, Уорхэм и некоторые мои советники блеяли, что наш брак запрещен Писанием.

– Но папа дал нам разрешение! – воскликнула она.

– То же сказал им и я. Не волнуйтесь, моя дорогая. Все хорошо. Думаете, я женился бы на вас, если бы имелись хоть малейшие сомнения? Я бы не стал рисковать ни вашим будущим, ни своим. Но папа благословил нас, теперь вы моя жена в глазах Господа. – И он принялся поцелуями прогонять ее страхи.

Гарри не мог надолго расставаться с Кейт. Каждый день он приходил в ее покои, обсуждал с ней политику, теологию, книги или просто наслаждался ее обществом. Часто он оставался у нее ужинать, и они всегда вместе слушали вечерню. Больше всего ему хотелось радовать свою королеву.

Каждую ночь они любили друг друга. Пробудившись для радостей плоти, Гарри не мог насытиться ими, а Екатерина оказалась отзывчивой партнершей и с радостью откликалась на его ласки. Теперь его очаровывало ее обожание. «Мой Генрих» – так любовно называла она его. До сих пор он не знал такого блаженства. И вскоре, если будет угодно Господу, их счастье увенчается Божьим даром – сыном.

На третьей неделе июня двор переехал в Лондонский Тауэр, так как, по обычаю, монархи проводили там некоторое время перед коронацией. Когда королевская барка причалила у лестницы королевы под башней Байворд, солнце палило вовсю, а на берегу реки собрались ликующие толпы. Гарри поднялся по ступеням, вдоль которых выстроились йомены гвардии в алых церемониальных ливреях. О прибытии короля возвещали фанфары. Наверху государя с поклоном встречал констебль Тауэра.

Он сопровождал короля с королевой, пока они шествовали по внешнему двору крепости. Слева от них величественно возвышалась Белая башня, столь же мощная, как и в те времена, много столетий назад, когда ее построил Вильгельм Завоеватель. Впереди виднелись Королевский зал и старый дворец. Гарри приказал, чтобы к коронации дворец заново отделали, а его покои украсили шпалерами и белой, красной и зеленой тканью – геральдическими цветами Тюдоров. Вдалеке слышался рев – в Тауэре находился королевский зверинец, и даже львы приветствовали нового короля!

Несмотря на великолепие оказанного приема и долгую, славную историю крепости, Гарри не любил Тауэр: эта мрачная твердыня вызывала у него неприятные ассоциации. В спальне, которую заняла Екатерина, умерла его мать. С тех пор минуло уже шесть лет, но он по-прежнему остро ощущал боль утраты. Хранили эти стены и зловещие воспоминания. По слухам, здесь утопили в бочке с мальвазией двоюродного деда Гарри, герцога Кларенса. А за восемь лет до рождения самого Гарри братья его матери, известные как «принцы в Тауэре», были убиты в этих стенах ради того, чтобы их дядя, еще один двоюродный дед Гарри, узурпатор Ричард, мог захватить трон. Отец, разумеется, отомстил за их гибель при Босворте, но останки юных страдальцев так и не нашли. Несмотря на жару, Гарри била легкая дрожь при мысли, что они, может быть, до сих пор лежат где-нибудь рядом.

Пользуясь редким моментом уединения перед готовившимся пиром, Гарри с отвращением огляделся: толстые каменные стены, грубо написанные фрески с ангелами и геральдическими животными, запах затхлости и плесени – «клянусь святым Георгием, уж не тянет ли нечистотами ото рва?!» – и решил, что без необходимости больше здесь не появится. Он унаследовал много великолепных домов, которые гораздо больше подходили для монарха, идущего в ногу со временем.

На следующий день Лондон торжественно встречал короля и королеву, которые с блестящей процессией проследовали по Чипсайду, через Темпл-Бар и по Стрэнду к Вестминстерскому дворцу. На всем протяжении их пути здания были украшены гобеленами, из питьевых фонтанчиков вместо воды текло даровое вино. Над головой Гарри бароны Пяти портов несли роскошный балдахин. Под мантией из темно-красного бархата, отороченной горностаем, на короле был расшитый драгоценными камнями дублет из златотканой парчи, а через плечо перекинута украшенная рубинами перевязь. Позади него, на небольшом расстоянии, в задрапированных белым шелком и золотой парчой носилках ехала Екатерина, в наряде из белого атласа и меха горностая, ее сопровождали дамы в синих бархатных платьях верхом на одинаковых лошадях.

На Чипсайде Гарри обнажил голову перед леди Маргарет, которая следила за происходящим из окна, обливаясь слезами радости. Улицы заполонили восторженные толпы, люди на все лады восхваляли своего нового государя. А тот двигался все вперед и вперед, колокола собора Святого Павла и еще более сотни церквей Сити приветствовали его звоном, и вот он уже на Стрэнде, проезжает мимо прекрасных домов знати.

Только ближе к вечеру огромная процессия достигла раскинувшегося на большом пространстве Вестминстерского дворца, главной королевской резиденции и места, где с незапамятных времен заседало правительство. Когда король с королевой ступили в просторный Вестминстер-холл, зазвучали трубы, собравшиеся там придворные склонились в почтительных поклонах, а дамы присели в реверансе.

Здесь, как и в Тауэре, королевские апартаменты являлись свидетельством померкшего величия былых времен. При входе в похожую на пещеру Расписную палату Гарри охватили воспоминания об отце: здесь до сих пор стояла отцовская кровать, украшенная изображениями рая, – кровать, в которой, вполне вероятно, был зачат он сам. Странно было думать, что родители, соединившиеся в любви и создавшие его, теперь снова вместе на небесах.

На стене над королевским ложем виднелась старинная фреска, написанная не утратившими яркость красками – синей, красной, серебряной и золотой, – с изображением коронации Эдуарда Исповедника, покровителя Англии, святилище которого, обильно украшенное драгоценными камнями, находилось напротив дворца, в Вестминстерском аббатстве. Гарри с особым почтением относился к этому святому, воплощению мудрого и милостивого правителя, и хотел ему подражать. Завтра Гарри коронуют в двух шагах от святилища, сам Эдуард как будто благословит своим присутствием миропомазание нового короля. Сознание этого привело Гарри в такой трепет, что у него слегка закружилась голова.

Во время вечернего пира ум Гарри был занят возвышенными мыслями. Господь выбрал его править людьми, завтра Церковь подтвердит выпавшую ему высокую честь, и он получит корону своих предков. Глядя на Кейт, торжественно восседавшую рядом с ним за главным столом, который стоял на помосте, Гарри понимал: она тоже думает о невероятном значении того, что ждало их впереди.

До четырех часов утра они вдвоем бодрствовали, стоя на коленях в часовне Святого Стефана, со всех сторон на них взирали образы ангелов, святых и короля Эдуарда III, изображенного на огромной фреске вместе со своим семейством. Взгляд Гарри опустился на сына Эдуарда, знаменитого Черного принца, который одержал несколько важных побед во время Столетней войны, и новый король поклялся, что будет достоин своих выдающихся предков. Он тоже принесет славу английской короне.

Глава 4

Был Иванов день. Из окна дворца Гарри наблюдал, как внизу собирается толпа народа. Рабочие старались оттеснить людей, чтобы проложить полосатую ковровую дорожку от дверей Вестминстер-холла к Большим западным дверям аббатства. Гарри ощущал дрожь возбуждения и благоговения. Он был готов духовно и во всех других отношениях, одет в роскошную темно-красную королевскую мантию, отороченную горностаем, и, несмотря на недостаток сна, чувствовал себя совершенно бодрым и оживленным.

Когда Гарри вошел в Вестминстер-холл, все пали на колени, и несколько восхитительных мгновений он стоял там и улыбался. Затем все торопливо заняли свои места в процессии и направились в аббатство. Уолси находился рядом – разговаривал с Джоном Фишером, епископом Рочестерским, исповедником бабушки.

– Этот день освящает молодого человека, который является непреходящей славой нашего времени! – восклицал Уолси.

– Да, – с улыбкой ответил ему Фишер, длинное и худое лицо которого обычно было мрачным. – Этот день знаменует окончание нашего рабства, он – исток нашей свободы и начало радости. Посмотрите, как освобожденный люд с ясными лицами бежит навстречу королю!

Гарри пожал им обоим руки и радостно произнес:

– Благодарю вас!

Вдруг появилась Кейт, златовласая красавица в темно-красной мантии и белом атласном платье, она улыбалась ему, как Мадонна. Оставив двоих церковников, которые снисходительно усмехнулись, Гарри поспешил взять ее за руку. Вокруг собрались их свиты, и король с королевой под оглушительные крики толпы направились в Вестминстерское аббатство; впереди них вышагивали знатные вельможи в алых мантиях с меховой опушкой.

Пэры бурно приветствовали Гарри. Он произнес коронационную присягу, поклялся защищать свое королевство, поддерживать Церковь и честно отправлять правосудие. Над ним совершили обряд миропомазания и тем отделили от обычных смертных. Отныне он обладал даром прозрения, ему были открыты тайны государственных дел, что недоступно простым людям. Теперь он существовал обособленно, стал наместником Бога на земле, призванным по Божественному праву властвовать над своими подданными. Никого не было в Англии выше его, кроме Всемогущего Господа.

Восседая на старинном коронационном троне, Гарри смотрел прямо перед собой, когда архиепископ Уорхэм возложил на его голову корону Эдуарда Исповедника. В этот восхитительный момент помазанник Божий ощутил, как его душа уносится в высшие сферы, загремели трубы, и хор грянул «Te Deum»; голоса певцов больше походили на ангельские, чем на человеческие. Затем епископы отвели короля к трону, чтобы он принял почести от своих главных подданных.

Гарри видел, как сияло лицо Кейт, когда и ее тоже увенчали короной, после чего взял свою королеву за руку, и они, светясь от радости, вышли из аббатства. Толпа ревела, гудел орган, звучали трубы, гремели барабаны, и звенели колокола, объявляя миру, что король Генрих VIII, на радость и в утешение всей стране, благополучно возведен на престол.

Коронационный банкет в Вестминстер-холле – Гарри мог побиться об заклад – был роскошнее, чем у Цезаря. Как только он сел во главе стоявшего на помосте стола, затрубили фанфары, герцог Бекингем и граф Шрусбери въехали в зал верхом на лошадях и объявили, что первые великолепные блюда доставлены. Дворцовые кухни уже не один день работали на пределе возможностей. Подали в изобилии разные виды прекрасного сочного мяса и прочие изысканные кушанья. После второй перемены блюд сэр Роберт Даймок, защитник короля, соблюдая традицию, проехался взад-вперед по залу на коне и бросил наземь перчатку, вызывая на поединок любого, кто дерзнет оспаривать титул государя. Разумеется, никто не осмелился, хотя Гарри пристально вглядывался в лица своих кузенов-йоркистов, а потом, сияя улыбкой, наградил Даймока золотым кубком.

После банкета король вывел все общество на улицу, где состоялся турнир, продолжавшийся до полуночи. По-прежнему пребывая в эйфории, Гарри, наконец оказавшись в своей постели, так как Кейт сильно устала и он чувствовал, что из всех ночей именно в эту ему не следует приходить к ней, долго не мог уснуть. В конце концов он поднялся, стараясь не потревожить спавшего на тюфяке в изножье его кровати джентльмена, и надел бархатный ночной халат и тапочки. Кивнув стоявшим за дверью стражникам, он спустился по винтовой лестнице в свой личный сад, огороженный стеной, и прошел через калитку в находившийся за ним сад, который спускался к реке. За спиной у него в окнах дворца мерцал свет факелов. Гарри наслаждался одиночеством. Ему хотелось поразмышлять о прошедшем прекрасном дне и глубже ощутить реальность произошедшей в его жизни колоссальной перемены.

Торжества продолжались несколько дней. Гарри с удовольствием наблюдал за поединками, которые устраивали на площадках у Вестминстерского дворца. Сидя в шатре, накрытом коврами и завешенном дорогими гобеленами из Арраса, он отчаянно хотел присоединиться к доблестным юным лордам и рыцарям, принимавшим участие в схватках. Но советники упорно отказывали ему в этом. Не имея наследника, он не должен подвергать себя риску. Но ждать ему осталось недолго, Гарри был уверен. Он исполнял свой супружеский долг ежедневно и с удовольствием, так что скоро Кейт наверняка забеременеет. В следующем году, если все сложится хорошо, он тоже наденет украшенный перьями шлем и возглавит список бросающих вызов.

Хорошо хоть охотиться ему не запретили. В честь Дианы, богини охоты, в миниатюрный парк с небольшим замком, который устроили на ристалище, согнали оленей, там их отстреливали, а окровавленные туши преподносили королеве и ее дамам.

В самый разгар торжеств Гарри срочно вызвали к бабушке в дом аббата Вестминстера. Леди Маргарет дожила до его совершеннолетия и теперь наконец готовилась отправиться на вечный покой. Гарри прибыл как раз вовремя, чтобы услышать слабый голос умирающей. Бабушка призывала внука сделать своим наставником ее исповедника, набожного епископа Фишера.

– Он самый благочестивый и ученый прелат во всем христианском мире, – сказала леди Маргарет. – Никто лучше его не будет руководить вами, мой дорогой король.

Гарри склонил голову, неохотно соглашаясь с ней. Еще один старик, пусть и уважаемый. Но какая польза молодому человеку от церковника, который под епископским облачением носит власяницу, спит на жестком соломенном тюфяке, регулярно бичует себя и ест в основном хлеб да похлебку? Стоит ли прислушиваться к такому?

Гарри скорбел по леди Маргарет, всю жизнь она любила его, и он постоянно ощущал ее присутствие где-то рядом. Дабы почтить память старой леди, король приказал, чтобы церковные колокола звонили шесть дней. Епископ Фишер отдал дань ее добродетелям в прочитанном на похоронах в Вестминстерском аббатстве пастырском наставлении и опередил своего друга Эразма в составлении эпитафии. С уходом леди Маргарет не осталось больше в живых старших родственников, имевших власть над Гарри в юности, и никого, кто, находясь с ним в близком родстве, мог бы противостоять его воле.

Он начал по-настоящему править своим королевством.

Благодаря отцу и Скелетону Гарри хорошо понимал, что на его плечах лежит полная ответственность за управление Англией. Парламент, Тайный совет, государственные чиновники, судьи, шерифы и мэры – все отправляли свои властные полномочия от его имени. Он был также источником всех почестей, а во время войны – национальным военным лидером.

Тяжесть стоявших перед ним задач не смущала Гарри, он был полон решимости и уверен, что справится. В ушах у него звучали слова отца: «Король правит милостью Божьей». Но Господь станет его союзником. Если никто другой не верит в юного государя, Всемогущий поможет ему преуспеть в делах.

А потому важно повысить престиж короля и монархии. Королю необходимо не только быть на виду у подданных и в контакте с ними, нужно, кроме того, производить впечатление на них и иностранцев ослепительными зрелищами. Даже отец понимал это и пристально следил за тем, чтобы каждый аспект его жизни и жизни его семьи сопровождали тщательно разработанные ритуалы, использовал помпезность и продуманный символизм для создания у окружающих запоминающегося образа их повелителя. Гарри намеревался превзойти отца и для этого построить новые дворцы или более пышно украсить уже имевшиеся, чтобы они служили фоном, на котором во всей красе явится его монаршее величие. Как только стало известно, что при дворе нового короля привечают архитекторов, художников, музыкантов и ученых, талантливые люди начали во множестве стекаться к нему, повышая престиж самого английского государя. А когда король деятельно занялся проведением в жизнь своей напряженной строительной программы, армия работников взялась строить, расписывать, ремонтировать, золотить, глазуровать и украшать резьбой новые и старые дворцы. Кроме того, Гарри решил, что его должны называть «ваше величество», как было принято на континенте, хотя большинство приближенных продолжали обращаться к нему, используя традиционные обращения «ваша милость» или «ваше высочество».

Не зря Гарри впитывал в себя учение гуманистов о верховной власти. Он читал, что совершенный правитель должен окружать себя роскошью и сыпать щедротами, одаривая всех нескудеющей рукой. Старик Скелетон внушал ему необходимость быть великодушным, открытым и щедрым. И он таким будет, решил Гарри, богатств у него хватит! Его двор станет самым великолепным за всю историю Англии. Он затмит даже своих европейских соперников – короля Франции и императора Священной Римской империи.

Гарри знал, что выглядит королем до кончиков ногтей, ему от природы свойственны авторитет и уверенность в себе, к тому же он слышал от разных людей предсказания, что в будущем о нем заговорит весь мир. Все ожидали от него небывалых чудес, и он не собирался разочаровывать своих подданных.

Молодой король с удовольствием делился властью с министрами, доверял им разрабатывать детали своей политики, но ясно давал понять, что держит все под контролем и не намерен следовать чужим советам. В большинстве случаев ему удавалось обуздывать свой темперамент, хотя он взъярился, когда советники посмели возражать против его решения отправить Эмпсона и Дадли на плаху, и заставил их умолкнуть щелчком пальцев.

– Если кто-нибудь осмелится перечить мне, имейте в виду: не найдется в моем королевстве головы столь благородной, что она по моей воле не слетит с плеч! – пригрозил он.

Позже Гарри пожалел о своей несдержанности, хотя все равно остался в убеждении, что поступил правильно, приструнив советников.

Мало что ускользало от внимания короля. Теперь он радовался, что благодаря полученному образованию накопил энциклопедические знания по очень широкому кругу вопросов, и это давало ему преимущества, когда дело доходило до инструктирования послов и важных государственных дел. Он любил удивлять советников своей осведомленностью.

Новая стычка с ними произошла, когда Гарри завел речь о войне с Францией. Кейт только что сообщила ему, что ждет ребенка, от радости и восторга он закружил ее. Скоро у него будет наследник, и никто не сможет сказать, что он не позаботился о передаче власти.

– Я намерен играть заметную роль в христианском мире, – заявил Гарри, – и вернуть принадлежащее мне по праву.

– Ваша милость жаждет славы, но не забывайте, что король Франции обладает бóльшими ресурсами и людской силой, чем вы, – предостерег его Суррей.

– Разве это останавливало Генриха Пятого или Черного принца? – возразил Гарри. – Клянусь святым Георгием, им не приходилось спорить со старыми бабами вроде вас, которые ни в грош не ставят их подвиги! Кроме того, у меня есть союзник – король Фердинанд!

Советники глядели на него с сомнением.

– Ваша милость уверены, что Фердинанд не использует вас, чтобы вы воевали за него?

– Королева забрала власть над ним, – пробормотал кто-то.

Гарри подавил раздражение. Он знал: есть мнение, что Испания косвенно управляет Англией. Письма Фердинанда полнились добрыми советами, это верно, но бóльшая их часть, несомненно, была направлена к его собственной выгоде. Кейт тоже держала сторону отца, это вполне естественно, но, черт возьми, думал Гарри, он не из тех, кого принимают за дурака, у него своего ума хватит.

– Позвольте напомнить вам, – холодно произнес он, – в том, что касается завоевания Франции, мои интересы совпадают с интересами Фердинанда. Франция – его давний враг, так же как мой. Победа над ней усилит нас обоих.

– Но вы не можете оба завоевать Францию, – заметил сын Суррея, лорд Томас Говард; лицо у него было словно высечено из гранита – тонкие губы и аристократический нос с горбинкой.

– Мы можем разделить ее между собой, – сказал Гарри, запасаясь терпением. – Завоевать и разделить – вы не слышали о таком? Я знаю свои права. Мои люди хотят войны. Им нужна победа вроде Азенкура.

– Сир, возможно, это так и есть, – вступил в разговор Уорхэм, – но я бы посоветовал не спешить. У вас еще нет наследника. Если вы падете на поле брани, королевство может вновь погрузиться в пучину гражданской войны, так как найдется немало желающих заявить права на престол. Разумно будет отложить любые действия против французов, пока не укрепятся ваши династические позиции.

– Вы говорите ровно как мой отец! – бросил ему Гарри. – Всегда призываете к осторожности. Но у меня скоро будет наследник. И позвольте сказать вам, милорд архиепископ, и вам, милорды, что великие победы никогда не достигались осмотрительностью! Нет, я не буду ждать!

Советники сидели и качали головой, будто имели дело с капризным ребенком.

– Я не буду ждать, – повторил Гарри и вышел.

Он работал в кабинете, когда к нему пришел Уолси, который постепенно делался незаменимым для короля.

– Ваша милость, мне стало известно, что некоторые советники от вашего имени написали королю Людовику письмо с предложением дружбы и мира. Я полагаю, вам следует знать об этом. – Он протянул королю копию.

В груди у Гарри вскипел гнев. Вот оно! Эти люди осмелились присвоить себе его исключительное право. Такое терпеть нельзя!

– Созовите их! – рявкнул он и принялся расхаживать по кабинету, распаляя себя все сильнее.

Он по-прежнему находился в бешенстве, когда полчаса спустя широким шагом вошел в зал Совета.

– Кто написал это письмо?! – крикнул король, потрясая в воздухе листом; все молчали, никто не отваживался встретиться с ним взглядом. – Я прошу о мире короля Франции, своего врага?! – ревел Гарри.

И снова ответом ему была тишина, поэтому он грозовой тучей вылетел из зала, бросив через плечо, чтобы Уолси следовал за ним.

– Найдите французского посла! – приказал ему король, быстро шагая по галерее. – Пригласите его посмотреть турнир сегодня днем. Я приму в нем участие и продемонстрирую свою воинскую доблесть.

– Разумно ли это, ваша милость?

– Вы что, тоже собираетесь меня учить? Нет, Томас, я все решил. Позаботьтесь о том, чтобы послу негде было сесть. Пусть почувствует нашу враждебность к его королю. А когда он ощутит на себе, каково это – оказаться в постыдной ситуации у всех на глазах, сделайте так, чтобы ему дали подушку.

– Ваша милость, это будет расценено как оскорбление.

– Чего я и добиваюсь, – мрачно изрек Гарри.

Надвинув забрало, он выехал на ристалище и сквозь щели наблюдал за смятением французского посланника и весельем потешавшихся над ним придворных. Это доставило Гарри большое удовольствие. Люди разделяли его отношение к давнему врагу Англии, что было крайне важно. После турнира, на котором Гарри покрыл себя славой, не получив ни царапины, – заметьте это, Суррей! – он прошелся по рядам зрителей, болтал и смеялся с ними, тут хлопнет какого-нибудь мужчину по плечу, там потреплет по подбородку женщину. Гарри видел, что они его обожают. Для них он словно посланец Небес, а не человек из этого мира.

– Ваша милость, вы для них скорее приятель, чем король, – заметил Уолси, вдруг появившийся рядом, когда Гарри возвращался к своему шатру. – Вы понимаете, как важно быть доступным для подданных.

– Я хочу их видеть, и пусть они видят меня, – ответил ему Гарри. – Пусть приходят в мои дворцы смотреть на турниры и развлечения. А я буду каждый год объезжать страну, чтобы люди имели возможность общаться со мной, особенно те, кто живет в отдаленных частях моего королевства.

Он не упомянул о том, что несколько раз ходил в Лондон, переодевшись, чтобы пообщаться с людьми и услышать их мнение, которое свободно высказывалось в тавернах. Никто не догадывался, что высокий и общительный молодой человек, с готовностью угощавший всех выпивкой, был их королем. К счастью, никто не говорил о нем никаких гадостей; казалось, все его любят. И, понимая это, Гарри радовался.

Голос Уолси вернул его к действительности:

– Сир, так как королева ждет ребенка, а сезон военных кампаний заканчивается в октябре, не лучше ли будет отложить французское предприятие до следующего года? Вам понадобится время на подготовку, если вы желаете добиться успеха. А к тому времени у вас появится наследник.

– Хм… – Гарри задумался.

Совет был разумный, к тому же предложенный в гораздо более конструктивном ключе, чем это делали советники. С каждым днем Уолси нравился ему все больше, он восхищался его умом. Да, человек этот скромного происхождения, его отец разводил овец в Ипсвиче и торговал шерстью, но Гарри вспоминал своего родителя, который говорил, что Уолси отличился как ученый в Оксфорде и личными заслугами добился быстрого продвижения по службе. Он был красив, образован, красноречив и неутомим, его высоко ценили новые люди в Совете. Гарри начинал понимать, что к советам Уолси стоит прислушиваться. Да, Франция подождет.

Золотое лето, наступившее вслед за коронацией, прошло в бесконечных празднествах. Гарри возглавлял турниры, охотничьи экспедиции и выезды на охоту с соколами. Восемнадцатилетний король был молод и здоров, расположен к забавам и удовольствиям и не склонен заниматься делами своего королевства. Он так увлекся всевозможными развлечениями, что работал только во время утренних служб в Королевской часовне или поздно вечером, если у него не находилось более интересных занятий. Вскоре Гарри обнаружил, что ответственность за проведение заседаний Совета не делает сами эти заседания менее утомительными и скучными, а потому попросил советников, чтобы они отчитывались перед ним, после того как завершат обсуждение всех вопросов.

Советники ясно выражали свое неодобрение, отпуская замечания по поводу того, каким усердным и внимательным к делам государства был его отец. Гарри не понимал их недовольства, ведь все они опытные люди и вполне могут управлять страной от его имени.

Ричард Фокс, епископ Винчестерский, лорд – хранитель Малой (личной) печати, был его самым откровенным критиком, и, по мнению Гарри, таким же хитрым, как зверь, давший имя его роду[6].

– Ваша милость, похоже, не озабочены ничем, кроме развлечений юности, – укорил он короля, после того как Гарри, увлекшись игрой в теннис, явился в Совет с опозданием на час. – Всеми остальными делами вы пренебрегаете.

Гарри насупился. Он не выносил, когда ему делали замечания, он теперь король, а не принц, которым все помыкают.

– Сир, мы обеспокоены, как бы избыток богатств, которыми вы владеете, не подвиг вас, в ваши юные годы, к забвению себя в разгуле, – безжалостно продолжил Фокс.

Гарри гневно глянул на епископа. Как он смеет выговаривать своему государю, словно тот непослушный ученик?!

– Вероятно, заседания Совета показались бы мне менее скучными, если бы вы, джентльмены, обдумывали дела побыстрее! – резко бросил он, едва удержавшись от заявления, что ему претит часами сидеть взаперти в компании седобородых старцев и он предпочитает окружать себя молодыми людьми. – А писать – занятие для меня утомительное и мучительное. От него голова болит, – не таясь, добавил король.

Лорды качали головой.

– Сир, такие оправдания недостойны вас, – устало произнес Фокс. – Королю следует проявлять усердие. Только вчера миланский посол жаловался, что вы отменили аудиенцию, так как торопились уйти обедать и потом танцевать. А сейчас у вашего секретаря есть несколько дипломатических документов, которые вам необходимо прочесть и подписать. Мы почтительно просим вас сделать это завтра утром.

Гарри недовольно согласился, но, когда загорелась ясная заря следующего дня, передумал и вместо этого отправился на охоту. Выпрыгнув из постели, король крикнул храпящим на тюфяках эсквайрам, чтобы те просыпались и помогали ему. Смотритель гардероба принес к дверям личных покоев вычищенное платье, заспанные эсквайры поднялись со своих лежаков, поспешили к королю и принялись надевать на него вынутое из сундука чистое белье, которое прачки перекладывали высушенными душистыми травами. Гарри нетерпеливо ждал, пока джентльмены не закончат его туалет, это была одна из привилегий, право на которую приближенные короля отстаивали с наибольшей горячностью. После этого цирюльник постриг ему волосы и подравнял бороду.

Наконец-то он был готов! Велев передать секретарю, что слушает заутреню, Гарри ушел.

Вернувшись через несколько часов, весь заляпанный грязью и разгоряченный погоней, король обнаружил, что секретарь все еще ждет его.

– Ваша милость готовы просмотреть эти бумаги? – спросил он, окидывая взглядом охотничий костюм государя.

– Нет, – ответил Гарри, – время обедать.

Только вечером он наконец согласился ознакомиться с отчетами. Епископу Фоксу наверняка доложили об этом, так как на следующем заседании Совета он был холоден к Гарри, но короля это не волновало. Фокс и Уорхэм едва ли имели право критиковать его. Оба они сделали карьеру на службе Церкви и при этом много лет пренебрегали пастырскими обязанностями ради удовлетворения политических амбиций.

Однако у Гарри теперь был свой человек, который держал его сторону и проявлял гораздо большее понимание, чем ворчливые советники. Уолси сочувствовал ему.

– После того как ваша милость определит или одобрит какие-то действия, – мягко сказал он однажды во время прогулки по дворцовому саду, – обязанность ваших советников – претворять их в жизнь. Не знаю, чем они недовольны. Для молодых людей желание искать удовольствий и развлечений вполне естественно. Сир, если я могу сделать хоть что-то для облегчения вашей ноши, то с удовольствием исполню это.

Гарри засиял:

– Томас, я хочу, чтобы вы стали моим главным олмонером[7]. Мне нужен такой человек, как вы, на которого можно положиться.

– Я очень хорошо понимаю вашу милость. – Уолси улыбнулся.

В следующий раз, когда секретарь принес стопку бумаг, которые нужно было просмотреть, Гарри взял их без возражений и отговорок, обещал все это просмотреть и высказать мнение на следующий день, чем вызвал немалое удивление своего секретаря. Затем Гарри отнес документы Уолси. Спустя пару часов тот вернулся к нему со множеством мудрых советов, что позволило королю наутро передать готовые к исполнению документы изумленному секретарю.

А благодарный Гарри с пользой проводил день: вместе с главным устроителем пиров составлял план вечернего представления для развлечения двора, которое должно было произвести впечатление на иностранных гостей. Король и сам собирался принять в нем участие, радуясь возможности проявить свои таланты.

Рыцарство, решил Гарри, должно стать девизом его правления. Каждый год в мае и июне, а также во время любого придворного праздника он будет устраивать турниры, чтобы его придворные и сам он перед началом охотничьего сезона имели возможность для надлежащих физических упражнений и не теряли формы в мирное время. Король не желал допускать, чтобы молодые джентльмены утрачивали навыки военного искусства, особенно в свете того, что скоро им предстоит отправиться на войну. Турниры, разумеется, были не только репетицией участия в сражениях, они становились яркими общественными событиями, которые давали Гарри и его придворным шанс покрасоваться перед иностранными послами – показать им свое богатство, продемонстрировать удаль.

И мир не оставил это без внимания. Гарри знал, что его сравнивают с отцом, который не пользовался популярностью в народе, причем не в пользу последнего. Он быстро обретал репутацию великолепного, свободомыслящего и наделенного многими талантами правителя. Помпезные придворные развлечения могли только увеличить его славу. Гарри назначил одаренного композитора Уильяма Корниша, джентльмена Королевской часовни, распорядителем празднеств; ему было предписано устраивать при дворе постановки живых картин и пьес, а также концерты мальчиков из Королевской часовни, которые пели как ангелы.

Гарри любил музыку и танцы. Кейт тоже всегда была не прочь потанцевать, но по причине своего состояния больше не могла этого делать. Она с удовольствием смотрела, как ее супруг скачет, как олень, а вокруг него кружатся придворные. Гарри гордился ею и трепетал от благоговения при мысли, что Господь так скоро улыбнулся их союзу.

Он любил жизнь. Мир лежал у его ног, и будущее казалось золотым. Он был молод, здоров и любим, а благодаря Уолси мог наслаждаться всеми удовольствиями прекрасной юности.

Гарри отложил перо и спокойно окинул взглядом комнату, его окружали знакомые лица – двенадцать друзей, которые составляли ему компанию с детских лет, а теперь были назначены джентльменами его личных покоев. Важно понимать разницу, ведь личные покои – это не только комнаты, где жил король, но и главный департамент государственной службы, опора его власти. С помощью этих людей он будет противостоять седобородым старцам из Тайного совета, опасавшимся пагубного влияния, которое могли оказать джентльмены личных покоев на своего молодого государя. Однако их тревоги ничуть не волновали Гарри. Его отец организовал эту службу для удовлетворения личных нужд монарха и обеспечения ему убежища от публичной жизни. Неудивительно, что за места там шла яростная борьба, поскольку джентльмены покоев ежедневно общались с государем и «владели его ухом», что делало их людьми высокопривилегированными и влиятельными; еще бы, ведь они контролировали доступ к королю, а значит, имели возможность оказывать покровительство кому пожелают. Гарри знал, что его джентльмены немало выгадывают на взятках, получая их от тех, кто доискивается милостей короля.

Некоторые молодые люди стали джентльменами личных покоев просто потому, что нравились Гарри, и он с удовольствием проводил время в компании с ними. Бекингем, ходивший с прямой как палка спиной и считавший себя особой королевских кровей, хотя был всего лишь потомком младшего сына Эдуарда III, осмелился сказать, мол, он бы предпочел, чтобы его король раздавал посты и награды не мальчишкам, а людям благородного происхождения, но это была просто ревность. «Зачем проводить время в обществе надутого аристократа, который считает себя равным мне?» – думал Гарри.

Однако своих приятелей он вынуждал трудиться ради получения привилегий, ожидал от них абсолютной преданности и умения хранить секреты. Они должны были проявлять неизменное уважение к нему, хорошо его понимать и знать, когда и чем могут ему услужить. Джентльмены личных покоев преданно служили королю и охраняли королевские апартаменты в отсутствие государя, коротая время за игрой в карты или кости. Им было запрещено болтать о том, что говорилось и делалось в покоях короля, спрашивать, где находится государь или куда он собирается. Проводя с Гарри часы досуга, они должны были в любой момент с готовностью взяться за музыкальные инструменты, спеть, завести танцы или разыграть сценку.

Сегодня Гарри погрузился в одно из любимейших своих досужих занятий – сочинение песен. Одну он написал, восхваляя радости новой жизни – достойные удовольствия, которыми он теперь мог наслаждаться без зазрения совести.

Гарри мысленно подыскивал слова для следующей строфы, и его взгляд упал на порочное лицо красавца Уильяма Комптона, который теперь был главным джентльменом личных покоев, а также хранителем королевского стула, пользуясь привилегией помогать государю, когда тот посещал уборную, где сама интимность обстановки придавала особую доверительность отношениям короля и его помощника. Один из наиболее влиятельных людей при дворе, Комптон управлял службой личных покоев и являлся хранителем личного кошелька, из которого оплачивались ежедневные расходы Гарри.

Четверо джентльменов короля исполняли должности эсквайров тела. Это были рыцари, которые оберегали его день и ночь, помогали ему одеваться и сообщали лорд-камергеру, главе королевского двора, обо всех нуждах государя. Но главным их делом было хранить его секреты. Хотя Гарри не мог сказать, что накопил их много. Его жизнь являлась образцом добродетели, он не греховодничал. Ему были нужны только любовь жены и общество ближайших друзей, лихих удальцов, с которыми он ездил на охоту, актерствовал, играл в азартные игры и веселился каждый день. С ними Гарри мог забыть об ответственности за страну и вести себя как обычный молодой человек, стремящийся хорошо проводить время.

Эсквайром тела Гарри сделал Брэндона, своего ближайшего друга. И сейчас тот сидел рядом и перебирал струны лютни. Гарри в который уже раз подивился, как похож на него этот парень. Короля забавляли рассуждения о том, что Чарльз-де его незаконнорожденный брат. Можно подумать, отец когда-нибудь был любителем женщин! Брэндон вырос красавцем и ослеплял женщин своим очарованием и молодецкой удалью, он давно уже блистал на рыцарских турнирах. Гарри доставляло удовольствие осыпать друга выгодными должностями и привилегиями. Брэндон стал для него тем, чем никогда не был старший брат Артур, всегда проявлял непоколебимую верность и желание услужить своему государю; пусть Чарльз и не ровня ему в интеллектуальном смысле, он восполнял этот изъян спортивной и воинской доблестью.

Гарри немного беспокоили мысли о запутанной любовной жизни друга. У Брэндона давно уже сложилась репутация развратника; обольщение давалось ему без труда. Несколько лет назад он обещал жениться на Анне Браун, фрейлине матери Гарри, и сделал ей ребенка, а потом бросил бедняжку и взял в жены ее богатую старую тетку Маргарет Мортимер, мигом продал всю собственность незадачливой женушки, аннулировал брак, после чего похитил многострадальную Анну и женился на ней; к этому моменту она уже родила ему двух дочерей. Маргарет Мортимер по-прежнему жаловалась на незаконность расторжения брака и не желала уняться. Гарри благодарил Господа, что его собственная любовная жизнь была такой простой и ясной, какой ей и следует быть.

Слова пришли к нему, финальная строфа сложилась. Он записал ее:

Другим эсквайром тела короля стал всегда учтивый и сердечный сэр Томас Болейн. Он давно уже находился при дворе, но не вошел в число компаньонов, которые окружали Гарри в бытность его принцем Уэльским. Тем не менее Гарри заметил Болейна, обратив внимание на его способности и поняв, что тот может быть ему полезен. Томас лучше всех при дворе изъяснялся на латыни и французском, отлично проявлял себя на турнирах, а без этого милости короля было не сыскать никому. Томас происходил из семьи, которая находилась на подъеме и благодаря серии блестящих браков перешла из торгового сословия в аристократическое. Сам Болейн был женат на дочери Суррея Элизабет Говард.

Сейчас он играл в карты с Комптоном. Тридцати двух лет от роду, Болейн был человеком хитрым, способным и жадным до власти, богатства и почестей. Не секрет, что он скорее станет действовать из личного интереса, чем из каких-либо иных побуждений. При этом Эразм считал его прекрасно образованным. В целом, Болейн обладал всеми качествами, необходимыми хорошему дипломату и тонкому политику. Гарри не помешало бы иметь при себе побольше таких новых людей.

Король кивнул Генри Гилдфорду, еще одному галантному кавалеру и давнишнему своему партнеру по турнирам, которого он очень любил.

– Вы не получали известий от Эразма в последнее время?

Гилдфорд, как и сам Гарри, был образованным человеком, разделял взгляды гуманистов и регулярно переписывался с великим ученым.

– На прошлой неделе, сир. Но я был слишком занят, чтобы ответить ему. Мы с Фицуильямом готовились к субботнему турниру.

– Да, – подтвердил Фицуильям, виночерпий короля; он вырос вместе с Гарри и разделял его любовь к охоте. – Но я сомневаюсь, что мы сможем победить вас, сир! – Он улыбнулся.

Фицуильям понимал Гарри, как никто другой, охотно брался за выполнение любых поручений, был надежным и серьезным молодым человеком, освежающе свободным от свойственных большинству придворных алчности и стяжательства.

– Благодаря доброте вашей милости мой отец сможет посмотреть поединки, – с улыбкой сказал Генри Куртене.

Для своего кузена Гарри был теперь героем больше, чем когда-либо, так как освободил его отца, графа Девона, из Тауэра, где тот, подозреваемый в измене, томился долгих восемь лет. Но реальных доказательств против него не имелось. Гарри помнил, как об этом говорила мать, утешая тетку Куртене, свою сестру графиню Кэтрин и детей графа, которых отец взял ко двору, чтобы их растили вместе с его детьми.

Куртене был одним из немногих аристократов среди компаньонов короля. Отец Гарри не доверял знати и запретил аристократам содержать армии наемников. Именно родственная близость между дворянами сделала возможными последние войны – так говорил он сыну. Но Гарри знал, что с феодальных времен дворяне служили королю во время военных действий, это была их обязанность. А значит, им нужно дать новую цель в жизни. И что может стать для них лучшей задачей, чем помощь новому государю в завоевании Франции? Пусть направят свою воинственность туда, у них будет о чем поразмыслить, вместо того чтобы сидеть в своих поместьях и ворчать, что их власть ограничивают, или строить заговоры против короны. Неудивительно, что аристократия в целом радовалась его восшествию на престол!

Но будет ли военного похода достаточно? Однажды вечером за ужином Гарри обсудил это с Уолси и поделился с ним своими опасениями.

– Некоторые из моих лордов имеют королевскую кровь и могут зариться на мой трон.

Уолси, как обычно, дал ему здравый совет:

– Займите их делами при дворе и в графствах, награждайте достойно, чтобы они хранили верность вам. Старайтесь сделать так, чтобы их интересы совпадали с вашими.

Гарри кивнул, и все же это его не успокоило.

– Они завидуют новым людям, которых я продвигаю, и считают, что исполнять роли моих главных советников в политических вопросах – это их освященное временем право, но, по-моему, добрая служба не менее важна, чем высокое происхождение. И я намерен, как и мой отец, восстановить превосходство короны над родовой знатью. А оно заметно ослабло в ходе последних войн.

– Это крайне важно, сир. Но в этом королевстве власть долгое время была привилегией знати. Они так легко от нее не откажутся. Однако ваша милость в силах изменить представление о том, кто является знатью.

Гарри встал и принялся расхаживать по комнате взад-вперед, словно лев в клетке.

– Как мне это сделать? Привилегии дворянства установлены в Magna Carta[8] и определены давней традицией.

– Сир, вы государь, источник всех почестей. – Уолси улыбнулся. – Только вы можете сделать человека пэром. В вашей власти и лишать людей титулов. Уверяю вас, все прекрасно понимают, что их статус и богатство зависят от вашей доброй воли и того, как они будут вести себя. Вы подаете пример, устраивая великолепный двор. Могу предположить, что тем самым вы поощряете своих лордов подражать вам. Думаю, их не придется долго уговаривать. Кто из них не пожелает продемонстрировать другим роскошь и великолепие своего жилища. Это отвлечет их от мыслей о мятежах и подстрекательства к ним. Они захотят иметь то, чем обладаете вы, и стремление не уступать вам либо полностью захватит их, либо приведет к краху, а следовательно, к потере власти и независимости, что еще больше затруднит для них возможность участвовать в любых злокозненных деяниях, чего вы так опасаетесь.

Мудрые слова Уолси вызвали у Гарри улыбку. Если бы Бекингем, Суррей или другие люди вроде них услышали этот разговор, их хватил бы удар!

– Превосходно, – сказал он.

Король оповестил своих дворян, что они должны явиться ко двору, если хотят занять положенное им по праву место в обществе, а потом, забавляясь, наблюдал, какую свалку они устроили, стремясь приблизиться к нему, и как отчаянно пытаются воссоздать в своих роскошных домах увиденное при дворе великолепие.

Однако аристократы старшего поколения относились к этому с пренебрежением и недовольством, откровеннее других высказывался Бекингем. Подловив Гарри, разгоряченного и вспотевшего после игры в теннис, он настоял на разговоре об окруживших его «новых людях»; последние слова герцог произнес с запальчивым презрением.

– Вашей милости не следует забывать, что в этом королевстве вашими советниками должны быть аристократы, а не выскочки и парвеню без рода без племени, не обладающие никаким опытом. Обидно видеть, как они строят из себя невесть что, одеваются и заводят стиль жизни, который им не по статусу! – Герцога трясло от негодования.

– Я понимаю вашу озабоченность, кузен, – ровным голосом сказал Гарри. – Прогуляйтесь со мной, я все объясню. Но сперва скажите: что характеризует джентльмена?

Бекингем ответил без колебаний:

– Благородная кровь, разумеется!

– Неужели это все? Разве это не способность жить легко, не занимаясь ручным трудом?

Герцог высокомерно взглянул на него:

– Разумеется, нет! Главное в нем – воинская доблесть, щедрость, честь, обходительность и рыцарство, а также преимущества, которые дает многовековое служение короне.

– Значит, благородство заключается скорее в действии, чем в интеллекте? – Гарри наслаждался этой пикировкой. – Наступила эпоха письменного слова. У нас есть печатные книги, люди становятся все более грамотными, развивается дипломатия. Многие из этих новых людей, которых вы презираете, – ученые и способны принести практическую пользу своему государю. А вот из моих дворян единицы приближались к университетам, интеллектуальные интересы у них тоже отсутствуют. Недавно я ужаснулся, услышав, как один из приехавших на коронацию лордов сказал, что предпочтет увидеть своего сына повешенным, чем читающим книги.

– Не все мы такие, – возразил Бекингем.

– Да, есть достойные исключения. – Гарри сел на скамью и вытер лоб и шею. – Но, кузен, если бы перед вами стоял выбор, кого бы вы взяли на службу? Графа, семейные корни которого уходят во времена Завоевания, но который умеет только воевать и ничего не знает о современном мире, или человека способного, образованного, который добивается результата в делах, каково бы ни было его происхождение?

Бекингем фыркнул:

– Английские аристократы служат королям с незапамятных времен, и нет никаких причин, почему они должны перестать это делать. А бумажную работу вы можете оставить церковникам вроде господина Уолси!

Прикрыв глаза от солнца, Гарри посмотрел на Бекингема:

– Мир меняется. Гуманисты высказывают мнение, что истинное благородство заключено скорее в интеллекте, чем в происхождении. Думаю, для любого джентльмена, желающего добиться успеха при дворе, важно быть грамотным, образованным, музыкальным, иметь определенные познания в области права и теологии, а также понимать искусство. Я уверен, что вы, мой благородный кузен, будучи главным пэром Англии, понимаете важность этого.

– Я не одобряю эти новомодные бредни гуманистов, – заявил Бекингем, пристально глядя на короля.

– А вот это, кузен, действительно несущественно, – ответил Гарри, теряя терпение и вставая. – Некоторое значение имеет то, что главнейший пэр моего королевства так безразличен к моему мнению по столь важному вопросу. Взгляните на себя! Вы владеете обширными землями в двенадцати графствах, служите в моем Тайном совете и являетесь главным управляющим Англией. Вы могли бы быть одним из моих ближайших советников, но никогда им не станете, если будете противиться мне. Я не хочу ссориться с вами, кузен. Вы прекрасный турнирный боец, а это для меня много значит! Но ваша пылкая до заносчивости гордость своим происхождением и склонность ругаться со мной портят все.

Герцог густо покраснел и надменно уставился на своего государя:

– Я понимаю вас, сир. Но не забывайте: мой отец отдал жизнь ради того, чтобы ваш стал королем. Такая верность должна весить больше, чем умение нацарапать письмишко или побренчать на лютне!

Гарри сглотнул. Это была правда: последний герцог Бекингем был обезглавлен по приказу узурпатора за то, что поднял восстание в пользу отца.

– И я всегда буду помнить о своем долге благодарности. Но это не аргумент, и, боюсь, мы начинаем ходить по кругу. Постарайтесь взглянуть на ситуацию с моей точки зрения, кузен, тогда, я уверен, мы лучше поймем друг друга. – С этими словами Гарри поклонился и зашагал в сторону дворца.

Не стоит враждовать с Бекингемом. Он слишком близок к трону. Лучше держать его поближе к себе, пусть красуется на первых ролях, получает положенные ему награды и прекратит жаловаться. Так Уолси советовал ему поступать со всей родней, имеющей в жилах королевскую кровь. Присматривать за своими родственниками по примеру отца – это мудро. Однако в тех случаях, когда покойный король безжалостно подавлял своих непокорных родичей, Гарри считал более уместным обращаться с ними милостиво и тем сохранять их верность. Сделать это было нетрудно, ведь он относился к ним с симпатией, особенно любил Генри Куртене и Маргарет Плантагенет, сестру покойного графа Уорика и вдову сэра Ричарда Поула. Это была очаровательная женщина и одна из ближайших подруг Кейт. На самом деле большинство членов старых семей Белой розы входили в окружение королевы. Их высокое происхождение и консервативные взгляды тешили ее испанскую гордость. Гарри тоже дружил с ними.

Со всеми, кроме графа Саффолка, которого отец три года назад посадил в Тауэр из-за близости к трону, и отчаянного младшего брата Саффолка Ричарда, известного предателя, который сбежал за границу и находился вне досягаемости. Однако большинство потенциальных соперников Гарри были обезврежены и не представляли реальной угрозы.

Глава 5

Это было фантастическое лето, прекрасно подходящее для спортивных занятий, которые Гарри так любил. Он охотился, играл в теннис, боролся и побеждал своим тяжелым двуручным мечом всех, кто вступал с ним в тренировочные бои. Люди говорили, что он способен натянуть самый тугой лук лучше любого мужчины в Англии. Гарри гордился своим атлетическим сложением и мужской силой, поскольку они доказывали, что благодаря физическим упражнениям человек сохраняет здоровье и увеличивает свои возможности.

Вполне довольный жизнью, Гарри вместе с Кейт отправился в поездку по стране, которая привела их на север, в Линкольншир. Где бы он ни проезжал, люди сбегались поглазеть на него, выкрикивали благословения, и сердце Гарри едва не лопалось от радости. Все королевство, вплоть до этих отдаленных краев, принадлежит ему!

Приступы тошноты, которые мучили Кейт в начале беременности, прошли, и король с королевой весело проводили время. Гарри суетился вокруг жены, словно старая нянька, требовал, чтобы она много отдыхала и хорошо ела, поскольку Кейт слишком много постилась в святые дни, послушная наставлениям своего духовника брата Диего, который не нравился Гарри, но он терпел его ради супруги. Никогда еще она не казалась ему такой красивой, как сейчас, когда носила ребенка.

Вернувшись из поездки, они обосновались в Ричмондском дворце, где отпраздновали первое Рождество Гарри в качестве короля. Перед воротами дворца устроили турнир, во время которого было совершено много ратных подвигов. Народу собралось множество, дворец украсили ветвями падуба, лавра и стеблями плюща, повсюду витали запахи специй и апельсинов. Простой люд пускали внутрь смотреть великолепные представления, в главном зале, потрескивая, горело огромное святочное полено, пели рождественские гимны и танцевали, к великой радости Кейт.

Как требовал обычай, в течение двенадцати дней торжествами управлял Князь беспорядка. В этом году им стал парень по имени Уилл Уайнсбери, он с большим удовольствием командовал королем, чем очень веселил двор.

– Как же это дорого – быть главным по развлечениям, – заявил он, подойдя посреди пира к столу на помосте как раз в тот момент, когда Гарри принялся за сдобренный пряностями студень из свиной головы и говяжьих ног. – Не заплатите ли вы мне за это пять фунтов, ваша милость? – (Некоторые гости прыснули со смеху, Комптон и Брэндон едва не надорвали живот от хохота, но Уайнсбери это не смутило.) – Если вам будет угодно дать мне больше, ваша милость, я ничего не верну, – предупредил он, – но если я получу слишком мало, то попрошу еще!

Король хмыкнул.

– Дайте ему денег, – велел он Уолси, которого усадил рядом с собой.

Гарри любил торжественное настроение Рождества, великолепие утренних служб в Королевской часовне, сам всегда в них участвовал, а хор пел «Gloria in Excelsis». Ему нравилась священная таинственность этих праздничных месс, ощущение, будто происходит нечто удивительное и сверхъестественное. А как приятно получить гору подарков от придворных на Новый год, наесться всласть на роскошном банкете в Двенадцатую ночь, когда на всех делили пирог, в котором был запечен боб. Нашедший его становился на весь вечер Бобовым королем или Бобовой королевой и мог распоряжаться всем, как Князь беспорядка в Рождество. Гарри подозревал, что будущих обладателей этих титулов выбирали заранее, дабы уберечься от претендентов, которые могли взяться за исполнение своих праздничных обязанностей слишком рьяно. В Двенадцатую ночь устраивали банкет в узком кругу; под пение хора Королевской часовни государю и государыне подносили заздравную чашу с пряным элем, которую после этого пускали по кругу. Наконец в праздник Богоявления проводилась церемония приношения золота, ладана и мирры. Это было приятнейшее для Гарри время года.

Одной из любимых забав Гарри были маскарады. В том январе он и компания его приятелей с ликованием переоделись в костюмы Робин Гуда и разбойников его шайки – короткие плащи со скрывавшими лица капюшонами из зеленой шерстяной материи, какую делают в городе Кендал на реке Кент. Вооружившись луками, стрелами и мечами, взяв в руки щиты, они ворвались в покои королевы.

Кейт и ее дамы подскочили в неподдельной тревоге.

– С позволения вашей милости, Робин Гуд и его веселые разбойники к вашим услугам! – провозгласил Гарри. – Мы, лихие люди, страстно желаем потанцевать с дамами!

Кейт глядела на него с недоверием, но любезно согласилась, и ее музыканты начали играть. Гарри протянул руку, Кейт взяла ее, и все стали танцевать павану, дамы постепенно успокоились и развеселились. Вдруг, в разгар всеобщего смеха, Гарри подал знак, и все мужчины скинули капюшоны. Улыбаясь при виде изумленного лица Кейт – она не угадала! – король сгреб ее в объятия и поцеловал, его приятели шумно зааплодировали, а он приказал подать вино. Утро прошло очень весело.

На той неделе Гарри снова участвовал в турнире, игнорируя рекомендацию своих советников избегать опасности, пока у него на руках не окажется наследник престола. Но они ничего об этом не узнают, так как он появится на площадке переодетым и в полных доспехах. Гарри был очень доволен собой, наконец-то ему удастся избежать их поучений. Сперва они с Комптоном сошлись в пешем поединке и сражались друг с другом на мечах через деревянный барьер, как делали Ланселот и другие рыцари древних времен. Засим последовал поединок всадников и наконец – драматическая сшибка между конными рыцарями, с копьями наперевес, которые под грохот копыт неслись навстречу друг другу с двух концов огороженной деревянным частоколом площадки. Гарри упивался азартом скачки; он был отважен, имел верный глаз и отличное чувство времени, но прекрасно сознавал, какому риску подвергает себя, потому что участники поединков иногда получали ранения и даже гибли, однако обретение славы на турнирах считалось почти таким же почетным, как и на поле боя. В тот день рыцари сражались яростно. В поединке с Эдвардом Невиллом Комптон был сбит с коня и, окровавленный, лежал на земле без движения. Герольды подбежали к нему оказать помощь, а Гарри посчитал за лучшее покинуть ристалище.

Уезжая, он услышал, как кто-то выкрикнул:

– Боже, спаси короля!

Его опознали! Но теперь это не имело значения. Он был в безопасности и на поле держался хорошо. Гарри со смехом снял с себя шлем и был вознагражден за пережитое смятение зрелищем изумленно и с восторгом глядящей на него публики. Еще бы! Короли редко участвовали в турнирах. Под плеск оваций Гарри легким галопом проскакал к своему шатру.

Как только с него сняли доспехи, он поспешил к Комптону, страшась услышать худшее. Врачи только что вышли из палатки.

– Как он? – спросил король.

– Вашей милости незачем беспокоиться, – заверили его. – Раненый немного ошеломлен, и у него плечо защемило доспехами, но с ним все будет в порядке.

Гарри нырнул в палатку.

– Я слышал, вы будете жить, – сказал он, с облегчением увидев Комптона, который понуро сидел на кушетке и тер голову.

– Погодите, я еще сражусь с вами, – пригрозил тот стоявшему рядом смятенному Невиллу. – Я вам отомщу! – И Комптон игриво стукнул своего обидчика кулаком.

– Вижу, вам уже лучше, – заметил Гарри, – и вы еще повоюете.

– Как и ваша милость! Вы сегодня блистали. Теперь вам придется участвовать в турнирах.

– Скажите об этом древним старцам из Совета. – Гарри фыркнул. – Хотя я все равно не допущу, чтобы они ставили мне условия.

Но они попытались.

– Ваша милость, вы должны беречь себя, – принялся увещевать его Суррей на следующее утро, как только Гарри увиделся с членами Совета. – Неужели вам не приходило в голову, что вас могут ранить или даже убить?

Король раздраженно вздохнул:

– Ваша уверенность в моих способностях турнирного бойца очень трогательна!

– Сир, даже опытные бойцы на турнирах падают с коней… Посмотрите на Уильяма Комптона.

Гарри застонал:

– Если вас это успокоит, я буду пользоваться пустотелыми копьями, чтобы понизить силу ударов. Но участвовать в турнирах не перестану. Мои подданные вчера пришли в восторг, узнав, что я участвовал в турнире. И я никого не боюсь во всем мире.

Советники неохотно уступили. Разве они могли противоречить ему, ведь он король.

Освободившись от сдерживавших его пут, Гарри начал тренироваться каждый день. Его любимыми противниками были Комптон, Невилл, Бекингем, но более всего Брэндон, для которого он заказал схожее со своим рыцарское одеяние. Не кичась достигнутыми успехами, Гарри знал, что он самый неутомимый и страстный турнирный боец. И даже если он лично не принимал участия в турнире, то никогда не упускал возможности посмотреть бои. Кейт тоже любила это. Гарри опасался, как бы она не присоединилась к протестующему хору советников, но его супруга лишь восхищалась им и выражала восторг, когда он надевал на копье знаки ее благосклонности.

– Вы напоминаете мне самого святого Георгия! – однажды крикнула она ему вслед по-английски со своим милым испанским акцентом, когда он величаво выехал на ристалище на своем боевом коне.

И целых три часа верная Кейт сидела и увлеченно наблюдала, как ее супруг, потрясая копьем, побеждает своих противников, сбивая с лошади то одного из них, то другого.

Жизнь состояла не из одних только героических удовольствий. Позже в том же месяце Гарри надел свою парадную темно-красную мантию, отороченную горностаем, и в сопровождении процессии, под балдахином, который несли монахи из Вестминстерского аббатства, впервые направился открывать сессию парламента. Впереди него шествовали аббаты в митрах, епископы, герольды, архиепископ Уорхэм, герольдмейстер ордена Подвязки, королевский жезлоносец, герцог Бекингем и его сын, которые несли церемониальную шапку и меч. Гарри кивком дал знак лорд-канцлеру, чтобы тот от его имени обратился к собравшимся. Вот что такое быть королем!

Гарри с нетерпением ожидал рождения сына и наследника – скорее бы уже! – тогда можно будет заняться планами вторжения во Францию. Были заказаны новый покров для купели и льняные полотенца для крестин. В покоях Кейт стояла роскошная парадная колыбель, обтянутая темно-красной с золотом парчой, расшитой королевскими гербами. Приготовили новое постельное белье для ложа королевы, пеленки, в которые завернут младенца, и обтянутое золотой парчой родильное «кресло стонов». Гарри не нравилось размышлять о том, как происходят роды. Он с брезгливостью относился к таким вещам, лучше оставить их на откуп женщинам. Его в любом случае и близко не подпустят к роженице. Когда Кейт удалится в свои покои, чтобы ожидать наступления родов, мужчинам вход туда будет закрыт, и ее дамы возьмут на себя исполнение обязанностей служителей-мужчин.

Осталось еще несколько недель до того, как Кейт скроется с глаз людских, но Гарри было невтерпеж. Он уже представлял себе, как учит юного принца Генриха – ребенка, разумеется, назовут в его честь – ездить на пони и обращаться с игрушечными мечом и щитом, делая из него солдата. Он наймет лучших учителей, так как его сын должен стать самым образованным правителем в истории. Он сделает его принцем Уэльским, устроив великолепнейшую церемонию при дворе. Когда придет время, он организует для сына отдельный двор; его наследнику не придется испытывать досаду и недовольство, от каких страдал под строгим надзором отца он сам. Голова Гарри полнилась планами. Ему уже грезилось, как вскоре, если будет угодно Господу, у принца появятся братья и сестры, которые вступят в блестящие браки с иностранными принцами и принцессами. К тому времени сам он, конечно же, станет королем Франции!

Кейт с улыбкой слушала его. Она тоже волновалась и радовалась предстоящему появлению на свет ребенка.

– Но главное, мой Генрих, я просто хочу баюкать на руках нашего малыша.

Они сидели в ее покоях перед ревущим в камине огнем, уютно прижавшись друг к другу. За окном свистел зимний ветер, дребезжали в окнах стекла.

– Осталось недолго! – с горячностью произнес Гарри и сжал руку Кейт.

Ему хотелось бы прикоснуться к ней голой, стиснуть в объятиях ее обнаженное тело и быстро заняться с ней любовью. Но это запрещено. Доктора предостерегали, не стоит подвергать риску ребенка, поэтому Гарри не ложился в постель с Кейт. Какое это мучительное испытание! Они так мало времени пробыли любовниками, он с трудом мог себя контролировать. Другие мужья, Гарри знал это, искали удовольствия на стороне, но он не из таких. Не станет он изменять своей Кейт. А потому каждый вечер Гарри нежно целовал ее и оставлял отдыхать вместе с бесценным грузом, который она носила.

Он проснулся от жаркого шепота Брэндона прямо ему в ухо:

– Гарри, вставайте! Королева рожает.

Мигом пробудившись, король весь затрясся от тревоги:

– Но еще слишком рано!

– Не настолько, чтобы ребенок не выжил. Поторопитесь!

– Помогите мне одеться. – Гарри выскочил из постели, как олень, которого на охоте спугнули собаки, скинул ночное одеяние и потянулся за чистой рубашкой, оставленной для него прачкой. Собрав гармошкой чулки, он натянул их на ноги. Пальцы у него дрожали, пока он силился зашнуровать гульфик. О Боже, Боже! Пусть с Кейт все будет хорошо! Пусть ребенок выживет!

Ждать и не иметь возможности быть рядом с ней – вот самое ужасное. Гарри влетел в апартаменты Кейт, но дверь в ее личные покои была крепко заперта даже для него. Тем не менее он слышал крики жены и понимал, что она сильно страдает, отчего его сердце рвалось на части. Обычно спокойная, полная достоинства, Кейт забывала себя.

А потом… тишина. Крики прекратились. Не знать, что случилось, было мукой.

Прошла целая вечность, наконец появилась какая-то женщина, она несла в руках нечто завернутое в белые пеленки. Гарри ахнул – его сын, наконец-то, но потом взглянул ей в лицо. Она плакала. В панике Гарри протянул руку, откинул уголок ткани и в ужасе отшатнулся при виде крошечного серого трупика с не до конца сформированными ручками и некрасивыми синеватыми венами на лысой головке. Это была девочка.

– Уберите ее! – прохрипел король, прикрыв маленькое личико и подавляя душившие его слезы.

Его сердце сжалось, когда он увидел лежавшую на постели Кейт. Она рыдала, полная чувства вины, поскольку подвела его, и терзалась страхом, что скажет ей супруг. Они поплакали вместе, и Гарри заверил ее, что не думает о ней ничего дурного и они попробуют снова, как только она оправится. От этих его слов Кейт заплакала еще жалостнее и молила не делать их личную трагедию достоянием всех. Поэтому публично ничего не объявляли. Двор и мир в целом мог делать какие угодно заключения. Многие дети гибли во время родов, это не редкость. И все же потеря первого ребенка при рождении стала в жизни Гарри событием огромной важности, заставила его понять, какой драгоценностью является каждое дитя и каким тяжелым ударом становится его утрата. Их маленькая дочь не сделала ни одного вдоха, и ее вид неприятно поразил Гарри, но все же она была плотью от его плоти, и он глубоко скорбел по ней, как и Кейт, которая много недель оставалась безутешной. По правде говоря, это печальное событие стало для Гарри бóльшим разочарованием, чем необходимость снова отложить французское предприятие. Советники, хотя и сочувствовали его чаяниям, настояли на отсрочке.

Когда Кейт воцерковили после родов, Гарри снова стал приходить к ней в постель, но все было не так, как раньше. Она не откликалась на его ласки, то и дело заливалась слезами и не проявляла интереса к занятиям любовью. Король проглотил разочарование, напомнил себе, что она перенесла тяжелое и болезненное испытание, сделал все возможное, чтобы приободрить ее. А потом у него возникла великолепная идея, как поднять ей настроение.

Приближался вторник Масленой недели. Гарри собирался принимать иностранных послов на банкете, а после этого, вспомнив, как понравился Кейт маскарад с Робин Гудом, решил устроить еще один розыгрыш с переодеванием и лично принять в нем участие!

Миновал день, наступили сумерки. Гарри отвел Кейт и своих дворян в зал парламента в Вестминстере, где собрались послы. Король лично проводил их на места, после чего занял свое место за столом на помосте рядом с Кейт, но оставался там совсем недолго. Вскоре он уже ходил вокруг столов и разговаривал с гостями. Затем ускользнул из зала и вместе со своим родственником, графом Эссексом, скрылся в комнате пажей. Там они нарядились в турецкие костюмы, а еще шестеро джентльменов надели прусские.

Факельщики с зачерненными, как у мавров, лицами освещали путь всей компании, возвращавшейся в зал парламента. Участники маскарада вошли туда, размахивая кривыми турецкими саблями, к немалому изумлению всех гостей. Гарри подошел к помосту и протянул руку Кейт, та посмотрела на него с недоверием, но руку взяла. Затем остальные маски пригласили дам, и начались танцы. А когда они завершились, Гарри поклонился и отвел Кейт обратно на ее место, после чего вновь удалился и надел сине-красный короткий дублет с разрезами, заполненными золотой парчой, под которым были хорошо видны его красивые мускулистые ноги. Снова завели танцы, и Гарри вдруг увидел в глазах Кейт тот самый огонек желания, который так хотел зажечь вновь. Он поцеловал свою королеву прямо там, посреди зала, на глазах у всех. Раздались громкие аплодисменты. После этого Гарри танцевал со своей сестрой Марией, которой исполнилось четырнадцать; она приковывала к себе общее внимание своей расцветающей красотой. Король заметил, с каким восхищением смотрит на нее Брэндон. Негодник, ведь жена при нем!

Занимая свое место за столом на помосте, Гарри улыбался. Никогда еще он не устраивал такого представления для всего двора и не получал такого одобрения. Это будет первая из многих подобных оказий, решил про себя король.

Святой Георгий, покровитель Англии и благороднейшего ордена Подвязки, был героем Гарри с тех пор, как его, четырехлетнего, сделали рыцарем ордена Подвязки. Каждый год 23 апреля, в День святого Георгия, король по традиции устраивал собрание ордена и банкет. В прошлом году это событие было омрачено недавней кончиной отца и прошло тихо, но на этот раз Гарри, облаченный в синюю бархатную мантию ордена, с расшитой тюдоровскими розами подвязкой на ноге, председательствовал в собрании, которое проводилось с обычной пышностью и великолепием.

На пиру столы ломились от изысканных яств. Все сидели в соответствии с рангом, гостей обслуживали с большими церемониями. Во время всей трапезы виночерпий Гарри и дегустатор еды стояли рядом с королем на коленях. Ему подносили лучшие блюда, он накладывал еду себе, а когда наедался досыта, остатки отдавали людям попроще в знак особой королевской милости. Вдоль стен поставили огромные дубовые буфеты и поставцы, стонавшие под грузом золотой и серебряной посуды, в которой отражались пляшущие огоньки сотен свечей, освещавших зал Святого Георгия.

Вскоре последовали традиционные торжества Майского дня, которые всегда становились поводом для большого веселья при дворе. В то утро Гарри встал рано, надел костюм из белого атласа и отправился праздновать наступление весны. Он, Кейт и придворные пошли в леса и на луга, раскинувшиеся вокруг Гринвича, чтобы пострелять из луков и набрать зазеленевших ветвей. Устраивали спортивные состязания, скачки на лошадях, рыцарские поединки и танцы вокруг майского шеста. Позже Гарри сидел в одетом свежей зеленью лесу и угощался булочками со сливками. Солнце сияло над его головой, мягкий ветерок трепал волосы. Король с улыбкой смотрел на Кейт, думая о тайных надеждах, которые они вместе лелеяли. Пока еще было рано торжествовать, но он почти не сомневался, что ответ на их мольбы получен. По возвращении во дворец у каждого мужчины на шапке красовалась зеленая ветвь. Гарри пребывал в кипучем настроении, потому что его голова вновь полнилась планами вторжения во Францию.

В том месяце Гарри почти каждый день забавы ради выходил на ристалище, на полном скаку подцеплял копьем кольцо, участвовал в поединках верхом и пешим, желая к началу военной кампании быть на пике формы. Кейт по утрам мучилась приступами тошноты, свойственными начальной стадии беременности, и не покидала своих покоев, но некоторые из ее дам приходили на трибуны смотреть состязания; среди них были две замужние сестры Бекингема: Элизабет, леди Фицуолтер, и Анна, леди Гастингс.

– Это ли не пара красавиц? – с усмешкой сказал Комптон, пока они с Гарри и Брэндоном, сидя на конях, ждали начала турнира.

– Слишком хороши для таких, как вы! – пошутил Брэндон.

Гарри почти не слушал их. Его глаза были прикованы к поражавшей своей мрачной красотой Анне Гастингс и ее зовущим глазам; женщина дерзко улыбалась ему. Радость Гарри по поводу новой беременности Кейт слегка омрачалась сознанием того, что впереди у него долгие месяцы без постельных утех. И что же, отныне его жизнь всегда будет такой? Несколько кратких недель удовольствий, а следом за ними – вечность вынужденного воздержания, и так из года в год? Он достаточно долго ждал возможности испытать радости любви и не хотел больше тратить понапрасну свой юношеский пыл. Что плохого в небольшом флирте? Кейт ничего не узнает, а неизвестное не может ее расстроить. Что же до лорда Гастингса, ему тоже лучше оставаться в неведении.

– Очнитесь, Гарри! – окликнул короля Брэндон.

– Где вы были? – ввернул Комптон. – Мечтали о прекрасной леди Гастингс?

– Вообще говоря, да, – признался Гарри.

– Ха-ха! – воскликнул Брэндон и хлопнул его по спине.

Гарри вспыхнул:

– Нельзя ли устроить встречу с ней, конечно тайно? Никто не должен знать.

Важно было демонстрировать всем, что он добродетельный государь.

– Я могу это организовать, – вызвался Комптон. – Притворюсь, что сам ухаживаю за ней.

– Думаете, она согласится? – спросил Гарри.

– Сделать одолжение своему государю? Ха! Только дайте знать, что вы готовы немного поразвлечься, и дамы выстроятся в очередь!

– Сами сможете выбирать, – добавил Брэндон. – Ведь вы король! Поманите мизинцем, и они мигом окажутся на спине!

Гарри усмехнулся. Это он может. Ему это нужно.

– Когда вы организуете встречу?

Комптон не бросал слов на ветер, и Анна Гастингс согласилась более чем охотно. Неделя еще не закончилась, а Гарри, к своему великому удовлетворению, уже взгромоздился на нее на узкой постели в комнате Комптона. Святой Георгий свидетель, какое блаженство – вступать в физическую близость без необходимости проходить через всю процедуру глупых ухаживаний. Они оба знали, чего хотят, и кинулись друг на друга, в первый раз не позаботившись даже о том, чтобы снять с себя всю одежду. И Гарри творил чудеса…

Потом, спустя всего несколько часов после того, как они с Анной выскользнули из апартаментов Комптона, тот сам явился в личные покои короля, необыкновенно взволнованный.

– Я должен поговорить с вашей милостью наедине, – тихо проговорил Комптон.

Они удалились в кабинет Гарри – уютную, отделанную деревянными панелями комнату, которую он использовал для занятий.

– Что случилось? – спросил король.

– Я только что был у Анны Гастингс – изображал, что ухаживаю за ней. Но там находился Бекингем. Он обозвал меня негодяем и предупредил, чтобы я не приближался к его сестре. Я услышал от него и другие резкие слова. Он заявил, что вторая его сестра обеспокоена моими встречами с Анной и сказала об этом ему и лорду Гастингсу.

– Но вы не сделали ничего дурного! – возмутился Гарри. – Даже у самых благочестивых дам есть преданные слуги, которые оказывают им знаки внимания.

– Бекингем считает, что дело зашло дальше простых ухаживаний.

– Ну и что? Я не допущу, чтобы он отчитывал в такой манере одного из моих ближайших друзей. Предоставьте это мне!

Кипя от возмущения, чувствуя себя виноватым, потому как из-за него Комптон подвергся несправедливым нападкам, и досадуя на то, что его маленькая идиллия так быстро была раскрыта, Гарри вызвал герцога к себе в кабинет.

– Как вы смели поставить под сомнение честь Комптона! – гневно воскликнул Гарри. – У него не было дурных намерений в отношении леди Гастингс.

– Я знаю то, что знаю! – побагровев, парировал Бекингем.

– Значит, известное вам – неправда! И вы извинитесь перед Комптоном.

– Извиняться перед сводником? Никогда!

Гарри втянул ноздрями воздух. Бекингем знал. Или только догадывался?

– Вы исполните мой приказ! – прошипел он.

Герцог, всем своим видом демонстрируя недовольство, развернулся и, громко топая, вышел. Гарри последовал за ним в свои личные покои и стоял там, злобно сверкая глазами, а герцог пролаял испуганному Комптону извинения, которые по тону больше походили на оскорбление.

Вечером Бекингем покинул дворец. На следующий день Комптон сказал Гарри, что лорд Гастингс увез свою жену и запер ее в монастыре.

– Полагаю, она открылась своей сестре, а та выболтала все Бекингему и лорду Гастингсу.

– Тогда леди Фицуолтер пожалеет, что вызвала мое неудовольствие.

– Гарри, остерегитесь! Пойдут разговоры. Может возникнуть скандал.

Король не прислушался к его словам. Он запретил лорду и леди Фицуолтер находиться при дворе.

Позже в тот же день в личных покоях Гарри появился один из пажей Кейт и сказал, что ее милость хочет видеть его. Гарри ощетинился. Несомненно, она собралась жаловаться, что лишилась своих придворных дам, и станет задавать неудобные вопросы. Очень хорошо, пусть спрашивает!

Гарри влетел в покои королевы, махнул ее дамам рукой, чтобы скрылись с глаз, и бросил на супругу стальной взгляд. Если он изобразит, будто возмущен в достаточно сильной мере, она может поверить, что он в этой истории – обиженная сторона.

Кейт не стала медлить.

– Сир, почему леди Фицуолтер запрещено находиться при дворе?

Гарри заметил легкую дрожь в ее голосе, кастильский акцент от смятения стал слышнее.

– Потому что эта женщина распространяла ложь, – резко ответил король.

Кейт укоризненно взглянула на него:

– Она сказала мне, что вы не в меру сблизились с леди Гастингс, а сэр Уильям Комптон изображал, будто ухаживает за ней, чтобы отвести подозрения от вас. Генрих, я должна знать: это правда?

– Разумеется, нет! – крикнул Гарри. – Зачем она суется не в свое дело и говорит вам такие вещи? Комптон всего лишь немного пофлиртовал с леди Гастингс.

– Тогда почему леди Гастингс сказала своей сестре, что это были вы?

– Потому что она глупая женщина, которой нравится думать, будто я мечтаю о ней! Кейт, мне неприятно, что вы меня так допрашиваете.

– Вы мой муж, Генрих, и должны быть верны мне.

– Я был верен! Но даже если нет, долг жены – молчать.

– Я не собираюсь молчать! – резко возразила Кейт, в этот момент она напоминала свою мать, королеву Изабеллу, какой Гарри ее представлял; должно быть, эта грозная воительница выглядела примерно так, когда противостояла маврам. – А вам следовало бы проявлять бóльшую осмотрительность, чтобы не попасть в ситуацию, которая допускает более чем одну интерпретацию.

Гарри почувствовал, что багровеет. Как она смеет говорить с ним в таком тоне!

– Кто вы такая, чтобы указывать, что мне следует, а чего не следует делать? Я сделал вам честь, женившись на вас, и ожидаю в ответ беспрекословного послушания. Вы не имеете права критиковать меня, я король, помазанник Божий!

– Именно поэтому вы должны быть выше любых подозрений! И не кричите. Мои дамы услышат вас, и пойдут сплетни!

– Пусть сплетничают! Пусть слышат, как вы забываете свой долг по отношению ко мне!

– Мой Генрих… – Кейт взяла его за руку, но он оттолкнул ее. – Генрих, прошу вас… Мне нужно знать. Было что-то между вами и леди Гастингс?

– Нет! Вы подвергаете сомнению слово короля?

– Нет, – произнесла Кейт с полными слез глазами.

– Хорошо! Тогда я оставлю вас поразмышлять о том, как должно вести себя супруге по отношению к своему повелителю!

Напряжение между ними сохранялось много дней. Едва ли не весь двор знал, что король и королева недовольны друг другом. Кейт не могла скрыть обиду и недоброжелательство по отношению к Комптону. Гарри злился, потому что его разоблачили. Он кривился при мысли, что его позорную тайну выставят на всеобщее обозрение, а ведь он так старался соблюдать строжайшую секретность. Он сердился на Кейт, ей следовало сохранять достоинство и избегать унизительных публичных ссор; она должна была закрыть глаза и благодарить его за то, что он не позорил ее, открыто выставляя напоказ свою любовницу.

С ним обошлись очень плохо, однако это Кейт вела себя так, будто обидели ее. Гарри жил под гнетом ее недовольства.

Холодность между ними немного оттаяла в июле, когда Кейт наконец извинилась, и Гарри охотно простил ее. Они находились в Виндзорском замке, ежегодная поездка по стране только началась. Каждый день Гарри занимался физическими упражнениями: стрелял из лука по мишеням, боролся со своими джентльменами и вызывал их на состязания в силе. Вечера были посвящены танцам, пению, освоению игры на лютне и вёрджинеле, что Гарри старался делать ежедневно. Он сочинил несколько баллад, распорядился, чтобы в его часовне проводили по две мессы в день, и написал любовную песню для Кейт.

Гарри пел ее Кейт высоким тенором, мягко перебирая струны лютни, глаза их встретились, и он излил в словах песни всю душу, запоздало поняв, что обидел жену, и чувствуя себя виноватым, ведь она носила его ребенка и ее не следовало огорчать. А потом Кейт улыбнулась, и мир снова пришел в порядок.

Глава 6

Из Виндзора они отправились во дворец Уокинг, где Гарри принимал участие в серии турниров. Уокинг был одной из главных резиденций его бабушки, леди Маргарет, и он почти ожидал увидеть ее худую, одетую в черное фигуру, медленно идущую по проходу в церкви или преклонившую колени на молитвенной скамье у него в спальне. Гарри скучал по ней. Он любил ее, а она в нем души не чаяла.

Остальная часть поездки была посвящена охоте – конной и с соколами, стрельбе и молитвам о благополучном рождении сына. Даже в те дни, когда Гарри выезжал на охоту, он слушал по три мессы, в остальные – по пять и всегда присоединялся к Кейт на вечерне и повечерии в своей личной молельне.

Живот у Кейт уже сильно выдавался вперед, и, хвала Господу, она была в прекрасном здравии. Осенью, когда они вернулись из поездки по стране, Гарри отдал распоряжение готовить детскую. Он назначил Элизабет Пойнц отвечать за организацию родов и заботу о младенце, а покои королевы по его распоряжению украсили новыми занавесками. Королевский портной занялся изготовлением пурпурной бархатной мантии, которую наденут на принца при крещении.

На этот раз Гарри хотел, чтобы все шло своим чередом. Следовало строго соблюсти правила, установленные когда-то его отцом для матери. Опочивальню Кейт – стены, потолки и окна – затянули дорогими гобеленами.

– Но здесь будет очень темно, – возразила она, оглядывая комнату.

– Одно окно оставят открытым, – сказал Гарри, – чтобы у вас был свет, когда вы захотите. Обратите внимание: на гобеленах изображены милые сцены из романов, чтобы ребенок не испугался фигур с мрачными взглядами.

Кейт рассмеялась:

– Сомневаюсь, что у него хватит на это сообразительности!

– И тем не менее, дорогая, нам следует поступать, как заведено, – настоял на своем Гарри. – За шесть недель до рождения ребенка вы затворитесь в своих покоях и останетесь в уединении некоторое время после родов.

– Я пропущу рождественские торжества, – напомнила ему Кейт.

– Знаю, но благополучное появление на свет нашего ребенка важнее.

– Разумеется. – Она сжала его руку. – Но я хочу рожать на постели, а не в «кресле стонов».

– Хорошо. Я прикажу, чтобы рядом с вашей парадной кроватью устроили топчан, снабдили его хорошим пологом и всеми постельными принадлежностями. Вам понадобятся для родов рубашки из голландского полотна.

– Благодарю вас, мой Генрих. Вы позаботились обо всем! – Кейт поцеловала его.

– Все для вас и нашего сына, дорогая. Я распорядился, чтобы из Кентерберийского собора сюда доставили большую купель на случай, если ребенок родится слабым и его нужно будет немедленно крестить. Не то чтобы у меня есть причины опасаться этого, – поспешил заверить ее Гарри, – но лучше подстраховаться. А теперь отдыхайте и ни о чем не беспокойтесь.

Тем не менее после случившегося в прошлый раз Гарри сам не мог успокоиться. Деторождение – опасный процесс, многие матери и младенцы погибали, такая участь постигла и его мать. От благополучного исхода родов зависело будущее династии.

Гарри старался отвлечься от тревожных мыслей, участвуя в турнирах. Он смело бросался в бой и ломал больше копий, чем кто бы то ни было еще. Потом наступил ноябрь, двор перебрался в Ричмондский дворец, где Кейт удалилась в свои покои. Гарри провел Рождество в тревоге и молитвах о том, чтобы все завершилось благополучно.

В канун Нового года Гарри получил известие, что у Кейт начались роды. Хорошо, что аббат Вестминстера одолжил ей пояс Богородицы, одну из наиболее ценных святых реликвий монастыря: пояс был на самой Пречистой Деве, когда она родила своего Сына, и наверняка защитит Кейт от всех опасностей деторождения.

Ранним утром первого дня нового года Гарри разбудил Брэндон:

– Ваша милость, королева благополучно родила принца!

Гарри подскочил, мигом очнувшись от сна и возликовав. Не успев одеться, он отдал приказ, чтобы в честь этого радостного события палили из пушек на пристани Тауэра, а церкви звонили во все колокола. У Англии появился наследник, и все должны разделить радость счастливого отца.

Надев ночной халат из дамаста, Гарри поспешил в покои королевы, где ему пришлось нетерпеливо дожидаться в антикамере[9], пока туда придет мистресс[10] Пойнц с младенцем на руках. Она передала ребенка королю. Какой прекрасный принц! У него были рыжие волосики, как у отца, и синие-пресиние глаза, которые спокойно, не мигая, смотрели на Гарри. Крошечные пальчики с неожиданной силой обхватили и сжали его большой палец. Глаза Гарри наполнились слезами, и, когда вокруг собрались с восхищением глядевшие на них джентльмены и слуги Кейт, он воскликнул:

– Вот он, ваш прекрасный король! Он похож на меня. Приветствуйте будущего Генриха Девятого!

Все принялись осыпать Гарри самыми искренними поздравлениями, но он в тот момент желал видеть только одного человека – Кейт. Она, благодарение Господу, вынесла все тяготы родов и принесла ему этот великолепный и бесценный дар. Королева чувствует себя хорошо, заверили его, оправляется после родов и пребывает в отличном настроении.

К черту правила!

– Я увижусь с ней, – сказал Гарри.

Женщины принялись было возражать, но он взмахом руки приказал им уйти с дороги.

– В такой ситуации никто не сможет упрекнуть меня!

Держа на руках младенца, он отодвинул в сторону тяжелую портьеру и открыл дверь. Вот и Кейт, лежит, опираясь спиной на подушки, и протягивает руки к ним обоим. Любовь и благодарность переполнили Гарри.

По всей стране духовенство пело «Te Deum». В Лондоне устроили триумфальные шествия. Гарри приказал, чтобы на улицах жгли костры, а лорд-мэр организовал раздачу горожанам дарового вина, чтобы они выпили за здоровье принца.

Малыш выглядел совсем крошечным в большой расписной колыбели, которая была украшена серебряной бахромой, а на стенки по бокам приделали пряжки, к которым следовало прикреплять пеленальные ленты. Маленький Генрих лежал в ней, туго спеленутый, под алым одеялом со златотканой каймой и подбитым мехом горностая. Когда принца показывали иностранным послам и важным гостям, его клали в колыбель еще большего размера, обтянутую темно-красной и золотой тканью, с королевскими гербами над головой.

Гарри сидел рядом с лежавшей на огромной постели Кейт, завернувшейся в мантию из темно-красного бархата. Они вместе принимали поздравления и добрые пожелания. Кейт писала письма дворянам и главным служителям своего двора, официально оповещая их о рождении принца. Ей придется оставаться в постели сорок дней, только после этого ее воцерковят и она вернется к нормальной жизни. Гарри сгорал от нетерпения. Ему страстно хотелось вновь обнять ее и сделать своей. Они вместе настрогают еще больше здоровых сыновей – целый колчан!

Пяти дней от роду принца понесли крестить. Восприемниками у купели для сына король выбрал архиепископа Уорхэма, графа Суррея, графа и графиню Девон, а король Франции (не подозревавший, что его скоро скинут с трона!) и Маргарита Австрийская, герцогиня Савойская, дочь императора Максимилиана, согласились быть крестными и прислали в подарок крестнику золотую посуду.

Гарри очень переживал, как бы с его драгоценным наследником не случилась какая-нибудь беда. Слуг для детской выбирали с крайней осторожностью. Кормилица обладала превосходными моральными качествами, всю пищу, которую она ела, проверяли на наличие яда. За каждым кормлением младенца наблюдал врач, чтобы удостовериться, что ребенок получает достаточное питание и ему не дают никакой непроверенной еды. Служить при дворе принца назначили сорок человек, и Гарри уже отвел помещение в Вестминстерском дворце под зал Совета для своего сына. Всегда следует думать о будущем.

Гарри непрестанно благодарил Господа за великий дар – сына и совершил паломничество к святилищу Богоматери Уолсингемской в Норфолке. Она была известна тем, что отвечала на мольбы людей, желавших обрести потомство. Спешившись в миле от святилища, у часовни Тапочек, Гарри разулся и остальную часть пути прошел босиком, как делали и другие паломники. В святилище он зажег свечу и принес в дар дорогое ожерелье, а также распорядился о дарении новых витражных окон монастырской церкви. После этого король поехал домой, предаваясь мечтам о победах во Франции. Теперь ничто не могло удержать его от планирования кампании.

Вернувшись в Ричмонд, Гарри пошел к Кейт. Она сидела в кресле у себя в покоях. Он поцеловал ее, восхитился принцем, который заметно подрос, пока его отец был в отъезде, и сел напротив жены.

– Кейт, вас должны воцерковить как можно быстрее, чтобы мы могли уехать в Вестминстер. Я хочу устроить великолепный турнир, дабы отпраздновать рождение нашего сына.

– А принц… Он поедет с нами?

Гарри покачал головой:

– Я не стану рисковать нашим бесценным сокровищем даже ради вас. Здесь, в Ричмонде, воздух чище и меньше риска заразиться какой-нибудь болезнью.

– Но как же я расстанусь с ним, мне этого не вынести! Он такой кроха! Ему нужна мать. – Кейт выглядела совершенно несчастной. – Генрих, позвольте мне остаться здесь! Я вас умоляю!

– Дорогая, ваше место рядом со мной. Люди рассчитывают видеть вас там. Малыш Гарри в хороших руках, ни у одного ребенка не было таких заботливых и любящих нянек. Вы исполнили свой долг, теперь наслаждайтесь аплодисментами. А после завершения торжеств вы сможете вернуться в Ричмонд и увидеть сына. Ехать совсем недалеко.

В конце концов Кейт перестала возражать и вместе с Гарри отправилась в Лондон, но он понимал, что ее сердце осталось в Ричмонде. Когда двенадцатого февраля король надевал костюм из зеленого атласа и темно-красного бархата, чтобы открывать турнир, то чувствовал легкую печаль, потому что Кейт портила ему этот момент радости и триумфа. Он немного жалел себя. По пути к ристалищу Гарри сопровождали его джентльмены, как вдруг путь ему преградили несколько советников.

– Ваша милость, – с мольбой в голосе начал архиепископ Уорхэм, – мы нижайше просим, чтобы вы перестали подвергать себя риску. Вы ничуть не умалите свое достоинство, если будете руководить турниром с королевской трибуны.

– Нет! – твердо ответил Гарри, возмущенный тем, что из всех возможных случаев ему помешали именно сейчас, к тому же он понимал, что Брэндон и Невилл напряженно слушают разговор. – Вы меня не остановите. – И король демонстративно пошел дальше.

В тот день Кейт не почтила турнир своим присутствием. У нее сильно болела голова, но Гарри все равно, вопреки голосу разума, считал, что она делает это ему назло. Однако, вернувшись во дворец, он застал жену лежащей в затемненной комнате с мокрым полотенцем на лбу; вид у нее был бледный и изможденный. Гарри мигом раскаялся в том, что был несправедлив к ней.

Но он исправит дело. В течение следующих двух дней Гарри планировал устроить самый роскошный турнир, какой когда-либо видели в Англии, и он пройдет в честь Кейт и для ее удовольствия.

На следующее утро Гарри с облегчением узнал, что ей намного лучше. Он следил из отдельного павильона, как Кейт заняла место на королевской трибуне, воздвигнутой специально для нее и завешенной дорогой парчой и пурпурным бархатом, расшитым их инициалами, а также гранатами и розами – геральдическими эмблемами королевы и короля. Кейт, сидя под балдахином в окружении дам, держалась очень грациозно, хотя в ее фигуре еще была заметна полнота, оставшаяся после беременности.

Для того чтобы порадовать Кейт, Гарри оделся в костюм Coeur Loyal – сэра Верное Сердце, это имя было вышито золотой нитью на его одежде и попоне коня. Граф Девон был Bon Valoir – рыцарь Доблесть, Томас Найвет – Bon Espoir, рыцарь Надежда, а Эдвард Невилл – герой Желание. Раз за разом выезжали рыцари на ристалище и сшибались друг с другом, Кейт раздавала призы, а когда награду получал Гарри, громыхали овации.

– Миледи! – воскликнул он, улыбаясь королеве. – Мать моего сына!

В ту ночь они с Кейт снова занимались любовью. Она, казалось, согласилась на это без большой охоты, но он был нежен, и вскоре она расслабилась. Он немного разочаровался, обнаружив, что груди у нее не такие упругие, как прежде, но это не имело особого значения, не беспокоило его и то, что Кейт за время беременности набрала вес, – ему нравились пышнотелые, с большой грудью женщины. Важно было, что они вновь стали единой плотью и могли наслаждаться упоительным делом – зачатием сыновей.

Турнир продолжился и на следующий день, а вечером в Белом зале состоялся большой пир, где джентльмены Королевской часовни разыграли в честь принца короткую пьесу. За ней последовала живая картина «Сад удовольствия», Гарри снова появился в образе сэра Верное Сердце, одетый в костюм из пурпурного атласа, украшенный золотыми буквами «Г» и «Е». Для постановки соорудили платформу на колесах, где разместили лес со скалами, холмами, долинами, деревьями, цветами, кустами боярышника и травой. Все это было сделано из бархата, шелка и дамаста. Посередине стоял золотой замок, внутри спрятались Гарри и его компаньоны. Король не мог дождаться момента, когда при появлении наружу в костюме, на котором красовались знаки благоволения Кейт, он увидит лицо супруги. Платформу прикатили люди, одетые львами и антилопами, на ней стояли четверо обитателей леса в зеленых бархатных костюмах и джентльмен, который плел гирлянду из роз для принца. Когда платформа остановилась перед королевой, лесные жители затрубили в рога, Гарри и его приятели выскочили из замка и преподнесли свои щиты обрадованной Кейт. После этого они танцевали с ее дамами, одетыми в бело-зеленые платья, а это были геральдические цвета Тюдоров. Раздались аплодисменты, особенно громкие с дальнего конца зала, где стояли простые люди, которым позволили смотреть представление.

Гарри вел Кейт в танце и вдруг услышал, как Луис Карос сказал, что инициалы на его костюме, должно быть, из простого металла.

– Нет! – воскликнул король, желая похвастаться своим богатством. – Они из настоящего золота!

Однако посол продолжал глядеть на него с сомнением, такой же вид имели Суррей и еще несколько человек, стоявших вокруг.

– Я докажу вам, что они золотые! – со смехом крикнул Гарри. – Идите сюда все, оторвите их и убедитесь сами!

Он взял Кейт за руку и закружил ее в танце. Один за другим к ним подходили придворные, сперва нерешительно, потом со все возрастающей смелостью. Гарри усмехался, пока они отрывали буквы с его одежды и в удивлении их разглядывали. Потом неожиданно вперед с криками «Дают! Дают!» ринулись простолюдины. Они врезались в толпу танцующих и принялись срывать с короля и придворных дорогие наряды, хватая попутно все, что попадало под руку. Сперва Гарри это позабавило: простой люд принял брошенный им вызов за щедрое приглашение поживиться чужим богатством. Он хохотал, видя смятение своих придворных.

Но ситуация быстро выходила из-под контроля. Одежду рвали в клочья, украшения сдергивали, невзирая на то, что при этом могли поранить владельцев, нескольких джентльменов жадные до поживы громилы повалили на пол. Началась невообразимая свалка! Гарри заметил испуг на лице Кейт. В этот момент двое неотесанных мужиков сорвали с него гаун[11], и он остался в разодранном дублете и в чулках. Так он и стоял, хохоча от беспомощности, а его добрый народ, плотно обступив лордов, лишал их дорогих нарядов. Смешно было видеть испуганные и возмущенные лица придворных!

Екатерина с дамами нашла убежище на помосте, где к ней запоздало присоединился Гарри.

– Не пора ли остановить их? – с тревогой спросила королева, но король только рассмеялся и воскликнул:

– Пусть получат свои щедрые дары в честь принца! Я прокричу это! Налетайте! Берите! Матерь Божья, вы только посмотрите!

Екатерина устремила взгляд в ту сторону, куда указывал король, и увидела сэра Томаса Найвета, канцлера казначейства, который забрался на колонну, чтобы избежать хищных лап толпы, совершенно голый. Дамам были прекрасно видны все мужские части его тела. Гарри почувствовал, что сам заливается краской, но не мог удержаться от хохота.

– Ну уж это слишком! Стыдно! – возмутилась Екатерина и встала.

Бурлящая толпа начала приближаться к помосту. Гарри заметил выражение ужаса на лице королевы, когда двое дюжих мужиков потянули свои лапищи к платьям дам, отчего те подняли дикий визг.

– Довольно! – крикнул король громким, как труба, голосом и дал знак йоменам гвардии.

Мигом в толпу врезались вооруженные пиками люди, стали толкать людей назад к дверям и выпихивать их из зала, а Гарри и его потрепанные придворные молча глядели друг на друга ошалелыми глазами. Кто-то кинул бедняге Найвету разорванное платье. Генрих громко расхохотался. Возникла пауза, а затем его примеру последовали остальные; гогот стоял оглушительный, звуки общего веселья эхом отдавались под стропилами крыши.

– Да, вот так живая картина! – воскликнул Гарри, переводя все в шутку. – Пусть наши горести обращаются в смех и игру! Пойдемте, милорды и леди, на банкет – в таком виде!

Взяв Кейт за руку, Гарри направился к своим личным покоям, не дав никому времени на возражения. Вскоре, как он и рассчитывал, его придворные, хотя и с ощипанными перьями, поспешили за ним, треща языками и посмеиваясь. Они, без сомнения, потешались над несчастным Найветом, который остался совсем без одежды.

Столы были уставлены блюдами с лучшими сластями и прекрасным вином.

– Угощайтесь! – сказал Гарри, делая знак слугам удалиться, затем сам взял тарелку и положил себе конфет, марципанов, желе, печенья, сахарных помадок и силлабаба.

– Не ешьте слишком много, Гарри, – с лукавой улыбкой пробормотал Комптон. – Они все афродизиаки!

– Королева это оценит. – Король прыснул со смеху, беря тарелку, на которой горкой лежали яблоки с семенами тмина и засахаренные пряности.

Комптон взял в руку одно из угощений:

– Ваши повара сегодня превзошли себя.

Гарри едва слышал его; гомон голосов стоял оглушительный. Придворные смеялись и выпивали, некоторые, перемещаясь между гостями по залу, уже слегка пошатывались. Не хотелось, чтобы этот вечер заканчивался. А потом он уложит Кейт в постель. Внутри ощущалось какое-то странное волнение. Может, Комптон был прав насчет афродизиаков. Поддавшись наплыву чувств, Гарри даже исполнил перед восхищенной компанией одну из написанных для Кейт любовных баллад. Увлеченный пением, Гарри не обращал внимания на подошедшего к нему Суррея, пока граф не склонился к его уху.

– Простите за вторжение, ваша милость, но есть новости из Ричмонда.

Надрывная нотка в голосе вестника насторожила Гарри. Что-то было не так. Извинившись перед гостями, он увел Суррея в свой кабинет. Там на столе лежали планы строительства нового дворца, которые он набросал днем, а рядом с ними – ножницы, циркуль, фильерные доски[12] и стальная ручка для письма.

– Ричмонд? Что-то с принцем? – Голос Гарри затих, когда он взглянул в лицо Суррею.

– Ваша милость, мне страшно говорить вам это, но принц отправился к Господу, – срывающимся голосом сообщил граф.

– Нет! – вырвался у Гарри дикий вопль. – Нет! Он был здоров! Господь не может быть так жесток… – Весь в слезах, король повалился в кресло.

Дверь тихо открылась, и на его плечо легла чья-то рука. Это был Уолси.

– И Господь осушит слезы на их глазах; и больше не будет ни смерти, ни печали, ни плача, и никакой боли не будет: прошлое останется в прошлом. Благословенны плачущие, ибо они утешатся.

Гарри поднял глаза. Он едва расслышал слова утешения. Мир обрушился на его плечи всей своей тяжестью, и жизнь никогда уже не будет прежней. Его сын, его маленький сын, надежда Англии, умер. Он пробыл на этом свете всего шесть недель! Какой жестокий удар для Кейт…

– Отчего? – спросил Гарри. – Отчего?

– Лихорадка, которая уносит многих младенцев, – сказал ему Суррей. – Врачей вызвали немедленно, но никто уже не мог ничего сделать.

– Королева! – выпалил Гарри. – Она знает?

– Еще нет, – мягко произнес Уолси. – Мы подумали, будет лучше, если эту новость сообщите ей вы, ваша милость. Я приведу ее сюда. И вы сможете разделить свое горе наедине.

Гарри сглотнул. Как ему найти слова, чтобы сказать Кейт о таком ужасном несчастье?

Кейт пришла, и весь ее вид выражал недоумение.

– Генрих, гости удивляются, куда вы пропали… – Увидев лицо мужа в свете зажженных свечей и его дрожащие руки, она осеклась и покачала головой. – Нет! Нет!

Гарри потянулся к ней:

– Кейт… – Дальше он говорить не мог. – Наш мальчик умер.

Ему никогда не забыть, как она кричала, пока он крепко держал ее в своих объятиях.

Он не знал, откуда взять слова, чтобы утешить ее. Еще ни разу с момента смерти матери не испытывал Гарри такого глубокого горя. Он лежал с Кейт на постели, тщетно пытаясь успокоить ее.

– Малыш не страдал, – сквозь слезы произнес Гарри. – Его душа сейчас среди невинных у Бога. У нас будут другие дети.

Но ничего не помогало. Они барахтались в своем горе, не зная, как из него выбраться.

– Мы не должны подвергать сомнениям мудрую волю Господа, – пробормотал Гарри. – Случайность, простуда… Он был совсем еще мал. – Король едва мог говорить.

– Лучше бы Господь забрал меня! – вскричала Кейт, пронзая мужа в самое сердце. – Как мне жить без него! Такую боль я не вынесу. Мой малыш…

Гарри старался как мог скрывать свое горе. Он провел с Кейт самые мрачные дни, успокаивал ее во время сильнейших приступов плача, пытался отвлечь музыкой и другими приятными занятиями.

– Траура при дворе не будет, – распорядился король.

Однако в тот день, когда маленького принца с большими почестями отвезли из Ричмонда в Вестминстерское аббатство, где и похоронили, он облачился в черное, а на погребение сына потратил целое состояние. Столько помпезности – ночные бдения, свечи и факелы – ради одного крошечного младенца. Но сына короля полагалось предать вечному покою среди его предков величественно.

Больше Гарри открыто не выказывал своей печали, хотя наедине как мог старался поддержать Кейт. Он занялся делами государства с решимостью, которая удивила его советников. Пока не случилась трагедия, папа Юлий и Кейт убеждали его присоединиться к Священной лиге – союзу между Ватиканом, Испанией и Венецией против короля Людовика, имевшего агрессивные притязания на земли в Италии, и это предложение хорошо согласовывалось с амбициями самого Гарри. На Пасху в том году папа даровал ему Золотую Розу, которую сам благословил, она символизировала Страсти Христовы и была знаком высокой апостольской милости. И все же радость Гарри по этому поводу омрачали мысли о маленьком тельце, лежавшем под плитами пола Вестминстерского аббатства.

Король собрался с силами и нацепил на лицо улыбку. По ночам, когда было не уснуть, он лежал и строил планы французской кампании. Майский день он отпраздновал как обычно и целых три дня бился на турнирах с Брэндоном, Томасом Говардом и Эдвардом Невиллом, принимая вызовы от всех, кто желал с ним сразиться. Затем, взяв с собой Кейт, Гарри отправился в летнюю поездку по стране. Они проехали через Мидлендс, посетили Ноттингем и Ковентри, где смотрели знаменитый цикл мистериальных пьес в исполнении членов местных гильдий. Гарри развлекался спортом, игрой в кости и карты, усердно наполняя жизнь разными занятиями.

Уолси помогал ему. Теперь он стал правой рукой Гарри, его неофициальным секретарем, всегда готовым дать мудрый отеческий совет или произнести слова утешения как лицо духовное. Часто они с пользой проводили время в кабинете Гарри за обсуждением текущей ситуации в королевстве и мире в целом, так как Уолси отличался широтой взглядов и был в курсе международных событий, а иногда касались и повседневных домашних дел. Олмонер знал обо всем, что происходило при дворе: кто с кем враждует, у кого с кем любовная интрижка, кто вел себя недостойно. Располагать такими сведениями совсем нелишне. Признавая заслуги Уолси, Гарри назначил его настоятелем соборов Херефорда и Линкольна, пребендарием Йорка, каноником Виндзора и архиварием ордена Бани. Кроме того, он с удовольствием исполнил просьбу епископа Фокса о выделении Уолси места в Тайном совете, и тот рассыпался в льстивых благодарностях. Гарри понимал: Уолси – гордец, жаждущий стяжать славу и богатство, а амбиции этого человека далеко превосходят его положение в обществе, но это не беспокоило короля. Ему нравились обаяние Уолси, его острый ум и компанейская манера общения. Сын мясника отлично служил королю. Почему бы не вознаградить его?

Глава 7

В октябре Гарри присоединился к Священной лиге. Теперь он мог сказать, что вступает в священную войну против Франции. Гордясь собой как добрым сыном Церкви и желая порадовать его святейшество, король приказал своим придворным умерить расточительность и одеваться более строго, хотя особого успеха это не принесло. Он даже запретил дворянам носить шелка, однако его приказание по большей части игнорировалось.

– Вместо того чтобы тратить деньги на внешний блеск, милорды, – сказал король своим советникам и придворным, – лучше потратьте их на оружие и коней для нашего крестового похода против короля Франции.

Сам Гарри следовал собственным поучениям – сменил дорогие наряды на более скромные. В декабре он открывал сессию парламента в длинном сером платье, скроенном на манер венгерского.

Однако вскоре аскетизм наскучил Гарри. Рождество он отмечал в Гринвиче вполне по-королевски: устраивал пышные пиры, принимал толпу гостей и потратил на новогодние подарки и устройство всевозможных зрелищ столько денег, что хватило бы на уплату выкупа за короля. Он был в своей стихии. Когда он видел Кейт довольной, хлопающей в ладоши от радости, у него становилось легче на сердце. Если бы ему удалось снова сделать ей ребенка, жизнь была бы абсолютно прекрасной.

В Двенадцатую ночь распорядитель празднеств Уильям Корниш организовал развлечение под названием маскарад, доселе невиданное в Англии, но популярное в Италии. Гарри и еще двенадцать джентльменов нарядились под итальянцев, в костюмы, маски и отделанные золотом головные уборы. В таком виде они появились в зале для приемов после вечернего банкета и пригласили дам танцевать. Такого никогда еще не случалось во время представления живых картин. Некоторые женщины смотрели на своих кавалеров косо, не желая выступать перед всем двором, но большинство легко согласилось. Гарри практиковался не один день и уверенно вел свою партнершу в танце, который требовал от исполнителей ловкости и живости. Девушка была очень милая, миниатюрная, светловолосая, с приятной речью, и он почти пожалел о своем решении никогда больше не изменять Кейт. Но потом увидел, как супруга смотрит на него с помоста любящими глазами, и понял, к кому на самом деле стремится его сердце. Хорошо все-таки быть королем, когда тебе двадцать лет, внимание всего мира приковано к тебе и все молодые женщины соревнуются друг с другом, лишь бы обратить на себя твое внимание. Гарри упивался всем этим, и под бурные аплодисменты, раздавшиеся после окончания танца, он и его компаньоны сняли маски. Это не последний маскарад, решил про себя король.

В марте папа Юлий лишил Людовика титула самого христианского короля и даровал королевство Франция Гарри, которому оставалось всего лишь завоевать его.

– Больше никаких отсрочек, – сказал он своим советникам. – Я отправляюсь на войну.

Видя тревогу на их лицах, король стукнул кулаком по столу:

– Я не потерплю возражений! Этим летом мы вторгнемся во Францию.

– Ваша милость, я займусь приготовлениями, – мягко произнес Уолси, а остальные сердито покосились на него. – Но, учитывая всеобщее беспокойство по поводу вашей безопасности в связи с наследованием престола, позвольте мне предложить, чтобы поход от вашего имени возглавил какой-нибудь военачальник из дворян? Если он одержит победу, триумфатором все равно будете вы.

Гарри, разумеется, хотел не этого, но понял, что совет ему дан мудрый.

Кейт присоединила свои мольбы к словам Уолси.

– Я полностью за, – сказала она в тот день. – Мой отец тоже объявил войну королю Людовику и побуждает вас снискать себе славу возвращением принадлежащего вам по праву. Однако, мой Генрих, меня очень волнует ваша безопасность.

В конце концов Гарри сдался. Но вторжение состоится, а это главное.

Гарри закрыл крышку своего красивого письменного стола из орехового дерева и золоченой кожи с нарисованными гербами его и Кейт, трубящими херувимами, фигурами Венеры и Марса, а также с античными мотивами. Наконец он закончил составлять письма. Заиграло в лучах солнца яркое весеннее утро, был конец апреля, ему хотелось поскорее оказаться на улице. Но неожиданно в дверном проеме появился необыкновенно взволнованный Уолси:

– Ваша милость, Вестминстерский дворец горит!

– Что?! – Гарри ужаснулся. – Пожар сильный?

– Все стараются как могут потушить пламя, но, боюсь, огонь вышел из-под контроля. Вестник сказал, пожар вспыхнул на кухне.

– Пусть приведут к причалу мою барку! – велел Гарри. – Я сам посмотрю.

Он пока и подумать не мог об утрате построенного во времена Эдуарда Исповедника старинного дворца, где издавна заседало правительство. Но когда барка прошла мимо причаленных у Собачьего острова судов и обогнула изгиб реки, Гарри увидел впереди столб рвущегося в небо черного дыма. К моменту, когда он достиг Лондонского Сити, пламя уже взвивалось высоко, сердце у Гарри упало, и стало ясно, что стоит готовиться к худшему.

Из-за сильного жара лодочник не мог подойти слишком близко к объятому огнем дворцу, поэтому Гарри пришлось с Темзы наблюдать за тем, как пламя медленно, но неуклонно пожирает дворец. Сильно расстроенный этим зрелищем, король приказал возвращаться в Гринвич; смотреть на пожар и беспомощно ждать, когда здание будет полностью уничтожено, он не мог.

Вечером Гарри и Кейт без всякого аппетита уныло клевали свой ужин, когда в столовую вошел Уолси.

– Огонь потушен, сир, но, боюсь, несмотря на усердие тех, кто боролся с ним, многое пропало. Однако удалось спасти Вестминстер-холл, Расписную палату, крипту часовни Святого Стефана и башню Драгоценностей.

Гарри казалось, что он скорбит по утрате старого друга.

– Значит, королевские покои уничтожены?

– Да, сир. Я сам осмотрел пепелище. Их уже не воссоздать, как и служебный комплекс. Вы будете перестраивать их, ваша милость?

Гарри попытался осмыслить ситуацию спокойно.

– Сядьте, Томас. Выпейте вина. Судя по всему, вам сейчас это необходимо.

Кейт улыбнулась Уолси и налила ему вина в кубок, за что он очень ее благодарил.

– Мне нужно это обдумать, – сказал Гарри. – На воссоздание дворца уйдут годы. А Вестминстер-холл может оставаться местом, где будут заседать суды и проводиться разные государственные церемонии. Но мне понадобится официальная резиденция в Лондоне.

– Там есть замок Байнардс, – подсказал Уолси. – Он в собственности королевы.

– И он прекрасен, – вступила в разговор Кейт. – Я останавливалась в нем с принцем Артуром.

Гарри нахмурился. Ему не нравились упоминания о той брачной ночи.

– Это была лондонская резиденция дома Йорков, – сказал он. – Но сейчас там в основном хранят вещи из гардероба ее милости. Этот замок тесен для двора, и его никак не увеличить в размерах.

– Лондонский Тауэр всегда на своем месте, сир. Ваш покойный отец устроил там великолепные апартаменты для себя и служителей своего двора.

– Все эти здания слишком маленькие, и они устарели. Я пересплю с этим делом.

Утром Гарри осознал, что ему придется идти на компромисс. Если он не может комфортно жить в Лондоне, значит ему стоит поселиться где-нибудь поблизости – в Гринвиче, Ричмонде или Элтеме, но устроиться там по-королевски. Все три дворца находились недалеко от столицы, недолгая прогулка по реке – и вы на месте. А Вестминстерский дворец, точнее, то, что от него осталось, пусть занимает правительство.

Приняв решение, Гарри в тот же день сообщил о нем на заседании Совета, после чего уехал с Кейт охотиться в парке Гринвича.

– Мой камергер хочет уйти в отставку, – сказала она ему.

– Граф Ормонд? Ему уже лет семьдесят.

– Больше, и он хорошо служил мне. Как вы думаете, мой Генрих, можно ли поставить на его место лорда Маунтжоя? Вы знаете, он женат на одной из моих придворных дам, и, я уверена, сослужит мне добрую службу.

Кейт выглядела прелестно на своей кобыле, тонкие завитки золотистых волос вились вокруг ее лица, и в тот момент Гарри готов был отдать ей весь мир. А Маунтжой – хороший выбор.

– Ничего не имею против, – искренне ответил он. – Маунтжой славится по всему христианскому миру своей ученостью. Он очень просвещенный человек. Вы знаете, что одним из его учителей был Эразм?

– Вы говорили мне! Он дружит с Томасом Мором и другими гуманистами, они переписываются на древней латыни, к тому же он давно и верно служит короне.

– Кейт, вам ни к чему убеждать меня. – Гарри рассмеялся. – Я с удовольствием одобрю назначение такого человека на этот высокий пост. Если правителя окружают ученые мужи, это усиливает его великолепие. Их присутствие рядом показывает, как сильно я люблю знание, и добавляет блеска к моей славе.

– Ей не нужно дополнительного блеска, – сказала преданная Кейт.

Гарри склонился к ней с седла и поцеловал.

– Мне хотелось бы, чтобы все одобряли новое учение. Некоторые из моих епископов считают Писание, труды святого Фомы Аквинского и Отцов Церкви единственными авторитетами и противятся любой попытке трактовать их иначе. Мне нравится Фома Аквинский, но я также восхищаюсь Эразмом, Мором и их единомышленниками, которые хотят, чтобы люди шире смотрели на мир и имели менее пессимистичные взгляды на природу человека. Никто не сравнится с ними даже в Италии, этой колыбели гуманистической науки. Они станут основателями нового содружества.

– Они хотят покончить с войнами, – искоса поглядев на мужа, сказала Кейт, – и добиваются, чтобы богатые учитывали нужды бедных.

– А вот с этим я не вполне согласен, дорогая. Война необходима для того, чтобы отстоять правое дело, если дипломатия бессильна. Но к бедным всегда нужно проявлять сочувствие, и я не перестану щедро раздавать им милостыню.

Они оказались на поляне и, натянув поводья, остановили лошадей. Тут для них уже стоял накрытый скатертью, сервированный золотой и серебряной посудой стол. Слуги расставляли на нем блюда с холодным мясом, хлебом, сыром и фруктами.

– Банкет только для нас. – Гарри улыбнулся; они сели за стол, а слуги удалились на приличное расстояние. – Вы знаете, даже у Эразма есть критики, а ведь он один из величайших умов нашего времени, блестящий писатель и страстный поборник истины, тем не менее некоторые обвиняют его в самонадеянности за то, что он-де осмелился переписать Евангелия.

– Моя матушка не одобрила бы этого. – Кейт сделала глоток вина. – Но я восхищаюсь им. Мы регулярно обмениваемся письмами. Мне понравилась его «Похвала глупости».

– Мне тоже! А каким исключительным удовольствием будет чтение Писания в точнейшем переводе. Что мне нравится в Эразме, так это его высокое мнение об Англии – и обо мне! Мор говорит, что он назвал меня универсальным гением.

– Что ж, вы это заслужили. – Кейт улыбнулась ему. – Я хотела бы как-нибудь пригласить его на обед, но мы так далеко от Кембриджа. Хотя мы могли бы позвать Томаса Мора. Боюсь, ему одиноко после смерти супруги.

– Отличная идея! – Гарри всегда с удовольствием проводил время в обществе этого умнейшего законоведа. – Вы знаете, что он не собирался жениться? Сперва его намерением было принять сан, но потом он решил, что не сможет отказаться от радостей плоти, оставить свою многообещающую карьеру в области права и свои ученые занятия. У него уже сложилась репутация блестящего знатока классической науки. Поэтому Мор женился, стал членом парламента и наплодил множество детей.

Гарри вдруг впал в задумчивость. Почему Господь не так благосклонен к нему?

– Его супруге было всего двадцать три года, – печально произнесла Кейт. – Да, нужно позвать его на обед.

Одетый в простое черное платье, Томас Мор сел за стол со словами, что ошеломлен выпавшей ему честью.

– Чепуха, Томас! – отозвался Генрих и хлопнул Мора по плечу. – Вы доставили нам большое удовольствие. Не часто нам выпадает насладиться обществом такого знаменитого ученого.

– Но при дворе вашей милости много хорошо образованных людей!

– И ни у одного из них нет такой репутации, как у вас!

– Говорят, вы недавно снова женились, – сказала Кейт.

– Да, ваша милость. – Мор улыбнулся. – Мои дети еще совсем маленькие, им нужна мать. Элис – вдова, она старше меня, очень прямодушна и, конечно, не слишком образованна, но прекрасная домохозяйка, и я полагаю, что со временем полюблю ее.

Гарри подложил гостю несколько отборных кусков мяса.

– Я слышал, ваш дом на Баклерсбери не только место встречи ученых, но и обитель счастья.

– Мне нравится думать, сир, это оттого, что я построил его на христианских принципах, в подражание академии Платона. Все мои дети, даже дочери, получают классическое образование. Они изучают латынь, греческий, логику, философию, теологию, математику и астрономию. При этом их жизнь состоит не из одной только учебы. Я нахожу время, чтобы повеселиться с ними, мы держим в качестве домашних питомцев несколько диких животных, у нас есть вольер с птицами.

Когда Мор говорил о своих детях, его лицо лучилось улыбкой. Гарри понимал, почему люди называют Мора смеющимся философом. Но при этом он знал Мора как человека твердой веры, который никогда не поступится своими принципами, и в нем все равно проглядывал некий аскетизм. Это был крайне благочестивый человек, говорили, что он носит на теле власяницу. А с виду не скажешь. Мор вовсе не казался суровым, замкнутым или испытывающим неловкость в обществе людей, напротив, он источал очарование и любезность, отличался вполне земным чувством юмора.

– Я прочел ваш перевод жизнеописания Пико делла Мирандолы, – сказал Гарри за десертом, который состоял из желе, сделанного на основе гипокраса. – Очень живой портрет.

– Благодарю вас. – Мор склонил голову, принимая похвалу своего государя. – Нужно, чтобы итальянских гуманистов лучше знали в Англии.

– Я тоже считаю именно так! – согласился Гарри.

Он находил общение с Мором весьма полезным для себя и думал, что ему приятнее проводить время с ним, чем с избалованными роскошью молодыми людьми, увешанными золотыми цепями аристократами и даже с женщинами, хотя Кейт была редким исключением.

– Культура и искусство Италии несравненны, – продолжил Мор. – Я аплодирую вашей милости за то, что вы привлекли Пьетро Торриджано к созданию скульптур для украшения гробницы вашего отца.

– Именно отец познакомил меня с итальянским искусством. Ему подарили картину Рафаэля «Святой Георгий и дракон», и, когда я был маленьким, он заказал у скульптора Гвидо Маццони мой бюст. Сходство поразительное, он изобразил меня смеющимся. А Торриджано… – Гарри ненадолго замолчал. – Этот человек гений, но у него такой буйный нрав. В Италии он поссорился с Микеланджело и сломал ему нос. Я хотел, чтобы с гробницей ему помогал Бенвенуто Челлини, но тот не пожелал связываться с человеком, у которого такой взрывной характер, да и жить среди англичан тоже отказался. Он называет нас скотами!

Мор улыбнулся:

– Может, вашей милости хватит одного буйного итальянца?

– Кейт, нам нужно растить наших детей на гуманистических принципах, – сказал Гарри после ухода Мора.

Они сидели в королевской библиотеке и листали прекрасно иллюминованные манускрипты, которые Гарри приобрел или получил по наследству.

Печаль на мгновение омрачила лицо Кейт, но потом королева заулыбалась:

– Я согласна с вами, мой Генрих. И нам нужно попросить совета у мастера Мора. Не сомневаюсь, он охотно даст его.

– Отличная идея, дорогая! Будем надеяться, нам недолго ждать начала этих бесед.

Возглавлять французскую кампанию было поручено маркизу Дорсету, бывалому вояке и способному стратегу. Гарри верил, что тот быстро разобьет врага.

Король Фердинанд настаивал, что лучший способ овладеть Францией – это зайти с юга, а потому в июне Гарри отправил свою армию занимать Аквитанию, которая когда-то находилась в руках англичан. Некоторые советники были не согласны с этим, считая атаку с севера более эффективной.

– Ваша милость, не упускайте из виду, что король Фердинанд преследует собственные интересы. Ваша армия в Аквитании обеспечит защиту северных границ Испании от вторжения французов.

– Но Фердинанд обещал отправить войска для помощи мне в завоевании Аквитании, – возразил Гарри. – Едва ли он сможет провести их через Францию. Нет, атака с юга имеет смысл.

Кейт говорила то же самое. Ее отец обязался помочь Гарри реализовать мечту, и она молила супруга не слушать советников. Он же был настолько поглощен мечтами о неминуемой коронации в Реймсе, что бездумно послушался ее.

Однако неделя проходила за неделей, а обещанные войска из Испании не прибывали, и в августе англичане по-прежнему стояли лагерем в Аквитании, солдат косила дизентерия, и припасы неуклонно подходили к концу.

Пришел рапорт от Дорсета: Фердинанд вынудил его помогать с завоеванием Наварры на севере Испании.

– Это не входило в ваше соглашение! – рокотал в Совете Суррей.

Гарри был вынужден с ним согласиться. Он кипел от негодования, злился на Фердинанда, который выставил его дураком, и на Кейт, которая от имени отца надавала ему столько пустых обещаний.

Когда английские войска подняли мятеж против Дорсета, Гарри с позором отозвал его домой, после чего много дней ходил мрачнее тучи, топал ногами и рычал на Кейт, нечувствительный к ее слезам. Дорсет явился ко двору, отощавший и напуганный, и Гарри орал на него не меньше четверти часа.

Уолси пришлось выступить в роли примирителя.

– Сир, не все еще потеряно, – сказал он, поспешив вслед за Гарри, после того как тот в ярости вылетел из зала Совета. – Император Максимилиан вступает в Священную лигу. Он горяч и настроен против Франции. Король Фердинанд просчитался в своей попытке захватить Наварру прежде Франции, но делать из него врага неразумно. В следующем году ситуация развернется иначе. Мы соберем больше войска, и вы поведете его в поход сами.

Уолси не ошибся. В начале следующего года Гарри и его союзники по Священной лиге снова собрались идти войной на Францию, и олмонер трудился неутомимо, исполняя множество задач весьма эффективно и не унывая. Гарри изумлялся, какой огромный объем работы успевает произвести Уолси. Люди менее способные не справились бы с такой непомерной нагрузкой, но его друг – а Томас теперь им стал, – казалось, чувствует себя только лучше.

Гарри все больше и больше полагался на Уолси, хотя понимал, что растущая власть этого человека тревожит других. Аристократы по-прежнему считали его выскочкой, а джентльмены личных покоев, особенно Комптон, были недовольны влиянием олмонера на короля.

– Есть люди, которые обрадовались бы падению Уолси, – сказал однажды Брэндон, когда они практиковались у мишеней в стрельбе из лука.

– Знаю, – буркнул Гарри.

– Бекингем упрекает его за безжалостность и желание обогащаться. Комптон просто завидует.

Гарри украдкой покосился на Брэндона, но не заметил в нем никаких признаков ревности и, отвергая нападки на своего верного друга, сказал:

– Из всех моих советников Уолси самый ревностный, всегда готов услужить мне и исполнить мою волю. Он снимает с моих плеч очень тяжелые и затруднительные дела. Ему, как и мне, близко искусство, он увлечен строительством и многими другими вещами. Он хороший друг, Брэндон, и не несет угрозы другим моим дружеским привязанностям. Любовь не имеет границ!

– Не все смотрят на это так. Полагаю, епископ Фокс считает, что его обошел человек, которого он сам продвигал.

– Я так не думаю, – ответил Гарри и натянул лук. – Фокс сейчас не в лучшем здравии, он надеется мирно уйти на покой и посвятить остаток дней заботе о духовных нуждах паствы в своем диоцезе, чем долго пренебрегал.

– Ха! – гоготнул Брэндон. – Епископ ищет святости? Куда мир катится? Но вы, по крайней мере, избавитесь от одного из седобородых, которые противятся войне.

Не один только Фокс и его престарелые товарищи из Совета перечили королю. В Страстную пятницу Джона Колета, настоятеля собора Святого Павла, пригласили проповедовать перед ним в Гринвиче. Колет, который был членом кружка Томаса Мора, человеком ученым и некоторое время назад основал при соборе школу, вызывал у Гарри восхищение, а потому, сидя на королевской скамье в церкви, он с нетерпением ждал его пастырского наставления.

– Во имя Христа аминь, – начал проповедник, затем обвел взглядом собравшихся, а среди них было много молодых джентльменов, жаждавших проявить себя на войне, до которой осталось всего несколько недель. – Братья мои, все добрые христиане должны следовать примеру Господа нашего Иисуса Христа, Князя Мира. Ведь те, кто из ненависти или честолюбия борются друг с другом, убивая один другого, воюют под знаменем не Христа, но дьявола!

Гарри заерзал на сиденье, не веря своим ушам. Разумеется, гуманисты не одобряли войну, но это уже слишком!

– Непросто умереть смертью христианина, – продолжил Колет. – Мало кто вступает в бой, не будучи запятнанным ненавистью или любовью к стяжательству. Разве не видите вы, насколько несовместимо то, что человек должен испытывать братскую любовь, без которой никто не узрит Господа, и при этом пронзать мечом сердце своего брата? Призываю вас, следуйте примеру Христа, а не Юлия Цезаря или Александра Великого! Недобрый мир лучше доброй ссоры.

Гарри огляделся и увидел вокруг лица, полные смущения и недоумения. Честное слово, настоятель превзошел самого себя! Что, если люди, которых ему вскоре предстоит вести в бой, утратят храбрость после этой диатрибы?

Колет сошел с кафедры, и по церкви прокатился ропот голосов.

– Он предал Священную лигу, союз, заключенный самим папой! – прорычал Комптон.

Даже некоторые епископы покачивали головой.

Старик Суррей поднялся на ноги:

– Ваша милость должны призвать настоятеля Колета к ответу!

– Я так и сделаю! – прошипел Гарри.

На следующий день он вызвал горе-проповедника в Гринвич и принял его в саду соседнего с дворцом монастыря францисканцев. Король был удивлен: Колет выглядел, как обычно, дружелюбным и бодрым. Это слегка обезоружило его.

– Давайте поговорим без церемоний, господин настоятель, – сказал Гарри. – Я послал за вами не для того, чтобы отрывать вас от ваших святых трудов, которые полностью одобряю. Мне нужно облегчить свою совесть от некоторых сомнений и, воспользовавшись вашим советом, лучше исполнять свой долг.

Это был правильный подход. Гарри теперь и сам понимал, почему Уолси подсказал ему поступить именно так.

– Я знаю, что обидел вашу милость, – начал Колет, когда они прохаживались по петляющим дорожкам сада.

– Должен признать, я был удивлен, когда услышал вашу проповедь, направленную против войны, – сказал Гарри. – Мы с вами заодно во всех отношениях, но мне хотелось бы, чтобы вы высказывались так в другое время.

– Для христиан никакая война не является справедливой, – возразил Колет. – Это всеобщая истина на все времена.

– Да, но я стою за правое дело, мне нужно думать о моих военачальниках и солдатах, которых не следует отговаривать от выполнения долга. Вы понимаете мою позицию? Король Людовик и его предшественники захватили то, что по праву принадлежит мне, и война, которую я вынужден начать, чисто оборонительная. Она имеет характер крестового похода, одобренного самим его святейшеством.

Колет повесил голову:

– Я прекрасно понимаю это и постараюсь исправить тот вред, который причинил своей речью начатому вашей милостью делу. Позвольте мне прочесть еще одну проповедь при дворе. Очень вас прошу! Я буду говорить о праве христиан вести войну с таким красноречием, что это воодушевит даже робких и слабохарактерных.

– Браво! – воскликнул Гарри и хлопнул священника по спине. – Да будет так. А теперь пойдемте и выпьем за ваше здоровье!

Он подал знак своим джентльменам, державшимся на почтительном расстоянии от них:

– Принесите вина! – Когда повеление было исполнено, король поднял свой кубок и провозгласил: – Пусть каждый человек выберет себе врачевателя. Этот – мой!

Сжав кулаки от злости, Гарри грозно глядел прищуренными глазами на своих советников:

– Саффолк? Выходит, Людовик задумал покуситься на мой трон, чтобы избавить себя от необходимости вступать в битву со мной! Какая трусость!

Суррей развел руками:

– Сир, я думаю, он сразится с вами, если придется. Но, признавая герцога Саффолка законным королем Англии, он хочет отвлечь вас.

– Но явно намерен оказать ему поддержку, – прорычал Бекингем.

– Что ж, пусть поддерживает короля без головы! – рявкнул Гарри. – Семья Саффолка всегда была шипом в короне, и я больше этого не потерплю. Герцог отправится из Тауэра на эшафот. Мой отец много лет назад лишил его прав и состояния, но сохранил ему жизнь. Я не собираюсь быть таким милосердным. Акт о лишении прав и состояния никто не отменял. Саффолк должен умереть! Я покарал бы и его брата-изменника, но он во Франции, и мне до него не добраться. Позаботьтесь об этом!

Саффолк сложил голову на плахе, а Гарри увеличил свои богатства, так как герцог владел множеством поместий и прекрасным особняком в Юэлме в Оксфордшире, который король решил превратить в роскошный дворец. Но это подождет. Сперва – Франция!

В жаркий июньский день Гарри покинул Гринвич и отправился в Дувр. Кейт была с ним. Он назначил ее регентом Англии на время своего отсутствия, желая продемонстрировать доверие к ней. Кейт захотела поехать с ним и помахать ему рукой на прощание, а королю не терпелось продемонстрировать супруге, с каким великолепием и пышностью он отправится в поход. И вот они скакали во главе большой кавалькады, в которой были десятки пэров, а также Уолси на своем скромном муле. Перед ними ехали герольды и трубачи, оповещая о прибытии короля стекавшихся отовсюду людей, которые желали поглазеть, как их государь со своей многочисленной свитой двигается по дорогам Кента под сенью зеленых деревьев.

Гарри поворачивался в разные стороны и махал рукой людям, с гордостью глядя на шестьсот лучников из йоменов гвардии в бело-зеленых костюмах, которые маршировали позади него. Он взял с собой триста слуг, свою огромную парадную кровать, несколько комплектов доспехов, яркие шатры и павильоны, а также хор Королевской часовни. Французы будут не только побеждены – их поразит его великолепие! Скорее бы уже сесть на корабль.

Была и еще одна, тайная причина для его оживленного настроения. Кейт снова ждала ребенка, и голова Гарри полнилась не только мечтами о коронации в Реймсе, но и радостными надеждами на обретение сына, который унаследует его трон в Англии и во Франции. Впереди показалась мощная крепость Дувра, стоящая на высокой скале над Английским каналом.

В древнем донжоне Гарри официально наделил Кейт правами регента и поручил семидесятилетним архиепископу Уорхэму и Суррею, которые уже не годились для военных походов, быть ее советниками. В последний день июня он сердечно попрощался с супругой на пристани в Дувре, осушил поцелуями слезы с ее глаз и пообещал, что вернется живым и здоровым. После этого Гарри взошел на флагманский корабль, оставив обходительного Суррея утешать Кейт и сопровождать ее обратно в Гринвич.

Французы, выстроившиеся вдоль дорог, в благоговейном трепете разевали рот при виде гордо едущего во главе великолепной армии Гарри. Вероятно, никогда еще не доводилось им видеть столь блистательного правителя с войском! И это очень кстати, что законный государь производил на них такое сильное впечатление.

Король полагал, что и императора Максимилиана, когда они повстречались, взволновало зрелище союзника в сопровождении столь грозной боевой силы. Облаченный в золотые доспехи, Гарри легким галопом проскакал по полю, на котором выстроились две армии, и тепло приветствовал императора крепким рукопожатием, приметив его золоченые с чернью доспехи, крупный нос с горбинкой и сардоническую усмешку.

– Добро пожаловать, ваше высочество! – произнес Максимилиан.

– Как приятно видеть ваше императорское величество! – отозвался Гарри. – Надеюсь, по милости Божьей, мы совершим здесь, во Франции, великие дела.

– Я тоже на это надеюсь. Пойдемте в мой шатер и обсудим нашу стратегию. – Император в отеческой манере положил на плечо Гарри руку в латной рукавице. – Жаль, что короля Фердинанда нет здесь, но я знаю, он разделяет наши общие цели.

Общие? У Гарри создалось впечатление, что Максимилиан поддержал его, так как французы посягали на границы империи. Гарри должен был помочь ему нейтрализовать угрозу, после чего Максимилиан и Фердинанд посодействуют ему в завоевании Франции. Но может быть, император просто выражал солидарность с ним. В конце концов, ему будет выгодно иметь на французском троне своего союзника.

После первой встречи события развивались до обидного медленно, но наконец Гарри и Максимилиан осадили город Теруан, откуда исходила угроза соседней Бургундии, одной из главных земель императора. Гарри встал лагерем к востоку от городских стен и окружил себя тяжелой артиллерией. Его штаб разместился в деревянном домике, по бокам от которого установили разноцветные шатры с раскрашенными деревянными фигурами геральдических животных короля наверху. Невзирая на плохую погоду, Гарри устроил пир для Максимилиана в галерее, увешанной златотканой парчой. Так как им приходилось сидеть и ждать падения Теруана, можно было пока немного развлечься.

Однако французам удавалось доставлять продукты и другие припасы осажденным, что вызывало немалую досаду. Гарри поклялся больше этого не допускать и перенес свою штаб-квартиру в башню Гинегат, откуда мог лучше следить за всем происходящим. Находясь там, он получил донесение разведки о приближении неприятельской армии. Французы даже использовали тактику отвлекающих маневров, чтобы выманить английские войска. Что ж, они поплатятся за свою наглость! Теперь можно было вполне обоснованно утверждать: это оборонительная война.

По пути обратно в Теруан Гарри отдал распоряжение своим командирам выстроить тысячи солдат в боевом порядке и достойно встретить врага. Он повел бы войско в бой сам, но советники, кудахтавшие вокруг него, словно куры, беспокоились, что это слишком опасно. Пусть лучше он руководит операцией с боковой линии. Гарри хотел было возразить, но Максимилиан сказал, что это мудрый совет, а обижать союзника, который принимал его интересы близко к сердцу, не хотелось.

Раздосадованный и жаждавший оказаться в гуще событий, Гарри наблюдал, как славные английские лучники, которые много столетий были грозой для всего христианского мира, пускают тучи стрел. Французы, видя, что враги намного превосходят их числом, стали отступать. Гарри едва верил своим глазам. Как легко далась победа! Неужели вся Франция падет перед ним так же просто? Восторг распирал его грудь. Это происходило, на самом деле происходило! Мечты вот-вот станут явью. Трепеща в душе, Гарри следил, как командиры отдают приказы английскому войску идти на отступающих французов, а воины Максимилиана поджимают противника с другого фланга. Впавшие в панику трусливые вражеские солдаты, побросав наземь оружие, знамена и конские доспехи, пришпорили лошадей и помчались прочь, будто за ними гнались адские псы, а наступавшие преследовали их в облаке пыли.

– Нужно послать войска в погоню и обойти французов с фланга, – сказал Максимилиан.

– Я поведу их! – воскликнул Гарри, которому не терпелось вступить в бой и покрыть себя славой.

– Нет, их поведу я! – осадил его император. – И пошлю туда своих людей.

Он развернул коня и прокричал приказ идти вперед, а Гарри остался на месте, онемевший от обиды. Дрожа от злости, он наблюдал, как армия императора галопом скачет за неприятелем. Французская кавалерия развернулась, словно собиралась принять бой, но потом вновь поспешила вслед за своими.

Когда французы скрылись из виду, Гарри вернулся в Гинегат, понимая, что союзники одержали славную победу. Это была и его победа, хотя он не принимал участия в битве, ведь именно он собрал английскую армию, которая обратила врага в бегство. Битва была выиграна до того, как Максимилиан совершил быстрый бросок, чего Гарри не мог ему простить. Однако настроение короля улучшалось по мере поступления рапортов о ходе событий: французов преследовали на протяжении трех миль, после чего было взято несколько высокопоставленных пленников, в том числе доблестный шевалье Баярд и герцог де Лонгвиль. Гарри повеселел, с ликованием думая о том, какие крупные выкупы можно будет получить за них.

Появились Брэндон и сэр Генри Гилдфорд, оба сияли улыбками. Брэндон был маршалом королевской армии и вел в бой авангард. Гарри своими глазами видел, как доблестно тот проявил себя, а Гилдфорд прекрасно справился с ролью знаменосца короля. Оба настоящие храбрецы, мужчины, которыми можно гордиться.

Через шесть дней Теруан сдался, и Гарри с триумфом въехал в город, чтобы получить ключи, ожидая, что жители будут приветствовать его как освободителя. Однако немногочисленные горожане, выбравшиеся из своих домов, встретили его угрюмым молчанием и глядели на него исподлобья, когда он проезжал мимо. Люди выглядели истощенными и оголодавшими. Ну и поделом им! Надо было сдаваться сразу. Видя ненависть на лицах теруанцев, Гарри почувствовал, как у него мороз пробежал по коже.

– Пусть солдаты разбирают стены! – приказал он. – Потом сожгите город, но сперва прогоните людей. Их не должно быть на землях императора.

– Его святейшество шлет вашей милости свои поздравления, – сказал неделей позже Уолси сидящим за столом над остатками прекрасной трапезы Гарри и Максимилиану.

Гарри бросил взгляд на императора. Прислал ли папа Лев поздравления и ему тоже?

Если Максимилиан и был обижен, то виду не подал, но Гарри уже усвоил, что этого человека нелегко понять. Старый лис сидел и улыбался.

– О, и вот что, сир: королева снова написала вам. Она желает получить новости от вас. Справляется о вашем здоровье и полагается на Господа в том, что вскоре вы вернетесь домой с очередной славной победой. Ваша милость, она говорит, что не успокоится, пока не получит от меня известий.

– Я напишу ей, – пообещал Гарри. – С ней все хорошо?

Ему нужно было знать, что ее беременность протекает благополучно.

– Судя по всему, да. – Уолси улыбнулся. – Она сообщает, что была очень занята изготовлением штандартов, знамен и эмблем, чтобы послать их нам.

– Они нам понадобятся, ведь наша следующая цель – покорение Булони, – сказал Гарри. – Когда она и Кале окажутся в наших руках, мы сможем распоряжаться Каналом и используем порты как плацдармы для доставки новых солдат.

– Сперва, я думаю, нам следует отправиться в Лилль и повидаться с моей дочерью-регентом. Она с большим интересом следила за нашей кампанией и будет рада принять вашу милость.

Гарри никогда не встречался с эрцгерцогиней Маргаритой, но часто обменивался с ней письмами как правитель с правителем и постоянно удивлялся, обнаруживая, что имеет дело с женщиной, которая стоит на тех же политических позициях, и восхищался ее способностями: она правила Нидерландами и Бургундией мудро и основательно. Хотя правление женщины противоречило естественному порядку вещей. Женщины не обладают такими способностями, как мужчины, они создания подчиненные, слабые и эмоциональные. Тем не менее и среди них имелись исключения, к примеру мать Кейт, королева Изабелла, и сама эрцгерцогиня Маргарита. Бабушка Гарри, леди Маргарет, тоже входила в число этих почтенных дам.

– Я бы предложил вам взять город Турне, – сказал Максимилиан. – Он расположен рядом с Лиллем, и таким образом мы утвердили бы свое владычество на востоке.

– Но как же Булонь? – Гарри считал, что его план лучше.

– Мы отправимся туда позже!

Отсрочка будет недолгая, сказал себе Гарри. Сезон военных кампаний продлится еще много недель, прежде чем наступит зима.

В Лилль они прибыли в начале сентября, как раз в тот момент, когда армия Гарри брала в кольцо Турне. Маргарита устроила им пышный прием, со всеми возможными почестями. Вечером после пира Гарри продемонстрировал свои музыкальные способности – играл для всей компании на лютне, арфе, лире, флейте и роге, чем заслужил громкие овации, а после, проворный, как олень, танцевал до зари.

Затем последовали три дня торжеств и развлечений. Бургундская знать поспешила выказать английскому королю свое почтение. Гарри осыпали похвалами, а дамы так и вились вокруг него. Предполагалось, что он будет отдыхать, но Гарри получал удовольствие, удивляя всех своей энергией. Он бился на турнире перед эрцгерцогиней и ее очень серьезным с виду тринадцатилетним племянником Карлом, наследником Кастилии, который имел такой тяжелый габсбургский подбородок, что казалось, рот у него все время приоткрыт. Гарри стало жаль мальчика, отец которого, Филипп Бургундский, умер молодым, а мать – сестра Кейт, прекрасная страдалица Хуана, – как говорили, сошла с ума и ее заточили в монастырь; Кастилией же от ее имени стал править Фердинанд. Гарри не знал, верить ли этим россказням о Хуане. Он легко мог представить, что старый пройдоха Фердинанд распустил слухи о безумии королевы Хуаны, чтобы получить власть над Кастилией. Но все же поговаривали, будто она не давала захоронить тело своего супруга и месяцами возила его по Испании, открывала гроб и целовала труп. Человек в здравом уме такого делать не станет.

Ему хотелось, чтобы Карл отбросил чопорность и наслаждался жизнью, так как был обручен с сестрой Гарри, красавицей Марией, и Гарри желал, чтобы она обрела счастье в браке. Но потом Гарри забыл про мальчика, увлекшись поединками с Брэндоном и защитником императора Гийомом Гисленом, и сломал множество копий под оглушительный приветственный рев зрителей.

На следующий день Гарри демонстрировал свое искусство в стрельбе из лука, соревнуясь в этом с герцогом де Лонгвилем, а вечером танцевал с Маргаритой и ее дамами. В зале горело множество свечей и было так жарко, что он, скинув дублет и туфли, продолжил танцевать в расшнурованной рубахе и чулках, примечая, как эрцгерцогиня украдкой бросает восторженные взгляды на его поросшую золотистыми волосками грудь. Гарри улыбнулся про себя. В юности Маргарита была замужем за братом Кейт, несчастным инфантом Хуаном, который умер молодым, как и брат Гарри Артур, от чахотки. Ходили слухи, будто любвеобильная молодая жена уморила его в брачной постели.

Не только Гарри положил глаз на Маргариту. Брэндон, уже два года как вдовец, почти не отводил от нее глаз. Когда в танцах наступил перерыв и подали закуски, Гарри вернулся на свое место за стоявшим на помосте столом и подозвал к себе друга.

– Вижу, вы любуетесь эрцгерцогиней! – шутливо заметил он.

Брэндон вспыхнул:

– Неужели это так заметно?

– Да. Думаю, не ошибусь, если предположу, что тут все шепчутся об этом. – Гарри ухмыльнулся.

– Она очень миловидная женщина!

– И ее отец смотрит на вас своим орлиным габсбургским оком. Отношениям Англии с империей не пойдет на пользу, если вы оскандалитесь.

– Я вовсе не собирался этого делать, – обиженно возразил Брэндон. – У меня на уме нечто гораздо более серьезное.

Гарри присвистнул.

– Честное слово, Чарльз! Вы метите высоко!

– Вы возражаете?

– Хочу напомнить, что вы обручены с Элизабет Грей.

Брэндон фыркнул:

– Помолвки расторгают. Уверен, отыщется какое-нибудь доказательство кровного родства.

– Несомненно. И если вам удастся выпутаться из этой истории с честью, я благосклонно отнесусь к вашему союзу с регентшей. Мне пойдет на пользу, если мой лучший друг прочно утвердится при ее дворе и будет блюсти интересы Англии.

Брэндон улыбнулся:

– Можете рассчитывать на меня в этом.

– Я буду скучать по вас, – сказал ему Гарри.

– Мы станем ездить друг к другу в гости. Полагаю, вы будете часто посещать Францию.

– Непременно. Я решил разделить свое время между двумя королевствами.

– Тогда я буду недалеко. Гарри, я в вечном долгу перед вами. Эта леди сводит меня с ума, причем не только королевским происхождением и богатством.

– Тогда идите, друг мой, и добивайтесь ее!

– Следите за мной! – воскликнул Брэндон.

Почетных гостей позвали на банкет, устроенный в павильоне посреди утопающего в дамасских розах дворцового сада. Когда подали сласти и напитки, Гарри подвел Брэндона к эрцгерцогине, которая разговаривала с двумя знатными дамами; те при его приближении сделали реверанс.

– Миледи, позвольте представить вам моего лучшего друга сэра Чарльза Брэндона, – сказал король.

Брэндон низко поклонился.

Лицо Маргариты, имевшее довольно грубые черты, расплылось в улыбке. Эрцгерцогиня протянула ему руку для поцелуя:

– Любой ваш друг, король Генрих, и мой друг тоже. Надеюсь, сэр Чарльз, вам нравится наше маленькое развлечение?

– Конечно, особенно потому, что здесь находится такая великолепная и красивая дама, – ответил Брэндон, пристально глядя на нее.

Маргарита покраснела и стала больше походить на застенчивую девушку, чем на правительницу.

– Мне говорили, что вы отличились при Теруане, – произнесла она.

– Я оставлю вас поведать ее высочеству о ваших удивительных подвигах, – сказал Гарри. – Прошу простить меня, мадам, но, кажется, ваш отец хочет поговорить со мной.

Максимилиан даже не смотрел в его сторону, но Гарри посчитал неплохой идеей оставить Брэндона с Маргаритой, чтобы тот обворожил ее своими чарами. Едва ли ему придется сильно утруждать себя, подумал Гарри, улыбаясь про себя. И был прав. Пока они с императором обсуждали тактику осады, парочка весьма оживленно о чем-то болтала.

На следующий день Гарри и Максимилиан поехали в Турне смотреть, как продвигаются дела. Гарри заметил, что Брэндон очень доволен собой. Быстро же он управился, рассудил король, но его друг всегда легко добивался успеха у женщин. Это могло стать началом истории, которая принесет пользу им всем.

Однако мысли о брачных интригах моментально вылетели у Гарри из головы после получения известий из Англии. Воспользовавшись отсутствием короля, Яков IV, вполне естественно для себя вступивший в союз с королем Людовиком, перешел шотландскую границу с армией в восемьдесят тысяч человек и вторгся в Англию. Суррей спешно собрал войско и уже двигался на север. Кейт сообщала, что она сама находится на пути в Бекингем, где будет поднимать людей. Очевидно, она унаследовала воинственный дух своей матери.

Нужно было срочно возвращаться в Англию. Как мог он пытаться захватить какой-то незначительный французский город, когда его трон под угрозой. Шотландцы – давние враги англичан, притом отчаянные. Было бы очень хорошо, если бы он встал во главе собранной Сурреем армии и разобрался с ними, как они того заслуживают. Гарри подумал и о своей сестре Маргарите, которой приходилось в этот момент разрываться на части, решая непростой вопрос: верность кому хранить? Отец не предвидел такого поворота событий, когда выдавал ее замуж за Якова; их брак должен был знаменовать собой вечный мир. Ха!

Максимилиан проявил сочувствие:

– Вашему высочеству следует делать то, что необходимо. Жаль, конечно, снимать осаду, ведь уже появились признаки того, что решимость жителей Турне слабеет. Однако вам решать, что для вас важнее, – сказал он и в утешение похлопал Гарри по руке.

Пока король обсуждал варианты возможных действий, у него разболелась голова. Уолси считал, если повести армию домой, велика вероятность опоздать, так что бить шотландцев уже не придется. Советники поддерживали его.

– К моменту возвращения вашей милости Суррей будет на севере. Он великий воин. Положитесь на него. В случае удачи Господь дарует вам победу над двумя вашими врагами.

В конце концов решение пришло само: Суррей разбил шотландцев в крупном сражении при Флоддене в Нортумберленде, Яков остался на поле боя вместе с цветом шотландской знати и десятью тысячами соотечественников. Гарри стоял в своем шатре и смотрел на письмо Кейт. Голова у него шла кругом, ведь победа при Флоддене была важнее любой другой, которую он мог одержать в этом году во Франции. Шотландии никогда не оправиться от этого поражения. Ее новый король, Яков V, еще ребенок, его страной будет править регентский совет, а всем известно, как склонны к предательству и несговорчивы шотландские лорды. Не зря же в Писании говорится: «Горе тебе, земля, когда царь твой отрок…»[13]

Да, это была знаменательная победа, и благодарить за нее нужно Суррея и Кейт, приложившую к этому успеху доблестные усилия. Гарри сам хотел вести в бой английскую армию, но Яков, этот вероломный, коварный Яков опередил его и напал первым.

Прошло несколько дней, а Гарри по-прежнему чувствовал себя уязвленным и обманутым. Наконец пришло новое письмо от Кейт, которая все так же ликовала по поводу того, что Господь послал подданным короля великую победу в его отсутствие. Читая послание супруги, Гарри втянул в себя ноздрями воздух. Она писала:

Я думаю, эта битва произошла к величайшей, какая только может быть, чести Вашей милости и всего Вашего королевства, даже большей, чем если бы Вы завоевали корону Франции.

К письму был приложен кусок окровавленного дублета шотландского короля. Кейт послала его как трофей, объяснив, что хотела отправить тело, но Совет не позволил ей сделать это. Она молилась о том, чтобы Господь поскорее вернул Гарри домой, так как без него ей нет радости в жизни, а сама тем временем собиралась совершить паломничество к Богоматери Уолсингемской. Тут Гарри понял, что с беременностью Кейт все в порядке, раз она поедет молиться об обретении сына и наследника для Англии, что увенчало бы окончательным счастьем недавние победы.

Все шло, как и должно было. Шотландцы разбиты, французы потерпели поражение. Турне пал перед Гарри с такой же легкостью, как осенний лист с дерева. Это был победоносный год, и Гарри следовало торжествовать. Но из головы не шли слова Кейт. Она умалила его успех, обнулила его в сравнении со своим. И времени пойти на Булонь и одержать победу там, отчего его самоощущение улучшилось бы, не оставалось, потому что наступила осень и сезон военных кампаний завершился. Гарри подписал с союзниками договор, который обязывал их совершить совместное вторжение во Францию не позднее июня следующего года. По его условиям брак Марии с инфантом Карлом должен был состояться к маю. Гарри остался в Бургундии еще на три недели – эрцгерцогиня организовала турниры и пиры, дабы отпраздновать славные победы. Брэндон продолжал маневрировать вокруг нее, ясно давая понять, каковы его интересы, и Маргарите, похоже, доставляли удовольствие его ухаживания. И вот однажды поздним вечером на банкете он вынул из кармана золотой перстень и надел ей на палец, одновременно с этим стянув одно из ее колец и нацепив его на свою руку. Эрцгерцогиня удивленно взглянула на него, а потом засмеялась:

– Это дерзость с вашей стороны, сэр Чарльз! Люди решат, будто мы помолвлены. – Она не казалась рассерженной.

Гарри подошел к ним:

– Я от всего сердца рекомендую вам этого доброго рыцаря в качестве супруга, мадам!

– Неужели? – отозвалась Маргарита. – Как видите, я все еще ношу траур по моему дорогому покойному супругу, герцогу Савойскому. Я пока не думала о новом браке. Однако могла бы изменить свое мнение, если бы появился достойный партнер. – Эрцгерцогиня улыбнулась, и на ее щеках заиграли ямочки, а затем ушла.

Но тут появился Максимилиан, яростно сверкая глазами на Чарльза и Гарри.

– Постойте, дочь моя! – громко окликнул он Маргариту. – О чем вы думаете? Принцессы Габсбургов не выходят замуж за низкородных рыцарей.

Гарри поморщился, услышав столь обидные для Брэндона слова, ведь тот так храбро сражался за него и императора.

Маргарита улыбнулась:

– Сир, любые сплетни обо мне и некоем джентльмене – гнусная ложь.

Люди не отрывали от них глаз и жадно внимали. Гарри почувствовал, что ему пора вмешаться.

– Мадам, я прошу прощения за любое неудовольствие, которое могла причинить вам шутка моего друга.

– Пустяки, – с улыбкой произнесла Маргарита.

Максимилиан кивнул. Если Брэндон рассчитывал продолжить ухаживания, его ждал подъем на крутой холм с весьма незначительной надеждой на успешное достижение вершины. Тем не менее, казалось, он решительно настроен начать восхождение.

Торжества продолжались в вихре пиров и танцев. Однажды вечером Гарри и Брэндон потихоньку ускользнули и переоделись в костюмы из золотой парчи, потом вернулись в главный зал и исполнили представление масок, в котором танцевали и пели для всей компании. Затем они сбросили с себя верхнюю одежду и раздали ее дамам. Гарри протянул свою шапку смеющейся молодой брюнетке, вдруг оказавшейся у него на пути. Землистого цвета лицо девушки раскраснелось от вина, хотя едва ли ей было больше двенадцати лет.

– Кто вы, прекрасная дева? – спросил Гарри, сам тоже не вполне трезвый.

– Ваша милость, я Анна Болейн, – ответила девушка, исполняя очень изящный реверанс. – Мой отец, сэр Томас, служит у вас послом. – Она игриво поправила на голове золотую шапочку, надетую поверх закрытого жемчужной сеточкой узла волос.

– Вам идет! – сказал Гарри. – Не доставите ли вы мне удовольствие, потанцевав со мной, мистресс Анна?

Она снова сделала реверанс, и король повел ее в живом бранле; оба они скакали и дрыгали ногами, а придворные образовали вокруг них кольцо и громко хлопали.

– Браво! – крикнула стоявшая рядом с Брэндоном регентша.

– Браво, Гарри! – подхватил Чарльз.

Музыка смолкла, король поклонился, поблагодарил Анну Болейн и отвернулся от нее. На другом конце зала среди дам эрцгерцогини он заметил гораздо более привлекательную особу с пухлыми губами; глаза ее призывно загорелись, когда он приблизился к ней и с поклоном протянул руку.

Пока они пересекали зал в обратном направлении, девушка назвала ему свое имя – Этьенетта де Лабом, дочь французского дворянина. Она была очаровательна. Три танца они исполнили вместе, и Гарри не хотелось расставаться с ней.

Почему нет? – спросил он себя. Кому какое дело, и Кейт ничего не узнает. О ее беременности теперь уже известно всем. Учитывая, какого напряжения сил потребовало от нее исполнение обязанностей регента, чудо, что она все еще не лишилась ребенка, за что они должны горячо благодарить Господа. Даже если бы он сейчас был в Англии, то не мог бы притронуться к супруге. Но он ведь мужчина со своими естественными потребностями.

В конце следующего танца – сальтареллы – Гарри поймал взгляд Этьенетты, наклонился и поцеловал ее в губы. С этого все началось…

Этьенетта оказалась не просто чуткой любовницей. Гарри обнаружил, что ему приятно беседовать с ней. Она была остроумной и смотрела на вещи реалистично, ничего от него не требовала, а просто наслаждалась моментом.

Чтобы им легче было видеться тайно, Этьенетта переодевалась в пажа, закручивала высоко на голове волосы и надвигала на глаза шляпу, скрывая лицо. В таком виде она приходила к Гарри, и они забирались в постель, давясь от смеха, чтобы стоявшие за дверями стражники не услышали их.

– Отец ищет мне супруга среди лордов, – сказала Этьенетта, когда они лежали, обнявшись после соития; ее светлые локоны рассыпались по подушке.

– Брак может быть прекрасным, – пробормотал ей в ухо Гарри. – Любовь и дружеские отношения между мужем и женой – это благословение, которое нужно ценить и беречь. Меня пробирает дрожь при мысли о том, как Господь вверил мне мою королеву и как я должен обращаться с ней, чтобы, когда Бог затребует свое назад, я вернул бы ее Ему такой же чистой, какой получил.

– Никогда не слышала, чтобы мужчина так говорил о своей жене, – отозвалась Этьенетта. – Вы явно любите ее, тогда почему вы здесь со мной?

– Потому что вы здесь, а она – за морем, и я, как и вы, не могу жить монахом. – Гарри привлек ее к себе. – Я не использую вас, мой маленький паж. Вы очень дороги мне, и я беспокоюсь о вашем будущем. Когда выйдете замуж, дайте мне знать об этом, и я пришлю вам десять тысяч крон вдобавок к вашему приданому.

– Вы сделаете это для меня? – удивленно спросила Этьенетта и села. – Как я это объясню?

– Вы можете сказать, что, находясь здесь, я проявил к вам и другим юным леди отеческий интерес. А теперь идите и поблагодарите меня как следует! – Гарри снова сгреб ее в объятия и принялся нежно ласкать.

Глава 8

В конце октября флот Гарри ошвартовался в порту Дувра. Взяв с собой лишь небольшую свиту, король галопом поскакал в Ричмонд мимо толп ликующего и машущего руками народа.

– Взгляните на этих людей! Любовь к вашей милости возникает у всех, кто бы вас ни увидел, – заметил Уолси, ехавший рядом с Гарри. – Для них вы не обычный человек, а посланец Небес!

Гарри широко улыбнулся. Рука у него устала махать, мышцы лица болели от улыбки, но он должен был отвечать на приветствия своих подданных, так как очень нуждался в их любви.

Последние мили до Ричмонда король мчался во весь опор, ему не терпелось увидеть Кейт. Он жаждал положить к ее ногам ключи от завоеванных городов. Но сперва к нему явился за поздравлениями Суррей. Старик встал на колени перед Гарри в арочном проходе главного гейтхауса, но когда поднял взгляд на своего государя, в выражении его лица не было ничего от героя-победителя; на самом деле Суррей выглядел потрясенным.

– Что случилось, милорд? – резко спросил Гарри.

– Ваша милость, прошу, одно слово наедине. – Суррей отвел его в комнату стражи и закрыл дверь. – Простите, что сообщаю вам дурные вести. Сын королевы родился раньше времени и прожил совсем недолго. Мы подумали, что вам нужно сказать об этом прежде, чем вы увидитесь с ней. Мне очень жаль.

Гарри стоял на месте, и его шатало. Все надежды перечеркнуты в третий раз. Появится ли у него когда-нибудь наследник? Чем он обидел Господа?

Король в изумлении потряс головой:

– Извините, милорд. Я сам не свой. Меня потрясло это известие.

Суррей положил поросшую седыми волосками руку на ладонь короля:

– Мне известно, каково это – терять ребенка, сир. Я сам потерял четверых сыновей.

– Но у вас есть другие – большая семья!

– Да, ваша милость. Я советую вам проявить терпение. Господь дарует вам наследника в свой добрый час.

– Хотелось бы мне верить в это, – с горечью ответил Гарри. – У любого самого жалкого крестьянина в моем королевстве есть сын, который унаследует его кухонный горшок и свинью, а у меня, короля, нет даже одного, а мне наследник нужен больше всех! Но я должен пойти к королеве и утешить ее. Пусть не думает, что я считаю ее виноватой.

– Боюсь, именно так она и думает. И очень беспокоится из-за этого.

– Я попытаюсь развеять ее страхи.

Кейт ждала его в главном зале, окруженная своими дамами. Гарри обнял ее, и это была такая нежная встреча супругов, что все вокруг обрадовались и зааплодировали. Однако Гарри чувствовал, что Кейт напряжена. Как только позволили приличия, он отпустил всех, сел у камина, привлек жену к себе на колени и крепко поцеловал ее.

– Боюсь, Кейт, я перегрузил вас обязанностями, – мягко проговорил он. – Мне рассказали, что случилось. И я очень, очень сожалею. – Он прижал ее к себе крепче.

Кейт пыталась сдержать слезы, Гарри это видел.

– Такова воля Господа, – сказал он, сам едва не плача. – Меня сейчас заботит только ваше состояние.

– Я почти оправилась, – ответила она. – Мне нужно было лишь увидеть вас, мой Генрих, чтобы совершенно выздороветь.

– Хвала Господу! Кейт, мы не должны горевать, потому что настало время радоваться. Пойдемте, я поприветствую ваших дам!

Ту ночь он провел с ней, хотя у нее еще продолжалось легкое кровотечение. Груди и живот были мягче, чем прежде, три неудачные беременности сказались на ее теле. Гарри попытался не выказать разочарования. Он получал удовольствие с той же страстью, что и прежде, но нежно, не желая причинять ей боль. Потом Гарри поцеловал Кейт и лежал рядом с ней, обвив ее руками.

На следующее утро Гарри встретился с Советом и официально поблагодарил Суррея и всех, кто трудился ради устранения созданной шотландцами угрозы.

Следующим вопросом в повестке дня была война с Францией.

– Она уже обошлась нам в миллион фунтов, – сказал архиепископ Уорхэм, – и ваша милость взяли два маленьких города, на чем выгадал в основном император.

– Мерзкие пёсьи норы – так их называют, – заметил лорд Томас Говард.

Гарри вспыхнул. Как они смеют принижать значение его побед! Вернуться домой со славой и получить такое?!

– Это важные стратегические победы, – возразил он и едва не стукнул кулаком по столу.

– Позвольте не согласиться с вами, ваша милость, – вступил в разговор Суррей. – Скажите ему, господин олмонер.

– Дело в том, – начал Уолси, – что вашей милости вообще не стоило вступать в войну. Недавно мы узнали, что король Людовик заключил мир с папой Львом еще до того, как вы покинули Англию.

Гарри втянул в себя воздух и обмер. Из него сделали дурака!

– И ни Максимилиан, ни Фердинанд ничего не знали об этом? Не могу поверить!

– Очевидно, нет, сир, – ответил Уолси. – Они, как и вы, попали впросак. И оба твердо намерены вместе с вами вторгнуться во Францию в следующем году.

– Отлично! Людовик ответит за свои интриги! А что до его святейшества, у меня нет слов. Он коварен, как любой Борджиа![14]

– Увы, Святой престол не так свят, как нам хотелось бы, – заметил Уолси. – Папа такой же правитель, как любой другой, и заботится о защите своих территориальных интересов.

– Что ж, ему тоже следует преподать урок верности, – сказал Гарри и чопорно поджал губы.

Его ничто не остановит, даже Ватикан! Во Франции он показал, на что способен, и, призывая в свидетели святого Георгия, мог поклясться, что при помощи союзников овладеет всей страной, не пройдет и двенадцати месяцев!

Гарри обнаружил, что ему очень нравится взятый в заложники герцог де Лонгвиль, который являлся также гранд-камергером Франции. Желая соблюсти правила рыцарской вежливости, Гарри поселил герцога в прекрасных апартаментах во дворце Лондонского Тауэра и обращался с ним как с почетным гостем, часто приглашая ко двору. Когда Кейт по его приказу устроила для де Лонгвиля пир во дворце Хейверинг в Эссексе, ради его развлечения показали представление масок, за ним последовали танцы, и во время них благородный гость успел составить пару с большинством дам, очаровал их всех, особенно бойкую Джейн Попинкур, одну из фрейлин королевы, которую Гарри и сам приметил. После этого король щедро одарил герцога и его слуг.

– Ваше величество очень добры. – Француз улыбнулся. – У меня появляется искушение остаться в Англии навсегда.

– И мы будем этому рады. Но боюсь, Франция нуждается в вас.

– Франции придется подождать, ваше величество! – Тень печали быстро пронеслась по смуглому лицу герцога. – Моим родным нужно собрать большой выкуп.

Король поддался порыву щедрости:

– Я заплачу половину, хотя в моих интересах держать вас здесь.

Герцог разинул рот и изумленно уставился на Гарри:

– Ваше величество, вы очень великодушны!

Гарри собрался было ответить, но тут краем глаза заметил, что его семнадцатилетняя сестра Мария бросила влюбленный взгляд на Брэндона, и уже не в первый раз. Король нахмурился.

– Я чем-то обидел ваше величество? – недоуменно спросил герцог.

– Вовсе нет, – заверил его Гарри, сосредоточиваясь. – Прошу меня извинить.

Он поклонился и быстро подошел к Марии, которая стояла в окружении своих обожателей, соперничавших друг с другом за ее улыбку; она была чудо как хороша собой. Высокая, грациозная, с огненно-рыжими волосами и белейшим цветом лица, эта девушка обладала живыми манерами и изысканной любезностью. Тем вечером она была в своей стихии, наслаждалась тем, что находится в центре мужского внимания, но взгляд ее то и дело уносился туда, где стоял Брэндон, который со смехом беседовал о чем-то с Комптоном.

Мужчины поклонились, когда к ним подошел Гарри.

– На одно слово, – тихо сказал король на ухо Марии.

– Извините меня, господа. – Кокетка улыбнулась, и на ее щеках заиграли ямочки. – Да, дорогой брат?

Гарри отвел ее в сторонку:

– Я заметил, вы поглядываете на Брэндона, и хотел сказать, что он вам не пара.

Мария надула губы:

– Даже посмотреть нельзя? Что тут дурного? Раз уж я обречена на брак с этим жалким инфантом, вы могли бы, по крайней мере, позволить мне восхищаться человеком, который знает, как обращаться с женщиной.

Гарри на мгновение замолчал.

– Откуда вам известно, как Брэндон обращается с женщинами?

– Я сужу по его поведению, разумеется.

– Надеюсь, у него не хватило наглости ухаживать за вами!

– Нет-нет, он всегда уважителен ко мне.

Гарри подозревал, что они завели какие-то шашни. Неужели этот мошенник решил приударить за его сестрой так же, как недавно волочился за эрцгерцогиней?

– Вы уверены, что он не оказывал вам никаких знаков внимания?

– Разумеется, нет! – Однако щеки Марии предательски зарозовели.

– Если он когда-нибудь осмелится на такое, вы должны сразу сказать мне!

– Неужели я не сделала бы этого! – Мария подмигнула брату и вернулась к своим кавалерам.

А Гарри кипел от бессильной злости, понимая, что она легко может обвести его вокруг пальца.

Рождество Гарри провел в Гринвиче, устраивая роскошные пиры, чтобы порадовать своих дворян. Гилдфорд и Брэндон поставили пьесу, в которой принимали участие Николас Кэрью, один из молодых джентльменов, которых растили и воспитывали вместе с Гарри, и его прелестная жена Элизабет. Кэрью был намного моложе Гарри, ему исполнилось всего семнадцать, но он уже слыл грозным соперником на турнирах и являлся превосходным компаньоном для короля. Однако особое внимание Гарри своими блудливыми глазами и низкими вырезами платьев привлекала Элизабет. Он приметил ее во время танцев, но старался вставать в пару и с другими дамами, чтобы Кейт не думала, будто он выделяет одну из них. Элизабет была дочерью вице-камергера королевы, и не стоило провоцировать скандал, тем более после истории с сестрой Бекингема. Кроме того, стояла пора светлых праздников, не время думать о плотских удовольствиях. Гарри неохотно отвесил прощальный поклон Элизабет, решительно игнорируя ее призывный взгляд, и присоединился к Кейт за столом на помосте.

Вскоре после Рождества Гарри слег в лихорадке. Голова у него раскалывалась, так что он с трудом соображал.

– У меня болит все, – пожаловался он доктору Чамберу, одному из своих личных врачей.

Тот исследовал его мочу.

– Вас рвало, ваша милость?

– Нет, но я чертовски устал.

– Пожалуйста, снимите рубашку. – Чамбер внимательно осмотрел его тело спереди и сзади; Гарри чувствовал, как врач напрягается. – Хм… Сыпи становится больше. Боюсь, это оспа, ваша милость.

– Оспа? Боже правый!

Ужас охватил короля. Он правит меньше пяти лет! И у него нет сына, который унаследовал бы трон. К тому же Гарри так и не преодолел своего отвращения к болезням и страха перед тем, что они могут сделать с человеком.

Невероятные усилия потребовались ему, чтобы побороть слабость. Негоже королю проявлять малодушие.

– Я умру?

– Нет, я окажу вам всю возможную помощь, сир, – ответил Чамбер. – А теперь вашей милости нужно лечь в постель и отдохнуть.

Гарри лежал и бредил, его тело то горело, то было сковано ледяным холодом. Больного накрывали тонкими батистовыми простынями, шерстяными одеялами, а поверх них клали меховое покрывало, которое он то и дело сбрасывал, ворочаясь в полусне. Его подушка намокла от пота. Король смутно понимал, что вокруг него суетятся доктора, чувствовал прикосновения их пальцев, слышал тревожные голоса. Потом заговорила женщина:

– Он в опасности?

Гарри различил надрывную ноту в ее голосе. Это была Кейт. Или его мать?

Ответа он не расслышал. Он существовал теперь в каком-то сумеречном мире, где дни и ночи перетекали друг в друга. Никогда еще ему не было так плохо.

Но потом он пришел в себя.

– Ваша милость, вы чудесным образом оправились от болезни, слава Богу, – сказал ему доктор Чамбер с весьма самодовольным видом. – Мы опасались за вашу жизнь, но теперь вы будете здоровы.

Гарри перекрестился. Страшно было сознавать, что он стоял на пороге смерти. Но жизненной силы в нем хватило. Он попытался сесть.

– Думаю, я должен благодарить за это и вас тоже, мой добрый доктор. Клянусь святым Георгием, от меня воняет! – Гарри принюхался. – Попросите, чтобы принесли душистой воды и чистую рубашку. Терпеть не могу быть грязным.

Гарри быстро пошел на поправку. В начале февраля он уже встал с постели, пылая гневом против Франции и желая снова начать военную кампанию. На Сретение, после торжественной мессы, он присвоил Брэндону титул герцога Саффолка и вернул доблестному Суррею герцогство Норфолк. Церемония возведения в ранг пэра состоялась в главном зале Ламбетского дворца, лондонской резиденции архиепископа Уорхэма. На ней присутствовали Кейт с ее дамами, герцог де Лонгвиль и приехавшие в Лондон на сессию парламента пэры.

После церемонии Гарри шел по залу и чувствовал глухой ропот неодобрения. Продвижение Брэндона не получило особого одобрения среди придворных. Многие считали его неожиданным и даже удивительным, а Бекингема, который вообще не утруждал себя тем, чтобы скрывать свое негодование, вообще нигде не было видно. Он и большинство аристократов старшего поколения относились к Брэндону свысока, полагая, что ему не хватает благородства происхождения с длинной чередой родовитых предков. А вот Уолси был целиком за возведение Брэндона в герцогское достоинство.

– В глазах вашей милости он тогда, вероятно, будет более подходящим супругом для регентши, – аргументировал свое мнение олмонер.

Гарри понимал, что у того имеется скрытый мотив. Узнав, что Суррею будет возвращено отцовское герцогство, Уолси решил уравновесить влияние в Совете Суррея и Бекингема Брэндоном в качестве защитника своих интересов. Мудрое решение. Новая кровь и новые люди – то, что нужно!

Облаченный в великолепную бархатную мантию и в герцогской короне, Брэндон – теперь милорд Саффолк – вышел из зала для приемов вслед за Гарри. Король даровал ему земли, конфискованные у прежнего герцога Саффолка, и Чарльз стал одним из богатейших пэров в королевстве. Внешнее сходство нового герцога с Гарри оставалось таким разительным, что его легко можно было принять за второго короля. Но Брэндон не считал это чем-то из ряда вон выходящим. Гарри никогда не видел, чтобы кто-нибудь вознесся столь высоко и относился к этому с таким беспечным достоинством.

– Отлично справились, мой главный аристократ Англии! – воскликнул он и хлопнул Саффолка по спине, не обращая внимания на едва скрываемую злость наблюдавших за ними лордов.

– Король превратил мальчишку с конюшни в аристократа, – пробурчал один из них.

Гарри резко обернулся, сверкая глазами, но не смог опознать виновника среди моря фальшивых улыбок. Он с подчеркнутой теплотой поздравил Норфолка:

– Признавая ваши заслуги в победе при Флоддене, я дарую вам право выставлять королевский герб Шотландии рядом с вашим собственным, с шотландским львом, пронзенным стрелой, как сердце короля Якова. И я утверждаю вас в должности графа-маршала Англии[15], которую с почетом исполняли ваши благородные предки.

У старика стояли слезы на глазах.

– Неужели мне довелось дожить до этого дня, сир? Благодарю вашу милость от всего сердца.

– Тост за вас, отец! – Сын Норфолка Томас, теперь граф Суррей, поднял кубок.

Он тоже храбро сражался при Флоддене. Его первой женой была тетка Гарри, Анна Йоркская, умершая молодой. Теперь младший Норфолк был женат на четырнадцатилетней дочери Бекингема Элизабет, а самому-то сорок один год, старый козел! Гарри знал, что Говарды, гордившиеся своей голубой кровью, не любили Саффолка и были настроены свалить его, если представится случай, но не следовало раздражать их, ведь они хорошо служат ему. Гарри поднял бокал и присоединился к тосту.

Он не забыл человека, который так напряженно трудился, чтобы французская кампания увенчалась успехом. Уолси теперь был епископом Линкольнским.

– Мы должны выпить и за вас тоже, друг мой! – сказал король, поворачиваясь к новому прелату, который в ответ на это с поклоном улыбнулся.

Стервятники снова встрепенулись, но Гарри проигнорировал их. Добрая служба достойна награды, и ему нужны были такие люди, как Уолси, Саффолк и Болейн. Они являли собой доказательства того, что древность рода не есть необходимое условие для продвижения при дворе.

– Что?! – проревел Гарри, и его голос разнесся по всему залу Совета; король никак не мог поверить, что в мире существует такое двуличие. – Вы говорите, Фердинанд и Максимилиан, мои союзники, действовали у меня за спиной и подписали тайный договор с Людовиком?

– Боюсь, это правда, ваша милость, – сказал Норфолк, и дрожь возмущения прокатилась по рядам советников. – Мы получили донесения от ваших агентов.

– Значит, меня выставили дураком! – Гарри схватил бумаги и быстро прочел, сжав свободную руку в кулак; в горле у него стоял ком горечи.

Король сидел, безмолвный, потрясенный и убитый отступничеством своих недавних союзников. А ведь он доверял им, считал их людьми чести. Что ж, никогда больше он не будет таким простодушным.

– Последствия расторжения этого альянса многообразны, – заметил Уорхэм. – Брак принцессы Марии с инфантом Карлом не может быть заключен, так как Совет Максимилиана отказался принять ее в качестве невесты.

Еще один удар. Марии было предначертано стать королевой Испании и, даст Бог, императрицей Священной Римской империи, ее ждало славное будущее, которое сулило процветание Англии.

– Но приготовления к свадьбе уже ведутся! – воскликнул Гарри. – Они должны были пожениться в мае, я потратил на приданое для принцессы, украшения, мебель и посуду столько денег, что хватило бы уплатить выкуп за короля. Ее свита уже составлена.

– Сир, свадьбы не будет, – мягко произнес Норфолк.

Гарри готов был снова взорваться, но тут заговорил Уолси:

– Ваша милость, есть удачный способ отразить эти неприятности. Вы сами можете обдумать заключение союза с Францией.

Все молча уставились на него.

– Но мы воюем с Францией! – возразил Гарри.

– Войны никогда не ведут к процветанию, – продолжил Уолси. – Мир с Францией сохранит лицо Англии и принесет много выгод. И я слышал, король Людовик ищет себе жену.

– Нет! – заявил Гарри. – Франция – моя, и я намерен завоевать ее!

– Но без союзников эта борьба дорого нам обойдется. – Уолси подался вперед. – Я не призываю вашу милость отказаться от своих намерений, а лишь советую отложить это предприятие до того времени, когда вы будете в более выгодном положении, чтобы его осуществить. Принцесса так или иначе может стать королевой, и, я думаю, Людовик с удовольствием подпишет договор.

Несколько советников с мудрым видом кивнули. Гарри сердито глянул на них. Отвратительно! Седобородые вечно склоняли его к осторожности. Они никогда не хотели войны, давно забыли, каково это, когда в твоих жилах воинственно вскипает кровь, когда ты стремишься отстаивать правое дело и нацелен на победу. Он не мог отринуть свою мечту о французской короне! И не оставит ее!

– Можете забыть об этом! – резко бросил Гарри. – А что до предательства Фердинанда и Максимилиана, я пересплю с этим делом и дам вам ответ завтра.

Кто-то должен заплатить за это, кипятился Гарри, размашистым шагом идя по галерее в королевские апартаменты. Его жестоко обманули! И кто же? Кейт. Она дочь вероломного Фердинанда, она побуждала его вступить в союз со своим отцом, обещала ему весь мир!

– Ваш отец обманул меня! – проревел король, врываясь в покои супруги.

– Я в это не верю! – вскричала Кейт. – Он любит вас.

– Ха! Вы настолько наивны, Кейт, или притворяетесь? Меня надули и выставили дураком перед всем христианским миром. Вот послушайте: Фердинанд и Максимилиан, которые якобы были моими союзниками, подписали тайные соглашения с королем Людовиком, оставив меня биться с французами в одиночку. Нет, помолчите! Сначала выслушайте меня, а уж потом можете бросаться на защиту своего отца, так как теперь совершенно ясно, что ни один из них не собирался помогать мне в завоевании французской короны. Но хуже всего, что Людовик заранее договорился с ними о том, что мне будет позволено захватить Турне и Теруан, чтобы я отправился домой удовлетворенным и оставил их спокойно довершать свои дьявольские дела.

Кейт стояла молча и сгорала от стыда. Гарри продолжал кричать на нее, и она заплакала, но он не желал сжалиться над ней.

– Это ваша вина! – орал он. – Вы годами побуждали меня слушаться советов вашего отца, а теперь видите, к чему это привело! И вы должны понести ответственность за отступничество вашего отца!

Кейт попыталась возразить, но тщетно.

– Я слушался вас, ну и дурак же я был! – ярился Гарри. – А теперь оказался в супружестве с дочерью человека, который все это время был мне врагом!

– Не имеет значения, кто мой отец, – всхлипнула глубоко опечаленная Кейт. – Важны любовь и доверие между нами.

– Не говорите мне о любви и доверии! – прошипел Гарри. – Они были преданы, и впредь, мадам, я не стану слушать вас!

Разгоряченный гневом, король вылетел из комнаты и хлопнул за собой дверью.

– Я хочу получить развод! – заявил он Уолси, вызвав его в свой кабинет. – Можно этого добиться? Я заплачу папе, сколько он попросит.

Обычно сдержанный, Уолси был потрясен.

– Ваш милость, остерегитесь. Нет оснований.

– Она обманула меня, и она бесплодна! Это не достаточные основания?

– В глазах Церкви – нет, сир.

– Но разве ее бесплодие не знак того, что Господь не улыбается моему браку?

– Ее милость выносила двоих сыновей. То, что они не выжили, не ее вина. И вы оба еще молоды. У вас много времени.

– Кто бы говорил! – прорычал Гарри, расхаживая по комнате взад-вперед, как лев в клетке. – Вы защищали мир с Францией, так почему же теперь встаете на сторону той, что верна Испании?

Уолси выдержал взгляд короля:

– Потому что я очень люблю и уважаю королеву, сир, и еще потому, что, оставив такую родовитую леди, вы навлечете на себя гнев Испании и Империи. Но если вы настроены получить развод, я постараюсь скрытно прощупать почву, как на это посмотрят в Риме.

– Сделайте это! – распорядился Гарри.

После нескольких бессонных ночей, проведенных в изматывающей нерешительности, король постепенно начал склоняться к тому, что союз с Францией не так уж плох. Перемена эта произошла в нем по большей части благодаря силе убеждения, которой обладал Уолси, а он теперь стал главным советником короля. Даже Саффолк не пользовался таким влиянием на государя. Гарри по-прежнему любил его больше всех своих приближенных, но в деловом отношении Саффолка превзошел более способный соперник.

Если Саффолк старался скрывать свое недовольство, то между Говардами и Уолси росла открытая взаимная неприязнь. Норфолк, хотя и был в летах, намеревался сковырнуть с важных постов человека, которого называл низкородным выскочкой, и неутомимо стремился настроить короля против него. Уолси, со своей стороны, делал все возможное, чтобы подсидеть герцога.

Гарри понимал, что для него крайне важно сохранять добрые отношения со всеми, кто хорошо служил ему, и поддерживать мир между советниками. К счастью, большинство из них на самом деле зачастую соглашались с предлагаемыми Уолси мерами и были готовы, отставив в сторону предрассудки, работать с ним заодно. Но имелись и люди вроде Бекингема, которые из принципа противились любым предложениям Уолси.

Бекингем не делал секрета из своей ненависти к нему и был его злейшим врагом. Обиженные лорды, считавшие, что сын мясника лишил их традиционной привилегии быть главными советниками короля, сплотились вокруг герцога. Настал день, когда Гарри сел обедать с Уолси в своих личных покоях и пришла очередь Бекингема воспользоваться честью подносить королю золотую чашу для омовения рук. После того как Гарри завершил эту процедуру, Уолси, с усмешкой глядя на соперника, обмакнул свои пальцы в ту же воду.

Гарри навсегда запомнил выражение ярости на лице Бекингема, который якобы по неосторожности расплескал воду, и часть ее попала на туфли Уолси.

– Вы сделали это намеренно, милорд! – сердито сдвинув брови, рыкнул Уолси.

– Я, милорд епископ? Что вы, это случайность. – Бекингем злорадно улыбнулся.

– И вы полагаете, я в это поверю?

– Джентльмены, прошу вас! – вмешался Гарри. – Я уверен, его милость Бекингем извинится. – И он выжидательно посмотрел на своего кузена.

– Прошу прощения, – неохотно буркнул герцог.

Почему этот человек не понимает, что до положения Уолси ему не позволяет возвыситься его же собственная непомерная гордыня, отчужденная манера держаться и чистое невежество во многих вопросах? Для осознания таких вещей он слишком глуп. Что ж, пусть тогда демонстрирует всем свою горечь по поводу исключения из королевских советов.

В тот момент несносный герцог весь подобрался и стоял, готовый сорваться, как стрела с тетивы лука, от него так и несло осуждением, пока Уолси в очередной раз перечислял Гарри все положительные причины, по которым ему следует заключить мир с Францией. Должно быть, Бекингема раздражало, что король не включает его в беседу и не интересуется его мнением, но Гарри это было не нужно. Он прекрасно понимал, что Бекингем, как и большинство старой аристократии, ненавидит французов, извечных врагов Англии, и из принципа ни за что не станет одобрять международную политику Уолси. Глубоко в душе Гарри и сам испытывал те же чувства, но понимал, что Уолси дает мудрые советы, и получал шальное удовольствие оттого, что сбивал спесь с герцога.

– Очень хорошо, – сказал он Уолси. – Я протяну руку дружбы Людовику. Позаботьтесь об этом, Томас.

У Бекингема был такой вид, будто его сейчас удар хватит.

– Как будет угодно вашей милости, – самодовольно ответил Уолси.

Дабы отметить наступление мая, Гарри устроил турнир на новом ристалище, которое по его желанию построили в Гринвиче. Они с Саффолком появились на арене, переодетые в отшельников: Гарри – в белом бархатном одеянии и плаще из кожи и серебряной парчи, Саффолк – в черном. Перед началом турнира оба сняли маскарадные костюмы и бросили их королеве и ее дамам, сидевшим на великолепной смотровой галерее между высокими восьмиугольными кирпичными башнями с пинаклями. Сидя в седле, Гарри поклонился Кейт, и впервые за несколько недель она улыбнулась ему; после ссоры между ними сохранялась холодность. Но по мере того как гнев короля остывал, он начинал ловить себя на том, что скучает по своей супруге и ее ласкам. Сегодня вечером, пообещал себе Гарри, он вернется к ней в постель. Англии нужен наследник, и оказаться снова в объятиях Кейт будет приятно. Он решил не задавать больше вопросов по поводу аннулирования брака. Пусть Уолси отменит задания, которые дал посланным в Рим агентам.

Три недели спустя Гарри вышел из епископского дворца рядом с собором Святого Павла, в одеянии из пурпурного атласа с золотыми цветами, усыпанном драгоценными камнями шейном украшении, которое стоило, как полный колодец золота, и в пурпурном бархатном берете, богато украшенном самоцветами, и сел на прекрасного черного иноходца для торжественных выездов. Тысячи людей высыпали на улицы посмотреть, как король едет с процессией в собор получать почетные дары, посланные ему папой Львом. Оскорбленный двуличием Фердинанда и Максимилиана, папа хотел заверить Гарри в своей дружбе и сохранить его расположение как союзника.

У огромных дверей собора Гарри спешился и пошел к главному алтарю, где его ждал папский посол с мечом и церемониальной шапкой, освященной самим понтификом. Король преклонил колени, двое аристократов опоясали его мечом и возложили ему на голову шапку из пурпурного атласа высотой фут, с расшитыми полями и подвесками из хвостов горностая. После этого Гарри встал и обошел огромную церковь, чтобы все собравшиеся могли увидеть дары папы. Вышедшего из собора короля вновь встретила толпа народа, желавшего посмотреть, как он возвращается в епископский дворец, неся шапку на кончике золоченого меча.

Гарри пребывал в отличном настроении, когда в июне, одетый в наряд из золотой парчи, с золотым свистком на шее – отличительным знаком главнокомандующего флотом, – отправился на парадной барке вместе с Кейт и Марией из Гринвича в Эрит, где стоял в доке новый, готовый к спуску на воду корабль. Король сидел в красивой каюте, расположенной в палубной надстройке, окна были открыты, свежий ветер с реки трепал его длинные волосы. Гарри испытывал восторженный трепет. Море влекло его с самого детства; корабли были его страстью. Он упорно строил флот, решив сделать Англию силой, с которой будут считаться на море.

И вот он, его прекраснейший на тот момент корабль «Henry Grace à Dieu»[16], который люди уже прозвали «Великим Гарри». По размерам корпуса ему не было равных, его борта сильно возвышались над королевской баркой, судно имело пять палуб и разнообразное вооружение, состоявшее из более чем двухсот пушек. Гарри поднялся на корабль, позади него по трапу неловко взбирались придворные. Он стоял на палубе, нетерпеливо ожидая окончания торжественной мессы, которую служили для освящения корабля, после чего повел всех гостей его осматривать, с гордостью указывая на те его особенности, которые выгодно отличали «Великого Гарри» от других кораблей, и не забывая при каждом удобном случае подавать сигналы свистком.

Все поздравляли короля, только Мария выглядела подавленной, и Гарри знал почему: переговоры Уолси с французами продвигались весьма успешно, и король Людовик попросил руки его сестры.

– Но он такой старый! – возмутилась Мария. – И больной. Я не хочу выходить за него.

– Вы станете королевой, – напомнил ей Гарри. – Ни одна английская принцесса до сих пор не была королевой Франции. И насколько я слышал, Людовик не такая дохлая рыба, как инфант Карл. Ему не терпится вступить в брак с вами, он готов щедро одарить вас своей любовью и осыпать богатствами.

Мария начала мерить шагами комнату:

– Я не выйду за старика!

Она по-прежнему боролась со слезами, когда они возвращались в Гринвич на барке. Казалось, Мария готова испортить брату этот восхитительный день.

– Чем вы недовольны, сестра? – запальчиво спросил Гарри.

– Ничем, – ответила та, отвернулась и стала смотреть в окно.

Король пожал плечами и взял в руки календарь приливов и отливов в Европе. О том, когда прибывает и отступает вода у берегов Франции, он знал больше любого морехода, адмиралы уже научились доверять его энциклопедическим знаниям в морском деле.

– Я этого не сделаю, – вдруг сказала Мария. – Не могу. Я люблю другого!

Гарри схватил ее за руку:

– Вы не можете любить, кого вам вздумается. Вы принцесса и должны выйти замуж, чтобы принести пользу королевству.

– Но я люблю Чарльза! – Мария залилась слезами.

– Саффолка! Надеюсь, он не поощрял ваши чувства! – Гарри подумал о том, как его друг обходится с женщинами. – Клянусь святым Георгием, если он…

– Нет, клянусь! Он сказал мне, что между нами ничего не может быть.

– Слава Всевышнему, хоть у кого-то хватает благоразумия! А теперь прекратите жаловаться и делайте, что вам говорят, ради меня и ради Англии!

Тем летом в королевском поместье Уонстед Мария официально отказалась от своей помолвки с инфантом Карлом. Через неделю был провозглашен мир с Францией и объявлено о том, что она выйдет замуж за самого короля Людовика.

Гарри не знал, как ему отблагодарить Уолси за то, что тот выторговал такие прекрасные условия договора, благодаря которому высокий статус английской короны в Европе будет восстановлен. Он тут же сделал его архиепископом Йоркским и написал в Ватикан, побуждая папу Льва назначить Уолси кардиналом.

Новоиспеченный архиепископ сразу принялся за улучшения в Йорк-Плейсе, старинной лондонской резиденции архиепископов Йоркских, расположенной в Вестминстере.

– Благодаря щедротам вашей милости я смогу превратить его в прекрасный дворец, где буду принимать вас по-королевски, – восторженно лепетал Уолси.

А Гарри, сам любивший украшать свои старые резиденции и строить новые, с удовольствием наблюдал, как продвигается дело, и радовался, что сумел щедро вознаградить верного Томаса.

В августе весь двор собрался в большом банкетном зале Гринвича, который был увешан полотнищами златотканой парчи с вышитыми на них королевскими гербами Англии и Франции. В тот день принцесса Мария через доверенное лицо выходила замуж за короля Людовика. Рядом с Гарри на троне сидела Кейт, очень красивая в серебристом атласном платье и золотой венецианской шапочке; она снова была беременна и гордо выставляла свой высокий живот. Невесту привели в зал, ее платье в крупную красно-золотую клетку сочеталось с нарядом герцога де Лонгвиля, замещавшего на этой церемонии короля Франции. Они произнесли обеты, обменялись кольцами и поцеловались, стоя перед архиепископом Уорхэмом, который после этого отслужил венчальную мессу. По окончании свадебного пира Гарри и Бекингем, сбросив гауны, возглавили танцы и важно вышагивали в дублетах. Пиршество затянулось допоздна, в какой-то момент Гарри стало скучно. Потехи ради он начал кидать в гостей засахаренные сливы и смеялся, видя их смятение. Многие подхватили его забаву и с хохотом включились в эту фруктовую битву.

С наступлением темноты все проследовали в зал, где была приготовлена огромная кровать. Новая королева Франции появилась в роскошной ночной рубашке и легла на постель, обнажив одну ногу до бедра. Лонгвиль снял чулки, лег рядом с Марией и прикоснулся голой ногой к ее ноге.

– Теперь мы можем считать брак заключенным окончательно, – заявил Гарри, улыбаясь Уолси. – Давайте отпразднуем это!

Гарри вскрыл свои сундуки, чтобы его сестра отправилась во Францию роскошно экипированная. Во дворец призвали купцов из всех стран, и теперь у Марии было тридцать великолепных платьев. Вдобавок Гарри щедро снабдил ее украшениями и мебелью.

Кроме того, с Марией отправлялась большая свита. Людовик лично утвердил все имена в представленном ему списке, кроме обольстительной Джейн Попинкур, репутация которой была подпорчена тем, что она вступила в любовную связь с герцогом де Лонгвилем. Мария поплакала, но утешилась, получив свадебный подарок Людовика – огромный бриллиант под названием «Зеркало Неаполя» с подвешенной к нему крупной жемчужиной. Гарри жадно смотрел на него, думая, что ему самому следовало бы иметь такое сокровище. Когда королевский ювелир сообщил, что это украшение стоит шестьдесят тысяч крон, Гарри замутило от зависти.

Глубоко в душе его печалило расставание с сестрой. Они всегда были близки, и он чувствовал потребность опекать ее. Нет, Гарри вовсе не предполагал, что Людовик станет плохо обращаться с Марией. Французский король, как он слышал, был настоящим джентльменом и пылал страстью к своей молодой жене. Просто сам он станет скучать по Марии, и Кейт чувствовала то же самое, Гарри знал это.

Но вскоре, даст Бог, Кейт будет качать на руках их сына. Она цвела здоровьем, и Гарри позволил себе с радостным волнением ожидать, что наконец обретет наследника.

Именно в этот момент, совершенно неожиданно, пришло письмо от Этьенетты де Лабом, с которой он имел любовную интрижку в прошлом году. К посланию прилагался небольшой бумажный сверток с какими-то лечебными кореньями немалой цены. Гарри тронуло, что она не забыла о его интересе к составлению лекарств; он рассказывал ей об этом. В письме Этьенетта напоминала про обещание дать ей десять тысяч крон, когда она выйдет замуж. Этот момент настал.

Первым побуждением Гарри было сжечь послание бывшей любовницы. Кейт не должна ничего узнать; в теперешнем состоянии ее нельзя расстраивать. Потом он решил, что нужно поступить честно и послать обещанные деньги. Но вдруг Этьенетта запросит еще? Этот вопрос не выходил у Гарри из головы в продолжение всей летней поездки по Беркширу и Суррею. В конце концов деньги Этьенетте он отправил, сочтя это самым безопасным, но никакой записки не приложил. Этьенетта поймет, кто передал посылку ее слуге. Прошло несколько недель, и только тогда Гарри начал успокаиваться, так как, судя по всему, бывшая любовница не собиралась доставлять ему проблем.

В начале октября Гарри, прощаясь с Марией, обнимал ее на пристани в Дувре.

– Есть одна вещь, о которой я хочу вас попросить, братец, – пробормотала она ему на ухо. – Окажите мне эту милость. Судя по людской молве, король Людовик – старый больной человек. Даете ли вы мне обещание, что в случае его смерти я смогу сама выбрать себе следующего мужа?

– Забавно, вы едете на собственную свадьбу, но думаете о вдовстве! – Гарри хохотнул. – Хорошо, я обещаю. – Он поцеловал сестру в щеку. – А теперь предаю вас Господу, на волю волн морских и поручаю заботам и наставлениям вашего супруга-короля. Да хранит вас Бог, сестрица!

В сопровождении Норфолка, Саффолка и Лонгвиля Мария взошла на корабль, который доставит ее во Францию. Кейт указала на светловолосую девушку в хвосте следовавших за сестрой короля дам, которая в ужасе глядела на бурлившие внизу волны.

– Похоже, эта малышка не хочет подниматься на борт, – заметила королева.

– Это дочь Болейна Мэри, – отозвался Гарри. – Она недавно при дворе.

– У него ведь две дочери?

– Да. Младшая – при дворе эрцгерцогини Маргариты в Брюсселе. Отец нашел для нее место фрейлины, когда был там с посольством. Я встречался с ней в Лилле. Очень способная девушка.

Король и королева, улыбаясь, смотрели, как Болейн впопыхах улещивает свою дочь, чтобы та взошла на борт. Но при виде того, как четырнадцать кораблей величаво выходят из гавани, увозя с собой его любимую сестру, глаза Гарри затуманились слезами. Наконец суда вышли в открытое море, ветер надул паруса, и корабли понеслись по волнам, постепенно набирая скорость. Гарри сморгнул слезы и отвернулся, потом оседлал коня и поскакал в замок.

Глава 9

По возвращении в Гринвич Кейт чувствовала себя хорошо и была весела. Через несколько недель она удалится в свои покои ждать родов. Гарри заказал новую колыбель, обтянутую алой тканью, постельное белье и занавески для детской. Если Господу будет угодно, скоро им найдется применение.

Стоял октябрь, вечерами было холодно. Гарри приказывал рыцарю-маршалу приносить серебряную чашу с картами и костями. Его джентльмены и дамы королевы играли с ним в мамчанс, клик-клак, империал и примеро или, собравшись толпой вокруг стола, следили за игрой.

Часто приходили супруга Кэрью Элизабет и ее подруга Бесси Блаунт. Гарри и Саффолк давно уже флиртовали с ними обеими, Саффолк даже писал королю из Франции и просил напомнить дамам, чтобы те отвечали, когда он присылает им знаки любви. И этому человеку Мария отдала свое сердце!

– Вы очень небрежны, раз не отвечаете ему, – укорил Гарри юных леди, и в его глазах сверкнули игривые искорки.

– Ах, ваша милость, но даме следует разыгрывать неприступность! – улыбнулась Элизабет.

– А вы, мистресс, не проявите доброту? – задумчиво спросил Гарри.

Бесси Блаунт лукаво улыбнулась ему. Она появилась при дворе в прошлом году в качестве одной из фрейлин королевы; ее отец сражался на стороне прежнего короля при Босворте, и лорд Маунтжой приходился ей родней. Шестнадцатилетняя Бесси была очень хороша собой: волосы соломенного цвета и глаза, напоминавшие Гарри раковины улиток, и не так бойка, как Элизабет Кэрью.

– Я буду добра к человеку, которого полюблю, сир, – сказала Бесси, скромно складывая руки на животе.

Гарри положил карты.

– Значит, милорда Саффолка вы не любите?

– Сир, я говорила о другом.

Гарри поманил ее, чтобы она склонилась к его уху:

– И кто же это может быть?

– Пусть сам догадается, сир. – Бесси улыбнулась ему.

Ей-богу, она неплохо научилась искусству куртуазной любви! В Гарри разгорелся интерес. Он представил, как расшнуровывает на ней платье, обнажает дерзкие груди, целует эти пухлые губы. Он так давно не прикасался к женщине! Ради Кейт на этот раз он воздерживался от всех искушений, но целомудрие – плохой товарищ по постели.

– Давайте закончим игру и потанцуем, – предложил Гарри. – Кажется, победа за мной?

– Нет, сир, – возразила Элизабет, выкладывая карты на стол.

Гарри тяжело вздохнул. Он снова проиграл не одну сотню фунтов.

– Хорошо. Рыцарь-маршал уладит это дело с вами.

О своем проигрыше Гарри забыл, танцуя с Бесси. Это доставляло ему такое удовольствие! Девушка отличалась грацией, была ловкой партнершей, и тела их, казалось, двигались в унисон, словно созданы были друг для друга.

Кейт наблюдала за ними с помоста, улыбалась и аплодировала. Гарри часто приглашал ее дам танцевать с ним, но два танца – это был предел, хотя бы на один больше, и Кейт начнет задаваться вопросами. Король поклонился Бесси:

– Это было большое удовольствие, мистресс.

– Благодарю вас, сир. – Ее щеки слегка порозовели, когда она делала реверанс.

Румянец ей очень к лицу, одобрительно подумал Гарри.

После этого он старался отыскать Бесси и побыть с ней, соблюдая осмотрительность: гулял со своей избранницей и другими девушками в саду, болтал на встречах в покоях королевы или просил ее поиграть для всей компании на лютне, а у нее это получалось прекрасно. Бесси не только имела милое личико, она к тому же была умна, интересна, проводить время в ее обществе – одно удовольствие. Гарри замечал, что эта девушка нравится ему все больше и больше.

С приходом зимы вернулся из-за границы Саффолк. Гарри пригласил друга распить вместе кувшин вина у себя в кабинете, где сам разжег огонь в камине. Герцог рассказал ему, что свадьба Марии и короля Людовика, а также ее коронация в Сен-Дени были обставлены с большим великолепием.

– Французский король очарован ею, – вещал Саффолк. – После брачной ночи он хвастал, что творил в постели чудеса.

Гарри показалось или в голосе Чарльза проскользнула нотка ревности?

– Я сильно сомневаюсь в этом, – не заострив внимания на своем мимолетном впечатлении, произнес он.