Ведьма из Марьино
31 мая
Имя мое – Надежда. И ношу я его не случайно.
К моей бабушке часто приходят люди. Они думают, бабка умеет общаться с мертвыми. Что ж, пусть думают. Я у себя за перегородкой все слышу, когда готовлю уроки.
Сегодня у нас трое гостей, все по записи. Я вижу с балкона, как они подходят с трех сторон к подъезду.
Юлия Дмитриевна Юрьева – женщина в черном лет пятидесяти, выглядит старше – приехала на метро, плетется по тротуару, раскачиваясь и косолапя от безразличия к себе. Грузная, в бесформенном длинном закрытом платье она больше всего похожа на черный мешок с трупом. Примерно так оно и есть, Юлия Дмитриевна носит в сердце труп.
Две линии в ее облике бросаются в глаза – черный вертикальный штрих на лбу – морщина, которая никогда не расправляется – и белая линия пробора: Юлия Дмитриевна поседела год назад и недавно перестала красить волосы. В ней так много боли, так много! – как гноя в созревшем фурункуле. Нажми, нет, прикоснись – и брызнет.
Справа по пешеходной тропинке решительно шагает Алексей. Ему немного за тридцать, он высоко держит гордую голову на длинной жилистой шее, близко посажены глаза, как у тела с Туринской плащаницы. Им завладела безумная идея, она мучит его, как моча при цистите, и никак ему не облегчиться. Этой идеей он занавесил свое горе и развеселил себя. Он на грани самоубийства, и ему весело.
Слева прямо по газону, глядя в навигатор, петляет Андрей в шортах. Оставил машину во дворах. Ему не больно и не страшно, ему, видите ли, интересно, задумал авантюру. В его сорок два как можно в такую чушь верить? А он верит! И, главное, задуманное им действительно возможно. Но веру его в невероятное жизнь отгрызет как заусенец.
Я ухожу с балкона и иду готовить посуду для гостей. Бабушка почему-то против, боится, что ли, что побью.
«Ой, не надо, опять поколотишь, сил моих нет!» – стонет бабушка. Но я ведь уже большая.
Юлия Дмитриевна подковыляла к подъезду в спальном районе и сверила адрес с мятой бумажкой. У подъезда росли мальвы, – обратила на них внимание: одобрила ухоженность, – аккуратно подвязаны, и заметила, что их цветки похожи на раструбы громкоговорителей или граммофонов. Устало посмотрела на свои пыльные туфли. Их давно было пора убрать, и достать босоножки. Но, разувшись дома, она забывала о существовании обуви и вновь вспоминала, только когда наступала пора выходить, а искать уже не было ни времени, ни моральных сил. Юлия Дмитриевна тяжело вздохнула, ощутила кислый запах своего нестираного платья и увидела на козырьке подъезда рыжую кошку, а на балконе третьего этажа милую светловолосую девочку, очень похожую на Настю в детстве. На рукав девочки вспрыгнул голубь-сизарь и девочка погладила его по перьям.
Юлия Дмитриевна решила, что девочка с птицей – это хороший знак и позвонила в домофон. Тут же что-то капнуло ей на голову. Женщина гадливо провела рукой по волосам в уверенности, что это помет. Но ладонь окрасилась красным. Юлия Дмитриевна растерянно оглянулась и увидела на асфальте у подъезда голубя без головы.
«Дрянная кошка! – подумала женщина. Надеюсь, это не тот ручной, что был у девочки».
Она так и вошла в подъезд с протянутой рукой в красных разводах.
За ней в открытую дверь влетел парень, но в лифте Юлия Дмитриевна поднималась одна: парень зачертыхался и принялся старательно вытирать ноги о коврик. Алексей ступил в кровь, но увидев красное пятно на седом проборе старой женщины в трауре решил, что легко отделался.
Он уже ждал лифт, когда домофон снова заработал: вошел Андрей с рыжей кошкой на руках.
В подъезде кошка вырвалась и метнулась сквозь решетку в подвал, а Андрей и Алексей поднимались в лифте и смотрели, как набухает солидная царапина на руке Андрея.
Дверь Юлии Дмитриевне открыла девочка лет восьми, похожая на Настю и на Алису Теплякову: умное, но изможденное существо, прозрачное и сутулое, как петров крест или подъельник.
Девочка поймала гостью за грязную руку и потянула в сторону ванной.
«Спасибо, деточка! У меня рука очень грязная, ты тоже помой ручку прямо сейчас!» – забеспокоилась женщина, пытаясь протащить ладонь девочки под кран, но снова раздался звонок в дверь, и девочка вырвалась, чтобы открыть.
«Помой-помой!» – очистила совесть Юлия Дмитриевна, берясь за мыло.
В ванной комнате было чисто настолько, насколько может быть чисто, если никогда не делать ремонт.
«Бедное дитя, сирота, наверное, – подумала женщина. – Может, удочерить ее?»
Андрей и Алексей увидели ребенка лет восьми, облизывающего пальцы. Андрея это навело на мысль, что саднящую царапину тоже можно лизнуть, все-таки собственная слюна дезинфицирует.
– Вкусно? – Алексей решил с помощью шутки найти общий язык с ребенком.
Ребенок кивнул и повел куда-то в темноту старуху, вышедшую из санузла.
В единственной комнате, перегороженной шкафом, с занавешенными окнами сидела ведьма, к которой Юлия Дмитриевна и пришла.
Сидела она очень буднично, на диване, за которым висел ковер. Ковер лежал и на полу, а в старой полированной «стенке» напротив дивана стоял старый телевизор с кинескопом.
«Только что не черно-белый», – подумала женщина.
– Ого, его ворсейшество! – оценил какой-то из ковров Андрей.
Алексей пропустил в комнату ребенка с подносом, спросил:
– Тебе помочь?
– Вы нам уже помогаете! – мудро ответил тоненький голосок и мужчины заметили, что ребенок – девочка. – Пейте чай, слушайте бабушку, чаевые оставляйте на подносе.
Девочка тенью скользнула за перегораживающий комнату шкаф.
Трое людей расселись вокруг журнального столика на расшатанных табуретках.
Чай оказался каркаде, дешевый, на редкость противный. Ребенок соль в него насыпал, что ли, вместо сахара. Но всем было все равно.
Юлии Дмитриевне не хотелось ни пить, ни есть, ей вообще глотание давалось с трудом. Она сразу положила под край блюдца пять тысяч.
Мужчины это с интересом заметили, но класть пока ничего не стали.
Алексей решил из вежливости выпить гадость. Андрей с чашкой в руках симулировал телефонный звонок и вылил пойло в раковину в ванной. На дне чашки оказалось птичье перо. «Голубиное, в окно залетело, на кухне балкон открыт», – догадался Андрей, радуясь своей проницательности.
Условия встречи были таковы: ведьма сидит-сидит на диване, а потом вдруг что-то говорит, и тот, кому она это сказала, точно понимает, что – ему. Ведьма все знает.
Эту ведьму из Марьино люди часто рекомендовали друг другу, рассказывали, советы ее помогают. Вот только никто не признавался, что именно ему сказала ведьма. Самый внятный ответ был: «Звучит, как безумие».
Сначала гости видели ведьму не очень хорошо: она отвернулась от них, и разглядеть можно было вялое ухо женщины лет восьмидесяти, цветастый халат, баранки скатанных до щиколоток чулок на красно-синих слоновьих ногах, красные бархатные тапки.
«Похожа чем-то на Матрону Московскую», – подумала Юлия Дмитриевна.
Ведьма немного развернулась и уставилась в экран выключенного телевизора.
«Она в отражении нас видит», – подумал Андрей и поднес к губам пустую чашку.
Гости смотрели на профиль хозяйки: что-то в нем было странное.
Алексей, единственный выпивший пойло, громко икнул и тихо извинился.
Ведьма повернула лицо на звук, и причина странности стала очевидной: неумелая детская рука нанесла на лицо старухи яркий кукольный макияж. Губы свисали увядшей свеклой. Кривые румянцы, обсыпавшиеся дешевые тушь и синие тени. Еще и волосы надо лбом были собраны двумя яркими заколками с бабочками.
Но в целом было неясно: измывалась девчонка или хотела, как лучше. Удивляло, что бабушка это позволила. Но, возможно, она невменяемая, и то, что говорит, действительно – безумие? Примерно так и подумали все трое, но поздоровались еще раз, раз уж хозяйка посмотрела на них.
Ведьма на второе приветствие, как и на первое, не ответила и снова вперила взгляд в выключенный телевизор.
То, что молчание может быть очень долгим, гости были осведомлены. Они никуда не спешили. Жизнь привела их сюда – и это было лучше, чем самоубийство или сумасшедший дом.
Они сидели на неудобных табуретках минут сорок. Девочка однажды прошла в туалет и вернулась за шкаф, словно не заметив при этом гостей.
Юлия Дмитриевна по привычке погрузилась в себя, легла на дно горя и замерла.
Алексей был бы рад проявить терпение, но странное пойло скрутило живот, и Алексей немного подстанывал в ожидании позывов одного или другого свойства.
Андрей нырнул в телефон и даже посмеивался чему-то своему.
Наконец, Алексей заметил, что ведьма уже не неподвижна, – стала очень медленно, но постепенно все сильнее раскачиваться. Он тронул за запястье Андрея и тот с любопытством воззрился на старуху.
Качаясь из стороны в сторону, словно кто-то невидимый тряс ее за плечи, ведьма начала издавать звуки, похожие на отрыжку, рыгание и бурчание в животе. Это не было страшно, как в фильме ужасов. Это было физиологически отвратительно, хотелось позвать к тяжело больной женщине врача.
Скорее с изумлением, чем со страхом, Алексей почувствовал, что и его кишечник активизировался и живо забурчал в какой-то гармонии с животом ведьмы. В нем что-то ревело, как живое. Андрей это тоже заметил и с хитреньким выражением лица тайком включил диктофон в «Самсунге». Юлия Дмитриевна оставалась безучастна.
Сложилось впечатление, что животы ведьмы и Алексея переговариваются. Они интонировали, один словно спрашивал, другой отвечал. Иногда казалось, что можно даже и слова какие-то разобрать, но это, скорее всего, была иллюзия.
– Сеанс чревовещания! И кишка с кишкою говорит! – не выдержал Андрей.
Он, наверное, что-то испортил, потому что старуха резко перестала издавать звуки и качаться, устало откинулась на спинку дивана.
Алексей же вскочил, уронив табуретку, выбежал в санузел.
Его вырвало красной желчью, в которой плавали ошметки черной шерсти. Он выловил несколько шерстинок и завернул в носовой платок. Подумал: «Не поскуплюсь на анализ ДНК, что это за хрень».
Когда он вернулся, ведьма, тяжело дыша, слабым изможденным голосом произнесла:
– Поговорила я с покойниками. Только один из вас мне в этом помог. Спасибо, Алеша…
«Конечно, знает мое имя, я же по записи», – успокоил себя Алексей.
– Алеш, – продолжала ведьма. – Динка, жена твоя, в коме в больнице. Змея ее укусила в Греции. Хотят отключать от аппарата. Можно ее вернуть. Как – передаст тебе одна покойница, разузнает все, и передаст. Она свеженькая еще, не знает ничего. Приходи к ней на свидание в крематорий на Хованском кладбище в воскресенье к двенадцати дня, ритуальный зал номер три. Цветы возьми, легче будет пообщаться. Она лилии любит. Белые… Теперь Юля, ты.
Юлия Дмитриевна вскочила и бросилась к старухе.
– Сиди-сиди. Не подходи близко, мне от духу вашего тяжело.
Женщина застыла на мгновение, но нашлась, схватила табурет и поставила его ближе к дивану ведьмы, села, вонзила в нее взгляд, словно собиралась выслушать приговор.
– Дочка твоя Настя уже год как пропала без вести. Хочешь ты узнать, нет ли ее среди мертвых и нельзя ли найти ее. Трудно искать, особенно когда точно неизвестно. Но взялся один покойничек. Зовут его Василий Ве Кузнецов, умер в 1936 году. Ваганьковское кладбище, четырнадцатый участок. Найди его и усынови.
Юлия Дмитриевна крупно вздрогнула.
– Ухаживай за его могилкой как за могилкой родного сына, а то за его могилкой никто никогда не ухаживал. Оплачь его, как родного, землицу над гробиком его целуй, крестик украшай. В лучшем виде могилку содержи. А Васечка за то тебе искать Настю будет. Найдет – скажет.
Ведьма ненадолго взяла паузу, и Юлия Дмитриевна воспользовалась ею, чтобы достать из сумки еще две пятитысячные и положить под блюдце.
Алексей тоже полез в бумажник.
Андрей сел поудобнее, расставив колени, вопросительно посмотрел на старуху и приготовился вновь включить диктофон.
Передохнув, ведьма продолжила:
– А ты, Андрюша, хочешь с другом своим погибшим Вадей встретиться и коды сейфов, пароли от компьютеров и телефонов у него узнать, чтобы весь бизнес его забрать себе. Если он тебе скажет, конечно.
Трудно встречу такую устроить, Вадька-то твой – непогребенный. Так что ты на стол больше всех положи. А ты, Леш, меньше всех клади, ты мне помогал.
– Так что Вадька-то? – поддержал ведьму Андрей, сам он Вадима никогда так не называл.
– Вызывать будешь Вадю. Тебя не просто так кот расцарапал, это зов был. Ты из этой царапины кровь свою прольешь над жертвенной ямой, которую выроешь в полночь на перекрестке. Одна из четырех дорог должна вести к кладбищу, другая к месту убийства, третья к тюрьме, а четвертая к сумасшедшему дому.
– Да любой перекресток в Москве, в принципе! – пошутил Андрей.
– Не любой. По карте найдешь, и помни, там земля должна быть, копать будешь. Выроешь ямку и будешь кровь свою из руки лить в эту ямку, пока к тебе кто не явится. Всех отгоняй, только Вадиму дашь напиться, и он тогда обретет дар речи. И если захочет, все тебе скажет, только, наверное, с условием.
Голос ведьмы постепенно затухал.
– С каким условием? А заклинание никакое произносить не надо? Трах-тибидох?
Но в ответ раздался только храп. Ведьма заснула, размазав дряблую щеку по спинке дивана.
Все еще несколько минут молчали.
– Ну, пойдемте? – предложил Алексей.
Из-за шкафа вышла девочка и с заинтересованным видом собрала деньги. Стало понятно, что она все слышала: девчонка уставилась на Андрея, ибо он положил не больше всех. Андрей без энтузиазма додал пять пятьсот. Он не был уверен, что соберется пролить свою кровь над жертвенной ямкой.
Девочка проводила гостей до двери.
– Тебя случайно не Настя зовут? – спросила Юлия Дмитриевна.
– Нет, я не наркоманка.
Женщина отшатнулась.
– Настя – наркоманка.
– Это жаргон такой современный, как раньше проститутки были Наташи, а козы – Катьки, коты – Васьки, – зачем-то сказал Алексей.
На улице все трое обменялись контактами, потому что скрывать им друг от друга уже было нечего, но стоял выбор – совершать или не совершать некоторые действия. Они не представляли, какой сложной будет их дальнейшая коммуникация.
– Воскресенье через день, схожу, поделюсь, – обещал Алексей.
– А я завтра пойду с утра, тоже расскажу, нашла, нет ли, – вздохнула Юлия Дмитриевна. Она подозревала, что ей просто подсунули психотерапевтический эффект – заменить поиски дочери заботой о чужой могиле.
Царапина упорно не заживала, несмотря ни на что, даже клей для ран и порезов ее не брал. Края не хотели срастаться и все тут. Яркая полоса не покрывалась коркой. Поэтому Андрей беспокоился и звонил товарищам по несчастью.
Алексей был глухо недоступен.
Юлия Дмитриевна не брала трубку.
4 июня
Так прошли и воскресенье, и понедельник… Царапина воспалялась все сильнее, даже стала кровить по всему периметру, ныла не переставая.
Андрей погуглил Алексея – хоть и не знал его фамилии, но жена Дина, укушенная змеей и впавшая в кому – тема светской хроники. Действительно, поиск дал фамилию этой семьи – Агаповы. Алексей – пианист, даже небезызвестный. Это объяснило Андрею, почему лицо Агапова показалось ему знакомым.
Андрей попытался обзванивать больницы, чтобы через Дину найти Алексея, но понял, что это занимает слишком много времени.
Решил сходить на Ваганьково – отыскать могилу Василия Ве Кузнецова на четырнадцатом участке и, возможно, ухаживающую за ней тетку в черном.
Могила нашлась удивительно быстро. Она была у самой дорожки: плита с овальной фотографией щекастого младенца как из «Книги о вкусной и здоровой пище», надпись странная: «Василий В. Кузнецов. Ум. в 1936».
Что, так сложно было выбить отчество, – если оно вообще малышу нужно – и дату рождения? По фотографии – годика два.
Могила была явно прополота недавно и старательно, а на лавочку у бугорка с плитой посажены дешевые мягкие игрушки. Новые.
Доступность могилы Василия Ве Кузнецова насторожила Андрея. Даже девочка внучка ведьмы могла найти ее и передать координаты бабушке, чтобы та морочила людям головы.
Андрей немного погулял по кладбищу, стараясь силой мысли привлечь Юлию Дмитриевну и уж встретить ее, наконец. Набрал ей несколько раз. Не отвечала, как обычно. Сообщений не читала. «У нее и телефон-то кнопочный! – догадался Андрей и подумал: А не оставить ли ей записку? Испугается еще записки, совсем с ума сойдет, у нее же психика лабильная».
В раздумьях он дошел до нового колумбария и свернул в узкую тесную галерею. С двух сторон с низу до верху блестящие черные мраморные квадраты с именами, фотографиями, искусственными цветами на полочках, иногда и декоративные свечи стоят: церковных тут нет. Почему-то этот узкий мрачный лаз со светом в конце привлекал Андрея. Было грустно, но таинственно. На полочке одного женского захоронения помимо вазы с протухшей водой и увядшими розами торчала яркая поздравительная открытка. Это было немного странно, и Андрей пальцем отогнул край. Прочитал: «Дорогая моя доченька!» Стало горько, но чужая бесконечная боль вызвала и любопытство. «Что ж, так работают зеркальные нейроны. Соболезную – и интересуюсь!» – мысленно сказал себе Андрей и взял открытку.
Он читал, и у него невольно поднимались брови. О царапине он забыл, словно она перестала болеть.
«Дорогая моя доченька! Поздравляю тебя с Днем рождения! Что же пожелать тебе? Вечного покоя, мир Духу Твоему. Дорогая, любимая!
Ты мне сегодня снилась, мы твой Праздник отмечали будто в какой-то квартире, помню, что в Марьино почему-то. Весело было, ты смеялась! Отмечала ты с подругами Настей и Диной, и говорила ты, что это твои новые подруги, и скоро они уедут, а ты вот останешься. Других подруг ждать будешь, а потом и нас с папой дождешься. Настя мне во сне не понравилась, она как наркоманка какая-то смеялась ненормально. А Дина хорошая. Вот бы она осталась с тобой не уезжала. Так я во сне подумала. Снись чаще, любимая моя! Целую тебя!»
Это было совпадение, но не могло быть совпадением.
Андрей сфотографировал открытку, попробовал отправить снимки Алексею и Юлии Дмитриевне, но дело было дохлое.
«Нет, ну старухе и Алексею надо это передать как-то! Интересно же!» – волновался Андрей, хотя, конечно, слова «индуцированное бредовое расстройство» вертелись у него в голове.
Андрей распечатал фотографию открытки в ближайшей «Копирке», купил конверт, написал Юлии Дмитриевне не пугающее по возможности письмо, запечатал и подсунул под игрушечного мишку на лавочке. Заметил с удивлением, что мишка подписан, на спине у него выведено: «Вася. Могила. Уч.14».
«Старуха-то сумасшедшая», – огорчился Андрей, хотя чему, собственно, огорчаться. И кто из них нормальный.
2 июня
Алексей пришел в воскресенье в крематорий Хованского кладбища с одной белой лилией, как архангел Гавриил.
Ритуальный зал номер три был закрыт, прощания шли в других залах. Алексей несколько раз подергал черную ручку черной двери указанного ему зала и отошел в нерешительности. Было уже без пяти двенадцать, у этого зала никто не собирался. А имени покойной, любившей при жизни лилии, Алексей не знал.
К нему подошел мужчина в спецодежде сотрудника крематория. Взглянув на него, можно было сказать, что это человек устойчивый к спиртному, с крепкими нервами и привычным выражением напускной грусти на лице.
– Я смотрю, вы с лилией, – сказал сотрудник крематория, оглядываясь по сторонам, словно кого-то ища взглядом. – Вы к Ласточкиной?
– Третий зал! – волнуясь, ответил Алексей.
– Опоздали вы. Но я вас проведу проститься, – сказал сотрудник, демонстративно раскрыв и подставив Алексею карман форменной робы.
Алексей знал, куда идет, и на всякий случай запасся наличностью. Бросил в карман 500 рублей.
– Гроб открою для вас, – сказал сотрудник, не закрывая кармана и не меняя позы жеребца, позволяющего поправить на себе стремя.
Алексей кивнул и опустил в карман еще пятьсот.
Работник крематория этим удовлетворился и повел Алексея куда-то через «служебный вход». Дорогой Алексей спросил:
– Разве не в двенадцать?
– Перенесли на 11.30. Не сказали они вам?
Это что-то объясняло.
Вскоре они через боковую дверь оказались в зале номер три.
Там стоял на ленте конвейера, готовый отправиться в последний путь, маленький, словно игрушечный нарядный белый гроб, больше похожий на торт в сливочном креме.
У стены на стуле сидела, сняв туфли, сотрудница крематория в тесном черном костюме, из-под пиджака во все стороны лезли черные полиэстеровые рюши, что делало женщину похожей на рыбу с плавниками.
Женщина была серьезно пьяна.
Алексей поздоровался с ней со скорбным видом. Женщина закивала и даже помахала рукой в ответ, а потом обратилась к гробу:
– Машенька, девочка! Передай там привет моему сыночку Игоречку!
К запаху лилий и свечного воска добавилась яркая струя перегара.
Сотрудник, не обращая внимания на коллегу, покрутился у гроба, плоскогубцами вынул какой-то длинный гвоздь и поднял крышку.
Из-под нее посыпались белые лилии, целую гору уместили в гроб.
Алексей приблизился, чтобы добавить свою лилию, что еще делать, он не знал.
В гробу лежала кукла, возможно, сделанная из воска. Желтая пыльца лилий замазала атласную подушечку.
Алексей растерянно вгляделся в лицо куклы, изображающей девочку лет трех и с ужасом увидел грубо зашитую вмятину над восковым ушком.
Кукла в его глазах тотчас стала мертвым ребенком. Он заметил небрежно нанесенный грим, плохо скрывающий черноту вокруг зашитых глаз, темные запавшие зашитые губы.
«Почему губы западают? И виски тоже как будто вдавленные, хотя деформирован только один», – подумал Алексей и нагнулся, целуя девочку в лоб.
Лоб ее был холодным, твердым и горьким: формалин или грим.
Ощущая на губах эту щиплющую горечь, Алексей услышал тонкий детский голос:
– Дядя Леша… Вход в подземный мир в метро… Новослободская… Увидишь странное, там разбей и войди… А лучше не надо, не ходи туда, прими волю Бо…
– Вот он, убийца! – закричал женский сорванный голос, и это был не голос пьяной сотрудницы крематория.
Алексей отпрянул от Машеньки, краем глаза заметив, что губы ее все-таки зашиты – и как же она говорила?
Увидел одного полицейского, а второй уже хватал Алексея за локоть.
Сотрудник крематория присутствовал и с большим одобрением кивал.
Он и пьяная женщина оказались понятыми.
Алексея задержали по подозрению в убийстве Маши Ласточкиной.
Неизвестный убил ее сильным ударом тупого предмета по голове. А потом написал в соцсетях ее матери, что будет на похоронах.
Алексей оценил оперативную работу полиции и вызвал знакомого адвоката. У него было прочное алиби: в момент гибели Маши он находился в больнице у Дины.
Тем не менее несколько часов до встречи с адвокатом, худенькой девушкой, похожей на героиню Фицджеральда – с блестящими уложенными волосами, длинными бусами на плоской груди и единственным ярким пятном на бледном лице – бутоном карминных губ – были весьма неприятными часами. Алексея задержали жестко, немного попинали прямо в ритуальном зале номер три.
Пьяная сотрудница при этом, падая, собирала лилии, охрипшая женщина, видимо, мать Маши, сдавленно рыдала, а работник крематория звонил, вызывал какую-то машину.
Алексей понял, что это ненастоящие похороны, кремации сейчас не будет, до закрытия дела Машу вернут в морг. И странная мысль о том, что с ней еще можно будет поговорить, давала ему силы держаться.
Наконец, дыша духами и ставя ногу за ногу в узкой шелковой юбке и мюлях на каблуках вошла адвокат, Елена.
Это была очень приятная встреча, Алексей давно так не радовался при виде женщины, однако быстро возникли вопросы, на которые отвечать оказалось сложно:
– Зачем вы пришли на похороны незнакомого ребенка? Как вы узнали о них? Почему так долго целовали усопшую?
– Я хочу вернуть к жизни Дину, и ведьма сказала мне, что я должен спросить у покойницы, у Машеньки. Назвала время и место нашей встречи с ней. С покойной Машенькой.
Елена вскинула брови, обнаружив тем самым, что они у нее есть, и принялась в задумчивости грызть бусы.
Затем Елена взяла на себя труд поднять списки родных и знакомых Алексея, похороненных на Хованском кладбище. Списки свелись к одному старому знакомому, музыканту-флейтисту. По рабочей версии Алексей шел с лилией к нему на могилу, но по пути услышал от прохожих, что в третьем зале прощаются с младенцем и ощутил сентиментальное желание выразить соболезнование. Алексей находится в тяжелом эмоциональном состоянии в связи с тяжелым состоянием супруги, кстати, у нее в больнице он и был такого-то числа в такие-то часы, что могут подтвердить врачи и персонал больницы, есть запись в журнале посещений.
Адвокат настоятельно порекомендовала Алексею срочно навестить психиатра, и он вышел из околотка под подписку о невыезде.
Но направился Алексей не к психиатру, а на станцию Новослободскую – Дину могли отключить от аппарата со дня на день.
А Юлия Дмитриевна сразу приняла и полюбила Васеньку. Заказала крест и оградку. Стала ходить в «Смешные цены» и выбирать Васеньке игрушки, которые в разных комбинациях усаживала на лавку или вешала на крест, забирала периодически в стирку.
Когда Настя пропала, Юлия Дмитриевна уволилась из школы и посвятила себя поискам дочери. В начале они были довольно рациональны. Она сотрудничала с полицией, с «Лизой Алерт», обзванивала больницы и Настины контакты по записным книжкам и соцсетям, собирала волонтеров из числа бывших учеников, и они прочёсывали парки.
Полиция нашла в канализационном колодце на улице, где жила Юлия Дмитриевна, труп девушки, пропавшей несколько месяцев назад. А Настя словно сквозь землю провалилась.
Постепенно Юлия Дмитриевна опустилась, растеряла былую энергию и рациональность и стала бесцельно бродить по вокзалам, свалкам и трущобам, заговаривала с бомжами. Марьинскую ведьму ей посоветовала бомжиха Татьяна. Она постоянно сидела на лавочке у метро, спала сидя, никогда не ложилась, милостыню не просила. Юлия Дмитриевна приносила ей еду. Татьяна, довольно молодая и очень чумазая, с колтунами и раздувшимися как лососи с икрой ногами, скуластая брюнетка, никогда ничего не говорила, хотя и смотрела острыми сорочьими глазами, разумными. Однажды Юлия Дмитриевна видела, как Татьяна читала журнал «Космополитен», кем-то брошенный, а однажды – курила кем-то оставленную сигарету, и делала это изящно, как дама.
Третье однажды – Татьяна сказала: «Идите к Марьинской ведьме. Она все знает». И замолчала уже навсегда.
9 июня
Юлия Дмитриевна нашла на могиле конверт. Это было письмо Андрея, и лежало тут давно. Из-под плюшевого мишки оно выскользнуло куда-то в заросли лилейника, а позже ветром его вынесло на могильный бугорок. Письмо уже не однажды намокло и высохло и текст сохранился не полностью. В результате Юлия Дмитриевна подумала, что сон про Настю и Дину приснился Андрею, и, найдя в сумке записку с его номером, принялась Андрею звонить. Он был недоступен.
18 июля
Юлия Дмитриевна, пока лето, экспериментировала с цветами на могиле Васи. Садоводство вообще прекрасно ей давалось, до исчезновения Насти это было ее любимое хобби. Но Настя пропала – и Юлия Дмитриевна больше не выезжала на дачу, она не могла переступить границу города, в котором, как казалось ей, находилась ее дочь, живая или мертвая.
Она очень красиво посадила маки и васильки, и жалела, что цветы нельзя подписать, как игрушки, – ведь кто-нибудь сопрет. Потеряв дочь, Юлия Дмитриевна стала мелочно подозрительна. Да, маки оборвут и бросят, а васильки стойкие, их продадут.
Тревожность нашла выход в удачной мысли: ночевать на кладбище, пока маки не отцветут. Васильки еще постоят, их можно прикрывать на ночь листвой и ветками.
Прошло уже полтора месяца заботы Юлии Дмитриевны о могиле Васи. Ее немного беспокоило, что Василий не выходит на связь. Видимо, ему просто пока нечего сказать, ведь он не нашел Настю в загробном мире – и слава Богу.
С другой стороны – Юлия Дмитриевна с момента исчезновения Насти все время разговаривала с ней мысленно и натыкалась на стену глухого молчания в ответ. Настя не хотела отвечать. А когда Юлия Дмитриевна начала разговаривать еще и с Васей, то ей стало казаться: он-то ее слышит. С Васей глухой стены не было. Хотя не было и ответа. Но в этом молчании чувствовались какая-то застенчивость, заинтересованность и благодарность, этот ребенок стосковался по вниманию.
Под влиянием письма Андрея Юлия Дмитриевна стала считать, что ответ должен прийти во сне. Но Настя снилась только в кошмаре – как уходит она, не оборачиваясь, по длинному темному коридору, а у Юлии Дмитриевны нет сил, чтобы догнать ее и голоса нет, чтобы окликнуть. А Вася почему-то не снился.
И вот первая ночевка на кладбище. Юлия Дмитриевна пришла за час до закрытия ворот, а когда время подошло, пробралась между могил и крестов словно через подлесок и села на лавочку на незнакомой могиле, в высокой черной ограде с пиками. Она давно присмотрела это место, с дорожек ее, тут сидящую, видно не было. Решила так переждать обход сторожей, если он будет, конечно, а затем вернуться к Васе. Она и со своего укромного места увидела бы всех, идущих по дорожке мимо его могилы.
К удивлению Юлии Дмитриевны, после официального закрытия кладбища на ночь не появились ни сторожа с обходом, ни мерзавцы, ворующие цветы, венки и игрушки, ни пьяницы, желающие распить на могилах, ни любовники, ищущие уединения среди могил.
Люди не явились вообще.
Зато активизировались птицы. Казалось бы, они должны спать в сумерках. Но птицы – скворцы, дрозды, вороны, синицы – продолжали издавать звуки и порскать в цветах. Днем они то ли сидели выше, то ли притаившись, а теперь им никто не мешал, и их присутствие стало очевидным.
Юлия Дмитриевна сидела неподвижно и птицы не боялись ее, слетали на нижние ветки тополя рядом с могилой, на которой расположилась женщина, на оградку… Они смотрели Юлии Дмитриевне в лицо своими смоляными капельками глаз и словно бы хотели что-то сказать…
– Что, что, мои хорошие? – даже спрашивала Юлия Дмитриевна, хотя и не ждала ответа. – Где моя Настенька?
– Карр! – ожидаемо и одновременно внезапно ответила ворона и перелетела с ветки на ограду другой могилы. Птица посмотрела на Юлию Дмитриевну и даже сделала некое движение крылом и головой, что можно было при желании и фантазии истолковать как приглашение следовать за собой. Желание и фантазия у Юлии Дмитриевны нашлись. Она поднялась с лавочки и выйдя за ограду той могилы, на которой сидела, приблизилась к другой.
Ворона издала одобрительный скрип и перелетела на оградку с противоположной стороны дорожки. Юлия Дмитриевна последовала за ней, думая, что и в самом деле ей пора покинуть убежище и возвратиться к Васечке.
Пролезть через кучно стоящие ограды к вороне она не могла, но увидела, что ворона клюет на могильном памятнике что-то яркое вроде яблока или помидора. Расклевала, разломала плод – каркнула – и будто ветром унесло ее.
Юлия Дмитриевна узрела в этом какой-то знак и стала вглядываться в расклеванное, неприятно красное, даже особенно ярко красное в сгущающихся сумерках.
Появилась стайка дроздов-рябинников. Они, видимо, сами не смогли бы расклевать то, что с легкостью распотрошила ворона, но теперь увлеченно занялись едой.
Юлия Дмитриевна залюбовалась: темнело, и птички выглядели как изящные силуэты, вырезанные из черной бумаги. Они кукольно наклоняли головки, мелькали тонкие клювики, выщипывая красные брызги, и лапки потешно переступали по надгробию из светлого камня. «Как чертики», – почему-то подумала Юлия Дмитриевна и тотчас увидела: это и в самом деле мелкие силуэты чертей, рвущих и разбрасывающих алое мясо.