Пробуждение Галатеи
Многие еще помнят множество удивительных открытий, сделанных в Гренландии летом прошлого года. Экспедиция Вакуумной лаборатории подняла и исследовала вмерзшие в лед остатки инопланетного корабля. Здесь я хочу рассказать лишь об одном случае, из всего каскада находок, сделанных сотрудниками Лаборатории. Речь идет об обнаружении пресловутых М-тел, и открытии способа их активации.
Приведенный ниже текст является личным дневником доктора Захарова, с минимальными литературными правками. В основном, дневник состоит из записей осмотра пациентов доктора. Некоторые эпизоды при правке опущены. Поэтому при чтении дневника может сложиться впечатление, что доктор только и делал, что бездельничал. На самом деле его медицинская практика за описываемый период составила около полутора сотен спасенных и вылеченных им людей. Кроме того, он написал восемь научных статей.
Олаф Расмуссен, журналист.
Я вручаю эти тетради моему другу Олафу не для публикации, а для памяти. Я с удовольствием вспоминаю дни, проведенные в Гренландии.
Мстислав Захаров.
Тетрадь 1
среда, 5 июня.
… я уже хотел заказать себе вторую порцию "Скрюдрайва1 особого", когда в бар ввалился Джонатан Левандовски.
Моего знания норвежского было явно недостаточно, чтобы объяснить бармену, что водку лучше пить в чистом виде, без добавок. Впервые попав в этот бар, я увидел, что моряк из Канады, типичный славянин по внешности, заказал себе "Скрюдрайв особый". Моя попытка поговорить с матросом по-русски не увенчалась успехом, поскольку тот оказался иммигрантом. То ли пятого, то ли шестого поколения. Его семья забыла родной язык. Тем не менее, идея поговорить по-русски его вдохновила.
Канадец оказался отличным мужиком, несмотря на то, что весь вечер порывался горланить "Калинку-малинку" – единственное, что он смутно помнил. Получалось у него плохо, зато от души. Мы с ним здорово набрались в тот вечер, так что бармен меня запомнил. С того дня он наливал мне "Особый", едва я появлялся на пороге.
Я давно облюбовал себе это заведение. Оно называлось "Thoraldsons Ander Drift".
Это кафе располагалось в светлом павильоне, с окнами во всю стену. Можно было увидеть, как в порту снуют яхты, катера и лодки. Такое зрелище настраивало на созерцательный лад. Я поймал себя на том, что с интересом слежу, как рулевой на парусной яхте крутит ручку лебедки. Или академическая шестерка, синхронно сверкая на солнце мокрыми лопастями весел, несется по глади акватории, почти не оставляя за собой следа. Или матрос в полосатой тельняшке, на палубе чумазого буксира, ловко управляется с канатами толщиной с руку…
Я сидел в этом баре, чтобы убить время и скрасить скуку. До отплытия в Эквадор оставалось еще два месяца. Несмотря на свою многолюдность, Осло оказался удручающе унылым городом.
Не спорю, здесь множество музеев, парков, мест для прогулок, театров, художественных студий и клубов. За те полгода, что я торчу в этом городе, я посетил все музеи. Погулял в парках. Посетил несколько спектаклей, которые шли на английском и шведском языках. Чтобы смотреть спектакль на норвежском, мне не хватало практики владения этим языком. Я едва сумел запомнить несколько бытовых фраз. Наверно, проживи я здесь подольше, и обзаведись друзьями, все выглядело бы иначе. А сейчас я чувствовал себя чужим и потерявшимся.
Пока что, в ожидании отплытия в Эквадор, приходилось либо валяться в гостинице на диване, глядя какой-нибудь скучный сериал, либо сидеть в баре, где можно было выпить глоток спиртного или пообедать.
Этот бар был в шаге от моей гостиницы. Он располагался достаточно далеко от того кабака, где собирались физики – в целых трех кварталах. Этого было достаточно, чтобы избежать откровений очередного подвыпившего физика, стремящегося изложить медику свое понимание како-то очередной заумной физической теории.
Кроме того, в этом заведении в "Скрюдрайв" наливали водки больше, чем апельсинового сока.
И, что самое важное, попросив "Скрюдрайв особый", можно было получить рюмку простой водки, с небольшим кусочком льда. Кроме того, здесь очень прилично кормили. Кроме кофе с булочкой можно было заказать борщ или стейк, или яичницу с беконом – все, что могли попросить моряки, три месяца питавшиеся бурдой корабельной кухни.
– А, вот ты где, – заорал Джонатан.
Несмотря на его склонность к эпатажу, я к нему одному, из всей братии физиков, относился с симпатией. Наверно, потому, что он, единственный из всех, выговаривал мое имя правильно, не коверкая на все лады. Остальные, чтобы не заморачиваться, обращались ко мне просто "Стив".
– Как ты меня нашел?
– Пф! Тоже мне, проблема!
Он ткнул мне в нос свой коммуникатор. На его экране виднелась карта Осло. На улице Radhusgata, на одном из домов (видимо, бар, в котором я сейчас сидел) мигал медицинский крестик с надписью "M. Zakharoff, DM22".
Ах, да. Все верно. Я обязан оказать первую медицинскую помощь любому, кто за этой помощью ко мне обратится. Любой, кому понадобится врач, может быстро найти ближайшего медика (в том числе и меня), по геоданным ccn3. Теперь понятно, как Джонатан меня вычислил.
– Кому понадобилась моя помощь?
– Пока никому. Не парься. Я тебя по другому поводу ищу.
Джонатан взобрался на соседний табурет.
– Что пьешь? – спросил он.
Я сделал знак бармену повторить себе, и налить того же Джонатану. Тот сделал приличный глоток, и едва не поперхнулся.
– Ух ты! Это что, водка? – изумленно спросил он. – Надо же, как по мозгам дало! Вот это да! Как ты уболтал бармена налить тебе чистой водки? Это разве законно?
Пришлось рассказать ему случай с моряком из Канады.
– Надо же… а в той забегаловке, где мы тусуемся, наливают слабенький сиропчик. Чтобы чуток захмелеть, надо ведро этого компота выпить… Спасибо за информацию! Впрочем, теперь эта инфа нам мало пригодится…
– Почему? Разве мы не проторчим здесь еще два месяца?
– Потому! Ты в свой коммуникатор когда заглядывал? Тебе весь вечер названивают! Как ты думаешь, зачем я здесь оказался?
– И зачем же?
– Тебя пошел искать!
– И что за причина? – буркнул я в стакан. – Если я не нужен, как врач, для чего я тут вообще нужен?
– Нет, ты нужен. Мы отплываем. Завтра утром.
Я уставился на него.
– Да ты что? Уже? А в чем дело?
– Ты что, с Луны свалился? Открой новости!
Я вытащил свой ccn. Там взахлеб, на всех каналах, вещали о неком сенсационном открытии, которое якобы совершили гляциологи в Гренландии.
– Ну и что, какое это к нам имеет касательство?
– Прямое! Шеф навел справки, по своим контактам. Они там, действительно, что-то стоящее нашли. Смотри!
Он потыкал пальцами в свой ccn. Потом повернул экран ко мне. Там была голограмма, растянутая на целый метр. Изображение медленно вращалось. Сперва я никак не мог понять, что вижу – на экране красовалась мешанина черных линий, пятен, спиралей, хаотичных полос…
Внезапно я понял, что вижу что-то похожее на скелет гигантского кита – позвоночник, ребра, череп…
– Это кит?
– Какой еще кит? – выпучил глазки Джонатан. – Эта штука размером в полтора километра. Ты видишь сонарное изображение. Первоначально гляциологи думали, что эти включения – россыпь камней, принесенная ледником. Однако, когда вместо звуковых волн использовали радар, оказалось, что вкрапления целиком состоят из металла. Они пробурили скважину к одному из включений. Смотри, что они подняли на поверхность!
Он показал мне изображение куска металлической конструкции, аккуратно вырезанной по кругу. Почти в центре красовалась шестигранная шляпка болта.
– Что тут необычного? Какой-то самолет разбился давным-давно. Кусок металла вмерз в лед.
– В том-то и дело. Гляциологи достаточно точно определили возраст льда. Оказалось, эти обломки пролежали во льду около тридцати-сорока тысяч лет. А это примерно возраст человечества!
– Другими словами, налицо существенное противоречие между фактами. Ну, хорошо, а при чем тут наша Вакуумная лаборатория?
– Ты совсем, что ли, дурак? Такие противоречия как раз и приводят к научным прорывам! А причем здесь мы? Вот при чем. У нас есть необходимое оборудование. Для бурения, анализов, фиксации… Все есть, и с избытком! И все уже погружено на корабль! Шеф, получив эти данные, тут же созвал всех сотрудников на совещание. Все присутствовали, кроме тебя. Тебе было угодно сидеть в кабаке, игнорируя свой коммуникатор. Мы единогласно приняли решение – отправиться в Гренландию! Если мы отчалим завтра, на месте окажемся дня через четыре. Забьем приоритет! Пока остальные только чешут задницы, мы уже приступим к исследованиям!
Джонатан смотрел на меня сияющими глазами. И, хотя я не до конца понимал источник его волнения, тоже почувствовал возбуждение. Скука ожидания сменились давно забытым ароматом начинающегося приключения – я готов был ехать хоть в Гренландию, хоть к черту на рога. Лишь бы поскорей покинуть этот многолюдный, но очень скучный Осло....
Джонатан попросил бармена повторить, и вопросительно глянул на меня. Я покачал головой. Я уже и так принял достаточно. Пока Джонатан допивал свой "Особый", я быстро проверил коммуникатор. Два звонка от шефа, четырнадцать – от его секретарши Шейлы Айзен, три от Джонатана. И еще штук шесть, от коллег по лаборатории. Медицинский вызов экстренной помощи в моем коммуникаторе настроен иначе: громкий тревожный звонок. Не удивительно, что я в шуме бара не расслышал тихий мелодичный свист простого вызова…
Я позвонил Шейле. Сказал, что Джонатан меня нашел, и мы уже идем в гостиницу. Строгим тоном заправского сержанта Шейла приказала мне, чтобы я немедленно забрал из гостиницы личные вещи, и поднимался на борт зафрахтованного парохода, "Принц Альберт". Она сказала, что судно отчалит, как только на борт поднимутся все.
Тетрадь 2
5 июня, поздний вечер.
Мы с Джонатаном вышли из заведения. Несмотря на поздний час, солнце сияло вовсю. Улицы были полны народа и машин.
– Что это за железки подо льдом? – спросил я.
– Я знаю столько же, сколько и ты. Но если хочешь, выдвину гипотезу. Это космический корабль.
– Космический корабль? Чей?
– В том то и дело, что неизвестно чей. Когда этот корабль рухнул на лед, наши предки только начинали рисовать каракули на стенах пещер!
Я присвистнул:
– Так что, получается, эта штука старше человечества? Чей это тогда корабль? Он что, не земной?
– Похоже на то. Размеры того болта, что ты видел на фото, не укладываются ни в одну существующую систему. Ни в метрическую, ни в дюймовую. Даже и близко ничего нет.
– А откуда тогда шестигранник?
Джонатан усмехнулся:
– Во Вселенной не так много универсальных законов. Математика – одна из таких областей. Если уж ты научился рисовать круг циркулем, разбить его на шесть частей – дело нехитрое.
– Ну ладно, а зачем нам эти железки?
– Если это машина инопланетян, можно знатно поживиться в плане межзвездных перелетов. Теперь ты понимаешь, почему надо скорее застолбить территорию? На это открытие слетятся все желающие, как мухи на мед…
Мы дошли до гостиницы. Джонатан остался ждать меня в холле, а я быстро поднялся к себе в номер. Минут десять мне понадобилось, чтобы побросать в чемоданы все свои вещи. Ничего не забыл? Ах, да: зубную щетку, халат, шлепанцы из ванной комнаты, и книжку с детективами с прикроватной тумбочки. Больше мне брать было нечего, и я через пять минут снова был в холле.
Мы пошли обратно тем же путем. Джонатан предложил еще раз зайти выпить водки, но я отказался. Я и так сегодня принял две дозы. Я считаю, что взрослому человеку употреблять алкоголь допустимо, но всегда надо знать, когда пора остановиться. Поэтому я отправился на корабль, а Джонатан завернул в тот самый кабак "Ander Drift". Еще через двадцать минут я поднимался на борт нашего судна, "Принц Альберт".
Судно было зафрахтовано нашей лабораторией, чтобы перевести все имущество в Эквадор. В Эквадоре уже полвека работал космический лифт, поднимавший грузы на геостационарную орбиту. С орбиты шаттлы доставляли людей, грузы и топливо на другие планеты Солнечной системы – Луну, Марс, Венеру, Юпитер, Сатурн…
Наша очередь на лифт была еще только через два месяца. Я представил, как возрадуются те, чья очередь наступит раньше, благодаря нашему отказу от транспортировки.
Я снова позвонил Шейле, и сообщил, что уже на борту. Та музыкально промурлыкала что-то одобрительное. Я не сомневался, что у нее перед глазами список сотрудников, и она отмечает поднявшихся на борт "Принца Альберта" галочкой.
Спустившись в свою каюту, я разложил вещи. Каюта была одноместной: узкая койка, крохотный откидывающийся стол перед ней, иллюминатор, розетка, зеркальце, небольшой платяной шкаф. За перегородкой совсем миниатюрный санузел – унитаз и душевая кабина. Вот и все удобства. Наш пароход был обычным грузовым трудягой, не предназначенным для роскоши пассажиров.
Я выглянул в иллюминатор. Корабль стоял у причала, поэтому я ничего не увидел, кроме грязной бетонной стены. Я уселся на койку. Делать было нечего.
Я решил спуститься в трюм, и еще раз осмотреть свое оборудование.
Все оказалось на месте – все тридцать восемь контейнеров по двести килограмм, помеченные пиктограммой: красный медицинский крестик на белом фоне. Больше одного контейнера, за один раз, лифт в Эквадоре поднять не может, поэтому приходится вот так выкручиваться. Здесь, на Земле, все оборудование и приборы приходится разбирать на узлы и детали. Консервировать и упаковывать в транспортный контейнер, выдерживающий космический холод и вакуум. Людей лифт тоже поднимал. Контейнер для перевозки людей был оборудован системой жизнеобеспечения, кроме того, путешественнику полагалось одеть скафандр – на тот случай, если оборудование контейнера откажет.
На Луне начнется обратный процесс – все достается из контейнеров, распаковывается и монтируется. При этом нужно ничего не забыть на Земле.
Я почувствовал голод. Поднявшись в кают-компанию, я узнал, что ужин уже закончился, а завтрак будет только в шесть утра. Тогда я еще раз позвонил Шейле, и спросил, будет ли у меня время поужинать в ресторане на берегу. Она ледяным голосом отрезала, что пароход ждать не будет, и если я опоздаю, то добираться до Гренландии буду за свой счет, а каждый день опоздания будет считаться, как прогул.
Она была настроена решительно. У шефа, поистине, идеальная секретарша. Когда ей что-то от тебя нужно, она превращается в ласкового котенка. Мурлыкает, флиртует, строит глазки – пока не добивается нужного. Но когда тебе что-то нужно от нее (например, позвонить мне в ресторан и предупредить, что пароход готов отчалить), то не дождешься. Она сразу превращалась в гибрид колючей проволоки и кобры.
Тем не менее, голод решительно давал о себе знать. Я решил рискнуть. Я подошел к матросу, возившемуся на палубе, и поинтересовался, когда мы отплываем. А также, будет ли у меня время пообедать в ближайшем ресторане, на берегу? И не подскажет ли он мне ресторан?
Парень ответил, что никаких признаков отплытия пока не видно. С момента подачи команды "со швартовых сниматься", до отхода от пирса, проходит обычно полчаса – минут сорок. Пока такой команды не было. Да, он знает ресторан, называется "Valholl4", и совсем недалеко от нашего пирса. Ходить туда не обязательно. Ресторан доставляет еду прямо к трапу – достаточно позвонить. Он мне дал номер, которым я тут же воспользовался.
Уже через десять минут я спускался к себе в каюту, с пакетом из ресторана. В пакет были уложены: судок с крабовым супом, контейнеры со стейком, жареной картошкой, салатом, соусом из грибов и кетчуп. Чудесный аромат струился оттуда.
Напротив своей каюты я увидел элегантную девушку в деловом костюме. Белая блузка, облегающая темно-синяя юбка "мини", длинные стройные ножки, каблуки-шпильки. Пушистый водопад кудрявых
Она нетерпеливо стучала в дверь моей каюты. Увидев у меня в руках пакет с рекламой ресторана, Шейла возмущенно уставилась мне в лицо:
– Стив! – выпалила она негодующе. – Вам же было сказано: сидеть в каюте, ждать отплытия! Вы что себе позволяете?
Я объяснил ей, что никуда с корабля не отлучался, а этот ужин мне доставили из ресторана, прямо к трапу. Она нахмурилась, не зная, как отреагировать – попросить прощения или сказать, чтобы больше так не делал.
И тут, из моего пакета, до нее донесся запах еды. Ее ноздри дрогнули и расширились, а большие глаза, с искусно подведенными стрелками "под Клеопатру", распахнулись еще больше. Немедленно произошла удивительная метаморфоза – из кобры Шейла превратилась в ласкового котеночка.
– Что это вы принесли, Стив? – замурлыкала она. – Ах, как вкусно пахнет! – Она потянула пальцем край пакета и заглянула туда. – Не желаете ли поделиться с девушкой? Оказывается, я проголодалась, пока бегала за вами по каютам!
Я ответил, что если девушка голодна, я могу заказать для нее все, что она пожелает, из того же ресторана. Но она, по-видимому, нацелилась именно на мою еду. Она скорчила умильную рожицу, и даже провела мне пальцем по щеке:
– Ну же, Стив! У меня полно дел перед отплытием! Куда-то запропастился Джонатан Левандовски. Этот охламон не отвечает на звонки… В каюте его тоже нет. Мне надо его найти, и убедиться, что он на борту. Ждать заказ с берега – нет ни времени, ни сил! Будьте джентльменом, поделитесь со мной!
Я не стал говорить, что оставил Джонатана в кабаке, пить водку. Решил позвонить ему, когда отделаюсь от Шейлы.
Я пригласил ее к себе в каюту. Одноместная каюта была рассчитана на одного, а не на двоих, тут ничего не попишешь. Мы откинули стол, и разложили еду.
Чтобы поделить суп, пришлось переложить салат к картошке. Освободившийся контейнер мы использовали в качестве второй тарелки. Кое-как втиснувшись, между койкой и крошечным столиком, мы с Шейлой приступили к еде. Чтобы орудовать ложкой над судком, она притиснула меня к переборке, прижавшись горячим бедром.
Видимо, она и вправду была голодна. Не успел я съесть свою половинку, как она уже расправилась со своей. Точно так же мы поделили стейк, картошку и салат.
Когда контейнеры опустели, она удовлетворенно вздохнула, промокнув губы салфеткой. Затем встала, подошла к зеркалу, внимательно себя осмотрела (не капнула ли где, на блузку), подвела губы, поправила волосы, а потом повернулась ко мне. Видимо, пока она стояла перед зеркалом, произошла обратная трансформация – она опять сделалась колючей проволокой.
– Стив! Я вам благодарна. Спасибо за еду! Имейте в виду, у вас меньше получаса, чтобы заказать еще. Через полчаса уберут трап. Не вздумайте сходить на берег!
С этими словами она исчезла. Я позвонил Джонатану. Судя по шуму из динамика, он все еще сидел в кабаке.
– Джонатан! Тебя Шейла разыскивает. Говорит, через полчаса отчаливаем.
Судя по голосу, Джонатан уже немало принял:
– Что с того? Это всегда так говорят, а на самом деле раньше утра ничего с места не двинется.
– Как хочешь. Я тебя предупредил. Через полчаса уберут трап.
Джонатан помолчал немного и буркнул:
– Ладно, иду.
Я посидел немного, и понял, что больше не ощущаю голода. Приняв душ, я разделся, и мгновенно уснул.
Тетрадь 3
6 июня, четверг, ранее утро.
Я проснулся от светящего в глаза (что за напасть!) ночного солнца. Здесь, на севере, циркадные ритмы организма попросту отказывают.
Корпус корабля сотрясала мелкая дрожь. Я глянул в иллюминатор. Серой бетонной стенки не было. Солнечные лучи, бликуя на волнах, сверкали и резали глаза. Мы были в море. Где-то, вдалеке, километрах в двух-трех, маячил далекий берег Норвегии.
Я посмотрел на часы. Оказывается, я проспал шесть часов.
Как раз сейчас начнется завтрак для утренней вахты. Я быстро оделся, и побежал в кают-компанию.
Там никого, кроме двух человек судовой команды, не было. Позавтракав, я поднялся на палубу, чтобы осмотреться и прогуляться.
Наш корабль шел по спокойному морю, оставляя за кормой белый вспененный след.
На палубе торчал человек, которого я уже встречал раньше, на берегу. Здоровенный двухметровый (с лишним) детина, блондин с длинными волосами, забранными в конский хвост. На такого трудно не обратить внимание. Он вечно ошивался на конференциях и семинарах. Журналист какой-то датской газеты. Мне сказали название газеты, но я не запомнил.
Журналист смотрел в видоискатель камеры, направив объектив в сторону моря.
Словно почувствовав, что я его разглядываю, он опустил камеру, и повернулся ко мне.
Очень светлые наглые глаза, слегка навыкате, почти не моргают. Верхнюю губу оттеняет презрительная стрелка усов.
– Доктор Захаров? – поздоровался он, протягивая мне руку. – Доброе утро. Я Олаф Расмуссен, журналист из "Моргенависен Джулландс Постен".
Оказывается, еще один человек, кроме Джонатана, может правильно, не коверкая, произнести мою фамилию. Я пожал ему руку.
– Что вашу газету заинтересовало в Гренландии?
– Я веду в нашей газете научно-популярную колонку. Читателям интересно знать, что происходит на переднем крае науки, – объяснил Олаф, извлекая коммуникатор. – Не откажетесь ответить на пару вопросов?
– Что вы хотите знать?
Он включил в своем ccn режим диктофона.
– Для начала расскажите нашим читателям о себе.
Я поведал, что меня зовут Мстислав Сергеевич Захаров, мне тридцать два года, я холост, закончил три вуза: шведский Каролинский институт, по специальности "терапевт-диагност", Уральский политехнический институт, по специальности "медицинская роботехника", а также университет Джона Хопкинса в Америке, по специальности "программист-оператор хирургических роботов". Кроме русского и английского языков, знаю шведский. Опыт работы: три года интернатуры после Каролинского института, а так же два года самостоятельной практики, после Уральского политеха, с одновременным окончанием ординатуры
– Другими словами, вы больше врач, чем физик. Почему вы сотрудничаете с Вакуумной лабораторией?
Я пожал плечами:
– Руководство лаборатории посчитало, что им в штате необходим врач. Они пригласили меня, заодно обеспечив первоклассной аппаратурой. Мне было лестно освоить новые возможности, поэтому я дал согласие.
– Как вы восприняли изменение цели экспедиции?
– Неоднозначно. С одной стороны, жаль, что не удастся посетить лунную базу, и посмотреть тамошние чудеса. Говорят, там очень интересно. С другой стороны, Гренландия – не менее интересное место.
Он задал мне еще множество малозначительных вопросов, и без сомнения, задавал бы и дальше, если бы на палубу не выпорхнули ранние пташки – Джонатан и его коллега Поль Клеман.
Джонатан был всклокочен, красноглаз, куртка одета на голое тело, лицо небритое, помятое и одутловатое. Хорошо посидел вчера в баре. Поль, наоборот, изысканно одет (бабочка вместо галстука, из грудного кармана торчит кончик носового платка, в петлице бутоньерка), тщательно причесан, гладко выбрит.
Олаф Расмуссен тут же переключился на новых жертв, что позволило мне вздохнуть с облегчением. Я прогулялся по палубе, разглядывая палубные механизмы.
Пикнул мой коммуникатор. Я посмотрел. Шейла оповещала всех сотрудников, что в восемь утра, перед завтраком, состоится общее собрание. На котором надо быть непременно. До завтрака оставалось еще около часа, поэтому я решил, что будет забавно, если я переплюну Поля, одевшись самым изысканным образом.
Быстро приняв душ, я извлек из чемодана свой лучший бархатный темно-синий костюм, голубую рубашку, галстук цвета индиго с золотой искрой, золотые запонки с синими сапфирами, и такой же заколкой для галстука. Платок я выбрал под цвет галстука. Вместо бутоньерки воткнул в петличку золотой кадуцей5, который мне вручили по окончании Каролинского института.
Осталось тщательно причесаться и подправить бороду. Я оделся, посмотрел в зеркало. Недурно. До начала завтрака оставалось меньше десяти минут, поэтому я решил отправляться.
Когда я перешагнул порог кают-компании, то чуть не ахнул. Сотрудники лаборатории, все до одного, вырядились, как на светский раут. Мужчины щеголяли в строгих костюмах. Многие были в смокингах, а пару физиков надели фраки. Дамы красовались в платьях для коктейля, нацепив такое количество драгоценностей, что все кругом сверкало.
Я поискал глазами Джонатана. Этот мерзавец напялил светло-песочный спортивный костюм с накладными карманами, белую водолазку и зеркальные очки. Рыжие патлы тщательно причесаны, а от рыжей щетины не осталось и следа. Сам переоделся, а меня не предупредил. Тоже мне, друг называется…
Я почувствовал досаду. Меня не оповестили о традиции изысканно одеваться к завтраку. То обстоятельство, что я угадал обстановку, ничего не меняло – я по-прежнему чувствовал себя в этом коллективе чужим.
Рядом со мной появилась Шейла. Она была одета в свободное алое платье с глубоким декольте. Из драгоценностей – алый чокер на шее, с довольно крупным брильянтом. В ушах – брилиантовые серьги. Окинув меня ледяным взглядом, она перевела глаза на Джонатана. Убедившись, что и этот хулиган одет правильно, она немного расслабилась, но глаза по-прежнему остались холодными.
– Шейла, почему меня никто не предупредил, что к завтраку следует респектабельно одеваться? – раздраженно спросил я. – Ведь я собирался прийти в джинсах и футболке! Хорошо, что я увидел, как оделся Поль Клеман!
Она снова измерила меня взглядом. Сделала шаг ко мне, немного поправила галстук (который был в порядке), чуть подкорректировала платок в нагрудном кармане, щелчком сбила с плеча несуществующую пылинку. Теперь, когда все было в ажуре, она позволила себе слегка улыбнуться:
– Но вы пришли не в джинсах, Стив. Впрочем, если бы вы пришли в джинсах, никто бы не сказал вам ни слова. Это симпозиум, первое собрание, начинающее экспедицию. На симпозиум полагается одеться респектабельно. Это очень давняя традиция, берущая начало еще до создания нашей лаборатории. Говорят, еще со времен Фарадея. Собрание по времени совпало с завтраком, вот и все. На следующий прием пищи можете одеваться, как вам будет угодно… К завершающему симпозиуму тоже желательно одеться прилично.
Шейла повернулась, и пошла к тому столику, за которым сидел шеф. Наш шеф – ученый с мировым именем, нобелевский лауреат. Он грузный, начинающий полнеть мужчина. У него волосы растут во всех местах, которые не закрывает одежда. Мне он всегда напоминал медведя, вставшего на задние лапы. Его голос – глубокий бас, с рычащими нотками. Шеф кашлянул, повозился на стуле… и, в самом деле, поднялся на задние лапы.
Все замолчали и повернулись к руководителю лаборатории. Тот вкратце обрисовал, почему мы вместо Луны отправились в Гренландию, затем предоставил слово Туомасу Лаури, своему заму.
Туомас рассказал, какие усилия предприняли гляциологи за минувшие сутки. Он разослал нам на коммуникаторы графики и диаграммы. Я посмотрел, и мало что понял, кроме того, что в подледном объекте слишком много металла, и слишком мало силикатов.
Потом слово взял Ричард Стоквелл, еще один зам шефа. Он объявил, что связался с гренландской администрацией в столичном центре Нуук6. С ними согласовано место, где разместится база нашей лаборатории. Это рыбацкий поселок Касигианнгуит. Этот поселок находится на западном побережье залива Диско, в море Баффина. Нам следовало поставить ангар на пляже, южнее поселка.
Затем Ричард определил порядок разгрузки. В первую очередь мы разгружаем контейнеры, содержащие элементы ангара. Техники тут же начнут наш ангар собирать. Затем последуют энергетические, климатические установки, аппаратура связи, системы жизнеобеспечения – все те устройства, которые позволят превратить огромный холодный ангар в теплый уютный дом. Ричард перечислял названия отделов, кто, в какой последовательности, и что делает. За этим потоком информации я чуть было не упустил упоминание своего отдела. Я должен был выгрузиться почти после всех, но до той поры не филонить, а находиться в бригаде сборщиков ангара, чтобы помочь грубой мужской силой (тут все захихикали). Я поначалу хотел возмутиться несколько хамским остроумием Ричарда, потом вспомнил, что сборку будут производить роботы, а техники только ими управлять. Поскольку я тоже числился оператором роботов, я решил проглотить обиду. Кроме того, мне предписывалось быть готовым на тот случай, если кто-то получит травму, для оказания медицинской помощи.
Выступил Роберт Тайлер. Он возглавлял группу, которая должна была отправиться на середину острова, на подмогу нашим друзьям гляциологам. Предстояло пройти, погрузившись на вездеходы, около пятиста километров. Он зачитал фамилии тех, кто был в передовой команде, затем следовала основная группа, с наиболее тяжелым оборудованием, и, наконец, арьергард – те, кто не попал в первые две.
Я обратил внимание, что в ангаре остаются считанные единицы, в том числе я с Джонатаном. По тому, как вытянулось лицо Джонатана, я понял, что он тоже хотел приобщиться к великим открытиям, но для него карта не легла.
Снова на задние лапы поднялся шеф. Он рыкнул благодарность всем собравшимся, а так же предложил не стесняться, и приступить к завтраку. На этом собрание закончилось. По рядам покатились роботы-стюарды, развозя заказы. Очевидно, многие сделали заказ заблаговременно. Я сегодня уже завтракал, однако достал свой коммуникатор, чтобы заказать круасан и апельсиновый сок.
К моему столику подошла Мэри Рассел, отодвинула стул, села. Она астрофизик, но приписана к моему отделу, как медсестра. Она тоже должна была остаться в ангаре.
Наша Мэри – личность весьма примечательная. Первое, что бросается в глаза, она альбинос. У нее прозрачная белая кожа, волосы напоминают паутину, а радужка глаз яркого красного цвета. Во-вторых, она единственная, из всей нашей команды, кто носит очки. У нее сильнейшая близорукость, а исправлять ее Мэри не хочет. Я подозреваю, что очки Мэри носит, чтобы скрыть красную радужку, хотя для этого вполне подошли бы контактные линзы. Мэри скромна, застенчива, и даже скованна. Когда Мэри волнуется, она краснеет настолько впечатляюще, что за ней закрепилась кличка "Кровавая Мэри".
В нашей команде Мэри, как и я, "белая ворона". Она не физик, а астрофизик и космолог. Хотя она отлично разбирается в физике, но на всех мозговых штурмах помалкивает. Говорит, только когда спрашивают.
Очевидно, Мэри мне что-то захотела сказать. Она бросала на меня быстрые косые взгляды и заливалась краской. Было невозможно не заметить такое представление, однако, мне захотелось ее помучить. Я сделал вид, что поглощен круасаном.
Наконец, Мэри решилась.
– Стив… – едва слышно выдохнула она.
Я опустил надкушенный круасан на тарелку.
– Слушаю, мисс Рассел?
– Как я слышала, мы с вами не попали в мобильную команду?
– Да. Собственно, в мобильную команду попали все, кроме четырех человек. Я, вы, Джонатан и еще кто-то, кого я не расслышал.
– Это Поль… Поль Клеман. А еще мисс Айзен.
– Ах, да, еще Шейла. Она пятая. Ей в мобильном отряде, и вправду, делать нечего. Ну, мы-то с Джонатаном, понятно, почему попали в опалу. Шейла нас считает возмутителями спокойствия, смутьянами, бунтарями и хулиганами. А вы, с Полем, почему угодили в дурную компанию?
Мэри снова залилась краской. Окружающие могут подумать, что я ей сделал неприличное предложение.
– Я не знаю, почему оставили Джонатана с Полем, зато я знаю, почему остаемся мы с вами. Вы врач. Вам, вроде, не по специальности выкапывать артефакты из-подо льда. Мне тоже копаться в древних железках неинтересно. В свое время я прошла курсы медсестер. Поэтому я попросила приписать меня к вашему отделу. Так что я остаюсь с вами, на базе.
Она снова посмотрела на меня, и вновь залилась краской.
К нам подсели Поль и Джонатан. Мери глянула на них, и отвернулась. Джонатан оглядел наш квартет, и сказал с ухмылкой:
– Ну, что штрафники, еще не успели ступить за берег Гренландии, а уже оказались в карцере?
Джонатан решил сделать веселую мину при плохой игре. Я колебался, спросить ли их о причине немилости, или промолчать. Тут на нас упала тень. Над нами возвышался шеф. Он положил лапы нам с Полем на плечи, и наклонился пониже.
– Я вижу, вы собрались вместе, – мягко сказал он. Я даже не слышал рычащих ноток в его голосе. – Это хорошо. Я должен сказать вам пару слов. Мне бы не хотелось, чтобы вы восприняли ваше назначение, как наказание. Мистер Захаров – врач, его место на базе, возле его оборудования. Мисс Рассел сама попросилась остаться. Доктор Захаров, – обратился он ко мне, – как только ангар будет готов, вам надлежит приступить к распаковке вашего оборудования, подключению его к энергоснабжению, настройке. Вы должны немедленно оказать медицинскую помощь любому, кому она потребуется. Поль и Джонатан, – он посмотрел им в глаза, – вы талантливые инженеры, у вас золотые руки. Вам надлежит содержать все оборудование ангара в полной исправности. Джонатан остается за старшего. Сейчас я вас оставлю, дела, знаете ли. Но помните, вы будете являться соавторами будущих открытий, вместе с нами. Вас не забудут. А теперь – пока!
Он мягко хлопнул меня по спине, и исчез в коридоре. Вслед за ним потянулись другие физики.
Тетрадь 4
10 июня, понедельник
Строительство ангара идет полным ходом. Два робота, тут же, на месте, выпекают арки ангара, на которые будет опираться оболочка.
Наша бригада, из пяти человек, собирает оболочку ангара. В бригаду, кроме меня и Мэри, включили трех техников. У каждого из нас, на ccn, была загружена выкройка, которой мы и следовали. Робот, которого нам вручили, был примитивным и простым. Кроме робота, нам дали ручную сварочную машинку. Прежде чем заправить в бункер робота рулон листового пластика, следовало приварить машинкой начало нового рулона к концу старого. После этого нужно нажать на панели управления робота кнопку – и он самостоятельно начинал ползти между кромок рулонов, сваривая их прочным герметичным швом.
Еще одна группа готовила вездеходы, для путешествия в середину Гренландии. Это были плоские гигантские машины, на огромных мягких колесах. Техники проверяли батареи, системы обогрева, навигации, связи, как закреплен груз…
Вся эта технология была разработана для Луны.
Вездеходы должны были отправиться уже завтра утром.
25 июня, вторник
Я как раз размечал очередной лист пластика, когда кто-то тронул меня за локоть. Я поднял голову. Шейла.
– Стив! Есть минутка?
Сегодня она была ближе к ласковой кошечке, чем к шипящей кобре. На ней был алеутский анорак с меховой опушкой. С океана, несмотря на разгар лета, ощутимо тянуло промозглым холодом.
– Минутку я всегда найду. Чем я могу помочь?
– Как раз требуется ваша помощь, как врача. У меня для вас пациентка.
Вот как? Уж не сама ли Шейла?
– Я вас слушаю.
– Не здесь. Пойдемте.
Я пошел за Шейлой. Мы вышли из зоны стройки. На пляже, почти возле кромки воды, стояло пять человек. Наш шеф. Рядом с ним – высокий темнокожий мужчина. Миниатюрная японка. Даже сквозь широкую меховую парку было видно, что она беременна. Седой представительный джентльмен пожилых лет. И высокий, очень худой человек в костюме священника.
Шеф принялся представлять мне незнакомцев. Высокий черный парень оказался мэром поселка, по имени Масимба Нгуема. Японка Акико Хасимото – его жена. Седой мужчина был моим коллегой, местным врачом. Он представился, как доктор Джеймс Мэйсон. Священника звали Майкл Доббс.
Я уже догадался, что моя пациентка – это госпожа Хасимото, и спросил, чем могу помочь. Но доктор Мэйсон, взяв меня за локоть, отвел в сторону. Он поведал мне вполголоса, что давно наблюдает, как протекает беременность госпожи Хасимото. Он определил поперечное положение плода. Он спрашивал меня: помогу ли я ему принять роды, или следует отправить Акико на материк? Я пообещал коллеге, что помогу, чем смогу, но предупредил, что моя аппаратура еще даже не разгружена с корабля. А ведь ее надо не только сгрузить и распаковать, но собрать, протестировать и настроить. На все это нужно время. Я спросил, когда у госпожи Хасимото наступает срок, и доктор ответил, что время еще есть – у нас в запасе три-четыре недели. Выспросив у доктора Мэйсона другие интересующие меня вещи: есть ли помещение, где можно осмотреть пациентку, какой аппаратурой он обладает, возможности транспортировки на материк, и другое, я подошел к госпоже Хасимото.
На меня смотрела совершенно очаровательная мордашка. Безупречный овал лица, черные, выразительные, миндалевидные глазки. Пушистые ресницы. Изящный "европейский", чуточку курносый носик, чувственный пухлый рот. Уголки глаз и рта задорно приподняты, что делает ее лицо всегда улыбающимся, живым и жизнерадостным.
Я протянул ей руку.
– Госпожа Хасимото… – начал я.
– Акико, – перебила она меня, пожимая мне руку в ответ, – меня все зовут Акико.
– Хорошо… Акико, доктор Мэйсон мне сказал, что собрался отправить вас рожать на материк, но вы категорически отказались. Почему? Могу я переубедить вас?
– Как же я брошу своего мужа? Он без меня пропадет совсем. Кроме того, я отказалась ехать на материк, потому что знала: в наш поселок приедете вы, и вы мне поможете!
Улыбка Акико была ослепительной и располагающей. Так улыбаются дети, которые знают, что им ничего не грозит.
– Откуда вы могли такое знать? Я сам узнал всего неделю назад. Я с остальными ребятами собирался лететь на Луну!
– Не спрашивайте, откуда, я и сама не могу объяснить, – призналась она, продолжая улыбаться. – Месяц назад доктор Мэйсон определил неправильную беременность. Он предложил лететь на материк, но я отказалась. Я чувствовала, что произойдет какое-то событие, и все будет хорошо. А теперь, когда я с вами познакомилась, я точно знаю: вы тот самый доктор, который мне поможет.
Ну что на такое можно ответить? Акико излучала такой поток симпатии и позитива, что устоять перед ней было невозможно. Я невольно улыбнулся в ответ.
– Конечно, я помогу вам, Акико. Однако мне придется бросить текущие дела, и заняться выгрузкой и настройкой своей аппаратуры. Я скажу пару слов своему шефу.
Шеф выслушал меня, потом коротко кивнул.
– Я попрошу Ричарда, чтобы он освободил вас от строительства ангара. Приступайте к разгрузке немедленно. И немедленно же начните все монтировать. Я выделю вам ребят, чтобы помогали. Четырех человек хватит?
– Это ни к чему, шеф. Пусть эти четверо работают на строительстве ангара, чтобы быстрее накрыть его оболочкой. Мне нужна будет только мисс Мэри Рассел. Мы с ней возьмем транспортного робота, и к концу дня мое оборудование будет на берегу. А пока ангара нет, мне его даже собрать негде.
Тетрадь 5
Воскресенье, 30 июня, вечер.
…Джонатан коснулся кнопки на экране, и климатизатор, наконец-то, погнал в ангар теплый воздух. Мы вздохнули с облегчением. Несмотря на июнь, на улице было всего плюс семь.
Благодаря указаниям шефа, мы поставили ангар к концу недели. Это сооружение здорово помогло тем, кто отправлялся во вторую и третью поездку. Оболочка ангара, хотя и не спасала от низкой температуры, зато предохраняла от промозглого сырого ветра, постоянно сквозившего со стороны океана. Благодаря этому люди не переохлаждались.
После ухода второй экспедиции ангар почти опустел. Увезли большую часть оборудования, уехала большая часть людей. Кроме нашей пятерки, сталось человек восемь или девять.
Оставшиеся сотрудники помогли Джонатану и Полю решить вопрос с энергетикой. Мы не стали ставить громоздкие солнечные батареи, как сделали бы на Луне. Мы попросту подключились к местным источникам энергии. Эти системы всегда проектируются с огромным запасом по мощности, поэтому местные власти, в лице мэра Нгуема, возражать не стали. Еще неделя ушла на подвеску светильников, прокладку кабелей, соединения. Когда в ангаре появился свет, я почувствовал, что основная часть работы сделана. Осталось оборудовать себе рабочее место.
Мы с Мэри расставили мою аппаратуру в дальнем углу ангара, за стеллажами. Оборудовали операционную, приемную, аптечный склад, санузел, две палаты для больных, завесив стеллажи пластиковой пленкой. Потом включили стерилизатор в операционной и оставили его на сутки.
В этот день, воскресенье вечером, ангар покинула последняя группа. Мы остались впятером. Поль, закончив возиться с программированием контролера климатизатора, зевнул. Он заявил:
– Хватит на сегодня! Уже две недели вкалываем, не разгибаясь. Пошли в гостиницу! Продолжим завтра!
И он ушел.
Джонатан в гостиницу не пошел. Он приблизился к панели управления, и попытался запустить обогреватель. Не тут-то было! Климатизатор высветил на экране какую-то ерунду, с кучей отказов, и даже не запустил вентилятор.
Джонатан чертыхнулся, и полез курочить агрегат. Полчаса мы с Мэри подавали ему то отвертку, то пассатижи, то тестер.
– Проклятие! Все цепи в порядке, – заявил Джонатан, тыкая щупами тестера в клеммы, – а эта штука не заводится… Вывод только один: этот засранец Поль загрузил в блок управления какую-то битую прошивку. И даже не соизволил проверить! Разве так можно работать? Халтурщик!
Он поискал в сети новую прошивку. Поколдовав с настройками, залил ее в память системы жизнеобеспечения. На экране появилось веселенькое приглашение, а коды ошибок исчезли. Зашелестели вентиляторы – и моя приемная стала наполняться блаженным теплом.
Я подкатил кушетку к анализатору, и попросил Мэри поработать моделью, чтобы протестировать работу аппаратуры. Мери покраснела, немного похихикала, поежилась (в ангаре, даже после включения обогревателя, было еще очень прохладно), но деваться ей было некуда – аппаратуру надо протестировать. Она разделась до купальника и легла на кушетку, возле диагностического робота. Я облепил Мэри
Мы с Мэри были готовы к работе. Я позвонил доктору Мэйсону, и пригласил его в ангар. Вслед за этим я позвонил Акико.
Вместе с Акико пришла куча народу. Кроме Масимбы Нгуема, пришел местный шериф Генри Скотт, с двумя своими подчиненными. Пришел библиотекарь Вильям, со своей женой Галли. Пришли соседи мэра. Короче, прорва зевак. А Шейла так и не появилась.
Все хотели увидеть ангар изнутри. Посмотреть действительно было на что. Ангар был разработан, как база, для длительного проживания на Луне и Марсе. Кроме индивидуальных кают и кабинетов, тут была кухня, кают-компания, медицинский, спортивный отсеки, оранжерея, мастерские, склады, санузлы с кругооборотом воды, климатизаторы, отопители, целый парк роботов и транспортной техники – все, что может понадобится вне Земли.
Многие контейнеры мы не стали даже распаковывать. Нетронутым остались хозяйство скафандров, солнечная электростанция и многое другое. В этом не было нужды. Хоть мы и находились в суровой Гренландии, это место было в тысячу раз комфортнее враждебной для человека Луны. Наши сотрудники, в том числе и я, предпочли поселиться в гостинице поселка, а не в ангаре. Питаться мы решили в местных заведениях: кафе и барах, взамен приготовления концентратов на робокухне ангара…
Я вздохнул. Я сильно утомился за последние дни. Но расслабляться было нельзя. У Акико в любой момент могли начаться роды. Я попросил покинуть медицинский сектор всех, кроме доктора Мэйсона, и самой Акико.
Мэр Масимба, и шеф полиции Генри, принялись всех выпроваживать.
Наконец, ангар опустел. Мы с Мэйсоном переоделись в стерильные балахоны, и уложили Акико на кушетку томографа.
Мне открылась ужасная картина. Плод находился в неестественном положении. Хуже того, пуповина обвила ему шею, грозя удушением при родах.
Мэйсон, увидев голограмму, не смог сдержать судорожный вздох. Акико схватила меня за руку. В ее глазах были страх и надежда.
– Там что-то страшное, Стив? Не скрывай от меня ничего. Ведь ты мне поможешь?
Я ласково погладил ее по руке:
– Не бойся, Акико. Я помогу тебе.
Потом отвел Мэйсона в сторону:
– Что скажете, коллега?
Тот нахмурился и ответил:
– Я предлагаю немедленно сделать кесарево.
Я кивнул.
– Я тоже склоняюсь к этому варианту.
– Значит, решено?
Акико, со своей кушетки, услышала то, что ей слышать не стоило. Она вскрикнула:
– Кесарево? Это что, меня разрежут? Я не хочу кесарево! Я хочу рожать как обычно!
Я подошел к ней, и постарался объяснить:
– Послушай, Акико. Там, действительно, все сложно. Ты не бойся. Во-первых, я дам тебе наркоз. Когда ты проснешься, все будет сделано. Во-вторых, тебя будет оперировать робот. Он никогда не совершает ошибок, и все делает быстро и точно. В третьих, мы с доктором Мэйсоном будем рядом, и вмешаемся, если что-то пойдет не так.
– Нет! Я не хочу кесарево! – заплакала Акико. По ее прекрасному лицу, искаженному ужасом и страхом, потекли крупные слезы. – Ты же обещал, что мне поможешь! Доктор Мэйсон хотел отправить меня на материк, чтобы мне сделали кесарево, еще месяц назад, но я отказалась…
Я посмотрел на Мэйсона. Тот пожал плечами. Мы еще полчаса уговаривали пациентку, но та была непреклонна.
– Что будем делать? – спросил Мэйсон.
Мы вышли из хирургической, чтобы Акико нас не слышала. Мэйсон сказал:
– Если мы не сделаем кесарево, она погибнет. Ребенок тоже погибнет, в результате удушения.
– У меня есть робот для инвазивных операций, на внутренних полостях. Проблема в том, что он маломощный, и повернуть плод в утробе не сможет. Однако я могу использовать его, чтобы перерезать пуповину.
– Это нежелательно. Я бы сказал, опасно.
– Да. Плод начнет голодать, и в его крови начнут накапливаться продукты метаболизма. Однако смерть от удушения пуповиной ему грозить уже не будет. Введем матери окситоцин, для ускорения родов. Десять-пятнадцать кубиков, внутривенно. Или мизопростол, перорально.
– В таком случае, нам надо дождаться, когда зев матки раскроется… и тут же перерезать пуповину, а потом повернуть ребенка.
– Каким образом вы повернете ребенка?
– Руками. Я читал, что на заре медицины врачи так и поступали.
– Вы такое сами делали, доктор Мэйсон, или только читали?
– Признаюсь, нет. Только читал. Однако, думаю, я справлюсь.
– И все-таки это огромный риск. Еще не поздно сделать кесарево.
– Вы правы. Я сам за кесарево. Однако желание пациента для нас – закон.
– Верно… Придется идти на риск. Пойдемте ждать, когда у нее откроется зев матки…
И мы с доктором Мэйсоном стали ждать.
Тетрадь 6
… Ждать пришлось двое суток.
За это время произошло несколько малозначительных событий.
Во-первых, из второй поездки вернулись вездеходы. Они привезли множество обломков, которые удалось поднять из-подо льда.
Во-вторых, на эти вездеходы погрузились оставшиеся сотрудники нашей лаборатории, и отправились к местам раскопок. Ангар совершенно опустел.
В-третьих, Джонатан получил травму, распоров себе ладонь какой-то железкой. Мне пришлось поручить его роботу, чтобы тот обработал и склеил рану. Когда все было сделано, я отправил Джонатана в гостиницу, чтобы тот отдохнул и отоспался.
1 июля, понедельник.
Акико успокоилась и удивительно похорошела. У меня в приемной постоянно толпились посетители, которые приносили пациентке: кто цветы, кто конфеты, кто домашнее печенье, кто апельсины. Мы, с доктором Мэйсоном, держали нашу подопечную за пластиковой ширмой, в стерильном помещении. Гости могли ее видеть и разговаривать с нею.
Мои датчики показывали, что организм Акико находится в состоянии, близком к гипотонии. Я не видел в этом ничего плохого, и пока не собирался применять стимулирующие средства, чтобы не вызвать преждевременных схваток. Плоду тоже пока ничего не угрожало.
– Коллега, – сказал мне доктор Мэйсон, – Незачем торчать тут вдвоем. Предлагаю разделить дежурства.
Я согласился. Я настроил медицинский монитор так, чтобы он оправлял нам с доктором, на ccn, текущее значение параметров – частоту сердечных сокращений, уровень кислорода в крови и другие. Так мы могли, даже не находясь в ангаре, знать состояние Акико.
Доктор Мэйсон ушел. Я надел стерильный балахон, и прошел к Акико. Она спокойно лежала на койке, укрытая до подбородка, только живот поднимал одеяло холмиком. Она что-то держала в пальчиках. Я подошел посмотреть, что это. Оказывается, она лепила из хлебного мякиша какую-то фигурку.
Увидев меня, Акико отложила фигурку и улыбнулась.
– Стив, – спросила меня Акико, – почему у тебя нет женщины? Ты такой красавчик, умница! Посмотри, как на тебя смотрит Мэри! Она ведь тебя боготворит! И Шейла к тебе хорошо относится....
Заведи такой разговор кто-то еще, я быстро бы его оборвал. Но Акико дозволялось многое. В том числе и разговоры на личные темы.
– Я знаю, как на меня смотрит Мэри, – улыбнулся я. – Она смотрит на меня, как собака на своего хозяина. И я знаю, как на меня смотрит Шейла. Она смотрит на меня, как хозяин на свою собаку. Меня не устраивает ни то, ни другое.
– Тогда кто тебе нужен?
Я пожал плечами:
– Не знаю. Видимо, пока не встретил ту, которая действительно бы мне нравилась.
Она взяла меня за руку:
– Ты такой милый… Относишься ко мне с удивительной нежностью и заботой. От тебя исходит ощущение уверенности и надежности… Не будь я замужем за Сэмом, я сама бы за тобой приударила!
Я рассмеялся:
– Почему ты зовешь мужа "Сэм"? Его ведь зовут "Масимба"?
– Все верно, так его родители и назвали. Но тут, в поселке, никто не может правильно выговорить ни его имя, ни его фамилию. Как и твои, кстати. Поэтому "Масимба" был сокращен до "Сим", а англоговорящие граждане называют его на свой манер – "Сэм". Ты тоже можешь звать его "Сэм", он к этому привык. Я сама зову его "Сэм".
– Как вы познакомились?
– Я как раз поступила в колледж, там, у себя, в Ниигате. И тут к нам приехал преподавать, из Габона, красавец профессор Масимба Нгуема. Я влюбилась с первого взгляда…
– Держу пари, он тоже влюбился в свою красавицу студентку!
Акико зарделась. Потом продолжила с улыбкой:
– Ты прав. Только я не была его студенткой. Он преподавал курс "организация управления жилищной коммуной". Это совсем другой факультет. Я всю жизнь увлекалась рисованием и лепкой. Я заканчивала по курсу "стилистика и дизайн".
Она показала мне фигурку, которую лепила. Это был торс человека, плечи и голова. Фигурка была миниатюрной, не больше ладони. Высокий и широкий лоб, буйная шевелюра, борода, округлое лицо, курносый нос. Эта проказница лепила мой портрет!
– Мы гуляли по Ниигате, держась за руки, как дети. Сидели на берегу моря. Ели дары моря в ближайшем ресторане… Пили кофе с кокосовым молоком… Целовались…
– А как вас занесло в Гренландию?
– О, совсем просто. Когда я закончила колледж, вакансия Сэма закрылась. Мы, чтобы пожениться, стали искать работу – и мне, и ему. И тут подвернулась должность мэра в нашем поселке. Мы согласились, почти не думая.
– Не жалеешь, что уехала из Японии?
– Нисколечко. Здесь живут чудесные люди. Сэм немало сделал для поселка. Тут его любят и уважают. А если мне захочется навестить родителей, я всегда могу сесть на самолет – и слетать в Ниигату!
Я подоткнул ей одеяло и сказал:
– Уже поздно, Акико. Признаться, я страшно вымотался за эти дни. Давай поспим. Я постараюсь прикорнуть у себя в приемной, тут, за ширмой. Если что, зови. И вот тебе, на всякий случай.
Я положил перед ней на тумбочку кликер с тревожной кнопкой.
– Эта кнопка поднимет тревогу, так, что даже мертвого разбудит. Доктор Мэйсон тоже получит сигнал тревоги. Так что ни о чем не беспокойся. Спи.
Она показала мне руками, чтобы я к ней наклонился. Когда я это сделал, она чмокнула меня в щеку и сказала:
– Спокойной ночи, дорогой.
2 июля, вторник, раннее утро
Ночь прошла спокойно, хотя спал я плохо, просыпаясь каждый час-полтора. Проснувшись, я смотрел на часы, потом изучал показания монитора. Судя по наличию дельта-ритма, Акико глубоко спала. Убедившись в этом, засыпал и я, чтобы через час снова проснуться.
Утром, едва стукнуло шесть часов, в ангар заявился мэр Масимба Нгуема. В руке он держал огромный букет роз.
Пожав мне руку, он спросил, как поживает его красавца Акико. Узнав, что все по-прежнему, он спросил, не нужно ли чего. Я сказал, что единственно, в чем нуждается пациентка – это в покое. Я пожаловался, что вчера жители поселка весь день ей несли цитрусовые, шоколад, кремовые пирожные, хотя именно от этих продуктов Акико сейчас лучше воздержаться, во избежание аллергической реакции. Акико вовсе не нуждается в таком количестве еды, а цветы мне уже складывать негде. Поэтому, если кто-то хочет навестить ее – милости просим, но пусть приходят с пустыми руками.
Мэр Нгуема смутился, и спрятал букет роз за спину. Я улыбнулся, и сказал ему, что все в порядке. Раз уж цветы принесены, то пусть будут подарены. Я просто попросил мэра сделать объявление в поселке, о новом правиле. На что получил полное согласие.
Я спросил, успел ли господин Нгуема позавтракать, оказалось, что нет. Поскольку Акико еще спала, я предложит ему позавтракать в ближайшем дайнере7. Эта забегаловка называлась "Океан". Но господин Нгуэма сморщил нос, и заявил, что кормят там не очень, а если хочешь отведать простой, вкусной, нежирной и здоровой пищи, то следует обратиться в кафе "Cheesecake8". Он, пользуясь привилегией мэра, тут же позвонил туда, попросив принести завтрак на двоих в ангар. Обычно в "Cheesecake" на вынос не обслуживали. Мы устроились в моей приемной.
Через полчаса, подкрепившись, мы познакомились поближе. Мэр Нгуема был просто очарователен. Шутил, вел себя просто. Он перестал называть меня "доктор Zakharoff", и стал обращаться, как и все, "Стив", а себя разрешил называть просто "Сэм".
Во время завтрака Сэм рассказал, что они с Акико несколько лет ждали ребенка, но все никак не получалось. Я спросил, не случалось ли выкидышей, но Сэм ничего такого припомнить не смог. Зато рассказал, что родная сестра Акико, Изуми, несколько лет назад погибла во время родов. Тоже было неправильное положение плода. Ей сделали кесарево, но Изуми скончалась на операционном столе.
Я достал коммуникатор, и запросил историю болезни Изуми Хасимото. Оказалось, у Изуми беременность протекала с целым каскадом проблем, в том числе присутствовали спорадические кровотечения и сепсис. Кроме того, тоже упоминалось захлестывание петлей пуповины шеи плода. Причиной смерти назывался септический шок.
Мне стало понятно, почему Акико так боится кесарева сечения. Она не понимала, что операция была не причиной смерти, а попыткой, хоть и запоздавшей, спасти мать и ребенка. Если бы сестре Акико сделали операцию вовремя, исход, наверняка, был бы другим.
Сэм знал, от доктора Мэйсона, что у Акико тоже поперечное положение плода, и беспокоился. Я не стал от него скрывать, что беременность протекает сложно, но о пуповине вокруг шеи плода говорить не стал. Незачем пугать его лишний раз.
Завтрак окончился. Сэм уже начал подниматься, чтобы идти на службу в мэрию, но тут за ширмой проснулась Акико. Я оставил их, чтобы они поворковали, а сам вышел на побережье океана. Волны, выбегая на галечный пляж, тяжело вздымали плавающие там и сям льдины. Было всего плюс два, шел мелкий снег.
Я поежился. Погода сильно напоминала не середину лета, а конец ноября у нас в Южноуральске.
Мой ccn издал короткий резкий звук. Я посмотрел, в чем дело. Судя по появившимся маркерам стресса, у Акико начались первые схватки. Я помчался в ангар.
Тетрадь 7
2 июля, вторник, утро
Навстречу мне выскочил Сэм с выпученными глазами. Его лицо выражало растерянность и страх, даже губа отвисла. Я постарался его успокоить. Я сказал ему, что это только первая схватка, а до начала родов еще уйма времени. Велел ему идти домой, или на службу, или куда хочет – главное, чтобы не мешался под ногами. Кроме того, я попросил его поставить перед входом в ангар полицейского, чтобы заворачивал потенциальных посетителей. Он пообещал сказать полицмейстеру Генри (похоже, тут, в поселке, все друг друга называли просто, по именам), чтобы тот обеспечил для Акико покой.
Сэм ушел. Я позвонил доктору Мэйсону. Судя по всему, он только проснулся, и теперь завтракал. Перед ним суетилась пухленькая женщина, сервируя стол. Он был в бархатном коричневом халате, еще не брит.
– Доброе утро, Стив. Вы сказали, первая схватка? – Он посмотрел куда-то вниз и вправо, очевидно на параметры пациентки. – Зев матки еще не раскрылся? Нет? Значит, время еще есть. Полагаю, нам предстоят интересные сутки. Раньше утра следующего дня она не родит.
Я рассказал ему о смерти Изуми, сестры Акико, о которой узнал от Сэма. Доктор нахмурился.
– Мне госпожа Хасимото об этом не говорила. Теперь ясно, почему пациентка так боится кесарева. Тем не менее, я считаю, что мы должны быть готовы немедленно действовать, если что-то пойдет не так. Например, если сердце плода остановится в результате асфиксии. В этом случае мы обязаны будем сделать кесарево, невзирая на возражения пациентки. Нам ее жизнь, и жизнь ее ребенка, важнее ее фобий. Вы согласны, коллега?
– Да.
– Вас не затруднит подготовить оборудование для реанимации новорожденного?
– Оно готово, доктор Мэйсон.
– Прекрасно. В таком случае, я закончу завтрак, приведу себя в порядок, и приду подменить вас. Вам надо тоже немного отдохнуть. И зовите меня Джеймс. В этом поселке люди ведут себя просто.
– Хорошо. До встречи, Джеймс.
– До встречи, Стив.
Я взял из холодильника легкий завтрак для Акико – стакан молока, вареное яйцо, сыр, хлеб, немного клубничного джема. Одев балахон, прошел к ней, в стерильное отделение. Акико, держа в руке коммуникатор, что-то читала. Увидев меня, она ослепительно улыбнулась. У меня кошки на душе заскребли, когда я понял, что после того, что я скажу, эта улыбка погаснет.
– Доброе утро, Акико. Как ты себя чувствуешь?
– Доброе утро, Стив. Была схватка. Было довольно больно и немного страшно.
– Да, я знаю. Я видел на приборе.
– Это уже началось?
– Да. Схватки будут становиться все чаще и сильнее. Пока ты не родишь. Я хочу, чтобы ты была к этому готова, и не боялась.
– Хорошо. Я не боюсь, когда ты рядом. А где доктор Джеймс?
– Он скоро придет. Сейчас он завтракает. Ты тоже должна поесть.
Я придвинул к ней завтрак.
– Съешь, все это, до кусочка, потому что придется поголодать, пока ты не родишь.
– Ты не нальешь мне чашечки кофе?
– Нет, дорогая. Тебе лучше воздержаться от кофе. Потерпи.
– Хорошо.
Она принялась за еду. Я дождался, пока она поела, потом сказал, что ей надо освободить кишечник.
Акико посмотрела на меня своими глубокими черными глазами. Похоже, что-то поняла. Ее улыбка погасла.
– Стив, дорогой. Я чувствую, что-то случилось. Что-то плохое? Скажи мне сразу.
– Акико, у тебя беременность протекает очень сложно.
– Я это знаю.
– Я не все тебе сказал.
– У меня поперечное положение плода.
– Да. Но не только.
Глаза Акико прожгли меня, как огнем.
– Что еще?
– Вчера, когда мы с Джеймсом просканировали твой организм на томографе, мы увидели одну очень неприятную вещь.
– Какую?
– Видишь ли, пуповина обвилась вокруг шеи твоего ребенка. Я боюсь, что во время родов это задушит его. А роды будут тяжелыми и длительными. Время на реанимацию младенца будет упущено.
Я помолчал. Акико не спускала с меня глаз.
– Когда мы с доктором Мэйсоном обнаружили это, то вдвоем пришли к мнению, что тебе необходимо сделать кесарево. Причем прямо сейчас.
– Нет.
– Да. Мне Сэм рассказал о смерти твоей сестры, Изуми. Нет, не перебивай! Ты должна знать, что кесарево сечение не было причиной ее смерти. Причиной было неправильное положение плода, и вызванное этим кровотечение. Наступил общий сепсис. Кесарево сделали, когда было уже поздно что-либо делать. Твоя сестра скончалась от септического шока.
Акико молчала. В ее глазах был неприкрытый страх. Я погладил ее по голове.
– Нельзя тянуть с этим, Акико. Сейчас придет Джеймс, и мы приступим. В этой операции нет ничего страшного. Ты будешь под общим наркозом, и ничего не почувствуешь. В этом случае, и у тебя, и у твоего ребенка, есть все шансы. Если пустить все на самотек, твой ребенок погибнет. Возможно, погибнешь и ты. Я не могу этого допустить. Решайся.
– Стив, дорогой… Нет ли какого-то еще, другого способа? Ведь у тебя лучшая аппаратура…
– Аппаратура не заменяет врача. Это врач программирует робота, какую операцию и как делать. А сейчас этот врач стоит перед тобой, и говорит, что надо сделать операцию немедленно.
– А если без операции?
– Это невозможно. Еще вчера, мы с доктором Мэйсоном, планировали инвазивно перерезать пуповину, а потом развернуть плод, чтобы роды шли обычным образом. Но сегодня, когда я услышал о твоей сестре, я принял решение. Ты не сможешь меня отговорить.
Она заплакала.
– Ты можешь быть очень жестким, Стив.
– Да. Когда речь идет о твоей жизни, и жизни твоего ребенка. Мужайся, Акико. Я не позволю, чтобы с тобой случилось плохое, как с твоей сестрой.