Корсар

Размер шрифта:   13
Корсар

Глава 1 Роджер

Когда жизнь катится в пропасть – улыбайся. Даже, если нет повода. Особенно, если нет повода. Пусть другим кажется, что у тебя всегда всё хорошо, так проще. Боль нужно запечатывать внутри, выжигать калёным железом. Главное, не расплескать. А ещё очень важно не забывать тех, кто возил мордой по асфальту и втаптывал в грязь. Им тоже нужно улыбаться, чтобы бдительность усыпить, да только не забыть бы харкнуть в наглую рожу перед тем, как раскроить череп о бетонную стену.

В моём пустом и стылом доме тишина, и лишь мерный стук часов напоминает ещё, что жив. Пока ещё могу слышать, вижу что-то, пусть и одним глазом, и даже иногда что-то чувствую. В большом окне отражается ночное небо, но сквозь защиту стеклопакета не пробивается ни единый звук. Мне мало воздуха, я задыхаюсь, но нет ни сил, ни желания подняться и хотя бы высунуть голову в форточку.

А может, вылезти в окно, перевеситься и сигануть к чертям собачьим вниз? Грехи утянут в адскую бездну, в которой мне самое место. Многих из нас там заждались, а мы всё не дохнем и не дохнем. Так, быть может, ускорить этот момент?

Боялся ли я когда-нибудь смерти? Не помню. Терять страшно, умирать самому часто даже не больно. Так чего тянуть? Именно сегодня, в день рождения оборвать все нити раз и навсегда? За той чертой меня многие ждут, чтобы в глаза посмотреть, вот и получат такую возможность.

В детстве я верил, что всегда буду жить правильно, честно. Принципы, воспитание, образование… всё это было таким привычным, единственно верным. Но потом жизнь сломала пополам, перекрутила через мясорубку, расплющила и, пропустив через горнило, выплюнула в большой мир другим человеком. Годы боли и беспросветной тоски, когда бился о стену головой, лишь бы снова живым себя почувствовать, всё это изменило хорошего мальчика Родиона Мещерского, похоронив его под толщей грехов и неверных решений.

Многое бы отдал, чтобы прожить жизнь иначе, но прошлое невозможно изменить. Всё содеянное так и останется лежать каменной плитой на совести, а мне лишь остаётся с этим мириться и стараться пореже вспоминать, чтобы не был так велик соблазн пустить себе пулю в лоб в такой день, как сегодня.

Подношу дрожащую руку к лицу и поправляю повязку, закрывающую пустую глазницу. Я мог сделать операцию, вставить протез и быть похожим на почти нормального человека, но моё увечье – извечное напоминание о том, что пришлось пережить однажды. И эту память не променяю ни на что.

Поднимаюсь на ноги, а затекшее тело покалывает тысячей иголочек. Боль немного отрезвляет, и я иду на кухню, где в холодильнике, кажется, ещё оставалась какая-то жратва. Вдруг мобильный – адское изобретение – оживает, оглашая тишину громыханием басов. Не знаю, кто это и знать не хочу. Единственное, о чём мечтаю сейчас – пожрать, а всё остальное пусть проваливается в жерло вулкана. Но противная железка не замолкает, точно кто-то намеренно собрался свести с ума своей настырностью. Ну и чёрт с ними, пусть хоть посинеют с телефоном в руках.

Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем у абонента на том конце линии лопается терпение. Усмехаюсь и достаю из холодильника тарелку с холодной курицей, майонез и какой-то, явно подозрительный, салат. Сдохнуть в свой день рождения из-за просроченной жратвы? О, это по-нашему. Зато весело. Гораздо веселее, чем валяться с пробитой башкой на асфальте. Эпично даже.

Расставляю тарелки на широком подоконнике, сам забираюсь на него с ногами и принимаюсь за трапезу. Очень праздничное меню, ничего не скажешь, но идти в магазин отчаянно лень. У меня хандра и депрессия, день рождения и кризис среднего возраста. Я имею право на это хотя бы сегодня. Нужно было, что ли, торт себе какой-нибудь купить. Или там пирожное. Пучок свечек зажёг бы, воткнул в центр и смачно задул. И смех, и грех, в самом деле.

Когда с едой покончено, понимаю, что не наелся. Спрыгиваю с подоконника, открываю шкафчик, где хранится арсенал спиртного, и наливаю себе половину стакана коньяка. Алкоголь обжигает пищевод, заставляет кровь бежать по венам быстрее, а в голове приятный шум. С каждым глотком вроде бы уже и не так паршиво на душе. И не хотел же сегодня пить, но внутри что-то так отчаянно болит, что по-другому не справлюсь. Можно, конечно, поехать к друзьям, позвать сюда кого-то, да только этот день – единственный в году, когда совершенно никого не хочу видеть. Просто не хватит сил и выдержки болтать о всякой ерунде или слушать тосты в свою честь. Лучше уж так, одному в пустой квартире, чем портить постной рожей кому-то настроение. Иногда и мне нужен отдых и крохотное личное пространство.

Беру телефон, смотрю список пропущенных и убеждаюсь, что внимания моего усиленно домогался Карл. Белобрысый гад ещё тот любитель капать на мозги в этот день. Они с Викингом вообще слишком упорны в деле возвращения мне душевного покоя. И ведь знают, черти, то, что другим неизвестно, в чём никогда не признаюсь даже под страхом смерти, от того и боятся, что слететь с катушек могу. Но я давно научился контролировать себя, потому им не о чем беспокоиться. Наверное.

Нахожу в списках контактов ближайшую пиццерию, где в любое время дня и ночи привезут всё, что съесть готов. Диктую милой барышне свой заказ: большую пиццу с беконом, салат с креветками и вишнёвый пирог. Праздник всё-таки, мать его. После обещания в течение часа доставить заказ, кладу трубку, но она оживает вновь, расчерчивая экран словом «Папа». На секунду зажмуриваюсь, борясь с желанием не отвечать. Мы во многом виноваты друг перед другом, но сегодня не время меряться обидками.

– Сынок, – выдыхает старик в трубку, а по голосу понимаю, что чуть не плачет. Сентиментальным стал на закате дней, почти трогательным. – Ну, я тебя поздравляю, родной.

Вдруг оживают непрошеные воспоминания, когда я ждал вот таких слов в далёкие шестнадцать, но так и не услышал.

– Спасибо, – говорю, а у самого ком в горле.

– Ты у меня уже совсем взрослый, – сентиментальничает папа, а я криво улыбаюсь. – В общем, сынок, пожелаю тебе только здоровья и семьи. Всё-таки страшно одному на старости лет оставаться.

«Семья»… таким странным кажется это слово. Будто однажды кто-то невидимый твёрдой рукой прочертил жирную линию, отделяющую меня от всего, что с этим связано. Но я нашёл отличную альтернативу – друзья. Они моя семья, мой оплот и спасательный круг, другого и не нужно.

– Потому ты и женишься каждый год, чтобы одному не быть?

– Родя… – смеётся отец, а в смехе так и сквозит самодовольство. – Я отдельная песня, а о себе подумай. Впрочем, это просто пожелание и жирный намёк, что не отказался бы от внука. Ты же у меня единственный, так уж вышло, потому только тебе мою жизнь на старости и украшать.

Иногда я жалею, что единственный у него, а бывает, сержусь, что вообще однажды родился.

– Внуками?

– Ну, дети же у нас цветы жизни? Вот и укрась жизнь старика маленьким букетиком.

Хохочет, балагур престарелый, а я сжимаю трубку так сильно, что ещё немного и расплющу. Дети, жёны, быт… однажды я ведь твёрдо решил, что эта песня не про меня. Кому я нужен с ворохом прошлых грехов, изувеченной рожей и образом жизни? Где эта отчаянная женщина, согласная провести остаток дней с таким как я?

Некоторое время ещё треплемся о всякое ерунде: моём новом мотоцикле, его новой жене, а когда раздаётся звонок в дверь, прощаемся, и я отбрасываю на диван телефон. Надеюсь, это курьер, потому как прошло уже явно больше часа. А ещё облегчение испытываю, что нашёлся повод прервать разговор, потому что, как бы мы ни хорохорились друг перед другом, прошлое отпустить так до конца и не получилось. Сделать вид, что простил легко, улыбаться при случае не сложно. Из сердца боль вырвать с корнем, порой, непосильная задача.

Распахиваю дверь и смотрю на худого парнишку в фирменной кепке с эмблемой пиццерии, в тоненькой ветровке, синих джинсах и потёртых конверсах. В руках большая плоская коробка с пиццей, а сверху несколько пластиковых боксов поменьше. Такой задохлик, святая покрышка.

– Доставка пиццы! – рапортует высоким голосом и поднимает на меня взгляд зелёных глаз. Всё его лицо покрыто яркими веснушками настолько густо, что вызывает невольную улыбку. Смешной парнишка… или всё-таки нет?

Секунду всматриваюсь в лицо и доходит, что это девушка, без вариантов, даже голову готов на плаху положить. Интересно, она хоть совершеннолетняя? Или нынче и детский труд в почёте?

– Отлично, давайте сюда, а то ещё надорвётесь.

Она кидает на меня задумчивый взгляд, но с ношей расстаётся с явным облегчением. Пока несу коробки на кухню, размышляю о том, что такой худышке не мешает плотный ужин. Может, уговорить остаться?

– Я Родион, кстати, но лучше Роджер.

Девушка хмурится, но молчит. Чувствую досаду на самого себя, что аж впору зубами скрипеть. Вот какого чёрта я удумал знакомиться? Делать больше нечего?

– Распишитесь, пожалуйста.

Протягивает какую-то бумажку, отводя взгляд, а мне хочется снять с неё эту дурацкую кепку и понять, какой именно оттенок рыжего имеют её волосы. Ярче, чем у меня? А глаза? Такого зелёного цвета никогда не видел, точно два изумруда на свету переливаются. Изумруда? Переливаются? Я серьёзно?

Отдаю деньги, девушка пересчитывает и кивает. Все эти манипуляции занимают не больше минуты, а у меня внутри что-то отвратительное шевелится, когда она снова взгляд на меня поднимает. Она кажется юной, совсем ещё ребёнок, а в глазах такая боль мелькает, грусть затаённая.

Чёрт, я старый извращенец, наверное, но почему-то захотелось схватить её за плечи, тряхнуть хорошенько и рассказать заставить. Что так тревожит, что несчастной настолько делает? И почему меня вообще это волнует?!

– Приятного аппетита! – выкрикивает, как пионер на линейке, поворачивается спиной к двери, и я вижу, что её волосы, собранные в густой низкий хвост, того красивого оттенка красного золота, который на солнце огнём горит.

Чужую мать, я же никогда не любил рыжих. Да и эта девочка… куда я суюсь? Ей лет восемнадцать на вид… а мне? Сорок два, чтоб они все сгорели дотла, годы эти.

– Эй, постой!

Вздрагивает, но не поворачивается.

– Как тебя зовут?

– Это неважно, – отрицательно машет головой, кидает на меня испуганный взгляд и распахивает дверь. – Всего доброго.

И выбегает из квартиры. Стою несколько секунд, пытаясь понять, что вообще происходит. Это, наверное, алкоголь или странное выражение в зелёных глазах девчушки. Слишком много отчаяния, до боли в сердце. Жалость – нет, сочувствие – шевелится внутри, а я, чёрт возьми, не люблю, когда кто-то несчастен.

– Да постой же ты! Не убегай! Я ведь не причиню тебе зла!

Но девушка уже семенит вниз по лестнице, словно могу обидеть чем-то. Наверное, напугал трепетную лань, но ведь я не виноват, что такой. Вернее, виноват, конечно, но об этом сейчас не время и не место рассуждать.

Хватаю ключи, захлопываю дверь и бегу за девушкой. Хочется догнать и узнать, что её так испугало. Неужто моя рожа?

Когда выбегаю на улицу, до слуха доносится звук мотора. Оборачиваюсь и замечаю отъезжающий крошечный мопед, выкрашенный в глупый жёлтый цвет. Ещё эмблема сбоку «Долина вкуса».

– Постой!

Пытаюсь нагнать велосипед с моторчиком, да только удача явно не на моей стороне. Мопед набирает скорость и скрывается за поворотом, а я останавливаюсь, понимая, что не имею права бегать за ней, пугать не должен. А боль во взгляде, и худоба до прозрачности? Так какое мне дело до этого?

Но где-то внутри рождается предчувствие, что встретимся ещё и очень скоро. А своей интуиции я привык доверять.

Глава 2 Ева

Это был последний заказ на сегодня, и от мысли, что скоро смогу выспаться, становится легче на душе. Завтра снова придётся крутиться как белке в колесе, но пока об этом стараюсь не задумываться. Будем решать проблемы по мере поступления, так гораздо проще.

От здания «Долины вкуса» до моего дома рукой подать, потому оставляю мопед на парковке, быстро отдаю деньги в кассу и закрываю смену. Выйдя на улицу, вдыхаю полной грудью душистый ночной воздух и улыбаюсь. Хорошо-то как!

– Ева, подвезти, может быть? – спрашивает Игорь, наш второй повар, одновременно со мной закончивший рабочий день. Окидываю взглядом его высокую стройную фигуру и улыбаюсь. Он хороший парень, только у меня совершенно нет времени для отношений. Да и утруждать никого не хочется.

– Нет, спасибо, мне же совсем недалеко.

И, махнув на прощание, ухожу.

– Слушай, – догоняет меня, когда уже успела пройти несколько сот метров, – может быть, нам сходить куда-нибудь? Вместе.

А может быть, махнуть на всё рукой и отправится в ночной клуб или ещё куда с Игорем? Он давно уже всячески намекает, что небезразлична ему, но нет, не хочу. Во-первых, сердцу не прикажешь, а, во-вторых, в моей жизни и так всё слишком сложно, чтобы ещё и романы крутить. А есть ещё и третья причина, в которой неловко признаваться даже самой себе: мой скудный и очень практичный гардероб не предназначен для культурных походов и романтических свиданий.

– Не думаю, что это хорошая идея, прости.

– Если передумаешь, только скажи! – доносится вслед, а я ускоряю шаг.

Чем ближе подхожу к своему дому, тем темнее становится. Лампочки в уличных фонарях постоянно перегорают из-за скачков напряжения, потому их даже вставлять перестали, толку всё равно ведь никакого. Из-за этого ходить одной опасно, но других вариантов всё равно нет. Вот и приходится каждый раз надеяться на удачу и то, что кто-то сверху хранит меня от пьяных отморозков, которых могу встретить на пути. А что ещё делать?

Когда до спасительного тепла дома остаётся всего ничего, какой-то шорох привлекает внимание, и сердце в груди делает кульбит, стремительно падая вниз. Ускоряюсь, но звук чьих-то шагов приводит в ужас. Главное, не оглядываться по сторонам, чтобы не стало ещё страшнее. На часах далеко за полночь, и понятия не имею, кому пришло в голову гулять так поздно. Может быть, кто-то, так же как и я возвращается с работы, а

я тут паниковать удумала? Держусь за спасительную мысль, как за соломинку, но тревога накрывает с головой. Что если это маньяк, насильник, убийца? Что тогда делать?

Я уже мчу на полной скорости, задыхаясь, как вдруг чья-то рука хватает меня за предплечье, а я вскрикиваю от неожиданности и боли, что причиняют сильные пальцы незнакомца.

– Тише, тише, девочка, – доносится до слуха шипение, а у меня ноги немеют от ужаса. – Будешь умничкой, ничего с тобой не сделаю.

Меня волокут в уединение вонючего закоулка, подальше от случайных прохожих, а я пытаюсь вырваться, но тот, кто решил познакомиться со мной таким экстравагантным образом сильнее в разы. От него не вырваться, как не брыкайся, но я не могу позволить себе перестать орать. Может быть, хоть кто-то услышит, выйдет на помощь, прогонит этого человека? Острая боль пронзает затылок, когда меня прижимают к стене. Цепкие пальцы сжимают подбородок, фиксируют голову, а чужое дыхание шевелит тонкие волоски на шее. Он совсем близко, но из-за темноты не рассмотреть. Замираю на одно бесконечное мгновение, когда пальцы проводят по линии скул, поглаживают. Эти прикосновения можно назвать нежными, и от этого выворачивает наизнанку. Пытаюсь вырваться, брыкаюсь, лягнуть побольнее стараюсь, да только всё бесполезно: урод держит крепко и отпускать, по всей видимости, не собирается.

Мамочки, как же страшно, до тошноты и головокружения.

– Какая красивая девочка, – шипит на ухо, а я вздрагиваю, когда он проводит языком по моей шее. Влажный след обжигает хуже кислоты, а я всхлипываю, потому что понимаю: это конец. Сейчас меня изнасилуют, растерзают, убьют. И смерть, кстати, не самый худший вариант. – Сладкая такая, как конфетка. Так бы и съел.

– Отпустите, – хриплю, а жгучие слёзы текут из глаз. Ногой пытаюсь задеть мужика, но он лишь крепче сжимает пальцами моё лицо, а телом наваливается сверху, припечатывая к холодной стене. Коленом раздвигает мои ноги, а свободной рукой забирается под куртку. – У меня есть немного денег, телефон. Я всё отдам, отпустите.

Мне противно от самой себя, но мозг соображает плохо, и я умоляю этого подонка, не бросая попыток вырваться. Руками бью по широким плечам, чем вызываю тихий смешок. Он играет со мной, полностью уверенный, что никуда не денусь. Я, распластанная на стене, сжатая в тиски чужих объятий, слабая и безвольная при всём своём жгучем стремлении – не смогу вырваться.

Когда ветровка задирается выше, а холодные пальцы блуждают под тонкой футболкой, мужик смеётся, и этот противный каркающий звук наждаком по нервам. Господи, за что мне это? Я же никогда никому не сделала ничего плохого.

А ещё одна мысль раненой птицей бьётся в черепной коробке: если будет насиловать, пусть хоть вырубит, а потом убьёт. Это почему-то мне кажется самым лучшим вариантом.

– Поверь, милая, твоих денег не хватит, чтобы рассчитаться со мной. И лучше бы тебе не дёргаться, потому что моей доброты надолго не хватит. Ты же не хочешь, чтобы твоё нежное тело украсила парочка симпатичных надрезов?

От этих слов, сказанных ласковым, даже нежным тоном кровь стынет.

– Что вам нужно от меня? – Может быть, хоть разговором, вопросами отвлечь получится? И кто-то пройдёт мимо, напугает извращенца, и тогда вырваться смогу.

– От тебя мне ничего не нужно, – отпускает подбородок, чтобы в следующее мгновение сжать мою шею. Нет, несильно, но весьма ощутимо, словно власть свою демонстрирует. Всхлипываю, когда пальцы второй руки, блуждающие по обнажённой коже, достигают пуговицы на брюках. – Хотя нет, вру. Тебя бы я трахнул с огромным удовольствием, прямо здесь. Так, чтобы у тебя голос сорвало от криков, но не время. К сожалению.

Наклоняется к моему уху и чуть прикусывает мочку, от чего спазм отвращение скручивает тело. Он такой сильный, что легко сделает со мной всё, о чём говорит, а после этого только в петлю останется.

– Ты же Ева, правильно? – тяжело дышит, но пуговицу не расстёгивает. – Ева-а… имя такое красивое.

– Да, – пытаюсь кивнуть, но не выходит, настолько крепко меня держат. – Мы знакомы?

– А хочешь? – смеётся, а у меня мороз по коже. – В общем, так, красотка. Передай своему брату, что свои обещания нужно выполнять. Запомнила?

– Да.

Смысл его слов доходит не сразу, а когда понимаю, по чьей вине со мной это произошло, горло сжимается. От отвращения и ненависти, жалости к себе и отчаяния.

– Вот и славно. Тихо-тихо, не плачь, красавица, – снова целует в шею, туда, где бьётся пульс, а я вздрагиваю. – Пусть позвонит по известному ему номеру как можно скорее, а иначе хуже будет.

Отпускает так же резко, как до этого схватил, и через секунду исчезает, а я пытаюсь отдышаться и хоть немного в себя прийти. Перед глазами плывут радужные пятна, но паника постепенно отступает, заменяется злостью, яростью даже. Артём! Снова куда-то вляпался, и из-за этого меня кто-то лапал только что в тёмной подворотне. Ненавижу! Ведь просила взяться за ум, но этот придурок снова нашёл проблемы на свою голову. И на мою заодно.

Злость кипит внутри и клокочет, и я бегу к дому, если эту полуразрушенную халупу можно так называть. Хлипкий забор, который может рассыпаться от любого дуновения, прохудившаяся крыша, щели в оконных рамах. Но это хоть какой-то, но кров, пусть и мало подходит для званых ужинов и уютных вечеров у камина. Просто однажды мне стало всё равно, где жить, главное, чтобы всё было тихо и спокойно, однако мой братец так не умеет.

Распахиваю входную дверь, но в доме тихо и безжизненно. К нам не ходят гости, мы не устраиваем праздников, и родственники из далёких деревень не навещают сироток в большом городе, потому что некому навещать.

– Артём, ты дома? – кричу, скидывая конверсы у порога. Вешаю ветровку на гвоздь и иду искать брата. Надеюсь, он дома, но в ответ тишина. Где он ходит, почему его ищут какие-то странные люди? Что он им обещал и не сделал?

Сердце сжимается от тревоги. Мы с Артёмом рано остались без родителей, привыкли рассчитывать только на себя. Но несколько лет назад брат сильно изменился: начал водиться со странными личностями, пропадал ночами, а когда возвращался утром, от него пахло алкоголем, а в глазах горел странный огонёк. На все вопросы лишь отшучивался и отмахивался, а ещё любил повторять, что скоро, буквально на днях мы заживём прекрасно. Сначала я верила, надеялась, но очень скоро поняла, что всё это напрасно. И пошла работать сразу после школы, потому что жрать хотелось сильнее, чем учиться.

Меня до сих пор сотрясает крупная дрожь, но о чужих руках на своей коже, влажных противных поцелуях стараюсь не думать. Ещё успею нарыдаться, побиться головой о стену, а пока нужно найти брата. Где он ходит, когда так нужен? Достаю телефон, раз за разом набираю номер Артёма, но безуспешно: мобильный брата выключен, а сам он неизвестно где ищет новую дозу острых ощущений.

Кто был этот человек, что хотел от Артёма? Тысячи вопросов, на которые мне самой ответов никогда не найти, хоть в лепёшку расшибусь. А может, брата убили уже? От этой мысли становится так больно, что дышать невозможно. Несмотря ни на что, люблю этого дурака. Он хороший человек, непутёвый только. И пусть старше на пять лет, иногда ведёт себя хуже ребёнка.

Я давно уже поняла, что брат – так себе надежда и опора, потому и работаю столько, что порой забываю жить. Но я чувствую ответственность за него, как бы это странно ни звучало. Один он пропадёт.

Захожу в кухню, щёлкаю выключателем, и тусклый желтоватый свет, висящей под потолком лампочки, заливает крошечное помещение. Пустота и гора немытых тарелок в мойке. Артём – свинья и с этим бесполезно бороться. Вздыхаю, ставлю чайник и присаживаюсь на невысокий табурет. Распускаю волосы, и они ярко-красным водопадом падают на плечи. Кожа до сих пор хранит следы прикосновений того урода и сейчас, когда оказалась в стенах дома, напряжение спадает, и до меня медленно, но уверенно доходит смысл всего произошедшего. Руки дрожат и покрываются мурашками, а перед глазами мелькают картинки того, что он мог сделать со мной, только пожелай. Страшно.

Скрипнуло что-то за окном, а я вздрагиваю, точно выстрел услышала. Шаги, отблески света, шипение. Вскакиваю на ноги и хватаю с плиты тяжёлую сковородку. Перехватив поудобнее за длинную ручку, застываю, готовая размозжить череп любому, кто решит подойти. Нет уж, больше никому не позволю лапать себя без разрешения, сдохнуть лучше.

Стук входной двери, а внутри радость и облегчение от того, что это брат вернулся, но лучше перестраховаться. После недавнего инцидента осторожность не помешает. Замираю, затаив дыхание, а руки, сжимающие сковородку, дрожат.

– Ева? Ого, – смеётся брат, зайдя в кухню. – Опусти сковородку, это я.

У него на лице довольная улыбка, а мне стукнуть его хочется всё сильнее, но своё "оружие" всё-таки опускаю.

– Где ты был?

– Гулял, – пожимает плечами и запускает руку в порядком отросшие волосы.

От его спокойного тона и улыбки на лице взрываюсь. Не могу смириться, что он так спокоен сейчас, задыхаюсь от несправедливости и обиды.

– Гулял? А ничего, что меня недалеко от дома какой-то упырь поймал и лапал, потому что ты там что-то кому-то задолжал?! Ты слышишь? Меня чуть не изнасиловали только что!

Выпаливаю на одном дыхании, а глаза Артёма округляются. И без того бледное лицо становится белее мела. Одним длинным шагом преодолевает разделяющее нас пространство, сжимает в объятиях и в макушку целует. Ощущаю, знакомый с детства аромат, и слёзы текут из глаз. Мне

так хочется снова почувствовать себя маленькой, беззащитной, а не весь этот мрак, в котором жить вынуждена.

– Евочка, прости, милая моя, – бормочет, сжимая до хруста в рёбрах. – Обещаю, что всё теперь точно будет хорошо. Веришь мне?

Не верю, но молчу. Я столько раз слышала эти обещания, что уже и неинтересно. Резко вытираю слёзы, потому что надоело плакать.

– Я нашёл способ заработать деньги, много денег, – заявляет, отпустив меня. Чайник закипел, и свист режет по ушам. – Скоро всё будет хорошо.

– Тёма, может быть, просто на работу устроишься?

От этих слов брат морщится, будто гадость съел. Работать он не любит, иначе не лазил бы ночами в поисках неприятностей.

– Обязательно устроюсь, но чуть позже, – улыбается, наливая в чашку кипяток.

– Тебя просили позвонить по какому-то известному номеру.

Артём дёргается, кривится и старательно помешивает сахар в чашке, не глядя на меня.

А я присаживаюсь на стул, смотрю на суетящегося брата, и такое бессилие наваливается бетонной плитой, что даже шевелиться не хочется.

Глава 3 Роджер

– Снова от поздравлений прятался целый день? – Викинг ставит передо мной бутылку пива, прячет улыбку в русой бороде и снова принимается за работу. – Как маленький, в самом деле.

Делаю большой глоток, а Викинг продолжает перебирать бумаги на своём рабочем столе, сосредоточенно вглядываясь в цифры отчётов и буквы докладных записок. Такой серьёзный, когда с головой в дела “Бразерса” ныряет, до неузнаваемости меняется, превращаясь в грозного босса, от одного взгляда которого у многих подчинённых поджилки трясутся и голос пропадает. Но я-то знаю, каким он бывает, когда не поглощён процессом управления.

Пью пиво и молчу, потому что Вик и так знает ответы на все свои вопросы. Нам давно уже не нужно что-то друг другу объяснять или доказывать, как-никак тридцать, мать его лет, знакомы. Это же целая жизнь взрослого человека. Столько вместе пройдено, столько пережито: огромная радость и всепоглощающее горе, когда душа рвётся на части, а от бессилия лишь кулаки до хруста сжимаешь и лупишь ими стену, пока костяшки в фарш не превращаются. Мы через многое переступили, неизменно оставаясь рядом, часто жертвуя всем во имя чего-то большего, но дружба наша во все времена – превыше всего.

– Карл вчера наяривал, неугомонный наш, – произношу, делая ещё один глоток, а Викинг вскидывает на меня льдистый взгляд и ухмыляется. – Каждый год одно и то же. И чего ему спокойно не живётся?

Этот вопрос тоже из разряда риторических, но Викинг откидывается на спинку высокого “директорского” кресла, смотрит поверх моей головы, поглаживая бороду. Он всегда так делает, если задумывается слишком глубоко или высказать пытается то, о чём молчать привык.

– Сам понимаешь, он чувствует за собой вину, просто выражать это не умеет. Рефлексирует, душу себе травит, так что смирись.

Как будто у меня есть другие варианты. Мы слишком взрослые мальчики, чтобы суметь измениться, потому приходится мириться с придурью Карла, он же с моей мирится.

– Да я уже давно смирился, – пожимаю плечами и встаю на ноги, чтобы размять затекшую спину. – Но Карлу ничего не объяснишь. Вбил себе в голову, что из-за него я свой день рождения не люблю, не докажешь.

Вик бросает на меня долгий задумчивый взгляд, который до печёнки пробрать способен, но на меня его штучки не действуют.

– Впрочем, – начинает, пожимая могучими плечами, – он не на пустом месте себе стресс придумал…

Отворачиваюсь, потому что не хочу видеть лицо Викинга в этот момент, вспоминать не хочу, но прошлое, одно на нас троих, упорно выныривает из забытья, куда изо всех сил запихиваю его каждый божий день. Но внутренние демоны уже развернули свои хвосты, подняли головы, призывно в глаза заглядывают, нашёптывая о том, что забыть пытаюсь.

Зажмуриваюсь, но лицо Карла – такого, каким был в далёкие двадцать два – маячит перед мысленным взором, потому что никогда не забыть лихорадочный блеск глаз, глядящих на меня сверху вниз. Запах сырой земли, в которую полез сам, потому что готов был к смерти, смешанный с густым и терпким ароматом моей собственной крови, забивает ноздри, словно снова в том лесу оказываюсь. И это почти невыносимо, но, как и тогда, практически не страшно.

А потом была протянутая мне бледная кисть, и истерический хохот, и страх последствий. Карл не смог пустить мне пулю в лоб, как того требовала чужая воля, и смерть тогда отступила, скрылась среди высоких деревьев, чтобы вернуться когда-нибудь потом. Мы обманули её, подсунув не того, и пока что это сходит нам с рук. Долго ли?

На откуп тогда я отдал свой глаз, а Карл – душу, и она давно очерствела, сжалась до микроскопических размеров, но иногда я ещё вижу в его глазах огонёк не жестокости, но доброты.

Растираю ладонями лицо, сжимаю пальцами переносицу, чтобы демонов унять, и они подчиняются, потому что привыкли слушаться, затаясь в глубине больной души.

– Забей, – доносится голос Викинга. – Нас всех в этот день нехило мотыляет по волнам памяти. Но вас с Карлом, конечно, особенно, потом на целый год отпускает.

Усмехаюсь, потому что Викинг чертовски прав: мы с Карлом и правда, никак не можем оставить общее прошлое позади. Я доказываю, что он ни в чём передо мной не виноват, он делает вид, что верит, но практика показывает, что его долбит похлеще моего. Так и живём уже двадцать лет, неспособные хоть что-то исправить.

– Слушай, а поехали покатаемся, – предлагает Викинг, отбросив в сторону очередную папку. Массирует виски, морщится, жмурит покрасневшие веки. Замечаю, как он устал, но без работы сдохнет, утонет в тоске, а этого я желаю ему меньше всего. – А то в печёнке уже всё сидит. Поехали?

– Когда это я отказывался? – удивляюсь и подбрасываю на ладони связку ключей. – К Карлу наведаемся, вытащим на свет божий.

Викинг кивает, берёт мобильный со стола, набирает номер и минут пять отдаёт распоряжения, касающихся текущих дел в "Бразерсе". Викинг – настоящий фанатик клуба, потому что только он однажды помог пережить то, что другого бы уничтожило.

В итоге приказы отданы, кабинет закрыт, а мы покидаем помещение клуба по узкому коридору, ведущему к чёрному входу. Там Викинг держит свой мотоцикл, подальше от любопытных глаз. Он садится на своего железного коня, заводит мотор, а я выхожу на общую парковку и седлаю недавно купленный чоппер. Звук двигателя успокаивает, и я улыбаюсь, включая музыку. Низкие басы вибрируют под кожей, льются по кровотоку, будоражат. Обожаю это ощущение и уже долгие годы не могу им насытиться. Когда сдохну отнажды, пусть меня похоронят с рулём в руках.

Выезжаю на дорогу, забитую автомобилями. Краем единственного глаза замечаю харлей Викинга и улыбаюсь: Вик снова надеется обогнать меня, да только кишка тонка. Я хоть и одноглазый, но фору дам любому горному орлу, дай только мотор завести. Врубаю музыку громче и увеличиваю скорость. Кто-то сигналит, когда гоню вперёд, минуя психующих автолюбителей. Викинг лавирует в потоке машин, нагоняет меня, делает отчаянный рывок, только хрена ему, а не победа, не на того нарвался.

Выезжаем на трассу, ведущую к промзоне, где отсиживается на своём прогнившем насесте Карл. Хоть и не люблю к нему ездить, потому что это будит в душе странные, а порой и страшные воспоминания, но иногда всё-таки не могу иначе. Ради дружбы иногда приходится чем-то жертвовать.

Добравшись до места назначения, глушу мотор и слежу, как следом подъезжает Викинг.

– Уделал, чёрт одноглазый, – хохочет, тормозя рядом. Слезает с мотоцикла и, подойдя ближе, обнимает за шею. Захват такой же крепкий, как и в далёкие двенадцать, когда мы только-только познакомились и играли мышцами перед красивыми девчонками. Тогда всё было просто и естественно, правильно и нормально. Плохо стало потом, тогда же всё было хорошо.

Мы минуем суровый фейсконтроль и проходим вглубь, отведённой под нужды байкерского клуба "Чёрные ангелы", территории. Это, наверное, самое неуютное место, которое можно себе представить, и по доброй воле сюда лучше никогда не заходить, только если нет слишком веской причины, способной перевесить все доводы рассудка. То и дело на пути попадаются члены клуба, занятые важными делами: о чём-то беседуют, понизив голоса, чтобы подслушать никто не смог; что-то перетаскивают с места на место; чистят оружие. По сторонам лучше лишний раз не пялиться, потому что могут и пристрелить, коль слишком любопытствовать станешь и что-то высматривать. Все здесь, от мелкой сошки до самого Карла, ребята нервные и импульсивные, так что лучше не рисковать, а то дороже выйдет.

– Шеф на месте? – спрашиваю у личного охранника Карла, курящего возле главного барака. Он отрывает цепкий взгляд от экрана мобильного, где до этого с увлечением рассматривал фотографии каких-то девушек. Удивительно, что одетых.

– Он сейчас за ангаром вопросы какие-то решает, – криво ухмыляется, а в светло-голубых, почти прозрачных, глазах настороженность. – Лучше к нему пока не соваться, целее будете.

Киваю и оглядываюсь на Викинга, а тот чуть прикрывает глаза. Хорошо понимать кого-то без слов.

– Покурите пока, – продолжает охранник, – скоро шеф освободится.

Малодушно стараюсь не думать, каким именно способом Карл решает важные вопросы, да и не в наших правилах лезть в такие дела. Мы все уже давно выросли, каждый однажды сделал свой выбор, а меняться уже слишком поздно. Мы с Викингом тоже не ромашки полевые, и наши способы заработка не всем по душе, так что не нам лезть к Карлу с нравоучениями.

Охранник тем временем указывает на сваленные в углу ящики, и мы с Викингом рассаживаемся и закуриваем. Всё равно делать нечего, так почему бы и не угробить лишний раз собственное здоровье?

– Надо было сначала ему позвонить, – замечает Викинг, сплёвывая себе под ноги.

– Да ладно тебе, – отмахиваюсь, затягиваясь горьким дымом. – Сюрпризы вещь забавная.

– Тебе всё забавно, весёлый Роджер.

– На том и стоим, – смеюсь, потому что смех – моя защитная реакция, своеобразная панацея.

Не знаю, сколько сидим, сохраняя молчание и выкуривая одну сигарету за другой, когда из узкого прохода между бараками показывается Карл. Глаза скрыты за стёклами очков, а на губах играет усмешка. Ему доложили о нашем приходе, потому что по-другому у Чёрных ангелов просто не бывает.

– Наконец-то, – бурчит Викинг, выбрасывая даже не второй по счёту окурок в рядом стоящий железный ящик.

– Дела, ничего не поделаешь, – пожимает плечами Карл, останавливаясь рядом.

Смотрю на него снизу вверх и вижу, что за годы почти не изменился: такой же худой и длинный, разве что ещё более гордым кажется и холодным. Карл из нас всех самый спокойный, точно ледяная фигура. Молчалив, саркастичен и подозрителен до крайности. Параноик, не иначе, но таким его сделала жизнь, хотя и в далёкие пятнадцать, когда нас свела судьба, он не был балагуром и весельчаком. Всегда закованный в невидимую постороннему глазу броню, всегда настороже, словно любое неосторожное движение или лишнее слово прорвёт плотину.

Поднимаюсь на ноги, обнимаю Карла за шею, а тот отводит меня чуть в сторону, чтобы никто, даже Викинг, не смог услышать.

– Почему вчера трубку не брал?

– Слушай, – потираю шею, потому что надоело столько лет перетирать одну и ту же тему, – ты же сам прекрасно знаешь, что в свой день рождения я никого не хочу видеть. Совершенно никого.

Карл сверлит меня взглядом сквозь стёкла очков, которые на свету почти никогда не снимает, в душу заглядывает, рентген чёртов.

– Это точно не из-за меня?

Люди, знающие Карла хоть несколько минут, рассмеялись бы мне в лицо, скажи, что у Чёрного ангела чувство вины размером с остров Мадагаскар.

– Нет, не из-за тебя. Я тебе сколько раз уже говорил, что мне есть о чём подумать в этот день и без твоей рожи и извечного самоедства. Отвали, хорошо?

Карл медленно кивает. Старается верить и, надеюсь, когда-нибудь у него это всё-таки получится.

– Барышни, хватит шептаться, – говорит Викинг, ковыряя носком сапога гравиевую насыпь. – Я дела все бросил, кстати, не для того, чтобы на ваше шушуканье любоваться.

Карл смотрит на часы, потом улыбается и предлагает:

– Поехали, ребята, в “Корсар”.

Да хоть к чёрту на рога.

***

Возле ресторана “Корсар” почти пустынно, если не считать парочки припаркованных рядом со входом автомобилей. Это хорошо, потому что при большом скоплении народа Карл начинает нервничать, а нервный Карл – то ещё удовольствие, врагу не пожелаешь.

Перед поездкой, мы с Викингом оставили мотоциклы в вотчине Чёрных ангелов, потому что сегодня запланирована явно не безалкогольная вечеринка, а рисковать уже не хочется. С возрастом, каждый из нас стал осторожнее, некоторые даже шлемы научились надевать. Хоть в чём-то прожитые годы пошли на пользу.

Выгружаемся из личного здоровенного внедорожника Карла, и молчаливый водитель отгоняет автомобиль в соседний двор, подальше от случайных свидетелей. Викинг стремительной походкой направляется ко входу, распахивает дверь “Корсара”, за ним следует Карл, а я задерживаюсь на улице, вдыхая свежий воздух полной грудью. Всё-таки жизнь удивительно хороша, какие бы подлянки не подкидывала с закономерной периодичностью. Иногда ведь достаточно просто оглянуться по сторонам, чтобы заметить красоту, которой так много вокруг. Но иногда мы, уходя с головой в свои проблемы, видим лишь мрак, из которого так просто не выбраться, стоит ему запустить свои щупальца нам под кожу.

Пока любуюсь урбанистическими красотами, мимо проходят люди, и я улыбаюсь каждому, впрочем, без надежды на взаимность. Да и наплевать, потому что мы случайные пассажиры этого жизненного поезда, и очень скоро они забудут одноглазого бугая, виденного лишь раз. Давно я уже перестал заботиться, что обо мне думают окружающие, хоть зачастую это бравада, но мне так проще.

Захожу в помещение, светлое и просторное, с выкрашенными в цвет морской волны стенами. Девушка-администратор за стойкой у входа одаривает меня своей фирменной улыбкой, полностью лишённой теплоты и сердечности, но приятной. Мы частые гости сего заведения, и уже все настолько к нам привыкли, что даже не вздрагивают, завидев.

Здесь пахнет морем, нагретым на солнце деревом, летними закатами и забытыми мечтами о парусных регатах. Лишённый наполовину зрения, я очень остро ощущаю запахи.

Парни толкутся у стойки, смущают девушку одним своим видом, но она старается изо всех сил сохранять самообладание.

– Наша кабинка свободна? – спрашивает Викинг, распыляя в воздух бесконечное обаяние. Он редко бывает таким, но в последнее время всё чаще стал улыбаться, словно в жизни его что-то неуловимо изменилось, меняя его самого.

Администратор кивает, и мы проходим вглубь зала для курящих, где в самом дальнем углу можно спрятаться от посторонних глаз за резной деревянной ширмой. Такой себе островок покоя и свободы в океане бесконечной суеты.

– Нам как обычно, – говорит Викинг официанту, молодому парнишке с лежащей на глазу светлой чёлкой, на бейджике которого значится имя Игорь.

Тот бойко кивает, что-то активно печатает в небольшом планшете и убегает, оставляя нас одних.

– Что нового? – спрашивает Карл, снимая очки и осматривая нас сосредоточенным взглядом красных глаз.

Пока несут заказ, мы съедаем весь хлеб, лежащий в корзинке на столе, и рассказываем обо всём, что Карл ещё не знает. В основном, о работе, конечно, потому что наша личная жизнь, во-первых, не полна событиями, а, во-вторых, мало его волнует – он вообще не охоч до сплетен и разговоров о бабских прелестях.

А у меня на языке вертится рассказ о рыжей девушке с болезненным взглядом зелёных глаз и веснушками на лице. Так странно думать о ней, когда и видел-то всего пару минут и толком не разговаривал ни о чём, но ведь засела, зараза, внутри, не избавиться.

– Мужики, скажите, я слишком старый?

Вопрос вырывается на свободу, когда бутылка виски уже почти допита до дна, а хмель если и не сшиб с ног, то кровь будоражит отменно. И ведь не собирался сегодня напиваться, но на душе так муторно, неспокойно, что алкоголь будто сам в горло льётся.

Карл, сидящий напротив, замирает и окидывает меня странным взглядом, заломив светлую бровь, а Викинг принимается хохотать, утирая слёзы. Хоть кому-то весело, и то хлеб.

– Это ты у кого спрашиваешь? – усмехается Карл. – У нас, у всех, кажется, один год рождения, или я за давностью лет о чём-то запамятовать успел?

– Что, не встаёт уже, да? Ну, признайся уже, не томи! Или поясницу поутру ломит? – смеётся Викинг и кидает в меня скомканной салфеткой. Детский сад.

– Да ты глянь на него, кровь с молоком, – скалится Карл, откидываясь на стул. – У такого и в восемьдесят встанет. Это мы с тобой Виагру в член колоть начнём, а Роджер с одной бабы будет спрыгивать и на другую залезать.

Викинг снова смеётся, а Карл чуть наклоняется в мою сторону и заговорщицки шепчет:

– Если нужен хороший специалист, обращайся, у нас есть один такой на примете. Денег должен, потому вылечит твоё нестояние за три секунды.

– Придурки чёртовы, – отмахиваюсь и наливаю себе ещё виски. – Я не о том вообще.

– А о чём? – Викинг вмиг становится серьёзным и сейчас смотрит на меня, оглаживая бороду.

Несколько секунд раздумываю, нужно ли вообще что-то этим идиотам рассказывать или, может быть, перевести всё в шутку, но всё-таки понимаю, что должен поделиться, пока сомнения и непонятное состояние, длящееся со вчерашнего вечера, на части не разорвали.

– В общем, недавно был один случай… увидел девушку, а она сбежала. Я просто поговорить хотел, на самом деле, только поговорить. – Будто сам себя уговариваю, и с каждым произнесённым словом сильнее жалею, что вообще затеял этот разговор, потому что всё сказанное кажется полной чушью. – И вот подумал: вдруг я уже настолько старый и страшный, что от меня чуть не с визгом разбегаются.

Молчат, раздумывая над моими словами, а я выпиваю добрую половину порции виски, потому что все эти мысли преследуют меня уже давно, и только сейчас смог их хоть немного, но облечь в слова.

– Ну, мы не молодеем, конечно, – задумчиво говорит Карл, – да и рожи у нас не для обложек журналов. Но не всё так плохо, мне кажется.

– Это всё деньрожденческая хандра. – Викинг хлопает меня по плечу. – Не кисни, пройдёт. А девочка-то красивая? Есть хоть из-за чего страдать?

Задумываюсь, потому что даже не думал об этом. Я вообще не могу ответить на вопрос, почему она так запала мне в душу, почему не могу перестать думать. Может быть, просто вся ситуация выбила из колеи?

Неопределённо машу рукой и поднимаюсь на ноги. Надо немного пройтись, в туалет, что ли, сходить или покурить на улице, чтобы в голове хоть немного прояснилось. Покидаю кабинку и оглядываюсь по сторонам. В зале почти пусто, и парочка молодых парней-официантов о чём-то тихо беседуют, обмахиваясь папками с меню. Иду в сторону выхода, но вдруг внимание привлекает какое-то движение. Будто вспышка промелькнула, жидкий огонь пролился. Фокусирую взгляд и понимаю, что не зря мне показалось вчера, что мы с ней ещё встретимся. Интуиция ведь ещё ни разу не подводила.

Ошибки быть не может – это точно она, хоть на ней совершенно другая одежда, да и нет того страха в глазах, что вчера заметил. Сейчас она кажется полностью расслабленной, спокойной, и я невольно останавливаюсь, чтобы полюбоваться. Такая необычная, юная…

Сейчас стоит, облокотившись на барную стойку, теребит кончик огненно-красной косы, перекинутой через плечо, и улыбается, глядя на что-то. Веснушки усеивают лицо, а у меня что-то внутри ёкает. Чёрт, ну вот сколько ей лет? Восемнадцать, двадцать? А мне?

Сжимаю кулаки, чтобы не наделать глупостей и не ломануться к ней, сшибая всех на своём пути. Это лишнее, потому что не нужны ей такие знакомства, ни к чему это. Вон как на неё парнишка белобрысый смотрит, восхищается. А я старый больной идиот, изнутри сгнивший.

В голове рождается смутная идея, как смогу дольше рядом побыть, не пугая и внимания излишнего не привлекая. Не могу противиться соблазну, как ни уговариваю себя, какие доводы ни привожу. Поворачиваюсь на пятках и иду прямиком к администратору, с которым знакомы уже долгие годы. Знаю, что не станет спорить, когда план свой обрисую, потому что заартачится – на гонки не пущу, а он ведь без этого загнётся, жить без адреналина и скорости не может. Не знаю, зачем мне это нужно, но очень хочется увидеть её чуть ближе, рассмотреть и, может быть, всё-таки пообщаться.

Возможно, я и старый дурак, но делаю всегда только то, что хочется, а о последствиях буду думать после.

Глава 4 Ева

Смена сегодня на удивление тихая, посетителей почти нет, потому мы позволяем себе небольшую вольность и, собравшись в дальнем конце центрального зала, сплетничаем от души. В “Корсаре” в основном мужском коллектив, но и несколько девушек тоже состоят в штате. Однажды мне повезло устроиться сюда официанткой. Жаль, денег, заработанных здесь, отчаянно не хватает, потому приходится крутиться дополнительно, чтобы было чем ещё и за аренду нашей с братом развалюхи заплатить.

– Ева, иди сюда на минутку, – окликает меня Артур, наш администратор, выглядывая из двери подсобного помещения.

Секунда и он уже скрылся с глаз, как всегда, быстрый, словно молния.

– Что-то случилось? – спрашиваю, зайдя в кабинет.

Артур сидит на краешке стола, обложив себя со всех сторон отчётами и накладными. Тёмные брови сведены к переносице, довольно красивое лицо с высокими скулами сосредоточенное и бледное, а рукава белой рубашки закатаны до локтей.

– Абсолютно ничего не случилось, – улыбается весьма приветливо, хоть и слегка устало, и откладывает в сторону толстую папку. – Скажи лучше, как дела в зале?

Меня удивляет его вопрос, потому что Артур всё и так прекрасно знает. Работает здесь с первого дня открытия ресторана и уйдет, только если “Корсар” провалится под землю при ядерном взрыве.

– Всё отлично, – начинаю перечислять, усиленно вспоминая, чем же особенным может быть примечательна эта смена. Вдруг есть какие-то важные детали, о которых я забыла? – Посетителей мало, в кабинке постоянные гости отдыхают, но всё в рамках приличия, тихо и спокойно.

Об этих завсегдатаях кабинки я наслушалась от коллег, но работаю в “Корсаре” совсем недавно, потому ни разу не приходилось обслуживать их столик. Обычно я тружусь в зале для некурящих, но именно сегодня сотрудница попросила подменить, потому появился шанс увидеть их хоть краем глаза. Правда, момент их входа в ресторан я снова благополучно профукала, потому что как раз именно в это время пришлось менять гостям пепельницы. А так ведь интересно было хоть глазком глянуть… Говорят, они то ли байкеры, то ли уголовники какие-то, и кое-кто из наших барышень рассказывал об оружии, которое они, якобы, приносят с собой.

Артур берёт следующую папку из стопки слева, открывает и увлечённо принимается пялиться в бумаги. Я же стою, переминаясь с ноги на ногу, и нервно сжимая подол форменной юбки. Понять бы ещё, зачем меня вызвало начальство… Если уволят, даже не знаю, что делать-то буду.

– Вот, кстати, о кабинке и хотел с тобой поговорить, – наконец говорит, бросая на меня задумчивый взгляд, о чём-то раздумывая. Как будто что-то для себя понять пытается, а мне ещё тревожнее становится.

– Это ведь вотчина Игоря… – напоминаю зачем-то, а Артур ухмыляется.

– Знаю, но у него что-то случилось, отпросился до конца смены.

Неужели меня решили отправить туда вместо Игоря? Однако смена перестаёт быть скучной. Впервые мне, ещё довольно неопытной, решили доверить обслуживание ВИП-клиентов. Странно, конечно, потому что есть в нашей смене и более достойные кандидаты. Но с другой стороны греет мысль о чаевых – деньгах, которые мне очень пригодятся.

– Так что принимай на себя заботу о посетителях, все остальные столики отдай Анжелике.

Меня так и подмывает спросить, почему Артур принял именно такое решение, но он уже машет на меня рукой, что означает конец беседы. Наш администратор умеет быть жёстким, а начнёшь приставать с лишними расспросами, в два счёта на улицу выбросит. Мне же слишком нужна эта работа, чтобы лезть на рожон.

– Только, Ева, – останавливает меня на пороге, – это особенные клиенты, понимаешь? Они должны остаться довольны. Хоть в лепёшку расшибись, но довольны. Ясно?

Киваю, и он отпускает меня.

Делать нечего, зажимаю под мышкой планшет и иду к кабинке. Сердце стучит, а ладони потеют. Столько раз слышала об этих гостях, что успела нафантазировать себе такого, от чего порой волосы шевелятся во всех возможных местах. А вдруг начнут приставать? После вчерашнего происшествия внутри всё переворачивается, как представлю, что ко мне кто-то помимо моей воли прикасается.

Хотя, с другой стороны, сдалась я им, чтобы ещё приставать. Наверняка, свои подруги есть, меня только для полного счастья и не хватает.

Набираю полную грудь воздуха, натягиваю на лицо дежурную улыбку и открываю дверь. Сначала на меня не обращают ни малейшего внимания, о чём-то споря и разливая виски по стаканам. Замечаю, что алкоголь на исходе, а тарелки практически пусты. Это помогает абстрагироваться от странного ощущения, которое копошится внутри. Что-то сродни страху, потому что не исключено, что кто-то, подобный этой троице, и приставал ко мне, требуя передать привет брату.

Так, Ева, ты профессионал, бросай паниковать!

Аутотренинг помогает слабо и, когда меня наконец замечают, готова в обморок рухнуть от волнения. А вдруг им что-то не понравится, и меня после этого уволят? Сжимаю кулаки, когда встречаюсь взглядом с рыжим широкоплечим мужчиной с чёрной повязкой, прикрывающей один глаз. Стоп! Я же видела его уже! Точно! Именно ему вчера привезла пиццу. Такое странное совпадение, забавное даже.

Мужчины дружно улыбаются, а один из них надевает солнцезащитные очки, словно ему смотреть на меня больно. Я успела заметить, что глаза у него странные, красные, а ресницы белые точно снег. Альбинос. Третий почти красивый с аккуратной светлой бородой и зачёсанными назад русыми волосами, да только в глазах лёд. Сколько им лет, интересно? С детства эту игру люблю: смотреть на незнакомца и предполагать, какого он возраста. Этим, наверное, лет по сорок.

– Ева, да? – спрашивает вчерашний поедатель пиццы, прочитав имя на бейдже.

– Да, меня зовут Ева и я ваш официант на сегодня, – выдаю заученную наизусть фразу, а он ухмыляется. Такой же рыжий, как и я, и от этого становится почти смешно. Ненавижу свой цвет волос, веснушки эти проклятые, из-за которых надо мной только и делали, что потешались всё детство. – Будут какие-нибудь пожелания?

Альбинос хмыкает и чуть дёргает головой. Это точно какой-то условный знак, от которого становится не по себе. Вот о чём они сейчас думают? У меня, наверное, паранойя расшалилась, но после вчерашнего, в каждом готова врага видеть.

– Роджер, мы пойдём, покурим, – заявляет обладатель ледяного взгляда, и через секунду дверь кабинки закрывается. Шустрые какие, а ведь это зал для курящих, им не нужно было выходить. Цирк какой-то.

– Вы определились с заказом? – делаю вид, что ничего не происходит, а я вся из себя высококлассный профессионал. Правда, не знаю, на сколько меня ещё хватит.

– Пицца есть? – улыбается, а я сжимаю планшет, точно спасательный круг. – С удовольствием бы съел.

– К сожалению, нет, – отрицательно машу головой, а он улыбается ещё шире.

Сидит, раскинув руки по бокам и положив на спинку мягкого тёмно-синего дивана. Поза максимально расслаблена, а на губах улыбка. Он кажется таким спокойным, зато у меня коленки дрожат.

– Кстати, я Родион.

– Я помню.

– Неужели? – удивлённо заламываю бровь, а я язык прикусываю, потому что явно что-то лишнее ляпнула. – Польщён.

– У меня память очень хорошая.

– Может быть, присядешь?

– Нам нельзя, извините, – снова машу головой и делаю спасительный шаг назад.

Я не соврала, ведь если Артур увидит, что общаюсь с посетителями не о заказе или их отдельных пожеланиях, уволит, не задумываясь. Родион хмыкает и пожимает плечами.

– Присядь, никто не увидит, – чуть подаётся вперёд и в глаза мне заглядывает. – А кто нос свой всунет, останется без него.

У меня вырывается нервный смешок, но продолжаю стоять, переминаясь с ноги на ногу. Он угадал, ноги гудят страшно, я почти совсем этой ночью не спала, а вечером снова выходить на смену в пиццерию. Нет, я не жалуюсь, просто констатирую факт. Так хочется принять приглашение и присесть на мягкий диван, но не могу себе позволить такую роскошь. Во всяком случае, не рядом с этим странным мужчиной с ярко-рыжей бородой, который так странно смотрит на меня.

– Поправь меня, если я ошибаюсь, – продолжает, беря в руки стакан с виски и чуть взбалтывая содержимое, – ты работаешь здесь официанткой и ещё пиццу развозишь, правильно? Ничего не напутал?

Не понимаю, к чему все эти вопросы. Вообще этот его интерес внезапный к моей персоне настораживает. Зачем ему это нужно? Своих проблем не хватает или просто веселится? Уметь бы мысли читать, а то так недолго и нервное расстройство заработать.

– Ещё и полы мою несколько раз в неделю в соседнем подъезде. – Вскидываю подбородок, потому что мне нечего стесняться. Я не виновата, что моя жизнь однажды пошла под откос, но стыдиться того, что вынуждена зарабатывать деньги не стану. Я же не на панели стою и не стриптиз танцую, но даже в таком случае не стала бы скрывать. Это моя и только моя жизнь и проживать её вольна так как посчитаю нужным.

– Всего-то? А сталь на заводе не отливаешь? Троллейбус на досуге не водишь?

Всё ещё в стакан свой пялится, словно на его дне может истину найти, а мне окончательно не по себе становится. Вот что он хочет от меня? И ведь уйти не могу и послать его не получится, потому что уволят. Артур чётко выразился: посетители должны остаться довольны. Вот же влипла!

– Не отливаю. И не вожу.

Ладони вспотели, и я незаметно пытаюсь вытереть их, хотя мало помогает. Почему-то наедине с ним так странно чувствую себя, хотя никогда за собой подобного не замечала. И даже понять не могу, что за ощущения, но аж подташнивает. Скорее бы выбраться отсюда, на улицу выйти и свежего воздуха глотнуть, потому что ещё немного и, наверное, задохнусь.

– Удивительно, – пожимает плечами и снова откидывается на спину дивана, не выпуская стакана с виски из пальцев. – Ева, присядь, пожалуйста.

В голосе – сокрушающая, обезоруживающая усталость и мольба, которой не могу противиться. Сглатываю и делаю крошечный шаг в его сторону. Так неправильно, я не должна этого делать – по целому ряду причин, – но подчиняюсь.

Ещё один шаг, второй, и я вот я уже сижу на краешке дивана, готовая в любой момент вскочить и бежать отсюда со всех ног. И так, наверное, будет правильно. Но пока что, совсем немного, но посижу.

Украдкой кидаю взгляд на Родиона, а он вопросительно заламывает бровь, пряча улыбку в аккуратной рыжей бороде. При всём внешнем несовершенстве не кажется страшным, тем, кого стоит бояться. Или, может быть, просто слишком устала, чтобы спорить – не знаю и разбираться в этом пока что не буду. Потом подумаю, не сейчас.

– Есть хочешь? – спрашивает и, не дожидаясь ответа, пододвигает в мою сторону блюдо с креветками под винным соусом. Рот наполняется слюной, и я сглатываю, потому что это уже слишком. – Бери, не стесняйся.

Эта странная забота почти незнакомого человека пугает, но и согревает одновременно. Я, в общем-то, не привыкла к такому обращению, и от этого так странно на душе.

– Нет, спасибо, – смотрю на свои ноги и смахиваю невидимые крошки с подола тёмно-синей форменной юбки. – Нам нельзя, да и я не голодная, честное слово.

Всех официанток “Корсара” заставляют носить длинные юбки, белые рубашки с пышными рукавами, вечно спадающими с одного плеча и корсеты. Симпатично, но жутко неудобно. А с моей худобой только корсета и не хватает, вообще на воблу вяленую похожа становлюсь. Но устав ресторана – превыше всего, приходится мириться.

– Ева, бери, – понижает голос, и теперь он опасно вибрирует вокруг, обволакивает, а я вздрагиваю. – Я же знаю, что Артур не разрешает официанткам есть здесь.

– Но я не голодная, – ещё пытаюсь сопротивляться, хотя живот мучительно сводит, а вязкая слюна наполняет рот. – Честное слово.

– Ева-а… – протягивает, глядя на меня, чуть наклонив набок голову. – Не бери в голову всю эту чушь о возможном увольнении, ничего с тобой Артур не сделает. Так что уважь старика и возьми креветку. Что тебе стоит?

Старика? Но он не выглядит таким. Да, ему лет сорок, но это же не старость.

– Хорошо, только пить не заставляйте, – улыбаюсь, чувствуя как краснеют щёки.

Он смеётся, а я аккуратно накалываю на вилку одну креветку, самую маленькую. Только одну съем, больше не стану. Неприлично же. Но куда там, голод и усталость сильнее, и очухиваюсь, когда блюдо оказывается абсолютно пустым. Хорошо хоть не вылизала, с меня станется.

Родион молчит, продолжая напряжённо вглядываться в содержимое полупустого стакана с виски. А мне так спокойно сейчас, что хочется только одного: свернуться калачиком и заснуть, чтобы никто не мешал выспаться наконец-то.

– Почему ты вчера убежала? – раздаётся вопрос, услышать который уж никак не ожидала. – Испугалась чего-то?

Смотрю на него во все глаза и не могу понять, о чём он. Такое странное выражение лица, и взгляд не поднимает…

– Нет, вы что? Я торопилась очень, смену нужно было сдавать, домой хотелось.

И это чистая правда. С чего он напридумывал себе не пойми чего? Просто среди заказчиков нашей пиццерии иногда попадаются такие придурки, что за время работы выработала привычку всё делать быстро, чтобы ни у кого из них не возникло соблазна позволить себе лишнего.

Он молчит и весь будто заледенел. Рыжие брови сведены к переносице, меж ними складка залегла, а губы сжаты в тонкую линию. Хочется рассказать, что такое настоящий страх, когда внутри всё клокочет от паники, а в горле ком душит, дышать мешает. Но нельзя, потому что мужчинам такого не понять, да и зачем ему мои проблемы?

– Всё хорошо, – дотрагиваюсь до ладони, а он вздрагивает, точно ударила его. Отдёргиваю руку и поднимаюсь на ноги, потому что и так слишком расслабилась и позволила себе то, за что меня в любой момент могут вышвырнуть за порог “Корсара”, точно нашкодившего котёнка. – Может быть, ещё что-то принести?

– Нет, не надо. – Поднимает взгляд, а мне снова убежать хочется. – Подготовь, пожалуйста, счёт.

Киваю и выхожу из кабинки, столкнувшись на выходе с его друзьями.

Так странно это всё, и он очень странный.

“Странно”… как часто за сегодня я мысленно повторила это слово? Не перечесть, но никакого другого подобрать не могу, чтобы состояние своё описать.

Вдруг в кармане оживает мобильный, и я почти бегу в маленькое подсобное помещение, в котором обычно хранятся тряпки и вёдра. Нельзя, чтобы кто-то заметил, что дисциплину нарушаю. Кстати, который уже раз за смену?

– Я же просила не звонить мне на работу! – шиплю, приложив трубку к уху и заодно следя через тоненькую щелочку, чтобы не попасться на горячем.

– Да ладно тебе, систер. – Судя по голосу, брат доволен до крайности. Интересно, с чего бы это? – Ты там скоро смену заканчиваешь?

Смотрю на часы и с радостью понимаю, что осталось всего полчаса. Ура! У меня будет несколько часов отдыха, прекрасно.

– Я вот о чём, – продолжает брат, – сегодня меня не жди ночью, буду очень занят. И не звони, хорошо?

– Что-то случилось? Тёма, ты опять за старое?

– Нет, – обрывает, и я замолкаю. – Я же обещал тебе, что найду способ решить все наши проблемы. Помнишь?

– Да, но…

– Никаких “но”, систер, – усмехается в трубку, а мне его по башке треснуть хочется, беспечного такого. – Просто не паникуй, хорошо?

– Уговорил.

Ага, чёрта с два, не дождётся. И вляпаться никуда снова ему не дам, пусть даже не пытается.

Я храбрюсь изо всех сил, а на душе так тревожно, что поджилки трясутся. Слишком хорошо знаю своего брата, у которого все идеи заканчиваются катастрофой.

Масштаб просто разный.

Глава 5 Роджер

– Это она была? – спрашивает Викинг, когда четырёхколёсный бронированный гроб уносит нас прочь от “Корсара”.

Киваю, а парни переглядываются. Вот что им ответить, если я и сам ничего не понимаю? В голове полный кавардак, и я абсолютно ничего с этим сделать не могу, потому что мне нравится это новое ощущение. И Ева мне нравится, хоть мозгами и понимаю, что всё это блажь и глупость. Ей не нужен такой как я, но, чёрт возьми, как же хочется попробовать.

– Вы видели её? Ей же максимум лет двадцать… – привожу самый весомый из аргументов. Между нами с Евой – пропасть из моих прожитых лет.

– И что? – удивляется Викинг и нервно дёргает плечом. – Из-за разницы в возрасте, что ли, паришься? Вот дебила кусок.

– И из-за этого тоже. – Сжимаю кулаки до хруста в костяшках. – Но есть и ещё сотня причин, из-за которых никогда к ней не сунусь.

– Так уж и никогда, – хмыкает Карл и откидывается на спинку сидения, закрывая глаза. Мы много выпили сегодня, но пьяным не чувствую себя, зато на подвиги отчаянно тянет. – Не зарекайся.

– И не думал, просто говорю, как оно есть.

– Ну-ну.

– Родж, я тебя не узнаю, – замечает Викинг и удивлённо смотрит на меня. – Что с тобой? Когда робким научился быть?

– Отвали, придурок!

– Вик, ты не понимаешь, – говорит Карл, кивая в мою сторону, – он просто втрескался. По уши влип.

– И ты отвали, ясно?

Карл смеётся, и его хриплый гортанный хохот выводит из себя. Так бы и вмазал по наглой роже, честное слово.

Сначала мы завозим Викинга в “Бразерс”, где его, наверняка, уже заждались, а потом молча едем к месту моей дислокации: к гоночным трассам “Петли и узлы”. Скоро вечер, и заезд обещает быть насыщенным. Много новых парней решили выйти впервые на трек, ставки на многие головы вполне приличные, так что скучно быть не должно. Каждый новичок – риск, потому что, сколько ни проверяй, любой может оказаться засланным казачком, но вся наша жизнь – один сплошной риск, так что лучше не забивать голову ненужной ерундой.

– Поговорим? – спрашивает Карл, не меняя позы.

– А нужно?

– Не ёрничай, я серьёзно.

Если Карл встал на рельсы серьёзного разговора, только держись. Скрещиваю руки на груди, рассматривая татуировку на кисти: языки пламени сплетаются в причудливом танце, рассыпая искры, а Карл выравнивается, смотрит в окно и продолжает:

– Что тебя тревожит? Я имею в виду касаемо этой девушки.

Раздумываю несколько секунд, а потом решаюсь высказать всё, что внутри накопилось. Мне нужен совет, а Карл с его способностью видеть суть всех вещей очень даже годится для роли душеприказчика.

– Ты видел же её? – спрашиваю, а Карл медленно кивает. – Такая худенькая, с глазами-блюдцами, веснушки ещё эти смешные…

– Значит, я прав был, – хмыкает и подаётся чуть вперёд, вперив в меня взгляд, – втрескался.

– Да не об этом даже речь!

– Но я ведь прав? Признайся хоть самому себе.

Молчу, потому что сам ещё ни в чём не разобрался, но понимающая ухмылка на тонких губах Карла весьма красноречива.

– Чёрт с тобой, да! Но не об этом речь. Понимаешь, она работает на трёх работах, и меня это бесит безмерно. Я, когда вчера ей в глаза посмотрел, меня аж наизнанку вывернуло.

– Неплохо тебя припечатало. – Голос ровный, но в словах так и сквозит ирония. – Но ты же у нас вечный спасатель всех сирых и убогих.

– Карл, не начинай.

– И не думал, но да, ты прав: я видел её. И скажу тебе, если моё мнение интересует: она непростая девчушка, которую можно трахнуть и забыть. С ней аккуратнее нужно быть, потому что и поломать недолго.

– Не дурак, понимаю.

– Раз понимаешь, то сто раз подумай, нужен тебе этот геморрой или ну его к чертям. А влюблённость твою всегда можно на дальнюю полку засунуть. Просто думай о последствиях и не делай резких движений, спугнёшь.

***

Когда подъезжаем к пункту назначения, замечаю, что ворота открыты настежь, а ребята, помогающие с организацией заезда, загоняют внутрь мотоциклы. Работа кипит, несмотря на раннее время. Открываю дверцу, спрыгиваю на землю и вдыхаю пьянящий воздух. Хорошо всё-таки как!

– Родион Викторович, – кричит Аня, личный секретарь, занимающаяся всеми организационными вопросами, когда меня нет на месте. Хорошая девушка, старательная и разбирается в устройстве нашего бизнеса на все сто процентов. Даже и не помню, сколько времени она работает со мной, кажется, что целую вечность.

– Что-то стряслось? – Киваю Карлу, тот напяливает на нос очки, слабо улыбается в ответ и захлопывает дверцу внедорожника. Секунда и лишь столб пыли из-под колёс остаётся как напоминание.

– Пока ничего серьёзного, – пожимает плечами и просматривает что-то в документах, – но вас требует какой-то парень. Кричит, что не намерен никуда уходить, пока с вами не поговорит. Мы его не пускали, но он настойчивый, проглядели, и он через забор перепрыгнул.

Однако, даже интересно стало, что там за кадр такой, неугомонный.

– Ты его видела хоть раз до этого? – беру в руки протянутый стакан горячего кофе, что протягивает Аня. Густой аромат щекочет ноздри, а вкус и нужная крепость помогают привести мысли и чувства хоть в какой-то, но порядок.

– Ни разу, – отрицательно машет головой и отпивает из своего стаканчика. Она красивая, с густыми тёмными волосами, которые заплетает в причудливую косу. Высокая грудь, тонкая талия, длинные ноги… не девушка, а мечта. Но сколько мужиков обломали свои зубы, пытаясь с ней заигрывать, а иногда и прямо намекая на секс, не сосчитать. – Что ему сказать?

– Передай, что скоро буду. – Надо же выяснить, что нужно от меня такому настырному юноше.

Аня кивает и убегает, оставляя на память тяжёлый сладкий аромат любимого парфюма.

Оглядываюсь по сторонам, замечаю парней, приводящих треки в порядок, и удовлетворённо вздыхаю: обожаю свою работу. Адреналин, скорость, риск и деньги, что ещё нужно для счастливой жизни? А главное, полная свобода.

Иду к своему ангару, а в голове крутится навязчивый мотив, от которого никак избавиться не могу. Но это лучше, чем странные мысли о хрупкой рыжей девушке, надрывающей пупок ради денег. Вот что её заставляет так пахать, точно она не женщина, а ломовая лошадь? Больные родственники, коллекторы, врождённый трудоголизм? Возможно, всё вместе, но неужели у неё нет никого, кто смог бы позаботиться об этом?

Сжимаю кулаки, потому что меня бесит, когда кто-то явно нуждается в помощи, а я вынужден торчать поодаль. Нет, всё-таки нужно будет узнать у Артура что-нибудь о ней. Надо будет, и Карла подключу, но разберусь, в чём там дело. Точно, вот завтра и займусь этим вопросом. Когда найдено хоть какое-то решение, настроение заметно улучшается. Всё-таки бездействию всегда предпочту хоть какую-то, но активность, так проще.

Возле ангара, заменяющего мне кабинет и в особенно напряжённые периоды жизни дом, толпятся участники заездов. Многие любят заявляться сюда пораньше, чтобы разогреться перед стартом и точно уж заработать, а не слететь с трассы в придорожные кусты. Гонки – не шутка, одна случайность может на тот свет отправить, но люди зависимы от адреналина, риска и, самое главное, денег. Всё это и даже больше им даю я.

– Вон он, – вездесущая Аня указывает рукой на худого парнишку с, торчащими во все стороны, волосами неопределённого оттенка. Довольно высокий и субтильный, со светлыми чистыми глазами и бледным перепуганным лицом, парень кажется чужеродным здесь, где воздух пропитан тестостероном до тошноты. – Не стала его пускать внутрь, а то мало ли. Пусть здесь околачивается.

– Правильно, – киваю и иду к непрошенному гостю. Интересно, кто такой? И что нужно от меня? Наверное, очередной любитель покрутить колёса и перед девушками лишний раз выпендриться.

– Вы Роджер? – спрашивает, завидев меня. На бледном лице расползается нервная улыбка, а протянутая для рукопожатия кисть чуть подрагивает.

– Угадал. – Игнорирую его жест, потому что знать пока не знаю, кто такой. Вдруг, менты подослали? – Зачем явился? Давай, шустрее, у меня времени мало.

Пару мгновений молчит, а после всё-таки опускает руку, а улыбка сползает с лица.

– Я Артём, мне вас рекомендовали.

Впору почувствовать себя модным чуваком, слава о котором несётся по городам и весям, передаваясь из уст в уста, но гордыня – не мой стиль.

– По какому поводу пришёл? И какого хрена через забор прыгал?

Сглатывает, от чего его кадык смешно дёргается. В чистых глазах решимость вперемешку с отчаянием. Видно, сильно парня жизнь скрутила, вон как нехило мотыляет на нервной почве, аж дрожит весь. Ему лет двадцать пять на вид, но, возможно, меньше. В сущности, без разницы, лишь бы совершеннолетним был.

– Хочу в заезде поучаствовать, сегодня, – решительно заявляет, делая акцент на последнем слове, а я усмехаюсь. – А прыгал, потому что не пускали внутрь. Нужно же было как-то попасть сюда.

– Знаешь, парень, здесь я устанавливаю правила. Уяснил? То, что ты там хочешь, меня волнует мало.

– Но мне очень деньги нужны, – протягивает почти жалобно, хоть на лице ещё хранятся следы твёрдой решимости. Правда, с каждой секундой она всё призрачнее.

– Так и мне нужны, и всем, здесь собравшимся, они необходимы, но график двигать ради тебя, такого красивого, я не буду. Всё понятно?

Кивает и длинными музыкальными пальцами застёгивает молнию потрёпанной косухи. Такой пылкий юноша, я в восторге.

– Я понял, – бурчит рассерженно, а я смеюсь.

Но он на самом деле забавный, потому не сдерживаю себя, не сильно заботясь о том, что обидеть могу. Иногда людям не мешает хорошая встряска, чтобы глупостей поменьше делали.

– Если хочешь по-быстрому бабки срубить, можешь поставить на кого-нибудь тысчонку-другую, авось повезёт сегодня.

Это довольно неплохой вариант, которым многие пользуются. Голубые глаза гостя на миг загораются азартным блеском, но почти мгновенно затухают, а сам весь как-то съёживается, будто в размерах уменьшается. Такой молодой, отчаянный. Что-то в нём есть такое, что мешает взашей выкинуть отсюда.

Вот точно говорю: моя доброта точно меня когда-нибудь погубит. Вот на кой мне сдался этот сосунок?

– Ладно, пошли со мной, – поворачиваюсь и иду в свой ангар. – Посмотрим, что можно будет сделать.

Артём идёт следом, громыхая тяжёлыми ботинками. Он оделся сегодня соответственно антуражу, только весь этот псевдобайкерский прикид смотрится на нём, как на корове – седло. Сплошной гротеск и позёрство, но он молод, потому и хочет казаться тем, кем в душе не является. Глядя на него, представляется огромный зал, полный зрителей, приглушённый свет и льющиеся в звенящей тишине нежные звуки скрипки, но никак не нелегальные гонки и пыльные казаки. Ничего, с возрастом пройдёт.

В ангаре только Аня, сидит на диване, потягивает извечный кофе из бумажного стаканчика и что-то напряжённо рассматривает на экране ноутбука, который по привычке разместила на стройных бёдрах.

– Аня, проверь человека, хорошо?

Кивает и подзывает к себе Артёма, который завис на несколько секунд, рассматривая её. Всё, поплыл парнишка, нужно будет ему потом рассказать, что с ней лучше не связываться, не по зубам орешек. Хотя, в сущности, какая мне разница? Пусть делают, что хотят.

Прохожу к импровизированному бару, открываю небольшой холодильник и достаю бутылку пива. Раз и пробка летит в урну, а я сажусь за стол, принимаясь раскручиваться из стороны в сторону на своём “директорском” кресле. Голова гудит, а навязчивые мысли роятся, не давая покоя. Надо срочно что-то с этим делать, потому что так скоро работать не смогу, буду только думать.

Аня тихим голосом задаёт Артёму вопросы, тот что-то еле слышно бурчит, шумит кондиционер под потолком, холодное пиво освежает, и я закрываю глаза и кладу голову на высокую спинку кресла. Скоро заезд, а мне отчаянно хочется заказать пиццу, чтобы снова увидеть Еву. Как она там? Наверное, носится по городу на смешном жёлтом мопеде и разносит заказы по квартирам не пойми кого? А ведь так любой может этим воспользоваться и причинить вред, она ведь такая хрупкая и беззащитная, с этими своими веснушками и изумрудными глазами.

Кажется, проваливаюсь в черную пучину сна, из которой так не хочется выбираться, но некогда спать, дел накопилось по горло и ещё горочка. С трудом выбираюсь из сладкого небытия, растираю лицо ладонями и нахожу взглядом Аню, так и сидящую на диване. Артёма нигде не видно, значит, с проверкой покончено.

– Всё сделала?

Аня кивает и поворачивает ко мне ноут, на экране которого в специальной таблице вбиты данные об этом Артёме. Да, у нас нет такой базы как у Карла, но самое необходимое, при наличии паспорта, мы пробить тоже сумеем.

– Артём Романов, – начинает Аня, как всегда собранная и деловитая. – Двадцать четыре года, местный, прописан в двух кварталах отсюда, не состоял, но привлекался пару раз за хулиганку, отделался штрафом. Нигде не работает, имеет пару кредитов, которые фиг поймешь, как оплачивает.

Отрапортовала, даже дыхание не сбилось. Ценный работник, без вариантов.

– Родственники менты или налоговики имеются?

Аня усмехается и отрицательно машет головой.

– Никого у него нет, круглый сирота. Есть, вроде, сестра младшая, но она даже не учится нигде, потому смысла её пробивать не увидела.

– Ну, думаю, можно будет парнишку сегодня выпустить, пусть погоняет.

Аня кивает и идёт к двери.

– Пойду тогда передам, чтобы готовился, а то он, бедняга, извёлся весь.

И стремительно покидает ангар, а я остаюсь один на один с дурацкими мыслями и странными предчувствиями. И, вроде бы, нет для этого причин, а скребётся внутри чувство, что глупость совершаю.

Глава 6 Ева

Взлетаю по ступенькам и неистово жму на кнопку звонка, чтобы открыли поскорее. У меня нет времени, скоро на работу идти, но Артёма нужно срочно найти, потому что беда скоро случится, а одной разгребать это всё нет ни сил, ни желания.

Наконец дверной замок щелкает, дверь открывается, а в подъезд просачивается запах дешёвого кофе и сигаретного дыма.

– Привет, – улыбаюсь лучезарно и даже рукой машу. – Как дела?

Меня не волнуют дела хозяина этой квартиры, но нужно же быть вежливой, правильно? Андрей, лучший друг Артёма, замирает на пороге своей квартиры, точно раздумывает, впускать меня или нет. Нет времени размышлять, тормоз ты эдакий!

– Разреши?

Не дав ему опомниться, делаю шаг вперёд, не переставая улыбаться, а Андрей отходит в сторону.

– Я не помешала? – запоздало интересуюсь, но в комнату проходить не тороплюсь, потому что не рассиживаться в мягких креслах пришла.

– Ну, вообще-то об этом сразу надо было поинтересоваться, а не тогда, когда в квартиру уже попала, – усмехается и опирается спиной на стену с выцветшими обоями.

Андрей явно спал, когда я пришла, потому что из одежды на нём лишь шорты, а тёмные волосы взъерошены и торчат в разные стороны. Он похож на потревоженного воробья, такой же нахохлившийся. У нас с ним неплохие отношения, почти приятельские, но сейчас я так взвинчена, что могу и стукнуть, если не поможет мне найти брата. Больше мне идти некуда, потому жить в этой квартире, у порожка останусь, пока не расколется.

– Артём у тебя? – сразу перехожу к делу, а Андрей отрицательно машет головой, потирая квёлые бицепсы. Правда, я всё-таки заметила, как на мгновение в глазах Андрея промелькнуло странное выражение. Значит, я на верном пути! Ну, теперь главное, чтобы кота за причиндалы не тянул, а помог. – А где он?

Пожимает плечами, усиленно изображая непонимание, но всё-таки я ещё надеюсь, что совесть у него не зарыта слишком уж глубоко.

– Ева, послушай, я вообще не в курсах, где он валандается, – пожимает плечами и трёт пальцами сонные глаза.. – Сто лет уже с ним не виделись.

Ага, так я и поверила, идиотки в другом месте водятся.

– Дрю, мне правда очень нужно его найти, – заявляю, в упор глядя на собеседника. Пока ещё нахожу в себе силы держаться и быть вежливой, но скоро начну вопить и драться. – Это вопрос жизни и смерти. Я серьёзно!

Я не очень-то и преувеличиваю, потому что по возвращении домой меня ждал сюрприз: выбитое окно, а на подоконнике, присыпанная разнокалиберным осколками, лежала записка. Даже слегка порезалась, пока добиралась до неё, а, прочитав, мгновенно захотела убить своего придурочного брата.

“Если не вернёшь всё до копейки, у твоей сестры станет на парочку органов меньше”. Вот так, простенько и со вкусом, а у меня мороз по коже пробежал от столь радужной перспективы. Ну уж нет, мне мои органы ещё очень даже пригодятся.

Так что да, я не шутила, когда говорила о вопросе жизни и смерти. Как понятно из дебильной записки, первой на очереди буду я. И пусть моя жизнь не так, чтобы прекрасна, но умирать уж точно не хочется.

– Я не знаю, честно, – говорит, а у самого глазки бегают. Никогда он не умел врать, на том и погорит.

Делаю шаг в его сторону и, встав на цыпочки, шепчу на ухо:

– Андрюша, не беси меня, пожалуйста, я и так уже всё терпение потеряла. Артём снова вляпался куда-то, во что-то очень нехорошее влез, денег у кого-то занял, а нам теперь окна бьют. Если что-то знаешь, лучше скажи.

– Чёрт, я же обещал, – произносит жалобным тоном, а прыщавое лицо сморщивается в дульку.

Обещал он. Бесит, что у них какие-то тайны, а я последствия лопатой гребу.

– Я не сдам тебя, клянусь! – уверяю и делаю шаг назад. – Но мне очень нужно с ним поговорить.

Андрей медленно кивает, вздыхает и подходит к этажерке, на которой хранит всякую всячину. Копается там некоторое время и под нос себе бурчит о том, что Тёмыч его убьёт, если узнает. Смотрю на его торчащие лопатки, бледную кожу, покрытую сыпью и мечтаю поскорее убраться отсюда. На сердце так тревожно, что выть хочется. Ну вот почему брат не может жить спокойно? Но раньше всё обходилось, никто его не искал, меня в темноте не домогался, окон не бил. Значит, на этот раз всё может оказаться намного хуже и чем закончится – вопрос открытый. Всё-таки каким бы непутёвым ни был Артём, я люблю его, потому что он заботился обо мне после смерти родителей, не дал оказаться в детском доме, и за это буду благодарна до скончания дней. А сейчас он в беде, и как бы ни злилась, просто обязана помочь выбраться. По-другому просто не могу.

От тягостных мыслей отвлекает Андрей, протягивающий какую-то мятую бумажку.

– Что это?

– Адрес, бери, – указывает подбородком на засаленный клочок, исписанный кривым почерком. – Он там должен быть. Больше ничем помочь не могу, извини.

Он пожимает плечами и, отдав мне несчастный клочок, подходит к двери и несколько раз проворачивает замок, усиленно демонстрируя, что мне здесь больше не рады. В принципе, я и без столь жирных намёков понимаю, что пора уматывать. Что поделать, если гостеприимство не самая сильная черта Андрея?

Выхожу из квартиры и быстро сбегаю по лестнице. Внутри кипит энергия, и мне не терпится уже отправиться по этому адресу, чтобы поговорить с братом. Смотрю на кривую надпись и понять не могу, где это место находится, а ещё упорно кажется, что меня обманули. “Петли и узлы, Сорок восьмой километр, Первый спуск”. Что это за шифровка такая? Наверное, Андрей всучил мне липу, лишь бы отвязалась. Но делать нечего, придётся на практике выяснять, так ли это.

Вызываю такси и пока жду машину, снова и снова вчитываюсь в странный адрес. Что хорошее может меня там ждать? Вдруг там притон какой-нибудь наркоманский или бордель? Что тогда делать буду? От Артёма и его окружения можно ждать чего угодно, тем более, когда разные подозрительные люди активно требуют вернуть долг.

Ныряю в салон подъехавшей синей иномарки и протягиваю таксисту мятый листок. Он кидает на меня удивлённый взгляд, от чего становится не по себе.

– Вы знаете это место? – спрашиваю, удобнее усаживаясь на пассажирском сидении. В глубине души надеюсь, что хоть кто-то заранее сможет просветить, куда направляюсь.

– Да, приходилось бывать. – Заводит мотор, искоса поглядывая на меня. От этого становится не по себе, но стараюсь сохранять спокойствие. – А тебе, красавица, что там понадобиться могло?

– Очень важное дело, документы просили передать. – Похлопываю рукой по лежащей на коленях сумке, а таксист криво улыбается и газует.

Эти странные ухмылочки мне совсем не нравятся, но стараюсь не зацикливаться, чтобы лишним голову не забивать. У меня есть цель, от которой не отступлюсь, что бы ни случилось.

Всю дорогу едем в полном молчании, лишь тихо играет радио, да изредка ловлю на себе заинтересованные взгляды таксиста. Не знаю, о чём думает сейчас, но разбираться нет никакого желания. Скорее бы уже доехать, а там на месте разберусь. Стараюсь расслабиться, занимая мысли ничего не значащей ерундой, лишь бы не паниковать. Думаю, что нужно купить бананы и хлеб, заплатить за отопление и позвонить в “Долину вкуса”, если придётся задержаться. Надеюсь, меня не уволят, если разок пропущу смену. Ещё фантазирую о море, которого никогда не видела вживую. Какое оно на самом деле? Интересно.

– Приехали, красавица, – говорит таксист, а я смотрю за окно, абсолютно не понимая, куда меня занесло.

Когда мне озвучивают сумму, высветившуюся на счётчике, перед глазами на минуточку темнеет. Это же половина моей зарплаты в “Долине вкуса” и почти все деньги, которые взяла с собой. Ну, Артём! Только попадись!

Выхожу из автомобиля, и свежий ветер остужает разгорячённую кожу. Только сейчас в полной мере ощущаю, как сильно затекли мышцы от долгого сидения на одном месте. Небо уже окрасилось в закатные оттенки красного, а вокруг ни одной живой души. Вижу высокие, выкрашенные в тёмно-зелёный цвет, ворота и каменный забор, тянущийся далеко-далеко по обе стороны. Что же это за место такое?

Чем ближе подхожу, тем яснее слышу приглушённые голоса, рёв моторов и чей-то смех. Останавливаюсь, не зная, что дальше делать. Просто постучать? Или попытаться перелезть? Но забор такой высокий, что мне и не допрыгнуть. Стучу, но ничего не меняется, а в сотый раз звонить брату не хочется. Он выключил телефон и выходить на связь, по всей видимости, не собирается. Сумерки сгущаются, таксист уехал, и у меня есть все шансы провести ночь под открытым небом, потому что в кошельке лишь мелочь звенит.

Стучу-стучу, а всё безрезультатно. Пропасть какая-то, честное слово. Жгучие слёзы от собственного бессилия разъедают веки, а я всё долблюсь в железо забора, сбивая кисти чуть не до крови, а в ответ чужой громкий смех, неразборчивые крики и музыка. Вдруг за спиной раздаётся звук мотора. Резко оборачиваюсь и замечаю мотоцикл, рассекающий светом фар сумерки. Остановившись невдалеке, водитель спрыгивает на землю, а во мне рождается крошечная надежда, что благодаря ему смогу попасть внутрь.

Когда парень медленно приближается ко мне, замечаю, насколько он огромный. Лысый, как коленка, а мощные руки покрыты плотным слоем рисунков. Неосознанный страх копошится внутри, но у меня нет другого выхода, нужно найти брата, если он, конечно, находится здесь, потому что в противном случае совершенно не знаю, что делать.

– Здравствуйте. – Мой голос срывается на визг, и парень смотрит на меня внимательно, ухмыляясь. – Вы туда?

Машу рукой в сторону забора, а лысый кивает. Мне кажется или у него даже на голове татуировка? Хотя из-за его габаритов вполне могло и померещиться.

– А вы? Заблудились? – голос приятный, совсем не кажется несущим угрозу, и я немного расслабляюсь.

– Я ищу кое-кого, – начинаю, пытаясь хоть как-то объяснить своё пребывание здесь. – Мне дали этот адрес. Приехала, стучу-стучу, а никто не открывает.

Смеётся и достаёт из переднего кармана кожаных брюк телефон, кажущийся совсем крошечным в его огромной лапище. Дождавшись ответа, говорит: “Привет, пусть откроет кто-нибудь, я приехал” и кладёт трубку.

– Сейчас нас впустят, – говорит, улыбаясь, и подмигивает мне. Нет, не заигрывая, по-доброму. Он кажется хорошим человеком, но я так часто ошибалась в людях, что иллюзий стараюсь больше не строить.

И правда, проходит совсем немного времени, и ворота с противным скрипом открываются, а я замираю на месте соляным столбом. Это что-то невероятное, правда.

Люди, просто море людей – стайками и поодиночке – перемещаются по периметру территории, кажущейся просто огромной. В основном мужчины, но попадаются и девушки в довольно откровенных нарядах. Неужели и правда притон? Мамочки, куда я попала?

Озираюсь по сторонам и замечаю: парень, что помог попасть внутрь, никуда не уходит, а стоит и очень внимательно рассматривает меня. От его пристального взгляда становится не по себе. Вдруг он какой-нибудь извращенец? Вдруг это вообще какая-то вечеринка извращенцев?!

– Так кого ты здесь ищешь? – задаёт вопрос, чуть склонив набок лысую голову. Точно, татуировка над ухом, мне не померещилось!

– Б… брата, – сглатываю тугой комок в горле, мешающий дышать. – Мне сказали, что он здесь. Мне очень нужно его найти.

– Он участник или зритель? – интересуется, не сводя с меня напряжённого взгляда.

– Что? Не знаю, правда. – Переминаясь с ноги на ногу, стою, сжав руки в замок, чтобы не дрожали. Ненавижу свою нервозность, но вся эта ситуация пугает до чёртиков. И это ещё о каких-то участниках и зрителях спрашивает. Такое чувство, что сегодня Вселенная вздумала свести меня с ума. – Я брата не могу найти, а его друг дал этот адрес, вот я и приехала. Спасибо, что войти помогли.

– Не за что, – улыбается и, кажется, немного расслабляется. – То есть ты даже не знаешь, есть ли здесь на самом деле твой брат, что это за место не в курсе, правильно я понял?

Киваю, а он снова улыбается.

– Как тебя зовут, отважная барышня?

– Ева, – пищу, а он смеётся.

– А я Брэйн, пошли.

И направляется вперёд, не оборачиваясь, а я следую ли за ним. А что ещё остаётся делать, если уж вляпалась в эту историю? Божечки, нужно было хотя бы нож с собой взять! И почему я такая дура?

Брэйн – что за прозвище странное такое? – плавно движется в только ему одному известном направлении, а толпа расступается, растекаясь вокруг живым морем. Многие приветствуют его, хлопают по спине, кто-то показывает свои татуировки и просит совета, но он нигде не задерживается дольше нескольких секунд. Стремительный, быстрый, несмотря на свои габариты, а я чуть не бегу следом, потому что мой шаг с его не сравнить, а ещё очень боюсь потеряться или заблудиться. У меня есть моё бессилие и лысый маяк в людском океане, в котором легко и затоптать могут, имя не спросив. Рёв моторов становится всё оглушительнее, но из-за плотной толпы не рассмотреть, что происходит. Со всех сторон доносятся громкие возгласы, истеричный смех, хлопки, а ещё гремит музыка, дезориентируя и путая мысли. От этой какофонии можно оглохнуть или с ума сойти, но, по всей видимости, собравшиеся к такому привыкли.

Стараясь не упустить из виду Брэйна, иногда поглядываю по сторонам, замечая, что народ одет в основном в кожу: куртки с заклёпками, тяжёлые сапоги, украшенные цепями, потёртые брюки. Девушки самые разные, разодетые и скромные, высматривающие “добычу” и льнущие к угрожающего вида парням. Вообще, очень колоритное общество, но брата нигде не вижу. Неужели его нет здесь?

Наконец-то Брэйн останавливается у здания, здорово смахивающего на ангар или зернохранилище, распахивает дверь, и искусственный свет проливается на землю.

– Проходи, здесь начальство заседает, помогут найти твою пропажу.

Снова улыбается и делает приглашающий знак рукой, я киваю и вхожу в помещение. Оглядываюсь по сторонам и вижу того, кого никак увидеть здесь не ожидала. Родион, собственной персоной, сидит за столом, раскачиваясь из стороны в сторону, положив голову на подголовник кресла. Он о чём-то беседует с худым мужчиной в синей футболке, смеётся, и я вдруг понимаю, что его аккуратно подстриженная рыжая борода точно такого же цвета как мои волосы.

– Здравствуйте, – говорю, откашлявшись, и делаю ещё шаг по направлению к центру комнаты. Родион не замечает меня, увлечённый разговором, и я снова кашляю.

Брэйн захлопывает дверь, проворачивает замок и направляется к столу.

– Роджер, привет. – Тот поднимает на него взгляд, улыбается во все тридцать два и встаёт с места.

– Молодец, что приехал. – Они обнимаются, хлопают друг друга по плечам, а потом Роджер оборачивается в мою сторону, и на лице отражается целая гамма эмоций. Точно поверить не может в увиденное. От этого взгляда немного не по себе, потому что на меня вообще-то никто так никогда не реагировал. – Ева?

Глава 7 Роджер

А вечер прямо заиграл новыми красками. Такой сюрприз, просто подарок небес, только заслужил чем? Неясно. Ну, будем считать, что кто-то там, наверху просто сошёл с ума, я совсем не против таких презентов.

Тем временем Ева стоит, смотрит на меня широко открытыми глазами, а в них всё тоже выражение, которое в сердце дыру прогрызает, ржавый гвоздь проворачивая. Ничего не могу с собой поделать, долбанный гипноз какой-то.

– Что ты здесь делаешь?

Никак не могу поверить, что это именно она сейчас замерла соляным столбом в моём ангаре, а не какой-то грёбаный глюк или белая горячка, что, кстати, вполне вероятно.

Ева тоже кажется удивлённой, но, по-моему, гораздо меньше моего. Хотя вижу ведь, что боится вздохнуть, точно могу что-то сделать с ней, наброситься, покалечить. Или этому страху есть какая-то другая причина? Ничего, выясню, только время дайте.

– Пиццу привезла, – нервно улыбается и, как ей кажется, незаметно вытирает вспотевшие ладошки о брюки. Только я всё вижу, хоть и многим может показаться, что отсутствие одного глаза такая уж сильная помеха.

Брэйн, о котором с появлением Евы успел забыть, кидает долгий задумчивый взгляд на меня, потом на флегматичного Фельдшера, сидящего на диване, бросает излишне бодрое: “Скоро вернёмся” и чуть не пулей вылетает из ангара. Наш костоправ, без лишних слов, следует примеру молодого товарища, и через несколько мгновений остаёмся с Евой вдвоём. Не знаю, радоваться этому или волосы на себе рвать.

Ева… такое прекрасное имя, такая замечательная девочка, и я… Красавица, мать его, и чудовище – вечный сюжет во плоти.

– А если серьёзно?

Жизненно необходимо понять, зачем она здесь, а иначе мозги поплывут. Вариант, что ко мне, такому замечательному, приехала хоть и заманчив, да только маловероятен. Тогда, что ей здесь нужно? “Петли и узлы” не место для таких как Ева.

Снова присаживаюсь на стул, потому что не хочу делать лишних движений, напугать боюсь. Пусть лучше нас разделяет несколько шагов и стол, чем снова страх в зелёных глазах видеть. Я, оказывается, малодушен и труслив до крайности, но рядом с Евой я вообще с трудом себя узнаю.

– Я брата ищу, – говорит со вздохом и взгляд отводит. Вижу, что ей неуютно здесь, с ноги на ногу переминается, точно сбежать хочет.

Только хрен ей, а не побег. Ведь, если судьба нас свела снова в третий раз, не думаю, что это простая случайность. Я фаталист до мозга костей, потому в такие знаки привык верить.

– Ева, присядь, – прошу, указывая рукой на диван. Она кивает и аккуратно садится на самый краешек, готовая в любой момент сорваться с места. – Кто твой брат и почему ты уверена, что он должен быть здесь?

Подозрение, чьей сестрой может оказаться, уже роится в глубине сознания, но я даю Еве шанс самой всё рассказать. Не потому, что подозреваю в чём-то, нет. А потому, что до одури нравится слышать её голос и здесь, совсем рядом с собой видеть.

– Вот, – говорит и достаёт из сумки мятую бумажку. – Мне адрес дали, сказали, что брат здесь, вот я и приехала.

Приходится всё-таки выбраться из-за стола, потому что по-другому не дотянуться. Не могу отказать себе в удовольствии дотронуться до её пальцев, когда клочок из руки забираю. Такие холодные, дрожащие. Чёрт, надо мысли в порядок привести, пока ещё могу соображать, пока глупостей не наделал.

– Да, наш адрес, – зачем-то изображаю из себя Капитана Очевидность. – А кто твой брат? Он участник или зритель?

Ева тяжело вздыхает и смотрит на меня, насупившись, а в глазах настоящая паника.

– Меня второй раз об этом спрашивают, но я ведь не знаю, понимаете? Мне просто адрес дали и всё!

Голос срывается в истерику, а мне хочется к себе её прижать, чтобы не волновалась, но пока не могу позволить себе такой роскоши. Надеюсь, что только пока.

– Просто дали и всё? Даже в курс дела, что ли, не ввели?

– Нет, – отрицательно машет головой и заправляет волосы цвета закатного солнца за ухо.

Интересно, кто даёт юным девам наш адрес и даже не предупреждает, что здесь могут найтись охотники до таких прелестных крошек? Тут же на каждом шагу утырок на утырке. Холодный пот прошибает, когда понимаю, в какую неприятность Ева могла вляпаться, не встреть она Брэйна. Надо потом ему бутылку коньяка, что ли, презентовать, раз ангелом-хранителем поработал.

– И как ты сюда добралась? – Присаживаюсь на край стола, выбрасываю в мусорное ведро мятый листок и складываю руки на груди. – Мы же у чёрта на рогах находимся.

И это правда, нас не так-то просто найти. Обычно, на картах такие адреса кружочком не отмечают.

– На такси, – вздыхает, и я понимаю, что, наверное, все деньги за проезд отдала. Не думаю, что она на своих многочисленных работает заколачивает миллионы.

Мать их, это же надо…

Сжимаю и разжимаю кулак, чтобы стену не ударить, потому что нахожусь почти на грани.

– Кто твой брат? Не переживай, сейчас найдём.

– Артём Романов. – Вот же пропасть! Так и знал, что это он, прямо чувствовал, что с ним не всё так просто. – Родион, вы его знаете?

Морщусь от этого отвратительного официоза, потирая лицо ладонями. Почему-то именно из её уст слышать своё полное имя особенно отвратительно. Ещё бы Викторовичем для полной картины обозвала. Понимаю, что в её глазах выгляжу, наверное, чёрт пойми кем, но хочется всё-таки немного другого.

– Слушай, у меня есть одна маленькая просьба в обмен на информацию.

Ева открывает рот, потом закрывает, несколько раз испуганно моргает, а я улыбаюсь.

– Какая? – На веснушчатом лице почти ужас, а в глубине моей души волна досады поднимается. Понимаю, о чём она подумала: что приставать сейчас начну, брюки зубами рвать, причиндалами перед лицом трясти. Чёрт, какого хрена она так трясётся?

– Не бойся, насиловать не стану.

– Я не… Родион… я не об этом…

– Помолчи, а то просьбу прослушаешь, – жестом останавливаю поток бессвязных бормотаний, и Ева затихает. – И вообще, старших нужно уважать и не перебивать, когда говорят. Так вот, прекращай, во-первых, мне выкать, а, во-вторых, никакой я тебе не Родион. Тоже мне, удумала.

Выдаю на одном дыхании и улыбаюсь. Первый ход сделан. Посмотрим, куда дальше кривая выведет.

– А кто? – округляет глаза и сглатывает.

– Дед в кожаном манто.

Она секунду смотрит на меня, а потом смеётся. Закрывает лицо руками, пополам сгибается и хохочет. Святая колодка, за что мне это? Господи, искушаешь зачем? Зажмуриваюсь и делаю три глубоких вдоха. Надо умыться, что ли, холодной водой или вообще, часа три поплавать, чтобы дурь из башки выветрилась.

– Так и называть?

– Можешь и так, но лучше Роджером.

Она прекращает смеяться и кивает.

– Хорошо, Род… Роджер. Договорились.

– Так и думал, что у нас это получится с первого раза. Договориться, в смысле, – улыбаюсь, потому что ничего не могу с собой поделать. Старый дурак, извращенец мерзкий. Но пусть, всё равно никакая разница в возрасте и мои тараканы не помешают любоваться ею. – Так вот, твой брат пришёл ко мне сегодня, просился в участники.

– Слушайт… слушай, – поправляет себя, виновато улыбнувшись, – я всё-таки не понимаю, в чём они участвуют? Это что-то опасное, да?

Эх, золотая девочка. Вот как тебе сейчас объяснить, чтобы ты в обморок не рухнула? Но, делать нечего, придётся как-то рассказать. Главное, не напугать ещё больше, а то и так бледная, как полотно, хоть и храбрится изо всех сил, умница такая.

– Будет аккуратным, ничего с ним не случится. Впрочем, пойдём, покажу. Рассказывать я не мастак.

Ева кивает, поднимается на ноги и протягивает мне руку. Несколько секунд смотрю на изящную бледную кисть, красивые пальцы, как и у брата созданные для игры на скрипке, и не знаю, как лучше поступить. Самый важный момент: смогу ли потом отпустить?

А, и чёрт с ним. Будь, что будет.

– Замёрзла? – Сжимаю ладонь в своей, а Ева отрицательно машет головой. Отчаянно хочется поцеловать хрупкую кисть, но понимаю, что с Евой лучше не торопиться. – Вернёмся с экскурсии, кофе будем пить, чтобы дрожать перестала.

Она улыбается, но молчит, а у меня ступор, потому что внутри всё переворачивается, скрежещет и ломается. Все бастионы, выстроенные однажды, разом опасно накренились. Я так отвык столь сильные эмоции испытывать, от которых на части разорваться могу, что теряюсь. В голове полная неразбериха, почти белый шум, мешающий здраво рассуждать.

В движении жизнь, правильно? Иду к двери, но когда распахиваю, натыкаюсь на Аню. Она смотрит на меня, потом переводит взгляд на Еву, сглатывает и улыбается. Вот за что ещё её уважаю: она всегда делает вид, что всё в порядке вещей. Сколько разного видела за прошедшие годы, а всегда сохраняет невозмутимость.

– Родион Викторович? Всё готово, можно начинать.

– Замечательно, – говорю и прохожу мимо. – Я прогуляюсь по территории, меня не ищите, хорошо?

Аня кивает, прижимает к боку толстую папку и убегает, а я веду Еву к стоянке мотоциклов. У нас не обязательно иметь свой, вполне допускается взять в аренду на время. Почти как каток в Торговом центре. Окидываю взглядом собравшихся участников, но Артёма среди них не вижу. Где же он?

– Расскажи, что случилось? Почему ищешь его так настойчиво?

Надо о чём-то поговорить, потому что у меня стойкое чувство, что легко могу наступить на горло своим принципам и затащить Еву в особенно тёмный угол. А уж там держите меня кто-нибудь, да покрепче, потому что контроль потеряю мгновенно. А этого допустить никак нельзя, я же не животное.

– Мне нужно с ним очень серьёзно поговорить. Это очень важно, – тихо произносит, напряжённо глядя вперёд.

В глазах решимость и злость – эмоции, которых раньше не замечал. Что сделал этот Артём, что Ева согласилась поехать поздним вечером в совершенно незнакомое место? А ещё меня волнует один вопрос, сводящий с ума, навязчивый.

Останавливаюсь, выпускаю руку Евы и беру за плечи. Наверное, слишком крепко, потому что морщится, но упорно молчит, лишь обжигает изумрудной зеленью. Но мне нужно узнать ответ, и для этого на многое готов.

– Ева, скажи мне, – начинаю тихо, чтобы не спугнуть, – какого чёрта твой брат позволяет тебе пахать на трёх работах?

Замирает испуганной птицей, но вырваться не пытается, уже хорошо. Вглядываюсь в лицо, выражение глаз прочесть пытаюсь, но ничего не получается. Ева закрылась от меня, словно одно случайно сказанное слово прорвёт плотину.

– Не скажешь?

– Нет. Он не виноват ни в чём, просто немножко непутёвый, но старается.

Ничерта он не старается! Прийти на ночные гонки – это хрень моржовая, здесь не так просто заработать как кажется, особенно новичку. Я пытался объяснить это Артёму, но он и слушать не хотел, а сейчас у меня одно желание: схватить гадёныша за шкирку и заставить одуматься. Вспоминаю, что говорила Аня: о непогашенных кредитах, а внутри гнев кипит, что и эти долги тоже, наверняка, помогает выплачивать Ева.

Мать их, она должна в свои девятнадцать ходить в клубы, встречаться с подружками, с парнями – хорошими, юными – на велосипедах кататься, а не мыть подъезды кверху задом. Труд – вещь хорошая и почётная, если только не вместо оболтуса брата.

– Ладно, пошли в центр.

Мы направляемся к центральной площадке, куда стекаются все любители острых ощущений и желающие сделать ставки.

– Сейчас наш новенький стартанёт, – улыбается Аня, завидев меня. На Еву она старается не смотреть, чтобы не смущать лишний раз.

– Мать твою, тормози заезд! – ору, а на меня озираются все, кто рядом находятся.

Понимаю, что этот придурок – Артём – в любой момент может пропахать пузом всю трассу, разбить себе голову или вообще сдохнуть. Не хочу, чтобы Ева видела это.

– Но уже поздно… – растерянно говорит Аня, разводя руками. – Ты сам просил его в график поставить, вот и решила первым пустить, чтобы долго не тянуть.

Впервые в жизни готов придушить Аньку за её обязательность и исполнительность.

– Чёрт!

– О, вон он, – говорит Аня, указывая рукой на трассу.

Опираясь двумя руками на заграждение, сжимаю его с такой силой, что почти больно. Никогда так ни за кого не волновался, честное слово, даже за своих друзей. Ева становится рядом и следит за виражами гонщиков широко распахнутыми глазами, в которых плещется страх. Она что-то бормочет себе под нос, будто молится. Не удерживаюсь и обнимаю её за плечи, а она вздрагивает, когда соперник Артёма очень некрасиво подрезает его на повороте. Но здесь не место честности, на этой трассе побеждает сильнейший. И хитрейший. Ева зарывается носом мне в грудь, а мелкая дрожь сотрясает хрупкое тело. Чувствую себя последним козлом, что допустил этот заезд, но ведь никто не знал, что так получится.

Визг шин, тормозов, рёв толпы, грохот музыки – всё сливается воёдино. Крепче прижимаю к себе дрожащую Еву и шепчу, что я здесь, рядом. Пусть не боится, всё будет хорошо. Пусть Артём только попробует разбиться, придушу. Аня то и дело косится в нашу сторону, усмехается. Ловлю на себе периодически и другие заинтересованные взгляды, но наплевать, пусть делают, что хотят и как угодно смотрят.

Никогда ещё заезд не казался мне настолько бесконечным, но, слава всем подряд, раздаётся финальный сигнал и моторы затихают.

– Всё в порядке, – говорю, отпуская Еву. Уже нет повода обнимать, и от этого как-то грустно. – Живой твой братец, вон улыбается даже.

– А парень неплох, – замечает Аня, а в голосе сквозит уважение. – В сопли уделал соперника.

И убегает, а я смотрю на улыбающегося Артёма, на его самодовольное лицо, и злость вспухает уродливым нарывом. Так и подмывает схватить за тонкую шейку и тряхнуть несколько раз хорошенько, чтобы мозги на место стали, но нельзя, потому что дал себе слово не пугать Еву, а избиение брата вряд ли обрадует её. Почему-то мне очень важно её мнение обо мне, как будто что-то изменит. Сцепляю зубы так, что скулы сводит, а в горле дерёт.

Тем временем Артём идёт в нашу сторону и по мере приближения меняется в лице: самодовольная ухмылка сползает с губ, а в глазах недовольство.

– Что ты здесь делаешь? – спрашивает сестру. Он выше примерно на голову, тощий и угловатый, а она кажется сейчас совсем маленькой.

– Это я что здесь делаю? Это ты! Ты обещал, что перестанешь искать неприятности! – С каждым сказанным словом её голос всё выше и выше, и в нём прибавляется щедрая порция злости. Она совсем не замечает взглядов, обращённых в её сторону, обо мне напрочь забыла. Сейчас есть только она и её злость. И да, это выглядит восхитительно.

Артём берёт её за локоть и тащит в сторону, где посторонних глаз и ушей меньше, а я слежу за ними, готовый в любой момент прийти на помощь, если больно сделает. Понимаю, что им нужно поговорить, потому не лезу, но уходить далеко не собираюсь, мало ли.

А толпа, минуту назад приветствующая победителя, уже переключила внимание на новых игроков.

– Тебя опять искали, понимаешь? – шипит Ева, а я стою в темноте, скрытый от их глаз, и ловлю каждое слово. – Окно нам выбили. Это же не шутки!

Однако. Зря я не сломал ему шейку, когда хотелось.

– Систер, прекрати, я же сказал, что разберусь, значит, разберусь.

– Сколько раз я это уже слышала? – выплёвывает Ева, а меня изнутри от гордости распирает, что не плачет и не причитает. – Ты каждый раз говоришь одно и то же, но сейчас это уже перешло всякие границы.

– У меня был тяжёлый период, – бурчит Артём, а Ева хмыкает. Как жаль, что не вижу её лица в этот момент. – Но сегодня я выиграл. Заберу бабки и расплачусь с долгами, и нас в покое оставят.

– Выиграл он… Повезло просто. Сколько ты им должен?

– Тридцать тысяч.

– Рублей? – удивлённо переспрашивает Ева, а я напрягаю слух. Самому интересно стало, сколько этот сосунок назанимал.

– Сумасшедшая? – фыркает Артём, у меня челюсть от его тона сводит. – Зелёных.

Тридцать тысяч? И этот дебил думал, что здесь заработает столько? Да кому он нужен, такие деньги ставить на новичка?

Отхожу в сторону и быстро иду к своему ангару. Всё, что мне было нужно, услышал, об остальном буду думать после. Достаю телефон, набираю Аню и влетаю в помещение, где, слава святым покрышкам, никого нет. Через минуту приходит Аня, отдаю ей тридцать тысяч, она при мне исправляет сумму выигрыша на нужную мне, кивает и уходит.

Вот теперь пусть только попробует не решить все проблемы.

Глава 8 Роджер 90-е годы

– О, Ро-ди-он вернулся, – противным голосом протягивает Урод и достаёт из пачки сигарету. – Имя-то какое мерзкое.

Суёт в рот сигарету, прикуривает, а мне так отчаянно хочется воткнуть ему её в горло, до задницы пропихнуть, чтобы подавился. Урод, настоящий, высокопробный.

– Мать где? – задаю единственный важный для себя вопрос. В этот проклятый дом возвращаюсь только ради матери, каждый раз опасаясь, что могу не успеть.

В своих попытках доказать, бросившему нас, отцу, что она ещё кому-то нужна, мама нашла себе вот это… человека, способного только разрушать.

– В магазин попёрлась, бесполезная клуша, – выплёвывает, точно вонючего жука случайно проглотил, а у меня снова кулаки зудят, так ударить его хочется. – Хоть на что-то сгодится.

“Когда-нибудь я убью тебя, кусок дерьма, вот увидишь”, – проносится в голове, и снова сжимаю кулаки, чтобы успокоиться.

– Чего это тебя перекосило-то так, сынок? – кривляется, попыхивая сигаретой, даже, наверное, не представляя, каким идиотом выглядит со стороны. – Подрастёшь, сам поймёшь, что баб нужно держать в ежовых рукавицах, а на шее – строгач, тогда они на людей похожи становятся.

Срываюсь с места и хватаю Урода за грудки. Он меньше меня, пятнадцатилетнего, и слабее, потому, если захочу хорошенько приложить его головой о дверной косяк, вряд ли сможет оказать сопротивление. Только мама умоляла не трогать его, чуть не в коленях ползала.

– Что, Родя, кишка тонка на папку руку поднять? – издевательски смеётся, когда отпускаю его. – И правильно, уважай меня, тогда и от армии откосить помогу и на работу устрою.

Да лучше на войне оказаться, чем его терпеть. Ненавижу, ненавижу!

– Да пошёл ты, понял?

Он снова ржёт, и смех его мерзкий болью в затылке отдаётся. Разве можно кого-то ненавидеть ещё больше?

Самое ужасное в этом всём то, что иногда ненавижу и мать. За то, что не слышит меня, выгонять его отказывается. И только из-за страха оставить её наедине с Уродом не ухожу из дома. Давно мог бы перебраться в спортивный интернат, как сто раз уже предлагал тренер, но нет. Не тогда, когда “папаша” бьёт мать.

– Не ерепенься, Родя, – отмахивается Урод, снова берёт в зубы сигарету и, сделав глубокую затяжку, стряхивает пепел в мраморную пепельницу в виде льва. – Вы у меня с матерью на шее сидите, с вас и спрос. Кто кормит, поит, одевает, кружки и секции всякие оплачивает, тому и правила диктовать. Это жизнь, по-другому её только идиоты проживают.

– Да подавись ты своими деньгами! Я плаванье брошу, в ПТУ пойду, в общаге жить буду. И мать заберу, понял?

Урод щурит карие глазки, точно впервые видит меня, а потом снова смеётся.

– Да ты без своего плавания жизни не представляешь, ничего ты не бросишь, – поднимает вверх указательный палец и криво улыбается, словно всё про меня знает. – А мамаша твоя слишком привыкла к красивой жизни, чтобы уехать там куда-то. Мал ещё о таких делах рассуждать. Так что уймись.

Обида душит, а ещё злость. На себя, на мать, отца, что бросил нас и из-за этого всё рухнуло.

Выбегаю из квартиры, сбегаю по лестнице, лишь бы быстрее убраться отсюда. Мне мало воздуха, внутри всё горит и клокочет, а больше всего на свете хочется проломить кому-то череп. В последнее время слишком часто стал срывать злость подобным образом, разбивая кому-то носы и получая по рёбрам в ответ. Как оказалось, драки очень успокаивают.

– Эй, Родь, ты куда? – раздаётся голос Витьки, стоящего возле мусорного бака и что-то там рассматривающего. – Постой!

Срывается с места и бежит за мной, но я быстрее. Я всегда быстрее него, как бы ни пыжился и не тряс на ветру платиновой чёлкой, от которой все девчонки в школе с ума сходят.

– Родя, что случилось? Снова Урод? – останавливается в шаге от меня, сгибается пополам и пытается отдышаться.

– Он самый, – киваю и убираю упавшие на лицо рыжие волосы. – Убью гада!

– Ага, и в тюрягу сядешь, – ухмыляется Витька. – Знаешь, что там с такими смазливыми лапочками делают? Я в кино видел.

Отмахиваюсь от него и направляюсь в дальний двор, где на огороженной площадке можно повисеть на ржавых турниках и переключить мысли на что-то другое. Витька идёт следом, потому что мы всегда вместе. Однажды от нечего делать даже сочиняли на пару рыцарский роман в стиле “Айвенго”, и нашего главного героя звали сэром Родвиком. Просто соединили вместе имена – Родион и Виктор. В итоге та ещё героическая личность получилась.

До сумерек тренируемся, пока мышцы не начинают ныть, а тело – нещадно болеть.

– Хочешь, у нас переночуй? – предлагает Витька, искоса поглядывая на горящие окна моей квартиры. – Мать в ночную ушла, а отец спит. Пошли, а?

– Хорошо, приду, – киваю, а друг радостно скалится. – Только мать повидаю, предупрежу и приду. Замётано?

– Ещё как!

Пожимаем друг другу руки как самые настоящие взрослые, истинные самцы, и расходимся по разным подъездам. Вхожу в свой и чем выше поднимаюсь, тем сильнее тревога. Чувствую, что в квартире что-то происходит, потому что даже сквозь двойную дверь на лестничную клетку просачиваются приглушённые голоса матери и Урода. Она вскрикивает, о чём-то умоляет, Урод орёт дурниной, а у меня сердце в пятки соскальзывает.

Вставляю дрожащими руками ключ в замочную скважину, а когда распахиваю дверь, меня встречает полная тишина. Не разуваясь, бегу на кухню и сначала вижу только Урода, стоящего ко мне спиной и выпускающего кольца дыма в распахнутое окно. Он какой-то окаменевший, не шевелится почти, и я перевожу взгляд с него на стол, под которым кто-то лежит. Знакомые ноги, шёлковый халат задрался, обнажая гематомы разной степени свежести, порезы и ссадины. В горле пересыхает, когда подхожу чуть ближе и понимаю, что мама не дышит.

Присаживаюсь рядом, дотрагиваюсь дрожащими пальцами до плеча, а жгучие слёзы текут по лицу. Перед глазами всё плывёт из-за радужной плёнки, а в груди будто нож проворачивают, настолько больно. Огромный нож, ржавый, с сотнями зазубрин, он впился под рёбра, чтобы вечно мучить.

– Мама, мамочка, очнись… – вырывается вперемешку со всхлипами, но она никак не реагирует. Лишь из большой раны на голове течёт кровь, пачкая светло-рыжие волосы, делая их огненно-красными.

– Да не рыдай ты, смотреть противно, – раздаётся совсем рядом, в у меня в мозгах плотина рушится, накрывая мир чёрным саваном ярости.

Не соображаю, что делаю, когда бью его смачно, со вкусом. Я убью его, убью. Мир вокруг кружится, превратившись в монохромное мутное полотно, где яркие пятна – чужая уродская кровь.

– Караул! – доносится до слуха, а я всё бью и бью, не в силах остановиться.

– Мальчик, стой, отпусти его, – кричит кто-то на ухо, а я рычу и вырываюсь, как пойманный в силки дикий зверь.

Дальше всё видится как будто через грязное стекло. Урода увозят в реанимацию, но самым важным оказывается простая фраза: “Не переживай мальчик, мама жива”.

Со всех сторон доносятся голоса и это ласковое “мальчик” чужим хриплым голосом, хотя внутри что-то сломалось и меньше всего ощущаю себя ребёнком. Ещё вчера хотел быть взрослым, сейчас в один миг им стал, разрушив свою жизнь. Меня увозят, а я бьюсь в кузове бобика, озверев, требую доказать, что мама жива, но меня никто не слушает, а ответом на все мольбы – лишь лязг замка и чей-то смех.

Этот смех ещё долго преследует меня, когда стылые ночи наполнены беспросветной тоской. Витька пишет мне письма, посвящая во все новости, что происходят в нашем дворе, с общими знакомыми. А потом приезжает отец, вытребовав свидание. Он хмурый и сосредоточенный, глаза отводит, а я смотрю на него и понимаю, что стали отчаянно чужими, хоть он этого, наверное, пока ещё не понимает.

– Мама умерла, – произносит отец, впервые за свой визит глядя прямо мне в глаза. – Вчера похоронили.

Внутри окончательно что-то надламывается, и весь будто лечу в пропасть и расшибаюсь, не успев сгруппироваться.

А в сырой камере есть Карл – альбинос с бешеными красными глазами, не способный смеяться, лишь кривить губы в презрительной усмешке, но моим остротам улыбается и это кажется почти невероятным. На прогулке он всегда идёт за моей спиной, словно защитить от чего-то пытается, хотя убью любого, кто решит, что я слабый, но Карлу позволяю эту вольность.

Два чёртовых года проходят под аккомпанемент лязга тяжёлых замков, окриков вертухаев и лая собак. День и ночь, ночь день сливаются в единое тягучее нечто, болотной жижей забивая ноздри, пачкая изнутри. И когда наконец-то выхожу на волю, у ворот меня ждёт Витька, ставший совсем взрослым, высоким и даже красивым, но платиновая чёлка всё так же падает на глаза. Он стал жёстче, грубее, но внутри всё тот же – добрый и светлый, романтическая ипостась нашего бесстрашного Родвика.

А вскорости вышел Карл, и жизнь закрутила нас, выломала все кости, перекроила на свой лад, превратив в подонков. Некогда большая страна рухнула, а нам, забывшим, что такое внутренний свет, осталось приспосабливаться.

Глава 9 Ева

– Ничего себе, – говорит Артём, когда ему отдают заработанные деньги. – Не думал, что это будет так просто.

– Эй, сильно не обольщайся, – просит темноволосая девушка – Анна, кажется, – записывая что-то в своих бесконечных бумагах. – Так везёт лишь однажды.

– Мне всегда везёт, – раздувает горделиво грудь Артём и подмигивает, а мне локтём по печени двинуть этого индюка хочется. Смотрите на него, какой альфач! Переполнился адреналином, а сейчас ведёт себя как полный придурок. Бесит. – Кстати, может быть, отметим это дело? У меня деньги ведь есть.

Деньги у него есть? Какой же вселенский идиот!

– Артём, хватит, домой поехали.

– Отстань, – шипит на меня, отмахиваясь, словно я надоедливое насекомое.

Анна щурит красивые карие глаза, каменеет лицом и говорит, понизив голос:

– Знаешь, мальчик, засунь свои деньги в одно место. Какое? Сам придумаешь. А мне некогда с тобой языком трепать. Следующий!

Артёма отпихивает в сторону высоченный крепкий парень с ёжиком коротких тёмных волос на голове. Сумма его выигрыша намного скромнее, хотя, по всему видно, он здесь не впервые, и это слегка тревожит. С чего брату такие деньги перепали? И что самое удивительное: ровно столько, сколько нужно было. Мистика, не иначе, но я в потустороннее не верю.

– Эй, герой-любовник, подожди, – окликает Анна, и Артём дёргается всем корпусом и улыбается. Наверное, думает, дурачок, что она передумала. – Родион Викторович просил передать, чтобы больше ноги твоей здесь не было. Информация понята в полном объёме, надеюсь?

– Но почему?

– Потому. Такой ответ устроит?

Артём сплёвывает от досады на землю, а Анна смеётся. Краем сознания ловлю мысль, что злорадствующий тролль внутри меня надрывает живот от хохота, глядя на перекошенное от обиды лицо брата. Мало ему, нужно было ещё и стукнуть, чтобы ерундой не маялся.

А я всё думаю об этих деньгах и не могу понять, что чувствую. В первую очередь, конечно, облегчение, потому что теперь все проблемы будут позади, и я смогу спокойно ходить по улицам и не бояться, что у меня вырежут парочку весьма ценных органов. Но с другой стороны… это же всё не просто так. Не мог Артём столько заработать, это невероятно, такого не бывает! Что бы он ни утверждал, красуясь перед Анной, Артём – невезучий, каких поискать, потому в неожиданный фарт верится с трудом. Тогда что? Внезапная благотворительность? Но зачем? И чем это в итоге обернётся?

Борюсь с желанием побежать обратно к ангару и вытребовать ответы, но понимаю, что так не делается. Ладно, подумаю об этом на досуге, а пока нужно Артёма отсюда уводить.

Беру брата за руку и тащу в сторону выхода, но внезапно меня кто-то догоняет и берёт за предплечье. Подпрыгиваю от испуга, замахиваюсь, чтобы врезать побольнее наглецу, но вдруг встречаюсь взглядом с Роджером. Дыхание перекрывает, когда его лицо так близко вижу, а сердце в груди делает опасный кульбит и летит в пропасть. Вот! Вот он шанс всё узнать об этих чёртовых деньгах, но язык точно к нёбу привык, а в пересохшем горле – бульканье вместо слов.

– Ева, подожди, – начинает и переводит выразительный взгляд на стоящего рядом Артёма. – Парень, смойся на две минуты, будь хорошим мальчиком.

– В смысле? – удивляется брат, упирая руки в бока. Наверное, обижен, что его дважды за сегодня отшили, и сейчас всем своим видом, позой демонстрирует, насколько крутой самец. Смешно же… – Это моя сестра, никуда я не пойду!

– Если не отойдёшь по доброй воле, братец Иванушка, хребет в трёх местах сломаю, – говорит Роджер, и в голосе настоящая сталь. Куда Артёму с ним тягаться?

– Артём, пожалуйста… – прошу, а тот хмурится, но всё-таки отходит в сторону.

Когда брат оставляет нас в покое, Роджер берёт мою руку в свою крупную ладонь и начинает:

– Ева, ничего не говори, хорошо? Просто послушай, ладно? И не спорь, это очень важно! – Киваю, а он продолжает: – Дай мне свой номер телефона.

Что-что? Несколько раз моргаю, потому что понять не могу, не послышалось ли.

– Зачем? – В голове самая настоящая каша из вязких мыслей, а слова вырываются какие-то неправильные, глупые. Злюсь на себя, а Роджер тяжело вздыхает.

– Очень надо. Звонить буду среди ночи и страстно в трубку дышать, – усмехается, сильнее сжимая мою кисть. – Как тебе перспектива? По мне, так очень заманчиво.

– И правда, прекрасная перспектива.

У меня вырывается короткий нервный смешок, потому что всё это похоже на сон. Свободной рукой достаю телефон из заднего кармана, нахожу в списке контактов свой номер и протягиваю Роджеру, сама с трудом понимая, зачем это делаю. Он растягивает губы в ленивой усмешке, от которой провалиться сквозь землю хочется.

Роджер смотрит на экран моего телефона несколько долгих секунд, напряжённо вглядываясь в цифры, потом снова улыбается, на этот раз открыто и искренне, и возвращает телефон обратно. Даже не запишет? Запомнил, что ли? Или это всё какая-то злая неуместная шутка?

– У меня фотографическая память на числа, – поясняет, словно мысли мои прочитал.

С каждой минутой этот большой и сильный мужчина удивляет меня всё больше. Вообще, весь день какой-то странный, с привкусом психоделии, но тем, наверное, и интереснее.

– Мы пойдём? – спрашиваю, а голос похож на писк престарелой мыши, которой жить пару часов осталось.

Роджер кивает, чуть дольше, чем требуется, задерживая мою руку в своей и наконец отпускает. И вроде нет уже повода оставаться здесь, а так грустно уходить.

***

– Деньги отдавать вообще планируешь? – спрашиваю, когда мы оказываемся наконец дома. Выбитое окно и усыпанный осколками облупленный подоконник бесят неимоверно, и я отворачиваюсь спиной, чтобы не видеть этого. Потом уберу, не до этого. – Быстрее бы.

– Завтра, наверное. – Артём пожимает плечами и помешивает сахар в чашке. – Ещё не решил, как лучше будет.

У меня пропадает дар речи, потому что была уверена: он сразу помчится возвращать долг, особенно после того, что рассказала ему. Но у Артёма, по всей видимости, другие планы.

– Ева, ты не бойся, они только угрожать и могут, ничего они тебе не сделают! – Смотрит на меня честными глазами, в которых ни капли совести и кидает чайную ложку в мойку. – Не бери в голову, прорвёмся.

Ком подкатывает к горлу, и я несколько раз моргаю, чтобы не дать пролиться злым слезам. Не хочу плакать. А не хочу, значит и не буду.

– Тот мужик в тёмном переулке вёл себя как человек, который умеет не только угрожать! – вскакиваю на ноги, потому что энергия и злоба переполняют до краёв, вот-вот расплещутся. – Тебе наплевать, да? Ну, правильно, не тебя же убить обещали или выпотрошить, как свинью.

Даже ногой топаю, чтобы до него дошло наконец, что шутки кончились. Нельзя быть настолько безответственным, это же ненормально! Нам так всем головы поотрывают, пока он сахар в чашке помешивать будет.

– Не истери, хорошо? – кривится и делает большой глоток чая.

Молчу, потому что могу не удержаться и наговорить лишнего. Смотрю на часы и понимаю, что безбожно опаздываю в “Долину вкуса”. При всём желании уже никуда не успею, потому достаю телефон и отправляю сообщение начальнику. Через пару минут, за которые успела напридумывать себе всяких ужасов и лишний раз мысленно обругать беспечного брата, приходит ответ, разрешающий смену пропустить. Вот и славненько, а то, боюсь, ни на что я сегодня не годная, после всех этих приключений и опасных виражей.

Артём допивает чай, а потом вскакивает, что-то вспомнив. Бежит в коридор, надевает куртку, обувается и, крикнув: “Вернусь утром”, убегает так быстро, что даже не успеваю его остановить. Просто растерялась, а, когда понимаю, что он просто-напросто сбежал, готова разрыдаться, как ребёнок.

В доме воцаряется полная тишина, а я остаюсь наедине со своими мыслями, и всё чаще они кружатся вокруг Родиона. Вернее, Роджера. Думая о нём, ощущаю как странно стучит сердце. Такой большой, рыжий, борода, повязка… и правда, Роджер. А ещё у него очень тёплые ладони, и красивая улыбка, добрая и открытая.

И деньги. Ведь не мог столько Артём заработать, я не дурочка. Тогда почему ему их дали? Не верю в меценатство, в доброту и искренность верю с большой натяжкой, потому эта ситуация выбивает из колеи. Когда в жизни привык к толчкам и затрещинам, чужое благородство воспринимается как издёвка.

Как бы выяснить, что всё это значит? Ждать, пока Роджер сам мне позвонит? И позвонит ли вообще – неясно, а от любопытства могу ведь лопнуть в любой момент.

Нет, не хочу сидеть на попе ровно и ждать с моря погоды. Я должна связаться с Роджером и узнать, зачем он это сделал. И самое важное, что в ответ попросит. Вот, решено, именно так и поступлю. Но как найти его контакты? Домой ехать? Неприлично, да и денег совсем не осталось, чтобы доехать даже на маршрутке…

“Долина вкуса”, точно! Как я сразу не додумалась? Беру телефон со столика и набираю номер Иры – нашего оператора и моей подруги. В базе хранятся номера телефонов всех клиентов для акционной рассылки, значит, можно узнать и телефон Роджера.

– Не занята? – спрашиваю, когда Ира снимает трубку.

– Нет, дорогуша, для тебя я свободна всегда, – смеётся Ира и чем-то шелестит. – Чего хотела?

Понять бы ещё самой, чего хочу на самом деле…

– Ты можешь помочь номер телефона одного заказчика выяснить?

– Влюбилась, что ли? – сразу вскакивает на любимую лошадку Ира. – Если так, всегда готова помочь!

– Нет, ни в кого я не влюбилась, просто нужно кое-что выяснить у него. Поможешь?

– Диктуй фамилию или адрес, найду в два счёта. Только молчок, а то начальство голову оторвёт.

После того, как я говорю данные Роджера, которые запомнить смогла, Ира заверяет, что всё будет сделано в лучшем виде и отключается. Проходит не больше минуты, а мобильный весело пиликает, оповещая о пришедшем сообщении. В нём номер телефона Родиона Мещерского, а я не знаю как лучше поступить. Позвонить сейчас? Или всё-таки дождаться, когда сам на связь выйдет? А сказать что? “Здрасти, зачем вы дали моему брату столько денег? А ещё, не подскажите, что я вам за это должна?” Три раза “ха-ха”, глупости какие-то, но руки быстрее мозга, и вот уже звучит зуммер, и щёлкает что-то на линии, а звук усталого голоса проникает в сознание:

– Ева? Что-то случилось?

Он явно удивлён звонку, а внутри меня тепло разливается, что узнал, номер мой занёс в телефонную книгу. Это так… странно и волнительно.

– Да… я, – выдавливаю из себя, крепко зажмурившись, потому что нервы натянуты стальными тросами, вот-вот порвутся, так напряжены. – Привет.

Ну вот, самое страшное позади, ура!

– А я ведь уже твой номер собирался набирать, – произносит, чуть растягивая звуки, словно размышляет о чём-то, а у меня сердце в ушах стучит. – Забавное совпадение. Но ты так и не ответила, почему звонишь? Что стряслось?

Давай, Ева, ты сможешь!

– Нет, всё нормально, просто я хотела поговорить… о деньгах этих, – выдыхаю, словно в океан с высоты ныряю. – Скажи честно, ведь Артём не мог столько выиграть? Такого не бывает.

Роджер молчит и только дышит тяжело в трубку. Это красноречивее всяких слов, потому говорю:

– Я поняла… Но зачем?

Наверное, не одной мне сейчас сложно, но лучше ведь разобраться во всём сразу. Так проще и легче жить.

– Хм, какой вопрос интересный, – хмыкает в трубку и мне кажется, что улыбается. – А главное, очень простой. Но честно, я не знаю, что тебе ответить. Просто захотелось? Устроит?

– Нет, не устроит. Потому что это огромные деньги, чтобы “просто захотелось”. И ты не обязан свои отдавать.

– Не обязан, конечно, – смеётся, а у меня ладони влажные настолько, что трубку чуть из руки не выпускаю. Приходится вцепиться в неё покрепче, а Роджер продолжает: – да и меня вообще сложно заставить что-либо делать. Как-то не привык делать что-то по указке.

– Самодур, что ли?

– Вроде того, – смеётся, а я понимаю, что и сама улыбаюсь, как дурочка. – Но если вдруг тебя волнует момент возврата, то я ничего не приму, ясно? Считай, это на откуп моих грехов перед человечеством, ясно?

Продолжить чтение