Белая власть, казаки и крестьяне на Юге России. Противостояние и сотрудничество. 1918—1919

Революционные перемены и революционные кадры. Вожди и вожаки

В.Л. Махнач, рассуждая о возможностях государя вырваться из-под опеки заговорщиков во Пскове, в одной из своих лекций гипотетически представлял сцену крутых мер, с повешением генерала Н.В. Рузского, которые мог бы предпринять царь, и объяснял, отчего этого не произошло: «Не требуйте от человека, воспитанного в XIX веке, того, чтобы он вел себя как человек, воспитанный в XX веке или в XVIII веке. Императрица Елизавета Петровна так бы и поступила, даром что дама. Но она-то была человеком XVIII века. И она бы победила. Но не только император Николай, но даже такой святорусский богатырь, как его отец, император-миротворец Александр Третий внутренне не решился бы отдать такой приказ. Ну не так они уже были воспитаны!» Накануне Великой войны даже плакатные образы императора Вильгельма в жанре «великого рулевого» воспринимались как безвкусица. Первая мировая война завершала долгий XIX в. Наступало новое время, которое востребовало новые варианты поведения, новые способы владения массами.

Революция разделила множество судеб на «разные» жизни. Наверное, в первую очередь это коснулось такой рельефной корпорации, как офицерский корпус. Многие офицерские карьеры были бесповоротно погублены революцией. Были те, кто сразу ушел в тень или попал под тяжелейший прессинг. Много имен просто кануло в вечность, судьбы сотен генералов не прослеживаются после 1917-го, не говоря уже о более скромных чинах. Невозможны стали черносотенцы и люди, символизировавшие собою «старый режим». В Геленджике под белой властью осенью 1918 г. жил «…какой-то штатский, весьма таинственный брюнет, одетый во все черное, явно столичного типа. Носил он здесь имя Петров, но никто не сомневался в том, что звался он иначе. О прошлом этого господина, как и о его настоящем имени… были догадки, что человек в черном являлся в свое время одним из руководителей петербургского охранного отделения²⁵. Подчеркнем: при белых всего лишь чиновник политического розыска живет нелегалом.

Другие – и очень разные – пошли вверх. «Люди, умевшие читать и писать», по выражению М.А. Давыдова, долгое время определяли, как правильно жить народу, и спорили об этом между собой. Осенью 1906 г. от патерналистской парадигмы отказались, и начался процесс формирования единой гражданственности и, соответственно, нации. Этот процесс не был завершен. Тяжелым стрессом стала небывалая война. Теперь же, после отречения и падения авторитета, которому не было равнозначной альтернативы, пространство между образованными кругами и народом стало заполняться в режиме революционной импровизации, со множеством гримас, с элементами политического карнавала.

После Февральской революции и без того уже весьма разнородный офицерский корпус «армии Свободной России» (воюющей армии!) подвергался все новым и новым потрясениям и соблазнам. Во времена, когда «офицеры… становились кирпичными и уходили куда-то, в темные коридоры, чтобы ничего не слышать», как написал М.А. Булгаков, были и те, кто пытался свыкнуться с новыми, для офицера зачастую убийственно отвратительными, «реалиями», кто-то заново выстраивал карьеры, немногие же старались развернуть полезную деятельность в пореволюционных обстоятельствах. Рождались новые стереотипы командования и руководства, которые продолжатся и разовьются затем как на красной, так и на белой стороне Гражданской войны. Кто-то предлагал и стремился воплотить в жизнь новые принципы военного строительства в условиях революции, отойти от фетишизированной в императорской армии аполитичности офицерства.

В военном Зарубежье сформировался стереотип ненавистной керенщины и воспоследовавшей советчины, с одной стороны, и безупречного офицера, мученика долга – с другой. Как и любой стереотип, этот также спрямляет ситуацию 1917 г. Ф.А. Степун, один из очень внимательных и точных свидетелей революции, писал что знавал много офицеров, пытавшихся осуществить «левый обход» комитетов и комиссаров. На эти кадры, по его мнению, стремился опереться последний военный министр Временного правительства А.И. Верховский. Степун указывает на то, что «черемисовщины» – по фамилии генерала В.А. Черемисова, проявившего редкое искательство перед революционной властью,  – в войсках было больше, чем принято вспоминать, что комитеты, коль скоро они появились, в большинстве были вполне способны к разумным действиям. Н.А. Раевский также напоминал, что в офицерской среде после Февраля преобладало сетование, адресованное павшей власти: «До чего довели!», и только по мере устрашающего разворачивания революции горькие упреки стали адресоваться ей самой. Лето 1917-го обнаружило странные психологические сближения. Ф.А. Степун обнаружил, что Б.В. Савинков психологически близок офицерам – при кричащем несходстве политических воззрений, и вообще он человек типа Пилсудского, а никак не типа народников 70-х, из коих он себя настойчиво выводил²⁶. Сам Ю. Пилсудский, многолетний социалист, через год с небольшим, скажет прежним соратникам по партии броскую фразу: «Товарищи, я ехал красным трамваем социализма до остановки „Независимость“, но на ней я сошел». Ф.А. Степун удивлялся легкости, с которой многолетнему революционеру-террористу удалось летом 1917 г. преодолеть недоброжелательство офицерской среды в должности комиссара. Он «не только внешне входил в офицерскую среду, но и усвоялся ею; все в нем: военная подтянутость внешнего облика, отчетливость жеста и походки, немногословная дельность распоряжений, пристрастие к шелковому белью и английскому мылу, главным же образом прирожденный и развитой в подпольной работе дар распоряжения людьми – делало его стилистически настолько близким офицерству, что оно быстро теряло ощущение органической неприязни к нему»²⁷.

В условиях митинговщины, выборного начала, ритуальной ненависти к «старому режиму» возникали разные линии поведения, как карьерного, так и защитного. Появились, например, нарочито огрубевшие и на этой основе ставшие вновь авторитетными среди солдат офицеры. В.А. Антонов-Овсеенко упоминает такой типаж: «И подозрительный тип, большой горлопан (впоследствии я узнал, что это бывший поручик полка, осолдатившийся после революции), упрямо подбивавший солдат не выполнять приказа о движении у Ольгинской…»²⁸ (речь о 112-м полке у Батайска, во время борьбы с донцами и добровольцами). Вот еще одно впечатление: солдаты слушают ораторов-«орателей». Если «оратель» хорошо одет или речь его звучит по-еврейски – кричат: «Долой!» Один вольноопределяющийся в обтрепанной солдатской шинели, с русской фамилией, встречен доброжелательно. Когда поняли, что говорит непонятно, не подделываясь под солдат, замерли. Речь следующая: «Товарищи!!! В наш меркантильный век универсального прогресса, гуманных и утилитарных идей, каждый индивидуум обязан демонстративно вотировать за апофеоз феминистических тенденций, имманентно эволюционирующих в церебральных сферах демократического интеллекта». Результат: «Все замерли. Потом послышалось: „Правильно!“»²⁹ Вольнопер, очевидно, опасно забавлялся, но, как видим, удачно использовал «положительный» образ, и его ученая абракадабра была одобрена.

Наряду с массой полуинтеллигентов в погонах, ринувшихся в военные вожди, весьма экзотические эволюции проделывали и не замеченные прежде в политике штаб-офицеры. Так, скромный подполковник-инженер Ефим Божко взялся возрождать ни много ни мало историческую Запорожскую Сечь, попытавшись истребовать у директора екатеринославского музея, известного исследователя запорожской истории Д.И. Эварницкого исторические регалии войска³⁰. А недавний писарь и известный атаман (Зеленый) в Переяславе, ни много ни мало, «денонсировал» присягу на Переяславской раде 1654 г.

Генерал А.В. Геруа предложил знаковые фигуры офицеров-приспособленцев, которые иллюстрируют разные категории таковых: А.А. Брусилов, Н.М. Голубов и П.П. Сытин. Это персоны, которые «перекрашивались в соответственные модные цвета, не останавливаясь даже перед разложением государственной вооруженной силы». Итак, «Брусилов-куртизан, Голубов-аванюрист-демагог и Сытин-Ноздрев по психике и по профессии». По мнению автора, как раз сытинский тип приспособленца во имя личной карьеры являлся наиболее распространенным³¹. В 1917 г. видим даже солидарные действия офицеров, которым вскоре суждено будет начать бурные революционные карьеры. Так, III общеказачий съезд фронтовых частей в Киеве в октябре 1917 г. фактически сорвали напористой агитацией большевистского толка войсковой старшина Н.М. Голубов, хорунжий А.И. Автономов и подъесаул И.Л. Сорокин – все фигуры не нуждаются в представлении. Причем агитация этой группы продолжилась и в Новочеркасске, куда переехал съезд, и только жесткое противодействие «стариков» привело к аресту одних и бегству других активистов³².

Приведенный пример с Б.В. Савинковым не единичен. Летом 1917 г. стали проявляться прежде более чем странные сближения военных вождей и вообще военных кадров с социалистическими деятелями, которые владели (или помышляли владеть) «массой». М.Е. Акацатов из Всероссийского Крестьянского союза играл важную роль на первых порах формирования Южной армии, что пришлось скрывать от герцога Г.Н. Лейхтенбергского, И.А. Добрынский, человек из революционного окружения Л.Г. Корнилова, стал заведовать политической частью Астраханской армии. Один из лидеров Всероссийского крестьянского союза 1905 г. С.П. Мазуренко обнаруживается в Донском гражданском совете³³, как, собственно, и Б.В. Савинков. Эти персонажи 1917 г. начинают изучаться. В частности, есть интересная работа о Завойко, корниловском ординарце³⁴. Ф.И. Родичев писал в 1922 г. по поводу деникинских «Очерков»: «Мудрено будет Деникину справиться с темой о Корнилове. Как мог серьезный человек припустить к себе Завойко, Аладьина, как мог он всерьез принять Львова. Ведь бедный Вл. Львов даже не дурак, а дурачок». В этом ряду «белых левых» оказывается и Алексей Федорович Аладьин, человек с весьма пышной революционной и революционно-эмигрантской, в частности, биографией. Он стал главным деятелем по гражданской части у В.К Манакина в Саратовском корпусе и затем продолжил службу во ВСЮР.

В ряду организационных новаций стоит и ударническое движение 1917 г. (подробнее см. приложение 3). Оно явилось, с одной стороны, признаком революционной экзальтации (с формированием женских отрядов, отрядов увечных воинов и т. п.), с другой – опытом новой интеграции верхов и низов. В этой связи обратим внимание на рассказ П.Н. Краснова «Мы пойдем впереди с красными флагами. Июнь 1917 года на N-ом фронте»³⁵. В нем идет речь о том, как офицерам удалось красными флагами увлечь в наступление разложившийся полк. Много офицеров погибло с этими флагами, но «полк уже ворвался в окопы, он брал пленных, он бежал на покинутые прислугой неприятельские батареи». Этот моральный феномен сродни описанному А.К Дойлем в рассказе «Ирландское знамя»: недавние мятежники-ирландцы в рядах британской армии в походе против махдистов оказались перед лицом сложной коллизии: англичане – враги, но арабы и суданцы, рубящие англичан,  – тоже никак не друзья. В результате они разворачивают свое, мятежное, знамя и под ним удерживают угол британского каре, не позволив врагу разорвать строй. Некоторые энтузиасты ударнического движения, прежде всего В.К. Манакин, весьма тонко чувствовали ситуацию и были готовы отказаться от старых форм, стараясь создать национальную армию на новых основаниях.

В низах с весны 1917 г. развивалась жизнь новых организационных форм: это и советы депутатов, и солдатские комитеты всех уровней, и всевозможные съезды (советов, армейские, национальные, профессиональные) с массовым участием делегатов. Это был вариант реализации тех «ста тысяч вакансий революции», о которых когда-то говорил Ш.М. де Талейран. Среди поднявшихся к активной общественной жизни и власти были весьма разные персонажи, в том числе далеко не деструктивные. Прежде всего это были люди, умевшие владеть «массой», успевать за стремительным развитием событий и сменой массовых настроений. Так, в условиях кризиса снабжения на Балтийском флоте успешно решали материальные проблемы выборные судовые комитеты; в частности, давали возможность матросам увеличить доходы за счет перераспределения экономических сумм. Авторитет комитетов рос, взаимодействие с различными инстанциями взял на себя Центробалт, что становилось фундаментом его будущей политической роли³⁶. При этом возникали коллизии между самими революционными формами власти. Например, в 1917-м власть полковых и батальонных комитетов могла уступать более демократичным формам в виде общеполковых митингов и собраний. Такие собрания понимались как привычная для крестьян форма прямой демократии, которая также выдвигала свои авторитеты³⁷.

Ипостасью революционной мобилизации стали раннесоветские командиры, часто совсем юных лет, которые в пространстве безвластия и аномии выступали центрами консолидации на самых радикальных платформах. Среди них бывали одаренные в военном отношении люди, бывали корыстные авантюристы, встречались просто волевые персонажи, которые формировали своей энергией какие-то военно-политические структуры на местах. В первую половину 1918 г. многие подобные деятели выступали под знаменами анархизма, анархо-коммунизма и левоэсеровской идеологии. Одним из первых «командармов» еще добровольческой Красной армии стал А. Ремнев, о котором недавно вышло монографическое исследование³⁸. Анархист Петренко в Царицыне вызвал своей деятельностью целую военную операцию по разоружению, фактически бой, весной 1918 г. Молодые командиры Ф. Сиверс и В. Киквидзе стали осенью 1918 г. весомыми величинами на Южном фронте. Киквидзе вырастил из своего отряда дивизию «внеочередного формирования», впоследствии 16-ю стрелковую, за счет массовой мобилизации слобод на Дону и юге Саратовской губернии. С августа 1918 г. дивизия несколько месяцев стояла в богатом Еланском районе – хлебной южной части Аткарского уезда Саратовской губернии. Местных активно мобилизовали, был сформирован Еланский полк. Сам Киквидзе активно ссорился с начальниками соседних участков, прежде всего Ф. Мироновым, не выполнял приказы и вообще был трудным подчиненным и крутым командиром. В богатом еланском районе вовсю развернулись комбеды, и местные крестьяне пытались привлечь своих односельчан-киквидзевцев в качестве противовеса красным радикалам. В 1-м полку составился некий заговор, и начдив расстрелял по обвинению в нем командира 11-й роты Цапенко. Вскоре и сам начдив погиб от пули. Можно предположить, что это была месть подчиненных, а не пуля врага, как официально считается³⁹. Двадцатилетний (1897 г. р.) «командарм» С.И. Загуменный уже в 1918 г. известей активной митинговой и карательной деятельностью в Заволжье и на саратовском правобережье, в частности в Аткарском и Саратовском уездах⁴⁰. Именно он командовал армией Саратовского совета в походах на Астрахань и Уральск в первые месяцы 1918 г. Красный летучий отряд В.В. Сергеева, экзальтированного двадцатилетнего юноши, действовал в апреле 1918 г. на чирском фронте против казаков-повстанцев⁴¹. Действовал так, что его пришлось разоружать красным же частям Ивана Тулака. В Балашове в первой половине 1918 г. установилась диктатура местного вождя Г. Солонина. С 12 по 18 июня в район Новохоперск – Урюпинская из Балашова было отправлено свыше 350 бойцов против казаков. 19 июня восстали казаки Преображенской и Филоновской станиц Хоперского округа. В ответ пять волостей Хоперского округа, пограничных с Саратовской губернией, поднялись против казаков, к ним на помощь прибыли саратовские добровольцы. Председатель балашовского уездного исполкома Солонин объявил себя начальником оперативных действий на этом участке фронта и подчинил себе поворинские, борисоглебские, новохоперские и урюпинские отряды. В Поворино был создан Чрезвычайный штаб обороны. Сравнительно легкий крах диктатора Солонина на очередном уездном съезде советов передал штаб в руки временной коллегии в составе трех балашовцев. 29 июня под Преображенской произошел 12-часовой бой, в котором отличились саратовцы⁴². Так крепли отряды Красной гвардии, превращаясь во фронтовые части. В южном самарском Заволжье разворачивалась деятельность В. Чапаева и А. Сапожкова как командиров и организаторов первых красных формирований в своих уездах. Первый погибнет в 1919-м красным начдивом и станет иконным образом советского вождя-самородка, второй, тоже красный начдив, погибнет через год повстанцем-мятежником.

В Красной армии Северного Кавказа, при выборном комсоставе, верх могли брать демагоги, при этом снятие их с должности грозило бунтом командуемой такой персоной части. Даже отстранение не решало проблемы: опытный демагог-манипулятор мог избраться на командную должность в другой части. Таких командованию приходилось держать в поле зрения, независимо от пребывания их на командной должности⁴³. Некто Золотарев весной 1918 г. был начальником гарнизона красного Екатеринодара. Разбойник, счастливо избегший поимки в прошлом, затем храбрый солдат Великой войны,  – он стал значительной фигурой в военном руководстве Юго-Восточной революционной армии и активно развивал криминальные практики в недисциплинированных войсках⁴⁴. Такие проблемы были не только на Северном Кавказе, разумеется. Подобного рода примеров немало, как и примеров ранних смертей представителей данного крыла военно-революционного актива.

Яркий офицер Ю. Бессонов, известный головокружительным побегом с Соловков, знал Северный белый фронт и размышлял постфактум, вспоминая свои ощущения 1919 г.: «Большевики держали Россию голодной. Зато на ГПУ и пропаганду бросали колоссальные суммы. В Северной области начальник контрразведки хвастался, что он на свое дело не израсходовал всех сумм, которые ему ассигнованы по смете». Отсутствие подхода к людям, управленческую неадекватность он видел отчетливо и писал об этом. Далее:

«Поразило меня и отношение к пленным красным. Я знал, что это лучший элемент. Нужно только вовремя погладить его по головке, накормить, напоить, и он, уже изверившись в красных, полезет куда угодно.

Правда, известный процент, по моим тогдашним взглядам, нужно было стрелять на месте.

Здесь же все время были полумеры.

Сперва вымотают, держат под конвоем, голодом, люди не видят ничего хорошего – воспитываются большевики. Их вызывают на фронт, они идут и переходят к красным. […] Отношение к пленным – был очень важный вопрос, и будь на него обращено должное внимание, то снежный ком, начатый в Архангельске, мог налепить на себя всего мужика вплоть до Петрограда». Интересно, что «катить снежный ком на Москву», основываясь на губернском патриотизме, планировал в 1920–1921 гг. и Б.В. Савинков, однако же не преуспев в этом, несмотря на антибольшевистское настроение деревни.

Бессонов продолжал:

«Я видел коммунистическую партию, сплоченную, дисциплинированную, ворочащую всем в России, и мне казалось, что для того, чтобы бороться с ней, нужно противопоставить ей в стане белых такую же плотную, крепкую организацию. Взять сколок с коммунистической партии, объединить самый лучший, честный, стойкий, порядочный элемент России – рядовое строевое офицерство, положить его в основу и начать лепить противокоммунистическую организацию. К этой основе нужно приблизить солдат, часть из них принимая в организацию. От нее поставить комиссаров к Генер. штабу, да и вообще к штабам.

Привлечь всю организацию к участию в контрразведке. Одним словом, создать организацию по типу коммунистической партии, но с иной идеологией.

Я рассматривал тогда рядовое офицерство как нечто целое. Война кончится, и весь этот лучший элемент не уклонившихся от войны, наиболее порядочных, стойких, честных людей, своей жизнью защищавших Россию, будет выброшен на улицу без средств, без образования, без заработка, образуя собой класс интеллигентного пролетария, до которого никому никакого нет дела».

Он очень хвалит начальника разведывательного отделения Генерального штаба полковника Л.В. Костанди, с характерной деталью: «Это был один из тех немногих офицеров Ген. штаба, которые, пройдя Академию, не отошли от офицерской среды»⁴⁵. В очень близкой тональности рассуждал и полковник В.К Манакин, стараясь реализовать проект народной армии.

Белый генерал-возвращенец Е.И. Достовалов довольно саркастично описывал казус с Генерального штаба полковником Александровичем, который может оказаться и офицером Саратовского корпуса: полковник с такой фамилией в корпусе известен, но для идентификации нужны дополнительные данные. Итак: при отступлении, южнее Ростова «в вагоне столовой штаба Добровольческого корпуса по какому-то случаю был товарищеский ужин чинов штаба. Полковник генерального штаба Александрович громко заявил, что „Единая Неделимая Россия“ умерла. Будущее принадлежит Федеративной России – и предложил тост за будущую Федеративную Россию. Тост был встречен молчанием и недоумением. Слово „федеративная“ у нас почти запрещалось к произношению. Это слово имелось в официальном названии государства у большевиков.

Дня через два телеграммой начальника штаба Главнокомандующего полковник Александрович был объявлен неблагонадежным, взят под надзор и откомандирован в резерв. А еще через два месяца, в Крыму, в том же штабе Главнокомандующего уже имелся генерал Кирей, специально ведавший вопросами сношений с Украиной (слово, которое тоже не произносилось при Деникине), с которой мы добивались союза и налаживали добрые союзнические отношения с самостийным Петлюрой, казачьими государствами, всевозможными разбойничьими атаманами, кишевшими в Днепровских плавнях и на Украине, ставившими главным условием союза с нами „деньги и автономию“.

Полковник Александрович снова был призван к деятельности и разыскал в плавнях и на Украине много старинных друзей Врангеля, а слова „федеративная“ и „Украина“ получили гражданство. […] А умиравшие два месяца тому назад офицеры и солдаты за „Единую, Неделимую“ теперь умирали за „Федеративную“ и за „Хозяина“»⁴⁶. Достовалов демонстрирует этим примером легкость любых политических разворотов при непривычке и неспособности массы офицеров мыслить политическими категориями.

В дальнейшем поиски нового типа руководящего лица стали одной из важных задач политической мысли. Об этом писал в своем эссе, подготовленном в заключении, и такой выдающийся мыслитель, как о. П. Флоренский: «Никакие парламенты, учредительные собрания, совещания и прочая многоголосица не смогут вывезти человечество из тупиков и болот, потому что тут речь идет не о выяснении того, что уже есть, а о прозрении в то, чего еще нет. Требуется лицо, обладающее интуицией будущей культуры, лицо пророческого [склада]. Это лицо, на основании своей интуиции, пусть и смутной, должно ковать общество. Ему нет необходимости быть ни гениально умным, ни нравственно возвышаться над всеми, но необходима […] гениальная воля,  – воля, которая стихийно, может быть даже не понимая всего, что она делает, стремится к цели, еще не обозначившейся в истории. Как суррогат такого лица, как переходная ступень истории появляются деятели вроде Муссолини, Гитлера и др. Исторически появление их целесообразно, поскольку отучает массы от демократического образа мышления, от партийных, парламентских и подобных предрассудков, поскольку дает намек, как много может сделать воля. Но подлинного творчества в этих лицах все же нет, и надо думать, они – лишь первые попытки человечества породить героя. Будущий строй нашей страны ждет того, кто, обладая интуицией и волей, не побоялся бы открыто порвать с путами представительства, партийности, избирательных прав и прочего и отдался бы влекущей его цели. Все права на власть […], избирательные, (по назначению)  – старая ветошь, которой место в крематории. На созидание нового строя, долженствующего открыть новый период истории и соответствующую ему новую культуру, есть одно право – сила гения, сила творить этот строй. Право это одно только не человеческого происхождения и потому заслуживает название божественного. И как бы ни назывался подобный творец культуры – диктатором, правителем, императором или как-нибудь иначе, мы будем считать его истинным самодержцем и подчиняться ему не из страха, а в силу трепетного сознания, что пред нами чудо и живое явление творческой мощи человечества»⁴⁷. В очень близких выражениях писала и передовая статья газеты Русского зарубежья «Русский стяг», которую издавал один из командиров полков в Саратовском корпусе генерал-майор П.В. Черский[1]. Газета провозглашала лозунг «Вера Православная, Царь Самодержавный, Россия русская» и предлагала в редакционной статье следующую декларацию: «Придет час, и мы выдвинем из рядов наших русского Муссолини, еще более великого силой духа и твердостью убеждений, чем его итальянский предтеча. Эпоха вероломного разрушения и головокружительных падений требует для воссоздания всего нами утраченного уже не людей, а легендарных титанов седой древности. На глазах наших происходит современная переоценка ценностей, крушение еще недавно модных политических доктрин и возвращение к старым испытанным идеалам человечества. Выродившаяся аристократия крови уступает свое место нарождающейся аристократии духа, а безбожного и преступного „героя дна“ медленно сменяет средневековый „рыцарь без страха и упрека“». Нет места соглашательству, нужно в принципиальных вопросах быть монархистом больше, чем сам король,  – так продолжал свою мысль автор редакционной статьи. В редакции газеты состоял известный поэт-монархист С.С. Бехтеев⁴⁸. О Черском вспоминал соратник генерала Я.А. Слащова полковник М.В. Мезерницкий: командир Таганрогского полка «выгнал вон г.г. помещиков», явившихся к нему предлагать деньги за помощь в возвращении разобранного крестьянами скота⁴⁹. Н.А. Раевский описывал подобную сцену с участием А.В. Туркула. Офицеры, выдвинувшиеся в боевом отношении в Гражданскую войну, отнюдь не были реставраторами и старались искать новые пути национально-государственной консолидации. Большевики годами боялись «красного Бонапарта», члены НТО строили надежды на условном «комкоре Сидорчуке», который выдвинется в нужный момент.

Один из новых типов командиров – КФ. фон Шальбург, принадлежащий как к датской, так и русской национальной традиции. Недавно вышел русский перевод монографии об этой интересной фигуре⁵⁰. Он с воодушевлением принял идею «крестового похода против коммунизма» и погиб в рядах датской части войск СС. Оставляя в стороне его политические пристрастия, отметим парадоксальные сочетания личных качеств: худший в военном училище, по отзывам училищных офицеров,  – не имел данных, чтобы стать офицером, и в то же время хороший товарищ, со вкусом к военной педагогике, умением завоевывать симпатии и влиять на сослуживцев. По всей Европе после Великой войны появлялись лидеры, которых трудно было представить в респектабельном мире XIX столетия. Напротив, даже временами имевшие мощный политический вес в 1920–1930 гг. фигуры старшего поколения, как французский аристократ полковник Ф. де ля Рок, фактически оказывались в стороне и – не могли, не решались, не считали возможным – реализовать свой политический и военно-политический потенциал.

Революция и гражданская война в России раньше и острее всего поставили вопрос о завоевании «масс».

На протяжении Гражданской войны сформировалась военно-политическая культура вожаков, «полевых командиров». Немногие из них, как А.С. Антонов, выросли в политические фигуры. Для большинства остальных судьбой была гибель в бою или расстрел. Изучение корпуса вожаков, просопографический анализ этого массива представляют собой важную научную задачу.

В годы Гражданской войны даже крестьянский голос в крестьянской России часто звучал фальшиво, так как представлен был не крестьянами. Показательно, что анархисты-«набатовцы» – адепты строительства свободного района – легко бросили в феврале 1920 г. разбитого Махно в пользу советской власти и так же легко вновь засобирались к нему весной, когда появилась надежда на территорию, которая позволила бы продолжить эксперименты с бесклассовым обществом⁵¹.

В Симферополе в 1920-м выходила газета «Крестьянский путь», орган врангелевского Крестьянского союза. 15 августа вышло 1-е приложение к 3-му номеру, посвященное волостному земству. В этом приложении опубликована «Декларация учредителей Крестьянского союза России». Союз возник в июне 1920 г. в Крыму как символ переориентации с защиты «собственников» на обслуживание трудового крестьянства. Соответственно, структуры Всероссийского союза земельных собственников сошли на нет. Эта тема подробно рассмотрена В.Ж Цветковым. Среди активистов Союза – А.Ф. Аладьин, «атаман Искра», очевидно, заочным порядком, профессор П.Р. Слезкин. В любом случае это не крестьянская и даже не очень «околокрестьянская» публика, в отличие от активистов Крестьянского союза 1905 г. Создать крестьянский союз было несложно, посильно даже не без успеха начать аграрную реформу, но действительно опереться на заинтересованное крестьянское участие в этом было трудно. В эмиграции же иногда рождались просто политические фантомы на «народную» тему. Группа С.С. Маслова издевательски писала про фантазии по поводу мифических подпольных «крестьянских союзов» в России, о которых периодически сообщала правая зарубежная пресса⁵².

В русской революции и гражданской войне многие деятельные фигуры на разных сторонах противостояния искали и находили новые пути к сердцу массового человека. Возникали новые способы коммуникации, новая эстетика командования и руководства, мотивирования и контроля. Подобные проблемы после окончания Великой войны были общеевропейскими и порождали новые политические практики.

Германский фактор в Поволжье

Фотография блестящего византиниста Федора Успенского рядом с черепом императора Алексея Комнина в Трапезунде из журнала «Нива»⁵³ может презентировать собой победный, цивилизационно оправданный, но несостоявшийся исход Великой войны для России. Напротив, крушение Российской империи, а затем и революционный выход РСФСР из войны создали для Германии много точек приложения усилий в собственных интересах в рамках продолжавшегося мирового противостояния.

На протяжении войны сюжет с российскими немцами находился в фокусе общественного внимания. Отнести соображения о наличии «внутреннего врага» целиком на счет «черной легенды» вряд ли возможно. После десятилетий интриг и загадок вскрылся «немецкий след» в гибели «Императрицы Марии» в 1916 г. Обоснованно предполагается участие немецкой агентуры в избиении офицерских кадров Балтийского флота в Гельсингфорсе, Свеаборге и Кронштадте в первые дни после отречения императора Николая II. Пожары на Малой Охте в августе 1917 г. с гибелью огромных артиллерийских запасов были не первыми событиями такого рода, и в прессе высказывались соображения о том, что горят исключительно заводы, работающие на оборону и принадлежащие иностранным подданным. Оставляем за скобками историю поддержки большевиков и других разрушительных сил.

Соответственно, инициативы по борьбе с «немецким засильем» также в 1915–1916 гг. обрели организационные очертания. Состоялись массовое выселение сотен тысяч немецких колонистов Привисленского края и Волыни, экспроприация немецкой собственности, встал вопрос о выселении поволжских колонистов и т. п.⁵⁴ С развитием оппозиционного и революционного движения германская ориентация – реальная или мнимая – начала ассоциироваться с «темными силами» вокруг престола, изменой и попытками сепаратного мира.

Революция в своем стремительном развитии выводила на поверхность многие русско-немецкие сюжеты и создавала новые. Ситуация менялась очень быстро.

Генерал А.Е. Эверт рассуждал в дневнике 2 (15) апреля 1918 г.: «За последнее время немцы все одерживают успехи. Англичане вытесняются и, по слухам, уже вместе с бельгийцами садятся на суда, обсуждается вопрос возможности высадки немцев на территорию Англии. Это, конечно, более чем трудно выполнимо, если только английская армия окончательно не разложится. Во всяком случае, если англичане вытеснены, французы не в состоянии вести войну самостоятельно, и, следовательно, мир приближается, вероятно, за счет России, и немцы властители мира»⁵⁵.

Крушение русского фронта, смена политической власти, а затем и Брестский мир открыли новые возможности использования политических, инфраструктурных, людских ресурсов разного происхождения. Достаточно вспомнить чехословацкие, югославянские, польские формирования под разными государственными флагами. Сравнительно немногочисленных германских военнопленных, всего в пределах 200 000 человек, русские власти отправляли в тыловые округа, в Сибирь и Туркестан. Пленные также становились значимым ресурсом. Продвижение германских войск на территорию украинских губерний, Дон, в Крым и т. д. формировали для Германии пространство новых возможностей на Востоке. В условиях последней большой кампании на Западе данный сюжет оказывался критически важным.

Объективно существовали две логики развития событий и, соответственно, поведения политических акторов – мировой войны и разворачивавшейся в России Гражданской. В историографии это явление вызывало как заблуждения, так и сознательные манипуляции фактами. Наиболее известная из последних – идея «похода 14 держав» против Советской России.

Весной – летом 1918 г. для советской власти действительно важным оказался Е(арицын, державший связь между многочисленными северокавказскими красными формированиями и центральными районами. Пафос удержания Царицына стал одним из основных сюжетов русской гражданской войны. В тени «героической обороны Царицына» оказался губернский Саратов. Он также летом 1918-го оказался важной точкой на карте, но не столько русской Гражданской войны, сколько Первой мировой в ее послебрестском виде.

Донцы брали Царицын в интересах защиты Донской области и выхода к Волге. Казачье руководство смотрело на эту задачу с позиций молодой донской государственности. К.К. Мамантов самочинно сформировал Царицынский округ ВВД из саратовских и астраханских территорий. В логике совместной с добровольцами борьбы город становился крепкой базой со 100-тысячным населением и мощными военными заводами. К тому же появлялся выход на одно из весомых, сплоченных и зажиточных меньшинств обширного края – немецких колонистов. В логике же Германии куда более важным оказывался Саратов, бывший одним из пунктов на пути в Туркестан, помимо возможности опоры на многочисленных волжских колонистов.

Саратов имел несравнимо более развитую сеть коммуникаций, чем Царицын, в том числе с заволжским Уральском. Саратов – это значительная перевалочная база, внушительные мукомольные и элеваторные мощности. Связь с самарским берегом давала дополнительные возможности эксплуатации хлебного края. Так, пристань Балакова по оборотам была сопоставима с самарской.

Важным ресурсом выступал волжский водный путь. Летом 1918-го появились Вольская и Волжская красные флотилии, Речная флотилия у Комуча. Царицын оставался красным, но владение Камышином и Саратовом могло создать новые возможности для боевого и иного взаимодействия антибольшевистских сил, которые бы двигались с юга и севера по волжскому направлению.

Кратчайшее расстояние между Вольском и Камышином, ставшими крайними точками продвижения на саратовском направлении антибольшевистских сил (Народной армии в сентябре 1918 г. и войск Донской армии в октябре 1918 г.),  – 258 километров, при характерном для Гражданской войны в России пространственном размахе совсем не много. Именно это подталкивало современников к вопросу: отчего антибольшевистские силы не объединили свои действия летом 1918 г.? Так или иначе, в отличие от громадных пространств Урала и Сибири, на которых советская власть пала летом 1918-го в считаные недели, в Поволжье так не случилось. Можно предполагать, что одним из решающих факторов оказались две сотни немецких колоний Самарской и Саратовской губерний, предусмотрительно организованные большевиками в первую «советскую» автономию. Колонии объективно являли собой национально солидарный хлебный край, который довольно аккуратно осуществил у себя революционные изменения и был склонен замкнуться в условиях развала и неопределенности в стране. В 1919 г. единственный раз был опубликован очерк Б. Пильняка «Не русский дух – не Русью пахнет», навеянный агитационной поездкой в Немкоммуну. Автору бросились в глаза совершенно не соответствовавшие окружающему революционному ритму основательность и обособленность немецкой волжской жизни: «Кругом революция, вокруг нас контрреволюция,  – о чем я пишу, когда через контрреволюцию никуда, ни в какую Европу не попадешь?! Где это можно найти такой в России пароход, который отходил бы вовремя, такой народ, который бы не обалдел, спал бы после обеда и не то чтобы матершинил, а вообще не разговаривал?! А я вот нашел. Я – в трудовой коммуне немцев-колонистов Поволжья…» Показательно, что удивлялся литератор – сам русский немец по происхождению.

Российские немцы в последние десятилетия привлекали пристальный интерес исследователей. Между тем до известной степени в тени остается вопрос: насколько они в начале XX столетия «российские» и насколько «немцы»? Германские колонисты поколениями жили закрыто, чему способствовала и сословная обособленность. Отметим, что в период существования империй государи выполняли свои функции не только как правители, но и как носители цивилизационных векторов. Для мусульман, не только российских, была понятна фигура «белого царя». В домах австрийских славян бывали портреты российских императоров. Так же и российские немцы-колонисты понимали Германию как свою первую (или возможную) родину. Возглавлявший Саратовское охранное отделение А.П. Мартынов в гостях у чиновника по фамилии Шульце увидел привычный альбом с фотографиями и на первой странице, как полагается, портрет императора – однако же императора Вильгельма. Между тем этот чиновник занимал ответственную должность правителя дел губернаторской канцелярии⁵⁶.

Подробности этого мироощущения могут стать предметом самостоятельного изучения. Долгое время сохранялось тяготение к сохранению двойного подданства. Колонисты, особенно из сравнительно недавних переселенцев, могли отправлять сыновей отбывать воинскую повинность именно в германскую армию, выводя их из-под присяги русскому императору и на будущее.

В условиях же государственного распада имперское пространство неизбежно создавало субъектов военно-политического участия как из чужих игроков, так и из своих, актуализирующих сословные, культурные, этнические и иные характеристики. Местничество и сепаратизм стали ведущей характеристикой революционной эпохи. Они стали оборотной стороной имперского и сословного устройства России.

Крушение Российской империи и общеевропейский революционный кризис давали простор для самых смелых империалистических или реваншистских проектов. Любые правительства, возникавшие на территории Российской империи, эвентуально или актуально могли становиться точками приложения сил Германии. Равно и сами молодые государственные образования пытались нащупать линии союзничества и поддержки. Период от Общедонского восстания мая 1918 г. до октября 1918 г. являет собой время возможностей выстраивания прогерманского военно-политического контура, в котором роль Саратова и волжских колонистов видится неизбежно значительной. В свою очередь, Советская Россия с начала марта 1918 г. до ноябрьского крушения Германии жила в логике Брестского договора, с одной стороны, и ожидания мировой революции, прежде всего в той же Германии – с другой.

В наиболее немецком Камышинском уезде были следующие округа колоний: Норкский, Сосновский, Каменский, Усть-Кулалинский, Иловлинский. Иловлинский – позднейший, он отчасти и будет захвачен интересующими нас событиями. В начале XX столетия до половины населения Камышинского уезда состояло из колонистов. Поволжские немцы почти исключительно оставались в орбите советского владычества. Это отличает их судьбу от судеб многочисленных колонистов Новороссии и Крыма.

Дон в атаманство П.Н. Краснова стал быстро и успешно строить сословную государственность в сфере германского влияния. С первой декады июня 1918 г. на средней Волге возникла «демократическая» государственность Ко муча, союзная Чехословацкму корпусу, признанному частью французской армии, и выраженно антантовской ориентации. Во Втором Кубанском походе росла Добровольческая армия, которая по итогам ожесточенных боев середины августа получила наконец свою столицу – Екатеринодар. А.И. Деникин проявил крайнюю нетерпимость к германцам. Негодовал, например, что И.А. Поляков в приказе Задонскому отряду на овладение Батайском указал, что правее будут действовать германцы, а левее – отряд полковника П.В. Глазенапа, и требовал уничтожить это распоряжение, хотя бой, и успешный, уже состоялся за три дня перед тем⁵⁷.

Возникавшая на руинах общей имперской жизни и в условиях продолжавшейся Великой войны реальность новых государственных образований разрывала даже партийное единство. Появились не только левые и правые, но также красновские и деникинские кадеты⁵⁸. Насколько смешивались понятия в данной обстановке, демонстрирует удивительная фраза о чехословацких войсках в России из бюллетеня отдела информации Ставки главного командования союзными войсками в России от 15 августа 1918 г.: «Опираясь на поддержку сначала донских, а затем волжских казаков, они численностью несколько десятков тысяч направились в Сибирь»⁵⁹.

Эскалация Гражданской войны с неизбежностью повышала значение Поволжья, которое быстро оказалось одним из наиболее активно оспариваемых враждующими сторонами регионов. В условиях чехословацкого мятежа и первых союзных высадок на Севере и в Приморье Волга становилась гипотетической линией нового антигерманского фронта, с одной стороны, и очевидным операционным направлением с юга на ставшую большевистской столицей Москву – с другой. Борьба на линии Волги естественным образом ставила в повестку дня координацию или объединение сил на очевидной транспортной артерии. Таким образом и возник сюжет о выборе приоритетных направлений Добровольческой и Донской армий весной – осенью 1918 г.

Идея прихода Добровольческой армии на Волгу, под Царицын, наталкивалась на узел противоречивых ориентаций. Данная проблема стала одной из ключевых для определения позиций русского офицерства, а значит, и исхода Гражданской войны⁶⁰. Делая упоминавшийся ранее разбор перспектив волжского операционного направления, полковник А.А. Зайцов отметил благоприятные для белых настроения Саратовской губернии «с ее немецкими колонистами»⁶¹. Вопрос о роли Царицына в кампании 1918 г. был недавно вновь рассмотрен А.С. Кручининым. По его мнению, атаман П.Н. Краснов пытался использовать силы Добровольческой армии для решения своих региональных задач, что неизбежно вело к германской ориентации⁶². Думается, смещение фокуса внимания с Царицына на Саратов открывает новый масштаб рассмотрения и проблемы ориентаций, и вопроса об операционных направлениях.

На IX Совете ПСР (июнь 1919 г.) говорилось, что инициатива взятия Казани вопреки приказам Главного штаба и решению Комитета взять Саратов принадлежала Лебедеву вместе с Каппелем, Степановым и Фортунатовым. В свою очередь, падение Казани через месяц имело «огромное губительное значение для демократии» на сентябрьском совещании в Уфе. «Направление на Саратов было решено и из стратегических, и из политических соображений… Только взяв Саратов, можно было устранить вечную угрозу Уральску и висящую над линией Самара – Сызрань – Николаев. Настроение Саратовской крестьянской губ., самостоятельно переходившее в восстание во имя Уч. собрания, было таково, что взятие Саратова, несомненно, повлекло бы за собой и всеобщее крестьянское восстание, создало бы мощные кадры демократической Народной армии и т. д. Саратовское направление было решено… и отменено указанными лицами, надеявшимися быстрее добраться до Москвы… и сорвавшими в конечном счете великое дело Комитета»⁶³. Н.Н. Щепкин же в Москве размышлял в письме Н.П. Астрову 13 декабря 1918 г. о том, что Директория и «Учредилка» отнюдь не представляли собой единства (видимо, еще не зная о колчаковском перевороте), и первая «была бы рада освободиться от У. без шума и истории»⁶⁴. Южное направление для Комуча оказывалось главным. Интересно, что В.М. Чернов, лидер ПСР, отправился в Самару через Саратов и провел в красном Саратове, бывшем городом его детства, немало времени, ожидая, очевидно, его падения, и лишь затем «прорвался» на пароходе в Самару.

В.О. Каппель собирался бить далее вверх по Волге на Нижний Новгород⁶⁵. Однако сил не хватало не только на следующий результативный бросок, но и для устойчивой обороны в окрестностях Казани. Заложенный на скорую руку Казанский корпус сформировать не удалось, несмотря на громадный исход из Казани сочувствующего населения. В то же время взятие Саратова силами Народной армии трудно представить иначе как с участием бригады В.О. Каппеля. Рассмотренный нами пример⁶⁶ демонстрирует, что даже в самом благожелательно настроенном к белым районе (Павловка Хвалынского уезда) организовать местными силами новые боеспособные части Народной армии не представлялось возможным. Сосредоточение же на одном направлении обоих сильных отрядов – Махина и Каппеля – позволяло бы надеяться на оперативный успех при условии поддержки местными жителями.

Другим вариантом решения поволжской проблемы для белых становилась опора на Дон и его армию.

Саратов находился в окружении казачьих войск. В непосредственном соседстве – верховые округа Донской области, вдоль Волги – немногочисленные астраханские станицы и хутора на территории самой губернии, за Волгой – сплоченное Уральское войско и в небольшом отдалении – куда более многолюдное Оренбургское. Все казачьи войска, кроме астраханцев, рано заявили о своей государственной позиции и не признали власть Совнаркома. В первые месяцы установления советской власти именно это соседство питало внутреннюю войну. Первые красные формирования возникали в борьбе с казаками Хоперского округа, в двух походах импровизированной Красной армии на Астрахань и на Уральск, в разоружении возвращавшихся с фронта эшелонов оренбургских и уральских казаков.

Обратимся к судьбе колонистов на раннем этапе Гражданской войны.

Сравнительная замкнутость немецкой жизни отразилась и в источниках, включая мемуарные. Общая картина, например, по Камышинскому уезду Саратовской губернии распадается на «русскую» и «немецкую» составляющие. При этом события весны – лета 1918 г. вообще плохо отражены в источниках из-за смены властных структур и крушения делопроизводства. Таким образом, возникают серьезные информационные лакуны как раз по тому периоду, когда Германская империя была еще полноправным и мощным международным игроком. Эти лакуны отчасти заполняются воспоминаниями немецкого населения. История немцев Поволжья в раннесоветский период нередко видится авторам как история Трудовой коммуны, а затем Республики немцев Поволжья, что отнюдь не одно и то же. Такой подход демонстрирует ведущий специалист по теме А.А. Герман. При этом богатая историография истории российских немцев склонна видеть трагическую участь колонистов в пореволюционные годы, но не акцентировать внимание на политической субъектности колонистов в тот или иной момент времени.

Значительный массив немцев-волжан объективно оказывался весомой величиной при любых политических и военных расчетах. Колонии уже с весны 1918 г. оказались на положении «кулацких гнезд» и стали испытывать революционно-бандитский прессинг⁶⁷. В начале лета 1918 г. Камышинский совет силой подавлял выступления немцев-колонистов в Каменке, Панцире, Копенах, Усть-Золихе и других населенных пунктах⁶⁸.

В условиях господства местнических настроений реквизиционный натиск на богатые колонии летом 1918 г. усиливался, как со стороны местных совдепов, так и советских военных инстанций. Поздней весной – осенью 1918 г. разворачивалась деятельность Поволжского немецкого комиссариата, специального органа, созданного 29 мая 1918 г. Борьба за симпатии и лояльность колонистов происходила в максимально сложных условиях из-за быстрого ужесточения большевистской аграрной политики.

Колонистам скоро пришлось отвечать ударом на удар. В июне – июле 1918 г. отмечены выступления колонистов правого берега Волги против реквизиций уездными камышинскими властями. 3—12 июля прошли выступления на левом берегу, по тем же причинам, в северных колониях. Эти выступления удалось прекратить агитационными усилиями Поволжского комиссариата⁶⁹.

В июне – июле 1918 г. на основе флотилии РУЖД и красногвардейской дружины рабочих-железнодорожников (280 человек) был создан и действовал «карательный речной отряд, предназначенный подавлять крестьянские восстания в немецких колониях и прибрежных уездах Саратовской и Самарской губ. Отряд включал 7 судов различного класса, в том числе и „Саратовский ледокол“ (4 орудия, 12 пулеметов)»⁷⁰.

Саратовский пастор И.А. Шлейнинг подготовил доклад для агентурной части при штабе Главнокомандующего ВСЮР. Он был известным человеком, редактором выходившей в Саратове с лета 1917 г. «Саратовской немецкой народной газеты»⁷¹. Документ датирован 20 августа (2 сентября) 1919 г. и помечен Таганрогом. Данный факт говорит о том, что какая-то часть немцев избирала для себя путь на белый юг. В докладе дан краткий очерк бытия двух сотен самарских и саратовских немецких колоний и обрисовано их положение после революции. Пастор описывает появление немецких социалистов уже в начале революции. Вскоре открылись новые выборы по большевистским принципам, то есть «с обязательным устранением от власти всех порядочных людей». Уже летом 1918-го в некоторых колониях произошли большие восстания, кроваво подавленные. «Уже тогда колонисты все надежды возлагают на Юг. Приближение казаков осенью того же года дает повод к новому восстанию, при подавлении которого некоторые колонии почти совсем разрушены»⁷². Действительно, первыми летом поднялись колонисты и астраханские казаки, затем прошла волна возмущений в русских селах⁷³.

Некоторые подробности этих выступлений сохранены в народных, не всегда внятных, воспоминаниях. Так, после жестоких изъятий продовольствия в мае, в июле 1918 г. восстало до 32 колоний Камышинского уезда с центром в Келлере (Караульный Буерак). Имелись расчеты на поддержку казаков. Важным толчком послужило пастырское обращение епископа Алоизия Кесслера о неприятии коммунизма. Основные события, с убийством многих десятков местных советских работников были вызваны мобилизацией в РККА. Однако крестьяне разошлись собирать урожай, и вскоре последовали карательные акции. Попытка одной из групп восставших на захваченном поезде занять Камышин не удалась. Мариенфельд был сожжен. В то же время камышинские власти эвакуировались на пароходе⁷⁴, то есть слабовооруженные, но напористые массы повстанцев имели шансы захватить уездный центр. Очерк событий 1918 г. дает книга Айсфельдта⁷⁵.

В рамках только что выдержавшего тяжелейшее потрясение курса Совнаркома на сохранение Брестского мира 26 июля последовало предписание советам депутатов Самары и Саратова за подписью Ленина и трех наркомов. «С точки зрения общегосударственных интересов, всякие самочинные действия местных Советов по отношению к немцам колонистам могут привести к весьма печальным последствиям»,  – говорилось в документе. Всякие разногласия с Поволжским комиссариатом подлежали рассмотрению в Совнаркоме. А.А. Герман полагает, что создание автономии преследовало цель «более оперативно и гибко решать все проблемы немецких колоний, не только сузив возможности вмешательства для Германии, но и оградив население немецких сел от негативных последствий самоуправства со стороны местных губернских органов власти⁷⁶. Советская власть удачно для себя успела создать немецкую автономию, пока владела данными территориями. Своя автономия, несомненно, принималась большинством колонистов со знаком плюс, однако они отказывались солидаризироваться с курсом именно большевистского правительства. Практика продразверстки быстро развеяла имевшиеся иллюзии. Вскоре после череды возмущений последовала расплата главным ресурсом. Пресса сообщала: «Саратов, 24 августа. Все советы немецких колоний постановили весь „огромный излишек хлеба“ направить в Москву»⁷⁷. В 1921 г. камышинский колонист выступил в савинковской прессе. Он рассказал о чудовищных вещах, творившихся в Поволжье в 1920–1921 гг., но предварил этот рассказ упоминанием про хорошие урожаи 1918 и 1919 гг. Однако советская система привела к тому, что уже в 1919-м был недосев до 40 процентов. Колонист, вынужденный бросить хозяйство, с семьей из 9 человек, на свой страх и риск отправился в Польшу⁷⁸.

Антибольшевистские выступления немецких колонистов края продолжались. 1–2 января 1919 г. фиксировалось волнение колонистов в Камышинском уезде на почве мобилизации в Красную армию. На левом берегу Волги в это же время – с 3 по 7 января – происходило наиболее крупное вооруженное выступление немецких колонистов периода военного коммунизма. Это восстание в селе Привальном⁷⁹.

Германия могла реализовывать свои задачи проникновения вглубь России и противодействия Великобритании как с красными, так и с белыми союзниками. Большую проблему представляло возможное соединение с Народной армией и чехами. Последние находились уже в союзнической юрисдикции. Но можно полагать, что если бы белые совершили бросок на Саратов вместо Казани, то возобладал бы тот или иной вариант сотрудничества. Проблема заключалась в бешеной динамике развития событий и, соответственно, трудностях прогнозирования и планирования.

В разговоре генерала Л.М. Болховитинова (тогда на советской службе) с М.Д. Бонч-Бруевичем в начале августа 1918 г. прозвучало следующее рассуждение: «Ознакомившись с твоими соображениями о нежелательности, ввиду возможности немецкого наступления, дальнейших перебросок частей из Завесы на Урал и Волгу, нарком Троцкий просит передать тебе нижеследующее: 1) Совнарком и Берлин считают дальнейшее наступление немцев в ближайшее время [в] России маловероятным». Причины выставлялись вполне понятные: трудности на Западном фронте, революционная ситуация в Австрии, волнения на Украине⁸⁰. Германская империя сохранила курс на взаимодействие с большевиками, закрепленный Добавочным договором от 27 августа 1918 г.

Как раз в эти дни к границам Саратовской губернии вышли полки донского генерала А.П. Фицхелаурова. Начальник его штаба полковник В.К. Манакин положил начало формированию Русской народной армии, впоследствии Саратовского корпуса. Саратовское направление для Манакина было случайным. Главной была идея объединить вооруженную силу, мобилизационный аппарат и эффективное самоуправление. Идею одобрил атаман Краснов, хотя предоставить сколько-нибудь значительные ресурсы не мог. Да и у Манакина в руках было несколько добровольческих отрядов и практически отсутствовала собственно саратовская территория. В это время, в августе – сентябре, ярко проявилась «пограничная болезнь» донских казаков. Они не желали идти за административную границу Донской области, боясь спровоцировать большую и безнадежную для себя войну со всей Россией. «Трагедия казачества», оперируя нарочитыми терминами «русские красные» и «русские белые», подчеркивает, что донцы массово поднялись за освобождение собственной земли. На Царицын казаки отправились, понимая, что это большевистское гнездо будет угрозой донской территории. Однако победоносный и популярный генерал Фицхелауров не мог двинуть казачьи полки на Камышин. «Насколько казаки привыкли к мысли о необходимости взять Царицын, настолько же для них неясна и неожиданна задача взять Камышин»,  – телеграфировал генерал донскому атаману. В ответ Краснов прислал пространную телеграмму-обращение с объяснением задачи занять Царицын, Камышин, Балашов, Борисоглебск, Новохоперск, Таловую и Калач. Однако казаки по-прежнему отказывались идти за границы Области⁸¹.

В середине сентября 1918 г. ощутимым стало явное сокращение германского участия в стычках с большевиками на демаркационной линии, а затем и постепенный вывод кайзеровских войск с Дона и даже части Донбасса.

Это вызвало скорее позитивную реакцию на Дону, где с удовлетворением восприняли передачу части ранее оккупированных территорий под контроль атамана П.Н. Краснова. Донской атаман 15 (28) октября выпустил директиву управляющим военным и морским отделами. На октябрь (по новому стилю – до середины ноября) планировался переход к обороне на севере Донской области. Для этого к 23 октября (5 ноября) следовало укрепить линию Кантемировка – Богучар – Новохоперск – Поворино, к 14 (27) ноября продолжить эту линию до Волги вдоль границы Войска. Следом стоит распоряжение спустить на льготу мобилизованных казаков, по обстоятельствам – переписями по очереди, по округам или по очередности окопной службы.

«Принять деятельное участие в сформировании Южной армии так, чтобы она могла совсем сменить наши части и тогда на укрепленной позиции поставить Пограничную дивизию, опирающуюся на гарнизоны… Зимнюю оборону обосновать на броневых поездах… артиллерии и пулеметах, а также на сильной фортификации, дополненной фугасами, минами, бомбометами и т. п… Довести до совершенства воздушную разведку… военную агентуру и шпионаж по линиям Харьков – Курск – Воронеж, Козлов – Москва, Царицын – Камышин – Саратов»⁸².

Предлагалось «приступить к съемке и изданию планов и карт Воронежской и Саратовской губерний для снабжения Южной армии»⁸³, а также «отпечатать снова в количестве нескольких сот тысяч экземпляров воззвания Большого Войскового Круга и мои о целях борьбы с большевиками и широко распространять их путем разброски с аэропланов и посылки с контрразведчиками по Северу войска, также в смежных губерниях»⁸⁴.

А также: «…Приступить к формированию Южной армии, причем необходимо наблюдать, чтобы части этой армии формировать точно на основании штатов и непременно сейчас же снабдить всем необходимым и главное сапогами и теплою одеждою… Имейте неослабное наблюдение за снабжением Южной армии артиллерией и винтовками, за организацией арсеналов, патронных и снарядных складов, а также за снабжением их шанцевым инструментом… Считаю идеальным решением вопроса – создание Южной Армии в указанном приказом штатном составе к 1 (14) ноября. С наступлением декабрьской гололедки быстрое движение на Воронеж и Саратов и захват этих пунктов»⁸⁵.

Как видно, в этот момент П.Н. Краснов полагал возможным организовать регулярную самостоятельную вооруженную силу, которая двинется вперед, а Дон обеспечит свою северную границу надежной охраной. Реальность обстоятельств формирования соединений Южной армии оказалась далека от предположений. Особая Южная армия была создана накануне этой директивы, 30 сентября (13 октября), из трех корпусов. Саратовский корпус, набравший некоторую силу к середине ноября 1918 г., стоял на камышинском направлении, то есть на прямом направлении на Саратов вдоль Волги.

В ноябре донские части с некоторым участием местных добровольцев держали в плотной осаде Камышин, но взять его не смогли. Направление на Саратов не было приоритетным для донцов. Так начинавшееся саратовское начинание лишилось возможности получить уездный центр в качестве «столицы», причем в уезде, наполовину населенном немцами-колонистами.

В Саратовском корпусе присутствовали немцы-добровольцы, что доказывается приказами о зачислении в части⁸⁶. Возникла даже идея формировать отдельные сотни из колонистов при одном из полков⁸⁷, но следов этих подразделений нами не выявлено. В числе выборных от сел, которые были освобождены частями корпуса, встречается единственная немецкая фамилия – Гейнц. Можно полагать, что это представитель от немецких колоний наиболее южного, Иловлинского, округа – Обердорфа (Купцово) или Йозефсталя (Скрипалёво). Важно, что саратовское начинание понималось влиятельными колонистами как свое дело. Комкор В. Манакин напишет уже в 1919-м: «Немцы колонисты Саратовской губернии, собравшиеся в Ростове, пожертвовали на поддержание и развитие Саратовской организации в мое распоряжение 200 000 рублей»⁸⁸.

Крушение Германии и стойкость красного Царицына сместили планы донского атамана. Донской фронт растягивался, в бой пошли дивизии Молодой армии. Саратовскому корпусу выпадала теперь вспомогательная задача прикрытия операции на Царицын. Фактор германских колонистов переставал быть значимым.

Революция в Германии развернула ситуацию в обратную сторону. На чрезвычайном съезде Советов 9 ноября Троцкий говорил: «На юге нам грозит теперь объединение немецко-красновских банд с французско-деникинскими и алексеевскими». Нужно «врезаться клином» между двумя империализмами, занять Дон, Северный Кавказ до Каспия и Украину, принять их в «Советский дом»⁸⁹. Теперь немцы были – в пропагандистском поле – за красных. П.Н. Краснов и гетман И.И. Скоропадский превращались в незадачливых слуг двух господ, а англо-французские империалисты выглядели не как всесильные победители, а как ждущие расплаты хищники. Например, в тамбовских «Известиях» была помещена статья «Девятый вал». К русским пролетариям «пришел на помощь великий германский пролетариат, сильный своими знаниями, сильный наукою. Теперь уже не страшны штыки союзных империалистов. Теперь смешны угрозы капитала.

Россия, Германия, Австро-Венгрия и балканские страны образуют тесный союз пролетарских государств. Это будет страшная сила, пред которою дрогнет англо-французский империализм»⁹⁰. В красной картине мира роль несокрушимого союзника заняла та же Германия, теперь уже в образе «великого пролетариата». А. Дикий справедливо обратил внимание на точное понимание ситуации Троцким, который полагал необходимым «продвинуться» между отходящим немецким милитаризмом и надвигающимся англо-французским⁹¹. Однако союзники не появились. Опереточная поддержка белых участием младших офицеров союзных армий в банкетах и прогулками на миноносце в Азовском море вызвала волну разочарования и озлобления в военных и общественных кругах русского Юга. Немцы в качестве союзника и даже оккупанта выглядели не в пример основательнее и надежнее.

Истории Астраханской армии и Саратовского корпуса под эгидой донского атамана позволяют провести параллель с ситуацией в зоне влияния Комуча. Бросок В.О. Каппеля на Казань не позволил развить наступление на Саратов. Так же и в этом случае, неказачьи силы растаскивались на противоположные направления – астраханское и саратовское, юг и север. Если Комуч уверенно контролировал Самару и мог из этой точки выбирать направления развития движения, то аналогичная средняя точка на юге – Царицын – была в советских руках и так и не попала в руки донцам. При этом Астраханская армия была гротескно монархической и прогерманской, а саратовское начинание являлось крестьянско-демократическим и с германцами было связано сугубо номинально. Концентрация немногочисленных добровольческих кадров на одном направлении могла быть главным фактором успеха. Соблазну Казани соответствовал, в рамках данного сравнения, соблазн малореальной Астраханской казачье-калмыцкой государственности.

При победе Антанты массив колонистов неподалеку от фронта более не мог увидеть никаких альтернатив своей советской автономии, хотя колонисты сопротивлялись большевизму и разверстке, как и другие держатели хлеба. Летом 1918-го выступления астраханских казаков, колонистов и крестьян возникали по своим линиям солидарности, не слившись в общее движение. Сословные и национальные различия требовали более длительных коммуникаций. А именно такое развитие событий могло стать главной предпосылкой для взятия Саратова скромными силами Комуча.

Новый удар будет нанесен белыми уже летом 1919 г. с юга, силами Кавказской армии. Интересно, что генерал А.И. Андогский в июне 1919 г. был преисполнен самых радужных ожиданий, имея в виду в том числе объединение ВСЮР с наступающими петлюровцами. «Большевики вопиют о грозной опасности, нависшей над Харьковом, Воронежем и от Царицына над Саратовом»,  – писал он в июне 1919 г.⁹² Однако выход на Волгу и попытки переброситься в Заволжье дали только неоправданный расход сил. Реальное соединение с белым Восточным фронтом уже было невозможно. Далее Камышина продвинуться не удалось. Фактор колонистов в парадигме борьбы против «германо-большевизма» никак не выглядел союзным и перспективным. Саратов превратился лишь в географический пункт из «Московской директивы».

Юг Саратовской губернии: села, отряды, восстания

Местнические настроения конца 1917–1918 гг. соответствовали раннему этапу революции, которая отдавала, освобождала, снимала ответственность. Советские и несоветские республики возникали усилиями сверху и снизу. Демобилизация старой армии давала жизнь новым вооруженным формированиям. Так, 2 января 1918 г. жители стали разоружать казачий батальон на ст. Себряково. Прибывший из Урюпина партизанский отряд Стеньки Разина и некая добровольческая команда со станции Арчеда водворили порядок⁹³. Разнуздывались страсти: 27 мая 1918 г. на станции Качалино был убит самосудом Ипполит Персидский из станицы Пичужинской, представитель разветвленной казачьей фамилии⁹⁴.

Дон изначально не признал власти совнаркома и обособился, став прибежищем первых поднявших оружие против большевиков. В то же время остро встал давний вопрос о казаках и иногородних. Программа «паритета» при А.М. Каледине провалилась, и уже после Большого восстания новый атаман П.Н. Краснов стал выстраивать сословную диктатуру, казачью государственность, открывая двери в казачье сословие тем неказакам, кто службой докажет преданность Дону. Это государственное строительство вызвало немало недоумений и насмешек, однако трудно не признать, что в административном и военно-административном отношении и даже в выстраивании правопорядка красновский Дон смог добиться удивительно многого.

В числе прочего возник вопрос о границах, дипломатических отношениях с соседями, статусе казаков как народа. Имперская корректность исчезла, и начались парадоксы. У красного казака Ф.К. Миронова единственная конная часть – дивизион имени К. Булавина. Один из противников Миронова Терентий Стариков – убежденный казакиец в эмиграции, много и комплиментарно писал о Кондратии Булавине в казачьей прессе. В 1917-м один из ударных батальонов носил имя Степана Разина – анафематствованного церковью разбойника, существовал и казачий партизанский отряд того же имени.

Официоз – «Донские ведомости» – уже в 1919 г. писал о нелепости проводить границу Области войска Донского в 20–25 километрах от Волги, лишая Область выхода на речной путь. Впоследствии, в казачьей прессе Зарубежья, вопросы о границах, о царском расказачивании, о соотношении Московии и Поля будут подниматься неоднократно. И. Буданов подробно исследовал исторические пределы Дона и получил такую картину. В XVI столетии южная граница Московского царства проходила по линии Алатырь – Темников – Кадом – Шацк – Ряжск – Данков – Епифань – Пронск – Михайлов – Дедилов – Новосиль – Мценск – Новгород-Северский – Рыльск – Путивль. Соответственно, далее находилось казачье Поле, земли казачьего присуда. По мнению автора, казаки владели правым берегом Волги с Камышином и простирали свои владения до Вольска⁹⁵.

Новая ситуация государственного распада создавала новые ощущения, страхи и надежды как в верхах, так и в низах казачества. Уже в 1918 г., с одной стороны, административная граница Области стала отделять свою землю от «России», с другой – быстро выявилась невозможность отсидеться за этой границей.

6(19) августа последовал приказ донского атамана № 1122: чтобы обеспечить мирную жизнь Дона, необходимо овладеть «главными очагами большевизма»: Царицыном, Дубовкой, Камышином, Балашовом, Борисоглебском, Новохоперском, Таловой, Калачом. Богучар к этому времени был уже взят. Царицын и Камышин «обвеяны славой казачьей вольницы», здесь гуляли наши атаманы. «Старая донская река Волга» прикроет станицы и хутора наши с востока до Астраханской границы, где встанут союзные астраханские казаки⁹⁶. Так объяснялась необходимость брать соседние города. Показателен парадокс: наши славные края, но ныне – очаги большевизма. Получалось, что надо взять эти самые очаги, чтобы надежнее защитить свои границы, но и «очаги»-то давно знакомы, это давние казачьи земли.

На низовом уровне выход в августе казачьих полков к Саратовской губернии вызвал знаменитую пограничную болезнь – категорическое нежелание казаков переходить границу из-за боязни втянуться в безнадежную войну с «Россией».

Донское командование уговорами и понуканиями приводило в порядок свои части, и параллельно от лица казаков писались воззвания к соседям-крестьянам с заверением, что идут не завоеватели, а добрые соседи и освободители. «Это мы обращаемся к вам, крестьяне, братья наши, мы, донские казаки, жители Хопра, Медведицы, Иловли, Чира, Донца, Сала и Тихого Дона» (воззвание «К народу русскому, православному»)⁹⁷. Обращение к «русским людям… Воронежской, Тамбовской и Саратовской губерний» за подписью «донские казаки» призывало бросать ряды насильников, ибо «идем к вам мы, трудовые казаки»⁹⁸.

Приволжские земли южнее Саратова – классический вольный край, заселявшийся с конца XVII в. Здесь оседали свободные поселенцы, сюда, на пожалованные земли, переводили своих крепостных из Центральной России дворяне, активно переселялись в XVIII столетии малороссы, сохраняя свой быт и говор. Со второй половины того же века появился и стал разрастаться значительный массив немецких колонистов. Оседали на удобных землях даже остатки пугачевцев, беглые из центральных уездов, ставили свои хутора волжские казаки. После массового переселения волжских казаков на Терек на сотни верст по территории Астраханской и Саратовской губерний оказались разбросаны станицы и хутора немногочисленного Астраханского казачьего войска.

Много селений, преимущественно малороссийских, было занято солевозным, «чумацким», промыслом. На этом многолетнем занятии – вывозке эльтонской соли, поднялись многие села по обоим берегам Волги, среди которых Покровская слобода – нынешний город-спутник Саратова Энгельс (название не дает забыть советскую Немреспублику) на левом берегу Волги.

Выразительные описания, нередко – с краткой историей, крупнейших селений юга Саратовской губернии читатель может найти в замечательном труде П.П. Семенова-Тян-Шанского и справочной книге саратовского краеведа А.Н. Минха⁹⁹. Об истории сел и событиях революционных лет, нередко с использованием местной фольклорной памяти, рассказывает современная краеведческая литература¹⁰⁰.

Многие села имели по несколько названий, русские наименования существовали у немецких сел. Так, имелись Нижняя и Верхняя Добринки немецкие, расположенные у Волги, и русские Нижняя и Верхняя Добринки на территории современного Жирновского района Волгоградской области. Разросшиеся слободы могли именоваться, по старой казачьей памяти, хуторами. Пригородное село Сестренки, например, было образовано разросшимися хуторами и состояло из четырех частей – Красавка, Белильцев, Ионов, Вихлянцев – Камышинской волости Камышинского уезда.

Нередко в селах бывало по два общества разного происхождения: бывшие крепостные и государственные, малороссы и великороссы, православные и староверы. Это создавало свои нюансы взаимоотношений и проявлений солидарности. Например, одно общество могло быть активнее другого в выступлении.

Крестьяне южных уездов Саратовской губернии поначалу были заняты земельными делами,  – здесь, как и по всей стране, осуществлялась аграрная революция. С революции начались земельные споры, села стали выделять активные группы. Столкновения начались очень рано. Близкая казачья граница провоцировала земельные аппетиты, напоминала о старых счетах и обидах. Например, в хуторе Гуров (после революции – станица Туровская) было около 100 иногородних. Все были ремесленниками – гончары, чеботари, портные, один держал даже паровую мельницу. В работники к казакам они не шли – шли саратовские соседи из Николаевки, Рыбинки¹⁰¹. Есть свидетельство о «войне» гуровцев против Клиновки, мужиков клиновских якобы вешали по всей деревне¹⁰². Публицист белой царицынской газеты уже летом 1919-го опубликовал юмореску с гротескной картиной общего побоища соседних деревень, когда «редкостный человек» – местный помещик – «пожертвовал» свою землю разным обществам и насмерть всех перессорил¹⁰³.

В печально знаменитой волне пьяных погромов осени 1917 г. в Саратовской губернии выделились Петровск и Камышин, в которых происходили многодневные погромы винных складов. В Камышине и заводской слободе Николаевской напротив города на левом берегу Волги погром шел 6 дней, бесчинствовал 243-й запасной полк. Горожане пытались устраивать домовую охрану, малоэффективную без оружия, по городу шла пальба, городская дума препиралась с военно-революционным комитетом по поводу прав и полномочий. «Саратовский листок» дал несколько репортажей об этих событиях. Вроде бы «солдаты-граждане» слободы Николаевской в конце концов потребовали местных большевиков или называвших себя таковыми в числе трех сотен человек удалиться. Посланец красного Саратова Моисей Венгеров с отрядом в 40 человек смог ночью захватить казармы, обезоружить перепившийся гарнизон и уничтожить остатки вина¹⁰⁴.

Исполком Камышинского уезда в 1918 г. решил отметить 9 января. Советчики решили, чтобы народу было побольше, отслужить молебен. Так и сделали. Потом гарнизон прошел по улицам. После этого планировали разогнать земскую управу. Вскоре ее просто заняли с оружием, предложив служащим работать с советчиками¹⁰⁵. Красная власть в городе отныне стала опорой для групп сельских радикалов всего уезда.

С мая 1918 г. заработала уездная ЧК На 6-м уездном съезде Советов она с гордостью отчитывалась и огласила список расстрелянных за контрреволюционное выступление в уезде. «Все главные представители» были взяты на учет: жили на барже, а днем работали по городу. Под гром аплодисментов сообщалось, что в числе заложников находится архиепископ. 20 арестованных за контрреволюционное выступление крестьян были освобождены в честь съезда, потому что виновность их – от темноты¹⁰⁶. Оперативная сводка Северного отряда Донской армии 12 (25) сентября 1918 г. подтверждала: арестованная интеллигенция в Камышине днем высылается на работы, ночью грузится на баржу, где принуждена выкачивать воду из-за ее дырявости. После ранения Ленина отношение к ней ухудшилось¹⁰⁷.

29 мая 1918 г. Камышин и уезд были объявлены на военном положении. 5–7 августа город был в состоянии эвакуации, ценности погрузили на пароход. Поспешно проводились «контрибуции», только товаров из магазинов и лавок было конфисковано на полтора миллиона рублей. С середины июля, отнюдь не гладко, шла мобилизация пяти возрастов¹⁰⁸. Призываемые прибыли в город из девяти волостей. Однако они не хотели идти через комиссию, а требовали принимать сразу, с выдачей обмундирования и оружия. Очевидно, это была идея Союза фронтовиков, который готовил восстание. В городе из 300 красногвардейцев оставалось около сотни, призываемые бесконтрольно болтались по городу, толпа фронтовиков напирала на комиссариат. Переломный момент наступил, когда красногвардейский взвод залпами в воздух разогнал напиравшую толпу. Последовал приказ допускать к военкому только делегации от волостей. Вскоре делегации и пошли с выражением покорности. Из призванных был сформирован 6-й Камышинский полк. В августе он выступил на фронт. Камышинские анархисты добивались права сформировать свою черную гвардию, от предложения большевиков служить в одной части отказались¹⁰⁹.

Небольшие большевистские отряды опирались на города, крепли на взаимной поддержке, советская власть более или менее контролировала железнодорожную сеть. Советский мемуарист упоминает бои с «белым казачеством» Ольховского района Пролейского, Балыклейского, Дубовского, Быковского, Водяновского отрядов красных партизан¹¹⁰, хотя район Ольховки отнюдь не казачий. Вблизи казачьего Дона любые противники автоматически записывались в казаки.

При принятии 29 мая 1918 г. постановления ВЦИК «О всеобщей воинской обязанности» председателям волостных советов и волвоенкомам предлагалось организовать отряды Красной армии на добровольческой основе. Такие отряды возникли в Красном Яре (В.Т. Ульченко), в Нижней Добринке (предволисполкома М.С. Мартемьянов), в Гусельской волости (недавний солдат С.Е. Караваев), в Таловке (В.Ф. Чуркин). Подобные формирования возникли в Бурлукской, Грязнухинской, Жирновской, Перещепновской, Котовской, Болотовской, Мокро-Ольховской волостях. Оружие частично изымалось на местах, частично получалось в Камышине и Саратове. Например, Болотовский совет получил из Камышина 150 винтовок Бердана из имевшихся в городе 900. Красногвардейские отряды формировались прежде всего в пунктах наиболее значительного сопротивления антибольшевистких сил. Так разгоралось вооруженное противоборство и копился материал для большой войны¹¹¹.

Рассмотрим историю нескольких активных отрядов, которым вскоре предстояло стать ядром новосформированных частей РККА.

Один из таких отрядов возник в апреле 1918 г. в селе Бурлук. КЕ. Закатимов объединил 200 человек. Видимо, отряд был волостным, то есть включал жителей не одного селения. В самом конце июня он отбил нападение казаков станицы Островской, с помощью отрядов военных комиссаров Красного Яра и Нижней Добринки (300 человек). 10 июля в Бурлук прибежал, переплыв Медведицу, военком Лопуховки. Он рассказал, что казаки схватили 40 сторонников советской власти и собираются их повесить или сжечь. В Гнилуше также разгоралась «война». Туда с сотней бойцов и направился Закатимов. Его отряд не раз выручал продотряды в хуторах Попки и Романов,  – уже на донской территории. Затем отряд был переброшен в район Красного Яра, вместе с другими частями держал здесь оборону. В начале августа 1918 г. последовала первая мобилизация в Красную армию. В Бурлуке доформировывался 1-й Камышинский полк. Лучшие из отряда влились в него. Здесь же сформирован эскадрон на базе конного отряда, приведенного казаком Иваном Колесовым (фигура в будущем весьма известная). Красногвардейский отряд И.Г. Харькова сражался с отрядом мятежников из Грязнухи и Тетеревятки, Харьков при этом погиб. Был еще партизанский отряд Бахарева из села Перещепное, о котором «хорошо не говорили». Крестьяне сами устроили ему засаду, в которой погиб сын предводителя. Похоже, эти «партизаны» промышляли откровенным грабежом.

Кондратий Ефимович Закатимов, 1894 г. р., уроженец Бурлука, с 7 лет нанимался пастухом и батрачил, после смерти матери жил по людям. Затем работал грузчиком в Царицыне, с февраля 1915 г.  – матрос Гвардейского экипажа и матрос «Авроры», участник штурма Зимнего дворца.

В феврале 1918 г. демобилизовался, получив оружие, инструктаж и справку о членстве в партии большевиков. В марте прибыл в Бурлук и уже в конце месяца на волостном собрании избран военкомом, наряду с прочей советской администрацией. Обратился с призывом записываться в красногвардейский отряд, и к середине апреля в списках было уже более 250 человек.

В конце апреля Закатимов явился в Камышин к уездному военкому Вайнеру, доложил об обстановке ему, предисполкома Косолапову, секретарю укома Менде. Заявил, что казаки в Островской готовятся к захвату станции Ададурово, а путь к ней ведет через Бурлук. Тут же подал заявку на 350 винтовок, пулемет, гранаты и патроны. Дали винтовки, 200 гранат, 10 000 патронов, «пулемет обещали». Кроме того, дали предписание председателю волисполкома В.Т. Ульченко оказывать поддержку вооружением и отрядом. Отряд в Бурлуке встретил своего командира с восторгом; «получение вооружения вселило уверенность у всех в том, что нет такой силы, которая могла бы нас разбить. Как будто бурлукский отряд бронированный». На волостном собрании избрали комиссию в помощь комбеду по сбору продовольствия для отряда. На площади установили кухню, из нее довольствовались и семьи отрядников.

В конце апреля белые пробовали занять Бурлук, потеряли несколько человек и до июня не тревожили.

В уезде было неспокойно: происходили восстания там, где не было Красной гвардии. Восставшие в Лопуховке «вместе с белогвардейцами» переправились через Медведицу в Сосновку (Гнилушу) и убили там предсельсовета Хованова, а заместителя Закатимова Зотова избили плетьми. Бурлукский отряд прибыл в Сосновку уже после событий, но в Лопуховке спасли около 60 советских активистов, которых восставшие собирались сжечь живьем. Среди них – заместитель волвоенкома И.А. Цыганков.

В июле Бурлукский отряд отбил под Островской около 200 возов с хлебом и несколько тысяч голов скота, которые были направлены в Камышин. В конце июля в Бурлук прибыл нижнедобринский военком М.С. Мартемьянов с отрядом Красной гвардии и полномочиями камышинской ЧК по борьбе с контрреволюцией.

Уже была договоренность о совместных действиях с Ульченко, а тут как раз и Мартемьянов с пулеметом! Разведка донесла о нападении белых на Бурлук. Закатимов познакомился с Мироновым, он очень помогал молодым отрядам. Белое нападение отбили, белые бежали до хутора Мартынова, а там был жаркий рукопашный бой.

Бурлук и Сосновка представляли собой сплошной красный лагерь. Местные «кулаки и богатеи», которым стало «тесно»,  – Д. Хлибунов, В. Каракозов, И. Земченко, Н.И. Каратаев и другие – ушли и более не возвращались, а «иные, после соответствующего наказания, глубоко втянули шею в туловище и смирно на месте доживали».

В сентябре 1918 г. по приказу увоенкома Вайнера Закатимов стал по совместительству комендантом Островской станицы, а затем чекистом¹¹².

В июле 1918 г. эсеры Ф.Ф. Богомолов и Ф.Г. Булатов организовали восстание в Смородино. Восстание поддержали Гуселка, Грязный Буерак и казачий конный отряд в 24 человека из Умета. Подавил его красный отряд с бронелетучкой, уцелевшие повстанцы бежали к казакам. Красногвардейский отряд села Смородино также вошел позднее в 1 – й Камышинский полк. По данным краеведов, из Бурлука за советскую власть сражалось 82 крестьянина, 53 из которых погибли, из Гнилуши – около 40, 22 погибли. Свыше 50 крестьян села Слюсарево вступили в добровольческий конный отряд Г.И. Карижского и Д.Е. Зиборова. В нем сражались и красногвардейцы Котова и Серина. Местные казаки и кулаки уничтожали революционные советы Бурлука, Гнилуши, Громков, Слюсарева, Котова¹¹³.

Основные добровольческие отряды в уезде были следующие: Жигарева в хуторе Пшеничкин недалеко от Котова, братьев Ульченко – в Красном Яре, Закатимова в Бурлуке и несколько позднее отряд Караваева в Гуселке, который ликвидировал восстание немцев в Нижней Добринке на Волге. Отряд Мартемьянова из русской Нижней Добринки считался одним из самых сильных, имел пулемет и орудие. Мартемьянов держал постоянную связь с Ульченко в Красном Яре¹¹⁴.

Михаил Степанович Мартемьянов единственный из группы первопризывных красных командиров удостоился специального краеведческого исследования М.Н. Луночкина. Он корректирует спрямленные до партийного трафарета поздние воспоминания соратников. В середине января 1918 г. в селе появляются волостной и сельский советы. Большевик не прошел на должность председателя, большинство членов ревкома настояло на избрании георгиевского кавалера, эсера М.С. Мартемьянова, который вернулся с войны прапорщиком. Из Камышина он имел полномочия уполномоченного – военного комиссара Нижнедобринской волости. Мартемьянов сразу объявил запись в отряд, в который пошли рабочие мельницы Бореля и беднота – первоначально 60 человек. В апреле отряд успешно отразил казачий налет.

29 мая 1918 г. город и уезд объявлены на военном положении. Отряду Мартемьянова приказано выступить в Красный Яр и объединиться с красноярским отрядом Василия Ульченко. Однако Мартемьянов с тремя красногвардейцами по каким-то причинам задержались в Добринке. Этим моментом воспользовались эсеры под тайным руководством торговца Ивана Тетерина. Поводом для выступления послужил дополнительный призыв в Красную армию мужчин четырех возрастов. По мнению М.Н. Луночкина, истинной причиной была затянувшаяся борьба между местными эсерами и большевиками. По селу пустили слух, что мобилизация – выдумка Мартемьянова. Сам, дескать, остался дома, а мужиков в разгар полевых работ выпроводил к Ульченко. 6 июля набатом собрали жителей. Для переговоров вышел Мартемьянов. Он разъяснил, что дополнительный призыв происходит по приказу из Камышина, и попросил собравшихся выбрать представителей, которым предоставят возможность напрямую переговорить с Камышином по телефону. «Если же кулаки недовольны нашей борьбой за хлеб, так и скажите»,  – бросил он в толпу. Но ему не дали договорить и взяли в кольцо. Иван Ториков, стоявший сзади, ударил Мартемьянова кулаком, а Яков Цибизов ударом винтовки повалил наземь. Упавшего стали жестоко избивать. Бездыханного Мартемьянова лошадью отволокли на кладбище и оставили на съедение собакам. Толпа, видимо, разошлась. Группа активных мятежников бросилась к зданию совета, чтобы овладеть кассой. Но три бойца отряда заняли оборону и предупредили, что будут стрелять. Угроза подействовала, что свидетельствует о немногочисленности нападавших. Посовещавшись, они решили избрать новый состав волостного совета. Однако в суматохе бунта забыли перерезать телефонный провод, чем воспользовался дежурный у телефона. Он-то и сообщил о мятеже в Красный Яр.

К концу выборного схода в село прибыл отряд красных. Выступление было подавлено, толпа разбежалась. Разысканный Мартемьянов очнулся, но долгое время не мог говорить и двигаться. Только к августу он смог приступить к своим обязанностям. По его приказу зачинщики мятежа были закопаны в землю заживо. С этого началась кровавая вражда семей Ивана Торикова и Якова Цибизова с родней Мартемьянова.

Нижнедобринский отряд участвовал в подавлении Руднянского восстания.

В сентябре Мартемьянов с отрядом восьмидневным рейдом прошел по восставшим немецким колониям. При отряде была следственная комиссия. Переизбирались или восстанавливались советы, налагались контрибуции, 36 человек было расстреляно, включая двух кавалеристов из отряда за грабеж. До этого или одновременно отряд прошел и по русским селам. Местный краевед дает такой маршрут без точной временной привязки: «Морозово – Верхняя Добринка – Топовка – Алешники – Линево – Жирное – Меловатка – Егоровна – Нижняя Добринка. Во время рейда им были переизбраны Советы в Морозове, Алешниках, провозглашена Советская власть в Линево, подавлены выступления зажиточных крестьян в Меловатке и мятеж в Топовке». Последнее село – немецкая колония, в которой убили красногвардейцев. Характерно, что в Линево только летом, а то и в сентябре наконец «провозгласили» советскую власть.

В середине октября отряд был отправлен на переформирование в село Бурлук, где стал первым батальоном, а красноярский отряд Жигарева – вторым батальоном 1-го Камышинского партизанского полка Мангельсона. Вскоре полк получит Мартемьянов. Мартемьянов погиб 30 марта 1919 г. в хуторе Костырка Донской области¹¹⁵, на подступах к станице Каменской. Его убил помощник командира 2-й роты его же полка Павел Рожков¹¹⁶. Один мемуарист прямо пишет, что партизанские отряды объединились в 1-й Камышинский полк¹¹⁷.

В Лопуховской волости активист привез из Камышина 25 винтовок, ящик патронов и 10 гранат. С этим оружием комбед взыскал в селе хлеб и «контрибуцию», но и вызвал ответную активность зажиточных. В волости на восемь селений был только один комбед. Группа зажиточных послала делегатов в Рудню, договориться с купечеством о ликвидации комбеда, который жизни не дает. Было решено вскладчину нанять казаков для свержения совета и уничтожения комбеда. Два делегата отправились к казакам и, вернувшись, доложили, что наняли 20 казаков, которые скоро будут. По набату собрались два сельских общества одного прихода и открыли митинг под лозунгом Учредительного собрания. В это время поступила телеграмма о выезде казаков. Зажиточные потребовали у комбедчиков выдать оружие. Из 70 членов комбеда большинство отреклось от членства, оставшихся 25 участников реквизиций арестовали, видимо, вместе с семьями. Утром в село явились казаки, в погонах и с крестами. Комбедчиков высекли плетьми и на «суде» единодушно приговорили убить, что готовы были исполнить казаки. Однако уцелевший активист привел из Красного Яра красный отряд, который начал через Медведицу обстреливать село из пушек. Казаки и кулаки поспешно скрылись, и пленники были освобождены¹¹⁸.

Каменный Брод неоднократно переходил из рук в руки, красногвардейцы села оказались в Иловлинском полку¹¹⁹. Дальнейшая судьба иловлинских красных частей наглядно демонстрирует нелюбовь каменнобродцев к красной власти. Ряд сельчан за активное сотрудничество с казаками попали в ЧК Многих от расстрела спас каменнобродец, литератор И.С. Ломакин. Ему это удалось благодаря статусу сотрудника красной газеты «Борьба», в редакцию которой его рекрутировали насильно, как пишущего человека¹²⁰.

По близкому донскому хутору Гуров выделилось сильное размежевание жителей: зажиточные оказались на белой стороне, более бедные – на красной¹²¹. Так дипломатично пишет книга об истории района. На деле из хутора Гурова в красных воевало только 7 человек, и около 250 служило в Донской армии¹²².

Наряду с местными отрядами к концу лета разворачивали деятельность и неместные. Прежде всего это пришлые продотряды. В 1918 г. в новосозданной Царицынской губернии действовал 110-й отряд с комиссарами Уховым и Цветковым. Расформирован он был 8 ноября 1918 г.¹²³ На 30 сентября 1918 г. в отряде числились 132 человека Прягаевской и Фе-дотораменской волостей Череповецкого уезда¹²⁴. 109-й отряд действовал в Еланском районе Саратовской губернии и в Донской области с комиссаром Максимовым. Он так докладывал о работе в Военпродбюро 11 ноября. Отряд в количестве 30 человек выбыл из Москвы 3 октября и 7 октября прибыл на станцию Елань, где поступил в распоряжение уполномоченного Саратовского губпродкома Богданова. Согласно полученному наряду, отряд разделился на четыре группы. Три группы работали на молотильных пунктах в Еланском районе, одна была выделена для реквизиций в прифронтовой полосе Донской области. Не считая реквизиций, отрядом было обмолочено и сдано в Еланское зернохранилище 6000 пудов разного зерна¹²⁵.

В декабре 1917 г. в Саратове был сформирован из фронтовиков 1-й Саратовский Летучий отряд в две сотни фронтовиков. Он участвовал в подавлении восстаний, разоружении эшелонов уральских и астраханских казаков, возвращавшихся с фронта, подавлении восстания в Саратове в мае 1918 г. В начале ноября 1918 г. он имел тяжелый бой против казаков, отступил до Свинухи Балашовского уезда и вскоре был расформирован¹²⁶.

Классическим чужаком-уполномоченным, с чекистской принадлежностью, в камышинских краях стал Иван Павлович Жуков, питерский рабочий, большевик с 1909 г. 9 августа 1918 г., по направлению В ЦИК, он был назначен председателем Саратовской губчека. Жуков сразу стал формировать батальон при чрезвычайной комиссии. Вскоре «поднялись кулаки в Камышинском уезде», которыми якобы руководили засланные белогвардейцы. По немецким колониям и русским деревням гуляло типографское обращение донского казачества. Жуков с батальоном прибыл в уезд и более двух месяцев воевал, «разъяснял», «переизбирал» советы¹²⁷. Так обобщенно пишет ведомственная история КГБ. Некоторые штрихи этой работы можно проследить. Саратовский мемуарист А.А. Минх писал: «ЧК работала вовсю, а для ее и „оживления“ был прислан из Москвы, в качестве председателя, некий тов. Жуков, отличавшийся своей жестокостью и злобой. До него во главе ЧК стоял тов. Дейч, прибывший после переворота из Америки и отличавшийся от других чекистов сравнительной человечностью и, безусловно, выделявшийся своим умом. Во главе отдела по борьбе с контрреволюцией стоял тов. Кравченко, из портных (не саратовцев), служивший слепым орудием Жукова, сам по себе это был полный нуль»¹²⁸. Нижнедобринский отряд, не раз нами упомянутый ранее, двигавшийся вдоль полотна дороги в Камышин, подошел к немецкому селу Ременники близ станции Лапшинка. По дороге ему встретились молодые люди, подчиненные Жукова, посланные военкоматом провести мобилизацию в Гуселке. Мобилизация не удалась, и на обратном пути Жуков решил мобилизовать немцев. Однако его обезоружили и заперли в амбаре, его люди разбежались. Нижнедобринский отряд спас Жукова из горевшего уже (подожженного?) амбара¹²⁹.

Будучи в силе, Жуков действовал весьма жестко и требовал подчинения от местных красных формирований. В августе М.С. Мартемьянов получил от него следующую записку: «Товарищу комиссару М.С. Мартемьянову. Вам нужно будет очистить Олешню, Верхнюю Добринку, Морозов, Бордачи, Чижов и Моисеево. Комиссар отряда Жуков. Нужно арестовать и расстрелять бывшего комиссара военного села Норки…»¹³⁰