Коби Брайант. Философия игры и жизни легендарной Черной Мамбы

© 2014, by Full Court Press, Inc. This edition published by arrangement with Little, Brown and Company, New York, New York, USA. All rights reserved.
© Качалов А.А., перевод на русский язык, 2017
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023
Предисловие
Поначалу он производил впечатление веселого ребенка. Но он таким, конечно же, не был. Коби Бину Брайанту пришлось изрядно потрудиться, чтобы все думали, что его ничего небеспокоит.
Особенно в тот беспокойный первый сезон.
Я был там в тот вечер, когда он сделал свой первый бросок в НБА – трехочковый – в декабре 1996 года в Шарлотт Колизеум.
После игры он влетел в раздевалку и поделился со мной волнением души, бегающими по телу мурашками, сведенными от тяжелой работой кончиками пальцев. Он понятия не имел, кто я такой. Просто какой-то парень с блокнотом и диктофоном. Но ему не терпелось рассказать о себе всему миру.
Позже в том же сезоне я сидел с ним наедине в пустой раздевалке в Кливленде. Он ждал своей очереди, чтобы принять участие в соревнованиях по броскам сверху[1] на пятидесятом юбилейном Уик-энде Всех Звезд НБА[2], коротая свободное время перед выходом на площадку.
Мы обсуждали его статус молодого человека с плаката, из поколения новых талантов, приходящих в НБА, бо́льшая часть из которых очень молода – самая молодая группа игроков, которая когда-либо приходила в лигу. Он говорил о трудностях, ожиданиях, опасностях, многочисленных искушениях в большом, плохом Лос-Анджелесе для игрока, которому было всего восемнадцать лет.
Он рассказал о том, как сильно заявление Мэджика Джонсона о его ВИЧ-инфекции в 1991 году повлияло на него, парня тринадцати лет; о том, как он избегал соблазнов, которые, как позже признался сам Джонсон, заставляли его спать с тремя-пятью сотнями человек каждый год.
«Со мной все просто, – сказал мне Брайант, – потому что я очень многого хочу добиться в своей жизни».
Действительно, буквально через несколько минут после нашей расслабленной вдумчивой беседы он вышел из раздевалки, чтобы энергично выступить и выиграть соревнование по броскам сверху, которое разожгло пламя его и без того раскаленных добела амбиций.
На следующий год его выберут игроком стартового состава Матча Всех Звезд, несмотря на то, что он даже не был игроком старта в «Лейкерс». За этим последовал катастрофический сезон 1999 года, в котором владелец «Лейкерс» Джерри Басс потерял контроль над чрезвычайно талантливой командой, которая, казалось, шла в никуда.
В разгар хаоса своего третьего сезона Брайант выглядел очень потерянным, одиноким, разочарованным двадцатилетним парнем.
«Я просто хочу быть тем самым, – сказал он мне, подтверждая свою цель стать лучшим игроком НБА. – Я не знаю, как у меня получится это сделать. Я просто должен найти способ этого добиться».
И у него это получится, несмотря на то, что в то время подобная цель казалась нереальной. Когда в 2016 году он приблизился к концу своей карьеры, Брайант мог оглянуться на цифры, которые он набрал за двадцать сезонов, и объявить, что заработал «место за столом» с величайшими игроками этой игры. В 2015 году он обошел своего кумира Майкла Джордана и занял третье место в списке лучших бомбардиров лиги, уступая только Кариму Абдул-Джаббару и Карлу Мэлоуну. Более того, Брайант помог «Лейкерс» завоевать пять титулов НБА, провел восемнадцать матчей в составе команд Всех Звезд и завоевал две золотые олимпийские медали.
Хотя в тот вечер, когда он был новичком в Кливленде, он сказал, что не знает, как он доберется до вершины, – он на самом деле утаил ответ, который знал с самого начала. Он собирался проложить себе дорогу туда, неумолимо и безжалостно вечер за вечером, матч за матчем пробиваясь сквозь трудности игры, пока не станет доминирующим игроком, способным перехитрить всех остальных.
История его карьеры – беспрецедентные двадцать лет в одной команде НБА – свидетельствует о том, что Брайант, обособленный и бескомпромиссный, блестящий и уверенный в себе, оказался великой загадкой американского профессионального баскетбола. Он, несомненно, самый энергичный игрок в истории баскетбола, тот, кто в течение многих сезонов среди инсайдеров спорта имел твердую репутацию абсолютного мастера анализа игры и интенсивной подготовки атаки, при этом с исключительным вниманием к деталям, удивляющим окружающих. В свою очередь, его жизнь также оказалась цепью постоянных серьезных конфликтов, и почти все это было побочным продуктом его стремления доминировать в спорте.
Вечер за вечером, день за днем, в течение двух десятилетий, через травмы и смятения, через разрыв одних ключевых отношений за другими, не будет такой цены, которую он бы не заплатил, чтобы стать великим.
Так он стал тем, кого снова и снова описывали как «самого противоречивого игрока в НБА», попеременно ненавидимого и любимого огромной частью болельщиков профессионального баскетбола.
С самого раннего возраста его отец, бывший игрок НБА Джо Мармелад Брайант, стремился воспитать в своем сыне абсолютную уверенность. Главным образом именно она оставалась его фирменным знаком.
Эта безраздельная, непоколебимая вера в себя была единственной чертой, по которой Брайант явно превосходил своих современников, говорил психолог Джордж Мамфорд, который много работал как с Джорданом, так и с Брайантом. «Это ставит его в его собственную категорию».
Его уверенность оставалась всегда абсолютной, потому что Брайант практически исключил любой вызов ей, объяснил Мамфорд. «Он не позволит себе иметь дело с противоположными взглядами».
Она вела Брайанта через его ранние проблемы в подростковом возрасте в НБА, сквозь все его сражения с товарищами по команде и тренерами, через обвинения в изнасиловании в 2003 году, через его конфликты с родителями и отчуждение от них, а затем через его битвы с серьезными травмами. Это было основой его 81-очковой игры, его многочисленных победных бросков, его выступлений на уровне МВП[3], его полного отсутствия угрызений совести по поводу большого количества бросков, которые он мог совершить в данный вечер. Во многом это было причиной того, что Брайант регулярно практиковал в своей карьере игру через такую боль, которая легко переводила бы других в список травмированных, сказал Мамфорд.
Эта уверенность также была ответственна за другую важную сюжетную линию в карьере Брайанта – его разрыв с товарищем по команде Шакилом О’Нилом, несмотря на их успех, который приведет «Лос-Анджелес Лейкерс» к трем титулам НБА подряд в период с 2000 по 2002 год. Во многом именно его отношения с гигантским центровым выковали основу его соревновательного духа, который подталкивал Брайана к конфликтам, почти в каждой фазе его жизни.
Прозвище «Понторез» О’Нил дал Брайанту, когда тот был новичком, жаждущим показать свои навыки бросков сверху и способность добраться до кольца.
Брайанту очень не нравилось это прозвище. Он считал, что оно унижает его, характеризует как человека, которому не хватает соревновательной честности, что было обвинением, которое часто предъявлялось его отцу на протяжении многих лет, в основном шепотком в кулуарах профессионального баскетбола. Тем не менее прозвище также отражает огромную любовь к игре, которую Брайант разделял со своим отцом, и их удовольствие от игры в яркой, развлекательной манере.
«Мой отец играл в баскетбол, и это было у меня в крови с самого детства, – объяснил Брайант. – Я любил играть в баскетбол. Я занимался и другими видами спорта, но никогда не получал того удовольствия, которое я получаю, играя в баскетбол».
В детстве он проводил много часов, наблюдая, как его отец выпендривается в итальянской лиге, куда он ушел после преждевременного краха своей профессиональной карьеры в Америке.
«Мне было интересно наблюдать, как люди реагировали на его движения и его харизму, когда он играл, – однажды сказал мне Брайант. – Я вроде как хотел испытать то же самое чувство. С другой стороны, это было типа круто, когда он играл. Он был Мармеладом Брайантом».
Сэм Райнс, его главный тренер в команде Любительского спортивного союза, видел такую же сильную страсть в сыне, когда тот сам был подростком.
«Ему это нравилось, он занимался этим с удовольствием, – говорил Райнс. – Коби хочет быть в центре внимания, он хочет быть в центре площадки, его одежда была одной частью этого желания, походка – другой, разговоры – третьей. К тому времени, когда он перешел в десятый класс, он уже был шоуменом. Он был невероятным шоуменом, поскольку развлекал людей».
Альтер эго к Понторезу будет прозвище Черная Мамба, которое Брайант сам себе придумал, чтобы противостоять общественному неодобрению после обвинений в сексуальном насилии. Брайант ухватился за образ змеи-убийцы в фильме Квентина Тарантино как за идеальное воплощение своей якобы столь же безжалостной к соперникам натуры.
Позже в своей карьере он стал изображать это явление как захват и внедрение «злодея» в свою не терпящую конкуренции природу. Он от души рассмеялся, когда в передаче «Реальный спорт» телеканала HBO ему выложили заявление бывшего товарища по команде Стива Нэша о том, что Брайант был «гребаной сволочью».
«Описание правдиво», – признал он.
Несмотря на то, что он принял свою субличность как трудного, требовательного внутреннего конкурента, Брайант смягчил этот свой подход в своем прощальном турне во время выездных игр на аренах по всей лиге. Это был чрезвычайно тяжелый для «Лейкерс» сезон 2015/16 годов, полный проигрышей и разочарований.
Во всяком случае, финальная игра Брайанта в НБА в апреле 2016 года как зеркало отразила его любовь к этой игре вместе с замашками позерства, когда он в конце карьеры боролся с безнадежно проигрышной ситуацией, забивая бросок за броском и набрав 60 очков, ведя своих «Лейкерс» к удивительной победе над «Ютой Джаз».
На первый взгляд, эта игра была бессмысленной в провальном сезоне для обеих команд, которые не смогли выйти в плей-офф. Но сама игра волшебным образом возвысилась над сухими цифрами и стала праздником любви, которую фанаты в Лос-Анджелесе питали к Брайанту и его способности творить волшебство в любом матче. В течение многих лет он был в Лос-Анжелесе первым во всем, что касалось баскетбола. С его великими умениями, которые к концу сильно сократились, он каким-то образом умудрился завершить последнюю главу самым театральным триумфом, показав себя самым умопомрачительным артистом в именно том городе, который ценит театральные способности превыше всего остального.
То, что написано ниже – «Понторез», – моя попытка запечатлеть его увлекательную, во многом поучительную историю, рассказанную многими ее свидетелями на протяжении многих лет.
После публикации этой биографии, в 2016 году, ему всего тридцать восемь лет и Брайанта ждет еще одна карьера уже после своих игровых дней. Он построил несколько медиа-компаний в надежде, что после баскетбола он сможет вернуться к новой карьере писателя и продюсера. Каким бы ни был в ближайшие годы выбранный им путь, кажется логичным ожидать, что Брайант продолжит быть амбициозным и агрессивным в своих начинаниях, бесстрашно и уверенно переживая и преодолевая ключевые моменты в своей новой карьере, какими бы они ни были.
Если так, то я надеюсь, что он сможет начать новую жизнь так, как в ту ночь его первой большой игры в Шарлотт. С душевным волнением и большими, яркими глазами, устремленными в будущее.
Роланд Лазенби
Август 2016
Вступление: Единственный одинокий
Филадельфия
15 июня 2001 года
Все атрибуты его триумфа прямо здесь, среди липких, сладких брызг дорогого шампанского.
Блестящий, огромный, фаллически оформленный золотой шар трофея Национальной баскетбольной ассоциации 2001 года свободно покоится в его руках. Это приз, который Коби Брайант жаждал, как никто другой, абсолютное сокровище для неустанно навязчивых конкурентов и альфа-самцов, погруженных в американскую профессиональную игру.
Свежеотчеканенная официальная бейсболка «Лос-Анджелес Лейкерс» сидит на его голове, украшенная ярко-желтой золотой надписью «ЧЕМПИОНЫ» прямо над логотипом команды.
Несмотря на то, что сейчас июнь и он находится в душной раздевалке, он одет в разноцветную кожаную куртку ограниченного выпуска, на которой есть нашивка по поводу каждого из бесчисленных титулов франшизы из Лос-Анджелеса, что обозначает его место в возрасте всего лишь двадцати двух лет среди многих величайших игроков этой команды.
У него есть все основания смеяться, откидывая назад голову и обнажая десны, и праздновать величайший момент, достигнутый ни больше ни меньше как в его родном городе Филадельфии. Брайант только что помог «Лейкерс» в беспрецедентной череде игр из 15 побед и одного поражения пройти через плей-офф и завоевать второй титул подряд, увенчанный поражением «Филадельфии-76» в серии со счетом 4–1 и победой над его заклятым врагом в чемпионской серии Алленом Айверсоном.
В конце концов, его наставник, бывший великий игрок «Лейкерс» Джерри Уэст, объект такой большой любви и славы со стороны поклонников баскетбола, выиграл всего один профессиональный титул за свою мучительную и болезненную четырнадцатилетнюю карьеру. И вот молодой Коби Брайант выиграл уже два перстня.
Он головокружительно быстро летит к своей мечте, и каждый грандиозный успех теперь, кажется, проносится мимо, как дорожные знаки. Его вырастила, воспитала и взлелеяла семья, которая давно глубоко погружена в баскетбол, семья, которая подпитывала Брайанта твердой уверенностью в его грядущем величии.
Его мать, Пэм Кокс Брайант, души в нем не чает с самого рождения, как много лет назад не чаяла души в своем брате-баскетболисте.
Как заметил близкий друг семьи, юные годы Коби Брайанта напомнили ему старый эпизод телешоу «Сумеречная зона», о ребенке, которого так обожает его собственная семья, что у него каждый день день рождения.
«Всегда его день рождения, – объяснил друг, – и все взрослые говорят: “О, это твой день рождения! Это твой день рождения”».
Вместо того чтобы угробить его, действия его родителей имели противоположный эффект, который подстегивал его бежать вперед за своей мечтой с самого раннего возраста. С тех пор как в 1996 году Брайант неожиданно оказался в центре внимания общественности, он предстал перед публикой ярким молодым человеком, вежливым и утонченным во многих отношениях, но обладающим сверхъестественной уверенностью в себе, которая отталкивала почти всех, кто с ним общался, порой заставляя некоторых из них сомневаться даже в его базовом душевном равновесии.
Формирование этой веры в себя было также обусловлено усилиями его отца, Джо Мармелада Брайанта, который планомерно и постоянно поддерживал уверенность своего сына, – отец испытал на печальном опыте, как его собственная многообещающая карьера рушится в бурлящих перекрестных потоках НБА 1970-х годов.
С подросткового возраста Коби Брайант был потрясающе смелым в своих предсказаниях, собираясь стать величайшим баскетболистом в истории.
На каждом шагу его заявления о будущем величии встречались покачиванием головы и поднятыми бровями, потому что такие мечты смехотворны, недостижимы. «Коби сумасшедший», – снова и снова со смехом заключали люди вокруг него.
И все же теперь он здесь, на пути к богатству и славе, которые его прабабушка когда-то предсказала кому-то из их рода. Там должны быть друзья, семья и товарищи по команде чемпионата школы, все они собрались вокруг него в одной из этих сцен фильма «Эта замечательная жизнь».
Незадолго до этого его товарищи по «Лейкерс» начали разбрызгивать шампанское, распевая гимн-песню рэппера DMX: «Я сойду прям здесь с ума, / Прямо здесь, прямо здесь, / Выложусь я на все сто / Прямо здесь, прямо здесь».
Эти слова сами по себе олицетворяют жизнь Брайанта. Но вместо того чтобы удариться в разгул, он тихонько отошел в сторону. Он сидит в антисептической кабинке раздевалки, опираясь на хромированные перила, плитка вокруг него – цвета тумана вдоль реки Шайлкилл филадельфийским утром. Его лицо закрыто ладонью, взгляд устремлен в пол, затерянный на глубине тысячи метров. Он совершенно покинут и одинок, занят и раздираем внезапным всплеском эмоций, которые захлестнули его жизнь в последние месяцы.
С юных лет, когда он ездил в автобусах с командой второго эшелона итальянской лиги своего отца и обещал ему и еще одному товарищу по команде отца, что он будет намного лучше, чем любой из них, все существование Брайанта было странным и почти нечеловеческим стремлением к этому величию.
Миллионы школьников его поколения мечтали сравняться с величием Майкла Джордана, но только один из миллионов проявил железную волю и стремление овладеть игрой, как это сделал Коби Брайант. Еще будучи подростком, он был отмечен представителями «Адидас», спортивной обувной компании, которые сказали, что они планируют сделать его следующим Майклом Джорданом. Это была роль, которая идеально соответствовала его собственным замыслам, и в течение нескольких коротких месяцев он выучил эту роль назубок от манеры речи до уверенного вида, даже до бритой, блестящей макушки, хотя ему в то время было всего семнадцать. «Трансформация была поразительной», – вспоминал Сонни Ваккаро, тогдашний представитель «Адидас», который был влиятельнейшим лицом в баскетбольной индустрии.
Теперь лицо Брайанта в момент триумфа служит подтверждением того, что нет такой цены, которую он не заплатит, такой жертвы, которую он не принесет, чтобы, как он объясняет, «быть тем самым», доминирующим игроком в игре.
Совсем недавно он принес свою семью на алтарь своей цели. Это была семья, которой все восхищались как образцом добродетели и благополучия, но теперь она разбита в пух и прах, став жертвой его непоколебимой целеустремленности.
«Он был похож на русских с их Романовыми, – заметил Ваккаро, оглядываясь назад. – Он избавился от всех».
Вскоре он исключит из своей жизни своего агента, свою компанию по производству спортивной обуви, в конечном счете своего тренера Фила Джексона и коллегу-звезду Шакила О’Нила. Но сейчас он внезапно и с почти хирургической точностью вычеркнул из своей жизни мать, отца и двух сестер, изгнав их из своего общества. Члены семьи рассказывали многочисленным знакомым истории об аннулированных кредитных картах, отбуксированных автомобилях, устраненных рабочих местах, оставленных без ответа телефонных звонках, освобожденном семейном доме, прерванных отношениях.
«ТО, ЧТО ПРОИЗОШЛО, – ЭТО ТРАГЕДИЯ», – СКАЗАЛ ГЭРИ ЧАРЛЬЗ, ТРЕНЕР КОМАНДЫ ЛСС ИЗ НЬЮ-ЙОРКА И ДРУГ СЕМЬИ, МНЕНИЕ, КОТОРОЕ СНОВА И СНОВА ПОВТОРЯЛИ ДРУЗЬЯ СЕМЬИ И ЗНАКОМЫЕ.
«Было чем-то невероятным смотреть на них вместе», – вспоминал Чарльз об отношениях молодого Коби со своим отцом Джо. «Видно было, с какой любовью и уважением Коби относился к своему отцу. Как только одна из его игр ЛСС заканчивалась, Коби подбегал, обнимал своего отца и спрашивал: “Ты видел, что я сделал?” Джо говорил: “Да, я видел”. За все время, что я был с ними, я ни разу не видел, чтобы он не проявлял уважения к своему отцу».
Тем не менее стремительный успех и сногсшибательные суммы денег в профессиональной жизни Брайанта каким-то образом породили пропасть в семье, которая поразила всех, кто знал их раньше.
В эту ночь на «Спектре», арене «Филадельфии», присутствовал его дядя по материнской линии, Пухляш (Chubby) Кокс – главный представитель семьи, и когда Кокс и его жена встретились с молодой звездой «Лейкерс» после матча, Брайант, наконец, не выдержал.
«Джо Брайант рассказал мне историю того вечера, – вспоминал Гэри Чарльз. – Когда тетя и дядя Коби подошли к нему, Коби обнял их и долго плакал».
Тихие рыдания и боль на его лице в тот финальный вечер показали, как глубоко он переживал потерю своей семьи, отчуждение. И все же эта очень решительная и своенравная молодая звезда по-прежнему считала абсолютно необходимым двигаться вперед без своих близких.
«Трудно быть великим, очень трудно», – сказал Мо Ховард, давний друг семьи Брайантов.
«Грустно, очень грустно, – заметил Энтони Гилберт, еще один друг семьи из Филадельфии, который внимательно следил за жизнью и карьерой Брайанта. – Это как у Ф. Скотта Фицджеральда. Покажи мне героя, и я покажу тебе трагедию».
Часть I: Нужно быть желе, потому что джем не трясется
У меня всегда было впечатление, что никто не воспринимал его всерьез, что они просто думали, что Джо Брайант был забавным парнем.
Пол Вестхед
Глава 1: Попался
Филадельфия
5 мая 1976 года
Белый спортивный автомобиль медленно, почти бесшумно выкатился из полуночного тумана прямо на офицеров, сидящих в полицейском фургоне. Они тоже двигались без особой спешки, их радио потрескивало в такт странному, нестройному дорожному движению вечера среды в Филадельфии.
Когда спортивный автомобиль проезжал мимо, они увидели крупного чернокожего мужчину, склонившегося над рулем.
Это было в начале мая 1976 года в просторном городском парке Фэрмаунт, а человеком в машине был Джо Брайант, двадцатиоднолетний новичок «Филадельфии-76». Известный как любитель повеселиться Мармелад, он был чем-то вроде героя местной баскетбольной сцены.
Молодой друг Брайанта Мо Ховард, по сведениям многих, дал ему это прозвище.
Но это неправда, как признается сам Ховард много лет спустя, объясняя, что прозвище вылилось из текучей, спортивной манеры Брайанта играть в баскетбол.
«Кажется, ребята из Южной Филадельфии звали его Мармелад, – вспоминал Ховард. – Его прозвали Мармеладом[4] из-за того, как он сотрясал людей на площадке, понимаешь, о чем я? Знаешь, как говорят: “Нужно быть желе, потому что джем не трясется”. И это так и есть, не правда ли? И это, вероятно, был отличный способ описать игру Джоуи».
Брайанту тоже нравились разноцветные бобы-мармеладинки. «Это была его фишка, желейные бобы, – со смехом сказал Ховард. – В те времена желейные бобы можно было увидеть только на Пасху. Но у Джо они были всегда».
Некоторые позже утверждали, что он получил это прозвище, потому что однажды вечером болельщики дали ему желейные бобы на бровке во время игры.
Каким бы ни было его происхождение, прозвище определенно подходило стилю Брайанта. Мармелад был добродушным типом с неудержимой щербатой улыбкой. Именно лицо мгновенно поражало почти всех, кого он встречал.
«Он всегда был таким, – вспоминал Мо Ховард. – У него всегда улыбка на лице. Всегда смеется и шутит. Думаю, именно это и привлекло меня в Джо».
И то, что у него было сердце, подходящее к его улыбке, не вредило ему. Много лет спустя один из его одноклассников из восьмого класса вспоминал Джо Брайанта как человека, который с готовностью пришел бы на помощь маленькому еврейскому ребенку, над которым издевались в школе.
«Джо был беззаботным парнем, – объяснил Ховард. – Нам было очень весело, когда мы ходили на вечеринки и танцевали. Надо было видеть, как этот парень, этот 206-сантиметровый парень танцует. Он был там самым плавным танцором. Он мог танцевать как черт, и он был очень, очень приятным парнем. У меня никогда не возникало впечатления, что он о чем-то беспокоится».
Оглядываясь назад, эта беззаботность натуры, возможно, поможет объяснить, почему в ту обычную ночь в начале мая 1976 года, когда вишня только начинала распускаться, Мармелад Брайант оказался втянутым в то, что казалось суровым испытанием судьбы.
В защиту Брайанта, – а Господь свидетель, что ему понадобится защита от своих же действий той ночью, – это был трудный, эмоциональный день, начавшийся с похорон матери его близкого друга Гилберта Сондерса. В каком-то смысле она была для Брайанта второй матерью. Он проводил так много времени в доме Сондерсов, что для него он был как второй дом. Ему нравилось сидеть за ее столом во время больших, роскошных обедов, которые она готовила. Его собственная семья была крайне ограничена в средствах, и миссис Сондерс была единственной, кто замечала его потребность в обуви или куртке и спокойно покупала их. В тот день после похорон Брайант отправился в дом Сондерсов и вытащил свой чек от «76-х»[5], чтобы показать, как хорошо он справляется с делами.
«Черт», – сказал мистер Сондерс, и его глаза расширились от удивления.
Брайант заключил с командой контракт новичка на сумму почти $1 млн – невероятная сумма по тем временам – и за последние несколько месяцев получил больше наличных, чем он мог когда-либо мечтать.
Гилберт Сондерс, который в то время играл в баскетбол за команду Джона Чейни в Государственном колледже Чейни, решил, что Брайант принес чек «как жест, чтобы подбодрить мою семью. Его приняли в мою семью. Мы обняли его. Кроссовки и пальто – вот в чем ему помогала мама. Его жест был способом показать моему отцу: “А вот что теперь делаю я”».
И поэтому события, эмоции этого дня, возможно, помогли объяснить, что привело Мармелада в соседний Парк Фэрмаунт несколькими часами позже, в полночь для того, чтобы испытать судьбу.
У него не было заднего фонаря и водительских прав, лишь давно просроченное разрешение на обучение. Он начал серьезно ездить только прошлой осенью, когда купил два блестящих новых «Датсуна 280Z» – один для своей жены Пэм, а другой для себя – после подписания контракта новичка с «Сиксерс».
«У этих Z была напористость, – вспоминал Гилберт Сондерс. – Именно на этом и остановились Джо и его жена. Она этого хотела, она это и получила. У них было две такие машины».
Брайант вырос прямо там, в Юго-Западной Филадельфии, в том, что он любил называть «гетто», шумном мире визжащих троллейбусных линий, надземных поездов, стонущих городских автобусов и местных банд, дерущихся за территорию на каждом углу. Он перешел от полного отсутствия транспортного средства к управлению Z, виртуальной наземной ракетой. Вооруженные 170 лошадиными силами и весящие всего 1270 килограммов, эти двухместные двигатели с впрыском топлива могли попеременно возбуждать и пугать любого, кто садился за руль, особенно Мармелада, которому пока не хватало водительского опыта.
«Он, понятно, любил свою машину, любил привозить ее в свой старый Юго-Западный район Филадельфии», – вспоминал Вонтез Симпсон, его друг. «Он всем ее показывал. Он хотел показать всем, что у него получилось. В то время это была горячая тачка».
Более того, Брайант, возможно, в ту ночь был «заряжен», когда его машину остановили, о чем свидетельствуют две ампулы кокаина и маленькая стильная ложечка в его машине.
Еще одним осложняющим фактором было то, что он гулял с Линдой Солтер, своей бывшей подругой, сестрой товарища по команде из его старой школы, Средней школы Джона Бартрама в Филадельфии, несмотря на то, что у него была красивая молодая жена и месячная дочь в их прекрасном новом доме в богатом пригороде.
С первых же минут его браком управляла жена Пэм, статная красавица с немного злодейской жилкой. Старые друзья заметили, что всякий раз, когда нужно было принять решение, Брайант сразу покорно смотрел на жену. Даже члены семьи смеялись, что одна только мысль о том, чтобы перечить ей, казалось, повергала Мармелада в панику.
Но вот и все, он перешел ей дорогу по-крупному и вот-вот будет пойман с поличным.
Если бы это была сцена из старинного фильма, саундтреком вполне могла бы стать Disco Lady Джонни Тейлора, песня номер один для большей части той весны «76-х», которая была совершенно простой, что и любил Джо в песнях.
- А ну встряхнись, давай встряхнись.
- Двигайся, двигайся, диско-леди.
Какая бы песня ни играла в Z, какой бы полет фантазии ни совершил Брайант в ту ночь, все мечты немедленно рухнули, как только он понял, что мигающие огни сирен были направлены на него. Понятно, что он быстро почувствовал множество опасностей, не последней из которых было то, что он был черным парнем в модной машине в парке поздно ночью в городе, который сотрясался от бандитского насилия и всевозможных уродливых расовых проблем.
Новость о том, что он подписал контракт с «Сиксерс» несколько месяцев назад, была на первой полосе «Филадельфия Трибьюн», сразу после статьи о десятках афроамериканцев, расстрелянных полицией Филадельфии за последние месяцы.
За последние три года полиция Филадельфии застрелила 73 человека и ранила еще 193. В те дни полицейские регулярно делали «предупредительные» выстрелы в убегающих подозреваемых.
За последние двенадцать месяцев пять полицейских Филадельфии были застрелены, в том числе один был убит с крыши жилого комплекса пятнадцатилетним подростком, который ошеломил город, сказав властям: «Я просто хотел убить полицейского».
Брайанту не нужна была газетная статья, напоминающая об этих обстоятельствах. Как и ни одному из чернокожих жителей города.
Возможно, это действительно была заурядная остановка из-за заднего фонаря, как позже сообщат офицеры, но контекст самого момента был странным и напряженным. И он будет становиться еще более странным.
Офицеры начали ощущать первые признаки этого, когда длинный, высокий Мармелад – чуть меньше 207 см роста – разогнулся и вышел из машины. Он старался сохранять хладнокровие, когда офицер осветил его лицо. Он тут же представился и, соображая на ходу, быстро решил, что признаться в отсутствии прав и сдаться на милость полицейских – лучший способ избежать обыска машины.
Он протянул свою регистрационную карточку, но офицер был смущен заявлением Брайанта о правах. Что-то в этом взаимодействии вызвало у Джо Брайанта сильное и всепоглощающее чувство паники. Возможно, как позже предположат другие, это было внезапное осознание того, что жена его раскусит. Возможно, это был страх перед самой полицией, хотя Брайант уже предоставил им свои документы и свое имя.
То, что произошло дальше, поразило офицеров, да и всю филадельфийскую общину, а также замкнутую культуру Национальной баскетбольной ассоциации 1970-х годов.
Брайант резко повернулся и сел в машину, предоставив полицейским сделать предположение, что он пытается достать права из бардачка. Вместо этого Брайант включил зажигание, дернул передачу и умчался прочь, наполняя лучи фар брызгами гравия, пыли и недоверия.
Офицерам потребовалось мгновение, чтобы понять, что Джо Брайант уносится от них на большой скорости. Затем они снова забрались в фургон и бросились в погоню, одновременно передавая по радио словесный портрет преступника. Им потребовалось всего несколько мгновений, чтобы понять, что пытаться угнаться за Z было слишком опасно. Джо Брайант умчался прочь, покрывая расстояние на безумной скорости – более ста шестидесяти километров в час, по их оценкам, – словно какое-то причудливое судно, рассекающее ночь.
В одно мгновение он проскочил парк и вслепую помчался по улицам города. С выключенными фарами.
Только через двенадцать минут другой полицейский отряд заметил Брайанта.
Офицер Реймонд Данн докладывал, что он направляется на запад по Сидар-авеню, когда, посмотрев в зеркало заднего вида, он увидел спортивную машину без огней, приближающуюся сзади к его патрульной машине. Водитель яростно сигналил полицейским, чтобы они убирались с его дороги.
То еще зрелище. И это был Мармелад Брайант, на шоссе в ад, наяривавший по встречной полосе.
В последний момент Брайант обогнул полицейскую машину, и офицер Данн немедленно бросился в погоню, но ему пришлось отступить, когда они разогнались до очень высокой скорости. Позже Данн сообщил, что ехал так быстро, пытаясь не отстать от Мармелада, что боялся потерять контроль над патрульной машиной.
Через несколько минут Брайант въехал на оживленный перекресток Балтимор-авеню, где дорогу ему преградил автомобиль.
Попытавшись объехать машину на большой скорости, Мармелад потерял управление. Сначала Z врезался в знак «Стоп», затем пронесся через Фаррагат Стрит, сбивая знак «Стоянка запрещена», а затем проскакал по кварталу взад-вперед, повредив припаркованную машину с одной стороны, затем отскочил к другой и врезался еще в две машины, затем снова пересек проезжую часть, прежде чем милосердно перепрыгнуть через бордюр и врезаться в стену.
С достаточным количеством обломков в кильватере, которое можно было квалифицировать как небольшое торнадо, Брайант и его подружка остались ошеломленными сидеть в его разбитой и разрушенной машине. Возможно, именно тогда он понял, что ни разу во время своего стремительного побега не попытался избавиться от кокаина. Позже офицеры найдут его при обыске Z.
В этот момент Брайант принял свое последнее ужасное решение и убежал в ночь.
«Он просто выскочил из машины и оставил ее сидеть там», – сказал один из старых друзей Брайанта. «Джо запаниковал и выскочил из машины. Бежать было незачем. Если бы вы были полицейским и увидели, как такой большой парень убегает, вы бы знали, кто это был. Все знали Джо. У него не было никаких причин убегать».
Именно здесь, на этом перекрестке, странный сценарий этого вечера окончательно рушится и монументально плохие решения каким-то образом смешиваются с удачей на общем фоне временного безумия.
К счастью, полиция не сделала пресловутого «предупредительного выстрела» в убегающего Мармелада.
Брайант был не только отличным баскетболистом, но и звездой легкой атлетики в старших классах. И все же один из полицейских, Роберт Ломбарди, умудрился сбить его с ног всего за несколько метров. Когда ему это удалось, Брайант развернулся, чтобы наброситься на него.
«Я схватил его, – вспомнил Ломбарди. – Он поднял кулак, и я ударил его. Я усмирил его и надел на него наручники».
Брайант получил черепно-мозговую травму, на голову пришлось наложить шесть швов. Десятилетия спустя Джин Шу, который в то время был тренером Брайанта в «Сиксерс», вспоминал, что полиция, по-видимому, довольно сильно избила Брайанта, и это избиение отметит его глубоким чувством унижения, одной из многих вещей, которые позже беспокоили его в течение долгого, долгого времени. Но тут же на него навалились наручники, тюрьма и жуткая тревога перед реакцией жены.
Менее чем за полчаса удача, сопутствовавшая молодому Джо Брайанту, превратилась в мир дерьма. Многие в Филадельфии сделали гораздо меньше, но все же оказались в ящике для трупов в морге. Для Джо Брайанта в последующие месяцы и годы становилось все более очевидным, что этот инцидент нанес ему и его карьере огромный вред.
Мучительное время, проведенное Мармеладом в заключении в ту ночь, принесло некоторое просветление Много лет назад его бабушка предсказала, что кто-то из их семьи станет сказочно богатым и знаменитым. Этой ночью в мае 1976 года Джо Брайант получил первый намек, что парень из пророчества, скорее всего, не он.
Глава 2: Отцовство
На протяжении всей своей юности баскетбольная карьера Джо Брайанта была еще одним блестящим средством передвижения в его жизни, которое могло доставить его туда, куда могли надеяться попасть немногие другие мальчики из его общины. Однако у Мармелада появилась совсем другая игра, со своим собственным стилем, которая впервые привлекла его внимание в детстве, проведенном в доме его бабушки в Западной Филадельфии, прямо за углом от асфальтированной игровой площадки около сорок второй и Лейди-авеню. Она разрешала ему выходить из дома и играть каждый день, кроме воскресенья, когда она поднимала его с постели пораньше, чтобы они могли выйти из дома в 6 утра и провести воскресенье в баптистской церкви Нового Вифлеема.
«Мы были там целый день», – однажды объяснил Брайант.
Пение, поклонение и хвала служили основой его нравственного воспитания. С корзиной он работал каждый день, и все это на игровой площадке.
Когда он подошел к подростковому возрасту, он и его семья переехали в Юго-Западную Филадельфию, в продуваемый сквозняками шаткий хрупкий дом на Уиллоус-авеню, недалеко от игровой площадки Кингсессинга, которая стала его новой баскетбольной лабораторией.
Уиллоус была неровной короткой улицей, как и многие в Юго-Западной Филадельфии. И все же это была обсаженная деревьями улица, где «старик» Мармелада, Большой Джо, иногда сидел на крыльце, улыбался и махал рукой всему миру.
Большую часть времени мир улыбался в ответ. В другое время Большой Джо мог бы играть за «Иглз» в качестве дефенсив-тэкла[6]. Ростом он был 191 см, крепко сложен и широк в груди. Во всей Филадельфии нельзя было найти хоть одну душу, которая не восхищалась бы Большим Джо за его медвежью физиономию, за его спокойные, дружелюбные манеры и за его любовь к сыну.
Его высокое положение в обществе было большим достижением для человека, который сумел вырастить троих детей, несмотря на тяжелые финансовые обстоятельства. Десятилетия спустя люди на всех станциях без труда вспоминали Большого Джо, или Папашу Брайанта, как его называли соседские дети. С годами «Филадельфия Трибьюн», часто цитировавшая его на спортивных страницах, стала ласково называть его «веселым джентльменом с Уиллоус-авеню».
Смотреть, как его сын играет в баскетбол, казалось, было сладким эликсиром, который приносил радость Большому Джо. У него были большие мясистые руки и полное лицо, которое легко расплывалось в улыбке. Тем не менее его чувство дисциплины шло от ветхозаветного менталитета «не жалей розгу»[7]. Однажды он объяснил спортивному обозревателю из Филадельфии Джулиусу Томпсону, что часто предупреждает своего сына-подростка «не приносить дневной свет в мой дом», если тот выходит ночью. Другими словами, не задерживаться допоздна и не возвращаться домой после рассвета. Сын как-то раз проверил это правило, и Большой Джо тут же оглушил его, да так сильно, что Мармеладу потребовалось двадцать минут, чтобы прийти в себя. А когда все-таки пришел, то понял намек, вспоминал Томпсон.
Большой Джо решил присматривать за своим сыном. «Папаша Брайант, где бы ни был Джо, всегда был рядом», – вспоминал друг семьи Вонтез Симпсон.
«Большой Джо был полностью вовлечен в каждый шаг этого пути, – вспоминал давний баскетбольный писатель Филадельфии Дик Вайс. – Он очень гордился своим сыном».
«Большой Джо Брайант был просто потрясающим парнем, просто очень харизматичным парнем, – вспоминал Пол Вестхед, который тренировал Мармелада в Университете Ла Саль. – Люди в городе знали отца Джо. Он был заинтересован только в хорошем для своего сына и семьи. Хорошие вещи означают хорошие вещи, которые помогут им стать хорошими людьми. Он был восхитительным человеком».
По мере того как Большой Джо старел, а его вес и диабет становились все значительнее, он начал ходить с тростью. Даже тогда он загорался сначала при виде игры Мармелада, а затем своего внука Коби. Насколько велика была его любовь? Много лет спустя, когда диабет стал разъедать весь его образ жизни, Большой Джо таскал свой кислородный баллон на игры внука.
Из Джорджии
У отца Мармелада, вероятно, было много печальных историй, но он не слишком увлекался разговорами о прошлом. Он вышел из «Черного пояса» Джорджии, который протянулся почти по всей длине штата вдоль Шоссе 41 как часть великой миграции афроамериканцев с юга в двадцатом веке.
Филадельфия была основным местом для переселенцев. Юго-Западная Филадельфия, в частности, эволюционировала из ферм, загородных поместий и ботанических садов в девятнадцатом веке, будучи магнитом для поиска работы сначала для европейских иммигрантов, а затем, в конечном счете, для афроамериканцев, поскольку область превратилась в промышленный ландшафт с мыловаренными и локомотивными заводами, нефтебазами, нефтеперерабатывающими заводами и, в 1927 году, аэропортом.
На рубеже двадцатого века население так называемого Города братской любви в подавляющем большинстве было белым, но это начало меняться в 1920-х, 30-х и 40-х годах, когда миллионы чернокожих направились на север.
«Многие из них прибывали каждый день на поездах, делавших остановки по всему югу, собирая афроамериканцев – или негров, как их называли в ту эпоху», – объяснил Джулиус Томпсон, один из первых чернокожих спортивных журналистов, нанятых в крупную газету на восточном побережье, пришедший работать в старый «Филадельфия Бюллетин» в 1970 году.
Потерпев неудачу из-за краха фермерской экономики в 1930-х годах, они упаковали свои нищие жизни и направились на север, чтобы заполнить города страны в поисках работы и нового образа жизни. Миграция была вызвана отчаянием из-за падения цен на сельскохозяйственную продукцию во время депрессии, которая положила конец несостоятельным экономическим системам долевого и арендаторского земледелия, по-прежнему единственной работой, доступной многим афроамериканцам в стране, которая долгое время лишала их возможности получить образование.
Миграция также ускорилась из-за насилия белых толп линчевателей, которые десятилетиями нападали на чернокожих людей в одном уродливом инциденте за другим, задокументированными, часто с яркими деталями, газетами на юге.
Соблазн Севера усилился в 1940-х годах вместе с обещанием рабочих мест во время войны на верфях Филадельфии и в других местах. Возможности для этого только увеличились после войны, когда оживилась экономика.
В Джорджии Большой Джо Брайант работал в сельском хозяйстве вместе со своим отцом – первым из трех Джо Брайантов – по шестьдесят часов в неделю за гроши. Данные переписи показывают, что дед Большого Джо родился в рабстве в 1840-х годах и провел свою жизнь, как и его сын после него, работая на суровых, неумолимых полях юга.
Как и многие другие, Большой Джо Брайант был беженцем, приехав в Филадельфию молодым человеком. Тем не менее жизнь, которую он прожил, наградила его определенными преимуществами, включая стойкость и сильный дух. Очевидно, отцовство издавна ценилось в клане Брайантов. В ранние годы жизни Большой Джо переехал из деревни в город и завел семью. Он и его жена произвели на свет троих детей, и он обожал всех троих, особенно своего старшего ребенка, своего тезку.
«Вот что я тебе скажу, парень, в глазах Мистера Би Джо не мог сделать ничего плохого», – вспоминал друг семьи Мо Ховард.
Баскетбольный путь Мармелада начался, когда он был подростком, проводящим часы перед кольцом, установленным на столбе прямо там, на Уиллоус-авеню. Оттуда он отважится пересечь Коббс Крик Паркуэй и направится в парк, где на площадках будут еще более сильные соперники. Дальше он выходил на другие дворы в юго-западной части Филадельфии, в основном на углу сорок восьмой улицы и Вудленд-авеню, а также на большую детскую площадку на Кингсессинг-авеню.
Мармелад был болезненно худ, но его рост означал, что старшие игроки, которые доминировали на игровых площадках, позволяли ему участвовать в своих играх. За это он будет им вечно благодарен. Из-за своей худобы он научился играть по периметру. Те часы, проведенные на асфальте против старших парней, сформировали его самовосприятие: он начал видеть себя игроком. Много лет спустя то же самое сделает и его сын Коби. Это был их общий дар – раннее понимание своей судьбы, любовь к игре.
«ОН ЛЮБИЛ ЭТУ ИГРУ. ОН ПРОСТО ХОТЕЛ ИГРАТЬ, ЧТОБЫ ПРОЧУВСТВОВАТЬ ЕЕ», – СКАЗАЛ ДЖУЛИУС ТОМПСОН О МАРМЕЛАДЕ, ХОТЯ ОН МОГ БЫ СКАЗАТЬ ТО ЖЕ САМОЕ И О КОБИ.
Одним из первых героев Мармелада был Эрл Жемчужина Монро, который играл в школе Джона Бартрама в начале шестидесятых. Монро причудливо обращался с мячом и в этом был просто волшебником, приведя команду школы Бартрам к чемпионскому титулу в Общественной лиге Филадельфии в 1963 году, когда маленький Джо Брайант был девятилетним мальчиком с широко раскрытыми глазами. Команды Общественной лиги были настолько жесткими, настолько физически сильны, что остальные школы Пенсильвании даже не разрешали им играть на турнире штата. «Если бы им это разрешалось, то команды Общественной лиги выигрывали бы его каждый год», – сказал Вонтез Симпсон, повторяя общепринятое мнение.
«В то время в Общественной лиге было так много великих игроков», – объяснил Дик Вайс.
«Я никогда не видел, чтобы столько талантов проходило через город», – сказал Джулиус Томпсон, который освещал игры Общественной лиги для «Бюллетин». «Это продолжалось и продолжалось, с шестидесятых до семидесятых годов».
Довольно скоро Эрл Монро отправился в Уинстон Сейлем Стэйт, а затем в старый «Балтимор Буллз» и, наконец, в «Нью-Йорк Никс». Он был как метеор в небе для молодого Джо Брайанта и других представителей следующего поколения. Так же как и звезды в составе «76-х» – такие игроки, как Вали Джонс, Чет Уокер, Хэл Грир, Люк Джексон и Уилт Ходуля – в 1966/67 годах, когда они выиграли титул чемпиона НБА, а Джо Брайанту было двенадцать. Вскоре после этого он стал фанатом Кенни Дарретта, который блистал в «Ла Саль».
Джо особенно любил агрессивный стиль и проводил часы, работая над дриблингом мяча между ног, за спиной, не глядя туда и сюда: вещи, которые большинство здоровяков той эпохи даже не пытались натренировать.
Довольно скоро люди заметили, что нет ничего, что Джей Би, как его называли в Средней школе Шоу, а позже в Бартраме, не мог бы сделать с баскетбольным мячом. Он уже проявлял граничащее с гениальностью, природное чутье к элементам шоу-тайм игры, которые могли освоить только избранные, смесь духа, приемов от Эрла Жемчужины, Боба Коузи, «Глобтроттерс» и Пистолета Пита Маравича. Где бы ни играл Джей Би, люди им будут восхищаться. Другие высокие парни просто были не в состоянии так обращаться с мячом.
Неприятности повсюду
К девятому классу рост Мармелада приблизился к 201 см и он обладал широким скользящим шагом. Когда ему хотелось куда-нибудь пойти, он пускался бежать и вскоре оказывался у цели – черта, которая вызывала симпатию у городских тренеров по легкой атлетике и баскетбольных скаутов.
На первый взгляд баскетбол Филадельфии конца шестидесятых – начала семидесятых годов мог бы показаться милой ностальгической историей, если бы не один важный фактор. Город был темным местом, в котором банды гарантировали, что у мальчиков, растущих на опасных улицах, будет много неприятностей. Позже газета «Филадельфия Дэйли Ньюс» сообщала, что в городе действовало 106 различных банд, каждая из которых имела свою территорию, причем их члены обычно были вооружены самодельными пистолетами. Десятки молодых людей погибли в бандитских разборках в тот период, когда войны за территорию распространились на коридоры городских школ.
Насколько крепка была власть над молодыми самцами Филадельфии? В большинстве случаев ты не мог даже добраться до школы, – не говоря уже о том, чтобы выжить там, – если не был бы связан с бандой. Там повсюду главенствовала сила обеспечивая серьезные последствия для всех остальных.
«В моем родном городе Филадельфии, штат Пенсильвания, злобные черные уличные банды, казалось, правили каждым сантиметром черного сообщества, и это было опасное время для молодого чернокожего подростка, живущего в предательской местности городских дебрей», – писал Реджинальд С. Льюис, сам бывший член банды.
Только в 1969 году, когда Джо Брайант учился в девятом классе в школе Бартрама, в городе было зарегистрировано сорок пять смертей, связанных с бандами. Напряженность ощущалась в каждой средней школе города. Банды начинали действовать рано, вербуя мальчиков из начальной школы, чтобы те становились их членами.
Мармелад Брайант каким-то образом умудрился стать одним из счастливчиков. «Если ты не был спортсменом, то у тебя были неприятности, – говорил Джулиус Томпсон. – Люди, которые занимались спортом, имели сильную поддержку у себя дома».
«Оглядываясь назад, я понимаю, – заметил Гилберт Сондерс, – что речь шла о том, чтобы задать направление. Как и у многих детей, у Джо отсутствовало чувство направления. Чтобы вырастить Джо Брайанта, нужна была традиционная деревня».
Баскетбол обеспечил эту «деревню» или, по крайней мере, стал той силой, которая все это объединила. В дополнение к бдительному оку Большого Джо, доброте родителей Сондерса и тренерам государственных школ, несомненно, самым большим фактором в жизни Брайанта будет легенда «Филадельфии» Сонни Хилл и его баскетбольная лига. Хилл виртуально присутствовал на каждом повороте пути, чтобы исправлять неудачи и превращать катастрофу в возможность.
Он сыграл подобную роль в жизни многих молодых игроков из Филадельфии.
Как заметил Гилберт Сондерс: «Сонни Хилл буквально спас мне жизнь. И также жизнь многих других ребят».
По словам Джулиуса Томпсона, в то время Филадельфия была городом, изобилующим всевозможными баскетбольными лигами: «Куда ни глянь, всюду дети от рассвета до заката играли в баскетбол».
Тем не менее, большинство элитных лиг были пригородными, пока не появился Хилл.
«Он руководил профсоюзом, – объяснил Томпсон. – Я называю его старой баскетбольной фигурой Филадельфии. Сонни обладал хорошими политическими навыками. Он втянул в это всех».
Невысокий, жилистый защитник, игравший в старой Восточной лиге в те дни, когда в НБА было всего десять команд и лишь несколько черных в ее составах, Сонни Хилл позже стал известным спортивным телекомментатором, а также боссом профсоюза и организатором сообщества. Хилл сам вышел из городских улиц и прекрасно понимал, с какими трудностями сталкиваются молодые игроки в своей жизни и в самом спорте.
В начале 1960-х годов Хилл основал Лигу Бейкера, летнее соревнование для профессиональных игроков. Вскоре она получила широкое признание за то, что помогла Биллу Брэдли из «Нью-Йорк Никс» улучшить свою игру после того, как он вернулся из творческого отпуска – учебы за границей.
«Когда Сонни запускал свою лигу, он играл в ней за команду Баптистской церкви Великой надежды, – вспоминал Дик Вайс, знаменитый баскетбольный журналист из Филадельфии. – Я до сих пор помню, как ходил туда смотреть игру Эрла Монро против Билла Брэдли сразу после того, как тот вернулся со своих занятий в школе Родс. Брэдли использовал Лигу Бейкера, чтобы подготовиться к игре за “Никс” и чтобы дать себе почувствовать себя в лучшей лиге, которая имитировала бы НБА. Он приехал в Филадельфию из Принстона, чтобы играть в Лиге Бейкера».
«Летние игры Лиги Бейкера часто были намного лучше, чем те же игры регулярного сезона НБА в ту эпоху», – допускал Вайс.
Вскоре лига Хилла привлекла внимание других игроков, всех, от Уилта Чемберлена до Уолта Фрейзера, и была признана сокровищем летних игр в эпоху до того, как НБА стала организовывать свои собственные официальные летние лиги.
Его успех в Лиге Бейкера помог Хиллу основать другую программу в 1968 году, как раз когда Джо Брайант оканчивал восьмой класс. Лига Сонни Хилла обеспечивала структурированный игровой формат для лучших игроков средней школы региона и должна была стать отличительной чертой влияния Хилла.
Любительская лига была организована в качестве предварительных игр перед соревнованиями Лиги Бейкера. «Там было полно народу, – вспоминал Дик Вайс. – Это стало местом сбора всей черной общины».
«Это было похоже на большой пикник», – согласился Мо Ховард, игравший в лиге Хилла, а позже будучи стартовым защитником, играя у тренера Лефти Дризелла в команде Университета Мэриленда. «Самым ранним моим воспоминанием о баскетболе было посещение матчей Лиги Бейкера. Я помню, как вошел в подвал церкви, где у них был прекрасный тренажерный зал, и наблюдал за Биллом Брэдли, Кэззи Расселом, Вали Джонсом, Хэлом Гриром. Наблюдал, как эти ребята приходят и играют в летней обстановке, и играют в полную силу».
К тому времени, когда Ховард поступил в среднюю школу, лига Хилла уже стартовала, и внезапно он обнаружил, что уже принимает участие в играх прямо перед матчами профессионалов из Лиги Бейкера.
«Речь шла о том, чтобы вдохновить молодежь, – вспоминал Ховард, – игра перед матчем Лиги Бейкера, а на игре Лиги Бейкера будет определенное количество людей, и ты знал об этом. Это было данностью. И у тебя есть все эти замечательные игроки из средней школы в каждой команде. Их было человек десять-пятнадцать, и все они были из каждого района Филадельфии, где было много средних школ. Таким образом, речь идет о самых лучших игроках средней школы».
Игроки средней школы соперничали перед матчами профессионалов, и тут уже было совсем недалеко до возникновения неформальных отношений, рассказывал Ховард. «Вали Джонс ничего не имел против того, чтобы схватить меня и сказать: “Молодой человек, тебе нужно поработать над левой рукой”, или чтобы Эрл Монро сказал: “Ты должен попрактиковаться в бросках”. Я имею в виду, что у нас был полный доступ к этим парням. И частенько – я не знаю, почему это случалось именно таким образом, – они подходили к нам. Это было невероятно».
В ту эпоху существовало множество лиг для лучших игроков средней школы в этом районе, и до тех пор, пока не появилась лига Хилла, самой топовой была Лига Нарберта, матчи которой проходили на открытых площадках в пригороде Филадельфии. Что отличало лигу Хилла, так это то, что она была городской лигой и игры проходили в помещении.
«Через некоторое время Лига Сонни Хилла стала элитной лигой», – вспоминал Джулиус Томпсон.
Лига Хилла и Лига Бейкера в трудные времена помогали чувствовать гордость за филадельфийский баскетбол, особенно в те годы, когда Фрэнк Риццо был комиссаром полиции, а затем и мэром Филадельфии, объяснил Вайс: «Очевидно, в шестидесятые годы было много гнева. Во времена после Мартина Лютера Кинга был бунт. Я имею в виду, что во времена Риццо было опасно выходить на улицу. Между черными и белыми существовала большая напряженность. Но баскетбол был единственным видом спорта, который, казалось, объединял всех».
Хилл основал Лигу Сонни Хилла, чтобы бороться с бандами, которые захватили город. С таким количеством местных банд, которые так защищали свои территории, мальчикам было трудно переезжать из одного района в другой на городском общественном транспорте. Если они и пытались, то частенько находили неприятности, ожидающие их в разборках по возвращении в родные края. Однако, если игрок нес одну из отличительных спортивных сумок Лиги Сонни Хилла, члены банды обычно позволяли им пройти без проблем, что означало, что игроки могли ездить на игры лиги по всему городу. Хилл ловко заполнил тренерский корпус и взрослые кадры своей лиги несколькими офицерами по условно-досрочному освобождению и деятелями общественной безопасности, поэтому банды быстро поняли, что им не следует связываться с игроками Лиги Хилла.
Лига Сонни Хилла также отличалась жесткой дисциплиной. «Не было никаких споров с судьями, никаких вспышек гнева любого рода, – вспоминал Гилберт Сондерс, который играл в лиге. – Им не было дела до того, насколько ты талантлив. Они считали тебя ответственным за свои школьные оценки и за свое поведение».
«Сонни был большим любителем дисциплины, – соглашается Дик Вайс. – Чтобы играть в его Лиге, тебе нужно было заправить футболку в шорты. И нельзя было спорить с судьями. Он тут же вмешался бы. Он твердо верил, что в твоей игре должна быть личная гордость – личная гордость за свой подход, за то, что ты делаешь все правильно».
«Долголетие и успех Лиги Хилла стали возможны только благодаря уникальному таланту и силе самого Хилла», – объяснил Вайс. «Он смог организовать целый город с помощью этой лиги… У него было огромное политическое влияние в обществе, и он использовал его, чтобы основать эту лигу».
Лига Хилла, возможно, привнесла новый подход в баскетбол внутри города, но не все были довольны. Некоторые обвиняли Хилла в том, что он использовал свое влияние, чтобы направить лучших игроков в определенные средние школы, а затем в определенные колледжи. Хилл категорически отрицал это и потратил много времени, озвучивая доказательства обратного.
«Многие люди просто видели в нем ковбоя, который забирает детей из других лиг», – объяснил Вайс. «Но его критики не понимали, что он строил гордость Филадельфии и как важно было для Филадельфии иметь это собственное чувство гордости своими игроками».
Сонни Хилл вспоминал, что Мармелад вступил в Лигу Хилла восьмиклассником или девятиклассником, но не вписался. Хотя он и был высок и атлетичен, ему не хватало зрелости, чтобы там соревноваться, говорил Хилл. «Он вернулся в лигу примерно через год, когда повзрослел. Я думаю, что во многом это было из-за его отца».
Большому Джо нравились дисциплина и структура лиги, и даже после того, как оба его сына окончили ее, он продолжал работать там волонтером.
Именно в этих летних лигах Мармелад впервые встретил Мо Ховарда и быстро с ним подружился.
«Мы с Джоуи играли вместе в Лиге Нарберта, а также в Лиге Сонни Хилла, и мы еще играли в другой команде в другой лиге», – вспоминал Ховард. «Это было очень напряженное лето. И это не считая досуговых лиг и местных летних лиг. Так что мы очень много играли в мяч. Всегда были места, где можно было поиграть, игры были всегда».
Будучи старшеклассниками, Мармелад и Мо Ховард выиграли Лигу Сонни Хилла в команде, в которую также входил Андре Маккартер, который уезжал в Калифорнийский университет Лос-Анджелеса к тренеру Джону Вудену.
Вскоре отец Мо Ховарда, Эдвард, познакомился с Большим Джо Брайантом, и отцы выяснили, что оба они из Джорджии. Близость возникла почти мгновенно.
«Это были два очень влиятельных отца, – сказал Джулиус Томпсон о Ховарде и Брайанте. – Они оба сняли бы с себя последнюю рубашку и отдали бы тебе».
«Не было двух мужчин, чьи груди выпячивались бы дальше, чем у Мистера Би и моего отца», – вспоминал Ховард со смехом, добавляя, что независимо от того, были ли они с Мармеладом в одной команде или в противоположных командах, «Мистер Би и мой отец сидели вместе и разговаривали о всякой фигне. Вот что они сделали, они вроде как падали друг другу в объятия. Мистер Би был крупным парнем. Он был высоким и крупным. Мой отец был невысоким и крупным парнем. Мой отец был водителем грузовика, и первым человеком, которого он искал, входя в спортзал, был Джо Брайант, Мистер Биг. Мы звали его Мистер Биг».
«Предыдущее поколение афроамериканцев никогда не имело таких возможностей заниматься спортом, как у их сыновей», – рассказал Ховард, вспоминая: «Для них это было похоже на “что бы ни происходило с вами, ребята, какую бы славу и известность вы бы ни получили, вы должны поделиться этим с нами”. То, что было сделано, – своего рода подтверждение того, кем были эти люди. Они были нашими отцами, и это давало им чувство гордости, которое, возможно, они никогда не испытывали в своей жизни. Здесь у них были два сына, которые были отличными баскетболистами».
«Это было дело Мистера Би и папы. Они любили друг друга, мой отец и Мистер Би. Я был бы неосторожен, если бы сказал, что когда вы говорите о детях, которые имеют определенный успех в спорте, и особенно если это черные ребята, то отец обычно выходит на сцену после того, как ребенок зарабатывает деньги. Наши отцы были там с самого начала. Наши папы покупали нам обувь, наши папы покупали носки, они давали нам деньги, чтобы мы покупали себе хот-доги после игры. Эти парни участвовали в наших жизнях. Эти ребята всюду ходили с нами. Говоря о поддержке, они верили, что если они не придут, то кто-то подумает, что они не заботятся о своих сыновьях. И я буду говорить вам до самой смерти, что все знали и все уважали моего отца и Мистера Брайанта».
Глава 3: Подростки времен радости
Какими бы ни были проблемы, пронизывающие город, какие бы ловушки ни подстерегали его в ранние годы, Мармелад смог пройти через них, увлекаемый своим баскетбольным талантом и людьми, которые были готовы взрастить его. При нем всегда было его личное обаяние, но более важным для его баскетбольных наставников было то, как он играл.
Не было никаких сомнений в том, что колоритный Мармелад был продуктом игровых площадок. Ему нравилась свободная природа игр на свежем воздухе, и игровая площадка отвечала ему взаимностью. Именно там он научился блистать как в случайных играх, так и в городских досуговых лигах. Большой Джо приходил на игровую площадку только для того, чтобы посмотреть, что его сын будет делать дальше. Но он был не один.
«Когда у Джо шла игра, площадка была набита под завязку, – объяснил Вонтез Симпсон. – Порой ты даже не мог попасть на игровую площадку. Все любили смотреть на Джо».
«Он всегда улыбался, – вспомнил Пол Вестхед, который позже тренировал Мармелада. – Можно было слышать, как люди говорят: “Мы пойдем играть в баскетбол и повеселимся”. Это такой трюизм, звучащий немного абсурдно, но Джо был одним из тех немногих парней, которые действительно получали удовольствие от игры. Его физические данные и набор приемов сформировали у него определенный способ, как именно играть в эту игру».
«Своей игрой Джо доставлял людям много радости», – согласился Дик Вайс.
Навыки Мармелада оставались уникальными, поскольку он развивал их в случайных играх и матчах Бейкер Лиги. Сочетание его роста, атлетизма и умения обращаться с мячом помогло ему выделиться среди городской элиты.
«То, что поразило всех, было не то, что здесь был парень роста 206 см, а то, что все парни с таким же ростом, с которыми мы играли, действовали по старинке, – объяснял Мо Ховард. – Все бегали, чтобы блокировать игроков, и поворачивались лицом к мячу. А Джоуи сам делал всю игру. Ты даешь ему мяч, и он будет работать как разыгрывающий. Он подбегал к шестиметровой линии или застывал на месте и бросал тебе пас не глядя. В то время никто в Филадельфии не играл так, как Джоуи».
В одной из самых запоминающихся игр той эпохи Мармелад участвовал в схватке с Джимми Бейкером из средней школы Олни, который позже играл в Университете Невады и Гавайском университете, прежде чем попасть в АБА[8].
«Джимми Бейкер был невероятным талантом, может быть, даже лучше, чем Джо, – говорил Джулиус Томпсон, – но в конечном итоге он стал наркоманом. Наркотики добрались до него».
«Он был 203 см роста, и он отлично прыгал, – вспоминал Мо Ховард. – Он был еще одним атлетически сложенным высоким парнем, хотя и был более ограниченным по сравнению с Джоуи, потому что Джоуи мог делать все. Он мог идти на дриблинге, мог пасовать, мог бросать. Я помню, как Джоуи и Джимми Бейкер устроили перестрелку, чувак, в одной из игр Сонни Хилла, чувак. Это было безумие. Я думаю, что у Джимми было 32 очка, а у Джо 28, но все это были броски с прыжка. Двое самых больших парней на площадке забивают с прыжка, на площадке как будто никого нет. Это было нетрадиционно, это было необычно. В то время так не играли в баскетбол».
БОЛЬШЕ ВСЕГО МАРМЕЛАДА ОТЛИЧАЛО ТО, КАК ХОРОШО ОН ОБРАЩАЛСЯ С МЯЧОМ. «Я ВИДЕЛ, КАК ЛЮДИ ПАДАЛИ НА ПЛОЩАДКУ ОТ ТОГО, ЧТО ДЖО СТРЯХИВАЛ ИХ И ОБЫГРЫВАЛ», – СО СМЕХОМ ВСПОМИНАЛ ГИЛБЕРТ СОНДЕРС.
Было бы легко предположить, что стиль Мармелада столкнется с проблемами, как только он попадет в команду с более традиционным тренерским штабом средней школы в Общественной лиге. Особенно в школе Бартрама, где он играл под руководством строгого баскетбольного тренера, дисциплинированного Джека Фаррелла, который также преподавал английский язык и был деканом мальчиков в школе. Он к тому же пытался сдерживать влияние банд. Ему помогал человек по имени Джек Галлахер, крупный, крепкий ирландец, который старался помочь как можно большему числу молодых спортсменов.
Фаррелл чувствовал талант в игроке, таковым наделенным. «Он очень любил черных детей, – вспоминал Джулиус Томпсон, работавший в команде Фаррелла. – Он был личностью. Уникальным. Он понимал людей. Многие тренеры тогда не понимали игроков, с которыми имели дело. Джек Фаррелл понимал. Он имел дело с крутыми ребятами, а не с хористами».
«Он слушал, как Джо рассказывал о многих вещах, – вспоминал Вонтез Симпсон, который служил менеджером школьной команды в Бартраме, а позже играл в университетской команде. – Он слушал идеи Джо. Мистер Фаррелл давал ему много свободы в работе с мячом».
Самое главное, тренер с готовностью принял идею использования всего спектра талантов Мармелада, что означало использование навыков дриблинга и паса центрового, чтобы помочь защитникам двигать мяч по площадке и выходить из-под прессинга, с которым сталкивалась команда.
«В первый раз, когда я увидел, как Джоуи играет в Общественной лиге, он сломал прессинг соперника, – со смехом вспоминал Мо Ховард. – Не так уж часто можно было видеть, чтобы другие крупные парни делали это. Тренеры этого не допускали».
«Джей Би, он дал тренеру Фарреллу большую гибкость, когда дело доходило до разрыва прессинга, – согласился Гилберт Сондерс, который также играл в Бартраме. – Джо привлекал людей, потому что Джек Фаррелл чуть ли не позволял ему играть разыгрывающего».
Фаррелл также дал Мармеладу пресловутый зеленый свет на свободные броски.
«Он никогда не совершал бросок, который ему бы не понравился, – смеясь, вспоминал Симпсон. – Он всегда делал дальний бросок из угла площадки. Ты всегда знал, что, если у него будет такой шанс, он им воспользуется».
Почти в любом другом месте в Америке крупный парень, бросающий с угла площадки, немедленно оказался бы на скамейке запасных и получил бы нравоучение в свой адрес. Такой бросок станет одним из основных элементов баскетбола в XXI веке, но в 1972 году он считался признаком вопиющего отсутствия дисциплины.
«Джо нашел в Джеке Фаррелле человека, который мог бы сдерживать его, получая от него все самое лучшее, но и давая ему свободу действий», – говорил Пол Вестхед, позже сделавший то же самое.
«Свобода давала нечто, что можно увидеть», – с восхищением говорил Мо Ховард. – Теперь его не держали на протяжении всех тридцати метров, и он был без опеки на семи метрах от кольца. Тренер Фаррелл знал, насколько хорош Джоуи. Он позволял ему делать все, что нужно, чтобы его команда побеждала. Подумайте об этом. В любой другой школьной команде, где был парень 206 см роста, он стоял бы на чертовом блоке. Так что теперь у Бартрама был парень 206 см роста, который почти никогда не стоял на блоке. А Джоуи, даже будучи молодым парнем, обладал потрясающим баскетбольным интеллектом. Вот парень, который мог бы просто зациклиться на себе, чувак. Если бы он просто зациклился на себе, то набирал бы по 40 очков за игру, но это было не так. Он был командным игроком, он любил выигрывать».
Несмотря на то, что он не был эгоистичным игроком, доля Брайанта в результатах встреч все равно была очень велика.
«Бартрам не был по-настоящему сильной командой, – добавил Ховард, – но наличие такого парня, как Джоуи, который мог делать то, что он делал, и имел свободу делать это, делало их исключительной командой. Речь идет и о дриблинге, и о пасе, а также о том, что у тебя есть способность делать все это. Он был невероятным, чувак».
Брайант был сильным соперником, но с его стилем игры были также моменты, когда казалось, что он, возможно, был немного более заинтересован продемонстрировать стиль, чем просто игру. Таково будет мнение о нем, которое сохранится за ним и позже, в колледже и профессиональном баскетболе.
«В этом восприятии была доля правды, – сказал Вонтез Симпсон. – Вот откуда это у Коби».
Дебаты
Много лет спустя среди старых игроков филадельфийского баскетбола возник излюбленный спор о том, кто лучше – Коби или Джо Брайант.
Чаще всего старожилы принимали сторону Джо, ссылаясь на его рост и уникальные навыки, чтобы доказать, что он был лучше, чем Коби в подростковом возрасте. Оглядываясь назад на карьеру Мармелада, Джулиус Томпсон сказал, что он был игроком двадцать первого века.
«Я люблю Коби и все такое, но я видел Джо в расцвете сил, – сказал Томпсон, который на протяжении многих лет писал об этой игре и сам тренировал. – Джо был ростом 208 см, и он мог делать все, что Коби мог делать при 198 см роста».
Кроме того, Джо Брайант мог похвалиться достижением, которого у его сына никогда не было, – привести команду к чемпионскому титулу в Общественной лиге Филадельфии.
Под 23 номером Мармелад сделал это в 1972 году, в выпускном классе, когда фанаты заполнили школьный спортзал, чтобы подбодрить его и его товарищей по команде. По ходу сезона он набрал 57 очков (школьный рекорд из 26 удачных бросков с игры) в одной игре и 40 очков в другой. Он был назван МВП турнира Общественной лиги после того, как привел Бартрам к победам над школой Гратц (ее тренировал молодой Джон Чейни, прямо перед переходом к тренерской работе в колледже) и школой Джермантаун, в которой играл будущий игрок НБА Майк Соджорнер.
«Со своими 206 см роста и 109 кг веса Соджорнер играл на передовой рядом с парнем ростом 213 см, что делало Джермантаун большой и сильной школьной командой – даже для Общественной лиги, – но Джо принял вызов, – вспоминал Джулиус Томпсон. – Джо просто взбесился в игре против них. Он просто взял на себя игру, набрав в тот день около 30 очков».
Мармелад набрал 30 очков с 12 подборами в чемпионской игре, а вдохновенная игра товарища по команде Джо Бешеного Пса Прайда способствовала последующей победе.
После этого Джо и его отец стояли рука об руку, улыбаясь фотографу из «Трибьюн», обняв друг друга за плечи и указывая пальцами в небо. Лицо Большого Джо просто сияло.
«Успехи в школе привлекли к Мармеладу внимание всего города, и он был к этому готов, – вспоминал Дик Вайс. – Джо был яркой личностью, когда учился в средней школе. Огромной личностью. Он всегда смеялся, с ним рядом всегда было весело. Он был тихим, он был джентльменом, он всегда был рад видеть тебя, я думаю, что он был потрясающим послом не только для Лиги Сонни Хилла, но и для всего города, потому что нельзя было не улыбаться, видя, как он играет. Все его знали, и все его любили».
«Все это возвращалось к Большому Джо, который сам был таким же, – заявлял Джулиус Томпсон. – Джо умел говорить. Людям нравилось прозвище Мармелад. Он был искрометным, живым. Очень дружелюбным».
Следующим был матч городского чемпионата, в котором чемпионы Общественной лиги встречались с лучшей командой Католической лиги. Общественная лига почти всегда побеждала Католическую команду в борьбе за титул. В тот год Сент-Томас Мор едва не обыграл Бартрам в упорном поединке в самом первом матче сезона. Тем не менее многие рассуждали, что Бартрам в борьбе за трофей оставался безусловным фаворитом благодаря сильной игре Джо.
Большинство команд Католической лиги пытались замедлить игру, чтобы отнять преимущество в атлетизме у команды из Общественной лиги. Но команда Сент-Томас Мор обладала атлетизмом, который мог противостоять Бартраму.
«[Бартрам] вошел в игру слишком самоуверенным, – вспоминал Вонтез Симпсон. – Они думали, что катком прокатятся по Сент-Томми Мор. О, блин, вот это была печалька».
«Мармелад был подавлен этим поражением», – вспоминал Симпсон. Но награда МВП в Общественной лиге была для Брайанта лишь одной из нескольких в том сезоне, и со всеми этими наградами пришел и большой интерес со стороны тренеров колледжей по всей стране. Ему так часто звонили домой, что Большому Джо пришлось сменить номер телефона.
В те дни Сонни Ваккаро, который позже прославился как топ-менеджер компании спортивной обуви, был лохматым учителем средней школы из Питтсбурга, который каждый сезон проводил элитную игру «Все Звезды средних школ страны». Это мероприятие, получившее название «Дэппер Дэн Раунд Бол Классик», привлекало всех лучших тренеров колледжей Америки, которые каждую весну приезжали в Пенсильванию, чтобы посмотреть на лучшие школьные таланты страны.
И Мо Ховард, и Мармелад были приглашены принять участие в игре. Их отцы не могли дождаться поездки на это мероприятие. «У меня был Пинто, – вспоминал Ховард о маленьком Форде, на котором он ездил, – и я до сих пор не знаю, как они втиснули свои жирные задницы в машину и поехали в Питтсбург только для того, чтобы быть там ради Джоуи и меня. Я знаю, что мой отец не знал своего отца. У нас было трудное детство, чувак, и наши папы работали не покладая рук, чувак. Будучи молодыми, мы достигли определенной известности, и это было больше, чем самая большая зарплата, которую могли получить наши отцы».
В те выходные престиж Большого Джо Брайанта стал еще более значимым. Его сын был назван «Самым ценным игроком» в Матче Всех Звезд, что привлекло внимание еще большего числа колледжей, к большому ужасу Большого Джо. Семья хотела, чтобы Джоуи играл в студенческой команде в Филадельфии, чтобы они могли быть близки к его восхождению к славе.
«Эта награда была добавлена к коллекции трофеев Брайанта в доме на Уиллоус-авеню, поистине впечатляющая выставка», – вспоминал Гилберт Сондерс. Сондерса выберут играть за команду Ваккаро в следующем сезоне. Частью проведения турнира «Дэппер Дэн» 1973 года был просмотр фильма об игре 1972 года, в которой Мармелад доминировал над лучшими школьниками страны. «Тогда я впервые понял, насколько талантлив Джо», – сказал Сондерс.
«Джо мог делать на паркете буквально все что угодно, – вспоминал Дик Вайс, – и у него была возможность играть на всех пяти позициях. Он умел вести мяч, он мог играть внутри, он обладал всеми атакующими навыками. В его игре был фигуральный Мэджик Джонсон. Я не говорю, что он сам был Мэджиком, но он освоил все пять позиций. Итак, до появления Мэджика (который должен был появиться на сцене в конце семидесятых) Джо Брайант играл в том же стиле, где он был очень хорош в обращении с мячом на открытом пространстве, играя на других игроков, но создавая ситуации, в которых он действительно мог взволновать толпу этими своими действиями».
От журналистов до тренеров и игроков соперника, почти у всех было мнение, что у Мармелада очень большое будущее. Он мог бы пойти куда угодно, но Мармелад хотел остаться поближе к дому. Он понимал, что в Филадельфии он был героем своего родного города, ему нравилось быть в статусе местной знаменитости, и он хотел играть в Большой Пятерке города. Дело дошло до выбора между Темплом и «Ла Саль», и Мармелад выбрал «Ла Саль», потому что именно там играл один из его героев, Кенни Дарретт. Тренер «Ла Саль» Пол Вестхед ставил игру на открытом пространстве, использовал стремительный подход, выглядящий очень весело.
«У “Ла Саль” была громкая репутация по производству великих игроков, – объяснил Дик Вайс. – Это началось еще в конце сороковых – начале пятидесятых годов прошлого века, с Тома Гола. Джо должен был стать следующим великим игроком. На самом деле 1972 год был действительно особенным годом в школьном баскетболе Филадельфии, потому что Джо Брайант и Майк Соджорнер, который в конечном итоге отправился в Юту, и Мо Ховард – все были одного класса, и они были большой тройкой. Этих трех игроков хотели заполучить себе все».
Пол Вестхед подтвердил, что Джо должен был стать их следующим великим игроком. «В те дни тренеры действительно не знали об игроках до конца их школьной карьеры, – объяснил Вестхэд. – Я правда не следил за ним, пока он был маленьким мальчиком в возрасте двенадцати, тринадцати или четырнадцати лет. В наши дни он был бы на радаре тренеров колледжа с раннего возраста, например с двенадцати лет. Говорили: “В Западной Филадельфии есть один паренек, который действительно умеет играть”. Когда я впервые связался с Джо, он был старшеклассником. У него был чудесный природный дар. И ему нравилась эта игра, вот он и работал над ней. Не то чтобы Джо был ленивым игроком. Нисколько. Потому что он любил эту игру. Баскетбол, казалось, был тем, кем был и он сам. Он умел играть. Это никогда не было проблемой».
Пока Джо выбирал «Ла Саль», Мо Ховард согласился играть в «Калифорнийском университете Лос-Анджелеса Востока», как тренер Лефти Дризелл называл свою Мэрилендскую программу.
Приняв решение, два баскетбольных друга провели весну и лето, атакуя городские площадки. Ховард со смехом вспоминал: «В старших классах мы с Джо Брайантом почти все делали вместе. Я забирал его после того, как он выходил из школы. Я ехал из своей школы в его школу и забирал его. Мы садились в машину и отправлялись играть в баскетбол. Чувак, по всему городу – разные досуговые центры, игровые площадки. В пригороде было несколько лиг. Мы были старшеклассниками, играющими против мужиков, и мы всыпали этим парням по первое число, чувак. Просто громили их».
«Эксплорерз»
Но вот чего Мо и Джо не могли сделать, так это создать Национальную ассоциацию студенческого спорта. Руководящий совет спортивных отделов колледжей снова изменил свои правила академического отбора, на этот раз в попытке обеспечить академическую успешность поступивших спортсменов. Новая формула означала, что ни Брайант, ни его друг Ховард не смогут играть на первом курсе.
Ховард все равно уехал в Мэриленд, и Джо Брайант провел много времени в доме Гилберта Сондерса в тот, оказавшийся потерянным, год. Он играл во внутренних играх в «Ла Саль» и постоянно присутствовал на своих старых убежищах – игровых площадках.
Все еще невероятно худой для студента-второкурсника колледжа (он весил менее девяноста килограммов), он впервые сыграл за «Ла Саль Эксплорерз» в сезоне 1973/74 годов и сразу же обновил кадровый резерв школы. Вестхед, уже успевший приобрести репутацию знатока Шекспира, председательствовал на играх с ученым видом, одетый в водолазку и спортивную куртку.
Мармелад выступил в своей роли, сыграв в игру, которая представляла собой баскетбольную версию пятистопного ямба. Студенческое издание «Ла Саль» охарактеризовало его как «яркого гения».
«Дело было не только в его росте, – вспоминал Вестхед. – Он был текучим игроком. Он мог плыть туда и сюда. Статика ему была чужда. Это слово для него ничего не значило. Он всегда двигался вправо, влево, вверх, вниз. В его игре было много прыгучести. Это было оправдано и в обороне. Он всегда искал момент, чтобы украсть мяч».
Будучи молодым тренером, Вестхед любил игру на открытом пространстве, а это означало, что его команда много прессинговала, чтобы много бегать. Во-первых, Брайант мог забрать отскок в защите, и, благодаря своим навыкам обращения с мячом, ему не нужно было передавать мяч разыгрывающему.
«Он из тех парней, которые могут получить оборонительный отскок и бежать от начала до конца площадки с мячом на дриблинге, – объяснил Вестхед. – В семидесятые годы и годы спустя такое не так чтобы часто можно было бы увидеть».
Пять лет спустя 183-сантиметровый Мэджик Джонсон получил известность за подобный вид мастерства, приведя команду «Мичиган Стэйт» к титулу национального чемпионата, а затем – «Лейкерс» к пяти титулам НБА.
В 2015 году Дреймонд Грин помог «Голден Стэйт Уорриорз» выиграть титул чемпиона НБА, став особенным тяжелым форвардом, который мог уйти в быстрый отрыв. Но большой парень с навыками защитника был практически беспрецедентным явлением в 1974 году.
«Джо Брайант сделал это еще до того, как мир узнал, что это вообще можно сделать, или до того, как тебе разрешили это сделать», – сказал Вестхед.
Присутствие Мармелада помогло создать тот быстрый темп, который хотел Вестхед. «Он считал, что ты должен полностью переигрывать соперника, – сказал Джулиус Томпсон. – Если он не забил 50 очков к перерыву, он был расстроен».
«Вестхед был тренером стиля беги-и-бросай», – заявлял Гилберт Сондерс.
Сам Вестхед сформулировал это по-другому: «Я думаю, что смог распознать его талант, понять, насколько он хорош, и позволить ему делать свое дело. Я не задействовал его в качестве разыгрывающего. Но во время игры он будет меняться и делать все что угодно. Это не было, как будто Джо был везде и делал то, что ему хотелось. Джо был из тех парней, которые могут найти способ сделать свое дело, особенно когда получат мяч в свои руки. Я старался свести к минимуму то нападение на половине площадки, которое у нас было. Я пытался отодвинуть диапазон действий. Мы всегда играли в довольно быстром темпе».
В ноябре 1973 года «Ла Саль» хорошо стартовал, и Мо Ховард почувствовал желание пойти посмотреть, как они играют (в те дни, до кабельного и широкого вещания, игры «Ла Саль» не часто показывали по телевизору). Ховард обнаружил, что Вестхед, похоже, не знал, где находятся тормоза, да и вообще не собирался ими пользоваться. Его команды играли с шашками наголо, идеальный стиль для Мармелада.
«Это был Би. Именно так Би и играл, – вспоминал Ховард. – Чтобы это была отличная команда, Джоуи должен был делать то, что он умеет. Вестхед никогда не пытался связать ему руки. “Ла Саль” будет давить на тебя, на всей площадке, на трех четвертях площадки. Они играли очень быстро, потому что Джоуи мог бегать с защитниками. Часто он был парнем в середине с быстрым отрывом».
Филадельфийская «большая пятерка» в тот сезон была фактически тренировочной площадкой для тренеров НБА: Чак Дейли в Пенне, Джек Маккинни в Сент-Джо, Дон Кейси в Темпле и Вестхед в Ла Сале. Единственным тренером «большой пятерки», который не перешел в НБА, был Ролли Массимино из Виллановы, который десятилетиями будет считаться одним из лучших тренеров в студенческом баскетболе. Брайант сделал все возможное, чтобы для всех них устроить шоу.
В среднем за игру он набирал 18,7 очка и лидировал в «большой пятерке» по подборам – 10,8 за игру в том первом сезоне. Большой Джо присутствовал на каждом домашнем матче. В следующем сезоне Мармелад увеличил эти цифры до более чем 20 очков и 11 подборов за игру.
«Задача нового сезона включает в себя контроль над огромными талантами проворного гиганта», – было написано в статье одного из студенческих изданий «Ла Саль».
Второй сезон Брайанта в колледже принес много ярких моментов – победа над Клемсоном, силищей Конференции Атлантического побережья; расстроили идущих шестыми по стране Алабаму, выиграв турнир «Шуга Боул Классик», победу в котором принесло подправление мяча в кольцо на последних секундах матча в исполнении Брайанта; его 34 очка против «Мемфис Стэйт»; и его победный бросок в игре против «Пенн», команды Чака Дейли.
В какой-то момент «Ла Саль» поднялся до одиннадцатого места в национальных рейтингах того сезона. Брайант и его товарищи по команде Билл Тейлор и Чарли Уайз войдут в первую команду «большой пятерки» в 1975 году после того, как приведут «Эксплорерз» к рекорду 22:7 и выходу в плей-офф регулярного чемпионата лиги. Но в те дни на турнир НСАА[9] почти никто особо много не ставил. Единственный способ создать заметное событие – выиграть турнир конференции.
Именно там Мармелад обеспечил Вестхеду мучительные воспоминания.
«Матчи чемпионата лиги проходили в колледже “Лафайет”, – вспомнил Вестхед. – Мы в финальной игре, и если выиграешь, поедешь в НСАА. В финале мы играем против колледжа “Лафайет”. Осталось всего две минуты, и мы впереди, скажем, на семь очков. Джо Брайант крадет мяч и бежит вперед для неоспоримого броска из-под кольца, чтобы довести разницу в счете до девяти очков. Он подбегает, подпрыгивает так высоко, как только может, а потом заносит мяч сверху в кольцо, поворачиваясь с широкой улыбкой на лице. В то время в студенческом баскетболе не разрешалось заносить мяч сверху. Это было нарушением правил».
Судьи тут же выдали технический фол, не засчитав бросок и наградив «Лафайет» двумя штрафными бросками и контролем мяча (ball possession). Все еще широко улыбаясь, Брайант подошел к скамейке и сказал Вестхеду: «Тренер, я просто должен был это сделать».
«Таким образом, игра с семью очками отрыва трансформировалась в отрыв в четыре очка, – вспоминал Вестхед сорок лет спустя, все еще с оттенком недоверия в голосе. – Я был ошеломлен. Не могу сказать, что я вскочил, похлопал его по спине и сказал: “Джо, ты мужик”. Я не кричал на него. Я был в шоке. Он точно знал, что делает. И я могу сказать, что он, вероятно, все рассчитал: “Я ждал этого весь год, и мы выиграем эту игру, так что с того?”»
Этот момент стал символом карьеры Мармелада. «В той игре у него, наверное, было 20 очков, много подборов, – сказал тренер. – Я до сих пор помню, как он украл тот мяч и пробежал весь этот путь, потому что в десяти метрах от него никого не было».
«Ла Саль» боролся за победу и переигрывал в основное время высоко оцениваемую команду «Сиракьюз» в игре первого раунда в «Палестре», в Филадельфии. У Джо Брайанта была выдающаяся игра, но он не забил ставший бы победным бросок за три секунды до конца, и «Эксплорерз» проиграли в овертайме. «Сиракьюз» вышли в «Финал четырех»[10].
После окончания сезона Мармелад объявил, что столкнулся с финансовыми трудностями и этой весной выходит на драфт НБА. Вестхед знал, что время было выбрано правильно.
«Оглядываясь назад, можно сказать, что Джо Брайант был первым 206-сантиметровым разыгрывающим в Америке, – сказал тренер. – Но в то время никто не думал об игроках такого роста как о разыгрывающих или играющих с мячом, и вообще как об игроках, у которых есть подобного рода навыки. На самом деле многие люди, которые видели игру Джо, думали, что в нем слишком много энергии, что он делает слишком много всего, что он должен был сделать свою игру менее яркой, более подобающую нападающему, а не действовать так, как будто он разыгрывающий».
Вестхед выслушал критику от скаутов и других тренеров, но не согласился с ней. Для Вестхеда высокий и худющий Мармелад был силой, которую следовало правильно использовать. И тренер согласился, что его лучший игрок готов к профессиональному баскетболу.
С любовью к этим филадельфийским болельщикам, галдящим в его ушах, Джо Брайант был уверен, что он на пути к ошеломляющей карьере. Мысль о том, что может быть и другой исход, едва ли приходила ему в голову.
Глава 4: Пэм и Мармелад
Именно во время учебы в «Ла Саль» Джо Брайант попал под влияние эффектной, статной молодой женщины по имени Пэм Кокс, к большому огорчению ее отца.
«Пэм Кокс могла бы стать адвокатом или кем-то в этом роде, – заметил Джон Смоллвуд, давний спортивный обозреватель «Филадельфия Дэйли Ньюс». – Вместо этого она связалась с сумасшедшим Джо Брайантом».
Это в значительной степени отражало точку зрения ее отца, Джона Кокса II. Он явно не мог смириться с мыслью, что его дочь связалась с Мармеладом. Члены семьи вспоминают, как он спрашивал, как этот парень сможет содержать ее и сохранять тот образ жизни, к которому она привыкла.
«Она могла делать все, что хотела, – соглашался Дик Вайс. – Она была похожа на модель с подиума, красивая девушка. Я уверен, что [ее отец] ожидал, что она выйдет замуж за врача или адвоката, – говорил Вайс. – Он никогда не думал, что она выйдет замуж за профессионального баскетболиста с Юго-Запада Филадельфии».
И все же их пара объединит два глубоких баскетбольных генофонда. Брат Пэм, Джон Артур Кокс III, по прозвищу Пухляш, был одним из лучших защитников по школьникам и позже играл в студенческий баскетбол в Вилланове и Университете Сан-Франциско. А Джо уже пробивался в НБА.
Однако ни Джо, ни Пухляш не могли обеспечить ключевой элемент личности, который сделал бы Коби Брайанта одним из самых великих участников игры.
«Она сногсшибательна, она смертоносна – Пэм Кокс, чувак, – со смехом объяснил Мо Ховард, и это мнение снова и снова повторялось среди друзей пары. – Она красивая женщина, но есть в ней и хладнокровный убийца».
Пэм Кокс также отличалась необычайной личной дисциплиной, еще одной ключевой чертой, которую она привила своему сыну.
«Это она заставила Джо идти по прямой и узкой дорожке, – сказал Вонтез Симпсон. – Джо был как большой ребенок. Ты не мог с собой ничего поделать, кроме как полюбить его».
Некоторые друзья говорили, что не случайно, когда Пэм и Джо стали встречаться, тренер Брайанта обнаружил, что на третьем курсе тот стал более сосредоточен и контролирует себя. Вестхед смеялся над этим соображением. «Из-за того, что они начали встречаться, он перестал прятать мяч за спину? – спросил тренер. – Нет, я не заметил ничего подобного. Я просто шучу. Я знал, что, встретившись с ней, можно было сказать, что она хороший человек, и поэтому будет полезна для Джо».
Некоторым наблюдателям такое сочетание казалось невероятным. Во-первых, их семьи были очень разные. В то время как Брайанты прибыли в город сравнительно недавно, будучи беженцами из Джорджии, сразу же оказавшимися в затруднительном финансовом положении, Коксы были старой филадельфийской семьей, чьи свадьбы и светские мероприятия можно было найти на страницах «Филадельфия Трибьюн», одной из старейших афроамериканских газет в стране.
Первый Джон Кокс, женившийся в 1933 году, был столпом Прихода Святого Игнатия, старинной религиозной общины в Западной Филадельфии, которая объединяла немецких иммигрантов с момента своего основания в 1890-х годах. Кокс посещал Приход Святого Спасителя, который был основан в 1924 году как Католическая религиозная община для афроамериканцев в Западной Филадельфии. Но немецкоговорящее население этого района переживало заметный спад, и к 1928 году Белая Конгрегация Святого Игнатия обратилась к Святому Спасителю с просьбой о слиянии.
Из этого союза Приход Святого Игнатия вскоре вырос в сильную организацию с амбициозной общественной программой, со школой и домом престарелых в числе начинаний. Джон Кокс-старший вступил в должность управляющего благотворительным магазином Святого Игнатия, прибыль от которого обеспечивала основное финансирование дома престарелых и других программ. К 1950-м годам благотворительный магазин был настолько силен и так хорошо управлялся Коксом, что приход не нуждался в дополнительном финансировании от Филадельфийской архиепископии, сообщала «Трибьюн».
Приток афроамериканских мигрантов на протяжении десятилетий создавал множество точек социального и расового напряжения по всему городу, но Святой Игнатий служил интегрирующим фактором вопреки конфликтам. Признак этого, возможно, появился в 1956 году, когда после многих лет игнорирования Джон Артур Кокс-старший одним из первых чернокожих был, наконец, выбран в «Рыцари Колумба» – благотворительное и социальное братство веры. Отсутствие интеграции в местную ложу уже давно было предметом споров в конгрегации, хотя Кокс, казалось, преуменьшал это, заявляя о своем фундаментальном оптимизме в интервью «Трибьюн».
«Нет ничего трудного в том, чтобы присоединиться к организации или остаться в ней, – сказал он о “Рыцарях Колумба”. – Мы знаем, что в сердцах некоторых людей живет некоторая враждебность, но она уменьшается с каждым днем».
Его сын, Джон Артур Кокс-младший, получил известность в конце сороковых и начале пятидесятых годов за свое мастерство боксера и за игру в баскетбол в общественных командах, но это была очень ограниченная эпоха возможностей для молодых чернокожих. Вместо того чтобы поступить в колледж, младший Кокс поступил на службу.
К 1953 году он был двадцатилетним рядовым армии США, который вернулся домой с подготовки для быстрой женитьбы с на Милдред Уильямс, семнадцатилетней красавице: месса в церкви Св. Игнатия, как сообщали в «Трибьюн», прошла в 7:30 утра. Свадьба была настолько поспешной, что не было времени на прием. Супруги произнесли клятвы за завтраком, и рядовой Кокс поспешил на Аляску, чтобы служить там в военной полиции.
Джон Артур Пухляш Кокс III будет их первым ребенком, а вскоре за ним последует и его сестра Пэм.
Как только его военная служба была завершена, Джон Кокс II вернулся в Филадельфию и начал карьеру в пожарной службе города, где в течение первых лет предпринял ряд трудных, часто безуспешных попыток интегрироваться. Ему предстояло пройти через суровые годы управления администрации Риццо и стать одним из первых черных лейтенантов в департаменте, что само по себе было немалым подвигом.
Он обладал определенной филадельфийской твердостью. «Мистер Кокс был городским парнем, – объяснял Мо Ховард. – Он вырос в Западной Филадельфии. Он не был из богатой семьи или чего-то подобного. Он и его жена обеспечивали вполне приличный образ жизни для Пэм и Пухляша. Когда я впервые встретил Пухляша и Пэм, они жили в Фэрмаунт Парке, самом большом городском парке в мире. Так что иметь дом рядом с Парком Фэрмаунт – это достижение, особенно для чернокожих людей».
Этот район, более известный как Парксайд, сильно отличался от той части Западной Филадельфии, где вырос Джон Кокс, рассказывал Ховард: «Это было лучше, чем на дне. По мне, так для мистера и миссис Кокс такое взросление дало им стимул и мотивацию к успеху, который они и реализовали».
Джон Кокс II представлял из себя довольно сложную личность, вызывающую противоречивое отношение даже в его собственной семье. Гейл Уильямс, близкий родственник Милдред Уильямс Кокс, написал вымышленный рассказ о семье баскетбольной звезды, в котором нарисовал нелестные портреты персонажей, представляющих как Пэм Кокс, так и ее отца. Друзья семьи в интервью подтвердили некоторые сложные элементы личностей отца и дочери, однако многие знакомые также говорили и о компенсирующих это качествах.
Любопытным обстоятельством было то, что Большого Джо Брайанта, человека с очень ограниченными средствами, очень часто цитировали и фотографировали в местных газетах, в то время как Джона Артура Кокса II – человека выдающегося и занимавшего высокий пост в городском пожарном департаменте, – по-видимому, никогда не цитировали и не фотографировали, несмотря на то, что он был отцом замечательного сына, зятем и внуком. Это было почти так же, как если бы он старательно избегал общественного внимания.
Баскетбольная любовь
Джону Коксу, возможно, не нравилось, что его дочь связалась с Мармеладом, но это был союз, который продлился десятилетия и произвел на свет троих талантливых детей. История Пэм и Мармелада сама по себе станет центральным и определяющим элементом в жизни их знаменитого сына, начиная с его воспитания и заканчивая принципиальным конфликтом, который позже стал знаковой отметкой в их жизни.
Пэм вспоминала, что впервые узнала о Джо еще ребенком, потому что их бабушка и дедушка жили рядом. В то время Мармелад определенно не был тем, кто ее интересовал, как сказала она однажды репортеру.
«Джо всегда знал Пэм через Пухляша», – объяснял Гилберт Сондерс. Ее брат и Джо Брайант обладали добродушным характером и огромным талантом. Мармелад и Пухляш нравились друг другу, будучи молодыми игроками, они смотрели на мир почти одинаково.
Пухляш был на год младше Мармелада и Мо Ховарда в школе, и они часто играли против него и вместе с ним. Ховард вспоминал: «Пухляш всегда говорил: “Я хочу быть так же хорош, как и вы, ребята. Чем бы вы, парни, ни занимались, я хочу заниматься именно этим”. Чтобы сделать это, ты должен забивать, чувак. У Джоуи был один из самых высоких средних показателей в Общественной лиге; Пухляш был одним из тех парней, которые находились аккурат после него в таблице бомбардиров. Пухляш был на класс младше нас. Пухляш был очень, очень хорошим игроком».
Он играл с заметной уверенностью. Много лет спустя Ховард смотрел на молодого Коби Брайанта и вспоминал брата Пэм. «В самом начале карьеры Коби его стиль был от Пухляша Кокса», – сказал Ховард.
Одним из необычных факторов, который, казалось, привлекал всеобщее внимание, было то, как сильно Пэм Кокс обожала своего брата. «В ее глазах Пухляш не мог сделать ничего плохого», – вспоминал Вонтез Симпсон.
Со временем стало ясно, что Пухляш Кокс был избалован любящими родителями и сестрой до такой степени, что его отец обратился к Сонни Хиллу за помощью в решении этой проблемы.
«Семья Коксов передала его мне, – вспоминал Сонни Хилл. – Пухляш происходил из аристократической семьи. Он был в значительной степени избалован, и его семья передала его на мое попечение в мою лигу. Я стал определяющей частью жизни Пухляша с точки зрения структуры, дисциплины и баскетбола».
Пухляш Кокс не только поделился своим стилем и любовью к роскоши со своим племянником Коби. Кроме того, оба они были любимцами в семье, и родные постоянно заискивали перед ними.
Пухляш и Пэм поначалу жили в Филадельфии, посещая среднюю школу Овербрук, но семья купила дом недалеко от Мэйн Лэйн в пригороде Парксайд, что означало, что Пэм и Пухляш перешли в школу Роксборо, где не было таких ярких баскетбольных традиций и где Пухляш мог легко подняться в качестве звезды площадки.
Супруги Кокс приобрели весьма эксклюзивный загородный дом, принадлежавший Мохаммеду Али, с бассейном и домиком при нем. Собственность, которую семья могла себе позволить с рангом Джона Кокса в пожарной службе и работой его жены Милдред в федеральном правительстве.
«Коксы были трудолюбивыми людьми, которые могли позволить своим детям вести отличный образ жизни, – заметил Мо Ховард. – Они не считали себя лучше других. Они относились ко всем одинаково. Когда я с ними познакомился, они весьма хорошо держались».
Некоторые полагали, что семейный очаг Пухляша и его привлекательная сестра так заворожили Мармелада, что он часто навещал дом Коксов. Тем не менее, Мо Ховард с этим не согласен: «Я не думаю, что какая-либо привлекательность материального успеха властвовала над Джоуи. Джоуи был все тем же самым парнем, когда у него не было всего этого и когда у него все это появилось. В их доме были все удобства. И Джоуи просто принял это, понимаешь? Такие вещи не определяли того, кем был Джоуи».
Тем временем мистер Кокс приобрел репутацию человека, которому не нравилось, когда люди слонялись по его территории и плавали в его бассейне.
Джон Кокс охранял не только бассейн. «Мистер Кокс не хотел, чтобы кто-то приходил в дом обедать с семьей и встречаться с его дочерью», – сказал Гилберт Сондерс.
Сама Пэм Кокс однажды вспомнила, что ее чувства к Мармеладу возникли однажды вечером, когда команда ее брата, «Вилланова», играла с «Ла Саль». Семьи сидели по разные стороны площадки, и когда она встала, чтобы поздороваться с Большим Джо Брайантом, то обнаружила, что Мармелад направляется в противоположную сторону, чтобы поздороваться с ее родителями. «Это был один из этих самых моментов», – объяснила она позже.
Пэм училась в колледже в Питтсбурге, и дела у нее шли хорошо, но перед началом третьего курса она внезапно перевелась в Вилланову. Позже она сказала, что Джо не был причиной ее возвращения в Филадельфию, но сам факт, что она должна была объяснять это, казалось, только поднимал больше вопросов, не говоря уже о беспокойстве ее отца.
К тому времени Мармелад преуспевал в «Ла Саль», но неспециалистам казалось, что ему все еще не хватает целеустремленности. «Джо был неограненным алмазом, – объяснял Гилберт Сондерс. – Пэм отполировала его. Джей Би не был выбором ее отца. Но он был открыт для полировки. Пэм отполировала его. Пэм заявила о себе, став его женой».
В какой-то момент Мармелад и Пэм решили вместе переехать на съемную квартиру. Как вспоминал Сондерс: «Они жили в крошечной квартирке в Джермантауне, тогда как она могла бы жить в роскоши с родителями в том комфортабельном доме на Сити Лайн-авеню. Она любила его достаточно сильно, чтобы принять таким, каким он был, независимо от желаний ее отца».
Напряженность немного снизилась, когда Мармелад был выбран на драфте «Голден Стэйт», четырнадцатым общим выбором первого раунда драфта НБА в июне того года. «Уорриорз» только что выиграли титул НБА, и их тренировал Эл Эттлз, суровый защитник, игравший в профессиональный баскетбол за «Филадельфию Уорриорз» вместе с Уилтом Чемберленом. Казалось, для Мармелада это идеальное место для начала карьеры.
Семья Брайантов была в восторге, и Эттлз позже вспоминал, что он очень хотел тренировать Джо Брайанта. Но, очевидно, начальные переговоры команды с агентом Ричи Филлипсом прошли не так гладко. «Уорриорз» рассчитывали платить ему сумму около $100 тыс. в год. Филлипс не желал с этим соглашаться.
На протяжении лета «Уорриорз» странно молчали по поводу контракта. В этот период неопределенности Пэм и Джо поженились. Довольно скоро друзья узнали, что она беременна.
«Казалось, они были вместе всего минуту, – вспоминал Вонтез Симпсон. – Всякое случается».
На протяжении десятилетий свадьбы в семействе Коксов были официальными церемониями, подробно описанными позже на страницах светской хроники «Трибьюн». Но Пэм и Мармелад тихо поженились в доме Вирджила Дэвиса, друга, который жил в Западной Филадельфии. Это было такое маленькое событие, что даже не сопровождалось оплаченной заметкой в «Трибьюн».
Контракт
В те дни команды должны были представить свои предложения по контракту игрокам, выбранным на драфте, к началу сентября. Если командам это не удавалось, они теряли право выбора и игроку разрешалось стать свободным агентом.
«Если вы не отправите этот контракт, вы потеряете на него права, – вспоминал Пэт Уильямс, который в то время был генеральным менеджером «Филадельфии-76». – Ты потеряешь игрока. И вот однажды мне позвонил Ричи Филлипс, бывший помощник окружного прокурора Филадельфии, который представлял интересы некоторых спортсменов, а также профсоюз судей Высшей бейсбольной лиги. Мы с Ричи были друзьями. Он был агентом Мармелада».
Филлипс спросил Уильямса о правилах контракта и сказал ему, что со стороны «Уорриорз» не было никаких подвижек.
Уильямс был ошеломлен. Потерять права на игрока, выбранного в первом раунде драфта, было большим промахом. Франклин Миули, владелец «Уорриорз», который переехал в Калифорнию из Филадельфии в 1962 году, был в тесных отношениях с владельцами «Сиксерс». Уильямс знал, что «Сиксерс» не захотят беспокоить Миули, поэтому он предложил им подождать несколько дней, чтобы посмотреть, будет ли предложен контракт.
Через несколько дней Филлипс снова позвонил и сказал Уильямсу, что у них все еще нет контракта. Филлипс также обратился в «Нью-Йорк Никс», которые быстро проявили интерес.
Уильямс пошел к владельцу «Сиксерс» Ирву Козлоффу и проинформировал его о ситуации: никакого предложения от исполнительного директора «Уорриорз» Дика Вертлиба не поступало.
«Ох, мне очень не хочется так поступать с Франклином», – сказал Козлофф Уильямсу, и тот ответил: «Ну, кому-нибудь он достанется, Коз, кто-нибудь в конце концов заполучит Джо Брайанта. Довольно хороший молодой игрок, и ты знаешь, что он хочет подписать контракт с нами и остаться в Филадельфии».
Тем временем помощник тренера «Сиксерс» Джек Макмахон только что буквально видел, как Мармелад блестяще выступал во время своего пребывания в Лиге Бейкера. Тренерский штаб выступал за то, чтобы подписать с ним контракт.
«Сиксерс» лишь два года назад провели свой катастрофический сезон 1973 года, когда они сыграли 9–73, худший рекорд НБА за все время. Под руководством тренера Джина Шу они постепенно перестраивались, поэтому им были нужны все молодые игроки, которых они только могли заполучить.
«И вот мы начали переговоры», – сказал Уильямс.
Как свободный агент, Мармелад Брайант теперь имел рычаги давления. «Мы рассчитывали, что он станет звездой, – объяснил Уильямс. – Мы хотели заполучить этого талантливого игрока. Джо был молодым героем в Филадельфии. В лице Ричи Филлипса он имел преимущество жесткого переговорщика. У Ричи была абсолютная золотая жила, упавшая прямо ему в руки».
В этом сезоне у «76-х» уже было два собственных отличных выбора на драфте: восемнадцатилетний Дэррил Докинз и двадцатиоднолетний Ллойд Фри (вскоре сменивший имя на Уорлд Би Фри). Докинз, пятый выбор на драфте, подписал семилетний контракт на $1,4 млн, дававший ему чуть больше $100 тыс. в год.
Джо Брайант, четырнадцатый выбор на драфте, получил трехлетний контракт стоимостью $900 тыс., и ему выплачивали порядка $300 тыс. каждый сезон.
«Всего за два года до этого «Чикаго Буллз» платили ветерану Тому Бурвинклу $45 тыс. в год и испытывали большие затруднения при мысли о том, чтобы платить любимцу болельщиков Джерри Слоуну $60 тыс.», – вспоминает Уильямс, который приехал в Филадельфию после работы в качестве генерального менеджера «Буллз».
«В то время это был большой кусок, – сказал Уильямс. – Мы начали работать над этой сделкой и завершили ее, и следующее, о чем вам надо знать, что мы подписали контракт и провели пресс-конференцию. Для Филадельфии это была важная новость. Местный студент-феномен внезапно стал игроком “Филадельфии-76”».
В своем доме на Уиллоус-авеню Большой Джо собрал всю семью. Вся его баскетбольная поддержка сына окупилась так, как он и представить себе не мог. «В тот вечер, когда он подписал контракт с “76-ми”, мы все вместе плакали и молились», – позже вспоминал отец.
После этого Мармелад заявлял, что его игра в Бейкер Лиге Сонни Хилла принесла ему дополнительные $800 тыс., и это заявление Сонни Хилл повторял много раз в последующие десятилетия.
Потеря выбора в первом раунде драфта нанесла «Уорриорз» огромный удар. Команды НБА буквально живут способностью развивать молодые таланты. Хотя закрытие Американской баскетбольной ассоциации в следующем сезоне создало изобилие доступных игроков, потеря выбора первого раунда с административной точки зрения была ошибкой, которую команда не хотела предавать огласке. Таким образом, в течение многих лет реальные обстоятельства будут заменены на версию обмена.
«Я даже не знаю, что “Сиксерс” дали нам за Джо Брайанта, – уклончиво скажет позже Эл Эттлз. – Этим занимался Дик Вертлиб. Мне нужен был Джо».
Несмотря на большой контракт Джо, времена для профессиональных баскетболистов оказались довольно ненадежными. Вдобавок к потере команд АБА, НБА еще больше сократила свои списки составов на одного игрока, что вылилось в ликвидацию рабочих мест и еще худшую ситуацию для игроков.
Время и обстоятельства, казалось, были почти идеальными для Джо Брайанта, выпускавшегося из «Ла Саль». Если у него еще не было чрезмерных ожиданий, то гигантский контракт говорил ему, что он мгновенно должен был стать звездой.
«Мы наткнулись на целый арсенал молодых талантов», – сказал Пэт Уильямс, оглядываясь назад.
«У нас глаза разбегались», – сказал Дик Вайс о составе «Филадельфии».
Баскетбольные болельщики в Филадельфии считали Мармелада своим любимым сыном, и они праздновали, зная, что один из них теперь игрок «Сиксерс».
«Все были в восторге, чувак, – вспоминал Мо Ховард. – Джоуи будет в Филадельфии, он будет в “Сиксерс”. Мы просто знали, что в этой команде есть кто-то, кого он собирается усадить на скамейку запасных. Кто-то должен был присесть из-за Джоуи».
Ситуация сразу же вызвала вопрос: а кого же может заменить Мармелад?
Глава 5: Отряд бомбометателей
По мнению Пола Вестхеда и Мо Ховарда, Джо Брайант был первоклассным талантом для НБА. Но добавление Мармелада в команду создало странный состав «Сиксерс», со стартовыми игроками, состоящими из непримиримых ветеранов и подпоркой из очень молодых резервистов.
Перед Брайантом в иерархии были отличные форварды-ветераны Билли Каннингем, Стив Микс и Джордж Макгиннис. Новички были молоды, неопытны и дико неустойчивы. Следовательно, поначалу им было уготовлено ограниченное время на площадке.
Молодые таланты со скамейки запасных – Фри, Докинз и Брайант – станут известны как «Отряд Бомбометателей» за их пристрастие к броскам из любого места площадки. Будучи местным фаворитом в течение многих лет, Брайант питал большие надежды на успех, однако его первый сезон в НБА стал для него ледяным душем.
«Джо изредка получал место на площадке, – вспоминал Пэт Уильямс. – Ему было трудно получить игровое время, которое он так хотел. Он был колоритен в работе с мячом. Он был шоуменом, и у него было это замечательное прозвище. Я помню много вечеров, когда он был на площадке, и толпа ревела. Не уверен, что тренеры это оценили, но он был настоящим шоуменом. С ним всегда так было».
Тренером был Джин Шу. «Он был ветераном, прошедшим огонь и воду, – сказал Уильямс. – Мы неожиданно предоставили ему целый арсенал из молодых игроков».
Как и большинство тренеров в ту эпоху, Шу не был известен своими педагогическими способностями. Это не входило в его должностные обязанности, как это уже стало в двадцать первом веке, когда команды НБА массово начали брать молодых игроков. В 1975 году профессиональный баскетбол оставался достоянием взрослых мужчин.
«Джин был ветераном в баскетболе и ожидал, что его игроки будут знать, что они делают, – сказал Пэт Уильямс. – Он сам был старым профессионалом. Он уже много лет тренировал. Тренировал великих “Буллетс”. Джин был самим собой. Его подход был таков: “Вот как следует играть в эту игру”. Он ожидал, что они так и будут делать».
«Сиксерс» обнаружили Дэррила Докинза в средней школе Флориды, спрятали его до драфта, а затем заплатили ему, чтобы он стал профессионалом, один из первых случаев, когда игрок сразу из средней школы перешел в НБА (хотя годом ранее Мозес Мэлоун перешел из средней школы в АБА).
«У Шу была целая конюшня, полная молодых игроков, все они хотели играть в мяч, хотели получать свои минуты, – сказал Уильямс, – и было трудно дать им эти минуты. У нас есть Джо, у нас есть Дэррил, у нас есть Уорлд Би Фри, и все они хотят получить достаточное количество игрового времени. То еще зрелище для “76-х” 1975-х и 1976-х годов. Это определенно было приключение».
Поскольку Брайант играл мало, авторы «Трибьюн», газеты, служащей афроамериканскому сообществу, казалось, были в ярости от того, что Шу не использовал его более серьезно.
«Мы были озадачены, – сказал Мо Ховард о кружке друзей и приятелей Брайанта по баскетболу, – потому что мы не могли понять, почему никто другой не мог понять, какой из Джоуи баскетболист. Люди ходят на игры только для того, чтобы увидеть Джоуи, понимаешь, о чем я? Я часто ходил смотреть, как играет Джоуи. Поймите, я всегда видел, что он играет так, как играет. По периметру ты увидишь пас за спиной. Тренер его сажает на скамейку. Он бежит в отрыв, ловит мяч примерно в пяти-шести метрах от корзины, вытягивается и делает прыжок. Если не забивает, то его убирают с площадки. Знаешь ли, мы в Филадельфии не привыкли такое видеть».
Внезапно местные болельщики Мармелада стали чем-то вроде обузы. Куда бы он ни пошел, Брайанту приходилось объяснять, почему он не играет, что было трудно, потому что он сам этого не понимал. Впервые в жизни он оказался в стороне, лишь наблюдая за игрой, которую любил. В душе он был глубоко разочарован.
«Мы просто ходили смотреть, как играет Джоуи, и не могли видеть его, как мы говорим, “балдежным”, потому что мы знали, что он может играть, – это тоже расстраивало нас, – объяснял Мо Ховард. – Особенно учитывая, что он парень из Филадельфии, особенно на домашней арене. Он был 206-сантиметровым игроком внешней границы поля, который мог играть и бросать. Он был верным командным игроком. Он не делал ничего такого эгоистичного; он делал все, что должен был делать, чтобы помочь своей команде победить. Вот кем был Джоуи. И надо отдать должное, что делал он это с чуть большим талантом, чем некоторые из защитников».
И любовь Шу к Брайанту, и его разочарование обстоятельствами все еще очевидны в интервью сорок лет спустя.
«Джо играл считаные минуты, но все эти игроки в то время были детьми малыми, – вспоминал Шу. – Они хотели больше играть, а для них просто не хватало минут. Мне всегда нравился Джо Брайант. Мне нравился Уорлд Би Фри, но опять же, они были просто очень, очень маленькими детьми. Помню, что Дэррилу было восемнадцать, Джо, вероятно, двадцать, а Уорлду Би Фри, вероятно, девятнадцать. У Джо просто не было свободных минут, чтобы по-настоящему преуспеть, поэтому он получал ограниченное количество времени, выходя со скамейки запасных».
Вскоре «Сиксерс» почувствовали отсутствие контактов со средствами массовой информации, а затем негативное отношение со стороны местного социума, и все это время они пытались восстановиться после катастрофического сезона 1973 года, который превратил атмосферу профессионального баскетбола на городской арене «Спектр» в мавзолей. Шу позвали, чтобы улучшить игру команды на площадке, а болельщики хотели видеть Брайанта в действии.
«В 73-м не было журналистов, – вспоминал тренер. – Не было никакого освещения в прессе, не было никакой поддержки. Мы играли ради горстки болельщиков. Это была худшая команда в истории игры».
Шу увеличил общее количество побед до двадцати пяти в своем первом сезоне, тридцати четырех во втором, и вел команду к сорока шести победам и месту в плей-офф в первый год Брайанта. Вместе с успехом, как он сказал, к освещению игр вернулись и средства массовой информации: «А теперь вдруг все эти журналисты поползли назад. Внезапно мы теперь уже и команда. И они ползут обратно».
Бит-писатели[11], освещающие игру команды, постоянно вспоминали Докинза, Фри и Брайанта и писали в репортажах о нехватке у них игрового времени.
«Я совсем не виню игроков, – вспоминал Шу, все еще испытывая сильные чувства сорок лет спустя. – Я виню журналистов, потому что они каждый день искали негативные истории о том, почему ты не играешь. Они добирались до Дэррила, добирались до Джо и добирались до Уорлда Би Фри. И эти игроки показывали свое разочарование, потому что они не играли. А журналисты писали кое-что о команде, кое-что о разногласиях. Об игроках и о том, что те хотят, – больше времени».
Была надежда, что присутствие Мармелада поможет решить давнюю проблему городского профессионального баскетбола, которая возникла, когда «Филадельфия Уорриорз» выиграли титул в первом сезоне НБА с белым прыгучим бомбардиром из Кентукки по имени Прыгающий Джо Фулкс. Они снова выиграли титул в 1956 году, снова с белыми звездами, в частности, Полом Аризином, Нилом Джонстоном и Томом Гола, который сам был из Филадельфии. «Они никогда по-настоящему не могли установить контакт с болельщиками Северной Филадельфии, с черным сообществом, а у них были эти потрясающие игроки», – объяснил Дик Вайс.
«Позже они добавили филадельфийца Уилта Чемберлена, в начале шестидесятых, что помогло им заполнять места на арене», – добавил Вайс. – А те старые “Филадельфия Уорриорз” с Уилтом, Аризином и Гола, они были больше, чем жизнь. Сегодня в Филадельфии все еще говорят, что Уилт был лучшим игроком, когда-либо игравшим в лиге».
Несмотря на то, что они имели успех на площадке, «Уорриорз» были проданы на западное побережье после сезона 1962 года, в котором Чемберлен в среднем набирал дикие 50,4 очка и 25,7 подбора за игру. В марте этого года Ходуля Уилт, самый любимый сын Филадельфии, набрал 100 очков в игре, и команда вышла в финал конференции в плей-офф.
Как писал обозреватель газеты «Филадельфия Инквайрер» Фрэнк Фицпатрик, переезд «Уорриорз» после такого великолепного сезона был «острой, как смерть, болью. И хотя со временем пришло исцеление, но обоснованность – нет. Тогда я не понимал этого переезда, да и сейчас, пятьдесят три года спустя, до сих пор не понимаю».
Давний владелец «Филадельфии Уорриорз» Эдди Готлиб в 1979 году унес с собой в могилу свое обоснование этого переезда. В то время, когда они были проданы, «Уорриорз» имели пятую лучшую посещаемость там, что тогда было просто лигой из девяти команд, около 5500 человек за игру (что показывает, насколько отличалось присутствие НБА в ту эпоху).
После ухода «Уорриорз» «Сиракьюз Нэшнлз» переехали в Филадельфию и стали «76-ми», которые вновь забрали себе Чемберлена и выиграли с ним титул чемпиона НБА в 1967 году, но через год обменяли его в «Лейкерс».
Мягко говоря, быть профессиональным баскетбольным болельщиком в городе было мучительным опытом, и «Сиксерс» надеялись укрепить фанатскую базу, продемонстрировав некоторые местные филадельфийские таланты. Но поскольку Мармелад мало играл, пребывание его в команде еще больше расстраивало болельщиков, что объяснил Вайс: «Вот почему “Филадельфия” действительно долгое время уклонялась от того, чтобы брать на драфте игроков, родившихся в Филадельфии. Потому что они решили, что если парни из Филадельфии не будут играть, то ты не сможешь представить это болельщикам в выигрышном свете. Потому что вся фанатская база придет на арену и удивится, почему парень из Филадельфии не играет. Именно так и случилось с Джо».
Большая часть проблем команды на площадке в том первом сезоне была связана, как сказал Шу, с молодостью, отсутствием опыта и непостоянством всех трех талантливых новичков. Новичкам часто дают время, чтобы те приспособились к скоростям НБА, но команда находилась под давлением болельщиков и средств массовой информации, которые настаивали на том, чтобы Джо играл.
«Филадельфия Трибьюн» – ключевое средство массовой информации в надежде команды привлечь сообщество болельщиков – дала понять, что они не довольны тем, как Джо Брайант был принят в начале своего первого сезона.
13 декабря 1975 года газета объявила, что ШУ ВЕДЕТ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ИГРЫ С БУДУЩИМ ДЖО БРАЙАНТА.
Что еще больше осложняло ситуацию, так это распространенные мнения об игроках-«понторезах» в ту баскетбольную эпоху. Когда в 1940-х годах НБА была полностью белой, лиге не удавалось продавать много билетов, но затем она добилась некоторого успеха, объединив игры НБА с матчами команды «Гарлем Глобтроттерс». Уже давно считается, что только это позволило лиге выжить в ранних сезонах.
По мере того как НБА становилась немного более устойчивой, полностью белые «Миннеаполис Лейкерс» и полностью черные «Глобтроттерс» сражались в серии прямых баскетбольных игр в 1940-х и 50-х годах, и матчи эти были порой противоречивыми. Учитывая расовый климат в Америке в то время, понятно, что ситуация одновременно способствовала как взаимопониманию, так и расовой вражде.
Даже акт броска сверху был оспорен в рамках моральной ценности эпохи. Джим Поллард, спортивная звезда «Миннеаполис Лейкерс», однажды объяснил, что белые игроки, которые могут забить сверху, не хотят этого делать, потому что это считается позерством или демонстрацией преимущества перед соперником.
И хотя «Глобтроттерс» предлагали множество шоу и развлечений с причудливыми манипуляциями с мячом и комедийными сценками, которые восхищали болельщиков, они тоже мало забивали сверху в эпоху сразу после Второй мировой войны. Это просто не считалось частью игры.
Однако со временем дебаты о позерстве окажутся гораздо более сложными, нежели просто расовыми. Один из величайших игроков-позеров в истории игры, Пистолет Пит Маравич, пришел в «Атланта Хоукс» в качестве новичка в 1970 году, подписав контракт на $2 млн, в то время когда команда отказывалась давать звездам-ветеранам, таким как Ленни Уилкенс и Джо Колдуэлл, даже скромную прибавку к их зарплате, которая составляла менее $100 000 в год.
Ричи Герин, тренер «Хоукс», в течение многих лет имел репутацию одного из самых упрямых соревновательных умов в НБА, и он превратил «Хоукс» в команду-победительницу с жесткой игрой. «Стиль игры Пита оскорбил меня как тренера и наших игроков», – сказал Герин в 1992 году, оглядываясь на два сезона, которые он тренировал Маравича за «Хоукс».
Подобные взгляды оставались преобладающими в 1976 году, что сыграло свою роль в том, как был воспринят кричащий стиль Мармелада. Но прежде чем он смог хотя бы получить шанс показать себя, Брайант должен был просто суметь выйти на площадку.
В январе звезда команды Билли Каннингем получил травму колена, которая открыла для Брайанта игровое время. В соответствии со своими позерскими выходками Брайант проявил склонность атаковать корзину парящими бросками сверху, которые сбивали с толку центровых соперника. Он сделал это в начале января над 213-сантиметровым Элмором Смитом из «Милуоки Бакс», торжествующе потрясая кулаком.
Его энергия была физически ощутима. «Я просто очень хочу играть, – сказал он газете «Делавэр Каунти Таймс». – Это то, что удерживает меня на площадке. Каждый раз, когда я получаю шанс, я играю от всего сердца».
«Джо Брайант – настоящий профессиональный игрок, – сказал Шу журналистам в тот вечер. – Его самым большим достижением стала общая уверенность в себе. В начале года ему было трудно, потому что он не мог взять себя в руки. Отчасти из-за того, что я держал его на привязи, то выпуская, то сажая его на скамейку от игры к игре».
К ФЕВРАЛЮ БРАЙАНТ ЗАЯВИЛ НЕДОВЕРЧИВЫМ ЖУРНАЛИСТАМ, ЧТО ВСЕ ЕЩЕ НАДЕЕТСЯ НА ЗВАНИЕ НОВИЧКА ГОДА.
«Я поставил себе целью завоевать эту честь». Он ее не добьется. Алван Адамс также претендовал на эту награду, набирая в среднем более 19 очков и 9 подборов, помогая «Финикс Санз» выйти в финал НБА той весной. В течение регулярного сезона Мармелад появился в семидесяти пяти играх, в среднем играл шестнадцать минут за матч, набирал 7,4 очка и 3,7 подбора, достаточно солидные цифры для новичка, но недостаточно, чтобы соответствовать ожиданиям своим и сообщества. Брайант даже не попал в команду новичков, хотя «Трибьюн» в апрельской статье объявила его новичком года и лучшим новичком-нападающим, продемонстрировав еще одно свидетельство привязанности сообщества к своему любимому сыну.
«Сиксерс» завершили регулярный чемпионат с сорока шестью победами и взяли верх над «Баффало Брейвз» в серии до трех побед первого раунда. Брайант мало играл в первой проигранной игре, а затем набрал 12 очков во второй, выигранной игре, которая сравняла счет в серии.
Накануне третьей игры «Трибьюн» опубликовала статью о Пэм, миссис Джей Би, двадцатилетней даме. То, что газета опубликовала статью о жене игрока, который не имел большого влияния на надежды «Сиксерс» на плей-офф, указывало на уровень известности, которым Брайанты пользовались в обществе.
«Мы с Джоуи ужасно много говорим о баскете», – сказала она в интервью газете, добавив, что понимает, что это ее работа – подбадривать его и помогать поддерживать его психологическую готовность, несмотря на его разочарования.
Пэм сказала «Трибьюн», что у них с мужем не так уж много времени на семейные дела. Ее родители жили рядом. Какое-то время они вместе с Джо жили с ними вместе, пока молодожены не купили хороший дом неподалеку, в Лоуэр Мерионе, богатом пригороде города. Они не часто приезжали в Юго-Западную Филадельфию, сказала она, добавив, что Большой Джо все еще часто звонил, чтобы спросить, как она, сначала во время беременности, а затем справиться о внучке Шарии после ее рождения в марте.
Несмотря на неудачи сезона, дом Брайантов быстро стал настоящим центром притяжения, как вспоминал Мо Ховард. «Это был прекрасный дом. Вот куда мы отправлялись после игр. Сидели и смотрели телевизор. Включали музыку, ели, и все такое. И в межсезонье мы туда ходили. Мы работали в дневное время, потом шли туда и тусили, потому что, вы знаете, они были одними из немногих людей, которых мы знали, у кого была в те дни центральная система кондиционирования воздуха».
На следующий день после выхода этой статьи «Сиксерс» проиграли решающую игру «Брейвз» – 123:124. Мармелад был изгнан с поля за фолы после того, как набрал 9 очков.
Суд
Через три недели после окончания сезона жизнь Мармелада была перевернута его бегством от полиции, последующей аварией и арестом. Это было поразительное и разрушительное событие для многих людей, от Большого Джо до Сонни Хилла и многих друзей и поклонников Брайанта. Больше всего был опустошен сам Мармелад.
«Он был просто в бешенстве, – вспоминал бывший генеральный менеджер «Сиксерс» Пэт Уильямс. – Он видел в этом самое худшее. Конец его карьеры и позор в своем родном городе. Для него это было просто кошмаром».
В ту эпоху не было ничего необычного в том, что наркопреступники сразу же попадали в тюрьму за первое же преступление, зачастую на длительные сроки. Сверх этого была затронута еще и проблема общественной безопасности. Джо Брайант носился по городу с выключенными фарами, спасаясь от полиции, и причинил значительный материальный ущерб. Добавьте все это к кокаину, и судья может ввести в бой все средства и сделать из него прецедент.
Его жена Пэм немедленно поговорила с репортером «Трибьюн» и поклялась, что будет стоять за своего мужа до конца.
Некоторые думали, что эта ситуация доведет Джона Кокса до апоплексического удара, но семья Коксов уже сталкивалась с юридическими проблемами в августе 1974 года, когда Пухляш был обвинен в публичном инциденте с похищением кошелька, поставившего его сразу перед несколькими обвинениями в уголовных преступлениях. Он ехал в машине с группой друзей, предложив одному из них выскочить и выхватить у женщины сумочку. Позже Пухляш клялся, что он пошутил, но инцидент быстро был предан огласке, когда репортеры постучали в дверь семейного дома, чтобы написать кошмарные новости во всех газетах Филадельфии.
Ричи Филлипс, бывший прокурор, который год спустя стал агентом Джо, представлял интересы Пухляша Кокса по этим обвинениям и в конечном итоге добился его полного оправдания. Молодой защитник смог перевестись в Университет Сан-Франциско и стать там звездой, играя вместе с Биллом Картрайтом.
В рамках юридической катастрофы Джо Филлипс чувствовал себя вполне уверенно в двойной роли агента и адвоката защиты. Адвокат уверенно заявил журналистам, что его клиент будет оправдан по всем пунктам обвинения, что было несколько удивительно, учитывая гору улик против него.
Предварительное слушание было назначено на начало июня, что в целом означало, что обвинение представит свои доказательства для передачи дела большому жюри для вынесения обвинительного заключения. На этой стадии процесса защита никогда не давала показаний.
Но, как бывший прокурор, Филлипс хотел ускорить процесс. Он планировал представить доказательства для защиты на предварительном слушании, что было крайне необычным шагом в области связей с общественностью.
Несмотря на суровые приговоры, которые обычно выносятся по обвинению в употреблении наркотиков, в 1976 году кокаин не считался особо серьезным наркотиком. Хотя этот наркотик существовал уже давно, южноамериканские наркокартели смогли только в эпоху диско получить доступ к американским рынкам и начали наводнять страну порошком, который вошел в моду и мгновенно стал популярным среди состоятельных людей.
Американская ассоциация психологов еще не объявила, что наркотик вызывает привыкание, и он, казалось, появлялся повсюду, особенно в НБА, где меняющаяся структура заработной платы обеспечивала игроков большим количеством наличных денег.
К 1976 году многие игроки «засунули эти наличные деньги себе в нос», как говорили в то время. Вскоре НБА приобретет репутацию организации, злоупотребляющей наркотиками.
«Все нюхали, – вспоминал Сонни Ваккаро, топ-менеджер по продаже обуви. – И я действительно имею в виду всех. В те годы вся культура НБА была связана с наркотиками».
Пит Ньюэлл, тогдашний генеральный менеджер «Лейкерс», вспоминал в интервью 1992 года, что семидесятые были плохим, реально плохим временем для лиги, с характерным густым запахом марихуаны в коридорах командных отелей и вереницей женщин, преследующих игроков и создающих атмосферу сексуального легкомыслия. Кокаин считался афродизиаком, если того уже не хватало в атмосфере.
Многие игроки стали сексуально-одержимыми, как объяснил бывший игрок «Лейкерс» Лу Хадсон в 1992 году: «Они буквально были поглощены этим».
Ньюэлл сказал, что руководители команд просто не знали, что делать с ситуацией в то время, когда сама лига не имела реальной политики в отношении наркотиков. Поскольку Лос-Анджелес служил чем-то вроде эпицентра контркультуры, «Лейкерс» стали нанимать детективов полиции нравов из Лос-Анджелеса для отслеживания перемещений игроков.
Эта тактика едва ли замедлила кокаиновый шлейф. Рон Картер, новичок из Военного института Вирджинии, пришел в «Лейкерс» в 1978 году и вспомнил потрясающую вечеринку в лос-анджелесском клубе, устроенную для Карима Абдул-Джаббара двумя известными актерами, которые были его суперфанатами, во время которой на столах таинственным образом появлялись миски с коксом.
«Имейте в виду, что мы ничего не знали об этих вещах, – объяснил Пэт Уильямс. – Я помню, мы слышали эту молву, эти слухи, но никто из нас в головном офисе не имел об этом ни малейшего понятия. Я имею в виду, мы и понятия не имели, что происходит. Помню, как-то раз я взял газету и прочел, что Джо Брайанта арестовали в Фэрмаунт-парке».
«Филадельфия» была одной из многих команд, оказавшихся втянутыми в быстро меняющуюся массовую культуру. Дело Мармелада станет одним из первых, которое привлечет внимание общественности к этой проблеме.
«В Филадельфии было много людей, которые беспокоились о нем, потому что он им нравился, и они не хотели видеть, как он летит в тартарары, – объяснил Дик Вайс, который освещал игру «76-х» в ту эпоху. – НБА была переполнена этим. Меня всегда удивляло, что никто их не останавливал в самолетах, летящих в эти города, чтобы играть там. Они везли все прямо с собой».
«Игроки никогда не были открыты для разговоров с журналистами об этом, – продолжил он. – Нам никогда не приходило в голову сделать из этого значимое событие. Теперь, если нечто подобное произойдет, то, вероятно, это будет во всех средствах массовой информации. Тогда это было частью культуры».
Тем не менее арест Брайанта попал в новостные ленты. Этот инцидент привел его в отчаяние, но, в дополнение к тому, что Ричи Филлипс был его адвокатом, у него была еще одна огромная сила, работающая на него, – его отношения с Сонни Хиллом, чья лига была заполнена офицерами по условно-досрочному освобождению и другими должностными лицами из судов.
Гилберт Сондерс объяснил, что Хилл не собирался терять одного из игроков, которых он спас с улиц Филадельфии. Странный характер предварительного слушания Брайанта подтвердил это.
Мармелад появился в зале суда № 285 в мэрии с торжественным видом, в элегантном костюме и небрежно завязанном галстуке. Он тащил на руках свою любимую большеглазую дочурку Шарию в шляпке с оборками. Пэм, волосы которой теперь были коротко подстрижены в стиле пикси, шагала справа от него в облегающем брючном костюме, выглядя как будто на втором месяце беременности. В зале суда их представители сопровождали супругов по проходу. Ричи Филлипс был в костюме-тройке и солнечных очках.
Филлипс собрал двадцать свидетелей, чтобы выступить от имени Брайанта, – неслыханная тактика на предварительном слушании. В списке значились тренер Брайанта и генеральный менеджер команды. Команду только что продали, но давний владелец Ирв Козлофф питал к Мармеладу огромную привязанность и пришел, чтобы выступить от его имени, как и его тренер по легкой атлетике преподобный Юджин Фестус, бывший член знаменитых Гарлемских адских бойцов Первой мировой войны и сам по себе легенда Филадельфии.
Обвинение располагало обилием доказательств, но на слушании дела «Содружество против Джозефа Вашингтона Брайанта III» судья Джей Эрл Симмонс быстро постановил, что у полиции не было никаких оснований для обыска автомобиля Брайанта. Это было поразительное решение, учитывая действия Брайанта в ту ночь месяцем ранее.
Судья сказал Брайанту: «Я надеюсь, что с этого момента ты будешь вести честную жизнь. Ты занимаешь высокое положение в обществе, и я надеюсь, что ты будешь жить в соответствии с этим… Ты – кумир среди молодежи Филадельфии. Я надеюсь, что ты продолжишь оправдывать это обожание».
«Клуб встал на его поддержку, – вспоминал Пэт Уильямс. – Он был надломлен, но испытал огромное облегчение и благодарность. Я думаю, что это напугало его до смерти».
БРАЙАНТ ЛЕГКО ОТДЕЛАЛСЯ, объявила на следующий день газета «Делавэр Каунти Таймс» в заголовке, перепечатанном местными СМИ.
Они сказали, что Мармелад должен был по крайней мере получить пощечину. Как бы то ни было, он «отделался лишь выговором», как писала «Таймс».
Официального наказания не будет, но призрак этого инцидента будет преследовать Брайанта на протяжении всей его карьеры. Мармелад придет к выводу, что ему грозило самое страшное наказание, от которого почти не бывает условно-досрочного освобождения.
Однако со временем станет ясно, что решение суда сохранило семью. Если бы не снисходительный судья, Джо Брайант легко мог бы сесть в тюрьму, и, скорее всего, не было бы никакого Коби Бина Брайанта. Фанаты «Лос-Анджелес Лейкерс», скорее всего, никогда не имели бы мегаваттного присутствия того, кто назвал себя Черной Мамбой.
Часть II: Вундеркинд
Глава 6: Коби Бин
В ноябре 1977 года «76-е» шли с победной серией 14–1. Они разбили «Селтикс» в Бостоне, 121:112, в пятницу перед Днем благодарения, затем сели на рейс обратно в Филадельфию на две игры в течение трех дней и записали еще пару побед, в субботу против «Милуоки» и во вторник против «Хьюстона», прежде чем загрузиться рано утром в среду в самолет, чтобы добраться до матча вечером в Детройте, а затем еще один рейс в сам «День индейки».
Где-то посередине этого напряженного графика Джо и Пэм Брайант нашли время, чтобы зачать своего третьего ребенка. Шария родилась в 1976 году, их вторая дочь Шайя – в 1977 году. А затем, ровно через девять месяцев после того, как «Сиксерс» устроили эту серию перед Днем благодарения, их первый и единственный ребенок мужского пола появился на планете, 23 августа 1978 года, сразу после того, как Джо завершил еще одно успешное лето в Лиге Бейкера.
Семейная линия Брайантов восходила к трем Джозефам. У Коксов тоже было три Джона подряд. Но Пэм и Джо решили назвать своего сына Коби (Kobe[12]), предположительно потому, что во время беременности Пэм они вкусно поели в японском стейк-хаусе в соседнем городе Кинг оф Пруссия, штат Пенсильвания. На самом деле, как они оба объясняли позже, им понравилось звучание этого слова, но они произносили его Ко-би, а не Ко-бе, как это звучит по-японски.
Не желая полностью отказываться от связей между отцом и сыном, они сделали его второе имя отсылкой на отцовское прозвище: Бин[13]. Коби Бин Брайант.
Как позже скажут некоторые наблюдатели, мир как будто нуждался в дополнительных доказательствах странности этой пары. Но это были семидесятые годы, десятилетие, когда новое поколение вырывалось за рамки традиций прошлого. В конце концов, доктор Патч Адамс, знаменитый доктор-клоун, назовет одного из своих сыновей Атомик Загнут.
Так что Джо и Пэм Брайант были вполне в духе времени, назвав своего сына Коби Бин. В конце концов, они очень любили говядину. И само время докажет, что их выбор идеален для уникальности и маркетинговой привлекательности.
Это достаточно скоро сделает их сына звездой с именно таким уникальным именем.
В самом начале филадельфийские газеты обращались к любым историям о младшем сыне Брайантов, используя оба имени, например: «Молодой Коби Бин показывает многообещающие перспективы как игрок».
Это имя имело смысл, как позже отмечали другие, потому что говядина Коби драгоценна, производится особым способом, выводится, выращивается и обрабатывается так, чтобы стать самым ценным и экзотическим брендом, как и сам Коби Бин Брайант.
Гораздо большее значение, чем имя, имеет генофонд, как заметил Пол Вестхед: «Пэм происходила из спортивной семьи. Пухляш играл. Он не был лентяем. Он был искусен. У него не было такого роста, как у Джо, но он был опытным игроком. Рассуждая о ребенке, который родится от этого союза, можно было бы сказать, что он будет одарен многими талантами».
Помимо ДНК, воспитание великих спортсменов часто начинается с перфекционистских матерей. Пэм Кокс Брайант осталась загадкой, потому что, в отличие от матери Майкла Джордана, Делорис Джордан, Пэм Брайант никогда не писала книг, никогда не украшала собой обложки журналов, никогда не гастролировала по миру в поддержку семьи. Вместо этого она вела скромную жизнь.
В годы становления сына именно ее особый талант к закулисным манипуляциям вызывал восхищение и раздражение семьи и друзей. Судя по всему, она была довольно яркой, привлекательной, обаятельной, утонченной, любящей изысканность и прекрасные вещи, но, как и ее отец, она предпочитала избегать яркого света, который падал на ее сына.
Самым большим доказательством ее склонности к перфекционизму была сама ее семья. Ее выводок из трех детей был хорошо ухожен, одет и воспитан, две дочери и сын с самого раннего возраста были образцовыми в манерах, речи, поведении, осанке, внешности.
«Если бы другие люди воспитывали своих детей так, как Брайанты воспитывали своих троих, у нас было бы много продуктивных людей в этом мире», – заметил Леон Дуглас, товарищ Джо по команде из итальянской лиги, который видел Пэм за этой работой.
Тем не менее семья и друзья отмечают, что именно Коби получил всю силу ее привязанности и внимания, и между матерью и сыном существовала тесная связь.
«Когда у Пэм наконец родился мальчик, она была просто в восторге, – объяснил друг семьи. – Она любила девочек, не пойми меня неправильно, но центром их вселенной был Коби. Может быть, потому, что именно этого хотел Джо, а она хотела сохранить Джо. Он был сыном, в которого они могли вложить все».
Любовь Пэм к Пухляшу в подростковом возрасте оказалась просто тренировкой для главного события – воспитания ее сына.
«Когда родился Коби, Пэм просто засияла, – вспоминал Мо Ховард. – У нее был сын, а до этого любовью всей ее жизни был Пухляш. Она просто души не чаяла в Пухляше. Теперь для этого у нее был свой собственный сын».
Пэм неустанно культивировала идеальный образ своей семьи. «Что бы ни происходило с ее семьей, нам всегда представлялось, что она совершенна, – объяснил друг семьи. – Я имею в виду, что когда бы она ни говорила о ком-нибудь, это всегда было прекрасно. Она старалась изобразить только одно, что все было прекрасно. Коби. Ее дочери. Все».
Это совершенство включало и поведение самой Пэм, как объясняла подруга. «Она всегда была очень привлекательной, очень милой, очень доступной, очень, очень хорошей, и обе ее дочери были такими же».
Ее подход распространялся и на понятие достижений. Наличие их индивидуальных спортивных талантов никогда не допускалось в качестве какого-либо оправдания для ее детей. Они должны были выполнять свою школьную работу, быть послушными и ответственными.
С первых же дней своей жизни Коби Бин рос в семье, которой восхищались другие, и не только в филадельфийских газетах, но и везде, где бы они ни появлялись.
Пэт Уильямс вспомнила, как Брайанты с гордостью привезли своего маленького сына на «Спектр», арену «Сиксерс»: «Люди спрашивали меня: «Что ты помнишь о Коби Брайанте?» И я бы сказал, что помню его бабушку и дедушку, они укачивают его или везут в детской коляске на игры. Скажем так, он вырос на «Спектре». Первый год его жизни был связан с «76-ми».
Гилберт Сондерс вспомнил, как наткнулся на Джо, сопровождающего маленького сына, на выходе из лифта после летнего баскетбольного матча. Юный Коби Бин ехал на игрушечном автомобиле.
«Это был мерседес», – со смешком вспомнил Сондерс.
Мармелад был воплощением гордого папы, – когда бы он ни был рядом.
Позже Коби Брайант прославился баскетбольной связью со своим отцом. Но, учитывая известность отца и частые поездки профессионального спортсмена в годы становления сына, было понятно, что самая ранняя и самая близкая связь Коби Бина будет складываться с Пэм Брайант. Его сестры заклеймят Коби как неисправимого маменькиного сынка.
Таким образом, ее сын впитал большую часть личности Пэм, далекой от беззаботности своего отца.
«С точки зрения энтузиазма, его любви к игре, я больше похож на своего отца, – сказал Брайант в 1999 году. – Но на площадке я больше похож на свою мать. Она больше похожа на питбуля».
«У нее вот такой характер, – сказал он и хлопнул в ладоши, чтобы раздался резкий звук. – Очень конкурентный. Так что я получил лучшее из обоих миров».
Мать и сын по большей части были приятными личностями, вплоть до манер, которые в мгновение ока могли стать удивительно холодными. Эта холодность могла быть поразительно отталкивающей для тех, кто с ней встречался. И в сочетании со способностью к внезапному, резкому гневу и мать, и сын будут использовать ее для установки параметров своей жизни.
Однако главным движущим элементом был перфекционизм. Текс Уинтер, тренер-ветеран, который так тесно сотрудничал с Джорданом и Брайантом, часто говорил, что это была главная из многих фундаментальных черт, общих для двух суперзвезд, – их интенсивный перфекционизм.
С ТОЧКИ ЗРЕНИЯ ДОСТИЖЕНИЙ БРАЙАНТА СПРАВЕДЛИВО СКАЗАТЬ, ЧТО ВО МНОГИХ ОТНОШЕНИЯХ МАТЬ ВЫРАСТИЛА МУЖЧИНУ.
Блюз чемпионских игр
Растущая семья Джо Брайанта, возможно, и приносила ему радость, но сама его карьера вызывала совсем другие эмоции. В межсезонье 1977 года команда работала над многомиллионной сделкой, чтобы привлечь Джулиуса Эрвинга, великого «Доктора Джея» из «Нью-Йорк Нетс», как раз в тот момент, когда рушилась АБА. Внезапно Джо Брайант упал еще глубже в ротации Джина Шу. Скудное игровое время, на которое жаловался Мармелад, будучи новичком, сократилось почти вдвое.
«У него были свои моменты, – сказал Пэт Уильямс. – Ни у кого из нас не было сомнений в том, что Джо Брайант был талантом, и мы все очень хорошо относились к нашему будущему с этими молодыми игроками. Однако теперь у нас была группа ветеранов, которые были лучше их. Макгиннис, Джулиус, Стив Микс, Харви Кэтчингс и мы пытались забрать к себе еще и Дэррила. Я имею в виду, что мы были перегружены талантами».
Когда он действительно играл, Мармелад оставался членом печально известного Отряда Бомбометателей, что не способствовало его развитию, как заметил Мо Ховард. «Тем парням, что играли во втором составе, было на это наплевать. Знаешь, им на самом деле было наплевать. Они должны были играть за спиной у Джулиуса и тех парней. Это было похоже на “когда мы доберемся до площадки, мы просто будем делать свое дело”. Я думаю, что именно из-за этого у Джо могла быть плохая слава».
Вся команда представляла собой разрозненную группу.
«Та раздевалка была местом, где бил фонтан великолепных интервью, – вспоминал Дик Вайс, который освещал работу клуба. – Там не было тех, кто плохо говорил. Джулиус задавал тон, потому что он был непревзойденным профессионалом. У них была куча общительных и дружелюбных парней, а также забавных ребят, таких как Стив Микс и Колдуэлл Джонс».
Огромный, молодой, физически сильный экспонат, Докинз был известен как Шоколадный Гром – поэт, который говорил о том, что прибыл с планеты Лавтрон. Ллойд Фри сменил свое имя на Уорлд Би Фри[14].
«Дэррил был очень веселым, – говорил Вайс. – Ллойд Фри и Джо говорили все, что их душе было угодно. Ты можешь просто открыть свой блокнот, и эти парни сами заполнят его».
Макгиннис давал интервью, покуривая сигареты. Мармелад иногда поддерживал подобную практику, разговаривая с репортерами, бренча на воображаемой гитаре и покуривая.
«Я спросил Джо о “Сиксерс”, – вспоминал Вонтез Симпсон, – потому что они были по-настоящему талантливы. Он сказал, что у них нет образцов для подражания, которые держали бы их в узде. У них было много молодых парней с деньгами, которые усердно веселились после игр». Он сказал Симпсону, что сам Эрвинг не слишком увлекается вечеринками, но он также не склонен указывать другим игрокам, как им жить.
На площадке всем игрокам «Сиксерс» приходилось приспосабливаться к такому игроку, как Эрвинг. «Все прекрасно ладили, – рассказывал Дик Вайс. – Джулиус задавал тон всему остальному. Тут не было схожести с АБА, где он был сверхчеловеком, но он все еще был чертовски хорош».
Макгиннис, будучи лидером команды, испытывал с этим трудности, но в конце концов смирился с тем, что иерархия изменилась. Его позиции укрепились, когда «Сиксерс» играли матчи на пути к финалу чемпионата лиги 1977 года против «Портленд Трэйл Блейзерс» во главе с Биллом Уолтоном.
«Не думаю, что Джоуи имел какое-либо представление о том, что они собираются бороться за титул», – вспоминал Мо Ховард.
Не могла такая возвышенная мысль прийти в голову игроку, проводящему в лиге лишь второй год, особенно глубоко разочарованному.
Макгиннис начал испытывать трудности во время плей-офф, что внезапно предоставило больше игрового времени для Мармелада. Как ни странно, именно его защита произвела впечатление на тренеров и болельщиков во время чемпионской серии. «Сиксерс» отправились в Портленд и выиграли первые две игры, но все начало меняться, когда ближе к концу второй игры Докинз и тяжелый форвард «Портленда» Морис Лукас подрались.
«До этого момента казалось, что мы просто сметем этих “Трэйл Блейзерс”, – вспоминал Пэт Уильямс. – Это была настоящая драка».
Докинз был взбешен тем, что никто из его товарищей по команде не пришел ему на помощь в рукопашной схватке (Даг Коллинз, по-видимому, пытался, но его случайно задел сам Докинз). В раздевалке молодой центровой разразился бранью, атакуя туалетные кабинки, которые, в свою очередь, ответили наводнением.
«Он опрокинул слив, опрокинул умывальник, просто уничтожил раздевалку, – вспоминал Уильямс. – Он был ростом 211 см, весил 122 кг и был в ярости. Все просто превратилось в руины, полный бардак».
Много позже некоторые со смехом вспоминали дорогие ботинки и одежду товарищей по команде, плавающие повсюду, но в то время никто не смеялся. Весь этот инцидент, как оказалось, разрушительно повлиял на мышление команды и их взаимоотношения, что позже и наблюдал Уорлд Би Фри. Несмотря на свое лидерство со счетом 2:0, «Сиксерс» больше не выиграли ни одной игры. Они быстро проиграли все три матча у себя дома.
Раскаявшись, поэт Докинз написал «Оду шестой игре», чтобы подготовиться к финальному матчу. «Сиксерс» хорошо играли, но проиграли в равной борьбе.
Их проблемы перешли и на первые полдюжины игр следующего сезона. Новый владелец команды, Ф. Юджин Диксон, разозлился из-за переговоров о контракте с Шу, потому что тренер был одним из первых, кто нанял агента, вездесущего Ричи Филлипса.
«Фитц Диксон был недоволен, – вспоминал Уильямс. – Он думал, что Шу требует у него больше денег только потому, что тот стал новым владельцем».
Диксон сидел за скамейкой запасных команды, и однажды вечером, после неудачного выступления в первую неделю сезона, он махнул Уильямсу, чтобы тот спустился на площадку из ложи для прессы, где он приказал своему генеральному менеджеру уволить Шу и в качестве тренера нанять бывшего игрока «Сиксерс» Билли Каннингема.
«Ничто не могло заставить его передумать», – сказал Уильямс.
Шу и вся лига были по понятным причинам ошеломлены этим шагом, но Каннингем, фаворит болельщиков, пришел и привел команду к рекорду 14:1 в ноябре, который послужил прелюдией к эре Коби Бина.
Каннингем подошел к этой работе очень серьезно. Джо Брайант играл достаточно хорошо во время плей-офф для того, чтобы заработать продление контракта с командой. Он пробыл в «Филадельфии» еще два сезона, когда Каннингем вместе с помощниками тренера Чаком Дейли и Джеком Макмахоном поставил себе целью ликвидировать Отряд Бомбометателей.
После того как команда проиграла «Буллетс» в плей-офф 1978 года, тренеры попросили Уильямса обменять Уорлда Би Фри.
«К этому моменту мы уже задрафтовали Мо Чикса, – вспоминал Уильямс, – и обменяли Джорджа Макгинниса на Бобби Джонса из “Денвера”. Тренеры приходят ко мне и говорят, что мы должны отпустить Ллойда Фри. Я любил Ллойда. Он был целым шоу и еще половинкой, отличным атакующим продюсером и бесстрашным игроком».
«Мне просто было очень трудно на это решиться, – вспоминал Уильямс. – Они были непреклонны в том, что мы не доберемся туда, куда нам нужно. Я сказал, что он перейдет куда-нибудь и будет набирать в среднем по 35 очков за вечер, и поэтому я начал предлагать его другим командам. Это была моя ответственность. Я обошел всю лигу и не получил ни огрызка. И наконец, Джин Шу, который к тому времени тренировал «Сан-Диего», проявил некоторый интерес – не большой, но некоторый. И я наконец-то смог заключить сделку, когда мы отправили им Ллойда Фри, а сами получили выбор «Клипперс» в первом раунде в 1984 году, который, кстати, оказался Чарльзом Баркли».
Когда Отряд Бомбометателей был обезврежен, команда снова вышла в плей-офф в 1979 году. Во время критической серии с «Сан-Антонио» Каннингем ввел Джо Брайанта в игру только для того, чтобы увидеть, как он немедленно бросил издалека и промахнулся, и это привело к атаке игроков «Сперс».
Каннингем быстро убрал Мармелада из игры, которую «Сиксерс» продолжали проигрывать.
«Билли всегда задерживал дыхание рядом с Джо, – объяснял Пэт Уильямс. – Тренеры говорили: “Мы просто не можем загнать его в рамки, мы просто не можем обуздать его”».
«Я помню тот бросок, – сказал Мо Ховард. – И он больше не играл. Он вообще не играл. Я отчетливо помню бросок, о котором идет речь. Может быть, это было только потому, что он только вошел в игру. Именно такие броски он и совершал».
В течение четырех лет, проведенных в «Филадельфии», Брайант жаловался репортерам, что хочет, чтобы его обменяли. Внезапно это стало реальностью.
«Мы готовимся к следующему сезону, когда Билли, Чак и тренеры говорят, что нам нужно обменять Джо Брайанта», – вспоминает Уильямс.
Генеральный менеджер обзвонил все команды лиги, пытаясь обменять Мармелада. «Я никого за него не получил», – сказал он.
Наконец, в октябре, когда новый сезон только готовился взять свой старт, Джин Шу снова предложил первый раунд драфта своей команды 1986 года за Джо Брайанта. Этот выбор драфта позже будет продан в «Кливленд» и использован для выбора центрового Северной Каролины Брэда Догерти.
«Я помню, как сообщил Джо о том, что мы сделали, – вспоминал Уильямс. – Думаю, он почувствовал облегчение. Он хотел играть. Он знал, что пришло его время. Он стремился попасть туда, где у него была бы возможность делать то, что он хотел делать».
Для многих поклонников и друзей Брайанта в городе его время в качестве игрока «Сиксерс» казалось упущенной возможностью.
«Он был особенным, – заметил Мо Ховард. – Филадельфийцы очень, очень уважали игру Джоуи. Я часто думал, что они введут его в игру, чтобы успокоить всех филадельфийцев, и он немного поиграет, а потом они выведут его из игры, и он никогда больше не будет играть. Если бы у него была возможность играть, учась на своих ошибках или том, что воспринималось как ошибки, он был бы Суперменом. В Филадельфии было много действительно хороших баскетболистов, но Джоуи был особенным. Он делал то, что другие парни не делали, чувак. Он был похож на Джорджа Гервина».
В течение своих первых четырех лет Мармелад умудрялся играть свои считаные минуты на всех пяти позициях и хорошо выступал в качестве защитника и нападающего, и даже в центре.
Оглядываясь назад много лет спустя, Пэт Уильямс скажет, что Брайант был разносторонним, но никогда не был достаточно хорош, чтобы преуспеть хоть на одной из позиций. Он был недостаточно быстр, чтобы быть отличным защитником, недостаточно атлетичен, чтобы быть исключительным нападающим, недостаточно силен, чтобы регулярно работать в центре.
Вдобавок ко всему, он оказался невыносимо нестабильным, блестящим в одной игре и катастрофически плохим в другой.
Атмосфера разгульной жизни в Филадельфии была не слишком приятной для молодой семьи с тремя детьми в возрасте до четырех лет. Переезд в Сан-Диего пришелся по душе Пэм, да и климат на площадке там оказался лучше.
Глава 7: Забавный парень
Джин Шу обещал обеспечить в «Сан-Диего Клипперс» принадлежащий кинопродюсеру Ирву Левину и нью-йоркскому адвокату Гарольду Липтону, захватывающий, динамичный стиль игры. Шу в первый год франшизы в Сан-Диего завоевал с командой сорок три победы и пятое место на Западе, поэтому с приобретением в сентябре 1979 года центрового Билла Уолтона, а затем месяцем позже добавлением Мармелада надежды на успех взлетели до небес.
Уолтон, однако, вскоре получил еще одну травму ноги, положив начало циклу разочарований в своей карьере. Воссоединившись с Шу, Джо Брайант обрел регулярное игровое время и важную новую функцию – ролевого игрока. Больше не испытывая давления быть звездой, которое он чувствовал в своем родном городе, он пообжился в «Клипперс» и стал «двузначным бомбардиром»[15].
Эта перемена показал Мармеладу действие того «общественного давления», которому он подвергался в Филадельфии. Его разум стал «яснее», сказал он.
«Мне казалось, что я должен играть роль суперзвезды, – говорил он о своих ожиданиях в родном городе. – Однако играть роль суперзвезды – это не для меня».
Даже находясь в центре внимания, он все-таки мог выдавать яркие моменты, как в его первых играх с «Сан-Диего», когда он обрушил неимоверный бросок сверху в матче против «Лейкерс», который заставил великого Карима Абдул-Джаббара бежать в прикрытие, или вечер, когда он явно переиграл Ларри Берда из «Бостона».
Однако в том сезоне Уолтон сыграл всего семнадцать матчей, «Клипперс» одержали тридцать пять побед, а их средняя посещаемость на Спортивной арене Сан-Диего упала до менее чем шести тысяч человек за вечер. Владельцы отпустили Шу после сезона и пригласили Пола Сайласа, первого главного тренера, который заработал репутацию жесткого, умного профессионала после того, как выиграл два титула вместе с Дэйвом Коуэнсом на площадке «Бостон Селтикс».
Той весной 1980 года Джо Брайант наблюдал, как Мэджик Джонсон, 183-сантиметровый разыгрывающий, в финальной серии привел «Лейкерс» к победе в шести матчах над «Филадельфией». Джонсон играл в защите, в центре и нападающим во время той серии. Он был идеальным воплощением игрока, которым желал быть сам Мармелад, и это вызвало в нем разочарование и размышления о том, что могло бы быть.
«Я думаю, что Джо немного опередил свое время, – сказал Сонни Хилл в интервью 2015 года. – Это было до того, как в лиге появились игроки его размера. Вот почему он всегда думал о себе как о ранней предтече такого парня, как Мэджик Джонсон. Потому что высокие парни оказались в такой ситуации, что им пришлось играть роль здоровяка».
«Когда вы говорите о Мэджике Джонсоне, вы говорите об одном из величайших игроков, когда-либо играющих, а Джо и близко рядом с этим не стоял», – сказал Джин Шу, вспоминая прошлое. – У Джо действительно было некоторое сходство с игрой Мэджика. Он был больше игроком, играющим снаружи: он мог держать мяч, он мог пасовать мяч. Но Джо в своей профессиональной карьере никогда не был тем самым, никогда не был парнем, по поводу которого ты бы сказал: “Хорошо, Джо, мы хотим, чтобы ты делал так всегда”».
«Никогда не был тем самым». Это была фраза, которая будет преследовать карьеру Джо Брайанта, и идея, которая подтолкнет его сына к противоположному.
«Я просто хочу быть тем самым», – повторял Коби Брайант снова и снова в первые годы своей карьеры.
Тренером «Лейкерс» во время взлета Мэджика был не кто иной, как Пол Вестхед, который все еще использовал свой быстрый стиль. Несмотря на это, Вестхед вспомнил, что команда нокогда не обсуждала возможность приобрести Брайанта, звезду его старых команд в «Ла Саль». Вестхед объяснил, что он был просто тренером, с небольшим участием в управлении персоналом, работе, с которой довольно хорошо справлялись генеральный менеджер «Лейкерс» Билл Шарман и его помощник Джерри Уэст.
Хотя Мармелад играл за «Клипперс», некоторые вспоминают, что его маленький сын был одет в крошечную куртку «Лейкерс». В его мировоззрении игры произошли серьезные перемены, и Джо Брайант стал идеализировать «Лейкерс» и Мэджика Джонсона, как и его сын в последующие годы.
Мармелад мог только наблюдать издалека и оставаться в своей роли. «Каждый день, когда я нахожусь на выездах, я звоню домой и разговариваю с Пэм и с каждым из детей», – говорил он в то время.
«И я все еще звоню родителям, выиграл я или проиграл».
Он признавал, что его жена, несмотря на свой распорядок дня, продолжала бороться с трудностями молодой семьи: «Необходимо следить за детьми, чтобы у них не было вредных привычек. Моя жена – сильная рука в том, что касается дисциплины».
Пэт Уильямс вспоминал, что для того, чтобы управлять финансами и держать мужа из НБА в правильном состоянии, требовалась исключительно сильная воля. «Пэм должна была управлять семьей. Джо был славным парнем, которого хорошо привечали. Во многих отношениях он был человеком, от которого можно ожидать всего что угодно».
Семейный калейдоскоп Брайанта в начале 1980-х включал воспоминания о маленьком Коби, забивающим сверху в крошечную пластиковую корзину, в то время как его отец играл за «Клипперс» по телевизору. К началу третьего сезона Джо в «Сан-Диего» его сын вырос, а вместе с ним и корзина, да так сильно, что Коби стал героем своего первого газетного заголовка в своей карьере, в «Филадельфии Трибьюн».
«СЫН БРАЙАНТА ЗАНОСИТ СВЕРХУ В ТРИ ГОДА?» – вопрошала газета.
«Коби три года, но он уже любит баскетбол, – сказал Большой Джо спортивному журналисту-ветерану Филадельфии Херму Л. Рогулу. – Он бежит по коридору, прыгает на своем маленьком батуте и бросает свой мини-мячик в кольцо на 2,5 метровой высоте».
Очевидно, он украл батут у своих сестер. Много лет спустя обе девочки утверждали, что их брат уже работал над своей левой рукой в том возрасте.
«Он бегал по дому и играл в баскетбол. А я хотел, чтобы он стал врачом, – вспоминал Большой Джо. – Он сказал мне: “Папаш-папаш, я хочу быть баскетболистом”. Я сказал ему: “Ты устанешь и вспотеешь, играя в баскетбол”. Потом он говорил: “Папаш-папаш, так это именно то, что и должны делать баскетболисты – уставать и потеть”».
Большего добиться не удалось
Больше не игрок скамейки запасных, сидевший в надежде на небольшое количество мусорного времени, Мармелад получал по полной каждый игровой вечер впервые в своей карьере. Сайлас, как и Каннингем в «Филадельфии», придерживался строгого подхода, но двадцатишестилетний Мармелад провел свой лучший сезон под руководством тренера-первогодка, набирая в среднем 11,6 очка, 2,3 результативных передачи и 5,4 подбора за 28,8 минуты за вечер, хотя Сайлас постоянно боролся за то, чтобы держать его в узде.
Команда улучшила свой рекорд до тридцати шести побед, и Брайант все еще привносил в игру особую атмосферу, которая радовала болельщиков, или, по крайней мере, именно так он об этом рапортовал в своих регулярных телефонных звонках Большому Джо.
«Джо популярен, как никогда, – сказал Большой Джо Херму Рогулу. – В Сан-Антонио команда “Бейслайн Бамс” подарила ему одну из своих футболок с его именем. Дети подбегают к нему в Диснейленде и “Морском мире”. Один сказал: “Нам нравится, как ты играешь”».
Какие бы хорошие времена ни были, они закончатся в то межсезонье, когда магнат недвижимости Дональд Стерлинг купит эту команду. Хотя он купил команду, хвастаясь своим личным богатством, но вскоре стал известен своей скупостью и странными поступками, которые запустили долгий, болезненный процесс погружения франшизы на дно.
После избавления от некоторых своих игроков, чтобы сэкономить в зарплатной ведомости, «Клипперс» мучился в кампании 1981/82 годов, закончив сезон с антирекордом 17–65. В течение этого сезона Мармелад жаловался, что команда не летает первым классом, как это предусмотрено соглашением союза с лигой. Когда его жалобы не принесли никакого ответа, он пригрозил возглавить команду в бойкоте предстоящей игры. Сайлас отговорил его от бойкота, но удар из головного офиса он заработал. Это было почти так же, как если бы у Джо была личная миссия по разрушению своей карьеры. Теперь должность «клубный адвокат» добавилась к списку других отрицательных черт в его резюме.
Единственным облегчением в этом несчастном году было то, что малыш Коби работал с мячом на тренировках «Клипперс». «Я часто видел его играющим на арене, – сказал Сайлас журналисту Джонатану Абрамсу. – Он был просто маленьким мальчиком».
Терапия Мармелада от всех этих проигрышей наступала в его выходные, когда он брал Коби на игры «Лейкерс». «Коби почти четыре года, и он совсем малыш, – сказал тогда Мармелад. – Я водил Коби на матчи “Лейкерс” и знакомил его с игроками. Он поклонник Мэджика Джонсона».
Перевод, конечно, был таков: Джо Брайант сам был поклонником Мэджика. Большой защитник «Лейкерс» представлял то, кем сам Брайант очень хотел быть, и то, что сейчас явно вне его досягаемости.
После окончания сезона Джо отправили вместе с выбором во втором раунде драфта в «Хьюстон Рокетс» за их выбор во втором раунде.
Когда в 1999 году его спросили о том, как он провел время с Джо Брайантом в «Сан-Диего», Билл Уолтон со смехом ответил: «Он был хорошим игроком, но давайте скажем так. Тренеры НБА всю ночь не спали, придумывая, как защититься от Мармелада Брайанта».
Этот переезд означал, что он переходит из одной танкующей[16] команды в другую, хотя поначалу Брайант этого не понимал. Он думал, что будет играть в «тепленьком местечке» Мозеса Мэлоуна. «Рокетс» тренировал Дэл Харрис, и они участвовали в финале в 1981 году, но в сезоне 1982/83 они планировали проигрывать игры, чтобы получить звезду Университета Вирджинии Ральфа Сэмпсона первым выбором на драфте. Мозес Мэлоун уехал в «Сиксерс», а у «Хьюстона» начался долгий сезон.
«Рокетс» закрутились в 14–68, и Мармелад закрутился вместе с ними. Он набирал в среднем 10 очков за 25,4 минуты за игру, сыграв в восьмидесяти одном матче. Одна игра, которую он пропустил, попала в заголовки газет: он проигрался в пух и прах во время ночной игры в покер и у него не было денег на такси, чтобы добраться до командного автобуса. Решение этой проблемы, как говорили, выглядело так: Пэм давала ему чуть больше денег из его еженедельного «кармана»: пятидолларовую купюру, которую нужно было засунуть в носок на всякий случай.
После того сезона, который стал его восьмым в качестве профессионального игрока, стало ясно, что абсолютно никто в НБА больше не хочет Мармелада, хотя ему было всего двадцать восемь лет и он был в расцвете сил.
Много позже оглядываясь назад, Джерри Уэст замечал: «Он потратил свою карьеру впустую».
Пол Вестхед всегда удивлялся, почему звезда его студенческой команды не стала уважаемым игроком НБА. Он подозревал, что причина началась с прозвища и была усилена его задержанием с наркотиками.
«Я не знаю, как он получил это имя, – сказал Вестхед в 2015 году. – Это довольно интересно, и, честно говоря, по мере развития его карьеры, особенно после того, как он покинул «Ла Саль» и перешел в профессиональный спорт, прозвище Мармелад, в зависимости от того, кем ты был, могло быть как положительным, так и отрицательным».
Боб Райан, освещавший лигу в ту эпоху для «Бостон Глоуб», согласился бы с Джерри Уэстом и в одной из своих колонок описал Джо Брайанта «полным идиотом».
Это мнение многие разделяли.
«Когда я вспоминаю о Джо Брайанте, а люди говорят “Мармелад”, я вижу улыбающегося, счастливого, очень подвижного игрока, пасующего мяч за спиной, – сказал Вестхед. – Кое-кто из НБА сказал, что это было его проблемой. Это не мои слова, но я думаю, что в некотором смысле это повлияло на то, что общественность и профессиональные генеральные менеджеры думали о нем как о слишком причудливом игроке».
«Там все было ужасно, – вспоминал его друг Мо Ховард. – У него был огромный дар, и индустрия не позволила ему воспользоваться им».
«Просто с расстояния, не сводя глаз с того, что он делает, я слышал, что говорят люди, – вспоминал Вестхед. – Любой, кто захочет меня выслушать, скажет: “У этого парня много талантов и навыков. На баскетбольной площадке он может делать почти все, что захочет”. Но у меня всегда было впечатление, что никто не воспринимает его всерьез. Что они просто думали, что Джо был забавным парнем».
После сезона 1983 года он вышел из игры, работая на владельца «Рокетс» Чарли Томаса, продавая автомобили. Поначалу, проведя всю жизнь в баскетболе, Мармелад решил, что ему нравится заниматься бизнесом, общаться с людьми, продавать фургоны, грузовики и легковые автомобили. Но страна переживала еще одну тяжелую рецессию: процентные ставки были высокими, продажи – медленными. У Джо Брайанта не было ни диплома колледжа, ни настоящего отождествления себя ни с кем другим, кроме как с баскетболистом.
Отступление в Филадельфию было явно не самым счастливым временем для Брайантов.
Единственное, что было у Джо – помимо семьи, которую поддерживала его жена, – это его отношения с Сонни Хиллом. Он продолжал играть в Лиге Бейкера, где мог показать все свои таланты, где болельщики все еще окружали его любовью. Кроме того, он начал тренировать в Лиге Сонни Хилла и обнаружил, что ему это нравится.
Хилл, в свою очередь, ценил Джо Брайанта как одну из своих самых больших историй успеха. Но связь была не только в этом. Много игроков из его лиги были еще молоды и легкомысленны. Когда они состарятся, они поймут, как много Хилл значил для их жизни, и они будут лелеять опыт игры в Лиге Хилла.
Но Мармелад был одним из тех немногих, кто рано понял это, кто наслаждался временем, проведенным в лигах Хилла. Его присутствие каждое лето добавляло сил лиге, но оно также помогало поддерживать самого Хилла, проходившего через очень сложные времена, поддерживая все на плаву.
Хилл знал, что Брайант много играл в баскетбол, и начал поощрять его думать о том, чтобы поиграть в Европе. «Деньги там хорошие», – сказал он Джо.
Во многих отношениях это было последнее, что хотела бы услышать Пэм Брайант. Она тащила свой юный выводок из Филадельфии в Сан-Диего и Хьюстон, поддерживая отношения с постоянно уезжающим мужем из НБА, а теперь он говорит о том, чтобы перевезти вещи через море в Европу?
Потребовались месяцы, чтобы эта идея прижилась. Тем временем они жили в Хьюстоне, а Джо пытался продавать автомобили. Позже, когда Пэм спрашивали, что ей нравится в Хьюстоне, она уклончиво отвечала: «Лошади». Та, кто всегда старалась выглядеть безупречно, мало что могла рассказать о Техасе.
Теперь Джо настаивал на переезде в Италию. Ее дети уже говорили о том, как трудно заводить друзей и менять их с каждым переездом.
Джо продавил эту идею, сказав, что это будет быстрый год, шанс увидеть нечто совсем другое. К тому же им нужны были деньги. Вкусы Пэм были очень дорогими. Ей не терпелось остаться в своем уютном доме в пригороде Филадельфии. «Ей была ненавистна сама мысль о том, чтобы снова уехать из Филадельфии», – вспоминал Джо. Но она неохотно согласилась попробовать.
Тем летом 1984 года, перед отъездом в Италию, Коби смотрел по телевизору, как олимпийская сборная США готовится к Играм в Лос-Анджелесе. Их подготовка состояла из серии игр против профессиональных игроков. Тогда он впервые обратил внимание на Майкла Джордана. «Это была студенческая команда, – вспоминал он. – Они готовились к Олимпиаде. Они играли против профессиональной команды. Этот парень на дриблинге уходит в быстрый отрыв и взлетает, – думаю, что этот прыжок был над Мэджиком, – и забрасывает сверху, пролетая мимо Мэджика. Такого не должно происходить. Кто этот парень? Мне не нравится этот парень, потому что Мэджик был “моим парнем”. Думаю, что именно тогда я впервые увидел его».
Глава 8: Италия
Темное лицо кажется удивленным, пойманным в полуулыбке на фоне белых игроков в баскетбольном лагере в Италии. Он стоит один в правом нижнем углу фотографии, перед двумя рядами сияющих итальянских лиц. Они старше его, но, судя по выражению его лица, молодой Коби Брайант знает, что он уже гораздо лучший игрок, чем те, кем когда-либо будет любой из них. Над ними возвышается улыбающийся герой Джо Брайант, знаменитый гость лагеря, его лицо купается в собственном свете.
Хотя Мармелад всегда улыбался, друзья из той эпохи помнили, что Коби уже был полной его противоположностью, особенно когда он выходил на площадку.
«Когда он играл, его лицо всегда было серьезным, очень серьезным, – вспоминал Микелла Ротелла, который был старше его и который часто играл против молодого Брайанта на горной площадке в тосканской деревне Чирильо. – Никаких улыбок. Очень решительный».
«Он всегда был так серьезен во всем, что касалось спорта, всегда так напряжен», – вспоминала Шария, его сестра.
«Менталитет Коби был очень сосредоточен на победе, победе и еще раз победе», – сказал Джакомо Виттори, еще один друг детства из Италии.
«Когда ему было восемь, а мне одиннадцать, мы играли в одной баскетбольной лиге, – вспоминала Шария в 1999 году. – Остальные ребята просто хотели поиграть, а он такой: “Я хочу выиграть”. Один раз оставалось всего тридцать секунд, и мы проигрывали на два очка, и он сказал: “Дай мне мяч”. Я имею в виду, он был просто помешан на победе. Он всегда был таким».
Он сказал, что тогда впервые понял, что может взять на себя игру: «Когда я был мал, мне было девять или десять, я играл в маленьких лигах. Когда на кону стоял исход игры, и ты оказываешься в такой ситуации, и твоя спина прижата к стенке, я начинаю драться. Это менталитет “дерись или беги”, а я всегда был бойцом».
Годы спустя в глазах тренеров «Лос-Анджелес Лейкерс» Италия стала тем местом, где он научился сбрасывать со счетов своих менее опытных и менее талантливых товарищей по команде, доверять только своим собственным силам. Когда он эгоистично играл в составе «Лейкерс», некоторые из его тренеров тихо комментировали, что Коби Брайант «вернулся в Италию».
«Он был очень эгоистичен, – вспоминал Джакомо Виттори, добавляя, что эгоизм был вызван тем, что Коби был намного лучше всех других игроков. – Все это замечали. Он был здесь единственным чернокожим ребенком. Все это замечали. Он был очень умелым».
Именно в эти годы становления у него впервые проявились ярко выраженные черты характера, которые он унаследовал от матери. Он был ее кукольным ребенком, и она, казалось, любила одевать его аккуратно, как маленького человечка, в свитера и другую джентльменскую одежду, предполагая, что он не столько ребенок, сколько миниатюрный взрослый.
Пэм Брайант обладала определенной выправкой, и даже в детстве в манерах Коби было нечто очень похожее. Италия и воспитание, основанное в основном на европейской культуре, навсегда превратили его в совершенно особенного юношу, тем более когда он добрался до американского профессионального баскетбола.
На вопрос о том, насколько формирующим был его опыт в Италии, когда он впервые пришел в НБА, Брайант отвечал: «Я высоко прыгаю. Все остальное сформировано в итальянском стиле».
Он по-итальянски хорошо относился ко всей семье. Блестящий набор трюков и пасов Джо, от которых завывали толпы филадельфийцев, хорошо зарекомендовал себя в Италии. Джо потребовалась всего одна игра, чтобы понять, что он может зарабатывать на жизнь и снова получить ту любовь от поклонников, которую он так жаждал.
Пораженные его умением обращаться с мячом, итальянцы снова и снова останавливались на слове, которым можно было описать игру Джо: «красота».
Действительно, Италия оказалась чудесным местом для молодой семьи Джо Брайанта, той силой, которая их сблизила. В то же время здесь закладывались и укреплялись другие вещи, то, что они не увидят в то время, то, что окажется трудно понять в водовороте всех великих страстей, с котоыми они столкнулись в Италии, то, что привносило в их жизнь определенный холод, то, что молодой Коби Бин примет и использует в своей жизни.
Так же, как и в Америке, в Италии семья Брайантов несколько раз переезжала, что в дальнейшем послужило восприятию отчуждения как нормы, которой он будет придерживаться на протяжении всей его жизни. В детстве ему всегда было трудно заводить друзей, а потом, как только у него это получалось, оказывалось, что пришло время сказать им «чао».
Первый итальянский дом Брайантов был в Риети, куда семья переехала, и Коби пошел в школу всего через несколько недель после своего шестого дня рождения. Шарии было восемь, Шайе – семь. Это был небольшой древний город на небольшом расстоянии к северо-востоку от Рима, известный как дом сабинян, племени, которое отдавало своих женщин, чтобы поспособствовать увеличению населения Рима. Окруженный рекой Велино и живописным озером, горный район стал чем-то вроде жилого убежища, излюбленного папами.
Брайанты легко там прижились. Команда предоставила им жилье и автомобиль. Они не знали языка, но дети проводили вечера, обучая друг друга посредством словесных игр. В течение нескольких месяцев им стало комфортно в мире, который сильно отличался от того, который они оставили позади. Это был важный опыт, объединяющий клан.
«Нам там было очень уютно, – вспоминал Коби. – Мы прямо втянулись. Именно такое отношение мы выработали в Италии. Костяк – это семья. Как только у тебя это есть, тогда все остальное в полном порядке. Независимо от того, наберешь ли ты 50 очков или 0, твоя семья будет там. У итальянцев то же самое. Они очень сердечные люди».
Таким образом, его семья стала краеугольным камнем доверия, которое постоянно подчеркивал его отец. Позже Джо Брайант объяснял, что всегда сожалел о своей неуверенности в себе и отчасти винил именно ее в своих неудачах. Казалось, он твердо решил, что у его сына не будет подобной слабости.
Кроме того, на укрепление уверенности Коби работало его полное погружение в игру в молодом возрасте, включая поездки на игры в командном автобусе со своим «стариком». Каждая профессиональная команда также имела свою собственную молодежную команду, и игра в молодежной команде и посещение тренировок с отцом быстро построили основу его понимания игры.
Оглядываясь назад, можно сказать, что его пребывание в Италии стало самой полной баскетбольной школой, какую только можно себе представить. «Я начал играть в баскетбол там, – сказал он, – и это было здорово, потому что сначала я изучил основы. Я думаю, что большинство детей, которые растут здесь, в Америке, учатся этому причудливому дриблингу. В Италии тебя учат истинным основам и не принимают в расчет другую чепуху».
И снова на каждом шагу он остро ощущал ту «чепуху», которая погубила его отца.
Некоторые тренеры позже не соглашались, утверждая, что этот опыт дал Брайанту его собственный бренд индивидуализма, который сделал его подозрительным товарищем по команде. И все же даже его недоброжелатели не могли отрицать проработки столь многих аспектов его игры. «Я думаю, что, по сути, Италия была основой для его игры, – заметил Леон Дуглас, товарищ Джо по команде итальянской лиги. – Он был способен играть там во всеобъемлющей игре и изучить каждый ее аспект».
НА ПРОТЯЖЕНИИ ВСЕЙ СВОЕЙ КАРЬЕРЫ, ЕСЛИ ЕМУ ЧЕГО-ТО НЕ ХВАТАЛО, БРАЙАНТ САМОЗАБВЕННО ТРУДИЛСЯ, ЧТОБЫ МАНИАКАЛЬНОЙ НАСТОЙЧИВОСТЬЮ ОТТОЧИТЬ КАЖДЫЙ ЭЛЕМЕНТ СВОЕГО КОНКУРЕНТНОГО ПОРТФОЛИО – ЕЩЕ ОДИН ПРОДУКТ ЕГО ИТАЛЬЯНСКОГО ОПЫТА.
На самом деле он, казалось, никогда не прекращал работать над своей игрой, даже в этом очень молодом возрасте. Если он сам не играл, то смотрел видеозаписи звезд НБА, как вспоминал Витторио, проводивший с ним много часов в детстве. «Коби всегда хотел играть в баскетбол. Всегда».
В течение следующих нескольких лет он продемонстрирует, что уже овладел силой концентрации и разработал то, что позже назовет «кодексом». С самого раннего возраста он знал, что хочет стать профессиональным баскетболистом, что означало бы отсутствие неэффективности в его резюме. И Италия будет иметь важное значение для того, чтобы сделать его игроком, которым он хотел быть. Несмотря на добродушных людей и непринужденную атмосферу, страсть царила повсюду, от многочисленных итальянских соборов и часовен эпохи Возрождения до баскетбольных арен, заполненных поющими и танцующими болельщиками.
Именно этот опыт и настойчивость Джо укрепили его непоколебимую веру в себя. По мере того как он рос, уверенность, в свою очередь, приводила к тому, что он еще больше игнорировал своих товарищей по команде. В последующие годы некоторые товарищи по команде в Италии вспоминали о негативных чувствах, вызванных его к ним отношением. Они жаловались до такой степени, что его итальянские тренеры начали убирать его с площадки, чтобы дать другим игрокам возможность нащупать свою собственную игру.
«Когда я был моложе, у меня было много неприятностей, когда я говорил, говорил, говорил и говорил, и это еще больше расстраивало более старших парней», – вспоминал он.
Именно в те первые годы в Италии Брайанты увидели будущее своего сына и помогли ему в этом. «У них есть мини-корзины для семилетних детей, – объяснил тогда Джо. – В одной игре команда Коби набрала 22 очка, а сам он набросал 16 из них. Его перевели играть с десятилетками, и там он тоже доминировал. У него желтый пояс по карате, и он также брал уроки балета».
Семейное время
Будучи чужаками в чужой стране, дети Брайантов и их родители узнали, что значит зависеть друг от друга. «Мы приспосабливались к другой культуре, – вспоминал Коби. – Я и моя семья действительно должны были держаться друг за друга. Это как переход в другой мир. Я больше никого там не знал, так что все, что у тебя есть, – это родня, так что вы действительно должны держаться вместе».
Культурные перемены также привели к переменам в баскетбольной жизни Джо Брайанта. Хотя футбол был гораздо более массовым зрелищным видом спорта в Южной Европе, итальянцы все еще проявляли замечательную страсть к своим местным баскетбольным командам. В Италии в каждую команду можно было брать всего двух американских игроков. Баскетболисты из-за рубежа обычно получали деньги, которые они хотели, и график, который фактически позволял вести семейную жизнь, в отличие от НБА, где были по три-пять игр в неделю и постоянные разъезды.
В Италии основное внимание уделялось тренировкам, которые обычно проводились дважды в день, что для американского профессионального баскетбола было немыслимо. Игры, с другой стороны, обычно проводились только один раз в неделю – чаще всего по воскресеньям – в сезон, который зачастую длился с октября по май.
«Я могу отвезти детей в школу и забрать их во второй половине дня», – сказал Джо в интервью «Филадельфия Трибьюн».
В то время как Мармелад чувствовал себя стесненным в НБА, он быстро влился в игру в Италии и стал звездой, в среднем набирая по 30 очков за игру (многим итальянцам, с которыми он играл, было чуть ли не по восемнадцать лет от роду). Если ему захочется продолжить свою яркую игру, никаких проблем. Болельщики распевали песни, восхваляя его мастерство. «Вы знаете игрока, который лучше, чем Мэджик или Джаббар? – звучало в одной из песен, которую Коби запомнил на итальянском языке. – Это Джозеф, Джозеф Брайант!»
Зимой 1986 года Джо набирал в среднем по 37,8 очка за игру за «Риети». Самым большим его поклонником был маленький мальчик, который часто ходил за ним на тренировки. «Он просто играл так харизматично, – вспоминал позже Коби о том времени, когда его отец жил в Европе. – Он научил меня наслаждаться игрой».
В дополнение к тому, что Джо мог проводить больше времени со своими детьми, этот переезд также позволил исцелиться его отношениям с Пэм после его жизни в НБА.
«Мы с Пэм проводим вместе гораздо больше времени, чем когда я был в НБА, – признавался Джо репортеру в 1986 году. – Сейчас мы лучшие друзья. Мы друзья и любовники. Мы вместе тренируемся и бегаем трусцой. Мы пробегаем по восемь-десять километров. Пэм пробегает от тринадцати до шестнадцати километров. В следующем году мы можем участвовать в паре забегов».
«Пэм очень не хотелось уезжать из Филадельфии, но дела у нее идут неплохо», – добавил он.
Помимо баскетбола, Коби и его сестры занимались балетом, и Шайя обнаружила, что любит карате почти так же сильно, как и ее брат. Школы были католическими, управлялись серьезными монахинями, и дети получали выдающееся образование.
«Дети так хорошо говорят, что у них брали интервью по национальному телевидению, – сказал Джо. – Мой отец должен бы напоминать им, чтобы они говорили по-английски. В этом сезоне мы с Пэм выучили итальянский. Я могу читать спортивные страницы в газетах. Они очень жестоко проходятся по футболистам, у которых была плохая игра».
Футбол доминировал в итальянском пейзаже настолько, что несколько общественных баскетбольных площадок были одновременно и небольшими футбольными полями. Время, проведенное в чужой стране, уже начало усиливать изоляционистскую натуру, которую Коби разделял со своей матерью, подстегиваемую его желанием в одиночку бросать по корзинам и работать над своей игрой. Когда несколько итальянских детей приходили поиграть, Брайант делил с ними корзину до тех пор, пока не собиралось больше людей, чтобы собрался футбольный кворум, и тогда ему, наконец, приходилось соглашаться играть в футбол: его высокая худощавая фигура хорошо подходила для игры в воротах. Другие позже вспоминали, что он также был перспективным нападающим, что отражалось как в работе его ног, так и в дриблинге.
Игра была веселой, и этот опыт сделал бы его пожизненным фанатом этой игры, но в ней не было ничего от того магнетизма, которым его захватил баскетбол.
Именно Пэм, а не Джо в конце концов предприняла попытку установить корзину в их доме, что усилило как его необычное стремление к игре, так и его склонность изолировать себя от других детей.
Его бабушка и дедушка в Филадельфии поддерживали связи семьи с американской культурой, посылая постоянный поток видеозаписей спортивных событий, в основном баскетбольных игр и телевизионных программ, с огромной помощью «Шоу Косби»[17] в этом деле. Говорили, что Коби был настолько впечатлен тем, что увидел на пленках, что некоторое время занимался брейк-дансом. Но самое главное, что он видел, – это баскетбольные матчи, которых было около сорока за сезон.
«Раньше нам присылали всевозможные телешоу, фильмы, – вспоминал он, – но больше всего я ждал баскетбольных матчей. Я хотел смотреть баскетбол, потому что в Италии я должен был сидеть до трех часов ночи, чтобы посмотреть эти игры, а ведь у меня была школа на следующий день. Поэтому до этого и не доходило. Мне приходилось ждать кассет. Раньше я только и делал, что ждал, когда почтальон их привезет».
Вскоре Джо подписался на услугу, которая напрямую поставляла матчи на видео. Джо и Коби изучали их вместе, отмечая все ключевые тонкости, работу ног, основы шагов отступления и джебов, и треугольных срезов, различные наступательные и оборонительные стили команд НБА и их звезд.
«Я наблюдал за всеми – от Мэджика до Берда, от Майкла до Доминика Уилкинса, – вспоминал Брайант. – Я следил за их движениями и добавлял их в свою игру».
Это было начало карьеры – долгое сосредоточенно изучение записей игр, обычно это область «заучек», которые служат помощниками тренеров. К тому времени, когда Коби стал игроком НБА, он тратил долгие часы каждый день на то, чтобы разбирать свои собственные выступления и игры соперников, гораздо больше, чем когда-либо даже задумывал сделать любой другой игрок НБА.
В Италии он начал использовать стоп-кадры и замедленное отслеживание для просмотра последовательности за последовательностью, причем его отец часто указывал на ключевые элементы. Когда Джо отсутствовал, Коби занимался своими исследованиями в одиночку, практически запоминая целые последовательности, особенно те, которые выявляли склонности игроков. К девяти годам он собрал свою первую скаутскую кассету – взгляд на относительно малоизвестного защитника «Хоукс» Джона Баттла. Майкл Джордан в те годы тоже начал свое завораживающее наступление в НБА, но бесспорной звездой семьи Брайантов в молодости Коби был Мэджик Джонсон.
«Я хотел увидеть Мэджика, – вспоминал он. – Он играл в баскетбол с таким энтузиазмом. Он просто любил играть, и это было заметно. К тому же его пасы вперед сводили меня с ума».
«Лейкерс» были на пике своего расцвета времен «Шоутайм»[18], их титулы в 1980-х годах подчеркивались ослепительным обращением Джонсона с мячом, что, в свою очередь, сделало франшизу «Лос-Анджелеса» любимицей телесетей. Комната Коби, в которой на стене висел огромный плакат с изображением разыгрывающего «Лейкерс», была алтарем Джонсона, который, так уж совпало, часто напоминал отцу, каким должен быть великий игрок.
На экране телевизора он смотрел и потом воспроизводил движения Мэджика, которые некоторые критики позже находили удивительными, поскольку в собственном подходе Брайанта в качестве профессионала было так мало свидетельств игры великого «распределителя мяча».
Хотя Джо и предлагал Коби видеозаписи времен своей молодости, Коби в них не нуждался. У него была реальность, с которой он мог сравнить себя. Джо играл с ним один на один, когда это было возможно, он был ежедневно занят своей профессиональной практикой и не мог играть достаточно, чтобы утолить жажду Коби.
Поэтому он играл один, в воображаемые игры против самого себя. «Теневой баскетбол, – как он называл его. – Я играю против своей же тени».
Это, конечно, включало в себя интенсивную визуализацию звезд НБА, которых он хранил в своем воображении. Его занятия были поразительно похожи на занятия Джерри Уэста четыре десятилетия назад, когда тот был тощим ребенком в горах Западной Вирджинии, проводя часы в одиночестве на открытом воздухе.
Глава 9: Красный велосипед
Каждое лето Брайанты собирались и отправлялись обратно в Филадельфию, где Джо наслаждался своей игрой в Бейкер Лиге и возможностью тренироваться в Лиге Сонни Хилла. После двух сезонов в Риети Брайанты на сезон 1986/87 годов переедут в Реджо-ди-Калабрия, прибрежный город с климатом, похожим на Сан-Диего. После межсезонья в Филадельфии семья вернулась в Италию, чтобы жить в еще одном новом городе, как раз когда их сын действительно достиг возраста, когда он мог показать себя на площадке.
Новая команда была в Пистойе, небольшом, но древнем городе в Тоскане, который готовился играть в А2, втором эшелоне команд итальянской лиги. Действуя по наводке своего сына, Пьеро Беччани, президент команды «Олимпия Пистойя», купил контракт Джо у «Реджо Калабрии» за неслыханную сумму в 150 миллионов лир (примерно $115 тыс. на то время). У команды из Пистойи были амбиции продвинуться в баскетбольном мире, и она хотела атакующую приманку в надежде создать импульс для строительства новой арены.
Леон Дуглас, другой американец, подписанный командой на сезон 1987/88 годов, вспоминал, что приход в «Пистойю» его и Джо Брайанта был последней попыткой выживания команды, которая в первый год даже не могла играть на своей домашней арене. Вместо этого команда отправлялась на каждую домашнюю игру во Флоренцию, находившуюся более чем в сорока километрах оттуда.
Брайант был большим атакующим развлечением, подогревавшим энтузиазм болельщиков, сказал Дуглас, добавив, что он играл в течение многих лет против Джо в Италии и однажды видел, как тот набрал 70 очков в одной игре.
Он был все тем же Джо, который в старших классах любил бросать, только теперь он уже не был тонким, как тростинка, девяностокилограммовым игроком, и на его совести больше не было ограничений, – если они вообще когда-либо были. «Я помню, что у семьи Брайантов была такая поговорка, когда он начал забивать: “Разорви их, Джо. Разорви их”, – говорил Дуглас со смехом. – Джо был бомбардиром. Многое в игре Коби напоминает мне игру Джо. Многое из того, что делает Коби, – это то, что делал его отец. Его отец был отличным бомбардиром».
Джо пришел в восторг, обнаружив, что он может взволновать итальянских болельщиков, производя бросок за броском в прыжке.
«У него был большой баскетбольный арсенал, – объяснил Алессандро Конти, сотрудник отдела маркетинга и коммуникаций команды «Пистойя». – Джо Брайант был довольно известен в итальянском баскетболе. “Пистойе” пришлось заплатить огромный выкуп, чтобы он оказался здесь».
Авантюра сработала. Где бы ни играла «Пистойя», команду встречали восторженные толпы, приветствующие Джозефа Брайанта.
«ОН БЫЛ КАК БОГ, – ВСПОМИНАЛ ДЖАКОМО ВИТТОРИ, ДРУГ ДЕТСТВА КОБИ. – ВСЕ, ЧТО ОН ДЕЛАЛ, ВСЕ, ЧТО ОН ГОВОРИЛ, БЫЛО ПОХОЖЕ НА БИБЛИЮ. У КОБИ БЫЛА ТАКАЯ ЖЕ УВЕРЕННОСТЬ».
Виттори познакомился с Коби в тот первый год, когда оба были «поломойщиками» для команды, вытирая пот и подметая мусор с пола во время пауз в игре на арене Дворца Флоренции.
«Он был одним из тех детей, которые смахивают пот с пола», – вспоминал Леон Дуглас.
«Будучи мальчиком, подающим мячи, я приблизился к игре, – вспоминал Коби. – Я смог почувствовать скорость и то, насколько физической была игра».
Те, кто видел его, помнили Коби как ребенка, который любил свет прожекторов настолько сильно, что он мог взять на себя обязанность по мытью пола, даже когда это не было нужно, потому что ему нравилось выступать перед болельщиками.
В перерыве Коби выходил на пустую площадку, чтобы проводить свои теневые игры, броски и дриблинг, часто под аплодисменты и удивление восторженных толп, которые размахивали флагами, пели песни, делали все, чтобы раскачать отца и сына.
«И во время тайм-аутов судья бросал мне мяч, – вспоминал Коби, – и я немного показывал свой дриблинг, выходил на площадку, совершал бросок из-под корзины, бросал штрафные, пока игроки не возвращались на площадку».
«В перерывах каждого из наших матчей было шоу Коби, – со смехом вспоминал Леон Дуглас. – Он хотел выходить на площадку и бросать мяч в корзину. Мы выходили из раздевалки после перерыва и должны были прогонять его с площадки».
Виттори, другой парень команды поломойщиков, который иногда присоединялся к шоу бросков Коби, вспоминал, что его друг явно выпендривался, «потому что мысленно он был сосредоточен на будущем. И ни на чем более».
Роберто Мальтинти, один из владельцев команды «Пистойя», сказал, что болельщикам понравился тощий маленький мальчик с огромными ногами, работающий с мячом в перерыве. «Они говорили, что он талантлив, но не настолько, как его отец, – вспоминал Мальтинти. – Коби в своих движениях копировал Джо».
Много лет спустя бывший товарищ по команде «Лейкерс» Метта Уорлд Пис играл свой самый первый матч в итальянской лиге перед оживленной и страстной толпой в Пистойе, а сразу же после этого звонил Коби и говорил ему: «Ладно, теперь я знаю, почему ты так играешь».
«Болельщики в Америке даже близко не подходят к игре так страстно», – сказал Леон Дуглас о «Пистойе».
Подруга Алессандро Конти подтвердила это. Она отправилась в Америку и пошла на игру в так называемую баскетбольную Мекку – Мэдисон-сквер-гарден, но была ошеломлена, обнаружив, что болельщики там, похоже, даже не смотрели игру.
«Здешняя страсть наложила отпечаток на молодого Коби», – сказал Конти.
«Он вырос здесь, в Пистойе, и видел наших болельщиков, – объяснил Джакомо Виттори. – Здесь он научился бороться так самозабвенно».
Что особенно зажигало болельщиков, так это соперничество команды с «Монтекатини», которая базировалась в еще одном небольшом горном городке в Тоскане, всего в пяти километрах отсюда, в чьей команде была высокая итальянская звезда. Коби был очарован этой итальянской звездой, а также Майком Д’Антони, еще одним американцем, который вел за собой великую команду той эпохи «Олимпия Милано».
У Коби вошло в привычку ездить в автобусе команды на выездные игры, что произвело впечатление на многих товарищей по команде его отца.
«Многие в детстве не общаются и не разговаривают с людьми, – заметил Леон Дуглас. – Они замкнуты в себе. Коби совсем не был замкнут. Он общался. Он знал, как обращаться со взрослыми людьми. Он был всего лишь ребенком, но знал, как переключаться между взрослыми и людьми своего возраста».
Дуглас видел это во время поездок на командном автобусе. Коби смотрел так много записей игр НБА, что был более чем осведомлен, что его отец играл в итальянской команде более низкого ранга, которая бледнела по сравнению с гламуром НБА.
«Однажды Коби сделал нам очень глубокомысленное заявление, – вспоминал Дуглас. – Он сказал: “Когда я стану старше, я покажу вам, как играть”. Он сделал заявление, что собирается стать великим игроком. Это было привито ему с раннего возраста».
Леон Дуглас сказал, что они с Джо Брайантом очень сблизились во время этих поездок на автобусе и за то время, которое их семьи проводили вместе, так что они действительно были как семья. «Джо как-то сказал, что его бабушка была прорицательницей, – вспомнил Дуглас. – Что она сказала ему, что в семье будет величие, что кто-то возьмет и сделает что-то небывалое, что изменит весь семейный уклад. Она пророчествовала, и ее пророчество относилось к Коби. Джо не думал, что он сам был тем самым. Да он и не говорил, что это был он».
«Я помню о маленьком Коби, а также о его красивой и дружной семье, – сказал Эухенио Капоне, игрок «Пистойи» в ту эпоху. – Я навсегда запомнил, что в конце тренировки или после игры Джо обычно играл с ним и заставлял его делать упражнения с мячом и совершать броски. Они забавлялись, но в то же время это была очень серьезная тренировка. Мы говорили: “Не приставай к нему, Джо! Он же просто пацан еще”. И теперь, когда Коби стал игроком, которого мы все знаем, первое, что приходит мне на ум, – это отец, играющий со своим сыном и обучающий его всем этим штукам».
Все это время Джо был его спутником и проводником. Разочарование в собственной карьере заставило Джо позаботиться о том, чтобы его сын избежал той же участи. Тем не менее, как бы сильно Джо ни хотел от сына, чтобы тот стал великим, именно внутренняя мотивация Коби сидела за рулем и управляла этой машиной.
«Мой отец никогда по-настоящему не приходил ко мне и не говорил: “Хорошо, сынок, ты должен сделать то-то и то-то”, – объяснял Коби. – Я приходил к нему и спрашивал, когда мне нужна была помощь».
У него явно были свои собственные баскетбольные мечты, и они существовали далеко за пределами любого влияния, оказываемого его отцом.
Чирильо
С переездом в Пистойю Джо и Пэм захотелось что-нибудь подальше от городской суеты, и они нашли это на большой вилле в деревушке Чирильо, за городом, высоко за извилистой дорогой в горах.
Это было идиллическое место. Местные жители до сих пор открыто говорят о том, как баскетбольный гигант Джо Брайант впервые приехал, странно сгорбившись над рулем своего белого универсала «Вольво», и остановился в местном баре на чашку капучино, и как он настоял на том, чтобы пить ее из огромной кружки.
Роберто Мальтинти вспоминал со смехом: «Джо Брайант был похож на мэра Чирильо». Его непринужденная улыбка, его присутствие в местных кафе, его красивая семья, его более чем жизнерадостное присутствие – все это захватывало сердца.
Годы спустя жители деревни, а также сам владелец команды любили вспоминать о Брайантах.
Мальтинти вспоминал, как Коби выбил свой первый рекламный контракт в возрасте девяти лет. Лига провела свой Матч Всех Звезд в Риме, и Коби предложил свою кандидатуру на это событие в качестве поломойщика. Мальтинти понравилось его предложение, но он хотел, чтобы Коби надел свитер, рекламирующий бизнес Мальтинти. Коби согласился, но выставил жесткие условия для сделки – он хотел получить новый велосипед.
Коби позвонил рано утром после этого события. «Мне нужен красный велосипед», – сказал он.
Теперь у него был транспорт. Он мог проехать на велосипеде небольшое расстояние вниз по склону горы в Чирильо до площадки у местной школы, чтобы поиграть в баскетбол со старшими ребятами в деревне. Если там никого не было, он играл сам с собой. «Он мог прийти домой, сделать домашнее задание, а потом выйти на улицу, поиграть и притвориться Доктором Джеем», – со смехом рассказывал Леон Дуглас.
Мальтинти вспомнил, что мать и сын были очень похожи. Владелец причислял себя к многочисленным поклонникам госпожи Джо Брайант. Даже много лет спустя он говорил о ней с тоской и произносил ее имя с нотками романтики в голосе: Па-мелл-а.
«Памела была похожа на армейского сержанта», – смеясь, сказал Мальтинти в интервью 2015 года. «Она была главой семьи, начальником семьи. Она была прекрасна, мила, свирепа…»
Джо явно боялся ее. Мальтинти также научился не перечить ей. Однажды Джо задержали зарплату, и она сразу же сообщила ему об этом. Больше чек никогда не приходил позже обычного.
Вилла Брайантов была настолько большой, что за годы, прошедшие с тех пор, как они уехали, ее поделили на два дома. Пэм прекрасно украшала это место, вспоминал Мальтинти, особенно на Рождество, создавая обстановку абсолютной безмятежности. Много лет спустя, когда он услышит о великой душевной боли и разделении семьи Брайантов, он предположит, что если бы они с Пэм могли вернуться в Чирильо на Рождество, они нашли бы способ обрести покой и исцеление.
Виттори проводил много времени с семьей Брайантов в Чирильо, – он был так близок к семье, что Шайя Брайант была его первой возлюбленной, – и вспоминал, сколько раз Коби ел в доме Виттори. «Он любил макароны», – вспоминал Виттори. Коби всегда поражал родителей Виттори своими манерами, хотя они не распространялись на баскетбольную площадку.
«Ты никогда не смог бы заставить его дать тебе пас, – со смехом вспоминал Виттори. – Но он всегда хотел играть в баскетбол. Всегда. Он хотел устроить соревнования по броскам».
Соревнования по броскам были воплощением фантазий Коби. Он всегда был где-то далеко, в НБА, отсчитывая последние секунды, когда забросит в матче против Джордана, или Мэджика, или Доктора Джея, или собственного отца, кто бы ни пришел ему в голову в тот или иной день. Помимо Мэджика, именно Доктор Джей часто занимал видное место на персональном Олимпе звезд Коби, потому что Джо часто говорил о величии своего бывшего товарища по команде, отмечал Мальтинти.
Коби так усердно копировал движения звезд, что позже говорил, что они не производили на него особого впечатления, потому что он мог делать все их движения. И это действительно так.
Дети Брайантов проводили много дней в доме Виттори, и иногда, когда он забирал их, Джо Брайант появлялся с цветами для матери Виттори. Кроме того, Виттори часто оставался в Чирильо с Брайантами.
С командой в Пистойе дела обстояли не совсем идеально, но Джо Брайант и Леон Дуглас помогли клубу достичь своих целей. Когда они приехали на свой второй сезон с командой, их ждала совершенно новая арена на пять тысяч мест. Это было приземистое здание, почти как хижина Квонсета[19], но местные жители любили ее.
«Она всегда была набита под завязку», – объяснял Алессандро Конти, официальный представитель команды «Пистойя».
Во время первой разминки перед началом игры оба стеклянных щита разлетелись вдребезги, и мальчики-поломойщики принялись подметать стекло. Джо Брайант провел еще один очень хороший год, окрестив арену двумя 50-очковыми играми и оставив Роберто Мальтинти в надежде, что Мармелад вернется на третий сезон.
Но Мальтинти так и не удалось предложить Джо новый контракт. Тот подписал контракт с другой командой, «Реджо Эмилия», и Брайанты перешли к следующему этапу своего итальянского опыта.
Там, как и в других местах, у профессиональной команды также был молодежный состав, и Коби попал в свою старую схему: он усердно тренировался, но держался обособленно в раздевалке. На паркете он настаивал на том, чтобы делать все самостоятельно, что заставило его товарищей по команде чувствовать себя бесполезными.
Он был настолько лучше тех, кто его окружал, настолько решительнее, что, казалось, не мог общаться с менее сильными игроками на площадке. В конце концов, они начнут обижаться на него за то, что он не пасует им мяч.
Позже Коби вспоминал, что они говорили ему: «Здесь ты хорош, но, когда вернешься в Америку, ты уже не будешь так хорош. Там совсем другая игра».
И они не ошиблись, по крайней мере поначалу. Вернувшись на лето в Филадельфию и участвуя в Лиге Сонни Хилла в возрасте одиннадцати лет, Коби прошел весь турнир, не забив ни одного очка. Да, он играл в более возрастной группе – против старших игроков, – но он был просто раздавлен.
«Коби на самом деле вырос в этой лиге», – много лет спустя скажет журналистам Ти Шилдс, тренировавший Джо в Лиге Сонни Хилла.
В один из своих первых сезонов в лиге куратор, просматривая заявки игроков и ища ошибки, заметил, что под карьерными планами Коби указал «НБА».
Ответ был восприянт как тот тип нереалистичного отношения, от которого лига хотела себя оградить. Для Лиги Хилла баскетбол был морковкой, которой пользовались, чтобы выманить мальчишек из коварных ловушек филадельфийских улиц. Сама игра, безусловно, ценилась, но акцент делался на реалистичное будущее.
Куратор уже видел подобные ответы и раньше. На самом деле они почти все были такими. Многие игроки верили, что они на пути к огромной славе в НБА и еще более высоким зарплатам. Это было место, где лучшие молодые таланты Большой Филадельфии шли друг против друга, и фанфаронства там с лихвой хватало. Хорошая игра могла принести всплески самоуверенности. Миссия лиги заключалась в том, чтобы укрепить эту уверенность в молодых игроках и в то же время заставить их увидеть реальность.
Так что куратор решил предостеречь Коби. «Только один из миллиона попадает в НБА, – сказал куратор, – так что ты должен планировать будущее без баскетбола».
«Я собираюсь стать одним из миллиона», – якобы ответил Коби. В конце концов, объяснил он, это получилось у Мэджика Джонсона, это получилось у Майкла Джордана. Почему не получится у него?
Это был как раз тот уровень уверенности и ожиданий, который поощрял в нем отец. Некоторые позже назовут поведение Брайанта чистой воды высокомерием. Многим было бы трудно это переварить. Другие были просто поражены, увидев кого-то настолько молодого с таким чувством целеустремленности, не говоря уже о высоком уровне мастерства, независимо от того, сколько очков он набрал в свои одиннадцать лет.
Тем не менее, учитывая опыт Коби, ответ был просто рутинным и логичным. Он был так воспитан, не видя себя обычным молодым игроком. Он хорошо знал свою родословную.
«Мой отец и дядя Пухляш проводили со мной много времени, – однажды объяснил Брайант, говоря о своей юности. – Они работали над моими бросками, подборами и защитой. Кроме того, они постоянно поощряли меня играть жестко».
На ранних стадиях его самоуверенность сталкивалась с опасениями, что он не лучший, с тем, что ему в гневе говорили его итальянские товарищи по команде. Но он не сдавался.
«Я думаю, что Коби проводит здесь большую часть лета не потому, что я начал тренд или что-то в этом роде, но он действительно хотел играть в эту игру с младых ногтей, – позже скажет Джо Брайант в интервью «Филадельфия Трибьюн» в 1994 году. – Мы рассматриваем это как образовательное мероприятие».
В общей сложности Джо Брайант провел восемь профессиональных сезонов в Европе, играя и тренируя в Италии, Испании и Франции. Этот опыт означал, что молодой Коби Бин много путешествовал, осматривая множество чудес от Альп до Ватикана, руин Рима и романтических чудес венецианских каналов. Только значительно позже, американцы, игравшие в Италии, поняли, насколько непринужденным были места, где бы они ни играли. Джо Брайант вспоминал, как вечерами они с семьей прогуливались по местным улицам, ели мороженое, – к таким воспоминаниям можно было возвращаться снова и снова много позже, после того как все обернулось хуже некуда.
В августе 1991 года Джо планировал сыграть еще как минимум один сезон, а может, и больше. К тому времени Пэм, казалось, была вполне довольна жизнью за границей. Она стала превосходным итальянским поваром и приспособила многие европейские влияния к своему образу жизни и взгляду на дизайн. «В Италии чудесно, – говорила она тогда. – Люди здесь такие приятные, и все друг друга знают. Для Джо играть там было скрытым благословением».
«Я должен сказать, что моя жена была там со мной до самого конца, – признался Джо в интервью «Трибьюн». – Я люблю ее за то, что она держит меня и нашу семью вместе».
Похоронный звон по времени пребывания Брайантов в Италии прозвучал с поздним телефонным звонком осенью 1991 года. Бабушка и дедушка Коби поделились ошеломляющей новостью: Мэджик Джонсон объявил, что заразился ВИЧ и уходит из баскетбола. На следующее утро Пэм и Джо сообщили новость Коби, не вдаваясь в подробности болезни, которая вынудила звезду «Лейкерс» оставить игру. Но это не имело значения. Тринадцатилетний парень был просто раздавлен. Он плакал, ел из-под палки, траур длился больше недели.
«Я просто пытался понять, – вспоминал он. Он не знал, что такое ВИЧ, но провел исследования, пытаясь выяснить. – Я плакал. Я не знал, что это. Я прочитал пару книг, взял напрокат фильм об этом. Чтобы понять. В детстве ты просто не знаешь, что делать. В надежде, что я смогу ему чем-то помочь. Это было очень трудно».
Джо начал этот сезон в хрупкой маленькой команде во Франции, в то время как его дети учились в швейцарской школе по ту сторону границы. Он мог бы играть в Европе вечно или, по крайней мере, еще два сезона, прикинул он, делая броски в прыжке за ту или иную команду. Но, несмотря на комфорт в Европе, Пэм по понятным причинам устала от разъездов и тосковала по дому, а детям нужно было вернуться в Америку, чтобы обустроить свою жизнь.
Не имея высшего образования, Джо снова начал беспокоиться о своей жизни после окончания игровой карьеры. Может быть, он мог бы тренировать. После шестнадцати сезонов в профессиональном баскетболе он объявил об уходе всего через несколько дней после заявления Джонсона. Баскетбольное путешествие Мармелада завело его настолько далеко, как это было только возможно. Теперь настала очередь Коби, и темп ускорился до размытого пятна.
Коби вернется в Чирильо летом 2013 года, с цветочным рюкзаком, одетым в рубашку пастельных тонов. Он позировал рядом с приветственным знаком за пределами деревни и спускался к небольшой горной площадке в роще деревьев, найдя ее в аварийном состоянии; даже футбольное поле прямо под ним теперь казалось заброшенным.
Мир изменился.
В Пистойе он вместе с телохранителем отправился на арену, которая была совершенно новой, когда ему было десять лет. Он поднялся прямо на верхний этаж, где он знал, как найти дверь, через которую всегда можно войти, даже не имея ключа. Он обошел верхний этаж арены, глядя вниз на пол, где, будучи мальчишкой-поломойщиком устраивал свои шоу в перерыве матчей. Он остановился, размышляя, а затем быстро ушел.
В 2015 году он снова вернулся в Пистойю, внезапно появившись рано утром в центре города, бродя туда-сюда и удивляя людей. «Это действительно Коби?» – спрашивали они.
Алессандро Конти, сотрудник отдела информации команды, услышал, что Коби в городе, и выбежал из своей резиденции, чтобы поприветствовать его. Но великая мировая суперзвезда исчезла, переместившись в другое место в погоне за своими многочисленными детскими призраками.
Глава 10: «Лоуэр Мерион»
Брайанты вернулись в Филадельфию в ноябре 1991 года, найдя мир в смятении. Взрывы в Белфасте, гражданская война в Хорватии и президентские выборы в Соединенных Штатах. Относительно неизвестный политик из Арканзаса по имени Билл Клинтон пытался добиться успеха в своей борьбе за выдвижение кандидатом от Демократической партии. Кларенс Томас, претендовавший на место в Верховном суде, столкнулся с обвинениями в сексуальных домогательствах к Аните Хилл.
Альбомом года был Back on the Block («Назад на район») Куинси Джонса, что и сделали Брайанты, переехав обратно в свой старый загородный дом в Винвуде. Вскоре Джо и Коби сражались на подъездной дорожке в титанических поединках один на один. С каждым днем Коби рос как игрок, а это означало, что Джо приходилось играть во все более силовой баскетбол, пытаясь удержать свое доминирование. В результате разбитые губы и крикливые матчи выманят разгневанную Пэм во двор, которая разгонит толкающихся и бросит грозный взгляд в сторону Джо.
Незадолго до Дня благодарения – через несколько недель после объявления Мэджика Джонсона о ВИЧ – Фредди Меркьюри, фронтмен рок-группы Queen, умер от СПИДа, что подогрело эмоции «Лейкерс» и их поклонников, которые полагали, что и Джонсона может постигнуть та же участь. Атмосфера траура охватила франшизу, и без лидерства Джонсона шансы команды резко упали.
Тем временем Коби Бин был полон решимости с головой окунуться в свою американскую школьную карьеру. Восьмиклассником он столкнулся с некоторыми трудностями, которые были сопряжены с городским афроамериканским опытом. За восемь лет, проведенных за границей, он приобрел уникальную идентичность. Его одноклассники в пригороде Филадельфии будут восхищаться новым братом со странным акцентом.
Как обычно, он с головой бросился в баскетбол. Он завербовал соседского парнишку Робби Шварца, который был тощим и низкорослым, но во многих отношениях таким же целеустремленным, и тот присоединился к нему для бросков и игровых упражнений. В основном Шварц отступал и заканчивал игру проигрышем со счетом 100:10, играя на целой площадке один на один.
Брайант был выше 1,83 метра ростом и поразительно худ, с длинными руками, которые росли из худых плеч.
Но его тренеры считали его грубым, нетерпеливым молодым завсегдатаем площадки, который настолько сердился всякий раз, когда кто-то делал движение, чтобы заменить его в игре, что Джо начинал говорить с ним по-итальянски, успокаивая его. Именно его своеволие регулярно раздражало людей. Перед Брайантом стояла очевидная задача – доказывать свою правоту снова и снова.
Первая для этого возможность не заставила себя долго ждать.
Он обедал в кафетерии средней школы Бала Синвид в свой первый день в восьмом классе, когда другой мальчик подошел и встал над ним.
«Я слышал, ты неплохо играешь в баскетбол, – сказал мальчик. – Ну, чтобы быть мужиком, ты должен победить мужика».
«Так что я играл с ним после школы, – рассказывал Брайант позже. – Я разделал его всухую. И тем самым завоевал уважение к себе. Это было то, что я искал все эти годы в Италии. Мой адреналин зашкаливал так сильно. О чем он и понятия не имел».
«Мужик» из средней школы Бала Синвид был не единственным, кого унизил тринадцатилетний Коби. Став намного старше, Мо Ховард все еще считал свою игру солидной и играл в дворовых играх в оздоровительном клубе в Филадельфии с группой старых друзей, среди которых был Джо. «Если у нас было только восемь или девять парней, то мы просили одного из наших сыновей подсобить нам, – вспоминал Ховард. – И, чувак, когда Коби в первый раз с нами сыграл, я тебе кое-что скажу, я опекал его, и этот парень надрал мне задницу. Ему должно было быть лет тринадцать. Знаете, как потом, будучи уже игроком «Лейкерс», когда он забивал, он бросал на соперников такой взгляд? Я ощутил это на себе в его тринадцать лет. Этот парень просто испортил мое эго, полностью уничтожил его».
Довольно скоро возникли слухи о новом парне в команде школы Бала Синвид, сыне игрока НБА. Грег Даунер, тридцатитрехлетний тренер из соседней средней школы «Лоуэр Мерион», заглянул посмотреть на игру восьмиклассников.
«Когда я пришел посмотреть на эту игру, она совсем не была похожа на шоу Коби Брайанта, – вспоминал Даунер в интервью 2015 года. – Я пошел туда и увидел, что его дергают туда-сюда из игры, и я по-настоящему не смог прочувствовать, насколько он хорош. Он был худой, чуть более 183 см роста и около 61 кг веса. Было похоже, что он хотел играть разыгрывающего. Я имею в виду, что он хотел, чтобы мяч был у него в руках».
Даунер второй год работал в качестве тренера в «Лоуэр Мерион», программе пригородного округа Монтгомери, которая в последний раз выигрывала чемпионат штата в 1943 году. Он не совсем понимал, как собирается оживить программу, но, посмотрев на Коби в первый раз, тренер понял, что тощий парень на площадке был частью этого ответа.
«Когда я взялся за эту работу в 1990 году, программа была в значительной степени в состоянии полной перестройки, – вспоминал Даунер. – Когда меня собеседовали на эту работу, они рассказывали истории о прекращении игр из-за того, что на площадке было лишь четыре игрока, что влекло за собой академическую дисквалификацию. В одной игре они проиграли 54:13 и не набрали ни одного очка во второй половине матча».
Поэтому Даунер и пригласил нового восьмиклассника посетить школьную тренировку в «Лоуэр Мерион».
«Вот тогда-то я и понял, кто он такой», – сказал тренер.
Потенциальный игрок пришел вместе со своим отцом ростом 206 см.
«Когда я начал работать с Коби, Джо стоял в углу, – сказал Даунер. – И я начал складывать два и два относительно того, кем же он на самом деле был с генетической точки зрения».
В 1980-х годах Даунер играл разыгрывающего в колледже Линчбурга, школе третьего дивизиона Вирджинии. Но в 1970-х годах он был серьезным поклонником «Сиксерс», с абонементом на «Спектре». Он боготворил Дага Коллинза, но он вспомнил и о Мармеладе. Он даже вспомнил, что у Мармелада был отец, который сидел рядом с ним на «Спектре».
Джо Брайант держал себя в тени в тот день на тренировке «Лоуэр Мерион», предпочитая вместо этого оставаться на заднем плане, чтобы позволить Коби проявить себя, и этот подход станет правилом. Прошло всего несколько минут после начала разминки, когда Даунер понял, что наблюдает за кем-то, имеющим профессиональные навыки, простым ребенком, который с легкостью разделывал его школьных игроков.
Старшие игроки в «Лоуэр Мерион» видели то же самое и были поражены тем, что подрастающий новичок вскоре может напропалую доминировать в игре.
«Как только ты видел его первоначальный набор навыков, – вспоминал тренер, – как только ты понимал генетическую часть всего этого, и как только ты начинал по-настоящему думать обо всем этом, как только ты видел его отношение к труду и своего рода альфа-менталитет, ты сразу начинал понимать, что имеешь дело с чем-то очень особенным, абсолютно уникальным».
Наблюдая за ними, он сказал ассистенту, что уверен, что именно такой игрок позволит им сохранить свою работу.
Его студенческие годы давно закончились, но Даунер все еще играл соревновательные матчи в лиге досуга. Итак, что-то побудило его в тот день самому пригласить на небольшой тет-а-тет восьмиклассника. Тренера постигла та же участь, что и его подопечных, та же участь, что и Мо Ховарда, та же участь, что и европейских товарищей по команде Джо Брайанта – конфуз от рук тринадцатилетнего подростка.
Тем летом игрок примерно того же возраста по имени Донни Карр встретился с Коби Бином в Лиге развития Сонни Хилла. Они оба заканчивали восьмой класс, но оба играли «на самом верхнем уровне» в Лиге Хилла для одиннадцатиклассников и двенадцатиклассников.
Карр так много слышал об этом сыне игрока НБА с якобы неограниченным потенциалом. «Но когда я впервые его увидел, – вспоминал Карр, – это был тощий, длинный парень с двумя наколенниками. Это было совсем не то, чего я ожидал. Он все еще рос, и, поскольку у него постоянно болели колени, ему было трудно наклоняться, ну и все такое. Он был очень длинным. Длинные руки, длинный корпус. Он был довольно крупным молодым парнем. Он вырос почти до 193 см».
Проблемы с коленом были связаны с болезнью Осгуда-Шлаттера, которая вызывает сильную боль в коленях у склонных к атлетизму подростков. Это состояние замедляло Брайанта, и он выглядел неловко. В то время чтобы бросить мяч, он должен был заставить своих защитников занять место на полу, а затем начать использовать серию ложных замахов, чтобы суметь произвести бросок. Как только он взлетал, он обычно мог подпрыгнуть достаточно высоко, чтобы сделать свой бросок поверх защитников, вспоминал Карр. «Но, честно говоря, тогда мы видели потенциал, но в нем не было ничего особенного, потому что, опять же, он не был таким быстрым или взрывным, каким стал позже. Он был похож на долговязого пацана, двигающегося как в замедленной съемке».
«Мы все говорили: “Он хорош, но так ли уж он хорош?” Очевидно, никто не говорил ему этого в лицо, но все мы говорили между собой: “Я не вижу в нем ничего особенного”».
Их великое школьное соперничество начнется тем же летом, прямо там, в Лиге Сонни Хилла, смеясь, вспоминал Карр: «Вот так и началось наше соперничество, потому что мы болтали друг с другом всякую чушь. Я грубил ему, он огрызался в ответ. Несмотря на то что Коби был из пригорода, я всегда говорил людям: он никогда не вел себя как провинциальный парень. Он всегда вел себя как парень из центра, и это поведение не было ни враньем, ни подделкой. У него всегда была филадельфийская твердость и такой менталитет, как будто он никогда не отступит. Он любил вызовы. Например, если бы ты начал говорить с ним, он бы действительно замкнулся и сосредоточился, и ты мог бы просто увидеть эту решимость на его лице, и он просто начал бы играть еще сильнее».
Когда Карр познакомился с Коби Бином, он понял, что этот парень в наколенниках потратил много времени, создавая себе вызовы: «Он просто будет искать все, что будет его мотивировать и бросать ему вызов. Когда он был молодым парнем, у него был такой же менталитет, о котором люди будут говорить позже. Он всегда просто пытался найти что-то, что могло бы разжечь этот огонь и заставить его играть на пределе сил. Когда он переходил в девятый класс, в его игре было много чего-то подобного».
Среди тех, кто рано получил представление о Коби в Хилл Лиге, был Эдди Джонс, в то время 198-сантиметровый форвард Университета Темпла. «Даже тогда, когда ему было тринадцать, он умел играть, – вспоминал Джонс. – Даже тогда он мог обыгрывать взрослых».
«Это было большое соревнование, большое удовольствие, – вспоминал Брайант о Лиге Сонни Хилла. – Ребята из Университета Темпла часто приходили посмотреть, как мы играем, потому что мы играли в их спортзале. Там бывали Эдди Джонс, Аарон Маккай и Рик Брансон. Это были ребята, которые начинали играть после нас. Поэтому я оставался и немного прощупывал их. Эдди обычно выбирал меня, чтобы я в товарищеских играх играл в его команде. Он думал, что я чутка умею играть, поэтому он выбирал меня, и я играл с ними».
Ранние «Эйсес»
Той осенью в «Лоуэр Мерион» Даунер обнаружил, что у Брайанта поразительная трудовая этика. Он заставил себя пройти через изнурительный график самосовершенствования, который включал длинные пробежки, поднятие тяжестей и, казалось, безостановочный баскетбол. На тренировках с командой он был полон решимости никогда не проигрывать в командном упражнении или соревновании. В течение почти четырех лет он будет поддерживать безупречную репутацию в этом отношении.
«Когда я начал понимать, насколько хорош этот персонаж по имени Коби Брайант, я нанял людей в свой тренерский штаб, исходя из его лучших игровых способностей, – сказал он. – Моим единственным намерением было: “Я должен найти людей, которые смогут опекать этого парня, которые смогут конкурировать с этим парнем, которые смогут бросить вызов этому парню”».
Он подобрал бывшего игрока колледжа, атлетичного защитника по имени Джимми Кизерман. Затем он уговорил своего брата Дрю, который был большим и сильным, покинуть свой бизнес и поработать тренером.
«Внутряковая» шутка программы «Лоуэр Мерион» звучала так: «Черт возьми, я запрыгну в самолет. Я выйду с этим четырнадцатилетним подростком на площадку. Это не будет проблемой». Кульминацией, конечно, было то, что свирепый новичок всех их в пух и прах разобьет.
Другим сотрудником Даунера был отец его молодой звезды. Где-то в глубине сознания тренера была еще одна проблема: пригородная программа, подобная программе «Лоуэр Мерион», может потерять своего нового рекрута в пользу одной из известных программ Филадельфии, таких как Римско-католическая, в чьем составе был сам Карр. Наличие отца Коби в качестве тренера помогло бы укрепить отношения; кроме того, две дочери семьи уже учились в Лоуэр Мерионе, хорошо адаптировались и играли в волейбол.
Это будет вопрос, который будет молча висеть над программой в течение следующих нескольких сезонов. Но становилось все более ясно, что Брайанту нравилась программа, в которой он может доминировать, в которой он может найти все то игровое время, которое ему необходимо для развития, питающее его отношение к игре.
«Первые пару раз, когда мы играли в городских школах, обо мне ходили слухи, – объяснил он однажды. – Половина из них сказала бы: “О, да он неженка из пригорода”».
Часть негативной атмосферы исходила от соотношения побед и поражений «Лоуэр Мерион» во время первого года обучения Брайанта. Сезон назад Даунер довел команду до двадцати побед в сезоне. Ожидания были высоки, но выпуск игроков и травмы истощили состав команды. «Лоуэр Мерион Эйсес» 1992/93 годов, в которых новичок Коби Брайант выступал в качестве игрока стартового состава, шли по сезону с показателем 4–20.
«Это было не очень», – сказал Даунер.
Тренер и его будущая звезда обнаружат, что их объединяет абсолютная ненависть к поражениям. «Проигрывать так много раз, вероятно, для него было нечто из ряда вон выходящее, – сказал Даунер, и когда Коби проигрывал, тренеру было труднее вытаскивать его из игр. – Будучи на площадке, он для нас делал все, знаете ли, он играл с пятой позиции до первой, но он был трудным парнем, когда сидел на скамейке, скажу я вам».
Как и его отец, Коби Бин был склонен делать плохие броски. Даунер убирал его из игры, чтобы попытаться помешать этому.
«Я имею в виду, что мы делали это несколько раз, и он этого терпеть не мог, – вспоминал Даунер. – Он сердито смотрел на тебя и орал. Ему это не нравилось».
Когда дела шли плохо, Джо снова говорил по-итальянски, чтобы успокоить сына. Даунер никогда не понимал, что говорит его ассистент, но, похоже, это работало.
«Я думаю, что Джо был в какой-то степени хорошим заслоном, – объяснял тренер. – Знаешь, Коби не так чтобы и орал на меня, но если он это и делал, то, думаю, ему приходилось за это оправдываться перед отцом».
Не навредил и тот факт, что молодой тренер начал пересматривать идею снятия его с игры. Тренерский штаб перестроился под новую философию: «Плохой бросок Коби лучше, чем смазанный пас товарища по команде».
«Очевидно, у него был баскетбольный интеллект, – объяснял тренер. – Он был очень хорошим пасующим, даже в первый свой год. Он мог бы сделать своих товарищей по команде лучше, но я думаю, что когда мы испытывали трудности, когда наша база талантов была не так хороша, он просто говорил: “Знаешь что? Мне тут много чего надо сделать самому”».
Эти обстоятельства были идеальным рецептом для возникновения проблем между молодым Брайантом и его старшими товарищами по команде – те же проблемы, с которыми он столкнулся и в Италии, с которыми он позже столкнется и в НБА.
«Время шло, и альфа-самец начал действовать», – признался Даунер о доминирующей личности Брайанта.
Но очевидным для любого тренера в таких обстоятельствах было то, что присутствие Брайанта также многое облегчало. «Главным были его трудолюбие и его поглощающий менталитет, чтобы выжимать из себя максимум и впитывать информацию, – сказал Даунер. – Я всегда думал, что его мозг был губкой, и, очевидно, если ты тренировал, то знаешь, что не можешь сказать подобного обо всех своих игроках. Скажи Коби что-нибудь один раз, и тебе не придется повторять это снова. Мол, все уже там, внутри. Коби изменил ситуацию в том смысле, что теперь у нас была центральная фигура, но не было похоже, что он был окружен большим количеством великих талантов».
«Самое простое, – добавил Даунер, – это то, что он выигрывал все забеги, был самым усердным трудягой в команде, вставал перед своими товарищами по команде, призывая их к ответственности».
Такой подход привел к неизбежным трениям, особенно с поражениями того первого года, но другим игрокам было трудно отрицать преданность Брайанта игре, как сказал тренер. «С точки зрения старших и некоторых более опытных парней, которые не имели большого успеха, я имею в виду, как только они увидели, как усердно он работал и как страстно он был увлечен игрой, я думаю, что им было трудно переосмыслить то, что мы им говорили, или не войти в то положение, к которому мы пытались прийти».
Эван Монски, один из старших игроков команды, сказал, что, оглядываясь на Брайанта, также важно понять, что его стремление быть великим не было единственным и всепоглощающим компонентом его личности в раздевалке. «Он был счастливым, нормальным ребенком, смеялся и шутил со всеми остальными», – рассказывал Монски.
И все же тренерам порой было трудно принять ошеломляющую самонадеянность молодого Коби Бина. «Я находил его немного упрямым, – признавался Даунер. – Я находил его немного высокомерным, но именно эти качества делают тебя великим».
Даунер любил, чтобы его игроки «стояли перед корзиной» или защищали своих игроков, играя перед ними, лишая их мяча. «Однажды мы орали на Коби на тренировке перед корзиной, и он сказал: “Ну, это не то, что я собираюсь делать в НБА”. Мы рявкали в ответ: “Ну, это же и не НБА”».
Некоторые утверждают, что доминирующая личность Коби Брайанта, которому помогало присутствие его отца в тренерском штабе, полностью ориентировала на себя программу «Лоуэр Мерион». Возможно, в этом есть доля правды, но, как заметил Даунер, Джо Брайант никогда не переступал черту приличий, всегда старался быть нормальным родителем, никогда не давил и не агитировал за получение какого-либо преимущества.
Джо был прилежен в своих тренерских обязанностях и стал надежным тренером юниорской команды и отличным помощником в школьной команде.
«Тогда у них была такая штука, называемая правилом пристегивания ремней безопасности, когда тренеры должны были сидеть», – вспоминал Даунер. «Глупое правило, действительно глупое правило, но если вдаваться в подробности, то ты не мог встать для выкрикивания установок с бровки. Я провел, наверное, десять лет своей тренерской карьеры с этим правилом, когда ты должен был сидеть».
В одной из игр того первого года Джо встал, будучи на скамейке запасных, чтобы оспорить решение судьи, и получил технический фол. В следующей игре его нигде не было видно, он ушел со скамейки запасных. Во время первой половины встречи один из тренеров поднял голову и увидел Мармелада, сидящего высоко на трибунах арены. В перерыве Даунер послал помощника, чтобы выяснить, что произошло. Джо сказал, что не хочет негативно влиять на команду и спокойно решил уйти подальше от игры.
Даунер и другие тренеры засмеялись и настояли, чтобы Джо вернулся на скамейку запасных, потому что его присутствие слишком ценно, чтобы его лишиться. Кроме того, никто из них не говорил по-итальянски.
Хотя в то время Даунер был молодым тренером, он стал главой баскетбольной школьной команды Пенсильвании с тремя титулами чемпионата штата в своем резюме. По его словам, опыт тренерской работы с Коби Брайантом был определяющим: «Знаешь, когда ты сейчас складываешь всю эту головоломку, смотришь на его возраст и понимаешь, какой путь он совершил, просто его необычность, фокус, это было просто невероятно. Я не знаю, правильное ли слово “сумасшедший”, но он определенно был уникален».
Поражения первого сезона, безусловно, осложнили жизнь как молодому тренеру, так и звездному новичку, но вместо того, чтобы отдалить их, неудачи послужили связующим элементом, как сказал Даунер. «Мы не любили проигрывать. Мы были не очень хороши. Я имею в виду, что после каждого проигрыша мы просто не могли дождаться, чтобы вернуться в спортзал на следующий день и приняться за работу».
«Мой первый год был очень трудным, – вспоминал Брайант. – Я думаю, что у нас было что-то около 4 побед и 20 поражений. Это был очень тяжелый год. Но я приобрел некоторый опыт. Мой школьный тренер был отличным тренером, и он оставался со мной допоздна после тренировки и рано приходил, чтобы помочь мне перед тренировкой. Мы говорили об игре, и он действительно помог мне вырасти и созреть в качестве игрока».
Несмотря на свое разочарование тяжелыми поражениями своей команды в том первом сезоне, Брайант уже показывал некоторые необыкновенные атлетические способности, что вызвало удивление в баскетбольных кругах средней школы Филадельфии.
Его талант и драйв нравились многим тренерам по всему городу. Сэм Райнс, тренер команды Любительского Спортивного Союза в Филадельфии и, следовательно, парень, всегда ищущий таланты, вспоминал, как впервые увидел Брайанта.
«Он не был настолько известен, – вспоминал Райнс. – Я имею в виду, можно было сказать, что он был хорош, и он был из тех парней, на которых смотришь и говоришь: “Черт возьми, он же только в девятом классе”».
Вскоре после этого молодой Брайант повредил колено и пропустил несколько последних игр своего первого сезона. «Ему было четырнадцать лет, рост около 188 сантиметров, – вспоминал Джереми Тритмен, местный баскетбольный журналист и телеведущий. – Тогда он еще не забрасывал сверху. Он был очень худым. По факту, он сломал коленную чашечку потому, что кто-то просто столкнулся с ним коленями. Вот каким он был худым».
Эта ситуация дала Даунеру возможность увидеть, насколько мрачными были бы дела без присутствия Брайанта в команде. «Я всегда думал, что мы были в одном растяжении лодыжки Коби Брайанта от того, чтобы быть средненькой школьной командой, – сказал он, – и, вероятно, все так и было».
Даже после того первого сезона Даунер понимал, какое огромное влияние Брайант оказал на команду. Он понимал, что в ближайшие годы давление будет только нарастать. У Коби Брайанта была четкая цель, и если ты был с ней не согласен, то он ясно давал понять, что он без колебаний схватит тебя за шиворот и вышвырнет прямо с поезда.
Глава 11: Атмосфера
Для Коби Брайанта декорации продолжали меняться, причем они быстро перелистывались с уже знакомой динамикой. Его второй сезон в «Лоуэр Мерион» вдруг стал уже двумя черными лицами в мягком поле белизны. Так он и познакомился с Джермейном Гриффином: один – пришелец из привилегированной жизни в Европе, другой – беженец из Фар Рокуэй, что в Квинсе, штат Нью-Йорк.
Гриффин приехал в «Лоуэр Мерион» в качестве десятиклассника с суровых улиц «Фар Рока», в рамках молодежной программы под названием ЛШ, или «Лучший Шанс». Он был одним из восьми молодых парней, которые жили в доме с куратором. Этот опыт дал им возможность изменить ход своей жизни.
«Они забирают много детей из гетто, – объяснил Гриффин в интервью 2015 года. – Я чувствовал, что в то время для меня это было лучшим решением».
Тренер Грег Даунер сказал, что Гриффин вручил свою жизнь такой программе, как ЛШ, и это потребовало проявления потрясающего характера от молодого человека, появившегося в «Лоуэр Мерион» в конце лета 1993 года. Он столкнулся с совершенно иным миром, чем тот, в котором жил в Фар Роке, приморской общине, где есть гектары общественного жилья и тысячи старых бунгало, оставшихся с более ранних времен, когда Фар Рокуэй был курортом, еще не пришедшим в упадок.
«Этот район был очень плохим, – сказала Кармела Джордж газете «Нью-Йорк Таймс». – Там была стрельба, наркотики, проституция, бандитские разборки, пожары в бунгало».
Эта атмосфера столкнулась с растущими по программе реновации в приморском сообществе новыми домами, куда переехали яппи, претендуя на доступную недвижимость. Гриффин многое повидал в своей юной жизни, но счастливый случай дал ему возможность увидеть и нечто другое.
«Там, откуда я приехал, преобладали черные, – объяснил он. – Школа, в которой я учился в Лоуэр Мерионе, была преимущественно белой. Так что это определенно было для меня культурным шоком».
Переезд не был связан с баскетболом, но это быстро стало частью уравнения. Одним из первых людей, с которыми он познакомился во время своей первой экскурсии по школе, был Даунер, который сразу же отметил, что в Гриффине был 191 сантиметр роста. Тренеру не потребовалось много времени, чтобы объяснить обстоятельства, и десятикласснику из Квинса понравилось то, что он услышал: «Просто ви́дение того, чего он хотел добиться с командой, и о душевных страданиях и боли по поводу сезона, предшествовавшего тому, когда я туда попал».
Вскоре он познакомился с Коби Бином, и оба они прониклись взаимным восхищением.
«Он был классным парнем, когда я с ним познакомился, – вспоминал Гриффин. – Мы просто, знаете ли, посмотрели друг другу в глаза. Он работал над своей игрой. Я работал над своей».
«Баскетбольная история была частью всего этого, – заметил Даунер, – но я думаю, что он и Коби просто были привязаны друг к другу. У нас были и другие довольно хорошие игроки в этой команде, но он и Джермейн стали очень близки. Джермейн вроде как стал второй скрипкой в этом оркестре. Джермейн был важной фигурой, и я думаю, что он стал соратником Коби».
«Ты же знаешь, что Коби был самым самоуверенным из нас, – сказал Гриффин. – Думаю, именно поэтому мы с Коби и были так близки в школе. Я и сам уверенный в себе парень. Поскольку я приехал из Нью-Йорка, я был немного другим, говорил немного по-другому, немного на другом сленге, немного в другом стиле, но это было необходимо».
Таким образом, Гриффин имел совершенно иную точку зрения на события и решения, с которыми столкнулся его новый друг. Брайант переживал в Лоуэр Мерионе свой собственный культурный шок. Ему, казалось, было вполне комфортно в пригородной средней школе, но он также явно жаждал испытать все афроамериканские штуки, получить представление о своих культурных корнях, перестать чувствовать себя чужаком в чужой стране. «Коби говорил: «“Вот так все и происходит”. Я отвечал: “Коби, я думаю, мы должны пойти этим путем”, – вспоминал Гриффин. – Вот почему мы смогли так хорошо сойтись, потому что оба были уверенными. Ему не нужно было держать меня за ручку. А мне не нужно было держать его. Он мог жить по-своему, а я – по-своему».
Гриффин встречал на улицах Фар Рока немногих людей, которые по необходимости были чрезвычайно самоуверенными. Однако уверенность Брайанта даже в десятом классе была явно зашкаливающей. Гриффин смотрел, что будет дальше, и вскоре узнал о других сторонах личности своего нового друга. Под маской превосходства скрывалась чувствительность, замешенная на трепетном отношении к делу. «Я определенно стал свидетелем другой стороны, которую некоторые другие люди, возможно, не видели, не слышали и не затрагивали ранее», – сказал он.
Во многих отношениях Брайант был «таким же, как все», заметил Гриффин, за исключением того, что он явно был альфа-самцом, на пути к тому, чтобы стать баскетболистом мирового класса.
Оглядываясь назад на то время, другой товарищ Брайанта по команде, Эван Монски, согласился, что Коби был просто еще одним подростком, пытающимся найти свое место в порой сложном мире средней школы, где он был улыбающимся темным лицом в коридорах, высоким, стоящим над большей частью белой толпы, движущейся между классами.
Достаточно скоро известность ворвется в эту жизнь, и Брайант будет жадно принимать ее, как и любой подросток, все время ухмыляясь. Во многих отношениях его второй сезон был последними часами невинной юности и любительской свободы, прежде чем жизнь, которую он так сильно хотел, захватит и унесет его – как звезду детства, заметят некоторые знакомые, – туда, где он только и мог, что оглядываться назад и удивляться, какие сокровища ему еще не удалось собрать.
«В старших классах мы определенно были шутниками, проказниками и тому подобное, – вспоминал Гриффин, который наслаждался своей жизнью в «Лоуэр Мерион» и своей дружбой с Брайантом. – Когда дело доходит до школы, у тебя бывают дни, когда ты не хочешь быть там. У тебя есть такие дни, которые ты хотел бы пропустить. Мы наслаждались школой, но это было также время, когда ты хотел поорать, или просто пойти куда-нибудь и поесть, или хотел погулять, сделав небольшой перерыв, отойти на секунду, просто чтобы послушать музыку или что-то еще».
Они разделяли друг с другом эти побеги, ускользая из школы, точно так же, как они разделяли открытие, пришедшее к ним в десятом классе на уроке английского языка Жанны Мастриано, молодой женщины в очках с намеком на контркультурное чутье. «Она была просто одной из моих любимых учительниц, – сказал Гриффин. – Просто в ней было что-то такое. Она всегда давала мне отличные критические замечания, знаешь ли, на все мои сочинения и тому подобное. У нас были душевные беседы, выходящие за рамки обычных вещей. Пребывание в ее классе изменило меня, дало мне взгляд на то, как писать, как жить, просто разговаривая и обсуждая множество книг, которые мы читали. Это вывело меня на совершенно другой уровень».
«Мы много писали в десятом классе, – вспоминала Мастриано в 2015 году. – Много сочинений на свободную тему, много сочинений по записным книжкам писателя, просто пиши себе слова – и хорошие, и плохие».
Эта писательская работа для Гриффина многое значила с точки зрения оценки его раннего опыта в Фар Роке, равно так же она помогла и Брайанту изучить свою собственную юность, – да настолько, что в 2015 году он вспомнил и описал Мастриано как свою «музу», что, в свою очередь, вызвало смех у его бывшей учительницы за то, что ту назвали полубогиней.
«Муза, одна из девяти сестер-богинь вдохновения, верно? – сказала она радиоинтервьюеру. – Да он не называл меня музой, даже когда учился в старших классах, но у нас были хорошие отношения».
Брайант, казалось, когда уходил из класса, проводил долгие выходные в игре то в одной элитной команде, то в другой, но он всегда возвращался в школу с выполненными заданиями, что снискало у Мастриано заслуженное уважение. «В старших классах он был удивительно дисциплинирован», – вспоминала она.
ДИСЦИПЛИНА – ЭТО РАБОТА ПЭМ БРАЙАНТ, ГОВОРИЛИ ДРУЗЬЯ СЕМЬИ. ПЭМ НАСТАИВАЛА НА ЭТОМ КАК НА ЧАСТИ СВОИХ УСИЛИЙ ПО КОНТРОЛЮ БЫСТРО МЕНЯЮЩЕГОСЯ ОКРУЖЕНИЯ СЫНА.
Хотя сосредоточенность Брайанта на школьных занятиях не шла ни в какое сравнение с умственными усилиями, которые он прилагал к баскетболу, Мастриано также ощущала его непреодолимую тягу к получению всевозможных знаний. «Он считает, что обучение придает ему силы. Он слушает очень внимательно, – вспоминала она в 2014 году. – Вы можете себе представить, как выглядел бы мир, если бы все так жили?»
Мастриано оценивала работы Гриффина и Брайанта и подталкивала их к тому, чтобы спросить, чего они хотят от писательства, чтобы оно стало осмысленным.
«Он всегда хотел писать о баскетболе, – говорила она. – Он всегда говорил о том, что станет профессиональным баскетболистом».
Брайант уже давно проявлял склонность к сочинительству, к поэзии, что приводило в восторг Большого Джо, который все эти годы был поражен тем, что преподносил ему внук. Большой Джо уже давно поднимал вопрос о том, что Коби так талантлив во многих областях, что ему, возможно, захочется стать кем-то другим, а не баскетболистом, но Мармелад и его сын были настолько поглощены миром баскетбола, что шансов на это было мало.
Рэпер
Его сочинительство в подростковом возрасте помогло Брайанту обрести интересную жизнь за пределами узких рамок игры. Частью его усилий по преодолению личностного кризиса стало изучение окружающей его афроамериканской культуры, той, из которой вышли его родители. К тому времени когда он познакомился с Гриффином, он уже начал адаптироваться к разнообразию жизни, сначала в Лиге Сонни Хилла и во многих товарищеских играх, которые он проводил в спортзалах и на игровых площадках Северной Филадельфии.
Как ни странно, одна из его самых сильных связей с черным опытом возникла в Еврейском общинном центре на Сити-авеню, прямо там, в пригороде Винвуда. Джо начал работать там в качестве фитнес-директора, должность, которая была частью лоскутного одеяла частичной занятости, которую он поддерживал, чтобы остановить интенсивное таяние денежных резервов семьи, когда он больше не играл профессионально. В дополнение к работе в ЕОЦ и «Лоуэр Мерион» он тренировал женскую школьную команду в частной еврейской школе Акиба в Винвуде, где он пользовался огромным успехом среди своих игроков.
«Он был феноменален, – вспоминал Джереми Тритмен, тогдашний тренер юношеской команды мальчиков Акиба. – Он был таким увлеченным и обаятельным. И для девочек он тоже сделал это увлекательным. Я имею в виду, он действительно их учил. Они не очень хорошо играли, но он действительно учил их. Он был полон энтузиазма, как черт».
Тритмен и Джо Брайант вскоре быстро подружились, когда тренер мальчиков наблюдал, как Мармелад с энтузиазмом показывает девочкам всякие разные основы, вплоть до ложных замахов мячом и работы ног. Брайанту, похоже, так нравилось тренировать, что Тритмен решил, что он мог бы остаться в школе надолго, если бы за эту работу больше платили.
Тритмен вспомнил, как Коби в тот ранний подростковый период ходил на тренировки Акибы, где он на боковой корзине демонстрировал потрясающие забеги. Его игра не была детской.
Тритмен спросил у Джо, был ли он так же хорош, как и его сын в том же возрасте.
«Черт возьми, нет», – ответил отец со своим неизменным смехом.
«Что, правда?» – спросил Тритмен.
«Поверь мне, – сказал Джо. – Он намного лучше, чем был я в его возрасте. Просто посмотри на него».
Помимо баскетбола, огромное влияние на жизнь Коби-подростка будет оказывать Еврейский общинный центр. Отец и сын бросали мяч в корзину в спортзале ЕОЦ, где молодой Коби познакомился с Энтони Баннистером, сторожем центра, которому в то время было около шестнадцати лет. Баннистер был выдающимся экспертом рэпа, от золотых старичков жанра до следующей взрывной фазы черной музыки – хип-хопа, ар-н-би, закрученных нитей выражения, основанных на гневе, мачизме и побрякушках, которые более десяти лет захватывали воображение каждой культурной полосы мировой молодежи. Стремительная передача разговорного языка рэпа нашла отклик у молодого поэта в лице Коби Брайанта.
Баннистер представлял собой интересную личность со значительными писательскими талантами и амбициями звукозаписывающего продюсера; все это зародилось прямо там, в комнате уборщика в Еврейском общинном центре. Она располагалась рядом с тускло освещенным коридором рядом со спортивным залом и и стала классом, где Брайант изучал все нюансы хип-хопа, которые он пропустил, пока рос в Европе. Они вместе бросали мячи в корзину, а затем возвращались в кабинет, чтобы выбивать тексты песен, рифмы, ритмы.
По мере того как дружба Гриффина с Брайантом крепла, тот тоже оказался втянут и в Еврейский общинный центр, и в опыт Баннистера, который включал в себя другие фигуры, стремящиеся сделать имя на рэп-сцене Филадельфии.
«Он определенно имел производил впечатление, – вспоминал Гриффин о Баннистере. – Он был классным, непринужденным парнем, который любил музыку, любил писать, любил развлекать. Он на несколько лет был старше нас. Мы ходили туда и, знаете, занимались музыкой, писали музыку. Мы слушали, как они фристайлили, слушали их рэп. Мы с Коби играли в баскетбол. Знаешь, это определенно было что-то вроде притона. Например, он был одной из причин, почему мы все глубже и глубже погружались в музыку и начинали писать и тому подобное, потому что мы слушали его».
«Этот парень потрясающий», – сказал Коби Гриффину.
«Он умел читать рэп, – вспоминал Гриффин о Баннистере. – Он умел обращаться со словами».
Баннистер показал Брайанту процесс создания рэпа, сэмплируя ритмы и фрагменты песен, затем накладывая на них свои слова и идеи, используя вещи по-новому, сопоставляя куски из одной песни с чем-то из другой.
«Коби было четырнадцать лет, он был худым, жилистым, но страстным и решительным», – объяснил однажды Баннистер писателю Томасу Голианопулосу.
Брайант ответит Баннистеру за его помощь своего рода баскетбольным террором над ним в спортзале ЕОЦ.
«Он точно был таким парнем, – со смехом сказал Гриффин о Брайанте. – Знаешь, он определенно раздвигал горизонты. Я совершенно уверен, что Энтони много раз выходил из себя».
Помогало и то, что у Баннистера было чувство юмора, и то, что при случае он мог постоять за себя.
«Коби тренировался, проверял свои новые движения на Энтони», – вспоминал Гриффин, объясняя, что Брайант всегда пробовал свои самые крутые трюки в спортзале ЕОЦ, прежде чем осмелиться показать их на игровых площадках Филадельфии. В этом отношении Баннистер стал для Брайанта чем-то вроде баскетбольной лабораторной крысы.
Следующей декорацией для этого нового интереса к музыке была компания рэперов в столовой «Лоуэр Мерион», которые проводили время, занимаясь фристайлом, сочиняя на ходу тексты и ритмы, соревнуясь с другими рэперами. Именно там Брайант познакомился с другим интересным человеком, Кевином Дремой Санчесом. Брайант произвел на него впечатление, написав стишок о том, что он киборг, который сражался с Эм-Си[20]. Если ты был влиятельным пареньком, стремящимся войти в мир хип-хопа, жанра, который процветает на уличной аутентичности, вероятно, было лучше, чтобы твои первые попытки происходили в кафетерии твоей пригородной средней школы. Это позволило Брайанту падать не с такой большой высоты и помогло ему сориентироваться в жанре музыкальной индустрии, движимой мускулистым уличным фанком.
«Много раз, – говорил Гриффин, – люди говорили ему: “О, ты привилегированный, у тебя такой образ жизни. Ты не можешь так читать рэп. Ты не можешь говорить об этом. Ты вообще не должен читать рэп, а если и читаешь, то должен читать вот так”. Но для него музыка была скорее бегством, другим способом общения, другим способом рассказать историю, точно так же, как баскетбол был способом убежать».
Некоторые наблюдатели расценили бы желание Брайанта стать рэпером как ничем не прикрытую попытку завоевать уличный авторитет в своей новой среде. Многие уже перестали рассматривать Брайанта как игрока, потому что в «Лоуэр Мерион» он был совершенно не похож на тех, кто считались второсортными, пригородными талантами, далекими от упертой филадельфийской игры, установленной в Общественной лиге.
Но если Брайант и стремился к достоверности, то делал это косвенно, объяснил Гриффин. Любой случайно появлявшийся уличный авторитет обычно ассоциировался с теми битами, которые он создавал, или с их вокальным подходом без музыкального сопровождения. Он сказал, что Брайант вовсе не пытался выдавать себя за парня с улиц.
Рэп-музыка развивалась в американских городах по-разному. В Филадельфии многое было основано на баттлах, которые, казалось, были созданы специально для такого духа соперничества, как у Коби Брайанта. Уличный авторитет также рос с победами в рэп-баттлах, где участники плевали друг в друга скользкими рифмами, пронизанными хитрыми оскорблениями и заявлениями характера абсолютного мачизма.
«Ты представляешь им свой лучший рэп, и тот, кто выигрывает, становится чемпионом, – сказал Гриффин. – Вот чем был для нас уличный авторитет».
Во многих отношениях Брайант просто учился формулировать свои спортивные намерения так, чтобы его новые современники, такие как Донни Карр, могли их понять. Рэп-игра быстро позволила ему обрести язык для общения. Более того, это стало основой его стиля как болтуна-трэштокера на площадке, необходимого для игры в словесные аферы с противниками.
Рэп-баттлы были грубыми, прямолинейными конфронтациями, и Брайант быстро проявил там свой талант. Ему не мешало и то, что он только развивался во внушительного парня 198 сантиметров с уверенностью, которую Джо Брайант только смог вложить в его долговязое тело.
Действительно, соревновательные элементы рэпа плюс свободный стиль, свободный формат поразили Брайанта и Гриффина тем, что они очень похожи на баскетбол. «Баскетбол – это обдумывание следующего хода, независимо от того, нужно ли тебе противостоять ходу соперника или ход делаешь ты, – сказал Гриффин. – То же самое с рэпом. Ты хочешь вывести своих противников из равновесия. Ты же не хочешь, чтобы они слишком привыкли к твоим движениям, в каком бы направлении ты ни двигался».
Брайант-рэпер вскоре отважился пойти дальше, чтобы сделать первые шаги на филадельфийской хип-хоп-сцене. «Он ввязывался в баттлы с парнями, которые писали уже много лет, – сказал Гриффин, – и мы только что это поняли. Мы такие: “Послушайте, ребята, мы вас уделаем”. Мы собирались вступить в этот баттл, или бой, как они это называют, и мы собираемся показать им, что мы можем противостоять некоторым лучшим из них».
Баскетбол повлиял на баттлы, которые повлияли на сочинительство, что, в свою очередь, заставило Брайанта и Гриффина искать то, что они могли бы сэмплировать и объединить в своих усилиях. На них особенно повлиял Баннистер, сказал Гриффин: «Когда ты начинаешь, то слышишь разных людей, ты пытаешься развить свой звук или развить свою тему, ты берешь немного здесь, немного там. Так что мы определенно взяли кое-что у него, у многих других его парней, у его друзей, которые приходили сюда и читали рэп. Мы брали его инструментальные композиции самых последних хип-хоп-исполнителей. Мы просто записывались и читали в свободном стиле. Мы писали. Коби обладал музыкальным талантом, большим талантом. Нам было весело этим заниматься. Он рассказывал истории, читал рэп. Он складывал слова вместе. Знаешь, иногда ты складываешь слова вместе и рассказываешь историю, иногда ты просто шутишь, иногда, знаешь, мы просто играли, слушали ритм, и все, что приходит к тебе в голову, ты включаешь в текст, передаешь, вращаешь туда-сюда. Они называют это раскручиванием. Мы далеко не всегда ходили туда, имея какой-то план. Ты не идешь туда с планом и не заявляешь: “Я собираюсь поговорить об этом”».
Поначалу они делали записи заранее, но Брайант быстро перерос это. Все сводилось к тому, чтобы услышать бит, почувствовать ритм и вытащить что-то прямо из своего сердца, и идти дальше.
«Нам больше не нужно было ничего записывать, – объяснил Гриффин. – Ты просто срываешься со свода купола и пинаешь рифмы, читаешь рэп».
В этой атмосфере было посеяно семя Коби Брайанта, законного рэпера, и проект, который он осуществит с Баннистером и другими артистами, в конечном итоге перерастет в крупную сделку на запись на «Сони Мьюзик» и принесет с собой совершенно новый виток развития, который навсегда изменит жизнь Брайантов.
Они назвали группу CHEIZAW, аббревиатура от Canon Homo sapiens Eclectic Iconic Zaibatsu Abstract Words (Абстрактные Слова Канона Хомо Сапиенс Эклектичного Культового Дзайбацу), что-то, что они вытащили из банды Чи Са, фигурирующей в фильме о боевых искусствах братьев Шоу «Ребенок с золотой рукой».
Они набирали новых участников и устраивали рэп-баттлы по всей Филадельфии, на Саут-стрит, Парксайде, Университете Темпла и Бельмонт Плато, в клубах, торговых центрах и везде, где только можно.
Брайант называл себя Восьмым Парнем и часто избегал публичных выступлений группы, предпочитая вместо этого читать только тогда, когда они бросали друг в друга сырые рифмы и стремились к тому, чтобы застать своих противников врасплох. Когда Брайант появился с группой перед публикой, Гриффин был поражен тем, насколько эти собрания напоминали шумные баскетбольные игры: некоторые из фанатов на твоей стороне, некоторые на другой, а кто-то между ними, и все ждали, чтобы их раскачали.
CHEIZAW стали событием на городской сцене рэп-баттлов. «Коби был хорошим, чувак. Он был лиричен. Иначе я бы не включил его в группу», – объяснял Баннистер в интервью Грантленду.
Вскоре Грег Даунер мог заглянуть в заднюю часть автобуса и увидеть Брайанта, его оживленное лицо, его товарищей по команде и Гриффина, собравшихся вокруг, как он выступает перед группой в диких приступах фристайла, с громким смехом и раскованностью. Все они были его ровесниками, и молодой Коби Брайант был очень близок со своими товарищами по команде. В то время никто не понимал, насколько особенными и редкими будут эти моменты, насколько невозможными они станут по мере того, как время и события будут катиться вперед.
«Если ты с друзьями, то души могут соприкасаться, – сказал Джермейн Гриффин, оглядываясь назад. – Вот так обстоит дело с музыкой. Так же бывает и с баскетболом».
Часть III: Избранный
Глава 12: Летняя любовь
В течение многих лет Джо Брайант был очарован Джулиусом Эрвингом и почти завидовал ему. Его опыт в качестве товарища по команде знаменитого Доктора Джея дал ему откровение, которое снова было подтверждено быстрым воспарением Мэджика Джонсона. Джо Брайант вырос из своего опыта НБА, понимая, что если ты действительно хочешь царствовать в профессиональном баскетболе, то должен быть тем самым – ты должен обладать таким сочетанием мастерства и уверенности, такой степенью принятия себя, чтобы быть самым доминирующим игроком команды. Мармелад видел это. С тем самым обращались иначе, чем со всеми остальными.
Мармелад определенно обладал этим умением. Как и у многих хороших спортсменов, у Джо было по-настоящему голодное эго. Но самые лучшие, элитные звезды спорта, такие как Эрвин и Джонсон, где-то на этом пути нашли способ подчинить команду своей воле и индивидуальному таланту. Почти все было построено вокруг них.
Мармелад никогда не был достаточно талантлив или решителен, чтобы быть тем самым в команде НБА. И все же это стало частью наставительной мантры, которую отец предлагал своему сыну. Никогда, если Джо имел к этому какое-то отношение, его сын не терял уверенности в себе, как когда-то потерял он сам. Даже помимо наставлений Джо, время покажет собственное инстинктивное стремление Коби Бина доминировать, которое проявлялось на каждом этапе его соревновательной жизни, от баскетбола до рэп-баттлов.
Таким образом, на каждом уровне, в каждой команде Коби Бин расчищал путь к лидерству, чтобы «быть тем самым», как он сам говорил снова и снова. Если бы он оказался в положении, где он не был доминирующим, тогда он и его семья искали бы другое место.
Грег Даунер начал наблюдать, что там происходит в его школьной программе. Тренер признался, что с самого начала опасался, что Брайант пойдет в другую, более представительную школу, но вскоре стало ясно, что такого шага никогда не произойдет, потому что Брайант уже нашел свое место для доминирования в «Лоуэр Мерион».
Уверенный в этом, Брайант в конце своего первого сезона начал говорить о том, что надо привести пригородную среднюю школу к немыслимому: титулу чемпиона штата. Затем «Эйсес» сделали большой шаг, выиграв в этом году шестнадцать игр и проиграв всего шесть, причем Брайант набирал в среднем 22 очка и 10 подборов – значительные цифры для тридцатидвухминутного матча школьников.
Несмотря на такой успех, можно утверждать, что основное развитие Коби Брайанта произошло в другом месте, вдали от «Лоуэр Мерион» и школьного баскетбола. Ведущим фактором в выявлении и выращивании элитных талантов в начале 1990-х годов стало развитие межсезонного баскетбола на базе Любительского баскетбола Спортивного союза, и эта роль в последующие годы будет расти еще сильнее.
Это был не столько ЛСС, сколько набор элитных турниров, которые собирали лучшие таланты в противостоянии друг с другом в играх по всей стране. Как объяснил в интервью 2015 года Сэм Райнс, тренер команды Брайанта в ЛСС «Все Звезды Сэма Райнса», он тренировал сына Джо Брайанта с марта по октябрь каждый год, в то время как у Грега Даунера он был в распоряжении в течение относительно коротких нескольких месяцев, с конца октября до начала марта.
Несмотря на роль, которую Сэм Райнс сыграл в годы становления Брайанта, он был озадачен тем, что на протяжении десятилетий у него никогда не брал интервью ни один из журналистов или деятелей средств массовой информации, пытающихся понять глобальный феномен Коби Брайанта.
БРАЙАНТ МОГ БЫ ИГРАТЬ СО МНОГИМИ БОЛЕЕ ИЗВЕСТНЫМИ, БОЛЕЕ МОЩНЫМИ КОМАНДАМИ ЛСС, ОБЪЯСНИЛ РАЙНС, НО ОН ПРЕДПОЧИТАЛ МЕНЕЕ ИЗВЕСТНУЮ, МЕНЕЕ АМБИЦИОЗНУЮ КОМАНДУ РАЙНСА, ПОТОМУ ЧТО ОН МОГ ДОМИНИРОВАТЬ В СОСТАВЕ И БЫТЬ ЕЕ ГЛАВНЫМ ИГРОКОМ.
Когда Брайанты начали выбирать из команд ЛСС, Сэм Райнс был молодым тренером, только начинающим руководить командой, которая была создана и основана в 1992 году его отцом, имя которого было тоже Сэм Райнс. Старший Райнс выиграл чемпионат штата в качестве тренера средней школы Пенсильвании в 1970-х годах, затем провел дюжину лет в качестве помощника тренера в Университете «Ла Саль», пока не ушел на пенсию в 1992 году.
Прежде чем Коби приступит к работе с командой Райнса, Джо должен был убедиться, что Коби – тот самый. В каком-то смысле этот статус можно было измерить простым количеством бросков, которые он мог сделать в часовой игре ЛСС. Чем больше бросков, тем выше потенциал.
«Между Джо и моим отцом первоначально возник разговор, чтобы убедиться, что у Коби хороший уровень, – объяснил младший Райнс. – Между двадцатью бросками и пятью есть разница».
Коби сделал пятнадцать дополнительных бросков, чтобы понравиться. Тренеры и другие игроки должны были понять, что Коби – это вершина иерархии команды.
Райнс быстро понял, что Брайант ненавидит уходить с паркета, как и в играх за «Лоуэр Мерион». Тренер вспоминал, что Брайант так негативно реагировал на замену, что команда решила оставить только девятерых игроков, чтобы избежать конфликта. Но даже тогда оставалось значительное напряжение.
«Обычно мы брали девятерых, потому что пытались оставлять Коби в игре, – признался Райнс в интервью 2015 года. – Он любил свое игровое время, и мы это знали. Мы знали, что не можем заменять пятерку на другую пятерку, как мы обычно делаем, когда Коби играет, потому что он не хотел выходить из игры. Коби был Коби. Я имею в виду, что Коби был шоуменом. Коби на сцене был, наверное, самым сосредоточенным парнем, которого я когда-либо видел на площадке. Никакой ерунды, никакого расслабления. Он не собирается тебе улыбаться. Он будет прибивать тебя от звонка до звонка, без пощады. Ему было наплевать.
Он был настоящим альфа-самцом, – продолжал Райнс. – Если когда-либо и существовало определение баскетболиста как альфы, то он был абсолютным альфа-самцом каждый раз, когда выходил на площадку. Он был таким и в тринадцать, и в четырнадцать, и в пятнадцать лет, и прямо на пике».
Во всяком случае, требования Брайанта оставаться на паркете были еще более жесткими, даже иррациональными, с его командой ЛСС, потому что эти команды были собранием лучших игроков из многих школ, а не из одной школы, как пригородный «Лоуэр Мерион». Но добавление такого игрока, как Коби Брайант, помогло вырасти программе Райнса. На самом деле она начиналась как практика выходного дня, чтобы помочь игрокам улучшить их игру, и с тех пор расширилась.
«Мы взяли одного парня здесь, одного парня там, чтобы сделать команду лучше, – объяснил Райнс, – а затем, когда мы сделали команду лучше, мы смогли заполучить других парней, потому что пришли такие ребята, как Коби. Коби был дополнением. В то время мы были новой группой на высоком уровне, потому что у нас никогда не было таких игроков. Тогда мы считались командой второго эшелона ЛСС, потому что у нас было всего два или три парня из первого дивизиона. Появилось много возможностей, когда пришел Коби. ЛСС начинал становиться действительно чем-то большим. Люди начали устраивать турниры. Коби часто умолял нас поехать на другие турниры».
Соревнование ЛСС уже завоевывало репутацию игровой среды с некоторым акцентом на обучение базовым принципам, но старший Райнс хотел развивать молодые таланты, сосредоточившись на основах и играя прежде всего на региональных турнирах. Этот формат также позволил его сыну приобрести опыт работы в качестве главного тренера, в то время как отец влиял на ситуацию как старший, доверенный помощник.
Коби явно уважал Райнса-старшего и вскоре столкнулся с младшим в лице главного тренера.
«Мы вели в 25 очков, – вспоминал младший Райнс об одной из своих первых игр, тренируя Коби. – Он считал, что играет недостаточно хорошо, чтобы отдохнуть. Он хотел вернуться на площадку. Мы спорили об этом».
«Выпусти меня обратно», – сказал ему Коби.
«Нет, – ответил Райнс. – Ты не вернешься, потому что препирался со мной».
«У нас были разногласия, – вспоминал Райнс. – У нас была пара неудачных ситуаций, парочка споров».
И Мармелад тут же поддержал требования Коби.
«Мы с Джо столкнулись лбами, – вспоминал Райнс. – У него поведение родителя».
Родители игроков ЛСС были известны тем, что проявляли агрессию и вымещали ее на тренерах в течение всего игрового времени. Игры ЛСС в те дни были местом, где элитные таланты могли быть замечены тренерами колледжей. Чтобы быть замеченными, игроки должны были играть. Плюс к этому в таких командах были и финансовые затраты на игру. Родители хотели, чтобы вложения в их сыновей окупались. «Когда мы с ним спорили, Джо говорил с ним по-итальянски, – сказал Райнс о своих спорах с Коби. – Значит, никто не понимал, никто не знал, что он говорит, и Коби приходил в себя. Но ты знаешь, Коби был незаурядной личностью с проблемами в плане управления гневом».
Причины такой злости по большому счету оставались загадочными, но отчасти она проистекала из неспособности Брайанта управлять мячом на элитном уровне. Несмотря на это, в его игре было очень много такого, что нравилось тренерам с самого первого раза, когда они наблюдали за его игрой. Райнс вспомнил, как впервые увидел Брайанта на элитном турнире.
«Это было в Делавэре, – сказал тренер. – Я внимательно наблюдал за ним, не зная, кто он такой. Я стоял и смотрел на него… Я вижу этого высокого долговязого парня ростом 193–196 сантиметров, который делает прыжковые броски. Он был феноменален, особенно в девятом классе, играя с двенадцатиклассниками. Очевидно, в то время у него не было сил сражаться внутри площадки, но у него был атлетизм, бросок».
В тот день Райнс не увидел ничего такого, что заставило бы его подумать, что он смотрит на игрока калибра НБА. «Можно было видеть, что он был одним из лучших девятиклассников из-за своего роста и атлетизма», – сказал он.
В то время он пришел к выводу, что Брайант может быть очень хорошим игроком средней школы.
«Коби был так молод и так хорош, – объяснил Райнс. – Он не был разыгрывающим игроком. Но там, где ему не хватало в определенных областях, он мог упорно работать и улучшать свою игру. Я смотрел, как он тренируется».
Чем больше времени он проводил, тренируя Брайанта, тем больше он видел подростка, который тратил почти каждую свободную минуту на баскетбол. «Утром, – говорил Райнс, – он будет тренироваться с профессионалами в отеле Бельвью, а после обеда – в Университете Святого Джо на беговой дорожке с парашютом и мячом. А по вечерам он отправлялся в одиночестве позаниматься в еврейскую школу».
И летние игры стали его лабораторией для тестирования всех навыков. Когда деньги пришли в спорт, тренеры ЛСС начали набирать лучших игроков для своих команд, что затем привлекло других лучших игроков, а также интерес обувных компаний и прочую поддержку. Быстро стало понятно, что в команде Райнса Коби будет главным.
«Если Коби плохо бросал, – сказал Райнс, – это было частью процесса обучения, чтобы вывести его на следующий уровень. Нам пришлось смириться с тем, кем он был и что он собой представлял. Мы знали, что его цель – перейти на следующий уровень, мы знали, каковы его цели».
«Вот он и проходил через стадию абсолютного, абсолютного эгоизма, – добавил Райнс. – Затем он прошел стадию обучения дриблингу и переходил к месту, где он терял мяч за пределы поля восемь раз, семь раз подряд, просто пытаясь подобрать нужное движение. Как это натренировать? Если он пытается чему-то обучиться, и это то, что он действительно хотел сделать, то он это сделает. Наконец я подумал: «Какого хрена? Можем ли мы выиграть эту игру? Давай выиграем матч, и ты сможешь работать над любым движением, каким только захочешь. Потому что следующее, что ты узнаешь, что мы проигрываем в 12, 14, 16 очков, а он пытается работать над комбинационным движением в игре ЛСС».
Крайняя сосредоточенность Брайанта на своем собственном развитии, очевидно, много раз вредила команде и нарушала природу матча в ЛСС, потому что игры были в основном демонстрацией игроков, которых могли заметить университетские скауты.
«Люди зависели от игры для скаутов, – объяснил Райнс. – Но если ты – товарищ по команде, ожидающий этого прыжкового броска и Коби не видит его или теряет мяч за пределы поля, то этот товарищ по команде не может сделать столько бросков, сколько он должен, потому что кто-то не отпасовал ему мяч или мы не сыграли правильно. Это влияет на товарища по команде. Это влияет на парня с мячом, и это влияет на парня, который бросает, потому что скауты говорят: “Он хорош, но ему чего-то не хватает”».
Недостатки Брайанта в обращении с мячом в элитной игре требовали корректировки, объяснил Райнс: «Нам пришлось окружить его другими защитниками, чтобы он хорошо выглядел. Он набил свои синяки и шишки от нескольких парней, особенно от тех, кто умел играть».
Такой игрок, как элитный разыгрывающий Шахин Холлоуэй, мог разоблачить слабые стороны Брайанта, что, в свою очередь, только усилило решимость того устранить их.
«Самое приятное, – сказал Райнс, – что хорошие игроки были повсюду. Каждая команда, в которой ты играл, не была разбавлена. Самой разбавленной командой тогда могла быть команда с семью игроками “Дивизиона I”».
В процессе соревнований тренеры нащупали проблему, которая будет преследовать Брайанта на каждом этапе его баскетбольной жизни. «Многие проблемы Коби долго обдумывает, – сказал Райнс. – Он чрезмерно много думает, чрезмерно анализирует. Мы с Джо уже говорили об этом раньше. У Джо есть эта манера поведения, невероятно непринужденная. Он говорит Коби: “Не думай об этом, просто играй. К черту все это, к черту победу, понимаешь, что я имею в виду? Просто играй. Ты здесь, чтобы стать лучше. Мы приехали сюда не для того, чтобы ты тут истерил. Ты беспокоишься об одной игре, когда у нас на носу сегодня еще три”».
Очевидно, Джо всегда присутствовал, как и его собственный отец на его играх, за исключением того, что Джо использовал свой обширный опыт, чтобы направлять своего сына через капризы каждого уровня игры, все время заботясь о том, чтобы на должном уровне поддерживать в Коби обостренное чувство самости. Обычно такие родительские усилия могут вызвать интенсивные дебаты вокруг команд, но Джо Брайант знал, как действовать осторожно. А Пэм Брайант, которая сама обладала такой сильной волей, казалось, почти полностью избегала игр ЛСС. Даже в команде «Лоуэр Мерион» она оставалась почти исключительно на заднем плане, сосредоточивая свои усилия на ежедневном участии в личной жизни Коби.
Райнс был таким молодым, неопытным тренером, что оказался втянутым в фундаментальную конфронтацию с упрямым молодым подростком, услышав его вопрос: «Почему этот парень кричит на меня? Почему он давит на меня?»
Райнсу потребовалось некоторое время, чтобы заставить Брайанта поверить в то, что игра не сводится к тому, чтобы обыгрывать всех подряд, как он научился в Италии. По словам тренера, он неохотно начал осваивать некоторые элементы командной игры: «Моя роль должна была быть для него больше психологической, и я говорил: “Коби, ты знаешь, что получишь свой мяч назад. Почему ты пытаешься обыграть трех-четырех человек, когда мы все равно собираемся вернуть тебе мяч?” Ему потребовалось, может быть, три турнира, чтобы понять, что он был тем парнем, на которого будут играть».
«Давай, парень, – говорил ему Райнс. – Ты выше этого. Мяч придет к тебе».
Как только они установили некоторые из основных принципов командной игры, Райнс стал свидетелем следующего развития событий. Команды соперника начали опекать Брайанта, используя защиту «коробка и один», играя зонально, образуя некую коробку с его товарищами по команде и отправляя хорошего защитника сосредоточиться исключительно на Брайанте. Для команд ЛСС это не было безупречным планом, но тренеры соперника хотели победить. Как сказал Райнс: «Как только мы смогли доставить ему мяч, то соперники начали играть в “коробку и один”. Они старались этого не делать, но это было довольно трудно, когда ты пытаешься выиграть, потому что все сводится к победе. Надо отдать должное Коби. Ему было наплевать на победу. Он заботился только о своем личном прогрессе, о своих личных достижениях. Не то чтобы он считал очки, но он определенно знал, как играет. Он проверял всех, и вот таким он был. В конце концов он купился на пас и срезку, играя без мяча, потому что знал, что получит мяч обратно».
«Откровенно говоря, эгоизм Брайанта надо было изживать, – вспоминал Райнс: – Это был другой вопрос, но я должен был уважать его, потому что он выдавал результат».
Укрощение эгоизма требовало усилий со стороны Брайантов, но Джо, казалось, понимал, что его сыну предстоит многому научиться, что подчинение его воли нуждам элитной команды принесет пользу.
«Самое странное, – сказал Райнс, – что в десятом классе он начал откликаться. Поэтому, когда я видел игрока, который буксовал, не становился так хорош, как должен был, реализуя тот огромный потенциал, который, как я думал, у него был, я нажимал на него. Мне было все равно. К черту их».
В то время Райнс еще не видел в Брайанте будущего профессионального игрока. Но по мере того, как он все больше работал с Брайантом, он стал смотреть на него как на человека, который мог бы стать лучшим кандидатом в колледж, кем-то, кто действительно мог бы получить контракт с лучшей программой, такой как Университет Северной Каролины. Молодой тренер начал ощущать, что между ним и его высококлассным игроком развивается некоторое взаимное уважение.
«Я думаю, что поднял планку до такой степени, что он должен был уважать меня, – сказал Райнс. – Он работал больше, чем любой другой парень, которого я когда-либо видел. Будучи профессионалом, в колледже, в старшей школе, где угодно. Наверное, он был самым трудолюбивым баскетболистом на свете. Он хотел этого, он хотел этого больше, чем кто-либо другой».
Что, в свою очередь, вызвало еще больше вопросов. Люди вокруг Джо Брайанта, включая его собственную жену, всегда считали, что он слишком увлечен баскетболом, что он постоянно говорит о нем. Сосредоточенность сына легко превзошла сосредоточенность отца.
«Когда мы говорили о баскетболе, у нас были хорошие отношения, – сказал Райнс о любой личной связи, которую он налаживал с Коби. – Но сколько можно говорить о баскетболе? Вся его жизнь была связана с мячом. Так что если все зависит от мяча, то я, как молодой тренер, могу говорить с тобой очень долго, и мне придется двигаться дальше, потому что у нас может быть только такой вот интерес».
Большинство из тех, кто имел дело с Брайантом в баскетболе, почти ничего не знали о его интересе к рэпу. Описания его баскетбольных привычек вызывают вопросы о том, как у него могло быть время даже на размышления о музыке. Репортер спрашивал о жизни Брайанта вне баскетбола в первые годы его игры за «Лейкерс», и он отвечал: «Баскетбол – и больше ничего».
Для тех, кто не стремится к совершенству в своем стремлении, такой ответ покажется смехотворным, а сам такой подход – пустой тратой времени в попытке прожить свою жизнь. Некоторые внимательные наблюдатели, глядя на юношеское увлечение Брайанта, подумали бы, что во многих отношениях у него и жизни-то не было.
Райнс задумался и об этом, и о причинах необъяснимого гнева Брайанта.
«Источник этого, – заключил тренер, – был в том, что он пытался быть великим, и у него было ви́дение, а кто-то другой видел что-то, что могло бы ему помочь. У Коби всегда были проблемы с тем, кто и как его тренировал, потому что он не позволял людям помогать ему. У него был свой собственный способ делать все, свой собственный стиль, своя философия».
«В этом отношении его постоянное изучение видео великих баскетболистов воздвигло своего рода стену, – заключил тренер. – Если ты разбираешь записи Мэджика Джонсона, Майкла Джордана и многих других великих людей и начинаешь считать их своими учителями, вместе с твоим отцом, бывшим профессионалом, то какую реальную ценность может представлять для простой тренер средней школы или ЛСС?» Другие оглядывались назад и приходили к выводу, что, принимая во внимание обстоятельства, Джо Брайант проделал выдающуюся работу, направляя сына, обладающего чрезвычайно сильной волей.
«У нас должно было быть намного больше опыта, чем тот, с которым мы работали, – сказал Райнс о тех ранних летних встречах, на которых он пытался бороться с восходящей звездой, – но мы должны были поддержать Коби».
Семья
Годы спустя Джермейн Гриффин смеялся, слушая рассказы о том, как Коби Брайант привыкал к элитному баскетболу. Наблюдая за своим новым другом и в рэпе, и в школьном баскетболе, Гриффин пришел к пониманию того, каким прекрасным экспериментальным умом тот обладал. Он экспериментировал со всем, а не только с перекрестными движениями, рифмами и битами.
«Вот в чем заключается величие – в экспериментах, – считает Гриффин. – Если бы мы все делали все одинаково точно и пришли к одному и тому же точному ответу, к одному и тому же точному пути, тогда никакого величия бы не было. На чем зиждется величие, так это на том, что все делают что-то определенным образом, а я прихожу и показываю людям: “Послушайте, вы не должны делать это именно так”. Теперь-то есть метод проб и ошибок с чем угодно. Существует метод проб и ошибок, чтобы добиться совершенства, но чтобы достичь величия, ты должен все это совершать. Нельзя все принимать за чистую монету. Ты должен уметь манипулировать вещами. Ты должен уметь что-то менять, иначе мы все будем роботами».
Эксперименты, конечно, требовали оценки. В своем отце Брайант нашел первого серьезного противника.
«Джо рассказывал об этих битвах на заднем дворе, – вспоминал Грег Даунер, – и знаете, там локти летали в разные стороны, а Коби становился все лучше и лучше, и они шлепали друг друга по губам. Все это начинает становиться довольно интенсивным, и рекорд Джо все еще непобедим, и Коби приближается к четырнадцати годам, приближается к пятнадцати годам, и вдруг Коби переигрывает его. Это было почти как прием в честь кого-то, кто впервые выходит в свет. А Джо просто сказал: “Вот и все. Я больше не играл с ним, потому что знал, что не смогу победить его”».
«Вот как ты узнаешь, что он вырос в настоящего игрока, – когда он переиграл своего отца один на один», – вспоминал Джермейн Гриффин, который был свидетелем сражений между отцом и сыном, а также постоянной болтовни между ними. Джо был почти идеальным примером для подражания в том, как глубоко должен заботиться отец. «Его отец играл в Италии, его отец играл в НБА, поэтому я знаю, что Коби боготворил его, смотрел на него снизу вверх, – объяснил Гриффин. – Но только для того, чтобы взобраться на эту гору и сказать: “Наконец-то я это сделал”. Знаете, его отец был настоящим соперником. Его отец никогда не поддавался Коби. Он был такой: “Нет, я не позволю тебе победить”. Ты дойдешь до того момента, когда выиграешь, и сам добьешься этого».
Гриффин также видел Джо, который возил Коби на тренировку и который его так многому научил в этой игре.
Программа ЛШ, которая позволила перейти Гриффину из Квинса в «Лоуэр Мерион», была направлена на то, чтобы помочь ему изменить то, как он когда-то смотрел на мир, включая семейные отношения, и Брайанты на своем примере показали ему динамику хорошо прожитой жизни. «Мистер Брайант был еще одним парнем, который помог мне с этим, – объяснил Гриффин. – Он определенно был великим лидером, кем-то, на кого я равнялся».
Джо представлял собой образец для подражания, который Гриффин будет использовать позже, когда тоже станет отцом. «Я использую многое из того, что Джо сделал с Коби, что касается развития самого Коби, что касается людей, которыми он окружил Коби, – сказал Гриффин, – то, как он работал с Коби, подталкивал Коби в игре, знаете ли, разговаривал с Коби по-итальянски, вот, говорил ему делать что-то конкретное. Он определенно был одним из тех парней, на которых я смотрю снизу вверх, с баскетбольной точки зрения, а также как семейный человек и просто как человек в целом».
У Гриффина был свой взгляд на любовь между отцом и сыном, несовершенную во многих отношениях, но столь существенную, явно дар, передающийся по линии Брайантов от одного Джо к другому и, наконец, к этому юному вундеркинду.
«Он и для меня был отличным парнем, – сказал Гриффин о Джо. – И вот представь себе, как сам Коби относился к своему отцу».
В те годы Гриффина регулярно приглашали в дом Брайантов, что давало ему еще одну возможность увидеть семейную любовь в полную силу. «Я видел это в старших классах, когда приходил к нему ночевать и все такое, – сказал он. – Знаете, он очень любил своего отца, уважал его во всех отношениях. Из того, что я видел, его отец был всем, его мама была всем. Как будто они были для него просто всем чем угодно. У меня много воспоминаний. Его семья, для меня они были как вторая семья. У меня были мои ребята в доме ЛШ и, знаете ли, родители, которые были у меня в доме ЛШ. Помимо программы ЛШ, это была еще одна моя семья, которая жила в Пенсильвании. Я определенно был одним из тех людей, которых его семья приняла в свою жизнь. Знаете, я много общался с ними в старших классах, в те школьные годы».
Помимо того, что у него были крепкие отношения с Джо, было ясно, что, несмотря на повседневные вещи, которые происходят между подростками в семье, Брайант очень любил своих сестер. А кузен Джон Кокс IV, который на несколько лет младше, был для Коби как брат, вспоминал Гриффин.
Пэм Брайант была одновременно милой, строгой и бдительной. Было очевидно, что она была очень стратегична во многих отношениях. Она оставалась сдержанной, но всегда была настороже.
Некоторые были смущены усилиями Пэм Брайант, но Гриффин думал, что он все понимал: «Что случилось, так это то, что ты должен быть твердолобым, чтобы выжить. Ты должен существовать в этом мире. Тебе не обязательно быть таким все время. Так что у тебя есть свои моменты, когда мир призывает тебя быть милым, добрым и улыбаться. Но потом приходит время, иногда в жизни бывают моменты, когда ты не можешь быть милым, не можешь изображать улыбку. Ты должен иметь немного большую резкость в голосе, ты должен быть немного более громким. Очень часто, когда возникают такие ситуации, некоторые люди знают, как это принять. Иногда люди расстраиваются из-за того, что не могут оттолкнуть тебя, потому что ты не позволяешь им делать с тобой все, что они хотят».
Пэм Брайант могла быть искусной нянькой, но она не была слабачкой. Она постоянно проверяла окружение своего сына на предмет дурного влияния и подталкивала его к занятиям в школе. Как отметил другой друг семьи, Джереми Тритмен, мир Брайантов быстро менялся с ростом популярности Коби в баскетболе. У Пэм Брайант не было другого выбора, кроме как быть настороже, сказал Тритмен.
«Знаете что? – сказал Гриффин. – Матери должны защищать своих сыновей. Если посмотреть на любой вид, то мать защищает своих сыновей. Они должны защищать своих детей, и именно этим она и занималась. Она защищала своего ребенка так, как только могла. Она была великой женщиной. Знаете, она умела готовить. По выходным я приходил утром, и мы просыпались и завтракали. Кухня была только ее. Знаете, тебе приготовят яйца, бекон, печенье и все такое».
Весь этот опыт показал ему семейную жизнь, которую он продолжал вспоминать много лет спустя.
«Знаете, – сказал он, – это значит быть дома».
Глава 13: Восхождение
Поскольку игра поглощала все большую и большую часть жизни Коби Брайанта, то же самое происходило и с ее атрибутами, а для таких звезд, как он, это означало обувь. Как и в случае со многими вещами у Брайанта, все упирается в Джордана. Революция баскетбольной обуви началась в 1984 году с взрывоопасно популярной линейки продуктов «Найк» «Эйр Джордан», и к началу 1990-х годов три персонажа, стоявшие в центре этой революции, покинули «Найк» и управляли «Адидас Америка», надеясь воссоздать это прежнее чудо, найдя харизматичного молодого спортсмена, который станет лицом новой линейки продуктов. Трое этих мужчин – бывший вице-президент «Найк» Роб Штрассер, давний дизайнер «Найк» Питер Мур и баскетбольный гуру Сонни Ваккаро – будут наблюдать, как их усилия разжигают обувную войну 1990-х годов между «Найк» и «Адидас», войну, которая станет неприятной и перейдет на личности.
Во многом это было вызвано стратегией Ваккаро по вторжению в американский молодежный баскетбол в попытке дать «Адидас» твердую власть над следующим поколением талантливых игроков. Некоторые сочли бы стратегию Ваккаро блестящей. Другие определили бы это как дальнейшее загрязнение спорта денежными интересами, которое сместило бы фокус на очень молодых игроков и наводнило бы элитные любительские спортивные команды деньгами от обувной промышленности.
Каков бы ни был долгосрочный ущерб спорту, основатель «Найк» Фил Найт вскоре признал, что конкуренция представляет собой большую угрозу для того господства, которое его компания хотела бы иметь на мировом рынке баскетбольной обуви.
Как бывшие сотрудники «Найк», Ваккаро, Мур и Штрассер очень хотели конкурировать с Найтом и их старой компанией. Их мечты были подкреплены воспоминаниями о работе со знаменитым Джорданом в юности, когда он был юным вундеркиндом, ребенком, который как никто другой мог летать и продавать обувь.
Запуск «Эйр Джордан» осенью 1984 года казался безумной авантюрой, моментом, на который они оглядывались с глубокой ностальгией. И не без оснований. Это принесло много денег, и это будет венцом их жизни, тем, что наполнит их карьеру блеском магии Джордана.
«Черт возьми, даже Дэвид Стерн хотел получить автограф!» Вот что со смехом вспоминал Питер Мур, оглядываясь на прошлое тридцать лет спустя.
В 1984 году и «Найк», и «Адидас» конкурировали со спортивными обувными компаниями, действуя без какого бы то ни было плана в поисках рынков и узнаваемости. Акции «Найк», в частности, можно было купить примерно по семь долларов за акцию.
Затем пришло время идеи от Сонни Ваккаро – запустить целую линейку продуктов, основываясь на имени Майкла Джордана, этого молодого парня из Университета Северной Каролины. Телекомментатор Си-Би-Эс Билли Пэкер и Ваккаро ужинали с Филом Найтом во время Олимпийских игр 1984 года в Лос-Анджелесе, и Пэкер слушал, как Ваккаро страстно умолял «Найк» подписать с Джорданом крупный контракт. Он сказал Найту, что Джордан будет следующим значительным феноменом. Пэкер вспомнил, что Найт казался почти равнодушным к позиции Ваккаро.
Однако Роб Штрассер уже видел, как Ваккаро творит чудеса в студенческом баскетболе. «Найк» впервые наняли Ваккаро в конце 70-х, основываясь на его идее приплачивать тренерам из-под полы, чтобы их игроки-любители носили обувь «Найк». Эта стратегия позволила компании выйти на лидирующие позиции в данной области. Итак, Штрассер, оживленный амбал, был готов снова слушать Ваккаро о Джордане, несмотря на безразличие Найта.
Любовь Джордана с «Найк» началась с самых первых встреч с представителем молодой звезды Дэвидом Фальком, который придумал название «Эйр Джордан», вспоминает Питер Мур, который тогда был главным дизайнером «Найк». «Дэвид придумал название, а не я. Это было совершенно разумно. У нас была такая штука под названием Эйр[21], этот парень мог буквально выпрыгнуть из спортзала. У нас был летун, парень, который умел летать».
В течение нескольких минут Мур набросал первый логотип линейки продуктов с крыльями.
Позже в том же году состоялась презентация «Найк» для нетерпеливой молодой звезды и его матери в Портленде, первый великий момент Мура с Джорданом, где он объяснил ви́дение компании того, каким может быть «Эйр Джордан». Джордан собирался стать первым спортсменом со своим собственным модельным рядом, еще до того, как сыграл хотя бы матч в НБА. Тогда всего лишь двадцатиоднолетний Джордан пришел на встречу с несерьезным отношением к «Найк».
«В Университете Северной Каролины Джордан носил обувь “Адидас”» на тренировках и повсюду, – объяснил Мур. – Дин Смит сказал ему, что на играх ты носишь “Конверс”. Что он и сделал, на всех этих фотографиях он носит кроссовки “Конверс”. Он хотел подписать контракт с “Адидас”».
Ни «Адидас», ни «Конверс» не смогли по условиям приблизиться к контракту с «Найк», которые предлагали беспрецедентный гонорар за каждую проданную пару. Ни один игрок, подписавший контракт с компанией, никогда не получал процент от прибыли, как предлагали Джордану Штрассер и «Найк».
«Мы сделали презентацию для его семьи, и мы зажгли их, – сказал Мур, – особенно мать Джордана, Делорис. Мы произвели на них такое впечатление, – что кто-то очень сильно заботится о ее ребенке. На него это не произвело впечатления, но он забалдел, что было еще более приятно».
Пока Джордан обдумывал эту идею, Мур впервые ощутил его магнетизм.
«Этот парень, он притягивал к себе внимание, – вспоминал дизайнер. – Майкл Джордан – единственный чернокожий человек, которого я знаю, который может прийти на собрание Клуба львов в Джексоне, штат Миссисипи, и через пять минут никому не будет дела, черный он, белый или зеленый. Они просто захотят узнать его получше. Такая вот была у него харизма».
Именно Штрассер, вице-президент «Найк», создал первые реальные связи между Джорданом и компанией. Известный в обувной индустрии как «толстяк» из «Найк», Штрассер был крупным бородатым мужчиной, юристом, получившим образование в Беркли, обладавшим редкой харизмой, настолько сильной, что он быстро очаровал Джордана. «Майкл был как масло в его руках, – вспоминал Мур. – Ему очень понравился Роб».
«Найк» были настроены продвигать Джордана и его модельный ряд так, как никогда не продвигался ни один спортсмен. «Джордан был первым парнем в команде, который стал иконой маркетинга, – заявил Мур, – и в этом была главная фишка. Мы собирались взять парня из командного спорта и сделать его больше, чем что-либо еще. Сделайте из него Арнольда Палмера[22]».
Для своих первых показательных игр в октябре 1984 года «Найк» одел Джордана в красно-черные «Найк Эйр Шипс», что вызвало телефонный звонок из офиса комиссара НБА Дэвида Стерна, сообщившего Штрассеру, что Джордану будет запрещено носить такую обувь, потому что в Лиге разрешены только белые кроссовки.
Мур отчетливо помнил тот обмен репликами: «Дэвид Стерн звонит Робу и говорит: “Эй, я собираюсь запретить вашу обувь”. Роб говорит: “Подождите, подождите, давайте я полечу на Восток и переговорю с вами лично”. Роб садится в самолет, летит в Нью-Йорк, подходит к Дэвиду и говорит: “Послушайте, эта обувь абсолютно легальна”. Стерн говорит: “Нет, это не так. Нельзя носить все цвета одновременно”».
«Он запретил ту пару обуви, – вспоминал Мур. – Поэтому на пути к двери Стерн говорит: “Роб, я хочу попросить вас об одолжении, и мне неловко просить об этом”. “Вы уже испортили мне весь день”, – говорит Роб. Стерн говорит: “Мой сын думает, что я придурок. Не могли бы вы достать мне пару кроссовок с его автографом?” Это правдивая история».
Штрассер громко расхохотался бы, если бы ему не было так тошно.
Ему сказали, что Джордан будет оштрафован на пять тысяч долларов за каждую игру, в которой он будет носить эти кроссовки. И Мур, и Ваккаро вспомнили, как сразу же отреагировал вице-президент, вернувшись в Портленд. «Он сказал: “К черту все, мы заплатим штрафы”», – вспоминал Ваккаро.
Оставалось неясным одно, – когда и как НБА начнет штрафовать. Лига фактически не будет следовать этому предписанию до конца февраля. К тому времени Штрассер уже воспользовался моментом.
«Толстяк» «Найк» благодаря «подарочку» от Стерна додумался до блестящей маркетинговой уловки, и он сказал Муру, своему лысеющему закадычному другу в очках, чтобы тот действовал вместе с ним.
«Роб говорит: “Твою мать! Ладно, у меня пятьдесят тысяч пар на подходе. Они подплывают”. Он был вне себя. “Надо что-то делать”, – сказал он. Вот тогда-то мы и снялись в рекламе “Лязг, лязг”», – вспоминал Мур.
На носу был День благодарения 1984 года. Они поспешно договорились снять рекламу во время выездного матча «Буллз» против «Голден Стейт» 27 ноября. Прибытие «Буллз» за день до игры обеспечило как раз достаточное время для съемки, если поторопиться. «И вот, мы приводим его в студию, одеваем его в “запрещенные” кроссовки, носки, не в форму “Буллз”, но все равно черно-красного цвета, – вспоминал Мур. – Камера начинает свой плавный ход у него над головой и идет до самых кроссовок».
Когда Джордан перебрасывает мяч и начинает свой дриблинг, голос за кадром говорит: «15 сентября “Найк” создала революционную новую баскетбольную обувь. 18 октября НБА вышвырнула ее из игры. К счастью, НБА не может запретить вам носить ее. «Эйр Джордан». От “Найк”».
«Мы собирались сказать, что Дэвид Стерн запретил их, – вспоминал Мур, – но Роб решил, что нам лучше просто сказать “НБА”. И вот камера опускается к кроссовкам, и два черных квадрата дважды с характерным лязгом закрывают его обувь».
«Пятьдесят тысяч пар проданы вот так вот», – сказал Мур, щелкнув пальцами.
«Найк» быстро сделал еще одну рекламу, снятую в Новом Орлеане во время очередной игры на выезде «Буллз», вспоминал дизайнер: «Мяч у него в руках, он бежит к корзине. Ты больше ничего не видишь, только его, подбегающего к корзине, он подпрыгивает и вонзает мяч сверху. Вот и все! Он одет в свои красно-черные шорты, знаете, кроссовки от «Эйр Джордан», и звуковая дорожка – это голос, говорящий: “Ты свободен для взлета”. И ты слышишь этот ревущий реактивный двигатель от взлетающего самолета во время его прыжка. Голос говорит: “Кто сказал, что человек не должен летать?” Ну, черт возьми, каждый ребенок в мире начинает прыгать туда-сюда и говорить: “Кто это сказал, что человек не должен летать?” Это все баскетбол, и он именно что о полетах».
Только в феврале заместитель Стерна, Расс Граник, наконец-то собрался отправить письмо, почти без эмоций напомнив Штрассеру, что обувь не соответствует правилам НБА. Приверженцы обуви позже изучили видеозаписи и фотографии игр Джордана в том сезоне и не смогли найти никаких доказательств того, что он действительно носил красно-черные кроссовки «Эйр Джордан» первой модели в матчах.
Штрассер и Мур просто ухватились за легкую попытку НБА к принуждению и запустили ее как один из величайших маркетинговых переворотов всех времен, который вскоре привел к более чем $150 млн продаж.
Но революция Джордана была не только про обувь. Его персона быстро показала, что он также может управлять модой. Это началось с базовой униформы НБА. Джордан ненавидел баскетбольные шорты формата «Дейзи Дюк», которые носили команды в то время.
«Майкл всегда приставал ко мне из-за шорт», – говорил Мур.
«Я хочу, чтобы шорты были подлиннее», – сказал Джордан Муру.
«Да пошли они, – Мур вспомнил, как наконец сказал: “Мы и так нарушаем правила. Что ты хочешь, чтобы я сделал? Что это за длинные шорты? Ты выглядишь так, будто на тебе отцовские штаны”».
Затем Джордан сделал признание.
«Он говорит: “У меня тощие ноги”. Это было его предложение», – вспоминает дизайнер.
«Майкл, твои икроножные мышцы – это то, что позволяет тебе прыгать так высоко, как ты это делаешь, – сказал ему Мур. – Что ты имеешь в виду? Эти ноги позволяют тебе прыгать так высоко над кольцом. Я бы вообще не беспокоился о ногах. Они выглядят просто отлично».
Он был невероятно смущен этим.
Однако даже Мур вынужден был признать, что Джордан прав.
«Его ноги выглядели как шесты, как маленькие палочки, выходящие из этих коротких шорт», – сказал он.
Два года спустя Джордан впервые появился в длинных шортах. Вскоре его поддержал в этом и его товарищ по команде «Чикаго Буллз» Скотти Пиппен, а затем игроки по всей НБА захотели новые шорты.
«Насколько мне известно, за длинные шорты несет ответственность Майкл Джордан, – сказал Мур. – Он – тот самый парень, и именно поэтому все так и вышло. Он, вероятно, не хотел рассказывать эту историю, но это правда».
«Это просто то, что казалось мне более естественным, более удобным, – объяснил тогда Джордан. – Я великолепно себя в них чувствую».
Основа для того, что Мур хотел сделать с новым образом Джордана, на самом деле появилась во время Олимпийских игр 1984 года, когда фотограф Якобус Рентмистер сфотографировал Джордана в разминочном костюме для журнала «Лайф». Мур заплатил $150 за временное использование фотографии, которую Рентмистер снял уникальным образом.
Позже Рентмистер подаст иск на «Найк», утверждая, что компания использовала его снимок для постановки знаменитого снимка Джордана, растягивающегося и прыгающего через горизонт Чикаго, того самого, который Мур хотел использовать для второго логотипа Джордана.
Полет танцора в русском балете был частью того, что Мур искал в новом образе Джордана. Создание логотипа «Прыгающий человек» было вторым самым важным моментом Мура в его работе с Джорданом и «Найк», после успеха первоначального предложения. Логотип впервые появился на третьей версии «Эйр Джордан» в 1987 году, разработанной бывшим помощником Мура, Тинкером Хэтфилдом.
ТАКИМ ОБРАЗОМ, КОНЦЕПЦИЯ ЛОГОТИПА «ПРЫГАЮЩИЙ ЧЕЛОВЕК» УКОРЕНИЛАСЬ И В КОНЕЧНОМ ИТОГЕ СТАЛА ВИЗИТНОЙ КАРТОЧКОЙ СОБСТВЕННОГО ЧРЕЗВЫЧАЙНО УСПЕШНОГО МОДЕЛЬНОГО РЯДА ДЖОРДАНА С «НАЙК».
Центральное место во всей этой революции занимали собственные инстинкты Джордана, его амбиции, связанные со стилем, – то, что через некоторое время найдет свое эхо и в Брайанте. «Майкл хотел этого, – сказал Мур. – Он хотел быть тем, кто он есть».
Лишь немного позже дизайнер увидел фотографию плаката «Прыгающий человек» Джордана, висящего на стене хижины на Филиппинах, что заставило его осознать, что фактор этого для Джордана привлек людей по всему миру.
В 1986 году почти неизвестный молодой режиссер по имени Спайк Ли выпустил инди-фильм «Ей это нужно позарез», который быстро привлек внимание ключевых людей в рекламной индустрии. «Я был на сеансе монтажа рекламы для «Найк», – вспоминал Питер Мур, – и парень по имени Ларри Бриджес был монтажером. Он сказал мне: «Ты видел “Ей это нужно позарез»?” “Нет, это не похоже на те фильмы, которые я обычно смотрю”.
Он сказал: “Это черный культовый фильм. Речь там идет об этом парне, Марсе Блэкмоне, и он обхаживает эту девчонку, а над кроватью висит твой плакат с Майклом, летящим по воздуху”. Я такой: “Что, правда? Этот парень носит свои кроссовки “Эйр Джордан”, пока обхаживает эту девушку? О Господи, да это же здорово”. И он сказал: “Я думаю, что вы, ребята, должны сделать телевизионную рекламу с этим парнем Спайком Ли в роли Марса Блэкмона”».
Мур повернулся к Джиму Рисолду, арт-директору в компании Виден и Кеннеди, рекламном агентстве «Найк», и сказал ему: «Почему бы тебе не попридумывать что-нибудь, а мы посмотрим, что мы можем сделать».
Компании потребовалось несколько лет, чтобы реализовать свой план по привлечению Спайка Ли, что добавило к имиджу Джордана драматическое дополнение. Мур однажды придумал для Джордана рекламную кампанию в стиле хип-хоп, как «внутряковую» шутку, которая никогда не должна была дойти до публики. В 1986 году вопиющий контраст между Джорданом и хип-хоповой культурой был очевиден.
«Он вообще ни разу не был парнем с улицы», – вспоминал Мур. На самом деле Джордан обычно называл себя деревенским парнем.
Реклама, снятая режиссером Ли с ним же в главной роли, изменила это.
«Спайк Ли сделал его уличным парнем, – объяснил Мур. – Спайк Ли сделал его привлекательным для уличного парня. Просто по ассоциации».
Успех Спайка Ли, однако, мог бы случиться в отсутствие без Штрассера или Мура, что чуть было не привело Джордана к тому, чтобы оставить «Найк».
Как раз в тот момент, когда эта кампания набирала обороты, вся империя «Эйр Джордан» едва не рухнула из-за внутренних противоречий внутри «Найк». Компания в начале 1980 годов упустила из виду бум на обувь для занятий аэробикой, что привело к снижению цен на ее акции. Взрыв спроса на продукцию «Эйр Джордан» помог это компенсировать, но он вызвал реакцию в СМИ, которые подавали Роба Штрассера как «человека, который спас “Найк”».
Будучи давним другом Фила Найта, Штрассер внезапно обнаружил, что его отношения с боссом компании несколько охладели.
Некоторым наблюдателям казалось, что Найт был полон решимости прогнать любого, кто мог бы приписать себе успех «Найк». Штрассер сначала взял отпуск в «Найк», а затем уехал навсегда в июне 1987 года. Неделю спустя за ним последовал и Мур.
На вопрос репортера об уходе двух ключевых людей, которые сделали возможным подписание его контракта с «Найк», Джордан ответил: «Это очень большой и очень ответственный шаг. Это явно связано с вещами, которые я даже не могу начать понимать».
Джордан не был в восторге. Ему не нравился Найт, объяснил Мур. «Фил Найт не считает, что “Найк” должны зависеть от конкретного спортсмена. От спортсменов – да, от какого-то конкретного спортсмена – нет. Но помните, Майкл Джордан – баскетболист, Фил Найт был легкоатлетом, бегуном, бегал полтора километра. Одинокий бегун. Совершенно разные умы, знаете ли».
«Но Джордан и Найт, безусловно, оба были одержимы духом соревнования, граничащего с безумием, – добавил Мур. – Если ты думаешь, что Джордан и Коби соперничают, поговори с Филом Найтом. Он не какой-то дерьмовый конкурент. Это значит: «Ты играешь за меня, или я тебя не поддержу, я тебя прибью». Это Фил Найт, и точка. И он не стесняется этого».
Когда Штрассер и Мур быстро сформировали новую маркетинговую компанию, Джордан захотел принять в ней серьезное участие и уйти из «Найк».
«Когда мы с Робом ушли, мы основали компанию “Спортс Инкорпорейтед”, – объяснил Мур. – Он хотел стать частью “Спортс Инкорпорейтед”. Майкл хотел быть с нами. Майкл обратился к нам, чтобы сделать это».
Поразмыслив над невероятной сделкой, которую «Найк» заключили с Джорданом, включая беспрецедентные гонорары от продажи обуви, Штрассер и Мур сказали ему, что было бы глупо отказываться от его контракта на поддержку обуви «Найк». Ему просто слишком много платили.
Джордан согласился, что было бы разумно остаться с «Найк» ради обуви, но «Найк» не поддерживала идею создания повседневной одежды и более широкого бренда Джордана.
Джордан хотел, чтобы Штрассер и Мур помогли ему создать новую компанию «Майкл Джордан Инк.», которая могла бы создавать и продвигать бренд одежды и оборудования Джордана.
Джордан рассудил, что это может быть хорошим предприятием для всех троих, и они могли бы заставить «Найк» начать финансировать некоторые проекты. В конце концов, первоначальный контракт Джордана необходимо было переподписывать в 1989 году. Джордан, Штрассер и Мур решили назначить встречу с Найтом, чтобы обсудить свою новую идею.
«Все прошло плохо», – вспоминал Мур.
Одетый в костюм-тройку и с портфелем в руке, Джордан первым вошел в зал заседаний. «Это был переходный период, – вспоминал Мур, – и в конце концов мы превратили его в собственный бренд. Это была непродуманная идея, но, честно говоря, мы сделали это по просьбе Майкла, потому что он был зол».
Если до встречи он был зол, то после – вдвойне. «Это невозможно, – предположительно ответил Найт после того, как Джордан изложил свой план. – Мы этого делать не будем».
В конце концов, эта встреча помогла Джордану создать свой собственный бренд. А Штрассер и Мур пошли по другому пути, захватив «Адидас Америка», дочернюю компанию немецкой обувной компании, которая изо всех сил пыталась бросить вызов «Найк» в Соединенных Штатах.
Пройдя через целую череду руководителей, «Адидас» в начале 1993 года наняла Штрассера для управления своей американской компанией и привлекла Мура в качестве человека номер два в своей деятельности. Перед ними сразу же была поставлена задача резко увеличить компанию и отобрать долю рынка у «Найк», которая на тот момент занимала почти 40 процентов всего рынка. Другими словами, их миссия состояла в том, чтобы найти следующего Эйр Джордана.
Они быстро встретились с Сонни Ваккаро в нью-йоркском пабе. «Очень немногие люди поднимаются на одну и ту же гору дважды», – сказал Штрассер Ваккаро. Был ли он готов найти следующего большого молодого таланта?
Ваккаро, круглолицый тип с выразительными глазами, буквально ухватился за эту возможность. Он очень не любил Фила Найта.
Несмотря на то, что баскетбольные связи Ваккаро в течение десяти лет давали миллиардные продажи обуви, Найт уволил гуру спорта в 1990 году без единой копейки выходного пособия. Причина увольнения Ваккаро так и не была раскрыта.
Другой заклятый враг Ваккаро, Национальная ассоциация студенческого спорта, попыталась оказать на него давление через его друга, тренера команды Университета Невады Джерри Тарканяна, зайдя так далеко, что наняла бывшего агента ФБР, чтобы рыться в банковских операциях Ваккаро. Ваккаро был готов отомстить и «Найк», и НСАА.
Чтобы это сделать, он вынашивал план – найти следующего великого баскетбольного таланта и подписать с ним контракт с «Адидас» прямо из средней школы.
Такая стратегия с «Адидас» помогла бы ему нанести удар по обоим врагам, признал Ваккаро в интервью 2015 года. Он мог бы победить «Найк», подписав контракт с таким великим игроком, как Джордан, у которого были и навыки, чтобы быть великим, и обаяние, чтобы продавать обувь. Таким образом, Ваккаро мог нанести удар и по НСАА, помогая следующему великому таланту обойти студенческий баскетбол и пойти из средней школы прямо в НБА.
Его бой с НСАА был во многом философским, объяснял Ваккаро. Молодые спортсмены уже давно пробивались в профессиональный бейсбол и теннис, минуя колледжи. Ваккаро видел, что баскетболисты ничем не отличаются. Он считал НСАА циничным предприятием, которое зарабатывает миллиарды на молодых спортсменах, не платя им. Он признал, что студенческий спорт предоставляет прекрасные возможности для многих спортсменов, но элитные спортсмены находятся на другом уровне. Их услуги как профессионалов были высоко востребованы, и ничто не должно помешать им играть профессионально уже в молодом возрасте.
Многие критики считали Ваккаро, имеющего в прошлом историю с игорным бизнесом в Лас-Вегасе, разлагающим фактором в баскетболе. Но Мур видел в нем нечто совершенно иное, фигуру, которая гораздо больше интересовалась его идеями, чем зарабатыванием на них денег. Ваккаро был в основном заинтересован в том, чтобы спортсменам платили, иногда в ущерб себе, заключил Мур.
Десять лет спустя Крис Деннис, консультант школьника-феномена Леброна Джеймса из Огайо, высказал аналогичную точку зрения по поводу Ваккаро. «Сонни всегда добывает деньги для игроков, – заметил Деннис. – Это то, о чем он заботился больше всего».
В 1993 году Ваккаро, которому было поручено найти следующего великого игрока для «Адидас», поначалу положил глаз на звезду нью-йоркской средней школы Фелипе Лопеса. Вскоре он нанял одного из родственников Лопеса и занялся тем, что познакомился с игроком и подготовил его к профессиональной жизни и обувному контракту.
Лопес обладал яркой харизмой, и действительно, время покажет, что он был первоклассным человеком. Но многие скауты, включая самого Ваккаро, сильно переоценивали способности Лопеса. К тому же сам Лопес не хотел становиться профессионалом после окончания средней школы. Игра в ту эпоху была в значительной степени уделом мужчин, и хотя горстка высоких игроков за эти годы прошла прямой путь от средней школы до профессиональной жизни, для защитника или вингера это считалось глупым предложением.
На самом деле Ваккаро часто сталкивался с этой трудностью в своей работе на «Адидас». Было не так уж много в высшей степени талантливых игроков, и те, кто был талантлив, не проявляли особого интереса к пропуску колледжа.
К тому же «Адидас Америка» изо всех сил пыталась найти свое место на рынке. «В то время у нас не было денег», – объяснил Ваккаро.
В надежде заключить сделку Ваккаро договорился с Лопесом о контракте на $500 тыс., чтобы профессионально играть в Европе, но молодая звезда все равно отклонила предложение и поступила в колледж Сент-Джонса, чтобы играть в студенческий баскетбол.
Усилия Ваккаро и Лопеса не остались незамеченными. Вскоре в обувной индустрии стали ходить слухи о том, что Фил Найт опасается, как бы Ваккаро не отдал свой список баскетбольных контактов на работу в «Адидас». Босс «Найк» задавал своим подчиненным острые вопросы о том, как Ваккаро удалось опередить их с Лопесом.
Потенциальный конфликт мог бы тогда обостриться, но всего через десять месяцев после возрождения «Адидас» Роб Штрассер внезапно умер в возрасте сорока семи лет, прямо на собрании компании в Германии в октябре 1993 года.
Это был еще один удар для индустрии спортивной обуви в 1993 году. В августе в Южной Каролине было найдено тело Джеймса Джордана, отца Майкла, и двое мужчин были обвинены в его убийстве.
В октябре того же года, через несколько дней после смерти Роба Штрассера, Джордан внезапно объявил, что покончил с профессиональным баскетболом. Когда обувная индустрия отошла от этой новости, стоимость личных акций «Найк» Фила Найта упала более чем на $15 млн.
Узнав о смерти Штрассера, Питер Мур позвонил Филу Найту и сообщил ему эту новость.
«Он был очень любезен, – вспоминал Мур. – У нас была поминальная служба по Робу. Было приглашено много людей, из “Найк” и “Адидас”. Многие люди из “Найк” приходили, но также многие из “Найк” так и не пришли».
Хотя Джорданы все еще горевали, мать Майкла, как сообщается, прилетела в Портленд, чтобы присутствовать на службе, только кто-то из «Найк» убедил ее этого не делать, сказал Мур: «Она на самом деле прилетела сюда, но ее убедили, что для нее это не самое лучшее из решений».
«Я определенно не видел там никого из “Найк”, – вспоминал Ваккаро. – Может быть, кто-то и сидел где-то сзади».
Баскетбольный гуру произнес пламенную речь на поминальной службе Штрассера.
«Мы перевернем эту галочку вверх ногами и сделаем ее вопросительным знаком», – пообещал Ваккаро собравшимся скорбящим.
После смерти друга Ваккаро снова сосредоточился на поисках. Кто из многих талантливых молодых игроков средней школы станет следующей крупной шишкой? Был ли там парень достаточно отважный, чтобы осмелиться быть Джорданом?
Вступление
Соревнование между «Найк» и «Адидас» началось в июле 1994 года, когда обе компании готовились открыть свои элитные лагеря для игроков средней школы на одной и той же неделе: «Найк» в пригороде Чикаго, а «Адидас» в Университете Фэрли Дикинсона в Нью-Джерси. Сонни Ваккаро, который раньше руководил своим лагерем АБСД для «Найк», теперь делал то же самое для «Адидас». Просто чтобы добавить немного остроты в эту смесь, он убедился, что его лагерь был запланирован на ту же неделю, что и у «Найк». Он хотел, чтобы лучшие игроки должны были выбирать между ними. Были и другие топовые лагеря, но все они взимали плату с участников за возможность быть увиденными университетскими тренерами. «Найк» и «Адидас» были элитными лагерями только для приглашенных спортсменов, и были они в основном бесплатными, в комплекте со многими бонусами для игроков, которые будут принимать в них участие.
«Это было началом первой настоящей битвы между “Адидас” и “Найк”», – вспоминал Ваккаро.
В июле того же года, за день до открытия лагеря, Ваккаро поднял голову и увидел перед собой Джо Брайанта, который просил помощи. Ваккаро не видел Мармелада с тех пор, как он был «Самым ценным игроком» его турнира «Все Звезды средней школы “Дэппер Дэн”» в 1972 году. По крайней мере, лично.
Джо быстро объяснил, что теперь он помощник тренера в «Ла Саль» и что у него есть сын, который только что закончил отличный сезон в средней школе, но никто не пустит его в один из элитных лагерей.
«Когда я учился в средней школе, никто не хотел, чтобы я приезжал в тот лагерь, где собраны игроки со всей Америки», – вспоминал позже Коби.
Перевод, конечно, был таков: «Найк» не пустили Брайанта в свой лагерь.
Сонни Хилл был главным представителем «Найк» в Филадельфии, и в «Лоуэр Мерион» даже был учитель, который представлял компанию для баскетбольных любителей. Ни один из них не счел нужным – или не смог – включить Коби в список самых горячих перспективных игроков в лагере «Найк». «Я думаю, что проблема с Сонни Хиллом и теми парнями в том, что они не могли видеть дальше того, на что смотрели, – сказал Ваккаро, оглядываясь назад. – Если ты не учился в Овербрук или в Западной Филадельфии, или в одной из этих главных филадельфийских школ, ты не был лучшим игроком. Коби ходил в «Лоуэр Мерион». Им трудно было этим пренебречь. Его же даже в Филадельфии не приняли».
В основном люди, связанные с Лигой Сонни Хилла в то время, имели представление о Коби Брайанте, которое было похоже на мнение Донни Карра – Коби был хорош, но как игрок ничего прям особенного из себя не представлял.
В то время Ваккаро ничего и не слышал о Коби Брайанте. «Я ничего о нем не знал, – сказал он. – Я никогда не видел, как он играет».
Почти все игроки, приглашенные в лагерь Ваккаро, были высоко разрекламированными старшеклассниками. Однако среди них было трое подрастающих юниоров.
Поэтому Джо Брайант накануне лагеря только для приглашенных, буквально умолял Ваккаро взять и его сына. Одно только включение Брайанта в список резко изменило бы его перспективы, поставив его имя перед каждым тренером колледжа в Америке.
«Я позволил ему участвовать, – сказал Ваккаро, – потому что Джо играл в моей игре в 1972 году и был признан “Самым ценным игроком матча”».
«Сонни Ви! – сказал Коби в 2001 году, когда его спросили о Ваккаро. – Сонни Ви предоставил мне мою первую возможность. Сонни Ви дал мне первую возможность поехать в лагерь, чтобы я мог показать свое баскетбольное мастерство. Я люблю этого парня. Он такой открытый, любит игру. Что еще важнее, любит детей. Он любит давать им возможность продемонстрировать свои навыки. Он великолепен. Он замечательный человек».
Лагерь того года сохранился в баскетбольных преданиях, потому что Стефон Марбери, разыгрывающий из Бруклина, был назван «Самым ценным игроком» АБСД после того, как произвел легендарный бросок сверху, а затем быстро и напыщенно вышел из спортзала.
Но Ваккаро вспомнил о нем по другой причине. Он наблюдал за Брайантом в первый же день, увидел, что он очень хорош, и следил за его успехами на этой неделе, увидел, что он был ухоженным парнем, и узнал, что он вырос в Италии и говорит на нескольких языках. Но реальное впечатление усилилось, когда лагерь закончился и Коби подошел к Ваккаро, поблагодарил его и обнял.
Для Ваккаро это было очень по-итальянски в некотором смысле, ведь он сам был известен тем, что целовал игроков в обе щеки.
«Я не был лучшим игроком в вашем лагере на этой неделе, – сказал Брайант Ваккаро. – Но я буду в следующем году».
Ваккаро вспомнил тот момент, от которого его бросило в дрожь. В одно мгновение он почувствовал, что следующий великий игрок только что дал о себе знать. Жест Брайанта представлял собой смесь дерзости и обаяния, которыми, казалось, обладали только великие. Соединив это со всем тем, что Ваккаро узнал о пятнадцатилетнем подростке, он заподозрил, что Брайант обладает этим фактором, необходимым для продажи обуви. Он не был в этом полностью уверен, но у него было сильное предчувствие.
Ваккаро в основном держал свои впечатления о своем открытии при себе, за исключением того, что он поговорил с Сэмом Райнсом. Он поделился своими мыслями с тренером Брайанта в ЛСС после окончания лагеря.
«Сонни был очень, очень умным парнем, – вспоминал Райнс. – Я никогда не забуду то лето после десятого класса, когда Коби впервые встретился с ним. Мы разговариваем, и я пытаюсь понять, что происходит, а он такой: “Это тот самый. Это тот парень, который, как мы думаем, станет следующей суперзвездой”. Это происходило в АБСД. Я впервые видел подобный лагерь. Мы были в Фэрли Дикинсон. И он объяснял проект c Коби. Я, наверное, разговаривал с ним раз десять-пятнадцать. Но каждый раз, когда я говорил с ним, я все время узнавал что-то новое, потому что Сонни старался лучше объяснить план того, кем он хотел, чтобы стал Коби».
Без сомнения, разговор Ваккаро с Райнсом также сформировал мнение молодого тренера ЛСС о его собственном игроке. Этот элитный парень, будучи такой занозой в заднице, находился не только на радаре влиятельных баскетбольных людей, но и был поставлен на магистральный путь этой игры.
«Мне нравится играть против отличных конкурентных парней, – сказал Брайант журналистам в то время. – Вот так ты и становишься лучше. Я знал, что, играя за «Лоуэр Мерион», я столкнусь с лучшими игроками из пригородной зоны. Я знал, что Лига Сонни Хилла даст мне шанс встретиться с лучшими игроками из города. В лагере АБСД с парнями со всей Америки я играл против одних из лучших игроков в стране».
Вслед за своим лагерем Ваккаро попытался поместить Брайанта в элитную команду ЛСС тренера Джимми Салмона из Патерсона, штат Нью-Джерси, в которой играли Тим Томас и другие лучшие игроки. В то время Томас считался лучшим кандидатом при переходе в колледж из выпускного класса года Брайанта.
«Дело в том, что он играл с ними на турнире, и не то чтобы ему это не нравилось – просто это было не для него, – объяснил Райнс. – Коби должен был держать ситуацию под контролем. Ему нужен был мяч, и он должен был знать, что мяч будет прилетать к нему. Он пытался играть с парочкой команд. Были две команды, за которые он пытался играть, и даже за команду «Все Звезды Сонни Хилла». Он сделал это из уважения к Сонни Хиллу, но первое, что он сказал, было: “Хотел бы я поиграть с вами”. Дело в том, что парни в Филадельфии уважали Коби, но не думали, что он настолько хорош».
Тем летом и в начале осени Брайант проделал впечатляющую работу в межсезонье, прекрасно выступив в Лиге Сонни Хилла и на элитных турнирах. В течение нескольких дней, которые тянулись с раннего утра до девяти вечера и позже, он играл в шести различных лигах и приезжал на два летних лагеря.
Уже давно существует городской миф о том, что Брайант выиграл национальный чемпионат ЛСС, играя за команду Патерсона с Томасом и Винсом Картером. Брайант действительно играл за команду Патерсона в течение нескольких выходных в 1994 и 1995 годах, сказал Райнс, но нет никаких доказательств того, что они когда-либо выигрывали национальный чемпионат ЛСС. Скорее всего, они выиграли национальные элитные турниры, сказал Райнс. В конце концов, Картер был родом из Флориды, Брайант – из Пенсильвании, а Томас – из Нью-Джерси. Правила ЛСС того периода для команд-участников национального чемпионата были основаны на тех игроках, которые имели право участвовать в соревнованиях штата, отметил Райнс.
«На мой взгляд, это была лучшая команда ЛСС в истории, – позже сказал Брайант о команде из Нью-Джерси, оглядываясь назад в 2001 год. – Я выставил бы эту команду ЛСС против кого угодно».
В состав входили Брайант, Томас и Картер, а также лучшие игроки Эдмунд Сондерс и Кевин Фримен, вспоминал Брайант. «Мы каждый вечер обыгрывали других парней на 45 или 50 очков. На одном турнире, который мы провели в Университете штата Флорида, мы просто всех громили. Это был опыт, ведь я много слышал о Винсе Картере, потому что он был на год старше меня. Он был в том замечательном более старшем классе игроков, а Тим Томас, он был лучшим одиннадцатиклассником по стране в то время. Они поставили меня разыгрывающим, и я провел ту встречу, бросая закидушки и пасы не глядя, и это было весело».
И Райнс, и Ваккаро независимо друг от друга заявили в 2015 году, что на протяжении многих лет они замечали склонность Брайанта к рассказыванию всяких небылиц. Тем не менее, нет никаких сомнений в том, что Брайант иногда играл с командой Патерсона, и это возымело большой эффект.
«Очевидно, как только они увидели Коби, Сонни захотел убедиться, что он правильно выбрал Коби своим парнем», – сказал Райнс о Ваккаро. Но это не означало, что его заберут из команды Райнса.
Вслед за большим впечатлением, которое произвел Брайант в лагере АБСД 1994 года, Райнс предпринял дальнейшие усилия по укреплению состава. Самым большим дополнением был Ричард Рип Хэмилтон, атакующий защитник из Коутсвилла, к западу от Филадельфии, который, казалось, совсем не возражал против требований Брайанта к игровому времени.
«Рип в этом отношении невероятно спокойно принял свою бета-роль, – сказал Райнс. – На самом деле я должен уважать его за это, потому что он никогда ни о чем не говорил. Рипу было все равно, потому что мы могли подменять их обоих. Допустим, мы убрали Рипа; через три минуты мы снимаем Коби и выпускаем Рипа вместо него».
Хэмилтон, у которого будет выдающаяся карьера в НБА, был вполне способен заработать награды МВП на турнирах, играя с Брайантом, вспоминал Райнс: «Он не был лучшим игроком, но временами играл так же хорошо, как и Коби. Они были похожи на арахисовое масло и желе. Они были идеальной парой защитников. Идеальный тандем, очень жаль, что они никогда не играли вместе в НБА, потому что вместе они были просто невероятными. К разговору о невероятной сыгранности. Мы знали, что стоит Рипу поиграть с нами, и все».
В свое время Хэмилтон и Брайант даже играли в команде ЛСС Патерсона с Тимом Томасом и Винсом Картером на турнире в Университете Мэриленда. «Мы играли в турнирах на первой площадке в Коул Филд Хаусе, и рядом с нами шли другие игры, – вспоминал Райнс. – Им пришлось остановить одну игру на соседней площадке, убрать зрителей с нее, потому что около трехсот человек окружили нашу площадку, пытаясь посмотреть на игру Коби. Люди не могли смотреть другую игру, и игроки не могли начать играть другой матч. У Патерсона был Тим Томас; у них был Винс Картер, Эдмунд Сондерс, но Коби управлял этим шоу. Это была невероятная игра, частью которой каждый мечтает стать».
«Коби это понравилось, и он все это жадно проглотил. Коби хочет быть в центре внимания, как он одевается, ходит, разговаривает, – он хочет быть в центре площадки. К тому времени, как он перешел в десятый класс, он уже был шоуменом. Он был невероятным шоуменом, поскольку развлекал людей».
Несмотря на весь его рост в то лето как игрока, все еще были времена, когда он и Райнс спорили. «У нас были свои разногласия, у меня и у него, – сказал тренер, – потому что у меня с Коби было вот что: “Все это не может быть только про тебя одного. Не будь эгоистом. У тебя есть и товарищи по команде. Им тоже нужно попасть в колледж. Ты должен им помочь. Ты должен быть командным игроком”. Так что мы все равно пару раз сталкивались лбами».
Но к концу долгого сезона элитных турниров 1994 года их отношения начали улучшаться.
«Коби, я просто хочу, чтобы ты был лучшим на свете», – сказал ему тренер.
Это было именно то, что Брайант и хотел услышать.
«Он должен был пройти через ту стадию в игре, в которой хотел проявить себя, – сказал Райнс. – И все же он был довольно позитивным. Я не хочу, чтобы вы думали, что там был только негатив, негатив и еще раз негатив».
Донни Карр наконец увидел, о чем люди говорили по поводу парня из «Лоуэр Мерион». «Честно говоря, – сказал Карр, – летом Коби пошел в одиннадцатый класс, и все сошлось. Именно тогда он начал делать на баскетбольной площадке нечто особенное. Это было что-то вроде: “Вау, да это тот самый парень”. Когда он был моложе, у него был менталитет, у него была воля. Он был самым решительным человеком, которого я когда-либо видел, но полный цикл все еще не был пройден».
В течение двух лет Карр чувствовал, что он не просто превзошел Брайанта, но и доминировал над ним всякий раз, когда они встречались на площадке. Теперь все изменилось. Начиная тот год в одиннадцатом классе, Карр наблюдал за физическим развитием Брайанта. Кроме того, Коби провел много времени в Западной Филадельфии, где и Джо шлифовал свою собственную игру – на уличных площадках.
«К одиннадцатому классу он был, знаете ли, почти готовым продуктом, – заметил Карр. – Он стал гораздо более взрывным, гораздо более атлетичным. Можно было видеть, что его кости начали становиться сильнее, так что сразу стала видна его взрывная сила, его атлетизм. У него уже был интеллект. Несмотря на то что он жил в пригороде, он много играл в баскетбол в Западной Филадельфии. Лига Сонни Хилла, в которой он играл, находилась в Западной Филадельфии, и он проводил много времени в центре города. У него всегда был городской менталитет: парень, который хотел вырвать твое сердце».
Статус Брайанта тоже изменился. Он больше не был тощим сыном Джо Брайанта. Происшедшая благодаря его тяжелой работе трансформация застала людей врасплох, что, возможно, помогает объяснить, почему «Найк» не выбрала его для своего лагеря. После этого момента очень быстро Коби Брайант стал очень хорош.
«Теперь его боялись больше всех, – объяснил Карр. – В одиннадцатом и двенадцатом классах он был самым опасным игроком в городе, в штате и в окрестностях. Никто не хотел выходить на паркет против Коби Брайанта».
Одиннадцатый класс
Во время третьего года обучения Коби в «Лоуэр Мерион» тяжелая работа начала приносить свои плоды. В сезоне 1994/95 Брайант в среднем набирал 31,1 очка, делал 10,4 подбора, 5,2 результативных паса, 3,8 блока и 2,3 перехвата. Он больше не был неизвестным. Его товарищи по команде были в восторге от того, что авторитетные тренеры из Кентукки и «Дьюк»[23] присутствовали на играх в «Лоуэр Мерион».
«Дети смотрят на сравнение с Коби Брайантом как на похвалу, – сказал Даунер репортеру. – Они играют перед толпами болельщиков. Они видят Питино и Кржижевски в нашем спортзале. Они дорожат этим».
Брайанту особенно понравился тренер Кей.
Быстро приближаясь к 198 сантиметрам, Брайант вывел свою команду на элитный уровень, играя в основном центром – так называемой «опорой» (pivot) и в качестве защитника на другом конце площадки. «Эйсес» закончили сезон 26–5 и сумели сбросить с насеста своего соперника – школу Ридли, шестикратного действующего чемпиона Центральной лиги. В победной игре, закрепившей чемпионский титул «Лоуэр Мерион», Брайант набрал 42 очка, и матч закончился со счетом 76:70.
Брайант и «Лоуэр Мерион» также дважды встречались с Рипом Хэмильтоном и его «Коутсвиллом» в том же году, один раз победив в овертайме в регулярном чемпионате, а затем выиграв в окружном матче на ранней стадии плей-офф. К тому времени оба игрока уже хорошо знали друг друга. «Они набросились друг на друга своими школьными командами. Это было прям столкновение», – говорил Райнс со смехом.
Оттуда «Лоуэр Мерион» отправился в четвертьфинал штата класса АААА, где их игра в плей-офф закончилась после потери мяча Брайантом в концовке матча. Он набрал 33 очка в игре, в том числе 10 очков в четвертой четверти, пробиваясь через постоянно давящую на него оборону, стараясь вывести «Лоуэр Мерион» из отставания в семь очков, но за десять секунд до конца счет был ничейным – 59:59, – и у Брайанта в руках был мяч, но он был выбит защитником. Игра перешла в овертайм, и «Лоуэр Мерион» больше не забивал.
Даже в 1999 году, через пять лет после окончания того юношеского сезона, Брайант сказал, что считает тот проигрыш одним из самых болезненных переживаний в своей жизни. Позже эмоции захлестнули его, когда он в слезах извинился перед товарищами по команде в раздевалке. «Он винил себя за проигрыш в плей-офф, – вспоминал Джереми Тритмен, – хотя набрал 33 очка и сделал 15 подборов. Единственная причина, по которой мы вообще там оказались – это он».
Грег Даунер немного иначе помнит реакцию Брайанта на то поражение.
«Это было ужасное поражение, – вспоминал тренер в 2015 году. – Мы играли c “Хейзлтоном”, в здании было около трех тысяч болельщиков “Хейзлтона” и около сотни болельщиков “Лоуэр Мериона”. Мы не набираем ни одного очка в овертайме. Я думаю, что Коби, возможно, был выведен из игры из-за перебора фолов, и нас ожидал своего рода эпический момент в раздевалке, когда всем пришло время попрощаться с нашими старшеклассниками. Я жду, что Коби скажет что-нибудь поэтическое, а он говорит: “Вам, ребята, которые уезжают, спасибо за все”. И сразу же поворачивается к ребятам, которые приедут в следующем году, и говорит: “Кто бы из вас ни вернулся, это не должно повториться. Вы должны делать все, что нужно. Пока я здесь, это никогда больше не повторится”».
Даунер вспомнил, что в этот момент прошел определенный холодок: «Я обнаружил, что это вроде как мимолетные проводы нынешних старшеклассников, но, может быть, это небольшая частица лидерства дала о себе знать, когда он просто сказал: “Послушайте, ладно, это произошло, но это больше никогда не повторится”».
Тритмен считал Брайанта явным кандидатом на звание игрока года среди школьников Филадельфии в сезоне 1994/95, но журналист узнал, что выпускающий редактор «Инквайрер» в качестве победителя собирался выбрать Говарда Брауна, еще одного хорошего игрока. Чтобы предотвратить то, что он считал ошибкой, заявил Тритмен, он вступил в посредничество со спортивным редактором «Инквайрер», убедившись, что именно Брайант получит награду.
В дополнение к своим обязанностям корреспондента «Инквайрера» Тритмен начал работать c местным телевизионным шоу, освещающим спортивные состязания старшеклассников. В этом качестве, по словам Тритмена, он снял первый телевизионный фильм о Брайанте и был впечатлен медиаграмотностью игрока. «Он был само совершенство, просто первозданная естественность, – вспоминал Тритмен. – Он знает, что и как сказать. Он прислушивается к вопросу. Многие люди так не умеют. А он слушает».
Несмотря на поражение, Даунер был доволен прогрессом команды и тем, как хорошо Брайант прошел путь, намеченный для него, чтобы стать национальным игроком года в качестве выпускника школы.
«Будучи девятиклассником, ты попал в сотню лучших, – сказал тренер в откровенной беседе с молодым игроком. – Знаешь, пятьдесят игроков из этой сотни не будут усердно работать, или пятьдесят не будут обучаемы, или пятьдесят откроют для себя наркотики, или пятьдесят откроют для себя девушек».
Пул потенциальных великих игроков будет сокращаться вдвое каждый год, объяснил Даунер: «Если следовать этой схеме, то сто уменьшается до пятидесяти, пятьдесят – до двадцати пяти, двадцать пять – до десяти, десять – до пяти».
В течение трех сезонов Брайант работал как сумасшедший и избегал этих ловушек.
«С того десятого по двенадцатый класс он вроде как сделал этот прыжок с двадцати до пяти, – вспоминал тренер. – Он приходил в ярость, когда я говорил ему, что кто-то лучше его. Я говорил ему: “Ты знаешь, что у Тима Томаса репутация посерьезней, чем у тебя. У Винса Картера репутация побольше, чем у тебя”. Я знал, как проникнуть под кожу Коби, чтобы заставить его работать усерднее, и я знал, что для альфа-самца, которым он и был, единственным приемлемым исходом был выбор его в качестве национального игрока года».
После проигрыша в плей-офф Даунер увидел, что Брайант снова вырос как игрок. Донни Карр стал свидетелем того же самого. В конце той весны многие команды средней школы района участвовали в межсезонной лиге, как Римско-католическая школа товарищей по команде Карра, так и группа Брайанта из «Лоуэр Мерион».
В конце весны Карр разговаривал по телефону со своей девушкой за несколько дней до того, как команда Карра должна была встретиться с командой Брайанта. Ожидающий звонок телефона прервал его разговор, и Карр, сбросив звонок, принял новый.
Голос на линии сказал: «Дон, как дела?»
«Кто это?» – спросил Карр.
«Это Коби. Как дела, чувак? Я просто подумал, что с нетерпением жду этой игры».
До Брайанта дошли слухи, что «Католики» теряют Артура Дэвиса, игрока из топ-50 лучших, партнера Карра в очень хорошей защите «Католиков».
«Мы с Артуром Дэвисом были как тандем на краях, – вспоминал Карр в 2015 году. – Мы вместе, вероятно, были самыми страшными парнями в защите, потому что все знали, что мы как заряд».
Брайант хотел знать, будет ли Дэвис все еще играть с «Католиками» в предстоящей игре. Карр уже знал, что Дэвис покидает школу, но ответил, что не знает.
«Я просто хотел узнать, будет ли он на игре, – сказал Брайант, – потому что если будешь только ты, то я даже не знаю, стоит ли мне самому приходить. Но если вы будете вместе, тогда, знаешь ли, мы, вероятно, сможем увидеться».
Карр был ошеломлен. Много лет спустя, когда появились сообщения о том, что Брайант позвонил Рэю Аллену, чтобы поиграть в интеллектуальные игры со своим оппонентом, Карр вспомнил, как Коби выжимал максимум из ситуации в конце весны 1995 года.
«Он звонил мне всю дорогу, – вспомнил Карр. – Я никогда не забуду этого. Я повесил трубку. И начал звонить своему брату, своей семье».
«Я не могу поверить в то, что он только что сделал», – сказал им Карр.
«Он в основном, ну вы знаете, создает себе вызов, – сказал Карр. – Он дал мне понять: “Я приду, чтобы прибить тебя, я приду, чтобы вырвать твое сердце, когда ты выйдешь со мной на площадку”».
В день игры Брайант продолжил словесную перепалку.
«Ты же знаешь, что тебе предстоит долгий вечерок, приятель», – сказал Брайант Карру.
Вой стал громче, когда Брайант заблокировал один из бросков Карра.
«Я имею в виду, что он делал это на постоянной основе, – сказал Карр. – На протяжении всего матча».
«Мне плевать на тебя», – сказал ему раз Карр.
«Все это было игрой “кто-кому-чего наговорит в уши”, – вспоминал Карр. – Все это было похоже на метод “холодных пальцев”, типа я знал, что всякий раз, когда я играл против Коби, мне нужно было отдохнуть, понимаешь, что я имею в виду? Мне нужно было сосредоточиться, потому что он начинал доминировать над тобой. Он пришел, чтобы поставить тебя в неловкое положение, а я просто хотел показывать свою игру, потому что знал, что он будет показывать свою».
Возможно, это обернулось против Брайанта в первой половине того матча летней лиги. «В первой половине у меня было 25 очков, у Коби – 4», – вспоминал Карр.
Когда он уходил с площадки на перерыв, то прошел мимо Джо Брайанта, который сказал ему: «Успокойся, Дон. Ты слишком многое делаешь. Позволяя и им слишком многое. Замедлись чутка».
Как будто сам Коби не говорил достаточно грубостей.
Конечно же, во второй половине статистика сменилась на противоположную, вспомнил Карр: «Он закончил игру с 36 очками, 10 подборами и 7 передачами. Я закончил игру с 30 очками, 7 подборами и 7 передачами».
Брайант сдержал его до 5 очков во второй половине, при этом сам забив 32. «Лоуэр Мерион» выиграл в одно очко. Опустошенный, Карр рухнул на площадку.
«Я никогда этого не забуду, – сказал он. – Я лежал посреди площадки, закрыв глаза руками, а он подошел и поднял меня, чувак».
«Парень, давай вставай, мужик, – сказал Брайант, поднимая Карра с пола. – Не переживай об этом. Мы еще свидимся».
«Он обнял меня, – вспоминал Карр, – и сказал: “Чувак, спасибо, что пробудил во мне все самое лучшее. Боже, как же я люблю играть против тебя!”»
Карр сказал, что Брайант сказал ему в тот день, что он хотел бы иметь его в качестве товарища по команде на студенческом уровне. Сам Карр продолжал играть в «Ла Саль», хотя серьезная травма и ограничила его карьеру. Как показали события того лета, Коби Брайант двигался в другом направлении.
В июне того же года Карр и Брайант приехали в элитный лагерь в Престоне, штат Нью-Джерси. Они столкнулись друг с другом во время регистрации. В состав лагеря входили Ламар Одом, Джермейн О’Нил, Тим Томас, Лорен Вудс и Лестер Эрл – все лучшие игроки в школьном баскетболе.
«При регистрации нам дали оконные вентиляторы и ключ, – вспоминал Карр. – У нас не было телевизоров, потому что они хотели, чтобы все взаимодействовали друг с другом и имели возможность общаться и встречаться с друзьями».
Брайант и Карр вместе отправились в свои комнаты в общежитии.
«Дон, – сказал ему Брайант, – мы с тобой знаем друг друга уже много лет, и, э-э, не принимай это на свой счет, чувак, но не приходи ко мне в комнату. И я не пойду в твою комнату. Я даже не собираюсь выходить из своей комнаты».
Карр был ошеломлен, поэтому Брайант объяснил: «Я покину этот лагерь как игрок номер один в стране».
Брайант уже резко поднялся в рейтингах игроков. В паре из них он завис в первой пятерке. Карр сказал, что команда Брайанта победила команду Ламара Одома в финале этого лагеря, и Брайант был назван МВП игры.
Июль свел и того и другого в лагере Сонни Ваккаро. «Найк» приложили немало усилий, чтобы заполучить Брайанта в свой лагерь, но он сдержал свое обещание. «В этом никогда не было никаких сомнений, – сказал Ваккаро. – Это он заявил, что вернется в мой лагерь и будет лучшим. На следующий год он уже был кем-то, и Сонни Хилл смутился, от того что уже скучает по нему».
«Он самый продвинутый игрок на уровне средней школы, которого я когда-либо видел, – сказал репортеру баскетбольный рекрутинговый аналитик Боб Гиббонс перед лагерем “Адидас”. – Он ближе всех к Гранту Хиллу из тех, кого вы когда-либо видели на уровне средней школы».
Его выступление в лагере «Адидас» в 1995 году не разочаровало. Брайант был назван МВП турнира, а Рип Хэмилтон был выбран в качестве одного из десяти лучших игроков лагеря. В состав команды Брайанта входили Джермейн О’Нил из средней школы О Клэр (Колумбия, Южная Каролина), Тим Томас из Католической школы Патерсона (Патерсон, Нью-Джерси) и Лестер Эрл из средней школы Глен Оукс (Батон Руж, Луизиана).
«Я думаю, что эти четверо больших ребят будут выбраны под первым, вторым, третьим и четвертым выбором на драфте НБА когда-нибудь», – сказал Ваккаро репортеру.
«Самым большим событием для него в то лето был лагерь “Адидас”, – вспоминал Даунер. – Я видел, как он неистовствовал».
После лагеря «Адидас» Сонни Ваккаро окончательно и полностью убедился, что Брайант – именно тот игрок, которого ему нужно подписать, чтобы дать «Адидас» «следующего Джордана». Он спокойно начал строить планы, как же ему это сделать.
Когда лето подходило к концу, Карр снова оказался лицом к лицу с Брайантом, на этот раз в команде «Все Звезды Сонни Хилла» на очередном турнире.
«В той игре он вроде как доминировал надо мной, – признался Карр. – Я растянул лодыжку. Играть-то я мог, но я был сам не свой».
«Тебе не следует здесь находиться, – сказал Брайант. – Мне плевать, что у тебя вывихнута лодыжка. Все, что я вижу, – это ты передо мной, и я готов тебя съесть. Мне тебя не жаль. Говорю же тебе, я иду за тобой».
«Всю игру он приседал мне на уши, серьезно, только мне», – вспоминал Карр.
В итоге они разделили награду МВП турнира между собой. Карр знал, что в предстоящем школьном сезоне у него будет последний шанс сразиться с Брайантом, и мечта стать товарищем по команде колледжа казалась все менее и менее вероятной. Уже ходили слухи, что Брайант собирается в НБА после окончания средней школы.
«Если он профессионал, то и я профессионал», – раздраженно сказал Карр, когда репортер спросил его об этой ситуации.
В одном из последних событий самого успешного на тот момент года жизни Коби Брайанта команда «Все Звезды Сэма Райнса» наконец уступили просьбам своего первоклассного игрока и согласились сыграть национальный турнир в Лас-Вегасе.
«Это лучшая его игра, которую я когда-либо видел», – сказал Сэм Райнс. – Это то, что сделало Коби для меня великим, потому что он смог благополучно выйти из трудного положения. Говорят, что он лучше бы играл, выходя за лучшую команду ЛСС. Ему было лучше с нами, потому что он сам сделал себя звездой. Он играл с другими командами, в которых было по четыре или пять игроков “Дивизиона I”, и он просто контролировал всю игру».
Самое главное, Брайант всегда знал, что он получит свой объем бросков в команде «Все Звезды Сэма Райнса», заметил тренер ЛСС. Команда не выиграла турнир в Вегасе, потому что Рип Хэмилтон не смог поехать с ними, но Брайант все еще вел их за собой.
«Мой отец даже не хотел ехать в Вегас, – сказал Райнс. – Коби заставил нас это сделать. Вегас был соревнованием элитной национальной команды ЛСС, где они принимали все элитные команды “Адидас”».
Даже когда они играли, у команд было ощущение, что они пешки в большой битве.
«Люди все еще говорят об обувной войне; вот где она началась, – сказал Райнс. – В то же время “Найк” проводил турнир в Университете Невады. В тот год в Вегас приехали и “Найк”, и “Адидас”. Наверное, Сонни сделал это нарочно. Это было прекрасное время. Только представьте себе, каково это для парней, что все тренеры из колледжей смогут поговорить с тобой, пообщаться с тобой, провести с тобой время. Это было безумие».
Сонни Ваккаро сидел на площадке во время турнира и наблюдал за игрой Брайанта, пытаясь сдержать свое ликование. Он собирался выяснить, как именно он собирается вырвать этого призового игрока из студенческого баскетбола и доставить его прямиком в НБА в качестве звезды «Адидас». Если кто-то во всем баскетболе и знал, как это сделать, то это был Ваккаро.
Глава 14: Плохой, плохой мальчик
Коби Брайант определенно жаждал внимания, хотя и не думал отвечать взаимностью. Его выступление в лагере АБСД в его последний выпускной год означало шквал звонков и вербовочных усилий от многих студенческих баскетбольных тренеров. Брайант мало с кем из них общался.
Товарищ по школьной команде Робби Шварц вспоминал, как Коби забирал письма с предложениями из главного офиса школы и относился к ним пренебрежительно. «Он такой: “Вот, ты только посмотри на это”». Он бросает все эти письма на стол, а они были, например, из «Дьюк», Северной Каролины, Джорджтауна. Помню, как я их подбирал. Их было штук пятьдесят, и все вербовочные письма».
У него была запланирована встреча с тренером Риком Питино из Кентукки. «Я сам побывал в Кентукки, – вспоминал его школьный тренер Грег Даунер. – Он не поехал. Из-за того, что я очень уважал Питино, я сам поехал к нему. Очевидно, он надеялся, что я могу быть крючком, который может помочь с таким парнем, как Коби, но он должен был думать, что это немного странно, что Коби не приехал».
Самым большим любимцем публики по-прежнему оставался Майк Кржижевски из «Дьюк», который выиграл два подряд национальных титула в 1991 и 1992 годах. Брайант восхищался его работой с Грантом Хиллом в «Блю Девилз». Кроме того, каждый раз, когда звонил тренер Кей, они мало говорили о баскетболе и много обо всем остальном, особенно об Италии. Кржижевски знал, что Мармелад будет пытаться уговорить Коби поехать в «Ла Саль», поэтому он держался легко и весело, но он, очевидно, понимал давление, с которым столкнулся Брайант. Только мысленно Брайант позволил себе представить, каково было бы играть на крытом стадионе «Дьюк – Кэмерон» с его сумасшедшей студенческой фанатской базой.
Вилланова тоже заинтриговал его. Керри Киттлз и Эрик Эберц уже собирались уходить, а это означало, что Брайант мог прийти туда, и эта студенческая программа будет в полном его распоряжении. Кроме того, у него были хорошие отношения с помощником тренера Вилланова Полом Хьюиттом. Тим Томас подумывал пойти туда, и они могли бы стать неплохой комбинацией.
Еще одним помощником тренера, который действительно произвел на него впечатление, был Скотт Перри из Мичигана, который внимательно следил за его летним прогрессом. Кевин Гарнетт, который той весной вызвал удивление, перейдя из средней школы в НБА, потому что боялся, что не сможет получить академическое образование в колледже, сказал, что Мичиган – его любимый город, и Брайант мог понять почему.
Брайанту также нравился Университет Аризоны, потому что он сблизился со Стивеном Джексоном во время Всеамериканской игры под эгидой «Макдоналдса», и Джексон ехал именно туда. Как и Майк Бибби, Брайант упомянул, что ему может понравиться быть в составе «Вайлдкэтс».
«Да, конечно», – ответил Бибби.
Но по-настоящему вербовочное давление чувствовалось, когда Брайант каждый день возвращался домой. Его отец работал в «Ла Саль», помогая тренеру Спиди Моррису восстановить их базу талантов. В первые годы в колледже Моррис наслаждался большим количеством сезонов с финалами конференций и чемпионатов, и выступлениями на турнирах НСАА, но в последние сезоны его прогресс замедлился.
Джо завербовал старшеклассника из Римско-католической школы Лари Кетнера во время первого года обучения Коби в «Лоуэр Мерион». Джо будет играть в товарищеские игры с Кетнером, Коби и игроками «Ла Саль». Брайант получал удовольствие, бросая мячи Кетнеру и участвуя в серии побед в играх против школьной команды. Игроки «Ла Саль» казались искренне взволнованными перспективой добавления в их состав Коби и Кетнера.
Однако в последние сезоны он видел несколько матчей «Ла Саль», и у него появилось неприятие тренерской работы Спиди Морриса, который был похож на филадельфийскую версию Бобби Найта. Брайанту показалось, что он слишком много кричит.
В конце концов Брайант сказал отцу: «Это не из-за тебя. Мне просто не нравится, как тренирует Спиди Моррис».
Его отец сказал, что у него нет никаких проблем с этим. Но все же он вынашивал план стать там главным тренером, предполагая, что Моррис будет уволен за плохой сезон. Он откровенно признался в этом и Сонни Ваккаро, и старому другу Вонтезу Симпсону.
С самого начала любой хороший консультант указал бы Джо на то, что Моррис выиграл более шестисот студенческих игр, включая сильную статистику 177–95 именно в «Ла Саль». Его предыдущие три команды держали около 50 % в процентном отношении побед, но до этого Моррис в среднем одерживал больше двадцати побед каждый год в течение шести сезонов подряд.
Поскольку Джо вовсю вербовал его, Кетнер дал устное обязательство «Эксплорерз» и сказал, что подпишет его, как только Коби тоже возьмет на себя обязательства.
Джо считал, что, когда он станет главным тренером, присутствие Коби позволит ему добавить Тима Томаса, Джермейна О’Нила, Лестера Эрла, Ричарда Хэмилтона, Шахина Холлоуэя и Донни Карра, всех игроков, с которыми у семьи Брайантов были теплые отношения. Это, конечно, сделало бы «Ла Саль» лучшей студенческой программой. Коби подумал, что они могут быть лучше, чем знаменитая Пятерка Фаба из Мичигана. Колледж, по-видимому, будет рассматривать идею Джо в сезоне 1995/96, поскольку команда Морриса проиграла много игр.
Первым тормозом на этом пути стал ноябрь 1995 года, то есть последний срок, когда Коби должен был заявить о своих намерениях. Но он все еще сомневался. Переход Кевина Гарнетта в НБА в 1995 году заставил его думать, что он тоже может сделать прыжок прямо в лигу. Так что он в любом случае не решался взять на себя обязательства в том ноябре, который оставил всех в подвешенном состоянии.
Секретная миссия
Гэри Чарльз и Сонни Ваккаро не выглядели как идеальная пара для выполнения секретной миссии. Чарльз носил кричащие костюмы, а Ваккаро имел солидную репутацию и любил общаться с людьми. Он был известен тем, что вел беседы с дюжиной разных тренеров одновременно в вестибюлях отеля во время своего школьного Матча Всех Звезд в Питтсбурге.
Но осенью 1995 года они попытались втихую подписать контракт Коби Брайанта с «Адидас». На протяжении многих лет Ваккаро обвиняли во многих тайных сделках, но никакая из них и рядом не стояла со сделкой с Брайантом. Двадцать лет спустя, оглядываясь назад, он говорил: «В моем мире это было самой секретной операцией».
По правде говоря, как признался Ваккаро много лет спустя, никто в индустрии в 1994 или 1995 годах всерьез не рассматривал вероятность того, что Брайант станет профессионалом после окончания средней школы. Таким образом, никто не придумал стратегию использования крупного обувного контракта, чтобы заманить такого молодого игрока в профессию без поступления в колледж. Такого просто никто раньше не делал.
Конечно, ходили слухи, что Брайант думал об этом, но они в основном считались основанными на дерзких высказываниях нахального молодого игрока.
«Впервые с игроком средней школы произошло что-то подобного масштаба», – сказал Ваккаро.
То, что Гарнетт стал профессионалом после окончания средней школы в июне 1995 года, казалось сомнительной вещью, которая вызвала минимальный интерес среди умов спортивного маркетинга и привела лишь к незначительной обувной сделке. Тем не менее, поступок Гарнетта побудил Ваккаро стать более серьезным в поиске школьников, которые могут стать его следующей главной звездой. В июле Брайант хорошо играл в лагере «Адидас».
«Я лучший в этом году, – хвастался Брайант Ваккаро после того, как его назвали МВП лагеря. – И я собираюсь также стать лучшим профессионалом».
Комментарий окончательно закрепил эту мысль в сознании обувного гуру. «Брайант действительно сделает это, – подумал Ваккаро. – Он действительно станет профессионалом».
То, что сказал Брайант, дало ему повод активизировать усилия по подписанию с ним контракта, вспоминал Ваккаро. «У меня должно было быть что-то, что меня вдохновляло».
Плюс фактор «этого» просто стоял перед глазами каждый раз, когда он смотрел на Брайанта, как объяснял Ваккаро. «Все было подвластно этому пареньку. Он жил под этим ореолом. Это было невероятно».
Обувной управленец знал, что, если он переедет в Филадельфию и начнет посещать игры Брайанта в «Лоуэр Мерион», это вызовет огненный смерч, а также предупредит «Найк» о его планах. И все же Ваккаро нужен был способ подобраться к Брайанту поближе. Поэтому он уговорил «Адидас» потратить $75 тыс. на его переезд с западного побережья в стильную квартиру в Нью-Йорке.
Затем Ваккаро назначил Гэри Чарльза, бывшего тренера клуба «Лонг-Айленд Пантерз» в ЛСС, своим посредником между Брайантами. «Гэри был моим проводником для личных контактов с семьей, – объяснил Ваккаро. – Гэри дал мне доступ».
Ваккаро не мог посещать школьные игры Коби, но Гэри Чарльз мог, потому что он был другом Джо Брайанта. Они познакомились, когда Джо, будучи помощником тренера в «Ла Саль», занимался скаутингом одного из игроков Чарльза в ЛСС. «У нас установилось взаимопонимание, – объяснил Чарльз. – Он смотрел, как мы играем, а потом приглашал меня посмотреть, как играет его сын, и я уходил со своей площадки после игры и смотрел, как играет Коби. Чем больше я наблюдал за Коби, тем больше восхищался им. Кроме того, мне нравился характер Джо, – он много шутил, много улыбался, говорил правильные вещи. С ним легко было ладить, он запросто начинал тебе нравиться».
И дело было не только в игре Коби, но и в его сверхуверенности, которая производила определенное впечатление. «Я говорил людям, что Коби, вероятно, был первым “громким убийцей”, которого я когда-либо встречал, – вспоминал Чарльз. – Знаешь, убийцы обычно ведут себя тихо. Но он тебе говорил, что идет за тобой, а ты все еще ничего не мог с этим поделать.
Многие парни его возраста еще не верили в себя по-настоящему. Недостаточно быть хорошим, нужно знать, что ты хороший. Коби, он верил в это. Коби не стеснялся всего этого. Он говорил вам: “Я буду тем самым парнем”».
Чарльз работал с Ваккаро в обхаживании Фелипе Лопеса, но заметил, что Лопесу, казалось, было все равно, выиграет его команда или проиграет. «Я начал сомневаться, – вспоминал Чарльз. – Его огонь горел по-другому».
Но у многих, кто встречался с Брайантом, возникала иная мысль. «Он был так самоуверен, что это было чересчур», – сказал Майкл Харрис, владелец «Бест Спортс Консультантс», фирмы по спортивному маркетингу. Хотя Харрис, который сам играл в студенческий баскетбол, видел всю работу, которую проделывал Брайант, и его невероятную сосредоточенность. «Я не воспринимал его всерьез, – признался он. – Мне показалось, что он перегибает палку».
ОДНАКО НАГЛОСТЬ БРАЙАНТА ВКУПЕ С ЕГО РАСТУЩИМ ТАЛАНТОМ НАЧАЛИ ПРОИЗВОДИТЬ ВПЕЧАТЛЕНИЕ НА НУЖНЫХ ЛЮДЕЙ. ЗА ДВА ЛЕТА МНОГИЕ ПЕРЕСТАЛИ В НЕМ СОМНЕВАТЬСЯ. ЭТО, В СВОЮ ОЧЕРЕДЬ, ПРИВЕЛО К НОВЫМ РАЗГОВОРАМ МЕЖДУ ГЭРИ ЧАРЛЬЗОМ И ДЖО.
«Джо, очевидно, знал, что я – консультант компании “Адидас”», – вспоминал Чарльз.
Однажды Джо сказал Чарльзу, что Коби подумывает стать профессионалом сразу после окончания школы.
«Что?!» – отреагировал Чарльз.
«Да», – сказал Джо.
«Ты же не хочешь рисковать», – предупредил его Чарльз, отметив, что это очень рискованно. Брайант мог слишком рано стать профессионалом, нарваться на неприятности и быстро разрушить многообещающее будущее в игре, особенно в НБА 1990-х годов. Это была игра для самых мужественных мужчин. Этот разговор дал Чарльзу возможность изложить план Ваккаро.
«А как насчет обувной сделки, чтобы гарантировать, что у него будут деньги?» – предложил Чарльз.
Джо тут же подпрыгнул. Его вера в Коби была столь же велика, как и его вера в самого себя. На самом деле можно было бы утверждать, что непрекращающиеся усилия Джо укрепить эту уверенность и сделали этот момент возможным. Не было лишним и то, что люди, заключившие сделку с «Эйр Джордан» для «Найк», были теми же самыми людьми, которые теперь предлагали аналогичную возможность от «Адидас».
«Давай-ка поговорим об этом», – ответил Джо.
«Вот тогда-то я и сломал его по поводу “Адидас” и всего остального, – вспоминал Чарльз. – Не то чтобы я давил в на то или на это. Я не думал, что это случится, но потом он сделал заявление».
«Мне нравится», – сказал Джо Чарльзу. «Дай-ка я поговорю с Коби и своей женой».
«С этого и начался весь процесс», – вспоминал Чарльз.
На первый взгляд, последний год обучения Брайанта в средней школе был нацелен на победу в чемпионате штата Пенсильвания. Но за кулисами шли важнейшие переговоры об обувном контракте, который позволил бы молодой звезде перейти из средней школы прямо в НБА.
Ситуация представляла немалый риск для Ваккаро, который когда-то подталкивал неоперившийся «Найк» поставить весь свой бюджет на двадцатиоднолетнего Джордана в качестве звезды поддержки компании. Теперь он был настроен биться за то, чтобы «Адидас Америка» пошла на риск из-за простого семнадцатилетнего подростка, и при этом защитника.
«Мир знал, кто такой Майкл, когда мы завербовали его, – сказал Ваккаро. – Мир не знал, кем был Коби, когда мы работали над этой сделкой для “Адидас”. Это была гораздо большая авантюра».
Когда в 1984 году «Найк» пришла за Джорданом, Ваккаро уже работал баскетбольным тренером в колледже и заработал миллионы для компании, которые помогли смягчить риск. В 1994 и 1995 годах он начал наращивать портфолио «Адидас», но у него не было времени построить прибыльную базу, подобную той, что была у «Найк».
«“Адидас Америка” был намного меньше “Найк”, – сказал Ваккаро. – Если мы провалимся с Коби, то, возможно, к девяносто девятому году у нас не будет возможности продолжить делать свой бизнес».
Ваккаро, уволенный из «Найк», снова рисковал своей работой, но выигрыш мог быть столь же существенным. Такой яркий молодой талант, как Коби Брайант, может принести огромную прибыль и помочь «Адидас» выиграть у «Найк» определенную часть рынка. Индустрия нуждалась в молодой звезде, чтобы искать привлечь следующее поколение игроков и болельщиков, и Ваккаро отчаянно хотел привести эту звезду в «Адидас».
Питер Мур также пошел в «Адидас» после «Найк», и сейчас был председателем компании. Когда Ваккаро впервые рассказал ему о Брайанте летом 1995 года, он ответил: «Мы охотимся за семнадцатилетним парнем?»
Но после успеха Джордана индустрия спортивной обуви и экипировки стала относиться к баскетболу так же, как к теннису и гольфу, в которых главные звезды использовались в маркетинге и могли быть найдены в гораздо более молодом возрасте, чем это было раньше. Если они нацелены на молодых игроков, которые показывают свой потенциал быть по-настоящему действующими звездами, игроков можно поощрять становиться профессионалами в более молодом возрасте. Этот процесс уже давно шел в европейском баскетболе. План Ваккаро состоял в том, чтобы стимулировать эту тенденцию и в американском баскетболе. В конце концов, это позволило самым лучшим игрокам начать зарабатывать деньги раньше в своей относительно короткой спортивной карьере.
И, конечно же, это позволило бы «Адидас» продавать тонны обуви.
Эта стратегия также имела дополнительное преимущество, позволяя Ваккаро набрать очки против его двух основных антагонистов, «Найк» и НСАА. Ваккаро, как и все большее число критиков, считал руководящий орган крупной студенческой лиги эксплуататорами, которые, зарабатывая сотни миллионов долларов на трудах очень талантливых молодых любителей, ничего не платили им взамен, кроме стипендий.
Ваккаро проницательно рассудил, что ключ к тому, чтобы все это провернуть, заключается в том, чтобы сохранить переговоры с Брайантами в тайне и придумать выгодную сделку для стесненной в средствах семьи Коби.
«У них были серьезные денежные проблемы, – вспоминал он. – От заработков европейской карьеры Джо почти ничего не осталось».
Подхват
Шон Пауэлл, ветеран спорта, освещающий профессиональный баскетбол, был обозревателем «Ньюсдэй» в Нью-Йорке осенью 1995 года. В октябре того же года на тренировочном сборе Пауэлл беседовал с Риком Махорном, форвардом «Нью-Джерси Нетс», когда игрок заговорил о подростке, которого он видел летом. НБА на короткое время закрылась на очередной трудовой спор, и Махорн работал с различными профессиональными игроками в Филадельфии, в том числе с несколькими из его бывшей команды, «76-х». Они будут проводить товарищеские игры, а затем поднимать тяжести, чтобы подготовиться к сезону, несмотря на локаут. Подросток играл действительно хорошо – настолько хорошо, что каждый раз, когда профессионалы выбирали команды для своих товарищеских игр, подросток не был последним выбранным игроком.
Махорн сказал ему, что это сынок Мармелада. Пауэллу пришлось немного напрячься, прежде чем он вспомнил Джо Брайанта. История звучала интригующе, так что он сохранил ее как идею для своих журналистов.
Пока они разговаривали, легенда о летних тренировках Коби Брайанта разлеталась и передавалась из уст в уста в баскетбольных кругах Филадельфии. Большую часть разговора вели сам Брайант и его отец Джо.
Донни Карр навострил уши, когда их услышал. «Он работал с Дерриком Коулманом и всеми этими парнями вроде Вернона Максвелла, – вспоминал Карр. – Ты бы просто услышал истории типа: “Эй, чувак, Коби там наверху задает этим чувакам работенку”».
Карр спросил об этом Коби.
«Дон, – сказал Брайант, – я просто говорю тебе, чувак, когда тебе выпадет шанс сыграть против этих парней, не бойся, чувак. Просто играй в свою игру. Ты будешь удивлен. Они ведутся на все те же движения, что и старшеклассники».
«Да ладно, – сказал Карр. – Правда, что ль?»
«Чувак, – похвастался Коби. – Они ведутся на все те же движения, приятель. Просто играй в свою игру. Вот что тебе нужно делать».
Брайант вернулся с турнира «Адидас» в Лас-Вегасе и нашел приглашение потренироваться с командой от тренера «Сиксерс» Джона Лукаса. Коби пришел в спортзал и обнаружил, что у Лукаса были на него особые планы.
«Он подошел ко мне, – вспоминал позже Брайант, – и сказал: “Коби, у меня для тебя сюрприз”. Я обернулся, и в дверях появился Джерри Стэкхаус. Мы играли один на один. Это было здорово, очень весело».
Вскоре разнесется слух, что Брайант обыгрывал Стэкхауса в игре один на один, пока не вмешался Джон Лукас и не прервал матч. История обретет свою собственную жизнь, и на протяжении многих лет Стэкхаус будет яростно отрицать ее. По мере того как подобные истории умножались, они имели тенденцию звучать так, как будто Брайант обыгрывал профессионалов. Но такого не было. Никого не «прибивали» тем летом в спортзале в Сент-Джозефе. Но игра Брайанта произвела более чем сильное впечатление на тамошних профи. Он был худощавым старшеклассником, но умел себя держать.
Одним из свидетелей этих событий был Мо Ховард, нанятый Лукасом, его старым товарищем по команде в Мэриленде, чтобы следить за тренировками, потому что по правилам лиги никто из самой команды не мог участвовать в них. Лукас, у которого была дочь, которая собиралась пойти в «Лоуэр Мерион», и который знал семью Брайантов, сказал Ховарду, что Коби присоединится к тренировкам. Эмори Дэбни, подающий надежды десятиклассник – разыгрывающий «Лоуэр Мерион», тоже участвовал в нескольких тренировках. Он вспоминал Брайанта как жаждущего попробовать свои силы в профессиональном спорте.
«Вот что я тебе скажу, приятель, – вспоминал Ховард о том лете, – там я впервые его увидел. И это чистая правда. Мы тренировались два раза в день. Мы начинали в десять утра, а Коби приходил в восемь. Мы заканчивали без десяти двенадцать, а Коби оставался до двух. Мы начинали снова в семь вечера; Коби был там уже в пять. Мы заканчивали в девять, а он оставался до одиннадцати, каждый день. Никто из этих профи не делал этого».
За все это время Ховард не услышал от Брайанта ни единого дурного слова.
Махорн, который был сердцем первого титула плохих парней «Детройт Пистон», подошел к Ховарду и спросил: «Кто этот парень?»
Морис Чикс, тренер, который официально не должен был быть там, задал тот же самый вопрос.
«Откуда он такой взялся?» – спросил Чикс.
«Из “Лоуэр Мерион”», – ответил Ховард.
«И в какой колледж он ходит?» – спросил Чикс.
«Он играет за “Лоуэр Мерион”, – сказал Ховард. – Он учится в выпускном классе средней школы».
«У него просто отвисла челюсть, понимаешь, о чем я?» – со смешком вспоминал Ховард.
Эдди Джонс из «Лейкерс» нашел время поработать с Брайантом после тех летних тренировок. «Коби, – сказал Ховард, – был как губка. Если бы он хотел что-то узнать, то пришел бы и спросил у тебя. Он подходил к Эдди и говорил: “Покажи мне, как это делается, покажи мне, как то делается”. Эдди обучал и наставлял его».
Джонс знал Брайанта уже больше года. Позже, когда Брайант пришел в НБА и занял место Джонса, Ховард часто вспоминал, насколько щедр и бескорыстен был Джонс в работе с подростком.
ДАЖЕ В ТО ВРЕМЯ БЫЛО ОЧЕВИДНО, ЧТО ПОДРОСТОК БРАЙАНТ ПРЕДСТАВЛЯЛ СОБОЙ ТАЙНУЮ УГРОЗУ ДЛЯ ВСЕХ ПРОФЕССИОНАЛОВ РЯДОМ С НИМ.
«Черт возьми, тот, кто его опекал, знал об этом, – вспоминал Ховард. – Говорю тебе, больше всех расстраивался Джерри Стэкхаус. Коби отделывал его каждый день. Если Джерри Стэкхаус был вторым номером на драфте, то Коби должен был быть первым».
«На протяжении всего лета с ребятами я чувствовал себя очень комфортно, – объяснял Брайант в интервью «Ньюсдэй» той осенью. – Никакие бабочки у меня в животе не порхали, не было вообще ничего. Я не чувствовал себя запуганным. Я мог добраться до корзины, я мог попасть броском с прыжка, я мог забить, хотя и не сколько угодно, но я вполне мог получить несколько возможностей для броска. Я смог создавать моменты для своих товарищей по команде и подбирать отскоки. К тому же ребята уважали меня, а когда они уважают тебя, это что-то да значит».
Тони Дилео, скаут и баскетбольный менеджер по персоналу в «Сиксерс», также видел несколько тренировок. Он впервые встретился с Коби в прошлом сезоне НБА, когда Джо привел его на «Спектр», чтобы познакомиться с Майклом Джорданом на матче «Сиксерс» – «Буллз». «Он был тихим ребенком», – вспоминал Дилео о том вечере.
Летние тренировки Коби с игроками НБА принесли неоднозначные результаты, как и следовало ожидать, сказал Дилео: «Но он не сдавался. Я имею в виду, что для парня, который в то время был старшеклассником, он действительно хорошо справлялся. Он был атлетичным и умелым. После одной из игр Стэкхаус и Коби начали играть один на один, и, знаете, Коби действительно играл хорошо, и Джону Лукасу пришлось вступиться и остановить игру».
Сэм Райнс тоже несколько раз приходил посмотреть. «Я был там, – вспоминал тренер ЛСС, – и Верн Максвелл играл против Коби. Позволь мне сказать тебе кое-что, Максвелл “убивал” Коби и нес всякую чушь. Он все время повторял: “Ты не сможешь остановить меня, мальчик”. И все такое прочее, что только можно себе представить. И самое странное, я знаю, что Вернон знатно тусил тем вечером. Я видел его в ночном клубе, а сейчас уже далеко за два или три часа ночи. Потом он проспался, встал утром и просто прибил Коби на площадке».
Брайант явно был недоволен тем, что Максвелл его одолел, сказал Райнс: «Он не очень хорошо это воспринял, но нужно отдать ему должное, потому что он играл так сильно, как я когда-либо видел. Вот тогда-то ты и понял, что Коби станет профессионалом. На следующий день он проспался и прибил Эдди Джонса, который играл за “Лейкерс”. Они играли пять-на-пять. Он уничтожил Эдди Джонса и создал проблемы Стэкхаусу».
В одной игре Брайант столкнулся с профессионалом Вилли Бертоном, который сумел набрать 53 очка в одной игре в предыдущем сезоне НБА. По разным данным, Бертон переигрывал Коби и позволил себе небольшую словесную перепалку. Подросток ответил десятью забитыми бросками, позволив Бертону забить еще всего один. Ветеран в гневе выскочил из спортзала и больше не возвращался. В следующем сезоне он выступал в Европе.
Ховард не мог припомнить, чтобы Джо Брайант хоть раз за все лето приходил посмотреть, как играет его сын. Ховарду действительно не терпелось увидеть своего старого друга. В конце концов он столкнулся с ним в ноябре, когда пошел на «Спектр» посмотреть на игру «Сиксерс».
«Тебе кто-нибудь говорил, что Коби пойдет в профессионалы?» – спросил его Ховард.
Джо ответил, что некоторые люди говорили ему об этом.
«Джоуи, – сказал ему Ховард, – если он сможет, – отправляй его. Отправь его туда».
«Правда, Мо?» – спросил Джо.
«Да, – сказал Ховард, – этот парень, он прибьет всех профи, он затмит всех парней».
С таким количеством разговоров, кружащихся вокруг тренировок и различных свидетелей, помнящих все по-разному, трудно сформировать единое мнение об уровне Брайанта, работающего тем летом вместе с профессионалами, за исключением одного вывода, который действительно имел значение – вывода, который сделал сам Брайант. Он уходил оттуда, думая, что сумеет это сделать, что он может играть против игроков НБА прямо сейчас.
Брайант не был единственным. Сэм Райнс теперь тоже смотрел на него по-другому. Как раз в эти последние летние месяцы тренер мог видеть, что игрок перерос его – и не только его тренерский, но и весь игровой формат. До него доходили слухи о том, что Брайант думает о профессиональном баскетболе, но тренер больше не считал их абсурдными.
«Я не видел в нем ничего особенного, пока он не перешел в выпускной класс, и тогда я понял, что он великий, – вспоминал Райнс. – Это было что-то вроде: “Хорошо, сядь поудобнее, расслабься и насладись шоу”. Этот чувак вроде как бросал мяч сам себе от щита. Дело было не только в атлетизме. Игра на средней дистанции стала просто невероятной, его игра вне дриблинга, игра с остановками. Теперь он просто перебрасывал людей. Он был сильнее, атлетичнее. Так что он совершил переход от этого долговязого парня, который мог только бросать мяч и забивать сверху, к парню, который может забить кому угодно».
Наблюдая за Брайантом в то время, Райнс вспомнил, как Джо играл летом в Лиге Бейкера. «Игра Джо и игра Коби были немного разными, – сказал он. – Когда я смотрел на Джо, то думал: “О боже, он выходит на площадку и просто скользит к корзине и забивает мяч”. Он сделал свое дело. У Коби было что-то более серьезное, чем у Джо. Джо был более естественным, бодрым, гладким. В них есть некоторое сходство, но я не знаю, можно ли сказать, что он смоделировал свою игру по образцу и подобию игры своего отца».
И Коби, и Джо тем летом сказали Джереми Тритмену, что Коби подумывает о том, чтобы вообще пропустить колледж. Однажды августовским утром Джо пришел к Коби на семейную кухню и сказал ему: «Ты можешь быть готов к НБА».
«Джон Лукас всем говорил: “Он очень игровой парень”», – вспоминал Тритмен. Позже Эдди Джонс использовал тот же язык, говоря Тритмену: «Это очень игровой парень».
Несмотря на то что Коби показывал себя в товарищеских играх, баскетбольное сообщество Филадельфии все еще не видело всей работы, которую он проводил вне игр и тренировок, тех многих часов просмотра баскетбольных видеозаписей еще и еще. Никто и представить себе не мог, что кто-то столь молодой и преуспевающий будет прикладывать столько усилий. Джо Брайант считался богатым человеком в Филадельфии, и было распространено мнение, что сыновья богатых людей не так уж много и работают. Они ждут, когда им что-нибудь принесут на блюдечке.
Несмотря на слухи о его развивающейся игре, местные болельщики, тренеры и другие игроки все еще презирали Коби Брайанта как парня из пригорода, не настоящего, парня который является лишь творением своего отца.
«Не думаю, что Джо его баловал, – сказал Райнс. – Я просто думаю, что Джо облегчил ему задачу. Джо облегчал ему жизнь, потому что верил, что если ты сделаешь то, что должен сделать, то все само тебе упадет прямо в руки. А когда он был недоволен, Джо тут же вмешивался. Коби не хотел играть в команде будущих звезд Сонни Хилла с командой против команды Сонни Хилла, а Джо заставил его играть. После каждой игры он говорил: “А, чувак, да это отстой”».
«Без Джо Коби не был бы Коби», – заключил Райнс. – Тем не менее, добавил он, – сама работа была полностью на Коби». Наблюдая за всем происходящим, Райнс пришел к выводу:
«Коби – баскетбольный гений, – объяснил тренер ЛСС. – Я думаю, он работал ради совершенствования. Я думаю, что он изучал игру усерднее, чем кто-либо когда-либо».
Донни Карр тоже знал об этом, хотя тогда и не хотел признавать этого. «С таким же успехом можно сказать, что он был бездомным, потому что именно так он играл, с голодом, с таким сердцем и решимостью, – сказал Карр, оглядываясь назад. – Он всегда старался стать лучше, до такой степени, что отрезал всех и вся. Просто у него было ви́дение. В голове у него была цель, и это было всем для него, это был конец всего, было всем. Он играл так, словно каждая игра была его последней, каждая тренировка должна была стать его последней. У него было больше воли, чем у кого бы то ни было, чувак. Его воля была просто непревзойденной».
В конце лета, привыкнув к тренировкам с профессионалами, Брайант привел команду из Делавэр Валлей к неожиданному титулу в школьном дивизионе «Кистоун Стэйт Геймс», набирая в среднем по 38 очков за игру. Грег Даунер был тренером команды Филадельфии, которую Коби обыграл в матче за титул, набрав 47 очков, заработав еще одну награду МВП.
Его уверенность снова росла, хотя это казалось едва ли возможным. Парень, который жил в Италии, наблюдая за своим отцом и катаясь на автобусе с профессионалами, который был близок к профессиональной игре, теперь вступал на свой собственный великий путь.
Глава 15: Сплочение
Слегка сутулый, очень высокий, очень худой мальчик сел за руль внедорожника ближе к пяти утра, включил зажигание и фары и выехал с подъездной дорожки на Резервейшн Роуд в темное утро, отмеченное сонными уличными фонарями, с намеком на туман и тончайшим следом рассвета, только что показавшимся на горизонте. У него будет как раз достаточно времени, чтобы забрать двух своих младших товарищей и добраться до школы «Лоуэр Мерион», когда сторож откроет для них спортзал в пять часов.
Они немного разминались, а затем приступали к выполнению упражнений. В основном он бросал, а они боролись за подбор.
«Это было просто безумие», – сказал Робби Шварц, один из его двух компаньонов, вспоминая это двадцать лет спустя. Шварц был всего лишь 163 сантиметров ростом и на год младше Коби Брайанта. Его мотивацией для помощи и пособничества утреннему безумию было то, что он надеялся попасть в школьную команду «Лоуэр Мерион», несмотря на отсутствие баскетбольных данных. Из-за того, что несколько игроков закончили школу после разочаровывающего третьего сезона Брайанта, тренеру Грегу Даунеру понадобилось множество новых лиц в составе на сезон 1995/96.
«Только воля – и никакого мастерства, – со смехом говорил Шварц о своей игре. – Я знал, насколько особенным будет этот год, и, знаешь, не имея такого большого таланта, а также будучи невысоким, ты ограничен в том, что можешь сделать. Я имею в виду, что пробежал бы сквозь стену, если бы кто-то попросил меня об этом. Это был своего рода мой способ попасть в команду».
Он восхищался Брайантом, потому что тот, казалось, знал, чего хочет, о чем почти никто из парней вокруг них и понятия не имел. В то время Шварц не мог четко сформулировать это, но он часто думал об этих утренних тренировках, когда начал проходить свой путь во взрослой жизни от карьеры личного тренера до конкурентоспособного бодибилдера и практикующего функционального многоборца.
«Тебе пятнадцать-шестнадцать лет, – объяснил Шварц. – Ты умираешь от желания, чтобы тебя приняли. Ты просто хочешь иметь друзей. А ему было все равно, просто все равно. Для него все это не имело никакого значения».
Он вспоминал семнадцатилетнего Брайанта, который двигался с такой свирепостью, что у новых членов команды слегка округлялись глаза. Задача объяснения их миссии на предстоящий сезон легла на другого восходящего игрока последнего курса, Джермейна Гриффина, который также играл в угнетающе недостижимой близости к плей-офф 1995 года. Позже Брайант поклялся ему: «В следующий раз, когда мы выйдем на паркет в конце сезона, мы будем чемпионами штата».
Гриффин передал послание о торжественной миссии всем и каждому, кто надеялся присоединиться к команде в сезоне 1995/96. Они все знали Брайанта. Как бы знали. Он был улыбающейся, хмурой, изрыгающей рифмы фигурой, парящей над коридорами и столовой «Лоуэр Мерион». Вокруг него поднялась шумиха из-за нового внедорожника. Быстро распространился слух, что теперь он считается лучшим игроком средней школы в Америке.
Сама мысль о том, чтобы играть за «Эйсес», давила на молодых игроков. «Имея такой высокий рейтинг и лучшего игрока страны в этой команде, знаете ли, ожидалось, что мы победим», – вспоминал Шварц.
Ранние утренние тренировки заставили родителей Шварца удивленно поднять брови, напомнив ему о напряженном графике занятий, о школе и еще большем количестве баскетбола во второй половине дня. Но иногда даже пяти дней в неделю было недостаточно.
«По воскресеньям мы ходили в Хаверфордскую школу и играли в мяч там, – объяснил Шварц. – Я думаю, что это то, что отталкивает многих людей от него, потому что они не понимают, что для того, чтобы быть самым лучшим, ты должен делать такие вещи, которые лишают тебя ауры приятного человека. Знаешь, ты должен пожертвовать кучей всего. Люди могут подумать, что ты высокомерен, но ты просто сосредоточен, как будто есть эта грань между ним и всеми остальными. Как люди всегда спрашивают: “Каким он был в старших классах? Был ли он засранцем? Был ли он таким-то? Нет, он просто… он с восьми лет уже знал, чем хочет заниматься”».
Брайант не был симпатичной личностью, сказал Шварц: «Он был больше похож на личность наивысшего качества».
Наводка Большого Рика
Шон Пауэлл решил последовать совету Рика Махорна как раз в тот момент, когда начался школьный баскетбольный сезон. Он позвонил Джо Брайанту и спросил, можно ли ему приехать из Нью-Йорка и посмотреть на одну из игр «Лоуэр Мерион».
Джо идея понравилась, и он встретился с Пауэллом в спортзале в день игры. Они нашли места, чтобы сесть вместе.
«Игра длилась всего секунд тридцать-сорок, а Джо уже буквально сходил с ума по поводу судейских решений, – вспоминал обозреватель «Ньюсдэй». – Он ругался и все такое. Я не придал этому значения. Но через пять минут другой судья свистит по поводу фолившего Коби, и Джо снова встает со своего места, сходя с ума».
«Это ужасно», – сказал себе Пауэлл. У Брайанта было, наверное, два забитых броска за всю первую половину, и колумнист решил, что великодушные советы Махорна никуда не годятся, что он зря тратит драгоценное время.
«Он не был даже лучшим игроком на паркете, – вспоминал он. – Его переиграл тот, другой защитник, кем бы он ни был».
Перед началом второй половины Пауэлл встал и отсел в другой конец зала, чтобы увеличить расстояние между собой и сумасшедшим Джо Брайантом. И все поменялось.
«Во втором тайме Коби просто сошел с ума, – вспоминал Пауэлл. – Он провел первую половину, пасуя мяч. Я знаю, что безумием сейчас было бы в это просто поверить. Но он действительно это делал. Он провел первую половину, пасуя мяч. Во второй половине он бросал с отклонением и все такое. Это было невероятно».
Вновь обретя веру, Пауэлл после игры спустился в раздевалку и сказал Брайанту, что собирается написать о нем репортаж и что на следующий день он хочет приехать из Нью-Йорка и взять у него интервью.
«Давай встретимся в школе», – сказал Брайант.
На следующий день Пауэлл появился в приемной «Лоуэр Мерион» и спросил Коби.
«Да он, наверное, в спортзале бросает по корзинам», – предположил кто-то.
Пауэлл прошел через коридор и спустился по длинной лестнице в спортзал, где Брайант, одетый в уличную одежду и кроссовки, очень небрежно бросал, а другой студент ловил подборы.
Брайант жестом подозвал его к себе, но уже была пересменка, и один из классов направлялся в спортзал. Журналист и Брайант вышли в коридор, где сели на пол и стали разговаривать.
«Я был просто загипнотизирован его игровым интеллектом, – признался Пауэлл. – Мы говорим о молодом парне. Я знаю, что его отец играл, но Коби изменил ход игры и то, что он сделал прошлым вечером, почему он решил не бросать так много в первой половине. Он хотел вовлечь своих товарищей по команде, поднять их уверенность. Но во второй половине, когда он почувствовал, что они терпят неудачу, он вроде как взял управление на себя. Он также все еще искал возможности сделать пас своим товарищам по команде для броска из-под кольца, для легких бросков, чтобы они не чувствовали всего давления. Все тяжелые броски он производил сам. Он рассказывал о своем воспитании в Италии, немного говорил по-итальянски. Я был просто потрясен».
Прозвенел звонок, и внезапно коридор наполнился студентами, меняющими классы, переступающими через журналиста и звездного игрока, сидящих на плиточном полу. Пауэллу было все равно. Он был полон решимости сохранить чары того, что считал магическим интервью.
«Коби поблагодарил меня, – сказал Пауэлл. – Он был ошеломлен тем, что какой-то нью-йоркский журналист приехал взять у него интервью. В нем была какая-то невинность».
По дороге в Нью-Йорк Пауэлл размышлял о том, как он собирается преподнести своим жестким редакторам в «Ньюсдэй» статью о старшекласснике из Филадельфии.
«Он может стать следующим большим игроком», – сказал он им, вернувшись в Нью-Йорк.
Редакторы ответили на это разворотом в воскресном специальном выпуске: первой национальной историей о Коби Брайанте.
В раздевалке после матча с «Нетс» Пауэлл поблагодарил Махорна за наводку.
«Чувак, я же говорил тебе, – ответил веселый грубиян из НБА. – Его выбирали не последним. А у нас там было парочка хороших игроков. Он смешался со всеми остальными, и если ты можешь смешаться с нами, будучи школьником, это уже о чем-то да говорит. Это говорит о твоем месте. Чувак даже меня пытался “размотать”. Он пытался занести мяч сверху, поверх меня!»
Последний бросок
Донни Карр нервничал перед второй игрой в этом сезоне. Его Римско-католическая школьная команда собиралась играть с «Эйсес» Брайанта. Это был бы последний шанс Карра одолеть своего соперника.
«Это был последний раз, когда мы играли друг против друга, – вспоминал он. – Я никогда не забуду, как сильно волновался перед игрой, потому что знал, что Коби стал игроком номер один в стране. Я знал, что на игре будет аншлаг. Это было в Университете Дрекселя, только стоячие места. Я знал, что там были скауты НБА и много скаутов студенческих команд. Все более или менее важные люди, вплоть до спортивных журналистов и парней, которые освещали школьный спорт. У нас было несколько классических сражений. Я был 191 см, он – около 198 см».
«Тогда уже была очень нервная обстановка. Даже мои друзья, пришедшие на игру, ожидали, что Коби будет доминировать надо мной и доминировать в самой игре».
В дни, предшествовавшие этому событию, Карр рассказывал своей бабушке, брату и матери, как сильно он хотел победить в этой финальной игре.
«Это единственное, что имеет значение, – говорил он им. – Здесь будут все. Это тот самый матч».
Во многих отношениях игра была даже больше и серьезнее. Для давних любителей баскетбола Филадельфии это было противостояние лучшего парня из «города» против этого парня из пригорода, который пытался вести себя так, как будто он был настоящим филадельфийцем.
Возможно, это напряжение и объясняет катастрофу. Карр не забил свои первые 4 броска. Он знал, что слишком старается. «Расслабься», – твердил он себе, глядя на Брайанта, уверенного и одетого в свою бордово-белую форму «Лоуэр Мерион» под номером 33.
Наконец, легендарный тренер «Католиков» Деннис Седдон взял тайм-аут.
«Просто забей один бросок, и все будет в порядке, – сказал он Карру. – Расслабься и позволь игре самой к тебе прийти».
При следующем контроле Карр поймал мяч на левом фланге, прорвался по нему и направился прямо в середину площадки набегая на игрока, который упал. Это было похоже на стартовый звоночек.
«С того момента у меня был невероятная первая половина, где я забил где-то 19 из своих 34 очков», – сказал он.
Эмори Дабни, ныне разыгрывающий «Эйсес», пропустил первые несколько игр, так что Брайанту оставалось только управлять командой, полагаясь на свою силу, чтобы выманивать на себя оборону соперника, предоставляя своим товарищам по команде совершить множество бросков без прикрытия. Но ко второй половине общее преимущество талантливых игроков Римско-католической команды сократило преимущество «Эйсес» до шести очков. Брайант ответил тем, что стряхивал двойное тройное прикрытие. По необходимости он наконец-то в одиночку начал справляться с противником. В итоге он набрал 30 очков.
«Он играл невероятно, – сказал Карр. – Но в том-то и дело, что у меня был лучший актерский состав второго плана. А он сам оставил свою команду на втором плане».
«Он должен был сделать слишком многое», – вспоминал Джереми Тритмен, который присоединился к персоналу «Лоуэр Мерион» в том сезоне в качестве помощника тренера.
«Католики» победили с перевесом в полдюжину очков.
После сирены Брайант направился прямиком к своему сопернику.
«Он был в бешенстве, – вспоминал Карр. – Но когда мы подошли друг к другу, он крепко меня обнял».
«Чувак, мне нравится играть против тебя», – сказал ему Брайант.
Затем он сказал, что хотел бы играть с Карром на следующем уровне и что это будет чем-то особенным.
«Он был классным актером», – сказал Карр.
«Донни играл так же хорошо, как и Коби, – сказал Сэм Райнс. – Но Коби был таким техничным и талантливым, что ты просто видел его величие, потому для него все казалось таким простым. И он был в состоянии сделать все сам».
В конце осени, когда начался школьный сезон, статья Пауэлла в «Ньюсдэй» заставила все баскетбольное сообщество задуматься о будущем Брайанта, и особенно в Филадельфии. До этого Тритмен пытался заставить «Инквайрер» написать об этом статью, но после рассказа Пауэлла местные репортеры лихорадочно безуспешно обсудить все слухи, циркулирующие вокруг Брайанта.
«У Коби есть выбор, – заявил Джо. – Он может делать все, что захочет. Наша семья поддержит Коби во всем, на что бы он ни решился».
На вопрос, попытается ли он переубедить сына, Джо ответил: «Зачем же мне это делать? Если Коби чувствует, что он готов, то он получит мое благословение».
Кевин Гарнетт хорошо начал свой первый месяц в профессиональном баскетболе, и журналисты спросили, повлияло ли это на его решение.
«Я не слежу за Кевином Гарнеттом, – сказал Коби. – Я желаю ему всего наилучшего и надеюсь, что он превзойдет все ожидания, но то, что он делает, на самом деле не оказывает на меня никакого влияния».
Они спросили, действительно ли он попытается стать профессионалом.
«Я не могу вам сейчас ответить, – сказал он. – Это было моей целью с тех пор, как я пошел в школу. Я всегда хотел иметь возможность пойти в НБА. Мой отец там играл, но причина не в этом. Мое решение не имеет к нему никакого отношения».
Средства массовой информации, болельщики, тренеры – все по-прежнему крайне скептически относились к тому, что Брайант, при росте ниже 198 сантиметров, подходил под физические и эмоциональные требования профессиональных соревнований. За напряженное лето он прибавил около семи килограммов, доведя свой вес до 91 кг. И все равно выглядел худым.
«Я слышал, как многие люди говорят, что я еще не достиг зрелости для НБА, – сказал Брайант Шону Пауэллу. – Ну, я видел в своей жизни такое, чего обычные парни не видели и не испытали. Я объездил всю Европу, побывал во Франции, Германии, жил в Италии, всю свою жизнь общался с профессиональными игроками. Взрослея таким образом, я думаю, что достиг зрелости быстрее, чем обычный человек моего возраста».
Его спросили, когда он примет решение.
«Может быть, чуть позже в этом году, – ответил он. – Тогда я оглянусь назад и посмотрю, чему я научился как игрок. Вот тогда я и решу. И если я приму решение, я не собираюсь его менять».
Рак, съедающий себя
За поражением от школы Римско-католической церкви последовало сокрушительное поражение от знаменитой школы Святого Антония из Нью-Джерси, примечательное только тем, что Брайант в тот вечер набрал свое двухтысячное очко в качестве школьника.
Оттуда «Эйсес» отправились в Миртл-Бич, штат Южная Каролина, чтобы принять участие в престижном турнире «Бич Бол Классик» против таких звезд, как Ламар Одом, Лестер Эрл, Майк Бибби и Джермейн О’Нил.
Даунер поселил другого помощника тренера в комнату с Брайантом на время поездки, но вместо этого игрок попросил, чтобы Тритмен разделил с ним его двухкомнатный люкс. Вскоре стало ясно почему. Одна спальня была больше и удобнее. Тритмен положил туда свое снаряжение, но только до того момента, когда Брайант предложил им поменяться местами.
«Я тренер, – сказал Тритмен. – В этой комнате должен жить я».
«Ну, – сказал Брайант. – Почему бы нам просто не взять это барахло, не положить его сюда, а потом ты сможешь сюда приходить и болтать с Бином?”
Брайант знал, что другой тренер никогда бы не отдал эту комнату, понял Тритмен: «Он был само очарование».
Они поменялись местами, и вскоре помощник тренера обнаружил вторую причину, по которой Коби обратился к нему. На той неделе Пэм Брайант звонила рано и часто, пытаясь следить за действиями своего сына из своего дома в Филадельфии.
В промежутках между звонками Пэм в номер звонили девушки, разыскивая Брайанта, который с пользой проводил время, бегая по ночам по пляжу и раздавая номер своей комнаты, казалось бы, каждой хорошенькой женщине, которую он повстречал.
«Звонила твоя мама, – говорил Тритмен Брайанту, когда ему все-таки удавалось вернуться в номер. – Я сказал ей, что ты спишь».
«Хорошо, хорошо, – отвечал Брайант. – Спасибо».
«Я реально лгал, – вспоминал тренер. – Я не знал, что мне делать».
Брайант прекрасно знал о властной натуре своей матери, заметил Тритмен, и закатил глаза, как сделал бы любой другой подросток.
«Она чрезмерно оберегала Коби, – сказал Тритмен о Пэм Брайант. – Она волновалась. По поводу успеваемости. Секса. Конечно, у нее были причины. Ее сын был лучшим баскетболистом-школьником Америки. Коби думал, что она слишком контролирует, а сестры слишком опекают его. Она действительно была строга с ним по поводу домашнего задания и тусовок. Они пытались удержать его дома».
В выпускном классе сестры и кузины Брайанта, как сообщается, сговорились быть «блокировщиками члена», пытаясь помешать ему без разбора связываться с молодыми женщинами. У Брайанта была подружка, Джослин, о которой говорили, что она красива и почти так же увлечена учебой, как и он – спортом. В интервью журналу «Ньюсуик» восемь лет спустя Джослин заметила, что быть подругой Коби Брайанта в том возрасте означало проводить много вечеров у Брайантов за просмотром баскетбольных видео.
Для такого активного спортсмена его вкусы были решительно занудными, от увлечения «Звездными войнами» до подростковой комедии «Мойша».
Несмотря на это, он определенно обладал типичной дерзостью молодой звезды. Тритмен объяснял: «Я думал, что это было понятно, основываясь на том, как люди относились к нему, возводя его на пьедестал».
Тритмен, живя в Миртл-Бич с восходящей звездой, нервничал не только из-за звонков Пэм. «Когда я принимаю душ, пол всегда мокрый, – объяснил Тритмен. – Я повсюду разбрасываю полотенца. Я так нервничал, что он вот-вот поскользнется, и говорил себе: “Смотри, чтобы в ванной не было мокро. Если Коби Брайант поскользнется, сломает себе шею, а я стану причиной того, что следующий Майкл Джордан разрушит свою карьеру, я никогда себе этого не прощу. Меня возненавидят”».
Оглядываясь назад, можно сказать, что кульминацией этой недели стало соревнование по броскам сверху, в котором Брайант участвовал с перевязанным больным запястьем, несмотря на протесты своих сестер.
«У него болело запястье, очень сильно болело, – вспоминал Грег Даунер, – и он говорит: “О да, это оттого, что я раздавал слишком много автографов”».
Тренеры, семья, все говорили «не делай этого», но он настаивал на соревновании, даже перепрыгнул через пару товарищей по команде, чтобы завершить один такой бросок, приземлился и подмигнул сидящему рядом Тритмену, а толпа взревела.
«Он перепрыгнул через парочку из нас», – вспоминал Робби Шварц. Никто в команде никогда не видел, чтобы Брайант демонстрировал такую яркую технику. Тренеры были ошеломлены.
«Он все время забивал сверху в играх и во время тренировок, но никогда, знаете ли, такими понторезными движениями», – объяснил Шварц.
Очевидно, Брайант практиковал эти броски вдали от посторонних глаз.
«Это было нечто такое, что ты никогда не забудешь, – вспоминал Даунер. – Я имею в виду только творчество и электричество некоторых из этих бросков сверху. Этот парень любит яркие огни. Я не знаю, найдется ли спортсмен, который любит яркие огни так же, как он».
Он легко победил Лестера Эрла, еще одного школьного феномена, в борьбе за титул по броскам сверху.
Другое дело – командные соревнования. «Эйсес» выиграли свою первую игру, обыграв команду, в которой выступала звезда-девятиклассник Джейсон Кольер. Во второй игре, против команды из Дженкса, штат Оклахома, «Лоуэр Мерион» профукал преимущество в 18 очков, и под конец матча Брайанта выгнали с поля из-за перебора фолов. Он сидел и смотрел, как в овертайме его товарищей по команде переигрывают 21:2.
«Он все время повторял: “Никакой чертовой независимости, никакой чертовой независимости”, – вспоминал Тритмен. – Я понял это так: “Эти парни ничего не могут сделать без меня”».
Это был один из редких случаев, когда помощник тренера видел Брайанта на скамейке запасных. «Он не слишком много там и сидел», – съязвил он.
После проигрыша положение команды стало 3–3 и Даунер собрал своих игроков в гостиничном номере, чтобы поговорить о «раке, съедающем самого себя».
«Он ходил по комнате и определял роль каждого, – вспоминал Тритмен, – и говорил всем, как им нужно совершенствоваться».
«Коби, – сказал Даунер, глядя на свою звезду, – ты должен быть лучшим товарищем по команде, и ты должен вести этих парней».
Затем тренер повернулся к команде и сказал: «Вы, ребята, понятия не имеете, каково это – быть Коби Брайантом, терпеть такое давление, все то, через что он проходит, что он значит для нас, и что он делает для нас, и как усердно он работает. Если вы, ребята, не будете брать с него пример каждый день, тогда я больше не хочу, чтобы вы здесь были».
У каждой хорошей баскетбольной команды есть критический момент, когда она устанавливает свою «иерархию», как позже выразился бы Фил Джексон. То собрание стало для «Лоуэр Мерион» критическим моментом. Даунер становился тренером, который позже привел «Лоуэр Мерион» к нескольким титулам чемпионата штата.
«Он говорил о том, что мы играли эгоистично и не играли как команда, – вспоминал Тритмен. – Больше мы не проигрывали. Мы не проиграли больше ни одной игры. Мы выиграли двадцать семь игр подряд».
Черный хулиган
Взаимоотношения в команде значительно улучшились после возвращения из Южной Каролины, но драма была далека от завершения. Публика начала чувствовать, что происходит что-то особенное, потому что количество болельщиков, казалось, росло с каждой победой. Затем Брайант набрал 50 очков в январском разгроме Марпл Ньютаун. Фрагмент видео из этой игры будет использован годы спустя в рекламе обуви Брайанта.
«Ну знаете ли, это ведь была еще не эра интернета, – вспоминал Даунер. – Это была не эра электронной почты, это была даже не эра видеокамер, но журналисты начали преследовать нас и ходить по коридорам и светить камерами в нашей раздевалке. С моей точки зрения, к этому нужно было привыкнуть, но Коби всегда был очень любезен. Честно говоря, ближе к концу он стал рок-группой, состоящей из одного участника. Я имею в виду что-то вроде поставить автограф на своих кроссовках и типа выбросить их из окна автобуса маленькому мальчику».
Вся команда подпитывалась таким весельем, вспомнил Шварц: «Это были ребята, уверенные в своих силах, но не задиристые. Они были идеальным сочетанием. Например, Брендан Петтит был нашим центровым. Не мог бросать, просто подбирал отскоки и играл в обороне. Он был около 196 см ростом. В команде он был большим белым парнем. Он вообще не хотел получать мяч, был счастлив совершать подборы и играть в обороне. Идеально нам подходил. Джермейн Гриффин, который был силовым нападающим, 191 см, ужасные руки, отлично забирал подборы, ставя корпус. Идеально нам подходил. Дэн Панграцио, отлично бросал, стоя на трехочковой линии, ждал, когда Коби получит двойное прикрытие, а затем отдаст мяч ему, чтобы бросить трехочковый. И снова идеально нам подходил. То, что у нас было в команде в тот год, никогда не было похоже на “Мне нужно больше бросков”. Это было похоже на “Я получу свои броски”, знаете ли, потому что так много внимания было привлечено к Коби. Это была идеальная формула для команды-победительницы».
По словам Шварца, Даунер был «как клон Кржижевски». «Я думаю, что с Коби он хорошо понимал, с кем имеет дело, и его подход к нему явно сработал. Не было много “послушай, вот что тебе надо будет сделать”. Я имею в виду, что это действительно было в большей степени управление личностью».
Все видели вспыльчивый характер Брайанта. Как признавалась сама звезда, он мог сорваться, как и его мать. И когда это случится, лучше убраться с его дороги.
Однажды, как раз перед тренировкой, команде сообщили, что она не может использовать тренажерный зал из-за проблемы с водой и потопом в другом тренажерном зале. Мальчишеской баскетбольной команде придется считаться с другими командами.
«Грегу пришлось отменить тренировку, – вспоминал Тритмен. – Четырнадцать парней просто выбежали оттуда, раздавая друг другу “пятюни”, радостные из-за отмены тренировки, может быть, и не перед тренерами, но когда выбежали в коридор, никто не был расстроен.
Кроме Брайанта».
«Это чушь собачья! – кричал он, стукая мячом от пола. – Это чушь собачья! У нас тренировка, я хочу тренироваться. Это нелепо!»
«Он был так зол, – сказал Тритмен. – И, знаете, это было похоже на… вау!»
«Он был всего лишь ребенком, – объяснил Шварц, – но я думаю, что когда что-то не соответствовало его стандартам, тогда проявлялся его такой хулиганский менталитет. Мне конечно не нравится это слово, но я думаю, что оно подходит. Мол, он просто хотел от всех только самого лучшего, и ничего другого ему не оставалось. Он не любил проигрывать где бы то ни было, и ты получал: “Я не только обыграю тебя, но и буду это делать до тех пор, пока ты этого никогда не забудешь”».
Никто не забудет, как Брайант проиграл в упражнении на тренировке, – впервые за четыре года он проиграл кому-то из своих товарищей по команде, вспоминали тренеры.
«Мы делаем какие-то упражнения, – вспоминает Тритмен. – Это было что-то вроде игры “три на три” на всю площадку. И счет в игре был равный».
Шварц и Брайант были в одной команде, и Брайант был открыт для последнего броска, единственная проблема заключалась в том, что мяч был у Шварца. Шварц часто был товарищем Брайанта по команде на тренировках и всегда подчинялся звезде, за исключением того раза.
«Он делает вид, что дает пас на Коби, а сам идет в жесткий дриблинг и производит бросок, – рассказывал Тритмен. – Шварц буквально последний человек в команде, пятнадцатый в составе».
«Они должны были подумать, что он отдаст мяч, – вспомнил Шварц. – Поэтому я сымитировал пас ему, и мой защитник сделал движение к нему. Я побежал в сторону корзины и не забил из-под щита. Конечно же, команда соперника получила мяч и забила. Коби сорвался с катушек, совершенно реально сошел с ума, крича, вопя: “Кем это ты себя возомнил?” Я имею в виду, представьте, что мне шестнадцать лет. Я маленький, худой. В этот момент я был в ужасе, а он просто никак не успокоится. “Почему это ты бросил?” И я не знаю, что мне делать. Я не знаю, стоит ли просто держать рот на замке. И какое-то время я так и делал, но он все продолжал и продолжал орать».
«Коби буквально пронизывал его взглядом, – сказал Тритмен, – в течение следующих полутора часов. Он пошел за ним в туалет, к фонтанчику с водой. Мы думали, что он его просто прибьет. И я такой: “Чего это он делает? Он самый большой засранец. Он самая большая сволочь. Там же ничего такого и не было-то?”»
Никто из тренеров не попытался успокоить Брайанта или хотя бы что-то сказать ему.
Наконец Шварц пробормотал что-то себе под нос: «Хватит уже» или «Заткнись».
«Я даже не помню точно, что я конкретно сказал, – вспоминал он, – но это было похоже на: «Я все понял. Мы проиграли. Я облажался. Он вроде как услышал меня и типа посмотрел на меня».
Внезапно Брайант бросился к своему товарищу по команде.
«Он ничего не говорил, пока бежал на меня, – сказал Шварц, – но он определенно бросился на меня. Теперь-то я не захотел оставаться на месте и выяснять, что же он собирается делать. Я развернулся и рванул с места. Я был очень быстрым».
Шварц выбежал из спортзала с Брайантом на хвосте. «Я не оглядывался, – сказал он. – Следующее, что я помню, это что я был в кабинете медсестры, находящемся в добрых двухстах метрах от зала, и только тогда я обернулся. В этот момент он перестал преследовать меня».
Через некоторое время Шварц вернулся в спортзал. «Остальная часть тренировки определенно имела тон типа: “Никто ничего не говорит по этому поводу”, – сказал он, – потому что, когда я вернулся в спортзал, мне было так неудобно. Я ведь последний человек в иерархии».
Тренеры по-прежнему ничего не говорили о случившемся и не пытались его остановить. Шварц сказал, что если бы они попытались это сделать, то Брайант, по его мнению, успокоился бы.
Однако впоследствии Тритмен был сильно потрясен.
«Я помню, как ехал домой и увидел светофор, – сказал помощник. – Я такой: “Ну и сволочь. Я знаю Коби уже три года. Я думал, он самый милый парень в мире. А он вот какой засранец”. Потом, сидя на светофоре, я говорю: “Подожди минутку! Это же то, что делает его великим! Именно это и делает его отличным от всех! Вот почему он будет следующим Майклом Джорданом. Вот что делает его особенным и необычным”».
Будь то «другой», «особенный» или нет, но Шварц не забыл об этом инциденте. Несколько недель спустя он и Брайант играли друг против друга в другом упражнении. «Я защищаюсь с другим парнем, а Коби и еще двое нападают. Он осаживается, бросает из трехочковой зоны, попадает. Мы вынимаем мяч из сетки и выходим против него два в один. Я знал, что он не подумает, что я сделаю это. Он думает, что я отдам пас. Поэтому я пошел на него, показал, что буду делать пас, а он стоял там и пытался остановить меня».
Вместо этого Шварц отправил мяч в сетку из-под корзины прямо над Брайантом.
«Он шлепается, падает на паркет, – вспоминал Шварц. – Мяч залетает в сетку. Никто ничего не говорит. Поэтому я вытащил мяч из сетки и вроде как бросил его в Брайанта, пока он лежал на полу. Я бросил в него мячом. Я обернулся, и в этот момент я был на седьмом небе от счастья и побежал назад на свою половину».
Шварц бежал с поднятыми руками, празднуя победу. Его товарищи по команде посмотрели на него и попытались предостеречь. «Я думаю, они были такие: “Да, ты отплатил ему!” Они показывали пальцем. Так что, клянусь божественным вмешательством, я обернулся, и баскетбольный мяч летит мне в голову со скоростью около пятидесяти километров в час, и я ныряю в сторону. И это истинная правда, еще бы мгновение, и мяч ударил бы меня по затылку. Он пытался ударить меня мячом по голове. Мяч летел на меня, и это было похоже на сцену из фильма “Матрица”. Когда я повернулся, я сделал одно из тех движений, и мяч просвистел мимо моей головы. Если бы эта штука ударила меня, я бы потерял сознание».
«Это единственный раз, когда я помню, как он запустил в кого-то мячом, потому что никто не был настолько глуп, чтобы не уважать его, – сказал Шварц со смехом, – но я был мрачный как туча после того самого инцидента. И так как мне удалось отомстить ему, я чувствовал себя просто прекрасно».
Инциденты со Шварцем свидетельствовали о давлении, которое Брайант сам оказывал на себя в течение последнего сезона. В других, более спокойных условиях он находил неудачи товарищей по команде более терпимыми, особенно если другие наблюдали, сказал Сэм Райнс, вспомнив, что однажды, в конце равной игры ЛСС, Брайант имел возможность произвести четкий финальный бросок, но предпочел передать менее талантливому товарищу по команде, который был открыт. «Тренеры все еще говорят об этом, и это самое безумное. Коби был полностью открыт, он приготовился для броска в прыжке. В последнюю минуту он сбрасывает мяч парню, который не забивает из выгоднейшего положения из-под кольца. Он был открыт. Коби мог запросто начать прыгать вверх и вниз, сойти с катушек и все такое прочее, но он оставался спокойным, хладнокровным, собранным, обнял парня и сказал ему: “Хорошая попытка”. Тогда я ощутил новый прилив уважения к Коби».
«Там столько всего происходило, что мы всегда были вместе, – сказал Шварц. – Мы все любили его. Я имею в виду, в большинстве случаев. Иногда мне хотелось убить его, но, похоже, это было просто из-за противоречивой натуры его личности».
Фанаты соперничающих команд пытались воспользоваться его надменностью. Во время одной из стычек в середине сезона с соперником из Сентрал толпа скандировала: «Переоценен! Переоценен!» – в адрес Брайанта. Но это было просто неправдой. Он был на пути к тому, чтобы побить школьный рекорд Юго-Восточной Пенсильвании Уилта Чемберлена и привести «Лоуэр Мерион» к их первому за более чем за полвека выступлению в финале чемпионата штата, и все это было сделано с командой, которую все участники считали значительно менее талантливой, чем ее конкуренты.
Когда они вышли в плей-офф 17 февраля, их победная серия составила семнадцать игр. Плей-офф будет длинным, растянувшимся на шесть недель и закончится во второй половине марта. Сначала шел плей-офф «Района 1». Брайант набрал 50 очков во второй игре, против «Академи парк», еще один разнос.
«Коби просто играл с ними, – вспоминал Грег Даунер. – Они не опекали его каким-то особым образом, и это то, что обычно не дает мне спать по ночам. Знаете, он играет так, как будто может набрать 50 очков левой рукой, и в конце игры пройти на дриблинге между ног от трехочковой линии до кольца. Все мои мысли в такой вечер сводились к одному: “Когда я смогу вывести его из игры?” Я не хотел проявлять себя неспортивным по отношению к сопернику, и уже было несколько случаев, когда он взрывался и устраивал такие скандалы, в которых, если бы я был тренером-придурком, то он мог бы набрать и 70 очков».
«Только в первой половине он забил шесть трехочковых», – вспоминал Тритмен.
Это была последняя игра Брайанта на площадке «Лоуэр Мерион».
«Моя карьера началась в этой раздевалке, в этом спортзале, – сказал Брайант позже. – Болельщики проявили свою поддержку. Это печально, но время идет».
Три года спустя Брайант скажет, что две его 50-очковые игры в том выпускном классе были почти захватывающими, и это опыт, который он жаждал повторять еще и еще, это чувство доминирования. Это стало мерой, с помощью которой он стал устанавливать цену своего доминирования. Если он и не давал Даунеру спать по ночам из-за беспокойства о плохом спортивном поведении, то Брайант тоже лежал в темноте, наслаждаясь ощущением того, что он – тот самый.
Донни Карр приподнял брови при виде второй игры в 50 очков и часто вспоминал об этом на протяжении многих лет. Это станет темой для разговоров в его беседах о Брайанте. «Коби стал мастером в НБА, – сказал Карр, – но тот же самый Коби Брайант, которого боялись за то, что он забивал по 50 очков в НБА, он был таким же и в одиннадцатом и двенадцатом классах школы. Он начинал доминировать, и это было не просто “о, ну, я и ты, у нас все получится”. Нет, он пришел, чтобы доминировать над тобой. Когда попал в НБА, он стал мастером этого, но у него было такое же мышление и в двенадцатом классе. Он выходит на площадку, чтобы набрать 50 очков».
Карр всегда удивлялся, почему Брайант снова и снова отрабатывает самые сложные броски. В играх с двойным и тройным прикрытием он пасовал на открытых товарищей по команде, только чтобы увидеть, как они своими бросками частенько промахиваются. В какой-то момент, если его команда собиралась победить, Брайант знал, что ему придется произвести самому эти броски в борьбе против нескольких защитников. «Он знал, что в игре будут моменты, хотя он видел, что ребята открыты, где он должен был создать бросок сам для себя, – сказал Карр. – То, как он в этом практиковался, было инновационным и творческим, и у него просто была такая мысль, что он может это сделать».
«Эйсес» вышли на «Коутсвилл», чтобы встретиться со своим старым приятелем Ричардом Хэмилтоном в районном полуфинале. Джермейн Гриффин на удивление эффектно будет опекать Хэмилтона, будущего профессионала. Местом встречи была большая старая арена Филадельфии, «Палестра», вспоминал Джереми Тритмен, где все билеты были распроданы и, по слухам, ими даже спекулировали: «За секунду до конца первой половины Коби поймал мяч прямо перед корзиной и выполнил бросок сверху через голову. Это было сенсационно. Я ходил на “Палестру” на протяжении двадцати лет. Не думаю, что когда-либо слышал на этой арене нечто более громкое, чем в тот момент. Когда мы уходили на перерыв, с обеих сторон трибун раздавались стоячие овации. Это было так громко, что болельщиков можно было понять и зауважать. Это было похоже на Коби-истерию».
Победив «на тоненького», «Лоуэр Мерион» в финале окружного чемпионата должен был встретиться с «Честером», в котором играл еще один товарищ по команде «Лоуэр Мерион», супербыстрый защитник Джон Линехан.
В прошлом сезоне «Эйсес» проиграли «Честеру» в 27 очков, поэтому каждый игрок написал на своей майке номер 27, чтобы сохранить свежим память об этом конфузе. Проигрывая восемь очков к перерыву, «Лоуэр Мерион» бросился отыгрываться, заряженный энергией от броска сверху в исполнении Брайанта, и выиграл со счетом 70:63.
Обе команды вышли в плей-офф чемпионата штата класса AAAA. «Эйсес» одержали еще три победы и снова оказались лицом к лицу с «Честером» и Линеханом в полуфинале штата, еще один поединок в «Палестре» с домашней командой. Линехан, который позже стал лидером всех времен НСАА по перехватам, был оружием, в последний раз развернутым против них.
«В тот год “Честер” был так хорош, – вспоминал Робби Шварц. – Я имею в виду, обстоятельно, с первого по пятый номер, они были намного лучше нас».
Интенсивность вышла за рамки самой игры. Тренировка на той неделе была вся пропитана ею. «Мы усердно тренировались, – вспоминал Даунер, – но, конечно, ныряя в такую игру, меньше всего хочется получить травму».
«В нашей команде был еще один очень невысокий черный парень по имени Лео Стейси, который был старшеклассником, – вспоминал Шварц. – Мы были как близнецы. Но он был черным, я белым. Однажды мы были на тренировке и играли “семь на пять”, так что Коби прикрывали двое. Обычно мы с Лео прикрывали Коби, просто чтобы он по-настоящему привык к кишащей обороне. Коби пошел поперек площадки, а Лео пошел на перехват и вошел в него головой, разбив Коби нос. Знаешь, он ударил его головой прямо в нос».
«Лео Стейси в лучшем случае ростом 173 см, – сказал Даунер. – У Коби был сломан нос, буквально раздроблен, и это за семьдесят два часа до полуфинала штата».
«Он истекает кровью, – сказал Шварц. – У него на носу пакет со льдом».
Персонал увидел, что ему нужна немедленная медицинская помощь, и, уткнувшегося лицом в пакет со льдом и завернутого в большое полотенце, вывел его из спортзала.
«Выходя из спортзала, он попросил мяч, – сказал Шварц. – “Кто-нибудь, бросьте ему мяч!” Он на трехочковой линии. Он был где-то в метре позади него с левой стороны. Он хватает мяч, бросает его левой рукой и тот со свистом залетает в корзину, в то время как сам Коби уходит с тренировки со сломанным носом. Я помню, как сидел там и думал: “Ты что, черт возьми, издеваешься надо мной?” Типа: “Что это только что произошло?” Типа: “Да это просто невозможно”. Это было как “Да, ладно, мой нос сломан. Да, я истекаю кровью. Просто дайте мне мяч!”»
Годы спустя Шварц вспоминал об этом моменте во время просмотра документального фильма «Муза Коби Брайанта», в котором Брайант сказал о своих многочисленных травмах в профессиональном баскетболе: «Сам момент более значителен, чем травма. Ты не чувствуешь боли».
«Нам пришлось быстро найти для него маску», – вспоминал Грег Даунер.
Он ненавидел маску, и в раздевалке, перед установкой, он швырнул ее о стену, произнеся эпитет, который наэлектризовал команду.
Линехан, товарищ Брайанта по команде «Все Звезды Сэма Райнса», «пировал» на разыгрывающих «Лоуэр Мерион» в ту мартовскую ночь в переполненной «Палестре», где люди сидели в проходах и толкались за места и хорошую видимость борьбы.
«Коби заработал восемь моментов контроля мяча в полуфинальной игре против “Честера”, – вспоминал Джереми Тритмен. – Он забирал мяч и слева и справа».
Брайант боролся с неприятностями и помог установить слабенькое лидерство для «Эйсес», пока Линехан не вернул «Честер» в игру в четвертой четверти серией перехватов.
«Наш разыгрывающий Эмори Дабни в четвертой четверти три или четыре раза отдавал мяч сопернику, – вспоминал Шварц, – и он чуть не плакал».
Брайант, который также был унижен быстротой Линехана, не хотел иметь ничего общего со слезами, вспомнил Шварц: «Я имею в виду, что Коби наехал за Эмори, пусть тот и ревел».
«Возьми себя в руки, – сказал ему Брайант во время тайм-аута. – Что ты делаешь?»
«Эмори был в десятом классе, – вспоминал Шварц. – И он играл против Джона Линехана, одного из самых быстрых людей, которых я когда-либо видел в своей жизни. “Честер” догнал по счету и в конечном итоге свел игру к ничьей».
Это был ключевой момент всего сезона во многих отношениях. «Коби удержал Эмори в состоянии игры, – сказал Шварц, – и когда время истекало, Эмори в конечном итоге заблокировал удар Линехана, отправляя игру в овертайм. Я всегда думал, что, как бы ни был подавлен Эмори в эти последние мгновения, Коби, оставаясь на своей волне, позволил ему вернуться в игру и блокировать тот бросок в концовке».
По словам Шварца, жесткая речь Брайанта как будто поддержала соревновательный огонь Дабни в самый его худший момент: «Иначе он мог бы погаснуть».
«Коби набрал 39 очков и совершил лучший бросок сверху в своей школьной карьере», – вспоминал Тритмен.
«В овертайме он бегал от одного края площадки до другого, проходил на дриблинге через всех, забивал сверху и зарабатывал фолы», – сказал Даунер о моменте, который закрепил победу.
И неважно, что Брайант, несмотря на жутко сломанный нос, так неистово вел свою команду через двадцать шестую победу подряд. Накануне финала чемпионата штата класса АААА городские радиоволны были полны разговоров о парне, который не должен становиться профессионалом, вспоминал Тритмен: «Спортивное радио прибивало его. “Этот парень пытается попасть в НБА. Да он даже не может провести мяч по площадке в игре против ‘Честера’!” Я говорил им: “Джон Линехан – самый быстрый защитник в стране!”»
Стараясь найти свою игру, Брайант в первой половине игры неважно играл из-за сломанного носа, плохо бросая трехочковые, и это выглядело так, как будто ему реально нужно было около четырех лет стажировки в студенческом баскетболе. В течение первых трех четвертей он произвел целых 25 бросков и попал лишь 8 раз. В четвертой, однако, он забил дюжину бросков и помог сдержать натиск «Честера».
Во время автобусной поездки на финал против «Эрис Кафедрал Преп» на «Хершипарк Арене» в Херши напряжение в команде было очень сильным.
«Раньше мне нравились эти моменты, – сказал Шварц об автобусных поездках «Эйсес», – то напряжение, которое накапливается перед игрой. Коби сидел сзади. В задней части автобуса обычно сидели лучшие парни. Раньше мы устраивали такие рэп-баттлы, где парни вставали и просто читали что угодно в течение десяти-двадцати секунд. И так каждый по кругу. Это было типа “ты давай, а теперь ты, и теперь ты”, и это было очень весело. Парни выстреливали друг в друга словами».
По крайней мере, часть напряжения спадает, чтобы снова возникнуть в течение времени перед установкой на матч. В финале «Эри» сразу же захватили контроль над скоростью игры и держали Брайанта на голодном пайке в первой четверти. Он набрал 8 очков во второй четверти, но «Эри» вели в счете 21:15 в первой половине. «Эйсес» захватили лидерство в 6 очков в третьей четверти, но «Эри» снова получили контроль над темпом и сумели продвинуться вверх, 41:39 к концу игры. Шквалом фолов «Эри» обеспечили Брайанта и его товарищей по команде достаточным количеством очков со штрафных, которые, со своей стороны, создали достаточное преимущество, давая возможность своенравной молодой звезде выиграть титул чемпионата штата, о котором он говорил с первых дней в пригородной школе, первый титул школы за более чем полвека.
Он, Гриффин и Даунер высоко подняли большой трофей, и болельщики увидели его в Херши.
«Я помню, что поездка на автобусе домой была просто как самая лучшая автобусная поездка в моей жизни, – сказал Шварц. – Там мы были так счастливы».
Будет и парад с пожарными машинами и далматинцами, едущими вместе с командой. Но прежде всего они вернулись домой в тот первый вечер в качестве чемпионов и собрались в доме одной из девушек из группы поддержки. Как и на протяжении всего плей-офф, они слушали «Фуги» (Fugees), песни с альбома «Счет» (The Score), который той зимой был очень популярен. Они просидели всю ночь, чувствуя, что после стольких совместных переживаний им вместе предстоит пережить последние мгновения. «Есть одна песня, в которой говорится о том, чтобы быть номером один, – сказал Шварц, – и я просто помню, как был в той гостиной, в обстановке, подобной этой, где все мы сидели рядом, девушки из группы поддержки и вся команда, когда эта песня начала играть, и она приобрела совсем другой смысл, потому что мы только что выиграли титул чемпиона штата».
После игры Брайант сказал журналистам, что наконец-то собирается немного повеселиться.
Так все и было, болтаясь всю ночь с друзьями своего возраста, впитывая каждую секунду, никакого алкоголя или чего-нибудь тяжелого, за исключением, может быть, песен самих «Фуг». В конце концов, одна из заглавных строчек этой записи звучала в тот момент.
«Готовы или нет? А вот и я».
Глава 16: Команда Брайанта
В то время это не было ясно, но Пэм Брайант была темной звездой, скрытой планетой во вселенной сына Коби. Сэм Райнс тренировал Брайанта в ЛСС почти два года и до сих пор не познакомился с его матерью. Конечно, они с Пэм Брайант часто разговаривали по телефону, обсуждая многие приятные моменты, но в реальности он никогда ее не видел, что свидетельствовало о том, насколько замкнутой она была в плане баскетбольной жизни своего сына.
Гэри Чарльз ни разу не видел ее на соревнованиях элиты или ЛСС, за исключением очень позднего периода, когда она появлялась на турнире только для того, чтобы поиграть там в минигольф со своими дочерями.
Во всяком случае, волейбольные игры часто были более значительными семейными мероприятиями, чем баскетбольные, по крайней мере поначалу. Шария получила известность как одна из участниц проекта «Лица в толпе» журнала «Спортс Иллюстрэйтед» за свою игру в «Темпл», а Шайя получила аналогичную роль в «Ла Саль», поэтому они соревновались друг с другом в старой Среднеатлантической Конференции. Вся семья, включая бабушку с дедушкой и двоюродных братьев, приходила на волейбольные матчи, вспоминал Энтони Гилберт, тогда студент Темпла, который подружился с Шарией.
«Сестры должны были играть друг против друга, – вспоминал Гилберт. – Коби был там, вся семья была там, бабушка с дедушкой, и это было большое событие».
Только на поздних этапах своей школьной карьеры баскетбольные матчи Коби стали значительнее в глазах его семьи, чем волейбольные игры его сестер. В начале выпускного сезона на одной из его школьных игр в «Палестре» был аншлаг, который собрал около девяти тысяч зрителей. Житель пригорода Коби Брайант, возможно, и не был филадельфийским парнем в глазах городских непримиримых фанатов, но своей игрой он наверняка помог продать один или парочку билетов.
Сэм Райнс правильно рассудил, что ему нужно пораньше попасть на арену на эту серьезную игру, и он застолбил несколько мест в первом ряду, накрыв их пальто. Затем он увидел, как к этим местам подошла женщина и, отложив в сторону пальто, заняла их.
«Вы же видели там мое пальто? – недовольно спросил Райнс. – Почему вы его сдвинули?»
Он только что ввязался в свою первую стычку с Пэм Брайант. На самом деле конфликтов было немного, и по времени они были серьезно разнесены друг от друга, вспоминая, признавал тренер со смехом.
Возможно, этот инцидент был закономерным. Пэм медленно, но настойчиво завоевывала среди близких наблюдателей репутацию человека, способного руководить жизнью своего сына. Это стало очевидным во время чемпионата штата в конце зимы 1996 года, когда Коби, по слухам, имел многообещающие отношения с Кристен Эйс Клемент, тогда еще феноменальной баскетболисткой-одиннадцатиклассницей в школе Кардинала О’Хары в Филадельфии. Клемент позже приобрела известность как одна из разыгрывающих Пэта Саммитта в «Теннесси Леди Волс» и как модель «Хавайан Тропик». Как и Брайант, она была близка к тому, чтобы затмить рекорд Уилта Чемберлена в Филадельфии.
Слухи о ее отношениях с Брайантом подтвердились, когда она начала посещать игры «Лоуэр Мерион» в феврале и марте.
«Она была где-то поблизости, – вспоминал Робби Шварц. – Она была красавицей, чувак. Она начала появляться на играх, я хочу сказать, что это было во время окружной серии. Ее нельзя было не заметить. Ростом она была что-то около 185 см».
Она была и там, в Херши, рядом с автобусом. Позже пошли слухи, что Брайанту даже удалось протащить ее в раздевалку команды на празднование победы. Все это было невинно, но когда отношения быстро закончились, то некоторые обвиняли в этом Пэм.
«Соотношение количества черных к белым в “Лоуэр Мерион” составляет около пяти процентов», – заметил Сэм Райнс. Брайант, возможно, изучал свое афроамериканское наследие в подростковом возрасте. «Но насколько черным ты собираешься быть в школе, где в основном все белые? – удивлялся Райнс. – Я уверен, что он и раньше встречался с белыми девушками. Он вырос в культурном фоне, где было приемлемо встречаться с белой девушкой. Я знаю, что он встречался с Кристен Клемент и, возможно, с одной или двумя другими девушками, которые тоже были белыми. Черным ты особо кроме как на площадке нигде и не должен был быть. И даже на площадке речь шла не о том, чтобы быть черным».
Сестра Шария так объясняла это Энтони Гилберту. «Она такая: “У него была вся эта сдерживаемая агрессия, как будто он действительно не знал, на правильном ли он месте, и он не мог самоопределиться в качестве черного человека в этом городе”, – заявил Гилберт. Он такой: “Ну ладно, знаешь что? Я не знаю, что происходит. Я не знаю, о чем вы, ребята, вообще говорите. Я не понимаю этого жаргона, но когда мы окажемся с вами по разные стороны площадки, я вас прибью”».
Команда Райнса и семья Брайанта оказались все более вовлеченными в слияние интересов в течение тех нескольких месяцев, которые они провели вместе в попытке монетизировать таланты Брайанта.
«Мы действительно начали сближаться с Коби и его семьей, – вспоминает Райнс. – У нас был парень, который финансово нам помогал. Через некоторое время это стало довольно дорогим удовольствием».
Как объяснил Ваккаро, у всех университетских тренеров, похоже, были свои тайные посредники. Команды ЛСС ничем не отличались от своих «спонсоров». Сам Ваккаро давал деньги «Адидас» на команду «Все Звезды Райнса», напомнил Райнс. «Сонни давал нам денег на большие покупки», – сказал он. В основном это была помощь в финансировании расходов на участие в турнирах.
И хотя у Брайантов, казалось, были ресурсы, они тоже искали источники дохода. «Джо всегда находился в поисках денег», – объяснил Ваккаро.
По крайней мере, он отказался участвовать в расходах команды ЛСС. «Джо обещал, но деньги так и не принес», – сказал Райнс.
Вместо этого известный местный врач выступил во главе небольшой группы по оказанию помощи семье и команде, объяснил тренер. «Мы ходили во многие места в тех одиннадцатом-двенадцатом классах, и более старшие ребята, они немного повеселились. Джо веселился вместе с нами».
Доктор, по-видимому, интересовался Брайантом не больше, чем как друг семьи и как поклонник, жаждущий разделить с ними этот момент. Этот общий опыт заложил основу для того, чтобы весной 1996 года Райнс и его семья объединились, чтобы рассмотреть предложение «Адидас», сделанное Коби.
Однако для средств массовой информации Сонни Ваккаро удалось сохранить свою миссию в тайне. Многие в НСАА и в прессе предполагали, что присутствие Ваккаро в Нью-Йорке означало, что он пытался повлиять на выбор колледжа проблемной школьной звездой Ламаром Одомом, который играл за команду Гэри Чарльза в ЛСС.
«Поговаривали, что Сонни пытается добраться до Ламара, – со смехом сказал Чарльз, – а тем временем главный приз находился в ста шестидесяти километрах к югу».
Действительно, по мере того как шло время и Ваккаро все больше и больше узнавал о Брайанте, о том, насколько беспрецедентной была его работоспособность, Ваккаро все сильнее стремился совершить сделку.
«Я был посредником, – объяснил Чарльз. – Были только Джо и я. И, кроме того, мы не хотели, чтобы “Найк” пронюхал, что происходит».
Чарльз объяснил, что он тщательно выслуживался перед Джо Брайантом. «Я чувствовал, что если у меня есть хоть какой-то шанс заполучить Коби, я должен завоевать доверие Джо и продолжать двигаться вперед, – сказал он. – К той весне у нас с Джо сложились прекрасные отношения, которые в то время были незыблемы. Я доверял ему и верил в него, а он верил в меня».
Хотя Ваккаро и Чарльз знали, что принимать окончательное решение в сделке будут Пэм и Коби, они позаботились о том, чтобы вести все коммуникации через отца.
«Мы совсем не хотели, чтобы Джо и Пэм думали, что мы переступаем границы дозволенного», – объяснил Чарльз.
Чарльз время от времени сам навещал Коби. «Коби не показал мне ни одной стороны, в которой он бы сомневался», – сказал тренер «Лонг-Айленд» из ЛСС. Но был момент во время сезона «Лоуэр Мерион», когда Брайант действительно испытывал значительные сомнения по поводу решения стать профессионалом. Это продолжалось около недели, пока он размышлял о «Дьюк» и их болельщиках «Кэмерон Крэйзис», гадая, какой будет его жизнь в колледже. Соревновательная натура Брайанта действительно с самого начала была связана с пламенным тренером «Дьюк». Ходили даже слухи о том, что Джо присоединится к штабу «Дьюк», но даже если это были не просто слухи, Кржижевски никогда не делал ему подобного предложения.
Социальные преимущества колледжа, привлекавшие других молодых игроков, не имели для Брайанта особого значения. Один из его школьных товарищей по команде позже вспоминал, что Коби иногда заходил на вечеринку и казался совершенно не в своей тарелке, ему было неудобно, и он был не в духе. Его присутствие на любой вечеринке в этом сезоне было, вероятно, попыткой подростка понять этот элемент социальной жизни, чтобы получить представление о том, что же он может упустить.
Наконец, однажды на семейной кухне Брайант поделился своими сомнениями с отцом.
«Что это ты в первый раз усомнился в себе? – спросил Джо. – Ты же никогда не сомневался в себе, когда учился в школе. Многие люди говорили, что ты не можешь сделать это и ты не можешь сделать то, но ты доказал, что они ошибаются. Так зачем же начинать сейчас? Единственный совет, который я могу тебе дать, – зачем начинать сомневаться в себе именно сейчас?»
Брайант обдумал слова отца и в конце концов пришел к выводу, что тот прав.
«Коби знал, что происходит, но он не участвовал в принятии решений по поводу сделки, – сказал Чарльз. – Я поговорю с отцом, а он расскажет Коби. И я скажу: “Для Коби это хорошо?” И он ответит: “Да, Коби дал добро”».
За все то время, что они строили отношения с Брайантами, Чарльз и Ваккаро так и не определились с точными параметрами сделки, точно не сказали, сколько денег они предложат, сколько будет гарантировано. Это оставалось последним элементом, который нужно было прояснить.
Чарльз объяснил, что разумнее всего быть осторожным. «Это нам все было в новинку. Тогда еще никто не пытался заключить такие прямые сделки с обувными компаниями на прыжке из школы в НБА».
Они обсуждали, как американский профессиональный баскетбол соотносится с игрой на любительском уровне. Их усилия с Фелипе Лопесом были своего рода пробным запуском. Теперь Брайант представлял собой цель, которую очень трудно поразить.
«Мы также знали, что мы должны будем предложить Джо дополнительные деньги, – вспоминал Чарльз. – Без сомнения. Таков был уговор. Джо нужна была работа. Вот почему он тренировал в “Ла Саль”».
Ваккаро знал, что если «Ла Саль» назначит Джо главным тренером, сделки с «Адидас» не будет. «Коби не пойдет в профессионалы, – сказал он. – Джо мне так и сказал. Он сказал, что это единственное, из-за чего все может сорваться. Не знаю, согласился бы с этим сам Коби, но таков был план Джо».
«Местные очень надеялись, что Коби поедет в “Ла Саль”», – вспоминал Грег Даунер.
И все же той весной Джо Брайант стремительно сжигал мосты в своей альма-матер. Университет наконец-то объявил, что Спиди Моррис останется на своем посту. «В тот день, когда Спиди Моррис получил продление контракта, все изменилось, – вспоминал Вонтез Симпсон, который обсуждал ситуацию с Джо. – Джо ушел оттуда».
Позже филадельфийские газеты сообщат, что Мармелад просто перестал ходить на работу и отправил к ним одну из своих дочерей, чтобы та забрала его зарплату. Если Джо строил какие-то долгосрочные планы быть тренером в колледже, то он упустил свой шанс, думали некоторые из его друзей. Моррис еще долго будет горевать из-за того, как сложилась эта ситуация. Неудачный конец работы Джо Брайанта там означал, что он не мог записать это время в свое резюме и назвать Спиди Морриса в качестве лица, могущего дать рекомендацию.
Возможно, самым странным в действиях Джо Брайанта было то, что человек, который испытал столько разочарований в НБА, был таким сторонником того, чтобы его сын не пошел в колледж, а сразу же начал играть в профессиональной лиге, будучи подростком. Джо Брайант, казалось, был готов рискнуть не только будущим своего сына, но и своим собственным.
«Джо знал, что у него есть особый талант», – объяснил Чарльз.
На отца стал еще больше давить фактор поиска дохода. По мере того как шли дни, обстоятельства еще более подчеркивали необходимость, чтобы любая сделка для Коби открывала возможности для его отца.
«Мы знали это и сказали Джо, что он будет работать на “Адидас”, – сказал Чарльз. – Значит, все это сыграло свою роль в том, что мы делали. Джо ни за что не хотел рисковать и отдавать сына в профессионалы, пока у него самого не будет гарантии».
Тот факт, что Брайант нуждался в деньгах, не был чем-то необычным для бывших игроков. Как заметил Чарльз, бывшие профессионалы практически во всех видах спорта испытывали трудности с сохранением денег, которые они заработали, особенно игроки 1970-х годов, когда зарплата была намного ниже, чем у подавляющего большинства контрактов, которые будут выдаваться позже, после того как Майкл Джордан в 1980-х и 1990-х годах сделал спорт более популярным и повысил структуру зарплат для звезд до десятков миллионов долларов.
«Даже Доктору Джею нужна была работа, – со смехом сказал Чарльз. – Когда Джо играл, насколько крутым ты мог стать на самом деле?»
Очевидно, однако, что Джо Брайант правильно оценил некоторые ключевые факторы данной ситуации. Обувная промышленность и американский профессиональный баскетбол превратились в то место, где были готовы платить миллионы только за предположение, что игрок может стать великим. Отец также ясно понимал, что чем скорее спортивный талант сможет заработать большие суммы денег, тем лучше. Профессиональная спортивная карьера была намного короче, чем другие карьеры. Время было драгоценно. Это было не так уж сложно понять, и спрос только начинал управлять рынком талантов. Джерри Рейнсдорф, президент «Чикаго Буллз», купил команду за несколько миллионов в начале 1980-х годов, а затем наблюдал, как за несколько коротких лет Джордан поднял стоимость франшизы до более чем полумиллиарда долларов. Вслед за этим другие богатые люди по понятным причинам хотели заработать на деньгах и развлечениях, которые могло принести им как владельцам команд использование уникального таланта.
Однако помимо всех этих обстоятельств самым важным фактором в уравнении той весны была собственная воля Коби. Он почти не боялся профессионального баскетбола. Это была игра, рядом с которой он вырос в Италии, а никак не среда студенческого баскетбола. Это была та самая игра, о которой постоянно говорил его отец. Брайант сказал себе, что готов сделать решительный шаг, которого еще не делал ни один защитник.
«Нет никаких сомнений, – сказал Сонни Ваккаро, вспоминая 2015 год. – Он самый волевой парень на свете. Он с самого начала знал, чего хочет. Он хотел быть лучше их всех. Кевин Гарнетт не был уверен, что станет профессионалом. Он думал, что должен это сделать из-за результатов его вступительных экзаменов. Джордан играл в студенческий баскетбол. Коби Брайант сделал самый большой шаг. У Коби были самые большие яйца из всех них».
Проблемы
Независимо от того, насколько созрели обстоятельства для заключения «обувного» контракта для Брайанта, сделка чуть не сорвалась. По мере того как дни катились к концу марта, Брайанты становились все более нервными и хотели знать, реальные ли у «Адидас» намерения. Первая неприятность случилась в марте, когда Гэри Чарльзу позвонила на работу жена Ваккаро, тоже Пэм.
«Гэри, сделка отменяется, – сказала она ему. – Сделке конец. Сонни расстроен и сходит здесь с ума».
«Джо приехал в Нью-Йорк, чтобы встретиться с Сонни и с адвокатом, – вспоминал Чарльз, – и одна из вещей, которыми Сонни гордился, заключалась в том, что там были только мы. Никто не знал, что происходит, только мы. Никаких адвокатов. И тут появляется Джо с адвокатом. Так вот, Сонни никогда не доверял никому, кто был вне нашего круга, и ему это не понравилось. Он был расстроен. “Я не знаю, что здесь происходит”, – сказал он».
Чарльз посоветовал Пэм Ваккаро попытаться успокоить мужа.
«Я и сам не был особо спокоен», – признался Чарльз.
Он так нервничал, что пошел и купил «Кит-Кат», свое любимое лакомство, просто чтобы немного успокоиться. В конце концов они с Ваккаро приложили немало усилий, чтобы добраться до этого момента. Успокоившись, Чарльз бросил несколько монет в телефон-автомат возле своего офиса на Уолл-стрит и набрал номер Джо Брайанта.
«Джо, какого черта? – спросил Чарльз. – Что случилось? Сонни в бешенстве. Джо, зачем ты привел этого парня? Я скажу тебе, что тебе надо сделать. Ты возьмешь свою Пэм, затащишь свою задницу обратно в машину и поедешь обратно в Нью-Йорк, и мы закроем эту сделку сегодня же, самостоятельно».
Это было именно то, что Брайанты и хотели услышать. Джо и Пэм направились обратно по автостраде в Нью-Йорк на дневную встречу.
Затем Чарльз отправился в отель, где Ваккаро должен был встретиться с Брайантами. «Мне пришлось сказать Сонни, чтобы он был готов и успокоил свою задницу, – вспоминал Чарльз. – Я сказал: “Сонни, послушай, ты не должен сходить с ума. Я обсудил сделку по телефону с Джо, мы договорились, только не сходи с ума”. Он сказал: “Хорошо, прости”».
Когда Джо и Пэм вошли, Ваккаро встал, чтобы обнять их. «Он чмокнул Джо в обе щеки, изображая объятие», – сказал Чарльз. В этот момент это был классический Ваккаро. В течение многих лет обувной менеджер вызывал подозрения, что он связан с мафией. Когда он впервые выступил перед представителями «Найк» в конце 1970-х годов, они сразу же задались вопросом о его прошлом. Некоторые из них даже хотели, чтобы ФБР проверило его прошлое. Роб Штрассер прекратил подобные размышления и вскоре нанял Ваккаро, чтобы тот запустил эру «обувного подкупа» для тренеров колледжа. Через свой собственный расчетный счет Ваккаро в конце концов раздал миллионы тренерам колледжей, чтобы их игроки носили обувь «Найк».
Ваккаро на протяжении многих лет действительно наслаждался спекуляциями на слухах о своих связях с мафией и даже использовал пришедшее с этим чувство власти в своих интересах. Его поцелуи в щеки игроков заставляли многих из них задаваться вопросом: «Да кто этот парень? Что здесь происходит?»
Выросший недалеко от Питтсбурга, Ваккаро был видным бегущим в школьной команде по американскому футболу в 1950-х годах (новости из той эпохи, когда он однажды занес четыре тачдауна в одной игре).
К двадцати четырем годам он прославился тем, что основал «Дэппер Дэн Раундбол Классик», школьный турнир Всех Звезд, который быстро набрал популярность, потому что в нем участвовали лучшие игроки страны и сотни скаутов колледжа.
«Я знал все шайки в Питтсбурге, – вспоминал он в 2015 году об ауре связей с организованной преступностью, которые у него были. – Я встречался с боссом, знал низовых, но никогда не имел с ними никаких дел. Мне было двадцать четыре, когда я запустил “Раундбол Классик”, но у меня не было никаких преступных дел. Они оставили меня в покое. Они гордились мной».
ТУРНИР СДЕЛАЛ ЕГО МЕСТНОЙ ЗНАМЕНИТОСТЬЮ, СКАЗАЛ ОН: «Я ЗНАЛ ВСЕХ. Я УЖИНАЛ В ЛУЧШИХ РЕСТОРАНАХ. ВОТ ТАК Я И ПОПАЛ В ВЕГАС».
Он начал работать в игорных клубах, которые возили игроков из Питтсбурга в Вегас. Его брат уже был в Неваде, на пути к тому, чтобы стать одним из лучших спортивных букмекеров во всей игровой индустрии. Вскоре Ваккаро проводил часть года в Питтсбурге со своим турниром, а другую часть в Вегасе, зарабатывая комиссионные, делая ставки для клиентов в различных спортивных конторах города. Он наблюдал за крупными игроками в покер и довольно скоро сам влился в эту жизнь – темный период в его биографии, который закончился, когда «Найк» наняла его, чтобы использовать его связи с главными тренерами для создания своего обувного бизнеса.
Это отлично сработало, а затем привело его к идее о создании целой линейки промышленных изделий на имени Майкла Джордана, что снова и еще больше повысило его авторитет в бизнесе, вплоть до его таинственного увольнения «Найком».
Он использовал совместную дружбу с Хоуи Гурфинкелем, гуру Нью-Йоркского пятизвездочного баскетбольного лагеря, чтобы связаться с Гэри Чарльзом и пригласить его на «Финал четырех» в Миннеаполисе в 1992 году.
«Я никогда этого не забуду, – вспоминал Чарльз. – Я никогда в жизни не видел ничего подобного. Войдя в отель, я увидел, что он был полностью заполнен университетскими тренерами. Это было отличное место для поиска, там были все. Я позвонил Сонни в номер. “Пойдем ко мне в номер”, – сказал он. Дверь открыл Сонни в белом халате. Я помню, что увидел его жену Пэм рядом с ним. Я подумал: “О боже, как этот парень заполучил такую красивую женщину?”»
Ваккаро приступил к осуществлению своего плана вторжения в баскетбол ЛСС и попросил помощи у Чарльза. «Я реально на него уставился, – вспоминал Чарльз. – Я посмотрел на Пэм, потом на него, потом снова на Пэм. И сказал себе: “Любой мужчина, который может заполучить женщину с такой внешностью, должен знать, что делает”».
К 1996 году Ваккаро и Гэри Чарльз представляли собой неплохую пару, работавшую на «Адидас» и заключавшую выгодные баскетбольные сделки. В те дни Чарльз носил черные фетровые шляпы и экзотические солнцезащитные очки. И Ваккаро был Ваккаро, полным идей и мотивации, чтобы конкурировать с «Найк». И теперь они были на пороге грандиозной сделки.
Джо Брайант знал о Ваккаро как о парне, который заключил сделку с «Эйр Джордан». Он был счастлив, что Ваккаро поцеловал его тогда.
Люди из «Адидас» быстро изложили суть сделки: более чем $1 млн для Коби гарантированы в первый год в рамках сделки, которая будет объявлена как многолетнее соглашение стоимостью $10 млн. Чего объявлено не было, так это то, что «Адидас» заплатит Джо подъемные в размере $150 тыс. в качестве «сотрудника». Это был весь бюджет, который был у неоперившегося «Адидас Америка», как сказал Ваккаро, оглядываясь назад. «Коби был благодарен, что мы даем Джо деньги».
«Ну что, согласны? – вспоминал Чарльз, как спрашивал Джо в тот день в гостиничном номере. – Джо смотрит на меня, а я смотрю на Джо. Я кивнул ему, и он сказал: “Мы согласны”».
Официально ничего не будет подписано еще в течение нескольких недель, но в конце марта в том гостиничном номере сделка была заключена, все расставлено по своим местам, намерения объявлены.
Они все начали обнимать друг друга. «Старик, – сказал Чарльз, – что это здесь только что произошло?»
А Джо Брайант лишь расплылся в своей улыбке Мармелада.
Классика
К 1996 году Ваккаро «упаковал» свой «Раундбол Классик» в Питтсбурге и перевез его в Детройт, где он получил новое название, «Классик Раундбол Мэджика Джонсона», в комплекте с еще большим количеством школьников-звезд и прекрасным телевизионным контрактом с Диком Витале, делающим комментарии в прямом эфире. Это была прекрасная возможность для «Адидас» изящно продемонстрировать свою новую звезду для следующего поколения обувного маркетинга.
Брайант явно был элитным игроком своего класса в школе. В течение трех сезонов, последовавших за его катастрофическим первым годом, он привел свою школу к рекорду 77:13. На площадке он играл на всех пяти позициях. Он набрал 1080 баллов в списках студенческих организаций, что означало, что в Америке не было колледжа, который не хотел бы забрать его в свою баскетбольную команду. В свой последний год он набирал в среднем 30,8 очка, 12 подборов, 6,5 передач, 4 перехвата и 3,8 блок-шота, доведя «Лоуэр Мерион» до рекорда 31:3. Он завершил свою карьеру в качестве лучшего бомбардира юго-восточной Пенсильвании, набрав 2883 очка, что было лучше, чем у Уилта Чемберлена и Лайонела Симмонса.
После этого выступления он был назван «Школьным Игроком года»[24], баскетболистом года по версии национальной баскетбольной команды «Геторэйд», игроком года по версии «Макдональдса» и игроком года в США по версии «Ю-Эс-Эй Тудэй».
Во время эфира «Раундбол Классик» Витале, ведущий студенческой баскетбольной программы, охал и ахал над «денди в пеленках», как он называл молодых баскетбольных звезд, и с горячностью говорил о зрелой игре Брайанта и его беглом итальянском. Витале даже предложил своим слушателям подсказку, что Брайант может стать профессионалом.
В тот уик-энд Ваккаро пригласил председателя правления «Адидас» Питера Мура в Детройт для окончательного утверждения сделки, и Брайант не разочаровал его. «Это было прослушивание в некотором смысле, – сказал Ваккаро. – Он был великолепен. Он был Коби. Он очень хорошо играл во время двухсторонки на тренировке. Все это помогло закрыть все вопросы в сознании Питера Мура».
Ваккаро был поражен тем, как лихо Брайант начал играть роль следующего Джордана во время поездки на лимузине в Детройте за день до игры. Его голова была обрита наголо. Он говорил, как Джордан. Он перенял многие из его манер.
Они возвращались с пресс-конференции, где обаяние Брайанта было равно обаянию Джордана. В машине Ваккаро упомянул в разговоре Джордана. Брайант наклонился к пожилому итальянцу с печальными глазами и заметил, что он будет лучше Джордана. «Он сказал мне: “я буду лучше, чем он”», – вспоминал Ваккаро. В том сезоне обновленный тридцатитрехлетний Джордан просто выпотрошил остальную часть НБА, ведя своих «Чикаго Буллз» к рекорду регулярного сезона 72–10.
Делая это заявление, Брайант хорошо знал историю Ваккаро и его успех в отношениях с Джорданом. Хотя это казалось невозможным, Ваккаро подумал, что Брайант был даже более уверен в себе, чем Джордан, когда тот был молодым игроком, готовым вступить в мир профессионального баскетбола.
Оглядываясь назад два десятилетия спустя, Ваккаро заметил, что все эти ухаживания «Адидас» сформировали у семнадцатилетнего Брайанта представление о том, что он был следующим Джорданом. Будучи человеком в высшей степени амбициозным, Брайант по полной воспользовался примером Джордана.
Майкл Харрис, промоутер, который той весной тесно сотрудничал с Брайантом, вспоминал, что у Коби дома был шкаф, заполненный критическими исследованиями. «Там хранились все эти видеокассеты с играми Майкла, – сказал Харрис. – Он ставил их, изучал и делал движения».
«Посмотри, что я добавил», – говорил Брайант Харрису, а затем показывал движение.
Он еще усерднее готовился к этой роли.
А теперь люди, которые взрастили оригинальный «Эйр Джордан», пытаются подписать с ним контракт, чтобы он был следующим Джорданом? «Он получил этот посыл машинально и подсознательно, – сказал Ваккаро. – И ему это нравилось».
Сравнение с Джорданом быстро стало бременем для молодого игрока, поскольку публика стала видеть в нем выскочку, который вообразил себя равным великому Джордану. Но никакие любые его подростковые героические фантазии не имели отношения к тому, что Брайант был найден индустрией, разведан, подготовлен и начал играть эту роль. Это, конечно, было важно только в общественном сознании по отношению к имиджу Брайанта.
Сила внушения, конечно, влияла на его путь, но сила, мощь и выносливость самой его целеустремленности имели мало общего с таким внушением. Подлинная сущность Коби не могла быть чем-то, что можно было бы состряпать, предложить или воспроизвести. Эта сущность, сказал Ваккаро, была «настоящим Коби», а не копированием Джордана.
После того как Брайант прошел прослушивание в Детройте, возникли новые проблемы в дебатах о выборе агента. Пока шел апрель, Брайанты хотели встретиться с Ваккаро в Нью-Джерси, чтобы обсудить подход «Команды Брайанта» к управлению карьерой их сына.
«Мы разработали этот план для Коби, – вспоминал Сэм Райнс. – Мы называли его “Команда Брайанта”. Это был план для семьи и Коби, чтобы все они оставались частью того, что делал Коби, для его жизни и его образа жизни, когда он начнет зарабатывать деньги. План был разработан директором по маркетингу, который работал в казино».
Таким образом, Атлантик-Сити подготовился к встрече. «Именно там все начало немного меняться, – сказал один источник, знакомый с ситуацией. – Когда его собирались выбрать на драфте, они собрали эту группу людей, чтобы управлять всеми делами. В то время многие игроки собирали команду людей, включая всех членов их семей, чтобы заниматься делами. Пэм была очень милой и любезной, но она определенно стояла во главе всего этого. Коби начал входить в состав этой команды, а они начали обвиваться вокруг него».
«Итак, у нас была встреча в Атлантик Сити, и Сонни пришел на встречу», – вспоминал Сэм Райнс.
«Многие люди пытались поставить меня на место, как только узнавали, что он собирается стать профессионалом», – вспоминал Ваккаро, добавляя, что члены группы допрашивали его на этом собрании. «Они хотели заняться маркетингом. Там была тетя Коби. Хорошо, даже прекрасно одетая. Но Пэм была начальницей с самого начала».
Встреча была не то чтобы неприятной, но напряженной, потому что группа включала адвоката и хотела выбрать агента для Коби, вспоминал Райнс, в то время как Ваккаро сам планировал нанять агента. «Сонни сидит там, и примерно через пятнадцать-двадцать минут он говорит: “Коби, я собираюсь поставить тебе один ультиматум. Если ты не подпишешь этот контракт с нашим парнем, то потеряешь миллион долларов бонуса за подписание контракта с ‘Адидас’. И все”. Больше их ничего не трогало, кроме этого», – вспоминал Райнс.
«Они сформировали “Команду Брайанта”, – вспоминал Ваккаро. – Вот так они все и собирались жить вечно от этих 20 процентов Команды Брайанта. И я ведь серьезно. Лучше это и не объяснишь. Таков был их план».
«Он был во всеоружии, – сказал Райнс о Ваккаро. – Он летал туда-сюда. Он пробыл там не больше тридцати минут. Никакого ужина или прогулок. Либо ты подписываешь с ними контракт, либо сделка отменяется. А мы рассматривали возможность привлечения другого агента, агента из Нью-Йорка».
На самом деле Ваккаро нанял двух агентов для Брайанта. Один из них, Рик Брэдли, был нанят, потому что Брайант хотел попасть в мир развлекательных программ и музыки. Второй, Уильям Моррис, занимался обувной сделкой, как объяснил Ваккаро.
Еще одним агентом был близкий друг Ваккаро, житель Лос-Анджелеса Арн Теллем, который будет заниматься менее прибыльным контрактом новичка Брайанта с командой НБА.
В то время никто этого не понимал, но наем Теллема будет иметь решающее значение для успеха карьеры Коби Брайанта. Среди многочисленных качеств Теллема в нем было нечто важное, чего никто из них в тот момент не понимал, – он был очень близок с исполнительным директором «Лейкерс» Джерри Уэстом.
Хотя расстроенная «Команда Брайанта» покинула Нью-Джерси в тот день, они не так чтобы совсем сдались. Через несколько дней Гэри Чарльз шел с работы и увидел Джо Брайанта.
«Я даже не думаю, что Сонни знал об этом, но Джо приехал на мою работу, чтобы забрать меня на лимузине. Я уходил с работы, а он смотрел на меня. Джо был там с парой агентов. Джо хотел, чтобы я посидел с ними, и они бы пригласили нас на ужин, и они бы рассказали мне свое ви́дение», – сказал Чарльз.
Чарльз посмотрел на Джо Брайанта и сказал: «Агент – Теллем».
«Хорошо», – наконец сказал Джо.
Через некоторое время Коби и его семья подписали соглашение с «Адидас» и агентами в итальянском ресторане Иль Вагабондо в Нью-Йорке. После того как бумаги были подписаны, Коби Брайант, возможно, почувствовал угрызения совести и задал вопрос обувщику: «Мистер Ваккаро, а что, если бы я пошел в “Дьюк”, я получил бы этот обувной контракт? Заплатил бы мне “Адидас” эти деньги?» – сказал он.
«Нет. Нам пришлось бы отдать деньги и контракт колледжу, “Дьюку” и тренеру Кею», – вспоминал Ваккаро, говоря все это подростку.
«Правда? – ответил Брайант. – Тогда я принял правильное решение, не так ли?»
Ваккаро вспомнил, как был поражен тем, как мало Коби на самом деле разбирался в правилах любительских соревнований. «До сих пор он этого не понимал, – сказал Ваккаро. – Мы никогда не обсуждали, как тренеры и школы делят “обувные” деньги. Но тогда у старшеклассника не было причин даже думать о контракте на обувь, в 1996 году. Он намекал, что если бы он смог получить деньги, то, возможно, поступил бы в колледж».
Как бы то ни было, Брайант теперь подписался на ответственнейший шаг и сразу задумался над многочисленными вопросами о своем будущем.
Чарльз вспомнил, как прогуливался с молодой звездой по Бродвею после того, как он принял решение.
«Мы шли пешком, и люди заметили, что это был Коби, – вспоминал Чарльз. – В какой-то момент он задал мне вопрос: “Как ты думаешь, под каким номером меня выберут на драфте?”»
Чарльз сказал ему, что на его позиции по меньшей мере два игрока, возможно, опережают его.
«Один из них – Антуан Уокер», – сказал тренер ЛСС.
«Я лучше, чем Антуан Уокер, – ответил Брайант, внезапно приосанившись. – О чем это ты говоришь?»
Чарльз вспомнил, как остановился, посмотрел на подростка и подумал про себя: «Да, вот почему ты получаешь все эти денежки. Я думаю, мы заполучили именно того парня».
«Антуан Уокер только что выиграл национальный чемпионат по баскетболу в колледже с Кентукки, – напомнил ему Чарльз. – Он 203 см роста».
«Я все равно лучше, чем он», – сказал Брайант, явно раздраженный.
«Да, – согласился Чарльз, – ты прав, но ладно. Пойдем дальше».
Чарльз сказал Брайанту, что его другим конкурентом на драфте будет защитник Керри Киттлз из Университета Коннектикута.
«Я могу понять, если кто-то предпочтет мне Керри», – ответил Брайант, что снова дало Чарльзу повод задуматься о том, насколько всесторонне молодой игрок уже оценил своих соперников по обстановке.
Позже, когда драфт был полностью отдан на откуп Брайанту, Чарльз вспоминал этот момент и смеялся. «Я наблюдал, – заметил Чарльз, – за очень милым молодым человеком, который был очень послушен и уважительно относился к одителям. Он будет цепляться за слова отца, за то, что тот скажет. Он был как губка, впитывал в себя все».
Бренди, ты прекрасная девушка
«Мы должны сделать твой выпускной грандиозным», – сказал Большой Майк Коби Брайанту той весной.
Большим Майком был Майкл Харрис, владелец «Бест», спортивной и развлекательной рекламной компании, которая имела среди своих клиентов игроков НФЛ, таких как Рэй Льюис и Симеон Райс, а также модную ар-н-би группу «Бойз ту Мен» (Boys II Men).
Когда Брайант подростком только начал водить машину, это зачастую был БМВ его отца. Помня о прошлом, мать позаботилась, чтобы он всегда имел при себе водительские права и регистрационный номер автомобиля. Его будут останавливать из-за дорогого автомобиля, цвета кожи и возраста, предупредила она. И действительно, вскоре его остановили. Когда он получил внедорожник на выпускной год, все было то же самое. Но той весной Брайант всюду ездил на велосипеде, вспоминал Майкл Харрис. Накануне того дня, когда Брайант решил расстаться со своей невинностью, он, возможно, предавался последним детским объятиям, той юношеской свободе, которую он почти никогда не позволял себе на протяжении многих лет.
Харрис жил в нескольких километрах отсюда, но Брайант обычно крутил педали до его дома, тусовался там по вечерам, а поздно вечером снова садился на велосипед и уезжал в темноту.
Харрис считал это опасным, но Брайант не придавал этому значения.
В конце зимы и весной Харрис довольно хорошо познакомился с Брайантом, главным образом благодаря своему коллеге, бывшему выпускнику Университета Вирджинии Джерроду Вашингтону, который был помолвлен с Шарией Брайант.
Сначала Харрис подумал, что свидание со звездой ар-н-би Моникой было бы идеальным для повышения профиля знаменитости подростковой баскетбольной звезды.
«Чувак, мне нравится Бренди», – сказал Брайант.
Харрис знал, что это правда. В ту весну он часто встречался с Брайантом, наблюдая, как тот проходит через изнурительные тренировки, а потом каждый день мчится домой, чтобы посидеть с сестрами и посмотреть «Мойшу», новое телешоу, в котором снималась Бренди Норвуд.
Брайант представлял для Харриса возможность добавить баскетбольных звезд в список своих клиентов, поэтому он разработал план.
Во-первых, Харрис предоставил Брайанту возможность встретиться с членами «Бойз ту Мен». Промоутер позвонил участникам, которые должны были выступить на фестивале «Эссенс» в конце апреля на Медисон-сквер-гарден.
«Я привезу его на “Эссенс”», – сказал он. Звезды ар-н-би думали, что это будет круто, поэтому в битком загруженную последнюю неделю апреля, когда он собирался объявить о своем решении пойти в колледж или стать профессионалом, молодой Брайант отправился на Манхэттен, снял номер в отеле «Фор Сизонс», прокатился на лимузине с музыкальной группой и был на записи одного из шоу с вручением наград, где он попал на глаза таким знаменитостям, как Хэлли Берри, Тайра Бэнкс, Тони Брэкстон и многим другим, которые вскоре станут его знаменитыми знакомыми. В ту ночь голова у него шла кругом, как на вертеле, скажет потом Брайант.
Как только они вернулись в «Фор Сизонс» после мероприятия, Харрис позвонил Брайанту в его номер и попросил его спуститься в номер члена «Бойз ту Мен» Уэйна Морриса. Майк Маккэри, еще один член группы, тоже будет там, сказал он.
«Я вообще ничего не говорил Коби о Бренди», – вспоминал Харрис.
Брайант вошел в комнату Уэйна, и там была Бренди, его телевизионный кумир и предмет обожания. Это был один из самых нервных моментов в его жизни, как позже признался Брайант.
«Боже мой! О боже», – повторял он снова и снова, а все смеялись, видя, как он взволнован. На самом деле Харрис считал, что он хорошо с этим справился.
В то время Уэйн, по сути, встречался с Бренди, и он не был так уж заинтересован в том, чтобы Брайант пригласил ее на свидание, вспоминал Харрис.
«Этот выпускной – серьезное событие», – сказал ему Харрис.
Уэйн неохотно согласился, и позже тем же вечером Брайант и Харрис обсудили идею о приглашении Бренди на выпускной бал. Да, у Брайанта была его постоянная подружка Джослин, вспомнил Харрис, но она была молода, прилежна и невинна. Брайант нуждался в резонансной подружке, которая помогла бы создать будущие возможности.
«Как будто я собирался сказать “нет”», – сказал позже Коби. И вот Харрис набрал номер Норвуд.
«Бренди, Бренди, Бренди, – сказал он. – Мой приятель Коби хочет пригласить тебя на свой бал».
Вот так и пришла в движение великая идея. Было решено, что мать Норвуд свяжется с матерью Коби, и эта мысль привела Пэм Брайант в восторг.
На следующий вечер, в Филадельфии, «Бойз ту Мен» принимали участие в баскетбольном матче знаменитостей и добавили Брайанта в качестве спортсмена в свою команду. Он открыл шоу монструозным броском сверху и фактически провел свой первый раз наедине с Бренди после матча.
Неудивительно, что он был немедленно сражен. Она тоже стремилась к своей мечте, занимаясь актерским мастерством и пением, и ради этого отказалась от большей части своего детства и учебы, работая в частном порядке с репетиторами. С ней было легко разговаривать, и она была просто замечательная, решил Брайант.
Их матери созвонились и пришли к решению, что это все им по вкусу, и свидание состоялось. Брайант разговаривал со своей новой подружкой почти каждый день. Бренди, которая обычно редко отвечала на звонки, брала трубку ради Брайанта, сказал Харрис.
В ПОСЛЕДУЮЩИЕ НЕДЕЛИ ХАРРИС ПОЛУЧИЛ ПРЕДСТАВЛЕНИЕ О ТОМ, НАСКОЛЬКО АМБИЦИОЗНЫМ БЫЛ МОЛОДОЙ БРАЙАНТ. ОН НЕ УХОДИЛ ПОРОЙ ДО ЧАСА НОЧИ, НО КАК БЫ ПОЗДНО БРАЙАНТ НИ ОСТАВАЛСЯ, ОН ВСТАВАЛ РАНО И КАЖДЫЙ ДЕНЬ ПРОВОДИЛ НЕВЕРОЯТНО НАПРЯЖЕННЫЕ ТРЕНИРОВКИ.
Харрису это показалось странным и, откровенно говоря, чересчур.
Брайант постоянно думал о НБА, о том, как он будет играть против профессионалов.
Он сказал Харрису, что может победить Митча Ричмонда. «Деннис Родман не сможет меня сдержать», – заявил Брайант.
«Ты что, с ума сошел? – думал про себя Харрис. – Он верил в себя гораздо больше, чем я или кто-либо другой».
Харрис был далек от такого убеждения, но Коби был его клиентом. И, как и надеялся Харрис, выпускной бал «Лоуэр Мерион» в филадельфийском отеле «Бельвью» был грандиозен.
Среди учеников и родителей поднялся шум из-за того, что Брайант и его роскошная подружка с выпускного вечера буквально захватили мероприятие, но многие из тех же самых людей выстроятся в очередь для фотографий, как только начнется это крупное событие.
Там был журнал «Пипл» вместе с десятками других репортеров и даже спортивными новостниками. Брайант почти разочаровал их. Он с Джермейном Гриффином смотрели баскетбольные ролики – что же еще? – потеряв ощущение времени, и еле успели натянуть смокинги. Гриффин вел дочь Джона Лукаса, ученика «Лоуэр Мерион», а Брайант держал Бренди под руку. Длинноволосый Мэтт Матков, хороший друг Брайанта, был брошен своей дамой в последнюю минуту, поэтому все пятеро забрались в лимузин. Знаменитости проводили время, подбадривая Маткова перед серьезным вечером.
Брайант и Бренди на самом деле наслаждались этим тестовым прогоном накануне их первого свидания на концерте Барри Уайта в Атлантик-Сити, с гостиничным номером Брайанта и расходами, покрытыми тем же доктором, который поддерживал команду ЛСС, объяснил Райнс. Они прогуливались по набережной и смотрели фейерверки. На следующий день после выпускного вечера Брайанты, Бренди и ее мать вернулись в Атлантик-Сити, чтобы еще повеселиться.
Как и надеялся Харрис, выпускной бал с Бренди внес в реноме Коби изрядную долю эпатажа. Это будет абзац во многих и многих биографиях, которые напишут о нем в последующие месяцы и годы.
Брайант быстро впал в щенячью любовь к своей звездной спутнице.
«Это вполне естественно, – сказал Харрис. – У него были свои фантазии и свои мысли».
Равно естественным было и то, что Уэйн был расстроен из-за увлечения Брайанта и теплых чувств Бренди по отношению к Брайанту.
«Уэйн на меня наехал, – со смехом вспоминал Харрис. – Я старался держаться подальше от этого. Но Коби шел к новой славе. Он привлекал к себе много внимания, много женщин».
«И она обладала немалым обаянием, – говорил Харрис о Бренди. – Она была очень умной молодой женщиной. Вполне понятно, что два очень популярных молодых человека будут в восторге от нее».
Среди всей шумихи вокруг прыжка Брайанта в НБА, друг, который работал в И-Эс-Пи-Эн, спросил Харриса в телевизионном интервью: «Ты думаешь, что он настолько хорош?»
Харрис сказал, что он решил поставить на это. Он полагал, что если Коби окажется таким же великим, как его амбиции, то все вспомнят комментарий Харриса. Если Брайант провалится, никому не будет дела до того, что сказал Харрис в 1996 году.
«В конце концов, они будут сравнивать Коби с Эм Джеем», – сказал Харрис своему другу из И-Эс-Пи-Эн.
«Я вроде как верю в это, – сказал Харрис. – На Коби смотрели как на интроверта, но у него были радужные мечты. Он искал людей, которые могли бы поддержать его мечты. Он отличался с самого начала, иначе смотрел на вещи. Он верил в себя гораздо больше, чем я или кто-либо другой».
В словах Брайанта мелькает еще один старшеклассник, ставший в тот год профессионалом. Джермейн О’Нил был крупным парнем, ростом в 213 см, и рассматривался менее рискованным в плане раскрытия, чем Коби, защитник. За несколько недель до того, как Брайант объявил о своем решении, дебаты по поводу выбора обоих игроков усилились. Крис Каррауэлл, который играл против Брайанта, а позже подписал контракт с «Дьюк», сказал журналистам, что Брайант принял «плохое решение. Я понимаю – деньги. Но лучше пойти в университет. По крайней мере, на три года. Я не думаю, что они готовы, морально или физически».
Рик Махорн, с другой стороны, который был свидетелем того, как Брайант действовал в тех летних играх с профессиональными игроками, не видел ничего проблемного в этом решении. «Если это то, чего он хочет, то он готов, – сказал Махорн. – В этом нет никаких сомнений».
Брайант признал еще одну, эмоциональную причину для того, чтобы перейти в профессионалы. Его старый герой, Мэджик Джонсон, вернулся в НБА в попытке возобновить свое соперничество Майклом Джорданом. Мысль о том, чтобы сыграть против них обоих, давала ему еще один стимул как можно быстрее попасть в лигу.
«Я хотел попасть в лигу и играть против этих парней», – признался он позже.
29 апреля Джереми Тритмен помог школе организовать пресс-конференцию, на которой юная звезда объявит о своем решении. Мероприятие, проходившее в спортзале «Лоуэр Мерион», привлекло внимание целого ряда региональных и национальных СМИ, включая «Вашингтон Пост», И-Эс-Пи-Эн и «Нью-Йорк Таймс».
В назначенный момент, подстроенный таким образом, чтобы телеканалы смогли заполучить запись для вечерних новостей, Брайант вышел, одетый в прекрасный коричневый пиджак своего отца, его голова была чисто выбрита, солнцезащитные очки сидели на голове. Это была его первая настоящая генеральная репетиция роли, за которую ему платил «Адидас». Вспомним, что двадцатидвухлетний Джордан принял свои первые важные решения со свойственной ему фирменной серьезностью.
Его товарищи по команде были позади него, позируя и наслаждаясь моментом, стоя лицом к собравшимся журналистам. Они находились в спортзале, где столько раз тренировались вместе с Коби Брайантом, подумал тогда Робби Шварц. «Я помню, как смотрел на него и думал: “Здесь так много камер. Там, наверное, двадцать пять микрофонов”. На голове у него были темные очки, и он сделал объявление, и то был забавный-презабавный вечерок, чувак. Кто носит солнцезащитные очки на голове во время пресс-конференции? Кто носит солнцезащитные очки внутри помещения?»
«В том зале было полно народу», – со смешком вспоминал Тритмен.
Его бритая голова блестела в свете телекамер, Брайант подошел к микрофонам, помолчал, и когда ухмылка снова появилась на его лице, объявил: «Я решил пропустить колледж и перенести свои таланты сразу в НБА. Я знаю, что мне придется очень много работать, и я знаю, что это большой шаг, но я смогу это сделать.
Такая возможность выпадает раз в жизни. Пришло время ею воспользоваться, пока я молод. Я не знаю, смогу ли дотянуться до звезд или луны. И если уж я сорвусь со скалы, то так тому и быть».
На непочтительность, проявленную Брайантом в тот вечер, последует серьезная негативная реакция. Его первое большое публичное выступление создало негативный образ, который будет воспроизводиться в течение двух десятилетий, каждый раз, когда медиаорганизация захочет доказать его дерзость.
Правда была более невинной, говорили и Тритмен, и Шварц. Он просто был молод и стремился насладиться моментом, но неопытен и нервно пытался казаться хладнокровным.
«Я думаю, он немного преувеличивал, потому что понимал, – сказал Шварц. – Смотрите, я думаю, он понимал всю серьезность момента и того, что делал, и хотел немного повеселиться. Мне это даже нравилось».
«Он вроде как играл свою роль и пытался быть интересным, – добавил Шварц. – Знаешь, это могло сработать для одних людей и не сработать для других. Я думаю, что все зависело от того, как ты воспримешь его участие в этом деле. Если на твой первый взгляд – это старшеклассник, проводящий пресс-конференцию в темных очках на голове, то ты можешь сразу невзлюбить его».
Семья старалась подготовиться к негативной реакции общественности, которая нарастала еще до объявления о его решении. Но в конце концов, возможно, не было никакого способа предвидеть глубину неодобрения, вызванного этим моментом, сказал Тритмен. «Похоже, пресса восприняла это как личное оскорбление. В этом не было никакого смысла».
Обозреватель Майк Декурси из «Спортинг Ньюс» писал: «Я не понимаю, почему кого-то волнует, готов ли он к такой жизни, потому как его родителей это, по-видимому, не волнует».
На спортивной радиостанции Филадельфии, ДаблЮ-Ай-Пи, комментатор Говард Эскин раздражал Тритмена своей критикой Брайантов и самого этого хода.
«Он прямо разорвал Коби, хотя он вообще ни разу не видел, как играет Коби», – сказал помощник тренера.
«Он выдвигал теорию за теорией, почему они это делают. Он думал, что за этим стоит [Джо]», – сказал Тритмен.
«Они меня не знают, – сказал Брайант Тритмену на той неделе. – Они не знают, как сильно я этого хочу».
Джо и Пэм Брайант тем временем попытались объяснить репортерам, что произошло после объявления.
«Мы собирались поддержать его, что бы он ни решил сделать, – сказала Пэм. – Будь то колледж или переход в НБА, мы всегда будем поддерживать его. Это то, что мы всегда делаем. Это было решение Коби. У него есть свои цели, и мы всегда рядом с ним, чтобы поддержать его в его решении».
Репортер задавался вопросом, не допускает ли Джо Брайант такого хода просто потому, что хочет жить за счет своего сына.
«Если бы это было правдой, то Коби уехал бы в «Ла Саль» на два года, нашел бы жену, завел бы троих детей и растил бы семью, – сказала миссис Брайант. – Это была мечта Джо, и нас она очень даже устраивала. Джо играл в НБА. Ему не нужно жить за чей-то счет».
«Мне повезло в том смысле, что я был рядом и знаю, в какую воду он собирается ступить, – сказал Джо журналистам. – Есть много родителей, которые не имеют об этом ни малейшего понятия. Я не думаю, что вы можете винить меня за то, что я понимаю, что происходит. Я говорил с самыми разными людьми, и я продумал множество вариантов. Я думаю, Коби повезло, что у него есть кто-то, кто был там. Эй, я бы хотел, чтобы Коби пошел в университет на четыре года и поступил в Гарвард. Но реально ли это? Остался бы он в колледже на один-два года? Это было мечтой Коби. Это его жизнь, так что это было его решение… У меня нет никаких сомнений в моем сыне. Никаких сомнений, просто поддержка и много любви».
Джо напомнил журналистам, что его сын обладает уникальной зрелостью. «Жить в Италии – было ключевой точкой опоры, – сказал отец. – Именно там наши дети научились зрелости и ответственности. Люди, которые сделали негативные комментарии, на самом деле просто не знают Коби. Он суперпарень, и он знает, что он хочет сделать и чего может достичь».
«Мы с женой женаты уже двадцать два года, – добавил он. – Мы прошли через взлеты и падения, но это часть жизни. Но самое главное, что мы хотели вырастить наших детей, чтобы они были сильнее и лучше нас самих».
«Я думаю, что такая реакция ошеломила Коби, – сказал Тритмен. – Я думаю, что негативная информация о драфте, появившаяся позже в Лос-Анджелесе, также ошеломила его. Тогда он был достаточно взрослым, чтобы понимать, что характер его публичности не изменится. Он сказал, что ему все равно и что он будет использовать это, чтобы мотивировать себя работать еще усерднее».
У семьи были поддерживающие ее люди, напомнил Тритмен. «Люди, которые действительно имели для него значение, поддерживали его. У него были дяди, бабушки и дедушки, родители, друзья. Тренерский штаб “Лоуэр Мерион” и его товарищи по команде тоже поддерживали его».
Пэм Брайант призналась журналистам, что у нее были опасения, касающиеся сына, связанные с культурой профессионального спорта, где достаточно «проблем с наркотиками, алкоголем и доступными женщинами», но, по ее словам, «дети знакомятся с этим еще в школе. Коби – уравновешенный молодой человек. Он всегда был сосредоточен на том, что важно. Я не волнуюсь за Коби или кого-то из моих детей, потому что у нас крепкая семья».
Оглядываясь назад, можно сказать, что этот момент был, пожалуй, самым важным в карьере Коби Брайанта, несмотря на то, что он так рано случился в его жизни. Текс Уинтер – тренер, сыгравший важную роль в карьере Джордана и впоследствии ставший наставником Брайанта, – часто проводил время, размышляя о сравнениях между этими двумя игроками и об источниках их величия. Было много различий, но главным отличием, заключил тренер, было то, что Джордан провел три года в колледже, учась играть в командную сложноструктуированную игру под руководством тренера Дина Смита. Этот фон подготовил Джордана к достижению его последующего величия с «Чикаго Буллз», полагал Уинтер.
Уинтер очень привязался к Брайанту и восхищался его непоколебимой преданностью делу, но он также пришел к выводу, что отсутствие у Брайанта опыта игры в колледже было в конечном счете тем, что помешало ему стать бесспорным величайшим игроком всех времен.
Точка зрения Уинтера поднимает вопрос о том моменте весной 1996 года: что, если бы родители Брайанта склонились бы к колледжу и личностному росту Брайанта? Этот вопрос, конечно, остается без ответа. Как бы то ни было, его карьера все равно оказалась бы совершенно замечательной, торжеством его беспримерной решимости.
Конечно, молодой Брайант смело вступил в профессиональную игру и вскоре оказался втянутым в водоворот событий, но он так вклинился в них, как, возможно, никто никогда в истории этой игры не делал. К добру или к худу, но Коби Брайант прокладывал свой собственный курс, отмеченный его путеводной звездой, его непоколебимой волей не оставлять ни одной невыполненной задачи на своем пути.
«Когда мы дали ему миллион в год с дополнительными деньгами для Джо, это показало мою веру в него, – сказал Сонни Ваккаро. – Я дал ему гребаный миллион долларов до того, как он объявил о своем решении, до того, как его выбрали на драфте. Когда я отдал ему все эти деньги, это показало, как сильно я его люблю».
ТЕПЕРЬ, КОГДА ОТ АПРЕЛЯ ОСТАВАЛИСЬ СЧИТАННЫЕ ДНИ, ЕДИНСТВЕННОЕ, ЧТО ОСТАВАЛОСЬ ВАККАРО, – ЭТО ПОПЫТАТЬСЯ ВЫЯСНИТЬ, КАК СДЕЛАТЬ ТАК, ЧТОБЫ СЕМНАДЦАТИЛЕТНИЙ ПАРЕНЬ НА ДРАФТЕ В НБА БЫЛ ВЫБРАН В ПЕРВОМ РАУНДЕ.
Глава 17: Вверх к звездам!
Драфт 1996 года проходил с обычным вихрем уловок и интриг с высокими ставками, которые были еще более драматичными, чем обычно, потому что время покажет, что лучшим игроком был семнадцатилетний защитник без опыта игры в колледже. Лишь несколько команд это тогда увидели и поняли, и, в частности, «Лос-Анджелес Лейкерс» и «Филадельфия-76». Другие команды были впечатлены тем, что они видели в отчетах скаутов и на тренировках, но по понятным причинам не хотели выбирать такого игрока, как Коби Брайант, под высоким пиком на драфте.
Профессиональный баскетбол всегда считался делом для мужчин, игроков со зрелыми телами и с трудом завоеванным опытом. До 1996 года, за четыре десятилетия существования лиги, около полудюжины игроков, в основном крупных мужчин, перешли непосредственно из школы в НБА, причем не всегда с дальнейшим успехом.
1940-е годы и Вторая мировая война открыли дверь для нескольких подростков, которые вошли в игру в то время, когда профессиональный баскетбол только трансформировался в НБА. Но в ту эпоху большинство игроков были ветеранами в полном смысле этого слова. Многие из них служили в армии во время Второй мировой войны. Они знали, как бороться за место в составе, что означало, что для молодых особо много места не было.
Конни Симмонс и Джо Грабоски были подростками той эпохи, которые сделали долгую карьеру надежных игроков, не особо хватавших звезд с неба. Но по большей части профессиональный баскетбол не занимался молодыми игроками.
Профи были рискованным бизнесом в конце 1940-х и начале 1950-х годов. Болельщиков было немного, и почти не было освещения в прессе, может быть, абзац на последних страницах спортивных разделов местных газет. Когда в 1946 году НБА начиналась как Баскетбольная ассоциация Америки, в ней было одиннадцать команд, но вскоре это число сократилось до восьми испытывающих нужду клубов. В те дни ребята играли в студенческий баскетбол с идеей заработать бесплатное образование плюс немного карманных денег от выпускников. Профессиональным баскетболистам платили немногим больше, чем землекопам. Почти все они должны были работать на стороне и во время межсезонья. Они сами стирали свою униформу в гостиничных раковинах, – если у них, конечно, были гостиничные номера.
Отказ от образования в погоне за вялой мечтой о профессиональном баскетболе для ребят той эпохи не был какой-то ставкой на большие деньги; это больше походило на прогулку по Луне. Кроме того, студенческая игра – это гламурная игра. Она привлекала внимание прессы.
У профессиональных команд были свои преимущества при статусе студенческого баскетбола как некоего испытательного полигона. Вскоре в НБА было принято правило, согласно которому, если ты рано покинул колледж, то ты должен подождать, пока весь твой класс не закончит, прежде чем у тебя появится возможность играть. Уилт Чемберлен, мастер игры под корзиной и физический образец своей эпохи, покинул Канзасский университет после двух сезонов, в 1958 году, и ему не разрешили играть в НБА.
Вместо этого он играл за «Гарлем Глобтроттерс», пока его класс не закончил и ему не разрешили присоединиться к старым «Филадельфия Уорриорз». НБА сохраняла такое отношение к студенческим игрокам до тех пор, пока Американская баскетбольная ассоциация не приняла бразды правления в 1967 году, отменив какие-либо правила, запрещающие игрокам обходить колледж, чтобы присоединиться к профессионалам.
Мозес Мэлоун, который пошел в АБА из школы в 1974 году, а затем перешел в НБА, попал в Зал славы. Другие, такие как Дэррил Докинз из «Сиксерс» – старый товарищ Джо по команде, – пришли слишком рано, испытывали трудности в мире взрослых мужчин и так и не реализовали свой потенциал.
По большому счету, профессиональные команды в 1980-е годы избегали молодых игроков, особенно тех, кто хотел попасть в лигу непосредственно из школы. Но Национальная ассоциация студенческого спорта в 1983 году решила принять жесткие новые правила академического отбора, а затем, казалось, все больше ужесточала эти правила с каждым годом, что означало, что все больше и больше спортсменов из неблагополучных семей имели сложности с тем, чтобы найти себе место в студенческом баскетболе. Многие из них закончили двухгодичный неполный колледж, улучшили свои оценки и игру, а затем перешли в «Дивизион I», заканчивая университет.
Эти академические обстоятельства вынудили 211-сантиметрового Кевина Гарнетта в 1995 году пойти в НБА прямо из школы, что, в свою очередь, повлияло на дальнейший выбор Брайанта.
Хотя ранний переход и был возможен, но существовало некоторое сопротивление, причем не только со стороны команд НБА и средств массовой информации, но и со стороны самого комиссара НБА Дэвида Стерна.
Тони Дилео, директор скаутинга в «Сиксерс» в то время, вспоминал, что Стерн дал понять, что не хочет присутствия «скаутов НБА в школьных спортзалах», потому что просто одно их присутствие может побудить молодых игроков принимать плохие решения о своем будущем. Он также хотел защитить саму лигу от наплыва молодых талантов, не подготовленных к жизни профессионала.
В середине 2000-х годов Стерн и ассоциация игроков НБА договорились запретить игрокам напрямую вступать в лигу и запретить скаутам НБА приходить на игры школьников и ЛСС.
Но в 1996 году запретов еще не было, а у Джо Брайанта в кармане уже было соглашение от «Адидас». Этой весной он решил далеко замахнуться. Он знал, что у «Филадельфии-76» был первый выбор на драфте. Вот он и попросил своего старого друга Тони Дилео провести Коби через неофициальные тренировки, чтобы подготовить его к официальным тренировкам, которые другие команды НБА используют для своих оценок его в качестве игрока.
«Джо просто хотел, чтобы с ним немного поработал кто-то другой, может быть, “другой голос”, – вспоминал Дилео, – чтобы Коби знал, чего ожидать».
Дилео никогда прежде такого не делал, но он согласился. Дилео уже видел, как Брайант выступал против профессиональных игроков прошлым летом в Сент-Джозефе, и он видел, как он играл в школе, поэтому ему было интересно посмотреть, как он себя покажет.
Дилео также вызвал посмотреть на игрока еще одного из давних скаутов команды, старого тренера Джо, Джина Шу. На тренировках Брайант не должен был играть против других игроков, а просто выполнял различные упражнения. Если бы тебе абсолютно необходимо было выбрать слабое место в игре Брайанта в то время, то это, вероятно, были бы броски, сказал Дилео: «Он хорошо бросал. Ты знал, что его броски будут намного лучше, потому что он обладал механикой и работоспособностью. Это был лишь вопрос времени. Так что это не было проблемой».
Все те разы, когда Дилео наблюдал за Брайантом, все способности молодого игрока сразу проявлялись на этих неформальных тренировках, вспоминал скаут: «Чем больше я работал с ним, тем больше мог видеть это внутреннее стремление, это невероятное внутреннее стремление быть великим. Ты мог просто видеть, как он работал, как он просто слушал, принимал все и применял к своей игре».
Шу и Дилео прекрасно знали о способностях Джо. Они видели эти гены в замечательном атлетизме сына и его отточенных навыках.
«Если сложить все это вместе с этим напором, то получится нечто особенное, – сказал Дилео. – Все эти великие, величайшие игроки, такие как Майкл Джордан и Мэджик Джонсон, все они обладали невероятным стремлением быть великими. И у него это было. Существует множество игроков с большим талантом, и у них просто нет такой умственной выносливости, такого психологического напора, но у великих все это есть, и именно это я и видел, когда работал с Коби».
Шу был в этом убежден еще больше. Оба скаута думали, что этот подросток должен быть лучшим выбором, как бы ни была возмутительна эта идея на то время. «Мы думали, что он может быть настолько хорош», – сказал Дилео.
Джо Брайант был вне себя от радости, когда Дилео сообщил ему об этом.
И все же Дилео и Шу знали, что им придется столкнуться с трудностями, потому что Джона Лукаса, старого генерального менеджера «Сиксерс», уволили и заменили Брэдом Гринбергом, который ранее работал в «Портленд Трэйл Блейзерс».
Как и многие другие эксперты, Гринберг считал Аллена Айверсона из Джорджтауна лучшим выбором на драфте, просто переполненном талантами. В интервью 2015 года Гринберг отметил, что он играл против Джо Брайанта в колледже и понял, что у Коби были признаки отличного игрока, но он чувствовал, что тот недостаточно развит, чтобы быть номером один в общем выборе. Гринберг также подтвердил, что Дилео и Шу были непреклонны в своем мнении, что Брайант должен быть первым выбором на драфте.
«Мы с Джином даже уговорили Брэда взять этого парня на тренировку, – вспоминал Дилео. – Я сказал: “Вот парень прямо у нас под носом, и он действительно талантлив. Мы должны привести его на тренировку”».
Поэтому Гринберг согласился позволить Брайанту присоединиться к короткому списку игроков, которых команда рассматривала для выбора под номером один. «Мы просто надеялись, что приведем его туда, и он будет настолько впечатляющим, что, возможно, мы рассмотрим его для выбора под номером один, или что мы могли бы попытаться обменяться на него», – вспоминал Дилео.
Скауты стали еще больше продавливать идею взять Брайанта после того, как Айверсон прошел тренировку с командой. «Это забавно, – вспоминал Дилео, – потому что первая тренировка Аллена была действительно ужасной. Нам пришлось пригласить его во второй раз, и уже вторая тренировка была намного лучше».
Тем не менее два скаута команды не видели ничего такого в действиях Айверсона, что заставило бы их передумать. «Мне нравился Аллен Айверсон как игрок, – сказал Шу в 2015 году. – Этот парень был просто невероятным игроком, одним из самых крутых игроков, которые у нас были в лиге, но мне просто больше нравился Коби».
Брайант явился на официальную тренировку в пиджаке и галстуке, переоделся и снова принялся за работу, поражая скаутов «Сиксерс».
В то время «Сиксерс» начали проводить психологические тесты для игроков, с которыми они работали, где были различные вопросы для игроков плюс личная беседа с психологом.
«Все было очень углубленно», – вспоминал Дилео.
Мы провели тест с Айверсоном, Стефоном Марбери, Брайантом и еще несколькими парнями, которые работали с «Сиксерс». Много позже поползли слухи, что Брайант каким-то образом показал некоторые тревожные звоночки на своих психологических тестах. Дилео вспомнил, что тест «Сиксерс» говорил им о Коби Брайанте совершенно другое: «Он был умным, очень конкурентоспособным. У него был характер, чтобы быть великим игроком, очень сосредоточенный, возможно, одержимый. Это была хорошая характеристика».
Возможно, одержимость Брайанта вызвала некоторые вопросы у других команд, сказал Дилео, добавив, что, вероятно, это можно рассматривать как негатив, но одержимость была двигателем, который управлял огромными возможностями величайших игроков игры, таких как Джордан, Мэджик Джонсон и Джерри Уэст.
«Мы высказали свое мнение, – вспоминал Шу, – но организация уже приняла решение. Они собирались взять Аллена Айверсона».
Дилео сказал, что Брэд Гринберг был новичком в этой ситуации. «Он не знал всего того, что знали мы о Коби. Так что это был большой риск. Это была большая авантюра. Я думал, что взять его первым номером – это большая, очень большая авантюра, – признался Дилео. – У Брэда были некоторые сомнения, и я могу их понять при выборе старшеклассника под номером один на драфте. Там были Аллен Айверсон, Стефон Марбери. На том же драфте был и Маркус Кэмби, так что там было много хороших игроков».
В этот момент Дилео изменил свою стратегию и попытался уговорить Гринберга обменять бывшую звезду Университета Северной Каролины Джерри Стэкхауса на еще один высокий выбор, чтобы заполучить Брайанта. Казалось вполне вероятным, что «Шарлотт», выбиравшие под тринадцатым выбором на драфте, набросятся на Стэкхауса, который только что завершил свой первый сезон в «Филадельфии».
«Вот на чем я сфокусировал свое внимание, – вспоминал Дилео. – В Джерри была определенная ценность для обмена. У него был очень хороший сезон новичка. Мы с Джином думали, что Коби будет лучше Джерри, поэтому и настаивали на его кандидатуре».
В то время казалось, что Айверсон идеально подойдет Стэкхаусу как половина будущей филадельфийской пары защитников. Стэкхаус показал, что он хороший игрок. Коби Брайант все еще оставался «семнадцатилетним вопросительным знаком», вспоминал Гринберг.
Как оказалось, Айверсон и Стэкхаус не очень-то ладят друг с другом, отмечал Дилео, оглядываясь назад: «Они не были идеальной парой. Они были двумя молодыми парнями, пытающимися себя проявить. Они оба нуждались в мяче, и для них обоих это не очень хорошо сработало».
Для болельщиков «76-х», задававшихся вопросом, что бы это могло быть, на первый взгляд казалось очевидным, что у Айверсона и Брайанта вполне могли быть одни и те же проблемы, играй они вместе. Но Дилео не думал, что так все и было бы.
По-настоящему великие игроки, такие как Брайант и Айверсон, находят способ работать вместе, помогать друг другу, сказал он, добавив, что поклонники «Сиксерс» никогда не задумывались о том, что могло бы быть, потому что никто не знал, насколько сильно скаутский персонал хотел заполучить в команду Брайанта.
«Я знаю, что все это безумие, – сказал Шу, разочарование все еще было очевидно в его голосе двадцать лет спустя, – но парень, которого мы хотели на драфте, был Коби Брайант, и мы дали это понять. Если бы я был главным, то это был бы Коби. Он был невероятен. Он был чертовски хорошим игроком. Никогда не знаешь, чем все это обернется».
В то время Ларри Харрис был скаутом в «Милуоки Бакс», у которого был выбор номер пять на драфте, и той весной он просматривал Брайанта, играющего за «Лоуэр Мерион». Это был первый раз, когда он видел такого искусного игрока из школы.
«Я и раньше видел школьников, но никто из них не был похож на Коби, – вспоминал Харрис. – Только его грация на площадке и то, как легко он играл. Он явно был лучшим игроком на паркете, и он просто делал игру настолько легкой для всех остальных рядом с ним. Я имею в виду, что он действительно был похож на волшебника, он был отличного размера. У него были длинные руки. Я имею в виду, что он действительно был похож на молодого Скотти Пиппена, просто тем, как он двигался, как он выглядел, какой он был длинный и атлетичный, и очень техничный. Его прыжок был хорош, достаточно хорош, чтобы его уважали, и он мог добраться до кольца как правой, так и левой рукой в любое время, когда бы только захотел».
Харрис не считал Брайанта единоличником, как многие в то время. «Он не был одним из тех доминаторов с мячом, бросающим доминатором, – сказал скаут. – Несмотря на то что он был лучшим игроком в команде, он на самом деле пасовал и делал других игроков вокруг себя лучше. Он опередил свое время».
Но потом Харрис увидел Брайанта во время Всеамериканской Игры под эгидой «Макдоналдса» той весной, и у него возникли некоторые вопросы.
«Как бы ни был хорош Коби, он принял участие во Всеамериканской Игре под эгидой «Макдоналдса», и хотя игра не определяет, кто ты есть, но он не выделялся, – вспоминал Харрис. – Он был хорош, но не доминировал. Он выглядел таким тощим, и ты задавался вопросом, какое влияние он будет иметь в НБА».
В драфте участвовала стайка лучших талантов, вышедших из колледжа, игроков с опытом, которые были гораздо более физически развиты, объяснил Харрис.
«Когда ты выбираешь в первой пятерке-шестерке драфта, – не то чтобы Коби не был достоин этого, – у тебя есть сомнения. Конечно, сегодня ты смотришь на его карьеру и можешь видеть все это, но в то время, просто со всеми данными, которые у тебя были, и все, что ты видел, как делает Рэй Аллен и что делал Стеф Марбери в колледже, было трудно сказать: “Эй, мы собираемся взять Коби перед этими парнями”».
И вот, как и дюжина команд на том драфте НБА, «Милуоки Бакс» принял решение не брать Коби. Они выбрали Марбери и быстро обменяли его на Рэя Аллена.
Кроме того, есть еще один фактор, который вредил Брайанту в «Филадельфии», сказал Харрис. Длинная тень его отца как разочарование родного города была одним из многих таких примеров, которые заставляли команды НБА с подозрением относиться к выбору местного игрока. «В НБА нет никаких правил, запрещающих это, – заметил Харрис, – но в целом люди должны быть осторожны, когда речь заходит о местном парне. Лучше убедиться, что игрок так хорош, как ты думаешь. Не должно быть ни тени сомнения, это должно быть почти и ежу понятно».
Местная сцена может быстро начать давить местного игрока, так же как это произошло чуть позже с Дерриком Роузом в «Чикаго», объяснил Харрис. «Все эти ожидания, билеты и семья – все это будет там каждый день, с чем тебе придется иметь дело. Я имею в виду, что иногда это может быть огромным бременем для парня, если он не в состоянии обработать и справиться со всем этим в таком молодом возрасте».
Вполне возможно, что Брэд Гринберг спас себя, «Сиксерс» и Коби Брайанта от сокрушительных ожиданий и разочарований, доставшихся на долю его отца всего двадцать лет назад.
Той весной Коби просматривали самые разные команды. В ретроспективе многие наблюдатели будут рассказывать о его великих выступлениях уже годы спустя, но правда была в том, что все они в конечном итоге приняли то же самое решение, что и «Сиксерс», и «Бакс».
Накануне драфта Джо и Пэм Брайант ужинали с руководством «Нью-Джерси Нетс» и казалось несомненным, что «Нетс» действительно возьмут их сына под восьмым общим выбором, и Брайанты были в восторге. Он будет рядом с домом, но не слишком близко. И у него будет возможность поиграть.
Однако драфт НБА уже давно продемонстрировал умение растягивать время. Сомнения, казалось, путешествовали со скоростью молнии, и несколько часов могли оказаться вечностью.
Значительный ход
Великий Джим Мюррей однажды заметил, что Джерри Уэст «мог заметить талант через окно движущегося поезда». В течение многих лет Уэст сосредотачивал свою огромную страсть и одержимость на своей игровой карьере в «Лейкерс». Он был тренером команды в течение несчастливых трех лет в конце 1970-х, затем перешел в главный офис и яростно начал миссию по поиску лучших талантов, доступных для франшизы, которую он так любил. Он поддерживал команду «Шоутайм» вокруг Мэджика Джонсона, снабженную свежими талантами, когда «Лейкерс» завоевали пять титулов за десятилетие, пока все это не остановилось в ноябре 1991 года с объявлением Джонсона о ВИЧ и завершении игровой карьеры. Команда переживала трудные времена, поскольку Уэст постоянно искал следующего великого игрока, который мог бы реализовать свой потенциал «Лейкерс» так, как это делал Джонсон.
К 1996 году он погрузился в мучительную задачу поиска способа забрать центрового-тяжеловеса Шакила О’Нила, который разочаровался в игре за «Орландо Мэджик» после того, как команда терпела поражения в плей-офф второй сезон подряд.
Поскольку Уэст был так сосредоточен на О’Ниле, ему и в голову не могло прийти наблюдать за тренировкой молодого парня из Филадельфии. Брайант был запоздалой мыслью, как позже объяснит Уэст.
Но Уэст был близким другом агента Арна Теллема. Именно Теллем сотворил чудеса той весной, сделав Брайанта игроком «Лейкерс», заметил Сонни Ваккаро. Брайант едет в Лос-Анджелес и присоединяется к «Лейкерс», франшизе, которая гордится своими победами в чемпионатах, и станет ключевым фактором ее величия, сказал Ваккаро, отметив, что если бы Брайант перешел в «Нетс» или другую команду, он все равно, вероятно, стал бы одним из лучших на своей позиции. Но приход в «Лейкерс» позволил Брайанту выиграть титулы, что создало ему ауру одного из абсолютно величайших защитников в истории игры, сказал Ваккаро.
Все это подтверждало, по мнению Ваккаро, что он был прав, настаивая на том, чтобы Теллем стал агентом Брайанта. Нью-йоркский агент, предложенный командой Брайанта, вероятно, мог бы привести его в лигу с «Нетс», но Теллем был тем парнем, который устроил ему пробы с Джерри Уэстом. Сам Брайант даже не рассматривал «Лейкерс», потому что у них был двадцать четвертый выбор в первом раунде.
Так уж случилось, что семьи Теллема и Уэста находились вместе на отдыхе. Только из дружбы с Теллемом Уэст согласился, чтобы Коби Брайант провел пару тренировок в «Лейкерс».
В тот день он великолепно показал себя перед Уэстом, выступая против бывших игроков «Лейкерс» Майкла Купера и Ларри Дрю. Подросток «прошелся по ним», как позже признался Уэст.
Вскоре Брайант должен был вернуться в Лос-Анджелес, чтобы сняться в рекламном ролике «Адидас». «Я думаю, ты снова будешь тренироваться с “Лейкерс”», – сказал ему однажды утром Джо.
Тон второй тренировки «Лейкерс» указал Коби, что команда очень серьезно к нему относится. Перед тренировкой Брайант впервые получил возможность подробно поговорить с Джерри Уэстом, который поделился несколькими мыслями о соревновательном уровне НБА. Это было началом наставнических отношений, которыми руководитель команды делился с «пареньком», как вскоре стали называть его поклонники в Лос-Анджелесе. «Он так много знал об игре», – сказал Брайант.
Кроме того, на этот раз он работал перед тренером Дэлом Харрисом, который не видел первую тренировку, что свидетельствовало о том, как мало ожиданий у команды было по поводу этой первой его оценки. Вторая тренировка была в ИМКА на боковой улице Лос-Анджелеса, и Брайант был озадачен расположением отдаленного спортивного зала и секретным характером всего мероприятия. Брайант столкнулся с высоко ценимым Донта Джонсом из штата Миссисипи, который был МВП Юго-Восточного регионального турнира НСАА той весной. Для начала оба игрока выполняли упражнения по броскам. Затем Брайант сыграл один на один с твердолобым старшекурсником из университета и сильно переиграл его, бросая сверху из-под него.
Этот момент окончательно решил для Брайанта вопрос о том, как бы он справлялся в колледже. Брайант очень хотел посетить преддрафтовые сборы НБА, чтобы сразиться с игроками колледжа, но его агент и отец не позволили ему этого. Вместо этого он проводил индивидуальные тренировки для команд Финикса (где он сыграл энергичный матч один на один против здоровяка Тодда Фуллера), Нью-Йорка, Нью-Джерси (которую он посетил три раза и где устроил впечатляющую бросковую работу и установил связь с тренером Джоном Калипари, который все упражнения делал вместе с ним) и Бостона.
По словам Ваккаро, «Лейкерс» остановили вторую тренировку всего через двадцать минут. Уэст поднялся со своего места под одной из корзин и поспешил на середину площадки, где схватил Сонни Ваккаро за руку и велел ему прекратить упражнения.
«Все, хватит, – прошептал Уэст Ваккаро. – Я заберу его».
«Это был один из самых главных моментов в моей жизни, – сказал Ваккаро в 2015 году. – Тут стоит Джерри Уэст и говорит мне, что я был прав насчет этого парня».
Через несколько минут Уэст сказал Брайанту то же самое: франшиза сделает все, что в ее силах, чтобы задрафтовать его.
Много позже откуда-то из организации «Лейкерс» просочится слух, что Уэст считает тренировку Брайанта лучшей из всех, которые он когда-либо видел. Вот что он рассказал легендарному телеведущему «Лейкерс» Чику Хирну, который после этого с удовольствием рассказывал эту историю в течение многих лет. Уэст давно верил, что, будучи скаутом, можно увидеть, что игрок может делать на паркете, но гораздо труднее, почти невозможно было прочесть сердце игрока, где и живет настоящее величие. Но тренировка Брайанта была настолько впечатляющей, что для Джерри Уэста она раскрыла его сердце, точно так же, как ранее для Тони Дилео. В каком-то смысле это было связано только с набором навыков, просто с количеством работы, которую должен был проделать игрок, чтобы обладать такими безупречными движениями, работой ног, обманными движениями и исполнением, часами, которые должны были быть вложены в подобное совершенство.
Вернувшись в отель, Брайант позвонил Теллему, и тот нервно поинтересовался, как все прошло. Брайант сказал ему, что все прошло хорошо.
«Я люблю тебя, парень», – выпалил ликующий Теллем (на рассказе о действиях которого частично был основан сериал «Арлис» телекомпании Эйч-Би-О). Подросток сказал своему агенту, чтобы тот остыл, но момент, должно быть, был волнующим для них обоих.
И все же, даже с пылкой страстью Уэста к Брайанту, это было далеко не законченной сделкой. Сначала «Лейкерс» должны были разобраться с соглашением об обмене на драфте с широким выбором, ради того, чтобы забрать Брайанта. Их расчеты показывали, что единственной командой, которая должна была взять его раньше, были «Нетс», причем Калипари и руководители Джон Нэш и Уиллис Рид были явно настроены решительно. У «Нетс» был восьмой выбор. После этого следующие несколько команд были сосредоточены на других целях, что означало, что «Лейкерс» мог получить его на тринадцатом общем выборе, оформив сделку с «Шарлотт Хорнетс».
Чтобы не дать «Нетс» забрать его, Теллему пришлось убедить «Нью-Джерси», что Брайант настолько презирает «Нетс», что откажется играть за них, и вместо этого пойдет в итальянскую команду и будет играть там, если придется. Джерри Уэст также должен был создать впечатление среди множества глаз и ушей по всей лиге, включая самих «Нетс», что он абсолютно не заинтересован в Коби Брайанте.
«Нетс» нужны были игроки, а не недовольный подросток на шею. В своих тренировках для них Нэш и Калипари видели, что Брайант был исключительным, но Теллему удалось убедить владельцев команды «Нью-Джерси» в реальной угрозе того, что Брайант будет играть за границей. Брайант просто обожал Италию, сказал Теллем, и предпочел бы играть там, чем в относительно бедной команде НБА. Теллем посеял достаточно сомнений у владельца команды.
В день драфта, к тому времени, когда настала их очередь выбирать, «Нетс» неохотно отступили и выбрали вместо этого защитника Виллановы Керри Киттлза.
В вечер драфта Ваккаро нервно сидел с Брайантом в зеленой комнате – там, где его ждали потенциальные соперники по драфту – вместе с родителями, двумя сестрами, дядей Пухляшом, кузеном Джоном и Теллемом. Незадолго до начала мероприятия Гэри Чарльз сообщил Джо о предстоящей сделке.
«Джо, – позвал его Чарльз. – Коби в порядке? Он поедет в Лос-Анджелес».
«Что?» – спросил Джо.
«Да, – сказал Чарльз. – Мы заключаем сделку. Просто постарайся держать рот на замке. С Коби все будет в порядке».
«Черт, – взволнованно сказал Джо. – Черт возьми, да, нас это вполне устраивает».
Затем Джо и Арн Теллем передали эту новость Брайанту в зеленой комнате. Хотя Коби и нервничал по этому поводу, Лоренцен Райт, который должен был перейти в «Клипперс», сидел рядом с группой Брайанта, и оба игрока нервно шутили и следили за происходящим со своими собственными списками макета драфта.
Как только «Нетс» забрали Киттлза, Брайант понял, что идет в «Лейкерс».
Аллен Айверсон из Джорджтауна, Стефон Марбери из Технологического университета Джорджии, центровой Маркус Кэмби из Массачусетского технологического, первокурсник Калифорнийского университета Шариф Абдур-Рахим и защитник Университета Коннектикута Рэй Аллен – все они опередили его. В конце концов, он был выбран под тринадцатым выбором в «Шарлотт Хорнетс».
«Хорнетс» были одной из немногих команд, с которыми Брайант не тренировался за несколько недель до драфта. И менее чем через час после его выбора слухи об обмене распространились по всем СМИ, собравшимся на драфте.
Генеральный менеджер «Хорнетс» Боб Бэсс подтвердил, что команда достигла соглашения с «Лейкерс» перед драфтом, чтобы выбрать неизвестного игрока по выбору «Лейкерс», с намерением обменять его права на центрового-ветерана Владе Диваца. «Лейкерс» сообщили «Хорнетс», что их выбором должен быть Брайант, всего за пять минут до того, как они должны были произвести свой выбор.
«Мы не выбираем школьников, – позже говорил журналистам тренер «Хорнетс» Дэйв Коуэнс. – Самим нам он никогда и не был нужен. Мы не думаем, что он сможет помочь нам прямо сейчас».
Несмотря на заявление Коуэнса, вскоре пошли слухи, что Арн Теллем вынудил его пойти на сделку, потому что Брайант хотел играть на более крупном рынке с большими возможностями для СМИ.
И снова средства массовой информации быстро атаковали и передавали общественный гнев по поводу явно возмутительных действий. Это не помешало спортивному радио в Филадельфии задаться вопросом, как семнадцатилетний подросток может диктовать, куда ему идти на драфте.
«Очевидно, Коуэнс не получил копию маркетингового плана Коби Брайанта, – взорвались спортивные новости. – Таково состояние НБА Дэвида Стерна в наши дни. Эти сопляки управляют детским садом. Дело уже не в баскетболе. А в имидже».
Тем временем семья Брайантов собралась вместе, чтобы отпраздновать такой поворот событий, все, кроме сестры Шарии, которая была не в настроении. Вместо этого, как она позже сказала Энтони Гилберту, она вернулась в свою комнату и хорошенько проплакалась.
Саут-стрит
Сделка между «Шарлотт» и «Лейкерс» была отложена Владе Дивацем, которому нравилось играть в Лос-Анджелесе. Он пригрозил, что скорее закончит с баскетболом, чем переедет, но потом передумал и согласился на сделку. Даже тогда обмен не мог быть завершен до 10 июля из-за моратория лиги на все сделки до тех пор, пока не будет ратифицировано новое коллективное соглашение для профсоюза игроков. Как только это случилось, Коби Брайант стал игроком «Лейкерс». Поскольку задрафтованному было еще семнадцать, его родителям пришлось подписать контракт с командой до 23 августа, когда ему исполнялось восемнадцать.
В выходной четвертого июля, находясь в подвешенном состоянии, Брайант столкнулся с Донни Карром на Саут-стрит в Филадельфии. Старые конкуренты долго беседовали. Карр по-настоящему оценил Брайанта и тут же пожалел, что его комментарий «если он профессионал, то и я профессионал» был подслушан репортером. По этому поводу над ним будут шутить всю оставшуюся жизнь. Всегда дружелюбный с Карром, Брайант в тот июльский день был оживлен и рассказал о последних событиях в своей жизни. К удивлению Карра, Брайант рассказал «о том, как Джерри Уэст и эти ребята думали, что он будет стартовым игроком “Лейкерс” через год; как они думали о том, чтобы переместить Ника Ван Эксела и Эдди Джонса, чтобы освободить под него место».
Этот момент казался почти нереальным.
«Тогда он это знал, – вспоминал Карр. – Он знал это. Он сказал мне, что в разговоре на Саут-стрит сразу после того, как его задрафтовали, все руководство “Лейкерс” было о нем очень высокого мнения».
Трудно было понять, что было более поразительно – сама новость или то, что Брайант озвучил ее прямо на улице в Филадельфии, где любимый игрок «Лейкерс» Эдди Джонс играл в Темпле и где он проводил время каждое межсезонье.
«Он сказал, что в основном это будет его команда и команда Шака, – сказал Карр. – Они хотели, чтобы он и Шак были двойным ударом, и они собирались освободить под него место. Я был в шоке».
«Правда?» – Карр вспомнил, как спросил Брайанта.
«Да», – ответил Брайант.
«Они собираются расчистить под меня пространство, приятель, – сказал Брайант. – Мне придется поработать над этим, приятель. Они сказали, что руководство высокого обо мне мнения, они собираются создать под меня место, чувак».
И ведь он говорил не о какой-то студенческой команде. Это были «Лейкерс». «Это было невероятно, – сказал Карр. – Но все, что он говорил, в конце концов сбылось. Все, что он сказал, воплотилось в жизнь. Он был уверен, что станет звездой НБА. Он говорил мне, что подключился к работе и с нетерпением ждет, когда станет звездой “Лейкерс”».
Поначалу, пока они разговаривали, Карр верил всему, что говорил ему Брайант. Эти двое наслаждались этой беседой как реальные конкуренты. Но пока разговор продолжался, Карру пришла в голову одна мысль.
«Помню, я только подумал: “Он немного не в себе. Насчет этого я ничего не знаю”. Ник Ван Эксел был одним из лучших игроков в НБА, Коби только что окончил школу, Эдди Джонса два раза выбирали в лучшую команду сезона. И я такой: “Что он вообще такое несет?”»
Карр был поражен тем, как уверенно Брайант вел себя в тот день, это выходило за пределы всего, что он когда-либо видел в исполнении своего друга. А он многое повидал. Эти два игрока были прекрасными противоположными примерами, как быстро меняются принципы профессионального баскетбола.
«Я был одним из тридцати лучших игроков в стране», – вспоминал Карр. Он был завербован десятками крупных университетов по всей Атлантической, Большому Востоку и другим крупным конференциям.
Многие критиковали Джо Брайанта в качестве ассистента в «Ла Саль», но он отбил серьезное сопротивление, чтобы завербовать Карра для тренера Спиди Морриса и для «Эксплорерз».
«Он всегда был разговорчив, всегда дружелюбен, – сказал Карр о Джо. – Он завербовал меня, чтобы я приехал в “Ла Саль”, и на самом деле поговаривали, что мы с Коби можем оказаться вместе. Меня вынудили поехать в «Ла Саль» из-за этой возможности. Я отказал многим престижным университетам».
Будучи всего лишь первокурсником, Карр отлично себя проявил в «Эксплорерз», набирая по 30 очков за игру и возглавив список национальных бомбардиров, став такой угрозой, что его начали ставить под двойное прикрытие почти в каждой игре. Он закончил сезон, набрав в среднем 23,9 очка, шестое место во всем «Дивизионе I», и сразу же столкнулся с моментом истины.
Он мог попробовать и рискнуть стать профессионалом именно тогда, когда его акции были самыми высокими. Это была своего рода авантюра, но профессиональные баскетбольные команды в 1997 году увлеклись молодежью как инвесторы на фьючерсных рынках. Команды в первую очередь смотрели на выгодность сделки, дополнительные сезоны и потенциально более высокие доходы, которые предполагала молодежь.
Карр решил сделать традиционную вещь: остаться в университете, где он забивал, забивал и забивал, чтобы накопить более 2000 очков, чтобы занять самое верхнее место во впечатляющем списке бомбардиров всех времен «Ла Саль», в который входили Том Гола и Лайонел Симмонс. Но к тому времени, как прошло четыре года, команды НБА начали смотреть на выпускников колледжа почти как на продукты в продуктовом магазине, у которых истек срок годности. Подростки привлекали миллионы, в то время как игроки в возрасте двадцати лет столкнулись с трудной задачей вернуть внимание профессионального баскетбола. Карр закончил играть в Турции, сильной лиге, где он продолжал держать свое реноме лучшего бомбардира. Баскетбол был отличный, болельщики с диким энтузиазмом, и у Карра было два замечательных года, пока он не получил разрушительную травму колена. Его игровая карьера закончилась, и он проводил последующие сезоны, наблюдая за Брайантом издалека, все еще сталкиваясь время от времени со своим старым другом.
«Если бы я знал тогда то, что знаю сейчас, я бы ушел, – сказал Карр о своем решении не становиться профессионалом после первого сезона. – Но я был глуп. Я накрутил себя, чтобы вернуться. На втором курсе у меня все было нормально. У меня была очень хорошая карьера, но нам всегда не хватало одного или двух игроков, так что я не думал, что получил по заслугам, потому что мы недостаточно выиграли».
Карр также вспоминал о роли Мармелада в том, что Коби стал профессионалом. «Он подарил своему сыну самые ценные сокровища», – сказал Карр.
Летние новости
Тем летом Шакил О’Нил обрадовал всю Южную Калифорнию, когда согласился на сделку с «Лейкерс» стоимостью более $120 млн.
Во многих отношениях подписание контракта с О’Нилом было конечным результатом одного непрерывного поиска с момента объявления Мэджика Джонсона о ВИЧ пять лет назад. В течение пяти долгих сезонов обстановка не менялась, и Уэст мучил себя, ища ответы. Тем временем «Лейкерс» тащились через одну неудачную кампанию за другой. Всегда будучи сгустком нервной энергии во время игр, Уэст вырос в воплощение беспокойства, часто выскакивая на парковку своей арены «Форум» во время игр, пока там на паркете решался их исход. Или его можно было увидеть стоящим возле секции 26, подсматривающим из-за билетеров на происходящее, его тело было скрючено от напряжения.
Некоторые наблюдатели были ошеломлены тем, что О’Нил раздумывает об отъезде из Орландо и об отказе от возможности поиграть с одаренным молодым защитником Анферни Пенни Хардуэем. И-Эс-Пи-Эн заявил, что О’Нил не будет настолько глуп, чтобы перейти, потому что игра в «Орландо» даст ему лучшую возможность выиграть чемпионат.
Другие наблюдатели, однако, начали сомневаться в химии «Мэджик». Ходили слухи, что чрезвычайно успешная маркетинговая кампания Хардуэя «Малыш Пенни» создала персону настолько значительную, что она повлияла даже на стиль самого О’Нила. Еще более важным фактором было то, что Хардуэй был выбран в первую сборную всей НБА, в то время как присутствие Хакима Оладжьювона и Дэвида Робинсона преградило путь О’Нилу к этой чести.
Еще одним фактором стали поражения команды в плей-офф 1995 и 1996 годов. В 1995 году «Мэджик» проиграл «Хьюстону» со счетом 0:4 в финале НБА. В 1996 году именно «Буллз» победили их со счетом 4:0 в финале Восточной Конференции. Веселый О’Нил плакал после обеих этих серий, хотя до этого он плакал из-за баскетбола только раз после проигрыша в матче чемпионата штата в десятом классе средней школы, который внезапно уничтожил непобедимый сезон. В Орландо именно О’Нил, а не Хардуэй, тренеры или его товарищи по команде несли ответственность за эти поражения.
О’Нил знал, что «Лейкерс» – команда с традициями особой заботы об игроках. Уэст, в частности, сам был суперзвездой. Он знал, с каким давлением, непониманием, проблемами сталкиваются игроки высокого положения. Можно утверждать, что ни один руководитель НБА не прилагал таких усилий, как Уэст, чтобы защитить и воспитать молодых звезд.
Потом были еще и традиции «Лейкерс». Их голливудская принадлежность, аура на их стадионе «Форум» были очень привлекательны для О’Нила. Работа в Лос-Анджелесе означала бы, что он мог бы воспользоваться связями Голливуда с его внесудебными интересами, его производством рэп-музыки и актерской игрой.
Уэст и его сотрудники видели, что у них есть шанс подписать контракт с О’Нилом, но это может стоить им до $100 млн – достаточно большая цифра, чтобы отпугнуть большинство желающих. Ситуация заставила Уэста изо всех сил пытаться найти место под потолком зарплаты, чтобы подписать большого центрового. «Если бы вам пришлось отказаться от всей своей команды ради такого краеугольного игрока, как Шакил, вы бы подумали об этом», – сказал он в то время.
Уэст решил, что ему придется предложить $95 млн, чтобы получить свой приз. Но в конечном счете эта сумма оказалась на много миллионов меньше, чем того требовалось. Чтобы создать больше места под предельной зарплатой в течение семи сезонов, Уэст практически подарил защитника Энтони Пилера и резервного форварда Джорджа Линча, отправив их в «Ванкувер».
«“Лейкерс” могли бы свернуть сделку», – сказал агент О’Нила Леонард Армато, сам обувной представитель, как и Ваккаро, маневрирующий, чтобы представлять центрового прямо из Университета штата Луизиана. «Возможно, они были на грани этого несколько раз. Но Джерри Уэст такого не сделает. Он был “Мистером Решалой” и как игрок, и в подобных сделках».
Встречное предложение «Орландо» подскочило до $115 млн, а затем и чуть больше. Чтобы довести свое предложение до $123 млн, «Лейкерс» отказались от семи игроков, включая Мэджика Джонсона и Седейла Тритта. Сбрасывание игроков из состава, казалось, граничило с безумием. Если бы О’Нил остался во Флориде, «Лейкерс» просто так выпотрошили бы свою команду.
«Мэджик» могли бы заплатить больше, чтобы подписать своего собственного свободного агента, но стало очевидно, что, как утверждал О’Нил, деньги не были ключевым фактором. Сделка с «Орландо» в первый год принесла бы почти $20 млн наличными, но О’Нил смотрел на запад.
«Это баскетбольная организация, – говорил он позже о «Лейкерс». – Когда я принял решение переехать, это было не из-за денег, не из-за кино, не из-за рэпа. Я просто хотел почувствовать, что меня ценят, вот и все. Вот к чему все на самом деле сводится. Не к деньгам. Кого волнуют деньги? Чувак, я имею в виду, у меня же и так есть деньги».
Подписав двадцатичетырехлетнего центрового, «Лейкерс» ухитрились захватить наиболее физически доминирующее присутствие в игре, что стало традицией команды на протяжении многих лет, с подписанием великих центровых – от Джорджа Микана до Уилта Чемберлена и Карима Абдул-Джаббара, все они были центральными фигурами дюжины титулов франшизы к 1996 году.
«ЧТОБЫ ПОЛУЧИТЬ ЭТОТ ПРИЗ, – СКАЗАЛ ТОГДА УЭСТ, – КОГДА Я ОГЛЯДЫВАЮСЬ НАЗАД НА ИСТОРИЮ И ВРЕМЯ, КОТОРОЕ Я ПРОВЕЛ С ЭТОЙ КОМАНДОЙ, Я ДУМАЮ, ЧТО ЭТО, МОЖЕТ БЫТЬ, САМАЯ ВАЖНАЯ ВЕЩЬ, КОТОРУЮ МЫ КОГДА-ЛИБО ДЕЛАЛИ».
В разгар таких махинаций и сделок выбор на драфте Коби Брайанта казался почти тщательно продуманной, но запоздалой мыслью.
Как только его собственный контракт был официально подписан, Брайант переключил свое внимание на игру за команду развития «Лейкерс» в летней профессиональной лиге Фила, одной из нескольких лиг, которые команды НБА использовали для летней работы. «Никто не знал, чего ожидать, когда он пришел, – вспоминал Ларри Дрю, ассистент «Лейкерс», который руководил командой. – Все знали, что у него талант».
Многие наблюдатели думали, что громкий приезд Шакила О’Нила в Лос-Анджелес поможет замаскировать представление Брайанта и снять часть общественного давления с молодого новичка. Но надежды на это испарились с его первым появлением в Пирамиде, пятитысячной арене на Лонг-Бич, где проходили матчи летней лиги. Обычно там было много свободных мест, но в первый же вечер Брайант собрал такую толпу, что, и две тысячи болельщиков были отправлены домой.
«Я помню первый день, когда он приехал, – вспоминал Дрю. – Все СМИ и все люди, которые там были, скандировали его имя. Народу было битком. В первый день, когда он приехал, он даже не переодевался, чтобы поиграть, но воздух был буквально наэлектризован от его присутствия».
Журналист Рик Бучер вспоминал, как впервые увидел Брайанта в раздевалке во время летней лиги. «Он был школьничком, – вспоминал Бучер, – буквально бросал свои спортивные шорты и кроссовки в рюкзак, давал интервью средствам массовой информации, а затем, знаете ли, уходил, как парень, который только что закончил занятия в школе».
Обычно «Лейкерс» использовали матчи лиги, чтобы помочь подготовить своих новичков и молодых игроков к адаптации в команде, сказал Дрю. «Но в первые дни его пребывания там было не так уж много работы. У нас не было возможности попрактиковаться. В летней лиге у нас обычно есть пять-шесть дней, чтобы потренироваться и заставить игроков привыкнуть к тому, что мы хотим от них. Он пришел как раз в тот момент, когда игра уже шла, так что он просто выходил и играл на инстинкте. Он был похож на маленького щенка, выпущенного из клетки. Он прыгал по всей площадке. Все видели, что это будет особый талант. В его походке чувствовалось самодовольство. Он был уверенным в себе парнем, который не шарахался, который не боялся играть против профессиональных игроков».
Брайант показал, что у него нет никаких сомнений в том, что он может вмешаться и взять на себя ответственность, даже до такой степени, чтобы указывать товарищам по команде, что делать и куда бежать на площадке. Его товарищи по команде были на четыре и пять лет старше его, но если это и заставляло его задуматься, то он этого не показывал.
«Я просто хочу выходить и побеждать, – сказал он в интервью “Лос-Анджелес Таймс”». – Если тренер хочет, чтобы я был лидером, то я им и буду. И что бы ни случилось, если я увижу, что что-то не так, я внесу свой вклад, точно так же, как Шак внес бы свой вклад. Но для меня очень важно оставаться в рамках концепции команды».
Самое главное, звездное качество, которое Уэст и владелец «Лейкерс» Джерри Басс отчаянно хотели увидеть, было немедленно продемонстрировано. Он набрал 25 очков в своей первой игре, 36 в другой, и в среднем набрал 24,5 очка и около 5 подборов за четыре игры.
Будучи на западном побережье со своей командой ЛСС, Гэри Чарльз взял с собой Ламара Одома, чтобы посмотреть, как Брайант играет под конец летней лиги. Брайант увидел, что они стоят на верхнем уровне арены, и помахал им рукой.
«Как дела?» – спросил Чарльз.
«Чувак, – ответил Брайант. – Я тут их прибиваю. Ты должен посмотреть на меня. Я здесь их разделываю».
Чарльз расхохотался и посмотрел на него, гордо одетого в форму «Лейкерс».
«Я такой: “Коби, ты никогда не изменишься”, – вспоминал Чарльз в 2015 году. – Он был просто счастлив быть игроком “Лейкерс”».
Как Уэст и Басс, Брайант тоже искал доказательства того, что он может играть главную роль, и летние игры лиги предоставили ему все доказательства, которые он только хотел. «Я чувствовал, что всегда смогу делать то, что делал в старших классах, что это было не так уж трудно», – объяснял он позже.
С Грегом Даунером никто не советовался по поводу большого перехода Брайанта в профессиональную игру. У тренера были свои заботы, но не об игре Брайанта, а о том, как он приспособится к жизни подростка в шумном городе. Он слышал, как летом Брайант говорил в Филадельфии: «Это будет моя команда» – это «альфа-типичный комментарий», как описал его тренер. «Я думал про себя, – вспоминал Даунер, – что он не отступится от Шакила, что он посрамит Шакила».
Часть IV: Калифорнийские звезды
Глава 18: Пасифик Палисейдс
Было несколько историй о том, как «Лейкерс» играли в первый год Коби Брайанта в НБА. Руди Гарсидуэнас не был прямым свидетелем всех их, но многие из них ему известны. Он был менеджером по экипировке команды в течение дюжины лет и бесплатно занимался этим же еще раньше, поэтому его связи с франшизой уходили глубоко в эпоху «Шоутайм», когда Мэджик Джонсон превратил «Лейкерс» в команду, которая напоминала экзотическую спортивную машину, рассекающую воздух на блестящем финише и преобразующую спящее баскетбольное сообщество Лос-Анджелеса в ночное ралли бодрости духа. Улыбка Джонсона рождала энергию и энтузиазм, так используя автомобильную культуру Лос-Анджелеса, как не удавалось никому другому ранее.
Гладковолосый Пэт Райли всегда находил новые способы поднять интенсивность, Мэджик, Карим, Куп, Уорти и все другие игроки, где бы они ни играли, везде заставляли сердца людей чаще биться. Эти «Лейкерс» показали баскетболу, каким он должен быть, разделяя, отдавая, любя и повсеместно улыбаясь.
«Это была семья, – задумчиво сказал Гарсидуэнас об эпохе “Шоутайм”. – Тогда игроки были совсем другими. Мэджик был из тех игроков, которые не позволяют своим товарищам по команде отвлекаться. Все делалось ради главного приза, и исключений не было. Ты либо выиграл чемпионат НБА, либо нет. Тогда никакого второго места не было».
Когда все это внезапно прекратилось, потеря «Шоутайм» оставила в тоске миллионы поклонников, которых она воспитала. Хорошей новостью было то, что Уэст и владелец Джерри Басс чувствовали то же самое, что и болельщики, при этом замахиваясь на большее. Они вовсе не хотели, чтобы в их жизни вернулось чувство глянцевого превосходства в худшем смысле этого слова.
Спокойное поведение Гарсидуэнаса противоречило его собственной жажде этой химии. Он называл себя одной из «рабочих пчел» в организации «Лейкерс», но, возможно, был самым большим фанатом из всех. Никто ничего даже близко не делал для «Лейкерс» так, как это делал Руди Джи. Он был там, дома и в гостях, каждый день рядом с самыми громкими баскетбольными именами, видел их величие и ничтожество. Он стирал спортивные штаны, носки, шорты и полотенца, делал бесчисленные приготовления к поездкам, арендовал все тренажерные залы для выездных тренировок и вообще служил одним из немногих здравомыслящих якорей для «доброго корабля Леденец» под командованием Джерри Басса (отсылка к песне Ширли Темпл[25]). Во многих отношениях Гарсидуэнас и давний тренер команды Гэри Витти руководили всем ежедневным шоу прямо с палубы. Как глубоко она ушла под воду? Позже, когда Фил Джексон захотел, чтобы шалфей горел в раздевалке, чтобы отогнать беспокойных духов, именно Руди Джи пошел и купил этот шалфей.
Той осенью 1996 года Руди Джи был таким же, как всегда: невысокий, плотный, с козлиной бородкой, невозмутимый, рассудительный и целеустремленный. Он был из тех сдержанных парней, от которых зависела франшиза, который проводит команду через ее обычный минимум из ста игр, трехсот тренировок и бог знает скольких еще перелетов, – не говоря уже о часах, проведенных в пробках Лос-Анджелеса, – в течение ее восьмимесячных сезонов. Он упаковывал, распаковывал, передавал, подбирал, стирал, переупаковывал, складывал, убирал, вытаскивал, привозил, разгружал и перезаряжал все, с чем «Лейкерс» имели дело каждый день. На следующее утро он рано вставал и повторял все сначала. Он знал, что прижимистые «Лейкерс» платили ему значительно меньше, чем другие команды платили своим спецам по экипировке, но он полагал, что команда компенсировала это, предоставив ему возможность участвовать во всех своих финалах и важных событиях с постоянно меняющимся составом самых значительных персонажей.
Поэтому было понятно, что Гарсидуэнасу, как и всему Лос-Анджелесу, было любопытно посмотреть, что эти две молодые звезды и множество новых лиц собираются принести ко двору этой осенью.
Шакил О’Нил не разочаровал. Набив карманы почти всеми $123 миллионами, которые команда должна была ему выплатить, О’Нил бросил взгляд на потрепанный автомобиль, в который Гарсидуэнас собирал все свое снаряжение для командных поездок, пошел и купил ему совершенно новую машину. За те три десятилетия, что он провел среди миллионеров, никто никогда не делал для него ничего подобного и никогда больше не сделает.
Брайант был страстным интровертом, но он привнес в беседу свое собственное очарование. Он умел говорить по-испански и часто заходил в кабинет Гарсидуэнаса, чтобы воспользоваться компьютером. Интернет-серфинг был относительно новым делом, и Брайанту он быстро пришелся по нраву. Со всеми своими дополнительными индивидуальными тренировками он проводил так много времени в офисах «Лейкерс», что ему нужно было немного места, где он мог бы зависнуть.
Специалист по экипировке многое узнал об этих двоих, просто взглянув на их шкафчики. Брайант был аккуратен, поскольку внимательно следил за своим снаряжением, следя за тем, чтобы у него было достаточно чистой одежды для многочисленных тренировок, которые он проводил каждый день. Что же касается О’Нила, то никогда не знаешь, что там найдешь, поэтому Гарсидуэнас стал оказывать ему дополнительную помощь в наведении порядка, когда того требовал хаос.
Единственное, что объединяло Брайанта и О’Нила, как и почти всех остальных членов организации, – это склонность к нетерпению. Все хотели получить все прямо сейчас.
Гарсидуэнас заметил, какое давление новичок оказывал на всех остальных, более возрастных игроков «Лейкерс», своей интенсивностью, своей беговой тренировкой и практикой бросков сверху, своим постоянным изучением видеозаписей, своим поведением. Ни публика, ни пресса этого не видели, но Брайант был одиноким волком и представлял угрозу для своих старших товарищей по команде. Они смотрели на него, пытаясь понять. Брайант тем временем держался особняком и не давал им ничего, кроме самой своей игры, которая была ошеломляющей с его энергией и потребностью доминировать.
Гарсидуэнас был знаком с таким типом личности. Джерри Уэст годами наполнял своей энергией всю франшизу. Не было недостатка в людях, которые качали головами и называли Уэста сумасшедшим, включая и самого Уэста.
Он требовал совершенства от себя и от команды. Гарсидуэнас помнил, что даже великие клубы во времена «Шоутайм» огорчали его.
«Лейкерс» могли бы выигрывать 20 очков, достаточно удобное лидерство для Гарсидуэнаса, чтобы тот мог к четвертой четверти проскользнуть в раздевалку и заняться стиркой. Довольно скоро Уэст присоединялся к нему, абсолютно раздосадованный тем, почему они не сыграли лучше, и к черту этот счет.
Отношение нового подростка было хорошим ответом на это. «Коби многого от себя ожидал, – вспоминал Гарсидуэнас. – Я имею в виду, что он бросил вызов самому себе и всем, кто его окружал. Он показал безмерную величину своего просто редчайшего таланта».
Этот талант, а также спортивная манера, которую он практиковал в стремлении добраться до кольца, казалось бы, в каждой игре, представляли собой чрезвычайно желанное зрелище для персонала и руководства команды, но его молодость также вызывала изрядную долю презрения, объяснил Гарсидуэнас.
«Было здорово увидеть кого-то, у кого был такой невероятный талант, но, я имею в виду, должен быть и темперамент, приходящий вместе с ним. И должно быть знание, как его использовать и когда его использовать».
ОБ ЭТОМ КОБИ БРАЙАНТ ПОНЯТИЯ НЕ ИМЕЛ, И НА САМОМ ДЕЛЕ ЕМУ МЕШАЛО СЛЕПОЕ ПЯТНО РАЗМЕРОМ С СОЛНЦЕ. САМ БРАЙАНТ В КОНЦЕ КОНЦОВ, ВСПОМНИВ ТО ВРЕМЯ, МОГ БЫ НАЗВАТЬ СЕБЯ ИДИОТОМ.
Это будет бременем подростка в течение долгого времени.
Царь горы
Как бы они ни были потрясены талантом, Уэст и его сотрудники немного волновались по поводу совершенно новой концепции: как команда отнесется к тому, что в ее рядах окажется восемнадцатилетний подросток? С новой структурой зарплаты новичка он подписал с командой стандартный трехлетний контракт на $3,5 млн. Увидев, что голливудская жизнь сделала с молодым Мэджиком Джонсоном, «Лейкерс» попытались придумать, как смягчить его адаптацию.
Вскоре после того, как Коби присоединился к «Лейкерс», Джо и Пэм Брайант упаковали вещи и вместе с младшей дочерью Шайей, которая ушла из «Ла Саль», переехали в Лос-Анджелес, где Коби купил дом с шестью спальнями в Пасифик Палисейдс, высоко над окружающим его остальным миром.
Сонни Ваккаро также вернулся через всю страну, чтобы помочь яркой молодой звезде «Адидас», несмотря на то, что обувщик гнался за следующим крупным талантом для компании. Он видел смысл в том, что Брайант захотел иметь большой дорогой дом на самой вершине холма. Ваккаро выбрал для «Адидас» молодого человека, который хотел править всем этим.
Обувщик и его жена Пэм могли посмотреть наверх и увидеть его из окон квартиры в приморском районе, в которую они переехали. Дом Брайантов также находился недалеко вниз по улице от дома тренера «Лейкерс» Дэла Харриса – действительно уютное место.
Шария, старшая сестра Брайанта, осталась в Темпле, где она заканчивала обучение на степень бакалавра в области международного делового администрирования, области, которую, как сказал Брайант, тоже хотел бы когда-нибудь сделать своей профессией.
Через некоторое время Шария впервые увидит своего играющего брата по телевизору. «У него много денег, и он живет в Калифорнии, – говорила она в интервью «Ю-Эс-Эй Тудэй». – Но для меня он просто Коби».
Вопрос, кем именно был Коби, оставался открытым для обсуждения в раздевалке «Лейкерс», но это было совершенно ясно в его доме высоко на холме. Брайант вскоре пошел на вечернее шоу с Джеем Лено и язвительно заметил, что он поставил своих родителей на пособие.
Хотя Коби был хозяином поместья, Пэм потребовалось некоторое время, чтобы перехватить эту роль. Джо рассказывал историю о том, как Коби вернулся домой и попытался рассказать своей матери о серьезных вещах, которые он сделал на баскетбольной площадке в тот день, только чтобы услышать, как она сказала: «Это все хорошо, дорогой. А теперь иди и вынеси мусор».
Пэм обставила дом как итальянскую виллу, наполненную произведениями искусства и дорогим декором. Это выглядело фантастически и представляло жизнь, которую она узнала в Европе, объяснил друг. «Они все время говорили об Италии и о том, как она полюбила готовить и делать все свежее. Она готовила все эти блюда. Я имею в виду, она готовила все, что он хотел. Все было домашним, абсолютно все. Я имею в виду, что она проводила на кухне многие часы. Она обожала его. Они его очень баловали. Было совершенно ясно, что Коби может делать все, что захочет, и Пэм не возражала. Они находились рядом, чтобы обеспечить поддержку, в которой он нуждался, привыкая к жизни в профессиональном баскетболе».
На вилле у Брайанта был свой собственный маленький мир наверху, с потрясающим видом как на город, так и на океан, рассказал друг: «Там была очень большая комната для Коби наверху, и это были его собственные апартаменты. У него были кожаные диваны и телевизоры с большим экраном. На самом деле ему не нужно было уходить или что-то делать. Он мог просто оставаться там».
Там, в своем убежище, заполненном стереоаппаратурой, игровым оборудованием, компьютером и видеомониторами, он мог сколько душе угодно заниматься баскетболом или даже писать стихи. Если ему надоедала виртуальная ночная жизнь, он мог встать и посмотреть на серебристый Тихий океан или погрузиться в мысли о сверкающих огнях Лос-Анджелеса, но даже в этом случае ситуация не выглядела так, как будто он просто скрывался наверху.
Шаг назад
Гэри Чарльз вернулся в Лос-Анджелес в августе и в итоге тусовался с Брайантом и несколькими ветеранами НБА возле баскетбольных площадок на Венис-Бич. Кто-то подошел к ним, чтобы позвать их присоединиться к товарищеским играм, и Брайант был готов сыграть, когда один из ветеранов сказал ему, что он сумасшедший, если сделает это. Брайант в тот день воздержался, но эта идея уже пускала свои корни.
Через несколько недель Чарльз услышал новость. В начале сентября Брайант получил травму во время товарищеской игры на открытом воздухе на Венис-Бич. «Первое, что я услышал о Коби, было то, что он повредил запястье, играя на Венис, – вспоминал Дерек Фишер, другой выбор в первом раунде «Лейкерс» в 1996 году. – Я просто не мог поверить, что парень будет играть на Венис-Бич. Это был мой первый опыт понимания того, насколько он был деятелен и полон энтузиазма, просто играя в эту игру. У него действительно была страсть к игре. Независимо от того, где это было, в какое время дня, он собирался играть».
«Я подпрыгнул, чтобы забросить мяч сверху после отскока, – рассказал Брайант. – Мяч подпрыгивал на ободке и зашел в кольцо. Я совершил ошибку, не держась за край кольца, чтобы, ухватившись, медленно спуститься вниз. Я просто попытался отпустить корзину прямо в воздухе».
Он упал на землю и ударился запястьем. Тут же внутри все как узлом связалось, и он понял, что оно сломано. Травма не требовала хирургического вмешательства, но это означало, что он не будет готов к открытию тренировочного лагеря в октябре. Для новичка пропустить тренировочный лагерь было огромным ударом, особенно когда «Лейкерс» уже освоились со своим новым центровым. «Это отбросит его назад, – сказал журналистам исполнительный директор «Лейкерс» Митч Купчак. – Он восемнадцатилетний игрок, и первый тренировочный сбор очень важен».
Однако Уэст не казался обеспокоенным. «Этот парень будет играть на турнире Малой Лиги, – сказал он. – Меня это не беспокоит. Он любит играть в баскетбол. Он один из самых преданных игроков, которых я когда-либо видел».
Ситуация осложнялась тем фактом, что Брайант не имел определенной позиции, но рассматривался как комбинация разыгрывающего, защитника и легкого форварда и должен был играть на всех трех позициях в течение следующих нескольких сезонов. Его рост и быстрота были основой редкостной универсальности, но отсутствие тренировочного лагеря означало, что ему потребуется больше времени, чтобы найти свое место в ротации «Лейкерс».
Новые лица в команде привнесли коррективы как для новичков, так и для ветеранов. «Все должны были научиться играть с Шаком, стоять лицом к корзине и знать, когда идти на проход», – вспоминал Трэвис Найт, еще один новичок той осенью.
«В тот первый день тренировочного лагеря Коби получил травму и все такое, – вспоминал Фишер, – но он все еще хотел быть там, пытаясь делать броски из-под кольца со второй линии и делать все возможное, чтобы все еще участвовать в тренировках и быть частью группы».
Очевидно, Брайанту было важно утвердиться в команде, однако вне площадки он держался на расстоянии от товарищей по команде, отвечая на вопросы обо всем, что не имело отношения к баскетболу, односложными или двусложными ответами. Фишер вспоминал, что он вообще редко заводил личные разговоры.
Задача иметь дело со старшими, более опытными игроками явно загоняла его гораздо глубже в себя, чем когда-либо в «Лоуэр Мерион». Эта ситуация сильно повлияет на взаимоотношения в команде в течение следующих трех сезонов и будет раздражать игроков, тренеров и сотрудников.
«Коби пришлось многому научиться в общении с другими людьми, – заметил Гарсидуэнас. – На самом деле он изучал не столько человеческую природу, сколько баскетбол. Так что, знаете ли, он не всегда поступал правильно по отношению к своим товарищам по команде.
В нем было что-то молодое и упрямое. Он собирался сделать то, что считал лучшим, что, по его мнению, он должен был делать, не считаясь ни с кем другим».
Новичок действительно не обладал большим количеством навыков общения с людьми, но он показал замечательную манеру общения со средствами массовой информации. Некоторые репортеры входили в число его самых прочных связей, и, как и Джерри Уэст, он не был таким застенчивым, как большинство игроков, открываясь журналистам. Скуп Джексон, в то время из журнала «Слэм», был одним из нескольких, с кем у него была такая связь.
Впервые они встретились на фотосессии для журнала о хип-хопе и баскетболе в Орландо, прямо перед инструктажем новичков. «У нас там были Айверсон, Коби, Маркус Кэмби, Антуан Уокер, Рэй Аллен. Мы поместили их всех на обложку журнала. Вы посмотрите на него, Коби на обложке, и его рука спрятана за спиной, не показывая гипс на руке».
Все они были объявлены следующей волной молодых игроков, пришедших в лигу вслед за Джорданом.
«Он был самым молодым членом этой группы, и он не обязательно был звездой, – вспоминал Джексон. – Аллен был звездой. Он уже бывал на нашей обложке».
В частных беседах люди сомневались в Брайанте, вспоминал Джексон: «Что я помню, так это то, как комфортно он чувствовал себя рядом со всеми этими молодыми ребятами, которые должны были быть лучше его. Он не был высокомерным. Ему было просто удобно, чувак. Это он был в шутливом настроении, это он играл с баскетбольным мячом, очень, очень свободно, невероятно свободно. Он понимал свое положение, ему было очень комфортно быть молодым парнем. Не стесняясь, не отстраняясь, он все время держал в руке баскетбольный мяч».
Только позже Джексон получит более полную картину от товарищей Брайанта по команде. «Они просто начали говорить о том, насколько он был другим парнем, просто с языковой точки зрения, где он был и откуда он пришел, – сказал Джексон. – Ты смотришь на школьника, который застрял в Лос-Анджелесе среди суперзвезд. Шак – центр этой вселенной. И ты начинаешь слышать о Коби: “Этот парниша говорит на семи языках. Он из другого мира. Он знает, что заказывать, когда мы идем в китайский ресторан, – он реально это знает”. Просто высокий уровень интеллекта, который он принес из своего мира и которого у них, скорее всего, не было из-за того, откуда они были родом. Они не преследовали его или что-то в этом роде, а просто говорили: “Этот парниша другой”».
Тем не менее, у товарищей Брайанта по команде был большой опыт, который давал им преимущество перед ним. Он ясно это понимал. «Лейкерс» вернули в команду давнего ветерана Байрона Скотта в качестве наставника. Скотт привязался к Брайанту, потому что новичок отличался от многих молодых игроков, проходящих через лигу. Брайант был знаком с историей баскетбола и хотел впитать все, что он мог, о днях Скотта с Джонсоном и «Лейкерс» эпохи «Шоутайм». Он также стремился получить информацию и советы о тренировках и темпе, чтобы добиться успеха в игре.
Скотт видел, что многие молодые игроки, приходящие в лигу, были так нарочито хладнокровны, что никогда бы не рискнули показаться такими наивными, задавая подобные вопросы. Брайант, однако, никогда не сдерживал своего любопытства.
Другой кульминационной точкой была его дружба с Эдди Джонсом, которому тогда было почти двадцать пять лет и который начинал свой третий сезон в «Лейкерс». Гарсидуэнас заметил, что у него было хорошее начало карьеры, но руководство все еще пыталось выяснить, подходит ли стиль Джонса команде.
Кроме того, Джонс довольно скоро почувствовал свои собственные разногласия с О’Нилом, который оценивал своих новых товарищей по команде.
Сам Брайант не был исключением и вскоре принял приглашение двадцатичетырехлетнего О’Нила поужинать в ресторане. «Это было хорошо, – сказал Брайант о своей первой встрече с товарищем по команде. – Это было круто».
«В этой команде явно есть забота о нем, – объяснил Курт Рэмбис, ассистент «Лейкерс» в том сезоне. – Не потому, что он маленький ребенок и не может сам о себе позаботиться, а потому, что каждый по-настоящему чувствует, через что он проходит. Мы все впервые живем вдали от дома. Он находится в этой обстановке, где почти каждый человек значительно старше его».
Однако один давний сотрудник «Лейкерс» передал более суровый взгляд на новичка: «Мы не были уверены, был ли Коби просто тихим, или он буквально думал, что он лучше, чем все остальные, будто он думал, что он был этим величайшим спортсменом и все остальные играли свои роли только для того, чтобы сделать его лучше».
Не имея никаких доказательств обратного, его товарищи по команде начали подозревать, что он гораздо больше заинтересован в своих личных достижениях, чем в командных целях, сказал Дерек Фишер: «Вот почему люди часто ошибочно воспринимали его как человека, который думает только о себе».
Если тренировочный лагерь обозначил первые трудности в профессиональной карьере Брайанта, он также принес и первое облегчение, по крайней мере для его товарищей по команде. Ветеранская дедовщина для новобранцев уже давно была основным продуктом каждого нового сезона, начиная с банкета открытия тренировочного лагеря. Как того требовала традиция, после еды Уэст начинал процесс с редких замечаний о предстоящем пути. Он напомнил игрокам о политике лиги в отношении азартных игр и драк и о том, как они должны вести себя в качестве игроков «Лейкерс». О традициях «Лейкерс» почти не говорили. Игрокам это было не нужно. Они видели это каждый раз, когда заходили в «Форум» и смотрели на все чемпионские знамена, висящие над ними.
Большинство торжеств для новичков в 1996 году на обеде-открытии команды были сохранены и для Брайанта, которого ветераны заставили встать и спеть одну из проникновенных баллад Бренди. «Они не всех заставляли петь песни, – вспоминал Трэвис Найт. – Они заставили Коби петь из-за Бренди. У него хорошо получилось, он даже прикладывал не так чтобы много усилий. Он знал почти все слова. Это было мило».
«Они думали, что это смешно, – признавался он позже. – Мне это не показалось смешным. Они заставили меня петь I Wanna Be Down. Я знаю большинство слов, потому что слышу их постоянно. Ребята устроили мне из-за этого неприятности».
Много лет назад Уэст долго и молча сносил все то веселье, которое товарищ по команде Элджин Бейлор часто получал за его счет, – прозвища, высмеивающие его деревенское происхождение и выговор из Западной Вирджинии. Так уже давно было принято в НБА.
Постепенно Брайанту удалось в какой-то степени принять участие в тренировочном лагере.
«Он не часто играл в тренировочном лагере, – вспоминал Трэвис Найт. – Но он бегал, делал много упражнений на ускорение и тому подобное. Можно было сказать, что он был в хорошей форме. Его нисколько не пугала сложившаяся ситуация».
Брайант сыграл свои первые минуты в НБА 16 октября, в предсезонном матче во Фресно, и набрал 10 очков и 5 подборов. Два дня спустя «Лейкерс» провели свой первый матч предсезонки на «Форуме» против команды из родного города Брайанта – «76-х». В конце игры он попытался провести бросок сверху и столкнулся с резервным центровым «Филадельфии» Тимом Кемптоном. Удар отбросил Брайанта на пол, оставив его с сильно растянутой сгибающей мышцей бедра и еще одним простоем.
После этого Эдди Джонс посоветовал ему перестать так много бросать сверху.
После того как он выздоровел, Брайант работал над пересмотром своей техники бросков сверху. С этого момента он будет стремиться установить контакт с защитником, чтобы подготовиться и защитить себя от свободного падения и столкновений. Часто судьи свистели ему фол и это было дополнительным преимуществом. Иногда, однако, они свистели ему за фол в атаке при инициировании контакта, и это раздражало, но все же было намного лучше, чем получение очередной травмы.
Из-за травмы сгибающей мышцы бедра он не получил игрового времени в домашнем матче – открытии регулярного чемпионата, победном для «Лейкерс» над «Финиксом». В следующем матче, против «Миннесоты», он сыграл недолго, заблокировал удар и совершил перехват владения мячом. «Я уверен, что он хотел бы сделать более благоприятный дебют, – сказал тренер Дэл Харрис журналистам. – Это нормально. Мы и так знаем, что он умеет играть».
Закат
Брайант привез с собой в Лос-Анджелес бывшего тренера «Сент-Джо» Джо Карбоне, чтобы проводить с ним ежедневные тренировки вдали от команды. Хотя Ваккаро и вылил на команду Брайанта ушат холодной воды, концепция Команды Брайанта как личной развлекательной компании еще оставалась в силе. которая в конечном итоге среди прочих приняли на работу на работу его сестер, тетю и шурина. Другой побочной сделкой был книжный проект с Джереми Тритменом, предварительно названный «Мой первый год в НБА».
Чтобы написать книгу, он отправился в Лос-Анджелес на первую игру. На следующий вечер он отправился с Карбоне на прогулку по Сансет-стрип.
«Рядом с нами остановился “БМВ”, – вспоминал Тритмен. – Я слышу: “Джо! Трит!” А я такой: “Да я никого и не знаю в Лос-Анджелесе!” Я осматриваюсь. А это Коби! Мы смотрим друг на друга. И хотя я знал этого парня с двенадцати лет, я просто мечтательно смотрел на него. Я такой: “Срань господня! Это же Коби Брайант!” И он сказал: “Мне надо идти. Я встречаюсь с Тайрой”. Я такой: “Срань господня! С Тайрой Бэнкс!”»
Хотя он общался с Бренди, которая жила всего в двадцати минутах езды от него, а теперь еще и с Бэнкс, личная жизнь Брайанта была в простое. В его первые годы в Лос-Анджелесе мать планировала и устраивала для него вечеринки по случаю дня рождения, что свидетельствовало о его личном коконе, растущем разочаровании и одиночестве, которые он чувствовал даже вдали от команды. Но главная проблема заключалась в том, что его баскетбольная жизнь не сразу оправдала его огромные ожидания.
Его первые очки не пришли до того момента, пока он не попал в корзину со штрафного в третьей игре, против «Никс» на Медисон-сквер-гарден. Репортер Джей Эй Аданде приехал из Вашингтона, чтобы посмотреть игру, и был удивлен, увидев предматчевую пресс-конференцию, организованную для Брайанта. «В то время игроки школы, приезжающие в НБА, были еще в новинку, – вспоминает Аданде. – К нему проявляли большой интерес. Я помню, как он говорил о занятиях в колледже онлайн. Они спросили его, как он собирается это сделать, и он ответил: “Интернет”. Он вроде как шутил. Тогда это было новым явлением, концепция обучения в интернете, но он был просто в восторге от всего. Он был взволнованным молодым подростком, просто счастливым, что наконец-то попал в лигу и отвечал с большой энергией. Средства массовой информации были в восторге от общения с ним. Я не думаю, что они были такими же циничными, как обычно. Там было много интересного. Опять же, сам факт того, что они провели отдельную пресс-конференцию для него в отдельной комнате, я думаю, говорил об уровне интереса к нему. Так что тогда это было: “Ну ладно, что это за парень?” Вы знаете, СМИ же не видели и не слышали о нем до этого. На самом деле очень немногие видели, как он играет».
У новых болельщиков было не так уж много возможностей увидеть его игру. Впервые в жизни он подолгу сидел на скамейке запасных. Его старая команда «Лоуэр Мерион» жадно следила за каждой игрой по телевизору и находила странным видеть Брайанта сидящим там. «Я просто воспринимаю это как опыт обучения, сидя сложа руки и наблюдая за парнями, – сказал он. – Сидя на скамейке, ты так много видишь разного… Даже если ты испытываешь нетерпение, то говоришь: “Чувак, я хочу быть там”, ты просто должен быть терпеливым и просто учиться».
Следующий выездной матч был в Шарлотт. Все еще злясь на драфт, толпа освистала его, когда он вошел в игру во второй половине. Он ответил нервно, не забив 4 из первых 5 бросков, но, по крайней мере, он смог быстро и легко совершить эти броски. Он «запилил» свою первую корзину в НБА из глубокого прыжка. «Мне было хорошо, – сказал он. – Когда я впервые сделал этот трехочковый бросок, я верил, что он зайдет в корзину. Сначала он смотрелся отлично, потом как будто бы не долетал. Я вроде как откинулся назад, разглядывая бросок. Когда он зашел в корзину, я такой: “Шуууух! Мой первый трехочковый”».
Он также сделал три таких же быстрых перехвата контроля мяча, включая розыгрыш, в котором он вышел за пределы поля в своем стремлении добраться до корзины и занести мяч сверху.
«Когда я поймал мяч в углу, – признался он, – сначала я сказал: “Я буду бросать. Ну ладно! Сейчас я махну им”. Но потом я увидел этот широкий проход под кольцо, и я начал предвкушать удовольствие. Я сказал: “О, чувак, я занесу его”. Но я был слишком возбужден. Я сделал слишком большой шаг назад. И добраться до кольца было просто слишком утомительным. И я такой: “Чувак, если я только доберусь дотуда, то смогу занести мяч сверху! Я там! Я дома. Я свободен”. Так что это было немного чересчур».
Желание Брайанта все время забрасывать сверху принесло ему первое прозвище от О’Нила. Он начал называть Брайанта «Понторезом», что в то время, несмотря на раздражение Брайанта подразумеваемым неуважением, не казалось чем-то серьезным. О’Нил постоянно шутил по любому поводу, но вскоре это прозвище станет помехой в их отношениях.
Поскольку команда изо всех сил пыталась забить в тот первый месяц сезона, Брайант начал думать, что он мог бы сделать нечто большее, чтобы помочь ей. «Я думаю о том, как я пришел туда и был молод, и просто у меня было так много энергии; надеюсь, я смогу быть свечой зажигания», – сказал он.
Он сказал Харрису, что может обыграть любого игрока лиги на дриблинге один на один. Он предложил тренерам подумать о том, чтобы О’Нил время от времени отходил на несколько шагов из-под кольца, чтобы дать ему возможность атаковать корзину. Тренер выслушал его и ответил, что, возможно, так и надо сделать. «Но мы не собираемся из-за тебя выводить Шака из-под корзины», – вспоминал, как говорил Брайанту Харрис. Если бы он хотел играть больше, Коби нужно было бы повысить свою эффективность, совершая меньше потерь мяча, и повышать свой процент удачных бросков, объяснил Харрис.
Тренер тогда не сказал об этом Коби, но он раскрыл в интервью 2015 года, что старшие игроки в составе следили, как ястребы, «чтобы убедиться, что Брайант ничего не добился».
Ветераны, конечно же, уловили безмолвные сообщения по поводу того, что Брайант был помазанником. В конце концов, он был одет в свои кроссовки «Адидас», подтверждающие это каждый раз, когда он переодевается на игру. Компания ожидала момента, чтобы выпустить фирменную обувь, не желая слишком сильно давить в его первый сезон. Вместо этого они просто выпустили стандартные кроссовки «Адидас» в цветах «Лейкерс» и наблюдали, как продажи снова и снова растут по мере того, как тот его первый сезон набирает ход.
Оглядываясь назад на 2015 год, Дэл Харрис сомневался, что кто-то в «Лейкерс» сказал Брайанту в июле, что Эдди Джонс и Ник Ван Эксел будут обменены, чтобы освободить под него место. Возможно, это было плодом юного воображения Брайанта, хотя Джерри Уэст, как известно, иногда говорил о таких вещах чересчур свободно. Но Брайант и все его окружение чувствовали огромный энтузиазм Уэста по поводу таланта, который тот обнаружил, и это сообщение сформировало мнение команды о Брайанте.
Как и большинство профессиональных тренеров, Харрис использовал с новичками выжидательный подход. Брайант в этом ничем не отличался, за исключением того, что Харрис проявлял еще большую осторожность из-за возрастного фактора. Кроме того, у тренера были и другие проблемы. Уменьшение состава ради того, чтобы заполучить О’Нила, означало, что команда претерпела самый большой оборот игроков за всю историю франшизы. Из шестнадцати спортсменов, включенных в список тренировочного лагеря, только пятеро – Джонс, Ван Эксел, центровой Элден Кэмпбелл, нападающий Седрик Себальос и нападающий Кори Блаунт – в прошлом сезоне были игроками «Лейкерс».
В результате Харрис провел большую часть сезона в поисках подходящего сочетания, компонуя игроков вокруг О’Нила. Затем посередине сезона Себальоса обменяли на Роберта Хорри. Уэст также выменял форварда Джорджа Макклауда.
По мере того как Харрис изо всех сил пытался соединить новые части «Лейкерс» вместе, он иногда не слишком правильно умасливал свою команду. Мало кто из игроков интересовался тем, как Харрис проводит тренировки.
Два года назад Уэст настойчиво добивался, чтобы Харриса взяли на работу. Он был опытным тренером с отличной репутацией для обнимашек-целовашек и создавал солидные команды. Он был седовлас, набожен, благороден и добр, и он знал игру вдоль и поперек.
Руди Джи заметил, что он был учителем основ, но на практике мог бубнить без умолку.
Это раздражало большинство игроков, но особенно сильно он конфликтовал с Ван Экселем, вспоминал Гарсидуэнас. «Ник был очень тревожен и так молод в то время. Я не думаю, что он был хорошо приспособлен к стилю тренерской работы Дэла. Дэл был учителем. Он любил стоять рядом, наставлять, говорить и заставлять людей слушать, а Ник был из тех парней, у которых не так уж и много терпения. Он хотел просто выходить и делать».
Когда Харрис читал лекции, все заметно затягивалось. Брайант, тренировочный монстр, был потрясен. «Тренировки в “Лоуэр Мерион” были очень структурированными. Очень интенсивными, – признавался он. – Но с Дэлом очень часто люди просто делали то, что хотели. Парни могли вообще не тренироваться».
Другой стороной этого состояния было то, что НБА вообще ни разу не должна была быть лигой для развития талантов. С расписанием, которое предусматривало три или четыре игры в неделю, для интенсивных тренировок просто не было времени.
Несмотря на свои растущие огорчения, в течение первых пяти недель сезона 1996/97 молодые «Лейкерс» двигались вперед с чувством прогресса. После победы над «Орландо» 6 декабря их рекорд составлял 14–7. «Все будет хорошо, – сказал О’Нил о старте «Лейкерс». – Даже если бы мы шли 21:0 в этом месяце, мы ничего не выиграем и не проиграем в первом же месяце. Пока мы сами себя удовлетворяем. Наша формула – выиграть пятьдесят или шестьдесят игр, получить преимущество домашней площадки и уже плясать оттуда».
Даже юный Брайант знал, что все будет не так просто.
Новое издание
Эта новая группа «Лейкерс» начала называть себя «Лейк Шоу», название, которое придет, чтобы обозначить пустоту, оставшуюся после «Шоутайм». Несмотря на свою неопытность в качестве коллектива, в декабре 1996 года они нашли общий язык, выиграв семь из своих первых восьми игр. О’Нил доставлял неприятности своим оппонентам под кольцом. В этот момент левша Ван Эксель демонстрировал необузданный сгусток ловкости и быстроты. Джонс был защитным ужасом на краю. А Элден Кэмпбелл был нагрузкой в качестве тяжелого форварда или резервного центрового. Ожидания выросли в декабре, когда они проехались по Детройту, Денверу, Сиэтлу, Орландо, Миннесоте, Сакраменто, Индиане и Портленду на пути к встрече с Джорданом и «Буллз» в середине месяца. «Лейкерс» перешли на молниеносный стиль открытой площадки, давя и заставляя соперников подчиняться. Этот подход соответствовал навыкам Брайанта как финишера, и ограниченные минуты, которые он получал, обычно были насыщены событиями.
Очевидно, первый визит в Чикаго заставил его надежды воспарить. Здесь был Джордан Великолепный, который мог стоять на полу, уперев руки в бока, и смотреть на происходящее так пристально, что у всех, кто это видел, по спине пробегал холодок.
«Лейкерс» быстро набрали преимущество в 22 очка в первой половине и удержали преимущество в 18 очков в конце третьей четверти, только чтобы увидеть, как Джордан и его «Буллз» вернутся в игру и выиграют в овертайме.
Брайант сыграл против своего кумира скудные десять минут и набрал всего 5 очков. Там был и Джереми Тритмен, работавший над своим книжным проектом. Он стал свидетелем крепнущих отношений между Шаком и Коби. «Поначалу он любил Шака», – вспоминал Тритмен. В командном отеле после игры Брайант попросил Тритмена подняться к нему в номер. Но бывший помощник тренера пробыл там всего несколько минут, когда Брайант сказал: «Поехали».
«Я такой: “Чего? Мы куда-то собираемся?”» – вспоминал Тритмен.
Он чувствовал себя не совсем комфортно ни в своей новой роли, ни рядом с новой личностью Брайанта. Они вышли в вестибюль, и вскоре к ним присоединился О’Нил.
«Это один из моих школьных тренеров», – представил его Брайант.
Тритмен не мог поверить, что он собирается потусить с Коби и Шаком. Его надежды возросли, пока он шел с ними к лимузину, но как только он подошел ближе, Брайант внезапно повернулся и сказал: «Увидимся позже!»
«Они поехали послушать какой-то джаз-бэнд, – сказал Тритмен. – На секунду мне показалось, что я тоже иду».
В своих разговорах с Брайантом в том первом сезоне он не слышал ни о каких проблемах с О’Нилом, сказал Тритмен. «Когда люди говорят, что они ненавидели друг друга с самого начала, я отвечаю: ни за что. Джо и Коби знали, что Шак подписывает контракт с “Лейкерс”. Они хотели играть с Шаком. Враждебность пришла позже, со временем, вместе с борьбой за власть. Судя по тому, что я видел в тот первый год в лиге, они были довольно близки. Они вместе тусили».
О’Нил наслаждался клубной сценой и ночной жизнью Лос-Анджелеса, а это мало привлекало его трудоголичного младшего товарища по команде. «Я просто не любил тусить так часто», – объяснил Брайант позже, когда его спросили, почему он и О’Нил не стремились к дружбе вне площадки.
Выяснилась и еще одна вещь. «Коби не хотел писать книгу, сидеть и давать интервью, – вспоминал Тритмен. – Он ненавидел это. Он также знал, что не может пожаловаться мне на Дэла Харриса и всех этих игроков. И это было очень важно. И я это понимал. Джо говорил мне: “Он уже пятнадцать лет в этой лиге. Он должен быть с этими ребятами каждый день. Он не может взять и вывалить все это на них, будучи семнадцати-восемнадцатилетним парнем”».
Его команда ответила на разочарование в Чикаго, выиграв шесть из последующих семи игр, которые включали в себя серию из пяти побед. «Лейкерс» открыли 1997 год, выиграв матч в Сакраменто, а затем снова обыграв «Кингз» на «Форуме» в пятницу вечером 3 января. Оттуда они проскользнули в Канаду в предрассветные часы субботы. Менее чем через восемь часов они были одеты и готовы к тренировкам на «Дженерал Моторс Плейс», арене «Гризлис». Из-за напряженного графика поездок время для тренировок было ничтожно малым. Харрис использовал короткую субботнюю утреннюю тренировку, чтобы сосредоточить свою команду на защите против высокого заслона и продвижения к корзине, напоминание для ветеранов и ключевой урок для Брайанта, который изо всех сил пытался приспособиться к защите НБА на позиции второго защитника.
В тот вечер О’Нил доминировал над «Гризлис» внутри, и Ван Эксель раздал ему 23 голевые передачи, тем самым кормя его, – это всего на одну передачу меньше от командного рекорда Мэджика Джонсона. Игра была идеальным ви́дением Дэла Харриса того, как все и должно происходить на площадке.
Ван Эксель признался, что нападение выстрелило во время адаптации команды к игре с О’Нилом. «Я думаю, что временами мы слишком бездеятельны, – сказал разыгрывающий. – Все стоят и смотрят, как мы забрасываем мяч на нашего “столба”. Нет никакого движения. Все смотрят, что будет делать здоровяк. Есть также много случаев, когда мы просто небрежны с большим количеством потерь контроля».
Разбор всех талантов «Лейкерс» принесет Харрису головную боль в ближайшие месяцы. «Вы видите, какое давление я испытываю как тренер, – объяснил Харрис. – У нас есть Коби Брайант, у которого такая потрясающая игра, и все же вместо него, на его обычной позиции, у нас играют еще двое – Эдди Джонс и Байрон Скотт. Так что я не знаю, где мне найти свободные минуты для этих парней. У нас есть потрясающие игроки на вторую и третью позицию».
Как и многие малоиспользуемые игроки, Брайант нагружал время перед игрой, чтобы компенсировать отсутствие реального времени для тренировок. Он часто работал с помощником тренера Ларри Дрю, сосредоточившись на своем перекрестном движении и контроле мяча на половине площадки. Тренеры решили использовать его в качестве запасного разыгрывающего, что позволило бы ему провести на паркете несколько дополнительных минут. С нетерпением ожидая удобного случая, Брайант ухватился за эту идею.
А когда он все-таки оказывался на площадке, случались и хорошие вещи. Ветеран «Лейкерс» Митч Чорткофф вспомнил, как Брайант сыграл ключевую роль в победе над «Сакраменто» во время победной серии. «Коби украл мяч у Билли Оуэнса, огляделся, увидел, что рядом с ним никого нет, и сделал бросок сверху с оборотом на 360 градусов, – сказал Чорткофф с улыбкой. – Это подняло болельщиков на ноги. Это пример того, почему Шак придумал ему это имя “Понторез”. Накануне вечером Коби заблокировал удар Митча Ричмонда в конце равной игры, а затем, на другом конце, игрок “Лейкерс” промахнулся, но Коби получил отскок спиной к корзине и снова занес мяч через голову».
Но Чорткофф также отметил, что у Брайанта бывала потеря контроля над собой, которая дорого стоила «Лейкерс» в игре против «Портленда», что заставило Харриса задуматься над тем, давать ли ему игровое время. Чорткофф сказал Харрису, что по мере развития Брайанта ему просто придется пережить все это.
Говоря о своем игровом времени, Брайант сказал: «Я просто сижу на скамейке запасных, стараясь оставаться готовым, и если он вызовет меня, я выйду на площадку и постараюсь выложиться по полной. Приятно попасть туда и смешаться с парнями, когда это действительно имеет значение. Я начинаю немного больше понимать ход игры. Я начинаю чувствовать себя более комфортно там, на паркете. Теперь, когда у нас появилась возможность потренироваться, я понимаю систему немного лучше».
Часть его стратегии борьбы с разочарованием состояла в том, чтобы переключиться на истории других людей, которые столкнулись с гораздо более трудными обстоятельствами. «Я читал автобиографию Джеки Робинсона, – сказал Брайант. – Я думал о трудностях, которые мне придется пережить в этом году, и о том, что это никогда не сравнится с тем, что пережил он. Это просто помогло взглянуть на вещи в перспективе».
Прыжок
В феврале О’Нил получил первую из двух травм колена, из-за которых он пропустил в общей сложности тридцать игр. Он растянул правое колено, из-за чего не смог выйти на вторую игру команды против «Буллз» и Матч Всех Звезд НБА. Пока О’Нил отдыхал, его товарищи по команде сумели отлупить «Буллз» на «Форуме» со счетом 106:90. На этот раз Брайант сыграл всего тринадцать минут и снова набрал 5 очков, в то время как Элден Кэмпбелл набрал 34 очка. Это поражение прервало восьмиматчевую победную серию «Чикаго», а по разнице в 16 очков сравнялось с худшим поражением «Буллз» в сезоне. «Чикаго» шел 42:6 и выиграл семнадцать из своих предыдущих восемнадцати игр.
Брайанту, с его огромными личными ожиданиями, было трудно сдерживать негативные мысли. «В свой первый год я ничего не понимал, – скажет он позже. – Я думал, что все получится и я осуществлю свою мечту, но не знал, как это сделать. Я все время думал об этом и задавался вопросом: “Как? Как это произойдет? И как же все эти фрагменты встанут на свои места?”»
Первая возможность привлечь к себе внимание случилась в заснеженном Кливленде. Его, Трэвиса Найта и Дерека Фишера пригласили сыграть в матче новичков на ежегодном зимнем карнавале НБА Уик-энда Всех Звезд. На прошлом Уик-энде Всех Звезд была игра старожилов, но серия серьезных травм вынудила лигу отказаться от этого мероприятия. Необходимость продвигать своих будущих звезд побудила НБА заменить игру старожилов на игру новичков, в которой лучшие молодые игроки Востока и Запада противостояли друг другу.
Брайант рассматривал это событие как шанс показать, что, хотя он и не получал достаточное количество игрового времени, он был лучше, чем все остальные новички. Во время тридцатиминутного выставочного матча Аллен Айверсон из «Филадельфии» благодаря своей скорости набрал 19 очков и привел Восточную команду к победе. Но Брайант был лучшим в атаке Запада с 31 очками, многие из которых были выиграны в его фирменной яркой манере.
Примерно через час после игры новичков он должен был участвовать в соревнованиях по броскам сверху. Впервые задуманное как аттракцион во время последней игры «Все Звезды АБА» в 1976 году, это событие было пересмотрено НБА в 1984 году и использовалось для демонстрации некоторых особенно высоких полетов Джордана, Доминика Уилкинса и множества других игроков. К 1997 году, однако, в качестве участников мероприятие смогло привлечь лишь голодных молодых игроков, и запоминающиеся выступления стали редкостью.
В результате лига решила отказаться от него после событий 1997 года. Для этого предполагаемого последнего события лига выбрала судейскую коллегию «Всех Звезд»: Джулиус Эрвинг, Уолт Фрейзер и Джордж Джервин. Ощущение значимости события подстегнуло Брайанта больше, чем просто немного дополнительного кайфа для того, чтобы смачно забрасывать сверху в соревновании, в котором приняли участие Майкл Финли из «Даллас Маверикс», Крис Карр из «Миннесоты Тимбервулвз», Боб Сура из «Кливленд Кавальерс» и Дарвин Хэм из «Денвер Наггетс».
Его нервозность была очевидна, Коби Брайант едва добрался до финального раунда турнира, но оттуда он рысью добежал до впечатляющего финиша, достаточно хорошего, чтобы претендовать на трофей по броскам сверху. Он атаковал корзину с левой стороны, перекинув мяч между ног, и, развернувшись, нашел корзину, и этот бросок воспламенил толпу, а Бренди сидела в нескольких рядах от площадки, торжествующе потрясая кулаком. На финальном аккорде Доктор Джей и другие судьи вскочили на ноги. Подстегнутый подобной вспышкой, Брайант бросился в центр площадки и напряг мышцы.
«Толпа меня здорово накачала, и мне просто захотелось поиграть мускулами, – объяснял он позже. – У меня их не так много, но я напряг то, что у меня есть».
У Сонни Ваккаро и Джо Брайанта были плохие места на это мероприятие, но этот бросок оставил Ваккаро в счастливой уверенности, что продажи обуви будут «звенеть» еще долго. «Мы все время смотрели на арену, – вспоминал он. – Джо никогда подолгу не сидел в тот день. Он любил вставать и общаться, когда у Коби все хорошо получалось».
Многочисленные взгляды, устремленные на Брайанта, стали первым серьезным признаком того, что, как и Кевин Гарнетт до него, Брайант справился с задачей перехода в профессиональный баскетбол со школьной скамьи. Этот путь оказался сложнее для игрока «Портленда» Джермейна О’Нила, 213-сантиметрового гиганта из Университета Южной Каролины, который присоединился к Брайанту на драфте 1996 года, с меньшей поддержкой от Ваккаро и с Теллемом в качестве его агента. Опыт, полученный О’Нилом в «Портленде», вызвал у него некоторые опасения в середине сезона по поводу того, чтобы обойти колледж, с которыми он позже справился. Будучи на пятьдесят один день моложе Брайанта, Джермейн О’Нил сказал, что он и новичок «Лейкерс» дважды в месяц разговаривали по телефону.
«Мы были друзьями, – сказал О’Нил о Брайанте. – Но мы стали еще ближе с тех пор, как вступили в лигу. Мы понимаем ситуацию, в которой оказались. Мы разговариваем друг с другом и даем друг другу знать, что происходит в жизни каждого из нас».
Молодые игроки все больше осознавали, что являются частью дорогостоящего эксперимента. Владельцы НБА получали $125 млн франшизовых сборов каждый раз после согласия расширить лигу, добавив новую команду. Хозяевам эти деньги очень понравились. Они хотели расшириться еще больше, но комиссар НБА Дэвид Стерн и другие, кто заботился об игре, предупредили их о том, чтобы они не были слишком жадными и не расширялись слишком быстро, потому что это сильно растянет базу талантов, а это означает, что качество игры в лиге может резко снизиться.
Вместо того чтобы медленнее добавлять команды, владельцы стремились расширить базу талантов. Один из способов сделать это – привлечь европейских игроков. Другой – предлагать контракты молодым талантам. Некоторые владельцы понимали, что если бы в лигу можно было привлечь больше восемнадцатилетних, то владельцы могли бы заработать еще больше денег.
Стерн уже работал над тем, чтобы остановить это движение еще до того, как оно по-настоящему обретет силу. Он знал, что лига может столкнуться с серьезной общественной реакцией, если она привлечет молодых игроков, которые потом могут пережить драматическое поражение. Несмотря на адаптацию Брайанта и других, обстоятельства привели к тому, что баскетбольный телеведущий колледжа Си-Би-Эс Билли Пэкер заявил, что НБА стала «врагом» баскетбола, и это замечание возмутило чиновников лиги.
Пэкер, однако, настаивал на том, что захват НБА молодых игроков в конечном итоге разрушит качество игры как в колледже, так и у профессионалов.
Президент «Юты Джаз» Фрэнк Лейден высказал свою точку зрения на напряженность между владельцами профессиональных видов спорта и их жадностью. «Они недальновидные, – сказал Лейден. – Они не заботятся о качестве. Они озабочены эффективным зарабатыванием денег».
Топливо
О’Нил вернулся к активной игре после Уик-энда Всех Звезд в выездном матче в Миннеаполисе только для того, чтобы повредить связки уже левого колена, в результате чего он пропустил еще двадцать восемь игр, что стало сильнейшим ударом по развитию молодой команды.
Выступление Брайанта во время Уик-энда Всех Звезд укрепило его решимость добиться большего успеха. Для этого, однако, ему было нужно игровое время, которое потребует от Харриса такой же уверенности в себе, как и от Брайанта. Харрис, однако, пришел к выводу, что парню нужен более реалистичный взгляд на команду и свою роль в ней. «Дэл был пророком, – объяснял позже сотрудник “Лейкерс”, работавший в тесном контакте с Харрисом. – Дэл предвидел это и давным-давно пытался взять Коби под свой контроль».
Позже Харрис объяснил некоторым сотрудникам «Лейкерс», что руководство команды дало ему указания, что Брайант должен получать игровое время, чтобы учиться. У сотрудников сложилось впечатление, что Харрис предпочел бы оставить восемнадцатилетнего парня на скамейке запасных.
Уэст, вероятно, сочувствовал желанию Брайанта попасть на площадку, потому что это резонировало с его собственной карьерой. Он приехал в Лос-Анджелес в 1960 году, и к нему присоединился Фред Шаус, его тренер по колледжу в Западной Вирджинии, который продержал его на скамейке запасных в течение нескольких недель. Уэст все это время кипел и никогда не простил Шаусу того, что тот не выпускал его в стартовом составе, хотя он и много играл.
Диктат Уэста как руководителя сводился к тому, что молодые игроки, особенно хорошие молодые игроки, должны играть; у них просто не было другого способа стать лучше.
«Главное, что нужно Коби Брайанту, – это опыт, – говорил исполнительный директор «Лейкерс» в течение сезона. – Ему не нужно ни над чем работать. Ему просто нужно больше играть».
О’Нил взял на заметку эгоизм Брайанта, но в отношении с репортерами последовал примеру Уэста. «С ним все будет в порядке, – сказал центровой, – как только у него появится шанс выходить на площадку, блистать и делать свое дело. Он будет в порядке».
«Он будет хорошим профессионалом, – сказал тогда о Брайанте помощник тренера «Лейкерс» Ларри Дрю. – Но ему еще многое предстоит узнать об игре в НБА. Он любит играть. Он хочет быть там, несмотря ни на что. Но он понимает, что это процесс обучения и процесс медленный».
Брайант, однако, видел, что тренеры пытаются обесценить его надежды и мечты. «Я не позволю им сломать меня, – снова и снова повторял он. – Я в этом деле надолго. Я хочу учиться».
Тревога оказалась заразительной. Друзья семьи вспоминали, что Джо был в ужасном состоянии, как будто вернулось его собственное беспокойное время в «Сиксерс», преследуя его. У отца был небольшой офис в семейном доме в Пасифик Палисейдс, где он каждое утро рано вставал и звонил на восточное побережье, чтобы договориться о новых сделках для сына. «Он говорил только о баскетболе, – сказал один из друзей. – Он действительно беспокоился по поводу ситуации Коби».
Большую часть сезона Джо был так эмоционален, что Сонни Ваккаро стал голосом разума в ухе новичка. В конце концов, именно «обувной парень» приложил руку к тому, чтобы Брайант оказался в этой ситуации. Ваккаро регулярно навещали дом Брайантов, чтобы поесть и дать консультацию. Брайант не спускался вниз, чтобы поприветствовать его или любого гостя, но Ваккаро сам поднимался наверх и слушал, поощряя Коби оставаться позитивным и сохранять надежду на перспективу, напоминая, что адаптация была бы легче в более слабой команде. В конце концов, он будет рад, что стал играть в «Лейкерс», твердил ему Ваккаро.
«Он так много вложил в баскетбол, что у него не было близких друзей, – вспоминал Ваккаро. – В баскетболе я был его ближайшей связью с реальностью. Он доверял только мне. Я просто слушал его, а потом высказывал свое мнение. То, что я делал для него, укрепляло мою веру в то, что он может сделать. Я показывал это на каждом с ним шагу, и я думаю, что именно поэтому наши отношения были неразрывны. Я всегда разговаривал с Коби после игр, не каждую игру, но много раз. Я был его доверенным лицом. Я звонил, и он говорил».
Джо Брайант повторял позитивный посыл Ваккаро в преддверии Уик-энда Всех Звезд. Он посоветовал сыну набраться терпения в отношении игрового времени.
«Мой отец говорит мне: “Твое время придет”», – сказал тогда Брайант.
Ему также помогала католическая вера, в которой он был воспитан.
«Я так доверял своему отцу, – объяснял он позже. – Я так уповал на Господа в том особом положении, в которое он меня поставил».
И все же вера часто, казалось, увядала на скамейке запасных. Брайант сказал, что непоследовательность тренера расстраивает не меньше, чем отсутствие минут. Он никогда не знал, когда тренер вдруг решит дать сыграть ему серьезную роль. Он играл хорошо, и как раз тогда, когда казалось, что у него будет больше времени, Харрис останавливался. «Мне казалось, что я играю с одной рукой, связанной за спиной», – сказал он об этом опыте.
«Одной из самых трудных вещей в этом году было не знать, будешь ли ты играть или сколько минут ты будешь играть, – объяснял он к концу сезона. – Но в то же время это помогает тебе, потому что каждый вечер ты просто должен быть готов».
Тритмен припоминал о растущем гневе на Харриса со стороны Джо и Коби, но они держали его при себе. Тренер сказал, что Джо ни разу не упомянул ему об этой ситуации и не выказал никакого гнева. На самом деле Харрис вспомнил, что много лет спустя в Далласе Коби Брайант поблагодарил его за то, как он справился с этим первым сезоном. Руди Джи и другие сотрудники, однако, ясно видели страдания Джо Брайанта.
Плохое лекарство
Для восемнадцатилетнего парня в стране больших зарплат существовали и другие проблемы адаптации. Одной из самых сложных был сам Лос-Анджелес.
Когда его спросили о проблемах вне площадки, он сказал: «Конечно, поклонницы придут за тобой. Живя в Лос-Анджелесе, как можно не замечать таких женщин? Они, как правило, старше, но некоторые и моложе. Ты должен профессионально с этим справляться… Я узнал об этом, когда рос».
Взросление было необходимо, учитывая атмосферу гиперсексуального поведения, которая была характерной чертой среды команды «Лейкерс» в течение десятилетий, начиная с начала 1960-х годов, когда Джерри Уэст и Элджин Бейлор, а затем Уилт Чемберлен правили лигой. Этот период породил в рядах НБА много эротоманов, как однажды признался бывший игрок «Лейкерс» Лу Хадсон. Это была работа, просто идущая в ногу со спросом.
«Даже в 68-м и 69-м годах, – вспоминал Дуг Крикорян, давний спортивный журналист из Лос-Анджелеса, – мы выходили из автобуса и шли в вестибюль отеля, и там была куча женщин, которые смотрели на Джонни Игана, который был настоящим католиком, который никогда не изменял своей жене, прямой как струна. Но даже в этом случае этих парней будут осаждать женщины».
В течение многих лет нападающий «Лейкерс» Эй Си Грин умудрялся избегать этой атмосферы, повсюду таская с собой Библию, чтобы отбиваться от толпы похотливых женщин, присутствующих в каждом городе, который только посещали «Лейкерс». «Женщины были очень агрессивны, очень агрессивны, – вспоминал бывший игрок «Лейкерс» Рон Картер о команде конца 1970-х. – Мы были очень неразборчивы в связях. Это была эпоха до СПИДа. Самой серьезной проблемой тогда был герпес… Кроме того, незащищенный секс был очень, очень распространенным явлением. Мы как раз выходили из эпохи свободной любви».
«Эти женщины приходили в отель, – добавил Картер. – Во-первых, меня всегда удивляло, как они сумели выяснить, где мы остановились. Но они будут на месте, когда мы туда доберемся. У них будет список команды. “Могу я поговорить с Мэджиком Джонсоном?” – “Извините, мэм, но эта линия занята”. – “Могу я поговорить с Каримом Абдул-Джаббаром?” – “Извините, эта линия занята”. – “Могу я поговорить с Джамаалом Уилксом?” Они просто читали состав команды сверху вниз. Они находились там, чтобы заполучить игрока “Лейкерс”. Я обычно был где-то внизу списка. Я был одиннадцатым, кому звонили. Все остальные парни заходили в комнату и снимали телефон с базы, так что он был занят. А я держал телефон на крючке. Я ждал переполнения линии. Я знал, что это произойдет, особенно если мы будем в Нью-Йорке или Филадельфии».
Для длинного списка звезд «Лейкерс» на протяжении десятилетий «забивать» в спальне казалось почти таким же важным, как и на площадке. В конце концов, они были голливудской командой и имели доступ к мировой кушетке для кастинга. Кинозвезды? Порноиндустрия? И баскетболисты? Это казалось интригующим сочетанием на протяжении десятилетий, с явно смешанными результатами, о чем свидетельствовало больше, чем просто разбитое сердце.
Там было печальное заявление Чемберлена о том, что он занимался любовью с двадцатью тысячами женщин. И ошеломляющее заявление Мэджика Джонсона о том, что он ВИЧ-положительный, сопровождаемое его признанием, что он спал с тремя-пятью сотнями человек в год. Владелец команды Джерри Басс, конечно, давно был известен тем, что поочередно встречался с десятками красивых молодых женщин (он, как говорили, предпочитал восемнадцатилетних) и с гордостью хранил коллекцию фотографий своих побед.
Тренеры соперников, как известно, предполагали, что одной из причин, по которой «Лейкерс» были доминирующей командой НБА на протяжении многих лет, было сексуальное легкомыслие. «Вот почему лучшие игроки хотели играть там, из-за всех этих женщин», – сказал один тренер.
Но Брайанта это не привлекало, по крайней мере на ранних этапах его карьеры. На вопрос, часто ли он звонил своим родителям во время поездок, он ответил: «Да, время от времени мы разговаривали. Мама мне постоянно звонит».
Среди этих проблем Брайант действительно испытывал некоторую чистую радость и удивление от своего опыта новичка. «Это забавно, – пытался он убедить себя. – Я в НБА».
Темп был стремительным от поспешных перекусов, от еженедельных перелетов из одной части континента в другую. Вторник в Миннеаполисе, четверг в Сакраменто. Пятница, возвращение в Лос-Анджелес на один из домашних обедов Пэм Брайант. А через пять дней снова отправляться в путь. Росло его одиночество. Эта команда не отличалась легким товариществом, в отличие от той, что была в «Лоуэр Мерион». Его истинная утешительная гонка состояла только в том, что обслуживание номеров могло доставить яблочный пирог – а-ля режим, который он сам для себя создал, а телевизор отеля предлагал игры по телеканалу Ти-Эн-Ти. В автобусах и командном самолете он читал или отключался от окружающего мира, надев наушники.
«ТЫ МОЖЕШЬ ТАК МНОГО, ТОЛЬКО НАБЛЮДАЯ, – СКАЗАЛ БРАЙАНТ РЕПОРТЕРУ. – ЧТОБЫ ПОНЯТЬ, ЧТО ТЫ ПЫТАЕШЬСЯ СДЕЛАТЬ, ТЕБЕ НУЖНО ВЫЙТИ НА УЛИЦУ И СОВЕРШИТЬ НЕСКОЛЬКО ОШИБОК».
«Во время регулярного сезона мы подводили его к составу немного медленно – очень медленно, на самом деле, – потому что у нас была команда с пятьюдесятью и более победами, а у него не было тренировочного лагеря и он был дважды травмирован, – позже объяснял Харрис. – Но его прогресс был постепенным, очевидным и определенным».
В течение оставшейся части февраля и марта он играл эпизодически. Похоже, Харрис отказался от своего плана использовать его в качестве запасного разыгрывающего. Когда в апреле Ван Эксель получил травму, обязанности по его замене легли на новичка Дерека Фишера. Харрис явно не доверял Брайанту в принятии решений на мяче или при его защите.
Годы спустя НБА вошла в эпоху аналитики, когда команды начали разрабатывать более точные показатели эффективности игрока, выходящие за рамки традиционной статистики очков критичности. В 1997 году такой помощи у него не было, но все равно было ясно, что Брайант хорошо отрабатывает те минуты, которые получает. В шести матчах, которые он в качестве новичка начал вторым защитником, «Лейкерс» сыграли 5:1, и с его способностью забивать он явно представлял проблемы для соперников. Хотя он занял одиннадцатое место в команде по количеству сыгранных минут, он был вторым в команде по количеству атакующих действий в минуту, занимая лишь второе место после О’Нила по количеству очков, набранных за минуту игры. В играх, которые Харрис позволял ему играть двадцать минут, он в среднем набирал 13 очков, а если ему давали двадцать пять минут или больше, его среднее количество очков подскакивало до более чем 16, с 50 процентами удачных бросков. Это были те самые цифры, которые Уэст знал, что он сумеет дать, наблюдая за его тренировкой в тот день месяцами ранее.
Всякий раз, когда он входил в игру, его навыки обращения с мячом и умение забивать означали, что он собирался привлечь к себе рой защитников. Ему просто нужно было немного поработать над концепцией отказа от мяча. «Гораздо легче, когда вокруг тебя такие парни, как Эдди Джонс, Байрон, Элден и Шак, – признал Брайант. – Это значительно облегчает работу. Ты просто выходишь на площадку и пытаешься создавать что-то, будь то голевые возможности для себя или своих товарищей по команде».
«Я видел, как этот парень проделал долгий путь за очень короткое время, – сказал Байрон Скотт. – Он понимает многое из того, что происходит сейчас, чего не понимал в начале сезона».
В последние недели регулярного сезона Харрис увеличил его время на паркете, и Брайант ответил в среднем 11 очками за игру. И все же в глазах его семьи и друзей это было слишком поздно. В течение сезона он играл в семидесяти одной игре и в среднем чуть больше пятнадцати минут игрового времени за игру.
О’Нил вернулся после травмы колена 11 апреля и сразу же помог «Лейкерс» одержать победу над «Финиксом», доведя рекорд «Лос-Анджелеса» до 53–25. Тремя днями ранее Брайант вышел со скамейки запасных в матче против «Голден Стэйт» и набрал рекордные в карьере 24 очка. Игровое время в концовке сезона принесло ему прилив уверенности в себе. Когда его попросили оглянуться назад на свое решение стать профессионалом, он сказал репортеру: «Мне определенно было очень весело, – сказал он. – Я бы ни за что на свете не изменил своего решения».
Тем не менее появлялись сообщения, что он проводил некоторое время в соседнем кампусе Калифорнийского университета, где сидел в своей машине, наблюдая, как приходят и уходят студенты, и задаваясь вопросом, что могло бы быть.
С возвращением О’Нила «Лейкерс» выиграли четыре матча подряд, доведя регулярный чемпионат до финальной встречи с «Портленд Трэйл Блейзерс». Если «Лейкерс» выиграют, они будут претендовать на титул чемпиона Тихоокеанского дивизиона. О’Нил мог бы сравнять счет в игре с 1,2 секундами до конца матча, но не забил 2 штрафных броска. С этим поражением «Лейкерс» финишировали с рекордом 56:26, что стало их лучшим результатом за семь сезонов.
Чтобы подготовиться к плей-офф и матчу первого раунда с «Портлендом», «Лейкерс» отправились в Колледж Пустыни (College of the Desert, Палм-Дезерт, Калифорния) на мини-лагерь. Отвечая на вопрос, будет ли Брайант движущей силой в серии, Харрис сказал журналистам, что для новичка эти матчи будут трудными. В «Блейзерс» играли сильный и хитрый Айзея Райдер – вторым защитником – и Клиф Робинсон – легким форвардом.
«Нам нужно было посмотреть», – сказал тренер, но добавил, что Брайант проделал «потрясающую работу» в своем новом сезоне.
Когда О’Нил набрал 46 очков в первой игре, «Лейкерс» быстро взяли под контроль серию против «Портленда», а затем выиграли и вторую игру. Брайант сыграл в общей сложности шесть минут в течение двух игр, но его команда вела со счетом 2:0. В третьей игре, когда болельщики «Портленда» гнали «Блейзерс» вернуться обратно в серию, «Лейкерс» не могли найти никого для ответного удара, пока Харрис не поставил Брайанта. Сразу ставший агрессивным, он начал нестись к корзине и собирать фолы, генерируя нападение для себя и своих товарищей по команде. Он закончил с 22 очками, но этого было недостаточно, чтобы оживить остальную часть команды. «Портленд» выиграл со счетом 98:90 и сократил отставание в серии до 2:1.
Наградой Брайанту за эти усилия было нулевое игровое время в четвертой игре. Тем не менее «Блейзерс» не имели возможности защититься от О’Нила и проиграли 3:1.
Следующий раунд принес ветеранов из «Юты Джаз», как правило, тяжелый матч для молодых «Лейкерс», но в своем последнем сезоне «Лейкерс» переиграл «Джаз» со счетом 100:98, и 39 очков пришли от О’Нила. Этого было достаточно, чтобы дать Харрису и его сотрудникам надежду на то, что они смогут сохранить импульс в плей-офф. Однако «Джаз» дома повел в серии со счетом 2:0. В первой игре Брайант забил всего 1 из 7 бросков, трехочковый, за тринадцать минут игры. Во второй игре он отыграл четыре минуты и забил один мяч. «Лейкерс» сумели совместить свои игры под корзиной и на периметре, причем О’Нил забил 25 очков, а Роберт Хорри нашел свой диапазон с 7 последовательными трехочковыми. Это усилие принесло «Лейкерс» шанс выиграть прямо на сирене об окончании матча, но Карл Мэлоун заблокировал бросок Ван Экселя, и «Лейкерс» проиграли 103:101, получив дефицит в серии 2:0.
Третья игра, на «Форуме», принесла прорыв «Лейкерс», 104:84, подпитываемый 17 очками в четвертой четверти от Брайанта. В целом он финиширует с 19 за игру, лучший результат в команде. Он выполнил 13 из 14 штрафных бросков, впечатляющее проявление самообладания на заключительном этапе для восемнадцатилетнего парня.
К сожалению, приятное чувство длилось недолго. Мэлоун яростно ответил в четвертой игре, набрав 42 очка, дав своей команде преимущество в серии 3:1, а в следующей игре команды возвращались в Юту. Там, в пятой игре, «Джаз» ушли в 11-очковый отрыв и, казалось, были настроены на легкую прогулку. «Лейкерс» в третьей четверти потеряли Хорри, ослабив свою оборону. Тем не менее они сумели откатить счет в зону досягаемости и даже удержали преимущество в 1 очко с примерно девятью минутами до конца игры. С этого момента лидерство менялось туда-сюда, пока О’Нила не удалили за перебор фолов, а в запасе оставалось чуть меньше двух минут. Затем, когда оставалась минута, Джон Стоктон из «Юты» сумел проскочить мимо Брайанта для броска из-под кольца, сравняв счет.
Со счетом 87:87 команды захлебнулись в заключительном шквале бесплодных попыток контроля мяча. Бросок Эдди Джонса был заблокирован, а Мэлоун промахнулся прыжковым броском. Затем, за одиннадцать секунд до конца, Ван Эксел перехватил мяч, что дало последний контроль мяча для «Лос-Анджелеса». Во время последовавшего тайм-аута Харрис решил, что мяч и бросок должны перейти к его малоиспользуемому новичку. Каков был план? Распределитесь по площадке и дайте Брайанту атаковать.
Позже, когда тренера неоднократно спрашивали об этом решении, он объяснил, что навыки Брайанта один на один сделали его лучшим выбором для того, чтобы произвести солидный бросок. «Я провел больше половины года за то, что с критикой я не давал играть Коби, – сказал Харрис позже. – Теперь меня критикуют за то, что я даю ему играть».
Согласно плану, Брайант должен был получить время для броска, приличный взгляд на корзину с четырех метров, с защитой перед его лицом и шумной толпой болельщиков «Дельта Центра». Здание взорвалось, когда мяч упал, не задев даже кольца. Овертайм только продлил его кошмар. Без О’Нила «Лейкерс» обнаружили, что отдают дополнительный период в руки новичка. Его три дальних таких же промаха привели «домашнюю» толпу в восторг. Брайант поднял брови, облизнул губы и, казалось, удержал слезу.
Проигрыш «Лейкерс» дал зеленый свет «Джаз» на их путь к титулу конференции и фактически завершил первый этап обучения Брайанта в НБА, притом несколько жестоко.
После разгрома он некоторое время сидел молча, собираясь с мыслями, а затем отвечал на вопросы репортеров. Конечно, это больно, но он сохранит память как мотивацию, сказал он. «Ты должен оставить это позади. Но да, ты должен вытащить это в соответствующее время. Когда наступает лето, и ты немного устал, немного подавлен, тебе больно, и ты не чувствуешь желания работать, ты вытаскиваешь это из своего банка памяти и вспоминаешь ситуацию.
Надеюсь, это поможет мне немного взбодриться».
«Он молодой парень, и все это для него ново, – сказал Стоктон журналистам. – В этой серии он играл с большой уверенностью, но его попросили сделать несколько жестких бросков в концовке, и он просто не справился с ними».
На вопрос, что он собирается делать в межсезонье, Брайант ответил, что будет тренироваться.
«У меня еще осталось много энергии, приятель», – сказал он.
Вскоре после того, как Брайант вернулся в Лос-Анджелес, он разговаривал по телефону с Ваккаро.
«Коби забил три или четыре самых диких треклятых трехочковых, которые я когда-либо видел в своей жизни», – вспоминал обувщик.
«Как ты себя чувствуешь?» – с ходу спросил Ваккаро.
«Я в порядке, а что?» – с подозрением спросил Брайант.
«Ну, – неуверенно произнес Ваккаро. – Ты промахнулся с бросками. Я только говорю. Они утюжат тебя за эти броски».
«Да пошли они, – быстро ответил Брайант. – Никто больше не хотел бросать мяч».
Двадцать лет спустя Ваккаро все еще посмеивался над этим ответом.
«Я никогда этого не забуду, пока жив», – сказал он.
Глава 19: Продолжение сказки
Конец сезона НБА 1997 года стал для Коби Брайанта экзистенциальным кризисом. Баскетбол давно был сказкой для его семьи. Наблюдая за отцом, он понял, что площадка – это волшебное место, где, если играть достаточно хорошо, можно перенестись в другие фантастические места, такие как Италия, швейцарские Альпы и Вегас, как Дороти, щелкая своими каблуками.
Два десятилетия спустя Ваккаро, Райнс, Чарльз и многие из старой команды первых лет, будут недовольны Брайантом за то, что он что-то приукрашивает, вспоминая моменты своей карьеры для средств массовой информации. Но во многих отношениях он был похож на мальчика, сидящего у костра, широко раскрыв глаза от яркого света и летящих вокруг искр. Истории немного приукрашивались в его сознании и улучшались с пересказом. Он всегда был ребенком-мужчиной, который любил Диснея, «Звездные войны», рыцарей-джедаев и все такое. Когда появился Текс Уинтер, который помогал тренеру «Лейкерс», Брайант сразу же окрестил его своим Йодой.
«У него был очень символический, метафорический взгляд на вещи», – заметил Джордж Мамфорд, психолог и специалист, ставший одним из наставников Брайанта. Коби был к тому же писателем, поэтом, поэтому он смотрел на мир сквозь призму сказочного повествования.
Когда он учился в старших классах школы, его любимой книгой была «Игра Эндера» – о главном герое, обученном с юных лет решать все более сложные задачи, спасая мир.
В Италии вся семья Брайанта была раздавлена, как швейцарская семья Робинзонов[26], как он себе это представлял, и все они плакали вместе, малыш Коби и его сестры, даже родители, когда поздним вечером раздался звонок, возвещающий о падении Мэджика Джонсона. Они якобы плакали в машине, когда ехали в аэропорт, чтобы вернуться в Соединенные Штаты. Божество их воображаемого мира оказалось под угрозой.
В течение следующих шести лет юный Брайант жил своей жизнью, словно в мифических исканиях. Единственное, что он мог сделать, чтобы сон продолжался, – это работать все усерднее, усерднее и усерднее, раскручивать свои фантазии до тех пор, пока они не укутают его в новую реальность. Визуализация для этого была безграничной. На это ушло много часов тренировок в одиночестве. В Америке, как и в Италии, он в одиночку в своих личных тренировках разыгрывал целые матчи на площадке прямо перед тем, как сыграть по-настоящему перед аудиторией.
«Возможно, ни один игрок никогда не использовал так сильно свое воображение», – однажды написал о Брайанте «Спортс Илюстрэйтед».
Затем наступил тот момент в конце безнадежной серии плей-офф в 1997 году, который угрожал разрушить все. Сюжет становился все более запутанным.
Если решающий момент для Майкла Джордана наступил, в конце его первого сезона, когда он забил поздним прыжковым броском, приведя своих «Тар Хилс» к титулу НСАА, решающий момент Брайанта был четырьмя бросками мимо кольца, что также явилось его собственной аналогией своего первого сезона.
Брайант и его отец провели весь первый год в поисках хоть какой-то серьезной возможности, вспоминал Джереми Тритмен. «Джо и Коби говорили мне одно и то же. Он говорит: “Никто не может остановить меня в ситуации ‘один на один’”. Я такой: “Чувак, тебе же восемнадцать. Я согласен с тобой, но твое время еще придет”. Но они хотели этого сейчас. Они хотели этого прямо сейчас».
Внезапно наступил тот момент, которого они так страстно желали и когда они меньше всего этого ожидали.
Позже Дэл Харрис будет подвергнут критике за этот ход, но не похоже, что у тренера было много вариантов, когда он отдавал мяч и бросок новичку. Роберт Хорри, он же Боб Большой Босс, был убран из игры в третьей четверти. Байрон Скотт, защитник-ветеран, был травмирован. Ван Эксель хромал. Шак не был серьезным вариантом для концовки игры из-за своей ужасной реализации штрафных бросков, к тому же он был выведен из игры из-за перебора фолов. Эдди Джонс только что сделал два броска и оба раза промахнулся.
«Коби посмотрел на меня при установке и сказал: “Тренер, если вы дадите мне этот мяч, я занесу его в кольцо для вас”, – вспоминал Харрис сразу же после этого. – Я поверил ему. Я бы снова дал мяч Коби, если был бы шанс что-то переиграть. Он лучший игрок с игрой “один на один”, который у нас есть. Команда это знает».
«Доверие». Это было самое сладкое слово в словаре молодого новичка. Он всегда искал людей, которые поверили бы в его фантазию, как объяснил Ваккаро, его самый большой сторонник.
Его товарищи по команде не собирались этого делать. Скуп Джексон вспомнил свои разговоры с этими парнями из «Лейкерс». «Они тоже знали, насколько он хорош, – вспоминал Джексон. – Они сказали, что он еще слишком молод, чтобы говорить ему об этом».
Харрис покорно соглашался, пока не наступил отчаянный момент.
«Они прикончили нашего тренера, Дэла Харриса, за то, что он там сделал, – скажет Уэст много позже. – Но я по сей день аплодирую Дэлу Харрису за то, что он позволил этому парню войти в игру и играть, когда никто другой не мог и не противостоял сопернику. Я не знаю, забросил бы кто-нибудь из нашей команды те броски, которые сделал он».
Вернувшись в Пенсильванию, старая команда Брайанта была потрясена этим моментом.
«Это тот Коби, которого я знаю, – сказал себе Донни Карр, наблюдая за игрой по телевизору. – Он промахивается десять раз подряд, но ему не терпится сделать следующий бросок. Как будто он никогда не собирался отступать или испугаться вызова».
Робби Шварц смотрел игру со своим отцом. Как и многие из «Лоуэр Мерион», они следили за карьерой Брайанта, как за своей собственной. «Четыре, четыре броска, не долетевших до кольца, – вспоминал Шварц. – Мы просто не могли поверить, что (а) он продолжал бросать, и (б) он продолжал никуда не попадать».
«Счет был ничейным, – сказал Харрис о своем решении по первому броску, – и я говорил, что самое важное, что нужно сделать за шесть секунд, – это произвести бросок. Теперь, если бросок зайдет, то он узнает, что я верил в него, когда он был восемнадцатилетним парнем. Если это не сработает, он все равно узнает, что я верил в него, и мы перейдем в дополнительное время, и посмотрим, что будет там. Он получил свой бросок. В такой ситуации я сотни раз видел, когда команде даже мяч в поле не удается сохранить, не говоря уже о том, чтобы им удалось сделать хороший бросок. Он получил открытое пространство от правой отметки с пяти метров. Я все еще вижу этот бросок. Он просто не зашел».
Харрис ошибался, полагая, что Брайант, – или, по крайней мере, те, кто был в команде Брайанта – поймут, что тренер был на его стороне. Брайанты уже давно верили в то, что тренер был против них. Те, кто был близок к Брайанту, считали странным, что Харрис выбрал плей-офф, чтобы втолкнуть новичка в давящую ситуацию, когда на кону результат целого сезона. Джо подумал, не пытается ли Харрис подорвать карьеру Коби.
Джереми Тритмен наблюдал за развитием ситуации и тоже был ошеломлен. «Это было почти так же, как если бы Дэл Харрис подставил его, сделал так, чтобы он потерпел неудачу, – сказал журналист. – Он почти не заигрывал его в течение сезона, а потом отдал мяч ему в руки, когда на кону был сезон».
«Я бы дал ему сделать тот бросок, тогда, сейчас и всегда», – сказал Харрис, когда его спросили об этом десять лет спустя.
Для других, близких к Коби, дело было не в плохих бросках, а в реакции Брайанта на неудачу, которая и стала ключевой в тот момент.
«Прыгать из школы в НБА – все равно что девственнику спать с сорокалетней женщиной с тремя детьми, – заметил в том же году форвард «Торонто Рэпторс» Уолт Уильямс. – Тебе лучше как можно сильнее повышать ставки, иначе ты будешь унижен».
В тот вечер после проигрыша, как только вернулся домой в Лос-Анджелес, Брайант сразу же отправился в спортзал соседней школы.
«В тот вечер он пошел в спортзал и бросал до трех или четырех часов утра, – сказал Скуп Джексон. – Не было ни плача, ни убеганий, чтобы переспать с какой-нибудь женщиной, которую он только что встретил в клубе. Ничего подобного. Он пошел прямо в этот чертов спортзал».
«На всей планете нет ни одного подростка, который мог бы промахнуться с этими бросками, подвести “Лейкерс” и оправиться от этого», – сказал Ваккаро, оглядываясь назад.
Журналист Рик Бучер увидел этот момент и восхитился молодым игроком. «Я думал, что сделать это было невероятно дерзко с его стороны, – вспоминал он. – И я подумал: “Знаешь что? В какой-то момент у него получатся эти броски, потому что у него есть яйца, чтобы совершить их, даже если он и промахнулся”. У нас был разговор об этом, частный разговор, и я думаю, что в то время он оценил, что я не был похож на всех остальных, кто был просто полон решимости раздавить его за то, что он сделал эти броски, что у меня был другой взгляд на это».
Там, где второй год Джордан провел в качестве молодого героя, купаясь в безудержной любви баскетбольной сумасшедшей фанатской базы «Тар Хилс» и верхом на гребне уверенности, которая пришла с долгожданным титулом национального чемпиона, Брайанту на второй год пришлось бороться с потоком сомнений, не только его собственных, но и сомнений, витавших вокруг него. Брайант спрашивал себя снова и снова: что, если бы он подбежал к кольцу на том последнем броске, разорвал сетку броском сверху или заставил бы игрока «Джаз» сфолить? Что, если бы? Он снова и снова задавал себе этот вопрос.
«Для меня это было началом разворота, чтобы справиться с невзгодами, справиться с общественным вниманием и неуверенностью в себе, – вспоминал он позже. – В восемнадцать лет пришло время для проверки своей силы воли».
«А что, если бы у него не было той игры? – спросил Робби Шварц в 2015 году. – А что, если бы у него не было того момента? Что, если бы он забил один из тех бросков? Что, если бы он забросил один из тех бросков и выиграл игру? Стал бы он таким же хорошим или даже лучше? Я думаю, что эта игра была жизненно важна для того, насколько хорош он стал. Такое случалось с кем-то вроде него? На следующий сезон он стал играть как чертов маньяк».
KB8
Несмотря на постоянную занятость Брайанта, а он работал, работал и работал до своего девятнадцатого дня рождения, в конце того лета «Адидас» вышел со своим планом выпустить его фирменную обувь, KB8.
Питер Мур, дизайнер и исполнительный директор «Адидас», впервые встретился с Брайантами в Филадельфии и был поражен тем, как сильно семья верит в своего сына. «Мы ушли оттуда с мыслью: “Этот парень может продавать обувь”, – вспоминал Мур о той первой встрече. – Он был сыном, но с ним обращались так, словно он собирался стать королем. У меня сложилось впечатление, что Коби был образцовым ребенком. Он просто не делал неправильных вещей. И он был умным малым, по крайней мере со мной. Он мог четко сформулировать, чего хочет, что ему нравится и что ему не нравится».
Неожиданно и вопреки своему имиджу Брайант обнаружил, что у него нет никакого желания быть Майклом Джорданом. «Я думаю, что Коби думал, что Майкл был чертовски хорошим баскетболистом, но Коби хотел быть своей собственной иконой. Все эти ребята в какой-то степени думают только о себе. Коби хотел быть Коби и хотел, чтобы это было тем, чего хотят дети».
Пройдя через свой опыт работы с «Эйр Джордан», Мур считал, что в бизнесе спортивной обуви дизайн становится более важным, чем производство. Поэтому «Адидас» сосредоточилась на итальянском прошлом Брайанта. Дизайнер в конечном итоге взял за основу фирменных кроссовок молодой звезды родстер «Ауди TT», но первая их модель была незамысловатой.
Джордан был человеком, который мог летать, волшебная концепция, которая будет продавать обувь год за годом, и дальше в следующем столетии. Но это не было посланием Брайанта.
«Для меня Коби должен был стать следующим великим игроком, и я мог бы сделать его следующим великим игроком в баскетболе, и для меня это было стилем, – объяснил Мур. – Я собирался сделать его “стильным”. Идея его обуви была: “У меня есть стиль. Я стильно играю”. Совершенно другая штука, нежели у Джордана. Две разные мысли, привлекательные для двух разных типов детей. Это становится твоей сутью; после сути появляется эффект славы, и ты растешь. Ему нравилась эта идея, потому что он думал, что это круто и все такое, но в конце концов, он хотел быть уличным парнем».
С самого начала Брайант хотел, чтобы его обожали «уличные дети», сказал Мур. «Когда я с ним познакомился, он был классным парнем, довольно клево улыбался, был очень красноречивым. И когда он заговорил о том, что хочет быть городским парнем, я подумал: “Они не купятся на это. У тебя не их язык, они не купятся на это. Ты же не городской парень”».
Тем не менее многие из первых рекламных роликов «Адидас» показывали Брайанта в какой-то версии уличной игры, игры на выбор, начиная со стилизованной возни в серии реклам на Венис-Бич. И подражая тому, как Джордан был сфотографирован в культовом образе «Прыгающий человек», снятом на фоне чикагского горизонта, дизайнер попытался создать Брайанта в аналогичном кадре в Калифорнии; единственная проблема заключалась в том, что у Лос-Анджелеса не было отличительного горизонта, в отличие от Чикаго.
Более насущной проблемой Брайанта были отношения с его собственными товарищами по команде, а это означало, что все бо́льшие планы обувной компании представляли собой для подростка еще одну серьезную проблему. Он рисковал вызвать отвращение у своих старших товарищей по команде, когда они видели его в его первых фирменных кроссовках или чувствовали, что он получает что-то намного раньше своего времени.
Форвард Рик Фокс, новый игрок, взятый в качестве свободного агента в «Лейкерс», так оценил борьбу с обувной сделкой Брайанта, в которую были вовлечены ветераны. «Когда ты быстро взбираешься по лестнице, люди наверху насторожены, – заметил Фокс, вспоминая то время шесть месяцев спустя. – У них есть власть и часть сцены, и они поднялись по этой лестнице, чтобы заполучить все это. Они не хотят слишком легко сдаваться. И они сделают все возможное, чтобы сбить тебя с ног. Даже если ты их товарищ по команде».
Дэл Харрис вспоминал, что был удивлен, столкнувшись с огромной рекламой KB8 в Барселоне тем летом, недалеко от места проведения Олимпийских игр 1992 года: «Когда он подписал многомиллионную сделку с “Адидас”, я уже знал, что они собираются использовать его. И “Адидас” сильнее в Европе, чем в США, но девятиметровые плакаты и рекламные щиты были небольшой такой неожиданностью. Я видел их совсем рядом с олимпийскими объектами в Барселоне. Ты спускаешься по ступенькам прямо под фонтаном, и с одной стороны ты видишь одну из ног Коби. А другая нога находится на другой стороне. И сам Коби, обутый в кроссовки “Адидас”, в девятиметровый рост».
Для седовласого эрудита Харриса это было чересчур. «Я думал, что это было неуместно, – сказал тренер несколько месяцев спустя. – К этому причастна НБА. Коби просто придется научиться справляться с этими вещами, потому что он уже мировая фигура. Его знают буквально по всему миру».
«Он хороший парень, – признался Харрис. – И он умен. Но все пытаются заставить его стать тем, кем не может быть ни один девятнадцатилетний парень, включая самого Майкла. Майкл был Майклом Джорданом из Университета Северной Каролины в возрасте девятнадцати лет, и он не стал Майклом, пока ему не исполнилось двадцать семь. И он не стал Эм Джеем, пока ему не исполнилось тридцать. Все было совсем не так. Майкл Джордан не был созданием средств массовой информации. Он не был тем, на кого все надеялись в его девятнадцать лет. Парня выкинули из школьной команды в пятнадцать лет. Он всего добился благодаря огромному таланту, но и тяжелой работе в течение определенного периода времени. И именно так и Коби должен будет сделать нечто подобное».
Все более распространялось мнение, что прогресс Брайанта был обусловлен другими силами, нежели сама игра. Напомнив, что тренер «Буллз» Фил Джексон потратил много времени и усилий на защиту Джордана от давления, которое толкало его в неправильном направлении, Харрис спросил себя, есть ли способы, которыми он мог бы защитить Брайанта.
«Это вне моего контроля», – решил он.
Тренерский штаб направил Брайанта снова играть за команду «Лейкерс» в летнюю лигу Лос-Анджелеса, где ему сказали развиваться как командному игроку, с кем-то надо будет обыгрываться, чтобы выходить из-под двойного прикрытия, вместо того чтобы пытаться все время самому обыгрывать их. Ларри Дрю снова тренировал команду, и Брайант снова вернулся к своим инстинктам, используя свою превосходную подготовку, чтобы прорываться мимо конкурентов. Дрю и Уэст были недовольны тем, что увидели. Однажды подросток перекинулся парой слов с Дрю, который обвинил его в том, что он «играет, как прежний Коби». Он все еще рассматривал игру с точки зрения себя, а не команды, сказал помощник тренера.
Уэст подчеркнул, что требования команды к Брайанту в предстоящем сезоне будут еще бо́льшими.
Помимо работы с командой Брайант также совершил быструю рекламную поездку в Европу и закончил курс летней школы по итальянскому языку в Калифорнийском Университете Лос-Анджелеса, но проводил дни и ночи, развивая свою игру.
«Я сам до всего догоняю, – признался Брайант, говоря, что работа важнее, чем игра. – Я люблю гулять, веселиться и хорошо проводить время. Но я просто не чувствую себя там хорошо. Пока я развлекаюсь, я мог бы играть в баскетбол или что-то в этом роде, мог бы поднимать тяжести. Я мог бы работать над чем-то».
Несмотря на разочарование его игрой в летней лиге, сотрудники «Лейкерс» старались сохранять надежду на его прогресс в перспективе. «Когда он был новичком, у него был шанс немного повзрослеть, – сказал Ларри Дрю. – Для него это был тяжелый год, но он с ним хорошо справился. Тот год у него уже за плечами. Вместе с ним пришла и некоторая зрелость. Он увидел, что это за жизнь в НБА. Он хорошо приспособился. Он уже многому не удивляется. И я стараюсь как можно больше говорить ему о том, что происходит на паркете. Он впитывает это, и ему очень хочется учиться. Вот что делает этого парня уникальным. Он всегда готов учиться».
Тем летом Брайант столкнулся с другими трудностями. Его решительный шаг в 1996 году открыл дверь для десятка талантливых школьников, которые пошли напрямую в НБА. «То, что сделал Коби, – это дало возможность сделать то же самое для Трейси Макгрэди и даже для Леброна Джеймса несколько лет спустя», – сказал Ваккаро, оглядываясь на этот процесс. Ваккаро нашел еще одну крупную школьную звезду, 203-сантиметрового защитника Трейси Макгрэди, и дал ему контракт стоимостью почти в два раза больше, чем смог получить годом ранее Брайант. Контракт с Макгрэди стал возможен благодаря влиянию Брайанта на продажи обуви «Адидас».
Фил Найт из «Найк» пришел в ярость после того, как «Адидас» подписал контракт с Брайантом, и вскоре после этого на корпоративном собрании в Чикаго он заявил, что «Найк» не прозевает еще одну большую звезду в пользу немецкой компании. Тем не менее Макгрэди был еще одним солидным ударом, нанесенным Ваккаро, который помогал «Адидас» заполучить большую долю рынка у все еще доминирующей «Найк».
Ваккаро был в полном восторге от происходящего. Тем летом обувщик привез Макгрэди в Лос-Анджелес и даже организовал визит нового парня в дом Брайантов. Два молодых игрока нашли общий язык. «Коби искренне понравился Трейси, – сказал Ваккаро. – И Трейси искренне понравился Коби. Трейси держался почтительно, но все равно считал себя лучше».
В тот вечер, когда Макгрэди собрался уходить, чтобы вернуться в отель, Пэм Брайант согласилась с просьбой сына, чтобы Макгрэди остался на ночь. Он пробудет здесь около двух недель, а две молодые звезды будут тренироваться и сражаться один на один день за днем.
Это был щедрый шаг со стороны бдительной семьи Брайантов, поскольку они взяли за правило держать под контролем многих своих друзей. После игры «Лейкерс» в конце сезона новичка Брайанта, Грег Даунер и Джереми Тритмен были в гостях у Брайанта. «Это случилось в разгар его несчастья, – вспоминал Тритмен. – А он говорит: “Ребята, не хотите зайти вечером? Я весь день буду дома”».
Они заглянули туда, и вскоре все трое оказались в семейной гидромассажной ванне, оживленно беседуя о баскетболе, когда Пэм Брайант подошла к окну и заговорила с сыном по-итальянски. Вскоре стало ясно, что она напоминает о времени. «Она сказала, что нам пора было уходить, – вспомнил Тритмен. – По сути, это был наш сигнал на выход».
По крайней мере, оба тренера были территориально ближе, чем Сэм Райнс. Он был в Лос-Анджелесе со своей командой ЛСС и щедрым донором, который оплатил большую часть элитного опыта Брайанта, даже расходы на его выходные с Бренди. И все же, когда Райнс позвонил и спросил можно ли им заглянуть к Коби домой, одна из сестер коротко сказала ему: «Это вам не капище».
Хотя Брайанту нравился Макгрэди, его присутствие давало понять юной звезде «Лейкерс», что он столкнулся не только с конкуренцией в лиге и в своей собственной раздевалке, но и с угрозой появления новых лучших молодых талантов на драфте.
Возможно, Брайанту стало легче от мысли, что благодаря высоким продажам обуви «Адидас» уже работает над обновлением его контракта. Второй год первого контракта принес Джо, по оценке Ваккаро, еще $150 тыс. Это означало, что родители не должны были полностью зависеть от дохода своего подростка, даже если они продолжали обильно, как некоторые это видели, тратиться. Пэм продолжала преображать огромный дом в итальянскую виллу, украшенную всевозможными впечатляющими произведениями африканского искусства. «Это была действительно очень хорошая коллекция», – вспоминал Питер Мур.
Хотя сама новая сделка была заключена тихо, некоторые СМИ вскоре начали сообщать, что обувной контракт Брайанта теперь оценивается примерно в $48 млн. Оглядываясь назад, два десятилетия спустя Ваккаро признал, что единственным упущением обувной компании было то, что модернизированная сделка сократит выплаты Джо Брайанту.
После обновления контракта, лишенный своего денежного потока, Джо Брайант начнет повсюду рыскать в поисках денег. А вместе с этим наступит волна событий, которые выбьют их всех из колеи.
Судьбоносный сезон
Когда открылся тренировочный лагерь, «Лейкерс» похвастались самой молодой командой в лиге: Брайанту было девятнадцать, Ван Экселу, Джонсу и О’Нилу – по двадцать пять, а Дереку Фишеру – двадцать три. Это оказалось резким смешением эго, стилей игры и разного уровня опыта, осложненное растущей неудовлетворенностью О’Нила.
Брайант прибыл в лагерь, выглядя в стиле ретро семидесятых годов, с тонкой козлиной бородкой и волосами, уложенными в нечто вроде мини-афро. В начале первой недели ему снова предстояло пережить череду своих промазанных вчистую бросков. Он посмеивался над этим. Единственное, что могло бы повредить, сказал он позже репортеру, – это если бы он струсил и отдал бы мяч кому-то другому, если бы не принял на себя эту ответственность.
«Мне нужны были эти броски, – утверждал тогда Брайант. – Просто они у меня не получались. Если бы мне пришлось сделать это снова, если вернуть меня в тот же сценарий, я бы снова бросал. У меня нет никаких проблем с этим. Независимо от того, что бы кто ни говорил».
Той осенью его подход заставил товарищей по команде и персонал «Лейкерс» широко раскрыть глаза, поскольку он показал еще более жесткие грани своей соревновательной натуры. «Этот парень очень, очень целеустремленный. Я давно не видел этого в игроках, не до такой степени», – сказал помощник тренера Ларри Дрю.
«Коби – один из самых конкурентоспособных парней, которые когда-либо были в нашей команде, – согласился давний тренер «Лейкерс» Гэри Витти, – до такой степени, что, когда мы тренируемся и играем двухсторонки, а его команда проигрывает, ему становится не по себе. В простых тренировочных играх он злится, с ним нельзя разговаривать. Он подходит и садится на бровке, и он злится. По-настоящему. Такова его соревновательная натура. Он просто хочет все время выигрывать. Тебе нужен кто-то вроде него, чтобы улучшать качество тренировок».
«Так всегда и было, с тех пор когда мне было четыре или пять лет, – сказал Брайант. – Я не могу этого объяснить. Я просто нехорошо себя чувствую, если проигрываю».
Постепенно слух о его тотальной концентрации начал распространяться среди персонала.
«Это беспрецедентно», – сказал Дэл Харрис о трудовой этике Брайанта. «Он не тратит попусту ни минуты. Перед тренировкой, после тренировки, летом, когда угодно. Коби не теряет времени даром».
Эдди Джонс, игравший на той же позиции, что и Брайант, ответил на вызов и открыл сезон на достаточно хорошем подъеме, чтобы в ноябре быть провозглашенным игроком месяца НБА. Помимо престижных наград лиги, что действительно имело значение, было, однако, два человека – владелец команды Джерри Басс и Уэст, которые полностью принимали подавляющий талант Брайанта, несмотря на отсутствие у него понимания командной игры. Инсайдеры и спекулянты вскоре заметили, что первоклассная игра Джонса только повысила его ценность для обмена.
Регулярный чемпионат начался с того, что «Лейкерс» развлекали «Юту», а Брайант развлекал толпу. Он набрал 23 очка при уверенной победе, но не смог соответствовать стандартам Харриса по поводу командной игры в течение следующих двух игр. И только в четвертой игре, еще одной победе, он снова вырвался вперед, набрав 25 очков в матче с «Голден Стэйт». Растяжение связок лодыжки в концовке матча не позволило ему принять участие в трехматчевой поездке в Техас, где «Лейкерс» одержали еще три победы, доведя свой старт до семи побед подряд. Брайант вернулся, чтобы порезвиться над «Ванкувером», а затем поставил восклицательный знак в конце месяца во время первого визита своей команды обратно в Юту после фиаско в плей-офф. На этот раз он на последних секундах заблокировал трехочковую попытку Брайона Рассела из «Юты» и принял решительные меры, забив сверху победный мяч.
«Он уже не ребенок», – сказал восторженный Харрис после победы в Юте.
Таким образом, «Лейкерс» шли 9–0, и Брайант был темой для разговоров у игроков и руководителей НБА, тем шумом, который кипел среди местных СМИ в каждом городе, который посетили «Лейкерс», когда ноябрь сменился декабрем.
«Я не хочу показаться кощунственным, – сказал журналистам директор по селекции «Кингз» Джерри Рейнольдс, – но он действительно может быть похож на Джордана».
Этот шум только усилил ликование фанатов «Лейкерс», которые хотели видеть, как Харрис дает ему больше игрового времени. Так же думал и фотограф НБА Эндрю Бернштейн, который почти два десятилетия тренировал свой объектив на славе Мэджика Джонсона и Майкла Джордана.
«Я был одним из тех парней, которые хотели бы чаще видеть его на площадке, – вспоминал Бернштейн. – Когда он играл, это было похоже на то, как будто там был сам Майкл. Майкл и Мэджик были потрясающими. Ты просто ставишь их перед камерой, и вся эта харизма выходит наружу, все это обаяние. У Коби это тоже есть. У него такой же взгляд, такой же блеск, как у Майкла, такой же, как у Мэджика. Это можно увидеть на видео. И совершенно очевидно, как отчаянно Коби хочет быть похожим на Майкла. Он многое взял от игры Майкла и от манер Майкла, и вроде как приспособил их к своей манере. Это можно увидеть, когда он идет на корзину и как он поднимается в воздух, и как он делает свои маленькие хитрости. Иногда он реагирует так же, как Майкл, когда у него получается отличный бросок сверху или он кладет три трехочковых подряд. Он демонстрирует лицо Майкла».
С этим всплеском «Лейкерс» оказались лидирующими в лиге по набранным очкам, набирая в среднем 111,9 очка за игру, далеко опережая «Финикс Санз», которые были вторыми с 103,6. Журналисты стали называть «Лейкерс» самой фундаментальной командой в НБА. Шестеро из них набирали в среднем больше десяти очков, что позволяло им продолжать выигрывать, даже когда О’Нил, Брайант, форвард/центровой Элден Кэмпбелл и форвард Роберт Хорри пропускали игры по разным причинам. Брайант, казалось, смирился с тем, что его роль в этом сезоне состояла в том, чтобы выходить со скамейки запасных «Лейкерс» и забивать мячи всякий раз, когда это было необходимо. Почти все его минуты приходились на Эдди Джонса на позиции второго защитника или будучи заменой Фоксу на позиции легкого форварда.
Как раз в тот момент, когда положение команды казалось действительно хорошим, в матче против «Клипперс» О’Нил потянул брюшную мышцу, травма была настолько болезненной, что он не мог выйти на площадку в течение нескольких недель. Внезапно команде стало еще больше нужно, чтобы Брайант забивал, и он был рад услужить, повысив свой средний балл до более чем 19 за игру – отличные цифры для игрока скамейки. «Лейкерс», однако, увидели, что их положение резко ухудшилось, когда они приноровились к отсутствию О’Нила. Их старт 11:0 трансформировался в 15:5. Было очевидно, что Брайант был слишком агрессивен в поисках своих бросков за счет командной игры. «Я не думаю, что он нацелен на трипл-дабл[27], – сказал Рик Фокс журналистам, ссылаясь на скудость передач Брайанта. – Он определенно считает себя бомбардиром. Его задача на площадке, как он ее видит, набрать 30 очков за двадцать минут, а затем уйти с победой».
Именно в отсутствие О’Нила было посеяно первое семя. 12 декабря Брайант набрал 27 очков в победе над «Хьюстоном», а через два дня – 30 очков в матче с «Далласом», который стал рекордным в его карьере.
В предстоящей поездке на восток маячила остановка в Чикаго и матч против Джордана, что подняло шумиху вокруг Брайанта до своеобразного медиамомента. Внезапно репортеры практически из каждого журнала и новостного шоу поняли, что они должны освещать игру, все они предчувствовали что-то сродни коронации.
Но Ник Ван Эксел видел уверенность в глазах Джордана, которая говорила, что решение о победе в этом соревновании уже принято. Верные своему запатентованному подходу, «Буллз» контролировали темп, установили ограниченную переходную игру, которая заморозила игру «Лейкерс» к концу первой четверти. Реальной частью поражения были три фола, каждый из которых Брайант и Джонс набрали в первой половине, причем Джонс в тот вечер страдал от неточных бросков.
Брайант ушел во второй половине со своим третьим фолом как раз в тот момент, когда Джордан возвращался с разминки со скамейки запасных. Подросток уныло сидел и смотрел, как Джордан снова забивает, а затем разминает мышцы в фирменной манере, неторопливо прогуливаясь туда-сюда по площадке.
В третьей четверти провала Брайант найдет тот момент, которого он искал с опекающим его Джорданом. Он срезал с левого фланга в глубину правого края площадки, где получил мяч, и быстро выполнил фирменный ход Джордана прямо перед самим мастером. Повернувшись спиной к Джордану, Брайант дернул обманку влево, как будто двигаясь по базовой линии, затем резко повернулся вправо и приподнялся, чтобы с прыжка воткнуть с шести метров мяч в корзину прямо перед лицом Его Воздушества.
В этот момент вспыхнули и уверенность Брайанта, и узнавание баскетбольной публикой следующего великого игрока этой игры. Джордан ненадолго присел на скамейку запасных, а затем вернулся к времени»[28] игры для дуэли против Брайанта в стиле уличной игровой площадки.
«Майкл обожает эти вещи, – заметил потом защитник «Буллз» Рон Харпер. – Коби – очень молодой игрок, который когда-нибудь может занять его трон, но я не думаю, что Майкл уже готов отказаться от своего пьедестала. Он вышел, чтобы показать всем, что он все еще Воздушный Джордан».
Это стало вечером для всевозможных нарезок спортивных шоу с обоими игроками, танцующими перед кольцом, забивающими в прыжке с периметра и красиво забивающими сверху. Джордан набрал 36 очков, а Брайант – 33, причем все это время он был в своих новых кроссовках «Адидас».
«У меня была такая же энергия, когда я был молод, – сказал Джордан журналистам после игры. – Захватывающе сопоставлять ум с физическими навыками, зная, что я был в игре достаточно долго, что, если мне придется опекать Коби Брайанта… я все еще смогу постоять за себя».
Джордан, которому скоро должно было исполниться тридцать пять, признался, что испытывает некоторое благоговение перед демонстрируемым атлетизмом. «Разве мы раньше так прыгали? Я такого не припомню», – сказал он товарищу по команде Скотти Пиппену во время перерыва.
«Думаю, что прыгали, – ответил Пиппен, который просидел всю игру с травмой, – но это было так давно, что я уже и не припомню».
«Я чувствовал, что нахожусь в той же шкуре, что и некоторые другие игроки, против которых я играл, – сказал Джордан об опеке Брайанта. – Он определенно показывал признаки того, что может быть силой, играя на площадке. Он всегда выглядит по-разному. Как атакующий игрок, ты всегда должен выглядеть иначе, так чтобы защита всегда гадала, что ты будешь делать».
Джордан отметил, что, как и он сам, будучи молодым талантливым игроком, Брайант должен был научиться следить за тем, чтобы его «доминирование» не вредило усилиям команды.
«Черт, это самое сложное в баскетболе», – согласился Брайант, признав, что его желание бросить вызов лично Джордану было безграничным. Он сказал, что способность забивать – это то, что он должен научиться контролировать. «Иногда нужно просто сдерживаться, – сказал он. – Это просто сводит с ума. Я только что “прочитал”, как оборона играет со мной. Прямо сейчас они заставляют меня сделать бросок в прыжке. Они не хотят, чтобы я выдвигался на корзину».
Во время паузы в игре в четвертой четверти Джордан был ошеломлен, обнаружив, что Брайант нагло спрашивает совета по расположению на площадке.
«В четвертой четверти той игры он спросил меня о моем движении к корзине, в терминах: “Ты ставишь ноги широко? Или плотно?” Это было своего рода шоком, – сказал позже Джордан. – Я почувствовал себя стариком, когда он спросил меня об этом. Я сказал ему, что в атаке всегда стараешься почувствовать и увидеть, где находится оборонительный игрок. При движении к корзине при поворотно-прыжковом броске я всегда использую свои ноги, чтобы чувствовать, где играет защита, чтобы я мог на нее реагировать. Его самой большой проблемой будет освоение того, что он знает, использование того, чем он обладает, и реализация этого на площадке. Это тяжело. Это опыт. Этому меня научили Ларри Берд и Мэджик Джонсон. Нет никаких сомнений, что у него есть навыки, чтобы взять на себя ход баскетбольного матча».
Битва против Джордана вызвала шумиху, которая началась с заголовков и комментариев в эфире, что, в свою очередь, породило бурлящий интерес к Коби Брайанту. Это, в свою очередь, вылилось в голоса выбора на Матч Всех Звезд.
Деннис Скотт из «Даллас Маверикс» вскоре заявил журналистам, что через пару лет Брайант «может стать главным парнем этой лиги».
Скотти Пиппен согласился, сказав: «Чем больше ты наблюдаешь за ним и видишь какие-то впечатляющие вещи, которые он может сделать, ты понимаешь, насколько он великий игрок. Ты должен сидеть сложа руки и говорить: “В колледже он был бы всего лишь второкурсником”. Он собирается стать великим профессионалом».
Все похвалы и реклама случились как раз в тот момент, когда сотни тысяч болельщиков голосовали за участие в Матче Всех Звезд в декабре. Несмотря на то что Брайант был всего лишь девятнадцатилетним игроком замены, болельщики проголосовали за него как за звездного игрока старта, и он опередил целый ряд известных ветеранов, включая Митча Ричмонда из «Сакраменто», Джеффа Хорначека из «Юты», Айзея Райдера из «Портленда», Херси Хокинса из «Сиэтла», Клайда Дрекслера из «Хьюстона», Майкла Финли из «Далласа» и игрока, который начинал матчи на его позиции в «Лейкерс», Эдди Джонса. До того, как Брайант был выбран, самым молодым стартовым игроком Матча Всех Звезд в истории лиги был двадцатилетний Мэджик Джонсон.
То, что «Лейкерс» играли хорошо даже без О’Нила, нисколько этому не помешало. В ответ на поражение от «Чикаго» «Лос-Анджелес» выиграл четыре игры подряд, и Брайант дважды вел по набранным очкам с 19 баллами. После поражения от «Селтикс» «Лейкерс» прорвало на еще одну серию из пяти побед при одном поражении. О’Нил вернулся как раз к Новому году, что отбросило Брайанта назад в списке атакующих приоритетов «Лейкерс». Несмотря на это, они катились через январь в темпе 9–4, с О’Нилом, набирающим в среднем 29 очков за игру и зарабатывающим награды игрока месяца НБА. Этот импульс привел их прямо к февральскому визиту Джордана и его «Буллз» на «Форум».
На этот раз «Лейкерс» победили, несмотря на то, что Джордан набрал 31 очко против 20 у Брайанта. Коби, возможно, переволновался в ожидании встречи, потому что его основные моменты из той игры были омрачены плохим выбором момента для бросков.
«В первой половине я позволил своим эмоциям диктовать темп моей игры», – признался он.
Рик Фокс набрал 25 очков, помогая всплеску «Лейкерс» в третьей четверти, который и решил исход матча.
Тренеры Западной конференции должны были выбрать запасных для Матча Всех Звезд, и «Лейкерс» оказался с четырьмя представителями «Всех Звезд»: Ван Эксел, Джонс и О’Нил присоединились к Брайанту в составе команды.
Это место как нельзя лучше подходило для демонстрации новой славы Брайанта. «Матч Всех Звезд мог бы состояться в Шарлотт, – со смешком вспомнил Ваккаро. – Но был в Нью-Йорке. Лучше места для подобного события и не придумаешь, да?»
«Адидас» поспешил разместить во всех газетах полностраничную рекламу с Коби. Азартная игра с фирменными кроссовками вот-вот должна была окупиться. Легкие, 340-граммовые KB8 останутся классикой на долгие годы и принесут компании немедленное увеличение доли на рынке. Тем временем НБА и ее партнеры по трансляции присоединились к маркетинговому безумию с кампаниями, которые сопоставляли Джордана, гиганта игры, с выскочкой Коби, и такое развитие событий привело в ярость Карла Мэлоуна, действующего МВП лиги.
«Коронация» началась с размещения изображения Брайанта, казалось бы, повсюду: в полностраничных газетных объявлениях, рекламирующих Уик-энд Всех Звезд и его трансляции. На обложках журналов и в международных новостных лентах. Во время кабельных спортивных шоу.
Каждый год во время Уик-энда Всех Звезд НБА проводилась медиасессия, во время которой игроков и тренеров провожали в огромный банкетный зал отеля, где они сидели за отдельными столами и где сотни репортеров и съемочных групп собирали их для вопросов и интервью. Сорок восьмой Уик-энд Всех Звезд начался с аналогичной рекламной атаки, и, ко всеобщему удивлению, именно столик Брайанта сразу же привлек большую толпу репортеров, которые теснились вокруг него, чтобы снять на видео или записать комментарии «следующего Джордана».
«Коби взял лигу штурмом», – сказал игрок «Орландо» Анферни Хардуэй, наблюдая за репортерами, толпящимися вокруг стола Брайанта.
«ВСЕ ЭТО НЕВЕРОЯТНО, – СКАЗАЛ БРАЙАНТ В МИКРОФОН, СТОЯВШИЙ У НЕГО ПЕРЕД НОСОМ. – МОЕ ТЕЛО ОНЕМЕЛО. МОЕ СЕРДЦЕ БЕШЕНО КОЛОТИТСЯ. Я НЕ ЗНАЮ, ЧТО И ДУМАТЬ. ЭТО КРУТО».
Самым частым вопросом была просьба к Брайанту сравнить себя с Джорданом. «Нет никакого сходства, – ответил подросток, – кроме того, что в нас обоих по 198 см роста и мы полагаемся на свои атлетические способности. Я имею в виду, он же Майкл Джордан».
В воскресенье утром, перед игрой, Брайант появился на встрече с прессой вместе с комиссаром НБА Дэвидом Стерном и другими игроками. Позже, когда Эн-Би-Си транслировал рекламу предстоящей игры «Лейкерс» против «Рокетс», именно образ Брайанта, а не О’Нила, получил высшую оценку.
Этого было достаточно, чтобы игрок «Детройта» Грант Хилл покачал головой. «Это заставляет тебя быстро взрослеть, – сказал он. – Это хорошо, но это еще и проклятие».
«В конце концов, я хотел стать одним из лучших игроков в лиге, – говорил Брайант два года спустя. – Я просто не знал, что другие люди будут настаивать на том, чтобы я был таким прямо сейчас. Все ждали, что я стану следующим Майклом. Я думал, что прокрадусь через заднюю дверь».
Не было никакой задней двери в воскресном вечернем Матче Всех Звезд в Нью-Йорке, транслируемом по всему миру. В стартовом составе был тощий Коби Брайант, вышедший против Джордана. Почувствовав шоу, Брайант ослепил массивом бросков сверху в первой четверти, включающих в себя бросок сверху с поворотом на 360 градусов и бросок сверху с навесного паса в двух последовательных моментах контроля. Джордан довольствовался тем, что сделал пару бросков с отклонением, одним из которых поймал Брайанта на обманном движении и заработал дополнительный штрафной бросок.
«Я вышел на площадку агрессивным, – позже сказал Брайант репортерам. – Он ответил мне агрессивностью. Вот о чем это все. Все, что я хочу сделать, это поднять руку, попытаться сыграть с ним жестко, попробовать другую тактику на нем, посмотреть, как он попытается обойти меня. Я могу использовать его для своего развития в будущем. Он сделал эти два броска с разворота. Я подумал: “Круто, давай начнем”».
Тренер «Сиэтла» Джордж Карл, который отвечал за команду Запада, был не слишком высокого мнения о шоу Коби Брайанта, но во второй половине было все то же самое, но в бо́льшем объеме. Примерно за четыре минуты до конца третьей четверти Брайант провел быстрый прорыв и решил завершить все сам. Он спрятал мяч за спину левой рукой, затем вытащил мяч и бросил крюком, который залетел в сетку тогда, когда он сам приземлился на базовой линии, толпа ревела, а на скамейке хмурился Карл.
Наибольшее внимание привлек заслон, который Карл Мэлоун поставил для Брайанта, но тот от него отмахнулся.
«Я справляюсь», – сказал Брайант.
Разозлившись, звезда «Юты» попросила снять его с игры.
Комментарии Мэлоуна и последовавшие за ними комментарии СМИ позже ошеломили Брайанта. «Я, наверное, отмахнулся от него, но я действительно не помню того розыгрыша», – признался Брайант.
Когда его команда стала проигрывать в 15 очков в третьей четверти, Брайант бросил трехочковый, чтобы подтянуть Запад до разницы в двенадцати очков. В конце третьей четверти у Джордана было 17 очков, 3 подбора и 4 передачи за двадцать четыре минуты. На счету Брайанта было 18 очков, 6 подборов и 1 голевая передача за двадцать две минуты.
Тренер Карл завершил дело Джордана против Брайанта, оставив молодую звезду на скамейке запасных на четвертую четверть. Джордан закончил игру и получил звание «Самого ценного игрока» Матча Всех Звезд с 23 очками, 6 подборами, 8 передачами и 2 перехватами, все это было достаточно хорошо, чтобы продвинуть Восток к победе 135:114.
«На самом деле я приехал сюда не для того, чтобы выиграть титул МВП», – сказал Джордан, который боролся с простудой, очень похожей на грипп, в интервью СМИ. «Я просто хотел убедиться, что Коби не доминирует надо мной. Шумиха была направлена против него. Я знал, что не чувствую себя на все сто процентов, потому что пролежал в постели три дня. Он просто грыз удила. Я рад, что смог отбиться от него».
Позже некоторые ветераны Запада выразили удивление, что Карл не допустил Брайанта до финальной стадии игры, но Карл был известен тем, что использовал обстановку Матча Всех Звезд, чтобы преподать урок молодым игрокам, как он сделал и в 1994 году, отправив кишащую защиту на Шакила О’Нила.
Отвечая на вопрос о Брайанте, Карл сказал: «Матч Всех Звезд – это смесь азарта, развлечений и базовых основ. Я подумал, что мы слишком стараемся быть развлекающими».
О противостоянии Брайант-Джордан Карл сказал: «Мне трудно представить себе индивидуализацию соперничества. Это командная игра. Коби выдал несколько отличных розыгрышей, но Майкл и Восток принимали лучшие баскетбольные решения. У Коби, вероятно, будет возможность вернуться сюда и добавить больше “простого” к тому, что он делает».
«Это традиция, – сказал Брайант журналистам. – Ты позволяешь ветеранам войти в игру и сделать свое дело. Я был вроде как счастлив. Я просто хотел сидеть сложа руки, наблюдать за всем этим и впитывать все это. Это самое веселое, что у меня когда-либо было – Майкл Джордан, мой первый Матч Всех Звезд в Нью-Йорке. Это может быть его последняя Игра Всех Звезд. Это делало матч невероятным».
Нелегким было возвращение Брайанта в Лос-Анджелес после этого события, потребовались значительные усилия его тренеров и товарищей по команде, чтобы «вернуть его обратно» после опыта Матча Всех Звезд.
Он вернулся в команду измученным, но первая игра «Лейкерс» после перерыва была в Портленде. Эдди Джонс болел гриппом, а это означало, что Брайант получит свой первый и единственный старт в сезоне, а сами «Лейкерс» проиграли. Брайант финишировал с 17 очками, но Харрис был возмущен тем, что он считал эгоистичной игрой и плохой защитой против Айзея Райдера из «Портленда», который набрал 24 очка.
По возвращении в Лос-Анджелес Джонс два дня спустя все еще был не в форме, но Харрис предпочел начать игру с малоиспользуемым Джоном Барри, а не с Брайантом. Владелец Джерри Басс, казалось, был взбешен этим ходом и горячо поспорил с Харрисом перед журналистами после игры, но сообщение явно дошло до Брайанта.
Брайант на публике скрывал свои чувства, но обстоятельства только усугубляли его чувство отчуждения. «Я не ставлю его в старт, – сказал Харрис о своем подходе, – и я вывожу его из игры, когда он не играет на команду. Все повсюду хотят видеть, как он больше играет. Он и будет это делать, когда станет более эффективным на постоянной основе. Все должны быть на одном уровне. Ты должен играть в командный баскетбол».
Вскоре Брайант заметил, что защитники соперника больше не обращают на него внимания. Теперь на него посылали дополнительных защитников. «В начале сезона, если меня опекал один парень, я был свободен, – объяснял он позже. – Но все изменилось».
Команда потеряла своего разыгрывающего сразу после перерыва на Матче Всех Звезд. Ван Эксель выбыл с травмой колена, которая отправила весь «Лейкерс» по спирали прямиком в неприятности. Они проиграли семь игр из первой дюжины игр расписания после перерыва.
Все это способствовало кризису доверия к «следующему Джордану». Брайант даже предположил, что он, возможно, «бьется об стену», термин НБА для молодых игроков, достигающих физического, умственного и эмоционального истощения. Он попал всего 30 из 100 бросков, дав основания тому, что «Спортс Илюстрэйтед» позже опишет как «первые громыхания пропасти анти-Коби».
В конце февраля того же года у «Лейкерс» была поездка, в которой Брайант бросал ужасно, попав 12 из 47 с поля в течение четырехматчевой серии.
«Это самый тяжелый отрезок, который я когда-либо проводил, – сказал он тогда. – Я ненавижу его, но он мне нравится. Это часть проблемы, это часть удовольствия. Я что, убедителен? Возможно. Это то, о чем я должен подумать. Я хочу пройти через периоды, когда ты испытываешь трудности, потому что именно тогда ты учишься, и чем больше ты учишься, тем лучше ты становишься».
Даже его оптимизм раздражал товарищей по команде, позже объяснил Брайант, добавив, что из-за повышенного внимания средств массовой информации его товарищи по команде думали, что он стал тщеславным. Когда журналист Ян Томсен работал над первым журнальным сюжетом о Брайанте, он приехал в Лос-Анджелес, чтобы взять интервью, а Эдди Джонс отказался принять в этом участие. Брайант, казалось, не обращал внимания на то, как его товарищи по команде смотрели на него в течение большей части его первых двух сезонов, но ему становилось все труднее игнорировать децибеллы и тон того, что говорилось в раздевалке.
Он пытался сохранить нормальное состояние, говорил он, вспоминая. До этого он был игривым и дерзким, говорил своим товарищам по команде ту же чушь, что и они ему. Но после Матча Всех Звезд 1998 года стало ясно, что они интерпретировали его игривость как неконтролируемое эго.
«Мне показалось, что они хотят мне это показать», – сказал он.
Всего через несколько недель после Матча Всех Звезд журнал «Пипл» включил его в свой список «Самых красивых людей в мире», вызвав очередное покачивание головой у товарищей по команде.
И это сделало его еще более отчужденным. «Я занимаюсь своими делами», – объяснил он, когда его спросили об отношениях вне площадки.
«Он сказал, что просто был самим собой, – заметил Рик Фокс, – но знаешь что? Он быстро становится одним из главных маркетинговых инструментов НБА, а это значит, что кто-то другой им не является».
Что же касается всей этой шумихи по поводу Матча Всех Звезд, то, оглядываясь на все это месяцами позже, он замечал: «Я мог бы обойтись и без всего этого. Это хотело сделать НБА, и они чувствовали, что им нужно было это сделать. Для меня это был процесс роста. Жизнь под таким микроскопом заставила меня повзрослеть намного быстрее. Я был бы счастлив, если бы моя игра говорила сама за себя».
Но, добавил он, «лига всегда ищет что-то броское, что-то эффектное. Они в постоянном поиске подобной формулы. Они ищут энергию, они ищут волнение».
О’Нил, в частности, продолжал подчеркивать, что он хочет выиграть чемпионат немедленно и у него нет времени ждать, пока Брайант вырастет. Сезон «Лейкерс» быстро превратился в упражнение по взаимным упрекам. Вскоре в лос-анджелесских газетах появились сообщения о том, что игроки встретились и проголосовали 12–0 за увольнение Харриса. Команда не обращала внимания на такие сообщения, но во время их выездных игр они выглядели так, словно команда вот-вот развалится по швам.
Процент удачных бросков Брайанта упал до 34, по сравнению с 45 процентами до всей этой шумихи. С падением эффективности его игровое время также уменьшилось, и его средний бомбардирский счет опустился до 14 очков за игру. Несмотря на это, слова Джордана оставались сильны в его сознании и он был полон решимости найти способ удовлетворить требования своих тренеров, сохраняя свой атакующий идеал. «Важно несколько смягчить его и оставаться в рамках концепции команды, – сказал он. – Но я агрессивен. Также важно не потерять агрессивность».
Когда Брайант неудачно сыграл в проигранном матче «Вашингтону» в концовке выездной серии, его спад, казалось, достиг самой низкой точки.
«Когда я только попал в НБА, – сказал он репортеру, – я был одним из первых, кто пришел туда из школы. Мне было семнадцать лет – в то время НБА была гораздо более взрослой. Все было не так, как сейчас. Я думал, что ты приходишь в НБА и играешь в баскетбол целыми днями. Больше всего меня радовало то, что я приехал в НБА, и мне не нужно было, знаете ли, беспокоиться о написании диссертации или выполнении домашнего задания. Был только лишь баскетбол целыми днями, и это потрясающе».
Реальная практика игры в НБА была намного сложнее, чем он предполагал, как и его способы привыкнуть к ней. Он утверждал, что даже не заметил, что ведет себя замкнуто. «Об отчужденности, честно говоря, я узнал лишь позже. Во многом это было просто наивно, потому что я не читал газет. Я не смотрел, например, новости. Я понятия не имел, что происходит, что люди говорят обо мне. Это звучит глупо, но это правда. И я думаю, что из-за этого многие люди смотрели на это так: “Ого, он, должно быть, высокомерен”. Но я не знал, что, черт возьми, происходит. Однажды ко мне подошел репортер и спросил меня об этом: “Люди думают, что ты высокомерен, что скажешь?” И это абсолютно точно показалось мне слишком странным. Я просто подумал: “О чем это ты говоришь?” А он такой: “Ты что, газет не читал?” С этого дня я начал читать газеты».
Трещины в фундаменте
Наградой Эдди Джонсу за его усердную работу и хорошую игру в том сезоне был упорный слух, что его собираются обменять в «Сакраменто Кингз» на защитника Митча Ричмонда. «Я не хочу ехать в Сак», – сказал Джонс журналистам.
Действительно, Джерри Уэст упорно трудился, приближаясь к крайнему сроку обмена Всех Звезд, чтобы договориться о сделке: идея заключалась в том, что Ричмонд обеспечивал именно тот тип жесткого лидерства и забитых бросков, в котором нуждался молодой клуб. Но Джерри Басс отказался от этой сделки, сославшись на то, что Ричмонду скоро исполнится тридцать четыре года и ему понадобится новый дорогостоящий контракт.
Для Уэста этот инцидент был горьким поражением, сказал Дэл Харрис, оглядываясь назад. И это стало первой серьезной трещиной в его отношениях с Бассом. Владелец добавил новый уровень юридического одобрения для каждого перехода, запланированного Уэстом.
По мере того как сезон подходил к концу и команда грозила развалиться, Уэст не спал ночами, обдумывая каждую деталь. Он даже зашел так далеко, что объявил, что уйдет с поста исполнительного вице-президента к концу следующего сезона. По мере приближения плей-офф репортеры строили догадки о его будущем, и Уэст немного отступил, сказав, что не примет решения до августа. «Я хочу успокоиться, – сказал он им, – там, где мне не нужно беспокоиться о победах и поражениях, где мне не нужно беспокоиться о травмах. Пусть об этом позаботится кто-нибудь другой».
Игра была достаточно простой, но его молодой, талантливый состав делал ее такой сложной. И он, и владелец теряли веру в игроков и в Харриса.
«Талант и характер побеждают в этой лиге; усилия – не всегда, – признался он журналу «Лос-Анджелес Мэгэзин». – Мы иногда выигрываем, когда просто более талантливы. Мне бы хотелось, чтобы мы повзрослели еще больше, стали более профессиональными в своем подходе к игре. И если есть какой-то способ дать кому-то такую таблетку, которая прибавила бы ему шесть или семь лет опыта в лиге…»
Желая рассказать им все это, он написал письмо своим молодым игрокам «Лейкерс» и передал его им вскоре после того, как они вернулись из поездки на восток в первых числах марта.
«Каждый из вас находится на грани того, чтобы позволить этому сезону ускользнуть прямо сквозь пальцы», – написал он.
Они ответили тем, что за последние недели регулярного чемпионата одержали двадцать две победы и потерпели всего три поражения. Брайант в концовке матча забил трехочковый, закрепив победу над «Ютой» в последней игре регулярного сезона, после чего Дэл Харрис заявил, что это было лучшее выступление его молодого подопечного в этом году. Позже большой и дородный Антуан Карр из «Джаз» появился в раздевалке «Лейкерс», ища Брайанта. Хотя у того и был старый шкафчик Мэджика Джонсона, молодой защитник переодевался отдельно от своих товарищей по команде и часто появлялся на послематчевых интервью в прекрасном итальянском костюме. Заметив Брайанта, Карр протянул ему пару кроссовок. «Подпишешь их для моего сына?» – спросил он.
Казалось, что впереди может быть много хорошего. В конце концов, «Лейкерс» превзошли планы Уэста на шестьдесят побед в сезоне с результатом 61–21. Этот рекорд поставил их третьими лучшими в лиге, после шестидесяти двух побед «Юты» и «Чикаго». По всей НБА раздавался все более громкий хор, говорящий о том, что «Лейкерс» готовы претендовать на титул в лиге. Они также были третьей с 1954 г. командой, которая возглавляла лигу по забитым очкам и удерживала своих противников ниже 100 очков.
На протяжении всего этого всплеска в конце сезона Харрис держал Брайанта на коротком поводке, чередуя его в качестве защитной точки давления с Эдди Джонсом, но всегда дергал его обратно на скамейку запасных, если его атакующие усилия демонстрировали намек на стиль Джордана. Тем не менее он сумел закончить сезон с впечатляющим результатом в 15,2 очков за игру.
И все же его публичный имидж продолжал подвергаться критике. Во время плей-офф телевизионная станция Лос-Анджелеса провела опрос, чтобы узнать, считают ли болельщики, что «Лейкерс» лучше с Брайантом или без него. Пятьдесят пять процентов опрошенных сказали, что они были лучше без него. Опрос станет популярной темой для обсуждений Брайанта. Вскоре на эту тему заговорили радио- и газетные обозреватели. Даже соперники по плей-офф говорили об этом.
Брайант дал свой собственный ответ, набрав 11 очков на заключительном этапе четвертой четверти, выковав победу 104:102 в первой игре серии первого раунда «Лейкерс» против «Портленда». Он почти не играл следующие две игры, а затем забил 22 очка в разгроме, закрывшем серию для «Лос-Анджелеса».
Следующими были Джордж Карл и «Сиэтл», также победившие в шестидесяти одной игре. Брайант мало играл в первой игре, закончившейся разгромным поражением. Во второй игре сидел с гриппом, и «Лейкерс» выиграли, что побудило Харриса оставить его на скамейке запасных и в третьей игре. «Лейкерс» снова выиграли, и Сэм Перкинс из «Сиэтла» сказал, что «Лейкерс» не нуждались в Брайанте, добавив: «Похоже, им более комфортно без него».
«Чего люди не понимали, – скажет Брайант позже, – так это того, что я мог бы играть в тех играх. Дэл просто не хотел, чтобы я играл. Никогда не знаешь, что он сделает».
В четвертой игре Харрис выпустил Брайанта всего на три минуты, а затем на одиннадцать минут в пятой игре, когда «Лейкерс» закрыли серию.
«Я был так взволнован и так голоден до того, чтобы просто играть в каждом аспекте игры, – скажет Брайант позже. – Я сидел на скамейке запасных и слушал, как тренеры говорят: “Чувак, нам нужно сделать несколько подборов”. И меня бесило, что я не могу внести свой вклад. Помимо этого, я видел, что у команды все хорошо, и это заставляло меня быть еще более голодным до того, чтобы выйти туда и помочь им всем, чем я только мог».
«Я ЗНАЮ, ЧТО ОН ЧУВСТВОВАЛ, ЧТО МОГ БЫ СДЕЛАТЬ БОЛЬШЕ ЗА ЭТИ ГОДЫ, ЕСЛИ БЫ Я ПОЗВОЛИЛ ЕМУ СДЕЛАТЬ БОЛЬШЕ, – ВСПОМИНАЛ ХАРРИС. – И ОН МОГ БЫ ЭТО СДЕЛАТЬ. ПРОСТО В ТО ВРЕМЯ НАМ ЭТО БЫЛО НЕ НУЖНО».
«Лейкерс» вышли в финал конференции, чтобы снова встретиться с «Ютой Джаз». Перед серией тренер предупредил Брайанта, что команда играет хорошо, и он может не получить особо много игрового времени.
Харрис, оглядываясь назад, сказал, что решение не пускать Брайанта в бой в первых раундах было одобрено Уэстом. «Я никогда не делал серьезных шагов, даже в определении состава, не зайдя и не сказав Джерри: “Вот что я думаю. А ты как думаешь?” Я всегда давал ему первым высказаться. По правде говоря, если бы Джерри когда-нибудь сказал: “Знаешь, ты действительно совершаешь ошибку, – он должен быть в составе”, я бы так и сделал. У нас были именно такие отношения».
В первой игре «Джаз» вырвался вперед со счетом 40:15, и все недочеты «Лейкерс» в плей-офф проявились снова. В нападении «Джаз» в совершенстве исполнил свою игру в стиле пик-н-рол[29]. В обороне они не играли в двойные прикрытия против О’Нила, что позволяло им сосредоточиться на игроках периметра «Лейкерс». Ван Эксель бросал с точностью 28 процентов в этой серии, Фишер – 34,8 процента, Брайант – 36,7 процента, Элден Кэмпбелл – 21,4 процента, Хорри – 36 процентов и Фокс – 40 процентов.
«Харрис все ждал, что защитники разогреются, но этого так и не произошло», – вспоминал Митч Чорткофф, ветеран лос-анджелесской спортивной журналистики.
Третья игра была, пожалуй, самым худшим поражением. «Лейкерс» выглядели явно беспомощными на своей легендарной домашней площадке, на Великом Западном «Форуме», а их болельщики выражали свое неодобрение. Позже Брайант вызывающе заявил журналистам, что «Лейкерс» все еще могут выиграть серию. «Вы действительно в это верите? – недоверчиво спросил один из журналистов. – Я гарантирую вам, что никто в этой комнате не думает, что вы можете это сделать».
«А я верю», – ответил Брайант.
«Лейкерс» оступились в четвертом матче подряд.
Глава 20: Теория хаоса
Несмотря на всю свою печаль и разочарование в начале третьего сезона, Коби Брайант понимал, что ему многое нравится в его жизни. На самом деле он был точь-в-точь как Рэнди Ньюмен в песне, которую включают на играх «Лейкерс», за вычетом иронии, – он любил Лос-Анджелес, любил всю атмосферу, любил океан, выгибающий свой серебристый гребень каждый раз, когда он смотрел в окно, любил голые желтые холмы, катаясь по шоссе Тихоокеанского побережья. Когда он направлялся в город, ему нравились высокие пальмы, вырисовывающиеся по ночам на фоне вездесущего оранжевого сияния города, нравились ряды крутейших знаменитостей, следящих за каждым его движением во время игр, нравилось заряжать энергией сонную толпу, занося мяч в корзину сверху, нравились непринужденные пляжи Малибу с серферами повсюду, нравилось болтаться в бассейне, просто позволяя воде делать свою работу, нравилось почти все, вплоть до БМВ и «Эскалейд» на его подъездной дорожке.
И он любил свои банковские счета, ощущение власти, весь этот психологический душевный подъем, который сопровождал растущие там цифры. По-настоящему жирные деньги пошли, начиная с межсезонья 1998 года. «Лейкерс» наградили его игровым контрактом на сумму $71 млн, а его контракт с «Адидас» был повышен до заявленных $48 млн; кроме того, у него было множество сторонних контрактов со «Спрайт», «Спалдинг» и другими концернами, включая его собственную игру на «Нинтендо». Сестра Шария, ныне беременная, была одновременно поражена и раздражена рекламой «Нинтендо» на телевидении, постоянно вторгающейся в шоу, которое она смотрела вместе с братом. «Ты преследуешь меня, – сказала она ему. – Я так устала видеть твое лицо. Отвали от меня!»
Получив диплом, Шария вместе с мужем переехала в Лос-Анджелес, чтобы начать работать в маркетинговой компании Брайанта, но вскоре перестала ходить в торговые центры с Коби из-за растущего числа запросов на автограф. «Конечно, без проблем», – говорил он, пока она ждала его. Ты останавливаешься, чтобы подписать один, и вдруг подписываешь пятьдесят.
Фотограф НБА Эндрю Бернштейн наблюдал почти то же самое, когда путешествовал с командой. Искатели автографов всегда уже были на месте, когда автобус «Лейкерс» останавливался перед гостиницами. Через два года Брайант все еще оставался самым ценным товаром в индустрии развлечений Лос-Анджелеса: он был очередным большим событием. В нем был огромный запас наивности, которую необходимо было стереть, прежде чем проявится цинизм. В некотором смысле это было то, по поводу чего его старшие товарищи по команде больше всего негодовали: блеск сверкающей юности, в чем у него было перед ними преимущество, ее явная гребаная дерзость. Может, у них и был их колледж, но Брайант обладал магией, которой у них никогда не было.
Бернштейн наблюдал, как он послушно раздает автографы болельщикам, а его товарищи по команде расходятся по своим номерам. В любом случае, их каракули никому особо не были нужны. Если Брайант слишком спешил, направляясь на тренировку, он всегда оставлял своих охотников за подписями с обещанием никуда не уходить; он подойдет к ним позже. И он подходил. И они всегда его ждали.
Агент Арн Теллем был вне себя от радости по поводу предстоящей сделки, а Брайант теперь получал примерно $5 млн в год дохода вне площадки. «Возможности невероятны, – заметил Теллем, и его намечающийся двойной подбородок дрогнул от улыбки. – У большинства игроков есть сделки с обувными компаниями и еще парочка других, но возможности Коби были намного больше, чем у любого другого спортсмена в командном виде спорта, кроме Джордана, и возможности Коби пришли быстрее».
Несмотря на надвигающийся трудовой локаут в НБА, «Адидас» готовился выпустить свою вторую фирменную обувь, KB8 II, что означало полную нагрузку в межсезонье летом 1998 года, включая месяц в Азии для «Адидас» в баскетбольных лагерях от Кореи до Филиппин, Австралии и Японии. Именно там Коби научился справляться с ошеломляющей, обожающей его толпой, которая наваливалась на него по ту сторону света. Выбери точку. Не спускай с нее глаз и продолжай идти. Это стало обычным делом.
Наконец он вернулся из Азии и немного отдохнул, достаточно долго, чтобы посетить благотворительное соревнование по боулингу и офис Теллема, где он сидел с детьми своего агента и вслух задавался вопросом, действительно ли Джордан закончит карьеру. Затем он отправился в Европу, где его ждали новые лагеря «Адидас», новые толпы людей, еще большая благоговейная реакция мира на него. У него было обаяние и энтузиазм по отношению к ребятам в лагерях, чего никогда не видели его товарищи по «Лейкерс».
«Когда я ездил в турне по Европе и за границу в Азию, со мной обращались как с поп-звездой», – сказал он тогда, и в его голосе прозвучало некоторое удивление от тысяч маленьких кричащих детей на этих мероприятиях. С юных лет он всегда стремился к уединению, и теперь эта привычка помогала ему избегать чувство подавленности.
Пришедшая финансовая удача внесет некоторые изменения в поместье Брайантов на вершине горы в Пасифик Палисейдс.
«Он был еще ребенком, – вспоминал Дэл Харрис. – Он жил с мамой и папой».
Каждый день в доме по-прежнему был его днем рождения, совсем как в детстве, но это уже начинало надоедать. Мать каждое утро готовила ему завтрак на заказ и наводила порядок вокруг него. Она даже планировала его дни рождения и другие мероприятия, что оставляло ощущение искусственности и пустоты и только подчеркивало его настоящую боль.
«У него не было друзей, – объяснил Ваккаро. – Ему не с кем было поговорить. Особо-то».
Мама упаковывала его дорожную сумку и часто клала в нее один из его любимых фильмов, «Вилли Вонка и шоколадная фабрика», на все те одинокие часы, которые он проводил в гостиничных номерах. Ему раньше не разрешали смотреть фильмы серии «Крестный отец», но теперь он посмотрел их и полюбил – не за жестокость, сказал он, а за крепкие семейные узы и за то, что любил все итальянское. Скоро у него появится новая племянница, и он будет без ума от нее, проводя свободное время в разъездах, покупая в диснеевских магазинах подарки, чтобы осыпать ее ими. Когда Шария и ее муж вскоре заговорили о переезде из семейного дома, Брайант не мог этого понять. Почему Шария хочет дистанцироваться от семьи?
Но пройдет совсем немного времени, и Брайант сам испытает нечто подобное. Участие его матери во всем было ценным и естественным, учитывая его возраст, когда он перешел в лигу, но оно обусловило и тот болезненный разрыв, когда он повзрослел.
В конце концов, Брайант был не только профессиональным баскетболистом, но и рэп-исполнителем, подписавшим контракт с крупной студией звукозаписи и вынужденным поставлять продукцию для индустрии развлечений. Энтони Баннистер и другие члены его музыкальной группы жили в Лос-Анджелесе, работая над решением этой огромной задачи, в то время как Брайант разбирался с «Лейкерс» в своем сложном баскетбольном мире. «Я не читаю об оружии, наркотиках и прочем, – сказал он о своей рэп-работе. – В этом нет никакого смысла».
Некоторые песни будут о соперничестве, некоторые – о нем самом. Большая их часть была, очевидно, поиском интересных нюансов в условиях, когда было мало времени на такие дела.
Эта ситуация касалась также неудобных проблем с употреблением наркотиков и алкоголя, особенно марихуаны. Так много музыкантов работали в облаках марихуаны, которая привносила текстуру в их мир звука. Атлеты, как известно, тоже имели свое удовольствие, за исключением, возможно, абсолютно безжалостных к себе топ-спортсменов. Но получение кайфа для Коби Брайанта все еще было суровым табу, как и в школе. Просто было невозможным пытаться расширить свой разум и свою игру одновременно.
Знакомство с такими проблемами ознаменовало его переход во взрослую жизнь. Брайант на протяжении многих лет часто использовал термин «взрослый человек». Он пытался стать одним из них, когда в августе ему исполнилось двадцать.
«Он убрал этих парней из своей певческой группы, – вспоминала подруга семьи. – Я помню, что все произошло очень быстро. Он попросил их из своего дома и поселил их в доме по соседству».
Переезд не понравится Пэм, сказала подруга: «Это было вроде как первое, что он сделал без ее благословения. Но тогда и возникает эта борьба, которая идет вместе с вопросом, что ты собираешься контролировать и как ты собираешься это делать? Поэтому она начала быть более разборчивой в своих битвах».
Пэм Брайант очень внимательно следила за доходами своего сына, и на то были веские причины. Эта модель хорошо известна начиная от победителей лотереи и до деятелей индустрии развлечений и спортивных звезд. Вливание больших сумм денег в жизнь людей меняет их, часто кардинально, и не всегда к лучшему.
Иногда приемы, которые выбирала миссис Брайант, казались мелочными. «Одна вещь действительно вывела меня из себя, – объяснила подруга. – Я была в доме, и какой-то парень принес по заказу пиццу, молодой такой парень. Она не дала ему чаевых. Я была неприятно удивлена. Она ничего ему не дала. И она хотела получить обратно свою сдачу, копейка в копейку. Я имею в виду, я была официанткой большую часть своей жизни. Можно было слышать подобные вещи об игроках, не дающих чаевых, но для нее так поступить в этом доме площадью три тысячи квадратных метров было нелогично».
Одним из факторов, возможно, был семейный опыт в Европе, где чаевые были менее обычным делом, чем в Соединенных Штатах. Тем не менее, эту подругу и не только ее поразило, что деньги начали менять Брайантов.
Родители Пэм приезжали довольно часто и были замечательными людьми, вспоминала подруга, но Большой Джо выпал из поля зрения, он все еще жил на Уиллоус-авеню и и был доволен тем, что следил за чудесной новой жизнью своего внука по телевизору и новостям от Джо, которые он передавал обожающим семью читателям в «Трибьюн». Большой Джо оставался связующим звеном Филадельфии для одной из величайших городских сказок.
Вскоре некоторые из тех, кто был вхож в семью, заметили повышенную раздражительность Коби, скорее всего, из-за противоречивых условий жизни. С одной стороны, он оставался любящим сыном и братом, ребенком, который все еще прятался в кустах в маске из фильма «Крик» и в длинном черном пальто, чтобы напугать своих сестер, когда те поднимались по дорожке. Но, с другой стороны, было неловко, когда они с Баннистером приводили девочек в дом, который он делил с родителями.
Стремясь хоть немного отделиться от семьи, Брайант купил дом прямо позади и чуть ниже по склону от своего особняка в Пасифик Палисейдс, чтобы родители переехали туда. Это, в свою очередь, потребовало от его матери еще больших усилий по дизайну и вылилось в значительные счета за дополнительные предметы искусства и декора.
«Они переехали в дом ниже по склону», – вспоминал друг. «Они собирались построить эту сложную лестницу вниз по склону холма к своему дому. Это будет стоить безумных денег, только чтобы они могли подниматься и спускаться по этим ступеням».
В то время никто, по-видимому, не понимал, что все это было большой метафорой ускользающего родительского контроля. После того как лестница была закончена, она выглядела интересной, хотя у них и не было причины ею воспользоваться. Брайант явно хотел найти пространство для своей самостоятельной взрослой жизни, но он признавал, что его преданность игре требовала так много, что было трудно поддерживать отношения и с друзьями, и с любовницами.
Несмотря на эти проблемы, дела у молодого мистера Брайанта шли бы совсем неплохо, если бы не разочарование в его профессиональной жизни и не подкрадывающееся осознание того, что ему нужно найти кого-то, с кем он мог бы быть. Учитывая его постоянную сосредоточенность на карьере, суровая правда заключалась в том, что он «искал отношения в микроволновке», сделку, которую он мог бы закрыть, не слишком отвлекаясь от своей привычной профессиональной фокусировки. Он говорил об отъезде в Италию вместе с молодой женой, чтобы жить с семьей вдали от страха перед школьным насилием в Америке.
Давай, Фиш
Вступая в свой третий профессиональный сезон, Брайант яростно продолжал шлифовать свое фирменное движение «один на один», часто работая над ним в одиночку на большом старом «Форуме», где чемпионские знамена и номера завершивших карьеру бывших великих игроков «Лейкерс» висели над площадкой, напоминая ему о их славе. Фактически его летние тренировки проводились почти исключительно с личным тренером Джо Карбоне, хотя Лос-Анджелес был известен своими высококачественными товарищескими летними баскетбольными играми среди лучших профессионалов. Брайант просто избегал всего этого, чтобы сосредоточиться на улучшении своей игры, совершая каждый день более 1000 бросков.
Он продолжал упорно улучшать свою игру. Брайант не видел ничего за свои два сезона, что могло бы поколебать его веру в то, что он может на дриблинге переиграть любого игрока в лиге, если только Шакил О’Нил уберет свою большую задницу с его пути, чтобы дать ему пространство для атаки.
Действительно, уход на дриблинге