Незакрытые страницы

Предисловие

Некоторые исследователи считают, что люди, родившиеся в период с 1998 по 2003 гг., относятся к новому «Потерянному поколению». Я в этом убедился, поскольку сам к нему отношусь: люди, жизнь которых состоит не из стремления постигать или действовать, а из желания иметь «вечно-лучшую жизнь». Потеря традиций, неясность будущего, утопление в бездействии, сконструированном нашими родителями, проведшими молодость в 90-е. Новая эпоха безвременья, где нас ничто не тревожит и ничего не трогает, кроме душевных переживаний, вызванных социальной и психологической несправедливостью. Постижение и описание тягот новых молодых людей легло в основу этой книги. Разумеется, все написанное здесь – субъективно и утрированно. Но разве это не характеризует специфику нового «Потерянного поколения»: рассказать все так, как оно есть – со всем тем, что принято считать ненормальным? Мораль и нравственность сдохли тогда, когда люди начали сочинять себе оправдания перед Богом; когда молчание и осуждение стали ведущими качествами прошлого поколения; когда отрицание всего, что нам неблизко, стало толчком к суициду гуманности. Теперь святыни прошлого гниют в помойках современного потерянного сознания. Они его и потеряли.

Зародыш этой истории появился в те далекие времена, когда я был школьником. Разумеется, все то, что написано давно, обязательно редактируется. Тогда я поставил перед собой цель: рассказать о ребяческой жизни, полной выдуманных переживаний и событий. Все, что было мной написано, являлось центром моего разума, центром моей жизни. Как когда-то говорилось: «Я мыслю, следовательно – существую». Так оно и было.

Я не знаю, сколько мне было лет, когда я начал писать эту историю. Но написал я немного. Возможно, в силу своих ничтожных писательских способностей. Проявляется ли что-то большее сейчас?.. Нет. Ну и не надо.

Название данной истории менялось несколько раз. Изначально книжка называлась «Жизнь в Воображении». Да, мотив мечты, сна, нереального проходит свозь эту историю. Далее, книга была названа «Я как часть безумия». От этого названия также пришлось отказаться. Возможно, я и безумен, но никогда этого не признаю. Да и название было неподходящим. Крышу мне сносило, притом знатно. Сердце мое оставалось со мной, хоть и было на грани смерти. В итоге я пришел к названию «Жизнь все сама расставит по местам». Это действительно так. Мы приходим к данному умозаключению, будучи в отчаянии. Когда мы находимся на грани того, что не можем контролировать, и что упустили из рук. Так и получилось с названием этой книги: жизнь сама дала мне его, спустя кучу лет. Она все расставила по местам.

Но не все так, как хотелось бы. Каждый день я переживаю за то, что потерял свое счастье, обретя его совершенно случайно и продержав совсем недолго. Это, по факту, моя любовная история. И разве мы бы смогли осилить Пруста, не будь в его глупых аляпистых историях любовной линии? Возможно. Но любовь, как и была, так и будет самым важным чувством для человека. Самым теплым и самым желанным. Я безумно тебе благодарен. Любовь действительно сводит с ума.

И поскольку я пишу эти строки уже после того, как моя история закончилась (речь о давнишней писанине и реальных событиях), я осознаю, что еще ничего не закончилось. Оно меня беспокоит. Все самое ясное приходит совершенно случайно. Так и я осознал истинное название этой книги, после того как случайно услышал фразу: «Мне еще больно от развода с мужем… эта страница не закрыта». Действительно, мои страницы не закрыты. А будут ли?

Стиль написания этой истории ко мне пришел в последнюю очередь. Долго думал над тем, что из этой книжки выйдет. В итоге, что вышло, то вышло. Это жизнь. Со всеми трудностями и дуростями, которые мы встречаем на своем пути ежедневно.

Во сне нет правил, нет морали, нет наказания. И тот момент, когда ты находишься между двумя мирами, является самым болезненным, самым беспощадным. Ты не знаешь, где ты. Все слишком похоже друг на друга. Голова болит, а свет бьет в глаза. Он фолкнеровски ударяет тебя по лицу и растворяет твой разум в промежуточной вариации мира. Тебе остается лишь выблевывать свои кишки и наслаждаться мучениями.

На момент написания книги мной было создано 115 страниц рукописного текста. Разумеется, все написанное не соприкасается с тем, что я хотел сказать в этой истории, но не включить эти главы я не могу, поскольку именно с них все началось.

Изменение сознания – это обязательный процесс, в который входят переживания, потеря и попытки нахождения собственного разума, саморазрушение и очищение от шлаков прошедшего, уже потерянного времени. Это возвращение к балансу или обретение его. Именно поэтому я предпочитаю шоковую терапию: в ней скрывается истинное лицо действительности. Нам остается как следует посрать на эту действительность и плюнуть в лицо тем, кто посчитает книгу аморальной и вредной. Разрушение «нормального» разжижает мозг и туманит сознание, но открывает истину и укрепляет ее в сердце.

Агония

Когда что-то начинается, это обязательно когда-нибудь закончится. У всего есть конец. И к этому нужно быть готовым. Но так получается, что он наступает внезапно, или же спустя некоторое количество времени. И только тогда мы осознаем, что никогда бы не хотели этого конца. Ты лежишь, страдаешь, думаешь о том, что жизнь твоя больше ничего хорошего не принесет просто потому, что уже не приносит. Ты хочешь свести счеты со своим существованием, готовишься к смерти. Мысли создаются у тебя в голове все чаще, ты не чувствуешь совершенно никакого удовлетворения. Только боль. Пустота. Слезы. Кажется, что уже ничего тебя не может радовать. И только находясь действительно при смерти, ты понимаешь, что окончания жизни ты не хочешь. Ты можешь громко заявлять о том, что ты против поддержания жизни таблетками, посещениями врачей, операциями. Но когда ты видишь умирающую мать, лежащую на кровати; когда ты слышишь ее слова: «Я не хочу умирать»; когда ты видишь ее покрасневшее и мокрое от слез лицо, которое она старается спрятать, накинув на себя одеяло, только тогда ты понимаешь, что не хочешь этого конца. Для кого-то конец неизбежен сейчас. Но не для тебя. Ты самостоятельно его создаешь сейчас. Но эта боль, которая пронизывает тебя, она растекается по всему телу, она колит мозги, забивает дыхание, рвет твое сердце, она движет твоим состоянием. Ты сходишь с ума. Ты думаешь только об одном. Ты хочешь прекратить эту боль. Тебе тяжело думать. Ты не собран. Ты поддаешься этой боли просто потому, что она часть тебя. Она стала управлять тобой. Ты поддаешься ей. Каждый раз. Каждое движение пропитано болью. Каждый разговор несет только одну задачу: забыть боль. Но она незабываема. Она рядом. Всегда. Ее невозможно убрать от себя, выгнать. Она всегда наготове, а ты всегда примешь ее. У тебя всегда подготовленно для нее место. Разумеется, можно не постигать ее, не понимать. Но от этого тебе будет только хуже: ты будешь совершать ошибки снова и снова. Ты забудешь о боли, которую приносишь другим. А это возможно. И это сильнее. Ты пробиваешь душу другого человека, вырываешь его сердце, он теряет сознание от потери крови, а ты смотришь на это, сжимаешь остатки чувствующего сердца, переминаешь их между пальцами, размазываешь, кладешь обратно, со словами «Ну… живи!» и уходишь. Так ты делаешь с человеком то, что происходит с тобой, но разве он виноват в твоей боли, которую ты пытаешься игнорировать? Постигая свою боль, пытаясь разобраться в ней, утихомирить ее, ты приходишь к двум путям: жить с ней дальше или умереть в ней. Раньше я считал, что с собой кончают только слабаки, неспособные пережить страдания, потери, какие-либо ситуации. А разве плохо это, невозможность пережить стресс? Сие не является качеством человека. Он просто не может больше так: жить с болью. А она дерет его каждую минуту. Он живет ей. Стоит ли оно того? Растягивать существование, наполненное агонией. Ждать конца, когда ты можешь ускорить его. Разложение счастья, полное угасание радости и отсутствие стремления к переменам и осознанию. Сознательное осознание. Озарение? Ложь. Так мы и сходим с ума: живем там, где все придумано нами. Мы внушаем себе, что оправились, что теперь жить станет легче. Это и есть безумие. Ты обманываешь себя и веришь себе. Такая похвала глупости: выпросил у себя еще немного времени на жизнь. Но от нее не уйдешь. Будешь вечно блокировать воспоминания, чувства, эмоции, но постоянно возвращаться к началу. К открывшей тебе двери боли. Теперь, когда ты находишься между двумя состояниями, тебе разрешено прочувствовать весь спектр страдания. Теперь ты можешь упиваться отчаянием. Быть наедине с собой и разорвать свое сознание. Теперь боль не кажется чем-то временным. Она с тобой. Всегда. Напоминает о себе, просто существуя. Ты ковыряешь себя, надрываешь пластину спокойствия и пробуешь на вкус несчастье. Множество оттенков боли грызут твою грудь, пробираясь глубже, к изнасилованному сердцу. И ты сливаешься с пустотой. Тебя ничто не наполняет. Тебя нет. И мысль о кончине посещает чаще. Ты пробуешь порезать себя, но тебе страшно. Ты держишь в руках этот большой нож и смотришь на него. На его стальное лезвие. Ощущаешь тяжесть рукоятки. Руки потеют. Тебе страшно. Ты пробуешь сделать первый порез, но не получается. Он слишком мал. Ты боишься ощутить неописуемую боль. Щиплющую, чешущуюся боль от пореза. Запах железа. Но не от крови, а от соединения пота и металла. Ты пробуешь еще раз. Царапаешь себя. Еще, еще и еще раз проводишь лезвием по выбранной полосе. И вот видны ее очертания. Через пару минут она покраснеет. А тебе страшно продолжить. Нужно что-то другое. Пробуешь достать где-то лезвие от бритвы. Ломаешь станок или находишь отдельно, делаешь следующий порез. Ты режешь кожу, этого недостаточно. Боишься вскрыть вену. Режешь руку, проявляется кровь. Капли. Ты ощущаешь освобождение от невзгод. Но неокончательное. Притупляешь душевную боль физической. Но боли так каковой нет. Ты чувствуешь небольшое жжение, а вена не вскрыта. Постепенно, раз за разом, ты привыкаешь к этим ощущениям. Тебе становится мало. И ты начинаешь действовать. Более глубокие раны, больше крови. Попытки вскрыться вдоль. Ты начинаешь чутче ощущать прорезание кожи. Укол. Вход. Движение. Расслаивание. Проявление капли. Продолжение. Течь. Выход. Сначала яркий, далее глубокий оттенок красного. Маленькая струйка задерживается на ране, затем бежит по руке и капает на пол. Ты смотришь на это. Ты слышишь стук сердца: ускорилось. Ладони потеют. Идешь смывать. Наблюдаешь как напор воды осветляет цвет крови, делает ее оранжевой. Ты убираешь руку, а кровь продолжает иди из свежей раны. Меняешь температуру воды. Интерес к ощущениям. Холоднее – будто кристаллики пробивают рану дальше. Горячее – жжение и желание почесаться. Многие самоубийцы набирают ванную, ложатся в нее и вскрываются. Запястья под водой. Не так ощущается боль. Она притупляется, но продолжает жечь. Вода вокруг окрашивается, у тебя кружится голова. Сердце бьется сильнее: из-за состояния организма и осознания поступка – ты уходишь. Ты ощущаешь пар, который проносится в дыхательные пути, из-за чего становится тяжелее дышать. Спиной и затылком чувствуешь чугун от ванны. Неудобно. Руки стремятся выплыть. Моргаешь. Смотришь прямо. Страшно смотреть в воду. Тошнит. Слабость. Запахи проедают мозг: кафель, сырость, железо, канализация, мыло, зубная паста. Теплый пар. Отсыревшие полотенца. Закупорка звука. Слышишь гудение, бой сердца, пульс. А сил уже нет. Пытаешься закрыть глаза. Ты прощаешься с миром. Другой способ – повеситься, удавиться, задушиться. Когда-то я задавался вопросом, а можно ли умереть безболезненно? Нет. Все равно будешь чувствовать прорезание плоти, ломание костей, тошноту, затрудненное дыхание, пульсацию всего тела. Этот способ экстремальный и самый болезненный, наверное… Ты пытаешься сделать глоток воздуха, но не получается, надрываешь грудь. Чувствуешь, как веревка прорезает горло, пульс в голове ебашит, тебя сковывает твой череп. Ты дергаешься и все пытаешься вдохнуть, но шея ломается. Проблема в том, что ты ощущаешь все стадии, ведущие к смерти. Но вознаграждение того стоит. Хотя, терпеть эти мучения ради того, чтобы умереть… Натерпелся! Можно выпрыгнуть из окна. Когда ты живешь на пятом этаже можно и облажаться. А потом еще и мучиться вдвойне. А вот если с восьмого, то преставишься точно. Ты смотришь туда, вниз. Видишь дорогу, слышишь звуки улицы. Прохладно. Кажется, что в голове есть какие-то раздумья, но нет. Ты точно не думаешь. Именно в этот момент ты даешь разуму отдохнуть. Ему нужен отдых от ежедневных мыслей. Ты только смотришь вниз. Ты ощущаешь это расстояние, которое пролетишь несколько секунд. А кажется, что оно бесконечно. У тебя есть только одна точка – вниз. И вот, ты делаешь рывок, и глаза твои видят то, чего не видели: низ под другим углом. Этот низ приближается. Ты ощущаешь холодный ветер, поскольку летишь с невероятной скоростью. Со стороны кажется, что в воздухе переворачивается мешок с картошкой. А ты так себя и ощущал: мешок с мясом. Ты кричишь. Но крик твой прерывается громким, но в то же время глухим шлепком. Ты раздробил себе кости, брызнул своими кровью, органами и мозгами на асфальт (а лететь на траву не решился бы). Теперь ты лежишь. От тебя осталось только изуродованное тело. Но изуродовано оно было теми мучениями, которые привели тебя к окну. Можно попробовать наглотаться таблеток. Есть вероятность проблеваться и лежать с интоксикацией. Тут ты будешь корчиться от боли и хвататься за живот. Тебя кромсает изнутри. Желудок ноет, тянет, режет. Кружится голова. Ты вопишь от боли внутри. Необходимо промывание, но уже поздно. Процесс запущен. Ты обосрался. У тебя понос. Идет кровь. Ты готов вырезать себе живот. Но бывает все иначе. Ты просто моментально вызвал внутреннее кровотечение, ты забил дыхательные пути, ты высрал свои кишки. Тебе стало плохо, ты отключился. Навсегда. Кто-то считает, что сознание существует вне нас, оно безгранично. И после смерти ты будешь своими мыслями. Запуская процесс раздумья, мы не можем его остановить. Но я думаю, что после смерти нас ждет ничего. Только темнота и пустота. По сути, это и есть сознание. Ты живешь в постоянной пустоте и темноте. Нет ничего. Только осознание пустоты и темноты. Прощаясь с этим миром, ты прощаешься со всеми, кто тебя окружает. И многие считают самоубийц эгоистами. Если задуматься, зачем ты нужен человеку, покончившему с собой, когда не берешь во внимание его переживания, страдания, боль? Ты видишь результат, но не видишь причины. Ты видишь последствия, но не видишь пути, что привел к этому. Ты поплачешь, поскорбишь и будешь пытаться отогнать мысли об умершем. Ты будешь говорить: отмучился. Или призывать (гласно или нет) к жалению себя: «Почему ты меня оставил?», «Как мне жить теперь без тебя?», «Бедный я, несчастный!». И вот ты лежишь в земле. На твоих похоронах куча людей, которых ты при жизни терпеть не мог: «Ну а что, попрощаться же…». И всем этим людям, по правде, ты был не нужен. Они не беспокоились о твоём самочувствии и миросозерцании. Ты был частью их жизни, но и без тебя им спокойно можно обойтись. Но самое печальное, это то, что ты тратил на этих людей свои нервы, переживал за них. На самом деле, они нисколько не стоили твоего нынешнего состояния. Так оно и бывает. Ты ослеплен фальшивой поддержкой и театрализацией их поступков. От этого больнее. Доверяешь, а потом погибаешь. Разочарование происходит из-за ослепления. Ты очарован лестью, комплиментами, теплыми словами, реже поступками. А все потому, что некогда тебе не хватало поддержки. И ты бежишь за первым попавшимся актером. Произойдет ли когда-нибудь его исповедь маски? Все зависит от того, насколько этот человек неверен себе. Ты будешь считать его своим другом, опорой. Но как только станешь ненужным – он тебя выкинет. К сожалению, эта ненужность, как правило, выявляется в самый сложный для тебя момент. Как никогда. А ты прощаешь, прощаешь, закрываешь глаза, пропускаешь мимо ушей все то, что говорит, какой он подонок. Теперь тебе не нужно думать о ком-то. Ты в земле. Как и хотел. Но сколько страданий тебе пришлось перенести. Каждый день. Каждый час. Каждую минуту. Ты чувствовал боль внутри себя. Разорванную грудь. Ты драл на себе волосы. Брался за голову с мыслью «За что?». Утопал в отчаянных надеждах. Грезил о лучшем. Но ты сходил с ума. Придумывал другую реальность. Желал ее. Но не был в ней. От этого становилось еще больней. Умывался собственными слезами. Охота забыться, притупить боль. Алкоголь. Таблетки. Поиск помощи. Но ее нет. Ты пробиваешь свое сердце глубже. Кровоточит сильнее. Голова начинает болеть просто потому, что она забита мыслями и нерешенными проблемами. По структуре своей эти проблемы нерешаемы. Они существуют для того, чтобы угнетать нас: нехватка денег, несправедливое отношение, опоздания и пр. Ты переживаешь о внешнем виде, когда на самом деле, в глубине души, даже самому близкому человеку на тебя насрать. У него есть он, его проблемы и потребности. Ты – дополнение к его действительности, а когда-то и помеха, камень на его дороге. Так и получается, что ты начинаешь спиваться. Ты не находишь в трезвости того спокойствия и радости, которые по первости проявляются в опьянении. Но, как с любым наркотиком, тебе начинает становиться мало. Ты пьешь и пьешь, а расслабление не наступает. Нет размытости. Нет кружащейся головы. Нет желания поговорить и улыбаться. А когда-то было. Ты повышаешь дозу. Пьешь больше. Потихоньку усыпляешь мозг. Спирт перестает ярко чувствоваться. Лицо краснеет и внутри становится теплее. Не контролируешь руки и ноги, им нужно движение. Продолжаешь пить. Голову колит. Тошнота. Мутит. Руки начинают трястись. И только одно желание: продолжить. Конечно, когда у тебя похмелье, желание продолжать уходит на последнее место. Но когда ты пристрастился к спиртному, у тебя есть только одно желание. Ты становишься раздражительным. Даже любимые занятия и вещи не приносят радости. До того момента, пока не сделаешь глоток. И все приходит в норму. До поры до времени. Потом в твоей жизни появляются альтернативные способы расслабиться. Ты куришь дрянь, жрешь таблетки, нюхаешь бред, вдыхаешь пары токсинов. И тебя накрывает. Ты не здесь. Но тебе страшно. Привыкнуть к этому тяжелее. Это скорее развлечение. Очередной способ убить себя. Разрушение себя приводит к разрушению выдуманного мира, но сдерживает в реальном. Ты забываешься, время летит, но проблемы не уходят. Чем дольше ты пропадаешь, тем дольше оттягиваешь решение. Но в этом может находиться поиск ответа. Во многом, состояние нетрезвой мысли дает ключ к пониманию некоторых аспектов действительности. Ты разрушаешь себя. Убиваешь себя. Терзаешь свое тело. Пропиваешь остатки искалеченного восприятия. Ты продалбливаешь то, что делало тебя несчастным. Ты ускоряешь свою кончину, но делаешь это более элегантно. Не в лоб. Именно так погибает твое тело. Твой разум разлагался на протяжении всего сознательного в тебе. Дух умер тогда, когда ты осознал, что все кончено.

В поисках утраченного счастья

Вспоминается осень. Уточнение года не так важно, как может показаться. Но именно тогда свершилось погружение в безумное начало. От «без ума». Что и продолжается.

Школьные малолетние будни, встречи с друзьями. Неторопливое детство, которое так стремительно проносится. Ты проникаешь в собственные воспоминания, все тебе кажется наивным и глупым. А перенестись назад хочется каждому. Но не всегда мы были счастливы. Вернее, иногда мы были счастливы. Времени свободного не было. Чем мы занимались? Поглощали знания, ну или делали вид, что поглощаем. Так и получалось изо дня в день. Пришел, отсидел, ушел.

Приятели, которых мы всегда считали друзьями, на деле являются просто иллюзией. Никакого открытия.

Рано утром я пошел в школу. Там встретился со своими друзьями. Мой лучший друг Леша любил кино, был шутником. Вместе смотрели фильмы, еще не понимая, что это классика. Мы не знали, что существуют многочисленные научные работы, посвященные этим фильмам. Нам было все равно. Для нас не существовало ничего, кроме этих фильмов и эмоций, получаемых от просмотра. Смотрели то, что грело нам души. Другой мой друг – Ильнур был неуверенным в себе чуваком, который то и делал, что молчал. Но если скажет чего – хоть стой, хоть падай. Также рядом находилась девчонка – Саня. Парень в юбке, хоть и клише, но такой она и была. Еще один мальчик существовал рядом – Семен. Одноклассники стремились окончательно уничтожить его самооценку. Но я не был тем самым парнем, что нравился всем. Нет. Я был чудаком. Таким и остался. Грустный клоун.

Домашние работы делались очень тяжело. Не давалась мне учеба легко. Никогда. Но частенько у меня получалось выходить сухим из воды. Не за счет хитрости, а потому, что я был огорожен типа куполом неприкосновенности. Просто так складывались карты.

Была у нас учительница. Сука такая. Честное слово. Тамара Владимировна, лет 30. Одинокая несчастная баба с прицепом в виде маленькой дочки. Муж-чурик бросил их, потому что выебала эта Тома ему мозг. Так и вымещала на нас она свою злость. Лживая и хитрая. А тех самых учеников, которые ее любили, мы называли «жополизами». Ну, то есть лизали ей жопу: доносили на своих же одноклассников, делали комплименты, ходили рядом и садились на первые парты, чтобы быть как можно ближе к своему кумиру. Бывало, заходили к ней в гости и играли с ее чадом. Среди обожателей сучьей жопы числились: наша староста Катя и ее подруга Ксюша. Была еще одна деваха, звали ее Роза. Почему-то мне кажется, что она страдала аутизмом. Не знаю, может это и было так, но тогда я не придавал этому значения.

Часто после уроков мы оставались на школьном дворе и играли в снежки, били друг друга и ругались матом. Однажды во время таких игр из школы вышли трое: Тамара Владимировна, Катя и Ксюша. Двое моих одноклассников кидались снегом, обоссаным собаками. Их забавляли подобные игры: написать кровью на зеркале в туалете для девочек «Ты – следующая», вывесить фотографию учителя в черно-белом цвете и дорисовать черную полосу в углу. Так вот, один из них, В., кинул огромный снежок в А., который стоял спиной ко входу. А. увидел, что в него летит этот желтый ком и увернулся. Снег прилетел в рыло Томы. Катя и Ксюша стояли в растерянности и выпучили глаза. Ступор. Лицо Томы покраснело. Ей было неловко, обидно, злостно. Она пришла в ярость. Пальцы скрючились в кулаки. Она побежала вниз по лестнице и крикнула: «В.! Иди сюда! Что за шутки? Ты че, клоун что ли?». Она надрывалась. Глаза как у таракана. В. ей ответил. Он стоял, ничего не предпринимая:

– Извините… я случайно, – сказал он.

– Ты думаешь я не знаю, а? – подбежала она.

– О чем? – воскликнул В.

Он действительно не понимал, что Тамара Владимировна имела ввиду.

– О том, что ты меня ненавидишь! Я взрослая, понятно? Я мышью не буду!

Она приблизилась к В. так, что на секунду всем показалось, что вот-вот и она влупит ему. Она тыкала в него пальцем и орала:

– Я хочу правосудия!

Тома запрокинула голову и начала истошно рычать в небо. Глаза вылупила. Все стояли и наблюдали. Нас было человек 15 во дворе. И только А. решил заступиться за В.:

– Вы права не имеете нас трогать!

Тамара посмотрела на него, теперь ее лицо напоминало морду утки. Она повернулась к крыльцу, на котором стояли жополизки.

– Пойдемте, девочки. Завтра у вас контрольная будет. – пробормотала Тома. Троица удалилась.

– Что это сейчас было?.. – спросил один из девятиклассников.

– Это было шикарно! – объявила Лиза.

Лиза – одна из тех, кто не может находиться в одной комнате с Тамарой Владимировной. Часто у них возникали конфликты. Тома вызывала ее мать в школу, поскольку Лиза не хотела отдавать свой сотовый. Мама же ответила дочке: «Нахер она нужна… отдала бы его и все. Че она меня с работы тянет. Дура какая-то».

– А че шикарного? Завтра контроша… – вздохнул Леша.

– Знаешь, ничего страшного, – ответила Лиза, – зато А. эту тварь на место поставил. Так и будем ее называть. Тварина, блять…

Так мы и разошлись.

Придя домой, я кинул портфель на пол своей комнаты и уселся на стул. Раздеваться было лень. Я расстегнул куртку и взял в руки телефон. Пролистал ленту новостей. Начал думать. А что, почему никто не помог В.? Только А. и то, потому что друг.

Драка. Камень полетел в башку. Лицо в ранах. Засохшая кровь. Корка гноя. Двойки. Кривые гниющие зубы Томы. Пропал ребенок.

Мы позвонили соседям Леши. Это были странные армяне, живущие в трешке: четыре ребенка в одной комнате, два в другой, родители в третьей. Воняло кофе. Прямо блять воняло. Тошнота. Куча обуви. На ботинках лежат куртки. Кофе. Пот. Резина. Синтетика. Кожа. Армяне.

Жил Леша с мамой и бабушкой в однокомнатной квартире. Бабушка спала с Лешей в комнате, а мама на кухне. Раковины не было. Посуда мылась в ванной. Обоев не было. Зато были ноты и приятный запах. Запах не чистоты, а чего-то домашнего, уютного. Отец от Леши отказался.

Дверь в квартиру открылась. Перед нами стояла мама Леши, от которой пахло чем-то невнятным. Резким. Туманным. Снова четким. Бомж, запах которого в себе совмещает пот, теплую мочу, приторный алкоголь. Забивающая субстанция отрыжки. Так пахла мама Леши.

На табуретке, находящейся между дверьми ванной и туалета, стояла массивная клетка, в которой жил хомяк. Василиса.

– Пельмеши будете? – спросила мама.

– Не, спасибо! – ответили мы.

– Странно…

Она кинула презрительный взгляд.

Леша домой не пришел. Она решила тяпнуть. Пизданулась лицом о стол. Спят усталые игрушки…

Вопрос о ее сексуальности ранее не стоял. Стояли члены. Но сейчас даже самый нечувствительный нос услышал кальмара. Может быть, Леша там ловил рыбу? Ловись, рыбка, большая и маленькая! Решили, что пользовать прорубь по назначению не будем. А хотелось.

Дом, милый дом! Тома напиздела, мол, уроки срываю. Я прихерел. Тургеневская девушка. Шаль. Пучок. Сальная челка. Персиковые туфли. Акне. Грымза.

Утро. Объявление. Нет даты пропажи. Мужик. В блевотине виднеются кусочки пиццы. Я хочу питсу. Сморчки на пальто.

– Двадцать рублей не будет? Дочке свечку поставить.

– Какую свечку? В очко себе свечку вставь.

Пропнул под сраку. Дядя Витя ебнул лопатой в челюсть чуваку. Куча собак на школьном дворе. Кучи говна. Зачем, дядя Витя? Зачем?..

– А ты представляешь, я даже и не знала, что она проститутка?

– Ты о чем?

– Тетя Лиля сказала, что видела, как Лиза ему дрочила на последнем этаже. Что-то там письку терла. А она замечание сделала, так они сразу и убежали!

– А она откуда знает, что это Лиза?

– Так она под ними и живет.

– А я видел, что в другом подъезде. Она там окна мыла.

– Ну мне она так сказала. Я в шоке была, когда услышала.

Несколько неожиданных телефонных звонков. Вот скотина блять. Слышим шаги. Вспомнишь говно – вот и оно. Опять гной из черной картошки. Как у них еще язык не отсох – столько очко вылизывать? А у Томы верхняя губа так приподнимается, что оголяет зубы с деснами. Жуть. Как у осла.

Пальцы пахнут рыбой. А котлеты с пола собирают тремя пальцами. Такие влажные. На пару. На вкус параша. Помешали рис рукой. Это новый запор. Мертвая кожа. Грязь. Микробы. Что-то пишет ручкой на листочках. Перхоть на патлах дяди Вити. Свитер песчано-серый. Канистры с объедками уходят вместе с дядей Витей. В канистрах все намешано. Только то, что уцелело отправляется в отдельные тазы, а затем повторно детям и учителям в тарелки. Микроволновка, чутка перца и все готово. Кругляшками накрошила нахуй водой залила блять приправы добавила нахуй что там сало там луку обжарила нахуй ну есть колбаса там или мясо что-нибудь такое нахуй а обжарила нахуй чик чик чик и все и все нормально хули мне тут ждать блять два часа не подавитесь! Может быть, поэтому школьную еду недосаливают?

– Хочу, чтобы Ксюша заболела СПИДом или лучше раком. Да! Лучше раком! Вот, чтоб она стала спидозной шлюхой, у нее был герпес от грязных писек, а пизда со сракой разорванные. Вот потеха!

Саня вспоминает историю о травке в мужском туалете. Иван принес Гаррисона Форда. Хорошо сейчас! Ты послушаешь? Когда я впервые встретил тебя, но ты не осознавал. Я не могу забыть тебя и удивление от тебя. Ты представил меня моему разуму и оставил меня хотеть тебя и таких как ты. Я тебя люблю. О, ты это знаешь! Моя жизнь была пустой навсегда, на спаде, пока ты не взял меня, не показал мне все вокруг. Моя жизнь теперь свободна, моя жизнь ясна. Я люблю тебя, сладкий, хоть ты и не слышишь. Давай сейчас, попробуй! Они не знают, о чем ты. Они унизили тебя и закрыли тебя. Ты дал мне новую веру, и скоро мир полюбит тебя, сладкий мой!

– Ты че, свинина, сделала?!

Саня пизданула его по яйцам.

– Тупая дрянь! Вот мразь!

Бычки на полу. Яйца всмятку. Бесплодие. Хер не стоит к 27. Много курил этой штуки. Ах, сладкий лист! Детская комната милиции. Учет.

Письки на полях учебников. Тень во дворе. Леша или Майкл Майерс? Капли пота на висках Ильнура. На камерах его нет, а милиция в кабинете директора есть. Тридцать тысяч. «Будете отрабатывать, чтобы долг отдать». Говорят, он извращенец. Чего он хотел? Чтобы мы подставили жопки, а он вставил в нас свой член? А потом мы бы сосали грязный и вонючий от наших немытых жоп хуй?

Сон? Сильный дискомфорт. Футболка задралась. Натирает. Животом вниз. Кажется, что рядом с лицом кто-то водит горящей свечой. Жар переходит от головы к поясу. Потом в ноги. Пот. Подушка примялась, стала каменной. Лицо повернуто к стене. Что сзади? Сзади – армян в засаде. Кто-то фыркнул. Я почувствовал дыхание на затылке. Тут кто-то есть. Рост составляет около трех метров. Черные, как смола глаза. Крокодилья пасть. Слюни. Лапы до пола. Оно смотрит на меня. Сопит. Дышит. Оно скалится. Смесь волка и крокодила. Рычит. Оно хочет крови. Но у меня не бывает месячных. «– Еда!». Из пасти воняет тухлой рыбой. Оно стоит в углу. Я так и не понял, спал ли я. А король-то голый!

На руке оторван кусок кожи. Небольшой. Кровь. Течка? Мать наносит левомеколь, обматывает мою руку. Отец звонит на 112.

– Иди сюда, сука ебучая! Блядина!

Отец сдавливает шею собаки. Она скалится, параллельно скулит и вытаскивает язык. Он тянул ее шею вниз. Давил. Прожимал большими пальцами ее горло. Собака елозила, барахталась, пыталась выбраться. Он пытался бить ее головой об пол. Ему удалось зафиксировать положение собаки одной рукой: он душил ее, прижимал голову к полу все сильнее и сильнее. Второй рукой он пиздил ее по животу и спине, чтоб не барахталась. Она пищала. Мучилась. Он тянул ее за лапы, выворачивая их. В паси собаки образовалась кровь. Каждый новый удар она встречала попыткой увернуться и закрывала глаза. Мать подошла к моему письменному столу и взяла ножницы. Отец взял их. Он четыре раза нанес колющие удары в область живота собаки. Ее кожа не поддалась сразу. Первый удар только натянул ее, и скорее вызвал тугую глухую боль. Второй удар пробил кожу собаки. Кровь чуть-чуть брызнула из тела и окрасила кисть отца. На ножницах появились следы красного. Следующие разы ножницы достигли органов. Собака пищала. Пыталась вырваться. Силы покидали ее. Отец раскрыл ножницы. Приставил их к горлу собаки. Начал сдвигать и резать гортань ножницами. Буквально перерезать. Конечно, он и не думал, что шея собаки будет достаточно толстой для этого дела. Он упорно пытался перерезать ей горло. Ни разу еще он не соединял средний и большой пальцы с такой яростью и скоростью. Разумеется, собака умерла. Ее тело отец положил на балкон в моей комнате. Оно в пакете Пяточки. Эх, Пятерочка, ай да матушка.

Проходя между двумя часами ночи и тремя по улице Сталеваров, там, где ее пересекает Винницкая улица, не поленитесь, задерите голову и взгляните вверх – на длиннющий 49 дом, херово соединенный с 47-м. Там, в середине, на восьмом этаже, горят окна в комнате, где сижу полуголый я. Обычно я работаю, дрочу или смотрю фильм. А бывает все сразу, в одно время. И только я успеваю втянуться в свое дело, как тут же небо становится светло-синим. Снаружи начинают петь птицы, все еще свежо. В комнате свет выключается, как только я заканчиваю работать. На столе у меня всегда стоят бокалы и кружки. Под столом валяются пустые бутылки, до которых я некогда был страстный охотник. Не то, чтобы я собирал эти бутылки, но увеличивал количество этанола в крови. Мусор, копящийся во всех углах комнаты, мне совершенно не мешает. Мешают лишь мухи. Ебаные мухи, кружащиеся в танце прямо под моей люстрой. Что нужно этим сволочам? Как следует отложить десяток личинок на мою еще свежую и вкусную еду? Да. Как следует заебать меня своим блядским жужжанием? Да. Как следует обосрать все, что есть в комнате? Да. А потом приходится отдирать эти маленькие говешки от полок, ключниц и прочих безделух ногтями. Благо, ногти я не сожрал, будучи малолетним нервным дебилом.

1. Отнюдь не малое место среди благочестивых занимает шлюха, если сравнить ее с нарками, бомжами и прочим белым отребьем, которого настолько величиной превосходит шлюха, насколько сама она уступает барыге. И пиздою шлюха снабжена не по общей мерке: одним дано сплошь зарастать волосами, другим же предоставлено пользоваться всеми отверстиями в теле, – нет, подобно алкашам, ворам и трейлерному мусору, из влагалища у шлюхи, но, по сравнению с ней, пизды других так же грубы, как греческие одежды против тонких и мягких тканей кыштымского трикотажа. К тому же, если кто пристально вглядится, – пися шлюхи расцвечена как у павлина, когда она, распростершись, взмахивает ею под лучами солнца.

2. И оргазм шлюхи не похож на быстрые взмахи летучей мыши, не похож на подпрыгивания лягушки на хую или кружение юлы – плавным поворотом стремится шлюха к некоей цели, намеченной в воздухе. И к тому же ебется она не безмолвно, но с песней, однако не с враждебной песней бывшей или случайной бабы, не с тяжелым хрипом милфы или отчима, страшным и угрожающим, – нет, трах шлюхи настолько звонче и слаще, как против труб и кимвалов медовые флейты.

3. Что же до других частей тела, то голова шлюхи наитончайше соединяется с шеей, легко поворачиваясь вокруг, во время отсоса, а не сросшись, как у жены; выпуклые соски с большими ореолами; грудь, прекрасно сложенная, хоть и потасканная, и ноги, прорастающие свободно, без излишней связанности, открывающие пизду под всеми углами. Жопа – крепкая и похожая на панцирь своими широкими бедрами и бархатной кожей. Трется шлюха не клитором набухшим, как малолеточка, но губами и анусом, такими же, как у слона; ими она и разыскивает, и хватает пенис, и удерживает его, крепко прильнув напоминающим щупальцы полипа клитором. Из него-то показывается зуб, прокусывая которым, пьет жена кровь; пьет шлюха бабки, но сладка ей и сперма, а боль пострадавшего невелика. Двуногая и трехдырая, ходит шлюха только раком, на четвереньках, пользуясь двумя передними, как ногами. И можно видеть объебанную шлюху, шагающую на четырех и совершенно по-человечески, по-нашему держащую на весу в руках что-нибудь съестное, имеющее в составе только вредное, и питьевое, имеющее акцизу.

4. Рождается же шлюха не сразу такой, но сначала червяком входит в нее люд или играет с предметами на хуй похожими. Немного спустя шлюха хочет мужчину, бреет писю, идет на охоту, ебется пару лет за просто так, сменяет еблю за заработок, случайно беременеет и рождает маленького червячка – будущую шлюху. Пребывая и питаясь с людьми одними кушаньями, за одним столом, она отведывает все, кроме безалкогольного, ибо пить его для нее – смерть. И все же она недолговечна, ибо очень скупо отмерены стенки влагалища. Потому-то больше всего любит она анал и на свету устраивает свои общественные дела. Ночь же шлюха проводит бурно, по членам летает и сосет, но притаится и кончает неподвижно.

5. И еще буду я говорить о большом уме, когда избегает шлюха злоумышляющего и враждебного к ней пидора: она подсматривает сунувшего в засаду и, смотря прямо на него, вдруг отклоняет трах, чтобы не попасться в расставленные сети извращений, не спутаться сплетениями чудовища. О мужестве и отваге шлюхи не нам подобает говорить: красноречивейший из поэтов – Георгий Щербак – не с львицей, не с пумой и не со свиноматкой сравнивает отвагу лучшей из героинь, желая ее похвалить, но с дерзновением шлюхи, с неустрашимостью и упорством ее натиска. Ведь именно так он говорит: не дерзка она, но дерзновенна. Ибо, когда ее отгоняют, говорит поэт, она не отступается, но старается не укусить. И вообще так восхваляет поэт и восторгается шлюхой, что не один только раз и не редко, но очень часто вспоминает ее: так, только упоминаемая, украшает она любой день. То рассказывает поэт, как толпами слетаются шлюхи на бабки, то говорит об Ивлеевой, когда отвращает она стрелу от вечеринки, чтобы не нанесла ей убыточной раны; сравнивая ее с заботливой матерью, сосущей своему младенцу, снова сопоставляет с ней шлюху. Также прекрасным эпитетом украсил он жопы шлюх, прозвав «крепкими», а рот их называя «глоткой».

6. И так сильна шлюха, что, сося, проглатывает не только кончу человека, но и быка, и коня, и даже слону она приятно минет делает, забираясь в его морщины и беспокоя его своим, соразмерным по величине, ротиком. В любовных же и брачных сношениях у них большая свобода. Самец, подобно петуху на зоне, взойдя, не спрыгивает тотчас же, но мчится вдаль на своей подруге, она же несет возлюбленного к шейху и сутенеру. Так летят они вместе, и связь эта, заключенная в воздухе, не разрушается полетом. Если же ей отрезать матку, шлюха еще долго живет остальной частью пизды и продолжает дышать.

7. Но сейчас о самом значительном в ее природе намереваюсь я говорить. Кажется, что только об одном забыл упомянуть маркиз де Сад в слове о душе и ее бессмертии. А именно – выебанная шлюха, обрызганная спермой, кончает, как бы снова возрождаясь, и снова сначала начинается новая жизнь. Уж это ли не убедит с несомненностью всех, что душа шлюх также бессмертна, если, удалившись, вновь возвращается, узнает и воскрешает тело и возвращает шлюхе оргазм? Не подтверждает ли это рассказ о Жюстине и Жюльетте во дворце людоеда Минского, будто часто покидавшая его душа блуждала сама по себе и затем, вновь возвращаясь, сразу наполняла его тело и ебала до посинения Жюстину и Жюльетту?

8. Свободная, ничем не связанная, пожинает шлюха хуи других, и всегда кончи полны для нее яйца. Ибо и женатики доятся для нее, и холостяки на нее работают не меньше, чем на женщину другую, и понимающие для нее услащают ананасом спермач. Пробует она их раньше жен: прогуливаясь по хуям, шлюха угощается вместе с ними и наслаждается из всех пенисов.

9. Шлюха не устраивает себе гнезда или крова, предпочтя, подобно скифам, блуждающие перелеты, и, где бы ни застала ее ночь, там она находит и пищу, и сон. Ибо, как я уже сказал, с наступлением темноты шлюха ничего не предпринимает, находя ниже своего достоинства скрытно что-либо совершать, – она считает, что нет ничего постыдного в ее делах и не принесет ей стыда ничто, совершенное при свете.

10. Одно предание рассказывает, что в древние времена жила шлюха – блядущая женщина, гязнуля-сосуля и с языком болтливым как мельница, и были они вместе с Йосей влюблены в Одного и Того же. И вот постоянно блудила она, Спящему минет делала, болтая языком по уздечке, посасывая залупу и передирая яйца в ладони, и так рассосала хуй Его однажды, что Он в оргазме превратил женщину вот в эту шлюху в мать Христову. Поэтому-то и теперь, вспоминая Бога, она словно завидует дням, когда еблася с красавчиками, когда в рот брала у прекрасных, особенно молодых и нежных. Отсос ее и жажда спермы – знак не свирепости, но любви и ласки, ибо стремится она, по возможности, отведать от всего и добыть меда с красоты.

11. По уверениям древних, была также и некая Настенька, называвшаяся шлюхой, – танцовщица, колхозная и глупая, знаменитая в Москва-Сити, гетеро, о которой комический поэт сказал: «Ну, отсосала шлюха, так до сердца дрожь».

Веселая комедия блога ее также не пренебрегала и не закрывала доступ на сцену имени шлюхи. Стыдились ее и родители, что шлюхой стала их дочь. Да и трагедия с великой похвалой вспоминает шлюху в стихах:

Какой позор! Бесстрашно шлюха на людей

Стремит полет отважный, жаждет трахнуть их,

И воины робеют пред пиздой врага…

Многое мог бы я рассказать также о шлюхе-козлятине лысой, если бы всем не была хорошо известна ее история.

12. Существуют еще и особые большие шлюхи, которых многие называют «мамками», другие же – «главными девочками», с суровейшим трахом и быстрейшим оргазмом мужским. Эти долговечнее других и всю зиму переносят в шубах, но большей частью притаившись под крылом папочки. Удивительно и то, что эти шлюхи свершают положенное для обоих – и женского и мужского родов, попеременно их впуская в себя. И все бабки отдаются папочке.

Но я прерываю мое слово, – хотя многое еще мог бы сказать, – чтобы не подумал кто-нибудь, что я, по пословице, делаю из шлюхи суку.

Но что мечтать, ― бесполезно. Судьба есть судьба, я слишком далеко уже зашел. У меня никогда не будет счастья. Все будет мимолетным. И нет более чего-то, что бы делало меня счастливым.

Я подонок. Я получаю по заслугам. Сейчас мне нужно питать себя. Я один, мне нужно помнить о себе. Кто обо мне еще позаботится? Ветер хаоса, жестокий, страшный, разрушил мою жизнь. У меня тоже есть родители – далеко, полоборота земного шара отсюда, в аду или раю – мама. Где-то в параллельной вселенной – папа. Мама часто снится мне, разговаривает со мной, всегда утешает меня. Очень сложно так жить: осознавать, что и поговорить не с кем; обсудить дела, спросить мнение, похвастаться обновкой или случайной радостью. Нет больше человека, который интересовался бы мной. За все это время я понял, что одиночество – страшное состояние, которое способен развеять только алкоголь. Больше родственников у меня нет. Да, есть сестры, которым я на хуй намотался со своими проблемами и переживаниями. Есть братья, которых я на хуй намотал за их мерзость. Есть дяди и тети, игравшие какую-то роль в моей жизни лишь единожды. Со временем пропадают все. Все те, кого ты ждешь. Ну и хуй с ними.

От моей бывшей я перенял кое-какие привычки и с ними живу. Некую мудрость, касаемо лиц, вышеупомянутых. Еще Шекспир в «Лире» писал, что не все «близкие» оказываются близкими. Тяжело это было – расставаться. Мучительно. Очень горела голова. Болело в груди. Но сейчас я пишу эти строки, осмысливаю все то, что было, думаю о том, что будет. Живу.

Жизнь сама по себе – бессмысленный процесс. Поэтому я всегда искал высокое занятие себе в жизни. Я хотел самоотверженно любить, с собой мне всегда было скучно. Я любил, как вижу сейчас, – необычайно, сильно и страшно, но оказалось, что я хотел ответной любви. Это уже нехорошо, когда хочешь чего-то взамен. А еще хуже, когда это получаешь.

Все потерявший и сдавшийся, я сижу на кресле, пишу эти строки. Периодически выпиваю. Конечно, не так много и не так часто, как раньше, ибо чуть не помер пару раз. А жить дальше охота. Да, хочется другой жизни, но хуй там плавал. Сегодня пятница, скоро на карту упадет аванс, а я в долгах, как в шелках. Утро. Голубое небо. Проезжающие машины. Лай собаки за окном. У меня много времени впереди, но мало сил и совсем нет счастья.

Что со мной будет конкретно? Завтра, послезавтра, через год? Кто знает! Велик мой путь, я это знаю. Часты его перекрестки. Кого я встречу, что впереди – неизвестно. Может, я набреду на путь всезнания. Может, сопьюсь к хуям собачим и буду просто плыть по течению, а сестры мои будут изредка навещать меня, приносить булки с сыром и осуждать. Может, я уеду отсюда и проживу беззаботную жизнь в другой стране. Но обрету ли я счастье? Кто виноват, что его нет? Что делать?

Я парень, который не готов на все. И я постараюсь что-то дать, раз у меня забирают бесценные годы. Например, эту книженцию: свой подвиг, свою бессмысленную смерть. Да что там постараюсь! Уже даю.

На глаза мои от волнения навертываются слезы, как всегда от волнения, и я все еще чувствую боль. Я все еще задыхаюсь от потери счастья. Мечта моя постепенно образует опухоль в разуме, а в душе она расплывается.

– Я ебал вас всех, ебаные в рот суки! Идите вы все на хуй! – шепчу я.

Мы встретили его случайно. Нельзя сказать, что были удивлены, но и нельзя сказать, что подобная встреча была обыденной. Леша говорил, что повстречал Лепрекона впервые в таинственном лесу, полном громадных комаров. И я блядь буду, если Лепрекон не стоял сейчас перед нами. Низкий мужичок, очень похожий на Шляпника Кэрролла, с потасканными и грязными одеждами. Лицо его было худое, говорил, что давно не ел. А от яиц Ильнура отказался. Как было бы славно, если бы он взял в рот наши яйца. Теплота и влажность обволакивают яйца, заставляя возбуждаться сильнее. Оттопыренный член пульсирует в желании войти в ротик и ощутить узкость глотки, ее скользящий эффект. Но это только у умельцев сосать. Если сосать не умеешь – не берись. Бабу с возу – кобыле легче. Нет ничего хуже неумелого минета, когда зубы задевают бордовую залупу. Да, конечно, рот не всегда помещает в себе член целиком или малую его часть: все зависит от минетного аппарата. И во время отсоса ты или заставляешь брать глубже, или сам стараешься взять глубоко, но этого недостаточно. Надо сосать сердцем, а не мозгами.

Мы стояли рядом с домом Леши. Поскольку его мать уже как четыре дня бухает, и сосед армянин захаживает к ней, как только жена уходит из дома, подниматься мы не стали. Сосед поебывает спящую мамашку Леши, пока та в отключке, а она потом удивляется, почему лежит обосранная. Сразу видно – не делает клизму, а ему хочется уже не пиздятинки, а тугого ануса. Лепрекон стоял и пялился на нас. Выпучил глаза. А я смотрю на этого говнюка и воображаю, как он ест яйца Ильнура. Всасывает их в горло. Он не вдупляет. Похоже, атмосфера города его одурманила. Ему необходимо обратно в лес с комарами.

– А вы в курсе какие комары в моем лесу? Вот такие. Я охуел, когда уснул там голый. Только жопа моя была видна из космоса. А она у меня не первой свежести, так сказать… волосатая. Чтож ты такая сука волосатая?..

– А причем тут комары?

– Так я когда на спину-то перевернулся, я там через час, наверное, просыпаюсь, а комары сосут у меня.

– Прям сосут?

– Ну кровь из хуя сосут. У меня вены сука лиловые на хую, громадные, я ебал. Так они такие большие эти твари, что я нихуя писюн свой не чувствовал. Вот так сосали. Умело. Аж ноги отнимались.

– Больно было?

– Яж говорю, аж ноги отнимались! Во! – показал он большой палец, – Хотите вам хуй покажу, дети?

– Да! – воскликнула Саня.

– Ну давайте только не тут, – сказал Леша.

– Да, надо отойти куда-нибудь.

– Так может пойдем в лесок?

– Отсоса хочешь?

– Да.

– Да… сосать они умеют… – вновь проговорил Лепрекон.

Мы отправились в тот самый таинственный лес. Шли пешком достаточно долго. За гаражами находится он. И к удивлению нашему, не было там ни снега, ни чего-либо того, что бы напоминало о зиме. Действительно были комары. Зеленая листва на деревьях и зеленая трава, полная клещей и говна. Вел нас сказочный Лепрекон по тропинке натоптанной. И привел нас к столу раскидному. Под столом пакеты были какие-то. И вот подошли мы к столу. Нас было семеро детей и Лепрекон в придачу: я, Ильнур, Леша, Саня, Лиза, Семен и Вовчик.

Лепрекон достал эти пакеты и вынул из них бутылки, ножи и мешочки с золотом. Ебучие комары заебывали нас только так. Суки ползали по рукам и ногам, желая скорее добраться до наших гениталий. Бывало, что только кусали, не принимаясь сосать. На кой черт мы сюда пришли? Лепрекон начал что-то бодяжить в бутылке. Семен от нас отстранился, вероятно боялся чего-то неладного. Но минуту спустя, как я заметил его отстранение, произошло следующее: он дождался комара, который сядет на его руку; другой рукой он поймал суку за крылья; отвернулся от нас; начал судорожно расстегивать штаны и задирать куртку; он приспустил штаны и навел носик комара к своему неэрегированному хрену; рукой он тряс свой пенис, в ожидании возбуждения – это был первый опыт Семена в сексе. Если, конечно, эту поеботу с комаром можно назвать сексом. Боги услышали молитвы Семена, и комар засунул свой носик с иглой в уретру Семы. Тот подобного не ожидал, после чего завопил: «Сука! Че это?». Все разом повернулись в сторону Семена и охуели от увиденного: комар так жадно сосал кровь из залупы Семы, что брюхо его моментально вздулось и наполнилось кровью. Семен никак не мог остановить эту суку, единственное, что ему удавалось, это истерить и визжать как сучка. Даже комар в этой ситуации был именно сукой, а Семен его сучкой. Саня залилась хохотом, пока все стояли в шоке.

– Че делать? Че делать? – вопил Сема, – Блять! Помогите!

– Не дергайся, блять! – произнес Вова, подойдя к нему ближе, – Нахуй ты его туда засунул?

– Я же не специально! – Сема начал плакать.

– Надо его отодрать, – произнесла Лиза, – а то он ему писюндр отгрызет.

– Не, вы так с корнем оторвете и вообще хуя не будет, – произнес Лепрекон.

– Так а че делать то? – спросил Вова.

– Надо подставить свои письки к нему, – провозгласил Лепрекон.

– Чего блять? – охуел Леша.

Лепрекон пояснил:

– Если мы сейчас все вместе поставим к нему наши письки, то он захочет отсосать и нам, поэтому оторвется от это еботни. А когда оторвется, так мы и пизданем его чем-нибудь. У кого немытая писяра?

– У меня мытая! – произнесла Лиза.

– И у меня! – вслед повторил Леша.

– Да у всех мытые. Давайте, быстро, а то он ему хуй отгрызет, – приказал Вовчик.

Все начали подходить ближе к орущему от боли и страха Семену, попутно расстегивая штаны и оголяя причиндалы. Я осмотрел письки всех, кто находился в этом безумии: мой хуй выглядел средне, если сравнивать с хуями Вовчика и Ильнура, мы втроем будто бы имели одинаковые пенисы, но различия были. Например, хуй Ильнура залупал, но признаков фимоза не было. Над висящим членом четко обрисовывались русые лобковые волосы, а сам елдак был стройным. Хер Вовы был светлее моего, и уж тем более Леши; так же, как и у Ильнура залупал, а через весь пенис к концу крайней плоти проходила голубоватая вена. Яйца румяные. Член Леши был зеленовато-бежевым, залупа не открыта, но виднелась из-под слоя тонкой крайней плоти. Его пенис был самым худым из всех представленных. Хуец Лепрекона… Я охуел, когда его увидел: черно-белое месиво из лобковых волос, которые перетекали в волосы ног на ляжках; яйца темные и обвисшие; сам ствол был небольшим, покрытым какими-то струпьями; очень грязный. Пизда Сани была так же покрыта лобковыми волосами: смело можно было ее назвать мохнаткой. Половые губы свисали, напоминали сушеные грибы. Вся нижняя часть живота была покрыта лиловыми растяжками, а на трусах виднелось грязно-желтое пятно от пота. Киска Лизы была немного побрита, возможно ее владелица избавлялась от лишних волосков вокруг манды, но сам лобок трогать не стала. Тем не менее, пизда Лизы выглядела опрятней, собранной и напоминала парусник вверх ногами. Мы все подошли к этому дебилу с комаром на хуе и выпятили свои писяры к насекомому. Тот, как увидал наше богатство, так вынул хобот из уретры Семена и направился в сторону Леши. Леша обосрался от страха и дернулся назад, заправляя пенис в трусы. Мы так же убрали наши письки в тепло; только один Семен стоял как еблан, потерянный, рыдал. Комар разозлился и направился обратно к Семе. Саня не упустила момент, и когда летучая сука приблизилась этому идиоту, ебнула камнем по башке комара. Он упал, а Саня нагнулась и уебала его окончательно. Вся высосанная из пениса Семы кровь выплеснулась на стоящих рядом Семена, Лепрекона и Вову. Теперь наверняка совсем не скоро член Семы сможет стоять, если он стоял когда-то, конечно.