Гнев терпеливых

Моему горячо любимому

первому читателю,

соавтору и критику,

моей маме –

Морозовой Тамаре Павловне

посвящается

"Россия никогда не бывает так сильна, как сама о себе думает,

но и ни так слаба, как думают

о ней враги".

Из высказываний Мао.

Не хотите по-плохому? –

По-хорошему будет ещё хуже.

Дональд Трамп.

Вступление

Несмотря на все катаклизмы планетарного масштаба, инспирированные пандемией, глобальным экономическим кризисом и военной психопатией, связанной с ожиданием глобальной перекройки мироустройства вокруг бывшей территории СССР, дела на одной седьмой части суши шли, в общем и целом, неплохо. И это вызывало зубовный скрежет у злопыхателей, как окопавшихся внутри, так и находящихся по периметру её границ. Карантинная вакханалия первых месяцев пандемии с её безумными метаниями от повальной вакцинации и удалённого присутствия на рабочих местах (там, где это было возможно), до полного отрицания принимаемых государством мер по снижению уровня заболеваемости, пошла на спад ещё в сентябре, когда начались массовые прививки отечественным препаратом «Спутник-V». Народ, правда, побузил немного по этому поводу, как всегда, особенно после получения информации о том, что между первой и второй дозой прививки категорически запрещалось принимать внутрь горячительные напитки, но ропот населения не вышел за рамки допустимого недовольного сопения. Хотя, положа руку на сердце, стоило признать, что российские граждане, в подавляющем своём большинстве, проявляли в этом деле вопиющую халатность, видимо, вследствие своего врождённого фатализма. Масочный режим не соблюдался почти всеми слоями общества, за исключением чиновничьего аппарата, которому на роду предписано соблюдать все предписания, что спускались вниз из верхних кабинетов. Но и там присутствовала небольшая доза саботажа. Кинотеатры, кафешки, стадионы и прочие места людского скопления, вопреки предписаниям, вновь стали заполняться людьми, несмотря на угрозы оштрафовать ослушников и прочие рестрикции со стороны государства. Таким образом, у российских властей появился ещё один повод вспомнить литературную классику незабвенного Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина, прозорливо утверждавшего, что «строгость российских законов смягчается необязательностью их исполнения». Но даже и в этой анархии, связанной с правоприменительной практикой, можно было, при желании, разглядеть светлые пятна. Одним из таких пятен стала информация от официальной статистики – «продажной девки» любой власти, не без удивления отметившей за этот период существенный рост числа представительниц слабого пола, обратившихся в женскую консультацию по поводу явных признаков беременности. Ну, в самом деле, чем ещё прикажешь им заниматься, сидя безвылазно дома?

В экономике, несмотря на «проседание» в первой половине года вследствие общемирового кризиса, связанного с топливно-энергетическим кризисом, подстёгнутым пандемией, стали появляться обнадёживающие тенденции, пусть и не к росту, но хотя бы к прекращению дальнейшего падения. А когда оборотистому во всех смыслах Глазыреву удалось устроить хорошенький тарарам на мировых биржевых площадках, результатом которого стало избавление экономики от западного диктата, то даже всегда скупо улыбающийся Юрьев позволил себе на одном из правительственных заседаний не только изобразить на лице удовольствие, но даже и заявить во всеуслышание: «Отныне мы можем позволить себе бюджетные траты, не оглядываясь по сторонам!» Такого периода на Святой Руси, постоянно страдавшей от безденежья, ещё николи не бывало. Казна государства теперь исправно пополнялась, причём, грандиозными темпами. Мало того, что был наконец-то поставлен надёжный заслон массовому оттоку капиталов, так ещё и предприятия, избавленные от долгового бремени перед иностранными заимодавцами и вернувшиеся в родную налоговую гавань из офшоров, получили хороший стимул к непосредственному наращиванию производства для внутреннего потребителя и снижению цен на свою продукцию. Конечно, в этой грандиозной битве не обошлось и без потерь с нашей стороны. Как ни старался Глазырев всеми правдами и неправдами вытащить все наши государственные активы из загребущих рук западных властителей, всё же около сорока миллиардов долларов вернуть в российскую юрисдикцию не удалось. Впрочем, министр-банкир не сильно кручинился по этому поводу. Благо, что теперь в президентском кресле сидел человек, прислушивающийся к его советам. Сергей Юрьевич уговорил его подписать Указ «О принуждении к процедуре обмена конфискованными активами с недружественными странами». Суть этого Указа заключалась в том, что если Запад конфисковал у нас порядка сорока миллиардов, то мы, действуя почти симметрично, отказываемся от обслуживания наших внешних государственных долговых обязательств на эквивалентную или даже большую сумму до тех пор, пока наши «зависшие» активы не вернутся домой. На ноябрь месяц эта сумма приблизительно равнялась 57 миллиардам долларов. Таким вот образом Россия поквиталась со своими недругами, запросто обнулив очки по сыгранным партиям. Зарубежные «партнёры», разумеется, кинулись кричать о «неспровоцированном и фиктивном техническом дефолте», но из российского Минфина их тут же поправили, заявив, что временный отказ от долговых обязательств – всего лишь пропорциональный ответ на кражу чужого добра. И касался этот отказ, исключительно западных и крайне недружественных стран. Там, конечно, стали угрожать всеми мыслимыми и немыслимыми карами за якобы нарушение устоявшихся правил, но, по большому счёту, ничего сделать не могли, а потому, в конце концов, разочарованно щелкая челюстями, на время отступили.

Перепуганные до смерти массовыми конфискациями у зарубежных партнёров непосильно нажитого, оставшиеся местные олигархи, наконец, начали мало-помалу осознавать явную пользу от инвестирования в отечественное производство. Но поезд, как говорится, уже ушёл, мигая задними габаритными фонарями на прощание. Это раньше правительство слёзно умоляло зажравшихся капиталистов об инвестировании средств в отечественное производство. Нынешние же времена сделали решительный разворот на 180˚. Теперь, когда государство, в результате выкупа иностранных долей, стало собственником многих предприятий, и у него появились средства для инвестирования в них, то отпала необходимость кланяться в ножки доморощенному олигархату. Отныне правительство самостоятельно, и без всякой оглядки, не только осуществляло государственное финансирование всех значимых, с его точки зрения, проектов, но и управляло ими. И бывшим воротилам отечественного бизнеса пришлось, волей неволей, конкурировать с государством, предлагая ещё более выгодные условия, чтобы вовсе не остаться за бортом. Тут, конечно, не обошлось без последствий. Выигрывая в чем-то одном, неизбежно надо ждать проигрыша в чем-то другом, ибо теорию о Вселенском равновесии ещё никто не опровергнул. Коллективный Запад, уязвлённый и взбешённый тем, как ловко Россия вывернулась из удушающих её экономических объятий транснациональных корпораций, решил не только уйти с русского рынка, но и попытался всеми мыслимыми и немыслимыми способами не дать развиваться своему конкуренту. Для этого им были предприняты меры по установлению непреодолимых барьеров во внешнеторговых отношениях России с её традиционными партнёрами. Не мытьём, так катаньем им навязывались условия, в соответствие с которыми дальнейшие экономические связи с Россией становились всё более проблемными. Разумеется, не все, но очень многие не смогли противостоять наглому давлению со стороны высокоразвитых в технологическом плане стран, поэтому, следуя логике событий, спешно начинали сворачивать совместные проекты с русскими, даже в убыток собственным экономическим интересам. Русских, таким образом, вынуждали «закукливаться» в своём замкнутом пространстве, без каких бы то ни было перспектив выхода на мировой рынок. Всё чётче и чётче просматривалась тенденция превращения самой крупной мировой державы в некое подобие Северной Корее со своей идеологией «чучхе»1. Конечно, далеко не все поддались скоординированному шантажу Европы и Северной Америки. Оставался ещё могучий Китай, поднимающаяся во весь гигантский рост Индия, Глобальный Юг, Африка, раздираемая вечными междоусобицами, и Южная Америка, все настойчивей день ото дня требующие для себя места под Солнцем. Но, честно сказать, надежд на то, что они смогут долго и успешно противостоять натиску Запада, у российского руководства было не так уж и много. Слишком уж сильно были завязаны эти страны в мировой кооперации. Глухая ненависть к Западу – преемнику колониальной эпохи, рано или поздно выльется в жёсткое и бескомпромиссное противостояние. В этом никто из российского руководства не сомневался. Но вот, когда это произойдёт? Да и произойдёт ли вообще, учитывая отсутствие в их рядах явного лидера? Этого момента можно ждать всю жизнь, но так и не дождаться. А если всем скопом не навалиться на сторонников проекта «золотого миллиарда»2, то они любого зачинщика передушат поодиночке и даже не вспотеют. И как это объяснить подавляющему большинству человечества, никто не знал. И русская хунта, в лице своих правителей, тоже не знала. Поэтому России предстояло, в ожидании своего часа, неопределённое время вариться в собственном котле. Такой оборот событий никак не устраивал местный олигархат, которому было явно тесновато в национальных границах, но с объективными реалиями приходилось считаться даже ему, воочию убедившемуся, что для Глобального Запада он вовсе не друг и не партнёр, а столовое меню. Разумеется, были и потери. Всем нажитым тяжкими трудами российского олигархата, и так бережно укрытым им от бдительного ока ФНС3, на счетах в зарубежных банках пришлось пожертвовать (volens-nolens), также как и недвижимостью в престижных кварталах Сити и Манхэттена. Но в условиях реально надвигающейся Третьей Мировой войны, это была приемлемая жертва, тем более, что освобождение от долгового бремени на законодательном уровне, вполне окупало все негативные издержки. В конце концов, в Коктебеле отдыхается от делов праведных, ничуть не хуже, чем на Лазурном Берегу. Зато, при соблюдении некоторых не слишком обременительных условий, можно не беспокоиться за сохранность своей недвижимости. Поэтому даже такие твердолобые "западники", как Дерипаскин, Морданин и Вексельштейн, наконец, стали догадываться о том, что в условиях надвигающейся военной грозы, спрашивать с них по кредитам, набранным у врагов Отечества, никто не будет, а значит, есть реальная возможность скинуть с себя удавку иноземных шейлоков4, мешающую развитию производственных и технологических мощностей. Международного судебного преследования за отказ по долговым обязательствам, тоже можно было не опасаться всерьёз, так как этому препятствовало уже явно проглядываемое формирование закрытых экономических зон, не признающих прежних договорённостей в области коммерческого права. И если европейские и североамериканские рынки теперь были закрыты для отечественной продукции (хотя, если вдуматься, то когда они были открытыми-то?), то пока оставались ещё – обширная Азия, Южная Америка и Африка (вообще, непаханое поле). Так что, расти было куда. Да и внутренний потребительский спрос был не удовлетворён, зияя многочисленными брешами после ухода, а вернее, бегства, иностранных производителей-поставщиков. Таким образом, к концу года, Россия, по крайней мере, в лице предпринимательских кругов, оказалась в роли «буриданова» осла – счастливого от того, что избежал попадания на скотобойню, но так до конца и не решившего, что ему делать с огромной кучей денег. Возникла нешуточная дилемма: то ли всерьёз начать собственное промышленное производство всей имеющейся номенклатуры товаров, то ли искать себе нового хозяина в лице промышленно развитого Юго-Востока, готового наполнить прилавки богатого, но не шибко расторопного русского медведя. В любом случае, чаша весов ненадолго застыла в шатком равновесии. Значительная группировка импортёров, которая всё ещё была сильна, в силу традиционного мышления гайдаровских времён с их лозунгом «Всё, что надо – купим за рубежом!», натолкнулась на встречную волну экспортёров (причём, уже не только сырьевых) с противоположным лозунгом «Сами с усами!». Однако ни те, ни другие не спешили срываться со стартовых позиций, держа нос по ветру и ожидая новой экономической повестки, спущенной с властного Олимпа. Ну, что о них можно сказать? Наивные люди. В большинстве своём, не слишком обременённые интеллектом, они почему-то решили для себя, что виртуозно проведённая операция по обретению экономической независимости государства была задумана и осуществлена исключительно ради их процветания. Они искренне верили, что снятие долгового бремени перед иностранными кредиторами, а также избавление от диктата зарубежных акционеров, развяжет им руки и даст весомый толчок к развитию. «Вот теперь-то уж мы расправим крылья! Вот теперь-то уж развернёмся во всю ширь и мощь!» – мечтали наиболее оптимистично настроенные представители отечественного бизнеса. Но шли дни, потом недели, а по большому счёту, для них ничегошеньки не менялось. Государство через подставные фирмы, скупившее их долги и, как минимум, блокирующие пакеты акций иностранных держателей, даже не думало о том, чтобы заняться благотворительной деятельностью. Никто в Минфине и Центробанке не собирался отказываться от приобретённых активов в пользу отечественного капитала, так опрометчиво, в своё время, профукавшего независимость. Корпоративные долги всего лишь поменяли своего кредитора. Теперь государство, тихо и незаметно, стало главным акционером и заимодавцем на отечественном рынке ценных бумаг. Со стороны, вроде бы ничего и не изменилось. Предприятия и финансовые структуры не сменили вывески. Олигархи, чьи имена были у всех на слуху, как были, так и остались на месте. Никто из них даже не «присел» на скамью, хотя бы общественного порицания, не говоря уж о скамье подсудимых, о чем всегда мечтали «патриоты». Они по-прежнему владели корпорациями, торговыми сетями и банками. Они продолжали владеть дворцами и яхтами, делиться и обмениваться элитными содержанками. И вообще у всех складывалось впечатление, что они отделались от экономического катаклизма «испугом и лёгкими ушибами мягких частей тела». Да, они все ещё считали себя, если не владыками Мира, то, по крайней мере, одной седьмой части суши. Но реальность уже не соответствовала их розовоцветным представлениям о ней. В кресла советов директоров, временно освободившихся от прежних задов иностранных представителей, тихо и незаметно стали присаживаться представители хунты, как правило, в мундирах военного образца. Две трети экономической составляющей одним махом оказалось в руках у государства. Некоторые из вчерашних владельцев «заводов, газет, пароходов», оказавшись в роли английской королевы – царствующей, но не правящей, поначалу перевозбудились из-за явного ущемления своих прав владельца. Однако им, тихим, но доходчивым голосом, в «высоких» кабинетах, объяснили текущий политический расклад. И им поневоле пришлось согласиться, что гораздо выгоднее остаться при своих, порядком урезанных полномочиях, нежели лишиться всего и вся. Смена экономического уклада прошла мирно и без эксцессов. А говоря простым языком, в России, по задумке хитрого Глазырева произошла самая настоящая революция, которую никто не заметил. Это не был социализм или коммунизм, в том виде, в каком его привыкли видеть экономисты и политологи. Это был пока государственный капитализм с элементами социальных гарантий. Но первый шаг на пути к созданию общества основанного на несколько иных принципах существования уже был сделан. Таким образом, здание российской государственности, сначала изменив свой фасад, приняв атрибутику советской власти, потом почти без ненужных эксцессов тихо принялось за капитальное переустройство и внутреннюю перепланировку апартаментов. Говоря образным языком, военная хунта принялась за переустройство систем жизнеобеспечения этого массивного, но внутренне бестолково устроенного строения, в котором одновременно присутствовали детали разных эпох и чужеродных вкраплений. Внутренние, несущие основную нагрузку стены, пока не перекраивали, боясь обрушения всей конструкции, а вот системы снабжения (газ, вода, отопление и канализация) стали решительно менять, приспосабливая их деятельность под существующие реалии. А так, как все работы, в основном, проходили внутри здания, то снаружи, стороннему наблюдателю, было непонятно, что происходит внутри. И это вполне устраивало военную хунту. Пускай никто и ни о чём не догадывается до того момента, когда Россия полностью пройдёт процесс обновления и модернизации. Но если дела в России, шли, как и заведено, в революционном направлении, хоть и поступательным образом, то, так называемый «цивилизованный коллективный Запад» пребывал в растрёпанном состоянии.

Пандемия, несмотря на все усилия, предпринимаемые властями, упорно собирала свою дань в виде человеческих смертей и связанным с ней экономическим кризисом небывалых до сей поры масштабов. Это не значит, что в России перестали умирать люди, как от самого ковида, так и от его последствий, но у нас, в отличие от соседей, пандемия не вылилась в хаос и обвал по всем фронтам, будь то экономика, социальная сфера и политика в высших эшелонах власти. Хвалёная, до поры, солидарность стран ЕС и США, на деле оказалась раздутым до невероятных размеров пузырём. Чего только стоил пресловутый скандал с кражей правительством Чехии защитных масок, произведённых в Китае и направленных в Австрию?! И это только один из примеров «мира и согласия» на территории Европы. Коллективный разум (а скорее всего, коллективное безумие) вместо того чтобы сосредоточить все свои усилия на разработке какой-то одной, но по настоящему эффективной вакцины, устроило соревнование «на костях», ринувшись разрабатывать сразу несколько её видов (Модерна, Пфайзер, Астра-Зенека и др.), что, естественно, сказалось на их качестве. В желании опередить конкурентов, чтобы занять лакомый кусок фармацевтического рынка, каждая из фирм пожертвовала качеством своей продукции за счёт сокращения этапов испытания и сертификации. В результате такого халатного обращения с жизнями собственных граждан, от применения не до конца исследованных препаратов народу погибло едва ли не больше, чем от самой пандемии. По данным закрытых исследований, к концу 2020-го года народу погибло, только в Европе, порядка семи миллионов, причём, доля смертей пациентов вакцинированных данными препаратами составляла почти 50%. В Северной Америке дела тоже не блистали. Только на конец года там было зарегистрировано более 3 000 000 смертей от пандемии и осложнений связанных с ней. Между тем, как в «убогой и отсталой» России, количество смертей непосредственно связанных с ковидом не превышало цифру в 270 000 человек. Для русских это был, без сомнения печальный факт, но он, тем не менее, был далёк до европейского антирекорда.

На обвал мировой экономики повлиял массовый психоз, проявившийся в запрете на массовое собрание людей, что немедленно сказалось на промышленном производстве. Следуя мудрейшим указивкам от Всемирной Организации Здравоохранения, весь Запад уселся по домам, в буквальном смысле этого слова. Там предпочли добровольно-принудительное затворничество у себя на дому нахождению на рабочих местах заводов и фабрик. Итогом этого безумия стало «проседание» экономик ЕС и США на целых 17% по промышленному производству по сравнению с показателями прошлогодней давности. И всё это, несмотря на рекордное падение цен энергоносителей. Что называется «не в коня корм». Промышленное производство не просто упало, оно рухнуло, как карточный домик. И продолжало рушиться под звук бравурных фанфар Еврокомиссии о спасённых жизнях своих сограждан. Кабинет Министром покойного российского президента, тоже поначалу ударился в истерику с «удалённым» присутствием на рабочих местах и вузовских аудиторий, но у него все-таки хватило ума, фактически отказаться от этой затеи. Принятые Правительством акты предписывали соблюдать нормы ВОЗ о тотальном карантине, но на практике всё это вылилось, как и повелось на Руси, в обычную кампанейщину. По факту, все ограничилось, лишь обязательным ношением масок в местах людского скопления, частичном ограничении работы предприятий общепита, да переводом столичного «офисного планктона» на ту же самую «удаленку», ибо играть в «косынку» можно и дома с тем же самым успехом. Но даже маски люди носили с явной неохотой, зачастую надевая их на подбородок, чем приводили в неописуемую ярость представителей здравоохранения. А что в итоге? А в итоге природный русский фатализм вкупе с наплевательским отношением ко всякого рода ограничениям, прописанным в законодательстве, сотворили своё маленькое чудо. Промышленное производство в России, по предварительным данным Госкомстата, на конец года, просело всего лишь на 0,4%, что соответствовало статистической погрешности. На поверку выходило так, что ни одно предприятие выпускающее продукцию, того или иного назначения, не закрылось. Правда, стоит сказать, что сфера услуг всё-таки пострадала. Заполняемость мест общественного питания, стадионов, театров и прочих заведений подобного рода сократилось едва ли не вдвое. Этот факт следовало признать. Однако благодаря тому, что в России сфера услуг не так сильно развита, как на территории коллективного Запада, то на ВВП5 данное обстоятельство, хоть и сказалось, но не сильно. По прогнозам Минфина и Центробанка спад ВВП не должен был опуститься ниже 3%, что явно злило лидеров ЕС, у которых он брякнулся и пробил дно в 20%. Это был для них даже не кризис, а катастрофа, сотворённая их же собственными руками. Ведь предупреждали же болезных о перекосах в формирования доходной части государственного бюджета, где на долю услуг приходилось более половины, а настоящее производство товаров не превышало трети от общей суммы. Вот и доигрались. Даже рекордное падение энергоресурсов не спасло экономики от «девятого вала» обрушения экономических показателей. «Наивные нанайские ребята», как сказали бы им русские при встрече. Они думали, что напугав всю планету, они, под шумок хаоса, смогут скупить по дешёвке все более-менее ценные активы. В результате, сами испугались больше, чем их намеченные жертвы. А тут ещё проклятый Глазырев подкузьмил им со своей «аферой века», оставив западный капитал с огромным Носом. В общем, если резюмировать всё вышесказанное, то получится, что к моменту решающей схватки за гегемонию, Россия и Запад подошли примерно в одинаковой весовой категории. Россия – не совсем обрела силу и уверенность в своих экономических и военных мускулах после долгого периода барахтанья во внутренних проблемах. Не накопила достаточной прочности для длительного противостояния. Но и Запад оказался в далеко не лучшей своей форме. И при этом оба понимали, что последняя схватка за право существования приближается с неотвратимостью курьерского поезда.

За океаном тоже всё складывалось не лучшим образом. Если инцидент с неудачной высадкой и последующим уничтожением десанта на архипелаг Новая Земля удалось скрыть от внимания общественности благодаря негласному сговору с русским диктатором, то гибель АПЛ «Джимми Картер» замолчать не получилось, несмотря на все титанические усилия, как самого президента, так и его хитроумного зятя. Единственное, что они смогли сделать, так это представить данный факт, как стечение целого ряда трагических обстоятельств, никак не связанных с тем, что случилось на русском Севере. В любом случае, потерю новейшего подводного крейсера стоимостью 7 млрд. долларов избиратели не смогли ему простить, поэтому на выборах, состоявшихся 4 ноября, Дональда Трампа «прокатили», и новым президентом США стал престарелый и мало что соображающий Джозеф Байден по кличке «самоход». Прежнему же президенту не оставалось ничего другого, как только надеяться на то, что интерес к его персоне со стороны ярых оппонентов пропадет, и все расследования в отношении его сойдут на нет за отсутствием объекта на политическом подиуме. Для этого были все основания, так как внимание вашингтонского политикума было вынуждено отвлекаться сразу на несколько животрепещущих тем. Так или иначе, но оставшиеся умные головы в «вашингтонском обкоме», да и в целом на Западе, сделали для себя однозначные выводы: в очередной раз проверять русских на прочность не стоит, ибо чревато невероятными материальными и репутационными убытками. Беспокойство вызывала не только загадочная Россия с её непонятными телодвижениями у границ Украины, но также и бряцающий возле Тайваня оружием Китай. Добавляли головной боли всё более настырный на просторах Мирового океана Иран, не стесняющийся захватывать торговые суда США и Башар Асад обретающий всё большую уверенность на полях войны с интервентами. А тут ещё черт подсуропил, ко всему прочему, жадную, как голодный до подачек галчонок, Украину с её возрастающими аппетитами. Средств, ранее выделенных Западом для обороны от восточного соседа, ей уже было маловато. Теперь хохлы интенсивно хлопотали в коридорах нового президента о наступательных вооружениях. При этом, позиционируя себя в качестве вернейшего вассала на постсоветском пространстве, платить за оружие Украина не желала, ни в какую. Конечно, она была лакомым куском для скупщиков типа «Блэкрок» или «Вангард», но всему ведь должны быть пределы, даже наглости «щирых» туземцев. И вся это катавасия происходила на фоне «идеального шторма», устроенного проклятой Россией на мировом финансово-промышленном рынке. Самая «жирная» корова Мирового спекулятивного капитала, после тридцати лет безропотной дойки, вдруг взбрыкнула и не только перестала исправно давать молоко, но сорвавшись с привязи, отчалила, прихватив с собой поляну с душистой травкой, помахав на прощание хвостом своим прежним хозяевам. В общем и целом, новому (старому) президенту Джозефу Байдену, занявшему кресло своего предшественника путём явных подтасовок на выборах, никак не позавидуешь. Свою спорную легитимность даже в глазах ближайших союзников нужно было чем-то подкреплять. А для этого крайне необходим был успех, и желательно на внешней арене, чтобы убедить друзей, а паче того, врагов, в своей неисчерпаемой силе гегемона.

Глава 74

I.

20.11.2020г., Республика Казахстан, г. Актау

Нет ничего более прекрасного и колоритного, чем восточный базар. В этой прописной истине каждый раз убеждался полковник медицинской службы – Абрахам Уолш, посещая Центральный рынок города Актау, расположенного на восточном берегу Каспия. Было в этом что-то притягательное, пришедшее ещё из детства, как прочитанная под одеялом с фонариком «1000 и одна ночь». Прелести экзотики Восточного базара даже теперь, спустя много лет, навевали сказочные образы Али-Бабы и Аладдина. Приятно было вообразить, что за неказистым видом рядового покупателя, отчаянно торговавшегося с продавцом на ломаном русском языке из-за какой-нибудь мелкой безделушки, может скрываться сам султан, а продавец персидских ковров, запросто может предложить купить по сходной цене ковёр-самолёт. Все это щекотало не только нервы, но и носовые пазухи, трепетавшие от специфических запахов, присущих только этому месту. И хотя Центральный рынок, в общем-то, захолустного казахского рынка лишь отдалённо напоминал гигантские базары Багдада и Стамбула, было в нем что-то такое, что роднило его с ними. В пробковом шлеме, напоминающем времена Киплинга, полковник не без оснований чувствовал себя в этой атмосфере настоящим цивилизатором, несущим «бремя белого человека». Воплощая детские мечты, он получил возможность окунуться с головой в атмосферу, хоть и модернизированного, но все же восточного бытия. Кого бы мог благодарить полковник за возможность прикоснуться к своим детским фантазиям? Да никого иного, как Министерство энергетики Соединённых Штатов! Казалось бы, где медицина, а где энергетика? Но не все так просто в подлунном мире. Все дело в том, что, как бы это не показалось странным, но Военную медицину в львиной пропорции, финансирует именно это, вполне себе, мирное ведомство. И тут же возникает следующий вопрос, а за каким дьяволом (хотелось бы выразиться грубей, но боюсь, что редакторы будут недовольны) полковника медицинской службы занесло на побережье Каспия? Вроде бы никаких боевых действий на территории Казахстана не ведётся, тем более в этом забытом Аллахом солончаке, где дуют нескончаемые и пронизывающие до костей ветра, гонящие из конца в конец бескрайней пустыни клубки перекати-поле. Но нет. Полковник, даже пребывая на базаре, одет в военно-полевую форму, чтобы иметь нарочитое отличие от местных обывателей, которые по его твёрдому разумению должны сначала ощутить, а затем принять, как неизбежное уверенную поступь последней империи на своей (пока ещё) земле. Всем своим видом он должен демонстрировать, что Соединённые Штаты пришли сюда, если и не навсегда, то уж точно надолго. При всем при этом его вид не вызывал у местных обывателей никакого ажиотажа, из чего напрашивался сам собой вывод о том, что полковник, одетый, по образцу классического колонизатора, как минимум, примелькался местному населению. У стороннего наблюдателя по этому поводу может возникнуть целая куча неудобных вопросов, ответы на которые получить будет весьма проблематично, если не знать всей подоплёки. А ларчик открывался просто. Казахстан, несмотря на то, что являлся членом ОДКБ, в своё время затеял очень опасное заигрывание с большими заокеанскими «дядьками». И они – эти дядьки, в обмен на инвестиции в добывающую промышленность, только что получившей независимость республики, выторговали себе право размещения на её территории нечто среднего между торговыми факториями и полноценными военными базами со своей структурой, охраной и, конечно же, экстерриториальностью. Сделано всё это было не от большого ума, а скорее из желания показать своему северному соседу, что Казахстан отныне волен сам выбирать себе в союзники кого угодно. Все эти заведения осуществляли свою деятельность под скромными вывесками биолабораторий по мониторингу обстановки в сфере эндемических заболеваний. Причём, Казахстан был не единственным государством на постсоветском пространстве, который гостеприимно распахнул свои объятия для заокеанских хозяев. Новое политическое руководство в этих государствах стремилось к всестороннему сотрудничеству с США. Объяснялось это ещё и тем, что помимо обещанных инвестиций и солидных счетов в иностранных банках для местной элиты, на них на всех были персональные досье. И тех руководителей, кто не особенно хотел этого сотрудничества, убеждали при помощи имеющегося на них компромата. В общем, все положительно восприняли это предложение. Даже Беларусь сначала согласилась, и там уже чуть ли не приступили к проектированию этих лабораторий. Однако потом белорусы опомнились и американцам отказали. Зато особенно активничали в этом плане грузины и казахи. Под задачи американцев переоборудовали противочумную станцию в Тбилиси. Казахская верхушка тоже вовремя подсуетилась и уже в 2007-м году неподалёку от Алма-Аты была открыта первая Центральная референс-лаборатория (ЦРЛ) под эгидой Министерства энергетики США. Все бы ничего, но все эти биолаборатории строились не на деньги Минздрава Грузии или Минздрава Казахстана, а на деньги Министерства обороны США. Имеется в Пентагоне такой хитрый департамент, он называется Агентство по сокращению военных угроз (DTRA). Вот он этим и занимается. Это означает, что там могут проводиться работы с возбудителями потенциально смертельных заболеваний – чумы, туберкулёза, коронавирусной инфекции, лихорадки Западного Нила, лихорадки долины Рифт и т.д., но, конечно, чуть менее опасными, чем такие, как вирусы Эбола, Марбург, сибирская язва и другие смертельно опасные патогены. Для работы с ними уже нужна лаборатория уровня BSL-46. Вот такую лабораторию и открыли в 2011-м году на берегу Каспия, буквально в пригороде Актау, что, в общем-то, противоречило всем писаным и неписаным правилам по соблюдению мер безопасности в обращении с патогенами. В отличие от Тбилисской и Алма-Атинской лабораторий, работали там с особо опасными и экзотическими патогенами, эффективной защиты от которых нет на сегодняшний день ни у одной страны. Для коллекции этих штаммов оборудовали даже подземное хранилище. Ещё при строительстве данного объекта американцы, огородив участок высоченным забором, не преминули известить окружающее население вывеской на воротах о том, что деятельность данной лаборатории финансируется Министерством обороны США. Коротко и ясно, а главное – доходчиво. Раз этот объект финансируется из кормушки Пентагона, значит, стрелять будут без излишних сантиментов. Этим и объясняется нахождение полковника медицинской службы Абрахама Уолша в казахских солончаках. Россия ещё при покойном ныне президенте, устами своего бестолкового Министра иностранных дел, косноязычно раз за разом «выражала свою глубокую озабоченность» по поводу деятельности у себя под боком подобных лабораторий. Однако все эти протесты никак не воспринимались ни руководством бывших советских республик, ни тем более Соединёнными Штатами, ибо и те и другие хорошо знали, что за протестами ничего не стоит. И русские, так или иначе, но смирятся с нахождением биолабораторий в непосредственной близости от своих границ. Но вся эта уверенность была только до 24-го июня нынешнего года. А вот после этой даты Россия пошла по совсем уж непредсказуемому пути, вселяющему беспокойство и откровенный страх, как у её соседей, так и у стран, расположенных на другом полушарии Земли.

Поначалу появление иностранного объекта на территории Актау вселило неподдельный энтузиазм у местных властей, ожидавших чуть ли не золотой дождь из ассигнований на улучшение городской инфраструктуры. Но чиновников из Астаны никак не заботила судьба провинциальных коллег, ибо они свои «откаты» уже получили и благополучно поделили, а что в результате этой сделки получат местные, их не волновало никоим образом. Тогда местные власти с вожделением обратили свои взоры на новых, хоть и не слишком прошенных, но все же желанных гостей. Они резонно надеялись на то, что пришлая контора, расположившаяся на четырёх гектарах земли примет, хотя бы посильное участие в делах города. Мэрия надеялась на снятие напряжённости в сфере рынка труда, считая, что местное население, так или иначе, привлекут для строительства и обустройства строящихся объектов инфраструктуры. А бизнес круги города рассчитывали на аутсорсинг приличных объёмов от заокеанских партнёров. Биолаборатория, больше похожая на военную базу средних размеров, чем на гражданский объект медицинского назначения, по их мнению, остро нуждалась в поставках местных материалов и продукции повседневного потребления. Резко оживились в предчувствии барыша и хозяева всевозможных злачных заведений, начиная от питейных забегаловок и кончая подпольными домами терпимости. Некоторые из предпринимателей настолько поторопились в своих ожиданиях, что стали спешно заменять вывески своих торговых точек в городе с буквальным переводом на английский, а с учётом знания иностранных языков местными бизнесменчиками, то весьма комичными. Хотя, если вдуматься, то зрелище было довольно жалким и убогим в своём низкопоклонстве. Вид этих вывесок привёл в состояние лёгкого ступора обывателей с недоумением читавших новые названия магазинов и пунктов обслуживания. Молодые отнеслись к подобным новшествам с достаточной долей юмора, а старики, помнившие времена Кунаева, лишь укоризненно качали головой, сердцем чувствуя, что всё это добром не кончится. Впрочем, радужные ожидания от присутствия крупного иностранного контингента быстро сменилось откровенным разочарованием. Янки не только не стали привлекать местных строителей к работам по возведению фортеции (а биолаборатория, как раз и походила на неё), но даже и строительные материалы для возведения укреплений предпочла завезти откуда-то со стороны. И впрямь, циклопическое сооружение было построено по всем канонам военной инженерии. Минное поле вокруг стен дополнены были массивным шлагбаумом с выдвижными из-под земли стальными столбиками служащими защитой от вторжения на тяжёлой технике. Шлагбаумом управлял пост, расположившийся внутри прозрачной круглой кабины из пуленепробиваемого стекла. Центральные ворота, сваренные из танковой брони по рецепту фирмы «Рейнметалл» могла пробить разве что «Мста-Б», да и то, если бы стреляла почти в упор. Сами стены, опоясавшие периметр базы-крепости, были высотой в два человеческих роста и изготовлены были из армированного бетона повышенной прочности. Поверх стены были установлены заграждения из колючей проволоки, которая, естественно, находилась под высоким электрическим напряжением. Через каждые пятьдесят метров, по всему периметру, над стеной возвышались смотровые башенки с обустроенными там пулемётными гнёздами и неусыпными стражами. О камерах наружного видеонаблюдения и говорить нечего. Ими были утыканы не только стены и КПП, но и всё близлежащее пространство вне базы. Хозяева торговых точек и прочих увеселительных заведений тоже вкусили свою долю от горечи напрасных ожиданий. После возведения наружных стен, американцы прочно засели внутри, словно собираясь отбивать нападение со всех сторон. В город они, конечно, выходили, всё-таки за каждой нужной в хозяйстве мелочью не будешь каждый раз гонять транспортный самолёт из Инжерлика7. Но каждая такая вылазка была похожа на военную операцию. Вооружённые до зубов рейнджеры, сидя в БТРах, зорко и боязливо оглядывались по сторонам, высунувшись из люков в томительном ожидании выстрелов или ещё хуже – противотанковых гранат со стороны аборигенов, которых их, по сути, призвали защищать от коварных русских. Казахи, обиженные таким к себе колонизаторским отношением, только крутили пальцем у виска, явно не понимая, чем вызвано такое поведение новых заокеанских друзей. С течением времени, страхи «иностранных специалистов» заметно поубавились. Видя, что местное население не представляет никакой опасности, в отличие от того же самого Ближнего Востока, где янки боялись носа высунуть из укрепрайонов, напряжение сотрудников биолаборатории стало спадать. Уже через пару лет пиндосы забросили в кусты идею передвигаться по городу в полной боевой выкладке, сидя в душной коробке БТРа. Нет, они, конечно, не расслабились до такой степени, чтобы совсем уж пренебрегать мерами безопасности по охране объекта (там, действительно, было, что прятать от любопытных глаз), но в город уже выходили смело, и хоть кучно, но мало чего опасаясь. В конце концов, дело дошло до того, что они перестали таскаться с громоздкой и неудобной винтовкой М4, предпочитая ей ухватистые и надёжные короткостволы типа «Беретта». Всё чаще и чаще можно было видеть американцев в магазинах, на базаре и прочих местах людского скопления. Продукты питания они по-прежнему старались не закупать из-за боязни быть отравленными тайными недоброжелателями, засланными из Москвы, как говорили им инструкторы. В особенности боялись связываться с бахчевыми культурами после нескольких случаев сильного расстройства желудка. Протоптали себе дорожку и любители тайных наслаждений. В связи с этим цены на услуги доморощенных жриц любви из подпольных борделей резко подскочили к явному неудовольствию местных поклонников разврата. Ну и не секрет, что там, где процветала продажная любовь, вместе с ней пышным цветом давали о себе знать и другие пороки человеческого естества. К неописуемой радости сотрудников военной базы (да-да, именно военной), сперва удручённых тем обстоятельством, что их засунули в эту дыру, оказалось, что город Актау лежит, едва ли не на самом оживлённом перекрёстке по транспортировке наркотиков. Имея своим происхождением Афганистан, Таджикистан и Узбекистан, они отработанными маршрутами переправлялись в Закавказье, а дальше и на необъятные просторы Европы с их неисчерпаемым рынком наркосодержащих веществ. Выход к морю делал этот маршрут не только самым оптимальным, но ещё и самым безопасным с точки зрения логистики, так как власти Казахстана упрямо закрывали глаза на разгул наркотрафика, за что и получали свою долю прибыли с каждого каравана. Ушлые янки не только на себе распробовали качество товара, но ещё и живо смекнули, что к чему, а потому без лишних колебаний бодро включились в этот процесс, предложив свои услуги авиаперевозчика через Турцию на Ближний Восток. После этого дисциплина среди сотрудников и охранников базы резко «просела», зато обратно пропорционально возросли доходы её руководства. И так сидящие на мешках с деньгами, полученными от заказов Пентагона, они к этому присовокупили и «крышевание» транспортировки наркотиков. Среди охранников базы, набранных преимущественно из ЧВК «Черная Вода» ходили слухи, что некоторые сотрудники лаборатории, в свободное от работы время, сами занимались синтезированием неких наркотических веществ, благо недостатка в ингредиентах не было, как и не было должного надзора за деятельностью.

Надо ли говорить, что полковник медицинской службы Абрахам Уолш – директор, доктор медицины, профессор и научный руководитель актауской биолаборатории стоял на вершине этой криминальной пирамиды? Это был факт, причём, никем неоспариваемый. Честолюбивый до крайности и уязвлённый до глубины души тем, что его заслуги в изучении особо опасных патогенов были оценены только министерством обороны, а не мировым научным сообществом, он, презрев клятву Гиппократа, мнил себя одним из тайных Вершителей судеб всего человечества. И в этих своих грёзах он был не так уж и далек от истины. Его последним детищем в совместной работе с коллегами был мутагенный механовирус лёгочной чумы под эпическим названием «Чингисхан». Склонный к пафосным словам и поступкам полковник лично присвоил ему это наименование. И оно, как никакое другое соответствовало своему зловещему имени. Ведь если перебить хотя бы малую часть склянок в его лаборатории и при этом отключить фильтры вентиляции, то боевые штаммы, смешавшись с воздушными массами, уже через пару часов будут находиться в лёгких всех местных жителей, а ещё через сутки Актау со всеми прилегающими территориями будет одной братской могилой. Его убойная сила соответствовала применению стратегического ядерного оружия в глобальном масштабе. Испытания, проведённые на мышах, овцах и приматах гарантировали смерть подопытных несчастных животных в 100%. Вирус мутировал каждые 24 часа, и при этом, просчитать варианты будущих мутаций не представлялось возможным, так как они не поддавались математической алгоритмизации. Он обладал своей внутренней логикой, а точнее, полным отсутствием таковой. Каждая следующая мутация происходила путём случайного подбора изменений. Никакого спасения от «Чингисхана» не было. Никакие маски и респираторы не могли сдержать его яростного натиска. Никакого лекарства, а тем более вакцины не существовало, в принципе. Для того, чтобы хоть как-то с ним бороться нужна была вакцина, которая мутировала бы по тому же самому принципу. Но весь трагизм ситуации заключался в том, что, как раз принципа-то и никакого не было. А добиться синхронности мутирования под силу было только самому Создателю небесному. Не следует прямолинейно думать, что полковник был срисован с мультяшного злодея доктора Нимнула8, мечтавшего о славе повелителя всей Земли, если не всей Вселенной. Нет, конечно. Такое представление о полковнике является слишком грубым и от того примитивным. К тому же его запросы не шли вразрез с мечтами простого обывателя о комфортной и безбедной жизни, без страха оказаться «за бортом» в любую минуту. И даже занимаясь синтезированием наркотиков, он не вынашивал грандиозных планов по захвату всего подпольного рынка этого зелья. Он просто обогащался сам и милостиво давал возможность обогащаться своим соратникам и сослуживцам. Чувствовал ли он при этом угрызения своей совести из-за того, что по его воле гибли люди в самом своём расцвете лет? Вряд ли. Иначе он бы не стал марать свою репутацию изготовлением такой отравы. Своим именем и авторитетом непризнанного гения, он, безусловно, дорожил, как мог, в сложившихся обстоятельствах, наивно полагая, что «тайно сотворённое, тайно же и наказуется». О второй части данного постулата он вообще предпочитал не думать. Когда же два года тому назад ему и его подчинённым после многолетних опытов удалось-таки создать этот механовирус, с активностью неподдающейся прогнозированию, он пережил три стадии своего внутреннего состояния. Сначала он был неимоверно горд неуязвимостью своего детища, да ещё обладающего бесподобной эффективностью. Если хорошенько вдуматься, то в его руках появилось тихое по воздействию, но оглушительно громкое по последствиям «Абсолютное Оружие». Но, как известно, даже Абсолютное Оружие – вещь обоюдоострое, а главное – слепое. Никогда не угадаешь, когда оно может выстрелить в своего же создателя, потому что для каждого «абсолюта» всё окружающее не имеет никакого значения. Два года безуспешных попыток найти способы не то, что нейтрализации, но хотя бы маломальской защиты, не привели к положительным результатам. Все способы противостоять порождению злого гения были тщетны перед его холодной и непредсказуемой безжалостностью. Это была вторая стадия внутреннего состояния Уолша и она олицетворяла собой полное отчаяние. Паническое состояние самого полковника неминуемо перекинулось и на его сотрудников, пребывавших в состоянии неимоверного страха перед мыслью «а ну, как джинн возьмёт, да и вырвется из лампы (колбы)»? Все прекрасно понимали, что если такое случится, то первыми, кто станет сакральной жертвой этого порождения дьявола, будут они сами. Тут подоспела и третья стадия. Два года пребывания в таком состоянии вызвало тяжёлый недуг депрессии у всего персонала базы. Оставалось только надеяться на то, что, как и с ядерным оружием ни у кого не возникнет желания применить это чёртово снадобье на практике. Результаты своих многолетних экспериментов, за исключением деталей синтезирования механовируса, составляющих ноу-хау лаборатории, полковник передал заказчикам в Пентагон, и там остались, крайне недовольны, его деятельностью. Кому и зачем нужен боевой штамм, убивающий направо и налево, как врагов, так и своих? Больших боссов в высоких кабинетах не прельщала мысль очутиться на кладбище через пару-тройку недель после начала боевых действий, да к тому же от собственного оружия. Большим дядькам, вынь да положь, требовался вирус, обладающий той степенью интеллектуальных способностей, которые помогали бы ему сепарировать свои будущие жертвы ещё только на стадии внедрения в организм. В идеале им требовался вирус, поголовно выкашивающий носителей гаплогруппы9 с маркером R1a1, и абсолютно не реагирующий на все остальные. От Уолша настоятельно требовали положительного результата в деле изыскания средства по нейтрализации вируса, иначе не имело смысла связываться с этой затеей. На исследования были затрачены немалые суммы и перед горе-изобретателем и его кураторами явственно замаячила Сенатская Комиссия по Расследованию. Дело начало пахнуть нешуточным скандалом. И хотя все надеялись на то, что режим секретности убережёт от публичных разбирательств, никто не мог гарантировать, что сведения случайно не попадут в поле зрения мировой общественности. А этого допустить было никак нельзя, ибо на кону стояла репутация Соединённых Штатов, как одного из столпов общемирового соглашения по безопасности и запрещению разработок в данной сфере. Быть нарушителем Конвенции по Запрещению бактериологического оружия Штаты отнюдь не собирались. Это грозило не только репутационными потерями, но и опасностью потерять доверие среди своих союзников. За подобные фортели запросто мог загреметь «под фанфары» не то, что какой-то там плюгавый полковничишко медицинской службы, но и фигуры, куда более значительные на политической шахматной доске, включая шефа Пентагона и самого Президента. А сидеть за тюремной решёткой до конца жизни не хотелось никому, даже престарелому Джозефу Байдену по прозвищу «дед-самоход».

По сути своей неглупый человек, полковник-профессор пребывая на грани полного отчаяния, от того, что не может обуздать и приручить собственное детище, пришел к парадоксальной мысли о том, что раз вирус не подчиняется математическим алгоритмам и человеческой логике, значит, у него есть какая-то своя, о которой пока никто из смертных не имеет никакого представления. Это предположение, в свою очередь, наводит на фантасмагорическую с первого взгляда мысль о существовании интеллектуальных способностей у колонии вирусов. Ну, или хотя бы зачатков интеллекта, как у колонии муравьёв, обладающей примитивным разумом, вся деятельность которого направлена на выживание и поддержание жизни всего сообщества и при этом нисколько не заботящегося об отдельных своих особях. Следствием таких рассуждений задёрганного и запуганного полковника стала безумная жажда найти пути для контакта с коллективным разумом вируса. Каким образом и о чем, собственно говоря, он собирался «договариваться» со своим детищем, он и сам пока не представлял, но эта мысль неотступно преследовала его вот уже несколько недель подряд. Эта навязчивая мысль засела у него в мозгу, словно заноза и не давала ему покоя ни днём, ни ночью.

Для того, чтобы хоть на некоторое время избавить себя от того состояния внутреннего душевного разлада он иногда выбирался из своего «логова», как в шутку частенько называл Уолш базу, на природу или в город, чтобы слегка развеяться и отвлечься от тяжких дум. С самого основания своей биолаборатории в этих не слишком-то приветливых природных местах, он почти безвылазно находился на территории окружённой неприступными стенами, опутанными колючей проволокой. Исключения составляли редкие выезды в Штаты за получением очередных инструкций и нагоняев от заказчиков и кураторов. Ни женой, ни детьми полковник не был обременён, поэтому даже положенное по закону отпускное время он проводил здесь – среди коллег и подчинённых, которые волею Судьбы и стали ему заменой домашнего семейного очага. Не следует думать, что профессор слыл законченным трудоголиком, день и ночь посвящая себя микробиологии. Как и любой другой добропорядочный гражданин чтил трудовое законодательство, соблюдая выходные и государственные праздники. Свободное же работы время он посвящал употреблению всевозможных горячительных напитков, не исключая и такие экзотические, как рисовое пиво местного разлива в различных вариациях и под общим названием «Erzmann». Впрочем, блюдя честь мундира, полковник никогда не появлялся перед сослуживцами в состоянии скотского опьянения, напиваясь в одиночку и при закрытых дверях собственного коттеджа. Хотя, если уж быть до конца откровенным, то полковнику всё, что его окружало, надоело до чёртиков. Надоел город, с его пронизывающими ветрами, дувшими из степи. Надоели коллеги, с их вконец разложившейся за семь лет дисциплиной. Надоела тематика, над которой он безуспешно бился, сам не зная зачем. Надоели даже весьма впечатляющие приработки от синтезирования наркотических веществ. Всё ему казалось грязным и обрыдлым. Хотелось чего-то нового и менее опасного. Хотелось публичности и славы, которой можно было не стыдиться.

Вот, чтобы выбраться из очередного приступа депрессии, связанного с неудачами в деле обуздания вируса, он и выбрался на сегодня на рынок, чтобы набраться впечатлений от местного колорита и подышать ароматами восточной кухни. Поначалу, полковник, как и все сотрудники лаборатории, опасался покидать территорию базы без солидного и вооружённого охранения. Весь предыдущий опыт американцев, находящихся на территориях за пределами НАТО, предостерегал от игнорирования мер по соблюдению правил безопасности. Присутствие американцев, где бы то ни было, всегда порождало нездоровый интерес к себе со стороны экстремистов разного толка, пытающихся громкими и кровавыми акциями заявить о своём существовании. И это с горечью приходилось констатировать раз за разом. Но с течением времени прежние страхи, навеянные инструкциями, улетучились, как утренний ветерок – тихо и незаметно. Актау был такой скучной дырищей, где ни о террористах, ни об экстремистах никто и никогда слыхом не слыхивал. Нет, мелкие жулики, наркоманы и прочие деклассированные элементы человеческого сообщества присутствовали и здесь (куда от этого деться в современном мире?), но погоду они не делали, составляя лишь его незначительную часть. При этом, наличие мощного наркотрафика, следующего через город в порт, никак не сказывалось на жизни и настроении горожан. Всё было так хорошо устроено и отработано, что о его наличии догадывался, а уж тем более участвовал в нем очень узкий круг причастных к этому делу лиц. За семь лет пребывания в этой забытой Богом глуши, Уолш не припоминал, чтобы здесь случалось что-то из ряда вон выходящее, приковывавшее к себе внимание на срок более одних суток. Поэтому уже спустя два года со дня своей казахской ссылки, как он называл свою работу здесь, учёный сначала отказался от путешествий по городу в БТРе, заменив его вооружённым конвоем. А ещё через некоторое время избавился и от эскорта, занимавшегося не столько охраной vip-персоны, сколько разглядыванием особей женского пола, призывно «стрелявших» глазами в их сторону. В кругу своих соратников Уолш называл Актау «городом, в котором никогда и ничего не происходит». Это меткое выражение настолько соответствовало действительности, что сами казахи готовы были согласиться с этим. Более того, убаюканные спокойной обстановкой в городе, чего не скажешь о других промышленных регионах страны, где не так давно бурлили страсти, состоятельные представители всех трех жузов10 выбирали его в качестве своего постоянного пристанища. Красивые пейзажи с видом на море и благополучная криминогенная обстановка, способствовали тому, что город охватил строительный бум. Как грибы после дождя на побережье стали возникать частные дома из разряда «дорого-богато». Дома, окружённые великолепными садово-парковыми насаждениями, делали его немного похожим на тихие и респектабельные городки какого-нибудь Бенилюкса11 с её зажиточным населением.

Сегодня полковник решил прогуляться пешком по своему излюбленному и замкнутому маршруту: от своей базы через городской рынок, а далее, сделав крюк, пройтись по тихой улочке к «спальному» кварталу состоятельных горожан, утопающему в зелени садов летом и горящему золотом листвы осенью, и закончив променад опять же у своей неприступной крепости. Это раньше он любил щеголять в пробковом шлеме, с сигарой в зубах и стеком в руке, ну точь-в-точь на картинках советского журнала «Крокодил», высмеивающего колонизаторские замашки заокеанских хозяев Мира. Но с годами у профессора-полковника спеси значительно поубавилось, и он стал смотреть на мир более трезвым взглядом. Он понимал, что щеголять в таком ярко выраженном неоколониальном виде перед представителями местного общества было делом достаточно глупым и непродуктивным, так как лишало доверительности деловых отношений, да и просто мешало человеческому общению. Местные очень чутко реагировали на отношение к ним со стороны «старшего брата». Поэтому он оделся так, чтобы не слишком выделяться среди аборигенов. Ну, и, конечно же, сопровождающих с собой не взял, предупредив, однако коменданта о своём вояже, маршруте и примерном времени возвращения. На всякий случай, личное огнестрельное оружие в виде пистолета «Глок», взял с собой, сунув за ремень брюк, где под курткой его было совсем незаметно.

Побродив по базару, подышав воздухом колоритного Востока, и с удовольствием поторговавшись на ломаном русском (местного так и не освоил за семь лет) с продавцами из-за разной ерунды, он, так ничего и не купив, с аристократической ленцой направил свои стопы в сторону vip-квартала, чтобы уже оттуда выйти на окраину города, где и располагалась база. Покинув шумный базар, он очутился в месте, которое больше всего любил в этом городе, потому что оно как никакое другое напоминало ему о западной цивилизации. Улочки, всё ещё утопающие в зелени деревьев и кустарников, несмотря на позднюю осень, с прячущимися за ними двух, а то и трёхэтажными частными домами, выстроенными по проектам лучших архитекторов, чем-то напоминали ему Швейцарию. Там, в Базеле полковник провёл, пожалуй, лучшие свои годы, преподавая в местном университете на кафедре микробиологии. Вдыхая трепещущими ноздрями прохладный воздух, наполненный ароматами пирамидальных тополей и уже слегка подзавявшего шиповника, он неспешно шагал не по тротуару, а по дороге вымощенной камнем на манер брусчатки. Шагал прямо посреди дороги. Приятно было ощущать, под подошвой массивных ботинок армейского образца, гулкий и дробный отклик камней. Прохожие почти не встречались. Простым горожанам здесь было делать нечего, а сами жильцы квартала днём отсыпались в своих роскошных хоромах, чтобы к вечеру заполнить собой ночные клубы и рестораны. Ещё реже можно было наблюдать проезд автомобилей. И лишь изредка можно было услышать утробное ворчание цепных кобелей недовольных запахом редких прохожих. Погруженный в свои мысли, Уолш не сразу обратил внимание на шорох колёс машины, подъезжавшей со спины, и только когда она негромко посигналила ему, чтобы он уступил дорогу, полковник соизволил нехотя оглянуться. Как оказалось, его обгонял темно-синий «минивэн» – явление достаточно редкое в этих краях, где жители предпочитали внедорожники. А автомобиль данного образца считался «семейным» и пользовался популярностью в Штатах у многодетных семей для выезда на природу или шопинг-тура по окрестным супермаркетам. Здесь же, в песках и степях, видеть его приходилось весьма редко из-за его плохой проходимости. Полковник, не привыкший уступать, кому бы то ни было дорогу, поморщившись, все же посторонился, чтобы пропустить вперёд спешивший «минивэн». Когда машина поравнялась с профессором, её боковая дверца внезапно и бесшумно отошла в сторону, а изнутри выскочили сразу три фигуры одетые в черные комбинезоны с натянутыми на голову такими же черными «балаклавами». Двое из них быстро подхватили Уолша под руки, да так, что он не успел вытащить из-за пояса пистолет. А третий, коротко выставив вперёд руку с баллончиком, прыснул ему прямо в лицо какой-то дурно пахнущим аэрозолем. Полковник, попытавшийся закричать, тут же захлебнулся от острой и приторной струи, заходясь в удушливом кашле. Наконец, справившись кое-как с приступом кашля, он как-то странно икнул, и его сознание сначала померкло, а затем и вовсе угасло, словно задутая ветром свеча. Его на подкосившихся ногах тут же запихнули внутрь просторного салона с наглухо зашторенными окнами. Погрузив тушку профессора, машина плавно и не торопясь продолжила свой путь.

– Здоровый кабаняка, еле допёрли, – проговорил один из похитителей, в подтверждение слов, утирая рукой несуществующий пот со лба. Его напарники молча, но дружно закивали головами. Тот, который прыснул в полковника из баллончика, заботливо похлопал Уолша по щеке:

– Эй, папаша, просыпайся!

Полковник хрюкнул, будто и впрямь был матерым хряком, с трудом разлепил веки, туго соображая, что с ним приключилось. А когда до него дошла суть происходящего, заворочался в цепких объятиях своих похитителей.

– Ведите себя смирно, мистер Уолш, и тогда вам ничего не будет угрожать, – на ломаном английском сообщил из-под маски другой похититель.

В просторном салоне они были не одни. Не считая водителя, там находился ещё один человек, и он, судя по всему, был самым главным в этой шайке. Он тоже был одет во все чёрное, будто церемониймейстер на похоронах. Только, в отличие от своих напарников, на нем был не комбинезон, а чёрный костюм с такой же чёрной «водолазкой» под ним. Черные и круглые очки в тонкой оправе, как у кота Базилио дополняли весь антураж, делая его фигуру загадочной и в чем-то даже зловещей. Он подсел в кресло напротив и, сцепив пальцы в замок, произнёс:

– Мистер Уолш, вы меня хорошо слышите? – неприятным голосом с повелительными нотками металла обратился он к пленнику. Слова были произнесены на чистом английском, и что примечательно, не на его американизированной версии, а именно на английском, с явным йоркширским произношением. «На таком излишне правильном языке говорят только природные британские аристократы, как минимум в десятом поколении, окончившие Итон12 и продолжившие обучение в Оксфорде13», – невольно отметил про себя Уолш, сквозь пелену все ещё затуманенного и одурманенного сознания.

– Да, – слабым голосом ответил полковник. – Господа, я вижу, что вы европейцы. Что вы от меня хотите? Если меня похитили с целью выкупа, то я могу предложить вам за себя хорошие деньги, и в любой валюте, – выдавил он из себя с немалым трудом.

– Ну, что вы мистер Уолш? – улыбнулся предводитель банды похитителей уголками рта. – Мы не претендуем на ваши деньги, так же, как и на вашу жизнь, – тут он сделал небольшую паузу в словах, а затем добавил, – если вы будете вести себя благоразумно.

Голос говорящего был настолько неприятен, что полковник с радостью воспринял взамен его, звук скребущегося железа о стекло. Однако положение его было таково, что выбирать особо не приходилось, к тому же голова после респираторной инъекции кружилась и была, словно набита ватой, как игрушка для младенцев.

– Да, – сделал он усилие над собой, чтобы кивнуть, – я обещаю быть благоразумным.

– Вот и хорошо, – опять проскрежетал предводитель налётчиков. – Мы немного побеседуем с вами. А сейчас расслабьтесь и смотрите мне в глаза.

С этими словами он подался всем корпусом вперёд, чтобы сократить расстояние до лица собеседника, а после неуловимым движением снял очки и взглянул на Абрахама. От этого взгляда бедного полковника бросило в холодный пот. Его и так плохо подчиняющиеся части тела, теперь вовсе отказались служить своему хозяину. Их будто обмотало якорной цепью – ни двинуться, ни пошевелиться. А глаза? Ничего подобного за всю свою жизнь полковнику видеть не доводилось, а уж он на своём веку повидал немало экзотики. Глаза допрашивающего были ещё противней, чем его голос. Они были холодными, как антарктические айсберги и пустыми, как бескрайние просторы Вселенной. Но самое примечательное было в том, что у глаз не было зрачков. Яркая, даже нестерпимо яркая радужка голубовато-льдистого цвета заполняла собой всё пространство глазного яблока. Там не было ни хрусталика, ни самого зрачка. Сплошная радужка, излучающая неоновый свет непереносимой яркости. Хотелось отвернуться или, по крайней мере, зажмуриться, но для этого нужны были силы, а они-то как раз и покинули полковника в самый ответственный момент жизни. Ему ничего не оставалось, как бессмысленно таращиться на льющийся свет из глаз-прожекторов загадочного незнакомца. Наверное, именно так безвольно и покорно пялились бандерлоги в глаза питона Каа. Сознание Уолша опять помахало ему ручкой, отплывая в неизвестные дали. Однако слух, вопреки логике, продолжал исправно функционировать.

– Вы спите и вам сейчас хорошо, как в детстве у мамы на руках. Вы ведь любите свою маму? – вкрадчиво поинтересовался гипнотизёр с всё такими же скребущими душу интонациями.

– Да, – медленно и вяло ответствовал полковник.

– Вы можете звать меня – Учитель, – снизошёл допрашивающий до того, чтобы представиться.

– Да, Учитель, – покорно вторил Уолш.

– Вам хорошо и тепло от прикосновения маминых рук, – уже не спрашивал, а утверждал человек в чёрном костюме. – Вам так спокойно и так хорошо, что хочется поделиться своим счастьем со всеми вокруг, – продолжал он вещать, проникая своими глазами глубоко внутрь обессиленного и обезволенного полковника.

– Да, – соглашался сомнамбулическим голосом Уолш со словами собеседника, – мне хорошо и спокойно.

– А ещё ты хочешь рассказать о своей работе, от которой ты устаёшь морально и физически, – продолжал всаживать булавки своей воли под черепную коробку учёного. – Но если ты всё расскажешь, то тебе станет легче и у тебя перестанет болеть голова от проблем. И тебе станет легко и привольно, как в детстве у дедушки Джейкоба на ранчо. Ты помнишь дедушку и его лошадок, на которых ты так любил кататься?

– Помню, – разлепил губы Абрахам, и его лицо озарилось детской улыбкой от воспоминаний прошлого.

– Тебе будет гораздо легче, если ты расскажешь, чем занимаешься сейчас, – слегка подпустил ласки в голос «Учитель» и сделал незаметный знак одному из боевиков, чтобы он включил видеозапись предстоящего разговора.

– Я…, – с блаженной и глуповатой улыбкой начал было отвечать полковник, но тут же поправился, – мы разрабатываем в рамках военной программы «Excelsior»14боевой штамм механовируса с элементами ИИ15под названием «Чингисхан», эффективность которого равна 100%. Заражённый им, умирал на вторые сутки в страшных мучениях. Никакие защитные костюмы, никакие фильтры не спасают от его проникновения в дыхательную систему человека. Он найдёт и убьёт его, даже если тот будет находиться в бункере, глубоко под землёй, – с противоречивыми нотками торжества и печали сообщил полковник, что не укрылось от бдительного ока «Учителя».

– И как далеко продвинулись ваши исследования? – задал он вопрос, не отрываясь взглядом от лица, пытаемого ментальным образом.

– Вирус находится в завершающей стадии конструирования, – жалобно пропищал профессор, некрасиво коверкая губы, будто в обиде на что-то.

– Я слышу в твоём голосе нотки печали и негодования, – констатировал «Учитель». – Что тебя тревожит? Расскажи, и я помогу тебе.

– Нам не удаётся спрогнозировать его мутации, а значит, и создать лекарство с вакциной для защиты от него. Он мутирует в соответствие со случайным набором вариативности, – чуть не хныча сообщил учёный.

Похитители озадаченно переглянулись. У всех присутствующих при «задушевной» беседе холодок невольно побежал по спинам. Вряд ли до этого они все предполагали, что за «птица» угодила в их силки. Это откровение полковника вызвало ряд негативных эмоций и в душе у главаря, но ни один его мускул не дрогнул от известия о том, что противник уже обладает сверхэффективным оружием массового поражения, которое было страшнее атомной бомбы. И хотя у врагов пока не всё клеилось, ни у кого не было сомнений, что рано или поздно у них всё наладится и оружие будет готово к применению в любой подходящий для них момент. И что самое обидное, так это то, что, как и в деле с covid-19, истинного виновника нельзя схватить за руку. Всё можно будет опять списать на очередную волну пандемии. Да и разобраться толком, времени тоже не будет. Двух-трех недель будет вполне достаточно, чтобы превратить планету в абсолютно безжизненное пространство. До базы-лаборатории, расположившейся на северной окраине города, оставалось приблизительно полторы сотни метров. Если заглянуть за угол последней виллы, то её неприступные стены можно было разглядеть во всех подробностях, не прибегая к оптическим средствам наблюдения. Не заворачивая за угол, чтобы не навлечь на себя внимание средств наружного слежения, «минивэн» замер, заглушив мотор. Все действующие лица, принимающие участие в этой игре чувствовали, что шахматная партия плавно перешла в миттельшпиль16.

– Скажи, где хранятся все материалы по конструированию и исследованию механовируса? – всё таким же ледяным и скрипучим голосом спросил «Учитель».

– У меня, – в приступе продолжающегося сомнамбулизма ответил Уолш.

– А в каком месте? – продолжил допрос главарь.

– Они всегда со мной и при мне, – спокойно произнёс полковник, как будто дело касалось какой-нибудь безделицы.

С этими словами он зашевелил плечами, зажатыми между двумя дюжими охранниками, как бы разминаясь, а затем поднял левую руку и сунул её себе за отворот рубашки. Пошарив там у себя, он достал «коптский крест» на серебряной цепочке. Во всяком случае, предмет, который он достал очень сильно напоминал именно «коптский крест», у которого вместо навершия, как у большинства христиан было кольцо. На этом кольце, собственно говоря, он и висел у полковника на шее. Слегка пригнув голову, он снял с себя цепочку и протянул крест «Учителю». Тот осторожно снял с ладони драгоценное подношение и, повертев его в пальцах, резким движением рассоединил части креста. Нижняя его часть была не чем иным, как флешкой с внушительным объёмом памяти. Поняв, какое сокровище находится у него в руках, предводитель, еле сдерживая нахлынувшие эмоции, все же не смог удержаться от вопроса:

– А почему вы не держите их в сейфе? – при этом невольно перейдя на «вы», выказывая тем самым толику уважения к «пациенту».

– Любой сейф можно вскрыть, – бесцветным и безучастным тоном ответствовал полковник. – А флешка всегда при мне, и сплю я очень чутко.

– Ну да, ну да, – закивал главарь, соглашаясь с такой железной аргументацией.

– Здесь плоды моего семилетнего труда, – констатировал Уолш без сожаления и вообще без каких бы то ни было эмоциональных всплесков, словно разговор шёл о чем-то постороннем и его никак не касающемся.

Гипнотизёр продолжал кивать головой, словно китайский болванчик на комоде старой девы. Затем вдруг дёрнул головой спохватываясь:

– Пароль на вход, – даже не спросил, а повелел он, как о чем-то само собой разумеющимся.

– Шестнадцатое июня одна тысяча девятьсот сорок девятого года – день рождения моей матушки, – произнёс тот и тут его голос, пожалуй, впервые за всё время беседы, слегка дрогнул, выдавая нотки сентиментальности.

Боевики, прижимавшиеся своими телами к полковнику, про себя облегчённо вздыхали, полагая, что основная часть операции благополучно завершается. Им всего-то и оставалось, что привести «клиента» в бессознательное состояние, после чего, упаковав пленника в специальную тару, переправить его и переправиться самим на борт российского судна, пришвартовавшегося вчера в порту. А там, девять часов экономического хода и Каспийск – главная ВМБ17 Каспийской флотилии, где можно будет вздохнуть с нескрываемым облегчением. «Клиент» без лишних уговоров, почти добровольно сдал себя и все обличающие его документы. Но командир почему-то медлил и не отдавал приказа на выполнение финальной части операции. Он теребил в руках флешку и о чем-то усиленно соображал. Такое поведение командира напрягло и встревожило его подчинённых. Медлить с окончательным решением было никак нельзя. Ещё каких-нибудь полчаса и полковника хватятся, начнут искать, а значит, в итоге нападут на след похитителей.

– Где и как хранятся штаммы вируса? – неожиданно для всех спросил командир наших (теперь в этом не было сомнений) спецназовцев.

– В запаянных ретортах. В лаборатории. В специально сконструированном сейфе повышенной прочности, – отрывисто, в манере телеграфного сообщения поведал учёный.

«Что он задумал?» – читалось на лицах спецназовцев, если бы они не скрывались под масками. А командир, опять уставившийся в глаза Уолша, продолжал гнуть свою, теперь уже всем понятную линию:

– Нуждаются ли реторты со штаммом в специальных условиях хранения?

– Реторты находятся в специальном контейнере, внутри которого постоянно поддерживается температура абсолютного нуля, то есть, по-вашему -273˚C.

– Контейнер работает в автономном режиме? – вполне себе профессионально задавал вопросы командир, как будто всю жизнь имел дело с боевыми патогенами. Хотя, кто ж его знает? Ведь никто из подчинённых до сегодняшнего дня даже не подозревал о его гипнотических способностях.

– Миниатюрная и полностью автономная система подачи жидкого азота для охлаждения является ноу-хау нашей лаборатории, – довольно бодрым тоном сообщил полковник, чем несказанно удивил командира боевиков. У него в мозгу даже закралась мысль о прекращении действия гипноза. Однако он опять не выказал ни растерянности, ни удивления.

– Миниатюрная? – повторил он, выгнув бровь. – И каковы же габариты этой холодильной установки?

– Четырнадцать дюймов18 в длину и семь дюймов в ширину. Высота тоже семь дюймов.

– Кто имеет право доступа к контейнеру? – продолжал настырничать командир.

– Только я, – без запинки ответил подопечный, и в его голосе опять появились сонные нотки.

– Мне нужен этот контейнер. Принеси мне его, – опять начал чеканить слова гипнотизёр, пробирая своим рентгеновским взглядом до печёнок.

– Да, я понял, – ответил покорно и где-то даже понуро пленник.

– Иди и принеси мне его.

– Да, Учитель, я пойду и принесу его вам.

– Постарайся сделать так, чтобы этого никто не заметил, – продолжал наставлять своего невольного адепта гипнотизёр.

– Да, – продолжал покорствовать тот, – я сделаю всё, как ты мне велишь.

– Выпустите его, – кивнул он бдительным охранникам, с силой распахивая боковую дверцу машины. Те, не прекословя, бережно, едва не под локотки приподняли Уолша и выставили его наружу. Убедившись, что тот, неловко переступая с ноги на ногу, двинулся по направлению к базе, моментально юркнули обратно в салон автомобиля, не забыв прикрыть за собой дверь.

Полковник, почти не сгибая ног в коленях, неуверенно и чуть раскачиваясь из стороны в сторону, шагал в крепость, не оглядываясь и не останавливаясь.

– Ну, Дим Димыч ты и даёшь! – воскликнул один из налётчиков, срывая с себя чёрную и мокрую от пота балаклаву. – Вот уж никак не думал, что ты у нас ещё и гипнотизёром подрабатываешь!

– Ага, – вторил ему другой, тоже отирая потное лицо сорванной маской, – Кио,19 наверное, в гробу переворачивается от зависти. У меня у самого мурашки по телу бежали размером с грецкий орех, когда ты с ним разговаривал.

– Настоящий военный разведчик должен быть кем угодно во имя поставленной командованием цели, – безапелляционно ответил командир, осторожно вынимая фосфоресцирующие линзы из глаз, превращаясь на глазах почтеннейшей публики из мага в простого высококлассного руководителя диверсионного отряда.

– Не сбежит? – подал голос водитель, не оборачиваясь лицом в салон.

– Вроде, не должен, – почесал переносицу Дим Димыч. – Хотя, кто его знает, что там у него щёлкнет в башке?

– Он же под гипнозом. Да и какой ему резон сбегать теперь? – хмыкнул третий спецназовец. – Флешка у нас, а на камеру он и так уже наговорил себе на электрический стул.

– Флешку мы не проверяли. Может, там и нет ничего. А от слов можно и отказаться, раз они были сказаны под психологическим воздействием со стороны, – осторожно засомневался второй налётчик. – И вообще, сейчас такие программы пошли, что какой угодно скопируют голос, и какое угодно обличие. И не подкопаешься, верно, я говорю, Дим Димыч? – обратился он к соратнику и командиру.

– Ох, не знаю, ребятки, не знаю, – задумчиво покачал головой Дим Димыч. – А только сдаётся мне, что не очень-то он и поддался на мои дешёвые трюки. Под гипнозом так не говорят.

– Зачем же мы тогда его отпустили?! – недоуменно уставились оба разведчика на своего командира. – Он же сейчас сюда всю свою кодлу притащит.

– И в этом я не уверен, – пожал плечами Дим Димыч. – Спрашиваете: почему отпустил?

– Да! – почти хором ответили соратники.

– Просто я из тех авантюристов, кои предпочитают иметь дело с журавлём, вместо тривиальной синицы. Ладно, – прервал он жестом возражения подчинённых, – подождём с часок, а там видно будет. А сейчас, на всякий случай, приготовиться к бою!

Два раза повторять команду не пришлось. Без разговоров, все четверо диверсантов, включая водителя, принялись облачаться в бронежилеты высокого класса защиты, каски и доставать из-под сидений штурмовые автоматы со сменными магазинами, перехваченными синей изолентой. Прошёл час, отпущенный Дим Димычем на ожидание своего бесценного информатора. Стоило ли говорить, какие мысли витали в головах спецназовцев, пребывающих в тревожном состоянии всё это время? Да, и сам Дим Димыч, наверняка уже не раз и не два проклял себя за неоправданный риск. Однако он по-прежнему не спешил отдавать команду на эвакуацию с места пребывания. И вот когда томительное напряжение уже готово было перерасти в ретираду, из-за поворота, наконец-то показался давешний полковник. Боевики ещё больше напряглись, готовясь отразить внезапное нападение со всех сторон. Но никто не нападал. В руке у полковника была сумка внушительных размеров, и, судя по тому, как его накренило, она имела немалый вес. Уолш был один. Никто не следовал за ним. «Или он не обманул, или это очень хитрая подстава» – пронеслась мысль в мозгу у Дим Димыча. Когда он поравнялся с машиной, дверца в салон отъехала и сразу четыре руки высунулись, чтобы подхватить ценную добычу, которую они, чуть было не упустили, по непонятной прихоти своего начальника. Тяжело отдуваясь, полковник влез внутрь и без спросу уселся на одно из свободных сидений, по-хозяйски сложив руки на груди. Вся его поза как бы говорила: «Я сделал всё, что было в моих силах. Теперь ваша очередь заниматься этой проблемой». Дим Димыч на всякий случай расстегнул молнию на сумке (вдруг, там бомба?). Бомбы не было. Там был только массивный металлический ящичек и папка из крокодиловой кожи.

– Это контейнер? – ткнул пальцем в ящичек командир. На сей раз его голос не был так скрипуч и неприятен. Да, и избавленный от линз, новый (старый) образ Дим Димыча не был таким уж отталкивающим.

– Да, – важно кивнул Уолш.

– Какое время контейнер может обходиться без внешних источников питания? – задал командир вполне себе деловой вопрос.

– Как минимум 12 часов, – бесстрастно ответил Уолш, не размыкая рук.

– Добро, – кивнул предводитель. – А в папке, что?

– В папке – бомба, – безмятежно ответствовал биолог.

– ??? – ошалело уставились на него три пары глаз.

– Бомба под кресло Президента и Министра обороны, – почти с равнодушием пояснил, не то пленник, не то добровольный помощник.

– Ага! – тут же смекнул командир, прикидывая про себя, какая из двух «бомб» опаснее. – Полковник, как вы смотрите на то, чтобы совершить вояж вместе с нами туда, где будет решаться судьба этого бренного, но чертовски привычного мира?

– Как говорят у вас в России: «Если началась попойка, то не надо жалеть последнего огурца!»

– Где-то примерно так, – ухмыльнувшись, согласился с ним старший спецназовец.

Двое его помощников вопросительно посмотрели на своего шефа, молча вопрошая: «Не следует ли во избежание эксцессов привести «клиента» в бессознательное состояние?» Но тот, лишь отмахнулся от немого предложения, буркнув неприветливо:

– Вы разве не видите, что он в состоянии полной адекватности?

Напарники неуверенно пошмыгали носами, не зная, что теперь делать.

– Серёжа! – окликнул командир водителя. – Гони в порт! – после чего грузно хлюпнулся на сиденье рядом с полковником.

А тот, все ещё изображал из себя «каменного гостя», скрестившего руки на груди. И только краешки его подрагивающих в еле заметной усмешке губ говорили о хорошем настроении «пленника».

– Значит, вы не под гипнозом? – не то, вопрошая, не то, утверждая самому себе, произнёс Дим Димыч уже на русском.

– Неужели вы могли подумать, что на меня подействуют ваши дешёвые фокусы, пригодные только для репертуара бродячего цирка? – позволил себе открыто улыбнуться полковник, произнеся эту фразу на ломаном, но вполне сносном русском языке.

– Я так и думал, – тяжко вздохнул спецназовец. – Но почему?!

– У вас какое звание? – ответил вопросом на вопрос Уолш.

– Майор, – не стал скрывать собеседник.

– Это длинная и весьма печальная история, майор, и вы вряд ли сможете адекватно оценить мой сумасшедший поступок, – подпустил тумана профессор.

– А если кратенько? – не унимался Дим Димыч. – Не такой уж я и заскорузлый человек, чтобы не понять мотивацию талантливого учёного, попавшего в затруднительную ситуацию, – решил он немного подольститься к добровольному пленнику.

– Да-да, я знаю, что краткость и талант – родные сёстры. Вот видите, как хорошо я изучил вашу культуру вербального общения?! – сделал он самодовольное отступление от главной темы. – А если быть предельно кратким, то я скажу вам так… – сморщил он лоб, собираясь с мыслями. – Не знаю, по воле ли Бога или Сатаны, я произвёл на свет монстра куда более опасного, чем тот, что сотворил доктор Франкенштейн20. И я, так же, как и он не смог обуздать его буйный нрав. Как бы это цинично не звучало, но его главная опасность заключается не в том, что он может убить всех русских, тут я лишён всяческих сантиментов, а в том, что он может уничтожить всё человечество, чего бы мне очень не хотелось. Россия всегда славилась своей лучшей в мире школой микробиологии и вирусологии. Вот я и подумал, что если мне никак не справиться со своим же детищем, то может вместе с русскими это удастся сделать? Семьи и детей у меня нет. Ваши власти меня не посадят, потому что я очень ценное приобретение для них и слишком значимая фигура в научном сообществе. И лучше я буду носить лавровый венец Спасителя Человечества, чем терновый его могильщика. Вы меня понимаете?

– Я понял вас, мистер Уолш, хотя меня и коробит ваша неприкрытая циничность, – кивнул Дим Димыч и, откинувшись на спинку сиденья, прикрыл глаза. Он дьявольски устал, и ему сейчас не хотелось видеть никого.

Через час старенький сухогруз класса река-море «Абакан» пыхтя и стегая винтом по воде, отчалив от пирса, взял курс, прямой, как стрела, в родимую гавань – Каспийск. А ещё через час сотрудники американской биолаборатории обнаружили пропажу контейнера с боевым штаммом «Чингисхана» вкупе со своим научным руководителем. В воздух поднялись беспилотники с самой базы и казахские вертолёты погранохраны в надежде отыскать сбежавшего и прихватившего с собой (судя по видеозаписи) все секреты, профессора. Но все попытки отыскать его не увенчались успехом. Единственное, что смогли местные власти, так это обнаружить на территории порта брошенный «минивэн» со следами пребывания в нем полковника. В ближайшее время акваторию порта покинуло только одно судно – российский сухогруз, но предпринять против него что-либо не позволяло морское право, ибо он уж находился вне территориальных вод Республики Казахстан. В связи с этим на дипломатической почве разразился грандиознейший скандал, привлёкший к себе внимание всей мировой общественности… Но обо всём по порядку.

II.

21.11.2020 г., Республика Казахстан, г. Астана, ул. Динмухамед, д. 31, Министерство иностранных дел

Русский посол в Республике Казахстан – Михаил Григорьевич Строганов был готов к тому, что его вызовут в МИД для вручения ноты «решительного протеста» по поводу участия российских спецслужб и российского торгового судна в деле похищения американского гражданина с территории суверенной республики. О том, что тот сам сбежал, прихватив с собой ценнейшие доказательства нарушения Соединёнными Штатами Конвенции о запрете биологического и иного токсинного оружия, Вашингтон почему-то не удосужился оповестить своего младшего партнёра. Наивно было полагать, что сотрудники возглавляемой им дипломатической миссии ничего не знали и не догадывались о планируемой акции. Всё они знали. Мало того, сам посол и некоторые из его помощников принимали деятельное и непосредственное участие в разработке и осуществлении данной операции. Именно сотрудники дипмиссии сами, и через своих завербованных агентов на месте, отследили маршруты передвижения руководителя биолаборатории, его привычки и распорядок дня, а также провели подготовку к дипломатическому прикрытию участников акции, если что-то вдруг пойдёт не так, как запланировано. Поэтому, получив с борта «Абакана» шифрограмму о том, что операция благополучно завершена, посол начал готовиться к тому, что его непременно вызовут на «ковёр» в казахском МИДе. К тому же, только что из Москвы, по системе ЗАС21,с ним связалась сама Хазарова и предупредила его о предстоящем нелёгком разговоре, дав ему полный расклад на текущий момент. Встреча в МИДе обещала быть малоприятной для обеих сторон, поэтому они заранее обговорили тактику дальнейшего поведения. Русский посол понимал, что превысил свои полномочия по пребыванию в стране, считавшейся до последнего момента дружественной и даже, в какой-то степени союзной. Однако и страна пребывания чувствовала свою неловкость от того, что нарушила союзнические обязательства, принимая у себя лабораторию неоднозначного, скажем мягко, характера (о том, чем лаборатория занималась на самом деле, МИД Казахстана ещё не знал или умело скрывал).

И вот, не прошло и суток с момента окончания операции, как в посольство позвонили из казахского МИДа и ледяным тоном, почти, что в приказном порядке, вызвали посла для беседы в министерство и вручения ноты «решительного протеста». Всё, как и ожидалось. Встречу назначили на 14.00 по местному времени. Перед тем, как выйти из посольства и сесть в лимузин представительского класса, Михаил Григорьевич ещё раз – напоследок перед выходом оглядел себя в большом зеркале, что стояло в холле на первом этаже. Хорошо приталенный пиджак делал его сухопарую фигуру не просто стройной, а в какой-то мере даже изящной. Ни складок не помятостей не заметил. Для пущей важности смахнул невидимую соринку с плеча. Взгляд на секунду задержался на отражении своего лица. Из зазеркалья на него взглянул человек, шагнувший за половину столетия. Сухощавое лицо, затянутое сеткой глубоких продольных морщин, тонкие и поджатые, без кровинки губы и тяжёлые веки, всё это красноречиво говорило о том, что хозяин всего этого «добра» прожил далеко небезмятежную жизнь карьерного чиновника от дипломатии. Посольские работники неоднократно подмечали его внешнее сходство с артистом Олегом Стриженовым в его роли в фильме «Последняя жертва». Ему недоставало только монокля в глазу, чтобы это сходство было абсолютным. Да он и сам порой чувствовал себя актёром, принимающим участие в каком-то фантасмагорическом спектакле, а весь окружающий его мир, в качестве декораций к нему. Но ведь его жизненный путь мог сложиться совсем-совсем по-другому. Судьба – самая непредсказуемая вещь на свете. А как всё замечательно начиналось! Он, отпрыск старинного дворянского рода Строгановых – покорителей Сибири, с золотой медалью, окончивший специальную школу, где учились только дети руководителей страны, в тысяча восемьдесят втором поступает в МГИМО22 и оканчивает его с красным дипломом в тысяча девятьсот восемьдесят седьмом году – в разгар пресловутой «перестройки». Однако это никак не мешает ему не только в карьере, которую он тут же начал с должности помощника консула во Франкфурте-на-Майне, но и в обретении семейного счастья со своей однокурсницей. Этот красавец-мужчина пронёс любовь к ней через всю свою жизнь и ни разу не пожалел о своём выборе. К моменту обретения независимости Российской Федерации, он уже занимает должность первого секретаря посольства в Вене. Чтобы и как бы не происходило на Родине, на его карьере это никак не сказывалось. Он, хоть в силу своего аристократического происхождения и имел на всё свой взгляд, не всегда коррелирующий с компрадорской сущностью политики ельцинского режима, но, однако и это никто не смог поставить ему в качестве осуждения. Потом был Лихтенштейн и Дания, где он уже выступал в роли посла. На всех постах, что он занимал в дипломатическом корпусе, ему ни разу не пришлось вступать в сделку со своей совестью, о чем он с гордостью мог записать в своём послужном списке. Интересы своей Отчизны, как бы это не звучало странно в лихие 90-е, он ставил превыше всего прочего, за что и получил среди своих коллег негласное прозвище «сноб». Впрочем, с коллегами по цеху, а уж тем более со своими подчинёнными, никакого снобизма в общении он себе никогда не позволял, не умаляя, чужой, и не роняя своей чести. Поэтому, хоть над ним и посмеивались за гордость и своенравие в общении со своими визави из других стран, но его назначение послом в Бельгию – перекрёсток всего мирового политикума, все восприняли, как должное, отдавая неложную дань его патриотизму. Конец девяностых и начало нулевых были для Строганова, пожалуй, самыми плодотворными годами дипломатической деятельности. Казалось бы, что ничто и никто не сможет затмить солнце над его головой. В 2008-м году он удостоился звания «Чрезвычайного и Полномочного» посла в ранге заместителя министра иностранных дел. А ещё через три года его отозвали в Москву – в центральный аппарат МИДа, где ему в качестве одного из заместителей министра поручили курировать всю дипломатическую деятельность со странами СНГ и ближнего зарубежья. Покойный президент, отдавая дань его авторитетному мнению, не раз и не два вызывал к себе, чтобы услышать чёткий и подробный анализ отношений с бывшими республиками Советского Союза. Тогда-то и начали упорно гулять слухи по коридорам МИДа, что он является одним из основных претендентов на высший дипломатический пост, в случае, если под Калантаровым вдруг зашатается кресло. Это-то и сыграло с ним злую шутку. Ревниво оберегая свою должность, как Трезор любимую сахарную косточку, Калантаров не мог допустить, чтобы хоть кто-то, чисто гипотетически смог бы претендовать на его пост. Мелочный и мстительный по натуре, он теперь не упускал ни малейшего повода, чтобы не опорочить своего коллегу и вероятного преемника перед начальственными очами. Тут, кстати, а может наоборот, совсем некстати, начали, как грибы после дождя, всплывать то тут, то там, его суждения, критикующие в приватных разговорах с коллегами по работе, внешнюю и внутреннюю политику властей в отношении с бывшими союзными республиками. Он позволял себе открыто и смело, хоть и не публично нелицеприятно высказываться о такой синекуре, как Россотрудничество, которое только и занималось тем, что осваивала бюджетные средства, но ничего не предпринимало для того, чтобы популяризировать образ новой России на постсоветском пространстве. Оно не занималось привлечением на свою сторону коренных жителей этих новообразованных государств, но зато рьяно распихивало, в качестве своих представителей на местах, «золотую молодёжь», состоящую из отпрысков государственных чиновников высокого ранга. Его страстное желание разогнать эту камарилью быстро достигло ушей самого министра. И хотя сам Строганов не единожды говорил ему нечто подобное в приватных беседах, Калантаров сделал вид, будто впервые об этом слышит. Извратив весь смысл претензий Строганова, он побежал к президенту жаловаться на саботаж своего заместителя и его стойкое, якобы, неприятие нынешней внешней политики, направленной на реинтеграцию братских народов. Позже Строганов даже написал служебную записку со своими предложениями по реорганизации структуры и деятельности департаментов МИДа с целью улучшения их работы и эффективности. И опять Калантаров представил всё это, как попытку дезорганизовать работу министерства. Друзья и соратники Михаила Григорьевича неоднократно предупреждали его, что критика руководства МИДа не доведёт его до добра, но тот лишь беспечно отмахивался, повторяя раз за разом, что де времена нынче не те, чтобы бросать в узилище за высказанную правду, а служить Отечеству он готов и послом в Сомали. Дошли до президента и «крамольные» речи Строганова по поводу нарушения им законодательства о выборах 2018 года, регламентирующего предвыборную гонку кандидатов, в которой Бутин вовсю и без стеснения использовал административный ресурс. Это явилось последней каплей терпения мнительного, а потому и раздражительного президента. В Сомали не в Сомали, а видеть его в столице уже не хотели. Недолго думая, президент, без всяческих на то оснований издал Указ о переводе Строганова М.Г. из Центрального Аппарата МИД в должность Чрезвычайного и Полномочного посла в Республику Казахстан. Как и подобает истинному аристократу, он стоически воспринял свою опалу, обронив жене: «Собирайся, мать. Кажется, мы надолго отчаливаем от берегов России». Вот так, в свои 53 года, и променял он прохладное течение Москва-реки на мутные от ила воды Ишима. Жалел ли он о погубленной в самом расцвете лет карьере? Наверное, да. Впрочем, на публике он никак и ни чем не показывал своего расстройства данным фактом биографии. С первых же дней он деятельно принялся за работу, поднимая и восстанавливая всё, что было порушено нерадивым его предшественником, не служившим Отечеству, а отбывавшим службу. Однако нутром своим он всё равно чувствовал, что это место служения интересам России будет для него последним. В конце июня, правда, промелькнула искорка надежды о том, что новые власти вспомнят о его прежних заслугах. Но искра быстро погасла, ибо на Смоленской площади23 и без него было тесновато. Зато, к своему удовлетворению, там, НАВЕРХУ, кажется, наконец-то, начали читать его реляции, а не отмахиваться от них, как было прежде. Он даже удостоился личного звонка от главаря хунты. Генерал-диктатор живо интересовался ситуацией в стране пребывания посла и его мнением на дальнейшее сотрудничество с новыми властями Казахстана (прежний президент Токаев погиб во время теракта на Красной площади). Строганов дал развёрнутую и непредвзятую оценку внутренней ситуации у нашего южного соседа. И насколько он понял, его слова были приняты всерьёз руководством страны. Новый начальник – госпожа или товарищ (с этим пока трудно было определиться) Хазарова также не оставляла его своим вниманием. Это льстило и немного коробило человека не привыкшего выполнять приказы от женщины, хоть они и были дельными. А в последнее время ему пришлось плотно работать с руководством спецслужб, координируя их деятельность на месте, и, по сути, являясь главным ответственным за спланированную операцию. Поэтому утверждать, что он – дипломат с богатым прошлым оказался на обочине событий, было бы крайне безответственным шагом. Всем своим чутьём, грузом знаний и житейским опытом, он осознавал, что время, которое здесь неспешно тянулось для него, словно старый ослик, запряжённый в тяжёлую арбу, вот-вот понесётся вскачь, то и дело, взбрыкивая на ходу. Всё указывало на то, что Казахстан вскоре станет местом нешуточной драчки между сильнейшими державами мира, и ему придётся быть в первых рядах этого противостояния.

Следуя неписаному дипломатическому этикету, посольский лимузин с государственным флагом на капоте прибыл к зданию Министерства Иностранных Дел Республики Казахстан ровно за пять минут до назначенного времени. Никого из сопровождающих русский дипломат с собой не взял. Для получения дипломатической ноты свита не требовалась. Переводчик не требовался, ибо ещё со студенческой скамьи в МГИМО Строганов увлекался тюркскими наречиями и хоть не говорил, но всё-таки хорошо понимал сказанное. Услугами секретарши на подобных мероприятиях он никогда не пользовался, а от охранника отказался намеренно, как бы подчёркивая своё миролюбие и доверие к принимающей стороне. Регулярные пробежки по парковым аллеям казахской столицы позволили послу бодренько вспорхнуть по ступеням длиннющей лестницы, ведущей к парадному крыльцу здания, где находилась вотчина господина Тынчтыкбекова – исполняющего обязанности министра иностранных дел. Ровно в 14 часов перед ним распахнулись двери приёмной министерства. Секретарь министра, одетый с иголочки молодой человек с вычурными манерами, кажется, присущими всем секретарям, поднялся ему навстречу и, поприветствовав вошедшего, ринулся в кабинет министра для доклада. Едва тяжёлая дубовая дверь закрылась за ним, как тут же распахнулась вновь, приглашая посла войти.

А вот и первый сюрприз… Идя на приём в министерство, Строганов был внутренне готов к жёсткому разговору. Но он никак не мог ожидать, что натолкнётся на откровенное хамство со стороны своего коллеги и однокашника (как-никак, но Оскар Тынчтыкбеков тоже был выпускником МГИМО). По правилам дипломатического протокола, лицо вызывающего к себе иностранного посла встречает того стоя посреди кабинета. Пожимать руку входящему или нет – это уже другой вопрос, зависящий от отношений между странами и от отношений личного характера, но обязательно стоя! Этот же тип, не только не встал, чтобы поприветствовать человека представляющего интересы иностранного государства, но, наоборот, при входе приглашённого, принял вальяжную позу, развалившись в своём министерском кресле. Михаил Григорьевич не стал доставлять лишнее удовольствие министру своей растерянностью. Немного постояв, ради приличия, и вдоволь полюбовавшись на, развалившегося в кресле Тынчтыкбекова, он молча прошёл вперёд, и без всякого приглашения сел на стул возле приставного стола для посетителей. Тем самым он оказался сидящим вполоборота к хозяину кабинета. Всё это он проделал, абсолютно молча, ожидая любой реакции от своего коллеги. Брови министра быстро полезли вверх от такой неслыханной наглости. Он-то по своей золотоордынской спеси думал поставить в неловкое положение русского посла, а оказалось, что в эту игру можно играть и вдвоём. При этом оба безотрывно смотрели в глаза друг другу. И когда эта немая дуэль стала приобретать черты форменного неприличия, представитель независимого Казахстана сдался и первым опустил глаза долу. Нет, он не смог пересилить себя и поэтому вставать не стал, и уж тем более жать руку пришедшему на его зов, однако нарушить тягостное молчание все-таки пришлось ему самому:

– Господин посол, – начал он цедить сквозь зубы по-русски и совсем без акцента, едва-едва сдерживая себя от площадной брани, которая, так и норовила слететь с его губ, – я пригласил вас для вручения ноты решительного протеста против недружеского поведения ваших граждан на территории нашей страны. Своим поведением они ставят под сомнение добрые и союзнические отношения между Республикой Казахстан и Российской Федерацией. Мы решительно протестуем против их вмешательства в наши внутренние дела, и твёрдо заявляем, что больше не допустим такого впредь. И на каждый последующий недружеский жест в нашу сторону, будем отвечать соответствующим образом – быстро и решительно. Вот, возьмите, – он взял папку из тиснёной кожи и протянул её через стол послу.

Строганов принял ноту протеста из рук министра и ответил так, как и подобает в таких случаях:

– Протест, изложенный в вашей ноте, я немедленно донесу до сведения руководства нашей страны.

С этими словами он встал, слегка нагнул голову, что подразумевало под собой, некий жест прощания и уже намеревался закончить этот краткосрочный визит, но министру хотелось продолжить диалог:

– Постойте, господин посол, – произнёс и.о. министра и в его голосе впервые послышались нотки неуверенности.

– У вас имеются ещё какие-то вопросы ко мне? – полуобернулся Строганов к человеку в кресле.

Золотоордынская спесь со всего размаху наткнулась на боярскую, и, кажется, слегка подалась назад от обескураживающей неожиданности.

– Только-только пришли в гости и уже сразу засобирались на выход? А как же посидеть по-соседски? Попить чайку? – моментально переменил тон министр, жмурясь и хитренько улыбаясь.

«Ага! – пронеслось в голове у посла. – Он, видимо, сам многого не знает, и теперь хочет выведать у меня подробности инцидента».

– Да?! – разыграл искреннее недоумение Строганов. – Что-то я не заметил у вас господин министр на столе ни чая, ни пряников.

– За этим дело не станет! – расцвёл в улыбке Тынчтыкбеков и, нажав кнопку на селекторе, отдал гортанным возгласом, на одном из местных наречий, какой-то приказ секретарю.

После чего улыбнулся гостю во всю ширь своего круглого и плоского лица, ласково произнеся:

– Присаживайтесь Михаил Григорьевич, – указал он глазами Строганову на стул, с которого тот только что встал. – Считайте, что мы с вами сыграли вничью в деле соблюдения дипломатического этикета.

Сам он при этом тоже встал со своего кресла и сел напротив визитёра, уравнивая, тем самым положение обоих собеседников.

Строганов тоже со своей стороны не стал чиниться и чваниться, явно рассчитывая на то, что сможет почерпнуть для себя много полезного из предстоящей беседы.

– Давай, Михал Григорич поговорим с тобой не как обличённые официозом чиновники, а как соседи с одной лестничной клетки, как однокашники, в конце концов. Я ведь всего-то на один год буду младше тебя, и, будучи студентами, мы с тобой неоднократно принимали участие в одних и тех же мероприятиях и вечеринках.

– Да, – кивнул посол и его глаза слегка затуманились от воспоминаний юности, – время было бурное и непростое. Все ждали перемен, и никто не думал, во что это всё выльется.

– Жалеешь о том времени? – хищно оскалил в улыбке зубы собеседник.

– История, как ты знаешь, не имеет сослагательного наклонения, – пожал плечами Строганов.

– А я вот ни капельки не жалею, – продолжал скалиться министр. – Ну, кем бы я был, сохранись Союз!? Максимум, вторым секретарём посла в какой-нибудь Буркина-Фасо. И то, ещё надо было для этого постараться. А всё, почему? Потому что все первые места всегда и везде доставались вам – русским, носителям идеологии «красного» империализма.

– Не говори ерунду, Оскар Акылбаевич, – повёл плечами потомственный аристократ. – Лучше припомни, много ли ты помнишь русских на посту министра иностранных дел с приходом к власти коммунистов? Я уж умолчу про царские времена, где кроме Горчакова24, лиц с русскими фамилиями не было, а были Чарторыйские, Нессельроде, Ламздорфы и прочие.

Лицо Тынчтыкбекова из круглого сразу сделалось вытянутым. Строганов заметил это преобразование и усмехнулся с нескрываемой иронией. Слова русского посла прервало появление секретаря, вкатившего тележку восточных яств и стаканами с уже налитым чаем. Всё это добро он быстренько перегрузил на стол между двумя немолодыми мужчинами и, получив разрешающий знак от начальства, молча удалился, чтобы не мешать беседе двух закадычных недругов.

– Да, так вот, – продолжил Строганов, по-хозяйски и щедро накладывая себе сахар в стакан, – загибай пальцы. Чичерин – он же барон Мейендорф по матери и потомок итальянских зодчих, выехавших на Русь в конце XV века, впоследствии получивших дворянство. Кто там следующий? Максим Максимович Литвинов – он же Меер-Генох Моисеевич Галлах. Дополнительные комментарии по национальной принадлежности требуются? Следующим у нас будет Вячеслав Михайлович Молотов. Ну, с этим вообще, тёмный лес. Сначала все говорили, что его настоящая фамилия – Скрябин и он сам с этим соглашался. Но перед самой смертью признался, что и эта фамилия была им выдумана в целях конспирации в 2015 году. Настоящая фамилия и генеалогические корни нам неизвестны до сих пор. Однако его тесные связи с американскими еврейскими банковскими кругами, куда посторонних никогда не пускали, намекают нам на извилистую биографию этого персонажа. Андрей Януарьевич Вышинский – выходец из знатного польского шляхетства. Андрей Андреевич Громыко, по мнению журнала «Тайм» – лучший министр иностранных дел всех времён и народов СССР был из местечковых евреев Могилевской губернии. Фамилию взял по месту рождения в селе Старые Громыки. Отец – Андрей Бурмаковский из старинного, но обедневшего польского шляхетства. Мать – Ольга Беркович, дочь гомельского ювелира. А дальше были – Эдуард Амвросиевич Шеварднадзе и прочая шелупонь, о которой и вспоминать не хочется. Ну, и где тут, скажи, засилье русских?!

Помешивая сахар в стакане, Строганов пытливо воззрился на того, кто сидел напротив. Но тот, вместо того, чтобы поблагодарить за краткую, но информативную лекцию, просто рассмеялся, жмуря своё азиатское лицо:

– Ха-ха-ха! Так вы русские, оказывается, даже в своём доме не хозяева, а берётесь всюду поучать остальных основам суверенитета! А сейчас у вас, вообще, баба сидит и рулит внешними сношениями!

Строганов посмотрел на своего визави, как удав на кролика, и тот сразу же захлебнулся, будто рыбья кость попала в горло. Смех сначала перешёл в бурный кашель, а затем в неприличную икоту. Из всего дипломатического корпуса, так смотреть на людей мог только Строганов, вызывая в собеседниках неконтролируемые приступа нервического кашля.

– Что вы, господин, исполняющий обязанности министра иностранных дел желаете этим выразить? – немигающим взором просверлил посол дыру в груди хозяина кабинета. – Насколько мне известно, ваше правительство поддерживает общепринятую в мире теорию гендерного равенства. Или вы не согласны с мнением своего руководства?

Еле откашлявшись, Тынчтыкбеков только вяло махнул рукой:

– Да, согласен-согласен. Чего уж там? Просто меня всегда удивляла ваш империалистический подход ко всему, хотя ваша империя и рассыпалась тридцать лет назад.

– Извольте пояснить свой тезис? – сухо поинтересовался Михаил Григорьевич, аккуратно и с удовольствием прихлёбывая зелёный чай, к которому за эти годы сильно пристрастился. И об этой его слабости знали все окружающие.

– Вот, скажи мне по совести, Михал Григорич, к чему вы затеяли всю эту кутерьму с похищением директора американской биолаборатории? Вы, что там, в Москве, совсем берега попутали? Это я тебе сейчас говорю не как министр, а как человек, у которого из дома выкрали дорогого гостя. И не кто-нибудь, а ближайший сосед! Можно сказать, дальний родственник! Это, что же получается-то? Вы в моем же доме распоряжаетесь, как у себя?! Киднепинг25 какой-то! Вот ответь мне, честно? – уже не скрывая обиды и раздражения, напустился министр на посла.

– Ладно, – с сожалением отставил от себя стакан с чаем Строганов, – давай разбираться по порядку и по существу вопроса. Ты, Оскар Акылбаевич, сам прекрасно понимаешь, что, как посол великой державы, да-да не ухмыляйся, я в принципе не могу признать того о чем ты говоришь. И я не усматриваю никакой злонамеренности моего государства по отношению к вашей стране. Как говорится, должность обязывает.

Министр тоже отставил в сторону свой стакан и согласно кивнул, давая понять, что внимательно выслушает всю контраргументацию.

– Давай, начистоту. У вас имеются точные сведения, что к этому, как ты выразился киднепингу, причастна моя страна?

– Спутниковые снимки высокого разрешения, любезно предоставленные нам американской стороной, ясно свидетельствуют о том, что руководитель лаборатории Абрахам Уолш в сопровождении пяти, неустановленных пока лиц, появился в порту Актау в 13.39 по местному времени. А затем поднялся на борт российского сухогруза «Абакан», который вскоре отчалил в направлении Каспийска. И у нас имеются веские основания считать, что российские спецслужбы причастны к совершению недружественных действий по отношению к Республике Казахстан.

– Хорошо, – кивнул Строганов, соглашаясь со словами министра, – допустим, что видеоинформация, переданная Штатами, является правдивой и там действительно запечатлён вышеназванный гражданин США. Ты, кстати, лично просматривал кадры спутниковой съёмки?

– Да, сегодня утром мне была предоставлена такая возможность нашими заокеанскими друзьями, – важно ответил Оскар, делая ударение на слове «друзьями», явно, чтобы в пику гостю подчеркнуть близость отношений между Казахстаном и новым союзником.

– И, что? Из кадров видеозаписи ясно прослеживается похищение? Видимо, его связанного по рукам и ногам тащат против воли на корабль, и он брыкается, стараясь освободиться из цепких лап похитителей?

– Н-нет, вроде бы, – задумчиво произнёс министр, почёсывая лоб, – но ведь ты знаешь, сейчас, чтобы сломить волю человека понапридумывали всякой химической гадости, – попробовал он выкрутиться из неловкого положения в последний момент.

– И с чего ты взял, что к этому делу причастна Россия, да ещё в лице государственных служащих? Насколько мне известно, сухогруз «Абакан», класса «река-море» регулярно выполняет маршруты между Актау и Каспийском, и принадлежит частной судоходной компании. И насколько я могу догадываться, сведений о том, что люди, сопровождавшие этого Уолша, являются сотрудниками спецслужб, у тебя достоверных нет. Может они просто указывали ему дорогу в «лучший мир»? И тебе не приходит в голову мысль о том, что это был простой побег человека, в чем-то несогласного с политикой своего государства? Тогда причём здесь мы?

Ты издеваешься? – начал наливаться краской министр.

– Отнюдь! – помотал головой посол. – Кстати, насчёт химической гадости, это ты не ко мне обращайся, а именно к этому Уолшу, – ловко воспользовался ситуацией русский посол. – Ещё в позапрошлом году, если ты помнишь, я имел пренеприятнейшую беседу с прежним вашим министром иностранных дел…

– Я помню, – угрюмо перебил Тынчтыкбеков посла. – И тогда наш министр дал чёткий и развёрнутый ответ на претензии, предъявляемые Россией по этому поводу.

– Ну, да, помню-помню, как сейчас. Мне было сказано, что американская биолаборатория занимается исследованиями в области эпизоотий, характерных для данной местности в целях предотвращения массового падежа крупнорогатого скота, – не без доли ехидства вспомнил цитату бывшего министра посол.

– Видимо у вас имеются неопровержимые доводы сомневаться в этом? – начал злиться Оскар Акылбаевич.

– Пока нет, увы, – развёл руками Строганов, – ведь нам было отказано от инспекции нашими специалистами вышеозначенного объекта, как американской, так и вашей стороной. И опять же, кстати, почему эпизоотию крупного рогатого скота изучают военные, да ещё и иностранные? Насколько я помню, у вас были и свои специалисты в этой области.

– Ты сам прекрасно знаешь ответ на этот вопрос, но я не поленюсь озвучить его повторно – для более глубокого понимания. Почему иностранные? Потому что наши технологии и наши специалисты, пока ещё не доросли до нужного уровня. Дорастут – откажемся и от их услуг. Почему военные? Потому, что речь идёт об опасных патогенах. А бороться с ними, по сложившейся общемировой практике, лучше всего получается у людей в погонах. У вас разве не так?

– Нет, не так, – покачал головой Строганов и тут же пояснил. – У нас, военные допускаются до материалов, с которыми имеют дело гражданские специалисты, в частности сотрудники НИЦЭМ26, имеющие достаточно опыта и знаний в борьбе с любыми эпидемиями и даже пандемией о чем свидетельствуют ваши же делегации от Минздрава в чаянии получить вакцину от covid-19, – не преминул уколоть собеседника посол. – Но ваше руководство неоднократно отказывало нашим гражданским специалистам в посещении этой лаборатории.

– И правильно, – вновь расплылся в улыбке потомок воинственных кочевников, – ведь это затрагивает наши двухсторонние отношения со Штатами. А, как известно, в делах двоих, третьему нечего делать. Штаты, на сегодняшний день, являются нашим стратегическим партнёром. И мы очень дорожим нашими партнёрскими, и даже я бы сказал, дружескими отношениями.

В словах министра металлом прозвучали поучающие интонации, которые он даже не попытался скрыть.

– Да-да, – не стал спорить русский дипломат. – Только вы забываете, что близкий сосед, гораздо ценнее далёкого друга.

– Как это понимать?

– А как понимать твои слова о союзнических отношениях между нашими странами, которые мы якобы нарушаем? Союзники, вообще-то на то и союзники, чтобы не пускать к себе врагов твоих друзей.

– Мы – союзники, а не вассалы! – попробовал повысить голос министр. – И мы сами вправе выбирать себе партнёров в той или иной области. К тому же, одно другому не мешает. Где-то сотрудничаем с вами, а где-то и с ними. Вы же до сих пор используете в военных целях наш полигон Эмба? А космодром в Тюратаме27?

– За который мы платим вам огромные деньги, а вы беспрестанно чините препятствия в его штатном функционировании! – в свою очередь повысил голос Михаил Григорьевич.

– Американцы тоже не забесплатно у нас прописались, – огрызнулся Тынчтыкбеков.

– И вашим, и нашим, стало быть. А ничего не треснет, сидючи на двух стульях одновременно? – горько констатировал Строганов.

– Я, смотрю, моё личное благорасположение к вам, господин посол, не оказало на вас никакого эффекта. Ну, что ж, – привстал министр со своего кресла, – я не хотел этого произносить, но вижу, что иного выхода нет из сложившегося недопонимания с вашей стороны.

Русский посол тоже встал со своего места, готовый выслушать финальные аккорды малоприятной беседы.

– От имени правительства Республики Казахстан, от имени исполняющего обязанности Президента Республики Казахстан, я уполномочен, в вашем лице, донести до Российской Федерации вербальную ноту и решительно заявить, что в случае продолжения враждебных действий против Республики Казахстан, мы оставляем за собой право на полный разрыв всех экономических, культурных и дипломатических связей.

Всю эту длинную тираду Тынчтыкбеков произнёс на одном дыхании. Даже на мельком брошенный взгляд было видно, как он запыхался. После этих слов в воздухе повисла непродолжительная пауза, в которой министр ожидал слова возмущения или решительного неприятия позиции принимающей стороны. Однако русский посол, нисколько не изменившись в лице, ответил вполне банальной фразой – общепринятой в подобных ситуациях:

– Вашу вербальную ноту я также доведу до сведения моего руководства, господин, исполняющий обязанности министра. Разрешите мне вас покинуть?

– А от себя вы ничего не хотите к этому добавить? – искренне изумился министр сухости ответа русского посла.

– Хочу, но мне не дают это сделать рамки дипломатического приличия.

– Говорите, я готов вас выслушать и вне этих рамок, пока дружеские отношения между нашими странами ещё не до конца разорваны, – буркнул Тынчтыкбеков.

– Тогда извольте выслушать, – слега кивнул головой Строганов, продолжая стоять напротив министра. – На месте вас и вашего правительства я бы не спешил с объявлением нот подобных этой и о разрыве отношений, – указал он глазами на папку, которую держал в руках. – Насколько я в курсе, этот ваш Уолш – крупная птица и светило в области вирусологии. И кто его знает, что он брякнет на пресс-конференции, которую ему наверняка вскоре устроят? Если на ней всплывут факты подтверждающие нарушение Соединёнными Штатами Конвенции по запрещению бактериологического оружия, то разразится грандиозный скандал похлеще, чем с пробиркой Пауэлла28. И тогда Казахстану будет трудно отмыться от признания его соучастником в подобных грязных игрищах Пентагона. Я уже не говорю о последствиях этого для отношений между нашими странами. И уже не я, а ваш посол в Москве вынужден будет стоять во фрунт перед нашим министром, принося извинения за содеянное вашими правителями.

– Интересно, где Россия найдёт смелость, чтобы кинуть перчатку в лицо самой могущественной в мире стране? У вас, всё? – процедил сквозь зубы, уязвлённый за самое нутро, Оскар Акылбаевич.

– Ещё один момент, если позволите, – вошёл в раж Строганов, мстя министру за прежнее хамское поведение.

– Ну, говорите, раз уж вы такой храбрый, – выдавил из себя министр через силу.

– Господин министр, а вам не приходила в голову мысль о том, что смелость моей страны, как вы только что выразились, имеет под собой некое прочное основание? В Кремле ведь не дилетанты от сохи сидят, пришедшие к власти на волне народного недовольства, как в Армении. Нет, там сидят знающие и опытные генералы. И кому, как не им знать, что находится в арсеналах России такого, что она уже не боится напрямую вступать в конфронтацию со всем Западным миром.

– Вы угрожаете? – выпятил нижнюю губу министр.

– Вовсе, нет, – хмыкнул Строганов. – Просто пытаюсь объяснить возможные корни нашей храбрости, о которых пока никто не догадывается.

– У кого и что имеется за спиной, мы узнаем за пять минут до Конца Света, – кривовато улыбнулся Оскар Акылбаевич. В тебе сейчас говорит не посол, а ущемлённое великоросское самолюбие, которое ты пытаешься подкрепить мифами о неведомом чудо-оружии. Что ж, это твоё право. Но давай будем исходить из реалий. Будет наш посол стоять навытяжку перед твоей министершей, – скабрёзно скривил рот министр, – это, как говорится, ещё бабушка надвое сказала. А пока погляди на меня. Я, хоть и на год младше тебя, но уже сижу в кресле министра. Ты же из высоких московских кабинетов очутился здесь и сейчас стоишь передо мной навытяжку, как и положено, всего лишь в качестве чрезвычайного и полномочного посла, – решил пустить напоследок отравленную стрелу Тынчтыкбеков, чтобы хоть этим, да ущемить самолюбие русского упрямца.

– И о чем это говорит? – вскинул брови Строганов, притворяясь, что не понял обидных слов.

– О чем? – эхом отозвался министр.

– О том, что ты уже достиг своей вершины. Дальше для тебя будет только падение, так как президентом тебе не стать никогда, ибо ты выходец из младшего жуза. У меня же в отличие от тебя ещё сохраняются перспективы профессионального роста, – холодно и с нескрываемой издёвкой ответил русский посол, возвращая тому отравленную стрелу.

– Я вас больше не задерживаю, господин посол, – не сказал, а прорычал министр.

Строганов тоже не имел большого желания задерживаться в этом кабинете, поэтому коротко кивнув головой, молча развернулся и вышел вон. На свежий воздух.

Глава 75

I.

21.11.2020г., г.Москва, Национальный Центр Обороны

Свою свадьбу Афанасьев сыграл тихо и незаметно. Официальная и неофициальная часть этого мероприятия прошла в Ново-Огарёво, куда со стороны жениха были приглашены лишь члены семьи (Костя на этот раз смог отпроситься), соратники из Президиума Высшего Военного Совета со своими «половинками» и парочка генералов по прежней службе в Генштабе. Не было только Тучкова, который проходил внеплановое обследование в ведомственной клинике из-за своего необдуманного мальчишеского поступка (что-то долго они его там мурыжат). Пригласил Валерий Васильевич также и своего верного Михайлова, но тот не смог присутствовать по причине смерти своей матери. Хотел было пригласить на свадьбу и Николаеву, но после некоторых раздумий отказался от этой затеи. Ибо в таком случае пришлось бы объяснять родственникам и будущей жене истинную роль в будущем для каждого из них, этой своеобразной женщины. Но время для этого пока не настало. А вот что действительно порадовало его, так это то, что удалось вытащить из деревни свою маму, которой в этом году исполнилось уже восемьдесят лет. К своему стыду он не виделся с ней уже три года, ограничиваясь нечастыми звонками по телефону. Несмотря на возраст, старушка была бодрой и оптимистично настроенной. С прежней своей невесткой – Аглаей, она была в принципиальных «контрах», видимо, поэтому и не соглашалась делить с ней совместные квадратные метры жилплощади. Новая же невестка, хоть и была едва ли не вдвое младше предшественницы, однако произвела на неё благоприятное впечатление. С собой мама привезла целую кучу домашних заготовок, которые были благосклонно приняты всем свадебным собранием. Надо ли говорить, какое глубокое удовлетворение от всего этого испытал сам Афанасьев? Впрочем, мама осталась верна своим, уже устоявшимся привычкам, а потому и в этот раз не захотела покидать надолго деревню, с которой свыклась. Но обещала чаще навещать семью единственного своего сына. Со стороны невесты приглашённых было ещё меньше – двое ближайших друзей покойного мужа, которые на всем протяжении горького вдовства поддерживали её, чем могли, да ещё пара подруг – коллег по работе в столовой. Справляя свадьбу в резиденции Главы Высшего Военного Совета, Валерий Васильевич и не скрывал, что им руководит не только скромность, но и желание сэкономить на свадебных расходах (как-никак, а кредит в десять миллионов на нем продолжал висеть). Вся экономия заключалась в том, что не надо было тратиться на аренду помещения. К слову сказать, кредит ему неоднократно предлагал простить сам Живоглот – нынешний глава «Сбербанка», где этот кредит и был оформлен в своё время, но Афанасьев, следуя своим первоначальным установкам на честность и неподкупность, только отрицательно мотал головой в знак несогласия. И даже свадебный стол обустраивали не за счёт государства, а на деньги невесты (пенсию за мужа и свою немаленькую зарплату в ведомственной столовой она регулярно откладывала). Свадебный подарок невесте в виде кулона с маленьким бриллиантом помогли приобрести Настенька с мужем. В общем, несмотря на скромность и малочисленность присутствующих, всё прошло, как нельзя лучше. Были песни, шутки, застольные речи, танцы и смешные конкурсы. Тамады не было, но к удивлению всех, с этой ролью отлично справился Дмитрий Аркадьевич Барышев (вот уж о ком бы никто ни подумал). Всё обошлось и даже без традиционной драки. Так вот и зародилась ещё одна ячейка в российском обществе. А вот с традиционным свадебным путешествием пока ничего не вытанцовывалось. Сам Валерий Васильевич в связи со множеством неотложных дел не мог выкроить достаточное время для полноценного отдыха, а к лету и самой Веронике уже было противопоказано врачами-акушерами совершать дальние вояжи. У них с Настей по срокам выходила разница в две недели. В конце концов, на семейном совете решили пока не заморачиваться, а там дальше будет видно, что и как.

Сегодня Валерий Васильевич проснулся раньше обычного – где-то в районе полпятого. И целый час, пока будильник тихо не тренькнул на тумбочке, не смыкая глаз, лежал, тупо пялясь в потолок. В области сердца затаилась какая-то тревога, объяснить причины которой он не мог, как ни силился. Вроде бы никаких предпосылок для этого не было, но щемящее чувство не хотело его покидать ни в какую. По опыту своему он знал, что это чувство почти никогда его не обманывало. И от этого становилось ещё тревожней. Рядом сладко посапывала Вероника, уютно прильнувшая головой к его плечу. Он боялся пошевелиться, чтобы ненароком не нарушить сон своей любимой женщины. Так и пролежал, пока не пришла пора, вставать. Завтракали вчетвером, как обычно. Всем, кроме Петра, у которого был сегодня законный выходной, надо было идти на работу. Мужская половина семьи, по сложившейся уже традиции, сначала отвозила своих дам, если позволяли служебные обстоятельства, а затем и сами направлялись к месту своего служения народу. Всё утро Афанасьев был каким-то задумчивым, а потому и немного растерянным. Смотрел куда-то в себя, словно к чему-то прислушиваясь, на вопросы отвечал невпопад или с задержкой, словно переводил с иностранного языка. Это не укрылось от пытливого взора Вероники, и она с тревогой всматривалась в супруга.

– Валера, что с тобой? У тебя всё нормально? – не раз спрашивала она, но тот лишь улыбался застенчиво, но ничего так толком и не мог объяснить по поводу своего внутреннего состояния. С тем и отъехал на службу, оставляя жену в недоумении и растерянности.

На работу слегка припоздал. Извечная головная боль Москвы – автомобильные пробки в час-пик. Несмотря на covid, люди по утрам всё ещё спешили занять рабочие места. Вечерами же, вопреки ожиданиям, таких пробок почему-то не было. И это было загадкой для московских городских властей. Ещё в июле он лично подписал Указ об отмене специального пропускного режима для правительственного эскорта и снятии проблесковых маячков с автомобилей сопровождения. Своё решение Афанасьев объяснял тем, что раз им объявлена отмена всех привилегий для лиц, обличённых властью, то этому правилу следовало придерживаться неукоснительно и прежде всего самому себе. Пользоваться проблесковыми маячками и нарушать ПДД29отныне разрешалось только автомобилям полиции, скорой помощи и МЧС. Многие из окружения были недовольны таким решением. В особенности был им недоволен руководитель ФСО, которому прибавилось забот по охране высших властных персон, он от его возражений диктатор просто отмахнулся. Так что пришлось постоять в пробке. Впрочем, стояние не было утомительным благодаря задушевным разговорам с Павлом в качестве поставщика новостей, который временно заменил Михайлова, пребывавшего в отпуске. В его негласные обязанности теперь входило на регулярной основе знакомить Афанасьева с настроениями в обществе, городскими сплетнями и событиями, о которых пресса не распространялась. Откуда он черпал такие сведения – неизвестно, но их достоинством была правдивость и оперативность.

Ввалившись в приёмную, первым делом осведомился у моложавого, но уже седоватого подполковника Фетисова из когорты адъютантов, который спозаранку сидел в приёмной и шуршал бумагами:

– Актенарх, э-э-э Иртеньевич (он пока с трудом выговаривал это словосочетание)! У нас там ничего не произошло? А то мне, что-то тревожно и не по себе.

Спросил не ради получения информации, а для собственного успокоения. Ибо сам прекрасно знал, что если бы что-то случилось серьёзное, то его бы уже давно оповестили.

– Никак, нет, товарищ Верховный! – бодренько расправив плечи, и выкатив для пущей убедительности глаза, рапортовал адъютант-дублёр. – Никаких значимых происшествий и новостей, а тем более эксцессов за минувшую ночь отмечено не было. Выжимка из новостной ленты мировых событий у вас уже на столе – в прозрачном файлике. Но там ничего существенного нет.

– Ну, добре-добре, – покивал в ответ головой диктатор, проходя к себе в кабинет и умащиваясь в диктаторское кресло. Уже оттуда он добавил тихонько. – А то я что-то мнительным стал в последнее время. Ладно, – подвёл он черту под свои предчувствия, – а что, вообще, в стране и в мире делается? Кратенько, чтобы мне не лазить в бумаги.

– Тоже ничего особенного, – пожал тот плечами, стоя посреди кабинета. – Ну, разве что, несколько смертей.

– Ну-ка, ну-ка.

– Умер от последствий ковида юморист Жванецкий, как вы и предсказывали. Соболезнование родным и близким выражать будете? – скучным и бесцветным голосом сообщил подполковник.

– Я те дам «как и предсказывали»! Мы, верные последователи марксизма-ононизма решительно отвергаем теорию предопределённости, а потому места всяческим «евангелистам-вангелистам» в наших рядах не предусмотрено, – погрозил ему пальцем диктатор, не зная ещё пока насколько далеко простирается чувство юмора у временно исполняющего роль старшего адъютанта. – Так что, ты мне брось такое брякать во всеуслышание! – начал он было отчитывать своего нового помощника, но быстро успокоился и махнул рукой. – Перебьются они и без моих соболезнований. Они слишком дороги, чтобы налево и направо ими разбрасываться, – ворчливым тоном пояснил он свою позицию. «Откуда только и прознал – шельмец про мои тайные желания?» – про себя подумал Афанасьев. Затем, почесав затылок, добавил. – Там, сейчас, вся либеральная шушера начнёт хлопотать, чтобы пристроить его тушку где-нибудь в районе Новодевичьего кладбища, так ты лично присмотри за тем, чтобы он не смердел ближе пятисот километров от Москвы. Свою дрянь не знаем где хоронить, а тут ещё и пришлые всякие. Кто там ещё у нас откинулся?

– В Соединённых Штатах умер сенатор Маккейн30 после тяжёлой и продолжительной болезни, – без тени печали поведал Актенарх Иртеньевич.

– Голубчик! – воскликнул главарь хунты, чуть не вскакивая с кресла. – Что ж ты раньше-то помалкивал?! – расцвёл он в улыбке от уха до уха, обнажив все 72 акульих зуба. – Новость-то, какая хорошая! Второй матёрый враг России склеил ласты за последний месяц. Нет, Америка, определённо, умеет преподносить маленькие радости в жизни.

– А первый, простите, кто будет?

– Ну, кто же ещё, кроме Дядюшки Збига31?! Третьего из этой компании всё никак не дождусь, – внезапно огорчился Афанасьев.

– Это, которого? – опять переспросил Фетисов.

– Баварского еврея – Киссенджера! Старому подлецу в обед – сто лет, а он всё ещё портит воздух всем окружающим, – распалился Афанасьев ни с того, ни с сего.

– Прикажете принять в разработку?! – тоном официанта обратился Актенарх Иртеньевич, явно желая этой скабрёзной шуткой потрафить шефу (видимо, Михайлов проинструктировал его в нужном ключе перед отъездом в отпуск).

– Без нас сковырнётся, – безразлично отмахнулся Валерий Васильевич. – Что ещё интересного на словах можешь мне сообщить?

– Да, собственно говоря, – пожал плечами секретарь-адъютант, – ничего такого особенного, что могло бы служить предметом интереса не произошло. Вот, разве что укрывавшийся до сих пор в британском посольстве бывший пресс-секретарь покойного президента – Песошников с супругой пытались, по поддельным дипломатическим паспортам подданных Её Величества, покинуть Россию, но в Шереметьево-2 были задержаны нашими погранцами.

– Вот, как?! – удивился Афанасьев.

– Да. В обычное время, когда на паспортном контроле не протолкнуться, у них может что-то и получилось бы, – ехидненько ухмыльнулся адъютант, – но когда народу, прошу прощенья, с гулькин хрен, в связи этой пандемией, то от скуки сотрудники начинают более пристально вглядываться в лица, тем более иностранные.

– Ну, и куда их определили? – безучастно поинтересовался Валерий Васильевич.

– Все беглецы автоматически проходят по ведомству Николая Палыча, – тоже с ноткой безразличия ответил подполковник.

– Ясно, – покивал головой диктатор и тут же переключился на иную тему. – Вчера Юрий Иваныч обещал мне предоставить сводные данные развития народного хозяйства по отраслям и регионам…

– С самого утра доставлены из аппарата премьер-министра с фельдъегерской почтой, – указал он на пухлую папку, притулившуюся с края большого стола, а потому и незамеченную сразу.

– Ага, – удовлетворённо кивнул тот, беря в руки присланные материалы. – Предложения по инвестициям от Министерства экономики и промышленности?

– Тоже здесь, – вытащил он откуда-то неуловимым движением рук другую папку, выглядящую тоньше и легче на вид.

– Я, гляжу, у наших министерств, несмотря на обилие средств, с фантазией совсем плоховато стало, – покривился он, глядя на папку. Не то, что в оные времена.

– А может просто стали более реалистично мыслить? – осторожненько предположил Фетисов. – Начали беречь и уважать народную копейку.

– Думаешь? – выгнул бровь Афанасьев. – Ну, не знаю, не знаю. Ладно. Ступай, Актенарх Иртеньевич, а я пока поработаю с бумагами.

Когда за адъютантом тихо закрылась дверь, Валерий Васильевич рьяно принялся за изучение присланных материалов, полагая, что работа избавит его от томительного ожидание чего-то нехорошего. Однако уже через полчаса интенсивного чтения экономической абракадабры он понял, что тревожные чувства не хотят отступать. Он откинулся в своём кожаном с высокой спинкой кресле и прикрыл глаза, вслушиваясь в свои внутренние ощущения и пытаясь предугадать, с какой такой стороны нагрянет новая беда. Это его состояние полумедитации прервал зуммер селекторной связи:

– Товарищ, Верховный, – донёсся из динамика голос Фетисова, – к вам Игорь Олегович.

– Проси, – с трудом разлепив веки, произнёс Афанасьев, в душе которого шевельнулась предательская мысль «вот оно…».

Адмирал вошёл, уверенно переставляя ноги, как крестовые кнехты32. Лицо у военного разведчика было ясным и открытым. И это слегка успокоило диктатора:

– Здравствуй, Игорь Олегович, – поприветствовал входящего Афанасьев, привставая с места и протягивая руку для пожатия.

– Приветствую вас, Валерий Васильевич, – пожал тот в ответ протянутую руку.

– Присаживайся, – кивнул диктатор на стул возле приставного стола. – Чем обрадуешь или огорчишь?

Костюченков плотно присел на приставленный стул, так что тот заскрипел под его монолитным и натренированным силовыми нагрузками телом. От взора Афанасьева не укрылась папка тревожного красного цвета, которую он держал так, будто это была граната с выдернутой чекой. Впрочем, сам Костюченков был абсолютно спокоен при этом.

– Насчёт огорчений не скажу, – почесал за ухом сухопутный адмирал, – а вот богатую пищу для дальнейшего анализа доставил.

– Ну, давай, выкладывай. Что там у тебя?

– Задание, порученное нам ещё летом, нами выполнено, – не скрывая гордости за свои кадры, сообщил Костюченков.

– Э-э-э, – выдал нечто неопределённое Афанасьев, усиленно стараясь припомнить, о каком таком задании идёт речь.

Разведчик, видя некоторое замешательство со стороны начальства, не преминул тут же прийти ему на помощь:

– На одном из совещаний, нашим службам было поручено с подачи Марии Владимировны, провести операцию по получению доказательств нарушения Соединёнными Штатами Конвенции по запрещению химического, биологического и бактериологического оружия.

– Как же, как же, помню, – обрадованно закивал Валерий Васильевич.

– Да, так вот, силами одной из наших групп, вчера была проведена спецоперация по добыче этих доказательств. Нам удалось завладеть не только документами, изобличающими противоправную деятельность наших оппонентов из-за океана, но и, если можно так выразиться, рецептуру изготовления, конструкционный механизм по созданию искусственного вируса с элементами интеллекта. Паче того, в наши руки попали образцы боевого штамма, а также и сам разработчик.

Лицо Костюченкова сияло не хуже начищенного до блеска тульского самовара. И действительно, ему было чем гордиться. Давненько русским не удавалось провернуть нечто подобное. Адмирал понимал, какая удача попала ему в руки. При умелом подходе из этого обстоятельства можно было извлечь для страны немало выгод. Очевидная польза просматривалась для всех. Отечественная вирусология приобретала не только ноу-хау по созданию передовых образцов механовирусов с элементами ИИ, в разработке которых и сама весьма преуспела. Но в дополнение к этому, она ещё и возымела возможность узнать, как в этом направлении обстоят дела у ближайших конкурентов. Где и в какой области они или мы отстаём, понять общую тенденцию движения к конечному результату. И ещё многое что другое, в чем Игорь Олегович разбирался слабо, или не разбирался совсем. Вторым аспектом успеха, и он это прекрасно осознавал, была Большая Политика. Получив доказательства преступной деятельности американцев, Россия получала в свои руки не только хороший рычаг давления на дальнейшую политику Белого Дома, но и поднимала собственный авторитет в лице Мирового сообщества, как стойкий и принципиальный страж мира, не дающий ему скатиться в бездну самоуничтожения. Теперь, ни у кого не должно быть сомнений, кто в действительности занимается грязной вознёй с ОМП33, запрещённым всеми международными конвенциями. От подобного позора Штатам не отмыться во веки веков, и это факт, не требующий каких-либо дополнительных доказательств. К черту летели пресловутые «белые каски»34 со своими постановочными роликами, а вместе с ними и вся ОЗХО, в которой на первых ролях выступали англосаксы. Теперь их авторитетом можно было просто утереться в отхожем месте. Нужно всего лишь умело раскрутить скандал на всех уровнях и площадках. А зная, по-хорошему склочный характер нашего министра иностранных дел, в этом можно было не сомневаться. Тут было чему радоваться.

– Сам разработчик, вы сказали? – переспросил Афанасьев, не веря в этакую удачу.

– Так и есть, – согласился главный военный разведчик. – Полковник Абрахам Уолш – руководитель биолаборатории, расположенной в казахстанском Актау, попался нам в руки со всеми своими наработками и образцами. Я сам ещё, как следует, не изучал всей полученной информации. Его к нам в Каспийск доставили сегодня ночью. Сейчас они автотранспортом едут сюда. Завтра, я думаю, будут здесь.

– А почему автотранспортом? – удивился диктатор.

– Из соображений безопасности. Как я уже сказал, подробно ознакомиться со всеми материалами я пока не успел, но командир группы захвата, по зашифрованному каналу переслал предварительный отчёт о материалах, которыми удалось завладеть. Вот они, – передал через стол папку Костюченков.

Как только пальцы Афанасьева коснулись папки, по его телу пробежала дрожь, и он понял, что все нехорошие предчувствия, которые он испытывал последнее время, начинают приобретать зримое воплощение. «Вот оно» – опять пронеслось у него в голове. Подрагивающими пальцами (не дай Бог, кто из посторонних увидит), он раскрыл папку с содержимым. Текст был написан мелким шрифтом и почти без интервалов (черт бы побрал этих разведчиков с их манерой составлять донесения!). Валерий Васильевич похлопал себя по пиджаку в целях отыскания очков. Костюченков был своим человеком, поэтому перед ним можно было не стесняться старческой подслеповатости. Из донесения руководителя операции следовало, что к его группе попал искусственно созданный и в дальнейшем модифицированный механовирус, представляющий собой чрезвычайно (это слово в депеше было выделено особым шрифтом) опасный боевой штамм, с эффективностью приближающейся к 100%. Добытого спецгруппой образца хватит для того, чтобы в течение пары месяцев убить всё человечество. Именно этим объясняется та осторожность, с которой его транспортируют в Москву, следовало далее из донесения. Из не совсем внятного пояснения было ясно, что вирус обладает зачатками интеллекта, который, по пока никому непонятной внутренней логике, помогает ему полностью осуществлять трансмутацию в течение суток, что делает абсолютно бессмысленной изготовление вакцины против него. Его смело можно было бы отнести к разряду Абсолютного Оружия, если бы не его неизбирательность. Он одинаково действует, как против чужих, так и против своих, поэтому его применение даже в мировом конфликте не имеет никакого практического смысла. Даже в качестве угрозы потенциальному противнику он не годится, зато в руках террористов может сыграть, как средство для глобального шантажа. Сам разработчик уверяет, что вирус практически неуязвим ко всем имеющимся активным и пассивным средствам защиты. Уничтожить его можно только в мартеновской печи при температуре не менее +2500˚C. А при абсолютном нуле, т.е. при температуре в – 273˚C он переходит в состояние анабиоза и может пребывать в нем сколь угодно времени без ущерба своему функционалу.

– Т-а-а-к, – протянул Афанасьев в глубокой задумчивости, откладывая посторонь бумагу с донесением. – Ну, и что прикажешь с этим теперь делать? – вопросил он даже не у Костюченкова, а у пространства, окружавшего их обоих.

– Как, что? – не понял тот, пожимая плечами. – Везти сюда и уже на месте разбираться во всем.

Афанасьев нервно пожевал губу, искренне при этом, завидуя самообладанию глав-диверсанта, видимо не до конца понимающего того, что наделали его подопечные ниндзя.

– Вы-то хоть с высоты своего служебного положения понимаете, где мы все оказались и с чем? – потряс он бумажкой донесения перед собой.

– А что такого?! – опять то ли притворялся, то ли и вправду не понимал случившегося адмирал.

– Как это, что?! – опешил Валерий Васильевич от нарочитой тупости своего соратника. – До сего дня, по своей наивности, мы с вами полагали, что только у нас имеется панацея от угрозы Мировой войны, а оно видишь, как обернулось? Не мы одни-с, являемся обладателями Абсолютного Оружия!

– Напрасно вы, товарищ Верховный полагаете, будто я из дремучего леса вышел на свет Божий и поэтому не понимаю, всей серьёзности сложившихся реалий, – скорчил обиженное лицо Костюченков. – А только ведь и я читать, маненько обучен. Я вижу, что там написано, и у меня тоже имеются соответствующие моменту выводы.

– Это, какие же? – искренне удивился Афанасьев.

– Да. К нам в руки попало оружие, пожалуй, на порядок страшнее атомной бомбы. И я прекрасно отдаю себе в этом отчёт, – ровным, если не ледяным тоном начал вещать Игорь Олегович своему начальнику прописные истины, как ученику-второгоднику. – Но в то же время, я прекрасно понимаю смысл написанных слов в донесении. А там черным по белому написано, что грош цена такому оружию, которое не слушается своего хозяина…

– Пока не слушается, – вставил Афанасьев.

– Да, пока, – согласился разведчик. – Но наша деятельность в том и заключается, чтобы не дать противнику возможности претворить свои планы в жизнь. А что касается самого образца, то привезём его и отдадим нашим специалистам для изучения. Не боги, в конце концов, горшки обжигают. Наша вирусология всегда считалась самой передовой в мире. Это – факт. Авось, что-нибудь, да придумают, – заключил он на вполне оптимистичной ноте.

– Хорошо, – нехотя согласился с ним Верховный. – Но какие шаги, вы предлагаете нам совершить, и в какой последовательности? Вы же понимаете, что сейчас поднимется вселенский вой?!

– Разумеется, понимаю. Но с одной маленькой поправкой.

– Какой, именно?

– Вой и хай, поднимутся не сейчас. Наши оппоненты в ближайшее время будут заняты изучением ситуации и оценкой последствий утечки данных. Поэтому не исключено, что в режиме приватности нам будет предложено сохранить в тайне все перипетии этого дела взамен на какие-нибудь «плюшки».

– Что-то сродни тем тайным договорённостям по американской «лунной» афере? – решил проявить осведомлённость Верховный.

– Нечто подобное, – согласно кивнул Костюченков.

– И что бы это могло быть? – загорелся оком Афанасьев, никогда не страдавший от недостатка воображения.

– Бог его знает, – вздохнул Игорь Олегович. – Я ведь не политик, а разведчик и диверсант. Строить политические козни, а потом торговать неисполнением обещанного – не моя стезя. Могут предложить ослабление каких-нибудь санкций, которые им самим накладно исполнять. Могут пообещать какие-нибудь торговые преференции, скажем, снижение пошлин на отдельные виды продукции. Да, мало ли ещё чего?

– В ваших словах, Игорь Олегович, явно проскальзывает скепсис, – заметил Афанасьев. – Вы не верите в то, что они будут соблюдать договорённости, если мы согласимся на их предложение?

– Верю. Месяц или два, они будут стараться не выходить за рамки приличия. Но я вам, как человек, хорошо знающий их повадки, скажу, что янкесы это такой народец гнилой, с которым связываться – себе дороже. Даже если они и будут на каком-то этапе придерживаться правил сделки, на других участках они не перестанут нам гадить изо всех сил. Напротив, они, уязвлённые в своём самолюбии, с удвоенной энергией примутся за это дело.

– Значит, вы советуете не заключать с ними сделок? Я правильно вас понял?

– Я ничего не советую! – воскликнул адмирал, выставляя ладони вперёд, как бы защищаясь. – Просто весь накопившийся опыт в отношениях с пиндосами, говорит о конечной контрпродуктивности, каких бы то ни было договорённостей с их представителями власти и бизнеса. Изощрённые в казуистике, они непременно постараются обмануть. Это в крови у всех наглосаксов. Причём, этой своей черты характера они даже не стесняются, выставляя её напоказ, как умение выкрутиться из любого неудобного для них положения. Поэтому нам публичность нужна сейчас – позарез! И, желательно, срочная публичность. Нельзя дать америкосам время замести весь свой мусор под ковёр.

– Тут я с вами вынужден согласиться, Игорь Олегович, – сцепив пальцы в замок, произнёс Афанасьев, тяжко вздыхая. – Американцы большие мастера отрубать мокрые хвосты.

– А сейчас американцам тем более нельзя верить, потому что они обуяны жаждой мести за тот тарарам, что устроил им месяц назад Глазырев, – добавил Костюченков ещё одну гирьку на чашу весов. – И это они ещё не до конца осознали весь масштаб своих потерь!

– Да, уж, – слегка позволил себе улыбнуться диктатор, припоминая то веселье, что творилось совсем недавно на мировых финансовых рынках. – Ну, ладно, – вернулся он из приятных воспоминаний, – вы меня убедили в неприемлемости «договорняка», тем более, что такого предложения пока и не поступало. Давайте, вернёмся к моему первоначально заданному вопросу. Какие действия, по-вашему, нам нужно предпринять? Поэтапно, если возможно.

– В подобных случаях алгоритм последующих действий – всегда тривиален до зевоты, – продолжил Костюченков лекцию для новобранцев разведшколы. – Сегодня-завтра наши аналитики из РХБЗ изучают полученные данные. После изучения всех материалов Игорь Анатольевич Кириллин устраивает брифинг для мировых СМИ, в ходе которого демонстрирует публике не какую-то там пресловутую пробирку, а фотокопии реальных документов с печатями и подписями уполномоченных лиц, электронную переписку, сметы с назначением ассигнований, видеоматериалы с подопытными животными и даже людьми, с указанием их личных данных.

– Они, что, и людей убивали, там у себя в лаборатории?! – округлил глаза Афанасьев.

– К сожалению, да, – вздохнул Костюченков. – Отлавливали из среды люмпенизированных и деклассированных представителей общества, исходя из национальных признаков, и за небольшую плату ставили над ними опыты, которые зачастую оканчивались смертью испытуемых. Их тела потом сжигали прямо на территории лаборатории в специальных печах. В полученных материалах имеются многочисленные видео всего этого безобразия.

– Дело Менгеле35 – живёт и побеждает, – скрипнул зубами Афанасьев.

– Да, – передёрнул плечами Костюченков, – нам порой приходится иметь дело и подобными типами, как это не прискорбно. Но наша задача – не дать победить всей этой мерзости, в конечном итоге, – подправил начальство адмирал, у которого тоже ходили желваки на скулах.

– Говоришь, руководитель этой лаборатории тоже угодил к нам? – в глазах диктатора заполыхали нехорошие огоньки.

– Да, и что примечательно, почти в добровольном порядке, – уточнил Костюченков.

– Это, как?

– Наши ребята его просто похитили, чтобы доставить сюда. А он взял, да и вынес им с территории базы образец и все материалы.

– Вот, как?! – опять вскинул брови Афанасьев, ловя себя на мысли, что уже не первый раз делает это на протяжении беседы. – И как он объясняет свой поступок? Раскаянием за содеянное зло?! Спохватился, стало быть!?

– Вряд ли, – почесал переносицу разведчик. – До состояния раскаяния мы его сами доведём, чуть позже. А сейчас он говорит, что просто сам испугался своего же детища. А ну, как вылезет оно из пробирки? Управы-то на него нет. К тому же дисциплина на базе находится не на должном уровне, и есть основания опасаться, что какой-нибудь тайный маньяк из персонала просто переколотит все колбы.

– Он сможет дать свидетельские показания? Прямо там, на брифинге? – уцепился за конец клубка Афанасьев.

– Думаю, что да, – после краткого раздумья кивнул головой адмирал.

– Отлично. Дальше.

– А дальше подключаем нашу прекрасную Горгону – Марию Владимировну, из-за головы которой ширят змеи, и пусть она устроит почесушки послам тех государств, на территории которых расположены аналогичные объекты Пентагона.

– Под словом «почесушки» вы подразумеваете, предъявление им ультиматума? – откидываясь назад, заворочался Афанасьев, поудобнее устраиваясь в диктаторском кресле.

– Именно, – подтвердил Костюченков. – Она сама, если вы помните, выступила с подобной инициативой.

– Помню, – закивал Афанасьев. – По её словам, в течение 72-х часов с момента ультиматума, местные власти должны закрыть все подобные объекты на своей территории, имущество опечатано до прибытия инспекции ОЗХО, иностранные сотрудники задержаны, до выяснения степени причастности к нарушению Конвенции, а после преданы международному суду, если таковая причастность обнаружится. В случае игнорирования наших требований, мы оставляем за собой право действовать по своему усмотрению. Я правильно излагаю?

– Абсолютно! – просиял ликом адмирал, поднимая кверху большой палец в знак безоговорочного одобрения.

– Напомните мне, где там ещё находятся их биолаборатории? – спросил Афанасьев, внезапно посмурнев.

– В Казахстане есть ещё одна – в районе Алматы. Потом на Украине – в Мариуполе и Харькове. И ещё в Армении с Грузией – неподалёку от столиц обоих государств. Это те, о местонахождении которых мы доподлинно извещены, – проявил хорошую память Костюченков.

– С Украиной всё понятно. Это считай ломоть уже отрезанный, по крайней мере, в среднесрочной перспективе. А вот, что делать с остальными? Не хотелось бы бить последние горшки на кухне.

– Вы об ультиматуме?

– О нём самом.

– Я, с вашего позволения, смею думать, что до крайности дело всё же не дойдёт, – попробовал смягчить ситуацию Игорь Олегович. – Я имею в виду, что наносить удар ОДАБами36не придётся. Но, чтобы этого не случилось надо разыграть партитуру с филигранной виртуозностью. Если брифинг представителей РХБЗ пройдёт в нужном для нас ключе, то и волноваться не будет особых причин. Дураков на свете нет, чтобы вляпываться в такую дурно пахнущую историю, как нарушение Конвенции. Да и страх руководства этих стран, что джинн выберется из пробирки и уничтожит население, тоже надо учитывать.

– А Украина? – поморщился Валерий Васильевич.

– Это, к сожалению, особый клинический случай, – вздохнул адмирал. – Там все – сверху и донизу отбитые на голову. Боюсь, что без бомбардировки тут никак не обойтись.

– Вот не понимаю я их правителей! – зло ощерился Афанасьев. – Зачем им нужна эта головная боль с размещением у себя опасных, прежде всего для них самих, подобных объектов?

– Тут, как известно, много сопутствующих факторов, – поджал губы Игорь Олегович. – Всё в совокупности. Тут вам и коррумпированность элит, держащих деньги и недвижимость на Западе. Сколько там, у Назарбаева зависло в Лондоне? Кажется, двадцать миллиардов кровно заработанных? Вот, чтобы не отняли, он и пошёл, в своё время, на такую сделку со своей совестью. Внучка, который там куролесит, ведь надо как-то отмазывать? Надо. А хитрые англосаксы, дабы он с крючка не сорвался, денежки не конфисковали, а заморозили и возвращать не торопятся. Вот весь назарбаевский37 клан и дёргается, как рыба на кукане. Его покойному преемнику тоже жить на что-то надо было, а деньги, как известно, не пахнут со времён римского императора Веспасиана38. А насчёт остальных фигурантов, то вам и без моих комментариев всё известно. Пашинян – соросовский39 выкормыш, который спит и видит, как бы и где-бы ещё нам напакостить, а президент Грузии Зурабишвили, вообще, гражданка Франции и ей на народ Сакартвело40 – плевать с верхней полки, свесив ножки.

– С ваших слов, мне не следует жалеть об оставшихся и пока не разбитых горшках в Закавказье и Средней Азии? – пытливо вперил свой взгляд диктатор в соратника по хунте.

– Эх, Валерий Васильевич, было бы тут, о чем сожалеть?! Всё уже было побито до нас с вами. И я, честно говоря, не знаю, как это заново склеить, да и надо ли?

– «Единство, – возвестил оракул наших дней, – Быть может спаяно железом лишь и кровью…» Но мы попробуем спаять его любовью – А там увидим, что прочней…», – процитировал на память бессмертные строки великого поэта41 Афанасьев, чем вызвал искреннее удивление у гостя.

– Хорошие слова. Если мне не изменяет память, то это из стихотворения Федора Тютчева?

– Так и есть, – огласился Валерий Васильевич и призадумался.

Костюченков сидел тихонько на своём стуле и не мешал диктаторским размышлениям, понимая перед какой дилеммой, сейчас находится руководитель государства. Шутка ли ещё больше обострять и без того до предела натянутые отношения с такой сверхдержавой, как Штаты? Впрочем, пауза длилась недолго.

– Ну, что ж, – хлопнул он ладонями по столу, подводя итог своим думам, – значит, так тому и быть! Будем спускать с поводка всех собак!

– Зачем же всех? – изуверски ухмыльнулся Костюченков. – Достаточно одной нашей Маши – знатной мастерице устраивать скандалы и публичные порки оппонентам. Надо только ей дать подготовиться и посвятить в план операции, а уж она сама дальше знает, что с этим делать. Сама из кожи вон вылезет и заставит вылезти нашего постоянного представителя в Совбезе ООН. Эта парочка, надо сказать, хорошо спелась в последнее время.

– А вот, мы не стряпая, сейчас и займёмся этим, – с энтузиазмом подхватил диктатор, нажимая на кнопку селектора. – Актенарх Иртеньевич, соедините-ка меня с Хазаровой.

– Минутку, – донеслось из динамика.

– Игорь Олегович, – обратился Афанасьев к Костюченкову, пока Фетисов на том конце налаживал связь с МИДом, – вы можете мне поручиться, что этот ваш, то ли захваченный, то ли нет, полковник на брифинге не ляпнет чего-нибудь несообразного?

– Думаю – нет, – не стал тот тянуть с ответом. – Он человек вполне вменяемый и в меру циничный, а потому прекрасно понимает, что обратной дороги для него попросту нет.

– Добро, – кротко бросил Верховный.

– Слушаю вас, Валерий Васильевич, – послышался знакомый голос госпожи министерши или министрессы, это уж кому как нравится.

– Добренького вам утречка, Мария Владимировна! – пророкотал в трубку Афанасьев.

– Хмм, – послышалось в ответ. – Если глава государства звонит, чтобы специально пожелать доброго утра, значит, предстоит нешуточная работёнка. Я правильно всё поняла?

– Вы, как всегда, правы, Машенька! Дела в Отечестве появились, только успевай разгребать! И без вас, как без рук.

– Значит, голова моя вам не нужна? – не отказала себе в удовольствии съязвить на ровном месте Хазарова.

– Ви таки в своём амплуа, дражайшая Мария свет Владимировна, – изобразил Афанасьев местечковое произношение и тут же перешёл к делу. – Дело, действительно срочное и связано оно…

– С Казахстаном, – договорила она за него, словно читая мысли собеседника.

– Верно! – удивился тот. – Но, как, черт побери, вы догадались?!

– А чему вы, собственно говоря, изволили удивиться?! Идея о проведении спецоперации принадлежит исключительно мне! – взъерошила колючки эта самолюбивая и честолюбивая женщина. – К тому же наш посол в Казахстане – Строганов, являлся координатором операции и прикрывал её участников на всём протяжении. И делал он это по моему прямому распоряжению, держа меня в курсе всех перипетий.

Произносила она слова громко и чётко, так, что её слышал не только Афанасьев, но и сидящий через стол Костюченков. Верховный бросил вопросительный взгляд на адмирала и тот кивком головы подтвердил тесное сотрудничество между двумя ведомствами.

– Что ж вы так ершитесь, голубушка? Никто у вас заслуженных лавров из венка не выдёргивает, – попытался урезонить её пылкий нрав диктатор. – Вот и хорошо, что вы обо всем знаете. Значит, не надо вас вводить в курс дела.

– Ладно, товарищ Верховный, не обращайте внимания на мои колкости, – сдала она резко назад, чуя, что палку перегибать не следует, даже в таком демократичном сообществе, как военная хунта. – В жизни каждой женщины, раз в месяц случаются такие моменты, сопровождаемые повышенной раздражительностью.

– Понятно-понятно, – решил Афанасьев не заострять на этом внимание, – но мы слегка отвлеклись от генеральной темы.

– Да-да, – поспешила она ему на помощь, – я вас внимательно слушаю.

– Позвольте тогда задать вопрос: посол вас оповестил только об успешности проведения операции или сообщил при этом о деталях? – задал резонный вопрос Афанасьев.

– Он сообщил, что документальные доказательства нарушения Соединёнными Штатами Конвенции получены из рук самого руководителя лаборатории. Об этом ему в радиограмме сообщил непосредственный исполнитель операции.

– И всё?

– Ещё полчаса назад посол сообщил, что вызван в МИД Казахстана для вручения ему решительной ноты протеста по поводу грубого вмешательства во внутренние дела страны и недружественные действия со стороны некоторых граждан России – предположительно связанных с российскими спецслужбами. Это я вам дословно цитирую депешу нашего посла. А, что?

Афанасьев несколько замялся перед тем, как выложить перед ней подробности осуществлённой акции. Хазарова по-своему интерпретировала его заминку:

– Валерий Васильевич, если это не телефонный разговор, то я могу к вам прибыть…

– Да, нет, Мария Владимировна, по поводу связи я ничуть не опасаюсь. Квантовый метод шифровки позволяет без опасений вести разговоры на любые темы. Просто…, – опять диктатор сделал многозначительную паузу и тут же спросил. – Вы там у себя стоите или сидите?

– Стою, но могу и сесть. Вы, что, хотите меня испугать? – забеспокоилась женщина.

– Тогда, садитесь. Тут сейчас со мной находится Игорь Олегович. Он ознакомил меня с деталями прошедшей операции. Дело в том, что нашей группе удалось не только раздобыть документы, изобличающие США в нечестной игре глобального масштаба, но плюс этому ещё полную картину исследований этой лаборатории, включая инструкцию по созданию боевого вируса со всеми выкладками и, так скажем, рецептурой.

– Ого! – невольно вырвалось из её уст восклицание. – Я-то думала, что они получили только переписку с конторой военного заказчика.

– Сидите и не вставайте с места, – продолжил Верховный. – Кроме этого они привезли с собой все имеющие образцы этого штамма, и вдобавок, ко всему прочему – самого руководителя этой шарашкиной конторы.

– Ни хрена себе! – не смогла сдержать эмоций министр.

– Вот, именно, – согласился с ней Афанасьев.

– Теперь мне понятно, почему нашего посла вызывают в таком пожарном порядке «на ковёр», – моментально сообразила Хазарова.

– В общем, документальные материалы и сам руководитель лаборатории уже здесь, – Афанасьев опять вопросительно глянул на Костюченкова и тот закивал головой, – а образцы из-за строжайших мер безопасности прибудут чуть позднее. Такая вот диспозиция у нас сложилась на сегодня.

– И вы мне позвонили…

Но Валерий Васильевич перебил министра, не дав договорить:

– Чтобы вы взяли инициативу в свои бархатные ручки, раз уж всё это совершилось по вашей задумке.

– Любая инициатива – грозит неминуемым исполнением.

– Верно, – поддержал диктатор мысль Хазаровой. – Мы хотим, чтобы вы устроили грандиознейший тарарам на всю вселенную по этому поводу. Не взирая на личности и политическую обстановку в мире.

– Благодаря моей репутации записного склочника? – кокетливо поинтересовалась Мария Владимировна.

– Благодаря вашим талантам доносить до мировой общественности животрепещущие проблемы, доступным для её понимания языком, – сделал Афанасьев двусмысленный комплимент, и тут же поправился, чтобы его не поняли превратно. – Дело в том, что вы, Мария Владимировна, у нас вроде пчелы, укусы которой весьма болезненны, но в конечном итоге ведущие к исцелению. Вот я и призываю вас публично искусать наших оппонентов, дабы привести их в чувство и столкнуть с неправедного пути.

– А, ничего, что пчела, выпустившая своё жало, потом обречена на гибель? – в тоне Хазаровой, при этом, проскользнули минорные нотки.

– Не волнуйтесь, Машенька, – по-отечески обратился к ней Афанасьев, – мы не дадим вам сгинуть в этой борьбе со злом. Можете в этом не сомневаться. А ваше имя будет записано золотыми буквами на скрижалях российской дипломатии, – заверил он её.

– Мне остаётся только надеяться на это, – прошелестела она в трубку.

– Теперь, давайте, обговорим, что вам для этого нужно, – вновь перешёл на деловой лад диктатор.

– Значит, так, – мысленно начала она загибать пальцы, – во-первых все документы, связанные с заказом и изготовлением образца, за исключением, разумеется, самой рецептуры; во-вторых, если имеются иные материалы, либо показания свидетелей или участников пагубных экспериментов…

– Свидетель есть. Это сам руководитель – полковник Абрахам Уолш. А вот насчёт участников, а вернее, испытуемых, то, к сожалению ни одного из них на данный момент нет в живых. Вирус оказался слишком эффективным.

– Господи, какой кошмар! И это в первой трети XXI века! Блин, Майданек с Дахау42!

– Согласен с вами целиком и полностью, – отозвался Афанасьев. – Но зато у нас имеется обширный видеоматериал, хоть и отталкивающего свойства, однако, вполне себе пригодный в качестве доказательной базы.

– Годится, – деловито ответила министр и тут же поинтересовалась. – А главный фигурант дела сможет дать перед лицом международной общественности нужные показания?

– Игорь Олегович, уверяет, что тот вполне годится для того, чтобы выступить перед почтеннейшей публикой.

– Ещё, лучше, – совсем уже приободрилась Мария Владимировна. – Пусть тогда они поработают с ним в этом плане, как следует и как можно быстрее передадут нам все нужные материалы. А уж за нами дело не станет. Как только пройдёт брифинг, я со своей стороны организую хорошую потрясуху, как для наших псевдо-союзников по ОДКБ43, так для наших явных противников. А эстафетную палочку передадим нашему постпреду в Совбезе. Зная его характер, можно быть уверенным, что он выжмет максимум пользы из этого инцидента.

– Отлично, Мария Владимировна. Мы всё постараемся сделать в наикратчайшие сроки, – уверил её Афанасьев, глядя на, кивающего головой Костюченкова.

– Разрешите вопрос?

– Говорите.

– Скажите, – вкрадчиво поинтересовалась она, – как и насколько далеко нам дозволено дойти в деле повышения градуса напряжённости?

– Мы вас никак и ничем не ограничиваем, товарищ Хазарова, – официальным тоном ответил ей диктатор, – ну, разве, что объявление войны я оставлю пока за собой, – поправился он слегка.

– То есть, по моему первичному плану вы не исключаете возможность силовых акций на территории сопредельных стран?

– Не только не исключаю, но и решительно настаиваю на их применении, если наши условия не будут выполнены с буквальной точностью, – до конца прояснил ситуацию Афанасьев.

– Я, конечно, человек сугубо гражданский, и ничего не понимаю в военных раскладах, но смею надеяться, что под вашей решительностью имеется прочный и неоспариваемый фундамент уверенности в нашей способности отразить удар, если таковой случится по результатам конфликта с гегемоном, – осторожненько прозондировала она почву.

– Машенька, дорогая, – внезапно перешёл Афанасьев на задушевный отеческий тон, – вы ведь уже за всё время, что мы с вами работаем, наверное, успели узнать меня со всех сторон, и поэтому прекрасно понимаете, что я никогда не бросаюсь с головой в авантюры, не просчитав всех возможных вариантов, включая и вариант отступления. И если я уверен, что мы готовы к любому развитию событий, включая даже безумство противоположной стороны, как это было в сентябре, значит, имеются все основания доверять моим словам. Вы принимаете на веру мои гарантии?

– Конечно же, принимаю и верю, что в арсеналах Родины имеется всё, чтобы подкрепить ваши слова и успокоить тем самым мои опасения.

– Всё есть, Мария Владимировна, всё есть, хотя об этом пока и рано говорить, но имеется в загашнике такое, о чем не могут предположить даже писатели-фантасты.

– Просто великолепно! – аж, задохнулась в приступе восторга Хазарова, которая никогда не отличалась излишним пацифизмом.

– Кстати, Мария Владимировна, раз уж у нас зашёл разговор об ответе России на всяческие безобразия, творимые у наших границ, как там у нас обстоят дела с требованиями о привлечении к ответственности военного и политического руководства Украины за обстрел Белгорода? Обиваете пороги международных инстанций?

– Обиваем. Как не обивать?! Каждый Божий день теребим международные суды в Гааге и при штаб-квартире ООН, – отрапортовала она.

– Вот и чудненько. Вот и славненько, – мысленно потирал ладошки Афанасьев. – Продолжайте без устали начатое дело. Не давайте хохлопупым расслабиться. Если нужно для дела, то повышайте ставки и требования, – науськивал он своего министра. – Как можно больше тумана и казуистики. Пусть на берегах Днепра думают, что наша главная цель – изнурить их в судебных тяжбах.

– Мы сделаем всё, что возможно в сложившихся обстоятельствах, хоть и понимаем всю тщету наших усилий. Увы, к нашему голосу, в последние тридцать лет, перестали относиться всерьёз, – обречённо вздохнула она.

– Я знаю, – посочувствовал он женщине, – но, тем не менее, не опускайте руки. Украинское руководство должно пребывать в уверенности, что мы не повторим июньского трюка.

– А мы повторим?

– Непременно и в гораздо больших масштабах, – уверил он её ещё раз.

– Хорошо. А можно, в таком случае, ещё одну просьбу?

– Для любимого дружка, хоть серёжку из ушка, – улыбнулся Валерий Васильевич. Хазарова была не из тех, кто надоедал своими просьбами.

– Наш посол Строганов, был незаслуженно обижен прежней властью, которая его, несмотря на ранг заместителя министра, и упекла в эту дырищу. Место посла явно не соответствует его опыту и способностям блестящего аналитика.

– Чем же я могу ему помочь? Сделать его своим главным советником? – удивился Верховный.

– Да нет, конечно же, – хихикнула в трубку Хазарова. – Просто, Игорь Олегович, наверняка будет ходатайствовать о присвоении наград своим ребятам, отличившимся в этой операции. Вот и я прошу вас, нельзя ли как-нибудь отметить заслуги и нашего посла. Мы, конечно, тоже отметим его по своему ведомству, но награда, полученная из рук главы государства, будет выглядеть более весомой. Ведь он, по сути, рисковал не меньше чем они. И если вы его достойно наградите, то тогда и мне будет проще обосновать его возращение в Москву перед министерской коллегией, – уже вполне серьёзным тоном окончила она свою речь.

– Вы думаете, что он будет вам полезен, в Москве?

– Безусловно, – твёрдо и решительно ответила Хазарова. – Грех – заставить прозябать в глуши такому талантливому человеку, как Михаил Григорьевич. К тому же, – она на секундочку замялась, – мне чертовски не хватает, здесь, на месте, не просто высококвалифицированных специалистов, но, прежде всего, патриотов своей страны. Я уже, честно говоря, замучилась в одиночку противостоять этому серпентарию единомышленников. Какого, более-менее квалифицированного и опытного кадра ни хватись, тот уже давно на подсосе у иностранцев. А молодые, если ещё и не продались, то страстно мечтают об этом, почти не скрываясь.

– Что, всё настолько серьёзно? – нахмурился Афанасьев. – А как же чистки? Ваши сотрудники, насколько я в курсе, должны были пройти через «детектор правды».

– Мы тут и без него знаем, кто и чем дышит. Он лишь сумел подтвердить наши догадки, – совсем опечалилась Хазарова.

– И с чем вы связываете такие печальные результаты?

– С повальной коррупцией в системе высшего образования, – выпалила она, не задумываясь, из чего следовало, что Мария Владимировна долго думала над этим вопросом.

– Поясните, мне, неразумному, – внезапно проникся проблемой диктатор. – Разве в МГИМО44 не принимают исключительно талантливую молодёжь со всей страны по конкурсу?

– Принимают, ещё как принимают, – вновь встала на рельсы ехидства Хазарова, – только вот есть нюансы. Во-первых, приёмная комиссия под любыми предлогами старается отсеять приехавших из глубинки ещё на стадии подачи документов. Поэтому «вся страна» ограничивается исключительно пределами МКАД45. А те, кто находятся внутри него, по счастливой случайности являются детьми дипломатов, которые, опять же по счастливому совпадению были когда-то выпускниками этого же вуза, а значит, имеют обширные знакомства с преподавательским составом.

– Допустим, вы правы…, – начал было Афанасьев.

– Что, значит, допустим? – возмутилась Мария Владимировна.

– Ладно-ладно. Признаю вашу правоту, – быстро сдался Верховный. – Но как вы связываете отсутствие семейственность в этой среде с отсутствием патриотизма у молодых дипломатов?

– А что вы хотели от детей тех, кто с семидесятых больше занимался барышничеством шмотками, чем отстаиванием интересов своей страны на международных аренах? Вот, они и нагляделись с детства на своих предков, которые, в свою очередь, были детьми тех, кого называли «стиляги».

– Да уж, – прокряхтел в трубку Афанасьев. – Как там, в Библии говорится: «и грехи отцов падут на головы их детей»?

– Не совсем так, – поправила женщина диктатора. В книге Исход дословно написано следующее: «…Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвёртого рода, ненавидящих Меня"46.

– Вот-вот, до третьего и даже четвёртого, – уныло отозвался эхом Афанасьев. – Но ведь кроме бюджетных существуют ещё и платные потоки, – произнёс он в тщетной надежде на оптимистичный ответ, но она быстро спустила его с небес на грешную землю.

– Вы, не в обиду будет вам сказано, Валерий Васильевич, будто из иного пространства сюда свалились! Вы хоть догадываетесь, сколько стоит поступление на платное обучение и стоимость, хотя бы за один семестр? Среднестатистическая семья не сможет потянуть такие расходы. Так что платные места займут детки таких же барыг, только намного богаче. Они, окончившие среднее образование в иностранных частных школах, ещё менее патриотичны, чем местные. И их можно всех скопом и сразу записать в иностранные агенты.

Афанасьев и не думал обижаться на горькие слова правды, высказанные ему в лицо, даже в такой нелицеприятной форме. Он прекрасно понимал, что Хазарова кругом права, а у него не было при этом никаких аргументов, чтобы хоть как-то их опровергнуть. Коррупцию и предательство в государственных органах следовало выжигать калёным железом репрессий, в которых, так или иначе, пострадает некоторая доля невиновных и непричастных. Затевать новый 37-й год, ох, как не хотелось. Его и так на всех перекрёстках обвиняют в кровавой диктатуре. А если смотреть с другой стороны? Ведь распоясались до самого высшего предела человеческого терпения. Даже его усилия и усилия его команды по наведению порядка носят косметический вид. Да, «элитку» слегка поприжали, агентов влияния выявили и выпроводили, частично нейтрализовав наиболее опасных. Партии и общественные организации политической направленности – запретили, а руководство пересажали. Много о себе возомнивших губернаторов прижали к ногтю, а то и вовсе повязали параллельными властными структурами. Казалось бы, делали всё, что могли. Ан, нет. Вся эта каста «обиженных» новой властью никуда не исчезла. Она просто затаилась и исподтишка, то тут, то там потихоньку гадила, где могла, пережидая время для реванша. Знали, что на установление настоящей кровавой диктатуры ни Афанасьев, ни его окружение не пойдут. И народу, воспрявшему было после первых шагов новой власти, учинить окончательную расправу, над своими угнетателями, устроить не дадут. Потому и ходят, такие вот сыночки прежней номенклатуры, ничего и никого не боясь, по коридорам государственных учреждений и высших учебных заведений, в ожидании перемены ветра. Ну, и чего им бояться? Явных преступлений за ними пока не числится. А то, что они своим поведением вредят государству и Родине, так ещё не придумана статья в уголовном кодексе, по которой их можно было бы осудить. Новые власти себе достойную смену пока не взрастили, да и успеют ли – бабушка надвое сказала, потому, как бодаться с мировым гегемоном, это надо быть отмороженным на всю голову. А вот они – молодая поросль прежней демократии, всегда готовы перенять рычаги власти из ослабевших рук безумных генералов, наивно полагавших, что смогут вернуть честь и достоинство прежнего СССР. Надо всего лишь подождать, пока они либо ослабеют сами в изнурительной борьбе за «светлое» будущие, либо потерпят сокрушительное поражение от внешних игроков.

– И каков, Мария Владимировна, по-вашему, выход из сложившегося безобразия? Я никогда не поверю, что вы не думали над этим? – устало проговорил в трубку диктатор.

– Ну, хотя бы максимально исключить присутствие человеческого фактора на стадии приёма документов абитуриентов, – начала она перечислять методы борьбы с коррупцией. – Затем тоже само сделать и на стадии приёмных экзаменов. Технически это сделать не представляется сложной задачей. Тут главное, чтобы экзаменаторы не знали экзаменуемых. И, конечно же, закрыть приём на платное обучение. В конце концов, у нас даже Конституция гарантирует равенство возможностей в получении образования для всех слоёв населения. Нечего устраивать синекуры под крышей государственных учебных заведений! Хочет профессура больше зарабатывать? Пусть тогда берет дополнительные часы, пусть больше публикует своих научных трудов, а то они только тем и заняты, что бегают по телеканалам в качестве экспертов-политологов. Тьфу! – распалилась она. – И это им тоже надо запретить. Коли уж находятся на государственной службе, то и приработки должны иметь строго в рамках закона. В общем, где-то так, – закончила она своё эмоциональное выступление.

– Я опять вынужден опять с вами согласиться, милейшая Мария Владимировна. Давайте сделаем так. Вы подготовьте по этому вопросу подробную докладную записку, и мы её на ближайшем заседании Высшего Военного Совета рассмотрим со всем тщанием. И смею полагать, что найдём правильное решение.

– Основные тезисы у меня уже имеются. Набросала тут недавно на досуге. Пара-тройка дней, и она будет готова к представлению.

– Вот и чудненько, – взбодрился Афанасьев. – У вас есть, что-нибудь ещё?

– Так, как там насчёт моей просьбы о награде? – не забыла и вернулась Хазарова к прежней теме.

– Какой награды вы считаете достойной этого вашего Строганова?

– Нашего Строганова, – с нажимом поправила Хазарова.

– Нашего-нашего, – согласился Афанасьев не смея перечить.

– Полагаю, что никак не менее чем орденом «За заслуги перед Отечеством» II степени, с мечами.

– Хорошо, Мария Владимировна, мы обязательно внесём его в список представленных к награде. И наградим по достоинству этим орденом. Игорь Олегович собственноручно внесёт его кандидатуру в предлагаемый список для награждения.

Костюченков и на этот раз закивал, полностью соглашаясь со словами высшего руководства страны.

– Спасибо, Валерий Васильевич, вы меня сделали своей должницей. Готовьте для нас все необходимые материалы, а уж за нами не заржавеет.

– Мы постараемся всё сделать в наикратчайшие сроки, – заверил Игорь Олегович, впервые подавая голос за время беседы.

– Слышали, Мария Владимировна? Он обещает, значит так и будет. Тогда до встречи и жду с нетерпением вашей докладной.

С этими словами он бережно положил трубку.

– Думаю, Хазарова не подведёт и сделает всё, как надо, – обратился он к разведчику.

– Она человек зубастый и знает своё дело. Не женщина, а маршал в юбке, – сверкнул зубами в улыбке Костюченков.

– Осталось только поторопить вашего тёзку Кириллина с подготовкой всех материалов к брифингу. Сами понимаете, время утекает, как песок сквозь пальцы. Нельзя дать янкесам успеть прийти в себя от шока и начать заметать следы своей неблаговидной деятельности, – забарабанил пальцами по столешнице Верховный.

– Понимаю. Как не понять? Все исходные материалы уже у них там, но я сей же час поеду и самолично потороплю учёных в погонах, – заверил его Игорь Олегович, привставая с места.

– Да, и ещё загляните по пути к моим бывшим соратникам по Генштабу. Пусть не мешкая и с соблюдением строжайшей конспирации, передвигают мобильные пусковые установки с «Искандерами» в термобарической комплектации к местам пуска по территории смежных государств. Точные координаты мест дислокаций лабораторий у них должны быть. Если у Богданова возникнут вопросы или сомнения, то пусть свяжется со мной.

– Думаете, что сделка с амерами не состоится и всё-таки придётся пулять? – опасливо поинтересовался он.

– Не думаю, а знаю, – тяжело вздохнул Афанасьев. – На сделку они не пойдут, ибо слишком уверены в своей неуязвимости. Поэтому следует их начинать приучать оглядываться по сторонам, хотя бы иногда. Пулять придётся. Во всяком случае, по Украине – точно придётся ударить. Они в любом случае не прислушаются к нашему ультиматуму.

– Оно, конечно, так с Украиной. Но может остальные внемлют? Уж очень неохота вконец портить отношения с этими горе-союзниками. Всё же худой мир – лучше доброй ссоры, – поник плечами адмирал.

– Если ссора – добрая, то она и не ссора вовсе, а так, размолвка, да и только, парировал Афанасьев последнюю фразу. Но, как бы то ни было, мы, в данном случае – в своём неотъемлемом праве, ибо их деятельность напрямую нарушает режим безопасности жителей всей планеты. А в Конвенции прямо сказано, что любая страна, выявившая нарушителя Конвенции вправе применить все имеющиеся у неё средства для устранения опасности. Любые, Игорь Олегович. И весь мир, при этом, будет целиком на нашей стороне, и даже часть американских союзников, обиженных недоверием с их стороны, – успокоил Афанасьев своего соратника по хунте. – И потом, лучше уж не иметь никаких союзников, чем таких от которых в любой момент можно ожидать удара отравленным кинжалом в спину. Как говорит наш Сергей Иваныч: «Чем больше врагов, тем проще прицеливаться».

– Я понимаю, – коротко кивнул Костюченков. – Могу идти?

– Ступайте, Игорь Олегович. Не буду задерживать. У вас сегодня будет очень хлопотный день, – напутствовал его диктатор, привставая с места, чтобы пожать руку уходившему. – Да, и вот ещё что, – остановил он гостя уже на выходе, – вы там себе тоже просверлите дырочку в своём адмиральском кителе. Ваша заслуга в этой операции – несомненна.

– Благодарю вас, товарищ Верховный, – коротко и по деловому ответил Костюченков, обернувшись.

Не успела закрыться дверь за Костюченковым, как Афанасьев нажал кнопку селекторной связи:

– Актенарх Иртеньевич, – выговорил он в этот раз без традиционной запинки, – если в приёмной нет визитёров, то и не пускайте никого в ближайшие полчаса без сугубой надобности, мне надо посидеть и подумать над кое-чем.

– Есть не пускать без срочной надобности, – чётко отрапортовал динамик и выключился.

II.

Там же

Проводив разведчика, Афанасьев тяжко плюхнулся всем весом в кресло. Ему сейчас настоятельно было необходимо собраться с мыслями, растрёпанными неожиданным визитом Костюченкова. Тяжело уложив руки на стол (они будто свинцом налились), крепко призадумался. Ещё вчера, до того, как его начали терзать смутные ощущения непонятной тревоги, он был на все 100% убеждён, что, пожалуй, впервые за всё время своего существования, Россия обладает гарантированной защитой от любого посягательства извне. Во всяком случае, об этом говорили события в сентябре, когда установка протонного ускорителя, как нельзя лучше проявила себя в скоротечном и максимально приближенном к реальным боевым действиям, конфликте. Ведь одним нажатием кнопки, тогда удалось уничтожить подводную лодку противника. Без шума, пыли и радиоактивных выбросов. Он сам тогда, да и все окружающие, всерьёз поверили в то, что страна, наконец, обзавелась Абсолютным Оружием. И все эти заграничные пукалки, хоть в обычном, хоть в ядерном исполнении, теперь никоим образом угрожать нам не смогут. Всё, что летает, ползает и даже плавает под водой – будет уничтожено в мгновенье ока. Надо всего лишь потратиться на четыре стационарных установки по периметру границ и на шесть орбитальных спутников с аналогичной аппаратурой. И этого будет вполне достаточно, чтобы обеспечить себе безопасное развитие на многие десятилетия. И тут в одно прекрасное утро, приходит к тебе добрый молодец и докладывает, что у противника имеется оружие с эффективностью ничуть не меньшей, чем то, которым ты только вчера так гордился. Как говорится, «вот тебе бабушка и Юрьев день». Сказать, что он – человек, проживший немало лет, и накопивший солидный жизненный опыт был растерян – это значит, ничего не сказать. Десять минут назад он всеми силами внушал уверенность и оптимизм Хазаровой, а у самого тем временем уже вовсю кошки скребли на душе от неуверенности в завтрашнем дне. Беда подстерегала совсем не с той стороны, откуда её все ждали. Она грозила прилететь на невидимых и бесшумных крыльях. Никакие датчики и радары не могли её обнаружить, да и спрятаться от неё было негде. Нет, он, конечно, знал о том, что где-то там, в недрах вражеских лабораторий разрабатывается что-то такое, что может потенциально угрожать всему человечеству. Взять, хотя бы тот же самый вирус covid-19. Теперь уже не секрет, из недр каких лабораторий вырвалось на свет это чудище, погубившее на данный момент несколько миллионов человек по всему свету. Сейчас Афанасьев отдавал себе ясный отчёт в том, что излишне преисполнился оптимизма после достижений российских учёных в деле создания вакцины против вируса Эбола и иных американских вирусов, включая covid-19. Янки, столкнувшись с деятельным сопротивлением российских вирусологов, не опустили руки в бессилии. Напротив, они подобно гномам, описанным в скандинавском эпосе, день и ночь ковали оружие реванша. И их упорству можно было бы искренне позавидовать, если бы оно было направлено на созидательные цели. И вот, сегодня выясняется, что им удалось изготовить своё вундерваффе47, в пику нашего протонного ускорителя на обратной волне. И ничего-то с ним сделать нельзя. Разлитого где-нибудь содержимого всего лишь одной склянки хватит для того, чтобы превратить в могильник всю планету за пару-тройку месяцев. А все разговоры о том, что де это оружие непригодно к применению из-за того, что оно не селективно, всё это – разговоры для утешения бедных. Не сегодня, так завтра американцы смогут обуздать своё чудище. А, учитывая их безбашенность, обязательно постараются его применить на каком-нибудь из театров военных действий средней или низкой интенсивности. Для отвода глаз это может быть конфликт, который и не затрагивает Штаты напрямую. Война по доверенности – излюбленный метод всех англосаксов последние пять сотен лет. Ищи потом виноватых! Да и будет ли кому искать – ещё тот вопрос. Да, сегодня мы выявили и завтра выведем на чистую воду одну из таких лабораторий. На днях, не мытьём, так катаньем заставим прекратить деятельность ещё нескольких, непосредственно расположенных возле наших границ. Честь и хвала нашим разведчикам. Однако, радоваться этому факту не стоило. Это, как айсберг, у которого над водой видна всего лишь ничтожно малая часть. Кто знает, сколько ещё вот таких лабораторий расположены по всему земному шару? Эти биолаборатории располагаются во всех географических и климатических зонах. Они могут находиться где угодно: в непроходимой сельве Амазонки; в зарослях джунглей Юго-Восточной Азии, в песках Сахары и глухих закоулках африканского континента. Даже Антарктида может быть ими использована для экспериментов с самыми опасными возбудителями древних болезней, укрытых от человечества многокилометровыми толщами льда. Бюджет у Пентагона, как известно, безразмерный, чем-то сродни американскому желудку, поэтому этих баз и лабораторий может быть сколь угодно много. Для того, чтобы найти и нейтрализовать их все не хватит никаких сил и средств. Афанасьев, даже находясь на посту Начальника Генштаба, к своему стыду, мало интересовался подобной тематикой, не считая серьёзной угрозой для безопасности страны разработку БОВ иностранными враждебными государствами. Для него все эти вирусы были некоей эфемерностью, сравнимой с ядерным оружием. Ну, есть они, и есть, так же как и ядерная бомба, которая со времён Хиросимы более нигде не применялась. Он, вообще, плохо себе представлял боевые действия, где не летают самолёты, не грохочут взрывы и не ползают танки. Типичный ретроград. Ещё одной ложкой дёгтя было горькое, но вполне ясное признание того факта, что не одни только Штаты занимались подобными вещами. Имея обширное территориальное наследие, доставшееся с колониальных времён, Британия и Франция занимаются тем же самым, лишь слегка уступая своему старшему «брату». И вовсе не факт, что они, не привлекая внимания общественности, не разработали, там у себя, нечто похожее. А британцы, так и вообще слывут непревзойдёнными мастерами по части конспирации. Мало чем от них отстаёт и Япония. Ещё со времён приснопамятного существования «отряда 731»48 там так и не отказались от желания иметь своё чудо-оружие, на всякий случай. Учитывая успехи японцев в области высоких технологий, сбрасывать со счетов их огромные возможности в деле создания вирусов, наделённых ИИ, явно не стоило. Сегодняшние наши ситуативные друзья из Пекина, тоже большие доки держать скрещённые пальцы в кармане. Ведь, как ни крути, а в Ухане тоже не всё было чисто по части соблюдения Конвенции. Кто теперь поверит, что страшная пандемия вырвалась на свет из-за того, что кто-то там, на местном рынке, слопал больную летучую мышь? И хотя прямых улик в злостном умысле найдено не было, сам факт того, что в Китае находилась, да и сейчас находится американо-китайская биолаборатория, наводит на печальные мысли о чистоте помыслов нашего восточного партнёра.

Несмотря на кажущийся оптимизм последних месяцев, реальных перспектив нормального и относительно безопасного существования, не говоря уже о поступательном развитии, для страны не существовало. Время и события на всей планете ускорялись с невиданной и непрогнозируемой силой. За последние сто лет Земля вновь была «беременной» очередной Мировой войной. Войной всех и со всеми. Мир определённо сходил с ума, сам того не замечая. И вместо того, чтобы хоть попытаться притормозить наступление всеобщего Апокалипсиса, он всё время подталкивал и подталкивал себя к неминуемому краю пропасти.

Потенциальных очагов возникновения Третьей Мировой войны было несколько. Арабо-израильский и ирано-израильский конфликты, вялотекущие до сих пор, вот-вот грозили перерасти в крупномасштабные боевые действия с применением, на этот раз, ядерного оружия с обеих сторон. Премьер-министр Израиля уже в открытую грозит развязать ближневосточную бойню из-за всё более растущей военной мощи Ирана. О том, что к этому конфликту с обеих сторон тут же примкнут мусульманские страны Ближнего Востока и Северной Африки, можно даже и не гадать. Неспроста же они все так усиленно вооружались на протяжении последних двух десятков лет.

Второй потенциальный очаг тоже находился неподалёку – на границе между Индией и Пакистаном. Хитрые англичане, формально покидая когда-то колонизированную ими Большую Индию, так расчертили её границы между религиозным и этнически различным населением, что эта территория стала едва ли не навсегда «горячей» точкой, в любой момент угрожавшей вспыхнуть ядерным пламенем.

К этому можно добавить то разгорающийся, то моментально затихающий конфликт между, той же самой Индией и Китаем за, никому, по сути, не нужный из-за невозможности проживания, клочок высокогорья. Ещё одним потенциально опасным местом для возникновения кровавой бойни служит конфликт между Китаем и Тайванем и плюс к этому неутихающие раздоры за контроль над Малаккским проливом и Южно-Китайским морем. Американцы из кожи вон лезут, чтобы не допустить мирного воссоединения Китая с Тайванем, где находится всемирно известное производство микрочипов для современной электроники. И все хотят контролировать морские торговые потоки, приносящие триллионные прибыли и проходящие по морской акватории оспариваемой Китаем. Здесь ему противостоит целая коалиция из прилегающих стран под предводительством Соединённых Штатов, которые даже не скрывают намерений применить все имеющиеся в их распоряжении средства поражения, включая ядерные, если только Китай попытается более активно отстаивать свои интересы. И та и другая сторона заявляют о бескомпромиссности своих позиций, подкреплённых ядерным мечом. А теперь, как выяснилось, и не только ядерным.

Плохи были дела и на территории самого гегемона. Скандал на последних выборах президента обнажил острый антагонизм не только между традиционными партиями, представленными в Конгрессе, но и между этническими слоями, Севером и Югом, Западом и Востоком. Некоторые из местных оракулов уже в открытую пророчат гражданскую войну, для развязывания которой не хватает только повода, вроде убийства Джорджа Флойда49. Всё это усугублялось бесконтрольной миграцией со стороны Мексики и откровенным сепаратизмом некоторых штатов. Если ко всему этому безобразию наложить политику ФРС50 с её «количественным смягчением»51, то новому президенту США мог бы позавидовать только безумец.

Но самым вероятным местом, где могла бы начаться Третья Мировая война, была, безусловно, Украина. И хотя активная фаза боев поутихла, ограничиваясь артиллерийскими дуэлями, ни для кого не было секретом, что две противоборствующие силы день и ночь копят и сосредотачивают силы на ЛБС52, для решительного броска в ту или иную сторону. Это была своеобразная игра в «гляделки», кто из противников моргнёт первым и начнёт активные боевые действия с применением конвенционального оружия. На стороне Киева стояла вся мощь Североатлантического блока, который снабжал своего «подопечного» всеми видами современного оружия, а также «дикими гусями» из различных ЧВК. За спиной ополченцев стояла Россия – могучая, сумрачная и непредсказуемая, но изрядно потрёпанная «сердюковскими»53 реформами. Опасность этого противостояния заключалась в том, что при относительно равных военно-технических и мобилизационных ресурсах54, у каждой из сторон, в случае возникновения тупиковой ситуации на фронте, мог возникнуть соблазн применить на поле боя ТЯО55. А там уже и до применения стратегического ядерного оружия путь не долог. И все прекрасно понимали, что в отличие от иных потенциально опасных очагов возникновения глобального конфликта, этот был, пожалуй, самым страшным и неизбежным.

Так что, как говорится «погреб вырыт, порох – есть, осталось только поднести фитиль».

Все эти нелицеприятные мысли копошились в воспалённом мозгу Афанасьева. И чем дальше он думал, тем увереннее складывался алгоритм его возможных действий на ближнюю, среднюю и дальнюю перспективу. Нерадостная картина будущего мира осторожно прорисовывалась в его сознании. И если бы не сегодняшнее сообщение разведки, он так и продолжал бы грезить о почти несбыточном и фэнтезийном. Теперь же он был абсолютно уверен в правильности своих мечтаний, которые требовали своего срочного воплощения. И каким бы мощным и непобедимым, на первый взгляд, не казалось оружие, попавшее ему в руки, благодаря стараниям учёных энтузиастов, но и оно, в конечном счёте, не являлось панацеей. На одну хитрую задумку у противника всегда найдётся не менее хитрый контраргумент. Вот и сейчас ему предоставился случай убедиться в этом воочию. Спустили, если можно так выразиться, с неба на землю. И вот все эти протонные ускорители, управляемые плазмоиды, такие технологичные и грозные, лежат на одной чаше весов, а на другой – простая запаянная стеклянная колба с мутной жижицей на дне. Но стрелка весов не спешит склоняться в ту или иную сторону, ибо сама не знает, что в итоге окажется фатальней для человечества. Теперь самой актуальной задачей для него, как правителя и для всей страны, на ближайшие годы, становилось претворение в жизнь плана «Б». Этот план совершенно спонтанно зародился у него в голове сразу, как только он узнал о существовании прохода, то ли в далёкое прошлое, то ли, вообще, в параллельный мир. Тогда, несколько месяцев назад, на том совещании в узком кругу этот план начал выкристаллизовываться в его мозгу окончательно. Он хорошо помнил, как его соратники обуянные восторгом наперебой предлагали варианты использования «новых территорий». Каждый предлагал варианты исходя из своей компетенции. Юрьев – не столько военный, как умелый хозяйственник предлагал высадиться в районе Аравийского полуострова, в те времена практически незаселённого, по которому изредка бродили караваны бедуинов, и срочно начать бурение нефтяных скважин. Предлагал на полном серьёзе, даже не вникая в вопрос о возможности протянуть трубопровод из прошлого в будущее. Его можно было понять. «Нефтяная» война с Саудитами, хоть и приутихла, но не прекратилась, да и сведения о собственных запасах сырья не слишком радовали в долгосрочной перспективе. Рудов, переживавший по поводу «старения» ядерного арсенала, изо всех сил рвался открыть в прошлом полигон для широких и массовых испытаний старых и новых боеголовок. Заражённый манией преследования Тучков, запыхавшийся отлавливать шпионов всех мастей, лезущих выведать наши военно-промышленные секреты, а вместе с ними и наших учёных, погнавшихся за деньгами, предлагал перевести в «иномирье» все КБ с наиболее квалифицированными кадрами. «Чахнувший над златом» Барышев мечтал переправить в относительно спокойные, с его точки зрения времена, все собранные им сокровища, включая ценности Гохрана. Славянофил и любитель истории – Костюченков, хотел попасть в прошлое, чтобы собственноручно консолидировать разрозненные племена предков, чтобы задолго до Рюрика начать формировать самое могущественное государство древнего мира, стержнем которого были бы славяне. В общем, каждый исходил из своего личного жизненного опыта и разумения. И только сам Афанасьев, да ещё примкнувшая к нему Николаева, помалкивали, ничем не выдавая своих тайных желаний. Какие мысли витали в голове у «виновницы» торжества, Валерий Васильевич судить не брался, да и разглядеть эмоции на лице старушки, испещрённом морщинами, было весьма затруднительным занятием.

Вот именно тогда, сидя в окружении галдящих, как школяры соратников, у него и сформировался первоначальный контур плана. И план заключался в переселении, не много не мало, а всей России на территорию НОВОГО МИРА. Основой плана послужило объективное видение окружающего мира. Он прекрасно понимал, что, как не оттягивай и не изворачивайся, а избежать участия в предстоящей мировой бойне не удастся. Тем более, что именно территории России гарантированно предстояло стать полем боя. Даже, если ты не хочешь воевать, то тебя всё равно заставят, тем или иным способом, ретивые соседи по планете, которые своё добро уже проели, а теперь зарятся на твои закрома. И отбиться от них, если навалятся скопом, не будет никакой возможности без применения стратегических ядерных средств. А это, как известно, игра с нулевым счётом, ибо даже, если и выйдешь из неё победителем, то недолго проживёшь на руинах ядерного Апокалипсиса. В то, что противник даст развернуть к тому времени полноценную орбитальную группировку протонных ускорителей, он верил с большим трудом. Наоборот, начало развёртывания этой группировки, как раз и может спровоцировать американцев на начало боевых действий раньше намеченных планов. У Афанасьева не было на этот счёт никаких иллюзий, потому что на месте противника он поступил бы точно также. Нельзя сказать, что в данном случае установка протонного ускорителя стала бесполезной. Нет, конечно. Она могла исправно служить сдерживающим фактором для потенциальных любителей порезвиться на бескрайних просторах русской равнины. Но быть извечным и гарантированным пугалом для потенциального агрессора она быть уже не могла. Пройдёт пять, максимум десять лет и натовцы непременно додумаются до чего-нибудь подобного. А если ещё к тому времени они обуздают созданный ими вирус, или вообще изобретут нечто иное в этом роде, то тогда пишите письма до востребования. Тогда начнётся настоящая гонка на выживание. И кто ударит первым, в этом смертельном поединке, тот и победит, в конечном итоге.

План, зародившийся в его голове, разумеется, был сколь грандиозным, столь же безумным, с точки зрения любого руководителя страны, даже захудалой. На подобное мог решиться только Иосиф Виссарионович, когда эвакуировал половину страны за Урал. И если с одной стороны, ему, в условиях войны было тяжело провернуть эту грандиозную операцию по эвакуации тысяч предприятий и миллионов людей в неимоверно сжатые сроки, то с другой – было куда легче, чем по задумке Афанасьева. Легче в том плане, что к 1941-му году промышленное производство было ещё не так развито, как к концу первой четверти XXI века. К тому же требовалось эвакуировать только половину страны, а не всю (Афанасьев не желал оставлять этому миру ничего, хоть сколько-нибудь ценного). Народ в те времена был не избалован бытовыми излишествами и лёгок на подъём. Афанасьеву же предстояло решить задачу, куда более сложную. Мало того, что ему предстояло перебазировать всю страну (он почему-то не сомневался, что это его решение поддержат все соратники), но и сделать это настолько скрытно, чтобы не возбудить у недругов острого приступа любопытства, который может их сподвигнуть к более решительным шагам против России. Одновременно с этим, ему было проще решить эту задачу, чем его усатому предшественнику. Во-первых, потому, что его идея, так или иначе, но перекликалась с общим настроем Президиума, а во-вторых, эвакуационные мощности современной России позволяли спешно, но без суеты осуществить задуманное, при относительном сохранении тайны, хотя бы на первом этапе. Радикальное сокращение коммуникативных связей частично парализовало вражескую агентуру, работающую внутри страны, а современные средства РЭБ, например, такие, как «Тобол» и «Самарканд», гарантировали защиту от всевидящего ока спутников-разведчиков. Сплошное поле засветки было крайне эффективным, и средств его преодолеть у противника не было. Любопытные иностранцы лишались возможности наблюдать за тем, что там, у русских происходит на земле. Лишь бы всё без паники обошлось. Дело оставалось за малым – выяснить, возможно ли массовое переселение в иной мир без последствий для его обитателей и самих вынужденных переселенцев? А также выяснить пропускную возможность имеющегося портала и тех порталов, которые можно будет открыть в ближайшее время. Но для начала необходимо было связаться с самой Николаевой и узнать, как продвигаются дела по исследованию потустороннего мира. И в данном случае, Афанасьева никак не интересовал вопрос: мир ли это нашего прошлого или параллельное пространство и время.

Неожиданно вспомнились слова Вероники, сказанные ею месяц назад. Он тогда случайно оставил на тумбочке возле кровати фантастический роман о «попаданцах», герои которого очутились в далёком и неизведанном мире. Она сначала из любопытства, свойственного всем особям её пола, пролистала мельком его страницы, а потом заинтересовалась написанным всерьёз. Уже после, в порыве нежности, и редко встречающейся женской откровенности, она помечтала вслух о том, как было бы здорово, им вдвоём оказаться в каком-нибудь далёком и неосвоенном мире, где бродят опасные хищники и летают стрелы дикарей. В мире, где преданность и верность надо ежедневно доказывать поступками, а слова о любви являются не просто дежурной лаской, но устоявшейся жизненной позицией. Его она тогда представляла в образе древнерусского витязя, одетого в кольчугу и шлем, с луком в мозолистых руках, а себя – в качестве не только верной спутницы по жизни, но и бесстрашного оруженосца, прикрывающего витязю спину и подающего тому очередные стрелы. Он тогда поглядел на неё и ничего не сказал, отнеся всё сказанное ей к излишней женской экзальтации во время беременности. А сейчас, по прошествии месяца, её слова выглядели почти пророческими. «Что ж, Вероника Степановна, возможно, вы не так уж и далеки от истины в своих мечтаниях», – подумал он, продолжая размышлять о трудном и неизбежном грядущем.

– Любое возможное – неизбежно, – тихо под нос произнёс он сентенцию, неизвестно, где и как подхваченную им, и с тех пор полюбившуюся.

Затем его мысли плавно перескочили на Веронику и всё, что с ней связано. Мысли были настолько далёкие от первоначальной темы, что у него от неловкости и внутреннего стыда покраснели уши. Да, так, что он даже воровато оглянулся – не видит ли кто его нерабочего состояния.

Глава 76

I.

Там же

Неизвестно, сколько бы он ещё пребывал в подобной прострации, если бы писк селекторной связи:

– Товарищ Верховный, вы просили не беспокоить, но с вами настойчиво хотят связаться из Аппарата Президента56.

– Соединяйте, – коротко бросил он в ответ, поморщившись от того, что его мысли, хоть и далёкие от государственных дел, прервали таким бесцеремонным образом.

Незнакомый голос кого-то из сотрудников (видимо, молодого и неопытного) начал длинно и сбивчиво объяснять причину звонка:

– Товарищ Глава Высше…

– Короче, – рыкнул Афанасьев, не любивший никогда пышное титулование, чем ещё больше смутил говорящего.

– Э-э-э, товарищ, – начал он было вновь, и осекся. – Мы, у себя в Аппарате, неделю назад, получили письмо от главного врача военного госпиталя имени Бурденко – академика Баха Алексея Германовича, – замялся сотрудник.

– И?! – нетерпеливо вопросил диктатор.

– Дело в том, что академик просит вас дать ему аудиенцию. Мы, его просьбу поставили в очередь на тот день, когда вы ведёте личный приём и уведомили его об этом в надлежащем порядке, – продолжал тянуть кобылы хвост чиновник.

– Ещё, короче! – подстегнул его Афанасьев.

– А утром он пришёл сам, и требует немедленной встречи с вами. Академик – всеми уважаемый человек и мы не посмели, тем более…

– Что, тем более?! – не выдержал и взорвался Верховный. – Что там у них в больнице стряслось, что это потребовало от меня личного вмешательства?! Они, что, там, белены объелись?! Или мне больше заняться нечем?! – распалился до небес Валерий Васильевич.

– Простите, пожалуйста, товарищ Верховный, – залепетал извинения клерк. – Он сказал, что дело чрезвычайной важности и касается Председателя КГБ – Николая Павловича Тучкова.

– Тучкова?! – повторил Афанасьев с недоумением, будто со всего маху налетел на стену.

– Да-да, – почти обрадовался аппаратчик, – именно так и сказал. Мы не посмели ему отказать и отправили его к вам. Сейчас он уже, наверное, у вас там, на КПП.

– Ясно. Спасибо, – чуть смягчившись, кинул он в трубку перед тем, как положить её на рычаг. Одновременно с этим, он опять нажал на кнопку селектора. – Актенарх Иртеньевич, свяжись с начальником караула там у нас внизу на КПП и узнай, явился ли академик Алексей Германович Бах. Если он уже там, то пусть немедленно препроводят ко мне со всем почтением.

– Сейчас узнаю, товарищ Верховный, – отозвался Фетисов.

Не прошло и минуты, как адъютант вновь включился:

– Товарищ Верховный, академика сейчас доставят.

– Хорошо, – коротко ответил Афанасьев, вставая из-за стола.

Приказа сервировать стол для встречи гостя отдавать не стал, ибо не без причины подозревал, что разговор предстоит сугубо деловой. Одновременно с этим, заслуженного учёного-медика не хотелось обижать высокомерием, поэтому он решил встретить его стоя посреди кабинета, как радушный хозяин. Вскоре дверь открылась, и на пороге возник Фетисов. Вытянувшись по струнке, он голосом профессионального глашатая, даже не произнёс, а возвестил, выпучивая глаза для придания большего эффекта:

– Академик РАМН, член-корреспондент АН Российской Федерации, заслуженный врач Российской Федерации, профессор, Главный врач Главного военного клинического госпиталя имени Бурденко – Алексей Германович Бах! – выпалил он без запинки, сделав ударение на последнем слове, будто выстрелив из картечницы.

После чего посторонился, пропуская вперёд невысокого и кругленького, словно колобок, старичка с традиционной седенькой бородкой типичного профессора, каким его рисовали ещё с 30-х годов прошлого века. Афанасьев и сам был невысокого роста (танкист ведь), но академик был, пожалуй, на пару сантиметров ниже его самого. Трудно сказать, сколько лет ему было на самом деле. Такие старички-живчики до последнего сохраняли в себе подвижность тела и неопределяемый по лицу возраст. Ему можно было спокойно дать, как шестьдесят, так и семьдесят лет (на самом деле – под восемьдесят!). Академик, подобно всем врачам-клиницистам, наплевательски относился к соблюдению мер эпидемиологической безопасности, а потому демонстративно не стал надевать маску, придя на приём к высшему руководству страны. Афанасьев с досадой отметил про себя, что не успел заглянуть в интернет, чтобы узнать о посетителе, как можно больше. Но внешне он никак не проявил своей оплошности. Напротив, изобразив на лице максимум радушия и гостеприимности, он поспешил тому навстречу, протягивая вперёд сразу обе руки.

– Рад! Очень рад! – забасил хозяин кабинета, потрясая профессорские руки. К своему явному удивлению, руки профессора отнюдь не походили на руки кабинетного учёного. Несмотря на то, что они не были большими, их ответное пожатие было крепким и уверенным, а ладони были шершавыми, как наждачная бумага. Сразу было видно, что старикан до сих пор уверенно держит в руках скальпель. Главный врач военного госпиталя, несмотря на то, что носил звание генерал-лейтенанта, одет был в гражданский костюм, и это обстоятельство тоже не укрылось от бдительного ока диктатора.

– Вы простите меня, дорогой профессор, что за суетою дел, не удосужился посетить ваше заведение и поближе познакомиться с вами и вашим прославленным коллективом, – продолжал он приветственно гудеть, всё ещё держа руки академика в своих ладонях.

– Уж лучше мы к вам, чем вы к нам! – весело и бодро отозвался старичок, демонстрируя своё чувство юмора. Голос у него был, как колокольчик, который звенел, но при этом был приятен на слух.

– Верно-верно! – засмеялся Афанасьев незамысловатой шутке учёного мужа. – Проходите, располагайтесь, – указал он старичку на креслице возле приставного стола и, не дожидаясь профессора, сам плюхнулся в кресло напротив.

–– Я, признаться, уже неделю, как добиваюсь, встречи с вами, – слегка укорил диктатора эскулап, удобно располагаясь в кресле для обстоятельного разговора. А то, что разговор будет обстоятельный, говорила свёрнутая в трубку стопка бумаг, которую он тут же достал из внутреннего кармана серого в ёлочку пиджака. – Простите, – уловил он взгляд Афанасьева, – кейс и папку у меня ваша охрана задержала, разрешив взять с собой только бумаги.

Афанасьев мельком бросил взгляд на стопку бумаг, лежащих перед академиком, но смог только разглядеть какие-то непонятные графики, сопровождаемые убористым шрифтом. Спрашивать ни о чем не стал. Раз профессор приволок с собой эти бумаги, значит, придёт время и для пояснений о том, что в них написано.

– Не сердитесь на них, – горько улыбнулся диктатор, – они просто слишком рьяно исполняют свои обязанности. А вот то, что вы целую неделю не могли ко мне попасть, то это, действительно, сущее безобразие, – развёл он руками, как бы признавая свою личную вину. – Бюрократия! Что с ней поделать? Пока узнают, пока проверят, пока поставят в очередь…

– Да, – покивал в ответ головой старичок. – Бюрократия – вещь и вредная и полезная одновременно. Вредная из-за волокиты и полезная из-за того, что отсеивает порой сиюминутное и ненужное, иначе бы «ходоки» со всей страны взяли бы вас в осаду, как князь Потёмкин Бендеры57, – выказал Бах недюжинные исторические познания.

– Вот именно, – согласился с мнением маститого учёного Верховный и тут же, чтобы не терять времени даром направил беседу в нужную колею. – Но мне сказали, что у вас срочное дело, касающееся нашего товарища.

– Да, – тут же подобрался в кресле Алексей Германович, – речь идёт о Николае Павловиче Тучкове. – Он – милейший человек, несмотря на свою должность. И я, конечно, мог бы воспользоваться его коммуникативными связями, чтобы выйти прямо на вас, но посчитал для себя это выходящим за рамки этики.

Афанасьев с нескрываемым уважением воззрился на Баха. Помимо непритязательности и простоты в общении, было в нем всё же что-то аристократическое. «Старинушка, видимо, из рода какого-нибудь обедневшего немецкого рыцаря», – подумал про себя Валерий Васильевич, а вслух произнёс будничное:

– Ну, что же, рассказывайте, что там стряслось с нашим общим другом в «лазоревом мундире»58.

– Я, собственно говоря, за тем и добивался этой встречи, чтобы прояснить для себя кое-какие факты, прежде чем поделиться своей информацией, – окончательно навёл тень на плетень старичок.

– Э-э-э, – замешкался Афанасьев, непривыкший к такой манере общения. Обычно так разговаривают руководители соперничающих разведок, перед тем как обменяться секретными сведениями. – Чем же я могу вам помочь, Алексей Германович? – округлил он глаза в честном недоумении, хотя внутри уже начал подозревать, куда могут завести нити предстоящего разговора. И ему очень не хотелось, кого бы то ни было ещё посвящать в тайну существования «портала».

Бах поёрзал на своём креслице, собираясь с мыслями, а затем начал осторожно подходить к сути дела:

– Товарищ Глава Вы…

– Да, будет вам, Алексей Германович с величаниями-то, – отмахнулся диктатор. – Не на дипломатическом приёме. Давайте, будем проще?

– Хорошо, давайте, – согласился академик. – Валерий Васильевич, по словам Николая Павловича, именно вы явились инициатором его полного медицинского обследования. Это так?

– Верно, – не стал запираться Афанасьев. – Я направил его к вам.

– А, тогда скажите, почему именно к нам, ведь у Комитета Госбезопасности имеется своя ведомственная клиника, в которой специалисты ничуть не хуже, чем у нас – военных медиков? – спросил он, при этом лукаво сощурившись и слегка склонив голову набок, как это обычно делают собаки, когда пытаются понять, о чем говорит хозяин.

– Видите ли, в чем дело Алексей Германович, – покрутил носом Верховный, собираясь с мыслями. – Да, мог бы направить и в клинику Девятого Управления59, где имеются свои высококлассные специалисты. Но направив именно к вам своего друга и соратника, я, прежде всего, хотел получить объективную картину его внутреннего состояния. Картину, независимую от ведомственной соподчинённости. Вы меня понимаете?

– Отлично понимаю, Валерий Васильевич, – наклонил свою седую голову врач. – Так же хорошо понимаю и то, что наш с вами общий знакомый стал объектом неких экспериментов. По своей или по чужой воле – это уже совсем другой вопрос. Но то, что он подвергся некоему воздействию со стороны это факт, от которого нам с вами не уйти.

– Что вы хотите этим сказать? – поёжился Афанасьев в кресле, боясь, что его сейчас начнут обвинять в экспериментах над людьми.

– Я хочу сказать, – жёстко констатировал профессор, – что вы и сами прекрасно осознавали, какой опасности подвергся Тучков, раз в пожарном порядке направили его к нам на всестороннее обследование.

– Да бросьте, профессор, – досадливо махнул на него рукой Афанасьев. – Ничего я не осознавал и никого не подвергал никакой опасности. И я абсолютно не виноват в том, что немолодой уже человек в высоких чинах, в чьи обязанности входит сохранение порядка в стране, поведёт себя по-мальчишески глупо.

– То есть, значит, я прав?! И наш пациент действительно подвергался каким-то воздействиям медицинского свойства со стороны? – продолжал упрямо напирать Бах.

– В некотором роде, – буркнул Верховный, которому начинал сильно не нравиться этот диалог.

– Ведомственные секреты оборонного значения? – предположил старичок.

Афанасьев нехотя кивнул, не произноси ни слова.

– И что же, при этом эксперименте не присутствовали специалисты от медицины, которые могли бы удержать от необдуманных шагов даже такого напористого и бесшабашного человека, как наш с вами Николай Палыч? – тоже в свою очередь начал сердиться эскулап.

– Не знаю, кажется, нет, – дёрнул головой Верховный. – Во всяком случае, мне ничего не было известно об их присутствии. Тучков пал жертвой своей самонадеянности и крайнего легкомыслия. Я же, в отличие от него, проявил здравость мышления и осторожность, немедленно послав его к вам. Так в чем вы меня обвиняете?!

– Я никого и ни в чем не обвиняю, – неожиданно набычился военврач. – Я просто хочу выяснить обстоятельства этого тёмного дела, чтобы в дальнейшем такого не повторилось без консультаций со специалистами нашего профиля.

– Вот и выясняйте обстоятельства у самого Николая Палыча, – огрызнулся Афанасьев. – Единственное, в чем меня можно упрекнуть, так это в том, что отослав его к вам, я закрутился с делами и не удосужился поинтересоваться его состоянием и самочувствием.

Алексей Германович огладил рукой свою академическую бородку и произнёс уныло:

– Ваш Николай Палыч – ещё тот фрукт. Ни черта от него не добьёшься, как от партизана на допросе. Единственное, что мне удалось, так это добиться его согласия на мой визит к вам.

– А без его волеизъявления не пришли бы? – ехидно осведомился Валерий Васильевич.

– Клятва Гиппократа имеет чётко ограниченный круг обязательств, выходить за рамки которого врачующему, категорически воспрещается, дабы не навредить пациенту ни телесно, ни морально, – важно сообщил Бах, продолжая гладить бородку. – И я бы никогда не посмел бы прийти к вам без особых на то обстоятельств.

– Неужели, всё так серьёзно с ним? – внутренне похолодев, спросил Афанасьев, боясь услышать какой-нибудь фатальный диагноз.

– Уверяю вас, более чем, – подтвердил академик.

– Какое заболевание вы у него нашли?

– Никакого, – пожал плечами Алесей Германович, не меняя выражения крайне озабоченного лица.

– Не понял! – брови Афанасьева, вслед за глазами поползли вверх от неподдельного удивления. – Зачем же вы тогда пришли ко мне с непонятными намёками? Как это, вообще понимать, что никакого заболевания не выявлено? Шутить изволите-с?

– Никак, нет. Не в том возрасте я, батенька, чтобы заниматься игрищами подобного рода, – строго осадил диктатора ершистый старикан, не меняя ни выражения лица, ни позы. – А понимать меня надо буквально.

– То есть? – опять не смог понять собеседника Верховный.

– А то и есть, что у пациента не выявлено никаких заболеваний.

– Что-то я вас не пойму, – произнёс Валерий Васильевич, в растерянности почёсывая у себя за ухом.

– Экий, вы недогадливый, – покачал головой Бах. – Скажите, где вы могли видеть человека, только что перешагнувшего полувековой возраст, и при этом не имеющего никаких признаков болезней, характерных для такого возраста?

– Ну-у, – протянул неопределённо Афанасьев, – возможно здоровый образ жизни…

– Какой ещё такой здоровый образ жизни?! – не слишком-то вежливо перебил его Бах. – Во-первых, мы запросили медицинскую карту пациента из ведомственной клиники, где он состоит на учёте. Поверьте, нам далось это отнюдь нелегко. Пришлось её получать полулегально, благодаря тому, что заведующий – один из бывших моих учеников. Вы бы, Валерий Васильевич, указ, что ли какой издали, чтобы не было никаких препятствий в передаче документации между параллельными медицинскими структурами. Это смогло бы повысить оперативность реагирования, а значит, и скорость оказания помощи.

– Хорошо-хорошо, я передам вашу просьбу в Кабмин и Минздрав. Но мы отвлеклись, – поторопился вернуть академика на прежние рельсы диктатор.

– Ах, да, простите старика. Немного отвлёкся, – засмущался Алексей Германович. – Да, так вот, медицинская карта нашего общего знакомого, на момент передачи её в наши руки, мало чем отличалась от типичной карточки уже немолодого человека со всеми присущими его возрасту недугами. Да, простит меня Гиппократ за частичное нарушение Клятвы, но чего там только нет?! Тут вам остеохондроз – типичное заболевание пожилых людей. Сам страдаю. И начинающееся ожирение печени – факт, указующий на проблемы с горячительными напитками. Ожирение носит очаговый и застарелый характер, говорящее о том, что он всё-таки взялся за ум. Оно пока не слишком большое, чтобы бить тревогу, но симптоматика… Куда от неё деться?! – развёл он руками, как бы сочувствуя и в то же время слегка завидуя бурно прожитой молодости Тучкова. – Кроме этого, он ещё оказался завзятым курильщиком. И вот это уже будет, посерьёзней. У пациента произошли, связанные с воспалительными процессами изменения в дыхательных путях, в частности, была выявлена гистологическая картина респираторного бронхиолита. Также были частично повреждены воздухоносные пути альвеолярных воздушных мешочков и слизистой оболочки дыхательных путей, что в конечном итоге привело к затруднённому перемещению достаточного количества воздуха в лёгких. Я не исключаю того, что по утрам его мучают приступы кашля, отличающие завзятого курильщика от человека не подверженного этой пагубной привычке.