На пути к совершенству. Повесть

I

Темно-синее утро за окном. Алексей, лежа под одеялом на узком диване, сквозь полумрак комнаты смотрел в окно. Он проснулся всего на полминуты раньше будильника и эти несколько мгновений созерцал тишину. Звонок как будто включил жизнь в небольшом деревянном доме. Уже через несколько секунд в нем все пришло в движение. Алексей поднялся с дивана и захромал к плите, на кухне появилась его жена и двое их детей. Все они оживленно двигались, доставая продукты для завтрака из холодильника, совершая утренний туалет и одеваясь. Он включил телевизор – новости ему были нужны больше для звукового фона, чем для того, чтобы узнать нечто новое.

Его любимое время суток. Утро – начало нового дня, когда еще относительно много сил, предстоящий день несет новые задачи и таит новые надежды, когда кажется возможным исправить предыдущие ошибки, а новые еще не совершены; тревога ненадолго отступает, а сам он думает о том, каким эффективным и дисциплинированным сегодня будет. Энергичный голос ведущего новостей лишь усиливал деловитое и пока еще хорошее настроение.

Жена попросила Максимку (их младшенького) проверить еще раз перед завтраком собранный ранец. Старший сын, десятилетний Сергей, энергично ел бутерброд. Алексей стоял у плиты и готовил яичницу. Краем глаза он смотрел на пыль и мелкий мусор, скопившиеся на полу под хозяйственным столом и думал, что хорошо бы перед уходом на работу успеть подмести там.

– И вот, срочное сообщение! – произнесла ведущая. – По предварительным данным в подмосковном Антоновске совершенно новое преступление, по всей видимости, являющееся продолжением серии убийств, совершаемых неизвестным или группой неизвестных в Подмосковье с ноября прошлого года. Сейчас известно лишь, что трагедия разыгралась на улице Апрельской, на месте работает наш корреспондент. Сейчас он на прямом включении…

– Совсем же рядом! – промелькнула у Алексея тревожная мысль.

Супруга резко повернулась к детям и, стараясь сохранить спокойствие в голосе, громко (чтобы уж точно заглушить телевизор) произнесла:

– Так, ребята, прямо сейчас, оба встаньте, и сходите, еще раз, проверьте ранцы – все ли собрали, чтобы не было как в прошлые разы, что то пенал, то тетрадь забыли.

– Но, мама, я же только что… – залепетал Максимка.

Что-то попытался вставить Сергей, но мать прервала их:

– Давайте-давайте, это пять минут всего, быстро проверьте и с чистой совестью обратно за стол.

Почти вытолкав их из кухни и закрыв плотно дверь, она тут же убавила звук на телевизоре и схватилась за смартфон. Она стояла, повернувшись к Алексею спиной. Но тот видел, как она периодически бросает быстрый взгляд на экран телевизора и как подрагивают ее локти, когда она набирает текст.

– Переписывается с кем-то в родительском чате, – подумал Алексей. Неудивительно – среди родителей одноклассников обоих ребятишек было немало тех, кто жил в той же, что и они части Антоновска, в самой непосредственной близости от места преступления. Улицу Апрельскую, тем временем, уже показывали на экране.

– Я нахожусь в подмосковном Антоновске, где сегодня ночью в доме № 34 на Апрельской улице были обнаружены следы…– заговорил с экрана корреспондент.

– Леша, – очень сухо и тихо, с большими паузами, заговорила жена, повернувшись к нему, но продолжая при этом смотреть в смартфон, – на Апрельской № 34 это произошло похоже. Знаешь. Там такой большой кирпичный дом. Пишут тут наши что, что-то совсем страшное случилось.

– Что именно? – с еле заметным раздражением спросил Алексей.

– Пишут. Убийство (Алексей чуть заметно вздохнул). Какой-то кошмар: всех, кто был в доме, убили. Ты знаешь, кто там живет? Я очень плохо. Помню, там мужик был такой здоровый, и джип у него тоже здоровый был. Боже, это же всего метров триста от нас.

– По предварительной информации тело жены хозяина дома, сорокашестилетней… – произнесли в телевизоре.

Алексей кивнул – он тоже плохо знал тех, кто жил в том доме.

– Никаких официальных подтверждений от представителей Следственного Комитета и сотрудников полиции еще нет, но среди местных жителей, с кем мы успели поговорить к настоящему моменту, уже распространился слух, что это… .

– Алексей, – после паузы, немного осмыслив прочитанное и услышанное, сказала жена (ее голос стал более жестким), – похоже, это он… Проводи, пожалуйста, сегодня детей в школу.

– Так, вроде же, детей он не трогает, – пробормотал Алексей.

– Алексей! Нельзя, чтобы они одни сейчас шли, да и вообще – увидят сейчас что-нибудь жуткое на Апрельской, кошмаров и потрясений потом не оберешься. И телефон, пожалуйста, пожалуйста, держи включенным.

Тот кивнул. До школы было идти минут десять, и практически всегда Максим и Сергей ходили туда одни, но сегодня желание супруги было вполне понятным.

Она выключила телевизор.

Желая, наконец, продолжить завтрак, в кухню вошли дети.

***

Следя, чтобы Максим и Сергей не особенно обращали внимания на мигание проблесковых маячков, со стороны улицы Апрельской и односложно и уклончиво отвечая на их вопросы о том, что случилось, Алексей проводил их в школу. Вернувшись, он стал быстро собираться на Антоновский строительный рынок – место, где он работал. Жена сидела в своей полутемной комнатушке, по-видимому, погруженная в переписку с другими родителями. Когда он уже собирался выходить, то услышал крик с улицы – кто-то просил хозяев участка открыть калитку. Он открыл тяжелую деревянную дверь и с крыльца посмотрел в сторону штакетника, к которому, проходя между нескольких яблонь, вела снежная тропинка.

Полиция. Полным ходом шел опрос жителей близлежащих участков.

Примерно полчаса Алексей с женой отвечали на вопросы о том, где были в течение последних двух суток, слышали ли что-то подозрительное (не слышали), видели ли кого-нибудь подозрительного (не видели), что знали о хозяевах участка 34 на улице Апрельской (да практически ничего не знали).

Он уже опаздывал на работу, когда полицейские, взяв их контакты (Алексей с большой неохотой, но, не показывая этого, дал свой номер – сейчас он редко включал свой смартфон), ушли. На пороге к нему подошла жена и вручила старенький кнопочный телефон.

– Вот, держи, не знает никто про этот номер. В нем симка подруги одной моей. Он заряжен. Пожалуйста, не отключай его сегодня. Сегодня надо быть на связи, ну вдруг что?

– Да не надо, у меня же есть для нас телефон отдельный, – немного смущенно возразил Алексей.

– Ну, возьми, пожалуйста, и этот, ну пусть будет еще один, только не отключай его, – настаивала жена.

Алексей с некоторой брезгливостью натянул старые, уже разваливающиеся, сапоги, надел бесформенный пуховик и вышел на улицу.

– Эх жаль, что машина сейчас не на участке, – поначалу подумал он, поскольку, пусть и по уважительной причине, но опаздывать не хотелось, но потом понял, что он и так бы ее не стал использовать, даже если бы она стояла перед крыльцом. Во-первых, машину в последнее время он брал, только когда во внерабочее время ему подкидывали халтуры (он ремонтировал сантехнику в Антоновске и его окрестностях). Тратиться на бензин по другим поводам он не мог себе позволить.

Во-вторых, сейчас он старался ходить пешком побольше, чтобы вес не увеличивался. Если не усовершенствовать себя, так хоть не ухудшить!

В-третьих, он, по правде сказать, не то, чтобы очень хотел быть на работе, хотя и ценил пунктуальность – качество, к которому он много лет безуспешно стремился.

Наконец, конкретно сейчас ему просто необходимо было пройтись и подышать свежим воздухом.

На улице от его калитки уходили цепочки следов – его, двух его детей и двух сотрудников полиции, только что покинувших их дом.

Быстро светало. Шел небольшой снег. Их участок находился в самом конце улицы Гагарина, примыкая к старой еловой роще. Деревья в ней и те, что росли по обеим сторонам улицы, были укрыты густым снежным покрывалом. Снег скрипел под сапогами Алексея. Он повернул на улицу Королёва и пошел в сторону Апрельской. Что-то зацепило его взгляд справа – на участке справа, из окошка старого дома лился слабый свет.

Алексей не мог вспомнить, когда в последний раз он видел, чтобы в том доме включали свет. На первый взгляд, могло показаться, что участок и дом заброшены. Но нет, там жил довольно странный человек, которого звали Михаилом, а местные меж собой называли его затворником. Михаил-затворник, высокий худой, но крепкий пожилой мужчина, вечно небритый, вечно угрюмый, нелюдимый, живущий по какому-то своему, одному лишь ему понятному распорядку дня. Раз в две, а то и в три недели его видели в разное время суток на Королева и близлежащих улицах, куда-то идущим. Но свет в доме он практически никогда не включал, и из него он выходил редко даже летом. О нем практически никто ничего не знал, кроме того, что он жил здесь всегда.

– Скорее всего, менты его разбудили, опрашивают, – подумал Алексей.

Ближе к повороту на Апрельскую его догнал Мишка, его напарник в магазине сантехники на строительном рынке, живший тут же, на Королева, крепкий, вечно хохмящий мужик.

– Привет! – произнес тот.

– Привет, – отозвался Алексей, пожав тому руку. – Вместе опоздаем, – подумал он. – Ну и хорошо – звонить или писать начальнику не нужно, вместе объяснимся.

– Ко мне менты заявились, – сказал Мишка, – я так понял, хрень какая-то на Апрельской случилась.

– Видимо, да – ответил Алексей, нас с женой вот только в покое оставили, хорошо, что детей в школу успел отвести.

– Слушай, а что там все-таки стряслось? – живо интересовался Мишка.

– Не знаю, – нехотя ответил Алексей, – слухи ходят, что Людоед здесь побывал.

– Да ты что?! – изумился Мишка.

На Апрельскую повернуть было нельзя – часть улицы от поворота и почти до самого шоссе была огорожена. Алексей и Михаил постояли немного, всматриваясь в происходящее.

Проход охраняли двое полицейских, за ограждением виднелся с десяток машин, включая две скорые, несколько полицейских машин, один микроавтобус с затемненными стеклами и надписью «Росгвардия» на борту. У дома 34 находилось не менее десятка полицейских, а также несколько человек в спецназовской экипировке с автоматами наперевес и сновали люди в штатском. Микроавтобус телевизионщиков виднелся за противоположным блокпостом. Перед самим входом на тридцать четвертый участок стоял старый УАЗ, с характерной опоясывающей черной полосой – труповозы.

Они увидели, как к ближайшей к ним скорой двое санитаров медленно вели пожилую женщину. Она смотрела прямо перед собой немигающим и каким-то беспомощно-удивленным взглядом, только ее губы и нос слегка подергивались. Она не то всхлипывала, не то, что-то шептала. Ее ноги заплетались, она еле шла – санитары почти волокли ее.

– Дела! – протянул Мишка. Он пригляделся:

– Смотри ка из наших ментов (Мишка очень хорошо знал местных), тут всего двое, все остальные – чужие, видать из Москвы пригнали.

– Еще бы, – мрачно хмыкнул Алексей, – об этом на федеральных каналах уже месяц трубят, на всю страну прославились.

Они пошли к шоссе в обход Апрельской и, выйдя к нему, быстро зашагали к Антоновскому рынку.

***

Они шли очень легко – Алексей был на нервах после утренних новостей и событий. Пока они шли мимо дворов с многоэтажками, мимо старой ветклиники, заброшенного здания института и ветхой детской школы искусств, они с Мишкой даже пару раз успели обменяться шутками.

Однако уже на работе, несмотря на казалось бы всю свою энергию, Алексей быстро понял, что никак не может сосредоточиться на продаже фильтров, кранов, унитазов и прочей сантехники. Ему было тяжело консультировать выбирающих насосы и раковины покупателей, трудно считать сдачу. Через пару часов он уже стал невпопад отвечать на вопросы Мишки. Идя в туалет, он был погружен в свои мысли настолько, что врезался в шедшего навстречу ему Андрея, продавца из соседнего магазина электроники. Всегда жизнерадостный Андрей не отреагировал на столкновение ни шуткой, ни ругательством. Необычно мрачный он взглянул на Алексея, и пробормотав: «осторожнее!» – пошел своей дорогой.

Алексею казалось, что посетители рынка и продавцы думают и говорят только о случившемся на Апрельской улице. Впрочем, отчасти так и было. Временами то тут, то там возникали короткие разговоры о случившейся трагедии.

Строительный рынок, и образовывавшая с ним единый комплекс продуктовая ярмарка наполнялись слухами. К середине дня из этих слухов и сообщений в СМИ постепенно стала формироваться цельная картина случившегося. На Апрельской, похоже, действительно случилось массовое убийство, по своим признакам, скорее всего, действительно относящееся к страшной серии, начавшейся в Антоновске в декабре.

На самом деле, серия началась раньше. Просто первый случай произошел в конце ноября, в городке Солнечный, расположенном на том же направлении, что и Антоновск, но у самой Московской кольцевой автодороги. В одной из квартир старой хрущевки были обнаружены следы кровавого побоища. Жена хозяина квартиры, вернувшись из отпуска, который она проводила где-то на юге, обнаружила, что обе комнаты, коридорчик и кухня были залиты кровью, а в одной из комнат она нашла останки (СМИ использовали именно это словечко) ее супруга. Следствие быстро установило, что кровь была не только его.

Выяснилось, что трагедия произошла за три дня до преждевременного возвращения супруги, встревоженной тем, что муж перестал отвечать на звонки, и что предположительно в квартире с ним в тот момент находился его лучший друг, с которым они пили. Друг был объявлен в розыск, но до сих пор его поиски не принесли никаких результатов. Следствие не разглашало подробностей об убитом, в частности, ничего не говорилось о его роде деятельности.

А через три недели аналогичная трагедия произошла на улице Южной, уже в самом Антоновске, на противоположном от жилища Алексея конце города. На этот раз – в частном доме. Следы бойни обнаружили родственники хозяев, забившие тревогу, когда в течение четырех дней те, не выходили на связь. Они вызвали сотрудников МЧС, которые и вскрыли ворота, а затем и входную дверь… Следователям не потребовалось много времени, чтобы связать два происшествия.

Крови было намного больше.

На этот раз в доме на момент преступления находилось минимум четыре человека – хозяин, его жена и двое их друзей. В большой комнате первого этажа были обнаружены «останки» жены. Тел хозяина и двух гостей обнаружено не было. Зато была обнаружена их кровь, литры их крови. Картина стала проясняться. Предположительно, кто-то заходил в дом, убивал всех, кто там был, один труп оставляя в доме, а остальные тела (вряд ли пропавшие еще были живы) забирал с собой. Но никаких биологических следов, никаких отпечатков убийцы (или убийц) никто не находил. Камеры наблюдения также никого не зафиксировали, что, впрочем, неудивительно. Ближайшие камеры были расположены у торгового центра и на участках метрах в пятистах от участка. Свидетели были, но ничего кроме того, что в доме в ночь трагедии на полную мощь орала музыка, они сказать не могли Музыка никого не удивила – периодически хозяева устраивали вечеринки у себя, приглашая друзей.

Несмотря на то, что хозяева квартиры хрущевки и хозяева участка в Антоновске не были знакомы друг с другом, полиция связала убийства с их профессиональной деятельностью. Но сама эта деятельность в прессе никак не освещалась. Соседи также мало, что знают о том, кем работали хозяева жилищ. И это, наверное, удивляло тех, кто следил за криминальными сводками, более всего. Словосочетание «сфера финансовых услуг» мало что проясняло.

А в середине января кошмар пришел на улицу Ясеневую – центр Антоновска, всего в двух километрах от дома, где жил Алексей.

В доме на Ясеневой в момент трагедии также находилось четыре человека – хозяин дома, его жена, их четырнадцатилетний сын и друг хозяина. Снова вечеринка, снова музыка на полную мощь. На этот раз один из соседей, которому музыка в два часа ночи мешала спать, подошел к забору и начал кричать, чтобы хозяева сделали музыку потише. Ему никто не ответил, но музыка внезапно стихла через пару минут. Сосед, удовлетворившись, вернулся домой и заснул. А через день в том доме обнаружили «останки» хозяина и его четырнадцатилетнего сына и кровь всех остальных.

– Четырнадцать лет, – подумал Алексей, когда прочел сообщение об убийстве, – подросток, ну хоть не ребенок, хоть немного успел пожить.

Тел других жертв опять обнаружено не было. Опять не было обнаружено ни следов, ни непосредственных очевидцев трагедии, записи ближайших камер наблюдения опять ничего не дали.

После январского массового убийства в Антоновске чудовище и стали называть Людоедом. Это произошло с подачи одного из участковых, который в разговоре с местными ляпнул, что, мол, как тела исчезают – непонятно, жрет он их что ли?

И вот теперь нечто пришло на Апрельскую улицу. В доме на момент убийства было пять человек. Хозяин дома (тот самый здоровый мужик, у которого был здоровый джип), его жена, их сын-студент восемнадцати лет и две женщины, родственницы жены. Как понял из разговоров Алексей, люди считали, что трагедия разыгралась позавчера ночью. В доме звучала громкая музыка. Соседи знали, что к семье приехали в гости и, несмотря на то, что им мешали спать, ничего не предприняли. А вчера поздно ночью к ним приехала родственница, мать супруги, бабушка студента, встревоженная (и это еще мягко сказано) тем, что ее родные перестали выходить на связь.

– А не ее ли вели под руки санитары? – подумал Алексей.

В доме обнаружили «останки» жены хозяина дома.

Разгрузка фуры, пришедшей с товаром в середине дня, немного отвлекла его от тревожных мыслей, которые, впрочем, снова захватили его, когда он вернулся к продажам. Во время своего обеденного перерыва он хотел почитать взятую с собой из дома книгу, но не смог сосредоточиться и оставил это занятие. Он пошел в соседний павильон на продуктовую ярмарку и купил у хозяйки местной кофейной лавки Гюльнары чашку горячего турецкого какао. Этот напиток он очень любил. Терпкий и сладкий он будил в нем теплые воспоминания о детстве – он очень любил, когда мама поила его какао. Это тоже немного отвлекло его от тревожных мыслей

Рабочий день, казалось, длился бесконечно. Обычная какофония звуков рынка – лязг металла, постоянный гомон, рычание моторов грузовиков снаружи, сегодня были особенно яркими и раздражающими. В какой-то момент, засмотревшись в окно на крыше на постепенно намечающиеся сумерки, Алексей задумался: а что будет, если какой-нибудь урод придет к нему, чтобы уничтожить его жизнь, его семью? В том, что он обязательно даст ему отпор он был уверен. Даже у такого рохли как он (а он себя считал рохлей) найдется решимость противостоять врагу. Но вот хватит ли у него сил победить, хватит ли сил справиться?

Ему позвонила жена и сказала, что забрала Максимку и Сергея из школы.

Мимо прилавка то и дело ходил мрачный Андрей, не реагировавший даже на хохмы Мишки.

В какой-то момент Алексей разговорился с ним. Это произошло случайно – у Алексея не было желания вступать в разговор, просто Андрей что-то спросил у него. Слово за слово, и Алексей задал ему вопрос:

– Паршивый сегодня денек то, да?

– Ты о чем? – глянул на него Андрей. – Ты об убийстве что ли? Ну да, ну да!

– А ты мрачный не по этому? – поинтересовался Алексей.

– И из-за этого тоже, но тут больше Ленка, – ответил тот.

Ленка была дочерью Андрей, находившейся на пороге совершеннолетия и полностью погруженная, как это и положено подростку, в поиски самой себя, давая своей семье в полной мере насладиться всеми прелестями переходного возраста.

– Ты представляешь, эта зараза сегодня заявила, что больше на фортепиано учиться играть не хочет! – мрачно произнес Андрей.

У Алексея от удивления выгнулась бровь, он попытался осмыслить причину дурного расположения духа у своего знакомого.

– Ты не представляешь, как я был рад, когда он полтора года назад заявила, что на пиани… ну на фортепиано играть хочет! – выпалил он. – Я всегда хотел сам играть и, вообще, считаю, что это дело правильное. Инструмент ей купил, дорогой между прочим, подержанный, но из-за него я себе нормальный пуховик только месяц назад смог купить. В школу искусств ее устроил. И нравилось ей вроде вначале. А тут два месяца назад занятия пропускать стала, учительницу – дурой называть. Мол, музыку не ту предлагает, упражнения дебильные (так и сказала мне, прикинь!). Я ей и говорю – дело это сложное, задницы усидчивой требует. Она обиделась, но занятия продолжила. А сегодня заявила, что к пианино больше не подойдет и вообще музыка ей больше не интересна. Даже разговаривать со мной не стала. А что теперь делать? Чует мое сердце – ни работы у нее настоящей не будет, ни семьи, с таким отношением к себе, к нам и к делу. А пианино? Куда мне теперь его девать? Продавать? Разломать жалко! Инструмент все-таки. А он стоит, место занимает!

Андрей сплюнул.

– А ты сам научиться не хочешь? – робко предположил Алексей.

Андрей мрачно взглянул на него и бросил:

– Времени нет! Занят я. Дуру эту на ноги поднимать надо.

Он пошел к себе – Алексей слегка недоуменно смотрел ему вслед.

Рабочий день, наконец, закончился. Они с Мишкой посчитали кассу, отзвонились начальнику. Мишка пошел в центр по каким-то своим делам, а Алексей пошел домой.

Темное тяжелое небо придавило Антоновск. Начинался снегопад.

Дойдя до поворота на Апрельскую, он обнаружил, что оцепление уже снято. Он повернул и пошел по этой улице, уставившись на приближающийся дом № 34. Обычный дом. Не воплощение богатства, но явно, что живущая (жившая) там семья проблем с достатком не имела. Свет в доме, конечно, не горел. Черные пустые окна смотрели на улицу. У забора стояла полицейская машина, в которой в водительском кресле спал дежурный. Проходя мимо калитки, Алексей вдруг почувствовал, что слева от него прямо напротив калитки кто-то стоит. Он повернул голову. Сгорбленная черная фигура. Как он ее не разглядел? Вероятно, так падал свет фонарей, что фигура слилась с темнотой.

Эта была пожилая женщина. Та самая, которую утром под руки вели санитары. Она стояла, вперив взгляд в калитку, смотрела как бы сквозь Алексея, немигающим, холодным взглядом. Ее губы были плотно сомкнуты. Она совершенно не двигалась, а ее мертвенно-бледный от недостаточности освещения цвет лица придавал ей сходство с восковой фигурой. Она даже не моргала. Снежинки опускались ей на нос, на щеки и, казалось, не таяли.

Алексей поежился и быстро зашагал прочь.

Дома дети и жена уже заканчивали ужинать. Они были более или менее спокойны. Только изредка крикливые интонации в голосе супруги выдавали нервное напряжение. Он кивнул детям и сел на диван. Хотел включить телевизор, но понял, что сил, чтобы его смотреть, несмотря на то, что до ночи еще было довольно далеко, у него нет. На него давила жуткая усталость, как будто на плечи ему опустился небосвод. Он просто сидел, глядя в пустой экран. Максимка и Сережа вышли из-за стола и ушли наверх. Жена еще некоторое время сидела за ним, водя вилкой по уже пустой тарелке. В комнате, где они остались вдвоем, висела тишина, нарушаемая только поскребыванием вилки о фарфор.

– Ой, я думала, ты еще на работе, – внезапно, через несколько минут сказала супруга. Она только подняла глаза от тарелки и внезапно увидела Алексея. Он кивнул ей. Она встала и пошла наверх (– Видимо, – подумал Алексей, – помогать детям доделывать уроки). Он брезгливо посмотрел на пространство под хозяйственным столом. Мусора и пыли там стало больше.

– Эх, подмести бы, – подумал он, – А, ладно, завтра уже.

Он лег на бок и крепко уснул.

II

Следующее утро было лишено приятных ощущений. Суетливый завтрак, почти полное молчание. Телевизор был выключен. Супруга сказала Алексею, что сама отведет детей в школу.

Она не успела. Окрик снаружи оповестил, что к ним снова нагрянула полиция – повторный опрос. И в этот раз разговор был куда тяжелее.

Детей отвели наверх и попросили остаться в комнатах. В кухне первого этажа, по очереди опрашивали вначале жену, потом самого Алексея.

– Вы – владельцы дома и участка?

– Нет.

– Кто владелец?

– Знакомый отца, – отвечал Алексей, когда пришла его очередь, – совсем старый, за дачей следить сложно, живет в Москве, мы уже тут четыре года живем. Он не против, даже благодарен.

– Фамилия, имя отчество, телефон владельца?!

Алексей назвал

Каким имуществом еще владеете?!

– Да практически никаким, – ответил Алексей и начал перечислять нехитрый скарб. Это было правдой. У них не было ничего, кроме одежды и смартфонов. Дом не их, своего жилья у них не было, сбережений, разумеется тоже. Машина тоже была не его. Он ездил по доверенности на одной из машин своего начальника, владельца магазина сантехники, который, зная о его тяжелом материальном положении, по возможности старался его поддерживать. Халтуры по ремонту также находил в основном для Алексея его начальник. Кроме того, он время от времени давал ему возможность поработать в ночные смены для дополнительного заработка на одном из своих складов охранником. Возможно, самую большую ценность представляли инструменты, лежавшие на полузаброшенном участке, там же где Алексей держал машину, впрочем, он упомянул и о них. Врать он не хотел.

…

– Почему живете не по прописке? – задал вопрос опер, держа в руках его паспорт.

– Работа здесь, дети здесь в школе учатся.

Опер подробно спрашивал его, как он зарабатывает себе на жизнь, кто его начальник, в чем заключается работа, кто он по образованию и еще много чего, что, казалось, к делу совсем не относится.

Далее пошли вчерашние вопросы о том, где он был с 21.00 до10 утра три дня назад, кто это может подтвердить, чем именно он занимался. Сейчас полиция была куда более дотошна.

Разговор с Алексеем длился уже более сорока минут, когда в какой-то момент оперативник, выслушав очередной ответ, замолчал на несколько мгновений, потом пристально посмотрел на него и внезапно спросил:

– Скажите, у вас есть просроченные кредиты и микрозаймы?

Жжение в животе, скулы свело, руки и ноги ослабли и ощущение, что ему через глотку до самых кишок вставили шпалу – вот что в этот момент почувствовал Алексей. Он молчал. В комнате повисла тишина

Лгать было бессмысленно – перед ним была полиция, которая может связаться со службой приставов и получить его кредитную историю, быстрее, чем он развяжет и завяжет шнурки. Перед ним было всевидящее око. Так он, по крайне мере считал. Ему предстояло сказать о том, что было причиной, по которой он уже два года практически не отвечал на звонки по телефону и смс, стараясь держать его по большей части выключенным. Причину, по которой для общения с супругой и со своим начальником он использует один (уже два) кнопочных телефона с левыми симками – на новый смартфон денег не хватало. Причину, по которой он уже два года не поддерживает со своими родственниками никаких связей. Причину, по которой его работодатель переводит ему черную зарплату на карту двоюродной сестры его (Алексея) жены.

Причина заключалась в том, что его долги перед банками и микрокредитными организациями, были (по его меркам) астрономическими.

– Спокойно, спокойно, не торопись, – мысленно сказал Алексей сам себе.

– Да, – тихо и сдержано ответил он на вопрос оперативного сотрудника о наличии у него просроченных займов.

– Много?

– Довольно много, – тихо и медленно, почти по слогам, произнес Алексей.

– Сколько? – уточнил оперативник, застучав пальцами по крышке стола.

– Свыше трех миллионов, – в тех же динамике и темпе проговорил Алексей. Точной суммы он и не знал. Он давно прекратил следить за ростом своих долгов за просрочки. Сейчас он старался не занимать вообще ничего ни у кого, но банкам и микрокредитным организациям так ничего и не отдал.

Оперативник нарочито удивленно поднял бровь:

– Ну ничего себе. Скажите, кому именно Вы должны?

– Я могу назвать нескольких кредиторов, но всех я сейчас и не вспомню, – произнес Алексей.

– В смысле? – продолжал «удивляться» оперативник.

– Их очень много, я не могу вспомнить сразу всех, мне нужно время, чтобы составить список, – проговорил Алексей.

По идее этот список ему надо было составить еще несколько лет назад, но он постоянно оттягивал этот момент. Ему казалось, что сделать сейчас ему было бы намного тяжелее, чем согласиться на предложение быть сбитым автомобилем. Алексей не любил думать о проблемах. Он не любил их решать.

– Ну некоторых-то Вы сейчас сможете назвать? – попросил опер, чуть смягчив интонацию, покосившись на край обеденного стола.

Алексей утвердительно кивнул. Он назвал названия первых десяти организаций, которые ему удалось сразу вспомнить.

Оперативник, казалось, удовлетворился перечнем, хотя и Алексей, и он сам прекрасно понимали, что полные данные о финансовых проблемах первого будет у последнего на руках через считанные часы.

Опер, тем временем, назидательно произнес:

– Как же это, Вы, до таких долгов докатились?

– Не рассчитал в свое время трат и не рассчитал заработок, – тихо, но очень четко, словно проговаривая заученный текст, произнес Алексей.

Скажите, а коллекторы Вас не достают? – слегка усмехнувшись, и искоса глянув на опрашиваемого, после некоторой паузы произнес полицейский.

Алексей молча кивнул, не став уточнять, что он уже давно не подходит к телефону и не читает сообщения. Сделал он это во избежание лишних вопросов. Например, вопросов на предмет того, как он собирается отвечать, когда следователь захочет связаться с ним по телефону. Он не сомневался, что его о таких звонках сейчас предупредят.

– Грубят, угрожают? – почти сочувственно спросил полицейский.

– Бывает, – спокойно сказал Алексей.

– Жалобы подавали?

– Да нет, – после паузы ответил Алексей, пожав плечами.

– А почему? – таким же участливым тоном опять с некоторой ноткой наигранного удивления спросил полицейский. – Сейчас на коллекторов, если они лишнего себе позволяют, управу найти не так сложно, как раньше Новые законы работают, приставы и мы довольно быстро реагируем.

– Ну как-то пока обходился без жалоб, – сказал Алексей.

– Ну как так? – продолжал полицейский, – Вам грубят, наверняка родственников Ваших достали в конец, а Вы терпите?

Алексей вздохнул и пожал плечами, чуть отведя взгляд вниз.

– Жалуйтесь обязательно! – горячо возразил полицейский. – Моего двоюродного брата, полгода назад также доставать стали, его супруге названивать начали и такие вещи в трубку говорить стали (Алексей чуть не вздрогнул), что и пересказывать как-то неудобно. Так что же. Подал жалобу и как отрезало. Никаких больше звонков, никто не беспокоил. Так что Вы это… не пускайте на самотек.

Оперативник задавал ему вопросы еще несколько минут. Он спрашивал его о жене, о ее работе, о том, нет ли у нее долгов, спрашивал, как учатся дети.

Алексей спокойно отвечал на все.

– Ладно, – произнес оперативник, немного помолчав – скорее всего, скоро Вас вызовем. Будьте на связи. Телефон указали верно?

– Может дать ему другой, один из двух тайных номеров, – пронеслось в голове у Алексея – уж слишком ему не хотелось включать смартфон с симкой, номер которой он указал вчера во время первого опроса. Но не сделал этого. Пусть тайные номера будут только их с супругой.

– Да, – сказал он, – верно (черт, теперь придется включить смартфон и принимать звонки и смс).

Полицейские поднялись и вышли из дома. В комнате как будто стало светлее и стало проще дышать. Алексей еще некоторое время сидел ровно на стуле – слабость потихоньку уходила, ощущение того, что в него загнали шпалу – тоже. Он медленно поднялся и вышел в прихожую. Со второго этажа спускалась жена.

– Все? – спросила она.

Он кивнул и сказал:

– Про тебя много спрашивали.

– А у меня про тебя, про твои долги, – ответила она. – Сказала как есть, перед ними бессмысленно лукавить.

– Все верно, – ответил он.

Жена развернулась и пошла вверх по лестнице, окликая детей. Она предложила им сегодня остаться с ней дома, вместо школы.

– С работы она, наверное, уже отпросилась, – подумал Алексей.

Он медленно одевался. Ему обязательно надо было идти на работу, хотя, отступившая на несколько минут слабость, похоже вновь охватывала его. Он достал из кармана кнопочный телефон и описал в коротком SMS-сообщении начальнику ситуацию и предупредил, что опозадывает. Он вышел из дома, прошел к калитке, задев головой ветку яблони, одарившей его пригоршней снега. Он поморщился, вытаскивая из-за шиворота жгучий снег, и вышел за калитку. От нее по Гагарина уходили цепочки следов двух оперативников.

***

Он очень медленно шел на работу. Уже было светло и на улицах были только редкие прохожие. С трудом ступая по снегу, который сегодня ему казался вязкой глиной, он уныло смотрел по сторонам. Никакой энергии в нем не было и в помине. Разговор с полицейскими, как будто высосал из него все силы. Но не только разговор…

Пройдя к работе путь до половины, он очутился в небольшой грязной рощице, раскинувшейся неподалеку от обочины шоссе за щитами. Ветви были столь частыми, что снежные рукава в пасмурный день создавали иллюзию сумерек. Он остановился. Сил больше не было.

Как-то навалилось все.

Он казался себе неуклюжим, грузным и прогнившим. Последние метров двести он с трудом волочил ноги, тяжело дышал, дорога под пасмурным матовым небом казалась бесконечной. Он подумал, что чувствует себя очень старым. Но ведь он еще далеко не старик. Ему еще нет и тридцати пяти.

Долги, почти нищенское существование, бессилие, отсутствие перспектив, никакого просвета впереди. И он снова не успел подмести под столом. К вечеру пыли и мусора на полу станет намного больше.

Как-то навалилось все.

Он увидел, что в метрах двух от него на краю дорожки что-то валяется. Он пригляделся – это был мертвый кот. Зверь пятнистой расцветки с чуть оформленными кисточками на ушах лежал на боку, приоткрыв пасть. Его остекленевшие глаза были полуприкрыты. Мягкая, наверное, очень приятная на ощупь шерстка чуть колыхалась от ветерка, и если не смотреть на пасть и на глаза кота, можно было подумать, что он спокойно спит, скоро проснется и побежит дальше по своим делам. Но сомнений не было – животное было мертво.

– Он лишен сил и одинок – подумал о себе Алексей, глядя на тело кота. Одинок и это при том, что у него есть двое сыновей.

Он поднял голову и хотел посмотреть на небо, но увидел только ветви, покрытые матовым снегом.

Он расстегнул пуховик, чтобы дышалось полегче, и машинально провел левой рукой по отвороту. Пальцы наткнулись на что-то твердое во внутреннем кармане.

– Книга, – понял он. Та самая, чтение которой он так и не смог вчера продолжить. Он вытащил ее из кармана. На темно-коричневой обложке золотистыми буквами было написано: «Магнус Каэкский. «Дозволь открыться Тебе»»

– Неужто, Магнус, – горько усмехнулся Алексей, – ты чем-то мне сейчас сможешь помочь?

Он убрал книгу обратно и побрел.

Когда он подходил к рынку, его взгляд упал на здание Антоновской детской школы искусств, слева от дороги. Здание?! Громко сказано. Обычный, двухэтажный дом, более подходящий для дачного участка, чем для госучреждения. Сайдинг, которым он был когда-то обит, потрескался и отвалился – во многих местах зияли дыры, через которые проглядывали, казавшиеся черными доски. Стены, окна, крыша с огромными козырьками – все было покрыто грязью. На окнах первого этажа были установлены черные решетки. Чердачное окно было наполовину разбито. Здание казалось почти бесхозным, нагоняя ощущение безысходности и тоски. Это впечатление еще больше усиливалось тем, что почему-то по всему периметру здания на расстоянии почти двух метров от фундамента не было снега – дом окружала серая земля, покрытая остатками редкой жухлой травы и поникшими стеблями кустарника. Вечный ноябрь. Школа пребывала в нем. Самим фактом своего существования она была горькой насмешкой над прекрасным и вечным. Между тем учреждение работало. В нем даже кто-то учился.

Дойдя до рынка, Алексей глянул на свое отражение в дверце машины, припаркованной у одного из входов – одутловатое лицо, начинающие обвисать щеки, намечающийся второй подбородок, усиливающаяся полнота, сутулая спина, синяки под глазами, уродливый пуховик. Он отвернулся от отражения.

***

Подойдя к своему магазину, Алексей увидел, что Мишки нет, а по магазину суетливо сновал его начальник, владелец точки, пытаясь обслужить одновременно нескольких покупателей. Увидев Алексея, он обрадовался и быстрым шагом направился к нему.

– А вот и ты, здорово! Представляешь, к Мишке тоже полиция утром нагрянула, он тоже опаздывает, – тихо произнес он, радуясь тому, что пришла подмога. И в этот самый момент в секцию, запыхавшись, влетел Мишка.

– Привет! – хрипло выпалил он.

Работа началась. До обеда Мишка и Алексей практически не разговаривали. Мишка был необычно для себя хмур и напряжен. Только через несколько часов, когда дело уже шло к перерыву (для Алексея) Мишка заговорил с ним:

– Слушай, к тебе ведь тоже сегодня полиция приходила? – как-то тихо, почти шепотом, спросил он. – Что спрашивали-то?

– Да разное, про регистрацию, про то, кому принадлежит дом, – начал отвечать Алексей, но Мишка его не дослушал и произнес:

– А меня, прикинь, стали о моих займах спрашивать? Чего, говорит, есть займы просроченные? Представляешь?

– А меня тоже об этом спросили, – ответил Алексей.

Мишка, казалось, облегченно выдохнул

– Тебя тоже? Слушай, а с какого, они этим интересуются? Какого им вообще надо знать об этом?

Алексей покачал головой.

Мишка помолчал немного, а потом спросил:

– А что ты им ответил-то?

– Правду, – усмехнувшись сказал Алексей. – Сказал, что не просто в яме, а в долговой пропасти. Они еще попросили пару микрокредитных компаний назвать, где я брал, ну я так навскидку и назвал. А ты?

– Ну я вначале как-то уклончиво постарался отвечать, но… – Мишка, почесал затылок. – В общем, на чистосердечное они меня вывели за две минуты. А мне так мерзко стало, знаешь. Какое им дело, а я и так, все время на нервах, изо всех сил деньги собираю, чтобы все вернуть. Леха, я серьезно, по всем сусекам… уже в щелях в полу монетки ищу, чтобы долг отдать. Мысль была, что сейчас в отделение и увезут протокол составлять. Да знаю-знаю, – замахал он рукой, – что такого бы не было. Но все равно не по себе стало.

– Так уж не по себе? – горько усмехнулся Алексей. – Мне бы твои долги.

– Ну не скажи, – протянул Мишка. – Мне до чемпиона (Мишка кивнул на него), конечно, далеко, но и не копейки я им должен. Да и коллекторы, ты даже не представляешь, как эти суки меня достали. Мишка почти перешел на крик и выдал матерную тираду, характеризуя сотрудников отделов взыскания и коллекторских агенств, которые уже изрядно успели потрепать нервы и ему, и членам его семьи, и даже его друзьям. Это было необычно. Мишка матерился очень редко. Обычно мат он использовал, когда был крайне зол или растерян.

– А, кстати, – закончив материться, сказал он, – опер-то меня как раз и задолбал вопросами о том, звонят ли мне коллекторы и не достали ли они меня, жаловался ли я на них. Вот это я вообще не понял, к чему было.

– Та же история, – сказал Алексей и пожал плечами.

– Дела! – протянул Мишка.

***

У Алексея начался перерыв. Какао у Гюльнары он решил отложить на самый его конец, а сейчас он достал из кармана пуховика книгу и пошел к одному из выходов с крытого рынка, где стоял пустой стул.

Он хотел все же почитать.

Магнус Каэкский.

О Магнусе он узнал всего лишь недели две назад. В один из вечеров он сидел на диване и смотрел в телевизор. В голове бродила тяжелая мысль: пора уже наконец что-то менять! Он смотрел в телевизор, не видя, что там, и почти в автоматическом режиме переключал каналы.

Его привела в себя внезапно прозвучавшая с экрана реплика:

«… и он до сих пор определяет наше мышление!»

Реплика была сказана каким-то ученым мужем в строгом костюме настолько азартно, что Алексей поневоле заинтересовался. Это была передача религиоведческого толка. Алексей такие не смотрел, но обаяние и красноречие участвующих в дискуссии в этой передаче было заразительным. Из этой дискуссии он и узнал о средневековом философе Магнусе родом из Римской провинции Каэкии, жившем не то в четвертом, не то в пятом веке нашей эры и о его трудах.

Философ этот, как следовало, из программы, был одним из крупнейших мыслителей в истории, оказавшим огромное влияние как на религии Запада, так и религии Востока, и был чтим в них до сих пор. Алексею показалось, что он когда-то слышал его имя раньше.

Он смотрел передачу, и внезапно в его голове возникла мысль: а может с этого Магнуса и начать. Может с его книг начать что-то менять в своей жизни. Нет, Алексей не был воцерковлен. Его даже было сложно назвать стихийным верующим. Но если бы его спросили – верит ли он, что миром управляет какая-то высшая сила, он, скорее всего, ответил бы утвердительно. Впрочем, против религий он также особо ничего не имел. Тут дело было в другом. Алексей хотел фундаментальных перемен в собственной жизни. Он хотел изменить свое финансовое положение, он хотел, наконец, навести близкую к абсолютной чистоте в доме, где он жил с семьей, но также он хотел измениться и интеллектуально, и духовно.

Фигура Магнуса Каэкского увлекла его тем, что, из рассуждений участников передачи, Алексей представил его кем-то вроде повара, который из воды мог создать кулинарный шедевр. Религия и вера были доступны всем. Например, религиозными себя считали и многие родственники, и многие знакомые Алексея. Казалось их вера и религия были чем-то простым и понятным. В них были лица и имена, известные всему миру, включая атеистов.

Но Магнус массам не был знаком. Скорее, его можно было назвать представителем духовной и интеллектуальной элиты, владевшей сложным, доступным столь же элитарному кругу специалистов и посвященных, знанием о вере, раскрывавшим все ее тонкости, дававшим возможность свободно в ней ориентироваться.

Это интриговало Алексея, это привлекало его. Уже на следующий день он зашел в книжный и, недолго подумав, какой из трудов Магнуса Каэкского приобрести, купил его трактат под названием «Дозволь открыться Тебе» – по словам специалистов из передачи, этот трактат был одним из самых важных в наследии философа.

Он начал его читать в тот же день, и первые главы давались ему с огромным трудом. Это были сплошь восхваления Всевышнего, написанные чрезвычайно эмоциональной, переполненной эпитетами, витиеватой речью. Алексею все время переходилось перелистывать в конец, чтобы прочесть множество сносок с пояснительными комментариями. Ему приходилось заставлять себя. Он читал во время перерывов на работе и иногда дома.

На рынке он лишь пару раз поймал удивленные взгляды других продавцов, что даже польстило ему и придало сил. Но очень быстро он понял, что, в целом, всем абсолютно все равно, что он читает. Дело к тому моменту пошло быстрее – он привык к языку книги. Однако неделю назад он оставил это занятие, каждый день намереваясь к нему вернуться. И вот, наконец, он это сделал. Возможно, если бы не последние события, то и не вернулся бы.

Он нашел примерно то место, где бросил тогда чтение.

«Нет места, где бы не было Тебя! Даже в сердце моем есть Ты, хотя по злобе своей и слепоте в юные годы свои, я не чувствовал и не видел Тебя»

Он остановился на несколько мгновений. Он сидел на строительном рынке. Перед ним был магазин, где продавалась спецодежда, справа – еще один магазин с сантехникой, слева – выход. Вокруг стоял негромкий гомон продавцов и покупателей. Алексей продолжил читать.

Это был раздел о сочувствии.

«Те, кто сочувствуют попавшим в беду, не умиляются разве они себе и не думает разве они о себе часто: вот прекрасны мы! Но разве такой человек, радующийся своему сочувствию, умиляющийся ему, не хочет ли он хотя бы иногда, чтобы несчастья с другими происходили чаще, чтобы он и еще раз, и еще раз мог умиляться своему чувству? Не лучше ли, преисполнившись любви к Тебе, взглянуть на страдание другого, помня о том, что оно лишь испытание, Тобой созданное, Тобой осмысленное до каждой мелочи, до каждого вздоха страдающего. Возлюбить должно не само страдание, но замысел твой и повести другого, если можешь, к этой любви».

Алексей остановился и еще раз медленно перечитал эти строки. Затем продолжил.

«Но слеп и безумен также и тот, кто смеется над несчастием другого. И погибель его не в том, что осудят его окружающие, но потому что кинжал раскаленный он втыкает в сердце свое, в обитель Твою. Но Ты, как терпеливый отец, ждущий, когда чадо его по неразумию своему не слушающее его, одумается, не уходишь оттуда, а все ждешь и ждешь исцеления безумца. Так что же делать сочувствующим? Любовь к Тебе – один лишь путь. Я вижу несчастного – не скорблю о нем, протягиваю ему чашу испить воды и рассказываю ему о любви к Тебе, и сам Тебя ищу в нем»

Впервые Алексей читал трактат Магнуса Каэкского с искренней заинтересованностью. В детстве от взрослых и учителей он привык слышать повеления сочувствовать и испытывать сострадание. К предложению задуматься о природе и значении этих чувств, засомневаться в их полезности, он был не вполне готов.

Не скорби о нем. Не смейся над ним. Помоги. Поведи к любви и сам в нем ищи Высшее.

Алексей отложил книгу и несколько минут думал.

– Предложить той пожилой женщине, чей внук уже мертв, той женщине, что вчера в оцепенении стояла у дома № 34 по Апрельской улице, полюбить замысел – не странная ли затея?

Не придя к ясному заключению, он продолжил чтение. В следующем разделе речь шла злой природе человека. И он показался Алексею еще более необычным.

«… бесстыдный насмешник моет свою свинью, наряжает ее в тунику, учит ее выполнять простые приказы – по слову его выходить из загона и по слову его – заходить. Он может даже бить ее нещадно за то, что она валяется в грязи. Разве преобразится свинья тогда в человека? Нет, все так же она, завидев грязь, обрадуется ей как младенец груди материнской и бросится валяться в ней, даже зная о наказании. Чем лучше человек? Какими бы науками себя не совершенствовал он себя, как бы не пестовал в себе добрые мысли, каким бы страшным ни было наказание ему грозящее, все равно стремится он к нечистотам, ко злу. Любит нечистоты, помыслы к ним устремляет.

Таков человек всегда: в старости, в зрелости, в юности, в детстве. Но почему же мы умиляемся детям? Почему говорим: невинное дитя, почему говорим: младенец чист? Разве чисты они, разве святы они пред Тобою? Или не человеки они? Мать скажет – умиляться ребенку правильно и хорошо, и что чувство мое идет из нутра моего. Возможно, и так, но чему умиляемся мы? Ребенку, что идет на ногах своих впервые в своей жизни, чтобы забрать сласть себе? Чтобы крикнуть: «Хочу»?

Что мы чувствуем? Мы осязаем обман, но не желаем его осязать. От Тебя отвернуться хотим, ибо истина Твоя горька, хоть и несет спасение. Дети твои – от явления в этот мир и до обращения в прах до праха несут на себе отметину – след челюстей звериных. А мы видеть этого не желаем и говорим: невинные! И говорим: чистые! Но есть ли чистота, кроме как в Тебе?!

Чист разве ребенок, безгрешен ли он? Он все тот же человек, загнанный в грязь своим пращуром. Он не может до поры сквернословить, ибо еще не успел выучить страшных слов. Он не может убить, поскольку не имеет еще таких сил, чтобы заставить другого прекратить дышать, но разве чище он от этого? Нет. Крик его, еще лежащего в колыбельке, нетерпеливый и пронзительный, бездумный, которым он зовет мать, желая ее молока, желая ее рук, ее взгляда, не испытывая ничего, кроме своего желания, уже есть крик зверя, уже есть свидетельство проклятия – губительного наследства нашего праотца-человека. В одном ребенок превосходит взрослого. Еще не одурманенный разумом он восприимчивее к слову Твоему. А в остальном, умиляться ребенку мы можем, лишь видя в нем и пестуя в нем Тебя, и через него, стараясь приближаться к Тебе еще ближе».

Алексей невольно задумался о своих сыновьях – Максиме и Сергее. Он никогда не воспринимал их так – не видел в них того, о чем писал Магнус. Он долго подбирал слово. Наконец, вспомнил его: «патология»! Вот оно. То, что описывал философ, напоминало наследственную патологию, проклятие, передающееся по наследству от отца к сыну от поколения к поколению. Он даже не думал о том, что нечто подобное может существовать. Однако чуть позднее Алексей вспомнил, как иногда, когда в разное время Максим и Сергей еще были маленькими, он внезапно, глядя на них, начинал испытывать непонятное смятение. Не то, чтобы страх, хотя, нет, это было похоже именно на страх, когда каждый из его младенцев начинал кричать, и на этот крик бежала его супруга, никогда не прося его подойти к ним вместо нее, бежала, бросая любое дело, каким бы она не занималась. Он смотрел в те моменты на детей, совершенно непонимающим взглядом, отчужденным, ощущая их самих, как нечто чужеродное в собственном мирке.