Марой и хранители

Глава 1. Нарушитель

– Я женат, – продолжал Бурмин, – я женат уже четвёртый год и не знаю, кто моя жена, и где она, и должен ли свидеться с нею когда-нибудь!

А.С. Пушкин, «Метель»

Зимой 1642 года по Люмерийскому исчислению, в северной провинции Лабасс, напротив водопада Волчье Логово, стоял беловолосый и голубоглазый молодой человек лет двадцати и меланхолично бросал в скалу, затянутую льдом, огненные бейлары1.

Неумолимо падающая вода заставляла огонь шипеть, но всё же понемногу юному магу удавалось откалывать небольшие молочные куски от монолитной стены, утолщившейся и окрепшей за последние два зимних октагона, славящихся суровыми морозами.

И сейчас было холодно. Однако любой подошедший ближе увидел бы, что от парня, сложившего кожух на дорожную сумку, валил лёгкий пар, настолько разогрелся маг огня.

Очередной бейлар ударился в трещину, и на этот раз в каменную чашу с треском рухнул огромный валун, частично открывая вверху вход в пещеру, именем которой и был назван водопад много веков назад – Волчье Логово.

– Энон-эрит! – обрадовался юноша, делая паузу, чтобы перевести дух и дать магии собраться.

Спустился вниз, к уступу, напился ледяной воды короткими глотками до ломоты в зубах и присмотрелся снизу к пещере, темнеющей за водяным пологом воды. По-прежнему в неё было не добраться из-за льда, сковавшего волчью тропу под нависающей шапкой скалы.

Юноша вздохнул, обречённо качая головой, вернулся на площадку напротив водопада и продолжил своё занятие, несмотря на то, что бейлары с каждым разом становились слабее.

Когда до падения второй глыбы, уже давшей несколько трещин, оставалось две-три попытки, послышался конский топот. К водопаду приближалась кавалькада из семи всадников. Заметив их, юноша не остановился, наоборот, сделал вид занятого важным делом человека. Один из всадников отделился от группы и, опережая остальных, галопом подлетел к водопаду. Ловко спрыгнул с лошади и перехватил руку, из которой только что вылетел слабенький огненный шар:

– Ты что делаешь, несчастный?! – гневно воскликнул сероглазый молодой человек, другой рукой удерживая за поводья коня, шарахнувшегося от бейлара.

Нарушитель святого места медленно повернулся и перевёл спокойный взгляд с лица вопрошающего – на его руку поверх своей:

– Ещё раз возьмёшься за меня без моего разрешения, и я не поставлю защиту.

Рука была отпущена. Нарушитель поправил рукав тонкой шерстяной рубашки, закатанный до локтя. На запястьях его обеих рук красовались чёрные кожаной выделки браслеты с плетением ирминсулиума. Левую руку, насколько позволял увидеть закатанный рукав рубахи, покрывала сплошная татуировка, вероятно, доходившая до плеча, потому что на шее с левой стороны тоже виднелся край рисунка.

Белые волосы, светло-голубые глаза, а так же бледная кожа на лице и на чистой от татуировок руке намекали: перед разгневанным всадником стоял гость из Нортона. В крайней северной провинции было ещё меньше яркого солнца, чем в Лабассе, а зима длилась на два месяца дольше, оттого внешность северян несла на себе вечный отпечаток дыхания снега.

– Кто ты такой и почему оскверняешь священное место? – холодно задал вопрос юноша, меряя взглядом северянина, бывшего немного ниже ростом.

– Чищу логово. А вот ты, как раз, его оскверняешь. Разве не положено оставлять лошадь там? – и повёл бровью да кивнул в сторону площадки, где спешивалось четверо.

– Арман, оставь его, едем! – крикнул один всадник нетерпеливо, и весело гарцующая под ним лошадь согласно ржанула.

Тот, кого назвали Арманом, и ухом не повёл, продолжая буравить тёмно-серыми глазами северянина:

– Не шути со мной. Я спросил…

– Что за наглец! – перебил юношу мужчина лет пятидесяти, подходя ближе. Свирепое выражение лица его не предвещало доброй развязки, и некая сила, исходящая от властного взгляда карих глаз, чем-то напоминала гнев того, кто стоял напротив северянина. – Имя!

– Моё? – нерешительно уточнил нортонец и моргнул растерянно. – Рене Марой, сир. А что случилось?

– Ты осквернил священное место. Знаешь ли ты, Рене Марой, какое наказание следует тому, кто относится с неуважением к памяти предков? – сир Марсий, а это определённо был он, встал рядом с сыном.

Светловолосый нарушитель без движения, кажется, начал мёрзнуть, он потёр нос и руки, глядя на подходящих других двоих молодых людей. Первый из них, в тёмном плаще с серебристой оторочкой по нижнему краю, задал аналогичный вопрос, в свою очередь сверля зелёными глазами невозмутимое лицо:

– Что ты здесь делал?

– Вы бы собрались все сразу, чтобы мне не повторяться, – пробормотал наглец, ёжась от холода.

В следующую секунду с оглушительном грохотом упала вторая глыба, теперь полностью открывая вход в пещеру. Северянин издал обрадованный возглас и рванул к уступу, но вдруг замер, поднялся над снежным покрывалом и поплыл обратно, скованный по рукам и ногам ментальными лентами, – к допрашивавшим его. Зеленоглазый покрутил пальцами вытянутой руки, и нарушитель опустился перед ним, продолжая держать руки по швам.

– Я не сделал ничего дурного, господин старший инквизитор, – спокойно сказал нарушитель, не показывая и тени страха.

– Откуда ты знаешь, что я старший инквизитор?

– …Я думал, что такие штуки только старшие умеют делать, – простовато объяснил блондин.

Тот, чью должность угадали, хмыкнул, опустил руку, однако продолжая держать северянина связанным ментальными лентами, обошёл со спины, приблизил лицо к затылку юноши, чтобы вдохнуть его запах.

– Проклятье, Арман, от тебя до сих пор фонит парфюмерной лавкой! – почувствовав лёгкий аромат знакомых духов даже на нарушителе, инквизитор поморщился.

Взрыв гогота двоих парней, спешившихся последними, заставил Армана повести плечами. Он раздражённо цокнул:

– Тц! И ты туда же? Мне казалось, шутки на эту тему уже порядочно всем приелись. Придумайте что-нибудь новое.

– Это вряд ли, дружище! – весело сказал тот, что призывал уехать, Антуан де Венетт. Он переглянулся с рыжим, имеющим жёлтые радужки.– С сегодняшнего дня весь Лабасс пахнет иначе, Дилан, ты тоже это чувствуешь?

Смех четверых (даже мужчина хохотнул) вывел из себя того, кому предназначалась шутка. Не засмеялся за компанию инквизитор, он, как и Арман, нахмурился.

– Оставим шутки в сторону, – Анри мрачно рассматривал мёрзнувшего нарушителя, обездвиженного магией. – У нас нет времени вытягивать из тебя объяснения пословно. Быстро, чётко, по существу – кто, откуда, зачем здесь? В одной фразе.

– Рене Марой, прибыл из Нортона по личному делу… Не трогай – не твоё! – последняя фраза предназначалась Дилану, который поднял кожух вверх, то ли намекая на лумерское происхождение героя, то ли собираясь обыскать вещи в поисках интересного.

Инквизитор повернул голову на смешок:

– Оставь его тряпки! – вернулся к предмету обсуждения. – А теперь так же чётко и без увиливаний: какого шархала ты глумишься над святыней?

– Хотел открыть пещеру для аргириусов, пока не закончился октагон, – окоченевший Рене выбивал зубами дробь и не сводил глаз с поддразнивающего его желтоглазого парня, то тянущегося к сумке, то медленно убирающего руку.

Услышав объяснение, Антуан фыркнул, Дилан поддержал, и вдруг хохотнули все, даже инквизитор улыбнулся. Невидимые путы ослабли, так что северянин быстро настиг рыжего. Выхватил кожух из его рук, торопливо оделся, клацая зубами, следом натянул шапку на покрасневшие от мороза уши. Смех затих, но на лицах, кроме повернувшегося к водопаду инквизитора, остались ухмылки и ирония.

– Анри, ты серьёзно? – спросил главный голубоглазый шутник. – Мы будем играть в детскую сказку? У меня нет слов… Едемте! Люсиль наверняка уже нас ждёт.

Инквизитор обернулся:

– Согласен, никому не воспрещается верить в сказки. И за это не наказывают. Едем, скоро стемнеет! А ты, малыш, – процедил северянину, ворочая во рту зубочистку, – если разнесёшь водопад, я тебя и в подземелье Владычицы найду!

– Не беспокойтесь, господин старший инквизитор, вам не придётся бегать за мной по всему Лабассу, – усмехнулся Рене и поклонился, чтобы скрыть довольную улыбку.

Продолжая посмеиваться над доверчивостью чужака, парни оставили его воплощать мечту всех лабасских мальчишек. Каждый из них хоть раз да пробовал снять зачарованную печать на пещере. Которой, на самом деле, там никогда не существовало – вход был беспрепятственным для любого желающего намокнуть под падающим потоком. Ну а зимой отряд любителей приключений редел, тем более холода затягивали вход в логово стеной льда, поэтому рубить её под водой, падающей сверху, дураков не находилось.

Последним ушёл сир Марсий, но перед этим наклонился к уху северянина:

– А может, всё-таки стоит связать тебя, мальчишка, и оставить здесь на пару часов? Не внушаешь ты мне доверия…

– Сир, не хотите помогать, проваливайте со всеми, – беззлобно попросил Рене, поднимая руку и призывая бейлар.

Мужчина, задетый наглостью лумера по происхождению, поднял брови, промычал «ну-ну» и крикнул слуге, помогающему молодым господам отвязывать поводья от мёрзлых балок на площадке:

– Вернер! Головой отвечаешь за действия этого сказочника!

Очередной взрыв хохота заглушил негромкий ответ слуги. Однако кавалькада не успела отъехать на приличное расстояние, как от водопада донёсся громкий хлопок. Всё тот же сердитый сероглазый Арман развернул коня и крикнул:

– Я задержусь!

– Правильно, проветрись получше перед встречей с Люсиль! – поддержал его Антуан, вызывая смех у остальных.

Шутки в адрес незадачливого парня, умудрившегося случайно раздавить флакон женских духов и пропитаться ими, не приелись. А главный генератор юмора считал, что имеет право шутить, ибо духи принадлежали его сестре, уехавшей несколько часов назад к дальним родственникам в Лапеш.

Арман вернулся к водопаду, сдал лошадь слуге и побежал к Марою, сейчас не видимому с площадки. На брошенной сумке лежал кожух, котта, и рядом стояли башмаки.

Северянин ещё и купаться вздумал, безумец? Арман обернулся, махнул рукой Вернеру и, накинув на голову капюшон, сам начал спускаться к уступу, где обычно набирали воду посетители, со стороны которого сейчас доносилось шипение.

Северянин босыми ногами стоял на скользких камнях, быстро продвигаясь дюйм за дюймом к большому валуну, с которого можно было дотянуться до волчьей тропы и по ней уже попасть в пещеру. Шипел огонь, тонкой струйкой срезая с обледеневших камней круглые шапки и оставляя ровную шершавую поверхность, по которой можно было идти без угрозы свалиться в воду.

На упрямца сверху брызгала ледяная вода, и Арман запоздало догадался, зачем тот снял шерстяную котту. Вернеру, показавшемуся на обрыве, сделал знак наблюдать сверху, а сам пошёл за северянином. Рене обернулся, почувствовав взгляды, но продолжил дело. До большого камня оставалось всего ничего. Минута-другая – и вскарабкался на него, отшвыривая красными руками обломки льда, лежащие на волчьей тропе.

– Сколько тебе лет, малыш? – перекрикивая шум воды, спросил Арман. Инквизиторское прозвище идеально подходило к этому великовозрастному детине – слишком наивен и чист был его взгляд светло-серо-голубых глаз, а серьёзные татуировки не добавляли возраста. Одет по-лумерски, но уверен и ведёт себя нагло, будто является отпрыском знатного рода.

– Девятнадцать минуло, сир, – обернулся северянин. – Поможешь…те сбросить обломки?

Устал, было видно. Прижался к скале, потирая босой ногой о другую, пропустил вперёд поднявшегося серьёзного сверстника. Лёд подчинился Арману, и в чашу, с горкой набитую льдом, полетели куски, очищая тропу.

– Хм, я думал, она повыше будет! – нагибаясь, чтобы войти в вожделенную пещеру и перешагивая через высокую сталагмитовую волну, пробормотал Реми. В остальном, пещера казалась сухой, хотя и основательно промёрзшей. Окоченевшие ступни не ощутили разницы между льдом и полом. – Отойди-ка…

Рене присел на корточки и направил руки на сталагмит у входа, огонь слабо полыхнул, растопил некоторую часть бугра и потух.

– И не жаль тебе тратить силу на детские сказки? – поморщился Арман, отстраняя северянина. Два пасса руки – последний лёд рухнул вниз. – Ну, что теперь будешь делать? Успокоился? Видишь где-нибудь печать?

– А ледяная корка на пещере тебе – что? Не печать? – северянин рассматривал низкий свод пещеры, уходящий вглубь горы. Идеальное место для логова и того, чтобы прятать щенков. – Матушка мне говорила: сказка – ложь, да в ней намёк, добрым молодцам урок. Слышал такое?

– Нет.

– Зачем тогда пошёл за мной? – Рене отправился в дальний угол пещеры.

– Мои предки сотни лет ухаживали за Логовом. Не мог же я оставить его на одного…

– Идиота? Хм, тоже верно.

Арман стоял, пригнувшись, у входа и не следуя за чужаком, заглядывающим в узкий лаз, лелея надежду, что он туда не полезет. По счастью, малыш передумал. Вернулся, отряхивая ладони:

– Сена бы сюда, выстлать пол…

– Сейчас сбегаю… – не двигаясь, сказал Арман.

Рене ухмыльнулся:

– Нет, так нет. Выйди из пещеры, немного прогрею, подпалю ещё ненароком тебя.

– У тебя резерв пустой, малыш.

– Может, да, а может, и нет, – северянин опустился коленями на холодный пол, покрутил хрустнувшей шеей и закрыл расслабленно глаза.

С минуту ничего не происходило. Арман готов был плюнуть на придурковатого путешественника и выйти наружу, как вдруг на душе разлилось спокойствие и безмятежность. Глаза на миг прикрылись, чтобы не помешать сознанию погрузиться в блаженство. Лица коснулась воздушная по-летнему тёплая волна, и Арман открыл глаза.

Вокруг северянина горел огненный круг, а маг сидел внутри, растирая подошвы ног. Заметив взгляд, поднялся, перешагнул пламя, услужливо опустившееся перед хозяином:

– Часа два хватит, чтобы немного прогреть. Закрыть бы ещё вход воздушным пологом…– задумался, потирая мочку уха.

Арман покачал головой, выругался про себя, но выполнил просьбу и подтолкнул Рене в тёплую спину:

– Иди уже, хватит! Навёл порядок.

Шум воды заглушил ворчание северянина о том, что всё-таки неплохо было бы привезти сюда сена.

У своих сваленных вещей Рене, громко отбивая зубами дробь, стянул мокрую рубашку, натянул на голый торс холодную, но сухую котту. Левая рука и плечо были полностью покрыты рисунком. Что было изображено на нём, Арман не успел рассмотреть, да и не особо желал. Посетовал на собственную глупость: северянин хоть и промёрз, но сейчас переодевался в сухое, а значит, быстро согреется, тогда как меховой плащ на Армане впитал в себя всю воду, что лилась сверху во время передвижения по волчьей тропе. О вымокших сапогах и думать не хотелось. Водная и воздушная маг-силы лишь немного вытолкнули из одежды воду, однако не полностью. Вернер бранился, и Арман осадил беспокоящегося слугу:

– У де Венеттов высушат, ехать недолго.

Полностью одевшийся северянин протянул руку:

– Благодарю за помощь, – ухватился за мокрую холодную руку, пожал своими горячими пальцами и задержал рукопожатие, согревая и будто бы немного передавая тепла во всё тело, об этом Арман догадался позже. – Давай плащ, подсушу.

Но Арман отказался от услуги, которая могла занять время. Тогда северянин легко поклонился обоим – господину и его слуге – и направился бодро к дороге, обозначенной растущими вдоль неё редкими деревьями. Арман свистнул вдогонку:

– Эй, куда тебе надо?

– Туда! Я как-нибудь сам, – парень неопределённо махнул рукой на восток, в сторону графства Делоне.

– Вот чудик! – Арман в который раз неодобрительно цокнул, вставляя ногу в стремя.

Мокрый плащ был снят и свёрнут. И юноша поехал налегке, невольно поймав себя на ощущении внутреннего тепла, будто только что прогрелся у жаркого камина и теперь остывал на терпком морозе. Впрочем, оба всадника через минут пять быстрой езды уже въезжали во двор соседнего замка, так что для Армана опасность превратиться в льдину миновала.

Рене торопился. От водопада до замка Делоне на санях быстрая езда занимала минут семь-десять, а пешком должно было уйти не меньше часа. Он так посчитал и оказался прав. Можно было сделать так, как планировал, – сказать Вернеру заветную фразу, и слуга мигом отвез бы к сирре Элоизе. Но вмешался Арман, которому не хватило ума расстаться на время с плащом, а отпускать его, вымокшего и одного, в связи с недавними событиями, было опасно. Потому ответил на вопрос неопределённо: «Туда!»

Нет худа без добра, зато так можно было спокойно переварить встречу. При одной мысли о том, что Анри со своим инквизиторским чутьём мог узнать перевоплощённую Мариэль, холодело внутри до температуры ледяных камней у водопада. Слава Владычице, первое знакомство прошло относительно удачно. А дальше дело за сиррой Элоизой.

Пройдя мост, Рене спустился к излучине утолить жажду. В надвигающихся горных тенях река была не такой приветливой, как днём из окна повозки. Внезапно накатило дежавю. Заснеженный берег показался знакомым.

Это было то место, которое показывал Вестник. Здесь должно было свершиться пророчество – убийство единственного наследника графов Делоне. «Оно?» – Рене приложил правую ладонь к левому предплечью, и метка Вестника согласно заныла.

Пить расхотелось. Юноша вернулся на дорогу и ускорил шаг: слишком быстро надвигались вечерние тени.

*****

После излучины дорога к замку начинала набирать высоту, дважды делала вираж вокруг фигурной горы и забиралась у ворот так высоко, что с западной сторожевой башни можно было обозреть большую часть окрестностей Лабасса.

По семейной легенде, замок был построен одними из Старших Основателей – супругами Белой Помаванкой и Белым Речником, второй из них заслужил милость тем, что издалека носил воду Владычице для омовения. После оглашения официального статуса Люмерии, Речнику предложили выбрать территорию возле любого понравившегося водоёма. Как ни странно, (опять же, по легенде) Речник отказался от почётного места у ирминсулиума Владычицы и перебрался на малолюдный гористый север, где брала своё начало Лония, дающая на жизнь большому пресному озеру благодаря своим многочисленным притокам.

Это озеро сегодня лишь с западной и северной стороны принадлежало Делоне, потому что его южный берег был выкуплен пять веков назад сиром Алтувием Трасси. Восточный же берег озера упирался в горную цепь, за которой заканчивалась Люмерия и начиналась территория виердов, дикого народа.

Таким образом, де Венетты на своей щедрой долине производили вино, овощи и два вида фруктов, в том числе пуар, из которого получался нежный сладковатый аперитив пуаре.

Де Трасси, имеющие в своём распоряжении как озеро, так и лес, и долину, разбогатели на экспорте шерсти, льна, зерновых, а также имели огромные загоны для лошадей самых разных пород, ценящихся любителями верховой езды. Пара личных лавок на Королевской торговой площади Люмоса и вовсе делали это лабасское семейство самым богатым.

Скромная экономика Делоне выживала за счёт поставок рыбы, шерсти найл (одомашненных коз) и мускатного горного ореха нукса, рассеянного по горам супругой Белого Речника, Помаванкой, с помощью послушного ей ветра. Кроме того особый сорт хвойного кустарника, сибриуса, растущего здесь повсеместно, признавался съедобным и даже лечебным для домашнего скота.

По весне масштабно обрезали молодые ветки сибриуса, сушили, затем перемалывали и добавляли в корм растущего молодняка. За лето неприхотливый сибриус снова набирал листовую массу и до следующей весны накапливал полезные вещества. Тем не менее, скот охотно поедал его и зимой. Возможно, потому что не вся территория графства была захвачена скалистой породой, а ближе к озеру и вовсе имелась небольшая долина с деревенькой, здесь повсеместно можно было встретить самостоятельных найл, забравшихся на гору или скромно пасущихся в низине без видимого присутствия хозяина.

Не исключено, что именно благодаря этой свободно гуляющей пище здесь поселились хранители – серебристые волки, аргириусы, наследство виердов, отступивших за горную цепь после того, как свет Владычицы осветил собой территорию, названную Люмерией…

Итак, Речник построил замок на горе не случайно. Изначально внутри горы находился горячий источник, и к купальням приезжали посетители поправить своё здоровье да и просто отдохнуть. Поэтому сам замок делился на две части – общественную и хозяйскую. Общественная, охраняемая на востоке, со стороны деревни, воротами, ныне использовалась преимущественно для хозяйственных дел: в подвалах, где лёд не таял круглый год, хранили рыбу и мясо на продажу.

Рене шагал по дороге, ведущей в западную, хозяйскую часть. Остановившись у ворот, чтобы перевести дух, Рене недолго гадал – скоро ли слуги услышат стук железного кольца по пластине, позеленевшей от времени и имеющей месяцеобразное углубление от ударов. Надо отдать должное дисциплине, установленной сиром Марсием, почти сразу открылось окошко и показался настороженный глаз:

– Благостного дня, – не стали высокомерно вопрошать: «Ты кто такой?». – Чем могу служить?

– По личному делу к сирре Элоизе, она меня ожидает, – начиная волноваться, ответил Рене.

Тяжёлая дверь с окошком приоткрылась наполовину, и пожилой мужчина за ней отступил, пропуская юношу и попутно разглядывая его.

– Обожди в гостевой… Хальц! Проводи гостя к госпоже! – старик крикнул молодому человеку богатырской наружности, несущему через весь двор мясную тушу на своём плече. – Обожди-ка, Хальц тебя проводит. Кто сам-то? Хозяин вернётся, как доложить?

Рене назвался и последовал жесту старика – отошёл к широкой лестнице, ведущей к центральной двери. Хальц вернулся. На его кожухе остался розовый след от сырого мяса, как и разводы от пятерни на боках, но эти пятна, по-видимому, великана не смущали. Он деловито кивнул, мол, иди за мной, подвёл к парадным дверям, открыл их и басисто рявкнул:

– Кассий! К госпоже гости!.. Проходи, малец.

Рене нервно вздохнул: неужели он так молодо выглядит, что носить ему уничижительный эпитет до конца роли? Но язвить ответно не стал: в двухметрового широкоплечего Хальца, без труда поместилось бы два Мароя, если сложить их пополам, а это богатырь, разозлившись, сделал бы не без удовольствия. Его простоватый характер прекрасно был знаком Мариэль.

Управляющий Кассий незамедлительно возник у порога, узнал имя гостя и исчез на несколько минут в лабиринте коридоров древнего замка. Рене рассматривал знакомую обстановку, но впервые выпал шанс сделать это, как разрешается скучающему незнакомцу, – неторопливо трогая интересующие поверхности и проверив своим задом мягкость мебели для ожидающих.

Сирра Элоиза появилась на мгновение позже Кассия, тот не успел и слова сказать гостю. Шлафор с двумя большими пуговицами, неформальная одежда отдыхающих магов, и слегка растрёпанная причёска говорили о том, что женщина спала или же находилась дремотном состоянии, когда её побеспокоили. Дальнейшая сцена напоминала встречу матери, потерявшей надежду увидеть возвращение своего сына живым с длительной битвы, так машинально подумал Рене.

Женщина, тяжело дыша, замерла наверху лестницы, прижимая руку к груди. Спустилась на несколько ступеней и вдруг заметно ослабла, опираясь на перила. Изображающая за её спиной полезную тень личная служанка Ойла недовольно придержала хозяйку за локоть, но Элоиза отмахнулась неловко – и неожиданно быстро сбежала вниз.

– Пришёл! Наконец-то пришёл! – обхватила замершего оловянным солдатиком юношу и жадно воззрилась в лицо, зашептала. – Покажи её! Покажи метку!

Рене перевёл взгляд на открывших рты Ойлу и Кассия, обнял женщину:

– Я рад, что застал вас в добром здравии! – сказал громко и добавил шёпотом на ухо. – Сирра Элоиза, можем ли мы поговорить без свидетелей? Я покажу, но…

Женщина тревожно обернулась и торопливо объявила:

– Это сын моей хорошей знакомой… Анны… Анны…

– Марой, – подсказал Рене. Интуиция фыркнула: при первом же расспросе сира Марсия его супруга стушуется и наговорит противоречивых фактов, запутается и только осложнит дело. – Из Нортона.

– Да, конечно! – рассеянно подтвердила женщина, водя пальцами по левому плечу гостя. – Ойла, прикажи приготовить мальчику что-нибудь перекусить после дороги…

– Идёмте в гостиную, – подсказал шёпотом Рене, и женщина опомнилась. Гостю пришлось её поддерживать на лестнице, от радости сирра Элоиза совсем размякла.

«Тяжеловато с ней будет», – подумал Рене не без досады, вспоминая все предыдущие волнительные события с участием матери Армана, легко впадающей в тревожность и истерику.

Поэтому, едва они оказались наедине, стянул кожух, закатал левый рукав котты и повернулся к сирре. Татуировка расползлась на плече, открывая метку Вестника. Слёзы облегчения моментально брызнули из глаз женщины, и она повисла на юноше, судорожно обхватывая его шею и голову пальцами:

– Слава Владычице! Слава многоликой! – отстранилась, ибо извечная тревожность требовала доказательств: – Покажи ещё что-нибудь, что умеешь!

Несколько мгновений – и светлые пряди падали на родное лицо сына. Элоиза ахнула, хватаясь за него ладонями и пытаясь найти ошибку, но даже ямочка на правой щеке от лёгкой улыбки – всё было на месте. Слёзы облегчения полились из серых больших, как у Армана, глаз. Впервые стоя так близко к ней и имея возможность рассмотреть в мелочах, Рене поразился: насколько много сын позаимствовал от матери.

Глубоко посаженные глаза с выразительными подвижными бровями, детские припухлости на верхней части скул, рот и крупноватые верхние резцы, делавшие широкую улыбку особенной, длинные тонкие пальцы и худощавость – это Арман унаследовал от матери. Тёмный волос, примечательный нос с лёгкой горбинкой, плотную шею и подбородок с почти незаметной ямочкой, высокий рост – от отца.

С характером было сложнее определиться. Чувствовалась некая мягкость, которой с лихвой было у Элоизы, однако Рене не исключал, что сира Марсия с этой стороны он знал плохо, тем не менее чувство юмора скорее передалось по наследству от отца, чем от матери. Но и тут нельзя было судить окончательно.

– Присядьте, прошу, – он помог женщине опуститься на ближайшую кушетку. Сам полез в сумку за сухой рубашкой. – Простите, мне нужно переодеться, я взмок, пока шёл.

Изучающий взгляд обнимал тело, пока Рене снимал котту до конца, натягивал сухую рубашку и снова поверх шерстяную котту.

– Сколько тебе лет и как зовут на самом деле? – спросила Элоиза.

– Мне столько же, сколько и вашему сыну, но пусть вас не беспокоит мой возраст. Имя моё вам известно – Рене Марой. Сын вашей хорошей знакомой из Нортора – Анны Марой. Не забудьте, ради Основателей, эту важную мелочь.

Одевшись, Рене присел у ног тихо плачущей женщины, взял её за руку, поцеловал в пальцы:

– Сирра Элоиза, у меня к вам есть несколько просьб, но главная из них – успокойтесь, прошу вас. Я здесь. Теперь вам не нужно волноваться, за вас это буду делать я.

Женщина положила руку поверх горячих пальцев гостя:

– Клянёшься ли ты умереть вместо моего сына, если это потребуется? – вдруг глухо спросила она. В глазах волновалась жидкая сталь, матери нужны были все гарантии.

– Я это сделаю, – спокойно кивнул Рене.

Не успел среагировать, как женщина оказалась перед ним на коленях, захватила его руки в свои и жарко поцеловала, пряча в них лицо:

– Благодарю тебя! Благодарю! Мой мальчик, мой энджел Владычицы!

– Ну, это никуда не годится, сирра Элоиза! – забирая свои руки и пытаясь поднять женщину, возмутился Рене. Сколько могла продлиться эта истерика? Вздохнул, расслабляясь, чтобы призывать свет. Обнял женщину, погружая её в состояние спокойствия. – …Так-то лучше!

Лицо её просветлело, морщинки у губ разгладились, и она позволила себя усадить на диванчик, наконец, улыбкой и спокойным внимательным взглядом напоминая адекватного Армана.

– Всё будет хорошо, – шепнул Рене, не удержавшись и поцеловав её руки, прежде чем подняться.

Холодный голос заставил вздрогнуть и повернуться к двери:

– Неужели, мне это не кажется? – сир Марсий и за его спиной Вернер застыли на пороге гостиной.

Глава 2. Среди Делоне

Прикидываться, что не знаешь того, что известно всем, и что тебе известно то, чего никто не знает, прикидываться, что слышишь то, что непонятно, и не прислушиваться к тому, что слышно всем; главное прикидываться, что ты можешь превзойти самого себя; часто делать великую тайну из того, что никакой тайны не составляет <…> Вот вам и вся политика, не сойти мне с этого места.

П. Бомарше, «Безумный день, или Женитьба Фигаро»

Застать жену, которая отказалась ехать в гости по приглашению, сославшись на плохое самочувствие…

Увидеть её в ночном халате и мальчишку, коленопреклонённого перед ней, целующего руки, чего супруг не мог себе позволить в течение долгого времени!..

И её лицо, впервые за это время приобретшее здоровый вид, тот, от которого он был без ума, и который казался утерянным безвозвратно!..

Что можно было подумать в этой ситуации?

Ноздри сира Марсия раздулись, и он рванул к сопляку. Слава Владычице, самообладание в последний момент взяло вверх, ибо мальчишка невольно зажмурился и сжался, а бить того, чьи глаза закрыты, – всё равно что ударить покойника.

– Марсий, это сын моей знакомой! – воскликнула сирра Элоиза, не вставая с кушетки, так как рядом с коленями окаменел от страха юноша и мешал подняться. – Он приехал по поручению матери!

– Вот как?! – в голосе хозяина послышался отголосок звериного рыка. – Как зовут твою знакомую и где вы успели познакомиться? Случайно ошиблась почтовым порталом?

– Это Анна… – под свирепым взглядом супруга сирра Элоиза смешалась, испуганно глядя на него снизу вверху, и пролепетала заученную фразу, – мы давно познакомились с ней… во время последней поездки в Люмос…

– Которая была четыре года назад? И почему я до сих пор ничего не знал об этой твоей знакомой?

Сирра Элоиза, увы, оказалась плохой актрисой и слабым игроком, Рене вздохнул про себя: немного давления, и ложь станет слишком очевидной. Обмануть менталиста с даром стратега – невозможная задача.

– Сир, прошу прощения. Я понимаю ваше возмущение, признаюсь, что поступил опрометчиво, встретившись с сиррой Элоизой в ваше отсутствие. Долгая дорога и усталость стали причиной моей бестолковости, – чем дольше Рене говорил, тем больше заинтересованности было в глазах сира Марсия, уважавшего умных собеседников. – Я поторопился. И мой порыв, свидетелем которому вы стали, – всего лишь дань моей любви к матушке, оставленной дома. Сирра Элоиза напомнила мне её, бедняжку, мою матушку Анну, рыдавшую в час моего отъезда.

Сир Марсий с недоумением обратился к Вернеру, чьи поднявшиеся брови были единственным признаком подозрения на невозмутимом лице, некогда испорченным ожогом:

– Это тот малыш, которого мы сегодня встретили? Который в свои… шестнадцать, семнадцать?..

– Двадцать один, сир, – скромно подсказал Рене.

–… верит в сказки?

– Вы не правы, сир, – миролюбиво опротестовал оскорбление юноша и, улучив возможность, сделал шаг в сторону, подальше от коленей матери Армана.

– Что? – сир Марсий смерил наглеца взглядом с ног до головы.

– Все мы однажды нуждались в помощи, и не всегда святые приходили на помощь, так говорила мне матушка, – Рене задержал взгляд на Вернере, чтобы понять, узнал ли он пароль Изель. Узнал! Рябая щека седовласого слуги дёрнулась. – Может быть, сказка вовсе не для детей предназначалась? И знаете, сир, я бы в логове, на всякий случай, сеном бы пол застелил. Аргириусы – те же собаки, им бы лежанку потеплее…

Сир Марсий подошёл, пальцами поднял юношу за подбородок, заметил часть брачной руны на левом виске, отодвинул ниспадающие пряди, рассмотрел знак благословлённого Владычицей и хмыкнул:

– Больно ты смазливый. И всё-то ты знаешь, и обручиться успел… Что же ты забыл здесь? По какому поручению приехал?

Рене кашлянул, собираясь рассказывать, поскольку г-жа Элоиза, кажется, забыла об уговоре и сама затаила дыхание, но диалог прервал управляющий. Спросил, можно ли подавать ужин или отложить.

– Подавайте. Элоиза, приведи себя в порядок и возвращайся, – сир Марсий привычно засунул большие пальцы в карманы на жюстокоре, – а ты… как тебя?

– Рене, сир.

– То же самое, жду в столовой.

– Но я… – Рене меньше всего хотел оказаться за одним столом с семейством. Это было ещё страшнее, чем встреча с Анри, которую он планировал, в отличие от настолько близкого общения с Делоне, ибо собирался примкнуть к штату слуг.

Рене открыл рот, чтобы сослаться на своё лумерское происхождение, однако хозяин замка вышел. Вернер последовал за ним, оглянувшись в дверях на госпожу и гостя, которого, кажется, сир Марсий больше не ревновал к супруге. Это не могло не удивить, и Рене уточнил об этом у сирры Элоизы.

– Милый мальчик, – улыбнулась она глазами Армана, – даже если бы ты захотел оскорбить принявший тебя дом, с такой руной это было бы невозможно.

– Почему? Я не понимаю.

– Это крайне болезненно – изменять после клятвы обручения. Разве тебе об этом не было неизвестно?

– Я и не собирался изменять, в голову не приходило, – пробормотал юноша, провожая взглядом женщину, улыбнувшуюся ему через плечо. Он собирался просить её о разрешении бывать в библиотеке, но забыл. И про сено для Логова не пошутил, только кто ж разрешит? Придётся во время ужина понаглеть, а заодно отбить у сира Марсия охоту сажать лумера Рене за один стол с собой.

От перспективы опасного диалога во рту пересохло. Пустыня требовала воды, водный дар Армана опять напомнил о себе. И если на кухне можно было бы спокойно выпить хоть ведро, слуги бы только посмеялись, то рядом с сиром Марсием не разгуляешься. Обязательно обратит внимание.

Тактические размышления оборвал Вернер. Коротко приказал идти за ним, сам взял брошенную у дивана сумку гостя и повёл к спальным комнатам.

Здесь до сих пор витал еле заметный, не выветрившийся за несколько часов тонкий аромат духов госпожи Иларии. «Какой хороший, устойчивый запах!» – усмехнулся Рене. Теперь, если кто-то и унюхает его на Марое, смело можно будет ссылаться на коридорный дух замка Делоне.

– Сегодня переночуешь у меня, – Вернер привёл в свою комнату, которая находилась недалеко от спальни Армана.

Рене покрутил головой, рассматривая аскетичную обстановку, похожую на ту, что была в комнате Армана, но здесь мебели находилось ещё меньше. Воззрился на узкую кровать:

– Не буду я с вами спать!

– Я тюфяк принесу, ляжешь на полу, – Вернер спокойно отнёсся к заявлению гостя. По дороге не разговаривал и сейчас ограничился сухой фразой. Как всегда сдержан и молчалив. Неужели про Изель не спросит? – Приводи себя в порядок и марш в столовую. Не заставляй хозяина ждать.

«Мда, это вам не платья менять по каждому случаю!» – улыбнулся Рене, вынимая мокрую рубашку и часть влажных вещей. Повесил их сушиться на решётку у еле тлеющего камина. Умылся, расчесал волосы купленным в Лабасской лавке деревянным гребнем, отряхнул одежду. Вся смена туалета: пять минут – и готово. А жажду удалить не получилось. Графин стоял пустой, вода в бадье, что стояла в уборной, показалась подозрительной, с какими-то плавающими водорослями на дне, поэтому Рене пить её не стал.

Перед выходом наложил печать на сумку, мало ли, вдруг Вернеру вздумается проверить содержимое. Из опасного для чужих глаз там находилась книга «Приключения сира Дролля Ригголо». Её жизненно необходимо было как-то ухитриться и положить в почтовый портал Армана, пока не нашли случайно. Слава Владычице и всем Основателям, у водопада Дилан всего лишь пошутил, а иначе размеры катастрофы получились бы невообразимыми.

Сделав всё необходимое, Рене вышел из комнаты, надеясь, что не придётся изображать заблудившегося. Но Вернер ждал его неподалёку.

Пожилой слуга разговаривал с Арманом. Тот, заметив упрямого знакомого, качнул недовольно головой, мол, прицепился репей, однако вслух ничего не сказал. Ушёл в сторону столовой, не дожидаясь гостя.

Двое слуг наполнили тарелки горячим блюдом, чем-то похожим на жидкую кашу с кусочками мяса. Сиру Марсию подали его любимое – плохо прожаренный стейк с лужицей острой приправы, которую Мари однажды имела неосторожность попробовать. После неё страшно хотелось пить…

От одной мысли о воде в горле словно колючей бумагой прошлись. Рене робко отхлебнул из кубка, стоящего рядом, но там было вино – и поперхнулся.

– Что предпочитаете? – сир Марсий вдруг перешёл на вы.

– Воду, сир, или отвар, – ироничная улыбка хозяина дома подсказала: что-то Рене сделал не так.

У Армана в кубке тоже было десертное вино, а у его матушки – фруктовая вода-компот. Стало быть, Делоне-старшего развеселил девичий вкус «смазливого малыша»?

– Вино, сир, мешает концентрироваться, расслабляет,– объяснил Рене и понял: на этот раз угадал с аргументом.

Сир Марсий кивнул одобрительно и сделал знак слугам заменить бокал у гостя. Во время этого короткого диалога сидевший напротив Арман задумчиво поглощал ужин. Его рассеянный взгляд блуждал по столу, и юноша как будто не видел ничего перед собой, даже содержимого той тарелки, что поставили перед ним.

– Может быть, вы желаете сиг-амруг? – показывая вилкой на кусок не до конца убитого животного, истекающего сейчас кровью на его тарелке, вежливо предложил сир Марсий.

– О нет, благодарю! Матушка говорила, что от плохо прожаренного мяса в животе черви заводятся.

Поперхнувшийся сир Марсий потянулся за кубком, ложка госпожи Делоне замерла над тарелкой, Арман поднял глаза.

– И показывала, мол, во-от такие будут, – Рене поднял перед собой ложку, демонстрируя длину потенциального жителя желудка, а потом спокойно продолжил доедать горячее.

Невозмутимости находящихся за столом можно было присвоить уровень «королевский». У де Венеттов матушка сделала бы замечание, а Антуан подключился бы к игре «Испорти аппетит».

– Чему ещё научила вас ваша матушка? – отодвинув тарелку от себя, сир Марсий поставил локти на стол и сцепил выжидательно пальцы замком, опирая на него подбородок.

Вопрос нельзя было игнорировать, но и ответить на него значило согласиться на словесную дуэль, которая если и не затянется, то однозначно сыграет против Рене.

– Много чему, – сказал он и зачерпнул ложкой из неглубокой плошки приправу, щедро намазал ею плоский хлебец, «не замечая» смешинок в глазах напротив сидящего, поднёс ко рту, – вот, например, лошади…

Адское пламя сдавило гортань, слёзы сами собой навернулись на глаза, так что выдавливать их из себя не пришлось.

– Некромантское дерьмо… – просипел Рене, хватаясь за полупустой кубок одной рукой, а второй – за горло. – Простите…

Соскочил с места, забрал у стоящего поодаль слуги кувшин с водой и вдоволь напился из него, не обращая внимания на струйки, текущие по подбородку. Отерев рот тыльной стороной руки, вернулся за стол и заел привкус от огненной приправы несколькими ложками густой похлёбки.

– Должно быть, это ваше скрытое стратегическое оружие массового поражения? – осмелился посмотреть на сира Марсия и увидел, что тот улыбается. – Я что-то не то сказал?

Мужчина покосился на повеселевшую супругу, потом – на сына, прикрывшего губы сложенными пальцами, и откинулся на высокую спинку деревянного стула:

– Всё в порядке. Не могли бы вы, Рене, ещё раз пояснить, чем сирра Элоиза может оказаться вам полезной?

Выдержав паузу нерешительного гостя, юноша рассказал. Его семья лумеров никогда не могла себе представить, будто один из её отпрысков получит настоящий дар. Поэтому воспитывали детей без изысков, как полагается простому люду, и не тратя деньги на учителей, преподающих основы магии и воинского искусства, ибо Рене с детства обнаружил тягу к лошадям и, казалось, нашёл своё призвание.

Но после появления сильного дара огня и одного случая, едва не ставшего несчастным для всей семьи, приоритеты были признаны ненадлежащими. Для безопасности прежде всего самого Рене его решили определить в какую-нибудь семью аристократов, где имелась бы возможность обучиться воинскому делу. Матушка вспомнила про сирру Элоизу, женщины списались, и таким образом Рене оказался в Лабассе.

– Стало быть, вы имеете опыт в коневодстве? – сир Марсий выцепил из повествования важное для себя.

– Лошади – моя страсть, сир, – не кривя душой, подтвердил Рене.

– Ну, что ж… – очевидно, хозяин замка не собирался предоставлять слово супруге, потому что оценивающе воззрился на гостя. – Раз сирра Элоиза пообещала, не могу в том ей отказать. Однако у меня есть условие. Видите ли, последние дни посеяли некоторые сомнения в моей лояльности к событиям, происходящим спонтанно. Поэтому для вас у меня будет небольшое задание. Связанное с вашей страстью, как вы говорите. Поможете мне принять одно решение? Если уровень вашей компетенции в этом вопросе будет заслуживать внимания, моя ответная благодарность не заставит себя ждать.

– Что ты задумал, Марсий? – испугалась сирра Элоиза, усмотрев в загадочных словах супруга намёк на то, Рене может покинуть замок.

– Всё в рамках разумного, дорогая, – мужчина положил на её руку свою и пожал пальцы. – Полагаю, на этом мы можем сегодня покончить с накопившимися вопросами.

Марсий поднялся, давая понять: ужин окончен. На перевернувшихся часах серая мерцающая масса показывала всего восемь часов, немного рано для ужина и того, чтобы отойти ко сну. Но Рене, если бы хозяин дома сейчас приказал всем разойтись по комнатам, первым бы помчался выполнять приказ. Сумасшедшая бессонная ночь давно давала о себе знать накатывающей зевотой. И, ему показалось, Делоне в этом вопросе были с ним солидарны.

Разошлись быстро, без выказывания желаний поговорить о чём-либо. Супруги удалились одновременно, не держась за руки и без самых мелких проявлений чувств, как это делали де Венетты, но рядом друг с другом. Арман кивнул и пожелал благостного вечера, несколько холодно, не желая показывать раздражение от будущего вынужденного общения и тем более тренировок.

Рене поплёлся за Вернером в его комнату. Туда слуга слишком споро притащил тюфяк с покрывалом, бросил у стены недалеко от камина и вышел. Рене постоял над «царской» постелью и посмеялся над гостеприимностью. Ополоснул лицо, руки. Раздеться до нижнего белья не решился, просто стянул котту и прилёг на тюфяк, подложив под голову сложенный кожух. Минута – и гость сопел, свернувшись калачиком и натянув на нос покрывало.

Вернер вернулся с бельём и подушкой в руках, но услуга на сегодня оказалась бесполезной. Если только хитрый парень не притворялся, чтобы избежать вопросов. Вернер посидел на кровати, ожидая, когда спящий выдаст себя шевелением, а потом плюнул и сам лёг. Сон всё-таки сморил его, хотя Вернер собирался выполнить в точности приказ господина – наблюдать, следить за нежданным гостем. Но предыдущая ночь, в которой всем досталось побегать, и такой же насыщенный день, взяли своё.

Вернер проснулся, кажется, через три-четыре часа. Тихо скрипнули петли на двери – простой и оригинальный способ бытовых «охранных чар». Шустрого юнца, конечно же, в комнате не было, и слуга выскользнул за ним в коридор, мгновенно набрасывая на себя теневой морок, позволяющий остаться незамеченным в сумраке коридора даже для глаз прожжённого менталиста.

Хозяин предупреждал: в случае чего Вернер ответит своей головой, если юнец окажется опытным подставным наёмником, ибо предыдущая ночь заставила подозревать – Арман явно влип в какое-то скверное дело, раз неизвестная шайка беспринципно атаковала замок. Днём инквизиторская комиссия полностью перекрыла доступ к постройке порталов на хозяйской половине замка, и тем подозрительнее показалось появление из ниоткуда странного юноши.

С другой стороны, Изель впервые попросила о чём-то большем, нежели корзина с продуктами. А лесной ведунье Вернер доверял, как себе.

Но вот юнец тихо шагает по коридору, накинув на плечи покрывало вместо плаща. Подходит к двери сира Армана, прикладывает руку. «Снимает печать!» – понял Вернер, поражаясь теоретической невозможности этого действа, ибо снимать чужие надверные печати мог близкий родственник или очень сильный маг. Ни первого, ни второго в нежном юнце заподозрить было невозможно.

Вернер перетёк по стене ближе, чтобы захватить гостя с поличным, и достал кинжал. Дверь Марой почему-то оставил приоткрытой. Минута – и северянин вышел, закрыл за собой дверь, повторил манипуляцию с печатью. А затем, словно почувствовал недалеко от себя затаившегося хищника Вернера, готового к прыжку, остался у двери. Присел возле стены, кутаясь в покрывало и неподвижно замирая.

Слуга ждал терпеливо. Прошло полчаса, а Марой, кажется, решил провести здесь остаток ночи.

До Вернера запоздало дошло: Рене охранял Армана. На один вопрос к имеющемуся десятку подобных стало больше.

*****

Чёрное клубящееся живым туманом облако тьмы появилось из ниоткуда, протянуло свои любопытные щупальца, пробуя на вкус магию Рене, и обожглось о свет. Заскулило безмолвно и засуетилось. Ему хотелось проникнуть в самое сердце, но свет не пускал, с ленцой оттолкнул, словно пощёчину дал, слегка, играючи. Тьма восприняла нежелание драться как слабость, замерла, сгущаясь, и ринулась на свет яростно, жадно и уверенно, выманивая свет наружу.

Два облака перемешались, и в этой нешуточной пляске преимущество быстро оказалось за тьмой. Дымчатый спрут поглощал поникшую белоснежную медузу.

– Призови его… – зашептал голос. – Только вместе…

В плечо кольнуло, и Рене резко сел, в первые секунды не понимая, где находится. Боль в метке отсутствовала, значит, приснилось. И всё же на душе было пакостно после сна и незнакомого шёпота.

Вернер тихо похрапывал, в камине догорали угли, мигая, словно огни засыпающего города. Рене откинулся на тюфяк, натянул снова покрывало и понял, что мёрзнет. То ли Вернер предпочитал прохладу, то ли Делоне экономили на дровах, то ли сам замок был холодный. Будто лёд в его сердце не давал магии огня поддерживать работу камина, как положено, до утра. И ни одного полена возле решётки не лежало…

Юноша покрутился, закутываясь и подтыкая тонкое покрывало под себя, но сквозняк ползал по полу в поисках жертвы. Вместе с ним улетучился сон, растворился, как облако света в алчной тьме из сновидения.

Тревога не отпускала, ибо кошмар отравил душу. С чего Рене начал думать о нём, если метка молчала? Цыкнул сам на себя: вчерашний день был тяжёлый, а тот, что предстоял, обещал быть в разы хуже. Нужно выспаться. Сейчас он накинет шатёр на себя, призовёт огонь, и снова можно будет уснуть… Но шатёр появился и исчез в следующее мгновение.

Вспомнил о книге! Рене нащупал в темноте котту, надел. Обулся и полез в сумку, достал «Приключения сира Дролля», засунул книгу между рубашкой и коттой. Прислушался к храпу Вернера, звучавшего в неизменной тональности, накинул на себя покрывало и крадучись добрался до двери. Петли предательски заскрипели, Рене замер, проклиная «хозяйственного» слугу. Масла он пожалел…

В коридоре ощущалось ещё прохладнее. Огонь от ламп сварливо, как беспомощный старик, льнул к стене. Но разбавлял тьму, спасибо, как говорится, и на этом. Глазам на секунду обернувшемуся Марою показалось расплывчатое серое пятно, исчезнувшее после того, как Рене сморгнул. Даже если бы это была не оптическая иллюзия после взгляда на лампу, а привидение, Рене бы не удивился: внутренний вид замка Делоне напоминал стиль проклятого дома. Здесь не одно, а толпами должны были водиться привидения и устраивать вечеринки. Например, в Ночь горги…

Неудивительно, что у Армана всегда были прохладные пальцы. В нервые минуты его прикосновения казались приятными, усмиряли жар желания, но сам факт именно сейчас заставил задуматься. Дом на леднике, студёные стены и такие же отношения внутри семьи. Как сир Марсий со своим темпераментом мог выносить бесстрастную жену? Не разыгрывали же они, в самом деле, на людях равнодушие, а за дверьми жадно бросались друг на друга?

Ладонь легла на дверь в комнату Армана, ментальная сила проникла сквозь дерево и вернулась: печать оказалась родственной. Молодец Арман, догадался блокировать не родной стихией, которую взломать проще простого. Тогда как ментальная магия индивидуальна, под неё «ключик» подобрать сложнее. Но не в этот раз, конечно.

Рене медлил. Было страшно заходить, вдруг Арман не спит? Или спит, но чутко? Пока раздумывал, даже не услышал – слишком плотная была дверь – почувствовал сердцем стоны. Секунда – и блокировка была снята, если что, оправдываться он будет потом.

Делоне спал беспробудно. В чернилах ночи, разбавляемой лёгким отблеском светлых теней от камина, лицо Армана блестело в испарине. Он мычал и морщился. «Любимые кошмары», – вспомнил его фразу Рене. Внезапно разглядел над грудью: почти незаметная в чернилах ночи, клубилась знакомая тьма, присосавшись тонкими нитяными щупальцами к области сердца.

Рене сходил к конторке, осторожно вложил книгу в почтовый портал и вернулся к кровати, во время перемещения перебирая варианты, как поступить. Что это была за тьма? Какова была её природа? Проклятие? Материализовавшиеся мысли, обида, ненависть, страх?

Особого выбора не было – Рене протянул руку, окуная ладонь в дымчатого паразита и властно призвывая свет. Тот не стал, как в сновидении, заигрывать с врагом, – вспыхнул и пожрал тьму, не давая её отросткам ускользнуть. Арман задышал спокойнее, морщинка на переносице разгладилась.

Два добрых дела были сделаны, и Рене попятился к открытой двери. Пассаж рукой – ментальная магия легко просочилась сквозь дверь и восстановила печать изнутри. Рене вздохнул с облегчением, но и вздох на половине действа превратился в зевок.

В комнату Вернера не вернулся принципиально. Десятки жилых комнат в замке, а гостю бросают, как собаке, подстилку на пол у камина. Рене тоскливо усмехнулся, усаживаясь на ледяной пол и согревая ладонями под собой квадрат камня. Если то диковинное облако тьмы вернётся, он обязательно почувствует, в этом даже не сомневался.

Воздвиг воздушный шатёр вокруг себя, нагрел изнутри, и от тепла сморило в два счёта.

Толчки в плечо разбудили. Открыл глаза – Вернер стоял над ним, одетый как для выезда – в меховом плаще. Поманил рукой за собой, и, зевая, Рене поплёлся за слугой, а по дороге вспомнил о привычке Вернера каждое утро ездить к водопаду и тренироваться там. Что с этим замком не так? Гостю места нет. Медитировать Вернеру тоже.

– Скоро начнётся движение, тебе лучше не мозолить глаза в коридоре во избежание ненужных вопросов, –бесстрастно предупредил Вернер. – Иди, на мою кровать ложись, на ней теплее. Досыпай.

– Я с тобой!

Седовласый камердинер остановился:

– Что? Нет.

– Да!

Рене исчез в комнате, но Вернер ждать его не намеревался. Не сбавляя, но и не набирая скорости, пошёл по коридору к лестнице, где его догнал юнец, на ходу застёгивая кожух. Слуга, не обращая внимания на спутника, свернул в служебное крыло, спустился в подвал первого уровня, по нему вышел к двери, ведущей на хоздвор – и там направился к конюшне.

На вопрос мальчишки, какую лошадь можно взять, равнодушно ответил:

– Левый ряд для прислуги.

Вернер седлал своего коня, посматривая на то, как Рене выводит из ближайшего стойла строптивого Нилла, выбранного за любопытство.

«Кто хочет со мной прогуляться?» – спросил мальчишка, вызывая улыбку на лице Вернера. Морда Нилла высунулась над перегородкой первой – так был сделан выбор. Но прежде чем вывести коня, юнец пошептался с животным и вывел его, спокойного, не пытающегося укусить за плечо.

Когда седовласый слуга вышел с конём наружу, на Нилле уже застёгивалась уздечка. У ворот Рене присоединился к Вернеру, и они пустились по дороге в предутренних колких зимних сумерках. Последний день второго октагона, завершающий шестнадцать дней, посвящённых свету Белой Владычицы, хватал за лица задумчивых всадников морозцем и горным ветром.

У водопада, когда спешились и привязали коней, Вернер предупредил:

– Занимайся своим делом, ко мне никаких вопросов – ни сейчас, ни потом. Всё, что увидел, остаётся здесь.

– Больно надо! – пожал плечами мальчишка и, не оглядываясь, зашагал к водопаду, чтобы проверить вход в пещеру, успело затянуть его льдом или нет.

В темноте сложно было понять, перечёркнуты ли вчерашние усилия. Рене вытянул руку, посылая ментальную магию, чтобы ощупать скалу, но та была слишком далеко, ополовиненный дар не справился.

Тогда он подбросил вверх бейлар, приказывая ему рассыпаться над водопадом снопом искр. Короткая вспышка позволила увидеть за мокрой занавесью зияющий чёрный вход, тропа показалась чистой, но Рене остался недоволен. Запустил пальцы под шапку, почёсывая голову и раздумывая. Спустился на уступ и вытянул руки перед собой так, будто собирался лепить снежок из воздуха.

Над водопадом взлетел световой шар и поплыл к тропе, над ней. Задержался у входа в пещеру, осветил периметр. Кое-где за ночь успели намёрзнуть сосульки. Бейлар сбил их, а потом ещё несколько его собратьев бухнулись на тропу, растапливая тонкую корку льда. Рывок рук на себя – и ледяная крошка полетела в чашу.

Когда задуманное было выполнено, и Рене отправил персональную шаровую молнию сделать контрольный круг над водопадом, та вдруг вспыхнула ярко, превращая непроглядные сумерки над юношей и льющейся водой в яркий световой день.

– Э… это не я! – пробормотал Рене, изумлённый неконтролируемой трёхсекундной вспышкой. Вскарабкался на уступ и осторожно высунул голову над обрывом, как из окопа.

По лицу прошлась магическая волна, какая ощущалась во время открытия порталов. Никого, кроме Рене и Вернера, в эту глухую пору здесь, кажется, не было, значит, всплеск случился по вине слуги. «Он, что, сбрасывает резерв? Зачем?!» – ещё больше удивился Рене, не в состоянии рассмотреть, где в темноте прячется Вернер.

Насколько долго длится ежедневный ритуал старика, Рене, конечно, не знал. Поэтому наполнил флягу, сделал несколько мелких глотков и наполнил снова, а потом пошёл к лошадям. Залез на Нилла и повернул в сторону Ирминсуля: неизвестно, как день пройдёт, вероятно, сегодня выбраться от Делоне не получится, а обещанное ясеню хотелось выполнить.

– Куда?! – крикнул знакомый голос из темноты, едва Рене отъехал на полсотни метров.

– К Ирминсулю! Туда и обратно.

Вернер удивил, нечего и говорить. Какому магу в здравом уме придёт в голову желание сбрасывать мощную магию, чтобы потом целый день притворяться лумером? Рене вспомнил холодную ночь в комнате Вернера. Возможно, тот являлся аскетом, каким-нибудь идейным пуританином. Если только не хранил тайну, которая заставила его двадцать лет находиться у Делоне агентом под прикрытием. Рене улыбнулся фантазии и, пока ехал до Ирминсуля, развивал её варианты, повеселившись от души.

Вернер мог, например, быть отцом Армана. Некогда страстная любовь между скорбящей сейчас сиррой Элоизой и простым солдатом из отряда сира Марсия принесла свои плоды. Не желая отдавать родовитую наследницу неизвестному магу, властный сир Марсий заставил беременную Элоизу выйти за себя замуж и признал родившегося мальчика своим. А Вернер нарочно сжёг себе лицо и выбелил волосы, стал сутулиться и устроился слугой к Делоне… Кстати, у Вернера тоже был примечательный нос, а нижняя челюсть больше походила на Армановскую, чем квадратная сира Марсия.

«Всё, Вернер, я тебя вычислил!» – посмеялся Рене, пообещав себе при первом удобном случае пошутить над слугой, ибо тот казался слишком сдержанным и замкнутым даже по отношению к тем, к кому хотел относить себя, – к слугам.

Глава 3. Привет от Лоуренса

Не моя вина, если со мной случаются такие диковины, которых ещё не случалось ни с кем. Это потому, что я люблю путешествовать и вечно ищу приключений, а вы сидите дома и ничего не видите, кроме четырёх стен своей комнаты.

Р. Э. Распе, «Приключения барона Мюнхгаузена»

Завтрак прошёл в относительном молчании, короткие диалоги чередовались не в меру длинными паузами. Казалось, каждый из сидящих за столом имеет слишком глубокие мысли, чтобы разбавлять их будничной болтовнёй.

До завтрака Рене снова предпринял попытку избежать совместного преломления хлебов, обратился к Вернеру с просьбой столоваться с прислугой.

– Хозяину виднее, с кем тебе столоваться, – безучастно оборвал просьбу Вернер, повернулся уйти, но был ухвачен за рукав.

– Постой, старик! Дело есть, – Рене смущённо потёр кончик носа под взглядом слуги, задетого бестактностью юнца, и перешёл на шёпот, оглянувшись по сторонам. – Слушай, если тебе всё равно, где сбрасывать резерв, ты мог бы это делать у малыша.

– Какого малыша?

– У Ирминсуля, конечно.

Изумление в выцветших светло-карих глазах достигло критической отметки, Вернер уточнил:

– С чего бы?

– Ну, так… – Рене поморщился: к горлу подкатила лёгкая тошнота, предупреждая об откате в случае сказанного лишнего слова. – Просто он не прочь угощаться магией, это помогает ему расти.

Миг – и мальчишка оказался прижатым к стене сильной рукой. Вернер тихо, но внятно, шикнул:

– Ты знаешь о законах невмешательства, дурень?

– А при чём тут это? – юнец испуганно смотрел в приблизившееся обезображенное лицо: – Ты сбрасываешь резерв, куда положено, а не в прохожих, любителей прогуляться в сумерках. И возвращаешь дар туда, откуда он пришёл. Если бы за это наказывали, то не раздавали бы герцогских титулов.

– О чём ты?

– О процветании Люмерии, конечно, и света Владычицы, – Рене с раздражением стряхнул руки, растягивающие ему шерстяную котту на груди. – Сам подумай: граница виердов неподалёку, а малышу до размеров матери ещё тысячу лет расти. Было бы кому-нибудь от этого плохо, я бы и не предлагал умный выход. А ты, судя по всему, двадцать лет виноградники своей магией удобряешь, как навозом. Или у тебя договор с соседями? Ну так лучше б в Лонию сбрасывал. Глядишь, и рыба пожирнее бы была…

– Что-о?! – ярость, которой никогда невозможно было заметить в невозмутимом слуге, даже во время тренировок, вдруг вскипела от оскорбительных намёков, – что ты знаешь об этих двадцати годах, щенок?!

Но Рене, вместо того чтобы смутиться, растянул рот в улыбке. Сработала дурацкая привычка де Венеттов – реагировать юмором на опасность.

– Я знаю, кто ты. Сам догадался, но ты не переживай: Изель ничего про тебя особенного не рассказывала, – Рене подмигнул, – и я на твоей стороне. Никому не скажу, даю слово Мароя!

Вернер онемел. Стоял и смотрел сверху вниз на смазливого блондина с наивными светлыми глазами, на губах которого затаилась подозрительно тонкая улыбка. Вернер последние двадцать лет не любил шуток. Не по себе было, но остатки ментальной магии, потребовали держаться до последнего:

– И кто же я? – холодно поинтересовался Вернер.

Кашлянув, Рене поманил указательным пальцем наклониться и шепнул в подставленное ухо:

– Отец Армана и любовник сирры Элоизы!

Вернеру понадобилось время, чтобы прийти в себя. Облегчение, недоумение и страх перед разоблачением, который, он считал, давно исчез, – поочерёдно эмоции сменяли друг друга.

Рене обнадёживающе хлопнул его по плечу, выскользнул на свободу и пошёл в сторону столовой. Опаздывать на чужой завтрак было бы верхом неблагодарности. В спину ему понёсся хохот облегчения. Старик смеялся до слёз.

«И всё-таки ты не тот, за кого себя выдаёшь. Не любовник – значит, ящерица-шпион, – довольный удавшейся шуткой, улыбнулся Рене. – Нет, ну почему – именно на наши виноградники, а не в реку? И ведь далеко ходить не надо… Ничего, я тебя вычислю, старик, рано или поздно!»

Жалко было романтичную версию. Если бы Вернер не выдал себя машинальным облегчением в глазах, то красивая теория имела бы право на существование. Перед завтраком, во время утренней тренировки, на которой Рене присутствовал, Вернер назвал Армана «моим мальчиком», похвалил его за хорошую форму. Да и смотрел старик на юного Делоне с гордостью и нежностью, как это делают родители… А ещё бабушки и дедушки в адрес своих внуков.

«А может, он дед, а не отец?» – хмыкнул Рене про себя, сообразив, кстати, что не знает предыстории женитьбы сира Марсия на Элоизе Делоне, дочери сира Вэна Делоне. Который, в свою очередь, был близким другом дедушки Мариэль, сира Рэя.

Дед Армана погиб на Сурье, во время взрыва на руднике из-за провокации арауканцев, ненависть к которым внук успешно унаследовал. Почти в это же время исчез сир Рэй. Тело Вэна Делоне доставили в родной замок, и сейчас его прах находился в семейной усыпальнице. Но было ли то его тело, а не супруга бабушки Тринилии – сира Рэймонда? В любом случае, непростую загадку хранил двадцать лет Вернер.

Жаль, что с Вернером душевной дружбы не сложится, Рене это понял сразу. Осторожность, доведённая до параноидального уровня, на корню убивала доверие к незнакомцам и их действиям. Утром Вернер поехал за ним к Ирминсулю, не захотел отпустить. Но пока вернулся к лошади, пока догнал, Рене успел поговорить с деревом.

Приложил ладонь к стволу, поздоровался и поделился светом, благодарно принятым. «Хочешь, расскажу новости?» – спросил у Ирминсуля, и ветки зашелестели листьями. Рене, не убирая ладони, мысленно отправил воспоминания о событиях последних суток, начиная с того момента, когда распрощался с деревом после возвращения из Лабасса.

Стычка у Волчьего Логова, встреча с Элоизой и остальным семейством, совместный ужин – листья мелко затряслись. «Ого, да у тебя есть чувство юмора!» – одобрительно улыбнулся Рене, погладив ствол. Одна из веток наклонилась, коснулась щеки, царапая кожу свернувшимся на зиму листом.

«Между прочим, почему не сбрасываешь их?» – спросил Рене, вспоминая школьный курс биологии. Ветка вопросительно замерла. «Тебе же расти надо, а не накапливать вредные соли, да и под снегом ветки обломиться могут. Воды, наверное, зимой не хватает, да? Тоже пить постоянно хочется?» – Рене не исключал ошибку, всё-таки в Люмерии свои природные законы были, но логики никто не запрещал. Королевский Ирминсуль, например, круглогодично листву сбрасывал, а ведь воды, солнца и тепла ему всегда хватало.

Рене задумался. Белоглазый Хранитель подбирал опавшие листья. В них, по-видимому, находилась ядрёная концентрация ирминсулиума, поэтому их использовали для порошка познания – «Истины Ирминсуля». Мариэль в день, когда Анри привёл её к древу Владычицы, заметила на чисто убранной территории под стволом несколько опавших листьев…

Малыш вдруг зашумел, затряс ветками, и на голову Рене посыпался звенящий дождь с застывшими ледяными каплями внутри свёрнутых листьев.

– Посмотрите-ка на него! Умница! Обязательно надо мной надо было это сделать?! – проворчал Рене, отряхиваясь и выбирая попавший за шиворот мусор.

За этим его застал Вернер, отругал за хулиганство и пригрозил выдать местному триумвирату – Делоне, де Венеттам и де Трасси – на суд. Оправдания юнца в том, что Ирминсуль сам это сделал, по мнению слуги, выглядели жалко.

– Сам «не сочиняй»! – застонал от бессилия Рене. – Спроси у него, старик!

Что поведало дерево Вернеру, Рене не узнал. Пока слуга стоял, по совету, приложив руку к стволу, Рене кое-как собрал листья в кучу и сжёг их, чтобы у паломников не появилось искушения унести листву на память и сварить опасный «чаёк». А пепел сверху щедро присыпал снегом, благо что магия воды слушалась лучше.

Назад возвращались молча. Вернер и слова не проронил.

Из всех раздумий за столом во время завтрака самым понятным был ход мыслей госпожи Элоизы. Порция вчерашнего успокоительного света от Рене прекратила действовать, и тревожная натура сирры требовала новой дозы.

«Второй вампир на мою голову», – не сдержал улыбки Рене. Света Владычицы не было жалко, ибо катализатор его наполнения сидел сейчас напротив и рассеянно ковырялся в тарелке с гарниром, игнорируя вкусную рыбу, неожиданно поданную на завтрак в трёх видах – жаренном, варёном и маринованном, полусыром, со специями.

Утром, после того, как Ирминсуль угостился, свет слабо плескался на дне души до тренировки Армана, куда Вернер позвал в качестве наблюдателя. Делоне-младший был отличным бойцом. Чувствовал ли он замершее от восхищения и эстетического удовольствия дыхание гостя, пока отражал ловкие выпады седовласого слуги? Вряд ли.

Арман с утра был рассеян, даже несколько томен, как подумал Рене. Тень лёгкой улыбки Делоне-младшего не предназначалась никому из присутствующих, ибо взгляд всё время блуждал, не останавливаясь на людях. А после тренировки юноша перебросил на плечо взмокшую рубашку и отправился ополоснуться:

– Пойдем, покажу купальни, – взглянул на потягивающегося от часового сидения Рене и шёл всю дорогу молча.

На вопрос: «Как спалось?» – ответил вежливо: «Белым сном!» И даже не спросил, каково пришлось гостю на новом месте.

Купальни находились на нижнем уровне, вырубленным некогда Речником в горе. Они представляли собой разного размера пещеры с каменными бассейнами, в которые вода подавалась по одним трубам и сливалась по другим – в подземную полость Лонии. Проточную ледяную воду можно было перекрыть с помощью рычага, таким образом вода в купальне, куда Арман привёл Рене, была температуры окружающего воздуха, то есть непригодной для купания нормального человека.

Рене сунул руку в воду, пока хозяин раздевался:

– Так себе водичка. Слуги нагревают её хотя бы иногда?

– Я привык, – и обнажённое тело прыгнуло в воду, обдавая неженку брызгами.

Северянин оторопело смотрел, как вынырнувший юноша отфыркивается и смывает пот с шеи, плеч, подмышек, стоя по грудь в тёмной воде. Опомнившись, Рене буркнул:

– Мне надо к себе! – и вылетел с разгорячённым красным лицом из прохладной купальни.

К этим процедурам привыкнуть надо, уговаривал себя Рене. Тело некстати вспомнило, и внутренняя пружина скрутила. «Проклятье, проклятье!» – твердя себе и ругая за всплывшую перед глазами картину суточной давности, он бежал по лестнице наверх, чтобы хоть как-то выбить ненужные мысли физическими усилиями.

Тяжело дыша, медленно прошёлся по коридору, где его, взбудораженного, могли увидеть. Завернул в тренировочный зал, схватил первый деревянный учебный меч, висевший на инструментариуме, и ударил, рыча, по деревянному муляжу в углу.

Пять минут борьбы с горемычным муляжом, и, в конце концов, отпустило, усталость отозвалась болью в мышцах рук. «Какое счастье, что Арман влюблён в… да хоть в Люсиль, и никогда не полезет ко мне с объятиями… Иначе я бы сошла с ума!» – успокоившись, Рене смог даже посмеяться над собой.

– Антуан приедет к десяти, – начиная завтрак, Делоне-младший предупредил родителей. – Мы хотим испытать накопители в башне.

Сир Марсий после короткой паузы кивнул:

– Гуляйте, молодёжь, даю вам последний день на развлечения. С завтрашнего дня обычный график.

– Знаю, – юноша уткнулся взглядом в тарелку.

– Люсиль будет? – спросила сирра Элоиза и пояснила, перехватывая немой вопрос гостя в его взгляде, – Это наша соседка. Милая девушка и будущая невеста Армана.

Сир Марсий кашлянул, но промолчал, не желая портить настроение никому из добровольных слушателей, себе тем более.

– Как зовут вашу девушку, Рене? – госпожа Делоне ласково посмотрела на гостя.

– …Дульсинея, сирра Элоиза, – Рене потянулся за кубком запить улыбку.

– Красивое имя и очень редкое, никогда не встречала. Должно быть, вы слишком сильно уважаете друг от друга, если решились принести обет чистоты после инициации.

Рене кивнул и не стал продолжать диалог на опасную тему, отделался незначительными фразами, тем более что вилка сидящего напротив Армана замерла, воткнувшись в рассыпчатую горку гранолы.

– Какие новости от Мариэль? – некстати поинтересовался у сына сир Марсий, перекладывая себе на тарелку рыбу.

Арман пожал плечами, вилка вяло набрала на кончик гарнир:

– Вернула мне книгу, которую я ей дал почитать в дорогу. С очень странного портала без обратного адреса… Полагаю, у неё всё хорошо.

– Было бы странно, если бы у Мариэль всё было плохо, – ровным тоном отозвалась сирра Элоиза. И за столом снова восстановилась тишина, разбавляемая работой столовых приборов и челюстей.

«Уснуть за этим завтраком можно», – подумал Рене, наевшись и теперь наслаждаясь горячим травяным отваром с мятным привкусом.

Супруги Делоне также успели насытиться, но ждали Армана, подперевшего голову левой рукой и не замечающего взгляды, которые бросали на него. Вилка медленно, будто издеваясь над наблюдающими, уносила в рот гранолы по чуть-чуть, а на тарелке всё ещё оставалась добрая половина от начальной порции.

Поначалу Рене не обратил внимания на лёгкое покалывание в губах, решив, что это из-за мяты в отваре. Однако когда по щеке скользнул ветерок, ощутимо напоминая прикосновения пальцев, вздрогнул. Лицо молниеносно вспыхнуло, и Рене окаменел, приоткрывая рот для свежей порции воздуха и косясь на сира Марсия, сложившего руки домиком и гипнотизирующего сына красноречивым взглядом. Никто из родителей не подозревал, что Арман неосознанно, как недавно Мариэль на комбат-де-бу, использует чужой дар. Дар своей фактически невесты, о которой не знает ни единая душа да и он сам… вероятнее всего…

Два ментальных прикосновения, ползущих вверх – одно по ноге к бедру, второе от талии к груди, – и Рене дёрнулся, ударяясь коленками о поверхность стола. Сир Марсий и его супруга перевели взгляд на красного гостя, в то время как Арман не поднял глаз с упавшей на них чёлкой. Его вилка намертво уткнулась в содержимое тарелки.

– Что с вами, Рене? – участливо спросила сирра Элоиза.

– Я… мне… можно я пойду? – безуспешно пытаясь остановить ментальное прикосновение к внутренней поверхности бедра, промямлил гость, отодвигая со скрежетом стул.

– Что ж, думаю, кто был голоден, тот успел позавтракать, – философски заметил сир Марсий и так же отстранился от стола. – Рене, встречаемся через полчаса в конюшне. Вам хватит времени?

– Я надеюсь… Благодарю за завтрак. Прошу меня извинить, – пробормотал гость, вставая и пятясь от стола.

Получив одобрительный кивок от обоих супругов, развернулся и помчался вон. В спину донёсся раздражённый окрик сира Марсия: «Арман! Что происходит?!..»

*****

Утром Вернер удивил хозяина. Сир Марсий ждал отчёта попроще, а в итоге сообщение слуги о поведении подозрительного гостя смутило.

– Полагаю, что это Хранитель, – начал Вернер без долгого предисловия.

Рассказал об опавших листьях на Ирминсуле после молитвы под деревом и замеченном необычном блуждающем бейларе, похожем на огненный, но слишком светлом, необычном. Про ночное похождение Рене и личные диалоги с ним Вернер, разумеется, не поведал.

Тогда сир Марсий собрал воедино всё, что знал о Хранителях. Все они, известные на сегодня, родились в семье лумеров. Соответственно появление дара вызывало шок у родителей, которые не знали, что делать с новоявленным магом и с его способностями, не поддающимся определению. Дар Хранителей нарушал магическую норму: вместо одного-двух мог состоять из нескольких сильных, работающих одинаково, поэтому превизоры не могли определить, кто перед ними на самом деле – менталист, стихийник или портальщик.

Хранителей с возрастом настигало состояние пуританина – они отказывались от излишеств, сердечных привязанностей только потому, что не находили в этом удовольствия. В этом плане руна привязанности у Рене смущала, так как намекала на двойную инициацию: парень успел духовно и физически познать женщину. Впрочем, северянин был ещё слишком юн, тем более что ходили анекдоты о приключениях Хранителей в молодости. Зато его скромность и склонность к замкнутости не осталась неотмеченной. По словам Вернера, Рене спокойно отнёсся к ночёвке на полу и просил позволения столоваться с прислугой.

Сир Марсий слышал, уже и не помнил, от кого, что Хранители никогда не откажутся от мяса синей рыбы (синявки), которая, якобы, помогает им справляться с неизбежным отравлением древней магией. Выводит некое накапливающееся в организме вредоносное вещество от постоянного присутствия рядом с источником, будь то Ирминсуль или рудники южной Сурьи.

Синявка в закромах Делоне не водилась, так как она ловилась в Южном море, омывающем берега южной Сурьи, и считалась ценным деликатесом с характерным привкусом и запахом протухшего мяса. Не каждый люмериец отважился бы лакомиться мясом вонючей рыбы, когда на прилавке имелся более дешёвый и вкусный аналог.

На всякий случай сир Марсий приказал приготовить на завтрак рыбу, пойманную в местном озере. И потом наблюдал, как Марой, единственный из четверых едоков, с аппетитом налегает на рыбу, уделив внимание маринованной, к которой никто, кроме гостя, и не притронулся. Не синявка, конечно, но чем шархал не шутит?

Был ещё один безоговорочный признак Хранителей – их умение понимать источник магии, но это уже подтвердил Вернер. Талант чувствовать мир распространялся понимание чувств животных и птиц. Белые голуби-энджелы Владычицы были постоянными спутниками официальных Хранителей, поэтому Марсий с нетерпением ждал вердикта Мароя как коневода.

Привёл его к загону, в котором бегала одинокая лошадь, а в соседнем загоне гуляло аж пятеро.

– Это Адель, – представил Марсий юноше кобылку, меланхолично роющую копытом снег в попытке добраться до травы. – Из-за неё я перевёл в восточную леваду четверых лошадей.

– Красавица! – Рене восхищённо прищёлкнул языком, не сводя заблестевших глаз с каурой кобылки, носящей на всех четырёх ногах длинные белые «гольфы». – Откуда сокровище?

– Мне её подарили. Не суть важно. Ей два года, ещё не жеребилась, хотел свести её со своим рысаком. Или выставить на весенние соревнования, на которых Адель неоднократно брала призы. Но есть один момент, который меня настораживает. Хочу, чтобы вы его увидели и помогли мне с решением проблемы.

Проблемы, на самом деле, особой не было. Адель оказалась капризным приобретением, будучи потомком арнаахальских лошадей, большой редкостью в Люмерии. Чистокровная арнаахальская порода в Лабассе пока была представлена только кобылой госпожи Иларии. В то время как предки Адель, её бабка, арнаахальская золотистая красавица, по недогляду слуг полюбила местного жеребца. Таким образом появилось смешанное потомство, гварской породы, даря коневодам призрачную надежду, что в каком-нибудь поколении да проявится арнаахальская кровь.

У де Трасси было таких три лошади, точнее, две кобылы и один жеребец, приобретённые ценной интриг и унижений. Адель сосед, сир Аурелий, проиграл в споре, так кобылка появилась у Делоне неделю назад. Сейчас сиру Марсию было интересно, увидит ли арнаахальский след Марой или начнёт придумывать отсебятину, лишь бы доказать опытность?

Рене полез в карман, достал лакомство и протянул, облокотившись на изгородь. Кобылка заметила гостей, осторожно приблизилась, подняла верхнюю губу, принюхиваясь к новому посетителю и его подношению. Взяла кусок сахара и позволила Рене дотронуться до морды, погладить по щеке.

Юноша перелез между жердями и повторил действо: лакомство и прикосновение. Адель пошла на контакт, но это пока не поражало сира Марсия. На его невозмутимом лице невозможно было разглядеть эмоции, да Рене и не смотрел на него, наслаждаясь общением с лошадью.

– Ну, милая, расскажи, что тебя беспокоит, – прошептал, обнимая каурую морду. – Чем я тебе могу помочь?

Лошадь фыркнула, замерла, водя глазам по сторонам. Вдруг Рене отстранился, резко спросил у сира Марсия:

– В какую башню собирался пойти ваш сын – восточную или западную?

Марсий замешкался, не ожидая подобного вопроса.

– Я вернусь, милая! – шепнул Рене лошади и полез наружу. – В какую башню?! Не молчите, Владычицы ради!

Услышав ответ про западную, Рене рванул к замку, не объясняя своего поведения. Сир Марсий постоял с минуту, задумчиво глядя на Адель, взиравшую на удаляющегося мальчишку, да сам пошёл за ним, заинтересованный. Была ли то хитрость, чтобы выгадать время для ответа на вопрос его, сира Марсия?

Рене нёсся, насколько позволяло дыхание, через хоздвор, по которому сейчас вели Перси, лошадь Антуана, – в замок и дальше по некогда знакомому маршруту. Метка пока ещё только намекала на приближение опасности, но в этот раз ожидание могло стоить слишком дорого, ибо до западной части путь был неблизкий: три верхних этажа, левое крыло, длинный коридор и, наконец, винтовая лестница на саму башню.

Но главное, Рене уже не догадывался – знал о том, что должно случиться. Сир Марсий сказал «подарили», а во время ментальной связи с кобылкой почему-то возникла ассоциация с де Трасси. Заныло плечо – и в голове возник ехидный голос Лоуренса: «Подарю ещё один подарочек» и «Вот как надо пользоваться подарками!». Оба раза, конечно, он имел в виду накопители, подаренные в ночь посвящения троим новобранцам – Антуану, Люсиль и Арману.

Рене старался не думать о том, что если сообщники подменили оба накопителя, то спасать придётся не одного Армана, но и братца тоже. Хватит ли сил? Ментальных лент больше нет. Чтобы подозвать к себе Адель, пришлось посылать ей зов света, а не притягивать, как это получалось с матушкиной Мечтой.

На втором этаже он не выдержал, остановился, задыхаясь и хватаясь за перила. Отёр мокрое лицо и глаза, щипавшие от навернувшегося пота. Призвал огонь и свет. Это усилие заняло секунды, а показалось – прошла вечность. Открылось второе дыхание, и Рене полетел дальше, перепрыгивая через две ступеньки.

Первый хлопок раздался, когда Рене бежал по третьему этажу в сторону башни, и до винтовой лестницы оставалась самая малость.

Второй! Метка, наверное, горела, но юноша её не чувствовал. Бег притуплял все мысли и ощущения.

Третий! Обдирая руки об острые углы на грубо сделанной лестнице, Рене карабкался и уже слышал знакомый смех. Слава Владычице! Живы! Пусть нетерпение Антуана станет спасением для других!

– Теперь ты. Давай один, пробный, пока нет Люсиль, – отчётливо скомандовал голос Антуана, приглушённый высотой.

И Рене заорал:

– Стой! Не смей использовать этот чёртов накопитель!

Пауза, и удивлённый вопрос светловолосого шутника, склонившегося над перилами на площадке:

– Эге, да это же наш любитель сказок! Беги скорей, малыш, не то пропустишь самое интересное!

Много чего хотелось сказать в последнюю минуту подъёма, и не все слова были приличными по происхождению, но Рене не стал надсаживаться, чтобы сберечь последний запас воздуха в лёгких. И лишь когда вынырнул на площадку, с силой толкнул Антуана к стене, вкладывая в удар всю злость.

– Отдай! – подбежал к Арману, который стоял напротив смотрового окна с зажатым в руке накопителем.

– С чего бы?

Огненный сгусток метнулся от вскинутой руки Мароя к запястью Армана, обжигая. Из руки выскользнул на пол голубой кристалл, но Арман подхватил его, успевая сбить пламя своей водной магией.

– Сдурел, малыш?!

Рене чудом успел избежать выпада.

– Ain roy yn olar ynweith! – рявкнул, протягивая руку. Добавил, видя смятение в глазах, – Argirius!2

– Да он сумасшедший! – Антуан нерешительно примеривался, как бы поудобнее схватить северянина, но ничего металлического на том не было, чтобы применить магию.

Рене сгрёб с ладони опешившего Армана накопитель, подбежал к окну и зашвырнул опасный подарок как можно дальше. Вдогонку послал незаметный глазу водяной бейлар – словно тень мелькнула и пропала внизу. Обернулся и дёрнулся вперёд: ближе к нему, чем к парням, из портала выходила Люсиль, не подозревая об опасном моменте.

За спиной громыхнул взрыв, настолько сильный, что в ушах заложило до глухоты. Пол в донжоне вздрогнул, и, не осознавая приближающийся возможный конец, троица переглянулась растерянно. Рене вскинул руки перед собой:

– Ложись! – остатки ментальной магии ударили по коленям упрямых Армана и Антуана, подкашивая их и валя с ног. Сверху полетели два «покрывала», сотканные из света Владычицы.

Изумлённая гаснущая улыбка Люсиль была последним, на что успел обратить внимание Рене. Пол пошатнулся, и от стены с оконным проёмом взметнулось облако. Рене сделал рывок к Люсиль, бросая на неё остатки защитного света, увлекая девушку на пол и закрывая собой от убийственной каменной шрапнели…

Взрыв за пределами башни давно отзвучал, но после него в пыльном тумане отовсюду продолжали барабанить камни, катясь по кладке вниз и увлекая за собой другие.

– Все живы? – спросил голос Армана, откашливаясь.

– Я в порядке. Люсиль! – крикнул Антуан и попробовал сдвинуться под грудой камней.

Пол сразу ощутимо поехал, и Арман крикнул:

– Анчи, замри! – резко предупредил: – Башню разворотило. Люсиль, ты цела?

– Цела, – жалобно отозвалась девушка. – Я не могу двигаться, кажется, он сознание потерял… На мне его кровь, о Владычица! Кто это?!

– Держись, не впадай в истерику. Можешь нас вытащить отсюда? – Арман протянул к ней пальцы поверх разделяющих пару кирпичей.

– Хорошо, дайте мне руки, – Люсиль выпростала свои из-под закрывавшего её тела и попыталась, насколько могла, ногой в юбке обхватить ноги лежащего на ней парня. – В гостиную?

– Давай. Анчи, достанешь до Люсиль?

– Всегда!

Две руки крепко обхватили её пальцы

– На счёт «три». Один… два…три!

Портал схлопнулся, перенося четверых в безопасное место. От колебания до этого не обрушившаяся часть пола в башне медленно сдвинулась и полетела вниз, опуская очередное облако пыли на снующих во дворе слуг и к сиру Марсию, застывшему у развалин на третьем этаже.

Башня рушилась медленно, неотвратимо, обваливаясь то в одном месте, то в другом и увлекая за собой огромные куски каменной кладки.

И сир Марсий, срывая голос, выкрикнул имя сына. Но в ответ услышал только грохот катящихся булыжников, несколько столетий назад прочно укладываемых с помощью магии Белого Речника и Помаванки.

Он кричал и звал, пытаясь взобраться по шаткой горе, но каждый раз сверху вылетали камни, не давая подняться и угрожая ранить. Пока за спиной не отозвался голос:

– Отец! Я здесь! Люсиль успела нас перенести в гостиную!

– Шархальи дети, вы меня в усыпальницу загоните с такими октагонами! – хрипло засмеялся сир Марсий, обнимая сына, а затем отстраняя его от себя, чтобы рассмотреть: – Да на тебе и царапины нет!

– Это заслуга Рене, не моя. Вернер сказал, что слуги отделались испугом и все целы. Так что они пока сами разберутся. Пойдём, ты нужен в гостиной. По-моему, у Рене что-то со спиной, он не чувствует ног.

Отец с сыном, обнявшись за плечи, пошли по коридору, в восточной стене которого зияла дыра, полузаваленная обломками бывшей башни. Студёный воздух не преминул воспользоваться представившейся лазейкой, и в замок хлынула зима.

Глава 4. Паралич

– Вы улыбаетесь, – сказал он, – И вы так спокойны? Почему вы не кричите?

– Я кричу, – возразил Гребер, – только вы не слышите.

Э.М. Ремарк, «Время жить и время умирать»

Хуже всего, ему казалось, было то, что его положили на кровать сира Марсия. Не имея выбора, Рене лежал на животе, уткнувшись носом в угол подушки, и хозяйский запах, забивший нос, мешал сосредоточиться. Даже болтовня Люсиль, оставленной присмотреть за пострадавшим, не могла отвлечь.

«Дайте воды, шархалы!» – молил он, но ему неизменно отвечали: «Потерпи, скоро прибудет лекарь Майн…»

Прошла вечность. Майна всё не было. Жажда песком усыпала внутренности, и дело было не в огне, который единственный из маг-сил имел полный резерв, но разумно молчал…

Час назад, войдя в гостиную, на полу которой валялось несколько каменных обломков и много каменной крошки, сир Марсий мгновенно оценил ситуацию. Раненого оставили лежать на полу, на ковре, после того как помогли Люсиль выбраться из-под Мароя. Во время поворачивания на бок северянин вторично потерял сознание от боли, поэтому его решили пока не трогать. Снова уложили на живот.

Сир Марсий отцепил нож от пояса и разрезал одежду на спине пострадавшего. Там, на мускулистом рельефе, вздулось несколько багровых кровоподтёков, два из них – в области позвоночника. Правое плечо по отношению к левому несимметрично поднималось, и сир Марсий нажатием на него вправил вывих. Рене вскрикнул, почти одно временно с ахнувшими Люсиль и госпожой Делоне.

– Дождёмся Майна. – мрачно глядя на спину юноши, резюмировал Марсий, а затем обратился к Вернеру. – Принесите широкую доску и покрывало! Перенесём ко мне в комнату. Элоиза, проследи, чтобы ему приготовили отдельную комнату. Люсиль, девочка, зови отца, пусть возьмёт с собой несколько своих рабочих. И нужно отправить за Рафэлем. Я этого дела не оставлю, только в этот раз обойдусь без никчёмных инквизиторов. Даже не смейте их предупреждать, это приказ! Добьюсь личной аудиенции у Его величества…

Сир Марсий поправил разрезанную одежду на Рене и сверху прикрыл своим жюстокором. Засучил рукава и присел на корточки рядом с пострадавшим:

– Ты как, малыш? Чем могу помочь?

– … Сначала поклянитесь, что сделаете, – промычал дрожащим голосом юноша, начиная трястись от перенесённого шока. Вправленное плечо оставило за собой тупую ноющую боль и тошноту.

– Обещаю.

– Сена и тушу найлы в пещеру для аргириусов, – пробормотал Рене, шмыргая носом. – И мне доступ в библиотеку.

Сир Марсий рефлекторно сплюнул: «Тьфу ты!» – под давящийся смех Антуана и улыбки остальных.

– Тебя куда сначала отнести – в библиотеку или пещеру? – уточнил Арман, обнимавший Люсиль за талию и не подозревающий о том, что кусок ковра под лицом Рене пропитался его беззвучными слезами, текущими непрерывно, подобно воде в Лонии.

– В твою спальню сначала. Там хорошо пахнет, – огрызнулся раненый.

Сир Марсий поднялся, выпрямляясь:

– Ну, как я вижу, до полного выздоровления осталось всего ничего.

– Вы пообещали! – упрямо сказал Рене, не видя, но догадываясь, что сир Марсий возвёл глаза к потолку. – Не сдержите слово, и я не скажу, почему в этом году вы не сможете свести Адель.

Мужчина хмыкнул и вернулся, присел. Напротив Антуан заинтересованно опустился на корточки, чтобы лучше слышать бормотание раненого.

– И почему же? – Марсий весело перемигнулся с Антуаном.

– Кобыла у вас недавно, – слабо и медленно проговорил Рене, – может, с неделю назад. Потому и не привыкла к новому месту. Но главное – она уже была под жеребцом и понесла. Странно, что предыдущий хозяин вам не сказал об этом.

Лицо сира Марсия, ожидавшего менее интригующий вердикт, вытянулось:

– Я это проверю… Люсиль, ты отправила сообщение Аурелию?

– Он уже в дороге, – подтвердила девушка, поправляя кулон с белым кристаллом.

– Отлично!

Вернер с управляющим Кассием занесли двухметровую доску и покрывало. Марсий отправил управляющего встречать де Трасси и предупредил Рене:

– Сейчас тебя переложим на переноску. Потерпи.

На счёт «три» мычащего раненого слегка приподняли над полом и переместили на доску, покрытую тканью. Взмывая в воздух вместе с доской, Рене рефлекторно схватился за край и переместил свою руку на Армановскую.

Делоне-младший нёс впереди, на пару с отцом, а сзади взялись Антуан и Вернер. Люсиль и госпожа Элоиза последовали за ними. Не успели выйти из гостиной, как посыпались шуточки.

– Я думал, ты лёгкий, малыш, – делано удивлялся Антуан. – А теперь вижу: надорваться можно. Что это – морок или ты успел набить карманы камнями, пока Люсиль нас переносила?

– Не тяжелее твой бесстыдной совести, ты бы охотно оказался на моём месте в башне, – отпарировал сквозь зубы Рене.

Антуан засмеялся:

– Это ты прав, малыш. Но, знаешь что? Тебе крупно повезло, что ты не накрыл собой Армана.

– Воистину ты прав! – отозвался тот, кого упомянули.

И Рене фыркнул:

– Как будто у меня был выбор. На что ты намекаешь?

– А то, что на Армана имеет право падать только моя сестра, запах которой ты уловил в его комнате…

Арман цокнул неодобрительно, хотя посмеявшихся поддержал сир Марсий. И Делоне-младший сухо высказался:

– Сколько можно шутить на эту тему? Сказал же: не заметил я этой шархаловой сумки!

– То есть, первая часть моей фразы тебя не задела? – уточнил Антуан, вызывая очередную порцию смешков.

– Сирра Люсиль, если я вам доставил неудобство своим лежанием на вас, вы только скажите, я готов искупить, – пробормотал Рене, продолжая держаться за руку Армана.

– Искупить как? Жениться? – быстро спросил Антуан, не давая ни малейшего шанса девушке ответить на вежливую провокацию.

– Обойдётся, – сказал Арман, – он уже обручён.

– Одно другому не мешает, – философски пошутил Рене и добавил: – Тебе ли не знать?

Доска поехала передним краем вниз, и сир Марсий рявкнул:

– Арман, неси ровно! Что такое?

– Что ты имел в виду, Марой? – перехватывая доску поудобнее, поинтересовался Делоне-младший у раненого.

– Да всё про то же – об аромате парфюма в твоей комнате, – и Рене покрепче вцепился в доску, упираясь большим пальцем в руку несущего.

В этот раз сирра Элоиза не выдержала: намёки про Мариэль её и без того раздражали:

– Я завтра же прикажу заменить кровать в твоей комнате! – вспылила она.

Но Арман поспешил успокоить мать:

– Запах давно выветрился, это просто у моих товарищей память хорошая, а воображение скудное. А тому гостю, который испытывает моё хозяйское терпение, я бы посоветовал не следовать дурному примеру тех, кто имеет некоторое право на шутку в мой адрес.

Раненого внесли в комнату сира Марсия и положили на кровать, в очередной раз заставляя его исторгнуть болезненное мычание. Делоне-старший кивнул супруге, и она приблизилась к Рене, вернула мужу его жюстокор, раскрыла разрезанную одежду и наложила руки, чтобы немного снять боль.

– Последний вопрос, Рене, – сир Марсий застёгивал пуговицы на своём жюстокоре, – откуда вы узнали про то, что накопитель должен взорваться?

Рене молчал, а его ответа ждали все, это было видно по глазам собравшихся. Руки Элоизы замерли, поднявшись над спиной юноши.

– Увидел смутную картинку под Ирминсулем, а в процессе расшифровал, – из нескольких версий, начиная от вещих сновидений до знакомства с Мариэль, Рене выбрал самую нейтральную.

Сир Марсий переглянулся с Вернером, и этот обмен многозначительных взглядов заметил Антуан, отвлёкшись от обнимающейся перед собой парочки.

– Скорее всего, мне его заменили недавно, потому что я опробовал накопитель в первый же вечер, – Арман поделился догадкой.

Сир Марсий нахмурился:

– Позапрошлой ночью?

– Думаю, да.

– Его величество разберётся, –Делоне-старший помрачнел. Шумно вздохнул, осматривая собравшихся. – Женщины остаются здесь, все остальные – на разбор завала. Нужно закрыть дыру, чтобы спасти тепло.

Мужчины ушли. Сирра Элоиза через полчаса закончила лечить спину Рене, удивляясь тому, как легко поддаются кровоподтёки, будто признали родственную силу. После этого она с помощью Люсиль сняла остатки одежды с раненого, на его ворчание по поводу испорченных котты и рубашки, подаренных милой Дульсинеей, пообещала отдать пару светлых, почти не ношенных, костюмов Армана, который предпочитал тёмные.

– Есть ли у вас дар, который может помочь на разборе завала? – спросил Рене, когда сирра Элоиза укрыла ему спину.

Та подтвердила: есть, дар воздуха. И Рене положил свою ладонь на её руку, так как женщина сидела рядом. Свет Владычицы, которого было мало (всё, что удалось восстановить от недолгого прикосновения к Арману) неохотно потёк к Элоизе, слегка снял тревожность и поднял настроение. Женщина улыбнулась:

– Энджел мой светлый, тебе самому нужны силы, а ты меня поддерживаешь!

– Вам нужно больше проводить времени с сиром Марсием, – приподнял кончик губ Рене, глядя на Люсиль, чьи глаза горели от любопытства. – Помогите ему, пока вас не списали со счетов.

– О, он прав, сирра Элоиза! – восторженно поддержала Люсиль, складывая молитвенно ладони. – Я присмотрю за Рене, почитаю ему книгу.

– Вы бы тоже отдохнули от меня, сирра Люсиль…

Рене желал остаться наедине, хотя бы ненадолго, чтобы сконцентрироваться и попробовать собрать свет через воспоминания, но златовласка упрямо отказывалась бросать раненого, спасшего жизнь ей и любимым друзьям.

– Тогда разрешите мне попытаться немного вздремнуть в ожидании господина лекаря? – сумев скрыть раздражение, попросил Рене, и девушка согласилась тихо посидеть в кресле.

Рене повернул в другую сторону голову, поудобнее укладывая руки возле головы, и замолчал, сосредотачиваясь на покое, как учил Анри. Нужно было представить уединённое место и источник силы в нём. Созерцать, не прикасаясь, – получать ментально, усилием одной воли.

В молоке знакомого тумана и мягко развевающихся полотнищ лежал на белом ворсистом ковре он, подперев расслабленно рукой голову и, улыбаясь, глядя на приближающуюся Мариэль.

– Я посижу рядом? – спросила она.

– Приляг, так удобнее, – он провёл рукой по мягкому ворсу рядом с собой. Она послушалась.

– Мне нельзя тебя касаться, – предупредила она ползущую в её сторону руку, со знакомыми венами на руке цвета инея. – Я должна только смотреть.

– Но так будет быстрее… Тебе ведь нужны силы, Мириам? – он подвинулся и обхватил её плечи рукой, двигаясь к шее и убирая с неё локоны.

Кончики невесомых пальцев перелетели на щеку, нарисовали витиеватый узор, заставляя глаза закрываться от неги.

– Я люблю тебя, родной…

– Знаю. Набирайся сил, я буду рядом…

Губы, такие же невесомые, как пальцы, и всё же несущие мягкий свет, осторожно, чтобы не вырвать Мириам из погружённого состояния, погладили от предплечья до пальцев руку, вызывая приятные мурашки.

Внутренний сосуд наполнялся мягким искрящимся светом, похожим на блеск свежевыпавшего снега. Глаза с удовольствием отмечали: половина собрана. И тело уже почувствовало надежду, боль в плече утихла и, кажется, замерла в спине.

– Deuh atah, Argirius, kessanny vi, – взмолилась она, открывая глаза и приближая своё лицо к его.

– Euh…3, – откликнулся он, накрывая губами её.

Свет взаимности щедро плеснулся в сосуд, настигая края и собираясь перелиться через него задумчивым туманом…

– Ах, я же сказала, что теперь никуда не гожусь! – воскликнул горестно голос Люсиль, безжалостно выдёргивая из состояния концентрации.

– Что за глупости! – сердито осадил девушку голос Армана, только что звучавший по-другому в осознанном сне. – Как сказал Анри, тебе надо научиться контролировать свои мысли, вот и вся проблема. Прекрати плакать, моя малышка… ну… у нас ещё будет столько поцелуев, что ты устанешь от них…

Рене машинально повернул голову и убрал руку, чтобы увидеть причину резанувшей по сердцу боли, превращающей с таким трудом собранный свет в пепел.

Люсиль тихо плакала, её согнутые в локтях руки с обнажившимися ментальными браслетами были воздеты и прижаты к телу юноши, обхватившего подругу и поглаживающего по спине.

– Мы обязательно найдём выход, – рассеянно пообещал Арман. Почувствовав взгляд Рене, повернул к нему голову: – Мы тебя разбудили? Извини.

Тот отвернулся, вцепился зубами в ткань, дабы удержать звук и свет Владычицы, стремительно меркнущий. Швырнул мысленно его остатки по месту назначения, но заметного облегчения, кажется, они не принесли. Усилия оказались напрасными.

– Пошли вон! – всё, что смог сказать разочарованный Рене.

*****

– …Ваш случай, сирра Люсиль, напоминает мне одну историю. В ней рассказывается про четырёх королевских отпрысков, поначалу отличавшихся отменной глупостью. Перекорилю мать подарила необычное кольцо, которое делало его прекрасным в глазах всех окружающих. Другому, Обалдую, подарили зачарованную розу, которая преуменьшала недостатки внешности и короткого ума. История длинная, рассказывать не буду. Если коротко, Перекориль и другие обладатели простенького кольца не знали о его зачарованном свойстве, поэтому передавали друг другу4… В финале Бетсинда и Перекориль научились любить друг друга без этого морока. Я это говорю к тому, что вам нет необходимости применять свой дар обаяния на окружающих, ведь вы и без него красивы, умны и способны свести с ума любого. Если любовь между вами и сиром Арманом искренна, то вам не нужен никакой дар…

Рене устало замолчал, длинная тирада отняла силы.

– Как называется эта книга, молю, скажите! – Люсиль сидела в кресле, передвинутом от столика к изголовью кровати сира Марсия с лежащим на ней юношей, так близко, что девушка могла дотронуться до раненого.

– Боюсь, что этой истории в люмерийской библиотеке вы не найдёте. Она не записана, а я помню её со слов своей матушки. И она длинная, не просите меня сейчас её пересказывать.

Полчаса назад Люсиль с трудом вымолила прощение у раненого, демонстративно уткнувшегося в постель лицом и сердито бормочущего на старолюмерийском. Вытолкала Армана из комнаты, велев не бездельничать, а помогать отцу. И даже преступила наказ сирры Элоизы, велевшей не давать много воды раненому до появления столичного лекаря.

Рене залпом осушил кубок, с сожалением заглядывая на дно, и попросил ещё.

– Ах, сир Рене, не обижайтесь, но если с вами что-нибудь случится по моей вине, я этого не переживу! – жалобно отказалась Люсиль, качая головой.

Рене изловчился и положил правую руку под голову, чтобы было удобнее смотреть на девушку и её румянец. Подтянул покрывало, прикрывая грудь. Странное дело, то ли потому что теперь Люсиль воспринималась мужскими глазами, то ли потому что браслеты сделали своё дело, она казалась просто хорошенькой, миленькой, красивой и обаятельной, но не такой блистательной, вызывающей порыв собачьей верности.

– Хочу знать, что у вас случилось, могу ли я помочь? Хотя бы и советом, – Рене рассматривал Люсиль, пока не ввёл её в смущение, и только когда заметил это, прикрыл глаза.

Девушка недолго отнекивалась. Доказав, что услышал достаточно, в том числе о «проклятых браслетах», юноша добился своего – Люсиль раскрылась.

Рене попросил передвинуть стул ближе и дать руку, чтобы рассмотреть браслет. Задумчиво погладил нежную кожу рядом с сурьянским металлом и девичью ладонь, тонкие розовые пальчики, сравнивая, насколько сильно отличается его, Рене, мужская рука, от той, что принадлежала Люсиль. Изменившийся ритм дыхания и выражение лица хозяйки браслетов он не заметил.

– Выглядит изящно. Так у вас есть неконтролируемый ментальный дар? – вспомнил Рене. – И что же с этого? Научитесь владеть им.

– Он у меня… необычный, родители знают о нём и не считают опасным, – призналась Люсиль, верно истолковав тень иронии в светлых глазах собеседника. – И да, я никому не причиняла никогда вреда! Наоборот, все были всегда счастливы…

– Настолько, что готовы передраться за вас? – усмехнулся Рене, рассматривая потолок. – А как же главный закон о невмешательстве, который вы, получается, нарушали каждый день? Причём с разрешения своих родителей. Удивительное рядом.

Люсиль вспыхнула, готовая защищать свою честь:

– Я умею держать дистанцию! И никому никогда не подавала повода думать лишнего! Арман не входит в число тех, кому просто рядом со мной хорошо – мы любим друг друга. И если вы успели хорошо узнать сирру Элоизу, то должны понимать, как ей необходима моя поддержка!

Рене развёл кисти рук, будто он ничего против такой благости не имеет. Затем вернулся в прежнее положение, лицом к поверхности постели.

– Вы мне не верите! – округлив синие глаза со слипшимися мокрыми ресницами, поразилась Люсиль.

– Я – верю. А ваша подруга, нацепившая вам браслеты, очевидно, нет. Ответьте себе честно на вопрос – в день, когда вы поняли, что ваш Перекориль от вас без ума, ваш дар уже действовал?

– Какой Перекориль? Вы хотели сказать – Арман?

Рене пересказал сюжет сказки Теккерея, возможно, имевшей в Люмерии свой аналог, но Люсиль его не узнала.

– Пообещайте мне рассказать её полностью, когда ваши силы восстановятся!

– Отчего же нет? Расскажу. Если вы мне проясните ещё один момент, который я не понял. Какое препятствие теперь между вами? Сир Арман стал холоднее с того момента, как увидел вас в браслетах?

Девушка покачала золотыми локонами, и свет заиграл в её дорогих заколках, украшавших сложную причёску:

– О, нет. Слава Владычице! Арман не дал мне повода усомниться, только… он теперь не может прикасаться ко мне, как раньше…

– И вы думаете, что дело в браслетах?

– В чём же ещё? Этот желчный инквизитор, который должен был помочь снять браслеты, сказал, будто дело не в них…

Рене молчал, наверное, делал вид, что утомился и желает отдохнуть от болтливой сиделки.

– О чём вы думаете, сир Рене? – первой нарушила тишину девушка.

Задумчиво и отчасти тягуче, в тон своим неким мыслям, юноша произнёс:

– О разном понимании слова «любовь».

– И что же это такое, по-вашему? – Люсиль наклонила голову, с любопытством ожидая продолжения беседы на волнующую тему.

Рене вздохнул, погружаясь в свои мысли:

– Для меня – это отсутствие смысла в будущем без него… неё. Когда смотришь на неё, сердце наполняется светом, а в разлуке и от грубого слова – пожирающей тьмой. Но ты готов на всё, чтобы твоя возлюбленная была счастлива, даже с другим. Вдали от тебя или рядом. Потому что её радость – твоя радость. И ты готов дать тьме поглотить себя, лишь бы ей было хорошо. Ты представляешь её в старости рядом с собой и заранее любишь каждую её морщинку. Любовь – это так же и твоё уважение к себе, потому что ты не смог бы выбрать недостойную. Ты чувствуешь её и все её потребности, как свои. И принимаешь их. Потому что она – часть тебя. Любовь – это твоё молчание, это твоё безмолвие мира под первым снегом. Это вечная боль и сладость. Это твоё личное Всемирье с водопадами, деревьями жизни и небесными спутниками…

Рене тихо вздохнул, укладываясь поудобнее, чтобы смежить веки.

– Может ли ваша возлюбленная, сир Рене, почувствовать, что вам плохо? – спросила притихшая Люсиль.

– Надеюсь, что нет, – вдруг почему-то вспомнилась Жанетта. Эта точно почувствует и всё бросит, чтобы помочь хозяйке, попавшей в беду. – Не могли бы вы написать за меня короткое письмо? На тот случай, если она всё-таки догадается…

– Конечно, здесь, у сира Марсия, должны быть принадлежности, – Люсиль поднялась, однако выполнение просьбы пришлось отложить.

– Приехал сир Аурелий и желает тебя видеть, – раздался голос Армана, непонятно, когда и как вошедшего, раз его не заметила Люсиль.

Девушка пообещала вернуться, чтобы помочь отправить письмо, а Делоне остался в комнате.

– Как ты?

– Никак. Эта постель пахнет твоим отцом, а я не могу лечь так, чтобы не чувствовать этот запах. Помоги перевернуться на спину. Кроме того, у меня спереди собралась в ком одежда, давит, зараза…

– Нет, подождём господина Майна.

– Тогда свободен, – раздражаясь, буркнул Рене, – без тебя справлюсь!

Раненый поднялся на руках, перенося тяжесть тела на бок. От спины до кончиков пальцев правой ноги пронзила острая боль, как от полоснувшего лезвия, и Рене зашипел, успев удовлетворённо подумать, что раз нервы восстанавливаются, значит, вечно опаздывающий сир Майн снова приедет к исцелившемуся больному Лабасса.

– Упрямый, словно найла, – вздохнул Арман, забираясь коленями на кровать, чтобы помочь раненому.

Покрывало мешало и поэтому было откинуто в сторону. «Хм, не владеешь оружием, говоришь?» – мимолётно подумал Арман, не узнавая копии своего поджарого тела, лежащего на кровати отца, ибо никогда не рассматривал себя в зеркало. И эта случайная мысль стала его роковой ошибкой – рассеянное внимание без боя сдалось неожиданному заполняющему собой ощущению.

Стоило осторожно продеть руки под грудь Рене и под поясницу, повернуть горячий торс к себе, укладывая на спину, – в голове, как во время падения на каменный пол в башне, отключилась реальность. Плеснулась живая картинка, не желающая забываться и выскакивающая из-за угла памяти третий раз за день.

«Покажи мне себя», – и снежные бабочки разлетаются от белоснежного девичьего тела, горячего, не смотря на окружающий его снег.

И рычащее одобрительное «klif-far-r» в адрес послушной родной девочки.

Он сжал вздрогнувшее тело, падая в белую реальность и не чувствуя, не видя – и не желая ни чувствовать, ни видеть, – ничего, кроме покорной её. Губы сами собой нашли цель, ненасытно исследовали желанную территорию, шепча всё то же: «Умница, моя родная девочка».

Но родная девочка в этот раз почему-то совсем была без настроения. Тело её горело, и всё же, если не считать двух-трёх рваных вздохов, когда он прикусывал кожу на её плече, сегодня она оставалась равнодушной к лицедейству, и это остудило пыл. Он только собирался открыть глаза и спросить о том, что не так, как сиплый мужской голос насмешливо произнёс рядом с его ухом:

– Друг, я не против помощи, но этот способ слишком щепетильный. Прости, мне нравятся женщины.

И Армана выдернуло из белого забвения, глаза сами собой открылись. Лицо Рене пыталось сдержать улыбку и гамму эмоций, от смущения до страха.

Миг – для окончательного пробуждения, ещё один – опустить взгляд под себя, на раздетый чужой торс – и Арман перекатился к дальнему краю кровати, вскочил. К горлу подкатила тошнота, и юноша скрылся в уборной.

– Бедолага! – пробормотал Рене, отирая взмокший под прядями лоб. Занывшая метка Вестника через секунду после прикосновения и неизбывная боль в пояснице – всё это помогло остаться собой, хотя неповреждённая часть тела готова была попрощаться с разумностью.

Однако, на войне – как на войне, рассудил Рене, заставляя себя в данный момент не думать ни о рвотных звуках и бормотании за оставшейся приоткрытой дверью, ни о страхе, что кто-то мог увидеть порочные поцелуи. Слишком свеж был опыт порчи накопленного света, который сейчас плескался, несмотря коварный способ пополнения.

Рене отправил ментальную силу на осмотр тела, вытянул руку, приказывая свету сформироваться в голограмму, какую показывали записывающие сферы. Невысоко над лежащим юношей сформировалось прозрачное тело-аура. Ментальная сила добежала до кончиков пальцев на ногах, и Рене понял: его иллюзорный клон готов. Покрутил пальцами, повернул перпендикулярно к себе и притянул, обратив внимание на тёмное пятно в районе позвоночника.

Послал на разведку сгусток света в пятно, и тот исчез безвозвратно, словно в чёрной дыре, пожирающей вселенные. Тратить маг-силу в бездонную бочку не хотелось, но другого выхода не было. На плече отвлекала метка Вестника, заныла от нравственного отката, который продолжал терзать Армана. Но Рене подумал о том, что его тело неизвестно сколько продержится без примитивных потребностей: пусть даже к невидимому песку во рту можно было привыкнуть, а всё остальное могло непроизвольно случиться на постели сира Марсия. И шуточек потом, как про раздавленный флакон духов, не оберёшься всю оставшуюся жизнь в образе Мароя…

Не обладая медицинскими представлениям о том, как лечить то ли выбитый, то ли полностью разрушенный позвоночник, Рене поступил так, как делают дети, которые верят в сказки, – отдал приказ ментальной силе и свету, ставшими друг другу на время хирургом и ассистентом.

Не оставляя про запас ни капли, оба дара хлынули к чёрной дыре.

За мгновение до того, как отключиться от боли, Рене успел закусить угол покрывала зубами.

Хруст и щелчок в спине сначала заставили исторгнуть рёв раненого зверя, вырывающего с мясом конечность из капкана, а затем спасительный обморок обрубил пытку.

На этот звук протяжного рыка из смежной комнаты вышел Арман, отирая рукавом мокрое лицо и пряди, прилипшие к вискам. Остановился нерешительно, боясь сделать шаг к шархалову северянину. И, на счастье медлившего юноши, дверь в комнату распахнулась, голос отца пригласил:

– Сюда, будьте любезны!

В спальне появились долгожданный лекарь Майн, супруги Делоне, Вернер и сир Аурелий с Люсиль. Марево, продолжающее колебаться над кроватью со спящим юношей, сразу привлекло к себе внимание.

– Это что у нас такое? – сир Майн нацепил лекарские сканирующие очки, подошёл ближе, чтобы рассмотреть тонкие белые нити, штопающие ауру вокруг тёмного пятна.

Подобные обследования проводились только в Люмосе, в королевской лекарне и в специальной комнате с сурьянскими пластинами, покрывавшими стены.

– Вы уже приглашали кого-то ещё? – нахмурился Майн, которого оторвали от важного дела.

– Нет, мы ждали только вас, – сир Марсий вторично переглянулся с Вернером.

– Тогда я не знаю, как оценить подобную самоуверенность в диагностике и лечении, – Майн осторожно ткнул пальцем в ауру, живущую своей жизнью, и она испуганно схлопнулась.

Сир Марсий обернулся на сына, который, безусловно, знал предысторию появления диагностической ауры, но того в комнате уже не было.

Сердитый Майн приступил к осмотру.

Глава 5. Воспоминания

В каждом человеке продолжает жить испуганный, полный опасений ребёнок, горячо желающий, чтобы его любили.

Шандор Ференци

Отделаться от тошноты не получалось. Желчь свежих воспоминаний разлилась по всему телу, сжимая в спазмы кулаки, плечи и отдавая горечью на языке. Сейчас он сам бы не смог сказать, что чувствует к той, с которой всё началось, – к Мариэль. Её не было рядом, но уникальная способность подруги детства искажать реальность, в которой жил Арман, бесконечно удивляла последние четыре года. Теперь это стало происходить ещё и на расстоянии.

Внутренний голос советовал обратиться за помощью к отцу или Вернеру, вывалить всё накопившееся. Однако ситуация настолько была нестандартной, что не боявшийся ничего, за исключением истерик матери, Арман сомневался – стоит ли? В конце концов, отец учил его разбираться самостоятельно со своими ошибками, а всё это разве не они были?

Кабы не гости, он бы сделал то, что всегда помогало безотказно, – забрался бы в ледяную купальню, нырнул бы и просидел под водой, пока не начало бы рвать лёгкие изнутри и не закружилась бы голова. После таких процедур его накрывало спасительное равнодушие.

Прошёлся по этажам, успокаиваясь от движения. На третьем этаже дыру в стене вместе с проходом в башню закрыли до весны досками, утеплив между ними тряпьем и сеном. Камни были сложены внизу, недалеко от конюшни; чудо, что обломки не убили ни одной лошади, да и сама конюшня почти не пострадала. Приглашённые работники уже занимались починкой крыши, пообещав успеть дотемна. А утром отец запланировал поездку в Люмос, чему Арман был безусловно рад: немного развеяться не мешало.

Спустился на второй этаж и прошёл мимо гостиной, из которой слышались голоса сира Рафэля и Антуана. Слушать в очередной раз пересказ драматических событий не хотелось, и Арман ушёл к себе в комнату, растянулся поперёк кровати, подтянул одну из подушек к себе, но под голову не стал класть, положил рядом. Эта до сих пор пахла духами Мариэль.

Де Венетты и Делоне дружили всегда: Контратат обязывал. А появление детей в обеих семьях и вовсе сблизило, до поры до времени. Взаимообразно госпожу Иларию попросили стать матерью-наставницей Армана, госпожу Элоизу – для Антуана, а когда родилась Мариэль, никто не сомневался, что другой кандидатуры для отца-наставника, кроме как сира Марсия, и быть не может.

Если мальчишки стеснялись своих наставниц, чья роль, собственно, должна была отыграться лишь на полное совершеннолетие, то малышка Мариэль заранее пользовалась правами подопечной дочери. Залазила на колени к сиру Марсию без спроса, дёргала его за усы, обнимала – словом, вела себя, как с родным отцом, не делая видимой между ними разницы.

Так было лет до семи, потом Мариэль стала стесняться. Делоне-старшему для полного счастья не хватало дочери, которую он мог бы баловать. Арман дважды стал случайным свидетелем разговора родителей на эту тему, только не понял: то ли мать не хочет больше детей, то ли Владычица не даёт потомства.

В этот же год (Арману тогда было девять) мать застала своего сына целующимся с малышкой Мариэль в присутствии Антуана. Спрятавшись в кабинете сира Рафэля, они смеялись, комментируя свои ощущения и искренне не понимая, как взрослые могут находить в этом удовольствие.

За несколько дней до этого Мариэль заявила, что выйдет замуж только за Армана. Он согласился, зная, что родители не были бы против. И они «поженились», взяв в свидетели Антуана и обменявшись безделушками.

Потом, продолжая жить в своём детском игровом мире, девчонка заявила, что ей пора заводить детей, чтобы было о ком заботиться. Арман снова не был против, ибо зимние вечера в Лабассе – поистине самое скучное время. Мариэль носилась неделю с этой игрой, пока не поняла: детей как не было, так и нет.

Антуан, возможно, от прислуги узнал подробности и тоном эксперта сообщил: дети появляются после того, как взрослые поцелуются и потрогают друг друга. Где надо было это делать, Антуан не знал достоверно, поэтому юные муж и жена потрогали друг друга за головы, волосы, плечи, руки и ноги, и принялись старательно выполнять последнее необходимое условие.

На дрожащий вопрос сирры Элоизы, чем они тут занимаются, Антуан вежливо объяснил про детей и свою роль наблюдателя: чтобы всё было честно. Вместо того чтобы рассмеяться и объяснить детям, мол, для создания семьи им нужно подождать ещё лет пятнадцать, ибо Владычица благословляет только после двадцати одного года (так позже сделала госпожа Илария), мать Армана занервничала, накричала на детей, силком вытащила Армана за руку и уехала с ним домой, не прощаясь с хозяевами.

Вскоре, в тот же зимний октагон, Делоне отправились в Люмос по решению Элоизы. Там Арман-ребёнок провёл лучшую неделю в жизни, гуляя с родителями по столице и купаясь в горячих источниках. За день до отъезда мать повела его в королевский парк, к Ирминсулю, и необъятное, теряющееся в небе своими размерами дерево поразило ребёнка. Он, раскрыв рот, смотрел снизу вверх на крону и прислушивался к смешным голосам, лопочущим что-то непонятное, но однозначно весёлое. Мать почему-то ушла оттуда в слезах, и Арман потом долго размышлял, что же он сделал не так.

Тот день разделил жизнь на ушедшее детство и начинающуюся юность. По возвращению домой увеличилась тренировочная нагрузка, уроков стало больше, чем у Антуана и Мариэль. Содержимое его книжного шкафа увеличилось втрое.

В замке так же заметно поменялась атмосфера. Куда-то делись девушки с кухни, баловавшие юного Делоне горячим печеньем. Мать рассталась с доброй помощницей, заменив её Ойлой, своей хмурой сверстницей, косящей одним глазом. Заметно больше стало мужчин, а служанки теперь были как на подбор: старые, некрасивые, молчаливые, грубые. Люсиль говорила, что стоит окружать себя изящными вещами, чтобы не забыть о красоте. Возможно, поэтому и мать сама со временем стала такой же, как окружающие ещё женщины, – невыносимой.

После памятной поездки в Люмос прошло семь лет. За это время сложилось привычное ежедневное расписание. Подъём в семь утра, ополаскивание в холодной купальне с отцом. Затем лёгкая часовая тренировка с Вернером. Завтрак в девять. Уроки с отцом или приглашённым учителем, у себя или у де Венеттов, второй вариант был предпочтительнее, так как у соседей всегда было веселее. После уроков небольшой отдых, обед, час на чтение и двухчасовая тренировка.

Обычно остаток дня до восьми вечера Арман был предоставлен себе для зубрёжки уроков с последующей проверкой отцом или Вернером. Иногда перепадало на общение с Антуаном, Диланом и Мариэль – в присутствии взрослых почти всегда. После ужина следовало получасовое чтение книги вместе с матушкой, на её выбор; и, наконец, купальня и долгожданный сон.

В тёплое время года выезжали семьёй на проверку семейных дел в восточной части графства, за компанию нередко брали юных де Венеттов, но в такие поездки обязательно присутствовала госпожа Делоне. Наверное, бдительно следила, чтобы дети снова не начали экспериментировать со своим потомством.

А затем случилась Люсиль. Именно «случилась», по выражению Мариэль. И в жизни Армана детство оказалось окончательно задвинутым в дальний угол памяти, с его глупостями и непосредственным представлением о мире, в котором всё вращается вокруг тебя.

Год прошёл относительно спокойно. Мариэль ревновала – он это знал и чувствовал, – однако на людях она старательно радовалась новой подруге и смеялась над её несколько обидными шутками.

К слову о шутках. С появлением Люсиль юмор фонтаном забил у Антуана. Эти двое умудрялись придумывать не всегда однозначно добрые розыгрыши, но каждый раз им всё сходило с рук. Кроме того проклятого Вечера горги, когда в замок Делоне была приглашена «провидица». Её роль превосходно отыграла Люсиль для двоих – Армана и Антуана. Для бедняжки Мариэль шутники приготовили сюрприз: уговорили одну из служанок подыграть, приодели заранее, научили вопросам и ответу.

Арман, не подозревавший о розыгрыше, потом понял, что Люсиль, точно так же, как и Мариэль, ревновала. Отсюда мелкие остроты, от которых Мариэль терялась и выглядела бледно на фоне своей умопомрачительной подруги и… терпела, однажды проговорившись Арману, что делает это только ради него. Но он уже тогда вовсю бредил Люсиль, оттого испытывал неловкость, разрываясь на двоих девушек – символизировавших прошлое и настоящее.

Кажется, огонь в светильниках зачадил, когда под хохот Люсиль и Антуана в голограмме из сферы прозвучало робкое признание Мариэль в любви к нему. Разговор с шутниками, конечно, состоялся, но тогда уже было поздно. Пытавшуюся спрыгнуть со скалы в Лонию успели схватить в последний момент. От отца досталось сильнее всего.

Праздники были испорчены, на месяц общение со сверстниками оказалось под запретом. И только Люсиль, уже имеющая дар портальщицы, пробиралась к нему. В один из зимних вечеров состоялся первый настоящий поцелуй – не украдкой, под прикрытием шуток или темноты, а смелый, когда можно было видеть лицо друг друга и блеск в глазах.

Затем последовали второй и третий. Слияния не произошло: в Канонах Владычицы для проверки совместимости был прописан восемнадцатилетний возраст, а Люсиль на тот момент шёл только семнадцатый год.

И после этого тоже. Как будто магия особого поцелуя оказалась растраченной на тысячу будничных. После дня рождения Люсиль они попробовали ещё раз, уединившись в секретном уголке кабинета сира Аурелия. Арман уловил на губах отчётливый карамельный привкус, медвяный до приторности. Любителем сладкого он не считал себя, но эта характеристика магии Люсиль умилила. «Сладкая моя», – стало постоянным эпитетом для последующих поцелуев.

Несмотря на то, что слияния не произошло, влюблённых это не расстроило: им было хорошо вместе, что ещё требовалось? Приключения сира Дролля подали идею, как не разлучаться до девятнадцатилетия Люсиль. С портальным даром её и в пятнадцать бы взяли в Академию на особых правах, но герцог Аурелий объявил, не объясняя причин, что отпустит от себя дочь не раньше её девятнадцатилетия.

Итак, на момент злополучного вечера Люсиль и Мариэль шёл семнадцатый год, Антуану – восемнадцатый, Арману – девятнадцатый. Наступило время понимать кое-что в сердечных делах.

После наказания длиной в месяц разрешено было собраться у де Венеттов. На записки обиженная Мариэль не отвечала всё это время, и только от Антуана можно было узнать, что его дражайшая сестрёнка, очевидно, заключила сделку с шархалом, потому что теперь ему приходилось худо без настоящих друзей в обществе родственников и взбесившейся сестры.

Когда Мари вошла в гостиную, Арман понял, что имел в виду Венетт-младший. Холодная, будто бы повзрослевшая, без следа наивной светлой девочки в тёмном взгляде. Она даже села не как скромная сирра – закинула под платьем нога на ногу, откинулась на спинку и всю встречу насмешливо взирала на друзей, ёжившихся под её взглядами, тонкими шутками и едкими намёками. Например, в присутствии сира Марсия она спросила Люсиль, умеет ли та уже строить порталы в спальню Армана – и на следующий день там появилась портальная заглушка.

Доставалось всем, правда, он чувствовал, что его она всё же щадит, пока дело не касается отношений с Люсиль. Нечто мимолётное, нежное, проскальзывало в её обнимающих взглядах, словно Мариэль по-прежнему была влюблена, но старательно скрывала чувства под маской небрежности и язвительности.

После визитов Мариэль госпожа Элоиза пила успокоительное, чтобы уснуть. К тому времени у матушки начался период перманентной тревоги. Рекомендации лабасского лекаря съездить к горячим магическим источникам она отклонила, зато всё чаще и чаще стала пользоваться успокоительными отварами, вводившими её в состояние сонливой медитации.

Догадавшись о её слабом месте, Мариэль в её присутствии часто рассказывала полусмешные истории, в которых люди сгорали заживо от собственной магии огня, самоубивались вилками, травились отваром, бывали задушены копытом собственной лошади и тому подобные случаи из жизни, «прочитанные» в книгах или «услышанные» от знакомых. Пока остальные улыбались, смиряясь с мрачным юмором Мариэль, госпожа Делоне бледнела, начинала задыхаться и просила принести ей воды из Волчьего Логова.

На восемнадцатилетие подруги Люсиль выполнила данное ей обещание – познакомила Мариэль с Лоуренсом, слывшим прожжённым ловеласом и, однако, нашедшем в девушке нечто ценное для себя. Поначалу Арману казалось, что Лоуренса привлекли миловидная внешность и дерзкая уверенность юной де Венетт.

Но однажды заговорили о том, кто как хотел бы воспользоваться своим даром. Арман на тот момент ещё притворялся немагом, у Антуана и Мариэль так же имелся лишь уровень бытовой магии.

– Первое, что сделаю, когда возродится дар моих предков, я верну все долги. Всем без исключения, – Мариэль тонко улыбнулась, опустив ресницы, но её угроза была отлично понята адресантами. Лоуренс одобрительно хохотнул, приобнимая сидящую рядом Мариэль за плечи.

– Я тебе помогу, – промурлыкал он, и Арман внутренне содрогнулся.

Этих двоих теперь объединяла жажда управлять другими и причинять боль врагам. В редкие случаи отсутствия взрослых они целовались демонстративно громко, хихикая над какими-то своими шутками. Пару раз Мариэль, не замеченная взрослыми, клала руку на бедро Его высочества и поглаживала, при этом неотрывно и будто бы внимательно следя за рассказом Люсиль и реакцией Армана.

– Шархалья дочь! – посмеивался над ней за глаза сир Марсий, не подозревая, насколько он близок к истине.

Эти перемены в Мариэль вызывали у Армана тошноту. Оттого во время вытребованного поцелуя-шантажа он с трудом удержал порыв дать Мариэль пощёчину. Попытался воззвать к её совести и чистому прошлому.

– Детство закончилось, – презрительно ответила Мариэль. – А тебя Люсиль не научила ничему стоящему. Я разочарована, милый.

Её боялись лошади, храпели при приближении. Дворовые злые собаки Делоне вздыбливали шерсть и готовы были порвать гостью, так что с тех пор их закрывали на хоздворе перед приездом гостей. Один из псов однажды всё-таки вырвался, бойко добежал до цели и вдруг заскулил, поджал хвост, стояило девушке насмешливо протянуть руку в его сторону: на, мол, кусай! Пёс спрятался там, откуда появился. Всё это были слишком тревожные знаки, чтобы не начать беспокоиться. Вода в Армане, к тому времени набравшая силу, прекрасно чувствовала изменения Мариэль. И плескалась от вины за случившееся, ведь он помнил подругу другой и любил некогда нежно, по-братски. Но сделать ничего не мог, кроме того, чтобы думать об этом и сожалеть.

Прошёл ещё год. Мариэль беспечно уснула под Ирминсулем. На руках выглядела больше умершей, чем погрузившейся в сон – ни звука от прикосновений и попыток прижаться, ни сопения. Судя по тому, как испугался Антуан, случай был серьёзным. За три дня много чего сказали, перебирая новости в гостиной Делоне.

Сирра Элоиза тогда намекнула, мол, в Люмерии без Мариэль стало бы светлее, и Люсиль поддержала, сказав, что подруга слишком многих пугала в последнее время. «Да, но она моя сестра!» – возразил Антуан, подняв в глазах Армана свой авторитет на порядок выше. «Ну, так проси у Ирминсуля вернуть сестру!» – посоветовала Люсиль, неловко пряча в голосе иронию.

Последовал ли совету Антуан, не любивший молиться, Арман не знал. Сам поехал на следующий день, встретил под деревом женщину, местную лекарку, живущую в венеттском лесу. Подошедшему юноше сделала жест, мол, не буду мешать, а сама отошла от дерева, замерев скорбной статуей.

Арман приложил ладонь к стволу и попытался сосредоточиться, но отвлекало чувство, будто лекарка сверлит ему взглядом спину. Не выдержал – обернулся и встретился взглядом.

– Не знаешь, как попросить? – произнесла сдержанно.

– Не знаю, – признался Арман, – и не знаю, нужно ли.

– Всё имеет свою цену. Поэтому если нечего дать взамен, то и просить не стоит. Расскажи ему о том, что тревожит, этого будет довольно. Матушка сама решит, что с этим делать.

И он постарался вспомнить всё и попросить прощение за то, что допустил тьму в сердце верившей ему. Ствол начинал нагреваться под ладонью, когда Арман уже убирал руку, посчитав, что рассказал достаточно, и, кивком поблагодарив лекарку за совет, пошёл к ожидающему его Вернеру.

Появление обновлённой Мариэль не могло не заинтересовать. Нет, это не отвлекало от Люсиль, которую Арман по-прежнему боготворил, но не порадоваться за подругу не мог. Где-то глубоко остался страх, что магия Ирминсуля растает со временем, и злая Мариэль восстановится и, возможно, станет ещё сильней.

Однако взгляд девушки был светел, с любопытством разглядывал всех и вся. Знакомым стал дня через три: Арман узнал прежнюю нежность к нему, боль и смирение. Вот только сейчас, зная, к чему может привести неосторожное слово, боялся.

Предупредил и Антуана, и Люсиль: «Придержите свои шуточки, если не хотите повторения!» Если из троих кто и чувствовал ответственность, то это был он.

Очевидно, в Мариэль шла борьба. И он её ощутил во время примирения магий в гроте де Трасси – две переплетающихся светлых силы, борющихся и не желающих идти на компромисс. Не тёмных – и это уже радовало. Самонадеянная уверенность, будто он знает, как с помощью поцелуев остановить отравление и примирить маг-силы свои и Мариэль, дрогнула под властью этого двойного света, нерешительного и счастливого одновременно.

С трудом вернул себе самообладание, чтобы не подать любопытном Антуану и ревнивой Люсиль повода для щуток и сомнений. А внутри разливалось необыкновенное тепло, хотелось поднять плачущую на скамье малышку Мариэль, прижать к себе и продолжить терзать её горячее дыхание и послушные губы…

Потом было неожиданное предложение воспользоваться страницей из дневника, чтобы обезопасить себя. И он не мог не улыбаться остаток дня.

А как забыть странную нервозность, замеченную во время комбат-де-бу? Причину своего провала и об умении пользоваться ментальной силой для прикосновений понял, когда получил её часть от Мариэль.

Необычное поведение, выверенные реплики во время ужина у Делоне, как и положено воспитанной сирре, вызывали опять улыбку и интерес.

Целомудренное поведение Мариэль во время падения липы на танцующих расслабили окончательно. Шутки звучали по-доброму, и Арман посмеялся вместе с девушкой. Вообще, в той сложной ситуации чувствовал себя, как у Владычицы за пазухой: так спокойно ему в последнее время не ощущалось.

Арман вздохнул с облегчением. Кажется, он всё сделал правильно. Антуан и Люсиль послушались, подругу не задевали. Жизнь, очевидно, возвращалась на прежний спокойный круг.

Удачно появился Анри, которому Мариэль понравилась, и он ей, кажется, тоже. Былая страсть Мариэль теперь Армана не беспокоила. Почти. Он верил, что опытный инквизитор обязательно найдёт способ привлечь к себе внимание и переключить его, – и заставил себя погасить лёгкое чувство братской ревности.

Потому совет Анри проверить магию на совместимость с магией Мари принял, но не согласился. Опять давать повод? Опять провоцировать её чувства?

А когда зашёл в комнату и увидел её в нижнем тонком платье, смутился сам. Деловито, приказывая себе не краснеть, изобразил опытного мага-ловеласа. Посадил на колени трясущуюся девушку, долго приноравливался, и потерял голову от этой невинной спонтанной нежности, невольно сравнивая со старательными прикосновениями Люсиль.

Поцелуй в руку, слияние… При воспоминаниях об этих минутах стыд жёг душу – перед чувством к Люсиль, перед чувством вины, которое не только не было искуплено, но и удвоилось. Первое, что он сделал, вернувшись домой, – помчался в купальню остудиться.

Гадкое условие Некроманта, цена нужных воспоминаний – диалога с Лоуренсом… Не мог не подумать: это очередная уловка Мариэль, чья память восстанавливалась. И поцелуй, выбивший почву под ногами. Он потом решил, будто присутствие Анри, вынужденного наблюдать за целующимися, так подействовало. Взбудоражило до колик в животе. Именно тогда впервые он откликнулся на «родной мой», ответно назвав «своей родной девочкой». О Владычица! Знала бы Мари, какие потом сны ему снились!

Попробовал перебить ощущения с Люсиль, но, странное дело, теперь поцелуи с возлюбленной золотоволосой красавицей казались пресными. В животе не ёкало тем более.

Два дня прошло, желание немного притупилось, напоминая о себе лишь во снах. Невозмутимая естественная Мариэль, не пытающаяся выпросить прощальный поцелуй «на дорожку» и, более того, умоляющая не прикасаться к ней, – это сорвало предохранительные ножны на здравомыслии. Почему ему казалось, будто он желает Мари всю свою жизнь? Откуда возник в голове древнелюмерийский, который зубрился из-за вредности отца, считающего, что лишняя нагрузка не помешает? Откуда взялся образ снежного двойника Мариэль с другим именем?

Вопросов было слишком много, а желание по-прежнему оставалось одно – обладать. Мари всё-таки добилась своего, заставила думать о себе сутками и выпадать при этом из реальности Армана – в её.

И сегодня. Когда он успел сойти с ума настолько, что полез с объятиями к мужчине? Сам испугался своей бесконтрольности и одержимости. Легче было обвинить кого-нибудь другого. Например, Мариэль, чья магия могла шутить, напоминая о хозяйке. Или чудаковатого Рене, с появлением которого начались новые странности. Воистину, белое место пустым не бывает.

Арман скрипнул зубами. Снова перед мысленным взором появился торс северянина – и тошнота почтительно подкатила: нате, я тут, не скучайте!

Сходил в уборную, а вернувшись, подошёл к конторке проверить очередную насмешку разума. Так и есть: письмо от Мариэль к Анри лежит на прежнем месте, и рядом два мелких узелка с порошком из листьев Ирминсуля. Взял письмо, сложенное квадратом, а не как обычно – в трубочку. С трудом подавив соблазн открыть его, вернул на место. Завтра в Люмосе передаст, лично в инквизиторские руки, как просила Мари. А узелок развязал без зазрения совести. Понюхал порошок, уже не сомневаясь в решении.

Тот хаос, который творился в голове, пора было останавливать. Впереди ночь – будет время узнать, что принимают инквизиторы для просветления. И что, на самом деле, он сам чувствует, и почему.

Глава 6. «Истина Ирминсуля»

– Сколько нужно солдат, чтобы вкрутить лампочку?

– Трое. Один командует, второй стоит на табуретке и держит лампочку, третий крутит табуретку.

– А гештальт-терапевтов сколько нужно для этого?

– Один. Но лампочка должна быть готова.

Анекдот

– Последние две недели мне кажется, что Лабасс собрался переплюнуть Люмос, – Майн принял из рук сира Марсия кубок: – Жизнь у вас здесь бурлит. Тогда как в Люмосе все главные события – за закрытыми дверями.

Мужчины и Люсиль находились в гостиной после того, как Майн осмотрел раненого. Элоиза с Вернером остались рядом с Рене менять ему мокрые простыни и одежду, ибо юноша безостановочно потел после того, как Майн влил ему снадобье в рот.

– Вы допустили дегидрацию водяника, это непростительно, – осматривая сухую потрескавшуюся кожу на губах и ладонях Рене, вынес первое заключение лекарь.

– Водяника? Не огневика? – сир Марсий переглянулся с Вернером.

– Кто вам сказал, что он огневик? – но, видя растерянное лицо хозяина дома, сир Майн и сам засомневался. Повторно водрузил очки и осмотрел раненого. – Водяник однозначно! Подобная регенерация возможна только у водяников.

Это была медицинская аксиома. Маги воды, обладая самоочищающей силой, болели реже прочих магов. Поэтому затягивающее тёмное пятно, означавшее повреждение тела, особо не удивило лекаря. Если что и казалось необычным – так это то, как на минимальном резерве раненый лечил себя с подозрительной скоростью.

Рене напоили тёплым отваром, и капли пота моментально выступили на всём теле, впитываясь там, где кожа казалась покрасневшей.

– Поить каждые полчаса до тех пор, пока излишки не проявят себя. И менять постельное. Оно должно быть сухим. Переносить до тех пор, пока регенерация не закончится, не рекомендую. Любая тряска – и кости срастутся неправильно.

Майн показал, как с помощью широкой тканевой полосы стянуть поясницу, проверил больного на реакцию: ноги чувствовали прикосновения, и это было хорошим признаком.

– В любом случае жду на осмотр, оставьте заявку на доставку больного порталом. Случай форменно непростой, если верить вашим словам.

Рене последние полчаса пребывал в беспамятстве, не узнавая никого и не в состоянии отвечать на вопросы лекаря. Бормотал: «Напишите ей. Она не должна бросать дело…»

– Это он о своей невесте говорит, – объяснила Люсиль. – Рене просил помочь написать ей письмо.

– Меньше всего сейчас он должен думать о невесте, – неодобрительно проворчал Майн, осматривая спину раненого, повернутого на живот. – Есть ли у него накопитель для форс-мажорных случаев?

Вернер наклонился к уху хозяина и шепнул что-то.

– Мы не знаем, – ответил за Рене сир Марсий. – И в свете сегодняшнего случая, подозреваю, ещё не скоро сможем ими пользоваться.

– Понимаю, – кивнул Майн, введённый в курс дела не столько объяснениями хозяина замка, сколько картиной оживлённой работы внутри здания, которую он успел застать. – Значит, вашему подопечному требуется полный покой и положительные эмоции до восполнения резерва хотя бы на треть. Дальше дело за молодым организмом и его маг-силой.

На этом осмотр завершился. Майн написал названия снадобий, способствующих очищению крови, и лично проконтролировал первую смену мокрого белья.

Люсиль, про которую все забыли, вытянула шею, наблюдая, как Элоиза вытирает насухо лицо, торс и руки Рене, а Вернер стягивает с него взмокшие штаны, чтобы переодеть в сухое бельё. Сир Аурелий заметил это, кашлянул и выпроводил дочь из комнаты, затем, не задерживаясь, вышел и сам.

Майн отбыл, используя профессиональный портальный артефакт, и местный триумвират приступил к обсуждению планов. Беседа длилась недолго: к решению Делоне-старшего добиться личной аудиенции у Его величества присоединился сир Рафэль и сир Аурелий, последний с оговоркой – оставить Люсиль дома и выступать от её имени.

– Дома я жду более подробный рассказ! – сир Аурелий окинул взглядом дочь, стоящую смущённо со сцепленными на юбке руками.

– Но я ничего не знаю, папа! – неуверенно возразила Люсиль.

– Значит, расскажешь, о чём не знаешь. Вчера – дерево. Сегодня – взрыватель. От чего тебя завтра спасать? Никаких перемещений, пока ситуация не прояснится! К слову, я так и не понял, кто такой этот ваш Рене? Откуда он взялся? Вы уверены, что ему можно доверять и это не трюк, чтобы втереться в доверие? Марс?

Тот, к кому обратились, пожал плечами:

– Он – гость сирры Элоизы, прибыл по её приглашению. Вернер подтвердил, что знает семью Мароев как честных лумеров, и не доверять ему у меня нет оснований. А вот, к слову, о доверии…

Делоне-старший, не упоминая Рене, задал прямой вопрос об интересном положении Адели, кобылки, приобретённой у де Трасси. Брови сира Аурелия от возмущения на лоб полезли, он поклялся в честности.

– И тем не менее! – настаивал сир Марсий, скорее из упрямства, чем от веры в слова Рене.

– Немедленно по приезду домой узнаю и тотчас дам знать! – раздражённый подозрениями сир Аурелий поднялся с кресла.

Вскоре де Трасси уехали. Но и в самом деле, не прошло много времени, как Аурелий прислал письмо с извинениями и предложением поменять кобылу на другую. Управляющий герцога как услышал вопрос от хозяина, затрясся и, мало по малу, Аурелий вытянул из него всё.

Октагон назад, в ночь сильного ветра, несколько лошадей будто с ума сошли, выбили замки в стойлах и бесновались, не давая конюшим зайти в денника. А когда всё успокоилось, и работники наконец смогли попасть внутрь, заметили, что Эларх, племенной жеребец, стоит рядом с Адель. Никто не заподозрил садку5, пока не осмотрели кобылу, но и тогда оставались сомнения, ведь у лошадей бывает, что и на десятом месяце без магии не поймёшь – есть жеребёнок или нет.

На следующий день Аделирию отвезли к Делоне, и управляющий с облегчением возблагодарил Владычицу за шанс скрыть недогляд. И, уж конечно, предположения о том, что спустя неделю кто-то смог бы определить беременность кобылы, представлялись управляющему и самому Аурелию невероятными.

Сир Марсий, прочитав записку от де Трасси, обратился к Кассию:

– Ну, что думаешь?

Мужчина почесал в затылке:

– Через месяц можно будет с точностью сказать, а сейчас… Нет, не возьмусь, господин.

У Марсия не было месяца, чтобы убедиться в правоте Рене, однако сама вероятность правоты северянина потрясла. Подумав с минут десять, он отправил к Волчьему Логову Вернера и Хальца с сеном и тушей найлы, как просил Марой. Армана, собравшегося ехать с ними, Марсий осадил:

– На тебя охраны не наберёшься! Никаких выездов без моего личного сопровождения!

Юноша пожал плечами, не желая оспаривать решение родителя. Во время припозднившегося обеда предупредил, что хочет пораньше лечь спать. Его усталость разделял сир Марсий, поэтому отпустил сына, разрешив отменить тренировку и чтение книг. Элоиза озвучила своё желание побыть рядом с Рене, и ей так же никто не препятствовал.

После того как последствия взрыва были поверхностно устранены, Марсий рассчитался с рабочими и сам отправился отдыхать в спальню Элоизы. Госпожа Делоне второй день подряд казалась живой, настоящей. Помогая опускать вниз камни с помощью своей воздушной магии, она раскраснелась, и прядки её волос выбились у лица из строгой причёски, невольно заставляя супруга любоваться. А когда Майн сказал, что больного нельзя трогать, Марсий решил провести ночь в спальне, приготовленной для Рене. Супруга на это покачала головой:

– Что за глупости, Марсий. На моей кровати довольно места для двоих.

И эта песня – не слова! – внушили Делоне-старшему надежду на долгожданное примирение. Он мысленно поблагодарил северянина и собрался терпеливо ждать супругу, попросив Вернера сменить сирру Элоизу как можно скорее.

*****

Арман сделал всё по «рецепту» Мари: бросил порошок «Истины Ирминсуля» в кубок с горячей водой, подождал, пока жидкость вернёт своё прозрачное свойство, и выпил целиком, не ощущая ни вкуса, ни особого запаха. Разве что на языке появился вяжущее ощущение. Лёг одетым на нерасправленную постель и стал ждать.

Некоторое время ничего не происходило, из-за состояния покоя глаза сами собой закрылись, и он погрузился в знакомый сон, снившийся прошлой ночью.

В белом пространстве стояла кровать, похожая на его и покрытая ниспадающим бесконечным белым покрывалом, которое устилало собой всю поверхность пола. Множество полосок белоснежной вуали развевалось в пространстве, не скрывая одинокую фигуру, лежащую на кровати.

Она поднялась и пошла навстречу, босая, в своём легком платье из снежинок с ниспадающими мягкими локонами тёмных волос.

– Ты пришёл, родной мой! –подставила лицо под поцелуи, увивая руками его шею и позволяя касаться себя. – Я соскучилась, мой Иль! Мой Аргириус!

Он молча подхватил её на руки и отнёс к кровати, осторожно опустил на поверхность и лёг рядом, решив сначала налюбоваться ею.

– Ты взволнован. Что случилось? – спросила она, гладя его по щеке и вызывая этим незатейливым прикосновением мурашки на плечах.

– Я сегодня чуть не погиб…

– Ты не можешь погибнуть, пока я рядом…

– И поцеловал мужчину, думая, что это ты.

Она засмеялась, тихо и нежно:

– Глупенький, всё не то, чем кажется. Однажды ты поймёшь это.

Мириам замолчала, и её молчание в сопровождении блека глаз было красноречиво. Он потянулся к ней, задыхаясь от нежности и желания, лёгким нажатием на округлое плечо опрокинул на спину и перебрался наверх. Опираясь на локти, застыл над её лицом, вдыхая аромат цветущего дерева и оттягивая сладчайший миг прикосновения к приоткрытым губам. Когда терпеть стало невозможно, потянулся к ним.

– Я не хочу, чтобы они смотрели. Ты должен закрыть двери, – прозвучало расстроенное у его губ.

– Кто смотрит? – он невольно повернул голову направо.

Окружающее белое бесконечное пространство оформилось в комнату. На недалёком расстоянии друг от друга появилось две открытых двери. На их пороге стояли сирра Элоиза и Вернер, укоризненно глядя на любовников.

– Мама? Вернер? Что вы тут делаете?! – Арман изумлённо поднялся, со смущением оглядываясь на Мариэль, которая перекатилась на живот, чтобы лучше видеть гостей, и теперь подпирала голову ладошками.

– Чему я тебя учил? – Вернер не делал шаг вперёд. Говорил, оставаясь возле двери. – Только воздержание помогает юному магу накопить силу и не погибнуть от соблазнов. А ты побежал за первой задранной юбкой!

– Если ты не хочешь прислушиваться ко мне, послушай Вернера, – горько поддержала предыдущего оратора сирра Элоиза. – Я тебя предупреждала: эта девица тебя погубит!

Арман, стоя между кроватью и дверьми, обернулся назад. Стало неловко за слова, сказанные близкими людьми:

– Мариэль, не слушай их!

– Мы вложили в тебя все свои знания, свои силы и свою жизнь не для того, чтобы ты спустил свою жизнь на женщин! – продолжил Вернер.

– Ты меня убиваешь, сын! – жалобно вторила Элоиза, начиная плакать.

– С завтрашнего дня увеличиваем время тренировок: будем выбивать из себя похоть! Отец уже дал на это разрешение.

– Прогони её, сын, без неё будешь счастлив!

– Я жду!

– Мы ждём…

Жестокие слова и плач матери били в самое сердце, не щадя. В груди закололо, а взгляд затуманился. Страшно было оглянуться, но он сделал это и обомлел. Мариэль стояла у противоположной широко открытой двери, за которой виднелась пропасть.

– Они правы, – грустно сказала девушка, раскидывая руки и делая шаг назад. – Без меня ты будешь счастлив.

– Закрой её дверь, Арман, сынок! – Вернер перешёл на ласку. – Таких у тебя в Люмосе будут десятки, если ты захочешь.

– Надо же, в кои-то веки она права! Без неё в Лабассе станет светлее, – улыбнулась Элоиза сквозь слёзы.

Он разрывался, ибо любил одинаково и мать, и Вернера, а Мариэль… Она была тоже своя, родная.

– Ты никогда не сможешь сказать нужных слов, а я не могу ждать. Прощай! Я люблю тебя! – шаг, и Мари летит в пропасть, напоминая собой огромного белого энджела, распростёршего крылья-рукава.

– Нет! Пожалуйста! – он поворачивается к опустевшей двери, бежит к ней и прыгает в пропасть, но в следующее мгновение сон его возвращает перед госпожой Делоне и воспитателем.

Повторяет манёвр снова и снова, каждый раз силуэт птицы ближе к земле, а в дверных белых проёмах Вернер и матушка улыбаются всё радостней.

– Удобно, когда за тебя делают выбор, – глаза воспитателя смеются. – Мы рады, что ты остался с нами.

Ар, мужчина, который последний раз плакал лет в пять, когда упал с лестницы, снова плачет, схватившись за голову:

– Вы её убили! – в последний прыжок крестообразный силуэт бездвижно плыл по Лонии.

– Нет, сынок! Ты сам всё сделал, – качает головой Элоиза. – Ты – молодец!

– Я горжусь тобой, сынок! – соглашается Вернер. – Тебя ждёт прекрасное будущее.

– Вы издеваетесь? – слёзы на его глазах высыхают, пасуя перед гневом.

– Арман, мы тебя любим. И хотим, чтобы ты был счастлив.

Он оглядывается с тоской на дверь в никуда:

– Не хочу я такого счастья! Почему я не могу последовать за ней?

– Всё просто: она сказала нужные слова. Только с нужными словами можно сделать выбор, – спокойно объясняет Вернер.

Безнадёжность ситуации начинает доходить до него, появляется чувство, будто выхода из этой комнаты никогда не будет. Пока он не последует совету Мариэль, которой больше нет:

– Что они такое – эти ваши нужные слова? Где их найти?

– Заглянуть в своё сердце, в свои желания. Сказать об этом вслух, ибо непроизнесённые слова не имеют смысла, – матушка вздыхает. – Но тебе зачем это, милый?

Он бредёт к опустевшей кровати, на которой от Мариэль-Мириам осталось несколько лепестков вишнёвых соцветий.

– Сынок, чтобы вернуться, нужно войти в одну дверь – ко мне или матушке. Идём, сынок. Прошлого не вернуть, – Вернер подсказывает, как сократить время, потому что оно тянется, не предлагая других событий, кроме имеющихся.

Ничего не происходит. Двое ждут его, полулежащего на кровати и перебирающего розовые пятна на ладони.

– Я не хочу… – первые слова вырываются сами собой.

– Не глупи, Арман! – восклицает сирра Элоиза.

– Не нужно тратить слова на прошлое, – вторит Вернер.

– Я. Не. Хочу, – он поднимается и поворачивается лицом к собеседникам. – Я не хочу будущего, которое вы предлагаете. Я вас люблю, но я хочу сам выбирать!

Арман замечает, как пятится назад Вернер, и его дверь начинает медленно закрываться перед ним.

От слов, рвущихся наружу, становится легче, словно нечто долгожданное наконец начинает происходить. Некое чудо, таившееся в нём долгие годы, никак не могло проснуться – нужные слова, которые так ждала Мари… Особенное наслаждение приносит «я хочу», его хочется повторять снова и снова, пробовать на языке и отпустить магическим сгустком по всему телу, чтобы оно тоже приняло себя, свои желания.

– Я вам благодарен и буду использовать ваш опыт, но только тот, который я сам посчитаю необходимым, – говорит в закрытую за Вернером дверь.

– Как я рада, что ты выбрал меня, – сирра Элоиза улыбается и протягивает руку. – Иди ко мне, мой мальчик. Мой любимый мальчик!

Но Арман отступает:

– Нет, ты – моя мать, была ею и будешь, мне не нужно тебя выбирать. Но Мариэль… Это мой выбор. Прости.

– Не глупи, сынок! Ты не можешь выбирать – полное совершеннолетие ещё не наступило!

– Разве мой выбор может зависеть от возраста? Это – моя жизнь, мама. Я люблю тебя. Но и Мариэль мне нужна не меньше. Извиняться больше не буду. Это. Мой. Выбор.

Вторая дверь захлопнулась, отрезая его от последнего видимого собеседника. Арман осмотрелся: с ушедшими будто бы ничего не изменилось. Стены, кровать, мерно развивающаяся вуаль. Лишь от оставленной открытой двери громче доносится шум бегущей далеко внизу реки и шелест кустов, растущих за дверью, на обрыве.

Скрежет слева обратил на себя внимание. В стене появился новый проём. Ар заглянул в него и увидел свою комнату. Догадался: сейчас он может безбоязненно шагнуть туда – и сон окончится.

– Нет. Это мой выбор! – он повернулся, разбежался и снова прыгнул в ветер, дремлющий над рекой. От ощущения парения над землёй захватило дух, а зеркальная гладь реки приближалась неумолимо, одним своим видом заставляя сердце выбивать нетерпеливый ритм. Он успел вздохнуть, набрать в лёгкие воздух перед тем, как нырнуть в движущуюся ртуть.

Хлоп! – и его выбросило в незнакомое помещение, ноги рефлекторно сделали несколько шагов вперёд и остановились, почувствовав под собой твердь.

Горячие руки обхватили его, пытающегося сфокусировать взгляд на чём-то блестящем, режущем глаза.

– Догнал меня! – Мариэль завладела его рукой, целуя и прикладывая к своей щеке.

– Это был мой выбор, – улыбнулся Ар, обнимая девушку и привлекая к своему гулко бьющемуся сердцу. – Я сказал нужные слова, научился.

– А мне скажешь? – ластясь к нему с прикрытыми глазами, прошептала Мари.

– Скажу, обязательно скажу…

– Но не сейчас, верно? – раздался хорошо знакомый ироничный голос. – Ты прыгнул за Мариэль только потому, что не хотел брать вину за её гибель, не так ли? К чему это притворство, дружище?

Перед входом в зеркальный лабиринт стоял, оперевшись на одну из арок, Анри Ленуар.

– Рад тебя видеть, – пробормотал Арман, удерживая девушку одной рукой. – Ты-то здесь как взялся?

– Надо было остановиться на уровне новичка, если не планировал встречаться со мной, – Анри ухмыльнулся и щёлкнул пальцами. – Начнём?

– Тебе видней…

– Для беседы нам кое-кого не хватает. Прошу! – Анри потянул ручку двери справа от себя, и из неё выпорхнула Люсиль. Быстро осмотрелась, подбежала к Арману, положила руку ему на плечо, подставляя щеку для приветственного поцелуя и не обращая внимания на соперницу. – Ну, давай, объясняй ей…

Арман растеряно перевёл взгляд с одной девушки, обнимавшей его, – на другую, которую держали его руки. Подруги молчали, ожидая его слов.

– Я… – и замолчал, не зная, что говорить.

– Я-я-я, – передразнил его Анри, подражая блеянью найлы. – Король Лабасса! Единственный на всю округу. Неповторимый и наипритягательнейший для всех особей старше четырнадцати… Подойди ко мне, золотце!

Ленуар поманил Люсиль, и она послушно приблизилась к нему, сияя улыбкой. Безропотно позволила взять себя за талию обеими руками и развернуть лицом к Арману:

– Думается мне, ты прекрасно знаешь, что при умелом подходе можно завоевать душу и тело любой девушки, не так ли? Узнаешь себя? – Анри демонстративно провёл руками по телу красавицы вверх, заставляя её томно прикрыть глаза. Наклонился к её уху, то ли прошептал, то ли провёл языком, и губы Люсиль приоткрылись, голова её повернулась к лицу инквизитора.

Арман не выдержал, рванул к парочке, отпуская руку Мариэль, и та в следующее мгновение переместилась в одно из зеркал, мигающее тёмными бликами. Делоне этого не заметил.

– Ах, ты, шархал! Отпусти её! – юноша ударился о невидимое стекло, внезапно преградившее путь.

– Скажи, что ты чувствуешь? – подмигнул ему Анри и закрыл своей головой лицо Люсиль. Её руки легли на плечи инквизитора, обнимая.

– Проклятье, Анри, отпусти её! – Арман ударил, приходя в ярость, по преграде, но на прозрачной стене лишь рябь прокатилась.

Сначала подумал, будто друг хочет отомстить за те пять минут поцелуев с Мариэль, проведённые под принуждением Чёрного Некроманта. Однако время тянулось, двое прислонились к зеркальной стене, опираясь поудобнее на неё и хватаясь друг за друга. Ещё немного – и…

И тошнота подкатила, запирая собой скопившиеся слова. Но Ар с усилием разорвал этот горький клей, крикнул:

– Я чувствую гнев!.. Ревность… Этого довольно? С-сво-лочь…

Стекло исчезло, и всё же он не успел: молниеносный поворот двух слившихся тел – и Люсиль оказывается за зеркальной перегородкой.

– Ты ни про кого не забыл, пока думал о Люсиль? – спросил баритон над ухом.

Ар обернулся – позади никого не было: “Мари!..”

В зеркальных узких комнатах два Ленуара перебирали волосы послушных жертв, с восторгом глядящих снизу вверх на инквизитора. К кому первой бежать? Арман замер, тяжело дыша и сжимая кулаки.

– Тяжело выбрать? – всё та же знакомая ирония над ухом. – Я тебе пожертвовал любимую ради её чувств, и как ты поступил с ней? Не распрощавшись с Люсиль, провёл инициацию Мариэль. Не жирно ли будет тебе, дружище, иметь двоих в своём распоряжении? Пора взглянуть в зеркало. Посмотри на свою руну привязки…

Сжав зубы, Арман сделал несколько шагов к светлому зеркалу посередине, между двумя затемнёнными кабинками с милующимися парами.

На левом виске проступила руна, какую видел у Рене, – укоренившийся Ирминсуль.

– Её пока не видно другим, – объяснил вкрадчивый голос, – до поры, до времени, и закрепляющая инициация проявит себя…

– Какая третья? – Арман возмутился. – Наш обмен магиями потеряет силу через полгода.

Голос хрипло засмеялся, перед лицом появилась рука с вытянутым указательным пальцем:

– Взгляни туда. Что ты видишь?

Знакомая белая комната с кроватью, два сплетённых обнажённых тела в медленном ритме страсти и донесшийся приглушённый одобрительный шёпот: «Clif-far-r»6.

– Это была ментальная фантазия, – Арман холодно усмехнулся, хотя внутренняя пружина от одного вида скрутилась, вынуждая дыхание замереть.

Анри хрипло засмеялся:

– Наивный серебристый… Теперь-то ты знаешь, что все произнесённые слова имеют силу? Даже в ментальном мире. Настало время тебе познакомиться с собой ближе.

Ар обернулся на звук за своей спиной – зеркальная створка закрылась, отрезая лабиринт от остального помещения. Множество зеркал отразилось друг в друге, окружая пленом иллюзии из арок и лиц: несколько Люсиль и Мариэль ныне с укором взирали перед собой на опешившего юношу.

– Я задам тебе вопросы, – сказал возникший рядом Анри. – С каждым неправильным ответом будет умирать одна из них. С каждым правильным – никто не погибнет и откроется одна дверь. Вопрос номер один, несложный. Почему вместо того, чтобы отпустить Мариэль, как она просила, ты поступил наоборот, повалил её на кровать?

Люсиль ждала, улыбаясь и сцепив руки в замок, а Мари, наоборот, положила ладони на стекло, жадно ловя ответ.

– Я… не знаю… так получилось… – пробормотал Арман, не готовый обсуждать желания своего тела.

Одна из Мариэль пронзительно вскрикнула: сквозь неё, со спины, прошёл острый шип, разбивая стекло и заставляя мёртвую девушку упасть. Арман ахнул, подаваясь вперёд и ударяясь о прозрачную стену, отливающую серебром, бессильно ударил кулаками.

– Сволочь! Не так, только не так!

– Хм, мне казалось, что вопрос абсолютно простой. К сожалению, я не смогу задать второй до тех пор, пока ты не ответишь на первый. Попробуем ещё раз: почему вместо того, чтобы отпустить Мариэль, как она просила, ты поступил наоборот?

Арман молчал, борясь с дрожью, распространяющейся от сжатых кулаков по всему телу и заковывающей его в единый нервный спазм.

– Потому что я не хотел её отпускать, – наконец сказал осторожно.

Ещё одна Мариэль вскрикнула и сползла, оставляя ладонями розовые разводы на стекле. Видимо, фантазия инквизитора решила разнообразить способы убийства.

– Я ведь сказал правду! – взревел Арман, в гневе пытаясь разбить зеркало.

Голос позади равнодушно хмыкнул:

– Ты сказал правду, но это не был ответ на мой вопрос. Слушай внимательно. Почему вместо того, чтобы отпустить Мариэль, как она просила, ты сделал обратное?

– Что будет, если я не смогу ответить на твои вопросы?

– Мы начнём сначала, и ты будешь снова и снова смотреть, как умирают те, кто тебя любит. Твой ответ?

Несмотря на всю осознаваемую иллюзорность происходящего, чувствуя пот, стекающий по лицу, он вытащил из себя то, в чём боялся признаться последние дни:

– Потому что… я… там, с проклятым Некромантом… почувствовал что-то… и не мог об этом не думать… Я… желал Мариэль… и не мог… отказать себе в… я хотел проверить, то ли я почувствовал…

Зеркало, на которое опирались руки, поднялось, открывая проход в следующий коридор, узкий поблескивающий мелкими отражениями.

– Следующий вопрос, – сказал Анри, не хваля за правильный ответ и не комментируя его. – Когда я упомянул, что дело в одном из вас, а не в браслетах, которые носит Люсиль, почему ты не признался ей в своих сомнениях?

– Я не хотел делать ей больно, – думая над этим второй день, Арман ответил быстро, полагая, что отвечает правильно.

Но одна из златовласок пронзительно завизжала и, осыпаемая стеклянной крошкой, упала с шипом в груди на пол:

– Что же ты за зверь такой?! – нервно дрожа и не пытаясь отереть выступившие слёзы, Арман простонал: – Что я должен сказать?! Как мне угадать, что ты хочешь услышать?!

– Загляни в себя, как ты делал… Повторяю вопрос: почему ты не признался Люсиль в сомнениях?

Он тянул паузу, Анри ждал и, казалось, готов это делать вечность, пока запутавшийся не найдёт ответа.

– Я боялся. Боялся слёз Люсиль, её реакции. Я не хотел скандала. Я струсил, надеялся, что всё образуется само собой, – сглотнул, ожидая нового крика-ножа в самое сердце.

Но ответ был одобрен, и зеркальная створка поднялась, приглашая к следующему вопросу.

– С прошлым разобрались. Вопрос про настоящее, – равнодушно огласил следующий этап инквизитор. – Ты знаешь, что обманываешь Люсиль и никогда не сделаешь ей предложения руки и сердца. Мы хотели бы услышать, почему.

Провалилось три попытки, прежде чем он смог признаться себе в том, о чём почти не думал, – и новый шаг к свободе был доступен. Вот только к этому моменту Ар чувствовал бессилие. Голос был сорван криками, а разум перечеркнул убеждение отца о том, что мужчины не плачут.

С каждой смертью иллюзорных девичьих образов фантазии палача становились изощрённее и более жестокими. И сколько бы Ар не колотил кулаками по зеркалам, их броня оставалась безучастной к мольбам и проклятиям.

– Сволочь, почему мы говорим об этом?! – он опустился на пол, ноги не держали своего хозяина. – Почему не об Академии или о тебе?!

Образ инквизитора давно растворился в зеркалах, и с тех пор только его голос звучал, оповещая о присутствии:

– Ты пришёл с конкретным запросом разобраться в определённой проблеме. Этим мы сейчас и занимаемся. Следующий вопрос…

– Сколько их?

– Мы прошли половину пути.

Арман застонал, погружая пальцы в волосы:

– Сволочь… Не убивай их больше, я не выдержу!

– Разве тебе не хочется узнать самое интересное, то, что у тебя под носом и чего ты не видишь? Цена высока, но она того стоит…

– Не хочу. Прекратим испытание, я сдаюсь! – он с надеждой посмотрел вверх, и от весёлого смеха мороз прошёлся по спине.

– Отсюда два выхода – ты сам открываешь последнюю дверь или тебя будят, Мариэль тебя предупреждала. Но до утра ещё далеко, так что тебя не скоро хватятся. Продолжим: следующий вопрос…

Вскоре ему показалось, что он сходит с ума: несколько безуспешных попыток на один из вопросов, пять душераздирающих криков выжгли ему душу, превращая её в пепел. «Я не знаю!.. Я не знаю!» – твердил он, ударяясь затылком о стекло, и боль приносила некоторое облегчение, ведь он не чувствовал и сотой доли ощущений тех, кто сгорал, захлёбывался водой или был пожираем насекомыми на его глазах.

А когда он готов был безумно рассмеяться от очередного длинного крика, вдруг прозвучал спокойный знакомый мужской голос. Ар сразу не смог вспомнить, чей:

– Дай мне руку, позволь вытащить!

И Арман, поверив, будто это новая стадия безумства, поднял трясущиеся пальцы вверх, – его ухватило, потащило наверх, над зеркалами, оставляя среди них трёх Люсиль и одну Мариэль.

– Тихо, тихо! Сломаешь мне пальцы! – кто-то похлопывал по его сжатому в спазмах кулаку горячей рукой. – Ничего себе у тебя кошмары…

Наваждение ирминсулиума понемногу отпускало, но пальцы не смогли разжаться, пока не открылись глаза. Рядом, на кровати, сидел Рене со сползшим со спины покрывалом.

– Ы… ак… ут…– хрип вырвался вместо слов «Ты как тут оказался?»

Рене, кряхтя, поднялся, обнажая туго стянутую на пояснице спину, набрал воды в кубок, согрел руками и вернулся, протянул вторую руку, помогая сесть:

– На, выпей тёплой воды, ничего другого, извини, нет. Знатно ты себе содрал голос, – придержал пальцем ножку кубка, ибо руки у Армана тряслись, грозя расплескать жидкость.

Тот, смочив горло, прокашлялся:

– Как ты здесь оказался? Ты взломал мою печать?

– Ничего я не ломал, дверь была открыта. Мимо шёл, услышал твои крики, думал, что-то случилось, а у тебя кошмар – позавидовать можно, – Рене зевнул. – Ладно, бывай!

Поднялся, кутаясь в покрывало и подхватывая сложенную простыню для вытирания, очевидно, принесённую с собой.

Арман провёл трясущейся рукой по лицу, сообразив, что оно мокрое, как и всё тело. На скомканном покрывале под спиной прощупывалось мокрое пятно. Юноша перевёл глаза на часы: четвертый. Значит, он пробыл в лабиринте разума около семи часов, не меньше.

– Эй, ты куда? – осторожное перемещение Рене по стеночке обратило на себя внимание. – И почему ты уже ходишь?

– В купальню я, погреться…

– Погреться? В купальню? – Арман окончательно проснулся. – Чокнулся, малыш?

– Сам такой, – послышалось за медленно закрываемой дверью.

Он плюнул, не собираясь следить за придурковатым северянином, вечно имеющим у себя нечто странное на уме. Снял влажную одежду, ополоснулся холодной водой над лоханью и оделся в сухое.

Живот к тому времени крутило от голода – сходил в кухню, нашёл кусок колбасного круга и хлеб, взял с собой, вернулся на второй этаж. Дверь в комнату отца, где оставили раненого, была по-прежнему приоткрыта. Заглянул внутрь – северянина не наблюдалось. Наворачивая всухомятку колбасу с хлебом, отправился вниз, к купальням. На первом уровне по коридору плыл туман. Арман готов был потереть себе глаза: не показалось ли? Зашагал к источнику тумана.

В неглубокой купальне, затянутой молочным паром, сидел, позёвывая, Рене и наслаждался горячей водой, которая стала причиной белой пелены, заволокшей пол-этажа.

– Нихром себе…– прекращая жевать, Арман уставился на северянина. – Как?!

– Полрезерва сбросил, чтоб не мешал восстановлению… Э! – увидев, что Арман раздевается, сжался. – Только не сейчас! Уйду – пожалуйста, хоть до утра кошмары свои здесь досматривай!.. Я буду защищаться!..

– Колбасу с хлебом будешь?

Глава 7. Чёрный Некромант

Я – части часть, которая была

Когда-то всем и свет произвела.

Свет этот – порожденье тьмы ночной

И отнял место у неё самой.

Он с ней не сладит, как бы ни хотел.

Его удел – поверхность твёрдых тел.

Он к ним прикован, связан с их судьбой,

Лишь с помощью их может быть собой,

И есть надежда, что, когда тела

Разрушатся, сгорит и он дотла.

И. Гёте «Фауст» (1ч. )

Перевод Б.Пастернака

Когда один из его подопечных, Вестник, послал зов о помощи (второй раз за последние три года), он бросил всё и помчался наказывать наглеца, собравшегося снова обмануть гаранта сделки, а фактически – его, создателя бездушных сущностей, Чёрного Некроманта.

В памяти был свеж случай с хитроумным люмерянином, сколотившим себе состояние благодаря находчивости. Он загадал заведомо невыполнимое желание в обмен на услугу по договору Вестника, и в результате выторговал себе целых три желания вместо одного. Некромант тогда посмеялся, ибо наглых и умных уважал, но слишком быстро настал похожий случай. Или предыдущий пройдоха слил секрет, или нашёлся второй умный, тогда тем более стоило на него посмотреть.

Но когда вместо прожжённого дельца Некромант увидел восемнадцатилетнюю девчонку, интерес к делу многократно вырос. А во время разговора с ней не просто узнал, а понял: перед ним очередная Матушкина креатура, душа девчонки обновлённая и пахнет другим миром.

Вспомнил, как два года назад, в эту невинную девчонку, призывавшую смерть, залетел виердский шархал, подыскивавший себе тело. Слияние для тёмного оказалось на редкость удачным: мало того, что девчонка была из рода Старшего Основателя, ещё и находилась в Матушкином предопределении, отменить которое было невозможно.

С получением запланированных даров девчонка стала бы представлять угрозу целостности Люмерии, поскольку граница виердов с Лабассом находилась слишком близко. Шархал прицепился к чистой душе мёртвой хваткой, отравляя воспоминания, мысли и заложенное семьёй нравственное наследие. Матушка предприняла попытку, чтобы понять степень опасности, и убедилась: выжечь в девчонке шархалью сущность без ущерба для её ментального здоровья не получится.

Прозорливость и многоходовость Матушкиной мудрости всегда восхищала Некроманта, а тут представился случай воочию увидеть результат. К этому дню Чёрный давно был знаком с госпожой Делоне, виновницей многих событий, а тут увидел, что судьба Мариэль оказалась вплетена в тройную молитву Владычице, и опешил.

Вот эта, худосочная, бледная, ничего не помнящая козявка и лепечущая про вселенскую взаимную любовь – исполнитель? Однако Чёрный увидел след Матушкиного влияния, поэтому пойти против основательницы не мог. Милостиво предложил девчонке три желания, предвкушая её заказы на любовь, а значит, намечались интересные драмы, эмоциями которых Некромант подпитывался.

Но она его удивила. Если первое желание – просьба о помощнике – было логичным, то второе потратилось на прошлую жизнь, о которой смело можно было забыть. Девчонка, чья душа заполнила пустоту в выжженном сознании Мариэль, позаботилась о своей матери, живущей в другом мире.

Третье желание оставалось неисполненным, и Некромант решил, что девчонка забыла о нём.

Времени с первой встречи прошло всего ничего, как вдруг его призвали в свидетели, чего давно не случалось: все, кто знал Некроманта, предпочитал с ним не связываться. Явился на зов и оскалился, увидев старую знакомую – Мариэль, полоснувшую свою руку, чтобы доказать честность. Отдала две трети сильнейшего дара, на который Матушка возлагала надежды, а теперь пыталась убедить нервного парня в искренности своих намерений. Некромант посмеялся, устраиваясь поудобнее.

Служанку Мариэль выпроводили и, судя по решительному лицу юноши, тот собрался то ли вернуть дар (это было бы замечательное зрелище!), то ли заключить взаимовыгодное соглашение.

– Ну, хорошо, давай попробуем начать сначала, – сказал наивный Делоне.

Накладывая на его голос свои слова, Некромант «постучался» в мысли съёжившейся на кровати девушки:

– Тук-тук. Дай, думаю, посмотрю, кто меня призвал в свидетели такой… гхм… оригинальной клятве. А это моя знакомая! Решил поприветствовать.

– Ну, здравствуйте, – пробормотала девушка. – Давно не виделись.

– Здравствуй, – брови юноши поднялись. – Поговорим серьёзно о том, что произошло? Я хочу, чтобы ты приняла одну вещь.

Некромант успел расположиться на постели так, чтобы созерцать и девушку, и обращённое к ней лицо юноши, сказал одновременно с ним:

– А ты делаешь удивительные успехи, я вижу. Кое-кому жирно перепало от матушкиных подарков за счёт одной глупой девицы.

Мариэль поморщилась:

– Я не глупа. Глупее оставлять себе то, что скоро не пригодится вообще.

Некромант хмыкнул, дождался, когда Арман начнёт говорить, и елейно протянул:

– Рационально, но не интересно. Провести последние дни, исполняя свои самые заветные желания, – что может быть заманчивей? А ты на что их тратишь? Лежишь тут, скрутилась… Ни возлюбленного, ни дара, ни резерва. Не интересно наблюдать за тобой. Так, получила удовольствие на пару минут, подумаешь… Оно хоть того стоило, м?

– Мне жаль, и я хотел бы пощадить твои чувства, но ты сама прекрасно знаешь, что я люблю Люсиль. Она любит меня, и нам хорошо вместе. А ты… ты мне всегда была младшей сестрой, и я ничего с этим поделать не могу. Я приношу извинения за то, что потерял над собой контроль, поддался эмоциям, наверняка подал ложные надежды, – ободрённый готовностью Мари идти на диалог, Арман говорил, не подозревая о третьем собеседнике, перебивающем его реплики.

Девушка зарылась лицом в подушку, рыкнула. Некромант её начинал злить:

– Ничего, я сильная, скоро восстановлюсь. И не ваше дело, стоило оно того или нет!

– Что? – Арман не понял ответа.

– Что-что? – передразнил его Некромант.

Мари вздрогнула от разноголосицы, открыла глаза – на неё насмешливо смотрело лицо, сотканное из клубящегося мрака. Невольно вздрогнула.

– Драма, драма, драма! – пропел Некромант. – Какая драма без обоюдных страстей? Страдать должны оба героя!

Чёрный шутник переместился за спину юноши и подул ему в затылок. Синхронно с этим браслеты на руках Мари щёлкнули. Она подскочила, и от этого инквизиторские приспособления для контроля ментальной магии слетели с рук на покрывало.

– Ой! «Её дар совсем пропал, и я виноват»! – Некромант озвучил изменившееся лицо Армана.

– Мари, – юноша подбирал слова, – я не знаю, что сказать.

Девушка хладнокровно осмотрела запястья, потёрла их и улыбнулась, стараясь не смотреть на тёмную тень позади юноши:

– Хорошо без них, благодарю. Больше не чешется.

– «Благодарю»? – заржал Некромант, – надень на него браслеты, посмотрим, чем всё закончится.

Мари опередила Армана, пока Некромант не надул ему в голову опасных намерений, подобрала браслеты первой:

– Это пока ещё моё! Послушай, я предлагаю закончить этот бессмысленный разговор. Мы сказали друг другу всё, что имело смысл. Мне уже лучше, утром я буду прекрасно себя чувствовать. А сейчас тебе пора, и мне тоже. Всем пора заняться своим делом и не мешать другим, – она слезла с кровати, чувствуя небольшую слабость, однако силы восстанавливались сами собой: достаточно было посмотреть на юношу. Свет Владычицы продолжал существовать в ней по уже знакомым законам, и это было самое главное.

Девчонка оказалась слишком правильной, лишая Некроманта веселья, поэтому он опять надул юноше мысли в голову, и тот попросил продемонстрировать бейлар, чтобы быть уверенным в наличии второго основного дара.

Но как только на маленькой ладошке Мариэль родился огненный шар, Некромант сверху накрыл тьмой, и огонь потух, оставив после себя чадящий дымок. Оторопь Армана можно было понять, но Мари, которую выходка Тёмного насмешила (!), изо всех сил постаралась серьёзно выговорить:

– Я просто устала, огонь во мне есть, я его чувствую. Завтра всё будет отлично.

И едва ли не силком выпроводила возлюбленного в коридор.

– Не ценишь, девица, заботы! – проворчал Некромант, раздосадованный финалом драмы, а появление служанки, призывающей Владычицу в каждой фразе, напомнило Тёмному о правилах приличия, и он, к радости Мари, исчез.

Уже после того как пришлось оставить парочку, он вспомнил: да ведь это же был отпрыск той сирры, с которой три года назад ему выпало «счастье» составить договор!

И Некромант расхохотался в очередной раз: Матушкины пути воистину оказались неисповедимыми. Помчался искать Элоизу Делоне, чтобы посмотреть на дело своих рук, и увиденный результат, мало сказать, порадовал – восхитил: сирра сполна несла заслуженное наказание.

Тогда он понял, что пропустил первый акт свеженькой драмы, решив в прошлый раз, будто история девчонки, выпросившей три желания, станет долго раскачиваться. Но посмотри-ка – всего октагон прошёл, а страсти в Лабассе кипят нешуточные!

С тех пор, отлучаясь лишь на важные дела в Академии, где нужно было время от времени гонять инквизиторов, Некромант находился здесь, получая удовольствие от наблюдений за отпрысками трёх семей и ожидая удобного случая пошалить без вмешательства в запланированный Матушкой ход событий.

*****

Сиру Вэну Делоне Владычица дала дочь, не осчастливив сыном. Малышке всегда хватало родительских любви и внимания: они готовы были молиться на неё. Лет через восемь, после её рождения, когда пробудилась бытовая магия, сир Вэн смог, наконец, получить ответ на свои молитвы, который его успокоил.

Да, его дочь (он догадывался верно) не смогла бы прославить древний род в силу её характера, мечтательного и изменчивого, как сама вода, которая плескалась в огромных серых глазах. Однако новая местная ведунья успокоила: внуку сира Вэна суждено будет не только возвысить имя деда, но и возродить былую славу рода Речника.

Таким образом, сир Вэн смирился и стал ждать совершеннолетия дочери, чтобы найти ей подходящего жениха. Одна из кандидатур как раз подрастала по соседству: у де Трасси за три года до этого родилась двойня, Аурелий и Аурия. На которых у их родителей, конечно же, были свои планы. Однако Контратат обязывал, и сиру де Трасси пришлось, скрепя сердце, пятнадцать лет периодически наблюдать взаимоотношения между молодняком Лабасса. Периодически, так как де Трасси основную часть времени проводили в своём поместье рядом с Люмосом и бывали здесь наездами.

Сказать по правде, Аурелию больше пришлась по душе Илария, наследница де Венеттов, девчонка с огненным характером, смешливая и живая в дни, наполненные детскими развлечениями. В то время как вечно рассеянная и томная Элоиза раздражала своей медлительностью.

Но даже отношения с Иларией у Аурелия не перешли черту детской дружбы: едва Владычица наградила восемнадцатилетнего «золотого» мальчика ментальным даром интуита, родители познакомили его с «близнецом» – двадцатилетней Камиллой, портальщицей и друидом. Первое слияние прошло успешно, вследствие чего Аурелию интуиция подсказала: внешне похожая на него девчонка сделает его счастливым. Он согласился на обет чистоты, с достоинством оправдал его и через три года сделал Камилле предложение, которое та ждала, не сомневаясь и поэтому отказывая всем прочим кандидатам.

Чуть позже Илария тоже познакомилась в Академии с будущим мужем, сумевшим унять её политические амбиции и перенаправившим энергию активной наследницы де Венеттов на семейные бытовые приятности.

Пока де Венетты полагались на судьбу, сир Вэн не стал ждать дня, когда его дочь окажется в главном рассаднике брачных отношений – в Академии. Дар Элоизы проснулся, когда ей не исполнилось восемнадцати, и сир Вэн придержал поступление сероглазой красавицы на год, потратив его на активные поиски подходящего супруга.

Надо сказать, наличие единственной наследницы рода Старшего Основателя, накладывало на родительскую ответственность важную печать. Не проявись у Элоизы дар, по существующему закону Права Магии, после смерти нынешних хозяев пришлось бы передать замок и всё сопутствующее новому наследнику – первому ближайшему родственнику-магу, а Элоизу выдать замуж за лумера. И если у близкого друга и соседа сира Рэймонда никогда не было сомнений в благополучности будущего, то вера сира Вэна, глядя на бесхребетность дочери, периодически колебалась.

Итак, дар у Элоизы проявился, сильный водный, в сопровождении второго воздушного, как и полагалось предкам Белого Речника. Сир Вэн выдохнул с облегчением, а затем поступил подобно всем беспокойным родителям-магам – заказал каталог со списком новобранцев за последние пять лет. Отметил несколько кандидатур и посвятил бы знакомству с ними и тщательному отбору год, если бы не политические события, призвавшие сира Вэна в военный Совет.

На юге было неспокойно, у арауканцев сменился правитель, а значит, Люмерии приходилось заново выстраивать деловые отношения с пошатнувшейся политикой соседней страны. На Совете сир Вэн познакомился с Марсием, молодым выпускником Академии и подающем надежды менталистом-стратегом.

Услышав имя расторопного секретаря одного из министров по внешним политическим связям, сир Вэн вспомнил, что имя Марсия стояло пятым в списке тех, с кем он планировал познакомиться. Через министра уточнил, не составлял ли младший Мастер брачный договор, – коллега рассмеялся: карьерные амбиции его помощника шли дальше представлений о необходимости брачных уз.

Сир Вэн, однако, для успокоения своей совести решил довести дело до конца. Пригласил Марсия на обед и, правильно угадав суть натуры молодого человека, без обиняков предложил тому познакомиться со своей дочерью.

– Какого цвета глаза вашей дочери? – было первое, что неожиданно спросил Марсий и, получив ответ, только тогда поинтересовался особенностями дара, чем первый раз удивил озабоченного отца, а затем незамедлительно дал согласие побывать в гостях у Делоне.

Перед отправкой на юг как раз выдавался день на подготовку, и сир Вэн вернулся домой с гостем. Что происходило в первый день знакомства между Марсием и Элоизой, нарочно оставленными наедине, Делоне не могли сказать наверняка. Но, очевидно, молодой стратег сумел найти подход к застенчивой девушке, потому что через неделю, он, заехавший в Лабасс передать гостинцы от сира Вэна, который остался на Сурье, был встречен благосклонно.

Не прошло и месяца, сир Вэн узнал об идеальном слиянии магий Элоизы и Марсия. Роман, по-мнению Делоне, развивался слишком быстро, но поведение молодого Мастера и обоюдные томные взгляды обоих влюблённых, не единожды пойманных на поцелуях в укромных уголках большого замка, доказывали искренность их отношений. Поэтому Элоиза поступила в Академию с отчётливой руной на левом виске, и Марсию даже не пришлось отбивать любопытных свободных магов от девушки, которая расцвела благодаря взаимным чувствам и стала более привлекательной.

Три года обучения в Академии благополучно завершились без любовных измен между будущими супругами. Едва закончился последний курс, под Лабасским Ирминсулем провели церемонию бракосочетания сирры Элоизы и сира Марсия. Последний по брачному договору отказался от своего родового имени и принял имя предков жены, а вместе с этим – обязательства хозяина замка в будущем.

Не откладывая дело в долгий ящик, молодые порадовали сира Вэна зачатием напророченного внука. Но растить его Владычица не благословила: через год сир Вэн погиб на Сурьянском руднике, отправившись туда с комиссией в качестве магистра водной магии. С ним должен был поехать и сир Марсий, но Делоне-старший как чувствовал – уговорил зятя продолжить семейный отпуск и хотя бы в этот раз остаться с женой и сыном. Так муж Элоизы стал нынешней главой древнего рода и до настоящего времени справлялся с этой должностью честно и достойно.

К сожалению, смерть сира Вэна не стала последней в роду Белого Речника. Вскоре тело его жены и бабушки Армана нашли в семейном склепе, женщина не вынесла скорби и предпочла умереть там, где покоился прах её любимого. Смерть обоих родителей подкосила Элоизу, это горе отвлекало её от сына и, более того, стало причиной гибели второго ребёнка.

Череда несчастий заставила поверить её в семейное проклятие и, наверное, Армана ждала бы печальная судьба, если бы не своевременное появление Вернера. Его забота о малыше не могла не растопить сердце сира Марсия. Слабый ментальный дар Вернера, лумера по рождению, помогал не только успокаивать маленького Армана, но и благотворно повлиял со временем на Элоизу, опомнившуюся от горя и наблюдавшую за тем, как седой некрасивый слуга ночью меняет пелёнки её сыну, кормит и укачивает, пока мать горюет об ушедших.

Вернер, чьи заслуги были оценены, отказался становиться приёмным членом семьи – разделять за одним столом с ними пищу и присутствовать на разных торжествах в качестве компаньона.

В обмен на свою скромность попросил о праве обедать в одиночестве и распоряжаться своим свободным временем по желанию. На оба условия Марсий дал согласие. И, хотя не об Вернере сейчас речь, спустя восемь лет сирра Элоиза возблагодарила Владычицу за этого молчаливого, сдержанного и напоминающего чем-то отца мужчину.

Время текло неумолимо. Боль от смерти родителей и нерождённого дитя заставила её переключиться на единственного сына, ради которого она бы и свою жизнь отдала не задумываясь. Случай у де Венеттов, когда трое детей были застигнуты за «созданием» семьи, дал понять: пора подстраховать будущее Армана.

Элоиза уговорила супруга на поездку к королевскому Ирминсулю за пророчеством. Если де Венетты по своим упрямым соображениям не собирались этого делать вообще, то Элоиза хотела знать всё. Бессмысленная смерть матери, которой, дочь считала, можно было не допустить, как и потеря второго ребёнка, укрепила веру: знать о будущем – значит быть к нему готовым. Иначе зачем нужны вещие слова?

В ирминсулиуме Хранитель записал Делоне в очередность посетителей и порекомендовал перед визитом очиститься – принять горячие источники, провести дни в благости. Те последовали совету, и второй раз в жизни, как в день своего бракосочетания, Элоиза чувствовала замершую в сердце торжественность и радость от ожидаемой благости Владычицы.

Беды ничто не предвещало. Белоглазый Хранитель оставил чету под деревом, а сам вышел, посоветовав прислушаться к своему сердцу и Матушкиным голосам. Некоторое время ничего не происходило. Сын стоял смирно и восторженно разглядывал крону дерева, исчезающего далеко в небе.

Марсий вдруг нахмурился и сказал, что с него достаточно – собрался последовать примеру Хранители, забрав Армана, но Элоиза грозно посмотрела на супруга, и тот ретировался в одиночку.

– Какая настырная семья… – услышала вдруг тоненький голос Элоиза и побледнела.

– Ходят и ходят… Всё им надо знать… – сказал второй.

– Не доверяют… – пропел третий.

Элоиза взмолилась мысленно:

– Умоляю, Владычица! Не ведаю, о чём ты говоришь! Прошу об одном – о сыне, дороже которого для меня никого нет! Разве материнская любовь – грех? Прошу! Поделись пророчеством, помоги уберечь моёго сына от беды! Не хочу, чтобы с ним случилось то же, что и с моим отцом, матерью и моей неродившейся малышкой!..

– О, сир Вэн хороший! Помним, помним! – сказал один из десятка звеневших голосов.

– Смотри, смотри на его мальчика! – умильно сказал другой.

– Просил, уже дедушка просил за него! Всё хорошо будет… – отчётливо послышалось сирре Элоизе, будто на ухо сказали, и она вздохнула с облегчением, осознав смысл фразы: «Ходят и ходят». Значит, отец тоже узнавал о дочери и её потомстве…

– Благодарю, Матушка! – со слезами благодарности прошептала она. И готова была взять за руку, Армана, наклонившегося за упавшим листом, как голоса захихикали.

– … если не погубит его женщина…

– Красивая женщина…

– И полного совершеннолетия не перешагнёт, как погубит…

Элоиза схватилась за грудь, в которой тот час разбилось сердце матери.

– Холодная!..

– Нет! Любящая!..

– Да-да, самая любящая… и холодная!

– Хи-хи, но это же смешно!

– Смешно!..

– Доверять надо!..

– Бедный милый мальчик!.. Достанётся ему!

Последние реплики Матушкиных голосов Элоиза слушала, находясь в тумане и не видя ничего перед собой из-за слёз. Схватила сына за руку и потащила к выходу, а за пределами ирминсулиума рыдала, пока не потеряла сознание.

Жить в страхе каждый день, десять лет подряд, она не хотела и не могла. Позволить какой-то женщине погубить её сына? Да ни за что! И Элоиза начала действовать. Заменила в замке всю прислугу женского пола, включая свою любимую служанку, тем более имеющую шанс повлиять на растущего Армана, пока мать не рядом.

Её подозрительность распространилась и на прочих особей, включая Мариэль и всю женскую прислугу де Венеттов и де Трасси.

Но время шло, явно опасных женщин не наблюдалось, юная де Венетт пока, кажется, угрозу не представляла, и Элоиза не то чтобы успокоилась – привыкла к приобретённому контролю над сыном.

Супруг, слава Владычице, не возражал, потому что под Ирминсулем тоже кое-что услышал и, вероятно, Матушкины голоса совпали с прозвучавшими для Элоизы. Единственно, Марсий делал исключение для Мариэль, которую любил как дочь, хотя и скрывал надежды от супруги, надеясь, что та не догадывается.

Арман рос, хорошел, превращаясь из милого мальчугана в статного мужчину, и Элоиза с умилением не могла насмотреться на него, радуясь его чистоте и сдержанности.

Появившаяся в Лабассе Люсиль понравилась осторожной матери. Дети, кажется, тоже симпатизировали друг другу, но, помня о своём детском опыте, Элоиза всё-таки накрутила себя и решилась на страшное – обряд материнского влияния.

Кто ей подсказал эту мысль, она бы и сказать с уверенностью не смогла, только желание это стало неотступно преследовать её. Чем больше она любовалась сыном, тем сильнее жаждала обряда, замешанного на чёрной магии.

Лесная ведунья Изель, с которой Элоиза давно, со времени смерти своей матери, поддерживала хорошие отношения и каждую неделю отправляла в лес корзину с наисвежайшими продуктами, услышав о просьбе сирры Делоне, испугалась. Отказалась наотрез помогать в этом деле, говоря, будто плата за обряд настигнет обеих. Тогда Элоиза попросила Изель разузнать о том, кто мог бы сделать подобное. Ведунья, скрепя сердце, согласилась и, попросив время на раздумье, взяла обещание с Элоизы взвесить решение стократно.

Обряд материнского влияния только внешне казался безобидным: милое чадо не может полюбить кого-либо без материнского благословения. Но Элоизу, помнившую о том, что её сына непременно погубит красивая влюблённая женщина, суть обряда устраивала.

Некоторые пункты закона невмешательства, грозящие суровым откатом, должны была заставить задуматься любого, кто собирался стать своему ребёнку заменой Владычицы. Элоиза изучила вопрос и стала чаще проводить время в молитве, вознамерившись добиться своего.

Ежедневные молитвы под Ирминсулем и у Логова пугали Марсия, догадывающегося о какой-то новой просьбе супруги перед Владычицей. Но даже богатая фантазия менталиста-стратега не подсказала бы ему, о чём думала жёнушка. Если бы он узнал, наверное, нашёл бы способ переубедить Элоизу, однако слишком сильно любил и доверял, чтобы начать сомневаться в адекватности супруги.

Спустя месяц молитвенной атаки на Владычицу госпоже Делоне пришёл ответ в лице Изель, предупредившей заранее о своём визите. Ведунью, явившуюся в поздний час, Вернер провёл в комнату, где ждала Элоиза, и остался бдить за дверью, чтобы отвезти Изель обратно.

– Твоё желание, Эла, было услышано. Но то, что велели передать, тебе может не понравиться, – предупредила Изель, на лице которой в этот момент ничего, кроме сожаления, не было.

– Говори! – властно потребовала Элоиза.

– Обет может принять и исполнить только одна креатура Владычицы…

– Не томи! Говори, кто это?!

– Чёрный Некромант дал согласие.

Первое, что последовало – мороз прошёлся по коже госпожи Делоне. И даже сомнения появились. Но всё-таки она допустила укоренившуюся мысль, спросила, что требует самый непредсказуемый Матушкин Основатель.

– Я не знаю, Эла, – Изель покачала головой. – Но ты должна помнить: наше будущее неотвратимо и находится только в руках нашей Матушки. Ей одно ведомо, пойдёт ли на пользу исполнение того или иного желания.

– Но ведь ответ дан, значит, Владычица знает? – возразила Элоиза и подумала, что, возможно, основательница Люмерии не хочет сама связываться с сомнительными обетами, поэтому прислала одного из своих Старших, наделённых сверхсилой, пусть и с подмоченной репутацией.

– Мне то не ведомо, – ведунья сотворила руками охраняющий знак. – У тебя есть время подумать, Эла. И ещё. Единственное, что мне разрешено тебе сказать от имени Чёрного: «Этим обетом ты только поможешь той, которая станет твоему сыну супругой».

Госпожа Делоне рассмеялась:

– Материнское влияние поможет выбрать лучшую, а значит мой сын будет счастлив с ней, а я – за них.

Присутствуй при этом разговоре, сир Марсий точно сказал бы:

– А что, если к тебе в доверие вотрётся та, которая не станет лучшей кандидатурой?

Но его рядом не было, и Элоиза не предусмотрела коварный вариант.

Прошла неделя, данная ведуньей, но госпожа Делоне всё же отправила Вернера к Изель. В привезённом свёртке от ведуньи находилась толстая чёрная свеча, которую надлежало зажечь в нежилом помещении. Сир Марсий в этот день отбыл в Люмос по делам, Арман с Вернером находились у де Трасси в гостях, и Элоиза спокойно спустилась в семейный склеп.

Дым от свечи недолго стелился – перед госпожой Элоизой возникла смутная тень.

– Всё-таки решилась, глупая мамашенька? – насмешливо спросил глухой многоголосый бас.

Разумеется, она испугалась, но вспомнила о сыне, и сразу почувствовала уверенность:

– Да. Что попросишь взамен за услугу?

– Вон то простенькое колечко, что у тебя на безымянном пальце, – тень покачивалась, не двигаясь с места.

Цена была неожиданной, Элоиза до этого дня успела перебрать все её возможные варианты и морально подготовиться к любому из них. Но от такого условия госпожа Делоне растерялась:

– Это подарок моего отца и моё обручальное кольцо. Почему оно?

Некромант хмыкнул:

– Глупая женщина, ты не знаешь цены обету, который просишь дать. Не знаешь цены подарку отца и не посоветовалась с мужем. Зачем тебе этот предмет, напоминающий о том, что для тебя не имеет значение? Скажешь супругу, что потеряла, делов-то…

Предчувствуя подвох, Элоиза раздумывала некоторое время. Некромант успел соткать из тьмы кресло, уселся в него и терпеливо ждал, поигрывая пальцами, сложенными домиком, как это любил делать Марсий. Свеча уменьшилась наполовину.

– Кто выступает гарантом сделки? – дрожащим голосом, наконец, спросила Элоиза.

– Матушка разрешила, – Некромант разглядывал свои ногти чересчур внимательно.

– Я … не верю… – пролепетала Элоиза. Слишком незначительной показалась ей цена.

Кольцо Белого Речника было почитаемым артефактом в семье, но никогда себя не проявляло и виделось простым символом предков. Между прочим, славу которых она хотела приумножить. И разве не это сделал бы каждый из предков, если бы знал, в какой опасности находится его ребёнок?

Некромант выпрямился, наклонился над свечой, приближая лицо к отпрянувшей госпоже Делоне, рявкнул глухо:

– Женщина! Ты месяц молилась Матушке, а теперь испытываешь моё терпение? Гаси свечу или отдай кольцо! – так же внезапно сменил гнев на игривость. – Хочу заполучить на память что-нибудь от светлого, ещё не догадалась, глупая найла?

Элоиза испуганно сняла кольцо, не без труда:

– Я… согласна. Что мне надо сделать?

– Бросай!

Кольцо растворилось в дымке.

– Получай, что хотела! – Некромант хлопнул в ладоши. От внезапного порыва ветра свеча погасла. А когда госпожа Делоне зажгла на ладони бытовой огонёк, чтобы разогнать тьму в склепе, тёмной сущности уже не было.

Странное ощущение уверенности поселилось в ней. Элоиза улыбнулась, убрала свечу в угол за одной из могил предков и пошла на выход.

Она и подумать не могла, что той женщиной, красивой и любящей (не влюблённой, как она запомнила), была она сама.

Глава

8. Свой среди чужих

Останься прост, беседуя с царями,

Будь честен, говоря с толпой;

Будь прям и твёрд с врагами и друзьями,

Пусть все в свой час считаются с тобой…

Р. Киплинг, «Заповеди»

Во всем теле чувствовалась приятная утренняя нега – Рене понял, что выспался. Не было тянущей боли в пояснице, в мышцах ног не простреливало, руки не выкручивало, шея не ныла. Вот что значит хорошая горячая ванна и неспешная дружеская беседа – тело и душа отдохнули, маг-силы, кажется, пришли к общей гармонии.

Он счастливо и глубоко вдохнул воздух, потягиваясь, и замер: в нос ударила чудовищная вонь. Рене обмер: «Та-ак, на всякий случай…» – откинул покрывало, осторожно принял сидячее положение и заглянул под себя – чисто. К счастью, перед сиром Марсием не придётся краснеть.

Однако это заполнило собой всё воздушное пространство и, кажется, пропитало даже углы. Рене слез с кровати, и от прикосновений босых ног к холодному каменному полу организм напомнил о жизненной потребности. Юноша засуетился по комнате, нашёл ботинки и побежал в уборную. Если бы в комнате остался некто, он бы услышал замысловатый монолог:

– Ну, давай, малыш… Эй, аккуратнее! Так… Вот… молодец! И ещё немного… Что ж ты долго терпел? Надо было раньше разбудить… Как с тобой сложно-то!.. Воистину мужская доля тяжела… Всё, справился! Вернись на место, четыре с натяжкой… А нечего было брызгать на стену!

Отметив про себя, что даже в уборной воздух свежее, Рене ополоснул лицо прохладной водой, прополоскал рот, понюхал себя на всякий случай, убедившись: «Слава богу, это не от меня!» – и вернулся в комнату. На столе манил к себе разнос с едой и кувшином, но есть резко расхотелось: тошнотворная убийственная симфония моноаромата отправила в нокаут буркнувший пустой желудок.

Зажав нос, Рене добрался до окна и приоткрыл створку, жадно вдыхая чистый морозный запах раннего утра… или раннего вечера. Чтобы определить, сколько проспал, поднял глаза на часы – отметка на голубой жидкости показывала семь. Семь утра или семь вечера? Смутно вспомнилось, как раза два вставал сонный, ходил в уборную и снова проваливался в сон. Что ж, если это был вечер, то всё логично: и сосущий голод в желудке, и отдохнувшее, восстановившееся тело.

Рене быстро замёрз возле окна, но, не закрывая его, пошёл к платяному шкафу, надеясь, что не придётся в нижнем белье ходить по замку или ждать прислугу.

Там висели два светлых костюма, вероятно, те, которые обещала госпожа Делоне. Рене почесал в затылке: с одной стороны, было понятно, что это для него, с другой, – наверняка, невежливо облачаться в хозяйскую одежду без однозначного разрешения, да и не особо хотелось: лумерские вещи были намного удобнее.

На полу шкафа заметил свою дорожную сумку, поднял её: от Жанетты там оставался ещё комплект её брата Луи. Рене гадал, копался ли кто в его сумке или хватило совести не делать этого. «Надеюсь, моя печать сработала», – добавил про себя Рене.

Вытащил весь скудный запас вещей, смявшуюся немного тетрадь и дедушкин клинок с ремнём. Благоговейно снял чехол и поцеловал зеркальное лезвие. Глядя на него, заманчиво лежащего на кровати, натянул помятую рубаху, котту, тёплые штаны и шерстяные тонкие носки. А ведь вместо нормального письма к Жанни благодаря Люсиль отправилась короткая записка, написанная чужой рукой. Что подумала помощница, чувствуя боль своей хозяйки? Хватило ли компаньонке силы воли потерпеть день? Этим вопросом следовало заняться в первую очередь… сразу после того, как Рене подкрепится.

Попрощавшись с клинком, убрал его в опустевшую сумку вместе с тетрадью – и назад в шкаф, на всякий случай накрыв запретной печатью. По дороге к окну расчесал, как мог, пятернёй волосы, ибо запоздало вспомнил про гребень, лежащий на дне сумки.

В комнате немного проветрилось, но устойчивый тухлый запах не собирался покидать жильё, поэтому Рене решил съесть принесённую еду возле окна, чтобы не портить аппетит. А когда вернулся к столику-разносу, понял: несло именно от тарелки, и что именно пахло так, что святых выноси, на первый взгляд не определялось. Подозрение вызывали куски чего-то синего, похожего на вяленую рыбу. Кусок хлеба (Рене потыкал пальцем) на ощупь оказался немного подсохшим, но колбаса и сыр выглядели вполне аппетитно.

Тарелка была поднесена к носу для уточняющей экспертизы, и он моментально вынес вердикт: определённо все продукты за компанию воняли протухшей рыбой. К горлу подкатила пустота – рвать было нечем, и Рене метнулся в уборную, вывалил в шахту нужника содержимое тарелки, полил её сверху из ковшика, смывая прилипший кусок рыбы и запах.

Всё, что оставалось доступным – нагреть в железном кубке отвар, на удивление оказавшегося свежим, и выпить его, обманывая пустой желудок.

Застилал за собой кровать и недоумевал над странными гастрономическими предпочтениями Делоне. Либо это была шутка повара или Армана, отомстившего за намёки про духи? «Очень остроумно в любом случае», – проворчал Рене.

Уходя с разносом и пустой тарелкой, оставил окно слегка приоткрытым: если объявят в замке конкурс на самую вонючую комнату, без сомнения сир Марсий может рассчитывать на главный приз.

В коридоре под аккомпанемент тишины еле слышно пел гулявший сквозняк, где-то вверху, кажется, разговаривали, но Рене шагал, куда собирался, – на кухню. Мужчины наверняка ещё не вернулись из Люмоса, так как сам сир Марсий предупреждал, что они останутся там до следующего утра.

Со стороны кухни пахло съедобно, и Рене, открывая ногой приоткрытую дверь, протискиваясь со столиком, весело протянул:

– Девочки, благостного вам дня! Покормите голодающего, а?

Из четверых, обернувшихся на него, девочкой, с большой натяжкой, можно было назвать женщину лет пятидесяти. Вид стоящего рядом с ней высокого пожилого полноватого мужчины с закатанными до локтя рукавами, белой накидкой-фартуком и большим ножом в руке намекал на его профессию повара. Ещё один, лет двадцати пяти, стоял у плиты и что-то жарил, орудуя деревянной лопаткой. Четвёртый, худощавый и высокий забрасывал в печку поленья.

– Тоже новенький? – откликнулся первым тот, что сидел у печки.

– Нет, это тот малыш, что разнёс хозяевам башню, – ухмыльнувшись, пробасил пожилой. – Ну, проходи, малой. Как к тебе обращаться-то? Оголодал с хозяевами?

– Можно просто Рене. Я ж свой, – Рене поставил разнос на стол. – Ну, так что, обогреете страждущего?

Женщина фыркнула. Голос у неё был грубоватый, похожий на мужской и слегка надтреснутый:

– На своих болячки так быстро не проходят. Говорили, будто вы даже ходить не будете.

– Так то было до лекаря из столицы, – Рене уселся за стол, рядом с женщиной и мужчиной, разделывающими овощи и мясо. – Помочь?

Мужчина усмехнулся, наклоняя голову:

– Забыл, за чем пришёл? Раз свой, сам себя обслуживай, коли мало рыбы показалось.

Парни загоготали. Рене медленно перевёл взгляд на каждого, улыбнулся:

– Для перекуса, и в самом деле, её было мало, а для моего носа – слишком много.

– Съел или не съел? – уточнил, улыбаясь тот, что стоял возле жаровни.

– Одним махом… в нужник, – Рене рассматривал кухню, соображая, где находится еда. У тётушки Гато всё хранилось в шкафах кладовой, возможно, и здесь хранилище устроено похожим образом. Не реагируя на смешки, последовавшие за ответом, заглянул в одну из дверей, увидел висящую колбасу, сыры, у стены стояли бочки, ящики, кажется, с овощами, и удовлетворённо потёр руки:

– Наконец-то, моя прелесть!

Пока готовил себе еду – отвечал на вопросы, откуда сам, зачем приехал. Налил из закопчённого чайника горячий вар, присел за стол, уточнив на всякий случай, не хочет ли кто к нему присоединиться. Но мужчина отказался за всех:

– Ужин через час. Как господа отужинают, так и мы сядем. Но ты лопай, не смотри на нас. За двое суток, чую, желудок к спине прилип?

Рене согласно промычал, наворачивая колбасу с хлебом и зеленью, запивая отваром с добавленным сиропом, что любезно предложила женщина. Вилки не нашёл да и сам понял: руками есть не только удобнее, но и ближе будет к лумерской легенде. Зажевав очередной кусок, спохватился, вытер руку о котту и протянул её мужчине:

– Рене.

– Да чего уж там, Ивес, – мужчина точно так же отёр свою руку и пожал протянутую. – На кухне главный я, если что.

– Буду звать дядюшкой Ивом… Рене, – он протянул руку женщине, та, смеясь, пожала, представившись – Филиси.

Марой, к этому моменту проглотив еду, потянулся к протянутой руке и поцеловал тыльную сторону, вызвав смешок от Ивеса и фырканье от Филиси.

Двое других парней подошли, видя такое дело, – Тео и новичок Юрген. Рене потряс им руки да вернулся к еде, чувствуя свой желудок безразмерным, а голод – неутоляемым.

– Стоп, – прекратил жевать. – Вы сказали: «Ужин для хозяев»? Значит, они уже вернулись?

– Ещё вчера, – добродушно подтвердил Ивес.

– Как «вчера»? – Рене проглотил большой кусок, поперхнулся им, запил, и, сквозь кашель, спросил. – Подождите…

Задумался, качая головой:

– Да нет… Не может быть! – вернулся к еде. – И что говорят хозяева? Были у короля?

– Кассий сказал, что Его величество уехал и возобновит приём через неделю.

– М-м, понятно, – Рене думал о своих проблемах, как попало пережёвывая пищу. Если получалось, что он проспал двое суток, от Жанетты наверняка что-то уже приходило, и она ждёт, переживает. А он и знать не знает… Бедная Жанетта!

На ходу доедая последние куски, убрал за собой, залпом выпил поверх кружку холодной воды. Заметил, что Юрген не может разжечь во второй печке огонь, подошёл и одним жестом заставил сырые дрова заполыхать. А перед тем, как уйти, остановился, поднял большие пальцы вверх:

– Большое спасибо! Было вкусно! Вопрос. Ничего, если я буду к вам приходить?

Филиси рассмеялась, озвучивая общую мысль:

– Если хозяева отпустят. Вам уже и господин инквизитор привозит лакомые кусочки, – гогот на кухне напомнил о вонючей синей рыбе. – А так-то можете приходить сегодня вечером, мужчины собрались за хмелёвкой перекинуться в карты.

Рене прошёлся языком по зубам, очищая их от крошек, подумал и кивнул:

– Приду. Правильно ли я понял, это от господина инквизитора была та синяя дрянь? А ещё есть?

Перебивая всеобщие смешки, Тео, улыбаясь, сказал:

– Вынесли на улицу. Собаки, и те обходят стороной. Чуть все продукты не попортила рыба господина инквизитора…

– Так похороните её с честью, наконец, ибо никто не заслуживает такого унижения после смерти. А сиру Марсию скажите, что я её доел, – Рене подмигнул Филиси и смылся, оставляя за собой одобрительный смех слуг, впервые в жизни, как и Рене, познакомившихся с ароматом редкого деликатеса.

Что за испытание уготовил Ленуар, Рене не понимал, но, это было очевидно, инквизитор просто так ничего не делал, значит, эта чудовищная рыба-отрава что-то да значила. Теперь, когда желудок был в состоянии снабжать мозг новой энергией, можно было навестить госпожу Делоне.

*****

Странная была напасть у Элоизы… Возвращаясь от неё в сопровождении Ойлы, Рене не мог не размышлять об этом. Если бы всё отражалось на маг-ауре, сир Марсий вычислил бы с помощью инквизиторских очков и пригласил бы специалиста по изгнанию шархала (или кто там высасывал энергию из женщины?).

«Надо будет попытаться позаимствовать очки, но для этого причину придётся придумывать действительно убедительную», – думал Рене, обнимая портальный ящик обеими руками как ценную ношу. Рене всего лишь спросил, есть ли в замке почтовый портал для слуг, а женщина с готовностью откликнулась отдать свой:

– Мне редко кто пишет, – покосившись в сторону Ойлы, госпожа Делоне торопливо добавила, – разве что твоя матушка, да каталоги из Люмоса присылают. Так что не стесняйся и пользуйся ящиком, мой мальчик, напиши своей Дульсинее, чтобы она не беспокоилась за тебя.

Во время посиделок с Арманом в купальне, воспользовавшись его настроем на откровенность, спросил про госпожу Делоне, давно ли у неё появилась тревожность. Арман ответил, что года три назад, но среди всех значимых событий того периода не вспомнил ни одного, которое смогло бы подсказать отправную точку психоза.

И всё же сегодня крутилось в голове и другое подозрение, которое, возможно, не имело отношения к проблеме госпожи Делоне: почему в замке прислуга почти вся мужского пола?

Где симпатичные служаночки, с которыми для убедительности образа собирался поболтать, прижать какую-нибудь хохотушку к стене, чтобы прекратили называть малышом? Жаль, что Мариэль никогда не было дела до слуг, ни у себя дома, ни в гостях. Плохо, это было очень плохо – строить выводы на бездоказательных догадках. Поэтому Рене пока не мог связать особенность служебного штата и состояние Элоизы.

Тот свет, которым делился с женщиной, будто засасывало в воронку, как это было с раной на позвоночнике. Края затягивало, воронка пресыщалась на некоторое время и заполнялась, чтобы через сутки пожрать свет своей чёрной дырой. Эта загадка волновала и разжигала интерес. Если бы можно было остаться наедине с госпожой Делоне, проникнуть каким-то образом в её воспоминания… Но Рене никогда подобного не делал, последний эксперимент с тёмной магией закончился так себе, поэтому стоило десять раз отмерить решение перед окончательным шагом.

Ойла показала комнату, отведённую для Рене. Располагалась она по соседству с комнатой Армана, ближе, чем комната Вернера. Юноша улыбнулся: госпожа Делоне распорядилась предусмотрительно. Служанка перенесла одежду Мароя в его комнату, сумку он ей не доверил. Пожелала благостного вечера, намереваясь навести в комнате сира Марсия порядок, но Рене задержал её. Задал те же вопросы: когда Элоиза стала чувствовать себя плохо. Ойла, кося своим левым глазом к носу, пожала плечами, мол, странностей у госпожи Делоне всегда хватало. С первых дней служения Ойлы, то есть без малого одиннадцать лет.

Это уже было что-то. Стоило попытаться найти того, кто находился в замке дольше, чем Ойла… Рене чуть не хлопнул себя по лбу – Вернер! Конечно, он подходил! Да разве что вытянешь у старика, который явно невзлюбил Рене …

Оставшись один, отправил Жанетте послание: «Благостного дня, сестричка! И снова я. Давно не было от тебя известий. Жду ответа, твой братец Рене. Ажуте: волосы, что ты мне состригла, растут медленно, чему я очень рад».

В ожидании ответа достал клинок, устроился на кровати полусидя, чтобы неспешно рассмотреть филигранный рисунок филиграни на белой рукояти.

Ноль знаний об оружии. Ноль умения. И ноль представления, с чего начинать. Даже как правильно держать клинок – и то вопросы возникали…

Рене взялся так и эдак, представляя себе удары. Смешно… Единственный на сегодня доступный способ доказать, что ты мужчина, – это «прижать хохотушку к стене».

Такая злость на самого себя накатила, что поменял положение – встал на колени и прицелился в шкаф, где висели мужские костюмы. Светлые. На которых белый ремень и ножны смотрелись бы идеально. Но Рене не сможет это сделать в ближайшее время, примерно полгода, потому что стыдно. Стыдно иметь и не уметь пользоваться!

Размахнулся и запустил клинок, заранее зная, что тот плюхнется бесполезной железкой о дерево.

Пошёл поднимать с пола. Отойдя к окну, прицелился и бросил снова. Остриё ударилось о дверцу – и погремело вниз… Не обращая внимания на отклик в пояснице из-за резких рывков, пробовал снова и снова. Единожды лезвие воткнулось, горизонтально продержалось миг – и по знакомой позорной траектории…

– О, вот ты где! Мы тебя потеряли, – Арман заглянул в комнату в тот момент, когда Рене очередной раз подбирал с пола кинжал. – Что делаешь?

– Ничего, – пряча клинок за спину, Рене отступил к кровати, закрывая собой ножны и портупею.

– Я заметил твоё «ничего». Прячь сокровище и пойдём, все ждут только тебя в столовой.

– Я не голоден.

Арман втянул носом воздух:

– Хочешь, заберу то, что прячешь, малыш? Быстро переодевайся и на ужин! С тобой кое-кто хочет познакомиться ближе.

Исчез, плотно закрывая за собой дверь. Рене подумал: настырности этому “кое-кому” не занимать, послушание обойдётся себе дешевле. Перед уходом наложил две печати на шкаф с сумкой и, не переодеваясь, отправился в столовую. Ни перед кем выпендриваться Рене не собирался, даже внешний облик аристократа ещё заслужить надо было. На душе скребли кошки.

Увидев в столовой полный набор тех, кого сейчас меньше всего хотелось видеть, мысленно простонал: Антуан и Анри уже заняли места за столом. Братец – между Арманом и госпожой Делоне, явно находящейся в благостном расположении духа. Ленуар – в позиции, похожей на тот день, когда Мариэль сидела рядом. Дежавю какое-то…

Сир Марсий наиграно посетовал на то, что раненый, спавший двое суток, придя в себя, не оповестил никого, поэтому все продолжали верить, будто Рене находится в постели. И если бы не появившаяся к ужину сирра Элоиза, которая спросила, где её второй мальчик, все прочие, беспокоящиеся о Рене, находились бы в неведении.

Опоздавший пробормотал слова извинения и занял своё место. Его дурное настроение и отсутствие аппетита сразу прокомментировал инквизитор.

– Я перекусил час назад, благодарю, – Рене поймал взгляд Тео, прислуживавшего за столом, и подмигнул ему, – тем, что оставили в комнате.

– Всё ли вам понравилось? – двусмысленно прозвучал вопрос от сира Марсия.

– Да, благодарю.

– А рыба?

– Рыба особенно.

Антуан поперхнулся вином, и Арман, улыбаясь, постучал соседу по спине. Переглядки Ленуара и сира Марсия невозможно было не заметить, но шутить сегодня желания не было. Рене отказался от супа, попросил отвара. Поданная Тео жидкость показалась недостаточно горячей, и пришлось подогреть самолично. Глава семьи тут же поинтересовался состоянием огненного дара гостя, ибо вердикт доктора Майна вызвал озабоченность.

Если бы Рене знал, что, пока он спал, сначала Марсий в одиночку, а затем вместе с Ленуаром рассматривали его безмятежную белую ауру с голубыми разводами и редкими розовыми сполохами, – если бы знал, то не удивился. Но об этом расследовании не подозревал и Арман, удивлённо поднявший брови после вопроса отца.

Рене уточнил, к чему такое беспокойство, ибо его дар на месте и наполнен, как обычно. Рука Анри, рефлекторно полезшая в карман за очками и вернувшаяся на полпути назад, к тарелке, вызвала у Рене улыбку.

Арман тем временем нашёптывал Антуану на ухо, и загоревшиеся глазки братца ничего спокойного не предвещали. К Изель можно было не ходить – Арман поделился новостью о способности Рене делать из ледяной купальни волшебную парилку.

– Сир Анри любезно согласился составить вам, Рене, превизорское свидетельство для поступления в Академию и даже занести в реестр задним числом, ведь получили вы свой дар до второго октагона, не так ли? – Марсий небрежно расправлялся с закуской.

Снова дежавю… Рене покорно кивнул: «Хорошо».

– Мне лишь потребуется ваше полное имя, Рене, и подпись ваших родителей, – равнодушно подтвердил согласие Анри, но его бесцветный тон мог обмануть кого угодно, только не Мариэль.

Анри, без сомнения, уже отправил запрос в архив Нортона в поисках загадочной семьи Мароев, и это лишнее любопытство однозначно было несвоевременным.

– Хорошо, – повторил Рене, прихлёбывая мятный травяной отвар.

– Хорошо? – прозвучало эхо от главы семьи, тогда как сирра Элоиза встревожено замерла, переводя взгляд со спокойного Рене на мужа и зеленоглазого инквизитора, прекратившего жевать. – Тогда сегодня же составим свидетельство, и сир Анри самолично съездит с вами в Нортон за росписью родителей.

– В этом нет необходимости, – Рене зевнул. – И я бы не хотел оставлять Армана на волю очередного несчастного случая, пока инквизиторы занимаются не своими прямыми обязанностями. По закону в свидетельстве могут расписаться любые ближайшие родственники. Мой двоюродный, по матери, дядюшка Вернер и сирра Элоиза, как мать-наставница, думаю, охотно приложатся к официальному документу.

Антуан хрюкнул, а Ленуар откинулся на спинку стула, усмехаясь и слушая короткий диалог супругов, в котором сирра Элоиза подтвердила свою причастность к ответственности за гостя. Сир Марсий не знал, что и сказать.

– Вы наивно полагаете, будто один счастливый случай вас делает незаменимым в обеспечении безопасности? – полуобернувшись, Анри задал вопрос, переварив сложную конструкцию, из которой состоял ответ Рене.

– У меня есть дар чувствовать неприятности, господин старший инквизитор, – испуганно глядя в зелёные суженные глаза, пробормотал Рене. – Если это поможет окончательно снять с меня подозрения и позволит вам вернуться к своей прямой деятельности, я буду только рад.

Завуалированный намёк не совать свой нос в чужие дела Анри понял, усмехнулся, разглядывая северянина с особенным любопытством: а малыш-то был языкаст, хотя и притворялся простачком.

– Вы правы, Рене, дел у меня и без вас хватает, – Анри посмотрел на Армана, прикрывшего улыбку рукой. – Предлагаю после ужина составить свидетельство и переключиться на более интересные дела.

Далее последовала неспешная беседа, в которой про Рене все будто бы забыли. Но из которой он понял, что Антуан и инквизитор здесь находятся для охраны Армана до возвращения Его величества в столицу.

Н-да, охранник из братца был так себе, помятуя о его бесславном проигрыше в первые пять минут на комбат-де-бу. Разве что упасть под ноги потенциальным наёмным убийцам или заставить их лопнуть от смеха, подобно тому как это проделал Ханс-свист с раттами.

Рене невольно потёр лоб. Для полного счастья Люсиль не хватало… И только подумал, как её имя послышалось на противоположной стороне стола: Антуан, конечно же, что-то опять придумал.

Набравшись смелости, Рене обратился к Делоне-старшему:

– Сир, могу ли я просить вас об одолжении?

– Да, конечно. Для духовного сына моей жены что угодно.

– Сир! Я вырос в простой семье и благодарен вам и сирре Элоизе за оказанную милость. Но, прошу понять, сир, мне неловко находиться с вами за одним столом и делить пищу, к которой я не привык. Разрешите столоваться со слугами или дядюшкой, это не прихоть – скромная потребность моей души.

– Что за раболепство, дружище! – возмутился Арман. – Ты как будто среди пуритан вырос!

Сир Марсий молчал некоторое время, посмотрел на реакцию расстроившейся супруги, но дал добро с условием, что на особенных застольях Рене будет занимать своё законное место рядом с матушкой-наставницей. Марой согласился, спохватившись про себя: нужно успеть предупредить Вернера о «рождении» его племянника. И едва вопрос был закрыт, тут же отпросился покинуть присутствующих.

– Подожди, а как же заключительная молитва? – глубокомысленно остановил его Антуан, блестя глазами с пляшущими в них смешинками.

– В самом деле, нехорошо, – Анри перемигнулся с Арманом.

Тема пуритан была настолько любимой целью для шуток? Что ж, надо будет подробнее узнать об этом звере. А пока… все, кроме госпожи Элоизы, безгласно сговорившись, отодвинули тарелки от себя и сложили руки.

– Будь добр, сынок, прочитай молитву своей семьи, – серьёзно попросил сир Марсий, улыбаясь Антуану углом рта.

«Ну, Антуан, за-ра-за! Будет тебе! Да и вас всех тоже не мешало бы проучить…» – кусая губы, чтобы не засмеяться, Рене кивнул и последовал примеру остальных – сложил руки, откашлялся и склонил голову, призывая свет:

– Во славу Белой Владычицы Люмерии и её света вознесём благодарственную молитву…

Глава 9. Легаж Владычицы

Меня возмущает, что колода плохо перетасована, но лишь до тех пор, пока мне не придёт хорошая карта.

Джонатан Свифт

Чёрный Некромант наслаждался очередной игрой. Подвох в договоре с Элоизой коснулся обоих супругов Делоне. Через месяц сир Марсий не выдержал – разозлился, обиделся и велел приготовить себе отдельную комнату.

С потерей родового кольца в крепком семейном союзе появился третий лишний. Впервые увидев над собой вместо лица супруга сотканную из мрака ухмылку, Элоиза оттолкнула Марсия, закричала истошно и забилась в угол кровати, кутаясь в покрывало.

– А ты как хотела, милая жёнушка? – промурлыкал в голове голос Чёрного Некроманта, перекрывая тревожные вопросы Марсия, – в горе и радости будем до конца. Откинь покрывальце, не пугай супруженька… Я не успел всё рассмотреть, как следует.

Элоиза замотала головой:

– Уйди, проклятый, прошу, уйди! Именем Владычицы прошу!..

Недоумевавший Марсий удалился, провёл ночь в кабинете за работой, не зная, как реагировать на внезапную и необъяснимую истерику жены. Но когда комедия повторилась, Марсий потребовал объяснений. Супруга трясла головой, давилась словами, кашляла – и он понял: дело нечисто.

Вспомнились ежедневные поездки Элоизы к Логову и Ирминсулю. «Выпросила что-то себе на голову!» – догадался Марсий. Заметил отсутствие брачного кольца на руке супруги, и его мысли потекли в правильном направлении. На всякий случай допросил слуг. Оскорблённая Ойла после этого разговора собрала вещи и потребовала отменить договор найма; с трудом уговорили её остаться, и то благодаря прибавке к жалованью.

Никто кольца не видел и за вознаграждение не нашёл. Да и кому бы оно понадобилось, если было привязано древним договором к дому Делоне? В чужих руках оно не только осталось бы незатейливым украшением, но и принесло бы вред беспечному хозяину. Пришлось поверить супруге, будто бы оно соскользнуло с пальца в Лонию, на берегу которой она прогуливалась несколько дней назад.

Марсий испробовал все доступные другие средства для получения ответа. Что-то указывало на тёмный обет, другое загадочно молчало, как будто разрыв супружеских отношений имел бытовую причину… Прошло время, Элоиза вроде бы повеселела, и обнадёженный Марсий, соскучившийся по ласкам, вернулся в спальню жены. История повторилась. Тогда-то, накричав на Элоизу и справедливо обвинив её в причастности к тёмной магии, шёл к двери, собираясь хлопнуть ею от души. Фраза, прилетевшая в спину, объяснила многое:

– Я сделала это ради нашего сына!

Значит, тёмный обет. Понадобилось некоторое время, чтобы убедить себя перестать злиться на супругу: ради сына он и сам бы на многое пошёл. И всё-таки, шархал побери, хотел бы он знать, что именно и ради чего именно Элоиза лишила его простых мужских радостей. Спросил о сроке действия обета, чтобы настроиться. Элоиза дрожащим голосом предположила – лет пять.

Пять лет?! Да его жёнушка с ума сошла! Марсий призадумался: что должно случиться за пять лет с Арманом? Попросила дар, заранее побеспокоилась? Впереди как минимум три года, чтобы дать шанс магии. Или другое что? Карьера?

Марсий не брал в расчёт версию о будущей невестке, потому что Некромант старался, выдувал эти мысли изо всех сил. Весело было наблюдать, как родители рвали сына на две части: одна навязывала обаятельную милашку де Трасси, второй встал за расцветающую сильную де Венетт. Некромант с удовольствием бы насладился песней скандала, но аристократическое воспитание не позволяло супругам грязно ругаться из-за чего бы то ни было.

А потом случилось непредвиденное: в сердце малышки Мариэль поселился виердский шархал. Некромант испугался, не перегнул ли палку с розыгрышами? Благоразумно исчез из Лабасса, найдя себе другую цель для развлечения. Наказание от Матушки не прилетело, и Некромант успокоился: значит, всё шло, как и должно было. Стало скучно, предсказуемо.

Изменения в маг-силе Марсия не заставили себя ждать. Близость между супругами подкрепляла магические связи, и, поскольку её не было, часть переданного ментального дара в Элоизе истощилась. Марсий смущённо думал периодически о том, что жена кажется ему поглупевшей. Но это было полбеды: дар супруги так же терял свою силу и, кажется, это даже прислуга заметила.

Чтобы сохранить остатки силы, необходимой для работы, Марсий, взвесив все за и против, обратился к необручнице-метаморфу. Выбирал долго, такую, чтобы потом не пожалеть. Нашёл, как ему показалось, порядочную, если этот эпитет вообще можно было применять к порочным необручницам.

Поначалу визиты к деве, принимавшей облик его жены, помогали, но вскоре Марсий убедился: дар всё равно уходит. Плюнул и решился терпеть: завершится обет – супругам придётся начинать всё с начала, может, в этом и была прелесть испытания.

К тому времени Некромант в замке не появлялся полгода, но Делоне этого не знали и не пытались бороться по привычке да из страха, один – перед истерикой жены, вторая – перед страшным чернильным лицом, возникающим в самые неудобные минуты, и его голосом в голове. Скучные эти были Делоне… Поэтому когда от Вестника пришёл запрос на договор, и его заказчиком опять была госпожа Делоне, Некромант разозлился не на шутку.

Вмиг перенёсся в Лабасс, принюхался, присмотрелся – дела на этот раз и в правду обстояли нешуточные. Сменил гнев на интерес, увидев чудное переплетение судеб нескольких людей.

Обет материнского влияния изменил ход намеченных событий, и в судьбоносную вязь вплелось новое Матушкино намерение. Некромант готов был себе глаза протереть, если бы они у него были: тот, ради которого начиналась вся эта свистопляска, теперь должен был погибнуть.

Не удержался – «постучался» к Изель, спросил, видит ли она то же, что и он.

– Да, это сын Элы, – ведунья, получившая видение и сообщившая о нём матери Армана, сама пребывала в расстройстве.

– Хм, неисповедимы Матушкины пути, – пробормотал Некромант. Всякое повидал, но такой драмы…

И ведь эту дурную найлу Элоизу ничему жизнь не научила: вместо того, чтобы усилить свою веру и молитвы, опять обратилась к тёмной магии, зажгла чёрную свечу, как будто Некромант состоял у неё на побегушках.

– Женщина, ты, видно, и впрямь поглупела без ментальной магии своего мужа, раз вызываешь меня второй раз. Или мало тебе прошлого урока? – Чёрный хмуро смотрел на вызвавшую его бледную женщину. – А может, у тебя что-то интересное появилось, с чем жаждешь поделиться?

– Я вызвала тебя, потому что вижу: ты держишь своё слово, – трясясь, как тонкая липа на ветру, объяснила госпожа Делоне.

– Так что с того? И светлые его держат, – усмехнулся польщённый Некромант, – а сроки исполнения у них затягиваются по другой причине. Хотят вас, глупцов, уму-разуму научить, дать вам шанс самостоятельно додуматься. В то время как ты, дурная найла, хочешь всё сразу и сейчас.

– Ради моего сына я готова на всё!

Чёрный фыркнул пренебрежительно:

– Я с тобой нежно обошёлся в прошлый раз. И ты веришь, что в этот раз опять ерунду попрошу? Эдак меня бояться перестанут, засмеют… И, пока я не пожалел об этом, совет тебе, женщина, обратись к Владычице, одумайся!

Не стал ждать, пока она вытянет из него последнее терпение, сбежал. Не струсил, конечно, но слишком запутанной была Матушкина игра, ввязываться в неё без разрешения ни один Основатель бы не стал.

По новому пророчеству, едва магическое совершеннолетие сына Делоне начнёт отсчёт, его будет ждать череда опасных событий, которые в результате приведут отрока к смерти.

Что-то в этом Матушкином легаже не сходилось… Что в нём было простым козырем, а что абитатом – картой, которая перекрывала все прочие и позволяла завершить игру преждевременно?

У Армана потомственный дар открылся год назад, аккурат перед восемнадцатилетием. И всё это время он скрывал его ради милашки Люсиль, но разве сокрытие – это препятствие для магического совершеннолетия? Бред. Никаких неясных оговорок не было – дар проснулся и точка. По всем правилам, Арман Вэн Гхариэт Делоне должен был погибнуть несколько раз. Но нет – живёхонький…

Некромант уточнил у Изель: «Может быть, имелось в виду полное совершеннолетие – двадцать один год?» – ведунья сухо сказала, что этой цифры она не видела. Устав думать над азартной карточной партией Матушки, Некромант сдался и переключился на свои дела.

Элоиза всё-таки вызвала его, сказав, что по-прежнему желает услугу Чёрного и готова выслушать его условия.

– Глупая женщина, – иначе он не мог её назвать, – ты хочешь быть Владычицей своему сыну не только как брачный жрец, но и как Великий Жнец, распоряжаться его жизнью и смертью. Ты хочешь облегчить себе жизнь, веря, будто несчастья обойдут стороной твою семью, когда ты сама – великое несчастье? Что ж, цена есть каждой глупости. Если мы заключим сделку, я хочу, чтобы ты также стала гарантом – начнёшь платить по договору с минуты его заключения.

– Чего ты хочешь? – устало спросила госпожа Делоне.

– Отдай мне, как и в прошлый раз, то, чем ты пренебрегаешь.

В этот раз Элоиза действовала умнее:

– Нет. Я должна знать, что это. В прошлый раз пострадал Марсий, и я не хочу, чтобы кто-то другой расплачивался за мой договор.

Некромант рассмеялся:

– Хорошо, глупая найла. В этот раз всё будет справедливо.

В результате затянувшегося торга, Элоиза согласилась. Чёрная сущность попросила в качестве оплаты одно чувство, которое, как думала госпожа Делоне, ей изменяло в последнее время – веру.

Вестник явился, принял условия, завизировал полученную оплату меткой на левом предплечье женщины и отправился искать исполнителя.

Оставшись одна, госпожа Делоне, распрощавшаяся только что со своей верой, почувствовала необъяснимый страх, ползущий змеевидным туманом в душу. Она поднесла к лицу руки, начавшие трястись от поднимающейся паники.

Понеслась опрометью из склепа, ибо померещилось, будто поднимаются каменные крышки, и предки встают, потревоженные двойной порцией тёмной магии. Веры ни во что светлое, обнадёживающее не осталось. Её место заняла дрожащая тьма, пожирая свет.

*****

Обновление Мариэль и закрутившиеся события в Лабассе подали надежду Некроманту на порцию новых острых ощущений. О, этот сладкий миг изощрённой мести инквизитору! Вообще-то он собирался внушить Арману кое-какие мысли, но нагловатый юный инквизитор подсказал идею поинтересней. Новый служебный статус Ленуара недосуг было рассматривать, да и в целом карьерный рост инквизиторов никогда не интересовал покровителя некромантского факультета.

Плотские удовольствия для бестелесной души – лакомство. Оттого и развлёкся со старшими Делоне. А теперь захотелось сравнить, вспомнить, как бьётся сердце там, у молодости. На договор они, неопытные, согласились быстро, и Некромант устроился поближе к парочке, чтобы сунуть свой нос в ауру слияния. Знал, что она обязательно наступит.

Поначалу немного отвлёкся на расстроенного инквизитора, проучил его, и когда убедился, что урок усвоен, зарвавшийся юнец страдает, но смотрит, – погрузился в ощущения Мариэль и Армана.

О да! Эти двое заставили его почувствовать себя живым, как полторы тысячи лет назад. И он захлебнулся чужой страстью, полыхнувшей от навязанных поцелуев. Янтарный вкус жизни… Если бы можно было выпросить у Матушки тело, самое завалящее, уж он бы привёл его в порядок и погулял, как следует!

Зная о предопределении, решил, что худого не случится, если немного ускорит события – подул ветром, распаляя огонь Мариэль, и юноша откликнулся на призыв о помощи. Поделился даром Речника и Помаванки – ради справедливости да из благодарности, как сам Арман думал.

Странный, конечно, этот Матушкин легаж. Смотришь: глупые игроки беспечно скидывают направо и налево козыри, а потом вдруг – не успели сообразить, – оба в выигрыше…

Некромант с трудом вышел из ауры, облизываясь после медовых эмоций, и исполнил обещанное – вернул Арману стёртые Лоуренсом воспоминания. И только успел закрыть договор, как от Матушки прилетело: за шалость в присутствии старшего инквизитора – в травянистое состояние наблюдателя на семь лет, ибо столько раз успел его проклясть Ленуар.

Ни похулиганить, ни мыслей надуть, ни поговорить, пока кто-нибудь отважный не позовёт… Расстроится он позже, а в тот момент рассмеялся, будучи опьянённым чужими острыми чувствами.

Странная эта девчонка – Мариэль. Когда сняла с него четыре года наказания, удивился. И ведь не из женской мстительности по отношению к инквизитору, игнорирующего её письма, как она сама себя убеждала. Из жалости… Из жалости к нему, чёрной сущности! Он не поверил словам Изель, пока сам не заглянул в душу девчонки.

Сколько не принюхивался к ней, следов явного Матушкиного присутствия не находил: до этого постоянно казалось, будто сама Владычица часть себя вложила в это тело. И свет, которым была создана Люмерия, был не при чём: абитата с его тарахтеньем не перепутаешь.

Он запомнил: в их первую встречу девчонка не особенно-то и боялась. Во вторую, у де Трасси, оценила его шутку с потушенным огнём, отнеслась добродушно. В третий раз смущалась, как если бы живой человек наблюдал за ней с Ленуаром, а не тварь проклятая…

– Какой же вы бессовестный! – мысленно обратилась к нему первая.

– Не боишься меня, девчонка?

Она подумала:

– Вас не бояться – пожалеть надо.

– Почему это?

– Потому что вашу душу отравили чужие грехи, и вы это знаете, а сделать ничего не можете. Ни снова живым стать, ни полюбить по-настоящему. Вот и лезете в чужие дела.

Уважительно – на «вы»… Самый бездарный студентишко некромантского факультета тыкал ему, словно слуге, и ведь Чёрный привык к этому. Девчонка же с помощью наипростейшего знака уважения напомнила ему о том, кем он был до того, как стал чёрным.

Чувствовал ли он себя совсем беспомощным после лишения силы? Самую малость. Потому что Матушкин легаж перешёл в самую азартную стадию, когда игроки замирают перед последними ходами и становятся особенно изворотливыми. Трагикомедия благополучно развивалась без его, Некромантского, вмешательства.

Госпожа Делоне, попрощавшись с Мариэль, к которой испытывала неосознанную ненависть, мысленно поблагодарила Некроманта за то, что тот, наконец, «избавил её сына от этой ужасной девицы», – так отщёлкнул ещё один год от наказания. И вечером этого же дня Элоиза бросилась обнимать метаморфа Рене. Некромант хохотал от души, сидя незримый в дальнем кресле.

Отношения между супругами Делоне начинали восстанавливаться, так как Чёрный пока не мог сливаться с телом Марсия. Оба взрослых дурня сами не знали, насколько Рене имел отношение к этим положительным изменениям, и оба думали почти одинаково: Элоиза возрождалась от Матушкиного света, которым делился с ней юноша, а Марсий всё больше уверялся, будто в его замке оказался будущий Хранитель. Помогать Хранителям расти, оберегать их душу и тело – дело почётное, хоть и хлопотное. Трудностей Марсий не боялся, однако он до сих пор не знал, как правильно вести себя с юнцом.

Вот и сейчас молодёжь собралась поглумиться над пуританской молитвой, нудной и пугающей грешников страшными наказаниями, а он, Марсий, пустил дело на самотёк, чтобы в очередной раз убедиться в оригинальности мышления Мароя. Следов семьи которого, кстати, в Нортоне не нашли даже инквизиторы. Кто он такой, этот Рене, которому подыгрывали самые близкие и верные – Элоиза и Вернер? Марсий ждал ответа.

Рене начал молиться:

– Во славу Белой Владычицы Люмерии и её света вознесём благодарственную молитву. Помолимся о процветании Люмерии: да не оскудеет её свет, да не приуменьшится магия у тех, кого одарила Владычица и кто всегда будет стоять на страже света. Одари нас, Владычица, своим вниманием, благослови на светлые помыслы и любовь…

Можно было не сомневаться: с губ молодняка готовы были сорваться комментирующие тихие шутки, – но какой маг будет изгаляться над святыми для него вещами? Поэтому начало молитвы заставило переглянуться четверых за столом, и это, Некромант ждал продолжения, это было только начало.

От Рене, задумчиво взвешивающего каждую фразу, вдруг полился свет Владычицы. Не видимый никому, разумеется, но почувствовали его все сидящие за столом, прислуживавший слуга и, чуть позже, стоявший возле двери. Магия подействовала незамедлительно, разглаживая напряжённые лица и выравнивая дыхание на более размеренное.

– Возблагодарим суровых отцов, воспитывающих своих сынов благородными воинами. Возблагодарим любящих матерей за их руки и нежные объятия, что не позволяют нашим сердцам очерстветь…

И над родительскими чувствами шутить было грех. Рене беспрепятственно продолжал, вспоминая Каноны:

– Ибо сказано в пророчестве: настанет день, когда иссякнет всякая магия, кроме любви, и уравняются маги и лумеры в правах своих… Что останется тем, кто мало любил и мало верил? Лишь тьма и разочарование…

Боковым зрением замечая движение у двери, Некромант повернулся к ней. Выражение лица слуги, стоявшего там, его выпученные глаза и чуть подавшийся вперёд корпус не могли не привлечь внимание. Чёрный в долю мгновения оказался рядом, приблизился, рассматривая, и присвистнул:

– А вот и фанатик! – оглянулся на молящегося Рене, послал сигнал в метку Вестника – всё, что смог сделать, будучи связанным с гарантом обета. Юноша медленно поднял голову и, продолжая говорить, попытался найти взглядом причину тревоги.

– Поэтому помолимся о тех, кто помогает сохранять свет Владычицы… – Рене поднял голову и бегло мазнул взглядом по сидящим за столом. Затем по слуге с наклонившимся кувшином в руках. Задержал взгляд на Юргене, слушающего его в дверях с пламенным взором, и снова уткнулся вниз, так как Антуан из последних сил наблюдал за ним, пытаясь не уснуть из-за слишком непривычного расслабленного состояния. На лице де Венетта застыло нетерпеливое выражение: «Ну, когда же ты дашь повод пошутить?»

– … Помолимся о наших возлюбленных, отвечающих нам взаимностью, ибо сладка она и полна надежд. Поблагодарим тех, кто любит нас и кого не любим мы, ибо питают они нас своей верой. Но более всего возблагодарим Владычицу за тех, кого любим мы безответно… – чувствуя на себе пристальный взгляд братца, Рене поднял голову и встретился с ним глазами. – Отказывая нам, они показывают нам наше несовершенство и, подобно Владычице, что испытывала Основателей, через уязвление нашего самолюбия делают невозможное – меняют нас. А не это ли цель Владычицы – вылепить прекрасный сосуд для своего света из никчёмного дырявого горшка?

Слева то ли кашлянул, то ли поперхнулся Ленуар, и Рене опустил взгляд, добившись своего: щёки Антуана заалели, де Венетт прекрасно понял, что имел в виду северянин.

Молитва несколько затягивалась, но говорящего никто не перебивал, и на всякий случай Рене ещё раз призвал тандем магий – ментальной и света, – чтобы наложить печать спокойствия на слушателей. Что-то важное происходило сейчас, требующее к себе внимания, но Марой не мог крутить головой по сторонам, поэтому говорил и прислушивался к малейшему странному звуку.

Вот завозился слева Анри, не согласный с последними словами молитвы. Напротив еле слышно длинно вздохнул Арман. Вяло барабанит кончиками пальцев о стол Антуан. Позади слуга спохватился: из наклонившегося кувшина плеснулось немного жидкости на пол. А где-то внизу, под столом, затарахтело знакомое кошачье мурчанье.

Ноги Рене коснулось нечто мягкое, потёрлось.

– …Помолимся и о тех, кто далеко от нас, родных, близких и возлюбленных. Да поможет свет Владычицы донести до них нашу заботу о них, белую нежность наших мыслей…

Толчок в ноги, и Рене сбился. Не поверил глазам – к нему запрыгнул абитат, которого в замке до этого ни разу не видел. Животное покрутилось и свернулось клубком.

– Всё? – воспользовавшись затянувшейся паузой, спросил Анри, не видя абитата, не отличимого от цвета одежды рядом сидящего Мароя.

Похожие на земных кошек создания, рождённые виердовской тьмой и получившие некогда благословение Владычицы, абитаты были одними из самых странных магических существ, которые сумели адаптироваться к люмерийцам. Имеющие способности хамелеона моментально и безукоризненно сливаться с окружающим местом они так же обладали своенравным независимым характером. При том, не ленясь, уничтожали зловредных раттов на большом периметре вокруг жилья.

Абитат выбирал себе хозяина сам и для прочих оставался невидимым, показываясь лишь по просьбе хозяина или по своим соображениям. Например, у де Венеттов сир Мату, когда не охотился, жил в комнате Тринилии, не досаждая и не показываясь остальным членам семьи без надобности. И, однако, не смотря на замкнутость и ограниченность в общении, эти создания сумрака были чрезвычайно интеллектуально развиты. Порой их самостоятельные решения спасали добрых хозяев от необдуманных решений, как это было с Тринилией, или подсказывали подходящие в сложных ситуациях.

Они шли к тем, кто имел сильную веру, напитывались ею, словно засушливая почва после ливня. И в тяжёлые минуты делились этой аккумулированной верой с нуждающимся хозяином или близким ему человеком.

Что сейчас делал абитат на коленях Рене, тот додумать не успел: нужно было завершить молитву, – но сгонять сущность не стал. Наоборот, задумал закончить быстрее, чтобы рассмотреть замковую сущность. Сумрачная тварь показалась интереснее желания проучить парней. На вопрос Анри: «Всё?» – степенно сказал, что немного осталось, и продолжил, не обращая внимания на смешки от двоих – инквизитора и братца.

– … ибо сказано в Канонах Владычицы: тот, кто далеко от нас, может оказаться гораздо ближе, чем мы думаем. Как вера преодолевает расстояние, так и наши мысли ласкают находящихся вдали…

Как-то странно абитат мял лапами колени – захотелось дать ему затрещину: люмерийский котяра не просто сбивал с мыслей, а разжигал несвоевременное томление.

– Но более всего помолимся о заблудших душах, отказавшихся от света… – абитат вдруг шикнул, вздыбливая шерсть на хребте, и перепрыгнул с колен Рене к Анри.

Секунды три – и вздрогнувший Ленуар спихнул сущность с себя, не церемонясь с ним.

– …и тех, кто препятствует влюблённым. Сказано в Канонах: да будут они прокляты, лишены веры и наказаны тьмой… – а ведь это не абитат был! Рене, сжимая колени, взглянул на рассеянного Армана, кусающего губы и вперившего невидящий взгляд перед собой, – до тех пор, пока не признают власть света и волю Владычицы…

Внезапно скрежет дерева о камень и громкий возглас сира Марсия прервал молитву: Элоиза упала в обморок. Сидевший ближе всех к ней, Марсий первым оказался рядом, поднял на руки супругу, называя её по имени.

– Я больше не выдержу этого… не хочу! – приходя в себя, всхлипнула на руках мужа, Элоиза. Сир Марсий понёс её к выходу, сопровождаемый Арманом.

– Н-да, молитва убийственно хороша, – Антуан, как и все соскочивший с места, чтобы помочь, сейчас стоял, засунув руки в карманы жюстокора и провожая взглядом Делоне.

– По заказу, – усмехнулся Рене и вдруг бросился куда-то в сторону, простирая руки, – иди сюда, кс-кс-кс… Иди, мой хороший…

– Я тебе уже говорил, что он не в себе? – принимая от Ленуара освежающую жевательную палочку, Антуан покачал головой, наблюдая за крадущимся по обеденной зале Рене.

– Абитата ловит, – рассеянно кивнул Анри, – но ты прав: Марой – странный. И не внушает мне доверия… Что такое происходит с сиррой Элоизой?

– То же, что и с ним, – Антуан невольно засмеялся, видя, как Рене полез под стол. – Ты разве не догадываешься, почему они нашли общий язык?

Анри улыбнулся:

– Я бы на твоём месте не недооценивал северянина.

Пока они сплетничали, абитат был успешно пойман, вытащен из-под стола и прижат к груди. Рене, не подходя к парням, обсуждающим его, кивнул головой на дверь:

– Пойду, вдруг моя помощь понадобится, – и, прижимая к себе невидимую ношу, направился к выходу.

– Здесь можно раздобыть приличное вино? – провожая взглядом Рене, Анри задумчиво жевал палочку.– Что-то подсказывает мне, что эти три дня будут самыми бессмысленными в моей жизни…

Антуан обнял его за плечи, засмеялся:

– Погоди, мы кое-что запланировали на сегодняшний вечер. Скучать не придётся.

Но Анри отрицательно покачал головой, не веря в содержательный исход дня.

Дверь в комнату госпожи Делоне была приоткрыта, и Рене протиснулся с абитатом на руках внутрь. Мужчины беспомощно суетились возле женщины, давно привыкнув к её истерикам и надеясь, что это как-нибудь само пройдёт. Ойла стояла чуть поодаль, сцепив руки в замок и равнодушно кося левым глазом на привычную сцену.

Оказавшись в комнате, абитат вдруг принюхался, завыл недовольно, вырываясь, и Рене пришлось отпустить его. Нервно дёрнув обрубком укоротившегося хвоста, абитат исчез, рассыпая мелкие искры. Даже живность не хотела находиться в одной комнате с Элоизой, чувствуя тёмное беснование в ней.

– О, мой энджел! – простонала Элоиза, замечая приблизившегося Рене, протягивая ему руку и уязвляя тем самым находящихся рядом родных мужчин. – Не могу больше, не могу…

Рене неловко улыбнулся сиру Марсию, сочувствуя усталости в его взгляде:

– Позвольте мне поговорить с сиррой Элоизой наедине?

У Армана не пришлось спрашивать разрешения, юноша коснулся его плеча и направился к выходу. Марсий коротко сказал: «Хорошо, может быть, у тебя получится», – оставил супругу с Мароем наедине.

Рене накинул на комнату шатёр безмолвия, уселся на край кровати рядом с плачущей госпожой Делоне, взял её за руку:

– Давайте поговорим откровенно, если это возможно. Чего вы боитесь?

Элоиза притянула к себе руку Рене и зашептала истово:

– Я не могу больше терпеть, не могу! После того, как тьма отступает, туда возвращаться ещё страшнее!.. Осталось недолго терпеть, я знаю, раз ты здесь, – она облизала сухие губы, – но мне кажется… будто я начинаю сходить с ума… они, голоса, всё время говорят, говорят, говорят… как под Ирминсулем…

И без того большие глаза стали огромными, распахиваясь, словно пытаясь показать безумие, прячущееся в этом зеркале души. Рене некоторое время рассматривал обращённое к нему лицо, со всеми его деталями, напоминающими об Армане, прерывисто вздохнул и наклонился к женщине, обнимая её и целуя в лоб:

– Я не позволю, слышите, не позволю!

Элоиза заплакала, иначе, жалобно и тихо, как это делают уставшие от горя люди. Руки её обхватили склонившегося милого мальчика, прижимая его к груди. Свет полился в неё, успокаивая, и глаза прикрылись, но Рене не дал уснуть:

– Сирра Элоиза, скажите мне. Вы должны были заплатить цену за мои услуги. Что это была за цена? Ваше состояние каким-либо образом связано с Вестником?

Дыхание женщины замерло, она боялась кивнуть из-за возможного отката, забыв, что одна тайна на двоих не препятствие для её обсуждения.

– … или с Чёрным Некромантом? – Рене развил мысль, доверяя интуиции и поведению абитата.

– О! – только и смогла сказать госпожа Делоне, силясь подняться и обнять сидящего юношу.

Тот поднял указательный палец:

– Минуточку! – уставился в стену перед собой, мысленно обратившись к Некроманту: «Вы здесь?»

В голове раздались жидкие аплодисменты, а за ними знакомый многоголосый бас:

– Браво! Признаться, думал, у тебя уйдёт неделя. Как догадался?

– Абитат подсказал. Она нас слышит?

– Разумеется, нет.

– Поговорим?

– Охотно.

Рене улыбнулся успокаивающе госпоже Делоне, пытавшейся по его напряжённому лицу угадать, о чём он думает:

– Сегодня ночью вы будете спать белым сном, я обещаю. Если вам хочется, можете сейчас немного вздремнуть, я зайду позже.

Женщина испуганно закивала. Юноша говорил уверенно, словно знал, о чём идёт речь, но веры не было, а значит, Элоиза приняла слова за утешение. Поблагодарила за участие, позволила себя укрыть и попросила позвать Ойлу, чтобы та почитала книгу, отвлекла. Рене сказал «хорошо» и оставил её.

В коридоре его ждали. Не скрывающая безнадёжной скуки Ойла опиралась спиной о стену. Услышав приказ, пошла к госпоже, закатывая недовольно глаза и не стесняясь оскорбительных эмоций в присутствии рядом стоящих Антуана и Армана. Наверное, дай ей шанс без последствий сбежать из замка, она это сделала бы без зазрения совести.

Как только Ойла исчезла из поля зрения, к Рене подступил Антуан:

– Слушай, дружище! Мы решили сегодня ночью немного…

– Сегодня без меня, – Рене хмуро отодвинул рукой братца, – у меня есть дела.

– Ночью?

– Именно.

– О… пони-ма-а-ю… – Антуан перемигнулся с Арманом. – Тогда коне-ечно…

Не прощаясь с ними, Марой повернулся, чтобы уйти, но, сделав несколько шагов, остановился, подумал мгновение и вернулся. Не обращая внимания на обрадованного Антуана, вытянул указательный палец в сторону Армана:

– Ещё раз, сидя напротив меня, за столом, будешь думать о ней… Да ещё во время молитвы… Я за себя не отвечаю! Даю слово! Я тебе уже говорил, кто меня интересует. Думай о ней под покрывалом, а меня не трогай! – Рене перевёл взгляд на братца, поморщился каким-то мыслям. – Знаешь, дурацкий колпак мозгов не портит, но, если его периодически не снимать, прикипит так, что она тебя начнёт считать идиотом. Если уже так не думает.

Некромант закатился смехом, наблюдая ошарашенный взгляд краснеющего Армана. Рене пришлось мысленно шикнуть на Чёрного, чтобы тот дал возможность высказаться в адрес братца.

– Куда ты идёшь? – голос сопровождал решительно шагающего по коридору Рене.

– В восточную башню, – он зашёл в комнату лишь для того, чтобы взять зимний кожух.

– Зачем?

– Там удобная посадочная площадка.

– Непонятно говоришь.

– У меня осталось одно желание. Настало время с ним распрощаться.

Некромант издал неопределённый звук, то ли смешок, то ли удивлённый кашель:

– Ты хочешь его потратить на эту глупую найлу? Не заслужила она такого счастья!

– А вы?

– Что я?

– Вы заслужили, чтобы я вам подарила четыре года?

Чёрный не нашёлся, что сказать, и рассмеялся по привычке:

– Ты мне нравишься. Убедила, почти. Если хочешь знать моё мнение, пусть бы Элоиза сбросилась с башни, как собиралась, и все твои проблемы сразу бы решились. Я много повидал сумасшедших мамашенек, но эта превзошла всех своей одержимостью и глупостью. Я даже уверен, когда всё станет, как прежде, она опять подпишется на какой-нибудь обет…

Путь до тупика восточного крыла был неблизкий, и несколько запыхавшийся от быстрой ходьбы Рене сбавил темп, прислушиваясь к незримому собеседнику.

– Кроме того, не хватит твоего желания, чтобы помочь ей…

Марой резко остановился:

– Есть ещё что-то? – сказал вслух. – Ещё обет? Сколько их?

– А я тебе про что? Конечно, есть. Пока всего два. А потом только Матушка знает, что взбредёт в голову твоей безумной Элоизе.

– Давай по существу, – Рене поморщился, – я хочу успеть пообщаться со слугами.

Он наконец дошёл до поворота, ведущего к лестнице на восточную башню. Некромант выдержал эффектную паузу, заставляя Рене возмущённо вздохнуть, а потом елейно, причмокнув, многозначительно произнёс:

– За кое-какую услугу она распрощалась с кое-каким семейным оберегом.

– И что это за оберег?

– Я же сказал – семейный.

– Что он делает? – Рене начал карабкаться по лестнице.

Некромант засмеялся коварно:

– Я бы не так задал вопрос. Спроси, что без него нельзя делать.

– Да ну вас… Ладно, и что без него нельзя делать?

– Маленькая ещё такое знать!

Рене остановился, чтобы выругаться. Некромант заржал.

– Что мне надо сказать, чтобы наш диалог закончился, и больше я не слышал вашего голоса у себя в голове? И вообще не видел никогда больше. Попросить Владычицу? Белая Владычица, прошу…

– Э-эй-эй, подожди, подожди! – спохватился Чёрный. – Я пошутил!

Рене неодобрительно цокнул, продолжая подниматься и больше ни о чём не спрашивая у развесёлого мысленного собеседника. С одной стороны, тот раздражал, с другой – с ним не страшно было идти сюда, куда раньше и втроём-то не ходили после заката. И хорошо, что было темно, потому что Некромант не видел улыбку Рене.

– Это кое-что не даёт кое-кому исполнять кое-какие обязанности… Пф-ф-ф… Кому я это рассказываю?.. Знаешь, что на полное совершеннолетие говорят наставники своим детям? Про сохранение маг-силы после слияний. Если не будет даже хотя бы ментальной связи с супругом, через полгода маг-сила вернётся к своему хозяину. Понимаешь, о чём я?

Рене присел на ступень, чтобы отдохнуть:

– Что у Армана через полгода исчезнет ментальный дар?

– Тьфу ты, кто о чём! Но да, ты права, подарок потеряется… Давно ли ты замечала дар Помаванки у муженька Элоизы? Камни он не мог передвигать с помощью воздуха, когда расчищали замок после обрушения…

– Ах, вот оно что… И? – Рене вскинул руку, чтобы поднять дверцу, закрывающую лаз на смотровую площадку башни.

– И то, что я могу вернуть оберег, – Некромант причмокнул, – за небольшую услугу.

– Анри запретил с вами торговаться. Вы хуже террориста, ибо никогда не договариваете об отклонениях от своего условия.

– Мы могли бы обсудить каждую деталь договора…

– Нет.

Площадка давно не убиралась, и снег здесь лежал по колено. Рене пришлось расчистить себе дорожку, магия воды и воздуха слушалась беспрекословно. Некромант сладко обещал и расположение сира Марсия, и ругался на Анри, в которого Мариэль будто бы до сих пор была влюблена, но юноша был непреклонен. Вызвал Вестника и, пока ждал минут пять, слушал доводы Некроманта.

– Мне кажется, будто вам получить это что-то выгоднее, чем для меня забрать чужой оберег, – согревая дыханием замерзающие от пронзительного горного ветра руки, сказал Рене. – Даже интересно стало, что вам приспичило. Говорите уже.

Добившись первого шага в переговорах, Некромант выдержал паузу и озвучил своё желание. Юноша сначала онемел, а потом возмущённо выругался, забывая о нормах вежливого диалога:

– Да ты офонарел, Чёрный?! Просить такое…

– А где же «вы»? – обиделся Некромант. – Не такое у меня и страшное условие. Я бы даже сказал, что пользы для тебя будет больше, чем дешёвый артефакт…

– Именем Владычицы и её света, исчезни. Энон-эрит! Не хочу больше вас слушать!– рассердился Рене. На голове волосы чуть было не зашевелились, как только представил себе последствия договора с Некромантом.

Короткая молитва – и голоса проклятого Основателя он больше не услышал. Сверху перед Рене опустился Вестник и назвал имя:

– Ты звала меня, Мариэль Адерин Ригхан де Венетт?

– Да. Я звала тебя, Вестник. Хочу, чтобы ты исполнил моё третье желание.

Глава 10. Святой и грешный

Боюсь, что ваш Тартюф сшит на иной манер

И праведность его – пустое лицемерье.

Не слишком ли легко вошёл он к вам в доверье?

Вас обманул его благочестивый вид?

Не всё то золото, поверьте, что блестит.

Ж.Б. Мольер, «Тартюф»

– … И с тех пор жёнушка была как шёлковая, а если на неё и нападало шархалье бешенство, то муженёк звал жреца, и тот изгонял шарахала, как положено.

От хохота содрогнулось пламя в очаге. Пока мужчины смеялись, женщины, которые находились здесь в меньшинстве, краснели.

– Ох, и горазд ты истории рассказывать! – Хальц, сидящий слева от Рене, хлопнул одобрительно юношу по плечу своей широкой ладонью. – А что же муж? Так и остался в роли наблюдателя?

Рене поднял кружку, намекая на то, что её надо бы наполнить, и сидевшая на его коленях двадцатипятилетняя Ланза, случайно оказавшаяся в компании благодаря брату, с которым принесла продукты из восточной части графства, добавила хмелёвки.

– Говорят, – Рене понизил голос, и в кухне установилась тишина, – своими участившимися приступами жёнушка измучила жреца так, что он исхудал, потерял интерес к жизни. В конце концов, он провёл обряд, через который передал муженьку свою изгоняющую шархала силу, и бежал из той деревни под покровом ночи, чтобы никто его не смог остановить7.

Мужики снова заржали. Ланза, чьи пальчики перебирали волосы на затылке Рене, игриво спросила:

– Что это был за обряд?

Рене привлёк свободной рукой голову девушки к своим губам и зашептал ей на ухо. Ланза прыснула и смущённо уткнулась лицом в плечо юноше, пряча стыд от гогочущих мужчин.

– Выпьем за здоровье верных жёнушек и терпеливых муженьков! – под гогот неслышно стукнулись друг о друга деревянные бока наполненных кружек.

Посиделки слуг начались с ленивого легажа и неспешной беседы, пока не пришёл Рене. Чем он больше пил, тем его истории становились скабрезнее и смешнее.

Шутил про магов и господ, жрецов и инквизиторов. Ланзу, самую молодую и симпатичную из присутствующих женщин, как только увидел, попросил сесть рядом, а вскоре она оказалась у него на коленях, чтобы «освободить место для Кассия».

Целовать не целовал, но руки то и дело смыкались на девичьем стане и щупали, всё ли сохранно и естественно на простушке. Мужики добродушно посмеивались: Тео красочно описал молитву Рене перед господами, от которой даже госпожа в обморок упала.

Тема болезни Элоизы была, разумеется, под запретом для обсуждения: двоих слуг-сплетников, на которых кто-то донёс хозяину, выгнали в тот же день. Но тонко завуалированный рассказ северянина позволил, наконец, посмеяться над господами от души.

Один Юрген, которого не успели ввести в особенность кухонных сплетен, но который уже знал от Ойлы о беспричинных истериках госпожи Делоне, бездумно прокомментировал:

– Вот бы и нашей госпоже такого жреца.

И сразу установилась тишина. Рене отвёл свой нос от шеи Ланзы, вперил свой взгляд, мутноватый от выпитой хмелёвки, на визави:

– Ещё раз так пошутишь, пойдёшь искать того, кто будет тебе жевать пищу до конца твоих дней. Доступно объяснил?

Юрген изменился в лице и пробормотал извинения. В воздухе моментально повис намёк, не пора ли заканчивать посиделки, пока градус остроумия не повысился до конфликтного. Но Рене внезапно весело сказал:

– Не пора ли сыграть в «верю – не верю» на желание? Есть смелые?

Ланза игриво потянулась к картам:

– Чур я тусую!

– Моя ты хорошая! – Рене с сожалением обозрел вид, открывающийся сверху в вырезе платья девушки, и повернул колени, чтобы вернуть девушку на освободившееся место, так как Кассий внезапно покинул его. – Будешь подглядывать мне в карты, отшлёпаю!

Согласился Тео и Юрген, сидящие напротив. Остальные, видимо, не настолько были азартными. Ланза раздала на троих. Игроки забрали карты и положили их рубашкой верх.

– Я бы тоже хотел поучаствовать, – флегматичный баритон развернул к себе и заставил слуг соскочить с лавки, что давно сделал Кассий, который первым заметил облокотившегося о дверной косяк инквизитора и наблюдающего за хохочущими лумерами.

Рене сделал приглашающий жест занять место:

– Но мы не обговорили желание. Ивес, осталась ли та прелестная рыбка?

– Осталась, чтоб её… – Ивес кивнул Филиси, – Кружку для господина инквизитора.

– Неси синявку сюда. Всю.

– Тьфу, я в таком случае пас! – Тео под общий смех неиграющих уступил место инквизитору и подвинул пальцем к нему свою раздачу. А Ланзе показал зажатый пальцами нос, мол, беги, пока не поздно.

– Кто забирает карты, тот ест кусок, кто скидывает – пьёт. Запивать рыбу просто так нельзя, – установил правила Рене.

Анри только усмехнулся, ответно с вызовом глядя Рене в глаза.

– У меня тесто стоит, – проворчала Филиси и пошла накрывать кадку чем-нибудь поплотнее: – Если завтра пироги будут пахнуть вашей рыбой, сами будете их есть вместо господ.

Чтобы пощадить обоняние зрителей, Ивес накрыл принесённую тарелку с порезанной рыбой и несколько остановил распространение «аромата». Ланза поначалу храбрилась, но не выдержала, ушла, как и трое слуг. Остались самые стойкие и любопытные.

– Все истории рассказал? – Анри осторожно заглянул под рубашку карт, садясь к Юргену боком.

– Я всего лишь размялся. Или, может быть, господин инквизитор сам желает поведать нечто особенное?

Хмелёвка сделала Мароя слишком смелым, хмыкнул про себя Анри. Что ж, тем лучше: глядишь, язык у подозрительного северянина развяжется до конца:

– Пока воздержусь, послушаю занимательные сплетни из нортоновского фольклора.

– А не будет ли вас, господин старший инквизитор, история отвлекать от игры? Промочили бы вы горло на всякий случай, вдруг не скоро придётся.

– Напьюсь во время игры, – правила дуэли были приняты, и Анри, собиравшийся попробовать лумерское пиво, демонстративно поставил кружку перед собой.

Юрген, являвшийся третьим игроком, по ощущениям присутствующих, превратился в дополнительный антураж дуэли, ибо уже полетели искры между Рене, завоевавшим симпатии, и суровым инквизитором, с утра нагнавшим неприязнь своими расспросами.

– Ну что ж, есть у меня одна свежая занимательная история… Двойка принцев, – Рене прикрыл ладонью две вытащенные карты и обратился к Юргену.

– Н-не верю, – тот, неуверенно моргнув, ответил на ход.

Рене вздохнул с сожалением и вернул карты в свой веер. Хальц, сидевший рядом и видевший своими глазами две одинаковые карты, с недоумением покосился на северянина, а когда дошло, улыбнулся в кружку.

– Два абитата, – Юрген положил перед Анри карты рубашкой вверх.

– Не верю, – Ленуар пальцем подвинул неправильную пару к хозяину и хлебнул из кружки. – О чём же история будет? Королева и девятка терры.

– Про инквизитора, потерявшего память… Верю.

Карты в руках Анри дрогнули, и зелёные глаза сузились, сверля рассказчика:

– Вот как!.. Твой ход, – две правильно угаданных карты перевернулись рисунком наружу и отправились «в утиль». Зрители вздохнули: счёт был открыт.

Некоторое время назад Антуан поделился открытием с Анри – якобы Марой умеет читать мысли. Ленуар поинтересовался, что именно прочитал святоша в двух пустых головах, и оба друга сконфузились.

– Погоди-ка, он имел в виду Люсиль? – брови Армана поднялись.

– Не твоё дело! – огрызнулся Антуан, за которого ясно ответили розовые пятна на щеках.

– Почему не моё? Именно моё, – Арман засмеялся и стукнул кулаком в плечо друга.– Вдруг уведёшь… Впрочем, я тебе доверяю.

– И зря! – Антуан сердито налил себе вина и сел в кресло подальше.

– Тоже мне секрет, для этого не нужно лезть в голову к будущему владельцу цитрусовых полей, – Анри параллельно разговору умудрялся просматривать книгу, взятую в библиотеке сира Марсия. – А у тебя, Ар, что прочитал юный повелитель аргириусов?

Делоне быстро показал глазами на Антуана, небрежно разглядывающего напиток через полупрозрачные стенки кубка, мол, не при нём:

– Не имею представления, о чём он говорил…

Но Антуан злорадно процитировал Рене, за что получил плеснувшейся струйкой вина в лицо.

Значит, северянин ко всем прочему имел ещё и ментальный дар. «Так-так», – сказал про себя Анри, чьи выводы относительно маг-сил загадочного Рене Мароя пока не обладали чёткими контурами. После ужина и посещения сирры Элоизы северянин то исчезал, то появлялся, делая вид, будто забыл о запланированном превизорстве для составления сертификата.

Но когда Марой намекнул (или наугад попал?) про потёртую память, Анри чуть не задохнулся от удивления, с трудом взял себя в руки и нацепил на лицо насмешливую маску.

На втором круге Юргена слили. Зрители погоготали, наблюдая, как он подносит ко рту полоску рыбы, кладёт в рот, выпучивает глаза, и милостиво разрешили сбегать на улицу, чтобы прополоскать рот.

– Только перевёл продукт, – посокрушался Рене, давая возможность Анри усесться поудобнее в отсутствие соперника. – Ваш ход, господин старший инквизитор.

– Где же история? Шестёрка-воздух и восьмёрка-огонь.

Рене помедлил, добирая карты в свой веер:

– Жил-был один мальчик. Получил он от нашей Матушки один уникальный дар, не скажу какой, знаю, что не такой, как у всех. Ну, там ментальность и дар воздуха, туда-сюда по мелочи считать не будем… Как и то, что, по легенде, состряпанной для олухов, происходил он из лумеров, – Рене взглянул на предложенную пару и пренебрежительно поморщился. – Брехня полная, одним словом, была бы. Но… Три принца.

– Брехня! – повторил Анри, берясь за кружку.

Рене поцокал неодобрительно и повернул карты. Зрители загалдели: инквизитор ошибся. В противовес ожиданию собравшихся он съел кусок рыбы и не поморщился, только попросил салфетку вытереть пальцы. Достал коробку с жевательными палочками и положил рядом. Тео подстегнул остановившуюся историю: «И что было дальше?»

Рене почесал щетинку на подбородке, вытащил две карты:

– Говорю же, легенда, состряпанная для этого юного мага, шита белыми нитками, когда там семейная порода на всё лицо. Наверняка, наложили защиту рода, пока папашенька прилюдно не признает сыночка… Что ж, в этом есть свой резон… Ибо доучился наш юный маг спокойно, получил степень инквизитора. Сначала, конечно, помощника, а вместе с этим практику при расследовании дел, от государственных до бытовых. Там убили мага, тут горги бегает неприкаянный, пугает честных люмерийцев… Не работа, а сплошные развлечения, – Рене внезапно поморщился, потёр грудную клетку и вдруг улыбнулся, словно боль в груди доставила ему радость. – Всё было хорошо, одним словом… и будет хорошо… с огненной сиррой и водяным королём.

Рене подвинул карты на столе и вопросительно уставился на бледного Ленуара.

– Верю, – сказал он и забрал карты себе, вставляя их в веер, усмехнулся, убеждаясь в своей ошибке. Без напоминаний потянулся к тарелке с рыбой.

Рене добрал карты и засмотрелся на свой набор:

– Хорошо, что веришь. Вера – дело святое. Нет веры – тьма пожирает, а без надежды жить можно, особенно когда знание есть. И без любви жить можно. Но пресно. И всё-таки странная эта штука – любовь. Бывает, что есть, кого любить, и можно было бы успокоиться. Но нет, сердце болит за этого и за другого, – северянин очнулся от своих дум, поднял глаза, обвёл притихших зрителей. – Скучная история. И почему я именно её вспомнил?.. Две семёрки…

– Верю.

Карты отправились на небрежную стопку, и ход перешёл к Анри. Тем временем Рене с наслаждением допил хмелёвку, стукнул пустой кружкой по столу. Тео встрепенулся, наполнил до краёв:

– Ты говорил что-то про потерянную память инквизитора.

– Точно! Забыл уже, – обрадовался Рене и подмигнул Ленуару, – рассказывать дальше?

– Для этого и сижу, – Анри сунул зубочистку в рот, – две сирры и два принца.

– Конечно, верю, господин старший инквизитор, – Рене пододвинул к нему кружку и убрал лишние карты со стола. – Забыл я упомянуть один момент, немаловажный… В бытность свою студентом, как и многие дурни-студиозусы, обратился этот инквизитор к оракулу, захотелось ему узнать своё предназначение. Чтобы, значит, лучше к нему приготовиться. И вот оракул ему предрекает, мол, судьба ему встретить Предвестника… Три короля и три абитата. Брехня или правда?

–…Брехня. К встрече с Предвестником невозможно подготовиться.

Рене медленно перевернул карты, и все увидели изображения королей и виердских кошек. Веер Ленуара увеличился на шесть карт, кто-то посмеялся, но в кухне, помимо запаха рыбы, к которому относительно привыкли, заметно начало сгущаться напряжение.

– Ваша правда, сир Ленуар! Наш инквизитор… про которого идёт речь… так и сказал оракулу, – Марой отхлебнул порядочно и с трудом, пьяно, набрал себе новых шесть карт. Кое-как расположил их ровно в своём веере, попереставил местами, пока рассказывал. – А ему оракул и говорит: «Ничего, время у тебя подумать будет, ибо Предвестник украдёт твоё сердце, и ты сам не заметишь, как».

Филиси ахнула:

– Влюбится в Предвестника?

– Значит, этот инквизитор встретил Предвестника и не сдал его ни инквизиции, ни пуританам? – спросил громко Юрген, сидевший справа от инквизитора, и тот вздрогнул, позабыв о существовании слуги-новичка, – … И даже не убил, чтобы самому стать Предвестником?

Рене посмеялся над бестолковым Юргеном:

– Мне нравится градация твоих мыслей: совсем ни во что поставил инквизицию. Забыл ещё сказать, этот инквизитор был крайне влюбчивым и азартным. А, учитывая то, что оракул не уточнил, какого пола будет Предвестник, могло статься, что инквизитор перебрал много вариантов… Полный градаж: шестёрка, семёрка, восьмёрка, девятка и десятка.

– Брехня полная! – смех, вызванный неожиданным финалом истории про инквизитора, разозлил Анри. – За такие намёки…

Вместо ответа Рене перевернул предложенные карты, из которых действительно собрался градаж:

– Потусовала милая Ланза на славу! – ухмыльнулся.

Набрал из тонкой стопки пять карт, дождался гастрономического наказания инквизитора и положил перед ним сразу четыре карты. Игра шла по-крупному, как будто хотелось её быстрее завершить:

– Ну а теперь вся соль истории. Встретил инквизитор Предвестника, поцеловал её… или его, но в самый ответственный момент прозрения получил сильнейший удар по голове. Кое-кто рядом подумал, будто наш инквизитор пристаёт к… невинной отрочице. Да вы запейте, господин старший инквизитор, а то лица на вас нет. Я разрешаю. Две десятки и две девятки.

Анри, на лице которого, и правда, разлилась зелень, отрицательно покачал головой.

– Верю.

– Надо говорить: «Верую». Ошиблись, господин инквизитор, – Марой вручил четвёрку неугаданных карт. – Шваль пошла, неинтересно стало играть.

Безжалостно наблюдал, как проигравший съедает рыбу, приоткрыл лежащую сверху тарелку посмотреть, сколько осталось, и, довольный, закончил историю:

– Тем всё и закончилось: остался наш принц со своим интересом, – подвинул к Анри свои две карты рубашкой вверх – принца и десятку.

Потянул к себе оставшиеся неразыгранные, снял сверху несколько и перевернул их рисунком вверх, провёл рукой, показывая набор с одной сиррой и несколькими малозначимыми:

– А Предвестник затерялся среди швали, и вряд ли теперь наш герой его найдёт… Грустная история.

Ленуар бросил свой набор на стол, давая понять, что согласен: игру можно заканчивать. Заглянул в кружку, но там оставалось на дне. Задумавшегося, подперевшего голову рукой Тео подменил Юрген. Налил инквизитору хмелёвки, спросил, нерешительно помедлив:

– Значит, пророчество неизбежно?

Ленуар, делавший жадно глоток, поперхнулся. Рене, который допил своё пиво и в этот момент протискивался к выходу на хоздвор, постучал подавившемуся по спине, так как никто из присутствующих не осмеливался этого сделать:

– Довольны ли вы игрой, господин старший инквизитор? – подмигнул Юргену: – То одной Матушке известно. Выйдем до ветра?

Анри прокашлялся, вылез из-за стола и хрипло, не избавившись до конца от першения в горле, сказал:

– Вполне. Благодарю за игру и забавную историю.

За спиной Филиси, перебирающей у тёплого очага овощи на завтра, вдруг взметнулось пламя, как будто в него вылили чашку растопленного жира, и женщина вскрикнула. К ней бросился Ивес, но огонь вернулся в своё спокойное состояние.

Анри перевёл слезящийся от кашля взгляд с камина на удаляющегося Рене, сжал кулаки и последовал за ним.

Повернувшись лицом к стене одной из хозстроений, Рене сопровождал блаженным комментированием удовлетворение потребности, настигавшей всех, кто много пьёт. Смешил Юргена, делавшего своё дело молчаливо.

– Ничего ты не понимаешь, глупый прыщ! – отреагировал на смех Рене. – Вы перестали ценить простые доступные удовольствия…

– Зато ты умеешь их ценишь, не так ли? – Анри дождался, когда парни заправятся, приблизился к Рене и прижал его к мёрзлой стене сарая, сквозь зубы процедив Юргену: «Пшёл отсюда!». Тот, скользя подошвами на мёрзлой тропинке, побежал звать на помощь. – А теперь поговорим без обиняков, как хорошие знакомые. Кто тебе, сволочь, это тело дал? И что ты делаешь у Делоне?

– Быстро, чётко, по существу и одной фразой? – засмеялся Рене, не сопротивляясь. – Ошибся ты снова, господин старший инквизитор, брехня!

– Я тебя здесь же придушу, чтобы ты вернулся в своё пекло и больше оттуда не вылезал!

– Нельзя, дорогой мой, душить то, что тебе не принадлежит. Договор есть договор. Матушка не возражала, а ты кто такой, чтобы её решение оспаривать?

Анри растерялся, опустил руки:

– Не может быть! Я не верю!

– Я тебе уже говорил, что веры у тебя мало? Прекрати копать под парня, пока он чужие ошибки разгребает.

Ленуар молчал. Последний, кому стоило доверять, был Чёрный. Но сейчас… Возможно, потому что был выведен из душевного равновесия ещё во время игры, Анри не знал, что сейчас сказать и что делать.

– Эх, хорош морозец! – весело поёжился Рене, зашептал инквизитору на ухо, обнимая его за торс. – Послушай, не мешай! Мне осталось всего ничего, до первых петухов. Договор у нас с северянином чистый, насчёт тебя тоже, кстати, уговор был, поэтому могу об этом говорить… Так что иди себе спать, отдохни от трудов инквизиторских. Видишь, я веду себя хорошо. А сердце чужое болит: волнуется…

– Сволочь! – только и смог выговорить Анри.

За углом хлопнула дверь. Приближались голоса и скрип нескольких пар ног по снегу. «Здесь они!» – тревожно показывал дорогу Юрген.

– Сделай хоть одну ошибку, глаз с тебя не спущу! – угрожающе процедил Анри стоящему перед ним, повернулся и пошёл навстречу Арману, чьё негодующее бормотание сложно было не узнать.

– Охотно, если ты просишь, – хохотнул Рене и побежал за ним, потирая замёршие бока.

*****

После того как Арман и Антуан нигде не нашли Рене для реализации своего плана, Ленуар, начавший зевать над книгой, предположил, что искать лумера надо среди лумеров – на кухне. Арман туда отправился и застал Мароя, рассказывающего историю, от которой слушатели покатывались со смеху. На фразу: «Мы тебя ждём!» – Рене кивнул и пообещал вскоре прийти.

«Скоро» растянулось минут на сорок, и тогда за Мароем отправили Анри. Его безуспешно ждали полчаса, наконец, не выдержали – сами отправились на кухню, по дороге обещая себе вытащить оттуда обоих: и северянина, и инквизитора – за ноги, если потребуется. И появились вовремя: один из слуг верещал, будто Анри собрался поколотить Рене за невинный анекдот про инквизиторов. Арман рявкнул на слуг, чтобы те расходились, и поспешил к дерущимся.

Но к моменту появления те, видимо, успели решить недоразумение мирным путём, хотя Ленуар по всем признакам был в бешенстве и только что бейлары не метал в сторону спокойного добродушного Рене. Последнего Арман и Антуан подхватили под руки и повели «кое-куда, повеселиться». Рене не возражал.

По дороге Арман ненадолго оставил процессию, ему зачем-то понадобилось отправить записку Люсиль, и вернулся, когда Рене стоял перед купальней:

– Нет, парни, я же сказал: не сегодня! Перебрал я, не могу маг-силой пользоваться.

– Первый раз про такое слышу! – Антуан раздевался, не обращая внимания на отговорки Рене. Оставшись в нижних штанах, подошёл к северянину, который, присев на корточки, проверял температуру холодной воды в купальне. – Раздевайся и показывай, что умеешь.

– Ты глухой? Выпил я хмелёвки – дар потух. Завтра нагрею вам воду.

Анри хмыкнул, вертя палочку во рту и догадываясь об истинной причине отсутствия маг-силы: значит, северянин не так уж и глуп, чтобы отдать своё тело с сумасшедшими бонусами. Антуан же расценил смешок Ленуара по-своему, оглянулся на него:

– В самом деле, чего церемониться? – перехватил одетого Рене поперёк торса и увлёк за собой в воду. Следом прыгнул Арман, которому купаться в холодной воде было не впервой. Отфыркиваясь от воды, попавшей в нос, крикнул Арману.– Сколько, говоришь, у него ушло времени, чтобы нагреть?

– Минут пять, но этот бассейн в два раза больше,– Делоне нырнул, проплыл под водой и, показавшись над поверхностью, тряхнул головой, сбрасывая излишки влаги.

Глубина купальни доходила до пояса, и де Венетт, стоявший в обнимку с Мароем, чтобы не дать ему вылезти, покосился в сторону Армана:

– У тебя внутренний жир, как у куля? – и ворчливо к Рене: – Что-то я не замечаю, чтобы вода теплела рядом с тобой, малыш.

Марой засмеялся:

– Это потому что я успел сходить до ветра, а так бы ты почувствовал. Отпусти, дурень, если не хочешь, чтобы о тебе плохо подумали! Дай одежду снять.

Покрасневший де Венетт под дружный смех Армана и Анри вынужденно отошёл к дальнему краю бассейна, ёжась и не решаясь окунуться целиком. Рене стянул с себя котту, отжал её и бросил на пол, туда же отправилась мокрая рубашка, обувь. Расстегнул штаны, но снимать, стоя в воде, их было неудобно – направился к бортику.

– Я тебе вылезу! – пообещал Антуан. – Анри, не дай ему сбежать!

– Раздеться хочу, идиот! – Рене схватился рукой за край бассейна и кое-как стянул верхние штаны, проклиная любителей купания. Ленуар мог бы помочь, но инквизитор ухмылялся: «Ничего, некоторым полезно помёрзнуть».

– Если вы меня сюда зря позвали, я буду злиться, – неожиданно для Рене в купальню вошла Люсиль. – Знаете же, что отец запретил уходить из дома. Показывайте свой сюрприз.

Увидела троих полураздетых парней в купальне и покраснела:

– Вы решили посмеяться надо мной? – развернулась, чтобы уйти.

– Благостного вечера, сирра Люсиль! Очевидно, под сюрпризом ваши друзья подразумевали меня. Требуют совершить чудо, на которое у меня сил. Помогите вылезти, ради Владычицы! – жалобно попросил Рене, протягивая руку.

Не обращая внимания на предупреждения парней, попытавшихся быстро преодолеть водное пространство, а также шагнувшего в её сторону Анри, девушка из чувства противоречия наклонилась, чтобы помочь Рене, единственному, казавшимся адекватным в этой компании шутников.

Рывок – и Люсиль в воде испуганно хватает ртом воздух, а мужские руки её крепко прижимают к себе.

– Простите, сирра Люсиль, камни слишком скользкие! Я оплошал! Мне нет прощения!

– О, Владычица, какая она ледяная! – Люсиль с изумлением прислушалась к ощущениям и перевела взгляд на превратившихся в статуи Армана и Антуана. – Я вас всех ненавижу!.. Если я вернусь домой в таком виде, отец поставит заглушку в каждый угол! Не подходите ко мне! И пусть только кто-нибудь из вас брызнет!

Рене вместе с ней добрался до ступеней, намокшее платье потяжелело, а волосы беспорядочно упали мокрыми прядями на лицо, плечи, спину. Помог отжать подол платья, ненароком касаясь ног девушки, дрожащей больше от шока и гнева, чем от холода. Заметил приготовленные простыни для сушки, собрал все и укрыл Люсиль, заботливо отирая ей лицо. Анри наблюдал с ироничной улыбкой, не делая попыток ни помочь, ни запретить Рене помогать.

– Я бы высушил вам платье, но, к сожалению, мой огонь ещё не восстановился, – сокрушался Рене, отжимая волосы Люсиль, которые, намокнув, потеряли свой золотистый блеск, оставив плёнку из сверкающей пудры в воде.

– Как вас угораздило связаться с этими дураками? – сердито вопрошала Люсиль, позволяя ухаживать за собой.

Арман вопреки её предупреждающим гневным взглядам выбрался из купальни и подошёл, ревниво отодвинул Рене:

– Будь добр, оставь её! Я сам помогу, – взялся вытирать полотенцами мокрые девичьи волосы.

Рене пожал плечами, подобрал свои мокрые вещи, обувь, заметил бутылку, приготовленную в углу, отсалютовал ею Антуану:

– Это за моральный ущерб, – а с девушкой попрощался лёгким поклоном. – Благостной ночи, сирра Люсиль!

Выйдя в коридорный лабиринт, Рене закашлялся и чихнул дважды так, что эхо откликнулось под сводами. Последовавший за ним Ленуар иронично пожелал:

– Белого здравия!

Позади остались звуки возмущённого голоса Люсиль и извиняющийся бубнёж двоих весельчаков, чей план потерпел крах.

– Охранять будешь? – Рене шлёпал босыми ногами в мокрых нижних штанах неторопливо, наслаждаясь гусиной кожей, покрывшей тело от холода.

– Нет, конечно. Схожу за необручницами и вернусь. Вино у тебя есть, что ещё надо для остатка тёплого вечера, не так ли?

– Читаешь мои мысли, – Рене усмехнулся.

Так и дошли вдвоём до комнаты, перед носом инквизитора дверь захлопнулась:

– Извини, у меня не прибрано.

Бросил на пол мокрые вещи, пробормотал вслух:

– Дала бы уже огонька подсушиться… – прислушался к себе, чихнул: – Сама завтра жалеть будешь. Ну и ладно, обойдусь.

В полумраке комнаты, освещаемой единственной настенной лампой, снял мокрые подштанники и бросил в общую кучу у камина, нашёл спальные туфли рядом с кроватью, обул их и отправился к шкафу, но его дверцы оказались запечатанными магией. Хмыкнул:

– Точно жалеть будешь!

Осмотрел шкаф со всех сторон, хмыкнул снова, налёг сбоку на него и отодвинул. У шкафа отсутствовала задняя часть, а за ним обнаружилась двухстворчатая дверь. Рене засмеялся, снимая с вешалки один из костюмов и подбирая сумку:

– Будь у тебя побольше времени, ты бы тоже это заметила. Семейные апартаменты – символично, не находишь? Элоиза не случайно поселила тебя здесь. Это чтобы ты лучше охраняла её сыночка. Хотя теперь, я бы сказал, нужно охранять тебя… Надеюсь, ты не истеришь?.. Зато будешь знать, что печать нужна не только снаружи. Видишь, какой я добрый, сколько полезного тебе показал?

Рене одевался, разговаривая с невидимой собеседницей:

– А на счёт Предвестника не переживай: ещё не понятно, ты это или нет. Хотя твой инквизитор так подумал, иначе тебе не только браслеты бы надели, а в Лапеш ты поехала бы не к родственникам. Кстати, что там наша подружка пишет?

Рене откупорил бутылку и, делая глотки, полез в почтовый портал, достал оттуда записку от Жанетты, поднёс её к желтоватому пятну света, отбрасываемому лампой, и пробежался глазами, не забывая запивать новости:

– «Милый братец… скучаю…» – мур-мур – «…сопровождают…». Ну, жди дурной вести, если за тобой второй следят. Малыш Лоу теперь знает слабое место твоего серебристого, бить будет прицельно. Твоих бы дурней в Лапеш отправить, хотя знаю, что ты будешь против. Да-да, пусть здесь охраняют пустое место, угу.

Вернул записку в ящик, вытащил из сумки клинок, уселся с ним, не выпуская бутылки из рук, в кресло возле камина, который отбрасывал розовое пятно света:

– А вот это интересно. Ты там не истеришь ещё? – поставил бутылку на пол, вытащил клинок из ножен, рассмотрел узоры. – О! Ллафин8 самого Белого Воина, давненько я про него ничего не слышал… Нет, это не родовой артефакт де Венеттов, думаю, к твоему деду попал по предопределению, но связь с твоей кровью всё же имеет, раз оказался у тебя. Я знаю только, что Белый Воин подарил его сиру Курсуню перед битвой на Валгофе. Пять веков назад его прибрали к рукам сначала инквизиторы, потом – пуритане, те использовали его в обрядах и, надо сказать, без особого успеха. А сегодня, надо же, я его держу…

Говорящий не скрывал удивления. Сделал глоток и ловко покрутил рукоять клинка в пальцах:

– Хотел бы я знать, жива ли древняя магия? Дашь доступ к Матушкиному свету – покажу. Иначе не сможешь им пользоваться, как оружием… Без магии он всё равно что столовый нож… Вот упрямая… На десяток мгновений! Что я успею сделать за это время по-твоему? Усыпить дохлый огонь в камине? Дай! А я тебе память руки подарю – сможешь ллафином даже рыбу ловить…

Что-то вдруг произошло – Рене довольно хмыкнул. Не вставая с кресла, он обхватил плотно рукоять – и по лезвию побежали сполохи света. Резкий бросок – и клинок плотно воткнулся в дверь, будто бы задумался, а через пару секунд проворно вернулся в ожидающую его протянутую руку:

– Это тебе не вилкой в гранолы тыкать! Сир Курсунь немало положил виердовских тварей, ллафин летал, как Матушкины взбесившиеся энджелы. Было красиво!.. Эх, сладкие времена битв…

Рене некоторое время задумчиво делал глотки, прислушиваясь к тому, как вкус вина распадается на букет и ласкает горло. Рядом в коридоре побубнили мужские голоса, стукнула дверь, закрываясь. За стенкой Арман с минуты две ходил по комнате, затем стало тихо, по-видимому, лёг спать. Рене извернулся, чтобы взглянуть на часы, с досадой рыкнул:

– Такую ночь твои дурни испортили! – поигрывая клинком, бормотал, не забывая прикладываться к бутылке. – И посмешнее шутки были, чего Матушка осерчала? Семь лет ни за что! За королевскую семейку простила… Слышишь, эй ты? Что-то в Лабассе происходит, а посмотреть не могу. Осталось одна благодарность, а за год здесь такое перемелется… Нужен четвёртый человек с благодарностью, ты сама ничего не сделаешь… Хы, даже глупая найла Элоиза нашла, за что сказать спасибо, – Рене засмеялся, – отблагодарить бы её надо! Кольцо будешь возвращать, передай ей, мол, Некромант кланяется и в благодарность хочет открыть ей имя женщины, которую она искала. Скажешь, далеко ходить не надо: это она сама… Ух!

Рене вдруг подпрыгнул в кресле, прислушался к ощущениям и заливисто засмеялся, закидывая голову на спинку кресла. Отставил бутылку и отложил клинок на пол, чтобы отдаться новому развлечению:

– Достойный финал дня! – не прекращая заливисто тихо смеяться, сказал он, – какой затейник этот твой Аргириус! М-м-м, приятно как… Теперь я понял, чего ты за столом танцевала… Слушай, если ты против… Или хочешь высыпаться по ночам… тебе нужно отказаться от третьей привязки… вслух скажешь, мол, даю разрешение на прикосновения к другим… Какой робкий! Есть своя прелесть в неопытных… А ему отправь письмо, напиши, пусть катится к своей милашке… Увидишь, как он обрадуется… весело будет…

Рене тяжело дышал, расстегнул сюртук у горла. Лёгкие смешки, как от щекотки, перемежались с довольным мычанием:

– Найдёт он тебя, сразу, как только мамашенька очухается… В любом теле… Стоит тебе его позвать, прибежит, как дворовый пёс за косточкой, найдёт… А оно тебе надо?.. Хотел бы я посмотреть на лица твоих дурней, когда ты им навешаешь… Хорошо, что по договору ты молчишь… Истеришь, наверное… А зря… Выбрала мужское тело, должна все его… О-ох!… потребности знать… Тогда и его поймёшь… Не бывает так, чтобы мы… желали тех, кто нам … противен… Хочешь проверить?.. Назови его по имени… Скажи, чтобы прекратил…

Рене помолчал, прикрыв глаза и издав долгий мычащий звук.

– Заметь, ты этого не предусмотрела, и я ничего не смог сделать, – наконец сказал насмешливо, промочив горло. – Ради этого стоит жить… Ладно, за это сделаю тебе подарок, о котором ты мечтала и который так бездарно обменяла на душу Элоизы…

Поднялся, поправляя на себе сюртук, перешагнул через кучу мокрой одежды. Дошёл до двери, открыл её и выглянул в коридор. Анри, стоявший у стены напротив двери, открыл прикрытые глаза:

– Куда собрался?

– Хотел предложить тебе выпить. Будешь? – Рене показал опустошённую на две трети бутылку.

Инквизитор усмехнулся и принял предложение. Зашёл в комнату.

Глава 11. Откровения

Человек очень смущается, когда говорит от своего лица. Дайте ему маску, и он скажет вам всю правду.

Оскар Уайлд, «Портрет Дориана Грея».

Рене твёрдо собрался провести на конюшне весь день: успокаивало дело и лошади. Наконец можно было не подстраиваться под господский режим дня, отсиживать с Делоне за столом, вести светскую беседу и терпеть товарищей, сегодня выбешивающих одним своим видом. Число соглядатаев уменьшилось на одного: Ленуар отбыл рано утром и обещал вернуться к вечеру.

– Вы можете спокойно разбираться со своими делами, для охраны Армана хватит меня одного, – без иронии, мирно сказал Рене. Анри его понял и кивнул:

– Знаю. Но никто не в курсе этого. Поэтому я постараюсь вернуться как можно быстрее и попросил Армана пока не покидать замок.

«Как будто это может помешать судьбе», – скептично усмехнулся Рене: из четырёх случаев покушения только один был вне территории Делоне.

Короткий диалог состоялся утром, когда инквизитор догнал Рене по дороге к Ирминсулю. А за три часа до этого…

Понятное дело, Анри принимал её то за подозрительного северянина, то за Некроманта, но после услышанного на кухне анекдота про «одного» инквизитора в душе поселился червячок сомнений: а правильно ли его понимала Мариэль? Может, и не случайно отвергла, не дав шанса, всё-таки Арман был свой, знакомый с детства и предсказуемый. Конечно, это звучало дико, но сегодня Некроманту, мастеру розыгрышей, она верила больше, несмотря на его непредсказуемую способность обходить условия договора.

Не собиралась отрабатывать чужое «кое-что». И всё же сердце защемило, когда увидела сира Марсия, обрадованного улучшением состояния супруги, которое наступило почти сразу после возвращения Рене от Вестника. Да, Элоизе понадобится время, чтобы восстановиться, но это пустяки… Главное – она снова обрела веру, и сводящая с ума тьма отступила.

Сама она ещё не догадывалась, что спасение её души – дело рук Рене, слишком была озабочена установившейся тишиной в голове и спокойствием. Прислушивалась, смаковала свободу, смеялась и плакала от облегчения. А сир Марсий целовал её руки, и было так тепло и медово видеть, как суровый мужчина, способный смутить противника одним взглядом, ведёт себя, словно влюблённый студиозус.

Рене снова позвал Чёрного: «Я согласен». Обговаривали каждую деталь. Рене хотел быть в курсе происходящего, он не желал проснуться на следующий день и ловить косые взгляды или отвечать на вопросы, ответы на которые бы не знал – и любая мелочь могла бы привести к раскрытию.

Сразу поставил условие: хочет Некромант тело – значит магии ни капли не получит. Чёрный притворялся обиженным ребёнком и, конечно, в результате принял все главные условия, ибо они были справедливыми. Пусть Рене ничего не почувствует, но будет незримо находиться внутри как зритель в театре. Пусть не сможет останавливать Некроманта, говорить с ним, зато будет знать о его ошибках и провалах, чтобы можно было потом их устранить.

Отдельный пункт был посвящён ошибкам.

– За каждую ошибку, за которую мне потом придётся извиняться, ответите равноценно, – предупредил Некроманта. – Если я посчитаю, что ошибку нельзя исправить в течение суток-двое, хочу, чтобы к вашему наказанию добавился год и отнялась одна моя благодарность.

– Э-эм, дорогая, я всего лишь хочу посидеть с мужиками и попить хмелёвки! – тоном мужа, отпрашивающегося на рыбалку, проворчал Некромант.

Разрешение пить, сколько влезет, Рене не оспаривал, хотя интуиция предупреждала о возможном похмелье. «Ничего, с этим как-нибудь справлюсь», – решил Рене, заранее настроив себя на очищение с помощью физической нагрузки и водной магии.

Так же, на всякий случай, подозревая, что Некроманту захочется обнимать служанок, предупредил: «Никаких поцелуев, обещаний и приставаний». Тогда Некромант выторговал себе (как знал!) право щупать только молоденьких симпатичных крошек, если те вдруг попадутся «в этом доме престарелых». Теперь Рене надеялся, что при встрече с Ланзой можно будет сослаться на перебор в хмелёвке.

Отдельные пункты были посвящены Арману и Анри. Некромант на удивление покорно соглашался со всем, что выдвигал Рене. Заржал на «Не искушать, не приставать, не целовать и не вынуждать к поцелую»:

– А что, могут?

– Нет, если вы не поспособствуете. Кстати, хочу, чтобы после окончания договора я мог признаться им, что вы арендовали моё тело. Это на тот случай, если вы совершите ошибку или мне придётся менять свой образ жизни.

Ну, ещё бы не согласился: уязвить инквизитора своим присутствием рядом с ним! Пригодилось условие, иначе ходить бы Рене с синяками…

Отдельным пунктом стояло неразглашение главной тайны о личности Мароя. Любой намёк, который мог заставить хотя бы задуматься, грозил Некроманту немедленным расторжением договора в пользу Рене. Чёрный поклялся, что меньше всего этого хочет, ибо ему страсть интересно увидеть, как всё закончится естественным образом. Какой-то «матушкин легаж» его неимоверно волновал. И, надо же, наплёл про какого-то Предвестника!

После откровенного разговора с Анри можно было уже не думать про его подлинную личину: инквизитор сам обещал рассказать, как что-то прояснится. Хотя не исключал: метафорические намёки подлого Некроманта про статус принца вполне могли относиться просто к картам.

В общем-то, случившееся на кухне расстроило Мари, которая чувствовала обиду на Ленуара за его игнорирование её в последние два дня перед прощанием. Это были последние дни, когда инквизитор и Мари могли утрясти разногласия и остаться добрыми друзьями, братом и сестрой. Вместо этого он заставил её чувствовать себя виноватой и, возможно, так бессознательно рассчитался за удар по самолюбию.

Но и платить ему той же монетой не хотела. Видела, что слова Некроманта полоснули по сердцу зеленоглазого, оттого и своё заболело, а чёрная сволочь лихо повернул, понимая, о чём она в этот момент думает: «Всё будет хорошо у огненной королевы и водяного принца», – успокоил, называется. Присыпал солью свежий порез…

Выходка в бассейне насмешила. Наверное, и сама бы поступила точно так же да ещё бы и Анри прихватила, чтобы стереть с его лица иронию. И не могла не признать: находиться рядом с обоими – Анри и Арманом – без ущерба чувствовать, как из-за неё ссорятся друг с другом, пытаются доказать своё превосходство – это было восхитительно спокойно.

Только улыбнулась про себя, Некромант (Читал ли он мысли?) заёрзал в кресле, посмеялся над мечтами Армана перед сном. Подумаешь, она без мыслей о нём и не засыпала с того дня, как поняла, что влюблена до беспамятства. Но за скабрезную шуточку Некроманта, будь он в человеческом воплощении, с удовольствием шлёпнула бы по затылку.

Не собиралась следовать его совету, снимать третью привязку, даже если пока многое из сказанного им казалось правдивым. Хотелось проверить: действительно ли Арман чувствует её и придёт на мысленный зов о помощи? Впрочем, ответ уже знала. Медлила, потому что… «Разорву привязку, когда появится угроза раскрытия», – в конце концов призналась себе в нежелании отпускать Армана. Позже, во время работы на конюшне позвала его мысленно, и юноша появился слишком быстро, будто бы посмотреть, как идут дела у Рене. Получалось, что несколько дней назад он не к Люсиль бегал, а откликался на мысленный зов, не отдавая себе в этом отчёт.

Было ощущение, будто Некромант ничего зря не делает. Вот, например, пошёл приглашать Ленуара на выпивку и даже шкаф не задвинул. Анри как только переступил порог, усмехнулся:

– Ты, как я вижу, не только с чужим телом обходишься дрянно, а в целом – мофин9.

Заметил сваленные на полу вещи, выдвинул решётку для просушки вещей перед камином, развесил на ней одежду Рене и поставил рядом мокрую обувь, подбросил поленья, лежащие сбоку от камина. Увидел клинок в ножнах на полу – убрал его на каминную полку, не разглядывая.

– О чём хотел поговорить?

Рене протянул бутылку и пригласил сесть рядом с собой на кровать. Некоторое время они перебрасывались колкостями, вспоминая розыгрыши в Академии. А когда Анри допил угощение, Некромант сладко потянулся:

– Спорим, я надеру тебе задницу даже в этом бездарном теле?

Ленуар засмеялся и полез в карман за палочками:

– Ты меня поэтому напоил?

– Так ведь и я пьян. Уравнял шансы. Ну что, как на счёт пары туров?

– А тебе хозяин тела не запрещал? – Анри грыз зубочистку.

– Это драться мне нельзя, а про благородно помахать мечами ничего не было сказано, – Рене поднялся. – Полог накинешь? Не хочу, чтобы на танец сбежались, и малышу пришлось объяснять, откуда у него уникальные способности.

– Ну, пойдём, – Анри встал, пошатнулся и засмеялся: – Ничего, для вальса мне хватит сил.

Вот теперь она истерила! Только её об этом уже никто не спрашивал.

Мелочиться не стали – сразу взяли по два учебных железных меча. Поначалу похохатывали со своих неловких пьяных движений, к тому же Некроманту пришлось укрощать тело, до этого дня не владевшее искусством ратного боя несмотря на пригодные внешние данные, позаимствованные у Армана. А когда почувствовал, что оно начинает слушаться, жестом остановил Ленуара, сделал вид, будто хочет восстановить дыхание, опёрся руками о колени:

– Будь снисходителен к малышу, его сегодня ждёт не только похмелье…

Анри засмеялся, отирая пот со лба, тоже воспользовался передышкой:

– Ничего, это будет ему хорошим уроком.

– В прошлом году ты бы отдал многое, чтобы на выпускном поменять факультет. Глядишь, получил бы больше, – усмехнулся Рене, намекая на ежегодное развлечение третьекурсников.

– Ты не был лучшим, а «память руки» от Белого Воина меня вполне устраивает, – Анри покрутил мечами, настраиваясь на продолжение поединка.

– Гы, не всегда выигрыш означает победу. Два из пяти – неплохой результат. К тому же, не хотел унизить Белого. По-моему, всё получилось естественно.

Напомнил прошлогодний выпускной, на котором по традиции сходились покровители факультетов. Вливались в тела избранных выпускников и показывали душераздирающее шоу – битву Основателей. Под вопящую радость ментального факультета Белый Воин в теле выбранного им инквизитора Анри Ленуара одержал победу над Чёрным Некромантом со спорным счётом 3:2. Пусть даже счастливчики после таких встрясок долго зализывали раны, ибо в поединках использовалось настоящее оружие, но оно того стоило. Студенту, в чём теле победил Основатель, в качестве поощрения доставался боевой навык – «память руки».

– Да, но три из пяти ещё лу…

Анри пожалел, что расслабился: Рене вдруг сделал молниеносный выпад, сбивая с ног. Кувырок, чтобы уклониться от мечей, не помог – через три секунды Ленуар лежал на спине, а усмехающийся Некромант в чужом теле сидел сверху, сдавливая коленями бока и уперевшись концами мечей в распластанные на полу руки.

– Какой ты соблазнительный сверху, – засмеялся Некромант и поёрзал бёдрами на инквизиторе, – кабы не условия договора…

– Сволочь! – рыкнул Анри и дёрнулся, но острая боль в рёбрах и руках заставила покориться. Скрипнул зубами, потому что не мог использовать магию: Некромант настоял на честном поединке, и до него по углам активировали антимагические заглушки.

– Думай, что делать, – усмехался Рене, продолжая двигать бёдрами,– хочу убедиться, во всех ли ты состояниях трудолюбив, господин старший инквизитор… Что-то не пойму, ты мне подыгрываешь? Так быстро, малыш?

Рене с деланым недоумением посмотрел вниз на напрягшиеся мышцы живота под собой и поцокал неодобрительно:

– Я вижу, ты ещё путь в тысячу ошибок не прошёл10. Редко ошибаешься, самонадеянный мой малыш?

Анри обречённо засмеялся, делая вид, что оценил шутку, расслабился и сосредоточился на силе нажатия коленей Мароя и железа в ладонях. И, стоило противнику сдвинуть меч, перехватил своей рукой руку Рене, дёрнул влево и сбросил с себя. Давая волю скопившейся ярости, бросился на северянина, ловко отпрыгнувшего в сторону и принимающего боевую стойку. Ногой подкинул один валяющийся меч, перехватил его в воздухе, в прыжке подобрал второй.

– Ого, как ты возбудился! – довольно оскалился Рене, его цель разозлить инквизитора была успешно достигнута.

Поединок перешёл на другой уровень. Теперь от ударов железа о железо летели снопы искр, а движения ускорились, стали безжалостней. Исчезла привычная ироничная улыбка на губах Анри, в его глазах то и дело вспыхивал зелёный злой огонь от подогревающих провокаций: Рене мимолётно подмигивал и пару раз, когда противники расходились, проводил языком по губам, дразня и намекая на недавнее беззащитное состояние.

Никто не уступал, хотя оба устали. Промокшие от пота рубахи пришлось скинуть, и теперь обнаружились ссадины и синяки на обоих соперниках.

– Ай-яй-яй, что ты наделал? – опять поцокал Рене, придирчиво осматривая себя.

Некромант чувствовал, что его срок пребывания в теле Рене заканчивается, но уйти хотел красиво. Скомандовал мысленно безмолвствующей хозяйке: «Зови своего Аргириуса!» – и, пока Арман просыпался, соображал, куда сердце зовёт бежать, успел подразнить Ленуара:

– Малыш, а не пора ли тебе отдохнуть? Я бы погрел тебя сверху…

– Не называй меня малышом! – сделал выпад Анри, пытаясь сбить с ног Рене, но тот увернулся.

– Отчего же, сладкий? С этого дня… – отразив удары и снова удаляясь, чтобы перевести дух, продолжил Некромант, – каждый раз, как услышишь это слово, будешь меня вспоминать, как я сидел на тебе…

Неловкое движение заболтавшегося соперника, и Анри сбил его с ног, занёс над ним мечи, но извернувшийся Рене сделал подсечку и снова оказался сверху, знакомо поёрзал. В этот раз у Анри было преимущество – свободные руки. Миг – и соперники поменялись местами. Анри приставил к горлу лежащего меч:

– Хочешь продолжить?

– Я не против, малыш, посмотреть, каким нежным ты бываешь,– подмигивая, ответила хитрая сволочь, умудрявшаяся бить шутками не хуже, чем мечом. Бросил оружие и ухватился обеими руками за возвышавшийся торс, холодный от пота. Округлил глаза. – Кстати, всегда ли ты внимателен, малыш? Видел тень в коридоре?

– Что? – опешил Анри, но, спохватившись, сильнее прижал меч к шее северянина, не обращая внимания на выбегающую струйку крови.

– Нас, возможно, не слышали, но кое-кто видел всё. И это мне не нравится.

– Не заговаривай мне зубы! Проваливай из этого тела, тварь!

– Я, может, и лишён силы, но заметить призванную тень ещё в состоянии, – Рене расслабленно усмехнулся.

Не делая попыток освободиться, рассматривал своими невинными светлыми глазами возвышающегося Ленуара, от чего в том начинал по новой закипать гнев.

Но стоило прозвучать в дверях знакомому голосу, преодолевшему границу тишины, Рене весело подмигнул Ленуару и закрыл глаза, чтобы распахнуть их, на этот раз испуганные.

– … сошли? Анри! Что ты делаешь?! – Арман задохнулся от изумления. Интуиция заставила его прийти сюда, и, как оказалось, не зря.

Рене, продолжая испуганно молчать, закусил губу, и этой невинной мимикой, напоминающей Мариэль, вывел из себя Анри:

– Не смей так делать! – рыкнул Ленуар, наклоняясь и обдавая холодом зелёных молний.

Арман схватил его за кисть руки, держащей меч у горла северянина, с трудом отодвинул в сторону её, сведённую судорогой ярости:

– Отпусти! Он – гость моего дома! А ты перешёл все границы! Анри! Ты же инквизитор! Где твоё самообладание?!

Не без помощи друга, Анри сместился, сполз на пол и остался сидеть на нём, выравнивая дыхание. Рене, наоборот, вскочил на ноги, подхватил первую попавшуюся рубашку и взмахнул ей, как флагом:

– Вы оба придурки! Сто́ите друг друга!

– Я-то тут причём? – изумился Арман, не зная об истинной причине воплей Рене.

– Отдай, что обещал! – заорал северянин, поднимая голову к потолку. Вслед за воплем что-то зазвенело, катясь по полу, Рене наклонился, подобрал и прошипел. – Чтобы я вас обоих больше не видел и не слышал!.. Придурки…

Злой пошёл на выход.

– Вы точно с ума посходили! – Арман покачал головой и повернул её к Анри, продолжавшему сжимать рукоять меча. – Не знал, что ты такой обидчивый. Готов убить за шутку над инквизиторами?

– Мы тренировались, – Анри презрительно усмехнулся, поднялся, ухватившись за протянутую руку.

Арман сузил глаза:

– Ночью? На железных мечах?

– А когда ещё? Самое время, – усмехнулся Анри. – Пойду помоюсь. На!

Вручил оружие изумлённому другу, похлопал его по плечу и расслабленной походкой двинулся к выходу. По пути подобрал рубашку, жюстокор, заметил забытый сюртук Мароя, прихватил и его.

– Какие молодцы! – пробормотал Арман. – Они сходят с ума, а мне убирать!.. Ты должен извиниться перед Рене, эй!

Пока он возвращал мечи в инструментариум, Ленуар покинул зал для тренировок, у входа щелчком пальцев снимая шатёр беззвучия.

У себя в комнате Анри обнаружил на влажной рубашке вышитый вензель «А. В. Р. Д.», надел свою запасную сухую и понёс чужой сюртук и рубашку к Рене, который, очевидно, теперь будет по праву спасителя донашивать вещи Армана.

Стук в дверь был проигнорирован, поэтому Анри зашёл без приглашения, намереваясь лишь оставить вещи. И передумал, услышав отчётливые всхлипы в уборной и плеск воды. Заглянул в соседнюю уборную.

Рене сидел в лохани, от которой стелился пар, и с ожесточением тёр намыленной тряпкой тело, бормоча непонятные слова и хлюпая носом.