Когда утихнет ветер

Глава 1

– «Шаг в пустоту. Падение. Ты уже осознаешь, что сделал ошибку. Что там – до шага – можно было все исправить. Что нет неразрешимых ситуаций, и ты выглядишь полным дураком, подавшись минутной слабости, – решив пойти наиболее легким путем и выбрав смерть. Но поздно.

В голове пустота. Появляется даже раздражение. Закрываешь глаза. Тело становится легким – не твоим. Начинаешь чувствовать облегчение, оказывается все не так страшно…

Пятнадцать этажей не так уж и мало. За это время чувства и эмоции сменятся много раз. От страха – до равнодушия, от радости – до горечи. Только вот жизнь не проходит перед глазами. Появляется надежда – а вдруг это не конец? Может, есть шанс что-то изменить?

Удар. Все мысли улетучиваются. Исчезают слух, зрение, осязание… ты не слышишь крики прохожих, не чувствуешь холод асфальта под собой. Ничего. Только боль. Оглушительная, жестокая, беспощадная боль. Полностью отдаешься ей. Воспринимаешь как живое существо. Или как часть самого себя. Как самого себя.

Понемногу боль утихает. Возвращается способность мыслить. И ты понимаешь – все, это последняя точка, поставленная тобой в приступе отчаяния. Волны накатившего вдруг безразличия несут тебя к спасительному берегу забвения…»

Щелчок – Лестер выключил диктофонную запись. Откинувшись на спинку кресла, он внимательно посмотрел на девушку. Но та не обратила на его взгляд никакого внимания. Прошло минут пять. Не выдержав, Лестер, резко встав с кресла, подошел к ней.

– Черт возьми, Элиза, я не могу поверить, что тебя это не трогает! – зло бросил он, грубо поворачивая ее к себе.

Девушка удивленно посмотрела на мужчину и почти весело сказала:

– Наверное, это мне следовало бы сейчас пребывать в такой ярости.… Не так ли, милый? Твоя же злоба, по меньшей мере, смешна, и – кстати – ничем не обоснована.

– Вот как? Только вот мне кажется, – последнее слово он произнес с изрядной долей сарказма, – что у меня все же есть повод, как минимум, для беспокойства. Ты знакомишься неизвестно с кем, проводишь с ним черт-те сколько времени.… И, наверняка, говоришь ему что-то о себе, подвергая тем самым нас обоих опасности…

– Хватит, Лестер, – не дала ему договорить Элиза. – Ты сам знаешь, что не прав, говоря все это. Но мне интересно, что же ты хотел доказать, принеся сюда эту запись? Ведь не для того, чтобы усладить мой слух тем, что я уже слышала много раз: в разных интерпретациях и причем вживую. Спасибо за заботу, но это, право, было совсем ни к чему.

Взгляд Лестера похолодел.

– Ты льстишь себе, Элиза, – ничего не выражающим голосом произнес он. – Вовсе не забота о тебе двигала мной, когда я совершил этот поступок. Точнее говоря, не тот вид заботы, который имеешь в виду ты. Просто я хотел показать тебе то, что тебе и без этого прекрасно известно. Тебе ничего и никогда не удастся от меня скрыть.

И чуть ли не откинув ее от себя, он вернулся в свое кресло. Немного помолчав, он задумчиво проговорил:

– Мне бы хотелось с ним познакомится. Он очень забавен, ты не находишь? Этакий сумасшедший ученый – дилетант, который носится со своими бредовыми идеями о мыслях и чувствах самоубийц в момент их скоропостижной кончины. Полный бред, не так ли? Но ему хватает ума скрывать свои идеи от окружающих. Я лишь не могу понять, с какой целью он открыл их тебе. Идеи, я имею в виду, – он вопросительно посмотрел на Элизу, но так как его взгляд был проигнорирован, иронично закончил, – скорее всего, здесь не обошлось без нашего общего с тобой таланта притягивать к себе людей.

– Никита не сумасшедший…

– Согласен. Он просто поссорился со своей головой. Или же никогда с ней и не дружил. Я не могу судить, ведь я даже с ним и не знаком – лично, конечно же.

Элиза внимательно посмотрела на него. Лестер говорил в шутливом тоне, но сквозь его слова явно просвечивали другие чувства, и они ее настораживали.

– Где же ты взял эту запись? Не поверю, что Никита сам дал ее тебе. Что тогда?

Снисходительно посмотрев на свою собеседницу, Лестер с презрением ответил:

– Моя любовь, это было довольно-таки просто сделать. Проще некуда… – с сожалением покачал он головой. Заметив ее непонимающий взгляд, пояснил: – Я проник в его квартиру, когда сам Никита отсутствовал. Затаился. И когда пришел твой друг, я внушил ему мысль о прочтении вслух своих записей. С передачей чувств – так, будто это действительно происходит с ним самим.… В-общем, в твоем новом приятеле погибает великий актер. Он настолько поразил меня, что я было чуть не забылся, и не стал ему аплодировать!.. У него определенно есть лицедейские данные. Его выступление было так трагично, так пафосно!.. А видела бы ты в этот момент его лицо! – Лестер посмотрел на Элизу и добавил: – Ты все же дай ему совет пойти на сцену. Клянусь, я буду ходить на все спектакли с его участием – вечерние, естественно.

Ему удалось задуманное. Он ее разозлил. Когда она заговорила, ее голос звенел от сквозивших в нем напряжения и ярости:

– Никита от меня может услышать лишь один совет, и он тебе вряд ли понравится. Я не хочу, чтобы он или ты делали хоть малейшую попытку познакомиться друг с другом. Никита тебе не игрушка, и манипулировать им у тебя не получится. Найди себе другое развлечение, а к нему даже не думай приближаться!

Слова девушки не произвели на Лестера должного впечатления. Скорее, он выглядел подозрительно довольным, словно Элиза сказала именно то, что он и хотел услышать.

– Мой милый друг, ты опять совершаешь ту же ошибку. Защищаешь смертного. Питаешь к нему теплые чувства… Кажется, мы это уже проходили. И знаешь, твой новый друг мне кого-то напоминает. Право же не знаю кого, но определенное сходство есть. Ты так не считаешь?

Элиза побледнела. Невероятно, но абсолютно белое лицо стало еще белее. Те малочисленные признаки, которые хоть как-то оживляли ее лицо, исчезли вовсе. И если бы не глаза, то можно было бы подумать, что она не живое существо, а каменная статуя, по недоразумению одетая в человеческую одежду. А глаза… В них отражалась такая боль, что становилось страшно.

– Никита не Француа, – одними губами произнесла она, но Лестер ее понял.

Повисла тишина, в которой явственно чувствовалось незримое присутствие третьего.

Лестер подошел к Элизе и мягко ее обнял. Вздрогнув, она посмотрела на него. В его глазах она увидела ту же боль, которую испытывала сама. Тщательно скрываемую, еле уловимую, едва заметную, но боль – боль от потери близкого человека.

– Ангел мой, прости, – голос Лестера был тих и нежен, – Я ведь должен был произнести эти слова, и ты понимаешь причину этого. Ты опять увлеклась смертным, а это неправильно. Это противоречит нашей с тобой природе. А спорить с природой нельзя. Это истина, которая не нуждается в доказательствах. Элиза, мы вампиры и дружить со смертными мы не можем. Убивать, играть, наблюдать – все, что угодно, но никакой привязанности. Ведь так будет проще и легче.

Лестер обнял девушку еще крепче, и голос его зазвучал еще мягче:

– Ты мне очень дорога, не хочу, чтобы ты страдала. Но я не властен над своими поступками, когда мною овладевают сильные чувства, будь то любовь или ненависть. И если ты не хочешь, чтобы с Никитой случилась та же трагедия, что и с Француа, то просто перестань с ним видеться… Элиза, я читал его мысли, да и ты, наверное, тоже. Он же в тебя влюблен… Может, этим и объясняется, почему он на твои странности не обращает внимания… Но, – Лестер посмотрел ей в глаза, и в его голосе появилась чуть ли не мольба, – Любовь моя, твой новый друг из той же категории мужчин, что и Француа. Из-за твоей прихоти его может постигнуть та же участь. Вспомни, Француа не должен был стать вампиром. Тебе удалось вывести меня из себя, случилось непоправимое. Элиза, я не могу обещать, что это не произойдет такое и с Никитой. Пожалуйста, пощади его, меня, да и себя тоже. Прошу тебя об этом.

Он замолчал.

– Хорошо, Лестер, – немного погодя проговорила она. – Ты прав… Да, ты прав, и я с тобой полностью согласна. Но я же не могу просто перестать с ним видеться, нужно придумать убедительную причину для нашего с ним расставания. Дай мне время.

Лестер внимательно на нее посмотрел.

– Хорошо, если ты говоришь правду. Для тебя, – без тени угрозы в голосе произнес он. Потом добавил: – Но у тебя этого времени почти и нет…Элиза…

– Тсс, – девушка приложила палец к губам вампира, показывая тем самым что все прекрасно понимает и без дальнейших пояснений.

Лестер с долей благоговения поцеловал свою спутницу, и нехотя отпустил. Пусть она делает ему больно, но делает это она не умышленно. Просто даже стольких лет ей не хватило понять и принять жизнь вечного убийцы. Но он любит ее и готов терпеть ее слова, поступки и вот такие знакомства, которые доводят его до бешенства и причиняют невыносимые страдания.

– Ты пойдешь сегодня к нему?

Элиза пожала плечами.

– Твоя воля, – вздохнул он. Потом добавил: – передавай ему привет. Скажи, что его бредовые мысли очень забавны. Посоветуй ему от моего имени стать актером. У него явный талант, как я уже говорил. Грех его зарывать в землю, – почти с издевательским сожалением закончил он.

Все, минуты душевной близости прошли. Лестер вернулся к своему амплуа – злобного и циничного вампира.

Уже у двери Элиза ему на прощание пообещала:

– Лестер ничего не повториться. Я прерву общение с Никитой. Но не сегодня.

Он ничего не ответил. Весь его вид говорил, что ему на это просто наплевать. Лишь в его глазах была бесконечная печаль. Элиза заметила ее, но промолчала. Любые слова сейчас были пустыми и бессмысленными. Они оба это понимали. Еще раз посмотрев на Лестера, Элиза вышла.

Ночной холод встретил ее на улице. Его свежесть была сейчас своевременна. Элиза отогнала от себя мысли о правоте слов Лестера, хоть и понимала, что ее отношения с Никитой зашли слишком далеко. Как и у Лестера, у нее была способность читать мысли людей. Поэтому прекрасно знала, о чем думает Никита и какие чувства он к ней питает. Также она знала о мыслях и чувствах Француа…Но тогда она даже не представляла, к чему это может привести. Никита же… Элиза просто не хотела об этом думать. Тщедушно игнорировала очевидное сходство Никиты с Француа. Правильно ее давний спутник так жестоко указал ей на это…

«Да, за это стоит поблагодарить Лестера» – с горькой усмешкой подумала Элиза. Она понимала, что его трогательная забота о ней обусловлена совсем другими причинами. У нее здесь появился друг, появилась привязанность, которая может продлить их пребывание в нелюбимой старым вампиром стране. Он до сих пор не удосужился объяснить, почему питает такую неприязнь к России. Наоборот, Лестер должен бы испытывать к этим местам те же чувства, что и она. Ведь здесь произошло их окончательное воссоединение, здесь они смогли понять друг друга… Видимо Лестер не изменил своей привычки прятать настоящие чувства глубоко внутри, не показывая их никому – даже ей. Возможно, что сейчас было и не важно, куда именно они бы приехали…Он вынужден был последовать за ней. Не в характере Лестера было с чем-либо смиряться и подчиняться чужой воле. А приезд самой Элизы в ее любимою страну называл не иначе, как «сентиментальной дурью сумасшедшего вампира с замашками патриота». И хоть Россия не являлась родиной Элизы в буквальном смысле этого слова, но с ней было связанно много дорогих воспоминаний, здесь она разобралась с собственными чувствами, и поняла, наконец, истинные чувства своего вечного спутника к ней… В некотором роде Лестер прав, называя ее патриотом этой страны. Россию она любила так же, как и свою историческую родину. Вот с остальными его словами Элиза бы поспорила…

Но что бы не скрывалось за истинными мотивами Лестера, его слова все же были верны. Она должна прекратить общение с Никитой.

Но сначала нужно утолить голод – этот вечный спутник ночной жизни вампира. Единственное наслаждение и вечное проклятие. То, что раз и навсегда отделяет душу от Бога, и является чертой между темным и светлым. То, что во всех религиях мира является смертным грехом. То, что для вампира является жизнью, а для человека – смертью. То, что имеет простое название – убийство.

«Запоздалый путник, где ты? Иди ко мне, я жду тебя. Все будет сделано быстро. Очень быстро. Ты даже ничего и не поймешь. Мимолетная боль, и после – вечное блаженство. Что может быть лучше?..»

– Девушка, сигаретки не найдется? – нагло улыбаясь, спросил шедший навстречу парень. Не нужно обладать вампирским даром, чтобы различить настоящий смысл вопроса. Элиза его увидела. Вот только – даже если бы и хотела – удовлетворить его желания бы не смогла.

– Конечно, мой милый, – солгала девушка-вампир, делая молниеносное движение к его шее. Но свое обещание все же сдержала. Действительно, все было сделано быстро, и парень ничего не понял.

Убить просто. Эту истину Элизе открыл Лестер. Нужно лишь чуть-чуть уменья и немного решительности. И определенную роль играют стечения обстоятельств. Кто-то может прожить всю жизнь, и судьба его не столкнет с необходимостью лишать другого человека жизни, а кто-то может стать серийным убийцей. Это не важно. Главное, что в каждом есть наклонность, ярко выраженная или едва заметная – не суть – убивать. А для вампиров это уже не наклонность, это инстинкт. Как для людей употребление пищи и насыщение легких кислородом. Как правильно сказал ей однажды Лестер, указывая на очередную жертву: «Тут выбор прост – или ты, или он». И можно сколько угодно мучиться, но вампир всегда выбирает себя. Это просто его природа. Природа хищника и убийцы.

Но убивают всегда по-разному. Можно безжалостно отнимать жизнь, и при этом любоваться ее угасанием. Принимать в себя картинки из жизни жертвы, и испытывать различные чувства, наблюдая за их красочностью, или же, наоборот, серостью. Созерцать процесс превращения здорового живого человека в холодное безжизненное тело. И вампир искренне восхищается этим. Восхищается борьбой человека за свою жизнь. Восхищается разнообразием человеческой жизни. И лишь он может полноценно понять это разнообразие.

И Элиза искренне наслаждалась, впитывая вместе с кровью в себя жизнь этого молодого человека, не чувствуя при этом отвращения к себе, свойственного ей до знакомства с Француа.

Наслаждалась, и обдумывала при этом, как ей правильнее разрешить ситуацию с ее смертным другом. И когда то, что минуту назад было живым человеком, превратилось в очередной обескровленный труп, Элиза уже знала, как ей следует поступить.

Через полчаса она была у Никиты. Радость от встречи померкла сразу, как только она прочитала его мысли. Лестер опоздал со своим предупреждением, нужно было его делать намного раньше. Ей же оставалось только два выхода: или убить своего друга – молодого человека, к которому она столь сильно привязалась – или же ему все рассказать. И неизвестно еще, что будет лучше.

Но Элиза уже приняла решение. Никита узнает правду. Кто она. Как стала вампиром. Свою историю до знакомства с ним. Француа все это рассказал Лестер и, естественно, в изложении циничного вампира история была сильно искажена. Элиза надеялась, что если она сможет правильно все объяснить – ничего не утаивая и ничего не приукрашая – то, возможно, Никита ее поймет. Не станет испытывать к ней отвращения и суеверного ужаса, а также не захочет стать вампиром. Это будет просто невозможно, так как она никогда и ни при каких условиях не обречет смертного на вечное существование проклятого.

– Представляешь: вчера, как только я вернулся домой, – между тем рассказывал юноша, даже не догадываясь, что происходит в душе его гостьи, – у меня вдруг возникло странное желание прочитать свои старые записи. Может, помнишь – те, что о самоубийцах. Стал их читать, и я почувствовал будто это происходит именно со мной. Если честно, я очень испугался. Одно дело, когда просто пытаешься поставить себя на их место. И совсем другое, когда сам все это переживаешь. А у меня было именно такое чувство – чувство безысходности.… И еще, – продолжил он, – после того, как это ощущение исчезло, я от волнения начал перебирать бумаги на столе, и нашел вот это, – он протянул ей лист бумаги.

На белом листе чуть замысловато-округленными буквами было написано:

«Мой друг,

Повесь чеснок и, возможно, я к тебе не вернусь.

Хотя…Кто знает?

Поклонник твоего таланта.»

Элиза сразу узнала подчерк Лестера, но в этом, собственно, и не было нужды. Лишь он один мог написать такое послание.

– Ты знаешь, что это? – неуверенно спросил Никита, заметив, как изменилось ее лицо.

– Да.

Лестер сам подтолкнул ее на этот безумный шаг. Этот лист, с красиво выписанными буквами на нем, являлся своеобразным благословением вампира Лестера на ее решение. И Элиза подумала, что все его слова были отнюдь не предупреждением, как ей показалось вначале. Это была лишь своеобразная подготовка к очередной исповеди – второй за ее вечную жизнь. Другого объяснения не было, ведь в ином случае Лестер не стал бы писать эту глупую записку. Конечно, он в этом никогда не признается. «Но вспомни, чем это закончилось в прошлый раз?» – пронеслось у нее в голове. «Нет, я не буду об этом думать. Может, я осталась глупой и наивной, но я все еще верю в лучшее. Иначе просто быть не может! Тем более, я не могу ничего изменить – ведь не убивать же его лишь из-за моей нерешительности? Пусть я боюсь, чертовски боюсь, но.… Все будет хорошо, Никита не Француа – он не повторит его судьбу, хоть так и невероятно на него похож…».

– Да, – повторила она. И тихо продолжила: – Собственно, это не просто лист бумаги, как может показаться. Мне совсем не нравиться способ.… Ну что ж.…Очень жаль, но наступил тот момент, когда жестокая и беспощадная правда перекрывает кислород нечестной – но зато какой удобной! – лжи. В ином случае возникает потребность разорвать общение, причем способом, не устраивающим нас обоих. Но готов ли ты услышать эту правду? Кто знает, правильно ли то, что я собираюсь сделать?.. Извини, ты можешь подумать, что я наслаждаюсь ситуацией, ведь я знаю, о чем говорю, а ты нет.… Это не так. Мне просто страшно начать. Есть выражение, что дорога из тысячи шагов начинается с самого первого… Ты представь, что я прошла эту дорогу – через страх, отчаяние, надежду, любовь – почти прошла и мне оставалось всего чуть-чуть.… А следующая фишка в этой игре, название которой сама жизнь, показала, что мне нужно вернуться назад – к самому первому моему шагу. И сейчас мне невыносимо трудно опять начинать. И больно. Так готов ты услышать правду обо мне? Перечеркнуть прошлое, и начать общение с белого листа? Ведь лишь сегодня состоится настоящее наше знакомство.

Никита взглянул на лист, который девушка все еще держала в своей руке. Будто она находила в нем поддержку… Он не понимал, что происходит и не хотел этого. Нереальность происходящего давила и мешала думать. То, что происходит что-то странное, он чувствовал не только кожей, но и всем своим сознанием. О чем она говорит? Какая правда? Ему не нужна никакая правда, если та не приносит радости ей. Но она не желала его больше обманывать, это было заметно. Как она сказала? «Удобная ложь?» – кажется так. Удобство тоже надоедает, если не приносит долгожданного счастья. Ее откровение наверняка доставит ему страдание, но пусть будет так. Но может ей оно принесет облегчение?

– Я хочу, чтобы ты это сделала. – Он сам почувствовал, как фальшиво звучит его голос, и ему стало противно от своей неискренности. Уверяя самого себя, он повторил, – да, я хочу.

«Значит, это судьба» – суеверно подумала девушка-вампир. Она видела колебания юноши, но боялась даже послушать его мысли. Неважно, что было решающим в его согласии, ведь оно было предопределено с того самого момента, как они сблизились. Наступил закономерный финал их знакомства – вампира и смертного. Не могло быть иначе, дружба такой пары рано или поздно подходит к завершению.

Элиза прямо посмотрела ему в глаза, и с твердостью, которую сама не чувствовала, произнесла:

– Ты ошибался, принимая меня за равную себе. У нас с тобой есть существенная разница в происхождении, способе существования и методе обеспечения себя питанием. Сейчас я не человек, хоть когда-то им и являлась. Родилась я во Франции достаточно давно – так давно, что, если бы ты был моим родственником, то ты бы даже не знал обо мне. Ведь какая-то пра-пра-пра-бабка не интересует современную молодежь. Не обижайся, но это так. Мне не нужна еда в обычном человеческом понимании, сами люди служат пищей каждую ночь… Я вампир.

Небеса не рухнули. Не раздался звон колоколов. Вообще ничего не произошло. Повисла тишина, и лишь по ней можно было судить, что произошло что-то необычное. Она являла ту черту, что навсегда разделила их по отдельным вражеским лагерям. «Как минута молчания» – некстати подумала Элиза, вспомнив о традиции смертных. «Мы, видимо, тоже отдаем дань уважения прошлым приятельским отношениям. Это начало конца. Чем наш разговор завершиться – я не знаю, но это начало конца».

Тем временем Никита ее разглядывал – слишком внимательно, пытаясь, видимо, найти сверхъестественные отличия девушки от обычного человека. Но не находил. Кровь молодого юноши сделала свое дело – утолила голод и оживила те ткани, которые уже много лет должны были быть мертвыми.

– Ты вампир? – недоверчиво переспросил он. – но вампиры же не существуют. Их нет. Это просто сказки для детей и образы для фильмов…

Элиза поборола желание ухватиться за возможность перевести все в шутку.

– А если существуют? И если это послание на бумаге написал тебе такой же вампир, как и я?

Никита с ужасом посмотрел на записку неведомого ему существа. Потом, как бы себя убеждая, проговорил:

– Но ты не похожа на вампира.

– Что же тебе мешает поверить? – с грустным вздохом спросила девушка.

– Твои зубы, – немного подумав, ответил он, и обрадовался, что нашел подходящий аргумент. – Да, твои зубы. У вампиров же клыки!

Неверие – или, скорее, нежелание верить – юноши все еще давало шанс вернуться назад, до этого неприятного им обоим разговора. Но Элиза не стала им пользоваться. Она решилась на откровенность, и не будет хвататься за столь любезно предложенную соломинку.

– Ты прав, вампиры имеют клыки. Но только в фильмах мои собратья разгуливают по улицам, ужасая прохожих своим внешним видом. В действительности клыки проявляются лишь непосредственно перед утолением жажды или на последней стадии голода. И еще: страх распятий, чеснока, осиновых колов, а также сверхъестественные способности как, например, умение летать и проходить сквозь любые щели – это все выдумки фильмов и книг, к нам они никакого отношения не имеют. Но есть кое-что, соответствующее правде: умение быстро двигаться и особый магнетизирующий взгляд, – закончила Элиза, умолчав лишь о способности читать мысли смертных.

– А гробы? – даже без особого таланта вампиров было заметно, что Никита чувствует себя присутствующим на пьесе абсурда.

– Гробы, – повторила Элиза. – Знаешь, до недавнего времени я тоже думала, что гроб – это необходимый атрибут жизни вампиров. Оказалось, что нет, – взглянув на юношу, она осеклась. Потом спросила: – Ты мне не веришь, ведь так? Не веришь в существование бессмертных существ, ни в то, что я не являюсь человеком…

Никита почувствовал себя виноватым.

– Прости, но в это трудно поверить.

Девушка молча смотрела на него и думала – думала, как же доказать ему свои слова, но при этом не причиняя вред. Она могла взять юношу на свою охоту, но это ничего бы не изменило. В их время хватает психически больных людей, которые не то, что кровь пьют, а насилуют матерей и убивают детей. По своей жестокости вампиры сильно отстают от отдельных представителей рода человеческого. В былые времена у людей хоть мотив был на убийство – наследство, ревность, нанесенная обида… А сейчас? Элиза буквально вчера обсуждала с Лестером газетную статью: в ней писалось о маньяке, который убивает голубоглазых блондинок, чей рост не превышал 160 см. Он встречал их на улицах города, знакомился, а потом в подворотнях убивал. Так зачем он это делал? Вначале Элиза подумала о Лестере – может, это его рук дело, но нет. Вампир не стал бы ей лгать в этом вопросе. «Милая, я ценю завышенное мнение обо мне, но тем маньяком являюсь не я. Конечно, в прошлые времена я не гнушался такими развлечениями, но я уже давно оставил такого рода занятия. Теперь люди стали намного бесчеловечнее. Почитай прессу – истории, написанные в ней даже меня заставляют содрогаться от ужаса» – вот что ответил ее спутник. Тогда они стали думать о появлении в их городе другого бессмертного – слишком уж вызывающими были эти убийства. Опять мимо. Они нашли того парня, который совершал те зверские дела: им оказался двадцатилетний юноша с проблемами на сексуальной почве. Ему когда-то отказала именно голубоглазая блондинка, ростом чуть выше 150 см., отказала и вдоволь поиздевалась над его внешностью, задела самолюбие, и невольно послужила причиной необратимых изменений в психике.

Лестер прочитал это в мыслях молодого человека, когда того убивал. Вампир искренне не понимал этого человека: ну задели тебя слова какой-то девушки, ну убил ты из-за этого другую подходящей внешности… Остальные десять-то тут причем? Пора и остановиться. Это уже получается не месть, а именно убийство из-за любви к искусству. Элиза не одобряла и первый раз, но мысленно была согласна с Лестером…

Если она возьмет Никиту посмотреть, как она добывает себе пищу, ничего хорошего из этой затеи не выйдет. Он примет ее за ненормальную, пьющую человеческую кровь, а никак не за бессмертную. Здесь нужно другое доказательство…

И вдруг она поняла, что нужно сделать. Эта мысль пришла в голову так внезапно, что Элиза растерялась. Это ведь так просто!..

– Никит, давай поступим так: я сейчас уйду, а ты подумаешь. Когда ты решишь, что готов меня выслушать, ты позовешь – мысленно. Вампиры способны услышать призыв с любой точки земного шара. Если он будет сделан ночью, то я его услышу. Нужно лишь повторять мое имя. Элиза, – мягко улыбнулась девушка. – Мое имя Элиза, а не Лиза. Ты запомнил?

Юноша внимательно посмотрел на нее. Поняв, что она не шутит, утвердительно кивнул.

Вампир опять не стала читать его мысли, ставя выше доверие между ними, нежели собственный страх. Оставаться же сейчас рядом с молодым человеком не имеет никакого смысла, они просто не смогут ни о чем говорить. Поэтому она стала с ним прощаться. Понимая, что Элиза права, Никита не воспротивился ее спешному уходу.

– Не забудь, мое имя Элиза, – уже на пороге сказала девушка-вампир и вышла, в глубине души боясь, что видит его в последний раз.

После ухода своей гости Никита стал просматривать словари. Он не думал зачем это делал. Может, и в книгах он хотел найти утверждения, что вампиры – это миф, сказки, и что вообще они не существуют в природе. Или существуют?..

Единственное упоминание о бессмертных убийцах он нашел в старом справочнике. Оно сводилось к тому, что «Вампиры – это из низшей мифологии народов Европы мертвецы, которые по ночам встают из могил и сосут кровь спящих людей. Иногда принимают облик демонов или летучих мышей. Вампирами становились «нечистые покойники» – преступники, самоубийцы, умершие преждевременной смертью, или укушенные вампиром. Считалось, что их трупы не разлагаются, и чтобы защититься от них, следует либо вбить кол в лежачего в могиле вампира, либо обезглавить труп и сжечь его. Вампир не отбрасывает тени, и не отражается в зеркалах. Упоминание о подобных существах встречается также в мифах Азии и Африки. В индийской мифологии женщины-вампиры лишают сил спящих мужчин, впиваясь в кончики пальцев на ногах».

Вместо того, чтобы прояснить или объяснить что-то Никите, это определение вампиров окончательно запутало юношу. Все его знания о вампирах и остальных близких им существам – как, например, вурдалаках, упырях или оборотнях – были взяты из фильмов или книг. Но там, сколько не старался, он не мог вспомнить, чтобы вампиры были хоть отдаленно похожи на Лизу. Или Лиза – на тех вампиров…

Но Никита уже поверил девушке. Даже несмотря на то, что обрывчатые сведения, почерпнутые им из средств массовой информации, а также эта цитата из справочника – все это опровергало сказанное ею, точнее, низвергало ее слова в ранг сумасшествия, все равно он поверил Элизе. Этому не было логического объяснения. Но он верил. Хотел верить.

Вместе с этим проснулось и любопытство. Юноше стала интересна вся предыдущая жизнь знакомого ему вампира. Также Никиту волновал вопрос, как Элиза стала бессмертной. Было ли это нелепой случайностью, или чьим-то злым умыслом? И потом – кто же оставил ему эту странную записку? Что это было: идиотская шутка, или настоящая угроза? Почему девушка побледнела, когда увидела лист бумаги с настораживающим обещанием? Судя по всему, ей знаком автор – по ее мнению лишь один человек на свете мог это написать. Человек… или вампир?

Присутствовал здесь и интерес любознателя. Ведь большинство источников, а именно фильмы и книги, пропагандируют, что вампиры – это бездушные твари, жестокие, живущие лишь одной мыслью – убивать. Но Лиза сильно противоречит этому образу. Она думает, чувствует, имеет отношения со смертными. Никита хотел бы знать, каково это быть вампиром – жить вечно, убивать каждую ночь, и вести лишь ночной образ жизни?

И еще: он ее любил. Любил больше жизни, хотя знал о ней очень мало. Своего влечения к приходящей к нему девушке, юноша и сам не смог бы объяснить. Теперь же выяснилось, что она и не человек вовсе, а чувство нежности не исчезло. Будто она призналась, что ей не восемнадцать, а всего пятнадцать лет. Это было странно. Никита ничем не отличался от остальных людей, и понимал, что дружба с вампиром ничего хорошего не может принести. Любовь же к одному из представителей этой кровожадной расы была скорее проявлением какой-то психической болезни, чем чувством разумного человека. Он это знал и…любил.

Вот что сразу увидел Лестер и долгое время не хотела замечать Элиза.

Азарт же «сумасшедшего ученого-дилетанта», как окрестил Никиту Лестер, занимал в душе молодого человека незначительное место. Его отодвигали на задний план более сильные эмоции. Те самые, которые заставляют бросаться навстречу смерти или становиться законченным негодяем.

Никита понимал, что исповедь девушки доставит ему боль и отдалит их раз и навсегда. Но назад пути нет. Нельзя обмануть самих себя, и история жизни вампира должна прозвучать.

Прогулка по улицам ночного города не принесла Элизе привычного облегчения, только ухудшила ее состояние. Разговор с Никитой отнял все силы, полученные от последней жертвы, но жажда крови была небольшой и на нее можно было не обращать внимания. А ради удовольствия Элиза практически не убивала. Значит, больше причин ее пребывания среди смертных не было.

Возвратившись домой, Элиза хотела лишь одного – побыть немного в одиночестве. Но зайдя в комнату, используемую ей и Лестером как гостиная, она увидела последнего в компании молоденькой девушки.

Вампир, заметив Элизу, слегка переменился в лице и не скрывая раздражения, зло ее спросил:

– Почему так рано? Ты же должна была прийти лишь под утро, не так ли?

Девушка стала недоуменно переводить взгляд с Лестера на вошедшую женщину, пытаясь понять, кем та является ее новому знакомому.

– А ты меня не ждал, милый? И сразу привел свою подружку. Как нехорошо! – со смешком проговорила вампирша, решив мужчине испортить настроение.

Лестер от неожиданности даже растерялся.

– Элиза, ты о чем?

– Тебе не стыдно такое говорить? – «искренне» удивилась она, и повернулась к его новоявленной пассии, – А вы? Что вы делаете здесь с моим мужем? Только не говорите, что мирно беседуете о поэзии восемнадцатого века!

Девушка испуганно посмотрела на Элизу, и стала спешно приводить себя в порядок.

– Извините, я забыла, мне срочно нужно на очень важную встречу, – пролепетала она. – Проводите меня, пожалуйста.

Естественно, Лестеру ничего не оставалось, как выполнить ее просьбу. Элиза нисколько не сомневалась, что девушка обречена, а сама она лишь слегка испортила удовольствие вампиру – не дала ему поиграть, поразвлечься со своей жертвой.

Лестер вернулся всего через пятнадцать минут. Его лицо покраснело, и не только от свежей крови. Он был не просто зол, он пребывал в состоянии бешенства.

– Что за комедию ты здесь устроила?! Какие муж и жена? Мне эту дуру пришлось убивать в спешке, а знаешь сколько сил я потратил на уговоры, как она не хотела сюда идти? С чего это ты решила испортить мне вечер, признавайся. Тебя какая муха укусила? Или климат этой страны так дурно влияет на твой характер, что ты не можешь дать приличному вампиру насладиться единственной радостью в его очень долгой жизни?..

Элиза с безразличием смотрела на Лестера. Его гнев ее не волновал. Она лишь заметила:

– Я тебя просила сюда больше никого не таскать. Надо было и раньше представляться твоей супругой. Тебе ведь известно, как таких молоденьких дурочек пугает вид разгневанной жены их любовника.

– Что? Элиза, по-моему, ты спятила!

– Нет, Лестер. И замолчи, мне надоело тебя слушать. Иди лучше прогуляйся, оставь где-нибудь еще свои глупые записки…

– Ах вот, оказывается, в чем дело! – перебил он ее, и дурашливо воскликнул: – Мой Бог, как это я сам не догадался! – затем искренне поинтересовался: – Ну и как, произвело это на нашего друга какое-нибудь впечатление? Он не возжелал познакомиться с автором – то есть со мной?

– Нет, – холодно ответила Элиза. – Я сказала, что это моя записка, мне хочется просто с ним побеседовать на тему вампиризма и остальных такого рода существ.

– Как? – вампир был до глубины души оскорблен. – Я делаю попытку познакомиться поближе…

– Успокойся, я пошутила. Я призналась Никите, кто настоящий автор.

Лестер недоуменно посмотрел на нее, и с долей испуга сделал предположение:

– Ты сказала ему правду? Что мы вампиры, я имею в виду. Кровососущие монстры, живущие вечно, и шляющиеся по ночным улицам в поисках молоденьких жертв? Ты это все ему сказала?

– Да.

Он стал что-то обдумывать и чем дальше текла его мысль, тем холоднее становился взгляд стальных глаз. Но вдруг ему в голову пришла совсем другая мысль, и он с облегчением спросил:

– И ты, естественно, его потом убила?

Это было скорее утверждение, нежели вопрос. Поэтому странным показался ответ:

– Нет.

Элиза ожидала увидеть новую вспышку гнева, но этого не произошло. Вампир начал говорить спокойно, и лишь раздражение проскальзывало в его голосе:

– Что же, сие следовало ожидать. Конечно, ты решила ему все рассказать, это и не удивительно. Я сам, увидев этого мальчишку, подумал, что это оживший Француа. И вовсе не во внешности дело. Хоть со знакомства с тем французским парнем из провинции прошла, кажется, целая жизнь, я все же узнал его мысли в твоем этом новом друге. Они лишь приобрели чуть-чуть другую окраску – из-за нового времени – но в основном те же самые. Что тогда говорить о тебе? Здесь и моя вина: нужно было убить мальчишку, когда ты им только заинтересовалась. Сейчас поздно. Давай, делай из него второго Француа!.. Может, нам повезет, и он тебе просто не поверит. Посчитает за сумасшедшую, с которой связался по глупости. Это, кстати, будет наилучшим выходом из создавшегося положения…

– То есть, – перебила она его, – Ты не будешь мне мешать?

Лестер задумчиво посмотрел на свою собеседницу. «Она забыла, или не хочет вспоминать? Мы это уже проходили. С Француа. Что же ты делаешь?»

– Нет. – устало ответил вампир. – От моей руки он не встретит смерть, и от моих уст не услышит ни единого слова…Ты это называешь «не мешать»? – И потом добавил: – Но не запрещай мне наблюдать. Не прогоняй меня из своей жизни. Позволь быть рядом.

Элиза не стала отвечать, просто подошла и обняла. Зачем нужны слова? Главное уже сказано…

Лестер с нежностью погладил ее волосы, провел костяшками пальцев по щеке.

– Я люблю тебя, – прошептал он. – Господи, Элиза, не заставляй страдать ни себя, ни меня. Пожалей наши души. Они вечны, но страдаем мы также как и смертные…

Девушка промолчала, лишь сильнее прижалась к тому, кто всегда был, есть и будет ее единственным спутником, любовником и любимым.

Глава 2

Через две ночи Элиза услышала призыв Никиты. В этом зове слышались большая неуверенность, неверие и страх. Страх того, что она услышит, придет, и тем самым докажет свои слова. Никита решил, что если это случиться, то у него больше не будет повода сомневаться в ней, что это правда и она является вампиром. Конечно, легче принять ее за умалишенную… Не просто легче, но и еще так соблазнительно! Ведь в таком случае об этой дикой истории можно будет просто забыть. И все, никаких проблем, никаких болезненных объяснений, ничего… Зачем тешить себя иллюзией, что существует другой мир помимо человеческого, и что ему удалось соприкоснуться с этим самым миром? Это слишком невероятно, чтобы быть правдой! Какие вампиры, если мы живем в двадцать первом веке? Тема нечисти до того избита, что все понимают это. Покупая газету или журнал, посвященный ей, на лице покупателей появляется улыбка, если не ухмылка. Они предвкушает развлекательное чтение, а не изучение серьезной литературы. Хорошо еще, если они будут ознакомляться с этой прессой лежа на диване, а не в туалете…

О чем говорить, если жанр, описывающий жизнь таких существ, как вампиры, называется фантастическим? Даже из названия следует, что это плод чьей-то фантазии. Наверняка, это сделали для того, чтобы у кого-нибудь не возникла идиотская мысль о правдивости написанного. Или снятого – это о кино. Можно было добавить фразу к аннотации книги из «фантастики» – типа как «Дорогой читатель, не принимай прочитанное всерьез. Автор находился в состоянии опьянения (алкогольного, наркотического, любовного – не важно), когда творил сие произведение. Будь осторожен, герои не просто вымышлены, они живут лишь в воображении писателя. Не нужно их идеализировать, или пытаться брать с них пример. Лучше познакомьтесь с их создателем».

Примерно так рассуждала бывшая одноклассница Никиты, когда они возвращались из кинотеатра. Фильм произвел слишком сильное впечатление на большинство зрителей. Естественно, в скором времени он стал сверхпопулярным, появилось продолжение, потом еще одно… Образы с вымышленной истории стали копировать в реальной жизни, и не только романтичные подростки. Повсеместно распространился культ киношных героев, хотя взрослые дяди с тетями прекрасно знали, что их кумиры – это всего лишь грамотный вымысел создателей кино.

Никита не со всем был согласен со своей старой знакомой, но в основном она была права. Так ему казалось. В их веке нет места для существ потустороннего мира. Это раньше правили балом бабушкины сказки и прочие ходячие вымыслы. Сейчас же командует парадом Ее Величество Наука. Все, что когда-то было пугающе для человека, ученые объяснили доступным языком, и это стало не так уж и страшно. Откуда берутся молнии. Что выше небес. Почему вчера лил дождь, а сегодня уже светит солнце. Что такое эхо…

У рода человеческого было очень много вопросов и о себе, и о природе. Но наука почти на все уже смогла дать ответ.

Объяснила она и появление таких странных существ, как вампиры. По крайней мере, попыталась это сделать. В медицине известны болезни, которые вызывают жажду крови, например, гематолепсия, при которой человек получает наслаждение от вкуса крови. Ну а остальное, это домыслы, появившиеся со временем. Люди же не знали природы поведения такого больного человека, записывали его сразу к нечистой силе, сродни демонам, живущим на земле. Понятно же, что им необходимо убивать, и они обязаны бояться крестов и святую воду. Обязаны жить вечно и обладать сверхъестественными способностями. Выпивая кровь невинного человека, эти демоны завладевают его душой.

Относительно гематолепсии Никита прочитал уже днем в библиотеке. Он бы подумал, что его знакомая подвержена именно этой болезни, если бы не одно «но» – Элиза настаивала, чтобы он ее позвал. Таким талантом не владеют больные гематолепсией.

Элизу необходимо выслушать, и лишь после рассказа девушки понять, насколько достоверна ее правда. Это не проверка, скорее отсрочка от неизбежности. Ведь Никита уже почти ей поверил. Оставшиеся сомнения в глубине души относились лишь к тому, что этого просто не может быть!

Поток нерадостных мыслей прервал звонок в дверь. Все еще надеясь, что это не Лиза, а например кто-то из соседей, он пошел открывать. Но на пороге стояла девушка-вампир. Юноша мысленно попрощался со своими надеждами, и пропустил гостью в квартиру.

– И кто написал эту записку? Ты знаешь про какую именно я говорю, – вместо приветствия проговорил Никита. Он совсем не это хотел сказать, но слова сами вырвались. Когда это же произошло он обрадовался, получив возможность поговорить о чем-то отвлеченном.

– Лестер, мой друг и спутник, – ответила Элиза, будто не удивившись такому нелюбезному приему. – За ним давно наблюдается такая манера шутить. Пожалуйста, не обижайся, он хотел как лучше.

– А он… Он вампир? – с запинкой спросил юноша.

– Да. Более того, он-то и сделал из меня это сверхъестественное чудовище, что ты видишь перед собой. Вернее, наблюдаешь ты, конечно, красивую оболочку, а я имею в виду ее содержание. Но это не важно. – Безразличный тон девушки не соответствовал смыслу ее же слов. – Важно то, что знакомство с ним у вас будет только заочного характера. Лестер дал мне такое обещание, и теперь я жду того же и от тебя.

Элиза вопросительно посмотрела на Никиту. Но он спросил:

– Почему? Мне будет очень даже интересно его увидеть…

– Это знакомство до добра не доведет, – с уверенностью ответила она. – Лестер не та личность, общение с которой доставляет удовольствие и при этом не наносит никакого вреда. Никита, если ты сколько-нибудь ценишь мои слова и мою эту маленькую просьбу, то дашь обещание избегать Лестера по мере возможного, и никогда не стремиться к знакомству с ним. Ни при каких условиях. Видишь, ничего невероятного я от тебя не прошу.

– Конечно, я тебе обещаю. Но я не понимаю, почему такое желание может возникнуть у твоего друга – Лестера, кажется…

– Не может, – согласилась Элиза. Потом задумчиво добавила: – Хотя чем черт не шутит, когда Бог спит. В нашем случае – не черт, а разозленный вампир. – Потом без перехода спросила: – Так зачем ты меня позвал? Ведь не говорить же о Лестере?

– Я хочу, чтобы ты мне все рассказала. – И, смутившись своей смелости, пояснил: – Ты мне обещала, помнишь?

– Если ты мне поверишь, – поправила его девушка.

– Я тебе верю, – просто сказал Никита.

– Но почему, – деланно удивилась она. – Ведь не только из-за того, что я услышала твой зов?

– Почему? – усмехнувшись, повторил он. – Просто абсурдное и неправдоподобное случается в жизни чаще, чем в фантастических книгах. – И с наигранной веселостью продолжил: – Вот мне, например, посчастливилось встретить настоящего вампира. Причем, этот вампир красив, мил, и не смотрит на меня, как на свой очередной ужин. И почему бы мне не поверить в действительность происходящего?

«Он просто меня любит, и лишь поэтому готов поверить во все, что угодно, – поняла девушка-вампир, – в абсурдное и невероятное».

За разговором они незаметно переместились в кабинет к Никите. Живя один в трехкомнатной квартире, он мог позволить себе такую роскошь. Здесь все было сделано для уютного времяпровождения, связанного с бумажными делами. Диван, объемный книжный шкаф, компьютерный стол – естественно, со всеми прилагающими к самому компьютеру разнообразными устройствами: модем, принтер, сканер… Все это составляло рабочую зону в квартире юноши. Преимущество этой комнаты перед остальными был выход на балкон. За это ее достоинство Никита и выбрал ее под свой так называемый кабинет. Конечно, здесь не было образцового порядка – везде разбросаны диски, вырезки из газет, бумаги от принтера… Это все он называл творческим беспорядком, и в какой-то мере гордился этим.

Сюда они и пришли. Элиза села на диван, а Никита за компьютер – в свое любимое кресло.

– Значит, ты поверил, – грустно покачала головой девушка. – Кое-кто огорчиться, узнав об этом.

– Лестер?

– Да, – с легкой досадой ответила она. – Он бы предпочел, чтобы ты принял меня за сумасшедшую. Но сейчас я не хочу о нем говорить.

– Он… Ты его любишь? – решился спросить Никита.

– Да. – Она видела, что причинила ему боль своим ответом, но решила говорить только правду, какой жестокой она ни была бы. – И он меня. Лишь не думай, что мы счастливы от того, что наша любовь взаимна. Вечность – слишком долгий срок. Просто нас с Лестером связывает мистическая нить, наши судьбы переплетены. Об этом, если ты позволишь, я расскажу позднее. Вампир Лестер – главное составляющее моей бессмертной жизни, и о нем будет сказано предостаточно. Тебе даже надоест слушать, – неловко пошутила девушка.

Никите действительно было неприятно узнать, что Элиза – его любимая Лиза – питает такие чувства к какому-то гнусному вампиру. Это было не удивительно, но… Но Никита бы предпочел вообще ничего не знать о их личных взаимоотношениях. Жаль, что это невозможно. Без Лестера рассказ получится неполным. То, что вампир побывал в квартире юноши указывало на то, что тот считает себя отнюдь не второплановым героем в жизни Лизы. И имеет полное право вмешиваться, если его что-то не устраивает. Но сейчас об этом лучше не думать.

– Начнем? – вопросительно подняла брови девушка.

Она прочитала мысли юноши и усмехнулась про себя, услышав эпитет, который Никита дал Лестеру. Последний будет страшно зол, если узнает, что его охарактеризовали как «гнусного вампира».

Юноша же, не догадываясь, что его мысли стали известны Элизе, неуверенно спросил:

– Ты не против, если я буду что-то записывать?

Девушка удивленно на него посмотрела, затем рассмеялась.

– Пиши. В повести моей жизни есть также и самоубийцы. Я не знаю, что они чувствовали и о чем думали в момент смерти, но зато мне отлично известны причины, заставившие их покончить с жизнью. Возможно, тебе будет это интересно в твоих исследованиях о людях, сводивших счет со своей жизнью.

Никита ничего на это не ответил, так как сейчас он меньше всего думал о своих дилетантских попытках выяснить причину такого способа решения проблем некоторых людей. Почему большинство борется за жизнь, а есть и те, кто охотно с ней прощаются? Этот вопрос очень волновал молодого человека, и он хотел найти на него не просто ответ, а то, что называют объяснением. Ведь у каждого разные мотивы для подобного шага, но что их объединяет, кроме отчаяния?

Все свое свободное время Никита уделял интересующей его теме, это был его маленький ребеночек, за которым нужно не только ухаживать, но и любить, холить и лелеять. Не совсем правильное увлечение для молодого привлекательного юноши, но он не мог ничего с собой поделать. Тема лишения себя жизни его так затянула, что, казалось, пока он не закончит с ней, она не отпустит своего любимца.

Правда сейчас тема была куда важнее и интереснее. Как мальчик ждет конфету, так и Никита предвкушал начало разговора. Болезненный интерес завладел юношей.

Сидя за компьютером, он приготовил телефон с включенным диктофоном. Зачем-то положил рядом еще блокнот и ручку.

– Так вот, – тем временем начала Элиза, – начало этой истории – я бы ее назвала немыслимой, если бы речь шла не обо мне – уходит далеко в прошлое. В-общем, шел тысяча семьсот девяностый год…

– Какой? – грубо перебил Никита, потрясенный названной датой.

– Тысяча семьсот девяностый, – спокойно повторила девушка. И уже отстраненно пояснила: – Вампиры же живут вечно…

«Я вкратце опишу тот период моей жизни, что предшествовал знакомству с вампиром Лестером.

В тысяча семьсот девяностом году мне исполнилось восемнадцать лет. Я была молода и красива. С тех пор, как понимаешь, внешне я никак не изменилась. Моим домом был замок Лешуаль, который находился недалеко от Орлеана. Я жила вместе со старшим братом Оноре, он же был моим опекуном. Наши родители умерли задолго до этого от какой-то неизвестной в то время болезни. Я их и не помню совсем…

Моя жизнь была спокойной и – сейчас я это понимаю – счастливой. Мой брат и я друг в друге души не чаяли. Мы с Оноре вели уединенный образ жизни и нас это полностью устраивало. У нас был свой мир, и мы были в нем полновластными хозяевами. Моя свобода была почти ничем не ограниченна, и я делала только то, что я сама хотела. Мне повезло родиться в семье дворянина и бытовые мелочи меня не обременяли – на то были слуги.

Ездить в Париж на светские балы мне не было необходимости, так как я была уже помолвлена, а уезжать из моего маленького мирка ради общения с пустоголовыми моими ровесницами и инфантильными мужчинами я не желала. Через год должна была состояться моя свадьба с молодым американцем французского происхождения Этьеном Мак-Клелландом. Этот брак был оговорен нашими родителями задолго до нашего с ним рождения. Я не видела в этом ничего противоестественного или хоть как-то ущемляющего мою свободу. Со свойственной юности беззаботности я относилась к этому легко. Год мне казался вечностью и был также далек, как и Америка. Я жила настоящим. Я была счастлива.

Но вскоре это закончилось, хоть ничего этому и не предшествовало. Просто мой брат свел знакомство с одним молодым человеком – Эстошем де Фуа.

Последний счел нужным о себе сообщить лишь то, что он француз, приехал из Парижа ознакомиться поближе с сельской местностью – в частности, с нашей провинцией. То, что он из знатной семьи, обладает светскими манерами и рекомендован влиятельными парижскими лицами, открывало перед ним любые двери. В том числе и наши.

Через довольно непродолжительное время Оноре и граф стали неразлучными друзьями. Настолько близкими, что Оноре предложил быть графу гостем в нашем доме, на что последний любезно согласился. С моим братом Эстош проводил все свое время – с наступлением темноты. В светлое время суток я де Фуа никогда не видела, но странного и необычного в этом не находила. Мало ли какие причуды могут быть у человека…

Но это была не единственная его странность. В комнату графа никто не имел права входить без особого разрешения. Он не использовал для своих нужд слуг, что было не просто странно, а возмутительно – ведь в то время дворяне сами не одевались. Мы с Оноре эти причуды Эстоша приписывали его воспитанию, так как он был всегда безукоризненно одет и тщательно причесан. Также граф зачастую трапезничал отдельно у себя в комнате, забирая поднос с едой около двери в нее, не пропуская слуг даже на шаг туда.

В остальном же это был милый и обходительный молодой человек высокого роста, белокурый и белокожий. Двигался он грациозно, как кошка. И хотя его бледный – даже очень – цвет лица более подошел бы каком-нибудь инфантильному парижскому хлыщу, это был настоящий мужчина. Граф был одного возраста с Оноре, но его серые глаза говорили об опытности, не характерной для юности. И было в нем что-то притягательное, неуловимо чудесное, что его отличало от всех остальных известных мне мужчин.

У графа была еще одна особенность: он обожал ночные верховые прогулки. Эстош брал лошадь поноровистее и ускакивал вдаль от замка. К сожалению, его отъезды попадали на разное время и мне никак не удавалось составить ему компанию, чего очень сильно хотелось сделать. Но видимо граф во время верховой езды предпочитал одиночество, так как никогда не предупреждал о ней, а просто уходил в конюшню за лошадью, тем самым давая понять, что спутники ему не нужны.

Но я была им очарована. Меня не смущали его причуды, всему можно было бы при желании найти объяснение. Я была им заинтригована, он меня взволновал. Естественно, я в него влюбилась…

Как-то вечером спустившись вниз, в гостиной я застала Оноре и Эстоша за разговором. Они пили вино и что-то бурно обсуждали. Мне стало интересно, и я осталась их послушать.

– То, что ты сейчас говоришь, является полнейшей чушью, – с едва заметным раздражением говорил Эстош. – Я не понимаю по какой причине ты так рьяно ты защищаешь церковь? Что она тебе дала?

– Веру, – невозмутимо ответил мой брат, – и этого вполне достаточно.

– Веру, – усмехнувшись, повторил граф, и зло продолжил: – Да не веру она тебе дала! Она дарит всем только заблуждение, причем ни на чем ни основанное, и заставляет в него безоглядно верить. И слепо доверять, что, впрочем, одно и то же. Ваша церковь манипулирует человеческими душами, как ей угодно, а вы ей это почему-то позволяете. И это по меньшей мере глупо с вашей стороны. И потом: в кого веру?

– В Бога, – просто ответил Оноре, и пояснил: – В того, кто помогает бороться с темными силами. В того, в ком человек постоянно нуждается с самого сотворения мира, к кому всегда обращается за помощью. Это я не понимаю, Эстош, твоего отношения к религии. Всегда надо на что-то надеяться, во что-то верить.

Граф на это ничего не ответил, всем своим видом показывая, что в Бога он будет верить в последнюю очередь, если это вообще будет возможно. Причем выражение его лица было очень занимательным – оно отражало страшное разочарование и глубокую убежденность. Это было и странно, и страшно.

Оноре внимательно посмотрел на своего собеседника, и грустно проговорил:

– Эстош, я не хочу с тобой спорить и в чем-либо тебя убеждать. Вера – это глубоко личное чувство и навязывать его нельзя. Если ты даже в глубине души не веришь в Бога, то мне тебя искренне жаль. Очень часто случается, что вера – это единственное, что остается у человека.

– У человека… – еле слышно повторил Эстош, и более громче добавил, – Ты прав, меня не стоит пытаться переубедить. Для этого слишком поздно и, в общем-то, даже бессмысленно. Но и жалость здесь тоже неуместна. В моей жизни нет места ни для Бога, ни для дьявола, и поверь, без них я прекрасно обхожусь.

Повисло молчание. Не знаю, сколько оно бы продолжалось, но тут меня заметил Оноре. На его лице появилась радостная и чуть смущенная улыбка.

– Элиза, ты давно здесь? – спросил он.

Эстош резко повернулся в мою сторону и наградил меня острым холодным взглядом. Будто винил в том, что я подслушала их с Оноре разговор. Я удивилась его такой реакции, но решила не обращать на это внимание.

– Да, – спокойно ответила я. – Достаточно давно, чтобы успеть понять, что в вопросах религии у вас совершенно противоположные взгляды. Но я уже ухожу. Спокойной ночи, – и не дождавшись ответа, я вышла.

У меня на эту ночь было запланировано одно мероприятие, и я была полна решимости его осуществить. Я решила узнать, куда же каждую ночь уезжает наш гость. Так как я знала, что он не возьмет меня в свои спутники, то я решила за ним просто проследить. Всему виной было, конечно, мое любопытство и однообразие провинциальной жизни. И, признаюсь, я не осталась равнодушной к графу. Мне было интересно, какова же настоящая цель его поездок. Ревность – скорее это чувство подталкивало меня на этот бесчестный поступок.

Услышав через открытое окно характерный шум в конюшне, я поспешила вниз. Странно, но сегодня Эстош отправился на прогулку слишком рано – почти сразу после того, как я поднялась к себе в комнату. Видимо разговор с моим братом задел его больше, чем он хотел показать.

У меня было небольшое преимущество перед графом: моя лошадь была уже оседлана и ждала меня около конюшни. Поэтому отрыв во времени – и, следовательно, в расстоянии – был сведен к минимуму.

От конюшни Эстош сразу же поскакал галопом. Я тоже подстегнула свою лошадь. Мы довольно долго ехали так – он впереди, а я сзади. И у него, и у меня лошади были вороной масти и на нас была одета темная одежда. Разница была лишь в цвете волос. Мои темные волосы идеально подходили к облику преследователя, который хочет остаться незамеченным. Его же густые светлые волосы резко контрастировали с окружающей темнотой, ярко выделяясь на ее фоне. Его шевелюра служила своеобразным маяком для меня.

Я не сразу заметила, что расстояние между нами медленно, но верно сокращается. Когда оно стало просто неприличным, я поняла всю глупость и безрассудность моей идеи. Конечно же, Эстош давным-давно меня заметил и всего лишь делал вид, что не происходит ничего особенного. Он подыгрывал мне в том, что я считала игрой. И тем самым увел меня подальше от замка. Внезапно мне стало страшно.

Моим единственным желанием стало развернуть лошадь в обратную сторону, но оказалось поздно для такого разумного решения – наши лошади сравнялись.

Взглянув на графа, я замерла. Его лицо при свете луны казалось высеченным из мрамора, настолько оно было белым. Глаза полыхали холодным огнем. Он почти не разжимал обескровленных губ, когда зло прошипел:

– Это было глупостью с твоей стороны, Элиза, непростительной глупостью. Ты за нее заплатишь – позже. А сейчас: au revoir.

Граф оглушительно расхохотался. И, подняв сначала лошадь на дыбы, он пустил ее в галоп, уносясь прочь. По инерции и растерянности я поскакала следом. Но, поняв всю бессмысленность этого поступка, я быстро остановилась. До этого Эстош позволял мне его догонять, сейчас же его целью было уехать от меня как можно дальше. Но его смех – жестокий по большему счету – я слышала достаточно долго. Этот смех перекрывал стук копыт его лошади, и в ночной тишине звучал особенно громко. Издевательски громко.

Я спешилась и огляделась. Странно, но я даже не заметила в какую именно сторону ускакал граф. Мистика…

Страх и недоверие преобладали в моей душе. Я была по-настоящему напугана поведением Эстоша.

Дрожь пробежала по моему телу. Перед глазами все еще стояло его лицо: злобно кривившиеся губы и горящие безумным огнем глаза. Из учтивого графа он превратился в дьявола во плоти.

И в голове звучали его слова: «…ты за нее заплатишь – позже…». У меня не было сомнений, что он сдержит свое обещание. Но каким образом? И, главное, за что?

Согласна, поступок глупый, и достоин порицания. Мною двигало любопытство, но это не оправдание того, что я за ним следила. Ревность? Но это объяснение себе, а для Эстоша мои чувства ничего не значат. То есть для этой слежки нет никаких объяснений. Их, собственно, и не должно быть. Эстош имеет полное право злиться. Но угрожать? Это было не столь бессмысленно, сколь больше глупо. Что я такого сделала, чтобы получить в ответ такое предупреждение? Это бы еще было объяснимо, если бы я проникла в его тайну… Но я же этого не сделала! Тайна графа так и осталась не раскрытой. Я лишь узнала, что его лошадь развивает чудовищную скорость, а он сам при желании способен скрыться от кого угодно. И еще: его лицо иногда приобретает крайне неприятное выражение…Луна вышла из-за облаков и озарила своим неярким светом окружающую местность. Вдали я увидела размытые очертания замка. Да, в этой бессмысленной погоне за Эстошем, я уехала очень далеко от дома.

Я подозвала лошадь и ловким движением прыгнула в седло. Благодаря Оноре я отлично ездила верхом. Мой брат считал, что нужно научиться не только кокетничать с мужчинами и заниматься домашним хозяйством, как и положено девушке в моем возрасте, но и приобрести такие навыки, которые могут пригодиться в любое время. Например, ездить верхом в мужском седле, уметь стрелять и прекрасно владеть шпагой. Я хорошо освоила его уроки, так как была с ним полностью согласна: не важно к какому полу принадлежит человек, он просто должен уметь себя защищать.

Сначала лошадь я гнала во весь опор, но вскоре одумалась. Если мне не удалась слежка за Эстошем, то это еще не означало, что я не смогу получить удовольствие от обычной прогулки. Тем более, что вокруг было так красиво. При неверном свете луны деревья приобрели причудливые очертания. Стояла восхитительная тишина, нарушаемая лишь стуком копыт моей лошади. Было очаровательно спокойно. Окружающая природа, казалось, источала покой и умиротворение. Я полностью расслабилась, и с неохотой повернула к замку.

Я уже спешилась и хотела завести лошадь в конюшню, как над самым ухом услышала:

– Не думал, что тебе хватит смелости еще и на неспешную верховую прогулку. Мне показалось, что единственным твоим желанием было подстегнуть коня и, добравшись до замка, спрятаться в каком-нибудь его укромном уголке. Странно, но я был не прав. Ты меня удивила, – и он тихо рассмеялся.

Я медленно обернулась. Конечно же, это был граф Эстош де Фуа. Сейчас он выглядел как обычно, разве что в его глазах зажглись необъяснимые искорки. И смотрел он на меня чуть ли не с добродушием. Как учитель на несмышленого ученика.

Он был немыслимо красив. И сейчас, смотря на его добрую улыбку, я была им очарована. Никогда прежде не видела столь неотразимой, чарующей улыбки, а его голос, когда он говорил, обволакивал подобно мягкому бархату. Эстош был совершенством во всех смыслах этого слова. Он был божественно красив, и как теперь я это понимаю, дьявольски опасен.

– Что же ты молчишь, Элиза? Или до сих пор напугана? Не нужно… Конечно, ты заплатишь за свой поступок, но как я уже сказал, позже. Сейчас же тебе нечего бояться. Я тебе не причиню вреда… Ты мой ангел, и я тебя даже по-своему люблю…

Широко открыв глаза, я смотрела на Эстоша. Говорит ли он искренне, или таким образом издевается? Его речь была загадкой, смысл которой я не понимала. Еще я ясно осознавала тот факт, что веду себя просто неприлично для молодой девушки из знатной семьи – нахожусь наедине в безлюдном месте, ночью, с молодым человеком, который не является мне ни родственником, ни опекуном. Если нас здесь кто-нибудь застанет, то…

– Э-эстош, д-дайте мне пройти, – с запинкой произнесла я, удивляясь, что вообще способна разговаривать.

Его лицо исказилось и отшатнулся, как от удара.

– Элиза, ты ведь в будущем об этом пожалеешь, – глухо проговорил граф. – Ты за это умрешь, но волноваться не стоит. Я же к тебе испытываю странную привязанность, и лишь потому ты затем заново родишься. Это твоя судьба, написанная моей рукой. Помни об этом.

Эстош смотрел на меня не мигая. Если бы он улыбнулся хотя бы уголками губ, все выглядело бы не так серьезно.

– Вы сумасшедший… – в смятении прошептала я.

Эстош протянул руку и, больно схватив меня за подбородок, заставил посмотреть себе в глаза.

– Сумасшествием была твоя попытка сунуть свой нос в мои дела. Мои же слова являются истиной, как бы нелепо они не звучали. Потом ты поймешь их смысл.

И расслабив хватку, он ласково провел своей безупречно красивой рукой по моей щеке.

– Сейчас ты напугана, и это неудивительно, – мягким голосом прошептал Эстош. – Я не должен был так говорить, но ты сама меня на это вынудила, ведь так? Не важно… Ты не должна меня бояться, – в который раз он это говорил! – Я был не прав, я это признаю, но…

Неуловимым движением граф притянул меня к себе. Я не заметила, но вот его губы уже оказались в опасной близости от моих.

– Не бойся…

От этого поцелуя осталось воспоминания покоя и умиротворенности. То же чувство, что совсем недавно я испытала, наслаждаясь тишиной при свете луны. Как-будто я нашла то, что искала очень долгое время. Это был поцелуй без страсти, в нем было лишь тепло и тихое ликование. И еще: обещание, данное телом Эстоша, имело большую цену, чем все его слова.

Я его не боялась. Я его любила. Благодаря этому поцелую я поняла это окончательно, и приняла, как данность.

Лишь звезды и луна, а также моя лошадь, были свидетелями того, как я свое сердце отдала графу Эстошу де Фуа.

Мы расстались с ним только перед самым рассветом. Для меня эта ночь была сказочной. Мы с Эстошем узнавали друг друга с помощью разговоров. Мне казалось, что о нем я узнала все, что я его поняла… Моя ошибка вполне объяснима: любая бы поверила столь искусно скрываемой лжи. Я не думаю, что для графа было удовольствием меня обманывать, но факт остается фактом. Эстош де Фуа умело использовал мою наивность с моей же влюбленностью в него. Я его действительно полюбила – полюбила, и при этом не знала о своем избраннике, собственно, ничего. Полюбила, хоть меньше, чем через год мне предстоит стать женой Этьена Мак-Клелланда – человека, которого я ни разу не видела, но с которым обязана связать свою судьбу.

Я плакала от злости. Злилась же я на иронию судьбы и на несправедливость устроенного мира. Почему я люблю француза, а должна выходить замуж за американца? Почему? Теперь я не понимала своего прежнего безразличного отношения к предстоящей свадьбе.

Также меня смущало то, что мой возлюбленный ведет себя не совсем обычно, и его поведение сегодня меня очень напугало. Здесь явно есть какая-то тайна, но какая? И хочу ли я ее знать?

Мои мысли были о Эстоше, когда Морфей наконец принял меня в свои объятия».

Глава 3

«В ту ночь мы договорились с Эстошем встречаться в заброшенной сторожке, что находилась на границе владений моей семьи. До нее можно было добраться лишь верхом, и случайные путники туда не забредали. Узнала я о ней неожиданно: когда, заблудившись на незнакомой мне тогда стороне фамильных земель, я наткнулась на небольшое обветшалое строение. Последний раз там жили люди, еще когда владельцем замка Лешуаль был мой дедушка, то есть очень давно. Достоинством же этой сторожки было то, что она находилась на приличном расстоянии и от самого замка, и от ближайшей к нам деревни. Иными словами – она была хорошо спрятана от посторонних глаз.

С началом наших свиданий с Эстошем бывшая сторожка очень сильно преобразилась. Благодаря графу в ней появилась мебель, шторы на окнах, и даже небольшой запас вина, хотя мы оба им не увлекались. Где это Эстош взял и как доставил, я понятия не имела. Но стараниями графа этот старенький домик стал уютным и жилым. Особенно после того, как Эстош принес в него книги, маленькие изящные статуэтки и мощные, но в то же время очень красивые, канделябры и просто подсвечники. Мне иногда казалось, что эти бессмысленные действия были обусловлены его брезгливостью и тягой к прекрасному. Согласна, в обустроенном с любовью месте намного приятнее время проводить, чем, например, в каком-нибудь… курятнике. Или конюшне.

Теперь объясню, почему мы вынуждены были встречаться тайно. Я была помолвлена, и, следовательно, не могла заводить любовные отношения с кем бы то ни было. Мой брат меня очень любил, но даже он не позволил бы мне такого безрассудства. Да, граф жил у нас в замке, но там мы могли видеться лишь в присутствии третьего лица – Оноре, кого-нибудь из слуг, не важно. Но, согласись, в таких условиях не помилуешься. Оноре же, узнав о наших с графом возвышенных чувствах, скорее всего бы просто выкинул последнего за территорию своих владений, а меня бы ждала долгая и нудная лекция о том, как должна вести себя приличная девушка. И это было бы лишь при очень удачных стечениях обстоятельств. Наиболее же вероятный результат был бы другой: дуэль между двумя самыми дорогими мне людьми. Потому-то мы с Эстошем и решили оставить моего брата в счастливом неведении того, что его сестра влюбилась, и отнюдь не в своего будущего мужа. Я говорю «решили», но на самом деле мы этого не обсуждали. Просто оба понимали, что Оноре некоторых вещей лучше не знать. Эстош стал «уезжать в деревню знакомиться ближе с местным населением женского пола», ну а мне вдруг безумно понравились ночные верховые прогулки, или же я рано шла спать. Мой брат не заметил ничего странного в поведении своей сестры и приятеля. При нем мы с Эстошем вели себя друг с другом учтиво и вежливо, но не более того.

Мне было противно и горько обманывать родного брата, но я не видела другого выхода. Эстоша я любила, а Оноре не дал бы жить этому чувству. Ему очень дорога сестра, но еще дороже ее репутация. В этом я не виню Оноре. Действительно, если кто-нибудь узнал о моих встречах с Эстошем в уединенном месте, то моя репутация бы полностью погибла. Естественно, на мне бы в этом случае не женился бы молодой американец, да и вообще никто бы из молодых людей на меня даже бы не посмотрел. И не только молодых. Для всех я стала бы испорченным товаром. О свадьбе с самим Эстошем мне можно было лишь мечтать. Потому что несмотря на свою огромную любовь ко мне, Оноре бы немедленно отправил меня в монастырь.

Вот и приходилось нам с Эстошем встречаться втайне от Оноре. Каждую ночь я мысленно просила прощения у моего брата за этот вынужденный обман. Хотя никаких причин для обвинения меня в распутстве ни у кого бы и не было. Да, мы с Эстошем целовались, и он меня обнимал, но этим все и ограничивалось. Мы не были с ним любовниками в прямом смысле этого слова – позднее я узнала, что это было бы и невозможно… Мы просто разговаривали, таким образом узнавая друг друга. Делились тайнами, мыслями и надеждами… Главным образом говорила я, а Эстош в это время внимательно за мной наблюдал, следя за каждым моим движением. Его серые глаза были нежны, но в глубине их я видела настороженность. Ее, естественно, я приписывала мыслям Эстоша к моей предстоящей свадьбе и невозможностью наших дальнейших с ним отношений. Мы любовались небом и разговаривали о милых пустяках, или сидели, обнявшись, в темноте и просто молчали. Мы по очереди вслух читали книги, а потом бурно обсуждали прочитанное. Играли в карты, или о чем-нибудь горячо спорили. Нашей темой беседы могла быть парижская мода, или провинциальные обычаи.

Быстро летело время, его бег я даже не замечала. Если бы я не обманывала своего горячо любимого брата, то с уверенностью можно было бы сказать о моем безграничном счастье. Я не хочу и не буду подробно описывать тот период моей жизни. Скажу лишь то, что те три месяца для меня были словно сон на яву. Я не раскаивалась, что мои встречи с Эстошем были дерзостью по отношению к правилам приличия. Я готова была кричать на весь мир о своей любви. К счастью, хоть на это не хватило моей смелости. В остальном же я была глупой, безрассудной влюбленной девушкой, которая впервые испытала это чувство, и ей ответили взаимностью.

То, что имеет начало, имеет и свой закономерный конец. Наступил он и моим невинным отношениям с графом Эстошем де Фуа.

В тот вечер я, как всегда, подъехала к сторожке. Но на этом и закончился обычный ход наших с графом свиданий. Сегодня Эстош не вышел встречать меня с нежными словами взамен приветствия. Он вообще не вышел.

Подумав, что впервые я приехала раньше своего возлюбленного, я вошла в домик. Но Эстош уже был там, сидел в кресле спиною к двери. Растерявшись от неожиданности, я замерла у порога.

– Ты пришла, – чужим и неприятным голосом констатировал граф, видимо ощутив порыв ветра, когда я заходила.

– Да, – ответила я, и сделала шаг в его сторону, но он меня остановил:

– Не нужно.

И он обернулся. Эстош был очень бледен. Нет, неверно, он был белый, как молоко. Его глаза поменяли оттенок, черты лица заострились. Он был все также красив, но это была неестественная красота, которая скорее пугала, чем заставляла ею любоваться, а тем более наслаждаться.

Не осознав, что именно делаю, я подбежала к моему любимому.

– Что с тобой, Эстош? Ты болен? – с тревогой спросила я.

Он же оттолкнул меня и встал. С напускной задумчивостью поинтересовался:

– В моем виде разве есть что-то необычное или странное? – и потом уже другим тоном ответил на свой же вопрос: – Нет, Элиза, это как раз и есть мой настоящий облик. Сегодня день открытий, не так ли? Прости, конечно же, ночь… В-общем, сегодня ты узнаешь много нового – по большей части неприятного, но что поделать? Мне осточертела ложь, настало время и для правды.

Эстош замолчал, а я недоуменно спросила:

– Какая правда? Разве ты меня обманывал?

Мне показалось, что он хотел рассмеяться, но передумал.

– Да почти во всем, – тем же неприятным голосом ответил он. – Но давай прежде познакомимся. Эстош де Фуа – это вымысел. Возможно, где-то и существует человек с таким именем, но – будь уверена – это не я. Меня же ты можешь звать Лестером. К вашим услугам, мадемуазель, – и он издевательски поклонился.

Я ошеломленно на него смотрела, и не в состоянии была отвести взгляд. Мой счастливый и беззаботный мир рушился на глазах. Человек, которого я любила, оказался не тем, за кого он себя выдавал. Но не это важно. Главное, его голос был буквально пропитан ненавистью, и я приписывала ее себе. Но за что? Он же говорил, что любит меня! Я не понимала причин перемен в его внешности, поведении, в интонациях голоса. Сейчас он мне напоминал раненое опасное животное, и это очень пугало.

Тем временем Лестер – с этого момента я буду называть его так – подошел к окну. Полная луна озарила его лицо, и я вскрикнула. Лицо его было страшным! Нет, красивые черты лица остались такими же, как и были, но на прямом лунном свете лицо стало как будто светиться. И благодаря улыбке обнажились…клыки! Выглядело это… От ужаса я помимо воли стала пятиться к двери.

Увидев это, Лестер перестал улыбаться и отошел от окна. Ужасный эффект пропал.

Чертыхнувшись, он сказал:

– Извини, я не хотел тебя пугать. Но я голоден и клыки проявились сами собой. Луна лишь немного исказила мое настоящее состояние, – у меня было ощущение, что это говорит мой прежний Эстош.

– Голоден? – растерянно, в полном смятении спросила я.

Он на меня странно взглянул, и отвернулся. Но в его взгляде я успела заметить внутреннюю борьбу: быть со мной мягким нежным Эстошем, или злым и циничным Лестером. Победило второе.

– Так ты не поняла, кем я являюсь? – почти безразлично удивился Лестер. – Элиза, ты же читаешь книги; наверняка, ты читала и про таких существ, как я… Кто бодрствует ночью, а спит днем, так как для него солнечный свет смертелен? Кто имеет такую пугающе красивую внешность? У кого, наконец, есть клыки? Ну и кто же я? Кто? – перешел он на крик.

– Кто?

Лестер вдруг утратил всю свою оживленность, свой запал, его глаза потускнели.

– Вампир, – устало ответил он. – Всего лишь вампир…Живущий ночью и питающийся кровью. Холодный. Бессмертный. Одинокий хищник, если так можно сказать… И у этого вампира есть лишь одно желание, – он с непередаваемой тоской во взгляде посмотрел на меня, – Элиза, я хочу, чтобы ты пошла со мной, стала моей вечной подругой, вечной любовью…

Он взял мою руку в свою. Действительно, холоден, как лед. Серые глаза на столь бледном лице казались очень живыми и выразительными. Сейчас они выжидательно смотрели на меня.

– Но, – мне не давала покоя одна мысль, и я осмелилась высказать ее вслух: – если это и есть твоя настоящая внешность, полностью соответствующая твоему состоянию, то позволь спросить – каким образом тебе удавалось выглядеть как человек? Как ты это объяснишь?

Если бы он солгал, если бы придумал какое-нибудь другое объяснение, то я пошла бы с ним по собственной воле. Ведь я его любила, а что может быть лучше, чем вечно находиться с любимым, пусть и став для этого вампиром? Но он не солгал. Может ему и в самом деле надоела ложь?

– О, это легко объяснимо. Просто, когда кровь жертвы смешивается с моей кровью, то моя кровь начинает бежать быстрее по венам, придавая мне естественный человеческий оттенок кожи, делая меня на несколько часов отличным от ходячего мертвеца, – терпеливо объяснил мне Лестер.

– Это означает, – медленно проговорила я, – что все это время, что мы принимаем тебя у себя в замке, ты каждую ночь кого-то убивал? На наши с тобой свидания ты также приходил после убийства? – сказав это, я покраснела, но он не заметил этого. Или не счел нужным заметить.

В нем опять стала закивать злость.

– А вы бы с Оноре позволили бы жить у вас, если я хоть раз предстал бы перед вами в таком виде? – и прочтя ответ в моих глазах продолжил: – вот именно. И стала бы ты столь нежно ко мне относиться, если бы знала, что я вампир? Ты бы даже не стала делать попытки узнать, что скрывается за этой, признаюсь, ужасающей внешностью. Мое поведение полностью оправданно, Элиза, и ты должна согласиться с этим.

Вампир был убежден в своей правоте, но я могла бы с ним поспорить. То, что он сделал, было лучше для него, но никак не для меня. И единственное чувство, которое я к нему питала сейчас, было лишь ненависть. Не было даже страха.

– Это ваше мнение, – пустым голосом произнесла я, – и оно полностью противоречит моему. Для вашего поступка нет никакого оправдания. Конечно, в ваших словах присутствует определенный смысл: если бы я знала, что вы являетесь вампиром, то между нами не было бы никакого общения. Но что я знаю сейчас? Что перед тем, как меня поцеловать, ты убивал невинного человека, дабы не испугать меня своим видом? Право, я польщена. Вряд ли еще найдется кто-то, кто будет так трепетно заботиться о моих чувствах… Но, Лестер, – я стала почти кричать от переполнявших меня чувств, – скольких людей ты убил за то время, что живешь в замке Лешуаль?! Сколько людей – пусть косвенно – но на моей и Оноре совести?! И ты мне предлагаешь стать такой же, как ты? Ты действительно думаешь, что я могу согласиться? Нет. Я любила Эстоша, а к вам, вампир, я ничего не чувствую. Вернее нет. Я тебя ненавижу. Ненавижу! Будь ты проклят!

Не выдержав, я дала ему пощёчину. На белой щеке сразу же выступил отпечаток моей ладони. Кроваво-красный. Он напомнил мне людей, которых убил Лестер за время своего пребывания в замке Лешуаль. Напомнил, что он вампир.

Лестер молча смотрел на меня. Он даже не вздрогнул, когда я его ударила. В серых глазах читалась мука, но мне это было безразлично. На меня навалилась усталость, такая, что я вдруг себя почувствовала семидесятилетней старухой. Будто все мои силы куда-то испарились, а осталась лишь пустая оболочка.

Мне нечего было сказать Лестеру, все было уже произнесено. Кинув прощальный взгляд на своего бывшего возлюбленного Эстоша, который уже не был им, я пошла к двери. Лестер не стал меня останавливать, может понял, что это бессмысленно. Не оборачиваясь, я вышла.

Это звучит странно, но я сразу поверила Лестеру. Поверила, что он является вампиром. В то время еще не было таких впечатляющих спецэффектов, и так сильно изменить внешность было бы очень трудно. Допустим, на лицо еще можно было бы наложить театральный грим, но как быть с глазами? Оказалось, что в книгах не все вымысел, что вампиры действительно существуют, и Лестер принадлежит к их числу.

Меня удивляло лишь то, что я раньше не догадалась об этом. Вспомнить хотя бы ту ночь, когда провалилась моя попытка проследить за ним. В тот момент, когда наши лошади поравнялись и он заговорил со мной, Лестер мало походил на человека. Тогда я была слишком напугана его поведением, а потом я мне не было нужды думать об этом. Я, собственно, и забыла о той ночи. А зря… Почему я не смогла собрать воедино всего лишь несколько фактов – странное поведение, неизвестная цель поездок, его неестественная внешность в ту памятную ночь? Может, все бы и не зашло так далеко? Моя влюбленность бы плавно превратилась бы в просто хорошее отношение к нему, и не было бы сейчас этой пустоты в душе…

Я не хочу быть вампиром, а на других условиях у нас не может быть никаких отношений с Лестером. Или он думал иначе? Да, я его люблю, но даже из-за этого чувства я не брошу Оноре и не стану убийцей, пусть и вечной. Тем более, что такое вечность? Я не знала и не хотела знать. Мне достаточно было моей обыкновенной смертной жизни. Иными словами: наш своеобразный роман с Эстошем закончился, у него жизнь вампира Лестера, у меня – обычного смертного человека…»

– Да, сейчас это звучит очень смешно, но в то время я действительно верила своим словам.

– Но, – вопросительно посмотрел на девушку Никита. Элиза правильно поняла взгляд юноши и ответила:

– Вампиром я все же стала, и сделал меня им, конечно, Лестер. Понимаешь, поведи я себя по-другому тогда в сторожке, может он бы и передумал. А так… Я же его оскорбила, унизила, хоть и сказала чистую правду. И еще: я его сильно задела. Простой смертный осмелился противоречить воле вампира! Поэтому, естественно, он захотел унизить в ответ меня. И сделать меня такой же, как он – вот наилучшее решение. Лестер верил, что если я перестану быть человеком, то во мне умрут все человеческие чувства и мысли. По-другому и не могло быть.

– Он оказался прав? – через некоторое время спросил Никита. Ему очень не понравилось начало этого рассказа Элизы. Девушка полюбила Эстоша, такого же человека, каким была и она. А потом, видимо, просто перенесла свои чувства на бессердечного убийцу. Та же внешность… Но здесь Никита оборвал сам себя: слишком уж много времени прошло с тех пор, как Элиза поняла кем же является ее возлюбленный. Поняла и… приняла? Но теперь между ней и Лестером нет различий: та же жизнь ночью, такая же неестественная внешность, и она также убивает, чтобы выжить. Но изменилась ли она в душе?

– Нет, как видишь, – с необъяснимой горечью и тоской в голосе ответила девушка-вампир. – Иначе меня здесь не было бы сейчас.

– Тебе не нравиться, что у тебя человеческая душа? – с грустью спросил юноша.

– Она слишком мешает моей жизни вампира, – пояснила Элиза. – Если человек становиться серийным убийцей, его называют чудовищем, или еще хуже. Я страшнее любого изверга – человека, так как убиваю каждую ночь. Согласись, трудно в этом случае остаться человеком, пусть даже лишь в душе. А не убивать я просто не могу. Это тоже самое, как смертному запретить дышать. Лестер называет это природой вампира.

Снова Лестер. Никита будто чувствовал незримое присутствие этого вампира.

Элиза же продолжила:

– Тогда я почему-то думала, что вижу его в последний раз. Я забыла о том, что граф Эстош де Фуа является гостем моего брата и, естественно, живет у нас.

Когда Элиза заговорила, Никита внимательно посмотрел на нее. И только сейчас он понял, что именно напрягало его во время их встреч. Лицо девушки было необычно. Элиза была красива, но… В чертах ее лица сквозила тайна. Была в нем какая-то закрытость, непроницаемость. Как на старых фотографиях. Просто это было лицо из другого времени…

«Мысль о том, что Лестера я видела, возможно, не в последний раз, пришла мне лишь утром, когда я спустилась вниз позавтракать. Но граф уехал. Оноре объяснил мне его отъезд тем, что в Париже начался новый сезон, а его другу неплохо было бы найти себе жену. Последнее было лишь предположением моего брата. Я же, знав правду об Эстоше-Лестере, подумала иначе. Лестер понял, что я никогда не соглашусь стать вампиром, и теперь надеяться найти себе спутницу в его вечной жизни на светских балах. Мысленно я пожелала ему удачи. Хоть это и причиняло мне боль.

Но у меня не было времени на меланхолию. Через полгода должна будет состояться моя свадьба, то есть в нашем замке потихоньку начались предпраздничные хлопоты. К сожалению, я тоже была в них задействована. Если допустим, позвать музыкантов, выбрать сорта вин и составить праздничное меню, мог и Оноре, то уж выбрать ткани и покрой для многочисленных нарядов, а также выдерживать нескончаемые примерки должна была я. Огромное количество платьев и костюмов было обусловлено тем, что сразу после заключения брака мы с будущем мужем поедем в Америку. В этой далекой стране мне и предстоит жить с Этьеном. И хоть до этого события оставалось достаточно много времени, но уже и сейчас в замке чувствовалась легкая грусть от предстоящего расставания. Мне было больно думать, что придется уехать от любимых мне мест, а главное – от моего брата Оноре. Я не представляла себе жизни без него. И пока еще у меня была такая возможность, я отгоняла все мысли о скором отъезде как можно дальше от себя.

Таким образом прошло четыре месяца.

Каждый день я вспоминала Лестера. Мне было неприятно думать, что он так быстро нашел мне замену и забыл меня. Но в то же время я понимала, что так лучше было для нас обоих. И не важно, что я до сих пор не могу его вычеркнуть из своей памяти… Наша любовь с самого начала была обречена. Не может быть никаких чувств между вампиром и человеком. Разумом я это ясно понимала, а вот сердце… Я его продолжала любить, хоть и осознавала, что это предательство по отношению к самой себе. Даже если бы он на самом деле был Эстошем де Фуа, у наших отношений все равно не было бы никакого будущего. Я была помолвлена, и с этим ничего нельзя было поделать. Поэтому я испытывала к Лестеру и чувство близкое к ненависти. Зачем он приехал к Оноре? Ведь, если бы мы не познакомились, то и не было бы всего этого, и я сейчас не страдала. Вышла замуж за Этьена и – уверена – была бы счастлива… А так… Я понимала, что Лестера больше никогда не увижу, но он все равно будет стоять между мной и моим будущем мужем. Лестер умеет сеять семена зла, и ему необязательно при этом присутствовать…

Кроме общения с Оноре, у меня было еще одно приятное времяпровождение – верховая езда. Я брала резвую лошадь и бешенным галопом гоняла ее по полям. Мне нравились шум ветра в ушах, скорость, от которой замирало сердце и, главное, ощущение свободы. Лишь в минуты, когда я рисковала сломать себе шею, я была по-настоящему свободна: и от мыслей о предстоящем браке, и последующим за ним отъездом, и от воспоминаний о Лестере; это было для меня попыткой убежать от себя самой. И лишь опасная езда на лошади на какое-то время дарила мне это ощущение. А может я сознательно подвергала свою жизнь опасности? Ведь только с наступлением смерти человек обретает полную свободу…

Ровно за два месяца до свадебной церемонии я проснулась ночью в полной уверенности, что в комнате кто-то есть. Я не успела испугаться, так как сразу поняла, кто мог так бесцеремонно заявиться ко мне в спальню.

– О, сам граф де Фуа! Или же нет? Вампир Лестер! Вы не находите, месье, что место и время для вашего визита выбраны неудачно? Хотя откуда вам знать правила приличия? Вампиры, мне кажется, прекрасно обходятся и без них. – Я не считала нужным скрывать от него мои чувства: презрение, отвращение и злость. Он же не думал, что его появление способно меня осчастливить? Хотя…

– Красавица проснулась, и пребывает сейчас в ярости, – тихо рассмеявшись, констатировал Лестер. И уже задумчиво продолжил: – Интересно, какие сны могут быть у такого чудесного создания? Наверное, прекрасные, как и она сама. – Он сел на мою кровать и костяшками своей аристократической руки провел по моей щеке. Я оцепенела. В нем был какой-том магнетизм, который очаровывал, завораживал. И какой он до этого тщательно скрывал, ведь тот в определенной мере выдавал его вампирскую сущность.

Я качнула головой, пытаясь освободиться от этого наваждения. Охрипшим голосом спросила:

– Что тебе нужно?

– Неужели забыла? – он, кажется, был удивлен. – По-моему, в прошлую нашу встречу об этом у нас и был разговор.

Лестер испытывающее посмотрел на меня. Его слова означают, что он не смог найти себе другую спутницу?

– Ах да, мы об этом беседовали… Месье вампир, если вы потрудитесь вспомнить ту ночь, то вам будет ясно, что продолжение той занимательной беседы быть не может. И у вас не было необходимости радовать нас своим неожиданным появлением, – раздраженно ответила я.

На его лице промелькнуло разочарование. Немного подумав, он мягким голосом заговорил:

– Ты права, не давая сразу свое согласие. Действительно, ты же ничего не знаешь о вампирах… Может, немного погодя… Элиза, я дам тебе некоторое время на размышление.

– Спасибо за столь великодушный жест с твоей стороны, но в нем совсем нет нужды, Лестер. Мой ответ всегда будет отрицательным. И ты будешь выглядеть идиотом в своих попытках меня переубедить. Пока я жива и могу выражать свое мнение, я не поменяю своего решения, – с уверенностью, которую сама не чувствовала, произнесла я.

– Мертвая ты мне не нужна, – отстраненно проговорил Лестер, думая явно о другом.

Я смотрела на него и понимала, что мои слова были для него пустым звуком. Для себя он все уже решил. Мое же мнение его интересует лишь пока что. Что будет потом, я не хотела думать. Сейчас я заметила, каким бледным он был. Белый – как в ту ночь в сторожке. То есть перед приходом ко мне он не стал никого убивать. Я должна была это оценить? Хотел тем самым завоевать мое расположение? Но он добился обратного результата – я на него еще больше разозлилась. Не важно, какое состояние у него сейчас – голодный он или сытый – Лестер все равно убивает людей. Разница лишь в том, что, когда он напивается свежей крови, его внешность радует взор своей красотой. Голодный же он представляет собой отталкивающее зрелище.

– Элиза, чем же тебе плоха жизнь вампира? – начал тем временем Лестер меня уговаривать. – Убийство людей… Согласен, лишать жизни человека – это плохо… Но сколько возможностей дается взамен! Вечная молодость, свобода, независимость. Можешь делать все, что пожелает твоя душа… Вечная жизнь, понимаешь? Вечность, ничем не ограниченная! – говорил Лестер, будто рекламировал товар. Впрочем, он это и делал. Вот только нашел он не того покупателя.

– Лестер, а почему ты сейчас не в Париже? – не к месту спросила я. – Оноре говорил, что ты поехал на сезон, тебе ведь нужно найти жену… Что, развлечения так быстро приелись, или те невесты тебя не устраивают? Какова причина, что ты решил нас осчастливить своим возвращением?

Я говорила без иронии, но вампир разозлился.

– А тебе бы хотелось, чтобы я нашел себе какую-нибудь жену-дуру, а о тебе позабыл, да? Не выйдет, Элиза. Единственной представительницей прекрасной половины человечества, которая занимает все мои мысли, являешься ты. Это должно тебе льстить.

– А я выхожу замуж, – опять перебила я его. – Через два месяца я стану Элизой Мак-Клелланд и уеду навсегда в Америку. Приглашаю тебя на свадьбу, ведь потом мы с тобой больше не увидимся. Оноре тоже будет рад тебя видеть, ведь вы с ним так подружились… Познакомишься с Этьеном, может, вы друг другу понравитесь, и он позовет тебя в гости к…

– Элиза, ты дура, если действительно так думаешь, – почти шепотом произнес вампир, но я сразу же замолчала. Было в его голосе что-то… Это не выразить словами, но это пугало. – Неужели ты полагаешь, что может состояться сей абсурд, который ты называешь свадьбой? Прости, дорогая, но ты явно спятила.

У меня перехватило дыхание и сдавило горло.

– Что ты хочешь сказать? – хрипло спросила я. – По какой причине, по-твоему, венчание может отмениться?

– Понимаешь, в этом деле есть много помех, – насмешливо проговорил Лестер, и почти ласково добавил: – И главной их них являюсь, конечно же, я.

– Как ты можешь воспрепятствовать… – начала я, но он не дал мне договорить.

– Есть много способов. Но самым действенным будет тот, когда я сделаю тебя бессмертной насильно. Согласись, в таком случае торжественная церемония при солнечном свете будет невозможна.

– Ты не посмеешь, – задохнулась я от ужаса, представив описанную вампиром картину.

– Милая моя, не будь такой наивной. Тебе прекрасно известно, что предела моей жестокости нет – я все же убиваю людей каждую ночь. А сделать человека вампиром, наоборот, очень даже благое дело. Ты просто слишком молода и не понимаешь от чего ты, собственно, отказываешься. Но тебе повезло, рядом с тобой умный и терпеливый наставник, который поможет избавиться от юношеской глупости. Лет через двести ты еще будешь меня благодарить…

И он меня поцеловал. Я замерла. Это ледяное прикосновение к моим губам очень сильно отличалось от горячих поцелуев Эстоша. Странно, да? Кроме отвращения и брезгливости, он во мне больше никаких эмоций не вызвал.

Лестер почувствовал мою реакцию, и чуть отодвинулся. С придыхом сказал:

– Ты моя, Элиза. Моя. Человек или вампир – не важно…

– Ты с ума сошел, – смогла произнести я.

– Возможно, – легко согласился Лестер. – Но это никоем образом не влияет на то, что ты вскоре станешь вампиром. – Посмотрев на темноту за окном, он с сожалением вздохнул: – Мне пора идти. На сегодня ты свободна от моего столь неприятного общества, но это лишь на этот день. Элиза, я прошу тебя, выкинь из своей хорошей головки все мысли о свадьбе. Ее все равно не будет. Лучше думай, какие пред тобой открываются возможности, когда ты в ближайшем будущем станешь бессмертной и вечно молодой. Вот мысли, которые должны тебя занимать, и никакие другие… А теперь, мадемуазель, прощайте!

Он шутливо поклонился и пошел к двери, ведущей на балкон. Около нее остановился и, полуобернувшись, нарочито серьезно сказал:

– И прошу, не говорите своему милому брату о моем приезде. Пусть думает, что я все еще в Париже. На сей раз мое присутствие здесь его не касается. Это наше личное дело, не так ли, Элиза? Буду надеяться на ваше понимание и участие… Прощайте! – и он вышел на балкон.

Я выбежала вслед за ним, но ни на балконе, ни поблизости Лестера не оказалось. А я так надеялась, что, прыгая со второго этажа, он сломает себе шею… Или вампиры от этого не умирают?

Вернувшись в комнату, я легла в постель и постаралась выкинуть из головы все мысли о вампирах вообще, и о их столь ярком представителе – в частности. Это было трудно, но вскоре я стала засыпать. Перед тем, как окончательно отдаться объятиям Морфея, я подумала: «Он вернулся. Он меня не забыл».

– Он не смог тебя забыть? Это и неудивительно, – мягко заметил Никита. – Если он тебя, действительно, любил…

– Любил? Не уверена. Я не сомневалась в любви Эстоша, а Лестер… Такое чувство, что это два разных человека. Странно…

– Вовсе нет, – с горечью в голосе возразил юноша. – Это просто характеризует различие между человеком и вампиром.

Элиза в смятении качнула головой.

– Этого не может быть, – прошептала она, – ты сейчас в точности повторил слова одного человека. Нет, вампира. На тот момент он уже был бессмертным…

Никита промолчал. Ее последние слова не требовали его комментариев. Посмотрев на часы, он увидел, что уже девятый час ночи. Обычно он в это время изучал материалы относительно способов лишения самого себя жизни, размышлял о самоубийцах. Элиза же приходила к нему во второй половине ночи. Но сегодня она рассказывает свою историю, а он не был уверен, что и всей ночи хватит. Поэтому-то он и позвал девушку, как только солнце окончательно зашло за горизонт.

Посмотрев на Элизу, Никита спросил:

– А что было дальше?

Девушка в ответ на его вопрос весело хмыкнула:

– Ты сказал это таким тоном, будто я пересказываю тебе мексиканский сериал – по сериям. А что будет дальше? В серии эдак сто тридцать восьмой?..

– Извини, – виновато проговорил юноша.

– Не бери в голову, – отмахнулась она. Помолчав, задумчиво продолжила, – Все же – что было дальше?

«Лестер, как и обещал, пришел на следующую ночь. Когда я узнала его получше, то мне стало понятно: вампир всегда выполняет данное им слово. А также прямо идет к намеченной цели, сметая все преграды на своем пути, и не останавливаясь ни перед чем. Но пока что я не знала об этом и наивно была убеждена, что Лестер никогда не сделает меня вампиром насильно. Иногда – через много лет после этого – я раздумывала над тем, что все эти его качества – целеустремленность, упорство, упрямство, самоуверенность и в высшей степени эгоизм – все это было у Лестера-человека? Или же он приобрел их, став вампиром?

Но вернемся назад. На сей раз Лестер решил последовать иной тактике: ирония и высмеивание человеческой неполноценности. Все его слова сводились к одной мысли: человек глуп, несовершенен, и вообще не достоин собственного существования. Последнее мне показалось особенно смешным.

Не выдержав, я засмеялась.

– Лестер, ты сошел с ума! Даже вампир – будь он, конечно, в здравом уме – не сказал бы такую глупость. Ведь за счет крови людей вы, бессмертные, и живете.

– Да, – вынужден был признать ярый борец против всего человечества. – Люди – наш корм и корни. Но на этом их предназначение и заканчивается.

Меня тогда сильно поразило отношение Лестера к людям. Он их презирал. Ненавидел. Они вызывали у него отвращение. Естественно, кроме тех случаев, когда он их убивал, утоляя свою жажду… У меня даже промелькнула мысль, не оскорбил или обидел ли какой-нибудь представитель рода человеческого когда-то Лестера, когда тот был еще смертным?

– И я не понимаю, Элиза, – продолжал между тем мой собеседник, – с какой стати ты цепляешься за эту жалкую человеческую жизнь. Что в ней хорошего? Медленно стареть, страдая от различных болезней? Неужели ты желаешь стать безобразной старухой, унижающе слабой от старости? Или же тебя так привлекает смерть? Можешь мне поверить, прекрасного в ней ничего нет. Смерть страшна. Навеки застыть в неподвижности, стать такой, как земля или камень – это ли не страшно! Подумай. Люди все смертны, бессмертны лишь вампиры. И я хочу дать тебе эту возможность – возможность жить вечно, не пугаясь костлявой руки смерти. Никогда не болеть, всегда оставаться молодой…

– Лестер, ты напрасно стараешься, – прервала я его монолог. – Тебе меня не переубедить, можешь более не перечислять достоинства жизни вампира. Мне это неинтересно. Кстати, смертная жизнь тоже имеет свои преимущества.

– Какие? – вроде как удивился он.

Мне не понравилась ирония, что звучала в голосе вампира. И еще я поняла: что бы я ни сказала в защиту жизни обычного человека, Лестер не поймет. Не захочет понять.

– Я не буду тебе этого говорить, – устало произнесла я. – Было бы жестоко перечислять прелести смертного существования, ты же навсегда их лишен. Тем более, ты сам был человеком и должен знать о них.

Лестер внимательно посмотрел на меня.

– Да, я был им. К великому моему сожалению. И я что-то не заметил притягательных сторон этой жизни, – высокомерно заявил он. И уже тише добавил, – Может, мне просто не повезло…

Повисло молчание. Мне нечего было в ответ ему сказать, а спорить мне надоело. Лестеру, по-видимому, тоже. Он решил зайти с другой стороны в своих уговорах.

– Элиза, – мягко обратился он ко мне. Голос его был нежен, таким голосом разговаривал со мной Эстош. – Скажи, что тебя привлекает в твоей смертной жизни? Что тебе так дорого? Какова истинная причина твоего нежелания стать бессмертной? Значит, тебя в этой жизни что-то держит… Я прав?

Меня застала врасплох его нежность. Я просто не была готова к ней. Если бы не это, я бы никогда не сказала бы ему правду. Но он спросил таким тоном, так себя повел… В-общем, Лестер опять превратился в Эстоша, а с последним я всегда была откровенна.

– Брат. Самая главная моя привязанность в человеческой жизни – это Оноре. Конечно, есть и другие, но основная – это он.

Лестер был удивлен, и поняла причину этого. Ведь во время наших разговоров – наших споров – имя моего брата никогда не звучало.

– Но почему?

Я уже осознала какую ошибку только что совершила, но было поздно. Осталось сказать вампиру все.

– Я его люблю. Я ему многим обязана. Оноре постоянно обо мне заботился, заменил мне родителей. Все сделал, чтобы я ни в чем не знала нужду. Чтобы я была счастлива. Я должна ради него выйти замуж за Этьена. – Я замолчала. Продолжила я уже с гневом, – Думаешь, я рада была, когда его обманывала, встречаясь с тобой в сторожке? Нет. Тогда я ставила чувство к тебе выше моей любви к брату. Выше всего. Но сейчас-то это не так, любезный наш вампир! За то время, что мы с тобой не виделись, я поняла какую чудовищную глупость чуть было не совершила. Подумать только! Хотеть променять брата, человека столь для меня делающего, на…, – я не нашла слов, дабы закончить свою речь.

– Можешь не продолжать, – Лестер выглядел немного ошеломленным, но в голос вернулась прежняя язвительность. – Я тебя прекрасно понял: «на Чудовище, вроде меня. Точнее, коим я и являюсь». Ты это хотела сказать?

– Нет, и ты это знаешь, но – как всегда – все извратил.

– Да? А я вот так не думаю. Ты достаточно ясно выражаешь свои мысли.

– Думай, что хочешь. Не хочу с тобой спорить.

– О, ты не хочешь со мной спорить! – прошипел мой гость. – Что ты тогда желаешь? Не отвечай, я и так знаю. Чтобы я сейчас ушел и никогда больше не возвращался. Чтобы оставил тебя и твоего любимого братца в покое. Ведь так?

«О да! Лестер, ты безусловно прав!» – кричало все во мне. Но сейчас я не смогла сказать ему эти слова. Меня остановила боль, звучавшая в его голосе.

– Ты преувеличиваешь. Я не хочу, чтобы ты навсегда ушел, и не против твоего общения с Оноре. Я просто не желаю, чтобы ты меня заставлял стать вампиром… Мне кажется, это никак не влияет на ваши отношения с моим братом. И на наши с тобой – тоже.

Я сама не верила в свои собственные слова. Неудивительно, что не убедился в их правдивости и Лестер.

– Ты кого сейчас пытаешься обмануть? – с горькой иронией спросил он. – Меня или себя?

И в этом заключалась вся проблема – я пыталась обмануть сама себя. Моя душа как бы разделилась на две части: одна рвалась к нему несмотря на то, что он был убийцей; другая же питала к вампиру отвращение и ненависть.

Лестер увидел мои сомнения, и сам ответил на поставленный им вопрос:

– Себя, моя милая.

Я промолчала. Вампир отошел к окну, и глядя на небо с сожалением в голосе произнес:

– Мне пора уходить. Ночи сейчас короткие – это большое несчастье для нас, вампиров. Но это ненадолго… Кстати, Элиза, в ближайшее время можешь меня не ждать. Мне необходимо уехать. К твоей свадьбе, думаю, успею вернуться и…

– Ты передумал? – не поверила я.

– Чтобы успеть ей помешать, – невозмутимо закончил он. – Я не передумаю, моя дорогая. Не питай напрасную надежду. Но обстоятельства сложились таким образом, что мне придется на некоторое время покинуть тебя. Смею верить, что ты успеешь соскучиться по моему неотразимому обществу и изменишь свое мнение…

– Никогда!

– Умоляю, перестань спорить. – голос Лестера был тих, и в нем чувствовалась усталость. – Я тебя прошу лишь подумать о моих словах. Я же должен уладить одно малоприятное недоразумение. Если честно, мне очень не хочется этого делать, но от него многое зависит. Если бы не это…

Вампир не договорил и пошел к балконной двери. На прощание он наградил меня странным взглядом – в нем отчетливо были видны боль, вина и усталость. Молча поклонившись, Лестер исчез за дверью.

Он приезжал всего на две ночи? Странно…

После его ухода я испытала радость. Вампир уехал, и я некоторое время могу жить спокойно. Я понимала, что это ненадолго. Лестер не оставит своих попыток меня переубедить. Почему-то я была уверена, что спорить он со мной будет лишь на словах, не делая никаких действий…

За эти две ночи я поняла еще кое-что: я уже любила не молодого человека Эстоша, а вампира Лестера. Но это вовсе не значило, что я возжелала стать бессмертной. Ни за что на свете я по доброй воле не стану вечной убийцей. Действительно, моя любовь обречена. Я не стану вампиром, а в другой роли я Лестеру и не нужна. Но Лестер не должен знать о моих чувствах к нему. Пусть считает, что любила я его, как графа Эстоша де Фуа».

Глава 4

«Спать хотелось невыносимо, но на сегодня была назначена последняя примерка. Что ж, после нее можно будет и лечь.

Немного почитав, я спустилась в столовую. Там я застала Оноре, он как раз заканчивал завтракать. Мой брат всегда вставал очень рано и старался побыстрее разделаться с едой, дабы заняться делами. Он говорил, что ему жаль тратить свое время на такие пустые дела, как сон и трапеза. Мол на свете есть вещи и поинтереснее. Думаю, если бы это не было необходимостью, но Оноре вообще бы перестал спать и питаться…

Мой брат, возможно, и удивился моему столь раннему пробуждению, но вида не показал. Лишь заметил, что после завтрака хочет со мной поговорить. Меня эта перспектива не особо обрадовала, так как и без этого всю ночь разговаривала, вела милую беседу с очаровательным вампиром… Но Оноре я отказать не могла, и потому на его слова лишь согласна кивнула. Мы мирно позавтракали, и потом перешли в гостиную. Я устроилась в кресле, мой брат, закурив сигару, выжидательно посмотрел на меня.

– Что случилось, Оноре? – я не смогла чувствовать на себе этот его взгляд. – Ты захотел со мной поговорить, а теперь смотришь на меня так… Что-то произошло?

Оноре как бы очнулся. Рассмеялся.

– А ты сейчас смотришь, как испуганная лань. Ничего не произошло… – он перестал смеяться, стал очень серьезным. – Ладно, будем разговаривать без обиняков. Просто у меня сложилось впечатление, что ты не слишком-то радужно относишься к своему предстоящему замужеству. И мне почему-то кажется, что причина этого кроется в нашем добром знакомом Эстоше…

Я вздрогнула. Неужели Оноре догадался? Не может быть!

– Ты о чем? – я сделала вид, что не поняла его слов.

– Тебе это прекрасно известно, – грустно проговорил мой брат. – Я заметил, какими взглядами вы обменивались, когда думали, что на вас никто не смотрит. Я понял, что ты каждую ночь посещаешь сторожку, точнее – посещала… А как ты переменилась после его отъезда! Это было трудно не заметить. – с болью в голосе закончил Оноре.

В то время, когда он это говорил, у меня возникло желание исчезнуть, испариться… Мне было стыдно за свой обман. Как я осмелилась лгать родному мне человеку? И что мой брат чувствовал, зная о том, что я его обманываю? Мне нет оправдания.

– Прости. – только и смогла сказать я.

– Но мне не за что тебя прощать, – удивленно поднял брови Оноре. – Я тебя вполне понимаю. Даже где-то оправдываю… Тебе просто навязали предстоящее замужество. Ты же молодая и здоровая девушка, вполне естественно, что ты влюбилась в этого лощеного красавца. В Париже все сходили по нему с ума. Возможно, он обладает своеобразным магнетизмом, но он так и притягивает всех к себе. Две девушки – кстати из знатных семей – покончили с жизнью из-за него. В прошлом году эти два самоубийства наделали шума в Париже!.. Эстош умеет очаровывать. У него изысканные манеры, он красив. К тому же граф имеет некоторые странные привычки, которые – хоть и экстравагантны – но все без исключения считают их очень милыми. Он элегантен, обходителен, идеален – одним словом. Но… – Оноре почти перешел на крик, когда закончил: – Но ты моя сестра!

– Но при чем здесь наши родственные узы?

– А притом, моя любимая сестричка, – печально проговорил брат, – что я не желаю, чтобы ты разлюбила жизнь, как те две девушки, поддавшись очарованию его прекрасных глаз. Ты мне слишком дорога, чтобы я смог допустить это.

– Оноре, знай, – произнесла я, стараясь, чтобы мой голос звучал убедительно, – мне никогда в голову не придет совершать самоубийство из-за Эстоша. Признаюсь, я была в него влюблена, но это чувство осталось в прошлом. Очарование его глаз исчезло.

– Сомневаюсь, Элиза. Я же не слепой и вижу, как ты страдаешь. Я рад, что этот человек уехал, хоть он мне стал другом. Надеюсь, что граф никогда не вернется. Мне искренне жаль парижских красавиц, но я безумно счастлив от того, что он оставил в покое тебя. Наверняка ты тоже сможешь забыть Эстоша, как он забыл тебя…

– Я уже забыла его!

– Не верю. Если бы это было действительно так, то ты бы так над собой не издевалась. Спала бы по ночам и выглядела счастливой. Твое поведение не соответствует твоим же словам, как сама видишь.

– Думай, что хочешь, – устало сказала я и встала. Мне надоело спорить с Оноре, зная о том, что мой брат тысячу раз прав. Но я не могла признать его правоту, и поэтому поспешила выйти из комнаты.

День был безнадежно испорчен. Меня огорчало, что я поссорилась с братом. Это случилось впервые в жизни и причиной этого был, конечно же, Лестер. Я понимала, что Оноре просто проявляет заботу обо мне. Но – к моему великому стыду! – в глубине моей души начала медленно закипать злость на него. Ведь первопричиной моих страданий был он сам! Он же подружился с графом Эстошем де Фуа и привез того в наш замок. Если бы не это, то я никогда не познакомилась с очаровательным человеком Эстошем, впоследствии оказавшимся жестоким вампиром Лестером…

День прошел ужасно. Закончился же он страшно…

К ужину Оноре не вышел. Я решила, что он обиделся за сегодняшний мой уход. Тем более он меня избегал и в течении всего дня. Я была все еще зла на него, поэтому особо не расстроилась на это показное игнорирование моей персоны. Что ж, если он не желает меня видеть, то и я не буду навязывать ему свое общество. После ужина я поднялась к себе в комнату. В глубине души я посмеивалась над мальчишеским поведением своего брата. Все же он взрослый человек, и не пристало ему вести себя, как обиженному ребенку.

Я уже готовилась наконец-таки лечь спать, как ко мне в комнату вбежал перепуганный слуга.

– Мадемуазель Элиза… – еле слышно выдохнул он.

– Что тебе, Серж? – раздражение слышалось в моем голосе.

– Наш господин… месье Оноре…

– Что случилось? – сейчас я испугалась.

– Он убит. Его нашли на дороге. Разбойники напали на него, а он – видимо – сопротивлялся и…

Слуга продолжал что-то говорить, но я его не слышала. Оглушенная этой ужасной вестью, я бессмысленным взглядом смотрела на него.

– Где он? – очнулась я через несколько минут.

Не знаю, почему я не упала в обморок. Возможно, шок был слишком велик, чтобы можно было спастись от него в спасительном забытье. Боль была настолько сильна, что заглушила собой остальные чувства. Перед глазами было темно, и кожей я ощущала могильный холод. Сердце же готово было разорваться на части

– Где он? – повторила я, так как верный слуга почему-то не спешил с ответом.

– В своей спальне, но вам…

Дальше я его не слушала. Я побежала в комнату Оноре. По дороге в моей голове всплыли слова Лестера:

«Смерть – она как женщина. Чаще всего ей не важен возраст возлюбленного. Молод ли он, иль стар – это не имеет значение. Своим спутником он может выбрать любого, независимо от его возраста, положения в обществе и мнения окружающих».

Я почти бегом преодолела весь путь, но около дверей в спальню моего брата я остановилась. Я не могла заставить себя войти в нее. Наверное, я бы так простояла до самого утра, если бы не заметила идущую по коридору служанку. Я поняла всю глупость и бессмысленность моего страха. Ведь от того, войду я в эту комнату, или нет, ничего уже не измениться. Мой брат не оживет. И я вошла.

Оноре лежал на кровати и издалека казалось, что он спит. Но это было лишь издалека. Пойдя поближе, я увидела, что его лицо уже приобрело первые признаки смерти – мертвенную бледность и скованность. Не сочеталось с этим только выражение лица – оно было безмерно удивленным. Странно, что я обратила на это внимание, так как в голове у меня было место лишь для одной мысли: Оноре больше нет и передо мной лишь его тело, а сам для меня потерян навсегда.

В эту ночь я никого не пустила в комнату. В эту ночь я прощалась с братом. Навсегда.

Я крепко обнимала холодное тело, целовала лицо, гладила волосы. Внимательно вглядывалась в черты лица, пытаясь запечатлеть их в своей памяти.

И плакала. Нет, рыдала, выла… За эту ночь я выплакала слез на много лет вперед. В следующий раз мне было также больно почти через сто лет… В другой жизни.

Я обращалась к мертвому телу:

– Пожалуйста, оживи. Перестань быть мертвым. Ты не мог, не должен был умереть! Оживи, прошу тебя! Ты же меня любишь, всегда исполнял все мои прихоти… Сделай же это, исполни мою последнюю просьбу – оживи… Оживи, черт тебя подери!

Я прекрасно осознавала всю бессмысленность этих слов, но от этого понимания мне делалось еще больнее. Я упорно продолжала с горячей мольбой шептать, умолять, кричать.

– Послушай меня, оживи. Лучше умру я, а не ты… Господи, убей меня, но его воскреси. Оноре, умоляю тебя, оживи! Мой хороший, любимый, оживи. Пожалуйста, оживи… оживи…

Я не могла представить свою жизнь без брата. Оноре был моей жизнью. И сейчас он лежал здесь, бесчувственный к моим мольбам, уговорам, слезам и страданиям. Он перестал быть частью моей жизни. Мне становилось совсем плохо при воспоминании о том, что в последнюю нашу с ним встречу мы поссорились. Что впервые в наших отношениях произошел разлад. Что я не успела попросить у него прощения, и что больше у меня не будет возможности это сделать.

Оноре был всем для меня. И я его потеряла. Вернее, моего брата у меня просто отняли.

В эту ночь я несколько раз прокляла Бога. Я не представляла себе того Бога, который смог допустить смерть моего брата. Мне казалось, что такого Бога просто не может быть. зачем он тогда нужен?

В эту ночь я умоляла Господа забрать меня, но, чтобы Оноре стал живым. Читала молитвы и взывала к Всевышнему с мольбой о помиловании души моего брата. Злилась на Оноре, что тот посмел умереть…

До утра я находилась в его комнате, пытаясь смириться с тем, что произошло. Но не могла. Мне казалась смерть Оноре глупой, жестокой, бессмысленной, невероятной… Не понимаю, почему я тогда не сошла с ума, ведь была так близка к этому.

В последний раз я склонилась над застывшим лицом Оноре. Выражение удивление на нем исчезло, уступив место холодному безразличию и смертельной отстраненности. Оно стало чужим. Но все же было до боли родным. Просто Оноре перестал принадлежать людям, а отдался во власть вечности.

Поцеловав лоб брата, я вышла из комнаты. Бесстрастно отдала приказы слугам относительно похорон. Потом я пошла к себе. Меня хватило лишь на то, чтобы дойти до кровати. Упав на нее, я сразу же уснула. Я не смогла даже раздеться. На мне все также было нарядное платье, которое я одевала специально для встречи с Лестером. Которое за весь день, а потом и ночь забыла переодеть.

Так я проспала до утра похорон – сказались две бессонные ночи и последние события. Наверное, мой организм таким образом проявлял заботу о своей хозяйке, защищал ее разум…

Когда я спустилась вниз, то первым, что бросилось в глаза, был черный гроб. Его сверкающие бока отражали солнечные лучи. Это было страшно и неуместно. Сам гроб смотрелся чужеродным предметом в гостиной. Предметом, при виде которого я почувствовала, что у меня начинается истерика. Я смогла сдержаться, но от гроба отошла.

На диване сидела женщина. Заметив меня, она встала и пошла мне на встречу.

– Бедная моя девочка! – заговорила она и обняла. – Наконец ты проснулась… Мы за тебя так волновались! Я твоя тетя Ариетта. Я буду помогать тебе с похоронами, и останусь в качестве твоей компаньонки до свадебной церемонии. Надеюсь, ты не против?

– Конечно, оставайтесь, – кивнула я, хоть и не очень поняла цель ее приезда. Мысли мои были заняты другим. – Когда начнется?

– Через два часа. – приторным голосом проговорила чужая мне женщина. – Я понимаю, как тебе тяжело и постараюсь…

Я не стала ее дослушивать. Мягко освободившись из ее объятий и пошла к выходу. Мне было безразлично, в чем именно будет заключаться ее помощь, а также я не хотела слушать ее слова соболезнования.

Взяв лошадь из конюшни и оседлав ее, я поехала к небольшому лесу, что находился неподалеку от замка. Мне необходимо было подумать.

Оноре мертв, и с этим фактом никак нельзя было поспорить, насколько сильным не было бы на это мое желание. Помимо боли, страдания и ужаса, в моей душе было еще одно чувство – чувство вины. Ведь в день его смерти, в последнюю нашу с ним встречу мы поссорились. Из-за меня. Оноре очень меня любил, и я знала это. Знала и принимала как должное. Он был единственным близким и родным для меня человеком. И не только потому что мы являлись родственниками, были братом и сестрой. Мы были родственны и в духовном плане. Он знал мои мысли, мои мечты… мой характер, и какая я была на самом деле. Знал и любил.

Глядя на хмурое солнце, так подходящее моему душевному состоянию, мне в голову пришла мысль: а ведь Оноре был совсем молод. Он мог жениться, иметь детей… Но все это он откладывал – из-за меня. Мой брат говорил, что сначала должна выйти замуж я, мне нужно было первой устроить свою семейную жизнь, а потом и он будет задумываться о женитьбе. Что спешить ему некуда. Некуда…

Я глухо застонала от этой мысли. Кобыла испугано шарахнулась в сторону, но я быстро ее успокоила. А вот в моей душе покоя не было. В ту ночь я просто предавалась отчаянию, отдавалась во власть той боли, что терзала мою душу. Боль осталась, но сейчас для нее не было времени. Нужно было подумать. Собрать все мысли воедино и решить, что делать дальше.

Но именно сейчас я могла думать только об Оноре. О его красивом лице и обаятельной мальчишеской улыбке. О его веселых умных глазах. О его чудесном характере. О его невероятной интуиции и готовности всегда придти другим на помощь. О его открытости для всего мира. О его талантах: он прекрасно играл на рояле – казалось, что его пальцы так и порхают над клавишами; он вдохновенно сочинял прекрасные стихотворения; у него был красивый глубокий голос…

У моего брата было много достоинств. Но главное, он любил меня. Такую, какая я есть. Оноре был единственным человеком во всем мире, который по-настоящему меня любил. И я его любила. Он для меня был всем: братом, отцом, кумиром…

Я не понимаю, как могла его обманывать. Его – моего брата – ради случайного человека. Ради мимолетной прихоти я пожертвовала тем, что казалось прочно как камень – искренностью в наших с Оноре отношениях. А я пожертвовала. Наверное, я до конца своей жизни буду вспоминать об этом. И еще я чувствовала себя причастной к его гибели. Не было причин для такого чувства, но все же я его испытывала. Возможно, оно возникло из-за того, что при последним нашем с ним разговоре мы поругались? Не знаю…

Пошел дождь. Мне было все равно. Я не желала возвращаться в замок. Мне казалось, что здесь – на природе, где я одна – Оноре мне намного ближе, чем там, где лежит его мертвое тело и суетятся какие-то люди. Мне казалось, что вместе с каплями дождя с меня смывается весь груз моего горя, моего страдания, моей вины. Я была благодарна этому дождю, который всего за несколько минут из маленького накрапывания нескольких неуверенных капелек превратился в сильный ливень. Мне хотелось думать, что и там – на небесах – не остались равнодушны к смерти такого чудесного человека, коим был мой брат.

И мне в голову пришла мысль, что именно таким образом люди начинают медленно сходить с ума…

Я пустила лошадь в галоп, отдаваясь во власть стихии. Выкинула все мысли из головы, заставив себя чувствовать лишь стук капель на моем теле и одежде, и мою бессмысленную борьбу с ветром, холодом и водой. Все это было глупо, но это помогало избавиться от мыслей, от боли, причиняемой ими. Какое счастье – хотя бы на время – забыть кто я, и что сегодня похороны моего брата, единственного любимого моего человека…

Ливень начал потихоньку превращаться в обычный дождик. Но и тот вскоре утих. Вместе с этим я медленно обретала уверенность в себе и знание, что же делать дальше. Я поняла, что мне нужно сделать. Я выйду замуж за Этьена Мак-Клелланда. Этого хотел Оноре, и я выполню его желание. Я сделаю все от меня зависящее, чтобы стать хорошей женой моему будущему мужу, буду примерной хозяйкой в его поместье. Забуду Лестера и постараюсь полюбить Этьена. Это будет правильно не только по отношению к памяти Оноре, но и к себе самой.

И в тот момент, когда я приняла это важное решение, дождь окончательно закончился. На смену ему выглянуло из-за облаков ласковое солнышко. Я посчитала это благословением небес на принятое мною решение, и моя душа обрела относительный покой.

Круто развернув лошадь, я во весь опор поскакала к замку».

– Я тебе рассказала про мои мысли и чувства касательно гибели моего брата лишь с одной целью. Я хочу, чтобы ты понял мотивы моих дальнейших поступков. Почему я сделала так, хотя могла иначе… И мое решение выйти замуж за Этьена Мак-Клелланда не должно тебе показаться странным. Да, я была с ним помолвлена, но я также могла уйти в монастырь. И поверь: тогда это было единственное мое желание. Не видеть больше людей, ничего не чувствовать, только молиться… Возможно, это и следовало мне сделать и не было бы дальнейших событий. Но я в этом не уверена, – с печалью в голосе закончила девушка.

Никита молча смотрел на нее, внутренне содрогаясь от той боли, что звучала в ее голосе во время рассказа о гибели брата. Прошло более двухсот лет, а она страдала так, будто это произошло лишь вчера. И юноша понял почему эта боль никак не может утихнуть в сердце вампира. Просто она олицетворяла единственную привязанность девушки в ее смертной жизни. Может, она потом кого и любила среди людей, но так глубоко и искренне, как своего брата – никогда.

– А Лестер?.. – нарушил молчание юноша.

– Лестер? – будто удивилась Элиза, но ответила с долей задумчивости: – Наверное, со смерти Оноре и начались наши с ним отношения. Отрезок времени, начиная с нашего с ним знакомства и заканчивая его отъездом перед гибелью моего брата, был всего лишь прелюдией.

Подумав, проговорила с горечью в голосе:

– Кстати, об этом. Оноре стал первым человеком, который погиб из-за наших с Лестером отношений. Я не говорю о тех несчастных, что были жертвой нашего вампирского голода. Нет. Я имею в виду тех, кто пострадал именно из-за нашего – поистине дьявольского! – союза с Лестером. В чьих смертях повинны те чувства, что мы с Лестером питали друг к другу.

– Что ты этим хочешь сказать? Каким образом гибель твоего брата связана с вашими отношениями? – не понял Никита.

– О, ты скоро узнаешь, – невесело усмехнулась девушка-вампир. – Но давай я продолжу.

– Конечно, – с готовностью откликнулся юноша. Ему было искренне интересно, и интерес этот был болезненный. Сродни увлечению зараженного чумой, который хотел бы все знать о своей болезни. И при этом прекрасно осознавал бы, что жить осталось совсем недолго.

– Церемония похорон была мрачной, – тем временем начала говорить Элиза. – Присутствовали лишь я, тетя Ариетта и слуги. И священник, конечно же. Сами похороны я не помню. Во время их проведения я была больше занята собственными мыслями, нежели наблюдением за окружающими меня людьми. Нас с Оноре связывало духовное общение, а к мертвому телу, которое вскоре будут закапывать, я ничего не чувствовала. Возможно, это жестоко… Но по отношению к кому? К Оноре? Так его душа уже покинула тело, а я не видела смысла оплакивать ее земное пристанище.

Удивительно, но мое безразличие приняли за невыносимое горе. Я действительно страдала, но к тому, что заколачивают гроб и опускают его в темную грязную яму, мои чувства не имели никакого отношения.

После похорон я заболела. На самом деле больна была у меня душа, но те доктора, что приезжали, находили разные болезни тела. Тетя Ариетта усиленно за мной ухаживала, но мне ее внимание казалось назойливым и было неприятно. За ее ласковыми словами стояло лицемерие, в ее утешениях сквозила нервозность. Никаких родственных чувств я к ней не испытывала. Но выгнать я ее не могла. Она была единственной, кто так идеально подходил на роль моей опекунши, необходимой мне на оставшееся время до свадебной церемонии. Поэтому я с терпением относилась к ее присутствию в замке, и к лицемерным попыткам мне угодить.

– Но, – Никита недоуменно взглянул на девушку, – какой был резон этой женщине тебе угождать?

– Что ни на есть простой, – вздохнула она. – Было бы странно, если бы она этого не делала. После свадьбы я уеду в Америку и предполагалось, что больше никогда не вернусь. Тетя Ариетта и ее муж – кстати, которого я так и не увидела – были единственными нашими родственниками. То есть титул переходил к ним. Вот лишь с замком они просчитались. Хоть после моего отъезда они и переехали в него, но по завещанию Оноре – а следственно, и по закону – замок Лешуаль стал принадлежать мне. Но и титул, поверь мне, стоил того, чтобы ради него можно было бы попытаться кому-то угодить.

– Не просто угодить, – поправил ее юноша, – а облизывать с ног до головы.

– Она это и делала, только в переносном смысле, – тихо засмеялась девушка-вампир. И уже более серьезным голосом продолжила: – Но это не важно. В моей жизни она играла лишь эпизодическую роль, причем настолько маленькую, что о ней и вспоминать не стоит. Я рассказала тебе о ней только для того, чтобы ты лучше понял, в какой атмосфере я тогда жила. С одной стороны тетя Ариетта со своими «утешениями», с другой – мои мысли о предстоящем браке. Я желала этот брак, нуждалась в нем. Но вместе с мыслями об Этьене помимо моей воли приходили мысли и о другом человеке, – Элиза вздохнула, – точнее, о вампире. Я хотела его забыть – его дьявольскую красоту, мягкий вкрадчивый голос, его манеры… Забыть его самого. Но главное, выкинуть из головы мысль, что он горит желанием сделать меня вампиром…

Глава 5

«Я понимала, что продолжать любить Лестера равноценно предательству по отношению к Оноре. Но я ничего не могла поделать с собой, мои мысли упорно возвращались к вампиру. Через некоторое время я с ужасом поняла, что жду его. Что каждую ночь, просыпаясь от малейшего шороха, я с надеждой думаю, что это он пришел. И это было по меньшей мере неправильно. Но ведь с сердцем спорить бессмысленно, и я ждала Лестера.

Прошел месяц со смерти моего брата, а следовательно, и с последней нашей встречи с вампиром. его все не было. Голос разума мне говорил, что это к лучшему. Нужно думать о предстоящем замужестве, а не вспоминать глупую юношескую влюбленность. Тем более к такому существу, как вечный убийца. Но голос разума заглушался моим чувством к Лестеру. Даже мысли об Оноре и Этьене не могли воспрепятствовать моим воспоминаниям о нем. Не мешали продолжать любить его…

Лестер вернулся ровно через месяц и одну ночь.

Был дождь. Наверное, по этой причине он не стал экспериментировать и вошел через входную дверь. Капли дождя стекали с его светлых волос и с черного плаща. Вампира же это, казалось, нисколько не волнует. Меня же его возвращение обрадовало… и напугало.

Лестер молчал, даже не поздоровался. Просто появился и стал выжидательно на меня смотреть. Я не понимала, чего именно он от меня ждет, поэтому с неуместной насмешкой у него поинтересовалась, кивком головы указав на балкон:

– Что же не через балкон? Лестер, ты же нарушаешь нашу милую традицию! А говорил, что вампиры очень чтят всякие обычаи и традиции…

Напряжение в серых глазах исчезло.

– В-общем-то, порядочный вампир сейчас должен находиться у себя дома, – проворчал представитель расы бессмертных. – А я вот разгуливаю под дождем… Так ты еще хочешь, чтобы я свернул себе шею, пытаясь залезть на твой чертовски скользкий балкон?

Значит, он все же сделал такую попытку, раз знает, что тот «чертовски скользкий»…

– И вообще, – продолжал тем временем Лестер, – мне в голову пришла дельная мысль: а зачем я строю из себя героя-любовника, карабкающегося по стене к своей возлюбленной? Можно ведь на правах старого друга зайти через парадную дверь, тем самым, не подвергая свою одежду всяким загрязнениям и исключая любую возможность себя покалечить…

– Старый друг не заходит в гости во втором часу ночи, – оборвала я его пламенную речь.

– Ну что ты, Элиза, – легко отмахнулся вампир. – Это же зависит от того, насколько это близкий друг. Сама понимаешь, что мне позволительно. Ведь ближе меня у тебя никого нет. И потом, за весь свой путь через твой дом я не встретил ни одного человека! А жаль… – с сожалением он вздохнул.

– Если бы ты только посмел… – гневно начала я, но он не дал мне договорить.

– Я пошутил, – спокойно сказал Лестер. – Как ты могла подумать, что я способен убить кого-нибудь из твоих слуг? А если бы это нечаянно оказалась твоя любимая горничная? Нет, я не могу сделать тебе такую пакость! Лучше я буду испытывать муки голода! – с театральным пафосом закончил он.

– Хватит паясничать. Что тебе нужно? – Мне надоел наш с ним бессмысленный разговор.

Лестер сразу стал серьезным. Он подошел ко мне, взял мои ладони в свои. И глядя мне в глаза, без малейшего намека на насмешку или иронию, тихо произнес:

– Сегодня я пришел лишь с одной целью: выразить тебе свои соболезнования. Оноре был хорошим человеком и мне искренне жаль, что его не стало. Он был настоящим другом и отличным братом. Он был человеком с большой буквы. Я знаю, как тебе трудно и не представляю, как ты смогла это пережить. Я искренне тебе сочувствую.

Лестер привлек меня к себе и обнял. Я не стала сопротивляться. Слезы застилали мне глаза. Своими простыми словами вампир достиг большего, чем тетя Ариетта, священник и все слуги вместе взятые. То были пустые слова, причем от безразличных мне людей. А Лестер безразличным мне не был. Он был вторым после Оноре близким мне человеком. Ладно, пусть и не человеком, но суть от этого не меняется. И так как Оноре больше нет, Лестер остался единственным мне близким существом.

Так думала я, находясь в его объятиях. Моя одежда намокла от его плаща, но мне это было не важно. Главное, меня обнимали его крепкие – но в то же время нежные – руки, а губы его мне шептали утешительные слова.

Я не ожидала такого понимания чужого горя от Лестера. Эстош еще мог бы проявить сострадание, но Лестер? Вампир? Он каждую ночь встречается со смертью. Он сам является причиной смерти многих людей. Было странно, что вампир утешает женщину, у которой погиб брат. Что значит смерть одного человека по сравнению с огромным количеством жертв этого бессмертного убийцы? Это было непостижимо, но это было так – он меня утешал.

Мы очень долго стояли обнявшись. Потом Лестер усадил меня в кресло, сам сел в другое, и взял меня за руку. И я стала все ему рассказывать. Всю боль, все страхи и опасения, все страдания и переживания – все то, через что я прошла месяц назад – все это я рассказала моему вечному другу. Умолчала лишь о моем решении выйти замуж за Этьена Мак-Клелланда. Мне не хотелось заново начинать наш с ним спор.

Лестер внимательно слушал меня и не перебивал. Я была благодарна ему за это. Мне необходимо было выговориться, и никто более так идеально не подходил на роль моего слушателя.

Где-то далеко голос разума пытался предупредить меня, что глупо и опасно открываться перед Лестером. Вампир легко может в дальнейшем использовать мою исповедь против меня самой. Но груз моей боли был настолько велик, что, позабыв обо всем и не обращая внимание на внутренний голос, я делилась своими чувствами с вампиром.

Хотя нет. Тогда я видела перед собой не вампира Лестера, а человека Эстоша. Признаю, это было довольно-таки глупо, ведь от того, что я открываю свою душу, вампир не станет снова человеком. Но мне хотелось в это верить. Мне хотелось видеть понимающего и сострадающего Эстоша, а не бессердечного Лестера.

Но что бы я не имела против вампира, Лестер показал себя в ту ночь с лучшей стороны. Я почти поверила, что между нами возможны простые дружеские отношения. Я хотела верить, что он передумал делать меня бессмертной. Если не брать во внимание ту небольшую перепалку в начале его сегодняшнего визита, то Лестер возвратился как лучший друг – понимающий и сострадательный, как Эстош. Это давало определенные надежды относительно того, что с ним произошли изменения в лучшую сторону. Хотелось надеяться…

Незадолго до рассвета мы расстались.

Оказывается, он очень понимающий и сострадательный вампир…

В следующую ночь Лестер решил отдать дань нашей маленькой традиции, и появился с балкона. По его виду я сразу поняла – нет, ничего не изменилось. Словно и не было прошлой ночи. Словно эта ночь, следующая после ночи перед его отъездом. Мое разочарование граничило с отчаянием.

– Элиза, сегодня я пришел за ответом, – начал вампир без всяких предисловий. – Я думаю, он будет положительным… Ведь так?

Лестер не сомневался в ответе. Он был в нем уверен. И это была отнюдь не пустая самоуверенность, о нет. Он просто не мог представить его себе иным.

– А я думаю, что нет, – как можно спокойнее ответила я.

На лице вампира появилось выражение искреннего изумления. Казалось, он пытается поверить, что не ослышался. Но в ту же секунду в его глазах сверкнула холодная ярость – беспощадная ярость, целью которой было напугать. В моей же душе не было места для страха, в ту минуту я чувствовала лишь искреннюю ненависть к нему – вампиру Лестеру.

– Мне будет позволено узнать причину этого отказа? – тихо спросил он. По нему было заметно, что ему стоит немало усилий прилагать, чтобы сдерживать себя.

– Конечно. Ты имеешь на это полное право, – с усмешкой ответила я. – Просто это меня не прельщает.

Вампир грубо схватил меня за плечи.

– Естественно, тебя это не прельщает, – зло повторил он. – Тебе доставляет удовольствие видеть меня в роли просителя, не так ли? Но помни, Элиза, – слегка улыбнулся он, – В любой момент мы можем поменяться ролями.

Мы смотрели друг другу в глаза пытаясь, наверное, отгадать мысли, скрытые за нашими холодными словами. Не знаю, что Лестер прочитал в моем взгляде, но я в его – ничего. Его глаза были как всегда холодны, и их стальной блеск надежно прятал душу вампира.

– Вчера ты был другой, – безнадежно прошептала я.

– Вчера и ситуация была другой, – также тихо ответил он.

– Неужели? И в чем различие?

– Ты знаешь, – просто ответил Лестер.

Я не знала. И даже не хотела об этом думать. Я устала искать ту невидимую грань между Эстошем де Фуа и вампиром Лестером. Между мечтой и действительностью. Было бы лучше, если бы он исчез. Мне не хотелось знать ни человека Эстоша, ни вампира Лестера.

Он же почувствовал, что я от него отстранилась. Нет, не физически – мысленно. Наверное, вампир посчитал это за личное оскорбление.

– В чем дело? – холодно спросил он.

– Ты знаешь, – повторила я его же слова.

Чертыхнувшись, он отпустил меня. Прошелся по комнате, потом сел в кресло. Некоторое время прошло в молчании. Лестер смотрел на пламя в камине, а я на него – на безупречное лицо вампира, которое не выражало ровным счетом ничего. Бесстрастная статуя: холодное тело, отсутствующий взгляд и печать тайны вечности. Все то, что притягивает к себе своей красотой, но отталкивает своей отчужденностью.

– Элиза, ты самый удивительный человек, которого я когда-либо встречал, – задумчиво начал вампир. – Ты с поразительным упорством злишь, оскорбляешь и просто выводишь меня из себя, и при этом нисколько не боишься, что я могу тебя убить…

– Боюсь, – тихо вставила я.

– Да? – недоверчиво поднял брови Лестер. – Но при этом с поразительной настойчивостью продолжаешь в том же духе. И будешь продолжать, как мне подсказывает мое вампирское чутье… – Чуть помолчав, он пояснил, – В прошлую ночь, Элиза, я увидел тебя впервые после столь длительной разлуки. За это время в твоей жизни произошло столь трагическое событие – погиб твой брат. Я был обязан выразить тебе свое соболезнование. Тем более, что Оноре был еще и моим другом. Теперь тебе понятно мое поведение в прошлую ночь? – он вопросительно посмотрел на меня.

– Чудовище, – со свистом выдохнула я.

Лестер чуть поморщился, услышав мое высказывание, но ответил насмешливо:

– Не нужно преувеличивать, моя дорогая. Всего лишь вампир, – он шутливо поклонился. – Но вернемся к прежней теме. Мне кажется, свои обязанности я выполнил. Не вижу теперь причин откладывать наш разговор. Времени на принятие решения я дал тебе более чем достаточно – целый месяц. Конечно, я понимаю – гибель брата, его похороны… Но подумать о моем предложении ты же могла, не так ли? А если мы будем все время говорить о нашем дорогом Оноре, то – извини – и вечности не хватит. Согласен, когда ты станешь вампиром, вся вечность будет в нашем распоряжении, но этого-то пока нет!

Я в изумлении посмотрела на Лестера. Неужели он действительно мог предположить, что у меня может возникнуть желание стать бессмертной убийцей лишь для того, чтобы иметь возможность вечно разговаривать с ним о моем брате? Но мне это совсем не нужно, мне вполне хватит и моей смертной жизни. И вряд ли моим собеседником будет сам Лестер.

– Элиза, забыл спросить тебя, – перебил он мои размышления. – Я заметил здесь одну пухленькую особу… Кто она?

– Зачем она тебе? – раздраженно спросила я, думая совсем о другом.

– Как это зачем? – Вампир сильно удивился. – У нее, наверно, очень вкусная кровь и…

– Не смей! – чуть ли не зарычала я, мгновенно поняв какого рода интерес вампир начал питать к моей тете.

– Это будет зависеть от того, какое значение она имеет для тебя, – весело усмехнулся он.

– Она мне троюродная тетя, или что-то в этом роде, – устало отмахнулась я. – Она моя опекунша.

– Опеку-унша, – со вкусом протянул Лестер, и со значением посмотрел на меня.

Но я уже поняла, что он меня просто дразнит, и никакая угроза со стороны Лестера – точнее, его вампирской сущности – моей тете, в общем, не грозит.

– Перестань, Лестер. Мне надоели твои шутки, юмор которых понимаешь один ты…

– Как и сам я тебе надоел. – Если бы я не знала Лестера, я решила бы, что он обиделся.

– Нет, и мы уже говорили об этом. Я лишь не понимаю, какой цели ты добивался, пытаясь вывести меня из себя, заставляя поверить, что представляешь угрозу моей родственнице…

– Посмотреть, как ты злишься, – просто ответил он. – Ты становишься невыносимо красивой, когда тобой овладевает праведное негодование. Нежный румянец окрашивает щеки, глаза сверкают, как молнии… Восхитительное зрелище!

Я молча уставилась на него. Вот оно что! Оказывается, когда мной владеет справедливый гнев, он просто наслаждается этим спектаклем, называя его «восхитительным зрелищем»! теперь я понимаю, почему вампир так часто старается вывести меня из себя…

– Не бери в голову, Элиза, – с ноткой иронии посоветовал мне Лестер. – Я сказал глупость. Еще начнешь скрывать свои истинные чувства и твое лицо превратится в красивую маску. Нет, лучше будь живой и обворожительной, как сейчас. Не обращай внимания на мои необдуманные слова.

– Твое предложение – это тоже глупость? – почти безразлично поинтересовалась я.

– Конечно, нет, – с удивлением ответил вампир и, резко встав с кресла, пошел к балконной двери.

Не попрощавшись, он ушел.

Мне показалось, что Лестер разозлился на себя за последние свои слова. Но я не могу быть ни в чем уверена, если это касается моего знакомого вампира.

Я села в то кресло, где до этого сидел мой ночной гость.

Было заметно, что Лестера что-то беспокоит. Какая-то тень проскальзывала в его словах, в его поведении… Хоть он и старается вести себя, как обычно. Но именно это старание и выдает то внутреннее напряжение, что владеет им, и которое он пытается скрыть. Но что это? Я желала это знать. Я чувствовала, что это касается меня.

С этими мыслями я и уснула.

Приснился мне Лестер. Он шутливо грозил мне пальцем и говорил: «Кому ты хочешь противостоять, Элиза? Мне? Ты забываешь, я вампир! Я выше человека… Я выше Бога! И ты вздумала оспаривать мое решение? Опомнись, пока не поздно. Чья еще смерть будет на твоей совести?.. Опомнись!».

Пока вампир говорил, он медленно превращался в веселого чертика. Он также грозил мне пальцем, хотя голос его был скорее наставительно-насмешливым, нежели угрожающим. Потом и чертик исчез. Появилось хмурое лицо Оноре, и голос его был печален: «Что ты делаешь, сестренка? Как ты могла его полюбить, ведь я тебя предупреждал?.. Но если это уже произошло, не надо мучить других людей в бесплодных попытках сопротивляться неизбежному!».

Рядом показался Лестер в своем настоящем облике. Он хохотал, указывая головой на Оноре: «Смотрите, он поучает сестру! Где же ты был раньше?».

Все смешалось. Я вдруг оказалась на кладбище около чьей-то могилы. Рядом стоял печальный Лестер и осуждающе мне выговаривал: «Зачем ты это сделала? Почему ты мне сопротивлялась? Ведь этим ты погубила нашу с тобой любовь…Что стояло за этим? Только ли гордость, самолюбие и нежелание подчиняться чужой воле? Или было что-то еще? Элиза… А я ведь тебя любил! Почему ты все погубила?».

Я не хотела встречаться взглядом с Лестером, испытывая беспричинный стыд. Я решила посмотреть, около чьей же могилы мы стоим. Перевела взгляд на могильный камень… и прочитала свое имя на нем…

Я с криком проснулась.

Мною владел первобытный ужас – ужас перед смертью. Я хотела звать Лестера – я желала, чтобы он немедленно сделал меня вампиром, и мне никогда не грозило бы умереть. Я была очень сильно напугана: мне впервые моя собственная смерть представилась не отдаленным будущим, а нечто в ближайшем настоящем. Я инстинктивно искала от нее защиты – даже той, что противоречила моим моральным убеждениям.

Но постепенно мое дыхание выровнялось. Впечатление ото сна было еще довольно-таки сильным, но все же я решила считать его просто кошмаром, навеянным нашей с Лестером беседой. Странным и неприятным во сне мне показалось лишь то, что Оноре был на стороне вампира. Но я не хотела обращать внимания на какие-то сны…

Посмотрев на каминные часы, я увидела, что всего десять часов утра. Обычно же я вставала не раньше трех часов пополудни, так как из-за нежелания видеть моих новоявленных родственников мне пришлось перейти на жизнь в ночное время суток. Тем более, появился месье вампир…

Внезапно я рассмеялась над своим страхом. Меня развеселила мысль, что я желала найти защиту от смерти у Лестера. Что в тот ужасный момент пробуждения я действительно хотела стать вампиром…

Нет, я не буду прятаться от неизбежного – то есть от смерти – в бессмертии за счет жизней других людей. Сколько мне Богом отпущено лет, столько я и проживу. Какой бы ужас я не питала перед собственным завершением земного существования, я не променяю свою смертную жизнь на бессмертное преступление по отношению к другим людям.

С этой уверенностью я и начала новый день…

В тот день я сделала для себя не очень приятное открытие: фактически замок более не принадлежал мне. То есть за прошедшее время я перестала быть его хозяйкой. За это стоило бы поблагодарить мою «заботливую» тетушку – она очень умело прибрала все к своим пухлым ручкам. Меня это неприятно удивило, ведь я все еще здесь – во Франции. Но я не стала ничего оспаривать. Это было бы бессмысленно, было пустой тратой времени. Оставшиеся дни я решила посвятить прощанию с родными мне местами. Я вряд ли когда-нибудь снова увижу замок Лешуаль…

В ту ночь Лестер не пришел. В следующую ночь он тоже не осчастливил меня своим визитом. На третью же ночь мне осточертело его ждать, и я легла спать.

Разбудил он меня поцелуем. В этот момент я видела в нем Эстоша, такой он был заботливый, внимательный, любящий… Но почти сразу я поняла – нет, передо мною все тот же вампир Лестер, неизвестно зачем решивший проявить нежность.

– Ты такая теплая, – между поцелуями прошептал он. – И вкусная…

Я резко оттолкнула его. Еще не хватало, чтобы Лестер питал ко мне чувство с гастрономическим уклоном.

– Элиза, в чем дело? – с обидой в голосе спросил вампир.

Кажется, он на самом деле не понимает, что некоторые слова, произнесенные им, заставляют насторожится. А некоторые – и бояться.

Чтобы его отвлечь, я с иронией спросила:

– Я думала, ты пришел поговорить. Но видимо я ошибаюсь… Разговоры тебя не интересуют?

– Дорогая моя, одно другому не помешает. Мы можем и разговаривать и…

– Нет! Твои поцелуи мне мешают сосредоточится на теме нашей беседы. Давай просто поговорим. – Я сказала почти правду. На самом деле же его нежность сбивала меня с толку, заставляя видеть в нем Эстоша. А это было недопустимо. Я должна полностью понимать и осознавать, что передо мною вампир Лестер.

– Ах, вот в чем дело! – картинно всплеснул он руками. – Мерси за комплимент, Элиза. Мои поцелуи мешают тебе думать о чем-либо другом? Твоя искренность обворожительна, моя милая. Жаль лишь, что не часто получается услышать от тебя такие признания, граничащие с лестью. Жаль…

– Лестер, ты как всегда самоуверен, – его слова меня разозлили. – Я не это имела в виду, и ты это прекрасно знаешь…

– Удар точно в сердце, – вздохнул вампир, и прижал ладонь к левой стороне своей груди.

– Можешь не волноваться, его же у тебя все равно нет, – спокойно парировала я.

Лестер поднял брови:

– Элиза, девушке не идет жестокость. – И с наигранным испугом продолжил: – Ведь из тебя может получиться очень безжалостный вампир. Вампир, у которого наиболее надежное и грозное оружие это не его клыки, а убийственные слова!

Мне вдруг вспомнился мой сон. Конечно же, я не собиралась обсуждать его с Лестером, но кое-что я бы хотела у него спросить.

– Лестер, меня мучает любопытство, – как можно безразличнее начала я. – Ты вампир. Не человек. С человеком тебя лишь связывает внешность и те вспоминания, что остались у тебя от твоей смертной жизни… А считаешь ли ты себя – вампира – выше человека? Выше любого другого существа? Выше Бога?

Вампир тяжело вздохнул. Ему явно не понравилась затронутая тема. Было заметно, как он не желает отвечать на эти поставленные вопросы. Он довольно долго молчал, и я уже решила, что ответа от него не дождусь. Но Лестер заговорил:

– Ты свой вопрос задала не просто так, и он скорее всего таит в себе какой-нибудь подвох, – усмехнулся он. – Но я отвечу. Выше человека? Безусловно. Вампиры бесспорно сильнее смертных: больше прав, больше возможностей… Главное преимущество – это, конечно же, бессмертие… Любое другое существо? Назови кого-нибудь из них, и я отвечу тебе. Выше Бога? Не знаю… Но определенно, никого ближе к Господу, кроме вампиров, нет. В этом я уверен.

Я вздохнула с облегчением. В моем сне Лестер ставил себя выше Бога. В действительности у него же были хоть какие-то рамки, и это радовало. То, что вампир имеет большое преимущество перед людьми, это возмутительно и неприятно, но с этим ничего нельзя поделать. Лестер прав, бессмертный намного выше смертного. Но выше Бога? Это было бы слишком кощунственно, слишком неправильно…

– Я прошел твое испытание? – с горькой усмешкой спросил Лестер.

– Да, только это было не…

– Хорошо, а теперь мой вопрос, – перебил он меня, и глаза его странно сверкнули. – Я бы хотел узнать твое отношение к вампирам. Не ко мне лично, а вообще к таким представителям бессмертных. Кем является «вампир» в твоем понимании?

Меня не удивил его вопрос, скорее насторожил. Но я решила ответить честно:

– Здесь скрыт какой-нибудь подвох, не так ли? – повторила я слова Лестера. – Но я отвечу. Вампир для меня – это в первую очередь убийца: утоляя свой голод, он приносит в жертву человека. Я понимаю, что это всего лишь физиологическая потребность и осуждать ее я не имею никакого права. Люди же убивают ни в чем не повинных животных ради гастрономического интереса… Не осуждаю. Даже в каком-то смысле понимаю. Но единственное чувство, которое это вызывает – это всего лишь отвращение. Вампир – убийца, причем очень жестокий и беспощадный. Возможно, причина этого заключается именно в том, что для него это такой очень жизненно необходимый повод лишить человека жизни. С этой стороны бессмертный убийца достоин и осуждения, и порицания. Но мне вампиров также искренне жаль. Они лишены возможности наблюдать такие красивые явления, как рассвет и закат, для них солнце вообще заклятый враг. Не испытывают радости взросления и благородного старения… Лестер, мне нет необходимости перечислять тебе те человеческие радости, которых ты навсегда лишился, получив взамен свое бессмертие. Но поверь, это меркнет по сравнению с тем, что же ты потерял. Я уверенна, что лучше прожить обычную жизнь человека, чем навсегда лишаться ее радостей и становиться вампиром.

Я видела, что мой ответ очень сильно разозлил Лестера. Его взгляд похолодел, стал отстраненным и каким-то безжизненным. А голос насмешливо-издевательским:

– Я смотрю, в тебе слишком много глупого романтизма, столь свойственного юности. Сделала из меня последнего негодяя, под всеми вампирами, конечно, подразумевая именно меня. Из себя же, видимо, возомнила некую героиню, готовую спасать весь мир от таких, как я. Ну-ну, Элиза… Только не слишком ли много ты берешь на себя? Естественно, как героиня ты можешь позволить себе и жалость по отношению к злодеям… Ты лишь упустила два незначительных факта, которые являются основой почти всех романтических книг, коих ты – наверное – очень много прочитала. Во-первых, отрицательному персонажу романа не нужна вообще ничья жалость. Во-вторых, истинные героини обычно и влюбляются в тех, которых они так старательно пытаются исправить. Что ты на это скажешь? Ах, извини, я забыл! Тебе же больше по вкусу нежные мальчики наподобие Эстоша де Фуа…

Я с изумлением смотрела на Лестера, понимая, что он на самом деле верит во всю эту чушь, которую сейчас произносит.

– Меня всегда поражало твое понимание чужих слов, – сухо проговорила я. – Ты переделываешь их так убедительно, что поневоле начинаешь верить тому смыслу, который вкладываешь в них ты, а не который был в них первоначально. Это талант!

Вампир на меня недобро взглянул, но возражать не стал. Он торопливо попрощался и исчез. Мне нравилась его эта манера, не заканчивая разговор, уходить!

Но сегодня я этому была даже рада. За последние несколько ночей в моей голове созрел план, осталось лишь его чуть-чуть доработать, и присутствие Лестера этому мешало. Хоть план этот его в первую очередь и касался.

Я просто решила обмануть вампира. Лестер же не знал, что хоть я и находилась в трауре, но свадьбу из-за смерти Оноре не перенесли. Наоборот, она состоится на два дня раньше назначенной прежде даты. Я же до церемонии, буду притворятся. Я скажу Лестеру, что передумала и согласна стать вампиром, но мне необходимо время, дабы привыкнуть к этому. Он мне не откажет в такой маленькой просьбе, в этом я была уверена. Я выйду замуж, в ту же ночь все объясню вампиру, а утром следующего дня мы с моим мужем уедем отсюда навсегда…».

– Обмануть вампира? – будто не веря, спросил Никита.

– Видно, в тот момент, когда мне пришла в голову эта безумная мысль, у меня было помутнение рассудка, – Элиза с горечью рассмеялась. – Я не учла, что у вампиров очень сильно развита интуиция – во много раз сильнее, чем у людей. Лестеру ничего не стоило раскусить мой обман, тем более я не была мастерицей искусно лгать. Не подумала о том, что – даже если я уеду – Лестер, движимый желанием отомстить, вполне может поехать за мной и в Америку. Я видела лишь преимущества моего этого плана, закрывала глаза на его недостатки. Не хотела думать о возможных последствиях. В-общем, моя глупость граничила с безумием.

Она замолчала.

Никита долго на нее смотрел, а потом вдруг спросил:

– А ты бы желала вернуться назад в восемнадцатое столетие? – И поспешно уточнил: – Если бы не было всей этой истории с вампиром?

Элиза посмотрела на своего собеседника с удивлением.

– Сложно ответить, – покачала она головой. – С одной стороны – да, естественно. Ведь на то время пришлась моя молодость – человеческая молодость. В то время я жила смертной жизнью. Но это меня и пугает – вернуться в прошлое. Пугает, как вампира. Ситуация «дежа вю» не для бессмертных. Если мы будем делать хоть малейшие попытки цепляться за то, что уже прошло и нельзя вернуть, то здесь недолго и сойти с ума. Но иногда этого так хочется!..

«Мне удался мой план, и я смогла обмануть вампира. Оставшиеся ночи до свадебной церемонии мы рассуждали о разнице между человеком и вампиром. точнее, о превосходстве последнего над первым. Меня вначале удивило то, что Лестер с легкой прохладцей относя к моему согласию, ведь это было именно то, что он от меня так усиленно добивался. Я спросила вампира об этом. Лестер мне на это ответил, что это лишь слова, пусть и обещанные. Он же обретет спокойствие только тогда, когда я стану по-настоящему бессмертной. Сейчас же он не видит повода для бурного ликования, хоть он и рад, что я вообще перестала с ним спорить. На этом мы и решили закончить этот разговор.

По прошествии трех ночей, рано утром приехал Этьен Мак-Клелланд. Нас официально представила друг другу моя заботливая тетушка. Когда с церемониями было покончено, она оставила нас наедине знакомиться поближе.

Преодолев первоначальную неловкость, мы с Этьеном разговорились. Этьен меня заинтересовал – он был весел, остроумен и искренен. И хотя мы только познакомились, через какой-то час мы стали друзьями, забыв и о неловкости, и о условностях. Еще через некоторое время я поняла, что влюблена в своего будущего мужа. Эту влюбленность, конечно, нельзя было сравнивать с моей любовью к Лестеру. Но я была очарована этим юношей, которому в скором времени предстояло стать моим мужем.

Все дни до свадьбы мы с ним совершали верховые прогулки по поместью. В полдень выезжали из замка, а возвращались лишь ближе к вечеру. Этьен был отличным наездником, и просто превосходным собеседником. Темы наших бесед были разнообразны и, естественно, мы говорили и о предстоящей свадебной церемонии:

– Элиза, я знаю, как вы с братом любили друг друга. Мне жаль, что он погиб. Я постараюсь, чтобы в моем лице ты видела не только мужа, но также бы нашла и друга, брата.

Меня растрогали его слова, и я в лишний раз убедилась, что Этьен понимающий и заботливый человек.

Через неделю после нашего с ним знакомства он сказал, что любит меня. Меня же его признание больше огорчило нежели обрадовало, ведь я не могла ответить ему тем же. Да, он мне нравился, но это не было той любовью, которую он вправе был ожидать. Также я не могла сказать Этьену, что мое сердце уже занято, что я люблю вампира.

Мне пришлось, опустив глаза, солгать:

– Этьен… это очень мило, но мы – мне так кажется – еще мало знакомы, чтобы говорить о таких высоких чувствах. Давай немного подождем…

Это была не единственная моя ложь. Мне приходилось разрываться между Этьеном и Лестером. Последний делал вид, что не знает о приезде первого, но это было не так. Чего вампир не знал, так это того, что я действительно выхожу замуж…

Когда наконец наступил день свадебной церемонии, я вздохнула с облегчением. Но настоящее облегчение я почувствовала в тот момент, когда старый священник объявил нас с Этьеном мужем и женой, и выдал брачное свидетельство. Я теперь была свободна от Лестера, он не сможет сделать меня вампиром, так как я ему более не принадлежу – я повенчана на всю жизнь с другим человеком. Мне больше нет нужды обманывать вампира. Пусть я не люблю своего мужа, но выбираю я его, а не бессмертного убийцу. Я желаю быть человеком, смертная жизнь слишком прекрасна, чтобы ею жертвовать. Даже ради любви. Тем более из-за любви к вампиру!

Я поступила нечестно по отношению к Лестеру, но это была ложь во спасение. Мне не в чем себя винить – я спасала свою душу. Лестер бы никогда не успокоился, и все равно сделал бы меня вампиром. у меня не было против него абсолютно никакого оружия, кроме обмана. Я воспользовалась им, и никакие угрызения совести не должны меня мучить. Я не желаю быть бессмертной ценой чужих человеческих жизней. Я не хочу быть вампиром. Но Лестер этого не понимает. Лишь по этой причине мне пришлось ему солгать…

Таким образом я убеждала себя. Мой муж ушел к себе в спальню, а мне осталось лишь ждать Лестера и сообщить ему обо всем. Я не знала, какая будет реакция вампира на этот мой рассказ. Внутренне я содрогалась от мысли, каков Лестер может быть в гневе.

Но я была уверенна в одном: я сделала все правильно и Лестер должен это понять. И принять».

Глава 6

«Лестер пришел намного раньше, чем обычно. Даже если и была бы необходимость придумывать какие-либо оправдания, все равно просто не хватило бы времени. Но в этом не было нужды. По выражению его лица я сразу поняла – он знает.

Мной овладел панический страх и безотчетное желание бежать от него. Остановило лишь понимание того, что вампир имеет право на мое объяснение.

– Лестер…, – начала я смущенно.

– Не надо, Элиза, – хрипло перебил он меня.

Лестер подошел ко мне и чуть приобнял. Наши глаза встретились. В его взгляде читались холодный гнев, боль и что-то еще. Я не успела понять, как он вдруг с силой толкнул меня на кровать. Это было неожиданно и больно. Если бы на его месте был человек, я бы подумала, что он хочет меня изнасиловать. Но вампир же не может…

– Не смей! – закричал он, и я вздрогнула. – Слышишь? Не смей никогда более лгать мне! Говори правду, какой ужасной она ни была! Всегда говори только правду… Элиза, за что?! За что я так жестоко наказан? – он отвернулся.

Господи, когда я принимала это решение, а сегодня воплощала его в жизнь, мне почему-то и в голову не приходила мысль, что я могу тем самым причинить ему боль! Искреннее страдание слышалось в его голосе, казалось, оно исходило от его тела.

Поднявшись с кровати, я подошла к вампиру и встала за его спиной. Мне невыносимо было видеть, как он мучается.

– Прости. – Я не знала, что сказать.

– Самое удивительное, моя дорогая, – с горькой иронией ответил Лестер, – Я тебе действительно доверился, не стал читать твои мысли… Что ж, я благодарен тебе, моя любовь. Своим обманом ты окончательно убедила меня, что доверять никому из смертных нельзя.

– Читать мысли? – глупо спросила я.

– Да. А ты разве не знала, что вампиры имеют способность читать мысли людей? – Казалось, он удивился. И почти с отвращением продолжил: – Но могут и не читать. Если доверяют и верят человеку настолько, что не пользуются при встрече с ним своим даром. Как я доверял тебе, верил… Что говорить, я сам дурак, хоть и считаю себя выше смертных. Те же самые ошибки…

Лестер развернулся и посмотрел на меня. На смену паническому страху пришел настоящий ужас. Я действительно зашла далеко – я слишком сильно задела вампира.

– Лишь в отличии от смертных, – странным голосом произнес он, – я умею исправлять последствия собственной глупости. Тебе удалось обмануть меня, но в остальном… Прости, Элиза, но все будет по моему сценарию.

Лестер с силой обнял меня – прежде чем я успела понять, что именно он хочет сделать – я почувствовала, как его зубы сомкнулись на моей шее. Я хотела было сопротивляться, но вампир так крепко прижимал меня к себе, что все мое распростертое тело находилось в его власти. Я оставила жалкие попытки вырваться, и Лестер впился клыками в мою шею. Его губы прикоснулись к моей коже и мурашки побежали у меня по спине. Как при поцелуе…

– Не закрывай глаза, – шепотом попросил он.

Я не понимала, о чем говорит вампир. У меня исчезли все мысли, я лишь чувствовала, как кровь постепенно покидает мое тело. Слабость накатила с невероятной силой. Она была безумно приятной, она приносила с собой спасительное забытье… На несколько минут меня полностью парализовало от слабости, вызванной большой потерей крови. Мне стало казаться, что мы парим в невесомости, или же куда-то летим с поразительной легкостью. Лестер же все не отпускал меня.

«Вот и конец» – с облегчением подумала я. Какое счастье умереть в объятиях Лестера! Это и есть его месть? Боже, но я ей бесконечно рада… Пусть обнимает меня крепче, а боль можно и потерпеть. Тем более, что ее почти и не осталось. Все же вампир знает свое дело. Он безупречен во всем, убивает он тоже идеально…

Вдруг с удивительной отчетливостью я ощутила, как резким движением Лестер разжал зубы на моей шее, оставив на ней две крошечные ранки. И почти тут же он ногтем своей руки расцарапал себе горло. В то же мгновение алые капельки крови выступили у него на шее. Я непонимающе смотрела на них и чувствовала, как меня с непреодолимой силой влечет к ним.

– Пей, Элиза, – умоляюще произнес Лестер, но в его голосе прозвучала также и угроза, смешанная с нетерпением.

И в то же мгновение сочившаяся из раны кровь коснулась моих пересохших полуоткрытых губ. С трепетом я коснулась языком кровавой полоски… и все перестало существовать. Рот мой сам собой открылся шире, и губы сомкнулись на ране. Я прижалась к нему еще сильнее. Приникла к Лестеру с такой силой, что чувствовала каждый изгиб его идеального тела. Я ощущала нежное прикосновение его головы и крепость объятий. Я пила его кровь, и мне она казалась самым прекрасным напитком на свете. Она была сладкой, ароматной… и его. Она дарила мне невероятное наслаждение, умиротворение, спокойствие – все то, что не мог мне дать сам Лестер. Но в то же время вместе со своей кровью вампир дарил мне и себя.

– Я люблю тебя, Элиза. Люблю… – с придыхом шептал мне он на ухо. Его губы ласково целовали мои волосы.

Все внимание, все силы моего тела и души сосредоточились на этих маленьких, едва заметных ранках на шее вампира. В тот момент они были для меня самым главным, самым важным в жизни…

Я слышала стук сердец – моего и вампира. Они стучали в унисон, и были как бы единым целым. В те минуты мы с Лестером в первый и последний раз составляли по-настоящему одно целое. Такого рода близость может быть лишь у любовников и у женщины с ее ребенком во время родов. Это момент, когда стук наших с Лестером сердец слился воедино и был мигом величайшего наслаждения…

Мне казалось, что это продолжается вечно. Я чувствовала, что вампир слабеет, дыхание его стало едва слышным и хриплым. Он более ничего не говорил, просто прижимал меня к себе. Но даже в его прикосновениях чувствовалась нежность и любовь.

Наконец он меня, приложив некоторую долю усилия, отодвинул.

– Хватит, Элиза. Достаточно, – еле слышно проговорил вампир и отошел.

Меня это разозлило, но сие чувство длилось не больше секунды. Меня потянуло выйти на балкон, что я незамедлительно и сделала.

– Инстинкт, – слегка улыбнулся Лестер, и выглядел он при этом очень довольным.

На балконе был старик, один из моих слуг. Не осознавая, что именно я сейчас делаю, я припала к его морщинистой шее своими губами и вонзила – еще окончательно неизменившиеся – клыки. Начала пить. И снова такое же чувство, что более ничего не существует. Лестер, мой балкон, шум ветра – все исчезло. Наслаждение было близким к тому, что я испытала менее минуты назад, когда я слышала единый стук моего и Лестера сердец.

Не знаю, сколько это продолжалось. Я уловила за собой движение – вампир вышел вслед за мной. И сразу же была оторвана от моей первой жертвы.

– Идиотка, он давно уже мертв! – с присущей ему вежливостью сказал Лестер, и уже более миролюбиво добавил: – Запомни, нельзя пить кровь мертвеца.

Я сидела, прислонившись к перилам, и до меня медленно стала доходить истинна. Я смотрела в пустые глаза моего мертвого слуги, и начинала понимать весь ужас произошедшего. Осознавая содеянное, я похолодела.

Лестер внимательно следил за изменениями на моем лице. Увидев мой бессмысленный взгляд, сказал:

– Ты вампир, Элиза. Как ощущения?

Ощущение было много, и в первую очередь – новые зрения и слух. Кстати, благодаря последнему я услышала настоящий голос Лестера. Человеческому слуху он напоминал мягкий бархат. Теперь же он был похож на мрачные звуки какого-нибудь музыкального инструмента. Он не был лишен своеобразного очарования, и в нем отчетливо слышались властные нотки. Голос, подобный этому мог бы усмирять диких животных и петь священные гимны. В то же время ничего ужаснее мне еще не приходилось слышать.

Лестер начал злиться, не заметив от меня реакции на свои слова. у меня же был шок, и я медленно приходила в себя.

– Ну же, моя дорогая, – стал выговаривать он мне. – Я разочаровался в тебе. И не нужно смотреть с таким выражением лица на этого старика. Он сделал свое дело, и пора бы уже о нем забыть. У нас и без него слишком много дел…

– Он работал у нас столько лет, сколько я помню себя, – скорее себе, чем вампиру, сказала я. – Мне же пришлось его убить…

Лестер на меня хмуро взглянул, и с издевкой заметил:

– Элиза, меланхолия и самоистязание в самом начале вампирской жизни до хорошего привести не могут. Сентиментальную чушь лучше сейчас выкинуть из головы.

– Да? – я проявила удивление. – Мой милый, боюсь, это моя вампирская жизнь и я сама буду решать, о чем думать, а о чем нет.

– Дура, – ласково проговорил Лестер. – До тебя еще не дошло, что ты действительно теперь вампир?

Это я ощущала в полной мере. При других условиях я бы наслаждалась всеми изменениями и в моем теле, и в моей душе. Но не сейчас. Присутствие Лестера напрягало, хотелось остаться наедине с собой. Новые чувства и понимание безысходности моего положения требовали одиночества. Но вампир этого не понимал. Лестер следил за процессом смерти человека во мне и началом жизни вампира – такого же, как и он, бессмертного – как за какой-нибудь пьесой в театре.

– Лестер, оставь меня, – попросила я его, зная, что это бессмысленно.

– Нет, дорогая моя, – покачал он головой. – Именно сейчас я должен быть рядом с тобой. В мое отсутствие ты можешь натворить глупостей. Тем более, нам пора собираться. Уже поздно, а нам…

– Что? – на сей раз мое удивление было искренним. Неужели вампир в самом деле думает, что раз он сделал задуманное, то я?..

– Ты поедешь со мной, – спокойно подтвердил Лестер мою догадку. При этом в его голосе проскользнула угроза.

Я внимательно на него посмотрела. Его лицо ничего не выражало, будто он действительно присутствовал на спектакле, причем на довольно-таки скучным.

Я тихо рассмеялась:

– Лестер, ты же не так глуп, чтобы поверить, будто я куда-то с тобой поеду. У меня есть муж, а нас с тобой более ничего не связывает. Ты сделал, что так желал, а остальное… Извини, но ты опоздал. Возможно, я и вампир, но у меня есть обязательства…

Теперь уже смеялся он. Громко, оглушительно.

– Я рада, что смогла тебя развеселить. Объяснишь, что ты здесь находишь забавного?

Лестер резко оборвал свой смех.

– Элиза, – в его голосе отчетливо слышалась усталость, – ты не сможешь поехать в Америку. Здесь ты тоже не сможешь остаться. Удивительно, что ты сама этого не понимаешь… Черт! – вдруг зло выругался он. – Почему тебе не хватает смелости взглянуть в лицо правде? Как ты сама не видишь очевидного?

– Только лишь, если эта правда произнесена из уст вампира, – сухо ответила я.

Он подошел ко мне и сел рядом. Я сделала попытку отодвинуться, но Лестер меня удержал.

– Чем же тебе мои уста не нравятся? По-моему, ты была от них в восторге, или я ошибаюсь? – сделал Лестер попытку пошутить. Более серьезным тоном продолжил: – Элиза, ты сейчас ничем не отличаешься от меня. Такая же бессмертная, как и я…

– Не по своей воле, заметь, – раздраженно вставила я.

– Допустим, – уклончиво отреагировал мой собеседник. – Но суть от этого никак не меняется. Ты более не человек и не можешь – соответственно – жить человеческой жизнью. Ты больше не принадлежишь смертным, для них ты теперь мертва. Перестала существовать красивая девушка из благородной французской семьи, которая только вчера вышла замуж. Но вместо нее появилась совершенная во всех смыслах женщина-вампир. Нужно искренне радоваться такому перевоплощению, а не цепляться за прошлое. Его больше нет.