Чужая. На своей земле

Глава 1. Дом Туманных людей

– Госпожа, все кончено, они внутри! – кричал снизу охранник покоев хозяйке замка. – Уходите наверх, дверь пока их выдержит! Но его слова потонули в раздавшемся треске и грохоте, крик прервался, послышались хриплые стоны. Топот ног бегущих по лестницам замка орков стал отчетливым, смерть приближалась к Диланне. «Я во всем виновата. Я проиграла, я наказана за свою самоуверенность и гордыню. Но они ничего не получат, все надежно спрятано. «Память дракона» им не найти, а остальное…». Диланна побежала вверх по винтовой лестнице замка к своим покоям. Замок ее предков-эльфов Кураханн стоял на скальном выступе горного хребта, возвышающегося над долиной Лайбы. Со стороны реки, а также с запада склоны хребта были почти отвесны. Попасть в замок можно было только одним путем – с восточной стороны по наклонной площадке для въезда, заканчивающейся подъемным мостом и внешними воротами. Затем шел нижний узкий внутренний двор: охраняемое пространство между двумя крепостными стенами, заканчивающееся главными воротами со сдвоенными полукруглыми башнями и опускающейся решеткой. Еще дальше были следующие ворота, пройдя через которые можно было попасть в верхний двор. Над нижним двором с юго-запада возвышалась голая скала, на которой стоял квадратный бергфрид, казалось, он рос прямо из сердца серого камня, цветом и структурой очень на него похожий. Из башни можно было попасть в покои хозяев. До сегодняшнего дня замок считался неприступным.

Перед тем как войти в комнату, молодая женщина остановилась, перевела дыхание и вытерла глаза. Слуг не должны пугать ужас в ее глазах и дрожь в голосе. Справившись с собой, Диланна подняла голову, сжала зубы и шагнула через порог. Уединенные и тихие когда-то, сейчас ее комнаты были полны воинами, испуганной прислугой, страхом и безнадежностью. Увидев свою госпожу, все притихли, множество людских глаз рассматривали ее лицо, ища на нем признаки паники или отчаяния.

– Орки вошли в замок, времени почти не осталось, – голос Диланны звучал ровно и бесстрастно, – им нужна только я. Они пощадят любого, кто выйдет отсюда без оружия. Я не требую от вас ничего. Кто хочет жить – уходите немедленно.

Никто не двинулся с места. В тишине было хорошо слышно, как пронзительно и требовательно кричали из гнезд под самой верхушкой квадратной башни птенцы стрижей, солнечный луч ударил в наборные цветные витражи узких окон, и вся комната сразу изменилась, сделалась праздничной и яркой. Желтые, зеленые, синие и красные отсветы упали на резную мебель из светлого дерева, украшенные гобеленами стены, тяжелую кованую люстру под потолком. Невозможно было поверить, что смерть уже здесь, стоит за дверью и держит костлявой лапой кованую скобу, почему-то медля потянуть за нее.

– Мы никуда не пойдем, госпожа. Лучше умереть, чем сдаться этим уродливым скользким тварям, – с этими словами вперед вышел старый воин-эльф, высокий, седой, с покрытыми шрамами руками, – мы будем защищать тебя, Диланна, пока сможем. Тебя и твою дочь.

Вокруг все разом заговорили, кто-то подошел к Диланне с ободряющими словами, женщины со слезами обнимали ее. Диланна подняла голову и сделала вид, что внимательно рассматривает потолок – слезы душили ее, паника и ужас рвались наружу. Ей понадобилось время, чтобы успокоиться и заставить себя вернуться в безнадежную действительность. Да, это их последний день. И у нее есть еще одно дело, самое важное и сделать его нужно немедленно, иначе орки получат то, за чем они пришли сюда.

– Я благодарю вас всех, что не бросили меня, мне нечем отблагодарить вас, но, может быть, слабым утешением для вас будет то, что умрем мы все вместе. – Диланна снова посмотрела на потолок, но быстро перевела взгляд на окруживших- ее эльфов, – я прошу вас дать мне немного времени. Я должна закончить… доделать… завершить… – она запуталась в словах и замолчала.

– Делай то, что считаешь нужным, госпожа, за нас не беспокойся. Мы задержим их, насколько хватит наших сил, – говоривший ранее воин подошел к ней, – иди, и поторапливайся, орки подошли уже слишком близко.

Диланна молча кивнула ему и бросилась бежать – сначала в дальнюю маленькую комнату, где она схватила приготовленный заранее маленький сундучок и ящик. Потом этот груз Диланна торопливо отнесла к лестнице бергфрида и вернулась опять в свои покои, на этот раз за накрытой плотной легкой тканью корзинкой. Ноша была очень тяжелой и неудобной, но позвать на помощь Диланна не решилась – никто не должен видеть, что она делает и куда собирается идти. Пройдя вниз два поворота винтовой лестницы, Диланна остановилась, подошла близко к наружной стене башни и зажгла припасенную заранее свечу. Да, вот она, та самая дверь, которую показывали ей ее дед и отец. Спасительная потайная дверь, ключ от которой передавался в семье Диланны только старшим детям, в тайне и без лишних разговоров. Ключ от двери – этими словами было сказано все. Дверей и ключей от них в замке было предостаточно, так что никто из посторонних не мог точно знать, о чем идет речь. Конечно, слуги и все, часто бывавшие в замке, не раз видели эту дверь и проходили мимо, но никто никогда не видел ее открытой, и, в конце концов, ее стали считать чем-то вроде ошибки строителей или своеобразным украшением, как, например, статуи хищных птиц и драконов на башенках замка. Диланна, следуя семейной традиции, не сказала о ключе от двери даже своему мужу, собираясь открыть тайну лишь старшему сыну. Но… горло Диланны снова перехватило, контуры кирпичной кладки расплылись в ее глазах, по щеке прокатилась одна предательская слеза. Стараясь ни о чем не думать, Диланна сняла с шеи висящий на цепочке ключ. Он был очень старый, большой и неудобный, неизвестный мастер когда-то украсил его бородку рисунками и символами в виде звездочек и волнистых линий. Убедившись, что ее никто не видит, Диланна нашла замочную скважину, вставила ключ и с силой повернула его. Дверь открылась неожиданно легко и почти без скрипа. От неожиданности Диланна едва не провалилась в сырой холодный сумрак, поджидавший ее за потайной дверью.

Первой реакцией Диланны был естественный женский страх перед мышами и темнотой, но, вспомнив о том, кто сейчас действительно угрожает ей, она храбро вошла во мрак и закрыла за собой дверь. Нагруженная ящиком и сундучком, освещая путь свечой, Диланна начала спускаться вниз по точно такой же винтовой лестнице, которая шла по центру бергфрида, только более узкой. Она не встретила на своем пути ни мышей, ни крыс, ни мерзких насекомых – только сырой затхлый воздух и влажные грубо обработанные булыжники, перешедшие внезапно в мокрый монолитный серый камень. Спуск закончился неожиданно быстро у точно такой же, как и наверху двери. Ключ легко справился с замком в ней, и Диланна оказалась у самого подножья скалы, на которой стояла башня, в просторной, но с низким потолком пещере, на пол которой накатывали речные волны. Женщина облегченно вздохнула, увидев лежащую на полу пещеры дном вверх заранее приготовленную маленькую белую лодку. Почти бросив свою поклажу, Диланна рванулась обратно наверх, за оставленной в темноте и одиночестве корзинкой. Вернувшись, Диланна поставила ее на плоский камень и осторожно выглянула из пещеры наружу. На реке не было ни души, а сверху, из окон замка, никто не мог видеть происходящего внизу – небольшой скальный выступ, поросший высокой травой и кустами, закрывал собой углубление в скале. Диланна перевернула лодку, стараясь равномерно расположить груз, сложила на дно ящик и сундучок, взяла в руки корзинку и… И поняла, что не может осуществить задуманное, что это выше ее сил. Слезы лились из глаз молодой женщины, твердость и решительность почти покинули ее, были на исходе, и сейчас Диланна боялась только заплакать в голос, и зажала себе рот свободной рукой. Отрезвил ее доносящийся со стороны верхнего двора нарастающий гул, ей показалось, что она может разобрать отдельные слова. Надо было торопиться, но на какое-то время Диланна поддалась панике, заметалась, согнувшись, по пещере, прижимая драгоценную корзинку к груди. Потом она справилась с собой, и бережно поставила корзинку на дно лодки. «Я больше ничего не могу сделать. Это единственный выход, другого нет, иначе она погибнет» – с этими мыслями, прикусив до крови губу, Диланна осторожно столкнула лодку на воду. Лодочка не хотела отплывать, она качалась и крутилась на одном месте, ее снова и снова прибивало к берегу, заносило волнами обратно в пещеру. Диланне пришлось зайти почти по колено в воду, чтобы как можно дальше оттолкнуть лодку. Наконец, ей это удалось и лодочку отнесло далеко от берега. Русло Лайбы в этом месте было широким и спокойным, но маленькая лодка опасно закачалась, ее несколько раз сильно крутануло, как в водовороте. Тогда Диланна зачерпнула горстью воду, неразборчиво прошептала над ней несколько слов и плеснула в сторону лодочки. Та внезапно выровнялась, перестала качаться, повернулась носом вниз по течению и уверенно поплыла. Казалось, река бережно держит лодку в своих ладонях, и, слегка покачивая, как будто успокаивая, быстро уносит прочь от беды и смерти.

Но Диланна этого не видела. Упав на колени в пещере, она рыдала в голос, вцепившись себе в волосы. Потом слезы кончились, Диланна перестала всхлипывать. Она снова выглянула из пещеры, но лодочки уже не было видно, река успела далеко умчать ее. Диланна умылась прохладной речной водой, попыталась привести в порядок прическу. Она смотрела на свое отражение в тихой воде: исхудавшее лицо, запавшие со следами слез глаза, растрепанные волосы. Женщина криво усмехнулась, глядя на свое отражение: «Я, последняя из эльфов Туманного дома, похожа сейчас на крестьянку. Ничего не поделаешь. Надо идти. Я должна заплатить за то, что сделала» – Диланна поднялась, попыталась расправить плечи и поднять голову, но низкие своды пещеры не позволили ей этого сделать, открыла дверь и пошла вверх по потайной лестнице навстречу смерти.

Орки хозяйничали в замке. Черные, уродливые, подобные своим видом самым отвратительным тварям, которых только способны извергнуть недра земли, они заполнили собой нижний и верхний дворы, все помещения замка, правда, бергфрид пока устоял, но и то лишь наполовину. Загорелись подожженные орками крыши хозяйственных построек, черный дым затянул грязной сеткой безоблачную высокую синеву весеннего неба. Омрриган, предводитель орочьей стаи, по-хозяйски расхаживала по главному залу замка, украшенному когда-то щитами, фамильными портретами и искусно сделанными коваными светильниками. Теперь все украшения были сброшены на пол и орки, похожие на гиен над падалью, рылись в куче добычи, непрестанно грызлись и переругивались между собой. Омрриган была щедра: верные солдаты помогли ей воплотить в жизнь заветную мечту – уничтожить последнюю крепость эльфов. Она была живым и ужасным подтверждением слов и предположений людей о том, что женщины орков необыкновенно красивы, и это было так не только благодаря фону из исключительно уродливых мужчин этого племени. Красота этих женщин, так непохожая на людскую или эльфийскую, была сродни несущему великолепию лесного пожара или в мгновение ока торжественно сходящей с гор снежной лавины. Этой красоте невозможно было противостоять, встреча с женщинами – орками была подобна тому, когда человек видит над собой расколотые блистающей вспышкой небеса и остается на месте, парализованный невиданной, несказанной нереальностью, великолепием и мощью происходящего, и погибает, убитый молнией.

Омрриган наслаждалась дивным зрелищем, открывающимся из распахнутых окон главного зала – верные ей войска со знанием дела грабили, убивали не успевших спрятаться или убежать эльфов, разрушали древние строения. Она знала, что последние защитники замка укрылись на самой вершине бергфрида. «Пусть подождут, я не тороплюсь» – Омрриган с неженской силой пнула красивую резную деревянную скамью, и та отлетела к камину – «Надо найти ее дочь и кое-что еще, а потом мы поговорим с Диланной».

Время шло, воины-орки старательно и методично обыскивали замок. Омрриган терпеливо ждала – не торопясь, она обошла захваченные помещения, рассмотрела добычу. Что-то оставила себе, что-то отдала верным воинам, немедленно начавшим свалку за лучший кусок. Омрриган усмехнулась и вернулась в главный зал – в нем было достаточно темно и, значит, удобно и привычно, ведь орки не выносят яркого солнечного света, они выходят под обжигающие лучи лишь в крайних случаях, например, таких, как этот. Коротая время, хозяйка орков забавлялась тем, что, начертив на столешнице широкого, длинного, из белой древесины обеденного стола углем круг, кидала в него нож. С пилообразной насечкой на лезвии, с удобной изящной ручкой и отсвечивающим черным лезвием клинок всегда оказывался в центре мишени. Для броска Омрриган приходилось высоко поднимать руку, и тогда из рукава плотной льняной темно-красной рубашки на внутренней стороне запястья женщины появлялась змеиная голова с доходившим почти до середины ладони раздвоенным языком. Это была искусно сделанная татуировка, изображавшая покровительницу орков – Виперу, смертельно ядовитую болотную гадюку. Такие татуировки в виде змеи были у всех орков, только у рядовых воинов над левой ключицей, чуть выше сердца был нанесен рисунок в виде маленькой черной змеи, головой вниз, хвостом вправо и без раздвоенного языка. У Омрриган татуировка начиналась с левого запястья, где на наружной стороне помещался змеиный хвост, обвивала предплечье, плечо, переползала по ключицам на правую руку и спускалась, извиваясь, вниз головой, к внутренней стороне запястья правой руки, высунув язык на ладонь. Цвет татуировки в точности совпадал с цветом шкуры Виперы.

Эта старая огромная змея жила в болоте еще с тех времен, когда покрывавшие землю колоссальные толщи льда, подстегиваемые проснувшимся солнцем, начали отступать на север, но натолкнулись в этом месте на горный кряж, и, не в силах преодолеть его, растаяли, породив гигантское болото. Випера помнила еще тот мир, когда люди, эльфы и орки, еще недавно жившие среди снегов, оказались вдруг на топких, полных воды равнинах. Випера видела, как выжившие учатся использовать появившуюся в избытке воду – таявшие льды стали истоками многих маленьких рек, которые, сливаясь, образовывали две главных реки Ближних Земель – Лайбу и Спейну, а, объединившись, в Дальних Землях они становились Эрмоарой, растворявшей свои воды в соленом бездонном море далеко на юге. Подползая к реке, Випера видела первые лодки и неуклюжие попытки людей и эльфов поймать руками рыбу. Впрочем, довольно скоро эти попытки стали успешными – и те, и другие научились плести сети и, вспомнив забытое было копье, стали бить рыбу зазубренной острогой. В то время Випера была еще молода и полна сил, она продолжала расти, и шкура ее год от года делалась толще, медно-красный ее цвет становился ярче и вдоль хребта все отчетливее проступал зигзагообразный темно-серый рисунок. Однажды Випера с удивлением заметила, что человек теперь редко ходит на охоту один – с ним всегда рядом бежит собака, и эта собака не только помогает человеку, выслеживая и принося убитую добычу, но и сторожит его дом, охраняет скотину. А потом человек сел верхом на лошадь и смог передвигаться быстрее. В последний раз выйдя из своего логова состарившаяся Випера видела, как лошадь идет по полю и что-то тянет за собой, а следом идет человек и после них на земле остается след в виде борозды. Теперь Випера была очень стара, из медно-красной шкура ее стала багровой, а зигзаг на хребте – черным. Она не могла сама добывать себе пропитание, но в этом ей помогали ее верные любимые слуги – орки, жившие в том же болоте, что и она. Только орки строили себе деревянные дома на высоких столбах, соединявшиеся между собой мостками и переходами в целые города, а Випера по-прежнему предпочитала мягкий влажный мох и гнилое дерево. Орки появились рядом с ней давно, уже после того, как образовалось болото – в отличие от людей и эльфов, они шли за отступающими льдами, не мысля своей жизни вдали от них. Но солнце стало слишком ярким, его тепло растопило лед и, орки оказались среди топкой предательски непрочной земли. Они пошли было назад, но все удобные для жизни места уже были заняты, там стояли чужие села, строились первые каменные укрепленные города и замки. Оркам пришлось возвращаться в сырые и гнилые трясины и пытаться жить в них. Тут то и поджидала их Випера со своими многочисленными детьми – желтыми и медно-красными ядовитыми гадюками. Чтобы выжить, оркам пришлось кормить старую змею и многочисленные ее выводки, добывая мясо сначала охотой, потом грабежом соседних эльфийских и людских селений. Випере пришелся по вкусу новый порядок, она благосклонно принимала подношения своих верных слуг и платила им взаимностью – она и ее дети не трогали жителей Змеиных земель, орки могли спокойно перемещаться по болотам в поисках добычи, не боясь смертельного укуса. Неудивительно, что орки чувствовали себя в полной безопасности и всегда оставались безнаказанными, возвращаясь с очередного набега на мирные деревни. Им было достаточно лишь добраться до границы болота, и погоня чудесным образом отставала: любого, кто осмелился бы пересечь невидимую разделяющую черту, ждала ужасная участь – дети Виперы всегда были голодны и омерзительные шевелящиеся жадно шипящие красно – желтые клубки болотных гадюк сторожили свои рубежи, поджидая жертву. После нескольких, закончившихся трагически попыток преследования грабителей по их территории, люди и эльфы больше не рисковали не то что ступать на болото, а даже близко подходить к нему.

Орки всегда преданно служили своей покровительнице, заботились о ней и берегли свою госпожу. Випера не была очень требовательной, обычно ей было достаточно звериного мяса, но каждый раз, когда весной болото оттаивало, просыпалось после зимы, и на кочки и коряги выползали ее любимые многочисленные дети, старая змея требовала от орков большего. Для поддержания собственных сил, продления своей жизни и жизни своего племени ей требовался человек, его теплая кровь. Орки не подходили на эту роль, они с радостью отдавали бы одного из своего племени Випере, но их холодная липкая кровь не годилась, была безвкусной. Тогда оркам приходилось выходить на другую, страшную и опасную охоту. Эльфы и люди знали, что их ждет в случае плена и сопротивлялись оркам с яростью и остервенением, предпочитая погибнуть в схватке, чем достаться скользкой мокрой гадине – Випера требовала, чтобы жертва доставлялась ей живой. Война людей и эльфов, живущих на окраинах Ближних Земель, с жителями болот, или как их еще называли, Змеиных Земель, велась не на жизнь, а на смерть, но орки, все как один, были потомственными воинами, жившими за счет набегов и грабежей, и крестьяне не могли оказать им достойное сопротивление. Много лет подряд каждую весну, как раз в сроки начала полевых работ, орки силой или обманом уводили несколько человек – в старости Випера стала разборчива – в свои чудовищные болота на мучительную смерть. Но как только мархисы стали похищать детей, в дело вмешались эльфы Туманного дома.

При воспоминании об этом хозяйка орков зашипела от злости и с бешенством метнула нож очередной раз. Клинок глубоко вошел в мягкую светлую столешницу. Охранники в дверях прокричали приветствие, и в зал вошел орк, одетый богаче и чище остальных воинов, остановился в дверях, поклоном приветствовал свою госпожу.

– О, Гнур, наконец-то вы ее нашли – Омрриган взялась за рукоятку ножа, торчащего из столешницы – где она?

– Прости, хозяйка, ее нет в замке, – Гнур смотрел куда-то вверх и в сторону, – мы обыскали все, замок пуст.

– Что значит – пуст? – Омрриган взвизгнула, выдернула нож из столешницы и одним прыжком оказалась рядом с орком. – Ты что, издеваешься? Где она, по-твоему? – От звуков голоса Омрриган по оконному стеклу в раме пробежала паутина трещин, словно в окно попали камнем.

– Может, ее мать скажет нам, где она? – Гнур косился на черное лезвие в руках Омрриган, он знал, что в бешенстве хозяйка себя не контролирует.

– Надеюсь, вы хорошо искали, – Омрриган говорила негромко и бесстрастно, что свидетельствовало о высшей степени ярости, – вы что, забыли, зачем мы пришли сюда?

– Я все помню, хозяйка, я следил за тем, как обыскивали замок, я искал сам. Ее нет в замке, и того, что ты ищешь, здесь тоже нет. Они их хорошо спрятали. – Гнур говорил тоже тихо, но уверенно и твердо, как говорит человек, хорошо выполнивший свою работу.

– Хорошо, тогда спросим у Диланны. – Омрриган махнула рукой, – идите в башню, убейте всех, а женщину приведите мне, – она снова метнула нож в мишень – острие клинка, как всегда, оказалось точно в центре. Омрриган не надо было оборачиваться или повторять свой приказ – она знала, что Гнур сделает все, как надо. И действительно, через короткий промежуток времени до нее донеслись звуки боя: треск выламываемой двери, крики орков и защитников эльфийского замка, звон стали, глухие удары. Слишком малочисленны и истощены были оставшиеся в замке эльфы, чтобы долго сопротивляться натиску захватчиков – скоро все затихло, крики умолкли.

Омрриган ждала, она была очень терпелива. Ее воины хорошо знают свое дело, зачем торопить их или отвлекать от дела? Сейчас Диланна будет здесь и все выяснится. Гнур вбежал в зал, споткнулся, едва не упал.

– Хозяйка, скорее идите сюда, – выпалил он, запыхавшись.

– В чем дело, Гнур? О, я поняла, ты нашел Диланну, – язвительно улыбнулась Омрриган верному слуге, – и торопишься рассказать мне об этом?

– Да, я ее нашел, но, боюсь, она ничего нам не скажет, – орк перевел дух и говорил теперь спокойно, – вам лучше как можно быстрее пойти со мной.

– Надеюсь, она не убежит, – Омрриган подошла к Гнуру, и, издеваясь, взяла его под руку, – веди же меня к ней, я так ждала этой встречи.

Гнур освободил руку и пошел вперед, указывая хозяйке путь. Они поднялись почти на самую вершину башни, переступая по пути через трупы последних защитников замка. Верные слуги эльфов Туманного дома дорого продали свои жизни и захватили с собой немало захватчиков. Видя убитых орков, Омрриган сжимала кулаки и сквозь зубы шептала проклятья. Наконец, они добрались до вершины башни, откуда открывался проход в покои Диланны. Гнур вошел в коридор первым, за ним Омрриган. Множество орков охраняли путь, расступались перед ними, и преданно заглядывали ей в глаза, стараясь угадать настроение хозяйки. Наконец они пришли, орочья толпа расступилась и Омрриган увидела Диланну. В разодранном платье, растрепанная, с длинным, обоюдоострым прямым тяжелым не по руке клинком она стояла в проеме узкого разбитого витражного окна. Цветные осколки, растертые в мелкую пыль, покрывали пол и ковры. Диланна держала меч прямо перед собой, угрожая проткнуть любого, кто подойдет к ней достаточно близко. Но силы ее были уже на исходе, ободранная окровавленная рука предательски дрожала, и меч ходил в ней из стороны в сторону. Другой рукой Диланна держалась за разбитую раму окна.

Омрриган бросилась, было, вперед, но вовремя остановилась, размышляя. Диланна же, увидев хозяйку орков, криво и недобро улыбнулась, встряхнула головой. Луч послеполуденного солнца словно зажег ее и без того рыжие волосы, и Диланна казалась объятой волшебным пламенем, дрожащим на ветру тонким огоньком, которому суждено вскоре погаснуть.

– Не дури, дорогая, давай поговорим, как разумные люди, – Омрриган попыталась начать светскую беседу, но Диланна перебила ее.

– Ты не человек, ты могильный червь и не смей говорить со мной как с равной! – выкрикнула она. – Ты всего лишь грязная болотная тварь, которая осмелилась вылезти из своей норы и разорить мой замок, убить моих людей. Тебе это удалось, я виновата, но ты не найдешь здесь того, чего ищешь, этого здесь нет, можешь мне поверить! – Диланна неожиданно рассмеялась, и смех ее был веселым и искренним, как смех счастливого человека.

Омрриган поняла, что разговора не будет. Она беспомощно посмотрела на стоящего в стороне Гнура, как бы прося о помощи. Тот понял значение взгляда хозяйки, подошел к Диланне на безопасное расстояние. Та лишь крепче сжала меч в слабеющей руке.

– Иди сюда, немытая скотина, – пригласила она Гнура, – подойди поближе и я посмотрю, какого цвета у тебя печень. Правду говорят, что она у вас зеленая, как болотная тина? – Диланна сделала выпад, и Гнур поспешил отскочить назад.

– Подожди, мы тебя не тронем, скажи только, где твоя дочь? – орк, видя, что конец близок, пытался выяснить хоть что-то.

– Она в надежном месте, вам ее не найти! – Диланна крикнула так громко, что ее услышали даже во дворе замка – вам ее никогда не найти, – уже тихо повторила она.

– А где «Память дракона»? – влезла, было, с вопросом Омрриган, но Диланна уже ничего не слышала. Усталость, напряжение последних дней, тяжесть многочисленных утрат сделали свое дело – Диланна выдохлась. Меч падал, она не могла его удержать. Собрав остатки сил, она достала-таки острием меча отвлекшегося Гнура и всадила клинок ему в шею. Орк упал навзничь, захрипел, из раны в горле полилась темная пенящаяся кровь. Омрриган отскочила в сторону, вытащила свой нож, приготовилась метнуть его в Диланну, но та опередила ее – неожиданно легко и резко повернувшись в проеме окна, последняя из эльфов Туманного дома сделала шаг вперед.

– Проклятье! – Омрриган кинулась к окну, но было поздно. Позади на полу, хрипел, умирая, верный слуга, ему пытались помочь, но крови было слишком много. Не глядя по сторонам, расталкивая бегущих навстречу воинов, Омрриган бросилась вниз по лестнице в главный зал. Все напрасно, она проиграла. Да, она захватила замок, но зачем он ей? Ведь все знают, что орки не могут долго находиться на поверхности земли, им нужен мрак и влага. Проклятая девка была права – орки действительно предпочитают болото. Дочь Диланны пропала, «Память дракона» тоже не нашли – все было зря. Дождавшись, когда Омрриган немного успокоится, к ней подошел помощник Гнура.

– Что с ним? – резко спросила она встревоженного орка. – Жив?

– Пока да, но слишком много крови, он не перенесет дороги, – слуга старался не смотреть ей в глаза, – что прикажет хозяйка?

– А сам-то как думаешь? – взорвалась Омрриган – или тоже полетать захотел? Могу помочь. – С этими словами она резко встала, оглядела захваченный замок.

– Все сжечь, девку не трогать, пусть лежит. Домой. – Скомандовала Омрриган и вышла из захваченного замка.

«Проклятое солнце, так и печет» – она бежала через двор к своей крытой повозке, запряженной двумя низкорослыми лошадьми с короткими крепкими ногами и очень широкими копытами. Спрятавшись от солнца, Омрриган наблюдала, как ее воины грузят в другие повозки добычу, поджигают оставшиеся постройки. Из замка вынесли раненого Гнура, бережно уложили в повозку, накрыли плащом. Орки торопились – солнце палило нещадно, им было слишком жарко и тяжело находиться на таком солнцепеке.

Омрриган разглядывала следы разрушений от вторжения. «Девка сама виновата, – думала она, глядя на выбитые стекла на вершине бергфрида, – все могло быть по-другому, мы не собирались ее убивать». Да, она не хотела смерти Диланны, Омрриган была нужна только ее дочь и кристалл. В этом году, так же, как и в прошлом, эльфы Туманного дома помешали оркам принести Випере обычную жертву. Под угрозой применения «Памяти дракона» старший брат Диланны два раза продержал орков всю весну и половину лета в осаде, не позволяя им высунуть носа из родного болота. Випера была в бешенстве, в старом теле гадюки было еще достаточно сил, а яд ее после зимней спячки был особенно силен. Сколько пришлось отдать ей лошадей и соплеменников – Омрриган вздрогнула, вспоминая события недавнего прошлого. Но брат и муж Диланны в конце этой весны погибли на охоте, и женщина осталась в замке одна с двумя детьми: старшим сыном и новорожденной дочерью и была, как казалось хозяйке орков, легкой добычей. Еще не поздно было умилостивить разъяренную Виперу, которая, проснувшись, требовала свое и Омрриган решилась напасть на Кураханн. Она преследовала две цели: наказать эльфов и завладеть «Памятью дракона».

Хозяева старинного замка Кураханн, стоявшего на серой скале у самой границы Ближних Земель и Серых гор, могли расправиться не только с орками – у них вполне хватило бы сил уничтожить саму Виперу. Причем, сражаясь, они использовали не только оружие, но еще и кое-что пострашнее. В их распоряжении были тайные, сильные непонятной оркам природы способности женщин-эльфиек Туманного дома – им было достаточно просто неотрывно смотреть на человека, чтобы обратить последнего в бегство или заставить его ползать на коленях у их ног или одним словом усмирить бешеное животное. Но таких женщин было мало, как правило, это были старшие дочери хозяев замка, у младших девочек эти способности были слабо выражены, а могли и вообще не проявляться. Но это компенсировалось наличием у эльфов Туманного дома подлинного сокровища, олицетворения абсолютной власти и силы – «Памяти дракона», старинного, как сам замок Кураханн, кристалла, имеющего власть над драконами. Владели им мужчины Туманного дома, это всегда были старшие в семье сыновья. Обладанию кристаллом предшествовало длительное обучение, его в строжайшей тайне передавал сыну из рук в руки находящийся на смертном одре отец. Кристалл хранился в тайнике, его редко выносили на свет, чтобы просто полюбоваться. Женщины Туманного дома не умели заставить «Память дракона» подчиняться себе, это было мужским делом. Владельцы кристалла прекрасно знали, что сами драконы отдали бы что угодно, чтобы вернуть себе сокровище, но эльфы Туманного дома старались не предоставлять им такой возможности.

Дочь Диланны, потенциально обладающая редкими способностями, присущими эльфийкам из Туманного дома, предназначалась Випере и Омрриган мечтала, как отдаст ребенка гадюке на глазах у матери. А обладание кристаллом «Память дракона» могло помочь ей навсегда обезопасить свой народ и Виперу от любых опасностей, которые мог преподнести становящийся все более беспокойным мир. То, что кристалл «Память дракона» не подчинялся женщинам, хозяйку орков не беспокоило – ведь должна же была Диланна знать хоть что-нибудь о том, как использовать камень. Омрриган рассчитывала на то, что, потеряв одного ребенка, женщина станет сговорчивей. Но оба раза она промахнулась, и не просто промахнулась, а потерпела поражение там, где совсем не ожидала – дети Диланны исчезли, как сквозь землю провалились, «Память дракона» тоже пропала, Гнур умирает в соседней повозке. А мерзавка Диланна предпочла лежать у подножья башни в луже собственной крови, чем стать союзником и другом орков.

Омрриган еще раз взглянула на вершину башни и увидела густой черный дым, вырывающийся из разбитых окон – орки для верности использовали горючее масло, целое озеро которого находилось среди их болот. «Так тебе и надо – мстительно подумала она, глядя на пачкающие высокое небо черные вьющиеся клубы, – надо уметь договариваться с теми, кто сильнее тебя, дорогая. А твои дети наверняка погибли», – рассуждала Омрриган, ожидая, пока воины закончат погрузку и усядутся кто в повозки, кто на таких же низкорослых лошадей, – «мальчишке было почти пять лет, а девчонке всего ничего, их уже нет на свете. А «Память дракона» … Ну что ж, по крайней мере, никто не сможет теперь использовать этот кристалл, даже если случайно найдет его». Мысли были приятные и успокаивающие, и Омрриган решила, что жертвы были не зря – ей удалось если не полностью уничтожить, то нейтрализовать эльфов Туманного дома на долгие годы, а может быть, навсегда.

К ее повозке подбежал помощник Гнура и доложил, что все готовы, можно ехать.

– Как он? – снова спросила Омрриган о состоянии раненого Гнура.

– Пока жив, будем надеяться, что сможем довести его, – орк почтительно поклонился своей госпоже.

– Хорошо, командуй, – Омрриган снова откинулась назад в повозке и крикнула вознице – едем!

Повозка мягко тронулась с места, выехала со двора через ворота с выломанной решеткой, проехала узкий внутренний двор, и, прогрохотав колесами по опущенному подъемному мосту, через сожженную деревню покатила к болотам. Орочье войско, подобное своим видом отвратительной, бесконечно длинной черной змее покинуло разгромленный Кураханн.

Глава 2. «Она их видит»

Сухая твердая земля с трудом поддавалась плугу. Железный лемех, подрезавший пласты почвы снизу, углублялся лишь на половину своей длины, а сил пахаря и лошади не хватало, чтобы загнать его глубже. Перевернутые пласты дерна рассыпались в пыль при малейшем ударе, лишь кое-где, скрепленные ниточками корней трав и цветов, они оставались лежать целыми бесформенными колючими комками. Малейший ветерок поднимал над вспаханной землей облака душной серой пыли, забивавшей глаза и нос и отдававшей во рту вкусом золы. Еще одной напастью были слепни и оводы. Гнедая низкорослая крестьянская лошадь, одолеваемая назойливыми кровопийцами, непрестанно мотала головой, хлестала себя хвостом по бокам и даже взбрыкивала, грозя разорвать ветхую сбрую, и уже несколько раз делала попытки сбежать из борозды к спасительной реке. Пахарю тоже приходилось несладко – по пояс голый, он, замотав голову и лицо рубахой так, что видны были только глаза, налегал на плуг и одновременно пытался править становящимся все более беспокойным и оттого непослушным животным. Слепни и оводы также не обходили его своим вниманием, и Борко уже начал жалеть об отсутствии у него хвоста или третьей руки. Хотя солнце еще не подошло к зениту, пекло было уже нестерпимо, оно давило, грозило задушить пылью и жаром, могло убить. Борко остановил лошадь, посмотрел на небо, потерявшее из-за жары свою высоту и синеву. Оно показалось ему затянутым воздушной невесомой, но вместе с тем плотной паутиной, сквозь которую лился жар мутного беспощадного солнца. Оставаться на поле стало невозможно и бессмысленно: тяжелая земля, невиданная для этого времени года жара, насекомые – все было против него. «Пора заканчивать – решил он – все равно сегодня не успею, только лошадь надорвется». Борко стянул с головы рубаху, взъерошил короткие светлые, как у всех жителей села, волосы, выпряг измученную лошадь и в поводу повел ее к реке. «Да что же это творится – размышлял он по дороге – жара страшная, ни одного дождя за три месяца, сеять в золу приходится. А что из золы может вырасти? Сорняки только, зерно сгорит, урожая не будет…» И действительно, вспаханная и нетронутая земля были на вид одного цвета и отличались только тем, что поверхность невспаханного участка была покрыта трещинами и засохшими бесцветными ростками травы, а обработанная земля казалась присыпанной пеплом. Последний дождь был сразу после окончания половодья, проснувшаяся земля вобрала в себя всю талую и небесную влагу и приготовилась к началу следующего земледельческого крестьянского цикла «сев – созревание – сбор урожая», но… Но дождей больше не было, и когда люди в положенный срок попытались начать полевые работы, то обнаружили, что на всю длину лемеха земля превратилась в пепел. Да и полностью погрузить лемех в плотную тяжелую, словно каменную землю мог не каждый пахарь, лошади и люди выбивались из сил, а вспаханная почва на всю доступную глубину была мертва. Было очевидно, что и без того капризная и скупая на милости земля, в этом году особенно прогневалась на людей. О возможности голода в селе старались не говорить вслух, но каждый прекрасно понимал, что его ждет в случае неурожая.

Борко подошел к обмелевшей Вихре, названной так за свою извилистость и быстрое течение. Вихра была рукавом широкой полноводной степенной Лайбы, одной из двух главных рек Ближних Земель, питавшейся, как говорили старики, водами от таявших льдов в Серых Горах и многочисленными родниками. «Сколько же должно быть льда, чтобы дать реке столько воды» – каждый раз, подходя к реке, думал Борко. Ему, за всю свою двадцатипятилетнюю жизнь не бывавшему нигде, кроме родного села и ближайшего города, было невозможно представить прячущиеся в темных тучах гигантские ледники на вершинах холодных скал.

Но засуха и недостаток подземных вод сделали свое дело: русло Вихры стало уже, слабые робкие волны набегали на обнажившуюся и даже успевшую высохнуть часть песчаного дна. Только ближе к стрежню река еще оставалась достаточно глубокой, и течение было если не сильным, то заметным. Лошадь рванулась вперед, едва не сбив с ног Борко и, зайдя в воду, начала жадно пить. Спасаясь от жалящих насекомых, лошадь заходила в реку все дальше, пока вода не стала доставать ей до брюха. Борко, раздевшись, пошел следом, завел лошадь на еще более глубокое место и стал поливать животное водой из сложенных ковшиком ладоней. Река дарила спасительную прохладу и защиту от слепней, выходить не хотелось. Из-за засухи быстрая обычно речка стала непривычно тихой, только слабый ветерок, едва касаясь ее поверхности, создавал легкую серебряную рябь, и поверхность воды делалась похожей на чешуйчатый бок диковинной рыбины. Напившись, лошадь просто топталась в воде, фыркала от удовольствия, хвост ее сносило течением. Животное, вернув важную часть тела на место, с силой хлопало мокрым хвостом себя по спине или бокам, создавая вокруг каждый раз маленькую радугу. Борко плавал и нырял рядом, наслаждаясь свежестью и отдыхом. Потом он посмотрел на небо – солнцу оставалось совсем немного до своей высшей точки. Парень сел верхом на лошадь и повернул ее к берегу. И тут с высоты он увидел в зарослях тростника, значительно поредевших из-за засухи, плотно севшую на мель маленькую лодку. Борко спрыгнул с коня, и, не отпуская поводьев, поплыл к тростнику. Скоро он почувствовал под ногами дно и быстро добрался до цели. Вблизи оказалось, что лодка была сделана из коры какого-то незнакомого Борко дерева, белой и очень прочной, сложенной в два слоя и натянутой на каркас из гибких толстых веток. Борко заглянул в лодку и увидел на дне маленький сундучок, деревянный ящик и небольшую корзину, закрытую сверху чем-то вроде полога. «Чья лодка, интересно?» – Борко оглянулся, посмотрел на другой берег и по сторонам. Обмелевшая река пуста, было тихо и жарко, он не заметил даже уток или цапель, обычно живущих здесь в изобилии и оба берега, насколько хватало глаз, были безлюдны. «Ну ладно, вытащу ее отсюда и отвезу домой, а там может и хозяин объявится, глядишь, заработаю немного деньжат» – с этими словами обмотав поводьями выступ на носу лодки, Борко взял лошадь под уздцы и повел к ее берегу. Лодка легко снялась с мели и поплыла следом.

Выбравшись на сушу, Борко немедленно принялся исследовать находку. Он втащил лодку подальше от реки на песок и опустился на колени. Ящики были надежно закрыты на маленькие навесные замки, и открыть их голыми руками оказалось невозможно. Тогда Борко занялся корзиной. Подвинул ее по дну лодки поближе к себе, сдернул играющую роль полога плотную легкую ткань, вытаращил глаза, охнул и шлепнулся на песок. Потом поднялся, и очень осторожно, не веря своим глазам, снова заглянул в корзину. Да, так и есть, в ней лежал ребенок, завернутый в кусок простого льняного полотна. Совсем маленький, месяца три не больше, он безмятежно спал, пока яркий солнечный свет не разбудил его. Малыш смешно зевнул, просыпаясь, внимательно посмотрел на человека и вдруг широко улыбнулся ему беззубым ротиком и замахал сжатыми маленькими кулачками. Потом он сощурился от слишком яркого для него солнечного света и недовольно захныкал.

Борко поспешно набросил на корзину полог и вскочил на ноги. Он совсем растерялся, он не знал, что ему делать, ребенок проснулся и требовал заботы и внимания, а между тем, вокруг не было ни души, только лошадь щипала сочную, выросшую кое-где около воды травку. «Что же мне делать? – метался Борко вокруг лодки – откуда ты взялся один в лодке на реке? Кто твои родители, и главное, где они?» Выход был только один: везти ребенка домой, в село. Парень осторожно приподнял полог на корзинке и заглянул внутрь – ребенок снова крепко спал, как будто путешествия по воде и встречи с незнакомцами были для него в порядке вещей, и ничего необычного не произошло. Борко быстро оделся и со всех ног кинулся к оставленной в поле упряжи, схватил хомут, вожжи, и, не обращая внимания на слепней и клубы пыли, помчался назад. За время его отсутствия ничего не изменилось: ребенок мирно спал, повернувшись на бок и тихонько посапывая, лошадь паслась рядом, лодка лежала на песке. Борко привязал вожжи к хомуту, надел его на шею лошади, обмотал носовой выступ лодки вожжами. В одну руку он взял корзину со спящим ребенком, другой повел под уздцы лошадь, тащившую за собой лодку. «Хорошо, что дом на краю села, можно незаметно подойти, – так думал парень, направляясь к дому со своей находкой, – сейчас не надо, чтобы люди меня видели». Лошадь, избавленная от послеобеденной муки на высохшем поле, к дому шла быстро, Борко еле поспевал за ней, ему приходилось почти бежать. Лодка тащилась сзади, оставляя в дорожной пыли длинный узкий след. Дальше дорога пошла в горку, корзинка с ребенком оказалась достаточно тяжелой, парень начал уставать, но останавливаться на отдых не собирался – Борко точно знал, что именно сейчас он может вернуться в село незамеченным, так как все люди заняты севом, а старики и маленькие дети попрятались от жары по домам. Добравшись до загона для скота, Борко свернул с общественной дороги на широкую тропу, ведущую к огородам, а с нее на узенькую тропку, ведущую к его дому. Лошадь с привязанной лодкой еле протискивалась между плетней, Борко пришлось выйти вперед и вести лошадь следом за собой. Он издалека увидел Огду, свою жену, поливавшую грядки. Хоть огород был небольшой, но высохшая земля требовала много воды, ближайший к их дому колодец высох, и Огде приходилось ходить с полными ведрами почти с другого конца села. Да еще и приходилось стоять в очереди, вода в колодце опустилась очень низко, и добираться до нее стало сложнее. Вот и сейчас, полив лишь пару грядок, Огда снова собиралась идти к дальнему колодцу. Парень ускорил ход и из последних сил почти выбежал навстречу жене, испугав ее своим внезапным появлением. Из-под крыльца вылез большой, лохматый сторожевой пес, прятавшийся там от жары, и приветствовал вернувшегося хозяина ленивыми взмахами похожего на растрепанный веник хвоста

– Что случилось, Борко, почему ты не на поле? – Огда подобрала с земли ведро, которое выронила от неожиданности – И что это у тебя?

– Пошли скорее в дом, увидишь. – Борко отпустил лошадь, взял корзинку обеими руками и быстро пошел в дом. Огда, отбросив ведро, побежала следом.

Дом Борко и Огды был небольшой, но крепкий и добротный. Деревянный, на каменном фундаменте, с одной холодной и двумя жилыми светлыми комнатами, большой печью, подполом и двускатной крышей он был, согласно традиции, построен совместно на деньги обоих молодоженов. Борко торопился поскорее закончить стройку, и после свадьбы Огда, прожив с родителями мужа всего два месяца, переехала в новый дом на правах хозяйки.

Войдя в дом, Борко поставил корзину на стол и осторожно снял полог. Огда выглянула из-за плеча мужа и тихонько вскрикнула, увидев спящего ребенка. Малыш проснулся, попытался вытянуть ручки в стороны, но стенки корзины не дали ему это сделать. Тогда ребенок снова недовольно сморщился, но, увидев склонившихся над ним людей, улыбнулся во весь рот. Огда осторожно взяла младенца на руки, положила его на кровать и размотала светлую ткань.

– Девочка, и какая красивая, – растроганно прошептала Огда, разглядывая ребенка. Девочка была действительно красивая – с белой нежной кожей, светлыми волосиками и глаза у нее, как Борко разглядел только сейчас, были серые. Парень стоял молча, глядя по очереди то на жену, то на найденного младенца. Пока жена занималась ребенком, он рассказал ей все и теперь совершенно не представлял, что ему делать дальше. Огда же забыла обо всем на свете. Они с Борко были женаты уже почти три года, но детей все не было. Огда всегда с удовольствием нянчилась с детьми своих сестер и подруг, и очень переживала из-за отсутствия собственных.

– Борко, пусть она останется у нас, – молодая женщина умоляюще взглянула на мужа. – Нам разрешат, дом у нас большой и есть корова. Пожалуйста, пусть она останется.

Вспомнив о брошенной в огороде лошади, Борко побежал во двор. Лошадь никуда не делась, да и зачем ей было куда-то идти, когда и здесь было много вкусного. Например, капуста, ростки которой были уже достаточно большими, и вытянувшиеся в разные стороны молодые мягкие листочки было очень удобно отрывать от стебля. За время отсутствия хозяев лошадь успела съесть почти десяток будущих кочанов. Борко, ругая себя и животное, завел лошадь в конюшню, отвязал лодку и занес сундучок и ящик в дом. Небольшие по размеру, они были очень тяжелыми, и Борко весь взмок, пока перетащил находки в комнату. Да еще пришлось повозиться с замками: они упорно не желали поддаваться. Огда, как могла, помогала мужу и совместными усилиями им, наконец, удалось открыть сначала сундучок, а затем и ящик. Откинув крышку сундучка, супруги второй раз за день вскрикнули от удивления: внутри оказались деньги: серебряные и золотые монеты, большие, как ладонь ребенка и новые, как будто вчера отчеканенные. Таких денег Борко и Огда никогда не видели, для них это было сокровищем, настоящим богатством. Борко взял одну монету, подкинул на ладони, пытаясь определить вес, попробовал на зуб, попытался согнуть, но обмана не было – монеты, в самом деле, оказались сделаны из настоящего драгоценного металла. Всего в сундучке оказалось сорок девять золотых и пятьдесят шесть серебряных монет. На одной стороне каждой из них был ободок из странных знаков, напоминавших детские каракули, в центре ободка угадывалось изображение женского лица, на другой был нечеткий оттиск птицы. Солнечный луч проник в окно и, отразившиеся от поверхности монет, по стенам и потолку запрыгали солнечные зайчики. Огда быстро захлопнула крышку сундучка.

– Это ее приданое, Борко. – Молодая женщина решительно посмотрела на мужа, – это ее деньги. Иди к старосте и расскажи ему все. Проси его, умоляй, чтобы девочку оставили у нас.

– Про деньги тоже говорить? – к Борко вернулся дар речи, но он был слишком растерян и не успевал за всеми быстро развивающимися событиями этого бурного дня.

– Да, но не про все. – Огда с трудом затолкала драгоценный сундучок под кровать, – покажем ему половину или даже меньше, отдадим парочку, остальные оставим ей. Все равно это не наши деньги, Борко, мы не можем их тратить, но у нас будет ребенок и ничего страшного в том, что за несколько монет мы купим право оставить ребенка у себя.

– Ладно, уговорила, – сдался Борко, – пусть остается, я схожу к старосте, но сначала посмотрим, что там. – С этими словами он открыл ящик. Внутри были книги, толстые и не очень, большие и маленькие, каждая завернута в тонкую скользкую на ощупь, но очень прочную бумагу и все они были аккуратно уложены по размеру. Хоть Борко и Огда умели считать, немного знали грамоту и могли написать свое имя, но книги они видели впервые в жизни, но даже их скудных познаний хватило, чтобы понять – книги написаны на непонятном языке. Буквы напоминали рисунки, каждая из них изображалась в виде толстой вертикальной черты с горизонтальными, повернутыми в разные стороны маленькими тонкими черточками. Слова, составленные из таких букв, казались чередой деревьев, длина которой зависела от длины слова, а страница, заполненная словами, напоминала лес. В книгах оказалось много мест, не исписанных странными знаками, пустыми были даже целые страницы с одним – двумя словами внизу или вверху.

Борко стало не по себе. «Кто эта девочка, кто ее родители? Как попала она в лодку одна с этими странными книгами и кучей денег?» – мысли носились у него в голове, как напуганные лисой куры. Огда заметила сомнения мужа.

– Ее родители, наверное, богатые и знатные люди, – начала было говорить женщина, но муж перебил ее.

– Да, такие богатые и знатные, что выкинули своего ребенка практически на верную смерть. Ты ведь знаешь, Огда, кто живет в нашей реке и почему туда лучше не подходить после захода солнца? – Все перипетии сложного дня дали, наконец, о себе знать и Борко взорвался. – Прекрасные, заботливые родители таким образом избавляются от своих детей! Да ты сама подумай, ведь засуха не только у нас, там, вверх по реке, дела наверняка обстоят не лучше. Мы даже не знаем, кто живет там, в верховьях, в Серых горах за Старым лесом. А может, эта девочка предназначалась в жертву реке?! О, что я натворил!

Похищение предназначенных в жертву вещи или животного считалось тяжким грехом, искупить его было можно лишь одним: принести в жертву часть себя – пойманным преступникам, чья вина была доказана, обычно отрубали руку. Борко схватился за голову и забегал по комнате, в жаркий день его бил озноб.

– Борко, подумай, книги не приносят в жертву! – Голос жены вернул ему способность мыслить здраво. Борко немного успокоился, сел на кровать рядом со спящим ребенком.

– Ведь мы не знаем, что случилось на самом деле, – спокойно возразила Огда, дав мужу выговориться, – могло произойти все, что угодно. На родителей девочки могли напасть или это был несчастный случай, и ребенок чудом спасся или его в последний момент положили в лодку вместе с деньгами и книгами и отпустили, надеясь на милость реки и добрых людей. Почему ты считаешь, что от нее нарочно хотели избавиться?

– Но она ведь чужая, Огда, разве ты не видишь? – Это был последний слабый довод вконец измученного Борко. – Сразу видно, что она не для нашей жизни. Как она будет работать в поле или огороде, доить корову?

– Борко, она еще слишком мала и не помнит своих родителей, мы можем вырастить и воспитать ее также как растили и воспитывали нас. – Огда посмотрела на спящую девочку. – Посмотри, она даже внешне на нас похожа. Потом женщина села рядом с мужем, обняла его. – Иди к старосте и расскажи ему все, ничего не бойся. Иди.

Борко вышел из дома. Село как будто вымерло – на улице не было ни души, даже собаки попрятались от зноя. Дом старосты Брента был на другом конце села, рядом с пасекой. Пройдя полдороги, Борко спохватился, что может не застать старосту дома, но возвращаться не стал, пошел на удачу. Но ему повезло – староста был дома, вернее, в кузнице. «Лошадь расковалась» – сказала младшая дочка Брента – «отец ее к ковалю повел».

Кузнец торопился сделать свою работу – лошадь проявляла нетерпение и могла в любой момент укусить или лягнуть. Староста держал под уздцы своего жеребца и уговаривал его стоять смирно. «Ну что ты, что ты, дурачок, потерпи немножко» – почти ворковал крупный крепкий седоволосый пожилой мужчина, поглаживая храп коня. Его любимец, высокий, широкий в кости тяжелый рыжий жеребец с густой волнистой гривой и мощными ногами недовольно прядал ушами, отказывался стоять на месте и вырывался, но хозяйская рука держала его крепко.

– Да держи ты свою скотину, не смогу я так работать! – Который по счету раз кричал кузнец, отскакивая от пляшущего на месте коня. – Эй, где ты есть, иди сюда быстро! – закричал в сторону дома кузнец, вытер пот со лба и бросил только что выкованную подкову на деревянный пол.

– Держу я, держу, – оправдывался староста, – да стоять на одном месте уж очень он не любит, все бы ему бежать куда. – Брент говорил о жеребце с нежностью, как говорит отец о маленьком шаловливом ребенке. – Постой, миленький, немножко! – оглаживал он крутую шею коня.

На зов прибежал ученик кузнеца, подросток лет тринадцати, из одежды на нем были только закатанные до колен штаны и кожаный фартук. Кузнец велел ученику держать заднюю ногу коня. Подросток оторвал, было, от земли тяжелое копыто, но жеребцу это не понравилось, и он вырвал ногу из слабых мальчишеских рук, да сделал это так сильно, что тот не удержался на ногах и отлетел, врезавшись спиной в столб коновязи. Жеребец победно заржал и заложил уши, готовясь укусить любого, кто посмеет к нему подойти.

– Не удержать его мне одному, еще человек нужен, – мальчишка встал, опасливо посмотрел на мощное животное, – вот же здоровый какой.

Староста беспомощно оглянулся по сторонам. На улице было пустынно, звать на помощь оказалось некого. Тут из-за поворота улицы показался Борко.

– Борко, иди сюда скорее! – во все горло зычным голосом закричал Брент, – помоги мне с ним управиться!

Борко со всех ног рванул на зов старосты. «Вот же, как удачно все вышло, я ему первый понадобился, – обрадовался парень, – сейчас коня подкуем и поговорим по дороге».

– Помоги нам подержать его. – Кузнец снова взял подкову, приготовил подковные гвозди и ковочный молоток, – держите его вдвоем, а ты – он обратился к Бренту, – башку ему держи крепче.

Борко вдвоем с мальчишкой – учеником подняли и согнули ногу жеребца и держали ее, пока кузнец гвоздями прикреплял новую подкову к копыту и щипцами откусывал выступающие барашки гвоздей.

– Все, уводи своего зверя, – кузнец облегченно вздохнул, – отпустите его. Борко и ученик опустили ногу жеребца на землю и сразу отскочили в стороны – своим крутым норовом жеребец старосты славился на все село. Брент расплатился с кузнецом и вывел жеребца на улицу. Борко вышел следом.

– Ты ко мне? – Брент опередил собиравшегося с мыслями Борко. – Ну, говори, что стряслось?

– Да тут такое приключилось… – И Борко рассказал старосте про все события сегодняшнего дня.

Старик слушал его не перебивая, лишь иногда посматривал на рассказчика едко и недоверчиво. За разговором Борко не заметил, как они дошли до дома старосты.

– Ты уж приди к нам сегодня, Брент, посмотри на девочку. Пусть она у нас останется, я и Огда тебя очень просим, – закончил Борко свой рассказ – мы ее прокормим, и тут, вспомнив слова жены, добавил, – у нас дом большой и корова есть…

–В лодке, говоришь? – Брент, прищурившись, смотрел поверх головы парня куда-то вдаль – и приданое при ней… Да ее, похоже, спрятать пытались, только вот кто и от кого… Ну ладно, – староста снова пристально взглянул на Борко, – вечером ждите, после захода солнца. И, уже не глядя на Борко, доставая забившуюся под налобный ремень уздечки длинную густую челку жеребца, буркнул через плечо – Мерья тоже придет – и повел коня к дому. «Мерья – то зачем? – хотел спросить Борко, но передумал. – А с другой стороны, куда без нее, староста всегда ее слушает. Как скажет эта старая ворона – так и будет».

– Ну, как? – Огда набросилась на мужа с расспросами, едва тот переступил порог дома. – Что тебе Брент сказал?

– Вечером придет, да еще и Мерья вдобавок притащится. – Борко сел на кровать рядом с ребенком. Девочка внимательно смотрела в темный угол за печью, как будто там могло скрываться нечто очень для нее интересное, и улыбалась. Борко проследил ее взгляд, но увидел только начавшие уже темнеть стены да лохматые обрывки мха, которым были проконопачены щели в бревнах. «Чему это она улыбается? – подумал он, глядя на ребенка. – Что она там увидела?» На мгновение Борко показалось, что воздух у печи сгустился, помутнел и принял форму растрепанного ветром снопа. Борко тряхнул головой, протер глаза – наваждение исчезло. «Устал я, вот уже и мерещиться что-то начинает, надо отдохнуть» – с этими мыслями Борко встал и вдруг неожиданно для себя поцеловал ребенка в мягкую нежную щечку. Девочка засмеялась от щекотки и протянула к парню маленькие пухлые ручонки. «Ах ты коза» – с нежностью подумал Борко, поцеловал девочку еще раз и вышел.

Огда носилась по дому, наводя порядок и готовя угощение для дорогих гостей, она старалась предусмотреть все, угодить им, ведь от решения, которое примут староста и самая старая женщина села зависело теперь будущее ее маленькой семьи. Особенно Огду пугала встреча с Мерьей – Борко верно мысленно назвал ее старой вороной. Она и вправду походила на ворону – костлява, одета всегда во все черное, с вечно растрепанными бесцветными космами и каркающим, гнусавым голосом. И такая же мудрая, как вороны – огромные черные неторопливые птицы, считающиеся символами большого ума и житейской мудрости. Жила Мерья одна, в старом, но еще крепком доме в стороне от села, рядом с полуразрушенной, высокой когда-то башней, сложенной неведомо когда и кем из покрытых мхом и лишайниками валунов. Кормили старуху и помогали ей по хозяйству по очереди все жители села. С ней всегда и во всем советовались соседи – Мерья была сведуща во всех вопросах: от покупки лошади и старинных свадебных обрядов до постройки дома, и уборки хлеба. Из-за настигшей ее в старости болезни Мерья передвигалась с большим трудом, помогая себе при ходьбе кривой, покрытой сучками палкой, каждый выход из дома давался ей нелегко. И то, что сегодня она придет в дом Борко и Огды, придавало предстоящему визиту особую важность.

Сжалившись, солнце умерило свой жар, а потом и вовсе ушло за колючие верхушки елей на западе. Долгожданная прохлада пришла с реки, вывела на улицу измученных пеклом и борьбой с тяжелой землей людей. Улицы села наполнились народом, наслаждающимся короткой передышкой в изнуряющем труде и убийственной жаре, поэтому новость о том, что Брент и Мерья пошли в дом Борко и Огды, птицей облетела все село. Особенно любопытные и, конечно, дети решили лично узнать, в чем дело, и у дома Борко и Огды скоро собралась небольшая толпа. Дети попытались, было, залезть на забор, но напуганные лаем здоровенного, похожего на разбуженного медведя пса, быстренько передумали и остались ждать развития событий на улице.

– Собаку запри, придут ведь скоро! – закричала из окна Огда, и Борко увел пса в конюшню.

Гости пришли одновременно, Борко встретил их у калитки, проводил до крыльца и, подумав, снова выпустил пса во двор. Лохматый зверь немедленно понесся к забору, лаем согнал с него двух не в меру любопытных мальчишек и с довольным видом, высунув язык, улегся у ворот. Сначала в дом вошла Мерья, за ней Брент. Огда поклонилась вошедшим Мерье и старосте и провела их в комнату. Старуха сразу внимательно начала рассматривать обстановку, и, изучив все подробно, одобрительно пробубнила себе что-то под нос. Ей понравился небольшой, чистый и светлый дом, простая, но крепкая мебель, большие окна, ставни на которых сейчас были плотно закрыты. В комнате горели два масляных светильника, зажженных по такому торжественному случаю. Брента внутренне убранство дома Борко и Огды не заинтересовал, он уселся на предложенный молодой женщиной стул и терпеливо ждал, пока Мерья осмотрится.

– Показывай, что там у вас, – Мерья уселась на лавку и отставила в сторону верную кривую палку, – раньше детей женщины рожали, а теперь их в реке стали ловить! – прокаркала она. Брент сел рядом и добавил – все показывайте.

Огда быстро глянула на мужа и скрылась в комнате. Скоро она вышла оттуда со свертком на руках.

– Дай-ка ее мне, – Мерья протянула костлявые руки и откинула назад седые космы, – рассмотрю поближе.

Огда передала девочку Мерье. «Разревется сейчас, напугает ее старая» – подумала женщина, но нет – ребенок был совершенно спокоен и тоже с любопытством разглядывал новые лица. Мерья размотала тонкое полотно, в которое был завернут ребенок, и спросила – В этом ее нашли?

– Да, она в корзинке так и лежала. – Ответил вошедший в комнату Борко.

Мерья сначала внимательно разглядела полотно, потом склонилась над девочкой, щуря слезящиеся глаза, рассматривала ее, изучала, словно пытаясь разгадать историю появления ребенка в этом доме.

– Здорова, – изрекла, наконец, старуха и передала девочку Бренту. – Сильная девчонка будет и рыжая.

– Рыжая? – Удивились все, – Волосы то у нее светлые – хором сказали Борко и Огда.

– Рыжая, рыжая, вот подрастет, тогда увидите, – Мерья говорила тоном, не терпящим возражений, – как все эльфы. Это их ребенок, их кровь и плоть, человеческое дитя давно бы умерло от голода на реке или утонуло. Эльфы, – повторила старуха, и тут же без перехода спросила:

– Звать-то ее как будете?

– Инара. – Быстро назвала Огда первое пришедшее ей в голову имя.

– Да, пусть будет Инара. – Согласился Борко с женой и удивился, почему они с Огдой не догадались обсудить имя ребенка раньше. И почему он так спокоен, узнав, что найденыш – эльфийка? Пусть пока крошечная, и почему-то сразу поверил полубезумной Мерье, вспомнив услышанную еще в детстве легенду, как та, еще в молодости, надолго отлучилась из дому, а вернувшись, утверждала, что видела и древний, выросший из скалы замок и его золотоволосых хозяев. Люди и эльфы всегда были добрыми соседями, о вражде между ними не помнили и самые старые сказки, так чего ему волноваться? Это же ребенок, маленький беспомощный ребенок, ей нужна забота и тепло, и она получит все это в его доме.

– Ну, Инара так Инара, я не против, – Брент встал и вернул ребенка Огде. – Остальное где? Показывайте все.

Борко с Огдой переглянулись, и парень вытащил из-за печки ящик с книгами и сундучок и поставил их на лавку рядом с Мерьей.

– Богатая невеста рыжая ваша, – Мерья взяла из сундучка одну монету, поднесла ее к подслеповатым глазам, попробовала на зуб, – чистое золото, без обмана. Вот повезет кому-то лет через пятнадцать! – засмеялась она сухим трескучим смехом и бросила монету обратно в сундучок.

Брента очень заинтересовали деньги. Он захватил из ящика сразу две монеты – золотую и серебряную и теперь изучал их, тоже попробовав сначала на зуб, а потом еще и подбросив каждую. Монеты со звоном тяжело упали на широкую ладонь старосты.

– Да, деньги немалые. – Брент бросил монеты обратно, и они весело звякнули, ударившись об остальные.

– Ты говорил, книги еще были? – обратился староста к Борко.

– Смотри ты, я не увижу, – Мерья откинулась к стене и сказала Огде – Корзинку мне покажи. Огда, отдав девочку Борко, выбежала в другую комнату и сразу вернулась с корзинкой. Мерья осмотрела принесенную ей вещь также внимательно, как недавно рассматривала ребенка. Она ощупала стенки, дно, только что не обнюхала корзинку. Не найдя ничего подозрительного, старуха передала корзинку Бренту. Покрутив в руках, староста вернул ее Огде.

Борко открыл ящик и Брент быстро пролистал несколько наугад взятых оттуда книг. Ему тоже очень не понравились непонятные, похожие на деревья, значки, покрывавшие ровными рядами страницы. А еще больше ему не понравились пустые страницы с одной – двумя рядами колючих строчек внизу. Что-то беспокоило старосту, ему казалось, что нечто пугающее исходит от безобидных чистых страниц, но что именно ему не нравилось – он не мог объяснить. И вообще, все происходящее в доме, сама ситуация были не то чтобы странными, а какими-то неправильными, что-то шло не так, но что – непонятно. Захлопнув книгу, Брент обратился к старухе.

– Что скажешь, Мерья? Что решишь?

– А что я решу? – После паузы, неторопливо заговорила Мерья, – девчонка совсем мала, родителей не помнит, меток и знаков ни на ней, ни на ее вещах нет. Ее род, сразу видно, не из бедных, да только в хорошие времена эльфы своих детей в реку не выкидывают. Пусть остается, вреда от нее не будет, а этим, – она кивнула в сторону Борко и Огды, – девчонка в радость только будет да заботы прибавит. Сам-то что думаешь?

Брент тянул с ответом, хотя уже все решил – девочка останется у новых родителей. Но что-то необъяснимое не давало ему покоя, свербело, ворочалось внутри, вызывало тревогу. Но вслух сказать о своих опасениях староста не решился и громко и торжественно объявил ждущим его решения хозяевам дома:

– Девочка остается у вас. С этого дня Инара считается вашей дочерью. «Теперь вы ее родители и должны заботиться о ней и обращаться с ней так же, как обращаетесь с собственными детьми», – произнес Брент фразу, употребляемую обычно при усыновлении детей.

– Спасибо, Брент, спасибо, Мерья, – Борко и Огда кланялись старухе и старосте в ноги, – спасибо, что не отказали нам. К столу просим, поужинайте с нами, – пригласили супруги важных гостей.

– Не откажемся. – Мерья неловко потянулась за своей палкой, Борко бросился ей на помощь, помог подняться, дойти до стола и усадил на почетном месте. Брент сел справа от старухи.

Уложив ребенка, Огда заметалась между печью и гостями, выставляя на стол приготовленные раньше, еще теплые кушанья. Пока гости не насытились, она даже не присела за стол, стараясь как можно лучше услужить старосте и Мерье. Наконец, все наелись, и старуха попросила Огду еще раз показать ей ребенка. Молодая женщина принесла девочку и с поклоном передала ее Мерье. Брент тоже подошел поближе.

Инара не спала, увидев склонившихся над ней людей, она начала их внимательно рассматривать. Вот эту улыбающуюся молодую женщину она уже знает, немного растерянного мужчину рядом с ней тоже, а вот пожилого человека и старуху она видит в первый раз, но совсем не боится. А вот этого маленького неповоротливого старичка со сморщенным лицом, цветом похожим на бревенчатую стену дома, смотрящего одним глазом, с лохматыми бровями и свалявшимися волосами и редкой бороденкой она тоже видела раньше, когда ее первый раз принесли в дом. И старичок этот радовался Инаре, улыбался и даже пытался ей что-то сказать. Девочка улыбнулась в ответ и протянула ручки в его сторону.

– Что это с ней? – Брент обернулся и ничего не увидел позади себя, – к кому это она?

– Ээээ, да, похоже, она их видит, – удивленно протянула Мерья, тоже проследив за взглядом девочки и увидев там, как и недавно Борко только сгустившийся мутный обрывок тумана, – вот это да, ну и дочку вы себе нашли. Никто не помнил, когда Мерью в последний раз видели улыбающейся – на памяти всех жителей села она была вечно всем недовольной старой каргой, а сейчас старуха расцвела, как весенний полдень и улыбалась во весь беззубый рот.

– Ай да девчонка, ай да находка! – Если бы могла, Мерья пустилась бы в пляс, – вот уж где настоящее сокровище, берегите ее, пуще всего берегите! – Это говорила она уже окончательно растерявшимся новоиспеченным родителям.

Супруги растерянно переглянулись между собой. Огда взяла девочку на руки, прижала к себе. При всем уважении к старой женщине Огда не поверила в то, что сказала Мерья, это было невероятным, и не могло быть правдой. Довольная улыбающаяся старуха между тем с нежностью смотрела на ребенка. В доме стало тихо, только с улицы доносился лай собаки и визг пытающихся залезть на забор любопытных мальчишек.

– Ну что ж, на том и порешим, – Брент снова уселся за стол, – вот и хорошо, славная девчонка. Отчасти он успокоился, так как понял, что именно его волновало: где это видано, что маленький ребенок так долго не плакал? Ведь, в самом деле, гости пришли уже давно, успели и поговорить, и поесть, а Инара даже ни разу не захныкала. Но теперь-то все встало на свои места – раз она их видит, так чего же ей реветь? Но полностью беспокойство его не ушло, оно лишь уменьшилось в размерах, заползло вглубь и теперь тихонько, но настырно зудело там, как зудит издалека заходящий на цель комар, готовясь впиться в дремлющего человека. Эти странные эльфийские книги, да еще и эта необыкновенная и пугающая способность ребенка… Но, с другой стороны, один человек хорошо умеет ковать лошадей, другой печь хлеб, третий знает толк в целебных травах. А маленькая Инара видит нежить, и, видимо, не только видит, но и может говорить с ний. Вернее, сможет говорить, когда научится это делать.

Нежить обитала здесь давно, очень давно, весь мир, называемый ныне Ближними Землями и населенный людьми, были их домом. Бестелесные бесплотные существа, были одним целым с окружающим их миром, они жили в каждом дереве, цветке, камне, птице, речной воде, ветре и дожде. Они были везде, они были во всем. Люди, сами того не зная, вторглись в их мир, и полностью, до неузнаваемости преобразили страну духов: земли и луга превратили в поля, огороды и пастбища для скота, вырубали лес, строили села и города, перегородили реки мостами и плотинами. Сначала нежить пыталась договориться с людьми – в те времена многие могли их видеть, но встречи эти заканчивались всегда печально: духи земли, воды и леса внушали людям ужас своим видом. Кто-то видел их в образе старика с длинной зеленой бородой, густыми бровями, синеватым лицом и ярким румянцем на щеках, кому-то хенги показывались корноухими, без бровей и ресниц, обросшими травой или мхом, или толстым коротконогим человечком с чешуйчатыми лапами вместо рук и горящими, как у кошки глазами. Если рядом внезапно появлялось подобное чудовище, то первым и естественным желанием человека было бежать от него как можно дальше и как можно быстрее. Иногда находились смельчаки, пытавшиеся силой бороться с духами, но не преуспели в этом и люди навсегда проиграли этот поединок – как можно на равных биться с бесплотной тварью? С тех пор нежить старалась больше не показываться людям на глаза, но, обиженные на них, отныне стали враждебны людям, в лучшем же случае – нейтральны.

Но было здесь еще кое-что, чего опасались и сами бестелесные, а люди тем более боялись не то что прикасаться, а старались обходить стороной: курганы, длинные земляные насыпи, на которых не росла трава, бездонные, наполненные тихой черной водой ямы; остатки высоких каменных строений, обработанных когда-то пашен; рощи, почитавшиеся неприкосновенными. Все это благодаря своим размерам, местоположению и явной древности происхождения внушало не только людям, но и нежити трепет и страх, заставляло не то что избегать селиться в таких местах, но даже по возможности, не подходить к ним близко.

Со временем людей становилось все больше и больше, они захватывали новые территории, а духи отступали все дальше, они были не в силах противиться захватчикам и поэтому укрылись кто где: в лесу, поле, реке и даже под землей. Там они продолжали ту же жизнь, что и раньше, иногда появляясь среди людей. Теперь их любимым занятием было вредить людям: заездить лошадь, мучить и бить скотину, засорить навозом двор, спутать у женщин пряжу или завести запоздалого путника в болото, напустив тому сначала тумана в глаза – вот самые невинные забавы нежити. Бороться с ней было бессмысленно, люди привыкли к тому, что рядом постоянно существует некая непобедимая, заведомо превосходящая сила, с существованием которой надо просто смириться. Выходя из дома в лес, поле или просто идя на речку в жаркий полдень человек теперь точно знал, что обиженные духи в любой момент готовы зло пошутить или, что гораздо хуже, нанести серьезный урон его здоровью или имуществу. Но даже в собственном доме люди не могли почувствовать себя в полной безопасности – нежить легко проникала в любое место, даже внутрь дома, ей не нужны были для этого двери или окна.

Вот и сейчас, когда в доме было тихо, как в ждущем снега осеннем лесу, никем невидимый, дух тихонько подкрадывался к молодой женщине. Ему очень хотелось еще разок взглянуть своим единственным глазом на чудесного, никогда ранее невиданного ребенка. Ребенка, который не просто видел его также хорошо, как видит своих родителей, но и при этом не боялся! За всю свою долгую жизнь это существо никогда не видело ничего подобного. Страх, испытываемый людьми перед живущими рядом с ними внушающими ужас существами, духи не столько видели, сколько чувствовали – изменялся ход мыслей напуганного человека. Их более или менее стройные ряды при виде нежити мгновенно нарушались, путались, от страха человека на какое-то время настигал паралич или он превращался в неспособное здраво мыслить животное, с которым было и не грех немножко пошутить. Но сейчас дух не видел и не чувствовал в девочке этого страха, хоть в силу своего возраста она еще и не могла мыслить, как взрослый человек, все равно – она не боялась. Более того, бесплотное существо было ей интересно и, если бы могла, она заговорила бы с ним.

– Засиделись мы, ночь уже, – Мерья с трудом поднялась на больные ноги. – Пошли, Брент, утром снова в поле, вам надо отдохнуть. – С этими словами старуха заковыляла к двери. Староста тоже встал, помог Мерье спуститься по лестнице. Борко и Огда проводили их до ворот, девочку Огда держала на руках.

Земля отдавала накопленное за очередной жаркий день тепло, с реки к огородам наползал туман, раскаленный воздух стал прохладным и сырым. Ночное небо было черно-синим, бледные звезды светили неохотно, даже лениво. На их фоне одна особенно выделялась своей яркостью и блеском – Сердце Бездны – маленький ярко-голубой осколок льда играл и переливался почти в зените. Инара посмотрела на сияющую зимним блеском звезду и уснула на руках у матери.

За воротами старосту и Мерью поджидали самые стойкие любопытные соседи. На все их расспросы Брент отвечал коротко и неохотно, а старуха, хоть и отмахивалась недовольно от слишком дотошных, но самым терпеливым и из нее удалось вытянуть кое-какие подробности. Этих скудных сведений все же хватило, чтобы еще до того, как был погашен последний огонь, каждый житель села знал, что Борко спас сегодня утром в реке маленькую девочку, оказавшуюся эльфийкой, и что этого ребенка решено оставить у Борко и Огды. Новость эта вызвала живейший интерес, сразу была приукрашена необыкновенными подробностями и обросла множеством домыслов. Так, в одном из последних пересказов говорилось, что Борко мужественно вырвал девочку из пасти речного духа. А чтобы спастись от разъяренного чудовища, ему пришлось долго бежать от него с ребенком на руках. Подобное положение вещей было как нельзя кстати, Брент и Мерья, не сговариваясь, старались поведать односельчанам лишь часть правды, самую безобидную и малую ее часть.

Гости ушли, Борко и Огда вернулись в дом. Женщина положила спящую девочку в ее корзинку, села рядом. Борко подошел к жене.

– Пошли спать, вставать рано, – он наклонился над спящим ребенком, – какая она красивая, правда?

– Да, очень. Борко, ей люлька нужна, она же растет, – Огда встала и начала убирать со стола, – сделай ее побыстрее.

– Сделаю, как сев закончим, сразу сделаю, – заверил жену Борко, – из ивы сплести можно будет, и обязательно к потолку подвесим.

Пока Огда мыла посуду, Борко занялся «приданым» Инары. Ящик с книгами он спрятал под крышу, затолкав его по стропилам в самый дальний и темный угол, сундучок, после долгих раздумий, отнес пока в подпол, забросав старыми мешками. «Потом в другое место уберу, понадежнее» – думал Борко, старательно укутывая сундучок пыльной рваной дерюгой.

Закончив домашние дела, супруги легли спать. Они уже почти уснули, когда с улицы раздался странный, сначала тихий, но все усилившийся и нараставший шум, потом что-то тяжело и редко, а затем часто и громко посыпалось на подоконник. Борко и Огда подскочили, не веря своим ушам, но эти звуки нельзя было спутать ни с чем – на улице шел дождь.

Борко, в чем был, выскочил во двор, подставил лицо под льющиеся с неба струи теплой воды. Огда вышла на крыльцо, высунула руки из-под навеса, набрала полные пригоршни дождя и умылась.

– Борко, дождь пошел, счастье-то какое! – Закричала было, она, но, опомнившись, перешла на громкий шепот, – хлеб родится, урожай будет!

Разбуженный пес вылез из-под крыльца, долго стоял под дождем, зажмурившись от удовольствия, и вдруг основательно встряхнулся от голов до хвоста, обдав хозяев снопом брызг. Огда взвизгнула, отскакивая, Борко замахал на пса руками и тот с чувством выполненного долга снова полез на место.

Судя по крикам, доносящимся из-за забора, проснулось все село. Измученные тяжелым физическим трудом, жарой и безысходностью, люди радуясь долгожданному подарку небес, среди ночи выбегали из домов. Дети и собаки носились под теплыми тяжелыми струями, падали в уже появившиеся лужи, многие взрослые не отставали от них. «Подольше бы дождик шел!» – думал в тот момент каждый, даже сварливая старая Мерья, тоже выползшая на крыльцо своей избенки. Старуха протягивала дождю дрожащие ладони, пытаясь набрать в них хоть немного небесной воды. «Все правильно, – счастливо бормотала Мерья, глядя в щедрое небо, – все правильно!» – а что было правильно, так это было ведомо только ей самой.

Инара не видела дождя, не слышала радостных криков. Она крепко спала в своей маленькой корзинке, и сон ребенка сторожил сидящий у изголовья дух. Он только что прогнал подкравшуюся слишком близко к ребенку не в меру любопытную кошку, и та, вздыбившись и зашипев, убежала под лавку, откуда недовольно блестели хорошо видимые в темноте ее расширенные от страха и злости зеленые глазища.

А дождь не собирался заканчиваться, это был сильный, уверенный, долгий дождь, который мог, не ослабевая, идти несколько часов или даже целый день. Засуха кончилась, и то лето было щедрым на дожди и солнечное тепло, люди в положенные сроки закончили сев, хлеб взошел, созрел и невиданный ранее в этих краях богатый урожай был убран вовремя. А в следующем году, после праздника первых всходов у Борко и Огды родились девочки-двойняшки, все, видевшие их, говорили, что они так похожи, ну просто «волос в волос, голос в голос», и еще через год у приемных родителей Инары появился сын.

Глава 3. Полуденица

Стремительная Вихра весело бежала вдоль песчаных берегов, река только недавно вернулось в свое русло после весеннего разлива, и все еще не могла успокоиться: струи ее то и дело переплетались, вились, кружились в водоворотах, сама речная вода была мутной, с множеством мелкого сора. Травинки, веточки, обрывки прошлогодней листвы закручивало в постоянно возникающих на поверхности воды маленьких воронках. Словно пытаясь вырваться опять на волю, река с силой выплескивала далеко на берег мутные волны. Одна из них захлестнула босые ноги девушки, сидевшей на песке. Еще совсем недавно она горько плакала, спрятав голову в обхваченные руками колени, плакала сильно, громко и безутешно. Так плачут лишившись самого дорогого, когда кажется, что жить дальше уже нельзя да и незачем. Плечи девушки вздрагивали, толстая светлая коса растрепалась по ним, и ветер свободно раздувал выбившиеся пряди во все стороны. Потом плач перешел в жалобные тихие всхлипывания, но скоро и они прекратились. Сейчас девушка, ее звали Седна, просто неподвижно сидела на берегу реки, уткнувшись лбом в колени и закрыв глаза. После целого дня работы в поле она очень устала, терзавшие в последнее время днем и ночью тяжелые мысли ежедневно изматывали девушку и слезы принесли лишь временное облегчение. Больше всего на свете Седне сейчас хотелось свернуться калачиком и уснуть прямо здесь, на песке. Ей были безразличны ползущие с реки холод и сырость. «Вот бы остаться здесь, – думала девушка, – не надо идти домой, ничего говорить матери и отцу, не придется снова мучиться ночью от терзающих мыслей, а днем от тяжелой работы». Сказывалось все напряжение, в котором Седна жила последние месяцы и сейчас, после горьких слез, она находилась в состоянии полного опустошения и безразличия к происходящему вокруг.

Солнце уже давно ушло за западный лес, небо стало сиреневым, а потом густо – синим, зажглись первые слабые крохотные звездочки, а девушка все сидела на берегу. Прикосновение холодной воды вывело ее из оцепенения, она отодвинулась подальше от реки и начала тереть мокрые глаза вышитым красными нитками подолом длинной белой льняной рубахи. Потом девушка огляделась по сторонам и с удивлением обнаружила, что уже давно наступила ночь. «Что же я сижу, – спохватилась она, – мать волнуется, отец сердится, надо бежать!». Седна неловко встала – все тело ее затекло от долгого сидения на одном месте. Голова привычно закружилась, и девушке пришлось снова сесть на холодный песок. «Сейчас пойду, только посижу еще немного» – Седна поджала зябнущие ноги и накрыла их подолом рубахи. Грустные мысли снова стали одолевать девушку, и новая порция слез уже была готова пролиться из не высохших окончательно глаз. Так она просидела еще некоторое время, а когда снова встала, то уже не было видно ни реки, ни дороги к селу – все покрывал собой густой мутный серый морок, плотный и вязкий. Клочья тумана, казалось, липли к волосам и одежде девушки, как прилипают нити осенней легкой паутины, натянутой трудолюбивым паучком между травы и ветками кустарника. Седна очень удивилась, но не испугалась. Чего бояться, когда она точно знает, куда надо идти, и в какой стороне село, и в какой река? Она повернулась в нужную сторону, храбро сделала несколько шагов вперед и, взвизгнув, отскочила – ноги ее оказались в воде. Тогда, справедливо решив, что ошиблась, девушка пошла назад и, сделав несколько шагов, снова оказалась у реки. Седна снова и снова пыталась найти выход, но результат был один – под ногами у нее плескалась речная вода. Девушка поняла, что она в ловушке, и сразу вспомнила все разговоры о том, что бывает с теми, кто окажется на реке после заката, ближе к полуночи. И тут Седне стало страшно, так страшно, что, почти потеряв сознание от ужаса, она в панике стала с визгом метаться в густом, душащем вязком тумане, но куда бы она ни бросалась в поисках спасения, везде была вода. Побежав очередной раз в противоположную, как ей казалось, от реки сторону, девушка споткнулась, упала на песок, попыталась, было, встать, но замерла, как будто застыла. Из мутного густого морока перед ней медленно, даже торжественно то ли вышла, то ли выткалась белая фигура. Почти лишившейся от ужаса рассудка девушке показалось, что это женщина. Да это и была женщина – высокая, красивая с длинными белыми волосами, и одета она была во что-то светлое, длинное развевающееся. Женщина медленно шла по берегу и там, где она ступала, ее следы на песке мгновенно наполнялись водой. «Ну и что, – подумала Седна, – сыро, песок мокрый, вот и набирается вода». Страх ее незаметно прошел, растворился в тумане и наполненные водой следы белой женщины занимали все ее мысли. Тем временем та подходила все ближе, потом остановилась рядом, и смотрела на девушку, не отрываясь, и вдруг Седна услышала голос. Лицо женщины было неподвижным, глаза закрыты, губы не шевелились, но она говорила с Седной, и говорила успокаивающе и ласково, как разговаривает мать с больным ребенком.

– Что случилось, почему такая красивая девушка сидит одна ночью у реки? Разве она не знает, что это опасно? – Голос обволакивал, лишал последней воли и не давал опомниться, требовал подчинения. – И почему она плачет? Кто ее обидел?

Седна не могла противиться этому голосу, она отвечала, но говорила не так, как говорят между собой люди, язык и губы ее не двигались, она лишь смотрела на женщину, не отводя глаз, и рассказывала ей все, случившееся с ней, с ее несчастной шестнадцатилетней жизнью.

– Разве это горе? – Голос стал мягче, тише, в нем Седна услышала надежду и возможность спасения. – Ничего страшного не произошло, просто ты слишком послушная девочка и слишком боишься своих родителей. Хочешь, я помогу тебе, провожу тебя домой? Вставай, пойдем. Нельзя девушке так долго сидеть на мокрой земле. – И с этими словами женщина протянула до сих пор сидящей на песке Седне руку. Девушка ухватилась за нее, и сразу попыталась отдернуть – рука женщины была похожа на сосульку, такая же твердая, холодная и мокрая, – но не смогла, не хватило сил.

Седне снова стало страшно, ушедший, было, ужас вернулся и захлестнул ее, лишая рассудка, но женщина схватила ее второй, такой же мокрой и холодной рукой за плечи и сильно встряхнула. «Кто ты?» – только и хватило девушке сил спросить у приведения. «Я твой друг, разве ты не хочешь, чтобы я помогла тебе? Кто еще тебе поможет? Здесь больше никого нет, или мне тоже уйти и оставить тебя одну?» – Голос снова стал требовательным и сильным. Седна отрицательно замотала головой: «Нет, пожалуйста, не уходи. Проводи меня домой» – ноги Седны подкашивались, коленки дрожали, она понимала, что происходит что-то страшное и непоправимое, но сопротивляться уже не могла. Ей хотелось только одного – чтобы все скорее закончилось.

«Пойдем, дорогая, надо спешить, уже поздно, родители ждут тебя» – женщина обняла Седну за плечи, и девушке показалось, что ее погрузили с головой в прорубь. Она сделала один неуверенный шаг вперед, потом второй. Женщина шла рядом, не размыкая ледяных объятий и поддерживая девушку, рубаха Седны вся промокла, вода капала с подола и рукавов. Так они прошли еще немного, но холод стал совсем невыносим, Седна попыталась закричать, но вместо крика лишь сдавленно захрипела, на мгновение морок рассеялся, и она увидела, что стоит по пояс в воде. Страшная женщина, злобно прошипела что-то, и, не давая девушке вырваться, быстро потащила ее на глубину. Седна почти не сопротивлялась, она лишь хватала ртом воздух и смотрела на небеса, на которых уже ярко искрилось множество звезд. Неожиданно небо помутнело, подернулось неровной колеблющейся пеленой и стало быстро подниматься вверх, звезды потускнели и пропали. Седна судорожно дернулась, снова попыталась закричать, но в широко открытый рот хлынула вода, что-то с силой дернуло ее, потащило вниз, и девушка мягко и плавно опустилась на речное дно.

      Трава была еще ярко – зеленой, не тронутой испепеляющим летним жаром, пахла весной и свежестью. Большой зеленый кузнечик бодро карабкался по узкой травинке, дополз почти до самого ее верха, но тонкая былинка не выдержала его, согнулась, и кузнечик повис вниз головой, но не упал. Немного покачавшись и повисев в таком положении, кузнечик легко перепрыгнул на более прочную и надежную опору в виде круглого мягкого желтого цветка одуванчика и радостно застрекотал, приветствуя теплый весенний полдень, близкое лето и наблюдающую за ним Инару. Девочка давно уже лежала на самой кромке поля среди буйно растущей густой травы. Она то следила за суетной жизнью многочисленных насекомых, населяющих луг, то, перевернувшись на спину, разглядывала редкие прозрачные облачка. Неожиданно раздался негромкий свист и по лугу пронесся порыв ветра, трава дружно наклонилась, цветок одуванчика на длинной ножке резко качнулся, и кузнечик поспешил найти более надежное место для исполнения своих песен. Инара приподнялась на локтях и увидела на противоположной стороне поля высокую плоскую черную, похожую на пугало длинную тощую фигуру. Пугалом был живший в поле дух земли, голова у него вся заросла травой, разноцветные глаза озорно сверкали. Нежити было весело, ей тоже нравился теплый ветер и нежное солнышко, вот она и забавлялась, как могла и, присвистывая, дула из всех сил, заставляя траву гнуться в разные стороны. Увидев Инару, бестелесное существо перестало дуть, сделало несколько шагов назад и вдруг стало стремительно уменьшаться в размерах, пока, сравнявшись ростом с травой, совсем не пропало из глаз. Все снова успокоилось, и Инара перевернулась, было, на спину, но услышала голос матери – Огда громко звала старшую дочь. Инара вскочила и побежала ей навстречу, подобрав подол длинной рубахи и перепрыгивая кочки. Длинная рыжая коса девочки высоко взлетала и тяжело шлепалась на спину. Увидев бегущую к ней дочь, Огда остановилась, Инара подбежала к матери, обхватила ее с разбегу и подняла смеющееся лицо. Хоть девочка, как и все ее сельские сверстники, большую часть жизни проводила вне дома, лицо девочки было не тронуто загаром, кожа была белая и ровная, без единой веснушки, тогда как две младшие сестры и брат были щедро обсыпаны конопушками.

«Какая она уже большая, – подумала Огда, тоже обнимая дочь и приглаживая ее растрепавшиеся волосы, – почти невеста стала». Женщина по привычке взяла Инару за руку и повела к дому, девочка не сопротивлялась и послушно шла рядом.

– Где ты была так долго, я тебя потеряла, – мать старалась говорить спокойно, но Инара все же услышала в ее голосе тревожные нотки.

– В поле к отцу ходила, ты же сама утром просила ему обед отнести. – Инара внимательно снизу-вверх смотрела на мать и пыталась догадаться, что произошло.

– Да, только уж больно долго ты не возвращалась, – Огда не могла больше сдерживаться, волнение и беспокойство за детей переполняли ее, – ты знаешь, Седна пропала.

– Как? Когда? Мы с ней вчера еще на реку вместе ходили, хотели уток посмотреть. – Инара даже остановилась на мгновение. – А почему она пропала?

– Кто ж знает, почему. Ее всю ночь и целое утро сегодня искали, на реке ее нет, домой вчера не приходила, – Огду почти трясло, она, как любая мать, немедленно примеряла все случившееся к себе, к своей семье, а слова дочери только усилили ее тревогу. – Ты должна все рассказать ее родителям и старосте, все, что помнишь, – наставляла она дочь.

– Хорошо, а что я расскажу? – Инара не могла смириться с мыслью о том, она может уже никогда в жизни не увидеть своей единственной подруги, – я же не знаю, где она.

– Расскажешь только то, что знаешь, поняла? – Огда говорила строго и вместе с тем уверенно и твердо. – Куда вы вчера вместе ходили, что делали. И больше на речку ни ногой, нечего тебе там делать!

Инара шла за матерью, опустив голову. За все тринадцать лет ее жизни у нее не было друзей, она дружила только с Седной, которая была старше ее на целых три года, но разница в возрасте не мешала девочкам отлично ладить между собой. Правда, с конца зимы Седна стала какая-то странная: всегда заводная и веселая, теперь она часто плакала, и было понятно, что ее постоянно гложет какая-то навязчивая мысль. На все расспросы Инары Седна отмалчивалась или быстро переводила разговор на другое. Так что с уверенностью Инара могла сказать только одно – с Седной что-то случилось, и она тщательно скрывает свою беду. Причем скрывает не только от подруги, но и от родителей тоже – это Инара знала точно. Однажды, буквально загнав подругу в угол расспросами, Инара получила такой ответ: «Я никому не могу сказать про это, иначе родители меня убьют!». Вот и все, что было доподлинно известно Инаре на тот момент, когда они с матерью входили во двор дома, где жила семья Седны. Ее мать, Реба, полная невысокая женщина уже ждала их, выбежала на крыльцо, и замахала руками, приглашая войти в дом. Сторожевой пес, высунувшись, было, из-под крыльца, увидел Инару и полез обратно – она была своя в этом доме. Да и вообще, одной из многочисленных странностей эльфийки было еще и то, что собаки ее не трогали – даже самые злобные псы просто, обнюхав, начинали добродушно махать хвостом и позволяли ей идти куда вздумается. Все в селе давно уже привыкли к этому и не обращали внимания, считая, что так и надо. Да и какой вред кому бы то ни было могла причинить маленькая рыжая девочка?

Огда с дочерью вошли в комнату, их уже ждал Брент, сильно постаревший, но еще полный сил, помощник старосты, Дечко, и родители Седны. Младший брат и сестра девушки прятались в соседней комнате, и сидели там тихо, как мышки. Они и так были уже достаточно напуганы происходящим в их доме со вчерашнего вечера. Сначала все было спокойно, потом пришедший с поля отец долго ругался, что не дождался помощи старшей дочери, и ему пришлось одному работать после обеда. Потом, когда стало уже совсем поздно, родители, полагая, что дочь просто боится наказания и где-то прячется, пошли искать ее, и пришли уже под утро, не найдя старшей дочери. Мать начала причитать и плакать, отец сначала кричал на нее, потом куда-то ушел и вернулся уже со старостой. Староста приказал Ребе сидеть дома и ждать их, потом ушел вместе с отцом Седны, привел еще людей, и все вместе снова ушли на поиски. Но девушка так и не нашлась – ее не было нигде: на реке, в поле, в заброшенном доме старухи Мерьи, умершей два года назад. Дело принимало совсем дурной оборот, Брент не знал, что и думать – он слышал, в городе рассказывали, что на окраинах Ближних Земель временами пропадают люди, и что чаще всего это происходит именно весной, после того, как сойдет последний снег. Ему даже думать не хотелось, что случилось с Седной. Тут кто-то вспомнил про Инару, подругу пропавшей, и староста распорядился немедленно найти и привести к нему девочку.

Огда слегка подтолкнула Инару вперед, и та вышла в центр комнаты. Эльфийку пристально рассматривали несколько человек: староста, его помощник, знакомые жители села, принимавших участие в поисках Седны, родители пропавшей девушки. Мать Седны смотрела на Инару мокрыми красными умоляющими глазами, как бы прося вернуть ей ее доченьку, отец пропавшей девушки сидел, спрятав лицо в ладони. Мысленно он уже не раз проклял себя за то, что был излишне суров и строг со старшей дочерью, обещал себе, что если Седна вернется, то он больше в жизни не скажет ей грубого слова.

Инаре стало немного не по себе от стольких пристальных взглядов, но она не растерялась, сжала маленькие кулачки и посмотрела на старосту, ожидая вопроса. Тот медлил, разглядывая девочку. «Как она выросла, – так же, как совсем недавно Огда подумал Брент, – а как будто вчера ее нашли. И как Мерья сказала, так все и вышло, вон рыжая какая стала, как лиса. И сразу видно, что не из наших девчонка – беленькая, руки тонкие, не работник она» – размышлял староста. Его мысли прервал плач Ребы – женщина не могла больше сдерживать слезы, она заплакала почти в голос.

– Выведите ее, воды дайте. – Очнулся от своих мыслей Брент и двое мужчин бережно взяли Ребу под руки, и повели во двор. Отец Седны сидел неподвижно, ему были безразличны слезы жены, он казался полностью поглощенным своим горем. Младшие дети в соседней комнате тоже начали тихонько хныкать.

Инара вздрогнула, обернулась на плачущую мать Седны, посмотрела сначала на Огду, потом на старосту. Огда подошла к дочери, обняла ее, Инара прижалась к матери, вцепилась ей в руку. Что-то подсказывало девочке, что с Седной случилась большая беда, гораздо больше той, мысли о которой терзали пропавшую девушку несколько последних месяцев.

– Инара, расскажи мне, что вы с Седной делали вчера, – обратился староста к девочке, и та посмотрела на него внимательными серыми глазами, – не торопись, не пропускай ничего.

– Мы с Седной вчера были на реке, – начала Инара, считая, что старосте будет интересен именно вчерашний день, и рассказала все, начиная с того момента, как Седна нашла ее на лугу и предложила пойти посмотреть на уток, и заканчивая моментом, когда Инара побежала помочь отцу с лошадью, а Седна сказала, что посидит еще немного и тоже скоро уйдет. Больше девочка ничего не знала и замолчала. В комнате стало очень тихо, только на окне жужжал случайно залетевший в дом толстый шмель. Дело было плохо, оправдывались самые худшие, но не высказанные пока вслух предположения Брента. Раз девушка не вернулась с реки, то это могло означать только одно – Седну они больше не увидят. Хоть Брент и не говорил этого вслух, все присутствующие в комнате мгновенно догадались, о чем он думает. В дом вернулась почти успокоившаяся Реба, жалобно посмотрела сначала на Инару, потом на Брента. Все отводили глаза, никто не набрался смелости сказать ей, что ее дочери, скорее всего, уже нет в живых. Отец Седны продолжал неподвижно сидеть на лавке, только плечи его еще больше сгорбились.

– Так, все равно надо пойти туда и попробовать поискать в реке. – Брент, как когда-то Мерья с трудом встал, помогая себе толстой палкой, – пойдемте, – скомандовал он людям, и первый пошел к дверям. И, обернувшись, добавил, – Инара, ты тоже пойдешь. Огда сунулась, было, протестовать, но, нарвавшись на колючий, не терпящий возражений взгляд старосты, передумала что-либо говорить. «Ничего не случится, – убеждала она себя, оглядывая людей, – народу идет много, вон у некоторых даже топоры с собой припасены на всякий случай». Крепко держа дочь за руку, Огда пошла следом. Отец Седны неожиданно резко встал, лицо его было бледным, как будто неживым, глаза не двигались, смотрели тускло.

– Подождите меня, – деревянным голосом сказал он, пошел к конюшне и быстро вернулся, держа в руках вилы. Брент посмотрел на него, ничего не сказал, заковылял вперед и все пошли за ним к реке.

Со вчерашнего дня река не изменилась – вода была такой же мутной и быстрой, также сердито выбрасывала на берег пенные волны. Брент попросил Инару показать, где они вчера сидели, и девочка в сопровождении матери повела народ к тому месту, откуда им было удобно высматривать уток.

– Осмотрите здесь все еще раз внимательно, не спешите, – распорядился староста, и люди разбрелись по берегу, ища в траве и на прибрежном песке хоть какие-нибудь следы. Огда вместе с Инарой тоже пошли на поиски следов Седны, они старательно рассматривали примятую траву, следы волн на песке, мелкие камешки и в изобилии валявшиеся здесь полосатые желто-коричневые створки ракушек, мертвые водоросли. Им не удалось найти ничего, что говорило бы о судьбе пропавшей девушки, и Огда уже повернулась, чтобы идти назад, когда Инара заметила, как рядом с берегом в покрытом водой песке что-то блестит. Вырвав у матери руку, девочка забежала в холодную воду, быстро схватила горсть песка вместе привлекшим ее внимание блестящим предметом и выскочила на берег. Огда не успела даже вскрикнуть, как дочь снова оказалась рядом с ней и разжала ладонь. В руке Инары вперемешку с песком были разорванные бисерные бусы Седны.

– Мама, это ее бусы, я точно знаю, – Инара полными слез глазами смотрела на Огду, девочка только сейчас осознала, что Седны уже нет в живых. Огда обняла своего ребенка, и они пошли к смотревшему в их сторону старосте. Инара отдала свою находку Бренту, и тот долго молчал, глядя то на реку, то остатки украшения пропавшей девушки. Все сомнения отпали – Седну забрала река, и была ли эта жертва последней – неизвестно.

Брент отдал остатки бус отцу Седны и тот словно окаменел, стоял неподвижно, сжимая в одной руке нить с остатками бисера, а другой бесполезные вилы. Эти бусы он сам купил старшей дочери, когда ездил прошлой осенью торговать в город.

– Теперь надо ждать, когда она всплывет или искать вниз по течению, – Брент старался не смотреть на отца Седны, глядел поверх голов людей на опасную речку, – теперь только ждать, – добавил он и неловко хлопнул отца Седны по плечу. Тот не шевельнулся, тогда двое мужчин осторожно взяли его под руки, и повели к дому. Инара с матерью пропустили его и старосту вперед и собрались, было, пойти следом, когда Инара оглянулась на реку еще раз. Сначала она подумала, что ей просто показалось, но нет – в реке действительно что-то было. Мать тянула дочь за руку, но Инара упиралась, внимательно глядя на мутную Вихру. Девочка заметила, что очень близко к поверхности воды, почти выступая из нее, лежала длинная белая фигура, издалека было не понятно – мужская или женская. Именно лежала, а не плыла по течению, она сама каким-то непонятным образом незаметно для глаза двигалась против довольно сильного потока, не давая реке сносить себя. Белые волосы, доходившие почти до колен, сливались с длинной белой же одеждой и шевелились в такт течению Вихры. Присмотревшись, Инара разглядела, что лицо у фигуры женское, красивое, глаза закрыты, рот неподвижен. Но в следующее мгновение эти глаза внезапно резко открылись и посмотрели из-под воды, рот скривился в безобразной, но радостной, даже удовлетворенной не улыбке – оскале, ибо улыбаться мог только человек, а нечто в воде не было человеком. Инара вздрогнула, но страх ее сразу улетучился, существо в воде заметило, что Инара его видит, и мгновенно ушло на глубину. Оно не нырнуло, не сделало ни одного движения, а именно ушло, скрылось, как скрывается под водой брошенный в нее камень. Огда снова потянула Инару за руку и девочка, оторвав, наконец, взгляд от воды, пошла рядом с матерью.

Обратно в село шли молча, разговаривать никому не хотелось, все мысли людей были только об утонувшей девушке и об опасности, которая таилась теперь в реке. И самым ужасным в этом было даже не то, что никто не мог даже предположить, когда река снова захочет забрать себе кого-либо из живых, неважно – человека или животное, оказавшихся поблизости от воды. Хуже всего было то, что бороться с притаившимся в реке чудовищем невозможно, у людей нет для этого сил и средств. Теперь все село будет жить под угрозой того, что несчастье может произойти с любым: мужчиной, женщиной, ребенком, коровой, овцой или лошадью. Хорошо, если речной дух удовольствуется одной жертвой, а если он войдет во вкус? Где теперь стирать белье, поить скотину? Приближается жаркое лето, наверняка дети буду бегать на речку купаться – их же ничем не удержишь, разве только на привязь посадить.

Инара плелась следом за матерью, смотрела себе под ноги, чтобы никто не видел ее слез. Она не в первый раз видела смерть, помнит, как умерла старая Мерья, до беспамятства любившая девочку. Инара сидела около постели старухи почти до самого последнего ее часа, и лишь когда старуха начала задыхаться, Огда увела девочку, а сама осталась около умирающей. Умирали соседи – старики и старухи, прожившие долгую жизнь, оставившие после себя множество детей, внуков, крепкие дома и ухоженные поля. Это не было чем-то неестественным, пугающим или неправильным, это был закон жизни. Происходили и несчастные случаи – кого-то укусила ядовитая змея, кто-то замерз в поле, потеряв дорогу в зимнюю пургу, или был в лесу насмерть придавлен упавшим деревом. Такие случаи можно было понять и объяснить, но то, что случилось с Седной, было совершенно непонятно и необъяснимо. Даже если девушка сошла с ума и решила утопиться, она бы не стала рвать на себе бусы, ее явно силой тащили в воду, а, значит, утопили. И утопил тот, кого Инара видела сегодня в реке.

Процессия уже почти подошла к дому Седны, и тут Инара увидела ее мать – не вынесшая муки неизвестности Реба бежала по улице им навстречу. Увидев скорбные лица людей, убитого горем мужа, которого вели под руки два соседа, женщина сразу все поняла и молча, как подрубленное деревце, упала в пыльную дорожную колею.

– Ее больше нет, Реба, река забрала нашу дочь. – Сказал отец Седны бесцветным, тихим страшным голосом, освободился от поддерживающих его людей и на негнущихся ногах прошел мимо сидящей в пыли жены к дому. Бусы Седны он так и держал в руках. Женщине помогли встать, взяли под руки, повели в дом.

– Нечего вам тут, идите, – Брент как будто недовольно махнул рукой на Огду с девочкой, – побыстрее давайте, что встали. Староста гнал их подальше от ворот полного горя дома, откуда уже несся дружный рев рыдающих младших брата и сестры Седны и почти сразу к нему прибавился то ли плач, то ли вой ее матери. Огда почти побежала прочь, таща за собой Инару. Девочка не успевала за матерью, несколько раз спотыкалась и даже два раза упала, больно ударившись, но всегда терпеливая, заботливая и мягкая Огда не давала ей ни мгновения, чтобы прийти в себя – грубо, рывками тянула за собой, грозя вывихнуть Инаре руку. Огда стремилась как можно быстрее и как можно дальше убраться от дома Седны, чтобы не слышать этих ужасных, полных боли и страданий воплей. Огде все казалось, что они бегут слишком медленно, как во сне, когда ты очень спешишь, а ноги делаются тяжелыми, непослушными, и двигаться очень трудно.

Наконец, когда они добрались до дома, Огда буквально втолкнула Инару в комнату, закрыла дверь. Младшие девочки и брат сидели на лавке и молча, со страхом и нетерпением ждали – им было категорически запрещено выходить со двора. Теперь, когда все ее дети были вместе и в безопасности, у Огды немножко отлегло от сердца, но расслабляться было рано. Велев Инаре сесть на лавку, Огда встала перед притихшими детьми и медленно, но громко и с расстановкой заговорила:

– С сегодняшнего дня я и отец запрещаем вам ходить на реку. Чтобы ни случилось, вы не должны подходить близко к реке, а тем более заходить в воду, купаться. Я очень хочу, чтобы вы меня послушались и сделали так, как я вам скажу. Вчера в реке утонула Седна, – младшие дети вытаращили на мать глазенки, а потом дружно посмотрели на глядящую в пол Инару. – Я и отец не хотим, чтобы.... Тут у Огды кончились слова, она перестала сдерживаться и тоже, наконец, заплакала. Дети дружно подбежали к ней, обняли, стали успокаивать.

– Мамочка, не волнуйся, мы не будем ходить на речку, честное слово, – наперебой убеждали они плачущую Огду, и все при этом ревели от жалости к утонувшей Седне и от страха. Только Инара молчала, она не могла пообещать этого матери. Огда все прекрасно поняла. Она поцеловала каждого из детей, вытерла слезы и сказала Инаре – Пойдем во двор.

Мать с дочерью вышли на крыльцо, спустились вниз. Такой же большой лохматый, как и живший здесь тринадцать лет назад пес вылез на звук хозяйских шагов из своего укрытия, лизнул каждой руку. Инара погладила тяжелую квадратную голову пса, почесала его за ухом. Пес блаженно зажмурился, замахал хвостом-веником.

– Иди сюда. – Огда села на небольшую вкопанную в землю лавку, – садись рядом. Инара села рядом с матерью, но избегала ее взгляда, смотрела в землю. В душе ее было пусто, как бывает пусто осенью на убранном, мокром от холодного дождя поле. Как будто прочитав ее мысли, Огда взяла руки девочки в свои и, как всегда мягко, заговорила:

– Инара, доченька, ты не можешь ничего исправить, обещай мне не ходить к реке, пожалуйста. – Огда прекрасно помнила случай, произошедший два года назад. Тогда Инара смогла утихомирить духа, повадившегося ходить во двор к соседям. Он своими злыми шутками и пакостями довел несчастных людей до того, что они уже задумали бросать обжитой дом и переезжать на новое место. Ни дня не проходило, что проклятое существо не отравило им жизнь: замученные отощавшие лошади накануне уборки, разбежавшиеся по полям и лесу овцы и куры, перебитая в доме посуда, испорченная еда – это люди смогли вытерпеть. Но когда у них ночью загорелся хлев, где в пламени и дыму задохнулась корова – это было уже невыносимо. Договорившаяся о покупке в рассрочку нового дома, семья уже собирала вещи, когда во двор к ним пришла Инара. В руках у девочки был плетеный кузовок – с такими дети обычно ходили за ягодами. Только сейчас в кузовке были не ягоды – Инара перевернула его вверх дном посреди двора и на землю высыпалась куча колючего лесного мусора: длинные сухие сосновые иголки, маленькие шишки, мелкие веточки. И среди этого мусора встревожено и озабоченно носилась цела толпа черных крупных лесных муравьев – Инара принесла из леса муравейник. Девочка старательно сгребла этот мусор в аккуратный холмик, и муравейник стал как настоящий.

– Больше он вас не обидит, – уверенно сказала девочка, глядя на потерявших дар речи хозяев, – он муравьев не любит и сам уйдет. Вот увидите, завтра его уже здесь не будет. С этими словами девочка ушла, оставив оторопевшим хозяевам муравейник посреди двора. Решив, что это уже неважно, завтра все равно переезжать, хозяева не тронули лесных жителей, разбежавшихся по всему двору, а некоторые особо проворные насекомые заползли даже в дом. Ночь прошла на удивление спокойно, никто не тревожил сон хозяев, не беспокоил измученную скотину. Люди решили подождать еще день – и снова ничего. Прошел еще один день, затем неделя – все было тихо. Все вышло так, как сказала Инара – не вынеся соседства с муравьями нежить убралась восвояси. Необходимость в переезде отпала, хозяин спасенного дома однажды вечером пришел к родителям Инары. Ему очень хотелось отблагодарить девочку, но Инара наотрез отказалась брать с него деньги, да Борко и Огда тоже были против. Дело кончилось тем, что зимой сосед привез из города Инаре большие красивые серебряные серьги, такие же, только поменьше – ее младшим сестрам, а брату – маленький, но настоящий лук и стрелы. Родители Инары долго охали и отказывались, но подарки, в конце концов, взяли. А муравейники с той поры появились в каждом дворе, их даже огораживали, чтобы не растоптала ненароком скотина. Муравейника не было только в одном-единственном дворе – тот дом, где жила Инара, нежить обходила стороной уже тринадцать лет.

Огда слабо улыбнулась, вспоминая давние события. Они с Борко убрали тогда эти дорогие красивые серьги в тот же драгоценный сундучок, который теперь был спрятан гораздо надежнее. Женщина снова посмотрела на дочь, обняла ее, погладила по волосам. Инара прижалась к матери и грустно вздохнула.

– Инара, пожалуйста, – мать почти умоляла девочку, – не подходи к реке, прошу тебя. Ты лучше книжки свои читай, только не ходи к реке. Книги из того самого ящика, найденного тогда в лодке были последним крепостью, которая рухнула перед более серьезной, близкой и реальной опасностью. Огда сдала одну из основных своих позиций, пытаясь спасти главное – детей. Эти книги Огда ненавидела и даже боялась. Первый раз их достали из-под крыши, когда Инаре было четыре года. Малышка старательно перелистывала исписанные колючками желтоватые листы, пока очередная страница не оказалась пустой. Тут девочка словно застыла, она не сводила глаз с чистого листа, потом пальчиком стала чертить на белом листе причудливые извилистые линии. С той поры она бралась за свои книги каждый день, всегда открывая их там, где не было строчек. Родители не запрещали ей «читать», вернее, им было все равно, чем занят ребенок – сидит дома, не балует – ну и ладно. Это продолжалось довольно долго, пока однажды Огда случайно не взглянула внимательно на оставленную Инарой на столе книгу, открытую на чистой странице. Женщина собиралась накрывать к ужину, хотела, было, убрать книгу, уже протянула к ней руку, но передумала, присмотрелась и тут на ее глазах поверхность чистого листа вдруг пошла рябью, изменила цвет. И из волнистых серых линий на глазах у изумленной женщины соткался рисунок – объемный, цветной и яркий. И изображал он странное существо – с черными, до плеч прямыми волосами, белым-белым, словно вдавленным в середине широким лицом и алыми губами. Одето существо было в цветные – синие, бирюзовые, огненно-красные и желтые лохмотья. Потом пестрые обрывки вдруг зашевелились, существо медленно открыло глаза, посмотрело на Огду и улыбнулось. Глаза его сверкнули желтым как у кошки, а изо рта появились маленькие острые тоже желтые клыки. Существо стремительно выбросило руки из-за спины, и тут стали хорошо видны длинные кривые пальцы и острые когти. Огда в ужасе захлопнула книгу, потом осторожно, на вытянутых руках, словно опасаясь, что книга может укусить, женщина отнесла ее на лавку. Закончив свои дела, Огда снова открыла книгу, пролистнула несколько страниц, задерживаясь взглядом на чистых листах, но ничего не происходило, страницы оставались гладкими и пустыми. Женщина испугалась не на шутку – значит, все то, что нарисовано на чистых листах может видеть только Инара, а для других это недоступно. И кто его знает, какие еще «картинки» таят в себе эти подозрительные, даже страшные эльфийские книги. Но Огда не могла совсем запретить Инаре «читать», ведь это были ее книги, они были с ней тогда в лодке. Но с этого момента Огда каждый раз, видя, что Инара берется за книгу, старалась отвлечь дочь, придумывала для нее какое-нибудь занятие или поручение. Инара заметила странное отношение матери к своим книгам и стала меньше уделять им времени, но совсем «читать» не перестала. И вот теперь, под влиянием серьезной угрозы, мать сдалась. Инара улыбнулась, потом поцеловала Огду и встала, собираясь идти со двора.

– Ты куда? – растерянно и даже беспомощно спросила ее мать, поняв вдруг, что все ее просьбы и уговоры не подействовали и дочь все равно сделает так, как сочтет нужным.

– К отцу, вечер уже, ему помочь надо, – Инара с недоумением смотрела на мать, – или не ходить?

– А, ну да, как день быстро прошел, – Огда тоже встала, – иди, конечно, только недолго, – от собственной беспомощности Огда вдруг почувствовала себя заболевшей, что прежде случалось с ней крайне редко.

Инара выбежала за ворота. Она действительно собиралась пойти к отцу, рассказать ему все, но на полпути, на том же лугу, где днем нашла ее мать, Инара остановилась. Вот здесь, на этом самом месте вчера они в последний раз встретились с Седной, недолго посидели, обсуждая свои девчоночьи дела, а потом пошли к реке. Вспомнив события вчерашнего и сегодняшнего дней, Инара, наконец-то заплакала, сидя в молодой, но уже высокой и густой траве. Полевой неопасный дух, радостно дувший еще недавно на траву, осторожно выглянул из своего укрытия и с недоумением смотрел на рыдающую девочку. Ему доводилось и раньше видеть плачущих людей – страх у всех проявлялся по-разному: кто-то начинал заикаться, кто-то молчал, а кое-кто начинал плакать. Но это всегда была реакция на появление нежити, а девочка не была напугана, она плакала по другой причине, и бестелесное существо не понимало, в чем дело.

Успокоившись, Инара еще какое-то время оставалась там, ожидая, пока высохнут глаза, и размышляла. Огда не знала самого главного – Инара не только разглядывает картинки в книгах, она уже научилась разбирать знаки, которыми были исписаны страницы, она может прочитать эти книги. Увидев первый раз одну картинку – она изображала нечто похожее на рассерженного кота, только у этого нечто была пятнистая шкура и небольшие рога – маленькая Инара посмотрела и на строчку под картинкой. Ей показались смутно знакомыми некоторые значки, казалось еще чуть-чуть – и она поймет, что это означает. Но нет – существо на картинке пропало, строчки остались мертвыми, ничего не сказали ей. Позже, когда Инара уже подросла, она не раз и не два возвращалась к этой картинке, рассматривала не столько пятнистого рогатого кота, сколько пыталась понять, что написано внизу, водила пальцем по картинке, по колючей надписи под ней. Нечто, похожее на кота, косило на нее с листа зеленым искрящимся глазом и, казалось, пыталось сказать ей, что надо делать, но оставалось безмолвным и неподвижным. Инара чувствовала, что разгадка где-то рядом, но все никак не могла найти ее, как ни старалась. В один дождливый холодный вечер, когда вся семья была дома, Инара уединилась с книгой, пытаясь в очередной раз разгадать значение надписи. Ее младшие сестры играли с домашним котом, звали его по имени, выманивая из-за печи, и сильно шумели, да так, что разбудили младшего брата. Ребенок немедленно заплакал, Огда рассердилась на девчонок и пригрозила выгнать кота во двор. «Мамочка, не трогай котика, мы больше не будем» – девочки тоже были готовы заплакать, и мать смягчилась, пообещала не трогать кота. «Котик, котик» – сказала Инара, разглаживая пальцем картинку, и тут случилось чудо – картинка ожила, приобрела объем и краски, кот, довольный, поворачивался во все стороны, давая хорошо рассмотреть себя. Инаре даже казалось, что она чувствует бархатистость его пятнистой кожи и остроту маленьких желтоватых рожек. А непонятная доселе подпись вдруг стала ясной и прозрачной – «Лесной вейза» – разобрала Инара. И вейза радостно зажмурился, сел и стал умываться, как обычный домашний кот. «Лесной, значит, ты живешь в лесу» – подумала девочка, и сразу строчки над картинкой рассказали Инаре об образе жизни, привычках и повадках это жителя невидимого людям мира. Оказалось, что каждый значок – это не буква, как сначала думали родители Инары, а потом и она сама – это был образ. Например, вот этот значок, с двумя короткими ровными боковыми штрихами и одной косой линией означал траву, другой, с одним коротким боковым и одним косым штрихами – дерево, а именно ель. Так, читая про вейзу, Инара узнала, что живет он в хвойных лесах, прячется среди еловых веток и охотится на птиц. А рога ему нужны для того, чтобы помогать слабым передним лапам рыть норы, в которых он проводит зиму. Вейза было имя одного из духов, тех, кто ушли подальше от людей, и могли встретиться с ними только тогда, когда люди приходили в лес. Все это рассказали значки, становившиеся по очереди маленькими картинками.

Дальше читать оказалось очень просто – при виде появившегося на картинке изображения надо было произнести название того, на что похож рисунок – рыба, корова, дерево – и изображение становилось подвижным и ярким, а подпись сразу говорила, как на самом деле зовется то или иное существо. Книга была своеобразным переводчиком, посредником между видящим рисунки читателем и сутью написанного в ней. Книг было множество, и постепенно Инара узнала почти все о нежити, доставляющей людям столько неприятностей. Про муравейник она тоже прочитала в одной из книг и не замедлила воспользоваться полученными знаниями.

Но оставалась еще несколько книг, которые Инара пока только открывала, но прочитать не смогла – образы, вырисовывавшиеся на чистых листах, были столь пугающими и непонятными, что девочка не могла даже приблизительно представить, на что они похожи. Она видела только плоские невыразительные неподвижные изображения, и одно из них очень напоминало то, что Инара видела сегодня в реке.

Девочка встала, глубоко вздохнула и потянулась к высокому небу. Краем глаза она заметила полевого духа и улыбнулась ему, тот сразу же исчез, словно растворился среди травы и цветов. Инара побежала к давно уже ждущему ее отцу, на сердце у нее было спокойно, она знала, что будет делать дальше.

Был уже поздний вечер, почти ночь, когда Инара взялась за книги. Чтобы никому не мешать, она ушла в холодную комнату, где и сидела теперь в одиночестве, закутавшись в старый материнский платок. В одной руке девочка держала маленькую масляную лампу, другой рукой она перелистывала лежащую на коленях книгу. Открыв нужную страницу, Инара посмотрела на чистый лист, и на нем сразу же появилось изображение белой длинной плоской фигуры, с длинными, чуть вьющимися волосами, лицом без бровей и ресниц и странными продолговатыми горизонтальными полосами по обеим сторонам шеи. Плоский образ неведомого Инаре существа был настолько непохожим на то, что она видела в своей повседневной жизни, что девочка в очередной раз растерялась. Она не могла определиться, как назвать то, что было нарисовано в книге. «Кто ж ты такая? Или такой? Кем же ты можешь быть?» – Инара который раз перебирала в уме разные слова – женщина, девушка, мужчина, старуха, но ничего не помогало – картинка не оживала, строчки не торопились открыть Инаре все тайны этого существа. Давно уже наступила ночь, но Инара все сидела над книгой, пытаясь угадать имя речного убийцы. Масло в лампе почти догорело, огонек начал дергаться и коптить. Инара задула маленькое пламя и вышла во двор. Над ней простиралось огромное, безбрежное ночное, уже почти летнее небо – Инара поняла это по расположению звезд. Самая яркая из них, та, которую она помнила с самого раннего детства – Сердце Бездны – весело переливалась и сияла в самом зените. Пес под крыльцом заворочался, проворчал что-то, но не вылез – если хозяевам нравится бродить среди ночи, так на здоровье, а он пока поспит. Девочка вспомнила старую Мерью, показавшую ей когда-то эту звезду и назвавшую ее имя. Мерья вообще многому научила Инару, щедро делясь с девочкой тем, что знала и пока еще хорошо помнила сама. Инара вспомнила, как они вместе ходили в лес, где старуха показывала ей, как искать грибы и какие ягоды можно есть, а от каких можно и умереть. В поле Мерья научила Инару искать и собирать полезные травы и корни растений, на реке… Так, что они делали на реке? – девочка принялась судорожно вспоминать их давние совместные походы. Мерья показывала ей речные растения, ракушки, говорила, где прячется рыба и как ее можно выманить, рассказывала, откуда и куда течет Вихра. Инара схватилась за голову – разгадка была где-то очень близко, только не давалась, выскальзывала, как выскальзывает из рук пойманная бьющаяся рыба. «Весной начинают таять большие льды в верховьях, откуда и берется Лайба, становится много воды, реки выплескиваются из берегов…» Нет, это не то, совсем не то. «Рыба в полдень прячется там, где тень, ее можно найти под высоким берегом или нависшим деревом и забросить туда приманку…» Нет, не то, не то. Инара чуть не плакала, ответ был совсем близко, но она не видела его, как люди не видят нежить. Стоп, вот оно, наконец! Да, как она могла забыть всем хорошо знакомые и известные с детства слова: «Никогда нельзя не только купаться, даже подходить к реке полдень или в полночь – в это время солнце или выше всего на небе, или ниже всего под землей. Тот, кто живет в реке, в это время всегда просыпается, и ловит тех, кто нарушил закон». Значит, Седна, так сильно изменившаяся в последнее время, забыла обо всем и случайно осталась на реке после урочного часа, за что и была наказана. Инара остановилась, снова посмотрела на сияющее драгоценным скоплением звезд небо – Сердце Бездны чуть сместилось в сторону, значит, ночь перевалила за вторую половину. Инаре не терпелось проверить правильность своего предположения, но было темно, лампа догорела. Да еще надо было понять, как назвать то, что предстанет перед ней на странице книги. Инара взяла книгу, лампу и пошла в дом, спать.

Следующий день выдался хлопотливым и шумным. Огда, уже раскаявшись в своей слабости, старалась как можно больше и чаще занимать Инару различными домашними делами, чтобы у той не осталось ни сил, ни времени на книги. Инара послушно выполняла все поручения матери и не заметила, как прошел день. Вечером все село облетела новая печальная новость – у одной семьи не вернулась домой с пастбища корова. В полдень пошли ее проведать, а буренки и след простыл. Искали, звали, но корова как сквозь землю провалилась. Но вызванный по такому случаю Брент вернулся с пастбища мрачнее тучи – он-то хорошо разглядел в траве следы копыт, ведущие к реке. Это могло означать только одно – речной дух не остановился, несчастья могут повториться. Услышав про пропавшую около Вихры корову, Огда с новой силой взялась за воспитание детей, она при каждом удобном случае повторяла им свой запрет ходить к реке. Младшие дети клялись, что не подойдут к воде даже близко, а Инара отмалчивалась, все смотрела куда-то вбок. Огду очень пугало поведение старшей дочери, но женщина понимала, что не в ее силах что-либо изменить или заставить дочь поступать так, как она, Огда, скажет. Ей оставалось только надеяться на то, что Инара будет достаточно разумна и осторожна.