Анна Корф и Беовульф

Глава 1. Гранд-отель и Колосс Родосский

Экипаж остановился. Его качнуло сначала назад, затем вперед, а после долго раскачивало из стороны в сторону, как бывает с колясками на высоких рессорах.

Анна проснулась от сильного толчка и огляделась.

– Папа? – спросила она. – Почему стоим?

– Ничего страшного. Мы пропустим карету. Видишь? Несется! Наверное, важный человек, – ответил Александр Корф.

– Но ведь и ты важный человек! Министр просвещения все-таки!

Корф лишь махнул рукой.

– Пусть едут.

Аня высунулась в окошко и стала всматриваться. Позади них остался пригорок. И вот из-за пригорка показалась сначала крыша, а потом и весь экипаж. Эта была черная карета, запряженная шестеркой лошадей. Они мчались, поднимая клубы рейнской пыли. Слышался топот и щелчки плети. Вскоре карета догнала экипаж Корфов.

«Кто там?» – подумала Аня и в тот же момент встретилась глазами с человеком в карете. Он сидел прямо, не откидываясь на спинку. Как только два экипажа поравнялись окнами, человек повернулся и взглянул на Анну. От этого взгляда у нее пробежали мурашки. Аню поразило лицо мужчины, было в нем что-то византийское, жестокое. Все в этом лице было вычерчено до того четко и определенно, что все остальные лица по сравнению с таким должны были казаться расплывчатыми.

Следующие минуты Аня молчала и думала о том, кем был человек и куда он спешил в Германии, где никто и никогда не торопится.

– Долго еще до Бадена? – спросила Аня у седевшего напротив нее человека.

Это был Евгений Кожухов, известный издатель и друг семьи Корфов.

– Лучше спросить у кучера. Он скажет с точностью до минуты, – ответил Кожухов.

Действительно, кучер, нисколько не задумываясь, сказал, что через сорок минут фройлен и ее сопровождающие будут в Бадене.

От Страсбурга они добирались уже несколько часов. Сначала дорога казалась Ане интересной, она с любопытством разглядывала дома и людей, читала вывески, как читают захватывающий роман: Sophia Moll, Hotel-Restaurant, Apotheke. Но вскоре все это ей наскучило.

Аня обернулась и взглянула на отца. Он сидел рядом с ней. Его лицо имело слишком широкие и яркие черты лица. Когда он улыбался, то напоминал огромного кота. Внешне Аня ничем не походила на отца.

Граф Александр Корф был все всякого сомнения великим человеком. В России он прославился как писатель и общественный деятель. У него имелись свои почитатели и ненавистники. Он никого и ничего не боялся. Высказывался открыто, много ел, отчаянно много пил, любил всей душой и работал как проклятый.

Он увлекался женщинами, любил, ревновал и даже был женат. Но лишь только одна из женщин подарила ему ребенка. От его внебрачных отношений с француженкой Луизой Реверди родилась девочка, ей дали имя Анна. До семи лет малышка жила с матерью, после чего отец получил над ней опекунство. Так, Аня в возрасте семи лет перебралась из маленькой квартирки на втором этаже в огромный особняк Корфа.

Сейчас Аня чувствовала, что устала от дороги. Хотелось, как можно скорее оказаться в Бадене. Решение ехать в Баден было принято за какие-то два-три дня. Если бы на раздумье было чуть больше времени, то ни Александр Корф, ни его дочь Аня, ни Евгений Кожухов ни за что бы не поехали. Александр Корф менее шести месяцев назад занял кресло министра просвещения, и все свое время он отдавал службе. Что касается Евгения Кожухова, то в последнее время он был мрачнее тучи и не принимал участие ни в одной увеселительной затее, тем более в такой длительной поездке. Аня же взялась сочинять новый роман и строго-настрого запретила себе нарушаться расписание.

Но вот в середине весны Аня тяжело заболела, и все дела и размолвки были отложены. Они отправились в Баден, как и советовал Анин доктор: пить воды и принимать ванны.

Было тут и еще кое-что. Спешку в сборах в Баден легко можно объяснить. Происходила она от того, что Аня страстно хотела попасть на баденский карнавал. Это было событие необыкновенное. Карнавал длился всего одну ночь в году, но еще за неделю до этой сказочной ночи в город стекались со всех концов Европы актеры, акробаты, фокусники, жонглеры, оперные певцы, клоуны и арлекины. Баден превращался во что-то среднее между театральными подмостками и цирковым шатром. Нигде более нельзя было увидеть подобного зрелища. Русское и европейское дворянство спешило в Баден, потому что именно здесь только в эту ночь можно было примерить на себе любую маску. Невзрачная перезревшая девушка становилась первой красавицей, старик выдавал себя за юношу, бедная скупая мещанка за щедрую и богатую княгиню. Словом, ты мог быть кем угодно. Хоть раз в жизни это стоило увидеть.

Ехать до города оставалось две-три версты. Неожиданно набежали черные тучи, небо сморщилось. Вдруг стало темно, как бывает перед грозой. Хлынул ливень.

Вот в таком виде предстал перед Аней великолепный Баден-Баден. Ровные посыпанные песком тропинки, аккуратные кустики, ряд стройных каштанов. Город стоял амфитеатром и смотрел на все сверху вниз. Отель Европа, в который ехали Корфы, находился выше прочих домов и зданий. Выше него был только полуразвалившийся замок, свидетель рыцарских подвигов, он висел на скале и уже несколько веков угрожал рухнуть в воды обмелевшей реки.

Ни одного человека не было видно на променаде, все опустело. Маленький и аккуратный до щепетильности Баден приготовился противостоять непогоде.

Экипаж подъехал к парадной лестнице отеля Европа. Кучер спрыгнул с козел и открыл дверь, однако никто не спешил выходить. Скоро роскошные стеклянные двери отеля распахнулись, и выбежал молодой ловкий швейцар с огромным черным зонтом. Он потеснил кучера и протянул руку Ане. Вместе они взбежали по лестнице, и ни одна капля не упала на Анино платье. Еще один миг и она стояла в волшебном месте. Это был огромный, ярко освещенный атриум, где все блистало так, словно тысячу гномов натирали здесь целую ночь позолоту и бронзу.

Аня, ослепленная блеском, застыла в дверях. Ее наверняка бы толкнули, бежавшие следом за ней и промокшие до нитки отец и Кожухов, но швейцар, совершив вокруг Анны немыслимый пируэт, сдвинул ее на несколько шагов вправо. Как только Анины глаза привыкли к свету, она, наконец, начала различать людей. Один из них ее удивил и заинтересовал. Это был тот человек с византийским лицом, что не более часа назад обогнал их на дороге. Пока отец и Кожухов отряхивали свои плащи, Аня рассматривала этого человека.

Это был мужчина огромного роста. Было очевидно, где бы он не находился, тотчас оказывался в центре внимания. Все женщины смотрели только на него, а мужчины в его присутствии как будто становились меньше. Кроме того он говорил громко и еще громче смеялся. Это был Колосс Родосский из плоти и крови.

Каждый, кто хоть раз встречался с ним, замечал одну особенность – лицо его менялось и менялось сильно, словно в нем жили два разных человека. Когда он смеялся или даже просто улыбался, его большой рот оголял все до единого зуба, глаза превращались в щелочки. Это был добряк, большой славный парень. Но если он был серьезен, лицо каменело и производило неприятное впечатление. Именно такое лицо видела Аня при их первой мимолетной встрече. Она еще тогда угадала в нем человека не просто сложного, но состоящего из множества слоев, как кусок почвы в разрезе. Там песок, глина, гравий и грунтовые воды. И то, что на поверхности зеленеет трава, вовсе не значит, что в основании нет камня.

Все вокруг него суетились, но суета была совершенно бестолковой. Он стоял гордый и надменный в центре залы и не двигался с места. Наконец, рядом с ним очутился тот швейцар, что помог Ане. Не прошло секунды, как молодой человек держал маленький кожаный чемодан византийца и указывал ему направление.

Когда оба они исчезли на широкой мраморной лестнице, все в атриуме успокоилось, каждый занялся своим делом. Человек, что стоял рядом с портье, увидел Кожухова и приветственно замахал ему обеими руками. Он тут же вышел из-за стойки и мягкими короткими шажками заторопился к Евгению Евгеньевичу. Это был необыкновенно симпатичный пожилой мужчина с огромными пушистыми усами, круглым животом и вместе с тем ловкий и упругий в движениях.

Человек быстро добрался до Кожухова и радостно похлопал его по плечу. Евгений Евгеньевич устало улыбнулся одними губами, как он обычно делал, когда изображал улыбку. Первым делом он представил толстяка Корфу и Анне.

– Вернер Розенфельд. Это и есть добрый и заботливый хозяин сего великолепного отеля, – сказал Кожухов.

– К вашему приезду все готово, – промурлыкал толстяк. – Я только что сам проверял ваши комнаты, и вы найдете их идеальными.

Ане понравился Розенфельд. Его старомодные усы и манеры придавали шарм не только ему самому, но и всему вокруг. Вся обстановка в отеле была столь же пышной и богатой, как и сам владелец. Его безукоризненный костюм, золотые часы в маленьком нагрудном кармашке, тщательно вычесанные усы и тонкий чуть пряный аромат духов производили на гостей самое благоприятное впечатление.

Только сейчас Аня заметила, что все в вестибюле дышит неправдоподобной роскошью. Пенятся тончайшие воздушные юбки, постукивают золотые перстни о слоновую кость, тихо скользят по мягким коврам ноги вышколенных швейцаров, шуршат разноязычные разговоры.

– Для вас я оставил превосходные комнаты на третьем этаже. Каждый вечер вы будете видеть закат из своих окон. Мой отель – самый известный в этом городе, – хвалился хозяин. – Сейчас у нас много важных гостей. Но для вас я оставил лучшее, что у меня есть.

– Прекрасно. Очень вам благодарен, – все с той же уставшей улыбкой отвечал Кожухов. – Значит много гостей?

– Да-да. Очень важные люди. Я вас познакомлю. Надеюсь, видеть вас сегодня у меня на обеде. Будет небольшое, но совершенно чудесное общество. Вы знакомы с Франческо Моретти? – спросил хозяин отеля.

– Хм… оперный певец? – неуверенно предположил Кожухов.

– Да! Самый лучший! Мировая знаменитость, – отозвался Розенфельд.

«Все-то у него самое лучшее», – усмехнулась про себя Аня.

– И еще лорд Кристофер Даун. Я так рад, что он решил остановиться в моем отеле. Для меня это огромная честь.

Розенфельд набрал воздух в легкие и приготовился расписывать лорда и прочих важных гостей, но тут к нему подбежал швейцар и что-то принялся громко шептать на ухо. Аня услышала только одно «Маргарита». Лицо Розенфельда сделалось известковым, он сдвинул густые брови и серьезно посмотрел на швейцара. Это был тот молодой человек, что так понравился Анне.

Когда Розенфельд снова обратился к гостям, от его превосходного настроения не осталось и следа. Он еще раз напомнил про обед и распрощался, оставив новоприбывших гостей заботам швейцара.

Как только все четверо вступили на мраморную лестницу, в руках Кожухова блеснула золотая монета. Он подкинул ее довольно высоко, поймал и протянул молодому человеку.

– Что за несчастье приключилось? – спросил у него Кожухов.

Швейцар утопил монету в одном из своих карманов и принялся рассказывать:

– У мадемуазель пропало украшение. Говорит, очень дорогое. Но знаете, у нее столько коробочек, шкатулок. Одних только шляпных коробок я насчитал двадцать восемь штук. Уверен, что она просто положила украшение в непривычное место и не может найти. Стоит навести хороший порядок, как пропажа обнаружится.

Тут швейцар испуганно взглянул на Кожухова.

– Только вы меня, господин, не выдавайте. Я вовсе не хотел так говорить о мадемуазель.

– Не беспокойся, мы никому не скажем.

– А кто такая Маргарита? – спросила Аня.

– Я ничего не говорил вам про мадемуазель Маргариту, – швейцар плутовски улыбнулся и изобразил на лице удивление.

И снова в руках Кожухова блеснула золотая монета.

– Маргарита Чепель, кажется, актриса. Она американка. У нас она живет уже вторую неделю со своим кузеном Марком Аладьевым, вашим соотечественником.

Кожухов на секунду остановился.

– Кто-кто? – переспросил Корф, который на несколько шагов отставал от прочей компании и не расслышал.

– Марк Аладьев, – повторил швейцар, он сразу понял, что эта фамилия новым гостям хорошо знакома.

– Красивый брюнет с тонким бледным лицом? – уточнил Кожухов.

– Да, мистер. Все так.

Корф всплеснул руками.

– Вот сукин сын!

– Папа! – возмутилась Аня.

Когда они, наконец, оказались в номере, никто и не заметил, с каким изяществом и вкусом все было убрано.

– Вот так дела! – Корф расхаживал по гостиной, заложив руки за спину.

Аня смотрела на Кожухова. Она с тяжелым чувством ждала, что он скажет.

Евгений Евгеньевич сел на край стула, уперся руками в колени.

– Нет, Евгений, ты как хочешь, а я этому прохвосту устрою! – кипятился Корф. – Ведь он же убийца!

– Папа, он никого не убил, – вступилась Аня.

– Но хотел! Мог! Ведь он оглушил Евгения и бросил в горящем здании. А что если б вы тогда не подоспели? Я думал, эта крыса забилась в самую непролазную щель. А он, значит, по Баден-Бадену гуляет! Его нужно сдать властям. Вот, что я думаю, – резюмировал Корф.

– Здесь наши законы не действуют, – заговорил Кожухов. – Что с того, что мы скажем местным властям, что Аладьев в розыске в России. Они ничего не сделают.

– О! Это ты, голубчик, ошибаешься. Я-то найду нужные рычаги.

Кожухов поднялся со своего стула, расправил плечи, глянул на Аню, потом на Корфа.

– Бросьте, Александр Николаевич. Мы сюда приехали Аню лечить, а не за старыми призраками гоняться, – он оглянулся и присвистнул. – Вы посмотрите, какое великолепие. Не врал старый немец, когда говорил, что припас нам лучшие комнаты.

В самом деле, это были роскошные апартаменты. Огромные окна, высокие потолки с богатой лепниной, великолепный паркет из четырех пород дерева с замысловатым геометрическим рисунком. Гостиную украшал камин, отделанный белым мрамором, а над ним великолепное зеркало в массивной раме.

Аня решила до поры до времени отложить мысли о Марке Аладьеве и о том, как весело над ними пошутила судьба, столкнув их в одно отеле. Сейчас следовало отдохнуть с дороги. Аня отправилась искать приготовленную для нее спальню. Она последний раз бросила взгляд на Кожухова.

«Как он изменился», – подумала Аня, которая уже давно не узнавала его.

Евгений Евгеньевич Кожухов был человеком исключительно практичным. Сложно было встретить человека более деятельного и уверенного в своих силах. И вот вдруг около шести месяцев назад он заскучал. Аня не сразу заметила перемену в нем. Человек, что привык к движению, по инерции продолжает двигаться. Кожухов ездил в издательство, закупал станки у англичан, искал новых авторов, посещал обеды и все-таки он изменился.

Это произошло вскоре после того, как Александр Корф получил должность министра образования. Накануне Евгений Евгеньевич хотел о чем-то поговорить с Аней, они весь вечер ждали подходящего момента, но момент так и не настал. Разговор не состоялся, Кожухов уехал. А на следующий день отец Анны объявил о том, что займет высокий пост.

Все последующие дни Аня смотрела на Евгения Евгеньевича, ожидая, что он вызовет ее на разговор. Однако он ничего не говорил и более того старался не встречаться с Аней взглядом. Она ждала, но ничего не происходило. Аня была уверена, что разговор был важным и тот факт, что он не состоялся, изменил их жизнь.

Это продолжалось всю зиму и начало весны. Кожухов все реже приезжал к Корфам и Аня, которая все ждала и ждала чего-то, так измучила себя, что, наконец, заболела. Анна болела редко, но если это случалось, то болела тяжело. Странно, но ее болезнь на какое-то время оживила Евгения Евгеньевича, он снова стал ездить к ним каждый день, хлопотал о врачах, лекарствах. Был собран и деятелен, как прежде.

Как только Анне стало лучше, решено было ехать на воды в Баден. И вот сейчас Аня снова посмотрела на Кожухова так внимательно и выжидающе, как смотрела прошлой осенью. Она заметила, что его лицо за прошедшие полгода сильно переменилось. Оно похудело и стало некрасивым. И все-таки это было до боли родное лицо.

Глава 2. Старый знакомый

Вместе с Аней в Баден-Баден прибыла ее горничная Зоечка. Она приехала вместе с остальной прислугой Корфов за несколько часов до господ. Однако к огромному Аниному удивлению, Зоечки нигде не было. Следы ее пребывания в номере были очевидны. Анины вещи были аккуратно разложены, на огромной кровати дымились оборки и кружева вечернего платья, в ряд выстроились бутылочки с духами, коробки с пудрой и прочее. Но Зои не было.

«Где же она? Вот пострел! Мне нужно ей рассказать. Сейчас!», – проносились мысли одна за другой. Аня никак не могла поверить, что вот здесь – под одной крышей с ней – находится Марк Аладьев. Тот самый Марк, что приходился ей дальним родственником. Год назад он пытался открыть французскую кондитерскую в Самаре, но вместо этого наделал долги на несколько тысяч рублей, поджог Земский банк, оглушил Кожухова и бросил его в горящем здании. Тот самый Марк, который так ловко провел ее.

Самые разные мысли и чувства рвали ее на части. Обида и униженное самолюбие с одной стороны, и злое живое любопытство – с другой.

«Изменился он? Женат он? На что живет?» – Аня задавала себе вопросы.

Но одно чувство все-таки было сильнее прочих. Аня не могла себе в этом признаться и от того старалась вспомнить все то плохое, что произошло между ними. Например, то, как Марк занял у нее десять тысяч на французскую кондитерскую и так не вернул их по сей день. Вспомнила и то, что предприятие с треском провалилось, и Марк остался должен всем, в том числе Земскому банку. И то, что он решил поджечь банк, чтобы уничтожить закладные. И то, как он подло бежал за границу вместе со своей любовницей Маргаритой.

– Впрочем, – пробормотала Аня. – Все равно.

Она села на кровать рядом с белым платьем, приготовленным на вечер, закрыла лицо узкими ладошками. Она не плакала. Тут не было повода для слез. Только тоска сжимала горло. Вот это чувство – тоска. Аня долго просидела на кровати, размышляя о прошлом.

Дверь беззвучно распахнулась и в комнату влетела Зоечка. Одной рукой она придерживала подол платья, а другой маленький бутон, приколотый чуть ниже ключицы.

– Анна Александровна! Вот так новости! Знаете вы? – поспешно затараторила она, проглатывая половину букв.

– Не шуми, Зоя! Я знаю.

– Как? Откуда? Этого не может быть! Ведь я сама только узнала.

– Что ты узнала? – удивилась Аня, которая была уверена, что Зоя поведет разговор о Марке.

– В прачечной нашли жестяное ведро!

– Что с того? – перебила Аня. – Где ему быть как не в прачечной?

– Нет, вы дослушайте. Ведро доверху наполнено серебряными часами и портсигарами. Это герр Леманн отыскал.

– Ой, Зоя. Умоляю! Давай по порядку. Какие часы? Какой герр Леманн?

– Значит, вы ничего не знаете. А говорите! Тут у одной постоялицы украли бриллиантовое ожерелье. Хозяин отеля позвал полицию. Пришел герр Леманн. Он настоящий детектив. Герр Леманн стал обыскивать отель и почти сразу же нашел ведро с часами. Он сказал, что если знаешь, где искать, то непременно найдешь, – все это Зоя сказала скороговоркой, не переводя дыхания.

– Но при чем тут часы? Ведь искали ожерелье. Его нашли?

– Пока нет, – Зоя замялась. – Но герр Леманн обязательно найдет. Он очень умный.

– Ладно, ну эти часы. Знаешь ли ты, кому принадлежало ожерелье?

– Я знаю только, что у нее комнаты на втором этаже, как раз под нами.

– Это Маргарита Чепель, – Аня помолчала немного и добавила, – та самая Маргарита. И Марк с ней.

Зоя была похожа на пчелу, которую сильный ветер поднял с цветка и носит вокруг него. Она ходила туда-сюда, натыкалась на вещи и все держалась за крошечный бутончик на своей груди.

– Зоечка, откуда у тебя это? – спросила Аня, указывая взглядом на бутон. – Герр Леманн преподнес?

Зоя махнула рукой.

– Что вы, Анна Александровна. Это Рудольф. Очень симпатичный молодой человек, он тут служит швейцаром.

Аня ни секунды не сомневалась, что Рудольф и тот швейцар, что сегодня провожал их в номер – одно и то же лицо.

– Евгений Евгеньевич захочет с ним стреляться? – спросила Зоя.

– С Рудольфом? – не утерпела от колкости Аня. – Ни за что.

Зоя взглянула на нее и рассмеялась.

– Анна Александровна, хорошенькое место вы подобрали для того, чтобы нервы лечить! Вы тут совсем спятите с такой-то компанией. Вот увидите, окажется, что Марк Аладьев далеко не самая интересная фигура. Обчество подобралось что надо, – сказала весело Зоя, намеренно коверкая и делая ударение на слове «обчество». Вообще-то она была девушкой умной и грамотной.

Аня подвинула платье и поудобнее устроилась на кровати.

– Рассказывай про «обчество»! – приказала она. – Уж ты, наверное, все и обо всех узнала.

Зоя улыбнулась, у нее было настроение человека, который хорошо поработал.

– Во-первых, Стефания Радзивилл. Она полячка и очень богата. Ее отец князь Радзивилл умер, когда она была еще совсем девочкой, и завещал огромное состояние единственной дочери. Она только месяц назад вступила в наследство, а до этого у нее были опекуны и она жила бедно. Все ее обманывали и обсчитывали.

– Интересно. Кто еще здесь?

– Еще английский лорд. Очень важный, виконт. Говорят он страстный коллекционер. Собирает древние рукописи или что-то такое. С ним приехал его друг. Он ученый, состоит при кембриджском университете. Я его видела и скажу вам, нужно поменьше сидеть за книгами и побольше бывать на солнце, какой-то он жиденький.

Но, конечно, самая большая звезда – оперный певец Франческо Моретти. Перед ним заискивают и кланяются в ноги. А он хоть и похож на медведя, но глаза у него хитрые.

– Что с того? – Аня вспомнила византийское лицо и острый взгляд.

– Не знаю, – призналась Зоя. – Такого зараз не разгадаешь.

Этим же вечером Аня лично познакомилась со всеми героями. Хозяин отеля давал обед в честь приезда Александра Корфа.

Как только Аня в своем хрустальном белом платье вошла в ярко освещенную сотней свечей столовую, она почувствовала, какой густой, накаленный чужими мыслями и эмоциями был воздух.

Аня увидела Марка Аладьева почти сразу. Он стоял под огромным библейским полотном и что-то с жаром взахлеб рассказывал сухенькому и серенькому господину. Весь он был словно в горячке, сильно размахивал руками и каждую минуту стряхивал со лба густую челку. Он не обернулся. Но Аня поняла, что Марк не столько увидел, сколько почувствовал ее присутствие. Он стал еще больше горячиться и принялся что-то громко доказывать своему собеседнику. На Аню он не смотрел. Он лишь раз за весь вечер обжог ее лихорадочным взглядом и уже больше не поднимал на нее глаз.

Анне передалось его волнение. Ей не сиделось на месте. От всего невысказанного у нее ударяло в висках. Она никак не могла успокоиться.

«Нет, это что-то неописуемое, надо собраться, – думала Аня. – Начну сейчас всех рассматривать, составлять портреты. Нужно все-таки понять, что за люди здесь собрались».

Ане удалось отвлечься от болезненных мыслей и заняться присутствующими. Первый, кто привлек ее внимание, был красивый мужчина возраста героя Данте, что жизнь прошел до половины. Он был одет с необыкновенным изяществом. На белоснежных манжетах красовались удивительные запонки, которых Аня никогда прежде и никогда после не видела. Ни одного украшения, кроме этих запонок, на нем не было. При этом выглядел джентльмен по-королевски роскошно.

«Вот она какая – рыцарская кровь», – думала Аня, глядя на лорда Кристофера Дауна.

Он отличался от всех прочих, при этом нельзя было сказать чем. Он говорил, двигался и жестикулировал очень сдержанно. Но никто бы не посмел обвинить его в надменности. Нет-нет, наоборот, он был безукоризненно скромен.

Скоро к нему подошел человек, что прежде разговаривал с Марком. Анне вспомнилось слово «жиденький».

«Ученый, – догадалась Аня. – Интересно, по какой части он ученый?»

Вскоре она получила ответ. Хозяин отеля, вокруг которого собралась небольшая компания, отделился от прочих и подошел к русским гостям.

– Буду вас знакомить, – он потер ладони, как будто приступая к важной работе.

Поскольку ближе всего к Корфам стояли виконт и ученый, то именно к ним направился Вернер Розенфельд.

– Рекомендую вам – это лорд Кристофер Даун и мистер Чарльз Райт, профессор филологии. Оба знатоки в области древнеанглийской литературы и германской мифологии. И прямо сейчас лорд Даун стоит на пороге сенсационного открытия, – Розенфельд обратился к лорду с вопросом. – Милорд, я надеюсь, вы нам за обедом все расскажите?

– Непременно, – одним словом ответил виконт.

Его ответ показался бы сухим после долгой тирады хозяина отеля, но лорд Даун улыбнулся самой искренней улыбкой, и неприятное впечатление, которое только-только закралось в Анино сердце, тут же рассеялось.

Виконт повернул к Анне свое узкое лисье лицо с точеными острыми чертами. Он смотрел на нее. Секунда, еще одна и еще одна. Аня ждала, что он сейчас что-то скажет. Но виконт не проронил ни слова.

– Да, с этим манускриптом вышла необыкновенно интересная история! – заговорил ученый. – Для английской и даже мировой литературы наша находка – истинное сокровище.

После направились к Марку. Он стоял там же, где оставил его Чарльз Райт, и рассматривал картину.

Марк неохотно, с большим усилием, повернулся к Розенфельду и его гостям. Он не сводил беспокойных глаз с лица хозяина отеля. Аня заметила, что у Марка был болезненный вид, какой бывает у человека надорванного постоянной тревогой.

– Возможно, вы знаете Марка Аладьева? – спросил Розенфельд. – Он ваш соотечественник, но последние годы живет в Америке, у него там предприятие. Герр Марк, расскажите! Ведь это так интересно!

Однако Марк упрямо молчал, и Розенфельду пришлось рассказывать самому.

– Герр Марк и его очаровательная кузина Маргарита открыли в Америке сеть парикмахерских, где бреют за две минуты. Вы только представьте! За две минуты. Добропорядочный немец за это время и в кресло не успеет сесть.

Аня глянула на Кожухова. Он слушал Розенфельда с совершенно будничным лицом. Словно между ним и Марком Аладьевым ничего не случилось. Гораздо хуже собой владел Корф, его сердитое лицо было залито густой краской.

Корф был не в духе. Он хоть и обещал Анне и Евгению Евгеньевичу игнорировать Марка, но ему было тяжело держаться слова. Корф скрипел зубами и молчал. Сквозь узкие щелки глаз он хлестал огнем в сторону Марка.

От Марка отправились к небольшой компании из трех человек. В центре стоял огромный итальянец Франческо Моретти. Справа от него миниатюрная очень юная особа, Стефания Радзивилл. Можно было бы сказать, что она мила и даже красива, если бы рядом не стояла Маргарита Чепель. Ее матовые сливочные плечи и черные разбойничьи глаза затмили скромную пшеничную красоту Стефании.

«До чего красивая, – подумала Аня, разглядывая Маргариту. – Наверняка, Марк с ней несчастлив».

Стефания и Маргарита были, как ангел и дьявол. Даже голоса у них были разные. У Стефании – сопрано, а у Маргирита – бархатный контральто.

В отличие от Марка, Маргарита жадно и смело смотрела в глаза. В ее лице читался вызов и насмешка. Она оценивающе пробежалась глазами по Кожухову, было в том взгляде что-то порочное.

«Ах, хулиганка! Ничего доброго из этого не выйдет, – невеселые мысли пришли Анне в голову. – Это наверняка кончится скандалом».

Обед был очень легким. Совсем не такие бывают обеды в Петербурге, где дабы перейти к следующему блюду нужно прежде отдышаться. Подавали запеченную птицу, грибные и мясные паштеты, кровяные колбаски с картофельным пюре.

За обедом долго говорили о карточной игре. Моретти сообщил, что собирается играть только в рулетку и ставить будет непременно на красное. Райт начал было говорить о том, что карточная игра – низменное увлечение и к тому же очень опасное, однако его тут же перебили.

Корф хвастался, что у него в игре есть своя стратегия. Розенфельд признался, что ходит в казино лишь только раз в месяц, потому как всегда проигрывает.

Аня боялась, что разговор о рулетке никогда не закончится. Ей хотелось сменить тему, и она не придумала ничего лучше, как спросить Чарльза Райта об удивительном манускрипте, которым он так гордился.

Как только ученый начал свой рассказ, за столом все стихли. Стоило отдать должное, Райт умел рассказывать интересно.

– Приходилось ли вам слышать об отважном воине Беовульфе? – спросил Райт Аню.

– Да-да, я знаю эту историю. Правда, я не читала оригинал, но слышала в пересказе. Это древнегерманская легенда, в которой Беовульф побеждает гиганта Гренделя, его мать и дракона, что охраняет золото.

– Все верно, – Райт был доволен, что тема его многолетних исследований была знакома даже этим варварам – русским.

Вдруг Райт, безликий и вялый человек в сюртуке мышиного цвета, преобразился. Теперь он говорил с такой страстью, на какую только способен человек.

– А знаете ли вы, что нам до сих пор ничего не было известно об авторе этого удивительного произведения?

Райт не дождался ответа и продолжил.

– Среди ученых было много ссор из-за этого. Одни говорили, что у «Беовульфа» много авторов, другие, что автор лишь один. Я всегда был склонен думать, что поэму написал один автор, причем это был одаренный, если не сказать, гениальный поэт. Однако долгое время у меня не было никаких доказательств этому. И вот, представьте! Чистая случайность! К старому антиквару попадает рукопись. Текст был порядочно испорчен, и восстановить его мог только такой специалист, как я.

Райт оглядел всех за столом, словно проверяя, до конца ли присутствующее поняли важность его слов.

– Лорд Даун выкупил у антиквара рукопись, и я принялся расшифровывать ее. Надо сказать, это стоило мне огромного труда. И вот – манускрипт расшифрован. И что же я вижу? Текст без всяких сомнений принадлежит автору поэмы «Беовульф»!

– Да, это было удивительное открытие, – тихо сказал виконт, как будто он говорил это сам себе.

– Это была еще одна поэма? – спросила Аня, которая слушала с невероятным напряжением.

– Нет! Лучше! – горячо заговорил Райт. – Это было жизнеописание.

– Чье? – Аня даже чуть привстала со стула, чтобы не потерять ни единого звука.

– Жизнеописание автора, – так же тихо, как и прежде сказал лорд Даун.

– Ого! – воскликнул Корф. – То есть вы теперь знаете не только, кто написал Беовульфа, но также когда и при каких условиях? Действительно, ошеломляющая находка!

– Кто же автор? – спросил Кожухов, которого тема о Беовульфе затронула также сильно, как Корфов.

– Нет-нет! Не раскрывайте нам тайны! – запротестовал хозяин отеля Розенфельд. – Завтра устроим чтения. Милорд, согласны? Посмотрите, сколько желающих узнать содержимое вашей рукописи.

Виконт улыбнулся и кивнул в знак согласия.

До конца вечера никто не вспоминал про карточную игру и рулетку, все разговоры были только о Беовульфе, древних германцах и загадочном авторе.

Глава 3. Маргарита и утопленник

Несомненно, баденское утро отличается от парижского, венского или московского утра также же сильно, как отличается шампанское на завтрак от чая со сливками. В Бадене ярче светит солнце, люди улыбаются чаще и трава зеленее. Все-таки это курортный город, а в любом курортном городе жизнь течет по-особенному. Люди здесь сходятся быстрее и проще. Они куда доброжелательнее, чем те же самые люди, но в другом городе. Поэтому не успела Аня утром выйти из номера, как уже трижды ей пожелали «Guten Morgen».

– Guten Morgen! – сказал чопорный швейцар на лестнице.

– Guten Morgen! – приветствовала высокая немка в фойе.

– Guten Morgen! – воскликнул портье и неожиданно добавил. – О! Фройлен Анна, у меня для вас записка.

Аня удивилась.

– В самом деле? Для меня?

Портье улыбнулся и протянул ей лист белой бумаги, сложенный в два раза. Аня прочитала записку и обрадовалась тому, что спустилась раньше отца и Кожухова. Она спрятала листок в крошечный ридикюль и огляделась. Не увидев ни одного знакомого лица, она успокоилась, насколько это было возможно.

Вот что было написано на листе плотной дорогой бумаги: «Дорогая Анна Александровна! Простите меня за бестактность, но я считаю, что нам необходимо познакомиться ближе. Уверена, что ваше доброе сердце не откажет мне в маленькой прихоти видеть вас сегодня в полдень возле новых купален. Ваша Маргарита Чепель».

Аня дождалась Евгения Евгеньевича и отца. Вместе они отправились завтракать. На Лихтенталевской алее, что вела к самому известному в Бадене месту – Конверсационсгаузу, было уже много гуляющих. Эта разномастная космополитическая публика плыла бело-голубой волной, шуршала подолами, стучала каблуками. Аня любовалась. Сколько разных лиц. Ей встречались южные глаза испанок, тонкие острые мордочки французских гризеток, широкие русские лица. Наконец, взгляд ее наткнулся на мужчину лет пятидесяти с лицом, которое в равной степени могло принадлежать немцу, русскому или англичанину. Что удивительно мужчина внимательно рассматривал всю их троицу, переводя взгляд с Александра Корфа на Аню, а с Ани на Кожухова и назад. С минуту он колебался, но как только они поравнялись, бодро протянул руку Корфу.

– Александр Николаевич, а ведь я вас узнал! Помните ли вы меня? – заговорил мужчина. – Не помните? Вижу по глазам, что не помните. Помилуйте! А между тем мы с вами уже в третий раз встречаемся.

Корф вглядывался в лицо незнакомца, но без особого усердия. Мало ли кого и где он встречал. Вокруг него всегда много людей. Что же теперь всех помнить?

– А вечер у графини Разумовской? Это было аккурат после вашего громкого исчезновения и не менее громкого возвращения, – старался незнакомец.

Корф покачал головой.

– А еще был случай в Берлине, – не унимался толстый господин.

Корф не ответил.

– Впрочем, – человек махнул рукой. – Позвольте мне вам отрекомендоваться еще раз. Афанасий Ипполитович Киселев.

Афанасий Ипполитович или как его звали за глаза «Ипполитка» был известен тем, что перемещался от одного курорта к другому и годами не появлялся в своем разоренном поместье под Москвой. Он был бы в крайней нужде, если бы не его замечательная способность заводить дружбу с богатыми и известными соотечественниками. Киселев мог запросто подойти на улице к важному чиновнику или наследнику, проматывающему огромное состояние своих предков. И никогда такое знакомство не выглядело навязчивым, и ни в коем случае не становилось обременительным для важных господ. Более того, еще неизвестно, кто более оставался в выигрыше: Киселев, живший на пожертвования своих благотворителей, или же сами благотворители. Дело в том, что Ипполитка был кладезем знаний. Знания его были исключительно прикладные. Он знал все сплетни и что важно, знал, какие из них лживые, а какие нет.

Как-то само собой получилось, что в кофейню они отправились вместе. Весь оставшийся путь Киселев говорил и говорил. И все, что он рассказывал, было интересно. Оказывается, совсем недавно в Бадене случилось два невероятных скандала. Первый из них был крайне деликатен. От князя Урусова бежала жена. Она сбежала с любовником, гвардейцем двадцати семи лет. Что примечательно, беглянка была на восьмом месяце беременности. Событие было совсем свежо, в Бадене его еще не пережевали до конца.

– Знали бы вы, какие у нее глаза! – воскликнул Киселев. – Ах, это была удивительная женщина!

– Почему собственно была? – спросила Аня.

– А потому, милое дитя, что теперь она персона нон грата. Ни в одном приличном доме ее не примут.

Киселев тяжело вздохнул, показывая тем, что он ужасно сочувствует княгине Урусовой.

– Муж ее был, как бы вам сказать… ни то, чтобы плохой человек. Но ему было шестьдесят семь лет, и к своей жене он был совершенно безразличен. Он любит только рулетку и долгий здоровый сон. Поговаривают, что ребенок был вовсе не его.

– А второй скандал? – спросил Корф, когда они вчетвером усаживались за круглый столик.

– О! Это было дело совсем иного толка. Убийство!

– Убийство? В Бадене? – удивился Корф.

– Да, при этом странное. Знаете старые купальни? В целом, замечательные купальни. Рекомендую! Тем более что сейчас туда никто не ходит. Так вот, в прошлый четверг в ванне номер девять был найден мертвец. Это был англичанин, самый заурядный, ничего особенного, даже без пэрского титула. Представьте себе, его утопили. Как выяснили доктора, его сначала опоили снотворным, а уж после утопили.

– Ну и ну! Весело в Бадене, – заметил Кожухов. – Топят порядочных людей, воруют чужих жен, бриллиантовые ожерелья и серебряные часы.

На минуту разговор остановился. Киселев занялся своим завтраком, за который он, конечно, не будет платить. Корф, сидевший боком к столу, закинул ногу на ногу и разложил на своем толстом колене свежий номер Allgemeine Zeitung. Кожухов подозвал официанта и что-то сказал ему на немецком. Аня огляделась. Они сидели за столиком на веранде и с ее места хорошо были видны ворота сада, через них нескончаемым потоком сочилась беззаботная публика. Ане показалось, что она увидела знакомую шляпку. Однако рассмотреть ее хозяйку Ане снова не удалось. Ее отвлек Киселев, он только что разделался с яичницей и готов был приступить к новым рассказам.

– Анна Александровна, должен вам признаться, что и ваш приезд наделал много шума в маленьком баденском обществе, – глаза Киселева блеснули.

– Отчего же? – спросила Аня.

– От того, что всем тут известно, кто таков Марк Аладьев, и от чего он не едет на родину.

Эти слова произвели на всех троих огромный эффект. Корф выпустил из рук газету и впился глазами в Киселева.

– Кто же, по-вашему, Марк Аладьев? – спросил он высоким голосом, не похожим на его собственный.

– Преступник и поджигатель. Хотя я немного погорячился, сказав, что все об этом знают. Нет, далеко не все, не беспокойтесь об этом, – сказал Киселев.

– С чего бы нам беспокоиться? – уже с некоторым вызовом в голосе спросил Корф.

– О, прости меня, Александр Николаевич, я не так выразился, – примеряющим тоном, но с прежним лукавством в глазах сказал Киселев. – Ведь он ваш дальний родственник. Вот я и подумал… Дурная моя голова.

– Давно Аладьев в Бадене? – спросил Кожухов.

– Уже как две недели. Сидит тише воды, ниже травы. Однако…

– Однако, – грозно повторил Корф.

– Однако вот, что странно. Тут он выдает свою сводную сестру Маргариту за кузину, в то время, как я точно знаю, что находятся они в иных отношениях. И у меня есть основания полагать, что он так поступает неспроста.

– Но у вас наверняка есть догадки? – спросила Аня.

– Что? Нет-нет, – принялся отнекиваться Киселев. – Догадки – это не по моей части. Я, знаете ли, люблю факты.

– И что говорят факты? – не унималась Аня.

– Что излишне много совпадений, – Киселев задумался. – Вот смотрите, Анна Александровна.

Киселев положил на стол свою пухлую ручку и начал загибать коротенькие пальцы:

– Я вижу целый ряд странных совпадений. Во-первых, в том же самом отеле, в котором остановились Марк Аладьев и Маргарита Чепель, поселилась наследница огромного состояния Стефания Радзивилл. Во-вторых, в том же самом отеле поселились, наконец, и вы сами. Более того, там же стоит виконт Даун со своим таинственным и многообещающим манускриптом. Что интересно, вскоре после приезда виконта, убивают некому неизвестного и очень скоромного британца.

Киселев взял небольшую паузу и оглядел присутствующих.

– А еще вчерашняя кража! Бриллиантовое ожерелье пропадает не в какой-нибудь второсортной гостинице, а именно в гранд-отеле Европа.

– Вы и об этом знаете? – удивилась Аня.

– Конечно, знаю. Более того, я даже знаю о том, что в прачечной было найдено ведро, наполненное серебряными часами.

– И что вы думаете?

– Тут, Анна Александровна, есть о чем поразмыслить. Я полагаю, что все это так или иначе связано. И ведро, и ожерелье, и даже этот несчастный англичанин.

– Вот так дела! – на этот раз удивился Корф. – Вы, Афанасий Ипполитович, что-то с чем-то.

Все смотрели на Киселева, но он молчал, наслаждаясь произведенным впечатлением.

– Хорошо с вами, но сейчас мне пора бежать. Я обещал генералу Каменскому маленькую экскурсию по Бадену. Прощайте!

Киселев живо вскочил, раскланялся и весело зашагал в сторону парка.

После завтрака Александр Корф решил идти в казино, ему хотелось проверить на деле свою теорию игры в рулетку. Аню он оставил заботам Кожухова.

Анна, которая все утро ждала случая показать записку от Маргариты Кожухову, вытащила лист бумаги из сумочки, и не говоря ни слова, протянула его Евгению Евгеньевичу. Кожухов быстро пробежал глазами по записке, свернул ее надвое и вернул Ане.

– Ты проводишь меня? – спросила она.

– Если хочешь.

Дорога до купален была все время в гору. Она вилась по узким улочкам, петляла, петляла и, наконец, выходила на самую верхнюю в городе улицу, по одну сторону которой стояли бело-серые дома, по другую – редкий лес. Улица оказалась на удивление многолюдной.

Вот прошла мимо строгая гувернантка, она вела за руки двух совершенно одинаковых мальчиков. Дети отставали меньше чем на полшага, что позволяло им переглядываться у нее за спиной и дразнить друг друга.

«Наверное, англичанка, – подумала Аня. – Только англичанки способны к такому спокойствию».

Затем проплыла немка огромных размеров, рядом с ней шел высокий костлявый мужчина.

«Вот так парочка, полная противоположность друг друга».

Дальше прошли две женщины, слишком пышно одетые для утра.

«Русские», – догадалась Аня.

Ей надоело разглядывать прохожих, она обратилась к Кожухову:

– Что ты думаешь о сплетнях Киселева?

– Я думаю, что они очень любопытны, – ответил Евгений Евгеньевич.

– Что же в них любопытного?

– Например, он откровенно рассказал о причине прибытия в Баден Марка Аладьева.

– Разве? – удивилась Аня. – И зачем же он приехал?

– Он здесь из-за Стефании Радзивилл. Понимаешь, Стефания – не просто хорошая партия, она… – Евгений Евгеньевич не докончил фразу, он так и не смог подобрать нужного эпитета.

– Странно, что я ничего подобного в словах Киселева не услышала.

– Киселев совсем не так прост, как кажется. При всей обильности, речь его была расчетлива, и он точно знал, какого эффекта хочет добиться, – Кожухов помолчал немного и продолжил. – Марк… признаюсь, я наблюдал за жизнью Марка последние два года. Я чувствовал, как будто дело между нами не кончено и нам еще предстоит встретиться. Хотел быть наготове. Его жизнь в Америке примечательна, есть что рассказать.

– Что же? Расскажешь?

– Вместе с Маргаритой он открыл сеть парикмахерских. Деньги на это предприятие они получили с помощью темной и сомнительной истории.

– Неужели они разбогатели? – удивилась Аня.

– И да, и нет. Судя по тому, какой образ жизни они вели, деньги у них были. Но, знаешь, Аня, все это странно.

– Просто ты не веришь, что Марк способен сделать хоть что-то путное.

Кожухов посмотрел на Аню с удивлением.

– Ба! Не может быть, – сказал он.

– Чего не может быть?

– Ты все еще защищаешь его.

– Это неправда, – Аню обидели эти слова.

– Правда, – твердо сказал Евгений Евгеньевич.

Ане ужасно хотелось что-то ответить, возразить, объяснить, но слова не шли, и она решила заговорить о Маргарите.

– А Маргарита?

– А что Маргарита?

– Мне кажется, она очень умна.

– Умна? – Кожухов усмехнулся. – Аня, это смешно. Она просто животное, которое только и думает о том, чтобы удовлетворить свои потребности.

Они сбавили шаг и шли сейчас очень медленно, почти касаясь друг друга. Сердце у Ани забилось быстрее, то ли от предстоящей встречи с Маргаритой, то ли от того, что он шел так близко. А может быть из-за того, что неумолимо приближался момент, когда она и Марк должны будут объясниться.

Дорога резко взяла вправо и с разбега клином уперлась в решетчатые ворота. Купальни окружал старый сад, он был огорожен низким забором. Евгений Евгеньевич остался ждать на дороге, а Аня отправилась на поиски Маргариты.

Найти ее не составило труда. Она сидела возле маленького фонтана прямо перед входом в купальни.

– Я жду вас тут уже целую вечность, – такими словами Чепель встретила Аню, но тут же сменила гнев на милость, улыбнулась и спросила, – Вы пришли одна?

– Нет, меня проводил Евгений Евгеньевич.

– А! Этот! Анна Александровна, как вы его выносите? Какой неприятный человек.

«И он о вас не лучшего мнения», – подумала Аня.

Маргарита огляделась, взгляд ее упал на каменную скамью под низкими кустистыми деревьями.

– Идемте сюда, – сказала она Анне мягким, почти нежным голосом и взяла ее за руку.

Когда они сели на скамью, она все еще держала Анину руку.

– Вот теперь я вижу, за что он вас так любит, – в голосе Маргариты звучал и вызов, и сожаление и что-то еще, чего Аня не могла понять. – Такая хрупкая, добрая. И глаза! А, знаете, от чего у вас такие глаза?

– Какие? – спросила Аня.

– Грустные.

– От чего?

– Вовсе не от того, что вы грустите, – Маргарита чуть усмехнулась. – А от того, что у вас уголки глаз опущены. А мужчины голову себе ломают, думают, как вас развеселить. Дурачье! Зря стараются. Так ведь?

Аню не покидало ощущение, что она имеет дело с ядовитой змеей и нужно быть осмотрительной, потому как при любом движении гадюка молниеносно бросится и укусит.

– Зачем вы меня звали?

– Я, Анна Александровна, прекрасно понимаю цель вашего визита в Баден-Баден. Хотите его мучить? Вам не дает покоя, что он счастлив и без вас?

Аня встрепенулась, хотела протестовать, но Маргарита перебила ее.

– Думаете, я не знаю, что Марк был в вас влюблен?

Аня не могла ответить, потому что это было неправдой. Между ней и Марком всегда была симпатия, но ничего похожего на влюбленность не было, и быть не могло.

«Здесь хитрая и странная игра», – подумала Аня.

– Я позвала вас, чтобы объясниться. Мы с Марком счастливы и очень любим друг друга. Чтобы вы там не думали, он может быть счастлив только со мной. О вас он уже давно забыл.

Аня ни на секунду не поверила Маргарите и сейчас вспомнила слова Кожухова о том, что эта женщина только о том думает, как удовлетворить свои потребности.

«Но какие? Чего она добивается? – и тут Анне в голову пришла простая мысль. – А что если Маргарита сама в это верит? Что если она, действительно, глупа и ревнива?»

– Маргарита Васильевна, вы не знаете наших отношений с Марком. Тут не о чем говорить. Прощайте.

Аня встала и хотела уйти, но Маргарита сильной крепкой рукой ухватила ее за запястье. Напоследок она сказала всего несколько слов, но они все изменили:

– А ведь это я заставила Марка бежать после пожара. Он не хотел. Он все порывался объясниться с вами.

Эти злые липкие слова преследовали Аню всю дорогу назад, которую они прошли с Евгением Евгеньевичем в полном молчании. Она думала о том, что если бы Марк не познакомился с Маргаритой, все было бы иначе.

Несмотря на то, что это встреча была короткой и с первого взгляда бессмысленной, Аня хорошо понимала, чего добивалась Маргарита, и ей было больно осознать, что она получила желаемое.

Всю свою жизнь Аня старалась быть достойной. Она всегда чересчур сильно старалась. И вот сейчас она увидела себя со стороны глазами Маргариты Чепель: хорошая девочка и ничего больше. Чепель смотрела на нее с превосходством и даже сожалением. Это больно ударило Аню по самолюбию. В одно и то же время она почувствовала жалость и злость на саму себя.

Так уж вышло, что жизнь забросила Аню, маленькую, худенькую, ничем не интересную девочку, в мир гигантов. Она оказалась среди людей самых сложных и сильных характеров. Этот враждебный мир с детства пугал и волновал Аню. Она смотрела на этих людей снизу вверх и не понимала, из чего они сделаны.

Аня любовалась этими людьми и мечтала о том, что и она будет особенной. Ей хотелось найти свое призвание, место, которое она займет по праву сильных. Аня была девочкой увлекающейся, ей нравилось все. Нравилось играть на фортепиано, нравилось петь, нравилось сочинять истории. Она хваталась за все подряд и от того топталась на месте. Шли годы, Аня искала, пробовала и не находила. И наверное так никогда бы не нашла, если бы не получила однажды очень простой и вместе с тем совершенно невыполнимый совет: «А ты, Аня, просто делай». И Анна Корф начала писать свой роман. Каждое утро она садилась за тесный стол и писала. Она сочиняла даже тогда, когда не хотелось или было грустно, или она болела. В назначенный час она садилась за стол, раскладывала лист бумаги, брала перо и начинала слово за словом рисовать историю. Так вышел недурной для первого раза роман. Не бог весть что, однако, и у него нашлись свои читатели. Аня стала писательницей.

Последние несколько лет ей казалось, что и она нашла свое место в мире титанов. Наконец, она стала особенной. Однако после разговора с Маргаритой ее уверенность в этом пошатнулась, и она снова почувствовала себя маленькой и никчемной.

Глава 4. Человек в черном сюртуке

Как только Аня в сопровождении Кожухова вошла в отель, она сразу поняла: здесь что-то стряслось. Это было очевидно и по тому, что швейцар не открыл им входную дверь, и по тому, как странно вели себя люди в атриуме. Аню удивили звуки. Они были приглушенными, как бывает в доме, где лежит тяжело больной человек. Вдруг стало слышно, как ходят настенные часы, как пожилой господин в дальнем углу переворачивает газетную страницу, как шепчутся две крошечные старушки у стойки портье.

Аня увидела Марка, он сидел в кресле понурый и поглядывал на Маргариту. Она стояла недалеко от него и тихо разговаривала с Франческо Моретти. Итальянец придерживал Маргариту за локоть, и именно на этот локоть смотрел Марк.

Но более всего внимание Анны привлек человек в черном сюртуке. Он походил на цаплю, которая на секунду приземлилась среди болот, но скоро снова взлетит. Человек имел тонкие слишком длинные ноги и такие же длинные руки. Весь его вид был до того неловок и странен, что он сразу же бросался в глаза. Человек поминутно одергивал полы сюртуку, который был ему короток в рукавах.

Ане хотелось взглянуть на его лицо, но он стоял к ней спиной. Загадочный человек разговаривал с хозяином отеля. В отличие от внешнего вида его голос был приятным и уверенным. Тихий вкрадчивый баритон не только сглаживал впечатление от его нелепого внешнего вида, но более того делал его приятным и даже интересным мужчиной.

Наконец, он повернулся вполоборота и первое, что заметила Аня: его цепкий взгляд. Он как будто щупал глазами. В руках человек держал изрядно потертую кожаную папку и трогательно прижимал ее к груди.

Спустя несколько часов во время позднего ужина в столовой Розенфельда Аня снова встретила этого человека. Это был следователь из баденского полицейского участка.

Было уже около одиннадцати вечера, в столовой собралась та же компания, что и вчера. Однако имелась небольшая замена: на ужине не было лорда Дауна, зато вместо него присутствовал человек в черном сюртуке.

Сегодня столовая выглядела иначе. Привычное яркое освещение сменил полумрак. Вся комната освещалась двумя канделябрами на массивном обеденном столе и еще тремя свечами в подсвечниках, расставленных возле окон. По просторной комнате гуляли причудливые тени, все было таинственно и мрачно.

Это была та же зала, что и вчера, но теперь роскошные мягкие кресла, обитые шелком медного цвета, заменили строгие кожаные кресла с высокими спинками и неудобными подлокотниками. Со стола исчезли цветы, нарядная скатерть и богатый сервиз. Сервировка была самой скоромной. Ставни на окнах закрыты.

В столовой было тихо, несмотря на то, что в ней собралось немало гостей. Все молчали и старались не смотреть друг на друга. Посреди столовой стоял хозяин отеля. Его всегда безупречный костюм сейчас выглядел неряшливо. Сюртук был расстегнут, шейный платок съехал на бок. Но больше всего поражал цвет платка. Вернер Розенфельд имел привычку менять шейный платок трижды в день. Цвет платка зависел от времени суток: утром на нем всегда был синий платок, в обед – зеленый, вечером – красный или бордовый. Сейчас же, хоть и был поздний вечер, Розенфельд носил синий платок.

Анне вспомнился рассказ Кожухова о хозяине отеля. В молодости Розенфельд даже и не помышлял о том, чтобы заниматься гостиничным делом. Он мечтал стать ученым. Вернер изучал философию и делал большие успехи. Однако случилось следующее: его старший брат, который должен был унаследовать от отца семейное дело, а точнее эту самую гостиницу, неожиданно умер. Не прошло и двух лет, как за ним последовал отец. Вернеру Розенфельду ничего не оставалось, как заняться делами отеля.

Старик Розенфельд оставил отель в идеальном состоянии. Это был человек, преданный своему делу и входивший во все нюансы, даже самые пустячные. В делах отеля был порядок, Вернеру нужно было лишь следовать заведенным правилам. Так он и делал многие годы. Он ровным счетом ничего не изменил с тех времен, как отелем управлял его отец. Шли годы, и долгое время отель работал, как хорошо отлаженный механизм. Однако жизнь идет вперед и не идти вместе с ней, значит отставать.

Что удивительно это отставание даже и сейчас не было заметно постороннему взгляду. В отеле всегда было много гостей и непросто гостей, а знаменитостей, больших сановников и самой отборной аристократии. Но цифры говорили о том, что отель находится на грани банкротства. Требовались нововведения и структурные изменения. Нужно было думать о том, как сокращать расходы. Но тем временем расходы только росли, и Розенфельд понятия не имел, что с этим делать.

Вернер Розенфельд был человеком умным, ответственным, аккуратным в делах. Он хорошо справлялся с линейными задачами, в которых результат зависел о количества приложенных усилий. Но проблема, с которой он столкнулся, требовала от него гибкости, смекалки и, в конце концов, творчества. Ничего этого у Розенфельда не было.

И вот несколько лет назад он получил первое предложение продать отель. Розенфельд отказался и продолжал бесстрашно сражаться. При всем своем мягкосердечии он проявил необыкновенную стойкость. Но время шло, и он все больше запутывался в долгах. Последние полгода отчеты говорили, что затраты на содержание отеля превышают доход. Розенфельд отчаялся и в самый темный момент его жизни он получил новое предложение: отель хотели купить. Кто был новым покупателем, Кожухов не знал и даже не догадывался.

Аня подошла поближе к Розенфельду и следователю и стала прислушиваться к их разговору.

– Дело громкое. Следует закрыть его как можно скорее. Я получил в помощники еще двух детективов, они скоро прибудут и останутся дежурить на ночь, – последнюю фразу следователь нарочно сказал так громко, чтобы его могли слышать все присутствующие. – Однако исход дела зависит не только от нас, но и от вас, герр Розенфельд. Ваши гости – люди уважаемые и занимающие самое высокое положение в обществе. Я не могу повлиять на них, но вы можете. Ваша задача убедить их сотрудничать с полицией.

На этом разговор между ними прервался, и Розенфельд вышел вперед и сделал движение рукой, приглашая собравшихся подойти поближе. Он начал свою речь тихим севшим голосом.

– Уважаемые дамы и господа, вы уже, конечно, слышали о том, что произошло в нашем отеле, – он тяжело вздохнул. – Прошлой ночью был убит лорд Даун. Он был отравлен во время вчерашнего обеда. Смерть виконта – огромная утрата, но более всего беспокоят обстоятельства его насильственной смерти. Полицией Баден-Бадена будет проведено самое тщательное расследование, и я верю, что преступник будет изобличен и понесет наказание. Никогда прежде в нашем отеле не случалось подобной трагедии. Вы все знаете, как внимательно я отношусь к комфорту и безопасности наших гостей.

На этих словах Розенфельд беспомощно развел руками. Его движение, как будто говорило: «Но что я могу поделать?»

Слово взял следователь. Он вытащил из тонкой папки лист бумаги.

– Вот тут у меня предварительное заключение медицинского эксперта. Судя по этой бумаге, лорд Даун за час до смерти принял большое количество яда.

Тут следователь извлек второй лист бумаги.

– А это – показания коридорного. Согласно им лорд Даун сразу после ужина ушел в свое апартаменты и более уже не выходил. За весь вечер никто не входил в его комнату, и никто из нее не выходил.

Лица у собравшихся посерели еще больше. Никто ничего не сказал и не спросил. С самого полудня эту историю обсуждали во всех номерах, в коридорах, в отдаленных уголках атриума, на кухне и в прачечной. Сейчас же все стояли вокруг детектива, слушали его вполуха, и каждый продолжал мысленно задаваться вопросом: «Кто мог подсыпать яд во время обеда? Прислуга? Один из нас?» Каждый силился вспомнить, заходил ли кто-то посторонний.

В то время как в столовой все слушали рассказ следователя, невидимая рука вставила длинный латунный ключ в замочную скважину двери с вензелями президентского номера на последнем этаже, дважды повернула его вправо и толкнула дверь. Никем незамеченный человек зашел в апартаменты лорда Дауна. Он тихо прикрыл за собой дверь и приступил к поискам. Он точно знал, что ищет. Ему нужна была шкатулка из темного ореха, которая в свою очередь, была помещена в бархатный мешочек. Человек не спешил, он действовал обстоятельно и спокойно: старательно выдвигал и задвигал ящики письменного стола и секретера, тщательно перебирал сорочки в платяном шкафу. Но чем дольше он искал, тем быстрее и сбивчивее становились его движения. Спустя десять минут он уже хаотично бросался от одного предмета мебели к другому.

Он успокоился только, когда вошел в спальню покойного лорда. К нему вернулась прежняя четкость движений и продуманность действий. Незнакомец огляделся. В углу спальни возле маленького столика он заметил груду чемоданов. Все они были из темно-коричневой кожи и явно принадлежали к одной коллекции. Прежде всего, незнакомец высвободил самый нижний чемодан и оказался совершенно прав. На дне огромного чемодана под книгами и старыми тетрадями лежало то, что он искал. Бархатный мешок, в нем шкатулка, в шкатулке старая рукопись. Человек удостоверился, что манускрипт на месте, вновь положил его в шкатулку и бесшумно покинул апартаменты. Он закрыл дверь на ключ и направился к лестнице.

Стоило следователю закончить речь, как гости оживились и стали наперебой задавать вопросы.

– А что если отравят кого-нибудь еще? – свой вопрос Маргарита адресовала как следователю, так и Розенфельду. – Что предпринято для нашей безопасности? И где, в конце концов, мое ожерелье?

– Могу ли я попасть в апартаменты лорда? – спросил Чарльз Райт. – Мне необходимо проверить на месте ли рукопись.

– У вас есть подозреваемые? – поинтересовался Корф.

– Будут ли допросы? – спросил Франческо Моретти.

Следователь не ответил ни на один из этих вопросов, он только заверил всех, что работа будет проведена самая тщательная, раскланялся и удалился.

В след за ним из столовой потянулись и все остальные. В дверях рядом с Аней оказался Марк, он шел совсем близко. Кончиками пальцев он дотронулся до ее запястья. Аня одернула руку, словно ее обожгло. Она бросила быстрый взгляд на Марка и увидела, как он одними только губами беззвучно сказал: «Мне нужно тебя видеть. Завтра перед рассветом на южной галерее».

Ане показалось, что она забыла, как дышать. Только в своей комнате она смогла громко и с хрипом вдохнуть воздух. Она села на стул возле письменного стола и просидела так около часа.

– Лапушка Анна Александровна, вы сама не своя! – воскликнула Зоя, когда пришла готовить Аню ко сну. – Что вы сидите в темноте? И какая бледная! Вы плакали?

– Я не плакала, Зоя! С чего мне плакать? – сказала Аня и хлюпнула носом.

– Вот так дела! Кто вас расстроил? Это вы из-за лорда Дауна?

– Ах, нет. Причем тут лорд Даун. Марк!

– Что Марк?

– Он попросил меня о встречи.

Зоя чуть взвизгнула.

– Анна Александровна, я этого боялась. Вы пойдете?

– Нет! Ни за что не пойду, – Аня ответила поспешно, будто боялась что передумает.

– Вот и правильно, – сказала Зоя. – Ничего нового он вам не скажет. Станет жалиться на судьбу, охать и ахать. А вы его, конечно, пожалеете и денег дадите. Я вас знаю.

Ане не понравились Зоины слова, но она должна была признать, что в них есть доля правды. Марк имел на нее огромное влияние и умел обезоружить Аню даже, если она предпринимала все, чтобы этого не случилось.

Марк был натурой противоречивой и это противоречие, как ни странно, нравилось женщинам. Он всегда неистово желал денег, даже не денег, а роскошной жизни, но никогда этого не имел. Ему бы прибиться к какой-нибудь богатой вдовушке и радовать ее своими тончайшими греческими чертами. Но Марк желал обладать самой красивой женщиной. Та пропасть, что стояла между его желаниями и возможностями делали его в глазах женщин загадочным персонажем. Даже Аня, которая хорошо знала Марка и отчасти понимала его мотивы, не всегда могла устоять перед ним.

– А что же произошло с лордом? – Зоя прервала череду Аниных мыслей.

– Представь себе, он был отравлен за обедом!

– Это я слышала. Но почему?

– Никто не знает. Но будет расследование. Наверняка, нас всех допросят. Получается, те, кто был вчера на обеде Розенфельда, видели его последними. Более того, совершенно точно известно, что яд лорд принял именно за обедом.

– Наверняка его убили из-за женщины, – предположила Зоя.

– Зоя! С чего ты взяла?

– Ну, знаете, после нашего Марка виконт тут был первым красавцем.

– Что с того? Чепуху говоришь.

– А может дело в наследниках? – Зоя выдвинула новую теорию. – Ведь у него не было ни жены, ни детей. Кто теперь получит его состояние и титул?

– Я уверена, что дело не в женщине и не в деньгах, – сказала Аня.

– В чем же тогда?

– В рукописи, – таинственно прошептала Аня. – У виконта во владении была редкая литературная находка – старинная рукопись.

Зоечка посмотрела на Аню недоверчиво.

– Очень дорогая, – пояснила Аня, но горничная, кажется, все равно не поверила.

– Нет, Анна Александровна, дело в женщине, – отмахнулась Зоя.

– Что же мне делать с Марком? – Аня неожиданно перевела тему. – Он будет меня ждать.

Последние слова прозвучали жалобно, словно Аня выпрашивала разрешение у Зои пойти на злополучную встречу.

– Зачем вы спрашиваете? Все равно пойдете. Но денег ему не обещайте! А то я все расскажу Евгению Евгеньевичу, – строго сказала Зоя.

После этого разговора Аня еще долго не могла заснуть. «Идти или не идти», – думала она, хотя на деле ответ ей был давно известен.

Глава 5. А вот и манускрипт!

Наутро Аня оказалась перед сложным выбором. Ни одно платье, привезенное в Баден, не подходило для траурной обстановки. Во всем гардеробе можно было отыскать лишь два наряда, которые худо-бедно могли подойти. Одно из них, пошитое в Париже в ателье мадемуазель Катрин, было темно-синим. Однако из-за обилия белоснежных кружев оно имело слишком легкомысленный вид. Второе платье Аня выпросила у своей тетки, первой модницы Самары. Оно было серым и достаточно строгим. Сомнения в выборе платья разрешила Зоечка. Она предложила надеть синее, Аня из чувства противоречия выбрала серое.

Встреча с Марком была назначена в открытой галерее. Аня отправилась туда одна, несмотря на то, что Зоя умоляла взять ее с собой. Анна шла по галерее, задевая платьем то стул, то стол. Солнце только-только встало, и было еще прохладно и сыро. Аня чувствовала, что ее знобит. В галерее никого не было, отель спал.

Когда Аня увидела Марка, первым порывом было бежать. Но она твердо решила поговорить и уже больше не иметь с ним никаких дел. Марк стоял возле плетеного стула, но не садился. Аня остановилась в двух шагах, посмотрела на него и почему-то вспомнила бурые, отсыревшие фасады Петербурга, промозглый дождь и ветер. Ей было неуютно с Марком.

Он начал что-то говорил, но это были пустые выхолощенные слова. Аня ждала другого. Марк говорил, Аня молчала. Он сбился на полуслове, просунул холеный палец между белой шеей и тугим воротничком сорочки, тяжело сглотнул.

– Анна Александровна, что вы молчите? – его хладнокровие и отчуждение исчезли.

Он смотрел на нее так, как будто молил о чем-то.

– Я пойду, Марк Васильевич. Нам не о чем говорить.

Марк качнулся, вытянул руку, оперся о спинку стула. Лицо его изменилось.

– Аня, не уходите. Я долго ждал этого разговора. Действительно, я все ни то говорю. Знаете, сколько раз я репетировал этот разговор?

Он перевел дыхание.

– Несчетное количество раз…

– Мне не нравится ваша Маргарита, – вдруг сказала Аня. – Бог знает на что она способна. Но вы не такой.

Аня посмотрела серьезно на Марка и повторила.

– Вы не такой.

– Такой! Анна Александровна, такой. Да что там! Я хуже!

– Старая песня! Бросайте это! Я много раз слышала, как вы каетесь.

Марк нахмурился, опустил глаза.

– Всему виной эта вероломная женщина, – начала Аня, но Марк не дал ей досказать мысль.

– Аня! Я в долгах! В страшных долгах. И в этот раз уже ничто не спасет меня, – он произнес это быстро, словно боялся, что Аня перебьет и не дослушает.

– Но как же ваши парикмахерские, где бреют за две минуты? – удивилась Аня.

– Я потерял на этом деле целое состояние. Причем, как вы понимаете, это было не мое состояние.

– И что теперь?

– Я всегда могу застрелиться, – Марк вымученно улыбнулся. – Или могу удачно жениться.

– На ком?

– Могу на вас, – при этих словах какое-то стертое годами чувство появилось на его лице и тут же исчезло. – Но ведь вы за меня не пойдете.

– Вы странно шутите, Марк.

– Да, я шучу.

Они помолчали. Марк все еще держался за спинку стула так крепко, что костяшки пальцев стали мелового цвета.

– Аня, вы знаете меня лучше, чем кто-либо другой. Знаете меня таким, каким я являюсь на самом деле. Но есть люди, которые видят меня в ином свете. Для них я богатый и подающий большие надежды молодой человек. И кто знает! Может, мне повезет.

– Вы говорите о Стефании Радзивилл? – спросила Аня.

– Да, я говорю о Стефании.

– А как же Маргарита?

– Это ее идея женить меня, – признался Марк.

– Что же она сама не идет замуж?

– Она была уже трижды. Теперь, видимо, моя очередь.

Почему-то от этих слов Ане стало смешно, и она откровенно и громко рассмеялась.

– Ей богу, что вы за люди! Марк! Как вы до этого дошли? – Аня почти выкрикнула эти слова.

– Ну, знаете, Аня! Вы сейчас несправедливы. Обстоятельства…

Аня перебила его.

– Ой ли! Какие обстоятельства?! – слова ее прозвучали непривычно грубо, Марк обиделся и ответил озлобленно:

– Не все получают то, что хотят. Не нужно далеко ходить за примером. Даже ваш Кожухов, например. А уж я-то ему неровня. Какой исполин! И тот не имеет, чего хочет. А я маленький слабенький человечишка.

Он задел за больное и понял это. Однако не в силах остановиться, Марк продолжил.

– Ваш Кожухов всю жизнь идет к простой и понятной цели. И в его способностях нельзя сомневаться. Но посмотрите на него теперь, как он скис.

Аня знала, что стоило промолчать, но зачем-то спросила:

– И почему же он, по-вашему, скис?

– Неважно. Аня, я не о том хотел… – Марк замялся, он понял, что разговор неизбежно кончится плохо.

– Нет уж, теперь доскажите, – настаивала Аня.

– Он никогда не сможет на вас жениться, – отрезал Аладьев.

Даже у Марка, который не любил Кожухова, эти слова прозвучали горько.

Аня отвернулась, постояла еще минуту и, не прощаясь, ушла. Она пересекла восточную часть галереи и завернула на северную. И тут было тихо и безлюдно. Аня остановилась у балюстрады, чтобы успокоить дыхание. Северная часть галереи смотрела на сад, который становился тем гуще, чем дальше отходил от стен отеля. Аня набрала полные легкие воздуха и с шумом выдохнула.

Тут Аня заметила фигуру. Сначала она подумала, что кто-то из работников ночной смены уходит домой. Но приглядевшись, Аня узнала в маленькой сухой фигурке Чарльза Райта. Он шагал по тропинке, загребая длинными носками ботинок пыль, и иногда спотыкался. Он часто оборачивался и от того продвигался довольно медленно. Все это показалось Анне странным. Она быстро сбежала по лестнице в вестибюль и проскользнула в дверь, что вела в сад. Аня осмотрелась, Райт уже исчез из виду. Но это было не страшно, потому как его следы были отчетливо видны на недавно подметенной дорожке.

Аня шла по следам, она не торопилась. Ей вовсе не хотелось, чтобы Райт увидел ее и понял, что она шпионит за ним. Однако вскоре тропинка из песка закончилась и началась узкая лесная дорожка. Аня поняла, что она покинула территорию отеля, которая не была огорожена. Пришлось ускорить шаг. Вскоре Аня увидела Райта, теперь он шел быстрым шагом, не оглядываясь и не останавливаясь.

Они добрались до плохенького старого забора, который местами покосился, а местами и вовсе отсутствовал. Райт, высоко поднимая ноги, прошел в одну из таких прорех. Аня подождала немного и прошла следом. Это было очень старое кладбище, мраморные доски завалились под тяжестью лет. Аня бросила взгляд на первую из них, на ней была выбита дата «1567-1594». Здесь все заросло высокой травой, и Аня цепляла колючки на подол своего чудесного платья. Она пробиралась по зарослям, пока не вышла на некое подобие аллеи. Это случилось как раз вовремя. Спина в сером сюртуке мелькнула последний раз и исчезла за тяжелой дверью старого склепа.

Аня тихонько подкралась к двери склепа. Она высоко подобрала юбки, чтобы не шуршать ими. К счастью для нее дверь осталась приотворенной. Аня подошла так близко, как только могла. Внутри шел разговор на немецком. В основном был слышан голос Райта, он звучал раздраженно. Аня, плохо знавшая немецкий, сначала ничего не могла разобрать. Она старательно вслушивалась и ничего не слышала. Прошло несколько минут прежде, чем она смогла выделить из потока знакомые слова, а потом и смысл всего высказывания. В одну секунду образ тихого и смирного человека разбился вдребезги. Теперь Аня слышала того Райта, с которым ей прежде не доводилось сталкиваться.

– Глупый человек! Зачем нужно было брать манускрипт сюда. Вы должны его спрятать! Слышите меня! Спрятать! Есть у вас надежное место? Отвечайте, – звучал требовательный голос Райта.

– Нет, у меня нет такого места, – отвечал тихий и спокойный голос. – Именно поэтому я взял свиток с собой. Я могу хранить его у себя…

– Ни в коем случае, – перебил Райт. – Будет лучше, если вы вообще вывезете манускрипт из Бадена.

Он помолчал немного и добавил:

– Да, так будет лучше. А пока пусть он хранится здесь. Вот превосходное местечко. Дайте сюда, – потребовал Райт.

Аня слишком поздно догадалась, что разговор подошел к концу. Она так старательно прислушивалась к словам и мысленно переводила их смысл, что не заметила, как собеседники оказались у выхода. Шансов бежать уже не было. Аня прижалась к гранитовой стене склепа, зажмурилась, она была уверена, что еще миг и ее раскроют.

Она чувствовала спиной холодный гранит. Ей было до того страшно, что она не смела открыть глаза. Аня ждала, что сейчас ее окрикнут, но ничего не происходило. Она подождала еще несколько секунд и, набравшись храбрости, чуть приоткрыла глаза. Рядом с ней никого не было. Шагах в двадцати от нее среди деревьев она увидела удаляющуюся фигуру. Это был высокий человек в синем пальто. Тихо шелестела листва на кладбищенских деревьях, где-то вдалеке кричала охрипшая ворона. Аня не могла поверить своему счастью. Она опустила глаза и тут вдруг поняла, что подол ее платья полностью слился со стеной склепа. Цвет ее платья был точь-в-точь, как каменные плиты. Аня тихо рассмеялась и порадовалась тому, что не послушалась утром Зоечку.

Она проскользнула в приоткрытую дверь склепа. В темноте больно стукнулась обо что-то, тихонько вскрикнула и потерла ушибленный локоть. Аня стала осторожно нащупывать руками то, обо что ударилась, ее пальцы коснулись холодного камня. Потихоньку глаза стали привыкать к темноте, и она смогла разглядеть статую женщины без головы. Видимо раньше статуя стояла снаружи, но после того, как лишилась головы, ее затащили внутрь склепа и поставили у входа.

Мысли комом обрушились на Аню.

«Райт?»

«Получается, он украл манускрипт?»

«Быть может, он убил лорда Дауна?»

«Куда они все-таки спрятали бумаги?»

Тут Ане вспомнился темный слушок, что вчера вечером она услышала от Зои, а ей в свою очередь рассказал швейцар. Поговаривают, что лорд и ученый стали часто ссориться. И причиной тому был манускрипт. Лорд желал поскорее опубликовать записи автора «Беовульфа». Райт же настаивал на том, что нужно повременить.

Аня внимательно оглядела склеп. В углу она увидела лоскутное одеяло и тотчас бросилась к нему, подняла и начала трясти. Из одеяла сыпался мусор и мелкие камешки, никакого манускрипта под ним не было. Аня порывисто бросалась из одного угла в другой, ощупала ниши, но ничего не нашла. Ей казалось, что новые владельцы манускрипта вот-вот вернутся за ним.

Аня остановилась и стала прислушиваться к дребезжащей тишине. Ни звука не было слышно в склепе, и только тонкий свист ветра, который в какой-то щелке нашел себе путь в склеп, неприятно резал слух. Пытаясь понять, откуда задувает ветер, Аня тихо на цыпочках двинулась вперед. Она прикладывала ухо к стене, опускалась вниз, снова поднималась на цыпочки. Наконец, Аня увидела небольшой, в два пальца, разлом в стене, аккуратно ощупала его, просунула внутрь тонкую ладонь. Кончики пальцев коснулись чего-то мягкого и приятного на ощупь. Она ухватила содержимое и вытянула наружу. Это был черный бархатный чехол. Аня заглянула внутрь: без всяких сомнений там находился старинный манускрипт. Почти не дыша, она вытянула тугую трубку свернутых бумаг.

Изнеженные, грубые, в латексных перчатках, старые и юные, мужские и женские – самые разные руки на пути от одного столетия к другому касались этих листков. Было время, когда эти девственные страницы трогали только ласковые руки автора. Они то скручивали, то разглаживали их, оберегали от любопытных глаз. Но с тех пор как автор расстался со своим драгоценным пергаментом, тот зажил своей кочевой жизнью. Стал достоянием всех, а значит, никого. Иногда он обретал нового хозяина и долго лежал на одном месте, но потом ветер перемен нес его в иные края, в новые руки. И вот снова крепко закрученные страницы раскладывались на столе, разглаживались, и над ними склонялась чья-то голова, щурила близорукие глаза и вела скрюченным пальцем по строкам, шевелила губами.

Несколько месяцев назад манускрипт стал слугой сразу двух хозяев. Пожалуй, что никто прежде не знал истинную ценность этих бумаг так хорошо, как эти двое. Тут нет ничего удивительного, потому как Чарльз Райт и лорд Даун были страстными любителями древних текстов. Более того, за годы, посвященные коллекционированию, они стали профессионалами своего дела и, пожалуй, никто так хорошо не разбирался в древнеанглийском, как Чарльз Райт.

Чарльз Райт с детства любил книги. Даже больше чем любил. Он обожал книги и в них находил единственное свое счастье. Чарльз был четвертым и самым младшим сыном в семье репортера Бенджамина Райта. Когда-то дела отца шли прекрасно. Его охотно печатали, у него были известные и богатые покровители, среди которых – лорд Даун-старший. Однако жизнь в Лондоне и желание пустить пыль в глаза своим богатым друзьям со временем разорили Райта, и он оказался в долговой тюрьме. Неизвестно, чем кончилось бы дело, если бы не вмешательство лорда Дауна. Он оплатил долг семейства Райтов и выхлопотал Бенджамину место чиновника на военно-морской базе Королевского флота.

Взамен он попросил самый пустяк – отдать ему одного из четырех сыновей Райта. Дело в том, что единственный сын лорда Дауна, наследник титула, Кристофер воспитывался дома. Недавно он потерял мать, страдал от одиночества и нуждался в компании.

Супруги Райтов, не думая не секунды, предложили того сына, которого менее всего любили, то есть Чарльза. Действительно, любить или даже симпатизировать Чарльзу было непросто. Невзрачный, хрупкий, узкий в плечах и с глазами навыкат он на всех производил отталкивающее впечатление. Кроме того, он был нелюдим и неласков.

В доме лорда Дауна маленький Чарльз и вовсе превратился в тень. Отношения между Кристофером и Чарльзом не клеились. За несколько месяцев они сказали друг другу не более десятка слов. Каждый из них был настолько замкнут и погружен в свой собственный мир, что они просто не замечали друг друга. Лорд Даун-старший видел это и понимал, что из его затеи ничего не вышло, и уже хотел отослать Чарльза к родителям, как вдруг в одночасье все изменилось.

Как-то раз Чарльз, который часто тайком бегал в огромную библиотеку лорда, вошел туда и увидел распластанного на полу Кристофера, который о чем-то раздосадовано разговаривал сам с собой. Вокруг него были разбросаны книги. Чарльз хотел было уйти, однако что-то удержало его. Он подошел к горе раскиданных книг, сел, подвернув тонкие ноги под себя, и принялся складывать книги в аккуратную стопочку.

Кристофер приподнялся на локтях, внимательно посмотрел на Чарльза, вытянул из-под себя книгу и протянул ему.

– Читал? – спросил он.

– Читал, – спокойно ответил Чарльз, взял книгу и положил ее в стопку.

– А вот эту? – сын лорда протянул еще одну книгу, такую толстую, что он с трудом удерживал ее в одной руке.

– И эту читал, – Чарльз снова принял книгу и снова положил в стопку.

Кристофер встал на колени, порылся в кипе книг, вытащил одну, однако отложил ее в сторону и принялся снова копаться.

– Вот! – сказал он довольным тоном. – Эту ты точно не читал.

Чарльз процитировал первые строки книги.

Кристофер все больше и больше оживлялся.

– И я тоже все это читал! – он обвел глазами разбросанные на полу тома. – Понимаешь? Я перечитал все!

Кристофер забрался на гору книг и принялся прыгать на ней.

– Что с того? – удивился Чарльз. – Зачем же прыгать?

Он потянул Кристофера за полу сюртука. Тот соскользнул со своей вершины и книги рассыпались.

– Вот, смотри, – Чарльз поднял одну из них. – Книга… как бы правильно сказать… это не только то, что в ней написано. Книга и сама по себе ценная вещь, у нее своя история, своя жизнь. Книги, как люди: рождаются, живут и умирают.

– Да ты, брат, философ, – усмехнулся Кристофер.

Чарльз открыл книгу, которую держал в руках и протянул Кристоферу.

– Это очень редкий экземпляр. Эта книга находилась в коллекции французского кардинала. Видишь? Тут пометка. Кардинал имел самую богатую коллекцию книг во Франции. Все свои деньги он тратил на книги. Случилось так, что кардинала отлучили от церкви и прогнали. Коллекция была распродана и растаскана. И вот одна из его книг – тут – в моих руках.

Кристофер, страдавший острой, даже болезненной любознательностью, прочитавший почти всю библиотеку отца и знавший столько, сколько редко знает начитанный взрослый человек, захлебнулся от внутреннего удивления. Ведь он никогда прежде не смотрел на книги такими глазами. Он и подумать не мог, что вот эта старая книга, на которой он только что прыгал, имела такую сложную и интересную судьбу.

С того самого дня между Кристофером и Чарльзом завязалась самая крепкая дружба. Они неотступно следовали друг за другом в поездках, учебе, мыслях, увлечениях и работе. Коллекционирование книг превратилось для них в дело всей жизни. Чем старше они становились, тем богаче была их библиотека. Их работа продвигалась скачками, неровно. Иногда за несколько месяцев им удавалось раздобыть сразу несколько редчайших образцов. А иногда полгода проходили впустую.

Они жили книгами и ничего больше их не интересовало. Оба не пользовались успехом у женщин. И если с Райтом ответ на вопрос «Почему?» был очевиден, то с Кристофером все обстояло куда сложнее. Он был необыкновенно красив, имел самые изящные манеры и все-таки женщины его не любили. Всему виной были колючие глаза на обескровленном лице, которые как будто говорили: «Не подходи» и действительно никто не подходил.

В обществе Кристофер бывал редко, а если и бывал, то в основном молчал, вел себя тихо. Однако если вдруг он начинал говорить, то гул голосов тут же стихал, все настороженно слушали. Сложно сказать почему, но в нем чувствовалась зрелая сила. Непонятно откуда взяться этой силе у человека-теоретика, который ничего не пережил, не страдал, не боролся. Нельзя же, в конце концов, прожить жизнь через книги. И все-таки Кристоферу это удалось.

Дружба Дауна и Райта никогда не знала ни ссор, ни трещин. Они проживали жизнь так, как будто это был один человек и все их диалоги были разговором с самим собой. Однако все без исключения когда-нибудь заканчивается. Раздор между ними был посеян в тот час, когда они заговорили о судьбе манускрипта.

И вот сейчас это уникальное произведение находилось в руках Анны. Она понятия не имела, что с ним делать. Взять с собой? Оставить? Сообщить полицейскому-цапле? Так ничего не решив, Аня отправилась в отель, держа бархатный чехол в руке, так что каждый мог его видеть.

В вестибюль отеля Аня вошла с парадной лестницы. Никто не обратил на нее внимания, никто не заметил странную ношу в ее руке. При всем этом в атриуме было многолюдно. Правда, почти все общество сосредоточилось на маленьком пяточке возле стойки портье. Аня подошла поближе и заметила, что рядом со стойкой поставили огромный мольберт, а вместо картины там расположилась афиша в деревянной рамке. Аня пригляделась и ахнула.