В поисках мальчика. 2137 год. Книга первая

© Александр Гаврилов, 2024

ISBN 978-5-0064-6236-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ГЛАВА 1. Осознание потерянной части внутри себя

Истина внутри твоего сознания, а не то, что говорят другие

Мне сложно рассказать об этом периоде своей жизни, учитывая, что часть ее я проживаю как во сне, но не вижу в этом никакой фантастики.

Мы с друзьями отправились в бар, чтобы немного отвлечься от рутины и холода, окутавших поселок у железнодорожной станции. Долго собирать компанию не пришлось: ближе к вечеру всем было уже почти нечем заняться. Наш поселок лежал в низине у небольших холмов. Лето здесь всегда было живописным, приезжали туристы, гуляли по холмам и поднимались в горы, что к северу от поселка. А вот зимой выпадало много снега, ложился туман, и жизнь как будто останавливалась. Зима – время, когда нужно уезжать, но не у всех есть возможность. В поселке на пять тысяч жителей летний туризм для большинства был основным источником дохода.

Наступил вечер, стемнело. Уже порядочно набравшись в баре, мы решили выйти на улицу. Стоя у входа, мы что-то обсуждали, но я словно не участвовал в разговоре, а просто стоял за компанию. Вдруг я увидел, что в нашу сторону бегут несколько десятков людей. Бегут и кричат что-то непонятное, у одних лица злые, у других – испуганные. Кто-то из моих друзей воскликнул: «Бежим!» Я понял, что мы что-то натворили и, скорее всего, нас сейчас побьют. Их больше, и бежать – единственная возможность остаться целым и невредимым.

Мы бежали, но преследователи нас быстро настигали. Свернув за угол, мы увидели других, которые тоже бежали на нас. Я уже не думал о том, почему все они бегут за нами. Их стало больше, и мне стало страшно. Мы свернули в другую сторону и побежали сломя голову, что есть сил. Обычно я хорошо бегаю, но сейчас был последним. Оборачиваться не было смысла: мне казалось, что я уже слышу их совсем близко.

Миновав последний дом вдоль по улице, мы выбежали на трассу. Там творилось что-то странное: несколько сотен людей бежали нам навстречу и что-то кричали. А те, что бежали за нами дворами, немного отстали. Выход был один – бежать по трассе в противоположном направлении, что мы и сделали. Один из моих друзей начал терять контроль над собой.

– Нам не убежать! Нужно напасть первыми, я сильный, я всех их побью! – И, развернувшись, он помчался навстречу преследователям, размахивая кулаками.

Нас осталось двое. Не знаю, куда подевались другие. Когда мы немного оторвались, я остановился и оглянулся. Оказалось, что толпа не тронула нашего друга. Все, обходя его, продолжали бежать дальше. Кто-то из проносящихся мимо лишь несколько раз толкнул его, и только. Он и сам был удивлен и, став как вкопанный, пытался разглядеть что-то позади них. И тут я понял, что бегут все вовсе не за нами. Все убегают от чего-то – и очень страшного. Туман, опустившийся на поселок, усиливался, накатывая на толпу бегущих. Что-то происходило в этом тумане, но что?.. Он быстро настигал нас, и почти все при его приближении падали на землю и пропадали в белесой дымке.

Сбежав с дороги, мы помчались в лес. Теперь нас было трое. Я опять бежал последним. Вдруг впереди меня кто-то провалился под лед. Лед под моими ногами тоже начал трескаться, и следующим провалился уже я. На мое счастье, было неглубоко, и между льдом и водой образовалась воздушная полость. Отталкиваясь ногами от дна, удерживаясь на плаву, я увидел чуть подальше в этой же полости моего друга.

– Не шевелись! Нельзя высовываться! – прокричал он.

Справа от меня кто-то еще провалился под лед. Это была девушка, которая бежала с нами. Она также понимала, что здесь – возможность спастись. Выбираться из полыньи было уже поздно. Съежившись, она дрожала от холода и страха. Ее лицо было мне знакомо, но почему же я не мог вспомнить, где я ее видел?

Мы слышали, как мимо пробегают и отчаянно кричат люди. Кто-то упал, кто-то кого-то бил… А потом я почувствовал, как что-то приближается. Что-то огромное и покрытое туманом. Вот оно уже надо мной. Я не видел его из-подо льда, но знал, что оно изучает меня. Нечто долго и прерывисто что-то шипело, сопело и завывало, как будто кто-то спорил с кем-то на непонятном мне языке. Неожиданно я услышал зловещие слова.

– Ты не такой, тебя я убивать не буду! Ты сделаешь это сам! Будет интересно, – произнес тихий хриплый голос.

И нечто понеслось дальше – уничтожать бегущую прочь толпу людей.

Прошло некоторое время. Наступила тишина. Втроем мы вылезли из-подо льда. Вокруг лежали тела, на снегу повсюду была кровь… Тела лежали и вдоль по трассе, по которой мы убегали. Видно было, что нечто убивало людей по очереди, а не всех сразу, и некоторым удалось спастись.

На холме у дороги остановился поезд. Выжившие карабкались наверх, и мы последовали их примеру. Не помню, как мы оказались внутри. Здесь потерянно слонялись по вагонам люди. Почему-то я знал, что умею управлять этим поездом. Чувство, что туман вот-вот настигнет, заставило нас бежать по вагонам. Мы оказались в пустом машинном отсеке. Девушка, что была с нами, подбежала к приборной панели и дала гудок.

– Ждем несколько минут и уезжаем, – скомандовала она.

Впереди проходила небольшая дорога с мостом через овраг, с которой в кювет съехала полицейская машина. До нее можно было добраться, спрыгнув с поезда и пройдя пятьдесят – семьдесят метров. Полицейские заняли оборону перед машиной, но нечто не пожалело их и убило. Видно было только спины и головы, ничком уткнувшиеся в снег. Но мое внимание привлекло не это. Впереди на кочке было аккуратно сложено какое-то оружие. Мы беззащитны, а это шанс вооружиться. Девушка тоже это заметила.

– Ты не сможешь забрать его. Двери в поезде заклинило. Только ребенок сможет пролезть. А детей среди нас нет, – она посмотрела в сторону машины.

Я слышал ее слова, но не хотел в них верить. Оружие было необходимо нам для защиты.

– Ждите меня, я постараюсь вернуться быстро.

С этими словами я, нагнувшись, попытался пролезть в проем между дверями. Не сразу, но мне это удалось. Спрыгнув с поезда, я начал карабкаться по холму в сторону машины. Обернувшись, увидел ту девушку.

– Будь осторожен, мой мальчик! И поторопись, поезд скоро поедет. Я не хочу тебя потерять! – прокричала она.

Что-то изменилось. Я понял это не сразу, но почувствовал, что мальчик – это я. Не взрослый мужчина, которым я был, а маленький мальчик. Но странным образом меня это не удивило, словно я был им всегда. Мне это даже нравилось.

Подобравшись к машине, я увидел, что она намного больше, чем казалось издали. Перед ней на белом платке были аккуратно разложены красный сигнальный пистолет и красные патроны к нему. Еще здесь были какие-то красные свечки, наверное динамит. Оружия не было. Но я же видел его! Обернувшись, я заметил на теле полицейского кобуру.

Прозвучал гудок поезда. Нужно было торопиться. Заклепку получилось отстегнуть не сразу, но наконец пистолет был у меня в руках.

Снова что-то вмиг изменилось. Подул ветер. В мгновение ока вечер сменился ночью, ночь – утром, утро – днем и день – вечером, и так несколько раз. Мне кричали с поезда, чтобы я поторопился, но я мог лишь стоять как вкопанный и смотреть, как с бешеной скоростью к нему подбегают люди и грузят что-то в вагоны. Казалось, за несколько секунд он был нагружен, и вот его уже нет! Он умчался по железной дороге. Вдали был виден только дым из кабины машиниста.

В отчаянии я не понимал, что делать. Все выглядело каким-то наспех брошенным, кругом не было ни души. Солнце садилось за горы в пугающе красивый закат, который предвещал что-то темное. Сбежав с холма, я не увидел ни дороги, ни домов поселка. Наконец мне удалось отыскать железнодорожные пути. Еще не полностью стемнело. Я знал, в какую сторону уехал поезд, и знал, что поезд – это моя жизнь, но не спешил идти или бежать по рельсам. А как было бы здорово, если бы я управлял этим поездом. Ведь у меня был шанс! Быть пассажиром – плохой вариант, ведь это означает надеяться на других. Но тогда кто вытащит меня из этого тумана? Есть и третий вариант – наихудший.

Лежа на рельсах, я смотрел на звезды, которые становились все ярче.

– Иди сюда, скорее! Иди сюда! – слышал я шепот. Это ее голос, той хорошо знакомой мне девушки, это она звала меня и называла мальчиком. Но где же она? В поезде. Тогда почему я слышу ее так отчетливо, будто она сейчас рядом со мной? И кто она для меня? Ведь я знаю ее, но не могу вспомнить, откуда…

Стемнело, и я проснулся.

Вокруг были лишь темнота и холод. Я попытался привстать на лежанке из досок и тряпок. Мне удалось облокотиться на правую руку, и, прищурившись, я наконец начал понимать, где нахожусь. Сознание постепенно вернулось ко мне. Я в тюрьме. Я заключенный, осужденный на очень долгий срок. Моя клетка висит на металлическом тросе над темной пропастью.

Сон был намного приятнее, чем реальность, в которой я обнаружил себя.

Здесь от меня не зависело ничего. Я просто плыл по течению, стараясь не сойти с ума.

И я заплакал, заплакал от того, что проснулся.

– За что мне все это? За что?

ГЛАВА 2. Домашние клетки с приятными обитателями

Клетки были разными. В одних можно было ходить выпрямившись в полный рост, в других передвигаться только нагнувшись, а то и ползать едва ли не на коленях. В одних мог свободно лежать не один человек, а в других места было так мало, что ноги постоянно свисали сквозь прутья.

Все клетки висели над темной пропастью на стальных балках, закрепленные цепями. Это было страшно, но, поскольку нас здесь было около тысячи, чувство страха притуплялось и со временем стало совсем незаметным. Гораздо больше внимания обращали на себя соседи, и от них-то как раз чаще всего можно было ожидать неприятностей. Ближайших можно было хорошо разглядеть. Периодически их меняли.

Порой здесь появлялись невменяемые, которые раскачивали клетку на общей балке. Были случаи, когда стальные балки не выдерживали, и несколько перекрытий обрушивались, ломая нижние клетки и унося жизни. Наверное, поэтому некоторые клетки отличались от других новыми швами. Надзиратели, чтобы усмирить буйных, пускали по клетке ток, но страдали от напряжения все, кто был на балке, то есть обитатели в среднем десяти клеток. Однажды так досталось и мне. Один псих так упорно выкрикивал непонятные лозунги о конце эры зеленой корпорации, что его долго не могли утихомирить. Вот тогда я, можно сказать, еле выжил. Но страха и боли почти не ощущал: желание умереть всегда казалось выходом. Наверное, здесь все считали, что выход только один: по-другому уйти отсюда было нельзя.

Неудобства иногда доставляли и соседи сверху. Те, кто в клетках выше, могли справить нужду, не дождавшись прогулки. А мыли нас перед сменами, то есть чаще всего раз в три дня. Иногда и вовсе несколько недель не мыли – из-за каких-то проблем с водой, в которые нас не посвящали.

С соседями необходимо было устанавливать контакт несмотря на то, что все мы говорили на разных языках. Не исключено, что нас подсаживали так специально, чтобы мы не понимали друг друга. Может быть, это я говорил на редком языке, а может быть, мне просто постоянно не везло с собеседниками.

Но однажды все изменилось. Попался адекватный сосед, который оказался оптимистом и шутником, к тому же он немного разбирался в анатомии человека.

У него были хорошие тряпки. Привязав прочные стропы из ткани по разные стороны клетки, он сплел из них сетку – и гамак был готов. Я завидовал ему. С тряпками была проблема: достать их было очень сложно. Мы договорились, что тот, кто будет умирать, оставит все другому. Его номер был 2225, мой – 2220. Удивительно! Я не помнил, как оказался здесь; казалось, вся моя жизнь прошла в этой клетке. У него тоже отсутствовали какие-либо воспоминания, но что-то тянуло нас друг к другу. Если номера близкие, то, возможно, у нас есть что-то общее, и вместе мы сможем это вспомнить? Этот 2225-ый как раз и рассказал мне о сооружении, в котором нас держали.

Я думал, что мы висим в огромной яме, но это была не яма. На самом деле мы находились в заброшенном атомном реакторе, а точнее в градирне. Внизу, на поверхности земли, среда была почти не пригодна для жизни, поэтому нас держали здесь. Но еще внизу были какие-то лаборатории, и иногда заключенных, подцепив крючком на трос, спускали в них. Что было с ними дальше – никто не знал. Одни говорили, что там с больными узниками происходят ужасные вещи; другие, как 2225-ый, видели там возможность обретения свободы. Но никто оттуда не возвращался. Вероятно, 2225-ый хотел подговорить меня на побег, но я был не из таких. Мне было здесь уже привычно. Возможно, мы все страдали от того, что находилось внизу, или я не понимаю, как это объяснить. Перед сменами, когда нас собирали в группы, была возможность обсудить все, что происходило здесь. Все боялись спускаться вниз: считалось, что внизу высокий уровень радиации. Хотя снизу шел теплый пар, благодаря которому мы не замерзали зимой, когда стены быстро охлаждались. А вот о том, что за этими бетонными стенами, я ничего не знал.

Порой нам в награду за хорошее поведение или выполненное сложное поручение раздавали наушники и включали музыку. Засыпать с ней, слушать ее всю ночь – было волшебным удовольствием. Тогда мне снились яркие и красивые сны: знакомые мне люди, с которыми мы куда-то шли, высокие сугробы, горы, поезд, на который я все-таки успел, а потом – жаркое солнце и белый песок. И все это сопровождалось музыкой. Я обожал это время, даже когда сны были страшные.

Но как нам внушили такое равнодушие ко всему? Несколько раз я видел, как некоторые молча спрыгивали в пропасть, иногда задевая, сбивая и унося за собой несколько случайных пленников. Всем было на них плевать. Самоубийцу за минуту или две успевали заменить другим заключенным, и вот уже его вызывали на многочасовую смену.

Я не знал, сколько нахожусь здесь. После рабочей смены нас выпускали на прогулку. Раз в полгода переводили в другую клетку. Иногда с новой клеткой везло, иногда нет. Еще важно было следить за руками, чтобы хватка была хорошая. Недостаточно крепко ухватишься – и все. В лучшем случае – ушибы, в худшем – переломы. Проходя по прутьям клеток, иногда по приказу взбираясь наверх или спускаясь вниз по лестнице на стене, можно было случайно сорваться, и спасти тогда могла только ловкость рук: карабин страховочного троса часто не выдерживал. Казалось, что все мы – грустные, грязные и заросшие обезьяны.

Обо мне говорили, что я убийца. Мне показали множество фотографий моих жертв. Я ничего не помнил, но был уверен, что виновен. Их лица были мне смутно знакомы, и смотреть на них было невыносимо. В итоге я смирился со своей судьбой. Я был не нужен обществу за стеной и, что самое главное, не нужен сам себе. Какая у меня могла быть жизнь? Лишь безнадежное существование. Мне сказали, что мои воспоминания стерли специально, чтобы я не сошел с ума и не покончил с собой. Самоубийство – самый большой грех. Про грех мне сказал 2225-ый, когда мы вместе наблюдали за очередным самоубийцей. Тогда я решил: пусть все плывет по течению, не нужно торопить события.

«Живи для себя» – говорила белая надпись на внутренней стене градирни. Сбоку кто-то приписал чем-то темным: «Живи в себе, ведь ты не помнишь». Кто-то говорил, что если не понимаешь, какой это цвет, то это черный. Но это был белый. Белый был приятен моим глазам, я отчетливо выделял его. Как это получилось? Говорили, что надписи на стенах оставляли пленники: одни раскачивали клетку, другие находили возможности для творчества в момент пересменки. Были здесь и очень красивые рисунки детей или природы. Такие яркие, что их было видно в темноте. Но слова «Живи для себя. Живи в себе, ведь ты не помнишь» мне особенно запомнились, и я постоянно произносил их про себя, чтобы успокоиться и уснуть. Кто их нанес, я не знал; возможно, эти надписи были здесь уже очень давно.

Три раза в неделю нас отправляли в рабочий цех. На смену брали сразу из всех клеток, подвешенных к одной балке. Затем смены менялись и работать шли обитатели других балок. Во время работы мы могли увидеть дневной свет, попить воды и поесть. Забрать на двадцатичетырехчасовую смену могли в любое время суток, поэтому шорохи и скрежет металла слышались всегда, но к этому легко было привыкнуть.

В помещениях за стеной градирни располагались производственные цеха, где из различных комплектующих мы собирали какие-то крестообразные детали. Сборка, заправка различными жидкостями, покраска… В другой смене собирали что-то другое, но везде производилась отверточная сборка. Что из этого получалось на выходе – я не знал. Зато знал, что человеческий труд был обесценен автоматизацией, и в клетках нас становилось все больше и больше. Когда удавалось выйти на смену, для любого из нас это была хорошая новость. Все-таки не везде еще роботы справлялись со своими задачами, и стоимость их труда и обслуживания была дороже человеческой. Вот тут без нас никак. На данную сборку требовалось роботов все больше роботов и стоимость их была дороже, чем мы и наш труд. Поэтому мы были здесь.

ГЛАВА 3. Проверка на продолжение

В последние дни я был дезориентирован и разбит. Постоянно болела голова.

– Заключенные с номерами 1122, 1255, 1400, 1499, 1699, 1800, 1955, 2220, 2225. Повторяю, заключенные с номерами 1122, 1255, 1400, 1499, 1699, 1800, 1955, 2220, 2225 – приготовиться к выходу! – произнес в микрофон строгий женский голос.

Прожектор осветил выбранные девять клеток. Скрежет металла, звуки снижения давления в амортизаторах – верхние двери клеток автоматически открылись. Открылся и большой общий люк на стене градирни, в который все мы должны были выйти.

– На выход. У вас пять минут, время пошло! – скомандовал тот же голос.

У каждого из нас на правом ухе был наушник, частично вмонтированный в голову. Его нельзя было снять ни во время сна, ни во время еды, ни когда мы работали или мылись – никогда. Он был частью нас. К своему я привык. В наушник был встроен модуль объявлений. Все объявления были односторонней связью. Звук был отчетливым, но с элементом эха помещения, из которого обращалась к нам надзирательница. Неважно, на каком языке делались объявления, мы все понимали. Это был дешевый и практичный способ доносить информацию до заключенных.

Этот наушник еще считывал с нас какие-то данные, но я не знал наверняка, какие. Главное – через него иногда транслировали музыку. Тогда я ложился на бок, чтобы закрыть второе ухо, на котором не было наушника и которое мешало тем, что слышало окружающие звуки, и наслаждался воображаемым миром и гармонией. Наверное, музыка нравилась не всем, но выбора не было. Ее просто включали. Я же кайфовал.

Плохое тоже было: наушник мог работать как электрошок в голову. В градирне его не включали, достаточно было тока по балке. Мы обязаны были постоянно держать наушник на достаточном уровне заряда, особенно перед сменой. Для этого в камерах были зарядные устройства. Без достаточного уровня заряда лучше было не выходить из клетки, а это значило – голодать еще несколько дней, да вдобавок получить заряд по балке за неповиновение. Если выйдешь на смену и там узнают, что ты не зарядил наушник, наказание будет намного более суровым. После него не все даже возвращались обратно.

– Эй, 2220-ый, проснись! – позвал меня сосед. – Твой номер!

– Что произошло, 2225-ый? – сонно спросил я.

– Нас вызывают на работу. Мы везучие!

– Я себя плохо чувствую. Заболел.

В ушах раздался отдаленный свист. Пронзительный, неприятный, как будто кто-то ковырялся у меня голове. Я понял, что из носа у меня идет кровь. В последнее время шум в ушах сопровождался носовым кровотечением, поэтому я не удивился. Наоборот: понял, что последствия моих болячек предсказуемы.

– Ты с ума сошел? Назвали восемь или девять человек. Всех с балки не вызвали, значит, работы и еды мало. Приходи в себя и залезай на эту чертову балку. Давай, очнись, не тормози, во всяком случае ногами. Время идет! – с этими словами 2225-ый полез через верхнюю дверь на балку.

– Да, иду, подождите, – слабо крикнул я, полагая, что меня слышит кто-то еще, кроме одноклеточников.

Превозмогая боль в суставах и с тоской вспоминая окончательно ушедший сон, я, шатаясь, встал и полез по краю клетки. Верхняя дверь была высоко. Руки едва держали меня.

– Поторопитесь! – скомандовал голос надзирательницы. – У вас одна минута.

В самый последний момент я успел вытащить ноги, и верхняя дверь закрылась.

Балка была на небольшой высоте от клетки, и кое-как мне удалось на нее подняться. Лениво прицепив карабин, закрепленный на поясе, к страховочному тросу вдоль балки, я пополз к стене градирни. Страха не было, но было холодно. Одежду и покрывало я оставил в клетке: брать их с собой запрещалось. В основной люк я залез последним, да и то благодаря помощи 2225-ого. Спасибо ему, он такой хороший парень, заботится обо мне. Хотя, наверное, он такой со всеми. Все дело в его характере. Мы звали его Доктор, это прозвище было понятно на всех языках.

Он потер руки, согревая их, и потрогал мой лоб, затем прижал одну ладонь к моей груди, а второй схватил меня за запястье.

– Живой, счастливчик! Небольшая простуда, и все. Хорошо, что тебя вызвали, – наконец сказал 2225-ый и усадил меня на скамью.

Я признательно кивнул в ответ. Рядом на столе лежали кольца-переводчики, которые все уже успели надеть на указательный палец.

– Счастливчик, не то слово! – с раздражением произнес 1400-ый. – Его чаще остальных вызывают. Больше ест и чаще видит дневной свет. Хотя слабее нас и хуже работает. Не должен был дожить до этого времени.

– Я тоже рад тебя видеть, – надев кольцо, хрипло ответил я. – Наверное, я им нравлюсь. Будет возможность – порекомендую тебя.

1400-ый нервно ухмыльнулся.

– Скажи, что я готов на все, кроме крючка наверх, – отозвался он.

– Да и меня тоже порекомендуй, – усмехнулся 1699-ый.

– Тебя в первую очередь! – ответил я.

– Ладно. Это хорошо, – добавил он.

1699-ый был каким-то отстраненным, себе на уме и все время глупо шутил про еду. Выглядел придурковатым, поступки его были такими же. Когда смеялся, делал вид, что смотрит в другую сторону, шатался и прищуривался. Тогда он казался еще большим психом. Другие заключенные видели в нем свое печальное будущее, но только не я. Его клетка была далеко от моей, и встречались мы лишь на сменах. 1699-ый, 2225-ый и я говорили на одном языке. 1699-ый казался предсказуемым в своих глупых поступках, а черты его лица были мне очень знакомы. Несмотря на то, что моя память была стерта, я был уверен, что мы где-то пересекались. Мне все время было жаль его, и я старался помогать ему как мог.

А еще это «ладно». Никто не придавал значения этому слову. Все думали, что это просто выражение согласия. Что-то типа «да», только «ладно». Но я чувствовал, что это не совсем так. Каждый раз, когда ему приходилось вынужденно согласиться, он говорил «ладно». Таким образом 1699-ый подчеркивал, что его не поняли, но объяснять это нет смысла.

– Нашли кого слушать, ему просто везет, хаотичный же выбор людей. Никто из них с нами не общается, – заявил 2225-ый.

В помещении, где мы оказались, было светло. Человек восемь уже сидели на скамьях. Я постепенно приходил в себя. Тут я был нужен хоть кому-то, здесь был пол под ногами и было ощутимо теплее, чем в градирне. Мы готовились, экипировались и все больше молчали в ожидании новой рабочей смены и возможности помыться и поесть. Поскорее бы…

Кольца-переводчики были оснащены чипами, которые помогали нам общаться на любом языке. У каждого из нас в ушах были чипы, вероятно с тех еще пор, когда мы были на свободе. Ушные чипы держали заряд от температуры тела.

Но они не работали до тех пор, пока мы не надевали на указательный палец кольцо с сенсорной кнопкой. Режим разговора активировался, когда мы большим пальцем касались кольца на указательном. Когда собеседник, коснувшись большим пальцем кольца, говорил что-то, мы понимали его, даже если были в этот момент без кольца или не трогали его. В этом случае чип работал в автоматическом режиме. Но чтобы поняли меня, я должен был коснуться кольца. Едва я начинал говорить, чип в доли секунды изучал мою мозговую активность и выполнял перевод так, что задержки в разговоре не происходило. Я говорил на своем языке, а мои собеседники слышали перевод, поскольку наши чипы были синхронизированы. Таким образом, разговор был естественным. Связь осуществлялась со всеми, кто в данный момент находился рядом. Можно было понять даже, о чем шепчутся у меня за спиной. Неестественными были лишь движения губ. Но со временем на это перестаешь обращать внимание, списывая на уникальную мимику собеседника.

Люк в градирню закрылся. Из-под плинтуса начал выходить дым: запустился режим дезинфекции. Через несколько секунд мы были как ежики в тумане.

– Может, чем-то займемся? – предложил кто-то.

– В смысле? Я уже, а ты что, потерялся?

– Ай! – крикнул кто-то, и все рассмеялись.

Мне же было не до смеха. Голова кружилась. Я понимал, что заболел и едва стою на ногах. Нужно притвориться здоровым, тогда меня оставят в живых. Хоть бы 2225-ый оказался прав и у меня была всего лишь простуда…

Четыре минуты автоматизированная система в полу выполняла дезинфекцию. Две минуты, поглощая дым, работала вентиляция на потолке. Прошло шесть минут, открылись двери – и мы вышли в коридор, неся с собой остатки дыма.

Навстречу нам шли два надзирателя. Один должен был идти впереди, формально указывая путь, другой позади, чтобы мы не отстали.

Я, как и остальные, поднял руки за голову. За спиной с неприятным звуком громко закрылась автоматическая дверь камеры дезинфекции, и некоторые из нас невольно обернулись.

– С прибытием на очередную смену, – начал один из надзирателей. – Сегодня вы опять признаны трудоспособными. Сразу после небольшой проверки вашего здоровья вы направитесь в рабочий цех. Расписание, свои обязанности и правила поведения вы уже знаете. Сейчас проверим, как работает ваше оборудование.

Последняя фраза была неприятной. Но мы уже привыкли: это происходило перед каждой сменой. Он достал из кармана ручку с кнопкой. Мгновение – и от нажатия кнопки в голову ударил ток. Дергаясь, мы пытались удержаться на ногах, но почти все упали. Слава богу, это мучение длилось лишь несколько секунд. Нам казалось, что падением мы заглушаем боль от удара током. На ручке загорелись девять зеленых кнопок, показывая, что заряда хватит на 24 часа у каждого. Проверка необходима была для того, чтобы контролировать нас.

– Можете вставать, – удовлетворенный результатом, произнес надзиратель. – Не забывайте, что это был короткий режим проверки. Не нужно влезать в неприятности. Будьте, как всегда, полезными!

Договорил он уже спиной к нам, направляясь по коридору к рабочему помещению перед цехом.

– По одному в шеренгу – и быстро за ним! – прокричал второй надзиратель. – Кто будет идти медленно, будет наказан. Вперед!

Подгоняемые криками, мы отправились догонять первого надзирателя.

В рабочем помещении каждый из нас подошел к своей скамье. Быстро раздевшись, я, как и остальные, сложил на скамью все свои тряпки. У всех нас были футболки с укороченными рукавами, штаны и носки.

Теперь надзирателей было четыре, включая тех двух, которые сопровождали нас сюда.

– Так, перед скамьей сделать шаг вперед и остановиться, руки за голову! – грубо скомандовал надзиратель. – Стоп! Вперед смотреть.

Мы повиновались. Я не успел этого заметить, но кто-то из нас, похоже, посмотрел по сторонам. Зачем он это сделал, непонятно: мы были здесь уже столько раз, что не сосчитать. Наверное, хотел позлить охранника.

– Сказал вперед смотреть! Я тебе это припомню! – крикнул надзиратель.

Несмотря на грубость и угрозы, я ни разу не был свидетелем индивидуального наказания. Все всегда сводилось к общему электрошоку. Провинился один – страдали все. Кроме того, в присутствии надзирателей нам запрещено было общаться друг с другом.

Один из присутствующих был, по всей видимости, медиком. Он по очереди подходил к каждому из нас и что-то измерял на планшете с датчиком температуры. На мне он остановился и не спешил уходить. Я понял: ему известно о моем недомогании. Наши взгляды встретились. Он упорно смотрел то мне в глаза, то на свой планшет.

– Я чувствую себя хорошо, – тихо сказал я.

– Я не разрешал говорить! – закричал тот самый надзиратель, что проводил небольшой вводный инструктаж в коридоре.

Достав свою ручку с кнопкой, он посмотрел на медика.

– Подними голову и открой рот, – негромко скомандовал мне тот.

Подняв голову, я смотрел в белый потолок, пока он с фонариком просвечивал мне нос и рот. После этого он еще какое-то время смотрел в планшет. Потом кивнул надзирателю:

– Все нормально. На него в базе есть задание, он почти готов. Почистим! – И двинулся дальше осматривать следующего заключенного.

Протестировав всех, медик взял со стола красный автоинъектор, какую-то таблетку из нескольких заранее приготовленных в разных коробочках и снова подошел ко мне.

– Руки вперед, – приказал надзиратель, который проводил инструктаж.

Я повиновался. Хотел посмотреть по сторонам – вдруг это последний день в моей жизни, но не смел нарушить правила, поэтому смотрел вперед, мысленно хватаясь за это мгновение. Все мои чувства были обострены. Возможно, я слегка дрожал.

Мне сделали укол в руку. Затем я взял предложенную мне таблетку и проглотил ее. Дальше от меня уже ничего не зависело.

Теперь мы стояли каждый перед душевой кабинкой. Прозвучала команда, загорелась красная лампочка, и я, как и остальные, вошел в кабинку. Дверь за мной заблокировалась. У нас было две минуты, чтобы смыть с себя грязь. Время пошло. Вода была холодная и неплохо бодрила, сбивая температуру. Было здесь и мыло.

Две минуты истекли, вода выключилась – и открылась дверь напротив, ведущая в производственный цех. Это был один из немногих счастливых моментов: меня не отравили таблеткой. Я чувствовал себя намного лучше. Видимо, мне вкололи обезболивающее. Выйдя из кабинки, я направился к табуретке, на которой лежали такие же, как и были у меня, тряпки. Это была чистая смена одежды. Еще здесь было несколько кусочков хлеба. Воды мы уже напились сполна в душе. Все было продумано.

У меня была обычная одежда, а вот некоторым предоставляли специальный костюм для работы с высокими температурами и защитные перчатки.

Добродушный 2225-ый подбежал ко мне и искренне обнял:

– Я так рад, что ты жив! Было бы скучно болтаться без тебя в клетке.

– Видимо, мне повезло! – ответил я с облегчением и стал одеваться, одновременно поедая кусок хлеба.

– Да, ты счастливчик, – отозвался он и переключил свое внимание на других.

Мы часто видели, как больным заключенным что-то кололи, давали какую-то таблетку, после чего из кабинки они уже не выходили. Что было с ними дальше? Думаю, ничего хорошего: больше их никто не видел. Редко кого из заболевших оставляли, но я оказался в их числе. Более того, мне становилось легче. Я стремительно шел на поправку.

Процесс выхода из душа и заход в цех тоже были лимитированы по времени. Похоже, в планшетах очередного надзирателя на этой стороне мы выбивались из графика: он постоянно поторапливал нас.

Последним, что я надел, была повязка с номером производственного участка и местом моей непосредственной работы. Она лежала на табуретке вместе с одеждой. «УЧАСТОК №3, производственное место 17». Чаще всего я работал именно здесь.

– Быстрее, у вас мало времени. А не то применим силу! – кричал надзиратель.

Здесь вся охрана находилась за стеклом в специальных помещениях, и, пока мы одевались, можно было пообщаться. 2225-ый, подходя к открытому лифту, успел обмолвиться несколькими словами с одним, потом с другим заключенным. Он интересовался: кто же там успел посмотреть не в ту сторону и привлечь внимание надзирателя? Кто этот смельчак? На ходу сказал пару слов и обо мне: что-то о моем везении. Представляю, как ему скучно, когда у него нет кольца на указательном пальце: без кольца мало с кем пообщаешься. Но я не слушал: нужно было прийти в себя и работать, невзирая на болезнь. Боль хотя и поутихла, но не покидала меня. А мне хотелось музыки, получить которую можно будет только после смены, для чего сначала нужно продемонстрировать свою эффективность.

Подходя к лифту, я заметил, что рядом с ним скопилось около двадцати человек. У всех были разные обязанности. Кто-то был организатором процесса – завсегдатай, который успел поработать уже на нескольких участках. Такого называли старшим смены. Он держался за свое место и готов был рвать когти, чтобы выслужиться. Другие работали с раскаленным металлом, поэтому носили специальные костюмы. Остальные, в том числе и я, были обычными обработчиками – подкрутить, повернуть, прослушать и запустить дальше на специальное оборудование. Производство было ленточное и конвейерное и устроено так, чтобы на каждом участке трудились по два и более человека. Это было удобно: если одного убирали, другой мог обучить новичка.

Обыденно переглядываясь, мы высматривали новеньких.

– Кто новенький? – спросил старший смены. – Отзовись!

– Нету, я всех пересмотрел, знакомые все лица, – ответил кто-то из присутствующих.

– Значит, хорошо живем, сегодня тормозов меньше будет, – подытожил старший.

ГЛАВА 4. Работай, живи и работай и не болей

Стоя у огромного грузового лифта, мы ждали, когда откроются решетчатые двери. Мы находились на верхнем ярусе цеха. По обе стороны от входа в лифт дежурили вооруженные надзиратели. Один из них направил на нас оружие, и мы сразу закинули руки за головы.

– Выбились из графика. Доступ есть? – спросил он через микрофон в ухе, затем обратился к другому надзирателю: – В нижнем ярусе готовы? Посмотри, есть доступ?

Второй, слегка повернувшись к нам боком, посмотрел вниз на цех:

– Можно входить. Предыдущая смена ушла, лифт уже почти поднялся.

– Отлично! Готовы, открывайте, – сказал первый в микрофон.

Под давлением амортизаторов большие двери открылись, и мы вошли в лифт. В этот момент линии производства остановились. Сверху было видно, как каждый заключенный на нижнем ярусе положил инструмент и поднял руки вверх. Слышен был только шум автоматически работающих механизмов.

– Вперед, все в лифт. На площадку! – скомандовал один из надзирателей.

– Шагай! – командовал другой, подталкивая нас дулом автомата.

Здесь было единственное место, где надзиратели позволяли себе физический контакт с заключенными.

Когда все мы, закинув руки за голову, стояли в лифте, он начал опускаться. Двери на верхнем ярусе закрылись. Теперь мы оказались внизу. Здесь перед нами было производство. Заключенные стояли с поднятыми руками и ждали команды к возобновлению работы. Опять прозвучал гудок, напоминающий о режиме «не двигаться».

Первым из лифта вышел старший смены. Он повернулся к нам лицом. Никто не мог спуститься, пока он не скомандует.

«Сойти с площадки лифта», – раздались слова из микрофоне на стене.

– Слышали? УЧАСТОК №3. Все на свои места! – скомандовал старший.

Мы привычно повиновались. Каждый уже знал свое место по повязке на руке. УЧАСТОК №3 был заранее освобожден. Произошла пересменка. Как только мы заняли свои рабочие места, старший смены повернулся в сторону лифта и посмотрел на второй ярус.

– Смена на участке три готова к работе, – крикнул старший.

«Режим охраны снят. Можете приступать к работе», – прозвучало в микрофон, и режим «не двигаться» отключился.

Заработали станки, пошел пар из цеха плавильни. Кругом все засуетились. На некоторых участках стояли роботы, которые заменяли людей. Причем параллельно на другой линии трудились заключенные. Наверное, это было сделано специально, чтобы дать заключенным понять, что скоро они будут не нужны. А возможно, руководству тюрьмы было наплевать и это было неизбежно: работы становилось все меньше и меньше, а машин – все больше и больше. Но стоимость работы и обслуживания робота была пока дороже наших жизней, и поэтому мы не унывали.

Старший смены ходил вдоль участка, помогая рабочим. Нашей задачей было подготовить на выходе как можно больше изделий. Тут отдача в труде приветствовалась, а количественный и качественный результат поощрялся лучшей едой и подарком на выбор из возможных. Чаще всего выбор был между музыкой и книгой. С музыкой было попроще и лично мне поприятнее. С книгой не всегда подходил язык, а еще нужно было ее возвращать, иначе накажут. К тому же тусклый свет, клетка – нет, это не всегда хороший вариант для чтения. Хотя зависело и от произведения.

– Мне сообщили, что наша линия производства отстает от графика, – заявил старший. – В предыдущей смене было два новичка. Поэтому сегодня будем догонять!

Я не сильно расстроился этой новости, хотя и следовало бы. Так говорили часто. Если вся линия производства за месяц будет сильно отставать, то всех старших смен заменят другими, и часть рабочих получат бо́льшие интервалы между сменами, где им дают еду, и будут дольше просиживать в клетках. Поэтому трудились все, никаких приступов отчаяния или безумия. Альтернатива была намного хуже. Чем меньше времени проводишь в клетке, тем дольше проживешь.

Плавильный участок был самым сложным для автоматизации местом работы. Сплавы неизвестного металла были непостоянными по составу, и порой возникало много брака. Хотя все мечтали сюда попасть: здесь всегда требовалась работа и предоставлялось дополнительное питание.

Следующие участки были связаны с формированием изделий и дополнительных к нему заготовок, затем шли участки шлифовки и покраски, участок по сверлению отверстий, и наконец последний участок, где работал я.

Я занимался формированием оболочки для готового и еще сильно горячего сплава. Пока двое в перчатках держали вертикально пластину, я загонял под нее основу из огнеупорного стекла. После, собрав все это в специальную полустеклянную оболочку, мы приступали к скреплению болтами.

Один из нас, прислонив ухо, стал прослушивать спаивание металла со стеклом. Сегодня это был заключенный 1400-ый, тот, что был не рад моему появлению с самого начала. По его команде мы равномерно со всех сторон закручивали гайки. Я понимал, почему он не рад мне. Все инструменты были привязаны, и сегодня я опять несколько раз срывал гайку из-за невозможности дотянуться ключом. Иногда я неправильно располагал тяжелую стеклянную форму. Звон металла и стекла сильно бьет по ушам, особенно когда второе ухо закрыто от внешнего шума. Я сочувствовал ему, но ничего не мог поделать: я тоже спешил. Главное – поймать момент, когда стекло начнет трескать, но не треснет. В этот момент сжатие максимальное.

– Так, отстаем, сильно отстаем, – кричит постоянно уставшим голосом старший смены.

Иногда я слышу крики с других линий производства. Там такая же работа и такие же проблемы. Думаю об этом с ухмылкой. Ирония судьбы: мы все похожи, как будто я не здесь, а там, на соседней линии производства. Работа настолько однообразна, что я словно смотрю на свое отражение в зеркале. Там такие же ключи.

Время идет. Мы устаем, но работаем.

– Чего смеешься? – спросил кто-то.

– Ой, не начинай, – ответил за меня 1699-ый.

– Так, за дело, не отстаем. На этом элементе уже почти все сжали, – сказал 1400-ый. – Синхронно еще жмем на счет «раз» немного, раз немного, раз меньше, раз меньше… стоп. Так, так. Тихо, кажись. Ладно, все, следующий на подходе, готовим.

– В темпе, работаем. Сейчас будем поднимать, – отозвался 1122-ой.

– Ладно. Отходите. Всем руки убрать, – сказал 1699-ый.

Удивительно, но 1699-ый, когда работал с нами, был спокойным, эффективным и уверенным.

Я подтянул сверху аппарат и закрутил последнюю верхнюю заглушку. Нас было пятеро, кто поднимал, включая старшего смены, который прибежал к нам на помощь. Тяжелый элемент мы с трудом и максимально аккуратно перенесли на другой, уже полностью автоматизированный участок.

Затем, при передаче на него тока из специального устройства, происходило соединение всех химических элементов в одно целое, и на выходе у нас получалась супермощная пластина, которой не страшны были практически никакие воздействия окружающей среды. В нее еще вмонтируют какие-то вакуумные микросхемы, нанесут на нее определенные разрезы. Но все это сделают машины, под определенные заложенные в них программы-принтеры. Мы создаем пластину – а роботы делают все остальное, вплоть до готового изделия.

– Все снова за дело, теперь новый элемент, – сказал старший и пошел помогать другим.

– Ладно. Давай на стол другие детали, – сказал 1699-ый.

– Работаем, работаем в темпе, – сказал 1122-ой.

Один уже был готов вставлять болты, пока я подгонял внизу стеклянный чехол для горячей пластины, которую держали 1400-ый и 1122-ой.

– Ну же, ну же, – кричал 1122-ой, – тяжело держать.

– Шевелимся, а то нам не достанется вкусного, – с улыбкой заявил 1699-ый.

– Еще быстрее, не промахнись, 2220-ый, – сказал, запыхавшись, 1122-ой.

Я меньше всех комментировал происходящее, но старался как мог.

Так прошло четыре часа. Время здесь летело очень быстро. Наша линия производства остановилась. Чтобы не мешать другим работать на их линиях, на наш УЧАСТОК №3 каждому в приемник у уха была подана команда идти в столовую. Наконец приятные слова – и сразу улыбки у всех на лице. Старший смены тихо одергивает нас. Нельзя общаться, нужно быть максимально спокойными.

По специальной линии на полу мы проследовали в помещение столовой в углу цеха. Первым шагал старший смены, за ним шли мы. Небрежно толкнув меня, 1699-ый вышел вперед. Я не стал возмущаться: видимо, он был очень голоден. Но я заметил, что один из заключенных в специальной огнеупорной экипировке шел рядом. Номер 1355. Когда он успел так выйти вперед? Расстояние от его рабочего участка до моего составляет около пятидесяти метров. В момент построения мы могли быть чуть ближе, но не настолько. Это опасно: привлекает внимание надзирателей. Так и произошло.

В столовой мы сразу встали в очередь за едой в том же порядке, в котором вошли.

– 1699-ый и 1355-ый, выйти из очереди и стать сюда! – грозно произнес один из надзирателей, указывая на угол помещения.

Никто не двигался. Наступила тишина.

– Я кому сказал! Вы глухие? – повторил с презрением надзиратель.

Понимая, что сейчас всех ударят током, мы сами начали выталкивать нарушителей из очереди. Те могли лишь что-то бормотать.

– У вас двадцать пять минут на еду, время пошло! – сказал нам надзиратель. Когда те двое стали отдельно в углу комнаты, он продолжил: – 1699-ый и 1355-ый получат еду через десять минут, на прием пищи у них будет пятнадцать минут. Нарушение порядка недопустимо. Время пошло!

В углу помещения, где уже стояли заключенные 1699-ый и 1355-ый, включились красные лазерные лучи от пола к потолку, имитирующие клетку.

– Вы будете освобождены через десять минут, – сказал им надзиратель.

Он что-то записал в свой планшет, возможно поставил таймер, развернулся и вышел через служебную дверь.

Двое нарушителей остались стоять под лазерными лучами. Можно было резко выскочить, я такое уже видел. Но от этого остается очень сильный ожог, лазер чуть ли не до костей прожигает. Тогда заключенный признается негодным и подлежит утилизации. Один раз увидеть такое – достаточно, чтобы не рисковать. Значит, придется стоять и ждать.

– Я больше не могу, хочу есть, – простонал 1355-ый.

– Давай, смелей, поджарь себя на этих лазерных прутьях. Вся твоя еда достанется мне, – ответил ему 1699-ый.

– Да пошел ты! Сам себя жарь, – огрызнулся 1355-ый.

– Да, одна неприятность – это что нельзя выбраться из клетки, шпарит лазерами больно. Вторая – то, что меня ждет холодная еда. Две неприятности. Значит, если я буду между ними, то смогу загадать желание. Как быть между ними? А желание только одно в голову приходит. Хочу есть! – сказал 1699-ый.

Никто не отреагировал на его странные слова. Более того, все сделали вид, что не слышали. А что мы могли поделать? Нужно было поесть и идти дальше работать, надеясь, что с ними будет все хорошо. Потерять десять минут не так страшно, как потерять жизнь. Один лишь старший смены подошел к ним со своим подносом, он получил еду одним из первых.

– Ничего, парень. Выдержишь, мы с тобой и не такое проходили, – сказал он.

Он сочувственно покачал головой и отправился за стол. 1355-ый сел на пол и опустил голову.

Помещение было рассчитано на 30—40 человек. Наша смена состояла из 20 человек и нам вполне хватало места. Через 30 минут сюда придет другой участок. Скорее всего, это будет УЧАСТОК №4.

Десять квадратных металлических столов были прикручены к полу. К основной ножке каждого стола были прикручены четыре стула. Повар находился в другом помещении и через специальное окошко выдавал каждому еду на подносе. Ничего железного. Тарелки, вилки, ложка, кружка и поднос здесь были из пластика. Поел, кидаешь в мусорную корзину поднос и стоишь у входа в рабочий цех. Если кто-то что-то не так делает, то обязательно микрофон на стене нам об этом сообщат.

Мы все: я, 1122-ый, 1400-ый и мой сосед по клетке 2225-ый оказались за одним столом, так как у нас был почти один общий участок работы, и вместе стали в очередь за едой.

– Как тебе моя работа? Все гайки закрутил, были проблемы с направляющей? – спросил 2225-ый.

Он был на участке передо мной и подавал мне по ленте нужные изделия.

– Ты молодец, дружище, – ответил я.

– Ты понимаешь, почему их двоих заперли? – спросил 2225-ый.

– Я думаю, на них обратили внимание, когда они спешили. Тот 1355-ый почти возле меня стоял. Но он же с выплавки изделия. Это далеко от меня. Наверное, рассчитал время и заранее пошел в направлении столовой, – ответил я

– Да, этот парень очень правильно все рассчитал. За это и поплатился, – ответил 1400-ый.

– Жалко их, давай что-нибудь, 2225-ый, веселое нам, – сказал 1122-ой. – Давай нам какой-нибудь анекдот.

– Помнишь, вчера придумал и мне рассказывал? Вот их можно, они не слышали, – сказал я.

– Да, заждались уже, – ответил 1400-ый.

– Короче. Один надзиратель говорит другому: знаешь, меня беспокоит один заключенный. Он уже третью ночь не ночует в клетке, но на смену поработать и пожрать исправно приходит!

Все за столом рассмеялись, даже немного позавидовали этому заключенному.

– А вот еще, – продолжил 2225-ый. – Посадили в клетку парня, а соседи спрашивают: почему ты здесь? Он говорит, понимаете, иду я по лесу и вижу: девушка, сиськи вот такие, задница вот такая, фигура вот такая. А его одноклеточники по балке говорят ему: эх, парень, зря на себе показал. Примета плохая, у нас всегда перед сменой четырехминутный туманчик.

2225-ый молодец, всегда что-то придумывал веселое. У него было не кислое лицо, и последние два месяца, как он появился в нашей смене, с ним было приятно еще немного пожить на этом свете.

После обеда мы работали около 10 часов до нового перерыва. 1699-ый так и не вернулся на наш участок. Вместо него поставили другого, который тоже висел с нами на общей балке. Собрать и привести его у надзирателей заняло около 20—25 минут. Как раз время, необходимое для еды. Его после душа получше покормили, чтобы он выдержал 10-ти часовую смену. А вот 1355-ый вернулся на наш участок и вовсю работал в плавильном отсеке.

Наконец прошли 10 часов непрерывной работы и нас снова отправили в столовую. Мы так же построились и последовали за старшим смены. На этот раз обошлось без происшествий. Еды было побольше, но самое главное – после еды нам дали дополнительно один час отдыха в зале. Там были окна, и для меня это был единственный способ почувствовать себя на какое-то время свободным.

Мы друг за другом вошли в огромный спортивный зал. Был дан гудок о снятии режима охраны. За нами закрылась дверь, и мы могли делать все что захотим.

– Ух ты, наконец-то, – прокричал 1400-ый и побежал занимать скамейку для упражнений со штангой.

– Откуда у него столько сил? Еще и бегать? – сказал мне 2225-ый.

– Он не сдается и умеет экономить силы.

– Более того, он сильный. Но работает на участке для слабаков. Умеет же притворяться, – усмехнулся 2225-ый.

Уставшие, но сытые, мы бродили по помещению. Иногда ложились полежать, потом вставали и бродили дальше. По изношенности спортивного инвентаря можно было сделать вывод, что раньше здесь были совсем другие условия труда. Заключенные увлекались спортом, но сейчас всем было плевать. Впереди нас ждали 8 часов работы и клетки в темноте.

Из окон вверху помещения было видно, что сейчас вечер, света меньше и скоро наступит ночь. А вот в самом зале освещение было хорошее и не напрягало глаза.

Больше всего здесь нас привлекали стены. Все они были исписаны историями заключенных и различными фразами. Железных предметов было практически не достать, максимум, что можно было спрятать – части пластиковой посуды. Некоторые трудились по несколько смен, вычерчивая надписи.

– Смотри, – раскинув руки и смотря по сторонам, продолжил 2225-ый, – сколько на стенах осколков того, что осталось от нас.

– Да, и эти осколки содержат в себе много информации, – ответил я. – Думаешь, у нас есть срок заключения?

– Я не знаю. Что такое срок заключения здесь? В среднем мы живем тут около 2—3 лет, дальше умираем. Так написано на стене. Жаль, что с ней поговорить нельзя, – с досадой сказал 2225-ый.

– Да уж, – ответил я.

Несколько заключенных, включая меня, ходили вдоль стен, прикасаясь к надписям. В первую очередь я искал надписи на своем языке. Это было очень интересно, как будто я читал сборник коротких рассказов. Но в основном рассказы были грустные. Некоторые фразы были не дописаны. Были здесь и планы побега, были описаны и попытки побега. Истории по девушек, первая любовь, но важнее всего – настоящая, последняя. Некоторые слова были перечеркнуты другим почерком. Конечно, вандалы! Даже на последние слова человека обязательно найдется вандал.

Буквы, слова, а за ними фразы – наверное, мы привыкли постоянно говорить, но не придавать им значения. Здесь я понимал, что нет пустых слов. Слова – это заряженные и направленные в нас частицы Вселенной. Они меняют наш мир, меняют полюса между людьми.

Лекарство, которое мне вкололи до начала 24-часовой смены, ослабевало. Я это почувствовал, когда мы вышли из зала и строем пошли отрабатывать оставшуюся 8-часовую часть смены.

Все этапы от начала работы до возврата обратно в клетки были строго регламентированы. Если на каком-то этапе была задержка во времени, то в дело вступала группа зачистки, и после нее около половины заключенных пропадало.

Точно не помню, как я отработал 8 часов до возврата в свою клетку. Меня лихорадило, болели мышцы, ныли кости и суставы. В конце смены за нами спустился тот же самый грузовой лифт.

Помню, что меня уже почти тащил 2225-ый.

– Очнись! Ты же можешь идти. Я не могу на виду у надзирателей так долго вести тебя под руку!

– Мне лишь бы до клетки добраться. Как смена, мы выполнили ее? Сегодня будет музыка?

– Вроде нет. Мы не выполнили план. Так сказал старший.

– Жаль. Но сейчас я здорово отдохну и обязательно получу музыку в следующую смену!

Специально я сказал это громко, чтобы слышали надзиратели, уже перед промежуточной комнатой с дезинфекцией. Двери закрылись. На столе, где мы оставили свои кольца, стояло каждому по бутылке воды и хороший кусок хлеба. Никто не дрался, каждый спокойно взял свою порцию. Открылся люк в нашу тюрьму – путь в наши клетки.

– Внимание, у вас пять минут, чтобы покинуть помещение, – раздался голос из микрофона на стене. – Все, кто не покинут помещение, будут уничтожены газом. Время пошло.

На потолке загорелась аварийная лампа. Даже не хотелось проверять предупреждение.

Как я оказался в клетке? Не помню.

Было холодно лежать на деревяшках, я пытался несколько раз укутать ноги и все тело с головой. Дальше отключился от усталости и боли. Мне хотелось продолжения сна, но была только темнота.

ГЛАВА 5. Существо на эксперименты

Проснулся я, когда приемник у уха поступило сообщение от надзирателя. Я спал где-то 5—7 часов, не могу сказать точно. Кругом было темно. В клетках никак не оповещали о смене дня и ночи.

– Заключенные с номерами 1524, 1698, 2402, 2220. Повторяю, заключенные с номерами 1524, 1698, 2402, 2220. Приготовиться на выход!

– Эй, 2225-ый, что происходит? – полусонно крикнул я в сторону соседней клетки. Тот, похоже, не спал, так как сразу ответил:

– Я не знаю. А что?

– Меня вызывают.

– Куда?

– Не знаю, сейчас услышал, что нужно приготовиться.

– Но это не смена. На нашей балке, вижу, никого не оповестили, кроме тебя. Значит, для тебя плохие новости. Кстати, 1699-ый не вернулся. После столовой его не было ни на производстве, ни в клетке. К сожалению, мы его потеряли.

– Думаешь, меня на эксперименты?

– Да, тогда, видимо, заметили твое недомогание. Это все из-за этого. Ты сильно ослаб, дружище.

Кое-как встав с досок, я потирал глаза и лицо руками.

– Эй, а может, тебя просто подлечат и вернут обратно? Вчера же не стали убивать. Сильно не переживай, брат, – хотел подбодрить 2225-ый.

– Что ты говоришь? Оттуда никто не возвращается. Их всех убивают.

– Но бывали же случаи. Я слышал.

– Как же?!

На какой-то момент меня охватило отчаяние. Но стоило мне вспомнить, где я нахожусь, как я быстро успокоился и молча свыкся со своей участью. Наверно, слишком устал. Собрался с силами и даже не потерял самообладание. Чему быть, того не миновать.

– Готовься, если ко мне подкатят трос с крюком, я сразу же тебе кину свои тряпки, как и договаривались, – сказал и стал в комок собирать свои покрывала.

– Мне жаль, – с досадой сказал 2225-ый.

Он отвернулся, чтобы я не видел его глаза, но я все понимал. Хорошо, что сегодня мне было полегче после сна и я мог стоять на ногах. Судороги по телу не означали холод, мне просто было страшно. Но в голове была полная ясность от безысходности, которая успокаивала мысли.

– Спасибо, 2225-ый, что много раз выручал меня. Я это не забуду до последнего мгновения.

Моя клетка осветилась прожектором, со скрипом открылся верхний люк. Сверху на лебедке спустился крючок с тросом. На конце троса висел желтый скафандр. У заключенных на эксперименты была другая транспортировка.

– Заключенный 2220-ый, на выход! – прозвучало в приемник.

– Я не хочу покидать клетку, – отчаянно крикнул я.

– Не бунтовать, исполнять приказ, – прозвучало в приемник.

Как будто они услышали мой крик, и по краям общей балки с клетками запустился режим подготовки электрозаряда.

– Хорошо, исполняю, я не бунтую.

Через открытую верхнюю дверь я вылез из клетки. Посмотрев на 2225-ого, кинул ему вещи. Он поймал их, я попытался ему улыбнуться, наверное, у меня это не получилось. Скафандр, который я надел, был уже прицеплен к крючку. Дальше меня спускали по тросу.

Пока я висел в воздухе, спускаясь вниз градирни, мне в приемник зачитывали инструкцию по поведению внизу. Повторяли несколько раз, говорили, чтобы слушал внимательно и исполнял неукоснительно. Внизу было очень жарко. Кругом поднимался пар, видимость была минимальная.

На полу была красная полоска с подсветкой. По ней я дошел до небольшого туннеля и прошел по нему около ста метров. Войдя внутрь отдельного помещения услышал, как за мной закрылся люк. Сверху запустили систему паровой очистки. Через пять минут погасла красная лампочка на потолке, дезинфекция была завершена. Что-то сказали в приемник, но я не услышал. Нужно действовать по инструкции, так как связи здесь почти нет. Согласно указаниям, я механически открутил запорное устройство и открыл люк. В этом помещении я снял с себя защитный костюм. Остался в обычной своей одежде. Дальше был старый маленький лифт, по нему я поднялся на несколько этажей вверх. На выходе из лифта меня уже ждали.

Темный коридор, в конце которого светилось несколько лампочек на полу. Я медленно подошел. Из-за яркого света я почти ничего не видел. Их было несколько, они подошли, выкрутили мне руки и потащили в соседнюю комнату.

– Что это значит? Отпустите! – начал кричать я, когда увидел операционный стол.

– Быстро приготовьте инструменты, – сказал кто-то.

– Нет, нет, не надо. Пожалейте меня. Я ничего плохого не сделал! Пустите!

– Зафиксируйте его. Готовимся к нейрохирургической лоботомии.

Очень быстро мои руки и голова были связаны ремнями. Было больно. Что-то вбили в мою голову. Какой-то предмет. Вживленный в голову приемник был разрушен. Кровь потекла в мои глаза, я начал терять сознание. Было невыносимо больно.

– Он отключается, нужно спешить, пока есть сознание, а то система заблокирует…

– Анестезию, доктор? – спросил кто-то.

– Это лишнее, должен быть в напряжении, а то точно отключится.

Несколько раз я терял сознание, но меня быстро приводили в чувство болью в области сердца и живота. Несколько раз мне говорили: «Мы помогаем, а не вредим, поэтому выключи эмоции и потерпи».

– Все установил, теперь можно отключать и спокойно зашивать пациента, – сказал врач.

Меня укололи зеленым автоинъектором, и я наконец потерял сознание.

Очнулся уже прикованным к сидению на небольшой высоте от пола. Голова была перевязана и сильно болела. В глаза светил яркий свет. Опять этот яркий и неприятный свет прямо в лицо.

– Как вы себя чувствуете, 2225-ый?

– Наверное, лучше, я не понимаю, что вы мне вкололи зеленым, а не красным автоинъектором.

– Вы весьма наблюдательны, 2225-ый. Побольше бы таких людей, и мы могли бы много полезного сделать для общества.

– Спасибо, – ответил я, стараясь расположить к себе надзирателей.

– Вы больны и сами понимаете, что осталось мало времени. Мы хотели вас почистить и ликвидировать, но не стали. У нас есть интересная перспективная программа и участие в ней даст вам возможность умереть с пользой.

– У меня есть выбор? Зачем меня посадили сюда?

– Правильно, это неизбежно, но заранее по-хорошему просим, чтобы все наши требования неукоснительно соблюдались. Вы должны описывать все ваши ощущения.

– Подождите, зачем все это? Я хорошо себя чувствую, не надо никаких экспериментов. Верните меня в производственный цех. Пожалуйста!

Я отчаянно прокричал это, но меня уже никто не слушал. Глаза немного привыкли к свету, и я смог увидеть, что ко мне подошел медик. Он сканировал мое тело специальным портативным оборудованием и записывал показания на планшете.

– Пожалуйста, не надо так со мной!

– Все нормально, сейчас я тебя протестирую, и ты пойдешь отдыхать.

С этими словами он что-то еще записал в своем планшете, затем повернулся туда, откуда за мной уже безмолвно наблюдали:

– Эксперимент можно начинать!

– Отлично, а теперь ведите следующего. Мы ждем!

После этих слов сидение под углом опустилось вниз, и я почувствовал ногами пол. Ручные оковы открылись, и я свалился. С трудом поднялся на ноги. В глазах все плыло, но я сумел разглядеть человека в форме надзирателя, который подошел ко мне. Именно человека в форме надзирателя. Мне казалось, я где-то его раньше видел и не испытывал к нему ненависти, но не мог понять где.

– Пойдем со мной.

С этими словами он, немного подталкивая со спины, повел меня за дверь помещения.

– Не переживай, тебе вкололи лекарство. Поэтому ты чувствуешь себя слабым, но это быстро пройдет.

Меня снова вели по очередным коридорам. Навстречу попалось несколько человек с бело-синими халатами, которые старались не смотреть мне в лицо. Это было странно. Некоторые кабинеты были видны из коридора через специальные стекла. Наверное, это было сделано для удобства наблюдения за пациентами. Внутри на койках лежали люди или что-то похожее на них. Повсюду был странный неприятный запах.

Наконец он завел меня в кабинет, и дверь за нами закрылась.

– Раздевайтесь, – сказал он мне, указывая на кушетку.

– Не понимаю, что происходит? Зачем мы здесь?

Я не хотел повторения того, что было на операционном столе. Мне было страшно.

– Откройте дверь, – сказал я и инстинктивно попытался открыть дверь.

Конечно, у меня это не получилось. Слабость и боль чувствовались в каждой мышце моего тела. Удивительно, как я еще стоял на ногах.

– Будет лучше для всех и особенно для тебя, если будешь делать, что тебе говорят.

– Тут какая-то ошибка, – ответил я.

– Ошибка бывает только один раз! Мы даем это постоянно. Значит, это не ошибка, а выбор! Попав сюда, ты сам дал согласие ставить над тобой опыты. Ты уже забыл, но ты сам нам это разрешил. Так вот, если я буду сам тебя раздевать, то тебе будет очень больно. Давай по-хорошему. Ты сам справишься.

– Со мной все в порядке. Всего лишь небольшое недомогание.

– Вы отказываетесь подчиняться?

В какой-то момент я почувствовал отчаяние. Меня настигло ощущение, что если я продолжу так же подчиняться всем приказам, то мучения наступят быстрее. Сопротивление, за которое, возможно, меня убьют казалось единственным выходом из сложившейся ситуации.

Поняв, что я не буду так просто подчиняться, надзиратель выругался и бросился на меня. Несмотря на то, что я был слаб, прилив адреналина разбудил во мне зверя. Мне хотелось рвать и метать, биться за свою жизнь, как только возможно. Ударом ноги ниже пояса я отшвырнул его назад. Надзиратель взвыл от боли, и в тот же миг дверь открылась и в палату вбежали два крупных человека. Они скрутили меня и свалили на пол. Тем не менее я продолжал сопротивляться, отталкиваясь ногами и извиваясь. Не знаю, сколько я катался по полу, скрежетал зубами, как пойманный зверь, пока силы окончательно меня не покинули.

Опять я оказался привязанным к кровати.

Когда я очнулся, надо мной стояли двое. Не поднимая головы, я посмотрел на свои ноги и руки. Вроде бы цел. На мне была серая рубашка по колено.

– Хм, пациент, вы рано очнулись. Не волнуйся, пока ничего плохого не произошло.

– О чем это вы? – слабым голосом спросил я.

– Пациент, ты действительно не понимаешь, зачем ты здесь? Вы все здесь умрете. А теперь спи дальше. Мы из тебя вместе с моим ассистентом кое-что сделаем!

С этими словами один из них ввел в капельницу у моей койки какой-то препарат. Мое сознание опять уходило в туман, в нем постоянно звучали слова «вы все здесь умрете». Отчаянно я хотел избавиться от этой фразы, но она очень глубоко засела в моей голове. Наконец я уснул и стал видеть сны.

Я шел по железнодорожным путям в направлении моего поезда. Было странно на все это смотреть, такие ржавые рельсы, местами заросшие травой и кустарниками. Почему так? Наверное, потому, что я уже не был мальчиком. Как это произошло – непонятно, но это было не важно. Скорее всего, прошло много времени и люди потеряли рассудок, поселок у холма опустел, и железная дорога стала ненужной. Но я шел к своему поезду. Местами в оврагах я видел вагоны и поезда, заросшие и иногда покрытые льдом и снегом. Среди них не было моего поезда, и я шел дальше.

Времени оставалось мало, я уходил в сторону от тумана, но он не отставал. Я чувствовал, как кто-то из тумана следит за мной.

Вдруг я почувствовал за спиной приближение поезда. Я обернулся. Как он так неожиданно оказался возле меня? Тот поезд или нет? Непонятно. Сойдя с путей, я стал его разглядывать. Поезд медленно катился по рельсам.

– Эй, что стоишь здесь?

Из-за окна вагона на меня смотрел и улыбался 1699-ый. Он весь сиял от счастья. Я не верил своим глазам.

– Ленор! Ты живой? – крикнул с радостью я.

Боже, я назвал его по имени, Ленором, а почему? Значит, его так зовут, но я никогда этого не знал. Наверное, знал, но забыл.

– Ты помнишь меня! Знаю, о чем ты подумал. Главное, ты вспомнил меня! Ладно, запрыгивай, времени остается мало, они приближаются.

Я с охотой повиновался и уже был в вагоне.

– Кто приближается? Почему они? Я слышал только один голос.

– Нет, их много, то было предупреждение или возможность спастись, а сейчас такой возможности почти не осталось.

Туман обходил поезд с левой и правой стороны, и теперь я мог разглядеть, что было внутри него. Внутри тумана бежали, прикрываясь щитами и в противогазах люди. Громкий рев – и за их спинами я увидел пятиметровых монстров.

– Я не знаю, кто они, – крикнул мне Ленор. – Под их масками нет лиц. Бежим!

С этими словами мы побежали по вагонам вперед к головному. В вагонах сидели люди. Я слышал, как позади нас туман перемешивался с кровавым огненным месивом. Кто-то кричал от отчаяния. Жар, исходящий от него, грел спину, нельзя было останавливаться.

– Бежим! – продолжал кричать мне Ленор.

Куда бежать? Сколько это можно вытерпеть… Я чувствовал боль от приближающегося огненного шара. Наверное, Ленор еще не понимал, что нам суждено умереть здесь. Рано или поздно вагоны закончатся.

Нас сильно ударило деревянной скамейкой. Мы упали. С трудом он встал и стал ковылять дальше. Я тоже поднялся и, превозмогая боль, продолжил бежать за ним. Повезло, кое-как мы добрались до еще одной двери. К счастью, она была не заперта.

Дверь была железная и очень ржавая. Видно, как петли проржавели насквозь. Изо всех сил мы ее сдвинули, чтобы протиснуться внутрь, и сразу закрыли за собой. На какое-то время мы получили отсрочку от неминуемой смерти. Придерживая дверь, мы стали смотреть по сторонам.

– Тут долго мы не продержимся! – сказал Ленор. – Надо выпрыгивать в окно и бежать что есть силы.

– Ты уверен? Бредовая мысль, – ответил я.

– Ладно, – сказал Ленор.

Позади нас раздались мощные взрывы, поезд сошел с рельсов и покатился в овраг. Взрывы продолжались и продолжались, пока по моему затылку чем-то не долбануло. В глазах все побелело, а затем пришла темнота, пропасть, в которую я летел. Чувствовал, как мощные руки закидывают меня к себе на плечи. Потом опять удары по телу, больно и я опять куда-то падаю. Мое сознание окончательно отключилось.

ГЛАВА 6. Холодная свобода

Тело болит, голову ломит. Звук. Этот звук сирены меня раздражает. Сигнал тревоги, которого больше всего мы боялись в этой тюрьме. Но больше всего пугали выстрелы, которые меня пробудили. С трудом открываю глаза и пытаюсь понять, что происходит.

Я лежал в коридоре, кругом было темно. Аварийная лампочка на потолке периодически светила красным, поэтому можно было разглядеть очертания помещения.

Где-то раздался выстрел. Я увидел, как в конце коридора несколько людей в противогазах, с фонариками на голове и с оружием на изготовке вышли из помещения и, не поворачивая в мою сторону, пошли дальше. Один из них зашел в следующее при обходе помещение и за волосы вытащил из него медика. Слышал крики о помощи и короткая автоматная очередь. Кажется, его еще немного тащили, тот был еще жив и немного стонал. Потом подтащили к стене – и контрольным в голову.

– Пойдем, здесь все зачистили, – крикнул один из них.

Куда дальше они пошли, я не знал. Я стал осматривать себя и обнаружил, что все мое тело было испачкано кровью. Но кровь была не моя. Я лежал в куче мертвых тел. Ногами и руками я попытался оттолкнуть себя от них. Было больно, но я почувствовал, что могу встать. Кроме аварийной сирены ничего не было слышно, значит, нужно действовать, промедление опасно.

Я заметил, что некоторые из убитых были похожи на заключенных, которых я видел в производственном цеху. Кажется, один из них даже исчез таким же образом, как и я. Его отправили на эксперименты. Но все тела были одеты в формы надзирателей и сине-белые халаты медиков, значит, скорее всего, мне показалось. У меня часто путались в голове лица.

Скинув с себя какие-то прилипшие пластиковые медицинские трубки, я наконец встал и пошел по коридору туда, куда ушли люди в противогазах. Шел я медленно, по пути видел разбитые стекла в кабинетах для экспериментов. В одних кабинетах на койках лежали убитые, в других был полный беспорядок. Таких кабинетов было много, коридор был длинный. Смотреть на это было страшно. В самом коридоре также был полный беспорядок, вдоль стен повсюду лежали трупы. Все произошло совсем недавно. Запах свежей крови, непередаваемый и омерзительный.

Периодически микрофон на стене сообщал о возникшей опасности, неустойчивой связи и разгерметизации всех помещений в секторе А. Там, где я находился. Это можно было понять по надписям на стене. Я шел медленно, не понимая, что делать дальше. Все было незнакомо. Камеры наблюдения на стенах были отключены, судя по мигающим красным индикаторам у объектива.

Пройдя из одного коридора в другой, я уткнулся в тупик. Справа была кнопка, машинально я ее нажал и неожиданно автоматически открылась дверь.

Моему удивлению не было предела. Я увидел снег. Передо мной была земля, покрытая снегом. Я почувствовал мороз, его холодный воздух впивался мне в ноздри. В первый раз за много времени вышел из тюрьмы, вокруг была тишина. Почувствовал прилив адреналина и уже еле сдерживал волнение. Голыми ногами я шагнул на снег. Это было одно из самых приятных ощущений в моей жизни. Живой!

Я задержал холодный воздух в легких, чтобы выровнять дыхание. Настало время действовать быстрее. Очнулся от этого дурмана. Вернувшись внутрь, подошел к одному из трупов. Нужно было максимально тепло одеться. Сбросил с себя окровавленную рубашку. Оставшись голым, стал снимать с убитого одежду. Руки не просто дрожали – ходили ходуном, глаза слезились, голова шла кругом. Быстро натянул на себя нижнее белье, термокостюм, штаны и куртку. Последними я надел ботинки и понял, что угадал с размером. Мне повезло, и я уже во второй раз вышел за дверь на снег. Оружия я не увидел, палку с электрошоком побоялся брать, так как не знал, как она действует.

Выйдя и пройдя несколько шагов по снегу, я остановился и обернулся. Моему взору предстало несколько чертовски огромных сооружений, в центре которых была та самая градирня. По периметру отсутствовала какая-либо система защиты в виде проволоки или наблюдательных вышек – все на вид слишком миролюбиво и не вызывало опасности. Наверное, такая была задумка, скрыть свои преступления. Все, нужно бежать! Непонятно, сколько времени, но казалось, что его мало.

По бокам здесь были небольшие технические сооружения с оврагами, за ними проглядывались поля. А впереди возле частично замерзшего озера начинался лес. Я решил бежать туда.

Передо мной к озеру спускалась огромная лестница. Все ступеньки были завалены снегом, никаких следов человека. С виду все выглядело заброшенным. Редкие крики ворон и морозная тишина. Внизу был небольшой каменный пирс с размещенными на нем солнечными часами.

Спускаясь по лестнице, я ощутил звон в ушах, потом он усилился. От боли я закрыл ладонями уши и присел. Боль продолжалась, теряя сознание, я увидел в своем воображении самолеты, вылетающие из аэропорта; девушку, которая меня провожала – это та самая, которая назвала меня мальчиком в поезде из моих снов. Кругом ветер колыхал деревья. Стояла тишина. Обрывки воспоминаний в клетке, где я общался с 2225-ым, зал с надписями на стене. Долго и невыносимо, но неожиданно, боль отступила. Сидя на ступеньках, я посмотрел вперед. Подозрительная тишина и спокойствие. Все закончилось, и я опять осознал свое местоположение. У меня пошла кровь из носа.

Собравшись с силами, я встал и начал спускаться к озеру. Обходя его справа, я зашел в лес. Пытался бежать, но сил было мало. Чем дольше я шел, тем ощутимее становилось тревожное состояние внутри меня. Эйфория от свободы сменилась страхом и неопределенностью. Лес пугал гробовой тишиной. Здесь деревья не шелестели, отсутствовал ветер. Даже снег под ногами стал тихим и воздушным. Темнело.

На кустах были красные ягоды. Горькие, одновременно перемороженные и сладкие, они немного утолили мой голод.

Я сел отдохнуть на упавшее дерево. Кругом тихо, только где-то недалеко в лесу я услышал крики птиц. Будто их кто-то потревожил.

Вдруг среди лесной тишины послышался хруст и шум раздвигаемых веток. Сквозь чащу кто-то пробирался. Кто же это? Животное или человек? Шаги и треск сучьев слышались все ближе и ближе.

Я встал и побежал что есть сил в сторону от этих звуков. Нужно воспользоваться наступающей темнотой, чтобы скрыться от преследователя. Осторожность пропала, кусты и ветки хлестали меня по лицу и рукам. Несколько раз я спотыкался, падал, но вставал и продолжал бежать не оглядываясь назад. Лес стал реже, и я выбежал на мощеную камнем дорогу. Она выглядела заросшей и почти не используемой. Машин не было видно, и я понимал, что бежать по дороге будет проще, чем по лесу. Я не знал, куда она ведет, но бежал по ней, пока не устал. Остановившись через пару-тройку километров, я нагнулся отдышаться и стал прислушиваться. Неужели оторвался? Кругом опять было тихо и уже темно. Вдруг вдалеке, откуда я бежал, несколько людей выбежали на дорогу. Один из них посветил в мою сторону фонариком. Мой костюм надзирателя отразил свет. Я попался.

Я принялся с новыми силами бежать без остановки. Бежать из всех оставшихся сил. Пока я мог дышать и ноги меня не подводили. Я свернул с дороги прямо в лес. Опять ветки хлестали и царапали меня по лицу. Я поскользнулся и упал лицом в землю. Вернее, во что-то мягкое. Да, это было то самое мягкое и вонючее и хорошо, что не человеческое.

Мчусь мимо оврага, который приходится огибать. Дыхание опять начинает меня подводить. Но они не отставали, я уже отчетливо слышал их шаги и перекличку. В этот момент я опять почувствовал беспомощность. Лес не давал мне возможности скрыться, тишина, которой было плевать на эту драму, темнота меня не скрывала.

Они уже близко. Я чувствую это, вижу отражения света от их фонарей. Бегу и чувствую, что скоро упаду. Что страшнее – упасть от бессилия и усталости или от их оружия?

Вдруг один из преследователей кричит. Я слышу его слова отчетливо, на понятном для меня языке, словно мы не бежим, а просто разговариваем друг напротив друга.

– Стой, а то стрелять буду! Каблуки сотрешь!

После этого два громких выстрела в воздух, как предупреждение.

Понимаю, но не слушаюсь. Страх заглушил мой разум. Эти слова приносят в меня осознание пустоты, в которой я в последнее время застрял, и одиночества. Нечего терять. Я так сильно хочу свободы, что готов сейчас умереть. Бегу, и будь что будет.

В какой-то момент я с ужасом осознал, что повернул не туда. Свернул в овраг, где нет возможности спрятаться. Слышу шорох ботинок людей по бокам и сзади. Значит, ловушка. Я попался. Подниматься наверх уже бесполезно.

– Позволь мне… – крикнул один из преследователей.

– Стоп! – послышался крик очень близко за моей спиной. – До пяти считаю! Назад не смотри! На раз, два, три…

– Не надо. Не стреляйте в меня. Хватит, прекратите! – кричу сквозь темноту.

– Руки за голову! На колени!

Закрываю голову руками и опускаюсь на колени. Не буду сдаваться, лишь притворюсь, переведу дыхание и резко побегу. Услышав шелест замерзших листьев и резкий хруст совсем рядом, я вздрогнул. Значит, вот так все закончится, подумал я и закрыл глаза.

– Открой глаза и посмотри на меня! Живее! – скомандовал преследователь.

Открываю глаза и жмурюсь от яркого света.

– Что это такое? Эй, этот охранник совсем не похож на надзирателя. Какой-то он забитый, – крикнул преследователь и посмотрел наверх оврага.

– Это он тебя испугался. Заканчивай с ним!

– Ты посмотри на его рожу, на его глаза. Над ним кто-то очень поиздевался. И вообще, что он здесь делает?

– Ну да. Похоже, он убегал из лаборатории. Но зачем? – ответил, спустившись, другой преследователь в маске. Видимо, главный среди них.

Подойдя ко мне поближе, он увидел вживленный приемник на моем ухе.

– Ух ты! Так это же крыса лабораторная. Я думал, они всех до нашего прихода убили.

– Что будем делать с ним? – задался вопросом один из преследователей.

Направив оружие в мою сторону, они какое-то время стояли молча. Я не мог разглядеть их лиц, все они были в масках.

– Живого допросим, вдруг что-то будет интересное. А мертвого спрячем. В каком-то смысле слова, он один из нас, – ответил главный.

– Встать, – скомандовали мне, и я повиновался.

– О, так ты понимаешь, что мы говорим? – спросил меня главный.

Я утвердительно кивнул и добавил:

– Это мой родной язык без переводчика.

– Хорошо, приятно это слышать. Ты заключенный?

– Да, номер 2220-ый.

Главный с грустью посмотрел на меня:

– Да, да, хорошо. Можешь идти? Ноги целые?

– Да.

Повисла небольшая пауза, пока они изучали меня. Затем решительно главный скомандовал:

– Так, хорошо! Все слушайте меня! Сейчас мы немного выбились из графика. Идем быстро, машина будет через тридцать минут, а расстояние до нее на северо-запад около восьми километров. Этот человек пойдет с нами. Ты следуешь за этим человеком, – главный обратился ко мне, показывая на одного из своих. – понимаешь?

– Да, я понял, – ответил я.

Так я со всеми отправился через лес к машине. Они не стали меня пристегивать, привязывать. Я не казался им опасным.

Всего их было пять человек. Наверное, из-за моей компании, а может, я здесь ни при чем, но все они были в пути немногословны. Никто со мной не разговаривал, вопросов не задавал. Шли в тишине, изредка синхронно останавливаясь по команде впереди идущего и прислушиваясь к звукам леса. По их экипировке со следами крови, по противогазам на поясе было понятно, что именно они участвовали в кровавом налете на лабораторию. Значит, они могут быть мне не враги и не все так страшно.

Уже было совсем темно, когда мы добрались до места. В лесу, съехав с трассы вглубь на 10—20 метров, стояла машина. По виду она напоминала небольшой фургон неприметного цвета. Чуть поодаль я слушал звуки машин, проезжающих вдоль трассы. Главный, так я его называл, пошел вперед, проверяя обстановку у фургона. Мы все стали ждать. Подойдя и перемолвившись несколькими словами с водителем, он махнул нам рукой, приглашая в грузовик.

– Карета подана, прошу садиться, – сказал с улыбкой старший.

Это было произнесено с нетипичной доброжелательностью. Во всяком случае, за это короткое время он не показался мне хорошим человеком. Но все быстро изменилось. Он снял маску с лица и улыбнулся.

Остальные последовали его примеру, и я увидел их лица. Большинство из них выглядело молодо, лет по двадцать пять или тридцать. Только главный был в возрасте и тот, что шел возле меня.

Он протянул мне кусок чего-то очень вкусного. Это было вяленое мясо, самое лучшее в моей жизни. Я старался есть спокойно, но думаю, у меня это не получилось. Услышал смех в свой адрес. Слова богу, не жалость.

– Давай, давай быстрей. Уже почти выбрались. Кстати, меня зовут Мартино. А тебя? Понимаешь меня?

– Да все он понимает. Он на нашем воркует! – добавил один из них. – Меня зовут Кабро!

– Я не помню, как меня зовут. Знаю только свой номер, – ответил я.

– Вспомнишь! – сочувственно ответил Кабро. – Тебе от сорока до пятидесяти, скорее всего имя у тебя классическое, под стать твоему славянскому акценту. Раньше всех называли по именам своей культуры. Потом все изменилось! Да? Микки?

– Не называй так меня, а то быстро придумаю тебе кличку.

– Да это не кличка! Это ласково с небольшим акцентом.

– Меня зовут Миха, – сказала девушка и протянула мне руку. – Меня иногда называют Миххи, но лучше Миха. Так приятнее. И прости, что жестко обошлись. У нас свой режимчик.

– Я не думаю, что это было жестко. Бывало и похуже… – задумавшись, ответил я.

– Яйца есть, раз убежал. Язык тоже с головой дружит. Яйца и язык! Все будет супер! – сказал Кабро.

– Ну ты любитель херни! Голодный, что ли?! – сказала Миха, когда все вокруг уже смеялись.

– Мы поможем тебе все вспомнить, компагна, – сказал Мартино. – Наша подружка, Миха, она лечит такое.

С этими разговорами мы подошли к машине. И вот передо мной стоял их главный.

– Слышу, со всеми уже успел немного пообщаться. А вот этот человек – Чека. – Тот поднял руку и помахал мне. – Он немногословен, но самый лучший боец из всех, кого я знаю. А меня зовут Лука, вот все мы и это наша команда. Во-первых, ты понимаешь, что тебе повезло, что ты выжил. Я не знаю, какой бог у тебя, но верю, что он тебе сильно помогает. Ты счастливчик. Рассудок ты не потерял, это тоже важно. Чувство собственного достоинства вернется! Теперь слушай меня! Ты понимаешь?

– Да, да, конечно, я слушаю вас, – максимально искренне попытался сказал я.

– Перед тем, как сесть в машину ты должен кое-что уяснить, – серьезно сказал он. – Никуда ни шагу без нас. Выполнять только наши команды, никакого самовольства. Не хватало мне, чтобы с тобой что-нибудь случилось, и ты нам доставил бы много проблем. У нас было задание, пришлось уничтожить некоторых плохих людей. Они были плохие! Ты же понимаешь это? Ты понимаешь, какие это люди?

Я в ответ кивнул, несколько раз сказал «да» и опустил глаза.

– Они жестокие и без сострадания, почти все, – ответил я.

– Да, они жестокие, поэтому мы проявляем жестокость к ним. Там нет случайных и заблудившихся душ. Многих наших родных и близких они убили. И это было менее гуманно, чем наше возмездие. Хотья цель была у нас другая. Они просто встали у нас на пути.

– Ты – существо, которое они хотели проверить и потом выкинуть. Люди из реактора очень опасны. Они настоящие монстры, – сказал Мартино.

– Еще раз! Ни на шаг от нас, ничего не трогать. Кругом датчики и камеры. План твоего поведения более подробно обсудим позже.

Все молчали и слушали его.

– Все, переодеваемся и садимся! – скомандовал Лука.

Мы залезли в фургон, водитель завел машину и поехал прочь. Внутри почти можно было стоять, и все стали переодеваться в обычную одежду. Она была заранее подготовлена и хранилась в мешках. Что-то и мне перепало. Опять с размером подошло. Было приятно снять вонючую одежду и надеть чистые брюки со свитером и курткой. Сидения были по бокам.

Дорога, по которой мы ехали, состояла из двух частей. Первая часть была для колесного транспорта в оба направления и вырабатывала часть энергии для обеспечения дорожной сети. Вторая часть для транспорта на магнитных подушках. Какое-то время мы ехали по обычной дороге из пластика и резины, но на развилке водитель съехал в специальный магнитный карман. По краям машины включилась магнитная подушка. Фургон приподнялся над землей. Дальше специальная система пилотирования вывела машину на магнитную трассу, и мы понеслись вдаль.

Я устроился поудобнее, благо сидения были мягкими. Миха с Кабро постоянно что-то обсуждали и спорили. Иногда к разговору подключались остальные. Было приятно наблюдать и почти ни о чем не думать. Иногда я ловил на себе чей-то внимательный взгляд. Но я не мог ничего сказать. Только сейчас понял, как сильно устал. Столько событий за один день, непонятно как я это все пережил. Покачивание мчавшейся машины на воздушной подушке убаюкивало. Я старался не уснуть, чтобы не проснуться в клетке. Мне дали выпить горячего чая. Мое тело очень устало, и вот я уже крепко спал.

ГЛАВА 7. Счастливое число семь

Я проснулся и не сразу понял, где я. Было тепло, светло и мягко. В окне перед моим взором было небо – чистое, светлое и такое фантастическое, что я не верил в его существование. Откинув одеяло, я встал с кровати, подошел к окну и сделал глубокий вдох. Отраженный от солнца яркий снег покрывал поля, редкие деревья и далеко впереди дорогу. Обернувшись, я заметил, что комната была напичкана компьютерами и непонятными аппаратами.

Сам я одет был в ту самую одежду, которую мне подкинули в фургоне. Изрядно уже попахивала, ведь все равно надевал ее на грязное тело. Вспомнил вчерашний вечер. Наверное, меня просто принесли сюда и положили спать. Но на душе было приятно, я даже осознал, что улыбаюсь сам себе.

– Сегодня я везучий и в белой полосе, – тихо промолвил я себе под нос.

Комната была на втором этаже. На дверь приклеили бумажку, где было написано на понятном мне языке: «Слева помещение с душем и чистая одежда. Потом можешь спускаться вниз!»

Внутри ванной комнаты было квадратное зеркало с подсветкой, которое меня сначала напугало. Свет отразился в моих глазах, и мои зрачки мне показались квадратными, глаза не родными, а искусственными. Постоянные эксперименты над заключенными и отсутствие зеркал в тюрьме оставили много неизгладимых впечатлений, помноженных на страх. Но потом я разобрался и стал осматривать ванную комнату. Нашел бритву вместо пластиковых ножниц, мыло, шампунь, полотенце. Много чего было приятного в этот момент для моего тела, всего и не опишешь словами. Я спешил, привычка делать все быстро не покинула меня. Привел себя в порядок, лишь зеркало меня слегка расстроило. Постарел немного или повзрослел. Это лицо мне было почти не знакомо. Если бы я не трогал его ладонью, то не узнал бы себя. Наверное, я долго всматривался в него, но чувство голода меня отвлекло.

Вот и лестница, по которой я осторожно спустился в общую гостиную. Здесь я застал Лука, сидящего на диване. Чуть поодаль за столом сидели и что-то обсуждали два мальчика и женщина.

– Все-таки мир не без добрых людей, – громко сказал Лук и посмотрел на меня.

Неспешно подойдя к нему, я сказал:

– Я думал, что моя жизнь завершена, но вы спасли меня.

Я произнес это странно, наверное, не похоже на меня.

– Расслабься, не благодари, ведь я имею ввиду не только тебя, а еще этот коньяк. Мне его сегодня прислали друзья. Этот коньяк переносит нас в другое время. Возраст цивилизации – как источник социальной формы движения нашей материи. Не понимаешь?

– Что-то понимаю, особенно если это коньяк, у которого большой срок хранения.

Лука, прищурившись, несколько раз кивнул и улыбнулся.

Сейчас было хорошо видно, что он не выглядел опасным. Да, на вид сильный, легко меня догонит, но лицо доброе и открытое.

– Не люблю такие разговоры, про помощь и тому подобное. Приходи в себя. Мы все обсудим потом. Кстати, это моя семья. Моя Эмилия и дети: старший Тотти и младший Паоло, – продолжил Лука, указывая на детей и жену за столом. – Я знаю, ты голоден. Поешь и возвращайся сюда. Позже я угощу тебя историей этого вина.

Я не нашел, что сказать, и лишь одобрительно кивнул. Лука заметил это и повернулся к маленькому проекционному телевизору на столике, который транслировал информационную передачу. Движением руки выбранная картинка или видео было послано на специально подготовленную стену, посредством передачи файла по беспроводной связи.

Два мальчика и женщина сидели за столом около окна и с интересом рассматривали меня.

– А вот и мы проснулись! – воскликнула Эмилия. – Есть место свободное, садись!

Я подошел и сел за стол. Мне кажется, я никогда не видел столько еды за одним столом.

– Суп будешь? – засуетилась Эмилия.

– Да, и, если можно, извините за нескромность, не только суп.

Не ожидал, что так бывает вкусно. С неожиданным аппетитом я набросился на еду. Суп ушел за раз. Потом, стараясь сделать это максимально вежливо, я сгреб часть еды с соседних тарелок в свою и продолжил жадно есть.

Тем не менее я внимательно смотрел не только на ароматную еду, но и на незнакомых мне людей. Видел эти взгляды от них за столом – такие сочувственные и сострадательные. Казалось, немного переигранные. Мальчику постарше так еще было и противно видеть это. Они уже знали все обо мне и где я был. Им заранее все рассказал Лука. Но они не верили, что такое бывает. Не верили, что так может быть голоден человек. Во всяком случае, мне так казалось.

Я старался есть медленно и аккуратно, но у меня не получалось. Интересно, как я ел в тюрьме, что на меня никто не обращал внимания, но здесь я понял, что там просто всем было наплевать. Непривычно, когда тебя никто не торопит, железные ложки и вилки, посуда стеклянная и фарфоровая, с рисунками.

– Только не торопись! А то плохо станет, – сказала Эмилия.

– Мама, что с ним такое? – спросил младший Паоло.

– Дядя слишком голодный.

– Я ни разу не видел, чтобы твою еду так любили, мама! – сказал с усмешкой старший Тотти.

Тотти на вид было около 12 лет. Выглядел он прилично воспитанным, но подозрительным мальчуганом.

– Ладно, я пошел, а то уже опаздываю, – сказал Тотти и стал собираться.

Какое-то время он смотрел, прищурившись, на меня, потом, улыбнувшись, встал из-за стола, взял небольшой синий рюкзак и пошел к выходу. Казалось, что он специально ждал, когда я спущусь, чтобы понаблюдать за мной. Перед выходом мальчик достал из кармана небольшой кубик и поставил его на полку. Это была переносная видеокамера. Кубик он поставил так, чтобы можно было видеть себя в полный рост на выходе из дома. Надев очки и подключив их к камере, он сделал несколько акробатических приемов, изображая буквы телом. После, взяв кубик с полки и вернув обратно в карман, он быстро выскочил за дверь и ушел.

Новая социальная сеть, популярная в обществе, была основана на видеороликах, где каждый мог общаться, используя жесты руками, движения ногами и прочими частями тела. Таким образом без слов можно было донести свое сообщение до большого количества людей, подписчиков твоего аккаунта. Более того, таким способом можно было передать свое настроение и возможный ход мыслей собеседника. Часто участники сообщества придумывали жесты, понятные только им одним. Удивительно, в эпоху, когда все стали с помощью цифровых переводчиков, вшитых в голову, общаться со всеми на любых языках, общество продолжало искать способы для обособленного обмена информацией. Эта сеть была полезна для поддержки физического развития человека, поэтому широко поддерживалась на законодательном уровне во всех пяти государствах-федерациях на Земле.

Пока я ел, Лука продолжал что-то смотреть по информационному проектору на стене.

– Дорогая, смотри! Очередной город разбомбили у побережья. Ужас что творят эти повстанцы! – сказал он и, взмахнув рукой, зафиксировал видео, потом увеличил его пальцами и включил геолокацию на карте. Таким образом он увидел, где именно это произошло.

Встав из-за стола, к нему подошла Эмилия.

– О ужас, место знакомое, – ответил она.

– Да, я посмотрел сейчас. Мы там отдыхали пару лет назад. Вот в этом здании. Как все быстро меняется! Раньше такое спокойное место было…

– Теперь уже очень опасно стало жить возле моря, если оно контролируется несколькими федерациями.

Маленький Паоло осознал, что остался один со мной за столом. Почувствовал, как ему неловко и немного страшно сидеть. Но что я мог сделать? Я рад был, когда он встал из-за стола и подошел к маме.

– Я пойду к себе в комнату.

– Да, – ответила Эмилия, отвлекаясь от ужасного видео с разрушениями. – Давай, пошли вместе. Я тебе кое-что покажу!

Они ушли. Мы остались вдвоем. Наевшись, я подошел к дивану, где сидел Лука и спросил:

– Что вы смотрите?

– Смотрю то, что мне показывают и где бы я не хотел быть. Наверное, для этого и придумали такие качественные и ужасные картинки.

Он отвлекся от изображения на стене и посмотрел в мою сторону. Лицо выражало крайнюю степень тоски.

– Ты уже совсем неплохо выглядишь, не воняешь и уже больше похож на живого человека.

Лука отвернулся и посмотрел на столик, где помимо проекционного телевизора стояла еще и почти полная бутылка.

– Кажется, я тебе кое-что обещал.

Встав, Лука налил в два бокала коньяк, один подал мне и произнес:

– За тебя и твою новую жизнь!

С первым глотком я почувствовал легкий горький ожог в горле. Наверное, забыл вкус алкоголя, и Лука это подметил. Тяжело было не заметить, как я сморщился и закашлялся.

– Распробуешь. Он слишком старый, чтобы быть крепким. Садись туда! – жестом руки он указал на кресло напротив дивана.

Так я и сделал. Сам же Лука сел обратно на диван.

Мы немного помолчали. Я не знал, что сказать. Из моего носа пошла кровь, и Лука это заметил.

– Вчера ты отключился, и у тебя пошла кровь из носа так же, как и сейчас. Миха сразу тебя диагностировала. Это побочный эффект от экспериментального лекарства. Все пройдет, все будет хорошо. Конечно, инъектор с лекарством быстрее и надолго помог бы. Но у меня его нет. Только таблетки. Держи!

Он протянул мне белую коробочку.

– Выпей одну сейчас. Так крови будет меньше. Пить нужно одну в день, пока не полегчает.

Я последовал его совету. Уже чувствовал небольшое головокружение, но не от алкоголя. Это было то чувство, после которого я иногда терял сознание. А вот запить пришлось коньяком. Можно было и водой, но не хотелось вставать с кресла.

Я не стал говорить ему, что знаю про свою болезнь. В лаборатории мне говорили, что я умираю. Может, они ошиблись, может, и нет. Но зачем говорить об этом Луке? Об этой моей слабости… Нельзя делиться с незнакомыми людьми своими проблемами. К тому же версия Михи, что все пройдет, более приятная. Лучше с такими мыслями не спорить.

По проекционному телевизору показали взрыв с таким звуком, что и я, и Лука сразу отвлеклись.

– Вот что делают уроды!

По мне было видно, что я выразил не только заинтересованность происходящим по видео на стене, но и полное непонимание происходящих событий. Лука это заметил.

– Ты что-то знаешь про мир, который тебя окружает?

– Мало что! Знаю, что миром управляют пять федераций и все спокойно, – ответил я.

– Про федерации да! А вот про спокойствие это бред. Кто тебе такое сказал?

Я не стал отвечать на этот вопрос, лишь опустил глаза. Нельзя же было сказать, что я узнал это от заключенного по соседней клетке, которого посадили за убийство.

– Видишь, что на стене показывают через телепроектор? Это не очень мирное явление. У каждой федерации из истории образования по несколько названий, – продолжил Лука. – в том числе из-за объединения нескольких государств с общей идеологией. Но сейчас все просто: север, юг, запад, восток и центр. Мы живем в северной. А еще мы для федерации расходный материал. И мы не одиноки, есть еще и более низкий класс общества. Есть же еще и зоопарки.

– Зоопарки – это что такое?

– А вот посмотри: на экране одна из таких провинций. Те страны, которые не успели или неправильно выбрали свой путь развития в союзе с другими. Либо те, которых не взяли для снижения эскалации конфликтов между федерациями, превратив в буферные зоны. Участь маленьких государств и небольших народов в соседстве с большими федерациями.