Приключения Гекльберри Финна

Размер шрифта:   13
Приключения Гекльберри Финна

Сэ́мюэл Ле́нгхорн Кле́менс, именно так звали Марка Твена до появления псевдонима, родился в 1835 году в штате Миссури (США).

Он был не только известным американским писателем и общественным деятелем, но и юмористом. Это его качество мы могли оценить по популярным «Приключениям Тома Сойера» и сможем снова насладиться им в «Приключениях Гекльберри Финна».

Марк Твен – самый известный, но не единственный псевдоним, которым пользовался Сэмюэль. Время от времени он подписывался под произведениями «Рамблер», «сэр Луи де Конт» и «Сержант Фантом».

Мальчик Сэм рано остался без отца и вынужден был быстро повзрослеть, чтобы помогать семье. Каких только профессий нет в послужном списке Клеменса. От наборщика текстов до матроса и корреспондента. Работать он начал с двенадцати лет, поэтому нет ничего удивительного в том, что его герои – мальчишки в среднем такого же возраста – вполне самостоятельные ребята, сами попадающие в передряги и сами же ищущие выход из них.

Первый литературный успех пришел к Клеменсу в 30 лет. Его юмористический рассказ «Знаменитая скачущая лягушка из Калавераса» был назван «лучшим произведением юмористической литературы, созданным в Америке к этому моменту».

Со временем Сэм стал не только известным писателем, но и популярным лектором, прекрасным оратором. Его выступления неизменно собирали полные залы по всему миру. Безусловно, литератор много путешествовал, был он и в России. Писатель был впечатлен бытом и культурой россиян, под вдохновением он создал повесть «Простаки за границей».

Марк Твен был одним из первых, кто печатал свои произведения на пишущей машинке. Вообще, надо сказать, он был всегда очень увлечен вопросами технического и научного прогресса. Твен дружил с известным ученым Николой Теслой, проводил много времени в его лаборатории. Инвестировал большие суммы в различные проекты. Но, к сожалению, бизнесмен из него был значительно хуже, чем литератор, и чаще всего его выбор проектов оказывался неудачным, увлеченный Твен терял огромные деньги. Он и сам создал несколько изобретений. Одно из них – эластичный пояс для брюк, ранее мужчины пользовались подтяжками. Он даже получил патент на свое изобретение, однако, к сожалению создателя, ремень успехом не пользовался.

Великий Марк Твен родился за несколько недель до того, как мимо Земли пролетела комета Галлея, и умер на следующий день после очередного появления этого небесного тела в 1910 году.

Последние годы жизни Твена были омрачены множеством событий: смерть близких людей, финансовый крах. На фоне этого писатель даже задумывал продолжение историй про Тома Сойера и Гекльберри Финна, в котором должны были отразиться депрессивные настроения мужчины – возраст героев предполагался около 60, Гек Финн должен был закончить жизнь сумасшествием.

К нашему счастью, свои планы Марк Твен не реализовал, и мы можем наслаждаться чтением и изучением популярного романа, написанного в 1884 году. У главного героя «Приключений Гекльберри Финна» был прототип – друг детства писателя. Причем он говорил, что реальный мальчик был именно таким – грязным, постоянно голодным, но с самым добрым в мире сердцем.

История про Гека, пожалуй, единственное произведение (по крайней мере, из детских), которое начинается с грубого и жесткого предупреждения. Но те, кто хоть немного слышал про Марка Твена, а уж тем более те, кто читал «Приключения Тома Сойера», сразу распознают за этой строгостью знаменитый юмор и иронию писателя. «Лица, которые попытаются найти в этом повествовании мотив, будут отданы под суд; лица, которые попытаются найти в нем мораль, будут сосланы; лица, которые попытаются найти в нем сюжет, будут расстреляны».

Повествование происходит от первого лица, от лица Гекльберри Финна. Сам же Марк Твен с первой главы заявляет о себе в третьем лице, как бы отдаляясь от происходящего и отдавая бразды правления в руки мальчишки. Словами Гека автор рекомендует для начала прочесть историю Тома Сойера: «Вы про меня ничего не знаете, если не читали книжки под названием «Приключения Тома Сойера». Хотя тут же успокаивает читателя, что «это не беда». И даже рассказывает концовку той самой книги про Сойера. И все же без знания так называемой первой части полное впечатление о Геке будет составить сложнее, незнание предыстории может порой ввести в замешательство. Хотя Гек настолько подробно ведет свой рассказ, периодически вдаваясь в воспоминания, что читатель в любом случае получит огромное удовольствие от прочтения. Тем более что текст построен таким образом, что создается некий диалог с читателем, мы оказываемся вовлечены в события: «Вы понимаете, что я хочу сказать… не знаю, как это выразить словами».

Сам стиль повествования, как всегда, восхищает. Художественное своеобразие языка Марка Твена (пусть даже вложенное в уста Гекльберри Финна) радует слух и взгляд. В романе обращает на себя внимание обилие фразеологизмов – устойчивых выражений:

«Заблудшая овечка», «Душа ушла в пятки», «Сбить спесь», «Покажет, где раки зимуют», «Спать мертвым сном» и проч.

Гек один из самых удивительных персонажей. Сложно решить, как ты к нему относишься, жалеешь его или счастлив за него. Ведь только мы успели порадоваться, что наконец бедолага попал в хорошую семью и жизненные условия, как выясняется, что ему все это в тягость, и парень в качестве отдыха от новой жизни иногда удирает из дома вдовы и спит в лесу на земле вместо кровати или в бочке из-под сахара. «В конце концов я взял да и удрал, надел опять свои старые лохмотья, залез опять в ту же бочку из-под сахара и сижу, радуюсь вольному житью» – вот что для Финна настоящая вольная жизнь.

Уже с первых строк мы узнаем, что думает о людях главный герой: «еще не видел таких людей, чтобы совсем не врали, кроме тети Полли и вдовы, да разве еще Мэри». Помнится, в книге про Тома Сойера Гекльберри Финн высказывался таким образом только относительно темнокожих, по всей видимости, со временем его разочаровало почти все человечество.

Конечно же, Марк Твен не мог обойти стороной тему веры в романе. И здесь, как и в «Приключениях Тома Сойера», отношение к вере мы прослеживаем сквозь призму детских взглядов, однако без сомнений можно сказать, что отношение это – неоднозначно. С одной стороны, мы точно знаем, что вдова Дуглас, будучи порядочной верующей, молится перед едой. Но подается эта информация в такой форме, что возникают сомнения, уж не намекают ли нам, что все эти действия – только лишь дань долгу и привычке? «Никак нельзя сразу приниматься за еду: надо подождать, пока вдова не нагнет голову и не побормочет немножко над едой».

Гек выбирает, попасть ему в рай или ад, по очень простой схеме: где будет Том – туда и ему, а где будут вдова и ее сестра – туда ему не хотелось бы. «Мисс Уотсон сказала, что это очень дурно с моей стороны, что она сама нипочем бы так не сказала: она старается не грешить, чтобы попасть в рай. Но я не видел ничего хорошего в том, чтобы попасть туда же, куда она попадет, и решил, что и стараться не буду».

С одной стороны, Гек наивно и забавно размышляет о существовании двух богов, а с другой, мы можем проследить здесь мысль самого автора о существовании разных вероисповеданий, о возможности выбора. Ну и конечно, в своем ироничном стиле Твен показал, чем порой руководствуются люди, отдавая свои предпочтения. «Я уж так и рассудил, что есть два бога: с богом вдовы несчастный грешник еще как-нибудь поладит, а уж если попадется в лапы богу мисс Уотсон, тогда спуску не жди. Все это я обдумал и решил, что лучше пойду под начало к богу вдовы, если я ему гожусь, хотя никак не мог понять, на что я ему нужен и какая от меня может быть прибыль, когда я совсем ничего не знаю, и веду себя неважно, и роду самого простого».

Ребята, организовав «Шайку Тома Сойера», без зазрения совести принимают решение убивать и грабить. Но при этом «все мальчики решили, что по воскресеньям грешно убивать и грабить, так что об этом не может быть и речи».

И все же что бы там ни было, а Гек признал силу молитвы и веры, правда, не у всех: «молитва <…> только у праведников действует».

Известен интерес Марка Твена к эзотерике и потусторонним явлениям. Вследствие этого понятно, почему мистическая тема не оставляет писателя, а вместе с ним и Гека Финна. Когда-то мать писателя, а затем и он сам убедились в его экстрасенсорных способностях. Впервые это случилось в детстве: маленький Сэм, страдая ночным лунатизмом, подошел к своей заболевшей сестре Маргарет и стянул с нее одеяло, что считалось дурным знаком. Было поверье, что это предвестник смерти, и, действительно, Маргарет умерла спустя несколько дней. С тех пор мать Марка объявила его «медиумом» (то есть экстрасенсом). Позже уже повзрослевший Клеменс увидел вещий сон, в котором в подробностях предугадал смерть своего младшего брата.

Приметы и суеверия преследуют и Гекльберри на каждом шагу. Если ухает филин, значит, кто-то умер; если кричит козодой и воет собака – кто-то скоро умрет. Чтобы отвадить ведьм, нужно повернуться три раза на каблуках, крестясь, а потом ниточкой перевязать клок волос. Ну и конечно, кто ж не знает, если убьешь паука – к беде (и ведь сбылось – появился пропавший папаша).

Марк Твен всегда призывал взрослых оставаться хоть немного детьми, верить в чудеса. И, по всей видимости, верить в приметы взрослым тоже желательно, поэтому в творении писателя взрослые в них тоже верят. У отца Гека на левом каблуке был набит крест из гвоздей, чтобы отвадить нечистую силу. При поисках утопленника с парохода сбрасывали ковригу с ртутью, и она должна была привести к покойнику. И нам известно, что она и привела, только не к покойнику, а к вполне живому Геку.

Все эти приметы и заговоры занимают важное место в рейтинге причин, по которым произведения Твена так популярны среди детей и подростков. Кроме примет, автор также обращает внимание на такие, казалось бы, незначительные мелочи, которые на самом деле имеют огромное значение в детстве. Взрослые порой обесценивают детские проблемы, но только ребенку понятен весь ужас ситуации, когда тебе нужно стоять смирно, а у тебя где-то зачесалось, и не дай бог тебе почесать это место, ведь тогда безудержно зачешется каждый кусочек тела поочерёдно.

Отдельное место отведено теме образования, школе. Сначала Гек терпеть не мог туда ходить, а потом полюбил. Нас, безусловно, возмущает произвол учителей, которые позволяют себе физические наказания. Но и в этом вопросе Гек ставит нас в тупик и смягчает наше недоумение словами о том, что порка от учителя шла ему «на пользу и здорово подбадривала».

Постепенно беспризорник стал привыкать и к вдове, и к ее дому, и к порядкам в нем. Однако автор очень явно показал, как сложно и долго человек перестраивается, привыкает к положительным привычкам, причем к самым обычным и само собой разумеющимся, таким как спать на кровати, а не на полу или земле. Но также мы наблюдаем, как легко и быстро можно вернуться к старым, отрицательным манерам и привычкам – снова начать курить, ругаться дурными словами и стать неопрятным. И в то же время в случае с Геком для него такой подход к жизни только в помощь, в противном случае ему крайне тяжело было бы выдержать жизнь с отцом и все дальнейшие злоключения. Видимо, таким образом организм включает систему самосохранения и защиты.

Для отца все обретенные положительные черты Гека – грамотность, благородство – являются отрицательными. Он гордо рассказывает, что мать Гека (как и все его родные) как была неграмотна, так и умерла неграмотной. «Хорош сынок, нечего сказать!» – не устает повторять старший Финн.

Отец ругался, гонялся с ножом, бил ремнем и даже палкой, оставляя рубцы. Но при этом, когда отец надолго отлучался, Геку становилось скучно. Да и сам отец иногда даже способен на что-то подобное заботе: «если кто-нибудь в другой раз будет шататься вокруг дома, разбуди меня, слышишь? Этот человек не с добром сюда приходил…» Когда для Гека возникла вероятность, что вдова получит над ним опеку, ему не хотелось возвращаться к ней, чтобы там «его притесняли да воспитывали». То есть, несмотря ни на что, жизнь с таким отцом для мальчика лучше, чем жизнь с чужими людьми.

При всей своей необразованности и неотесанности, Гек не лишен романтизма. Он очень живописно изображал природу: «небо кажется таким глубоким, когда лежишь на спине в лунную ночь…», «где солнечный свет просеивался сквозь листву, на земле лежали пятнышки вроде веснушек». Парень вообще демонстрирует виртуозное владение речью (не иначе как позаимствовал эту способность у своего создателя – Марка Твена): отца, в стельку пьяного, сравнил с Адамом: «Ни дать ни взять Адам – сплошная глина».

Пусть мальчишка и не образован, зато умен и догадлив в жизненных делах и в вопросах выживания. Даже можно сказать про такого «руки растут из нужного места»: он может соорудить палатку из подручных средств, в состоянии поймать рыбу, умеет разводить костер. И что важно, он невероятно смел. Много неурядиц и прямых опасностей встречало Гекльберри на пути, и нигде он не пасовал, часто шел неизвестности и опасности навстречу.

Да, безусловно, перед нами история про Гека Финна. Однако и старина Том не остался без внимания. Мы узнаем, что он продолжает быть лидером всей их мальчишеской «шайки». Мы вспоминаем о его смекалке и фантазиях. Гек постоянно сомневается в словах Тома, зная его тягу к выдумкам, однако сам же при этом доверчив и всегда попадается. Хоть и засомневался, а все же взял жестяную лампу и железное кольцо и тер, пока не убедился, что Сойер снова нафантазировал и духи так и не явились. Финн при случае всегда подтверждает, что Том гораздо смекалистее и прозорливее его: «В такого рода делах никто не сумел бы развернуться лучше Тома Сойера». Хотя надо сказать, что Гек себя недооценивает, ведь он очень профессионально сумел инсценировать свое убийство.

Кроме воспоминаний об известных нам качествах Тома Сойера, автор также показывает и новые его стороны. Теперь Том платит за взятое без спроса. За три свечи, которые он прихватил ночью с кухни вдовы, мальчишка взамен оставил 5 центов.

На этот раз Том объединил всех друзей в «Шайку Тома Сойера». Цель шайки – грабить и убивать. Правила позаимствованы Томом из его любимых приключенческих романов и книг про разбойников и пиратов, в том числе упоминается «Дон Кихот». Хочется противопоставить шайке Сойера другую группу подростков из советской литературы – Тимура с его командой, которые ставили себе прямо противоположные цели – помогать людям, поддерживать их. Хотя возможно, что Аркадий Гайдар не имел желания сделать антагониста (персонажа, противоборствующего главному герою) Тому, но вышло именно так.

Изначально условия шайки жестокие, но мальчишки лишь пытаются казаться злобными дикарями, а реальные их поступки говорят о другом – в глубине души они добрые, понимающие. Максимум, на что ребята оказались способны, – это припугнуть малышню из первого класса воскресной школы, и то получили нагоняй от учительницы.

И все же главная тема, возникающая при появлении обоих ребят – Тома и Гека, – это тема дружбы. Что бы ни происходило, ребята всегда старались поддерживать друг друга. Вот и на плантации Фелпсов Том не выдал хитрость Гека, которую тот затеял ради Джима.

Ну и, что примечательно, именно в уста Тома Сойера Марк Твен вложил правильное отношение к писателям. «Ты что же – думаешь, люди, которые пишут книжки, не знают, как по-настоящему полагается? Учить их ты собираешься, что ли? И не мечтай!»

Затронута тема власти, правительства. Пусть мельком, без длительного анализа, но все же показан произвол властей. Гек в порыве испуга просит судью Тэтчер забрать весь его капитал, мистер Тэтчер, конечно, в течение нескольких секунд отказывается, но все же очень быстро позволяет себя уговорить и покупает у наивного мальчишки его капитал за один доллар. Не самая выгодная сделка для Гека, мягко говоря.

В районе Арканзаса Гек и Джим знакомятся с двумя бессовестными мошенниками и проходимцами. Какими же прозвищами их наделяет автор? Герцог и Король… Интересная аналогия получается…

Пьяный отец Финна ругает правительство за то, что нельзя продать некоего вольного негра из Огайо, и за то, что есть штат, в котором этому самому негру разрешено голосовать. Грубиян даже сам отказался идти голосовать, когда узнал о таком «безобразии». Но в манере изображения этого эпизода настолько очевидна ирония Марка Твена, что видно невооруженным глазом – личное отношение автора к неграм совсем не совпадает с мнением пьяницы. «И смотри ты, как этот негр нахально себя ведет: он бы мне и дороги не уступил, если б я его не отпихнул в сторону». Из этой фразы очевидно, кого из этих двоих автор выставляет наглым и нахальным. И речь не о негре.

Что до темнокожих героев, то обнаруживаем следующее. Если в «Приключениях Тома Сойера» негры упоминаются редко и как бы вскользь, то в «Приключениях Гекльберри Финна» эти персонажи действуют наравне с второстепенными «белыми», начиная с объяснения, в котором нас предупреждают о «негритянском диалекте штата Миссури», и далее появляется хоть и второстепенный персонаж, негр вдовы Дуглас – Джим, но играющий роль, близкую к главной в развитии событий. Он становится не просто попутчиком Гека, он становится его другом. С Джимом введена как раз таки тема антирасизма. Гек сумел перебороть чувство «унижения перед негром» и стал относиться к нему как к любому другому человеку, ему стало не зазорно извиняться перед темнокожим другом, когда это было необходимо. Затронута тема рабства. Гек мечтает подарить настоящую свободу Джиму, и, к счастью, это происходит.

Тема темнокожих начала волновать будущего писателя еще во времена работы юнгой на пароходе. В тот период он видел много чернокожих рабов и был возмущен и опечален тем обращением с ними, которое встречалось повсеместно. А что касается сомнительной формы «негр», используемой в текстах, все объяснимо. Это в настоящее время слово «негр» считается оскорбительным и его стараются заменить на политкорректное, а во времена Твена данное слово было общеупотребительным, поэтому нет ничего удивительного и предосудительного в его использовании писателем.

Потрясающе построено повествование, чуть ли не в каждом герое можно найти какие-то характеристики самого автора. Вот даже и в Джиме, ведь именно он владеет волшебным «даром» гадания (помним же экстрасенсорные способности писателя). К счастью, Марк Твен, как известно, обладал прекрасным качеством – самоиронией. Поэтому изучать гадание Джима – одно удовольствие. Он почти на все сферы предлагает два варианта: будет много горя, но и радости достаточно. Будете болеть, но все обойдется. Встретятся две женщины – блондинка и брюнетка, бедная и богатая. Как говорится, выбирай любой вариант на свой вкус.

И все же, если сравнить роман про Гека с первой частью истории про мальчишек, «Приключениями Тома Сойера», очевидно не только взросление ребят (им теперь не по 11–12, а по 13–14 лет), но и взросление проблем и происшествий, которые ребятам приходится решать и проходить. Жизнь Гека не единожды подвергается опасности. География его путешествий оказывается гораздо шире, чем ранее, – Миссури, Иллинойс, Кентукки, Арканзас.

Да и сам автор чего только не натерпелся со своим произведением. Его осуждали за использование грубой разговорной лексики. Роман хотели запретить и изъять из библиотек за расизм.

Но вопреки всему роман продолжает оставаться главным творением писателя.

В завершение хочется привести цитату Эрнеста Хемингуэя, другого известного американского писателя XIX века: «…лучшей книги у нас нет. Из нее вышла вся американская литература. До «Гекльберри Финна» ничего не было. И ничего равноценного с тех пор тоже не появлялось».

Глава I

Моисей в тростниках

Вы про меня ничего не знаете, если не читали книжки под названием «Приключения Тома Сойера», но это не беда. Эту книжку написал мистер Марк Твен и, в общем, не очень наврал. Кое-что он присочинил, но, в общем, не так уж наврал. Это ничего. Я еще не видал таких людей, чтобы совсем не врали, кроме тети Полли и вдовы, да разве еще Мери. Про тетю Полли – это Тому Сойеру она тетя, – про Мери и вдову Дуглас рассказывается в этой самой книжке, и там почти все правда, только кое-где приврано – я уже про это говорил.

А кончается книжка вот чем: мы с Томом нашли деньги, зарытые грабителями в пещере, и разбогатели. Мы получили по шесть тысяч долларов на брата – и все золотом. Такая была куча деньжищ – смотреть страшно! Ну, судья Тэчер все это взял и положил в банк, и каждый божий день мы стали получать по доллару прибыли, и так круглый год – не знаю, кто может такую уйму истратить! Вдова Дуглас усыновила меня и пообещала, что будет меня воспитывать, только мне у нее в доме жилось неважно: уж очень она донимала всякими порядками и приличиями – просто невозможно было терпеть. В конце концов я взял и смылся. Надел опять свои старые лохмотья, залез в ту же бочку из-под сахара и сижу, радуюсь вольному житью. Однако Том Сойер меня отыскал и рассказал, что набирает шайку разбойников. Примет и меня тоже, если я вернусь к вдове и буду вести себя прилично. Ну, я и вернулся.

Рис.0 Приключения Гекльберри Финна

Вдова поплакала надо мной, обозвала меня бедной заблудшей овечкой и всякими другими словами; но, разумеется, ничего обидного у нее на уме не было. Опять она одела меня во все новое, так что я только и знал, что потел и целый день ходил как связанный. И опять все пошло по-старому. К ужину вдова звонила в колокол, и тут уж никак нельзя было опаздывать – непременно приходи вовремя. А сядешь за стол – никак нельзя сразу приниматься за еду: надо подождать, пока вдова не нагнет голову и не поворчит немножко над едой, хотя еда была, в общем, неплохая; одно только плохо – что каждая вещь сварена сама по себе. (То ли дело куча всяких огрызков и объедков в помойном ведре! Бывало, перемешаешь их хорошенько – они пропитаются соком и проскакивают не в пример легче.)

В первый же день после ужина вдова достала толстую книгу и начала читать мне про Моисея[1] в тростниках, а я просто разрывался от любопытства – до того хотелось узнать, чем дело кончится; как вдруг она проговорилась, что этот самый Моисей давным-давно помер, и мне сразу стало неинтересно – плевать я хотел на покойников.

Скоро мне захотелось курить, и я спросил разрешения у вдовы. Но она не позволила: сказала, что это дурная привычка и очень неряшливая и мне надо от нее отучаться. Бывают же такие люди! Напустятся на что-нибудь, о чем и понятия не имеют. Вот и вдова тоже: носится со своим Моисеем, когда он ей даже не родня – да и вообще, кому он нужен, если давным-давно помер, сами понимаете, – а меня ругает за то, что я курю, а ведь в этом хоть какой-нибудь смысл есть. А сама небось нюхает табак – это ничего, ей-то можно.

Рис.1 Приключения Гекльберри Финна

Ее сестра, мисс Уотсон, старая дева в очках, как раз в это время переехала к ней на житье и сразу же пристала ко мне с букварем. Целый час она ко мне придиралась, но в конце концов вдова велела ей оставить меня в покое. Да я бы дольше и не вытерпел. Потом целый час была скучища смертная, и я все вертелся на стуле. А мисс Уотсон все приставала: «Не клади ноги на стул, Гекльберри»; «Не скрипи так, Гекльберри, сиди смирно»; «Не зевай и не потягивайся, Гекльберри, веди себя как следует!» Потом она стала проповедовать насчет преисподней, а я возьми да и скажи, что хорошо бы туда попасть. Она просто взбеленилась, а я ничего плохого и не думал, лишь бы удрать куда-нибудь – до того мне у них надоело, а куда – все равно. Мисс Уотсон сказала, что это очень дурно с моей стороны, что она сама нипочем бы так не сказала: она старается не грешить, чтобы попасть в рай. Но я не видел ничего хорошего в том, чтобы попасть туда же, куда она попадет, и решил, что и стараться не буду. Но говорить я этого не стал – все равно никакого толку не будет, одни неприятности.

Рис.2 Приключения Гекльберри Финна

Тут она пустилась рассказывать про рай – и пошла, и пошла. Будто бы делать там ничего не надо – знай прогуливайся целый день с арфой да распевай, и так до скончания века. Мне что-то не очень понравилось. Но говорить я этого опять-таки не стал. Спросил только, как она думает: попадет ли туда Том Сойер? А она говорит: «Нет, ни в коем случае!» Я очень обрадовался, потому что мне хотелось быть с ним вместе.

Мисс Уотсон все ко мне придиралась, так что в конце концов мне надоело и сделалось очень скучно. Скоро в комнаты позвали негров и стали молиться, а потом все легли спать. Я поднялся к себе наверх с огарком, поставил его на стол, сел перед окном и попробовал думать о чем-нибудь веселом, только ничего не вышло: такая напала тоска, хоть помирай. Светили звезды, и листья в лесу шелестели так печально; где-то далеко ухал филин – значит, кто-то помер; слышно было, как кричит козодой и воет собака – значит, кто-то скоро помрет. А ветер все нашептывал что-то, и я никак не мог понять, о чем он шепчет, и от этого по спине у меня бегали мурашки. Потом в лесу кто-то застонал, вроде того, как стонет привидение, когда силится рассказать, что у него на сердце, и не может добиться, чтобы его поняли; вот ему и не лежится спокойно в могиле, оно скитается по ночам и стонет. Мне стало так страшно и тоскливо, так захотелось, чтобы кто-нибудь был со мной… А тут еще паук опустился ко мне на плечо. Я его сбил щелчком прямо на свечку и не успел опомниться, как он весь съежился. Я и сам знал, что это не к добру, хуже не бывает приметы, и здорово перепугался, просто душа в пятки ушла. Я вскочил, повернулся три раза на каблуках и каждый раз при этом крестился, потом взял ниточку, перевязал себе клок волос, чтобы отвадить ведьм, и все-таки не успокоился. Это помогает, когда найдешь подкову и, вместо того чтобы прибить над дверью, потеряешь ее; а только я не слыхивал, чтобы таким способом можно было избавиться от беды, когда убьешь паука.

Меня бросило в дрожь. Я опять сел и достал трубку; в доме теперь было тихо, как в гробу, и, значит, вдова ничего не узнает. Прошло довольно много времени; я услышал, как далеко в городе начали бить часы: «бум! бум!» – пробило двенадцать, а после опять стало тихо, тише прежнего. Скоро я услышал, как в темноте под деревьями хрустнула ветка – что-то там двигалось. Я сидел не шевелясь и прислушивался. И вдруг кто-то мяукнул еле слышно: «Мя-у! Мя-у!» Вот здорово! Я тоже мяукнул как можно тише: «Мяу! Мяу!», а потом погасил свечку и вылез в окно на крышу сарая. Оттуда я соскользнул на землю и прокрался под деревья. Гляжу – так и есть: Том Сойер меня дожидается.

Рис.3 Приключения Гекльберри Финна

Глава II

Страшная клятва нашей шайки

Мы пошли на цыпочках по дорожке между деревьями в самый конец сада, нагибаясь пониже, чтобы ветки не задевали по голове. Проходя мимо кухни, я споткнулся о корень и наделал шуму. Мы присели и затихли. Большой негр мисс Уотсон – его звали Джим – сидел на пороге кухни; мы очень хорошо его видели, потому что у него за спиной стояла свечка. Он вскочил и около минуты прислушивался, вытянув шею; а потом и говорит:

– Кто там?

Он еще послушал, потом подошел на цыпочках и остановился как раз между нами: можно было до него дотронуться пальцем. Ну, должно быть, времени прошло порядочно, и ничего не было слышно, а мы все были так близко друг от друга. И вдруг у меня зачесалось одно место на лодыжке, а почесать его я боялся; потом зачесалось ухо, потом спина, как раз между лопатками. Думаю, если не почешусь – сейчас помру. Я это сколько раз потом замечал: если ты где-нибудь в гостях, или на похоронах, или хочешь заснуть и никак не можешь – вообще когда никак нельзя почесаться, непременно зачешется во всех местах сразу.

Тут Джим и говорит:

– Эй, кто это? Где же вы? Ведь я все слышал, лопни мои глаза! Ладно, я знаю, что мне делать: сяду и буду сидеть, пока опять что-нибудь не услышу.

И он уселся на землю, как раз между мной и Томом, прислонился спиной к дереву и вытянул ноги так, что одной ногой чуть не задел мою. Тут у меня зачесался нос. Так зачесался, что слезы выступили на глазах, а почесать я боялся. Потом начало чесаться в носу. Потом зачесалось под носом. Я просто не знал, как усидеть на месте. Такая напасть продолжалась минут шесть или семь, а мне показалось, что много дольше. Теперь у меня чесалось в одиннадцати местах разом. Я решил, что больше минуты нипочем не вытерплю, но кое-как сдержался: думаю, уж постараюсь. И тут как раз Джим начал громко дышать, потом захрапел, и у меня сразу все прошло.

Том подал мне знак – еле слышно причмокнул губами, – и мы на четвереньках поползли прочь. Как только мы отползли шагов на десять, Том шепнул мне, что хочет для смеха привязать Джима к дереву. А я говорю: «Лучше не надо. Он проснется и поднимет шум, и тогда увидят, что меня нет на месте». Том сказал, что у него маловато свечей, надо бы пробраться в кухню и взять побольше. Я его останавливал, говорил, что Джим может проснуться и войти в кухню. Но Тому хотелось рискнуть; мы забрались туда, взяли три свечки, и Том оставил на столе пять центов в уплату. Потом мы с ним вышли; мне не терпелось поскорее убраться подальше, а Тому вздумалось подползти на четвереньках к Джиму и сыграть с ним какую-нибудь шутку. Я его дожидался, и мне показалось, что ждать пришлось очень долго – так было кругом пусто и тихо.

Как только Том вернулся, мы с ним побежали по дорожке кругом сада и очень скоро очутились на самой верхушке горы по ту сторону дома. Том сказал, что снял шляпу с Джима и повесил ее на сучок как раз над его головой, а Джим немножко зашевелился, но так и не проснулся. На другой день Джим рассказывал, будто ведьмы околдовали его, усыпили и катались на нем по всему штату, а потом опять посадили под дерево и повесили его шляпу на сучок, чтобы сразу видно было, чье это дело. А во второй раз Джим рассказывал, будто они доехали на нем до Нового Орлеана; потом у него с каждым разом получалось все дальше и дальше, так что в конце концов он стал говорить, будто ведьмы объехали на нем вокруг света, замучили его чуть не до смерти, и спина у него была вся стерта, как под седлом. Джим так загордился после этого, что на других негров и смотреть не хотел. Негры приходили за много миль послушать, как Джим будет про это рассказывать, и он стал пользоваться таким уважением, как ни один негр в наших местах. Повстречав Джима, чужие негры останавливались, разинув рты, и глядели на него, словно на какое-нибудь чудо. Как стемнеет, негры всегда собираются на кухне у огня и разговаривают про ведьм; но как только кто-нибудь заведет об этом речь, Джим сейчас же вмешается и скажет: «Гм! Ну, что ты можешь знать про ведьм!»

Рис.4 Приключения Гекльберри Финна

И тот негр сразу притихнет и замолчит. Пятицентовую монетку Джим надел на веревочку и всегда носил на шее; он рассказывал, будто этот талисман ему подарил сам черт и сказал, что им можно лечить от всех болезней и вызывать ведьм, когда вздумается, стоит только пошептать над монеткой; но Джим никогда не рассказывал, что он такое шепчет. Негры собирались со всей округи и отдавали Джиму все, сколько у них было, лишь бы взглянуть на эту монетку; однако они ни за что на свете не дотронулись бы до нее, потому что монета побывала в руках у черта. Джим стал теперь никуда не годный работник – уж очень возгордился, что видел черта и возил на себе ведьм по всему свету.

Ну так вот, когда мы с Томом подошли к обрыву и поглядели вниз, на городок, там светилось всего три или четыре огонька – верно, в тех домах, где лежали больные; вверху над нами ярко сияли звезды, а ниже города текла река в целую милю шириной, очень величественно и плавно. Мы спустились с горы, разыскали Джо Гарпера с Беном Роджерсом и еще двух или трех мальчиков – они прятались на старой кожевне. Мы отвязали лодку и спустились по реке мили на две с половиной, до большого оползня на гористой стороне, и там высадились на берег.

Когда мы подошли к кустам, Том Сойер заставил всех нас поклясться, что мы не выдадим тайны, а потом показал ход в пещеру – там, где кусты росли гуще всего. Потом мы зажгли свечки и поползли на четвереньках в проход. Проползли мы, должно быть, шагов двести, и тут открылась пещера. Том поискал по проходам и скоро нырнул в одном месте под стенку – вы бы никогда не заметили, что там есть ход. По этому узкому ходу мы пролезли вроде как в комнату, очень сырую, всю запотевшую и холодную, и тут остановились.

Рис.5 Приключения Гекльберри Финна

Том сказал:

– Ну вот, мы соберем шайку разбойников и назовем ее «Шайка Тома Сойера». Кто захочет с нами разбойничать, тот должен будет принести клятву и подписаться своей кровью.

Все согласились. Тогда Том достал листок бумаги, где у него была написана клятва, и прочел ее. Она требовала, чтобы все мальчики дружно стояли за шайку и никому не выдавали ее тайн; а если кто-нибудь обидит мальчика из нашей шайки, то мальчик, которого назначат убить обидчика и всех его родных, не должен ни есть, ни спать, пока не убьет их всех и не вырежет у них на груди крест – знак нашей шайки. И никто из посторонних не имеет права ставить этот знак, только те, кто принадлежит к шайке; а если кто-нибудь поставит, то шайка подаст на него в суд; если же он не послушается и опять поставит, то его убьют. А если кто-нибудь из шайки выдаст нашу тайну, то ему перережут горло, а потом сожгут труп и развеют пепел по ветру; кровью вычеркнут его имя из списка и больше о нем не будут поминать, а проклянут и забудут навсегда.

Все сказали, что клятва замечательная, и спросили Тома, сам он ее придумал или нет. Оказалось, кое-что он придумал сам, а остальное взял из книжек про разбойников и пиратов – у всякой порядочной шайки есть такая клятва.

Некоторые говорили, что хорошо бы убивать родных у тех мальчиков, которые выдадут тайну. Том нашел, что это недурная мысль, взял и вписал ее карандашиком.

Тут Бен Роджерс и говорит:

– А вот у Гека Финна никаких родных нет; как с ним быть?

– Ну и что ж, ведь отец у него есть? – говорит Том Сойер.

– Да отец-то есть, только где ты его теперь разыщешь? Он, бывало, все валялся пьяный на старой кожевне, вместе со свиньями, но вот уж больше года его не видно в наших краях.

Посоветовались они между собой и совсем было собрались меня вычеркнуть; говорят, у каждого мальчика должны быть родные или кто-нибудь, кого можно убить, а то другим будет обидно. Ну, и никто ничего не мог придумать, все стали в тупик и молчали. Я сперва чуть не заплакал, а потом вдруг придумал: взял да и предложил им мисс Уотсон – пускай ее убивают. Все согласились:

– Ну что ж, она годится. Теперь все в порядке. Гека принять можно.

Тут все стали колоть себе пальцы булавкой и расписываться кровью, и я тоже поставил на бумаге свой значок.

– Ну а чем же эта шайка будет заниматься? – спрашивает Бен Роджерс.

– Ничем, только грабежами и убийствами.

– А что же мы будем грабить? Дома, или скот угонять, или…

– Глупости какие! Это не грабеж – забирать скот и тому подобное, это кража, – говорит Том Сойер. – Мы не воры. Воровать – это совсем не шикарно. Мы разбойники. Наденем маски и будем останавливать дилижансы и кареты на большой дороге, убивать пассажиров и отбирать у них часы и деньги.

– И обязательно надо их убивать?

– Ну еще бы! Самое лучшее. Некоторые авторитеты думают иначе, но вообще считается лучше убивать – кроме тех, кого приведем сюда в пещеру и будем держать, пока не дадут выкупа.

– Выкупа? А что это такое?

– Не знаю. Только так уж полагается. Я про это читал в книжках, и нам, конечно, тоже придется так делать.

– Да как же мы сможем, когда не знаем, что это такое?

– Как-нибудь уж придется. Говорят тебе, во всех книжках так, – не слышишь, что ли? Ты что же, хочешь делать все по-своему, не так, как в книжках, чтобы мы совсем запутались?

– Ну да, тебе хорошо говорить, Том Сойер, а как же они станут выкупаться – чтоб им пусто было! – если мы не знаем, как это делается? А ты сам как думаешь, что это такое?

– Уж не знаю. Сказано: надо их держать, пока они не выкупятся. Может, это значит, что надо их держать, пока они не помрут.

– Вот это еще на что-нибудь похоже! Это нам подойдет. Чего же ты раньше не сказал? Будем их держать, пока они не выкупятся до смерти. И возни, наверно, с ними не оберешься – корми их да гляди, чтобы не удрали.

– Что это ты говоришь, Бен Роджерс? Как же они могут удрать, когда при них будет часовой и застрелит их, как только они пошевельнутся?

– Часовой? Вот это ловко! Значит, кому-нибудь придется сидеть и всю ночь не спать только из-за того, чтобы их стеречь? По-моему, это глупо. А почему же нельзя взять дубину да и выкупить их сразу дубиной по башке?

– Потому что в книгах этого нет – по этому по самому. Вот что, Бен Роджерс: хочешь ты делать дело как следует или не хочешь? Ты что же, думаешь, люди, которые пишут книжки, не знают, как по-настоящему полагается? Учить их ты собираешься, что ли? И не мечтай! Нет, сэр, мы уж будем выкупать их по всем правилам.

– Ну и ладно. Мне-то что! Я только говорю: по-дурацки получается все-таки… Слушай, а женщин мы тоже будем убивать?

– Эх, Бен Роджерс, если бы я был такой неуч, как ты, я бы помалкивал! Убивать женщин! С какой же это стати, когда в книжках ничего подобного нет? Приводишь их в пещеру и обращаешься с ними как можно вежливей, а там они в тебя мало-помалу влюбляются и уж сами больше не хотят домой.

– Ну, если так, тогда я согласен, только не вижу в этом ничего хорошего. Скоро у нас в пещере пройти нельзя будет: столько набьется женщин и всякого народу, который дожидается выкупа, что самим разбойникам деваться будет некуда. Ладно, валяй дальше, я ничего не говорю!

Маленький Томми Барнс успел уже заснуть и, когда его разбудили, испугался, заплакал, стал проситься домой к маме и сказал, что больше не хочет быть разбойником.

Все подняли его на смех и стали дразнить плаксой, а он надулся и сказал, что сейчас же пойдет и выдаст все их тайны. Но Том дал ему пять центов, чтобы он молчал, и сказал, что мы все сейчас пойдем домой, а на будущей неделе соберемся и тогда кого-нибудь ограбим и убьем.

Бен Роджерс сказал, что он не может часто уходить из дому, разве только по воскресеньям, и нельзя ли начать с будущего воскресенья, но все мальчики решили, что по воскресеньям грешно убивать и грабить, так что об этом не может быть и речи. Уговорились встретиться и назначить день как можно скорее, потом мы выбрали Тома Сойера атаманом шайки, а Джо Гарпера – помощником и отправились домой.

Я влез на крышу сарая, а оттуда – в окно, уже перед самым рассветом. Мое новое платье было все закапано свечным салом и вымазано в глине, и сам я устал как собака.

Рис.6 Приключения Гекльберри Финна

Глава III

Засада на арабов

Ну и пробрала же меня утром старая мисс Уотсон за испорченную одежду! Зато вдова совсем не ругалась, только отчистила свечное сало и глину и такая была печальная, что я решил вести себя получше, если смогу. Потом мисс Уотсон отвела меня в чулан и стала молиться, только ничего из этого не вышло. Она велела мне молиться каждый день – и чего я попрошу, то дастся мне. Но не тут-то было! Я пробовал. Один раз вымолил себе удочку, только без крючков. А на что она мне сдалась без крючков-то! Раза три или четыре я пробовал вымолить себе и крючки, но почему-то ничего не вышло. Как-то на днях я попросил мисс Уотсон помолиться вместо меня, а она обозвала меня дураком и даже не сказала за что. Так я и не понял, в чем дело.

Один раз я долго сидел в лесу, все думал про это. Думаю, если человек может вымолить все, что угодно, так почему же дьякон Уинн не вымолил обратно свои деньги, когда проторговался на свинине? Почему вдова не может вымолить серебряную табакерку, которую у нее украли? Почему мисс Уотсон не помолится, чтоб ей потолстеть? Нет, говорю себе, тут что-то не так. Пошел и спросил у вдовы, а она говорит: можно молиться только о «духовных благах». Этого я никак не мог понять; ну, она мне растолковала: это значит – я должен помогать другим, делать для них все, что могу, заботиться о них постоянно и совсем не думать о себе. И о мисс Уотсон тоже заботиться – так я понял.

Я пошел в лес и долго раскидывал умом и так и этак и все не мог понять, какая же от этого польза, – разве только другим людям; и решил в конце концов не ломать над этим голову – может, как-нибудь и так обойдется. Иной раз, бывало, вдова сама возьмется за меня и начнет рассказывать о промысле Божием, да так занятно, что прямо слюнки текут; а на другой день, глядишь, мисс Уотсон опять твердит свое и опять сбивает меня с толку. Я так и понял, что есть два Бога: с Богом вдовы несчастный грешник еще как-нибудь поладит, а уж если попадется в лапы Богу мисс Уотсон, то спуску не жди. Все это я обдумал и решил, что лучше пойду под начало к Богу вдовы, если я ему гожусь, хотя никак не мог взять в толк, на что я ему нужен и какая от меня прибыль, когда я ровно ничего не знаю, и веду себя неважно, и роду самого простого.

Моего отца у нас в городе не видали уже больше года, и я совсем успокоился; я его и видеть-то больше не хотел. Трезвый, он, бывало, все меня колотил, попадись только ему под руку, хотя я по большей части удирал от него в лес, как только увижу, что он околачивается поблизости. Так вот, как раз в это самое время его выловили из реки, милях в двенадцати выше города, – я слыхал это от людей. Во всяком случае, решили, что это он и есть: утопленник был ростом с отца, и в лохмотьях, и волосы длинные-предлинные; все это очень на отца похоже, только лица никак нельзя было разобрать: покойник так долго пробыл в воде, что оно и на лицо не очень-то было похоже. Говорят, он плыл по реке лицом вверх. Его выловили из воды и закопали на берегу. Но я недолго радовался, потому что мне вспомнилась одна штука. Я отлично знал, что мужчина-утопленник должен плыть по реке не вверх лицом, а вниз. Вот потому-то я и догадался, что это был вовсе не отец, а какая-нибудь утопленница в мужской одежде. И опять я стал беспокоиться. Все ждал, что старик вот-вот заявится, а мне вовсе этого не хотелось.

Почти целый месяц мы играли в разбойников, а потом я бросил. И все мальчики тоже. Никого мы не ограбили и не убили – так только, дурака валяли. Выбегали из лесу и бросались на погонщиков свиней или на женщин, которые везли на рынок зелень и овощи, но никогда никого не трогали. Том Сойер называл свиней «слитками», а репу и зелень – «драгоценностями». И, вернувшись в пещеру, мы хвастались тем, что сделали и сколько человек убили и ранили. Но я не видел, какая нам от этого прибыль. Раз Том послал одного мальчика бегать по всему городу с горящей палкой, которую он называл «пароль» (знак для всей шайки собираться вместе), а потом сказал нам, что он получил от своих лазутчиков тайное сообщение, будто завтра около пещеры остановится целый караван богатых арабов и испанских купцов, с двумя сотнями слонов, шестью сотнями верблюдов и тысячей вьючных мулов, нагруженных алмазами, а охраняют их всего-навсего четыреста солдат, так что мы устроим засаду, перебьем их всех и захватим добычу. Он велел нам наточить мечи, вычистить ружья и быть всем наготове. Он даже на воз с брюквой не мог напасть без того, чтобы не наточить мечи и не начистить ружья, хотя какой толк их точить, когда это простые палки и ручки от щеток – сколько ни точи, ни на волос лучше не будут. Мне как-то не верилось, что мы можем побить такую массу испанцев и арабов, хотелось только поглядеть на верблюдов и слонов; поэтому на другой день, в субботу, я был тут как тут и сидел вместе с другими в засаде; и, как только дали сигнал, мы выскочили из кустов и скатились с горы. Но никаких испанцев и арабов там не было; верблюдов и слонов – тоже. Оказалось, что это всего-навсего экскурсия воскресной школы, да и то один первый класс.

Рис.7 Приключения Гекльберри Финна

Мы на них набросились и разогнали ребят по всей долине. Но только никакой добычи нам не досталось, кроме пряников и варенья, да еще Бен Роджерс подобрал тряпичную куклу, а Джо Гарпер – молитвенник и душеспасительную книжку; а потом за нами погналась учительница, и мы все это побросали – и бежать. Никаких алмазов я не видел, так я и сказал Тому Сойеру. А он уверял, что они все-таки были там: горы алмазов, и арабы, и слоны, и много всего. Я спрашиваю:

– Почему же тогда мы ничего не видели?

А он говорит:

– Если бы ты хоть что-нибудь знал, хоть прочел бы книжку, которая называется «Дон Кихот», тогда бы не спрашивал. Тут, говорит, все дело в колдовстве.

А на самом деле там были сотни солдат, и слоны, и сокровища, и все прочее, только у нас оказались враги – чародеи, как Том их назвал, – и все это нам назло они превратили в воскресную школу. Я говорю:

– Ладно, тогда нам надо напасть на этих самых чародеев.

Но Том Сойер обозвал меня болваном.

– Да что ты! – говорит. – Ведь чародей может вызвать целое полчище духов, и они тебя вмиг изрубят, не успеешь «мама» выговорить. Ведь они вышиной с дерево, а толщиной с церковь.

– Ну, – говорю, – а если мы тоже вызовем духов себе на помощь, побьем мы тех, других, или нет?

– Как же это ты их вызовешь?

– Не знаю. А те как вызывают?

– Как? Потрут старую жестяную лампу или железное кольцо, и тогда со всех сторон слетаются духи, гром гремит, молния кругом так и сверкает, дым клубится, и все, что духам ни прикажешь, они сейчас же делают. Им ничего не стоит вырвать с корнем дроболитную башню и трахнуть ею по голове директора воскресной школы или вообще кого угодно.

– Для кого же это они так стараются?

– Да для всякого, кто потрет лампу или кольцо. Они повинуются тому, кто трет лампу или кольцо, и должны делать все, что он ни велит. Если велит выстроить дворец в сорок миль длиной из одних брильянтов и наполнить его доверху жевательной резинкой или чем ты захочешь и похитить дочь китайского императора тебе в жены – они все это должны сделать, да еще за одну ночь, прежде чем взойдет солнце. Мало того: они должны таскать этот дворец по всей стране, куда только тебе вздумается, понимаешь?

– Вот что, – говорю я, – по-моему, все они просто ослы, если не оставят этот дворец себе, вместо того чтобы валять дурака и упускать такой случай. Да и того еще мало: будь я дух, я бы этого, с лампой, послал к черту. Стану я отрываться от дела и лететь к нему из-за того, что он там потрет какую-то дрянь!

– Придумал тоже, Гек Финн! Да ведь ты должен явиться, когда он потрет лампу, хочешь ты этого или нет.

– Что? Это если я буду ростом с дерево и толщиной с церковь? Ну ладно уж, я к нему явлюсь; только ручаюсь чем хочешь – я его загоню на самое высокое дерево, какое найдется в тех местах!

– А ну тебя, Гек Финн, что толку с тобой разговаривать! Ты уж, кажется, совсем ничего не понимаешь – будто круглый дурак.

Рис.8 Приключения Гекльберри Финна

Дня два или три я все думал об этом, а потом решил сам посмотреть, есть тут хоть сколько-нибудь правды или нет. Взял старую жестяную лампу и железное кольцо, пошел в лес и тер и тер, пока не вспотел, как индеец. Думаю себе: выстрою дворец и продам; только ничего не вышло – никакие духи не явились. Так что, по-моему, всю эту чепуху Том Сойер сам выдумал, как всегда выдумывает. Он-то, кажется, поверил и в арабов, и в слонов, ну а я – дело другое: по всему было видать, что это воскресная школа.

Глава IV

Гаданье по шару

Ну так вот, прошло месяца три или четыре, и зима уж давно наступила. Я почти каждый день ходил в школу, научился складывать слова, читать и писать немножко и выучил таблицу умножения наизусть до шестью семь – тридцать пять, а дальше, я так думаю, мне нипочем не одолеть, хоть до ста лет учись. Да и вообще я до математики не охотник.

Сперва я эту самую школу терпеть не мог, а потом ничего, стал привыкать понемножку. Когда мне, бывало, уж очень надоест, я удеру с уроков, а на следующий день учитель меня выпорет; это шло мне на пользу и здорово подбадривало. Чем дольше я ходил в школу, тем мне становилось легче. И ко всем порядкам у вдовы я тоже мало-помалу привык – как-то притерпелся. Всего тяжелей было приучаться жить в доме и спать на кровати; до наступления холодов я все-таки иной раз удирал на волю и спал в лесу, и это было вроде отдыха. Старое житье мне было больше по вкусу, но и к новому я тоже стал привыкать – оно мне начало даже нравиться. Вдова говорила, что я постепенно исправляюсь и веду себя не так уж плохо. Говорила, что ей за меня краснеть не приходится.

Как-то утром меня угораздило опрокинуть за завтраком солонку. Я поскорей схватил щепотку соли, чтобы бросить ее через левое плечо и отвести беду, но тут мисс Уотсон вмешалась некстати и остановила меня. Говорит: «Убери руки, Гекльберри! Вечно ты насоришь кругом!» Вдова за меня заступилась, только поздно, беду все равно уже нельзя было отвести, это я отлично знал. Я вышел из дому, чувствуя себя очень неважно, и все ломал голову, где эта беда надо мною стрясется и какая она будет. В некоторых случаях можно отвести беду, но только это был не такой случай – я даже и не пробовал ничего делать, а просто шатался по городу в самом унылом настроении и ждал беды.

Я вышел в сад и перебрался через перелаз высокого забора. На земле было с дюйм только что выпавшего снега, и я увидел на снегу следы: кто-то шел от каменоломни, потоптался немного около перелаза, а потом пошел дальше вдоль забора. Странно было, что он не завернул в сад, простояв столько времени у забора. Я не мог понять, в чем дело. Что-то уж очень чудно… Хотел было пойти по следам, но сперва нагнулся, чтобы разглядеть их. Сначала я ничего особенного не замечал, а потом заметил: на левом каблуке был набит крест из больших гвоздей, чтобы отвадить нечистую силу. В одну минуту я кубарем скатился с горы. Время от времени я оглядывался, но никого не было видно. Я бросился к судье Тэчеру.

– Ну, милый, ты совсем запыхался, – сказал он. – Ведь ты пришел за процентами?

– Нет, сэр, – говорю я. – А разве для меня что-нибудь есть?

– Да, вчера вечером я получил за полгода больше ста пятидесяти долларов. Целый капитал для тебя. Я лучше положу их вместе с остальными шестью тысячами, а не то ты истратишь их, если возьмешь.

– Нет, сэр, – говорю, – я не хочу их тратить. Мне их совсем не надо – ни шести тысяч, ничего. Я хочу, чтобы вы их взяли себе – и шесть тысяч и все остальное.

Он удивился и, как видно, не мог понять, в чем дело, потому что спросил:

– Как так? Что ты этим хочешь сказать?

– Не спрашивайте меня ни о чем. Возьмите их, пожалуйста. Возьмете?

Он говорит:

– Право, не знаю, что тебе сказать… А что случилось?

– Пожалуйста, возьмите их, – говорю я, – и не спрашивайте ни о чем – тогда мне не придется врать.

Судья задумался, а потом говорит:

– О-о! Кажется, понимаю. Ты хочешь продать мне свой капитал, а не подарить. Вот это правильно!

Потом написал что-то на бумажке, перечел про себя и говорит:

– Вот видишь, тут сказано: «за вознаграждение». Это значит, что я приобрел у тебя твой капитал и заплатил за это. Вот тебе доллар. Теперь распишись.

Я расписался и ушел.

Рис.9 Приключения Гекльберри Финна

У Джима, негра мисс Уотсон, был большой волосяной шар, величиной с кулак; он его вынул из бычьего сычуга и теперь гадал по нему. Джим говорил, что в шаре будто бы сидит дух и этот дух все знает. Вот я и пошел вечером к Джиму и рассказал ему, что отец опять здесь, я видел его следы на снегу. Мне надо было знать, что он собирается делать и останется здесь или нет. Джим достал шар, что-то пошептал над ним, а потом подбросил кверху. Шар упал, как камень, и откатился не дальше чем на дюйм. Джим попробовал еще раз и еще раз; получалось все то же самое. Джим стал на колени, приложил ухо к шару и прислушался. Все равно никакого толку не было; Джим сказал, что шар не хочет говорить. Бывает иногда, что без денег шар нипочем не станет говорить. Я сказал ему, что у меня есть старая фальшивая монета в четверть доллара, никуда не годная, потому что медь просвечивает сквозь серебро; но даже и без того ее нельзя было бы сбыть – такая она скользкая, точно сальная; сразу видать, в чем дело. (Я решил лучше не говорить про доллар, который мне дал судья.) Я сказал, что монета плохая, но, может, шар ее возьмет, не все ли ему равно. Джим понюхал ее, покусал, потер и обещал сделать так, что шар примет ее за настоящую. Он сказал, что разрежет сырую картофелину пополам и положит в нее монету на всю ночь; наутро меди уже не будет видно, и на ощупь она не будет скользкая, так что ее и в городе кто угодно возьмет с удовольствием, а не то что волосяной шар. А ведь я и раньше знал, что картофель помогает в таких случаях, только позабыл про это.

Рис.10 Приключения Гекльберри Финна

Джим сунул монету под шар, лег и опять прислушался. На этот раз все оказалось в порядке. Он сказал, что теперь шар мне всю судьбу предскажет, если я захочу. «Валяй», – говорю. Вот шар и стал нашептывать Джиму, и Джим пересказывал мне:

– Ваш папаша сам еще не знает, что ему делать. То думает, что уйдет, а другой раз думает, что останется. Всего лучше ни о чем не беспокоиться, пускай старик сам решит, как ему быть. Около него два ангела. Один – весь белый, так и светится, а другой – весь черный. Белый его поучит-поучит добру, а потом прилетит черный и все дело испортит. Пока еще нельзя сказать, который одолеет в конце концов. У вас в жизни будет много горя, ну, и радости тоже порядочно. Иной раз и биты будете, будете болеть, но все обойдется в конце концов. В вашей жизни вам встретятся две женщины. Одна блондинка, а другая брюнетка. Одна богатая, а другая бедная. Вы сперва женитесь на бедной, а потом и на богатой. Держитесь как можно дальше от воды, чтобы чего-нибудь не случилось, потому вам на роду написано, что вы кончите жизнь на виселице.

Когда я вечером зажег свечку и вошел к себе в комнату, оказалось, что там сидит мой родитель собственной персоной!

Глава V

Папаша начинает новую жизнь

Я затворил за собой дверь. Потом повернулся, смотрю – вот он, папаша! Я его всегда боялся – уж очень здорово он меня драл. Мне показалось, будто я и теперь испугался, а потом понял, что ошибся, то есть сперва-то, конечно, встряска была порядочная, у меня даже дух захватило – так он неожиданно появился, только я сразу же опомнился и увидел, что вовсе не боюсь, даже и говорить не о чем.

Отцу было лет около пятидесяти и на вид не меньше того. Волосы, длинные, нечесаные и грязные, висели космами, и только глаза блестели сквозь них, словно сквозь кусты. Волосы черные, совсем без седины; свалявшиеся баки тоже черные. В лице, хоть его почти не было видно, ни кровинки – оно было совсем бледное; но не такое бледное, как у других людей, а такое, что смотреть страшно и противно – как рыбье или лягушечье брюхо. А одёжа – сплошная рвань, глядеть не на что. Одну ногу он задрал на колено; сапог на этой ноге лопнул, оттуда торчали два пальца, и он ими пошевеливал время от времени. Шляпа валялась тут же на полу – старая, черная, с широкими полями и провалившимся внутрь верхом, точно кастрюлька с крышкой.

Рис.11 Приключения Гекльберри Финна

Я стоял и глядел на него, а он глядел на меня, слегка покачиваясь на стуле. Свечу я поставил на пол.

Я заметил, что окно открыто: значит, он забрался сначала на сарай, а оттуда в комнату. Он осмотрел меня с головы до пят, а потом говорит:

– Ишь ты, как вырядился – фу-ты ну-ты! Небось думаешь, что ты теперь важная птица – так, что ли?

– Может, думаю, а может, и нет, – говорю я.

– Ты смотри не очень-то груби! – говорит он. – Понабрался дури, пока меня не было! Я с тобой живо разделаюсь, собью с тебя спесь! Тоже, образованный стал – говорят, читать и писать умеешь. Думаешь, отец тебе и в подметки теперь не годится, раз он неграмотный? Я это все из тебя выколочу! Кто тебе велел набираться дурацкого благородства? Скажи, кто это тебе велел?

– Вдова велела.

– Вдова? Вот оно как! А кто это вдове позволил совать нос не в свое дело?

– Никто не позволял.

– Ладно, я ей покажу, как соваться, куда не просят! А ты смотри школу свою брось – слышишь? Вот я им покажу! Выучили мальчишку задирать нос перед родным отцом, важность на себя напустил какую! Ну, если только я увижу, что ты околачиваешься возле этой самой школы, держись у меня! Твоя мать ни читать, ни писать не умела, так неграмотная и померла. И все твои родные так и померли неграмотные. Я ни читать, ни писать не умею, а он, смотри ты, какой франт ученый! Не таковский я человек, чтобы это стерпеть, слышишь? А ну-ка, почитай, я послушаю!

Я взял книжку и начал читать что-то такое про генерала Вашингтона[2] и про войну. Не прошло и полминуты, как он хватил по книжке кулаком, и она полетела через всю комнату.

– Правильно. Читать ты умеешь. А я было тебе не поверил. Ты смотри у меня, брось задаваться, я этого не потерплю! Следить за тобой буду, франт эдакий, и, ежели только поймаю тебя около этой самой школы, всю шкуру спущу! Проучу тебя – опомниться не успеешь! Хорош сынок, нечего сказать!

Он взял в руки синюю с желтым картинку, где был нарисован мальчик с коровами, и спросил:

– Это еще что такое?

– Это мне дали за то, что я хорошо учусь.

Он разодрал картинку пополам и сказал:

– Я тебе тоже дам кое-что: ремня хорошего!

Он долго бормотал и ворчал что-то себе под нос, а потом сказал:

– Подумаешь, какой неженка! И кровать у него, и простыни, и зеркало, и ковер на полу, а родной отец должен валяться на кожевенном заводе рядом со свиньями! Хорош сынок, нечего сказать! Ну, да я с тобой живо разделаюсь, всю дурь из тебя повыбью! Ишь, напустил на себя важность – разбогател, говорят! А? Это каким же образом?

– Все врут – вот каким.

– Слушай, ты как это со мной разговариваешь? Я терпел, терпел, но больше терпеть не намерен, так что ты язык не распускай! Два дня я пробыл в городе и только и слышу, что про твое богатство. И ниже по реке я тоже про это слыхал. Потому и приехал. Ты мне эти деньги достань к завтрему – они мне нужны.

– Нет у меня никаких денег!

– Врешь! Они у судьи Тэчера. Ты их возьми. Они мне нужны.

Продолжить чтение